Сибил Шеперд и Чарльз Гродин в фильме "Разбивающий сердца"

  

  

  Глава Шестая

  "Белые мальчики не лижут..."

  

  

  

  

   МЫ С ПИТЕРОМ ОТКАЗАЛИСЬ ОТ БРАЧНЫХ ОБЕТОВ - по взаимному согласию и с радостным облегчением - однако позже оба жалели, что у нас нет общего ребенка. Когда мы переехали с ним в Сансет Тауэр, был период, когда он каждый вечер ездил домой, чтобы уложить своих двух дочерей в постель. Возвращался он обычно подавленным из-за упреков и обвинений Полли. Позже его девочки приезжали к нам на уик-энды, и первые двадцать четыре часа, что они у нас пробыли, я была для них хуже заклятого врага. Однако я не пыталась заигрывать с ними или играть роль матери, а лишь старалась вовлечь в какие-то игры - парчис, крокет, или же брала их с собой в бассейн поплавать. В конце концов все расслабились, как раз к тому моменту, когда им нужно было возвращаться.

   С их матерью у меня случился всего один мимолетный и вполне спокойный телефонный разговор. Полли была для Питера хорошей помощницей в работе, но когда их брак рухнул, их отношения превратились в подобие творческого противоборства, которое еще чувствуется в недавних интервью. Послушать Полли, так это она нашла роман "Последний киносеанс", а также и меня, актрису для роли. Когда Питер начал снимать "В чем дело, док?", эксцентричную комедию с Барброй Стрейзанд и Райаном О`Нилом, парафраз "Воспитания крошки" [англ. "Bringing Up Baby" - кинокомедия режиссёра Говарда Хоукса, вышедшая в 1938 году, с Кэтрин Хепбёрн и Кэри Грантом в гл. ролях - прим.пер.], он решил взять Полли художницей-постановщицей, на что она согласилась с условием, что меня на съемочной площадке не будет. Она шутила, что не желает, мол, быть "сибиллизирована" [игра слов: "Cybillized" - сivilized, цивилизирована, прим.пер.]. Но я, тем не менее, приезжала в Сан-Франциско, когда хотела, хотя мое присутствие там сводилось в основном к посещению бассейна в YWCA [международная феминистская организация - прим.пер.] в Ноб Хилл и выслушиванию различных историй о Стрейзанд из вторых рук. (Питер попросил ее обрезать свои фирменные длинные ногти, но она обрезала их только на правой руке, поэтому в фильме она обычно держит в левой руке плащ или что-нибудь еще). Непосредственно на съемках мне довелось увидеть неожиданный "gag reel" ["gag reels" - комические эпизоды, происходящие непреднамеренно во время съемок фильма или ТВ-сериала; иногда их включают в финальные титры в качестве бонуса - прим.пер.] - Питер показывал Барбре, как ей следует играть в сцене, когда она поет "Как проходит время". Сначала он спрятался за ниспадающей драпировкой, затем выразительно соскользнул с рояля, после чего приблизился к Райану и остановился в нескольких дюймах от него, едва не целуя его в губы.

  

   Наши отношения с Питером выглядели так, словно покоились на неустойчивой тектонической плите. Между нами было правило: "Не спрашивай меня ни о чем, чего бы не хотел знать сам", плюс вытекающее из него следствие - "Не пытайся изменять мне в этом же городе". Нет сомнения, Питеру я нравилась отчасти тем, что была привлекательна и для других мужчин. Он вполне мог следить за мной в универмаге из дальнего угла или с другого конца театрального фойе, в то время как парни кружили вокруг меня, готовя почву для флирта, после чего возникал рядышком, как ни в чем не бывало, самодовольным поцелуем или интимным жестом давая понять всем, что, мол, "участок занят". Сейчас я думаю, а не потворствовал ли он бессознательно моим связям с другими мужчинами?

  

   Летом 1972-го, когда я вернулась в Мемфис, мне позвонил Джордж Кляйн, ведущий с местной телестудии, тот самый, что вел когда-то в Мемфисе конкурс "Мисс Тинейджер". Якобы один его приятель видел меня в "Последнем киносеансе" и очень мною восхищался. Он тоже актер. И живет в Грейсленде.

  

   Примерно в середине 50-х годов моя сестра получила в подарок электропроигрыватель и небольшую коллекцию пластинок Элвиса Пресли, и я ужасно ей завидовала. Она беспрерывно крутила на нем "Hound Dog" и "Don`t Be Cruel", подпевая своим жестяным голоском, который я пыталась всячески игнорировать. Когда кому-то из наших местных удавалось подружиться с чёрными музыкантами вроде Бига Джо и Айвори Джо Хантера [здесь и ниже упоминаются имена популярных в 50-е гг. музыкантов и вокалистов, - прим.пер.] в музыкальных барах Бил Стрит, чтобы перенять их стиль в музыке и походке, это становилось поводом для гордости чуть ли не каждого мальчишки в Мемфисе. (Кстати, "Hound Dog" впервые записала именно Вилли Мэй "Большая Ма" Торнтон, которая о мужчинах говорила примерно так: "На женщину вы и не смóтрите, все, чего бы вам хотелось, так это поскорее смыться домой"). Сэм Филипс, который вел радиопередачи из-под крыши отеля "Пибоди", начал выпускать диски "Сан Рекордз", на которых стояли имена Уолкера Младшего, Литтл Милтона и Б. Б. Кинга, и он же подыскивал белых парней, которые могли бы петь не хуже, чем черные. Местный диск-жокей из WHBQ [WHBQ - популярная радиостанция в Мемфисе - новости, спорт, погода. - Прим.пер.] по имени Дейви Филипс какое-то время пускал в эфир песни белых и черных певцов с этой самой радиостанции Сэма Филипса. Он крутил буквально все - от Хэнка Уильямса и до Сестер Розетта Тарп, и он же впервые представил там Элвиса. Но в те времена, когда Элвис только-только перешел из радио на ТВ и на живые концерты, его манера исполнения выглядела не слишком пристойной. (Синатра, к примеру, не бился в конвульсиях и не изгибался, как стриптизерша). И я хорошо помню тот фурор, который произвел Эд Салливен [Эд Салливен - ам. продюсер. - Прим.пер.], выпустив на сцену обнаженного до пояса Элвиса, чем молодежная часть публики, с ее перевозбужденным либидо, была совершенно потрясена. Это был сентябрь 1956 года. А в 1972-м я не слишком интересовалась Элвисом Пресли или его фильмами. Он выглядел к тому времени слегка устаревшим, его понемногу вытесняли студия Мотаун [ам. студия звукозаписи, осн. в 1959 г. - Прим.пер.] и Большое Британское Нашествие - Биттлз и Роллинг Стоунз. Но так или иначе, это был Король.

  

   - Пусть он мне позвонит, - сказала я Кляйну, - и сам меня пригласит.

   - Ладно, - ответил он.

   Один из его людей доставил меня к дому моей подруги Джейн.

   - Это тебе, - сказала она с деланным выражением безразличия, вручая мне радиоприемник, оказавшийся на поверку портативным переговорным устройством. - Какой-то странный тип выдавал тут себя за Элвиса Пресли.

   Однако по моему ошеломленному виду она сразу поняла, что это был никакой не самозванец, а Элвис - самый настоящий. Мы с ней тут же прильнули к передатчику, из которого полился голос, подобный расплавленной карамели Крафта.

   - Я давно хотел с тобой встретиться, - сказал Элвис. - Как только увидел тебя в этом самом фильме.

   - С тех пор уже два года прошло, - ответила я. - Похоже, тебя что-то сильно задержало.

   Он издал короткий одобрительный смешок.

   - Мы могли бы как-нибудь увидеться с тобой.

   - А ты уверен, что не женат? - спросила я.

   Мне, как и всему остальному миру, было прекрасно известно о его Присцилле и о ее дочери, Лайзе Марии; к тому же я уже успела к тому времени разбить один брак, однако Элвис заверил меня, что живет сейчас с женой раздельно, проходя через все тяготы бракоразводного процесса. Он пригласил меня сходить вечером в кино - у Элвиса была привычка выкупáть полуночные сеансы в местных кинотеатрах для своей довольно сомнительной компании, известной как "мемфисская мафия".

   Джейн тут же сцепила руки в немой мольбе: "Возьми и меня! Возьми и меня!"

   Я спросила у него, могу ли я взять с собой свою лучшую подругу.

   - Конечно, - ответил он.

   Одна девчонка, две девчонки - тут у Элвиса вопросов никогда не возникало.

   Я спросила, нельзя ли нас туда подбросить на машине - раз уж мы с Джейн собрались идти вдвоем.

  

   Когда мы вошли в кинотеатр "Кросстаун", выяснилось, что в фойе столпилась целая орава каких-то ребят, загородившая все входы и выходы, поэтому мы с Джейн решили для начала зависнуть у автомата с попкорном, где стали делать вид, что не замечаем парней, которые старательно делали вид, что не замечают нас. Похоже было, что Элвис вошел в здание через боковой вход - слух об этом пронесся по толпе, будто словечко в игре "передай другому", после чего мы пробрались, наконец, в зал и удостоились чести занять места в одном ряду с элвисовскими "баббас". [Bubbas - белые парни-работяги на американском Юге, здесь - "мафия" Элвиса. - Прим.пер.] Неожиданно весь ряд справа от меня, как по команде, встал и переместился на одно место вправо. Я сразу почувствовала запах его одеколона - раньше, чем увидела его самого - хотя что это был за одеколон, мне так и не довелось выяснить. Пусть будет просто "О де Элвис". Его светлая оливкового цвета кожа сияла бронзовым загаром - как я позже узнала, это был всего лишь специальный имитирующий крем. Он жевал резинку Fruit Stripe, вежливо протянул один листочек мне, а затем и сидящей рядом со мной Джейн. Пока зрители занимали места, он указал мне на одного солидного вида мужчину.

   - Это глазной хирург, - сказал он. - Спас меня от инфекции, ввел мне иглу прямо в глазное яблоко. И при этом я не отключался ни на минуту.

   Затем он расстегнул свою куртку и продемонстрировал жемчужную рукоятку револьвера у себя за поясом:

   - Этот маленький дружок со мной везде, куда бы я ни шел.

   Когда все эти предисловия закончились, мы стали молча смотреть "Прощай, Колумбус!", и в темноте я бросала на него взгляды украдкой.

   В расписании вечера был еще один интересный момент, отчасти, видимо, из-за Кровавого Воскресенья ["Кровавое воскресенье" в США: 7 марта 1965 полицейские Алабамы атаковали марш чернокожих демонстрантов, выступающих за свои права. Этот и другие марши, прошедшие в это же время, вошли в историю как громкие акции протеста негритянского населения американского Юга, после которых было существенно изменено законодательство США в отношении чернокожих. - Прим.пер.]. Одним словом, двое парней стали целоваться, и возмущенные ребята из мафии закричали: "Позор, мужики!". А Элвис скомандовал: "Остановите сеанс!" После чего вдруг исчез, бросив нам тихо напоследок: "Увидимся позже".

   Мы с Джейн вышли из кинотеатра и прохаживались там какое-то время, когда подъехал белый "линкольн", сделал полный разворот и затормозил у обочины. Из него появился Элвис с вопросом:

   - Хотите обратно в кинотеатр?

   Мы с Джейн переглянулись и, поняв, что на уме у нас обеих одно и то же, отказались. Элвис сел в машину, едва слышно пробормотал "доброй ночи", после чего рванул с места и тут же проскочил перекресток на красный свет, прямо перед носом у копа на мотоцикле. Мы видели, как полицейский дал знак машине остановиться, и как Элвис помахал у него перед носом именным значком депутата, выданным департаментом городского шерифа. (Позже и я получила такой значок. Он валялся у меня в шкафчике в ванной до тех пор, пока кого-то из отдела шерифа не обвинили по шестидесяти пунктам мошенничества и взяточничества. После этого все именные значки были отменены. Сама я, к счастью, не имею привычки влезать в такие переделки, которые требуют вмешательства судебных органов.)

  

   Через несколько дней я была приглашена в Грэйсленд-мэнсион на ланч [Graceland - мэнсион на участке площадью 5,6 гектаров в Мемфисе, служивший домом Элвису Пресли. - Прим.пер.]. Один из "баббас" позвонил в колокольчик у нашего дома - дверь открылась, у входа стоял сам Элвис. Моя мать предпочла не обращать на гостя никакого внимания, а что касается брата, то он пребывал в состоянии "все-в-моей-жизни-плохо-потому-что-ты-моя-сестра".

   Мне и раньше приходилось бывать в богатых шикарных домах (фактически мы с Питером жили именно в таком), однако Грэйсленд превзошел все виденное мной прежде: там имелась специальная подсветка за коваными воротами въезда, подъездная аллея, обсаженная деревьями и поднимающаяся к портику с высокими белыми колоннами и с двумя белыми каменными львами-стражами по бокам. Был в доме также и довольно представительный обеденный зал, однако обедали мы не в нем, а на кухне, в компании отца Элвиса; трапеза сопровождалась довольно сдержанным разговором (южане не привыкли разговаривать с набитым ртом.) Еда была представлена тремя из четырех основных на юге категорий: соленое, жирное, сладкое и алкоголь. Куриная отбивная была приготовлена отменно, ее готовила экономка, звавшая меня Мисси; телохранителям, которые ожидали у машин снаружи, она посылала блюда с едой. После десерта, который представлял собой нарезанный дольками "дьявольский пирог" неестественного красного цвета ["дьявольский пирог" - богатый шоколадный торт, - прим.пер.], один из этих парней отвез меня домой.

   На следующий день я была приглашена опять, на сей раз на ужин (бутерброды во фритюре из арахисового масла, бананы и майонез). Теперь мы с Элвисом были только вдвоем. Элвис повел меня на экскурсию по дому, которая закончилась в его спальне, отделанной полностью в черных и красных тонах. Кровать королевских размеров была накрыта покрывалом "под леопарда". Здесь же стояли четыре телевизора, а на стенах и на потолке тускло светились зеркала. Я не сомневалась, чем закончится этот вечер, - он нежно целовал меня в шею и плечи, осторожно стаскивая с меня одежду, одно за другим, чтобы открыть новые места для поцелуев, - а я вдруг подумала: "Мне это действительно нужно?" На минуту возникла неприятная мысль, что меня используют как обычную нью-йоркскую шлюху, и что я могу оказаться всего лишь очередной меткой на ремне у знаменитого плейбоя. Однако его поцелуи были такими медленными и обдуманными, его кожа такой мягкой... Он покусывал мое тело, мужественно и игриво спускаясь все ниже и ниже, но дойдя до пупка, вдруг остановился.

   - Что-то не так? - спросила я.

   - Эээ, понимаешь, мне и мальчикам... в общем, видишь ли, белые мальчики не лижут киску.

   Ничего не скажешь, интересная концепция - что распространенность и популярность орального секса может зависеть от цвета кожи.

   - Ты не подозреваешь, что потерял, - сказала я шутливым тоном, желая слегка его поддеть. - С мужчинами я к таким вещам привыкла. Хочешь, покажу, как это делается?

  

   Это его возбудило, да и меня тоже. Но у меня все же было чувство, будто я наблюдаю за собой и за всем происходящим со стороны. Секс с другим мужчиной не казался мне изменой Питеру, ведь невозможно обманывать кого-то, кто тебе не принадлежит. А Питер не принадлежал мне по настоящему, в полном смысле этого слова. В те дни я вела серьезные, со многими подробностями дневники, причем, писала их особым шифром - на случай, если Питер случайно обнаружит. Сейчас читать размышления молодой, поглощенной собою соплячки, занятие почти невыносимое, но там была одна фраза, которая звучит, по-моему, достаточно здраво и сегодня: "Примитивность Элвиса по сравнению с напыщенной амбициозностью Питера кажется чем-то освежающим. Не думаю, что Питер принимает меня всерьез, но быть рядом с ним довольно престижно".

   В постели Элвиса мне было весьма неплохо, однако остаться в ней я не могла. Вскоре после полуночи меня отвезли домой, с горящим от поцелуев лицом.

  

   Хоть я и раньше появлялась на телевидении - как Модель Года, - однако фильм "Последний киносеанс" открыл там для меня такие возможности, которые могли бы дать прекрасный старт карьере любого актера. Я имею в виду телевизионные ток-шоу. Поначалу, когда меня только пригласили туда, я была скованной, деревянной, боялась лишний раз открыть рот. Потом, стараясь не быть скучной, стала неловко кокетливой, пила слишком много кофе и слишком быстро тараторила. После чего решила усвоить высокопарную манеру Питера, хотя и без его умения рассказывать истории.

   Одно из моих выступлений едва не стоило мне карьеры. В 1971 году Нил Саймон, один из самых популярных драматургов Америки, написал сценарий "Разбивающий сердца", по рассказу Брюса Джея Фридмана. Чарльз Гродѝн играл в этом фильме приятного еврейского парня, который во время своего свадебного путешествия на Майами-бич затевает страстный роман с классической бесчувственной шиксой, воплощением его сексуальных фантазий, и ради нее бросает невесту, которую играет Дженни Берлин. (На роль брошенной невесты режиссер Элейн Мэй выбрала поначалу свою родную дочь, и до самого начала съемок никто не подозревал, что эти двое как-то связаны между собой.) Роль шиксы отдали темноволосой подруге Фредди Филдса, влиятельного голливудского агента, выглядевшего как Остин Пауэрс в молодости. ("Позволь сообщить тебе одну вещь, дочка, - сказал мне однажды Филдс во время кинопросмотра в его собственном доме, неприятно придвинувшись и горячо дыша мне в ухо. - В кинобизнесе главные фигуры не кинорежиссеры и не продюсеры. Это агенты.") Брюнетку перекрасили в блондинку, и репетиции должны были вот-вот начаться, но тут ее укороченные и отбеленные волосы стали выпадать клочьями. Мне тут же позвонили, чтобы узнать, смогу ли я придти завтра на читки.

   Об этом я узнала лишь недавно: оказывается, Элейн Мэй видела меня глупо разглагольствующей на ток-шоу Дика Кавета, и сразу решила, что я не подхожу для этой роли - так же как ни для какой другой. (В свое оправдание могу сказать, что Кавет начал интервью с того, что заявил: "Вашего фильма я не видел, но он вроде неплох". [Конечно, я разозлилась.])

   Предварительные читки для Мэй и Саймона проходили в небольшом стандартного вида офисном здании в Нью-Йорке. Обычно, когда я прихожу на прослушивание, то уже знаю, что эту работу наверняка получу, но здесь такой уверенности не было. Однако я начала читать, и все начали смеяться. При прощании Саймон схватил меня за руку и сказал:

   - Я был уверен, что ты не подведешь.

   У Саймона в контракте был пункт, по которому все его диалоги следовало снимать в точности, как написано, слово в слово, так что мы знали, что в сценарии не сможем изменить ни строки. (Хотя нет ничего плохого в том, чтобы улучшать текст, когда это возможно - например Кэтрин Хепберн и Спенсер Трейси часто говорили, что они "спецы от сценариев", и правками сценарных диалогов занимались, что называется, по долгу службы.) Однако Мэй во время репетиций любила использовать импровизацию - хотя она это так не называла - в качестве игрового упражнения. Она говорила об использовании подтекста, смыслового содержания, заключенного между строчками. Однажды она дала мне один замечательный совет, который на первый взгляд может показаться дурацким, однако отлично работает.

   - Когда читаешь текст, - сказала она, - произноси его так, как будто ты хочешь быть услышанной твоим партнером, так, чтобы сказанное дошло до него".

   Похоже, Мэй казалось, что Гродин безумно смешон, и она смеялась всему, что бы тот ни отмочил. Ему пришлось сбросить вес перед съемками, и из-за этого казалось, что кожа у него обвисла. В той сцене, где мы вместе ложимся в постель, по сценарию я должна потрепать его по волосам, однако, стоило мне потянуться, чтобы откинуть у него прядь со лба, как он схватил меня за руку и прошипел:

   - Не трогай, просто сымитируй. Это парик.

   - Ты шутишь, - ответила я, думая, что он меня разыгрывает, возможно, затем, чтобы застигнуть меня врасплох и добиться интересной экспрессии. (До этого мне не приходилось иметь дело с дистанционным управлением париками).

   - Нет, это правда.

   - Ты серьезно? - переспросила я.

   - Серьезно.

   Этот пользительный диалог не слишком расположил нас друг к другу.

  

   В "Разбивающем сердца" продолжилась Большая Охота за Женскими Прелестями. Мне очень не хотелось играть сцены с обнажением, которые были в сценарии, однако, если бы я заявила об этом прямо и ясно с самого начала, то не получила бы роли. Я не была уверена, что какие-то нескромные кадры из "Последнего киносеанса" не попадут в чужие руки, и у меня не было ни малейшего желания обогащать кино-архивы еще чем-то, что могло бы испортить мне будущее. Меня беспокоила эксплуатация женской наготы, проблема, которую можно было бы отнести, скорее, к области силы, а не морали. Если, скажем, Харрисон Форд продемонстрирует на экране свои причиндалы, то это еще не значит, что он получит больше денег. В прошлом, когда нагота была под запретом, кинорежиссеры были куда умнее. Например, Альфред Хичкок, снимая "Психо", нанял дублершу, чтобы заснять Джанет Ли в сцене под душем, а затем использовал семьдесят два разных изображения в течение сорока двух секунд, не показывая при этом никаких гениталий.

   Одним из продюсеров фильма "Разбивающий сердца" был Эрик Преминджер, сын режиссера Отто Преминджера и королевы бурлеска Джипси Роуз Ли, которая, вспоминая о своей карьере, бывало, говорила: "Я не была там голой. Меня прикрывал свет голубого прожектора". Вероятно, Преминджер считался особым специалистом по стриптизершам, поскольку его обязали съездить в мэнсион Плейбоя в Чикаго, посмотреть там "кроликов", проинспектировать их груди и выбрать кого-то с телом, похожим на мое. Подыскав парочку таких, о которых ему мечталось, он зашел в мою раздевалку и протянул мне контракт со словами:

   - Быстренько подписывай.

   Тогда я еще не знала, что каждый актер имеет право дать письменное согласие на дублера, имитирующего его тело в кадре. Это право, гарантированное Гильдией киноактеров. Я знала только, что не должна подписывать никаких бумаг, прежде чем их не увидит мой адвокат (эту меру предосторожности я вдалбливала своим детям ровно с того момента, как они научились держать ручку). Наконец я увидела целиком смонтированную сцену в постели, без моей головы в кадре. Гродин там вначале опускает взгляд на мою грудь, после чего показывали саму грудь, надо признать, довольно неплохую. Мне этот кадр с обнажением показался неуместным, о чем я и заявила прямо. Однако последовало множество возражений, видимо, главным образом из-за того, что было использована дублерша, а еще Преминджер потратил много производственных денег на поездку в Чикаго и на оплату "кроликов". Но я продолжала стоять на своем, и Элейн, главный режиссер, в конце концов со мной согласилась.

  

   Чтобы не засыпáть на съемках, Элейн пригоршнями глотала No-Doz [стимулятор на основе кофеина - прим.пер.]. Съемки проходили в Миннеаполисе, холодной зимой, и ноги у нее простывали, из-за этого нам приходилось заходить в дом греться, покуда пальцы у нее на ногах не отойдут.

   В Майами погода была куда благоприятнее. Вместе с остальными членами съемочной группы я жила в дешевом отеле "Холидей Инн", стоявшем неподалеку от дорогих пляжных гостиниц. Однажды я застряла там в старом дряхлом лифте. Сидя в нем, я больше мучалась от скуки, чем от страха, - по этой причине я и по сей день, входя в лифт, всегда стараюсь иметь с собой какое-то чтиво. Так что не одно лишь томление по Питеру заставляло меня с нетерпением ждать его приезда. Будь он здесь, я смогла бы на несколько дней переехать в отель "Фонтебло" - огромный выбор блюд по утрам, огромный бассейн, огромный Атлантический океан в окнах. Питер не такой человек, чтобы соглашаться на меньшее.

  

   Приехал Питер, а с ним и Ларри МакМёртри. Питер предложил ему сотрудничать над новым сценарием, который в разное время назывался то "На запад от Брáзос" (Бразос - это река), то "Пало-Дуро" (это каньон), то "Улицы Ларедо" (последнее название, как потом оказалось, было позаимствовано у одного посредственного фильма с Уильямом Холденом и Гленом Фордом).

   - Ты какой вестерн думаешь снимать? Какого типа? - спросил Ларри у Питера.

   - Что-нибудь про обоз переселенцев, - ответил Питер, - только не про коров! У Говарда Хоукса в "Красной реке" о коровах сказано уже все, что можно. Лучше нам все равно не сделать. ["Red River" - вестерн 1948 года с Джоном Уэйном в главной роли. Входит в пятёрку наиболее значительных ам. вестернов, - прим.пер.].

  

   С самого начала этот фильм задумывался как монументальное полотно с участием Джимми Стюарта, Генри Фонды и Уэйна. По мере того, как они с Ларри писали сценарий, Питер проигрывал одну роль за другой, и, пожалуй, никто не сыграл бы лучше за Стюарта, Фонду и Уэйна, разве что только они сами. Однако вышло так, что Уэйн поговорил по этому поводу с Фордом, и тот отсоветовал ему играть в питеровском фильме. Хотя в свое время именно Форд помог Питеру получить Бена Джонса для "Последнего киносеанса". Причем Форд хорошо понимал, что если откажется Уэйн, откажутся и другие.

   - Старику это не по душе, - объяснил Питеру Уэйн.

   - А мне он говорил совсем другое! - ответил Питер, однако в конфликт с Фордом по каким-то причинам ввязываться не стал. А может ему просто не хотелось просить того об одолжении. Питер часто вспоминал слова, сказанные Джеймсом Кэгни, когда тот снимался у Форда. Во время съемки одного из эпизодов Форд сознательно спровоцировал аварию мотоцикла, в коляске которого сидел Кэгни (а управлял мотоциклом характерный актер Уильям Демарест, совсем не умевший водить). Едва избежав ранений, если не гибели, Кэгни в сердцах произнес: "Есть словечко, которое подошло бы любому ирландцу: зловредный. Вот и Форд точно такой же".

  

   Идеи, проросшие в отеле "Фонтебло", позже были использованы Ларри в его романе "Одинокая голубка", принесшем ему Пулитцеровскую премию. Несмотря на заявление, что никаких коров не будет, основной сюжет строился вокруг последнего большого перегона скота в конце 19-го века. Что до Питера, то он больше не доверял этим совместно разработанным идеям, они его раздражали и вгоняли в депрессию. "Ларри подъел свинью до последнего кусочка," - говаривал он.

  

   Об Элвисе ничего не было слышно со времен Грэйсленда. Но когда я вернулась в Лос-Анджелес, он позвонил мне и предложил послать за мной самолет, чтобы я приехала к нему на уик-энд. Он арендовал дом в Пальм-Спрингс. Один из его подручных встретил меня в аэропорту, и, глядя на мои джинсы и жилетку под цвет, сказал:

   - В следующий раз, когда будем в Лос-Анджелесе, организуем поход по магазинам, подберем тебе новые красивые вещи. Элвису нравятся стильно одетые леди.

   "Ладно, но если только я буду выбирать одежду и для него", - подумала я.

   Дом был роскошный, насколько может быть роскошным дом, взятый в аренду: размашисто спланированный и лишенный всякой индивидуальности. Куда ни глянь, все отблескивало металлом. "Вся королевская рать" Элвиса тоже находилась в резиденции, и у каждого из парней был значок с буквами Ти-Си-Би, сокращение от одной из коронных фраз Элвиса - "Taking Care of Business" - "Позаботимся о делах". Парни коротали послеобеденные часы, прыгая в сомнительной чистоты бассейн и соревнуясь, у кого получится самый громкий всплеск. Мне не особенно хотелось подходить к этому бассейну, однако я не удержалась от соблазна утереть нос элвисовским 'баббас' и сделала перед ними прыжок 'консервный нож', которому научилась у спасателей в "Чиксо Кантри Клаб". От нечего делать парни гоняли в маленьких пляжных багги по пляжу наперегонки, трое или четверо в ряд, радостно вопя при этом в свои мобильные рации, или же сидели вокруг длинного стола с толстым стеклянным верхом, объедаясь любимыми поджаренными сэндвичами.

   Элвис был первым, кого я увидела пьющим воду в бутылках, он заказывал эту воду из "Озаркса".

   - Пьешь ее понемножку, - говорил он, - и это держит тебя в кондиции.

   Мне казалось немного странным, что он часто спит днем, хотя много лет спустя я узнала, что он боялся спать в темноте. У него на окнах были тяжелые занавески, шторы, даже алюминиевая фольга, скотчем прилепленная к стеклу - все что угодно, лишь бы отгородиться от малейшей частицы дневного света. Сладкое обаяние, памятное мне по Мемфису, сменилось горькими настроениями избалованного подростка. Помню, я появилась из ванной перед ужином, и он насмешливо проговорил: "Не видел еще девчонки, которая бы так часто мылась", - видимо, намекая на мое естественное женское пристрастие постоянно подкрашиваться. Это замечание вызвало громкий смех у его свиты, хотя у него у самого в ванной стоял большой черный ящик для косметики, с шестью выдвижными отделениями. И макияжа у него на лице было явно побольше, чем у меня.

  

   Мы с ним почти никогда не оставались наедине, а если оставались, то мало о чем говорили - ни о его музыке, ни о его браке, ни о его дочери, ни даже о безумно потраченных 40 тыс. долларов - потраченных только затем, чтобы отвезти его свиту на самолете в Денвер ради какого-то особенного сорта сэндвичей. И это делал тот, чей отец был приговорен однажды к трем годам тюрьмы за подделку чека в сорок долларов! Его мало интересовало также и все, что я говорила, обычно он вел себя так, словно я просто треплю языком или пересказываю какую-то скучную книгу. Я словно увидела вдруг его нездоровую отталкивающую сущность, и это заставляло меня нервничать, бояться, что если я стану меньше демонстрировать свою любовь, то этим навлеку на себя неприятности. К счастью, меня никогда не приглашали принять участие в том, что, как я слышала, было у Элвиса одним из его любимых эротических развлечений: надо было надеть трусики в обтяжку, с высокой талией, есть печенье, пить молоко и бороться с другой девушкой.

  

   В конце лета Элвис пригласил меня посмотреть свое выступление в лас-вегасском "Хилтоне". Питеру я сказала, что проведу, мол, выходные с подругой в Сан-Франциско. Концерт начался с исполненной оркестром поэмы "Так говорил Заратустра" Рихарда Штрауса, больше известной по теме из фильма "2001: Космическая одиссея". Если когда-нибудь существовала музыка, возвещающая о появлении божества, то это именно она. По сцене прокатилась шумная процессия мотоциклов, а затем появился Элвис - в плаще, украшенном драгоценными камнями, в комбинезоне - великолепный, хоть и немного располневший. Я всегда восхищалась его голосом, но теперь была взволнована совершенно против ожиданий - так, словно он пел именно для меня, - и поднялась с кресла, не задумываясь, вместе со всеми, кто был в зале.

  

   Когда концерт закончился, он уселся в своем гостиничном номере за фортепиано и стал распевать песни "госпел" со своими бэк-певцами, разодетыми в нарядные велюровые костюмы ручной работы. После чего прошел в спальню через французские, с занавесками, двери и рухнул на огромную кровать под балдахином.

   Тогда я еще об этом не подозревала, но то, что я видела, было обыкновенным действием наркотиков. У меня была прилегающая спальня, и, сидя там одна, я размышляла, что же мне теперь делать. Всякая возможность сексуальной близости испарилась: он выглядел далеким, одурманенным, глаза полузакрыты, невнятная речь.

   Вытащив откуда-то горсть таблеток, он протянул их мне:

   - Давай, прими это.

   Я смутилась:

   - Ты тоже примешь?

   - Свои я уже проглотил, - сказал он. - А это твои.

  

   Я вернулась в свою спальню и смыла таблетки в унитаз. Ложась в постель, я увидела на ночном столике маленькую, отделанную черным бархатом коробочку. Я открыла ее и обнаружила внутри кольцо с бриллиантами и изумрудами, похожее на шарик из ершистых щетинок - слишком большое, слишком претенциозное, слишком уродливое даже на вкус Либерейса [Владзю Валентино Либерейс (1919-87), ам. пианист и антрепренер. Известен своими романтическими аранжировками фортепьянной классики и своими невероятными костюмами. Выступал в собственном телевизионном шоу в 1952-1957 гг. - Прим.пер.] Я подошла к столу и написала Элвису записку на фирменном бланке отеля - мол, благодарна ему, но отказываюсь от этого щедрого и экстравагантного подарка. Затем позвонила в авиакомпанию, чтобы поменять свою бронь на самолет.

  

   В этот же день, но чуть пораньше Питер ехал по Бульвару Санта-Моника в Л.-А. и заметил рекламный щит о выступлении Элвиса в Вегасе. От меня он уже слышал, как я очарована Элвисом (сам Питер считал его занудным), и у него тут же возникло чисто интуитивное чувство, что я сейчас с ним. Он позвонил в "Хилтон", попросил меня к телефону, а когда я ответила, тут же закричал мне: "Ты, проклятая лгунья!" А затем бросил трубку. Я перезвонила, чтобы еще немного послушать его ругательства.

   - Ты знаешь, что делают с теми, кто врет? - кричал он. - Им моют рот с мылом. Когда ты притащишь свою задницу сюда, я вымою тебе рот мылом Айвори.

   Из всего этого я поняла только одно: он хочет, чтобы я вернулась. Так что случившееся не казалось мне таким уж непоправимым. Когда я приехала, он кричал и топал так, что в гостиничном номере тряслась люстра из фальшивого хрусталя. А закончил он таким образом:

   - Вот что я получаю, связываясь с актрисами!

   По счастливой случайности его не было в отеле, когда несколько дней спустя мне позвонил один из мемфисских 'баббас' - сообщить, что Элвис хочет поговорить со мной.

   - Я не могу, - ответила я.

   - Он как раз здесь, за углом, - сказал охранник. - Сделайте одолжение, поговорите с ним, потому что он сейчас действительно не в себе.

  

   Когда Элвис вошел в большую вращающуюся дверь отеля Сансет Тауэр, выглядел он угрюмым и отчужденным, - ни поцелуя в знак приветствия, ни беспокойства по поводу моего исчезновения. Лишь несколько слов о своих собственных намерениях и короткий ультиматум.

   - Мне действительно нравится проводить с тобой время, но тебе нужно избавиться от этого Долбановича, - сказал он, намеренно коверкая фамилию Питера. - Или он, или я.

   "О чем он вообще говорит?" - подумала я. Сидеть и наблюдать, как кто-то простудился и лежит больной, в то время, как ты ждешь от него непринужденной сексуальной игры - это не было моим представлением о хорошем времяпрепровождении. Возможно, что он пытался таким образом подлечить свое раненное эго, восстановить контроль над ситуацией - после того как я отказалась принять его кольцо и его таблетки.

  

   Позже мне стало известно, что я была у него временным заместителем Линды Томпсон, той самой, что побывала в свое время Мисс Мемфис, Мисс Кубок Свободы и Мисс Штат Теннесси. "Сама себя сделавшая" девица, которая покинула колледж, не закончив его и не получив диплома. Она отказалась от всех своих амбиций и позволила Элвису решать за нее абсолютно все, и даже изменила ему в угоду свои привычки сна - чтобы в итоге придти к тому, что ее друзья называли "пожизненным рабством". Разумеется, Элвис и для меня оказался чем-то таким, чему я не в силах была сопротивляться, однако с Питером у нас в жизни было хоть что-то общее, и я не собиралась от этого отказываться. Я хотела сама принимать решения, пусть даже иногда и глупые.

   - Ладно, это только ради нас, - сказал он в ответ на мои аргументы. Это было последнее, что я от него услышала. Мы молча обогнули квартал, пока не дошли до "Сансет Тауэр", и он так и стоял там на тротуаре, пока я не исчезла под бело-желтым тентом у входа в отель. Я еще обернулась и махнула ему - "Пока!", но он не ответил. Больше я его не видела. Пять лет спустя он умер. Питер, нисколько не изменивший своего отношения к Элвису, сказал тогда, что эта смерть была лучшей рекламной кампанией Элвиса за всю его жизнь.

  

   КОГДА ПИТЕР ЗАДУМАЛ СНИМАТЬ ВЕСТЕРН МАКМЕРТРИ, он решил пригласить художником-постановщиком Полли Платт, но лишь при том условии, что я тоже там буду - сниматься и находиться в ее присутствии. Вестерн так никогда и не был сделан, вместо этого они начали работать над 'Бумажной луной', где Райан О`Нил играет бродячего мошенника, продавца библий, а его дочь Татум - его сметливую дочурку, о существовании которой он прежде не подозревал, но с которой они невольно становятся друзьями. Поздней осенью 1972 года, за несколько дней до того, как в Хейсе, штат Канзас, начались основные съемки, Полли объявила Питеру: 'Я не хочу, чтобы Сибилл присутствовала на съемочной площадке'. Это был конец всякого вежливого притворства между ними, и их отношения больше так и не оправились; но я, тем не менее, готова была бросить Полли вызов и начать сниматься - чтобы она смирилась с моим присутствием раз и навсегда. Работа Питера это была вся его жизнь, и я была исключена из нее - по той простой причине что он снова хотел работать со своей бывшей женой. Она даже не была еще его 'бывшей': их развод растянулся на целых три года.

  

   Большую часть времени я проводила, разъезжая по депрессивным городкам прерии, фотографируя ветхие домишки, железнодорожные станции и лица стариков, еще практиковалась в степ-дансе на линолеумном полу нашего гостиничного номера - до тех пор, пока снизу не начинали стучать метлой в потолок. В Элвуде мы жили в дешевом мотеле 'Пони-Экспресс', (все еще почивающего на лаврах первой в Канзасе станции Пони-Экспресс ) - только потому, что в немного лучшем отельчике 'Ramada Inn' обреталась Полли и вся остальная съемочная группа. [Pony Express - почтовая служба небольшой американской курьерской компании XIX века, поддерживавшей конную почту в Северной Америке. Просуществовала около полутора лет (с апреля 1860 по октябрь 1861 года), и стала нарицательной из-за своего девиза: 'Почта должна быть доставлена любой ценой'. - прим.пер.] Напряжение, должно быть, сказалось и на Питере, поскольку кадры, отснятые в следующий и последующие дни, оказались испорчены волосками, застрявшими в рамке кинокамеры. (Вот почему после каждого дубля обычно кричат: 'проверь рамку!') В фильме эти сцены выглядят слегка нерезкими, так как Питер чуть-чуть увеличил каждый кадр, чтобы убрать волоски. Однако вернуться туда и переснять все это еще раз он не желал категорически, заявляя: 'Лучше так, чем провести еще один день в этой адской дыре, да еще и с Полли под боком."

  

   Питер должен был встретить Марлен Дитрих на ее пути в Канзас - вначале самолет приземлился в Денвере, где у нее было сольное выступление. Он был не из тех мужчин, которые воображают, что женщины должны приходить к ним сами, и он знал - еще до того, как вошел в свой гостиничный номер в Канзасе, - что у нее что-то на уме.

   Итак, звонит телефон, сипловатый голос Дитрих в трубке: 'Вот я тебя и нашла'. Когда 'Бумажная луна' была закончена, он пригласил ее на свою нью-йоркскую премьеру, и она явно не обрадовалась, когда увидела меня в его лимузине, явно предвкушая 'свидание' с Питером. Она сидела между нами обоими, воркуя что-то Питеру на ухо и выставив в мою сторону свой острый локоток. Марлен Дитрих была для меня самым совершенным образцом для подражания: трудолюбивая маман, сумевшая создать убедительные роли сильных женщин (она стала носить брюки даже раньше, чем Кэтрин Хепберн), и закончившая свою карьеру триумфальными выступлениями в кабаре. Я была невероятно взволнована ее присутствием и сидела словно на иголках.

   На следующий день в наш номер в 'Уолдорф Тауэрс' постучали: "Цветы для мисс Шепард".

   Я открыла дверь и увидела посыльного, который сражался с огромной корзиной цветов, настолько большой, что не нашлось стола, на котором ее можно было бы уместить. Пришлось поставить ее на полу. На карточке было написано: 'С любовью, Марлен'. Ну, такое можно было и не брать в голову.

  

   [Пропускаю небольшой абзац, где С. Шеперд рассказывает, как она затеяла тяжбу с 'Плейбоем' из-за публикации ее 'голых' снимков, которые Хоффнер самовольно выудил из фильма 'Последний киносеанс'. - Переводчик.]

  

   ИТАК, Я СТАЛА УЧЕНИКОМ КИНОШКОЛЫ ПИТЕРА БОГДАНОВИЧА. Питер не хотел упражняться в ремесле, потеть, пачкаться - ему нравилось только сидеть и смотреть фильмы, и он смотрел их с видом дежурного инспектора. Когда мы, бывало, оказывались в кинотеатре и на экране вдруг пропадала резкость, он незамедлительно сообщал об этом киномеханику. В квартире у нас главным акцентом гостиной был переделанный 16-миллиметровый проектор, направленный на стену без окон. Несколько раз в неделю мы с Питером отправлялись в студийный кинозал, где пахло так, словно его не открывали с тех пор, как Фатти Арбакль решил похудеть; мы ели свинину му-шу из картонных коробок и смотрели "Веселую вдову" - немую версию Эриха фон Штрогэйма с Мэй Мюррей и Джоном Гилбертом (и с еще одним актером по имени Кларк Гейбл), затем римейк того же фильма 1934 года с Жанетт Макдональд и Морисом Шевалье, а после и другие мюзиклы Эрнста Любича: "Парад любви", "Монте-Карло", "Один час с тобой".

  

   Когда мы съехали из гостиницы, то первое, что устроили у себя в доме, был просмотровый зал с ярко-красными коврами и плюшевыми белыми диванами с оттоманками, стены которого были увешаны старыми киноафишами. Отдел киноискусства Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе разрешил нам брать у них копии старых 'золотых' фильмов на нитратно-серебрянной пленке, чтобы смотреть их дома; хотя это было незаконно - пленка может воспламениться и взорваться, если неосторожно с ней обращаться, и по закону предусматривалось наличие хорошо изолированного огнеупорного помещения проекционной и двух киномехаников в нем. Но смотреть единственную на то время 35-миллиметровую копию 'Улыбающегося лейтенанта' Эрнста Любича, было все равно, что смотреть глазами бога: лицо на резком крупном плане, пейзаж вдали, и между тем и этим все видно совершенно отчетливо. Выражение "серебряный экран"происходит от наличия серебра в кинопленке, оно-то и заставляет 'мерцать' изображение. Даже современные технологии не могут достичь такого ошеломительного блеска и такой глубины резкости.

  

   Мой уровень выносливости не дотягивал до уровня выносливости Питера, и я, бывало, засыпала уже на третьем фильме. От Питера мне довелось узнать, что правомерен любой тип актерской игры - будь то энергичная манера Джеймса Кэгни или сдержанный минимализм Гэри Купера. Единственный вопрос: верим ли мы актеру? Можем ли мы довериться ему до конца? Кино требует от кинозрителя кредита доверия, готовности забыть, что то, что он видит перед собой на экране - имитация. Недаром говорили, что когда Джимми Стюарт появился на экранах кино, недоверие было побеждено.

   Иногда я спрашивала у Питера: 'Ты уверен, что хочешь смотреть это снова? Ты видел это уже двадцать семь раз.' На что он отвечал: 'В этот раз я буду смотреть по-другому'. Каждую неделю он отмечал в 'Телегиде' фильмы, которые мне следовало посмотреть. Любой фильм, где режиссером был Джон Форд, Говард Хоукс или Жан Ренуар, подлежал обязательному просмотру. Жить рядом с Питером значило обживаться в этих фильмах. У нас выработался свой частный язык, использующий кусочки экранных диалогов: 'Захлопнем за тобой железную дверь.' (Джон Бэрримор, 'Двадцатый век'), или: 'Вам не кажется, что это довольно неприлично - приказывать мне уйти, после того как вы меня поцеловали?' (Кэрол Ломбард в 'Мой человек Годфри'). Мы не брезговали и цитатами из 'Последнего киносеанса': 'Приведи в порядок волосы, Санни, ты выглядишь как вонючий волк'. Иногда, когда мы бывали на людях, шли в ресторан, я, бывало, начинала топать ногами и стучать кулаками по столу, и народ за столиками думал, что я сошла с ума. Но Питер тут же начинал нахваливать меня, поняв, что я изображаю одну из истерик Кэрол Ломбард в 'Двадцатом веке'.

  

   В Л.А. мы жили в районе Бель Эйр на улице Копа де Оро, 212, в доме средиземноморского стиля с красной черепичной крышей, который раньше принадлежал молодоженам Кларку Кейблу и Кэй Спрекельс. Я нашла этот дом в 1974 году, и Питер приобрел его на деньги, взятые у Warner Bros. в счет его будущего фильма. Мы въехали в этот дом, когда там был лишь один матрац на полу, и затем наполнили комнаты мебелью, купленной в Беверли Хиллс, в магазине под названием 'Слоанс', где нам пришлось провести целый день. У каждого из нас была наверху спальня, обе они соединялись между собой комнатушкой гардероба; после долгих лет незапирающихся дверей и сестры, которая выталкивала меня из постели, идея Вирджинии Вульф, что каждый должен иметь отдельную комнату, пришлась мне особенно по душе. В комнате Питера была ниша, в которой помещалась антикварная итальянская кушетка, покрытая шелковой накидкой цвета шампанского. В моей стояла водяная кровать с лоскутным одеялом, которое мы купили в Биг-Суре. Все стены в доме были белыми и сплошь увешаны картинами отца Питера.

  

   Питер и я были couple du jour в Голливуде [парой дня, фр. - прим.пер.], но я часто чувствовала себя самозванцем среди настоящих обитателей мира кино, и как правило, в их компании вела себя тихо. Когда Ларри МакМёрти написал свою 'Одинокую голубку', он прислал мне гранки романа с такой надписью: "Ты была семенем всего этого. Четырнадцать лет назад я начал его с молчания Лоррен - молчания женщины, которая не готова отдать свой голос и сердце окружающему миру, потому что думает, что этот мир не услышит ее, не поймет и не полюбит. Я почувствовал такую же тишину в тебе.' Хотя люди иной раз ведут со мной так, словно перед ними глупая блондинка, и когда я говорю им что-то, они часто не слушают меня, а просто глазеют, словно хотят подсмотреть, куда же сейчас подвинется рука чревовещателя.

  

   Даже мой агент Сью Менгерс, казалось, воспринимала меня так же. 'Когда идешь на встречу, не говори там ничего, не нужно', - инструктировала она меня. 'Нанеси немного косметики и причешись - и все.' Сью никогда не заботилась о такте. Она говорила со мной очень медленно, словно мне требовалось дополнительное время, чтобы обработать информацию. Питера это раздражало, и он говорил ей: "Ты не должна так разговаривать с Сибилл.' На какое-то время она ускоряла темп, потом снова замедлялась и говорила: "Ох, мне так жаль, я опять это сделала."

  

   Моя первая голливудская вечеринка была в faux chateau [в зáмке, фр. - прим.пер.] Сью на Голливудских Холмах - где на подъезде, после серии крутых, чуть ли не под 180 градусов, разворотов, ты оказываешься на восхитительно узкой дорожке. Мы припарковали машину в месте, напоминающем какой-то совсем другой город, и вошли в дом слегка запыхавшись - чтобы тут же узреть Грегори Пека, крепко оседлавшего стул и в стельку пьяного. Я почувствовала себя так, словно очутилась в параллельной вселенной, где наши герои-любимцы превратились в своих злобных двойников. У меня не хватило смелости заговорить с кем-либо, и единственный человек, который подошел ко мне, оказался продюсером.

  - Ты, значит, актриса? - сказал он. - И с кем ты занимаешься?

  - Ни с кем, - ответила я.

  - Это неправильно, - сказал продюсер со вздохом. - Тебе немедленно нужно начать заниматься. Только так ты сможешь получить знания, которые тебе нужны.

   Я поставила свой бокал, выбежала на улицу и была уже на полпути к машине, когда меня остановил Питер.

  - Они все фальшивые, - сказала я. - Просто ужасные.

  - Я знаю, - сказал он. - Но мы не можем просто так взять и уйти.

  

   Иногда я все же осмеливалась открыть рот, однако моя непочтительность оказывала эффект полностью противоположный ожидаемому. У Сью Менгерс появилась идея моего сотрудничества с Дастином Хоффманом, также одним из ее клиентов. С этой целью она организовала интимный ужин, пригласив на него меня с Питером, Дастина с женой Анной, там же присутствовал и ее муж, Жан-Клод Тремон. Войдя в небольшую столовую, Дастин уселся за стол, довольно долго рассматривал меня, мою долговязую фигуру (я оказалась намного выше его), а затем приподнялся на руках, словно пытался сделать себя повыше.

  - Может, тебе стоит попросить у Сью парочку телефонных справочников? - спросила я у него с неуместной иронией.

   У Дастина на лице появилось такое выражение, словно его ударили и он не знает, как это принять. После этой глупой шутки вечер так и не оправился. Позже Хоффман придумал неубедительное оправдание и ушел пораньше.

   Моя попытка исправить оплошность оказалась столь же фатальной. Явившись на съемочную площадку 'Марафонца' с телефонной книгой Беверли Хиллз (которая была с дюйм толщиной [т.е. примерно 2,5 см - прим.пер.]), я вручила ее Дастину со словами:

   - Вот что я имела в виду.

   Однажды было так, что он не спал в течении нескольких суток, чтобы выглядеть потрепанным и измученным для соответствующей сцены; это побудило его партнера, Лоуренса Оливье, спросить у него:

  - Дорогой, почему бы тебе просто не попытаться это сыграть?

  

   Было бы ошибкой сказать, что я не произвела впечатления и на великого Марлона Брандо. Одним теплым летним вечером мы с Питером повезли нашу замечательную наставницу актеров Стеллу Адлер на вечеринку, организованную в ее честь в доме Брандо на Малхолланд-Драйв. На деревьях горели японские фонарики, я сидела на садовой скамейке рядом с Брандо, но на этот раз не молчала, а болтала без умолку, не слишком вникая, о чем там говорят другие. Брандо держал в руках бутылку пива; он взглянул на меня с нескрываемым отвращением и сказал ни к кому не обращаясь:

   - Если эта девчонка сейчас не заткнется, я врежу ей вот этой бутылкой. - Потом повернулся ко мне и сказал:

   - Может, ты встанешь и пойдешь, чтобы я мог видеть, как ты исчезла?

   [Можно вообразить, что я должна была почувствовать. Долгие годы я носила тяжелый камень обиды в груди.] Позже, когда я делала шоу "Сибилл", Брандо был едва ли не единственной знаменитостью, которую тогда, как знали люди пишущие, можно было кусать безнаказанно. Я сказала себе: "Просто "сделай" этого Брандо, и у тебя не будет больше с этим проблем". Так в сценарии появилась шутка: "Достаточно одного пчелиного укуса, и я распухаю, как Марлон Брандо".

  

   Питер никогда не упускал случая припасть к ногам какого-нибудь великого кинодеятеля, извлекая из этого все возможное удовольствие, в то время как мне обычно доставалась корка от пирога. В 1972 году он с энтузиазмом согласился взять интервью у Чарли Чаплина для документального фильма, который делался прямо у него дома, в Веве, в Швейцарии, но у Чаплина, похоже, была уже старческая деменция [- он все время молчал]. Во время обеда с нами он внезапно перестал есть и произнес: 'Вы знаете, моя дочь Джеральдина очень богата.'

   Мы пробыли там уже четыре часа, и это были первые слова, которые я от него услышала.

   - В самом деле? - ответила я. - Это так здорово для нее.

   После чего вернулась к своему супу.

  

   Однажды после свидания с Альфредом Хичкоком Питер вернулся домой, отчаянно нуждаясь в чашке черного кофе и аспирине. Питера совершенно не тянет к выпивке, он не пьющий, однако, приехав в номер великого режиссера, он обнаружил, что тот разливает виски. Хотя Питер и старался, по возможности, делать вид, что пьет, но, скорей, только имитировал, тогда как Хичкок все это замечал и отчитывал его своим зычным голосом: "Ты не притрагиваешься к своему стакану!'

   К тому времени, как они вдвоем отправились ужинать, Питер был уже навеселе. Они спускались в переполненном людьми гостиничном лифте, когда Хичкок вдруг повернулся к нему и сказал: 'И вот он лежит на полу, кровь льется из каждого отверстия и капает на ковер.' Питера слегка качнуло. Да, пришло ему в голову, он немного пьян, но, может, на него на секунду нашло затмение и он пропустил начало разговора? Все остальные, кто был в лифте, затаили дыхание, когда Хичкок продолжил: "Музыка, что играла в соседней комнате, прекратилась, и я услышал царапающий звук.' Когда лифт достиг первого этажа, Хичкок добавил: "Я склонился над ним и спросил: - Боже мой, приятель, что с тобой случилось? - Он схватил меня за рубашку, потянул, и ... ...'

   В этот момент лифт остановился, и дверь в вестибюль открылась. Все, кто там был, оставались на своих местах, напряженно ожидая конца рассказа, но Хичкок проплыл мимо них с Питером на буксире и начал как ни в чем не бывало обсуждать планы на ресторан.

   - Но Хитч, - нетерпеливо спросил у него Питер, - что же все-таки произошло с вашим приятелем?!

   - Да ничего такого, - ответил Хичкок. - Просто это моя история для лифта.

  

   В 1973 году Джону Форду была вручена Медаль Свободы Конгресса, он был первым режиссером, которого так чествовали. Публике он известен как режиссер таких классических фильмов, как "Гроздья гнева", "Как зелена была моя долина" и "Искатели". Мне же он был известен как сосед, живущий через дорогу, и как эксгибиционист. К тому времени он был почти полностью прикован к постели, одетый в верхнюю часть пижамы, а снизу прикрытый простынью, которую ему нравилось приоткрывать, чтобы шокировать присутствующих, - часто после одной или двух ежедневных бутылок стаута [темный сорт солодового пива, род портера, - прим. пер.], которые ему еще позволялись. (Мэри, его пятидесятилетняя жена, однажды сказала мне: "Никогда не верь тому, что слышишь или читаешь, и только половине того, что видишь сама. И убедись, что твоя юбка сзади чистая, потому что именно там и будут у тебя высматривать.")

  

   В вечер гала-концерта в честь этого самого награждения [Джона Форда], возле отеля ['Беверли Уилшир'], Генри Фонде пришлось пробиваться сквозь толпу пикетчиков, протестующих против войны во Вьетнаме, его сопровождала дочь, [Джейн Фонда]. Прямо перед нами в очереди стоял Кэри Грант, и когда мы подошли к столику администратора, он сказал билетерше:

   - Ужасно сожалею, но я забыл свое приглашение.

   - Пожалуйста, как ваше имя? - спросила женщина, сверяясь со списком приглашенных и не поднимая глаз.

   - Кэри Грант, - сказал он.

   Женщина взглянула на него поверх своих очков.

   - Вы не похожи на Кэри Гранта, - заметила она подозрительным тоном.

  - Я знаю, - виновато ответил он, - никто не похож.

  

  

  

  

  _

---

Оставить комментарий © Copyright Ржепишевский Юрий (rzepish@gmail.com) Размещен: 24/08/2016, изменен: 14/07/2023. 55k. Статистика. Глава: Переводы

Ваша оценка: не читать очень плохо плохо посредственно терпимо не читал нормально хорошая книга отличная книга великолепно шедевр

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"