Знойное августовское солнце палило нещадно. Улицы города опустели, за закрытыми ставнями жители искали прохлады или хотя бы избавления от жарких лучей. Собаки и коты попрятались, лошадей вывели в тенистые рощи, и Таганрог стал похож на таинственный город из сказки, погруженный в дрему. Не было слышно цоканья копыт по мостовым, не скрипели ворота колодцев, только жужжание мух нарушало тишину.
На окраине, сколько хватало глаза, расстилались фруктовые сады, а за ними, до самого горизонта - холмы. У моря, как вытащенные на берег большие рыбы, лежали шаланды - рыбаки выходили в ночь или на рассвете, а сейчас ни один парус не мелькал в бухте, и Азовское море, покрытое от жары зеленой ряской, напоминало ковер. Мастерицы по какой-то причине приготовили основу, а потом перестали ткать, и узоры так и не появились на полотне. Тихо было в садах и огородах, только кое-где журчала вода, любовно подведенная к стройным рядам деревьев, да птицы нашли приют от жары в густой зелени яблонь, груш и уже отдавших свой урожай абрикосах. Ничего не привлекло бы взгляд местного жителя - обычная картина для этого времени, если бы не ее не нарушал странный пейзаж на окраине города. Огромный тент, натянутый на кольях, защищал землю от солнца. Участок выглядел так, как будто солдаты готовили здесь редут: холмики разрытой земли между канавами, а под тентом стоял сбитые на скорую руку стол и лавка, вокруг были разбросаны разные предметы, назначение которых трудно было бы понять простому провинциалу. Но два человека легко двигались среди этого хаоса - настолько привычной и понятной для них представала обстановка. Казалось, только эти двое были бодры и не замечали жары, хотя рубашки их промокли от пота, и он застилал им глаза, стекая по лицу.
Они сидели прямо на земле возле овражка, который завершался ямой, уходящий на несколько метров в глубину.
- Поверить не могу, Антон Иванович! - в который раз горячо повторил тот, что был моложе - лет двадцати с небольшим.
Его руки с длинными тонкими пальцами осторожно пересыпали землю, будто благодарили ее за щедрый дар.
- Сам не верю, Базиль, - протирая очки, пробормотал его старший товарищ, - столько лет поисков, столько трудов...
Не в силах сдержать чувства, он прижал ладонь к глазам и всхлипнул.
- Вы - герой! - Базиль вскочил и забегал вокруг раскопа, - Теперь вы прославитесь, ваше имя навсегда...!
- Ну, будет, будет, Базиль! - отмахнулся Антон Иванович от грозящего ему панегирика, - Разве в этом дело? Ты понимаешь? Мы не так много знаем о скифских племенах, а наша находка... Она открывает новые возможности для исследований, изучения. Конечно, попадались золотые предметы и раньше, но ты же знаешь, как варварски снимались слои - сносилось все. Найти нетронутое погребение... А сколько их еще может быть в этих местах!
- Конечно, я понимаю! Такое богатое захоронение да еще женское. Кто она? Быть может, сама царица скифов! Представляете, Антон Иванович, вдруг мы с вами нашли могилу царицы?
Антон Иванович улыбнулся пылкости своего еще недавно ученика, а ныне коллеги. И сам помолодел - словно часть юного задора Базиля передалась ему.
- Что ж, все возможно. Но... Надо изучить находки, избегая огульных заявлений. Не стану ничего утверждать, друг мой, но на первый взгляд, наша барышня все-таки не царица, хотя, безусловно, особа высокопоставленная. Вероятно, жрица.
Базиль спрыгнул в яму и аккуратно прошел вокруг откопанного захоронения. Все предметы они с Антоном Ивановичем уже извлекли, потратив на это несколько дней. Даже спали рядом с раскопом. Но очищенный от земли скелет еще оставался там - Антон Иванович боялся, что он рассыплется в руках. Сейчас Базиль внимательно рассматривал пустые глазницы черепа и остатки волос на черепе.
- Жрица... Да, возможно. Поза умершей традиционна для мужских скифских погребений. Как вы думаете, Антон Иванович, она была красива?
- Глаза ее сравнить с небесною звездою
И пурпур нежных уст с кораллом - не дерзну,
Со снегом грудь ее не спорит белизною
И с золотом сравнить нельзя кудрей волну...* (1) - нагнувшись над раскопом, процитировал Антон Иванович, - Я уверен, что наша дама была прекрасна, иначе и быть не может.
Базиль был так увлечен, что не заметил усмешки в голосе учителя, впрочем, усмешка была доброй.
- Но сейчас нам надо решить, что делать, когда сообщить о находке. Это важно. Договор с городским Советом заканчивается на днях, надо успеть оформить документы и соблюсти юридическую процедуру. Не забудь - мы в частном владении.
Но Базиля не интересовала скучная обыденность, он пожал плечами.
- Полагаю, господина Меркулова мало интересуют археологические изыскания. Для него куда важнее, что Городской Совет после нашего отъезда продаст ему еще земли ниже номинальной стоимости. Вряд ли для такого прожженного дельца, как наш хозяин, важно это погребение. Уверяю вас, он уже дни считает, когда сможет наконец-то использовать этот участок.
- Ты прав лишь отчасти. Меркулов вряд ли оценит исторический смысл нашей находки. Но ее фактическую стоимость подсчитает до полушки. - Антон Иванович обвел рукой сложенные на парусине предметы, - Драгоценные металлы, друг мой, золото и серебро на вес. Таков ход мысли большинства людей.
- Да, и Меркулов согласился отдать нам участок для раскопок вовсе не из любви к науке, - печально кивнул Базиль, но тут же встряхнулся, - Антон Иванович, я должен все зарисовать.
- Прости, это я от радости так растерялся. Сядь под навесом, и делай зарисовки. А скелетом займемся потом. В конце концов, его можно будет накрыть на время парусиной, если дожди грянут. Сейчас главное - все зафиксировать и организовать перевозку в Москву.
Перекусив на быструю руку, археологи принялись за дело.
Все предметы, извлеченные из древнего погребения, очищались сразу насколько возможно, и Антон Иванович давно понял, что напал на сенсацию. Уже первые пробы показали, что в могиле находится множество золотых и серебряных предметов. Раскопки на юге Российской империи носили до сих пор частный характер, часто - просто случайный. И теперь профессор Московского университета мог рассчитывать на то, что научные археологические экспедиции в этот богатый древней историей край станут регулярными и системными.
Базиль зарисовывал в альбом находки и прилагал к ним подробное описание. У выпускника исторического факультета сердце рвалось из груди от счастья - его первый полевой сезон, и сразу такой успех! Да он баловень судьбы!
Рисунки были хороши - Антон Иванович неоднократно хвалил ученика и в шутку отмечал, что тот зарыл талант живописца в землю в самом прямом смысле. Эти рисунки были важной частью работы, поскольку в экспедицию профессор вложил свои средства, и денег на дагерротип не хватило. Конечно, в Москве можно будет сделать снимки, но в данный момент времени альбом Базиля просто бесценен.
С наступлением вечера оживилась и жизнь в городе и окрестностях. С моря потянул прохладный ветерок, в садах слышались голоса и смех, звякала посуда, тянуло едким дымком от самоваров и запахом свежей сдобы.
Археологи оставили дела и тоже предались вечернему отдыху. Базиль зажег керосиновые лампы и накрыл на стол. Еду им приносили из ближайшего трактира. Антон Иванович сделал чай. Жизнь на открытом воздухе и простая пища не стала для археологов тяжким испытанием, но слабость к долгим чаепитиям с непременными беседами и учеными дискуссиями оказалась неистребимой у столичных гостей. И обычно кто-нибудь из местных жителей составлял им компанию, хотя не столько научные открытия интересовали таганрожцев, сколько не совсем понятные занятия, которые большая часть обывателей оценивала как барское чудачество.
После ужина Базиль что-то черкал в альбоме, а Антон Иванович проверял свои записи, хотя глаза уже болели. Но он не мог остановиться, продолжая сверять реестр находок, время от времени повторяя вслух:
- Женский головной убор из золота, предположительно, культовый... Женское ожерелье из золота в виде капель и листьев, предмет, предположительно культового назначения из золота, холодное оружие - предназначение необходимо уточнить.
Антон Иванович подошел к ящику с находками и достал странный предмет. Небольшой, меньше локтя в длину меч. Не кинжал, а именно маленький меч в ножнах. Его не успели как следует очистить, Антон Иванович боялся в полевых условиях повредить находку.
- Из-за сего предмета вы предположили, что дама - жрица? - Базиль очень хотел помочь учителю, но он вынужден был признать, что знаний и опыта ему не хватает.
- Отчасти. Понимаешь ли, Геродот пишет о том, что у скифов жрецами были... Нечто среднее между женщинами и мужчинами.
- Да, вероятно, евнухи.
- И они проводили ритуалы перед военными походами. Такой странный меч, скорее всего, и был ритуальным. Например, что-то вроде благословления воинов. Но скелет совершенно точно принадлежит женщине... И при ней - такое оружие. Мне не хочется спешить с выводами, но вполне возможно, что Геродот был несколько... неточен, и женщины-жрицы у скифов все же были. Потому в могилу и положили помимо всех украшений и посуды ритуальный нож в ножнах. Но дело в том, друг мой, что до сих пор было очень мало находок, и никакого системного поиска не велось.
- Ничего подобного не находили? - обрадовался Базиль. Он наклонился над столом, куда профессор осторожно положил непонятную находку, и внимательно рассматривал все детали. Ножны были изрядно повреждены временем, но на рукоятке можно было заметить какие-то узоры.
- Вечер добрый, господа, - из темноты раздался громовой бас, от которого археологи вздрогнули.
- Ох, прощения просим - не хотел вас напугать, - нагнувшись, под тент шагнул мужчина лет пятидесяти, такой огромный, что на площадке сразу стало тесно.
- И вам добрый вечер, Степан Прокопьевич, - вежливо ответил Антон Иванович.
Базиль чуть наклонил голову и что-то буркнул, так что профессор понял - поддерживать беседу с хозяином земли, на которой шли археологические изыскания, придется ему одному.
- Милости просим к нашему, так сказать, пиру, - Антон Иванович обвел взглядом их бивуак, будто извиняясь за беспорядок.
- Благодарствуйте, сударь, но я вас посетил по долгу хозяина. Дочка нынче вернулась домой из обучения, все спрашивала про вас. Велела мне пригласить на обед. Прямо-таки ножкой на отца топнула - мол, плохо забочусь о гостях.
- Дарьей нарекли, - улыбнулся в окладистую бороду Степан Прокопьевич Меркулов, и в его глазах засветилась гордость.
- Да-да, передайте нашу благодарность Дарье Степановне, но у нас очень много дел, а времени, сами знаете...
- Что ж, господа, как вам угодно будет, - Меркулов развел руками, - но, может, изволите чего? Так я со всей душой...
- Мы тут с Базилем, право, одичали немного, хотя старина Жан-Жак нас одобрил бы. Мыться в ручье, конечно, приятно и полезно, без сомнения, но от бани мы бы, пожалуй, не отказались.
- Мнение вашего друга... Как бишь его там, уважения достойно, но баньку я велю растопить, как вы скажете, - Меркулов как будто обрадовался, что может оказать гостям любезность.
- Завтра, как ты думаешь, Базиль?
Молодой археолог, который продолжал изучать странную находку, рассеянно кивнул.
- Ну, так все вам устрою. - машинально Меркулов взял альбом Базиля и перевернул его, - Ишь ты, красота-то какая! - он даже присвистнул.
Базиль вскочил со скамьи, и даже при слабом свете лампы видно было, как он покраснел.
- Не смейте! - он протянул руку, требуя вернуть альбом, но Степан Прокопьевич сделал вид, что не заметил возмущения молодого человека.
- Экая, можно сказать, у вас, сударь, работа... тонкая, - он и не думал скрывать насмешку, рассматривая рисунок.
- Позвольте, что там такое? - Антон Иванович, ничего не понимая, подошел к Меркулову.
Тот протянул ему альбом Базиля. На открытой странице изображена была девушка, прозрачная и свободная одежда которой не скрывала практически ничего из ее изящной фигуры. Темные волосы падали почти до самой земли. На девушке были надеты те украшения, которые археологи извлекли из гробницы: и золотая шапочка, и ожерелья с браслетами, серьги, застежка от пояса. А в руках она держала посох с той самой верхушкой, которую Базиль только что внимательно рассматривал.
- М-да-а-а, - протянул Антон Иванович, - это... впечатляет.
- Ах, оставьте! - буркнул Базиль и обиженно отвернулся.
- Стало быть, девы вашему ученику видятся! А я-то, мужик темный, думал, что эта ваша "архелогия" - скучное дело! - рассмеялся Меркулов.
- Это, знаете ли, такой образ. Вот нашли мы могилу барышни, коей будет более двух тысяч лет. А Базиль изобразил, какой она могла бы быть при жизни.
- Две тыщи лет! Старовата будет для вас, Василий Андреевич! - Несмотря на то, что Меркулов назвал младшего из археологов по имени-отчеству, понятно было, что держит того за сущего младенца, - И по правде сказать, личико сей барышни что-то мне кажется знакомым...
Плечи Базиля одеревенели, а Антон Иванович откашливался и протирал платком стекла очков.
- Нет... Не вспомню, - покачал головой Степан Прокопьевич.
Базиль не смог скрыть облегченного вздоха, а его учитель, вернув очки на переносицу, осторожно взял из рук Меркулова альбом.
- Это что-то вроде сна, некий идеал, который облекается в форму, стремясь ворваться в этот мир, пытаясь изменить его, - постарался объяснить профессор.
- А-а-а, навроде морока? - наморщил лоб Меркулов.
- Д-д-да, можно и так сказать.
Степан Прокопьевич еще раз взглянул на рисунок.
- А хорош морок, ничего не скажешь. Ведьма, что ль?
- Изображение жрицы скифского народа. Жрица - это... Да, пожалуй, что и ведьмой могла быть.
- А украшена богато, - констатировал Меркулов, - что за народец это был?
Глаза Антона Ивановича загорелись огнем, отдающим фанатизмом: хозяин земли затронул тему, на которую профессор мог говорить часами. Он поведал Меркулову, что о скифских племенах мало, что известно, что только недавно стали приоткрываться завесы скрытых веками тайн. Степан Прокопьевич слушал не без интереса, то поглаживал свою бороду, то усмехался, но без недоверия, а даже как-то по-детски.
- Так что до сих пор мы вынуждены были ссылаться на Геродота, и теперь у нас есть возможность узнать о скифах больше. Например, он пишет, что воин, убивший своего первого врага, должен быть испить из золотой чаши его крови. Своего рода посвящение, магический ритуал... Прав ли Геродот, или аккуратно записал чью-то выдумку? Ах, сколько всего предстоит выяснить! Наши находки бесценны для исторической науки!
Закончив свою вдохновенную речь, Антон Иванович сорвал очки и принялся яростно протирать их. Меркулов хлопнул себя руками по коленям и поднялся с лавки.
- Ну да ладно, господа хорошие, не стану вас боле утомлять. До завтрева, и про баньку не забуду.
После его ухода археологи некоторое время молчали. Базиль прибрал альбом в свой саквояж, аккуратно вернул в ящик находку, для которой профессор еще не нашел названия.
Антон Иванович откашливался, зачем-то протирал стол, но наконец не выдержал.
- Друг мой, я не хочу навязывать тебе своего мнения... Но позволь мне, как твоему учителю, как человеку, намного старше тебя...
- Антон Иванович! - голос Базиля сорвался на фальцет.
- Нет-нет, это не упрек, а, если хочешь, предупреждение...
Молодой археолог вздохнул и присел на скамью.
- Пойми, мы здесь чужаки, хотя нас и приняли тепло, но настраивать против здешнее общество неразумно. Особенно теперь, когда стало ясно, что раскопки надо продолжать на будущий год...
- Я все понимаю, Антон Иванович. Вы правы - это идеал, и только. Не беспокойтесь, я бы не хотел навредить такому прекрасному созданию.
Базиль отвернулся от профессора. Тот почел за лучшее прекратить разговор, легонько потрепал юного коллегу и друга по плечу.
- Давай-ка на боковую, завтра много работы. Но вечером, после меркуловской баньки предлагаю отметить наш успех и испить чашу победителя. Поскольку тебе, как я мог заметить, не слишком приятен наш хозяин, предлагаю вкусить от даров какой-нибудь здешней ресторации.
Настроение Базиля скакнуло вверх, он заулыбался, радостно согласившись предаться заслуженному отдыху. И улыбался даже во сне, когда под песни цикад, под рассыпанными на небе яркими звездами он видел прекрасную деву, танцующую какой-то загадочный, но весьма соблазнительный танец.
После завтрака Антон Иванович решил упаковать ящики с находками и закрыть их, чтобы вечером нанять повозку и отвезти их в здание городского совета. Археологи увлеклись и не заметили, что за ними некоторое время кто-то наблюдает из раскопа. Пока Базиль не вспомнил, что забыл небольшую лопату в яме и не пошел туда за ней.
- Бежим, а не то получим! - раздался отчаянный крик, потом шальной свист, и из-под ног Базиля, как две вспугнутые птицы, вырвались мальчишки. Один из них - чуть постарше - промчался мимо растерявшегося Антона Ивановича и исчез за ближайшим холмом. Второй же замешкался и был пойман ловким Базилем, который старался не причинить парнишке боль.
- Ты кто таков, а? - давясь от смеха, с нарочитой суровостью спросил молодой археолог.
Белобрысый отрок шмыгал носом и молчал.
- Ладно, пойдем-ка, сюда, - захваченного в плен отвели под тент и усадили на лавку.
- А у меня есть лакричные леденцы, - притворно равнодушным голосом сказал Базиль, - любишь такие?
Парнишка подумал, подняв глаза к небу, и согласился принять дар.
- Как тебя звать-величать? - спросил Антон Иванович, отвлекшись от своих ящиков.
- Сергей Степанович Меркулов, - важно ответил новый знакомец, и осмотрелся вокруг уже совершенно спокойно.
- А, стало быть, ты сынок нашего доброго хозяина?
- Ага, здеся наша земля, - парень приосанился, причмокивая леденцом, - и мы ничего не сделали плохого!
- А что же твой друг тогда сбежал?
- Бориска - он такой... трусоватый.
- А ты, значит, смелый?
- Ага. - Сергей помолчал и добавил, - Бориска иттить не хотел, да я его уговорил.
- Тебе интересно, чем мы занимаемся? - подошел Антон Иванович.
- Не-а... Не очень, - Сергей шмыгнул носом и огляделся вокруг, - живете вы бедно, словно цыгане, а сестрица сказывала - господа.
- Не похожи? - всплеснул руками профессор.
- Не-а, господа - они важные, в каретах разъезжают, а вы землю копаете. Ну, и не цыгане, значит. Табор тут неподалеку есть, так они ничего такого не делают.
- А в земле иной раз много интересного можно найти, - назидательно сказал Базиль, - смотри, сколько всего. И все это надо будет изучить.
Молодой археолог обвел рукой ящики.
- Ясно, - пожал плечами сорванец, - а мне не нравится в земле копаться.
- А как же ваши знаменитые меркуловские сады? - улыбнулся Базиль, - Ты же наследник, так тебе ими и заниматься.
- Ага. Батюшка то ж мне говорит. Все заставляет это... изучать деревья всякие...
- А ты, стало быть, не интересуешься?
- Не-а. Вырасту - ни за что не стану заниматься садами. А уж такой грязной работой, как вы - и вовсе. А сестрице вот интересно. Она жалеет, что только сейчас вернулась домой.
- У меня тоже есть старшая сестра, - тепло улыбнулся Базиль, - все несмышленышем меня считает.
- Не, Дашутка добрая, - у Сергея хитро блеснули глазки, - она меня шибко любит, от батюшки защищает.
- Вон оно как, - кивнул Базиль, - Ну, прости нас, друг любезный, а надо бы нам собираться. А ты леденцы забирай.
Серега кивнул, сгреб пакетик в кулак и важно пошел в сторону дома. Из-за деревьев в стороне выглянула голова второго мальчишки, и вскоре друзья, о чем-то споря, исчезли в глубине меркуловского сада.
Вечером все было готово вещи собраны.
- Нельзя оставлять ящики без присмотра, помнишь, парнишка про цыган говорил? Я готов остаться без своего несессера и рубашек, но находки мне дороже жизни, - профессор погладил верхний из двух больших ящиков, помеченных красной краской.
- Поздно уже, здание Городского Совета, верно, уже заперто, - да и повозку в этакое время трудно найти. Не успели мы до захода, - огорчился Базиль.
Его учитель помолчал, а потом улыбнулся:
- Ничего страшного, я кое-что придумал...
Выслушав профессора, Базиль запротестовал, но вскоре внял доводам Антона Ивановича и согласился, что для сохранности сокровищ так будет лучше всего...
Перед тем, как покинуть лагерь, Антон Иванович огляделся и тихо произнес:
- А знаешь, Базиль, я буду скучать... И ждать следующей весны.
Базиль почувствовал, как у него защемило сердце - почему бы вдруг? Но ему стало грустно и беспокойно, как будто эта бескрайняя степь с курганами и скрытыми в них тайнами прошедших времен не хотела отпускать его от себя никуда.
* * *
Спустя месяц.
В главном помещении городского суда яблоку негде было упасть. Горожанки, стараясь не ударить лицом в грязь, скупили все шляпки в салоне мадам Христопуло, не спрашивая, какими путями парижский шик попал в Таганрог. Экзотические ароматы духов смешивались с куда более привычными запахами канцелярской пыли и мастики, которой старательно натерли полы в зале заседаний.
Все обсуждали загадочное дело, по которому сегодня должны были вынести вердикт. Особый интерес вызывали показания свидетелей, и то, что люди-то все были свои, нисколько не снимало налета тайны.
Нудным голосом секретарь долго зачитывал обстоятельства происшествия, хотя каждый житель мог бы поведать их любому желающему, буде таковые появились. Суть же их сводилась к следующему.
В последних числах августа из города самым необъяснимым образом исчезли московские археологи: профессор Антон Иванович Никитин и его ассистент Василий Андреевич Вербицкий. Последними, кто их видел, были работники и посетители небольшого греческого ресторанчика, где заезжие гости плотно отобедали, сидели долго, немало выпили, но пьяны не были, оставили щедрые чаевые и покинули заведение незадолго до полуночи - веселые, живые и совершенно здоровые. Спускаясь по улочке в сторону своего лагеря, они распевали "Из-за острова на стрежень" - их удаляющиеся голоса слышала пара припозднившихся прохожих. Но до бивуака они так и не добрались. Они вообще никуда не добрались, просто испарились, растаяли в южной ночи. Полицмейстер поднял на ноги всех, кого мог, призвал на помощь жителей, которые вывели шаланды в море и обыскали всю бухту, лиманы, но все напрасно - поиски не дали никаких результатов.
И вот сейчас судья должен был еще раз допросить свидетелей, показания которых были многократно запротоколированы, изучены и обсуждены всеми лицами, занимающимися странным делом.
Первым на место свидетеля вышел Степан Прокопьевич Меркулов. Говорил он спокойно, медленно, как будто каждое слово проверял на вес. Один из самых уважаемых жителей города был серьезен, и его слушали с должным почтением, понимая, что такой человек зря болтать не станет.
- Итак, когда вы последний раз видели господина Никитина и господина Вербицкого?
- Тридцатого августа сего года. Вечером, часов десять, пожалуй, было.
- Где вы с ними встретились?
- У ворот моей усадьбы. Господа археологи изволили посетить мою баньку. Мы об этом сговорились заране. Я велел баню растопить, все проверил, чтобы, значит, гости были всем довольны, а сам стал на рыбалку собираться, снасти готовил.
Многие закивали: Степан Меркулов известен был как страстный рыбак, особенно любил летом в ночь выходить.
- Я уж собрался идти, а тут как раз и господа попарились и тоже к воротам подошли. Мы немного побалакали: они спросили, где можно поесть хорошо, я им назвал ресторацию Андриади, то да се, дочка вышла меня проводить, сынишка тут же...
- Хорошо, господин Меркулов, мы барышню в свое время спросим. И что же было дальше?
- Дальше? А, только мы собрались расходиться, как вдруг появилась эта... Баба. Цыганка, то есть. Стала просить подаяние.
- Простите, господин Меркулов, стала просить подаяние у кого? У вас?
Меркулов усмехнулся в бороду.
- Ну, нет! Я-то эту шантрапу знаю. И они меня - тоже. Каждый год таборы вокруг города крутятся, так разговор у меня с ними короткий. Она - цыганка та - вокруг гостей вилась.
- И о чем они меж собой говорили, вы слышали?
Меркулов потер широкой ладонью затылок.
- Дык... слышал маленько. Денег просила, а господа археологи не подали ей. Потом она, вроде, гадать им собралась. Старший, господин Никитин, он будто осерчал. Что-то говорил про... Ох, Антон Иванович, он мастер-то на умные слова... Но от гадания они отказались. И тогда цыганка принялась их честить, говорит, мол, не будет вам удачи, проклинала, стало быть. Да я особо и не прислушивался - работник мой как раз прикормку поднес, так мы с ним и выдвинулись в сторону моря. Я только и крикнул господам археологам, чтобы гнали эту ведьму в шею и не церемонились.
- Благодарю вас, Степан Прокопьевич, все должным образом оформлено. Ваша помощь в этом печальном деле была весьма значима.
- Что ж, это мой долг, - крякнув, Меркулов, сошел со свидетельского места и медленно направился к скамье в первом ряду, где урядники держали свободные места.
Секретарь, взмахнув листами, звонко выкрикнул:
- Вызывается Дарья Степановна Меркулова!
Зрители зашептались, вытягивая шею. Девица, только что вышедшая в свет, сама по себе вызывает интерес. А тут еще ее, пусть и не слишком большое, участие в загадочном исчезновении археологов.
К свидетельскому месту, скромно опустив глаза, прошла довольно милая барышня со вздернутым носиком и светлыми локонами, уложенными по последней моде.
Голос судьи, закаленный долгими годами служения Фемиде, стал по-отечески мягок и негромок.
- Вам, барышня, удобно ли? Не изволите ли водички испить?
Дочь Меркулова покачала головой, вздохнула и повернула голову к отцу. Тот успокаивающе кивнул, и Даша уже смелее перевела взгляд на судью.
- Дарья Степановна, прошу вас рассказать о событиях вечера прошедшего августа, тридцатого числа. Вы хорошо помните, что тогда произошло?
- Да. Я никогда не забуду этого вечера, - девушка поежилась, как от холода, хотя в зале было душно, несмотря на открытые окна.
- Ну-ну, не волнуйтесь так, сударыня, - судья поправил пенсне, - расскажите все по порядку.
- Я тогда только приехала домой из пансиона мадам Морен - это в Киеве. Мне было так интересно, что на земле батюшки, оказывается, идут археологические раскопки, и я хотела познакомиться с гостями. Мой братец в тот день сказал, что они собираются уезжать, вещи складывают... А вечером они были в нашей бане. И я... То есть, мы с Анютой решили взглянуть на них хоть одним глазком.
- Анюта - это ваша служанка?
- Это моя горничная! - барышня вскинула брови, и стало ясно, что за нежной внешностью таится не самый простой характер, - А господа археологи как раз выходили из ворот. Батюшка представил меня, мы немного поговорили... Ничего особенного, всего лишь несколько минут. Батюшка отошел в сторону - он на рыбалку собирался, я стояла в воротах, прощаясь с гостями, и тут... - Даша прижала руку к горлу немного театральным жестом, - Тут появилась эта ужасная женщина, цыганка.
- Она выглядела как-то особенно?
- Н-н-нет, обычно, как выглядят цыганки. Старая, на голове платок. Курила трубку... Такой противный табак. Сначала она просила денег, потом предложила погадать. Но Антон Иванович - так его зовут... звали - он ответил, что это предрассудки, что в это верят только непросвещенные люди. А тот, что моложе - Василий Андреевич - смеялся и добавил, что они и без ее гаданий знают свое будущее. Тогда она... Простите... - девушка сжала руки, на голубые глаза ее набежали слезы. Заново переживая тот вечер, она раскраснелась и казалась принцессой, заблудившейся в лесу, когда сказка подходит к кульминации.
Зал заволновался, дамы доставали платочки, журналисты строчили карандашами в блокнотах, стараясь передать накаленную атмосферу и обаяние юной барышни, ставшей свидетельницей чего-то таинственного.
- Эта цыганка, она сказала, что господ постигнет кара, потому что древняя жрица их прокляла. Древняя жрица, чью могилу они осквернили, не простит их и заберет с собой в ад! Ах, мне стало так страшно!
- А что цыганке ответили господа археологи?
- Они... Ничего не ответили. Пожали плечами да пошли себе...
- А цыганка?
- О, я хотела ее задобрить, дать ей немного денег, хотя и знаю, что батюшка этого не любит. Но пока Аннушка искала мелочь в карманах, старуха исчезла. Было уже темно, и я не видела, куда она пошла. Мы вернулись в дом, и потом я всю ночь не могла заснуть.
- Ну что вы, Дарья Степановна! Обычные бредни старой бродяжки! В наш просвещенный век верить в проклятия и древних жриц...
- Но ведь жрица действительно есть! - негромко, но четко произнесла девушка, - Я сама видела ее могилу!
- Кх-м, вы говорите о захоронении, которое нашли господа Никитин и Вербицкий? Откуда взялись эти разговоры про жрицу? - судья промокнул лоб платком, - Ах, да - письмо господина Вербицкого... - уважаемый в городе чиновник про себя недобрым словом помянул собственную слабость и болтливость своей супруги, которая пересказывала содержание найденного документа всем желающим, а алчущими сведений был, почитай, весь город.
Судья поблагодарил барышню Меркулову, которая скромно присела рядом с отцом. Следующие свидетели: горничная Анна Потапова и работник Меркулова лишь подтвердили показания своих хозяев и не вызвали большого интереса.
Затем показания дал полицмейстер, который подробно перечислил, какие меры по розыску пропавших были предприняты, как полицейские под его руководством обыскали цыганские таборы, сколько старух-цыганок было задержано. И как все, причастные к этому делу, пытались опознать гадалку, проклявшую археологов, да не смогли этого сделать - все цыганки казались им на одно лицо, а сами старухи отрицали свое присутствие на месте происшествия. Полицмейстер признал, что старуха, скорее всего, попалась в сети, но смогла ускользнуть, поскольку цыганок пришлось в конце концов отпустить.
После перерыва в заседании были предъявлены все вещественные доказательства, которые смогла собрать полиция. Это были личные вещи Антона Ивановича и Базиля, инструменты для раскопок, книги и тетради, а также ящики, упакованные для отправки в Москву. После внимательного изучения, ничего ценного в этих ящиках не оказалось: черепки, обрывки кожи и тканей. К ним были приложены записки: частью чего, по мнению Антона Ивановича, является тот или иной кусочек, наброски конской сбруи, кувшинов и оружия, сделанные рукой Базиля.
Через несколько дней после исчезновения археологов почтмейстер, готовя почту к отправке, обнаружил среди других писем конверт, подписанный Василием Андреевичем Вербицким. Он отнес письмо в полицию, и сейчас оно тоже находилось среди вещественных доказательств. Это письмо внесло еще больше сумятицы в и без того непонятную историю. Судья попросил секретаря прочитать его, хотя большинство жителей города уже знало содержание послания.
"Дорогая сестрица моя, Леночка! Пишу тебе в последний раз и задаюсь вопросом, не увидимся ли мы прежде, чем сие послание достигнет твоего крыльца на Моховой. Но Антон Иванович не хочет оставлять без присмотра наши сокровища, а потому, вероятно, поедем мы на подводах. Надеюсь, не застрянем где-нибудь под Тулой в первой осенней распутице.
Что ты скажешь - ведь я оказался прав, пустившись в эту, как ты изволила выразиться "майн-ридовскую авантюру"! Представь себе мой восторг, радость, счастье... Нет, ничего тебе не скажу - в наказание за твой скептицизм. Но приготовься - твой глупый братишка скоро станет важной фигурой, возможно, я буду самым молодым приват-доцентом в университете! И самым молодым профессором... Вот тебе, язвительная моя сестрица, мучайся теперь от любопытства!
Однако, я не злой человек, потому высылаю тебе рисунок, чтобы ты могла предвкусить мою славу и почет. Ты всегда говорила, что я мог бы стать неплохим художником. Что ж, полюбуйся на прекрасную жрицу скифов и мучайся, мучайся вопросами!
Передай привет моему дорогому крестнику и скажи, что дядюшка скоро вернется "со щитом" и расскажет ему такую историю, рядом с которой померкнут все пираты, и даже сам сэр Френсис Дрейк смиренно отступит в тень.
Обнимаю всех вас, дорогие мои,
твой невероятно везучий брат Васька".
К письму прилагался рисунок - тот самый, который Базиль сделал в вечер накануне исчезновения. Рассмотреть его подробно удалось немногим, только Степан Прокопьевич Меркулов его видел, поскольку мог подтвердить, что именно этот рисунок держал в руках, зайдя на бивуак. Полицмейстер сам приносил рисунок домой к Меркулову, чтобы выяснить подробности, тогда же и Даша его увидала - и рисунок произвел на девушку сильное впечатление. В тот вечер она в первый раз рассказал о том, что видела и слышала в роковой вечер.
Судья, осмотрев еще раз все вещи, должен был ответить на вопрос: о каких сокровищах писал своей сестре Василий Андреевич Вербицкий? Какое значение имеет рисунок и связан ли он как-то со странной старухой? Но самой большой тайной по-прежнему оставалось бесследное исчезновение московских археологов.
В своей заключительной речи судья признал, что расследование практически ничего прояснить не смогло. Никаких сокровищ на бивуаке найдено не было, потому решили, что "сокровищами" молодой ученый назвал древние находки и скифскую могилу. Скелет после некоторых споров решили засыпать землей, к тому же члены городского совета посчитали, что и так злоупотребили терпением Степана Прокопьевича. А древний скелет особой ценности не представляет. Ящики взялся разобрать учитель истории мужской гимназии, но тоже не обнаружил ничего, что представляло бы интерес. Всякие черепки находили на этой земле уже больше ста лет, интересовали они лишь энтузиастов и любителей древностей. Так что насчет сокровищ юноша погорячился - так решил судья. Хотел прихвастнуть, придать себе больше весу.
Археологов признали пропавшими без вести до того момента, пока не будут выявлены иные обстоятельства, объясняющие их исчезновение. Личные вещи Антона Ивановича никто не востребовал: у профессора не было семьи. А вещи Базиля вместе с письмом и рисунком были переданы его сестре Елене Андреевне Арсентьевой, проживающей в Москве. Соболезнования по случаю печального события ей отправили представители всех комитетов и организаций города.
Больше об Антоне Ивановиче и Базиле никто ничего не слышал.
Часть 2.
Таганрог, 1898 год.
В ясный майский день на привокзальную площадь Таганрога, щурясь на солнце, вышел господин лет тридцати с небольшим. Через руку его было небрежно переброшено пальто, а в другой руке он держал шляпу, которой помахивал, раздумывая, надеть ее или нет. За ним, согнувшись под тяжестью чемоданов, брел носильщик.
Других пассажиров московского поезда встречали родные, и гул веселых голосов сливался со щебетанием птиц и скрипом повозок. Одинокий господин как будто раздумывал, что ему делать дальше, и тут заметил такую же, как он, одинокую пассажирку. Сначала он просто окинул ее взглядом, но уж не смог отвести его. Восхищение смешалось с удивлением, он пытался вспомнить, почему не заметил ее в поезде.
Девушка спокойно оглядывалась, вытягивая шею. В руке она держала саквояж, а небольшой чемодан не позволила подхватить носильщикам. В скромном дорожном платье она выглядела куда более привлекательно, чем иные роскошно разодетые дамы. Приехавший господин не мог справиться с чувствами, которые вызвала у него случайная попутчица. Со стороны могло показаться, что он колеблется - предложить ли ей помощь. Девушка явно заметила ошеломленный вид барина и истолковала его определенным образом. В ее темных глазах мелькнула досада, смешанная с презрением, и она резко отвернулась от случайного попутчика.
Тут к площади подошел молодой человек, одетый так, как одеваются приказчики в еврейских лавках. Он покосился на девушку и негромко крикнул:
- Мадемуазель Циммер! Я встречаю мадемуазель Голду Циммер! После чего повторил фразу на идиш.
Девушка величественно наклонила голову.
"Царица Савская перед ней простушка!", - подумал барин, догадавшись, почему он не встретил красавицу в поезде.
- Ваши дядюшка и тетушка велели проводить вас, - молодой приказчик взял чемодан. Девушка тихо что-то ответила, и они пешком направились через площадь в город.
Оставшись в одиночестве, господин смотрел вслед еврейской красавице, убеждая себя, что в таком небольшом городе он еще не раз увидит ее прекрасное лицо в ореоле темных волос.
- Барин, довезу, куда прикажите, возьму недорого! - весьма потрепанная пролетка не без шика подкатила к приезжему, - вам в гостиницу "Петербургскую" али сразу в Коммерческое собрание? - ямщик с уважением смотрел на господина - холеный да важный.
- Мне бы, братец, повидать господина Вихрова - городского голову. Он ждет меня, но о дне мы не сговаривались.
- Эт ничего, барин. Нынче всех можно застать в одном доме - у госпожи Кадкиной большое гуляние. Там найдете, кого надо.
- Неприлично являться в чужой дом, не будучи приглашенным...
- Да что вы, барин! Дарья Степановна - хозяйка предобрейшая, всех привечает.
- Что ж, поехали, пожалуй, - гость легко запрыгнул в пролетку, его багаж надежно прикрепили ремнями сзади, и ямщик, не спеша, повез пассажира по городу.
Тот, вальяжно раскинувшись в пролетке, осматривал город, подставляя лицо теплым лучам. Все еще размышляя о встрече с мадемуазель Циммер, он, тем не менее, не мог устоять перед открывшейся картиной.
Свежая зелень деревьев радовала глаз, а от дурманящего запаха цветущей акации у приезжего закружилась голова. Он залюбовался тихими чистыми улочками с садами, раскинутыми за домами, уютными балкончиками и изящно оформленными крылечками. А запахи, тянущиеся из окон, заставили гостя вспомнить, что со времени завтрака в поезде прошло довольно много времени.
Пролетка выехала за самую фешенебельную часть города и покатилась по более скромным переулкам, петляющим вдоль садов и огородов, а сами улочки то поднимались в пригорок, то скатывались вниз. Зато когда пролетка подпрыгивала на пригорках, приезжий господин мог видеть бухту и тихие синие воды моря.
К удивлению пассажира остановилась пролетка совсем не у маленького домишки, а перед резными воротами великолепного особняка из красного кирпича. К самому дому вела дорога через сад. Ворота были открыты, в саду играл оркестр, прогуливались дамы и господа, на большой веранде звякала посуда, перемежаясь со смехом.
- Ох, как нехорошо, - покачал головой гость, не решаясь войти в этот приют земных радостей.
Но ямщик, предвкушая чаевые, послал первого попавшегося слугу за городским головой и хозяйкой дома. Его уверенность приободрила и незваного гостя, да и вспомнил он рассказы о южном гостеприимстве.
Городской Голова явился через несколько минут. За ним семенила великолепно одетая дама лет сорока - немного полноватая, но все еще весьма аппетитная.
- Аристарх Александрович, голубчик! Вы приехали! Замечательно! - Городской голова встретил гостя так, будто знакомы они были всю жизнь.
- Простите меня, Михаил Петрович, я как снег на голову...
- Ни-ни-ни, душа моя! Вы как нельзя кстати, не так ли, Дарья Степановна?
- О, мы вам рады необыкновенно, - приятно улыбаясь, хозяйка дома просто, без жеманства протянула гостю руку, - Михаил Петрович о вас рассказывал. И мы уж все решили: как вас устроить, чем помочь... И нижайше просим вас пожаловать. Сегодня радостный день...
- Да-да, моя единственная дочь Оленька, моя кровиночка, выходит замуж за единственного сына нашей дорогой Дарьи Степановны, вот!
- О, поздравляю вас, господа. Но право же, я тут, как медведь в театре, очень не хочется вам мешать...
Но все попытки извиниться за беспокойство были сметены дружественной лавиной. Гостя провели в дом, багаж его исчез в недрах гостеприимного дома, а с ямщиком расплатился сам Городской голова, Михаил Петрович Вихров - ассигнацией, а не мелочью. А после наступило время новых знакомств.
- Господа, позвольте представить вам Аристарха Александровича Арсентьева, человека ученого, профессора московского университета, члена-корреспондента московского общества истории и древностей России. Рекомендую. Аристарх Александрович будет заниматься научной работой и, я уверен, приумножит славу нашего города, как центра древней истории нашей отчизны!
К радости Аристарха Арсентьева высокопарная речь Городского головы длилась недолго, поскольку празднование помолвки наследников двух богатейших семей в городе было в самом разгаре. Веселые и раскрасневшиеся гости бросились пожимать руку москвичу. Дамы восторгались его импозантной внешностью и манерами, а мужчины выражали удивление, что господин Арсентьев в столь молодые лета уже достиг почетных званий.
К нему подвели и виновников празднества, хотя понадобилось время, чтобы их отыскать. Из сада счастливый и гордый отец привел юную невесту, а Дарья Степановна нашла жениха в его комнатах, где молодой человек прикорнул на диване.
- Моя дочь, Оленька, - представил Аристарху господин Вихров симпатичную девушку, которой не слишком шли тяжелые золотые серьги с большими изумрудами и такое же ожерелье.
Оленька присела в книксене перед московским ученым, рассматривая его из-под ресниц.
- А это мое любезное чадо, Николай Пантелеевич, - Дарья Степановна подтолкнула к Аристарху взъерошенного юношу во фраке. Тот заученным движением наклонил голову, но рта не открыл.
- Мы счастливы породниться, не правда ли, детки? - пропела хозяйка дома, подхватив жениха и невесту под руки.
- Очень рад, очарован, желаю вам счастья, - поздравил юную поросль Аристарх и, чтобы продемонстрировать интерес, спросил: - Когда же свадьба?
- После Успенского поста, - ответила за молодых матушка жениха, - хотя сговорили мы их, правду сказать, давно: еще живы были и мой дорогой супруг, и батюшка мой незабвенный - Степан Прокопьевич. Но Оленька только что гимназию окончила, так что сегодня официальная помолвка.
Аристарх кивнул и про себя подумал, что молодые люди не кажутся особенно счастливыми. Их родители сияли, как новенькие монеты, гости веселились и искренне восхищались юной парой, а те будто отбывали повинность. По хоть и мягкому, но все же приказу матушки Николенька Кадкин подал руку своей невесте и покорно повел ее в сад - дышать свежим воздухом. А сама Дарья Степановна полностью завладела вниманием гостя.
- Вы, Аристарх Александрович, даже не помышляйте о гостинице. И речи быть не может, чтобы вы на казенных харчах жили. Мы с Михаилом Петровичем уж все решили: жить вы станете у нас, комнат я вам выделю, сколько пожелаете, кучер у вас будет свой с коляской по первому требованию. Ну, а стола лучше вы все равно нигде не найдете, равной моей кухарки, пожалуй, и в ваших московских ресторациях не сыскать.
- Но Дарья Степановна, я же не могу просто так... Этакое неудобство для вас! У меня есть средства, я не могу обременять почтенное семейство...
- Ах, оставьте, какие церемонии, - махнула рукой госпожа Кадкина, - я вам по секрету скажу: такого случая давно жду, - она выдержала многозначительную паузу, - и знаки были особые, что должна я заботиться о человеке, который... Мы не можем противиться указаниям свыше. Мы же с вами одним интересуемся, одним живем...
- Вы увлекаетесь археологией и историей? - удивился Аристарх.
- Да... В том числе, ими. Ведь археология неразрывно связана с моей главной страстью. Мои статьи печатались в журнале "Ребус" * (2), не попадались?
Аристарх помотал головой, совсем запутавшись, но Дарья Степановна не обиделась и дружески похлопала его по руке.
- Ничего, друг мой, если выдастся у вас свободная минутка, будьте так добры, взгляните, мне очень важно знать ваше мнение.
К ним подошел довольно молодой господин, примерно одних с Аристархом лет, поклонился гостю и обратился к хозяйке:
- Даша, там Аннушка волнуется, не пора ли сладкое подавать?