Длинные тени грехов
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: 1 место на конкурсе СД-1 Повесть опубликована в журнале "Смена" No 11 за 2013г. с.118-187
|
ДЛИННЫЕ ТЕНИ ГРЕХОВ
Дым стоял столбом, пахло порохом, грохот выстрелов заглушал крики. Конница носилась взад-вперёд, а когда из домов выбегали люди, всадники замахивались саблями и обрушивали их на головы, не разбирая, кто перед ними: мужчина, старик или малое дитя.
Трупы множились - целыми семьями погибали, мужчины пытались закрыть детей или жён от безжалостной стали. Сколько же их, убитых!
Даже во сне запах крови терзал солдата, и он оглядывал в недоумении мирный и цветущий когда-то город. И эти детские тела - они тоже разбойники и предатели? Да, Светлейший сказал - и они тоже, стало быть, так и есть. Но солдат не мог смотреть на мёртвых детей, затоптанных и растерзанных лошадиными копытами.
Опять этот сон! Он мучит его много лет, и будет мучить до самой смерти. Скольких приходилось убивать ему за все годы? Многих, но все они были врагами: России, государя, а следовательно, и его. Но не эти - они были своими, подданными батюшки Петра Алексеевича, как и он сам. Но сказано - предатели и злодеи, смерти достойные. А их семьи, чада?
Во сне солдат тяжело дышал - снилось, что кровь заливает его, он бредёт в ней, и вот-вот захлебнётся...
Его разбудил грохот в сенях - упало полено, раздалось бормотание, потом топот ног, удаляющийся в сторону кухни. Так рано - ещё не рассвело, но хорошо, что очнулся от кошмара. Степан Иванович Крайнов, бывший денщик Светлейшего князя Меншикова, оказался не ТАМ, а в великолепном дворце, в своем тихом закутке.
Кряхтя, Степан поднялся и растолкал мальчишку Васятку, сладко сопевшего на лавке у двери. Васятку недавно взяли для черной работы на кухне. Поселили его на время у Крайнова, а за то, парень оказывал ему мелкие услуги.
- Воды принеси, лоботряс, да смотри, чтоб без ледяной корки, - буркнул бывший солдат, но беззлобно, не на Васятку серчая, а на проклятый сон.
Мальчишка поплелся, потирая кулачками глаза. Нижний этаж княжеского дворца оживал - у прислуги работы невпроворот. Что ж, новый день - новые заботы. И только у бывшего солдата какие теперь заботы? Не жизнь, а, право слово, мёд - с мальцом гулять, о сражениях былых ему рассказывать, чтобы, значит, понимал, чей он сын есть. А так, сиди себе на печи, да жуй калачи, спасибо князю, отцу родному.
Приведя себя в порядок, Степан пошёл на поварню, оттуда уже плыло облако тепла и аромата свежевыпеченного хлеба...
Там кухарка Глафира вела степенную беседу с лакеем князя Харитоном. Тот любил поважничать, но Степана побаивался. Старый солдат молодца не слишком жаловал, но несколько месяцев назад князь надумал устроить помолвку дочери Степана, Катюши, со своим лакеем. Против воли Александра Даниловича Степан, понятно, пойти не мог, так Харитону от будущего тестя теперь чаще доставалось.
- Ох, батюшки, только сейчас прилёг! - Глафира прижала ладонь к щеке. Щека свисала через руку - румяная и сдобная, как кусок пирога.
- Кто прилёг? - спросил Степан. Харитон подскочил с лавки, заслышав его хриплый бас. Боится, щенок, это правильно - зятем больше почитать станет.
- Сам, - доложил лакей князя, - всю ночь дома не было. А пришёл, у-у-у, глаза красные, зло-о-ой...
- Дела государственные решал! - отрезал солдат, - не тебе, шалопутному, о князе рассуждать...
Харитон вздохнул, прикусив язык - как ни старался он, а всё же Степан Иванович недоволен женихом единственной дочери. И не такая уж плохая партия для девки, иные бы и рады были...
В людской раздался бас начальника княжеской стражи - тот за что-то отчитывал подчинённых.
- Вон пошли, мер-р-рзавцы! Прочь с глаз моих.
Обиженно загудели гвардейцы, протопали через двор в казарму. Это означало, что ночную смену оставили за что-то без положенного завтрака.
- Ой, что же это делается, - вздохнула сердобольная кухарка, - молодцам-то наготовила!
Степан выглянул в людскую и спросил, что случилось. Начальник стражи соизволил объяснить, что караул где-то нашёл выпивку, но не признаются - где, да ещё и отнекиваются, стоят на том, что не пили.
- А с чего же ты решил, что они пьяные? - удивился Степан.
Капитан уважал старого солдата, сиживал с ним за столом не единожды, а потому рассказал, хотя другой любопытствующий наверняка не удостоился бы ответа.
- Так они, ... такие-рассякие, дрыхли вповалку в караульной, когда их сменять пришли. Растолкали, а они лыка не вяжут. И придумали же отговорку, что бес их, дескать, попутал...
Степан усмехнулся, вспомнив собственную молодость.
- И то верно - ведь попутал.
Начальник стражи шутку не оценил:
- Они, вишь, говорят, что самый настоящий бес и приходил к ним ночью. Нет, мои ребята до такого сами бы не додумались, это их кто-то надоумил байку мне поведать - авось и поверю! Ничего, выпороть прикажу, сразу правду расскажут, где раздобыли славное винцо! - с этой нешуточной угрозой удалился бравый офицер вслед за "своими ребятами".
И вроде бы ничего страшного: парни покуролесили, непорядок, конечно, нос кем не бывает? А Степан вдруг поёжился, будто мороз пробрал до костей, хотя тёпло от печей в кухне уже прогрело людскую. Беспокоил дурной сон, и какая-то тяжесть легла на сердце.
Встряхнулся Степан, когда прислуга заполнила людскую, потянулась в кухню: пока сам князь, да семья еще почивать изволили, можно поесть. Бывший денщик поднялся со скамьи, и челядь княжеская почтительно расступилась, пропуская его вперед.
А кормили в этом доме так сытно, как мало где на белом свете, и люди счастье своё понимали. Глафира же делилась сведениями, что на нынешний день княгиня велела приготовить повару Гийому. Слушали - дивились, завидовали лакеям, которые за столом прислуживают - узрят чудеса этакие!
После трапезы по своим делам разошлись - у дворецкого Ван Келлера с бездельниками разговор короткий. Остались лишь избранные, можно было себя побаловать вчерашним калачом с чайком. Князь с семейством весьма почитал напиток сей, и верным слугам доставались остатки заварки с ужина.
- Нашлась салфетка камчатая, - все повернулись на низкий певучий голос, - барышни для куклы покрывало сделали, - бледное лицо вошедшей женщины озарила тень улыбки, и тут же вернулись строгость и усталость.
- Садись с нами, Аннушка, откушай чаю, - пригласила Глафира вошедшую.
А за спиной кастелянши Анны, скромно потупившись, стояла Катюша Крайнова. Глаза Степана засветились при появлении дочери, и Анне досталась немалая доля тепла, на проявление коего старый солдат был скуповат.
Анна и Катюша присели за общий стол для прислуги. Лакей Харитон, поскольку князь отошёл ко сну, позволил себе остаться и сейчас ловил взгляд нареченной, прикрывшись рукой от сурового её батюшки.
Степан заметил маневры молодца, но только крякнул и обратился почтительно к княжеской кастелянше:
- А скажите, Анна Николаевна, довольны ли вы Катериной?
- Весьма, - сдержанно ответила та, хотела что-то добавить, но передумала, поведя строго очерченной бровью в сторону Харитона.
В кухню вошла, сняв валенки в дверях, девка Фрося - кухонная работница, её морковного цвета волосы полыхнули факелом. Молча взялась драить чугунок, размахивая от усердия подолом.
- Ну-ну, подальше отойди, - брезгливо поёжился Харитон, отъезжая на лавке.
- А чё? - вскинула белесые бровки девка, - тоже мне боярин шелудивый!
- Сама шелудивая, дура! - обозлился лакей. - Заразу выведи, потом к честным людям приближайся!
- Не помогает средство-то? - сочувственно повернулась кухарка к Фросе. Та из стороны в сторону помотала тощей косицей.
- Да оно и понятно, иноземная эта пудра разве кому поможет! А Перпетуя с Аннушкой обещались для тебя мазилку сделать...
- Тама у ворот дяденька коробейник просится, - Васятка возник, как чёртик из табакерки и, глотая слюну, смотрел на остатки еды на столе, - сказывает, товар хороший...
- Нечего во двор пускать невесть кого, - прорычал Степан, - чай, не простой дом у нас...
- Погодите, Степан Иванович, - махнула рукой Глафира, - вы-то в город выходите, почитай, каждый день, а нам, нешто, и побаловать себя нельзя? Тепереча до Масленицы в лавки не попадём.
- И то правда, - согласилась кастелянша, - мне вот гребень новый нужен...
- Ладно, но я со стервеца глаз не спущу, чтобы в хоромы ни ногой! Да стражнику скажи, Васятка, пусть в людскую его ведёт!
Вместе с коробейником через чёрный ход в людскую ворвался запах мороза и ветра с Невы, загадочные ароматы большого мира, сразу стало тесно и шумно.
- А вот для раскрасавиц всякие радости! Для девушек-душенек, для молодух-прелестниц, для бабонек-затейниц! - с порога завёл ухарь.
- Цыть, ты, ирод, - оборвал его Степан, закрывший собой проход к парадной лестнице, - чего разорался?
Молодец сорвал шапку с головы и тряхнул буйными кудрями:
- Прощения прошу, боярин, буду тише мыши на полатях. Звать-величать меня Акимом Зотовым, - он снял с шеи короб и поставил на лавку, предлагая рассмотреть товар. Женщины, забыв обо всём на свете, бросились копаться в каких-то финтифлюшках, к неудовольствию Крайнова.
- Ты, красавица, пользуешься помадой? - спросил ласково парень у Катюши.
- Нет, один раз только княгиня меня украсила...в шутку, - робко ответила девушка.
- Ну, у княгини-то помада, небось, французская? - подмигнул торговец. - А у меня простая, наша, для русских девушек, - Аким осторожно помазал палец и поднёс к и без того румяным губам Кати.
- Нам это ни к чему! - Харитон дёрнул за руку невесту и оттеснил её от молодца. Тот усмехнулся понимающе и перенёс внимание на Анну.
- А для тебя, милая, платочки имеются, чтобы перед супругом нарядной показаться, - сверкнул он зубами.
- Вдовая я, - тихо ответила Анна, подняв взгляд от всевозможных гребней.
- Ну, с такой-то красотой это ненадолго, - пропел молодец, жадным взглядом охватывая статную фигуру кастелянши, - в самом соку бабонька!
Анна смутилась, как девчонка.
- Из Малороссии, что ли, будешь? - тихо спросил Аким. - С какого места-то?
- Из Чернигова, - в тон ему ответила кастелянша и, скромно улыбнувшись, расплатилась за гребень.
Сам не зная почему, Степан начал злиться и на прохиндея, и на баб, у которых в голове одни игрушки. Но тут вмешалась Глафира - в её почтенном возрасте уже меньше интересуются украшениями, а больше ценят дружескую беседу.
- А скажи-ка, мил человек, что там на свете белом делается? - кухарка протянула торговцу Акиму кружку разогретого молока. Тот принял дар с благодарностью и присел рядом со своим лотком.
- Да разные слухи по городу разлетаются, - осторожно покосился он на Крайнова, - вот слышал, дела царевича совсем плохи... Вернулся он в Россию да сидит, сказывают, под домашним арестом... А может, и не сидит...И допрашивает его сам царь... А что далее будет - Господу нашему одному и ведомо.
- Ох, неушто, сына своего не пожалеет! - вскрикнула добросердечная Глафира.
- Ну, идите себе, дел у вас что ли нету, - Степан указал дочери в сторону кухни, а лакея подтолкнул к парадной лестнице, - нечего уши развешивать.
Харитон и Катюша послушались, но остальные не двинулись с места.
- А правду говорят, что царь-батюшка по ночам вороном оборачивается и тем, кто затемно домой не успел, глаза выклёвыват? - выдохнула Фрося.
- Тьфу, дура, - рассердился Степан и отвесил девке подзатыльник. Та не-громко завыла, привычно стараясь вызвать жалость у Глафиры.
- Нельзя, девушка, глупости болтать! - покачал головой Аким. - Темнота ты деревенская! Государь день и ночь о нашем благе думает, ты вот, поди, и не знаешь, что царевич злоумышлял против отца своего, стало быть, против всей Руси?
- Но пойти против своей плоти и крови, сына родного! Возможно ли? - вмешалась Анна, - Да правда ли это? - нахмурилась и о чём-то задумалась.
- Так ведь ОН не простой человек, как мы с вами, - понизил голос торговец, - ЕГО рукой водит... - он замолчал и внезапно рассмеялся, - Да что это я! В та-кой дом пришёл, уж вы-то больше меня знаете!
- Мы, человек хороший, ничего не знаем про то, про что знать простому люду не положено, - ответил за всех Степан, - и тебе бы языком надо поменьше трепать.
- Наш Степан Иванович был денщиком самого Светлейшего князя, - похвалилась кухарка, - уж в стольких походах да битвах с ним бывал!
- А-а-а, - протянул торговец, - куда уж мне тогда! Вы-то повидали мир, сударь мой. И где же воевали?
Крайнов не удержался - было у старого солдата слабое место:
- Так всюду, паря. И в Нотебурге, и под Калишем, и под Лесной, знамо дело, под Полтавой, опосля в Польше, в Курляндии... Когда Александр Данилович Шлиппенбаха пленил, рядом с ним, отцом нашим, стоял... Да, удостоился великой чести... - мыслями своими унёсся солдат в былые дни, когда каждый день был наполнен опасностями, а жизнь любого, от самого царя до последнего ординарца, не стоила и полушки.
- Честь вам и уважение, Степан Иванович, - серьёзно сказал Аким, - вы-то свой долг выполнили... И самого царя видели? - вдруг спросил он.
- Да вот как тебя сейчас! - усмехнулся Крайнов, - И разговаривать Петр Алексеевич со мной неоднократно изволил. Эх, да что там! Времечко славное было.
- И царевича видели? - после вопроса торговца все воззрились на Степана.
- Врать не стану, не сподобился с Алексеем Петровичем встречаться, а вот с сынком его доводилось, жаль мальчонку - без матушки...
- А царевича не жаль? - Аким посмотрел Степану прямо в глаза.
Служивый выдержал его взгляд:
- Нам не положено о таких вещах рассуждать, на то люди поумней нас имеются.
Тут Фроська, прикорнувшая на корточках возле кухарки, яростно зачесала ногу, не стесняясь, задрала подол сарафана.
- Тю-ю-ю, ты никак чесоточная, - подскочил Аким. Глафира погладила девку по голове.
- Не чесоточная я, - важно ответила Фроська, - меня лекарь немчурный осматривал. Сказывал... это... как его... золотушная, што ль.
- А могу принести тебе чудодейственное средство...красавица, - завёл привычную песню торговец.
- Не, меня наши тётеньки вылечат, а вот нет ли у тебя чего от веснушек, - спросила девка.
- Принесу, знаю одного цирюльника, так он благородным барышням веснушки выводит.
- Ну-у-у! - Фроська вскочила на ноги, - а денег много возьмёшь?
- С тебя, красавица, поцелуями брать стану! - расхохотался Аким Зотов.
- Ага, и ещё чтоб зубы выросли, ей эликсир принеси... И прыщи с рожи убрать, - проворчал Степан, но совсем беззлобно. - Ладно, хватит баклуши бить, а то герр Ван Келлер покажет нам, где раки зимуют.
Все поднялись и засобирались, Аким повесил на шею короб. И не успел Степан слова сказать, как понял, что знакомству с торговцем суждено продолжиться.
- Ты приходи ещё, Акимушка, - ласково пригласила его Глафира, - так сразу стражникам и говори, чтоб кого с кухни позвали за тобой...
- Спасибо вам, добрые люди, - поклонился Зотов, - зайду непременно, и то-вар принесу наилучший и по самой низкой цене.
* * *
- Эх, день да ночь - сутки прочь! - сладко потянулась Глафира, устало навалившись на прогретую от печи стену, - поставь-ка, Фрося, нам самоварчику!
Дела все переделаны, можно и посидеть рядком, а там и на боковую. Князь с княгиней и любезной невесткой Варварой Михайловной отбыли во дворец к государыне, деток няньки с мамками уложили почивать. Степан рассказал четырёхлетнему Сашеньке на сон грядущий историю о том, как его славный батюшка с крёстным, царём Петром Алексеевичем, шведа побили, и тоже потянулся в "чёрную" кухню, самому себе не признаваясь, что влечёт его туда бледное лицо и жгучие очи кастелянши.
Пользуясь отсутствием всей княжеской семьи, к прислуге присоединился и повар Гийом - не в пример суровому Ван Келлеру, француз охоч был до общения с княжеской челядью, за что и к нему относились дружески и подсмеивались добродушно, без злобы.
- Васятка, паршивец, опять в кладовую нос совал? - Глафира схватила мальчишку за ухо, и, хотя не слишком сильно, рванула, парень захныкал.
- Да не ходил я туда, хотите - побожусь! - верещал обиженный Васятка, - Вот вам крест, ничего не брал!
- Я те побожусь! - шлёпнула его по затылку кухарка, - остатки пирога кто стащил, а?
- А крысы! Не брал я вашего пирога!
Из господских покоев спустилась вниз приживалка Перпетуя, которую часто называли "Блаженной", а она не возражала. Перпетуя ещё в доме боярина Арсеньева ходила за его дочками. После того, как старшая, Дарья Михайловна, вышла замуж за Меншикова, а младшая, Варвара, поселилась у сестры, Перпетуя последовала за барышнями, да так и осталась при них, видать, до конца жизни. Перед челядью хитрая тётка придавала себе вес, позволяла высокомерное обращение, но многие подозревали, что терпят её в доме и сам князь, и члены его семейства, скорее, как шутиху, вровень с карлицами. Может, и было Перпетуе то обидно, но сытая жизнь оказалась дороже гордости. Александр Данилович в хорошем настроении любил вести с приживалкой шуточные споры на разные темы и хохотал так, что стены дрожали, слушая её карканье о безбожных временах и скором конце света.
- По ночам в кладовой черти шуруют, - перекрестилась Перпетуя, - сама слышала. Вот утащат тебя в ад, а всё по алчности твоей утробы ненасытной! - помахала она клюкой в сторону Васятки.
- Да ты сама на чёрта похожа, - фыркнул Харитон, - тебя в темноте испугаться можно!
- Черти - не черти, а таскать еду никому не позволено, с меня спрос будет, а стражники с ночи, ох, какие голодные приходят! - кухарка ещё раз дёрнула парня за ухо. Тот взвизгнул, видать, все же больно было.
- Оставь его, Глаша, - Анна вырвала мальчишку из натруженных рук, - Фроське всё прощается, а парнишку ты поедом ешь!
- Фроська никогда еду не воровала! - бросилась кухарка на защиту своей протеже.
- А ей и не надо, ты же её подкармливаешь, вон, девка скоро в дверь боком проходить будет, - кастелянша неодобрительно осмотрела Фросю и повернула к себе Васятку.
- Ты всё время хочешь есть, да? - ласково спросила она. Мальчик кивнул и шмыгнул носом.
- Обещай, что не будешь таскать еду из кладовой. Нехорошо это, нельзя. Лучше у меня попроси, обещаешь?
- Как прикажите, Анна Николаевна, - Васятка опустил голову, блеснув лукаво глазками.
Фроська громко фыркнула, но Анна серьёзно посмотрела на парня:
- Поклянись, что не будешь красть еду, - она указала на икону в углу кухни.
Перекрестившись, Вася громко поклялся, что никогда не полезет в кладовку.
- О-о-о, я тоже постоянно думал о еде, когда был такой, - улыбнулся повар Гийом, - потому и вертелся на кухне. Мадам Анна, вы очень добры.
Галантный француз частенько одаривал кастеляншу, а впрочем, и всех баб, комплиментами на зависть Степану, который голову ломал, чем этаким обратить на себя внимание Анны, но дальше: "Эх, и ядрёная же баба!" дело не шло.
- Нет никакой доброты, мир жесток и равнодушен, - пожала плечами кастелянша, - и мальчик уже слишком хорошо это знает.
- О, нет, прекрасная мадам, - возразил француз, - я так не думаю, и вы свои же слова...как это...о-про-вер-жите?
- Да? Тогда спросите Степана Ивановича, - процедила Анна, - он вам расскажет и о доброте, и о милосердии...Сколько смертей вы видели, а?
- Так ведь война - она война и есть, - растерялся Крайнов не столько от вопроса, сколько от сверкавших глаз кастелянши. Анна служила во дворце князя уже четвертый год, и Степан редко видел её такой оживлённой, - там кругом смерть.
- А зачем же вы каждый Божий день Сашеньке о баталиях да об осадах рассказываете? Зачем маленькому-то к жестокостям привыкать?
- А как же? - не понял бывший денщик, - Виктории наши чтоб знал, помнил, чей он сын есть...
- Так вот всё и рассказываете? - процедила кастелянша.
Степан помолчал и отвёл глаза.
- Нет, вы правы, Анна Николаевна, не надобно мальчонке знать...кое о чём, не надобно...
- Толкуете вы о том, что мне не ведомо, - заинтересовался Гийом, - а я бы послушал о былых сражениях - не малое дитя, не устрашусь.
- Мне, сударь, недосуг с вами лясы точить, - хмуро ответил Степан, - да и всё уж вам сказывал. Да и забывать уже стал что-то...А иное и рад бы забыть...
- А-а-а, - махнула рукой Анна, другой приводя в порядок вихры Васятки, - что с вами говорить!
- Ах, Перпетуюшка, - прервала Глафира малоинтересную беседу, - принесла ли ты мазь для Фроськи? Я ей ужо обещала.
Приживалка покопалась в своих широких чёрных одеждах и извлекла из их недр небольшую баночку.
- Возьми, девушка, а окаянную лекарству заморскую выбрось вон. - Фроська приняла дар и поклонилась с благодарностью, - Тут сила не токмо травная, а и слова Божьего, не так ли, Анна? - обратилась блаженная к кастелянше. Та наклонила темноволосую голову в знак согласия.
- Да молитву не забудь, в грехах покайся, - строго велела Перпетуя, и прислужница испуганно закивала.
- Какие же грехи у нашей чернушки? - засмеялся Харитон, - Да и любой о грешных мыслях забудет, на Фроську глядючи...со страху.
- Зубоскал поганый! - набросились на молодца женщины, да и Степан с Гийомом неодобрительно отнеслись к грубоватой шутке княжеского лакея.
После трапезы собрались расходиться, Анна осторожно отозвала Крайнова в сторону.
- Степан Иванович, право же, поговорите с князем насчёт Катерины, - горячо прошептала она, - а пуще того, с княгиней.
- Да что же не так с дочкой? - испугался бывший денщик.
- А насчёт помолвки её с этим... - Анна мотнула головой, украшенной чёрной косой в сторону Харитона, - ведь нехорошо-то как ... помолвка, для потехи господ.
- Ах, сударыня, - вздохнул Степан, - воля барина нашего, она завсегда воля. А княгиня приданое обещала хорошее, она добрая, матушка, не обидит Катюшу мою.
- Вы притворяетесь, что не понимаете? - рассердилась кастелянша, - Разве такие дела решаются во время попойки, в праздной суете? Жениха девушке надо выбирать, как положено, чай, не бусы ей покупаете! Грех это - вот вам слово моё, Степан Иванович! Да ещё...Нет, я не верю, что вы ничего не знаете!
- Оно конечно, за Харитона я бы Катюшу ни в жизнь бы не просватал, - почесал затылок Крайнов, - да ведь мы от Александра Даниловича, кроме добра, ничего не видали. Уж каких только лекарей он для покойницы Алёны не вызывал! Да и знаете, небось, что мне-то жениться нельзя было - срок службы не вышел, и Катюша во грехе родилась. Так в пятом годе князь мне бумагу выправил, повенчали нас, а дочка теперь может людям в глаза смело смотреть - нет на ней пятна! Как же я после такого да против воли его пойду?
Анна внимательно выслушала бывшего солдата и медленно покачала головой, казалось, она утвердилась в какой-то своей мысли, но непонятно было, согласилась ли она со Степаном, или осталась при своём мнении - и пошла к своей каморке.
Крайнов смотрел вслед кастелянше, пока от тусклого света свечи не защипало в глазах.
Васятка прикорнул на лавке в покое Степана - доселе иного места во дворце ему не нашли. Взамен этого он оказывал Крайнову разного рода мелкие услуги. Пока бывший денщик прочитал молитву, обстоятельно приготовил себе вещи на следующий день, мальчишка уже заснул.
Во сне Степан видел строгое лицо Анны, которая скорбно молчала, сжав полные губы, слышал где-то вдали смех князя - всё реже и реже смеялся так радостно и беззаботно Александр Данилович, как в молодости. Кружился Акимка со своим коробом, зазывая покупателей - беспокойно спал Крайнов, неладно.
И проснулся под утро, как часто бывало в последнее время, вместо того, чтобы отсыпаться за прошедшие годы. В комнате темень, через ставни даже первые рассветные лучи не пробивались, только ветер гудел с Невы - совсем рядом река-то, только что о ступени дворца не плещется.
Вставать ли, раздумывал Степан, а между тем чёрный люд уже принялся за работу: очаг разжигать, котлы ставить. Крайнов решил сходить на кухню - Глафира сейчас должна будет ночную стражу кормить после смены караула, так можно чайку крепкого испить. Придётся Васятку поднимать, да ничего, мальцу полезно работать, и Степан свесил ноги с койки. Но только и успел заметить, что нет Васятки на месте, как по первому этажу дворца, по всем людским помещениям пронёсся вой, от которого кровь стыла в жилах. Раздался грохот - кто-то от ужаса уронил тяжелый чугунок, к несмолкающему крику добавились возгласы удивлённой и испуганной челяди.
- Свят, Свят, Спаси и Сохрани! Что приключилось? - бывший денщик выскочил в узкий коридор и побежал на звук страшного вопля, тяжело бежал, спотыкаясь впотьмах - свечу зажигать времени не было.
Звук шёл со стороны кладовых, которых было несколько: господская, для прислуги, для запасов на долгое время... Там уже толпились люди, переминаясь с ноги на ногу.
- Что за напасть? Вы хотите поднять весь дом? Господ разбудите! - рассердился Степан, расталкивая работничков.
Дверь в кладовую для прислуги была открыта. На пороге, прямо на каменном полу лежала кухарка Глафира и, закатив глаза, выла дурным голосом. Рядом валялась погасшая свеча.
- Огня! - крикнул Крайнов и отрывисто начал отдавать приказы, стараясь навести порядок в этом чаду. Его послушались: кто-то сбегал за лучинами, кто-то раздобыл огниво.
Схватив свечу и раздав лучины первым попавшимся работникам, Степан зашел в кладовую. Сердце сжалось у старого солдата, хотя смертей на своём веку повидал он, что другой воробьёв в небе. На каменном полу, прижав к себе наполовину съеденный пирог, сидел Васятка. Пальцы его рук скрючились, как будто цеплялись за жизнь, сколько могли. Несчастный мальчишка умер, так и не насытившись.
Как всегда аккуратный и суровый дворецкий или, как он предпочитал себя называть, мажордом Ван Келлер опрашивал прислугу. Опрашивал досконально, скрипучим голосом, не выражая никаких чувств. Он не любил общаться с "низкими" людишками, но неожиданная смерть Васятки заставила заносчивого голландца выяснять, как оное безобразие могло произойти во владениях, ему подотчетных.
- Ты, жьенщина, прекрати плакать, и по делу говори, - строго посмотрел Ван Келлер на Глафиру, - ещьё раз спрашиваю: как сей отрок в кладовую попал? По чьему недосмотру, а?
- Так ить, сударь, - лепетала кухарка, - разве ж за ним уследишь? Я ему сколько раз сказывала, чтобы, значит, не смел... Бивала даже. Да, бивала! А он всё равно-о-о-о... - из её глаз вновь хлынули слёзы.
Голландец нахмурился.
- То есть, он часто вытворьял такое, но его проступок не получьил достойного порицания! Мне не доложили. Мне! Скрыли. Ты, жьенщина, виновна в укрытии и недонесении... Понесёшь наказание!
В людскую, куда мажордом спустился для выяснения неприятных обстоятельств - не пускать же "чёрную" прислугу на второй этаж, вошёл повар Гийом. Блеснул на голландца лукавыми тёмными глазами и негромко произнёс:
- Сия особа, позволю напомнить, состоит в моём подчинении, и только я могу...
- Нет, я отвечаю за всю прислугу, - сухо ответил Ван Келлер, - и мне решать...
- Тогда придётся мне обратиться к его сиятельству, - прищурился француз, - потому я не могу творить свои блюда! Кругом одни сумасшедшие фанатики. Только что эта ненормальная Перпетуя посмела ворваться ко мне в кухню и поливала всё водой, бормотала всякий вздор о чертях, меня оскорбляла! Теперь вы третируете мою работницу, мешаете ей исполнять свои обязанности! Моё искусство не выносит суеты.
- Ваша работница не исполняла свой долг, - голос Ван Келлера стал ещё холоднее, - позволяла себе... О, ладно, - он подумал, что повар, пожалуй, и пойдёт к князю, француз, что с него взять, да ещё католик, - позже об этом поговорьим. Скажи, жьеньщина, а не болел ли чем мальчик?
- Какое болел! - всхлипнула Глафира, - Вон, то и дело есть хотел! Здоров он был. И Анна Николаевна то же скажет. Уж как она не хотела, чтобы он по ночам в кладовую шастал, всё уговаривала его не грешить...
- Та-а-ак, - Ван Келлер выпрямился, - все знали, кромье меня. Поньятно. Следующий вопрос: пропало ли что из вверенного тебье, жьеньщина, имущьества?
- Чего? - кухарка перестала плакать и вытаращилась на мажордома.
- Не пропало ли что из продуктов, Глафира? - перевёл Гийом, который освоил язык новой родины весьма пристойно и даже читал в часы досуга многомудрые вирши Симеона Полоцкого и напевные - боярина Квашнина.
- А-а-а, - протянула несчастная кухарка, - ну да...что-то такое было. Вроде бы небольшого куска окорока, того, что со Святок остался, не было. Кинулась вот сейчас только - ан, нет, лежит на месте. Всё, как есть, окромя того пирога... Попутала чтой-то, видать.
Ван Келлер недовольно пожевал губами, подумал и махнул брезгливо рукой:
- Иди себе, работай. Но я с тьебя глаз не спущу, недостойная.
Когда очередь дошла до Степана, дворецкий изрядно утомился, но сдаваться не собирался.
- Почьему ты, Степан, не следил за отроком? - ткнув пальцем в бывшего денщика, спросил Ван Келлер, - Ты не знал, что он ночью уходит?
- Сударь! - возмутился Крайнов, - Я Васятке не нянька, чтоб смотреть за ним, парень-то сам по себе. А сплю я крепко, привык на службе. И что это вы меня допрашиваете? По какому праву?
- По праву мажордома, а ты под крышей сей пребываешь, невежа. В кладовую Василий как проник, а? Ключи у кого имеются?
- Да моё-то дело какое? - насупился бывший денщик, - У меня ключа нет, а почему открыта была кладовая - откуда мне знать?
- Ключи у меня, у госпожи Анны, у нерадивой кухарки, у господина Гийома и боле не у кого, - нудным голосом перечислил голландец, - стало быть, кто-то забыл запереть или, - мажордом помолчал, - по злому умыслу не запер... Я должьен поньять, что такое случилось, и отчего оно?
Степан пожал плечами.
- Дела смутные творятся, - пробормотал он неуверенно, - вот и стражники лишнего позволяют себе... - и поведал Ван Келлеру о своём разговоре с начальником караула.
- Вездье нехорошо, нет порядка - вздохнул обречённо голландец.
- Точно так, сударь, - буркнул бывший денщик, - неладное что-то творится, будто...будто накрыла нас тень какая-то...
- Тень сия, Степан, именуется леностью, распущенностью и прочими грехами смертными, более ничьего не зрю непоньятного, - поджал губы Ван Келлер, - всё остальное можно объяснить.
- Эх, сударь, - вздохнул Крайнов, - кабы всё так просто было! Я сам не суеверен, а нет-нет, да мелькнёт мысль... Лекарь вот сказывает, со страху Васятка помер.
- Ведаю сие, - качнул париком голландец, - но вот не в первый же раз, как выяснилось, посещьал отрок кладовую. Почьему помер только нынче?
- Кто же знает? Может, и правда, спугнул его кто. Или что-то померещилось в темноте. Никогда такого не случалось.
- И впредь, - со значением произнёс Ван Келлер, - случиться не дОлжно, ибо есть нарушение завьедённого порядка.
Возница зря пытался завести беседу с нанимателем: тот сумрачно отмалчивался, а потом и вовсе велел заниматься своим делом. Да и дорога вдоль набережной требовала пристального внимания - того и гляди кто снесёт, да богатые экипажи обходить осторожно надо. Степан, отвадив говорливого кучера, устало рассматривал хмурое небо, ёжась в возке от холодного воздуха. Понятное дело, почему челядь меншиковская любит дома сидеть - князь не жалел поленьев, да и печи, почитай, в каждом помещении. Тепло, сытно, чего ещё простому человеку надо? Да только нехорошо во дворце княжеском, неладно - после смерти Васятки бабы потихоньку подвывают, лакеи по углам шепчутся, а Перпетуя, ворона блаженная, масла в огонь подливает, о чертях с демонами байки рассказывает.
Потому Крайнов с радостью с поручением князя на биржу отправился. О, там жизнь бурлила, сразу видно, где главное место в столице! Вокруг деревянного здания сновали повозки, разгружая товары с барж, суетились купцы, ремесленники, а вокруг строительство развернулось, не останавливаясь ни на минуту, шутка ли - сам царь то и дело с проверкой наезжает! Степан расплатился с возчиком, не слишком расщедрившись на чаевые - нечего баловать всякое отрепье, и осторожно пошел по мосткам, чтобы не заляпать платье грязью.
Сердце старого солдата наполнилось гордостью за новую столицу - повидал он мест всяких, а такие чудеса здесь батюшка Петр Алексеевич закрутил, что весь свет дивится станет, погодите-ка!
Хоть и носилось в воздухе беспокойство, слухи странные о том, что царевич на Москве с отцом своим встретился и бумагу подписал, мол, отрекается от наследственных прав на престол. Но в столице новой как будто о том и не ведали - столько чудес всяких, что ни день, куда тут до смутных и непонятных человеку простому дел наверху, когда вот она - жизнь бурная, настоящая!
Крайнов усмехнулся на то, как господа высокого полёта вынуждены терпеть неудобства - каретой на остров не доедешь, на лодке надобно или на лёгком возке по льду на реке, а там, стало быть, пешочком, как все, как и сам император. И пожаловаться некому, и одёжу приходится надевать, что попроще - не до щегольства тут. Вон стоит боярин, по всему видать, нос в платок уткнул, запахи ему не нравятся, строго так смотрит вокруг на люд чёрный, тростью ткнул мимо проходящего коробейника да что-то ему говорит, сердито так. Степан бросил на барина смотреть, потому как сам едва от повозки тяжёлой увернулся. Бочком-бочком, а добрался бывший денщик до ступенек биржи, как вдруг кто-то потянул его за рукав.
- День добрый вам, Степан Иванович! Вот и свиделись с вами.
Перед Крайновым стоял, улыбаясь во весь рот, Акимка.
- И тебе не хворать, - буркнул Степан, - это ты, что ли, барину вон не угодил?
- Какому барину? - удивился коробейник, - А, да толкнул, вишь, его сиятельство. Обругали меня очень даже по-простому, доходчиво. Как дела в ваших хоромах княжеских? Все ли живы-здоровы?
Крайнов помрачнел, болтать попусту он не любил да ещё с чужим человеком. Но на свежем воздухе хорошо так стоять, хоть и сыро, да вдыхать запах свежераспиленного дерева.
- Не все живы, Васятка, помнишь - мальчонка, помер давеча.
Аким перестал улыбаться и перекрестился.
- Что же случилось? Выглядел парень здоровым...
- Да шут его знает, - Степан поморщился, - непонятно как-то. Лекарь осмотрел, сказывал, сердце остановилось... Вроде бы со страху. Кто его знает, может, померещилось ему во тьме что?
- Жаль, - вздохнул Аким, - а бабоньки ваши, видать, оплакивают мальчика?
- Горюют, -кивнул Крайнов, - Глафира жалеет, что Васятку бивала иной раз, так она же не со зла, только чтобы отвадить от кладовой...И Анна Николаевна очень за ним убивается, как за родным.
- Да, - серьезно добавил коробейник, - бабье сердце - оно, не в пример мужичьему, мягче будет, - он резко сдвинул шапку на затылок и поклонился бывшему солдату.
- Привет передавайте дома у себя, скоро зайду с новым товаром - жить-то надо. А слуги Светлейшего князя Меншикова для бедного коробейника - знатные покупатели, богатые!
- Где уж - богатые, - усы Степана вопреки его сдержанным словам топорщились от гордости, - но жаловаться не приходится, по миру не пойдём.
- А может, дочке своей подарочек купите? - подмигнул Аким Зотов, - помахивая лотком, - как заметил, свадьба у вас намечается?
- То дело ещё не первое, спешить некуда, - Крайнов запахнул плащ, подаренный княгиней в прошлом году, хороший плащ, подбитый мехом, греет кости старого солдата, - пора мне, сударь, да и вам нечего простаивать без дела.
- Ваша правда, Степан Иванович, волка ноги кормят, - ещё раз сверкнули зубы молодца, и нечаянный собеседник исчез за повозками, только разудалый крик:
- А вот, налетай, покупа-а-ай!...
Недоволен был собой Крайнов, что лясы точил с резвым торговцем, чисто баба языком молол! И как этот Акимка ухитряется влезть в душу? Вроде и не хочешь ты с ним разговаривать, а всё же затягивает тебя, как в омут, весёлое нахальство да удальство.
Вернулся во дворец Степан, выполнив поручение князя, а доложить и некому - отбыл Александр Данилович в город, а когда вернётся - не сказывал.
Выходя из княжеских покоев, Крайнов в кабинете секретаря встретил Анну Николаевну. За небольшим голландским бюро Ван Келлер сверял списки господского имущества с бумагами кастелянши. Анна молча ждала, пока поджавший губы Ван Келлер дотошно изучит всё и сведёт баланс. Голова её опущена, тихо так стояла, только пальцы мяли оборки передника.
Степан вежливо поклонился - голландец не удостоил его ответным поклоном, по его мнению, князь слишком много позволял своему бывшему денщику - невелика птица, но терпел солдата в своей части, хотя тот и не подчинялся мажордому, да и никому, собственно, не подчинялся Степан Крайнов, Иванов сын, кроме самого Светлейшего.
В пику голландцу решился Степан заговорить с кастеляншей, сделав вид, что не заметил - при деле работники.
- Как здоровье ваше, Анна Николаевна? - в голосе его слышалась мягкость, как в обращении с ребёнком, с малым Сашенькой.
- Благодарствую, сударь, здорова я, - женщина подняла глаза, красные и припухшие веки нельзя было не заметить.
- На всё воля Божья, - тихо заметил Крайнов, - так на роду, стало быть, у Васятки написано было...
Кастелянша отвернулась и, не сдержавшись, всхлипнула. С другой стороны парадной лестницы отворилась дверь в женские покои и выскользнула Перпетуя с молитвенником в руке, старым, припрятанным, небось, ещё со времён её почтенного служения в арсеньевских палатах.
- Плачь, голубица, плачь, - проскрипела приживалка, заметив движение Анны - та стояла в дверном проёме, дверь в половину князя почти никогда не закрывалась, - нехорошей смертью отрок скончался, тёмной...
- Двадцять три, двадцять чьетыре... - забубнил вслух Ван Келлер, - нельзя сдесь разговарьивать, пошла вон!
- А я пойду, пойду, - сладко пропела Перпетуя, - только ты, касатик, в день Страшного Суда не отмахнёшься от ангела смерти, ишь, шипит на меня, змей подколодный! - она плюнула в сторону мажордома. И между ними завязалась перепалка, нередко вспыхивавшая не только в отсутствии князя, но и при нём, на потеху честного народа. Вот и сейчас Степан Крайнов не без удовольствия слушал взаимные обвинения приживалки и Ван Келлера, и даже на бледном лице Анны мелькнула тень улыбки.
- Нехристь! - бросила самое страшное своё обвинение Перпетуя.
- Я есть добрый христьианин, в Господа верую, - возмущенно отбивался красный от гнева голландец, - а ты - тёмная ведьма, я на тебя жалобу подам в Священный Синод! Я посещаю лютеранскую церковь!
Ссора привлекла в покои прислугу, даже из женской половины робко выглядывали мамки, ходившие за барышнями да горничные княгини и сестрицы её. Боясь потерять репутацию, мажордом свернул бумаги и повелительно отослал кастеляншу, разогнал лакеев, притопнул ногой на девушек. Посмеиваясь в усы и не слушая замечания Ван Келлера, что негоже по парадной лестнице расхаживать челяди, Степан спустился вниз. Так до людской было ближе, и Крайнов пренебрегал недовольством дворецкого, если князя не было дома.
В людскую спустилась и Перпетуя - она почитала себя победительницей в споре с упрямым голландцем и жаждала общения. После странной смерти Васятки многие из чёрной прислуги стал внимать приживалке с бОльшим вниманием, чем ранее. Среди них самой ярой поклонницей блаженной числилась Глафира, действительно глубоко раскаявшаяся в том, что была строга к мальчишке.
- А что снилось тебе сегодня, Перпетуюшка, - кухарка старалась напоить и накормить блаженную лучшим из кладовой для прислуги. Та не отказывалась, хотя и с господского стола ей перепадало немало.
- Ох, голуба моя, видала я сегодня ночью ангела, и он говорил со мной, так, по-простому. Говорит, мол, жди вестей, Перпетуя, много чего случится скоро...
- Так тебе, почитай, каждую ночь ангел является, - хмыкнул Степан, - посчитать, так тебя, Перпетуя, уж пора в список святых заносить, прямо при жизни!
- А ты не язви, Стёпка! - зыркнула на него недобро приживалка, - Не хочешь - не слушай...
- Ты говори, говори, Перпетуюшка, - Глафира с упрёком посмотрела на бывшего денщика, - Тут слова твои никто перевирать не станет.
Подбодрённая Перпетуя углубилась в предсказания, доставленные ей ангелом, из коих выходило, что конец света близок, а враг человеков уже на земле творит своё тёмное дело.
В людскую тихо прошмыгнула Фроська, которая в последние дни выглядела какой-то смурной, больше отмалчивалась, но приживалку она и всегда слушала, а после гибели Васятки просто ходила за блаженной, как тень.
- Вот бродит здесь нечистая сила, помяните моё слово, каждую ночь так и шастает! Васятку черти уволокли, душу его похитили, а тело бренное бросили! За что? За грехи его да за то, что молиться забывал, так без покаяния и сгинул!
- Ну, ты думай-то, что плетёшь, - не выдержала кастелянша, - какие грехи у парня были? Он и десяти годочков на свете не пожил.
- А чревоугодие? - не осталась в долгу Перпетуя, - всё норовил сожрать, что плохо лежало. Отсюда и грех похлещи - воровство.
Анна не нашлась, что ответить - свела чёрные брови и сверкала вишнёвыми очами, а приживалка, добиваясь ещё большего эффекта от своих россказней, возвысила голос:
- Говорю вам, покайтесь, пока не поздно, пока демоны вашу душу в ад не утащили! Во всех грехах покайтесь, люди, чтобы не гореть в смертном огне! Вокруг вас черти уже пляшут свой страшный танец!
Не все восприняли слова Перпетуи серьёзно, некоторые усмехались и потихоньку подначивали более робких, женщины важно переглядывались и вздыхали.
И тут на середину людской выскочила Фроська, упала на колени и завыла дурным голосом:
- Ой, простите меня, ой согрешила! Боюсь я, не жить мне теперь на белом свете! А-а-а-а!
Многие подскочили со своих мест, но не слишком разволновались - вся челядь знала, что Фрося славится малым умом даже среди баб.