Аннотация: Вступительная статья к книге "Алданов М.А. Из публицистического наследия." ISBN 5-87872-023-х Ростов-на-Дону. СКНЦ ВШ 1999г.
ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ МАРКА АЛДАНОВА.
(НатальяСтаниславовна Рыжкова)
Марк Александрович Алданов - один из самых известных ( к сожалению, больше на Западе) писателей русского зарубежья, автор исторических романов, был вместе с тем и замечательным мастером очерка, жанра в Европе чрезвычайно популярного, прародителем которого традиционно считают Мишеля Монтеня. "Опыты" Монтеня не только дали толчок развитию философской мысли, но и способствовали становлению нового литературно-публицистического жанра . В течение 19 века очерк прошел долгий путь развития - от простых набросков общественной жизни (сюда можно отнести и "Очерки Боза", положившие начало известности Ч.Диккенса) - до многочисленных "физиологий" (среди них и "Физиология брака" О.Бальзака) 30 -40-х годов с их попытками осмыслить закономерности социальной жизни - и далее к очерку - эссе, наполненному глубокими философскими и психологическими раздумьями, лирическими отступлениями, попытками приоткрыть духовный мир человека. В этом последнем виде очерка блистали Анатоль Франс, Эрнст Хеменгуэй и, конечно, Ортега - и -Гассет. В жанре, лишенном занимательной интриги, да и вообще сюжета, очень трудно удержать внимание читателя. Алданов в полной мере усвоил секреты газетных репортеров в умении захватить воображение. Писатель и критик Н.И.Ульянов отмечал, что в современной публицистике "...Алданов занимает видное место даже среди западных мастеров, а в русской литературе просто не имеет равных".
Алданов печатался в различных русскоязычных журналах и газетах, выходивших в эмиграции. Особенно популярными были журнал "Современные записки " и газета "Последние новости", которую П.Н.Милюков издавал с 1920 по 1940 год в Париже. "Последние новости" вообще отводили много места публицистическим выступлениям русских писателей - эмигрантов. Именно "Последние новости" печатали в 20- 30-е годы первые очерки Алданова, а также отзывы и рецензии на них. Все критики, писавшие об Алданове отмечали аналитический ум автора, скептицизм, блеск и занимательность его повествования, широкую эрудицию и добросовестное исследование источников. Читавшие его произведения, знают, какое большое место в них занимают выдержки из документов. Искусство пользования ими Алданов довел до совершенства. В нашей стране пока еще нет глубокого исследования публицистики Алданова, хотя эта часть его творчества не менее интересна, чем его историческая проза.
В 1922 году парижское издательство "Франко-русская печать" выпустило книгу очерков Алданова, объединенных заглавием "Огонь и дым". Очерки только на первый взгляд не связаны между собой - при внимательном прочтении становится ясна мысль, которую автор хотел бы довести до своего читателя. Не все главы ( предпочтительнее все - таки, в дальнейшем называть очерки, из которых состоит книга, главами) читаются и воспринимаются легко, некоторые, такие как "Третий Рим и Третий Интернационал", "Алкивиады", "Отель на улице Пуатье" сложны для современного читателя, фамилии некоторых политических деятелей давно канули в Лету, страшные события отдалены от нас во времени и пространстве. Но нельзя забывать, что для Алданова и его современников это были не просто события, происходившие на их глазах - революция 17 года и гражданская война полностью изменила их судьбу, поэтому темы, на которые размышляет автор, были тогда, в 1922 году понятны и близки многим русским эмигрантам. Первую главу Алданов назвал "Варфаломеевский год". Исторический отсыл к французским событиям 1572 года позволяет Алданову перейти к теме волнующей его современности: "...Целые годы живем мы в умственной и моральной атмосфере Варфаломеевской ночи", и заканчивает главу пессимистическим обобщением, проходящем через всю книгу: "Огонь, бушевавший пять лет, кажется, понемногу догорает. Но идет по всей Европе густой черный дым. Местами сверкает пожар: одно из этих мест - шестая часть Земли. Варфаломеевский год кончился. Варфаломеевский год начинается". В последующих главах Алданов проводит параллели между Великой французской и русской революциями - мотив, не однажды встречающейся в его произведениях, где самый печальный для Алданова вывод - о возвращениях в истории.
Этот термин Алданов позаимствовал у итальянского философа и поэта 18 века Джамбаттиста Вико, который в работе "Основания новой науки об общей природе наций" (1725 год) попытался создать учение о развитии человеческого общества в циклах, неизменно повторяющиеся: эпоха богов, эпоха героев, эпоха людей. Алданов отзывался о книге Вико, как о несостоятельной в наше время, но мысль Вико о непрерывном движении общества, в слепоте своей порождающим борьбу разных социальных групп за собственность и власть, была ему чрезвычайно близка: "Социальные проблемы, теперь волнующие людей, занимали и умы афинян более двух тысяч лет назад". Так или иначе, а социальный регресс для Алданова очевиден.
Большое место в "Огне и дыме" Алданов уделяет отношению к России и российской революции иностранных интеллигентов, прежде всего писателей - Анри Барбюса, Ромена Роллана и Герберта Уэллса. Познакомиться с этими главами современному читателю будет очень интересно, так как все мы знакомы с их книгами. Хотя, у кого-то отношение Алданова может вызвать и неприятие - настолько они не соответствуют привычным отзывам о знаменитых писателях. Необходимо отметить, что Алданов никоим образом не сомневается в талантливости и серьезном вкладе их в мировую литературу, с особой симпатией в этом смысле он относится к Ромену Роллану. Критику же и скептицизм Алданова вызвали их книги о русской революции.
Вообще Алданов не однажды протестовал против некомпетентных высказываниях иностранных деятелей культуры и политики на эту тему: "Теперь, к сожалению, появились в Европе... люди, судящие о русской политической трагедии и наставляющие ее действующих лиц с совершенной компетентностью monsieur Трике". Главная ошибка их, по мнению Алданова, в том, что они судят издалека, не зная ужасов гражданской войны. Поэтому в заглавие своей книги очерков он добавляет как противопоставление книге очерков Анри Барбюса "Огонь" слово "дым", имея в виду как раз те последствия революции, которые остались вне поля зрения и интересов знаменитого публициста. О Ромене Роллане Алданов говорит с теплотой: " Роллан - очень большой писатель и большой человек. Он совершенно чужд рекламе, тем более саморекламе: таким он был всегда". Но подчеркивает его незнание русских проблем (Роллан побывал в Советском Союзе в 1935 году, через много лет после выхода "Огня и дыма") и некоторую отстраненность от политической жизни вообще, так как живет в швейцарских Альпах, "а оттуда ему не видно Чрезвычайки".
Впрочем, не все писатели и мыслители судили издалека. Как известно, Герберт Уэллс в 1920 году посетил Россию и написал свою книгу "Россия во мгле". Книга пользовалась большим успехом на Западе и способствовала созданию более позитивного общественного мнения о русской революции - кстати именно потому, что Уэллс старался освещать свою поездку как можно более объективно и не хотел, чтобы его собственные взгляды как-то сказались на его очерках. Алданов же назвал его поездку "экскурсией на американский манер", то есть считал, что Уэллс увидел лишь то, что хотел увидеть, осудив как раз эту попытку объективного рассказа. Он перечисляет множество примеров отношения известных писателей к войнам и революциям, показывая, что никто не может оставаться в стороне и спокойно описывать национальные бедствия, подчеркивая, что к подобным мыслям в конце жизни пришли такие певцы свободы, как Гете и Шиллер.
Особенное негодование вызывает у Алданова рассказ о беседе Уэллса и Максима Горького (которого как писателя Алданов любил необыкновенно) с главой петроградского ЧК: "...более зловещего симптома падения моральной культуры, чем эта дружеская беседа двух знаменитых писателей с шефом Чрезвычайки, я что-то, признаюсь, не запомню". Подобная терпимость для Алданова в те годы была неприемлема. Впоследствии он сам старался в своих очерках быть отстраненным, и тоже старался описывать события и их героев как можно более объективно. Может быть только в очерке "Убийство Урицкого", вошедшим в книгу "Современники" в 1932 есть определенное сходство с книгой очерков "Огонь и дым". Но это, видимо, объясняется близким знакомством Алданова с убийцей Урицкого - Леонидом Каннегисером и его семьей. Боль, проходящая через весь очерк очень сходна боли, высказанной Алдановым в "Огне и дыме". Любитель исторических параллелей, Алданов сравнивает ситуацию в России в 1919 году - на момент его отъезда из России с Великой Смутой начала 16 века, закончавшейся приходом на престол Романовых.
Конечно, читать "Огонь и дым" необходимо со учетом времени издания книги и личности ее автора. Алданов до конца жизни оставался непримиримым противником строя, который установили большевики. Он всегда оставался самим собой - человеком огромной эрудиции, гуманистом, ненавидящим всякое насилие, но и пессимистом, не верящим в поступательное движение прогресса и политические институты, полагающимся только на человеческую доброту и порядочность.
***
По Алданову, в основе истории лежит человек, ее наиболее важный материал составляют психологические и психические процессы. Из этой мысли вытекает дальнейшее развитие алдановской логики, которая основывается на индивидуальных понятиях. Отсюда и история как реальность для Алданова выступает только тогда, когда он рассматривает ее с точки зрения единичного, частного.
Подобную систему взглядов можно подвергнуть критике. Ведь в подобном случае нет возможности выведения общей цели и смысла истории у Алданова, то есть само их существование ставится под сомнение. Кроме того, его взгляды трудно подвести под понятийный аппарат философии истории, так как единичное и индивидуальное понятием быть не может.
В сложном устройстве человеческой жизни мыслители всегда стремились отыскать скрытую движущую силу, которая приводит в движение весь механизм человеческих мыслей и воли. С этой позиции алдановские представления о человеке, личности, заслуживают определенного внимания, наравне с другими представлениями. Кроме того, алдановская концепция человека выглядит наиболее четко выстроенной частью его мировоззрения. В раскрытии этой проблемы у Алданова нет противоречий.
В публицистике и в художественных произведениях, Алданов заостряет внимание, в первую очередь, не на описании конкретных исторических деталей, а на судьбе людей, живущих в ту или иную историческую эпоху. Есть несколько проблем, которые нам хотелось бы попытаться проследить и проанализировать в творчестве Алданова. Это прежде всего следующие моменты: существование человека в истории в аспекте взаимоотношений общественной среды и человеческой индивидуальности; связь истории с психологией и попытка поиска Алдановым "психофизического комплекса" в человеке.
Здесь необходимо указать на большую актуальность подобных вопросов, являющихся важными и для сегодняшнего дня. Это поиск путей выхода из конфликта в отношениях личности и общества, а также глубокая логическую связь человека в исторической реальности. У Алданова - это черты его философии истории.
Суть основной мысли, проходящей не только через всю публицистику, но и художественную прозу Алданова можно определить словами Б.Пастернака ".... бытие, на мой взгляд - бытие историческое; человек не поселенец какой - либо географической точки. Годы и столетия - вот что служит ему местностью, страной, пространством. Он обитатель времени... Человек - действующее лицо. Он герой постановки, которая называется "история" (с.292).
Имеется в виду так называемая "реальная" история, то есть история людей и отношений. В этой истории очень важны твердые, конкретные факты. А в истолковании их и состоит попытка понять их. Это очень характерно для творчества Алданова, прежде всего в публицистике.
Именно история служит Алданову "декорацией" спектакля, в котором принимают участие его герои. Ведь вслед за стремлением понять ход исторических событий приходит желание понять действия и поступки участников. Любое суждение об исторических событиях будет зависеть от авторской концепции времени. Как только индивид предстает в новом свете, у читателя могут произойти изменения в его понимании событий. Кроме того, процессу исторического видения будет практически постоянно сопутствовать процесс пересмотра. Это очень важный момент, который необходимо учитывать при знакомстве с публицистикой Алданова.
О каких же людях и как он рассказывает ? Интерес Алданова вызывают, прежде всего, люди с необычной судьбой, чей след в большей или меньшей степени отразился на ходе исторических событий. А если и не отразился, то, по крайней мере, их имена были известны в свое время и вызывали у современников не только живой интерес, но часто, и полемику. Достаточно упомянуть очерк об Ольге Жеребцовой, вошедший в сборник "Портреты" 1931 года. Алданов приводит свидетельства двух людей, знавших ее в разные периоды жизни: графа С.Р.Воронцова, русского посланника при английском дворе, отзывавшемся о Жеребцовой крайне нелестно. И А.И.Герцена, восхищавшегося в "Былом и думах" ее силой характера и обаянием. Эти персонажи необходимы Алданову для того, чтобы иметь возможность показать их в конкретной исторической реальности, с которой читатель так или иначе уже знаком. Однако, раскрывая перед нами вереницу событий из жизни своего героя, Алданов не углубляется в описание конкретных исторических деталей, хотя очень часто приводит дополнительные сведения о времени, в котором действие происходит. Вероятно, это вызвано тем, что Алданова, в первую очередь, интересуют люди, их характеры, психология, мотивы их поступков, как хороших, так и дурных, а во вторую очередь - уже исторические условия, которые могут оказывать влияние на эти характеры и мотивы поступков. Следовательно, влияние исторической и социальной среды на человека Алданов не отрицает, хотя и пытается показать, что некоторые психологические факторы существуют вне истории, независимо от времени.
В своем понимании воздействия исторической реальности на человека, Алданов в большой степени следует за мыслью, высказанной Н.Бердяевым: "Только сложная общественная среда может создать богатую индивидуальность... совершенно ясно, что личность... тем более развита, чем разнороднее окружающая ее социальная среда, чем больше она подвергается действию разнородных сил" (с.148). Подобное понимание Алдановым взаимодействия человека с социальной и исторической средой особенно ярко отразилось в том, что все герои его публицистических и художественных произведений живут и действуют в переломные моменты истории и служат, условно говоря, отражением всего драматизма своей эпохи. Таким образом, видимо, предпочтительнее рассматривать алдановское понимание личности в истории, отталкиваясь именно от индивидуальности, а не от исторической реальности, как предлагал в свое время писатель русского зарубежья Вл.Варшавский в своей рецензии на сборник очерков "Портреты". Хотя, общую мысль сборника "Портреты" Варшавский уловил, на наш взгляд, совершенно верно, цитируя известную фразу Л.Толстого: "Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических общечеловеческих целей" (с.228).
Отталкиваться от личности героя в рассмотрении вышеуказанных аспектов алдановского творчества предпочтительнее в связи с тем, что историческое бытие меняется быстрее, чем человеческая психология. Предметом же интереса Алданова служат как раз те психологические моменты в характере, которые остаются неизменными на протяжении длительного исторического времени. Они не только формируются под воздействием определенной социальной среды, но в некоторых случаях могут, в свою очередь, каким - либо образом воздействовать и на эту среду, и на историческую реальность ( достаточно, например, вспомнить Наполеона, личностью которого очень интересовался Алданов).
В философском же смысле надо отметить, что, как известно, личность человека все чаще всего рассматривают в аспекте его существования между двумя временными пространствами - прошлым и будущим. Говоря словами Ортеги - и - Гассета "человек есть то, что с ним произошло, то, что он сделал" . Исходя из этого, Ортега - и - Гассет делает вывод, что "...чем природа является для вещей, тем история... является для человека" (с.97). Придерживаясь схожих взглядов, Алданов и рассматривает личность, живущую в какой - либо определенной исторической реальности. Но в то же время она просто существуют как конкретная, неповторимая индивидуальность, не способная разорвать зависимость своей судьбы от судьбы своего времени.
В данном понимании человеческой судьбы в зависимости от времени, в котором он существует, Алданов следует за Герценым, которого очень ценил и как публициста, и как мыслителя: "Зависимость человека от среды, от эпохи не подлежит никакому сомнению... Среда, в которой человек родился, эпоха, в которой он живет, его тянет участвовать в том, что делается вокруг него,... он не может не отражать в себе, собою своего времени, своей среды" (с. 118).
В связи с этим, однако, необходимо отметить еще и тот конкретный путь человеческой жизни, который Алданов пытается проследить в своих портретных зарисовках. Ведь цикл жизни изначально строится по двум полярным параметрам - однозначность и вариативность. Они - то и соотносятся с основоположенной оппозицией реальной действительности : определенности/ неопределенности этого цикла. Тот или иной герой проживает общечеловеческую судьбу и одновременно ту, которая выдалась на его веку - индивидуальную. Оба пути то сплетаются и сливаются, то дают самые неожиданные девиации. Вот эти - то девиации и являются центром притяжения творческого интереса Алданова.
Исходя из сказанного, следует проанализировать и сам метод портретных характеристик, избранный писателем. В своих очерках, а также, частично, и в художественных произведениях, он пользуется прежде всего методом внешней характеристики. Это было отмечено Г.Адамовичем в отзыве на сборник "Современники" (1928 г.). Здесь отмечается, что метод внутренней характеристики требует большого таланта, но не дает полного представления о человеке, так как не "включен в жизнь". Метод же внешней характеристики, на взгляд Адамовича, еще более сложен : "Он состоит в отборе фактов, а не душевных черт. Он... показывает человека в действии..., в случае удачи мы действительно узнаем человека и свободно судим о нем в дальнейшем..." (с.540).
Но дело не только в достижении указанных Адамовичем художественных целей, значение которых, разумеется, преуменьшать нельзя, а, прежде всего, в стремлении Алданова не нарушать свою основную концепцию взаимовлияния исторической эпохи и человеческой судьбы. Ведь описание единства духовной жизни человека и его судьбы заключается не просто в констатации одновременных состояний, но и в показе развития всей совокупности сменяющихся состояний. Для Алданова такой метод в принципе не приемлем, так как уводил бы его читателя от основной идеи - показать индивидуальную, авторскую модель понятия судьбы как отражение исторической перспективы в развитии.
Помимо всего прочего, подобный метод дает возможность автору оставаться отстраненным от сюжета. Он позволяет читателям самим формировать свое отношение к героям, не опираясь до конца лишь на оценочные авторские высказывания.
Для понимания значения алдановских портретных характеристик очень важно отметить то, что он всячески избегает "парадных" описаний известных людей, а также малейшей романтизации своих героев. Это позволяет ему приоткрыть оборотную сторону "казенных" биографий, увидеть, в первую очередь, живого человека. Попытаться понять мотивы его поступков, которые, и Алданов не раз это подчеркивает, чаще всего объясняются очень простыми, земными стремлениями, отнюдь не всегда благородными. Журналист и критик А.Бахрах отметил это свойство алдановских портретов: "Это скорее психологически очень заостренные биографии, в которые вкраплены детали из того, что французы именуют "малой историей" (с. 152).
Итак, создавая исторические описания, и пользуясь при этом красочными деталями прошлого, Алданов, в первую очередь, концентрирует наше внимание на людях, и фактах их деятельности. Такой подход связан не только с его культурологической и философской концепцией. Алдановское понимание человека, его жизни и мотивировки поступков опирается во многом на взгляды его далекого предшественника, Мишеля Монтеня. Как для Алданова, так и для Монтеня характерен скептицизм в отношении жизненной позиции человека и, в целом, человеческой природе. Здесь речь идет уже не столько о проявлениях человеческого поведения в ту или иную эпоху, сколько об общих чертах психологии людей, характерных во все исторические периоды.
Чем руководствуется человек в своей жизни? Что оказывает на него решающее воздействие? Монтень находит печальный ответ на эти вопросы: "На нашу душу....действуют... ее собственные страсти, имеющие над ней такую власть, что можно без преувеличения сказать, что ими определяются все ее движения..." (с.500). Для Алданова, который следует в этом отношении за Монтенем ответа искать уже не надо, он принимает такую позицию, соглашается с ней. Правда, его задача уже несколько другая - он пытается показать механизм существования человека в исторической реальности, а также, отчасти, выяснить, как влияют на эту реальность "возвращения страстей". В этом можно увидеть своеобразное понимание роли личности в истории у Алданова. Отсюда можно сделать вывод, что исторические деятели и современники интересовали Алданова в той степени, в какой для него всегда история и политика были связаны с человеческой психологией.
Именно поэтому Алданов почти никогда не пытается анализировать политические события, а минувшее рассматривает лишь в связи с действующими лицами. Иногда он позволяет себе исторический прогноз, но всегда с учетом роли участия личности в истории. Свое отношение к подобным прогнозам Алданов высказал еще в 1922 году в статье "Проблема исторического прогноза", где предлагает пользоваться им только "в качестве чрезвычайно полезного вспомогательного метода" (с. 192 ).
При этом он тщательно анализирует факты и отбирает их так старательно, что обходит в своих портретах не только "официальные", общеизвестные моменты, но и всякого рода легенды, непременно складывающиеся вокруг любого громкого имени. Легенды претили Алданову еще и потому, что их создатели, опираясь на романтические представления, показывали людей, по его мнению, не только лучше, чем они были и есть, но еще и не опирались на реальные факты. Впрочем, легенд Алданов не боялся и со скептической улыбкой отмечал, что современная ему ситуация развенчает любую легенду : "...никакая легенда не выдержит двух - трех конференций круглого стола" .
В связи с алдановской теорией случая и значения случая в истории, возникает вопрос - подчинен ли мир человека и ход истории, как и мир органики, разного рода случайным изменениям? При внимательном анализе творчества Алданова можно ответить на этот вопрос положительно. Алданов даже в самых близких к хронике, "документальных" очерках не нарушает логику своих философских воззрений. По его мнению, часто именно случайность руководит судьбой того или иного человека, также, как она может оказать влияние и на всю эпоху в которой он живет. И здесь Алданову очень помогает сам отбор реальных исторических фактов, безусловно убедительных, тем более, что Алданов часто прибегает к цитированию документов, приводит точные цифры и т.д.
Например, в очерке об Адаме Чарторыском, входящем в сборник "Портреты" 1936 г., Алданов показывает как на судьбе его героя сказываются изменения в исторической ситуации. От них зависят взлеты и падения в карьере Чарторыского, а от него же самого не зависит практически ничего. На основе фактического материала показано также как Дюк Ришелье ("Портреты" 1936) попадает в Россию только по воле случая. Он узнал, что в России французских эмигрантов принимают лучше, чем в Германии, и поехал туда. Также по воле случая Ришелье покинул страну, которую считал своей второй родиной. Этот факт Алданов не подчеркивает сам, но говорит об этом достаточно красноречиво: "Как случилось, что Ришелье покинул Россию? Сразу сошлось несколько обстоятельств" (с.48). Эти обстоятельства были объективного характера (семейные проблемы, миссия, возложенная на Ришелье Александром I, вести постепенные переговоры о браке сестры императора и племянником Людовика, потребовавшая много времени, а, по истечении ее - предложенный Людовиком XVIII пост министра). Эти события не имели никакого влияния на его собственное отношение к России, куда он стремился вернуться вплоть до самой смерти, но они кардинально изменили его судьбу, против воли самого Ришелье.
Легко заметить, что во всех этих примерах Алданов недооценивает роль исторической закономерности, но такова вся его концепция. Он определяет существование людей в истории, акцентируя разные удары случайностей не только связанные с ними лично, но и сказывающиеся на всей эпохе. Этим он и определяет исторический смысл человеческой судьбы. Но здесь есть еще один тезис, на который необходимо обратить внимание. Алданов, вне всякого сомнения, придерживался позиции, характерной для экзестенциализма, в том, что различные повороты в человеческой судьбе суть не только результат существования их в той или иной исторической эпохе, но, и своего рода, вызов, ответ ей человека, осознанный или неосознанный (чаще, конечно, неосознанный). Такой взгляд является попыткой сформулировать ответ на один из самых важных вопросов философии.
Алданов представляет читателям как раз таких героев, чья судьба и являлась вызовом своему времени, своей эпохе, реакцией на ход исторических событий. А, поскольку их судьбы в большой степени основаны на случайностях, то отсюда - логически - и жизненные повороты их судьбы также определяются в той же мере ролью случая. Особенно показательна в этом смысле судьба Наполеона, которому Алданов посвятил много страниц и в публицистике, и в художественной прозе. Кроме того, Наполеон - одна из немногих в истории личностей, по мнению Алданова, которая не только своим "ответом" воздействовала на ход истории, но и руководствовалась при этом осознанными мотивами. По существу, утверждает Алданов, вся деятельность Наполеона была осознанно направлена к заранее поставленным целям. Для подтверждения этой мысли Алданов приводит слова современницы Наполеона, писательницы мадам де Сталь (он цитирует их дословно в публицистическом очерке "Жозефина Богарнэ и ее гадалка" - ("Портреты" 1936), и опосредованно - в своем первом романе "Святая Елена, маленький остров"). Вот что говорила мадам де Сталь о Наполеоне : "...Сила его воли в безошибочном эгоистическом расчете. Это искусный шахматный игрок, играющий партию против человеческого рода и собирающийся дать ему мат" (с.108).
Но Наполеон в своих намерениях один, а множество людей руководствуется отнюдь не трезвым расчетом. Большинство из них даже не ставит каких - либо определенных целей в жизни. Что же руководит ими? Как Алданов вскрывает механизм их мыслей и воли?
Для начала надо заметить, что в этом случае Алданов также опирается на концепцию человека, изложенную Монтенем в "Опытах". Здесь сказано, что человек в своих изначальных, еще ничем не скованных побуждениях предстает как существо, стремящееся, в первую очередь, к удовольствиям. Именно это стремление, по мнению Монтеня и его последователей, и приводит в движение механизм человеческой воли, являясь основным мотивом большинства его поступков. А так как природная и социальная среда ставят различные препятствия на пути этого человеческого устремления, то, соответственно, жизненный "вызов" будет в многом подчинен борьбе с такого рода препятствиями. Исходя из этого, человек очень часто, руководствуясь страстями, а не разумом, идет по ложному пути : "И мы видим, ... что душа, теснимая страстями, предпочитает обольщать себя вымыслом, создавая себе ложные и нелепые представления..." (с.24).
Именно на таком "диалектическом противоречии" и концентрируется Алданов в портретных характеристиках. Эта особенность алдановского творчества осталась практически не замеченной в литературе о нем. Только публицист М. Вишняк обратил на нее внимание и указал как на отличительную черту художественного метода Алданова: "Он любил...следить за "вечными возвращениями" людских страстей все к одному и тому же в различные времена и на разных долготах" (с.520). Эта черта алдановского метода также способствовала стремлению показывать своих персонажей без эффектности и внешнего блеска.
Итак, по Алданову, общественная среда и индивидуальность находятся не только во взаимосвязи, но и в постоянном противоречии, и индивидуальность эти противоречия стремится разрешить. Это приводит в движение механику существования человека в исторической реальности.
В своих раздумьях о том, что стремление к власти становится самой сильной страстью у человека, Алданов близок к Ницше. При этом не очень разнится даже их понимание изначальной причины такого положения. Ницше считал причину стремления к власти у человека его ответом постоянному чувству собственного бессилия в реальной жизни: "Но так как чувство бессилия и страха было в таком долгом и почти непрерывном напряжении, то у человека развилось такое тонкое и такое щекотливое чувство власти, точно самые чувствительные весы для золота. Оно сделалось его сильнейшей страстью..." (с.30).
Очень похоже объясняет причины властолюбия и Алданов. Особенно ярко это отразилось в сборнике "Современники" (1928) и в частности в очерке о Гитлере, включенном затем Алдановым в окончательном варианте в книгу "Портреты" (1936). В этом очерке Алданов не только предсказал неизбежное проявление агрессии со стороны фашистской Германии, но и высказал свое понимание властолюбивых устремлений Гитлера : "Все учение Гитлера - ложь, не выдерживающая и снисходительной критики. Но сам он - живая правда о нынешнем мире, не прячущийся и страшный символ ненависти, переполнявшей Европу наших дней..." (с.344).
Эти взгляды Алданова близки не только философии Ницше, но и позиции некоторых постмодернистов, которые, впрочем, тоже ведут свои корни, отталкиваясь от философских воззрений Ницше. Конечно, это сходство не случайно. Для эпохи постмодерна вообще характерен пессимистический взгляд не только на современную действительность, но и на весь ход исторического развития. А для мировоззрения Алданова характерно истолкование исторического процесса как постоянное и неуклонное продвижение к царству зла. Кроме того его отрицание прогресса и исторической необходимости тоже связано с наследием Ницше.
Отличие же взглядов Алданова от ряда постмодернистских школ, например, от наиболее близкой к нему школы "новой философии" в том, что Алданов не стремился к какому - либо глубокому философскому обоснованию своей концепции человека. Он пытался всего лишь вскрыть сущность происходивших процессов и показать неизменность человеческой психологии на протяжении большого исторического отрезка времени. Но так или иначе, а добился он, без сомнения, большего.
В связи с вышесказанным, следует проанализировать также и проблему осознанности/ неосознанности мотивов человеческих поступков. Для Алданова эта проблема, без сомнения, представляла интерес, так как он не однажды обращался к ней. Здесь наблюдается интересный парадокс, который характерен как для Алданова, так и для многих направлений философии времени постмодерна.
По наблюдениям некоторых современных исследователей человеческой психологии, в первую очередь Э.Фромма, сталкиваясь с историческими противоречиями и стремясь разрешить их своими "вызовами", человек приводит в движение не только свое "я", но сопутствует механизму прогресса. По мнению Фромма, это не подлежит сомнению, так как в противном случае придется подвергнуть сомнению само существование таких противоречий, а их наличие - это априорно установленный факт (см. Э.Фромм "Психоанализ и этика", с.49). Таким образом, неизбежность прогрессивного развития человечества заложена в самом его стремлении, часто неосознанном, разрешить исторически возникшие противоречия. Поэтому можно выделить в алдановской концепции человека определенного рода несоответствие, так как отрицание прогресса - одно из основополагающих его философских воззрений.
Однако, алдановская мысль о неизменности человеческой природы совсем не противоречит тенденциям современной психологии. Напротив, эта его позиция совпадает со взглядами многих психологов. И здесь Алданов также не нарушает логики собственных выводов, разница лишь в том, что его выводы, как было показано выше, пессимистичны ( но ни в коем случае не антигуманистичны). Ведь во всех своих портретных очерках Алданов показывает не только неизменность человеческой природы, но и неизменность структуры социальных и общественных институтов.
Подчеркивая постоянное возвращение страстей своих героев в разные времена к одним истокам, Алданов неизменно подчеркивает и то, что современная им историческая реальность постоянно вызывает их столкновение. Например, в очерке "Юность Павла Строганова" (сборник "Юность Павла Строганова и другие характеристики", 1935), Алданов показывает как конкретная историческая реальность, в данном случае - Великая французская революция, во время которой жил в Париже семнадцатилетний Строганов, не только оказала влияние на его формирование его убеждений. Но и впоследствии, уже в России, подтолкнула графа Строганова к действиям, по меньшей мере не характерным для русского барина: устройство так называемого "кабинета общественного спасения", стремящегося провести либеральные реформы.
Однако очень часто в таком столкновении личности и исторической реальности герой заведомо обречен на проигрыш, но не в силу субъективных причин, а потому, что общественная среда все равно будет стремиться подчинить себе индивидуальность. И если не нивелировать ее полностью, то, по возможности, заставить ее действовать в общих устремлениях, характерных для данной эпохи. В противном случае, личность может быть уничтожена, как физически, так и психологически. Это, например, и происходит с генералом Пишегрю, не принявшем присягу Наполеону и пытавшемуся устроить против него заговоры. Не Наполеон убил мятежного генерала и не его прислужники, а само время поставило его вне существующего тогда закона : "Прошло 25 лет. С пышными церемониями, с большой торжественностью открывали памятник Пишегрю. На престоле были Бурбоны. Казенные люди поливали грязью корсиканского злодея ... Потом Наполеон снова стал кумиром и памятник Пишегрю был разбит вдребезги. .." (с. 185 - 186).
Итак, в концепции человека у Алданова утверждается, что человек - существо, наделенное энергией и более или менее организованное. В процессе адаптации к современной ему действительности он вырабатывает ответные реакции на воздействие внешних условий. При этом его природа остается неизменной, так как при адаптации к внешним условиям путем изменения собственной природы он приспособился бы только к одному виду условий, и сделал бы невозможным дальнейший ход истории. Здесь можно допустить что Алданов выдвигает еще одно, недостаточно раскрытое им предположение. В случае же отсутствия противодействия этим внешним условиям вообще, человек просто не имел бы никакой истории. При рассмотрении алдановской концепции человека в данном аспекте мы можем не только проследить логику его построений, но и проанализировать его творчество как с культурологической, так и с психологической точек зрения.
Заметим, что пытаясь представить и проанализировать смысл существования человека в той или иной исторической эпохе, Алданов показывает и незначительную роль людских усилий в стремлении что - то изменить в мире. Его пессимизм, как уже упоминалось, близок к философскому пессимизму А. Шопенгауэра. Суть понимания Алдановым отношения человека и его судьбы можно охарактеризовать словами Шопенгауэра: "Судьба.... играет роль ветра, быстро и на далекое расстояние продвигая нас вперед или отбрасывая назад, причем наши собственные труды и усилия имеют лишь малое значение" (с.395). Более того, у Алданова усилия героев часто приводят не к тому, к чему они стремились.
Именно с этой точки зрения раскрывает судьбы Алданов таких своих героев, как Адам Чарторыский, все усилия которого принести независимость своей родине - Польше оказываются бесплодными. Более того, его вмешательство только ухудшает существующее положение. Столь же характерен Павел Строганов, который пытался провести либеральные реформы в России еще в начале XIX века. Основной заботой его была отмена крепостного права и введение парламентской монархии по примеру Великобритании. Однако все его попытки, подчеркивает Алданов, возможно, были одной из причин усиления реакции, и привели к появлению аракчеевщины. Хотя Алданову очень близки и понятны идеи Строганова.
Но все - таки, чаще Алданов показывает героев, руководимых не такими благородными мотивами. В этом случае в его публицистике еще ярче проявляется понимание иллюзорности человеческих устремлений, усиливается и алдановский скептицизм. Его отношение к жизни человека можно определить словами современника и друга - В. Набокова, произносимые героем романа "Дар" : "...Бытие, таким образом, определяется для нас как вечная переработка будущего в прошедшее, - призрачный, в сущности процесс, - лишь отражение вещественных метаморфоз, происходящих в нас. При этих обстоятельствах, попытка постижения мира сводится к попытке постичь то, что мы сами создали как непостижимое" (с.307 - 308). Следует добавить к этому, что всякое бытие Алданов воспринимал не как абстрактное, а, в отличие от Набокова, как бытие историческое.
В связи с подобным отношением Алданова к смыслу человеческого существования следует также рассмотреть более подробно его понимание роли случая в судьбах его героев. Побеждается ли случайность, которая у Алданова, как мы ранее проследили, не подчиняется никаким законам, волей, и в первую очередь, осознанной волей, человека? Алдановское понимание воли также лежит в сфере шопенгауэровских представлений. То есть понимание Алдановым осознанной воли видится по большей части как проявление человеком стремлений удовлетворить свои желания и страсти, а также существовать в согласии со своим индивидуальным пониманием "хорошей" жизни. Многие современные психологи видят в этом как раз проявление неосознанной, слепой воли. Такую разницу понимания человеческой психологии, по нашему мнению, необходимо также учитывать в исследовании творчества Алданова.
Вообще же, при исследовании творчества Алданова складывается впечатление, что эмоции в его понимании в гораздо большей степени, чем идеи и умственная воля людей определяет их поступки. И дело здесь не столько в скептицизме Алданова, но и в своеобразии его попытки осмыслить действительность. Он опирается на установку, что познание любого объекта или субъекта будет обуславливаться той или иной точкой зрения, стилизующей действительность с определенной перспективы. А поскольку в качестве действительности Алданов выбирает историческую реальность, то "стилизация" его в большей степени заключалась в выборе своих героев, судьба которых укладывалась в его концепцию человека.
Вновь повторим: взгляды Алданова выстраиваются в русле общей идеи. А так как понятие случая и его роль в истории занимает определенное место в исторической реальности, представляемой Алдановым, то он "вводит" это понятие и пытается определить его значение и в своей концепции человека.
Алданов считал, что роль случая в судьбе человека может быть лишь немного уменьшена, а проявление последствий этой роли отнесено на какой - то более дальний срок. То есть страсти, руководимые человеком, могут быть настолько сильны, а жажда власти так неистребима, что случай может даже подыграть человеку. Подобные мысли Алданов высказал в очерке о Гитлере, конечный итог карьеры которого для Алданова тем ни менее, сомнения не представлял: "Здесь перед нами действительно удивительное явление...Приход его (Гитлера) к власти - бешеный скачок над пропастью. А что по другую сторону пропасти - этого не знает никто. Не знает, вероятно, и сам Гитлер" (с.342).
Пример Гитлера для Алданова - результат проявления и усилий осознанной воли человека, который использует случай в своих преступных интересах. И для Алданова - один из самых интересных, хотя и безрадостных, моментов наблюдать это свойство человеческой натуры - умение пользоваться случаем. Но с другой стороны, Алданов показывает и то, что человек сам становится игрушкой случая, вступая с ним в опасное взаимодействие. Он не только подчиняет случай себе, но и сам до некоторой степени подчиняется ему. То есть разрывая казуально - следственный ход исторических событий, он как бы "выпускает джинна из бутылки", внося дополнительную неразбериху в запутанный и сложный мир исторической реальности.
Особенная ответственность в подобных случаях, по мнению Алданова, падает на политических деятелей, стоящих во главе государств. Вообще же политика и политики, в основном, не вызвали его симпатии, так как в действиях лишь немногих из них он видел искреннее стремление способствовать улучшению жизни людей, или патриотизм. А главное для Алданова, чтобы их политическая карьера не являлась всего лишь подтверждением элементарных властолюбивых амбиций.
Причем Алданов осуждает даже тех политиков, которым, по его мнению, все - таки удалось сделать что - то полезное для своих стран, например, Клемансо и Черчилля. Особенно поражала Алданова быстрая смена убеждений и взглядов при изменении политической ситуации в мире: "Был он (Черчилль Н.Р.) либералом, был и консерватором. Восхвалял буров, восхвалял и фашистов. Проповедовал союз с социалистами, проповедовал и союз против социалистов" (с.506). А на что же ушли лучшие годы английского премьер - министра? В ответ на этот вопрос Алданов приводит известную шутку, о том, что "эти лучшие годы Черчилль потратил на изготовление ослепительных экспромтов". Никаких утешительных итогов деятельности Черчилля Алданов не подводит, а о будущем говорит без особого оптимизма (очерк написан в 1932 году).
Такое отношения у Алданова распространяется не только лиц, отдаленным временем от автора, но и на современных людей. Известным деятелям первой трети XX столетия посвящен сборник очерков "Современники" (1932). Алданов уравнивает их с героями исторических очерков, подчеркивая только то, что дальнейшая судьба их не известна. Ко всем биографиям современников Алданова можно отнести его слова, сказанные в заключительной части очерка о Ллойд Джордже : " Заключительные главы его биографии пока не написаны. Каковы они будут, сказать трудно" (с.502). Плодотворный подход Алданова к современности с исторической точки зрения был не раз отмечен в зарубежной русской критике ( например, в рецензии М.Цетлин на роман "Начало конца", 1939).
В чем же Алданов видит ошибочность человеческих воззрений и устремлений? Проанализировав публицистическое наследие, а также ряд художественных произведений, можно предположить, что скептицизм Алданова распространяется не на духовную жизнь индивида, и даже не на его природу в целом. А, вероятнее всего, на довольно распространенную ошибку, присущую многим поколениям людей - принимать какую - либо особую форму бытия человека за его внутреннюю сущность. Отталкиваться от такого понимания бытия в стремлении удовлетворить потребности этой ложной сущности.
Причем, это отношение к жизни будет настолько иметь место, насколько человек определяет свою личность, свою человечность в понятиях того общества, с которым он себя отождествляет. И поскольку Алданов принимает такую зависимость человека от общества, то в его взглядах наличествует не столько пессимизм, сколько своего рода безысходность, фатальность. Это придает его мировоззрению замкнутость, хотя для нее и характерна стройность логических построений и выводов. Может создаться впечатление, что авторо ведет нас по лабиринту, проходя каждый раз мимо выхода. Именно такие взгляды Алданова и позволили М. Осоргину, с одной стороны, соотнести их с Экклезиастом. А с другой стороны, А. Зернину, опираясь на полную арелигиозность алдановского творчества, назвать их отвлеченно - абстрактными и противоречивыми. По нашему мнению, подобное расхождение в восприятии алдановского творчества относится в большей степени к его эстетическим воззрениям.
В прозе Алданова происходит сочетание точных исторических фактов с попыткой проследить изменение человеческого характера. Однако не в сложном взаимодействии внутренних движений души, как у Достоевского или у самого любимого писателя Алданова - Льва Толстого, а именно только внешние изменения. Он прослеживает своего рода механику психофизического комплекса, и это характерно и для публицистики Алданова, для очерков, где речь идет о подготовке и осуществлении политических убийств, таких как "Генерал Пишегрю", "Ванна Марата", и некоторых других. Но это не дает повода считать Алданова равнодушным к проблемам гуманизма, идеям добра.
Можно утверждать, что не только любопытство руководило Алдановым при его исследованиях психологии убийств. Все - таки нельзя полностью согласиться с Солженицыным в том, что Алданов занял позицию стороннего наблюдателя и испытывает к покушениям чисто спортивный интерес (см. "Новый мир" N 1, 1998). Нам кажется, уместнее соотнести вышеуказанные моменты к своего рода завершению общей философской идеи у Алданова, в данном случае - в психологическом аспекте.
В связи со всем вышесказанным естественно возникает главный вопрос о том, придавал ли Алданов какое - либо значение роли личности в истории? На этот вопрос пытались ответить и его современники - в зарубежной русской критике. Но вопрос, по существу, так и остался открытым. Очевидно, это связано с тем, что не было полного и глубокого исследования художественного метода Алданова, с которым, безусловно, неразрывно связано и выражение всех его философских и эстетических идей. Интерес к историческим лицам у него, вероятно, как раз частично и обуславливается теми его взглядами, в основе которых лежит скептическое отношение к законам исторического развития и стремление показать значительную роль случая в истории. И, тем не менее, роли личности в истории Алданов не отвергает. Возможно, его попытки доказать полную неспособность человека что - либо изменить в реальности и привели к обратному результату.
Какие же личности, по мнению Алданова, могут повернуть ход истории? Как раз те, отмечает он, которые руководствуются осознанной волей, то есть те, чьи политические устремления опираются : либо на четкую, ясно выраженную идеологию, как у Ленина; либо на неуемную жажду власти, как у Наполеона. Но весь ход этих "искусственных", зависящих от воли человека, исторических изменений Алданов все - таки постоянно объясняет участием случая. Известно, что даже успех октябрьской революции он неоправданно относил на счет наиболее активного проявления роли случая. Таким образом, у Алданова участие человека в истории сводится к умению воспользоваться удачно сложившейся ситуацией, что, конечно, не охватывает в полной мере всего многообразия проявлений роли личности в истории, зато четко укладывается в алдановскую концепцию истории.
Способ, используемый Алдановым в концепции существования человека в исторической реальности, можно назвать созерцательным погружением в конкретную действительность, а ко многим своим логическим выводам он подходит часто интуитивно. Но одним из исходных правил, от которых Алданов отталкивается в своих психологических портретах, он сам выразил очень четко: "Чужая жизнь тайна - это давно сказано. Мы ничего ни о ком толком не знаем. Из малого числа известных нам о человеке важных фактов... биограф создает более или менее вероятную схему и старательно укладывает в нее жизнь своего героя..."(см. очерк "Жорж Клемансо"). Но необходимо отметить, что эти самые факты, названные Алдановым "важными", а по сути являющиеся фактами историческими, интересны для него лишь в их реализации через действующий субъект, то есть с помощью героя, чей психологический портрет он представляет. Он не интересуется фактами самими по себе, так сказать не подвергает их никакой научной обработке. Для него только субъект придает им ценность. В этом сказывается проявление экзестенциализма в философских воззрениях Алданова. Его гуманизм существует не без примеси пессимизма. Собственно всю алдановскую концепцию существования человека в исторической реальности можно определить как пессимистический гуманизм.
Итак, следуя собственным субъективным взглядам и стараясь нигде не нарушать логику своих философских воззрений, Алданов, тем не менее, создает не только правдивые картины исторического прошлого, но и, самое важное, обращает свой интерес к психологии личности. Используя способ внешних портретных характеристик, он, по определению А. Кизеветтера "историческим методом подводит читателя к некоторым неизменным и вековечным элементам общечеловеческой судьбы" (с.479).
***
Алдановская эстетика оставалась вне поля зрения как критиков русского зарубежья, так и первого исследователя его творчества в нашей стране - А.А. Чернышева. Рассматривались лишь наиболее яркие особенности алдановских эстетических взглядов, вне связи друг с другом и без попытки дать существенный анализ этой концепции.
Прежде всего необходимо ответить на вопрос: как Алданов понимал культуру, с чем соотносил ее? Надо отметить, что его понимание культуры отличается некоторой неопределенностью, что позволило ряду критиков упрекать его за "количественный" подход к культуре. На наш взгляд, это не совсем соответствует истине. Здесь ясно одно - Алданов не соотносил культуру и цивилизацию. В определенной степени, это следует и из его отрицания роли прогресса для развития культуры, особенно искусства. Можно также утверждать, что Алданов не воспринимал и всякую деятельность человека как проявление культуры. Более точно было бы определить алдановское понимание культуры скорее как исключительную совокупность высших достижений человеческого духа и накопленный веками творческий опыт.
Рассмотрение эстетических взглядов Алданова интересно еще и потому, что именно в данной концепции он проявил себя в большей степени как русский писатель, прежде всего, как последователь (хотя и не полностью) эстетических воззрений Льва Толстого. В остальных аспектах своего мировоззрения Алданов чаще воспринимался и читателями, и критикой как писатель - европеец.
Добавим, что некоторая отстраненность и холодность художественной манеры Алданова допускают возможность рассмотрения его как писателя созерцателя, не проявляющего тепла к своим героям. К тому же известно и его спорное отношение к вопросу прогрессивного развития человечества.
Отсюда, в круг рассмотрения попадают прежде всего публицистические произведения Алданова. Они весомее в данном случае, чем собственно художественные. А особенностью его публицистического стиля является ярко выраженное личностное начало. С другой стороны, в художественной прозе Алданова личностное начало затушевано, и чаще всего подчинено определенной исторической идее.
В публицистике же раскрывается мировоззрение не только русского художника слова, но и мыслителя, последователя именно отечественной философской и эстетической школы. Кроме того, Алданов в самом начале "Диалога о русских идеях" (см. книгу "Ульмская ночь") обозначает исходный принцип своей эстетики: "Я утверждаю, что почти все лучшее в русской культуре всегда служило идее "Красоты - Добра"... самые замечательные мыслители России... в своем творчестве руководились именно добром и красотой. В русском же искусстве эти ценности часто и тесно перекрещивались с идеями судьбы и случая".
Таким образом, можно утверждать, что в алдановской эстетике как бы логически объединились его своеобразная философия истории, включающая в себя и концепцию человека, а также его культурфилософские взгляды и представления. Известно, что подобное соединение не было необычным для русской культуры первой трети XX века. О таком сочетании как о характерной особенности культуры писал еще А.Белый: "...Культура оказывается местом пересечения и встречи вчера еще раздельных течений мысли; эстетика здесь встречается с философией, история с этнографией, религия сталкивается с общественным" (т.1, с.45).
В чем же состоял для Алданова смысл идеи "Красоты - Добра"? Почему именно она является отправной точкой в его эстетическом кодексе? Полного определения понятия "Красоты - Добра" Алданов не дает. Так в "Диалоге IV" книги "Ульмская ночь", посвященному не только этой идее, но и недостаточно основательной попытке исследовать возможность борьбы со случаем, Алданов делает лишь краткий исторический обзор эволюции идеи "Красоты - Добра". При этом он ссылается на то, что ясного определения этих понятий не дали даже ее основоположники - греческие философы, прежде всего, Платон. Для Алданова ясно только то, что греки свое понимание "прекрасного" и "хорошего" выводили из принципа разумности этих категорий для человека.
Пытаясь далее разобраться в противоречивых определениях "Красоты - Добра", которые царили в философии в течении многих столетий, Алданов приходит в конечном итоге к мысли, что ясность в определении - не столь важна для данной идеи. Главное то, что идея волновала умы людей на протяжении всей истории человечества. И это дает ему основание назвать именно идею "Красоты - Добра" "вечной": "Эта же идея никогда не исчезала, хотя были великие мыслители, которым она была чужда".
Но при отсутствии четкого определения, Алданов, тем ни менее, представляет основные принципы, присущие с его точки зрения идее "Красоты - Добра". И именно эти принципы дают ему возможность показать, насколько близка идея "Красоты - Добра" русскому искусству, всей русской культуре: "...упомяну лишь об одной особенности настоящего русского искусства... цинизм был ему чужд, и это важно не только с морально - политической точки зрения, но и с точки зрения эстетической".
Еще одну особенность эстетической концепции Алданова отмечали и писавшие о нем в критике русского зарубежья М.Осоргин, В.Сирин (Набоков), и современный критик Е.Сагаловский. Речь идет о том, что исторический материал давал Алданову - художнику слова возможность постоянно обращаться в своих рассуждениях к непреходящим вечным ценностям культуры, более того, опираться на них во всем творчестве.
Считая, что идея "Красоты - Добра" наиболее ярко отразилась в русской культуре, Алданов полагает, что в рамках данной идеи ее основные ценности часто переплетаются с идеями судьбы и случая. По мнению Алданова эта особенность присуща русской культуре в большей степени, чем другие традиционные ценности. Диалог, скорее даже спор двух оппонентов А. и Л., каждый из которых по - своему выражает точку зрения Алданова - Ландау, позволяет автору довольно полно обосновать свою концепцию. В сложнейшем вопросе о сущности русской культуры и эстетики Алданов вступает в теоретический спор с двумя своими знаменитыми современниками, пытавшимися по - своему ответить на данный вопрос - Н. Бердяевым и И.Ильиным. В основном, Алданов вступает в полемику прежде всего с Бердяевым, на что, собственно, намекает уже название диалога "О русских идеях". С самого начала он ссылается на парижское издание книги "Русская идея" Н.Бердяева (1946). Нельзя не отметить, что данная полемика носит несколько односторонний характер. Более насыщен и интересен его спор с Ильиным, особенно там, где речь идет не столько о национальных особенностях русского характера, сколько об идеи "Красоты - Добра" и ее роли и значении в отечественной культуре.
Отвергая одну из центральных мыслей в книге Бердяева :"И обнаружилось необыкновенное свойство русского народа - выносливость к страданию, устремленность к потустороннему, к конечному" (с.54), Алданов, однако, не объясняет до конца своей позиции "Диалог V", с.335 - 336). Почему же он не проявляет обычного для него интереса к человеческой психологии? Можно предположить, что особенности не только русского, но и любого другого национального характера интересовали Алданова в меньшей степени, чем вопросы эстетики, и служили своего рода отправной точкой в его стремлении показать как идея "Красоты - Добра" проходит через всю русскую культуру.
Нам кажется, что Алданов не придал значения высказыванию Бердяева, суть которого в большой степени можно отнести к эстетическим взглядам самого Алданова. Речь идет о том, что, по мысли Бердяева, для русской культуры, начиная с XIX века характерно "бурное стремление к прогрессу, к революции, к последним результатам мировой цивилизации..., и вместе с тем глубокое и острое сознание пустоты, уродства, бездушия и мещанства всех результатов мирового прогресса..." (с.70 - 71).
Надо отметить, что Алданов и сам стремится объяснить свою несколько отстраненную позицию в понимании сущности национального характера. В своем творчестве он в течение многих лет пытался доказать, что ход исторического развития в очень малой степени влияет на психологию человека. Так почему же тогда сама история должна влиять на характер целого народа? Отрицательно отвечая на этот вопрос, Алданов считает, что историческое развитие оказало весьма малое влияние на основные идеи, приводящие в движение творчество того или иного народа. Речь здесь идет, по сути, об эстетике русской культуры.
Конечно, он не отрицает категорически связи хода исторического развития России с бурным развитием науки и искусства. Алданов как бы разделяет качественное и количественное развитие культуры. На эту особенность его творчества обратил внимание В.Вейдле в рецензии на книгу "Земли, люди": "Понятие культуры и противоположной ей "дикости" ...(у Алданова) имеет тот количественный смысл, который придавали ему, скажем, Вольтер, или еще Милль и Спенсер..." (с.259).
Можно сослаться и еще на одно подтверждение того, что Алданов придавал своему пониманию культуры некоторый " количественный" оттенок. Полемизируя с Бердяевым по поводу реального существования русской "бескрайности", Алданов в "Диалоге V" приводит отрывок из записок русских путешественников, которые, по его словам, "удивлялись безмерности западной". На деле удивляли русских путешественников, в основном, размеры иностранных городов. И Алданов приводит из "Слова о некоем старце" точные цифры количества улиц, трактиров и т.д. Следовательно, Алданов не связывает понятие "бескрайности" с состоянием души народа, не воспринимает его как живое органическое единство творческого духа и жизненной силы. То есть так, как понимали глубинную суть слова "бескрайность" писавшие на эту тему русские мыслители, особенно И. Ильин. Видимо, можно сказать, что отношение к данному понятию ( немаловажному для русской культуры) у Алданова так до конца и не сформировалось.
Однако ограничивать рассмотрение эстетических взглядов Алданова только этим аспектом, значит упрощать их, оставить без внимания серьезные феномены культуры, которые он проанализировал в своей публицистике и литературной критике. Тем более, что эти проблемы Алданов соотносил, без сомнения, в первую очередь с русской культурой.
Свои эстетические принципы в литературе Алданов никогда не излагал программно. И все - таки те положения, которые он высказывал на протяжении ряда лет в различных статьях дают основания к тому, что можно было бы назвать целостной картиной. Один из важнейших принципов в литературе Алданов высказал в статье "О романе" (1933). Сравнивая роман предшествующих эпох и роман современный, он отметил, что " без служения большому делу роман в настоящее время невозможен, или, вернее, не интересен, да и не имеет будущего".
Еще одним эстетическим принципом в литературе для Алданова была идея народности, под которой он понимал прежде всего глубокий анализ жизни народа. Об этом, в частности, говорится в статье "О положении эмигрантской литературы" (1936). Алданов не считал положение эмигрантской литературы таким уж катастрофическим, как его находили некоторые литературные критики того времени. Он напоминал, что ряд замечательных произведений мировой литературы были написаны авторами в эмиграции (например, Алданов упоминает "Пана Тадеуша" Адама Мицкевича). Он считал, что "оторванность от родной почвы" не должна явиться причиной умирания настоящей литературы. Кроме того, по мнению Алданова, на писателей не должно влиять даже тяжелое материальное положение ( и это не благое пожелание маститого писателя - Алданов в полной мере почувствовал на себе всю тяжесть жизни в эмиграции, особенно в первое десятилетие).
В пессимизме, в неизменно печальных выводах философов Алданов видит своеобразное выражение идеи "Красоты - Добра", в большей степени, конечно, "Красоты". На наш взгляд, подтверждение подобных мыслей можно найти и среди высказываний самого Алданова. Так, еще в 1922 году в статье "Проблема исторического прогноза" об эпохе дореволюционной России он написал: "О прошлом можно сожалеть - особенно с точки зрения эстетической. В прошлом была красота, которой мы больше не увидим...".
Однако, не следует считать Алданова последователем пассеизма. Эстетические взгляды Алданова не были обращенными только в прошлое. Не однажды, в том числе и статье, отрывок из которой мы привели выше, он писал, что последующее в скором времени воплощение идеи "Красоты - Добра" видится ему в формировании общества, основанном на социальном равенстве людей. По его мнению, время культуры, построенной на социальном неравенстве, в том числе и русской дворянской культуры, прошло. Тем не менее, себя он относит еще к уходящему миру, поэтому и не может не испытывать печали. И в будущей культуре он не видит для себя места, что, отчасти, и вызывает у него скептицизм и пессимистические настроения (см., например, ответ на анкету редакции журнала "Числа" N 5, 1931, и др).
Такое отнесение самого себя к культуре прошлого давало возможность некоторым критикам, особенно в его первые годы литературной деятельности, называть Алданова учеником Льва Толстого, а иногда и его подражателем. Но сомнение в правомочности подобного сравнения высказал уже в 1926 году А.Кизеветтер в рецензии на роман Алданова "Чертов мост": "При желании можно найти кое - какое сходство в приемах Алданова с приемами автора "Войны и мира". Но если такое сходство иногда и проступает, оно носит чисто внешний характер и при этом не идет далее мимолетных черточек" (с.476).
При этом как историческому романисту Кизеветтер несправедливо отдавал предпочтение Алданову перед Толстым ( но, конечно, только в отношении исторической точности). А вот поэт и литературный критик Г.Адамович, достаточно близко знавший Алданова, в своих статьях и заметках о нем обратил внимание на несколько иной аспект связи прозы Алданова и творчества Толстого. Прежде всего, речь идет не о художественном методе и, безусловно, не о сравнении таланта Алданова с талантом Толстого. Адамович (см. статью: "Мои встречи с Алдановым", отзыв на книгу "Современники" и др.) имеет в виду некоторые эстетические взгляды Толстого, которые могли оказать влияние на Алданова.
Здесь надо заметить, что Адамович опирался не только на художественные и публицистические произведения Алданова, но и на непосредственные высказывания писателя, на беседы, которые они вели во время встреч. Адамович, разумеется, не приводит в своих статьях эти беседы, он только пунктирно обозначил темы: "...литературные наши разговоры почти всегда кончались Достоевским и Толстым, как, вероятно, будут на них и ими кончаться русские разговоры еще лет сто, если не больше" (с.47). Какие же эстетические принципы Льва Толстого привлекали Алданова? Ведь Толстой был его любимым писателем. О нем Алданов написал немало. С попытки исследования творчества Толстого началась его литературная деятельность. Еще до отъезда из России Алданов написал книгу "Толстой и Роллан". В 1914 году вышел только первый том. Вторая часть осталась в рукописи и была утеряна. Первую часть с дополнениями и после переработки Алданов издал уже в Берлине в 1923 году по названием "Загадка Толстого". Это, бесспорно, серьезное исследование, причем творчество Толстого Алданов рассматривает не только с литературоведческих позиций, но и с позиций эстетических, и даже сделал попытку рассмотреть мировоззрение Толстого, что, по мнению Алданова, было необходимо для создания полной концепции "загадки Толстого".
Большое место в эстетической концепции Алданова занимают его взгляды на изображение истории в литературе. И в этой связи он также достаточно часто обращался к наследию Льва Толстого. Хотя, надо отметить, что взгляды Толстого на историю и способ их отображения Алданов не использовал ни в произведениях, ни в свой эстетической концепции. Но алдановское исследование эстетических принципов Толстого в отношении истории, безусловно, глубоко и интересно. Прежде всего, надо заметить, что Алданов не соглашался с оценками других исследователей на отображение истории у Толстого.
В рецензии на книгу П.Муратова "Эгерия" (1923) Алданов высказал свое понимание задач исторического романиста: "Искусство исторического романиста сводится... к "освещению внутренностей" действующих лиц и к надлежащему пространственному их размещению - к такому размещению, при котором они объясняли бы эпоху и эпоха объясняла бы их". Со своей стороны он старался никогда не отступать от этого принципа в изображении истории, что, по мнению достаточно серьезных критиков, ему удавалось (см. статьи: М.Слоним "Романы Алданова" "Воля России"N 6,1925), М. Карпович "Алданов и история" "Новый журнал" "N 47, 1956, Г.Газданов "Загадка Алданова", "Русская мысль", 1967 ). Но, выдвигая свое эстетическое понимание принципов изрображения истории, Алданов не отвергал и другое. На наш взгляд, он очень точно уловил толстовское отношение к истории. В той же рецензии на книгу П.Муратова он писал: "Толстой порой проводит огромные исторические события через умственный строй людей, которые их явно понять не могут: Николай Ростов не дорос, конечно, до Аустерлицкого сражения. Но вся историческая часть "Войны и мира" построена в сложной, множественной перспективе" .
Можно сделать предположение, что Алданов принимает историческую концепцию Толстого еще и потому, что Толстой, по его мнению, всегда стремился к воплощению одного из важных эстетически принципов, который и сам Алданов ставил на первое место - к глубокому изображению человеческой психологии. По Алданову, историческая перспектива без психологии проигрывает, собственно сама история тогда в произведении теряет свою основную задачу - изображение людей, а следовательно исторический роман не состоялся как таковой.
Однако, Алданов находил в исторической концепции Толстого и некоторые слабые стороны. Прежде всего Толстой, по мнению Алданова, не только отрицательно относился к роли личности в истории, но полностью отвергал ее, противопоставляя личность роли народа в истории. Сам Алданов принимал роль личности в истории в сочетании с ролью случая, а не отрицал ее. Толстой же, считает Алданов, в данной ситуации отступает от правды. Надо отметить, что в этом аспекте алдановское понимание исторической концепции Толстого не отличается от общепринятого.
Рассуждения Алданова на данную тему в полную картину складываются в "Диалоге III" книги "Ульмская ночь" ( часть "О войне 1812 года"). Обращая, как и многие другие исследователи, на то, что личность Наполеона не укладывается в рамки толстовской философии истории, Алданов особенно критически подходит к приемам изображения Толстым именно этого исторического персонажа: "Роль беспристрастного судьи Наполеона... автору "Войны и мира" не очень удавалась" (с.222).
На наш взгляд, Алданов верно определил причины такого отклонения Толстым от исторической правды, коренящейся, по его мнению, только в взглядах Толстого на историю, а не в его мировоззрении и нравственно - философской доктрине. Вероятно, именно поэтому он рассматривает историческую концепцию Толстого в главе книги, относящейся к философии истории. Кроме того, Алданов считает, что Толстой, идя против исторической правды, нарушает целостность своих рассуждений, "пошел по пути наименьшего сопротивления" (с.223
Однако, в целом, Алданов считал Толстого непревзойденным мастером исторического романа, как и в остальном, ставил его выше всех в русской литературе: "Не превзойден он, конечно, и в качестве исторического романиста. Говорят, что новейшие исследования сильно поколебали исторический остов "Войны и мира"... Как историческому романисту, Толстому можно поставить в упрек лишь некоторый недостаток беспристрастия" (с.471).
Сам Алданов в изображении исторических персонажей старался оставаться беспристрастным. И эта беспристрастность, неизменное следование своим принципам в сочетании с литературным даром позволили Г.Газданову назвать Алданова первым в ряду не только русских авторов исторических романов, но и среди европейских: "... в русской исторической литературе Алданов был первым автором исторических романов европейского масштаба. И в русской литературе он занимает особое место: сравнивать его не с кем" (с.78).
По нашему мнению, наследие Алданова - исторического романиста все же можно, по крайней мере сопоставить, с наследием его старшего современника Д.Мережковского. Подобное сопоставление, правда лишь пунктирно намеченное, пытался провести литературный критик О.Михайлов при издании собрания сочинений Д.Мережковского (М.,"Правда",1990). С другой стороны, эстетические представления, а особенно исторические концепции Алданова и Мережковского отличаются настолько, что их можно скорее противопоставлять друг другу, чем сопоставлять.
Но был у них и общий момент - интерес к истории. И у Алданова, и у Мережковского история стала отправной точкой для интерпретации своих философских и эстетических взглядов. Надо сказать, что Алданов был более последователен и логичен в развитии своей философии случая, и не нарушал логику рассуждений. Поэтому неудивительно, что Алданов, писавший о Мережковском тепло и уважительно, тем не менее отметил некоторое нарушение логики у Мережковского: "...мне всегда была и остается непонятной связь философских идей Д.С.(Мережковского) с его идеями практическими" (с.567).
Но были у них и серьезные расхождения. Для Алданова одним из важнейших принципов творчества было никогда не отступать от исторической правды. Он не подчинял историю своим взглядам, а только искал ( и находил) в ней подтверждение им. Можно сказать, что его мировоззрение родилось из наблюдений за ходом истории. Самые пристрастные критики отмечали у него редкое для художественной литературы, и даже для публицистики, точное изображение исторических событий и героев. Исторические ошибки и домыслы в прозе Мережковского были предметом жесточайшей критики.
Г.Газданов, ставя Алданова выше всех русских авторов исторических романов и сравнивая его подход к изображению истории с другими подходами, не совсем справедливо отнес Мережковского к общей массе малосведущих в истории писателей (см. "Загадка Алданова", с.77). Сам Алданов увидел и понял более глубоко причины, руководившие Мережковским в искажении истории: "Как исторический романист Д.С. (Мережковский) вольно обращался с историей, но.... никак не потому, что не знал ее, а потому, что его религиозная идея была ему дороже и исторической правды, и художественной ценности романа" (с.569). Сам Алданов никогда не ставил свои взгляды выше исторической правды, напротив, постоянно ( особенно это отразилось в "Ульмской ночи" ) старался показать зависимость всего своего мировоззрения от истории. Но то, что он сумел понять и охарактеризовать, пусть и вкратце, совершенно чуждую ему историческую концепцию говорит о глубоком эстетическом чутье Алданова.
Надо отметить, что большую часть своих художественных произведений Алданов писал о России. Его влекла к себе русская история, но не история Древней Московии, а история Новой России, начавшейся с петровских преобразований. Причину этого Алданов сам объяснил в письме к И.А.Бунину: " Романа из эпохи 17 века я писать не буду.... убедился, что почти невозможно проникнуть в психологию людей того времени" (см. "Новый журнал", 1965, N 10). Алданов считал, что переломные моменты истории более ярко высвечивают человеческие характеры, увлекался психологическим анализом. А Мережковского переломные моменты истории интересовали лишь с точки зрения доказательства своей религиозной концепции. Поэтому и характеры своих героев он создает глубоко субъективно.
Интересно в данном аспекте проанализировать созданный Алдановым и Мережковским образ императора Павла I. Павел у Мережковского - не просто злодей, а заводная кукла на троне, не думающая, а творящая зло. Алданов создает более сложный, но, как доказывают и позднейшие исторические исследования, более правдоподобный образ императора. Можно сделать предположение, что в данной ситуации алдановские эстетические принципы автора исторических романов приходят в определенное столкновении с его философией случая. Но побеждает беспристрастный историк. И образ Павла, не вписывающейся в алдановскую концепцию, оказывается одним из самых интересных образов трилогии "Мыслитель".
Сам Алданов определил свое отношение к Павлу во вступлении к роману "Заговор": "Император Павел по характеру не был тупым, кровожадным извергом, каким его не раз изображали историки русские и иностранные. От природы человек одаренный и благородный, он стал жертвой душевной болезни, по - видимому, очень быстро развившейся в последние месяцы его царствования. Неограниченная власть самодержца превратила его личную драму в национальную трагедию" (с.7). Надо отметить, что причину трагедии в неограниченной власти царя вообще, а в данном случае - Павла, видел и Мережковский. Но его не интересовала внутренняя таргедия Павла. Поэтому и сцена его убийства (пьеса "Павел I", составляющая первую часть трилогии "Царство Зверя"), по нашему мнению, проигрывает аналогичной сцене в романе Алданова "Заговор".
Известно, что Алданов обращался и к западноевропейской истории, в частности, в повести "Бельведерский торс", к событиям эпохи Возрождения. Именно эту повесть очень высоко оценили многие критики, среди которых выделяются глубокие рецензии писателя Г.Газданова и историка П.Бицилли. Эта повесть стоит несколько особняком среди других произведений Алданова. В ней он попытался раскрыть перед читателями внутренний мир гения - Микеланджело. Причем, очень тонко подошел к этой сложной задаче. Он представляет великого скульптора глазами его современника - автора "Жизнеописаний знаменитейших живописцев, ваятелей и зодчих" Дж.Вазари. Этот прием позволил Алданову не только показать определенную историческую эпоху (что он сделал, как всегда, безукоризненно), но и высказать некоторые эстетические взгляды на искусство, на место художника в мире. Однако, Газданов, например, не выделял "Бельведерский торс" из алдановской концепции человека: "Вазари...мог бы существовать в Риме или Элладе так же как в современной Европе" (с.195).
Надо отметить и еще одну особенность алдановской прозы. Деталям быта, относящимся к тому или иному историческому периоду, он уделяет немного времени. Но эти краткие описания очень емки, точно характеризуют эпоху. Одним из принципов Алданова было сочетание портретов людей с историческими деталями. Например, в сцене, рассказывающей о событиях, последовавших после смерти императрицы Екатерины II (роман "Чертов мост"), Алданов очень тонко передает настроение двора покойной императрицы чередуя их с краткими описаниями зала, где стоит гроб с ее телом. И читатель представляет себе всю суету и растерянность придворных, их страх перед будущим (с.354 - 355).
Говоря о языке и стиле алдановских произведений, необходимо отметить использование некоторых публицистических приемов и в его художественной прозе. Отстраняясь от своего рассказа, Алданов занимает позицию наблюдателя. Такая позиция позволяет ему представить читателю не отдельную картину, эпизод какого - либо момента истории, а создать как бы панораму событий. Это свойство алдановской прозы было отмечено М.Цетлин в рецензии на книгу Алданова "10 симфония: "Интерес и прелесть его вещей столько же в том, как он рассказывает, сколько и в том, что он рассказывает. Рассказ Алданова не знает пустых мест и неподвижности. За как будто гладкой поверхностью, как на хороших картинах, чувствуется легкое и живительное движение моделировки" (с.493). На наш взгляд, это более справедливая оценка художественных приемов Алданова, чем та, которая была сделана М.Слонимом в его статье "Романы Алданова". Слоним подчеркивал некоторую искусственность алдановского стиля и считал, что герои его не всегда естественны: "Его герои - как живые. Еще немножко - и ожили бы. Но не оживают..." (с.157).
Интересна с данной точки зрения и оценка алдановского стиля и художественного метода, сделанная В.Сириным (Набоковым) в рецензии на роман "Пещера": "Интересно и поучительно наблюдать приемы алдановского творчества. С прозрачной простотой слога, лишенного ложных прикрас (удивительно: слова у него даже не отбрасывают тени), как - то гармонирует строгая однообразность подступов: автор пользуется одной и той же дверью, скрытой в стене библиотеки, для вхождения в ту или другую чужую жизнь" (с.472). По нашему мнению, это определение довольно полно характеризует особенности алдановского творчества.
Таким образом, подводя итоги анализа эстетических принципов Алданова, прежде всего, на наш взгляд, необходимо подчеркнуть, что выражении их Алданов развивал традиции русской литературы. Его эстетические взгляды, в отличии от его своеобразной философии истории, не отличались резко от эстетических взглядов большинства русских писателей. С другой стороны, его понимание особенностей национального русского характера не нарушает общую картину его мировоззрения и его эстетическую концепцию.
Конечно, и в эстетических взглядах Алданова присутствует характерный для всего его мировоззрения пессимизм. Но он не нарушает красоты его стиля. Собственно, отношение вдумчивого алдановского читателя к его произведениям можно выразить словами Г.Газданова: "Закрываешь книгу с двойным сожалением - во - первых, потому что она прочитана, во - вторых, потому что она печальна" (с.195).
Анализ алдановского публицистического и художественного наследия позволяет выделить как один из его основных эстетических принципов стремление Алданова не нарушать историческую правду, не использовать историю для своей концепции, а напротив, свои взгляды выводить из нее. Поэтому такую особенность его творчества, отмеченную Л.Сазоновой в рецензии на роман "Живи как хочешь": "Развитие романов Алданова заключается не столько в действии и смене событий, сколько в панораме мыслей и столкновении идей" следует, по нашему мнению, отнести скорее к достоинствам алдановской прозы, чем к недостаткам.