Аннотация: Опубликован в журнале "Реальность фантастики"
Моя семья
Я проснулся и тоскливо посмотрел в потолок. Зеленые пятна свежих экскрементов тонким слоем размазались по голубой шпаклевке. Запах стоял одуряющий.
--
Какое счастье, что я выбрал моющуюся шпаклевку! - в очередной раз подумал я, - придется все-таки раскошелиться на антивандальную краску.
Высунул ноги из-под одеяла, и стал шарить ступнями по ковру в поисках тапочек. Пальцы ног нащупали солдатиков, машинки, лужицы зеленого дерьма и ежа. Еж, как всегда, оказался колючим. Тапочек не было. Вздохнув пятый раз за начавшееся утро, прошлепал в ванную босиком.
Мельком взглянув на свою небритую физиономию в зеркале и взъерошенные темные волосы, набрал код на двери бассейна. После того, как дверь бесшумно закрылась за спиной, расслабился. С омерзением стянул с себя пижаму и нырнул в прохладную воду. Какое счастье, что сюда не могут попасть ни дети, ни жена! Здесь я могу ходить голый сколько угодно, не психуя из-за истерик жены и угроз вызвать семейную службу. Здесь нет детей, а значит не надо держать себя в руках, чтобы не наорать. Потому что служба защиты детей еще поганей, чем семейная. Я вспомнил, как надрал Митьке, старшему, задницу. Ору было! Тут же под окном мигалки, люди в масках, с парализаторами, крики, "стоять, руки за голову". Мама дорогая! Да. Тогда я получил по полной. Но этот поганец меня теперь слушается.
Я мощными гребками поплыл вперед. Раз, раз, еще пару взмахов, разворот. Перевернулся на спину, поплавал так. Тело разгорячилось, вода бурлила вокруг. Класс!
Минут через тридцать заставил себя вылезти из бассейна. Натянул пижамные штаны в розовый цветочек и такую же рубашку на завязках. Тут же заурчал живот. Я снова вздохнул и лениво потыкал кнопки личного кода. Дверь медленно отъехала в сторону.
Мокрыми ногами поплелся на кухню. Весь путь успешно лавировал между воняющих зеленых лужиц.
--
Понос что ли у канареек?
Одним из давнишних желаний было свернуть головы этим мелким птичкам с какой-то вонючей планеты. Даже не помню, как птицы называются, я их звал канарейками за рост и желтый цвет. Этому желанию суждено было остаться невысказанным, так как связываться со службой защиты домашних животных совсем - совсем не хотелось. Я очень надеялся, что птички сдохнут сами.
Дойдя до кухни, обнаружил большую гамадрильскую черепаху и не менее большую кучу рядом.
--
Да чтоб вас всех! - простонал я.
--
Что случилось, дорогой? - послышался голос из комнаты.
--
Все в порядке... любимая, - процедил я.
--
Ты опять целый час плавал в своем бассейне! И наверняка сейчас босиком!
--
Дети куда-то засунули тапочки, - ответил.
--
Ты опять обвиняешь во всем детей? - недовольно прокричала жена.
Я решил промолчать.
Открыл дверцу холодильника и выгреб всякие пакетики. Там оказались: леденцы "Вука-Вука", корм для гамадрильских черепах, порошок - шипучка, жевательная резинка "Жуйка", острый перец - приправа, сладкий перец - приправа, нежный перец - приправа, сахарная пудра, чипсы, сушеные кайлонги, сушеные финики и корм для рыбок. Второй поход к холодильнику не принес ничего нового, кроме банки маринованных огурцов. Но рано радовался: из пучков травы и рассола удалось выловить только один малюсенький огурец.
--
Дорогая, а что на завтрак? - крикнул я.
--
Там же полный холодильник! - возмущенно ответила жена, - тебе, как обычно, лень даже дверцу открыть.
Запихал все пакетики и баночки обратно, оставив огурец, финики и чипсы. Желудок недовольно квакнул, но стал переваривать. Когда с завтраком было покончено, вспомнил про черепаху. Само животное уже уползло, но куча осталась.
После того, как неприятная процедура по уборке была закончена, прошлепал в комнату. Нина, как всегда, смотрела сериаловизор, устроившись в кресле, запахнувшись в розовый халат и с леденцом за щекой. Короткие волосы, выкрашенные в розовый, топорщились.
--
Черепаха опять наложила на кухне, - сказал я.
Нина хмыкнула что-то неразборчиво, уставившись в экран. Там зеленая тварь с длинным хвостом плакала и умоляла усыновить ее.
--
Я пойду, прогуляюсь, - тихо сказал, в надежде, что жена снова хмыкнет, даже не вникая в суть. Но сегодня был не мой день. По сериаловизору началась реклама.
--
Что ты сказал? - спросила Нина и перевела карие глаза с полопавшимися сосудиками на меня.
--
Ты бы лучше унитаз почистил, чем со своим Махно пиво пить! Туалетом пользоваться невозможно, а тебе наплевать!
--
А что я могу сделать, если туда срет ваш орангутанг!
--
Ты думаешь, что твоя гамадрильская черепаха лучше? Она опять наложила кучу на кухне! Орангутанг, как ты называешь гиббона, по крайней мере, учится пользоваться туалетом.
Я промолчал о том, что черепаха не моя, и что ее притащили домой дети с Нининого позволения.
--
Лучше бы гиббон срал на кухне. Там, по крайней мере, убирать проще, - честно ответил я.
--
Ты нахальный бесчувственный тип. Если вдруг умрут все наши зверюшки, ты не почувствуешь ни капли сожаления! Интересно, а если умрем мы с детьми, ты тоже будешь только рад? - протараторила Нина сквозь слезы.
--
Нина, ну перестань. Сколько можно плакать? Ты же знаешь, что я люблю тебя. Зачем ты все выворачиваешь наизнанку?
--
Это я выворачиваю наизнанку? - взвизгнула Нина, - это ты все делаешь, чтобы мы поссорились.
--
А-а-а-а-а! - крутилось в моей голове, - когда же это все кончится?
--
Ну, перестань, Нина, - сказал я, сжимая кулаки за спиной, - ну все же хорошо. Я очень люблю тебя, детей, зверей, и гиббона, и я почищу туалет, и все будет хорошо.
--
Ты, правда, меня любишь? - всхлипнула жена.
--
Разве я когда врал? - ответил я, - просто Миша - мой лучший друг. И я не могу все время находиться только со своей семьей, ты же понимаешь? Вы у меня самые лучшие, но в жизни есть еще друзья. А Мишка о тебе говорит только хорошее. И очень переживает, что ты к нему плохо относишься.
--
Правда, говорит только хорошее?
--
Угу.
--
Да я не плохо отношусь, я просто расстраиваюсь, что ты постоянно к нему ходишь, а меня бросаешь.
Я краем глаза заметил, что реклама по ящику закончилась, и приободрился.
--
Да как же бросаю? Я ж все время с вами. Куда я денусь? - сказал я.
--
Кирилл, я люблю тебя, - промурлыкала Нина. Она тоже заметила, что начался сериал.
--
Ладно, сходи к Махно, только побыстрее возвращайся.
--
Конечно, - ответил я, чмокнул жену в подставленную щеку и вышел из комнаты.
Тут же на меня набросились дети.
--
Папа, папа, а чего Митька дерется?
--
Она первая начала! Пап, а Юлька сломала моего супермена!
--
Это не я! Это Дениска!
--
Дениска не мог! Он еще маленький! Это Юлька, я точно знаю!
--
Па-а-а-апа-а-а-а!
--
Стоп. Все замолчали, - крикнул я.
--
Митя, что у тебя случилось? - спросил я тощего пацана восьми лет, который по какой-то нелепой случайности приходился мне сыном. Ни голубыми глазами, ни соломенными вьющимися волосами, ни хлипким телосложением он не был похож на меня. Впрочем, и на мою жену он не походил.
--
Юлька сломала моего супермена, - сказал он, наставляя указательный палец на девочку семи лет в зеленом платьице, заляпанном краской и жиром и в съезжающих гармошкой коричневых колготках.
--
Не ломала я, - всхлипнула девчушка и встряхнула кудрявыми русыми волосами.
--
Это Дениска сломал. А еще он плюется!
Карапуз четырех лет смотрел на меня во все синие глаза, размером с блюдце. Синий комбинезончик был вымазан слюнями. Слюни были даже на белых, как снег волосах мальчика, хотя ни я, ни Нина не являлись альбиносами.
--
Я умею плевать, - сказал Денис и плюнул мне на правую штанину. Улыбка растянулась на лице карапуза.
--
Денис, так нельзя делать, - спокойно сказал я, радуясь, что не надену эту пижаму хотя бы один день.
Вместо ответа Денис плюнул еще раз. Уже в центр, между правой и левой штаниной.
--
Денис, это ты сломал игрушку брата? - спросил я.
--
Я умею плевать, - ответил мальчик, но не успел продемонстрировать в третий раз мастерство, как я услышал плач из детской.
С проворством тигра бросился туда. Еще бы, ведь в каждой комнате стоит сигнализация. Если в течение двух минут детский крик не прекращается, то к дому выезжает служба защиты детей. А для них ребенок всегда прав. Получить по башке парализатором мне не хотелось, поэтому я схватил спеленатого малыша и начал усердно трясти его на руках. Дурак, лучше бы догадался стащить пеленки! Когда услышал вой сирены под окном, то окончательно смирился, что сегодня не мой день.
Служба защиты детей и служба защиты матерей приехала одновременно. Нина уже тоже подошла к малышу.
--
Всем лицом к стене! Руки за голову! Это не учебная тревога! Лицом к стене! При попытке пошевелиться стреляем из парализатора без предупреждения! Лицом к стене! Это не учебная тревога!
Четверо мужиков в масках и голубой форме защитников детей наставили на нас с Ниной парализаторы. Я уткнулся носом в стену, сложив руки на затылке, и не шевелился. За спиной раздался крик:
--
Вы не имеете права так обращаться с женщиной!
--
Ага, - понял я, - это из службы защиты матерей. С этими бабами лучше не связываться. Они даже службу защиты животных в истерику приводят.
В общем, после длинного разговора, во время которого я стоял, уткнувшись носом в стену, в пижаме в розовый цветочек со слюнями между ног и босиком, Нину признали невиновной. Конечно, во всем оказался виноват я.
--
Кирилл Андреевич Долгатов, тридцати двух лет, статус ноль-ноль, вы обвиняетесь в негуманном обращении с детьми. Это второе ваше предупреждение. При третьем обращении в службу защиты детей ваш срок будет увеличен.
--
Все свободны, - сказал главный. Это означало, что я могу повернуться лицом и опустить руки. Когда я так и сделал, то первого, кого увидел, был Денис, с улыбкой до ушей, стоящий напротив парня в голубой форме.
--
Я умею плевать, - сказал мой сын и плюнул четко в то место.
Службист чертыхнулся, зыркнул на меня злющими глазами и быстро ушел из квартиры.
Я катался по полу от смеха минут пять. Потом схватил Дениску и подбросил к потолку. Нина покрутила пальцем у виска и молча ушла смотреть сериаловизор.
--
Ну, Дэн, ну молодца! - сказал я.
Денис с радостной улыбкой и глазами - синими блюдцами ответил:
--
Я умею плевать!
Ну, вы поняли, что он дальше сделал...
После такого сумасшедшего утра мне просто необходимо было попить пива с Махно.
Мы договорились встретиться в обычном месте - летнем кафе. Когда я подошел, загорелый мужчина в белой футболке и голубых джинсах уже сидел за столиком и хмуро потягивал светлое.
Увидев меня, кивнул, и заказал еще одну порцию.
--
Что случилось? - спросил я, сдувая пену.
--
Служба защиты домашних животных отымела меня по полной.
--
Что они на этот раз придумали? - спросил я, делая большой глоток.
--
Заставили взять двух скрузлов.
Я сочувственно покивал. При мысли о скрузлах у меня начинала кружиться голова. Эти тараканы длиной в метр никогда не стоят на месте. Есть даже поговорка: если скрузл замер, значит, он умер. Инопланетные гады по своей сути все время движутся. Дома же это выражается в бесцельной беготне по полу, стенам, потолку и так бесконечно. Любой нормальный человек свихнется от этого мельтешения.
--
Что ты натворил? - поинтересовался я, заказывая вторую кружку пива.
--
Выбросил слизня из окна.
Я присвистнул. За это могли добавить срок.
--
Он сожрал мою кредитку.
--
И что сказали службисты?
--
Хотели срок добавить. Двадцать лет.
--
Что?!!
Я даже поперхнулся пивом.
--
Сколько?
--
Двадцать лет!
Миша стукнул кулаком по столу.
--
Ну и что мне оставалось делать? Они сказали: выбирай. Или срок увеличиваем, или берешь под опеку двух скрузлов. У них там какие-то проблемы. То ли скрузлов кто-то выбросил, то ли еще что, но девать их некуда. Не будут же службисты сами ими заниматься!
--
Ну, Махно, считай, что тебе крупно повезло! Не будь этих гадов под рукой, ты бы получил! Двадцать лет! Повеситься можно.
Махно хмыкнул и заказал еще пива. Я к заказу добавил отбивную с картошкой, салат и хлеба. Все равно дома есть нечего.
--
Теперь без кредитки буду месяц. На Анькину жить. Вот уж она отыграется! Питаться только спаржей и брюссельской капустой, одеваться только в клоунские модные костюмы, ходить по театрам и на концерты этого педика, Евсеева. Даже на пиво денег давать не будет!
--
Ну, на этот счет можешь не волноваться. Я за тебя заплачу.
Мы посидели молча. Потом я рассказал историю про Дениса и службиста, и Махно повеселел.
--
А знаешь что, - сказал я, - недавно прочитал книжку какого-то века, не помню. Старинную, в общем. Представляешь, раньше каждый день ходили на работу!
--
Зачем? - удивленно спросил Миша.
--
Они там деньги зарабатывали. Прикинь, каждый день ходить на работу! А если не ходишь, то тебе никто денег не даст. Можно даже умереть с голоду, всем наплевать. Не ходишь на работу - нет денег.
--
Тяжело, - сказал Миша, задумчиво глядя в небо.
--
Да нет, им, вроде, нравилось.
Махно удивленно вскинул брови.
--
Я все тоже не мог понять. А потом сообразил. Представляешь, с девяти утра до шести вечера не видеть ни детей, ни жену! А в десять уже и спать можно лечь. А можно еще устроиться на такую работу, где и до десяти разрешают оставаться! Пришел домой, поел и сразу спать. Вот кайф, а?
Махно мечтательно вздохнул. Я продолжил:
--
А еще у них не было службистов. Вообще никаких. Ты только подумай: можно сказать жене, что она дура и ничего, кроме ее слез тебе не будет! Можно дать подзатыльник ребенку, если он уронил банку с краской на твои парадные брюки. И можно не заводить этих вонючих животных! И детей можно не заводить! И... ты не поверишь, но и жену можно не заводить!
--
Чего-то я не понял. А как же они наказывали преступников?
--
А у них какие-то тюрьмы были. Не наказание, а сплошное удовольствие, по-моему. Личная камера, еду самому не надо ни покупать, ни готовить, тебе принесут. Можно спорт-зал посещать, можно на работу ходить. Можно на прогулку с такими же, как ты. Нельзя только за территорию тюрьмы выходить. Но, как я понял, территория большая, там все есть, и больница, и кинотеатры, и прачечные. Зачем нормальному человеку куда-то оттуда выходить, непонятно. В общем, живут они там какой-то срок, а потом их выбрасывают опять за территорию, где ты без денег, без еды, ищи работу, заводи семью, убирай за гамадрилами и орангутангами...
--
Слушай, - радостно сказал Махно, - давай поменяем наши десять лет заключения в семье двадцать седьмого века на пожизненное в тюрьме двадцать первого.
--
Ага. Ты пока придумай машину времени, а я пойду стирать сопливую пижаму в цветочек. А то Нинка увидит, что я в трусах сплю, разорется, вызовет семейную службу, и мне уже никакие скрузлы не помогут.
Я допил пиво, и мы разошлись по своим семьям. Если все будет нормально, то мне остается последний год.