Аннотация: Великолепные свойства ХРОНИЗОЛА ничто перед тем, чего не дано никому
Посвящается моему безвременно ушедшему другу
Васильеву Юрию Павловичу
талантливому физику-лазерщику
и человеку прекрасных душевных качеств
КАМЕРА
1.
Запущенный городской сквер медленно охватывали весенние сумерки. Воздух висел сырой и зябкий, и не удивительно, что не было видно ни прохожих, ни гуляющих. Тем более странно и нелепо смотрелись на полузаросшей аллее два человека в темных куртках. Один из них был с чуть седоватой, жесткой шевелюрой, другой, по всей видимости, лысый. Его лысину заботливо прикрывала плоская кепка.
Двое в куртках о чем-то спорили, они топтались, жестикулировали, но говорили тихо, почти шепотом. Издалека вполне можно было подумать, что это глухонемые, которые объясняются одними знаками. Так продолжалось минут десять. Но вот тот, что в кепке, плавно попятился в сторону разбитой скамейки, у которой было начисто оторвано сидение и остались лишь две почерневшие доски от спинки. На эту-то спинку он и облокотился задом, упер руки в бока и склонил к плечу голову. Его собеседник не двинулся с места, он продолжал горячо говорить, и теперь уже из его быстрой речи доносились отдельные слова. Прохожий на скамейке вдруг резко перебил. Седоватый смолк на полуслове. Он даже чуть откачнулся в сторону. Потом махнул рукой и, весь подобравшись, пошел прочь. Второй ни словом, ни жестом не прореагировал на его действия. Но, пройдя несколько шагов, седоватый всё же полуобернулся и крикнул;
--Как хочешь! Так и останешься со своей машиной времени!
--Камерой времени! - поспешно поправил другой.
Но его насупленный собеседник не ответил и быстрым шагом уходил всё дальше, пока не скрылся за деревьями.
Прохожий остался один. Он все стоял, привалясь к обломанной скамье, и глядел перед собой неподвижным взглядом. Задумчивость эта продолжалась с полчаса, затем человек у скамейки поежился, дернул плечами, согреваясь. Оттолкнулся от доски, машинально отряхнул куртку сзади. И отправился неторопливо в ту же сторону, что и его вспыльчивый приятель.
Вот тут и обнаружилось, что в укромной, не предназначенной для внимания посторонних беседе был третий, хоть и молчаливый участник. Из-за темного ствола раскидистой липы появился молодой парень, почти подросток. Он был очень худ, узкоплеч, мелколиц и внимание на себя обращал разве что высоким ростом. Движения его были отрывисты и резки, хотя и чередовались с внезапной неподвижностью. Вот длинные ноги легко перешагнули куст, лужу, и неизвестный парень мигом оказался на дорожке.
Удаляющийся человек был еще смутно виден. Парень пошел следом, время от времени сокращая шаги. Он явно придерживался выбранной дистанции и проводил прохожего в кепке через несколько улиц, пока тот не скрылся в калитке какого-то заросшего палисадника. Нескладный преследователь метнулся к штакетнику. Он смотрел, вытянув худую шею, как закрылась дверь домика в глубине двора, сразу осветилось одно окно, затем другое.
Парень потоптался в явной нерешительности. Он сделал, было, шаг-другой по улице, резко повернулся и остановился на старом месте. Вынул руки из карманов, поправил воротник.
--Ну, что думаешь, Хомут несчастный, - сказал он самому себе, потянулся рукой и нажал на калитку. Калитка заедала и скребла по земле, ее пришлось слегка приподнять. Парень глянул вдоль улицы через правое плечо, повернулся всем корпусом влево и боком протиснулся в приоткрытый проход. Затем затворил калитку.
Двор был почти непроходимый. Уже стемнело, но чуть-чуть подсвечивали отдаленные фонари, окна домика тоже прибавляли тусклого света, и его было достаточно, чтобы разглядеть почерневший прошлогодний бурьян полутораметрового роста. Бурьян забивал все пространство еще остававшееся между кустами и деревьями. Волей-неволей пришлось идти по единственному пути - узкой тропинке, заворачивающей к крыльцу.
Так. У крыльца тропка не заканчивалась, она шла дальше, огибала дом, и худой парень завернул за угол. Он уперся в обширную кособокую пристройку, примыкающую к задней части дома. Всю пристройку рассмотреть было трудно. Только часть ее, которую выявлял свет из маленького окошечка, была видна отчетливо. Вся остальная махина лишь угадывалась на фоне неба и деревьев. Но на подсвеченной стенке выделялось самое главное - двухстворчатые ворота.
"Ворота, конечно, заперты", - подумал парень, или Хомут, как он себя назвал. Тем не менее, он крадучись подошел к воротам и потянул за железную скобку. Створка приоткрылась! И легко, без скрипа, без карябания. За ней была непроницаемая темнота. Тьма его успокоила - никого нет, и он, слегка пригнув голову, нырнул в нее. Пол деревянный и ровнешенький, как паркет. Вокруг свободно, чувствуется, нет ничего, на что можно наткнуться руками или телом. Шаг, другой, третий.... Но вот пальцы правой руки почувствовали впереди какую-то скользкую стенку.
Это было что-то не просто гладкое, а ужасно гладкое, как полированное; явно не стекло, не дерево, и не металл. Скорее какая-то пластмасса, жирно-тепловатая на ощупь, но в то же время очень жесткая и неподатливая. Парень протянул другую руку, поводил руками по скользкой поверхности во все стороны. Пальцы так и скользили, и сколько хватало рук, везде было то же. Если это шкаф или машина, то уж больно больших размеров. Кажется, он не ошибся, сразу подумав, что это просто перегородка.
--Смелее, Хомут! - прошептал он еле слышно и стал переступать вбок, держась за стенку руками. А вот и дверь. Непрошеный гость странного незнакомца почувствовал край гладкой перегородки, скользнул за него пальцем и с изумлением ощутил, что непонятная стенка выполнена вдобавок из очень тонкого листа. Ну чуть толще обычной бумаги! Он опять почувствовал, как прочен этот материал - лист не опирался ни на какую раму, а стоял незыблемо, нисколько не прогибаясь под невольным нажатием руки.
Ощупав край, тот что называл себя Хомутом, поводил рукой в обнаруженном проеме и тут же ткнулся ребром ладони во второй такой же лист. Щель между ними оказалась невелика, в нее вряд ли прошла бы голова. И вдруг второй лист легко поддался слабому толчку и чуточку отъехал вбок. Подвигав его туда-сюда, Хомут убедился - это и есть задвигающаяся дверь, в крайнем случае, заслонка.
К этому времени глаза парня как будто чуть-чуть привыкли к темноте. Он оглянулся и различил неприкрытый до конца проход между створками ворот, хоть на улице и была уже настоящая ночь. Вправо и влево, как и раньше, темь без проблеска, зато гладкая стенка с подвижной створкой легко угадывалась по слабому ускользающему отсвету, и даже черной полосой обозначился проем. А позади проема по-прежнему кромешно темно, и что такое находится там, за удивительной стенкой, было не видно совершенно.
Рука тем временем отвела створку настолько, что человеческая фигура могла бы спокойно пройти. На этот раз "гость" уже не колебался. Он сделал шаг, почувствовал, что нога твердо встала на надежный пол, и шагнул второй ногой, одновременно поворачиваясь на первой, так как продолжал придерживать рукой створку. Таким образом, он оказался на той стороне лицом к проему. Глаза его невольно все еще цеплялись за светлую полоску незакрытых ворот, так как остальное было неразличимо.
Шаг получился неловкий, темнота мешала глазам подсказать ноге точное движение. Парень качнулся, непроизвольно потянул створку, и пальцы его тут же соскользнули с гладкого без единой щербинки листа. Створка и так была легкой и подвижной, а назад пошла еще легче. Она захлопнулась, не издав ни звука. Вот только отсвет снаружи не стал тусклее, видимо стенка и дверка были очень прозрачные.
Хомут потянулся открыть все-таки дверку, и вдруг рука его застыла, не успев стронуться с места.
Тьма внезапно пропала. Пристройка разом оказалась ярко освещена. Но не электрической лампой - через распахнутые настежь ворота вовсю светило солнце. Хомут увидел, что он стоит в ящике, похожем на стеклянный, и размером с приличный платяной шкаф. Под ногами блестит гладкий чистый пол, почти над самой головой нависает прозрачный потолок. И самое потрясающее - снаружи, перед закрытой дверцей невесть откуда, прямо из воздуха, возник давешний чудак. Иначе говоря - хозяин дома. Он действительно оказался лысым, широколицым и розовым. Одна его рука привычно упиралась в бок, а другая медленно отодвигала створку коротким указательным пальцем с зазубренным ногтем.
--Выходи, что ли. Или тебе там понравилось? - в ироническом голосе лысого не было никакого удивления. Он посторонился.
Парень, недоверчиво поглядывая на хозяина, выбрался из "ящика". Казалось, он ждал оплеухи, и смотрел хотя и сверху, но как-то искоса.
--У вас ворота были незакрыты, - проговорил он и сглотнул.
--А ты, наверное, хотел спросить: который час, или как пройти на соседнюю улицу!
--Нет, я просто... А почему утро? Или даже день? Как это так?
Незваный гость дернулся головой в сторону "стеклянного ящика". Это действительно было диковинное сооружение. Сплошные стенки, никаких швов, лишь заслонка к чему-то сверху подвешена. Из большого цельного куска, шире проема и по высоте больше стенки. Чудно, как будто не заслонка, а крышка.
--Это...? Вот это вот и есть камера времени?
Лысый сразу насторожился, благодушие слетело с его полного лица.
--От кого ты знаешь про камеру времени? Кто ты вообще такой?
--Я Хома. То есть не Хома..., - юнец два раза негромко кашлянул, - Хомутов Сергей.
--И кто тебя сюда звал, Сергей Хомутов?
--Вы говорили там, на аллее. А я подумал, вдруг это правда? И на самом деле можно перенестись.
--Перенестись? Куда перенестись?
--Ну, куда-нибудь.
--Вот ты и перенесся! Знаешь, сколько времени ты здесь стоял? Трое суток.
Нелепый парень даже отшатнулся.
--Фуфло! У меня же часы есть, - он откинул рукав, - они бы встали!
--И сколько сейчас на твоих часах?
--Девять часов утра! Без десяти минут...
Хозяин выразительно кашлянул.
--На них прямо так и написано - девять утра! Вечера, голубок, а не утра. В девять часов вечера ты сюда забрался. Три дня назад. Тебя уже, наверное, милиция ищет. С собаками.
Лысый на минутку умолк. Но, видя, что его "гость" пока не готов ничего спрашивать, предложил.
--Пойдем-ка в дом, Сергей. Здесь и сесть не на что, а ты, я смотрю, вот-вот свалишься.
Хозяин, слегка отстранив гостя, прошел вдоль прозрачной стенки, затем через два шага распахнул внутреннюю дверь и, обернувшись на пороге, приглашающе махнул рукой. Хомут покорно поплелся за ним. Через дверь, по полутемному коридору, в засаленную кухню. Здесь он без приглашения плюхнулся на табурет. Лысый остался стоять, лишь оперся рукой о столик.
--Значит, ты хотел отправиться в прошлое? А ушел в будущее.
--Будущее? Три дня? Что ты мне гонишь!
--Чтобы я этого "ты" больше не слышал. Понял! Меня зовут Викентий Семенович. Не Викентий, и не Вик, а Викен-тий Семе- ныч! Усвоил, Хома!?
Хомут ничего не ответил, даже не шевельнулся. Но спросил все-таки другим тоном:
--А где же я был эти три дня? Я не понимаю.
--Все три дня ты стоял столбом. Они показались тебе меньше секунды. Да какой там секунды, микросекунды! А я приходил, разглядывал тебя и думал: выпустить его или так и оставить.
--Так, значит, вы меня увидели не сегодня?
--Ты же попался, как в мышеловку. От меня зависело, когда тебя выпустить. Я, между прочим, мог это сделать через несколько лет.
Парень вытаращил глаза, попытался что-то сказать, но, похоже, не нашел слов. А его собеседник насмешливо продолжал:
--Водил бы любопытных, а они бы пялили на тебя глаза. У тебя, Хома, был очень глупый вид.
--Так, это самое, Викентий Семеныч, а разве я бы ничего не видел? Ведь стенка прозрачная.
--А ты что, видишь, как летит пуля?
--Какая пуля? Зачем пуля? - Хомут забегал глазами по кухне, ища пистолет или ружье.
--Тьфу! Как с тобой разговаривать, - Викентий надул толстые щеки и шумно выдохнул. Потом заговорил медленно и нараспев:
--Когда пуля летит, глаз человека ее не видит. Почему? Потому что она летит очень быстро. Когда крутится вентилятор, лопастей тоже не видно. И тоже потому, что они быстро движутся. А если я буду бегать быстрее лопасти, быстрее пули, то ты меня тоже не увидишь. Ты пробудешь в камере секунду, а снаружи пройдет сто лет. Или тысяча - я точно не знаю, трудно замерить. Так представь, как быстро все будет мелькать снаружи. Ты будешь видеть только то, что десятилетиями не сходит со своего места!
--Так будет же непонятно, какой там год?
--Какой год? Это тебе не машина времени. Ты как себе представляешь движение во времени: едешь по дороге, а годы стоят как столбы? У какого захотел, у того и остановился?
--А как же по другому? Не сбивайте меня, пожалуйста. Как вы сами? - он поперхнулся. - Вы-то, Викентий Семенович, как определяете? Или от балды?
--Я? Я - не мученик науки, экспериментировал только с приборами. Ты - первый, на ком была испытана моя камера. Я имею в виду людей, а не железки и чурки. И хорошо, что ты не свихнулся и не покалечился. Постой, а может, все-таки свихнулся? Ты раньше-то как, хорошо соображал?
--Чего? Да не хуже вашего! - Хомут даже подобрал под себя длинные ноги и чуть приподнялся с табуретки, но снова уселся. Теперь он слегка откинулся, уперев локоть в стену.
Викентий Семенович подошел к окошку, посмотрел через двор на пустынную улицу. "Что теперь с ним делать? Разболтает, все вылезет наружу. Я-то думал, что он ни о чем понятия не имеет. Наплел бы ему какую-нибудь ахинею, и пусть бы катился своей дорогой".
--А все-таки, Сергей, в какой год ты собирался перенестись? И как: на чуть-чуть или навсегда?
--Я пока не знаю, - медленно ответил Хома, и в первый раз у него на лице кислое выражение сменилось задумчивым. Он даже стал похож на тихого послушного подростка.
--Если бы знать, как там в будущем, может быть и навсегда. А если..., - он не договорил, замер, оскалясь и вытараща глаза. - Тогда в прошлое! Свернуть им там бошку и умотать назад. А? - и Хомут затрясся, выдавливая из себя сиплый смех.
Викентий понимающе закивал головой, стараясь не глядеть на своего собеседника. Потом шумно вздохнул.
--Я тебе уже говорил, что это не машина времени. На ней нельзя кататься в прошлое и назад, - он предупреждающе махнул рукой, видя, что Хомут перестал хихикать и приоткрыл рот. - Это герметичная камера, отсекающая объект от потока времени. Ты опять ни черта не понимаешь? Как попроще? Во! Представь, что перед тобой большая консервная банка. Ты кладешь туда что-то скоропортящееся - ну, ящик с клубникой, и закрываешь крышку. Через год открыл, а она свежая. Для нее прошла только секунда. Или вот! Вскипяти чайник - и в камеру. Крышку раз! - Викентий Семенович махнул перед собой ладонью и сделал шаг, чуть разводя как бы от удивления руки. - Открывай в любое время и заваривай чай. Кипяток никуда не денется. Не остынет - не успеет! Даже стенки не запотеют.
--Значит, я такая же клубника. Чайник! - Хомут перекосил лицо, но хихикать не стал. - И это все, что ваша дребедень может?
--Тебя вообще никто не звал и твоего мнения не спрашивал! - вспыхнул Викентий. - Чайник, клубника! Это для тебя дребедень, а если вдуматься, на одной свежей клубнике, и то можно было бы заработать на всю жизнь. А разве только это? А любые быстротекущие процессы? Какие возможности для лабораторной техники, для управления реакциями! Взрыв, и тот можно превратить в ветерок. Ты, идиот, не понимаешь, что это уже переворот. Только это не всё! Гораздо важнее сама лазейка в мир без времени.
--Какой я вам идиот. На себя посмотрите!
--Да не ты идиот. Вернее, ты мелкий идиотишка, а есть настоящие идиоты. Они-то и не хотят понять самое главное, - Викентий сморщил толстое лицо и задумался. Потом вздохнул.
--В чем-то ты прав! Если не думать о том, как это делается, в твоем скачке через три дня нет ничего принципиально нового. Процесс временно приостановлен, затем запущен. Через какой-то промежуток. Не обязательно прятаться в камеру! Можно впасть в спячку, заморозиться, или полетать на ракете. Смысл-то один: для кого-то, в какой-то оболочке время стало течь медленнее. Окружающий мир его обогнал, то есть как будто ушел в будущее. Банальность! Ничего соблазнительного. А вот назад...
--И что? Вы не можете назад? Разве нельзя это как-нибудь сделать?
--Как раз над этим я всё время и думаю.
Хома облегченно улыбнулся и спросил:
--А мне можно будет прийти через пару дней?
--Что? - переспросил Викентий Семенович, опять выходя из рассеянной задумчивости. - Что за пара дней?
--Ну, - Сергей пошевелил пальцами, - когда вы всё это самое хорошенько придумаете.
--Какое это самое? Ты о чём? - нахмурился Викентий и вытаращил глаза. - Значит, ты считаешь, что пары дней хватит? Ну, спасибо, утешил. Что бы я без тебя делал?
Парень сразу приободрился, подвигал плечами, и, вставая с табуретки, спросил:
--А зачем вы потащились разговаривать в сквер? Ведь дома-то проще. Вы же живете один, - и он повертел головой, как бы еще раз оглядывая неказистую, замызганную кухню.
--Почему? - повторил Викентий Семенович, на минуту заколебался, но всё же ответил, - Куёмов понятия не имеет, что камера времени существует. Он видел только маленькую модель. С чемоданчик. И с весьма неважными характеристиками. Пойдем, поглядишь.
Они снова вернулись в пристройку, но через другую дверь и оказались позади камеры. Здесь, наоборот, было весьма тесно: верстак, два стола, какие-то шкафчики, над головой - трубы, провода. Хозяина, правда, они не беспокоили, он проходил легко, а вот Хомуту пришлось слегка пригибаться.
Викентий Семенович неуклюже сунулся за высокий узкий шкаф и подошел к одному из столов, прижимая к животу бледно-красный блестящий ящик. Ящик был, пожалуй, меньше чемодана и не пустой, внутри проступали непонятные перегородки. Изобретатель поставил свое изобретение на стол, повернул на стене выключатель, чтобы добавить света. Вспыхнули две лампы, одна на потолке, вторая над столом, и Сергей разглядел, что в ящике не перегородка, а наклонный желобок.
--Вот, гляди! - в руке Викентия откуда-то появился шарик. Он сдвинул почти незаметную крышку ( у модели она располагалась сверху ) и пустил шарик по желобку.
--Раз, два, три! - отсчитал Викентий, пока шарик не докатился до дна. - А теперь...
Хомут заметил, что шарики он берет с открытой полки шкафа, а на желобке сверху есть специальная ямка. Если не подтолкнуть пальцем, шарик не покатится. Но Викентий Семенович не стал этого делать, он просто задвинул крышку. Крышка сама подтолкнула шарик, и он покатился! Но совсем медленно.
--Раз, два, три, четыре! И почти пять! - сосчитал изобретатель.
--Здорово, - снисходительно пробормотал Хомут ленивым голосом, - а почему он такой красный?
--Клей, - любезно пояснил Викентий Семенович, - Как видишь, все наглядно и доступно. Но все почему-то решили, что это фокус. Но если бы они видели такое! Бери модель! - скомандовал изобретатель своему гостю, а сам сгреб с полки горсть шариков.
--За мной.
Они обошли камеру и приблизились к ее дверке. Викентий отвел дверку вбок.
--Ставь модель. Да не сюда, поближе к стенке.
Сергей, согнувшись до пола, тихонько опустил ящик и вышел. Викентий Семенович с неожиданным проворством оказался на его месте, пустил шарик и тут же выскочил и задвинул створку.
--Понял разницу!
Действительно, было видно, что шарик, не прокатившись и половины желоба, остановился. Хомут пожал плечами. Ничего другого он и не ожидал. Подумаешь, фокус!
--А теперь смотри! - Викентий отвел дверку. Шарик лениво, но послушно докатился до дна ящика.
--Тебе все понятно? - с насмешкой в голосе поинтересовался Викентий Семенович. - Ну, а почему шариков только два?
--Как? - не поверил Хомут и рванулся к ящику. Викентий аккуратным движением прикрыл за ним створку и несколько минут разглядывал нелепого парня, застывшего в полунаклоне.
--Посиди-ка здесь, голубь. А я подумаю, как быть дальше, - он хмыкнул. - Ведь ты мне дал пару дней!
Взгляд его перешел на красноватый ящик. Да, это вовсе не первая модель, а самая последняя. Он выполнил ее уже после камеры. Осторожничал. Хотел только обозначить проблему, а потом постепенно и легально будто бы дойти до реального результата.
А первая модель - там, на верхней полочке. Модель-самородок. Обыкновенная склянка. Коллоид отстаивался, осел на стенки, попал на дно крышки. Жаль вот только, не уцелел комар. Простой болотный комарик - ведь это он был первым испытателем странных свойств материала, тогда еще не имевшего названия. Сейчас он называет его просто "хронизол", а ведь хотел наименовать в честь своего имени. Имени, а не фамилии, которая ему никогда не нравилась. С годами привык, но увековечивать...
Комар, в общем-то, чепуха. Хранить его как реликвию? Поймай любого и храни! Ничем не отличишь. Но тогда он не думал о реликвиях и не пытался ловить комарика, а просто стоял разиня рот. Еще бы! Склянка давно болталась среди грязных, он несколько раз брал ее в руки, невольно стирая пыль. Все собирался отмыть. Лаборантов у него давно уже нет, те бы отмыли не глядя. Не посмотрели бы на комара, который на дне валяется. Он ведь тоже не придавал значения какому-то дохлому комару, мало ли всякой дряни в грязной химической посуде.
Правда, комарик не перекатывался по дну и стенкам, но чему особенно удивляться. Прилип, наверное.
Вот если бы завис в воздухе, он бы, конечно, обратил на него внимание. Или нет? Вообще загадка, как комар успел попасть в склянку. А если бы не попал, что тогда? Отмыли склянку и ку-ку. А не отмылась бы - в мусор.
Но когда он, Викентий, открыл крышку, и комар начал со звоном крутиться в банке.... Ведь какой молодец, не торопился вылетать на свободу, дал на себя полюбоваться. Потом, конечно, взмыл свечкой.
А он, великий ученый, стоял и не понимал. Ожил комар, так ожил. Кто их знает, комаров. Ну, впадал в спячку на полгода. Только как же он улетел, если был ко дну приклеенный. Наши фирменные коллоиды схватываются намертво.
Одним словом, достало ума тихонько поставить склянку на место и спокойно подумать. А затем еще поэкспериментировать с этой комариной склянкой. Восторг сменился муками припоминаний. Перекопал все записи, все пометки. Вспоминал по месяцам, неделям, дням - что когда делал. Вы вспомните, что делали в такой-то день полгода назад!? А?
Потом несколько месяцев головной боли, попыток воспроизвести результат. Бросал, принимался снова. Когда становилось невмоготу, брал в руки заветную скляночку. Конечно, как только разобрался, сразу утащил ее домой! От чужих нескромных глаз и корявых рук. И посадил нового комара. Но теперь кровосос висел, раскинув крылья, в самом центре посудины. Для будущего музея!
В эти месяцы сумасшедшей работы и начались стычки с Куёмовым. Тот, как старший в группе, потенциальный завлаб, не давал ему прохода. Викентий до поры, до времени не рис- ковал говорить, какое вещество он ищет. Официальное задание - полунепроницаемые пленки с заданными свойствами, Куёмов не без основания считал завершенным. Говорить ему о неожиданном побочном результате было опасно при любом исходе. Не воспроизведешь - сживет со света, воспроизведешь - проглотит вместе с результатами.
Но скрывать напряженные поиски было нереально, они слишком бросались в глаза. И Викентий Семенович перенес их домой. Благо, они не требовали ни ультрасовременного оборудования, ни мощной силовой базы. Кое-какие первоначальные стадии можно было делать и в лаборатории. А вызревало все в его домашнем сарае.
От работы и в лаборатории, и дома Викентий издергался. Ходил полусонный, разругался с кем только можно. И когда, наконец, сделал вторую "комариную склянку" - сам не поверил себе. Завалился спать, но за ночь трижды вскакивал и бежал в сарай. Проверял - не пригрезилось ли ему. А на следующий день попросился в отпуск.
Куёмов отпустил его легко, как будто даже охотно. Видимо считал, что Викентий по примеру его самого, Куёмова, плюнул, наконец, на какие-то очередные завиральные идеи. Отдохнет и вернется к спокойной работе. Викентий Семенович действительно пришел из отпуска веселый и довольный. Взялся за тему, от которой уже полгода все открещивались под разными предлогами. И работал, работал, не обращая внимания на выволочки за убогие результаты, но не забывал выписывать реактивы в неимоверных количествах.
Потом вдруг и там он нашел решение. Куёмов был рад до безобразия и требовал побыстрее доводить всё до финиша. Но вместо этого Викентий приволок ему на показ красный ящик и стал демонстрировать свои шарики. В первый раз его выслушали благосклонно. Но второй разговор о "камере времени" прошел быстро и резко. Куёмов ответил категорически, что такие работы - не их специфика, и объяснения Викентия несерьезные. Время не при чем, здесь какие-нибудь тепловые поля, зоны, испарения... . Он посоветовал обратиться к специалистам и сказал это так, что не поймешь - что он предлагал предъявить на оценку специалистов: модель Викентия Семеновича, или его самого.
Работа Викентия забуксовала. Куёмов требовал завершения, Викентий поворачивал любой разговор к своей камере. Наконец Куёмов попытался поговорить по душам и откровенно. Они вышли на улицу, дошли до сквера. Горячились оба, но каждый остался при своем.
2.
Викентий Семенович тщательно запер сарай и отправился на работу. Он уже очень сильно опаздывал, но ко всем его накопившимся грехам этот мало что прибавлял. После резкого разговора в сквере они с Куёмовым только раскланивались. Задание уже само шло к завершению, вопрос же с камерой был категорически закрыт, и Викентий вздыхая и отдуваясь сидел над отчетом.
Так было и сегодня. Рука Викентия Семеновича как будто что-то писала в одной из раскиданных по столу бумаг, а мысли бродили рядом с запертым в камере человеком. Невольный опыт Хомута не был решающим. Викентий и прежде не сомневался, что человек перенесет безвременье не хуже комара. Но чтобы поставить опыт на себе ( поскольку было нежелательно привлекать посторонних ) требовалось сочинить, собрать и отладить автомеханизм открывания крышки. Иначе найдут тебя, голубчика, в камере, как того же Хомута, или - совсем при невероятных обстоятельствах - выйдешь сам в послезавтрашнем веке. Как живое ископаемое. Там может быть и хорошо, нет никакого Куёмова, но что некий Викентий Семенович там никому не нужен - это уж точно.
"Ладно, не нужно отвлекаться. Вообразим себе камеру. В который уж раз. Допустим, она похожа на островок на реке. Река бежит, остров застрял, и его омывает все новая и новая вода. Лучше не остров, а лодка на якоре. Выбери якорь - поплывешь по течению. А если надо против него? Весла, мотор, парус... . Говорят, под парусом можно идти даже против ветра. А против течения, используя силу самого течения? Водоход? Якорь, колесо, канат! Что может послужить якорем? Что-то вроде камеры. А канатом, колесом?
И вообще эти интерпретации... . Насколько они точны? Ведь, кажется, все наоборот! Надо не идти против течения, а быстрее его. Догонять те воды, которые омывали тебя прежде. Так как должен идти объект: против времени или быстрее времени? А сама камера?"
Викентий Семенович опять вспомнил Хомута. Представил его застывшую согнутую фигуру. От него ведь тоже надо как-то избавиться. Нелепый парень! Ищут ли его? Давно бы ходили слухи по городку. Ведь сколько - Викентий для верности стал загибать короткие пальцы - седьмой день как его никто не видел. Надо будет вечером взглянуть, два дня не заходил в пристройку. Ну, а что там делать!? Камера занята, исследование проводить не с чем. Может построить другую? А эта что? Пожизненно останется то ли тюрьмой, то ли гробом. Тюрьма, гроб - дикие какие-то проблемы. Вместо того, чтобы заниматься делом!
Викентий Семенович выпрямил спину, повел плечами. Взял со стола какой-то лист бумаги, положил в другое место. Заставил себя нахмуриться: "Итак, представим лодку посреди потока..."
Бесплодные размышления тянулись до конца трудового дня. Несколько раз мимо проходил Куёмов, но с мысли не сбивал. Рука сама, рефлекторно, начинала набрасывать ничего не значащие графики. А глаза тупо смотрели поверх кромки листа.
Наконец народ зашевелился - отработали. Викентий обуздал свое нетерпение, нарочито медленно сложил записи и быстро выскользнул на улицу. Быстрее. Сегодня он встанет перед камерой времени, будет стоять и никуда не отойдет, пока не решит, что делать с Хомой. Хоть до утра!
Хомут по-прежнему торчал в камере. А где ему и находиться? По-прежнему пытался заглянуть в красный ящик. Искал пропавший шарик. Взгляд Викентия перешел на шарик, лежащий в конце желобка. Стоп, внимание! Как этот дурацкий шарик попал в конец желобка? Он не должен там лежать.
Викентий Семенович, не сводя глаз с шарика, покачался телом вправо-влево, затем присел. Плохо видно или обман зрения. Преломление какое-нибудь. Викентий сбегал за фонариком, посветил. И уже не в первый раз восхитился великолепному пренебрежению, с которым луч пронзил камеру. Свет не замедлялся! Может быть, если замерить сверхточно, приборы чего и покажут. Но на глаз свет жил вне времени.
А вот шарик! Викентий еще и еще раз припоминал. Да, они тогда дождались его остановки. Не мог он закрыть камеру раньше. Никак бы не получилось. А, может быть, шарик почему-то застрял? И если открыть камеру, так и останется, не сдвинется с места.
Викентий шлепнул себя левой рукой по правой, которая потянулась к дверце. Не спеши! Если твоя догадка верна, наберись терпения. И все объяснения спрячь, загони в угол. Иди, готовь ужин, отдыхай, а завтра на работу. И работай хорошо. Жди следующего вечера. Он может решить многое.
Викентий Семенович умел, когда захочет, держать себя в руках. Он не подошел к камере времени ни ночью, ни утром. День на работе слился в сплошное ожидание. Но ожидание совсем не безысходность. И как Викентий не пытался обуздывать воображение, в его голове уже рисовались всевозможные варианты.
Вот, наконец, намеченный срок. Викентий Семенович стоял перед камерой времени. Несомненно, теперь шарик лежит там, где не может лежать ни под каким видом. Уже не в конце желобка, а на самом желобке. Он поднимается! Поднимается вопреки закону тяготения. Случилось то, чему потрясенный изобретатель почти отказывался верить, хотя сам рвался к этому изо всех сил. Время пошло вспять.
Облегченно переводя дух, Викентий не без удовольствия лакомки сказал себе:
--Понаблюдаем еще!
Весь вечер да еще полночи Викентий Семенович крутился возле камеры времени. Пристроил зрительную трубу, импровизированные маячки, шкалу с рисками. Сомнений больше не оставалось, шарик очень медленно, но двигался вверх.
Вечером следующего дня Викентий откинул дверцу камеры времени.
--Выходи, Хомутик! Твоя пара суток кончилась! - воскликнул он весело.
Хомут, все еще склонившийся над красной камерой, повернул голову:
--А шарик? - воскликнул, чуть взвизгнув, его недовольный голос. - Их три, а не два.
--Три, три. Я пошутил. Выходи, Сереженька, мы теперь кое-что знаем!
Хомут выбрался из камеры и задвинул за собой створку. А Викентию Семеновичу не терпелось:
--Можешь радоваться! Есть способ двигаться в прошлое!
Но гость ничего не понял. Он недоуменно выпятил губы:
--Вы же только что говорили, что нету.
Викентий глубоко вздохнул, закатил вверх глаза:
--Ну что за жизнь такая! Мировое открытие, и не с кем поделиться радостью кроме этого кретина!
Хомут вдруг вскинул руки как для захвата и навис, растопырившись, над головой Викентия.
--Вы не очень-то обзывайтесь. А то я сейчас засуну вас. В вашу камеру времени.
--Тьфу на тебя! Ты хоть что-нибудь понял, или я со стенкой разговариваю? Можно перемещаться в прошлое. В прошлое, дубина!
Хомут медленно опустил руки и замер. Он соображал. Потом в глазах медленно возник интерес.
--Значит можно. А говорили долго, никак. А меня? Меня тоже перенесете? Или что-то хотите за это?
Викентий Семенович привычно уперся руками в бока.
--Дорогой мой Сережа. Способ - это способ, и ничего больше. На этом способе еще надо построить что-то вещественное. Ну, машину, камеру... Этого аквариума, - он ткнул пальцем в стенку камеры, - недостаточно. Мне предстоит большая работа. А ты? Возвращайся-ка к себе домой. И болтать обо мне не надо. Хотя, что ты можешь разболтать? Тебя же и назовут чокнутым. По себе знаю... . Ну, что молчишь? Неужели по дому не соскучился.
--По дому, - фыркнул Хомут и вдруг раздул ноздри. - А давайте договоримся! Вы отправите меня в прошлое, а я никому про вас не расскажу.
--Приспичило тебе. Бежал бы домой без оглядки. Небось там с ног уж сбились, все глаза выплакали.
--Глаза выплакали? - передразнил Сергей сквозь зубы. - Они выплакают. Пошли они все... Вы сказали - большая работа. А если я останусь? Я помогать буду.
Викентий Семенович усмехнулся.
--Помогать! А кормить тебя тоже мне?
Хомут кисло усмехнулся.
--Не кормите! На все свободное время запирайте меня в камере.
Викентий не выдержал и расхохотался.
--Молодец, сообразил! Значит, хорошо в камере? Лучше чем дома? - и увидя, что его молодой собеседник опять набычился, добавил мягко. - Пойдем посидим, поговорим. Расскажешь о себе кратенько. А там подумаем.
3.
Через две недели поспела первая порция хронизола. Викентий торопился: пока коллоид еще жидкий, надо успеть разлить его тонким слоем в специальном гибком поддоне. Потом, когда подзастынет, свернуть вместе с поддоном в трубку. И тогда уж оставить до полного отвердения.
Хомут безучастно стоял сзади. Викентий Семенович сразу не питал особенных иллюзий, а за две недели и убедился: помощник ему достался из рук вон никудышный. Приходилось выбирать для него специальные "операции", при которых ничего нельзя было испортить: толочь, смешивать, переносить с места на место тяжести, убирать мусор. Примерно то же Хомутов делал и на работе, куда Викентий Семенович его устроил.
Куёмов тогда не шибко возражал, поскольку выбирать было не из чего, но наедине высказался от души. Викентий Семенович клятвенно обещал принять ответственность на себя. В противном случае Хомутова пришлось бы оставлять на целый день дома, и неизвестно, чем это кончится. А так, хоть будет перед глазами.
Проклиная нелепые обстоятельства, Викентий Семенович даже побывал у Хомутова дома, говорил с его матерью. Это была еще не старая, но тусклая, замотанная дамочка. Даже в коротком разговоре с незнакомым человеком она постоянно срывалась то на всхлип, то на выкрики. Что Сережа неизвестно где болтался неделю с лишним, волновало ее больше неизвестностью и возможными неприятностями, так как, похоже, было уже не в новинку. Предложение Викентия устроить ее сына на работу и в общежитие (пришлось сказать так) возмутило совсем слегка, а главное ненадолго. "Пусть делает, что хочет. А уж если влипнет в какую-нибудь историю, выпутываться будет без меня." Смотрела она на Викентия с открытым недоверием, но в общем и целом готова была обмануться, приняв его слова на веру. Немалая обуза уходила с ее плеч хотя бы на время. Викентий понял для себя главное: особых осложнений с этой стороны теперь можно не ждать.
Как жилец и квартирант Сергей на первых порах вел себя тихо. На службе и в работе слушался удивительно беспрекословно и не одолевал лишними вопросами. Викентий Семенович постепенно приноровился работать с неумелым напарником. Как бы там ни было - вторые, хоть и нескладные, руки, возможность рассуждать вслух не со стенами, а с живым собеседником, очень облегчали сумасшедшую работу, которую затеял Викентий. Они строили новую камеру.
Это должна была быть кабина с тремя отделениями. В средней части - вход в короткий коридорчик, справа от которого стенка из полунепроницаемого хронизола с собственной крышкой, а слева - двигательный отсек. За полунепроницаемой перегородкой - узкая камера- пенал. В пенал Викентий Семенович собирался помещать, так сказать, "испытуемый объект", в том числе и человека.
С перегородкой пенала еще предстояло разбираться. Красная модель, которая служила образцом, вся была из полупроницаемых хронизольно-пластиковых стенок. В свое время Викентий Семенович наобум "испортил" хронизол добавками, просто, чтобы понизить экранирующие свойства. Одно утешение - наученный предыдущим тяжким опытом, он тщательно записал все шаги. И пустые, и успешные. Теперь не придется блуждать в потемках. Но все равно, предстоит сработать пробные пластинки, поставить контрольные опыты, чтоб хотя бы вчерне приблизиться к наилучшим показателям.
Поэтому пока все силы на двигательный отсек. Двигатель - вот то, что заставит время в пенале двинуться в обратную сторону. Так истолковал Викентий Семенович невольный результат с Хомутом и шариками.
Человек в камере времени продолжает жить, хоть очень медленно, но двигаться вперед. Но времени в камере нет, точнее почти нет. Сколько-то этого таинственного времени все-таки просачивается снаружи. А когда в камере появляется другая камера, то через неплотные стенки обе камеры этим самым временем могут обмениваться. И время потечет в сторону той полости, в которой оно сильнее расходуется.
Человек, как таковой, не при чем. Он один из энергичных потребителей времени и не больше. Викентий Семенович повторил опыт с шариками, заменив Хомутова сначала транзисторным приемником, а потом сообщающимися бачками с горячей и холодной водой. Конечно, вместо шариков пришлось использовать дробинки. Малосильные поглотители времени ограничивали возможности, но недолго. Внезапно Викентий вспомнил про свет. В тот же день они с Хомутовым приволокли с работы мощную дуговую лампу. Эффект сам по себе получился пустяковый, но в принципе огромный. Сработал не автономный, а внешний источник!
Дальше мысль пошла скачками. Если свет пронизывает хронизол, пройдет через него и электромагнитное поле. Значит можно использовать электродвигатель!
Можно-то можно, но как? Ведь сплошной экран от потока времени не должен быть нарушен. То есть отдельные части двигателя должны располагаться по разные стороны непроницаемой хронизольной стенки. Таких хитрых двигателей нет в природе. Придется брать лишь часть готового двигателя, или статор, или ротор. Другую делать своими силами. На стенке соорудить выступ - хронизольный стакан. Надвинуть на стакан снаружи статор, изнутри всунуть ротор.
Статор ладно, даже особенно и крепить не нужно. Четыре болта с гайками. А вот для ротора городьба! Опоры, рама, удлиненный вал, на него для нагрузки какой-нибудь тяжелый маховик. А может быть колесо с лопастями, как у вентилятора? Или турбинку водяного насоса? Искать, пробовать!
В другой обстановке Викентий Семенович упивался бы от восторга. Такой эксперимент! И все идет успешно, результат - верняк. Осталось бы оптимизировать режимы и заняться количественными показателями. Измерять, расчитывать таинственные потоки доселе непостижимой субстанции - времени!
Но действительность каждый день напоминала: ты не сам по себе. У тебя два "друга" - Хомутов и Куёмов. И один другого стоит. Куёмов, как ни странно, в последнее время затих. Ну, просто ничего не замечает! Брали дуговой источник - как будто так и надо. Таскаем реактивы - никаких возражений. Выжидает. Ну что ж, значит хоть чуть-чуть, а поверил. Глядишь, и сдвинется дело.
--Вот теперь, Сергей, процедура склейки. Хронизольный коллоид свободно проникает в твердый хронизол. Понял, как я делал камеру? Один лист еще жидкий - на поддоне. Второй, уже готовый, окунаешь краем в коллоид. А когда застынет, оба листа будут связаны без всякого шва, как единое целое.
--А резать его можно?
--В общем-то можно. Но он твердый и очень вязкий. Замучаешься, пока прорежешь. Уж лучше отливать заготовки сразу по размерам.
Викентий Семенович аккуратно перелил содержимое колбы в специальный узкий поддон.
--Давай сюда трубку. Да, да эту! Осторожно, поверни другим краем. Всё, отцепляйся!
Хомутов разжал пальцы, быстро отдернул руки и свесил их вдоль тела. Он не отрываясь смотрел, как Викентий примерился и разом погрузил в коллоид оба чуть-чуть не сошедшиеся края свернутого в трубку листа хронизола.
--Ну вот! - удовлетворенно выдохнул творец камер времени. - Получится, может быть, не очень красиво, но для дела это неважно. Пусть стынет, а мы пока займемся ротором.
Возни с ротором, его опорной рамой, муфтой и рабочим валом было много. Станков у Викентия, конечно не было, приходилось приспосабливать готовые детали из старых запасов. Лепить, подгонять, состыковывать. Кое-что притащили с работы. В электротехнике Хомут немного понимал, и менее ответственные узлы Викентий передоверил ему.
Тем временем постепенно вырастала новая камера. В сарае стало тесно, и как-то ночью исследователи-тихушники вытолкали старую камеру на задний двор. Прикрыли ее всяким тряпьем и завалили хламом. Лишь дверцу и часть передней стенки Викентий загородил легко отставляемым щитом. На дворе стоял июнь, темнело поздно. Значит, какие-то опыты с образцами стоило проделать уже сейчас, пока можно не привлекать внимания соседей иллюминацией во дворе, да еще возле спрятанной камеры.
Вся работа по доделке ротора легла на узкие плечи Хомутова. Викентий Семенович испытывал составные полунепроницаемые пластинки, которые заранее окрестил "ситечками". Однажды он провозился почти до утра и завалился спать за час до подъема. Будильника он не услышал.
Хомутов был с утра не в духе. Он только покосился на спящего Викентия. Усмехнулся про себя и будить не стал, ушел на работу один. А там не прошло и получаса, как Хомутова вызвал в свой кабинет Куёмов.
4.
Сергея он вызывал впервые, и, несмотря на всю самонадеянность, Хомутов заглянул в дверь довольно робко.
--Входи, входи Хомутов. Вот, сядь на этот стул! - пригласил вежливо, но в меру строго Куёмов, чуть покосившись в сторону двери. Сам он продолжал разглядывать какую-то схему на правой стенке.
"Этот стул" был единственный в крошечном кабинетике, если не считать того, на котором сидел сам Куёмов. Сергей сел, привалясь плечом к дверке конторского шкафа. И тут же Куёмов повернул голову и поглядел в упор чуть прищуренными глазами.
--Значит, Викентий Семенович тебя ночами работать не заставляет? Трудится сам! А вечерами?
--Работаем, - нехотя ответил Хомутов.
--И что, каждый вечер? - дождавшись утвердительного кивка, Куёмов слегка воодушевился. - А ведь ты теперь наш сотрудник. Два месяца, конечно не срок. Но уже можно понять, что человек ты серьезный, к делу относишься добросовестно.
Сергей не перебивал, слушал чуть удивленно.
--Так зачем тебе теперь цепляться за Викентия Семеновича? Немного поработаешь, могу включить тебя в перспективную группу. Зарплата будет больше. С жильем, правда, помочь не обещаю. Хотя не понимаю, что за нужда заставляет тебя квартировать у Викентия. Ведь ты ему не родственник. Или какой-нибудь земляк-кунак? - усмехнулся Куёмов. - А может быть он - твой настоящий отец лихим часом?
--Он? - скривился Сергей. - Это еще с какого перепуга!
--А это уж спроси у матушки.
--Время придет, спрошу, - пробормотал Хомутов с неподдельной угрозой в голосе.
--И это время, - Куёмов ехидно подчеркнул последнее слово, - тебе обещал подарить Викентий.
--А почему вы его называете Викентий? - вдруг заинтересовался Сергей. - Вы друзья?
--Такие же друзья, как ты с родной матерью.
Куёмов провел рукой по своим жестким волосам. Потом слегка наклонясь, тронул Сергея за плечо.
--Мое дело - предостеречь. Не стоит связываться со столь ненадежным человеком. Я давно бы его уволил, не посмотрел бы, что хороший специалист. Заменить, увы, некем. Но всякому терпению бывает предел. Сколько можно срывать серьезные работы. Какие-то пустые идеи с этой машиной времени... Или уже что-то получается?
Хомутов как-то рассеянно покивал, опустив глаза, но видно было, что он занят своими собственными мыслями.
--Вы делаете новые камеры или занимаетесь со старой?
Сергей ничего не ответил, но поежился и покосился на прикрытую дверь.
--Ну вот что, Хомутов! Тебе ведь тоже деваться некуда. Ни работы, ни специальности. Воровать же не пойдешь. Это еще научиться надо. И куда ты в таком случае денешься? Опять сядешь на материнскую шею. Успокойся, я не закончил. Все что я предлагал - я могу сделать и сделаю. И впереди один крупный договор с одной фирмой. Кто будет по нему работать - хорошо получит. И ты тоже. Но я тебя попрошу - учти, разговор между нами - попрошу мне помочь. Я должен быть уверен, что опыты Викентия не опасны. Это мой долг и моя обязанность.
--Да не опасны они, Игорь Матвеевич, - лениво бросил Хомутов.
--Ты не эксперт. Ведь верно? Ты что, понимаешь химические формулы, по которым он проводит реакции? Можешь повторить его действия самостоятельно? Ну, вот видишь.
Хомутов затих, даже слегка пожал одним плечом. Куёмов чуть улыбнулся и продолжал, понизив голос:
--Мне не нужно подробное описание опытов Викентия Семеновича. Я и сам это представляю. Нужны лишь некоторые детали. Ответишь на два-три моих вопроса. Договорились?
--Договариваются обычно и еще кое о чем.
--Вот как? Ну, что ж! Кое-что будет. По результатам, - подытожил Куёмов. - А сейчас еще один момент. Ко мне в кабинет входить не смей. И в лаборатории не подходи. Лучше послезавтра скажи Семеновичу, что вечером сходишь повидаться с матерью. И сходишь! Она живет у тебя черт-те-где, на другом конце. И я примерно в той стороне. Там и встретимся.
Викентий Семенович появился на работе к обеду. Увидев Хомутова, успокоился. Вызвал его в конец коридора и вполголоса выругал. Впрочем недолго, надо было работать. Безразличие Куёмова его даже не насторожило. Про себя Викентий Семенович давно решил, что тот теперь выскажется одним махом: подаст докладную об его увольнении. Тогда и разберемся.
Через день, еще на работе, Хомутов предупредил Викентия Семеновича, что вечером он собрался проведать мать. Викентий на минуту задумался, затем кивнул. Сергей уже отошел, когда Викентий Семенович догнал его и вполголоса, но строго попросил помнить уговор и не болтать лишнего.
Хомут открыл квартиру своим ключом, прислушался. Бормотал телевизор, на кухне что-то шипело. Мать была дома и, похоже, одна. Хомут сразу прошел на кухню, присел за стол. Тут же на пороге неслышно появилась знакомая материнская фигурка.
--Прибыл, работничек. Чего не разуваешься? Или у вас в общежитии по-другому не бывает. Всё? Отработался? Прибежал?
Хомут пожал плечами:
--Ничего не отработался. Пришел повидаться.
--Ах, вот как, - мать прошла в кухню, выключила плиту и прислонилась к подоконнику.
--Как живешь-то, Сережа? - спросила она совсем другим голосом и поправила халат на плече.
--Ничего живу, - пробормотал под нос Сергей. - Делаем. Штуки разные.
--Зарплату-то платят? Ну-ну. А питаешься в столовой? Вечером, небось, одни чипсы.
--Да ладно тебе, - сморщился Хомутов. - Картошку едим. С чаем и колбасой.
В это время послышался шорох открываемой двери. Мать и сын метнулись в коридорчик и увидели раскланивающегося Куёмова.
--Здрасьте! - любезно заулыбался Игорь Матвеевич. - Смотрю, замок не закрыт. Не захотелось тревожить звонками. Привет, Сергей! Прошу, Инга Федоровна, это вам к чаю! - и гость сделал полшага навстречу застывшим хозяевам.
--Мама, это... наш начальник...
--Проходите, не разувайтесь, не разувайтесь. Я потом сделаю, - запоздало пригласила хозяйка и с сомнением протянула руки к большой коробке конфет. Но Куёмов плавным жестом вручил подарок.
--Может быть вы нам чайку? А у меня пока к Сергею разговорчик. Всё дела, дела... На работе тоже не обо всем удобно. Да и вообще, поглядеть, чем молодежь дышит. Сами понимаете.
--Пойдемте, - Сергей повел Куёмова в крошечную каморку, которую занимал два месяца назад. Здесь уже было навалено всякое барахло. Но Игорь Матвеевич по-хозяйски скинул со стула узел и спокойно уселся. Хомут приткнулся напротив на краешке кровати. Он упер руки в колени и вопросительно уставился на Куёмова.
--Аттестат ты получил год назад. Учиться дальше не пошел. Нигде не работал. Вентуха раньше не знал, познакомился с ним случайно, - после каждой реплики Куёмов загибал палец. - И тем не менее, этот недоверчивый человек берет тебя в помощники, хлопочет за тебя, селит у себя дома. Почему? А?
Хомутов облегченно пожал плечами. Вопрос не к нему, можно спокойненько отмолчаться.