Женя бежала по узкому коридору, резко захлопывая за собой двери. Гремели запоры, прощелкивали замки, крючки с первой же попытки попадали в петли. Женя задерживалась лишь на секунды и бежала дальше, пока не оказалась в тупике. Она захлопнула последнюю дверь - металлическую, тяжелую, со множеством разных замков. Она закрыла все до единого, уже не торопясь. Но и этого показалось мало. Тогда она достала из кармана мел и нарисовала огромный - насколько хватило руки - крест, и только тогда окончательно успокоилась. Она села на пол и огляделась. Неоштукатуренные стены, никаких окон, тусклый свет от зарешеченной лампочки. Женя кинула в лампочку мелом, не попала, но свет погас...
Она очнулась на полу учительской. Регина Серафимовна, перепуганная, бледная, сидела рядом, держа Женю за руку. Кто-то бежал по гулкому пустому коридору, словно отстукивая сигнал тревоги. Женя села. "Ничего страшного, все уже прошло" - успокоила она учительницу. "Да, да... я понимаю... меня предупреждали... но все это так неожиданно... Ты уверена, что не нужно вызвать врача?" Регина Серафимовна помогла Жене встать. "Врача не надо. Я схожу умоюсь". "Конечно... Может, мне сходить с тобой?". "Это ни к чему. Уже ничего не случится. Я знаю. Так уже было много раз". "Да... тебе виднее. Но если ты не вернешься вскоре, я пойду за тобой". "Я быстро".
Женя вышла из учительской и направилась в конец коридора. Ее раздражала меловая пыль на руках. Женя даже не смотрела на пальцы, она знала, что они чистые, но ощущение мела было настолько явственным, что нестерпимо хотелось окунуть руки в холодную воду. Вода в кране была чуть теплой, но все равно было приятно. Женя ополоснула лицо и посмотрела на себя в зеркало. Глаза - реальные и отраженные встретились, соединились, связывая два мира - реальный и отраженный. Для Жени они оба были одинаково осязаемы. Реальность нанесла очередной удар, и сознание проверенным путем метнулось в лабиринт ощущений.
Почему Регина не поверила ей? Глупо было упрекать Женю в том, что она подсуживала. Ладно бы, играл ее класс, это хоть как-то можно было объяснить. Впрочем, Регина нашла объяснение. Может, у Жени в 9-м "б" есть интересующий ее мальчик. Это ж надо было так сформулировать! Интересующий ее мальчик... Даже если бы и так, Женя нашла бы способ реализовать свой интерес, не подсуживая всей команде. И зачем надо было поручать Жене считать мячи, если Регина сама следила за игрой? Женя и сейчас не была уверена, что ошиблась именно она, а не Регина, но обсуждать это было бесполезно. Та объявила свой счет и велела Жене идти за ней в учительскую, и уже здесь обрушилась на нее со своими дурацкими обвинениями. И тогда Женя "свернула" в тот самый коридор. Теперь она думала обо всем этом почти отрешенно. Так всегда было после приступов. Событие словно оказывалось за толстым стеклом.
Женя вернулась в учительскую. Регина Серафимовна слегка порозовела и уже не выглядела такой растерянной. "Ты не поможешь мне проставить оценки в журнал?" - попросила она Женю. Девочка молча согласилась. Регина Серафимовна достала какую-то тетрадку и стала диктовать оценки, а Женя ставила их в журнал. Когда они закончили, Регина Серафимовна, не проверяя, закрыла журнал и поставила его на полку. "Пытается продемонстрировать мне свое доверие" - поняла Женя. Она была больше чем уверена, что потом Регина непременно проверит, все ли проставлено правильно, но Женю это больше не волновало. "Я могу идти домой?" - спросила она. "Да, конечно... Может, тебя проводить?". "Нет, спасибо, это ни к чему".
Выйдя на улицу, Женя облегченно вздохнула. Подобные приступы случались не часто и обычно в школе. Здесь, в школе, это произошло и в первый раз. В первый же учебный день. Учительница посадила Женю на третью парту в среднем ряду. Девочке казалось, что множество иголок впиваются ей в затылок. Она не привыкла, чтобы столько людей смотрели ей в спину. Она спросила, можно ли ей пересесть на последнюю парту или хотя бы на крайний ряд, но учительница резко отказала. В конце урока принесли мороженое, в честь Первого сентября. Точнее, эскимо. Женя не любила шоколад на мороженом, дома ей всегда покупали самое дешевое мороженое - в вафельном стаканчике, без наполнителей, как она просила. Она понимала, что здесь никто не будет спрашивать, что она любит, и Женя просто предложила свое эскимо соседу по парте. Заметив это, учительница рассердилась и стала говорить всякие обидные вещи, что Женя очень избалованная девочка, что все ей не так, и если она такая цаца, то шла бы в частную школу... И тут Женя увидела, что весь мир разделился: время - на отрезки по 45 минут, пространство - на ряды парт, и все это превратилось в конструкцию из металлических труб, сваренных в прямоугольники разных размеров и поднятых над землей метров на пять. Женя ощутила, как твердые кожаные ремешки стягивают ее щиколотки. Кто-то невидимый дернул за ремни, и Женя повисла вверх ногами. Подол школьного платья опустился ей на лицо, и она видела только, как отдаляется земля. Потом она чувствовала, что ремни закрепили на трубе. Ткань неприятно елозила по лицу, Женя пыталась отодвинуть подол, но он снова и снова опускался, закрывая обзор...
Приступ всегда проходил по одной схеме: яркая картинка, выдергивающая Женю из реальности, потом темнота и выныривание - странное ощущение, когда видишь класс, лежа на полу. Белый потолок с круглыми люстрами, расположенными на равном расстоянии друг от друга. Перекладины парт, обычно скрытые крышками, тут обнажались, напоминая непроходимый бурелом. И побелевшее от страха лицо учительницы.
Тогда Женя не ходила в школу почти месяц. Мама водила ее по врачам. Те стучали молоточком по коленке, пытались что-то разглядеть в зрачках, щелкали пальцами перед носом у Жени, говорили, что у девочки явно не в порядке психика, корили маму за то, что та не отдала дочь в садик, а поручила воспитание бабушке, и вот теперь, когда избалованный ребенок оказался в жесткой системе... Рената Наилевича нашла бабушка. Он сразу понравился Жене. Прежде всего, потому что не стал стучать и щелкать, а просто поговорил с девочкой. Не с мамой, не с бабушкой, а именно с самой Женей. И всегда говорил только с ней, и только наедине. И всегда объяснял, что происходит с Женей, и почему, и что они попытаются предпринять, они вместе, а не он один. И уже Женя сама решала, что говорить маме, а что нет. Таково было условие Рената Наилевича, и мама, хоть ей это и не понравилось, согласилась, потому что он один понимал, что происходит с Женей, и мог реально ей помочь.
В самый первый раз он спрашивал, как Женя жила с бабушкой и почему не ходила в детский сад. Про детский сад Женя знала со слов мамы, потому что сама не помнила, как мама впервые отвела ее в ясли. И что было помнить, если Женя была там всего один день. К вечеру у девочки поднялась температура, начался насморк, и мама села на больничный. Тогда это никого не удивило. Отсидев две недели, мама опять отвела Женю в ясли, и история повторилась по прежней схеме. На третий раз мама решила, что нужно подождать, пока дочке исполнится три года, чтобы отдать ее сразу в детский сад. Но и тогда Женя заболела, на этот раз ее рвало, у нее болел живот, и она категорически отказывалась есть. И так случалось каждый раз, стоило привести Женю в детский сад. Не одно, так другое. Мама расстраивалась, сердилась, но сделать ничего не могла. Она вызывала врача, тот ставил диагноз, а уже через день все проходило, как будто и не было. Невропатолог объяснил маме, что девочка не симулирует болезнь, а действительно ее вызывает, скорее всего, помимо своей воли. Самое ужасное, что даже эти кратковременные внушенные болезни ослабляли организм, и мама решила не рисковать. Она попросила свою маму стать няней для Жени. Бабушка тогда уже вышла на пенсию, но еще продолжала работать. Проникнувшись ситуацией, бабушка оставила свою родную библиотеку, а мама вернулась в институт. Всем стало хорошо, особенно Жене. С бабушкой было очень интересно. Она столько всего знала! И любила рассказывать. Но если Женя начинала задавать слишком много вопросов, бабушка подводила девочку к стеллажу с книгами и объясняла, где можно найти ответы. Бабушка не делила книги на детские и взрослые. Если у Жени возникала необходимость полистать Энциклопедию, бабушка не возражала, разве что сама доставала тяжелые тома с верхней полки. И обязательно потом спрашивала Женю, что та поняла.
Во время прогулок они играли в разные забавные игры со словами, числами или мелодиями. И никогда бабушка не говорила в повелительном наклонении, всегда спрашивала: "А не попить ли нам чаю?" или "Как ты смотришь на то, чтобы сходить за молоком?". А еще бабушка не заставляла Женю есть. И даже отучила от этого маму. Для Жени это было настолько важное событие, что она запомнила его до мелочей.
Однажды мама приехала вечером в пятницу, чтобы забрать Женю домой. Бабушка жила в пригороде, и решено было не таскать ребенка по автобусам. В воскресенье вечером бабушка приезжала за Женей в город, а в пятницу после работы мама забирала девочку домой. И вот однажды, когда мама приехала уставшая после рабочего дня, бабушка налила ей полную тарелку супа и сказала властно: "Пока не съешь, не выйдешь со стола". Мама начала было оправдываться, что она обедала, но бабушка и слушать не хотела. Это было так неожиданно, что мама не сразу сообразила, что это такой прием, а когда поняла, немного рассердилась: "Мама, ну я же взрослый человек!". "А что, разве ребенок хуже взрослого может определить, голоден он или нет? - не уступала бабушка, - Почему ты не указываешь Женечке, когда ей ходить в туалет? Тоже ведь физиологическая потребность". "Ну, мама, ты скажешь! Да ей дай волю, она вообще есть не будет". "С чего ты взяла? Женечка нормально кушает. Меньше, чем мы с тобой, конечно, так это и нормально, в ней весу-то, ей столько и не нужно. Да, она не любит вареную свеклу, гороховый суп и гречневую кашу. Так что, кроме этого и продуктов других нет?!" Женя внимательно слушала из комнаты спор бабушки и мамы на кухне. "Взрослым легче приказать, чем разобраться, почему ребенок не хочет есть", - не унималась бабушка. И мама сдалась. Это был один из самых больших праздников в жизни Жени.
Обо всем этом она и рассказала Ренату Наилевичу на их первой встрече. И он сказал, что Жене очень повезло с бабушкой, и что родители часто любят своих детей, но не умеют эту любовь правильно проявлять, и что Жене не стоит сердиться на маму, если та чего-то не понимает.
Мама была дома, когда Женя вернулась из школы. Она уже второй день готовилась к какой-то конференции.
--
У тебя опять был припадок?!
--
Не припадок, а приступ.
--
Ну, приступ... какая разница.
--
Как ты это определяешь?
--
У тебя взгляд меняется. Не фиксируется. Ты словно смотришь сквозь предметы.
Женя посмотрела на себя в зеркало. Глаза - реальные и отраженные встретились, соединив два мира - реальный и отраженный. Для Жени не могло быть иначе, она не видела разницу. Мама вдруг сникла. Она устала бояться за Женю. Она и так никуда ее не отпускала, боясь, что приступ случится в транспорте, на улице. Она предупредила всех, кто контактировал с Женей, что нужно делать, точнее, что не нужно ничего делать, только уложить поудобнее и ждать. "Я звоню Ренату Наилевичу" - мама взялась за телефон, а Женя ушла в свою комнату, достала общую тетрадку в темно-синем переплете, нашла чистый лист в конце уже сделанных записей и вывела крупными буквами: "ОБИДА", и подумав, приписала: "на недоверие". Они с первой же встречи договорились с Ренатом Наилевичем, что Женя будет тщательно описывать свое состояние во время "уходов в лабиринт". Тетрадь была исписана наполовину. Приступы случались в среднем раз в месяц.
"...мне хотелось двигаться, двигаться бездумно. Коридор был узким и прямым, поэтому бежать по нему было легко и приятно, потому что не нужно было выбирать направление. Весь участок - от двери до двери хорошо просматривался. Дверей было много, но они открывались по ходу и почти не замедляли движение. И с другой стороны на них всегда был замок или щеколда, или крючок. Я захлопывала двери, закрывала их, и словно часть обиды отделялась от меня, оставаясь за дверью..."
--
Женя, Ренат Наилевич ждет тебя завтра в 11.
--
Хорошо, мама...
На завтра Женя лежала на кушетке в кабинете Сатарова. Он сидел в изголовье, держа голову Жени в своих ладонях. Они долго перебирали женины ассоциации, прежде чем нашли когда-то положение, при котором Женя могла безболезненно возвращаться в Лабиринт, в точку последнего ухода. Помогло воспоминание, как папа учил Женю плавать на спине. У нее долго не получалось. Стоило воде коснуться лица, как Женя подскакивала в ужасе. Ей представлялось, что она, подобно Мертвой Царевне из сказки, лежит в хрустальном гробу, подвешенном на цепях. И тогда отец стал поддерживать ее голову, чтобы вода не попадала на лицо. Женя почувствовала положение тела, при котором голова не погружается в воду, и научилась плавать на спине. Теперь ощущение крепких мужских ладоней, поддерживающих голову, спасало Женю от навязчивых видений.
--
Где ты сейчас находишься?
--
В тупике.
--
Это комната?
--
Не знаю. Какое-то странное помещение. Без углов. Стены из красного кирпича. Помещение довольно высокое, но без окон, поэтому становится трудно дышать.
--
Попробуй открыть дверь.
--
Не получается. Засов застрял.
--
А ты стерла меловой крест?
--
Нет. Сейчас. Все, стерла. Засов поддался. Открываю замки. Воздуха мало. Но осталось всего два замка и цепочка... все! Открываю дверь. Чувствую свежий воздух.
Женя уже не бежала, а шла по коридору, открывая двери, которые заперла вчера. Так было всегда. Она приходила к Ренату Наилевичу, и они вместе проходили весь путь в обратном направлении. Последняя дверь, и Женя щурится от света. Несколько секунд она ничего не видит. Это как противоположный полюс темноты, которой заканчивается каждый приступ. Важно выйти к свету - это Ренат Наилевич понял давно. Выходишь к свету, и впредь, случись подобная ситуация снова, сознание быстро находит дорогу - и туда, и обратно. Так быстро, что для постороннего глаза это выглядит как секундное замешательство. Женя даже не успевает потерять равновесие. Но это если только ситуация повторяется почти один в один. Если ощущение новое, подсознание находит другую лазейку, и тогда приходится снова маркировать маршрут.
Сколько их, этих новых ощущений? И завершится ли когда-нибудь их коварный калейдоскоп? Уже пережитые, зафиксированные ощущения Женя воспринимала как предметы. Каждый из них имел свою форму, свой цвет, свой запах. Она не могла этого объяснить, но узнавала их по мельчайшим штрихам, и с первых же секунд распознавала уже знакомые. Новые же ощущения обрушивались внезапно, оглушая каскадом звуков, запахов, красок, собираясь в единое представление, стирая границу реальности.
В следующий раз Женя пришла на прием к психотерапевту без явного повода. Это иногда случалось. Ренат Наилевич поприветствовал Женю, указал жестом на кресло напротив и сел, ожидая начала разговора. Он не задавал вопросов. Раз Женя пришла сама, значит, ей есть что сказать.
--
Ренат Наилевич, я очень страшно выгляжу во время приступов?
--
Нет. Ничего особенного. Почему ты об этом спрашиваешь?
--
Как? Что видят люди рядом? - Женя словно и не слышала вопроса психотерапевта.
--
А как ты себе это представляешь?
--
Не знаю... Лицо, искаженное судорогами, затрудненное дыхание...
--
А ты спрашивала когда-нибудь об этом тех, кто тебя видел во время приступа?
--
Нет. Они и так перепуганы.
--
А маму? Они ведь говорят с ней потом.
--
Тоже не спрашивала. Так вы знаете?
--
Да. Нет никаких судорог. Ты просто теряешь сознание и напоминаешь спящего человека, которому снится яркий сон. Ты слегка двигаешь телом, имитируя движения, которые совершаешь в видении. Так иногда делают люди, когда смотрят захватывающий фильм. Видела такое?
--
Да, у меня папа так смотрел телевизор. Особенно когда там показывали драки.
--
Вот-вот. Что-то в этом роде. Так что ничего особенно ужасного.
--
Но почему у них тогда потом такие лица?
--
Это неожиданно для них. Потеря сознания всегда вызывает такую реакцию у окружающих.
--
Ренат Наилевич... Вы не знаете?.. Такое еще происходит с кем-нибудь?
--
Не знаю. Я никогда не читал и не слышал о таком.
--
А Вы пытались узнать?
--
Конечно! С первой нашей встречи.
--
Может быть такое, что это происходит только со мной?
--
Такое возможно.
Ренат Наилевич только открыл рот, чтобы сказать, что... Он забыл, что хотел сказать, потому что увидел, как глаза Жени стекленеют, закрываются, и она медленно сползает с кресла. Психотерапевт подхватил девушку, уложил ее на кушетку, сел в изголовье и взял голову Жени в ладони.
... Женя стояла у перил башни. С высоты пятнадцатиэтажного дома она видела людей внизу, различала мужчин, женщин, детей, но не могла разглядеть их лица. Она пыталась привлечь их внимание - кричала, махала руками - но люди торопились по своим делам и не поднимали голову. Женя оглядела площадку. Круглая, метров пять в диаметре. В бетонном полу ни трещинки, никакого намека на люк. Вселенское одиночество. Женя снова подошла к бортику.
"Красивый пейзаж!"
Женя вздрогнула и оглянулась. У противоположного бортика сидел Ренат Наилевич. Он осматривал окрестности, явно наслаждаясь панорамой. "Вы?!" Башня стала походить на остров и уже не казалась такой неприступной.
--
Как будем выбираться? - спросил Ренат Наилевич, подмигнув Жене.
--
Не знаю. - Женя посмотрела вниз, и вынесла заключение, - Высоко.
Она изучила пол на предмет скрытых дверей, но ничего не обнаружила. Вспомнила "Сказку странствий", но у них не было ни ткани, ни реек для дельтаплана. Ей казалось, что Ренат Наилевич знает выход, но не говорит, потому что его должна найти она - Женя. Ренат Наилевич кивнул, словно Женя высказала свою мысль вслух.
--
Это ведь твое виденье. Ты тут хозяйка.
--
А что я могу?! Я ведь им не управляю.
--
А ты учись.
Женя села на пол и стала думать. Становилось жарко, мысли размазывались, как подтаявшее масло.
--
Ты поняла, как очутилась на этой башне? - Ренат Наилевич попытался вернуть Женю к реальности.
--
Мне стало одиноко.
--
Почему?
--
Я представила, что ни с кем на свете не случается того, что происходит со мной.
--
Ну и что?! Все люди по-разному реагируют на происходящее, но это не значит, что они не способны понять друг друга. У тебя очень яркое воображение, но ведь никто кроме тебя не знает о том, что с тобой происходит в Лабиринте.
--
Вы знаете.
--
Я твой врач. Я пытаюсь понять механизм твоих видений и найти способ избавить тебя от приступов. Но не от самих видений. Ты пойми, это твой дар - видеть ощущения в форме сюжетных картинок. Может быть, тебе нужно научиться воплощать их во что-то материальное, чтобы рассказать таким образом другим людям о своих ощущениях, и тогда это перестанет быть таким мучительным?
--
Я не знаю... я всегда относилась к этому как к болезни.
--
Ты не хочешь попробовать себя в рисовании или музыке?
--
Я хотела пойти в молодежную киностудию. Там есть отделение компьютерной графики. Но мама испугалась, что там возникнет много новых ощущений, и приступы участятся.
--
Почему ты не сказала мне об этом раньше?
--
Я узнала об этой студии совсем недавно. И потом... я так привыкла к ограничениям, что не придала значения...
--
А зря... Мы обязательно поговорим об этом после. А пока нужно спускаться на землю, пока мы тут не поджарились.
--
Но как?!
--
Этот мир создан твоим воображением. Может быть, есть детали, которые твое воображение дорисует?
--
Я не понимаю, о чем Вы... Я искала люк в полу. Или лестницу снаружи. Их нет!
--
Но есть башня. Как-то ведь мы здесь очутились. Раз нет люка в полу и лестницы снаружи, значит...
--
Значит?..
--
Думай!
--
Значит... нужно что-то, что позволит нам спуститься с этой башни... или... вместе с ней?!
--
Ну?!
--
Погодите... Может быть, она складывается, как подзорная труба?..
Женя прислушалась. Никакого движения. Она представила, как бы башня начала складываться. "Нет, это слишком резко. А если... если она закручивается, как шуруп? Но что-то должно привести ее в движение". Они вдвоем начали осматривать бортики, и обнаружили небольшой рычаг, поднятый вверх. Женя опустила рычаг, и тут же площадка стала медленно вращаться по часовой стрелке, с каждым витком опускаясь все ниже. Не прошло и пяти минут, как поверхность площадки сравнялась с землей, и Жене с Ренатом Наилевичем осталось лишь перевалиться через бортик.
Женя открыла глаза. Ренат Наилевич гладил ее по голове.
--
Ну, так что там насчет киностудии?
--
Вы действительно были там со мной?!
--
У меня тоже неплохое воображение. И за восемь лет общения с тобой я многому научился. Я знал, что окажись я рядом во время приступа, я бы узнал несравнимо больше, но подгадать невозможно. Это дело случая. Сегодня фортуна на нашей стороне. А мысль с киностудией не так плоха...
--
Ренат Наилевич, я очень уважаю вас как специалиста... и благодарна Вам за все, что вы сделали для Жени... но прошу Вас, - Женина мама плакала в телефонную трубку, - третий приступ за неделю...
--
Как третий?
--
Сегодня был третий. Я прошу Вас. Жене нельзя ходить в эту студию.
--
Но сегодня ведь не было занятия в студии.
--
Да, но я уверена, что это связано именно с киностудией... я уверена...
--
Светлана Николаевна, - Ренат Наилевич пытался сохранять спокойствие, хотя сегодняшний приступ Жени был для него полной неожиданностью, - поймите, мы не можем запереть Евгению в четырех стенах и лишить эмоций. Она должна научиться с этим жить. И киностудия - это возможность ускорить процесс адаптации. Редкий педагог согласился бы работать с таким человеком как Женя, а Сергей Петрович пошел на это, и совершенно осознанно. Я буду сопровождать Женю на этих занятиях до тех пор, пока она не научится переживать новые чувства самостоятельно.
--
Вы думаете, она может этому научиться?!
--
Я в этом уверен. У нее уже есть подвижки. Ее картинки перестали быть защитными, негативными. Она просто чрезмерно погружается в мир своих ощущений. Ей нужно научиться видеть "картинки", не отключаясь от реальности.
--
Я не знаю... - Светлана Николаевна, и правда, не знала, что делать и во что верить, - я так устала бояться за нее.
Женя слышала разговор из своей комнаты, точнее, слышала только мамины реплики и частые всхлипывания, но могла дорисовать оставшуюся часть, поскольку вчера после занятия в киностудии и очередного приступа они долго говорили в Ренатом Наилевичем. Они обсуждали, насколько не похожи были последние два видения на все, что происходило с ней прежде. Вчера их было еще два.
На прошлом занятии в киностудии Женя пыталась из отдельных картинок собрать некий ассоциативный ряд. Она выбрала картинку, ужесточила линии, превратив цветную фотографию в гравюру. Основной фон наполнила насыщенным фиолетовым цветом, не слишком темным, чтобы хорошо просматривались силуэты деревьев и купола собора на другом берегу реки. Она так увлеклась, что не сразу заметила, как "ушла" из реальности. Она шла по набережной. Вода мягко светилась, асфальт под ногами и стены домов мерцали зелеными, красными, белыми огнями, отчего становилось светло, несмотря на то, что на улице не было ни одного фонаря. Женя бродила по набережной, не в силах оторваться от этой красоты, и очнулась только, когда первые лучи света коснулись крыш. Это произошло так неожиданно. Не было ни розовеющего неба, ни постепенного растворения тьмы. Вдруг небо окрасилось желто-зеленым цветом, и крыши домов засверкали, пуская солнечные зайчики... И только тогда Женя поняла, что все это нереально, и стала медленно возвращаться в сознание. Ей не хотелось покидать пробуждающийся сказочный город. Но из лабиринта она вернулась с улыбкой, и это было главное, на что опирался теперь Ренат Наилевич. Он убеждал Женю, что она должна научиться относиться к своим видениям как к материалу для творчества, изучать их, а значит, не терять контроль.
Сегодняшний приступ случился дома. Женя думала об их вчерашнем разговоре с психотерапевтом. Она представила, как стала режиссером и снимает фильм, и этот фильм получает престижную премию. Она пыталась увидеть себя на пьедестале, но вместо этого увидела, что стоит на скале. Грудь сжимали ремни, но не давили, скорее поддерживали. Рядом стоял человек, но Женя не могла разглядеть его, только знала, что это мужчина. Они, держась за руки, шагнули с отвесной стены. Женя всегда боялась высоты, даже в видениях. И сейчас она вцепилась в руку своего спутника, но уже через несколько секунд отпустила. Они медленно парили над покрытыми буйной зеленью холмами, и это было прекрасно. Когда Женя мягко ступила на землю, а полотнище парашюта или параплана опустилось за ее спиной, девушка подняла лицо к небу и поняла, что отныне всегда будет скучать по этому ощущению, ощущению полета.
И почему она не стала думать обо всем этом, сидя в кресле, или еще лучше - лежа на тахте, закрывшись в своей комнате?! Тогда мама и не заметила бы "ухода". Но мечтания посетили Женю, когда она мыла посуду, и ее падение вызвало такой грохот, что мама услышала с балкона, побросала недовешенное белье и, перепуганная, прибежала на кухню. А теперь вот пыталась убедить Рената Наилевича, что киностудия - это плохая затея. А Жене вдруг так не захотелось отказываться от своего первого настоящего увлечения. Ей понравилась обстановка в студии - тихий полумрак павильона... И Сергей Петрович с мягкой улыбкой в рыжей бороде и серыми глазами не то мудрого мальчишки, не то озорного старика... И ребята, погруженные в свои дела, не заглядывающие вопросительно в глаза. Оторвались на мгновенье каждый от своего дела, улыбнулись приветливо, и вернулись к своим занятиям, предоставив Жене возможность спокойно изучать новый для нее мир. И впервые она не встретила испуганных глаза, когда "вернулась" из лабиринта. Она знала, что Ренат Наилевич объяснил все и Сергею Петровичу, и ребятам... Но ведь и в школе объясняли.
- Мама, пожалуйста, не запрещай мне ходить в киностудию. Я научусь контролировать свои видения. Обещаю. Ренат Наилевич говорит, что я смогу.
Поздний вечер, почти ночь. В квартире темно. Кухня. В прихожей зажигается свет, он проникает в кухню через щель приоткрытой двери, разрезая кухню на две неравные части. Плоскость света проходит почти посередине стола, на котором стоит тарелка с кусочком торта. Обычный бисквитный торт, украшенный кубиками цветного желе. Попав в луч света, желе светится зеленым и красным, подобно драгоценным камням. Хочется съесть эти аппетитные кубики, и жалко нарушать чудесную картинку...
"Искушение"... Запись на тетрадном листе. Тетрадь захлопывается, перекрывая экран темно-синей обложкой. Экран гаснет, церемония продолжается.
--
В номинации "лучший сценарий" десятого молодежного кинофестиваля "Золотой луч" первую премию получает фильм "Лабиринт ощущений". Автор сценарий Евгения Самылина.
Женя поднимается на сцену. Свет рамп слепит ее.
Знойный день южного города медленно остывает. Где-то внизу море лижет раскаленные камни, отчего те шипят, высыхая в считанные секунды. А здесь, наверху, в тени деревьев уже прохладно. Вокруг зеленая пена деревьев. Солнце село за холм, но его лучи еще окрашивают небо в желто-розовый цвет и освещают море вдалеке. Мир торжествует. День был полон напора страстей и триумфа, и теперь уступает вечерней удовлетворенности, почти умиротворению...
--
Я хочу сказать спасибо моей бабушке - Лидии Петровне, которая научила меня доверять своим чувствам. И моему большому другу Ренату Наилевичу за то, что помог оценить дар, который был дан мне природой. Я рада, что он сейчас здесь, в зале. Я не вижу его из-за слепящего света, но я знаю, что он здесь.
Ренат Наилевич стоял на берегу моря. Даже сквозь подошвы он чувствовал жар раскаленной гальки. Волны пытались дотянуться до носков его сандалий, но лениво отступали, обжигаясь о камни. Вверх, от каменистого пляжа поднимался холм, покрытый густыми зарослями. И лишь кое-где виднелись крыши домов. Солнце висело над самой кромкой холма, готовое вот-вот скатиться с него по другую сторону. Здесь, на берегу, его лучи еще обесцвечивали воду и небо, делая их бледно-желтыми, а холм, погруженный в тень, уже приобрел густой темно-зеленый цвет, цвет покоя и зрелости.