Но как долго он оплодотворяется и вынашивается в мозгу, что можно довольствоваться и одним удавшимся в полгода.
Пока удивляюсь содеянному продолжаю его, но стоит повториться - страсть немедленно угасает, пропадает.
Карандашный рисунок, надеюсь, способен к безграничной возможности вызывать удивление. К счастью, сюжетов так мало, что к удивлению невольно присоединяется страсть ожидания, страсть надежды и в этом союзе они поддерживают мой жизненный тонус.
Неделю назад была красная гвоздика, сегодня белая хризантема.
Что такое мать?
В памяти насильное кормление, упреки, ограничения в играх, насильная укладка в постель и столь же насильное извлечение из теплой постели в стужу комнаты. Выталкивание в толпу ненавистных сверстников детского сада, наказание за двойки. Ограничения юношеской свободы, нотации. Необходимость писать-звонить-навещать-снабжать... Беспокоиться за здоровье старости и, наконец, драма тяжелого расставания.
Что такое жена?
Страсти, томление, радости-печали, телесные удовольствия, в конце-концов счастье состоявшейся молодости.
Как сравнить одно с другим?
В память об одной красная гвоздика, в память о другой белая хризантема.
А биолог возразил: "Чего их жалеть-то? у них есть крылья!
Тогда почему я, наполнив карман семечками, еду за пятнадцать километров, чтобы подкормить лесных пичуг?
Блажь!
Вряд ли я обеспокоен их проблемами. Вероятнее, я справляю свою старческую страсть к милосердию как единственное средство возрастного эгоизма.
Имитирую весенний посвист и они тут же появляются, словно ждут меня, на каждое моё "фью-ить" отзываются тем же.
Опорожняю карман, последний раз воспроизвожу своё "фью-ить" и облегченный исполненным долгом... или загадочной страстью, разворачиваю лыжи вспять:
- Фью-ить!
Покупаю у неё кефир.
Завтра из утреннего молока с этим кефиром буду делать сыр на четыре дня. Значит, кефир должен быть самым свежим. Но узнать свежесть кефира можно только задав вопрос, чего делать очень не хочется, стесняясь её грубым ответом. Приходится изобретать форму вопроса, в расчете на предельно краткий ответ.
- Сегодняшний кефир есть?
Она может ответить: " есть","нет" или "вчерашний".
И тогда я должен либо купить, либо уйти.
Но каждый раз из деликатности говорю много лишних слов: "скажите,пожалуйста", "за какое число...","мне хотелось бы..." и самое неудачное - "свежий кефир есть?"
- У нас всё свежее,- не глядя на меня, сквозь зубы, скажет она и грубо бросит на прилавок пакет, предлагая мне самому определить дату. Найти сразу мелкий шрифт не получается, я теряюсь, чего-то бормочу и нарываюсь на очередную грубость.
Но простую фразу "сегодняшний кефир..." запомнить так и не могу.
Вот беда-то!
Мы дружим. Она дружит в надежде на наследство. Я дружу в надежде передать мой опыт унаследования. Вялая какая-то дружба.
У меня есть лишних шесть тысяч.
И у меня есть выбор: либо время от времени брать с полки конверт, извлекать эти шесть цветных бумажек и мечтать; либо пойти и обменять эти бумажки на новенькие лыжи, чтобы время от времени извлекать их из кладовки и, надев на ноги, легко скользить по белому снежку прочь от всех забот.
Но как-то не получается,не хватает решительности что ли: забыл уже куда и конверт этот сунул и попрежнему еложу на старых обшарпанных досках по грязному снегу. Или, как старый кот на подоконнике, сижу, прикрыв глаза газетой, и мечтаю... мечтаю.
Вот, ведь, как.
Я просто не дал им денег. Не дал - и всё! А все дали.
Мне просто надоело давать денег всем этим мытарям: то тут, то там ходят и просят, а то, дак, и требуют. Пошли они все!..
Думал, теперь и здороваться не будут. А нет, здороваются! Даже опережают. Вот ведь как!
А потом решил: боятся. Сами придумывают себе страхи и боятся: ведь я теперь непредсказуем. Наверно и оправдание мне придумали какое-нибудь, чтобы меньше бояться. А мне просто надоело давать им денег.
Теперь только увидят и сразу:
- Здравствуйте!
Боятся.
А чего боятся?
Он пожалел меня.
Он просто пожалел меня.
Как и в прошлом году только из озорства он скатился по откосу и уже пробороздил метров пять моей лыжни, но вдруг что-то заставило его одуматься, он выбрался правым колесом из траншеи, по дну которой я и намял лыжный след, и уже продолжал аккуратно ползти ничуть не покушаясь на моё произведение.
Поначалу опечалившись я быстро понял игру озорника и пытался представить себе как он поступит там, где лыжня поднималась из траншеи на бровку и шла вдоль неё, то есть, если следовать логике, он должен был левым колесом сдвинуться ещё левее, а правым опуститься в траншею.
К моему искреннему удивлению и даже радости он именно так и сделал: левым отступил от лыжни, а правым провалился в траншею, перекосившись почти под сорок градусов.
И мне оставалось только объяснить самому себе его такое поведение.
Пару дней назад как-то одновременно с двух разных сторон мы выехали на широкую дорогу и двигались параллельно: он по своей правой стороне, я - по встречке.
Он двигался с обычной скоростью мощного трактора, я - как мог. Так мы и шли метров двести, не уступая друг другу. Он не мог не видеть меня, ибо этот красавец, трактор-игрушка позволял ему обозревать округу, не поворачивая головы и то, что ему не удавалось оторваться от меня его, думаю, веселило. Но в игру вмешался жигуленок. Он тоже шел по правой, но обогнать меня не решался, ибо дорога делала вираж и упасть на скорости - значит, как раз, подкатиться под колеса машины. Я вынужден был сбросить скорость, дав ему спокойно обойти меня, но дал и трактору уйти вперед: гонка завершилась.
Но и того, что случилось, оказалось достаточным, чтобы...
![набросок [евгений рындин акварель]](/img/r/ryndin_a/1032/skrypka-kar.jpg)