Она проснулась рано, около семи. Было очень жарко, и её охватило какое-то странное ощущение, почти желание выпрыгнуть из собственного тела. Она встала с постели и подошла к окну. Сквозь занавески проникал слабый свет - и видно было очертания дома напротив. Обернувшись, она увидела, что Марк не спит, а смотрит прямо на неё, слегка сощурив глаза.
- Я тебя разбудила? - спросила она мягким голосом.
- Нет, я проснулся сам... А ты чего не спишь?
Она не знала, что ответить. Тревожное чувство, внезапная тяжесть на душе - вот почему она проснулась.
- Утренняя бессонница.
- Иди сюда, - он протянул к ней руки. - Я тебя убаюкаю. - Он улыбнулся едва заметно, одним уголком губ.
Десять лет назад, когда они познакомились, ему было двадцать пять, но и сейчас, особенно в этой нежной серебристо-голубой дымке полумрака, он казался ей почти юным. Она легла, позволяя ему обнять себя.
- Ярик придёт сегодня, ты помнишь?
- Помню, - ответил он, поцеловав её в висок. - Я приготовлю что-нибудь из его любимого.
- Не могу поверить, что ему уже девятнадцать, - сказала она тихо. - А мне сорок...
- Ты знаешь, как я люблю нашего сына, - произнёс Марк. Он всегда так говорил, нашего, даже усыновил его, а фамилию она поменяла Ярику на свою... Чтобы ничего не напоминало о прошлой жизни. - Но теперь, когда мы с тобой вдвоём, в этом есть особое волшебство...
Да, в этом и правда было волшебство, как в сказке про Кая и Герду, которую она столько раз читала в детстве - и столько раз представляла, как встретит своего Кая, чтобы спасти его и никому не отдавать. И как она мечтала о небольшом домике, увитом розами, с двумя комнатами - для неё и названого брата... А ещё в этом волшебстве были лёгкая тоска и возвращённая молодость, которой у неё не случилось вовремя.
- Если бы мы не познакомились, я бы не смогла стать собой, - сказала она, целуя его в закрытые губы.
В двадцать лет она вышла замуж, думая, что сбежит от опеки родителей - и попала в мир, где её попросту не существовало. Она была функцией, тенью, красивой игрушкой, символом чужой состоятельности. Никого не интересовало, что она любит, какие книги хочет прочесть, чьи стихи трогают её душу, а чьи она ненавидит, чем мечтает заниматься и что она за человек. Ярослав, который во всех смыслах был её ребёнком, спокойный бледный мальчик с ясными глазами, был такой же тенью, таким же символом чужой состоятельности, лишённый права стать чем-то большим. Она выдержала весь холод, злобу, почти ненависть в свой адрес, когда Ярослав захотел пойти в балетную студию вместо спортивной секции. Она вела беспрестанную борьбу за него, потому что сама была лишена всякого права на свою суть - и мысль передать это по наследству была для неё невыносима. И теперь, когда он приходил, она смотрела, как он смеётся над очередной шуткой Марка, демонстрируя едва заметную щербинку, юный, тонкий, такой красивый, с забранными в хвостик тёмными волосами, с балетными движениями рук, и понимала, что не подвела его.
Её знакомство с Марком случилось почти как в кино. Она стояла на улице, прижимая к груди футляр с флейтой, а он спросил у неё, где служебный вход в театр. Позже она говорила, что может предложить ему только дружбу, что у неё семья, что больше ничего невозможно... Но у него были чудесные светлые глаза и длинные вьющиеся волосы, мягкие бледные руки, тёплый смех - и удивительная манера интересоваться всем, что интересно ей, а близость с ним казалась ей почти слиянием с ангельским началом.
Они встречались на полдня раз в неделю; бегали в кино или на выставки, целовались в кафе и на улице, как воробушки, едва касаясь клювиками, приходили к нему и разговаривали о стихах, сплетаясь ногами; иногда она лгала мужу, что ей поставили дополнительную репетицию. А через полгода сказала, что уходит. Она восхищалась собой, как будто вырвалась наконец из клетки условностей, вины, стыда и безволия, в которой не было места её радости, удовольствию, её личности. Тогда же она обрезала волосы, сказав, что её главное украшение - мозги. Для её мужа женщина и ребёнок всё ещё были собственностью, заводными куклами, чьи настройки можно было менять по своему усмотрению. Он удивился её словам, потом удивление переросло в ненависть, а ненависть - в желание отомстить. И он пообещал ей, что она никогда не увидит ребёнка, если уйдёт.
Разве она имела право лишать Ярослава себя? И разве она имела право лишать себя Марка, его нежности, его умилённого взгляда, возможности видеть, как смешно он зевает и смеётся, показывая ямочки на щеках? Разве она сможет прожить хоть день, зная, что больше не услышит голоса своего ребёнка? Разве она сможет прожить хоть день, зная, что больше не услышит голоса Марка? А если муж заберёт Ярослава из балетной школы, это сломает его...
Она не хотела и дальше просто встречаться с Марком. Не могла больше терпеть присутствие мужа, его лицо, мерзко сложенные губы, ненавистные глаза... Марк был её Каем. Только в этой версии спасение нужно было Герде, оказавшейся в плену у Снежного короля.
В тот день она забрала Ярослава после уроков - и втроём они пошли в книжный. Ярослав клянчил мороженое, она говорила, что он точно заболеет, но Марк её уговорил - и купил мороженое в каком-то магазине по дороге. Потом они пришли к Марку домой, и Ярослав заснул. А она подумала, какой простой и красивой была бы её жизнь, если бы Марк не был младше, она бы встретила его раньше, и Ярослав был бы их сыном...
Тогда же ей позвонили. Такая-то, являетесь женой такого-то? Ваш муж погиб в аварии, примите наши соболезнования, нужно приехать для опознания...
* * *
- Заснула? - прошептал он.
- Нет, - она открыла глаза. - Не могу спать. Какая-то странная маета в душе...
- Хочешь, я тебя понежу?
Он устроился поудобнее и стал целовать её щёки, ушко... Милый, тёплый, чудесный Марк... Вечером придёт Ярослав. А всего остального как будто никогда и не существовало.