Пёсик упорно семенит следом. Веня оборачивается и резко командует:
- Лежать!
Маленький чёрный скотч-терьер с готовностью шлёпается на мокрый после дождя тротуар. Веня прибавляет шагу. Ещё квартал. Дома чашка горячего чаю и спать, спать, спать. Двое суток без отдыха - это слишком. Устал. Что за дура эта девчонка, надо же так усложнить жизнь. Ребёнка захотела, чувства у неё, видишь ли. Какая любовь на зарплату санитара и стипендию второкурсницы. Хорошо, все врачи знакомы... вместе уговорили, слава те... только поспать не пришлось. Привет с поцелуем, дураков ищите в зеркале! Больше ни единого шанса.
Время к полуночи. Свет фонарей кажется радужным, в глазах двоится. И опять болит голова. Мигрень. Сколько раз клялся себе соблюдать режим. Ладно. Уже близко. За поворот, под арку, в парадное, на второй этаж... Ну его, чай. Таблетку пропанолола, а потом сразу на диван, и всё.
Сзади снова цоканье когтей. Точно - опять этот скотч. Спешит, часто дышит. Что тебе надо, маленький мерзавец? Ты мне не нравишься, прошли те времена!
Парень останавливается. Пёс тоже. Он явно не расположен прекращать преследование. "Ладно, - думает Веня, - иди, если хочешь. Всё равно не возьму: не нужна мне собака. Мне и себя-то много".
Дверь в подъезд тяжёлая, металлическая. Нужно ввести код. Кнопки расплываются, цифры меняют цвет. Кажется, смотришь через крутящийся кристалл. Набрать правильную комбинацию никак не удаётся. Веня очень старается. Медленно тычет пальцем: три... три... семь... восемнадцать...пять... Вроде правильно, но знакомого щелчка нет.
Есть только боль и медленно приближающееся цоканье. Когти. Скотч. Которому что-то нужно. От человека, которому не нужен никто, даже он сам.
Фонарь мигает. Свет-тьма, свет-тьма. Пёс то появляется, то сливается с темнотой. Тогда его как бы нет - только звук не исчезает. Цок-цок-цок. Мирный звук, маленький пёсик. Почему так громко? Словно кто-то горстями кидает мелочь на асфальт.
А вон они блестят, монеты! Их много. Светятся не хуже фонаря. Веня лежит у стены и смотрит вверх, на россыпь сияющих кружочков.
Нет, всё не так. Он смотрит вниз, где, играя радужными бликами, плещется тёмная вода. Сейчас он упадёт. Далеко, как же далеко лететь. Зная, что вот-вот над головой сомкнутся тяжёлые холодные волны. Где же край бездны? Веня знает: берег должен быть. Берег всегда есть. Просто он не всегда виден.
Неужели нет моста. Это несправедливо. Веня вглядывается во мрак, пытаясь увидеть то, чего нет. От напряжения у него что-то лопается в голове - и вдруг боль уходит. Он становится лёгким и радужным, как блик. Падение? С чего он взял, что непременно упадёт? Взлететь просто, надо только оттолкнуться. Одно движение, вдох и выдох - и можно оказаться, где угодно. Надо всего лишь придумать, куда лететь. Кругом темно. Разве что блики. Или монеты. И мерцающий свет фонаря. Все направления равны и все одинаково неинтересны.
Нет, впереди что-то есть! А может, и не впереди. Для искры, которой стал Веня, нет понятий "впереди", "сзади", "вверху" и "внизу". Но вот, определенно, что-то блестит - возможно, лунная дорожка? Говорят, по ней можно дойти до счастья. Хотя он опять ошибся: дорожка была бы шире - это нить, узкая серебряная полоска, тоньше луча, в котором пляшут пылинки.
Веня когда-то хотел пройти по туго натянутому канату. Тогда не вышло. Его не взяли в цирковое училище: сказали, что с мигренью невозможно стать канатоходцем. Но у него больше не болит голова, и он не перед комиссией. Почему бы не пройти по серебряной нити? В конце концов, взлететь он всегда успеет.
Кто-то уже идёт там, над бездной. Лохматая чёрная тень. Неуклюжее маленькое существо на коротких лапках. Пёсик. Похожий на цирковую собаку Кляксу, о которой в детстве так мечталось.
Голоса не слышно. Он же кричал изо всех сил, почему нет звука?
Больше не размышляя, Веня бросается следом. Это неожиданно трудно: кто сказал, что можно взлететь в любой момент? Ветер, сильный и холодный, то и дело меняет направление. Удержать равновесие во что бы то ни стало! Надо суметь. Если не получится, то - падение, вовсе не полёт! Малыш, как тебе удаётся идти вперёд? Но ты идёшь. Забавно семенишь короткими лапками и то и дело оборачиваешься, поджидая. Ты можешь - значит, и я смогу.
Теперь Веня смотрит только на скотча. Этот жалобный взгляд блестящих собачьих глаз... Пёсик такой неловкий, его надо догнать как можно скорее, иначе он точно свалится. Что там внизу? Веня уже знает. Непонятно как и почему, но сомнения нет: там исчезновение, там больше ничего не будет. Ни для него самого, ни для смешной цирковой зверухи. Этого нельзя допустить. И неважно, что блики внизу сливаются в радугу, и не имеет значения, что вслед за одной жизнью возможно придёт другая. Какая разница для мелодии, сохранится ли диск после того, как её сотрут! И что на него запишут, не всё ли равно.
Веня торопится вперёд, борясь с порывами ветра, не обращая внимания на близкий плеск волн и леденящие брызги. Он не пытается вглядываться в неверный серебряный отсвет, то и дело теряющийся на фоне искрящейся воды - его зовет испуганный взгляд, молящий о помощи и защите. Его ждёт крошечный дрожащий лоцман. Единственная надежда выбраться, еле различимая во тьме.
А ветер усиливается, воздух становится плотным и одновременно вязким, как плохо слежавшийся снег. Через него приходится буквально продираться. Каждый следующий шаг даётся всё с большим трудом. Наконец, очередной удар - иначе не сказать - сбивает Веню с ног. Он падает. В последний момент, отчаянным рывком, ему удается зацепиться за неверную зыбкую опору. Она дёргается, как резиновая. Вода оказывается неожиданно близко, до неё метр-полтора, не больше. Волны тянут к Вене длинные трепещущие языки. Как это случилось? Светящаяся полоска ведёт вверх, выходит, она провисла? Это больше не луч, а огромные качели - и они раскачиваются всё сильнее, силясь стряхнуть ненужный груз.
Силы почти иссякли, подняться не получается. Да и надо ли? Что есть такого в жизни, ради чего стоит мучиться. В памяти всплывает фраза из любимого фильма детства: "Что воля, что неволя, всё равно, всё равно". Исчезнуть? Навсегда? Что же, он готов. Последний, прощальный взгляд на пса: пусть хотя бы он доберется до берега, он здесь ни при чём, это не его слабость и не его нежелание спастись.
Малыш уже никуда не идёт. Он сидит и смотрит на Веню. Видно, что один он не двинется с места.
"Неважно, это неважно, - думает Веня. - Я исчезну, и он продолжит путь. Какой у него выбор!". Но обмануть себя не получается. Маленькая сгорбленная фигурка останется здесь. До тех пор, пока её не захлестнет волной.
"Мне наплевать!", - твердит себе Веня и сам не верит. А пёс поднимает усатую морду и воет. Его голос похож на плач ребенка. Тоненький, прерывистый, безнадежный.
Веню буквально подбрасывает. Он не успевает понять, откуда взялось столько энергии. Словно внутри отпустили пружину. Одно скользящее движение, и вот скотч рядом. Веня легко подхватывает малыша - тот дрожит всем горячим тельцем - и несколькими прыжками преодолевает оставшееся до берега расстояние.
Бездны нет. Только он сам, распростёртый на асфальтовом пятачке у подъезда. Лужи отливают серебром. Маленькая чёрная собака тычется носом ему в ухо, то и дело принимаясь выть.
Неожиданно щёлкает замок, дверь начинает отворяться. Но кто за ней, парень уже не видит.
- Дева, куда лезешь?
Пожилая санитарка стоит в дверях, расставив руки. Тон её не допускает возражений:
- В реанимацию нельзя. Что значит, тоже в больничке лежишь? Ты ему кто, вообще? Нет, ну что за девки хлипкие пошли. Чего реветь-то! Да ладно, не лепечи. Лучше ему, врачи у нас хорошие, вылечат. Сама-то с чем угодила? Эка! Ишь, чего удумали! Сколько те лет, говоришь? Ну и нормально, я в шешнадцать родила. Чего? Ну и одна вырастишь, делов-то. Я в твоем возрасте уже тоже одна была, и тоже с дитём. Ничооо! Да не бойсь ты, может ещё заживёте. Парень у тя орел, а хотеть сперва все не хотят.
Девчонка смотрит жалобно, но тётка в синем халате и надвинутой на лоб косынке веско и уверенно продолжает:
- Ты того, дева. Счас собирайся и домой. Да лохматку его чернявого забери. Ить так и сидит, болезный, у проходной, я уж ему два раза кашу-то таскала, дык ведь не жрёт! Да лана, как не его. Конечно, его - ить второй день завывает, всех до печёнок достал.
Иди, иди. Завтра придёшь.
И ежели опростанная уже - дык не пущу!
Голос женщины силён и звучен. Она больше не кажется старой. Разве что умудренной жизнью. Девушка втягивает голову в плечи и послушно идёт прочь.
Санитарка тяжеловесно топает следом. У выхода она подбоченивается и широко улыбается, показывая ровные острые пластмассовые зубы.
Затем качает головой и, буркнув "ишь, чего удумали", плотно закрывает дверь.