Начальнику оперативной группы YYY оберштурмфюрер CC Бойке
2 экземпляра.
Экземпляр 1.
Срочно.
Секретно.
Согласно вашему запросу нашим отделом проводилось отслеживание радиостанции с позывными PTW.
За прошедшую неделю зафиксированы 4 выхода этой радиостанции в эфир: 19-го, 21-го и 2 раза 24-го июля.
Первая передача началась 19.07 в 6 часов 12 минут и продолжалась 4 часа 37 минут и 42 секунды. Пеленгацией определено место выхода - лес юго-западнее д. Гойжево.
Вторая передача состоялась 21.07. в 23:08 минут и продолжалась 6 минут 12 секунд. Место выхода в эфир - район юго-восточнее Ракува (из-за кратковременности передачи точнее место определить не удалось.).
Третья передача началась в 18.00 24-го июля и продолжалась 15 минут и 7 секунд. Место выхода - район населённого пункта Слобода (SEE от города Воложин).
Четвёртая передача осуществлялась из того же места, что и предыдущая, началась в 21:00 и продолжалась 12 минут 12 секунд.
Анализ записей передач показал, что на рации работают как минимум 2 радиста. Характерные особенности почерка ясно указывают на то, что 1-я и 2-я передачи были проведены одним, а 3-я и 4-я - другим радистами.
Копии записей передач переданы в криптографическую службу для анализа и дешифровки.
Начальник поста контроля радиоэфира
Унтерштурмфюрер СС Мильс.
"Резидент "Вяз" сообщает, что по информации его связника местным партизанским отрядом "Народная Воля" 25 июля сего года при переправе через реку Неман у посёлка Николаевщина Столбцовского р-на совершено нападение на немецкую автоколонну. В составе колонны были 1 легковая, 3 грузовых автомашины и 1 мотоциклет с коляской. Умелыми действиями партизан колонна была рассеяна, но из-за вражеских подкреплений захватить трофеи не удалось. Потери противника 15 предположительно убитых и более 30 гитлеровцев ранено."
Из докладной записки Управления НКГБ БССР.
***
- ... И это - самое тяжёлое, - Александр палкой поворошил угли в костре и продолжил. - Всё можно прикинуть, просчетать, приготовиться... а тут - бац! И шальная пуля. Случайность, как и глупость предусмотреть невозможно. Я ж тебе рассказывал про того парня, который меня тогда чуть не завалил... На него пять стволов смотрели. Любой бы на его месте руки в гору потянул, а этот палить начал... Хорошо, я в бронике был.
Вот уже четверть часа командир и Люк вели со мной "душеспасительные" беседы. Рассказывали байки, шутили... Я кивал в ответ, даже улыбался... Но какое-то оцепенение, нет, это слово не подходит, скорее - пофигизм, не покидал меня.
Нет, на моих действиях это никак не сказалось - я стрелял, затем вёл машину, помогал разбивать лагерь, ел... Однако, фраза про чемпиона Союза так и вертелась у меня в голове, казалось, наматывая на себя все остальные мысли. Больше всего это было похоже на депрессивный психоз, как его описывают в учебниках по психиатрии.
Опытные старшие товарищи довольно быстро просекли фишку, и теперь каждый на свой лад пытались меня вывести из этого состояния.
- Саш, ты мужик опытный, всякое в жизни повидал... Ну что за непруха такая, а?
- Ты про невезение не заводи, не надо, - ответил командир.
- Ну вас же, спецуру, учили, как с такой кашей в голове бороться, правда?
- Хрена! Сами учились. Ты что же, думаешь, мы все там суперменами из матерей вылезали? Помню, парня нам прислали, снайпера. Он за речкой уже покувыркаться до звёздочки успел. В общем - уважаемый человек. А на посиделках выяснилось, что он - девственник! Прикинь, у человека двенадцать подтверждённых, а он ещё с бабой ни разу не был. Он астрономией увлекался до армии, зрение - "сто на сто", вот его снайпером и сделали. А ты говоришь - психология!
Занятные истории из армейской жизни меня сейчас занимали мало, и я задал очередной животрепещущий вопрос:
- Саш, а ты как, уверен, что то, что мы сейчас делаем - нужно?
Фермер цыкнул зубом, а Люк поперхнулся чаем.
- Ну ты, блин, и скажешь! - только и сказал наш разведчик, откашлявшись.
Командир же задумался на пару секунд, очевидно решая, послать меня куда подальше или так оставить, но потом совершенно другим, серьёзным тоном ответил:
- Знаешь, я, когда уже командиром группы стал, поехал как-то на "курсы повышения квалификации". И там один шустрик лектору похожий вопрос задал. Типа твоего. А тот, пожилой мужик, посмотрел на него, и говорит: "Знаете, товарищ капитан, в сорок первом мы такими вопросами не задавались. Делали, что могли. И что не могли - тоже. Чтобы ваш отец мог когда-нибудь подкатить к вашей матери с предложением вас замастырить." Шустрик аж пожух весь. А докладчик тот, кстати, потом интересную вещь сказал, что, дескать, из-за просчётов летом и осенью сорок первого пришлось разменивать людей на время. Так и сказал: "дивизию на день, корпус на три, а армию - на неделю". И, что наши, спецназа, грамотные действия должны коэффициент изменить. И, что группа на день - это куда как лучше, чем дивизия. А уж если диверсанты неделю в тылу у врага продержались, куролеся, то они окупили не только свою подготовку, но и жизнь своих праправнуков. А мы тут две недели воюем. Вот и прикинь, сколько и чего...
- Тох, ты вспомни, - вступил в разговор Люк, - что тебя больше всего на играх бесило? Мы же с тобой это сколько раз обсуждали - надо бежать на пулемёты, двадцать бегут, а шестьдесят лежат. И "гибнут" все: первые - потому что сил траншею взять не хватило, а вторые - потому, что надо было вместе с первыми бежать, поскольку перестреливаться с бункером, лежа в чистом поле, вариант заведомо дохлый.
- Спасибо ребята, но за Советскую власть меня агитировать не надо... Просто до слёз обидно. И прорвались мы, и в машины ни разу не попали, и в засаде свои сидели... Всё так по-дурацки!
- А смерть, она не дурацкой никогда не бывает, если только покойнику не девяносто лет, - успокоил меня командир. - К этому привыкнуть очень сложно, если вообще можно. На, глотни! - и он протянул мне свою фляжку. - А потом - спать! От караулов на сегодня я тебя освобождаю.
***
В этом кабинете, смутно знакомом мне по фотографиям, я чувствовал себя очень неуютно. В окно был виден кусок китайгородской стены с воротами, а за ними виднелись башни Кремля. "Если я правильно помню географию родного города, то я сейчас - на Лубянке!" Судя по всему - я тут давно. По ощущениям, меня сейчас, что называется, "пропесочивают". С чего я это взял, было непонятно, но тон сидевшего напротив меня человека был резок. Я поднял глаза: "Мать моя женщина!"
Луч солнца блеснул на стеклах пенсне, заставив меня невольно сжаться в ожидании выстрела снайпера.
- Ну, и что же мне прикажите с Вами делать, уважаемый "гость из будущего"? - и знаменитое пенсне ещё раз сверкнуло на солнце.
- Ага - ухмыльнулся хозяин кабинета - Лисов тоже на этот прикол попался. Аж под стол упал. А у Вас я смотрю, нервы покрепче. Это хорошо. Ну, так что же мне с Вами делать, поэт Вы наш, так сказать, песенник?
Я неуверенно пожал плечами. Мол, а я что, я ничего. Так вышло.
- И что Вы молчите?
- Да, что тут скажешь, товарищ Генеральный комиссар, оно как-то само получилось. Но я готов искупить свою вину английской кровью. Отправьте меня на фронт.
- Ага - заворчал Берия - Отправь Вас на фронт, а нам потом не с кем капитуляцию Англии подписывать будет. В Германии, вон, пришлось какого-то полковника в генеральский мундир наряжать. У них, видите ли, генералы кончились. Перестреляли их всех на хрен. Нет, фронта Вам не видать, товарищ старший лейтенант, как Жанне Фриске умения нормально петь. Хотя, - он причмокнул - Какая женщина! О-ох! Огонь! И чего она, дура, петь лезет? Пока рот не открыла, все нормально, а потом... Вот и вы тоже, нет, чтобы как все нормальные попаданцы Высоцкого петь. Поете черт-те что, и ладно бы один раз. А теперь ваши, с позволения сказать, творческие порывы, дали такие всходы, что уже даже Марк Бернес в "Двух бойцах" вместо "шаланд" Вашу "Подмогу" исполнил. Ну, куда это годится? Берите пример с Лисова. Песни правильные поет, и уже генерал. А Вы поете, черт знает что, поэтому в старлеях и ходите. А если еще что-нибудь сморозите, я вас до ефрейтора разжалую.
- Так нет такого звания, товарищ народный комиссар.
- Специально для Вас и введем. Чтобы стыдно было с одной "соплей" ходить.
Да, такой подлянки я от Берии не ожидал.
- Я все осознал, товарищ Берия.
- Ну, вот и славно. Теперь никакой антисоветчины. Пойте что ли Пугачеву хотя бы, если уж "душа песен просит". Или лучше этого, как его? Ну, лысый есть там у вас, еврей этот?
- Розенбаум!
- Да нет. Другой. Бизон, Клаксон ... э-э-э ... - он пытался поймать мысль, но та упорно ускользала.
- Кобзон!
- Точно, Кобзон! - обрадовался нарком - Вот его и пойте. Он хоть и еврей, но идеологически безвредный. Вот его и пойте.
Представить себя исполняющим песни из репертуара Кобзона ночью под гитару в компании друзей я не смог, и настроение испортилось ещё больше:
- А может все-таки лучше Розенбаума. Он тоже еврей. И тоже правильный.
Ага - усмехнулся ЛПБ - Особенно когда "Мурку" поет. Или вот эту - про Питерское ЧК и одесских урок... Нет уж, товарищ старший лейтенант. Партия сказала "Кобзон". Значит, Кобзон. И ничего кроме Кобзона. Понятно.
- Так точно, товарищ народный комиссар!
А внутренний голос отозвался эхом: "Мать... мать... мать..."
-... Антон, подъём! - вырвал меня из объятий сна (и из страшного кабинета!) голос командира. - Через полчаса выдвигаемся. Как сам?
Я помотал головой, прогоняя остатки сна:
- Берия приснился.
Фермер хмыкнул.
- Ругал за несвоевременные песни.
- Не расстрелял? Ну и ладно...
Глава 11.
Из неотправленного письма одного немецкого солдата.
Здравствуй, милая Генриетта. Вот выдалась свободная минута, и я решил написать тебе пару строчек. Служба моя проходит спокойно и размеренно. Я очень по тебе скучаю, но, к сожалению, обещанного отпуска мне пока не дадут. Сейчас в нашем батальоне некоторый некомплект водителей, поэтому придется задержаться в этой дикой России еще на несколько недель. Наверное, до нашей полной победы над большевиками. Хотя, они сопротивляются все сильнее и сильнее, но ничто не сможет остановить немецкого солдата в его стремлении к победе. Так говорит наш командир, и мы ему верим. Передай еще раз благодарность своему отцу. Если он мне не посоветовал идти учится на водителя, то я, наверное, сейчас оказался бы на передовой. А там сейчас очень жарко, хотя русские отступают повсеместно, но раненный фельдфебель, которого я вчера подвозил до госпиталя, говорит, что большевики дерутся как черти. Такого он не видел ни в Польше, ни во Франции. Еще он ругал наши тыловые службы за то, что мы вовремя не подвозим боеприпасы. Если продовольствие солдаты могут добыть сами, реквизируя его у противника, точнее у населения, то снаряды и патроны им взять просто не откуда. Ругался так, как будто мы в этом виноваты. Думает, что только у них пули свистят над головами. У нас тоже не все всегда идет гладко. Например, на прошлой неделе русские диверсанты взорвали мост, и нам пришлось делать крюк почти в сорок километров. К тому же иногда из лесов стреляют какие-то бандиты. Говорят, что это остатки окруженных и разбитых частей противника, которые озверели от голода и теперь таким образом пытаются нам пакостить. Единственное что не понятно, почему этих одичавших русских, до сих пор не переловили. Каждый раз прочесывают лес вдоль дороги, и каждый раз впустую. А меж тем, машины попадают на мины, и эти проклятые большевики продолжают нам досаждать. Ты помнишь рыжего Курта с соседней улицы? Так вот, три дня назад его убили. Хорошо, что у меня было расстройство желудка и я не поехал в тот проклятый рейс. Тогда мы потеряли шесть водителей и четырех офицеров. Теперь у нас на восемь машин осталось всего три нормальных водителя. Приходится делать рейсов больше обычного, и вот результат - вчера Ганс заснул за рулем и въехал в столб. Вывел из строя грузовик, а сам попал в лазарет. Извини, меня вызывает наш фельдфебель. Допишу позже. Генриетта, я поистине родился в рубашке. Вчера (у нас прошло уже два дня с того момента, как я начал это письмо) нашу колонну обстреляли русские. Из всей роты осталось едва с дюжину живых. Это был ад. Взрывы, свист пуль, вой минометных мин, крики раненных. Я едва не умер от ужаса. Хорошо хоть догадался сразу упасть и отползти в придорожный кювет. Машина моя сгорела, как впрочем, и вся техника, которая была в колонне. Это был ад, Генриетта. Извини, меня опять отвлекают. Моя дорогая, я снова вернулся к тебе. Есть одна хорошая новость. Пока не покончат с этими неуловимыми недобитыми большевиками, никаких рейсов не будет. Так что у меня будет несколько дней нормальной жизни. Прости, моя радость, меня снова вызывает гауптман Крепс. Представляешь, ему срочно надо доехать в штаб дивизии, а в роте я единственный оставшийся водитель. Придется ехать, как бы мне этого не хотелось. Допишу, как только освобожусь, а пока целую тебя, моя милая Генриетта.
Сержант Игнатов сидел на этой сосне уже битых три часа и вел наблюдение за дорогой. За это время прошла большая армейская колонна, но стрелять он не рискнул. Товарищ майор четко сказал, что лишний раз не рисковать. Стрелять только наверняка, и только если есть гарантия не быть обнаруженным. Хотя, именно тут, практически под самым носом у немцев, где уже прочесали все вдоль и поперек и не один раз, немцы точно не ожидали снайперской засады. На дороге показались два мотоцикла с коляской, а за ними пылил маленький легковой автомобиль и колесом на капоте. - О - прошептал стрелок - А вот и наш клиент. Эти слова он повторял каждый раз перед выстрелом, как заклинание. Перенял их неделю назад от одного командира, обучавшего его искусству снайперской засады. Выстрел, и первая пуля летит в голову пассажира машины. Еще выстрел, готов шофер. А теперь можно и мотоциклистов добить, пока не уехали. Еще пяток патронов долой, и несколько врагов навсегда останутся в русской земле. В земле, на которую их не звали. На которую они пришли сами, и тут нашли свой бесславный конец.
Рядовой YYY пехотного полка Вильгельм Штраубе так и не дописал письмо свой Генриетте. Это письмо вместе с личными вещами и половинкой медальона отправили родителям погибшего в далекую Германию.
Вспоминает гвардии полковник Трошин В.С.
Конечно, первое время после разделения нам было трудно. И бойцов надо было тренировать, и с фашистами воевать. Хорошо, что на север, за линию шоссе мы сразу ушли. А то позже это точно бы не получилось! Пять или шесть дней мы шалили на трассе, обстреливая колонны, но, потом немцы очухались и пустили по окрестностям патрули - одно-два отделения на машинах. Отряду целиком, конечно, это было не страшно, а вот для снайперов наших, которыми старший сержант Нечаев командовал, они были серьёзной проблемой. Вот и пришлось так исхитриться, чтобы и патрули эти прищучить. А одиннадцатого числа, как помню, устроили мы серьёзный шум на шоссе и рванули на северо-восток.
Какой шум спрашиваете? Подорвали три моста на шоссе и один - на железке, да ещё колонну на шоссе из пушек обстреляли. А что? Подтащили две дивизионки. В кустах замаскировали - и раз... разгромили колонну. Место там открытое было - дорогу километра на два видать. А мы полсотни шрапнелей. Вы бы видели, что на шоссе творилось! Мне потом за этот бой Красную Звезду дали. Ага. Наши разведчики выяснили, что больше трёх сотен фрицев мы там накрошили, и это без учёта тех, кто на мостах гикнулся. Ну и шоссе на неделю, если не больше заперли.
Как с командованием связались?
Если честно - то повезло нам. Мы же, пока по лесу шли, что твой снежный ком были. То один человек на нас набредёт, то двое, а когда - и отделение целое. К пятому, кажется, августа, нас уже сто тридцать человек было. Больше роты. А потом на танкистов наткнулись, а при них - рация. Да не какая-нибудь завалящая, а РСБ! И радист у них был! Так что воспользовались мы каналом, что нам товарищ Куропаткин оставил, и связались с Москвой!
Москва, Улица Дзержинского, дом 2. 04.08 1941, 16:07
- Итак, товарищи, что мы имеем на сегодняшний день по "Странникам"? - хозяин кабинета обвёл взглядом сидевших за столом командиров. - Начните вы, товарищ Маклярский.
- Как известно всем присутствующим, двадцать восьмого июля часть группы "Странники" вышла на личный контакт с представителями Слуцкой резидентуры НКВД Белоруссии. Товарищи немедленно связались с нами и начали оперативную разработку на месте. Как докладывает лейтенант госбезопасности Зайцев, - капитан взял в руки листок бумаги и прочитал: - "... несмотря на то, что никаких документов мне предъявлено не было, особенности поведения фигуранта "Старик" указывают на принадлежность последнего к органам разведки или контрразведки. Беседу фигурант вёл непринуждённо, демонстрируя знания специфики работы органов НКВД, включая центральный аппарат. Проанализировав его речь, могу с уверенностью сказать, что "Старик" - русский, но, возможно, некоторое время проживавший за границей..."
- Интересное наблюдение, - задумчиво произнёс Судоплатов. - Что ещё?
- В контактировавшей группе был ещё военврач. По сообщению Зайцева, он серьёзно помог подполью, оказав медицинскую помощь трём членам подпольной группы. Резидент считает, что военврач, - он заглянул в свои записи, - Кураев - еврей.
- А вот это - уже серьёзно... - сказал Эйтингон. - Я с трудом могу представить еврея, работающего на гестапо. А на чём резидент основывает своё утверждение?
Маклярский снова заглянул в бумаги:
- Зайцев прилагает записи бесед... Это, конечно, не стенограмма, но некоторые характерные словечки и обороты упомянуты.
Судоплатов кивнул:
- А по вашей линии, что Наум Исаакович?
Заместитель Судоплатова откашлялся:
- Запрос в кадры пока ничего не дал. Фигурантов из отряда установили. Там всё чисто, если не считать того, что этот Трошин - был разжалован за дискредитацию в тридцать девятом. Комиссар отряда - бывший второй секретарь одного из подмосковных райкомов. Наш сотрудник туда съездил, побеседовал с товарищами. Все как один характеризуют Белобородько положительно.
- А подтверждения их донесениям?
- Тоже всё чисто. Конечно, передача позывных другой рации - это сам по себе ход нетривиальный, но если воспринимать его как попытку запутать следы, то решение это, именно в силу необычности, правильное...
- Это мы обсудим чуть позже... - перебил Эйтингона начальник отдела. - А пока, как я понимаю, по личностям основных фигурантов ничего не выяснили?
- Так точно.
- Хреново! - Судоплатов припечатал ладонью папку, лежавшую перед ним. - Нарком с меня не слезает - подай ему этих людей! - он перевёл дыхание и продолжил уже спокойнее: - У меня вот что в голове не укладывается, товарищи... Как по вашему мнению, группа профессионально работает?
- Да, - ответил Маклярский.
- Не подлежит сомнению, - согласился Этингон.
- Информацией о нашей организации они обладают?
Оба подчинённых кивнули в знак согласия.
- На связь с нами вышли, и поддерживают её. Информация от них подтверждается, действия - тоже. Но кто это, мы за месяц так и не выяснили. Мистика какая-то! Получается, что, если они не немцы и не работают на Германию, то конспирируются и от немцев, и от нас. Британцы? Американцы?
- Не похоже, Павел Анатольевич, почерк не тот, да и какой резон для закордонников всё это делать? Хотя меня смутил псевдоним командира группы.
- Да, я, когда его узнал, тоже занервничал. Но вы же хорошо знали Скоблина. Да и я с ним встречался. Потому и отмёл этот вариант. Не стал бы "наш" Фермер этим заниматься. Он авантюрист был, а не диверсант. Да и вы Наум Исаакович судьбу генерала на месте выясняли.
- Да, вы правы. Если только кто-то весьма информированный о наших делах не решил сыграть в рокировку.
- Но если степень информированности такова, как нам кажется, зачем им было на меня выходить? Так что давайте будем думать вместе. Сегодня жду вас к десяти вечера с готовыми гипотезами - будем мозаику складывать.
Барановичи. Штаб группы армий "Центр". 05.08.1941. 17:24.
- То есть вы, господин оберст-лейтенант, считаете, что войсковая операция нецелесообразна? - в голосе маленького человека со знаками различия бригадефюрера сквозило раздражение.
- Да, господин генерал. Мы, понимаем, что потеря целого подразделения СС - это проблема, но действия красных бандитов на коммуникациях и так чрезмерно усложнили доставку подкреплений передовым частям, сражающимся под Смоленском. Так что сейчас каждый солдат на счету, - голос оперативного офицера четвёртой армии тоже был раздражённым. Ну ещё бы, этот эсэсовец потерял жалкую роту, и теперь устроил скандал, требуя от армейцев силы для проведения акций возмездия. А ведь ещё месяц назад при подсчёте потребного наряда сил и средств армия уже отказалась от прочёсывания этих проклятых лесов. - К тому же, если мне память не изменяет, охрану оперативных тылов взяла на себя СД.
- То есть вы мне отказываете? - с угрозой в голосе спросил эсэсовец.
- Я не отказываю, - ссориться с протеже самого Гиммлера оберст-лейтенанту не хотелось. - Я просто не имею возможности выделить необходимые силы. По нашим оценкам, для качественного прочёсывания этого массива необходимо, как минимум четыре полка, а лишней дивизии у меня не завалялось. Но, господин генерал, через неделю прибывают две охранные бригады, так что мы не отменяем операцию, а просто переносим. К тому же, насколько мне известно, Служба Безопасности уже планирует акции в районе Минска и, соответственно, собирает информацию. А это - залог успешного применения "большой дубинки".
Имеется в виду орден Красной Звезды.
Принята в производство в 1936 году под обозначением РСБ (радиостанция самолета-бомбардировщика). Использовалась в комплекте с восьмиламповым супергетеродинным радиоприёмником "УС".
--
Диапазон передатчика: 2,5-12 МГц
--
Режимы работ: телеграф с амплитудной манипуляцией, телефон с амплитудной модуляцией
--
Максимальная дальность телефонной связи: 350 км
--
Максимальная дальность телеграфной связи: 1500 км
Использовалась для установки на борту самолетов-бомбардировщиков (например, Су-2) и для оснащения штабных радиоподразделений дивизионного и бригадного звена.
Радиостанция могла работать в дуплексном режиме, но в станциях, установленных на бомбардировщиках этот режим не использовался, поскольку самолетах устанавливалась только одну антенну.
Никола?й Влади?мирович Ско?блин (1894--1937 или 1938 ?) -- русский военачальник, участник Первой мировой и гражданской войн. Начальник Корниловской дивизии. Генерал-майор Белой армии. В 1930, по другим данным в 1931 году был завербован своим бывшим однополчанином агентом ГПУ Ковальским и получил кличку "Фермер". Скоблин работал одновременно на несколько стран -- СССР, Германия, США, Иран. Советский разведчик Л. Треппер в своих мемуарах писал, что Скоблин, по заданию НКВД подбросил в СД к Р. Гейдриху ложные материалы о том что маршал Тухачевский якобы готовит заговор против Сталина и Советской власти и хочет сделать военный переворот. Эта фальшивка вернулась к Сталину готовым компрометирующем материалом