Аннотация: И тут тоже видно как Сталин и США и Запад и ЦРУ нановсят друг другу удары. Особенно бомба Горбачева!
Введение
Вторая мировая война закончилась в Европе триумфом союзников, но особенно для Советов взятием Берлина. Конечно, все прошло не так гладко, как хотелось бы Советам, и, как всегда, повлекло за собой массовые потери. Можно было бы ожидать потока советской литературы о Второй мировой войне, но Сталин уклонился от этого курса, запретив публикацию личных записей и создав официальную советскую историю, составленную командой историков, пропагандирующих статус самого Сталина как верховного главнокомандующего. Затем в 1972 году была опубликована книга маршала Чуйкова с критикой действий маршала Жукова в битве за Берлин.
На самом деле Жуков допустил ошибку на ранних этапах битвы за Берлин. Когда Сталин высмеял его за отсутствие успеха в отличие от форсирования реки Нейсе его соперником маршалом Кониевым на юге, реакцией Жукова был приказ своим танковым армиям вступить в сражение за Зееловские высоты, вопреки первоначальному плану резервирования их для прорыва к Берлину, как только эти передовые немецкие позиции будут уничтожены. Результатом стало полное замешательство на тесном поле боя, когда танки запоздало попытались вмешаться; вместо ожидаемого однодневного прорывного сражения 1-му Белорусскому фронту Жукова потребовалось целых четыре дня и огромное количество потерь, чтобы завершить этот первый этап. Последующее продвижение до Берлина, следовательно, потребовало значительной корректировки плана сражения, поскольку измученная пехота изо всех сил пыталась угнаться за наступающей бронетехникой.
Тем временем, без ведома Жукова, Сталин разрешил Кониеву вторгнуться на поле боя в Берлине со своими 3-й и 4-й гвардейскими танковыми армиями. Далее Сталин запретил Красным военно-воздушным силам информировать Жукова об участии Кониева, в то время как последний призвал свои войска опередить своего соперника в Берлине.
Тем не менее, именно 2-я гвардейская танковая армия фронта Жукова первой ворвалась в восточные пригороды Берлина утром 21 апреля, а вечером того же дня за ней внимательно следили разведчики 3-й гвардейской танковой армии. На следующий день Кониев приказал 3-й гвардейской танковой армии готовиться к наступлению через канал Тельтов, который являлся частью южной границы города, утром 24-го, добавив к операции значительную артиллерийскую и авиационную поддержку. Предположительно, Жуков не узнал о присутствии войск Кониева до вечера того дня, когда он послал офицеров подтвердить, кто и в чем был замешан и каковы были их цели.
Как только оба фронта вступили в бой в пределах города, Сталину пришлось очертить и скорректировать их границы по мере продолжения боевых действий. Однако, когда Кониев начал массированную атаку утром 28-го с целью захвата Тиргартена, вскоре выяснилось, что его войска вели огонь в тыл войскам Чуйкова, занимая уже занятый район. Настала очередь Кониева быть униженным. Подавленный, он оставил 3-ю гвардейскую танковую армию, чтобы продолжить сражение на измененном направлении наступления, в то время как Жуков продолжил захват престижной цели - Рейхстага.
Падение Берлина принесло Жукову его третью золотую звезду Героя Советского Союза - честь, в которой Сталин не мог ему отказать. Жуков представлял Советский Союз на церемонии капитуляции, проведенной в Карлсхорсте 8 мая, вместе со своим соавтором главным маршалом авиации сэром Артуром Теддером из Великобритании и свидетелями генералом Карлом Спаатцем из стратегических военно-воздушных сил США и генералом Жаном де Латтр де Тассиньи из 1-й французской армии. Смотрящим на параде победы на Красной площади должен был быть Сталин как главнокомандующий, но позже Жуков узнал, что Сталин не смог управлять великолепным конем, выбранным для этой роли, поэтому задание было поручено Жукову.
Позже в том же году приспешник Сталина Виктор Абакумов появился в советской зоне Германии и начал арестовывать сотрудников Жукова - отличительный признак нелюбви Сталина к своему заместителю. Вскоре после этого Сталин обвинил Жукова, в его отсутствие, в присвоении заслуг за победы Красной Армии во время войны и принижении роли Ставки, советского верховного командования.
В марте 1946 года Жуков был отозван в Москву и назначен главнокомандующим Сухопутными войсками, но быстро вступил в конфликт с Булганиным, первым заместителем наркома обороны, который заблокировал Жукову доступ к Сталину. С тех пор Жуков постепенно был лишен всех своих постов и назначений. Когда Сталин умер в марте 1953 года, его преемник, Никита Хрущев, восстановил Жукова на посту министра обороны, а в 1956 году Жуков был награжден четвертой звездой Героя Советского Союза в день своего 60-летия, но год спустя освободил его от всех обязанностей, обвинив в склонности к авантюризму во внешней политике Советского Союза и общем отсутствии партийного духа.
Лишенный поста члена Президиума и Центрального комитета, а также министра обороны, Жуков удалился на подмосковную дачу, которую Сталин пожизненно предоставил ему во время войны. Затем Правда опубликовала статью маршала Кониева, которая представляла собой язвительную атаку на роль Жукова как во время войны, так и на посту министра обороны. В марте 1958 года Жуков был еще более унижен своей надуманной отставкой с поста маршала Советского Союза; это был беспрецедентный шаг, поскольку маршалов обычно переводили в Группу инспекторов, чьи случайные обязанности оправдывали сохранение их привилегий на действительной службе, таких как должность адъютанта и автомобиль с водителем. Теперь Жуков был честной добычей для своих старых противников, и в марте 1964 года маршал Чуйков напал на Жукова за то, что тот не пошел на взятие Берлина в феврале 1945 года, его книга Конец Третьего рейха - первые мемуары старших командиров, разрешенные к публикации после войны.
В 1965 году, при режиме Брежнева, Жукова пригласили присутствовать на праздновании двадцатой годовщины победы над Германией, на котором он получил бурные овации. На следующий день он присоединился к своим старым коллегам, наблюдавшим за парадом победы с вершины мавзолея Ленина.
Подавление Сталиным личных рассказов о Второй мировой войне продолжалось еще долгое время после его смерти в 1953 году, и только в 1967 году первым был опубликован рассказ маршала Чуйкова, даже тогда задуманный как оскорбление Жукова, чьи попытки опубликовать его собственный рассказ неоднократно отклонялись.
Затем последовали другие отчеты, в том числе "Наконец" Жукова в 1974 году, добавляющие некоторый свет к теме, в остальном строго конформистской коммунистической партии.
Несмотря на объем этого введения, которое я считаю необходимым для общего понимания читателя, эта книга была подготовлена с целью предоставить некоторые интересные детали и более широкий взгляд на финальную битву за Берлин в 1945 году. Он состоит из переводов шести личных рассказов, взятых из восточногерманских изданий оригинальных советских публикаций, за исключением маршалов Чуйкова, Кониева и Жукова, чьи автобиографии уже давно доступны на английском языке.
Глава 1
Острие копья
Маршал танковых войск Михаил Ефимович Катуков
Когда маршал Жуков готовил свой 1-й Белорусский фронт к битве за Берлин, Катуков был генерал-полковником, командующим 1-й гвардейской танковой армией. У него уже был значительный опыт ведения боевых действий на бронетехнике, он участвовал в обороне Москвы, битве на Курской дуге и последующем освобождении Украины, Польши и Восточной Померании .
* * *
Наша армия получила новую технику перед штурмом Берлина. Кроме того, нам был придан 11-й танковый корпус под командованием генерала Ющука, так что к началу Берлинской операции у нас было более 854 годных к бою. У нас не было такого большого количества танков и самоходных орудий на протяжении всей войны.
Как всегда при подготовке к важной операции, командиры бригад проводили ежедневные учения с офицерами и солдатами, чтобы, прежде всего, отрабатывалось взаимодействие танков и самоходных орудий с пехотой, артиллерией и саперами при атаках на отдельные опорные пункты, а также в уличных боях. В этом нам пригодился наш предыдущий опыт.
Я работал над точными инструкциями для штурмовых отрядов и групп на улицах Берлина. Большую помощь оказали топографы из штаба фронта, которые изготовили несколько масштабных моделей города, одну из которых мы получили. Все члены штурмовой группы - танкисты, пехотинцы и артиллеристы - практиковались на этой модели. Они отслеживали каждый шаг своего будущего продвижения по улицам немецкой столицы и определяли места, где особенно угрожала опасность. Кроме того, мы сосредоточились на радиосвязи и других факторах предстоящих боев в пригородах и центре Берлина.
Наибольшую нагрузку в подготовке к Берлинской операции несли армейские политические органы, которым прежде всего приходилось иметь дело с новыми товарищами. На собраниях во всех подразделениях ветераны рассказывали молодым солдатам о выдающихся традициях армии. Мы организовали политическое воспитание в подразделениях, встречи молодых солдат с опытными бойцами, мастерами своего дела. Политические работники организовали выступления и речи по случаю 75-летия Ленина.
5 апреля штаб фронта главнокомандующего сухопутными войсками, члены Военного совета, командующие артиллерией, а также командиры корпусов встретились для получения подробного доклада о противнике и распределения конкретных задач для каждого подразделения.
Пока мы сражались в Померании, англо-американские войска продвигались на восток, не заставляя сопротивляться противостоящие им шестьдесят немецких дивизий. Хотя западный фронт фашистской Германии рухнул, фашисты не перебросили ни одной дивизии с советско-германского фронта. Напротив, как установила наша разведка в конце марта / начале апреля, они даже перебросили девять дивизий с западного фронта на восточный, так что теперь на советско-германском фронте действовало 214 немецких дивизий.
Для обороны Берлина, связанного с группами армий Вейхсель и Митте, было задействовано в общей сложности 48 пехотных, 4 танковых и 10 моторизованных дивизий, а также большое количество независимых бригад, полков и различных элементов усиления. В общей сложности подступы к Берлину и столице защищали около 1 000 000 человек с примерно 10 000 орудиями и минометами, 1500 танками и самоходными орудиями и 2200 самолетами. Последние сражения будут жестокими.
Наши войска, стоявшие перед Берлином, имели более 6200 танков и самоходных орудий, более 42 000 орудий и минометов калибром 76 миллиметров и более, а также более 2,5 миллионов человек. На главном направлении наступления было сосредоточено 270 орудий на километр.
Военная игра на картах и модели Берлина дала нам понять, что местность с ее частично заболоченными реками, ручьями, каналами и озерами не только скует атакующие войска, но и измотает их.
Для танковых войск существовала еще одна трудность, поскольку за болотистой впадиной Одера возвышались Зееловские высоты, а также глубоко перерезанная железнодорожная линия, идущая с севера на юг, - еще одно серьезное препятствие.
Враг сделал этот район пригодным для предстоящих боевых действий, затратив большие средства на многочисленные бетонные доты или земляные и деревянные бункеры. Весь район и сам город образовали прочную оборонительную зону. Первые оборонительные позиции противника находились между Одером и Зееловскими высотами, против которых мы должны были атаковать Зееловские высоты нашими главными силами.
Беглый взгляд на модель и карты показал, что на этой местности варианты глубокого прорыва, подобные тем, что были между Вислой и Одером, не могли быть повторены. Условия для широкого танкового маневра отсутствовали. Мы могли продвигаться только шаг за шагом, чтобы прорвать оборону противника с отчаянными боями. Но победы, одержанные нашими войсками в предыдущих сражениях, придали нам большую уверенность. Никто не сомневался, что мы сметем все укрепления на пути к Берлину.
На конференции, последовавшей за военной игрой, маршал Жуков наградил меня второй звездой Героя Советского Союза за участие в Висло-Одерской операции. В штабе фронта я узнал, что Гуссаковский также стал "Героем Советского Союза" во второй раз. Полковник Семляков и подполковник Мусатов впервые были удостоены того же звания за то, что предприняли со своими войсками наступление на Готенхафен, обеспечив тем самым успех операции 2-го Белорусского фронта.
В соответствии с директивой Военного совета фронта от 12 апреля мы должны были продвинуться к плацдарму К üстрин на дальнем берегу Одера и подготовиться к проникновению в брешь, проделанную 8-й гвардейской армией генерал-полковника Чуйкова. К северу от нас 2-я гвардейская танковая армия Богданова должна была атаковать в районе Калензиг-Кüстрин. 5-я ударная армия должна была первой прорвать их оборону.
План штаба фронта предусматривал, что мы используем прорыв, как только 8-я гвардейская армия выйдет на линию Зеелов-Долгелин-Альт-Малиш, развивая наступление в западном направлении и достигнув восточных пригородов Берлина на второй день операции. Далее планировался удар армии на юго-запад, чтобы обойти столицу Германии с юга и занять ее южные и юго-западные пригороды.
Общая глубина операции фронта составляла около 160 километров; для 1-й и 2-й гвардейских танковых армий не более 80-90 километров каждая, целью было взятие южных и юго-западных пригородов. Средняя скорость продвижения должна составлять от 35 до 37 километров в день.
Согласно директиве фронта, главной задачей танковых армий явно была битва за Берлин. При этом возможности маневра, особенно для нашей армии, были ограничены с самого начала. Исходя из нашего предыдущего опыта, все попытки использовать танки в оперативной глубине в населенных пунктах, особенно крупных, были проигрышным делом.
После войны многих историков интересовал вопрос, правильно ли поступило верховное командование 1-го Белорусского фронта, направив две танковые армии против все еще не укрепленной обороны в районе Зееловских высот, а затем, наконец, вынудив их сражаться на улицах Берлина.
Да, необычная роль выпала обеим танковым армиям в битве за Берлин. Они также не смогли отделиться от пехоты и достичь своей оперативной глубины. Но означает ли это, что танковые армии не использовались должным образом? Правильно оценить выбранное верховным командованием 1-го Белорусского фронта решение можно только в том случае, если принять во внимание условия и стратегическую цель.
Согласно решению руководящих глав союзных держав на конференции в Ялте, Берлин принадлежал к оперативному району Красной Армии. Но уже в апреле 1945 года наше верховное командование узнало из оживленной деятельности реакционных кругов в США и Великобритании, что они планировали опередить нас и позволить англо-американским войскам захватить Берлин.
Советский Союз со своей стороны опасался заключения союзниками сепаратного соглашения с фашистским правительством, которое противоречило бы безоговорочной капитуляции и привело бы к неприемлемой послевоенной ситуации в Европе. И, как показывают документы, опубликованные после войны, эти опасения были реальными. Таким образом, советское правительство решило ускорить взятие Берлина, чтобы предотвратить принудительное сепаратное соглашение.
Внимание нашего штаба при планировании Берлинской операции было сосредоточено на скорости и ожесточенности наступления, чтобы помешать фашистскому верховному командованию маневрировать своими силами. Войска, направленные против Берлина, имели высокую историческую задачу покончить с этим последним бастионом фашизма. В этих исторических условиях участие 1-й и 2-й гвардейских танковых армий 1-го Белорусского фронта в битве за Берлин было не только правильным, но и исторически оправданным.
* * *
Атака Жукова на Зееловские высоты оказалась необычайно слабым выступлением человека, на счету которого было так много побед, что она была близка к катастрофе. В планировании были серьезные дефекты, связанные с необученным использованием прожекторов в действии (предназначенных для увеличения времени работы при дневном свете) и неспособностью определить силу немецкой обороны. Однако самой большой ошибкой и пунктом, наиболее критикуемым Чуйковым в первом военном отчете, который был одобрен к публикации более десяти лет спустя, было преждевременное введение его двух танковых армий, когда на него оказал давление Сталин за невыполнение своих непосредственных задач. Сражение стоило ему эквивалента танковой армии в бронетехнике и, по имеющимся данным, 33 000 убитых. Это сражение не только истощило его армии, но и сделало необходимым поспешный пересмотр его планов по взятию Берлина .
Медленное продвижение Жукова позволило Кониеву перебросить две его собственные танковые армии в Потсдам, имея перед собой южные пригороды Берлина, факт, который разъяренный Жуков счел невероятным. Затем Кониев передал управление остальной частью своей группы армий своему начальнику штаба, а сам сосредоточился на прорыве сильно усиленной 3-й гвардейской танковой армии к Рейхстагу, награде признанного победителя. Его цели помешало только то, что у Чуйкова был более короткий маршрут, поэтому он смог пересечь межфронтовую границу на своем пути. В этой смертельной игре Сталин держал обоих своих маршалов в неведении о действиях друг друга, поэтому, только когда войска Кониева обнаружили, что они атакуют тыл Чуйкова, он прекратил операцию, в свою очередь униженный .
* * *
Согласно приказу верховного командования фронта, 1-я гвардейская танковая армия должна была наступать в ночь на 16 апреля в сектор Альт-Малиш-Долгелин-Зеелов плацдарма, на котором находилась 8-я гвардейская армия.
В последний раз я посетил замаскированные подразделения нашей армии в лесах на правом берегу Одера вместе с Попелем и Шалиным. В кратчайшие сроки наши саперы обустроили здесь настоящее поселение с маленькими деревянными бараками. Политработники собрали войска на полянах для политического инструктажа. Механики проверяли готовность танков к бою.
Наконец, я проверил план Шалина по переправе войск и их размещению на западном берегу. Затем я поехал с Никитиным на плацдарм. Разрушенная дорога была усеяна тополями. Взрывы все еще продолжались. Скворцы, напуганные шумом, с криками взлетали над верхушками деревьев. Придорожные канавы и воронки от снарядов были полны воды. Хотя жесткие правила войны, казалось, преодолели все, природа продолжала свою собственную, независимую жизнь, которая требовала своих прав на своей собственной территории.
На плацдарме на Одере собралась огромная толпа, подобная той, что некоторое время назад была на Висле. Дороги были полностью перекрыты 8-й гвардейской армией. Повсюду натыкались траншеи и бункеры. Снаряжение или ящики с боеприпасами лежали под каждым кустом. К счастью, в воздухе господствовала наша авиация. Массированный удар фашистской авиации привел бы к тяжелым потерям.
Чуйков расхаживал взад-вперед по своему командному пункту.
"Как продвигается прорыв? Вы сможете сделать это вовремя?" Я спросил.
"Прорыв здесь, прорыв там". Командующий армией прикусил нижнюю губу. "Взять эти проклятые высоты с ходу практически невозможно. Только посмотрите, что построили немцы".
Чуйков разложил на столе несколько больших аэрофотоснимков Зееловских высот, на которых можно было отчетливо разглядеть густую сеть стрелковых, коммуникационных и противотанковых траншей. Ряды темных пятен, которые мы без труда могли идентифицировать как танковые ямы, крутые склоны и другие места. Особенно многочисленными были овраги, прорезающие высоты с востока на запад.
"Да, взять эти высоты будет нелегко", - согласился я. "Пока пехота не достигнет гребня, танки ничего не смогут сделать".
"Это особенно трудно, " озабоченно продолжал Чуйков, " мы не можем видеть позиции отсюда. Наша артиллерия не может вести прицельный огонь. И поразить позиции только зенитным огнем будет сложно."
Для нас давно было очевидно, что эти последние сражения будут трудными, и разговор с главнокомандующим сухопутными войсками укрепил меня в этом мнении. Враг знал, что судьба Берлина с самого начала зависела от битвы на Одере.
В ночь на 16 апреля армия переправилась под покровом темноты на западный берег и буквально вжалась в отведенный ей сектор плацдарма. В соответствии с планом маршала Жукова наступление должно было начаться ночью. Главнокомандующий фронтом решил ослепить противника прожекторами. За несколько дней до этого я принимал участие в учениях, на которых испытывались прожекторы. Это было впечатляющее зрелище.
В 05:00 16 апреля оглушительные взрывы тысяч орудий положили начало последней решающей атаке наших войск на столицу Германии. Гул двигателей наших бомбардировщиков в небесах не прекращался. После артиллерийской подготовки были включены 140 прожекторов. Долина Одера была залита голубоватым светом. Болезненный грохот тысяч разрывающихся снарядов и авиабомб был настолько плотным, что даже мощные зенитные прожекторы не могли пробиться сквозь него.
Пехота Чуйкова перешла в атаку. Они быстро заняли первые позиции на ничейной земле, но когда дивизии приблизились ко второй полосе, сильный огонь заставил их продвижение замедлиться. Прорыв не удался.
Чуйков приказал провести еще одну артиллерийскую подготовку. К выстрелам Катюш присоединились, подобно стрелам, выстрелы, волна огня прокатилась по высотам. Сразу после этого в атаку пошли пехота и танки, к ним присоединились наши бомбардировщики и истребители.
Атакующие попали под сильный огонь с высот. Только в направлении Долгелина пехота смогла пробиться ко второй линии обороны. Но противник развернул свежую моторизованную дивизию "Куркмарк" из своих резервов и оттеснил нашу пехоту обратно в долину.
Повсюду враг оказывал ожесточенное сопротивление. Как установила наша воздушная разведка, он вводил в бой свой второй эшелон. Помимо этого, две моторизованные дивизии приближались к Зееловским высотам на нашем главном направлении наступления, а еще две дивизии находились на марше из района Шведта.
"В это трудно поверить. Враг вводит резервы в действие во время боев за вторую линию обороны", - прокомментировал ситуацию Шалин. "Вот, смотри". Он передал мне листовку. Это было обращение командира танкового корпуса СС к своим солдатам. В нем говорилось, что "любимый фюрер" 12 апреля заявил, что у Германии сейчас, как никогда раньше, есть реальный шанс остановить продвижение Красной Армии, что в распоряжении Германии огромное количество артиллерии и танков. Все требования были выполнены для предстоящей битвы титанов на Одере, которая должна была изменить ход войны.
Звонок по радиотелефонной линии прервал наш разговор. Я узнал хорошо знакомый голос командующего фронтом. Он отдал неожиданный приказ о том, что до того, как сопротивление противника будет полностью сломлено, 1-я гвардейская танковая армия должна была вступить в сражение и завершить прорыв тактической зоны обороны совместно с 8-й гвардейской армией.
Меня не прельщала идея направить наши машины против все еще не подавленных огневых точек, хотя я видел, что маршал не мог принять иного решения в сложившихся обстоятельствах. После девяти часов непрерывных атак Чуйков смог преодолеть лишь несколько участков второй линии обороны. Вся наступательная операция фронта грозила сорваться. Кроме того, нам было бы выгодно, если бы враг вывел свои резервы из Берлина на открытую местность, где их легче было бы разгромить на Зееловских высотах, чем на улицах города.
Я немедленно приказал всем трем корпусам развернуться на плацдарме. Я направил 11-й танковый корпус под командованием генерала Ющука на правое крыло, в центре [был] 11-й гвардейский танковый корпус под командованием полковника Бабадшаняна, а на левом крыле 8-й гвардейский механизированный корпус генерала Дремова. Однако маневренность танков была настолько ограничена узостью плацдарма, многочисленными рвами и минными полями, что ввести в действие основные силы армии одновременно было невозможно.
Со своего наблюдательного пункта я мог видеть, как танки Бабадшаняна маневрируют между воронками от снарядов и рвами, прежде чем перейти в атаку. Поскольку они не могли преодолеть крутые склоны Зееловских высот, им пришлось искать узкие проходы под особенно сильным огнем.
Остаток дня не принес радостных новостей. С большим трудом и большими потерями танковые войска вгрызлись в оборону, но не смогли продвинуться вперед с позиций, занятых пехотой. Стрелковым дивизиям, действовавшим в тесном контакте с танковым корпусом, также пришлось нелегко.
Я работал со своим штабом в узком стрелковом окопе. Пропитанная влагой земля плескалась у меня под ногами. Кроме Шалина, я встретил Соболева, главного разведчика.
"Как дела у врага?" Я спросил.
"Они защищаются как дьяволы. Одна дивизия удерживает в среднем сектор шириной в 5 километров. Таким образом, у батальона всего 800 метров фронта".
"Это довольно много. Раньше фашисты обычно обороняли участки протяженностью 15 километров. А сколько резервов вы создали?"
"До сих пор восемь дивизий, из которых пять моторизованных и одна бронетанковая. Кроме того, в Берлине насчитывается около 200 батальонов фольксштурма, множество зенитных орудийных частей и различных специальных подразделений."
При хорошем прикрытии они действительно были в состоянии вести серьезную оборону. Но как мы могли избежать ненужных потерь? Этот вопрос занимал все мое время.
Шалин развернул аэрофотоснимок и крупномасштабную карту. Мне показалось, что местность к северу от Зелова более пригодна для танков и что оборона там была меньше, чем на Высотах.
"Конечно, " согласился Шалин. "Атаковать сектор, подобный нынешнему, имеет меньше смысла".
"Необходимо оказать частям на правом фланге дополнительную артиллерийскую и воздушную поддержку и прорваться в этом направлении. Если это сработает, мы можем задействовать всю армию".
Только в конце 17 апреля Бабадшанян доложил, что его бригады завершили прорыв второй линии обороны при содействии пехоты и двинулись дальше. По радио я приказал Дремов оставить бригаду в качестве охраны, но направить свои основные силы через брешь, созданную Бабадшаняном, и поддержать его в развитии успеха. Я также направил 64-ю гвардейскую танковую бригаду Бойко в ту же брешь с двумя самоходно-артиллерийскими полками и другими подразделениями.
Но противник перебросил свежие силы в угрожаемый район с левого фланга. Бабадшанян попал в сложную ситуацию, так как теперь ему приходилось отражать контратаки на своем левом фланге в дополнение к лобовым атакам. Я усилил бригаду Бойко артиллерией, а также минометным подразделением и поручил ему отражать атаки на его левом фланге пехотой и танками. Я был уверен, что этот энергичный и находчивый командир выполнит свою задачу. Фактически он надежно прикрыл фланги Бабадшаняна и сорвал вражескую атаку.
11-й гвардейский танковый корпус под командованием генерала Ющука смог продвинуться несколько быстрее, его подразделения смогли продвинуться на 10 километров вглубь этого района при значительно более слабой обороне. В том же районе 5-я ударная армия генерала Берзарина смогла продвинуться примерно на 10 километров севернее.
18 апреля бои за Зееловские высоты достигли критической точки. Враг продолжал перебрасывать новые дивизии, подразделения фольксштурма и охотящихся за танками коммандос гитлерюгенда. Батареи зенитных орудий на линии наступления танков вызвали значительные трудности. Когда враг буквально вылезал из своих глубоких траншей, заставив замолчать свои бетонные огневые позиции, а также стационарные танковые башни и вкопанные танки, наши танковые войска продвинулись максимум на 4 километра в день 17 и 18 апреля.
На моем командном пункте постоянно находился генерал Крупский, командующий воздушным корпусом. Как только командир докладывал, что в том или ином квадрате карты он наткнулся на сильную оборонительную позицию, я немедленно сообщал генералу. Затем он приказывал своим пилотам вылететь в горячо оспариваемую точку. Эти воздушные удары были эффективными. То, что наши войска смогли прорвать оборону на Зееловских высотах за один или два дня, было, без сомнения, величайшей заслугой летчиков Крупского. Вместе с наземными войсками они пробили бреши в мощной оборонительной системе.
Тем временем части 1-й гвардейской танковой армии неудержимо продвигались вперед в тесном сотрудничестве с генералом Чуйковым. Корпус Бабадшаняна, обойдя Зелов с севера, помог пехоте выбить противника из города вечером 17 апреля. Затем наш штаб развернулся на окраине города. Главные и боковые улицы были заблокированы автомобилями, танками и самоходными артиллерийскими установками. Вражеская артиллерия все еще обстреливала город, шли воздушные бои, но Силов был в наших руках. Как сообщил Бабадшанян, у Мüнчеберга, на полпути между Зееловом и Берлином, шли ожесточенные бои. Эсэсовцы сражались отчаянно, город трижды переходил из рук в руки. Члены мотоциклетного батальона под командованием лейтенанта Байкова захватили тридцать восемь неповрежденных самолетов на аэродроме близ Мüнчеберга.
В течение первых четырех дней наступления 1-я и 2-я гвардейские танковые армии были заняты главным образом непосредственной поддержкой пехоты. Сегодня, когда известны все подробности боев за Зееловские высоты, всем известно, что командование фронта допустило ряд ошибок, в частности, недооценив прочность двух полос обороны Зееловских высот. В ходе нашего наступления мы обнаружили, что противник направил свои основные усилия на оборону Зееловских высот. Из-за этого фашистское верховное командование отвело значительную часть своих сил и ресурсов с передовых полос в этом районе. Следовательно, войска фронта, вместо того чтобы продвигаться вперед, должны были медленно прокладывать себе путь через оборонительные позиции.
В то же время наше продвижение вперед было затруднено, потому что левый фланг оставался открытым по мере приближения наших войск к Берлину. Более того, слева от нас находилась сильная группировка противника во Франкфурте-на-Одере. Шалин сообщил, что получил от разведки тревожное донесение о том, что фашисты сосредоточили около 100 000 человек под Франкфуртом, располагая, таким образом, значительными силами для нападения на наши фланги.
Мы тщетно надеялись, что наступающие войска 1-го Украинского фронта нанесут удар по Франкфуртской группе, расположенной левее 1-го Белорусского фронта. Однако они еще не достигли этого района, поэтому Дремов был вынужден разделить свои силы. В то время как его бригады, как и прежде, продвигались вперед по внешнему оборонительному кольцу Берлина, им постоянно приходилось отражать атаки с флангов. Враг сражался так ожесточенно, что элементы, которые мы выделили для развития удара на Берлин, пришлось развернуть на левом фланге и ввести в бой. При этом силы 1-й гвардейской танковой армии были ослаблены из-за того, что 11-му гвардейскому танковому корпусу пришлось поддерживать 5-ю ударную армию после прорыва.
Контратака ослабла. Если бы это продолжалось, на ощутимый удар Механизированного корпуса рассчитывать было нельзя. Должно быть, что-то произошло. Я проинформировал Жукова о ситуации по телефону и попросил его прислать нам любые войска для прикрытия нашего левого фланга и освобождения корпуса Дремова. Жуков ответил не сразу. Очевидно, он искал решение: "В моем резерве есть кавалерийский корпус. Я немедленно отдам приказ. Кавалерия прибудет к вам. И еще одно: твердо защищайте свои фланги при наступлении. В противном случае это плохо кончится не только для вашей армии, но и для остальных войск фронта."
Кавалерийский корпус не заставил нас долго ждать. Немного позже он освободил фланги сражавшихся бригад Механизированного корпуса и заметно улучшил их положение. Войска 1-го Украинского фронта приближались к внешнему оборонительному кольцу Берлина вместе с нами, так что мы смогли установить контакт с наступающей 3-й гвардейской танковой армией генерала Рыбалко.
Вечером 20 апреля штаб армии получил следующую телефонограмму от командующего фронтом:
Катуков, Попель!
На 1-ю гвардейскую танковую армию ложится историческая задача войти первой в Берлин и водрузить знамя победы. Я поручаю вам лично выполнить ее. Отправьте лучшую бригаду от каждого корпуса в Берлин и дайте им задачу прорваться через городскую границу самое позднее к 04:00 21 апреля.
Жуков, Телегин.
Как было приказано, я поручил выполнение этой задачи лучшим бригадам нашей армии, 1-й и 44-й,. Путь к немецкой столице пролегал через леса по единственной дороге, обрамленной цепью озер. В горящих лесах дым затруднял дыхание и видимость. Повсюду таились тщательно замаскированные орудия и спрятанные солдаты с панцерфаустами . Марширующая пехота во главе бригад уничтожила эти препятствия, окончательно открыв танкам путь на Берлин.
В ночь на 21 апреля бригады преодолели 25 километров через Эркнер и завязали сражение за внешнее оборонительное кольцо немецкой столицы. Корпус Бабадшаняна обошел Карлсхорст, в то время как Дремов с пехотой Чуйкова ворвался в К öпеник. Одновременно танкисты Богданова и пехота Берзарина прорвались через северные пригороды.
Во время боев за Эркнер Бабадшанян доложил по телефону: "У меня здесь несколько японцев, товарищ главнокомандующий".
"Тогда что это за японцы? Откуда они взялись?" Спросил я, не понимая.
"Они, по-видимому, дипломаты из японского посольства в Берлине".
"Приведите их сюда".
Час спустя вся дипломатическая миссия появилась на моем командном пункте, неоднократно кланяясь и улыбаясь. По их виду было видно, что они не уверены, примем ли мы их дружелюбно. К этому добавлялось беспокойство, которое они испытывали, пересекая линию фронта. Один дипломат, мужчина среднего роста, заявил на ломаном русском языке, что они являются сотрудниками японского посольства и решили обратиться за защитой и помощью к российскому верховному командованию.
"Мы хотим вернуться в нашу родную страну", - заключил он.
Хотя я не был склонен помогать представителям страны, союзной нашему врагу, я видел, что во избежание дипломатических осложнений я был обязан предоставить этим беженцам транспортные средства и отправить их в штаб фронта.
Позже, во время боев в Берлине, я пережил еще один "дипломатический" инцидент. Бригада Гуссаковского прорвалась через подвалы и проходы к зданию, из которого вели огонь немецкие пулеметчики. Танкисты наткнулись в подвалах этих зданий на ящики с минеральной водой "Брамбах". Разгоряченные боем и испытывающие жажду, они опустошили несколько бутылок. Как позже выяснилось, эта минеральная вода принадлежала посольству нейтрального государства, сотрудникам которого не оставалось ничего лучшего, как написать нам официальное письмо протеста. Я не мог понять этих дипломатов, которые даже не давали нашим солдатам несколько бутылок минеральной воды, в то время как они рисковали своими жизнями в битве с фашистами.
Бои разгорелись на внешнем оборонительном кольце немецкой столицы. Нам пришлось преодолевать целую систему огневых точек, бункеров, препятствий, баррикад и мин-ловушек в урагане огня. Мы миновали минные поля и баррикады в районе, где враг подготовил каждое здание к обороне.
Нашим саперам пришлось особенно трудно. Поскольку фашисты при отступлении разрушили все мосты, нам пришлось строить переправы через многочисленные реки, озера и каналы.
Но ничто не могло поколебать атакующий дух наших солдат. Все попытки фашистов напугать их оставались безуспешными, как и эта листовка: "Вы недалеко от Берлина, но вы никогда не войдете в нашу столицу. В Берлине 600 000 зданий, и каждое из них - крепость, которая станет вашей могилой." Но ветер разнес листовки, и, поскольку каждый день проходил под мощными ударами наших войск, предполагаемое утверждение о том, что Берлин был недостижим, было еще более ослаблено.
Сколько советских солдат мечтали, что война закончится в Берлине, и для скольких эта мечта не осуществилась! Но теперь столица рейха была в пределах досягаемости. Расстояния на километровых камнях и указателях становились все меньше. На перекрестке я прочитал наспех написанное мелом: "До рейхстага 15 км". Но какие километры!
В Берлине насчитывалось более 500 опорных пунктов в различных зданиях. Они прикрывали друг друга огнем и были соединены проходами с точками сопротивления, оборонительными позициями, полосами и секторами. Нам фактически пришлось взять крепость с 300 000 защитниками. Элитные фашистские подразделения и часть населения, фанатично настроенная к Гитлеру, защищали город. Берлин тогда олицетворял для нас фашизм во всей его скотской форме. Нашими солдатами и офицерами двигало только одно желание: покончить с этим раз и навсегда, с тем, что причинило столько боли нашему народу.
Как мне доложили, многие из легкораненых тайно убегали из полевых госпиталей, чтобы принять участие в последнем сражении. Я понимал их слишком хорошо. Кто не хотел участвовать в штурме немецкой столицы?
Поздно ночью я с оперативной группой добрался до Кöпеника. Враг непрерывно обстреливал эту часть города, чтобы предотвратить сосредоточение наших войск. Перед нами лежало последнее водное препятствие: река Шпрее. Смогут ли разведчики вовремя захватить мост? 23 апреля командный пункт Дремова находился в подвале наполовину разбомбленного дома прямо на берегу Шпрее. Командир корпуса выглядел усталым. Он сообщил, что мост был взорван. Недавно сформированный отряд специального назначения форсировал реку, чтобы прикрыть саперов, строящих пункт переправы.
"Теперь мы хотим обстрелять противоположный берег", - продолжал он. "Фашисты там невероятно упрямы, стреляют из всего, что у них есть. Едва ли можно задрать нос, эти дьяволы так настойчивы - предположительно, эсэсовцы."
Дремов подошел к полевому телефону и обменялся несколькими словами с наводчиком. Вскоре после этого взрывы усилились. Я подошел к одному из окон подвала. На противоположном берегу стены рушились в облаках пыли. Повсюду были пожары, и в небо поднималось густое облако дыма. Взрывы не тронули Дремова. Он не проявлял никаких чувств, но сражался трезво и без риска. Для него война была повседневным делом, и даже о невероятных действиях своих гвардейцев он рассказывал так, как будто это была самая обычная вещь в мире.
Покрытый пылью и запыхавшийся, лейтенант ворвался в подвал. Неуверенный в том, кому он должен докладывать, он перевел взгляд с Дремова на меня.
"Товарищ Главнокомандующий, " сказал он наконец, " позвольте мне...?"
"Хорошо. Продолжайте".
"19-я гвардейская механизированная бригада форсировала Шпрее".
Мы с Дремовым посмотрели друг на друга.
"Где и в какой момент?" Я спросил.
"Через железнодорожный мост немного севернее Адлерсхофа".
Это была хорошая новость. Я немедленно приказал части корпуса отправиться к железнодорожному мосту, остальным перейти по мосту, построенному саперами. Таким образом, почти все подразделения 1-й гвардейской танковой армии смогли форсировать Шпрее и достичь района Ш öньювайде-Адлерсхоф.
"Мост будет готов через два-три часа, и мы сможем переправиться", - заверил Дремов.
В ночь на 24 апреля 1-я гвардейская танковая и 8-я гвардейская армии форсировали Шпрее, достигли района Адлерсхоф-Бонсдорф и заняли выгодные позиции для дальнейшего наступления на центр города с юго-востока. Затем мы могли бы установить контакт с 3-й гвардейской танковой армией 1-го Украинского фронта.