Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

По следам предателей и воров

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   Пролог
  
  
  
   ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ ГИБРАЛТАРА
  
   12 марта 1940
  
   Когда волна швырнула его о планшир, чистый инстинкт заставил капитана Гонсалеса схватиться за дерево, содрав кожу по всей ладони. Десятилетия спустя - к тому времени он стал самым выдающимся книготорговцем в Виго - он содрогался, вспоминая ту ночь, самую страшную и необычную в его жизни. Когда он сидел в своем кресле старым, седовласым человеком, его рот вспоминал вкус крови, селитры и страха. Его уши запомнили бы грохот того, что они называли "опрокидывателем дураков", предательской волны, на подъем которой уходит меньше двадцати минут и которой моряки в проливах - и их вдовы - научились бояться; и его изумленные глаза снова увидели бы то, чего там попросту не могло быть.
  
   Когда он увидел это, капитан Гонсалес совершенно забыл, что двигатель уже работал с перебоями, что в его команде было не более семи человек, когда их должно было быть по меньшей мере одиннадцать, что среди них он был единственным, кого всего шесть месяцев назад не укачивало в душе. Он совсем забыл, что собирался пригвоздить их к палубе за то, что они не разбудили его, когда началась вся эта качка.
  
   Он крепко держался за иллюминатор, чтобы развернуться и втащить себя на мостик, ворвавшись на него под порывом дождя и ветра, который облил штурмана насквозь.
  
   "Отойди от моего штурвала, Рока!" - крикнул он, сильно толкнув штурмана. "Ты никому на свете не нужен".
  
   "Капитан, я... Вы сказали, чтобы мы не беспокоили вас, пока не собираемся идти ко дну, сэр". Его голос дрожал.
  
   Именно это сейчас и произойдет, подумал капитан, качая головой. Большая часть его команды состояла из жалких остатков войны, которая опустошила страну. Он не мог винить их за то, что они не почувствовали приближения большой волны, точно так же, как никто не мог винить его сейчас за то, что он сосредоточил свое внимание на том, чтобы развернуть лодку и вывести ее в безопасное место. Самым разумным было бы не обращать внимания на то, что он только что увидел, потому что альтернативой было самоубийство. То, на что решился бы только дурак.
  
   И я тот самый дурак, подумал Гонсалес.
  
   Штурман наблюдал за ним, широко открыв рот, пока он управлял, твердо удерживая лодку и рассекая волны. Канонерская лодка "Эсперанса" была построена в конце прошлого века, и дерево и сталь ее корпуса сильно скрипели.
  
   "Капитан!" - завопил штурман. "Что, черт возьми, ты делаешь? Мы перевернемся!"
  
   "Смотри по левому борту, Рока", - ответил капитан. Он тоже был напуган, хотя и не мог позволить проявиться ни малейшему следу этого страха.
  
   Штурман подчинился, думая, что капитан окончательно сошел с ума.
  
   Несколько секунд спустя капитан начал сомневаться в собственных суждениях.
  
   Не более чем в тридцати плавательных взмахах от нас маленький плот качался между двумя гребнями, его киль находился под опасным углом. Казалось, что он был на грани опрокидывания; на самом деле, это было чудо, что он еще не перевернулся. Сверкнула молния, и внезапно штурман понял, почему капитан поставил восемь жизней на такую неудачную комбинацию.
  
   "Сэр, там люди вон там!"
  
   "Я знаю, Рока. Скажи Кастильо и Паскуалю. Они должны оставить помпы, выйти на палубу с двумя веревками и держаться за эти планшири, как шлюха цепляется за свои деньги ".
  
   "Есть, есть, капитан".
  
   "Нет ... Подождите ..." - сказал капитан, хватая Року за руку, прежде чем тот успел покинуть мостик.
  
   Капитан на мгновение заколебался. Он не мог одновременно руководить спасением и управлять лодкой. Если бы нос можно было просто держать перпендикулярно волнам, они могли бы это сделать. Но если бы ее вовремя не сняли, один из его парней оказался бы на дне моря.
  
   К черту все это.
  
   "Оставь это, Рока, я сделаю это сам. Ты берешься за руль и держишь его ровно, вот так ".
  
   "Мы не сможем долго продержаться, капитан".
  
   "Как только мы вытащим этих бедолаг оттуда, направляйтесь прямо в первую волну, которую увидите; но за мгновение до того, как мы достигнем высшей точки, поверните штурвал на правый борт так сильно, как только сможете. И молитесь!"
  
   Кастильо и Паскуаль появились на палубе, их челюсти были сжаты, а тела напряжены, выражение их лиц пыталось скрыть два тела, наполненных страхом. Капитан встал между ними, готовый руководить опасным танцем.
  
   "По моему сигналу отбросьте оплошности. Сейчас!"
  
   Стальные зубы впились в край плота; тросы натянулись.
  
   "Тяни!"
  
   Когда они подтащили плот ближе, капитану показалось, что он слышит крики, видит размахивающие руки.
  
   "Держи ее крепче, но не подходи слишком близко!" Он наклонился и поднял багор в два раза выше себя. "Если они ударят по нам, это уничтожит их!"
  
   И, вполне возможно, это пробьет брешь и в нашей лодке, подумал капитан. Под скользкой палубой он чувствовал, как корпус скрипит все сильнее и сильнее, когда их подбрасывало каждой новой волной.
  
   Он маневрировал багром и сумел зацепиться за один конец плота. Шест был длинным и помогал ему удерживать небольшое судно на фиксированном расстоянии. Он отдал приказ привязать канаты к бичам и сбросить веревочную лестницу, в то время как он изо всех сил цеплялся за багор, который дергался в его руках, угрожая раскроить ему череп.
  
   Еще одна вспышка молнии осветила внутреннюю часть корабля, и капитан Гонсалес теперь мог видеть, что на борту было четыре человека. Он также смог наконец понять, как им удалось удержаться на плавающей тарелке для супа, когда она прыгала между волнами.
  
   Проклятые сумасшедшие - они привязали себя к лодке.
  
   Фигура в темном плаще перегнулась через других пассажиров, размахивая ножом и лихорадочно перерезая веревки, которыми они были привязаны к плоту, перерезала веревки, тянущиеся от его собственных запястий.
  
   "Продолжай! Поднимайтесь, пока эта штука не утонула!"
  
   Фигуры приблизились к борту лодки, их вытянутые руки тянулись к трапу. Человек с ножом сумел схватить его и призвал остальных идти впереди него. Команда Гонсалеса помогла им подняться. Наконец, не осталось никого, кроме человека с ножом. Он взялся за лестницу, но когда он оперся о борт лодки, чтобы подтянуться, багор внезапно соскользнул. Капитан попытался зацепить его снова, но затем волна, которая была выше остальных, подняла киль плота, швырнув его о борт "Эсперансы".
  
   Раздался хруст, затем крик.
  
   В ужасе капитан отпустил багор. Борт плота ударил мужчину по ноге, и он повис на лестнице одной рукой, прижавшись спиной к корпусу. Плот удалялся, но это был всего лишь вопрос нескольких секунд, прежде чем волны швырнут его обратно к "Эсперансе".
  
   "Шеренги!" - крикнул капитан своим людям. "Ради бога, перережьте их!"
  
   Матрос, стоявший ближе всех к планширу, нащупал у себя на поясе нож, а затем начал перерезать канаты. Другой попытался отвести спасенных людей к люку, ведущему в трюм, прежде чем волна ударила их лоб в лоб и унесла в море.
  
   С замиранием сердца капитан поискал под планширем топор, который, как он знал, ржавел там много лет.
  
   "Прочь с дороги, Паскуаль!"
  
   От стали летели голубые искры, но удары топора были едва слышны за нарастающим шумом бури. Поначалу ничего не происходило.
  
   Затем произошел сбой.
  
   Палуба затряслась, когда плот, освобожденный от причалов, поднялся вверх и раскололся о нос "Эсперансы". Капитан перегнулся через планшир, уверенный, что все, что он увидит, это танцующий конец лестницы. Но он ошибался.
  
   Потерпевший кораблекрушение человек все еще был там, его левая рука размахивала, пытаясь снова ухватиться за перекладины лестницы. Капитан наклонился к нему, но отчаявшийся человек все еще был более чем в двух метрах от него.
  
   Оставалось сделать только одно.
  
   Он перекинул одну ногу через борт и схватился за лестницу поврежденной рукой, одновременно молясь и проклиная того Бога, который был так решительно настроен утопить их. На мгновение он чуть не упал, но матрос Паскуаль вовремя подхватил его. Он спустился на три ступеньки, ровно настолько, чтобы иметь возможность дотянуться до рук Паскуаля, если тот ослабит хватку. Он не осмелился идти дальше.
  
   "Возьми меня за руку!"
  
   Мужчина попытался развернуться, чтобы дотянуться до Гонсалеса, но у него это не получилось. Один из пальцев, которым он цеплялся за лестницу, соскользнул.
  
   Капитан напрочь забыл о своих молитвах и сосредоточился на своих проклятиях, хотя и тихо. В конце концов, он был не настолько расстроен, чтобы еще больше насмехаться над Богом в такой момент. Однако он был достаточно безумен, чтобы сделать еще один шаг вниз и схватить беднягу за переднюю часть его плаща.
  
   На секунду, показавшуюся вечной, все, что удерживало этих двух мужчин на качающейся веревочной лестнице, были девять пальцев, поношенная подошва ботинка и огромная сила воли.
  
   Затем потерпевшему кораблекрушение удалось развернуться достаточно, чтобы вцепиться в капитана. Он зацепился ногами за перекладины, и двое мужчин начали свое восхождение.
  
   Шесть минут спустя, склонившись над собственной рвотой в трюме, капитан едва мог поверить в их удачу. Он изо всех сил пытался успокоиться. Он все еще не был до конца уверен, как бесполезной "Роке" удалось пережить шторм, но волны уже не так настойчиво бились о корпус, и казалось очевидным, что на этот раз "Эсперанса" справится.
  
   Моряки уставились на него, полукруг лиц, полных изнеможения и напряжения. Один из них протянул полотенце. Гонсалес отмахнулся от нее.
  
   "Уберите этот беспорядок", - сказал он, выпрямляясь, указывая на пол.
  
   Мокрые потерпевшие кораблекрушение забились в самый темный угол трюма. Было едва возможно разглядеть их лица в дрожащем свете единственной лампы в каюте.
  
   Гонсалес сделал три шага к ним.
  
   Один из них вышел вперед и протянул руку.
  
   "Danke schon."
  
   Как и его товарищи, он был с головы до ног закутан в черный плащ с капюшоном. Только одна вещь отличала его от других: пояс вокруг талии. На поясе сверкал нож с красной рукоятью, которым он перерезал веревки, которыми его друзья были привязаны к плоту.
  
   Капитан не смог сдержаться.
  
   "Проклятый сукин сын! Мы все могли быть мертвы!"
  
   Гонсалес отвел руку назад и ударил мужчину по голове, сбив его с ног. Его капюшон откинулся, обнажив копну светлых волос и лицо с угловатыми чертами. Один холодный голубой глаз. Там, где должен был быть другой, был только участок морщинистой кожи.
  
   Потерпевший кораблекрушение человек встал и вернул на место пластырь, который, должно быть, сместился от удара над глазницей. Затем он положил руку на свой нож. Двое матросов шагнули вперед, опасаясь, что он тут же разорвет капитана на части, но он просто осторожно вытащил его и бросил на пол. Он снова протянул руку.
  
   "Danke schon."
  
   Капитан невольно улыбнулся. У этого проклятого фрица были стальные яйца. Покачав головой, Гонсалес протянул руку.
  
   "Откуда, черт возьми, ты взялся?"
  
   Другой мужчина пожал плечами. Было ясно, что он не понимает ни слова по-испански. Гонсалес медленно изучал его. Немцу, должно быть, было тридцать пять-сорок лет, и под его черным плащом он носил темную одежду и тяжелые ботинки.
  
   Капитан сделал шаг к товарищам этого человека, желая узнать, ради кого он поставил на кон свою лодку и команду, но другой человек вытянул руки и отошел в сторону, преграждая ему путь. Он твердо стоял на ногах, или, по крайней мере, пытался, так как ему было трудно оставаться на ногах, и выражение его лица было умоляющим.
  
   Он не хочет оспаривать мою власть перед моими людьми, но он не готов позволить мне подобраться слишком близко к его таинственным друзьям. Тогда очень хорошо: будь по-твоему, будь ты проклят. С тобой разберутся в штабе, подумал Гонсалес.
  
   "Паскуаль".
  
   "Сэр?"
  
   "Скажи штурману, чтобы он держал курс на Кадис".
  
   "Есть, есть, капитан", - сказал матрос, исчезая в люке. Капитан собирался последовать за ним, направляясь обратно в свою каюту, когда голос немца остановил его.
  
   "Nein. Bitte. Nicht Cadiz."
  
   Лицо немца полностью изменилось, когда он услышал название города.
  
   Чего ты так боишься, Фриц?
  
   "Komm. Komm. Битте, " сказал немец, жестом показывая, что ему следует подойти. Капитан наклонился, и другой мужчина начал умолять его на ухо. "Nicht Cadiz. Португалия. Bitte, Kapitan."
  
   Гонсалес отодвинулся от немца, рассматривая его больше минуты. Он был уверен, что больше ничего не сможет вытянуть из этого человека, поскольку его собственное понимание немецкого ограничивалось "Да", "Нет", "Пожалуйста" и "Спасибо". Снова он столкнулся с дилеммой, где самым простым решением было то, которое нравилось ему меньше всего. Он решил, что уже сделал достаточно, спасая их жизни.
  
   Что ты скрываешь, Фриц? Кто твои друзья? Что делают четверо граждан самой могущественной нации в мире, с самой большой армией, пересекая пролив на маленьком старом плоту? Ты надеялся добраться до Гибралтара на этой штуке? Нет, я так не думаю. Гибралтар полон англичан, ваших врагов. И почему бы не приехать в Испанию? Судя по тону нашего славного Генералисимо, мы все скоро пересечем Пиренеи, чтобы помочь вам убивать лягушек, скорее всего, бросая в них камни. Если мы действительно дружны с вашим фюрером, как воры... Если, конечно, ты сам не в восторге от него.
  
   Черт возьми.
  
   "Следите за этими людьми", - сказал он, поворачиваясь к команде. "Отеро, дай им несколько одеял и накрой их чем-нибудь горячим".
  
   Капитан вернулся на мостик, где Рока прокладывал курс на Кадис, избегая шторма, который теперь дул в Средиземное море.
  
   "Капитан", - сказал штурман, вставая по стойке "смирно", - "Могу я просто сказать, насколько я восхищен тем, что ..."
  
   "Да, да, Рока. Большое вам спасибо. Есть ли здесь кофе?"
  
   Рока налил ему чашку, и капитан сел, чтобы насладиться напитком. Он снял свою непромокаемую накидку и свитер, который был на нем под ней, который насквозь промок. К счастью, в салоне было не холодно.
  
   "Произошли изменения в плане, Рока. Один из Бошей, которых мы спасли, дал мне наводку. Кажется, в устье Гвадианы орудует банда контрабандистов. Вместо этого мы отправимся в Аямонте, посмотрим, сможем ли мы держаться от них подальше ".
  
   "Как скажете, капитан", - сказал штурман, немного расстроенный необходимостью прокладывать новый курс. Гонсалес пристально посмотрел на затылок молодого человека, слегка обеспокоенный. Были определенные люди, с которыми нельзя было говорить по определенным вопросам, и он задавался вопросом, может ли Рока быть информатором. То, что предлагал капитан, было незаконным. Этого было бы достаточно, чтобы отправить его в тюрьму, или еще хуже. Но он не смог бы сделать это без своего заместителя в команде.
  
   Между глотками кофе он решил, что может доверять Роке. Его отец убил националес после падения Барселоны пару лет назад.
  
   "Ты когда-нибудь был в Айямонте, Рока?"
  
   "Нет, сэр", - ответил молодой человек, не оборачиваясь.
  
   "Это очаровательное место, в трех милях вверх по Гвадиане. Вино хорошее, и в апреле оно пахнет цветами апельсина. А на другом берегу реки начинается Португалия".
  
   Он сделал еще глоток.
  
   "В двух шагах, как говорится".
  
   Рока удивленно обернулся. Капитан устало улыбнулся ему.
  
   Пятнадцать часов спустя палуба "Эсперансы" опустела. Из столовой, где матросы наслаждались ранним ужином, донесся смех. Капитан пообещал, что после того, как они поест, они бросят якорь в порту Айямонте, и многие из них уже чувствовали под ногами опилки таверн. Предположительно, капитан сам присматривал за мостиком, в то время как Рока охранял четырех потерпевших кораблекрушение пассажиров.
  
   "Вы уверены, что это необходимо, сэр?" - неуверенно спросил штурман.
  
   "Это будет просто крошечный синяк. Не будь таким трусливым, чувак. Это должно выглядеть так, как будто потерпевшие кораблекрушение напали на вас, чтобы сбежать. Полежи немного на полу."
  
   Раздался сухой стук, а затем в люке появилась голова, за которой быстро последовали потерпевшие кораблекрушение. Начинала опускаться ночь.
  
   Капитан и немец спустили спасательную шлюпку на воду по левому борту, с самой дальней от столовой стороны. Его товарищи забрались внутрь и стали ждать своего одноглазого лидера, который снова накрыл голову капюшоном.
  
   "Двести метров по прямой", - сказал ему капитан, указывая в сторону Португалии. "Оставьте спасательную шлюпку на пляже: она мне понадобится. Я верну ее позже ".
  
   Немец пожал плечами.
  
   "Послушай, я знаю, что ты не понимаешь ни слова. Вот... " сказал Гонсалес, возвращая ему нож. Мужчина одной рукой засунул ее за пояс, в то время как другой шарил под плащом. Он достал небольшой предмет и вложил его в руку капитана.
  
   "Веррат", - сказал он, прикоснувшись указательным пальцем к своей груди. "Реттунг", - сказал он затем, касаясь груди испанца.
  
   Гонсалес внимательно изучил подарок. Это было что-то вроде медали, очень тяжелой. Он поднес ее поближе к лампе, висевшей в каюте; предмет излучал безошибочное свечение.
  
   Она была сделана из чистого золота.
  
   "Послушай, я не могу принять..."
  
   Но он разговаривал сам с собой. Лодка уже удалялась, и никто из ее пассажиров не оглянулся.
  
   До конца своих дней Мануэль Гонсалес Перейра, бывший капитан испанского военно-морского флота, посвящал каждую минуту, которую мог выкроить вне своего книжного магазина, изучению этой золотой эмблемы. Это был двуглавый орел, установленный на железном кресте. Орел держал меч, над его головой была цифра 32, а на груди - огромный бриллиант, инкрустированный.
  
   Он обнаружил, что это был масонский символ высшего ранга, но каждый эксперт, с которым он разговаривал, сказал ему, что это, должно быть, подделка, тем более что он был сделан из золота. Немецкие масоны никогда не использовали благородные металлы для эмблем своих Великих Мастеров. Размер бриллианта - насколько ювелир смог установить, не разбирая изделие на части, - позволил датировать камень приблизительно началом века.
  
   Часто, засиживаясь допоздна, книготорговец вспоминал свой разговор с "Одноглазым таинственным человеком", как любил называть его его маленький сын Хуан Карлос.
  
   Мальчику никогда не надоедало слушать эту историю, и он придумывал надуманные теории о личности потерпевших кораблекрушение. Но больше всего его взволновали эти прощальные слова. Он расшифровал их с помощью немецкого словаря и медленно повторил, как будто таким образом мог лучше понять.
  
   "Веррат -предательство. Rettung-salvation."
  
   Книготорговец умер, так и не разгадав тайну, скрытую в его эмблеме. Его сын Хуан Карлос унаследовал произведение и, в свою очередь, стал книготорговцем. Однажды сентябрьским днем 2002 года неизвестный пожилой писатель зашел в книжный магазин, чтобы выступить с докладом о своей новой работе о масонстве. Никто не пришел, поэтому Хуан Карлос решил, чтобы убить время и уменьшить очевидный дискомфорт своего гостя, показать ему фотографию эмблемы. При виде этого лицо писателя изменилось.
  
   "Откуда у тебя это фото?"
  
   "Это старая медаль, которая принадлежала моему отцу".
  
   "Она все еще у тебя?"
  
   "Да. Из-за треугольника, содержащего число 32, мы решили, что это ...
  
   "Масонский символ. Очевидно, подделка, из-за формы креста и бриллианта. Вы оценили ее?"
  
   "Да. Материалы стоят около 3000 евро. Я не знаю, имеет ли она какую-либо дополнительную историческую ценность ".
  
   Автор несколько секунд смотрел на статью, прежде чем ответить. Его нижняя губа задрожала.
  
   "Нет. Определенно нет. Возможно, из любопытства ... но я сомневаюсь в этом. И все же я хотел бы ее купить. Ты знаешь... для моего исследования. Я дам тебе за нее 4000 евро ".
  
   Хуан Карлос вежливо отказался от предложения, и писатель ушел, оскорбленный. Он начал приходить в книжный магазин ежедневно, хотя и не жил в городе. Он делал вид, что роется в книгах, хотя на самом деле большую часть времени наблюдал за Хуаном Карлосом поверх очков в толстой пластиковой оправе. Книготорговец начал чувствовать себя затравленным. Однажды зимней ночью, по дороге домой, ему показалось, что он услышал шаги позади себя. Хуан Карлос спрятался в дверном проеме и ждал. Мгновение спустя появился писатель, неуловимая тень, дрожащая в поношенном плаще. Хуан Карлос появился из дверного проема и загнал мужчину в угол, прижимая его к стене.
  
   "Это должно прекратиться, ты понимаешь?"
  
   Старик заплакал и, что-то бормоча, упал на землю, обхватив руками колени.
  
   "Ты не понимаешь, я должен получить это..."
  
   Хуан Карлос смягчился. Он проводил старика в бар и поставил перед ним стакан бренди.
  
   "Верно. А теперь скажи мне правду. Это очень ценно, не так ли?"
  
   Писатель не торопился с ответом, изучая книготорговца, который был на тридцать лет моложе его и на шесть дюймов выше. Наконец он сдался.
  
   "Ее ценность неисчислима. Хотя это не причина, по которой я этого хочу ", - сказал он с пренебрежительным жестом.
  
   "Тогда почему?"
  
   "Ради славы. Слава открытия. Она легла бы в основу моей следующей книги ".
  
   "На фигурке?"
  
   "На ее владельце. Мне удалось восстановить его жизнь после многих лет исследований, копаясь во фрагментах дневников, газетных архивах, частных библиотеках... канализация истории. Всего лишь десять очень необщительных людей в мире знают его историю. Все они великие мастера, и я единственный, у кого есть все части. Хотя никто бы мне не поверил, если бы я им сказал."
  
   "Испытай меня".
  
   "Только если ты пообещаешь мне одну вещь. Что ты позволишь мне увидеть это. Прикоснись к ней. Только один раз."
  
   Хуан Карлос вздохнул.
  
   "Хорошо. При условии, что у тебя есть хорошая история, которую ты можешь рассказать ".
  
   Старик склонился над столом и начал шепотом рассказывать историю, которая до этого момента передавалась из уст в уста людьми, поклявшимися никогда ее не повторять. История о лжи, о невозможной любви, о забытом герое, об убийстве тысяч невинных людей руками одного человека. История эмблемы предателя...
  
  
   НЕЧЕСТИВЫЙ
  
   1919-21
  
  
   Где понимание никогда не выходит за пределы самого себя
  
   Символ профана - это протянутая рука, открытая, одинокая, но способная ухватиться за знание.
  
  
  
  
   1
  
  
   На ступеньках особняка Шредеров была кровь.
  
   Увидев это, Пол Райнер содрогнулся. Конечно, это был не первый раз, когда он видел кровь. В период с начала апреля по май 1919 года жители Мюнхена за тридцать дней испытали на себе весь тот ужас, которого им удалось избежать за четыре года войны. В неопределенные месяцы между концом империи и провозглашением Веймарской республики бесчисленные группы пытались навязать свои программы. Коммунисты захватили город и провозгласили Баварию советской республикой. Грабежи и убийства стали широко распространены по мере того, как Freikorps сокращали разрыв между Берлином и Мюнхеном. Повстанцы, зная, что их дни сочтены, пытались избавиться от как можно большего числа политических врагов. В основном гражданские лица, казненные глубокой ночью.
  
   Это означало, что Пол уже видел следы крови, но никогда у входа в дом, где он жил. И хотя их было немного, они доносились из-под большой дубовой двери.
  
   Если повезет, Юрген упадет лицом вниз и выбьет себе все зубы, подумал Пол. Может быть, таким образом он даст мне несколько дней покоя. Он печально покачал головой. У него не было такой удачи.
  
   Ему было всего пятнадцать, но горькая тень уже легла на его сердце, подобно облакам, закрывающим вялое солнце середины мая. Полчаса назад Пол бездельничал в кустах английского сада, радуясь возвращению в школу после революции, хотя и не столько из-за уроков. Пол всегда был впереди своих одноклассников, а также профессора Вирта, который ему ужасно надоедал. Пол читал все, что попадалось ему под руку, глотая это, как пьяница в день зарплаты. Он только притворялся внимательным на уроках, но всегда оказывался лучшим в классе.
  
   У Пола не было друзей, как бы он ни старался общаться со своими одноклассниками. Но, несмотря ни на что, ему действительно нравилась школа, потому что часы уроков были часами, проведенными вдали от Юргена, который посещал академию, где полы не были покрыты линолеумом, а края парт не были выщерблены.
  
   По дороге домой Пол всегда сворачивал в Сад, самый большой парк в Европе. В тот день она казалась почти пустынной, даже из-за вездесущих охранников в красных куртках, которые делали ему выговор всякий раз, когда он сбивался с пути. Пол максимально воспользовался этой возможностью и снял свои поношенные ботинки. Ему нравилось ходить босиком по траве, и он рассеянно наклонился, когда шел, подобрав несколько из тысяч желтых брошюр, которые самолеты Freikorps сбросили над Мюнхеном на прошлой неделе, требуя безоговорочной капитуляции коммунистов. Он выбросил их в мусорное ведро. Он бы с радостью остался, чтобы привести в порядок весь парк, но был четверг, и ему нужно было натереть пол на четвертом этаже особняка, задача, которая займет его до обеда.
  
   Если бы только его там не было... подумал Пол. В прошлый раз он запер меня в чулане для метел и вылил ведро грязной воды на мрамор. Хорошо, что мама услышала мои крики и открыла шкаф до того, как Брунгильда узнала.
  
   Пол хотел вспомнить время, когда его двоюродный брат не вел себя подобным образом. Много лет назад, когда они оба были совсем маленькими и Эдуард брал их за руки и водил в сад, Юрген улыбался ему. Это было мимолетное воспоминание, почти единственное приятное воспоминание о его кузене, которое осталось. Затем началась Великая война с ее оркестрами и парадами. И Эдуард зашагал прочь, махая рукой и улыбаясь, когда грузовик, который увозил его, набирал скорость, а Пол бежал рядом с ним, желая маршировать вместе со своим старшим кузеном, желая, чтобы он сидел рядом с ним в этой впечатляющей форме.
  
   Для Пола война состояла из новостей, которые он читал каждое утро, вывешенных на стене полицейского участка по дороге в школу. Часто ему приходилось продираться сквозь заросли ног - что для него никогда не составляло труда, поскольку он был худым, как щепка. Там он с восторгом читал о достижениях армии кайзера, которая ежедневно брала тысячи пленных, занимала города и расширяла границы Империи. Затем в классе он рисовал карту Европы и развлекал себя, представляя, где произойдет следующее великое сражение, и задаваясь вопросом, будет ли там Эдуард. Внезапно, и совершенно без предупреждения, "победы" начали происходить все ближе к дому, и военные депеши почти всегда объявляли о "возвращении к положению безопасности, которое изначально предусматривалось". Пока однажды огромный плакат не объявил, что Германия проиграла войну. Под ней был список цены, которую придется заплатить, и это был действительно очень длинный список.
  
   Читая этот список и плакат, Пол чувствовал себя так, как будто его обманули, надули. Внезапно не осталось подушки фантазии, чтобы смягчить боль от растущего числа побоев, которые он получал от Юргена. Славная война не стала бы ждать, пока Пол вырастет и присоединится к Эдуарду на фронте.
  
   И, конечно, в этом не было ничего славного вообще.
  
   Пол постоял там некоторое время, глядя на кровь у входа. Мысленно он отвергал возможность того, что революция началась снова. Отряды Freikorps патрулировали весь Мюнхен. Однако эта лужа казалась свежей, небольшая аномалия на большом камне, ступени которого были достаточно большими, чтобы вместить двух лежащих впритык мужчин.
  
   Мне лучше поторопиться. Если я снова опоздаю, тетя Брунгильда убьет меня.
  
   Он еще немного поразмыслил между страхом перед неизвестностью и страхом перед своей тетей, и последний одержал верх. Он достал из кармана маленький ключ от служебного входа и вошел в особняк. Внутри все казалось достаточно тихим. Он приближался к лестнице, когда услышал голоса из основных жилых помещений дома.
  
   "Он поскользнулся, когда мы поднимались по ступенькам, мадам. Нелегко удержать его, и мы все очень слабы. Прошли месяцы, а его раны продолжают открываться ".
  
   "Некомпетентные дураки. Неудивительно, что мы проиграли войну ".
  
   Пол прокрался через главный вестибюль, стараясь производить как можно меньше шума. Длинное кровавое пятно, которое тянулось под дверью, сузилось в серию потеков, которые вели к самой большой комнате в особняке. Внутри его тетя Брунгильда и двое солдат склонились над диваном. Она продолжала потирать руки, пока не поняла, что делает, а затем спрятала их в складках своего платья. Несмотря на то, что он был скрыт за дверью, Пол не мог не задрожать от страха, когда увидел свою тетю в таком состоянии. Ее глаза были похожи на две тонкие серые полоски, рот искривился в вопросительный знак, а ее властный голос дрожал от ярости.
  
   "Посмотри на состояние обивки. Marlis!"
  
   "Баронесса", - сказал слуга, приближаясь.
  
   "Иди и принеси одеяло, быстро. Позови садовника. Его одежду придется сжечь, она вся в вшах. И кто-нибудь, скажите барону."
  
   "А мастер Юрген, госпожа баронесса?"
  
   "Нет! Особенно не он, ты понимаешь? Он вернулся из школы?"
  
   "Сегодня у него фехтование, госпожа баронесса".
  
   "Он будет здесь с минуты на минуту. Я хочу, чтобы с этой катастрофой разобрались до его возвращения", - приказала Брунгильда. "Вперед!"
  
   Служанка промчалась мимо Пола, взмахнув юбками, но он все еще не двинулся с места, потому что заметил лицо Эдуарда за ногами солдат. Его сердце забилось быстрее. Так вот кого солдаты внесли и уложили на диван?
  
   Боже милостивый, это была его кровь.
  
   "Кто несет за это ответственность?"
  
   "Минометный снаряд, мадам".
  
   "Это я уже знаю. Я спрашиваю, почему вы привели ко мне моего сына только сейчас, и в таком состоянии. Прошло семь месяцев с тех пор, как закончилась война, и ни слова новостей. Ты знаешь, кто его отец?"
  
   "Да, он барон. А вот Людвиг - каменщик, а я помощник бакалейщика. Но у шрапнели нет уважения к титулам, мадам. И дорога из Турции была длинной. Тебе повезло, что он вообще вернулся; мой брат не вернется ".
  
   Лицо Брунгильды стало мертвенно-бледным.
  
   "Убирайся!" - прошипела она.
  
   "Это мило, мадам. Мы возвращаем вам вашего сына, а вы вышвыриваете нас на улицу даже без стакана пива ".
  
   Возможно, на лице Брунгильды промелькнуло раскаяние, но оно было омрачено яростью. Потеряв дар речи, она подняла дрожащий палец и указала на дверь.
  
   "Кусок дерьма аристо", - сказал один из солдат, сплевывая на ковер.
  
   Они неохотно повернулись, чтобы уйти, опустив головы. Их запавшие глаза наполнились усталостью и отвращением, но не удивлением. "Сейчас нет ничего, - подумал Пол, - что могло бы шокировать этих людей". И когда двое мужчин в просторных серых пальто отошли в сторону, Пол, наконец, понял, что происходит.
  
   Эдуард, первенец барона фон Шредера, лежал без сознания на диване под странным углом. Его левая рука покоилась на каких-то подушках. Там, где должна была быть его правая рука, была только плохо зашитая складка на его куртке. Там, где у него должны были быть ноги, были два обрубка, покрытых грязными бинтами, из одного из которых сочилась кровь. Хирург разрезал их не в одном и том же месте: левая была разорвана выше колена, правая чуть ниже.
  
   Асимметричное увечье, подумал Пол, вспоминая утренний урок истории искусств и своего учителя, обсуждающего Венеру Милосскую. Он понял, что плачет.
  
   Услышав рыдания, Брунгильда подняла голову и бросилась к Полу. Презрительный взгляд, который она обычно приберегала для него, сменился выражением ненависти и стыда. На мгновение Полу показалось, что она собирается ударить его, и он отскочил, падая навзничь и закрывая лицо руками. Раздался ужасный грохот.
  
   Двери в зал были захлопнуты.
  
  
   2
  
  
   Эдуард фон Шредер был не единственным ребенком, вернувшимся домой в тот день, через неделю после того, как правительство объявило город Мюнхен безопасным и начало хоронить более тысячи двухсот погибших коммунистов.
  
   Но в отличие от эмблемы Эдуарда фон Шредера, это возвращение домой было подготовлено в мельчайших деталях. Для Элис и Манфреда Танненбаум обратный путь начался на "Македонии", из Нью-Джерси в Гамбург. Это продолжалось в роскошном купе первого класса поезда до Берлина, где они нашли телеграмму от своего отца, приказывающую им поселиться на Эспланаде до получения дальнейших инструкций. Для Манфреда это было самое счастливое совпадение за десять лет его жизни, потому что Чарли Чаплин случайно остановился в комнате по соседству. Актер подарил мальчику одну из своих знаменитых бамбуковых тростей и даже проводил его и его сестру до такси в тот день, когда они наконец получили телеграмму, в которой говорилось, что теперь можно безопасно проделать последний этап своего путешествия.
  
   Итак, 13 мая 1919 года, более чем через пять лет после того, как их отец отправил их в Соединенные Штаты, спасаясь от надвигающейся войны, дети самого крупного еврейского промышленника Германии ступили на платформу 3 станции Hauptbahnhof.
  
   Даже тогда Элис знала, что все хорошо не закончится.
  
   "Поторопись с этим, ладно, Дорис? О, просто оставь это, я отнесу сама, " сказала она, выхватывая шляпную коробку из рук слуги, которого ее отец послал встретить их, и ставя ее на тележку. Это она реквизировала у одного из молодых помощников на станции, которые жужжали вокруг нее, как мухи, пытаясь взять на себя ответственность за багаж. Элис прогнала их всех прочь. Она не могла выносить, когда люди пытались контролировать ее или, что еще хуже, обращались с ней так, как будто она была неспособна.
  
   "Я буду соревноваться с тобой, Элис!" - сказал Манфред, переходя на бег. Мальчик не разделял беспокойства своей сестры и беспокоился только о том, как бы не потерять свою драгоценную трость.
  
   "Просто подожди, ты, маленький наглец!" - крикнула Элис, ставя тележку перед собой. "Не отставай, Дорис".
  
   "Мисс, ваш отец не одобрил бы, если бы вы сами несли свой багаж. Пожалуйста... " - умолял слуга, безуспешно пытаясь не отставать от девушки, глядя при этом на молодых людей, которые озорно подталкивали друг друга локтями и указывали на Элис.
  
   Это была именно та проблема, которая была у Элис с ее отцом: он запрограммировал каждый аспект ее жизни. Хотя Джозеф Танненбаум был человеком из плоти и костей, мать Элис всегда утверждала, что у него были шестеренки и пружины вместо органов.
  
   "Ты могла бы заводить часы по своему отцу, моя дорогая", - шептала она на ухо дочери, и они вдвоем тихо смеялись, потому что мистер Танненбаум не любил шуток.
  
   Затем, в декабре 1913 года, грипп забрал ее мать. Элис не могла оправиться от шока и печали, пока четыре месяца спустя они с братом не были на пути в Колумбус, штат Огайо. Они поселились у Бушей, епископальной семьи из высшего среднего класса. Патриарх, Сэмюэль, был генеральным директором Buckeye Steel Castings, предприятия, с которым у Джозефа Танненбаума было много выгодных контрактов. В 1914 году Сэмюэл Буш стал правительственным чиновником, отвечающим за оружие и боеприпасы, и продукция, которую он приобрел у отца Элис, начала приобретать другую форму. Если быть точным, они приняли форму миллионов пуль, которые пролетели через Атлантику. Они отправились на запад в ящиках, когда Соединенные Штаты все еще предположительно сохраняли нейтралитет, затем в патронташах солдат, отправлявшихся на восток в 1917 году, когда президент Вильсон решил распространить демократию по всей Европе.
  
   В 1918 году Буш и Танненбаум обменялись дружескими письмами, в которых сетовали на то, что "из-за политических неудобств" их деловые отношения придется временно приостановить. Торговля возобновилась пятнадцать месяцев спустя, что совпало с возвращением молодых Танненбаумов в Германию.
  
   В тот день, когда пришло письмо, в котором Джозеф забирал своих детей, Элис думала, что умрет. Только пятнадцатилетняя девочка, которая тайно влюблена в одного из сыновей принимающей ее семьи и которая обнаруживает, что ей придется уехать навсегда, может быть настолько полностью убеждена в том, что ее жизнь подходит к концу.
  
   Прескотт, она плакала в своей каюте, когда направлялась домой. Если бы я только поговорил с ним больше... Если бы я подняла больше шума из-за него, когда он вернулся из Йеля на свой день рождения, вместо того, чтобы выпендриваться, как все остальные девушки на вечеринке...
  
   Несмотря на ее собственный прогноз, Элис действительно выжила, и она поклялась на промокших подушках в своей каюте, что никогда больше не позволит мужчине заставлять ее страдать. С этого момента она будет принимать все решения в своей жизни, что бы кто ни говорил. Меньше всего ее отец.
  
   Я найду работу. Нет, папа никогда этого не допустит. Было бы лучше, если бы я попросил его дать мне работу на одной из его фабрик, пока я не накоплю достаточно на обратный билет в Соединенные Штаты. И когда я снова ступлю в Огайо, я схвачу Прескотта за горло и буду сжимать его до тех пор, пока он не попросит меня выйти за него замуж. Это то, что я сделаю, и никто не сможет меня остановить.
  
   Однако к тому времени, когда "Мерседес" остановился на Принцрегентенплатц, решимость Элис сдулась, как дешевый воздушный шарик. Ей было трудно дышать, а ее брат нервно подпрыгивал на своем сиденье. Казалось невероятным, что она пронесла свое решение с собой более чем за четыре тысячи километров - половину Атлантики - только для того, чтобы увидеть, как оно разваливается на части во время четырехтысячетонного путешествия от станции до этого роскошного здания. Носильщик в униформе открыл перед ней дверцу машины, и, прежде чем Элис успела опомниться, они уже поднимались на лифте.
  
   "Как ты думаешь, Элис, папа устроил вечеринку?" Я умираю с голоду!"
  
   "Ваш отец был очень занят, молодой мастер Манфред. Но я взял на себя смелость купить булочки с кремом к чаю ".
  
   "Спасибо, Дорис", - пробормотала Элис, когда лифт остановился с металлическим хрустом.
  
   "Будет странно жить в квартире после большого дома в Коламбусе. Надеюсь, никто не трогал мои вещи", - сказал Манфред.
  
   "Ну, если они и были, ты вряд ли вспомнишь, креветка", - ответила его сестра, на мгновение забыв о своем страхе перед встречей с отцом и взъерошив волосы Манфреда.
  
   "Не называй меня так. Я помню все!"
  
   "Все?"
  
   "Это то, что я сказал. На стене были нарисованы синие лодки. И в изножье кровати был изображен шимпанзе, играющий на тарелках. Папа не позволил мне взять ее с собой, потому что сказал, что это сведет мистера Буша с ума. Я пойду и принесу это!" - крикнул он, проскальзывая между ног дворецкого, когда тот открывал дверь.
  
   "Подождите, мастер Манфред!" - крикнула Дорис, но безрезультатно. Мальчик уже бежал по коридору.
  
   Резиденция Танненбаумов занимала верхний этаж здания, девятикомнатную квартиру площадью более трехсот двадцати квадратных метров, которая была крошечной по сравнению с домом, в котором брат и сестра жили в Америке. Для Элис размеры, казалось, полностью изменились. Она была ненамного старше, чем Манфреду было сейчас, когда она уехала в 1914 году, и каким-то образом она смотрела на все это с этой точки зрения, как будто она уменьшилась на тридцать сантиметров.
  
   "... Фрейлейн?"
  
   "Прости, Дорис. О чем ты говорил?"
  
   "Мастер примет вас в своем кабинете. С ним действительно был посетитель, но я думаю, что он уходит ".
  
   Кто-то шел к ним по коридору. Высокий, крепкий мужчина, одетый в элегантный черный сюртук. Элис не узнала его, но за ним стоял герр Танненбаум. Когда они достигли входа, мужчина в сюртуке остановился - так резко, что отец Элис чуть не врезался в него - и стоял, уставившись на нее через монокль на золотой цепочке.
  
   "Ах, а вот и моя дочь! Какое идеальное время!" - сказал Танненбаум, бросив на своего собеседника замешанный взгляд. "Герр барон, позвольте мне представить вам мою дочь Элис, которая только что прибыла со своим братом из Америки. Элис, это барон фон Шредер."
  
   "Очень приятно", - холодно сказала Элис. Она пренебрегла вежливым реверансом, который был почти обязательным при встрече с представителями знати. Ей не понравилась надменная осанка барона.
  
   "Очень красивая девушка. Хотя, боюсь, она, возможно, переняла некоторые американские манеры ".
  
   Танненбаум бросил на свою дочь возмущенный взгляд. Девочке было грустно видеть, что ее отец почти не изменился за пять лет. Физически он все еще был коренастым и коротконогим, с заметным редением волос. И в своих манерах он оставался таким же услужливым по отношению к власть имущим, каким был тверд с теми, кто находился под его началом.
  
   "Вы не можете себе представить, как сильно я сожалею об этом. Ее мать умерла очень молодой, и у нее не было большой общественной жизни. Я уверен, вы понимаете. Если бы только она могла провести немного времени в компании людей своего возраста, хорошо воспитанных людей ..."
  
   Барон покорно вздохнул.
  
   "Почему бы вам и вашей дочери не присоединиться к нам в нашем доме во вторник около шести? Мы будем отмечать день рождения моего сына Юргена ".
  
   По понимающему взгляду, которым обменялись мужчины, Элис поняла, что все это было подстроено заранее.
  
   "Непременно, ваше превосходительство. Это такой милый жест с вашей стороны - пригласить нас. Позвольте мне проводить вас до двери."
  
   "Но как ты мог быть таким невнимательным?"
  
   "Мне жаль, папа".
  
   Они сидели в его кабинете. Одна стена была заставлена книжными шкафами, которые Танненбаум заполнила книгами, купленными ярдом, исходя из цвета их переплетов.
  
   "Ты сожалеешь? "Прости" ничего не исправляет, Элис. Вы должны понимать, что я веду очень важное дело с бароном Шредером ".
  
   "Сталь и металлы?" - спросила она, используя старый трюк своей матери - проявлять интерес к бизнесу Йозефа всякий раз, когда он впадал в очередную ярость. Если бы он начал говорить о деньгах, он мог бы продолжать часами, и к тому времени, когда он закончил бы, он бы забыл, почему он был зол в первую очередь. Но на этот раз это не сработало.
  
   "Нет, земля. Земля... и другие вещи. Ты узнаешь, когда придет время. В любом случае, я надеюсь, у тебя есть красивое платье для вечеринки."
  
   "Я только что приехал, папа. Мне действительно не хочется идти на вечеринку, где я никого не знаю ".
  
   "Не хочется? Ради всего святого, это вечеринка в доме барона фон Шредера!"
  
   Услышав, как он это сказал, Элис слегка вздрогнула. Для еврея было ненормально произносить имя Бога всуе. Затем она вспомнила маленькую деталь, на которую не обратила внимания, когда входила. На двери не было мезузы. Она удивленно огляделась вокруг и увидела распятие, висящее на стене рядом с портретом ее матери. Она онемела. Она не была особенно религиозной - она переживала ту стадию подросткового возраста, когда иногда сомневалась в существовании божества, - но ее мать была. Элис восприняла этот крест рядом со своей фотографией как невыносимое оскорбление ее памяти.
  
   Джозеф проследил за направлением ее взгляда и на мгновение имел приличие выглядеть смущенным.
  
   "В такое время мы живем, Элис. Трудно вести дела с христианами, если ты не один из них ".
  
   "Ты и раньше достаточно занимался бизнесом, папа. И я думаю, что у тебя все было хорошо ", - сказала она, указывая на комнату.
  
   "Пока тебя не было, для нашего народа все обернулось ужасно. И они станут хуже, вот увидишь".
  
   "Настолько плохо, что ты готов отказаться от всего, отец? Переделанный за... за деньги?"
  
   "Дело не в деньгах, ты, наглый ребенок!" - сказал Танненбаум, в его голосе больше не звучало стыда, и он стукнул кулаком по столу. "У человека в моем положении есть обязанности. Вы знаете, за скольких работников я отвечаю? Эти идиотские негодяи, которые вступают в нелепые коммунистические профсоюзы и думают, что Москва - это рай на земле! Каждый день мне приходится связывать себя узами, чтобы платить им зарплату, а все, что они могут делать, это жаловаться. Так что даже не думай бросать мне в лицо все то, что я делаю, чтобы сохранить крышу над твоей головой ".
  
   Элис глубоко вздохнула и снова допустила свою любимую ошибку: сказала именно то, что думала, в самый неподходящий момент.
  
   "Тебе не нужно беспокоиться об этом, папа. Я собираюсь уехать очень скоро. Я хочу вернуться в Америку и устроить свою жизнь там ".
  
   Когда он услышал это, лицо Танненбаума побагровело. Он помахал пухлым пальцем перед носом Элис.
  
   "Не смей так говорить, ты меня слышишь? Ты пойдешь на эту вечеринку и будешь вести себя как вежливая молодая леди, хорошо? У меня есть планы на тебя, и я не позволю, чтобы их разрушили капризы плохо воспитанной девчонки. Ты слышишь меня?"
  
   "Я ненавижу тебя", - сказала Элис, глядя прямо на него.
  
   Выражение лица ее отца не изменилось.
  
   "Это меня не беспокоит, пока ты делаешь то, что я говорю".
  
   Элис выбежала из кабинета со слезами на глазах.
  
   Посмотрим на этот счет. О, да, посмотрим.
  
  
   3
  
  
   "Ты спишь?"
  
   Ильзе Райнер перевернулась на матрасе.
  
   "Больше нет. В чем дело, Пол?"
  
   "Мне было интересно, что мы собираемся делать".
  
   "Уже половина двенадцатого. Как насчет того, чтобы немного поспать?"
  
   "Я говорил о будущем".
  
   "Будущее", - повторила его мать, почти выплевывая это слово.
  
   "Я имею в виду, это не значит, что ты действительно должна работать здесь, у тети Брунгильды, не так ли, мама?"
  
   "В будущем я вижу, как ты поступаешь в университет, который, оказывается, совсем рядом, и возвращаешься домой, чтобы поесть вкусной еды, которую я приготовил для тебя. А теперь спокойной ночи."
  
   "Это не наш дом".
  
   "Мы живем здесь, мы работаем здесь, и мы благодарим небеса за это".
  
   "Как будто мы должны..." - прошептал Пол.
  
   "Я слышал это, молодой человек".
  
   "Прости, мама".
  
   "Что с тобой? У тебя была еще одна ссора с Юргеном? Так вот почему ты сегодня вернулся весь мокрый?"
  
   "Это была не драка. Он и двое его друзей последовали за мной в Английский сад ".
  
   "Они просто играли".
  
   "Они бросили мои брюки в озеро, мама".
  
   "И ты не сделал ничего, что могло бы их расстроить?"
  
   Пол громко фыркнул, но ничего не сказал. Это было типично для его матери. Всякий раз, когда у него возникали проблемы, она пыталась найти способ сделать это по его вине.
  
   "Лучше иди спать, Пол. Завтра у нас важный день".
  
   "Ах, да, день рождения Юргена..."
  
   "Там будут пирожные".
  
   "Которую съедят другие люди".
  
   "Я не знаю, почему ты всегда так реагируешь".
  
   Пол считал возмутительным, что сотня человек устраивает вечеринку на первом этаже, в то время как Эдуард, которого ему еще не разрешили увидеть, томился на четвертом, но он держал это при себе.
  
   "Завтра будет много работы", - заключила Илзе, переворачиваясь.
  
   Мальчик некоторое время смотрел в спину своей матери. Спальни в служебном крыле находились в задней части дома, в чем-то вроде подвала. Жизнь там, а не в семейных покоях, не так сильно беспокоила Пола, потому что он никогда не знал другого дома. С самого своего рождения он воспринимал как нормальное странное зрелище - наблюдать, как Илзе моет посуду своей сестры Брунгильды.
  
   Тонкий прямоугольник света просачивался через маленькое окошко прямо под потолком, желтое эхо уличного фонаря, которое сливалось с дрожанием свечи, которую Пол всегда держал у своей кровати, так как он ужасно боялся темноты. Райнеры делили одну из спален поменьше, в которой было всего две кровати, шкаф и стол, на котором была разбросана домашняя работа Пола.
  
   Пола угнетала нехватка места. Не то чтобы там была нехватка свободных комнат. Еще до войны состояние барона начало уменьшаться, и Пол наблюдал, как оно тает с неизбежностью консервной банки, ржавеющей посреди поля. Это был процесс, который происходил в течение многих лет, но его было невозможно остановить.
  
   Карты, - шептали слуги, качая головами, как будто говорили о какой-то заразной болезни, - это из-за карт. В детстве эти комментарии приводили Пола в такой ужас, что, когда мальчик пришел в школу с французской колодой, которую он нашел дома, Пол выбежал из класса и заперся в ванной. Прошло некоторое время, прежде чем он, наконец, понял масштабы проблемы своего дяди: проблемы, которая не была заразной, но все равно смертельной.
  
   Когда невыплаченная зарплата слугам начала расти, они начали увольняться. Теперь из десяти спален в помещениях для прислуги были заняты только три: комната горничной, кухарки и та, которую Пол делил со своей матерью. У мальчика иногда были проблемы со сном, потому что Ильзе всегда вставала за час до рассвета. До того, как ушли другие слуги, она была всего лишь экономкой, которой было поручено следить за тем, чтобы все было на своих местах. Теперь ей тоже пришлось взяться за их работу.
  
   Та жизнь, изматывающие обязанности его матери и задачи, которые он выполнял сам, сколько он себя помнил, поначалу казались Полу нормальными. Но в школе он обсуждал свою ситуацию со своими одноклассниками, и вскоре он начал проводить сравнения, замечая, что происходит вокруг него, и понимая, насколько странно, что сестра баронессы должна спать в помещениях для персонала.
  
   Снова и снова он слышал, как одни и те же три слова, используемые для определения его семьи, проскальзывали мимо него, когда он проходил между партами в школе, или захлопывались за его спиной, как потайная дверь.
  
   Сирота.
  
   Слуга.
  
   Дезертир. Это была худшая из всех, потому что она была направлена против его отца. Человек, которого он никогда не знал, о котором его мать никогда не говорила, и о котором Пол знал немногим больше, чем его имя. Hans Reiner.
  
   И вот, собрав воедино фрагменты подслушанных разговоров, Пол узнал, что его отец совершил нечто ужасное (... говорят, в африканских колониях ...), что он потерял все (... потерял рубашку, разорился ...), и что его мать жила на милость его тети Брунгильды (... служанка в доме ее собственного шурин-ни много ни мало барон!).-ты можешь в это поверить?).
  
   Что, казалось, не было более почетным из-за того факта, что Илзе не взяла с нее ни единой марки за свою работу. Или что во время войны ее должны были обязать работать на заводе по производству боеприпасов, "чтобы вносить свой вклад в содержание домашнего хозяйства". Фабрика находилась в Дахау, в шестнадцати километрах от Мюнхена, и его матери приходилось вставать за два часа до восхода солнца, выполнять свою долю домашних дел, а затем садиться на поезд до своей десятичасовой смены.
  
   Однажды, сразу после того, как она вернулась с фабрики, ее волосы и пальцы были зелеными от пыли, а глаза затуманенными после целого дня вдыхания химикатов, Пол впервые спросил свою мать, почему они не нашли другое место для проживания. Место, где их обоих не подвергали постоянному унижению.
  
   "Ты не понимаешь, Пол".
  
   Она давала ему один и тот же ответ много раз, всегда отводя взгляд, или выходя из комнаты, или переворачиваясь на другой бок, чтобы заснуть, точно так же, как она сделала несколько минут назад.
  
   Пол несколько мгновений смотрел в спину своей матери. Казалось, что она дышит глубоко и ровно, но мальчик знал, что она только притворяется спящей, и задавался вопросом, какие призраки могли напасть на нее посреди ночи.
  
   Он отвел взгляд и уставился в потолок. Если бы его глаза могли просверлить штукатурку, квадрат потолка непосредственно над подушкой Пола давно бы обвалился. Именно на этом он сосредоточивал все свои фантазии об отце по ночам, когда ему было трудно заставить себя уснуть. Все, что знал Пол, это то, что он был капитаном кайзеровского флота и что он командовал фрегатом в Юго-Западной Африке. Он умер, когда Полу было два года, и единственное, что у него осталось от него, была выцветшая фотография его отца в военной форме, с большими усами, его темные глаза гордо смотрели прямо в камеру.
  
   Ильзе каждую ночь клала фотографию под подушку, и наибольшие страдания, которые Пол причинил своей матери, были не в тот день, когда Юрген столкнул его с лестницы и сломал ему руку; это был день, когда он украл фотографию, отнес ее в школу и показал всем, кто называл его сиротой за его спиной. К тому времени, как он вернулся домой, Илзе перевернула всю комнату вверх дном в поисках этого. Когда он осторожно достал ее из-под страниц своего учебника по математике, Илзе дала ему пощечину, а затем начала плакать.
  
   "Это единственное, что у меня есть. Единственная."
  
   Она, конечно, обняла его. Но сначала она забрала фотографию обратно.
  
   Пол пытался представить, каким, должно быть, был этот впечатляющий человек. Под неряшливой белизной потолка, при свете уличного фонаря, его мысленный взор вызвал очертания "Киля", фрегата, на котором Ханс Райнер "затонул в Атлантике вместе со всей своей командой". Он придумал сотни возможных сценариев, чтобы объяснить эти девять слов, единственную информацию о его смерти, которую Илзе передала своему сыну. Пираты, рифы, мятеж... Как бы это ни начиналось, фантазия Пола всегда заканчивалась одинаково: Ганс, вцепившийся в руль, машет рукой на прощание, когда воды смыкаются над его головой.
  
   Когда он доходил до этого момента, Пол всегда засыпал.
  
  
   4
  
  
   "Честно, Отто, я не могу больше выносить еврея ни мгновением. Только посмотрите на него, набивающего себя Дампфнудельном. У него на рубашке спереди заварной крем ".
  
   "Пожалуйста, Брунгильда, говори тише и постарайся сохранять спокойствие. Ты не хуже меня знаешь, как сильно нам нужен Танненбаум. Мы потратили наш последний пфенниг на эту вечеринку. Кстати, это была твоя идея..."
  
   "Юрген заслуживает лучшего. Ты знаешь, в каком замешательстве он был с тех пор, как вернулся его брат ..."
  
   "Тогда не жалуйся на еврея".
  
   "Ты не представляешь, каково это - играть с ним роль хозяйки, с его бесконечной болтовней, этими нелепыми комплиментами, как будто он не знает, что у него на руках все карты. Некоторое время назад у него даже хватило наглости предложить, чтобы его дочь и Юрген поженились", - сказала Брунгильда, ожидая презрительного ответа от Отто.
  
   "Это могло бы положить конец всем нашим проблемам".
  
   В гранитной улыбке Брунгильды появилась крошечная трещинка, когда она в шоке посмотрела на барона.
  
   Они стояли у входа в зал, их напряженный разговор приглушался сквозь стиснутые зубы и прерывался только тогда, когда они останавливались, чтобы принять гостей. Брунгильда собиралась ответить, но вместо этого была вынуждена еще раз изобразить на лице приветственную гримасу:
  
   "Добрый вечер, фрау Гернгросс, фрау Сагебель! Как хорошо, что вы пришли ".
  
   "Прости, что мы опоздали, Брунгильда, дорогая".
  
   "Мосты, о, мосты".
  
   "Да, движение просто ужасное. Действительно, чудовищно".
  
   "Когда ты собираешься оставить этот холодный старый особняк и переехать на восточный берег, моя дорогая?"
  
   Баронесса с удовольствием улыбнулась, глядя на их уколы зависти. Любая из многих нуворишей на вечеринке убила бы за класс и власть, которые излучал герб ее мужа.
  
   "Пожалуйста, налейте себе по бокалу пунша. Это восхитительно", - сказала Брунгильда, указывая на центр зала, где огромный стол, окруженный людьми, был завален едой и напитками. Метровый ледяной конь возвышался над чашей для пунша, а в задней части зала струнный квартет добавлял к общему гвалту популярные баварские песни.
  
   Когда она была уверена, что вновь прибывшие находятся вне пределов слышимости, графиня повернулась к Отто и сказала стальным тоном, который очень немногие дамы высшего общества Мюнхена сочли бы приемлемым:
  
   "Ты договорился о свадьбе нашей дочери, даже не сказав мне, Отто? Только через мой труп".
  
   Барон и глазом не моргнул. Четверть века брака научили его, как отреагирует его жена, когда почувствует себя ущемленной. Но в этом случае ей пришлось бы уступить, потому что на карту было поставлено гораздо больше, чем ее глупая гордость.
  
   "Брунгильда, дорогая, не говори мне, что ты не предвидела появления этого еврея с самого начала. В своих предположительно элегантных костюмах, ходит в ту же церковь, что и мы каждое воскресенье, притворяется, что не слышит, когда его называют "новообращенным", бочком пробирается к нашим местам ... "
  
   "Конечно, я заметил. Я не глуп."
  
   "Конечно, это не так, баронесса. Ты вполне способен сложить два и два вместе. И у нас нет ни пенни за душой. Банковские счета полностью пусты".
  
   Краска отхлынула от щек Брунгильды. Ей пришлось ухватиться за алебастровую лепнину на стене, чтобы не упасть.
  
   "Будь ты проклят, Отто".
  
   "Это красное платье, которое на тебе... Портниха настояла на том, чтобы ей заплатили за это наличными. Слово распространилось, и когда начинаются слухи, их невозможно остановить, пока ты не окажешься в сточной канаве ".
  
   "Ты думаешь, я этого не знаю? Ты думаешь, я не заметил, как они смотрят на нас, как они откусывают маленькие кусочки от своих пирожных и ухмыляются друг другу, когда понимают, что они не из Casa Popp? Я слышу, о чем бормочут эти старушки, так же ясно, как если бы они кричали мне в ухо, Отто. Но перейти от этого к тому, чтобы позволить моему сыну, моему Юргену, жениться на грязной еврейке ..."
  
   "Другого решения нет. Все, что у нас осталось, - это дом и наша земля, которые я записал на имя Эдуарда в день его рождения. Если я не смогу уговорить Танненбаума одолжить мне капитал для создания фабрики на этой земле, мы можем с таким же успехом сдаться. Однажды утром полиция придет за мной, и тогда мне придется вести себя как доброму джентльмену-христианину и вышибить себе мозги. И ты закончишь тем, что будешь, как твоя сестра, шить у кого-то другого. Это то, чего ты хочешь?"
  
   Брунгильда убрала руку со стены. Она воспользовалась паузой, вызванной прибытием новых гостей, чтобы собраться с силами и затем швырнуть ее в Отто, как камень.
  
   "Ты и твои азартные игры - это то, из-за чего мы оказались в этой передряге, что разрушило семейное состояние. Разберись с этим, Отто, так же, как ты разобрался с Гансом четырнадцать лет назад."
  
   Барон сделал шаг назад, потрясенный.
  
   "Не смей больше упоминать это имя!"
  
   "Ты был тем, кто осмелился что-то сделать тогда. И что хорошего это нам дало? Мне приходилось мириться с тем, что моя сестра жила в этом доме четырнадцать лет."
  
   "Я все еще не нашел письмо. И мальчик растет. Возможно, теперь..."
  
   Брунгильда наклонилась к нему. Отто был почти на голову выше, но все равно выглядел маленьким рядом со своей женой.
  
   "Моему терпению есть предел".
  
   Элегантно взмахнув рукой, Брунгильда нырнула в толпу гостей, оставив барона с застывшей на лице улыбкой, изо всех сил пытающегося не закричать.***
  
   В другом конце комнаты Юрген фон Шредер отставил свой третий бокал шампанского, чтобы открыть подарок, который ему протягивал один из его друзей.
  
   "Я не хотел класть ее вместе с другими", - сказал мальчик, указывая позади себя на стол, заваленный яркими упаковками. "Этот особенный".
  
   "Что скажете, парни? Должен ли я сначала открыть подарок Крона?"
  
   Полдюжины подростков сгрудились вокруг него, все они были одеты в стильные синие блейзеры с эмблемой Академии Метцинген. Все они происходили из хороших немецких семей, и все были уродливее Юргена и ниже ростом, чем Юрген, и смеялись над каждой шуткой Юргена. У юного сына барона был дар окружать себя людьми, которые не затмевали его и перед которыми он мог покрасоваться.
  
   "Открой это, но только если потом ты откроешь и мое тоже!"
  
   "И моя!" - хором подхватили остальные.
  
   Они борются за то, чтобы я открыл их подарки, подумал Юрген. Они поклоняются мне.
  
   "Теперь не волнуйтесь", - сказал он, поднимая руки, что, по его мнению, было жестом беспристрастности. "Мы отступим от традиции, и сначала я открою ваши подарки, затем подарки от остальных гостей после тостов".
  
   "Отличная идея, Юрген!"
  
   "Ну, тогда, что бы это могло быть, Крон?" он продолжил, открыв маленькую коробочку и подняв ее содержимое на уровень глаз.
  
   В своих пальцах Юрген держал золотую цепь со странным крестом, изогнутые дужки которого образовывали узор, который был почти квадратным. Он уставился на нее, загипнотизированный.
  
   "Это свастика. Антисемитский символ. Мой отец говорит, что они в моде ".
  
   "Ты ошибаешься, мой друг", - сказал Юрген, надевая его на шею. "Теперь они. Надеюсь, мы увидим много таких ".
  
   "Определенно!"
  
   "Вот, Юрген, открой мой. Хотя лучше не демонстрировать это на публике ..."
  
   Юрген развернул сверток размером с пачку табака и обнаружил, что смотрит на маленькую кожаную коробочку. Он раскрыл ее с размахом. Его хор поклонников нервно рассмеялся, когда они увидели, что было внутри: нечто вроде цилиндрического колпака из вулканизированной резины.
  
   "Эй, эй ... это выглядит большим!"
  
   "Я никогда такого раньше не видел!"
  
   "Подарок самого личного характера, а, Юрген?"
  
   "Это что, какое-то предложение?"
  
   На несколько мгновений Юргену показалось, что он теряет контроль над ними, что они внезапно начали смеяться над ним. Это несправедливо. Это вообще несправедливо, и я этого не допущу. Он почувствовал, как внутри него нарастает гнев, и повернулся к тому, кто сделал последнее замечание. Он поставил подошву своей правой ноги поверх левой ноги другого и навалился на нее всем своим весом. Его жертва побледнела, но стиснула зубы.
  
   "Я уверен, что вы хотели бы извиниться за ту неудачную шутку?"
  
   "Конечно, Юрген... Мне жаль... Я бы и не подумал подвергать сомнению твою мужественность ".
  
   "Так я и думал", - сказал Юрген, медленно поднимая ногу. Кучка мальчиков притихла, тишина, подчеркнутая шумом вечеринки. "Ну, я не хочу, чтобы вы думали, что у меня нет чувства юмора. На самом деле, эта ... штука будет мне чрезвычайно полезна, - сказал он, подмигнув. "С ней, например".
  
   Он показывал на высокую темноволосую девушку с мечтательными глазами, которая держала стакан пунша в центре толпы.
  
   "Классные сиськи", - прошептал один из его помощников.
  
   "Кто-нибудь из вас хочет поспорить, что я смогу провести премьеру этой вещи и вернуться вовремя для тостов?"
  
   "Ставлю пятьдесят марок на Юргена", - почувствовал себя обязанным сказать тот, у кого была растоптана нога.
  
   "Я принимаю пари", - сказал другой позади него.
  
   "Что ж, джентльмены, просто подождите здесь и наблюдайте; возможно, вы чему-нибудь научитесь".
  
   Юрген тихо сглотнул, надеясь, что другие не заметят. Он ненавидел разговаривать с девушками, так как они всегда заставляли его чувствовать себя неловко и неполноценным. Хотя он был хорош собой, его единственный контакт с противоположным полом был в борделе в Швабинге, где он испытал больше стыда, чем возбуждения. Отец водил его туда несколько месяцев назад, одетого в неброское черное пальто и шляпу. Пока он занимался своими делами, его отец ждал внизу, попивая коньяк. Когда все закончилось, он похлопал своего сына по спине и сказал ему, что теперь он мужчина. Это было началом и концом образования Юргена фон Шредера на тему женщин и любви.
  
   Я покажу им, как ведет себя настоящий мужчина, подумал мальчик, чувствуя взгляды своих товарищей на своем затылке.
  
   "Здравствуйте, фройляйн. Ты наслаждаешься собой?"
  
   Она повернула голову, но не улыбнулась.
  
   "Не совсем. Мы знаем друг друга?"
  
   "Я могу понять, почему тебе не нравится. My name"s Jurgen von Schroeder."
  
   "Элис Танненбаум", - сказала она, без особого энтузиазма протягивая руку.
  
   "Хочешь потанцевать, Элис?"
  
   "Нет".
  
   Резкий ответ девушки поразил Юргена.
  
   "Ты знаешь, что я устраиваю эту вечеринку? Сегодня у меня день рождения".
  
   "Поздравляю", - саркастически сказала она. "Без сомнения, в этом зале полно девушек, которые отчаянно хотят, чтобы ты пригласил их на танец. Я бы не хотел отнимать у вас слишком много времени."
  
   "Но ты должен потанцевать со мной хотя бы один раз".
  
   "О, неужели? И почему это так?"
  
   "Так диктует хорошее воспитание. Когда джентльмен спрашивает леди ..."
  
   "Знаешь, что меня больше всего раздражает в высокомерных людях, Юрген? Количество вещей, которые ты принимаешь как должное. Что ж, тебе следует знать вот что: мир не такой, каким ты его видишь. Кстати, твои друзья хихикают и, кажется, не могут отвести от тебя глаз ".
  
   Юрген огляделся вокруг. Он не мог потерпеть неудачу, не мог позволить этой невоспитанной девчонке унижать его.
  
   Она притворяется недотрогой, потому что на самом деле я ей нравлюсь. Она, должно быть, одна из тех девушек, которые думают, что лучший способ возбудить мужчину - это отталкивать его, пока он не сойдет с ума. Что ж, я знаю, как обращаться с такими, как она, подумал он.
  
   Юрген сделал шаг вперед, взяв девушку за талию и притянув ее к себе.
  
   "Что, черт возьми, ты думаешь, ты делаешь?" она ахнула.
  
   "Учу тебя танцевать".
  
   "Если ты не отпустишь меня прямо сейчас, я закричу".
  
   "Ты бы не хотела сейчас устраивать сцену, правда, Элис?"
  
   Молодая женщина попыталась просунуть руки между своим телом и телом Юргена, но она не могла сравниться с его силой. Сын барона прижал ее к себе еще теснее, чувствуя ее грудь через платье. Он начал двигаться в ритме музыки с улыбкой на губах, зная, что Элис не будет кричать. Создание шума на вечеринке, подобной этой, только повредит ее репутации и репутации ее семьи. Он увидел, как глаза молодой женщины наполнились холодной ненавистью, и внезапно играть с ней показалось ему очень забавным, гораздо более удовлетворяющим, чем если бы она просто согласилась с ним потанцевать.
  
   "Не хотите ли чего-нибудь выпить, мисс?"
  
   Юрген резко остановился. Пол был рядом с ним, держа поднос с несколькими бокалами шампанского, его губы были твердо поджаты.
  
   "Привет, это мой двоюродный брат, официант. Проваливай, кретин!" - рявкнул Юрген.
  
   "Сначала я хотел бы узнать, не хочет ли юная леди пить", - сказал Пол, протягивая ему поднос.
  
   "Да," поспешно сказала Элис, "это шампанское выглядит изумительно".
  
   Юрген полуприкрыл глаза, пытаясь сообразить, что делать. Если бы он отпустил ее правую руку, чтобы позволить ей взять бокал с подноса, она смогла бы полностью отстраниться. Он немного ослабил давление на ее спину, позволив ей освободить левую руку, но сжал правую еще сильнее. Кончики пальцев девушки стали фиолетовыми.
  
   "Тогда давай, Элис, выпей бокал. Говорят, это приносит счастье", - добавил он, изображая хорошее настроение.
  
   Элис наклонилась к подносу, пытаясь освободиться, но это было бесполезно. Ей ничего не оставалось, как взять шампанское левой рукой.
  
   "Спасибо", - слабо сказала она.
  
   "Возможно, юная леди хотела бы салфетку", - сказал Пол, поднимая другую руку, в которой он держал блюдце с маленькими квадратиками ткани. Он передвинулся так, что теперь был с другой стороны от пары.
  
   "Это было бы чудесно", - сказала Элис, пристально глядя на сына барона.
  
   Несколько секунд никто не двигался. Юрген изучил ситуацию. Держа стакан в левой руке, она могла взять салфетку только правой. Наконец, кипя от ярости, ему пришлось отказаться от битвы. Он отпустил руку Элис, и она отступила назад, забирая салфетку.
  
   "Думаю, я выйду подышать свежим воздухом", - сказала она с замечательным самообладанием.
  
   Юрген, словно отвергая ее, повернулся спиной, чтобы вернуться к своим друзьям. Проходя мимо Пола, он сжал его плечо и прошептал:
  
   "Ты заплатишь за это".
  
   Каким-то образом Полу удалось сохранить равновесие бокалов для шампанского на подносе: они звякнули, но не опрокинулись. Его внутреннее равновесие было совсем другим делом, и в тот самый момент он чувствовал себя котом, запертым в бочке с гвоздями.
  
   Как я мог быть таким глупым?
  
   В жизни было только одно правило: держись как можно дальше от Юргена. Это было нелегко сделать, поскольку они оба жили под одной крышей; но, по крайней мере, это было просто. Он мало что мог бы сделать, если бы его двоюродный брат решил сделать его жизнь невыносимой, но он, безусловно, мог бы не переходить ему дорогу, а тем более не унижать его публично. Это дорого бы ему обошлось.
  
   "Спасибо тебе".
  
   Пол поднял глаза и на несколько мгновений забыл абсолютно обо всем: о своем страхе перед Юргеном, о тяжелом подносе, о боли в подошвах ног, вызванной двенадцатичасовой работой подряд при подготовке к вечеринке. Все исчезло, потому что она улыбалась ему.
  
   Элис была не из тех женщин, от которых у мужчины захватывает дух с первого взгляда. Но если бы ты бросил на нее второй взгляд, он, вероятно, был бы долгим. Звук ее голоса был привлекательным. И если бы она улыбнулась тебе так, как она улыбнулась Полу в тот момент...
  
   Не было никакого способа, чтобы Пол не влюбился в нее.
  
   "Ах... это было пустяком".
  
   Всю оставшуюся жизнь Пол будет проклинать тот момент, тот разговор и улыбку, которые доставили ему столько проблем. Но тогда он не обращал внимания, как и она. Она была искренне благодарна маленькому худенькому мальчику с умными голубыми глазами. Затем, конечно, Элис снова стала Элис.
  
   "Не думай, что я не смог бы избавиться от него самостоятельно".
  
   "Конечно", - сказал Пол, все еще пошатываясь.
  
   Элис моргнула; она не привыкла к такой легкой победе, поэтому сменила тему.
  
   "Мы не можем говорить здесь. Подожди минутку, затем встретимся в раздевалке ".
  
   "С большим удовольствием, фройляйн".
  
   Пол обошел зал, пытаясь как можно быстрее опустошить поднос, чтобы у него был предлог исчезнуть. В начале вечеринки он подслушивал разговоры и был удивлен, обнаружив, как мало внимания люди уделяли ему. Он действительно был как будто невидим, вот почему ему показалось странным, когда последний гость, взявший бокал, улыбнулся и сказал: "Молодец, сынок".
  
   "Прошу прощения?"
  
   Это был пожилой мужчина с седыми волосами, козлиной бородкой и оттопыренными ушами. Он одарил Пола странным, многозначительным взглядом.
  
   "Никогда еще джентльмен не спасал леди с такой галантностью и осмотрительностью". Это Кретьен де Труа. Приношу извинения. Меня зовут Себастьян Келлер, книготорговец".
  
   "Рад познакомиться с вами".
  
   Мужчина указал большим пальцем в сторону двери.
  
   "Тебе лучше поторопиться. Она будет ждать ".
  
   Удивленный, Пол сунул поднос под мышку и вышел из комнаты. Гардероб был устроен у входа и состоял из высокого стола и двух огромных подвесных полок на колесиках, на которых висели сотни пальто, принадлежащих гостям. Девушка забрала свой у одного из слуг, которых баронесса наняла для вечеринки, и ждала его у двери. Она не протянула руку, когда представлялась.
  
   "Alys Tannenbaum."
  
   "Paul Reiner."
  
   "Он действительно твой кузен?"
  
   "К сожалению, так оно и есть".
  
   "Просто ты не выглядишь как..."
  
   "Племянник барона?" - спросил Пол, указывая на свой фартук. "Это последняя парижская мода".
  
   "Я имею в виду, ты не похож на него".
  
   "Это потому, что я не такой, как он".
  
   "Я рад это слышать. Я просто хотел еще раз поблагодарить вас. Береги себя, Пол Райнер".
  
   "Конечно".
  
   Она положила руку на дверь, но, прежде чем открыть ее, быстро повернулась и поцеловала Пола в щеку. Затем она сбежала по ступенькам и исчезла. Несколько мгновений он с тревогой осматривал улицу, как будто она могла вернуться, повторить свои шаги. Затем, наконец, он закрыл дверь, прислонился лбом к косяку и вздохнул.
  
   Его сердце и желудок были тяжелыми и странными. Он не мог дать этому чувству названия, поэтому, за неимением ничего лучшего, он решил - и правильно, - что это любовь, и он почувствовал себя счастливым.
  
   "Итак, рыцарь в сияющих доспехах получил свою награду, не так ли, ребята?"
  
   Услышав голос, который он так хорошо знал, Пол повернулся так быстро, как только мог.
  
   Чувство мгновенно сменилось со счастья на страх.
  
  
   5
  
  
   Там они были, их было семеро.
  
   Они стояли широким полукругом у входа, преграждая путь в главный зал. Юрген был в центре группы, чуть впереди, как будто ему не терпелось добраться до Пола.
  
   "На этот раз ты зашел слишком далеко, кузен. Мне не нравятся люди, которые не знают своего места в жизни ".
  
   Пол не ответил, зная, что что бы он ни сказал, это ничего не изменит. Если и было что-то, чего Юрген не мог вынести, так это унижение. То, что это должно было произойти публично, на глазах у всех его друзей - и от рук его бедного немого кузена, слуги, белой вороны в семье - было непостижимо. Юрген решил причинить Полу много боли. Чем больше - и чем заметнее - тем лучше.
  
   "После этого ты никогда больше не захочешь играть в рыцаря, ты, кусок дерьма".
  
   Пол в отчаянии огляделся. Женщина, отвечающая за гардероб, исчезла, без сомнения, по приказу именинника. Друзья Юргена рассредоточились по середине вестибюля, закрывая любой путь к отступлению, и медленно приближались к нему. Если бы он повернулся и попытался открыть дверь на улицу, они схватили бы его сзади и повалили на землю.
  
   "Ты дрожишь", - скандировал Юрген.
  
   Пол исключил коридор, который вел к помещениям для прислуги, который был практически тупиком, и единственным маршрутом, который они оставили для него открытым. Хотя он никогда в жизни не ходил на охоту, Пол слишком часто слышал историю о том, как его дядя упаковал все экземпляры, которые висели на стене его кабинета. Юрген хотел заставить его двигаться в том направлении, потому что там, внизу, никто не смог бы услышать его крики.
  
   Был только один вариант.
  
   Не раздумывая ни секунды, он побежал прямо на них.
  
   Юрген был так удивлен, увидев Пола, мчащегося к ним, что просто повернул голову, когда тот проходил мимо. У Крона, который был в двух метрах позади, было немного больше времени, чтобы среагировать. Он твердо поставил обе ноги на пол и приготовился ударить мальчика, который бежал к нему, но прежде чем Крон смог ударить его в лицо, Пол бросился на пол. Он упал на левое бедро, из-за чего у него остался синяк на две недели, но инерция позволила ему скользить по полированным мраморным плиткам, как горячее масло по зеркалу, и, наконец, остановиться у подножия лестницы.
  
   "Чего вы ждете, идиоты? Взять его!" - раздраженно крикнул Юрген.
  
   Не останавливаясь, чтобы оглянуться, Пол поднялся на ноги и помчался вверх по лестнице. У него закончились идеи, и только инстинкт выживания заставлял его ноги двигаться. Его ноги, которые беспокоили его весь день, начали ужасно болеть. На полпути вверх по лестнице на второй этаж он чуть не споткнулся и не покатился вниз, но сумел восстановить равновесие как раз вовремя, когда руки одного из друзей Юргена задели его пятки. Схватившись за бронзовые перила, он продолжал подниматься все выше и выше, пока на последнем пролете между третьим и четвертым этажами он внезапно не поскользнулся на одной из ступенек и упал, раскинув руки перед собой, чуть не выбив зубы о край лестницы.
  
   Первый из преследователей догнал его, но он, в свою очередь, споткнулся в решающий момент и едва смог ухватиться за край фартука Пола.
  
   "Я поймал его! Быстрее!" - сказал его похититель, хватаясь за перила другой рукой.
  
   Пол попытался подняться на ноги, но другой мальчик потянул за фартук, и Пол соскользнул со ступеньки, ударившись головой. Он вслепую ударил мальчика ногой, но ему не удалось освободиться. Пол, казалось, целую вечность боролся с узлом на своем фартуке, слыша, как остальные приближаются к нему.
  
   Черт возьми, почему я должен был делать это так натянуто? думал он, пока боролся.
  
   Внезапно его пальцы нашли точное место, за которое нужно было потянуть, и фартук развязался. Пол сбежал и добрался до четвертого и последнего этажа дома. Поскольку больше идти было некуда, он вбежал в первую попавшуюся дверь и закрыл ее, задвинув засов.
  
   "Куда он делся?" Юрген закричал, когда достиг лестничной площадки. Мальчик, который схватил Пола за фартук, теперь сжимал свое поврежденное колено. Он указал налево от коридора.
  
   "Вперед!" - сказал Юрген остальным, которые остановились несколькими ступенями ниже.
  
   Они не двигались.
  
   "Какого черта ты..."
  
   Он резко остановился. Его мать наблюдала за ним с нижнего этажа.
  
   "Я разочарована в тебе, Юрген", - сказала она ледяным тоном. "Мы собрали лучших мюнхенцев, чтобы отпраздновать твой день рождения, а потом ты исчезаешь посреди вечеринки, чтобы пошалить на лестнице со своими друзьями".
  
   "Но..."
  
   "Хватит. Я хочу, чтобы вы все немедленно спустились вниз и присоединились к гостям. Мы поговорим позже ".
  
   "Да, мама", - сказал Юрген, униженный перед своими друзьями во второй раз за день. Стиснув зубы, он направился вниз по лестнице.
  
   Это не единственное, что произойдет позже. Ты заплатишь и за это тоже, Пол.
  
  
   6
  
  
   "Приятно видеть тебя снова".
  
   Пол был сосредоточен на том, чтобы успокоиться и восстановить дыхание. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, откуда доносится голос. Он сидел на полу, прислонившись спиной к двери, боясь, что в любой момент Юрген может пробиться внутрь. Но когда он услышал эти слова, Пол вскочил на ноги.
  
   "Эдуард!"
  
   Сам того не осознавая, он зашел в комнату своего старшего кузена, место, которое он не посещал месяцами. Все это выглядело так же, как и до ухода Эдуарда: организованное, спокойное пространство, но такое, которое отражало личность его владельца. На стене висели плакаты, коллекция камней Эдуарда и, прежде всего, книги - книги повсюду. Пол уже прочитал большинство из них. Шпионские романы, вестерны, фэнтези, книги по философии и истории... Они занимали книжные шкафы, письменный стол и даже пол рядом с кроватью. Эдуарду пришлось положить том, который он читал, на матрас, чтобы переворачивать страницы единственной рукой. Под его телом было сложено несколько подушек, чтобы он мог сидеть, и грустная улыбка блуждала по его бледному лицу.
  
   "Не жалей меня, Пол. Я не мог этого вынести ".
  
   Пол посмотрел ему в глаза и понял, что Эдуард внимательно наблюдал за его реакцией, и ему показалось странным, что Пол не был удивлен, увидев его таким.
  
   "Я видел тебя раньше, Эдуард. День, когда ты вернулся ".
  
   "Так почему же ты никогда не навещал меня? Я почти никого не видел, кроме твоей матери, с того дня, как вернулся. Твоя мать и мои друзья Мэй, Сальгари, Верн и Дюма", - сказал он, поднимая книгу, которую читал, так, чтобы Пол мог видеть название. Это был граф Монте-Кристо.
  
   "Они запретили мне приходить".
  
   Пол пристыженно склонил голову. Конечно, Брунгильда и его мать запретили ему видеться с Эдуардом, но он мог хотя бы попытаться. По правде говоря, он боялся снова увидеть Эдуарда в таком состоянии после ужасного события того дня, когда он вернулся с войны. Эдуард с горечью посмотрел на него, без сомнения, понимая, о чем думает Пол.
  
   "Я знаю, как стыдно моей матери. Разве ты не заметил?" сказал он, указывая на поднос с пирожными с вечеринки, который остался нетронутым. "Не стоило позволять моим культям портить день рождения Юргена, поэтому меня не пригласили. Кстати, как проходит вечеринка?"
  
   "Есть группа; люди пьют, говорят о политике и критикуют военных за поражение в войне, которую мы выигрывали".
  
   Эдуард фыркнул.
  
   "Легко критиковать с того места, где они стоят. Что еще они говорят?"
  
   "Все говорят о Версальских переговорах. Они рады, что мы отклоняем условия ".
  
   "Проклятые дураки", - с горечью сказал Эдуард. "Поскольку никто не сделал ни единого выстрела на немецкой земле, они не могут поверить, что мы проиграли войну. Тем не менее, я полагаю, что это всегда одно и то же. Ты собираешься сказать мне, от кого ты убегал?"
  
   "Именинник".
  
   "Твоя мать сказала мне, что вы не очень хорошо ладили".
  
   Пол кивнул.
  
   "Ты не притронулся к пирожным".
  
   "В эти дни мне не нужно много еды. От меня осталось намного меньше. Возьми их; продолжай, ты выглядишь голодным. И подойди ближе, я хочу разглядеть тебя получше. Боже, как ты вырос".
  
   Пол сел на край кровати и принялся с жадностью поглощать еду. Он ничего не ел с самого завтрака; он даже пропустил школу, чтобы подготовиться к вечеринке. Он знал, что его мать будет искать его, но ему было все равно. Теперь, когда он преодолел свой страх, он не мог упустить этот шанс быть с Эдуардом, кузеном, по которому он так сильно скучал.
  
   "Эдуард, я хочу... Прости, что я не навестил тебя. Я мог бы пробраться сюда днем, когда тетя Брунгильда выходит на прогулку ..."
  
   "Все в порядке, Пол. Ты здесь, и это то, что имеет значение. Ты тот, кто должен простить меня, за то, что я не написал. Я обещал, что так и сделаю".
  
   "Что тебя остановило?"
  
   "Я мог бы сказать вам, что был слишком занят, стреляя в англичан, но я бы солгал. Один мудрый человек однажды сказал, что война состоит из семи частей скуки и одной части ужаса. В окопах у нас было много времени, пока мы не начали убивать друг друга ".
  
   "И что?"
  
   "Я не смог бы этого сделать, вот так просто. Даже не в начале этой абсурдной войны. Единственные люди, которые вернулись после этого, - это горстка трусов ".
  
   "О чем ты говоришь, Эдуард? Ты герой! Ты добровольно пошел на фронт, одним из первых!"
  
   Эдуард издал нечеловеческий смешок, от которого у Пола волосы встали дыбом.
  
   "Герой... Знаете ли вы, кто решает за вас, будете ли вы записываться добровольцем? Ваш школьный учитель, когда он говорит с вами о славе Отечества, Империи и кайзера. Твой отец, который говорит тебе быть мужчиной. Твои друзья - те же друзья, которые не так давно спорили с тобой на уроке физкультуры о том, кто из них самый большой. Все они швыряют слово "трус" тебе в лицо, если ты выказываешь малейшее сомнение и обвиняют тебя в поражении. Нет, кузен, на войне нет добровольцев, только те, кто глуп и жесток. Последние остаются дома".
  
   Пол был ошарашен. Внезапно его фантазии о войне, карты, которые он рисовал в своих тетрадях, газетные отчеты, которые он любил читать, все показалось смешным и ребяческим. Он подумывал рассказать об этом своему кузену, но побоялся, что Эдуард посмеется над ним и вышвырнет из комнаты. Ибо в этот момент Пол мог видеть войну, прямо перед собой. Война не была сплошным списком продвижений к тылам врага или ужасными культями, спрятанными под простынями. Война была в пустых, опустошенных глазах Эдуарда.
  
   "Ты мог бы... оказали сопротивление. Остался дома".
  
   "Нет, я не мог", - сказал он, отворачивая лицо. "Я солгал тебе, Пол; по крайней мере, это ложь отчасти. Я тоже пошел, чтобы сбежать от них. Чтобы я не стал таким, как они ".
  
   "Например, кто?"
  
   "Ты знаешь, кто сделал это со мной? Это было примерно за пять недель до окончания войны, и мы уже знали, что проиграли. Мы знали, что в любой момент они призовут нас вернуться домой. И мы были более уверены, чем когда-либо. Мы не беспокоились о людях, падающих рядом с нами, потому что знали, что пройдет совсем немного времени, прежде чем мы вернемся. И вот однажды, во время отступления, снаряд упал слишком близко."
  
   Голос Эдуарда был тихим - настолько тихим, что Полу пришлось наклониться, чтобы расслышать, что он говорит.
  
   "Я тысячу раз спрашивал себя, что бы произошло, если бы я отбежал на два метра вправо. Или если бы я остановился, чтобы дважды постучать по своему шлему, как мы всегда делали перед тем, как покинуть траншею ". Он постучал по лбу Пола костяшками пальцев. "Это заставило нас почувствовать себя непобедимыми. Я не делал этого в тот день, понимаешь?"
  
   "Я бы хотел, чтобы ты никогда не уходил".
  
   "Нет, кузен, поверь мне. Я ушел, потому что не хотел быть Шредером, и если я вернулся, то только для того, чтобы убедиться, что я был прав, уйдя ".
  
   "Я не понимаю, Эдуард".
  
   "Мой дорогой Пол, ты должен понимать это лучше, чем кто-либо другой. После того, что они с тобой сделали. Что они сделали с твоим отцом."
  
   Эта последняя фраза врезалась в сердце Пола, как ржавый крюк.
  
   "О чем ты говоришь, Эдуард?"
  
   Его кузен молча смотрел на него, прикусив нижнюю губу. Наконец он покачал головой и закрыл глаза.
  
   "Забудь, что я сказал. Извините."
  
   "Я не могу этого забыть! Я никогда не знал его, никто никогда не говорит со мной о нем, хотя они шепчутся за моей спиной. Все, что я знаю, это то, что рассказала мне моя мать: что он затонул вместе со своим кораблем на обратном пути из Африки. Итак, скажите мне, пожалуйста, что они сделали с моим отцом?"
  
   Последовало еще одно молчание, на этот раз гораздо более длительное. Так долго, что Пол подумал, не заснул ли Эдуард. Внезапно его глаза снова открылись.
  
   "Я буду гореть в аду за это, но у меня нет выбора. Сначала я хочу, чтобы ты оказал мне услугу."
  
   "Все, что ты скажешь".
  
   "Иди в кабинет моего отца и открой второй ящик справа. Если она заперта, ключ обычно хранился в среднем ящике. Вы найдете черную кожаную сумку; она прямоугольная, с откинутым клапаном. Принеси ее мне".
  
   Пол сделал, как ему сказали. Он на цыпочках спустился в кабинет, испугавшись, что может встретить кого-нибудь по пути, но вечеринка все еще была в самом разгаре. Ящик был заперт, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы найти ключ. Она была не там, где сказал Эдуард, но в конце концов он нашел ее в маленькой деревянной шкатулке. Ящик был заполнен бумагами. Пол нашел кусок черного фетра с обратной стороны, со странным символом, выгравированным золотом. Квадрат и циркуль, с буквой G внутри. Под ней лежала кожаная сумка.
  
   Мальчик спрятал ее под рубашку и вернулся в комнату Эдуарда. Он чувствовал тяжесть сумки на животе и дрожал, просто представляя, что произойдет, если кто-нибудь обнаружит его с этим предметом, который не принадлежал ему, спрятанным под одеждой. Он почувствовал огромное облегчение, когда вошел в комнату.
  
   "Она у тебя?"
  
   Пол достал кожаную сумку и направился к кровати, но по пути споткнулся об одну из стопок книг, разбросанных по комнате. Книги разлетелись, а сумка упала на пол.
  
   "Нет!" - одновременно воскликнули Эдуард и Пол.
  
   Сумка упала между экземплярами "Кровавой мести" Мэй и "Эликсиров дьявола" Хоффмана, обнажив свое содержимое: перламутровую ручку.
  
   Это был пистолет.
  
   "Зачем тебе пистолет, кузен?" - спросил Пол дрожащим голосом.
  
   "Ты знаешь, для чего я этого хочу". Он поднял обрубок руки на случай, если у Пола возникнут какие-либо сомнения.
  
   "Что ж, я не отдам это тебе".
  
   "Слушай внимательно, Пол. Рано или поздно я справлюсь, потому что единственное, что я хочу сделать в этом мире, это покинуть его. Ты можешь сегодня повернуться ко мне спиной, вернуть ее туда, откуда взял, и заставить меня пройти через ужасное унижение, когда мне приходится тащиться на этой искалеченной руке глубокой ночью в кабинет моего отца. Но тогда ты никогда не узнаешь того, что я должен тебе сказать ".
  
   "Нет!"
  
   "Или ты можешь оставить это на кровати, выслушай, что я должен сказать, а затем дай мне возможность с достоинством выбрать, как мне уйти. Решать тебе, Пол, но что бы ни случилось, я получу то, что хочу. То, что мне нужно ".
  
   Пол сел на пол, или, скорее, рухнул на него, сжимая кожаную сумку. Долгое время единственным звуком в комнате было металлическое тиканье будильника Эдуарда. Эдуард закрыл глаза, пока не почувствовал движение на своей кровати.
  
   Его двоюродный брат уронил кожаную сумку в пределах досягаемости его руки.
  
   "Боже, прости меня", - сказал Пол. Он стоял у постели Эдуарда, плакал, но не осмеливался взглянуть на него прямо.
  
   "О, ему наплевать, что мы делаем", - сказал Эдуард, поглаживая пальцами нежную кожу. "Спасибо тебе, кузен".
  
   "Скажи мне, Эдуард. Расскажи мне, что ты знаешь ".
  
   Раненый мужчина прочистил горло, прежде чем начать. Он говорил медленно, как будто каждое слово нужно было вытягивать из легких, а не произносить.
  
   "Это случилось в 1905 году, о чем они вам рассказали, и до этого момента то, что вы знаете, не так уж далеко от истины. Я отчетливо помню, что дядя Ханс был на миссии в Юго-Западной Африке, потому что мне нравилось звучание этого слова, и я повторял его снова и снова, пытаясь найти нужное место на карте. Однажды ночью, когда мне было десять лет, я услышал крики в библиотеке и спустился посмотреть, что происходит. Я был очень удивлен, что твой отец зашел к нам в такое позднее время. Он обсуждал это с моим отцом, они вдвоем сидели за круглым столом. В комнате было еще два человека. Я мог видеть одного из них, невысокого мужчину с тонкими, как у девушки, чертами лица, который ничего не говорил. Я не мог видеть другого из-за двери, но я мог слышать его. Я собирался зайти и поприветствовать твоего отца - он всегда привозил мне подарки из своих путешествий, - но как раз перед тем, как я вошел, моя мать схватила меня за ухо и потащила в мою комнату. "Они видели тебя?" - спросила она. И я говорил "нет", снова и снова. "Ну, ты не должен говорить об этом ни слова, никогда, ты меня слышишь?" И я
  
   ... Я поклялся, что никогда не расскажу ..."
  
   Голос Эдуарда затих. Пол схватил его за руку. Он хотел, чтобы тот продолжил рассказ, чего бы это ни стоило, хотя он знал о страданиях, которые это причиняло его кузену.
  
   "Ты и твоя мать переехали жить к нам две недели спустя. Ты был ненамного больше ребенка, и я был доволен, потому что это означало, что у меня был свой собственный взвод храбрых солдат, с которыми я мог играть. Я даже не подумал об очевидной лжи, которую сказали мне мои родители: о том, что фрегат дяди Ганса затонул. Люди говорили другие вещи, распространяя слухи, что твой отец был дезертиром, который проиграл все и исчез в Африке. Эти слухи были такими же неправдивыми, но я тоже о них не думал и в конце концов забыл. Точно так же, как я забыл то, что услышал вскоре после того, как моя мать покинула мою спальню. Или, скорее, я притворился, что допустил ошибку, несмотря на то, что никакая ошибка была невозможна, учитывая превосходную акустику в этом доме. Наблюдать, как ты взрослеешь, было легко, наблюдать за твоей счастливой улыбкой, когда мы играли в прятки, и я лгал самому себе. Затем ты начал взрослеть - достаточно взрослым, чтобы понять. Вскоре тебе было столько же лет, сколько мне было той ночью. И я отправился на войну".
  
   "Итак, расскажи мне, что ты слышал", - шепотом попросил Пол.
  
   "Той ночью, кузен, я услышал выстрел".
  
  
   7
  
  
   Понимание Полом самого себя и своего места в мире в течение некоторого времени балансировало на краю, подобно фарфоровой вазе на вершине лестницы. Последняя фраза была последним ударом, и воображаемая ваза упала, разбившись на куски. Пол услышал треск, с которым она сломалась, и Эдуард тоже увидел это по его лицу.
  
   "Прости меня, Пол. Господи, помоги мне. Тебе лучше уйти сейчас".
  
   Пол встал и склонился над кроватью. Кожа его кузена была холодной, и когда Пол поцеловал его в лоб, это было похоже на поцелуй с зеркалом. Он подошел к двери, не совсем контролируя свои ноги, лишь смутно осознавая, что оставил дверь спальни открытой и что упал на пол снаружи.
  
   Когда раздался выстрел, он едва услышал его.
  
   Но, как и сказал Эдуард, акустика особняка была превосходной. Первые гости, покинувшие вечеринку, занятые прощанием и пустыми обещаниями, пока собирали свои пальто, услышали хлопок, который был приглушенным, но безошибочно узнаваемым. Они слишком много слышали за предыдущие недели, чтобы не узнать этот звук. Все их разговоры прекратились к тому времени, когда второе и третье эхо выстрела разнеслось по лестничной клетке.
  
   В своей роли идеальной хозяйки Брунгильда прощалась с доктором и его женой, которых она терпеть не могла. Она узнала звук, но автоматически активировала свой защитный механизм.
  
   "Мальчики, должно быть, играют с петардами".
  
   Недоверчивые лица появлялись вокруг нее, как грибы после дождя. Сначала там было всего дюжина человек, но вскоре в коридоре появилось еще больше. Пройдет совсем немного времени, прежде чем все гости узнают, что в ее доме что-то произошло.
  
   В моем доме!
  
   В течение двух часов об этом говорил бы весь Мюнхен, если бы она что-нибудь с этим не предприняла.
  
   "Оставайся здесь. Я уверен, что это ерунда ".
  
   Брунгильда ускорила шаг, когда почувствовала запах пороха на полпути вверх по лестнице. Некоторые из самых смелых гостей смотрели вверх, возможно, надеясь, что она подтвердит, что они ошиблись, но ни один из них не ступил на лестницу: социальное табу на вход в спальню во время вечеринки было слишком сильным. Однако ропот нарастал, и баронесса надеялась, что Отто не будет настолько глуп, чтобы последовать за ней, поскольку кто-то неизбежно захочет сопровождать его.
  
   Когда она добралась до верха и увидела рыдающего Пола в коридоре, она поняла, что произошло, даже не просунув голову в дверь Эдуарда.
  
   Но она все равно это сделала.
  
   Спазм желчи подступил к ее горлу. Ее охватил ужас и другое неуместное чувство, в котором она только позже, с отвращением к самой себе, признала облегчение. Или, по крайней мере, исчезновение гнетущего чувства, которое она носила в груди с тех пор, как ее сын вернулся искалеченным с войны.
  
   "Что ты наделал?" - воскликнула она, глядя на Пола. "Я спрашиваю тебя: что ты сделал?"
  
   Мальчик не поднимал головы от своих рук.
  
   "Что ты сделала с моим отцом, ведьма?"
  
   Брунгильда сделала шаг назад. Второй раз за ночь кто-то отшатнулся при упоминании Ханса Райнера, но по иронии судьбы человек, делающий это сейчас, был тем же, кто ранее использовал его имя в качестве угрозы.
  
   Как много ты знаешь, дитя? Как много он рассказал тебе до ...?
  
   Она хотела закричать, но не могла: она не смела.
  
   Вместо этого она сжала руки в кулаки так, что ногти впились в ладони, пытаясь успокоиться и решить, что делать, точно так же, как она сделала той ночью четырнадцать лет назад. И когда ей удалось восстановить минимум самообладания, она спустилась обратно вниз. На втором этаже она высунула голову через перила и улыбнулась вниз, в вестибюль. Она не осмеливалась идти дальше, потому что не думала, что сможет долго притворяться перед этим морем напряженных лиц.
  
   "Вам придется извинить нас. Друзья моего сына играли с петардами, как я и думал. Если ты не возражаешь, я разберусь с хаосом, который они там устроили", - она указала на мать Пола, - "Ильзе, моя дорогая".
  
   Лица смягчились, когда они услышали это, и гости расслабились, когда увидели, что экономка следует за своей хозяйкой вверх по лестнице, как будто ничего не случилось. У них уже было много сплетен о вечеринке, и они с трудом могли дождаться возвращения домой, чтобы надоесть этим своим семьям.
  
   "Даже не думай о крике", - было единственное, что сказала Брунгильда.
  
   Ильзе ожидала какой-нибудь детской шалости, но когда она увидела Пола в коридоре, она испугалась. Затем, когда она приоткрыла дверь Эдуарда, ей пришлось прикусить кулак, чтобы не закричать. Ее реакция не так уж сильно отличалась от реакции баронессы, за исключением того, что у Ильзе были слезы, а также ужас.
  
   "Бедный мальчик", - сказала она, заламывая руки.
  
   Брунгильда наблюдала за своей сестрой, ее собственные руки были уперты в бедра.
  
   "Ваш сын был тем, кто дал Эдуарду пистолет".
  
   "О, Святой Боже, скажи мне, что это неправда, Пол".
  
   Это звучало как мольба, но в ее словах не было надежды. Ее сын не ответил. Брунгильда подошла к нему, раздраженная, размахивая указательным пальцем.
  
   "Я собираюсь позвонить магистрату. Ты сгниешь в тюрьме за то, что дал оружие инвалиду ".
  
   "Что ты сделала с моим отцом, ведьма?" Повторил Пол, медленно поднимаясь, чтобы встретиться лицом к лицу со своей тетей. На этот раз она не отступила, хотя и была напугана.
  
   "Ганс умер в колониях", - ответила она без особой убежденности.
  
   "Это неправда. Мой отец был в этом доме до того, как исчез. Твой собственный сын сказал мне."
  
   "Эдуард был болен и сбит с толку; он придумывал всевозможные истории из-за ранений, которые он получил на фронте. И, несмотря на то, что доктор запретил ему посещать, вы были здесь, доводили его до нервного срыва, а потом пошли и дали ему пистолет!"
  
   "Ты лжешь!"
  
   "Ты убил его".
  
   "Это ложь", - сказал мальчик. Тем не менее, он почувствовал холод сомнения.
  
   "Пол, этого достаточно!"
  
   "Убирайся из моего дома".
  
   "Мы никуда не денемся", - сказал Пол.
  
   "Решать тебе", - сказала Брунгильда, поворачиваясь к Ильзе. "Судья Штромейер все еще внизу. Через две минуты я спущусь и сообщу ему, что произошло. Если ты не хочешь, чтобы твой сын провел сегодняшнюю ночь в Штадельхайме, ты немедленно уедешь ".
  
   Ильзе побледнела от ужаса при упоминании тюрьмы. Штромайер был хорошим другом барона, и не потребовалось бы много усилий, чтобы убедить его обвинить Пола в убийстве. Она схватила своего сына за руку.
  
   "Пол, поехали!"
  
   "Нет, пока..."
  
   Она дала ему пощечину так сильно, что у нее заболели пальцы. Губа Пола начала кровоточить, но он стоял, наблюдая за своей матерью, отказываясь двигаться.
  
   Затем, наконец, он последовал за ней.
  
   Ильзе не позволила своему сыну собрать чемодан; они даже не заходили в его комнату. Они спустились по служебной лестнице и покинули особняк через заднюю дверь, крадучись по переулкам, чтобы их не заметили.
  
   Как у преступников.
  
  
   8
  
  
   "И могу я спросить, где, черт возьми, ты был?"
  
   Появился барон, разъяренный и усталый, полы его сюртука помялись, усы растрепались, монокль болтался на переносице. Прошел час с тех пор, как Илзе и Пол ушли, а вечеринка только что закончилась.
  
   Только когда ушел самый последний гость, барон отправился на поиски своей жены. Он нашел ее сидящей на стуле, который она вынесла в коридор четвертого этажа. Дверь в комнату Эдуарда была закрыта. Даже с ее огромной волей Брунгильда не смогла заставить себя вернуться на вечеринку. Когда появился ее муж, она объяснила ему, что находится внутри комнаты, и Отто почувствовал свою долю боли и раскаяния.
  
   "Утром ты позвонишь судье", - сказала Брунгильда бесстрастным голосом. "Мы скажем, что нашли его в таком состоянии, когда пришли накормить его завтраком. Таким образом, мы сможем свести скандал к минимуму. Это может даже не всплыть ".
  
   Отто кивнул. Он убрал руку с дверной ручки. Он не осмелился войти и никогда бы не стал. Даже после того, как со стен и пола были стерты следы трагедии.
  
   "Судья у меня в долгу. Я думаю, он сможет с этим разобраться. Но мне интересно, как Эдуард раздобыл пистолет. Он не мог получить это сам ".
  
   Когда Брунгильда рассказала ему о роли Пола и о том, что она выгнала Райнеров из дома, барон был в ярости.
  
   "Ты понимаешь, что ты натворил?"
  
   "Они были угрозой, Отто".
  
   "А ты случайно не забыл, что здесь поставлено на карту?" Почему они были у нас в этом доме все эти годы?"
  
   "Чтобы унизить меня и облегчить свою совесть", - сказала Брунгильда с горечью, которую она сдерживала годами.
  
   Отто не потрудился ответить, поскольку знал, что то, что она сказала, было правдой.
  
   "Эдуард разговаривал с вашим племянником".
  
   "О, Боже. У вас есть какие-нибудь предположения, что он мог ему сказать?"
  
   "Это не имеет значения. После ухода сегодня вечером они стали подозреваемыми, даже если мы не выдадим их завтра. Они не посмеют высказаться, и у них нет никаких доказательств. Если только мальчик что-нибудь не найдет."
  
   "Ты думаешь, я беспокоюсь о том, что они узнают правду?" Для этого им пришлось бы найти Кловиса Нейджела. И Нагель уже давно не был в Германии. Но это не решает нашу проблему. Твоя сестра - единственная, кто знает, где письмо Ханса Райнера ".
  
   "Тогда не спускай с них глаз. Издалека."
  
   Отто задумался на несколько мгновений.
  
   "У меня есть как раз тот человек, который подходит для этой работы".
  
   Кто-то еще присутствовал во время этого разговора, хотя он был спрятан в углу коридора. Он слушал, не понимая. Намного позже, когда барон фон Шредер удалился в их спальню, он зашел в комнату Эдуарда.
  
   Когда он увидел, что было внутри, он упал на колени. К тому времени, когда он воскрес, то, что осталось от невинности, которую его мать не смогла сжечь, - те части его души, которые она не смогла посеять с ненавистью и завистью к его двоюродному брату на протяжении многих лет, - были мертвы, превратившись в пепел.
  
   Я убью Пола Райнера за это.
  
   Теперь я наследник. Но я буду бароном.
  
   Он не мог разобрать, какая из двух конкурирующих мыслей взволновала его больше.
  
  
   9
  
  
   Пол Райнер дрожал под мелким майским дождем. Его мать перестала тащить его за собой и теперь шла рядом с ним по Швабингу, богемному району в центре Мюнхена, где воры и поэты сидели бок о бок с художниками и шлюхами в тавернах до раннего утра. Однако сейчас было открыто лишь несколько таверн, и они не зашли ни в одну из них, поскольку в них не было ни пфеннига.
  
   "Давайте найдем убежище в этом дверном проеме", - сказал Пол.
  
   "Ночной сторож вышвырнет нас; это случалось уже три раза".
  
   "Ты не можешь продолжать в том же духе, мама. Ты подхватишь воспаление легких".
  
   Они протиснулись в узкий дверной проем здания, которое знавало лучшие дни. По крайней мере, навес защищал их от дождя, который заливал пустынные тротуары и неровные плиты. Слабый свет уличных фонарей отбрасывал странные отблески на мокрые поверхности; это было непохоже ни на что, что Пол когда-либо видел.
  
   Он испугался и еще теснее прижался к своей матери.
  
   "Ты все еще носишь наручные часы своего отца, не так ли?"
  
   "Да", - встревоженно сказал Пол.
  
   Она задавала ему этот вопрос три раза за последний час. Его мать была истощена и опустошена, как будто пощечина своему сыну и таскание его по переулкам вдали от особняка Шредеров израсходовали запас энергии, о существовании которого даже она не подозревала, и который теперь был потерян навсегда. Ее глаза были запавшими, а руки дрожали.
  
   "Завтра мы заложим это, и все будет в порядке".
  
   В наручных часах не было ничего особенного; они даже не были сделаны из золота. Пол подумал, окупит ли это больше, чем одну ночь в пансионе и горячий ужин, если им повезет.
  
   "Это отличный план", - заставил он себя сказать.
  
   "Нам нужно где-нибудь остановиться, а потом я попрошу вернуться на мою старую работу на пороховой завод".
  
   "Но, мама... пороховой фабрики больше не существует. Они снесли ее, когда война закончилась ".
  
   И ты был тем, кто сказал мне это, подумал Пол, теперь чрезвычайно обеспокоенный.
  
   "Солнце скоро взойдет", - сказала его мать.
  
   Пол не ответил. Он вытянул шею, прислушиваясь к ритмичному стуку сапог ночного сторожа. Пол хотел, чтобы он оставался в стороне достаточно долго, чтобы позволить ему на мгновение закрыть глаза.
  
   Я так устал... И я ничего не понимаю из того, что произошло сегодня вечером. Она ведет себя так странно... Возможно, теперь она скажет мне правду.
  
   "Мама, что ты знаешь о том, что случилось с папой?"
  
   На несколько мгновений Илзе, казалось, очнулась от своей летаргии. Искра света горела глубоко в ее глазах, как последние угольки костра. Она взяла Пола за подбородок и нежно погладила его по лицу.
  
   "Пол, пожалуйста. Забудь об этом; забудь все, что ты слышал сегодня вечером. Твой отец был хорошим человеком, который трагически погиб при кораблекрушении. Пообещай мне, что ты будешь цепляться за это - что ты не будешь искать правду, которой не существует, - потому что я не смог бы тебя потерять. Ты - все, что у меня осталось. Мой мальчик Пол."
  
   Первые проблески рассвета отбрасывают длинные тени на улицы Мюнхена, унося с собой дождь.
  
   "Обещай мне", - настаивала она, ее голос затихал.
  
   Пол поколебался, прежде чем ответить.
  
   "Я обещаю".
  
  
   10
  
  
   "Ууууу!"
  
   Тележка торговца углем со скрежетом остановилась на Рейнштрассе. Две лошади беспокойно переступали ногами, их глаза были прикрыты шорами, а задние конечности почернели от пота и сажи. Торговец углем спрыгнул на землю и рассеянно провел рукой по борту тележки, на которой было написано его имя, Клаус Граф, хотя только первые две буквы все еще были разборчивы.
  
   "Убери это, Халберт! Я хочу, чтобы мои клиенты знали, кто доставляет им сырье ", - сказал он почти дружелюбно.
  
   Мужчина на водительском сиденье снял шляпу, вытащил тряпку, все еще хранящую отдаленные воспоминания о первоначальном цвете ткани, и, насвистывая, принялся за работу с деревом. Это был его единственный способ выразить себя, поскольку он был немым. Мелодия была нежной и быстрой: он тоже казался счастливым.
  
   Это был идеальный момент.
  
   Пол следовал за ними все утро, с тех пор как они вышли из конюшен, которые Граф держал в Лехеле. Он также наблюдал за ними накануне и понял, что лучшее время попросить работу - незадолго до часу дня, после полуденного отдыха угольщика. И он, и немой расправились с большими бутербродами и парой литров пива. Позади осталась раздражительная сонливость раннего утра, когда на тележке скопилась роса, пока они ждали открытия угольного склада. Исчезла и раздражительная усталость в конце дня, когда они в тишине допивали свое последнее пиво, чувствуя, как пыль забивает им горло.
  
   Если я не смогу этого сделать, да поможет нам Бог, в отчаянии подумал Пол.***
  
   Пол и его мать потратили два дня, пытаясь найти работу, и за это время вообще ничего не ели. Заложив часы, они получили достаточно денег, чтобы провести две ночи в пансионе и позавтракать хлебом и пивом. Его мать упорно искала работу, но вскоре они поняли, что в те дни работа была несбыточной мечтой. Женщин выгнали с должностей, которые они занимали во время войны, когда мужчины вернулись с фронта. Естественно, не потому, что этого хотели работодатели.
  
   "Черт бы побрал это правительство и его директивы", - сказал им пекарь, когда они попросили его о невозможном. "Они заставляли нас нанимать ветеранов войны, когда женщины выполняют работу так же хорошо и берут гораздо меньше".
  
   "Действительно ли женщины выполняли работу так же хорошо, как мужчины?" - Дерзко спросил его Пол. Он был в плохом настроении. В животе у него урчало, а запах выпекаемого в духовках хлеба усугублял ситуацию.
  
   "Иногда лучше. У меня была одна женщина, которая умела зарабатывать деньги лучше, чем кто-либо другой ".
  
   "Итак, почему вы заплатили им меньше?"
  
   "Ну, это очевидно", - сказал пекарь, пожимая плечами. "Они женщины".
  
   Если в этом и была какая-то логика, Пол не мог ее понять, хотя его мать и сотрудники в мастерской кивнули в знак согласия.
  
   "Ты поймешь, когда станешь старше", - сказал один из них, когда Пол и его мать уходили. Затем они все разразились смехом.
  
   Полу повезло не больше. Первое, о чем его всегда спрашивали, прежде чем потенциальный работодатель выяснял, умеет ли он что-либо делать, был ли он ветераном войны. За несколько часов он пережил много разочарований, поэтому решил подойти к проблеме настолько рационально, насколько мог. Доверившись удаче, он решил последовать за угольщиком, изучить его и приблизиться к нему наилучшим из возможных способов. Ему и его матери удалось остаться в пансионе на третью ночь после того, как они пообещали заплатить на следующий день, и потому, что хозяйка пожалела их. Она даже дала им тарелку густого супа, в котором плавали кусочки картофеля, и кусок черного хлеба.
  
   Итак, был Пол, пересекающий Рейнштрассе. Шумное и счастливое место, заполненное разносчиками, продавцами газет и точильщиками ножей, которые продавали свои коробки спичек, последние новости или преимущества хорошо заточенных ножей. Запах пекарен смешивался с лошадиным навозом, который был гораздо более распространен в Швабинге, чем автомобили.
  
   Пол воспользовался моментом, когда помощник угольщика ушел, чтобы позвать швейцара здания, которое они собирались снабдить, чтобы заставить его открыть дверь в подвал. Тем временем угольщик приготовил огромные корзины из березового дерева, в которых они перевозили свои товары.
  
   Может быть, если он будет один, он будет дружелюбнее. Люди по-разному реагируют на незнакомцев в присутствии своих младших, подумал Пол, приближаясь.
  
   "Добрый день, сэр".
  
   "Какого черта тебе нужно, парень?"
  
   "Мне нужна работа".
  
   "Проваливай. Мне никто не нужен".
  
   "Я сильный, сэр, и я мог бы помочь вам очень быстро разгрузить эту тележку".
  
   Угольщик впервые соизволил взглянуть на Пола, оглядев его с ног до головы. Пол был одет в свои черные брюки, белую рубашку и свитер и все еще выглядел как официант. По сравнению с дородностью большого человека перед ним, Пол чувствовал себя слабаком.
  
   "Сколько тебе лет, парень?"
  
   "Семнадцать, сэр", - солгал Пол.
  
   "Даже моя тетя Берта, которая была ужасна в угадывании возраста людей, бедняжка, не дала бы тебе больше пятнадцати. Кроме того, ты слишком тощий. Проваливай".
  
   "Двадцать второго мая мне исполняется шестнадцать", - сказал Пол оскорбленным тоном.
  
   "В любом случае, ты мне бесполезен".
  
   "Я прекрасно могу тащить корзину с углем, сэр".
  
   Он с большой ловкостью вскарабкался на тележку, взял лопату и наполнил одну из корзин. Затем, стараясь не показывать своих усилий, он перекинул ремни через плечо. Он мог сказать, что пятьдесят килограммов разрушали его плечи и поясницу, но ему удалось улыбнуться.
  
   "Видишь?" - сказал он, используя всю свою силу воли, чтобы не дать ногам подогнуться.
  
   "Малыш, это нечто большее, чем просто поднять корзину", - сказал угольщик, доставая из кармана пачку табака и раскуривая помятую трубку. "Моя старая тетя Лотта могла бы поднять эту корзину с меньшей суетой, чем ты. Вы должны быть в состоянии нести его по ступенькам, которые такие же влажные и скользкие, как промежность танцовщицы. В подвалах, в которые мы спускаемся, почти никогда нет света, потому что администрации здания наплевать, если мы разобьем себе головы. И, может быть, ты смог бы убрать одну корзину, может быть, две, но к третьей ...
  
   Колени и плечи Пола больше не могли выдерживать вес, и мальчик упал лицом вниз на кучу угля.
  
   "- ты упадешь, как только что сделал. И если бы это случилось с тобой на той узкой лестнице, твой череп был бы не единственным, кому проломили голову."
  
   Парень поднялся на негнущихся ногах.
  
   "Но..."
  
   "Нет никаких "но", которые заставят меня передумать, малыш. Слезай с моей тележки".
  
   "Я ... мог бы рассказать вам, как сделать ваш бизнес лучше".
  
   "Как раз то, что мне нужно... И что бы это могло означать? " спросил угольщик с издевательским смехом.
  
   "Вы теряете много времени между завершением одной доставки и началом следующей, потому что вам нужно идти на склад, чтобы забрать больше угля. Если бы ты купил вторую тележку..."
  
   "Это твоя блестящая идея, да? Хорошая телега со стальными осями, способная выдержать весь вес, который мы перевозим, стоит по меньшей мере семь тысяч марок, не считая упряжи и лошадей. У тебя есть семь тысяч марок в этих рваных штанах? Я бы предположил, что нет ".
  
   "Но ты..."
  
   "Я зарабатываю достаточно, чтобы платить за уголь и содержать свою семью. Ты думаешь, я не думал о том, чтобы купить другую тележку? Мне жаль, малыш, " сказал он, его тон смягчился, когда он заметил уныние в глазах Пола, " но я не могу тебе помочь."
  
   Пол склонил голову, побежденный. Ему придется найти работу где-нибудь еще, и быстро, потому что терпения домовладелицы надолго не хватит. Он спускался с тележки, когда к ним подошла группа людей.
  
   "Тогда что это, Клаус? Новобранец?"
  
   Помощник Клауса возвращался со швейцаром. Но к угольщику обратился другой мужчина, постарше, невысокий и лысый, в круглых очках и с кожаным портфелем.
  
   "Нет, герр Финкен, это просто парень, который пришел в поисках работы, но сейчас он в пути".
  
   "Ну, у него на лице знак вашего ремесла".
  
   "Он, казалось, был полон решимости проявить себя, сэр. Что я могу для вас сделать?"
  
   "Послушай, Клаус, мне нужно успеть на еще одну встречу, и я подумал о том, чтобы рассчитаться за уголь в этом месяце. Это вся партия?"
  
   "Да, сэр, две тонны, которые вы заказали, каждую унцию".
  
   "Я тебе абсолютно доверяю, Клаус".
  
   Пол обернулся, услышав эти слова. Он только что понял, где находится настоящий капитал угольщика.
  
   Доверие. И будь он проклят, если не сможет превратить это в деньги. Если только они послушают меня, подумал он, возвращаясь к группе.
  
   "Что ж, если ты не возражаешь..." Говорил Клаус.
  
   "Минуточку!"
  
   "Могу я поинтересоваться, что именно ты здесь делаешь, парень? Я уже говорил тебе, что ты мне не нужен ".
  
   "Я был бы вам нужен, если бы у вас была другая тележка, сэр".
  
   "Ты что, тупой? У меня нет другой тележки! Извините меня, герр Финкен, я не могу избавиться от этого сумасшедшего ".
  
   Помощник угольщика, который некоторое время бросал на Пола подозрительные взгляды, сделал движение к нему, но его босс жестом велел ему оставаться на месте. Он не хотел устраивать сцену перед покупателем.
  
   "Если бы я мог предоставить вам средства для покупки другой тележки", - сказал Пол, отходя от помощника, пытаясь сохранить достоинство, - "вы бы наняли меня?"
  
   Клаус почесал в затылке.
  
   "Ну, да, я полагаю, я бы так и сделал", - признал он.
  
   "Хорошо. Не будете ли вы так добры сказать мне, какую маржу вы получаете за доставку угля?"
  
   "Такой же, как у всех остальных. Респектабельные восемь процентов".
  
   Пол произвел несколько быстрых вычислений.
  
   "Герр Финкен, согласны ли вы выплатить герру Графу тысячу марок в качестве первоначального взноса в обмен на четырехпроцентную скидку на уголь в течение года?"
  
   "Это ужасно много денег, парень", - сказал Финкен.
  
   "Но что ты хочешь сказать? Я бы не стал брать деньги вперед у своих клиентов ".
  
   "Правда в том, что это очень заманчивое предложение, Клаус. Это означало бы большую экономию для поместья", - сказал администратор.
  
   "Ты видишь?" Пол был в восторге. "Все, что вам нужно сделать, это предложить то же самое шести другим клиентам. Они все примут, сэр. Я заметил, что люди доверяют тебе ".
  
   "Это правда, Клаус".
  
   На мгновение грудь угольщика раздулась, как у индейки, но вскоре последовали жалобы.
  
   "Но если мы уменьшим маржу, - сказал угольщик, еще не видя всего этого ясно, - на что я буду жить?"
  
   "Со второй тележкой вы будете работать в два раза быстрее. Вы вернете свои деньги в кратчайшие сроки. И через Мюнхен проедут две повозки с твоим именем, нарисованным на них ".
  
   "Две тележки с моим именем..."
  
   "Конечно, поначалу будет немного туго. В конце концов, тебе придется выплатить еще одну зарплату ".
  
   Угольщик посмотрел на администратора, который улыбнулся.
  
   "Ради Бога, наймите этого парня, или я найму его сам. У него вполне деловая голова".
  
   Остаток дня Пол ходил с Клаусом по округе, разговаривая с администраторами поместья. Из первых десяти семь были приняты, и только четверо настаивали на письменной гарантии.
  
   "Кажется, вы получили свою тележку, герр граф".
  
   "Теперь нам предстоит чертовски много работы. И тебе нужно будет найти новых клиентов ".
  
   "Я думал, что ты..."
  
   "Ни за что, малыш. Ты ладишь с людьми, хотя и немного застенчива, как моя дорогая старая тетя Ирмуска. Я думаю, у тебя это хорошо получится ".
  
   Парень несколько мгновений молчал, размышляя об успехах дня, затем снова обратился к угольщику.
  
   "Прежде чем я соглашусь, сэр, я хотел бы задать вам вопрос".
  
   "Какого черта тебе нужно?" - нетерпеливо спросил Клаус.
  
   "У тебя действительно так много тетушек?"
  
   Угольщик разразился оглушительным смехом.
  
   "У моей матери было четырнадцать сестер, малыш. Хотите верьте, хотите нет."
  
  
   11
  
  
   С Полом, отвечающим за сбор угля и поиск новых клиентов, бизнес начал процветать. Он отвез полную тележку из магазинов на берегах Изара в дом, где Клаус и Халберт - так звали немого помощника - заканчивали разгрузку. Сначала он вытирал лошадей и поил их водой из ведра. Затем он менял команду и запрягал животных на помощь в повозку, которую он только что привез.
  
   Затем он помогал своим товарищам, чтобы они могли отправить пустую тележку как можно быстрее. Начинать с этого было трудно, но когда он привык к этому и его плечи расширились, Пол смог таскать огромные корзины повсюду. Как только он заканчивал развозить уголь по поместью, он заводил лошадей и направлялся обратно к складам, радостно напевая, пока остальные направлялись в другой дом.
  
   Тем временем Илзе нашла работу по дому в пансионе, где они жили, а взамен хозяйка сделала им небольшую скидку на арендную плату - что было даже к лучшему, поскольку зарплаты Пола едва хватало на них двоих.
  
   "Я хотела бы сделать это потише, герр Райнер, " говорила хозяйка квартиры, " но не похоже, что мне действительно нужна большая помощь".
  
   Пол обычно кивал. Он знал, что его мать не так уж сильно помогала. Другие жильцы пансиона шептались, что иногда Илзе останавливалась, погруженная в свои мысли, на полпути к подметанию коридора или чистке картошки, держась за метлу или нож и уставившись в пустоту.
  
   Обеспокоенный, Пол поговорил со своей матерью, которая отрицала это. Когда он настаивал, Илзе в итоге признала, что отчасти это правда.
  
   "Возможно, я был немного рассеян в последнее время. Слишком много всего происходит в моей голове, " сказала она, поглаживая его лицо.
  
   В конце концов, все это пройдет, подумал Пол. Мы через многое прошли.
  
   Однако он подозревал, что в этом было что-то еще, что-то, что скрывала его мать. Он все еще был полон решимости узнать правду о смерти своего отца, но не знал, с чего начать. Было бы невозможно приблизиться к Шредерам, по крайней мере, пока они могли рассчитывать на поддержку судьи. Они могли отправить Пола в тюрьму в любой момент, и это был риск, на который он не мог пойти, особенно не с его матерью в том состоянии, в котором она была.
  
   Ночью его мучил этот вопрос. По крайней мере, он мог позволить своим мыслям блуждать, не беспокоясь о том, что разбудит свою мать. Теперь они спали в разных комнатах, впервые в его жизни. Пол перешел к одной из них на втором этаже, в задней части здания. Она была меньше, чем у Илзе, но, по крайней мере, он мог наслаждаться уединением.
  
   "Никаких девушек в номере, герр Райнер", - говорила хозяйка по крайней мере раз в неделю. И Пол, у которого было такое же воображение и такие же потребности, как у любого здорового шестнадцатилетнего парня, нашел время, чтобы позволить своим мыслям блуждать в этом направлении.
  
   В последующие месяцы Германия переосмыслила себя заново, точно так же, как это сделали Райнеры. Новое правительство подписало Версальский мирный договор в конце июня 1919 года, сигнализируя о принятии Германией единоличной ответственности за войну и выделении колоссальных сумм экономических репараций. На улицах унижение, которому союзники подвергали страну, вызвало гул мирного негодования, но в целом люди на какое-то время вздохнули легче. В середине августа была ратифицирована новая конституция.
  
   Пол начал чувствовать, что его жизнь возвращается в некий порядок. Ненадежный порядок, но тем не менее порядок. Постепенно он начал забывать тайну, окружающую смерть его отца, то ли из-за сложности задачи, то ли из-за страха столкнуться с ней лицом к лицу, то ли из-за растущей обязанности заботиться об Илзе.
  
   Однако однажды, посреди утреннего отдыха - в то самое время дня, когда он пошел просить работу - Клаус отодвинул пустую пивную кружку, скомкал обертку от сэндвича и вернул молодого человека на землю.
  
   "Ты кажешься умным ребенком, Пол. Почему ты не учишься?"
  
   "Просто из-за... жизни, войны, людей", - сказал он, пожимая плечами.
  
   "С жизнью или войной ничего не поделаешь, но люди ... Ты всегда можешь нанести людям ответный удар, Пол". Угольщик выпустил облако голубоватого дыма из своей трубки. "Ты из тех, кто способен нанести ответный удар?"
  
   Внезапно Пол почувствовал разочарование и бессилие. "А что, если вы знаете, что кто-то ударил вас, но вы не знаете, кто это или что они сделали?" он спросил.
  
   "Что ж, тогда ты не оставляешь камня на камне, пока не выяснишь".
  
  
   12
  
  
   В Мюнхене все было спокойно.
  
   Однако в роскошном здании на восточном берегу Изара было слышно тихое бормотание. Недостаточно громко, чтобы разбудить обитателей дома; просто приглушенный звук, доносящийся из комнаты, выходящей окнами на площадь.
  
   Комната была старомодной, детской, не соответствующей возрасту ее владельца. Она оставила его пять лет назад, и у нее еще не было времени сменить обои; книжные шкафы были заполнены куклами, а на кровати был розовый балдахин. Но в ночь, подобную этой, ее ранимое сердце было благодарно за предметы, которые вернули ее в безопасность давно потерянного мира. Ее природа проклинала себя за то, что так далеко зашла в своей независимости и решимости.
  
   Приглушенный звук был плачем, задушенным подушкой.
  
   На кровати лежало письмо, среди скомканных простыней были видны только первые абзацы: Колумбус, Огайо, 7 апреля 1920 года, Дорогая Элис, я надеюсь, что с тобой все в порядке. Вы не можете себе представить, как сильно мы скучаем по вам, ведь танцевальный сезон должен начаться всего через две недели! В этом году мы, девочки, сможем пойти вместе, без наших отцов, но с сопровождающим. По крайней мере, мы сможем посещать больше одного танца в месяц! Однако главная новость года в том, что мой брат Прескотт помолвлен с девушкой с востока, Дотти Уокер. Все говорят о состоянии ее отца, Джорджа Герберта Уокера, и о том, какая хорошая пара из них получается. Мама не могла быть счастливее по поводу свадьбы. Если бы ты только мог быть здесь, ведь это будет первая свадьба в семье, и ты один из нас.
  
   Слезы медленно катились по лицу Элис. Правой рукой она цеплялась за куклу. Внезапно она была готова швырнуть его в другой конец комнаты, когда поняла, что делает, и остановила себя.
  
   Я женщина. Женщина.
  
   Медленно она отпустила куклу и начала думать о Прескотте, или, по крайней мере, о том, что она помнила о нем: они были вместе под дубовой кроватью в доме в Колумбусе, и он что-то шептал, обнимая ее. Но когда она подняла глаза, то обнаружила, что мальчик был не загорелым и сильным, как Прескотт, а светлым и худощавым. Погруженная в свои грезы, она не смогла узнать его лицо.
  
  
   13
  
  
   Это произошло так быстро, что даже судьба не могла подготовить его к этому.
  
   "Будь ты проклят, Пол, где, черт возьми, ты был?"
  
   Пауль прибыл на Принцрегентенплатц с полной тележкой. Клаус был в отвратительном настроении, как всегда, когда они работали в богатых районах. Движение было ужасным. Автомобили и тележки вели бесконечную войну против фургонов продавцов пива, ручных тележек, управляемых ловкими доставщиками, и даже велосипедов рабочих. Полицейские пересекали площадь каждые десять минут, пытаясь навести порядок в хаосе, их лица были непроницаемы под кожаными шлемами. Они уже дважды предупреждали угольщиков, что им следует поторопиться с разгрузкой, если они не хотят получить огромный штраф.
  
   Угольщики, конечно, не могли себе этого позволить. Хотя тот месяц, декабрь 1920 года, принес им много заказов, всего две недели назад энцефаломиелит унес двух лошадей, и им пришлось заменить их. Халберт пролил много слез, потому что эти животные были его жизнью, а поскольку у него не было семьи, он даже спал с ними в конюшне. Клаус потратил последний пфенниг своих сбережений на новых лошадей, и любой неожиданный расход мог теперь разорить его.
  
   Тогда неудивительно, что в тот день угольщик начал кричать на Пола, как только тележка показалась из-за угла.
  
   "На мосту была огромная заварушка".
  
   "Мне наплевать! Спускайся сюда и помоги нам с грузом, пока эти стервятники не вернулись."
  
   Пол спрыгнул с водительского сиденья и начал таскать корзины. Теперь это требовало гораздо меньше усилий, хотя в шестнадцать, почти семнадцать, его развитие все еще было далеко от завершения. Он был довольно худым, но его руки и ноги были сплошными сухожилиями.
  
   Когда осталось разгрузить всего пять или шесть корзин, угольщики ускорили шаг, услышав ритмичный, нетерпеливый цокот копыт полицейских лошадей.
  
   "Они приближаются!" - завопил Клаус.
  
   Пол спустился со своим последним грузом почти бегом, бросил его в угольный погреб, пот струился у него по лбу, затем побежал обратно по лестнице на улицу. Как только он вышел, какой-то предмет ударил его прямо в лицо.
  
   На мгновение мир вокруг него замер. Пол заметил только, что его тело на полсекунды крутанулось в воздухе, а ноги пытались найти опору на скользких ступенях. Он замахал руками, а затем упал навзничь. У него не было времени почувствовать боль, потому что тьма уже сомкнулась над ним.
  
   Десятью секундами ранее Элис и Манфред Танненбаум вышли на площадь после прогулки по близлежащему парку. Девушка хотела взять своего брата на прогулку, пока земля не стала слишком замерзшей. Прошлой ночью выпал первый снег, и хотя он еще не осел, мальчику скоро предстояло провести три или четыре недели, когда он не сможет вытянуть ноги так, как ему хотелось бы.
  
   Манфред наслаждался этими последними мгновениями свободы, как мог. Накануне он достал из шкафа свой старый футбольный мяч и теперь пинал его, отскакивая от стен, под укоризненными взглядами прохожих. При других обстоятельствах Элис нахмурилась бы на них - она терпеть не могла людей, которые считали детей помехой, - но в тот день она чувствовала себя печальной и неуверенной. Погруженная в свои мысли, ее взгляд был прикован к маленьким облачкам, которые ее дыхание создавало в морозном воздухе, она обращала мало внимания на Манфреда, за исключением того, чтобы убедиться, что он подобрал мяч, переходя дорогу.
  
   Всего за несколько метров до двери в их дом мальчик заметил зияющие двери подвала и, представив, что они находятся перед воротами на стадионе "Грюнвальдер", изо всех сил ударил ногой. Мяч, который был сделан из чрезвычайно прочной кожи, описал идеальную дугу, прежде чем попасть человеку прямо в лицо. Мужчина исчез, спускаясь по лестнице.
  
   "Манфред, будь осторожен!"
  
   Сердитый крик Элис перешел в вопль, когда она поняла, что мяч в кого-то попал. Ее брат застыл на тротуаре, охваченный ужасом. Она побежала к двери в подвал, но один из коллег жертвы, невысокий мужчина в бесформенной шляпе, уже подбежал к нему на помощь.
  
   "Черт возьми! Я всегда знал, что этот тупой идиот упадет", - сказал другой из угольщиков, мужчина покрупнее. Он все еще стоял у повозки, ломая руки и с тревогой поглядывая в сторону угла Поссартштрассе.
  
   Элис остановилась на верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвал, но не осмелилась спуститься. Несколько ужасных секунд она смотрела вниз, в прямоугольник тьмы, но затем появилась фигура, как будто черный цвет внезапно принял человеческую форму. Это был коллега угольщика, тот, кто пробежал мимо Элис, и он нес упавшего мужчину.
  
   "Святой Боже, он всего лишь ребенок..."
  
   Левая рука раненого мужчины свисала под странным углом, а его брюки и куртка были порваны. На его голове и предплечьях были раны, а кровь на его лице смешалась с угольной пылью в виде толстых коричневых полос. Его глаза были закрыты, и он никак не отреагировал, когда другой мужчина положил его на землю и попытался стереть кровь грязным куском ткани.
  
   Надеюсь, он просто без сознания, подумала Элис, присаживаясь на корточки и беря его за руку.
  
   "Как его зовут?" Спросила Элис у человека в шляпе.
  
   Мужчина пожал плечами, указал на свое горло и покачал головой. Элис поняла.
  
   "Ты меня слышишь?" - спросила она, опасаясь, что он может быть не только немым, но и глухим. "Мы должны помочь ему!"
  
   Мужчина в шляпе проигнорировал ее и повернулся к тележкам с углем, широко раскрыв глаза, похожие на блюдца. Другой угольщик, тот, что постарше, забрался на место возницы первой телеги, той, что была полна, и отчаянно пытался нащупать вожжи. Он щелкнул кнутом, начертив в воздухе неуклюжую восьмерку. Две лошади, фыркая, встали на дыбы.
  
   "Вперед, Халберт!"
  
   Человек в шляпе на мгновение заколебался. Он сделал шаг к другой тележке, но, казалось, передумал и повернулся. Он вложил окровавленную ткань в руки Элис, затем ушел, следуя примеру старика.
  
   "Подождите! Вы не можете оставить его здесь!" - закричала она, шокированная поведением мужчин.
  
   Она пнула землю. Разъяренный, яростный и беспомощный.
  
  
   14
  
  
   Самой сложной частью для Элис было не убедить полицейских позволить ей ухаживать за больным мужчиной в ее доме, а преодолеть сопротивление Дорис впускать его. Ей пришлось кричать на нее почти так же громко, как ей пришлось кричать на Манфреда, чтобы заставить его, ради Бога, сдвинуться с места и пойти за помощью. Наконец ее брат подчинился, и двое слуг расчистили путь через круг зрителей и погрузили молодого человека в лифт.
  
   "Мисс Элис, вы знаете, что сэру не нравится, когда в доме посторонние, особенно когда его здесь нет. Я решительно против этого ".
  
   Молодой носильщик угля безвольно висел без сознания между слугами, которые были слишком стары, чтобы дольше выдерживать его вес. Они были на площадке лестницы, и экономка загораживала дверь.
  
   "Мы не можем оставить его здесь, Дорис. Нам придется послать за доктором".
  
   "Это не наша ответственность".
  
   "Так и есть. Авария произошла по вине Манфреда ", - сказала она, указывая на мальчика, который стоял с бледным лицом рядом с ней, держа мяч очень далеко от своего тела, как будто боялся, что это может ранить кого-то другого.
  
   "Я сказал "нет". Есть больницы для ... для таких, как он ".
  
   "Здесь о нем будут лучше заботиться".
  
   Дорис уставилась на нее так, как будто не могла поверить в то, что услышала. Затем она скривила рот в снисходительной улыбке. Она точно знала, что сказать, чтобы разозлить Элис, и тщательно подбирала слова.
  
   "Фрейлейн Элис, вы слишком молоды, чтобы..."
  
   Значит, все возвращается к этому, подумала Элис, чувствуя, как ее лицо краснеет от ярости и стыда. Что ж, на этот раз это не сработает.
  
   "Дорис, при всем моем уважении, уйди с дороги".
  
   Она подошла к двери и толкнула ее обеими руками. Экономка попыталась закрыть ее, но было слишком поздно, и дерево ударило ее по плечу, когда дверь распахнулась. Она упала спиной на ковер в прихожей, бессильно наблюдая, как дети Танненбаум вели двух слуг в дом. Последний избегал ее взгляда, и Дорис была уверена, что они пытались не смеяться.
  
   "Так дела не делаются. Я расскажу твоему отцу", - сказала она в ярости.
  
   "Тебе не нужно беспокоиться об этом, Дорис. Когда он завтра вернется из Дахау, я сама ему скажу, - ответила Элис, не оборачиваясь.
  
   В глубине души она не была так уверена, как, казалось, предполагали ее слова. Она знала, что у нее будут проблемы с отцом, но в тот момент она была полна решимости не позволить экономке поступать по-своему.
  
   "Закрой глаза. Я не хочу пачкать их йодом".
  
   Элис на цыпочках вошла в комнату для гостей, стараясь не мешать врачу, который промывал лоб раненого. Дорис сердито стояла в углу комнаты, постоянно откашливаясь или притопывая ногами, чтобы показать свое нетерпение. Когда Элис вошла, она удвоила свои усилия. Элис проигнорировала ее и посмотрела на молодого угольщика, растянувшегося на кровати.
  
   Матрас полностью испорчен, подумала она. В этот момент ее глаза встретились с глазами мужчины, и она узнала его.
  
   Официант с вечеринки! Нет, это не может быть он!
  
   Но так оно и было, потому что она увидела, как он широко открыл глаза и поднял брови. Прошло больше года, но она все еще помнила его. И внезапно она поняла, кем был светловолосый мальчик, который проскользнул в ее фантазии, когда она попыталась представить Прескотта. Она заметила, что Дорис пристально смотрит на нее, поэтому она изобразила зевок и открыла дверь спальни. Используя его как ширму между собой и экономкой, она посмотрела на Пола и поднесла палец к губам.***
  
   "Как он?" Спросила Элис, когда доктор, наконец, вышел в коридор.
  
   Это был тощий мужчина с глазами навыкате, который отвечал за уход за Танненбаумами еще до рождения Элис. Когда ее мать умерла от гриппа, девочка провела много бессонных ночей, ненавидя его за то, что он не спас ее, хотя теперь его странное появление вызвало у нее лишь дрожь, подобную прикосновению стетоскопа к коже.
  
   "Его левая рука сломана, хотя кажется, что это чистый перелом. Я наложил на него шину и бинты. С ним все будет в порядке примерно через шесть недель. Попытайся помешать ему переместить ее ".
  
   "Что с его головой?"
  
   "Остальные повреждения поверхностные, хотя у него много крови. Должно быть, он поцарапался о край ступенек. Я продезинфицировал рану у него на лбу, хотя ему следует принять хорошую ванну как можно скорее."
  
   "Может ли он сразу уйти, доктор?"
  
   Доктор кивнул в знак приветствия Дорис, которая только что закрыла за собой дверь.
  
   "Я бы порекомендовал ему остаться здесь на ночь. Что ж, до свидания, " сказал доктор, решительно натягивая шляпу.
  
   "Мы позаботимся об этом, доктор. Большое вам спасибо", - сказала Элис, прощаясь с ним и бросая на Дорис вызывающий взгляд.
  
   Пол неловко повернулся в ванне. Ему приходилось держать левую руку подальше от воды, чтобы не намочить бинты. С его телом, покрытым синяками, не было позы, которая не причиняла бы боли какой-то его части. Он оглядел комнату, ошеломленный роскошью, которая его окружала. Особняк барона фон Шредера, хотя и находился в одном из самых престижных районов Мюнхена, не имел удобств, которые были в этой квартире, начиная с горячей воды, которая текла прямо из-под крана. Обычно именно Пол носил горячую воду с кухни каждый раз, когда кто-то из членов семьи хотел принять ванну, что было повседневным явлением. И просто не было никакого сравнения между ванной, в которой он оказался сейчас, и шкафом с умывальником и раковиной в пансионе.
  
   Значит, это ее дом. Я думал, что больше никогда ее не увижу. Жаль, что она стыдится меня, подумал он.
  
   "Эта вода очень черная".
  
   Пол поднял глаза, пораженный. Элис стояла в дверях ванной с веселым выражением на лице. Хотя ванна доходила ему почти до плеч, а вода была покрыта сероватой пеной, молодой человек не мог не покраснеть.
  
   "Что ты здесь делаешь?"
  
   "Восстанавливаем баланс", - сказала она, улыбаясь слабым попыткам Пола прикрыться одной рукой. "Я в долгу перед тобой за то, что ты спас меня".
  
   "Принимая во внимание, что мяч твоего брата сбил меня с лестницы, я бы сказал, что ты все еще у меня в долгу".
  
   Элис не ответила. Она внимательно посмотрела на него, сосредоточив внимание на его плечах и рельефных мышцах жилистых рук. Без угольной пыли его кожа была очень светлой.
  
   "В любом случае, спасибо, Элис", - сказал Пол, приняв ее молчание за немой упрек.
  
   "Ты помнишь мое имя".
  
   Теперь настала очередь Пола молчать. Блеск в глазах Элис был поразительным, и ему пришлось отвести взгляд.
  
   "Ты совсем немного пополнел", - продолжила она после паузы.
  
   "Это те корзины. Они весят тонну, но ношение их делает тебя сильнее ".
  
   "Как вы в конечном итоге стали продавать уголь?"
  
   "Это долгая история".
  
   Она взяла табурет из угла ванной и села рядом с ним.
  
   "Скажи мне. У нас есть время".
  
   "Ты не боишься, что они поймают тебя здесь?"
  
   "Я лег спать полчаса назад. Экономка проверила, как я. Но проскользнуть мимо нее было нетрудно".
  
   Пол взял кусок мыла и начал вертеть его в руке.
  
   "После вечеринки у меня был неприятный спор с моей тетей".
  
   "Из-за твоего кузена?"
  
   "Это было из-за того, что произошло много лет назад, что-то связанное с моим отцом. Моя мать сказала мне, что он погиб в кораблекрушении, но в день вечеринки я узнал, что она лгала мне годами ".
  
   "Это то, что делают взрослые", - сказала Элис со вздохом.
  
   "Они вышвырнули нас, меня и мою мать. Эта работа была лучшей, которую я мог получить ".
  
   "Я полагаю, тебе повезло".
  
   "Ты называешь это везением?" - сказал Пол, морщась. "Работать от рассвета до заката, не имея ничего, чего можно было бы ожидать, кроме нескольких пфеннигов в кармане. Немного удачи!"
  
   "У тебя есть работа; у тебя есть твоя независимость, твое самоуважение. Это уже что-то", - ответила она расстроенно.
  
   "Я бы поменял ее на что-нибудь из этого", - сказал он, обводя рукой вокруг себя.
  
   "Ты понятия не имеешь, что я имею в виду, Пол, не так ли?"
  
   "Больше, чем ты думаешь", - выплюнул он, не в силах сдержаться. "У тебя есть красота и ум, и ты все это портишь, притворяясь несчастной, бунтаркой, проводя больше времени, жалуясь на свое роскошное положение и беспокоясь о том, что думают о тебе другие люди, чем рискуя и борясь за то, чего ты действительно хочешь".
  
   Он замолчал, внезапно осознав все, что сказал, и увидел эмоции, танцующие в ее глазах. Он открыл рот, чтобы извиниться, но подумал, что это только ухудшит ситуацию.
  
   Элис медленно поднялась со стула. На мгновение Полу показалось, что она собирается уйти, но это был всего лишь первый из многих случаев, когда он не смог правильно истолковать ее чувства за эти годы. Она подошла к ванне, опустилась на колени рядом с ней и, склонившись над водой, поцеловала его в губы. Сначала Пол застыл, но вскоре он начал реагировать.
  
   Элис отстранилась и уставилась на него. Пол понимал, в чем заключалась ее красота: это был отблеск вызова, который горел в ее глазах. Он наклонился всем телом вперед и поцеловал ее, но на этот раз слегка приоткрыл рот. Через некоторое время она откололась.
  
   Затем она услышала звук открывающейся двери.
  
  
   15
  
  
   Элис тут же вскочила на ноги и попятилась от Пола, но было слишком поздно. Ее отец вошел в ванную. Он едва взглянул на нее; в этом не было необходимости. Рукав ее платья был полностью мокрым, и даже человек с ограниченным воображением Джозефа Танненбаума мог получить некоторое представление о том, что происходило всего лишь мгновение назад.
  
   "Иди в свою комнату".
  
   "Но, папа..." - она запнулась.
  
   "Сейчас!"
  
   Элис разрыдалась и выбежала из комнаты. По дороге она чуть не споткнулась о Дорис, которая одарила ее торжествующей улыбкой.
  
   "Как вы можете видеть, фройляйн, ваш отец вернулся домой раньше, чем ожидалось. Разве это не чудесно?"
  
   Пол чувствовал себя абсолютно беззащитным, сидя голым в быстро остывающей воде. Когда Танненбаум приблизился, он попытался подняться на ноги, но бизнесмен жестоко схватил его за плечо. Хотя он был ниже Пола, он был сильнее, чем предполагал его пухлый вид, и Пол обнаружил, что на скользкой ванне невозможно зацепиться.
  
   Танненбаум села на табурет, где всего несколько минут назад сидела Элис. Он ни на мгновение не ослабил хватку на плече Пола, и Пол испугался, что он внезапно решит столкнуть его вниз и подержать его голову под водой.
  
   "Как тебя зовут, угольщик?"
  
   "Paul Reiner."
  
   "Ты ведь не еврей, Райнер, не так ли?"
  
   "Нет, сэр".
  
   "Теперь обратите внимание", - сказал Танненбаум, его тон смягчился, как у дрессировщика, разговаривающего с последней собакой в помете, которая медленнее всех осваивает свои трюки. "Моя дочь - наследница большого состояния; она из класса, намного выше вашего. Ты просто кусок дерьма, который прилип к ее ботинку. Понимаешь?"
  
   Пол не ответил. Он сумел преодолеть свой стыд и уставился в ответ, стиснув зубы от ярости. В тот момент в мире не было никого, кого он ненавидел больше, чем этого человека.
  
   "Конечно, ты не понимаешь", - сказал Танненбаум, отпуская его плечо. "Ну, по крайней мере, я вернулся до того, как она сделала какую-нибудь глупость".
  
   Его рука потянулась к бумажнику, и он вытащил огромную пригоршню банкнот. Он аккуратно сложил их и положил на мраморный умывальник.
  
   "Это за неприятности, вызванные мячом Манфреда. А теперь ты можешь идти".
  
   Танненбаум направился к двери, но прежде чем уйти, он в последний раз взглянул на Пола.
  
   "Конечно, Райнер, хотя тебе, вероятно, было бы все равно, я провел этот день с будущим свекром моей дочери, уточняя детали ее свадьбы. Весной она выйдет замуж за аристократа".
  
   Я полагаю, тебе повезло... у тебя есть твоя независимость, сказала она ему.
  
   "Элис знает?" - спросил он.
  
   Танненбаум насмешливо фыркнул.
  
   "Никогда больше не произноси ее имени".
  
   Пол вылез из ванны и оделся, едва потрудившись вытереться. Ему было все равно, даже если он подхватит пневмонию. Он взял пачку банкнот из раковины и пошел в спальню, где Дорис наблюдала за ним с другого конца комнаты.
  
   "Позвольте мне проводить вас до двери".
  
   "Не утруждайте себя", - ответил молодой человек, сворачивая в коридор. В дальнем конце была отчетливо видна входная дверь.
  
   "О, мы бы не хотели, чтобы вы случайно что-нибудь прикарманили", - сказала экономка с насмешливой усмешкой.
  
   "Верните это своему хозяину, мэм. Скажи ему, что мне это не нужно", - ответил Пол, его голос дрогнул, когда он протягивал банкноты.
  
   Он почти побежал к выходу, хотя Дорис больше не смотрела на него. Она смотрела на деньги, и лукавая улыбка мелькнула на ее лице.
  
  
   16
  
  
   Следующие недели были для Пола борьбой. Когда он появился на конюшне, ему пришлось выслушать вынужденные извинения Клауса, который избежал штрафа, но все еще испытывал угрызения совести из-за того, что бросил молодого человека в беде. По крайней мере, это смягчило его гнев из-за сломанной руки Пола.
  
   "Середина зимы, и только я и бедняга Халберт занимаемся разгрузкой, учитывая все заказы, которые у нас есть. Это трагедия".
  
   Пол воздержался от упоминания о том, что у них было так много заказов только благодаря его схеме и второй тележке. Ему не хотелось много говорить, и он погрузился в молчание, такое же глубокое, как у Халберта, отморозив зад на долгие часы на водительском сиденье, его мысли витали где-то далеко.
  
   Однажды он попытался вернуться на Принцрегентенплатц, когда думал, что герра Танненбаума там не будет, но слуга захлопнул дверь у него перед носом. Он подсунул Элис несколько записок через почтовый ящик, прося ее встретиться с ним в ближайшем кафе, но она так и не появилась. Иногда он проходил мимо ворот ее дома, но она так и не появилась. Это сделал полицейский, несомненно, проинструктированный Джозефом Танненбаумом; он посоветовал Полу не возвращаться в этот район, если он не хочет закончить тем, что ковырял зубы в асфальте.
  
   Пол все больше замыкался в себе, и те несколько раз, когда его пути с матерью пересекались в пансионе, они едва перекидывались парой слов. Он мало ел, почти не спал и не обращал внимания на окружающее. Однажды заднее колесо тележки едва не задело тележку. Терпя проклятия пассажиров, которые кричали, что он мог убить их всех, Пол сказал себе, что должен что-то сделать, чтобы избежать густых грозовых туч меланхолии, которые витали в его голове.
  
   Неудивительно, что он не заметил фигуру, наблюдавшую за ним однажды днем на Фрауэнштрассе. Незнакомец сначала медленно приблизился к тележке, чтобы рассмотреть поближе, стараясь держаться вне поля зрения Пола. Мужчина делал заметки в буклете, который носил в кармане, аккуратно выписывая имя Клаус Граф. Теперь, когда у Пола было больше времени и здоровая рука, боковины тележки всегда были чистыми, а буквы видимыми, что в какой-то мере смягчало гнев угольщика. Наконец, наблюдатель сел в соседнем пивном зале, пока тележки не уехали. Только тогда он подошел к поместью, которое они предоставляли, чтобы навести некоторые осторожные справки.
  
   Юрген был в крайне плохом настроении. Он только что получил свои оценки за первые четыре месяца года, и они не были ни в малейшей степени обнадеживающими.
  
   Я должен заставить этого кретина Курта давать мне частные уроки, подумал он. Может быть, он выполнит для меня пару работ. Я попрошу его зайти ко мне домой и воспользоваться моей пишущей машинкой, чтобы они не узнали.
  
   Это был его последний год в средней школе, и на карту было поставлено место в университете со всеми вытекающими последствиями. У него не было особого интереса к получению степени, но ему нравилась идея расхаживать с важным видом по кампусу, выставляя напоказ свой баронский титул. Даже если на самом деле у него ее еще не было.
  
   Там будет полно симпатичных девушек. Я буду отбиваться от них.
  
   Он был в своей спальне, фантазируя о девушках из университета, когда горничная - новая, нанятая его матерью после того, как она выгнала Райнеров, - окликнула его из-за двери.
  
   "Молодой мастер Крон здесь, чтобы увидеть вас, мастер Юрген".
  
   "Впусти его".
  
   Юрген приветствовал своего друга ворчанием.
  
   "Как раз тот человек, которого я хотел увидеть. Мне нужно, чтобы ты поставил автограф на моем табеле успеваемости; если мой отец увидит это, он выйдет из себя. Я провел все утро, пытаясь подделать его подпись, но она совсем на нее не похожа ", - сказал он, указывая на пол, который был покрыт скомканными кусочками бумаги.
  
   Крон взглянул на отчет, лежащий открытым на столе, и присвистнул от удивления.
  
   "Что ж, нам было весело, не так ли?"
  
   "Ты знаешь, что Вабург ненавидит меня".
  
   "Из того, что я могу сказать, половина учителей разделяет его неприязнь. Но давай не будем сейчас беспокоиться о твоей успеваемости в школе, Юрген, потому что я принес тебе новости. Ты должен подготовиться к охоте ".
  
   "О чем ты говоришь? За кем мы охотимся?"
  
   Крон улыбнулся, уже наслаждаясь признанием, которое он заслужит своим открытием.
  
   "Птица, которая вылетела из гнезда, мой друг. Птица со сломанным крылом".
  
  
   17
  
  
   Пол абсолютно не подозревал, что что-то не так, пока не стало слишком поздно.
  
   Его день начался как обычно, с поездки на троллейбусе из пансиона в конюшни Клауса Графа на берегу Изара. Каждый день, когда он приходил, было еще темно, и ему иногда приходилось будить Халберта. Он и немой поладили после первоначального недоверия, и Пол действительно ценил те моменты перед рассветом, когда они запрягали лошадей в повозки и направлялись к угольным складам. Там они ставили тележку в погрузочный отсек, где широкая металлическая труба заполняла тележку менее чем за десять минут. Служащий записывал, сколько раз люди из Graf приходили за загрузкой каждый день, чтобы общую сумму можно было подсчитать на еженедельной основе. Затем Пол и Халберт отправлялись на свою первую встречу. Клаус был бы там, ждал их, нетерпеливо попыхивая трубкой. Простая, изматывающая рутина.
  
   В тот день Пол добрался до конюшни и толкнул дверь, как делал каждое утро. Она никогда не была заперта, потому что внутри не было ничего, что стоило бы украсть, кроме ремней безопасности. Халберт спал всего в полуметре от лошадей, в комнате с расшатанной старой кроватью справа от стойл для животных.
  
   "Очнись, Халберт! Сегодня снега больше, чем обычно. Нам придется отправиться немного раньше, если мы хотим добраться до Мусаха вовремя ".
  
   Не было никаких признаков его немого спутника, но это было нормально. Ему всегда требовалось время, чтобы появиться.
  
   Внезапно Пол услышал, как лошади нервно затопали в своих стойлах, и что-то перевернулось у него внутри, чувство, которого он не испытывал уже долгое время. Его легкие налились свинцом, а во рту появился кислый привкус.
  
   Юрген.
  
   Он сделал шаг к двери, но затем остановился. Они были там, появлялись из каждой щели, и он проклинал себя за то, что не заметил их раньше. Из шкафа, где хранились лопаты, из стойл для лошадей и из-под повозок. Их было семеро - те же семеро, которые преследовали его на вечеринке по случаю дня рождения Юргена. Казалось, это было вечность назад. Их лица стали шире, жестче, и они больше не носили школьные куртки, а толстые свитера и ботинки. Одежда лучше подходит для этой задачи.
  
   "На этот раз ты не будешь скользить по мрамору, кузен", - сказал Юрген, презрительно указывая на земляной пол.
  
   "Халберт!" Пол отчаянно плакал.
  
   "Твой умственно отсталый друг связан в своей постели. Нам, конечно, не нужно было затыкать ему рот кляпом ..." - сказал один из головорезов. Другие, казалось, нашли это очень забавным.
  
   Пол вскочил на одну из тележек, когда мальчики приблизились к нему. Один из них попытался схватить его за лодыжку, но Пол вовремя поднял ногу и опустил ее на пальцы мальчика. Раздался хрустящий звук.
  
   "Он сломал их! Абсолютный сукин сын!"
  
   "Заткнись! Через полчаса этот маленький кусок дерьма пожалеет, что не был на твоем месте", - сказал Юрген.
  
   Несколько мальчиков обошли повозку сзади. Краем глаза Пол увидел, как другой схватился за водительское сиденье, намереваясь забраться на него. Он почувствовал блеск лезвия перочинного ножа.
  
   Ему внезапно вспомнился один из многих сценариев, которые он придумал вокруг затопления лодки его отца: его отец, окруженный врагами со всех сторон, которые пытались проникнуть на борт. Он сказал себе, что эта тележка была его лодкой.
  
   Я не позволю им подняться на борт.
  
   Он огляделся вокруг, отчаянно ища что-нибудь, что он мог бы использовать в качестве оружия, но единственными вещами под рукой были остатки угля, разбросанные по тележке. Осколки были такими маленькими, что ему пришлось бы бросить сорок или пятьдесят, прежде чем он причинил бы какой-либо вред. Со сломанной рукой единственным преимуществом Пола была высота тележки, которая ставила его как раз на тот уровень, чтобы ударить любого нападающего в лицо.
  
   Другой мальчик попытался прокрасться к задней части тележки, но Пол почувствовал подвох. Тот, что рядом с водительским сиденьем, воспользовался минутным отвлечением внимания и подтянулся, без сомнения, готовясь запрыгнуть Полу на спину. Быстрым движением Пол отвинтил крышку своего термоса и выплеснул горячий кофе в лицо мальчику. Блюдо не кипело, как это было час назад, когда он готовил его на плите в своей спальне, но было достаточно горячим, чтобы парень прижал руки к лицу, как ошпаренный. Пол бросился на него и столкнул с тележки. Мальчик со стоном упал на спину.
  
   "Черт, чего мы ждем? Все, хватайте его!" - крикнул Юрген.
  
   Пол снова увидел блеск перочинного ножа. Он развернулся, подняв кулаки в воздух, желая показать им, что он не боится, но все в грязных конюшнях знали, что это ложь.
  
   Десять рук схватили тележку в десяти местах. Пол топнул ногой влево и вправо, но через несколько секунд они окружили его со всех сторон. Один из головорезов схватил его за левую руку, и Пол, пытаясь освободиться, почувствовал удар кулака другого в лицо. Раздался хруст и взрыв боли, когда его нос был сломан.
  
   На мгновение все, что он увидел, был пульсирующий красный свет. Он вылетел, промахнувшись на несколько миль мимо своего кузена Юргена.
  
   "Держись за него, Крон!"
  
   Пол почувствовал, как они схватили его сзади. Он попытался вывернуться из их хватки, но это было бесполезно. За считанные секунды они заломили ему руки за спину, оставив его лицо и грудь на милость кузена. Один из его похитителей железной хваткой держал его за шею, заставляя Пола смотреть прямо на Юргена.
  
   "Больше не убегаешь, да?"
  
   Юрген осторожно перенес вес тела на правую ногу, затем отвел руку назад. Удар пришелся Полу прямо в живот. Он почувствовал, как воздух покидает его тело, как будто это была проколотая шина.
  
   "Бей меня, сколько хочешь, Юрген", - прохрипел Пол, когда ему удалось восстановить дыхание. "Это не помешает тебе быть бесполезной свиньей".
  
   Еще один удар, на этот раз в лицо, рассек бровь надвое. Его двоюродный брат пожал ему руку и помассировал поврежденные костяшки пальцев.
  
   "Ты видишь? На одного меня приходится семеро таких, как вы, кто-то удерживает меня, и ты все еще ведешь себя хуже, чем я ", - сказал Пол.
  
   Юрген бросился вперед и схватил своего кузена за волосы так сильно, что Пол подумал, что он их выдернет.
  
   "Ты убил Эдуарда, сукин ты сын".
  
   "Все, что я сделал, это помог ему. Чего нельзя сказать об остальных из вас."
  
   "Итак, кузен, ты внезапно заявляешь о каком-то родстве со Шредерами? Я думал, ты отказался от всего этого. Разве не это ты сказал маленькой еврейской шлюшке?"
  
   "Не называй ее так".
  
   Юрген подошел еще ближе, пока Пол не почувствовал его дыхание на своем лице. Его глаза были прикованы к Полу, смакуя боль, которую он собирался причинить своими словами.
  
   "Расслабься, она не собирается долго оставаться шлюхой. Теперь она собирается стать респектабельной леди. Будущая баронесса фон Шредер".
  
   Пол сразу понял, что это правда, а не просто обычное бахвальство его кузена. Острая боль поднялась в его животе, вызвав бесформенный, отчаянный крик. Юрген громко рассмеялся, выпучив глаза. Наконец он отпустил волосы Пола, и голова Пола упала ему на грудь.
  
   "Что ж, тогда, ребята, давайте воздадим ему по заслугам".
  
   В этот момент Пол изо всех сил откинул голову назад. Парень позади него ослабил хватку после ударов Юргена, несомненно, веря, что победа за ними. Верхняя часть черепа Пола ударила бандита в лицо, и он отпустил Пола, упав на колени. Остальные бросились на Пола, но все они приземлились на пол, сбившись в клубок.
  
   Пол размахивал руками, вслепую нанося удары. В разгар суматохи он почувствовал под пальцами что-то твердое и схватил это. Он попытался подняться на ноги, и это почти удалось, когда Юрген заметил и бросился на своего кузена. Пол рефлекторно прикрыл лицо, не подозревая, что все еще держит в руке предмет, который только что поднял.
  
   Раздался ужасный крик, затем наступила тишина.
  
   Пол подтянулся к краю повозки. Его двоюродный брат стоял на коленях, корчась на полу. Из глазницы его правого глаза торчала деревянная ручка перочинного ножа. Мальчику повезло: если бы его друзьям пришла в голову блестящая идея создать что-то большее, Юрген был бы мертв.
  
   "Убери это! Уберите это!" - закричал он.
  
   Остальные наблюдали за ним, парализованные. Они больше не хотели там находиться. Для них это больше не было игрой.
  
   "Это больно! Помогите мне, ради всего святого!"
  
   Наконец одному из головорезов удалось подняться на ноги и приблизиться к Юргену.
  
   "Не делай этого", - в ужасе сказал Пол. "Отвезите его в больницу и попросите их удалить ее".
  
   Другой мальчик взглянул на Пола, его лицо ничего не выражало. Это было почти так, как будто его там не было или он не контролировал свои действия. Он подошел к Юргену и положил руку на рукоятку перочинного ножа. Однако, когда он сжимал ее, Юрген внезапно дернулся в противоположном направлении, и лезвие перочинного ножа выбило большую часть его глазного яблока.
  
   Юрген внезапно замолчал и поднес руку к тому месту, где мгновение назад был перочинный нож.
  
   "Я не могу видеть. Почему я не вижу?"
  
   Затем он потерял сознание.
  
   Мальчик, который вытащил перочинный нож, стоял, тупо глядя на него, когда розоватая масса, которая была правым глазом будущего барона, сползла по лезвию на землю.
  
   "Вы должны отвезти его в больницу!" - крикнул Пол.
  
   Остальная часть банды медленно поднималась на ноги, все еще не совсем понимая, что случилось с их лидером. Они отправились на конюшню, чтобы одержать простую, сокрушительную победу; вместо этого произошло немыслимое.
  
   Двое из них взяли Юргена за руки и ноги и понесли его к двери. Остальные присоединились к ним. Ни один из них не сказал ни слова.
  
   Только мальчик с перочинным ножом остался на месте, вопросительно глядя на Пола.
  
   "Тогда продолжай, если осмелишься", - сказал Пол, моля небеса, чтобы он этого не сделал.
  
   Мальчик разжал руку, уронил перочинный нож на землю и выбежал на улицу. Пол смотрел, как он уходит; затем, оставшись наконец один, он начал плакать.
  
  
   18
  
  
   "У меня нет намерения делать это".
  
   "Ты моя дочь, ты будешь делать то, что я говорю".
  
   "Я не предмет, который вы можете купить или продать".
  
   "Это величайшая возможность в твоей жизни".
  
   "В твоей жизни, ты имеешь в виду".
  
   "Ты та, кто станет баронессой".
  
   "Ты не знаешь его, отец. Он свинья, грубый, высокомерный..."
  
   "Твоя мать описала меня в очень похожих выражениях, когда мы впервые встретились".
  
   "Держи ее подальше от этого. Она бы никогда не..."
  
   "Хотел для тебя самого лучшего? Пытался обеспечить свое счастье?"
  
   "... заставила свою дочь выйти замуж за человека, которого она ненавидит. И нееврея, более того ".
  
   "Ты бы предпочел кого-нибудь получше? Умирающий от голода нищий, как твой друг угольщик? Он тоже не еврей, Элис."
  
   "По крайней мере, он неплохой человек".
  
   "Это то, что ты думаешь".
  
   "Я что-то значу для него".
  
   "Ты значишь для него ровно три тысячи марок".
  
   "Что?"
  
   "В тот день, когда твой друг пришел в гости, я оставил пачку банкнот на умывальнике. Три тысячи марок за его хлопоты, при условии, что он никогда больше здесь не появится."
  
   Элис потеряла дар речи.
  
   "Я знаю, дитя мое. Я знаю, это тяжело ..."
  
   "Ты лжешь".
  
   "Я клянусь тебе, Элис, могилой твоей матери, что твой друг-угольщик взял деньги из раковины. Ты знаешь, я бы не стал шутить о чем-то подобном ".
  
   "Я..."
  
   "Люди всегда будут разочаровывать тебя, Элис. Иди сюда, обними меня
  
   ..."
  
   "Не прикасайся ко мне!"
  
   "Ты переживешь это. И ты научишься любить сына барона фон Шредера так, как твоя мать в конечном итоге полюбила меня ".
  
   "Я ненавижу тебя!"
  
   "Элис! Элис, вернись!"
  
   Она ушла из дома два дня спустя, в тусклом утреннем свете, среди метели, которая уже покрыла улицы снегом.
  
   Она взяла с собой большой чемодан, набитый одеждой и всеми деньгами, которые смогла собрать. Это было немного, но этого было бы достаточно, чтобы продержаться несколько месяцев, пока она не сможет найти приличную работу. Ее абсурдный, детский план вернуться в Прескотт, придуманный в то время, когда казалось нормальным путешествовать в купе первого класса и до отвала наедаться лобстерами, остался в прошлом. Теперь она почувствовала, что она была другой Элис, той, кто должна была проложить свой собственный путь.
  
   Она также взяла медальон, принадлежавший ее матери. В ней была фотография Элис и еще одна - Манфреда. Ее мать носила его на шее до дня своей смерти.
  
   Прежде чем уйти, Элис на мгновение задержалась у двери своего брата. Она положила руку на дверную ручку, но не открыла ее. Она боялась, что вид круглого, невинного лица Манфреда ослабит ее решимость. Ее сила воли уже оказалась значительно слабее, чем она ожидала.
  
   Теперь пришло время все это изменить, подумала она, выходя на улицу.
  
   Ее кожаные ботинки оставляли грязные следы на снегу, но снежная буря позаботилась об этом, смыв их, когда пронеслась мимо.
  
  
   19
  
  
   В день, когда на него напали, Пол и Халберт пришли на первую доставку с часовым опозданием. Клаус Граф побелел от ярости. Когда он увидел избитое лицо Пола и услышал его рассказ - подтвержденный постоянным киванием Халберта, которого Пол нашел привязанным к своей кровати, с выражением унижения на лице - он отправил его домой.
  
   На следующее утро Пол был удивлен, обнаружив Графа в конюшнях, месте, которое он почти никогда не посещал до конца дня. Все еще сбитый с толку недавними событиями, он не заметил странного взгляда, которым наградил его угольщик.
  
   "Здравствуйте, герр граф. Что ты здесь делаешь?" осторожно спросил он.
  
   "Ну, я просто хотел убедиться, что больше не возникнет никаких проблем. Можешь ли ты заверить меня, что эти парни не вернутся, Пол?"
  
   Молодой человек мгновение колебался, прежде чем ответить.
  
   "Нет, сэр. Я не могу."
  
   "Так я и думал".
  
   Клаус порылся в своем пальто и вытащил пару мятых, грязных банкнот. Он виновато протянул их Полу.
  
   Пол взял их, подсчитывая в уме.
  
   "Часть моей месячной зарплаты, включая сегодняшнюю. Сэр, вы увольняете меня?"
  
   "Я думал о том, что произошло вчера... Я не хочу никаких проблем, ты понимаешь?"
  
   "Конечно, сэр".
  
   "Ты, кажется, не удивлен", - сказал Клаус, у которого были глубокие мешки под глазами, несомненно, от бессонной ночи, когда он пытался решить, должен ли он уволить парня или нет.
  
   Пол посмотрел на него, раздумывая, стоит ли объяснять глубину пропасти, в которую его ввергли счета в его руке. Он решил не делать этого, потому что угольщик уже знал о его бедственном положении. Вместо этого он выбрал иронию, которая все больше становилась его валютой.
  
   "Вы уже второй раз предаете меня, герр граф. Предательство теряет свое очарование во второй раз".
  
  
   20
  
  
   "Ты не можешь так поступить со мной!"
  
   Барон улыбнулся и отпил свой травяной чай. Он наслаждался этой ситуацией, и что было хуже, он не делал никаких попыток притвориться иначе. Впервые он увидел возможность наложить лапу на еврейские деньги, не выдавая Юргена замуж.
  
   "Мой дорогой Танненбаум, я вообще не понимаю, как я что-то делаю".
  
   "Точно!"
  
   "Там нет невесты, не так ли?"
  
   "Ну, нет", - неохотно признал Танненбаум.
  
   "Значит, свадьбы не может быть. И поскольку отсутствие невесты, " сказал он, прочищая горло, " ваша ответственность, разумно, что вы должны позаботиться о расходах.
  
   Танненбаум беспокойно заерзал на своем стуле, подыскивая ответ. Он налил себе еще чаю и половину сахарницы.
  
   "Я вижу, тебе это нравится", - сказал барон, выгибая бровь. Отвращение, которое вызывал в нем Джозеф, постепенно трансформировалось в странное очарование, когда баланс сил изменился.
  
   "Ну, в конце концов, я тот, кто заплатил за этот сахар".
  
   Барон ответил гримасой.
  
   "Не нужно быть грубым".
  
   "Вы считаете меня идиотом, барон? Ты сказал мне, что потратишь деньги на создание фабрики по производству резиновых изделий, подобной той, которую ты потерял пять лет назад. Я поверил вам и перевел огромную сумму, которую вы у меня просили. И что я обнаруживаю два года спустя? Вы не только не создали фабрику, но и деньги оказались в портфеле акций, доступ к которому есть только у вас ".
  
   "Это надежные запасы, Танненбаум".
  
   "Это может быть. Но я не доверяю их хранителю. Это был бы не первый раз, когда ты поставил будущее своей семьи на выигрышную комбинацию."
  
   На лице барона Отто фон Шредера появилось выражение обиды, которое он не мог заставить себя почувствовать. Недавно он снова подхватил игорную лихорадку и проводил долгие ночи, уставившись на кожаную папку, в которой хранились вложения, сделанные им на деньги Танненбаума. У каждого был пункт о мгновенной ликвидности, что означало, что он мог конвертировать их в пачки банкнот чуть более чем за час, имея только свою подпись и суровый штраф. Он не пытался обмануть себя: он знал, почему был включен этот пункт. Он знал, на какой риск идет. Он начал пить все больше и больше перед сном, а на прошлой неделе вернулся к игорному столу.
  
   Не в мюнхенском казино; он был не настолько глуп. Он переоделся в самую скромную одежду, которую смог найти, и посетил заведение в Альтштадте. Подвал с опилками на полу и шлюхами, на которых больше краски, чем вы нашли бы в Старой Пинакотеке. Он попросил стакан Korn и сел за стол, где начальная ставка составляла всего две марки. У него в кармане было пятьсот долларов - максимум, который он позволил бы себе растратить.
  
   Случилось худшее, что могло случиться: он победил.
  
   Даже с этими грязными картами, которые прилипли друг к другу, как молодожены в медовый месяц, даже с опьянением, вызванным домашним напитком, и дымом, от которого щипало глаза, даже с неприятным запахом, который висел в воздухе того подвала, он выиграл. Немного - ровно столько, чтобы он смог покинуть это место без ножа в кишках. Но он выиграл, и теперь ему все чаще и чаще хотелось поиграть. "Боюсь, что в вопросе денег вам придется просто довериться моему суждению, Танненбаум".
  
   Промышленник скептически усмехнулся.
  
   "Я вижу, что останусь без денег и без свадьбы. Хотя я всегда мог бы выкупить то кредитное письмо, которое вы подписали для меня, барон."
  
   Шредер сглотнул. Он никому не позволил бы забрать папку из ящика в его кабинете. И не по той простой причине, что дивиденды постепенно покрывали его долги.
  
   Нет.
  
   Эта папка - когда он гладил ее, представляя, что он мог бы сделать с деньгами, - была единственной вещью, которая помогала ему пережить долгие ночи.
  
   "Как я уже говорил ранее, нет необходимости быть грубым. Я обещал тебе свадьбу между нашими семьями, и это то, что ты получишь. Приведи мне невесту, и мой сын будет ждать ее.
  
   Юрген не разговаривал со своей матерью три дня.
  
   Когда барон отправился за своим сыном в больницу неделю назад, он выслушал глубоко предвзятый рассказ молодого человека. Ему было больно от того, что произошло - даже больше, чем когда Эдуард вернулся таким сильно изуродованным, глупо подумал Юрген, - но он отказался привлекать полицию к делу.
  
   "Мы не должны забывать, что именно мальчики принесли перочинный нож", - сказал барон, оправдывая свою позицию.
  
   Но Юрген знал, что его отец лгал, и что он скрывал более важную причину. Он пытался поговорить с Брунгильдой, но она снова и снова уходила от темы, подтверждая его подозрения, что они говорили ему только часть правды. Взбешенный, Юрген заперся в полной тишине, полагая, что это смягчит его мать.
  
   Брунгильда страдала, но не сдавалась.
  
   Вместо этого она контратаковала, уделяя своему сыну внимание, принося ему бесконечные подарки, сладости и его любимые блюда. Это достигло стадии, когда даже такой избалованный, невоспитанный и эгоцентричный человек, как Юрген, начал чувствовать удушье, стремясь выбраться из дома.
  
   Итак, когда Крон пришел к Юргену с одним из своих обычных предложений - что ему следует прийти на политическую встречу - Юрген ответил иначе, чем обычно.
  
   "Пошли", - сказал он, хватая свое пальто.
  
   Крон, который потратил годы, пытаясь вовлечь Юргена в политику, и который был членом различных националистических партий, был в восторге от решения своего друга.
  
   "Я уверен, это поможет тебе отвлечься", - сказал он, все еще испытывая стыд за то, что произошло в конюшнях неделю назад, когда семеро проиграли одному.
  
   У Юргена не было больших ожиданий. Он все еще принимал успокоительные от боли, которую причиняла ему рана, и пока они ехали на троллейбусе в сторону центра города, он нервно дотрагивался до объемистой повязки, которую ему предстояло носить еще несколько дней.
  
   А потом нашивка на всю оставшуюся жизнь, и все из-за этой несчастной свиньи Пола, подумал он, чувствуя невероятную жалость к себе.
  
   В довершение всего, его двоюродный брат растворился в воздухе. Двое его друзей отправились шпионить за конюшнями и обнаружили, что он там больше не работает. Юрген подозревал, что не будет никакого способа выследить Пола в краткосрочной перспективе, и это заставило его внутренности гореть.
  
   Потерявшись в своей ненависти и жалости к себе, сын барона едва слышал, что говорил Крон по дороге в Хофбраухаус.
  
   "Он выдающийся оратор. Великий человек. Ты увидишь, Юрген".
  
   Он также не обратил никакого внимания на великолепную обстановку, старую пивную фабрику, построенную для королей Баварии более трех столетий назад, или на фрески на стенах. Он сидел рядом с Кроном на одной из скамеек в огромном зале и потягивал пиво в мрачном молчании.
  
   Когда на сцену вышел оратор, о котором так восторженно отзывался Крон, Юрген подумал, что его друг сошел с ума. Мужчина шел так, словно его ужалила пчела в задницу, и совсем не был похож на человека, которому есть что сказать. Он излучал все, что презирал Юрген, от его прически и усов до дешевого мятого костюма.
  
   Пять минут спустя Юрген с благоговением оглядывался по сторонам. Толпа, собравшаяся в зале, не менее тысячи человек, стояла в полной тишине. Губы едва приоткрывались, разве что для того, чтобы прошептать "Хорошо сказано" или "Он прав". Говорили руки толпы, отмечая каждую паузу мужчины громкими хлопками.
  
   Почти против своей воли Юрген начал слушать. Он едва мог понять тему выступления, потому что жил на периферии окружающего его мира, озабоченный только собственным развлечением. Он узнал разрозненные фрагменты, обрывки фраз, которые его отец обронил во время завтрака, когда прятался за своей газетой. Проклятия французам, англичанам, русским. Полная чушь, все это.
  
   Однако из этой путаницы Юрген начал извлекать простое значение. Не из слов, которые он едва понимал, а из эмоций в голосе маленького человека, из его преувеличенных жестов, из сжатых кулаков в конце каждой строки.
  
   Произошла ужасная несправедливость.
  
   Германия получила удар в спину.
  
   Евреи и масоны держали этот кинжал в Версале.
  
   Германия была потеряна.
  
   Вина за бедность, за безработицу, за босые ноги немецких детей пала на евреев, которые контролировали правительство в Берлине, как если бы оно было огромной безмозглой марионеткой.
  
   Юрген, которого ни в малейшей степени не волновали босые ноги немецких детей, которому было наплевать на Версаль - которому никогда не было дела ни до кого, кроме Юргена фон Шредера, - через пятнадцать минут оказался на ногах, бурно аплодируя выступающему. Прежде чем речь закончилась, он сказал себе, что последует за этим человеком, куда бы он ни пошел.
  
   После встречи Крон извинился, сказав, что скоро вернется. Юрген погрузился в молчание, пока его друг не похлопал его по спине. Он привел говорящего, который снова выглядел бедным и растрепанным, его взгляд был бегающим и недоверчивым. Но наследник барона больше не мог видеть его в этом свете и шагнул вперед, чтобы поприветствовать его. Сказал Крон с улыбкой:
  
   "Мой дорогой Юрген, позволь мне представить тебя Адольфу Гитлеру".
  
  
   ПРИНЯТЫЙ УЧЕНИК
  
   1923
  
  
   В которой посвященный открывает для себя новую реальность с новыми правилами
  
   Это тайное рукопожатие вступившего ученика, используемое для того, чтобы братья-масоны могли идентифицировать друг друга как таковых. Это включает в себя прижатие большого пальца к верхней части костяшки указательного пальца человека, которого приветствуют, который ответит тем же действием. Ее тайное название - ВООЗ, по названию колонны, которая представляет луну в храме Соломона. Если у масона есть какие-либо сомнения относительно другого человека, который называет себя братом масоном, он попросит его произнести это имя по буквам. Самозванцы начинаются с буквы B, в то время как истинный посвященный начинается с третьей буквы, таким образом: A-B-O-Z.
  
  
   21
  
  
   "Добрый день, фрау Шмидт", - сказал Пауль. "Что я могу тебе предложить?"
  
   Женщина быстро огляделась вокруг, пытаясь создать впечатление, что она обдумывает свою покупку, но правда заключалась в том, что она положила глаз на мешок с картошкой в надежде найти ценник. Это было бесполезно. Устав от необходимости ежедневно менять их цены, Пол начал запоминать их каждое утро.
  
   "Два килограмма картошки, пожалуйста", - сказала она, не осмеливаясь спросить, сколько.
  
   Пол начал складывать клубни на весы. Позади леди пара мальчиков рассматривали выставленные на витрине сладости, их руки были плотно засунуты в пустые карманы.
  
   "Они стоят шестьдесят тысяч марок за килограмм!" - прогремел грубый голос из-за прилавка.
  
   Женщина едва взглянула на герра Циглера, владельца бакалейной лавки, но ее лицо покраснело в ответ на высокую цену.
  
   "Я сожалею, мадам... У меня осталось не так много картофеля, - солгал Пол, чтобы избавить ее от смущения из-за необходимости сократить заказ. В то утро он измотал себя, складывая их мешки за мешками на заднем дворе. "Многие наши постоянные клиенты еще впереди. Вы не возражаете, если я дам вам всего один килограмм?"
  
   Облегчение на ее лице было настолько очевидным, что Полу пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку.
  
   "Прекрасно. Полагаю, мне придется обойтись."
  
   Пол взял несколько картофелин из пакета, пока весы не остановились на тысяче граммов. Он не стал полностью вынимать последний, особенно крупный экземпляр, из пакета, но держал его в руке, пока проверял вес, а затем вернул на место, передавая картофель.
  
   Действие не ускользнуло от женщины, чья рука слегка дрожала, когда она расплачивалась и брала сумку с прилавка. Когда они собирались уходить, герр Циглер позвал ее обратно.
  
   "Всего один момент!"
  
   Женщина повернулась, побледнев.
  
   "Да?"
  
   "Ваш сын уронил это, мадам", - сказал владелец магазина, протягивая кепку самого маленького мальчика.
  
   Женщина пробормотала слова благодарности и практически выбежала.
  
   Герр Циглер направился обратно за прилавок. Он поправил свои маленькие круглые очки и продолжил протирать банки с горошком мягким куском ткани. Место было безупречно чистым, поскольку Пол содержал его в предельной чистоте, а в те дни ничто не оставалось в магазине достаточно долго, чтобы собрать пыль.
  
   "Я видел тебя", - сказал владелец магазина, не поднимая глаз.
  
   Пол достал газету из-под прилавка и начал ее перелистывать. В тот день у них больше не будет клиентов, так как был четверг, и зарплата большинства людей иссякла несколькими днями ранее. Но следующий день был бы адом.
  
   "Я знаю, сэр".
  
   "Итак, почему ты притворялся?"
  
   "Это должно было выглядеть так, как будто вы не заметили, что я давал ей картофелину, сэр. В противном случае нам пришлось бы раздать бесплатную эмблему всем ".
  
   "Эта картошка будет вычтена из вашей зарплаты", - сказал Циглер, стараясь, чтобы это звучало угрожающе.
  
   Пол кивнул и снова углубился в чтение. Он давно перестал бояться лавочника, не только потому, что тот никогда не выполнял своих угроз, но и потому, что его грубоватая внешность была всего лишь прикрытием. Пол улыбнулся про себя, вспомнив, что всего за минуту до этого он заметил, как Циглер засовывал горсть конфет в кепку мальчика.
  
   "Я не знаю, что, черт возьми, вы нашли такого интересного в этих газетах", - сказал владелец магазина, качая головой.
  
   То, что Пауль уже некоторое время лихорадочно искал в газетах, было способом спасти бизнес герра Циглера. Если он ее не найдет, магазин обанкротится в течение двух недель.
  
   Внезапно он остановился между двумя страницами Allgemeine Zeitung. Его сердце подпрыгнуло. Это было прямо там: идея, изложенная в небольшой статье на две колонки, почти нелепая рядом с крупными заголовками, объявляющими о бесконечных бедствиях и возможном крахе правительства. Он мог бы пропустить это мимо ушей, если бы не искал именно эту вещь.
  
   Это было безумие.
  
   Это было невозможно.
  
   Но если это сработает... мы будем богаты.
  
   Это сработало бы. Пол был уверен в этом. Труднее всего было бы убедить герра Циглера. Такой старый консервативный пруссак, как он, никогда бы не согласился на такой план, даже в самых смелых мечтах Пола. Пол даже не мог представить, как это предложить.
  
   Так что мне лучше подумать побыстрее, сказал он себе, прикусив губу.
  
  
   22
  
  
   Все началось с убийства министра Вальтера Ратенау, известного еврейского промышленника. Отчаяние, в которое погрузилась Германия между 1922 и 1923 годами, когда два поколения увидели, что их ценности полностью перевернуты, началось однажды утром, когда трое студентов подъехали к машине Ратенау, осыпали его автоматными очередями и бросили в него гранату. 24 июня 1922 года было посеяно ужасное семя; более двух десятилетий спустя это привело к гибели более пятидесяти миллионов человек.
  
   До этого дня немцы думали, что дела и так идут плохо. Но с того дня, когда вся страна превратилась в сумасшедший дом, все, чего они хотели, это вернуться к тому, как все было раньше. Ратенау возглавлял министерство иностранных дел. В то неспокойное время, когда Германия находилась в руках своих кредиторов, это была работа, которая была даже более важной, чем президентство республики.
  
   В день, когда был убит Ратенау, Пауль задавался вопросом, сделали ли студенты это потому, что он был евреем, потому что он был политиком, или чтобы попытаться помочь Германии смириться с катастрофой Версаля. Невозможное возмещение, которое стране пришлось бы выплатить - до 1984 года! - ввергало население в нищету, и Ратенау был последним бастионом здравого смысла.
  
   После его смерти страна начала печатать деньги просто для того, чтобы оплатить свои долги. Понимали ли ответственные за это лица, что каждый напечатанный ими знак обесценивал остальные? Они, вероятно, сделали, но что еще они могли сделать?
  
   В июне 1922 года за одну марку можно было купить две сигареты; двести семьдесят две марки равнялись одному доллару США. К марту 1923 года, в тот самый день, когда Пауль небрежно положил лишнюю картофелину в сумку фрау Шмидт, для покупки сигарет требовалось пять тысяч марок, и двадцать тысяч, чтобы пойти в банк и выйти оттуда с хрустящей долларовой купюрой.
  
   Семьи изо всех сил старались не отставать, когда безумие накатывало по спирали. Каждую пятницу, в день выплаты жалованья, женщины ждали своих мужей у дверей фабрики. Затем, все сразу, они осаждали магазины и бакалейные лавки, они наводняли Виктуалиенмаркт на Мариенплатц, они тратили последний пфенниг зарплаты на предметы первой необходимости. Они возвращались домой, нагруженные едой, и пытались продержаться до конца недели. В другие дни недели в Германии было сделано не так уж много деловых операций. Карманы были пусты. И в четверг вечером руководитель производства BMW обладал такой же покупательной способностью, как старый бродяга, волочащий свои культи по грязи под мостами Isar.
  
   Было много тех, кто не мог этого вынести.
  
   Те, кто был стар, кому не хватало воображения, кто слишком многое принимал как должное, были теми, кто пострадал больше всего. Их умы не могли справиться со всеми этими изменениями, с этим миром взад-вперед. Многие покончили с собой. Другие погрязли в своей бедности.
  
   Другие изменились.
  
   Пол был одним из тех, кто изменился.
  
   После того, как герр граф уволил его, у Пауля был ужасный месяц. У него едва хватило времени, чтобы преодолеть свой гнев из-за нападения Юргена и раскрытия судьбы Элис, или посвятить больше, чем мимолетную мысль тайне смерти своего отца. И снова потребность в выживании была настолько острой, что ему пришлось подавить собственные эмоции. Но жгучая боль часто вспыхивала по ночам, наполняя его сны призраками. Он часто не мог уснуть, и часто по утрам, шагая по улицам Мюнхена в потертых, занесенных снегом ботинках, он думал о смерти.
  
   Иногда, когда он возвращался в пансион без работы, он ловил себя на том, что смотрит на Isar из Людвигсбрукке пустыми глазами. Он хотел броситься в ледяные воды, позволить течению утащить его тело вниз к Дунаю, а оттуда в море. Это фантастическое водное пространство, которого он никогда не видел, но где, как он всегда думал, его отец встретил свой конец.
  
   В таких случаях ему приходилось находить причину, чтобы не взбираться на стену и не прыгать. Образ его матери, ждущей его каждую ночь в пансионе, и уверенность в том, что она не выживет без него, помешали ему погасить огонь в своем животе раз и навсегда. В других случаях его удерживал сам пожар и причины его возникновения.
  
   Пока, наконец, не появился проблеск надежды. Хотя это привело к смерти.
  
   Однажды утром доставщик упал к ногам Пола посреди дороги. Пустая тачка, которую он толкал, опрокинулась на бок. Колеса все еще вращались, когда Пол присел и попытался помочь мужчине подняться, но тот не мог пошевелиться. Он отчаянно хватал ртом воздух, и его глаза остекленели. Подошел другой прохожий. Он был одет в темную одежду и нес кожаный кейс.
  
   "Дорогу! Я врач!"
  
   Некоторое время доктор пытался оживить упавшего человека, но безуспешно. Наконец он встал, качая головой.
  
   "Сердечный приступ или эмболия. Трудно поверить в кого-то столь молодого ".
  
   Пол смотрел на лицо мертвеца. Ему, должно быть, было всего девятнадцать лет, может, меньше.
  
   Как и я, подумал Пол.
  
   "Доктор, вы позаботитесь о теле?"
  
   "Я не могу, мы должны дождаться полицию".
  
   Когда прибыли офицеры, Пол терпеливо описал, что произошло. Доктор подтвердил свой отчет.
  
   "Вы не возражаете, если я верну тачку ее владельцу?"
  
   Офицер бросил взгляд на пустую тачку, затем долго и пристально смотрел на Пола. Ему не понравилась идея тащить тележку обратно в полицейский участок.
  
   "Как тебя зовут, приятель?"
  
   "Paul Reiner."
  
   "И почему я должен доверять тебе, Пол Райнер?"
  
   "Потому что я получу больше выгоды, если отнесу это владельцу магазина, чем если попытаюсь продать эти куски плохо прибитого дерева на черном рынке", - сказал Пол с абсолютной честностью.
  
   "Очень хорошо. Скажите ему, чтобы он связался с полицейским участком. Нам нужно знать ближайших родственников. Если он не позвонит нам в течение трех часов, ты будешь отвечать передо мной ".
  
   Офицер дал ему найденный счет, аккуратным почерком указав адрес бакалейной лавки - на улице недалеко от Изартора - со списком последних вещей, которые перевез мертвый мальчик:? килограмм кофе, 3 килограмма картофеля, 1 пакет лимонов, 1 банка супа "Крунц"? килограмм соли 2 бутылки кукурузного спирта
  
   Когда Пауль прибыл в магазин с тачкой и попросил работу мертвого мальчика, герр Циглер бросил на него недоверчивый взгляд, похожий на тот, которым он одарил Пауля шесть месяцев спустя, когда молодой человек объяснил свой план спасения их от разорения.
  
   "Мы должны превратить магазин в банк".
  
   Владелец магазина уронил банку из-под джема, которую он чистил, и она разбилась бы об пол, если бы Полу не удалось подхватить ее на лету.
  
   "О чем ты говоришь? Ты был пьян?" сказал он, глядя на огромные круги под глазами мальчика.
  
   "Нет, сэр", - сказал Пол, который не спал всю ночь, снова и снова прокручивая план в уме. Он вышел из своей комнаты на рассвете и занял позицию у дверей ратуши за полчаса до ее открытия. Затем он бегал от окна к окну, собирая информацию о разрешениях, налогах и условиях. Он вернулся с толстой картонной папкой. "Я знаю, это может показаться безумием, но это не так. Прямо сейчас деньги не имеют никакой ценности. Заработная плата растет ежедневно, и мы должны подсчитывать наши цены каждое утро ".
  
   "Да, и это напомнило мне: сегодня утром мне пришлось все это делать самому", - раздраженно сказал владелец магазина. "Вы не можете себе представить, как это было тяжело. И это в пятницу! Через два часа магазин будет вздыматься ".
  
   "Я знаю, сэр. И мы должны сделать все возможное, чтобы избавиться от всех акций сегодня. Сегодня днем я собираюсь поговорить с несколькими нашими клиентами, предлагая им товары в обмен на работу, потому что работа должна быть выполнена в понедельник. Во вторник утром мы пройдем муниципальную инспекцию, а в среду откроемся ".
  
   Циглер выглядел так, как будто Пол попросил его намазать свое тело джемом и пройтись голышом по Мариенплац.
  
   "Абсолютно нет. Этот магазин существует здесь уже семьдесят три года. Ее начал мой прадед, а затем передал моему деду, который передал ее моему отцу, который в конечном итоге передал ее мне ".
  
   Пол увидел тревогу в глазах владельца магазина. Он знал, что был в шаге от увольнения за неподчинение и безумие. Поэтому он решил пойти ва-банк.
  
   "Это прекрасная история, сэр. Но, к сожалению, через две недели, когда кто-то, чья фамилия не Циглер, завладеет магазином на собрании кредиторов, вся эта традиция будет считаться дерьмом ".
  
   Владелец магазина обвиняюще поднял палец, готовый отчитать Пола за его высказывания, но затем вспомнил, в какой ситуации он оказался, и рухнул на стул. Его долги накапливались с начала кризиса - долги, которые, в отличие от многих других, не просто развеялись в облаке дыма. Положительной стороной всего этого безумия - для некоторых людей - было то, что те, у кого были ипотечные кредиты с процентными ставками, рассчитываемыми ежегодно, смогли быстро их погасить, учитывая дикие колебания отметки. К сожалению, такие, как Циглер , которые пожертвовали часть своего дохода, а не фиксированную сумму наличными, могли в конечном итоге только проиграть.
  
   "Я не понимаю, Пол. Как это спасет мой бизнес?"
  
   Молодой человек принес ему стакан воды, затем показал статью, которую он вырвал из вчерашней газеты. Пол читал это так много раз, что чернила местами размазались. "Это статья университетского профессора. Он говорит, что в такое время, как это, когда люди не могут полагаться на деньги, мы должны смотреть в прошлое. Во времена, когда не было денег. За обмен".
  
   "Но..."
  
   "Пожалуйста, сэр, дайте мне минутку. К сожалению, никто не может обменять прикроватный столик или три бутылки спиртного на другие вещи, и ломбарды переполнены. Поэтому мы должны искать прибежища в обещаниях. В виде дивидендов".
  
   "Я не понимаю", - сказал владелец магазина, у которого начинала кружиться голова.
  
   "Акции, герр Циглер. Фондовая биржа вырастет из этого. Акции заменят деньги. И мы будем их продавать".
  
   Циглер сдался.
  
   Следующие пять ночей Пол почти не спал. Убедить торговцев - плотников, штукатуров, краснодеревщиков - бесплатно забрать продукты в эту пятницу в обмен на работу в выходные было совсем не сложно. На самом деле, некоторые были так благодарны, что Полу пришлось предлагать свой носовой платок несколько раз.
  
   Должно быть, мы попали в настоящую переделку, когда крепкий сантехник разражается слезами, когда вы предлагаете ему сосиску в обмен на час работы, подумал он. Главной трудностью была бюрократия, но даже в этом отношении Полу повезло. Он изучал руководящие принципы и инструкции, которые государственные служащие довели до его сведения, до тех пор, пока у него в ушах не появились пункты. Его самым большим страхом было то, что он наткнется на какую-нибудь фразу, которая разрушит все его надежды до основания. После того, как он исписал страницы заметок в маленькой книжечке, в которой он излагал шаги, которые необходимо было предпринять, требования для создания Ziegler Bank свелись к двум:
  
   1) Директор должен был быть гражданином Германии старше двадцати одного года.
  
   2) Гарантия в полмиллиона немецких марок должна была быть внесена в офисах ратуши.
  
   Первое было простым: герр Циглер будет директором, хотя Паулю уже было совершенно ясно, что ему следует как можно дольше оставаться закрытым в офисе. Что касается второго... годом ранее полмиллиона марок были бы астрономической суммой, способом гарантировать, что только платежеспособные люди могли начать бизнес, основанный на доверии. Сегодня полмиллиона марок были шуткой.
  
   "Никто не обновлял рисунок!" - кричал Пол, прыгая по мастерской, пугая плотников, которые уже начали срывать полки со стен.
  
   Интересно, не предпочли бы государственные служащие пару окорочков, подумал Пол, забавляясь. По крайней мере, они могли бы найти им какое-то применение.
  
  
   23
  
  
   Грузовик был открыт, и у людей, ехавших в кузове, не было защиты от ночного воздуха.
  
   Почти все они молчали, сосредоточившись на том, что должно было произойти. Их коричневые рубашки едва защищали от холода, но это не имело значения, поскольку вскоре они должны были отправиться в путь.
  
   Юрген присел на корточки и начал колотить по металлическому полу грузовика своей дубинкой. Он приобрел эту привычку во время своей первой вылазки, когда его товарищи все еще относились к нему с некоторым скептицизмом. Sturmabteilung, или SA - "штурмовики" нацистской партии - состояли из закаленных бывших солдат, людей из низших классов, которые едва могли прочитать абзац вслух, не заикаясь. Их первая реакция на появление этого элегантного молодого человека - сына барона, не меньше!- был отказ. И когда Юрген впервые использовал пол грузовика в качестве барабана, один из его товарищей показал ему средний палец.
  
   "Отправляешь телеграмму баронессе, а, парень?"
  
   Остальные злобно рассмеялись.
  
   Той ночью ему было стыдно. Однако сегодня вечером, когда он начал падать на пол, все остальные быстро последовали за ним. Поначалу ритм был медленным, размеренным, отчетливым, удары идеально синхронизированы. Но когда грузовик приблизился к своей цели, гостинице недалеко от центрального железнодорожного вокзала, грохот усилился, пока не стал оглушительным, рев наполнил их всех адреналином.
  
   Юрген улыбнулся. Нелегко было завоевать их доверие, но теперь он чувствовал, что они все у него на ладони. Когда почти годом ранее он впервые услышал речь Адольфа Гитлера и настоял на том, чтобы секретарь парткома тут же зарегистрировал его членство в национал-социалистической немецкой рабочей партии, Крон был в восторге. Но когда несколько дней спустя Юрген подал заявление о вступлении в СА, этот восторг сменился разочарованием.
  
   "Что, черт возьми, у вас общего с этими коричневыми гориллами?" Ты умен; ты мог бы сделать карьеру в политике. И эта повязка у тебя на глазу... Если вы распустите соответствующие слухи, это может стать вашей визитной карточкой. Мы можем сказать, что ты потерял глаз, защищая Рур".
  
   Сын барона не обратил на него никакого внимания. Он вступил в СА импульсивно, но в том, что он сделал, была определенная подсознательная логика. Его привлекала жестокость, присущая военизированному крылу нацистов, их гордость как группы и безнаказанность за насилие, которую это ему обеспечивало. Группа, в которую он с самого начала не вписывался, и где он был объектом оскорблений и насмешек, таких как "Барон Циклоп" и "Одноглазый Пэнси".
  
   Запуганный, Юрген отбросил бандитское отношение, которое он принимал к своим школьным друзьям. Это были настоящие крутые парни, и они бы немедленно сомкнули ряды, если бы он попытался добиться чего-либо силой. Вместо этого он постепенно завоевывал их уважение, демонстрируя отсутствие угрызений совести каждый раз, когда они или их враг встречались.
  
   Визг тормозов заглушил яростный звук дубинок. Грузовик резко остановился.
  
   "Убирайся! Убирайся!"
  
   Штурмовики столпились в задней части грузовика. Затем двадцать пар черных ботинок протопали по мокрой брусчатке. Один из штурмовиков поскользнулся в луже грязной воды, и Юрген поспешил предложить ему руку, чтобы помочь подняться. Он узнал, что подобные жесты принесут ему очки.
  
   У здания, которое стояло напротив них, не было названия, только слово T AVERN, нарисованное над дверью, с красной баварской шляпой, нарисованной рядом. Это место часто использовалось в качестве места встреч подразделением Коммунистической партии, и в тот самый момент одна из таких встреч подходила к концу. Более тридцати человек находились внутри, слушая речь. Услышав визг тормозов грузовика, некоторые из них подняли головы, но было слишком поздно. В таверне не было задней двери.
  
   Штурмовики вошли упорядоченными рядами, производя как можно больше шума. Официант в ужасе спрятался за стойкой, в то время как первые пришедшие схватили со столов пивные бокалы и тарелки и швырнули их в стойку, зеркало над ней и полки с бутылками.
  
   "Что ты делаешь?" - спросил невысокий мужчина, предположительно владелец таверны.
  
   "Мы пришли, чтобы разогнать незаконное собрание", - сказал командир взвода СА, выступая вперед с неуместной улыбкой.
  
   "У тебя нет полномочий!"
  
   Начальник взвода поднял свою дубинку и ударил мужчину в живот. Он со стоном упал на землю. Главарь дал ему еще пару пинков, прежде чем повернуться к своим людям.
  
   "Падайте вместе!"
  
   Юрген немедленно выдвинулся вперед. Он всегда делал это, только чтобы сделать осторожный шаг назад, чтобы позволить кому-то другому возглавить атаку - или принять пулю или лезвие. Огнестрельное оружие теперь было запрещено в Германии - этой Германии, которой союзники удалили зубы, - но у многих ветеранов войны все еще были свои штатные пистолеты или оружие, которое они забрали у врага.
  
   Выстроившись плечом к плечу, штурмовики двинулись к задней части таверны. Перепуганные до полусмерти коммунисты начали швырять в своего врага всем, что попадалось им под руку. Человек, шедший рядом с Юргеном, получил удар стеклянным кувшином прямо в лицо. Он пошатнулся, но шедшие позади подхватили его, и другой вышел вперед, чтобы занять его место в первой шеренге.
  
   "Сукины дети! Иди отсоси член своему фюреру!" - крикнул молодой человек в кожаной кепке, поднимая скамейку.
  
   Штурмовики были менее чем в трех метрах от них, в пределах легкой досягаемости от любой брошенной в них мебели, поэтому Юрген выбрал этот момент, чтобы изобразить спотыкание. Мужчина вышел вперед и встал впереди.
  
   Как раз вовремя. Скамейки разлетелись по комнате, раздался стон, и человек, который только что занял место Юргена, рухнул вперед, его голова была расколота.
  
   "Готовы?" - крикнул командир взвода. "За Гитлера и Германию!"
  
   "Гитлер и Германия!" - хором закричали остальные.
  
   Две группы набросились друг на друга, как дети, играющие в какую-то игру. Юрген увернулся от гиганта в комбинезоне механика, который направлялся к нему, ударившись коленями, когда проходил мимо. Механик упал, и те, кто стоял позади Юргена, начали безжалостно избивать его.
  
   Юрген продолжил свое наступление. Он перепрыгнул через перевернутый стул и пнул стол, который врезался в бедро пожилого мужчины в очках. Он упал на пол, увлекая за собой стол. В его руке все еще были какие-то исписанные клочки бумаги, поэтому сын барона сделал вывод, что это, должно быть, тот оратор, которого они пришли прервать. Ему было все равно. Он даже не знал имени старика.
  
   Юрген направился прямо к нему, стараясь наступать на него обеими ногами, пока тот пробирался к своей настоящей цели.
  
   Молодой человек в кожаной кепке отбивался от двух штурмовиков, используя одну из скамеек. Первый из мужчин попытался обойти его с фланга, но молодой человек наклонил скамейку в его сторону и сумел попасть ему в шею, сбив его с ног. Другой мужчина замахнулся дубинкой, пытаясь застать мужчину врасплох, но молодой коммунист увернулся и сумел ударить локтем штурмовика в почку. Когда он согнулся пополам, корчась от боли, мужчина сломал скамейку о его спину.
  
   Значит, этот знает, как сражаться, подумал сын барона.
  
   Обычно он оставил бы самых сильных противников разбираться с кем-то другим, но что-то в этом худом молодом человеке с запавшими глазами обидело Юргена.
  
   Он с вызовом посмотрел на Юргена.
  
   "Тогда давай, нацистская шлюха. Боишься сломать ноготь?"
  
   Юрген втянул в себя воздух, но он был слишком хитер, чтобы позволить оскорблению повлиять на себя. Он контратаковал.
  
   "Я не удивлен, что ты так увлечен красными, ты, тощий маленький засранец. Эта борода Карла Маркса выглядит точь-в-точь как задница твоей матери."
  
   Лицо молодого человека озарилось яростью и, подняв остатки скамейки, он бросился на Юргена.
  
   Юрген встал боком к нападавшему и ждал атаки. Когда мужчина бросился на него, Юрген отодвинулся в сторону, и коммунист упал на пол, потеряв свою фуражку. Юрген трижды подряд ударил его дубинкой по спине - не очень сильно, но достаточно, чтобы у него перехватило дыхание, но при этом позволил ему встать на колени. Молодой человек попытался уползти, чего и добивался Юрген. Он отвел правую ногу назад и сильно пнул. Носок ботинка попал мужчине в живот, подняв его более чем на полметра над землей. Он упал на спину, пытаясь дышать.
  
   С улыбкой Юрген злобно набросился на коммуниста. Его ребра хрустели под ударами, и когда Юрген встал на его руку, она хрустнула, как сухая ветка.
  
   Схватив молодого человека за волосы, Юрген заставил его подняться.
  
   "Попробуй сейчас сказать то, что ты сказал о фюрере, коммунистическое отребье!"
  
   "Иди к черту!" - пролепетал мальчик.
  
   "Ты все еще хочешь говорить подобные глупости?" - недоверчиво крикнул Юрген.
  
   Еще крепче схватив мальчика за волосы, он поднял дубинку и нацелил ее в рот своей жертвы.
  
   Однажды.
  
   Дважды.
  
   Трижды.
  
   Зубы мальчика были ничем иным, как горсткой кровавых останков на деревянном полу таверны, а его лицо распухло. В одно мгновение агрессия, которая питала мышцы Юргена, прекратилась. Наконец-то он понял, почему выбрал именно этого человека.
  
   В нем было что-то от его двоюродного брата.
  
   Он отпустил волосы коммуниста и наблюдал, как тот безвольно падает на пол.
  
   Он больше ни на кого не похож, подумал Юрген.
  
   Он поднял глаза и увидел, что повсюду вокруг него сражение прекратилось. Единственными, кто остался стоять, были штурмовики, которые наблюдали за ним со смесью одобрения и страха.
  
   "Давайте убираться отсюда!" - крикнул командир взвода.
  
   Вернувшись в грузовик, штурмовик, которого Юрген никогда раньше не видел и который не путешествовал с ними, сел рядом с ним. Сын барона едва взглянул на своего спутника. После такого жестокого эпизода он обычно погружался в состояние меланхоличной замкнутости, и ему не нравилось, когда его кто-то беспокоил. Вот почему он недовольно зарычал, когда другой мужчина заговорил с ним низким голосом.
  
   "Как тебя зовут?"
  
   "Юрген фон Шредер", - неохотно ответил он.
  
   "Так это ты. Они рассказали мне о тебе. Я пришел сюда сегодня специально, чтобы встретиться с вами. Меня зовут Джулиус Шрек."
  
   Юрген заметил тонкие различия в униформе этого человека. Он носил эмблему с изображением черепа и скрещенных костей и черный галстук.
  
   "Чтобы встретиться со мной? Почему?"
  
   "Я создаю специальную группу ... люди с мужеством, навыками, интеллектом. Без всяких буржуазных угрызений совести".
  
   "Откуда ты знаешь, что у меня есть эти вещи?"
  
   "Я видел тебя там в действии. Ты поступил умно, не как все остальное пушечное мясо. И, конечно, есть вопрос о вашей семье. Твое присутствие в нашей команде придало бы нам престижа. Это отличало бы нас от сброда ".
  
   "Чего ты хочешь?"
  
   "Я хочу, чтобы ты присоединился к моей группе поддержки. Элита СА, которая отвечает только перед фюрером".
  
  
   24
  
  
   С тех пор, как Элис заметила Пола в другом конце кабаре-клуба, у нее была ужасная ночь. Это было последнее место, где она ожидала его найти. Она посмотрела еще раз, просто чтобы убедиться, поскольку огни и дым могли привести к некоторой путанице, но глаза ее не обманули.
  
   Какого черта он здесь делает?
  
   Ее первым побуждением было спрятать "Кодак" за спину от стыда, но она не смогла долго оставаться в таком положении, так как камера и вспышка были слишком тяжелыми.
  
   Кроме того, я работаю. Черт возьми, это то, чем я должен гордиться.
  
   "Эй, красивое тело! Сфотографируй меня, красотка!"
  
   Элис улыбнулась, подняла вспышку - на длинной палочке - и нажала на спусковой крючок, так что она сработала, не израсходовав ни одной пленки. Двое пьяниц, загораживавших ей вид на столики Пола, повалились набок. Хотя ей время от времени приходилось подзаряжать вспышку магниевым порошком, это все еще был самый эффективный способ избавиться от тех, кто ее беспокоил.
  
   Множество людей суетилось вокруг нее в такие вечера, как этот, когда ей приходилось делать двести или триста фотографий посетителей BeldaKlub. После того, как они были разработаны, владелец выбирал полдюжины, чтобы повесить на стену у входа, снимки, показывающие, как клиенты развлекаются с танцующими девушками клуба. По словам владельца, лучшие фотографии были сделаны ранним утром, когда вы часто могли наблюдать, как самые отъявленные расточители пьют шампанское из женских туфель. Элис ненавидела все это место: шумную музыку, костюмы с блестками, провокационные песни, алкоголь и людей, которые употребляли его в огромных количествах. Но это была ее работа.
  
   Она поколебалась, прежде чем подойти к Полу. Она чувствовала, что выглядит не особенно привлекательно в своем темно-синем костюме из секонд-хенда и маленькой шляпке, которая не совсем подходила к ней, и все же она продолжала притягивать неудачников, как магнит. Она давно пришла к выводу, что мужчинам нравится быть в центре ее внимания, и она решила использовать этот факт, чтобы растопить лед в отношениях с Полом. Она все еще чувствовала стыд за то, как ее отец выгнал его из дома, и легкое беспокойство из-за лжи, которую ей сказали о том, что он оставил деньги себе.
  
   Я сыграю с ним шутку. Я подойду к нему с камерой, закрывающей мое лицо, я сделаю снимок, а затем я открою ему, кто я. Я уверен, что он будет доволен.
  
   Она отправилась в путь с улыбкой.
  
   Восемью месяцами ранее Элис была на улице в поисках работы.
  
   В отличие от Пола, ее поиски не были отчаянными, поскольку у нее было достаточно денег, чтобы продержаться несколько месяцев. Тем не менее, это было тяжело. Единственной работой для женщин - их окликали на углах улиц или шептались в задних комнатах - была работа проституток или любовниц, и это был путь, по которому Элис не была готова идти ни при каких обстоятельствах.
  
   Только не это, и я тоже не вернусь домой, она поклялась.
  
   Она подумала о поездке в другой город. Hamburg, Dusseldorf, Berlin. Однако новости, которые поступали из тех мест, были такими же плохими, как то, что происходило в Мюнхене, или даже хуже. И было что-то - возможно, надежда снова встретить определенного человека - что удерживало ее. Но по мере того, как ее резервы истощались, Элис все больше впадала в отчаяние. И вот однажды днем, прогуливаясь по Агнесштрассе в поисках швейной мастерской, о которой ей говорили, Элис увидела объявление на витрине магазина. Требуется помощник
  
   Женщинам не нужно применять
  
   Она даже не проверила, что это за бизнес. Она с негодованием распахнула дверь и подошла к единственному человеку за прилавком: худощавому пожилому мужчине с драматически редеющими седыми волосами.
  
   "Добрый день, фройляйн".
  
   "Добрый день. Я пришел по поводу работы ".
  
   Маленький человечек пристально посмотрел на нее.
  
   "Могу я рискнуть предположить, что вы действительно умеете читать, фройляйн?"
  
   "Да, хотя у меня всегда возникают трудности с любой ерундой".
  
   При этих словах лицо мужчины изменилось. Его рот растянулся в веселой складке, показывая приятную улыбку, за которой последовал смех. "Вы наняты!"
  
   Элис посмотрела на него, совершенно сбитая с толку. Она вошла в заведение, готовая ткнуть владельца носом в его нелепую вывеску, и думая, что все, чего она добьется, это выставит себя дурой.
  
   "Удивлен?"
  
   "Да, весьма удивлен".
  
   "Видите ли, фройляйн..."
  
   "Alys Tannenbaum."
  
   "Август Мюнц", - сказал мужчина с элегантным поклоном. "Видите ли, фройляйн Танненбаум, я повесил этот знак, чтобы такая женщина, как вы, откликнулась. Работа, которую я предлагаю, требует технических навыков, присутствия духа и, прежде всего, изрядной доли дерзости. Похоже, ты обладаешь двумя последними качествами, а первому можно научиться, особенно с учетом моего собственного опыта..."
  
   "И ты не возражаешь, что я..."
  
   "Еврей? Ты скоро поймешь, что я не слишком традиционен, дорогая."
  
   "Что именно ты хочешь, чтобы я сделала?" - подозрительно спросила Элис.
  
   "Разве это не очевидно?" - сказал мужчина, указывая вокруг себя. Элис впервые посмотрела на магазин и увидела, что это была фотостудия. "Делайте фотографии".
  
   Хотя Пол менялся с каждой работой, за которую брался, Элис была полностью преображена своей. Молодая женщина мгновенно влюбилась в фотографию. Она никогда раньше не была за камерой, но как только она изучила основы, она поняла, что больше ничем не хочет заниматься в своей жизни. Она особенно любила фотолабораторию, где химикаты смешивались в лотках. Она не могла оторвать глаз от изображения, когда оно начало появляться на бумаге, когда черты и лица стали отчетливыми.
  
   Она тоже сразу поладила с фотографом. Хотя табличка на двери гласила "МУНЦ И СЫНОВЬЯ", Элис вскоре обнаружила, что сыновей у них нет и никогда не будет. Август жил в квартире над магазином с хрупким, бледным молодым человеком, которого он называл "мой племянник Эрнст". Элис проводила долгие вечера, играя в нарды с ними двумя, и со временем ее улыбка вернулась.
  
   Был только один аспект работы, который ей не нравился, и это было именно то, для чего Август ее нанял. Владелец близлежащего кабаре-клуба - Август признался Элис, что этот человек был его бывшим любовником, - предложил хорошую сумму денег за то, чтобы три вечера в неделю в заведении был фотограф.
  
   "Он хотел бы, чтобы это был я, конечно. Но я думаю, будет лучше, если появится симпатичная девушка... та, кто не позволит над собой издеваться ", - сказала Августа, подмигнув.
  
   Владелец клуба был счастлив. Фотографии у входа в его заведение помогли распространить информацию о BeldaKlub, пока он не стал одним из самых ярких мест ночной жизни Мюнхена. Конечно, она не может сравниться с подобными Берлину, но в темные времена любой бизнес, основанный на алкоголе и сексе, обречен на успех. Широко распространился слух, что многие клиенты потратили бы всю свою зарплату за пять безумных часов, прежде чем прибегнуть к спусковому крючку, веревке или бутылочке с таблетками.
  
   Приближаясь к Полу, Элис верила, что он не будет одним из этих клиентов, вышедших на последнюю интрижку.
  
   Без сомнения, он пришел с другом. Или из любопытства, подумала она. В конце концов, в эти дни все приходили в BeldaKlub, даже если это было только для того, чтобы потратить часы на потягивание одного пива. Бармены были понимающими людьми, и было известно, что они принимали обручальные кольца в обмен на пару пинт.
  
   Подойдя ближе, она поднесла камеру к своему лицу. За столом было пять человек, двое мужчин и три женщины. На скатерти было несколько полупустых или перевернутых бутылок шампанского и куча еды, которая была почти нетронута.
  
   "Привет, Пол! Ты должен позировать для потомков!" - сказал мужчина, стоящий рядом с Элис.
  
   Пол поднял глаза. На нем был черный смокинг, который плохо сидел на его плечах, и галстук-бабочка, который был расстегнут и свисал поверх рубашки. Когда он заговорил, его голос был хриплым, а слова невнятными.
  
   "Слышали это, девочки? Изобрази улыбку на этих лицах".
  
   Две женщины по обе стороны от Пола были одеты в серебристые вечерние платья и шляпки в тон. Одна из них схватила его за подбородок, заставила посмотреть на нее и запечатлела небрежный французский поцелуй как раз в тот момент, когда опустился затвор. Удивленный получатель вернул поцелуй, а затем разразился смехом.
  
   "Видишь? Они действительно вызывают улыбку на твоем лице!" - сказал его друг, заливаясь смехом.
  
   Элис была поражена, увидев это, и Кодак чуть не выскользнул у нее из рук. Ее тошнило. Этот пьяница, просто еще один из тех, кого она презирала ночь за ночью в течение нескольких недель, был так далек от ее образа застенчивого угольщика, что Элис не могла поверить, что это действительно был Пол.
  
   И все же это было.
  
   Сквозь алкогольный туман молодой человек внезапно узнал ее и неуверенно поднялся на ноги.
  
   "Элис!"
  
   Мужчина, который был с ним, повернулся к ней и поднял свой бокал.
  
   "Вы знаете друг друга?"
  
   "Я думала, что знала его", - холодно сказала Элис.
  
   "Превосходно! Тогда тебе следует знать, что твой друг - самый успешный банкир в Изарторе... Мы продаем больше акций, чем любой из других банков, которые появлялись в последнее время! Я его гордый бухгалтер
  
   ... Давай, выпей тост с нами".
  
   Элис почувствовала, как волна презрения пробежала по ее телу. Она все слышала о новых банках. Почти все заведения, созданные в последние месяцы, были созданы молодыми людьми, и множество студентов приходили в клуб каждую ночь, чтобы спустить свои заработки на шампанское и шлюх, прежде чем деньги окончательно потеряют свою ценность.
  
   "Когда мой отец сказал мне, что ты взял деньги, я ему не поверил. Как я был неправ. Теперь я вижу, что это единственное, что тебя интересует, " сказала она, отворачиваясь.
  
   "Элис, подожди..." - смущенно пробормотал молодой человек. Он, спотыкаясь, обошел стол и попытался схватить ее за руку.
  
   Элис повернулась и дала ему пощечину, которая прозвучала как колокол. Хотя Пол пытался спастись, вцепившись в скатерть, он опрокинулся и оказался на полу под градом разбитых бутылок и смехом трех хористок.
  
   "Кстати," сказала Элис, уходя, "в этом смокинге ты все еще выглядишь как официант".
  
   Пол воспользовался стулом, чтобы подняться, как раз вовремя, чтобы увидеть, как спина Элис исчезает в толпе. Его друг бухгалтер теперь вел девушек на танцпол. Внезапно чья-то рука крепко схватила Пола и усадила его в кресло.
  
   "Похоже, ты не в ту сторону ее потрепал, а?"
  
   Человек, который помог ему, казался смутно знакомым.
  
   "Кто ты, черт возьми, такой?"
  
   "Я друг твоего отца, Пол. Тот, кто прямо сейчас задается вопросом, достоин ли ты носить его имя."
  
   "Что ты знаешь о моем отце?"
  
   Мужчина достал визитку и положил ее во внутренний карман смокинга Пола.
  
   "Приходи ко мне, когда протрезвеешь".
  
  
   25
  
  
   Пол оторвал взгляд от открытки и уставился на вывеску над книжным магазином, все еще не понимая, что он здесь делает.
  
   Магазин находился всего в нескольких шагах от Мариенплац, в крошечном центре Мюнхена. Именно здесь мясники и разносчики Швабинга уступили место часовщикам, модисткам и магазинам, торгующим тростями. Рядом с заведением Келлера был даже небольшой кинотеатр, в котором показывали "Носферату" Ф.В. Мурнау, более чем через год после того, как он впервые вышел на экраны. Был полдень, и они, должно быть, уже прошли половину второго показа. Пол представил киномеханика в его будке, меняющего одну за другой изношенные катушки с пленкой. Ему стало жаль его. Он проскользнул посмотреть этот фильм - первый и единственный фильм, который он видел, - в кинотеатре рядом с пансионом, когда о нем говорил весь город. Ему не очень понравилась слегка завуалированная экранизация "Дракулы" Брэма Стокера. Для него истинная эмоция истории заключалась в ее словах и молчании, в белом цвете, который окружал черные буквы на странице. Кинематографическая версия казалась слишком простой, как пазл, состоящий всего из двух частей.
  
   Пол осторожно вошел в книжный магазин, но вскоре забыл о своих опасениях, изучая тома, аккуратно расставленные на книжных шкафах от пола до потолка и на больших столах у окна. В поле зрения не было никакого прилавка.
  
   Он листал первое издание "Смерти в Венеции", когда услышал голос позади себя.
  
   "Томас Манн - неплохой выбор, но я уверен, что вы его уже читали".
  
   Пол обернулся. Там был Келлер, улыбающийся ему. Его волосы были абсолютно белыми, он носил старомодную козлиную бородку, и время от времени он почесывал свои большие уши, привлекая к ним еще больше внимания. Пол чувствовал, что знает этого человека, хотя и не мог сказать откуда.
  
   "Да, я читал это, но в спешке. Мне ее одолжил кто-то из постояльцев пансиона, где я живу. Книги обычно не остаются в моих руках надолго, как бы сильно я ни хотел их перечитать ".
  
   "Ах. Но не перечитывай, Пол, ты слишком молод, а люди, которые перечитывают, склонны слишком быстро наполняться неадекватной мудростью. На данный момент вы должны прочитать все, что сможете, как можно более разнообразно. Только когда ты доживешь до моего возраста, ты поймешь, что перечитывание - не пустая трата времени ".
  
   Пол еще раз внимательно посмотрел на него. Келлеру было далеко за пятьдесят, хотя его спина была прямой как палка, а тело подтянутым в старомодном костюме-тройке. Его белые волосы придавали ему почтенный вид, хотя Пол подозревал, что они могли быть крашеными. Внезапно он понял, где видел этого человека раньше.
  
   "Ты был на вечеринке по случаю дня рождения Юргена, четыре года назад".
  
   "У тебя хорошая память, Пол".
  
   "Ты сказал мне уйти, как только я смогу... что она ждала снаружи, " печально сказал Пол.
  
   "Я помню, как ты спас девушку с абсолютной ясностью, прямо посреди бального зала. В свое время у меня тоже были свои моменты ... и свои недостатки, хотя я никогда не совершал такой большой ошибки, как та, которую, как я видел, ты совершил вчера, Пол."
  
   "Не напоминай мне. Как, черт возьми, я должен был знать, что она была там? Прошло два года с тех пор, как я видел ее в последний раз!"
  
   "Что ж, тогда, я думаю, правильный вопрос здесь таков: какого черта ты делал, напиваясь как моряк?"
  
   Пол неловко переступил с ноги на ногу. Ему было неловко обсуждать эти вещи с совершенно незнакомым человеком, но в то же время он испытывал странное спокойствие в компании книготорговца.
  
   "В любом случае, " продолжал Келлер, " я не хочу тебя мучить, поскольку мешки у тебя под глазами и бледное лицо говорят мне, что ты уже достаточно себя мучил".
  
   "Ты сказал, что хочешь поговорить со мной о моем отце", - с тревогой сказал Пол.
  
   "Нет, это было не то, что я сказал. Я сказал, что ты должен прийти и повидаться со мной ".
  
   "Тогда почему?"
  
   На этот раз была очередь Келлера хранить молчание. Он подвел Пола к витрине и указал на церковь Святого Михаила, прямо напротив книжного магазина. Бронзовая табличка с изображением генеалогического древа династии Виттельсбахов возвышалась над статуей архангела, который дал свое имя зданию. В лучах послеполуденного солнца тени статуи были длинными и угрожающими.
  
   "Посмотри ... три с половиной столетия великолепия. И это всего лишь короткий пролог. В 1825 году Людвиг Первый решил превратить наш город в новые Афины. Полные света, пространства и гармонии аллеи и бульвары. Теперь посмотри немного ниже, Пол."
  
   У дверей церкви собрались нищие, выстраиваясь в очередь, чтобы получить суп, который приход раздавал на закате. Очередь только начала формироваться, и она уже простиралась дальше, чем Пол мог видеть из витрины магазина. Он не был удивлен, увидев ветеранов войны, все еще в их неряшливой форме, которая была запрещена почти пять лет назад. Не был он шокирован и внешним видом бродяг, на лицах которых отпечатались нищета и пьянство. Что его действительно удивило, так это то, что он увидел десятки взрослых мужчин, одетых в поношенные костюмы , но с идеально выглаженными рубашками, на всех из которых не было никаких признаков пальто, несмотря на сильный ветер в тот июньский вечер.
  
   Пальто семейного человека, которому приходится каждый день выходить на улицу в поисках хлеба для своих детей, - это всегда одна из последних вещей, которые сдаются в ломбард в последнюю очередь, подумал Пол, нервно засунув руки в карманы собственного пальто. Он купил пальто подержанным, удивленный, что нашел ткань такого хорошего качества по цене сыра среднего размера.
  
   Точно так же, как смокинг.
  
   "Пять лет после падения монархии: террор, убийства на улицах, голод, нищета. Какую версию Мюнхена ты предпочитаешь, парень?"
  
   "Настоящая, я полагаю".
  
   Келлер посмотрел на него, очевидно, довольный его ответом. Пол заметил, что его отношение слегка изменилось, как будто вопрос был испытанием для чего-то гораздо большего, что еще впереди.
  
   "Я встретил Ханса Райнера много лет назад. Я не помню точной даты, но думаю, что это было около 1895 года, потому что он зашел в книжный магазин и купил экземпляр "Карпатского замка" Верна, который только что вышел."
  
   "Он тоже любил читать?" - спросил Пол, не в силах скрыть своих эмоций. Он так мало знал о человеке, который дал ему жизнь, что любой проблеск сходства наполнял его смесью гордости и замешательства, словно эхо другого времени. Он чувствовал слепую потребность довериться книготорговцу, извлечь из своей головы любые следы отца, которого он никогда не мог встретить.
  
   "Он был настоящим книжным червем! Мы с твоим отцом проговорили пару часов в тот первый день. В те дни это занимало много времени, поскольку мой книжный магазин был полон от открытия до закрытия, а не заброшен, как сейчас. Мы обнаружили общие интересы, такие как поэзия. Хотя он был очень умен, он довольно медленно подбирал слова и восхищался тем, на что способны такие люди, как Хольдерлин и Рильке. Однажды он даже попросил меня помочь ему с небольшим стихотворением, которое он написал для твоей матери."
  
   "Я помню, как она рассказывала мне об этом стихотворении, " угрюмо сказал Пол, " хотя она никогда не давала мне его прочитать".
  
   "Возможно, она все еще есть в бумагах вашего отца?" - предположил книготорговец.
  
   "К сожалению, то немногое, что у нас было, осталось в доме, где мы раньше жили. Нам пришлось уезжать в спешке".
  
   "Жаль. В любом случае... каждый раз, когда он приезжал в Мюнхен, мы проводили вместе интересные вечера. Так я впервые услышал о Великой ложе Восходящего солнца".
  
   "Что это?"
  
   Книготорговец понизил голос.
  
   "Ты знаешь, кто такие масоны, Пол?"
  
   Молодой человек удивленно посмотрел на него.
  
   "В газетах пишут, что они могущественная тайная секта".
  
   "Управляемый евреями, которые контролируют судьбу мира?" сказал Келлер, его голос был полон иронии. "Я тоже много раз слышал эту историю, Пол. Тем более в наши дни, когда люди ищут, кого бы обвинить во всех плохих вещах, которые происходят ".
  
   "Итак, в чем правда?"
  
   "Масоны - это тайное общество, а не секта, состоящая из избранных людей, которые стремятся к просветлению и торжеству морали в мире".
  
   "Под "избранным" ты подразумеваешь "могущественного"?"
  
   "Нет. Эти люди выбирают сами. Ни одному масону не разрешается просить профана стать масоном. Это профан должен просить, точно так же, как я просил твоего отца предоставить мне допуск в ложу."
  
   "Мой отец был масоном?" - удивленно спросил Пол.
  
   "Подождите минутку", - сказал Келлер. Он запер дверь магазина, перевернул табличку на ЗАКРЫТО, а затем пошел в заднюю комнату. По возвращении он показал Полу старую студийную фотографию. На ней были изображены молодой Ханс Райнер, Келлер и еще трое незнакомых Полу людей, все они пристально смотрели в камеру. Их застывшая поза была обычной для фотографий начала века, когда моделям приходилось оставаться неподвижными не менее минуты, чтобы фотография не расплывалась. Один из мужчин держал странный символ, который, как помнил Пол, он видел много лет назад в кабинете своего дяди: квадрат и циркуль, обращенные друг к другу, с большой буквой "Г" посередине.
  
   "Твой отец был хранителем храма Великой ложи Восходящего Солнца. Хранитель следит за тем, чтобы дверь в храм была закрыта до начала работ... На языке профанов, перед началом ритуала."
  
   "Я думал, ты сказал, что это не имеет ничего общего с религией".
  
   "Как масоны, мы верим в сверхъестественное существо, которого мы называем Великим Архитектором Вселенной. Это все, что касается догмы. Каждый масон почитает Великого Архитектора так, как считает нужным. В моей ложе есть евреи, католики и протестанты, хотя об этом не говорят открыто. В ложе запрещены две темы: религия и политика ".
  
   "Имела ли ложа какое-либо отношение к смерти моего отца?"
  
   Книготорговец немного помолчал, прежде чем ответить.
  
   "Я не очень много знаю о его смерти, за исключением того, что то, что вам сказали, является ложью. В тот день, когда я видел его в последний раз, он прислал мне сообщение, и мы встретились недалеко от книжного магазина. Мы говорили торопливо, посреди улицы. Он сказал мне, что он в опасности и что он опасается за твою жизнь и жизнь твоей матери. Две недели спустя до меня дошел слух, что его корабль затонул в колониях."
  
   Пол подумал, должен ли он рассказать Келлеру о последних словах своего кузена Эдуарда, о ночи, когда его отец посетил особняк Шредеров, и о выстреле, который слышал Эдуард, но он решил не делать этого. Он много думал над доказательствами, но не смог найти ничего убедительного, чтобы доказать, что его дядя был ответственен за исчезновение его отца. Глубоко в своем сердце он верил, что в этой идее что-то есть, но пока он не был полностью уверен, он не хотел ни с кем делить это бремя.
  
   "Он также попросил меня передать тебе кое-что, когда ты станешь достаточно взрослым. Я искал тебя месяцами", - продолжил Келлер.
  
   Пол почувствовал, как его сердце перевернулось.
  
   "Что это?"
  
   "Я не знаю, Пол".
  
   "Ну, чего ты ждешь? Отдай ее мне!" - сказал Пол, почти крича.
  
   Книготорговец бросил на Пола холодный взгляд, давая понять, что ему не нравится, когда люди отдают ему приказы в его собственном доме.
  
   "Как ты думаешь, ты достоин наследия своего отца, Пол? Человек, которого я видел на днях в BeldaKlub, казался ничем не лучше пьяного мужлана ".
  
   Пол открыл рот, чтобы ответить, рассказать этому человеку о голоде и холоде, которые он перенес, когда их вышвырнули из особняка Шредеров. Об изнурении от таскания угля вверх и вниз по сырым лестницам. Об отчаянии, когда у тебя ничего не было, и ты знал, что, несмотря на все препятствия, тебе все равно нужно было продолжать свои поиски. Об искушении холодными водами Изара. Но в конце концов он раскаялся, потому что то, что он перенес, не давало ему права вести себя так, как он вел себя в предыдущие недели.
  
   Если уж на то пошло, это делало его еще более виноватым.
  
   "Herr Keller... если бы я принадлежал к ложе, сделало бы это меня более достойным?"
  
   "Если бы ты попросил об этом от всего сердца, это было бы началом. Но я уверяю тебя, это будет нелегко, даже для кого-то вроде тебя ".
  
   Пол сглотнул, прежде чем ответить.
  
   "В таком случае, я смиренно прошу вашей помощи. Я хочу быть масоном, как мой отец".
  
  
   26
  
  
   Элис закончила перемещать бумагу в лотке для проявки, затем поместила ее в фиксирующий раствор. Глядя на изображение, она чувствовала себя странно. С одной стороны, я горжусь техническим совершенством фотографии. Жест этой шлюхи, когда она держалась за Пола. Блеск в ее глазах, его полузакрытые глаза... Детали заставляли почувствовать, что можно почти прикоснуться к сцене, но, несмотря на ее профессиональную гордость, изображение разъедало Элис изнутри.
  
   Погруженная в свои мысли в темной комнате, она едва уловила звук звонка, возвещающий о новом посетителе магазина. Однако она подняла глаза, когда услышала знакомый голос. Она заглянула в смотровое отверстие из красного стекла, через которое был хорошо виден магазин, и ее глаза подтвердили то, что говорили ей уши и сердце.
  
   "Добрый день", - снова позвал Пол, подходя к стойке.
  
   Понимая, что бизнес по продаже акций может оказаться чрезвычайно недолговечным, Пол по-прежнему жил в пансионе со своей матерью, поэтому он сделал большой крюк, чтобы заехать в "Мюнц и сыновья". Он получил адрес фотостудии от одного из работников клуба, развязав ему язык несколькими банкнотами.
  
   Под мышкой он нес тщательно завернутый пакет. В ней была толстая черная книга, тисненая золотом. Себастьян сказал ему, что в ней содержатся основы, которые должен знать любой профан, прежде чем стать масоном. Сначала Ханс Райнер, а затем Себастьян были посвящены с ней. У Пола чесались руки от желания пробежать глазами по тем строчкам, которые также прочел его отец, но сначала нужно было сделать кое-что более срочное.
  
   "Мы закрыты", - сказал фотограф Полу.
  
   "Неужели? Я думал, до закрытия осталось десять минут", - сказал Пол, подозрительно поглядывая на часы на стене.
  
   "Для вас мы закрыты".
  
   "Для меня?"
  
   "Значит, вы не Пол Райнер?"
  
   "Откуда ты знаешь мое имя?"
  
   "Ты подходишь под описание. Высокий, худой, с остекленевшими глазами, красивый, как дьявол. Были и другие прилагательные, но лучше, если я их не буду повторять ".
  
   Из задней комнаты донесся грохот. Услышав это, Пол попытался заглянуть фотографу через плечо.
  
   "Элис там?"
  
   "Должно быть, кот".
  
   "Это не было похоже на кошку".
  
   "Нет, это прозвучало как пустой лоток для проявки, который уронили на пол. Но Элис здесь нет, так что это, должно быть, кот."
  
   Раздался еще один грохот, на этот раз громче.
  
   "А вот и еще одна. Хорошо, что они сделаны из металла", - сказал Август Мюнц, элегантным жестом прикуривая сигарету.
  
   "Тебе лучше пойти покормить этого кота. Кажется, он голоден".
  
   "Скорее, в ярости".
  
   "Я могу понять почему", - сказал Пол, опуская голову.
  
   "Послушай, мой друг, она действительно оставила кое-что для тебя".
  
   Фотограф протянул ему фотографию лицевой стороной вниз. Пол перевернул ее и увидел слегка размытую фотографию, сделанную в парке.
  
   "Это женщина, спящая на скамейке в английском саду".
  
   Август глубоко затянулся сигаретой.
  
   "В тот день, когда она сделала эту фотографию... это была ее первая самостоятельная прогулка. Я одолжил ей камеру, чтобы она обошла город в поисках изображения, которое тронуло бы меня. Она проводила время, прогуливаясь по парку, как и все новички. Внезапно она заметила эту женщину, сидящую на скамейке, и спокойствие женщины понравилось Элис. Она сделала фотографию, а затем пошла поблагодарить ее. Женщина не ответила, и когда Элис коснулась ее плеча, она упала на землю."
  
   "Она была мертва", - сказал Пол в ужасе, внезапно поняв правду о том, на что он смотрел.
  
   "Умер от голода", - ответил Август, делая последнюю затяжку, затем затушил сигарету в пепельнице.
  
   Пол на несколько мгновений вцепился в прилавок, его взгляд был прикован к фотографии. В конце концов он вернул ее.
  
   "Спасибо, что показали мне это. Пожалуйста, передайте Элис, что если она придет по этому адресу послезавтра, " сказал он, беря со стойки лист бумаги и карандаш и делая пометку, - она увидит, насколько хорошо я понял."
  
   Через минуту после ухода Пола Элис вышла из фотолаборатории.
  
   "Надеюсь, вы не помяли эти подносы. В противном случае ты будешь тем, кто вернет им форму ".
  
   "Ты сказал слишком много, Август. И эта штука с фотографией... Я не просил тебя давать ему что-либо."
  
   "Он влюблен в тебя".
  
   "Откуда ты знаешь?"
  
   "Я много знаю о влюбленных мужчинах. Особенно то, как трудно их найти ".
  
   "Между нами все плохо начиналось", - сказала Элис, качая головой.
  
   "И что? День начинается в полночь, в разгар темноты. С этого момента все становится светлым".
  
  
   27
  
  
   У входа в Ziegler Bank была огромная очередь.
  
   Прошлой ночью, когда она легла спать в комнате, которую она сняла недалеко от студии, Элис решила, что не собирается встречаться с Полом. Она повторяла это про себя, собираясь, примеряя свою коллекцию шляп, которая состояла всего из двух, и садясь в тележку, которой обычно не пользовалась. Она была совершенно удивлена, обнаружив себя в очереди в банк.
  
   Приблизившись, она заметила, что на самом деле было две очереди. Одна вела в банк, другая - ко входу по соседству. Люди выходили из второй двери с улыбками на лицах, неся сумки, набитые сосисками, хлебом и огромными стеблями сельдерея.
  
   Пол был в заведении по соседству с другим мужчиной, который взвешивал овощи и ветчину и обслуживал своих клиентов. Увидев Элис, Пол протолкался сквозь толпу людей, ожидающих возможности попасть в магазин.
  
   "Табачную лавку рядом с нами пришлось закрыть, когда бизнес пошел ко дну. Мы снова открыли ее и превратили в еще одну бакалейную лавку для герра Циглера. Он счастливый человек".
  
   "Люди тоже счастливы, насколько я могу видеть".
  
   "Мы продаем товары по себестоимости, и мы продаем в кредит всем клиентам банка. Мы проедаем все до последнего пфеннига из наших прибылей, но рабочие и пенсионеры - все, кто не может угнаться за смехотворными темпами инфляции, - все они нам очень благодарны. Сегодня доллар стоит более трех миллионов марок".
  
   "Ты теряешь целое состояние".
  
   Пол пожал плечами.
  
   "Мы будем раздавать суп тем, кто в нем нуждается по вечерам, начиная со следующей недели. Это не будет похоже на иезуитов, потому что у нас хватит только на пятьсот порций, но у нас уже есть группа добровольцев ".
  
   Элис смотрела на него, ее глаза сузились.
  
   "Ты делаешь все это для меня?"
  
   "Я делаю это, потому что могу. Потому что это правильный поступок. Потому что меня поразила фотография женщины в парке. Потому что этот город катится в ад. И да, потому что я вел себя как идиот, и я хочу, чтобы ты простил меня ".
  
   "Я уже простила тебя", - ответила она, уходя.
  
   "Тогда почему ты идешь?" спросил он, недоверчиво разводя руками.
  
   "Потому что я все еще зол на тебя!"
  
   Пол уже собирался побежать за ней, но Элис обернулась и улыбнулась ему.
  
   "Но ты можешь приехать и забрать меня завтра вечером и посмотреть, прошло ли это".
  
  
   28
  
  
   "Поэтому я считаю, что вы готовы начать это путешествие, в котором ваша ценность будет проверена. Нагнись".
  
   Пол повиновался, и человек в костюме накинул ему на голову толстый черный капюшон. Резким рывком он поправил два кожаных ремешка на шее Пола.
  
   "Ты что-нибудь видишь?"
  
   "Нет".
  
   Собственный голос Пола звучал странно внутри капюшона, и звуки вокруг него, казалось, доносились из другого мира.
  
   "Сзади есть два отверстия. Если вам не хватает воздуха, слегка отодвиньте ее от шеи ".
  
   "Спасибо тебе".
  
   "Теперь крепко обними мою левую руку своей правой. Мы вместе преодолеем большое расстояние. Очень важно, чтобы вы двигались вперед, когда я вам говорю, без колебаний. Нет необходимости спешить, но вы должны внимательно прислушиваться к своим инструкциям. В определенные моменты я буду говорить вам ходить, ставя одну ногу перед другой. В других случаях я скажу вам поднимать колени, чтобы подняться или спуститься по лестнице. Ты готов?"
  
   Пол кивнул.
  
   "Отвечайте на вопросы громко и четко".
  
   "Я готов".
  
   "Давайте начнем".
  
   Пол медленно двинулся в путь, благодарный за то, что наконец-то может двигаться. Он провел предыдущие полчаса, отвечая на вопросы, которые задавал ему человек в костюме, хотя никогда в жизни не видел этого человека. Он знал ответы, которые должен был дать заранее, потому что все они были в книге, которую Келлер дал ему три недели назад.
  
   "Должен ли я выучить их наизусть?" - спросил он книготорговца.
  
   "Эти формулы являются частью ритуала, который мы должны сохранять и уважать. Скоро вы обнаружите, что церемонии посвящения и то, как они меняют вас, являются важным аспектом масонства ".
  
   "Их больше, чем один?"
  
   "Есть по одной для каждой из трех степеней: Принятый ученик, Товарищ по ремеслу и мастер-каменщик. После третьей степени есть еще тридцать, но это почетные степени, о которых вы узнаете, когда придет время."
  
   "Какая у вас степень, герр Келлер?"
  
   Книготорговец проигнорировал его вопрос.
  
   "Я хочу, чтобы вы прочитали книгу и внимательно изучили ее содержание".
  
   Пол так и сделал. В книге рассказывается об истоках масонства: гильдиях строителей в средние века, а до них - мифических строителях Древнего Египта: все они обнаружили мудрость, присущую символам строительства и геометрии. Вы всегда должны писать это слово с заглавной буквы G, потому что G - символ Великого Архитектора Вселенной. Как вы решите поклоняться ему, зависит от вас. В ложе единственным камнем, который вы будете обрабатывать, будет ваша совесть и все, что вы в ней носите. Твои братья дадут тебе инструменты для этого после посвящения... если ты преодолеешь четыре испытания.
  
   "Это будет трудно?"
  
   "Ты боишься?"
  
   "Нет. Ну, самую малость."
  
   "Это будет трудно", - признал книготорговец через мгновение. "Но ты храбр, и ты будешь хорошо подготовлен".
  
   К храбрости Пола пока никто не обращался, хотя испытания еще не начались. Его вызвали в переулок в Альтштадте, старом городе города, в девять часов вечера в пятницу. Снаружи место встречи выглядело как обычный дом, хотя, возможно, оно было довольно запущенным. Рядом с дверным звонком висел ржавый почтовый ящик с неразборчивым названием, но замок казался новым и хорошо смазанным. Мужчина в костюме подошел к двери один и провел Пола в коридор, заставленный различными предметами деревянной мебели. Именно там Пол подвергся первому ритуальному допросу.
  
   Под черным капюшоном Пол гадал, где может быть Келлер. Он предполагал, что книготорговец, единственная связь, которая у него была с ложей, будет человеком, который его представит. Вместо этого его встретил совершенно незнакомый человек, и он не мог избавиться от ощущения некоторой уязвимости, когда шел вслепую, опираясь на руку человека, которого впервые встретил полчаса назад.
  
   Пройдя, казалось, огромное расстояние - он поднялся и спустился по различным лестничным пролетам и нескольким длинным коридорам - его проводник, наконец, остановился.
  
   Павел услышал три громких стука, затем незнакомый голос спросил: "Кто звонит у дверей храма?"
  
   "Брат, приводящий нечестивца, который желает быть посвященным в наши тайны".
  
   "Был ли он должным образом подготовлен?"
  
   "У него есть".
  
   "Как его зовут?"
  
   "Пауль, сын Ганса Райнера".
  
   Они снова отправились в путь. Пол заметил, что земля под его ногами была более твердой и скользкой, возможно, из камня или мрамора. Они шли долго, хотя внутри капюшона время, казалось, имело другую последовательность. В определенные моменты Пол чувствовал - скорее по интуиции, чем с какой-либо реальной уверенностью, - что они проходят то, что проходили раньше, как будто они ходят по кругу, а затем их заставляют возвращаться по своим следам.
  
   Его проводник снова остановился и начал расстегивать ремни капюшона Пола.
  
   Пол моргнул, когда черная ткань была откинута, и он понял, что стоит в маленькой, холодной комнате с низким потолком. Стены были полностью покрыты известняком, на котором можно было прочесть беспорядочные фразы, написанные разными руками и на разной высоте. Павел признавал различные версии масонских заповедей.
  
   Тем временем мужчина в костюме снял с него металлические предметы, включая ремень и пряжки от ботинок, которые он сорвал, не задумываясь. Пол пожалел, что не забыл захватить с собой другую обувь.
  
   "На тебе есть что-нибудь золотое? Войти в ложу с любым драгоценным металлом - это серьезное оскорбление ".
  
   "Нет, сэр", - ответил Пол.
  
   "Вон там вы найдете ручку, бумагу и чернила", - сказал мужчина. Затем, не сказав больше ни слова, он исчез за дверью, закрыв ее за собой.
  
   Маленькая свеча освещала стол, на котором лежали письменные принадлежности. Рядом с ними был череп, и Пол с дрожью осознал, что он настоящий. Также было несколько фляжек, содержащих элементы, означающие изменение и посвящение: хлеб и вода, соль и сера, пепел.
  
   Он был в Комнате Отражений. Место, где он должен был написать свои показания как профан. Он взял ручку и начал писать древнюю формулу, которую он не совсем понял.
  
   Все это плохо. Весь этот символизм, повторение... У меня такое чувство, что это не более чем пустые слова; в этом нет духа, подумал он.
  
   Внезапно ему отчаянно захотелось пройтись по Людвигштрассе при свете уличных фонарей, подставив лицо ветру. Его страх темноты, который не прошел даже во взрослой жизни, подкрался к нему под капюшоном. Через полчаса они вернутся, чтобы забрать его, и он мог просто попросить их отпустить его.
  
   Еще было время повернуть назад.
  
   Но в этом случае я бы никогда не узнал правду о моем отце.
  
  
   29
  
  
   Человек в костюме вернулся.
  
   "Я готов", - сказал Пол.
  
   Он ничего не знал о настоящей церемонии, которая должна была последовать. Все, что он знал, это ответы на вопросы, которые они ему задавали, не более того. И пришло время для испытаний.
  
   Его проводник накинул веревку ему на шею, затем снова закрыл ему глаза. На этот раз он использовал не черный капюшон, а повязку на глаза из того же материала, которую завязал тремя тугими узлами. Пол был благодарен за то, что смог легче дышать, и его чувство уязвимости уменьшилось, но только на мгновение. Внезапно мужчина стянул с Пола куртку и оторвал левый рукав его рубашки. Затем он расстегнул рубашку спереди, обнажив торс Пола. Наконец, он закатал левую штанину брюк Пола и снял ботинок и носок с этой ноги.
  
   "Пойдем".
  
   Они снова шли. У Пола возникло странное чувство, когда его голая подошва коснулась холодного пола, который, теперь он был уверен, был мраморным.
  
   "Стой!"
  
   Он почувствовал острый предмет у своей груди и почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом.
  
   "Принес ли претендент свое свидетельство?"
  
   "У него есть".
  
   "Пусть он поместит ее на острие меча".
  
   Пол поднял левую руку, в которой он держал лист бумаги, на котором он что-то писал в Камере. Он аккуратно прикрепил ее к острому предмету.
  
   "Пол Райнер, вы пришли сюда по собственной воле?"
  
   Этот голос... это Себастьян Келлер! подумал Пол.
  
   "Да".
  
   "Готовы ли вы встретить испытания?"
  
   "Я", - сказал Пол, не в силах подавить дрожь.
  
   С этого момента Пол начал приходить в сознание и выходить из него. Он понял вопросы и ответил на них, но его страх и неспособность видеть обострили другие его чувства настолько, что они взяли верх. Он начал дышать быстрее.
  
   Он поднимался по лестнице. Он пытался контролировать свое беспокойство, считая шаги, но быстро сбился со счета.
  
   "Здесь начинается испытание воздухом. Дыхание - это первое, что мы получаем при рождении!" - прогремел голос Келлера.
  
   Мужчина в костюме прошептал ему на ухо: "Ты на узком проходе. Остановка. Тогда сделай еще один шаг, но сделай его решающим, или ты сломаешь себе шею!"
  
   Пол повиновался. Под ним поверхность пола, казалось, сменилась с мраморной на грубую деревянную. Прежде чем сделать последний шаг, он пошевелил пальцами босой ноги и почувствовал, что они находятся на краю прохода. Он задавался вопросом, как высоко он мог бы быть, и в его сознании количество ступеней, по которым он поднялся, казалось, умножилось. Он представил, что находится на вершине башен Фрауэнкирхе, слышит, как рядом с ним воркуют голуби, а внизу, в вечности, царит суета на Мариенплац.
  
   Сделай это.
  
   Сделай это сейчас.
  
   Он сделал шаг и потерял равновесие, падая головой вперед, что длилось не более секунды. Его лицо ударилось о толстую сетку, и от удара у него застучали зубы. Он прикусил внутреннюю сторону своих щек, и его рот наполнился вкусом собственной крови.
  
   Когда он пришел в себя, он понял, что цепляется за сеть. Он хотел снять повязку с глаз, чтобы убедиться, что это так, что сеть действительно смягчила его падение. Ему нужно было сбежать от тьмы.
  
   Пол едва успел заметить свою панику, потому что сразу несколько пар рук вытащили его из сетки и выпрямили. Он снова был на ногах и шел, когда голос Келлера объявил следующее испытание.
  
   "Второе испытание - это испытание водой. Это то, чем мы являемся, из чего мы произошли ".
  
   Пол подчинился, когда ему сказали поднять ноги, сначала левую, затем правую. Он начал дрожать. Он наступил в огромную емкость с холодной водой, и жидкость достигла его колен.
  
   Он снова услышал шепот своего гида на ухо.
  
   "Пригнись. Наполни свои легкие. Затем позвольте себе отступить и оставаться под водой. Не двигайтесь и не пытайтесь выбраться, иначе вы не пройдете испытание ".
  
   Молодой человек согнул колени, свернувшись калачиком, когда вода покрыла его мошонку и живот. Волны боли пробежали по его позвоночнику. Он глубоко вдохнул, затем откинулся назад.
  
   Вода сомкнулась над ним, как одеяло.
  
   Сначала доминирующим ощущением был холод. Он никогда не чувствовал ничего подобного. Его тело, казалось, затвердело, превратившись в лед или камень.
  
   Затем его легкие начали жаловаться.
  
   Это началось с хриплого стона, затем сухого карканья, а затем настойчивой, отчаянной мольбы. Он неосторожно шевельнул рукой, и ему пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы не упереться руками в дно контейнера и не оттолкнуться к поверхности, которая, как он знал, была так близко, как открытая дверь, через которую он мог сбежать. Как раз в тот момент, когда он подумал, что больше не выдержит ни секунды, раздался резкий рывок, и он оказался на поверхности, задыхаясь, наполняя грудь.
  
   Они снова шли. Он все еще был мокрым насквозь, с его волос и одежды капало. Его правая нога издала нелепый звук, когда ботинок прижался к полу.
  
   Голос Келлера:
  
   "Третье испытание - это испытание огнем. Это искра Создателя, и то, что движет нами ".
  
   Затем были руки, скручивающие его тело и толкающие его вперед. Тот, кто держал его, придвинулся очень близко, как будто хотел обнять его.
  
   "Перед вами огненный круг. Сделайте три шага назад, чтобы набрать обороты. Вытяни руки перед собой, затем разбегись и прыгни вперед так далеко, как сможешь ".
  
   Пол чувствовал горячий воздух на своем лице, высушивающий кожу и волосы. Он услышал зловещий треск, и в его воображении горящий круг принял огромные размеры, пока не превратился в пасть огромного дракона.
  
   Когда он сделал три шага назад, он задавался вопросом, как он сможет перепрыгнуть через пламя, не сгорев заживо, и полагался на то, что его одежда защитит его от влаги. Было бы еще хуже, если бы он неправильно рассчитал прыжок и упал головой вперед в пламя.
  
   Я просто должен отметить воображаемую линию на полу и прыгнуть оттуда.
  
   Он попытался визуализировать прыжок, представить, как он несется по воздуху, как будто ничто не могло причинить ему вреда. Он напряг икры, согнул и вытянул руки. Затем он сделал три бегущих шага вперед
  
   ...
  
   ... и прыгнул.
  
  
   30
  
  
   Он почувствовал жар на своих руках и лице, когда был в воздухе, даже шипение его рубашки, когда огонь испарил часть воды. Он упал на пол и начал похлопывать себя по лицу и груди, ища признаки каких-либо ожогов. Кроме его ушибленных локтей и коленей, никакого ущерба нанесено не было.
  
   На этот раз они даже не позволили ему подняться на ноги. Его уже поднимали, как трясущийся мешок, и тащили в ограниченное пространство.
  
   "Последнее испытание - это испытание земли, на которое мы должны вернуться".
  
   От его гида не было ни слова совета. Он просто услышал звук камня, преграждающего вход.
  
   Он ощупал все вокруг себя. Он был в крошечной комнате, недостаточно большой даже для того, чтобы встать. Из своего положения на корточках он мог дотронуться до трех стен и, немного вытянув руку, дотронуться до четвертой и потолка.
  
   Расслабься, сказал он себе. Это последнее испытание. Через несколько минут все будет кончено.
  
   Он пытался выровнять свое дыхание, когда внезапно услышал, что потолок начал опускаться.
  
   "Нет!"
  
   Не успел он произнести это слово, как Пол прикусил губу. Ему не разрешалось говорить ни на одном из судебных процессов - таково было правило. Он мимолетно задумался, слышали ли они его.
  
   Он попытался оттолкнуться от потолка, чтобы остановить его падение, но в его положении он не мог устоять против огромного веса, надвигающегося на него. Он давил всем своим существом, но безрезультатно. Потолок продолжал опускаться, и вскоре ему пришлось прижаться спиной к полу.
  
   Я должен кричать. Скажи им, чтобы они ОСТАНОВИЛИСЬ!
  
   Внезапно, как будто само время остановилось, в его голове вспыхнуло воспоминание: мимолетный образ из детства, когда он возвращался домой из школы с абсолютной уверенностью, что его ждет взбучка. Каждый сделанный им шаг приближал его к тому, чего он боялся больше всего. Он ни разу не обернулся. Есть варианты, которые просто не являются вариантами вообще.
  
   Нет.
  
   Он перестал упираться в потолок.
  
   В этот момент она начала подниматься.
  
   "Да начнется голосование".
  
   Пол снова был на ногах, цепляясь за проводника. Испытания закончились, но он не знал, прошел ли он их. Он камнем рухнул на испытании воздуха, не сделав решительного шага, как они ему говорили. Он двигался во время испытания водой, хотя это было запрещено. И он говорил во время суда над Землей, что было самой серьезной ошибкой из всех.
  
   Он мог слышать шум, похожий на встряхивание банки с камнем.
  
   Он знал из книги, что все нынешние члены ложи будут пробиваться к центру храма, где стоял деревянный ящик. В нее они бросали маленький шарик из слоновой кости: белый, если они давали свое согласие, черный, если они хотели отвергнуть его. Вердикт должен был быть единогласным. Всего одного черного шара было бы достаточно, чтобы его повели к выходу, его глаза все еще были завязаны.
  
   Звук голосования прекратился и сменился громким топотом, который прекратился почти сразу. Пол предположил, что кто-то высыпал голоса на тарелку или поднос. Результаты были на виду у всех, кроме него. Возможно, там был бы одинокий черный шар, который сделал бы бессмысленными все испытания, через которые он прошел.
  
   "Пол Райнер, результат голосования окончательный и обжалованию не подлежит", - прогремел голос Келлера.
  
   Наступила минута молчания.
  
   "Вы были допущены к тайнам масонства. Снимите с его глаз повязку!"
  
   Пол моргнул, когда его глаза вернулись к свету. Его захлестнула волна эмоций, дикая эйфория. Он попытался охватить всю сцену сразу:
  
   Огромная комната, в которой он стоял, с мраморным полом из шахматных досок, алтарем и двумя рядами скамеек вдоль стен.
  
   Члены ложи, почти сотня официально одетых мужчин в вычурных фартуках и медалях, все стоя аплодируют ему руками в белых перчатках.
  
   Оборудование для испытаний, смехотворно безобидное после того, как его зрение восстановилось: деревянная лестница над сеткой, ванна, двое мужчин с факелами в руках, большая коробка с крышкой.
  
   Себастьян Келлер, стоящий в центре рядом с алтарем, украшенным квадратом и циркулем, держит закрытую книгу, на которой он может поклясться.
  
   Затем Пол Райнер положил левую руку на книгу, поднял правую и поклялся никогда не раскрывать секреты масонства.
  
   "... под страхом того, что мне вырвут язык, перережут горло и похоронят мое тело в морском песке", - закончил Пол.
  
   Он обвел взглядом сотню анонимных лиц вокруг себя и задался вопросом, многие ли из них знали его отца.
  
   И если где-то среди них был человек, который предал его.
  
  
   31
  
  
   После посвящения жизнь Пола вернулась в нормальное русло. Той ночью он вернулся домой на рассвете. После церемонии братья-масоны наслаждались банкетом в соседней комнате, который продолжался до раннего утра. Себастьян Келлер председательствовал на пиршестве, потому что, как к своему великому удивлению узнал Пол, он был Великим мастером, занимающим самое высокое положение в ложе.
  
   Несмотря на все свои усилия, Полу не удалось ничего разузнать о своем отце, поэтому он решил подождать некоторое время, чтобы заслужить доверие своих коллег-масонов, прежде чем он начнет задавать вопросы. Вместо этого он посвятил свое время Элис.
  
   Она снова заговорила с ним, и они даже куда-то ходили вместе. Они обнаружили, что у них мало общего, но, к удивлению, это различие, казалось, сблизило их. Пол внимательно выслушал ее рассказ о том, как она сбежала из своего дома, чтобы избежать запланированного брака с его двоюродным братом. Он не мог не восхищаться храбростью Элис.
  
   "Что ты будешь делать дальше? Ты же не собираешься фотографироваться в клубе всю свою жизнь ".
  
   "Мне нравится фотография. Думаю, я попытаюсь получить работу в международном агентстве печати... Они платят хорошие деньги за фотографии, хотя это очень конкурентно ".
  
   В свою очередь, он поделился с Элис историей о своих предыдущих четырех годах и о том, как его поиски правды о том, что случилось с Хансом Райнером, стали навязчивой идеей.
  
   "Из нас получилась неплохая пара", - сказала Элис, - "ты пытаешься восстановить память о своем отце, а я молюсь, чтобы никогда больше не видеть моего".
  
   Пол ухмыльнулся от уха до уха, но не из-за сравнения. Она сказала "пара", - подумал он.
  
   К сожалению для Пола, Элис все еще была расстроена из-за той сцены с девушкой в клубе. Когда однажды ночью он попытался поцеловать ее после того, как проводил домой, она дала ему пощечину, от которой у него задрожали задние зубы.
  
   "Черт возьми", - сказал Пол, держась за челюсть. "Что, черт возьми, с тобой не так?"
  
   "Даже не пытайся".
  
   "Нет, если ты собираешься подарить мне еще одну такую, я не буду. Ты, очевидно, бьешь не как девчонка ", - сказал он.
  
   Элис улыбнулась и, схватив его за лацканы пиджака, поцеловала. Интенсивный поцелуй, страстный и мимолетный. Затем она внезапно оттолкнула его и исчезла наверху лестницы, оставив Пола в замешательстве, его губы были полуоткрыты, когда он пытался понять, что только что произошло.
  
   Полу приходилось бороться за каждый маленький шаг к примирению, даже в вопросах, которые казались простыми и прямолинейными, например, разрешать ей входить в двери первой - чего Элис терпеть не могла - или предлагать донести тяжелый пакет или оплатить счет после того, как они выпьют пива и немного перекусят.
  
   Через две недели после своего посвящения Пол заехал за ней в клуб около трех часов утра. Возвращаясь к пансиону Элис, который был недалеко, он спросил ее, почему она возражает против его джентльменского поведения.
  
   "Потому что я вполне способен делать эти вещи для себя. Мне не нужно, чтобы кто-то отпускал меня первым или провожал домой ".
  
   "Но в прошлую среду, когда я заснул и не пришел за тобой, ты пришел в ярость".
  
   "Ты такой умный в некоторых отношениях, Пол, и такой глупый в других", - сказала она, размахивая руками. "Ты действуешь мне на нервы!"
  
   "Это делает нас двоих".
  
   "Итак, почему бы тебе не прекратить преследовать меня?"
  
   "Потому что я боюсь того, что ты сделаешь, если я действительно остановлюсь".
  
   Элис молча смотрела на него. Поля ее шляпы отбрасывали тень на ее лицо, и Пол не мог сказать, как она отреагировала на его последнее замечание. Он опасался худшего. Когда что-то выводило Элис из себя, они могли целыми днями не разговаривать.
  
   Они дошли до двери ее пансиона на Штальштрассе, не обменявшись больше ни словом. Отсутствие разговоров подчеркивалось напряженной, горячей тишиной, которая охватила город. Мюнхен прощался с самым жарким сентябрем за последние десятилетия, небольшой передышкой в год несчастья. Тишина улиц, поздний час и настроение Элис наполнили сердце Пола странной меланхолией. Он чувствовал, что она собирается покинуть его.
  
   "Ты очень тихий", - сказала она, ища ключи в сумочке.
  
   "Я был последним, кто говорил".
  
   "Как ты думаешь, ты сможешь оставаться таким же тихим, когда поднимаешься по лестнице? У моей квартирной хозяйки очень строгие правила в отношении мужчин, а у старой коровы чрезвычайно хороший слух."
  
   "Ты приглашаешь меня подняться?" - удивленно спросил Пол.
  
   "Ты можешь остаться здесь, если хочешь".
  
   Пол чуть не потерял свою шляпу, пробегая через дверной проем.
  
   В здании не было лифта, и им пришлось подняться на три пролета по деревянной лестнице, которая скрипела при каждом шаге. Элис держалась ближе к стене, когда поднималась, что было менее шумно, но все равно, когда они проходили второй этаж, они услышали шаги внутри одной из квартир.
  
   "Это она! Вперед, быстро!"
  
   Пол пробежал мимо Элис и достиг площадки как раз перед тем, как появился прямоугольник света, очертивший стройную фигуру Элис на фоне облупившейся краски лестницы.
  
   "Кто там?" - спросил хриплый голос.
  
   "Здравствуйте, фрау Касин".
  
   "Fraulein Tannenbaum. Какое неподходящее время для возвращения домой!"
  
   "Это моя работа, фрау Касин, как вы знаете".
  
   "Я не могу сказать, что одобряю такого рода поведение".
  
   "Я тоже не очень одобряю протечки в моей ванной, фрау Касин, но мир - не идеальное место".
  
   В этот момент Пол слегка пошевелился, и дерево застонало у него под ногами.
  
   "Там, наверху, кто-то есть?" - возмущенно спросила хозяйка квартиры.
  
   "Дай я проверю!" - ответила Элис, взбегая по лестнице, которая отделяла ее от Пола, и ведя его к своей квартире. Она вставила ключ в замок и едва успела открыть дверь и втолкнуть Пола внутрь, как пожилая женщина, которая ковыляла за ней, высунула голову из-за лестницы.
  
   "Я уверен, что слышал кого-то. У вас там есть мужчина?"
  
   "О, вам не о чем беспокоиться, фрау Касин. Это всего лишь кошка", - сказала Элис, закрывая дверь у нее перед носом.
  
   "Твой трюк с кошкой срабатывает каждый раз, да?" - прошептал Пол, обнимая ее и целуя в длинную шею. Его дыхание обжигало. Она вздрогнула и почувствовала, как по левому боку у нее побежали мурашки.
  
   "Я думал, нас снова прервут, как в тот день в ванне".
  
   "Перестань болтать и поцелуй меня", - сказал он, держа ее за плечи и поворачивая к себе.
  
   Элис поцеловала его и придвинулась ближе. Затем они упали на матрас, ее тело оказалось под ним.
  
   "Остановись".
  
   Пол резко остановился и посмотрел на нее с тенью разочарования и удивления на лице. Но Элис проскользнула между его руками и переместилась на него сверху, взяв на себя утомительную задачу освобождения их обоих от остальной одежды.
  
   "Что это?"
  
   "Ничего", - ответила она.
  
   "Ты плачешь".
  
   Элис на мгновение заколебалась. Рассказать ему о причине своих слез означало бы обнажить свою душу, а она не думала, что сможет это сделать, даже в такой момент, как этот.
  
   "Просто это... Я так счастлив ".
  
  
   32
  
  
   Когда он получил конверт от Себастьяна Келлера, Пол не смог сдержать дрожь.
  
   Месяцы, прошедшие с момента его принятия в масонскую ложу, были разочаровывающими. Поначалу было что-то почти романтическое в том, чтобы вступить в тайное общество почти вслепую, трепет приключений. Но как только первоначальная эйфория прошла, Пол начал задаваться вопросом о смысле всего этого. Для начала, ему было запрещено выступать на собраниях ложи, пока он не отработает три года в качестве ученика. Но это было не самое худшее: хуже всего было выполнение чрезвычайно долгих ритуалов, которые казались пустой тратой времени.
  
   Лишенные своих ритуалов, собрания были не более чем серией конференций и дебатов о масонской символике и ее практическом применении для повышения добродетели братьев-масонов. Единственная часть, которая показалась Полу хоть сколько-нибудь интересной, была, когда участники решали, каким благотворительным организациям они будут делать пожертвования из денег, собранных в конце каждого собрания.
  
   Для Пола собрания стали обременительной обязанностью, которую он выполнял каждые две недели, чтобы лучше узнать членов ложи. Даже этой цели было нелегко достичь, поскольку старшие масоны, те, кто, несомненно, знал его отца, сидели за разными столами в большом обеденном зале. Иногда он пытался сблизиться с Келлером, желая надавить на книготорговца, чтобы тот выполнил свое обещание передать ему все, что оставил ему отец. В ложе Келлер держался с ним на расстоянии, а в книжном магазине он отделался от Пола туманными оправданиями.
  
   Келлер никогда раньше не писал ему, и Пол сразу понял, что, что бы ни было в коричневом конверте, который дал ему владелец пансиона, это то, чего он так долго ждал.
  
   Пол сидел на краю своей кровати, его дыхание было затруднено. Он был уверен, что в конверте будет письмо от его отца. Он не смог сдержать слез, когда представил, что, должно быть, побудило Ханса Райнера написать послание своему сыну, которому тогда было всего несколько месяцев, пытаясь вовремя заморозить свой голос, пока сын не будет готов его понять.
  
   Он попытался представить, что его отец хотел бы ему сказать. Возможно, он дал бы мудрый совет. Возможно, он принял бы его через время.
  
   Возможно, он даст мне подсказки о человеке или людях, которые собирались его убить, подумал Пол, стиснув зубы.
  
   С особой осторожностью он разорвал конверт и сунул руку внутрь. В нем был другой конверт, поменьше, белый, вместе с написанной от руки запиской на обороте одной из визитных карточек книготорговца. Дорогой Пол, поздравляю. Ганс бы гордился. Это то, что твой отец оставил для тебя. Я не знаю, что в ней содержится, но я надеюсь, что это поможет вам. S.K.
  
   Пол открыл второй конверт, и маленький листок белой бумаги, напечатанный синим шрифтом, выпал на землю. Он был парализован разочарованием, когда поднял ее и увидел, что это было.
  
  
   33
  
  
   Ломбард Мецгера был холодным местом, холоднее даже, чем воздух в начале ноября. Пол вытер ноги о коврик перед входом, так как на улице шел дождь. Он оставил свой зонт на стойке и с любопытством огляделся. Он смутно припоминал то утро, четыре года назад, когда они с матерью отправились в магазин в Швабинге, чтобы заложить часы его отца. Это было стерильное место со стеклянными полками и сотрудниками в галстуках.
  
   Магазин Мецгера больше походил на большую коробку для шитья и пах нафталином. Снаружи магазин казался маленьким и незначительным, но стоило переступить порог, как обнаруживалась его огромная глубина, помещение, до отказа заполненное предметами мебели, радиоприемниками из галенового хрусталя, фарфоровыми фигурками и даже золотой птичьей клеткой. Ржавчина и пыль покрывали различные объекты, которые бросили там якорь в последний раз. Пораженный, Пол рассмотрел плюшевую кошку, пойманную в момент похищения воробья в полете. Между вытянутой ногой кошки и крылом птицы образовалась паутина.
  
   "Это не музей, парень".
  
   Пол обернулся, пораженный. Рядом с ним материализовался худой старик с впалым лицом, одетый в синий комбинезон, который был слишком велик для его фигуры и который подчеркивал его худобу.
  
   "Вы Мецгер?" - спросил я.
  
   "Я есть. И если то, что ты принес мне, не золото, мне это не нужно."
  
   "Правда в том, что я пришел не для того, чтобы что-то закладывать. Я пришел кое-что забрать", - ответил Пол. Он уже невзлюбил этого человека и его подозрительное поведение.
  
   Вспышка жадности промелькнула в крошечных глазках старика. Было очевидно, что дела шли не слишком хорошо.
  
   "Прости, парень... Каждый день сюда приходят двадцать человек, которые думают, что старая медная камея их прабабушки стоит тысячи марок. Но давайте посмотрим... давайте посмотрим, для чего вы здесь ".
  
   Пол протянул бело-голубой листок бумаги, который он нашел в конверте, присланном ему книготорговцем. В верхнем левом углу были имя и адрес Мецгера. Пол примчался туда так быстро, как только мог, все еще приходя в себя от удивления, не найдя внутри письма. Вместо этого там было четыре написанных от руки слова: Артикул 91231
  
   21 знак
  
   Старик указал на листок. "Здесь немного не хватает. Мы не принимаем поврежденные бланки."
  
   Верхний правый угол, в котором должно было быть указано имя человека, внесшего депозит, был оторван.
  
   "Артикульный номер отлично читается", - сказал Пол.
  
   "Но мы не можем передать предметы, оставленные нашими клиентами, первому человеку, который войдет в дверь".
  
   "Что бы это ни было, принадлежало моему отцу".
  
   Старик почесал подбородок, делая вид, что с интересом изучает листок.
  
   "В любом случае количество очень мало: предмет, должно быть, был заложен много лет назад. Я уверен, что она будет выставлена на аукцион ".
  
   "Я понимаю. И как мы можем быть уверены?"
  
   "Я полагаю, что если бы клиент был готов вернуть товар, принимая во внимание инфляцию ..."
  
   Пол вздрогнул, когда ростовщик наконец раскрыл свои карты: было ясно, что он хотел получить от сделки как можно больше. Но Пол был полон решимости вернуть предмет, чего бы это ни стоило.
  
   "Очень хорошо".
  
   "Жди здесь", - сказал другой мужчина с торжествующей улыбкой.
  
   Старик исчез и вернулся через полминуты с изъеденной молью картонной коробкой, помеченной пожелтевшим билетом.
  
   "Держи, парень".
  
   Пол протянул руку, чтобы взять ее, но старик крепко схватил его за запястье. Прикосновение к его холодной, морщинистой коже было отталкивающим.
  
   "Что, черт возьми, ты делаешь?"
  
   "Сначала деньги".
  
   "Сначала ты покажешь мне, что внутри".
  
   "Я не потерплю ничего из этого", - сказал старик, медленно качая головой. "Я верю, что вы являетесь законным владельцем этой коробки, и вы верите, что то, что внутри, стоит потраченных усилий. Так сказать, двойной акт веры".
  
   Пол боролся с собой несколько мгновений, но он знал, что у него не было выбора.
  
   "Отпусти меня".
  
   Мецгер разжал пальцы, и Пол запустил руку во внутренний карман своего пальто. Он достал свой бумажник.
  
   "Сколько?"
  
   "Сорок миллионов марок".
  
   По тогдашнему курсу это было эквивалентно десяти долларам - достаточно, чтобы прокормить семью в течение многих недель.
  
   "Это большие деньги", - сказал Пол, поджимая губы.
  
   "Прими это или оставь".
  
   Пол вздохнул. Деньги были при нем, так как на следующий день он должен был пойти произвести некоторые платежи для банка. Ему придется вычесть это из своей зарплаты за следующие шесть месяцев, той малости, которую он заработал после того, как перевел всю прибыль от бизнеса в благотворительный магазин герра Циглера. В довершение всего, цены на акции в последнее время стагнировали или падали, а инвесторов стало меньше, из-за чего очереди в столовых социального обеспечения удлинялись с каждым днем, и конца кризису не предвиделось.
  
   Пол достал огромную пачку недавно отпечатанных банкнот. В те дни бумажные деньги никогда не устаревали. Фактически, банкноты за предыдущий квартал уже ничего не стоили и заправляли дымоходы Мюнхена, поскольку они были дешевле дров.
  
   Ростовщик выхватил банкноты из рук Пола и начал медленно пересчитывать их, рассматривая по одной против света. Наконец он посмотрел на молодого человека и улыбнулся, показав свои отсутствующие зубы.
  
   "Удовлетворен?" Саркастически спросил Пол.
  
   Мецгер отдернул руку.
  
   Пол осторожно открыл коробку, подняв облако пыли, которое плавало вокруг него в свете лампочки. Он достал плоскую квадратную шкатулку, сделанную из гладкого темного красного дерева. На нем не было ни украшений, ни лака, только застежка, которая открылась, когда Пол нажал на нее. Крышка коробки медленно и бесшумно поднялась, как будто не прошло девятнадцати лет с тех пор, как ее открывали в последний раз.
  
   Пол почувствовал ледяной страх в своем сердце, когда взглянул на содержимое.
  
   "Тебе лучше быть осторожным, парень", - сказал ростовщик, из рук которого банкноты исчезли как по волшебству. "У тебя могут быть огромные неприятности, если они найдут тебя на улицах с этой игрушкой".
  
   Что ты пытался сказать мне этим, отец?
  
   На обитой красным бархатом подставке лежал сверкающий пистолет и магазин с десятью патронами.
  
  
   34
  
  
   "Лучше бы это было важно, Мецгер. Я чрезвычайно занят. Если речь идет о гонорарах, лучше зайдите как-нибудь в другой раз ".
  
   Отто фон Шредер сидел у камина в своем кабинете, и он не предложил ростовщику сесть или что-нибудь выпить. Мецгер, вынужденный оставаться на ногах со шляпой в руке, сдержал свою ярость и изобразил подобострастный наклон головы и фальшивую улыбку.
  
   "Правда в том, герр барон, что я пришел по другому поводу. Деньги, которые вы вкладывали все эти годы, вот-вот принесут плоды ".
  
   "Он вернулся в Мюнхен? Нагель вернулся? " спросил барон, напрягшись.
  
   "Все гораздо сложнее, ваша светлость".
  
   "Ну, тогда не заставляй меня гадать. Скажи мне, чего ты хочешь".
  
   "Правда в том, ваша светлость, прежде чем сообщить эту важную информацию, я хотел бы напомнить вам, что предметы, продажу которых я приостановил на все это время, что дорого обошлось моему бизнесу ..."
  
   "Продолжай в том же духе, Мецгер".
  
   " - значительно возросла в цене. Ваша светлость пообещали мне ежегодную сумму, а взамен я должен был сообщить вам, выкупит ли Кловис Нейджел что-либо из них. И при всем должном уважении, ваша светлость не заплатили ни в этом году, ни в прошлом."
  
   Барон понизил голос.
  
   "Не смей шантажировать меня, Мецгер. То, что я заплатил тебе за два десятилетия, с лихвой компенсирует тот хлам, который ты хранил на своей свалке."
  
   "Что я могу сказать? Ваша светлость дали слово, и Ваша светлость его не сдержали. Что ж, тогда давайте считать наше соглашение заключенным. Добрый день, " сказал старик, надевая шляпу.
  
   "Подождите!" - сказал барон, поднимая руку.
  
   Ростовщик обернулся, подавляя улыбку.
  
   "Да, герр барон?"
  
   "У меня нет денег, Мецгер. Я разорен".
  
   "Вы удивляете меня, ваша светлость!"
  
   "У меня есть казначейские облигации, из которых может что-то получиться, если правительство выплатит дивиденды или рестабилизирует экономику. До тех пор они стоят столько, сколько бумага, на которой они написаны ".
  
   Старик огляделся вокруг, его глаза сузились.
  
   "В таком случае, ваша светлость... Полагаю, я мог бы принять в качестве оплаты тот маленький бронзово-мраморный столик, который стоит у вас рядом с креслом."
  
   "Это стоит гораздо больше, чем твой годовой гонорар, Мецгер".
  
   Старик пожал плечами, но ничего не сказал.
  
   "Очень хорошо. Говори."
  
   "Вы, конечно, должны были бы гарантировать свои выплаты на долгие годы, ваша светлость. Полагаю, подойдет серебряный чайный сервиз с тиснением на том маленьком столике ".
  
   "Ты ублюдок, Мецгер", - сказал барон, бросив на него взгляд, полный нескрываемой ненависти.
  
   "Бизнес есть бизнес, герр барон".
  
   Отто несколько мгновений молчал. Он не видел другого выхода, кроме как поддаться шантажу старика.
  
   "Ты победил. Ради тебя, я надеюсь, оно того стоит, " сказал он наконец.
  
   "Сегодня кое-кто пришел выкупить один из предметов, заложенных вашим другом".
  
   "Это был Нагель?"
  
   "Нет, если только он не нашел какой-нибудь способ повернуть время вспять на тридцать лет. Это был мальчик".
  
   "Он назвал свое имя?"
  
   "Он был худым, с голубыми глазами, темно-русыми волосами".
  
   "Пол..."
  
   "Я уже говорил вам, он не назвал своего имени".
  
   "И что же это было, что он собрал?"
  
   "Шкатулка из черного красного дерева с пистолетом".
  
   Барон вскочил со своего места так быстро, что оно опрокинулось назад и врезалось в низкую перекладину, окружающую камин.
  
   "Что ты сказал?" - спросил он, схватив ростовщика за горло.
  
   "Ты делаешь мне больно!"
  
   "Говори, ради бога, или я сейчас же сверну тебе шею".
  
   "Простая черная шкатулка из красного дерева", - шепотом ответил старик.
  
   "Пистолет! Опиши это!"
  
   "Маузер С96 с рукояткой в виде метлы. Дерево на рукояти было не дубовым, как у оригинальной модели, а из черного красного дерева, в тон корпусу. Прекрасное оружие".
  
   "Как это может быть?" - спросил барон.
  
   Внезапно ослабев, он отпустил ростовщика и откинулся на спинку стула.
  
   Старый Мецгер выпрямился, потирая шею.
  
   "Сумасшедший. Он сошел с ума", - сказал Мецгер, бросаясь к двери.
  
   Барон не заметил, как он ушел. Он остался сидеть, обхватив голову руками, поглощенный мрачными мыслями.
  
  
   35
  
  
   Ильзе подметала коридор, когда заметила тень посетителя, отбрасываемую светом настенных ламп на пол. Она поняла, кто это был, еще до того, как подняла голову, и замерла.
  
   Святой Боже, как ты нашел нас?
  
   Когда она и ее сын впервые поселились в пансионе, Илзе приходилось работать, чтобы оплачивать часть арендной платы, поскольку того, что зарабатывал Пол, таская уголь, было недостаточно. Позже, когда Пол превратил бакалейную лавку Циглера в банк, молодой человек настоял, чтобы они нашли жилье получше. Илзе отказалась. В ее жизни произошло слишком много перемен, и она цеплялась за все, что давало ей безопасность.
  
   Одной из таких вещей была ручка от метлы. Пол - и владелец пансиона, которому Илзе не очень помогла, - настаивали, чтобы она прекратила работать, но она не обратила внимания. Ей нужно было как-то чувствовать себя полезной. Молчание, в которое она погрузилась после того, как их выгнали из особняка, изначально было результатом беспокойства, но позже стало добровольным проявлением ее любви к Полу. Она избегала разговора с ним, потому что боялась его вопросов. Когда она говорила, это касалось неважных вещей, которые она пыталась вложить со всей нежностью, на которую была способна. Остальное время она просто молча смотрела на него издалека и горевала о том, чего была лишена.
  
   Вот почему ее страдания были такими сильными, когда она оказалась лицом к лицу с одним из людей, ответственных за ее потерю.
  
   "Привет, Ильзе".
  
   Она осторожно сделала шаг назад.
  
   "Чего ты хочешь, Отто?"
  
   Барон постучал по земле концом своей трости. Ему было здесь неуютно, это было ясно, как и тот факт, что его визит сигнализировал о каких-то зловещих намерениях.
  
   "Мы можем поговорить в более уединенном месте?"
  
   "Я не хочу никуда с тобой идти. Скажи, что ты должен сказать, и уходи ".
  
   Барон раздраженно фыркнул. Затем он презрительно указал на заплесневелые обои на стенах, неровный пол и гаснущие лампы, которые давали больше тени, чем света.
  
   "Посмотри на себя, Ильзе. Подметает коридор в пансионе третьего класса. Тебе должно быть стыдно за себя ".
  
   "Подметать полы - это подметать полы, не имеет значения, особняк это или пансион. И есть линолеумные полы, которые более респектабельны, чем мраморные ".
  
   "Ильза, дорогая, ты знаешь, что когда мы тебя взяли, ты была в плохом состоянии. Я бы не хотел..."
  
   "Остановись прямо здесь, Отто. Я знаю, чья это была идея. Но не думай, что я поведусь на рутину, что ты всего лишь марионетка. Ты тот, кто контролировал мою сестру с самого начала, заставляя ее дорого платить за ошибку, которую она совершила. И за то, что ты натворил, прикрываясь этой ошибкой ".
  
   Отто сделал шаг назад, потрясенный гневом, который сорвался с губ Илзе. Монокль выпал у него из глаза и болтался на груди пальто, как приговоренный, подвешенный к виселице.
  
   "Ты меня удивляешь, Ильзе. Они сказали мне, что ты..."
  
   Илзе безрадостно рассмеялась.
  
   "Потерял это? Сошел с ума? Нет, Отто. Я вполне вменяем. Я решил хранить молчание все это время, потому что боюсь того, что может сделать мой сын, если узнает правду ".
  
   "Так останови его. Потому что он заходит слишком далеко ".
  
   "Так вот зачем ты пришел", - сказала она, не в силах сдержать презрение. "Ты боишься, что прошлое, наконец, настигнет тебя".
  
   Барон сделал шаг к Ильзе. Мать Пола отодвинулась к стене, когда Отто приблизил свое лицо к ее лицу.
  
   "Теперь слушай внимательно, Ильзе. Ты - единственное, что связывает нас с той ночью. Если ты не остановишь его, пока не стало слишком поздно, мне придется разорвать эту связь ".
  
   "Тогда давай, Отто, убей меня", - сказала Ильзе, изображая храбрость, которой она не чувствовала. "Но ты должен знать, что я написал письмо, раскрывающее все дело. Все это. Если со мной что-нибудь случится, Пол получит ее ".
  
   "Но... ты не можешь быть серьезным! Ты не можешь это записать! Что, если она попадет не в те руки?"
  
   Илзе не ответила. Все, что она делала, это смотрела на него. Отто попытался выдержать ее взгляд, высокий, крепкий, хорошо одетый мужчина смотрел вниз на хрупкую женщину в рваной одежде, которая цеплялась за свою метлу, чтобы не упасть.
  
   Наконец барон сдался.
  
   "На этом все не заканчивается", - сказал Отто, поворачиваясь и выбегая.
  
  
   36
  
  
   "Ты звал меня, отец?"
  
   Отто с сомнением взглянул на Юргена. Прошло несколько недель с тех пор, как он видел его в последний раз, и ему все еще было трудно узнать в фигуре в форме, стоящей в его столовой, своего сына. Он внезапно осознал, как плечи Юргена обтягивала коричневая рубашка, как красная повязка с изогнутым крестом обрамляла его мощные бицепсы, как черные ботинки увеличивали рост молодого человека до такой степени, что ему приходилось слегка пригибаться, чтобы пройти под дверным косяком. Он почувствовал намек на гордость, но в то же время его захлестнула волна жалости к самому себе. Он не мог удержаться от сравнений с самим собой: Отто было пятьдесят два, и он чувствовал себя старым и уставшим.
  
   "Тебя долгое время не было дома, Юрген".
  
   "У меня были важные дела".
  
   Барон не ответил. Хотя он и понимал идеалы нацистов, он никогда по-настоящему в них не верил. Как и подавляющее большинство высшего общества Мюнхена, он считал их партией с малыми перспективами, обреченной на вымирание. Если они зашли так далеко, то только потому, что извлекали выгоду из социальной ситуации, которая была настолько драматичной, что обездоленные поверили бы любому экстремисту, готовому дать им дикие обещания. Но в тот момент у него не было времени на тонкости.
  
   "Настолько, что ты пренебрегаешь своей матерью? Она беспокоилась о тебе. Можем ли мы узнать, где ты спал?"
  
   "В помещениях СА".
  
   "В этом году ты должен был начать учебу в университете, опоздав на два года!" - сказал Отто, качая головой. "Уже ноябрь, а ты все еще не пришел ни на одно занятие".
  
   "Я нахожусь на ответственном посту".
  
   Отто наблюдал, как кусочки образа, который он сохранил об этом невоспитанном подростке, который не так давно швырнул бы чашку на пол, потому что чай был слишком сладким для него, наконец распались. Он задавался вопросом, каким был бы наилучший способ приблизиться к нему. Многое зависело от того, поступит ли Юрген так, как ему было сказано.
  
   Он лежал без сна несколько ночей, ворочаясь на своем матрасе, прежде чем решил навестить своего сына.
  
   "Ответственный пост, вы говорите?"
  
   "Я защищаю самого важного человека в Германии".
  
   "Самый важный человек в Германии", - передразнил его отец. "Вы, будущий барон фон Шредер, наняли головореза для малоизвестного австрийского капрала с манией величия. Ты должен гордиться ".
  
   Юрген вздрогнул, как будто его только что ударили.
  
   "Ты не понимаешь..."
  
   "Хватит! Я хочу, чтобы ты сделал кое-что важное. Ты единственный человек, которому я могу доверить это ".
  
   Юрген был сбит с толку сменой курса. Ответ замер у него на губах, когда любопытство взяло верх.
  
   "Что это?"
  
   "Я нашел твою тетю и твоего кузена".
  
   Юрген не ответил. Он сел рядом со своим отцом и снял повязку с его глаза, обнажив неестественную пустоту под морщинистой кожей века. Он медленно погладил кожу.
  
   "Где?" спросил он, его голос был холодным и отстраненным.
  
   "В пансионе в Швабинге. Но я запрещаю тебе даже думать о мести. У нас есть кое-что гораздо более важное, с чем нужно разобраться. Я хочу, чтобы ты пошел в комнату своей тети, обыскал ее сверху донизу и принес мне все бумаги, которые найдешь. Особенно те, которые написаны от руки. Письма, записки - что угодно."
  
   "Почему?"
  
   "Я не могу тебе этого сказать".
  
   "Ты не можешь мне сказать? Ты привел меня сюда, ты просишь моей помощи после того, как лишил меня шанса найти человека, который сделал это со мной - того же человека, который дал моему больному брату пистолет, чтобы он мог вышибить себе мозги. Ты запрещаешь мне все это, а затем ожидаешь, что я подчинюсь тебе без каких-либо объяснений?" Теперь Юрген кричал.
  
   "Ты будешь делать то, что я тебе скажу, если не хочешь, чтобы я тебя отключил!"
  
   "Продолжай, отец. Меня никогда особо не интересовали долги. Осталась только одна ценная вещь, и ты не можешь отнять ее у меня. Я унаследую твой титул, нравится тебе это или нет." Юрген вышел из столовой, захлопнув за собой дверь. Он собирался выйти на улицу, когда голос остановил его.
  
   "Сынок, подожди".
  
   Он повернулся. Брунгильда спускалась по лестнице.
  
   "Мать".
  
   Она подошла к нему и поцеловала в щеку. Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы сделать это. Она поправила его черный галстук и кончиками пальцев погладила место, где когда-то был его правый глаз. Юрген отступил назад и стянул нашивку.
  
   "Ты должен сделать так, как просит твой отец".
  
   "Я..."
  
   "Ты должен делать то, что тебе говорят, Юрген. Он будет гордиться тобой, если ты это сделаешь. И я тоже".
  
   Брунгильда продолжала говорить еще некоторое время. Ее голос был нежным, и для Юргена он вызвал в воображении образы и чувства, которых он не испытывал долгое время. Он всегда был ее любимцем. Она всегда относилась к нему по-другому, никогда ни в чем ему не отказывала. Он хотел свернуться калачиком у нее на коленях, как делал, когда был ребенком, и лето казалось бесконечным.
  
   "Когда?"
  
   "Завтра".
  
   "Завтра восьмое ноября, мама. Я не могу..."
  
   "Это должно произойти завтра днем. Твой отец наблюдал за пансионом, а Пола в это время там никогда не бывает."
  
   "Но у меня уже есть планы!"
  
   "Они важнее, чем твоя собственная семья, Юрген?"
  
   Брунгильда еще раз поднесла руку к его лицу. На этот раз Юрген не отшатнулся.
  
   "Полагаю, я мог бы это сделать, если буду действовать быстро".
  
   "Хороший мальчик. И когда ты получишь документы, " сказала она, понизив голос до шепота, " сначала принеси их мне. Не говори ни слова своему отцу".
  
  
   37
  
  
   Элис наблюдала из-за угла, как Манфред выходит из трамвая. Она заняла позицию рядом со своим старым домом, как делала каждую неделю в течение последних двух лет, чтобы на несколько минут увидеть своего брата. Никогда прежде она так сильно не ощущала потребность подойти к нему, поговорить с ним, сдаться раз и навсегда и вернуться домой. Она задавалась вопросом, что бы сделал ее отец, если бы она появилась.
  
   Я не могу этого сделать, особенно как... вот так. Это было бы похоже на окончательное признание его правоты. Это было бы похоже на смерть.
  
   Ее взгляд следил за Манфредом, который превращался в симпатичного молодого человека. Непослушные волосы выбивались из-под его кепки, руки были в карманах, а под мышкой он держал ноты.
  
   Бьюсь об заклад, он все еще ужасно играет на пианино, подумала Элис со смесью раздражения и сожаления.
  
   Манфред шел по тротуару и, не доходя до ворот своего дома, остановился у кондитерской. Элис улыбнулась. Впервые она увидела, как он это делает, два года назад, когда случайно обнаружила, что по четвергам ее брат возвращается с уроков игры на фортепиано на общественном транспорте, а не на отцовском "мерседесе" с водителем. Полчаса спустя Элис зашла в кондитерскую и подкупила продавщицу, чтобы та дала Манфреду пакет ирисок с запиской внутри, когда он придет на следующей неделе. Она поспешно нацарапала "Это я". Приходите каждый четверг, я оставлю вам записку. Спроси Ингрид, дай ей свой ответ. Люблю тебя-А.
  
   Следующие семь дней она нетерпеливо ждала, опасаясь, что ее брат не захочет отвечать или что он разозлится из-за того, что она ушла, не попрощавшись. Его ответ, однако, был типичным для Манфреда. Как будто он видел ее всего десять минут назад, его записка начиналась с забавной истории о швейцарцах и итальянцах, а заканчивалась рассказом о школе и о том, что произошло с тех пор, как он в последний раз получал от нее известия. Известие от ее брата снова наполнило Элис счастьем, но там была одна строчка, последняя, которая подтвердила ее худшие опасения. Папа все еще ищет тебя.
  
   Она выбежала из кондитерской, испугавшись, что кто-нибудь может ее узнать. Но, несмотря на опасность, она возвращалась каждую неделю, всегда надвигая шляпу на брови и надевая пальто или шарф, которые скрывали ее черты. Она ни разу не подняла лицо к окну своего отца, на случай, если он посмотрит и узнает ее. И каждую неделю, какой бы ужасной ни была ее собственная ситуация, она утешалась ежедневными успехами, маленькими победами и поражениями в жизни Манфреда. Когда он выиграл медаль по легкой атлетике в возрасте двенадцати лет, она плакала от счастья. Когда он получил взбучку на школьном дворе за то, что столкнулся с несколькими детьми, которые назвали его "грязным евреем", она взвыла от ярости. Какими бы невещественными они ни были, эти письма связывали ее с воспоминаниями о счастливом прошлом.
  
   В тот конкретный четверг, 8 ноября, Элис ждала немного меньше времени, чем обычно, опасаясь, что, если она останется на Принцрегентенплатц надолго, ее одолеют сомнения, и она выберет самый простой - и худший из возможных - вариант. Она зашла в магазин, попросила пачку мятных ирисок и заплатила, как обычно, в три раза больше стандартной цены. Она ждала, пока не сядет в тележку, но в тот день она сразу же посмотрела на листок бумаги внутри упаковки. Там было всего пять слов, но их было достаточно, чтобы у нее задрожали руки. Они меня раскусили. Беги.
  
   Ей пришлось сдержаться, чтобы не закричать.
  
   Держи голову опущенной, иди медленно, не смотри в сторону. Может быть, они не следят за магазином.
  
   Она открыла дверь и вышла на улицу. Она не могла не оглянуться, когда уходила.
  
   Двое мужчин в плащах следовали за ней на расстоянии менее шестидесяти ярдов. Одна из них, поняв, что она их увидела, сделала знак другой, и оба ускорили шаг.
  
   Черт!
  
   Элис старалась идти так быстро, как только могла, не переходя на бег. Она не хотела рисковать и привлекать внимание полицейского, потому что, если бы он остановил ее, двое мужчин догнали бы ее, и тогда с ней было бы покончено. Без сомнения, это были детективы, нанятые ее отцом, которые придумали бы историю, чтобы задержать ее или вернуть в семейный дом. Юридически она еще не была совершеннолетней - до того, как ей исполнится двадцать один год, оставалось еще одиннадцать месяцев, - так что она будет полностью во власти своего отца.
  
   Она пересекла улицу, не останавливаясь, чтобы посмотреть. Мимо нее пронесся велосипед, и мальчик, ехавший на нем, потерял управление и упал на землю, мешая преследователям Элис.
  
   "Ты с ума сошел или что?" - крикнул парень, держась за поврежденные колени.
  
   Элис снова оглянулась и увидела, что двум мужчинам удалось перейти дорогу, воспользовавшись перерывом в движении. Они были менее чем в десяти метрах от нас и быстро набирали высоту.
  
   Теперь до троллейбуса недалеко.
  
   Она проклинала свои туфли, у которых были деревянные подошвы, из-за которых ее слегка заносило на мокром тротуаре. Сумка, в которой она хранила фотоаппарат, била ее по бедрам, и она цеплялась за ремешок, который носила по диагонали на груди.
  
   Было очевидно, что у нее ничего не получится, если она не сможет быстро что-нибудь придумать. Она чувствовала своих преследователей прямо у себя за спиной.
  
   Этого не может случиться. Не тогда, когда я так близко.
  
   В этот момент из-за угла перед ней вышла группа школьников в форме во главе с учителем, который сопровождал их до остановки троллейбуса. Парни, их было около двадцати, выстроившись в ряд, отрезали ее от дороги.
  
   Элис удалось протолкнуться и добраться до другой стороны группы, как раз вовремя. Тележка катилась по рельсам, издавая при приближении звон колокола.
  
   Протянув руку, Элис ухватилась за перекладину и ступила на переднюю часть тележки. Водитель слегка снизил скорость, когда она это сделала. Оказавшись в безопасности на борту битком набитого автомобиля, Элис обернулась, чтобы посмотреть на улицу.
  
   Ее преследователей нигде не было видно.
  
   Со вздохом облегчения Элис расплатилась и дрожащими руками вцепилась в стойку, совершенно не обращая внимания на две фигуры в шляпах и плащах, которые в этот момент садились в заднюю часть троллейбуса.
  
   Пол ждал ее на Розенхаймерштрассе, недалеко от Людвигсбруке. Когда он увидел, что она выходит из троллейбуса, он подошел, чтобы поцеловать ее, но остановился, увидев беспокойство на ее лице.
  
   "Что случилось?"
  
   Элис закрыла глаза и утонула в сильных объятиях Пола. Находясь в безопасности его объятий, она не заметила, как двое ее преследователей сошли с троллейбуса и зашли в соседнее кафе.
  
   "Я пошел забрать письмо моего брата, как делаю каждый четверг, но за мной следили. Я больше не смогу использовать этот метод контакта ".
  
   "Это ужасно! С тобой все в порядке?"
  
   Элис поколебалась, прежде чем ответить. Должна ли она рассказать ему все?
  
   Было бы так легко сказать ему. Просто открой мой рот и произнеси эти два слова. Так просто... и так невозможно.
  
   "Да, я полагаю, что так. Я потерял их до того, как сел в трамвай ".
  
   "Тогда ладно ... Но я думаю, тебе следует отменить сегодняшний вечер", - сказал Пол.
  
   "Я не могу, это мое первое поручение".
  
   После нескольких месяцев настойчивости она, наконец, привлекла внимание главы отдела фотографии мюнхенской газеты Allgemeine. Он сказал ей пойти в тот вечер в Burgerbraukeller, пивную, менее чем в тридцати шагах от того места, где они находились сейчас. Государственный комиссар Баварии Густав Риттер фон Кар выступит с речью через полчаса. Для Элис шанс перестать проводить ночи порабощенной в клубе и начать зарабатывать на жизнь тем, что ей больше всего нравилось, фотографией, был сбывшейся мечтой.
  
   "Но после того, что случилось ... разве ты не хочешь просто пойти в свою квартиру?" Спросил Пол.
  
   "Ты понимаешь, насколько важен для меня сегодняшний вечер? Я месяцами ждал подобной возможности!"
  
   "Успокойся, Элис. Ты устраиваешь сцену."
  
   "Не говори мне успокоиться! Это тебе нужно успокоиться!"
  
   "Пожалуйста, Элис. Ты преувеличиваешь", - сказал Пол.
  
   "Преувеличиваешь! Это как раз то, что мне нужно было услышать, " фыркнула она, поворачиваясь и уходя в сторону пивной.
  
   "Подождите! Разве мы не собирались сначала выпить кофе?"
  
   "Возьми себе такую же!"
  
   "Ты хотя бы не хочешь, чтобы я пошел с тобой? Эти политические собрания могут быть опасными: люди напиваются, и иногда вспыхивают споры".
  
   В тот момент, когда эти слова слетели с его губ, Пол понял, что он сделал свое дело. Он хотел бы поймать их в полете и проглотить обратно, но было слишком поздно.
  
   "Мне не нужна твоя защита, Пол", - ледяным тоном ответила Элис.
  
   "Прости, Элис, я не имел в виду..."
  
   "Добрый вечер, Пол", - сказала она, присоединяясь к толпе смеющихся людей, заходящих внутрь.
  
   Пол остался один посреди многолюдной улицы, желая кого-нибудь придушить, кричать, биться ногами о землю и рыдать.
  
   Было семь часов вечера.
  
  
   38
  
  
   Труднее всего было проскользнуть в пансион незамеченным.
  
   Хозяйка квартиры ошивалась у входа, как ищейка, в своем комбинезоне и метле. Юргену пришлось ждать пару часов, бродя по окрестностям и тайно наблюдая за входом в здание. Он не мог рисковать, делая это так нагло, поскольку он должен был быть уверен, что его не узнают позже. На оживленной улице вряд ли кто-то обратил бы много внимания на мужчину в черном пальто и шляпе, идущего с газетой под мышкой.
  
   Он спрятал свою дубинку в сложенной бумаге и, боясь, что она может выпасть, с такой силой прижал ее к подмышке, что на следующий день у него был бы значительный синяк. Под гражданской одеждой на нем была коричневая форма СА, которая, несомненно, привлекла бы слишком много внимания в районе, где было так много евреев, как в этом. Его фуражка была у него в кармане, а ботинки он оставил в казарме, выбрав вместо них пару прочных ботинок.
  
   Наконец, пройдя мимо много раз, ему удалось найти брешь в линии обороны. Хозяйка оставила свою метлу прислоненной к стене и исчезла через маленькую внутреннюю дверь, возможно, чтобы приготовить ужин. Юрген максимально воспользовался этим промежутком, чтобы проскользнуть в дом и взбежать по лестнице на верхний этаж. Пройдя несколько лестничных площадок и коридоров, он оказался перед дверью Ильзе Райнер.
  
   Он постучал.
  
   Если ее здесь не будет, все будет проще, подумал Юрген, стремясь выполнить задание как можно скорее и перейти на восточный берег Изара, где членам Стосструппа было приказано встретиться двумя часами ранее. Это был исторический день, и вот он здесь, тратит свое время на какую-то интригу, на которую ему было наплевать меньше всего.
  
   Если бы я, по крайней мере, смог сразиться с Полом ... все было бы по-другому.
  
   Улыбка осветила его лицо. В тот же момент его тетя открыла дверь и посмотрела прямо ему в глаза. Возможно, она прочла в них предательство и убийство; возможно, она просто боялась присутствия Юргена. Но какова бы ни была причина, она отреагировала, попытавшись захлопнуть дверь.
  
   Юрген был быстр. Ему удалось попасть туда левой рукой как раз вовремя. Дверной косяк сильно ударил его по костяшкам пальцев, и он подавил крик боли, но ему это удалось. Как бы сильно Илзе ни старалась, ее хрупкое тело было бессильно против жестокой силы Юргена. Он навалился всем своим весом на дверь, и его тетя вместе с цепью, защищавшей ее, полетели на пол.
  
   "Если ты закричишь, я убью тебя, старая женщина", - сказал Юрген, его голос был низким и серьезным, когда он закрывал за собой дверь.
  
   "Имей немного уважения: я моложе твоей матери", - сказала Илзе с пола.
  
   Юрген не ответил. Костяшки его пальцев кровоточили: удар был сильнее, чем казалось. Он положил газету и дубинку на пол и подошел к аккуратно застеленной кровати. Он оторвал кусок простыни и обвязывал ею руку, когда Илзе, решив, что он отвлекся, открыла дверь. Как раз в тот момент, когда она собиралась убежать, Юрген сильно дернул ее за платье, стаскивая ее обратно вниз.
  
   "Хорошая попытка. Итак, теперь мы можем поговорить?"
  
   "Вы пришли сюда не для того, чтобы разговаривать".
  
   "Это правда".
  
   Схватив ее за волосы, он заставил ее снова встать и посмотреть ему в глаза.
  
   "Итак, тетушка, где документы?"
  
   "Как типично для барона, посылать тебя делать то, что он не осмеливается сделать сам", - фыркнула Илзе. "Ты знаешь, за чем именно он послал тебя?"
  
   "Вы, люди, и ваши секреты. Нет, мой отец ничего мне не говорил, он просто попросил меня достать ваши документы. К счастью, моя мать рассказала мне больше деталей. Она сказала, что я должен найти твое письмо, полное лжи, и еще одно от твоего мужа ".
  
   "У меня нет намерения давать тебе что-либо".
  
   "Кажется, ты не понимаешь, что я готов сделать, тетушка".
  
   Он снял пальто и положил его на стул. Затем он вытащил охотничий нож с красной рукояткой. Острый край отливал серебром в свете масляной лампы, который отражался в дрожащих глазах его тети.
  
   "Ты бы не посмел".
  
   "О, я думаю, вы обнаружите, что я бы так и сделал".
  
   Несмотря на всю его браваду, ситуация была сложнее, чем представлял Юрген. Это не было похоже на драку в таверне, где он позволил бы своим инстинктам и адреналину взять верх, и его тело превратилось в дикую, жестокую машину.
  
   Когда он взял правую руку женщины и положил ее на прикроватный столик, он почти не испытал никаких эмоций. Но затем печаль впилась в него, как острые зубья пилы, царапнув низ живота и проявив так же мало милосердия, как и он сам, когда приставил нож к пальцам своей тети и сделал два грязных пореза на ее указательном пальце.
  
   Ильзе закричала от боли, но Юрген был готов и закрыл ей рот рукой. Он задавался вопросом, где было возбуждение, которое обычно вызывало насилие, и именно это впервые привлекло его в СА.
  
   Может ли это быть из-за отсутствия вызова? Потому что эта напуганная старая ворона вообще не была вызовом.
  
   Крики, подавленные ладонью Юргена, растворились в неслышных рыданиях. Он пристально посмотрел в заплаканные глаза женщины, пытаясь получить от этой ситуации такое же удовольствие, какое испытал, выбивая зубы молодому коммунисту несколькими неделями ранее. Но нет. Он покорно вздохнул.
  
   "Теперь ты будешь сотрудничать? Это не слишком весело ни для кого из нас ".
  
   Илзе энергично кивнула.
  
   "Я рад это слышать. Дай мне то, о чем я тебя просил", - сказал он, отпуская ее.
  
   Она отошла от Юргена и неуверенными шагами направилась к гардеробу. Изуродованная рука, которую она прижимала к груди, оставила растущее пятно на ее кремовом платье. Другой рукой она порылась в своей одежде, пока не нашла маленький белый конверт.
  
   "Это мое письмо", - сказала она, протягивая его Юргену.
  
   Молодой человек взял конверт, на поверхности которого было кровавое пятно. На другой стороне было написано имя его двоюродного брата. Он разорвал один край конверта и извлек пять листов, исписанных четким округлым почерком.
  
   Юрген пробежал глазами первые строки, но затем был увлечен тем, что он прочитал. На середине текста его глаз выпучился, а дыхание стало прерывистым. Он бросил на Ильзе подозрительный взгляд, не в силах поверить в то, что видел.
  
   "Это ложь! Грязная ложь!" - закричал он, делая шаг к своей тете и приставляя нож к ее горлу.
  
   "Это не так, Юрген. Мне жаль, что тебе пришлось узнать вот так ", - сказала она.
  
   "Ты сожалеешь? Тебе жаль меня, не так ли? Я только что отрезал тебе палец, старая карга! Что помешает мне перерезать тебе горло, а? Скажи мне, что это ложь", - прошипел Юрген холодным шепотом, от которого у Илзе волосы встали дыбом.
  
   "Я был жертвой этой конкретной истины в течение многих лет. Это часть того, что превратило тебя в монстра, которым ты являешься ".
  
   "Он знает?"
  
   Этот последний вопрос был слишком тяжелым для Илзи. Она пошатнулась, голова кружилась от эмоций и потери крови, и Юргену пришлось подхватить ее.
  
   "Не смей сейчас падать в обморок, бесполезная старая женщина!"
  
   Рядом был умывальник. Юрген повалил свою тетю на кровать и плеснул немного воды ей в лицо.
  
   "Достаточно", - слабо сказала она.
  
   "Ответь мне. Знает ли Пол?"
  
   "Нет".
  
   Юрген дал ей несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Волна противоречивых чувств пронеслась в его голове, когда он перечитал письмо, на этот раз до конца.
  
   Закончив, он аккуратно сложил страницы и положил их в карман. Теперь он понял, почему его отец так настаивал на том, чтобы получить эти бумаги, и почему его мать попросила его сначала принести их ей.
  
   Они хотели использовать меня. Они думают, что я идиот. Это письмо не достанется никому, кроме меня ... И я воспользуюсь им в нужный момент. Да, это она. Когда они меньше всего этого ожидают...
  
   Но было кое-что еще, в чем он нуждался. Он медленно подошел к кровати и склонился над матрасом.
  
   "Мне нужно письмо Ганса".
  
   "У меня ее нет. Клянусь Богом. Твой отец всегда искал ее, но у меня ее нет. Я даже не уверена, что она существует, " пробормотала Илзе, заикаясь, цепляясь за свою изуродованную руку.
  
   "Я тебе не верю", - солгал Юрген. В тот момент Ильзе, казалось, не была способна что-либо скрывать, но все равно он хотел посмотреть, какую реакцию вызовет его неверие. Он снова поднес нож к ее лицу.
  
   Илзе попыталась оттолкнуть его руку, но ее силы почти иссякли, и это было похоже на то, как если бы ребенок толкал тонну гранита.
  
   "Оставь меня в покое. Ради Бога, разве ты недостаточно со мной сделал?"
  
   Юрген огляделся вокруг. Отойдя от кровати, он схватил с ближайшего столика масляную лампу и швырнул ее в шкаф. Стекло разлетелось вдребезги, разливая повсюду горящий керосин.
  
   Он вернулся к кровати и, глядя Илзе прямо в глаза, приставил кончик ножа к ее животу. Он вдохнул.
  
   Затем он вонзил клинок по самую рукоять.
  
   "Теперь у меня есть".
  
  
   39
  
  
   После ссоры с Элис Пол был в отвратительном настроении. Он решил не обращать внимания на холод и пошел домой пешком, решение, которое станет самым большим сожалением в его жизни.
  
   Полу потребовался почти час, чтобы пройти семь километров, отделявших пивную от пансиона. Он едва обращал внимание на окружающее, его голова погрузилась в воспоминания о разговоре с Элис, представляя вещи, которые он мог бы сказать, которые изменили бы исход. В один момент он пожалел, что не был примирительным, а в следующий пожалел, что не ответил так, чтобы ранить ее, чтобы она знала, что он чувствует. Затерянный в бесконечной спирали любви, он не замечал, что происходит, пока не оказался всего в нескольких шагах от ворот.
  
   Затем он почувствовал запах дыма и увидел бегущих людей. Перед зданием была припаркована пожарная машина.
  
   Пол поднял глаза. На третьем этаже был пожар.
  
   "О, Святая Боже-мама!"
  
   На другой стороне дороги образовалась толпа, состоящая из любопытных прохожих и людей из пансиона. Пол побежал к ним, выискивая знакомые лица и выкрикивая имя Илзи. Наконец он нашел хозяйку квартиры, которая сидела на бордюре, ее лицо было измазано сажей, на котором виднелись морщины от слез. Пол потряс ее.
  
   "Моя мать! Где она?"
  
   Хозяйка квартиры снова заплакала, не в силах смотреть ему в глаза.
  
   "Никто не сбежал с третьего этажа. О, если бы мой отец, да упокоится он с миром, мог видеть, что стало с его зданием!"
  
   "А пожарные?"
  
   "Они еще не вошли, но они ничего не могут сделать. Огонь заблокировал лестницы."
  
   "А с другой крыши? Та, что под номером двадцать два?"
  
   "Возможно", - сказала хозяйка, в отчаянии заламывая мозолистые руки. "Ты можешь прыгнуть оттуда..."
  
   Пол не услышал конца ее предложения, потому что он уже бежал к двери соседей. Там был недружелюбно настроенный полицейский, который допрашивал одного из жильцов пансиона. Он нахмурился, когда увидел, что Пол несется к нему.
  
   "И куда, по-твоему, ты направляешься? Мы очищаемся - Эй!"
  
   Пол оттолкнул полицейского в сторону, повалив его на землю.
  
   В здании было пять этажей, на один больше, чем в пансионе. Каждое из них было частным жилищем, хотя в то время все они, должно быть, пустовали. Пол ощупью пробирался вверх по лестнице, поскольку электричество в здании явно было отключено.
  
   На верхнем этаже ему пришлось остановиться, потому что он не мог найти дорогу на крышу. Затем он понял, что ему придется дотянуться до люка в середине потолка. Он подпрыгнул, пытаясь ухватиться за рукоятку, но ему все еще не хватало пары футов. В отчаянии он огляделся в поисках чего-нибудь, что могло бы ему помочь, но не было ничего, что он мог бы использовать.
  
   У меня нет выбора, кроме как взломать дверь одной из квартир.
  
   Он бросился на ближайшую дверь, протаранив ее плечом, но ничего не добился, кроме острой боли, пробежавшей по руке. Поэтому он начал бить ногами на уровне замка и преуспел в открытии двери после полудюжины ударов. Он схватил первое, что смог найти в темном вестибюле, которое оказалось стулом. Встав на нее, он смог добраться до люка и спустить деревянную лестницу, которая вела на плоскую крышу.
  
   Снаружи воздух был непригоден для дыхания. Ветер относил дым в его сторону, и Полу пришлось прикрыть рот носовым платком. Он чуть не упал в пространство между двумя зданиями, разрыв составлял чуть больше метра. Он едва мог видеть соседнюю крышу.
  
   Куда, черт возьми, мне прыгать?
  
   Он достал ключи из кармана и бросил их перед собой. Раздался звук, который Пол определил как удар камнем или деревом, и он прыгнул в том направлении.
  
   На краткий миг он почувствовал, что его тело плавает в дыму. Затем он упал на четвереньки, ободрав ладони. Наконец-то он добрался до пансиона.
  
   Держись, мама. Теперь я здесь.
  
   Он должен был идти, вытянув руки перед собой, пока не покинет задымленную зону, которая находилась в передней части здания, ближе всего к улице. Даже через ботинки он мог чувствовать сильный жар крыши. В задней части был навес, кресло-качалка без ножек и то, что отчаянно искал Пол.
  
   Доступ на следующий этаж ниже!
  
   Он побежал к двери, боясь, что она окажется запертой. Его силы начали покидать, а ноги налились тяжестью.
  
   Пожалуйста, Боже, не допусти, чтобы огонь добрался до ее комнаты. Пожалуйста. Мама, скажи мне, что у тебя хватило ума открыть кран и налить что-нибудь мокрое в щели вокруг двери.
  
   Дверь на лестницу была открыта. На лестничной клетке был дым, но это было терпимо. Пол бросился вниз так быстро, как только мог, но на предпоследней ступеньке он обо что-то споткнулся. Он быстро встал и понял, что ему нужно только дойти до конца коридора и повернуть направо, а затем он окажется у входа в комнату своей матери.
  
   Он пытался двигаться вперед, но это было невозможно. Дым был грязно-оранжевого цвета, воздуха не хватало, а жар от огня был таким сильным, что он не мог сделать больше ни шага.
  
   "Мама!" - сказал он, желая закричать, но единственное, что сорвалось с его губ, был сухой, болезненный хрип.
  
   Узорчатые обои начали гореть рядом с ним, и Пол понял, что вскоре он будет окружен огнем, если быстро не выберется. Он попятился назад, когда пламя осветило лестничный колодец. Теперь Пол мог видеть, обо что он споткнулся, что за темные пятна были на ковре.
  
   Там, на полу, у нижней ступеньки, лежала его мать. И ей было больно.
  
   "Мама! Нет!"
  
   Он присел на корточки рядом с ней, ища пульс. Илзе, казалось, отреагировала.
  
   "Пол", - прошептала она.
  
   "Ты должна держаться, мама! Я вытащу тебя отсюда!"
  
   Молодой человек поднял ее маленькое тело и побежал вверх по лестнице. Выйдя на улицу, он отошел как можно дальше от лестницы, но дым распространился повсюду.
  
   Пол остановился. Он не мог пробиться сквозь завесу дыма со своей матерью в таком состоянии, не говоря уже о том, чтобы прыгать вслепую между двумя зданиями с ней на руках. Они также не могли оставаться там, где были. Целые секции крыши теперь провалились, и острые красные копья лизали щели. Крыша рухнула бы в считанные минуты.
  
   "Ты должна держаться, мама. Я вытащу тебя отсюда. Я отвезу тебя в больницу, и тебе скоро станет лучше. Я клянусь. Так что ты должен держаться ".
  
   "Земля..." - сказала Илзе, слегка кашлянув. "Отпусти меня".
  
   Пол опустился на колени и поставил ее ноги на землю. Это был первый раз, когда он смог увидеть, в каком состоянии была его мать. Ее платье покрыто кровью. Палец отрублен ей на правой руке.
  
   "Кто это с тобой сделал?" - спросил он с гримасой.
  
   Женщина едва могла говорить. Ее лицо было бледным, а губы дрожали. Она выбралась из спальни, чтобы спастись от огня, оставляя за собой красную полосу. Травма, которая вынудила ее ползать на четвереньках, парадоксальным образом продлила ей жизнь дольше, поскольку в таком положении ее легкие поглощали меньше дыма. Но к этому моменту в Ильзе Райнер едва ли осталось дыхание жизни.
  
   "Кто, мама?" Повторил Пол. "Это был Юрген?"
  
   Илзе открыла глаза. Они были красными и опухшими.
  
   "Нет..."
  
   "Тогда кто? Ты узнал их?"
  
   Ильзе подняла дрожащую руку к лицу своего сына, нежно поглаживая его. Кончики ее пальцев были холодными. Переполненный болью, Пол знал, что это был последний раз, когда его мать прикасалась к нему, и он боялся.
  
   "Это не было..."
  
   "Кто?"
  
   "Это был не Юрген".
  
   "Скажи мне, мама. Скажи мне, кто. Я убью их".
  
   "Ты не должен..."
  
   Очередной приступ кашля прервал ее. Руки Илзе безвольно упали по бокам.
  
   "Ты не должен причинять боль Юргену, Пол".
  
   "Почему, мама?"
  
   Теперь его мать боролась за каждый вздох, но она боролась и внутри. Пол мог видеть борьбу в ее глазах. Ей пришлось приложить огромное усилие, чтобы набрать воздуха в легкие. Но еще больше усилий потребовалось, чтобы вырвать эти три последних слова из ее сердца.
  
   "Он твой брат".
  
  
   40
  
  
   Брат.
  
   Сидя на бордюре, рядом с тем местом, где час назад сидела хозяйка дома, Пол пытался переварить это слово. Менее чем за тридцать минут его жизнь дважды перевернулась с ног на голову - сначала из-за смерти его матери, а затем из-за откровения, которое она сделала со своим последним вздохом.
  
   Когда Илзе умерла, Пол обнял ее и испытал искушение позволить себе тоже умереть. Оставаться там, где он был, пока пламя не поглотит землю под ним.
  
   Такова жизнь. Бегущий по крыше, которая обречена рухнуть, подумал Пол, утопая в боли, которая была горькой, темной и густой, как масло.
  
   Был ли это страх, который удерживал его на крыше в моменты после смерти его матери? Возможно, он боялся столкнуться с миром в одиночку. Возможно, если бы ее последними словами были "Я так сильно люблю тебя", Пол позволил бы себе умереть. Но слова Ильзе придали совершенно иной смысл вопросам, которые мучили Пола всю его жизнь.
  
   Была ли это ненависть, жажда мести или потребность знать, что, наконец, заставило его действовать? Возможно, сочетание всех трех. Что не вызывает сомнений, так это то, что Пол напоследок поцеловал свою мать в лоб, а затем побежал к противоположному концу крыши.
  
   Он чуть не свалился с края, но сумел вовремя остановиться. Дети по соседству иногда играли на здании, и Пол задавался вопросом, как им удалось вернуться обратно. Он пришел к выводу, что они, вероятно, оставили где-нибудь деревянную доску. У Пола не было времени искать ее в дыму, поэтому он снял пальто и куртку, уменьшив свой вес для прыжка. Если он промахнется, или если противоположная часть крыши рухнет под его весом, он упадет с пяти этажей. Недолго думая, он совершил прыжок с разбегу, слепо уверенный, что у него получится.
  
   Теперь, когда он вернулся на уровень земли, Пол попытался собрать головоломку, в которой Юрген - мой брат!- стала самой сложной частью из всех. Мог ли Юрген действительно быть сыном Ильзе? Пол не думал, что это возможно, поскольку даты их рождения разделяли всего восемь месяцев. Физически это было возможно, но Пауль был более склонен верить, что Юрген был сыном Ганса и Брунгильды. Эдуард, с его более темным, округлым цветом лица, совсем не походил на Юргена, и они не были похожи по темпераменту. Однако Юрген действительно был похож на Пола. У них обоих были голубые глаза и ярко выраженные скулы, хотя волосы Юргена были темнее.
  
   Как мог мой отец переспать с Брунгильдой? И почему моя мать скрывала это от меня все это время? Я всегда знал, что она хотела защитить меня, но почему бы не сказать мне об этом? И как я должен узнать правду, не обращаясь к Шредерам?
  
   Домовладелица прервала размышления Пола. Она все еще всхлипывала.
  
   "Герр Райнер, пожарные говорят, что пожар под контролем, но здание необходимо снести, поскольку оно больше небезопасно. Они попросили меня передать жильцам, что они могут по очереди заходить за одеждой, так как вам всем придется провести ночь в другом месте ".
  
   Словно робот, Пол присоединился к дюжине людей, которые собирались вернуть некоторые из своих вещей. Он перешагнул через шланги, которые все еще перекачивали воду, прошел по промокшим коридорам и лестницам в сопровождении пожарного и, наконец, добрался до своей комнаты, где наугад выбрал одежду и сложил ее в маленькую сумку.
  
   "Этого достаточно", - настаивал пожарный, который с беспокойством ждал в дверном проеме. "Мы должны идти".
  
   Все еще ошеломленный, Пол последовал за ним. Но через несколько метров слабая идея замерцала в его мозгу, как грань золотой монеты в ведре с песком. Он повернулся и побежал.
  
   "Эй, послушай! Мы должны выбираться!"
  
   Пол проигнорировал этого человека. Он вбежал в свою комнату и нырнул под кровать. В узком пространстве он с трудом отодвинул в сторону стопку книг, которые он положил туда, чтобы скрыть то, что было за ними.
  
   "Я сказал тебе убираться! Смотри, здесь небезопасно", - сказал пожарный, подтягивая ноги Пола, пока не появилось его тело.
  
   Пол не возражал. У него было то, за чем он пришел.
  
   Шкатулка из черного красного дерева, гладкая и простая.
  
   Было девять тридцать вечера.
  
   Пол взял свою маленькую сумку и побежал через весь город.
  
   Если бы он не был в таком состоянии, он, несомненно, заметил бы, что в Мюнхене происходит нечто большее, чем его собственная трагедия. Вокруг было больше людей, чем обычно для этого времени ночи. Бары и таверны ходили ходуном, и изнутри доносились сердитые голоса. Встревоженные люди сбивались в группы на углах улиц, и поблизости не было видно ни одного полицейского.
  
   Но Пол не обращал внимания на то, что происходило вокруг него; он просто хотел преодолеть расстояние, отделявшее его от цели, за как можно меньшее время. Прямо сейчас это была единственная зацепка, которая у него была. Он горько проклинал себя за то, что не увидел этого, за то, что не сообразил раньше.
  
   Ломбард Мецгера был закрыт. Двери были толстыми и прочными, поэтому Пол не стал тратить время на стук. И не в том, чтобы кричать, хотя он предположил - правильно, - что такой алчный старик, как ростовщик, будет жить в этом помещении, возможно, на расшатанной старой кровати в задней части магазина.
  
   Пол поставил свою сумку у двери и огляделся в поисках чего-нибудь твердого. Разбросанных камней на мостовой не было, но он нашел крышку от мусорного бака размером с небольшой поднос. Он поднял ее и швырнул в витрину магазина, которая разлетелась на тысячу осколков. Сердце Пола выпрыгивало из груди и стучало в ушах, но он и это проигнорировал. Если кто-нибудь вызовет полицию, они могут прибыть до того, как он получит то, за чем пришел; но опять же, они могут и не прийти.
  
   Надеюсь, что нет, подумал Пол. В противном случае я сбегу, и следующим местом, куда я отправлюсь за ответами, будет особняк Шредера. Даже если друзья моего дяди отправят меня в тюрьму на всю оставшуюся жизнь.
  
   Пол прыгнул внутрь. Его ботинки хрустели по покрывалу из осколков стекла, смеси осколков разбитого окна и обеденного сервиза из богемского хрусталя, который также был разбит его снарядом.
  
   Внутри магазина было совершенно темно. Единственный свет исходил из задней комнаты, откуда доносились громкие крики.
  
   "Кто там? Я вызываю полицию!"
  
   "Вперед!" Крикнул в ответ Пол.
  
   На полу появился прямоугольник света, рельефно выделяющий призрачные очертания товаров ломбарда. Пол стоял посреди них, ожидая, когда появится Мецгер.
  
   "Убирайтесь отсюда, проклятые нацисты!" - крикнул ростовщик, появляясь в дверях, его глаза все еще были полузакрыты ото сна.
  
   "Я не нацист, герр Мецгер".
  
   "Кто ты, черт возьми, такой?" Мецгер зашел в магазин и включил свет, проверяя, что злоумышленник был один. "Здесь нет ничего ценного!"
  
   "Возможно, нет, но есть кое-что, что мне нужно".
  
   В этот момент глаза старика сфокусировались, и он узнал Пола.
  
   "Кто ты... Ох."
  
   "Я вижу, ты помнишь меня".
  
   "Вы были здесь недавно", - сказал Мецгер.
  
   "Вы всегда помните всех своих клиентов?"
  
   "Какого дьявола тебе нужно? Тебе придется заплатить мне за это окно!"
  
   "Не пытайся сменить тему. Я хочу знать, кто заложил тот пистолет, который я забрал."
  
   "Я не помню".
  
   Пол не ответил. Он просто достал оружие из кармана брюк и направил его на старика. Мецгер отступил, выставив руки перед собой, как щит.
  
   "Не стреляйте! Клянусь вам, я не помню! Прошло почти два десятилетия!"
  
   "Давай предположим, что я тебе верю. Что насчет твоих записей?"
  
   "Опусти пистолет, пожалуйста... Я не могу показать вам свои записи: эта информация конфиденциальна. Пожалуйста, сынок, будь благоразумен..."
  
   Пол сделал шесть шагов к нему и поднял пистолет на высоту плеча. Теперь ствол находился всего в двух сантиметрах от лба ростовщика, который был весь в поту.
  
   "Герр Мецгер, позвольте мне объяснить. Или ты покажешь мне записи, или я тебя пристрелю. Это простой выбор".
  
   "Очень хорошо! Очень хорошо!"
  
   Все еще держа руки поднятыми, старик направился в заднюю комнату. Они пересекли большую кладовую, которая была заполнена паутиной и была еще более пыльной, чем сам магазин. Картонные коробки были сложены от пола до потолка на ржавых металлических полках, а вонь плесени и сырости была невыносимой. Но в этом запахе было что-то еще, что-то неопределимое и гнилостное.
  
   "Как ты можешь выносить этот запах, Мецгер?"
  
   "Пахнет? Я ничего не чувствую", - сказал старик, не оборачиваясь.
  
   Пол предположил, что ростовщик привык к вони, проведя бесчисленные годы среди вещей других людей. Этот человек явно никогда не наслаждался собственной жизнью, и Пол не мог не испытывать к нему некоторой жалости. Ему пришлось выбросить подобные мысли из головы, чтобы продолжать целеустремленно сжимать отцовский пистолет.
  
   В задней части кладовой была металлическая дверь. Мецгер достал из кармана несколько ключей и открыл его. Он жестом пригласил Пола пройти.
  
   "Ты первый", - ответил Пол.
  
   Старик посмотрел на него с любопытством, его зрачки были твердыми. В своем воображении Пол представил его драконом, защищающим свою пещеру с сокровищами, и он сказал себе быть более бдительным, чем когда-либо. Скряга был опасен, как загнанная в угол крыса, и в любой момент мог повернуться и укусить.
  
   "Поклянись, что ты ничего у меня не украдешь".
  
   "Какой в этом был бы смысл? Помни, это у меня в руках оружие ".
  
   "Поклянись в этом", - настаивал мужчина.
  
   "Я клянусь, что ничего у тебя не украду, Мецгер. Скажи мне то, что мне нужно знать, и я оставлю тебя в покое ".
  
   Справа был деревянный книжный шкаф, заполненный книгами в черных переплетах; слева - огромный сейф. Ростовщик немедленно встал перед ней, защищая ее своим телом.
  
   "Вот, пожалуйста", - сказал он, указывая Полу на книжный шкаф.
  
   "Ты найдешь это для меня".
  
   "Нет", - ответил старик напряженным голосом. Он не был готов выйти из своего угла.
  
   Он становится смелее. Если я буду давить на него слишком сильно, он может наброситься на меня. Черт возьми, почему я не зарядил пистолет? Я бы использовал это, чтобы одолеть его.
  
   "По крайней мере, скажи мне, в каком томе искать".
  
   "Она на полке, на уровне твоей головы, четвертая слева".
  
   Не отрывая глаз от Мецгера, Пол нашел книгу. Он осторожно снял ее и протянул ростовщику.
  
   "Найди ссылку".
  
   "Я не помню номер".
  
   "Девять один два три один. Поторопись".
  
   Старик неохотно взял книгу и осторожно перевернул страницы. Пол оглядел склад, опасаясь, что в любой момент может появиться группа полицейских, чтобы арестовать его. Он и так пробыл здесь слишком долго.
  
   "Вот она", - сказал старик, возвращая книгу, открытую на одной из первых страниц.
  
   Не было записи о дате, только краткий 1905 / Неделя 16. Пол нашел номер внизу страницы.
  
   "Это просто имя. Кловис Нейджел. Адреса там нет".
  
   "Заказчик предпочел не сообщать больше никаких подробностей".
  
   "Это законно, Мецгер?"
  
   "Закон по этому вопросу запутан".
  
   Это была не единственная запись, на которой появилось имя Нагеля. Он был указан в графе "Клиент, вносящий депозит" еще по десяти пунктам.
  
   "Я хочу увидеть другие вещи, которые он заложил".
  
   Обрадованный тем, что взломщик убрался подальше от его сейфа, ростовщик подвел Пола к одной из книжных полок во внешней кладовой. Он достал картонную коробку и показал содержимое Полу.
  
   "Вот они".
  
   Пара дешевых часов, золотое кольцо, серебряный браслет... Пол осмотрел безделушки, но не смог понять, что связывало предметы Нагеля. Он начинал отчаиваться; после всех усилий, которые он приложил, у него теперь было еще больше вопросов, чем раньше.
  
   Зачем одному человеку закладывать столько предметов в один и тот же день? Должно быть, он убегал от кого-то - возможно, от моего отца. Но если я хочу узнать еще что-нибудь, мне придется найти этого человека, и одно только имя мало поможет.
  
   "Я хочу знать, где найти Нагеля".
  
   "Ты уже видел, сынок. У меня нет адреса..."
  
   Пол поднял правую руку и ударил старика. Мецгер упал на пол и закрыл лицо руками. Между его пальцами появилась струйка крови.
  
   "Нет, пожалуйста, нет - не бейте меня снова!"
  
   Полу пришлось сдержаться, чтобы не ударить мужчину еще раз. Все его тело было наполнено отвратительной энергией, неясной ненавистью, которая копилась на протяжении многих лет и внезапно нашла цель в жалкой истекающей кровью фигуре у его ног.
  
   Что я делаю?
  
   Внезапно он почувствовал тошноту от того, что он сделал. Этому нужно было положить конец как можно скорее.
  
   "Говори, Мецгер. Я знаю, ты что-то скрываешь от меня ".
  
   "Я не слишком хорошо его помню. Он был солдатом, я мог сказать это по тому, как он говорил. Возможно, моряк. Он сказал, что возвращается в Юго-Западную Африку и что там ему ничего из этих вещей не понадобится ".
  
   "Каким он был?"
  
   "Довольно невысокий рост, тонкие черты лица. Я мало что помню... Пожалуйста, не бейте меня больше!"
  
   Невысокий, с прекрасными чертами лица... Эдуард описал мужчину, который был в комнате с моим отцом и моим дядей, как невысокого роста, с тонкими чертами лица, как у девушки. Это мог быть Кловис Нейджел. А если бы мой отец обнаружил, что он ворует вещи на лодке? Возможно, он был шпионом. Или мой отец попросил его заложить пистолет на его имя? Он, конечно, знал, что находится в опасности.
  
   Чувствуя, что его голова вот-вот взорвется, Пол вышел из кладовой, оставив Мецгера хныкать на полу. Он запрыгнул на передний подоконник, но внезапно вспомнил, что оставил свою сумку у двери. К счастью, она все еще была там.
  
   Но все остальное вокруг него изменилось.
  
   Десятки людей заполнили улицы, несмотря на поздний час. Они сгрудились на тротуаре, некоторые переходили от одной группы к другой, передавая информацию, как пчелы опыляют цветы. Пол подошел к ближайшей группе.
  
   "Говорят, нацисты подожгли здание в Швабинге..."
  
   "Нет, это были коммунисты..."
  
   "Они устанавливают контрольно-пропускные пункты..."
  
   Обеспокоенный, Пол взял одного из мужчин за руку и отвел его в сторону.
  
   "Что происходит?"
  
   Мужчина вынул сигарету изо рта и криво улыбнулся ему. Он был рад найти желающих услышать плохие новости, которые он хотел передать.
  
   "Разве ты не слышал? Гитлер и его нацисты устраивают государственный переворот. Пришло время для революции. Наконец-то произойдут некоторые изменения".
  
   "Вы говорите, это государственный переворот?"
  
   "Они ворвались в Burgerbraukeller с сотнями мужчин и держат всех взаперти внутри, начиная с государственного комиссара Баварии".
  
   Сердце Пола сделало сальто.
  
   "Элис!"
  
  
   41
  
  
   Пока не началась стрельба, Элис думала, что эта ночь принадлежит ей.
  
   Спор с Полом оставил горький привкус у нее во рту. Она поняла, что безумно влюблена в него, теперь она могла ясно видеть это. Именно поэтому она была напугана больше, чем когда-либо.
  
   Поэтому она решила сосредоточиться на текущей задаче. Она вошла в главное помещение пивной, которое было заполнено более чем на три четверти. Более тысячи человек столпились вокруг столов, и скоро их должно было быть по меньшей мере еще пятьсот. Со стены свисали немецкие флаги, едва различимые сквозь табачный дым. В зале было влажно и душно, вот почему посетители продолжали приставать к официанткам, которые проталкивались сквозь толпу, неся над головами подносы с полудюжиной пивных бокалов, не пролив ни капли.
  
   Вот это тяжелая работа, подумала Элис, снова благодарная за все, что предоставила ей сегодняшняя возможность.
  
   Проталкиваясь локтями, ей удалось найти место у подножия трибуны для ораторов. Трое или четверо других фотографов уже заняли свои позиции. Один из них удивленно посмотрел на Элис и подтолкнул локтем своих товарищей.
  
   "Будь осторожна, красавица. Не забудь убрать палец от объектива ".
  
   "И не забудь вытащить свою из своей задницы. У тебя грязные ногти".
  
   Фотограф осмотрел кончики своих пальцев и покраснел. Остальные приветствовали.
  
   "Так тебе и надо, Фриц!"
  
   Улыбаясь про себя, Элис нашла позицию, откуда у нее был бы хороший обзор. Она проверила освещение и произвела несколько быстрых вычислений. Если немного повезет, у нее может получиться хороший выстрел. Она начала волноваться. Поставив этого идиота на место, она пошла ей на пользу. Кроме того, с того дня все должно было измениться к лучшему. Она поговорит с Полом; они вместе столкнутся со своими проблемами. И с новой стабильной работой она действительно почувствовала бы себя реализованной.
  
   Она все еще была погружена в свои мечты, когда Густав Риттер фон Кар, государственный комиссар Баварии, поднялся на сцену. Она сделала несколько фотографий, в том числе одну, которая, по ее мнению, могла бы показаться довольно интересной, на которой Кар широко жестикулировал.
  
   Внезапно в задней части зала началась суматоха. Элис вытянула шею, чтобы посмотреть, что происходит, но между яркими огнями, окружавшими трибуну, и стеной людей позади нее она ничего не могла разглядеть. Рев толпы, вместе с грохотом падающих столов и стульев и звоном разбитых десятков бокалов, был оглушительным.
  
   Кто-то вышел из толпы рядом с Элис, маленький потный человечек в мятом плаще. Он оттолкнул в сторону человека, сидевшего за ближайшим к трибуне столом, затем забрался на его стул, а оттуда на стол.
  
   Элис повернула камеру к нему, в одно мгновение запечатлев дикий взгляд, легкую дрожь его левой руки, дешевую одежду, сутенерскую стрижку, прилипшую ко лбу, жестокие маленькие усики, поднятую руку и пистолет, направленный в потолок.
  
   Она не боялась, и она не колебалась. Все, что пронеслось у нее в голове, были слова Августа Мюнца, сказанные ей много лет назад:
  
   В жизни фотографа бывают моменты, когда перед вами проходит фотография, всего одна фотография, которая может изменить вашу жизнь и жизни окружающих вас людей. Это решающий момент, Элис. Вы увидите это до того, как это произойдет. И когда это произойдет, стреляй. Не думай, стреляй.
  
   Она нажала на кнопку как раз в тот момент, когда мужчина нажал на курок.
  
   "Национальная революция началась!" - прокричал маленький человечек мощным, скрипучим голосом. "Это место окружено шестьюстами вооруженными людьми! Никто не уходит. И если немедленно не будет тишины, я прикажу своим людям установить пулемет на галерее ".
  
   Толпа замолчала, но Элис этого не заметила, и ее не встревожили штурмовики, которые появились со всех сторон.
  
   "Я объявляю правительство Баварии низложенным! Полиция и армия присоединились к нашему флагу, свастике: пусть они висят в каждой казарме и полицейском участке!"
  
   В комнате раздался еще один лихорадочный крик. Раздались аплодисменты, перемежаемые свистом и криками "Мексика! Мексика!" и "Южная Америка!" Элис не обратила внимания. Выстрел все еще звенел у нее в ушах, образ стреляющего маленького человечка все еще был запечатлен на ее сетчатке, и ее разум застрял на трех словах.
  
   Решающий момент.
  
   Я сделал это, подумала она.
  
   Прижимая камеру к груди, Элис нырнула в толпу. Прямо сейчас ее единственным приоритетом было выбраться оттуда и добраться до фотолаборатории. Она не могла точно вспомнить имя человека, который стрелял из пистолета, хотя его лицо было очень знакомым; он был одним из многих фанатичных антисемитов, которые выкрикивали свои мнения в городских тавернах.
  
   Ziegler. Нет... Гитлера. Вот и все - Гитлер. Безумный австриец.
  
   Элис не верила, что у этого переворота вообще был какой-либо шанс. Кто последует за безумцем, который заявил, что сотрет евреев с лица земли? В синагогах люди шутили о таких идиотах, как Гитлер. И изображение, которое она запечатлела с каплями пота на его лбу и диким выражением в его глазах, поставило бы этого человека на место.
  
   Под этим она подразумевала сумасшедший дом.
  
   Элис едва могла продвигаться сквозь море тел. Люди снова начали кричать, и некоторые из них дрались. Один мужчина разбил пивной бокал о голову другого, и отбросы пропитали куртку Элис. Ей потребовалось почти двадцать минут, чтобы дойти до другого конца зала, но там она обнаружила стену коричневорубашечников, вооруженных винтовками и пистолетами, блокирующих выход. Она пыталась поговорить с ними, но штурмовики отказались пропустить ее.
  
   Гитлер и высокопоставленные лица, которым он помешал, исчезли через боковую дверь. Его место занял новый оратор, и температура в зале продолжала повышаться.
  
   С мрачным выражением лица Элис нашла место, где она была бы максимально защищена, и попыталась придумать способ сбежать.
  
   Три часа спустя ее настроение граничило с отчаянием. Гитлер и его приспешники произнесли несколько речей, а оркестр на галерее сыграл Deutschlandlied более дюжины раз. Элис попыталась незаметно вернуться в главный зал в поисках окна, через которое она могла бы вылезти, но штурмовики преградили ей путь и туда. Они даже не разрешали людям ходить в туалет, что в таком многолюдном месте, когда официантки все еще разливают пиво за пивом, скоро стало бы проблемой. Она уже видела не одного человека, справляющего нужду у задней стены.
  
   Но подождите минутку: официантки...
  
   Пораженная внезапной вспышкой вдохновения, Элис подошла к сервировочному столу. Она взяла пустой поднос, сняла куртку, обернула в нее камеру и подставила под поднос. Затем она собрала пару пустых пивных бокалов и направилась на кухню.
  
   Возможно, они не увидят. На мне белая блузка и черная юбка, совсем как на официантках. Возможно, они не заметят, что на мне нет фартука. До тех пор, пока они не заметят куртку под подносом...
  
   Элис прошла сквозь толпу, высоко держа поднос, и ей пришлось прикусить язык, когда пара посетителей коснулась ее ягодиц. Она не хотела привлекать к себе внимание. Приближаясь к вращающимся дверям, она встала за спиной другой официантки и прошла мимо охранников СА, к счастью, ни один из них не удостоил ее второго взгляда.
  
   Кухня была длинной и очень большой. Там царила та же напряженная атмосфера, хотя и без табачного дыма и флагов. Пара официантов наполняла бокалы пивом, в то время как кухонные мальчики и повара разговаривали друг с другом у плит под суровым взглядом пары штурмовиков, которые снова блокировали выход. У обоих были винтовки и пистолеты.
  
   Черт.
  
   Не совсем понимая, что делать, Элис поняла, что не может просто стоять посреди кухни. Кто-нибудь понял бы, что она не из персонала, и вышвырнул бы ее. Она оставила стаканы в огромной металлической раковине и взяла грязную тряпку, которую нашла поблизости. Она пустила его под краном, намочила, отжала и притворилась, что моется, пока пыталась придумать план. Осторожно оглядываясь по сторонам, ей в голову пришла идея.
  
   Она бочком подошла к одному из мусорных баков рядом с раковиной. Он был почти до отказа забит остатками. Она положила в нее свою куртку, закрыла крышкой и взяла банку. Затем она начала нагло идти к двери.
  
   "Вы не можете пройти мимо, фройляйн", - сказал один из штурмовиков.
  
   "Мне нужно вынести мусор".
  
   "Оставь это здесь".
  
   "Но банки полны. На кухне не должно быть полных мусорных баков: это противозаконно ".
  
   Не беспокойтесь об этом, фройляйн, теперь мы - закон. Верни банку туда, где она была ".
  
   Элис, решив поставить все на одну раздачу, поставила банку на пол и скрестила руки.
  
   "Если вы хотите переместить это, переместите это сами".
  
   "Я говорю тебе убрать эту штуку отсюда".
  
   Молодой человек не сводил глаз с Элис. Кухонный персонал заметил сцену и сердито смотрел на него. Поскольку Элис стояла к ним спиной, они не могли сказать, что она не была одной из них.
  
   "Давай, чувак, дай ей пройти", - вмешался другой штурмовик. "Достаточно плохо торчать здесь, на кухне. Нам придется носить эту одежду всю ночь, и запах останется на моей рубашке ".
  
   Тот, кто заговорил первым, пожал плечами и отошел в сторону.
  
   "Тогда ты иди. Проводи ее до мусорного бака снаружи, а затем возвращайся сюда как можно быстрее ".
  
   Тихо ругаясь, Элис пошла впереди. Узкая дверь вела в еще более узкий переулок. Единственный свет исходил от единственной лампочки на противоположном конце, ближе к улице. Мусорное ведро было там, окруженное тощими кошками.
  
   "Итак ... Вы давно здесь работаете, фройляйн?" - спросил штурмовик слегка смущенным тоном.
  
   Я не могу в это поверить: мы идем по переулку, я несу мусорное ведро, у него в руках автомат, и этот идиот заигрывает со мной.
  
   "Можно сказать, что я новенькая", - ответила Элис, притворяясь дружелюбной. "А как насчет вас: вы давно осуществляете государственные перевороты?"
  
   "Нет, это мой первый", - серьезно ответил мужчина, не уловив ее иронии.
  
   Они добрались до мусорного ведра.
  
   "Хорошо, хорошо, теперь ты можешь вернуться. Я останусь и опорожню банку".
  
   "О, нет, фройляйн. Ты опорожняешь банку, затем я должен сопровождать тебя обратно ".
  
   "Я бы не хотел, чтобы тебе приходилось меня ждать".
  
   "Я бы ждал тебя в любое время, когда ты захочешь. Ты прекрасна..."
  
   Он подошел, чтобы поцеловать ее. Элис попыталась отступить, но оказалась зажатой между мусорным ведром и штурмовиком.
  
   "Нет, пожалуйста", - сказала Элис.
  
   "Ну же, фройляйн..."
  
   "Пожалуйста, нет".
  
   Штурмовик колебался, полный раскаяния.
  
   "Прости, если я тебя обидел. Я просто подумал..."
  
   "Не беспокойся об этом. Просто я уже помолвлен."
  
   "Мне жаль. Он счастливый человек".
  
   "Не беспокойся об этом", - потрясенно повторила Элис.
  
   "Позволь мне помочь тебе с мусорным баком".
  
   "Нет!"
  
   Элис попыталась вырвать руку коричневорубашечника, который в замешательстве выпустил банку. Она упала и покатилась по земле.
  
   Некоторые остатки разбросаны полукругом, открывая куртку Элис и ее драгоценный груз.
  
   "Что это, черт возьми, такое?"
  
   Посылка была приоткрыта, и объектив камеры был хорошо виден. Солдат посмотрел на Элис, у которой было виноватое выражение лица. Ей не нужно было признаваться.
  
   "Чертова шлюха! Ты коммунистический шпион!" - сказал штурмовик, нащупывая свою дубинку.
  
   Прежде чем он смог схватить ее, Элис подняла металлическую крышку мусорного бака и попыталась ударить штурмовика по голове. Видя приближение атаки, он поднял правую руку. Крышка с оглушительным звуком ударила его по запястью.
  
   "Ааааа!"
  
   Он схватил крышку левой рукой, отбросив ее далеко в сторону. Элис попыталась увернуться от него и убежать, но переулок был слишком узким. Нацист схватил ее за блузку и сильно дернул. Тело Элис повернулось, и ее рубашка сорвалась с одной стороны, обнажив лифчик. Нацист, поднявший руку, чтобы ударить ее, на мгновение замер, разрываясь между возбуждением и яростью. Этот взгляд наполнил ее сердце страхом.
  
   "Элис!"
  
   Она посмотрела в сторону входа в переулок.
  
   Пол был там, в ужасном состоянии, но все равно он был там. Несмотря на холод, на нем был только свитер. Его дыхание было прерывистым, и у него были судороги от пробежки через весь город. Полчаса назад он планировал войти в Burgerbraukeller с черного хода, но он даже не смог пересечь Людвигсбруке, поскольку нацисты установили блокпост на дороге.
  
   Значит, он пошел длинным обходным путем. Он искал полицейских, солдат, любого, кто мог бы ответить на его вопросы о том, что происходило в пивной, но все, что он нашел, были граждане, аплодирующие тем, кто принимал участие в перевороте, или освистывающие их - с разумного расстояния.
  
   Переправившись на противоположный берег через Максимилиансбрюке, он начал расспрашивать людей, которых встречал на улице. Наконец, кто-то упомянул переулок, который вел к кухне, и Пол побежал туда, молясь, чтобы он прибыл, пока не стало слишком поздно.
  
   Он был так удивлен, увидев Элис снаружи, борющуюся со штурмовиком, что вместо того, чтобы начать внезапную атаку, он объявил о своем прибытии, как идиот. Когда другой мужчина выхватил пистолет, у Пола не было выбора, кроме как броситься вперед. Его плечо ударило нациста в живот, сбив его с ног.
  
   Они вдвоем катались по земле, борясь за оружие. Другой мужчина был сильнее Пола, который также был совершенно истощен событиями предыдущих часов. Борьба длилась менее пяти секунд, в конце которой другой мужчина оттолкнул Пола в сторону, встал на колени и направил пистолет.
  
   Элис, которая теперь подняла металлическую крышку мусорного бака, вмешалась, яростно колотя ею солдата. Удары разнеслись по переулку, как грохот тарелок. Глаза нациста погасли, но он не упал. Элис ударила его снова, и, наконец, он повалился вперед и плашмя упал лицом вниз.
  
   Пол встал и подбежал, чтобы обнять ее, но она оттолкнула его и присела на землю.
  
   "Что с тобой не так? С тобой все в порядке?"
  
   Элис встала, разъяренная. В руках она держала остатки фотоаппарата, который был полностью уничтожен. Во время борьбы Пола с нацистами она была раздавлена.
  
   "Смотри".
  
   "Она сломана. Не волнуйся, мы купим что-нибудь получше ".
  
   "Ты не понимаешь! Там были фотографии!"
  
   "Элис, сейчас на это нет времени. Мы должны уйти, пока его друзья не пришли искать его ".
  
   Он попытался взять ее за руку, но она вырвалась и побежала впереди него.
  
  
   42
  
  
   Они не оглядывались, пока не оказались далеко от Burgerbraukeller. Наконец они остановились возле церкви Святого Иоганна Непомука, чей впечатляющий шпиль указывал в ночное небо, как обвиняющий перст. Пол повел Элис к арке над главным входом, чтобы укрыться от холода.
  
   "Боже, Элис, ты не представляешь, как я был напуган", - сказал он, целуя ее в губы. Она вернула поцелуй без особой убежденности.
  
   "Что происходит?"
  
   "Ничего".
  
   "По-моему, это не то, на что это похоже", - раздраженно сказал Пол.
  
   "Я сказал, что это ерунда".
  
   Пол решил не развивать этот вопрос. Когда Элис была в таком настроении, пытаться вытащить ее из этого было все равно что пытаться выбраться из зыбучих песков: чем больше ты боролся, тем глубже погружался.
  
   "С тобой все в порядке? Они причинили тебе боль или ... что-нибудь еще?"
  
   Она покачала головой. Только тогда она полностью осознала внешность Пола. Его рубашка в пятнах крови, лицо в саже, налитые кровью глаза.
  
   "Что с тобой случилось, Пол?"
  
   "Моя мать умерла", - ответил он, опустив голову.
  
   Когда Пол рассказывал о событиях той ночи, Элис почувствовала печаль за него и стыд за то, как она с ним обошлась. Не раз она открывала рот, чтобы попросить у него прощения, но она никогда не верила в значение этого слова. Это было неверие, подпитываемое гордыней.
  
   Когда он рассказал ей последние слова своей матери, Элис была поражена. Она не могла понять, как жестокий, порочный Юрген мог быть братом Пола, и все же в глубине души это ее не удивляло. У Пола была темная сторона, которая проявлялась в определенные моменты, подобно внезапному осеннему ветру, колышущему занавески в уютном доме.
  
   Когда Пол описал, как вломился в ломбард и как ему пришлось ударить Мецгера, чтобы заставить его говорить, Элис начала очень бояться за него. Все, что имело отношение к этой тайне, казалось невыносимым, и она хотела отдалить его от этого как можно быстрее, пока это не поглотило его полностью.
  
   Пол завершил свой рассказ, рассказав о своем рывке в пивную.
  
   "И это все".
  
   "Я думаю, этого более чем достаточно".
  
   "Что ты имеешь в виду?"
  
   "Ты же не всерьез планируешь продолжать копать вокруг да около, не так ли? Очевидно, что есть кто-то, кто готов сделать все, чтобы скрыть правду ".
  
   "Это именно та причина, по которой нужно продолжать копать. Это доказывает, что кто-то несет ответственность за убийство моего отца ..."
  
   Последовала короткая пауза.
  
   "... моих родителей".
  
   Пол не плакал. После того, что только что произошло, его тело умоляло его поплакать, его душа нуждалась в этом, а сердце было переполнено слезами. Но Пол держал все это внутри, образуя маленькую оболочку вокруг своего сердца. Возможно, какое-то нелепое чувство мужественности не позволило бы ему показать свои чувства перед женщиной, которую он любил. Возможно, именно это послужило толчком к тому, что произошло мгновениями позже.
  
   "Пол, ты должен сдаться", - сказала Элис, все более встревоженная.
  
   "У меня нет намерения делать это".
  
   "Но у вас нет доказательств. Никаких зацепок."
  
   "У меня есть имя: Кловис Нагель. У меня есть место: Юго-Западная Африка".
  
   "Юго-Западная Африка - очень большое место".
  
   "Я начну с Виндхука. Белого человека не должно быть трудно заметить вон там ".
  
   "Юго-Западная Африка очень большая... и очень далеко", - повторила Элис, подчеркивая каждое слово.
  
   "Я должен это сделать. Я уеду первым же пароходом".
  
   "Так это все?"
  
   "Да, Элис. Ты что, не слышал ни слова из того, что я сказал с тех пор, как мы встретились? Неужели ты не понимаешь, как важно для меня выяснить, что произошло девятнадцать лет назад? И теперь... теперь это."
  
   На мгновение Элис задумалась, не остановить ли его. Объясняя, как сильно она будет скучать по нему, как сильно он ей нужен. Как сильно она влюбилась в него. Но гордость прикусила ей язык. Точно так же, как это помешало ей рассказать Полу правду о ее собственном поведении за последние несколько дней.
  
   "Тогда иди, Пол. Делай все, что должен делать ".
  
   Пол посмотрел на нее, совершенно сбитый с толку. Ледяной тон ее голоса заставил его почувствовать себя так, словно его сердце вырвали и похоронили в снегу.
  
   "Элис..."
  
   "Отправляйся немедленно. Уходи сейчас же".
  
   "Элис, пожалуйста!"
  
   "Уходи, я тебе говорю".
  
   Пол, казалось, был на грани слез, и она молилась, чтобы он заплакал, чтобы он передумал и сказал ей, что любит ее и что его любовь к ней важнее, чем поиски, которые не принесли ему ничего, кроме боли и смерти. Возможно, Пол ждал чего-то подобного, или, возможно, он просто пытался запечатлеть лицо Элис в своей памяти. Долгие, горькие годы она проклинала себя за охватившую ее надменность, точно так же, как Пол винил себя за то, что не поехал на трамвае обратно в пансион до того, как его мать зарезали...
  
   ... и за то, что развернулся и ушел.
  
   "Знаешь что? Я рад. Так ты не ворвешься в мои мечты и не растопчешь их, " сказала Элис, бросая к ногам осколки фотоаппарата, за который она цеплялась до этого момента. "С тех пор, как я встретил тебя, со мной случались только плохие вещи. Я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, Пол."
  
   Пол на мгновение заколебался, а затем, не оборачиваясь, сказал: "Да будет так".
  
   Элис оставалась в дверях церкви в течение нескольких минут, ведя молчаливую битву со своими слезами. Внезапно из темноты, с того же направления, в котором исчез Пол, появилась фигура. Элис попыталась взять себя в руки и изобразить улыбку на лице.
  
   Он возвращается. Его поняли, и он возвращается, подумала она, делая шаг к фигуре.
  
   Но уличные фонари показали, что приближающийся человек был мужчиной в сером плаще и шляпе. Слишком поздно Элис поняла, что это был один из мужчин, которые следили за ней в тот день.
  
   Она повернулась, чтобы убежать, но в этот момент увидела его спутника, который вышел из-за угла и был менее чем в трех метрах от нее. Она попыталась убежать, но двое мужчин бросились на нее и схватили за талию.
  
   "Ваш отец ищет вас, фрейлейн Танненбаум".
  
   Элис тщетно боролась. Она ничего не могла поделать.
  
   С соседней улицы выехала машина, и одна из горилл ее отца открыла дверцу. Другой подтолкнул ее к нему и попытался пригнуть ее голову.
  
   "Вам лучше быть поосторожнее со мной, идиоты", - сказала Элис с презрительным взглядом. "Я беременна".
  
  
   43
  
  
   Элизабет-Бей, 28 августа 1933
  
   Дорогая Элис,
  
   Я сбился со счета, сколько раз я писал тебе. Раз в месяц, должно быть, приходит более сотни писем, и все они без ответа.
  
   Я не знаю, достучались ли они до тебя, и ты решил забыть меня. Или, возможно, вы переехали и не оставили адреса для пересылки. Эта отправится в дом твоего отца. Я пишу тебе туда время от времени, хотя знаю, что это бесполезно. Я по-прежнему надеюсь, что один из них каким-то образом пройдет мимо твоего отца. В любом случае, я буду продолжать писать тебе. Эти письма стали моим единственным контактом с моей прошлой жизнью.
  
   Я хочу начать, как всегда, с просьбы вас простить меня за то, как я ушел. Я вспоминал ту ночь десять лет назад так много раз, и я знаю, что мне не следовало вести себя так, как я это сделал. Прости, что я разрушил твои мечты. Каждый день я молился за то, чтобы ты смог осуществить свою мечту стать фотографом, и я надеюсь, что за эти годы ты преуспел.
  
   Жизнь в колониях не проста. С тех пор, как Германия потеряла эти земли, Южная Африка контролирует мандат над бывшей немецкой территорией. Нам здесь не рады, хотя они терпят нас.
  
   Вакансий не так много. Я работаю на фермах и в алмазных шахтах по несколько недель за раз. Когда я откладываю немного денег, я путешествую по стране в поисках Кловиса Нагеля. Это непростая задача. Я нашел его следы в деревнях бассейна Оранжевой реки. Однажды я посетил шахту, которую он только что покинул. Я разминулся с ним всего на несколько минут.
  
   Я также последовал наводке, которая привела меня на север, к плато Уотерберг. Там я встретил странное, гордое племя, гереро. Я провел с ними несколько месяцев, и они научили меня охотиться и собирать в пустыне. Я заболел лихорадкой, и долгое время был очень слаб, но они позаботились обо мне. Я многому научился у этих людей, помимо физических навыков. Они исключительны. Они живут в тени смерти, каждый день в постоянной борьбе за то, чтобы найти воду и приспособить свою жизнь к давлению со стороны белых людей.
  
   У меня закончилась бумага; это последний кусок из партии, которую я купил у разносчика по дороге в Свакопмунд. Завтра я возвращаюсь туда в поисках новых зацепок. Я пойду пешком, так как у меня закончились деньги, поэтому мои поиски должны быть краткими. Самое сложное в пребывании здесь, помимо отсутствия новостей о тебе, - это время, которое мне требуется, чтобы заработать себе на жизнь. Я часто был на грани того, чтобы бросить все это. Тем не менее, я не собираюсь сдаваться. Рано или поздно я найду его.
  
   Я думаю о тебе, о том, что произошло за эти последние десять лет. Я надеюсь, что ты здоров и счастлив. Если вы решите написать мне, пишите в почтовое отделение Виндхука. Адрес указан на конверте.
  
   Еще раз, прости меня.
  
   Я люблю тебя,
  
   Пол
  
  
   ТОВАРИЩ ПО РЕМЕСЛУ
  
   1934
  
  
   В которой посвященный узнает, что путь нельзя пройти в одиночку
  
   Тайное рукопожатие степени товарища по ремеслу включает сильное нажатие на костяшку среднего пальца и заканчивается, когда брат Масон отвечает таким же приветствием. Тайное название этого рукопожатия - ИАХИН, по названию колонны, представляющей солнце в храме Соломона. И снова в написании есть хитрость, которая должна быть дана таким образом: A-J-C-H-I-N.
  
  
   44
  
  
   Юрген любовался собой в зеркале.
  
   Он слегка дернул себя за лацканы, украшенные черепом и эмблемой СС. Он никогда не уставал смотреть на себя в своей новой форме. Дизайн Уолтера Хека и превосходное качество изготовления одежды Hugo Boss, получившие высокую оценку в светской прессе, внушали благоговение каждому, кто его видел. Когда Юрген шел по улице, дети вставали по стойке смирно и поднимали руку в приветствии. На прошлой неделе пара пожилых леди остановили его и сказали, как приятно видеть, как сильные, здоровые молодые люди возвращают Германию на правильный путь. Они спросили, потерял ли он глаз, сражаясь с коммунистами. Довольный этим, Юрген помог им донести сумки с покупками до ближайшего подъезда.
  
   В этот момент раздался стук в дверь.
  
   "Войдите".
  
   "Ты хорошо выглядишь", - сказала его мать, входя в большую спальню.
  
   "Я знаю".
  
   "Ты будешь сегодня ужинать с нами?"
  
   "Я так не думаю, мама. Меня вызвали на встречу в Службу безопасности ".
  
   "Без сомнения, они хотят рекомендовать тебя для повышения. Ты слишком долго был унтерштурмфюрером".
  
   Юрген весело кивнул и взял свою кепку.
  
   "Машина ждет тебя у дверей. Я скажу повару приготовить что-нибудь для тебя на случай, если ты вернешься раньше."
  
   "Спасибо, мама", - сказал Юрген, целуя Брунгильду в лоб. Он вышел в коридор, его черные ботинки громко стучали по мраморным ступеням. Горничная ждала его с пальто в прихожей.
  
   С тех пор, как Отто и его карты исчезли из их жизни одиннадцать лет назад, их экономическое положение постепенно улучшалось. Армия слуг снова занималась повседневным управлением особняком, хотя теперь главой семьи был Юрген.
  
   "Вы вернетесь к ужину, сэр?"
  
   Юрген резко вдохнул, когда услышал, как она использует этот способ обращения. Это всегда случалось, когда он нервничал и был выбит из колеи, как в то утро. Самые незначительные детали нарушали его ледяную внешность и обнажали бурю конфликтов, бушевавшую у него внутри.
  
   "Баронесса даст вам инструкции".
  
   Скоро они начнут обращаться ко мне по моему настоящему титулу, подумал он, выходя на улицу. Его руки слегка дрожали. К счастью, он перекинул пальто через руку, поэтому водитель не заметил, когда он открыл для него дверь.
  
   В прошлом Юрген мог направлять свои импульсы с помощью насилия; но после победы нацистской партии на выборах в прошлом году нежелательные фракции стали более осторожными. С каждым днем Юргену становилось все труднее контролировать себя. В пути он старался дышать медленно. Он не хотел прибыть взволнованным и нервным.
  
   Особенно, если меня собираются повысить, как говорит мама.
  
   "Откровенно говоря, мой дорогой Шредер, вы вызываете у меня серьезные сомнения".
  
   "Сомнения, сэр?"
  
   "Сомнения относительно вашей лояльности".
  
   Юрген заметил, что его рука снова начала дрожать, и ему пришлось сильно сжать костяшки пальцев, чтобы взять это под контроль.
  
   Зал заседаний был совершенно пуст, если не считать Рейнхарда Гейдриха и его самого. Глава Главного управления безопасности Рейха, разведывательного органа нацистской партии, был высоким мужчиной с четким челом, всего на пару месяцев старше Юргена. Несмотря на свою молодость, он стал одним из самых влиятельных людей в Германии. Его организации было поручено выявлять угрозы - реальные или мнимые - для партии. Юрген услышал это в тот день, когда они проводили собеседование с ним для работы,
  
   Генрих Гиммлер спросил Гейдриха, как бы он организовал нацистское разведывательное управление, и Гейдрих ответил пересказом всех шпионских романов, которые он когда-либо читал. Главного управления безопасности рейха уже боялись по всей Германии, хотя было неясно, чему это было больше обязано - дешевой беллетристике или врожденному таланту.
  
   "Почему вы так говорите, сэр?"
  
   Гейдрих положил руку на лежащую перед ним папку, на которой было имя Юргена.
  
   "Вы начинали в СА в первые дни движения. Это прекрасно, это интересно. Удивительно, однако, что кто-то из ваших... lineage должен просить конкретно о месте в батальоне SA. И затем, есть повторяющиеся эпизоды насилия, о которых сообщают ваши начальники. Я консультировался о тебе с психологом. .. и он предполагает, что у тебя, возможно, серьезное расстройство личности. Тем не менее, это само по себе не преступление, хотя это могло бы, " он подчеркнул слово "могло бы" полуулыбкой и поднятием бровей, - стать препятствием. Но теперь мы подходим к тому, что меня больше всего беспокоит. Вас пригласили - как и остальных из вашего штаба - посетить специальное мероприятие в Burgerbraukeller восьмого ноября 1923 года. Однако ты так и не появился."
  
   Гейдрих сделал паузу, позволив своим последним словам повиснуть в воздухе. Юрген начал потеть. После победы на выборах нацисты начали, медленно и систематически, мстить всем, кто препятствовал восстанию 1923 года, тем самым отсрочив приход Гитлера к власти на год. Годами Юрген жил в страхе, что кто-то укажет на него пальцем, и это, наконец, произошло.
  
   Гейдрих продолжил, теперь его тон был угрожающим.
  
   "По словам вашего начальника, вы не явились на место встречи, как от вас требовали. Однако, похоже, что - и я цитирую - "Штурмовик Юрген фон Шредер был в составе эскадрона 10-й роты в ночь на двадцать третье ноября. Его рубашка была пропитана кровью, и он утверждал, что подвергся нападению нескольких коммунистов, и что кровь принадлежала одному из них, человеку, которого он ударил ножом. Он попросил присоединиться к эскадрилье, которой командовал комиссар полиции из района Швабинг, до окончания переворота." Это верно?"
  
   "Вплоть до последней запятой, сэр".
  
   "Верно. Должно быть, так подумала комиссия по расследованию, поскольку они наградили вас золотым знаком отличия партии и медалью ордена крови", - сказал Гейдрих, указывая на грудь Юргена.
  
   Золотая эмблема партии была одним из самых востребованных украшений в Германии. Она состояла из нацистского флага в форме круга, окруженного золотым лавровым венком. Она отличала тех членов партии, которые вступили в партию до победы Гитлера в 1933 году. До этого дня нацистам приходилось вербовать людей, чтобы вступить в свои ряды. С того дня в штаб-квартире партии образовались бесконечные очереди. Не всем была предоставлена такая привилегия.
  
   Что касается ордена Крови, то это была самая ценная медаль в рейхе. Ее носили только те, кто принимал участие в государственном перевороте 1923 года, который трагически закончился смертью шестнадцати нацистов от рук полиции. Это была награда, которую не носил даже Гейдрих.
  
   "Я действительно задаюсь вопросом, " продолжил глава Главного управления безопасности рейха, постукивая по губам краем папки, " не следует ли нам создать комиссию по расследованию в отношении тебя, мой друг".
  
   "В этом не было бы необходимости, сэр", - сказал Юрген шепотом, зная, насколько краткими и решительными в эти дни были комиссии по расследованию.
  
   "Нет? В самых последних сообщениях, появившихся, когда СА была поглощена СС, говорится, что вы были несколько "хладнокровны при выполнении своего долга", что наблюдается "недостаточная вовлеченность"... Должен ли я продолжать?"
  
   "Это потому, что меня держали подальше от улиц, сэр!"
  
   "Тогда возможно, что другие люди беспокоятся о тебе?"
  
   "Уверяю вас, сэр, моя приверженность абсолютна".
  
   "Что ж, тогда есть один способ вернуть доверие этого офиса".
  
   Наконец-то пенни был готов упасть. Гейдрих вызвал Юргена, имея в виду предложение. Он чего-то хотел от него, и именно поэтому он оказывал такое давление с самого начала. Он, вероятно, понятия не имел, что Юрген делал той ночью в 1923 году, но то, что Гейдрих знал или не знал, не имело значения: его слово было законом.
  
   "Я сделаю все, что угодно, сэр", - сказал Юрген, уже немного спокойнее.
  
   "Что ж, тогда, Юрген. Я могу называть тебя Юрген, не так ли?"
  
   "Конечно, сэр", - сказал он, подавляя свой гнев из-за того, что другой человек не ответил на любезность.
  
   "Ты слышал о масонстве, Юрген?"
  
   "Конечно. Мой отец в молодости был членом ложи. Я думаю, что он скоро устал от этого ".
  
   Гейдрих кивнул. Это не стало для него неожиданностью, и Юрген сделал вывод, что он уже знал.
  
   "С тех пор, как мы пришли к власти, масоны были ... активно обескуражены".
  
   "Я знаю, сэр", - сказал Юрген, улыбаясь эвфемизму. В "Майн Кампф", книге, которую читал каждый немец - и которая была выставлена дома, если они знали, что для них хорошо, - Гитлер выразил свою внутреннюю ненависть к масонству.
  
   "Значительное количество лож добровольно распались или реорганизовались. Эти конкретные ложи не имели для нас большого значения, поскольку все они были прусскими, с арийскими членами и националистическими тенденциями. Поскольку они добровольно распались и передали списки своих членов, против них не было принято никаких мер... на данный момент."
  
   "Я так понимаю, что некоторые ложи все еще беспокоят вас, сэр?"
  
   "Для нас совершенно ясно, что многие ложи остались активными, так называемые гуманитарные ложи. Большая часть их членов придерживается либеральных взглядов, евреи, что-то в этом роде ..."
  
   "Почему бы вам просто не запретить их, сэр?"
  
   "Юрген, Юрген, " сказал Гейдрих покровительственным тоном, " это в лучшем случае только помешало бы их деятельности. Пока у них сохраняется крупица надежды, они будут продолжать встречаться и говорить о своих циркулях, угольниках и прочей иудейской чепухе. Чего я хочу, так это каждого из их имен на маленькой карточке размером четырнадцать на семь."
  
   Маленькие открытки Гейдриха были известны всей партии. В огромной комнате рядом с его офисом в Берлине хранилась информация о тех, кого партия считала "нежелательными": коммунистах, гомосексуалистах, евреях, масонах и вообще всех, кто склонен комментировать, что фюрер казался немного усталым в своей сегодняшней речи. Всякий раз, когда на кого-то доносили, новая карточка присоединялась к другим десяткам тысяч. Судьба тех, кто появился на карточках, была пока неизвестна.
  
   "Если бы масонство было запрещено, они бы просто ушли в подполье, как крысы".
  
   "Совершенно верно!" - сказал Гейдрих, хлопнув ладонью по столу. Он наклонился к Юргену и сказал доверительным тоном: "Скажи мне, ты знаешь, почему нам нужны имена этого сброда?"
  
   "Потому что масонство является марионеткой международного еврейского заговора. Хорошо известно, что банкирам нравятся Ротшильды и...
  
   Громкий хохот прервал страстную речь Юргена. Увидев, как вытянулось лицо сына барона, глава государственной безопасности сдержался.
  
   "Не повторяй мне передовицы "Фолькишер Беобахтер", Юрген. Я сам помогал их писать ".
  
   "Но, сэр, фюрер говорит ..."
  
   "Я должен задаться вопросом, как далеко вошел кинжал, выбивший тебе глаз, мой друг", - сказал Гейдрих, изучая черты его лица.
  
   "Сэр, нет необходимости быть оскорбительным", - сказал Юрген, разъяренный и сбитый с толку.
  
   Гейдрих сверкнул зловещей улыбкой.
  
   "Ты полон духа, Юрген. Но этой страстью должен управлять разум. Сделай мне одолжение, не становись одной из тех овец, которые блеют на демонстрациях. Позвольте мне преподать вам небольшой урок из нашей истории ". Гейдрих встал и начал ходить вокруг большого стола. "В 1917 году большевики распустили все ложи в России. В 1919 году Бела Кун избавился от всех масонов в Венгрии. В 1925 году Примо де Ривера запретил ложи в Испании. В том году Муссолини сделал то же самое в Италии. Его чернорубашечники вытаскивали масонов из постелей посреди ночи и избивали их до смерти на улицах. Поучительный пример, тебе не кажется?"
  
   Юрген кивнул, удивленный. Он ничего не знал об этом.
  
   "Как вы можете видеть, " продолжил Гейдрих, - первым действием любого сильного правительства, которое намерено остаться у власти, является избавление - среди прочих - от масонов. И не потому, что они выполняют приказы о каком-то гипотетическом еврейском заговоре: они делают это потому, что люди, которые думают сами за себя, создают много проблем ".
  
   "Что именно вы хотите от меня, сэр?"
  
   "Я хочу, чтобы ты внедрился в ряды масонов. Я дам тебе достаточно хороших контактов. Ты аристократ, и твой отец несколько лет назад принадлежал к ложе, так что они примут тебя без лишней суеты. Вашей целью будет раздобыть список участников. Я хочу знать имя каждого масона в Баварии".
  
   "Будет ли у меня карт-бланш, сэр?"
  
   "Если вы не услышите ничего противоположного, да. Подожди здесь минутку."
  
   Гейдрих подошел к двери, открыл ее и пролаял пару инструкций адъютанту, сидевшему на скамейке в коридоре. Подчиненный щелкнул каблуками и вернулся через несколько мгновений с другим молодым человеком, одетым в верхнюю одежду.
  
   "Входи, Адольф, входи. Мой дорогой Юрген, позвольте мне представить вам Адольфа Эйхмана. Он очень многообещающий молодой человек, который работает в нашем лагере Дахау. Он специализируется на, скажем так... внесудебных делах".
  
   "Приятно познакомиться", - сказал Юрген, протягивая руку. "Так ты тот человек, который умеет обходить закон, да?"
  
   "Аналогично. И да, иногда нам приходится немного нарушать правила, если мы хотим когда-нибудь вернуть Германию ее законным владельцам", - сказал Эйхман, улыбаясь.
  
   "Адольф попросил о приеме в мой офис, и я склонен облегчить ему этот переход, но сначала я хотел бы, чтобы он поработал вместе с вами несколько месяцев. Всю информацию, которую вы получите, вы передадите ему, и он будет отвечать за то, чтобы придать ей смысл. И когда вы выполните это задание, я верю, что смогу отправить вас в Берлин на миссию большего масштаба ".
  
  
   45
  
  
   Я видел его. Я уверен в этом, подумал Кловис, проталкиваясь локтями к выходу из таверны.
  
   Была июльская ночь, и его рубашка уже промокла от пота. Но жара не слишком беспокоила его. Он научился преодолевать это в пустыне, когда впервые обнаружил, что Райнер следует за ним. Ему пришлось отказаться от многообещающего алмазного рудника в бассейне Оранжевой реки, чтобы сбить Райнера со следа. Он оставил последние материалы для раскопок, взяв с собой только самое необходимое. На вершине невысокого хребта, с винтовкой в руке, он впервые увидел лицо Пола и положил палец на спусковой крючок. Боясь промаха, он скользнул на другую сторону холма, как змея в высокой траве.
  
   Затем он потерял Пола на несколько месяцев, пока тот снова не был вынужден бежать, на этот раз из публичного дома в Йоханнесбурге. В тот раз Райнер заметил его первым, но издалека. Когда их взгляды встретились, Кловис был достаточно глуп, чтобы показать свой страх. Он сразу понял, что холодный, жесткий блеск в глазах Райнера был взглядом охотника, запоминающего форму своей добычи. Ему удалось сбежать через потайную заднюю дверь, и даже было время вернуться на свалку отеля, где его поселили, и бросить свою одежду в чемодан.
  
   Прошло три года, прежде чем Кловис Нагель устал чувствовать дыхание Райнера на своем затылке. Он не мог спать без оружия под подушкой. Он не мог ходить, не обернувшись, чтобы проверить, не следят ли за ним. И он не оставался ни на одном месте дольше, чем на несколько недель, из страха, что однажды ночью он может проснуться от стального блеска этих голубых глаз, наблюдающих за ним из-за дула револьвера.
  
   Наконец он сдался. Без средств он не мог бегать вечно, а деньги, которые дал ему барон, давно закончились. Он начал писать барону, но ни на одно из его писем не было ответа, поэтому Кловис сел на корабль, направлявшийся в Гамбург. Вернувшись в Германию, по пути в Мюнхен, он на мгновение почувствовал облегчение. Первые три дня он был убежден, что потерял Райнера... пока однажды ночью он не зашел в таверну недалеко от железнодорожного вокзала и не узнал лицо Пола в толпе посетителей.
  
   В животе Кловиса образовался узел, и он сбежал.
  
   Когда он бежал так быстро, как только позволяли его короткие ноги, он осознал, какую ужасную ошибку совершил. Он поехал в Германию без какого-либо огнестрельного оружия, потому что боялся, что его остановят на таможне. У него все еще не было времени ни за что взяться, и теперь все, чем ему приходилось защищаться, - это его складной нож.
  
   Он достал ее из кармана, когда бежал по улице. Он лавировал в конусах света, отбрасываемых уличными фонарями, перебегая от одного к другому, как будто это были островки спасения, пока ему не пришло в голову, что если Райнер преследует его, то Кловис слишком облегчает ему задачу. Он повернул направо по темному переулку, который шел параллельно железнодорожным путям. Приближался поезд, грохочущий по пути к станции. Кловис не видел ее, но он чувствовал запах дыма из трубы и вибрацию земли.
  
   С другого конца боковой улицы донесся звук. Бывший морской пехотинец был поражен и прикусил язык. Он снова побежал, его сердце чуть не выпрыгивало изо рта. Он чувствовал вкус крови, дурное предзнаменование того, что, как он знал, произойдет, если другой человек догонит его.
  
   Кловис зашел в тупик. Не в силах идти дальше, он спрятался за грудой деревянных ящиков, от которых пахло гниющей рыбой. Мухи жужжали вокруг него, садясь на его лицо и руки. Он попытался отмахнуться от них, но другой шум и тень у входа в переулок заставили его замереть. Он попытался замедлить дыхание.
  
   Тень превратилась в силуэт мужчины. Кловис не мог разглядеть его лица, но в этом не было необходимости. Он прекрасно знал, кто это был.
  
   Не в силах больше терпеть ситуацию, он бросился к концу переулка, опрокинув груду деревянных ящиков. Пара крыс в ужасе пробежала у него между ног. Кловис слепо последовал за ними и увидел, как они исчезли через полуоткрытую дверь, мимо которой он невольно прошел в темноте. Он оказался в темном коридоре и достал зажигалку, чтобы сориентироваться. Он позволил себе пару секунд света, прежде чем снова сорваться с места, но в конце коридора споткнулся и упал, поцарапав руки о влажные цементные ступени. Не решаясь снова воспользоваться зажигалкой, он поднялся и начал подниматься, постоянно прислушиваясь к малейшему звуку позади себя.
  
   Он карабкался, казалось, целую вечность. Наконец его ноги ступили на ровный участок земли, и он осмелился щелкнуть зажигалкой. Дрожащий желтый свет показал, что он был в другом коридоре, в конце которого была дверь. Он толкнул ее, и она не была заперта.
  
   Наконец-то я сбил его со следа. Это похоже на заброшенный склад. Я проведу здесь пару часов, пока не буду уверен, что он меня не преследует, подумал Кловис, его дыхание приходило в норму.
  
   "Добрый вечер, Кловис", - произнес голос позади него.
  
   Кловис повернулся, нажимая кнопку на своем выкидном ноже. Клинок выскочил с едва слышным щелчком, и Кловис бросился, вытянув руку, к фигуре, ожидающей у двери. Это было все равно, что пытаться дотронуться до лунного луча. Фигура отступила в сторону, и стальной клинок промахнулся почти на полметра, вонзившись в стену. Кловис попытался вырвать ее, но едва успел снять грязную штукатурку, как удар сбил его с ног.
  
   "Устраивайтесь поудобнее. Мы собираемся пробыть здесь некоторое время ".
  
   Голос раздался из темноты. Кловис попытался встать, но чья-то рука толкнула его обратно на пол. Внезапно белый луч расколол мрак надвое. Его преследователь включил фонарик. Он направил ее на свое собственное лицо.
  
   "Это лицо кажется тебе знакомым?"
  
   Кловис долго изучал Пола Райнера.
  
   "Ты не похож на него", - сказал Кловис. Его голос был жестким и усталым.
  
   Райнер направил фонарик на Кловиса, который прикрыл глаза левой рукой, чтобы защититься от яркого света.
  
   "Направь эту штуку куда-нибудь в другое место!"
  
   "Я сделаю все, что захочу. Теперь мы играем по моим правилам ".
  
   Луч света переместился с лица Кловиса на правую руку Пола. В руках он держал маузер С96 своего отца.
  
   "Очень хорошо, Райнер. Ты главный".
  
   "Я рад, что мы пришли к согласию".
  
   Кловис опустил руку в карман. Пол сделал угрожающий шаг к нему, но бывший морской пехотинец вытащил пачку сигарет и поднес ее к свету. Он также взял несколько спичек, которые носил с собой на случай, если у него закончится топливо для зажигалки. Их осталось всего двое.
  
   "Ты сделал мою жизнь невыносимой, Райнер", - сказал он, прикуривая сигарету без фильтра.
  
   "Я сам немного знаю о разрушенных жизнях. Ты уничтожил мою."
  
   Кловис рассмеялся, невменяемый звук.
  
   "Тебя забавляет твоя неминуемая смерть, Кловис?" - спросил Пол.
  
   Смех застрял в горле Кловиса. Если бы голос Пола был сердитым, Кловис не был бы так напуган. Но его тон был небрежным, спокойным. Кловис был уверен, что Пол улыбался в темноте.
  
   "Полегче, вот так. Давай просто посмотрим..."
  
   "Мы ничего не увидим. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, как ты убил моего отца и почему."
  
   "Я не убивал его".
  
   "Нет, конечно, ты этого не делал. Вот почему ты был в бегах двадцать девять лет."
  
   "Это был не я, я клянусь в этом!"
  
   "Так кто же тогда?"
  
   Кловис сделал паузу на несколько мгновений. Он боялся, что если он ответит, молодой человек просто застрелит его. Имя было единственной картой, которая у него была, и он должен был разыграть ее.
  
   "Я скажу тебе, если ты пообещаешь отпустить меня".
  
   Единственным ответом был звук взводимого курка в темноте.
  
   "Нет, Райнер!" - закричал Кловис. "Послушай, дело не только в том, кто убил твоего отца. Что хорошего тебе это дало бы, зная это? Важно то, что произошло раньше. Почему."
  
   На несколько мгновений воцарилась тишина.
  
   "Тогда продолжай. Я слушаю."
  
  
   46
  
  
   "Все началось 11 августа 1904 года. До того дня мы провели пару замечательных недель в Свакопсмунде. Пиво было неплохим по африканским меркам, погода не была слишком жаркой, а девушки были очень любезны. Мы только что вернулись из Гамбурга, и капитан Райнер назначил меня своим первым лейтенантом. Наша лодка должна была провести несколько месяцев, патрулируя побережье колоний, в надежде вселить страх в англичан ".
  
   "Но проблема была не в англичанах?"
  
   "Нет... Местные жители восстали несколькими месяцами ранее. Прибыл новый генерал, чтобы принять командование, и он был самым большим сукиным сыном, самым садистским ублюдком, которого я когда-либо видел. Его звали Лотар фон Трота. Он начал оказывать давление на местных. Он получил приказ из Берлина прийти к какому-то политическому соглашению с ними, но его это нисколько не заботило. Он сказал, что туземцы были недочеловеками, обезьянами, которые спустились с деревьев и научились пользоваться винтовками только путем имитации. Он преследовал их, пока остальные не появились в Уотерберге, и там были мы все, те из нас, кто из Свакопмунда и Виндхука, с оружием в руках, проклиная нашу мерзкую удачу ".
  
   "Ты победил".
  
   "Они превосходили нас численностью три к одному, но они не знали, как сражаться как армия. Более трех тысяч пали, и мы забрали весь их скот и оружие. Тогда..."
  
   Бывший морской пехотинец прикурил еще одну сигарету от окурка предыдущей. При свете фонарика его лицо утратило всякое выражение.
  
   "Трота приказал тебе наступать", - сказал Пол, поощряя его продолжать.
  
   "Я уверен, вам рассказывали эту историю, но никто из тех, кто там не был, не знает, как это было на самом деле. Мы оттеснили их в пустыню. Ни воды, ни еды. Мы сказали им не возвращаться. Мы отравили каждый колодец в радиусе сотен километров и не предупредили их. Те, кто прятался или оборачивался, чтобы набрать воды, были первым предупреждением, которое они получили. Остальные... более двадцати пяти тысяч, в основном женщины, дети и старики, пробились в Омахеке. Я не хочу представлять, что с ними стало".
  
   "Они умерли, Кловис. Никто не пересекает Омахеке без воды. Единственными людьми, которые выжили, были несколько племен гереро на севере."
  
   "Нам дали отпуск. Мы с твоим отцом хотели уехать как можно дальше от Виндхука. Мы украли лошадей и направились на юг. Я не помню точный маршрут, который мы выбрали, потому что первые несколько дней мы были так пьяны, что едва помнили собственные имена. Я помню, что мы проезжали через Колманскоп и что твоего отца там ждала телеграмма из Троты, в которой говорилось, что его отпуск закончился, и приказывалось ему возвращаться в Виндхук. Твой отец разорвал телеграмму и сказал, что никогда не вернется. Все это слишком глубоко повлияло на него ".
  
   "Это действительно повлияло на него?" - спросил Пол. Кловис слышал беспокойство в его голосе и знал, что он нашел брешь в броне своего противника.
  
   "Так и было, для нас обоих. Мы продолжали напиваться и кататься, пытаясь убежать от всего этого ужаса. Мы понятия не имели, куда направляемся. Однажды утром мы добрались до уединенной фермы в бассейне Оранжевой реки. Там жила семья немецких колонистов, и черт меня возьми, если отец не был самым тупым ублюдком, которого я когда-либо встречал. На их территории протекал ручей, и девочки продолжали жаловаться, что в нем полно мелких камешков и что, когда они идут купаться, у них болят ноги. Отец вынимал эти маленькие камешки один за другим и складывал их вокруг задней части дома, "чтобы сделать посыпанную галькой дорожку", - сказал он. За исключением того, что это были не камешки."
  
   "Это были алмазы", - сказал Пол, который после многих лет работы в шахтах знал, что подобная ошибка случалась не раз. Некоторые виды бриллиантов до огранки и полировки выглядят настолько грубыми, что люди часто путают их с полупрозрачными камнями.
  
   "Некоторые были жирными, как голубиные яйца, сынок. Другие были маленькими и белыми, и была даже розовая, вот такая большая ", - сказал он, подняв кулак к лучу света. "В те дни вы могли довольно легко найти их в оранжевом цвете, хотя вы рисковали, что правительственные инспекторы застрелят вас, если вас поймают, когда вы крадетесь слишком близко к месту раскопок, и никогда не было недостатка в мертвых телах, высыхающих на солнце на перекрестках под вывеской "ПОХИТИТЕЛЬ БРИЛЛИАНТОВ". Ну, в оранжевом было много бриллиантов, но я никогда не видел столько в одном месте, как на той ферме. Никогда."
  
   "Что сказал этот человек, когда узнал?"
  
   "Как я уже сказал, он был глуп. Все, что его интересовало, это его Библия и его урожай, и он никогда не позволял никому из своей семьи спускаться в город. У них тоже не было посетителей, поскольку они жили у черта на куличках. Что было даже к лучшему, потому что любой, у кого была хоть капля мозгов, сразу бы понял, что это за камни. Твой отец увидел груду бриллиантов, когда они показывали нам собственность, и он ткнул меня локтем в ребра - как раз вовремя, потому что я собирался сказать что-нибудь глупое, повесьте меня, если это не правда. Семья приняла нас, не задавая никаких вопросов. Твой отец был в отвратительном настроении за ужином. Он сказал, что хочет спать, что он устал; но когда фермер и его жена предложили нам свою комнату, твой отец настоял на том, чтобы спать в гостиной под несколькими одеялами."
  
   "Чтобы ты мог встать посреди ночи".
  
   "Именно это мы и сделали. Рядом с камином стоял сундук с семейными безделушками. Мы высыпали их на пол, стараясь не издать ни звука. Затем обошел дом сзади и положил камни в багажник. Поверьте мне, хотя сундук был большим, камни все равно заполнили его на три четверти. Мы накрыли их одеялом, а затем подняли сундук на маленькую крытую повозку, которую отец использовал для доставки припасов. Все прошло бы идеально, если бы не проклятая собака, которая спала снаружи. Когда мы запрягали наших собственных лошадей в фургон и трогались с места, мы переехали ему хвост. Как выло это проклятое животное! Фермер был на ногах с дробовиком в руке. Хотя он, возможно, был глуп, он не был совсем безумен, и наши удивительно изобретательные объяснения ни к чему хорошему не привели, потому что он догадался, что мы задумали. Твоему отцу пришлось выхватить пистолет, тот самый, которым ты целишься в меня, и прострелить ему голову ".
  
   "Ты лжешь", - сказал Пол. Луч света слегка дрожал.
  
   "Нет, сынок, пусть меня сию минуту поразит молния, если я не говорю тебе правду. Он убил человека, он убил его хорошо, и мне пришлось подстегнуть лошадей, потому что мать и две дочери вышли на крыльцо и начали кричать. Мы не проехали и десяти миль, когда твой отец сказал мне остановиться и приказал выйти из повозки. Я сказал ему, что он сумасшедший, и я не думаю, что был неправ. Все это насилие и алкоголь сделали его тенью его прежнего "я". Убийство фермера стало последней каплей. Это не имело значения: у него был пистолет, а я потерял свой однажды пьяной ночью, так что к черту все, сказал я и вышел ".
  
   "Что бы ты сделал, если бы у тебя был пистолет, Кловис?"
  
   "Я бы застрелил его", - ответил бывший морской пехотинец, не раздумывая ни секунды. У Кловиса появилась идея о том, как он мог бы обратить ситуацию в свою пользу.
  
   Мне просто нужно привести его в нужное место.
  
   "Итак, что произошло?" - спросил Пол. Теперь его голос звучал менее уверенно.
  
   "Я понятия не имел, что делать, поэтому пошел дальше по тропинке, которая вела обратно в город. Твой отец уехал рано утром, и когда он вернулся, было уже за полдень, только теперь у него не было фургона, только наши лошади. Он сказал мне, что закопал сундук в месте, известном только ему, и что мы вернемся, чтобы забрать его, когда все успокоится."
  
   "Он тебе не доверял".
  
   "Конечно, он этого не делал. И он был прав. Мы сошли с дороги, так как боялись, что жена и дети погибшего колониста могут поднять тревогу. Мы направились на север, ночуя под открытым небом, что было не очень удобно, особенно учитывая, что твой отец много разговаривал во сне и кричал. Он не мог выбросить этого фермера из головы. И так продолжалось до тех пор, пока мы не вернулись в Свакопмунд и не узнали, что нас обоих разыскивают за дезертирство и потому, что твой отец потерял управление своей лодкой. Если бы не история с бриллиантами, твой отец, несомненно, сдался бы, но мы испугались, что они свяжут нас с тем, что произошло в Оранжевом бассейне, поэтому мы продолжали скрываться. Мы чудом избежали военной полиции, спрятавшись на корабле, направлявшемся в Германию. Так или иначе, нам удалось вернуться целыми и невредимыми".
  
   "Это было, когда ты подошел к барону?"
  
   "Ганс был одержим идеей вернуться в Оранж за сундуком, как и я. Мы провели несколько дней в особняке барона, скрываясь. Твой отец рассказал ему все, и барон сошел с ума ... Как и твой отец, как и все остальные. Он хотел знать точное местоположение, но Ганс отказался сказать. Барон был банкротом, и у него не было денег, необходимых для финансирования поездки обратно, чтобы найти сундук, поэтому Ганс подписал некоторые бумаги о передаче дома, в котором жили ты и твоя мать, вместе с небольшим бизнесом, которым они владели вдвоем. Твой отец предположил, что барон продаст их, чтобы собрать средства для возвращения сундука. Никто из нас не мог этого сделать, поскольку к тому времени мы тоже были в розыске в Германии ".
  
   "А что произошло в ночь его смерти?"
  
   "Был ожесточенный спор. Много денег, кричат четыре человека. Твой отец закончил с пулей в животе ".
  
   "Как это произошло?"
  
   Кловис осторожно достал пачку сигарет и коробок спичек. Он взял последнюю сигарету и зажег ее. Затем он зажег сигарету и выпустил дым в сторону луча фонарика.
  
   "Почему тебя это так интересует, Пол? Почему тебя так волнует жизнь убийцы?"
  
   "Не называй так моего отца!"
  
   Давай же... немного ближе.
  
   "Нет? Как бы вы назвали то, что мы сделали в Уотерберге? Что он сделал с фермером? Он снес ему голову; он позволил ему получить это прямо здесь ", - сказал он, касаясь своего лба.
  
   "Я говорю тебе заткнуться!"
  
   С криком ярости Пол выступил вперед и занес правую руку, чтобы ударить Кловиса. Умелым движением Кловис бросил зажженную сигарету ему в глаза. Пол дернулся назад, рефлекторно защищая лицо, и это дало Кловису достаточно времени, чтобы вскочить и выбежать, разыгрывая свою последнюю карту, отчаянную последнюю попытку.
  
   Он не выстрелит мне в спину.
  
   "Подожди, ублюдок!"
  
   Особенно если он не знает, кто стрелял.
  
   Пол гнался за ним. Уворачиваясь от луча фонарика, Кловис побежал к задней части склада, пытаясь скрыться тем путем, которым вошел его преследователь. Он смог разглядеть маленькую дверь рядом с окном с затемненным стеклом. Он ускорил шаг и почти достиг двери, когда его ноги во что-то запутались.
  
   Он упал ничком и пытался подняться на ноги, когда Пол догнал его и схватил за куртку. Кловис попытался ударить Пола, но промахнулся и опасно отшатнулся к окну.
  
   "Нет!" Закричал Пол, снова бросаясь на Кловиса.
  
   Пытаясь восстановить равновесие, бывший морской пехотинец протянул руки к Полу. Его пальцы на мгновение коснулись пальцев молодого человека, прежде чем он упал и ударился об окно. Старое стекло поддалось, и тело Кловиса вывалилось через отверстие и исчезло в темноте.
  
   Раздался короткий вскрик, а затем сухой стук.
  
   Пол высунулся из окна и направил фонарик на землю. В десяти метрах под ним, посреди растущей лужи крови, лежало тело Кловиса.
  
  
   47
  
  
   Юрген сморщил нос, когда вошел в лечебницу. Здесь воняло мочой и экскрементами, плохо замаскированными запахом дезинфицирующего средства.
  
   Ему пришлось спросить дорогу у медсестры, поскольку это был первый раз, когда он навестил Отто с тех пор, как его поместили туда одиннадцать лет назад. Женщина, сидевшая за столом, со скучающим выражением на лице читала журнал, а ее ноги свободно болтались в белых сабо. Увидев, что перед ней появился новенький оберштурмфюрер, медсестра встала и подняла правую руку так быстро, что сигарета, которую она курила, выпала у нее изо рта. Она настояла на том, чтобы сопровождать его лично.
  
   "Ты не боишься, что один из них сбежит?" - спросил Юрген, когда они шли по коридорам, указывая на стариков, бесцельно бродивших возле входа.
  
   "Иногда это случается, в основном, когда я иду в ванную. Впрочем, это не имеет значения, потому что мужчина из киоска на углу обычно приносит их обратно ".
  
   Медсестра оставила его у двери в палату барона.
  
   "Он здесь, сэр, весь устроенный и удобный. У него даже есть окно. Хайль Гитлер!" - добавила она перед самым уходом.
  
   Юрген неохотно отдал честь в ответ, довольный тем, что она уходит. Он хотел насладиться этим моментом в одиночестве.
  
   Дверь в комнату была открыта, и Отто спал, развалившись в инвалидном кресле рядом с окном. Струйка слюны стекала ему на грудь, стекая по халату и старому моноклю на золотой цепочке, стекло которого теперь было треснуто. Юрген вспомнил, как по-другому выглядел его отец на следующий день после попытки государственного переворота - как он был взбешен из-за того, что попытка провалилась, хотя сам он ничего к этому не способствовал.
  
   Юргена ненадолго задержали и допросили, хотя задолго до того, как все закончилось, у него хватило здравого смысла сменить пропитанную кровью коричневую рубашку на чистую, и при нем не было огнестрельного оружия. Не было никаких последствий ни для него, ни для кого-либо еще. Даже Гитлер провел в тюрьме всего девять месяцев.
  
   Юрген вернулся домой, поскольку казармы СА были закрыты, а организация распущена. Он провел несколько дней, запершись в своей комнате, игнорируя попытки своей матери выяснить, что случилось с Ильзе Райнер, и прикидывая, как лучше всего использовать письмо, которое он украл у матери Пола.
  
   Мать моего брата, повторил он про себя, сбитый с толку.
  
   Наконец, он заказал фотокопии письма и однажды утром после завтрака подарил одну своей матери, а другую отцу.
  
   "Что это, черт возьми, такое?" - спросил барон, принимая листы бумаги.
  
   "Ты прекрасно знаешь, Отто".
  
   "Юрген! Проявляй больше уважения!" - в ужасе сказала его мать.
  
   "После того, что я здесь прочитал, нет причин, почему я должен".
  
   "Где оригинал?" - спросил Отто хриплым голосом.
  
   "Где-нибудь в безопасном месте".
  
   "Принесите это сюда!"
  
   "У меня нет намерения делать это. Это всего лишь несколько копий. Я отправил остальные в газеты и в главное управление полиции ".
  
   "Что ты сделал?" - крикнул Отто, обходя стол. Он попытался поднять кулак, чтобы ударить Юргена, но его тело, казалось, не реагировало. Юрген и его мать ошарашенно наблюдали, как барон опустил руку и попытался поднять ее снова, но безуспешно.
  
   "Я не могу видеть. Почему я не вижу?" - спросил Отто.
  
   Он пошатнулся вперед, волоча за собой скатерть для завтрака, когда падал. Столовые приборы, тарелки и чашки опрокинулись, разбрасывая свое содержимое, но барон, казалось, не заметил этого, поскольку неподвижно лежал на полу. В столовой были слышны только крики горничной, которая только что вошла, держа в руках поднос со свежеприготовленными тостами.***
  
   Стоя у двери в комнату, Юрген не смог подавить горькую усмешку, вспомнив изобретательность, которую он проявил тогда. Врач объяснил, что барон перенес инсульт, который лишил его дара речи и возможности передвигаться на ногах.
  
   "Учитывая излишества, которым этот человек предавался на протяжении своей жизни, я не удивлен. Я не думаю, что он протянет больше шести месяцев", - сказал доктор, убирая инструменты в кожаную сумку. Что было удачей, потому что Отто не увидел жестокой улыбки, промелькнувшей на лице его сына, когда он услышал диагноз.
  
   И вот ты здесь, одиннадцать лет спустя.
  
   Теперь он вошел, не издав ни звука, принес стул и сел напротив инвалида. Свет из окна, возможно, и выглядел как идиллический солнечный луч, но это было не более чем отражение солнца на голой белой стене здания напротив, единственном виде из комнаты барона.
  
   Устав ждать, пока он очнется, Юрген несколько раз прочистил горло. Барон моргнул и, наконец, поднял голову. Он уставился на Юргена, но если и почувствовал какое-то удивление или страх, его глаза этого не показали. Юрген сдержал свое разочарование.
  
   "Ты знаешь, Отто? Долгое время я очень старался заслужить ваше одобрение. Конечно, для тебя это не имело ни малейшего значения. Ты заботился только об Эдуарде".
  
   Он сделал небольшую паузу, ожидая какой-то реакции, какого-то движения, чего угодно. Все, что он получил, был тот же пристальный взгляд, что и раньше, настороженный, но замороженный.
  
   "Было огромным облегчением узнать, что ты не был моим отцом. Внезапно я почувствовал свободу ненавидеть отвратительную свинью-рогоносца, которая игнорировала меня всю мою жизнь ".
  
   Оскорбления также не произвели ни малейшего эффекта.
  
   "Потом у тебя случился инсульт, и ты, наконец, оставил меня и мою мать в покое. Но, конечно, как и все, что ты делал в своей жизни, ты не довел это до конца. Я дал тебе слишком много свободы действий, ожидая, пока ты исправишь эту ошибку, и я некоторое время думал о том, как от тебя избавиться. И теперь, как удобно ... появляется кто-то, кто мог бы избавить меня от хлопот ".
  
   Он взял газету, которую нес подмышкой, и поднес ее к лицу старика, достаточно близко, чтобы тот мог ее прочитать. Тем временем он процитировал содержание статьи по памяти. Он перечитывал ее снова и снова прошлой ночью, предвкушая момент, когда старик увидит ее.
  
  
   ОПОЗНАНО ТАИНСТВЕННОЕ ТЕЛО
  
  
   Мюнхен (Редакционная статья). Полиция, наконец, смогла идентифицировать тело, найденное на прошлой неделе в переулке недалеко от главного вокзала. Это тело бывшего лейтенанта морской пехоты Кловиса Нагеля, который с 1904 года не был вызван в военный трибунал за то, что покинул свой пост во время миссии в Юго-Западной Африке. Хотя он вернулся в страну под вымышленным именем, власти смогли идентифицировать его по большому количеству татуировок, покрывающих его торс. Нет никаких дополнительных подробностей относительно обстоятельств его смерти, которая, как помнят наши читатели, произошла в результате падения с большой высоты, возможно, в результате толчка. Полиция напоминает общественности, что любой, кто имел контакт с Нагелем, находится под подозрением, и просит, чтобы те, у кого есть информация, немедленно сообщили о себе властям.
  
   "Пол вернулся. Разве это не превосходная новость?"
  
   Проблеск страха промелькнул в глазах барона. Это длилось всего несколько секунд, но Юрген наслаждался моментом, как будто это было великое унижение, которое представлял его извращенный разум.
  
   Он встал и направился в ванную. Он взял стакан и наполовину наполнил его из-под крана. Затем он снова сел рядом с бароном.
  
   "Ты знаешь, что сейчас он придет за тобой. И я не думаю, что ты хочешь видеть свое имя в заголовках, не так ли, Отто?"
  
   Юрген достал из кармана металлическую коробочку размером не больше почтовой марки. Он открыл его и достал маленькую зеленую таблетку, которую оставил на столе.
  
   "Есть новое подразделение СС, которое экспериментирует с этими прекрасными вещами. У нас есть агенты по всему миру, люди, которым в любой момент, возможно, придется тихо и безболезненно исчезнуть ", - сказал молодой человек, забыв упомянуть, что безболезненность еще не достигнута. "Избавь нас от позора, Отто".
  
   Он взял свою кепку и решительно натянул ее на затылок, затем направился к двери. Когда он дошел до нее, он обернулся и увидел, что Отто нащупывает табличку. Его отец держал таблетку между пальцами, его лицо оставалось таким же пустым, как и во время визита Юргена. Затем его рука поднялась ко рту так медленно, что движение было почти незаметным.
  
   Юрген ушел. На мгновение у него возникло искушение остаться и посмотреть, но лучше было придерживаться плана и избежать потенциальных проблем.
  
   С завтрашнего дня сотрудники будут обращаться ко мне как к барону фон Шредеру. И когда мой брат придет за ответами, ему придется спросить меня.
  
  
   48
  
  
   Через две недели после смерти Нагеля Пол, наконец, осмелился снова выйти на улицу.
  
   Звук падения тела бывшего морского пехотинца на землю эхом отдавался в его голове все то время, что он провел взаперти в комнате, которую снимал в пансионе Швабинга. Он пытался вернуться в старое здание, в котором жил со своей матерью, но теперь это был частный жилой дом.
  
   Это было не единственное, что изменилось в Мюнхене за время его отсутствия. Улицы стали чище, и больше не было групп безработных, слоняющихся по углам улиц. Исчезли очереди у церквей и бюро по трудоустройству, и людям не нужно было таскать с собой два чемодана с мелкими банкнотами каждый раз, когда они хотели купить хлеб. Не было никаких кровавых драк в тавернах. Огромные колонки объявлений, которые можно было найти на главных дорогах, сообщали о других вещах. Ранее они были заполнены новостями о политических собраниях, пламенными манифестами и десятками плакатов "Разыскивается за кражу". Теперь они демонстрировали мирные вещи, такие как собрания садоводческих обществ.
  
   Вместо всех этих предзнаменований гибели Павел обнаружил, что пророчество исполнилось. Куда бы он ни пошел, он видел группы мальчиков с красными повязками со свастикой на рукавах. Прохожим приходилось поднимать руку и кричать "Хайль Гитлер!", если они не хотели рисковать быть похлопанными по плечу парой агентов в штатском с приказом следовать за ними. Несколько человек, меньшинство, поспешили скрыться в дверных проемах, чтобы избежать приветствия, но такое решение не всегда было возможным, и рано или поздно каждому приходилось поднимать руку.
  
   Куда бы вы ни посмотрели, люди демонстрировали флаг со свастикой, этим озорным черным пауком, будь то на заколках, нарукавных повязках или платках, повязанных вокруг шеи. Их продавали на троллейбусных остановках и киосках вместе с билетами и газетами. Этот всплеск патриотизма начался в конце июня, когда среди ночи были убиты десятки лидеров СА за "предательство отечества". Этим действием Гитлер послал два послания: что никто не был в безопасности и что в Германии он был единственным ответственным лицом. Страх был выгравирован на каждом лице, как бы люди ни пытались его скрыть.
  
   Германия стала смертельной ловушкой для евреев. С каждым месяцем законы против них становились все более строгими, несправедливость вокруг них тихо ужесточалась. Сначала немцы напали на еврейских врачей, юристов и учителей, лишив их работы, о которой они мечтали, и, в процессе, лишив этих профессионалов возможности зарабатывать на жизнь. Новые законы означали, что сотни смешанных браков теперь были аннулированы. Волна самоубийств, не похожая ни на что, что когда-либо видела Германия, прокатилась по всей стране. И все же были евреи, которые смотрели в другую сторону или отрицали, настаивая, что на самом деле все не так уж плохо, отчасти потому, что немногие знали, насколько далеко зашла проблема - немецкая пресса почти не писала об этом, - а отчасти потому, что альтернатива, эмиграция, с каждым днем становилась все сложнее. Из-за глобального экономического кризиса и перенасыщенности рынка труда квалифицированными специалистами уход казался безумием. Осознавали они это или нет, евреев нацисты держали в заложниках.
  
   Прогулка по городу принесла Полу некоторое облегчение, хотя и ценой беспокойства, которое он испытывал по поводу того, в каком направлении движется Германия.
  
   "Вам нужна булавка для галстука, сэр?" - спросил молодой парень, осмотрев его с ног до головы. На мальчике был длинный кожаный пояс, демонстрирующий несколько моделей, от простого перекрученного креста до орла, держащего нацистский герб.
  
   Пол покачал головой и пошел дальше.
  
   "Вам не мешало бы носить ее, сэр. Отличный знак вашей поддержки нашего славного фюрера", - настаивал мальчик, бегущий за ним.
  
   Видя, что Пол не сдается, он высунул язык и отправился на поиски новой добычи.
  
   Я скорее умру, чем надену этот символ, подумал Пол.
  
   Его разум снова погрузился в лихорадочное, нервное состояние, в котором он находился с момента смерти Нагеля. История человека, который был первым лейтенантом его отца, заставила его усомниться не только в том, как продолжить расследование, но и в характере этого поиска. Если верить Нагелю, Ханс Райнер прожил сложную и извращенную жизнь, и он совершил преступление из-за денег.
  
   Конечно, Нагель был не самым надежным из источников. Но, несмотря на это, песня, которую он спел, не расходилась с той нотой, которая всегда звучала в сердце Пола, когда он думал об отце, которого он никогда не знал.
  
   Глядя на спокойный, ясный кошмар, в который Германия погружалась с таким энтузиазмом, Пауль задавался вопросом, не просыпается ли он наконец.
  
   На прошлой неделе мне исполнилось тридцать, с горечью думал он, прогуливаясь по берегу Изара, где на скамейках собирались парочки, и я потратил более трети своей жизни на поиски отца, который, возможно, не стоил таких усилий. Я оставил человека, которого любил, и не нашел ничего, кроме печали и жертвы взамен.
  
   Возможно, именно поэтому он идеализировал Ганса в своих мечтах наяву - потому что ему нужно было компенсировать мрачную реальность, о которой он догадывался по молчанию Ильзе.
  
   Он внезапно осознал, что в очередной раз прощается с Мюнхеном. Единственной мыслью в его голове было желание уехать, сбежать из Германии и вернуться в Африку, место, где, хотя он и не был счастлив, он, по крайней мере, смог найти часть своей души.
  
   Но я зашел так далеко... Как я могу позволить себе сдаться сейчас?
  
   Проблема была двоякой. Он также понятия не имел, как продолжить. Смерть Нагеля уничтожила не только его надежды, но и последнюю конкретную зацепку, которая у него была. Он хотел бы, чтобы его мать доверяла ему больше, так как тогда она могла бы быть все еще жива.
  
   Я мог бы пойти и найти Юргена, поговорить с ним о том, что сказала мне моя мать перед смертью. Может быть, он что-то знает.
  
   Через некоторое время он отверг эту идею. Он был сыт по горло Шредерами, и, по всей вероятности, Юрген все еще ненавидел его за то, что произошло в конюшнях угольщика. Он сомневался, что время сделало что-нибудь, чтобы унять его гнев. И если бы он подошел к Юргену, не имея вообще никаких доказательств, и сказал ему, что у него есть основания полагать, что они могут быть братьями, его реакция наверняка была бы ужасной. Он также не мог представить, что попытается поговорить с бароном или Брунгильдой. Нет, этот переулок был тупиком.
  
   Все кончено. Я ухожу.
  
   Его беспорядочное путешествие привело его на Мариенплац. Он решил нанести последний визит Себастьяну Келлеру, прежде чем навсегда покинуть город. По пути он задавался вопросом, открыт ли еще книжный магазин, или его владелец стал жертвой кризиса двадцатых годов, как и многие другие предприятия.
  
   Его опасения оказались необоснованными. Заведение выглядело так же, как и всегда, аккуратно, с его щедрыми витринами, предлагающими тщательно подобранную классическую немецкую поэзию. Пол едва задержался, прежде чем войти, и Келлер немедленно просунул голову в дверь задней комнаты, точно так же, как он сделал в тот первый день в 1923 году.
  
   "Пол! Боже милостивый, какой сюрприз!"
  
   Книготорговец протянул руку с теплой улыбкой на лице. Казалось, что время едва прошло. Он по-прежнему красил волосы в белый цвет и носил новые очки в золотой оправе, но, помимо этого и странных морщинок вокруг глаз, он продолжал излучать ту же ауру мудрости и спокойствия.
  
   "Добрый день, герр Келлер".
  
   "Но это такое удовольствие, Пол! Где ты прятался все это время? Мы считали тебя потерянным... Я прочитал в газетах о пожаре в пансионе и испугался, что ты тоже там погиб. Ты мог бы написать!"
  
   Несколько пристыженный, Пол извинился за то, что хранил молчание все эти годы. Вопреки своему обыкновению, Келлер закрыл книжный магазин и отвел молодого человека в заднюю комнату, где они провели пару часов, попивая чай и беседуя о былых временах. Пол рассказал о своих путешествиях по Африке, о различных работах, которые он выполнял, и о своем опыте общения с различными культурами.
  
   "У тебя были настоящие приключения... Карл Мэй, которым вы так восхищаетесь, хотел бы оказаться на вашем месте".
  
   "Я полагаю, что да ... Хотя романы - это совершенно другое дело", - сказал Пол с горькой улыбкой, думая о трагическом конце Нагеля.
  
   "А как насчет масонства, Пол? Поддерживали ли вы связь с какой-либо ложей в течение этого времени?"
  
   "Нет, сэр".
  
   "Что ж, тогда, когда все сказано и сделано, суть нашего Братства - порядок. Так получилось, что сегодня вечером состоится собрание. Ты должен пойти со мной, я не приму отказа. Ты можешь продолжить свою работу с того места, на котором остановился ", - сказал Келлер, похлопывая его по плечу.
  
   Пол неохотно согласился.
  
  
   49
  
  
   Той ночью, вернувшись в темпл, Пол ощутил знакомое чувство искусственности и скуки, которое охватило его много лет назад, когда он начал посещать масонские собрания. Место было заполнено до отказа, присутствовало более ста человек.
  
   В подходящий момент Келлер, который все еще был великим мастером Ложи Восходящего Солнца, встал и представил Пола своим братьям-масонам. Многие из них уже знали его, но по крайней мере десять участников приветствовали его впервые.
  
   За исключением того момента, когда Келлер обратился к нему напрямую, Пол провел большую часть встречи, погруженный в свои мысли... ближе к концу, когда один из старших братьев - некто по имени Ферст - встал, чтобы представить тему, которой не было в повестке дня того дня.
  
   "Почтеннейший Великий магистр, мы с группой братьев обсуждали текущую ситуацию".
  
   "Что ты имеешь в виду, брат Ферст?"
  
   "За тревожную тень, которую нацизм отбрасывает на масонство".
  
   "Брат, ты знаешь правила. Никакой политики в храме".
  
   "Но Великий магистр согласится со мной, что новости из Берлина и Гамбурга вызывают беспокойство. Многие ложи там распались по собственной воле. Здесь, в Баварии, не осталось ни одной из прусских лож ".
  
   "Итак, вы предлагаете роспуск этой ложи, брат Ферст?"
  
   "Конечно, нет. Но я считаю, что, возможно, настало время принять меры, которые приняли другие, чтобы обеспечить их постоянство ".
  
   "И что это за меры?"
  
   "Первым было бы прервать наши связи с братствами за пределами Германии".
  
   За этим заявлением последовало много ропота. Масонство традиционно было международным движением, и чем больше связей было у ложи, тем больше ее уважали.
  
   "Пожалуйста, тишина. Когда брат закончит, каждый сможет высказать свои собственные мысли по этому поводу ".
  
   "Вторым было бы переименование нашего общества. Другие ложи в Берлине изменили свое название на Орден Тевтонских рыцарей."
  
   Это вызвало новую волну недовольства. Изменение названия ордена было просто неприемлемо.
  
   "И, наконец, я думаю, мы должны уволить из ложи - с честью - тех братьев, которые подвергают риску наше выживание".
  
   "И какие бы это были братья?"
  
   Ферст прочистил горло, прежде чем продолжить, явно чувствуя себя неловко.
  
   "Братья-евреи, конечно".
  
   Пол вскочил со своего места. Он попытался взять слово, чтобы выступить, но храм превратился в столпотворение криков и проклятий. Суматоха длилась несколько минут, все пытались говорить одновременно. Келлер несколько раз ударил по своей кафедре булавой, которой ему редко доводилось пользоваться.
  
   "Приказывайте, приказывайте! Мы будем говорить по очереди, или мне придется распустить собрание!"
  
   Страсти немного поостыли, и ораторы взяли слово, чтобы поддержать предложение или отклонить его. Пол подсчитал количество людей, принявших участие в голосовании, и был удивлен, обнаружив равномерное разделение между двумя позициями. Он попытался придумать что-нибудь для вклада, что звучало бы связно. Он настоятельно хотел донести, насколько несправедливым он считает всю дискуссию.
  
   Наконец, Келлер указал на него булавой. Пол встал.
  
   "Братья, это первый раз, когда я выступаю в этой ложе. Вполне может оказаться последней. Я был поражен дискуссией, вызванной предложением брата Ферста, и больше всего меня поражает не ваше мнение по этому вопросу, а сам факт, что нам вообще пришлось это обсуждать."
  
   Послышалось одобрительное бормотание.
  
   "Я не еврей. В моих жилах течет арийская кровь, или, по крайней мере, я так думаю. Правда в том, что я не совсем уверен в том, кто я такой. Я прибыл в это благородное учреждение, следуя по стопам моего отца, не имея другой цели, кроме как узнать больше о себе. Определенные обстоятельства в моей жизни долгое время держали меня вдали от тебя, но когда я вернулся, я и представить не мог, что все будет так по-другому. В этих стенах мы предположительно стремимся к просветлению. Итак, можете ли вы объяснить мне, братья, почему это учреждение дискриминирует людей за что-либо иное, кроме их действий, справедливых или несправедливых?"
  
   Послышалось еще больше одобрительных возгласов. Пол увидел, как Ферст поднялся со своего места.
  
   "Брат, тебя долго не было, и ты не знаешь, что происходит в Германии!"
  
   "Ты прав. Мы переживаем темные времена. Но в такие времена мы должны крепко цепляться за то, во что мы верим ".
  
   "На карту поставлено выживание ложи!"
  
   "Да, но какой ценой?"
  
   "Если нам придется..."
  
   "Брат Ферст, если бы ты пересекал пустыню и увидел, что солнце припекает все сильнее, а твоя фляга пустеет, ты бы помочился в нее, чтобы остановить ее от истечения?"
  
   Крыша храма затряслась от взрыва смеха. Ферст проигрывал матч, и он кипел от ярости.
  
   "И подумать только, что это слова отверженного сына дезертира", - воскликнул он в ярости.
  
   Пол принял удар на себя, как мог. Он сильно сжал спинку стула перед собой, пока костяшки его пальцев не побелели.
  
   Я должен контролировать себя, или он победит.
  
   "Почтеннейший Великий магистр, вы собираетесь позволить брату Ферсту подвергнуть мое заявление перекрестному огню?"
  
   "Брат Райнер прав. Придерживайтесь правил дебатов ".
  
   Ферст кивнул с широкой улыбкой, которая насторожила Пола.
  
   "Восхищен. В таком случае, я прошу вас забрать слово у брата Райнера".
  
   "Что? На каком основании? " спросил Пол, стараясь не кричать.
  
   "Вы отрицаете, что посещали собрания ложи всего за несколько месяцев до вашего исчезновения?"
  
   Пол разволновался.
  
   "Нет, я не отрицаю этого, но ..."
  
   "Итак, вы не достигли степени Товарища по ремеслу, и у вас нет права вносить свой вклад в собрания", - прервал Ферст.
  
   "Я был учеником более одиннадцати лет. Степень Товарища по ремеслу присваивается автоматически через три года."
  
   "Да, но только если ты регулярно посещаешь работы. В противном случае вы должны быть одобрены большинством братьев. Так что у вас нет права выступать в этих дебатах ", - сказал Ферст, не в силах скрыть своего удовлетворения.
  
   Пол огляделся в поисках поддержки. Все лица молча смотрели на него в ответ. Даже Келлер, который, казалось, хотел помочь ему несколько мгновений назад, был спокоен.
  
   "Очень хорошо. Если таков преобладающий дух, я отказываюсь от своего членства в ложе ".
  
   Пол встал и покинул скамью, направляясь к кафедре, которую занимал Келлер. Он снял фартук и перчатки и бросил их к ногам Великого магистра.
  
   "Я больше не горжусь этими символами".
  
   "И я тоже!"
  
   Один из присутствующих, мужчина по имени Йоахим Хирш, встал. Хирш был евреем, вспомнил Пол. Он тоже бросил символы к подножию кафедры.
  
   "Я не собираюсь ждать голосования о том, следует ли мне быть исключенным из ложи, к которой я принадлежал двадцать лет. Я бы предпочел уйти", - сказал он, встав рядом с Полом.
  
   Услышав это, многие другие встали. Большинство из них были евреями, хотя, как с удовлетворением заметил Пол, было несколько неевреев, которые явно были так же возмущены, как и он. В течение минуты на клетчатом мраморе скопилось более тридцати фартуков. Сцена была хаотичной.
  
   "Этого достаточно!" - кричал Келлер, ударяя булавой в тщетной попытке быть услышанным. "Если бы мое положение позволяло, я бы тоже сбросил этот фартук. Давайте уважать тех, кто принял это решение".
  
   Группа диссидентов начала покидать храм. Пол ушел одним из последних, и он ушел с высоко поднятой головой, хотя это его огорчало. Быть членом ложи никогда не было ему особенно по вкусу, но ему было больно видеть, как такая группа умных, культурных людей может быть разделена страхом и нетерпимостью.
  
   Он молча направился к вестибюлю. Некоторые диссиденты собрались кучкой, хотя большинство собрали свои шляпы и выходили на улицу группами по два или три человека, чтобы не привлекать внимания. Пол готовился сделать то же самое, когда почувствовал, как кто-то дотронулся до его спины.
  
   "Пожалуйста, позвольте мне пожать вам руку". Это был Хирш, человек, который бросил свой фартук вслед за Полом. "Большое вам спасибо за то, что подаете пример. Если бы ты не сделал то, что ты сделал, я бы не осмелился сделать это сам ".
  
   "Не нужно меня благодарить. Мне просто невыносимо было видеть несправедливость всего этого ".
  
   "Если бы только больше людей были похожи на тебя, Райнер, Германия не была бы в том беспорядке, в котором она находится сегодня. Будем просто надеяться, что это всего лишь попутный дурной ветер ".
  
   "Люди напуганы", - сказал Пол, пожимая плечами.
  
   "Я не удивлен. Три или четыре недели назад гестапо получило полномочия действовать внесудебно".
  
   "Что ты имеешь в виду?"
  
   "Они могут задержать кого угодно, даже за что-то такое простое, как "подозрительная походка".
  
   "Но это нелепо!" - изумленно воскликнул Пол.
  
   "Это еще не все", - сказал другой из мужчин, который собирался уходить. "Через несколько дней семья получает уведомление".
  
   "Или их вызывают для опознания тела", - мрачно добавил третий. "Это уже случилось с моим знакомым, и список растет. Krickstein, Cohen, Tannenbaum..."
  
   Когда он услышал эту фамилию, сердце Пола подпрыгнуло.
  
   "Подожди, ты сказал Танненбаум? Какой Танненбаум?"
  
   "Йозеф Танненбаум, промышленник. Ты знаешь его?"
  
   "Вроде того. Можно сказать, что я ... друг семьи ".
  
   "Тогда мне жаль сообщать вам, что Джозеф Танненбаум мертв. Похороны состоятся завтра утром ".
  
  
   50
  
  
   "Дождь должен быть обязательным на похоронах", - сказал Манфред.
  
   Элис не ответила. Она просто взяла его за руку и сжала ее.
  
   Он прав, подумала она, оглядываясь вокруг. Белые надгробия сияли под утренним солнцем, создавая атмосферу безмятежности, совершенно не соответствующую ее душевному состоянию.
  
   Элис, которая так мало знала о своих собственных эмоциях и которая так часто становилась жертвой этой эмоциональной слепоты, не совсем понимала, что она чувствовала в тот день. С тех пор, как он вызвал их обратно из Огайо пятнадцать лет назад, она ненавидела своего отца до глубины души. Со временем ее ненависть приобрела множество оттенков. Сначала она была окрашена оттенком негодования сердитого подростка, которому всегда противоречили. Оттуда это переросло в презрение, когда она увидела своего отца во всем его эгоизме и жадности, бизнесмена , готового на все, чтобы процветать. Последней была уклончивая, пугливая ненависть женщины, боящейся стать зависимой.
  
   С тех пор, как приспешники ее отца поймали ее в ту роковую ночь в 1923 году, ненависть Элис к отцу превратилась в холодную враждебность самого чистого рода. Эмоционально истощенная после разрыва с Полом, Элис лишила свои отношения с отцом всякой страсти, сосредоточившись на них с рациональной точки зрения. Он - лучше всего было называть этого человека "он"; это причиняло меньше боли - был болен. Он не понимал, что она должна быть свободна, чтобы жить своей собственной жизнью. Он хотел выдать ее замуж за того, кого она презирала.
  
   Он хотел убить ребенка, которого она носила в своем животе.
  
   Элис пришлось бороться изо всех сил, чтобы предотвратить это. Ее отец дал ей пощечину, назвал ее грязной шлюхой и даже хуже.
  
   "Ты этого не получишь. Барон никогда не примет беременную шлюху в качестве невесты для своего сына ".
  
   Тем лучше, подумала Элис. Она замкнулась в себе, наотрез отказавшись делать аборт, и сообщила шокированным слугам, что беременна.
  
   "У меня есть свидетели. Если из-за тебя я сорвусь, я сдам тебя, ублюдок", - сказала она ему с самообладанием и уверенностью, которых никогда раньше не чувствовала.
  
   "Слава небесам, что твоя мать не дожила до того, чтобы увидеть свою дочь в таком состоянии".
  
   "Например, что? Ее отец продал по самой высокой цене?"
  
   Йозеф обнаружил, что обязан отправиться в особняк Шредеров и признаться барону во всей правде. С выражением плохо притворной печали барон сообщил ему, что, очевидно, при таких условиях соглашение должно быть аннулировано.
  
   Элис больше никогда не разговаривала с Джозефом после того рокового дня, когда он вернулся, кипя от ярости и унижения, со встречи со свекровью, которой не суждено было стать. Через час после его возвращения Дорис, экономка, пришла сообщить ей, что она должна немедленно уехать.
  
   "Хозяин позволит тебе взять с собой чемодан с одеждой, если она тебе понадобится". Резкий тон ее голоса не оставлял сомнений в ее чувствах по этому поводу.
  
   "Скажи хозяину большое спасибо, но мне от него ничего не нужно", - сказала Элис.
  
   Она направилась к двери, но перед уходом обернулась.
  
   "Кстати, Дорис... Постарайся не украсть чемодан и не сказать, что я взял его с собой, как ты сделала с деньгами, которые мой отец оставил на раковине".
  
   Ее слова пробили брешь в высокомерном отношении экономки. Она покраснела и начала задыхаться.
  
   "Теперь, послушайте меня, я могу заверить вас, что я ..."
  
   Молодая женщина ушла, оборвав конец предложения хлопком двери.***
  
   Несмотря на то, что она была предоставлена самой себе, несмотря на все, что с ней случилось, несмотря на огромную ответственность, которая росла внутри нее, выражение возмущения на лице Дорис заставило Элис улыбнуться. Первая улыбка с тех пор, как Пол оставил ее.
  
   Или это я заставила его покинуть меня?
  
   Она провела следующие одиннадцать лет, пытаясь найти ответ на этот вопрос.
  
   Когда Пол появился на обсаженной деревьями дорожке на кладбище, вопрос ответил сам собой. Элис увидела, как он приблизился и отошел в сторону, ожидая, пока священник прочтет молитву за усопших.
  
   Элис совершенно забыла о двадцати людях, окруживших гроб, деревянный ящик, пустой, если не считать урны с прахом Джозефа. Она забыла, что получила прах по почте вместе с запиской из гестапо, в которой говорилось, что ее отец был арестован за подстрекательство к мятежу и погиб, "пытаясь бежать". Она забыла, что его хоронили под крестом, а не звездой, поскольку он умер католиком в стране католиков, которые отдавали свои голоса за Гитлера. Она забыла о своем собственном замешательстве и страхе, потому что посреди всего этого одна уверенность появилась теперь перед ее глазами, как маяк в шторм.
  
   Это была моя вина. Я был тем, кто оттолкнул тебя, Пол. Который прятал от тебя нашего сына и не позволил тебе сделать свой собственный выбор. И, черт бы тебя побрал, я все так же влюблен в тебя, как и в тот раз, когда впервые увидел тебя пятнадцать лет назад, когда на тебе был этот нелепый фартук официанта.
  
   Она хотела подбежать к нему, но подумала, что если она это сделает, то может потерять его навсегда. И хотя она сильно повзрослела с тех пор, как стала матерью, ее ноги все еще были скованы гордостью.
  
   Я должен приближаться к нему медленно. Выясни, где он был, что он сделал. Если он все еще что-то чувствует...
  
   Похороны закончились. Она и Манфред приняли соболезнования гостей. Пол был последним в очереди и подошел к ним с осторожным видом.
  
   "Доброе утро. Спасибо, что пришли", - сказал Манфред, протягивая руку, не узнавая его.
  
   "Я разделяю вашу печаль", - ответил Пол.
  
   "Вы знали моего отца?"
  
   "Немного. Меня зовут Пол Райнер".
  
   Манфред отпустил руку Пола, как будто она обожгла его.
  
   "Что ты здесь делаешь? Ты думаешь, что можешь вот так просто вернуться в ее жизнь? После одиннадцати лет молчания?"
  
   "Я написал десятки писем и ни на одно из них не получил ответа", - взволнованно сказал Пол.
  
   "Это не меняет того, что ты сделал".
  
   "Все в порядке, Манфред", - сказала Элис, положив руку ему на плечо. "Ты отправляешься домой".
  
   "Ты уверен?" спросил он, глядя на Пола.
  
   "Да".
  
   "Хорошо. Я пойду домой и посмотрю, может быть..."
  
   "Прекрасно", - она прервала его, прежде чем он смог произнести имя. "Я скоро буду рядом".
  
   Бросив последний злобный взгляд на Пола, Манфред надел шляпу и ушел. Элис повернула по центральной дорожке кладбища, молча шагая рядом с Полом. Их зрительный контакт был кратким, но интенсивным и болезненным, поэтому она предпочла пока не смотреть на него.
  
   "Итак, ты вернулся".
  
   "Я вернулся на прошлой неделе, преследуя ниточку, но все обернулось плохо. Вчера я встретил знакомого вашего отца, который рассказал мне о его смерти. Я надеюсь, что вы смогли сблизиться за эти годы ".
  
   "Иногда дистанция - это самое лучшее".
  
   "Я понимаю".
  
   Почему я должен говорить такие вещи? Он может подумать, что я говорил о нем.
  
   "А как насчет твоих путешествий, Пол? Ты нашел то, что искал?"
  
   "Нет".
  
   Скажи, что ты был неправ, уходя. Скажи, что ты был неправ, и я признаю свою ошибку, а ты признаешь свою, и тогда я снова упаду в твои объятия. Скажи это!
  
   "На самом деле, я решил сдаться", - продолжил Пол. "Я зашел в тупик. У меня нет семьи, у меня нет денег, у меня нет профессии, у меня даже нет страны, в которую я мог бы вернуться, потому что это не Германия ".
  
   Она остановилась и повернулась, чтобы впервые внимательно посмотреть на него. Она была удивлена, увидев, что его лицо не сильно изменилось. Черты его лица посуровели, под глазами залегли глубокие круги, и он немного прибавил в весе, но он все еще был Полом. Ее Пол.
  
   "Ты действительно написал мне?"
  
   "Много раз. Я отправил письма на твой адрес в пансионе, а также в дом твоего отца ".
  
   "И так ... что ты собираешься делать?" - спросила она. Ее губы и голос дрожали, но она не могла их остановить. Возможно, ее тело посылало сообщение, которое она не осмеливалась сформулировать. Когда Пол ответил, в его голосе также слышались эмоции.
  
   "Я подумывал о возвращении в Африку, Элис. Но когда я услышал о том, что случилось с твоим отцом, я подумал..."
  
   "Что?"
  
   "Не поймите это неправильно, но я хотел бы поговорить с вами в другой обстановке, с большим количеством времени ... Рассказать вам о том, что произошло за эти годы".
  
   "Это плохая идея", - заставила она себя сказать.
  
   "Элис, я знаю, что не имею права возвращаться в твою жизнь, когда захочу. Я... Уйти в то время было большой ошибкой - это была огромная ошибка - и я стыжусь этого. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать это, и все, о чем я прошу, это чтобы мы могли однажды сесть и выпить кофе вместе ".
  
   А если бы я сказал тебе, что у тебя есть сын, Пол? Великолепный мальчик с небесно-голубыми глазами, как у тебя, светловолосый и упрямый, как его отец? Что бы ты сделал, Пол? А если бы я впустил тебя в нашу жизнь, а потом у нас ничего не получилось? Как бы сильно я ни хотел тебя, как бы сильно мое тело и моя душа ни хотели быть с тобой, я не могу позволить тебе причинить ему боль.
  
   "Мне нужно немного времени, чтобы подумать об этом".
  
   Он улыбнулся, и маленькие морщинки, которых Элис никогда раньше не видела, собрались вокруг его глаз.
  
   "Я буду ждать", - сказал Пол, протягивая маленький клочок бумаги со своим адресом. "До тех пор, пока я тебе нужен".
  
   Элис взяла записку, и их пальцы соприкоснулись.
  
   "Хорошо, Пол. Но я ничего не могу обещать. Уходи сейчас".
  
   Слегка задетый бесцеремонным увольнением, Пол ушел, не сказав больше ни слова.
  
   Когда он исчезал на тропинке, Элис молилась, чтобы он не обернулся и не увидел, как сильно она дрожит.
  
  
   51
  
  
   "Так, так. Похоже, крыса заглотила наживку", - сказал Юрген, крепко сжимая свой бинокль. Со своего наблюдательного пункта на холме в восьмидесяти метрах от могилы Йозефа он мог видеть, как Пол пробирается вверх по очереди, чтобы выразить соболезнования Танненбаумам. Он узнал его мгновенно. "Я был прав, Адольф?"
  
   "Вы были правы, сэр", - сказал Эйхман, немного смущенный таким отклонением от программы. За те шесть месяцев, что он работал с Юргеном, новоиспеченный барон сумел проникнуть во многие ложи, благодаря своему титулу, своему внешнему обаянию и ряду поддельных удостоверений, предоставленных Ложей прусского меча. Великий мастер этой ложи, непокорный националист и знакомый Гейдриха, поддерживал нацистов каждой клеточкой своего существа. Он бессовестно присвоил Юргену степень магистра и прочитал ему интенсивный курс о том, как сойти за опытного масона. Затем он написал рекомендательные письма Великим мастерам гуманитарных лож, призывая их к сотрудничеству, "чтобы выдержать нынешний политический шторм".
  
   Посещая каждую неделю другую ложу, Юргену удалось узнать имена более трех тысяч членов. Гейдрих был в восторге от прогресса, и Эйхман тоже, поскольку он увидел, что его мечта избежать мрачной работы в Дахау становится все ближе к реальности. Он был не прочь печатать открытки для Гейдриха в свободное время или даже время от времени ездить с Юргеном на выходные в близлежащие города, такие как Аугсбург, Ингольштадт и Штутгарт. Но одержимость, которая пробудилась в Юргене за последние несколько дней, сильно беспокоила его. Человек не думал почти ни о чем, кроме этого Пола Райнера. Он даже не объяснил, какую роль Райнер играл в миссии, которую им поручил Гейдрих; он сказал только, что хотел его найти.
  
   "Я был прав", - повторил Юрген, больше для себя, чем для своего нервничающего компаньона. "Она - ключ".
  
   Он поправил линзы бинокля. Использовать их было нелегко для Юргена, у которого был только один глаз, и ему приходилось время от времени опускать их. Он немного сдвинулся, и в поле его зрения появилось изображение Элис. Она была очень красивой, более зрелой, чем когда он видел ее в последний раз. Он посмотрел на то, как ее черная блузка с короткими рукавами подчеркивает грудь, и поправил бинокль, чтобы лучше рассмотреть.
  
   Если бы только мой отец не отверг ее. Каким ужасным унижением было бы для этой маленькой шлюшки выйти за меня замуж и делать все, что я захочу, фантазировал Юрген. У него была эрекция, и ему пришлось сунуть руку в карман, чтобы незаметно расположиться так, чтобы Эйхман не заметил.
  
   Если подумать, так лучше. Женитьба на еврейке была бы фатальной для моей карьеры в СС. И таким образом я могу убить двух зайцев одним выстрелом: заманить Пола и заполучить ее. Шлюха узнает достаточно скоро.
  
   "Будем ли мы продолжать, как планировалось, сэр?" - спросил Эйхман.
  
   "Да, Адольф. Следуйте за ним. Я хочу знать, где он остановился."
  
   "А потом? Мы сдадим его гестапо?"
  
   С отцом Элис все было так просто. Один звонок знакомому оберштурмфюреру, десятиминутный разговор, и четверо мужчин увели наглого еврея из его квартиры на Принцрегентенплац, не дав никаких объяснений. План сработал идеально. Теперь Пол пришел на похороны, как и был уверен Юрген.
  
   Было бы так просто повторить все это снова: выяснить, где он спал, выслать патруль, затем отправиться в подвалы дворца Виттельсбахов, штаб-квартиры гестапо в Мюнхене. Войти в обитую войлоком камеру - обитую не для того, чтобы люди не причиняли себе вреда, а чтобы заглушить крики, - сесть перед ним и смотреть, как он умирает. Возможно, он мог бы даже привести еврейку и изнасиловать ее прямо на глазах у Пола, наслаждаться ею, пока Пол отчаянно боролся, чтобы освободиться от своих пут.
  
   Но он должен был подумать о своей карьере. Он не хотел, чтобы люди говорили о его жестокости, особенно теперь, когда он становился все более известным.
  
   На обороте его титула и его достижений, он был так близок к повышению и путевке в Берлин, чтобы работать бок о бок с Гейдрихом.
  
   А еще было его желание встретиться с Полом лицом к лицу. Отплати маленькому засранцу за всю причиненную им боль, не прячась за государственным механизмом.
  
   Должен быть лучший способ.
  
   Внезапно он понял, что хотел сделать, и его губы скривились в жестокой улыбке.
  
   "Извините меня, сэр", - настаивал Эйхман, думая, что он не расслышал. "Я спрашивал, будем ли мы сдавать Райнера?"
  
   "Нет, Адольф. Это потребует более личного подхода ".
  
  
   52
  
  
   "Я дома!"
  
   Вернувшись с кладбища, Элис вошла в маленькую квартирку и приготовилась к обычной дикой атаке со стороны Джулиана. Но на этот раз он не появился.
  
   "Алло?" - озадаченно позвала она.
  
   "Мы в студии, мама!"
  
   Элис шла по узкому коридору. Там было всего три спальни. Ее, самая маленькая, была голой, как платяной шкаф. Кабинет Манфреда был почти точно такого же размера, за исключением того, что кабинет ее брата всегда был завален техническими руководствами, странными книгами на английском и стопкой заметок с инженерного курса, который он закончил в прошлом году. Манфред жил с ними с тех пор, как поступил в университет, когда споры с отцом усилились. Предположительно, это была временная договоренность, но они жили вместе уже так долго, что Элис не могла представить, как можно совмещать свою карьеру фотографа и присматривать за Джулианом без помощи, которую он ей оказывал. У него также не было особых возможностей для продвижения, потому что, несмотря на его отличную степень, собеседования при приеме на работу всегда заканчивались одной и той же фразой: "Как жаль, что ты еврей". Единственными деньгами, которые поступали в семью, были деньги, которые Элис зарабатывала на продаже фотографий, и платить за квартиру становилось все труднее.
  
   "Студия" была тем, чем в обычных домах была бы гостиная. Развивающее оборудование Элис полностью заменило ее. Окно было закрыто черными простынями, а единственная лампочка горела красным.
  
   Элис постучала в дверь.
  
   "Входи, мама! Мы как раз заканчиваем!"
  
   Стол был уставлен подносами для проявки. Полдюжины рядов колышков тянулись от стены к стене, скрепляя фотографии, оставленные сушиться. Элис подбежала, чтобы поцеловать Джулиана и Манфреда.
  
   "С тобой все в порядке?" спросил ее брат.
  
   Она сделала жест, чтобы сказать, что они поговорят позже. Она не сказала Джулиану, куда они идут, когда они оставили его с соседом. Мальчику никогда не было позволено узнать своего дедушку при жизни, и его смерть не обеспечила бы мальчику наследство. Фактически все имущество Йозефа, сильно истощенное в последние годы, поскольку его бизнес потерял обороты, было передано культурному фонду.
  
   Последние пожелания человека, который однажды сказал, что делает все это ради своей семьи, подумала Элис, слушая адвоката своего отца. Что ж, у меня нет намерения рассказывать Джулиану о смерти его дедушки. По крайней мере, мы избавим его от этой неприятности.
  
   "Что это? Я не помню, чтобы делал эти фотографии ".
  
   "Похоже, Джулиан пользовался твоим старым Кодаком, сестренка".
  
   "Неужели? Последнее, что я помню, затвор заклинило."
  
   "Дядя Манфред починил это для меня", - ответил Джулиан с виноватой улыбкой.
  
   "Сплетница!" - сказал Манфред, игриво пихнув его. "Ну, так оно и было, или дай ему волю в твоей "Лейке"".
  
   "Я бы с тебя живьем содрала кожу, Манфред", - сказала Элис, изображая раздражение. Ни одному фотографу не понравится, когда маленькие липкие пальчики ребенка находятся рядом с его или ее камерой, но и она, и ее брат ни в чем не могли отказать Джулиану. С тех пор, как он научился говорить, он всегда добивался своего, но он по-прежнему был самым чувствительным и нежным из троих.
  
   Элис подошла к фотографиям и проверила, готовы ли к обработке самые ранние из них. Она взяла одну и подняла ее. Это была настольная лампа Манфреда крупным планом, рядом с ней лежала стопка книг. Фотография была сделана исключительно качественно, конус света наполовину освещал заголовки и обеспечивал превосходный контраст. Изображение было слегка не в фокусе, без сомнения, результат рук Джулиана, нажимающего на спусковой крючок. Ошибка новичка.
  
   И ему всего десять. Когда он вырастет, он будет великим фотографом, с гордостью подумала она.
  
   Она взглянула на своего сына, который пристально наблюдал за ней, отчаянно желая услышать ее мнение. Элис притворилась, что не заметила.
  
   "Что ты думаешь, мама?"
  
   "По поводу чего?"
  
   "Насчет фотографии".
  
   "Это немного шатко. Но вы очень хорошо выбрали диафрагму и глубину. В следующий раз, когда захотите сделать натюрморт без особого освещения, используйте штатив."
  
   "Да, мама", - сказал Джулиан, улыбаясь от уха до уха.
  
   С момента рождения Джулиан ее характер значительно смягчился. Она взъерошила его светлые волосы, что всегда заставляло его смеяться.
  
   "Итак, Джулиан, что бы ты сказал о пикнике в парке с дядей Манфредом?"
  
   "Сегодня? Ты позволишь мне взять Кодак?"
  
   "Если ты пообещаешь быть осторожным", - сказала Элис, смирившись.
  
   "Конечно, я сделаю это! Парк, парк!"
  
   "Но сначала иди в свою комнату и переоденься".
  
   Джулиан выбежал; Манфред остался, молча наблюдая за своей сестрой. Под красным светом, который скрывал выражение ее лица, он не мог сказать, о чем она думала. Элис тем временем достала из кармана листок бумаги Пола и уставилась на него так, как будто полдюжины слов могли превратиться в самого человека.
  
   "Он дал тебе свой адрес?" - спросил Манфред, читая через ее плечо. "В довершение всего, это пансион. Пожалуйста..."
  
   "Он может желать добра, Манфред", - сказала она, защищаясь.
  
   "Я тебя не понимаю, сестренка. Вы годами не слышали от него ни слова, хотя знали, что он мертв или того хуже. И теперь внезапно он появляется..."
  
   "Ты знаешь, что я чувствую к нему".
  
   "Тебе следовало подумать об этом раньше".
  
   Ее лицо исказилось.
  
   Спасибо за это, Манфред. Как будто я недостаточно сожалел об этом.
  
   "Мне жаль", - сказал Манфред, видя, что расстроил ее. Он нежно погладил ее по плечу. "Я не это имел в виду. Ты волен делать все, что захочешь. Я просто не хочу, чтобы тебе причинили боль ".
  
   "Я должен попытаться".
  
   Несколько мгновений они оба молчали. Они могли слышать звуки вещей, которые бросали на пол в комнате мальчика.
  
   "Ты думал о том, как собираешься рассказать Джулиану?"
  
   "Понятия не имею. Думаю, понемногу."
  
   "Как же так, "понемногу", Элис? Не могли бы вы сначала показать ему ногу и сказать: "Это нога твоего отца"? А на следующий день рука? Послушай, ты должен сделать все это сразу; тебе придется признать, что ты лгал ему всю его жизнь. Никто не говорит, что это не будет сложно ".
  
   "Я знаю", - задумчиво сказала она.
  
   Из-за стены прогремел еще один звук, громче предыдущего.
  
   "Я готов!" - крикнул Джулиан с другой стороны двери.
  
   "Вам двоим лучше идти вперед", - сказала Элис. "Я приготовлю несколько сэндвичей, и мы встретимся через полчаса у фонтана".
  
   Когда они ушли, Элис попыталась привести свои мысли и поле битвы в спальне Джулиана в какое-то подобие порядка. Она сдалась, когда поняла, что подбирает носки разного цвета.
  
   Она прошла на маленькую кухню и положила в корзину фрукты, сыр, бутерброды с джемом и бутылку сока. Она пыталась решить, взять ли одно пиво или два, когда услышала звонок в дверь.
  
   Должно быть, они что-то забыли, подумала она. Так будет лучше: мы сможем уйти все вместе.
  
   Она открыла входную дверь.
  
   "Ты действительно такой забывчивый..."
  
   Последнее слово прозвучало как вздох. Любой бы отреагировал точно так же на вид униформы СС.
  
   Но в тревоге Элис было и другое измерение: она узнала человека, носящего ее.
  
   "Итак, ты скучала по мне, моя еврейская шлюха?" - сказал Юрген с улыбкой.
  
   Элис открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Юрген занес кулак, готовый ударить ее. У нее не было времени пригнуться или метнуться за дверь. Удар пришелся прямо ей в висок, и она упала на землю. Она попыталась встать и пнуть Юргена в колено, но не смогла долго удерживать его. Он дернул ее голову назад за волосы и прорычал: "Было бы так легко убить тебя".
  
   "Так сделай это, сукин ты сын!" Элис рыдала, пытаясь освободиться и оставив в его руке прядь своих волос. Юрген ударил ее кулаком в рот и живот, и Элис упала на землю, задыхаясь.
  
   "Всему свое время, дорогая", - сказал он, расстегивая ее юбку.
  
  
   53
  
  
   Когда он услышал стук в свою дверь, у Пола в одной руке было недоеденное яблоко, а в другой - газета. Он не притронулся к еде, которую принесла ему домовладелица, поскольку эмоции от встречи с Элис расстроили его желудок. Он заставлял себя жевать фрукт, чтобы успокоить нервы.
  
   Услышав звук, Пол встал, отбросил газету и достал пистолет из-под подушки. Держа ее за спиной, он открыл дверь. Это снова была его квартирная хозяйка.
  
   "Герр Райнер, здесь два человека, которые хотят вас видеть", - сказала она с озабоченным выражением лица.
  
   Она отступила в сторону. Посреди коридора стоял Манфред Танненбаум, держа за руку испуганного мальчика, который цеплялся за потертый футбольный мяч, как за спасательный круг. Пол уставился на ребенка, и его сердце подпрыгнуло. Темно-русые волосы, выразительные черты лица, ямочка на подбородке и голубые глаза... То, как он смотрел на Пола, испуганный, но не избегающий его взгляда...
  
   "Это ...?" - он запнулся, ища подтверждения, в котором не нуждался, поскольку его сердце сказало ему все.
  
   Другой мужчина кивнул, и в третий раз в жизни Пола все, что, как он думал, он знал, взорвалось в одно мгновение.
  
   "О, Боже, что я наделал?"
  
   Он быстро провел их внутрь.
  
   Манфред, желая остаться наедине с Полом, сказал Джулиану: "Иди и вымой лицо и руки - продолжай".
  
   "Что случилось?" - спросил Пол. "Где Элис?"
  
   "Мы собирались на пикник. Мы с Джулианом пошли вперед, чтобы дождаться его мать, но она не появилась, поэтому мы вернулись домой. Как только мы завернули за угол, сосед сказал нам, что мужчина в форме СС забрал Элис. Мы не осмелились вернуться, на случай, если они ждали нас, и я подумал, что это лучшее место для нас, чтобы пойти ".
  
   Стараясь сохранять спокойствие в присутствии Джулиана, Пол подошел к буфету и достал со дна чемодана маленькую бутылочку с золотой горлышком. Поворотом запястья он сломал печать и протянул ее Манфреду, который сделал большой глоток и начал кашлять.
  
   "Не так быстро, или ты будешь петь слишком долго ..."
  
   "Черт, это жжет. Что это, черт возьми, такое?"
  
   "Она называется Krugsle. Его перегоняют немецкие колонисты в Виндхуке. Бутылка была подарком от друга. Я приберегал ее для особого случая ".
  
   "Спасибо", - сказал Манфред, возвращая его. "Мне жаль, что тебе пришлось узнать об этом таким образом, но..."
  
   Джулиан вернулся из ванной и сел на стул.
  
   "Ты мой отец?" - спросил мальчик Пола.
  
   Пол и Манфред были в ужасе.
  
   "Почему ты так говоришь, Джулиан?"
  
   Не отвечая своему дяде, мальчик схватил Пола за руку, заставляя его присесть, чтобы они оказались лицом к лицу. Он провел кончиками пальцев по чертам лица своего отца, изучая их, как будто простого взгляда было недостаточно. Пол закрыл глаза, пытаясь сдержать слезы.
  
   "Я похож на тебя", - сказал наконец Джулиан.
  
   "Да, сынок. Ты знаешь. Очень похоже на то".
  
   "Можно мне чего-нибудь поесть?" Я голоден, " сказал мальчик, указывая на поднос.
  
   "Конечно", - сказал Пол, подавляя желание обнять его. Он не осмелился подойти слишком близко, потому что понимал, что мальчик, должно быть, тоже в шоке.
  
   "Мне нужно поговорить с герром Райнером наедине снаружи. Ты остаешься здесь и ешь", - сказал Манфред.
  
   Мальчик сложил руки на груди. "Никуда не уходи. Нацисты забрали маму, и я хочу знать, о чем ты говоришь ".
  
   "Джулиан..."
  
   Пол положил руку на плечо Манфреда и вопросительно посмотрел на него. Манфред пожал плечами.
  
   "Тогда очень хорошо".
  
   Пол повернулся к мальчику и попытался выдавить улыбку. Сидеть и смотреть на уменьшенную версию собственного лица было болезненным напоминанием о его последней ночи в Мюнхене, в далеком 1923 году. Об ужасном, эгоистичном решении, которое он принял, оставив Элис, даже не попытавшись понять, почему она сказала ему оставить ее, уйдя, не оказав сопротивления. Теперь все части встали на свои места, и Пол понял, какую серьезную ошибку он совершил.
  
   Я прожил всю свою жизнь без отца. Обвиняя его и тех, кто убил его, в его отсутствии. Я тысячу раз клялся, что если у меня будет ребенок, я никогда, ни за что не позволю ему расти без меня.
  
   "Джулиан, меня зовут Пол Райнер", - сказал он, протягивая руку.
  
   Мальчик ответил на рукопожатие.
  
   "Я знаю. Дядя Манфред рассказал мне."
  
   "И он также сказал тебе, что я не знал, что у меня есть сын?"
  
   Джулиан молча покачал головой.
  
   "Элис и я всегда говорили ему, что его отец мертв", - сказал Манфред, избегая его взгляда.
  
   Это было слишком для Пола. Он чувствовал боль всех тех ночей, когда он лежал без сна, представляя своего отца героем, теперь спроецированным на Джулиана. Фантазии, построенные на лжи. Он задавался вопросом, какие сны, должно быть, снились этому мальчику в те моменты, прежде чем он заснул. Он больше не мог этого выносить. Он подбежал, поднял своего сына со стула и крепко обнял его. Манфред встал, желая защитить Джулиана, но остановился, когда увидел, что Джулиан, со сжатыми кулаками и слезами на глазах, обнимает своего отца в ответ.
  
   "Где ты был?"
  
   "Прости меня, Джулиан. Прости меня".
  
  
   54
  
  
   Когда их эмоции немного успокоились, Манфред рассказал им, что, когда Джулиан стал достаточно взрослым, чтобы спросить о своем отце, Элис решила сказать ему, что он мертв. В конце концов, о Поле долгое время никто ничего не слышал.
  
   "Я не знаю, было ли это правильным решением. В то время я был всего лишь подростком, но твоя мать долго и упорно думала об этом ".
  
   Джулиан сидел, слушая его объяснение, выражение его лица было серьезным. Когда Манфред закончил, он повернулся к Полу, который попытался объяснить свое долгое отсутствие, хотя рассказать эту историю было так же трудно, как и поверить. И все же Джулиан, несмотря на свою печаль, казалось, понимал ситуацию и прерывал своего отца только для того, чтобы задать случайный вопрос.
  
   Он умный парень, со стальными нервами. Его мир только что перевернулся с ног на голову, и он не плачет, не топает ногами и не зовет свою мать, как это сделали бы многие другие дети.
  
   "Значит, ты потратил все эти годы, пытаясь найти человека, который причинил боль твоему отцу?" - спросил мальчик.
  
   Пол кивнул. "Да, но это была ошибка. Я никогда не должен был оставлять Элис, потому что я ее очень люблю ".
  
   "Я понимаю. Я бы повсюду искал того, кто причинил боль и моей семье, " ответил Джулиан низким голосом, который казался странным для человека его возраста.
  
   Что вернуло их к Элис. Манфред рассказал Полу то немногое, что знал об исчезновении его сестры.
  
   "Это происходит все чаще и чаще", - сказал он, глядя на своего племянника краем глаза. Он не хотел выбалтывать то, что случилось с Джозефом Танненбаумом; мальчик достаточно настрадался. "Никто ничего не делает, чтобы остановить это".
  
   "Есть ли кто-нибудь, к кому мы можем обратиться?"
  
   "Кто?" - спросил Манфред, в отчаянии вскидывая руки. "Они не оставили ни отчета, ни ордера на обыск, ни списка обвинений. Ничего! Просто пустое место. А если мы появимся в штаб-квартире гестапо... ну, вы можете догадаться. Нас должна была бы сопровождать армия юристов и журналистов, и я боюсь, что даже этого было бы недостаточно. Вся страна в руках этих людей, и хуже всего то, что никто не заметил, пока не стало слишком поздно ".
  
   Они продолжали говорить долгое время. Снаружи сумерки нависли над улицами Мюнхена, как серое одеяло, и начали зажигаться уличные фонари. Уставший от такого количества эмоций, Джулиан беспорядочно пинал кожаным мячом. В итоге он отложил ее и заснул поверх покрывала. Мяч покатился к ногам его дяди, который поднял его и показал Полу.
  
   "Знакомо?"
  
   "Нет".
  
   "Это мяч, которым я ударил тебя по голове много лет назад".
  
   Пол улыбнулся при воспоминании о своем спуске по лестнице и цепочке событий, которые привели его к влюбленности в Элис.
  
   "Джулиан существует благодаря этому мячу".
  
   "Это то, что сказала моя сестра. Когда я был достаточно взрослым, чтобы противостоять своему отцу и возобновить контакт с Элис, она попросила мяч. Мне пришлось достать ее со склада, и мы подарили ее Джулиану на его пятый день рождения. Я думаю, что это был последний раз, когда я видел своего отца ", - с горечью вспоминал он. "Пол, я..."
  
   Его прервал стук в дверь. Встревоженный Пол жестом велел ему замолчать и встал, чтобы принести пистолет, который он убрал в шкаф. Это снова была хозяйка квартиры.
  
   "Герр Райнер, вам звонят по телефону".
  
   Пол и Манфред обменялись любопытными взглядами. Никто не знал, что Пол остановился там, кроме Элис.
  
   "Они сказали, кто они такие?"
  
   Женщина пожала плечами.
  
   "Они что-то говорили о фрейлейн Танненбаум. Я больше ни о чем не спрашивал."
  
   "Благодарю вас, фрау Фринк. Просто дай мне минутку, я возьму свою куртку", - сказал Пол, оставляя дверь приоткрытой.
  
   "Это может быть уловкой", - сказал Манфред, держась за его руку.
  
   "Я знаю".
  
   Пол вложил пистолет ему в руку.
  
   "Я не знаю, как этим пользоваться", - испуганно сказал Манфред.
  
   "Ты должен сохранить это для меня. Если я не вернусь, посмотри в чемодане. Под застежкой-молнией есть накладное дно, где вы найдете немного денег. Это немного, но это все, что у меня есть. Забирайте Джулиана и убирайтесь из страны ".
  
   Пол последовал за хозяйкой вниз по лестнице. Женщину распирало от любопытства. Таинственный жилец, который провел две недели взаперти в своей комнате, теперь вызывал переполох, принимая странных посетителей и еще более странные телефонные звонки.
  
   "Вот он, герр Райнер", - сказала она ему, указывая на телефон в середине коридора. "Возможно, после этого вы все хотели бы что-нибудь съесть на кухне. На доме."
  
   "Спасибо вам, фрау Фринк", - сказал Пауль, снимая трубку. "Пол Райнер слушает".
  
   "Добрый вечер, младший брат".
  
   Когда он услышал, кто это был, Пол вздрогнул. Голос глубоко внутри говорил ему, что Юрген мог иметь какое-то отношение к исчезновению Элис, но он подавил свои страхи. Теперь часы повернулись на пятнадцать лет назад, к ночи вечеринки, когда он стоял в окружении друзей Юргена, одинокий и беззащитный. Он хотел закричать, но ему пришлось выдавить из себя слова.
  
   "Где она, Юрген?" сказал он, сжимая руку в кулак.
  
   "Я изнасиловал ее, Пол. Я причинил ей боль. Я ударил ее очень сильно, несколько раз. Теперь она там, откуда ей больше никогда не сбежать ".
  
   Несмотря на свою ярость и боль, Пол цеплялся за крошечную надежду: Элис была жива.
  
   "Ты все еще там, младший брат?"
  
   "Я собираюсь убить тебя, сукин ты сын".
  
   "Возможно. Правда в том, что это единственный выход для нас с тобой, не так ли? Наши судьбы годами висели на одной нити, но эта нить очень тонкая - и в конце концов один из нас должен пасть ".
  
   "Чего ты хочешь?"
  
   "Я хочу, чтобы мы встретились".
  
   Это была ловушка. Это должно было быть ловушкой.
  
   "Во-первых, я хочу, чтобы ты отпустил Элис".
  
   "Прости, Пол. Я не могу тебе этого обещать. Я хочу, чтобы мы встретились, только ты и я, где-нибудь в тихом месте, где мы могли бы уладить это раз и навсегда, без чьего-либо вмешательства ".
  
   "Почему бы тебе просто не послать своих горилл и покончить с этим?"
  
   "Не думай, что это не приходило мне в голову. Но это было бы слишком просто."
  
   "И что мне с этого будет, если я уйду?"
  
   "Ничего, потому что я собираюсь убить тебя. И если по какой-то случайности ты единственный, кто останется в живых, Элис умрет. Если ты умрешь, Элис умрет тоже. Что бы ни случилось, она умрет ".
  
   "Тогда ты можешь гнить в аду, сукин ты сын".
  
   "Сейчас, сейчас, не так быстро. Послушай это: "Мой дорогой сын: Не существует правильного начала этого письма. Правда в том, что это всего лишь одна из нескольких попыток, которые я предпринял ..."
  
   "Что это, черт возьми, такое, Юрген?"
  
   "Письмо, пять листов кальки. У твоей матери был очень аккуратный почерк для кухонной служанки, ты знаешь это? Ужасный стиль, но содержание чрезвычайно поучительно. Приди и найди меня, и я отдам ее тебе ".
  
   Пол в отчаянии ударился лбом о черный циферблат телефона. У него не было выбора, кроме как сдаться.
  
   "Маленький брат... Ты ведь не повесил трубку, не так ли?"
  
   "Нет, Юрген. Я все еще здесь ".
  
   "Ну, тогда?"
  
   "Ты победил".
  
   Юрген издал торжествующий смешок.
  
   "Вы увидите черный Мерседес, припаркованный возле вашего пансиона. Скажи водителю, что я послал за тобой. У него есть инструкции передать вам ключи и сказать, где я нахожусь. Приходите один, без оружия".
  
   "Ладно. И, Юрген..."
  
   "Да, младший брат?"
  
   "Возможно, вы обнаружите, что меня не так-то легко убить".
  
   Линия оборвалась. Пол бросился к двери, чуть не сбив с ног свою квартирную хозяйку. Лимузин ждал снаружи, совершенно неуместный в этом районе. При его приближении из машины вышел шофер в ливрее.
  
   "I"m Paul Reiner. Юрген фон Шредер послал за мной ".
  
   Мужчина открыл дверь.
  
   "Продолжайте, сэр. Ключи в замке зажигания".
  
   "Куда я должен идти?"
  
   "Герр барон не дал мне настоящего адреса, сэр. Он сказал только, что вы должны пойти в то место, где благодаря вам ему пришлось начать носить повязку на глазу. Он сказал, что ты поймешь."
  
  
   МАСТЕР-КАМЕНЩИК
  
   1934
  
  
   Где герой торжествует, когда он принимает свою собственную смерть
  
   Тайное рукопожатие мастера-масона - самая сложная из трех степеней. Широко известная как "львиный коготь", большой и мизинец используются в качестве захвата, в то время как остальные три прижимаются к внутренней стороне запястья брата Масона. Исторически это делалось с телом в определенном положении, известном как пять точек дружбы - нога к ноге, колено к колену, грудь к груди, рука на спине другого и соприкасающиеся щеки. От этой практики отказались в двадцатом веке. Секретное название этого рукопожатия - МАХАБОНЕ, и особый способ его написания заключается в разделении на три слога: МА-ХА-БОУН.
  
  
   55
  
  
   Колеса слегка взвизгнули, когда машина остановилась. Пол изучал переулок через лобовое стекло. Начал накрапывать небольшой дождь. В темноте ее едва ли можно было бы разглядеть, если бы не желтый конус света, отбрасываемый одиноким уличным фонарем.
  
   Через пару минут Пол, наконец, вышел из машины. Прошло четырнадцать лет с тех пор, как его нога ступила в тот переулок на берегу Изара. Пахло так же скверно, как и всегда, мокрым торфом, гниющей рыбой и сыростью. В это время ночи единственным звуком были его собственные шаги, эхом отдающиеся на тротуаре.
  
   Он достиг двери конюшни. Казалось, ничего не изменилось. Облупившиеся темно-зеленые пятна, покрывавшие дерево, были, возможно, немного больше, чем в те дни, когда Пол каждое утро переступал порог. Петли все еще издавали тот же пронзительный скрежет, когда открывались, а дверь все еще застряла наполовину, и потребовался толчок, чтобы открыть ее полностью.
  
   Пол вошел. С потолка свисала голая лампочка. Стойла, земляной пол и тележка угольщика...
  
   ... и на ней Юрген с пистолетом в руке.
  
   "Привет, младший брат. Закройте дверь и поднимите руки вверх ".
  
   На Юргене были только черные брюки и ботинки из его униформы. Выше пояса он был обнажен, если не считать повязки на глазу.
  
   "Мы сказали, никакого огнестрельного оружия", - ответил Пол, осторожно поднимая руки.
  
   "Подними рубашку", - сказал Юрген, указывая пистолетом, пока Пол выполнял его приказы. "Медленно. Вот и все - очень хорошо. Теперь повернись. Хорошо. Похоже, ты играл по правилам, Пол. Так что я тоже буду играть по ним ".
  
   Он вынул магазин из пистолета и положил его на деревянную перегородку, разделяющую стойла лошадей. Однако в патроннике, должно быть, осталась пуля, и ствол все еще был направлен на Пола.
  
   "Это место такое, каким ты его помнишь? Я действительно надеюсь на это. Бизнес твоего друга угольщика обанкротился пять лет назад, так что я смог наложить лапу на эти конюшни за гроши. Я надеялся, что однажды ты вернешься".
  
   "Где Элис, Юрген?"
  
   Его брат облизнул губы, прежде чем ответить.
  
   "Ах, еврейская шлюха. Ты слышал о Дахау, брат?"
  
   Пол медленно кивнул. Люди мало говорили о лагере Дахау, но все, что они говорили, было плохим.
  
   "Я уверен, что ей там будет очень комфортно. По крайней мере, она казалась достаточно счастливой, когда мой друг Эйхман привел ее туда сегодня днем ".
  
   "Ты отвратительная свинья, Юрген".
  
   "Что я могу сказать? Ты не знаешь, как защитить своих женщин, брат."
  
   Пол пошатнулся, как будто его ударили. Теперь он понял правду.
  
   "Ты убил ее, не так ли? Ты убил мою мать ".
  
   "Черт возьми, тебе потребовалось много времени, чтобы понять это", - усмехнулся Юрген.
  
   "Я был с ней перед тем, как она умерла. Она... она сказала мне, что это был не ты."
  
   "Чего ты ожидал? Она лгала, чтобы защитить тебя до последнего вздоха. Но здесь нет никакой лжи, Пол", - сказал Юрген, поднимая письмо Ильзе Райнер. "Здесь у вас есть вся история, от начала до конца".
  
   "Вы собираетесь отдать это мне?" - спросил Пол, с тревогой глядя на листы бумаги.
  
   "Нет. Я уже говорил вам, что у вас нет абсолютно никакой возможности победить. Я собираюсь собственноручно убить тебя, Маленький брат. Но если каким-то образом молния с небес поразит меня ... Что ж, вот она."
  
   Юрген наклонился и наколол письмо на торчащий из стены гвоздь.
  
   "Сними пиджак и рубашку, Пол".
  
   Пол повиновался, бросив обрывки одежды на пол. Его голый торс был не длиннее, чем у тощего подростка. Мощные мускулы бугрились под его темной кожей, которую пересекали маленькие шрамы.
  
   "Удовлетворен?"
  
   "Так, так... Похоже, кто-то принимал витамины", - сказал Юрген. "Интересно, не стоит ли мне просто пристрелить тебя и избавить себя от лишних хлопот".
  
   "Так сделай это, Юрген. Ты всегда был трусом ".
  
   "Даже не думай называть меня так, младший брат".
  
   "Шестеро против одного? Ножи против голых рук? Как бы ты это назвал, Старший брат?"
  
   Жестом ярости Юрген швырнул пистолет на землю и схватил охотничий нож с водительского сиденья повозки.
  
   "Твой вон там, Пол", - сказал он, указывая на другой конец. "Давайте покончим с этим".
  
   Пол подошел к тележке. Четырнадцатью годами ранее именно он стоял там, защищаясь от банды головорезов.
  
   Это была моя лодка. Лодка моего отца, атакованная пиратами. Теперь роли так сильно поменялись, что я не знаю, кто хороший парень, а кто плохой.
  
   Он подошел к задней части повозки. Там он нашел другой нож с красной рукояткой, идентичный тому, который держал его брат. Он взял его в правую руку, направив лезвие вверх, точно так, как его учил Гереро. Эмблема Юргена была направлена вниз, что затрудняло движения его рук.
  
   Возможно, сейчас я сильнее, но он намного сильнее меня: мне придется утомить его, не позволить ему повалить меня на землю или прижать спиной к стенкам повозки. Используй его слепую правую сторону.
  
   "Кто теперь цыпленок, брат?" - спросил Юрген, подзывая его.
  
   Пол оперся свободной рукой о борт тележки, затем подтянулся. Теперь они стояли лицом к лицу впервые с тех пор, как Юрген ослеп на один глаз.
  
   "Нам нет необходимости делать это, Юрген. Мы могли бы..."
  
   Его брат не слышал его. Подняв нож, Юрген попытался полоснуть Пола по лицу, промахнувшись на миллиметры, когда Пол уклонился вправо. Он чуть не свалился с тележки, и ему пришлось смягчить падение, ухватившись за одну из сторон. Он ударил ногой, попав брату в лодыжку. Юрген отшатнулся назад, давая Полу время выпрямиться.
  
   Двое мужчин теперь стояли лицом друг к другу, в двух шагах друг от друга. Пол перенес вес на левую ногу, жест, который Юрген воспринял как означающий, что он собирается нанести удар в другую сторону. Пытаясь упредить это, Юрген атаковал слева, как и надеялся Пол. Когда рука Юргена метнулась вперед, Пол пригнулся и рубанул вверх - не со слишком большой силой, но ровно настолько, чтобы порезать его краем лезвия. Юрген закричал, но вместо того, чтобы отступить, как ожидал Пол, он дважды ударил Пола кулаком в бок.
  
   Они оба на мгновение отступили.
  
   "Первая кровь - моя. Давайте посмотрим, чья кровь прольется последней", - сказал Юрген.
  
   Пол не ответил. От ударов у него перехватило дыхание, и он не хотел, чтобы его брат заметил. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, но он не собирался их получать. Юрген бросился к нему, держа нож на уровне плеча, в смертельной версии нелепого нацистского приветствия. В последний момент он повернулся влево и провел короткий прямой удар по груди Пола. Поскольку отступать было некуда, Полу пришлось спрыгнуть с тележки, но он не смог увернуться от еще одного пореза, который пометил его от левого соска до грудины.
  
   Когда его ноги коснулись земли, он заставил себя не обращать внимания на боль и перекатился под тележку, чтобы избежать нападения со стороны Юргена, который уже спрыгнул за ним. Он появился с другой стороны и немедленно попытался забраться обратно на тележку, но Юрген предвидел его движение и сам вернулся туда. Теперь он бежал к Полу, готовый проткнуть его в тот момент, когда тот ступит на бревна, так что Полу пришлось отступить.
  
   Юрген максимально использовал ситуацию, используя водительское сиденье, чтобы броситься на Пола, выставив нож перед собой. Пытаясь уклониться от атаки, Пол споткнулся. Он упал, и это был бы его конец, если бы не тот факт, что оглобли повозки оказались на пути, и его брату пришлось пригнуться под толстыми деревянными плитами. Пол максимально воспользовался возможностью, ударив Юргена ногой в лицо, угодив ему прямо в рот.
  
   Пол повернулся и попытался вывернуться из-под руки Юргена. Вне себя от ярости, с кровавой пеной на губах, Юрген сумел схватить его за лодыжку, но ослабил хватку, когда его брат отбросил ее и ударил его по руке.
  
   Тяжело дыша, Паулю удалось подняться на ноги, почти одновременно с Юргеном. Юрген наклонился, поднял ведро с древесными щепками и швырнул его в Пола. Ведро попало ему прямо в грудь.
  
   С криком триумфа Юрген бросился на Пола. Все еще оглушенный ударом ведра, Пол был сбит с ног, и они вдвоем повалились на пол. Юрген попытался перерезать горло Пола острием своего клинка, но Пол использовал свои собственные руки для защиты. Однако он знал, что долго так не продержится. Его брат был более чем на сорок фунтов тяжелее его, и, кроме того, он был сверху. Рано или поздно руки Пола подогнулись бы, и сталь перерезала бы его яремную вену.
  
   "Тебе конец, младший брат", - закричал Юрген, забрызгивая лицо Пола кровью.
  
   "Черт возьми, я такой".
  
   Собрав все свои силы, Пол сильно ударил Юргена коленом в бок, и Юрген опрокинулся. Он немедленно бросился обратно на Пола. Его левая рука схватила Пола за шею, а правая попыталась освободиться от хватки Пола, когда он пытался удержать нож подальше от своего горла.
  
   Слишком поздно он заметил, что упустил из виду руку, в которой Пол держал свой собственный нож. Он посмотрел вниз и увидел, как кончик лезвия Пола задел его живот. Он снова поднял глаза, на его лице был написан страх.
  
   "Ты не можешь убить меня. Если ты убьешь меня, Элис умрет ".
  
   "Вот тут ты ошибаешься, Старший брат. Если ты умрешь, Элис будет жить ".
  
   Услышав это, Юрген отчаянно попытался освободить свою правую руку. Ему это удалось, и он поднял свой нож, чтобы вонзить его в горло Пола, но движение, казалось, происходило в замедленной съемке, и к тому времени, как рука Юргена опустилась, в ней не осталось сил.
  
   Нож Пола был погружен по рукоять в его живот.
  
  
   56
  
  
   Юрген рухнул. Совершенно измученный, Пол лежал, распростертый рядом с ним, на спине. Затрудненное дыхание двух молодых людей смешалось, затем затихло. Через минуту Полу стало лучше; Юрген был мертв.
  
   С большим трудом Полу удалось подняться на ноги. У него было несколько сломанных ребер, поверхностные порезы по всему телу и гораздо более уродливый на груди. Он должен был найти помощь как можно скорее.
  
   Он перелез через тело Юргена, чтобы добраться до его одежды. Он разорвал рукава рубашки и смастерил импровизированные бинты, чтобы перевязать раны на предплечьях. Они сразу же пропитались кровью, но это было наименьшей из его забот. К счастью, его куртка была темной, что помогло бы скрыть повреждения.
  
   Пол вышел в переулок. Когда он открыл дверь, он не заметил фигуру, скользнувшую в тень справа. Пол прошел прямо мимо, не обращая внимания на присутствие человека, наблюдающего за ним, так близко, что мог бы коснуться его, если бы протянул руку.
  
   Он добрался до машины. Когда он сел за руль, он почувствовал сильную боль в груди, как будто гигантская рука сдавливала ее.
  
   Надеюсь, мое легкое не пробито.
  
   Он завел двигатель, пытаясь забыть о боли. Ему не пришлось далеко идти. По дороге он заметил дешевый отель, вероятно, то место, откуда звонил его брат. Это было немногим более чем в шестистах ярдах от конюшен.
  
   Служащий за прилавком побледнел, когда вошел Пол.
  
   Я не могу выглядеть слишком хорошо, если кто-то боится меня в такой дыре, как эта.
  
   "У тебя есть телефон?"
  
   "Вон на той стене, сэр".
  
   Телефон был старым, но он работал. Хозяйка пансиона ответила после шестого гудка и, казалось, совершенно не спала, несмотря на поздний час. Обычно она засиживалась допоздна, слушая музыку и сериалы по своему радиоприемнику.
  
   "Да?"
  
   "Фрау Фринк, это герр Райнер. Я хотел бы поговорить с герром Танненбаумом ".
  
   "Herr Reiner! Я очень беспокоился о тебе: мне было интересно, что ты делал на улице в это время. И с теми людьми, которые все еще в твоей комнате ..."
  
   "Я в порядке, фрау Фринк. Могу ли я..."
  
   "Да, да, конечно. Herr Tannenbaum. Немедленно".
  
   Ожидание, казалось, длилось вечно. Пол повернулся к стойке и заметил, что секретарша внимательно изучает его поверх "Фолькишер Беобахтер".
  
   Как раз то, что мне нужно: сочувствующий нацистам.
  
   Пол опустил взгляд и понял, что кровь все еще капает с его правой руки, стекая по ладоням и образуя странный узор на деревянном полу. Он поднял руку, чтобы остановить капание, и попытался стереть пятно подошвами своих ботинок.
  
   Он обернулся. Администратор не сводил с него глаз. Если бы он заметил что-нибудь подозрительное, он, скорее всего, предупредил бы гестапо в тот момент, когда Пол вышел из отеля. И тогда все было бы кончено. Пол не смог бы объяснить ни свои травмы, ни тот факт, что он был за рулем машины, принадлежащей барону. Тело было бы найдено в течение нескольких дней, если бы Пол немедленно не избавился от него, поскольку какой-нибудь бродяга, несомненно, заметил бы зловоние.
  
   Возьми трубку, Манфред. Возьми трубку, ради Бога.
  
   Наконец он услышал голос брата Элис, полный тревоги.
  
   "Пол, это ты?"
  
   "Это я".
  
   "Где, черт возьми, ты был? Я-"
  
   "Слушай внимательно, Манфред. Если ты хочешь когда-нибудь снова увидеть свою сестру, ты должен выслушать. Мне нужна твоя помощь ".
  
   "Где ты?" - спросил Манфред серьезным голосом.
  
   Пол дал ему адрес склада.
  
   "Возьми такси, которое доставит тебя сюда. Но не приходи прямо. Сначала зайдите в аптеку и купите марлю, бинты, спирт и нитки для зашивания ран. И противовоспалительные средства - это очень важно. И принеси мой чемодан со всеми моими вещами. Не беспокойтесь о фрау Фринк: я уже..."
  
   Здесь ему пришлось сделать паузу. От усталости и потери крови у него кружилась голова. Ему пришлось опереться на телефон, чтобы не упасть.
  
   "Пол?"
  
   "Я заплатил ей за два месяца вперед".
  
   "Хорошо, Пол".
  
   "Поторопись, Манфред".
  
   Он повесил трубку и направился к двери. Проходя мимо администратора, он изобразил быструю, судорожную версию нацистского приветствия. Администратор ответила восторженным "Хайль Гитлер!", от которого задрожали картины на стенах. Подойдя к Полу, он открыл перед ним входную дверь и был удивлен, увидев роскошный Mercedes, припаркованный снаружи.
  
   "Хорошая машина".
  
   "Это неплохо".
  
   "Это было давно?"
  
   "Пару месяцев. Это подержанное".
  
   Ради Бога, не вызывайте полицию... Вы не видели ничего, кроме респектабельного работника, остановившегося, чтобы позвонить.
  
   Он почувствовал подозрительный взгляд сотрудника на своем затылке, когда садился в машину. Ему пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать от боли, когда он садился.
  
   Все нормально, подумал он, сосредоточив все свои чувства на том, чтобы запустить двигатель без потери сознания. Возвращайся к своей газете. Возвращайся к своей спокойной ночи. Ты же не хочешь связываться с полицией.
  
   Администратор не сводил глаз с "Мерседеса", пока тот не завернул за угол, но Пол не мог быть уверен, восхищался ли он просто кузовом или мысленно отмечал номерной знак.
  
   Когда он прибыл на конюшню, Пол позволил себе упасть вперед на руль, его силы иссякли.
  
   Его разбудил стук в окно. Лицо Манфреда с беспокойством смотрело на него сверху вниз. Рядом с ним было еще одно лицо поменьше.
  
   Джулиан.
  
   Мой сын.
  
   В его памяти следующие несколько минут были мешаниной разрозненных сцен. Манфред тащит его из машины в конюшню. Промываю его раны и зашиваю их. Жгучая боль. Джулиан предлагает ему бутылку воды. Он пил, казалось, целую вечность, не в силах утолить жажду. И затем снова тишина.
  
   Когда он в конце концов открыл глаза, Манфред и Джулиан сидели на тележке, наблюдая за ним.
  
   "Что он здесь делает?" - хрипло спросил Пол.
  
   "Что я должен был с ним сделать? Я не мог оставить его одного в пансионе!"
  
   "То, что мы должны сделать сегодня вечером, - это работа не для детей".
  
   Джулиан слез с повозки и подбежал, чтобы обнять его.
  
   "Мы волновались".
  
   "Спасибо, что пришел спасти меня", - сказал Пол, взъерошив его волосы.
  
   "Мама и со мной так поступает", - сказал мальчик.
  
   "Мы собираемся пойти и забрать ее, Джулиан. Я обещаю".
  
   Он встал и пошел привести себя в порядок в маленькой уборной на заднем дворе. Это было немногим больше ведра, теперь покрытого паутиной, стоявшего под краном, и старого зеркала, покрытого царапинами.
  
   Пол внимательно изучил свое отражение. Оба его предплечья и весь торс были забинтованы. На его левом боку на белой ткани проступала кровь.
  
   "Твои раны ужасны. Ты не представляешь, как сильно ты кричала, когда я нанес антисептик", - сказал Манфред, который подошел к двери.
  
   "Я ничего не помню".
  
   "Кто этот мертвец?"
  
   "Это человек, который похитил Элис".
  
   "Джулиан, положи нож обратно!" - крикнул Манфред, который каждые несколько секунд оглядывался через плечо.
  
   "Мне жаль, что ему пришлось увидеть тело".
  
   "Он храбрый мальчик. Он держал тебя за руку все время, пока я работал, и я могу заверить тебя, что это было некрасиво. Я инженер, а не врач ".
  
   Пол потряс головой, пытаясь прояснить ее. "Тебе придется выйти и купить немного сульфаниламида. Который час?"
  
   "Семь утра".
  
   "Давайте немного отдохнем. Сегодня вечером мы пойдем и заберем твою сестру ".
  
   "Где она?"
  
   "Лагерь Дахау".
  
   Манфред широко открыл глаза и сглотнул.
  
   "Ты знаешь, что такое Дахау, Пол?"
  
   "Это один из тех лагерей, которые нацисты построили для размещения своих политических врагов. По сути, тюрьма под открытым небом".
  
   "Ты только что вернулся на эти берега, и это заметно", - сказал Манфред, качая головой. "Официально эти места являются замечательными летними лагерями для непослушных или недисциплинированных детей. Но если верить нескольким приличным журналистам, которые все еще здесь, такие места, как Дахау, - это сущий ад ". Манфред продолжил описывать ужасы, происходящие всего в нескольких милях от городской черты. Несколькими месяцами ранее он наткнулся на пару журналов, которые описывали Дахау как исправительное учреждение низкого уровня, где заключенных хорошо кормили, они были одеты в накрахмаленную белую униформу и улыбались в камеры. Фотографии были подготовлены для международной прессы. Реальность была совсем иной. Дахау был тюрьмой быстрого правосудия для тех, кто выступал против нацистов - пародии на реальные судебные процессы, которые редко длились более часа. Это был лагерь каторжных работ, где сторожевые псы рыскали по периметру электрических заграждений, выя в ночи под постоянным светом прожекторов сверху.
  
   "Невозможно получить какую-либо информацию о заключенных, содержащихся там. И никто никогда не сбегает, вы можете быть уверены в этом ", - сказал Манфред.
  
   "Элис не придется убегать".
  
   Пол изложил примерный план. Всего дюжина фраз, но достаточно, чтобы к концу объяснения Манфред волновался еще больше, чем раньше.
  
   "Есть миллион вещей, которые могут пойти не так".
  
   "Но это также может сработать".
  
   "И луна могла бы быть зеленой, когда взойдет сегодня вечером".
  
   "Послушай, ты собираешься помочь мне спасти твою сестру или нет?"
  
   Манфред посмотрел на Джулиана, который снова забрался на тележку и пинал свой мяч по ее бокам.
  
   "Полагаю, да", - сказал он со вздохом.
  
   "Тогда иди и отдохни немного. Когда ты проснешься, ты поможешь мне убить Пола Райнера ".
  
   Когда он увидел, как Манфред и Джулиан растянулись на земле, пытаясь отдохнуть, Пол понял, насколько он был измотан. Однако ему оставалось сделать еще одну вещь, прежде чем он сможет немного поспать.
  
   На другом конце конюшни к гвоздю все еще было прикреплено письмо его матери.
  
   Снова Полу пришлось перешагнуть через тело Юргена, но на этот раз это было гораздо более тяжелым испытанием. Он провел несколько минут, разглядывая своего брата: его отсутствующий глаз, возрастающую бледность его кожи по мере того, как кровь скапливалась в его нижних частях, симметричность его тела, изуродованного ножом, который вонзился ему в живот. Несмотря на то, что этот человек не причинил ему ничего, кроме страданий, он не мог не испытывать глубокой печали.
  
   Все должно было быть по-другому, подумал он, наконец осмеливаясь шагнуть сквозь стену воздуха, которая, казалось, затвердела над телом.
  
   С предельной осторожностью он снял письмо с гвоздя.
  
   Он устал, но, тем не менее, эмоции, которые он испытал, когда открыл письмо, были почти ошеломляющими.
  
  
   57
  
  
   Мой дорогой сын:
  
   Не существует правильного начала этого письма. Правда в том, что это всего лишь одна из нескольких попыток, которые я предпринял за последние четыре или пять месяцев. Через некоторое время - интервал, который с каждым разом становится все короче - мне приходится взять карандаш и попытаться написать все заново. Я всегда надеюсь, что вы не будете в пансионе, когда я сожгу предыдущую версию и выброшу пепел в окно. Затем я приступаю к выполнению задачи, этой жалкой замене того, что мне нужно сделать, а именно сказать вам правду.
  
   Твой отец. Когда ты был маленьким, ты часто спрашивал меня о нем. Я бы отделался от тебя туманными ответами или держал рот на замке, потому что боялся. В те дни наши жизни зависели от благотворительности Шредеров, и я был слишком слаб, чтобы искать альтернативу. Если бы я только
  
   ... Но нет, игнорируй меня. Моя жизнь полна "только", и я давным-давно устал чувствовать сожаление.
  
   Также прошло много времени с тех пор, как ты перестал спрашивать меня о своем отце. В некотором смысле это беспокоило меня даже больше, чем твой неустанный интерес к нему, когда ты была маленькой, потому что я знаю, насколько ты все еще одержима им. Я знаю, как трудно тебе спать по ночам, и я знаю, что больше всего ты хочешь узнать, что произошло.
  
   Вот почему я должен хранить молчание. Мой разум работает не так уж хорошо, и иногда я теряю счет времени или ощущение того, где я нахожусь, и я только надеюсь, что в такие моменты замешательства я не выдам местонахождение этого письма. В остальное время, когда я в сознании, все, что я чувствую, это страх - страх того, что в тот день, когда ты узнаешь правду, ты бросишься противостоять тем, кто несет ответственность за смерть Ганса.
  
   Да, Пол, твой отец не погиб при кораблекрушении, как мы тебе говорили, о чем ты догадался незадолго до того, как нас вышвырнули из дома барона. Все равно для него это была бы подходящая смерть.
  
   Ханс Райнер родился в Гамбурге в 1876 году, хотя его семья переехала в Мюнхен, когда он был еще мальчиком. В итоге он полюбил оба города, но море было его единственной настоящей страстью.
  
   Он был амбициозным человеком. Он хотел быть капитаном, и ему это удалось. Он уже был капитаном, когда мы встретились на танцах на рубеже этого столетия. Я не помню точную дату, думаю, это был конец 1902 года, но я не могу быть уверен. Он пригласил меня на танец, и я согласилась. Это был вальс. К тому времени, как музыка закончилась, я была безнадежно влюблена в него.
  
   Он ухаживал за мной в перерывах между морскими путешествиями и в итоге сделал Мюнхен своим постоянным домом, просто чтобы доставить мне удовольствие, как бы неудобно это ни было для него профессионально. День, когда он вошел в дом моих родителей, чтобы попросить моей руки у твоего дедушки, был самым счастливым днем в моей жизни. Мой отец был большим, добродушным человеком, но в тот день он был очень серьезен и даже прослезился. Печально, что у тебя никогда не было возможности встретиться с ним; он бы тебе очень понравился.
  
   Мой отец сказал, что мы устроим вечеринку в честь помолвки, большую вечеринку в традиционном стиле. Целый уик-энд с десятками гостей и прекрасным банкетом.
  
   Наш маленький дом не подходил для этого, поэтому мой отец попросил разрешения у моей сестры провести мероприятие в загородном доме барона в Херршинге-на-Аммерзе. В те дни увлечение вашего дяди азартными играми все еще было под контролем, и у него было несколько объектов недвижимости, разбросанных по всей Баварии. Брунгильда согласилась, больше для того, чтобы оставаться в хороших отношениях с моей матерью, чем по какой-либо другой причине.
  
   Когда мы были маленькими, мы с сестрой никогда не были так близки. Ее больше интересовали мальчики, танцы и модные наряды, чем меня. Я предпочел остаться дома со своими родителями. Я все еще играл в куклы, когда Брунгильда пошла на свое первое свидание.
  
   Она не плохой человек, Пол. Она никогда не была такой: только эгоистичной и избалованной. Когда она вышла замуж за барона, за пару лет до того, как я встретила твоего отца, она была самой счастливой женщиной в мире. Что заставило ее измениться? Я не знаю. Возможно, от скуки или из-за неверности твоего дяди. Он был самопровозглашенным бабником, чего она никогда раньше не замечала, будучи ослепленной его деньгами и титулом. Позже, однако, это стало слишком очевидным, чтобы она не заметила. У нее от него был сын, чего я никогда не ожидал. Эдуард был добродушным, одиноким ребенком, который рос на попечении служанок и кормилиц. Его мать никогда не уделяла ему много внимания, потому что мальчик не выполнял своей цели: держать барона на коротком поводке и подальше от его шлюшек.
  
   Давайте вернемся к вечеринке в выходные. В полдень пятницы начали прибывать гости. Я был в восторге, гуляя со своей сестрой под солнцем и ожидая, когда приедет твой отец, чтобы представить их друг другу. Наконец он появился в своей военной куртке, белых перчатках и капитанской фуражке, с парадной шпагой в руках. Он был одет так, как одевался бы для помолвки в субботу вечером, и он сказал, что сделал это, чтобы произвести на меня впечатление. Это заставило меня рассмеяться.
  
   Но когда я представил его Брунгильде, произошло нечто странное. Твой отец взял ее за руку и держал ее немного дольше, чем было положено. И она казалась сбитой с толку, как будто пораженной ударом молнии. В то время я думал - каким же дураком я был - что это просто смущение, но Брунгильда никогда в жизни не проявляла даже намека на эти эмоции.
  
   Твой отец только что вернулся с миссии в Африке. Он принес мне экзотические духи, которыми пользуются туземцы в колониях, изготовленные, по-моему, из сандалового дерева и патоки. У него был сильный и очень характерный аромат, но в то же время он был нежным и приятным. Я хлопал как дурак. Она мне понравилась, и я пообещала ему, что надену ее на празднование помолвки.
  
   Той ночью, пока мы все спали, Брунгильда вошла в спальню твоего отца. В комнате было совершенно темно, и Брунгильда была обнажена под халатом, на ней были только духи, которые дал мне твой отец. Без единого звука она легла в постель и занялась с ним любовью. Мне все еще трудно писать эти слова, Пол, даже сейчас, когда прошло двадцать лет.
  
   Твой отец, полагая, что я хотел дать ему аванс в нашу первую брачную ночь, не сопротивлялся. По крайней мере, это было то, что он сказал мне на следующий день, когда я посмотрел ему в глаза.
  
   Он поклялся мне, и снова поклялся, что ничего не замечал, пока все не закончилось и Брунгильда не заговорила впервые. Она сказала ему, что любит его, и попросила убежать с ней. Твой отец вышвырнул ее из комнаты, а на следующее утро отвел меня в сторонку и рассказал, что произошло.
  
   "Мы можем отменить свадьбу, если ты хочешь", - сказал он.
  
   "Нет", - ответил я. "Я люблю тебя, и я выйду за тебя замуж, если ты поклянешься мне, что ты действительно понятия не имел, что это была моя сестра".
  
   Твой отец снова поклялся, и я поверил ему. После всех этих лет я не уверен, что и думать, но сейчас в моем сердце слишком много горечи.
  
   Помолвка состоялась, как и свадьба в Мюнхене три месяца спустя. К тому времени было легко разглядеть раздутый живот твоей тети под красным кружевным платьем, которое она носила, и все были счастливы, кроме меня, потому что я слишком хорошо знала, чей это ребенок.
  
   Наконец-то барон тоже узнал. Не от меня. Я никогда не противостоял своей сестре и не упрекал ее за то, что она сделала, потому что я трус. Я также никому не рассказывал о том, что знал. Но рано или поздно это должно было выплыть наружу: Брунгильда, вероятно, швырнула ее в лицо барону во время спора об одном из его романов. Я не знаю наверняка, но факт в том, что он узнал, и это отчасти было причиной того, что произошло позже.
  
   Вскоре после этого я тоже забеременела, и ты появился на свет, когда твой отец был на том, что должно было стать его последней миссией в Африке. Письма, которые он писал мне, становились все более мрачными, и по какой-то причине - я не знаю точно, почему - он все меньше и меньше гордился работой, которую выполнял.
  
   Однажды он вообще перестал писать. Следующее письмо, которое я получила, было из Имперского флота, в котором сообщалось, что мой муж дезертировал и что я обязана сообщить властям, если получу от него известие.
  
   Я горько плакал. Я до сих пор не знаю, что побудило его дезертировать, и не хочу знать. Я узнал слишком много вещей о Хансе Райнере после его смерти, вещей, которые совершенно не соответствуют тому портрету, который я нарисовал о нем. Вот почему я никогда не говорил с тобой о твоем отце, потому что он не был образцом для подражания или кем-то, кем можно гордиться.
  
   В конце 1904 года ваш отец вернулся в Мюнхен без моего ведома. Он тайно вернулся со своим первым лейтенантом, человеком по имени Нагель, который сопровождал его повсюду. Вместо того, чтобы вернуться домой, он отправился искать убежища в особняке барона. Оттуда он прислал мне короткую записку, и это именно то, что в ней говорилось:
  
   "Дорогая Ильзе: Я совершил ужасную ошибку, и я пытаюсь ее исправить. Я попросил вашего шурина о помощи и еще одного хорошего друга. Возможно, они смогут спасти меня. Иногда величайшее сокровище спрятано там же, где и величайшее разрушение, или, по крайней мере, я всегда так думал. С любовью, Ганс".
  
   Я никогда не понимал, что твой отец имел в виду под этими словами. Я перечитывал записку снова и снова, хотя сжег ее через несколько часов после получения, опасаясь, что она может попасть не в те руки.
  
   Что касается смерти вашего отца, все, что я знаю, это то, что он остановился в особняке Шредеров, и однажды ночью произошла жестокая ссора, после которой он был мертв. Его тело было сброшено с моста в Изар под покровом темноты.
  
   Я не знаю, кто убил твоего отца. Твоя тетя рассказала мне то, что я рассказываю тебе здесь, почти дословно, хотя она не присутствовала, когда это произошло. Она рассказала мне об этом со слезами на глазах, и я знал, что она все еще любит его.
  
   Мальчик, которого родила Брунгильда, Юрген, был точной копией твоего отца. Любовь и нездоровая преданность, которые его мать всегда проявляла к нему, вряд ли были удивительными. Его жизнь была не единственной, сбившейся с курса в ту ужасную ночь.
  
   Беззащитная и напуганная, я приняла предложение Отто о том, что я должна уехать и жить с ними. Для него это было одновременно искуплением за то, что было сделано с Гансом, и способом наказать Брунгильду, напомнив ей, кого предпочел Ханс. Для Брунгильды это стало ее собственным способом наказать меня за то, что я украл мужчину, который ей понравился, хотя этот мужчина никогда ей не принадлежал.
  
   И для меня это был способ выжить. Твой отец не оставил мне ничего, кроме своих долгов, когда правительство соизволило объявить его мертвым несколько лет спустя, хотя его тело так и не нашли. Итак, мы с тобой жили в том особняке, в котором не было ничего, кроме ненависти.
  
   Есть еще одна вещь. Для меня Юрген никогда не был никем иным, как твоим братом, потому что, хотя он был зачат в утробе Брунгильды, я считал его своим сыном. Я никогда не мог проявить к нему привязанность, но он часть твоего отца, человека, которого я любил всей душой. Видеть его каждый день, даже на несколько мгновений, было все равно, что видеть моего Ганса снова со мной.
  
   Моя трусость и эгоизм сформировали твою жизнь, Пол. Я никогда не хотел, чтобы смерть твоего отца повлияла и на тебя. Я пытался солгать тебе и скрыть факты, чтобы, когда ты станешь старше, ты не отправился на поиски какой-нибудь нелепой мести. Не делай этого - пожалуйста.
  
   Если это письмо окажется в твоих руках, в чем я сомневаюсь, я хочу, чтобы ты знал, что я тебя очень люблю, и все, что я пытался сделать своими действиями, - это защитить тебя. Прости меня.
  
   Твоя мать, которая любит тебя,
  
   Ilse Reiner
  
  
   58
  
  
   Закончив читать слова своей матери, Пол долго плакал.
  
   Он проливал слезы по Ильзе, которая всю свою жизнь страдала из-за любви и которая из-за любви совершала ошибки. Он проливал слезы по Юргену, который родился в наихудшей из возможных ситуаций. Он проливал слезы за себя, за мальчика, который плакал из-за отца, который этого не заслуживал.
  
   Когда он засыпал, его охватило странное чувство покоя, чувство, которого он не помнил, чтобы когда-либо испытывал раньше. Каким бы ни был исход безумия, которое они собирались предпринять через несколько часов, он достиг своей цели.
  
   Манфред разбудил его, мягко похлопав по спине. Джулиан был в нескольких метрах от него, поедая бутерброд с колбасой.
  
   "Сейчас семь вечера".
  
   "Почему ты позволил мне спать так долго?"
  
   "Тебе нужен был отдых. Тем временем я отправился за покупками. Я принес все, что ты сказал. Полотенца, стальная ложка, лопатка, все ".
  
   "Итак, давайте начнем".
  
   Манфред заставил Пола принять сульфаниламид, чтобы остановить заражение его ран, затем они вдвоем отправили Джулиана в машину.
  
   "Могу я начать?" - спросил мальчик.
  
   "Даже не думай об этом!" - крикнул Манфред.
  
   Затем они с Полом сняли с мертвеца брюки и ботинки и одели его в одежду Пола. Они положили документы Пола в карман куртки. Затем они вырыли глубокую яму в полу и похоронили его.
  
   "Я надеюсь, это на некоторое время сбьет их с толку. Я не думаю, что они найдут его в течение нескольких недель, а к тому времени от него мало что останется ", - сказал Пол.
  
   Униформа Юргена висела на гвозде в партере. Пол был более или менее того же роста, что и его брат, хотя Юрген был коренастее. Благодаря объемным повязкам, которые Пол носил на руках и груди, форма сидела достаточно хорошо. Ботинки были тесными, но остальное подошло.
  
   "Эта форма сидит на тебе как влитой. Вот что никогда не пройдет, так это это ".
  
   Манфред показал ему удостоверение личности Юргена. Она была в маленьком кожаном бумажнике вместе с его карточкой нацистской партии и удостоверением СС. Сходство между Юргеном и Полом увеличивалось с годами. У обоих была сильная челюсть, голубые глаза и схожие черты лица. Волосы Юргена были темнее, но они могли решить это с помощью смазки для волос, которую купил Манфред. Пол мог легко сойти за Юргена, за исключением одной маленькой детали, на которую Манфред указывал на карточке. В разделе "отличительные черты" были четко написаны слова "Отсутствует правый глаз".
  
   "Одной нашивки будет недостаточно, Пол. Если они попросят тебя поднять ее..."
  
   "Я знаю, Манфред. Вот почему мне нужна твоя помощь ".
  
   Манфред посмотрел на него в полном изумлении.
  
   "Ты же не думаешь о..."
  
   "Я должен это сделать".
  
   "Но это безумие!"
  
   "Точно так же, как и остальная часть плана. И это его самое слабое место".
  
   Наконец Манфред согласился. Пол сидел на водительском сиденье повозки, полотенца прикрывали его грудь, как будто он был в парикмахерской.
  
   "Готовы?"
  
   "Подождите", - сказал Манфред, который казался напуганным. "Давайте повторим это еще раз, чтобы убедиться, что ошибок нет".
  
   "Я собираюсь приставить ложку к краю моего правого века и вырвать глаз с корнем. Пока я вынимаю это, вы должны нанести на меня антисептики, а затем марлю. Все в порядке?"
  
   Манфред кивнул. Он был так напуган, что едва мог говорить.
  
   "Готовы?" он спросил снова.
  
   "Готов".
  
   Десять секунд спустя не было ничего, кроме криков.
  
   К одиннадцати вечера Пол принял почти целую упаковку аспирина, оставив себе еще две. Рана перестала кровоточить, и Манфред дезинфицировал ее каждые пятнадцать минут, каждый раз накладывая свежую марлю.
  
   Джулиан, который вернулся несколькими часами ранее, встревоженный криками, обнаружил, что его отец обхватил голову руками и воет во все горло, в то время как его дядя истерически кричал, требуя, чтобы он убирался. Он вернулся и заперся в мерседесе, а затем разразился слезами.
  
   Когда все успокоилось, Манфред отправился за своим племянником и объяснил план. Увидев Пола, Джулиан спросил: "Ты делаешь все это только ради моей матери?" В его голосе звучало почтение.
  
   "И для тебя, Джулиан. Потому что я хочу, чтобы мы были вместе ".
  
   Мальчик не ответил, но он крепко вцепился в руку Пола и все еще не отпускал ее, когда Пол решил, что им пора уходить. Он забрался на заднее сиденье машины вместе с Джулианом, и Манфред проехал шестнадцать километров, которые отделяли их от лагеря, с напряженным выражением на лице. Им потребовался почти час, чтобы добраться до места назначения, поскольку Манфред едва умел водить, а машина постоянно буксовала.
  
   "Когда мы приедем туда, машина не должна заглохнуть ни при каких обстоятельствах, Манфред", - обеспокоенно сказал Пол.
  
   "Я сделаю все, что смогу".
  
   Когда они приближались к городу Дахау, Пол заметил разительную перемену по сравнению с Мюнхеном. Даже в темноте бедность в этом городе была очевидна. Тротуар был в плохом состоянии и грязный, дорожные знаки в оспинах, фасады зданий старые и облупленные.
  
   "Какое печальное место", - сказал Пол.
  
   "Из всех мест, куда они могли отвезти Элис, это определенно худшее".
  
   "Почему ты так говоришь?"
  
   "Нашему отцу принадлежал пороховой завод, который раньше располагался в этом городе".
  
   Пол собирался сказать Манфреду, что его собственная мать работала на том заводе по производству боеприпасов и что ее уволили, но обнаружил, что слишком устал, чтобы начинать разговор.
  
   "По-настоящему иронично то, что мой отец продал землю нацистам. И на ней они построили лагерь".
  
   Наконец, они увидели желтый знак с черными буквами, сообщающий им, что лагерь находится в 1,2 милях отсюда.
  
   "Остановись, Манфред. Медленно развернись и отойди немного назад ".
  
   Манфред сделал, как ему было сказано, и они вернулись к небольшому зданию, которое выглядело как пустой сарай, хотя, казалось, что оно было заброшено в течение некоторого времени.
  
   "Джулиан, слушай очень внимательно", - сказал Пол, держа мальчика за плечи и заставляя его посмотреть ему в глаза. "Твой дядя и я собираемся отправиться в концентрационный лагерь, чтобы попытаться вызволить твою мать. Но ты не можешь пойти с нами. Я хочу, чтобы ты сейчас же вышел из машины с моим чемоданом и подождал в задней части этого здания. Спрячься как можно лучше, ни с кем не разговаривай и не выходи, пока не услышишь, как я или твой дядя зовем тебя, понял?"
  
   Джулиан кивнул, его губы дрожали.
  
   "Храбрый мальчик", - сказал Пол, обнимая его.
  
   "А что, если ты не вернешься?"
  
   "Даже не думай об этом, Джулиан. Мы сделаем это".
  
   Установив Джулиана в его укрытии, Пол и Манфред вернулись в машину.
  
   "Почему ты не сказал ему, что делать, если мы не вернемся?" - спросил Манфред.
  
   "Потому что он умный ребенок. Он заглянет в чемодан; он возьмет деньги, а остальное оставит. В любом случае, мне не к кому его отправить. Как выглядит рана?" - спросил он, включая лампу для чтения и снимая бинт с глаза.
  
   "Она распухла, но не слишком сильно. Крышка не слишком красная. Это больно?"
  
   "Как в аду".
  
   Пол посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Там, где раньше было глазное яблоко, теперь был участок морщинистой кожи. Маленькая струйка крови сочилась из уголка его глаза, как алая слеза.
  
   "Это должно выглядеть старым, черт возьми".
  
   "Возможно, они не попросят тебя снять нашивку".
  
   "Спасибо".
  
   Он достал нашивку из кармана и надел ее, выбросив куски марли из окна в канаву. Когда он снова посмотрел на себя в зеркало, дрожь пробежала по его спине.
  
   Человеком, который смотрел на него в ответ, был Юрген.
  
   Он взглянул на нацистскую повязку на своей левой руке.
  
   Когда-то я думал, что лучше умру, чем ношу этот символ, подумал Пол. Сегодня Пол Райнер мертв. I am now Jurgen von Schroeder.
  
   Он выбрался с пассажирского сиденья и пересел на заднее, пытаясь вспомнить, каким был его брат, его презрительный вид, его высокомерные манеры. То, как он проецировал свой голос, как будто он был продолжением его самого, пытаясь заставить всех остальных чувствовать себя неполноценными.
  
   Я могу это сделать, сказал себе Пол. Мы увидим...
  
   "Заводи ее, Манфред. Мы не должны больше терять время ".
  
  
   59
  
  
   Arbeit Macht Frei
  
   Это были слова, написанные железными буквами над воротами лагеря. Слова, однако, были не более чем штрихами в другой форме. Никто из людей там не заработал бы свою свободу трудом.
  
   Когда "Мерседес" остановился у входа, сонный охранник в черной униформе вышел из будки часового, коротко посветил фонариком внутрь машины и жестом пригласил их проезжать. Ворота открылись сразу.
  
   "Это было просто", - прошептал Манфред.
  
   "Вы когда-нибудь знали тюрьму, в которую было трудно попасть? Трудная часть, как правило, заключается в том, чтобы выбраться, " ответил Пол.
  
   Ворота были полностью открыты, но машина не двигалась.
  
   "Что, черт возьми, с тобой не так? Не останавливайся на достигнутом".
  
   "Я не знаю, куда ехать, Пол", - ответил Манфред, его руки сжались на руле.
  
   "Черт".
  
   Пол открыл окно и жестом показал охраннику подойти. Он подбежал к машине.
  
   "Да, сэр?"
  
   "Капрал, у меня раскалывается голова. Пожалуйста, объясните моему водителю-идиоту, как добраться до того, кто здесь главный. Я привожу приказы из Мюнхена ".
  
   "В данный момент единственные люди находятся на гауптвахте, сэр".
  
   "Ну, тогда давай, капрал, скажи ему".
  
   Охранник дал указания Манфреду, которому не пришлось изображать недовольство. "Ты не переборщил немного?" - спросил Манфред.
  
   "Если бы вы когда-нибудь видели, как мой брат разговаривает с персоналом... это был бы он в один из своих лучших дней ".
  
   Манфред объехал на машине огороженную территорию, где в машину просочился странный и едкий запах, несмотря на то, что окна были закрыты. На другой стороне они могли видеть темные очертания бесчисленных казарм. Единственное движение исходило от группы заключенных, бегущих рядом с освещенным уличным фонарем. Они были одеты в полосатые комбинезоны с единственной желтой звездой, вышитой на груди. Правая нога каждого из мужчин была привязана к лодыжке того, кто стоял позади него. Когда падал один, по крайней мере, четверо или пятеро падали вместе с ним.
  
   "Шевелитесь, вы, собаки! Вы будете продолжать идти, пока не проедете десять кругов подряд, ни разу не споткнувшись! " - кричал охранник, размахивая палкой, которой он бил упавших заключенных. Те, кто это сделал, быстро вскочили на ноги с перепачканными грязью и испуганными лицами.
  
   "Боже мой, я не могу поверить, что Элис в этом аду", - пробормотал Пол. "Нам лучше не потерпеть неудачу, иначе мы окажемся рядом с ней в качестве почетных гостей. То есть, если нас не пристрелят до смерти".
  
   Машина остановилась перед низким белым зданием, освещенную дверь которого охраняли двое солдат. Пол уже взялся за ручку двери, когда Манфред остановил его.
  
   "Что ты делаешь?" прошептал он. "Я должен открыть тебе дверь!"
  
   Пол вовремя спохватился. Его головная боль и чувство дезориентации усилились за последние несколько минут, и он изо всех сил пытался привести свои мысли в порядок. Он почувствовал укол страха от того, что собирался сделать. На мгновение у него возникло искушение сказать Манфреду развернуться и убраться из этого места как можно быстрее.
  
   Я не могу так поступить с Элис. Или для Джулиана, или для себя. Я должен войти... что бы ни случилось.
  
   Дверь машины была открыта. Пол поставил одну ногу на цемент и высунул голову, и двое солдат мгновенно встали по стойке смирно и подняли руки. Пол вышел из "Мерседеса" и отдал честь в ответ.
  
   "Вольно", - сказал он, проходя через дверь.
  
   Караульное помещение состояло из небольшой комнаты, похожей на кабинет, с тремя или четырьмя аккуратными столами, на каждом из которых висел крошечный нацистский флаг рядом с подставкой для карандашей, и портретом фюрера в качестве единственного украшения на стенах. Рядом с дверью стоял длинный стол, похожий на прилавок, за которым сидел один чиновник с кислым лицом. Он выпрямился, когда увидел вошедшего Пола.
  
   "Heil Hitler!"
  
   "Хайль Гитлер!" - ответил Пол, внимательно изучая комнату. В задней части было окно, выходящее на то, что казалось чем-то вроде общей комнаты. Через стекло он мог видеть около десяти солдат, играющих в карты в облаке дыма.
  
   "Добрый вечер, герр оберштурмфюрер", - сказал чиновник. "Что я могу для вас сделать в это время ночи?"
  
   "Я здесь по срочному делу. Я должен забрать заключенную женщину с собой в Мюнхен для ... для допроса ".
  
   "Конечно, сэр. А имя?"
  
   "Alys Tannenbaum."
  
   "А, тот, которого они привезли вчера. У нас здесь не так много женщин - не более пятидесяти, ты знаешь. Жаль, что ее забирают. Она одна из немногих, кто ... неплох", - сказал он с похотливой улыбкой.
  
   "Ты имеешь в виду для еврея?"
  
   Мужчина за прилавком сглотнул, услышав угрозу в голосе Пола.
  
   "Конечно, сэр, неплохо для еврея".
  
   "Конечно. Ну, тогда чего ты ждешь? Приведите ее!"
  
   "Немедленно, сэр. Могу я взглянуть на приказ о переводе, сэр?"
  
   Пол, чьи руки были скрещены за спиной, крепко сжал кулаки. Он подготовил свой ответ на этот вопрос. Если бы его маленькая речь сработала, они бы вытащили Элис, запрыгнули в машину и покинули это место, свободные как ветер. В противном случае последовал бы телефонный звонок, возможно, не один. Менее чем через полчаса он и Манфред станут почетными гостями лагеря.
  
   "Теперь слушайте внимательно, герр..."
  
   "Фабер, сэр. Густав Фабер."
  
   "Listen, Herr Faber. Два часа назад я был в постели с этой восхитительной девушкой из Франкфурта, за которой я гонялся несколько дней. Дни! Внезапно зазвонил телефон, и вы знаете, кто это был?"
  
   "Нет, сэр".
  
   Пол перегнулся через стойку и осторожно понизил голос.
  
   "Это был Рейнхард Гейдрих, сам великий человек. Он сказал мне: "Юрген, мой хороший, приведи мне ту еврейскую девушку, которую мы вчера отправили в Дахау, потому что, оказывается, мы недостаточно от нее добились". И я сказал ему: "Разве кто-нибудь другой не может пойти?" И он сказал мне: "Нет, потому что я хочу, чтобы ты поработал над ней по дороге. Напугай ее этим своим особым методом." Итак, я сел в свою машину, и вот я здесь. Что угодно, лишь бы оказать услугу другу. Но это не значит, что я не в плохом настроении. Так что уберите отсюда еврейскую шлюху раз и навсегда, чтобы я мог вернуться к моей маленькой подруге, пока она не уснула ".
  
   "Сэр, мне жаль, но ..."
  
   "Герр Фабер, вы знаете, кто я?"
  
   "Нет, сэр".
  
   "I"m Baron von Schroeder."
  
   При этих словах лицо маленького человека изменилось.
  
   "Почему вы не сказали этого раньше, сэр? Я хороший друг Адольфа Эйхмана. Он много рассказывал мне о вас, - он понизил голос, " и я знаю, что вы двое выполняете особое задание для герра Гейдриха. В любом случае, не волнуйся, я с этим разберусь ".
  
   Он встал, прошел в общую комнату и вызвал одного из солдат, который был явно раздражен тем, что его карточную игру прервали. Через несколько мгновений мужчина исчез за дверью, которая была вне поля зрения Пола.
  
   Тем временем вернулся Фабер. Он достал из-под прилавка пурпурный бланк и начал его заполнять.
  
   "Могу я получить ваше удостоверение личности? Мне нужно записать твой номер СС ".
  
   Пол протянул кожаный бумажник.
  
   "Это все здесь. Сделай это быстро ".
  
   Фабер достал удостоверение личности и несколько мгновений смотрел на фотографию. Пол внимательно наблюдал за ним. Он увидел тень сомнения на лице чиновника, когда тот посмотрел на него, а затем снова опустил взгляд на фотографию. Он должен был что-то сделать. Отвлеките его, нанесите ему смертельный удар, чтобы устранить все сомнения.
  
   "В чем дело, вы не можете ее найти? Мне нужно взглянуть на нее?"
  
   Когда чиновник в замешательстве посмотрел на него, Пол на мгновение приподнял нашивку и неприятно усмехнулся.
  
   "Н-нет, сэр. Я просто отмечаю это сейчас ".
  
   Он вернул кожаный бумажник Полу.
  
   "Сэр, я надеюсь, вы не возражаете, что я упоминаю об этом, но... в твоей глазнице кровь".
  
   "О, спасибо вам, герр Фабер. Доктор иссушает ткани, которые формировались годами. Он говорит, что может вставить стеклянный глаз. А пока я во власти его инструментов. В любом случае..."
  
   "Все готово, сэр. Смотрите, они сейчас приведут ее сюда ".
  
   Позади Пола открылась дверь, и он услышал шаги. Пол пока не поворачивался, чтобы посмотреть на Элис, опасаясь, что его лицо выдаст даже малейшие эмоции или, что еще хуже, что она узнает его. Только когда она стояла рядом с ним, он осмелился бросить на нее быстрый косой взгляд.
  
   Элис, одетая в нечто вроде грубого серого халата, склонила голову, уставившись в пол. Она была босиком, и на ее руках были наручники.
  
   Не думай о том, какая она, подумал Пол. Просто подумай о том, как вытащить ее отсюда живой.
  
   "Что ж, если это все..."
  
   "Да, сэр. Подпишите здесь и далее, пожалуйста ".
  
   Фальшивый барон взял ручку и постарался сделать свои каракули неразборчивыми. Затем он взял Элис за руку и повернулся, увлекая ее за собой.
  
   "Только одна последняя вещь, сэр?"
  
   Пол снова повернулся.
  
   "Что, черт возьми, это еще такое?" - раздраженно крикнул он.
  
   "Мне придется позвонить герру Эйхману, чтобы он санкционировал выезд заключенной, поскольку именно он подписал ее".
  
   В ужасе Пол пытался найти, что сказать.
  
   "Вы думаете, что необходимо будить нашего друга Адольфа по такому тривиальному поводу?"
  
   "Это не займет и минуты, сэр", - сказал чиновник. Он уже держал телефонную трубку.
  
  
   60
  
  
   "Нам конец", - подумал Пол.
  
   Капелька пота выступила у него на лбу, сбежала по бровям и скатилась в глазницу здорового глаза. Пол осторожно моргнул, но уже образовалось больше капель. В помещении охраны было очень жарко, особенно там, где стоял Пол, прямо под лампочкой, которая освещала вход. Кепка Юргена, которая была ему тесна, не помогала.
  
   Они не должны видеть, что я нервничаю.
  
   "Herr Eichmann?"
  
   Резкий голос Фабера эхом разнесся по комнате. Он был одним из тех людей, которые говорили громче, когда разговаривали по телефону, чтобы его голос легче передавался по кабелям.
  
   "Извините, что беспокою вас в это время. У меня здесь барон фон Шредер; он пришел забрать заключенного, который ..."
  
   Паузы в разговоре были облегчением для ушей Пола, но пыткой для его нервов, и он бы все отдал, чтобы услышать другую сторону. "Верно. Да, действительно. Да, я понимаю."
  
   В этот момент чиновник поднял глаза на Пола, его лицо было очень серьезным. Пол удержал его взгляд, когда новая капля пота проследила путь первой.
  
   "Да, сэр. Понятно. Я сделаю это".
  
   Он медленно повесил трубку.
  
   "Герр барон?"
  
   "Что происходит?"
  
   "Не могли бы вы подождать здесь минутку?" Я сейчас вернусь ".
  
   "Очень хорошо, но сделай это быстро!"
  
   Фабер вышел обратно через дверь, которая вела в общую комнату. Через стекло Пол увидел, как он подошел к одному из солдат, который, в свою очередь, подошел к своим коллегам.
  
   Они нас раскусили. Они нашли тело Юргена и теперь собираются арестовать нас. Единственная причина, по которой они еще не напали, это то, что они хотят взять нас живыми. Ну, этого не произойдет.
  
   Пол был в полном ужасе. Парадоксально, но боль в его голове уменьшилась, несомненно, из-за рек адреналина, бегущих по его венам. Больше всего на свете он ощущал прикосновение своей руки к коже Элис. Она не подняла глаз с тех пор, как вошла. В дальнем конце комнаты солдат, который привел ее, ждал, нетерпеливо постукивая по полу.
  
   Если они придут за нами, последнее, что я сделаю, это поцелую ее.
  
   Чиновник вернулся, теперь в сопровождении двух других солдат. Пол повернулся к ним лицом, заставляя Элис сделать то же самое.
  
   "Герр барон?"
  
   "Да?"
  
   "Я разговаривал с герром Эйхманом, и он сообщил мне несколько удивительных новостей. Мне пришлось поделиться ею с другими солдатами. Эти люди хотят поговорить с тобой ".
  
   Двое, пришедшие из общей комнаты, выступили вперед.
  
   "Пожалуйста, позвольте мне пожать вам руку, сэр, от имени всей компании".
  
   "Разрешение получено, капрал", - сумел сказать изумленный Пол.
  
   "Для меня большая честь встретиться с настоящим старым бойцом, сэр", - сказал солдат, указывая на маленькую медаль на груди Пола. Орел в полете, расправивший крылья, держащий лавровый венок. Орден крови.
  
   Пол, который не имел ни малейшего представления о том, что означает медаль, просто кивнул и пожал руки солдатам и чиновнику.
  
   "Это было тогда, когда вы потеряли глаз, сэр?" Спросил его Фабер с улыбкой.
  
   В голове Пола зазвенел тревожный звоночек. Это может быть ловушкой. Но он понятия не имел, к чему клонит солдат и как ответить.
  
   Что, черт возьми, Юрген сказал бы людям? Сказал бы он, что это был несчастный случай во время глупой драки в его юности, или он притворился бы, что его травма была чем-то таким, чем она не была?
  
   Солдаты и чиновник наблюдали за ним, прислушиваясь к его словам.
  
   "Вся моя жизнь была посвящена фюреру, господа. И мое тело тоже".
  
   "Так ты был ранен во время переворота 23-го?" Фабер надавил на него.
  
   Он знал, что Юрген потерял глаз до этого, и он бы не осмелился сказать такую очевидную ложь. Итак, ответ был отрицательным. Но какое объяснение он бы дал?
  
   "Боюсь, что нет, джентльмены. Это был несчастный случай на охоте ".
  
   Солдаты казались немного разочарованными, но чиновник все еще улыбался.
  
   Так что, возможно, это все-таки была не ловушка, с облегчением подумал Пол.
  
   "Итак, мы покончили с социальными тонкостями, герр Фабер?"
  
   "На самом деле нет, сэр. Герр Эйхман сказал мне передать вам это ", - сказал он, протягивая маленькую коробочку. "Это новости, о которых я говорил".
  
   Пол взял коробку из рук чиновника и открыл ее. Внутри был отпечатанный на машинке лист и что-то завернутое в коричневую бумагу. Мой дорогой друг, поздравляю тебя с отличным выступлением. Я чувствую, что вы более чем выполнили задание, которое я вам поручил. Очень скоро мы начнем действовать на основании собранных вами доказательств. Я также имею честь передать вам личную благодарность фюрера. Он спросил меня о тебе, и когда я сказал ему, что ты уже носишь Орден Крови и золотую эмблему партии на груди, он поинтересовался, какую особую честь мы могли бы тебе оказать. Мы поговорили несколько минут, а затем фюрер придумал эту блестящую шутку. Он человек с тонким чувством юмора, настолько, что заказал это у своего личного ювелира. Приезжайте в Берлин, как только сможете. У меня на тебя большие планы. Сердечно ваш, Рейнхард Гейдрих
  
   Ничего не понимая из того, что он только что прочитал, Пол развернул предмет. Это была золотая эмблема двуглавого орла на ромбе тевтонского креста. Пропорции были неправильными, а материалы - преднамеренной и оскорбительной пародией, но все равно Пол сразу узнал символ.
  
   Это была эмблема масона тридцать второй степени.
  
   Юрген, что ты наделал?
  
   "Господа", - сказал Фабер, указывая на него, - "Аплодисменты барону фон Шредеру, человеку, который, по словам герра Эйхмана, выполнил задание, настолько важное для рейха, что сам фюрер распорядился создать уникальную награду специально для него".
  
   Солдаты аплодировали, пока сбитый с толку Пол выходил наружу с заключенным. Фабер сопровождал их, открыв для него дверь. Он вложил что-то в руку Пола.
  
   "Ключи от наручников, сэр".
  
   "Спасибо тебе, Фабер".
  
   "Это было честью для меня, сэр".
  
   Когда машина приблизилась к выходу, Манфред слегка обернулся, его лицо было мокрым от пота.
  
   "Какого черта ты так долго?"
  
   "Позже, Манфред. Не раньше, чем мы выберемся отсюда, " прошептал Пол.
  
   Его рука искала руку Элис, и она молча сжала его в ответ. Они оставались такими, пока не прошли через ворота.
  
   "Элис", - сказал он наконец, взяв ее за подбородок, - "ты можешь расслабиться. Это всего лишь мы ".
  
   Наконец она подняла глаза. Она была вся в синяках.
  
   "Я понял, что это ты, в тот момент, когда ты схватил меня за руку. О, Пол, я так боялась", - сказала она, положив голову ему на грудь.
  
   "С тобой все в порядке?" - спросил Манфред.
  
   "Да", - слабо ответила она.
  
   "Этот ублюдок тебе что-нибудь сделал?" - спросил ее брат. Пол не сказал ему, что Юрген хвастался тем, что жестоко изнасиловал Элис.
  
   Она несколько мгновений колебалась, прежде чем ответить, а когда ответила, то избегала взгляда Пола.
  
   "Нет".
  
   Никто никогда не узнает, Элис, подумал Пол. И я никогда не позволю тебе узнать, что я знаю.
  
   "Это так же хорошо. В любом случае, тебе будет приятно узнать, что Пол убил сукина сына. Ты не представляешь, как далеко зашел этот человек, чтобы вытащить тебя оттуда ".
  
   Элис посмотрела на Пола, и внезапно она поняла, что подразумевал этот план и скольким он пожертвовал. Она подняла руки, все еще в наручниках, и сняла нашивку.
  
   "Пол!" - воскликнула она, сдерживая рыдания. Она обняла его.
  
   "Тише ... ничего не говори".
  
   Элис замолчала. И тут завыли сирены.
  
  
   61
  
  
   "Что, черт возьми, здесь происходит?" - Спросил Манфред.
  
   Ему оставалось пройти пятьдесят футов, прежде чем он достиг выхода из лагеря, когда завыла сирена. Пол посмотрел в заднее окно машины и увидел нескольких солдат, убегающих из караульного помещения, которое они только что покинули. Каким-то образом они выяснили, что он самозванец, и поспешили закрыть тяжелую металлическую дверь выхода.
  
   "Наступи на нее! Доберись туда, пока он не закрыл ее!" Пол накричал на Манфреда, который мгновенно сильно прикусил зубы и крепче сжал руль, одновременно нажимая на педаль газа. Машина пулей рванулась вперед, и охранник отскочил в сторону как раз в тот момент, когда машина с могучим грохотом влетела в металлическую дверь. Лоб Манфреда отскочил от руля, но ему удалось удержать машину под контролем.
  
   Охранник у ворот выхватил пистолет и открыл огонь. Заднее стекло разлетелось на миллион осколков.
  
   "Что бы ты ни делал, не направляйся в сторону Мюнхена, Манфред! Держитесь подальше от главной дороги!" Пол закричал, заслоняя Элис от летящего стекла. "Сделай крюк, который мы видели по пути наверх".
  
   "Ты что, спятил?" Сказал Манфред. Он низко пригнулся на своем сиденье и едва мог видеть, куда направляется. "Мы понятия не имеем, куда ведет эта дорога! А как насчет..."
  
   "Мы не можем рисковать тем, что они нас поймают", - сказал Пол, прерывая его.
  
   Манфред кивнул и резко свернул в объезд, направляясь по грунтовой дороге, которая исчезала в темноте. Пол вытащил "Люгер" своего брата из кобуры. Казалось, что прошла целая жизнь с тех пор, как он забрал ее из конюшни. Он проверил магазин: в нем было всего восемь патронов. Если бы за ними следили, это не завело бы их далеко.
  
   Как раз в этот момент пара фар разорвала темноту позади них, и они услышали щелчок пистолета и стук пулемета. За ними следовали две машины, и хотя ни одна из них не была такой быстрой, как Mercedes, их водители знали эту местность. Пол знал, что пройдет совсем немного времени, прежде чем они догонят. И последний звук, который они услышат, будет оглушительным
  
   "Черт возьми! Манфред, мы должны оторвать их от нашего хвоста!"
  
   "Как мы должны это сделать? Я даже не знаю, куда мы направляемся ".
  
   Полу пришлось быстро соображать. Он повернулся к Элис, которая все еще съеживалась на своем месте.
  
   "Элис, послушай меня".
  
   Она нервно взглянула на него, и Пол увидел в ее глазах страх, но также и решимость. Она попыталась улыбнуться, и Пол почувствовал укол любви и боли за все, через что она прошла.
  
   "Ты знаешь, как пользоваться одним из них?" - спросил он, поднимая "Люгер".
  
   Элис покачала головой. "Мне нужно, чтобы ты взял его и нажал на курок, когда я тебе скажу. Предохранитель снят. Будь осторожен".
  
   "И что теперь?" Манфред закричал.
  
   "Теперь вы нажимаете на газ, и мы пытаемся оторваться от них. Если вы видите тропинку, дорогу, конную тропу - что угодно - идите по ней. У меня есть идея ".
  
   Манфред кивнул и нажал на педаль, когда машина зарычала, пожирая выбоины, когда она летела по ухабистой дороге. Снова началась стрельба, и зеркало заднего вида разлетелось вдребезги, когда еще несколько пуль попали в багажник. Наконец, впереди они нашли то, что искали.
  
   "Посмотри туда! Дорога идет в гору, затем налево есть развилка. Когда я скажу, выключите свет и ныряйте по этой тропинке ".
  
   Манфред кивнул и выпрямился на водительском сиденье, готовый свернуть, когда Пол повернулся к заднему сиденью.
  
   "Итак, Элис! Стреляй дважды!"
  
   Элис села, и ветер бросил ее волосы ей в лицо, из-за чего ей было трудно видеть. Она держала пистолет обеими руками и указывала на преследующие их огни. Она дважды нажала на курок и испытала странное ощущение власти и удовлетворения: расплата. Удивленные стрельбой, их преследователи отпрянули к обочине дороги, на мгновение отвлекшись.
  
   "Ну же, Манфред!"
  
   Он выключил фары и дернул руль, направляя машину к темной бездне. Затем он переключился на нейтральный режим и направился по новой дороге, которая была немногим больше тропинки в лес.
  
   Все трое затаили дыхание и пригнулись на своих сиденьях, когда их преследователи пронеслись мимо на полной скорости, не подозревая, что их беглецы сбежали.
  
   "Я думаю, мы оторвались от них!" - сказал Манфред, разминая руки, которые болели от того, что он так крепко сжимал руль на изрытой дороге. Из его носа капала кровь, хотя он не выглядел сломанным.
  
   "Ладно, давайте вернемся на главную дорогу, прежде чем они поймут, что произошло".
  
   После того, как стало ясно, что они успешно оторвались от преследователей, Манфред направился к сараю, где ждал Джулиан. Приближаясь к месту назначения, он свернул с дороги и припарковался рядом с ней. Пол воспользовался моментом, чтобы снять наручники с Элис.
  
   "Давайте пойдем и заберем его вместе. Его ждет такой сюрприз".
  
   "Привести кого?" - спросила она.
  
   "Наш сын, Элис. Он прячется за хижиной ".
  
   "Джулиан? Ты привел сюда Джулиана? Вы оба с ума сошли?" - закричала она.
  
   "У нас не было выбора", - запротестовал Пол. "Последние несколько часов были ужасными".
  
   Она не слышала его, потому что уже выходила из машины и бежала к хижине.
  
   "Джулиан! Джулиан, дорогой, это мама! Где ты?"
  
   Пол и Манфред бросились за ней, боясь, что она упадет и ушибется. Они столкнулись с Элис в углу хижины. Она остановилась как вкопанная, в ужасе, с широко раскрытыми глазами.
  
   "Что происходит, Элис?" сказал Пол.
  
   "Что происходит, мой друг, " произнес голос из темноты, - так это то, что вам троим действительно придется вести себя прилично, если вы знаете, что хорошо для этого маленького человечка".
  
   Пол подавил крик ярости, когда фигура сделала несколько шагов в сторону света фар, подойдя достаточно близко, чтобы они могли узнать его и увидеть, что он делает.
  
   Это был Себастьян Келлер. И он целился из пистолета в голову Джулиана.
  
  
   62
  
  
   "Мама!" - закричал Джулиан, совершенно перепуганный. Старый книготорговец левой рукой обнимал мальчика за шею; другая рука была направлена на пистолет. Пол тщетно искал пистолет своего брата. Кобура была пуста; Элис оставила ее в машине. "Прости, он застал меня врасплох. Затем он увидел чемодан и достал пистолет..."
  
   "Джулиан, дорогой", - спокойно сказала Элис. "Не беспокойся об этом сейчас.
  
   Я-"
  
   "Всем молчать!" - крикнул Келлер. "Это личное дело между мной и Полом".
  
   "Ты слышал, что он сказал", - сказал Пол.
  
   Он попытался увести Элис и Манфреда с линии огня Келлера, но книготорговец остановил его, еще крепче сжав шею Джулиана.
  
   "Оставайся там, где ты есть, Пол. Для мальчика было бы лучше, если бы ты встал за спиной фрейлейн Танненбаум ".
  
   "Ты крыса, Келлер. Только трусливая крыса стала бы прятаться за спиной беззащитного ребенка".
  
   Книготорговец начал отступать назад, снова прячась в тени, пока они не смогли слышать только его голос.
  
   "Мне жаль, Пол. Поверьте мне, я сожалею. Но я не хочу закончить, как Кловис и твой брат ".
  
   "Но как..."
  
   "Откуда я знал? Я следил за тобой с тех пор, как ты зашел в мой книжный магазин три дня назад. И последние двадцать четыре часа были очень информативными. Но сейчас я устал и хотел бы немного поспать, так что просто дай мне то, о чем я прошу, и я освобожу твоего сына ".
  
   "Кто, черт возьми, этот сумасшедший, Пол?" - спросил Манфред.
  
   "Человек, который убил моего отца".
  
   В голосе Келлера было явное удивление.
  
   "Ну, теперь... значит, ты не так наивен, как кажешься."
  
   Пол шагнул вперед, встав между Элис и Манфредом.
  
   "Когда я прочитал записку от моей матери, она сказала, что он был с ее шурином Нагелем и третьим лицом, "другом". Именно тогда я понял, что ты манипулировал мной с самого начала ".
  
   "В ту ночь твой отец призвал меня ходатайствовать от его имени перед некоторыми влиятельными людьми. Он хотел, чтобы убийство, которое он совершил в колониях, и его дезертирство исчезли. Это было сложно, хотя мы с твоим дядей, возможно, смогли бы это осуществить. В обмен он предложил нам десять процентов от камней. Десять процентов!"
  
   "Итак, ты убил его".
  
   "Это был несчастный случай. У нас был спор. Он вытащил пистолет, я бросилась на него... Какое это имеет значение?"
  
   "За исключением того, что это имело значение, не так ли, Келлер?"
  
   "Мы ожидали найти карту сокровищ в его бумагах, но карты не было. Мы знали, что он отправил конверт твоей матери, и мы думали, что однажды она сохранила его ... Но прошли годы, а это так и не всплыло."
  
   "Потому что он никогда не посылал ей никакой карты, Келлер".
  
   Тогда Пол понял. Последний кусочек головоломки встал на свое место.
  
   "Ты нашел это, Пол? Не лги мне; я могу читать тебя как книгу ".
  
   Пол огляделся вокруг, прежде чем ответить. Ситуация не могла быть хуже. Джулиан был у Келлера, и они трое были безоружны. Когда на них направлены автомобильные фары, они станут идеальной мишенью для человека, спрятавшегося в тени. И даже если бы Пол решил напасть, а Келлер отвел пистолет от головы мальчика, у него был бы идеальный выстрел в тело Пола.
  
   Я должен отвлечь его. Но как?
  
   Единственное, что пришло ему в голову, это рассказать Келлеру правду.
  
   "Мой отец не передал тебе конверт для меня, не так ли?"
  
   Келлер презрительно расхохотался.
  
   "Пол, твой отец был одним из самых больших ублюдков, которых я когда-либо видел. Он был донжуаном и трусом, хотя с ним тоже было весело. Нам было хорошо вместе, но единственным человеком,о котором Ганс когда-либо беспокоился, был он сам. Я придумал историю о конверте, просто чтобы подстегнуть вас, посмотреть, сможете ли вы немного расшевелить ситуацию после всех этих лет. Когда ты забрал Маузер, Пол, ты забрал пистолет, из которого убили твоего отца. Это, если ты не заметил, тот самый пистолет, который я наставляю на голову Джулиана ".
  
   "И все это время..."
  
   "Да, все это время я ждал возможности заполучить приз. Мне пятьдесят девять, Пол. У меня впереди еще десять хороших лет, если повезет. И я уверен, что сундук, полный бриллиантов, оживит мою пенсию. Так скажи мне, где карта, потому что я знаю, что ты знаешь ".
  
   "Это в моем чемодане".
  
   "Нет, это не так. Я просмотрел ее сверху донизу."
  
   "Говорю тебе, вот где это".
  
   На несколько секунд воцарилась тишина.
  
   "Очень хорошо", - наконец сказал Келлер. "Это то, что мы собираемся сделать. Фройляйн Танненбаум сделает несколько шагов ко мне и будет следовать моим инструкциям. Она вытащит чемодан на свет, а затем ты присядешь на корточки и покажешь мне, где карта. Это понятно?"
  
   Пол кивнул.
  
   "Я повторяю, это ясно?" Келлер настаивал, повысив голос.
  
   "Элис", - сказал Пол.
  
   "Да, это ясно", - сказала она твердым голосом, делая шаг вперед.
  
   Обеспокоенный ее тоном, Пол схватил ее за руку.
  
   "Элис, не делай глупостей".
  
   "Она этого не сделает, Пол. Не волнуйся", - сказал Келлер.
  
   Элис высвободила свою руку. Было что-то в том, как она шла, в ее кажущейся пассивности - в том, как она вошла в тень, не выказав ни малейшего намека на эмоции, - что заставило сердце Пола сжаться. Внезапно он почувствовал отчаянную уверенность, что все это было бесполезно. Что через несколько минут раздастся четыре громких хлопка, четыре тела будут разложены на подстилке из сосновых иголок, семь мертвых, холодных глаз будут созерцать темные силуэты деревьев.
  
   Элис была слишком напугана затруднительным положением Джулиана, чтобы что-то предпринять. Она в точности следовала коротким, сухим инструкциям Келлера и немедленно появилась в освещенной зоне, пятясь и волоча за собой открытый чемодан, полный одежды.
  
   Пол присел на корточки и начал рыться в куче своих вещей.
  
   "Будьте очень осторожны с тем, что вы делаете", - сказал Келлер.
  
   Пол не ответил. Он нашел то, что искал, ключ, к которому привели его слова отца.
  
   Иногда величайшее сокровище спрятано в том же месте, что и величайшее разрушение.
  
   Шкатулка красного дерева, в которой его отец хранил пистолет.
  
   Медленными движениями, держа руки на виду, Пол открыл его. Он запустил пальцы в тонкую подкладку из красного войлока и сильно дернул. Ткань с треском оторвалась, обнажив маленький квадратик бумаги. На ней были различные рисунки и цифры, написанные от руки индийскими чернилами.
  
   "Ну что, Келлер? Каково это - знать, что карта была у тебя под носом все эти годы?" сказал он, поднимая листок бумаги.
  
   Последовала еще одна пауза. Пол наслаждался, видя разочарование на лице старого книготорговца.
  
   "Очень хорошо", - хрипло сказал Келлер. "Теперь отдай бумагу Элис, и пусть она очень медленно приближается ко мне".
  
   Пол спокойно положил карту в карман брюк.
  
   "Нет".
  
   "Ты что, не слышал, что я сказал?"
  
   "Я сказал "нет".
  
   "Пол, делай то, что он тебе говорит!" - сказала Элис.
  
   "Этот человек убил моего отца".
  
   "И он собирается убить нашего сына!"
  
   "Ты должен делать так, как он говорит, Пол", - убеждал Манфред.
  
   "Очень хорошо", - сказал Пол, засовывая руку обратно в карман и извлекая записку. "В таком случае..."
  
   Быстрым движением он скомкал его, положил в рот и начал жевать.
  
   "Неееет!"
  
   Крик ярости Келлера эхом разнесся по лесу. Старый книготорговец выступил из тени, таща за собой Джулиана, пистолет по-прежнему был направлен ему в череп. Но когда он приблизился к Полу, он направил ее на грудь Пола.
  
   "Проклятый сукин сын!"
  
   Подойди немного ближе, подумал Пол, готовясь к прыжку.
  
   "Ты не имел права!"
  
   Келлер остановился, все еще вне досягаемости Пола.
  
   Ближе!
  
   Он начал нажимать на спусковой крючок. Пол напряг мышцы ног.
  
   "Эти бриллианты были моими!"
  
   Последнее слово превратилось в пронзительный, бесформенный крик. Пуля вылетела из пистолета, но рука Келлера дернулась вверх. Он отпустил Джулиана и странно развернулся, как будто пытался дотянуться до чего-то позади себя. Когда он повернулся, свет показал странный отросток с красной ручкой у него на спине.
  
   Охотничий нож, который двадцать четыре часа назад выпал из руки Юргена фон Шредера.
  
   Джулиан все это время держал нож за поясом, ожидая момента, когда пистолет больше не будет направлен ему в голову. Он воткнул лезвие со всей силой, на какую был способен, но под странным углом, так что он не сделал ничего большего, чем нанес Келлеру поверхностную рану. Взвыв от боли, Келлер прицелился в голову мальчика.
  
   Пол выбрал этот момент для прыжка, и его плечо ударило Келлера в поясницу. Книготорговец рухнул на землю и попытался перевернуться, но Пол уже сидел на нем сверху, прижимая его руки коленями и нанося удары по лицу снова и снова.
  
   Он набросился на книготорговца более двух десятков раз, не замечая боли в руках, которые на следующий день полностью распухли, и ссадин на костяшках пальцев. Его совесть исчезла, и единственное, что имело значение для Пола, - это боль, которую он причинял. Он не остановился, пока не смог причинить больше вреда.
  
   "Пол. Этого достаточно", - сказал Манфред, положив руку ему на плечо. "Он мертв".
  
   Пол обернулся. Джулиан был на руках у своей матери, уткнувшись головой ей в грудь. Он молился Богу, чтобы его сын не увидел, что он только что сделал. Он снял куртку Юргена, которая была пропитана кровью Келлера, и подошел, чтобы обнять Джулиана.
  
   "С тобой все в порядке?"
  
   "Прости, что я ослушался того, что ты сказал о ноже", - сказал мальчик, начиная плакать.
  
   "Ты был очень храбр, Джулиан. И ты спас наши жизни ".
  
   "Неужели?"
  
   "Действительно. Теперь нам нужно идти, " сказал он, направляясь к машине. "Кто-то мог услышать выстрел".
  
   Элис и Джулиан сели сзади, а Пол устроился на пассажирском сиденье. Манфред завел двигатель, и они вернулись на дорогу.
  
   Они продолжали нервно поглядывать в зеркало заднего вида, но за ними никто не следил. Без сомнения, кто-то преследовал беглецов из Дахау. Но оказалось, что движение в противоположном от Мюнхена направлении было правильной стратегией. Тем не менее, это была маленькая победа. Они никогда не смогут вернуться к своей прежней жизни.
  
   "Есть одна вещь, которую я хочу знать, Пол", - прошептал Манфред, нарушая молчание полчаса спустя.
  
   "Что это?"
  
   "Действительно ли этот маленький клочок бумаги привел к сундуку, полному бриллиантов?"
  
   "Я верю, что так и было. Похоронен где-то в Юго-Западной Африке".
  
   "Понятно", - разочарованно сказал Манфред.
  
   "Тебе бы хотелось взглянуть на нее?"
  
   "Мы должны покинуть Германию. Отправиться на поиски сокровищ было бы не такой уж плохой идеей. Жаль, что ты это проглотил ".
  
   "Правда в том, " сказал Пол, доставая карту из кармана, " что я проглотил записку о награждении моего брата медалью. Хотя, учитывая обстоятельства, я не уверен, что он был бы против."
  
  
   Эпилог
  
  
  
   ГИБРАЛТАРСКИЙ ПРОЛИВ
  
   12 марта 1940
  
   Когда волны ударили в импровизированное судно, Пол начал беспокоиться. Переправа должна была быть простой, всего несколько миль по спокойному морю, под покровом ночи.
  
   Затем все усложнилось.
  
   Не то чтобы что-то было легко за последние несколько лет, конечно. Они бежали из Германии через австрийскую границу без особых неудач и достигли Южной Африки в начале 1935 года.
  
   Это было время новых начинаний. Улыбка вернулась на лицо Элис, и она снова стала сильной, упрямой женщиной, которой всегда была. Ужасный страх Джулиана перед темнотой начал ослабевать. И у Манфреда завязалась крепкая дружба со своим шурином, особенно потому, что Пол позволял ему выигрывать в шахматы.
  
   Поиски сокровищ Ханса Райнера оказались более сложными, чем могло показаться на первый взгляд. Пол вернулся на несколько месяцев к работе на алмазной шахте, теперь его сопровождал Манфред, который, благодаря своей квалификации инженера, стал боссом Пола. Элис, в свою очередь, не теряла времени даром, став неофициальным фотографом на каждом светском мероприятии в рамках Мандата.
  
   Вдвоем им удалось накопить достаточно денег, чтобы купить небольшую ферму в бассейне Оранжевой реки, ту самую, с которой тридцать два года назад Ганс и Нагель украли бриллианты. За предыдущие три десятилетия собственность несколько раз переходила из рук в руки, и многие говорили, что она проклята. Несколько человек предупредили Пола, что он выбросит свои деньги на ветер, если купит это место.
  
   "Я не суеверный", - сказал он. "И у меня есть предчувствие, что удача может измениться ко мне".
  
   Они были осторожны в этом. Они пропустили несколько месяцев, прежде чем начали искать алмазы. И вот однажды ночью летом 1936 года они вчетвером отправились в путь при свете полной луны. Они прекрасно знали прилегающие земли, проходя по ним воскресенье за воскресеньем с корзинками для пикника, притворяясь, что собираются на прогулку.
  
   Карта Ганса была на удивление точной, как и следовало ожидать от человека, который провел половину своей жизни, склонившись над навигационными картами. Он нарисовал овраг и русло ручья, а также камень в форме наконечника стрелы в том месте, где они встретились. В тридцати шагах к северу от скалы они начали копать. Земля была мягкой, и им не потребовалось много времени, чтобы найти сундук. Манфред недоверчиво присвистнул, когда они открыли его и увидели грубые камни при свете их факелов. Джулиан начал играть с ними, а Элис танцевала живой фокстрот с Полом, и никакой музыки, кроме стрекота сверчков в ущелье, не было.
  
   Три месяца спустя они отпраздновали свою свадьбу в городской церкви. Через шесть месяцев после этого Пол пришел в бюро геммологической оценки и сказал, что нашел пару камней в ручье на своей земле. Он взял несколько из них поменьше и с замиранием сердца наблюдал, как оценщик рассматривал их против света, протирал о кусок войлока и приглаживал усы - все те ненужные элементы колдовства, которые используют эксперты, чтобы казаться важными.
  
   "Они довольно хорошего качества. На твоем месте я бы купил сито и начал осушать это место, парень. Я куплю все, что ты мне принесешь ".
  
   Они продолжали "извлекать" алмазы из потока в течение двух лет. Весной 1939 года Элис узнала, что ситуация в Европе становится очень скверной.
  
   "Южноафриканцы на стороне англичан. Скоро нам не будут рады в колониях".
  
   Пол понял, что пришло время уходить. Они продали большую партию камней, чем обычно, - так много, что оценщику пришлось позвонить администратору шахты, чтобы тот выслал ему наличные, - и однажды ночью они уехали, ни с кем не попрощавшись, взяв с собой лишь несколько личных вещей и пять лошадей.
  
   Они приняли важное решение о том, что делать с деньгами. Они направились на север, к плато Уотерберг. Именно там жили выжившие Гереро, люди, которых его отец пытался искоренить и с которыми Пол прожил долгое время во время своего первого пребывания в Африке. Когда Пол вернулся в деревню, знахарь приветствовал его приветственной песней.
  
   "Пол Махалеба вернулся, Пол белый охотник", - сказал он, взмахнув своей палочкой с перьями.
  
   Пол сразу направился поговорить с шефом и вручил ему огромный мешочек, в котором было три четверти того, что они заработали на продаже алмазов.
  
   "Это для Гереро. Вернуть достоинство вашему народу".
  
   "Ты тот, кто восстанавливает свое достоинство этим поступком, Пол Махалеба", - заявил шаман. "Но твой дар будет желанным среди нашего народа".
  
   Пол смиренно кивнул мудрости этих слов.
  
   Они провели несколько замечательных месяцев в деревне, помогая, как могли, восстановить ее такой, какой она была когда-то. До того дня, когда Элис услышала ужасные новости от одного из торговцев, которые время от времени проезжали через Виндхук.
  
   "В Европе разразилась война".
  
   "Мы сделали здесь достаточно", - задумчиво сказал Пол, глядя на своего сына. "Теперь пришло время подумать о Джулиане. Ему пятнадцать, и ему нужна нормальная жизнь, где-нибудь с будущим."
  
   Так они начали свое долгое паломничество по ту сторону Атлантики. Сначала в Мавританию на лодке, затем во французское Марокко, откуда они были вынуждены бежать, когда границы были закрыты для всех, у кого не было визы. Это была непростая формальность для еврейской женщины без документов или мужчины, который был официально мертв и у которого не было никаких других удостоверений личности, кроме старой карточки, принадлежавшей исчезнувшему офицеру СС.
  
   Поговорив с несколькими беженцами, Пол решил попытаться перебраться в Португалию из места на окраине Танжера.
  
   "Это будет нетрудно. Условия хорошие, и это не слишком далеко ".
  
   Море любит противоречить глупым словам самоуверенных людей, и в ту ночь разразился шторм. Они долго боролись с этим, и Пол даже привязал свою семью к плоту, чтобы волны не смогли оторвать их от жалкого суденышка, которое они купили за руку и ногу у мошенника в Танжере.
  
   Если бы испанский патруль не появился как раз вовремя, четверо из них, несомненно, утонули бы.
  
   По иронии судьбы, в трюме Пол был напуган больше, чем во время своей эффектной попытки подняться на борт, когда он висел у борта патрульного катера несколько секунд, которые казались бесконечными. Оказавшись на борту, все они боялись, что их доставят в Кадис, откуда их легко можно было отправить обратно в Германию. Пол проклинал себя за то, что не попытался выучить хотя бы несколько слов по-испански.
  
   Его план состоял в том, чтобы добраться до пляжа к востоку от Тарифы, где, по-видимому, их кто-то будет ждать - контакт мошенника, который продал им судно. Этот человек должен был перевезти их в Португалию на грузовике. Но у них так и не было шанса узнать, объявился ли он.
  
   Пол провел много часов в трюме, пытаясь придумать решение. Его пальцы коснулись потайного кармана на рубашке, где он спрятал дюжину бриллиантов, последнее сокровище Ханса Райнера. У Элис, Манфреда и Джулиана в одежде был похожий груз. Возможно, если бы они подкупили команду горсткой...
  
   Пол был крайне удивлен, когда испанский капитан посреди ночи вытащил их из трюма, дал им гребную лодку и направил к португальскому побережью.
  
   При свете фонаря на палубе Пол рассмотрел лицо этого человека, который, должно быть, был его ровесником. Столько же лет было его отцу, когда он умер, и та же профессия. Пол задавался вопросом, как бы все обернулось, если бы его отец не был убийцей, если бы он сам не провел лучшую часть своей юности, пытаясь выяснить, кто его убил.
  
   Он порылся в своей одежде и достал единственное, что у него осталось на память о том времени: плод злодейства Ганса, эмблему предательства его брата.
  
   Возможно, все было бы по-другому для Юргена, если бы его отец был благородным человеком, подумал он.
  
   Пол задавался вопросом, как он мог бы заставить этого испанца понять. Он вложил эмблему в свою руку и повторил два простых слова.
  
   "Предательство", - сказал он, касаясь указательным пальцем своей груди. "Спасение", - сказал он, касаясь груди испанца.
  
   Возможно, когда-нибудь капитан встретит кого-нибудь, кто сможет объяснить ему, что означают эти два слова.
  
   Он прыгнул в маленькую лодку, и они вчетвером начали грести. Через несколько минут они услышали плеск воды о берег, и лодка слегка заскрипела по гравию русла реки.
  
   Они были в Португалии.
  
   Прежде чем выйти из лодки, он огляделся, просто чтобы убедиться, что опасности нет, но он ничего не увидел.
  
   Это странно, подумал Пол. С тех пор, как я вырвал свой глаз, я вижу все намного яснее.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"