Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

Стена из клонов что атакуют вселенную

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   Перенос прошел гладко, словно скальпель разрезал кожу.
   Коэн был одновременно взволнован и разочарован. Он был в восторге от того, что оказался здесь - возможно, судья был прав, возможно, это действительно было его место. Но этот трепет был лишен блеска, потому что он не сопровождался обычными физиологическими признаками возбуждения: ни потных ладоней, ни учащенного сердцебиения, ни учащенного дыхания. О, сердцебиение, конечно, грохотало на заднем фоне, но это было не сердце Коэна.
   Это был динозавр.
   Все принадлежало динозавру: теперь Коэн смотрел на мир глазами тираннозавра.
   Цвета казались неправильными. Конечно, здесь, в мезозое, листья растений должны быть такими же хлорофиллово-зелеными, но динозавр видел их темно-синими. Небо было бледно-лиловым; грязь под ногами пепельно-серая.
   У старых костей были другие конусы, подумал Коэн. Ну, он мог привыкнуть к этому. Ведь у него не было выбора. Он закончит свою жизнь наблюдателем в разуме этого тираннозавра. Он увидит то, что видит зверь, услышит, что услышит, почувствует то, что чувствует. Они сказали, что он не сможет контролировать его движения, но сможет испытать каждое ощущение.
   Рекс шел вперед.
   Коэн надеялся, что кровь все еще будет красной.
   Было бы не то же самое, если бы оно не было красным.
   * * * *
   - А что, мисс Коэн, сказал ваш муж перед тем, как покинуть ваш дом в ту ночь, о которой идет речь?
   "Он сказал, что собирается охотиться на людей. Но я думал, что он шутит".
   "Пожалуйста, никаких интерпретаций, мисс Коэн. Просто повторите для суда так точно, как вы это помните, именно то, что сказал ваш муж".
   "Он сказал: "Я собираюсь охотиться на людей".
   "Спасибо, мисс Коэн. На этом дело Короны заканчивается, миледи.
   * * * *
   Вышивка на стене покоев достопочтенной мадам судьи Аманды Хоскинс была сделана для нее ее мужем. Это был один из ее любимых стихов из "Микадо" , и, готовясь к вынесению приговора, она часто поднимала голову и перечитывала слова:
   Мой объект возвышенный
   Я добьюсь со временем -
   Чтобы наказание соответствовало преступлению -
   Наказание соответствовало преступлению.
   Это был тяжелый случай, ужасный случай. Судья Хоскинс продолжал думать.
   * * * *
   Неправильными были не только цвета. Вид изнутри черепа тираннозавра отличался и в других отношениях.
   У тираннозавра было лишь частичное стереоскопическое зрение. В центре поля зрения Коэна была область, которая показывала истинное восприятие глубины. Но поскольку зверь был несколько косоглазым, у него была гораздо более широкая панорама, чем обычно для человека, что-то вроде Синемаскопа ящера, покрывающего 270 градусов.
   Широкоугольный вид двигался вперед и назад, пока тираннозавр осматривал горизонт.
   Сканирование добычи.
   Сканирование в поисках чего-нибудь убить.
   * * * *
   The Calgary Herald , четверг, 16 октября 2042 года: вчера 43-летний серийный убийца Рудольф Коэн был приговорен к смертной казни.
   В прошлом видный член Колледжа врачей и хирургов Альберты, доктор Коэн был осужден в августе по 37 пунктам обвинения в убийстве первой степени.
   В леденящих душу показаниях Коэн признался без каких-либо признаков раскаяния в том, что терроризировал каждую из своих жертв в течение нескольких часов, прежде чем перерезать им горло хирургическими инструментами.
   Впервые за восемьдесят лет в этой стране была вынесена смертная казнь.
   Вынося приговор, мадам судья Аманда Хоскинс заметила, что Коэн был "самым хладнокровным и жестоким убийцей, когда-либо преследовавшим прерии Канады со времен Tyrannosaurus rex ..."
   * * * *
   Метрах в десяти из-за зарослей секвойи на рассвете появился второй тираннозавр. Коэн подозревал, что тираннозавры могут быть яростно территориальными, поскольку каждому животному требуется огромное количество мяса. Он задавался вопросом, нападет ли зверь, в котором он был, на другого человека.
   Его динозавр наклонил голову, чтобы посмотреть на второго рекса, стоявшего в профиль. Но при этом почти вся мысленная картина динозавра растворилась в белой пустоте, как будто, концентрируясь на деталях, крошечный мозг зверя просто потерял связь с общей картиной.
   Сначала Коэн подумал, что его рекс смотрит на голову другого динозавра, но вскоре верхняя часть его черепа, кончик морды и задняя часть его мощной шеи исчезли в снежном небытии. Осталось только изображение горла. Хорошо, подумал Коэн. Один резкий укус мог убить животное.
   Кожа на горле другого казалась серо-зеленой, а само горло было гладким. Как ни странно, рекс Коэна не атаковал. Скорее, он просто повернул голову и снова посмотрел на горизонт.
   В мгновение ока Коэн понял, что произошло. У других детей в его районе были домашние собаки или кошки. У него были ящерицы и змеи - хладнокровные плотоядные, факт, которому свидетели-психологи придавали большое значение этому факту. У некоторых видов ящериц-самцов на шее свисали подвесные мешочки. Рекс, в котором он находился, - самец, как полагали палеонтологи Тиррелла, - посмотрел на другую и увидел, что у нее гладкое горло, а значит, это самка. Возможно, что-то, с чем можно сцепиться, а не атаковать.
   Возможно, они скоро подружатся. Коэн никогда не испытывал оргазма, кроме как во время акта убийства. Он задавался вопросом, на что это будет похоже.
   * * * *
   "Мы потратили миллиард долларов на разработку путешествий во времени, а теперь вы говорите мне, что система бесполезна?"
   "Что ж-"
   - Это то, что вы хотите сказать, не так ли, профессор? Этот хроноперенос не имеет практического применения?
   - Не совсем так, министр. Система работает . Мы можем проецировать сознание человека назад во времени, накладывая его или ее разум поверх разума того, кто жил в прошлом".
   "Невозможно разорвать связь. Замечательно .
   "Это не правда. Связь разрывается автоматически.
   "Верно. Когда историческая личность, в которую вы перенесли сознание, умирает, связь разрывается".
   "Именно так."
   - А потом умирает и человек из нашего времени, чье сознание вы перенесли обратно.
   "Я признаю, что это печальное последствие такой тесной связи двух мозгов".
   "Значит, я прав! Весь этот проклятый хроноперенос бесполезен.
   - О, совсем нет, министр. На самом деле, я думаю, что у меня есть для этого идеальное применение".
   * * * *
   Рекс шел рядом. Хотя внимание Коэна сначала привлекло видение зверя, он постепенно стал осознавать и другие его чувства. Он мог слышать звуки шагов рекса, треск веток и растительности, пение птиц или птерозавров, а под всем этим безжалостный гул насекомых. Тем не менее, все звуки были глухими и низкими; простые уши рекса были неспособны улавливать высокие звуки, а те звуки, которые они улавливали, были различимы без богатства. Коэн знал, что поздний меловой период, должно быть, был симфонией разного тона, но он как будто слушал ее через наушники.
   Рекс продолжил поиски. Коэну стало известно еще несколько впечатлений от мира как внутри, так и снаружи, в том числе палящее на него жаркое послеполуденное солнце и голодное грызение в животе зверя.
   Еда .
   Это была самая близкая к связной мысли вещь, которую он когда-либо обнаруживал у животного, мысленная картина кусков мяса, спускающихся по его глотке.
   Еда .
   * * * *
   Закон о сохранении социальных услуг от 2022 года: Канада построена на принципе Сети социальной защиты, серии прав и программ, разработанных для обеспечения высокого уровня жизни для каждого гражданина. Однако постоянно увеличивающаяся продолжительность жизни в сочетании с постоянным снижением обязательного пенсионного возраста ложатся непосильным бременем на нашу систему социального обеспечения и, в частности, на ее краеугольную программу всеобщего медицинского обслуживания. Поскольку большинство налогоплательщиков перестают работать в возрасте 45 лет, а средний канадец доживает до 94 лет (мужчины) или 97 лет (женщины), системе грозит полный крах. Соответственно, все социальные программы отныне будут доступны только лицам моложе 60 лет, за одним исключением: все канадцы, независимо от возраста, могут бесплатно для себя воспользоваться спонсируемой государством эвтаназией посредством хронопереноса.
   * * * *
   Там! Впереди! Что-то движущееся! Большой, какой бы он ни был: неясный абрис, лишь изредка виднеющийся за небольшой группой елей.
   Четвероногое какое-то, спиной к нему/ему/ним.
   А, вот. Поворачиваюсь сейчас. Периферийное зрение растворялось в альбиносном ничто, когда рекс сосредоточился на голове.
   Три рога.
   Трицератопс .
   Великолепно! В детстве Коэн часами листал книги о динозаврах, выискивая сцены резни. Не было сражений лучше, чем те, в которых тираннозавр рекс сражался с трицератопсом , четвероногим мезозойским резервуаром с тремя рогами, торчащими из его морды, и костяным щитом, выступающим из задней части черепа для защиты шеи.
   И все же рекс шел дальше.
   Нет, подумал Коэн. Повернись, черт тебя дери! Развернуться и атаковать!
   * * * *
   Коэн вспомнил, когда все началось, тот роковой день, много лет назад и много лет спустя. Это должна была быть рутинная операция. Предположительно, пациент был подготовлен должным образом. Коэн провел скальпелем по направлению к животу, а затем твердой рукой сделал надрез на коже. Больной задыхался. Это был чудесный звук, прекрасный звук.
   Недостаточно газа. Анестезиолог поспешил внести коррективы.
   Коэн знал, что должен снова услышать этот звук. Он должен был.
   * * * *
   Тираннозавр продолжал двигаться вперед. Коэн не видел его ног, но чувствовал, как они шевелятся. Влево, вправо, вверх, вниз.
   Атакуй, ублюдок!
   Оставил.
   Атака!
   Верно.
   Иди за ним!
   Вверх.
   Идите за трицератопсом .
   Доу-
   Зверь заколебался, его левая нога все еще висела в воздухе, на мгновение балансируя на одной ноге.
   Атака!
   Атака!
   И вот, наконец, рекс изменил курс. Цератопс появился в трехмерной центральной части поля зрения тираннозавра, как мишень на конце прицела.
   * * * *
   "Добро пожаловать в Институт хронопереноса. Могу я взглянуть на вашу карту государственных пособий, пожалуйста? Ага, всему свое время в последний раз, хе-хе. Теперь, я уверен, ты хочешь захватывающей смерти. Проблема в том, чтобы найти кого-то интересного, кого еще не использовали. Видите ли, мы можем наложить только один разум на данного исторического персонажа. Боюсь, все самое очевидное уже сделано. Мы до сих пор получаем около дюжины звонков в неделю с просьбой пригласить Джека Кеннеди, но он, так сказать, был одним из первых. Однако, если я могу высказать предположение, у нас есть каталоги тысяч офицеров римского легиона. Это, как правило, очень приятные смерти. Как насчет чего-нибудь милого из Галльских войн?
   * * * *
   Трицератопс посмотрел вверх, его гигантская голова поднялась над широкими плоскими листьями ганнеры, которые он жевал. Теперь, когда рекс сосредоточился на травоядном, он, казалось, взял на себя обязательства.
   Тираннозавр атаковал.
   Роголицый был боком к рексу. Он начал поворачиваться, поднимая свою бронированную голову.
   Горизонт дико подпрыгивал, когда рекс бежал. Коэн слышал, как сердце твари громко и быстро стучало, словно шквал мускулистых выстрелов.
   Трицератопс , все еще завершая свой ход, открыл свой попугайский клюв, но не издал ни звука.
   Гигантскими шагами сократилось расстояние между двумя животными. Коэн почувствовал, как пасть рекса широко раскрылась, еще шире, а нижние челюсти выскочили из впадин.
   Челюсти сомкнулись на спине рогатого, над плечами. Коэн увидел, как в поле зрения вылетели два собственных зуба рекса, выбитые ударом.
   Вкус горячей крови, вытекающей из раны...
   Рекс отпрянул, чтобы сделать еще один укус.
   Трицератопсу наконец - то удалось повернуть голову. Он рванулся вперед, длинное копье над левым глазом вонзилось рексу в ногу...
   Боль. Изысканная, красивая боль.
   Рекс взревел. Коэн слышал его дважды: один раз эхом отразилось в собственном черепе животного, а второй раз эхом отозвалось эхом с далеких холмов. Стая птерозавров с серебристой шерстью поднялась в воздух. Коэн видел, как они исчезли из поля зрения, когда простой разум динозавра стер их с экрана. Неуместные отвлекающие факторы.
   Трицератопс отпрянул , рог вышел из плоти рекса.
   Кровь, как обрадовался Коэн, все еще была красной.
   * * * *
   "Если бы судья Хоскинс приказал посадить на электрический стул, - сказал Эксворти, адвокат Коэна, - мы могли бы оспорить это на основании Хартии. Жестокое и необычное наказание и все такое. Но она предоставила вам полный доступ к программе хронотрансферной эвтаназии. Эксворти помолчал. - Она прямо сказала, что просто хочет твоей смерти.
   "Как мило с ее стороны, - сказал Коэн.
   Эксворти проигнорировал это. "Я уверен, что могу достать вам все, что вы пожелаете", - сказал он. - В кого бы ты хотел, чтобы тебя перевели?
   - Не кто, - сказал Коэн. "Какая."
   "Извините?"
   "Этот проклятый судья сказал, что я был самым хладнокровным убийцей, когда-либо преследовавшим ландшафт Альберты со времен тираннозавра ". Коэн покачал головой. "Идиот. Разве она не знает, что динозавры были теплокровными? Во всяком случае, это то, что я хочу. Я хочу, чтобы меня превратили в тираннозавра ".
   "Ты шутишь."
   - Шутки - не моя сильная сторона, Джон. Убийство есть. Я хочу знать, кто был лучше в этом, я или рекс.
   "Я даже не знаю, умеют ли они делать такие вещи", - сказал Эксворти.
   - Узнай, черт тебя побери. За какого черта я тебе плачу?"
   * * * *
   Рекс отскочил в сторону, двигаясь с удивительной ловкостью для такого крупного существа, и снова обрушил свои ужасные челюсти на плечо цератопса. Травоядное кровоточило с невероятной скоростью, как будто на алтаре его спины была совершена тысяча жертвоприношений.
   Трицератопс попытался броситься вперед, но быстро ослабел. Тираннозавр, по-своему хитрый, несмотря на свой ничтожный интеллект, просто отступил на дюжину гигантских шагов. Роголицый сделал один неуверенный шаг к нему, затем еще один и, с большим и тяжелым усилием, еще один. Но тут динозавр-танк пошатнулся и, медленно закрывая веки, рухнул на бок. Коэн был на мгновение поражен, а затем взволнован, услышав, как он с всплеском упал на землю - он не осознавал, сколько крови вылилось из огромной дыры, которую рекс проделал в спине зверя.
   Тираннозавр двинулся вперед, подняв левую ногу, а затем ударив ею по животу трицератопса , три острых когтя разорвали живот существа, внутренности вывалились на яркий солнечный свет. Коэн думал, что рекс издаст победный рык, но этого не произошло. Он просто окунул морду в полость тела и начал методично выдергивать куски плоти.
   Коэн был разочарован. Битва динозавров была веселой, убийства были хорошо спланированы, и крови, конечно, было достаточно, но ужаса не было . Не было ощущения, что трицератопс дрожал от страха, не молил о пощаде. Нет ощущения власти, контроля. Просто тупые, безмозглые звери, двигающиеся так, как запрограммировано их генами.
   Этого было недостаточно. Недостаточно.
   * * * *
   Судья Хоскинс посмотрела через стол в своей комнате на адвоката.
   - Тираннозавр , мистер Эксворти? Я говорил образно".
   - Я понимаю это, миледи, но это было уместное замечание, не так ли? Я связался с людьми из Хронопереноса, которые сказали, что могут это сделать, если у них есть образец рекса для работы. Они должны воспроизвести обратное распространение из реального физического материала, чтобы получить временное исправление".
   Судью Хоскинс не впечатлила научная болтовня, как и юридический жаргон. - Выскажите свое мнение, мистер Эксворти.
   "Я позвонил в Королевский палеонтологический музей Тиррелла в Драмхеллере и спросил их об окаменелостях тираннозавра , доступных по всему миру. Оказывается, есть всего несколько полных скелетов, но они смогли предоставить мне аннотированный список, дав как можно больше информации об отдельных вероятных причинах смерти". Он подтолкнул тонкий пластиковый лист с распечаткой к широкому столу судьи.
   - Оставьте это мне, адвокат. Я вернусь к вам."
   Эксворти ушел, а Хоскинс просмотрел краткий список. Затем она откинулась на спинку своего кожаного кресла и в тысячный раз начала читать вышиванку на стене:
   Мой объект возвышенный
   Я добьюсь со временем -
   Она перечитала эту строчку еще раз, ее губы слегка шевелились, когда она подсказала слова: "Я добьюсь со временем ..."
   Судья вернулся к списку находок тираннозавров. Ах, тот. Да, это было бы идеально. Она нажала кнопку на своем телефоне. "Дэвид, попробуй найти для меня мистера Эксворти".
   * * * *
   трицератопса был очень необычный аспект - аспект, заинтриговавший Коэна. Хроноперенос осуществлялся бесчисленное количество раз; это была одна из самых популярных форм эвтаназии. Иногда первоначальное тело получателя постоянно комментировало происходящее, словно разговаривая во сне. Из того, что они сказали, было ясно, что переселенцы не могли осуществлять какой-либо контроль над телами, в которые их переводили.
   Действительно, физики утверждали, что любой контроль невозможен. Хроноперенос работал именно потому, что получатель не мог оказывать никакого влияния и поэтому просто наблюдал за тем, что уже наблюдалось. Поскольку новых наблюдений не производилось, квантово-механических искажений не происходило. В конце концов, говорили физики, если бы можно было контролировать, можно было бы изменить прошлое. А это было невозможно.
   И все же, когда Коэн приказал рексу изменить свой курс, он в конце концов так и сделал.
   Могло ли быть так, что у рекса было так мало мозгов, что мысли Коэна могли управлять зверем?
   Безумие. Последствия были невероятными.
   Все еще...
   Он должен был знать, правда ли это. Рекс впал в ступор, перевернулся на брюхо, наелся мяса цератопсов. Казалось, он готов лежать здесь еще долго, наслаждаясь ранним вечерним бризом.
   Вставай, подумал Коэн. Вставай, черт возьми!
   Ничего такого. Нет ответа.
   Вставать!
   Нижняя челюсть рекса лежала на земле. Его верхняя челюсть была высоко поднята, рот широко открыт. Крошечные птерозавры порхали в открытой пасти и вылетали из нее, их длинные игольчатые клювы, по-видимому, выдергивали куски рогового мяса между кривыми зубами рекса.
   Вставай, снова подумал Коэн. Вставать!
   Рекс пошевелился.
   Вверх!
   Тираннозавр использовал свои крошечные передние конечности, чтобы удержать туловище от соскальзывания вперед, когда он толкал своими мощными ногами, пока не встал.
   Вперед, подумал Коэн. Вперед!
   Тело зверя ощущалось иначе. Его живот был полон до разрыва.
   Вперед!
   Тяжелыми шагами рекс двинулся вперед.
   Это было замечательно. Чтобы снова быть у власти! Коэн почувствовал старый азарт охоты.
   И он точно знал, что искал.
   * * * *
   - Судья Хоскинс говорит, что все в порядке, - сказал Эксворти. - Она разрешила пересадить тебя в того нового тираннозавра , который есть прямо здесь, в Альберте, в Тиррелле. Говорят, это молодость. Судя по тому, как был найден скелет, рекс погиб, упав, вероятно, в трещину. Обе ноги и спина были сломаны, но скелет остался почти полностью сочлененным, что говорит о том, что падальщики не могли добраться до него. К сожалению, люди, занимающиеся хронопереносом, говорят, что, продвинувшись так далеко в прошлое, они могут подключить вас только за несколько часов до аварии. Но ты исполнишь свое желание: ты умрешь тираннозавром. О, и вот книги, которые вы просили: полная библиотека меловой флоры и фауны. У вас должно быть время пройти через все это; специалистам по хронопереносу понадобится пара недель, чтобы настроиться".
   * * * *
   Когда доисторический вечер сменился ночью, Коэн нашел то, что искал, спрятавшись в кустах: большие карие глаза, вытянутое вытянутое лицо и гибкое тело, покрытое мехом, который для глаз тираннозавра казался голубым. коричневый.
   Млекопитающее. Но не любое млекопитающее. Purgatorius , самый первый примат, известный из Монтаны и Альберты с самого конца мелового периода. Маленький человечек, всего около десяти сантиметров в длину, не считая крысиного хвоста. Редкие существа в наши дни. Только драгоценные немногие.
   Маленький пушистый комочек мог быстро бегать для своего размера, но один шаг тираннозавра равнялся более чем сотне шагов млекопитающего. У него не было возможности убежать.
   Рекс наклонился вплотную, и Коэн увидел морду пушистого комка, самое близкое к человеческому лицу еще шестьдесят миллионов лет. Глаза животного расширились от ужаса.
   Голый, грубый страх.
   Страх млекопитающих.
   Коэн увидел, как существо закричало.
   Услышал крик.
   Это было прекрасно.
   Рекс двинул свои разинутые челюсти к маленькому млекопитающему, вдохнув с такой силой, что засосало существо в свою пасть. Обычно рекс проглатывал свою еду целиком, но Коэн не позволил животному сделать это. Вместо этого он просто остановил его, а маленький примат в ужасе бегал по огромной пещере пасти динозавра, врезаясь в гигантские зубы и огромные мясистые стены и скользя по массивному сухому языку.
   Коэн наслаждался испуганным визгом. Он погряз в ощущении обезумевшего от страха животного, двигающегося внутри этой живой тюрьмы.
   И, наконец, с великим, восхитительным облегчением Коэн избавил животное от страданий, позволив рексу проглотить его, и пушистый комок, щекоча, скользнул в глотку великана.
   Это было совсем как в старые времена.
   Так же, как охота на людей.
   И тут Коэну пришла в голову замечательная мысль. Ведь если бы он убил достаточно этих маленьких кричащих комочков меха, у них не было бы потомков. Никогда не было бы Homo sapiens . В самом прямом смысле Коэн понял, что охотится на людей - на всех людей, которые когда-либо существовали.
   Конечно, нескольких часов было бы недостаточно, чтобы убить многих из них. Судья Хоскинс, без сомнения, подумала, что это чудесное поэтическое правосудие, иначе она бы не допустила перевода: отправить его обратно в яму, проклятого.
   Глупый судья. Ведь теперь, когда он мог контролировать зверя, он ни за что не позволил бы ему умереть молодым. Он бы просто...
   Вот оно. Трещина, длинная выемка в земле с осыпающимся краем. Черт, это было трудно увидеть. Тени, отбрасываемые соседними деревьями, образовывали на земле запутанную сетку, закрывавшую неровный проход. Неудивительно, что тупоголовый рекс не заметил этого, пока не стало слишком поздно.
   Но не в этот раз.
   Поверните налево, подумал Коэн.
   Оставил.
   Его рекс повиновался.
   В будущем он будет избегать этой конкретной области, просто на всякий случай. Кроме того, было много территории, чтобы покрыть. К счастью, это был молодой рекс - подросток. Предстояли десятилетия, в течение которых он продолжал свою особую охоту. Коэн был уверен, что Эксворти знает свое дело: как только станет очевидно, что связь продлилась дольше нескольких часов, он годами будет пресекать любые попытки перекрыть вилку в суде.
   Коэн почувствовал, как в нем и в рексе нарастает старое давление. Тираннозавр пошел дальше.
   Это было лучше , чем в старые времена, подумал он. Намного лучше.
   Охота на все человечество.
   Выпуск был бы замечательным .
   Он внимательно следил за любыми признаками движения в подлеске.
  
   БИЗНЕС, КАК ОБЫЧНО, Мак Рейнольдс
   - Послушайте, - сказал путешественник во времени первому прохожему, - я из двадцатого века. У меня всего пятнадцать минут, а потом я вернусь. Думаю, слишком многого ожидать, что ты меня поймешь, а?
   - Конечно, я тебя понимаю.
   "Привет! Ты прекрасно говоришь по-английски. Почему?"
   "Мы называем это амер-английским. Так случилось, что я изучаю мертвые языки.
   "Опухать! Но, послушай, у меня всего несколько минут. Давайте идти."
   - Идти?
   "Ага-ага. Слушай, разве ты не понимаешь? Я путешественник во времени. Они выбрали меня, чтобы отправить в будущее. Я важный".
   "Ммм. Но вы должны понимать, что в наши дни у нас постоянно появляются путешественники во времени.
   "Послушай, это потрясает меня, но у меня просто нет времени вникать в это, понимаешь? Давайте к делу".
   "Очень хорошо. Что у тебя?"
   "Что ты имеешь в виду, что у меня есть?"
   Другой вздохнул. - Не думаешь ли ты, что тебе следует попытаться получить доказательства того, что ты был в будущем? Я могу предупредить вас сейчас, парадоксы, связанные с путешествиями во времени, не позволяют вам забрать какие-либо знания, которые могут изменить прошлое. Когда ты вернешься, твой разум будет пуст в отношении того, что здесь произошло.
   Путешественник во времени моргнул. "Ой?"
   "Определенно. Однако я буду рад заключить с вами сделку.
   "Послушайте, у меня такое чувство, что я начал этот разговор на полдюжины предложений слишком поздно. Что ты имеешь в виду, торговля?
   Я готов обменять кое-что из вашего века на кое-что из моего, хотя, откровенно говоря, в вашем периоде мало что представляет для нас интерес, кроме исторического. Глаза пешехода теперь блестели. Он откашлялся. "Однако у меня здесь есть атомный перочинный нож. Я не решаюсь даже рассказать вам о преимуществах, которые он имеет перед ножами вашего периода.
   "Хорошо. У меня осталось всего десять минут, но я вижу, что ты прав. Мне нужно что-то, чтобы доказать, что я был здесь.
   "Мой нож справился бы с этим". Пешеход кивнул.
   "Ага-ага. Слушай, я немного запутался, типа. Они выбрали меня для этой работы в последнюю минуту - не хотели рисковать ни одним из этих профессоров, понимаете? Это самый отвратительный нож, который я когда-либо видел, дайте мне его для доказательства.
   - Минутку, друг. Почему я должен отдавать тебе свой нож? Что вы можете предложить взамен?"
   - Но я из двадцатого века.
   "Ммм. А я из тридцатого.
   Путешественник во времени долго смотрел на него. Наконец: "Слушай, приятель, у меня мало времени. Вот, например, мои часы.
   "Ммм. И что еще?"
   "Ну, мои деньги здесь".
   - Представляет интерес только для нумизмата.
   "Слушай, мне нужны доказательства того, что я был в тридцатом веке!"
   "Конечно. Но бизнес есть бизнес, как гласит пословица.
   - Я бы хотел, чтобы у меня был пистолет.
   "Мне не нужно оружие в этом возрасте", - чопорно сказал другой.
   - Нет, но видел, - пробормотал путешественник во времени. "Смотри, приятель, мое время истекает с каждой секундой. Чего ты хочешь? Видите, что у меня есть: одежда, бумажник, немного денег, кольцо для ключей, пара туфель.
   - Я готов торговаться, но твое имущество малоценно. Теперь какой-нибудь арт-объект - оригинальный Эл Капп или что-то в этом роде.
   Путешественник во времени был жалобен. "Разве я не выгляжу так, будто таскаю с собой предметы искусства? Слушай, я отдам тебе все, что у меня есть, кроме штанов за этот чертов нож.
   "О, ты хочешь оставить свои штаны, а? Что ты пытаешься сделать, Англо меня вниз? Или ваш период предшествует триместру?"
   "Англо... что? Я не понимаю".
   - Ну, я настоящий этимолог...
   - Это очень плохо, но...
   - Вовсе нет, увлекательное хобби, - сказал пешеход. "Теперь, что касается фразы "Англи меня вниз". Термин "англо" впервые стал популярным в период 1850-1950 годов. Он обозначал лиц с востока Соединенных Штатов, в основном английского происхождения, которые прибыли в Нью-Мексико и Аризону вскоре после того, как эта территория была освобождена - я полагаю, что это был термин, используемый в то время - от Мексики. Испанцы и индийцы узнали жителей Востока как англичан".
   Путешественник во времени отчаянно сказал: "Послушай, приятель , мы уходим все дальше и дальше от..."
   "Отслеживание происхождения фразы ведет нас еще по двум боковым тропам. Это восходит к тому факту, что эти англичане стали самыми богатыми бизнесменами ХХ века. Настолько, что вскоре они стали господствовать в мире со своими долларами".
   "Хорошо хорошо. Я все об этом знаю. Лично у меня никогда не было достаточно долларов, чтобы доминировать над кем-то, но...
   "Хорошо, дело в том, что англичане стали финансовыми волшебниками мира, самыми ловкими дельцами, самыми ловкими торговцами, самыми компетентными бизнесменами".
   Путешественник во времени бросил быстрый отчаянный взгляд на часы. "Только три-"
   "Третий фактор взят из еще более далекого прошлого. Одно время существовало меньшинство, которое многие англо-американцы пренебрегали, называемое джу. В течение многих лет использовался термин "понизить цену", что означало снижение цены. Когда англо-американцы взяли на себя денежное господство, термин превратился из "Joo you down" в "Anglo you down"; и таким образом он дошел до наших дней, хотя ни англо, ни джу до сих пор не существуют как отдельные люди".
   Путешественник во времени уставился на него. - И я не смогу унести с собой воспоминание об этой истории, а? А меня парень по имени Леви. Он бросил еще один взгляд на часы и застонал. "Быстрый!" он сказал. "Давайте заключим эту сделку; все, что я получил за этот атомный нож!"
   Сделка была завершена. Гражданин тридцатого века стоял в стороне, держа свою добычу в руках, и смотрел, как гражданин двадцатого, обнаженный, но с крепко и радостно сжатым в руке ножом, медленно исчезал из поля зрения.
   Нож на мгновение замер в воздухе, а затем упал на землю, когда путешественник во времени полностью исчез.
   Другой нагнулся, подобрал его и сунул обратно в карман. - Еще более наивен, чем обычно, - пробормотал он. "Должно быть, одним из первых. Я полагаю, они никогда не примирятся с парадоксами. Очевидно, вы можете перемещать вещи вперед во времени, так как это естественный поток измерения; но ничего, даже память, нельзя нести назад против течения".
   Он возобновил свой путь домой.
   Маргет, уперев руки в бока, встретила его у двери. - Где ты был в Керте ? - отрезала она.
   - Ты не должна ругаться, дорогая, - сказал он. "По дороге домой я встретил еще одного путешественника во времени"
   - Ты не...
   "Конечно, почему бы и нет? Если бы не я, это сделал бы кто-то другой".
   - Но у тебя и так шкаф переполнен...
   - Ну, Маргет, не смотри так. На днях какой-нибудь музей или коллекционер..."
   Она скептически хмыкнула и повернулась обратно в дом.
  
   СКВОЗЬ ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО С ФЕРДИНАНДОМ ФЕГОУТОМ: 18, Грендель Брайартон
   Фердинанд Фегхут почти представил современный гольф в Шотландии во время правления Вильгельма Льва (1165-1214). Его такси времени заглохло, и ему пришлось выйти со своими дубинками. Он быстро убедил короля, что он не волшебник, и вскоре ему приказали обучить игре весь двор.
   Ему дали в слуги всех простых людей в Данфермлине, где должны были быть связи. Они сортировали, вспахивали, пропалывали, сеяли, поливали и косили. Вскоре он объявил о торжественном открытии. Оружейники сверхурочно трудились над давилками и нибликами, а его слуги так бурно праздновали заранее, что Монарх, разбуженный шумом, приказал безжалостно избить всех младших.
   После завтрака процессия двинулась в путь; и король сначала выразил удовлетворение. Затем он увидел огромных волосатых горцев с дубинками.
   "Ха!" воскликнул он. "Ты сказал мне, что кедди будут самыми красивыми юношами в моем королевстве!" Он указал на нескольких мальчиков и молодых людей, залечивавших свои синяки. "Скажи им , чтобы несли наши дубинки!"
   "Ваше величество, - сказал Фердинанд Фегут, - это ребята, которых вы побили прошлой ночью. Они достаточно черно-синие. Они так болят, что я сомневаюсь, что они могут ходить. Каким бы мудрым я ни был, - он выпрямился, - я не могу освободить самое больное место для тройников!
   (с благодарностью Виктору Я. Папанеку)
  
   С пользой проведенное время, Джордж Зебровски
   Как обычно, мне нужно было уйти до того, как я приеду. Память отбрасывала меня туда, изгоняя из всех моих прошлых встреч с ней, как бы я ни концентрировался. Она была жива во всех наших прошлых, но только эти более ранние настоящие были открыты для меня.
   "Мне еще раз?" - спросила она в нашем настоящем, ревниво и гордо.
   - Никто другой, - сказал я.
   Я поцеловал ее перед бриджем, отбиваясь от утверждения Максима Горького о том, что "любовь - это неспособность ума понять природу". Если так, то любовь была противоположным путем, в лучшем случае тяжелой борьбой.
   Она спала там, в нашей квартире за пределами кампуса, когда я приехал на поезде из Нью-Йорка. У меня будет достаточно времени, чтобы добраться туда и провести с ней некоторое время до прибытия поезда.
   Я всегда готовился, сбросил фунт или два, немного покрасил волосы и упражнялся, даже использовал некоторый макияж, чтобы выглядеть моложе своих последних 60 лет, чтобы она не заметила в тусклом свете квартиры ночью. Близорукая и лежавшая в постели, ей помогло то, что она не носила очки.
   Я схватил свой ключ из прошлых десятилетий и вызвал видение бледнокожей молодой женщины, которая покрасила волосы в черный цвет после глупого эксперимента с блондинкой, а затем коротко остригла их, когда меня не было. Я бы снова похвалил изменение.
   Мое появление у моей старой двери на мгновение потрясло заднее крыльцо. Я стоял перед занавешенным стеклом, но света не было. Я боялся, что это может быть мой последний шанс вернуть себе это время, поэтому я должен был его использовать. Другие времена с ней могли открыться для меня, если этот закрылся, но это было далеко не наверняка.
   Теория прыжков не была совершенной. Может вообще не быть смещения реального времени, а вместо этого похожее на реальность воссоздание значимых воспоминаний, которые внезапно оккупировали ум квантовым потоком настойчивости до такой степени, что это не имело никакого значения для опыта; с тем же успехом это может происходить и в наивном смысле. Время, вероятно, не существовало вне биологии человеческого восприятия, кроме как вневременное постоянство, упрямая длительность, невыразимая стойкость за пределами подобных времени слов.
   Я повернул ключ в замке, толкнул дверь и вошел, закрыв ее за собой.
   "Кто здесь?" - спросил ее голос, казалось, откуда-то изнутри меня.
   - Это я, - сказал я, надеясь, что это прозвучит моложе.
   - О, - неуверенно сказала она.
   Я прошел через маленькую гостиную к двуспальной кровати в нише и сел. Ее голова вылезла из-под одеяла, волосы были коротко подстрижены и выкрашены в черный цвет. Она посмотрела на меня, как королева на диване.
   "Красивый!" - сказал я, и она захихикала, когда я лег рядом с ней.
   - Ты, должно быть, устал, - сказала она, когда я вздохнул. - Все в порядке, мы можем просто поспать, - прошептала она. "У нас все завтра".
   Она задремала. Я лежал, боясь разочаровать ее.
   Через некоторое время я посмотрел на часы и увидел, что скоро приеду, и это уже не беда. Были ли анахронизмы реальными или только кажущимися? Вы можете держать в голове все анахронизмы, которые вам нужны, и они происходят все время. Я спал впереди? Когда я услышал свисток поезда, меня охватило чувство утраты.
   "Что это?" - тихо спросила она, пока мои моменты с ней убегали в какую-то глубокую бездну, за которой я не мог уследить.
   - Я скоро вернусь, - сказал я и встал. Она перевернулась и закрыла глаза, ожидая, что я только раздеваюсь. Я стоял там, глядя на великолепие ее голой спины. Поцеловать ее сейчас может быть фатально, если я приду раньше.
   Я вышел за дверь и вдохнул ночной воздух, зная, что иду по улице и могу оставить все ему.
   Звездная ночь была синей. Я прошел через двор и остановился у кирпичной стены гаража. Я приходил через узкий переулок с другой улицы, менее чем в квартале от железнодорожного вокзала.
   Моя память двигалась внутри него. Я ждал здесь только для того, чтобы увидеть, как он проходит мимо в темноте. Нереальность времени охватила меня и, казалось, собиралась причинить ужасную боль, но уступила.
   Время могло бы проявить милосердие, если бы вы помнили достаточно хорошо коллективное заблуждение, установку человеческой психологии, основанную на биологическом, чтобы скрыть тот факт, что все было в одном месте и произошло все сразу.
   Я возвращался бы, не совсем точно, в это самое время и место так часто, как моя сила памяти боролась бы с потерей. Я оглядел темный двор. Я присутствовал здесь, в этих тенях, более одного раза, точно так же осознавая, с разницей всего в несколько мгновений.
   Он прошел через темный переулок, и я почувствовал поток любви к его ожидающей возлюбленной; любовь тогда, не моя любовь сейчас. Его шаг был уверенным, прошлое принадлежало ему, его молодость сдерживала наступающее будущее. Тот самый ключ, который я все еще держал, был у него в кармане.
   Он не разочарует темноволосую богиню в ее постели.
   Я ушел, не дойдя до двери.
  
   День, когда время остановилось, Брэднер Бакнер
   Дэйв Миллер никогда бы этого не сделал, будь он в здравом уме. Миллеры не были меланхоличным народом, вряд ли из тех людей, о которых вы ожидаете прочитать в утренней газете, которые покончили с собой прошлой ночью. Но Дэйв Миллер был пьян - отвратительно, дико пьян, - и дуло большого револьвера, когда он стоял у раковины, звенело холодом у его правого виска.
   Заря начинала окрашивать замерзшие кухонные окна. В слабом свете письмо лежало серым квадратом на плитке сушилки. Мелодраматическим жестом сильно пьяного Миллер нацарапал на конверте:
   "Вот почему я это сделал!"
   Он нашел письмо Хелен в конверте, когда, шатаясь, вошел в их спальню пятнадцать минут назад - в четверть шестого. Как это часто случалось в прошлом году, он пришел домой из магазина с небольшим опозданием... точнее, часов на двенадцать. И на этот раз Хелен сделала то, что давно грозила сделать. Она ушла от него.
   Письмо было кратким и содержало целый мир горя и разбитых надежд.
   - Я не против того, чтобы экономить, Дэйв. Ни одна женщина не возражает против того, что если она чувствует, что действительно помогает мужу в трудной ситуации. Когда год назад дела пошли плохо, я сказал тебе, что готов помочь всем, чем смогу. Но ты не позволил мне. Вы прекращаете драться, когда становится трудно, и вкладываете все свои деньги и энергию в выпивку, лошадей и карты. Я могла бы выйти замуж за пьяницу, Дэйв, но не за труса...
   Так она пыталась показать ему. Но Миллер сказал себе, что вместо этого покажет ей. Трус, а? Может быть, это послужит ей уроком! Чертовски много помощи она была! Пилите его каждый раз, когда он выпивает. Крикнул о кровавом убийстве, когда поставил двадцать пять баксов на лошадь с шансом заработать пятьсот. Какой мужчина не стал бы делать такие вещи?
   Его аптека была на салазках. Можно ли его винить в том, что он слишком много пьет, если алкоголь растворяет болезненные испарения его разума?
   Миллер сердито напрягся и сжал палец на спусковом крючке. Но у него был один момент откровенного озарения как раз перед тем, как молот упал и заставил мир рухнуть вокруг его ушей. Это принесло с собой осознание того, что все это было его ошибкой. Хелен была права - он был трусом. В душе у него была острая боль. Она была такой же верной, как и они, он знал это.
   Он мог бы проводить ночи, придумывая новые деловые уловки, вместо того, чтобы пить виски. Мог бы изо всех сил быть любезным с клиентами, а не огрызаться на них, когда у него было ужасное похмелье. И даже Миллер знал, что никто никогда не зарабатывал на лошадях - по крайней мере, когда он нуждался в них. Но лошади, виски и бизнес трагически смешались в его сознании; вот он, пьяный и безумный, с пистолетом у головы.
   Затем снова гнев захлестнул его разум, и он вздернул подбородок и крепко сжал револьвер.
   - Беги от меня, неужели она? - хрипло пробормотал он. - Ну, это покажет ей!
   В следующий момент молот упал... и Дэйв Миллер "показал ей".
   Миллер резко открыл глаза. Ясно, как черное на белом, он услышал звон колокола - к тому же самый знакомый звук в мире. Это был безошибочный звон его кассового аппарата.
   "Теперь, как, черт возьми..." - зародилась в его голове мысль; а потом он увидел, где он был.
   Кассовый аппарат был прямо перед ним! Она была открыта, и на мраморной плите лежала пятерка покупателя. Взгляд Миллера блуждал вокруг него.
   Он был за прилавком с наркотиками, все в порядке. Справа от него у фонтана потягивали кокаин мужчина и девушка; журнальные стойки у открытой двери; табачный прилавок напротив фонтана. И прямо перед ним был покупатель.
   О Боже! он думал. Было ли все это... сном?
   Пот выступил на его мокром лбу. Эта дрянь Германа, которую он выпил во время игры, имела неприятный вкус, но он и подумать не мог, что что-то, кроме марихуаны, может вызвать такие галлюцинации, какие он только что испытал. Дикие догадки вырвались из глубины души Миллера.
   Как он оказался за прилавком? Кем была женщина, которую он ждал? Какая-
   Любопытный взгляд женщины заставил его полностью погрузиться в настоящее. Избавься от нее! была его единственная мысль. Тогда сядьте за кулисы и попытайтесь во всем этом разобраться.
   Его рука замерла над денежным ящиком. Потом он вспомнил, что не знает, сколько ему взять из пяти. Избегая взгляда женщины, он пробормотал:
   - А теперь посмотрим, это было... э... сколько я сказал?
   Женщина ничего не ответила. Миллер откашлялся, неуверенно сказал:
   - Прошу прощения, мэм, я сказал - семьдесят пять центов?
   Это было просто прощупывание, но женщина даже на это не ответила. И именно тогда Дэйв Миллер заметил глубокую тишину, воцарившуюся в магазине.
   Медленно поднял голову и посмотрел женщине прямо в глаза. Она вернула ему холодный полуулыбающийся взгляд. Но ее глаза не моргали и не двигались. Ее черты застыли. Губы приоткрыты, зубы немного видны, кончик языка застрял между ровными белыми зубами, как будто она начала говорить "это" и остановилась на невысказанном слоге.
   Мышцы за ушами Миллера начали расти. Он чувствовал, как его волосы напрягаются, как опилки, притянутые магнитом. Его взгляд остановился на автомате с газировкой. То, что он там увидел, потрясло его до глубины души.
   Девушка, которая пила колу, поднесла стакан к губам, но, очевидно, она не пила жидкость. Стакан ее парня стоял на прилавке. Он затянулся сигаретой и выдохнул серый дым. Этот дым висел в воздухе, как большой продолговатый воздушный шар, маленький конец которого исчезал между его губами. Пока Миллер смотрел, дым ничуть не шелохнулся.
   Было что-то нечестивое, что-то сверхъестественное в этой сцене!
   С тревогой, пробегающей по его спине, Дэйв Миллер потянулся через кассовый аппарат и коснулся щеки женщины. Плоть была теплой, но твердой, как кремень. Осторожно, молодой аптекарь надавил сильнее; наконец, толкнул изо всех сил. Несмотря на весь результат, женщина могла бы стать двухтонной бронзовой статуей. Она не пошевелилась и не изменила выражение лица.
   Паника охватила Миллера. Его голос достиг высокого истерического тенора, когда он звал своего продавца содовой.
   "Пит! Пит!" он крикнул. "Что, во имя Бога, здесь не так!"
   Белокурый юноша с ватным полотенцем в стакане не шевелился. Миллер выскочил из задней части магазина, схватил мальчика за плечи, попытался встряхнуть. Но Пит был как вкопанный.
   Теперь Миллер знал, что неладное было чем-то большим, чем галлюцинация или похмелье. Он попал в какую-то ловушку. Его первой мыслью было поспешить домой и посмотреть, там ли Хелен. Он испытал огромное облегчение, когда подумал о ней. Хелен, с ее серьезными голубыми глазами и понимающими манерами, выслушает его и поймет, в чем дело.
   Он бегом покинул заколдованную аптеку, метнулся за угол и вверх по улице к своей машине. Но, хотя он и не запер машину, дверь сопротивлялась его хватке. Трясясь, колотясь, ругаясь, Миллер боролся с каждой дверью.
   Внезапно он напрягся, когда в его существо вскочила ужасная мысль. Его взгляд оторвался от машины и блуждал по улице. Мимо перекрестка, мимо того, что за ним, вверх по проезжей части, пока серая дымка города не затмила все. Насколько мог видеть Дэйв Миллер, не было никаких следов движения.
   Машины стояли на улице, некоторые обгоняли другие машины, некоторые поворачивали за угол. Трамвай стоял в зоне безопасности; человек, спрыгнувший с нижней ступеньки, повис в воздухе в футе над мостовой. Пешеходы останавливались, подняв одну ногу. Птица парила над телефонным столбом, прижавшись крыльями к голубому своду неба.
   Со сдавленным звуком Миллер побежал. Он не замедлял шага в течение пятнадцати минут, пока вокруг него не оказались знакомые, успокаивающие деревья и окаймленные кустарником дома его собственной улицы. Но как странно для него!
   Сезон был осенью, и воздух был наполнен коричневыми и золотыми листьями, которые качались на морозном ветру. Миллер пробежал мимо двух мальчиков, лежащих на лужайке, превратившихся в современный аналог "Борцов" скульптора. Сладковатый запах горящих листьев вызывал у него дрожь ужаса; ибо, взглянув в переулок, откуда тянулся дым, он увидел человека, ухаживающего за огнем, чье прыгающее пламя было красным языком, который не шевелился.
   Всхлипывая от облегчения, молодой аптекарь бросился вперед. Он попробовал входную дверь, обнаружил, что она заперта, и прижал большой палец к дверному звонку. Но, конечно же, маленькая металлическая кнопка была неподвижна, как гора. Так что, в конце концов, убедив себя, что ключ нельзя вставить в замок, он прыгнул назад.
   Дверь-сетка не была заперта, но с тем же успехом это могла быть стальная дверь банковского хранилища. Миллер стал колотить по нему, крича:
   "Хелен! Хелен, ты там? Боже мой, дорогая, что-то не так! Вы должны...
   Тишина, которая снова наступила, когда его голос оборвался, была мертвой тишиной могилы. Он слышал, как его голос шуршит по пустым комнатам, и наконец он вернулся к нему, как насмешка: "Элен! Хелен!
   ГЛАВА II
   Время стоит на месте
   Для Дэйва Миллера мир теперь был планетой смерти, на которой он один жил, двигался и говорил. Пошатнувшийся, совершенно избитый, он не пытался ворваться в свой дом. Но он наткнулся на кухонное окно и попытался заглянуть внутрь, желая увидеть, нет ли тела на полу. Однако в комнате было полумрак, и его напряженные глаза ничего не разглядели.
   Он вернулся к передней части дома, шаркая ногами, как сомнамбула. Сидя на ступеньках крыльца, обхватив голову руками, он погрузился в ад сожалений. Теперь он знал, что его самоубийство не было галлюцинацией. Он был мертв, все в порядке; и это должно быть ад или чистилище.
   Горько проклинал он свое пьянство, доведшее его до такого безумия, как самоубийство. Самоубийство! Он - Дэйв Миллер - трус, покончивший с собой! Все существо Миллера пронзило отвращение. Если бы у него был последний год, чтобы прожить его заново, пылко подумал он.
   И все же, несмотря на все это, какое-то внутреннее напряжение продолжало пытаться сказать ему, что он не умер. Это был его собственный мир, все в порядке, и по существу не изменившийся. То, что с ним случилось, было за гранью простых догадок. Но одно начало становиться ясным: это был мир, в котором изменение или движение любого рода были чужими.
   Огонь не горел и дым не поднимался. Двери не открывались, жидкости были твердыми. Ушибленный палец ноги Миллера не мог сдвинуть с места камешек, а травинка легко выдерживала его вес, не сгибаясь. Другими словами, начал понимать Миллер, изменения были остановлены так же верно, как если бы рука мастера коснулась пальцем мирового баланса.
   Бессвязные речи Миллера были прерваны сознанием того, что у него острая головная боль. Во рту у него был привкус, как говаривал Герман после бурной ночи, как будто там расположилась целая армия. Кофе и бромо были тем, что ему было нужно.
   Но для него стало большим пробуждением, когда он нашел ресторан и узнал, что не может ни выпить кофе, ни снять крышку с бутылки с бромом. Ароматный кофейный пар висел над стеклянной кофеваркой, но даже этот пар был кирпичной стеной для его испытующего прикосновения. Миллер снова начал мрачно пробираться сквозь толпу официантов за прилавком.
   Через несколько мгновений он стоял на улице, и в его глазах стояли слезы.
   "Хелен!" Его голос был умоляющим шепотом. - Хелен, дорогая, где ты?
   Ответа не было, кроме жалкого трепета полной тишины. А потом справа от Дейва Миллера было движение!
   Что-то выстрелило между припаркованными машинами и врезалось в него; что-то коричневое, мохнатое и мягкое. Это сбило его с ног. Прежде чем он смог отдышаться, красный влажный язык облизал его лицо и руки, и он посмотрел в морду полицейской собаки!
   В бешенстве от радости, увидев в этом городе смерти другого, пес едва позволил Миллеру подняться. Он встал, чтобы положить большие лапы ему на плечи и попытаться лизнуть его лицо. Миллер громко рассмеялся, смехом с гортанным смехом.
   - Откуда ты взялся, мальчик? он спросил. - Они тоже не будут с тобой разговаривать? Как тебя зовут, мальчик?
   На шее животного был тяжелый ошейник с медными заклепками, и Дэйв Миллер прочитал на маленькой табличке: "Майор".
   - Что ж, майор, по крайней мере, теперь у нас есть гости, - вздохнул Миллер с облегчением.
   Долгое время он был слишком занят собакой, чтобы беспокоиться о рыдающих звуках. Очевидно, собака их не услышала, потому что не подала вида. Миллер почесал его за ухом.
   - Что нам теперь делать, майор? Ходить? Может быть, твой нос учует для нас другого друга.
   Не прошли они и двух кварталов, как ему пришло в голову, что есть более полезный способ провести время. Библиотека! Наполовину убежденный в том, что все беды возникли из-за его самоубийственного выстрела в голову - которого сейчас явно не было, - он решил, что прочтение книг по хирургии в публичной библиотеке может дать кое-что, что он может использовать.
   Так они согнули ступени и вскоре уже поднимались по широкой цементной лестнице здания. Когда они проходили под латунным турникетом, библиотекарь с улыбкой привлекла внимание Миллера. Он улыбнулся в ответ.
   "Я пытаюсь найти что-нибудь по хирургии головного мозга, - объяснил он. "Я-"
   С потрясением он понял, что разговаривал сам с собой.
   В следующее мгновение Дэйв Миллер развернулся. Голос из книжного шкафа усмехнулся:
   - Если вы что-нибудь найдете, я бы хотел, чтобы вы дали мне знать. Я сам в тупике!"
   Из угла комнаты вышел пожилой, полулысый мужчина со спутанными седыми бровями и грустной улыбкой. Над ухом у него висел карандаш, а в руке была зажата записная книжка.
   "Ты тоже!" он сказал. - Я надеялся, что я единственный...
   Миллер поспешно подошел к нему и схватил его за руку.
   - Боюсь, я не такой уж бескорыстный, - признался он. - Я уже два часа надеялся, что наткнусь на какую-нибудь другую бедняжку.
   - Вполне понятно, - сочувственно пробормотал незнакомец. "Но в моем случае все по-другому. Видите ли, я несу ответственность за все это трагическое дело!
   "Ты!" Дэйв Миллер проглотил это слово. - Я... я думал...
   Мужчина покачал головой, уставившись в свой блокнот, заваленный беспорядочными вычислениями. Миллер имел возможность изучить его. Он был высок, крепко сложен, с широкими крепкими плечами, несмотря на свои шестьдесят лет. Как ни странно, на нем был серо-зеленый халат. Его глаза, прищуренные и сосредоточенные, казались острыми, как буравчик, из-под его бровей, похожих на зубную щетку, когда он смотрел на блокнот.
   - Вот в чем беда, - пробормотал он. "Я предусмотрел только три каскада усиления, тогда как четырех едва хватило бы. Неудивительно, что фаза не прошла!"
   - Наверное, я не понимаю вас, - запнулся Миллер. - Ты имеешь в виду... то, что ты сделал...
   "Я должен думать, что это было то, что я сделал!" Лысый незнакомец почесал затылок кончиком карандаша. - Я Джон Эриксон, вы знаете, из Института Уонамейкера.
   Миллер сказал: "О!" понимающим голосом. Эриксон был главой Института Ванамакера, первой из всех лабораторий, когда дело дошло до взрыва атомов и прокладывания путей в дебри науки.
   Пронзительные глаза Эриксона внезапно вонзились в молодого человека.
   - Ты был болен, не так ли? - спросил он.
   - Ну... нет, не совсем больной. Аптекарь покраснел. - Однако я должен признать, что несколько часов назад был пьян.
   - Пьяный... - Эриксон приложил язык к щеке, покачал головой и нахмурился. - Нет, это вряд ли поможет. Должно быть что-то еще. Импульс не такой мощный. Я могу понять про собаку, бедняга. Он, должно быть, попал под машину, и я поймал его как раз в тот момент, когда он переходил из жизни в смерть".
   "Ой!" Дэйв Миллер поднял голову, понимая теперь, к чему клонит Эриксон. - Что ж, я могу быть откровенным. Я... я совершил самоубийство. Вот как я был пьян. В семье Миллеров не было самоубийств уже много столетий. Потребовался полный бурдюк ликера, чтобы создать прецедент".
   Эриксон кивнул. "Возможно, мы обнаружим, что прецедент на самом деле не создан! Но неважно... Его поднятая рука остановила нетерпеливый, удивленный восклицание Миллера. - Дело в том, молодой человек, что мы втроем попали в затруднительное положение, и нам решать, как из него выбраться. И не только мы, но бог знает сколько еще во всем мире!"
   - Не могли бы вы... может быть, вы могли бы объяснить моему непрофессионалу, что произошло, - предложил Миллер.
   "Конечно. Простите меня. Видите ли, мистер...
   "Миллер. Дэйв Миллер".
   - Дэйв. У меня такое чувство, что мы довольно хорошо познакомимся, прежде чем все это закончится. Видишь ли, Дэйв, я помешан на так называемых "теориях времени". Я видел время в сравнении со всем, от существа до длинного розового червя. Но я не согласен со всеми ними, потому что они постулируют идею, что время постоянно создается. Такие рассуждения фантастичны!
   "Время существует. Не как постоянно растущая цепь звеньев, потому что такая цепь должна была бы иметь хвост, если у нее есть передний конец; и кто может представить период, когда времени не существовало? Поэтому я думаю, что время похоже на круговой поезд. Бесконечный. Мы, живущие и умирающие, просто путешествуем по нему. Будущее существует одновременно с прошлым, на одно мгновение, когда они встречаются".
   Мозг Миллера гудел. Эриксон выстрелил в него словами отрывисто, как будто это были вещи, известные со времен Великого Букваря. Молодой аптекарь почесал затылок.
   "Ты меня лизнул", признался он. - Я здесь чужой.
   - Естественно, нельзя ожидать, что ты поймешь вещи, над которыми я всю жизнь ломал голову. Проще всего объяснить это тем, что мы едем в поезде, идущем по этой огромной кольцевой железной дороге.
   "Когда поезд достигает того места, где он тронулся, он вот-вот погрузится в прошлое; но это невозможно, потому что место, откуда оно началось, есть просто камбуз поезда! И эта точка всегда впереди - и позади - поезда времени.
   "Моя идея заключалась в том, что при надлежащем стимуле человека можно было бы толкнуть через диаметр этой кольцевой железной дороги в точку в его прошлом. В силу природы времени он не мог ни идти впереди поезда навстречу будущему, ни стоять на месте, позволяя вагону догнать себя. Но - он мог объехать круг и приземлиться дальше в поезде! И это, мой дорогой Дэйв, это то, что вы, я и Мейджор сделали - почти.
   "Почти?" - хрипло сказал Миллер.
   Эриксон поджал губы. "Мы находимся где-то на полпути между настоящим и прошлым. Мы живем во мгновении, которое не может двигаться ни вперед, ни назад. Ты и я, Дейв и Мейджор - и Господь знает, сколько еще людей во всем мире - были выброшены моим временным импульсом на вневременной берег вечности. Мы попали в обратный поток времени. Потерпевшие кораблекрушение, можно сказать.
   В голове Миллера возникло возражение.
   "Но если это так, то где остальные? Где моя жена?"
   "Они прямо здесь, - объяснил Эриксон. - Без сомнения, вы могли бы увидеть свою жену, если бы смогли ее найти. Но мы видим их как статуи, потому что для нас больше не существует времени. Но было кое-что, на что я не рассчитывал. Я не знал, что можно жить в одном маленьком мгновении времени, как живем мы. И я не знал, что только те, кто колеблется между жизнью и смертью, могут отклониться от нормального хода времени!"
   - Ты имеешь в виду - мы мертвы! Голос Миллера был горьким и монотонным.
   "Очевидно нет. Мы разговариваем и двигаемся, не так ли? Но - мы на заборе. Когда я дал моему импульсору толчок большой мощности, он пошёл не так, и я думаю, что со мной что-то случилось. В то же мгновение вы застрелились.
   "Возможно, Дэйв, ты умираешь. Единственный способ узнать это для нас - попытаться заставить машину работать и свергнуть себя так или иначе. Если мы отступим, мы все будем жить. Если мы попадем в настоящее - мы можем умереть".
   "В любом случае, это лучше, чем это!" - горячо сказал Миллер.
   "Я пришел в здешнюю библиотеку, надеясь узнать то, что должен знать. Мои собственные книги заперты в моем кабинете. А эти - их можно было бы зацементировать на своих местах, при всей их пользе для меня. Я полагаю, мы могли бы также вернуться в лабораторию.
   Миллер кивнул, пробормотав: "Может быть, вы поймете, когда снова посмотрите на машину".
   - Будем надеяться, - мрачно сказал Эриксон. "Бог свидетель, я потерпел неудачу до сих пор!"
   ГЛАВА III
   Великолепная жертва
   До Уэст-Уилшира, где располагалась лаборатория, около часа ходьбы. Огромные бронзовые и стеклянные двери Института Ванамакер были закрыты и, таким образом, заперты для двух мужчин. Но Эриксон лидировал.
   - Мы можем войти в служебную дверь. Потом пролезаем через фрамуги и вентиляторы, пока не доберемся до моей лаборатории.
   Майор резвился рядом с ними. Он наслаждался действием и обществом. Для Миллера это было меньшим приключением, поскольку он знал, что их троих может ждать смерть.
   Двое рабочих двигали тяжелый шкаф в боковой служебной двери. Чтобы попасть внутрь, они взобрались на спину заднего рабочего, прошли через шкаф и спустились вниз по передней части ведущего человека. Они поднялись по лестнице на пятнадцатый этаж. Здесь они пролезли через транец в крыло с надписью:
   "Экспериментальный. Вход только по предварительной записи".
   Майору помогли пройти через него, затем они ползли по темному металлическому туннелю вентилятора кондиционера. Он был маленьким, и пришлось немного повозиться.
   В соседней комнате им противостояла строгая секретарша, на столе которой красовалась медная табличка с надписью:
   - У тебя назначена встреча?
   Миллер имел некоторый опыт общения с администраторами, когда работал продавцом фармацевтической продукции. Теперь он с величайшим удовольствием зажег свою сигарету от спички, чиркнувшей о нос девушки. Тогда он выпустил дым ей в лицо и поспешил пролезть через последнюю фрамугу.
   Лаборатория Джона Эриксона была хорошо освещена стеной из стеклянного кирпича и огромным световым люком. Солнечные лучи отражались от временного импульса.[1] Ученый объяснил импульс в кратких терминах. Когда он закончил, Дэйв Миллер знал так же мало, как и прежде, а оборудование по-прежнему напоминало три трансформатора в линию, вроде тех, что можно увидеть на опорах электропередач, соединенных с большим бронзовым шаром, свисающим с потолка.
   "Вот монстр, из-за которого мы попали в такое положение", - проворчал Эриксон. "Слишком силен, чтобы быть законным, слишком слаб, чтобы делать свою работу правильно. Смотри хорошенько!"
   Засунув руки в карманы, он хмуро посмотрел на сложные механизмы. Миллер смотрел несколько мгновений; затем перенес свои интересы на другие вещи в комнате. Его сразу поразило сходство трансформатора в дальнем углу с теми, что связаны с импульсором.
   "Это что?" - быстро спросил он. - Выглядит так же, как те, что вы использовали там.
   "Это."
   - Но... разве ты не говорил, что все, что тебе нужно, - это еще одна ступень силы?
   "Вот так."
   "Может быть, я сумасшедший!" Миллер переводил взгляд с импульса на трансформатор и обратно. - Почему же тогда ты им не воспользуешься?
   "Что использовать для связи?" Глаза Эриксона мягко насмехались над ним.
   "Проволока, конечно!"
   Ученый указал большим пальцем на небольшой тюк толстой медной проволоки.
   - Принеси, и мы попробуем.
   Миллер был на полпути к делу, когда замолчал. Потом на его лице расплылась застенчивая ухмылка.
   - Я понял, - усмехнулся он. "Насколько нам известно, этот тюк проволоки может быть Эмпайр Стейт Билдинг. Прости мою глупость".
   Эриксон вдруг стал серьезным.
   "Я хотел бы быть оптимистом, Дэйв, - пробормотал он, - но, честно говоря, должен сказать, что не вижу выхода из этого положения. Машина, конечно, все еще работает, и с этой дополнительной мощностью неопределенность исчезнет. Но где в этом мире недвижимых вещей мы найдем кусок проволоки в двадцать пять футов длиной?
   Рука Миллера была теплой и влажной, и, когда он посмотрел вниз, Майор сочувственно посмотрел на него снизу вверх. Миллер почесал его за ухом, и пес закрыл глаза, успокоенный и довольный. Молодой аптекарь вздохнул, желая, чтобы какая-нибудь гигантская рука почесала его за ухом и сгладила его проблемы.
   - А если мы не выберемся, - сказал он трезво, - мы, наверное, помрем с голоду.
   - Нет, я не думаю, что это будет так быстро. Я не чувствовал никакого голода. Я не ожидаю. Ведь наши тела все еще живут одним мгновением времени, и человек не может нагулять здоровый аппетит за одну секунду. Конечно, это эластично-второе дело исключает возможность заболевания.
   "Наши тела должны оставаться неизменными. Единственная надежда, которую я вижу, это - когда мы на грани безумия, самоубийство. Это значит спрыгнуть с моста, я полагаю. Нам отказано в яде, ружьях, ножах - во всем обычном.
   Черное отчаяние охватило Дэйва Миллера. Он оттолкнул его, выдавливая кривую ухмылку.
   - Давай заключим сделку, - предложил он. "Когда мы закончили возиться с этим аппаратом, мы разделились. Мы будем вцепляться друг другу в глотку, только если будем держаться вместе. Я буду винить тебя в своем бедственном положении, а я не хочу. Это моя вина так же, как и твоя. Как насчет этого?
   Джон Эриксон сжал его руку. - Ты в порядке, Дэйв. Позвольте мне дать вам несколько советов. Если вы когда-нибудь вернетесь в настоящее... держитесь подальше от спиртного. Ликер и ирландцы никогда не смешивались. Скоро вы снова поставите этот магазин на ноги".
   "Спасибо!" - горячо сказал Миллер. "И я думаю, что могу обещать, что ничто иное, как противоядие от змеиного укуса виски, никогда больше не заставит меня согнуть локоть!"
   Следующие пару часов в лаборатории царило уныние. Но вскоре надежда снова низложила его.
   Несмотря на всю научную подготовку Эриксона, именно Дэйв Миллер уловил эту приземленную идею, которая снова дала им надежду. Он ходил по лаборатории, позвякивая ключами в кармане, как вдруг остановился. Он дернул связку ключей в руке.
   "Эриксон!" - выдохнул он. "Мы были слепы. Посмотри на это!"
   Ученый посмотрел; но он остался озадачен.
   "Что ж-?" - спросил он скептически.
   "Вот наша проволока!" - воскликнул Дэйв Миллер. "У вас есть ключи; У меня есть ключи. У нас есть монеты, ножи, наручные часы. Почему мы не можем положить их все встык...
   Черты лица Эриксона выглядели так, как будто его ударило током.
   "Вы попали!" воскликнул он. "Если у нас достаточно!"
   Единодушно они стали выворачивать карманы, срывая наручные часы, отыскивая карандаши. Находки образовали небольшую кучку посреди пола. Эриксон позволил своим длинным пальцам вцепиться в редеющие волосы.
   "Господи, дай нам достаточно! Нам понадобится только один провод. Вещь уже подключена, и только положительный полюс должен быть подключен к земному шару. Ну давай же!"
   Подхватив множество металлических изделий, они ринулись через комнату. Перочинным ножом Дэйв Миллер начал ломать металлические ремешки наручных часов, открывая звенья, чтобы их можно было сложить встык на максимально возможную длину. Они терпеливо ломали часы на куски, а из собранного хлама сделали рваную "проволоку" на полтора фута. Их монеты протянули линию еще дальше.
   Они успели пройти десять футов, прежде чем материал был израсходован наполовину. Их металлические карандаши, разобранные, давали им добрых два фута. Брелки щедро помогли. Когда они преодолели восемнадцать футов, их продвижение начало замедляться.
   Пот струился по лицу Миллера. В отчаянии он сорвал кольцо с ложи и разрезал его пополам, чтобы расплющить. От подвязок и подтяжек они выиграли на несколько дюймов больше. А потом - они остановились - в футах от цели.
   Миллер застонал. Он бросил перочинный нож в руке.
   "Мы можем выкрутиться из этого", - прикинул он. "Но это все еще оставляет нас далеко".
   Внезапно Эриксон щелкнул пальцами.
   "Обувь!" - выдохнул он. "Они полны гвоздей. Принимайся за работу с этим ножом, Дэйв. Мы вырежем каждого из них!"
   Через десять минут туфли превратились в груды изодранной кожи. Ловкие пальцы Эриксона старательно вбивали гвозди один за другим в линию. Расстояние, которое осталось преодолеть, составляет менее шести дюймов!
   Он выровнял последние несколько гвоздей. Затем оба мужчины отступили на пятки, так как увидели, что нужно закрыть трехдюймовую щель!
   "Побитый!" Эриксон замолчал. "На три дюйма! В трех дюймах от настоящего... и все же это может быть за миллион миль!
   Тело Миллера было словно в тисках. Его мышцы ныли от напряжения. Его нервы были так напряжены, что он подпрыгнул, как от ужаленного, когда майор снова ткнулся холодным носом в его руку. Автоматически он начал гладить собаку по шее.
   - Ну, это лижет нас, - пробормотал он. "В мире нет другого подвижного куска металла".
   Майор продолжал хныкать и толкать его. Раздраженный аптекарь оттолкнул его.
   - Уходи, - пробормотал он. - Мне не хочется...
   Внезапно его глаза расширились, когда его прикосновение натолкнулось на теплый металл. Он развернулся.
   "Вот оно!" он крикнул. "Последняя ссылка. Табличка на ошейнике майора!
   В мгновение ока он оторвал маленькую прямоугольную медную пластинку от собачьего ошейника. Эриксон взял его из рук. Пот блестел на его коже. Он поднес кусок металла к зазору между проводом и столбом.
   "Это оно!" он коротко улыбнулся. - Мы уже в пути, Дэйв. Где, я не знаю. К смерти или к жизни. Но - мы идем!
   Металл встал на место. Живая, корчащаяся сила прыгала по проводу, рыча через частичные разрывы. Трансформаторы начали гудеть. Гудение стало громче. Медленно напевая, бронзовый шар над их головами засветился зеленым. Дэйв Миллер почувствовал странную легкость. В его мозгу что-то щелкнуло, и Эриксон, Майор и лаборатория исчезли из его сознания.
   Затем наступила пауза, когда единственным звуком были тихие всхлипы, которые он слышал, как во сне. Это и чернота, обволакивающая его, как мягкий бархат. Тут Миллер открыл глаза и увидел вокруг себя знакомые стены собственной кухни!
   Кто-то вскрикнул.
   "Дэйв! О, Дэйв, дорогой!
   Это был голос Хелен, и это была Хелен, которая баюкала его голову у себя на коленях и наклоняла свое лицо близко к его лицу.
   - О, слава богу, что ты жив!..
   "Хелен!" - пробормотал Миллер. "Что ты здесь делаешь?"
   "Я не мог пройти через это. Я... я просто не мог оставить тебя. Я вернулся и... услышал выстрел и вбежал. Доктор должен быть здесь. Я позвонил ему пять минут назад.
   "Пять минут... Сколько времени прошло с тех пор, как я застрелился?"
   "О, всего шесть или семь минут. Я сразу вызвала врача".
   Миллер глубоко вздохнул. Тогда, должно быть, это был сон. Все это - произойти за несколько минут - Это невозможно!
   - Как... как я мог испортить работу? - пробормотал он. "Я был недостаточно пьян, чтобы полностью скучать по себе".
   Хелен посмотрела на огромный револьвер, лежащий в раковине.
   "Ах, этот дедушкин сорок пятый годик! Он не загружался со времен Гражданской войны. Думаю, порошок стал влажным или что-то в этом роде. Он просто как бы брызнул вместо того, чтобы взорваться должным образом. Дэйв, пообещай мне кое-что! Ты больше никогда не сделаешь ничего подобного, если я обещаю не пилить тебя?
   Дэйв Миллер закрыл глаза. - Нечего ворчать, Хелен. Некоторым нужно много учить, но я получил свой урок. У меня есть идеи по поводу магазина, которые мне было лень воплощать в жизнь. Знаешь, сейчас мне больше хочется драться, чем когда-либо в течение многих лет! Мы их оближем, правда, дорогая?
   Хелен уткнулась лицом в изгиб его плеча и тихо заплакала. Ее слова были слишком невнятными, чтобы их можно было разобрать. Но Дэйв Миллер понял, что она имела в виду.
   Он думал, что все это - сон - Джон Эриксон, "временной импульс" и Мейджор. Но в ту ночь он прочитал статью в "Вечернем курьере", которая заставила его задуматься на много дней.
   ПОЛИЦИЯ РАССЛЕДУЕТ СМЕРТЬ УЧЕНОГО В ЛАБОРАТОРИИ
   Джон М. Эриксон, директор Института Ванамакер, скончался прошлой ночью на работе. Эриксон был любимой и ценной фигурой в мире науки, известным своей недавно обнародованной теорией "промежутка времени".
   Два странных обстоятельства окружили его смерть. Одним из них было присутствие в лаборатории немецкой овчарки, ей размозжили голову, словно кувалдой. Другая представляла собой цепочку маленьких металлических предметов, протянувшуюся из одного угла комнаты в другой, как будто намереваясь заменить провод в электрической цепи.
   Полиция, однако, отвергает эту идею, поскольку всего в нескольких футах от тела был моток проволоки.
  
   Спасение Джейн Остин, Роберт Реджинальд
   Письмо Љ1: Джейн Остин - Кассандре Остин
   Парагон-стрит, Бат
   Четверг, 14 - пятница, 15 мая 1801 г.
   Моя дорогая Кассандра,
   Мои приключения с тех пор, как я писал в последний раз, были немногочисленны, но, каковы бы они ни были, они во многом к вашим услугам . Мы с дядей предприняли перед чаем нашу давно запланированную прогулку в " Кассун" . Он находится недалеко от Combhay R d за пределами Бата. От водоподъемной машины мистера Уэлдона теперь осталось увидеть очень немногое, кроме самого бассейна, и это очень просто . Но я счел за лучшее все тщательно осмотреть, заметив там любопытную черную отметину, и забрался в яму, вырытую в склоне холма. Мой дядя совсем оправился от своей хромоты, но решил не рисковать новой травмой и поэтому остался возле дороги. Вас бы позабавило, если бы вы увидели, как я спускаюсь на шестьдесят или семьдесят футов вниз. Моя нога соскользнула, пока я исследовал бассейн, и, боюсь, я подвернул лодыжку. К счастью, по дороге навстречу шел какой-то джентльмен, и мой дядя уговорил его помочь мне. Его зовут мистер Джейкоб Лоусон, и он посещает Англию с плантаций Провиденс в Америке, которые, по его словам, расположены к северо-востоку от города Нью-Йорк. Потом мы немного поговорили, пока он осматривал мою ногу на наличие повреждений. Это легко говорящий, приятный молодой человек, хотя и не особенно красивый, с пятнами оспы на лице. Однако он ведет себя очень хорошо, и я думаю, он вам понравится....
   Запись в журнале Љ 1: Джейк Лоусон
   Как и планировалось, я снизил температуру до 5:00 по местному времени 15 мая 1801 года, целью была середина бассейна заброшенного кессона Уэлдона за пределами Бата, Англия, изолированное место, упомянутое в письме Остин. Там уже ждали Короткий и Длинный с одеждой и транспортом. Мое прибытие прошло незамеченным, как и прыжок мисс Уордон несколькими минутами позже. Мы провели тщательный осмотр местности с помощью наших инфракрасных сканеров, но никого не обнаружили.
   Наша карета отвезла нас в заранее обустроенные помещения в Грин-парке. Там мы еще раз просмотрели параметры миссии в безопасной комнате. Руководитель группы Шортер подчеркнул необходимость регулярных полевых отчетов и тщательного сохранения наших вымышленных имен. Теперь я богатый американский аристократ Джейкоб Лоусон, эсквайр, уроженец Род-Айленда, а Патрисия Уордон стала моей сестрой и подопечной, мисс Пэтси Лоусон.
   Несмотря на нашу обширную подготовку, наша одежда все еще кажется мне несколько жесткой и формальной, как и язык и культура, которые мы должны теперь использовать. Тем не менее, большинство здешних аборигенов интерпретируют любые оплошности с нашей стороны как результат культурных или языковых различий; в конце концов, мы полуиностранцы. Если бы они только знали, сколько!
   Запись в журнале Љ 2: Патрисия Уордон
   Это уже четвертый временный шаг, который я сделал, и я никак не могу привыкнуть к приходу времени простоя без единого стежка. Я знаю, что инженеры объяснили научные причины, почему это должно быть так, что-то о том, что биостатическая энергия не может быть передана инертным объектам, но если это так, то почему мы одновременно не теряем зубы, ногти и волосы? ? Я так и не получил прямого ответа на этот вопрос ! Во всяком случае, в английской сельской местности в ранние утренние часы определенно холодно, даже поздней весной, и я был рад найти двух наших помощников, готовых и способных помочь нам.
   В отличие от Джейка Лоусона, мне очень нравится наряжаться в моду других эпох, а одежда периода до Регентства настолько отличается по стилю и посадке от нашего периода, что это всегда вызов для девушки с большой грудью. Приятный вызов, могу добавить. Короткий и Длинный станут нашими слугами, Рангел - нашим кучером, а Юбэнк - лакеем. Остальные слуги будут наняты из местного населения по мере необходимости.
   Запись в журнале Љ 3: Джейк Лоусон
   Теперь я установил контакт с целевым субъектом. Я направился к Комбхей-роуд после того, как Лонг сообщил, что Остин и ее дядя отправились в медленную прогулку к "Кассуну" (как они его называют) или кессону . Все обычные убежища Джейн прослушиваются. Я возвращался в город, когда Джеймс Ли Пэррот, дядя Остин, застегнул мне петлицу и попросил моей помощи. Похоже, что его племянница, как мы уже знали, слегка вывихнула лодыжку у подножия Уэлдонс-Хилл. Я был только рад помочь.
   Остин выглядит невзрачнее, чем я ожидала, на самом деле немного похожа на мышь, с узкими, поджатыми губами и тонкой фигурой, которую не особенно дополняют платья, подчеркивающие лиф, стандартная одежда того времени. Она также кажется несколько застенчивой и замкнутой, но, возможно, это просто характер зверя. Я не нахожу ее чем-то особенным. Где та искра творчества и интеллекта, которую мы ожидали?
   Письмо Љ2: Джейн Остин - Кассандре Остин
   Парагон, Баня
   Суббота, 16 - понедельник, 18 мая 1801 г.
   Моя дорогая Кассандра,
   ...Джентльмен, о котором я говорил вчера, мистер Лоусон , зашел к нам сегодня утром и пожелал мне всего наилучшего в моем выздоровлении. Теперь я думаю, что он весьма очарователен. Он читал многие из тех же книг, что и вы, и я уверен, что вам, как и мне, понравится его общество, когда вы приедете сюда через две недели. Он намерен оставаться в Бате большую часть следующего месяца. Моя жалоба теперь очень незначительна, и моя лодыжка должна снова прийти в себя к тому времени, когда вы приедете сюда....
   Запись в журнале Љ 4: Джейк Лоусон
   Меня явно не впечатлила эта леди-писательница. Я все жду вспышек гениальности, а вместо этого получаю довольно обыденные комментарии о погоде и приличном обществе. Действительно ли эта двадцатипятилетняя женщина написала на данном этапе своей жизни еще неопубликованные " Гордость и предубеждение" и " Разум и чувствительность " ? Я просто не могу в это поверить.
   Я упомянул ей несколько наиболее известных книг того времени, просто чтобы подогреть ее интерес, но она не читала ни одной. "Моя сестра Кассандра имеет преобладающий интерес..." - говорила она то в том, то в другом. Я не хотел говорить о мисс К., которая должна была присоединиться к Джейн в Бате примерно первого июня, но автор неоднократно заставлял ее вернуться к этой теме. "Простая Джейн", как ее так удачно назвали, настолько скромна, что почти не проявляет собственной индивидуальности. Какое разочарование!
   Потом
   Шортер говорит мне, что я должен обуздать свое нетерпение, иначе оно непреднамеренно выплеснется на мою публичную персону. "Короче" лучше, я думаю!
   Письмо Љ3: Джейн Остин Кассандре Остин
   Љ 1, Парагон , Баня
   Суббота, 16 - понедельник, 18 мая 1801 г.
   ...Сегодня моя лодыжка действительно значительно улучшилась. Сегодня днем я гулял с дядей по каналу и там встретил мистера Лоусона, идущего в противоположном направлении, вместе с модной молодой дамой, которую он представил нам как свою младшую сестру, мисс Пэтси. Она очень презентабельна, с длинным носом, широким ртом и сильно открытой грудью, но ее манера говорить кажется несколько запинающейся и даже странной. Я пригласил ее зайти к нам в Paragon во вторник...
   Запись в журнале Љ 5: Патрисия Уордон
   Сегодня днем я наконец встретил Джейн Остин. Какой волнующий опыт! Эта миниатюрная молодая женщина, выглядевшая несколько старше своих лет, явно уже оценила Джейка и отмахнулась от него как от ничтожества. У нас была совершенно восхитительная беседа, и я нашел ее взгляды на местное общество одновременно содержательными и чрезвычайно проницательными. Боюсь, бедный Джейк был очень расстроен тем, что я затягиваю разговор.
   Боюсь, от волнения я пару раз выпадал из образа. Я использовал слово "интерфейс" в качестве глагола, чего просто не было в ту эпоху, и не смог уловить мимолетного упоминания Камберленда, думая, что это графство, а не младший брат принца Уэльского, принц Эрнест Август, который недавно был облагорожен. его отцом, королем Георгом III. Боюсь, мой ответ несколько озадачил мою аудиторию. Надеюсь, она не считает меня слишком странным.
   Письмо Љ4: Джейн Остин - Кассандре Остин
   Парагон, Баня
   Вторник 19 - среда 20 мая 1801 г.
   Моя дорогая Кассандра,
   Утром к нам зашла мисс Лоусон, и я нашел ее очень приятной спутницей, но очень напористой для молодой леди. Позже мы пошли вместе прогуляться по полям Полумесяца, и она призналась, что пишет роман в стиле "Тайны Удольфо " миссис Рэдклифф . Я был поражен и взволнован тем, что она разделяет мой интерес к историям о приключениях и высоких романах, и поэтому я рассказал ей о ваших собственных попытках записать рассказы о деревенской жизни, и она, похоже, очень заинтересовалась этим. Я очень хочу увидеть вас снова и познакомить вас с этими новыми посетителями из Америки, которые оказываются очень стимулирующими....
   Запись в журнале Љ 6: Патрисия Уордон
   Сегодня произошло самое удивительное. Я выразил свое почтение мисс Остин, как и обещал ранее, и она предложила нам прогуляться за городом. Это был прекрасный день, теплый и ясный, и я подумал, что это будет отличная возможность открыть несколько путей для общения. Перед тем, как начать эту миссию, я уже думал сказать ей, что я сам начинающий писатель, и согласовал эту идею с Шортером перед тем, как понизить темп.
   Готика была в моде в период до Регентства, поэтому я предложил Джейн написать одну в стиле Энн Рэдклифф, одной из самых популярных продавщиц этих убого перегруженных народных произведений. К моему большому удивлению, Остин призналась, что они были ее любимым чтением, если она вообще читала книги. Она также любит декламировать наихудшую сентиментальную чепуху, которая в этот период сходит за поэзию, и терпеть не может серьезных качественных романов, находя их такими, такими "утомительными".
   Но это было не самое большое откровение, которое я получил сегодня днем. Остин упомянула, что ее старшая сестра, Кассандра Элизабет, также написала три "довольно скучных" светских романа, но пока не добилась успеха в том, чтобы их прочитал какой-либо издатель, и поэтому на время отказалась от своей литературной карьеры. Джейн даже предложила переписать их своим превосходным почерком, поскольку почерк Кассандры был, призналась она с улыбкой, почти ухмыляющейся, "совершенно жалкой", и Джейн подозревала, что плохой прием ее сестры, вероятно, был вызван неспособностью кто-нибудь еще их читает. Но Кассандра отказалась от предложения Джейн, и рукописи просмотрели лишь несколько членов семьи.
   Ты мог сразить меня наповал, Тео! Это было совершенно неожиданно. Однако сама дама (мисс К.), по-видимому, приедет сюда менее чем через две недели, чтобы использовать местный наречие, так что, я думаю, мы сами все увидим.
   Письмо Љ 5: Кассандра Остин Джейн Остин
   Кинтбери, Ньюбери
   Пятница, 22 - суббота, 23 мая 1801 г.
   Моя дорогая сестра,
   Я был рад и очень благодарен за то, что получил твое последнее письмо, и очень жду встречи с тобой снова и знакомства с твоими новыми друзьями. Возможно, мы даже сможем извлечь из них определенное развлечение, как мы это сделали в Паддинг-Хилл. Я оставлю это на ваше обычное усмотрение.
   Должен сообщить, что видел г - на Дж. Д. (который находится здесь в гостях) сегодня утром совершающим свою обычную прогулку по Дауну, и поспешил встретиться с ним. Он говорит мне, что причудливая миссис У.С. снова начала заниматься травлей, и что принц находит его каракули в высшей степени забавными. Однако я удивляюсь мудрости этой новой напористости и осмеливаюсь сказать ему об этом, послав ему записку через компетентное агентство мистера Д. Посмотрим, что снова выйдет из моего вмешательства в дела моего старейшины.
   Скучать Викир хочет, чтобы я заверил вас, что ее мать шлет вам самую любезную благодарность и наилучшие пожелания за половинку сыра, которая теперь съедена и съедена с величайшим удовольствием, и обещает вернуть вам долг очень скоро.
   Завтра я сяду в карете на ферму Конингсдейл, где проживает миссис Эпплби со своими дочерьми, и там снова попытаюсь установить контакт с нашими Друзьями. Я сообщу вам точные подробности на более личном форуме, когда в следующий раз увижу вас в Бате.
   Но я должен сообщить вам восхитительные новости о мисс Эпплби и о том, как одна из них обручилась в прошлый четверг. Похоже, что мисс Юфимия неожиданно встретилась с мистером Баккли Эвередом , притворяясь, что влюблена в преподобного мистера Болито из прихода Сент- Камбер в Хорнсвоггле, который сделал большой ажиотаж, приезжая и уезжая в Мейбарли почти каждый день и отдавая дань уважения юной леди.
   Что ж , миссис Эпплби знала только то, что она прямо заметила , что ее второй дочери суждено было стать невестой хорошо сложенного священнослужителя, а не джентльмена чрезвычайно хорошей крови, но прискорбно плохого финансов, который едва имел две гинеи, чтобы обогатить его самое благородное и превосходное имя.
   Итак , правда была раскрыта следующим образом: мисс Леопольдина Эпплби заметила , как однажды после чая ее младшая сестра тайно покидала особняк, и последовала за ней в сад, где в роще она заметила пара в задушевной беседе & и т.д. Об этом тет-а-тет она немедленно сообщила милой маме, которая, как мне сказали, в припадке гнева рухнула прямо на диване, и ее пришлось оживлять , пригрозив вызвать врача.
   Тогда миссис Эпплби потребовала от дочери всей правды, и мисс Юфимия без дальнейших промедлений признала знакомство, а также заявила, а именно, что она не выйдет замуж за преподобного Болито , даже если от этого будет зависеть ее жизнь. после чего ее Мама потеряла сознание во второй раз, ко всеобщему ужасу.
   Теперь я сам был свидетелем этих событий, так как был там во время последнего события. Однако вам будет приятно услышать , что я не вмешивался в процесс, а позволил ему идти своим чередом. Как любит говорить глупая миссис С. , путь любви никогда не был верным, но это уже другая история.
   Но , чтобы завершить мой рассказ до того, как эта газета закончится, мисс Э. сейчас помолвлена с мистером Э. , и мне сказали, что свадьба состоится очень скоро. Все здесь говорят ни о чем другом, а г -жа А. все еще лежит ниц с причитаниями.
   Старшая сестра , CEA _ _
   Запись в журнале Љ 7: Патрисия Уордон
   Шортер настоял на совещании всей команды в это утро , после небольшой бомбы, которую я обронил в своем последнем отчете. Присутствовали все: я, Лоусон, Шортер, Лонг, Эллиотт, Кинторе, Рэнджел, Юбэнк и технари, Ньютон и Калван.
   Шортер начал встречу со своей обычной практики очернения двух главных следователей, меня и Джейка.
   "Я, конечно, понимаю ваше нетерпение по поводу медленного хода событий, который часто случается в полевых условиях, - сказал он, - но я должен еще раз подчеркнуть всем вам, что вы не должны делать выводы на основании столь малого количества доказательств. Я был связан с восемнадцатью из этих падений на протяжении многих лет, и я научился обуздывать свое исследовательское рвение уравновешенным дистанцированием от вовлеченных лиц.
   "Предположение, что Кассандра Остин является автором романов Джейн Остин, бросает вызов всем научным и критическим свидетельствам последних двух столетий. Кроме того, я мог бы добавить, что это противоречит многочисленным свидетельствам того времени многочисленных членов семьи Остин, которые, несомненно, были в состоянии точно знать личность быстро становившегося знаменитым автора, поднимавшегося среди них.
   "Беда в том, что вы рискуете всей миссией (и своей карьерой) из-за такой порывистости. Не делайте ошибочного предположения, что эти две дамы наивны, глупы или ненаблюдательны. Все, что мы знаем о них, говорит об обратном. Если вы покажетесь слишком далеким от этого конкретного времени и места, они это заметят, уверяю вас, и это может иметь катастрофические последствия для нашей истории. Вспомните случай с Джозефом Уордмиром и его вмешательством в Алмазный юбилей, и сколько усилий нам потребовалось, чтобы восстановить правильную временную шкалу. Мы здесь, чтобы посещать и наблюдать, а не взаимодействовать.
   - Очень хорошо, - заключил он. "Я ожидаю, что вы ответите как высококвалифицированные профессионалы, которыми вы себя называете, и выполните задачи, установленные в нашем генеральном плане, в указанном порядке и в указанное время. Тогда мы ненавязчиво уйдем, все мы, никогда больше не возвращаясь в эту эпоху. Любые вопросы?"
   Я глупо поднял руку.
   "Сэр, - сказал я, - я действительно верю, что мы наткнулись здесь на что-то, что могло произвести революцию в истории литературы этой эпохи. Если мы не проследим сейчас, если мы не сможем задать соответствующие вопросы, как мы сможем определить, обладают ли наши идеи какой-то ценностью?"
   - Ну, думаю, не будем, - сказал Шортер. - Это не наша цель, Пэт. Мы просто записываем, что происходит, а другие делают выводы".
   Затем заговорил Джейк. "Но Джейн совсем не такая, как ее изображают в существующих историях и биографиях", - сказал он. "Я ожидал увидеть кого-то проницательного, умного и, ну, интересного, а она не такая".
   "Не нам об этом судить, - сказал Шортер. "Ребята, либо мы поступим правильно, либо я немедленно отдам приказ об отзыве. Ты понимаешь?"
   Мы нехотя кивнули. Но мы были не очень этому рады, нет, и я пообещал себе, что буду искать любые зацепки, необходимые для раскрытия этой тайны.
   Письмо Љ 6: Джейн Остин - Кассандре Остин
   Парагон, Баня
   Суббота, 23 - понедельник, 25 мая 1801 г.
   Моя дорогая Кассандра,
   Благодарю вас за письмо из Кинтбери и рассказ о приключениях мисс Эпплби. Воистину, мы живем в интересные времена. - Наша Мать остается лежать в постели с кашлем, но, похоже, это не о чем беспокоиться. Сегодня утром она должна была сопровождать меня к Лоусонам, но вместо этого миссис Чемберлейн любезно согласилась заменить ее. Лоусоны поселились в прекрасном домике в Грин-парке. Вы помните, что это был один из тех домов, которые мы сами осмотрели, поселившись в Бате, но решили, что он слишком мал для наших нужд.
   Мисс Пэтси была очень гостеприимна, а ее брат всегда был джентльменом. Я уверен, что миссис Чемберлейн была впечатлена тем, как нас приняли. Я осведомился у мистера Лоусона об их маршруте, и он заявил, что они вернутся в Америку в конце июня. Затем он рассказал о городе Провиденс и их доме там, и о том, как сильно они скучали по своим друзьям и знакомым. Мисс Пэтси, его сестра, поинтересовалась, брался ли я когда-нибудь за перо, и я рассказал ей о моем единственном упражнении в литературе, а миссис Чемберлейн упомянула о моем умении обращаться с другим инструментом - кистью. Часы прошли очень быстро и приятно, и мы обещали встретиться еще раз, как только вы приедете сюда....
   Запись в журнале Љ 8: Джейк Лоусон
   У нас было очень приятное утро. Джейн Остин и ее друг Сесил ( именно так она фигурирует в справочниках! ) Чемберлейн навестили нас около десяти, и какое-то время мы просто обменивались обычными любезностями. Затем Пэтси, несмотря на предупреждение Шортера, снова занялась вопросом об авторстве, и Джейн сообщила, что недавно работала над готическим романом, действие которого происходит в старом жутком аббатстве, которое было превращено в большой загородный дом. Это звучало совершенно ужасно.
   Миссис К. также отметила способности мисс А. к рисованию, что должно было стать изюминкой репертуара сестры Кассандры. Они упомянули, что последний приедет в Бат первого июня, и Джейн сказала, что хотела бы устроить вечеринку, чтобы отпраздновать это событие. Она хотела знать все о Провиденсе и его окрестностях, и мне удалось в достаточной мере тряхнуть ее смесью фактов и фантазий, пока они, наконец, не ушли.
   Мы записали все на цифровое видео с нескольких разных ракурсов, чтобы дополнить уже сделанные нами длинные внешние кадры автора. Шортер, похоже, в целом был очень доволен сеансом, хотя снова пожаловался, что Пэт отклонился от своего сценария. Эта женщина, кажется, никогда не учится.
   Запись в журнале Љ 9: Патрисия Уордон
   На сегодняшнем сеансе мне удалось подтвердить, что Джейн Остин является автором или, по крайней мере, частично автором " Нортенгерского аббатства " - очевидно, романа, над которым она сейчас работает. Эта книга всегда казалась мне мешаниной из разных идей и стилей, как будто автор начала заниматься чем-то одним (готикой или сатирой на одно и то же), а потом вдруг передумала на полпути. Теперь мне кажется совершенно очевидным, что Джейн сделала первый набросок, а Кассандра - второй, и что трансплантат просто не прижился.
   Тем не менее, я должен сказать, что на этой встрече Джейн выглядела намного лучше, чем на наших предыдущих встречах. Она определенно была в своей стихии: грациозная, общительная, нееврейка, во всех отношениях дама своего времени.
   Мне также нравилась Сесил Чемберлейн, жена глостерского сквайра Эдмунда Дж. Чемберлейна. Она была умна, спортивна и наблюдательна, и мне действительно приходилось быть очень осторожным в ее присутствии. Я предложил троим из нас прогуляться за городом где-нибудь позже на неделе. Они с энтузиазмом согласились. Что еще им нужно сделать?
   Запись в журнале Љ 10: Патрисия Уордон
   Как я могу рассказать о том, что произошло здесь сегодня? Тем более, что я сам не понимаю, что происходит.
   Около девяти утра мы отправились в деревню Твертон, направляясь прямо через всю страну. Одежда, которую мы вынуждены носить, может быть чрезвычайно неудобной для ходьбы на любое расстояние, и хотя я считаю себя в достаточно хорошей форме, я задыхался после первых нескольких сотен ярдов, особенно когда мы начали подниматься по склону длинного, невысокий холм недалеко от собственно Бата. Миссис К., кажется, обычная коза: она просто пахала прямо, почти даже не пыхтя, в то время как остальным из нас (включая Джейн) приходилось трудиться, чтобы не отставать.
   Наконец мы остановились на вершине, чтобы полюбоваться великолепным видом. Опускаясь под нами и волнообразно уходя вдаль, мы могли видеть прекрасно зеленую, нетронутую доиндустриальную сельскую местность Англии. Это было совершенно и удивительно прекрасно. Не думаю, что до этого момента я осознавал, насколько мир изменился к худшему за прошедшие века. Даже наложение архитектуры Бата на часть пейзажа не могло испортить мерцающий эффект.
   Затем Сесил Чемберлейн пробормотал что-то на иностранном языке, и Джейн ответила тем же, очень резко. Мисс Остин повернулась ко мне и мило извинилась за невежливость.
   - Я не знал, что ты говоришь на другом языке, - сказал я.
   "Я была чрезвычайно хорошо образована дома", - ответила она.
   "Пожалуйста, извините меня за вопрос, - сказал я, - но что это был за диалект?"
   Две женщины обменялись быстрыми взглядами, прежде чем миссис Чемберлейн ответила: "Это просто игра, в которую мы играем, чтобы развлечься. Слова не имеют значения".
   Она была не очень хорошей лгуньей, но я оставил эту тему без внимания. Должен сказать, Тео, что хотя меня и учили дюжине европейских языков, я не узнал этот. Понятия не имею.
   Мы прибыли в Твертон около полудня. Я поймал себя на том, что бессознательно смотрю на свое запястье, чтобы проверить время, чего я, конечно, не мог сделать, и я уверен, что этот жест привлек самый наблюдательный взгляд миссис С. В будущем мне нужно более внимательно следить за этими привычками.
   В Твертоне мы остановились в доме миссис Данн (по крайней мере, так я слышал это имя), которая приветствовала нас внутри с сердечным гостеприимством, которое, как мне кажется, свойственно этому месту. Мы лакомились холодным мясом, сыром, хлебом и ранней клубникой.
   Джейн спросила мистера Данна, и Кэтрин (то есть миссис Данн) ответила, что он уехал по делам, хотя, по каким именно делам, в ходе нашего разговора так и не выяснено. Эти люди обладают уникальным талантом говорить на разные темы и никогда ничего не говорить.
   Все, что я мог понять, это то, что этот Данн, по-видимому, был очень расстроен чем-то, что кто-то другой недавно сказал третьему лицу. Я не совсем понял контекст. Миссис Данн пожаловалась, что другой мужчина (неназванный) не стал слушать ни одного из них, и миссис Чемберлейн ответила, что что-то обязательно нужно делать. В этот момент миссис Д. внезапно громко расхохоталась, видимо, из-за очевидной игры слов, и напряжение наконец разрядилось.
   После этого мы отправились домой через ряд полей, и я расспросил дам о Даннах. Джейн указала, что они были женаты в течение некоторого времени и что их отношения были довольно необычными, что я интерпретировал как "натянутые". Это начало становиться интересным.
   Сесил сказал: "Конечно, ни одна женщина не является самодостаточным островом", что вызвало у мисс Остин очень острый взгляд. Миссис К. только ухмыльнулась.
   Затем Джейн попросила меня рассказать миссис К. о том, что я пишу, и, конечно же, я должен был ответить. Это было явное отвлечение, и в тот день я больше ничего не узнал о Даннах.
   Небеса были угрожающими еще с полудня, и где-то на полпути домой быстро налетела буря. Мы торопились, как могли, но наши юбки мешали нам развивать настоящую скорость, и вскоре стало ясно, что мы собираемся набрать скорость. мокрый. Действительно, "мокрый" - это мягко сказано: небо разверзлось и за считанные секунды промочило нас до нитки. Мы начали бежать в гору. Затем я небрежно шагнул в яму и растянулся во весь рост на травянистой почве. Моя нога чертовски болела, и ветер полностью выбил меня из колеи. Что я здесь делал ? Я подумал про себя.
   Вдруг из тумана и тумана вырисовалась лошадь, и с ее спины спрыгнул хорошо одетый молодой господин.
   "Что случилось?" - спросил он.
   "Мисс Лоусон ранена, - ответила Джейн.
   "Позвольте мне отвезти ее в Уайлдвуд", - заявил он, без усилий поднял меня с земли и посадил на свою лошадь.
   Он вскочил позади меня, и мы поехали вместе. Где-то по пути я, должно быть, потерял сознание. Я мало что помню из следующих нескольких часов, только то, что я проснулся в большой удобной кровати, за мной ухаживала служанка, а затем доктор.
   Когда я пришел в себя на следующее утро, солнце светило мне в глаза так ярко, что я едва мог разглядеть стоящего там молодого человека. Ему было лет двадцать пять-тридцать, худощавый и хорошо сложенный, элегантно одетый, с копной длинных каштановых вьющихся волос на лбу.
   - Мисс Лоусон? - сказал он, когда увидел, что я проснулась.
   "Патриция", - ответил я, прежде чем полностью осознал, где нахожусь, а затем понял, что мне не следовало так неформально реагировать на человека, которому меня не представили должным образом.
   "Меня зовут Мэнсфилд, - отметил он, - Джоуэлл Мэнсфилд. Вы были ранены вчера на Ноб-Хилле, и поэтому я привел вас сюда, в свое поместье.
   - Я очень благодарен за вашу доброту, мистер Мэнсфилд, - заявил я.
   Я потянулся и вдруг осознал, что под одеялом на мне ничего, кроме легкой рубашки. Его взгляд был прикован к моему движению, и я покраснела в ответ. Я не делал ничего настолько глупого уже много лет.
   Что со мной происходит? Я подумал про себя. Я попал в один из романов Джейн Остин?
   Потом
   Мой "брат", мисс Остин и миссис Чемберлейн приехали за мной в экипаже в полдень, после того как я заверил хозяина дома и врача, доктора Феллоуза, что со мной все в порядке. У меня небольшое растяжение, очень похожее на то, что недавно перенесла мисс Остин, но я могу нормально передвигаться. И все же приятно быть в центре такого внимания и заботы, большая часть которых, насколько я могу судить, кажется искренней. Мистер Мэнсфилд, в частности, кажется, очень увлечен мной.
   Джейн Остин бурлила новостями от своей сестры Кассандры, которая приедет сюда в следующий понедельник, и они с миссис Чемберлейн предложили устроить здесь вечеринку в честь ее переезда. Я подумал, что эта идея звучит как отличная возможность для нас, и поддержал ее. Мистер Лоусон лишь нахмурился, но настроение у него, похоже, улучшилось после того, как мисс Джейн умоляла его согласиться. Замечу ли я там проблеск какого-то личного интереса?
   Но как только нас высадили на пороге нашего жилья в Грин-парке, пресловутые экскременты ударили в фанданго. Джейка и меня сразу же отвели в безопасную комнату, где Шортер наиболее явно выразил свое недовольство нами.
   - Какого черта, ты думаешь, ты там делал? - крикнул он, проводя руками по своей лысеющей голове. "У нас есть постоянный приказ не связываться с аборигенами во временных ситуациях. Для этого есть веские и веские причины, например, не постоянное изменение нашей временной шкалы . Какую часть этого ты не понимаешь? Еще одно нарушение, мисс Уордон, и вы вернетесь к tempus firmum !
   "Тем временем вы оба будете держаться на расстоянии от Джоуэлла Мэнсфилда, эсквайра, и ограничите свои контакты с Джейн Остин теми, которые абсолютно необходимы для завершения нашей визуальной и аудиозаписи автора. ¿Comprende? "
   Я упомянул вечеринку, которую Джейн и Сесил запланировали на начало июня, и он развел руками.
   - А ты не можешь отказаться, не выглядя неучтиво? он сказал. "Очень хорошо, вы оба будете присутствовать на этом мероприятии, но мы с Лонгом будем парить на заднем плане, просто чтобы держать вас в курсе. А теперь убирайся с моих глаз!"
   О, радости хронометража.
   Запись в журнале Љ 11: Эллисон Шортер в Time Central C&C
   Я рекомендую досрочно закрыть Time Survey #A0860. Один из главных следователей, г-жа П.Е. Уордон, имела несколько личных контактов с местными жителями, и я чувствую, что миссия дестабилизирует ситуацию. На сегодняшний день мы выполнили примерно одну треть задач нашей миссии.
   Запись в журнале Љ 12: Time Central C&C - Э. Шортер
   Запрос одобрен. Ускорьте график, чтобы захватить не менее 75% целевых изображений. Внимательно следите за Уордоном, чтобы избежать каких-либо трудностей в будущем. Перенести дату вывода на 7 июня 1801 г.
   - Тео Фелпс, доктор философии.
   Письмо Љ 7: Кассандра Остин Джейн Остин
   Кинтбери, Ньюбери
   Среда, 27 мая 1801 г.
   Моя дорогая Джейн,
   Преподобный Дебари предложил мне использовать его карету позже на этой неделе, чтобы совершить поездку в Бат, и я любезно согласился . Так что вы увидите мое бледное, слоняющееся лицо еще раз в следующий понедельник, если будет угодно Богу, и ручей не поднимается. Мне очень понравились ваши рассказы об американских Лоусонах, которые кажутся самыми умными и забавными людьми. Я очень жду встречи с ними, а также вечеринки, которую миссис Чемберлейн приготовит в их честь. Она может быть самой любезной хозяйкой, если ее подтолкнуть .
   У меня есть новые новости о мисс Юфимии Эпплби. Кажется, что она и мистер Эвереде все-таки не поженятся! Мистер Э. , как мне сказали, внимательно посмотрел на предполагаемую невесту и обнаружил, что она несколько неубедительна. Он решил, что предпочел бы жизнь службы в армии Его Величества, и убедил миссис А. купить для него звание лейтенанта, чтобы преподобный мистер Гектор Болито мог иметь беспрепятственное поле деятельности . чтобы загнать свою добычу в безвыходное положение.
   Но мисс Юфимия все еще молится, нет,
   Кассандре больше нечего сказать.
   Что касается этого другого вопроса, я сам встречался с г - ном С. в последние дни, и он попросил меня сообщить вам, что он не согласится на ваши условия. Вы должны, настаивает он, оставить его наедине с его святыми блужданиями по литературным полям во что бы то ни стало . Я очень энергично сообщил ему, что Совет никогда не согласится на это, но он только говорит: "Тьфу им!" или слова на этот счет. Дорогая сестра, старейшины очень обеспокоены этой расточительностью и не допустят такой распутицы . разрешение продолжать в том же духе. Я попросил его сопровождать меня в Б. на следующей неделе, чтобы этот вопрос мог быть решен окончательно , независимо от того, что нам мешают мешающие . Вы , пожалуй, справитесь с миссис С. лучше , чем я ; вы точно не сможете сделать хуже. По правде говоря, я устал от его позерства. СЕА
   Запись в журнале Љ 13: Джейк Лоусон
   Короче сегодня показался короче обычного. Рано утром он получил сообщение из Верхнего фронта, переданное, как обычно, через наш транспортный узел в кессоне за пределами Бата. Меня раздражает его отношение. Кажется, он рассматривает свой "огромный" опыт как предписание действовать по-своему даже в мельчайших вещах. Теперь он настаивает на том, чтобы мы ограничивали наши покупки свежих продуктов в городе только теми продуктами, которые он считает абсолютно незаменимыми. Никаких свежих фруктов, овощей или мяса. Вместо этого все, что у нас есть, - это высушенные отвары, которые на вкус... ну, на самом деле, у них совсем нет вкуса. Блех!
   Пэт была ограничена посещением Грин-парка, но это не помешало второму визиту в наше заведение леди Джейн и ее друга Сесила (она произносит это слово "сэйсил") Чемберлейна, странной маленькой птички, если она вообще когда-либо существовала.
   Миссис К. кажется необычайно умной, определенно более умной, чем ее спутница-мышка, предполагаемая писательница, и она необыкновенно хорошенькая по сравнению с другими женщинами, которых я здесь видел; но в ней есть нечто большее, чем могут показать эти поверхностные впечатления. Ее остроумие, ее дух, ее быстрое остроумие - все доставляет нам постоянное удовольствие. Она также кажется необычайно начитанной в классике и, я думаю, немного знает как греческий, так и латынь. Что меня беспокоит, так это то, что я не могу точно оценить пределы ее знаний, хотя я попробовал несколько вопросов с подвохом, и со всеми она справилась без труда. Действительно, она упомянула нескольких авторов и источники, с которыми я не был знаком.
   Но Джейн Остин по-прежнему не впечатляет. Я нахожу ее возмутительно неточной, когда дело доходит до литературных вопросов, в которых она, как предполагается, так постоянно способна. Пэт, как обычно, смелее меня задавал эти вопросы, несмотря на то, что герр Шортер время от времени посещал его и предостерегал взгляды. Как я могу винить ее? Что-то в этих дамах просто не вяжется.
   В любом случае, мы провели приятные два часа в праздных размышлениях на дюжину несерьезных тем. Остин либо полный идиот, либо самый умный человек, которого я когда-либо встречал. Я не могу решить, что, хотя Пэт убеждена, что она дура. Я удивляюсь.
   Запись в журнале Љ 14: Патрисия Уордон
   Мисс Остин и миссис Чемберлейн оказали нам честь, появившись сегодня днем на пороге нашего дома, и мы устроили в их присутствии весьма приятный и ничем не примечательный вечер. Я спросил о мистере Мэнсфилде, и миссис С. указала, что он был отпрыском старой семьи Сомерсет, будучи племянником и предполагаемым наследником престарелого сэра Мардохея. Он унаследует и титул баронета, и состояние после смерти своего дяди, которая не может быть удалена слишком много лет назад.
   Примерно в середине сеанса мы каким-то образом отважились зайти на территорию классических авторов, и миссис Чемберлейн продекламировала кое-что из Сапфо на греческом языке в оригинале, а затем сделала несколько восхитительных импровизированных переводов того же. Мисс Остин, кажется, до сих пор не имеет ни малейшего представления о том, что есть что и кто есть кто в любом аспекте литературы, и я по-прежнему озадачен ее полным отсутствием интереса и очевидным отсутствием знаний о любом из крупных писателей. Я не могу поверить, что это уловка. Это слишком чертовски успешно.
   Где автор Гордости и предубеждения и Эммы ? Должно быть, это наша дорогая Кассандра. В следующий понедельник она присоединится к нашей небольшой группе из Кинтбери, и я очень жду встречи с ней.
   По словам Шортера, теперь мы собираемся отозвать нашу команду в начале июня. Мне еще многое предстоит сделать.
   Тем временем Джоуэлл пригласил меня покататься с ним завтра утром, и хотя я подозреваю, что местные жители будут косо смотреть на оставленную без присмотра даму, сопровождающую одинокого мужчину в путешествии в никуда, я все же с нетерпением жду этого случая. Ведь завтра другой день!
   Запись в журнале Љ 15: Эллисон Шортер
   Сегодня мы получили прекрасную серию дигивидов как мисс Остин, так и ее компаньонки миссис Чемберлейн. Мы продолжим записывать столько, сколько сможем за то короткое время, которое нам еще доступно. Я по-прежнему обеспокоен неуправляемой реакцией г-жи Уордон на этот период. Как будто она страдает каким-то временным психозом. Я должен попросить лаборантов проверить эту возможность, когда мы вернемся.
   Запись в журнале (личная): Патрисия Уордон
   Джоуэлл совершенно восхитителен. Мы вместе проехали несколько миль по сельской местности и, когда в полдень начал моросить, нашли приют в частично заброшенных яслях, спрятанных в роще. Крыши с одной стороны еще хватило, чтобы защитить сено от непогоды, и мы немного посидели, болтая о пустяках. Внезапно он поцеловал меня, и я ответила на поцелуй, и, скажем так, он не разочаровал! Думаю, он был очень удивлен моей неженственной напористостью.
   Позже я спросил его о Джейн, но, хотя он и встречался с ней, Остин недолго жили в Бате, и он не очень хорошо их знает. У меня сложилось впечатление, что он считал семью слишком бедной, чтобы заслуживать особого внимания с его стороны.
   Мы обещали увидеться снова завтра. Боже, я на это надеюсь. По сравнению с ним большинство мужчин двадцать первого века выглядят такими анемичными.
   Запись в журнале Љ 16: Джейк Лоусон
   Короче в ярости. Пэт нарушил еще один из своих запретов, пойдя на свидание с местным сквайром. Сегодня он чуть не отправил ее в будущее в третий раз. Я думаю, что единственное, что мешало ему, это неоспоримая личная связь, которую она установила здесь с несколькими директорами, факт, который, казалось, бесил его еще больше.
   Результатом этой тирады стало то, что меня назначили няней для моей младшей "сестрички". Я должен следить за ней повсюду, следя за тем, чтобы она не попадала в неприятности и чтобы она поддерживала свои контакты только на профессиональном уровне. Верно! Как будто я когда-либо был в состоянии контролировать эту женщину. В следующий раз я позабочусь о том, чтобы быть в паре с мужчиной.
   Письмо Љ8: Джейн Остин Сесилу Чемберлейну
   Парагон, Баня
   Пятница, 29 мая 1801 г.
   Мой дорогой Сесил,
   Я был очень рад узнать, что вы отложили запланированный отъезд из Бата еще на несколько недель. Моя сестра написала мне, чтобы подтвердить свое прибытие сюда в понедельник, 1 -го июня следующего года, и я пишу вам, чтобы узнать, все ли приготовления были сделаны для нашего предполагаемого вечера в среду, 3- го июня, и примете ли вы мою помощь и, возможно, помощь моей американской подруги мисс Лоусон, если она захочет. Я думаю, вы знаете, что миссис С. будет сопровождать всех нас, и я напоминаю вам, что следует также пригласить кавалера мисс Лоусон , мистера Мэнсфилда , эсквайра , потому что он кажется ей очень милым.
   Если вы можете прислать мне немедленно, я зайду к мисс Лоусон завтра утром и узнаю, что к чему, и кто есть кто, и есть ли у нее время, чтобы освободить нас от ее многочисленных вылазок в сельскую местность. Я не знал, что иностранная путешественница может увидеть так много интересных достопримечательностей за пределами самого Бата, но она определенно находит наши поля, леса и деревни весьма забавными, особенно в сопровождении некоего молодого джентльмена, с которым она была замечена, челюсть к щеке . Это целиком и полностью вкусно. Я очень хочу увидеть тебя в ближайшее время. Увидимся в ближайшее время.
   Ваш дорогой Фрейнд, JA
   Запись в журнале (личная): Патрисия Уордон
   В конце концов мне удалось ускользнуть от Джейка, пока он занимался некоторыми вопросами личной гигиены, и выйти через черный ход в Грин-парке, прямо по улице в противоположном направлении от того места, где он ожидал, что я пойду. У него никогда не было большого воображения.
   Мистер Мэнсфилд ждал меня в месте встречи. Я поцеловала его и извинилась за опоздание, объяснив, что мой чрезмерно заботливый брат начал несколько беспокоиться о развитии наших отношений. Он отвез меня в экипаже в свой особняк, где мы съели легкий завтрак, а затем провели остаток дня в несколько более приятных развлечениях.
   - Что мне делать? - наконец спросил он.
   "О чем?" Я сказал.
   Он сел и посмотрел прямо мне в глаза.
   - О нас, - сказал он. "Об этом." Он позволил нескольким прядям моих волос выскользнуть из его рук, а затем повесил голову.
   - Вам ничего не нужно делать для меня, - пробормотал я.
   "Я обещан, - сказал он, - дочери графа Лэнгдейла. Я полагаю, она достаточно приятна и, безусловно, хорошо обеспечена деньгами, но ей не хватает вашего ума, вашей красоты и вашего характера. И я нахожу, что эти вещи теперь для меня дороже, чем двадцать тысяч, которые она могла бы принести на наше брачное ложе.
   - Но будешь ли ты чувствовать то же самое через десять лет? - спросил я.
   Он странно посмотрел на меня. - Ты совершенно не похожа ни на одну женщину, которую я когда-либо встречал, - сказал он. - Вы кажетесь мне гораздо более свободным, особенно по сравнению с маленькой простушкой леди Бенин. Он вздохнул.
   - Но ты все равно женишься на ней, - сказал я.
   - У меня есть выбор? он спросил. "Пока я не унаследую семейный титул, мои ресурсы очень ограничены. Мой отец растратил свое гораздо меньшее наследство, и у меня едва осталось денег, чтобы содержать здесь хотя бы нескольких слуг. Это строжайший секрет".
   - И такой, которой я никогда не поделюсь, - сказал я.
   - Но я все равно сильно искушаюсь, - наконец сказал он. - Патриция, если я попрошу твоей руки, ты согласишься стать моей женой?
   Настала моя очередь задуматься о внезапно разверзшейся между нами пропасти. Я вскинула голову, а затем снова откинулась на подушку, потрясенная перспективой.
   - Нет, - наконец сказал я едва слышным даже для себя голосом.
   "Почему?" - хотел он знать, явно удивленный тем, что кто-то соизволил ему отказать.
   "Мы вернемся в Северную Америку менее чем через две недели, - сказал я, - и мой брат никогда не согласится на связь между нашей семьей и отпрыском британской знати. Мы республиканцы до мозга костей".
   - Дай мне поговорить с ним... - попросил он.
   "Нет, я сказал. "Я очень хорошо знаю его ум, и он не смягчится в этом конкретном случае. Мы потеряли отца и дядю в последней войне, и Джейкоб винит британскую аристократию в продолжении конфликта.
   Он попытался говорить дальше, но я остановил его, прижав палец к его губам.
   - Кроме того, - сказал я, - если я выйду замуж без согласия брата, он отрежет меня без гроша. И я подозреваю, что ваш дядя поступил бы примерно так же.
   Он вздохнул. "Слишком верно. Я бы еще получил титул, конечно, и господский дом сэра Мардохея, который наследуется по прямой мужской линии, но его личное состояние может быть распределено по его усмотрению, и я бы не подходил в его глазах при таких обстоятельствах. "
   "Тогда мы должны наслаждаться моментом, пока можем, - сказал я, - и не слишком беспокоиться об остальном. А что до меня, дражайшая, я достаточно отдохнул.
   Затем я убедился, что он хочет и способен, и приступил к изучению некоторых дополнительных полезных приемов у моего мастера верховой езды.
   Письмо Љ 9: Сесил Чемберлейн Джейн Остин
   Ванна
   Суббота, 30 мая 1801 г.
   Моя дорогая мисс Остин,
   Я рад сообщить вам, что я закончил все необходимое для нашей вечеринки 3 июня , за исключением самих украшений, в которых вы и мисс Лоусон, безусловно, можете внести свой вклад, если вы найдете время. Приглашения были разосланы всем тем, кого вы упомянули , а также нескольким другим. У нас будет регулярный совет. Я с нетерпением жду встречи с вами здесь в ближайшее время.
   CC
   Письмо Љ10: Джейн Остин Сесилу Чемберлейну
   Љ 1, Парагон , Баня
   Понедельник, 1 июня 1801 г.
   Мой дорогой Сесил,
   Сегодня днем прибыла Кассандра с моим дорогим отцом. Она собиралась сесть в карету преподобного Дебари из Кинтбери , но вчера отец уже ехал из Годмершема, и сегодня утром они поехали вместе. Я так счастлива, что у меня снова есть лучшие из сестер и друзей, что мне просто нужно было кому-то рассказать. Наша семья снова собралась вместе. Мы зайдем к Лоусонам утром.
   Ваш вечно преданный друг,
   Дж. Остин
   Запись в журнале Љ 17: Джейк Лоусон
   Сегодня мы наконец-то встретились с Кассандрой Остин. Она и ее сестра прибыли в Грин-парк примерно за час до полудня, и нам с Пэт было очень интересно посмотреть, какая она. Но я снова задался вопросом: "Это все, что есть?"
   Я полагаю, она была достаточно сердечной, хотя немного старше и серьезнее своей сестры, которая скоро станет знаменитой, но в ней не было той искры гения, которую я ожидал найти. Я решил, что одна из проблем заключается в том, что женщины этого периода предназначены для публичных дискуссий только о делах, касающихся семьи, погоды, соседей и т. п., и абсолютно ни о чем другом, поскольку это было бы выходить за рамки общепринятого поведения. Так что нам остаются только любезности и лишь очень редкие проблески того, что может быть настоящей личностью, скрывающейся под маской.
   Но общая туманность атмосферы заставила меня искать какие-нибудь якоря, на которые можно было бы повесить свои суждения о характере Кассандры. Она действительно очень хорошо прячется; или, возможно, она может быть такой же глупой женщиной, как и ее сестра.
   Тогда почему у меня такое ощущение, что они с Джейн все утро обменивались загадочными комментариями о Пэт и обо мне? Дело было не столько в том, что они говорили, сколько в том, как они это говорили.
   Например, Кассандра Остин многозначительно спросила сразу после того, как Шортер вышел из комнаты: "Где вы нашли таких интересных слуг?"
   Я пробормотал что-то о том, что сотрудники давно привязаны к семье, и Джейн ответила: "Правда? У меня было ощущение, что они были совершенно новыми".
   С нами играют? Или это было просто еще одно, казалось бы, невинное, небрежное замечание? Я честно не знаю. Может быть, у Пэт будут какие-то дополнительные идеи.
   Мы получили отличную серию видеозаписей всего сеанса, так что теперь мы выполнили около 60% задач нашей миссии. Я думаю, что Шортер и Лонг оба были очень довольны. Я очень на это надеюсь.
   Запись в журнале Љ 18: Патрисия Уордон
   Шортер попросил меня записать свои впечатления от сегодняшней утренней встречи с сестрами Остин, но теперь я менее уверен, была ли моя первоначальная оценка ситуации хотя бы близкой к точной. Я думаю, что эти дамы необычайно проницательны и обладают большим умом и проницательностью, чем мы думаем о них.
   Я нашел Кассандру Элизабет Остин одновременно быстрой и наблюдательной, очень похожей на миссис Чемберлейн в этом отношении. Я пытался свести к минимуму свое участие в первом разговоре и очень внимательно наблюдал за CEA. Я думаю, что поймал ее, по крайней мере, дважды, когда она пыталась сделать то же самое со мной.
   Я также заметил, как она обменялась по крайней мере одним осторожным взглядом с Джейн, которая слегка кивнула в ответ, и уже одно это убедило меня, что мы здесь совершенно не в своей тарелке и не понимаем ни малейшей части того, что на самом деле происходит. Я уверен, что Шортер разоблачит меня как идиота за то, что я в очередной раз изменил свое мнение, но я действительно верю, что женщины обладают (в целом) более острым чувством этих вещей, чем представители мужского пола. Остины играют в какую-то хитроумную игру, и я думаю, что мы чертовы дураки, каждый из нас, черт возьми, раз не осознаем этого.
   Они то и дело ссылались на завтрашний вечер у миссис Чемберлейн, как будто это как-то все разрешит, но что именно нужно решить? Один из их друзей-мужчин, по-видимому, собирается присоединиться к нам там, и они очень хотят его показать.
   Был момент в самом конце нашего тет-а-тет , когда Кассандра наклонилась ко мне и сказала заговорщицким тоном: "Ты действительно понимаешь , моя дорогая". Она посмотрела мне прямо в глаза, и у меня возникла эта иррациональная, мгновенная мысль, что она просто очень старая , такая усталая и подавленная временем. Тем не менее, она всего на два года опережает Джейн, ведь им обоим за двадцать.
   И тогда Джейн сказала: "Это действительно так, моя дорогая, дорогая старшая сестра".
   Опять это слово. Старейшина. Это что-то значит, я знаю, но Джейк и Шортер просто смеются над моими представлениями.
   Дураки, дураки, мы все тут дураки.
   Запись в журнале (личная): Патрисия Уордон
   Джоуэлл все еще хочет, чтобы я сбежала с ним, что совершенно невозможно. Это может изменить ход истории, хотя я не могу родить его детей, пока у меня есть имплантат. Но, может быть, он действительно породил детей в нашей временной линии, и, может быть, у одного или нескольких из них были собственные дети, и... о боже, это все так сложно. Я должен думать. Я увижу его снова на сегодняшней вечеринке.
   Запись в журнале Љ 19: Джейк Лоусон
   Наш вечер состоится сегодня вечером. Вчера Лонг и Ньютон тайно телеграфировали домой миссис К., так что у нас будет полная запись этого события. Шортер уже приказал нам начать подготовку к отступлению не позднее этих выходных. Учитывая все обстоятельства, я не буду сильно скучать по этому месту, но я подозреваю, что Пэт будет. Однако для Shorter, Long и остальных это просто другая работа.
   Те, у кого нет воображения, обречены повторять одни и те же ошибки снова и снова.
   * * * *
   Исследование времени Љ A0860:
   Официальные стенограммы судебного процесса:
   Показания подсудимого Патрисии Элинор Уордон
   ВОПРОС _ ОТ СУДЬИ НОМЕР ВТОРОЙ : Пожалуйста , объясните нам ваши отношения с Джоуэллом Чендлером Мэнсфилдом .
   ОТВЕТ _ М. С. УОРДОН : Как я уже говорила , во время службы я вступила в совершенно неуместную и непрофессиональную связь с мистером Мэнсфилдом, уроженцем заданной линии времени, и я очень сожалею о том, что сделала это. Я сама до конца не понимаю, как такое могло произойти. Однако моим действиям не может быть никакого оправдания.
   ВОПРОС _ ОТ СУДЬИ НОМЕР ШЕСТОЙ : Пожалуйста , расскажите нам о событиях вечера среды третьего июня 1801 года.
   ОТВЕТ _ М. С. УОРДОН : Я почтительно прошу час перерыва, чтобы посоветоваться с моим адвокатом.
   РЕШЕНИЕ СУДЬИ НОМЕР ОДИН : Ходатайство удовлетворено . _ _ Этот суд сейчас сделает ранний перерыв на обед и вновь соберется сразу же в час дня . [стучит молотком]
   * * * *
   Запись в журнале (личная): Патрисия Уордон
   После перерыва на ланч я провел пятнадцать минут, разговаривая со своим адвокатом Аароном Адрианом об одном конкретном вопросе, но затем я покинул здание суда, просто желая уйти. Я медленно спустился на Ольвера-стрит, купил у уличного торговца тако carne asada и нашел скамейку в тени.
   Моя жизнь такой беспорядок, Тео. Нет никаких сомнений, что моя карьера полностью подорвана, и единственный вопрос заключается в том, проведу ли я следующие десять лет, работая в изоляторе строгого режима на севере острова Санта-Каталина или, может быть, в Бахе.
   Я глубоко впился в жирную слизь. Это было так хорошо, но я чувствовала, что несварение уже схватило меня за живот, и я знала, что мне предстоит долгий день, которого я с нетерпением жду.
   - Не возражаете, если я сяду здесь? кто-то сказал.
   Я даже не удосужился поднять глаза, я был так зол.
   - Нет, давай, - сказал я.
   Что я мог сказать судьям? Как они вообще могли поверить в мою косоглазую теорию о том, что на самом деле произошло в Бате в год от Рождества Христова тысяча восемьсот первый?
   Ну не будут, конечно. Я проглотила второй тако и скрестила руки, тряся ими по бетону. Затем я сделал большой глоток из моего чая со льдом. Что угодно, лишь бы отсрочить мое возвращение.
   - Меня зовут Джек, - раздался голос моего соседа.
   "Какая?" - сказал я, вздрогнув от своей задумчивости.
   - Джек, - сказал он. "Мое имя?"
   Черт , подумал я про себя, сейчас кто-то пристает ко мне.
   Я посмотрел на него. Он был действительно стар, по крайней мере, ему было за сорок, а может быть, и чуть за пятьдесят, с седыми волосами, которые только начинали седеть. В нем было что-то смутно знакомое.
   "Я тебя знаю?" Я попросил.
   Вот уж действительно глупый вопрос, девочка , подумал я про себя.
   - Я так не думаю, - сказал он. У него была обезоруживающе неискренняя улыбка. "Жду жену. Она должна встретиться со мной здесь за обедом.
   - О, - сказал я.
   О, слава богу!
   - Э-э, ты часто сюда заходишь? Я попросил.
   Господи, я начала вести себя как подросток.
   - Все время, - сказал он. "Когда ты достигнешь моего возраста, ты стараешься радоваться жизни день за днем".
   Он снова улыбнулся мне. - Знаешь, я не мог не заметить, что ты казался, ну, немного озабоченным. Я не пытаюсь вмешиваться, правда, нет, но если я могу что-нибудь сделать...
   Да, верно, парень, типа, может быть, вернешь мне мою жизнь? Я был таким глупым, таким чертовски глупым в вещах.
   Я лишь покачал головой в ответ. - Не думаю, что кто-то может многое сделать, - сказал я, удивив сам себя своей откровенностью. "Я должен решить, рассказать ли кому-то невероятную правду или прибегнуть к более убедительной лжи". Я фыркнул. "Я проигрываю в любом случае".
   - Ну, - сказал он, - если это жеребьевка, то я всегда придерживаюсь правды. Это старшее и более искреннее дитя фантазии".
   Какая? - подумал я, снова глядя на него. Боже, я уже видел это лицо. Но где?
   - А, вот она, - сказал он, вставая на ноги. "Кэти!" - крикнул он, махнув рукой.
   Потом повернулся ко мне, довольно грустно улыбнулся моему опущенному лицу, бросил мне на колени небольшой сверток и побежал к ожидавшей его жене. Я не мог толком ее разглядеть с того места, где сидел: слишком много людей теперь толпилось на площади.
   Так что я взял конверт, посмотрел на адрес, и мой мир вокруг меня перевернулся с ног на голову. Я знал эту руку. Я знал это! Мои глаза внезапно начали течь, я просто не мог остановить их, поэтому я засунул это в сумочку, даже не открывая печать, вытащил немного салфетки, а затем направился обратно в здание суда.
   * * * *
   Исследование времени Љ A0860:
   Официальные стенограммы судебного процесса:
   Показания подсудимого Патрисии Элинор Уордон (продолжение)
   ПРИКАЗ СУДЬИ НОМЕР ШЕСТОЙ : Не мог бы Секретарь зачитать ответчику мой последний вопрос?
   ОТВЕТ СУДЕБНОГО СЕКРЕТАРЯ : " Пожалуйста , расскажите нам о событиях вечера среды третьего июня 1801 года".
   ОТВЕТ _ О М. С. УОРДОН : Мистер Лоусон и я поехали на фаэтоне из Грин-парка в резиденцию мистера и миссис Чемберлейн на Гей-стрит около шести вечера , где нас любезно встретили. Уже присутствовали две мисс Остин, их родители, преподобный и миссис Остин, мистер Мэнсфилд и мистер Уильям Сакс, друг Остин из другого города. Вскоре прибыли мистер и миссис Данн, мисс Анабель Викхайзер, мистер Гилберт, мисс Кэролайн Уортинг и несколько местных жителей. Всего группа насчитывала в среднем около пятнадцати человек, приходящих и уходящих в разное время в течение вечера.
   Поначалу вечеринка казалась очень похожей на любую другую тусовку той эпохи. Миссис Чемберлейн дала импровизированный концерт, а мисс Уортинг спела несколько французских пьес в сопровождении мисс Викхайзер на фортепиано. Позже я участвовал в двух небольших танцах, в каждом из которых было по три-четыре пары.
   В какой-то момент вечером миссис Чемберлейн представила меня мистеру Саксу, прибывшему накануне из Лондона. Ему было около сорока или сорока пяти лет, у него была большая лысая голова, поразительно ясные голубые глаза и покатый подбородок. Я нашел его абсолютно захватывающим. Его яркость, его театральные жесты, его пронзительно чистый голос - все это в совокупности усиливало его присутствие среди нашей, в остальном сдержанной группы.
   Но он был не очень счастлив, как мы вскоре узнали. Примерно через час он, Чемберлейны и Данны удалились в соседнюю комнату, где о чем-то завязали приглушенный, но очень оживленный спор. Я пытался подслушать, но не смог разобрать подробностей. Затем я услышал, как он воскликнул: "Я не соглашусь!" и он выбежал в главную гостиную, где собрались остальные из нас.
   Его лицо стало свекольно-красным, глаза были дикими. Наклоняясь к столу с бутылками спиртного, он непреднамеренно налетел на мистера Мэнсфилда, выбив стакан из его руки.
   - Следите за шагами, сэр, - воскликнул тот, отталкивая Сакса назад. Он споткнулся и тяжело упал на пол, ударившись затылком. Затем он выругался непристойной руганью и, несмотря на ранение, быстро поднялся на ноги, размахивая коротким ножом. Он бросился на Мэнсфилд, но сквайр вытащил из-под пальто небольшой пистолет и пустил его в полет. Раздался громкий хлопок и ядовитое облако дыма.
   Мяч только что задел левый бок Сакса, оставив не более чем небольшую рану на теле, но продолжил движение и попал в человека, стоящего позади него. Джейк теперь корчился в агонии на полу, схватившись за живот.
   - Я не чувствую ног, - выдохнул он.
   Эдмунд Чемберлейн схватил руки Сакса за спину. Я слышал, как он прошипел на ухо Сакса: "Мы разберемся с тобой позже. Ради себя убирайся к черту из этой страны. Европа или Америка, мне все равно, но оставьте нас сейчас.
   - Очень хорошо, - пробормотал очень подавленный Сакс. Он высвободился из хватки друга, подобрал плащ и направился к двери.
   Мэнсфилд был ранен ножом Сакса в плечо и руку и пытался подняться на ноги. Миссис Чемберлейн удерживала его, бормоча короткие слова утешения, пока пыталась остановить кровотечение. Одна из Остин - кажется, Джейн - принесла ей фляжку с маслянистым водоворотом темной жидкости, и миссис С. влила ее ему в горло, несколько не желая этого. Через несколько мгновений он начал расслабляться.
   Сесил поймал меня на просмотре сценария и одними губами прошептал: "Лауданум". Я кивнул, мой рот широко раскрылся от шока.
   Кассандра Остин склонилась над распростертым телом моего "брата". Она сделала мне знак, и я поспешил к ней.
   "Это опасно для жизни", - сказала она. - Вы должны немедленно вернуть его домой, если хотите, чтобы он остался жив. Куда ты хочешь, чтобы мы его отвезли?
   Недолго думая, я ответил: " Рагот ". Затем я приложил руку ко рту, внезапно осознав, что только что сказал.
   - Сейчас не время для притворства, - сказала она, криво улыбнувшись мне. "Мы знаем, кто вы. Мы знаем, кто вы. Мы часто сталкивались с такими посетителями в прошлом".
   Затем она встала и снова махнула рукой. "Г-н. Данн, - закричала она, - иди скорее.
   - Мы позаботимся о мистере Мэнсфилде, - сказала она, глядя прямо на меня. - Он больше не побеспокоит никого из нас. Но вы должны немедленно убраться вместе со своими вещами и вернуться туда, откуда пришли. И ничего не бери с собой из этого дома.
   - Согласен, - сказал я.
   Затем я отправился на поиски Короткого и Длинного. Я приказал им, в соответствии с положениями статьи VIII-g, которая давала мне командование экспедицией как единственному оставшемуся в живых главному следователю во время кризиса времени, уничтожить наше оборудование и записи в доме Чемберлейнов и подготовить все в Грин. Парк для немедленной транзитной безотказной работы.
   Когда я вернулся в Лоусон, они наложили на рану бедного Джейка какой-то неотложный компресс, замедлив кровотечение до простой жижи, и заставили его проглотить опиум или какое-то другое успокоительное, что значительно облегчило его непосредственные страдания. Они подсунули под его тело несколько листов в качестве импровизированной стропы, готовясь поднять его на дверь, которую кто-то нашел.
   Как только они закрепили его, несколько слуг подняли деревянную плиту и вынесли ее вперед. В то же время подъехала платформа, и его тело погрузили в кузов, аккуратно накрыв стеганым одеялом.
   Я присоединился к нему там с Джейн Остин, крепко держа его за руку, когда мы двинулись дальше по дороге. Даже с наркотиками в его организме Джейк бодрствовал и продолжал вертеть головой во всех направлениях, пытаясь увидеть, куда его ведут. Я успокаивал его, как мог. Когда мы подошли к кессону , они спустили его с берега на раструбное дно развалин.
   Джейн обняла меня и пожелала всего наилучшего, а Кассандра и остальные по очереди пожали мне руку, а затем ушли все. Я остался стоять в одиночестве среди ночи, слушая стрекотание сверчков, пока через пятнадцать минут не начали подъезжать кареты из Грин-парка. Нам потребовалось три часа, чтобы завершить экстренную эвакуацию, но Джейк выжил, как и видео, аудио и расшифровки, которые мы сделали в Грин-парке.
   ВОПРОС СУДЬИ НОМЕР ШЕСТОЙ : Вы утверждаете , что Остин и ее друзья, похоже, знали, кто вы такой . Как это могло быть возможно?
   ОТВЕТ _ Миссис Уордон . Не знаю , сэр. Все, что я могу вам сказать, это то, что, насколько мне известно, никто из нас не допустил грубых ошибок. Я заметил несколько небольших словесных оплошностей, которые могли иметь место, но они были очень незначительными, определенно недостаточными, чтобы вызвать такую реакцию. Мои отношения с Мэнсфилдом, пусть и неуместные, никоим образом не ставили под угрозу нашу личность или миссию. Я был очень осторожен в том, что говорил и делал, и я уверен, что другие тоже.
   Нет, я искренне верю, что Остины, Чемберлейны, Данны и, возможно, другие, точно знали, кто и что мы такое, с самого начала нашего расследования и играли с нами в какую-то хитроумную игру, которую они находили весьма забавной. , возможно, даже занимательно. У меня было ощущение, что они смотрели на нас примерно так же, как вы могли бы смотреть на жителей страны третьего мира, как на отсталых первобытных людей, ничего не понимающих в современном обществе.
   Я много думал об этом, но сегодня я не лучше понимаю, кем они были и чем занимались, чем тогда.
   ОТВЕТ СУДЬИ НОМЕР ПЕРВЫЙ : Есть ли другие вопросы к подсудимому ? Не услышав ни одного, я объявляю эти слушания отложенными на день. Этот суд начнет обсуждение окончательного решения в десять утра . завтрашнее утро.
   * * * *
   Запись в журнале (личная): Патрисия Уордон
   Так что все кончено, кроме крика. Меня обязательно уволят со службы. В остальном, ну "кумкват может", как говорится, переживу. Может быть, мне повезет, и я просто получу пощечину. Известно, что это произошло.
   На прошлой неделе я поискал в старом пэрстве Берка. и баронетажа . Сэр Джоуэлл Мэнсфилд, Барт, унаследовал титул и поместье своего дяди через три года после нашего визита, женился на леди Бенин, имел от нее одиннадцать детей и дожил до глубокой старости. Хотя такие вознаграждения были отменены много лет назад, этот титул сохранился, по крайней мере теоретически, до наших дней.
   Джейн Остин, разумеется, умерла в 1817 году, а ее сестра Кассандра - в 1845-м; ни один никогда не был женат. Кассандра была единственной наследницей Джейн, и перед тем, как уйти, она просмотрела семейные бумаги, сожгла все письма, которые, по ее мнению, раскрывали слишком много личного характера, и вырезала отрывки из других, которые сохранились.
   Они все уже давно мертвы, по крайней мере, нас заставили поверить.
   Есть только одна маленькая проблема, о которой я не упомянул (и никогда не упомяну ) тем уважаемым джентльменам, которые в настоящее время выступают в качестве судей и присяжных по моему делу, или даже моим бывшим работодателям. Всего один лист бумаги с фирменным бланком отеля "Беверли Хиллиард", лично подписанный, запечатанный и доставленный неким Джеком (или Джоном) Донном (ибо я думаю, что это был именно он). На нем было написано сообщение архаичным почерком, стиль и форма которого я сразу же узнал. Вышло что-то такое:
   Письмо Љ11: Джейн Остин Патриции Уордон
   Беверли-Хиллз, Калифорния
   Вторник, 1 июня 2032 г.
   Моя дорогая Пэтси,
   Моя сестра и я очень сожалеем, что вы должны были подвергнуться таким трудностям ради нас. Пожалуйста, поверьте мне, когда я говорю вам, что это никогда не входило в наши намерения, что мы никогда не причинили бы вам добровольно никакого вреда.
   Я уверен, вам будет приятно узнать, что ваш бывший Красавчик полностью оправился от полученных травм, и что, хотя он несколько томился в течение месяцев, последовавших за вашим внезапным исчезновением из нашей общины, в конце концов он осознал, что этот исход тоже был, пожалуй, к лучшему.
   Г - жа С. была должным образом наказана нашим самым настойчивым советом и продолжила гораздо лучшую и, возможно, более удовлетворительную карьеру в качестве автора скандальных комментариев в тех мимолетных публикациях, выпускаемых на Флит-стрит.
   Миссис К., моя дражайшая подруга , мне очень жаль, теперь перешла в лучший мир, чем наш, но я знаю, как она наслаждалась вашим обществом, и теперь хочу выразить это. & M r & M rs D. снова вместе после нескольких трудностей, о которых рассказал M r R. в другом отчете.
   Что касается меня и моей любящей сестры, мы никогда не забудем те яркие сияющие дни беззаботного лета, когда мы разделили вашу компанию и компанию мистера Лоусона в маленьком городке в Сомерсете. Живи полной жизнью, мой Дорогой, ибо никто из нас не может знать ни лет, которые нам даны, ни их обстоятельств, пока они не пройдут мимо нас. И когда ночью, в эти долгие дни испытаний и мук, ты почувствуешь, как тьма сползает в твою постель, приходи, чтобы вспомнить нас с добротой, как мы всегда вспоминаем тебя, и ободрись, если хочешь, самой искренней любовью и привязанностью. подаренный вам
   Твоя старшая сестра и всегда твой друг,
   Джейн
  
   В КАРТАХ, Алан Коган
   Первое, что я сделал, когда купил свой проектор Grundy, - отправился в путешествие примерно на два года вперед и посмотрел, что со мной произойдет. В то время все этим занимались; студенты совершали короткие поездки в будущее, чтобы узнать, сдадут ли они экзамены, супружеские пары заглядывали вперед, чтобы узнать, сколько детей у них будет, бизнесмены отправлялись в будущее, чтобы оценить свои перспективы.
   Я отправился в путешествие, потому что собирался жениться и не мог устоять перед искушением узнать, как все сложится с моей невестой Мардж и со мной. Не то чтобы у меня были какие-то сомнения насчет Мардж, но проекторы Гранди были гарантированно безвредны, и нет смысла рисковать таким серьезным шагом, как брак.
   Тогда все смотрели вперед. В течение недели после того, как были представлены проекторы Grundy, вы могли каждый вечер проходить мимо домов и видеть людей с этими мерцающими птичьими клетками вокруг них. Их тела были там, но бог знает, когда были их разумы - на месяцы, а часто и на годы раньше времени.
   Я точно знал, когда отправляться в свое первое путешествие. Я даже знал, где: я уже внес первоначальный взнос за дом в районе нового купола, где мы с Мардж будем жить после свадьбы. Очень важно знать, куда отправиться в путешествие во времени. На этом, например, мне еще не присвоили адрес, а места были всякие перемены - дома и улицы там, где были только пустыри и участки, отмеченные ниткой, - и мне оставалось только искать пока я не пришел к нам домой.
   Можете себе представить, насколько сложнее было бы найти себя в будущем, если бы я не знал точного местоположения. Это почти единственный серьезный недостаток путешествий во времени, и я не вижу, как его можно преодолеть. Каталоги были бы одним из ответов, но как вы будете собирать их вместе, если ваши команды не могут задавать вопросы или прикасаться к карточкам или даже открывать будущие визифонные книги?
   * * * *
   В конце концов, установив циферблат на двухлетнюю отметку, что является максимальным пределом для большинства моделей, я оказался в своем будущем доме в районе купольного корпуса. Я наблюдал за собой, какой я был бы, и за Мардж, какой она была бы. Только мне не понравилось то, что я увидел.
   Мы дрались и кричали друг на друга. С первого взгляда можно было сказать, что мы ненавидели друг друга. И всего через два года!
   Я был совершенно ошеломлен, наблюдая за этой сценой. Будущая Мардж выглядела разъяренной; у нее было такое выражение лица, о котором я даже не подозревал. Но я думаю, что больше злился на себя из будущего, чем на нее. В то время я был серьезно влюблен в Мардж - хотя казалось очевидным, что это не продлится долго - и я ненавидел себя за то, что так поступаю с ней. И после всех тех опрометчивых обещаний, которые я давал!
   Я был действительно запутанным беспорядком эмоций, поскольку я смотрел, как наши будущие я борются с этим.
   Я осознал, что я не один, пока смотрел. Вскоре выяснилось, что ко мне присоединилась Мардж. Я должен был ожидать ее - она, должно быть, интересовалась своим браком так же, как и я, и, как и я, естественно, довела бы свой проектор до двухлетнего срока. Конечно, мы не могли держаться за руки так, как если бы наши тела были там, но тогда мы, вероятно, не могли бы держать их долго. Мы оба были очень смущены тем, что увидели.
   Причина драки была очень неясна, и хотя мы все прекрасно видели и слышали, мы все еще толком не понимали. Однако выраженные эмоции были достаточно очевидны.
   "Ты не умрешь, Мардж", - кричал ей мой будущий "я". - Попробуй протолкни это через свой чертов толстый тупой череп!
   "Я! Я!" она кричала мне в ответ. "Ты же знаешь, что я умру. Ты хочешь избавиться от меня. Наш брак с самого начала был одной долгой борьбой".
   - Не говори такой проклятой чепухи, - крикнул ей в ответ мой будущий "я". "Наверное, всему этому есть прекрасное объяснение, а вы слишком невежественны, чтобы его увидеть!"
   "Единственное объяснение в том, что я умру", - настаивала будущая Мардж. Она сорвалась, рыдая в и без того промокший носовой платок.
   Мое будущее "я" топталось по комнате, ругаясь и яростно пиная мебель. "Почему бы тебе не узнать наверняка? Почему бы тебе не подойти поближе и не выяснить настоящую причину?
   Она зарыдала еще громче. "Я не смею! Ты делаешь это для меня. Иди узнай сам, а потом расскажи мне".
   Это, казалось, сделало мое будущее "я" еще более безумным. - Ты же знаешь, я бы не стал прикасаться ни к одной из этих штук даже ради спасения своей жизни. Я тоже это имею в виду! Кроме того, если ты умрешь, это будет твоя вина. Вы бы поверили себе до смерти! Ты думаешь, что умрешь, и теперь ты не будешь счастлив, пока не умрешь " .
   Будущая Мардж начала истерически рыдать, а моя Мардж, которая была рядом со мной, вдруг как будто отдалилась.
   Затем произошла странная вещь. Мое будущее "я" перестало ходить взад и вперед по комнате и повернулось, чтобы посмотреть прямо на меня с самым странным выражением лица. Этого было достаточно для меня. Я быстро выбрался оттуда и вернулся к миру и безопасности 2017 года.
   * * * *
   Я выбрался из своего проектора Гранди, радуясь, что вернулся в относительное спокойствие своего тела, хотя мне понадобилось много времени, чтобы освоиться. Мне захотелось разбить Проектор прямо здесь и сейчас, и, думаю, я должен был это сделать.
   Проблема, из-за которой я запуталась, заключалась в том, должен ли я пойти дальше и жениться на Мардж после того, что я увидел. Я знаю, это выглядело так, как будто я все равно собирался жениться на ней, но в своей невинности я полагал, что смогу победить это.
   Вскоре я понял, что ничего не добьюсь, сидя в одиночестве в своей комнате, поэтому пошел к Мардж. Она ждала меня, тихо покачиваясь на гамаке в темном патио. Обычно я бы сел прямо рядом с ней, но на этот раз я просто смущенно стоял в стороне и ждал.
   Некоторое время никто из нас ничего не говорил, и я просто смотрел, как гамак плавает в слабом голубоватом свете ближайших ламп. Мардж, казалось, сияла почти ангельски, когда сияние отражалось в ее темных глазах и мягко загорелых руках и ногах.
   * * * *
   Я мог бы выпороть себя за то, что обращался с ней так, как видел себя с ней в будущем. Должно быть, это была ошибка. Где-то должна была быть ошибка. Я не мог заставить себя сделать что-то, что причинило бы ей боль.
   Когда она говорила, ее голос был хриплым и испуганным. - Ты думаешь, все произойдет так, как мы это видели, Джерри? она спросила.
   - Не знаю, - сказал я. "Говорят, что все, что ты видишь, всегда оказывается тем, что происходит".
   - Думаешь, мы будем так ссориться, когда... если мы поженимся?
   У меня было на кончике языка говорить ей о здравом смысле и логике, но потом я понял, что ни один из нас не хотел слышать ничего подобного. Мы были влюблены и не хотели слышать ничего, что противоречило бы нашим эмоциям.
   Мардж села в гамаке и освободила место для меня, чтобы сесть рядом с ней.
   - Я просто не понимаю, как это могло случиться с нами, - сказал я. "Я не понимаю, как мы могли так драться. Должно быть, была какая-то ошибка. Может быть, мы искали не тех людей".
   Никто из нас ничего не добавил к этому. Мы оба знали, что не изменимся настолько, чтобы не узнавать себя два года спустя.
   "Может быть, это был какой-то альтернативный мир, который мы видели, - предположила я, жадно хватаясь за любую соломинку, - показывающий нам, что может произойти, если мы не будем усердно работать над нашим браком. Это могло быть своего рода предупреждением о том, что может случиться с некоторыми людьми. Но не мы, конечно!"
   Маленькая одинокая рука Мардж в поисках утешения прокралась в мою, и я начал проникаться этой темой.
   - Не беспокойтесь об этом, - заверил я ее. - О чем бы мы когда-нибудь ссорились?
   Идея показалась настолько нелепой, что мы оба начали смеяться.
   - Я не могла ссориться с тобой, Джерри, - сказала Мардж, прижимаясь ближе.
   - Я тоже, - сказал я. "Не беспокойтесь о том, что мы видели. Мальчики-ученые, вероятно, придумают рациональное объяснение всему происходящему. Бьюсь об заклад, это случилось со многими людьми".
   Каким-то образом, пока мы разговаривали, нам удалось сблизиться в гамаке. Мардж и я никогда не могли долго разговаривать далеко друг от друга.
   - Я не могла дождаться, когда ты придешь, - тихо сказала Мардж.
   "Я не мог дождаться, когда попаду сюда", - солгал я. "Я просто не верю, что то, что мы видели, могло случиться с нами. За что нам вообще на Земле сражаться?"
   Это была основная ошибка, которую мы и все остальные допустили, когда обсуждали проектор Бильбо Гранди. Когда Проектор показал вам, что что-то должно произойти, это произошло.
   В ту ночь мы с Мардж планировали пожениться еще раньше, и церемония состоялась четыре недели спустя.
   * * * *
   Проектор Гранди был тщательно охраняемым секретом, пока внезапно не обрушился на нас с тщательно спланированной рекламной кампанией. Не было и намека на эксперименты в области путешествий во времени, пока открытие не было внезапно обнародовано в газетах и на телеэкранах всего мира.
   Гранди открыл способ проецировать взгляд человека в будущее, и необходимое оборудование оказалось удивительно компактным, простым и недорогим. Средняя стоимость проектора составляла пятьдесят пять долларов, что вполне соответствовало практически любому ценовому диапазону.
   Гранди и его покровители заранее собрали большое количество известных людей, все из которых пробовали Проектор и были только рады рассказать нам, насколько он великолепен. Потрясающее развлечение - новейшее волнение со времен первого радио, первого самолета или первой космической ракеты. И абсолютно безвредный, к тому же!
   Все, что вам нужно было сделать, это установить циферблат и попасть в клетку, и вы могли наблюдать за собой на час, или на день, или на два года вперед. Если вы хотели посмотреть, будет ли дождь в эти выходные, все, что вам нужно было сделать, это залезть внутрь и посмотреть. Если вы хотите увидеть, куда вы отправитесь в свой ежегодный отпуск, просто нажмите кнопку, и вы увидите, как строите окончательные планы. Все за пятьдесят пять долларов. Что со всей рекламой, поступающей на нас через все возможные каналы, Гранди продал миллион за первые пять дней.
   Поскольку он точно знал, сколько он собирается продать, просто используя собственное изобретение, Гранди был полностью готов к натиску покупателей.
   Все говорили только о новом ощущении. Вы не могли никуда уйти, не услышав об этом. Казалось, весь остальной мир остановился.
   Вскоре не было ничего о следующих двух годах, чего бы мы не знали. Мы все прыгали вперед большими скачками и узнавали всевозможные вещи, которые должны были произойти с нами и с миром. Если дела шли хорошо, мы с радостью ждали, когда они произойдут. Если все выглядело не очень хорошо, мы отмахивались от этого, как Мардж и я, и говорили, что с нами такого не может случиться.
   * * * *
   Но в этом была загвоздка. Все, что мы видели, происходило именно так, как мы это видели - это было неизбежно. Впервые я увидел это в бухгалтерии, где я работал с анализатором счетов. Мы разместили объявление о приеме нового оператора в помощь моему отделу и назначили собеседования с тридцатью двумя кандидатами. Когда настал день собеседования, явился только один претендент. Он был признан подходящим и получил работу.
   Президент, мистер Аткинс, был очень взволнован всем этим делом. "Почему тридцать один мужчина не явился на собеседование, как они договорились?" он продолжал спрашивать меня. - Хорошая работа, правда, Джеральд?
   Я попытался объяснить ему, что Проектор Времени, вероятно, был замешан в этом деле, хотя я не мог понять , как именно. Мистер Аткинс был стариком, который не верил ни в какие новые гаджеты, и не был убежден. В конце концов, однако, мне удалось уговорить его позвонить некоторым кандидатам и спросить их, почему они не явились на собеседование.
   У него чуть не случился апоплексический удар, когда он услышал причины. Каждый из тридцати одного ответил, что он пролистнул вперед, чтобы посмотреть, что произойдет в тот конкретный день, и каждый понял, что не собирается навещать мистера Аткинса в поисках работы, поэтому он не стал идти. Некоторые из них даже сказали ему, что знали, что в определенный день получат работу в другом месте, и что они просто берут отпуск, пока этот день не наступит.
   В тот день мне было трудно успокоить мистера Аткинса. Он не переставал говорить об этом. В конце концов, просто чтобы убедиться в этом, он провел повторное собеседование с единственным успешным кандидатом. Как и следовало ожидать, новый человек ответил, что он заглядывал вперед, чтобы увидеть, что он получит работу, и по долгу службы появился.
   Мистер Аткинс был ошеломлен, отплевывался и кипел несколько минут подряд. Тогда он выглядел хитрым. - Что мне теперь делать? - спросил он у нового человека.
   - Вы идете напиться, сэр, - ответил новый человек.
   Именно это и сделал мистер Аткинс.
   * * * *
   Подобные сумасшедшие ситуации мгновенно стали обычным явлением. Газеты пестрели ими каждый день, хотя нам потребовалось немало времени, чтобы понять, что мы ничего не можем сделать, чтобы избежать неизбежного. Все это было довольно ошеломляюще, и, естественно, мы протестовали, как сумасшедшие. Естественно, это не принесло ничего хорошего. Было в картах, что мы будем протестовать безрезультатно.
   Даже когда нас успокоили, мы все еще были в оцепенении из-за странных вещей, которые происходили. Например, на нашей улице жил парень, который внезапно прославился тем, что написал роман-бестселлер.
   В течение десяти лет он писал, не продавая ни слова, а затем внезапно добился успеха, выпустив бестселлер. Все спрашивали его, как он это сделал, и он спокойно объяснял, что заглянул в будущее и увидел себя с популярным романом на своем счету. Он узнал, о чем был роман, а затем вернулся в свое время и написал его, и его успех сработал точно так же, как он видел его во время своего путешествия во времени. Никто не мог сказать, что он не написал книгу сам.
   Мой младший брат Вилли был на первом курсе медицины, когда он посмотрел вперед и увидел, что не будет присутствовать на экзаменах в конце семестра, поэтому он просто не удосужился прийти. В тот день он остался в постели. В любом случае, он не хотел быть врачом - я думаю, он начал это только ради моей матери. Многие люди спорили с ним и говорили, что если бы он только встал утром с постели и пошел в школу, предсказание оказалось бы ложным.
   Единственный ответ на это, конечно, в том, что Вилли просто не вставал с постели в то утро, тем самым подтверждая предсказание .
   Мы спорили неделями по этому поводу. Сейчас это не имеет значения - Вилли работает механиком по вертолетам и без ума от своей работы. В конце концов, у него не было ни малейших проблем с трудоустройством. Он просто смотрел вперед, чтобы увидеть, где он будет работать, а затем подал заявку.
   Неизбежно, некоторые люди узнали, когда они умрут. Даже когда они предпринимали шаги, чтобы предотвратить мрачное событие, они часто обнаруживали, что их планы на самом деле помогли им прийти к своей кончине в мгновение ока. Но большинство людей все равно умирало от старости, учитывая все последние разработки в области техники безопасности и медицины.
   Тем не менее, это значило, что судьба, как обычно, распорядилась по-своему, с той лишь разницей, что мы все знали заранее и оставались такими же беспомощными!
   * * * *
   Как только мы все точно осознали, что предсказания сбылись на сто процентов, всякие перемены коснулись нашей жизни.
   Во-первых, многие люди автоматически обнаружили, что их рабочие места исчезли в одночасье - синоптики, аналитики новостей, социологи, спекулянты на фондовом рынке и все люди, связанные с любыми формами гонок, ставок, лотерей или розыгрышей, чтобы назвать только несколько. Азартные игры, респектабельные или нет, требуют, чтобы кто-то выигрывал, а кто-то проигрывал - а кто захочет проигрывать из-за заранее известного результата?
   Несколько новых рабочих мест было создано другими людьми, которые смотрели вперед и предвидели такие вещи, как землетрясения, пожары, наводнения, извержения вулканов и сильные штормы. Они создали специальные группы для ликвидации последствий стихийных бедствий, эвакуации людей и заблаговременного вывоза ценного имущества.
   Это объясняет, почему, глядя вперед, мы видели все меньше и меньше смертей в результате этих трагедий. Растущая эффективность спасательных служб творила чудеса - которые были частью будущего, как и следовало ожидать, неудачных попыток его изменить - хотя всегда было небольшое количество смертей, в основном таких людей, которые никогда не платили. никакого внимания к новостям, не смотрел на дорожные знаки и тому подобное.
   Некоторые из них принадлежали к толпе, выступавшей против сказочного изобретения Бильбо Гранди. Их было строгое меньшинство, но, как это обычно бывает, они были довольно шумной и откровенной компанией. Они тоже были смешанной партией, состоящей из людей, которые предвидели свою смерть или личную катастрофу, тех, кто потерял работу из-за изобретения, нескольких чудаков, которые обычно были против всего, плюс несколько, таких как я, которые просто не чувствовал себя легко о проекторе.
   Я не мог видеть, что путешествие во времени было злом или греховным, как некоторые из них описывали это, и я никогда не посещал ни одного из их митингов протеста, но я в определенной степени им симпатизировал. Все называли их "твердолобыми", и часто говорили, что им следует заглянуть в будущее, чтобы увидеть, будет ли их движение успешным, прежде чем они слишком вовлекутся в него.
   Это сводило их с ума.
   * * * *
   Мардж проводила много времени со своим проектором. Устройство было очень популярно среди женщин, в основном, я думаю, потому, что это было абсолютно идеальное устройство для гадания, и это было намного веселее, чем видео- или визифонные разговоры.
   Я убрал свой проектор Гранди в подвал вскоре после женитьбы и больше никогда им не пользовался. На мой взгляд, это сделало жизнь довольно скучной. Я только что женился, и я тоже начал продвигаться по работе. Аткинс поставил меня во главе целого отдела, полного анализаторов счетов. Я ходил со всевозможными дикими планами и мечтами о радужном будущем для нас. Я надеялся когда-нибудь создать свою собственную компанию, и я также хотел найти лучшее место для жизни. По моему мнению, строительство купольного жилья было лишь временным, и я хотел чего-то большего, когда мы сможем позволить себе семью.
   Я полагаю, что у всех нас есть мечты об успехе, когда мы молоды, и хотя у большинства из нас довольно предсказуемое будущее, я все еще не могу отделаться от мысли, что именно эти дикие мечты и планы заставляют нас бездельничать и добавляют немного пикантности. жизнь. Как бы то ни было, вскоре я обнаружил, что Мардж выбивает из моей жизни все самое лучшее, потому что она знала будущее для нас обоих и постоянно говорила мне об этом.
   Мне потребовалось несколько недель, чтобы наконец убедить ее, что я предпочел бы не знать, что произойдет. Но тогда было уже поздно, потому что она рассказала мне все, что было важно.
   Например, я знал, что буду жить в купольном доме еще два года, а то и больше. Я знал, что все еще буду работать на мистера Аткинса, и я знал, сколько денег у меня будет в банке через два года. Я даже знала, что мой живот станет больше, а волосы начнут выпадать.
   Жизнь должна сводиться к тому, чтобы сидеть и ждать ожидаемого.
   * * * *
   Я изо всех сил пытался побороть привычку Мардж проецировать время, но это было бесполезно. Она была такой же зависимой, как и все остальные, и проектор Гранди выглядел так, как будто он останется здесь навсегда, и никто не собирается его останавливать.
   В конце концов, кто может помешать будущей матери забежать на год вперед, чтобы узнать, будет ли у нее мальчик или девочка? Я знаю, что врачи могут сказать со стопроцентной точностью на втором месяце, но будущие родители все равно хотят узнать, будет ли Джуниор похож на маму или на папу.
   Или кто мог помешать юноше и девушке узнать, на ком они собираются пожениться? Появились новые методы ухаживания - если это можно было назвать ухаживанием. Мальчик просто смотрел вперед и узнавал, кто будет счастливой девочкой, а затем звонил ей. Обычно она тоже сидела у входной двери и ждала его. Мне нравился старомодный способ, когда мы с Мардж однажды случайно встретились, а потом месяцами узнавали друг друга.
   Конечно, невозможно было не знать будущих новостей, хочешь ты их услышать или нет. Газеты, пытаясь опередить друг друга, могли найти хорошие заголовки только среди Дихардов; остальные из нас все знали, что произойдет с нами. В большинстве газет было два отдельных раздела - один для будущих событий, а другой для текущих "новостей".
   У нас все еще была преступность. Мошенники, которые знали, что их отправят в тюрьму, всегда отправлялись туда в назначенное время, невзирая на тщательно продуманные меры предосторожности и так называемые системы защиты от дурака. Другие, которые знали, что останутся на свободе хотя бы пару лет, вели сказочно успешную преступную жизнь, становясь более смелыми из-за того, что знали, что временно защищены от закона. Полиция, с другой стороны, никогда не удосужилась преследовать этих персонажей, зная заранее, что они все равно их не поймают.
   Это, естественно, заставило Diehards завопить. Какое-то время они говорили о создании групп линчевателей для собственной охраны, но никого это не беспокоило. Дело было в картах, видите ли, что они не собирались этого делать.
   Окончательный удар по Дихардам был нанесен во время федеральных выборов 2017 года, когда неореспубликанцы просто встали и ушли со своих постов, а объединенные демократы Севера и Юга вошли без единого предвыборного выступления. Я знаю, что было подано несколько голосов, но все знали, какими будут результаты, задолго до того, как это произошло.
   Часть, которая так сильно раздражала Дихардов, заключалась в том, что именно их горстка голосов решала результаты.
   * * * *
   К концу первых двух лет у нас с Мардж появились первые образцы той ожесточенной ссоры, свидетелями которой мы обе стали свидетелями во время нашего первого путешествия во времени. Я почти забыл о том, что видел, но вскоре увидел, что буду довольно часто участвовать в таких ссорах.
   Мардж просто не переставала совершать эти путешествия во времени, и мне казалось, что она каждый день часами проводит в своем Проекторе. В будущем было что-то, что беспокоило ее и, естественно, беспокоило и меня. У меня почти возникло искушение достать из подвала собственный проектор и выяснить это самому. Мардж все время начинала выглядеть больной и бледной. Она стала намного худее и слабее, и я знал, что она много плакала, когда меня не было рядом.
   Я изо всех сил пытался найти причину беды, но ничего не вышло. Пытаться подбодрить ее маленькими сюрпризами было пустой тратой времени. Неинтересно пытаться удивить кого-то, кто лучше вас знает, каким будет сюрприз.
   Наконец, когда в отчаянии я почти решился на свое первое путешествие во времени почти за два года, я вернулся домой из офиса и обнаружил Мардж, истерически рыдающую рядом с проектором.
   - Мы умрем, Джерри! - сказала она, когда мне удалось достаточно связно ее объяснить. "Я смотрю вперед уже несколько месяцев и просто не вижу нас нигде в будущем!"
   Так оно и было. Я не знал, что делать или говорить. Я был напуган и зол, и мне было жаль Мардж за то, что она так долго хранила в себе такую тайну.
   Первое, что я сказал, было: "Должна быть ошибка...", пока не вспомнил, что с проекторами Grundy никогда не бывает ошибок.
   * * * *
   Тем не менее, я все же пытался найти выход из ситуации. - Может быть, вы не смогли нас найти, потому что мы переехали, - быстро сказал я. "Может быть, я нашел другую работу и уехал из города или меня перевели в бостонский офис. Мистер Аткинс упоминал об этом пару раз.
   - Я смотрела, - жалобно сказала Мардж. "Я везде смотрел, но нигде нас не видел".
   - Но откуда ты знаешь, что мы умрем? - возразил я. - Ты видел, как это произошло?
   Она покачала головой. - Я не смел смотреть так близко. Я приколол его где-то в следующем месяце и не смел смотреть поближе, опасаясь, что мне придется увидеть что-то ужасное. Все, что я знаю, это то, что нас просто не будет в ближайшие четыре или пять недель".
   - Кто-нибудь говорил вам что-нибудь о нашей смерти? Я попросил. Считалось неприличным даже намекать на смерть другого человека на тот случай, если тот об этом не узнал. Тем не менее, вы знаете, какими бестактными могут быть некоторые люди.
   Мардж только покачала головой и продолжала рыдать.
   - Послушай, - сказал я, - держу пари, что ты зря напрягаешься. Что угодно, абсолютно все что угодно может произойти в ближайшие несколько недель. Вероятно, всему этому есть совершенно простое объяснение".
   Наверное, я был не очень убедителен, потому что Мардж тупо смотрела на меня, из ее глаз текли слезы. - Джерри, не мог бы ты пойти посмотреть? Если это что-то безобидное, ты можешь вернуться и сказать мне. Если это что-то ужасное, я не буду об этом спрашивать".
   "Нет, я сказал. - Это было бы все равно, что сказать вам, что сейчас произойдет. Кроме того, я не хочу знать.
   Остаток вечера мы просто просидели дома. Когда Мардж легла спать, я спустился в подвал и разбил вдребезги оба наших проектора времени Бильбо Гранди. Я видел безнадежность и отчаяние людей, которые знали, как и когда они умрут. Разбивание вещей не изменит будущее - я это понимал - но я не хотел, чтобы Мардж подчинилась импульсу узнать. Или я, если уж на то пошло.
   * * * *
   Вскоре после этого начались нешуточные ссоры. Мардж не собиралась отказываться от дела умирать, и помимо того, что я был напуган, я также устал слышать о нашем коротком и сомнительном будущем. Мардж была в ярости из-за того, что я уничтожил ее Проектор, и постоянно обвиняла меня в том, что я заставил ее страдать, не давая ей заглянуть в будущее.
   "Теперь мы не узнаем, что произойдет, пока не станет слишком поздно!" - крикнула она мне.
   "Вот так!" - крикнул я. "И это именно так, как я хочу! Какой смысл знать и волноваться заранее, если с этим ничего нельзя поделать?"
   Затем, однажды ночью, у нас была такая же драка, которую мы наблюдали два года назад, во время нашего первого путешествия во времени. Мардж, как обычно, истерически плакала о том, что жить ей осталось недолго, а я кричал на нее о том, что желал себя в могилу. Она как будто забыла, что я тоже ухожу, и взвалила все страдания на свои плечи.
   Когда я кричал и топал ногами по комнате, у меня было странное, жуткое чувство, когда я вдруг вспомнил, что мое более молодое, не состоящее в браке "я" наблюдало - или наблюдало - ту же сцену.
   Я просто перестал что-либо делать и оглядел комнату. Естественно, я ничего не видел, потому что смотреть было не на что, и я вспомнил, как быстро мое юное "я" убежало, когда я вот так поднял глаза. Пристыженный, я попытался успокоить Мардж, но она была слишком далеко, чтобы ее можно было утешить.
   Я был рад каждый день выбираться из дома и проводить несколько часов в офисе. Должен признаться, я боялся быть с Мардж, потому что казалось, что мы собираемся пойти вместе, и я чувствовал себя в большей безопасности вдали от нее. Я знаю, что этим нечем гордиться, но это помогло снять напряжение, как для Мардж, так и для меня.
   Однажды мистер Аткинс зашел ко мне в офис и сел поговорить. В этом не было ничего необычного; он часто навещал меня, чтобы поболтать, хотя не был так дружелюбен с другими сотрудниками.
   Мы немного поговорили об обычных вещах, делах отдела и некоторых сотрудниках.
   Затем мистер Аткинс отвел разговор от деловых вопросов. - У тебя есть один из этих новомодных проекторов времени, Джеральд? он спросил. Мистер Аткинс был уже в годах и называл все, что появилось за последние тридцать лет, "новомодным".
   "Нет, я сказал. "У меня был один, но я перестал им пользоваться вскоре после того, как получил его".
   - Тебе не понравилось?
   Я пожал плечами. "Это было не то. Я просто предпочел сам узнать, что со мной будет". Я не хотел рассказывать ему правду или другие свои проблемы.
   Мистер Аткинс откинулся на спинку стула и вздохнул. "О да. Я не думаю, что ты слишком много помнишь о былых временах, по крайней мере после последних двух лет, которые мы пережили. В то время у людей были проблемы, и им приходилось решать их самостоятельно. Знаете, людям больше не нужно принимать решения. Думаешь, ты все еще можешь принять решение, Джеральд?
   * * * *
   Я немного возбудился, и мне было трудно перестать ерзать и спокойно сидеть. Я начал подозревать, что он ведет к чему-то важному. Это мог быть перевод в другой филиал или командировка за город, что могло бы объяснить наше исчезновение в будущем.
   "Я все еще пытаюсь строить планы и управлять своим будущим всякий раз, когда могу", - замялся я.
   - Я знаю, это трудно, - продолжал мистер Аткинс, - особенно когда все новости касаются чего-то, что произойдет через день, неделю или год. Для такого старика, как я, это не так уж и плохо, но вам, молодые люди, должно быть тяжело. Как жаль, что этот Бильбо... эм...
   - Гранди, - сказал я. "Бильбо Гранди". Мистер Аткинс знал это имя не хуже меня, но одной из его маленьких уловок было притвориться старым и забывчивым, хотя на самом деле это было не так. Это было хорошей деловой тактикой до того, как появился Grundy Projector. Этого больше не было - не с людьми, способными видеть результаты сделок, - но он не мог избавиться от этой привычки.
   "Жаль, что ему пришлось изобретать этот дурацкий гаджет времени", - продолжил он. - Я полагаю, ваша жена постоянно им пользуется. Кажется, они очень популярны среди женщин".
   - Мардж бросила его совсем недавно, - солгала я. - Ей это надоело.
   Мистер Аткинс задумчиво кивнул. "Разве не было бы здорово снова жить в эпоху, когда никто из нас не знал, что произойдет? Когда в жизни было много сюрпризов - и хороших, и плохих? Когда вы могли встать утром и не знать, что произойдет до ночи? Тебе это нравится, Джеральд?
   Я не знал, что сказать. Он был в рутине блуждающего ума, и я не знал наверняка, действительно ли он был бессвязным или нет.
   - Думаю, мне бы это понравилось, мистер Аткинс, - сказал я. "Пока все остальные были в одной лодке".
   " Хотели бы вы это?" Внезапно он посмотрел на меня с проницательным, косым взглядом, который был у него, когда он решал запутанные проблемы с подоходным налогом какого-то богатого клиента.
   - Я серьезно, - сказал я ему. "Мне надоело жить среди людей, которые знают мое дело на два года вперед".
   - Я могу привести тебя в такой мир, - тихо сказал он.
   Я ничего не сказал в ответ. Кто мог?
   "У меня есть несколько друзей, - продолжал он, - которые практикуют помощь таким людям, как вы, в улучшении их положения".
   - Что вы имеете в виду под "лучшими вещами"? - осторожно спросил я.
   - Я говорю о путешествиях во времени, Джеральд. Настоящая вещь - не игрушка Бильбо Гранди, а реальное физическое путешествие во времени. Эти друзья пошли намного дальше, чем Гранди со своим изобретением, и они выполняют функцию переноса людей в лучшие времена".
   - Ты имеешь в виду будущее?
   "Прошлое!" - сказал мистер Аткинс. "Скорее всего, будущее будет еще хуже. Я говорю о середине прошлого века, примерно о пятидесятых годах девятнадцати или около того".
   Я начал смеяться. "Пятидесятые годы! Что бы я делал, чтобы заработать на жизнь в те дни?"
   Он одарил меня тонкой улыбкой. - Думаю, это будет твоя первая нерешенная проблема. В конце концов, ты сказал, что тебе нужны проблемы и возможность строить планы и пытаться воплотить их в жизнь.
   - Но почему выбрали меня? Я хотел знать.
   - Ты мне нравишься, Джеральд, - сказал он. "Я хотел бы видеть, что у вас есть достойный шанс. И не обольщайтесь - вы не уйдете первым. Вы были бы в хорошей компании.
   Я просто сидел и смотрел на него пустым взглядом.
   "Думаю, можно сказать, что это ваше первое важное решение за два года", - добавил он. "Нет никакой спешки. Вы можете подумать над этим некоторое время".
   Я задавал вопросы - много, - но не получил слишком много ответов. Мистер Аткинс объяснил, что, естественно, дело было засекречено. После того, как нам так безответственно навязали проектор Гранди, никто не хотел дальнейших осложнений. Но были некоторые ответы, которые я мог собрать воедино как из того, что я уже знал, так и из намеков, которые он дал.
   Я присутствовал на конференциях и слушал, как мистер Аткинс пытается найти способы расширения и укрепления нашего бизнеса. Каждый раз Гранди Проектор ставил его в тупик. Если бы он протолкнул какую-нибудь идею, его конкуренты точно увидели бы, как она сработала. Если бы он этого не сделал, они бы тоже это знали. И я слышал, как он разглагольствовал, когда бухгалтеры - используя проекторы Гранди, конечно, - составляли свои инвентарные описи, отчеты о продажах, прибылях и убытках и налоговые отчеты на два года или больше вперед.
   Собственно, это и злило его. Мистер Аткинс привык строить планы, рассчитывать риски и выгоды, рисковать. С существованием Grundy Projectors никто больше не мог этого делать. Из того, что он мне рассказал, я понял, что существовал синдикат таких же людей, как и он сам, которые поддерживали изобретателя настоящей машины времени. Они не осуждали изобретение Гранди ни по каким моральным, религиозным или даже эгоистичным соображениям. Они просто очень горько возмущались тем же, что раздражало меня, - чувством повторения.
   Как выразился г-н Аткинс: "Это ничем не отличается от чтения истории, а затем пережить ее заново, предугадывая каждое действие и фрагмент диалога. И это именно то, что это. Только это наша жизнь, а не вымысел. Нам это не понравилось, Джеральд. Нам совсем не понравилось! Но мы что-то сделали с проблемой вместо того, чтобы просто жаловаться".
   Позвольте мне сказать прямо сейчас, что я думал, что решение, которое они придумали, было бессмысленным, и я продолжал искать, все время, пока мы разговаривали, способы вежливо отклонить предложение. Бегство в прошлое было нелепым ответом. Но это была именно та идея, которая понравилась бы старомодному персонажу вроде мистера Аткинса.
   Я ему этого, конечно, не сказал. Я поблагодарил его за внимание, пожал руку и почувствовал облегчение, когда он наконец ушел.
   * * * *
   К тому времени я уже принял решение. Я бы отступил, ушел бы, если бы пришлось, вместо того, чтобы искать убежища в прошлом, чтобы избежать будущего.
   Только когда я вышел из офиса, я понял, что принимать важные решения не приходится; это было уже сделано для меня. Либо я умру, либо уйду в прошлое - и я не собирался умирать, даже если бы мог с этим поделать. Но я и не собирался уходить в прошлое, если бы действительно мог этому поспособствовать !
   Когда Мардж поняла, что я не просто пытаюсь отвлечь ее от рокового дня, она набросилась на меня и обняла, как будто я сам изобрел машину времени, чтобы спасти ее жизнь!
   - Это прекрасно, дорогая! воскликнула она. - Ты был прав все это время! О, как ты можешь простить меня за то, что я сделал для тебя все невыносимым?"
   - Насчет этой идеи отправиться в прошлое... - сказал я.
   "Какая разница, когда мы отправимся, - перебила она, - если нам не придется умирать?"
   - Но я решил сказать мистеру Аткинсу в последнюю минуту, что все, что мне нужно, - это перевод...
   - Какой смысл гадать? - взволнованно спросила она. "Все, что нам нужно сделать, это одолжить пару проекторов и посмотреть!"
   Я начал чувствовать, что меня зажали в ловушку с односторонним движением. Я нажал на свою ногу, но она попала в проектор Гранди от людей по соседству, а образно говоря, она проявилась через одиннадцать дней, когда я не мог закрыть свои нефизические глаза на то, как обернется вся ситуация. вне.
   Мы с Мардж и еще полдюжины пассажиров садились в вертолет. Я последовал за ними до дома в деревне. Мы сдали все сэкономленные деньги, а взамен получили старомодную одежду, старинные на вид деньги и небольшое количество багажа. Затем мы все вошли в нечто, похожее на увеличенную версию проектора Гранди, и исчезли.
   Драться? Спорить? Схема?
   У меня не было шанса.
   * * * *
   Это был 1956 год, когда мы прибыли в старый Нью-Йорк. Нас встретили другие, кто проложил путь до нас, и они присматривали за нашей группой, пока мы не освоили основы.
   Не было ничего легкого в том, чтобы привыкнуть к эпохе. Мне часто хотелось вернуться в свое время, с Гранди-Проектором или без Гранди-Прожектора. И все же Мардж не жаловалась; она была готова терпеть что угодно только потому, что думала, что ее жизнь спасена. Время от времени, обеспокоенный моими ошибками в приспособлении к этому прошлому столетию, я начинал вразумлять ее, объяснять, что ее жизни ничего не угрожает. Но потом, к счастью, я понимал, что убеждение ее оставит в моих руках рассерженную, недовольную жену, и мне всегда удавалось вовремя остановиться.
   Я устроилась ночным уборщиком в банк, а днем изучала бухгалтерский учет, пока не смогла найти постоянную работу. Мы здесь уже несколько лет, и я думаю, можно сказать, что мы довольно хорошо ассимилировались. У нас есть дом и двое маленьких сыновей, и я хорошо справляюсь со своей работой. Мы до сих пор встречаемся с некоторыми из наших друзей из 21 века, и им также удалось успешно измениться.
   Время от времени мы собираемся вместе, обсуждаем старые времена, смеемся над некоторыми вещами и ностальгируем по другим вещам. Теперь, когда вокруг нет проекторов Гранди, мы снова начали чувствовать, что наши судьбы в наших руках.
   У Рога Оуэнса интересная точка зрения. Однажды ночью он сказал: "Не будущее было предопределено; именно Grundy Projectors определили будущее! Все, что люди видели, должно было случиться, они просто позволяли случиться... или даже работали над тем, чтобы это произошло. Что бы это ни было, включая собственную смерть. Черт, чем это отличается от вуду?"
   Примерно так чувствовал каждый из нас, только мы не понимали этого так ясно. Но у Рога Оуэнса есть особая причина особенно серьезно задуматься над этой проблемой. Мистер Аткинс и его синдикат отправили нас обратно не из чисто альтруистических соображений; они узнали, что дочь Рога Энн выйдет замуж за парня (не из нас) по имени Джек Гранди и что у них будет сын по имени Бильбо, который изобретет проектор Гранди. Нашей задачей было не допустить этого.
   Ну, мы не могли предотвратить брак, но мы могли - и сделали - сделать так, чтобы у их сына было хорошее, простое американское имя. Это Уильям Гранди.
   Но сегодня мой младший мальчик сказал мне, что их воспитатель в детском саду называет Уильяма "Билли Бой".
   И одна маленькая девочка не может его произнести. Она называет его Бильбо.
  
   ВЕДЬМА ВО ВРЕМЕНИ, Джанет Фокс
   Недра города, лабиринт переулков и полузабытых переулков кипели жизнью, даже когда дневной город спал. Пожилая шлюха высунулась из дверного проема, где в воздухе сильно витал запах мочи, ее бесформенный рот растянулся в иссохшей ухмылке, словно кто-то затянул шнурок изношенного кожаного мешочка.
   "Клянусь Ксезис, это лишило бы мужчину похоти, даже одного ее вида, не говоря уже о запахе".
   Его спутник пропустил это замечание, как это часто случалось, когда он следовал своим собственным уклончивым мыслям. - Не позволяйте никому приближаться к вам здесь. Младенцы на руках у матерей отучаются от кражи кошельков".
   Одинокий мужчина, которого они тащили на плечах в узком переулке, где сырость испещряла камни. Его лицо в тускло-зеленом свете луны было пересечено широким серебристым шрамом, который вел к глазу, представлявшему собой лишь пустой мешочек из сморщенной плоти.
   Уайл вздрогнул. "В этом месте они играют грубо. Надеюсь, мы скоро найдем того, кого хочет старая жаба.
   "Мы будем. Я часто видел ее поблизости, бродящей по улицам или бегущей со стаей.
   Они продолжали свой путь между разлагающимися зданиями, теснившими друг друга за пространство. Над улицей торчали балконы, с которых можно было удобно сливать помои. Они миновали инертное тело мужчины, то ли пьяного, то ли мертвого (в этом месте это едва ли имело значение). Алек сказал что-то себе под нос и толкнул Уайла в стену здания. На улице собрался круг маленьких фигурок, гротескно с костлявыми локтями и коленями в неудобных позах и рваными одеждами, развевающимися вокруг их тел. Казалось, они играли в какую-то игру, когда визжали и колотили друг друга. Алек поманил его вперед, и, когда они подошли ближе, Уайл увидел банду уличных мальчишек, играющих в азартные игры и ссорящихся из-за небольшой кучки сокровищ, которые, должно быть, были добычей. Тощая девушка с нестриженной лохматой шевелюрой, которая при движении в тусклом свете становилась сине-черно-фиолетовой, взвизгнула при падении кости и быстрым движением схватила золотой браслет и пустую шелковую сумочку.
   - Тот самый, - приказал Алек, и двое мужчин побежали вперед. Дети бросились наутек, исчезли в переулках, дверных проемах, в самих вонючих тенях. Уайл увидел, как девушка проскользнула в почти незаметный переулок, наполовину заблокированный упавшим и обветшавшим домом.
   "Спешите. Она движется по этой навозной куче, как ласточка по воздуху.
   Они исследовали повороты узкого пути, но не могли найти, куда она пошла.
   - Вот, - сказал Алек и указал на землю, где лежал золотой круг. "Все, что нам нужно сделать, это немного побыть в тени". Узкое лицо Алека излучало напряженное счастье.
   Уайл не был так уверен, что его напарник прав, и его мускулы уже начали жаловаться на стесненную позу под сломанной лестницей, когда его насторожил тихий шум. Пригнувшись к земле и постоянно поворачивая голову, внимательно вглядываясь и прислушиваясь, девушка искала браслет. Ее рука как раз сомкнулась над золотым кругом, когда Уайл, подкравшись к ней сзади, схватил ее за руку. "Меня ранили!" - взревел он, когда что-то разорвало ему лицо. Плоть в его руках была наэлектризована; оно корчилось, крутилось... что-то вроде ловушки, сомкнувшейся на его пальцах. К этому времени он уже отпустил, но Алек обеими руками вцепился девушке в горло и сжимал.
   - Алек, отпусти, - без особой убежденности сказал Уайл, поглаживая свою израненную руку. - Держу пари, лягушачья морда хочет чего-то большего, чем труп. Мы не будем получать зарплату таким образом".
   "Говорят, что эта Аркана - ведьма, и я не хочу, чтобы она наложила на меня какие-либо свои чары".
   - Это говорят прачки и тянущиеся старики, - засмеялся Уайл. "Ну же, Ман, она синеет".
   * * * *
   Аркана чувствовала, как мир медленно возвращается. Только он был вверх ногами. Ее горло сдавило яркими полосами боли, а под головой два каблука ботинок звенели по брусчатке. Ее несли как мешок, и ей было очень неудобно, но она решила, что лучше всего будет притвориться, что она без сознания, а затем удивить их, когда ее ноги коснутся земли. Если бы я только не вернулся за браслетом.
   Город стал приобретать новый облик: расширились улицы, стали новее и ухоженнее дома, построенные с пространством между ними. Какая трата, подумала Аркана. Там нет укрытий. Где могут спрятаться жители этого сектора, когда за ними гонится охрана?
   Она почувствовала, как ее пронесли через дверь, и закрыла глаза, когда ее опустили на гладкий холодный пол. Она медленно считала до десяти, открывала глаза, чтобы посмотреть, и убегала. Ее глаза открылись, когда она поднялась на ноги, но быстрый взгляд показал ей, что она одна в комнате. Там были две двери, обе заперты, и окно, слишком высокое и узкое.
   Комната, в которой она оказалась, была огромной, со сводчатым потолком и полом из темного дерева, отполированным до зеркального блеска. Гобелены, которые смягчали стены, были сотканы яркими красками в образы охотников, оленей, воинов, дев и единорогов, которые двигались, как живые, когда сквозняк вдоль холодных стен слегка колыхал их. Мебель пугала ее; изящные стулья из экзотического дерева, натертые вручную до блеска, словно драгоценные камни, запрещали даже мысль о том, что кто-то может в них сесть, особенно Аркана в ее рваной черной рубашке и брюках, обильно пахнущих уличной жизнью.
   Поднос с едой стоял на одном из столов, и, понюхав его, чтобы проверить, не обнаружит ли она яд, она начала есть, отрывая мясо от костей и набивая рот свежими фруктами, как будто кто-то ждал, чтобы украсть его. Она вытирала жир вокруг рта рваным рукавом, когда дверь открылась. Двое запыхавшихся слуг вошли в комнату, раскинув руки, образуя стул, а между собой они несли что-то... мужчину, тело которого огрубело от возраста и обжорства. Его голова без шеи торчала из воротника бордового халата, как будто кто-то одел лягушку в бархат. Коричневые пятна испещрили его хрупкую кожу, а глаза заслезились.
   С облегченным стоном слуги сложили эту кучу разумного мусора на диванчик из изумрудной парчи. Меньший стул был бы раздавлен под таким весом.
   "Милый мой, подойди поближе. Чтобы я мог увидеть тебя. Мои старые глаза... Из уст девушки легко вырвался поток ругательств (в тесные летние ночи она часто сидела под балконами местного публичного дома, где девушки появлялись в сумерках, как бледные цветы-паразиты). Уайл и Алек молча вошли и встали позади Арканы, но только Уайл рассмеялся.
   - Подведи ведьмака поближе. Чтобы я мог видеть ее".
   * * * *
   Ее толкнули почти в мягкую массу живота старика. - Да-а-а, Аркана, Страж Фиолетовой Двери. Его дыхание было илом на поверхности стоячих прудов, а его голос резонировал сквозь слои жира, как музыка на каком-то непристойном инструменте.
   - Я слышала о такой двери, - сказала Аркана, и на ее юном лице слишком естественно появилось бесхитростное выражение. - И много других подобных сказок, которые старухи рассказывают в праздные минуты.
   Старик позвал слугу, который принес ему сундук из гранатового дерева, украшенный тревожным узором из цветов, фруктов и змей. "Здесь. Посмотри на это, - сказал он, открывая коробку и протягивая ее трясущимися руками.
   Уайл снова подтолкнул ее вперед, и она стиснула зубы, словно желая укусить, но не решаясь на это. Затем ее взгляд вошел в сундук и остался там. Что-то там было, это было несомненно. Но она не могла понять этого. Онемение выросло за ее глазами, и она дернулась, как будто ее коснулась холодная рука. Толстяк со щелчком закрыл коробку, повернув богато украшенный золотой ключ. Аркана зажмурила глаза и вздрогнула. "Что ты сделал? Что ты взял у меня?
   "Как быстро ты. Пощупайте, - сказал старик и так захохотал, что начал кашлять и хрипеть, мокрота в горле противно хрипела. - Ты получишь его обратно. Когда ты вернешься. Если ты хорошо справился, Свитинг. Я слышал, что фиолетовая дверь открывается. Все пути - даже в Центр Времени.
   - Ты ничего не говоришь, - продолжил он. - Я вижу, ты знаешь это место. Только такой, как я. Подарки могли оценить. Что может дать такая земля - вечную молодость. И счастье. Именно для этого. Что вы будете торговаться. С повелителями Времени.
   - Правители Времени, я не могу...
   - О, но ты должен это сделать. Для меня, моя Красотка. Его большой и указательный пальцы ущипнули Аркану за щеку не только с игривостью. Она посмотрела на резную шкатулку и почувствовала, как смертность сползла с нее, как громоздкая одежда.
   - И ты, Алек, и ты, Уайл. Пойдёт с ней. Не позволяйте ей потерпеть неудачу. С вечной молодостью и счастьем. Мне не понадобится мой дом. Мои сокровища. Они будут. Будь собой."
   * * * *
   Аркана шла обратно через лабиринт переулков. Внутри разрушенной оболочки каменного здания она вошла в щель между двумя упавшими колоннами и соскребла груду щебня с деревянного люка. Там был прямой обрыв около семи футов, а затем туннель, уходящий вниз. По проходам беспрестанно дул влажный ветер, и то они проползали на животах и локтях по неимоверно узким местам, то проходили сквозь липкую паутину, которая, как марля, цеплялась за лица (они только представляли себе пауков).
   "Здесь." Аркейн небрежно бросил слово в мертвую тишину, но они ничего не увидели.
   Ослепительно: тонкая трещинка интенсивного розово-фиолетового цвета. А потом, видя лишь сияние с узорами, перекрытыми слабостью глаз, прошли в фиолетовую дверь. И пронзительные крики, пейзаж битого стекла, яркого, желтого и шипящего, запах и ощущение мокрого меха - (все это и многое другое) прокручивались через их хрупкий и перегруженный сенсорный аппарат.
   Солнце (если это солнце) стоит неподвижно в Центре Времени, излучая ясное и постоянное освещение. Аркана и ее спутники стоят на равнине из белых кристаллов, на поле теплого нетаявшего снега. По мере того, как они перемещаются по этому временному пространству, гладкие гранулы соскальзывают обратно на свои следы, как будто никто никогда не проходил этим путем. Аркана - это запоминание лица, неподвижного, словно вычищенного из камня. Выражение этого лица будет невероятно терпеливым.
   "Что ты видишь?" - спрашивает Уайл.
   "Ничего такого. Я просто пытался кое-что вспомнить. Я не думаю, что это было важно".
   Они бесцельно бродят по сияющей равнине; Алек видит дерево, и они смотрят на него как на единственный ориентир на пустынном горизонте. Когда они стоят под голыми кривыми ветвями, ветер времени заставляет почки распуститься в свежие зеленые листья, которые так же внезапно сморщиваются, умирают и опадают. Аркана помнит, что она будет лениво ходить по дорожкам искусственного сада из какого-то жесткого материала, сделанного мастером, страстно увлеченным деталями. "Я знаю, где их найти", - говорит Аркана. - Я помню... нет... я имею в виду, я помню, что произойдет. Разве ты не можешь?
   "Ждать. Немного, - говорит Уайл, - но я не могу - все в беспорядке.
   "Это место сбило вас с толку", - говорит Алек, едва сдерживаемый страх на его кислотном лице выдает его. "Никто не может помнить будущее".
   "Возможно, нет, но моя память указала мне путь к замку Повелителя Времени". Она смело шагает вперед, зная, что они последуют за ней, но хотя часть будущего хранится в ее памяти, оно фрагментарно, несовершенно, смешано с хаотичным прошлым. Становится страшно думать об этом, поэтому она концентрируется на ходьбе.
   Солнце исчезает - ветер, дующий сразу во все стороны, рвет одежду, волосы; бросает мусор им в лицо, пока в темноте они не кричат и не пытаются дотянуться друг до друга. Аркана натыкается на кого-то; она протягивает руку и сжимает его руку. Плоть твердая на ощупь, затем тает, как воск на ее пальцах, становится меньше и костлявее. Скрюченные пальцы сжимают ее руку. Ветер кричит.
   Когда Аркана открывает глаза, перед ней стоит незнакомец, древний мужчина с редкими седыми волосами, щекой и челюстью, выступающими на фоне коричневой кожи.
   - Алек! - кричит Уайл и "Алек?" когда он начинает узнавать лицо старика, рот скривится в знакомой горькой улыбке.
   "Передай мою любовь толстой лягушке, - говорит он, - и используй его деньги лучше, чем он умеет".
   Аркана держит кривую руку трупа и неохотно отпускает ее. "Я бы вернулся сейчас, - говорит Уайл, - чтобы еще один старик мог узнать, что значит умереть". Он бормочет проклятия, которые служат ему слезами.
   "Он попал в причудливый вихрь ветра времени", - говорит Аркана. "Здесь все не так, как должно быть".
   "Вы знали, что это произойдет? Тогда почему ты не предупредил нас? Он хватает ее за запястья и трясет.
   "Знание прошлого не означает, что вы можете его изменить. То же самое и с будущим". Ей вдруг становится трудно смотреть в его уродливое, добродушное лицо. Он отпускает ее, качает головой над телом Алека.
   Аркана знает путь сейчас и кое-что из того, что впереди. Им не нужно останавливаться ни для еды, ни для воды, пока они здесь, клетки их тел неизменны. Аркана чувствует, что играет в какую-то игру, до которой ей действительно нет дела. Она думает о винно-красном сундуке и задается вопросом, что может быть в нем, чтобы она чувствовала, что ничто не имеет значения, что даже грусть, которую она чувствует сейчас, слишком незначительна для слез.
   Перед ними возникает серое сооружение, высокое, цилиндрическое, напоминающее своим цветом и конформностью замок (хотя, может быть, совсем другое). Аркана и Уайл подходят к бесшовной серой стене с большими металлическими воротами. Сначала стена кажется слишком гладкой для лазания, но глаз Арканы, натренированный на взлом, видит несколько впадин и выступов на камне, и она, как обезьяна, карабкается вверх по стене, оставляя Уайла зияющим под собой.
   Лёгко спрыгнув внутрь, она дергает тяжёлый засов на воротах, но, по крайней мере, на её силу, он недвижим. - Тебе придется подождать меня, - кричит она Уайлу, невидимая.
   Она идет по дорожке к замку, замечая траву и цветы, окаймляющие дорожку. Хотя лужайка ярко-зеленая, она твердеет под ее пальцами, когда она наклоняется, чтобы коснуться ее. И хотя цветы сияющих красок и имеют вид свежести, они тоже кажутся искусственными. Все остальное то же самое; ивы, чья листва изгибается дугой и плавно стелется по земле, даже самые насекомые этого места. Под ивами она видит две фигуры и идет к ним, не уверенная, что хочет вступить в контакт с Повелителями Времени.
   Она делает паузу, видя, что это всего лишь статуи, хотя и красиво и реалистично сделанные. Одна дама, одетая в белое платье, которое элегантными складками свисает со сладострастного тела. Другая статуя сидит, и ее лицо такое знакомое, такое терпеливое, такое приятное с окладистой бородой и морщинами вокруг глаз, что ей хочется забраться к нему на колени и прижаться лицом к его лицу. Наконец она это делает и остается там на несколько мгновений, думая, что тело статуи отдает ответное тепло. Она чувствует его пульс, но вскоре понимает, что это биение ее собственной крови, переданное неживому камню. Чувствуя себя глупо и вытирая слезы с глаз, она спускается вниз. Это не приведет ее туда, куда ей нужно. Когда она приближается к серому замку, он прячет ее в своей тени; она чувствует вес этой тени, как будто прошли века, когда она приближается к высоким медным дверям. Она вздрогнула, чувствуя себя стоящей у дверей гробницы - она знает, что здесь нет ничего живого. Возле двери висит большой кованый колокольчик, и она дергает за шнур; колокол движется незаметно, но звука не будет. Двери плотно прилегают к ней, но свисающие ленты каменного плюща украшают стены и позволяют ей взобраться на одно из узких окон. Будет легко пролезть через ее тощее тело и упасть (приземлившись на ноги) на мозаичный пол. Комната была. Она не может никак это описать, кроме того, что это все равно, что лежать на спине и смотреть вверх на холодное совершенство звезд, пока чувство беспомощного страха не заставит вас быстро отвести взгляд. Она ходила из комнаты в комнату, боясь окликнуть и еще больше боясь встречи с тем, кто обитал в этой суровой обстановке. Здесь никого и ничего нет, и она должна ждать, пока оно не решит вернуться.
   * * * *
   - В доме призрак.
   Идрин срывает звездоцвет с куста, где все долгое лето распускались кремово-белые цветки. Она смеется и поворачивается лицом к мужу, заправляя цветок в пышные рыжие волосы.
   - Я только что почувствовал, как он проходит через сад. Думаю, это тронуло меня". (Поколение родилось и умерло, пока он говорил.)
   "Вы мечтали" (Горы выветриваются; реки прорезают новые русла в пористой земле.) "Когда вы дремали в своем кресле".
   "Нет, она пролетела по саду, как мотылек; Я почти увидел это".
   Аркана бродил по сумрачному коридору; атмосфера этого места тяжело ложится на ее плечи, сдавливая грудную клетку. Выйдя в еще одну комнату, она видит рыжеволосую статую, которую она приняла за мотив, постоянно повторяющуюся часть декора. Эта комната дико искривлялась зеркалами, установленными под сумасшедшими углами. Все в комнате бесконечно отражалось, но когда она ищет себя, ее собственное отражение отсутствует. Она коснулась своего узкого лица, очертила острый нос и почувствовала мягкость глаз под веками. Когда ей удалось убедиться в ее существовании, она начала шнырять по комнате. Эмалированная шкатулка с драгоценностями стояла на полке в одном из искусно замаскированных шкафов. В нем она находит ожерелье из драгоценных камней, которые не блестят, а горят ровным внутренним светом. Она застегивает его на шее, где он блестел на фоне замасленных волокон ее старой рубашки. Остальную часть гигантского дома она исследует на досуге, чувствуя не отсутствие времени, а его абсолютное присутствие.
   "Сегодня утром я слышал звон колокола, - сказал он, - и когда я ответил (в реальном мире шла война, и два договора были подписаны и нарушены), - там никого не было".
   "Ты заставишь меня видеть призраков в каждом темном углу". Ее смех был глубоким и густым, резонируя с ее широкой грудной клетки. (Великие деревья вырастали до огромных размеров в стране, где их никто не видел.) Аркана была занята накоплением сокровищ - она знает, что слишком много, чтобы взять их все с собой, но она делает это только для того, чтобы не помнить слишком много. Она вспомнила богато обставленную, хотя и знакомую комнату. Она чувствовала себя такой холодной и хрупкой, что сам звук ветра за высокими окнами был угрожающим. Когда она посмотрела на себя, то увидела упавшую грудь старухи, руки из сухих листьев. Это должно было быть обнадеживающим воспоминанием, но это не так.
   "Мое ожерелье украли!" Она была полна ярости. (Виды нелетающих птиц сократились в числе, вымерли.)
   "Теперь ты видишь дело рук моего призрака".
   - Ты действительно не думаешь...
   "Думаю, я должен связаться с этим призраком. Он преследует нас со своей собственной целью".
   "Вы бы поймали воздух и переполненное воображение?"
   "Если я захочу."
   Аркана войдет в библиотеку, гулкое место, окутанное густыми тенями. Ряды книг вдоль стен напомнили ей надгробные плиты, каждая со своей аккуратной надписью. Она быстро вздохнула, повернувшись и увидев статую. Он стоит перед рядом книг, как будто изучает названия. "Я не помню, чтобы видел тебя здесь раньше, но ты выглядишь так, как будто тебе место в этой комнате". Она говорила с ним обычным, немного дерзким тоном; она всегда ловила себя на том, что разговаривает именно с этой статуей. Сначала она подумала, что это смешно, но сейчас ей не хотелось смеяться. Ее тело начинает ощущать огромную вялость. Она бы упала на стул под тяжестью собственного тела, но ее ноги одеревенели. Затем ее восприятие сошло с ума, когда статуя двинулась - глаза моргнули.
   - Видишь ли, Идрин. У меня есть наш призрак.
   Женская статуя, теперь ожившая, пересекла комнату и сердито уставилась на Аркану. "Мое ожерелье!" Она вырывает его из горла Арканы, ломая застежку.
   - Ты из реального мира, - сказал Повелитель Времени с некоторым благоговением.
   "Я Аркана, Ведьма Перекрёстков", - говорит она, слыша невероятно медленный, низкий тон собственного голоса. - Я пришел торговаться с вами от имени герцога Глейна.
   "Вы бы поторговались с, - он резко рассмеялся, - с Повелителем Времени за это, эту эфемерную кучу мусора, которая называет себя всемогущей. В вашем мире я мог бы выйти и собрать детей, подобных вам, как собирают букеты полевых цветов, и еще до полудня все засохнет и умрет в моих руках". В его смехе была вся беззаботная жестокость времени. "Итак, мой легкопалый призрак, тебе удалось проскользнуть в Центр Времени и в мою твердыню. Давай поторгуемся по-настоящему, и я задам тебе квест. Если вы выиграете его, вы можете просить своего Господа. Вы должны войти в лес, где вечно падают листья: и найти некое жилище. Я думаю, ты узнаешь это, когда увидишь; большинство мирян делают. Таинственный отшельник, которого вы там найдете, носит кольцо, которого вы никогда не видели. Принеси мне."
   "Все готово", - говорит Аркана, поворачиваясь, чтобы уйти.
   "Есть одно предупреждение, которое я должен сделать вам. Не смотри прямо ему в лицо".
   Аркана почувствовала, как становится легче, когда он говорит. Губы статуи твердеют, глаза стекленеют. Аркана вытянула руки и ноги, почувствовав, будто пробуждается от слишком долгого и слишком глубокого сна. И все же она знает, что не видела сон, потому что Повелительница Времени держала восстановленное ожерелье вокруг своей пухлой белой шеи. Сразу же Аркана чувствует, что хочет быть подальше от этого места. В лице Повелителя Времени был чужой аспект, который она не замечала до сих пор. Столетия пройдут, как медленное скрежетание камня о камень, прежде чем сменятся эта резная улыбка, эти мертвые глаза.
   Она побежала по синему коридору, обезумев от глубоководных отражений, к окну и через него на свет вечно восходящего солнца. Тяжесть и запах пыли веков исчезают, когда она взбирается на стену, камень стирает ей руки и колени.
   * * * *
   "Уайл!" Она наполовину упала со стены и побежала вперед, чтобы напасть на него.
   - Я не знал, выйдешь ты оттуда или нет, - говорит Уайл, когда ему удается понять ее бормотание. - Но ждать здесь нетрудно. Одна минута почти такая же, как следующая. Мне приснилось, а может быть, я даже не спал. Я прошел сквозь тени и длинную фигуру без лица...
   "Забудь о своих мечтах. Повелитель Времени дал нам задание. Если мы его выполним, он удовлетворит просьбу герцога. Мы сможем покинуть это ужасное место. Пойдемте, я расскажу вам, пока мы идем, что из себя представляют Повелители Времени и как они живут.
   Сумерки в воздухе и тени начали окутывать их. Они скорее чувствовали, чем видели деревья вокруг себя, древние и искривленные деревья, чьи верхние ветви были скрыты вдали и размыты интенсивной синевой воздуха. Полная тишина этого места напугала их, но Аркана протянул руку, чтобы взять Уайла за руку. Листья, похожие на бледно-серебристые очертания призраков, шуршали сверху вниз, медленно падая, дрейфуя, извиваясь, гипнотически двигаясь. Аркана чувствовала, что ее заживо хоронят в легкой хрустящей корочке листьев и их теплых органических запахах, и ей хотелось умереть вместе с ними, побуреть, засохнуть и исчезнуть.
   Только ужасная внутренняя твердость, которую дала ей жизнь на улице, удерживала ее на ногах. Уайл пытается лечь, но она резко пинает его. Они бродят по колено в скручивающихся хрустящих листьях, опьяненные запахом плесени, наполовину влюбленные в вечно умирающее время года.
   - Вот, - говорит Уайл.
   Все, что они могут видеть, это полумрак, сгущающаяся масса сплошной тени. - Ты сказал, что это будет легко, но мне не нравится это место. Я уже бывал здесь раньше или где-то в этом роде. Уайл нервно поглаживает гладкую рукоятку из оленьего рога своего кинжала.
   - Это всего лишь дом, хотя выглядит заброшенным. Я не думал, что ты будешь бояться привидений или духов. Она смело идет вперед, слишком юная, чтобы понять, что Уайл думает об этом месте. Камни ненадежно свисают вместе, покрытые зелено-черным мхом. Крылья шелестят в ветвях наверху, но Аркана не видит птиц. Дверь стоит открытой.
   Сначала Уайл не войдет; его костяшки пальцев побелели, когда он сжимает свое оружие. Аркане приходится смеяться над ним, беззаботным, жестоким детским смехом, который (почему-то) знаком ей в ушах. И он следует в пещерно-сырые внутренности заброшенного дома. Комната пуста; грубая кровать, перевязанная ремнями и заваленная сухими вечнозелеными ветвями, огромный скрюченный пень, выдолбленный в виде стула, отполированного до темного и гладкого тела того, кто часто сидел там, глядя на огонь в сырцовом кирпичном очаге , видя Ксесис знал, какие видения. Аркана пытается стряхнуть с себя чувство беспокойства, охватившее ее затылок. Шаги трещат в листве снаружи, парализуя Уайла страхом. Аркана ведет его в угол, где тяжелая перекладина отбрасывает полосу тьмы. Кто-то входит, пригибаясь, чтобы не удариться головой о дверь. Когда он проходит, Аркана отводит глаза, вспоминая предупреждение Повелителя Времени, но не может не смотреть, как только он уходит. Он долговязый, костлявый, но двигается не неуклюже. Его рваная рубашка обнажает длинные запястья, странно изящные, которые заканчиваются большими неуклюжими руками, покрытыми темными пятнами. Его жесткие черные волосы ниспадают на воротник. Аркане хочется, чтобы он обернулся.
   Он берет полено и бросает его в камин. Сухая древесина, кажется, вспыхивает, как только он прикасается к ней. Он садится на стул и протягивает руки, позволяя свету костра сделать их полупрозрачными. Он кажется одинокой фигурой, пытающейся принести тепло в это затерянное место. Аркана импульсивно желает встать рядом с ним, развеяв словом долгое одиночество и провести вечный вечер в разговорах или товарищеском молчании. Когда фигура расслабляется, словно погружаясь в легкий сон, его рука падает почти на пол, отблески огня искрят на морозном серебре большого кольца.
   Аркана сразу становится тяжелой, когда ее глаза ловят эту искру. - Я подкрадусь поближе и, если он заснет, сниму кольцо с его пальца.
   Уайл судорожно схватил ее. - Нет, ты не должен его трогать. Повелитель Времени обманул нас. Кажется, я знаю этого человека. Только он не настоящий мужчина.
   - Тихо, он проснется. Глаза Уайл нервно скользят по сторонам, чтобы увидеть, происходит ли то, что она говорит.
   - И даже он спит, - говорит он, позволяя рукам слабо соскользнуть с плеч Арканы.
   Ее напряженные мышцы несут ее через комнату, ее босые ноги издают только самые тихие звуки. Но спящая дышит глубоко, размеренно, даже когда ее пальцы деликатно сжимают кольцо. Это лед, вызывающий у нее дрожь. Там, где должны быть декорации, находится темное отверстие, похожее на крошечный колодец, который настолько глубок, что ей приходится слишком долго сдерживать себя, чтобы не заглянуть в него. Она думает, что на дне колодца что-то шевелится. Ей нетрудно снять кольцо с вялого пальца. Она прижимает сокровище к своей ладони, указывая Уайлу на дверь. Его нога издает скрежет, и существо, стоящее перед огнем, рванулось вверх. Хотя Аркана не оглядывается назад, в ее боковом зрении он кажется возвышающимся, вырастая до невозможной высоты. Она позволяет своему страху разогнать ее до необходимой скорости, когда она вылетает из двери. Оглянувшись через плечо, она видит Уайла, медленно бегущего, как фигура, застрявшая во сне, и, что невероятно, поворачивает голову, поворачивается, чтобы оглянуться на то, что преследует его; это так, как она это помнит.
   Ноги Уайла позволили его телу упасть под собственным весом, и он опустился на землю, все знание, вся боль, весь страх, вся радость соскользнули с его лица и превратились в ужасный покой. И так окончательно. Так что она не могла видеть ничего, кроме расплывчатых призм собственных слез, и что-то вырывалось из нее, но она все еще могла бежать, что она и делала.
   И, конечно же, она ушла, с кольцом, обжигающим холодным кругом в руке, и с грызущим любопытством, заставляющим ее жалеть, что и она не оглянулась. Это был бы один из способов разгадать тайну.
   Статуя Повелителя Времени стоит в коридоре цвета индиго и смотрит в окно, словно ожидая ее возвращения. Она бросит серебряное кольцо к его ногам. "Квест выполнен, ты, тупой, самодовольный, каменный ублюдок".
   Морско-голубой свет заплясал в ее глазах, и она почувствовала, что снова становится тяжелой. Статуя шевельнулась, наклонилась, берет кольцо, вроде бы не обижаясь, но, возможно, ее призрачные слова так и не достигли его ушей. Он кажется странно довольным и протягивает руку, чтобы привлечь ее ближе, но она отмахнулась от его прикосновения. "Мне ничего от тебя не нужно для себя, но мой хозяин желает вечной молодости и счастья, мало ли пользы от этого вонючему старому крокодилу".
   Повелитель Времени удивленно смотрит на нее (будто цветок из его прелестного букета спокойно плюнул ему в глаз).
   * * * *
   Слуга налил вина из затянутой паутиной бутылки в хрустальный кубок и осторожно вложил его в хрупкую, покрытую коричневыми пятнами руку. - Здесь холодно, - заныла старушка. Олени, собаки, девушки и единороги с постоянной жизнью двигались вдоль стен. "Ветер снова поднимается; Я слышу это".
   -- Да, сударыня, но ведь это всего лишь ветер, -- ответил слуга, и на его юношеском лице появилась тайная улыбка.
   "Да." Ее ворчливый голос стих, и она оглядела комнату. Он очень мало изменился. Маленькие полированные драгоценными камнями стулья и столики высокомерно стоят на своих местах, отражаясь в сияющем полу.
   В дверях появился еще один слуга. - Миледи, маленькие джентльмены готовы ко сну. В комнату ворвался ребенок, россыпь рыжих кудрей, птичье яйцо, крапинка веснушек. - Спокойной ночи, мой ангел, - сказала старушка. Струйка слюны стекала по подбородку мальчика из открытого рта; глаза его светились небесным, бессмысленным счастьем. Он издавал визжащие звуки и хватал невидимых бабочек, пока служанка выводила его из комнаты. - Спокойной ночи, мой маленький герцог. Такой хороший мальчик, такой счастливый мальчик". Она чуть не задохнулась от собственного высокого колдовского смеха.
   Ночной ветер нескончаемо рыскал, посылая невидимые нити, чтобы срывать гобелены и заставлять огонь трепетать в очаге. Голова старушки наклонилась вперед, как тяжелый стручок на тонком стебле. Сухие листья неторопливо зигзагами ложились на землю.
   - Я заблудилась, - закричала Аркана, ее голос стал глухим в этом тихом месте.
   - Следуй за мной, - сказал голос, и рядом с ней появился Алек. Она последовала за ним среди темных деревьев, но его шаги были длинными, и ей приходилось бежать, чтобы не отставать.
   - Ты ходишь кругами, - обвинила она его наконец, хватая его за рукав. Он засмеялся и, крепко вцепившись в кожу лба, стал легко ее сдирать, обнажая лицо Уайла. Это было мирно, как она помнила в последний раз. Не говоря ни слова, он мягко повел ее по тропинке, окаймленной каменными ивами и кустами звездоцветов. Она сорвала цветок и почувствовала, как он холоден и тверд на щеке. Уайл улыбнулся и сел в один из садовых стульев. Она знала, что сейчас произойдет, но все же чувствовала, как ее желудок сжался, когда он снял перепончатую маску и стал Повелителем Времени.
   - Ты Аркана? он спросил. "Ты сильно изменился. Я задремал лишь на мгновение..."
   "Прошли годы, а с ними и моя жизнь, жизнь, полная событий, людей, приходящих и уходящих. Но ты совсем не изменился". Она вложила звездоцвет в его открытую ладонь.
   Он встал, держа цветок перед собой, и тот начал пламенеть, шипеть и выбрасывать искры, освещая впереди великую тьму. Она шла рядом с его долговязой фигурой пугала, довольная, потому что через мгновение он сбросит последнюю маску, и она увидит его лицо.
  
   ВЧЕРАШНЯЯ БУМАГА, Бойд Элланби
   Со стороны причала " Тихо " подъехал на своем джипе Билл Дэнфорт и ухмыльнулся взволнованному лицу Питера Харрисона.
   - В чем дело, Пит? он сказал. - Все еще пытаешься прикинуть наши шансы с точностью до шести знаков после запятой? В таком бизнесе, как наш, это невыгодно".
   Питер Харрисон посмотрел на луну, которая только что взошла за пирамидами. - Это как раз то, что окупается в бизнесе, подобном нашему. Вы рассчитываете свои шансы настолько точно, насколько можете".
   "Конечно. Но когда вы это сделали, зачем продолжать беспокоиться? Мы никогда не узнаем счет ближе, чем сейчас, пока не вернемся. Лучше позволь мне сводить тебя к Семирамиде выпить.
   Питер покачал головой. "Спасибо. Но сейчас я не в настроении пить. Он шаркал ботинком по песку, глядя на пустыню и размышляя о ракетном корабле, ожидающем там в сумерках. "Называйте меня как угодно, только не дураком", - сказал он. "Я не пытаюсь отказаться от сделки. Я знал, что меня ждет, когда я подписался несколько месяцев назад, но я предполагал, что работа будет выглядеть более надежно, так близко к времени взлета. Когда Тихо поднимается на Луну, я иду с ним, но не только консерваторы задаются вопросом, вернется ли корабль когда-нибудь. Даже крупные игроки струсили, и прошлой ночью, когда я шел по Каср-эль-Нил, я не мог пройти и половины квартала, чтобы какой-нибудь парень в ночной рубашке не подошел и не предложил мне шестьдесят на сорок, что Тихо никогда не вернет. "
   "И что?" - сказал Билл. "Неужели вы думаете, что ООН начала бы проект такого масштаба, приложив огромные усилия, чтобы получить разрешение от египетского правительства, чтобы сделать эту установку прямо посреди пустыни, на полпути из ниоткуда, если бы они думали, что прыжок не получится? Потратили бы они миллионы на строительство Института гиперфизики, возведение Лунного порта и импорт тысяч специалистов просто так?
   "Я знаю я знаю! Но я хочу быть уверенным - абсолютно уверенным - что я проверил каждую возможность того, что что-то пойдет не так. Будь серьезен, Билл. Как вы думаете, каковы шансы, что " Тихо " благополучно доставит нас на Луну и обратно?
   Билл пожал плечами. "Вы что, думаете, я гадалка? Может быть, вам следует попросить Джима Даттона или одного из его парней из Temporal Research заглянуть в будущее для вас.
   "Я не шучу! Я просто хочу вычислить вероятности".
   - Но мы уже вычислили вероятности, пока те компьютеры внутри не дадут вероятности по швам! Мы вчетвером совершаем путешествие по Тихо - ты, я, Карл Йоханссон и Пит Гарриман, - хотя то, как они умудрились все испортить, выбрав двух парней с такими похожими именами, для меня непостижимо. Из нас четверых, что делает тебя таким особенным? Пит Гарриман и Карл Йоханссон, кажется, способны идти на риск, как и я. Тем не менее, у них обоих есть жены, которых нет у нас с тобой, а у Карла даже есть ребенок. Я слышал, что ты был беспокойным, прежде чем мы подписали эту сделку, но я никогда не предполагал, что ты воспримешь это так тяжело. Ты всегда такой?"
   Град обрушился на скалистое плато.
   "Йа Паша! Я Паша!
   Они обернулись и увидели бегущего араба, его босые ноги бесшумно шлепали по песку, а юбки его сине-белой галабии развевались за ним на бегу.
   Запыхавшись, он подошел к джипу и выдохнул: "Я, Паша Гарриман!"
   - Не тот человек, - сказал Питер. - Я Гаррисон, а не Гарриман, и я бы хотел, чтобы вы перестали называть меня Пашей. Помните, у нас в Америке нет дворянства, и мне вполне достаточно простого полковника.
   - Хорошо, Паша Гарриман.
   Питер вздохнул. - Я сто раз говорил тебе, Абду, я Харрисон . Гарриман - это лысый летун . Его называют волосатым, потому что у него нет волос. Это ясно?"
   Билл Данфорт усмехнулся, обращаясь к озадаченному арабу. - Он просто пытается запутать тебя, Абду. Не обращай внимания. Все, что вам нужно сделать, это помнить: рыжие волосы равны сыну Харри ".
   "Извините меня, я Паша, - сказал Абду. "Мои уши плохо слышат разницу, поэтому трудно запомнить. Но за вами меня послала барышня из Гиперфизического института, из отдела связи. Мужчина с рыжими волосами, который собирается на Луну, сказала она. Вам звонят по радиотелефону из Америки.
   - Кто мне звонит?
   - Это не мне говорить, сэр. Я думаю, это еще одна юная леди.
   "О, нет!" - сказал Питер, нахмурив лоб. "Интересно, может ли это быть Руфь?"
   - Не знаю, - сказал Билл. "Кто такая Рут?"
   "Девушка, которую я знаю. Интересно, случилось ли что-нибудь...
   - Садись в джип, - сказал Билл. - Ты тоже, Абду. Залезай сзади, и мы тебя подбросим.
   * * * *
   В клубной гостиной Гиперфизического института Питер сидел на краешке своего кресла с воздушной подушкой, держа в руке радиотелефон, и слушал ужасную мешанину звуков, доносившуюся ему в ухо.
   "Нет!" он крикнул. "Я не звонил главному ламаистскому монастырю в Тибете. Я пытаюсь получить звонок из Америки".
   Официант в белом халате, великолепный в алой тарбуше, алом кушаке и алых сандалиях, поспешил поставить на стол перед ним матовый стакан и удалился.
   Не обращая внимания на стекло, Питер крепче сжал телефон и закричал: "Рут! Тогда это был ты! Я плохо тебя слышу, Рут. Нет, оператор, это не аэропорт Аддис-Абебы, я пытаюсь поговорить с Чикаго. Что это, Рут? Да, до взлета осталось меньше месяца, и как только мы вернемся, я позвоню тебе, и ты сможешь разослать приглашения. Это что? Ты идешь сюда ?
   Теплый голос поднимался и опускался в его ушах, словно качаясь на волнах моря.
   "Кажется, семья хочет в отпуск", - сказала она. "Мы летим в Лондон и летим в Каир. Мы прибудем через две недели, и вы можете договориться в посольстве, чтобы мы поженились там вечером, когда мы приедем.
   - Но Рут! - запротестовал он. - Мы не можем рисковать. Я уже объяснил вам все это".
   - Я знаю, что ты есть, Пит. Ты объясняешь уже почти пять лет. Сначала мы не могли пожениться, потому что ты не защитил докторскую. Потом пришлось ждать, потому что мало было быть физиком, нужно было еще знать теорию ракет. Затем вы откладывали это, потому что не было стопроцентной уверенности, что вы переживете первый трансатлантический полет на ракете. Что ж, ты выжил, как я и говорил. Но разве мы поженились? Нет, вы просили меня подождать, пока вы не закончите организацию завода по производству тория, потому что он может взорваться и унести с собой вас вместе со штатом Небраска. А теперь ты хочешь подождать, пока не вернешься с Луны. Верно?"
   - Верно, - сказал Питер тихим голосом.
   - Я не игрушка, чтобы вечно лежать на полке, Питер. В моих жилах течет пионерская кровь, и я так же готова разделить риск будущего с моим мужчиной, как была моя прапрапрабабушка, когда она села рядом с дедушкой в крытой повозке и пересекла среднезападные прерии в разгар зимы. Нет, Пит, это твой последний шанс. Вы договариваетесь о том, чтобы наша свадьба состоялась в посольстве через две недели, иначе свадьба никогда не состоится.
   Питер потянулся к запотевшему стакану и выпил половину напитка.
   "Будь благоразумна, Руфь! Что будет с тобой, если я не вернусь с Луны? Отключитесь от линии, оператор! Я не понимаю по-итальянски".
   Мягкий голос Рут прозвучал отчетливо. "Ты можешь потратить всю жизнь, будучи разумным. Если я хочу рискнуть, Пит, почему бы тебе не рискнуть? Это сделка?"
   Он вытер слезы со лба и слабо сказал: - Хорошо, дорогая. Это сделка. Через две недели после сегодняшнего вечера. Телефон выключился, и он положил трубку на подлокотник кресла. Он допил остатки своего напитка и откинулся на подушки. Рассеянно оглядывая переполненный зал, он задавался вопросом, есть ли здесь кто-нибудь, кто мог бы дать ему дельный совет прямо сейчас?
   Он предположил, что Карл Йоханссон обедал с семьей дома, в пригороде Маади. Билл Дэнфорт отправился в Каир, чтобы открыть новый ночной клуб. Он заметил, как Питер Гарриман направился в комнату для пинг-понга, его лысая голова блестела в свете фонарей, но жена Пита Гарримана уехала в Штаты, и он был огорчен супружеством.
   Рука хлопнула его по плечу.
   "Привет, Пит! Ты выглядишь низко.
   Это был Джим Даттон, глава Temporal Research. Он знал Джима по Массачусетскому технологическому институту и всегда любил его.
   - Ну, дело в том, - начал Пит.
   - Не может быть, чтобы все было так уж плохо, - сказал Джим. "Извиняюсь. Я встречаюсь с женой за ужином в зале Хеопса, и я опаздываю. Бурная Тесси задержала меня сегодня сверхурочно. Он поспешил прочь.
   Теперь толпа в холле поредела, люди пошли обедать. Питер сел и резко хлопнул в ладоши. Когда подбежал официант, он сделал заказ.
   "Еще одно лунное шипение".
   " Хаадир !" - сказал официант и удалился.
   * * * *
   Четыре лунных шипения спустя Питер выбрался из гостиной, поднялся на эскалаторе на первый этаж, предъявил наручное удостоверение личности солдату у входа и вышел в сияние ночи в пустыне. Он поднял голову и попытался сфокусировать взгляд. Луна была уже высоко в небе, и ее свет отражался от белых склонов Пирамид к северу от него.
   Он бесцельно брел по направлению к Гиперфизическому институту, известному своим работникам как Лабиринт, потому что многочисленные ячейки его офисов и лабораторий раскинулись на целый акр пустыни. В голове у него начало проясняться, и когда он посмотрел на ряд освещенных окон в тех немногих лабораториях, где исследования проводились двадцать четыре часа в сутки, он вспомнил обрывок разговора.
   Это было десять дней назад, в день его прибытия в Каир. Абду, выступая в качестве проводника, вел его в гиролабораторию. Они миновали открытую дверь комнаты, из которой доносился пронзительный, нервный, механический вой, и его кожа покрылась мурашками от физического дискомфорта от этого шума.
   - Что они там делают, Абду? - спросил он.
   Абду улыбнулся и развел руки ладонями вверх.
   -- Не мне об этом говорить, йа Паша. Они говорят, что учатся путешествовать до середины следующей недели. Может быть, это шутка?"
   Было ли это шуткой, подумал Питер? Но середина следующей недели не пошла бы мне на пользу. Если бы я только мог сейчас отправиться в середину следующего месяца и узнать, вернется ли Тихо !
   Он резко остановился возле дверного проема, и египетский капитан лихо отсалютовал.
   - Что-то не так, полковник Харрисон? Я могу вам помочь?"
   - Нет, спасибо, капитан Хуссейн. Я думаю, что я просто сделаю еще один поворот, прежде чем я положу конец этому дню. Ничего плохого."
   Он улыбнулся про себя, бродя в лунном свете. Ничего страшного!
   Внезапно, как беспорядок букв, внезапно складывающихся в знакомое слово, различные отдельные реплики, подслушанные за последние несколько дней, связались в связку. У него вспыхнуло убеждение, что мальчики из Темпоральных Исследований действительно научились путешествовать в середину следующей недели, и в его голове набросался целый план действий.
   Он все еще помнил кое-что из гиперфизики, которую изучал в течение пяти лет в Массачусетском технологическом институте, а на последнем курсе весь его класс изучил физическую теорию, лежащую в основе концепции путешествия во времени. С тех пор он почти не думал об этом предмете, но неудивительно, что с тех пор, как он покинул колледж, был достигнут некоторый практический прогресс. Вопреки совету Джима Даттона, вспомнил он, он пропустил "Физику X", курс философии путешествий во времени, не терпя таких бессмысленных вопросов, как "Что бы вы сделали, если бы столкнулись с самим собой на улице?" Он всегда считал, что когда техника достигнет совершенства, подобные гипотетические парадоксы обязательно исчезнут в реальности.
   Он вернулся в Лабиринт.
   Остановившись перед охранником у входа, он показал наручное удостоверение личности и целеустремленно вошел, прочесывая гостиную, пока не обнаружил Джима Даттона, расслабляющегося с большим количеством прохладительного напитка.
   - Привет, Джим, - сказал он. - Ты нашел свою жену в порядке?
   - Она ушла домой. У одного из подростков был приступ цыганского живота".
   "Очень жаль. Скажи, Джим, зачем тебе напитки, которые здесь делают? Пойдем со мной в "Шепардс", и я куплю тебе настоящий, настоящий Moon Fizz.
   Джим поднялся на ноги и зевнул. "Можно, наверное. Только ночной колпак.
   "Я хотел услышать больше подробностей о работе Temporal Research. Правда ли, что вы, мальчики, сможете продвинуться вперед до середины следующей недели?
   "Вы хотите услышать о подвигах Бурной Тесси, не так ли? Ты недооцениваешь ее, Пит. У нее есть так, что она может продвинуться вперед до середины следующего месяца и даже не дышать тяжело!"
   * * * *
   Лаборатории в коридоре J 3 обычно были тихими и пустынными каждый вечер к семи часам, и пять ночей подряд Питеру удавалось проскользнуть в коридор незамеченным и тихо открыть дверь, на медной табличке которой было написано " Временное" . Научитесь и заприте за ним дверь. Поскольку входы в институт были полностью охраняемы, посторонние лица не могли войти в здание, но уполномоченное лицо, войдя, могло свободно бродить, где ему заблагорассудится, по принципу, что никто не будет вмешиваться в исследования, которые его не касаются.
   На первый взгляд казалось, что исследование состоит только из бумажной работы, кормления и доения гигантских компьютеров в комнате. Но Джим Даттон позволил себе больше, чем "выпить на ночь", обсуждая со своим старым одноклассником привычки Бурной Тесси, и изучил эту тему с такими подробностями, что Питер без труда нашел дверь, спрятанную в кондиционере. единицу, и вошел в мягко освещенный туннель, который вел в подземную комнату недалеко от третьей Пирамиды.
   Бурная Тесси располагалась среди руин мастабы, гробницы некоего лорда Харахте, давно забытого вельможи, и на ее каменных стенах до сих пор сохранились следы цвета там, где раньше были картины. Прямо под потолком, на уровне земли, были установлены два современных окна, около шести квадратных дюймов, которые вряд ли будут замечены, даже если какой-нибудь турист забредет так далеко от обычного осмотра древностей. Одна каменная стена была покрыта плитой из прозрачного неолюцита, усеяна многочисленными циферблатами и реостатами, а главные шины соединялись с силовыми кабелями толщиной с руку человека. На противоположной стене красовался комплекс принципиальных схем инженерной стенографией.
   В центре комнаты стояла Темпестус Тесси, пластиковый стул, стоявший в кубе, состоящем из замысловатого переплетения стальных и алюминиевых лент.
   К шестой ночи работы Питер почувствовал, что готов к маленькому прыжку в середину следующего месяца. Он строил свои планы со своей обычной тщательностью, и он был уверен, что ничто не могло пойти не так. Это было бы так же просто, как заказать напиток в баре и получить его.
   По расписанию " Тихо " должен стартовать на рассвете в субботу, 10 февраля. Он приземлится на Луне примерно через семь часов, его экипаж из четырех человек проведет несколько дней в наблюдениях, исследуя поверхность и записывая данные, а затем ракета вернется на свою базу в следующую пятницу утром, 16 февраля. Этот первый полет был всего лишь пробным запуском, пробным полетом для будущих исследований.
   После долгих и тщательных расчетов Питер решил настроить машину так, чтобы проецировать его на ту важную пятницу около одиннадцати часов утра. Затем он сядет в пустынное такси до Лунного порта и, если ему повезет, сможет своими глазами увидеть посадку корабля. Если Тихо прибудет раньше него, ему достаточно будет расспросить кого-нибудь из прохожих о подробностях высадки или прочитать о них в ежедневной газете.
   Энергоснабжение машины ограничит его пребывание в будущем четырьмя часами, и если по истечении этого времени, к трем часам дня, корабль не вернется, он будет знать, что произошла какая-то ужасная авария, и что по всей вероятности, корабль и его команда никогда больше не достигнут Земли.
   Все очень просто, подумал он. Всего час заглянуть в будущее, и он сможет распоряжаться всей своей жизнью, как любит делать разумный человек.
   Он взглянул на свои наручные часы. За несколько минут до одиннадцати. Он проверил настройки на циферблате. Все верно.
   Он откинулся на спинку стула, закрыл глаза и замкнул выключатель.
   * * * *
   Когда он открыл глаза, у него слегка закружилась голова, но когда он вышел из клетки, поток холодного воздуха с поверхности помог ему прийти в себя. Его часы показывали всего одиннадцать. Он быстро взобрался по узкому пандусу, некогда секретному входу, оставленному столетия назад строителями мастабы, и вышел на дневной свет пустыни. Быстро спускаясь по склону к пирамидам, он проталкивался сквозь поток туристов, пока не достиг толпы драгоманов, ожидающих у входа в Великую пирамиду.
   К нему подошел седобородый патриарх с тростью в руке и заискивающей улыбкой на лице.
   - Хотите прокатиться на верблюде, мистер?
   - Нет, нет, - сказал Питер, нетерпеливо глядя на небо. "Можете ли вы сказать мне, что корабль уже вернулся с Луны?"
   "Очень красивый верблюд, мистер. Его зовут Джордж Вашингтон. Он легко едет".
   Питер стряхнул сдерживающую руку. "Нет, я хочу, чтобы пустынное такси отвезло меня в Лунный порт. Я хочу увидеть корабль, когда он прибудет".
   -- Слишком поздно, мистер, -- сказал драгоман. "Корабль прибыл вчера. Тебе лучше перестать беспокоиться о луне и вместо этого прокатиться на верблюде.
   "Какая!" - крикнул Питер. - Ты уверен, что он пришел вчера?
   - Я уверен, хорошо. Вчера здесь нечего делать. Никаких туристов. Никто не хотел кататься на верблюдах, все смотрели, как корабль возвращается с Луны. Дела идут очень плохо, мистер. у меня много детей; и им не хватает еды. Дайте мне десять пиастров для моей семьи.
   - Взорви свою семью, - сказал Питер. - Я хочу знать о корабле. Почему она вернулась вчера?
   "Что-то не так. Где ты был вчера, чтобы не слышать? Все люди говорили об этом".
   "Неважно, где я был вчера. Что пошло не так?"
   "Как я должен знать? Я всего лишь бедный старик, у которого много голодных детей".
   - Все благополучно вернулись?
   -- Бог его знает, -- сказал старик, -- но люди говорят, что двоих мужчин, таких же американцев, как и вас, вынесли с корабля на носилках. И говорят, что американское правительство отправит тела обратно в Америку. Но только Бог знает".
   Питер был ошеломлен. Сердце его бешено билось, и он едва мог произнести слова дрожащими губами.
   - Какие они были? - выдохнул он. - Кто были эти мужчины?
   Араб пожал плечами. - Боже, он знает, - сказал он. "Почему вы не прочитали об этом в газетах и не услышали по радио? Я знаю только, что моя семья вчера вечером голодала".
   Порывшись в кармане, Питер вытащил десятипиастровую монету и повесил ее на вытянутую руку. "Вот для вашей семьи. Теперь отпусти меня.
   Он пробежал мимо стоящих на коленях верблюдов и остановился у двери такси, которое как раз подъезжало к группе путешествующих британцев.
   "Водитель!" он сказал. "Где в ближайшем магазине можно купить газету?"
   Водитель почесал затылок. "У вас нет радио? Не так много бумаг, больше. Может быть, придется пойти к Гроппи или Шеперду.
   - Мы спешим, водитель, - сказал турист, бросив на Питера быстрый взгляд.
   Повернувшись спиной, Питер побежал по крутой дороге, изгибавшейся к Мена-Хауз, метнулся через сад, потревожив стаю голодных воробьев, в вестибюль, где его встретил ярко одетый швейцар. "Где твой телефон? Быстро!" Он назвал номер дома Карла Юханссона в Маади и напряженно ждал, прислушиваясь к повторяющимся звонкам. Все, что мне нужно сделать, подумал он, это просто спросить Карла, какие из них благополучно вернулись.
   Затем он ударил трубку так, словно она превратилась в шипящую змею, и пот выступил у него на лбу, а швейцар с любопытством наблюдал за ним.
   Я не могу этого сделать, подумал Питер. Боже мой, я не могу этого сделать! Возможно, Карл был одним из убитых. И что подумает обо мне его жена, задав такой безумный, бессердечный вопрос?
   Бросив монетку швейцару, он медленно вышел на яркое солнце. Перед гостиницей стояло несколько такси, и Питер, как человек во сне, открыл дверцу одного из них, влез внутрь и устроился на ветхих пружинах заднего сиденья. Нет, звонить домой Карлу было слишком рискованно. Он решил, что лучше всего будет пойти к Джиму Даттону - сегодня Институт наверняка будет закрыт из уважения к жертвам - и выяснить, почему корабль вернулся на день раньше и какие два из экипаж погиб.
   "Отвезите меня в Маади".
   С лязгом передач старомодное такси образца 1970 года мчалось по дороге Пирамид, извиваясь в потоке машин и выбираясь из него, непрерывно сигналя, уворачиваясь от верблюдов и задев юбки кричащих маленьких мальчиков. Они проехали всего несколько кварталов, когда Питер рванул вперед и закричал на водителя.
   "Останавливаться! Остановись прямо здесь!
   Завизжали тормоза, и машина резко остановилась, чуть не опрокинув тележку с сахарным тростником, развернулась.
   "В чем дело, сэр? Это не Маади".
   - Я знаю, знаю, - сказал Питер. - Просто помолчи и дай мне подумать.
   Браслет с голубыми бусинами, оберег от Дурного Глаза, вибрировал о зеркало заднего вида, ритмично покачиваясь на легком ветерке.
   Равномерное движение наполовину загипнотизировало Питера, когда он наблюдал за ним и пытался упорядочить свои мысли.
   Я не могу пойти в дом Джима Даттона, подумал он. Я полный дурак. Что, если я был одним из убитых? И если я подъеду к его входной двери, он подумает, что я призрак. Или, если бы меня не убили, я мог бы быть где угодно в этот момент, может быть, даже сидеть в его гостиной! Было бы ужасно, если бы меня увидели вдвоем, бродящим по Каиру.
   Возможно ли, размышлял его ошеломленный разум, чтобы двое из них двигались одновременно? Теперь он пожалел, что не пропустил этот курс философии путешествий во времени на последнем курсе. Хотел бы он знать официальный вердикт по поводу связанных с этим парадоксов. Теперь ему стало бы намного легче - или нет? Он был поражен внезапным убеждением, что ни один человек не может находиться в двух местах одновременно. Не доказывает ли тот факт, что я здесь и жив сейчас, подумал он, что я был одним из тех, кто погиб во время путешествия на Луну?
   Он почувствовал головную боль, сильную, пульсирующую, постоянную боль, от затылка до лба, которая делала невозможным ясное мышление, а само усилие думать было пыткой.
   - Куда, сэр? сказал водитель.
   С величайшим усилием Питер дисциплинировал свои мысли. "Я должен держаться подальше от глаз", - подумал он. К счастью, я пока не знаю так много людей в Каире, но я не должен позволить себе столкнуться с кем-то, кто меня знает.
   Он взглянул на часы. Был уже почти полдень, и маловероятно, что кто-нибудь окажется в городе в этот час, когда солнце стоит в самом разгаре. Лучше всего было купить газету.
   - Куда, сэр? - снова спросил водитель.
   "Отвезите меня в город. Разве нет газетного киоска прямо через улицу от Шепарда? Возьми меня туда. Я хочу купить газету".
   "Хорошо", - сказал водитель, заводя машину. - Что у вас с радио?
   "Нет ни одного".
   Водитель прищелкнул языком. "Очень жаль. В наши дни документы достать не так-то просто.
   "Что ты имеешь в виду?"
   "Это современный мир, в котором ООН улаживает эти исследования и все такое. В наши дни у каждого есть радиотелефон и телевизор, а служба новостей автоматически передается в каждый дом, и лишь немногие из тех, кого они называют консерваторами, любят читать утреннюю газету за завтраком. Когда я был ребенком, я помню, как ходил на побегушках у баваба, швейцара, в одном из больших многоквартирных домов, и я помню, что каждое утро таскал по меньшей мере дюжину разных газет. Вы могли выбрать, может быть, три газеты на арабском языке, одну на итальянском, пару на французском, одну на английском и так далее. Купить можно утром или вечером. Сейчас дела обстоят так, что людям они не нужны, и до сих пор выходят только два, один на арабском и один на английском".
   Питер напрягся. "Утром или вечером?"
   "Оба утром".
   Питер вздохнул и расслабился. Когда они остановились на несколько минут, чтобы пропустить через улицу стадо курдючных овец, ему в голову пришла внезапная идея.
   "Может быть, вы можете сказать мне то, что я хочу знать, водитель. Я так понимаю, что корабль вчера вернулся с Луны.
   - Вот что они говорят.
   "И я слышал, что двое мужчин были мертвы, когда прибыл корабль. Это правильно?"
   - Вот что они говорят.
   - Как их звали, не могли бы вы мне сказать?
   Водитель сгорбился. "Американские имена. Я никак не могу запомнить американские имена, мистер, поэтому всех называю "сэр", даже своих старых клиентов. Все эти имена звучат для меня одинаково".
   Питер сдался и откинулся на спинку кресла, пока такси не подъехало через дорогу от Шепердс. Он расплатился с водителем и подошел к киоску новостей.
   "Египетская газета ", - сказал он.
   "Последнее, что у нас есть".
   * * * *
   Отойдя в сторону, он торопливо просмотрел столбцы газеты. Там было всего четыре страницы, и только когда он добрался до внутренних колонок третьей страницы, он нашел какое-либо упоминание о ракетном корабле. Там он нашел небольшой заголовок: ВЧЕРАШНЯЯ ТРАГЕДИЯ.
   "Печальное путешествие Тихо , подробно описанное во вчерашней газете, - прочитал он, - огорчило все сообщество. Король и его министры направили официальные соболезнования американскому правительству и Гиперфизическому институту ООН. Частные панихиды по двум несчастным жертвам пройдут сегодня утром в одиннадцать в американском посольстве.
   Это все.
   Почему у экипажа возникла дьявольская идея вернуться на день раньше запланированного, яростно спрашивал он себя? Сдвиг во времени разрушил всю его тщательную подготовку и сделал невозможным для него узнать то, что он надеялся найти. Вчерашние новости были мертвы. Темп современной жизни стал означать, что событие, произошедшее вчера, было почти так же далеко от общественного интереса, как и событие столетней давности.
   Он скомкал газету и выбросил ее на улицу, потом вернулся к газетному киоску.
   "Я хотел бы купить копию вчерашней газеты".
   Ответственный мальчик выглядел сбитым с толку. "Вчера все прошло. Сегодня там, - и он указал на скомканную бумагу, лежащую на тротуаре.
   - Да, да, я знаю, но сегодня я закончил, и так случилось, что я хочу посмотреть копию вчерашней газеты. У тебя нет такой, спрятанной под прилавком? Мальчик покачал головой, но в его острых черных глазах появилось расчетливое выражение.
   - Хочешь вчерашнюю газету?
   "Вот так."
   "Ты платишь?"
   "Вот так."
   - Хорошо, я принесу тебе копию.
   "Где вы можете получить его?"
   Мальчик неопределенно указал. "В офисе, где это публикуют. В Каср-эль-Нил. Возвращайся через пять минут.
   Питер колебался. Должен ли он пойти сам, подумал он? Он взглянул на часы. 1230. До него оставалось всего два с половиной часа. Он устал, проголодался и особенно хотел пить от блуждания под палящим полуденным солнцем.
   Через улицу заманчиво вырисовывался затененный вход во внутренние помещения Шепарда. Он знал, что внутри царит прохладная тишина бара.
   - Хорошо, - сказал он, протягивая монету в десять пиастров. - Иди и принеси мне копию вчерашней газеты, и если меня не будет здесь, когда ты вернешься, подожди меня. Сколько времени, ты сказал, это займет у тебя?
   - Может быть, пять минут, мистер, - сказал мальчик со счастливой улыбкой. Он ловко опустил защитный металлический щиток над своим скудным запасом бумаг, запер его на висячий замок и побежал по улице.
   Наконец-то прогресс! - думал Питер, петляя через улицу, его уши были разбиты бедламом гудящих машин, криков пешеходов и крика верблюдов. Он поднялся по нескольким ступеням на каменную веранду отеля и направился к затененной арке двери. Потом он остановился и повернулся спиной.
   В дверях с грустным выражением лица стоял Джим Даттон и разговаривал с сотрудником ООН. Питер отступил в сторону, чтобы спрятаться за пальмой в горшке, и осторожно выглянул из-за листьев. Они шли или приходили? Он предположил, что Джим был на панихиде в посольстве и зашел сюда, чтобы подкрепиться перед отъездом домой. Вопрос был в том, уходит ли он сейчас или просто направляется в бар? Стоя там в дверях, разговаривая, он был такой же надежной преградой, как и целый полк солдат.
   Время тянулось, и Питер в сотый раз взглянул на часы. Ни одна минута никогда не казалась ему такой длинной. Если Джим не уйдет в ближайшее время, перспектива выпивки исчезнет.
   Еще несколько минут разговора, и Джим Даттон и представитель ООН повернулись и вошли в отель. Они прибывали, а не уходили.
   Со вздохом покорности Питер повернулся, спустился по ступенькам и подошел к газетному киоску.
   Не мальчик. Мимо пронесся трафик. Оборванный мальчишка дернул его за рукав.
   "Купить шанс на тотализаторе, мистер?"
   - Я никогда не рискую, - отрезал Питер.
   Старик зашаркал, украдкой огляделся и предложил из тени развевающегося рукава несколько "особенных" открыток. Питер покачал головой.
   Драгоман в бледно-зеленом шелке предложил проводить его до базаров, и Петр отвернулся. Но все трое остались, пытаясь убедить его передумать, пока он не зарычал на них злобным " Имши !" и они разбежались.
   Он прождал почти полчаса и смотрел на часы, когда драгоман снова прошел мимо с циничной ухмылкой на лице.
   - Вы кого-нибудь ждете, сэр?
   "Да. Я жду мальчика, который управляет этим газетным киоском. Я послал его купить мне копию вчерашней газеты.
   - Ты дал ему денег?
   "Безусловно."
   Драгоман поджал губы. - Не нужно ждать, сэр. Этот мальчик сегодня не вернется. И он пошел дальше, вертя свою бамбуковую трость.
   Он был прав. Мальчик не вернулся.
   В четверть первого Питер остановил проезжающее такси.
   "Шариат Каср эль-Нил", - сказал он. "Египетская газета
   Пять минут спустя он с грохотом поднимался по деревянной лестнице старого здания и на втором этаже столкнулся с дверью с табличкой "Египетская газета" . Дверь была закрыта.
   Он постучал, но ничего не произошло. Он дернул ручку двери, но дверь была надежно заперта. Изнутри не доносилось ни звука.
   Он крикнул. "Привет! Кто-нибудь здесь?"
   Вскоре по коридору проковылял согбенный старик, глядя на него полуслепыми глазами.
   - Никого дома, - сказал он.
   - Но я хочу попасть в этот кабинет, к редактору.
   "Никого нет дома."
   "Где они?"
   Старик разразился потоком арабских слов, от которых у Питера закружилась голова. Он перебил бессмысленную болтливость.
   - Ты не говоришь по-английски?
   " Ла! Никого нет дома."
   "А я думал, что в Каире все говорят по-английски! Где редактор? Где принтеры? Где все?"
   Дверь соседнего кабинета открылась, и оттуда выглянуло любезное смуглое лицо: "Я сам итальянец, старина, но я могу говорить по-английски. Редактор уехал к Алексу на выходные. Вся помощь в церкви".
   "Что ты имеешь в виду?"
   - Разве ты не понимаешь, что сегодня пятница, старина? Вся помощь - мусульмане, и это их святой день. Как в воскресенье, старина. Вернуться завтра. Где вы жили? Вы должны знать, что не можете заниматься делами в пятницу. С лучезарной улыбкой он хлопнул дверью.
   - Но все, чего я хотел, - в отчаянии закричал Питер, - это купить копию вчерашней газеты!
   Дверь распахнулась, и оттуда выглянул приветливый итальянец. - Но вчерашнюю газету никто не хранит. День прошел, не так ли?"
   "Разве у вас нет копии, которая валяется у вас в офисе?"
   - Не хотелось бы, чтобы это загромождало место. Мой слуга выносит их и продает, как только я закончу.
   - Но где он их продает?
   "Не мое дело. Может быть, торговцам старой газетной бумагой. Может быть, где-то еще. Ты слышал о мировой нехватке бумаги, старина? Где он их продает? Никогда не спрашивал его.
   Дверь снова захлопнулась, и Питер, сгорбившись, спустился по лестнице.
   * * * *
   Идя по улице, он был без мыслей, без надежды, почти без сознательной воли. Наконец он обнаружил, что стоит рядом с баром и рестораном, и устало поднялся по лестнице на открытую веранду, где опустился на веретенообразный стул за мраморным столом.
   - Пиво, сэр?
   - Темный Туборг, - приказал он. Он задавался вопросом, не должен ли он отказаться от своего проекта и вернуться в свое время. Вероятно, он все равно умер, смутно подумал он, и было бы нелепо изводить себя таким образом по причине, которая больше не была разумной. Хорошо, что он не позволил Руфи привязать себя к такому некомпетентному, бестолковому, неудачливому, склонному к несчастным случаям мужчине.
   Он пришел в себя, услышав из-за стола позади себя слово "луна". Он повернулся на стуле, чтобы посмотреть на говорящего.
   За столом сидели мальчик лет девятнадцати и девочка на год или около того моложе, явно американки, явно влюбленные друг в друга. Мальчик пил пиво, а девочка потягивала лимонад и грызла соленые фисташки в тарелке перед ней. Они держались за руки под столом и обменивались интимными репликами.
   Стыдно прерывать их, подумал Питер, но если бы я услышал то, что, как я думал, я услышал... Он кашлянул, и мальчик поднял голову.
   "Извините, - сказал он, - но вы кажетесь американцами".
   "Правильно, мы", - сказал мальчик. "Мы в турне. Мы оставили наш корабль в Суэце и присоединяемся к нему завтра в Александрии. Я знаю, что это медленный способ путешествовать, но вы можете многое увидеть".
   "Разве Египет не прекрасен?" сказала девушка.
   - Я хотел бы спросить вас кое о чем. Питер неловко поерзал на стуле. "Я слышал, что кто-то из вас упомянул луну? Ты говорил о том корабле, который вернулся вчера?
   Девушка опустила глаза, а мальчик покраснел.
   - Я так не думаю.
   - Но я отчетливо слышал, как один из вас употребил слово "луна".
   - Это была я, - застенчиво сказала девушка, - но это не имело никакого отношения к тому кораблю. Я только что сказал Джерри, что, держу пари, он даже позавидует человеку с Луны. Но было очень плохо с людьми на том корабле, не так ли?
   Питер наклонился вперед. "Да, в самом деле. Страшная трагедия. Но из-за... то есть из-за давления событий мне не удалось узнать все подробности. Возможно, вы сможете их предоставить. Насколько я понимаю, двое членов экипажа погибли в пути. Это правильно?"
   - Это то, что мы слышали по радио.
   - Ты помнишь, кто они?
   Мальчик нахмурился. "Я смутно помню одно имя, потому что у одноклассника было такое же имя. Кажется, кто-то по имени Дэнфорт.
   Билл Дэнфорт! Питер вздохнул. Беспечный Билл, который всегда был готов рискнуть.
   Но сейчас он не мог тратить время на горе.
   - А имя второго?
   - Я не могу вам точно сказать, - сказала девушка с тихим смешком. "Все всегда говорят, что у меня самая слабая память! Но я точно помню, что это был кто-то по имени Питер.
   - Питер что ?
   "Я не помню. Но я помню, как смеялся и упомянул об этом Джерри здесь, потому что на корабле было два человека, обоих звали Питером, и их фамилии звучали так похоже, и это казалось таким глупым, и я помню, как спросил Джерри здесь, как их жены когда-либо разлучали их. Почему это важно? Это имеет значение?"
   - Нет, - устало сказал Питер. "Это не имеет значения. Ничего не имеет значения, "Абсолютно ничего".
   Он чувствовал, как их взгляды смотрят ему в спину, когда он оставил свое пиво недопитым и пошел вниз по лестнице.
   * * * *
   Он стоял у входа на улицу в отчаянии. Прошло три часа, а результата нет. Мог ли он посетить библиотеку? Но египетские библиотеки, даже если бы в них была английская газета, сегодня были бы закрыты, так как была пятница. В американском посольстве была библиотека, но он не осмелился туда зайти, так как мог встретить кого-нибудь, кто его знал. Разве нет на свете способа, которым разумный человек мог бы решить такую простую задачу, как найти экземпляр вчерашней газеты, не дожидаясь, пока придет вчерашний день?
   К нему подошел темнолицый мальчишка с деревянным ящиком на плече. - Почистить ботинки, мистер?
   - Обувь не имеет значения, - рассеянно сказал Питер.
   "Я хорошо чистлю обувь".
   "Обувь не важна". Внезапно он спросил: "Вы случайно не знаете, где я могу купить копию вчерашней газеты?"
   - Хорошо, мистер, - сказал мальчик.
   С сердцем, колотящимся от дикой надежды, Питер наклонился и схватил мальчика за плечо: - Ты хочешь сказать, что знаешь, где его взять? Копия вчерашней газеты, обратите внимание!
   Мальчик выглядел встревоженным и попытался вырваться. - Хорошо, мистер!
   "Не бойся, просто покажи мне, где это место, прямо сейчас!"
   Но мальчик отстранился с расширенными глазами и, почти плача, проблеял: "Хорошо, мистер! Я хорошо чистлю обувь".
   Питер отпустил, и мальчик помчался по улице. Плечи поникли, Питер медленно пошел дальше. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как сзади на него навалилось тяжелое тело, и он обернулся, чтобы посмотреть в сияющее лицо и чуть расфокусированные глаза веселого американского моряка.
   "Извини, приятель, - сказал моряк, - но эти египетские тротуары не очень устойчивы. Довольно неопределенная страна.
   - Как ты прав, - сказал Питер и пошел прочь. Но моряк сочувственно посмотрел на него и остановил его, ткнув в грудь загорелой рукой.
   - Положи туда, мистер. Ты выглядишь так, будто потерял своего последнего друга. Но я буду твоим другом. Что заставляет тебя выглядеть таким подавленным? Кто-то умер?"
   - Да, кто-то умер, - сказал Питер.
   "Кто умер?"
   "Я не знаю. Весь этот благословенный день я пытался раздобыть копию вчерашней газеты, чтобы узнать.
   - Не повезло, - сказал моряк. - Но я не понимаю, зачем вам читать газету, если она печатает такие плохие новости. Почему бы тебе просто не проигнорировать все это?"
   Он начал смеяться и схватил Питера за руку. - Скажи, это хорошо, не так ли? Просто игнорируйте все это! Прямо как в истории, которую рассказывал мой дядя. Ты хочешь услышать это. Когда мой дядя был мальчиком, он жил на ферме, и там был этот кот, понимаете...
   Питер оторвался и быстро пошел дальше, но когда он дошел до угла и стал искать извозчика, он почувствовал, что его снова схватили за плечо, и там был матрос, все еще смеющийся.
   "Вы не должны ходить так быстро по этим ненадежным тротуарам", - сказал он. "Мне трудно угнаться за тобой. Ну, эту историю мой дядя рассказывал, понимаете, когда он был мальчиком, он жил на ферме, и у них была эта кошка, и эта кошка, она...
   " Такси !"
   Такси с визгом остановилось, и Питер прыгнул внутрь и захлопнул дверь. Моряк выглянул в пыльное окно с обиженным выражением лица.
   - Все еще беспокоитесь об этой бумаге, мистер? Вам было бы легче, если бы вы позволили мне рассказать вам о моем дяде и этом коте...
   Ускорение машины сбило его с толку, и Питер огляделся и увидел, что он все еще стоит на углу, выглядя озадаченным и несчастным.
   * * * *
   Было полтретьего, когда такси мчалось обратно по дороге к Пирамидам. Питер опустился на неровную обивку в полном поражении. Напряжение и напряжение последних трех с половиной часов были настолько велики, что он едва мог вспомнить первоначальную цель этого дикого путешествия во времени. Он едва ли мог объяснить, зачем он пришел и чего надеялся добиться. Ни одна из его причин, казалось, не имела никакого смысла. Он сознавал главным образом, что невыразимо устал и очень голоден.
   Он не помнил, чтобы был так голоден с тех пор, как был маленьким мальчиком. Интересно, сколько часов он был без еды? Минута? Четыре часа? Шестнадцать часов? Или две недели? Но философские сложности путешествия в будущее были слишком сложны для его притупленного ума, и он думал только о том, что было бы неплохо съесть бутерброд.
   Впереди на дороге он увидел неоновую вывеску Пирамиды . Гриль . Это было убогое место, которое он никогда бы не выбрал, если бы у него было больше времени, но оно было крутым.
   - Остановись здесь, - приказал он водителю. "Я голоден и устал. Я просто посижу здесь. Иди внутрь и принеси мне бутерброд с сыром.
   Не прошло и пяти минут, как у него в руке был грубо завернутый бутерброд, и он уже катился к Пирамидам, но к этому моменту у него уже не было сил даже на то, чтобы поесть.
   Снова остановившись перед Великой пирамидой, он расплатился с водителем, отмахнулся от проводников и побрел дальше по песку.
   За ним прибежал араб. - Погадать, сэр?
   Питер покачал головой и продолжил идти. С него было достаточно попыток заглянуть в будущее. Вверх по склону, на более твердую каменистую почву и, наконец, на чудесно желанную канаву, ведущую в каменную комнату, где ждала Бурная Тесси.
   Было без пяти три, когда он опустился на стул и закрыл стальную люльку. Его несъеденный бутерброд безвольно валялся в одной руке, он откинулся назад, закрыл глаза и стал ждать сдвига во времени.
   * * * *
   Когда Питер Харрисон открыл глаза в своем временном отрезке, было еще одиннадцать часов оставшейся ночи. Он переставил аппарат так, как должно быть, и побрел по длинному туннелю обратно в комнату под названием "Временные исследования". Там он пододвинул стул, положил голову на стол и заснул.
   Был рассвет, когда проснулся. Внезапный спазм страха, что его застанут в лаборатории, заставил его поспешить в коридор, вниз по эскалатору и из здания, где он предъявил свое удостоверение нелюбопытному солдату на страже.
   Когда он шел через пустыню к очереди институтских джипов, один из которых должен был отвезти его в его комнату в "Семирамиде", он вспомнил свой бутерброд.
   Он оторвал кусок бумаги, чтобы откусить открытый угол бутерброда, но оставил остальную часть на месте, чтобы защитить хлеб от потной, грязной руки, и начал жевать хлеб с сыром, стягивая обертку. как он ел.
   Пока шел, думал. Его поездка не принесла ничего, на что он надеялся. Он все еще знал, не больше, чем остальные члены экипажа, какой будет его индивидуальная судьба. Он, конечно, знал, что корабль вернется, но другие люди никогда не сомневались в этом. Каковы были его шансы вернуться живым?
   Возвращение корабля было гарантировано на сто процентов. К тому же он добавил к своим знаниям тот факт, что двое членов экипажа погибнут, а двое выживут. Кроме того, он узнал, что один Петр жил, а другой Петр умер. Но какой? Эта информация действительно помогла ему? Его индивидуальные шансы оставались точно такими же, как и в начале - пятьдесят на пятьдесят.
   Билл Дэнфорт всегда смеялся над ним за то, что он консерватор. Рут дразнила его с тех пор, как он знал ее как человека, который не рискует, человека, который должен быть уверен. Но он всегда думал о себе как о разумном человеке, пытающемся перестраховаться.
   Впервые в жизни ему пришло в голову, что бывают времена, когда человек дурак, чтобы перестраховаться. Пока ты жив, думал он, ты должен рисковать. Даже когда вы можете отправиться в будущее, вы не всегда можете узнать, что делать безопасно. Он устал быть осторожным. Если бы вы всегда были осторожны, посмотрите, сколько удовольствия вы бы пропустили!
   Солнце вставало на востоке, и длинные черные тени пирамид расстилались по пескам пустыни. Питер расправил плечи и откусил еще один сэндвич.
   Ну, подумал он, я решился. После сегодняшнего дня ни у кого не будет оснований называть меня трусом или шутить за то, что я ставлю только на верную вещь.
   Он поднял бутерброд. Он смотрел на него в растущем свете, и его кожу покалывало. Бумага, за которую он держал хлеб, была обрывком газетной бумаги с английскими словами. Он бросил хлеб на землю и жадно уставился на изуродованную колонку печати. Да, это была вчерашняя газета, часть рассказа о посадке Тихо .
   Он лихорадочно читал фрагмент, ища имена.
   Фрагмент, который он держал, гласил:
   (Продолжение со страницы 1)
   Среди выживших ж-
   Полковник Карл Йоханссон, о-
   Институт Гиперфизики
   и полковник Питер Хар-
   выдающийся выпускник -
   Это все.
   С воплем ярости он швырнул бумагу на землю, разорвал ее сапогами на куски и втоптал обрывки в песок.
   Позади себя он услышал пронзительный оклик и на мгновение повернул голову, чтобы увидеть далеко бегущую за ним фигуру араба в белом халате.
   "Йа Паша! Я Паша позвал его, махнув длинной рукой.
   Абду никогда не спит? - сердито подумал Петр. Я хочу, чтобы он оставил меня в покое.
   - Ты уронил листок бумаги! позвонил Абду. "Вот кусок, который ты уронил!"
   Питер остановился как вкопанный. Тот уголок бумаги, который он оторвал, когда первый раз откусил бутерброд! Должно быть, это недостающий фрагмент, содержащий последние буквы неполного имени.
   Черным шрифтом было написано "рисон"? Или "риман"?
   Потом пожал плечами. Что это значит? - пробормотал он себе. Только дурак требует уверенности в этом мире. И даже если он прочитает газету, шансы на то, что редактор, как и все остальные, переиначили имена, все равно будут пятьдесят на пятьдесят. Даже если там написано "рисон", он не может быть уверен, что это правильно!
   Он повернулся спиной к Абду и зашагал к ожидавшему его джипу.
   Он забрался на сиденье, разбудил сонного возницу и властным голосом отдал приказ.
   "Отвезите меня в американское посольство".
   Водитель потянулся и попытался пригладить взлохмаченные волосы. Он зевнул.
   - Но в посольстве еще не проснулись, сэр. Еще нет шести.
   - Неважно, - сказал Питер, - отвезите меня в посольство. Я собираюсь организовать свадьбу!"
  
   ВОПРОС ВРЕМЕНИ, Роберт Реджинальд
   Было 3:15 воскресного дня, когда Джейк Смит решил, что его сосед, наконец, сошел с ума, и ему нужно что-то с этим делать. "Рэмс" только что забили тачдаун за три минуты до конца, а "Сан-Франциско" приближался к сорока, когда по соседству раздалось шипящее " ка-ка-пфтт ", и сет замер.
   "Вот и все!" Джейк закричал: "Это последний раз, когда я мирюсь с этим".
   - Терпеть что, дорогая? сказала Марта, его иногда любящая жена.
   Смит выбил заднюю дверь, покалечив при этом собаку. - Обри, - закричал он, - какого черта ты там делаешь? Он выглянул из-за падающего решетчатого забора, разделявшего их владения.
   Страттон Бандфорд Обри, доктор философии, почетный профессор физики в Университете Санто-Вердуго, счастливо ухмыльнулся с выжженного участка своего почти несуществующего газона. - Я сделал это, - щебетал он.
   "Сделал что?" - сказал Джейк.
   "Я путешествовал во времени, - сказал Обри. "Видите ли, это просто правильное приложение силы сбоку от пространственно-временного континуума..."
   Джейк пытался подшутить над явно сумасшедшим соседом. - Как далеко ты зашел? он спросил.
   - Около десяти секунд, - сказал Обри. "У него было мало силы, и..."
   "Какая?" - сказал Джейк. - Ты взорвал трансформатор только для того, чтобы перенестись на несколько секунд в прошлое?
   "Прошлое?" - сказал Обри. "О нет, прошлое гораздо проще. Это будущее требует так много энергии, потому что..."
   Джейк перелез через забор. - Минутку, - сказал он, - ты имеешь в виду эту штуку, - он указал на веретенообразную штуковину, полную жердей, воткнутых под разными углами, - ты имеешь в виду, что этот кусок хлама действительно может отправить кого-то в прошлое? "
   -- Ну да, -- сказал Обри, -- или еще что -нибудь -- подходящего размера и веса, разумеется. Например, если я положу этот камень именно так, - Обри взял камень размером с ладонь и поместил его в машину, - и сделаю надлежащие настройки, - он возился с органами управления, - и напечатаю правильный инструкции, а потом..." - раздался еще один пфф - "Вуаля!" - и камень внезапно исчез.
   - Куда оно делось? - спросил Джейк.
   -- О, думаю, лет сорок назад, -- сказал физик, -- где-то в середине южной части Тихого океана. Мы ведь не хотим изменить историю, не так ли?" Обри ухмыльнулся.
   "Саааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа?? - сказал Джейка, внезапно вставшего очень прямо) "Как далеко назад может зайти парень?"
   "Ну, - сказал доктор, - есть только три переменные: масса, расстояние и время".
   "Время?" - спросил Джейк.
   - Да, время , - сказал Обри. "Видите ли, все, что вы отправляете в прошлое, в конце концов возвращается в настоящее, если только вы не прилагаете постоянную силу, чтобы удерживать это там. Как тот камень..." - раздался хлопок и слышимый удар, и они оба обернулись и увидели небольшой камень, покрытый водорослями, стоящий посреди лужайки. "Ну, иногда они не попадают точно в цель". Он хмыкнул.
   - Я буду... - сказал Джейк и усмехнулся. "Знаете, док, - добавил он, - я прослеживал свое генеалогическое древо и зашел в тупик, потому что Смит - такое распространенное имя, и я бы очень хотел стать добровольцем, чтобы сделать первую пилотируемую экспедиция в прошлое".
   "Ну, я не знаю, - сказал Обри, - со страховкой могут возникнуть трудности..."
   - Эй, нет проблем, я подпишу отказ, - сказал Джейк. - Кроме того, мне нужно всего пару минут, чтобы спросить моего предка, откуда он взялся.
   Смиту понадобилось еще пять минут мольб и угроз (в течение которых "сорокадевятки" забили, отправив игру в овертайм), но он наконец убедил доброго доктора в том, что эксперимент полезен для науки в целом и для репутации доктора Уайта. Особенно Стрэттон Обри. Он помчался домой, схватил флягу, охотничий нож и рюкзак и быстро вернулся. - Все готово? - спросил Джейк.
   Обри посмотрел на свои инструменты. - Ну, я так думаю. Принимая во внимание ваш вес, доступную силу и год, которого вы хотите достичь - 1760, - я могу отправить вас обратно не более чем на пять или десять минут. После этого вы автоматически вернетесь. ХОРОШО?"
   - Да, конечно, - сказал Джейк.
   "Все готово, - сказал физик, - вам остается только сидеть здесь".
   Джейк сел, пристегнул ремень безопасности и нервно огляделся. - Ты уверен, что это не повредит?
   "Ну, я думаю, мы скоро увидим, не так ли?" Ученый улыбнулся, и когда Джейк начал возражать, доктор Обри нажал ENTER на своем терминале.
   Мир стал черным, красным и зеленым, а затем Джейк Смит сидел посреди коровьего пирога на пастбище в Вирджинии восемнадцатого века.
   "Боже мой, это сработало!" - сказал он и быстро огляделся. Шагах в пятидесяти старик пахал поле, брел за дряхлой лошадью. Джейк поднялся, смахнул хороший южный дерн и поспешил дальше. - Шесть минут, - пробормотал он про себя, глядя на часы.
   "Извините, - крикнул он, - извините!" Фермер остановил свою лошадь, уставившись на этого странно одетого человека из будущего. - Я ищу Мередит Смит, - сказал Джейк.
   - Да? - сказал старый шут.
   - Вы Мередит Смит?
   - Ну, есть люди, которые меня так называют, - сказал старый Смит. "Некоторые из них называют меня и по-другому". Он несколько раз хрипел, прежде чем Джейк понял, что смеется над собственной шуткой. "Кто ты?" он спросил.
   - Я, эм, Джейкоб Смит, - сказал Джейк. - Ваш, э-э, ваш двоюродный брат.
   Старый Мерри Смит очень внимательно осмотрел своего "кузена" своими водянистыми голубыми глазами. "Ну, ты, должно быть, из Виллибурга на Востоке, потому что я никогда не видел здесь ничего похожего на тебя, братан. А вот эти шмотки - довольно причудливые штучки для моих родственников. Он схватил рубашку Джейка своими грязными пальцами, оставляя пятна везде, к чему прикасался. - Что это за ткань? он спросил. - А кем, скажи, был твой папа?
   - Я этого не делал, - сказал Джейк, отступая. "Послушайте, мистер Смит, кузен , я сейчас немного спешу, поэтому буду очень признателен, если вы ответите на несколько моих вопросов". На его часах оставалось пять минут.
   "Ну, сынок, в этих краях дела идут как-то медленно, - сказала Мередит Смит, - и я, и миссис теперь почти совсем одни, если не считать старого Молнии и Бастера, нашего мальчишки". Он свистнул и снова начал хрипеть, когда старая паршивая дворняжка подошла к нему иноходью. -- Но молодые люди теперь все живут в Стаффорде, недалеко от города, и почти никогда не возвращаются к нам, народу, ни как...
   - Да, да, это здорово, - сказал Джейк. Он был вне себя, наблюдая, как секунды тикают. - Слушай, все, что я действительно хочу знать, это откуда ты.
   Старик недоверчиво покачал головой. "Блин, мальчик, где ты жил? Мы все верные слуги его величества короля Джорджа. Вы не один из якобитов, не так ли? Он довольно внимательно посмотрел на Джейка, затем хрипло прохрипел в третий раз. "Или какой-то папист, может быть? Или один из несогласных?
   Джейк с отвращением вскинул руки. - Нет, нет, нет, конечно нет! он сказал. - Э-э, я имею в виду, - оставалось всего четыре минуты, - где именно вы родились?
   Старый Мередит Смит почесал щетину на подбородке и сунул в рот комок дурно пахнущего табака, обнажив полдюжины гнилых зубов, все еще усеивающих его лицо. Поток коричневой жижи просочился через одну из щелей и скатился по его подбородку. Он недоверчиво посмотрел на своего гостя. "Да ведь это легко, сынок, - сказал он, - я родился в постели! "
   - Нет, - сказал Джейк, - я имею в виду, я имею в виду, - пытаясь взять себя в руки, - где именно?
   Фермер почесал затылок и выглядел озадаченным таким очевидным вопросом. - Ну, я точно не знаю, - сказал он. "Я думаю, что это было в доме моего папы. Знаешь, я тогда был немного молод". Был еще один приступ хрипов и продолжительное блеяние , сопровождаемое неприятным запахом.
   Джейк взмахнул руками вверх и вниз, чтобы очистить воздух. "Э-э, в каком штате, - сказал он, - нет, в какой области, в какой, э-э, провинции...?" Он нащупал нужные слова и лихорадочно посмотрел на часы: осталось три минуты.
   Старая дура впервые заметила это устройство. "Эй, что это за блестящая штука, которую вы все время разглядываете на своем запястье, мистер? Ты не в союзе с Дьяволом, не так ли? Он начал отдаляться.
   Все шло не очень хорошо. Это было не то, что он планировал. Джейк попытался успокоиться, сделав несколько глубоких вдохов. " Нет , - сказал он, - я не дьяволопоклонник. Я твой двоюродный брат. Действительно. И все, что мне нужно, сэр, это ответ на несколько простых вопросов. Я просто хотел бы знать, откуда ты".
   Мередит Смит провел тыльной стороной ладони по подбородку, а затем вытер эту грязь по всему комбинезону. -- Что ж, сынок, -- сказал он, -- ты точно знаешь, как рассердить человека. Да куда ты торопишься? Почему бы вам не спуститься в дом, и миссис нальет вам чашку эля, чтобы смыть эту пыль, и мы можем поговорить об этом немного. Он огляделся. - Да ведь здесь, на солнце, слишком чертовски жарко, чтобы из-за чего-то сильно расстраиваться. Он смахнул одеяло мух.
   "У меня нет времени, - крикнул Джейк Смит, - у меня осталось всего две минуты ".
   - Остался для чего? - спросил старый Смит.
   Джейк хотел задушить своего прапрадеда. "Скажи-ка. Пожалуйста! Пожалуйста, скажите мне! Кто были твои тети и дяди?
   Мередит покачал головой. - Да ведь я никогда не знал ни одного из них, сынок. Даже не уверен, что они у меня были. Мы ушли из дома, когда я был совсем маленьким мальчиком, а мой папа никогда особо ни о ком из них не говорил".
   - Где был дом? - спросил Джейк, когда до его двухвекового путешествия осталась всего минута.
   Фермер рассмеялся и хлопнул себя по колену, подняв облако пыли, которое поплыло в сторону Джейка. -- Ну, конечно, старая страна, -- сказал он, -- где, ты думаешь, она была? Пенн-дура-вания? Здесь, в трущобах, было не так много развлечений.
   "Аааа, ааа" - осталось всего тридцать секунд - "просто ответь мне на это", сказал Джейк, "Только, только вот что. Скажи мне это, и я обещаю тебе, я обещаю , что больше никогда тебя не побеспокою .
   Старый Смит усмехнулся. - Ну, не считай ромашки, сынок, что такое? Он сплюнул комок немного подсохшего табака на какие-то зарождающиеся побеги поблизости.
   - Как звали твоего отца? - спросил Джейк.
   Небо вокруг него начало меркнуть, но он услышал слабый (но кристально чистый) ответ Мередит Смит как раз перед тем, как перенесся. "Почему, мистер Смит , конечно!"
   В тот день "Рэмс" проиграли.
  
   ЧЕЛОВЕК, ВИДЕЛ СКВОЗЬ ВРЕМЯ, с картины Леонарда Рафаэля
   "Это будет скоро", - сказал себе Уолтер Йель в пятидесятый раз. - Должно быть, скоро.
   Он очень устал. Его веки распухли, как грудь Гитлера, а голова казалась Лондоном после ночных бомбежек. Но он стиснул зубы и продолжал смотреть в окно, глядя на то место, где вскоре должен появиться Гэри Фрексер.
   В течение нескольких месяцев они вдвоем тренировались в пустыне, спали весь день, когда солнце светило ярче всего, и усердно трудились все прохладные ночи. Они использовали старую лачугу для своей лаборатории.
   Маленькое деревянное здание было единственным строением, которое можно было увидеть на широком пространстве пустыни.
   Это была одна из причин, по которой они выбрали это место. Они хотели место, где их никто не побеспокоит. Итак, они вышли сюда и притворились, что занимаются астрономическими наблюдениями. На самом деле, они совершенствовали машину времени.
   Изначально это была идея Фраксера.
   "Видите ли, - сказал он, - все, что нам нужно, - это машина, способная путешествовать в четвертом измерении; машина, которая проведет человека сквозь время. Согласно Эйнштейну, время движется по кривой линии. Эта машина будет не только двигаться вперед, но и кратчайшим путем из одной точки линии, настоящего, в другую, будущее".
   Они трудились над машиной до изнеможения, но ни один из них не собирался сдаваться. И вот однажды ночью, когда у них обоих затуманились глаза от бессонницы и переутомления, машина была завершена.
   * * * *
   Это была сложная масса механизмов, которая сбила бы с толку любого, кроме ее создателей. Однако каждый рычаг, каждая гайка и болт были им знакомы. Они смотрели на это некоторое время, едва веря, что это наконец было сделано.
   Уолтер Йель выразил словами мысль, которая была у них обоих в голове.
   - Кто пробует? - хрипло спросил он.
   Гэри Фрэксер нервно провел рукой по густой щетине на подбородке.
   "Полагаю, это все мое", - сказал он. "Угадай еще раз. Вы думаете, что этот эксперимент со временем слишком опасен, и вы не хотите, чтобы я рисковал своей жизнью. Нет, ты уже сделал достаточно. На этот раз я рискну".
   "Это я должен быть", - запротестовал Фраксер. - В конце концов, Кэрол Льюис от тебя толку не будет, если ты застрянешь где-то в будущем.
   "Хватит шутить. Мы оба любим Кэрол, и она заботится о тебе не меньше, чем обо мне. Ей было бы так же жаль, если бы ты потерялся. Мы не можем сказать, кого она в итоге выберет себе в мужья, так что это не причина для твоего ухода.
   - Что ж, - сказал Фраксер, - нельзя винить парня за попытку. Как насчет того, чтобы подбросить монетку?"
   - Тебе в этом слишком повезло. У меня есть идея получше.
   Он указал на таракана, ползающего по щели в столе.
   "Если таракан ползет к вам, вы идете. Если дело дойдет до меня, я пойду".
   "Справедливо."
   Двое мужчин склонились над столом, пристально наблюдая за насекомым. Насекомое остановилось; затем, привлеченный случайным крошкой хлеба, медленно пополз к Fraxer.
   Фраксер улыбнулся.
   "Похоже, мне не везет даже в этом".
   Двое мужчин выкатили машину наружу, и Фраксер забрался на сиденье. Он положил руку на рычаг. - Ну, вот я иду.
   Он резко отпрянул. Внезапно раздалось жужжание и вращение колес, а затем машина исчезла.
   * * * *
   Теперь Йейл сидела на краю кровати и ждала. Фраксера не было более двенадцати часов. Несмотря на его решимость не спать, Йель начал сонно кивать.
   Он был в полусне, когда дверь неожиданно распахнулась. Йель вздрогнул, мгновенно проснувшись, когда вошел Гэри Фрексер.
   "Что случилось?" выпалил Йель. "Что ты нашел? С машиной все в порядке?
   "Я нашел много. Что касается машины, то она покоится примерно на тысячу лет в будущем. Я исправил это, как только вернулся". В голосе Фраксера слышались напряженные, полуистерические нотки.
   Йель вскочил с маленькой кроватки.
   "Что случилось?"
   "Держись подальше".
   Пистолет выскочил из кобуры Фраксера, как живой. Йель удивленно посмотрел на своего партнера:
   - Ты совсем сошел с ума?
   В этот момент Фраксер действительно выглядел сумасшедшим. Его лицо скривилось в маску ненависти, глаза сияли, как холодные осколки стекла, рот превратился в простую красную полоску.
   "Нет, я не сумасшедший. Но я был бы сумасшедшим, если бы упустил такую возможность. Ты единственный мужчина в мире, который стоит между Кэрол Льюис и мной.
   - Какое она имеет к этому отношение?
   "Довольно косвенно. Если бы не тот факт, что ты еще жив, она вышла бы за меня замуж. Значит, ты не собираешься жить дальше. Я исправлю это".
   Уолтер Йейл недоверчиво уставился на человека с наведенным пистолетом. Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что Гэри Фрексер, человек, которому он доверял больше всех остальных, собирается убить его. На самом деле этого не было, пытался убедить он себя, это был сон, кошмар.
   Но вы не могли бы вместить этот устойчивый пистолет или это белое застывшее лицо во сне.
   - Это проклятая машина времени, - сказал Йель. - Путешествие в нем, должно быть, повлияло на твой разум.
   При упоминании о машине времени пистолет в руке Фраксера слегка дрогнул. Рука Уолтера Йеля приблизилась к ящику стола.
   - Подожди, - сказал Фраксер холодным и жестким голосом. Он потянулся, открыл ящик и положил револьвер на столе.
   - Вас предстанут перед судом за убийство, - сказал Йель, глядя на него, - и, возможно, будете осуждены. Даже если они не признают тебя виновным, Кэрол никогда не выйдет замуж за человека, подозреваемого в моем убийстве.
   - Никто ничего не заподозрит, - уверенно сказал Фраксер. "Два аспиранта, очень близкие друзья, отправляются в пустыню, чтобы провести исследовательскую работу в области астрономии. Один из них - ты, Уолтер, - случайно заблудился и пропал навсегда. Очень жаль, но другие люди погибли в пустыне. Суда не будет. Люди будут сочувствовать мне, потому что я потерял друга, а не осуждать меня за его убийство".
   Йель ломал голову над планом побега. Он ничего не мог придумать. Там был револьвер, который Фраксер необъяснимым образом положил на стол, но у него не было ни малейшего шанса достать его до того, как другой выстрелит. И одного выстрела было достаточно, чтобы Фраксер попал в цель.
   - Значит, это будет хладнокровное убийство?
   "Не совсем так. У вас будет три счета, в течение которых вы можете попытаться добраться до пистолета на столе. Когда ты достигнешь, я выстрелю".
   - Это не более чем убийство!
   - Не буду спорить, - нетерпеливо сказал Фраксер. - Мы достаточно наговорили.
   Йель побелел, но промолчал. - Один, - сказал Фраксер.
   Йель стоял неподвижно, желая как можно дольше отсрочить стрельбу.
   - Они никогда тебе не поверят, Гэри, - возразил он. "Они заподозрят что-то неладное. Всегда есть шанс, что мое тело найдут с пулевым отверстием, а вы не можете объяснить это полиции".
   Выражение лица Фраксера не изменилось. Его пистолет был совершенно ровным, направленным прямо в сердце Йеля, и его лицо было бледным за песчаной пленкой пустынного песка.
   - Два, - хрипло сказал Фраксер.
   - Это не сработает, - сказал Йель, все еще пытаясь выиграть время.
   Фраксер не показал никаких признаков того, что услышал.
   - Тр... - начал он, и в этот момент Йель отчаянно схватился за пистолет, лежавший на столе.
   Пистолет проревел гневное послание смерти, когда грянул выстрел, единственный выстрел. Темно-красная жидкость хлынула из черной дыры, внезапно появившейся на манишке Фраксера. Он потянулся в слепой попытке найти что-нибудь для поддержки, но не смог, а затем тяжело рухнул на пол.
   Йейл постоял там секунду, глядя на свой дымящийся пистолет. Легкого нажатия на спусковой крючок чужого револьвера было бы достаточно, чтобы взорвать его, но этого не произошло. По всем законам случая это должно было произойти. Но это не так.
   Упавший человек издал низкий стон, и через мгновение Йель опустился на колени рядом с ним. Губы Фраксера лихорадочно шевельнулись.
   - Вырезка в кармане, - сумел он выдохнуть, - объясняет, почему.
   Кровь брызнула из-под его стиснутых зубов, судорожная дрожь сотрясла его тело, и он замер.
   Йель достал вырезку из кармана мертвеца и осторожно развернул ее. Он был датирован 15 мая 1951 года!
   "Фраксер умрет в кресле за убийство Уолтера Йеля", - гласил заголовок колонки. Далее последовало описание суда.
   Уолтер Йель увидел несколько строк, написанных знакомым почерком внизу вырезки. Он жадно читал их.
   "Из этой вырезки видно, что когда-нибудь в будущем я убью Уолтера Йеля. Йель слишком хороший человек, чтобы умереть. Неизмеримо лучше, чтобы меня убили первым, чтобы этого не произошло. Я отправлю машину времени туда, где он не сможет использовать ее, чтобы отменить мое самоубийство. Это кажется единственным способом. Эта вырезка и это признание очистят его. Он стрелял в целях самообороны. Он не знал, что я никогда не собирался стрелять.
   Там запись прекратилась. Йель наклонился, чтобы осмотреть оружие, из которого следовало выстрелить первым. Предохранитель пистолета Фраксера даже не был отпущен. Фраксер действительно никогда не собирался стрелять, а намеренно дал себя убить.
   Хриплый всхлип вырвался из горла Уолтера Йеля. Он посмотрел на неподвижное лицо своего мертвого напарника, на губы, слегка изогнутые в почти улыбке. Внезапно Йель почувствовал себя очень усталым. И он медленно встал и вышел.
  
   ПЕЩЕРЫ ВРЕМЕНИ, Карлос МакКьюн
   Клайв перебросил грузовик через гребень хребта и быстро переключился на более высокие передачи, набирая обороты на спуске. Гребень ему не нравился, он был слишком крутым и извилистым, и, что еще хуже, было слишком много робких туристов, жавшихся внутри на слепых поворотах. В их нынешнем состоянии тормоза на этом маленьком грузовике были до смешного неадекватными для относительно большой нагрузки в тысячу двести галлонов бензина, заполнявших бак. Клайв не знал, почему он так рисковал, когда был даже шанс "накопиться", но бессознательно трепет неопределенности был его единственным стимулом оставаться на этой работе водителем грузовика четыре месяца в году, когда он не работал. изучаю медицину.
   Танкер продолжал набирать скорость, в то время как Клайв притормаживал его изо всех сил, приближаясь к поворотам, которые иначе было бы невозможно преодолеть. Десять миль этого склона, и он готовился поздравить себя с успешным спуском, как это было у него всегда, когда он увидел что-то, от чего мгновенно напряглись все мышцы его тела. Он схватился за ручной тормоз, в то же время вдавив педаль ножного тормоза в пол, и наконец остановился.
   - Клайв, ты чокнутый, - пробормотал он. - Ты спишь и не знаешь этого.
   Из прошлого опыта он знал, что есть только одно лекарство от сонливости. Он перегнулся через руль и закрыл глаза. Он только задремал, когда его вздрогнул чуть ли не сквозь лобовое стекло от ужасающего грохота. Быстро придя в себя, он вылез из кабины и направился к задней части грузовика, уверенный, что найдет другую машину, врезавшуюся в заднюю часть цистерны. Однако едва он сделал два шага, как звук голосов заставил его замереть на месте. Голоса говорили на иностранном языке - французском. Клайв сразу узнал его, потому что изучал этот язык в течение трех лет в студенческие годы.
   -- Ну, господа, что вы об этом думаете? Один голос говорил.
   - Ударьте еще раз, д'Артаньян, может быть, мы сможем разбудить какую-нибудь тварь изнутри. Голос этого говорящего был неистово громким.
   - Боюсь, господа, что после безумного бега, свидетелями которого мы только что стали, мы не найдем в этом странном экипаже ни одного живого существа. Это чудо, что он остановился перед тем, как разбиться на куски о скалы, которые вы видите впереди". В этом голосе звучало тихое достоинство, которое немедленно вызвало уважение у Клайва.
   - Значит, это был не сон, - пробормотал Клайв, - или был, и я до сих пор сплю. Взгляд его блуждал к глубокой прозрачной синеве неба и к орлу, едва нарушавшему свое одиночество, парящему на неподвижных крыльях. Солнце палило нещадно, но как это ни парадоксально, прохладный ветерок дул из каньона справа, как всегда в это время дня. Клайв глубоко вдохнул этот освежающий напиток. "Не может быть, чтобы я спал, - подумал он; "Все слишком реально". Он снова обратил внимание на голоса с другой стороны грузовика.
   -- Атос прав, но, может быть, кучера пощадило то же самое провидение, что и карету, -- сказал четвертый голос.
   "Мордьё!" Второй голос был еще громче прежнего: "Какое провидение пощадит кучера, потерявшего лошадей на таком подъеме?"
   Клайв больше не мог сдерживать себя, во сне или не во сне, он собирался насладиться ситуацией в полной мере. Он смело обошел грузовик и обратился к странной компании:
   "У меня лошади под замком, друзья, все 85, так что, если вы взберетесь обратно на своих соответствующих лошадей и поедете обратно к люку, или в цирк, или куда бы вы ни принадлежали, я сдеру с вас шкуру. этот фургон в город.
   Четверо мужчин, к которым он обратился, действительно представляли собой странное зрелище - неудивительно, что Клайв подозревал себя во сне. На них были длинные плащи - слишком теплые для этого почти пустынного климата - и большие фетровые шляпы с развевающимися перьями. На них были высокие кожаные сапоги выше колен, и у каждого на боку был длинный прямой меч. Скакуны были такими же замечательными, как и наездники. В этой стране ковбоев и лошадей Клайв никогда не видел такого убранства для лошадей, какое носят эти благородные животные, - сочетание кожи, стали, серебра и бархата - очень непрактичного, но весьма делового вида.
   Хотя они ездили на почти одинаковых скакунах и одинаково одевались, четверых мужчин определенно не объединяло какое-либо личное сходство. Один был невысокого роста, коренастый, с выступающими скулами и смуглым лицом. "Д'Артаньян", - мелькнула мысль в голове Клайва, ибо он был точным изображением героя любимого романа Клайва на протяжении всей его жизни. Второй, напротив, был настоящим гигантом. Копна светлых волос ниспадала на его плечи, обрамляя раскрасневшееся лицо с довольно пустым выражением. "Портос", - зарегистрировался этот. Третий производил впечатление женственной элегантности, впечатление, которое противоречило холодному блеску в его глазах. "Арамис, - подумал Клайв. Четвертый был самой влиятельной фигурой в группе. Высокий и красивый, этот человек воплощал в себе все качества, обычно приписываемые аристократам. Это мог быть только Атос.
   Клайв почувствовал смущение в тот момент, когда произнес эту грубую речь. "В конце концов, - подумал он, - они, вероятно, члены одной из кинокомпаний, которые снимают многие свои сцены в этой стране". Это смущение длилось, однако, только мгновение, быстро сменившись чувством беспокойства, ибо, как только незнакомцы оправились от первого удивления, шпаги у них угрожающе блеснули в руках, и д'Артаньян закричал:
   - Это английская собака, позвольте мне иметь удовольствие, господа, плюнуть ее на шпагу.
   Клайв не удивился бы, если бы они исчезли в воздухе, но события приняли неожиданный оборот с довольно поразительными последствиями. Он повернулся и побежал к кабине танкера. Мотор услужливо взревел по щелчку кнопки стартера, и грузовик двинулся по шоссе. Он снова остановил грузовик на вершине небольшого холма примерно в ста ярдах от него, потому что, взглянув в зеркало заднего вида, он убедился, что ему больше не грозит опасность быть пронзенным мечом этого маньяка - теперь Клайв был уверен, что незнакомцы были сбежавшими узниками психиатрической больницы или почти наверняка - благородная осанка "Атоса" заставила его задуматься.
   Поднявшись на крышу резервуара, чтобы лучше видеть, Клайв оглянулся на запутавшуюся картину. Лошади, явно напуганные ревом мотора грузовика, неслись по близлежащему гребню, а незнакомцы, тщетно пытавшиеся их остановить, смотрели, как они исчезают в явном смятении. Окончательно убедившись, что лошади не остановятся и не вернутся, все четверо снова обратили свое внимание на танкера и после поспешного совещания пошли вверх по холму туда, где Клайв теперь сидел, скрестив ноги, наверху танка. Клайв к этому времени преодолел свой мгновенный страх и почувствовал только веселье, увидев, как медленно приближаются его потенциальные преследователи, тяжело дыша и вспотев под тяжестью тяжелой теплой одежды, которую они носили. Когда они подошли на расстояние слышимости, Клайв окликнул их, на этот раз по-французски:
   -- Оставайтесь на месте, господа, или оставьте там оружие, иначе вам придется идти пешком до соседнего города двадцать миль.
   Незнакомцы снова поспешно совещались, и Клайв увидел, как Атос вручил д'Артаньяну свой меч и подошел один.
   - Месье, я боюсь, что вы превзошли нас при нашей первой встрече; лучше вашего шума, если не вашего замечательного проявления мужества.
   Клайв покраснел, но потом подумал о причине своего неловкого отступления.
   "Требуется храбрец, чтобы обнажить меч на безоружного человека, и, поскольку вас четверо, я бы сказал, что ваша смелость была почти безрассудной".
   Теперь Атос покраснел. Клайв спустился на землю и встал перед этой аристократической фигурой. - Если ваши друзья пообещают вести себя прилично, я отвезу вас всех в Сент-Джордж, где вы сможете переночевать в гостинице. К утру ваши лошади появятся на каком-нибудь ранчо, и мы можем попросить шерифа держать нас в курсе.
   К этому времени Атос пришел в себя, он сказал: "Примите мои искренние извинения, я вижу, что имею дело с джентльменом, хотя вы одеты по-крестьянски. Ваша речь говорит мне, что вы англичанин, следовательно, шпион. Мы не можем ехать с вами, так как у вас явно нет лошадей для вашей странной повозки. Амьен находится всего в лиге отсюда, а так как мы торопимся, то вернемся туда пешком и купим новых лошадей.
   "Амьен? Я никогда не слышал об этом городе поблизости, - сказал Клайв. "Конечно, я могу ошибаться, и вы не шутите, что хотите купить лошадей; если так, у вас будет больше шансов получить их в Сент-Джордже, чем здесь, в горах. Лучше всего тебе забраться ко мне и позволить мне отвезти тебя в город. Клайв начал задаваться вопросом, как долго эти ребята будут продолжать блефовать. Амьен, любой бы знал, что это французский город в шести тысячах миль отсюда.
   Атос на мгновение задумался, посмотрел на безоблачное небо и вытер пот со лба добытым откуда-то кружевным платком. Однако большую часть своего внимания он уделял грузовику и, казалось, был очень озадачен этим странным транспортным средством.
   -- Оно началось и дошло до вершины этого холма, -- сказал он как бы самому себе. "Нас не ждут в Париже еще два дня, и, возможно, приключение того стоит". Повернувшись, он сделал знак остальным подойти, а когда они подошли на расстояние разговора, сказал: "Опустите оружие, господа, мы имеем дело с джентльменом, от которого мы собираемся получить услугу".
   Все трое обменялись понимающими взглядами и вложили мечи в ножны. Портос стащил шляпу и старательно вытер обильные струи пота, струившиеся у него со лба, носовым платком, очень похожим на кружевную занавеску. Арамис легонько похлопывал гораздо более изящным кружевом, а д'Артаньян хладнокровно шел впереди, как будто не было такой вещи, как температурный дискомфорт.
   -- Настоящий джентльмен, -- проворчал Портос. - Он был бы гораздо лучшим компаньоном для наших лакеев.
   -- Ах да, -- ответил д'Артаньян. - Но у него очень интересная коляска, шумнее рыбного базара, и без лошадей в гору поедет.
   "Я бы сказал, что им владеет дьявол, если он не сам дьявол. Что скажете, господин аббат? - спросил Портос, обращаясь к Арамису.
   -- Возможно, -- ответил Арамис. -- Если так, то мы должны его культивировать, ибо кто лучше разберется с господином кардиналом!
   "Браво!" - закричали Портос и д'Артаньян. Атос улыбнулся в своей благородной манере, в то время как Клайв, хотя и улыбался, был несколько раздражен их продолжающимся притворством.
   - Шутки в сторону, ребята, где вы находитесь? Клайв задал этот вопрос по-английски. Четверо вопросительно посмотрели друг на друга, и Атос сказал с плохо скрываемым нетерпением:
   - Месье, мы не понимаем английского языка, а поскольку вы все-таки говорите на нашем языке, в какой-то мере вы будете любезны обратиться к нам по-французски. Это было своего рода неудачей, но Клайв был полон решимости докопаться до сути того, что он считал первоклассной загадкой, и поэтому продолжал подшучивать над ними. Он повторил свой вопрос, на этот раз по-французски.
   Незнакомцы немедленно проявили признаки гнева и снова потянулись за мечами. Атос удержал их, и Портос, чье лицо стало темно-багровым от солнечного зноя, чуть не взорвался.
   "Мордьё!" - воскликнул он. - Этот парень действительно дурак, если даже предлагает выдать военную информацию англичанину.
   "Я не имею в виду французскую армию, я говорю о кино". Это заявление обрушилось на четверых мужчин как удар. Они стояли как завороженные. Краска струилась с лица Портоса, пока не превратилась в розово-розовый цвет. Наконец д'Артаньян заговорил.
   - Месье, вы говорите "картинки". Должны ли мы тогда понимать, что их больше одного?"
   - Может быть, они у вас есть? - спросил Арамис.
   -- Ясно, что они у него есть, иначе он не упомянул бы о них, -- сказал Атос. "Поэтому мы обязаны позаботиться о том, чтобы он благополучно добрался до Парижа".
   Сказать, что Клайв был удивлен таким поворотом событий, было бы грубым преуменьшением. Он сделал слабую попытку исправить недоразумение, но был вознагражден лишь вежливыми улыбками четверки.
   -- Вам нечего бояться, сударь, вы среди друзей, -- сказал Арамис.
   Клайв попробовал другой подход. - Вы сказали, что Амьен находится всего в лиге отсюда, по какой дороге вы туда добираетесь?
   "Дорога! Тропа не больше, чем высохшее русло ручья, вот оно, - сказал Портос, указывая на то место, где впервые остановился грузовик. Клайв увидел небольшой овраг с довольно широким сухим руслом ручья, который быстро терялся в окружающих холмах. Сухие ручьи были очень распространены в этой стране, но Клайв был очень удивлен, увидев этот ручей сухим, потому что это был единственный ручей, который постоянно был "мокрым" за все время его пребывания в этой стране. На самом деле Клайв ловил рыбу в этом ручье не более двух недель назад.
   -- Да, это очень странно, -- сказал д'Артаньян, -- потому что с другой стороны пещеры тропа хорошо обозначена, а с этой стороны мы, кажется, были единственными путешественниками. И вот мы подошли к этой дороге, подобной которой я никогда не видел во Франции".
   - Я хотел бы задать вам еще один вопрос, - сказал Клайв. - Какого числа вы уехали из Амьена?
   "Почему это было сегодня утром, - ответил д'Артаньян, - шестого июля 1628 года!"
   "Смотреть!" - воскликнул Портос. "Вода!" Остальные проследили за его взглядом и увидели, что поток воды теперь течет по оврагу, который несколько минут назад был сухим потоком.
   - Господа, - сказал Клайв. Остальные повернулись к говорящему. "Приготовьтесь к шоку. С тех пор, как вы покинули Амьен "сегодня утром", вы преодолели пять тысяч миль и покрыли период в триста двенадцать лет!
   Четверо незнакомцев посмотрели на него сначала с изумлением, а потом расхохотались.
   -- Месье либо сошел с ума, либо очень умничает, -- сказал Атос.
   - Я не виню вас за то, что вы так думаете, - сказал Клайв. - Но, честно говоря, до сих пор у меня было такое же впечатление о вас, джентльмены. Я не могу объяснить, как вы это сделали, но я могу доказать вам, что сейчас не 1628 год. Если вы последуете за мной, я покажу вам, что то, что я говорю, - правда". Он подвел их к передней части грузовика и показал номерной знак. "Видите ли, это Юта, 1940 год. Юта находится в Скалистых горах в Соединенных Штатах Америки. Вы когда-нибудь видели такой грузовик? Вы только что сказали, что никогда не видели такой дороги во Франции - было бы очень непрактично вести лошадей по такому покрытию. А вы когда-нибудь видели такие горы, как эти, на севере Франции? Четверо мужчин были поражены громом. - Вам лучше пойти со мной сейчас, - продолжал Клайв. "Если есть обратный путь, мы найдем его утром".
   - Мы должны найти его сейчас же, - сказал Атос. "на карту поставлена репутация королевы, а также судьба Франции". Он повернулся и пошел обратно по дороге, остальные пошли рядом, и все четверо пошли к ручью. Когда Клайв смотрел, как они уходят, его внезапно охватила тяга к приключениям - приключениям из сборника рассказов, как это, очевидно, и было.
   "Ждать!" воскликнул он. - Позволь мне пойти с тобой. Четверо мужчин на мгновение остановились, и в этот момент над холмом с ревом пронесся мотоцикл прямо к ним. Появление этого "чудовища" было настолько внезапным, что мушкетёры едва успели обнажить шпаги, как оно проскользнуло между ними и во весь опор помчалось дальше по дороге. Они видели мужчину верхом на машине и теперь стояли, глядя вслед, пока она исчезала за следующим холмом.
   - Это поистине страна дьяволов, - сказал Портос.
   - Что это за хитроумное изобретение, которое только что прошло по дороге? - спросил д'Артаньян Клайва, который к этому времени догнал остальных.
   - Это был мотоцикл, - ответил он. "У него такая же мощность, как у моего грузовика. Эти машины очень удобны для передвижения по стране с одним человеком".
   "Верно!"
   - Если вы, джентльмены, подождете, пока я съеду свой грузовик с дороги, я хотел бы следовать за вами, по крайней мере, до пещеры, о которой вы говорили. Они подождали, а когда Клайв вернулся, продолжили путь к ручью.
   Они шли вдоль берегов ручья, пока берега не стали такими крутыми, что им пришлось спуститься к воде и продолжить путь вверх по течению. Это не составляло большой трудности, так как ручей был довольно мелким и, в отличие от большинства горных ручьев, русло было покрыто крупным гравием, а не крупными камнями и валунами. Обогнув излучину ручья, пятеро мужчин оказались в прямоугольном каньоне, борта которого были образованы отвесными уступами, а противоположный конец замыкал двадцатифутовый водопад. Клайв узнал это место, так как много раз ловил рыбу у подножия этого водопада.
   "Извините за вопрос, - заметил он, - но не могли ли мы оказаться не в том ущелье?" Клайва снова беспокоили сомнения в психической устойчивости его товарищей. Ему даже стало стыдно за свою доверчивость.
   Мушкетеры, с другой стороны, выказали неподдельный ужас по поводу отсутствия пещеры.
   -- Есть еще одна возможность, -- сказал д'Артаньян. "Пещера может находиться за водопадом, хотя внешний вид этого места полностью изменился". Он шагнул вперед, и когда он приблизился к водопаду, вода стала глубже, так что ему пришлось повернуть назад, когда он был в 30 футах от пункта назначения. Вода здесь была ему по плечи, и попытаться плыть в таком одеянии было бы невозможно. Он добрался до берега и, ненадежно взобравшись на большие, покрытые мхом валуны, нашел место, откуда мог заглянуть за стену воды. На его лице отразилось только разочарование для четырех мужчин, которые следили за ним взглядом.
   "Здесь есть углубление, которое, кажется, простирается назад всего на десять футов, хотя я не вижу, где оно встречается с водой", - сказал он.
   - Что ж, есть один способ выяснить это, - сказал Клайв. Он быстро сбросил немного одежды, которая была на нем, и нырнул в бассейн у подножия водопада. Плывя под водой, он прошел за водопадом, а затем вышел на поверхность, чтобы осмотреть окрестности. В приглушенном свете, просачивающемся через водопад позади него, Клайв увидел углубление, о котором упоминал д'Артаньян, но, к своему собственному удивлению, он также увидел под небольшим углом стены грота вход в пещеру, вершина которой вытянутый примерно на шесть дюймов над поверхностью воды. Он заглянул в эту дыру, но не увидел ничего, кроме темноты. Нырнув на дно, он обнаружил, что в этом месте глубина воды около десяти футов, и под водой он мог видеть туманные очертания пещеры. Он всплыл на поверхность достаточно долго, чтобы отдышаться, а затем безрассудно нырнул в устье пещеры. Он плавал под водой, каждые несколько секунд выныривая на поверхность, чтобы убедиться, что над водой еще есть воздушное пространство, и вскоре обнаружил, что потолок пещеры поднимается все выше и выше над поверхностью воды. Вскоре он смог плавать на поверхности, хотя уже становилось так темно, что ему было трудно держаться подальше от несколько зазубренных стен. Вода за его спиной все еще была зеленоватой от солнечного света, и, когда его глаза привыкли к темноте пещеры, он заметил странный голубоватый свет, который, казалось, цеплялся за стены.
   "Фосфоресценция", - подумал он, но по мере того, как он плыл дальше в пещеру, свет становился все ярче, пока он не смог различить детали стен. Вскоре он смог коснуться дна туннеля ногами и приветствовал возможность отдохнуть после того, что, по его расчетам, было заплывом на сто ярдов. Пещера стала шире, а на небольшом расстоянии вода стала настолько мелкой, что плыть было уже невозможно, и Клайв шел по колено вброд.
   С тех пор, как он впервые заметил голубой свет, на ум Клайва, казалось, легла гнетущая тяжесть. Сначала он просто не мог соотнести свои мысли, но по мере того, как свет становился ярче, все мысли покидали его, кроме знания о том, что он должен двигаться вперед.
   Теперь в пещере было почти светло, как днем, и когда Клайв, спотыкаясь, брел по воде, его охватило странное головокружение. Казалось, он находится в центре гигантского воздушного шара, который надувается с каждым его шагом. Впереди он заметил два туннеля. Он пытался рассуждать, что ему следует принять, но, найдя это невозможным, наткнулся на него, надеясь на удачу, что он найдет правильный вариант. Вода снова становилась глубже, так что, достигнув слияния трех пещер, он уже плыл. Стены все еще раздувались от него, когда он нырнул в ближайший туннель, но как только он миновал портал, синий свет исчез, и тяжесть свалилась с его разума, как будто воздушный шар внезапно лопнул. Впереди он мог видеть свет снаружи, хотя этот свет имел странный красный оттенок. Воздух казался очень разреженным, и ему было очень трудно дышать. Вскоре ему снова пришлось плыть под водой, и этот последний рывок вывел его на открытое пространство.
   "Отличные пушки!" - воскликнул он, рассматривая пейзаж перед собой. Он смотрел на мертвый мир. Прямо перед ним лежали руины того, что казалось могучим городом, а за ними простирался бесконечный океан. Небо над головой было почти черным, виднелись звезды, и виднелась несколько потускневшая оранжевая луна, спускающаяся за горизонт. Солнце появилось в виде красноватого шара, подвешенного почти прямо над головой. Нигде не было видно никаких признаков жизни.
   Клайв знал, что должен вернуться в главную пещеру и пройти по другому туннелю. Он уже собирался нырнуть обратно в пещеру, когда рядом с ним появились фигуры д'Артаньяна и Портоса.
   "Мордьё!" - воскликнул последний, глядя на мрачный пейзаж перед собой. - Это тоже не Франция. Его голос был странно высоким в разреженной атмосфере.
   -- Нет, -- сказал д'Артаньян. - Итак, мы должны присоединиться к Атосу и Арамису, которые, очевидно, выбрали другой туннель.
   - Но этот проклятый синий свет, - сказал Портос. "Это заставляет вас рвать на себе волосы, когда вы пытаетесь думать, что вы делаете".
   -- Скажи мне, -- сказал Клайв, -- когда ты сегодня утром проезжал через пещеру, там была вода?
   -- Нет, как и этот голубой свет, -- сказал д'Артаньян. "Когда мы вошли в пещеру, мы увидели свет с другого конца. Нам потребовалось около трех минут, чтобы проехать".
   - Вернемся, - выдохнул Портос. "Я чертовски долго пытаюсь дышать".
   - Хорошая идея, я как раз собирался вернуться, когда ты пришел. Глубоко вздохнув, Клайв нырнул ко входу в пещеру, остальные последовали за ним.
   Зная, чего ожидать, трое мужчин смогли найти путь в "другой" туннель и вскоре оказались с Атосом и Арамисом на берегу ручья, хотя все еще находились в пещере. Впереди, в обрамлении входа в пещеру, открывался прекрасный зеленый пейзаж.
   - Наконец-то Франция, - вздохнул Портос. Атос жестом приказал ему замолчать и указал на заросли кустов примерно в пятидесяти ярдах от входа в пещеру.
   - Это засада, - прошептал он. - А здесь мы безоружны.
   - Но что нам делать? - спросил Портос.
   -- Мы могли бы дождаться темноты и попытаться проскользнуть мимо них, -- сказал д'Артаньян. - Но если это кардинал послал их за нами, мы никогда не доберемся до Парижа.
   - Возможно, у мсье Клайва есть предложение, - сказал Атос.
   - Да, может быть, - сказал Клайв. - Но сначала я должен знать, о чем идет речь. Мушкетеры обменялись вопросительными взглядами, а затем д'Артаньян сказал: - Мы нашли человека, умирающего на обочине дороги. Это был англичанин, передавший послание королеве с вечеринки в Англии. Сообщение состояло из фотографии, миниатюры английской партии, на которой было написано сообщение, которое было бы очень компрометирующим, поскольку мы находимся в состоянии войны с Англией. Мужчина был избит и у него отняли драгоценный чемодан с фотографией. Он описал нам нападавшего, а затем умер.
   "Мы обнаружили этого человека в гостинице в соседнем городе. Он как раз передал картину агенту кардинала, когда мы его нашли. Атос и Портос искали повода для ссоры с двумя мужчинами, которая закончилась дуэлью, и, пока это дело рассматривалось, мы с Арамисом нашли картину вместе с военными планами и секретами, которые этот парень намеревался передать англичанам.
   Д'Артаньян закончил говорить, и четверо мушкетеров посмотрели на Клайва.
   "Очевидно, что нам придется вернуться в мою страну, чтобы получить оружие", - сказал Клайв; - И у меня есть план, согласно которому мы можем протащить мотоциклы через эти пещеры - это решит проблему, как добраться до Парижа.
   "Браво!" - закричали мушкетёры. - Сколько времени потребуется, чтобы осуществить твой план? - спросил д'Артаньян.
   - Мы должны вернуться сюда с оборудованием к завтрашнему вечеру, - ответил Клайв. - Но мы не можем терять время.
   * * * *
   На обратном пути через пещеры Клайв оценил расстояние менее чем в двести ярдов. Он также обнаружил, что им потребовалось всего тридцать минут, чтобы совершить кругосветное путешествие, хотя казалось, что прошли дни, проходя через зону синего света:
   Они, не теряя времени, вернулись к грузовику и вскоре помчались к городу. Сначала мушкетеры выказывали признаки беспокойства, которое можно было бы истолковать как страх, если бы это был кто-то другой, перед "огромной" скоростью танкера. Вскоре, однако, они привыкли к скорости и, как дети, увлеклись своей первой поездкой, даже желая, чтобы Клайв участвовал в гонках на машине, которая только что обогнала грузовик.
   Первая остановка Клайва по прибытии в город была в местном магазине одежды.
   "Почини этих парней с помощью левисов, рубашек и прочего, Джордж", - сказал он владельцу магазина. - Я вернусь примерно через час, чтобы забрать их. Кстати, они не говорят по-английски". Затем он обратился к шерифу, который сообщил ему, что четыре лошади отправились на ранчо Билла Прайса, заводчика модных лошадей, который попросил шерифа попытаться найти владельцев, поскольку он хотел бы приобрести красивых животных. Клайв не мог и мечтать о большей удаче, и вскоре он заключил сделку с владельцем ранчо, который заплатил ему достаточно за лошадей и их снаряжение, чтобы полностью оборудовать экспедицию. Стрельцы с неохотой расстались с благородными зверями, понимая, однако, что лошадей с собой взять не удастся.
   Пять мотоциклов нужно было заказать из Лас-Вегаса, чтобы доставить утром, а тем временем нужно было сделать много других приготовлений. Затем Клайв купил пять винтовок и такое же количество револьверов 38-го калибра, а также все боеприпасы в городе, которые можно было использовать в этом огнестрельном оружии. Он также купил большое количество пеньковой веревки. Его следующий визит был к жестянщику, где он заказал жестяной ящик, в который упаковал огнестрельное оружие, боеприпасы и одежду, а также фотографию и бесценные документы, которые нес д'Артаньян. Наконец он построил сани, на которые можно было прочно установить мотоцикл.
   В знак собственного тщеславия Клайв достал парадную саблю, подаренную ему как кадету-полковнику ROTC в колледже, и отточил лезвие до бритвенной остроты. Он чувствовал, что это оружие может сослужить ему хорошую службу, поскольку в студенческие годы он был капитаном университетской команды по фехтованию.
   В тот вечер Клайв провел несколько часов, объясняя мушкетерам принцип действия мотоциклов и огнестрельного оружия, так что, когда на следующее утро прибыли мотоциклы, их почти не пришлось инструктировать.
   Последнее, что сделал Клайв, это упаковал жестяную коробку. В него он поместил огнестрельное оружие и боеприпасы, а также их шпаги, французскую одежду мушкетеров, свою форму ROTC, несколько медицинских инструментов и аптечку, несколько банок с едой и, наконец, фотографию и документы. Затем он запаял крышку так, чтобы ящик стал совершенно водонепроницаемым, и погрузил его в грузовик, который он нанял для этого случая, вместе с санями, веревкой и несколькими пятигаллонными канистрами с бензином. Теперь они были готовы начать.
   Они обнаружили, что водить мотоциклы вверх по руслу ручья довольно просто, и водитель грузовика смог доставить груз в пределах полумили от водопада, проезжая по воде. Здесь они разгрузили грузовик и отправили его обратно в город. Они обнаружили, что могут закрепить сани за двумя мотоциклами и подтащить их к каньону ящиков вместе с канистрами с бензином. Жестяную коробку тащил третий мотоцикл, а четвертый и пятый везли большие мотки веревки.
   Когда они собрали все свое оборудование у водопада, Клайв расплавил немного парафина, который он принес с собой, и нанес щедрый слой на все части двигателей, которые могли быть повреждены водой. Пока он это делал, Атос, Портос и Арамис взялись за конец одной из веревок и пошли через пещеру. Д'Артаньян "кормил" их веревкой по ходу движения и следил за заранее подготовленными сигналами рывков. Вскоре он получил сигнал, указывающий, что остальные достигли другого конца, и в этом месте привязал веревку к саням. Затем Клайв и д'Артаньян надежно прикрепили один из мотоциклов к саням, а другую веревку прикрепили к другому концу саней. Д'Артаньян дернул веревку, и сани одним движением двинулись к водопаду. Двое мужчин сопровождали этот первый груз до входа в пещеру, чтобы правильно начать, а затем вернулись, чтобы дождаться сигнала, чтобы тянуть пустые сани обратно.
   К вечеру они переместили все оборудование во французский конец пещеры. Клайв бросил прощальный взгляд на пейзаж двадцатого века и последовал за д'Артаньяном в пещеру, направляясь к приключениям семнадцатого века, еще более диким, чем он мог себе представить.
   - Твои друзья все еще там? - спросил Клайв, когда пятеро мужчин снова встретились на берегу ручья в пещере.
   -- Да, они все еще там, -- сказал Атос, -- но проявляют признаки беспокойства -- они не особо притворяются, что прячутся, и сегодня открыто три раза меняли караул.
   - Если они ждут боя, им не придется долго ждать, - пробормотал д'Артаньян.
   "Борьба, говоришь? Мордье, я бы сейчас сразился с армией, чтобы вернуться в гостиницу и перекусить, - сказал Портос.
   -- К счастью, -- сказал Клайв. "Вам не придется сражаться с армией, чтобы что-нибудь поесть, так как я принес с собой несколько банок, которые мы можем открыть". Он открыл большую жестяную коробку и достал консервы, а также одежду, которую упаковал в коробку. Вскоре они были одеты, и Клайв продемонстрировал удивленным мушкетерам чудо двадцатого века - консервный нож.
   "В вашей стране действительно должны быть чудесные растения, если вы выращиваете такие фрукты", - заметил Портос, беря банку с фасолью, только что открытую Клайвом. "Это странно", - заметил он, попробовав содержимое; "Они на вкус как бобы после того, как вы откроете эту твердую оболочку. Скажи - эта оболочка металлическая. Это последнее замечание было вызвано более тщательным изучением банки. Остальные разразились хохотом, эхом разнесшимся по пещере, как раскат грома.
   Звук их собственного смеха напомнил мушкетерам об их неосмотрительности, и они тут же повернулись к входу в пещеру, чтобы посмотреть, не услышали ли их охранники снаружи.
   - Не понимаю, над чем вы смеялись, - сказал Портос. - И как бы вас не услышала стража кардинала, потому что они, кажется, готовятся напасть на нас.
   -- Их там должно быть тридцать, -- сказал Арамис.
   -- Горстка, -- ответил д'Артаньян.
   "Берегите себя, мсье, они, кажется, готовятся стрелять вслепую в пещеру из своих мушкетов, а, как вы знаете, судьба более смертоносный стрелок, чем гвардейцы кардинала", - предупредил Атос.
   Когда он закончил эти слова, снаружи раздался залп мушкетных выстрелов, и Клайв услышал визг мушкетных пуль в неудобной близости. Он быстро раздал оружие, которое принес в жестяном ящике, а остальные занялись высушиванием лишней влаги на мотоциклах.
   Охранники снаружи отошли на десять шагов и дали еще один залп из мушкетов.
   -- Их ведет дю Буа, -- пробормотал Арамис с нотками презрения в голосе. "Я бы знал его чванливую форму, даже если бы он носил маску, вместо того, чтобы прятаться за своим высоким воротником". Клайв не мог видеть, что этот человек хвастается не больше, чем любой из его четырех товарищей, и внутренне улыбался.
   Охранники все еще продвигались вперед, останавливаясь через каждые десять шагов, чтобы вслепую дать залп по пещере, в то время как пятеро мужчин внутри готовились к быстрому уходу. Каждый из них прикрепил за сиденьем пятигаллонную канистру с бензином, и, когда боеприпасы были разделены между ними, каждый положил свою долю в седельные сумки на мотоциклах. Они установили свои машины, и как только охранники добрались до входа в пещеру, все пять моторов "сработали" одновременно. Удивительно было удивление охранников, но никто не остался для расследования. Не желая обременять себя каким-либо лишним багажом, они бросили свои мушкеты, шляпы и удивительное количество личного снаряжения, когда бежали в кусты, мотоциклы следовали за ними по пятам. Прямо на своем пути Клайв увидел прекрасный меч, брошенный одним из убегающих стражников, и, не думая о возможных последствиях, наклонился и поднял его, проносясь мимо.
   Мушкетеры были далеко за пределами досягаемости прежде, чем кто-либо из охранников достаточно восстановил свои способности, чтобы подобрать свой мушкет и выстрелить вслед исчезающей добыче. Последние теперь приближались к окраинам Амьена, и по пути крестьяне были глубоко впечатлены. Одни женщины впадали в истерику, другие падали на землю, третьи падали на колени и молились, а наибольшее количество людей бежало, пока не почувствовало себя в безопасности, а затем смотрело вслед "чудовищам", выпучив глаза и разинув рты. Воздействие на домашних животных по пути было практически всеобщим - они хотели уйти, и без промедления.
   -- Давайте остановимся на постоялом дворе и спросим о наших лакеях, -- крикнул Портос. Остальные согласились, к большому удивлению Клайва, поскольку он знал, что мушкетеры считают, что лакеи арестованы охраной кардинала, и трактир, вероятно, кишит охраной.
   Вслед за д'Артаньяном они въехали на мотоциклах прямо в главный обеденный зал гостиницы. У обитателей комнаты было едва ли больше мужества, чем у придорожных крестьян, и через мгновение комната превратилась в руины. В суматохе Клайв поднял голову и увидел, как охранник в форме на балконе в конце комнаты снял с передка мушкет и направил его в сторону мушкетеров. В истинно западной манере Клайв выхватил свой револьвер, он дважды выстрелил, и при втором выстреле охранник упал на пол. Вскоре у других охранников в руках были мушкеты, и они попадали под неумелые, но эффективные револьверные выстрелы мушкетеров. Хотя гвардейцы были опытными воинами, отобранными из числа лучших во Франции, этот натиск с применением смертоносных револьверов был более чем достойным соперником для их неуклюжих мушкетов, и они быстро отступили. Эта передышка для пятерых мужчин, однако, была недолгой, потому что едва последний человек исчез через заднюю дверь, как несколько охранников, которые были в другой гостинице, бросились к парадной двери с обнаженными мечами. Клайв поднял револьвер и нажал на курок, но уже сделал шестой выстрел.
   - Твой меч, - услышал он крик Атоса. "защищайся", и мушкетер шагнул перед ним вовремя, чтобы перехватить набегающего охранника, дав Клайву шанс вытащить саблю.
   Сердце Клайва бешено колотилось, когда он встал в ряд с мушкетерами и скрестил шпаги с одним из охранников; он понял, что на этот раз на карту поставлена не репутация его альма-матер, а его собственная жизнь, и попытался подсчитать свои шансы на победу над бывалым фехтовальщиком. К своему собственному удивлению, он обнаружил, что парирует выпады своего противника, и, обретя уверенность, перешел в наступление, в то время как его противник был вынужден вернуться к строго оборонительной технике.
   "В конце концов, - сказал он себе; - Искусство фехтования триста лет совершенствовалось с тех пор, как этот парень научился этому, - и он с удвоенным энтузиазмом бросился на своего противника. Этот последний выпад обезоружил последнего, и, прежде чем он успел вернуть свой меч, Клайв подобрал его. Охранник стоял, скрестив руки:
   "Убейте меня, месье, или верните мой меч, я не сдамся".
   Для Клайва это была неловкая ситуация. Он пытался вспомнить из своих чтений, что было сделано в таком случае. Он взглянул на своих товарищей и увидел, что д'Артаньян и Арамис сражаются каждый с двумя противниками, и в этот момент Атос и Портос уничтожают своих людей уколами в тело. Таким образом, мушкетерам оставалось по одному охраннику, и Клайв повернулся к своему человеку.
   - Ненавижу это делать, брат, - сказал он по-английски. - Но, как говорится в старой поговорке, "это для твоего же блага", - и он ударил охранника правым подбородком. Действуя быстро, он перезарядил револьверы мушкетеров, а затем, вынув винтовку из ножен, висевших на его мотоцикле, стал охранять две двери в помещение, пока мушкетеры доделывали свои дела.
   Атос первым расправился со своим противником и, войдя на кухню, стащил трактирщика с пола, с которого тот упал, дрожа, в начале схватки. Предварительно встряхнув его, он сказал:
   - Если вам дорога ваша нищенская жизнь, вы расскажете, что стало с нашими лакеями.
   - Они выехали на своих лошадях вчера, вскоре после того, как месье и его спутники уехали.
   - Вы лжете, - сказал Атос, крепче схватив парня за горло и встряхнув его еще сильнее, чем прежде. "Скажи мне правду, или я позабочусь о том, чтобы твоя голова разделилась с твоим телом".
   - Помилуй, месье, помилуй! застонал бедняга. "Они сказали, что убьют моих малышей". Атос прекратил тряску.
   "Быстрее, дурак, веди меня к нашим слугам, а то твои детишки потеряют отца".
   К этому времени д'Артаньян и Арамис присоединились к Атосу, и все трое последовали за трактирщиком в подвал. Клайв и Портос остались в главной столовой гостиницы, чтобы их больше не отвлекали.
   - Что это за меч, который ты так тщательно прикрепил к своей машине? - спросил Портос, указывая на меч, который Клайв подобрал, выходя из пещеры. Клайв вынул меч из импровизированных ножен, объяснив, откуда он его взял. Портос мгновение рассматривал меч, а затем сказал как бы самому себе:
   "Дюбуа очень гордится этим мечом, и, возможно, меч должен гордиться своим хозяином. Во всей Франции нет лучшего фехтовальщика, кроме мушкетеров, - и затем Клайву: - После того, как ты вел себя в деле с гвардейцами, ты, может быть, будешь ему ровней.
   "Спичка для него?"
   "Конечно, если вы подарите ему свой меч. Вы знали, не так ли, что то, что вы сделали, представляет собой вызов на дуэль?
   - О да, - слабо сказал Клайв. Это был неожиданный поворот событий, он воспринял меч больше как школьную шутку, чем по какой-либо другой причине, и намеревался оставить его воткнутым в столб по пути с прикрепленной запиской. Теперь он знал, что если он хочет остаться в этой стране, то должен драться на дуэли с Дюбуа и победить.
   Размышления Клайва прервал звук выстрелов из подвала. Портос тут же бросился к двери подвала, и Клайв хотел было последовать за ним, но на мгновение остановился, прислушиваясь к выстрелам. До сих пор стреляли только из револьвера, и он решил, что будет иметь гораздо большую ценность, охраняя машины и вход в подвал, чем вмешиваясь в драку в переполненном подвале. Это оказалось мудрым решением, потому что звук стрельбы привлекал значительное внимание, и Клайв счел необходимым сдержать потенциальных интервентов с помощью нескольких точных выстрелов из винтовки. Между выстрелами он завел моторы на всех пяти машинах, и через несколько мгновений в подвале стихла стрельба, и почти тотчас же послышался топот тяжелых сапог по деревянной лестнице.
   Четверо мужчин ворвались в дверь подвала, за ними сразу же последовали мушкетеры, которые закрыли и заперли дверь за ними, а затем направились к своим "скакунам". Лакеи (ибо это они появились первыми) были несколько сбиты с толку машинами и не на шутку испугались, но по знаку своих хозяев и, услышав сильный стук из-за запертой двери, решили, что мотоциклы и есть мотоциклы. меньшим злом, и установленным впереди канистры с бензином, которую несла каждая машина.
   Уже темнело, когда эта небольшая, но грозная группа воинов вышла на большую дорогу в Париж. Поэтому россыпь мушкетных выстрелов, выпущенных за ними, была дикой и только поднимала настроение искателям приключений. Лакеи скоро привыкли к "чудовищной" быстроте, с которой они ехали, и даже стали получать удовольствие от езды, но все же то и дело оборачивались, чтобы посмотреть, не гонится ли за ними черт, чтобы вернуть своих лошадей.
   * * * *
   Они мчались через затемненные деревни, в окнах мигали огни, и, оглядываясь назад, путники могли видеть, как огни вылетают из домов и танцуют, как светлячки на улицах. И в этих городах ходили оживленные разговоры о сатане и его легионах, которые прошли через них по пути в Париж, чтобы отомстить коррумпированному двору. Вскоре были найдены женщины, одержимые нечистой силой, и над округой зазвонили колокола, которые должны были продолжаться всю ночь. Святые мужчины и женщины лихорадочно трудились над изгнанием злых духов, но к утру сатана взял свое, и в деревнях между Амьеном и Парижем было много похоронных процессий.
   Через два часа после выхода из гостиницы в Амьене "Легионы Сатаны" вошли в сердце Парижа. Здесь они разделились, и каждый направился в свою каюту. Клайв последовал за Атосом, так как он, по-видимому, был единственным из мушкетеров, который мог предоставить приличное жилье: Арамис сказал, что ждет гонца и не хочет беспокоить мсье Клайва, каюта д'Артаньяна была слишком мала, а Портос не давал никакой пользы. извинение. Поэтому Клайв последовал за Атосом, и когда они мчались по практически пустынным улицам Парижа, они вызывали почти ту же реакцию, что и на большой дороге. Едва ли это было тем, чего они хотели, поэтому, чтобы избежать излишней огласки, они заглушили моторы, когда свернули на улицу, на которой стояла квартира Атоса, и направились к его двери. Они немедленно затолкали машины внутрь и закрыли дверь от посторонних глаз.
   Атос и лакей вскоре заснули, но, несмотря на напряженный день, Клайв не мог заснуть. Он лежал, ворочаясь на кушетке, воодушевленный волнением дня и предстоящим. Когда первое серое пятно рассвета коснулось единственного окна в комнате, Клайв пододвинул стул к этой стеклянной копии семнадцатого века и попытался увидеть, что происходит на улице.
   "Должно быть, это довольно тихий район", - подумал он. "Похоже, он заброшен". В этот момент он услышал громкий стук, доносившийся с улицы. Посмотрев в направлении звука, Клайв увидел группу мужчин в форме, стоявших перед дверью дома недалеко от перекрестка, где прошлой ночью они заглушили моторы.
   - Открой там! он услышал голосовую команду. - Это полиция его величества. Дверь открыл встревоженный человечек в ночной рубашке и ночном колпаке, и вошли полицейские, оттолкнув его. Когда они исчезли в дверном проеме, вторая группа свернула за угол и остановилась перед дверью соседнего дома, где была воспроизведена эта сцена.
   "Кажется, на кого-то напал невод", - подумал Клайв, и тут его внезапно осенила идея. "Может быть, это для нас! В любом случае, им не стоит искать эти мотоциклы. Он повернулся, чтобы разбудить Атоса, и обнаружил, что тот уже одевается. Гримо тоже встал и готовил завтрак.
   -- Месье лейтенант полиции встал рано, чтобы погонять чертей, -- сказал Атос, подходя к окну. - Похоже, мсье кардинал приложил руку к охоте, иначе нас не побеспокоили бы еще час.
   "Будет довольно трудно спрятать эти мотоциклы, - сказал Клайв, - и они узнают, что я не француз, как только я открою рот, даже если они не заметят моей одежды".
   - Если мои планы осуществятся, они не войдут, - сказал Атос очень спокойным, почти беззаботным тоном, который Клайв должен был усвоить, как мушкетер ведет себя в напряженных ситуациях. "Если мои планы не увенчаются успехом, они придут сюда, где мы потребуем их мечи, и если они не захотят отдать их нам, нам придется убить их или быть убитыми ими". Он сделал паузу и взглянул на Клайва, у которого не дрогнул ни один мускул на лице. "Или, если мсье Клайв не хочет доводить дело до конца, он может теперь взять свой мотоцикл и вернуться тем же путем, которым приехал, с нашей благодарностью за то, что он сделал..."
   Клайв улыбнулся. "Я бы ни за что на свете не пропустил бы это", - сказал он.
   "Браво! Вы говорите, как настоящий мушкетер, - с энтузиазмом сказал Атос. - Но мы должны закончить одеваться сейчас, чтобы не смущать полицию.
   * * * *
   Клайв на мгновение забыл, что он не одет, и, быстро омывшись губкой с водой, которую принес Гримо, надел мундир. Едва они приступили к завтраку, как в дверь раздался неизбежный стук. Гримо взглянул на своего хозяина, который жестом велел ему продолжать работу, пока он продолжал завтракать. Стук раздался снова, на этот раз громче, и сопровождался голосом одного из полицейских, который предложил убрать дверь, если ее немедленно не откроют. Атос встал и пристегнул меч к боку, затем неторопливо подошел к двери и открыл ее как раз в тот момент, когда таран уже собирался пустить в ход. Увидев в дверях стоящего в полном вооружении джентльмена в мундире королевских мушкетеров, отношение полиции несколько смягчилось.
   "Простите, мсье, но мы должны обыскать ваш дом", - сказал тот, кто, казалось, был лидером группы.
   - И что вы ожидаете найти? - спросил Атос самым достойным образом. Полицейский снял шляпу и почесал затылок.
   - Мы точно не знаем, - ответил он. "Прошлой ночью сообщалось, что дьявол ехал по сельской местности, и этот район, как сообщается, был одним из мест, где он останавливался. Мы знаем, месье, что искать дьявола глупо, но месье кардинал приказал провести полное расследование.
   -- Так неужели мсье верит, что я могу укрыть дьявола в своей жалкой квартирке, когда у него так много собственных домов в Париже? Отношение Атоса изменилось, теперь он улыбался приспешникам закона. Прошло несколько мгновений, прежде чем эти люди поняли, что имел в виду Атос, но когда поняли, то от души рассмеялись.
   "Извините, что беспокоим мсье, - сказал пресс-секретарь, - но у нас есть приказ".
   Атос отвел представителя в сторону. "Вы бы хотели скомпрометировать высокопоставленного человека только для того, чтобы выполнять ваши глупые приказы?" он спросил. На лице офицера появилось понимающее выражение. Он обратился к остальным:
   "Следующий дом!" он заказал.
   Клайв, наблюдавший через окно, позволил себе вздохнуть с облегчением, когда увидел, как полиция марширует к следующей двери, и когда Атос рассказал ему, как он провернул сделку, Клайв решил, что в коррупции есть свои причины. Двое вернулись к завтраку.
   - Что дальше в программе? - спросил Клайв, закончив есть.
   - Я послал Гримо к нашим друзьям, чтобы попросить их сопровождать нас здесь, прежде чем мы предпримем какие-либо дальнейшие действия.
   Д'Артаньян, живший ближе всего к квартире Атоса, прибыл первым, Портос шел за ним по пятам, а вскоре появился Арамис, объясняя, что он остановился в отеле г-на де Тревиля, чтобы просить аудиенции. для пятерых мужчин.
   -- Молодец! -- воскликнул д'Артаньян. - Будет хорошо, если он увидит короля до того, как из Амьена прибудет гонец кардинала.
   - Да, и будет хорошо, если мы завершим нашу миссию до того, как лейтенант полиции промахнется по охранникам, которых он подослал ко мне домой, - сказал Портос.
   Остальные смотрели на него с нескрываемым удивлением.
   "Надеюсь, вы не сделали ничего опрометчивого; - Портос, - нетерпеливо сказал Арамис. - Или это одна из твоих шуток?
   - Ну что я мог сделать? - спросил Портос. "Мои соседи-буржуа сказали полиции, что видели, как черт проник в мой дом, поэтому, когда они пришли обыскивать, мне пришлось их задержать. Я их не убивал, хотя одному пришлось пронзить шпагой бедро, другому руку, а третьему, боюсь, кулаком проломил череп".
   - Но что ты сделал с ними сейчас? - спросил Атос.
   "Я крепко связал их и положил на свою кровать, где Мушкетон перевязывает их раны".
   -- В таком случае остается сделать только одно, -- сказал д'Артаньян. - Мы должны помешать этим людям рассказать то, что им известно, но в то же время мы не можем позволить им оставаться в квартире Портоса.
   - И как вы предлагаете это сделать? - спросил Портос.
   - Очень просто, мы пошлем наших лакеев к вам на квартиру с вином - дешевым, крепким вином. Наши лакеи позаботятся о том, чтобы полиция выпила вино, пока оно не одолеет его, а затем освободит их. Кто поверит рассказу о пьянице? Их немедленно выпишут, и больше они нас не побеспокоят".
   "Браво!" - воскликнул Арамис.
   - Я все еще говорю, что у д'Артаньяна самая мудрая голова из нас четверых, - сказал Атос. Он подал Гримо знак рукой, и лакей немедленно приступил к выполнению плана при содействии Планше и Базена.
   -- Я вижу, д'Артаньян, вы привезли свой чемодан, -- сказал Атос, когда лакеи ушли. - Вы уверены, что в нем все еще есть драгоценная фотография и столь важные документы? Д'Артаньян слегка побледнел при этих словах и быстро открыл маленький кожаный футляр, который нес, и снова закрыл его с выражением облегчения.
   "Да, они все еще у меня есть, - сказал он, - но я хотел бы безотлагательно передать их в нужные руки".
   -- Тогда пойдемте сейчас же к господину де Тревилю, -- сказал Атос.
   Клайв молча наблюдал за этой сценой. Начинало казаться, что его полезность вот-вот закончится, и поэтому он задержался, пока остальные шли к двери. Атос повернулся с вопросительным выражением лица:
   -- Вы не желаете сопровождать нас, мсье Клайв? он спросил. - Я уверен, что г-н де Тревиль будет разочарован, если у него не будет возможности поговорить с человеком, который провел нас целыми и невредимыми через полк лучших гвардейцев кардинала.
   Клайв почувствовал, как его лицо покраснело. "Я думал, что моя униформа положит начало расследованию и навлечет на вас, ребята, неприятности", - сказал он.
   -- Ваша иностранная речь без мундира доставила бы гораздо больше неприятностей, -- сказал Атос, -- но под покровительством г-на де Тревиля полиция не посмеет тронуть вас в иностранном мундире.
   -- И вдобавок, -- сказал Арамис, -- мы в долгу перед мсье Клайвом, и мы не можем оставить его без оплаты.
   -- Один за всех и все за одного, -- воскликнул Портос. - Ты теперь один из нас.
   -- Пошли, -- раздался нетерпеливый голос д'Артаньяна, который вышел на улицу и не мог понять задержки.
   Это было все, что требовалось Клайву; он вышел вслед за остальными за дверь, и, взявшись за руки, пятеро мужчин двинулись, как мушкетеры, к отелю капитана мушкетеров.
   Излишне говорить, что Клайв привлек к себе много внимания на маршруте, но, маршируя в центре такой внушительной армии мушкетеров, никто не осмеливался сомневаться в его присутствии. Другие встреченные мушкетеры, хотя и проявляли любопытство, бурно выкрикивали обычные приветствия своим четырем товарищам. Это любопытство отразилось на лице г-на де Тревиля, ожидавшего их прибытия и немедленно проводившего их в свои покои.
   "Ваш приезд, кажется, всегда сопровождается каким-то кризисом", - сказал он скорее по-отечески, чем критически. - Полагаю, я не ошибаюсь, полагая, что именно вы, джентльмены, стали причиной той истории о чертях, летающих над окрестностями на огненных драконах, которая так расстроила сегодня утром мсье кардинала?
   - Вы правы, мсье, мы были причиной волнения. Однако мы не поощряли рассказы о дьяволах, и у нас не было времени препятствовать им; так что, как видите, мы невиновны во всем этом, хотя и являемся его причиной, - сказал Портос.
   -- Портос, вы говорите кругами, -- сказал д'Артаньян. -- В любом случае, то, что вы говорите, не имеет значения, -- а затем, повернувшись к Тревилю, продолжил: -- Мы пришли поговорить с вами о деле, чрезвычайно важном для королевы и государства. Он открыл свой чемодан и передал содержимое капитану. Глаза Тревиля расширились, когда он увидел картину и прочитал надпись.
   - А господин кардинал знает, что у вас есть эти вещи? он спросил.
   -- Да, сударь, -- ответил д'Артаньян, -- но он еще не успел получить известие о нашем побеге от его стражи в Амьене, так как мы прибыли куда более быстрым путем, чем верхом. Затем д'Артаньян рассказал, каким образом они получили картину и документы, как их подстерегли в Амьене и как они бежали верхом в пещеру, и о невероятных приключениях, выпавших на их долю в странном новом мире. Тревиль внимательно слушал этот рассказ, не в силах сдержать недоверия и часто с удивлением поглядывая на Клайва в его мундире и на револьвере, висевшем на боку. Когда д'Артаньян закончил свой рассказ, Тревиль повернулся к Клайву.
   -- Я не совсем понимаю эту историю, -- сказал он, -- но г-н д'Артаньян говорит, что вы храбрый человек, и я благодарен вам за то, что вы благополучно провели моих мушкетеров. Неудивительно, что Его Высокопреосвященство расстроен бегством дьяволов прошлой ночью, - продолжал он, обращаясь теперь не только к Клайву, но и к мушкетерам. - Мне будет полезно увидеться с королем до того, как г-н ле Кардинал получит известие из Амьена. Что же касается послания для королевы, я позволю вам обращаться с ним по-своему и забуду, что я когда-либо видел такую картину. Затем, позвав своего камердинера, который всегда стоял в маленькой соседней комнате, он заказал свою карету. Этот приказ был немедленно выполнен, и вскоре капитан, его четыре мушкетера и американец мчались по улицам Парижа к Лувру. Повозку везли восемь великолепных лошадей, и Клайв мог понять по позам людей, мимо которых они проезжали, уважение, питаемое к капитану мушкетеров - третьему человеку в правительстве.
   Не доезжая до Лувра, карета остановилась и высадила всех пассажиров, кроме г-на де Тревиля, который направился к главным воротам, а остальные пятеро направились пешком к маленькому боковому входу. Д'Артаньян попросил мосье Лапорта, и вскоре появился камердинер королевы и, узнав своих гостей, провел их в маленькую комнату без окон и только с одной дверью. От последнего он убежал, как только они все оказались внутри. Он бросил подозрительный взгляд на Клайва, но ничего ему не сказал, кроме выражения своего "удовольствия" от встречи с ним.
   * * * *
   Д'Артаньян повторил эту историю так же, как он рассказал ее Тревилю, и Лапорт внимательно слушал, пока рассказчик не добрался до путешествия в "новый мир", и тогда улыбка недоверия скользнула по его лицу и осталась на протяжении всего повествования. оставшаяся часть истории. Когда д'Артаньян закончил, он передал картину Лапорту, и улыбка исчезла с лица последнего.
   - Вы сослужили королеве хорошую службу, господа, получив эту картину, но так как вы благородные джентльмены и, очевидно, не пили, то вы, несомненно, были околдованы, а ваш "друг", мсье Клайв, колдун. Лапорт сказал это с категоричностью, которая должна была не допускать споров, но в глазах мушкетеров тут же вспыхнул гнев, а Клайв был так удивлен, что не мог сдержать смешок, вырвавшийся у него из рук.
   - Ты веришь, что я околдовал тебя, пока ты стоял здесь с нами? - спросил Клайв у советника королевы.
   -- Конечно нет, -- сказал Лапорт, -- вы не сделали ни единого движения руками, и ваши губы не разомкнулись ни в одном заклинании с тех пор, как вы были здесь, потому что я наблюдал за вами.
   "О брат!" - воскликнул Клайв по-английски.
   "Что это было?" - спросил камердинер.
   - Если я тебя не околдовал, как ты это объяснишь? - спросил Клайв, доставая маленький карманный фонарик и светя им в глаза старику.
   - Вы заколдовали этот кусок металла, - возразил Лапорт.
   - Вы верите, что кто-нибудь из этих мушкетеров мог это сделать? - спросил Клайв.
   "Конечно, нет!"
   Мушкетеры могли видеть, к чему клонит Клайв, и каждый из них достал один из фонарей, которыми он их снабдил, и направил их в сторону обвинителя Клайва. Сказать, что Лапорт был огорчен, было бы преуменьшением, но поскольку он был джентльменом, он хладнокровно извинился перед американцем и спросил, может ли он отнести один из инструментов королеве, так как знал, что она попросит показать его, когда она слышала об этом. Клайв передал свой свет камердинеру королевы, который взял свет и картину и вышел из комнаты, попросив остальных подождать.
   Темнота в комнате, казалось, усиливалась мерцанием единственной свечи на столике в углу, и Клайву показалось, что воздух очень спертый, хотя остальные, казалось, не выказывали никакого дискомфорта. Пятеро мужчин сидели молча почти полчаса, когда вернулся Лапорт.
   - Не сопроводите ли меня мсье Клайв? - спросил он тоном, в котором выражалась скорее команда, чем просьба. Мушкетеры бросили друг на друга вопросительные взгляды, и Атос уже собирался отказаться отпускать его одного, когда Клайв заговорил.
   "Я буду рад согласиться, если это будет на уровне", - сказал он.
   - На уровне? - спросил Лапорт.
   - Я имею в виду, если это не какая-то ловушка. Я действительно не хотел бы, чтобы меня скормили львам или сожгли на костре, или что бы там ни было, что вы делаете с колдунами и ведьмами, - объяснил Клайв.
   -- Если мсье Клайв не вернется, -- сказал Портос, -- вы нам ответите.
   -- Успокойтесь, господа, мсье Клайву не причинят вреда, -- заверил их Лапорт.
   Клайв последовал за стариком в коридор и поднялся по, казалось бы, бесконечной винтовой лестнице. Наконец он вошел в довольно маленькую комнату, где ему снова сказали подождать. Комната была богато обставлена и увешана шелками и гобеленами. Четыре больших окна пропускали достаточно света, а одно из них, открытое, позволяло свежему воздуху наполнять комнату. Воздух был напоен ароматом цветов, и, выглянув в окно, Клайв увидел внизу прекрасный цветущий сад. Это было заметное отличие от грязи и убожества, которые он видел на улицах Парижа. В то время как он был так поглощен открывшимся ему видом, он услышал, как позади него открылась дверь, и, обернувшись, он увидел молодую женщину такой умопомрачительной красоты, что застыл как завороженный.
   Что касается королевы, то, поскольку это она вошла в комнату, улыбка благодати на ее лице тотчас же сменилась выражением удивления, когда она увидела Клайва.
   - Это он! - вскричала она, а потом, сообразив, что сказала, густо покраснела и попыталась собраться с мыслями. Это вывело Клайва из заколдованного состояния, и он низко поклонился, как это делали придворные в кино.
   - Я очень польщен, что вы узнали меня, мадам, но я был в вашей стране так недолго, что мне любопытно узнать, где вы видели меня раньше, - сказал он, намеренно опуская "ваше высочество", хотя и знал, что он обращается к королеве.
   - Даже голос тот же, - сказала она, как бы разговаривая сама с собой. "Возможно, это возможно, может быть, это правда". Странный огонь горел в ее глазах, как будто ее душа проникала в неопределенность неуместных воспоминаний. Видя растущее смущение Клайва, она восстановила прежнее самообладание. "Вы, несомненно, считаете меня очень глупым, но я знаю вас, однако, много лет по сну, в котором вы пришли из далекой страны и века". Она подошла к Клайву как загипнотизированная.
   Мысли Клайва закружились, когда королева подошла к нему, он понял, что пережил это мгновение раньше.
   - Энн, - прошептал он. "Энн, дорогая, я знаю тебя целую вечность".
   * * * *
   Тревилю была предоставлена немедленная аудиенция у короля, который готовился к охоте на оленя и, несмотря на ранний час, был в хорошем настроении.
   - Что привело вас сюда так рано, дорогой Тревиль, и с таким мрачным выражением лица? Один лишь взгляд на тебя может испортить мне весь день. Вы должны поступать так же, как я, и пусть заботы о государстве лягут на плечи нашего дорогого друга, господина кардинала. Король сказал это с притворной серьезностью и, закончив, расхохотался.
   -- На самом деле, -- сказал Тревиль, -- я пришел к вам из-за кардинала, или, вернее, его гвардейцев.
   "Какая!" - воскликнул король. "Они устраивают еще какие-нибудь дуэли с моими мушкетерами?"
   -- Хуже того, сир, -- ответил Тревиль.
   - Как, хуже?
   Тревиль передал документы, взятые у д'Артаньяна, королю. Последний просмотрел бумаги и узнал в них военную информацию.
   "Четверо ваших мушкетеров, с которыми вы лично знакомы, обнаружили английского шпиона, у которого были эти бумаги. Они изъяли документы и попытались доставить их прямо к вам, сир; но когда они достигли Амьена, они попали в засаду, устроенную отрядом гвардейцев Его Высокопреосвященства, и были вынуждены укрыться в пещере. О том, что произошло в пещере, я предоставлю им рассказать, но если бы не помощь иностранца, мсье Клайва, они могли бы сейчас оказаться связанными и заткнуть рот в вонючем подвале гостиницы в Амьене.
   - А этот иностранец, мсье Клайв, как он мог помочь четырем мушкетерам успешно отразить целую роту гвардейцев Его Высокопреосвященства? спросил король; больше озабочен деталями драки, чем фактом совершения акта государственной измены.
   "У него есть пистолет, который сделает шесть выстрелов без перезарядки, и у него есть двухколесная машина, которая будет двигаться со скоростью ветра без использования лошадей".
   - Вы видели эти штуки? - спросил король.
   -- Я видел пистолеты и сегодня утром не слышал ничего, кроме рассказов о повозках, и вы услышите эти рассказы еще до того, как наступит день, -- ответил Тревиль.
   -- А месье Клайв в Париже? - спросил король. - Если да, то я хотел бы его увидеть.
   - Да, сир, он в Париже. Я приглашу его сюда, когда вам будет удобно - может быть, после охоты?
   "Охота!" - воскликнул король. - Сегодня охоты не будет. Поскольку мое королевство практически рушится у меня на глазах, а месье ле Кардинал ставит свою охрану на пути верных людей, которые попытаются предотвратить крах, у меня есть более важное дело, чем охота. Приведите его сегодня вечером, и пусть он принесет мне машину и пистолет, потому что мне очень любопытны эти чудеса. И скажите, Тревиль, пригласите также господ Атоса, Портоса, Арамиса и д'Артаньяна -- они заслуживают моей благодарности.
   Именно в таком настроении Тревиль хотел расстаться с королем, поэтому он попрощался и ушел. Уходя, он услышал, как Людовик XIII позвал своего камердинера Ла Шене и велел ему послать за Его Высокопреосвященством кардиналом. Однако в этом приказе не было необходимости, поскольку Тревиль встретил на лестнице господина ле Кардиналя. Последний очень торопился и, как гроза, заволокло облаками, не говоря ни слова, когда проходил мимо капитана мушкетеров.
   Арман Жан Дюплесси, кардинал де Ришелье, один из немногих раз в жизни оказывался в таком неловком положении, что не мог придумать выхода. Он не мог назвать истинную причину нападения на мушкетеров, так как у него не было картины в качестве доказательства, и он знал, что не может сочинить историю, так как г-н де Тревиль уже видел короля. Тогда он решил занять позицию обиженной невинности, ничего не признавая и не отрицая. Поэтому он принял от короля нагоняй, который на самом деле был довольно легким, поскольку втайне Людовик XIII боялся своего министра.
   * * * *
   Клайв и мушкетеры вернулись в отель г-на де Тревиля, чтобы дождаться возвращения этого джентльмена. Им не пришлось долго ждать, потому что вскоре его карета въехала во двор и высадила своего пассажира. Тревиль пошел прямо в свои личные покои, а затем послал своего секретаря отыскать пятерых мужчин, которых он прошел в коридоре, не заметив. Когда они вошли в комнату, то нашли капитана в хорошем настроении, и мушкетеры сразу поняли, что дела в Лувре шли хорошо.
   -- Месье Клайв, -- сказал Тревиль, -- король, кажется, проявляет к вам особый интерес, он дал вам аудиенцию сегодня вечером. Затем он обратился к остальным: "Вы, джентльмены, будете сопровождать мсье Клайва и возьмете с собой по крайней мере один из ваших так называемых "мотоциклов" и ваши пистолеты, ибо они очень интересуют короля". Мушкетеры переглянулись с Клайвом. -- Надеюсь, -- продолжал Тревиль, -- что вы, господа, не передумали и не решили, что все это был сон.
   -- Надеюсь, месье не сомневается в нас, -- сказал Атос.
   -- Нет, если вы подтвердите свою историю, -- сказал Тревиль, -- но вы должны признать, что эта история почти невероятна. Несмотря на то, что я безоговорочно верю вам, джентльмены, я не могу понять того, что вы мне говорите. Я не могу понять, как люди могут путешествовать назад и вперед во времени - путешествие, которое всегда было путешествием в один конец, с одной скоростью, из которого не было возврата". Он помолчал, словно ожидая ответа.
   "Придется как-нибудь рассказать ему об Эйнштейне", - подумал Клайв, но ничего не сказал, а поскольку остальным было нечего сказать, Тревиль продолжил:
   - Между прочим, я не рассказывал королю вашу историю, так что вы можете сделать ее настолько убедительной, насколько захотите.
   Пятеро товарищей поблагодарили господина де Тревиля и вышли из комнаты. Клайв был глубоко занят не столько мыслью о встрече с королем, сколько возможностью того, что королева может оказаться поблизости, когда он встретится с королем. Не прошло и часа, как он покинул покои королевы, но это казалось ему вечностью. Он знал, что было безумием даже думать о ней так, как он думал о ней, но он попытался оправдать свою позицию, приняв во внимание ее положение. Она была замужем за королем Франции; но она была замужем только по названию. Король, подстрекаемый кардиналом, отравлял жизнь королеве своими мелкими подозрениями и преследованиями. Кардинал был влюблен в королеву, но был так разгневан ее ненавистью к нему, что никогда не упускал возможности рассорить ее и доставить ей дискомфорт и смущение. Что касается королевы, то она знала только одну любовь. Правда, ее привлекал герцог Бекингем, главным образом из-за его доброты к ней и из-за того, что он был заклятым врагом кардинала, но ее настоящая любовь была мечтой, и мечтой был Клайв.
   Клайв обдумывал целесообразность рассказать королю о пещере в Амьене, так как это было единственное средство бегства, если бы он мог под каким-то предлогом заманить туда королеву. Но ведь, рассуждал он, мушкетеры верны своему королю и вряд ли будут стоять в стороне, пока американец похищает королеву. Будучи настолько поглощенным, он не заметил Гримо, который ждал своего хозяина в коридоре и проявлял явные признаки волнения.
   - Что такое, Гримо? - спросил Атос. - Вы можете говорить.
   -- Дом обыскивают, -- ответил лакей.
   "Кто?"
   - Охрана кардинала.
   "Как много?"
   Лакей поднял четыре пальца. - Ну, чего мы ждем? - спросил Клайв. Пятеро мужчин ушли на полной скорости. От отеля г-на де Тревиля на улице Вье-Коломбье до скромных квартир Атоса на улице Феру было совсем недалеко, и пятеро друзей очень быстро преодолели это расстояние. Добравшись до места назначения, они обнаружили перед дверью тележку, в которую грузили один из мотоциклов, а другой уже лежал внутри. Эту работу выполняли крестьяне-владельцы телеги под присмотром одного из гвардейцев кардинала. Этот человек показался Клайву смутно знакомым, и тот, пытаясь определить его личность, заметил меч, который носил стражник - это был меч, который он подобрал в пещере, и этим человеком, по-видимому, был дю Буа, человек, чью враждебность он бессознательно испытывал. полученный.
   С собственным мечом в руке Клайв подошел к охраннику: "Правильно ли я понимаю, что вы стремитесь избежать встречи со мной, вломившись в дом моего друга и крадя свой собственный меч, в то время как никто не может бросить вам вызов?" он спросил. Охранник покраснел, но ничего не ответил. - И что это значит? - продолжал он, указывая на мотоциклы, которые теперь лежали в телеге. Охранник наконец нашел свой язык.
   - Я действую по приказу господина кардинала, - сказал он вызывающе.
   - И Его Высокопреосвященство приказал вам вернуть свой меч таким образом? - насмехался Клайв.
   - Месье, - сказал охранник, смущение которого переходило в ярость. - Ты пытаешься спровоцировать со мной ссору?
   - Ну, это общая идея. А насчет этих мотоциклов, вы можете их разгрузить, раз уж король отменил приказ кардинала.
   - Король никогда не отменяет приказы его преосвященства, - пренебрежительно сказал стражник.
   -- Месье, -- сказал Клайв, -- вы дважды оскорбили меня, и это в два раза больше, чем я позволю. Защити себя".
   Клайв снова почувствовал, как кровь приливает к его голове, когда он скрестил шпаги с человеком, которого Портос назвал лучшим фехтовальщиком, не считая мушкетеров. Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы проверить заявление Портоса, и Клайв, начавший наступление, часто был вынужден прибегать к оборонительной технике. Два бойца были хорошо подобраны, и ни один из них не мог получить больше, чем временное преимущество. У Клайва была вдохновенная наука, хотя и не хватало опыта, в то время как Дюбуа восполнял недостаток в науке многолетним опытом.
   Звук игры на мечах привел троих других охранников к двери. У одного из них был привязан к поясу драгоценный меч Атоса - семейная реликвия, которую этот мушкетер так ревностно хранил. Увидев это, Атос вскрикнул и бросился на вора.
   -- Его преосвященство, видимо, окружил себя разбойниками и грабителями, -- сказал он, схватив парня за горло, -- так что я не дам вам привилегий джентльмена. Нанеся сильную встряску охраннику, он нанес сокрушительный удар ему в челюсть, отчего тот повалился на землю, как связка тряпья. Затем Атос нежно снял меч с пояса охранника.
   Д'Артаньян и Арамис взяли на себя других охранников и вступили с ними в бой на улице, а Портос руководил разгрузкой мотоциклов.
   С Клайвом и Дюбуа все еще было в порядке вещей, и казалось, что это будет соревнование на выносливость. Здесь у Клайва было преимущество, так как он всегда поддерживал себя в отличной физической форме за счет энергичной атлетики. Дюбуа, с другой стороны, хотя и опытный боец, был ярым учеником школы "Вино, женщины и песни". Поэтому постепенно француз начал изнашиваться; его финты становились более явными, а удары - менее сильными - восстановление шло медленнее. Клайв воспользовался усталостью своего противника, чтобы проскользнуть сквозь его защиту и нанести ему легкие раны в руки и тело. Парируя удар охранника, который к этому времени настолько потерял контроль над собой, что дико замахивался на американца, Клайв поймал меч противника своим и подбросил его высоко в воздух, острие его собственного меча прошло сквозь правую рука охранника. Ударившись о мощеную улицу, меч раскололся на две части.
   -- Месье, -- сказал дю Буа, -- вы обезоружили меня и нанесли неприятную рану в руку с мечом. Однако, если вы позволите мне получить другой меч, я буду сражаться с вами левой рукой. Кровь лилась из раны каскадами, и охранник сильно бледнел.
   - Вы очень смелы, месье, но глупы, - сказал Клайв, подходя к стражнику. "Позвольте мне перевязать вашу рану, и когда она достаточно заживет, чтобы вы могли держать меч в этой руке, мы можем закончить наше дело". Обнажив руку охранника, он наложил жгут на рану и помог ему войти в дом.
   Клайв распаковал медицинские инструменты и расходные материалы, которые он принес с собой, и прокипятил инструменты. Затем, используя лучшую хирургическую технику, которой он научился в школе, он очистил и перевязал рану, перевязав кровоточащие сосуды. Дюбуа наблюдал за этой процедурой с изумлением и немалой тревогой. Когда Клайв перевязал рану и француз оказался еще жив, он вздохнул с облегчением.
   Д'Артаньян и Арамис вывели своих противников из HORS DE COMBAT ударами мечей в шею одного и в руку другого и ввели их внутрь отчасти для того, чтобы убрать с улицы, отчасти из любопытства увидеть Клайва. оденьте их. Травма шеи была удачной, поскольку ни одна из важных структур не была повреждена, и чтобы позаботиться о ней, нужно было просто наложить швы и перевязать ее. С рукой, однако, дело обстояло иначе: три сухожилия на пальцах были разорваны, и Клайву хотелось позвать хирурга. Однако он понял, что знает о сшивании сухожилий больше, чем кто-либо в мире в то время, поэтому он сделал все, что мог, потратив два часа на то, чтобы закончить работу, и, поскольку он проделал всю эту работу без использования анестетика он не слишком гордился конечным результатом.
   До аудиенции у короля оставался еще час, и половину этого времени мушкетеры и американец потратили на подготовку к этому визиту ко двору. Клайв натер пуговицы и тщательно стряхнул остатки пыли и пуха со своей униформы. Портос достал свои самые изысканные одежды, а Атос, д'Артаньян и Арамис облачились в простые мушкетерские мундиры.
   Затем они сели на мотоциклы и подъехали к отелю г-на де Тревиля. Они медленно и размеренно ехали по улицам, зная, что к ним не будут приставать, и не нуждаясь теперь в секретности. Слухи об их приближении летели впереди них, и поэтому, когда они шли по улицам, окна были заполнены лицами, а у всех дверей собрались группы парижан.
   Подъехав к отелю г-на де Тревиля, они въехали во двор, где их приветствовали аплодисменты мушкетеров, которые быстро окружили их и засыпали тысячами вопросов и просьб покататься на этих странных шумных механических лошадях. Г-н де Тревиль послал вниз своего секретаря, сообщив, что он будет готов отправиться в Лувр через тридцать минут и что он просит их следовать за его каретой. В эти оставшиеся тридцать минут пятеро друзей занимались тем, что гнали товарищей мушкетеров по соседним улицам на большой скорости за собой на мотоциклах. Если у их пассажиров и были какие-то опасения по поводу перспективы такой поездки, они не сообщали об этом, так как считались храбрейшими людьми во Франции. Однако внимательное изучение показало бы, что те, кто отправился на прогулку, были слегка бледными после того, как спешились. Как только их любопытство относительно мотоциклов было удовлетворено, мушкетеры начали требовать демонстрации револьверов. Они стали так настойчивы, что Портос поставил мишень во дворе и уже собирался разрядить свой револьвер в ее общем направлении, когда появился г-н де Тревиль и, сделав велосипедистам знак следовать за ним, сел в свою карету и поехал. направление Лувра. Атос, Портос, Арамис, д'Артаньян и Клайв снова сели на свои мотоциклы и последовали за каретой, пятеро в ряд там, где улицы были достаточно широки, чтобы пропустить их.
   Весть об ожидаемом визите американца достигла и Лувра, где придворные и офицеры собрались у удобных окон, а некоторые даже заняли места во дворе, чтобы получше рассмотреть странную повозку, которая, как говорили, была у него. Рев пяти моторов был слышен еще на некотором расстоянии от Лувра, и среди собравшихся придворных поднялся возбужденный ропот. Король, ожидавший в своих покоях, не мог более сдерживать свое любопытство, услышав это, и вышел в главный зал приемов. К большому своему огорчению, он прошел через залу незамеченным придворными, которые фактически грубо теснили друг друга, чтобы получить преимущество у окон. Он остановился перед окном, из которого открывался лучший вид на двор, и, постояв несколько минут, незамеченный толпой перед этим окном, потребовал:
   "Король Франции командует только тылами своих подданных?"
   Группа у окна тотчас же растаяла, низко кланяясь его величеству, ибо король Франции был в то время в состоянии оказывать милости своим придворным. Затем король подошел к центру окна и посмотрел во двор, как раз в тот момент, когда карета Тревиля с моторизованным эскортом въехала в главные ворота. Если эта королевская публика не была в восторге от звука мотоциклов, она была поражена видом этих странных транспортных средств.
   "Вентр-сен-гри!" - воскликнул король. "Этот парень, должно быть, сам дьявол!" Подобные замечания высказывали и другие зрители, и единодушное мнение заключалось в том, что Клайв не был человеком: одни говорили, что он был учеником сатаны, а другие придерживались мнения, что он был благодетельным колдуном. Последняя школа состояла в основном из придворных дам, которые даже с такого расстояния могли наблюдать прекрасную внешность Клайва, в то время как первая группа состояла в основном из кардиналистского элемента двора.
   Увидев короля, стоящего в окне, пятеро велосипедистов спешились и низко поклонились. Король кивнул в знак одобрения и позвал их вниз, прося подняться в приемный зал и взять с собой одну из машин. Таким образом, они отдали четыре мотоцикла под охрану мушкетеров, которые в то время дежурили в Лувре, и, созвав всех слуг, оказавшихся в пределах досягаемости, для фактического подъема, отнесли оставшуюся машину. вверх по лестнице в главный зал.
   Прежде чем войти в здание, Клайв увидел фигуру в одном из верхних окон. Эта фигура была не более чем тенью, но Клайв сразу узнал женскую фигуру и жадно уставился на это окно. Однако у королевы было больше благоразумия, чем у ее американского поклонника, и как только последний взглянул на нее, она исчезла из его поля зрения. Король не упустил из виду ту роль, которую сыграл Клайв в этой короткой драме, и сразу же заподозрил американца. Г-н де Тревиль также заметил восторженный взгляд Клайва в направлении покоев королевы и, опасаясь, что король заметит это, позвал Клайва.
   -- Пойдемте, мсье Клайв, -- сказал он. "Король ждет нас". И затем, когда они поднимались по лестнице, он добавил тихим голосом: "Людовик XIII очень ревнив к королеве, было бы хорошо, если бы вы были готовы рассказать ему о том, на что вы только что так внимательно смотрели, если бы он попросить вас."
   Лицо Клайва заметно покраснело. - Благодарю вас, мсье, - сказал он. Прибыв в зал для приемов, Клайв увидел зрелище, которое превзошло даже голливудские постановки за миллион долларов. В дальнем конце комнаты на троне сидел король. Место слева от короля было пустым - это первое, что бросилось в глаза Клайву. Придворные, рассредоточенные небольшими группами по залу, стояли придворные, каждый стараясь превзойти других в материи костюма, и все стараясь затмить солнце. Все взгляды были обращены на мотоцикл, только что поставленный у лестницы. Клайв подошел к машине и с минуту размышлял о целесообразности толкания ее по всей длине зала под критическими взглядами собравшихся зрителей, которые сочли бы это задачей для крестьян; тем не менее слуги ушли, и он мог видеть, что он должен был продемонстрировать машину. По внезапному порыву он сел на мотоцикл и завел мотор.
   "Небольшая доза выхлопных газов не причинит им большого вреда", - сказал он себе и направил машину по коридору, остановившись перед королем. Он спешился и низко поклонился королю, который одарил его улыбкой и кивком головы.
   "Месье Клайв, - сказал его величество, - я слышал волнующие истории о вашей воинской доблести, но еще больше - о странных машинах и оружии, которые вы так своевременно изготовили". Король остановился, как бы взвешивая то, что собирался сказать, а затем, покраснев, продолжил: - Будет ли королю Франции совершенно безопасно проехать с вами небольшое расстояние на этой странной повозке?
   Клайв на мгновение задумался. "Для этого, - сказал он, - вашему высочеству необходимо ехать позади меня, и вряд ли прилично мне поворачиваться спиной к королю Франции".
   "Но если бы я приказал тебе сделать это, - гордо ответил король, - такой поступок нельзя было бы считать ничем иным, как приличным".
   -- Но ваше высочество забывает, -- ответил Клайв, каменно стоя перед королем, -- я не ваш подданный и поэтому не отчитываюсь перед вами за ваши приказы. Если вы измените этот приказ на просьбу, - продолжил он, - я буду очень рад выполнить ваше желание.
   Клайв знал, что, говоря это, подставил голову, но почему-то это все еще казалось ему сном; сон, от которого он мог проснуться в любой момент. Он чувствовал, что, если дела пойдут слишком плохо, он сможет пробиться на улицы, а на своем мотоцикле легко доберется до Амьена, где сможет проплыть через пещеры в безопасное место.
   Король вспыхнул от гнева и встал, словно собираясь приказать арестовать Клайва, но, передумав, сказал:
   - Месье, это правда, что вы не входите в число моих подданных, и ваше присутствие в моей стране, возможно, нуждается в объяснении. Однако факт остается фактом: вы оказали Франции услугу, за которую мы благодарны, и вы увидите, что даже король может выразить свою благодарность". Если эта речь предназначалась для того, чтобы унизить Клайва, она не произвела такого эффекта, по крайней мере внешне. Король продолжал: "А теперь, мсье, если вы позволите мне сесть на вашу машину, я бы хотел немного прокатиться с вами".
   - Для меня будет честью, если вы поедете со мной, - сказал Клайв, как будто первая часть разговора никогда не была произнесена. Двое мужчин, король и водитель грузовика сели на машину, и король жестом всех отодвинул. Это движение было более или менее излишним, ибо в момент запуска мотора зрители вплотную прижались к стенам. Клайв запускал машину по комнате, набирая скорость по мере того, как король обретал уверенность. Когда наконец они остановились, король раскраснелся от волнения и, как ребенок, не хотел слезать с коня, а хотел продолжать кататься по залу. Клайв объяснил ему, что выхлопные газы, становившиеся теперь весьма заметными, могли бы оказать вредное воздействие на присутствующих, если бы они стали более концентрированными.
   -- В таком случае, мсье, -- сказал король, -- мы должны отложить поездку на другое время. А пока не будете ли вы так любезны проводить меня в мои покои? Мне очень любопытно услышать вашу историю. Я также попрошу г-на де Тревиля и моих четырех замечательных мушкетеров сопровождать нас.
   Пятеро только что упомянутых мужчин стояли над этим последним замечанием, как и намеревался король, и последовали за Клайвом и королем в покои последнего.
   "А теперь, мсье Клайв, - сказал король, когда все расселись, - я уверен, что ваша история интересна, и, поскольку я не могу приказать вам рассказать ее, прошу вашего снисхождения". явный оттенок иронии. - Однако прежде чем вы начнете, - продолжал он, - не могли бы вы рассказать мне, что вам показалось таким интересным в восточном крыле, когда вы были сегодня вечером во дворе?
   -- О да, -- сказал Клайв, как будто это было у него на уме, -- я собирался спросить кого-нибудь, распространена ли здесь, в Париже, соколиная охота.
   - Соколиная охота? - спросил король.
   "Да ваше величество. Как раз когда я собирался войти в Лувр, я вовремя взглянул вверх, чтобы увидеть сокола, которого только что освободили, преследующего голубя. Однако птица сбежала, влетев в маленькое окно в здании".
   Король, казалось, сразу же увлекся рассказом Клайва. "А сокол, - спросил он, - что с ним стало?"
   "Сокол последовал за голубем в окно, но почти сразу же вернулся, как будто его изгнали. Затем он пролетел над зданием и исчез с другой стороны". Эта история Клайва была не просто плодом его воображения, хотя инцидент произошел в то время, когда он въезжал во двор, а не в то время, когда он был очарован мимолетным видом королевы. В то время он не придал этому вопросу особого значения, но после предупреждения Тревиля начал раздумывать над правдоподобной историей. Он знал, что не может просто сказать королю, что пялился на его жену, а потом подумал об инциденте с соколом, который произошел почти прямо над окном, через которое он видел королеву.
   Король, казалось, был раздражен и очень расстроен рассказом Клайва и немедленно позвал Ла Шене, своего секретаря и камердинера.
   -- Ла Шене, -- сказал король, когда появился секретарь, -- не знаете ли вы во дворце кого-нибудь, кто в последнее время интересовался соколиной охотой?
   -- Нет-с, то есть никто, кроме его преосвященства, -- ответил секретарь.
   "Его Высокопреосвященство!" - воскликнул король. - Значит, мсье кардинал находит время в своих кампаниях, чтобы посвятить его дрессировке соколов, как это необходимо делать, чтобы стать сокольником?
   - Нет, сир, я думал, вы знаете, - сказал Ла Шене, искренне удивленный. - Его преосвященство ознакомился с вашими соколами.
   "Мои соколы!" Король был вне себя, он метался взад и вперед по комнате, осыпая бранью все и всех вообще, но тщательно опуская имя Ришелье. -- Если его преосвященство занялся соколиной охотой, да так внезапно, что понадобился ему в моих соколах, то мой трон опять шатается от интриг, -- сказал он, достаточно успокоившись, чтобы разумно обдумать дело. Он бросился в кресло и некоторое время молча смотрел в пол. Вместо того, чтобы смутиться из-за этого взрыва, Клайв испытал чувство облегчения, поскольку его эмоциональное проявление поставило короля в ту же категорию, что и других смертных.
   Постепенно отношение Людовика XIII изменилось, и это изменение отразилось на его лице. Не отрываясь от пола, он сказал:
   - Мсье Клайв, теперь вы можете рассказать мне свою историю.
   Клайв начал с описания Америки, образа жизни и удобств, которыми пользуется американский народ. Однако он не упомянул, что описывает Америку 20-го века, поскольку именно эта часть рассказа, казалось, вызывала наибольшее недоверие у его слушателей - за исключением, возможно, королевы, на которую, по-видимому, произвела впечатление какая-то форма ясновидения. .
   "Как это мы не слышали об этих вещах раньше?" - спросил король. - У нас сейчас там исследователи.
   "Америка далеко отсюда, - сказал Клайв. Он знал, что это был слабый ответ, но король казался удовлетворенным. Он продолжил свой рассказ, а когда рассказал о встрече с мушкетерами в Америке, король снова его перебил.
   -- Вы сказали, что встречались с господами Атосом, Портосом, Арамисом и д'Артаньяном в Америке? он спросил. "Как же эти господа добрались туда и обратно за такое короткое время. Я знаю, что не прошло и месяца с тех пор, как я в последний раз слышал от них, и, кроме того, я не помню, чтобы давал кому-либо из моих мушкетеров разрешение на такую поездку.
   "Это самая невероятная часть моей истории, - сказал Клайв. "Недалеко от Амьена есть пещера, которая каким-то таинственным образом связана с моей страной".
   "О да!" - воскликнул король. - Пещера, о которой вы говорили, Тревиль?
   Тревиль кивнул в знак согласия. Короля, похоже, этот ответ вполне удовлетворил.
   - Итак, - продолжал Клайв, - на самом деле это мушкетеры нашли пещеру и вернули меня с собой.
   - Я должен посетить эту пещеру, - сказал король. Клайв закончил свой рассказ, и какое-то время никто не разговаривал. Наконец король сказал:
   "Мсье Клайв, здесь, во Франции, нам нечего предложить по сравнению с чудесной страной, которую вы только что описали, но вы можете оставаться здесь столько, сколько пожелаете, и пока вы здесь, вы находитесь под моей официальной защитой". Поведение короля полностью изменилось, и его отношение к Клайву теперь было почти благожелательным. Клайв задумался, сколько времени пройдет, прежде чем он снова изменится.
   "Я очарован вашей страной, ваше величество, - сказал он, - и был бы разочарован, если бы не смог остаться с длительным визитом. А пока я буду рад использовать знания, полученные в моей стране, на благо народа Франции".
   -- Очень мило с вашей стороны, сударь, -- сказал король. "Мы будем рады вашей помощи. Можешь построить больше таких мотоциклов?"
   -- Что ж, это немного не в моем духе, -- сказал Клайв, -- хотя я могу направить вашу механику в этом направлении. Однако я изучал искусство врачевания и хирургии, как могут подтвердить мои друзья, мушкетеры".
   Друзья Клайва, мушкетеры, вероятно, предпочли бы воздержаться от своего мнения, пока не узнают о судьбе пациентов Клайва, но он вселил в них непоколебимую уверенность в себе. Все они свидетельствовали, что были свидетелями демонстрации способностей Клайва, и это было "не похоже ни на что, что они когда-либо видели раньше".
   "Превосходно!" - воскликнул король. - Ты будешь королевским врачом.
   Это было именно то, чего хотел Клайв. "Теперь, - подумал он, - я могу находиться рядом с королевой, не опасаясь подозрений".
   -- А теперь, джентльмены, -- сказал король, -- вы оказали большую услугу своему королю и стране, и ваш король, по крайней мере, вам благодарен. Он порылся в карманах и, наконец, достал маленький кожаный мешочек, до краев набитый монетами. "Я знаю, что вы, джентльмены, сделали то, что вы сделали, из верности Франции, но я также знаю, что мушкетеры всегда нуждаются в деньгах. Вот, возьми, и не трать все в одном месте, - сказал он, бросая сумку Атосу.
   "О боги!" - подумал Клайв. - Этот кляп такой старый?
   -- Что касается вас, мсье, -- сказал король Клайву, -- я отдам вам распоряжение о казне за ваше вознаграждение и приготовлю для вас покои здесь, во дворце. Что касается услуг, которые вы уже оказали, пусть это кольцо послужит вам напоминанием о моей благодарности". Он снял с пальца большое богато украшенное кольцо и подарил его Клайву. "Держи это кольцо при себе, - продолжал он, - и ты всегда будешь под защитой верных подданных короля Франции".
   Людовик снова позвал Ла Шене, который занял свой обычный пост сразу за дверью первого. Служащий получил инструкции относительно квартиры Клайва, и, подумав немного, вышел из комнаты, попросив американца следовать за ним. Пробормотав несколько слов благодарности королю и попросив мушкетеров сопровождать его, Клайв последовал за Ла Шене.
   Квартиры Клайва оказались прекрасно обставленными апартаментами на первом этаже. В анфиладе было две двери, ведущие наружу, одна во двор, а другая сообщалась короткой дорожкой и небольшими задними воротами с улицей.
   "Ну, у меня все в порядке, - подумал Клайв. "Я изучал медицину всего три года, и теперь я королевский врач Франции".
   -- Это апартаменты бывшего врача, который пытался отравить короля -- как полагают -- и недавно был казнен, -- сказал Ла Шене. Старик оставил эту мысль в голове Клайва, выходя из комнаты.
   "Это мысль, - сказал он себе, - интересно, кто должен так думать, чтобы это считалось против вас". Он повернулся к остальным, которые нашли стол и отсчитывали деньги, которые дал им король. Они разделили золотые монеты на пять равных частей и подтолкнули одну из них к Клайву.
   -- Вот ваша доля, сударь, -- сказал Атос.
   - Но король не дал мне этих денег, - сказал Клайв.
   -- Все за одного и один за всех, -- воскликнул Портос. - Повторяю, теперь ты один из нас.
   -- Пойдем, мой дорогой Клайв, -- сказал д'Артаньян, -- возьми свою долю золота и присоединяйся к нам, потому что мы знаем несколько восхитительных мест, куда можно потратить часть этого золота. Друзья вернулись в приемную достаточно долго, чтобы забрать мотоцикл Клайва, а затем впятером отправились в путешествие по ночной жизни Парижа семнадцатого века. Этот опыт напомнил Клайву о его днях, когда он был студентом колледжа, когда с группой братьев по братству он экспериментировал с ночной жизнью университетского города в конце каждого экзамена.
   * * * *
   Последующие дни были самыми счастливыми в жизни Клайва. Вскоре после того, как он стал королевским врачом, он в сопровождении д'Артаньяна совершил обратное путешествие через пещеры и вернулся с большим запасом лекарств и хирургических инструментов, а также большим запасом книг по всем научным предметам, большинство из которых были написаны на Французский.
   Наука математика достигла довольно высокого уровня, и Клайв представил ей исчисление Ньютона примерно за четырнадцать лет до рождения этого джентльмена. Математикам Клайв также подарил книги по машиностроению и электрике. Химия только что вышла из окутывающего тумана алхимии, и именно здесь Клайв внес свой самый большой вклад, представив этой науке периодическую таблицу Менделеева. Месторождения полезных ископаемых были обнаружены с помощью карт, которые Клайв принес с собой, и во Франции и Германии были открыты богатые рудники. Экспедиция готовилась отправиться в Восточную Европу для бурения нефти. Клайв заручился услугами нескольких слесарей, Картрайтов и других специалистов по механике и поручил им изготовить простые механизмы. Все это было сделано за такое удивительно короткое время, что даже Клайв был поражен.
   За это время Клайв видел королеву очень мало, потому что она никогда не появлялась с королем, кроме как в официальных случаях, и при этих случайных встречах она притворялась, что не знает о его знакомстве, хотя в ее глазах всегда на мгновение задерживался определенный взгляд. В результате инцидента с голубем и соколом Клайв узнал окольными путями, что королева подверглась преследованию со стороны кардинала, по какой причине он мог только догадываться.
   Трое охранников-кардиналистов, на которых Клайв практиковал свою операцию, выздоровели очень быстро и так поразительно без осложнений, что даже Клайв был удивлен. Когда сообщение дошло до Его Высокопреосвященства, этот министр был любезен с Клайвом, несмотря на то, что он затаил неприязнь к американцу с момента их первой встречи.
   -- Вы действительно человек превосходного ума, сударь, -- сказал кардинал, -- и по этой причине я намерен раскрыть вам некоторые из моих планов, которые на самом деле являются государственной тайной.
   - Очень мило с вашей стороны, ваше преосвященство, но я не ищу политических тайн. Клайв сразу же заподозрил резкое изменение отношения кардинала к нему.
   "Ах, да, - ответил кардинал, - но вы тесно связаны с этими планами, ибо они предполагают сделать вас человеком судьбы!"
   "Хайль Гитлер!" Клайв саркастически ответил, а затем про себя: "Это, несомненно, та же самая старая нефть, которую раздают диктаторы ХХ века, но она должна быть забавной".
   "Человек с вашим умом, несомненно, может понять, что одно государство в Европе было бы гораздо более удовлетворительной системой, чем несколько сотен государств, существующих сейчас", - продолжал кардинал. "А со знаниями, которые вы можете дать людям, и свободой, которую я могу им дать, Европа может стать настоящим раем".
   - Значит, это все, что мне нужно сделать, чтобы помочь осуществить это? - спросил Клайв. "Я просто обучаю этих людей познанию лучших вещей в жизни?"
   - Это будет позже, - просиял кардинал. "На данный момент мне понадобится ваша помощь в производстве оружия и боевого снаряжения, чтобы осуществить этот союз. Если ты снабдишь меня этими вещами, я сделаю тебя вторым человеком в новом порядке".
   - Я думал, ты этого и хотел, - сказал Клайв. Его глаза сверкнули гневом, когда он продолжил. "Я согласен, что объединенная Европа была бы очень хорошим устройством, но не завоеванная Европа. Вы ставите телегу впереди лошади, мой друг, знание и наставление должны прийти до попытки союза. Я отказываюсь иметь какое-либо отношение к твоим планам и сделаю все, что в моих силах, чтобы забыть о том, что мы когда-либо вели этот разговор. Добрый день, мсье! Клайв вышел из покоев самого могущественного человека во Франции.
   - Я полагаю, что через неделю вы передумаете, - мягко сказал кардинал, когда Клайв прошел в дверь.
   Клайв вернулся в свои покои незадолго до того, как у дверей американца появился гонец и сообщил ему, что король желает немедленной аудиенции у него.
   - Должно быть, у него опять подагра, - пробормотал Клайв, взяв свою аптечку и следуя за посыльным. Однако когда он вошел в покои короля, то обнаружил, что тот расхаживает взад и вперед с озабоченным и несколько обеспокоенным выражением лица. Хотя он видел, как Клайв вошел в комнату, он не подал вида, что узнал его, а продолжал ходить взад-вперед, как будто пытаясь прийти к важному решению. Наконец он повернулся к Клайву:
   - У вас есть лекарство от боли в желудке? он спросил.
   - Какая боль? - спросил Клайв.
   Король колебался в очередной момент нерешительности. -- Может быть, тебе лучше увидеть ее, -- сказал он, как будто разговаривая сам с собой. И затем: "Королева утверждает, что ее поразила сильная боль в животе, достаточная, чтобы сделать ее совсем больной. Конечно, это не может быть очень серьезно, но вы же знаете этих женщин, они не выносят малейшей боли".
   "Аппендицит!" Это был мгновенный диагноз, который немедленно вспыхнул в сознании Клайва. Ему хотелось дать его величеству вкусить хороший правый кулак в лицо, но он сдержался.
   "Как долго это продолжается?" Вопрос Клайва был почти требованием. Король был несколько встревожен его отношением.
   - Со вчерашнего дня, но это не может быть серьезно, не так ли?
   - Вероятно, это вопрос жизни и смерти, - сказал Клайв. - Мы должны действовать немедленно, поэтому, если вы пойдете впереди, ваше высочество, еще может быть шанс спасти ее.
   Не прошло и минуты, как проверить первоначальную догадку Клайва: у королевы тяжелый случай аппендицита. На мгновение чувство беспомощности охватило молодого доктора, он осознал свои недостатки в хирургической подготовке, и тут ему пришлось лечить "горячий" аппендикс единственного человека, который значил для него все. На мгновение он подумал о транспортировке ее через пещеры в США, но тут же понял, что это невозможно. Затем он подумал о привлечении хирурга, и хотя это было более осуществимо, королева, вероятно, не выживет, пока он не прибудет.
   К счастью, Клайв предвидел подобные чрезвычайные ситуации и обучал нескольких помощников. Теперь он занял небольшую комнату в Лувре и, убрав всю мебель и гобелены и вычистив комнату сверху донизу, превратил ее в операционную. Когда все приготовления были сделаны, он пошел в покои Анны и, выслав всех из комнаты, кроме двух своих помощников, заговорил с ней по-английски:
   "Энн, дорогая, - сказал он, - ты не поймешь, что я собираюсь сделать, но ты должна мне доверять и верить, что то, что я делаю, необходимо для спасения твоей жизни".
   Королева ничего не сказала, но ее бледная улыбка и легкое пожатие руки Клайва говорили о многом.
   Операция прошла успешно, аппендикс еще не разорвался, матка развивалась без осложнений. Клайв, однако, оставался рядом с ней в течение первых двадцати четырех часов и возвращался снова, как только ему удавалось поспать несколько часов. В следующие несколько дней Клайв почувствовал, что достиг вершины счастья - возможность остаться с королевой без вопросов была новообретенным раем, сном, от которого его грубо разбудили через неделю после операции.
   Клайв выходил из покоев королевы, когда к нему обратился один из посланников кардинала.
   -- Месье Клайв, -- сказал он, -- его преосвященство кардинал желает видеть вас немедленно. Клайв хотел сказать ему, чтобы его преосвященство прыгнул в озеро, но был так счастлив, что решил ублажить Ришелье и последовал за посыльным в апартаменты кардинала.
   - Вы выглядите очень довольным собой, месье, - сказал кардинал. - Рад видеть, что вы пересмотрели мое предложение.
   - Кто сказал, что я передумал? - спросил Клайв, его лоб нахмурился от гнева. - Я сказал тебе, что не хочу участвовать в твоих планах, и если это все, ради чего ты привел меня сюда, я готов уйти.
   "Мне очень жаль, что вы снова заняли такую позицию, - сказал кардинал, - и в таком случае я должен показать вам кое-что очень интересное". Он полез в свой стол и достал небольшой кожаный футляр.
   "Моя камера!" - воскликнул Клайв.
   -- О, тогда вы знаете, что это такое, -- сказал кардинал с притворным удивлением, -- тогда вы поймете, что это такое. Он протянул листок бумаги американцу. Клайв взял листок дрожащей рукой, так как понял, что это фотография, и осознал возможность своей гибели от рук кардинала. "Как бы вы хотели, чтобы я объяснил королю, что это за фотоаппарат, и показал ему эту интересную фотографию?" - спросил Ришелье сбитого с толку американца.
   На фотографии Клайв сидел рядом с королевой, последняя сидела в постели, и казалось, что они вот-вот обнимутся.
   -- Конечно, -- продолжал кардинал, -- я знаю, что вы совершенно невиновны, но как вы думаете, что подумает король? А вы знаете, что такое действие есть преступление, караемое смертной казнью!"
   Потребовалось несколько мгновений, чтобы полное осознание ситуации проникло в разум Клайва. Он наконец добрался до ситуации, из которой так часто планировал свой побег. Его мотоцикл был в тайнике за пределами Лувра, а револьвер был рядом с ним. Он должен пробиться наружу и добраться до пещер Амьена. Но сначала он должен уничтожить улики кардинала против королевы. Клайв быстро вытащил револьвер из кобуры на боку и, предупредив Его Высокопреосвященство, чтобы он не издавал ни звука, рискуя жизнью, заткнул себе рот носовым платком и привязал его к стулу.
   Злейший враг кардинала не мог назвать его трусом, но, как и все, кто знал о револьвере Клайва, он пришел в ужас от вида такого смертоносного оружия и позволил американцу крепко связать себя, не оказывая сопротивления.
   Когда Его Высокопреосвященство был надежно связан, Клайв порылся в его столе, пока не нашел проклятый негатив, который он сжег вместе с фотографией, а затем, забрав свою камеру, вышел из комнаты, шагая так быстро, как только мог, не привлекая к себе внимания. Придя в свои апартаменты, он нашел Планше, лакея д'Артаньяна, который ждал его с посланием от своего хозяина. Клайв схватил конверт и разорвал его, извлекая сообщение.
   "Амьен отключен!" он сказал. "Лети на восток". Он был подписан д'А.
   - Господин д'Артаньян сказал, что вы должны немедленно уйти, если хотите совершить побег, - сказал Планше.
   - Откуда д'Артаньян знает, что я должен бежать? - спросил он себя. "Почему Амьен отрезан? За всем этим стоит кардинал? Вот какие мысли пронеслись в голове Клайва, пока он следовал за Планше через садовую калитку и заднюю калитку. Они миновали дом, в котором Клайв спрятал свой мотоцикл, но Планше подгонял молодого доктора. Пройдя, казалось, мили по узким, извилистым, грязным улочкам, Планше шагнул в дверной проем и жестом пригласил Клайва следовать за собой. Последний оказался в маленькой убогой комнате, почти заполненной фигурами четырех мушкетеров и двух мотоциклов.
   - Д'Артаньян будет сопровождать вас, - сказал Атос, когда Клайв вошел в комнату, - а мы с Арамисом будем прикрывать ваше отступление и держать вас в курсе событий во Франции. Вы должны уйти сейчас же, так как дороги на восток скоро будут заблокированы.
   Клайв открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Атос оборвал его: "Д'Артаньян объяснит, когда вы прибудете на безопасную территорию", - сказал последний. - Но вы должны мчаться как ярость, если хотите сбежать из Бастилии.
   Клайв узнал в одном из мотоциклов свой собственный и, оседлав его, с ревом вылетел из здания позади д'Артаньяна. Когда они подошли к восточному въезду в Париж, они обнаружили, что дорога забаррикадирована, и несколько гвардейцев кардинала стояли перед баррикадой с мушкетами наготове.
   "Быстрый!" -- воскликнул д'Артаньян. -- Найди укрытие! -- И, идя вперед, съехал на мотоцикле в канаву на обочине. Клайв последовал за ним, и, оказавшись в укрытии, двое мужчин сняли винтовки и осторожно начали отстреливать охранников, которые были в пределах досягаемости винтовки, но не были достаточно близко, чтобы вести эффективную стрельбу из мушкетов.
   Увидев, что их товарищи падают, оставшиеся охранники быстро разбежались в поисках укрытия, и когда они рассеялись, Базен, Мушкетон и Гримо появились из ниоткуда и приступили к разрушению баррикады, в то время как двое беглецов прикрыли их своими винтовками. Подождав только, пока лакеи не успеют скрыться после того, как дорога очистится, Клайв и д'Артаньян поспешно вскочили на лошадей и вскоре оказались в открытой местности.
   -- Сударь, -- сказал Клайв, когда они уже были вне опасности, -- я умираю от любопытства -- расскажите мне, как вы узнали, что кардинал собирается забрать меня?
   -- Очень просто, сударь, -- ответил д'Артаньян. "Посланец кардинала остановился выпить в таверне, где мы с нашими спутниками обедали. Он имел неосторожность спровоцировать ссору с господином Портосом или было наоборот, но это неважно, и, пока Портос прислуживал ему, он временно лишился приказа Его Высокопреосвященства. Когда он их восстановил, они уже не были секретом.
   Серьезность его положения только начинала давать о себе знать, когда Клайв мчался по красивой французской сельской местности. Его козырь в рукаве, пещера в Амьене, на которую он всегда рассчитывал, чтобы вытащить его из любого положения, были для него закрыты, и теперь он скакал еще дальше. Чувство беспомощности охватило его, но он был не из тех, кто долго останавливается на случайной неудаче, и вскоре начал разрабатывать план. Они поехали дальше, Клайв глубоко задумался, а д'Артаньян напевал беззаботную песню о своем родном юге.
   С наступлением ночи они прибыли на швейцарскую границу. К этому времени слава Клайва распространилась по большей части Западной Европы, и его сразу же узнал пограничник, который не стал сомневаться в его проходе, когда Клайв показал ему кольцо, подаренное ему Людовиком XIII.
   Добравшись до Швейцарии, они замедлили шаг и начали искать подходящую гостиницу. Это они нашли без особого труда, и они приветствовали остальных, так как они прошли долгий трудный путь и постились после завтрака. Волнение дня ничуть не притупило их аппетита, и когда принесли еду, они принялись за дело со всем энтузиазмом юности. Они были довольно пресыщены еще до того, как отважились заговорить.
   - Какие у вас теперь планы, господин д'Артаньян? - наконец спросил Клайв.
   "Планы? У меня нет никаких планов, кроме как остаться с вами, пока наши товарищи не устроят наше благополучное возвращение во Францию, - ответил д'Артаньян.
   "Ну, я сейчас вынашиваю идею, - сказал Клайв, - и мне понадобится ваша помощь, а также помощь наших парижских друзей, чтобы воплотить ее в жизнь".
   Клайв начал излагать свой план. Они должны были отправить сообщение трем мушкетерам с просьбой прислать экспедицию, организованную для поиска нефти в Восточной Европе. Они также должны были собрать все книги, инструменты и т. д., собрать вместе всех людей, которых обучал Клайв, или как можно больше, и отправить их дальше. Они поедут в Богемию и продолжат учебу и строительство там. Они подождут, пока Его Высокопреосвященство совершит акт государственной измены королю, что, как знал Клайв, он в конечном итоге сделает, а затем вмешаются с превосходным боевым снаряжением и свергнут министра. Клайв также надеялся когда-нибудь установить демократическую форму правления во Франции, но он не упомянул об этих планах д'Артаньяну.
   Последний одобрил планы Клайва, думая, что, поскольку им все равно придется держаться подальше от Франции, они вполне могут быть оккупированы. Вскоре они нашли посыльного - брата одного из механиков, которого обучал Клайв, который ради возможности работать на великого доктора был готов рискнуть своей жизнью. Клайв написал сообщение и, дав мальчику инструкции, как ускользнуть от людей кардинала, отправил его в Париж на поиски Афона.
   В свое время различные части экспедиции сошлись в Берне, где Клайв и д'Артаньян поселились на время. Они прибыли поодиночке или парами, каждый из которых выехал из Франции разными путями. Когда, наконец, они перестали приходить, Клайв узнал, что отсутствующие были покорены силой, если не золотом кардинала, и теперь заняты изготовлением огнестрельного оружия для Его Высокопреосвященства. Буровое оборудование прибыло в крестьянских телегах, засыпанных сеном или овощами, чтобы скрыть его от посторонних глаз кардиналистов. Собравшись, мотоциклы погрузили на телеги, и странный караван отправился в Богемию.
   * * * *
   Ришелье, не теряя времени, наладил производство оружия и боеприпасов. Однако они были ограничены револьверами и винтовками, а также неуклюжей версией современной французской "75", которую он разработал сам. Клайв ни разу не намекнул, что существует такая вещь, как пулемет, о чем кардинал вскоре пожалел. В последующие месяцы он мало виделся с королем, и его преследования королевы практически прекратились. Король мало думал об этом невнимании, на самом деле он был довольно доволен тем, что избавился от неприятностей, которые всегда доставлял его министр. Королева, однако, интуитивно знала, что эта внешняя безмятежность на самом деле была затишьем перед бурей, и она предвидела будущее с ужасом, превосходящим только ее отвращение к кардиналу.
   Вскоре после прибытия в Богемию Клайв установил связь с королевой - почтовым голубем и курьером по коротковолновому радио. Из-за того, что он был поглощен своими планами, кардинал расслабился. его внутреннюю шпионскую систему, и Клайв обнаружил, что довольно легко послать одного из своих техников в Париж с коротковолновым передатчиком, который он установил в квартире Атоса. Таким способом американец мог поддерживать постоянную связь не только с мушкетерами, но и с королевой, и таким образом следил за ежедневными событиями на парижском фронте.
   Со своей стороны, Клайв был принят в Богемии практически с распростертыми объятиями, и когда он рассказал правителям Богемии о планах кардинала, они немедленно предоставили ему все ресурсы людей и материалов, которые он мог пожелать, и вскоре он работало несколько механических мастерских, производивших ружья и военную технику. Вскоре он начал добывать и перерабатывать нефть, и его первый бензиновый двигатель был построен примерно в то же время, когда из перегонных кубов потекла первая струйка бензина. Он присвоил себе несколько кораблей военно-морского флота и приступил к их переоборудованию и оснащению паровыми машинами.
   Примерно в то время, когда Клайв начал чувствовать, что все в его руках, ему срочно позвонили из Парижа. Это была королева, она ускользнула из Лувра инкогнито, как делала много раз за последние несколько месяцев, чтобы поговорить с Клайвом по радио. Однако на этот раз в ее голосе явно звучало беспокойство.
   "Я беспокоюсь о Франции и короле, - сказала она. "Г-н кардинал теперь открыто оскорбляет его величество, и ходят слухи, что у него есть вооруженные силы по всей Франции, готовые захватить королевство, как только его преосвященство отдаст приказ".
   - И что король делает по этому поводу? - спросил Клайв.
   "Внешне ничего. Когда он рядом, он выдает оскорбления Ришелье за шутки, но когда Людовик остается один, он впадает в дикую ярость и, кажется, считает вас причиной своих несчастий - навязчивая идея, которую поощряет кардинал.
   - А ты, моя дорогая, каким лечением ты лечилась? - спросил Клайв. Какое-то время Энн не отвечала, а потом:
   "Кардинал предъявлял мне требования, - сказала она.
   "Требования!" - воскликнул Клайв. - Какие требования?
   "Требования, которые я не могла бы выполнить и продолжать держать голову как леди, - ответила она, - и он угрожает всем, чего я опасалась за Францию, если я не подчинюсь".
   - Я боялся, что до этого дойдет, - сказал Клайв. "Мы должны вывезти вас из Франции, по крайней мере, до тех пор, пока мы снова не сможем установить мир и безопасность".
   - Я надеялся, что ты это скажешь. Энн говорила так, словно с ее ума свалилось тяжелое бремя. "Когда я могу отправиться в Богемию?"
   -- Боюсь, о Богемии не может быть и речи, -- сказал Клайв, -- как бы мне ни хотелось, чтобы вы были со мной. Но наши приготовления здесь почти завершены, и через неделю мы уезжаем во Францию. Тебе остается сделать только одно: пройти через пещеры и позволить моим людям позаботиться о тебе, пока я не приду за тобой. Это потребует большого мужества, Энн, дорогая, мужества, которое, я знаю, у тебя есть. Теперь слушай внимательно, потому что это то, что ты должен сделать, но сначала, Атос здесь?
   - Он охраняет входную дверь, - ответила она.
   - Он тоже должен это услышать, потому что нам понадобится его помощь. Вскоре из громкоговорителя раздался голос Атоса.
   - Я готов, месье Клайв, следовать за вами и моей королевой куда угодно, - сказал он.
   - Хорошо, я знал, что могу на тебя рассчитывать.
   - Вот мой план: завтра в полдень королева ускользнет из Лувра, встретится с вами, и вы вдвоем проследуете в Сен-Клу и спрячетесь в часовне, пока я не приеду.
   -- Но, сударь, разве вы не в Богемии? - спросил мушкетер.
   -- Да, но завтра я буду в Париже, -- ответил Клайв.
   -- Вы говорите, что будете здесь, значит, я буду вас ждать, но Мордье, я бы не поверил этому черту, когда на мотоцикле по хорошей сухой дороге нужно не менее трех дней, а теперь дороги мокрые и грязный". Несмотря на свои исповедания веры, Атос все еще сомневался.
   -- Но дороги мне не нужны, -- сказал Клайв, наслаждаясь замешательством друга, -- я буду летать.
   - Вы уверены, что чувствуете себя прекрасно, мсье? - спросила королева.
   - Прекрасно, - рассмеялся Клайв, - вы увидите завтра на поляне за часовней в Сент-Клауде. Он уже собирался выключить, когда ему пришла в голову другая мысль. - Вам лучше взять с собой Портоса и Арамиса, чтобы помочь д'Артаньяну с ружьями, которые я привезу, и это будет хорошая возможность воспользоваться прицепами, которые я вам прислал. А затем Анне он сказал: "Вы можете оставить записку королю и сказать ему, что, хотя я могу быть причиной его нынешних несчастий, он увидит, что я буду его спасением в политическом плане. Тогда до завтра, до свидания и удачи".
   Клайв построил небольшой самолет в качестве одного из своих первых проектов и приобрел опыт полета, необходимый для пилотирования более крупного корабля. У него была лицензия частного пилота, и этот опыт был всем, что ему было нужно. Тем временем он руководил строительством по чертежам, которые он принес с собой, массивного двухмоторного корабля. Накануне он совершил на нем испытательный полет, и он показал себя даже лучше, чем он ожидал. К счастью, он создал базы для дозаправки по пути во Францию и был готов отправиться в путь. Он позвонил д'Артаньяну.
   "Мой друг, как бы ты хотел полететь со мной завтра в Париж на опасное задание?" - спросил его Клайв. Д'Артаньян был с Клайвом достаточно, чтобы авиация была у него в крови.
   -- Мсье Клайв, нет ничего на свете, чем бы я хотел заняться, и, как вы знаете, чем опаснее, тем больше мне это понравится. Поездка на Луну не могла не доставить д'Артаньяну большего удовольствия.
   - Я знаю, мсье, поэтому я и сказал, что это опасно. Сегодня вечером мы должны подготовить большой самолет к путешествию. Мы возьмем с собой десять новых пулеметов и столько боеприпасов, сколько сможем безопасно оторваться от земли, и выйдем завтра на рассвете.
   * * * *
   Поездка в Париж прошла без происшествий для летчиков, но для людей на земле это была своего рода крупная катастрофа. Если поездка на мотоцикле из Амьена в Париж вызвала суматоху, то полет гигантского "крылатого монстра" вызвал откровенную панику, несмотря на то, что Клайв летел на большой высоте. Он намеревался заглушить моторы высоко над Парижем и приземлиться как можно меньше, чтобы привлечь как можно меньше внимания, но к тому времени, когда он увидел поляну, на которую собирался приземлиться, улицы были заполнены людьми. людей, которые с благоговением смотрели на второе посещение сатаны.
   "У наших друзей будут свои мотоциклы, а также небольшие трейлеры, которые я послал им некоторое время назад", - сказал Клайв д'Артаньяну. "Как только мы приземлимся, мы должны загрузить это оружие и боеприпасы в два трейлера. В третьем мы установим один из пулеметов, и вы будете ездить в нем и прикрывать их тыл, пока они направляются к Лувру. Вы должны забаррикадировать Лувр и защитить жизнь короля любой ценой. Я не думаю, что вам будет трудно сдерживать захватчиков с помощью этих пулеметов, но вы должны сохранить свои боеприпасы как можно дольше. Я буду действовать с нашей базы в Швейцарии и снабжать вас продовольствием и боеприпасами, пока к вам не прибудет подкрепление из Богемии. Как вы знаете, лодки отправляются сегодня утром, и, вероятно, потребуется больше недели, чтобы добраться до Франции. Мушкетеры г-на де Тревиля должны встретить лодки в Кале, и я поддержу любое его наступление с воздуха. Конечно, вы должны быть с господином де Тревилем, чтобы объяснить ему, как работает наше оборудование. Д'Артаньян молчал во время этого рассказа, и когда Клайв закончил, он заметил странное выражение на лице мушкетера, но когда они уже собирались приземлиться, он сосредоточил оставшуюся часть своего внимания на работе по доставке большого корабля.
   Когда они подъехали к остановке, на поле выехали три мотоцикла, каждый тянул за собой прицеп, а в одном из прицепов присела четвертая фигура.
   -- Это так, мсье Клайв, вы снова сделали невозможное. Энн сияла, Клайв приветствовал своих друзей тепло, но торопливо, и пятеро мужчин молча погрузили автоматы в трейлеры. Они выполнили эту задачу как раз в тот момент, когда первый из любопытствующих осторожно двинулся на поляну.
   Энн уже сидела, когда Клайв сел рядом с ней за штурвалом. Она улыбнулась ему, когда он поправил ее ремень безопасности, и он почувствовал, что никогда еще смертный не был создан таким прекрасным. Его взгляд на мгновение задержался на ее чертах, но через окно он увидел людей, которые начали толпиться вокруг самолета. Он понял, что скоро не сможет взлететь, поэтому завел моторы, которые оставил работать на холостом ходу, и при звуке рева люди разбежались, как листья. Клайв с меньшим грузом легко справлялся с деревьями на краю поляны. Мушкетеры ускользнули незамеченными.
   Полет в Амьен показался Клайву слишком коротким, он едва успел дать королеве все инструкции, которые ей понадобятся, чтобы найти его друзей в Америке, не было времени рассказать ей, что у него на сердце. Он почти поддался импульсу пройти с ней через пещеры, но, понимая, что это, несомненно, будет означать потерю его плана, а вместе с этим, вероятно, и потерю его "дела", отбросил эту идею. Позднее он сожалел, что не подчинился этому импульсу, но делал то, что считал правильным.
   Сцена в пещере была трогательной. Долгое время Клайв держал Энн очень близко, им обоим казалось, что они распрощались навсегда, но они отчаянно пытались поверить, что скоро снова будут вместе.
   - Потребуется мужество, дорогая Энн, чтобы пройти туда одной, - сказал Клайв. - Но я знаю, что это одно из твоих самых сильных достоинств. Он выпустил ее из своих объятий, а затем охранял вход в пещеру, пока она быстро натянула купальный костюм двадцатого века, который он принес с собой. Когда она была готова начать, Клайв привязал ей к спине небольшой водонепроницаемый мешок.
   "Высушите одежду для вас, когда вы доберетесь до другого конца - американскую одежду", - объяснил он. Он смотрел, как она шагнула в воду и исчезла в темноте пещеры, и снова непреодолимое побуждение овладело им, и он бросился следовать за ней, но тут его мысли мелькнули к его товарищам, которые, вероятно, были осаждены в Лувре и в зависимости от его для их выживания. Он быстро вернулся к своему самолету, и крестьяне, вооруженные дубинками и камнями, мужественно бросили вызов "чудовищу".
   * * * *
   - Вы прибыли как раз вовремя, д'Артаньян, - сказал Атос, пока мотоциклы мчались к Лувру. "Его преосвященство вот-вот нанесет удар, и я боюсь, что жизнь короля в опасности". Д'Артаньян молчал. "Я надеюсь, что это новое ружье так же хорошо, как считает мсье Клайв, - продолжил Атос. "Мы будем в значительном меньшинстве".
   - Так и есть, - коротко ответил д'Артаньян.
   -- Что на вас нашло, д'Артаньян? - спросил Атос. - Ты ведешь себя так, как будто тебя совсем не радует перспектива хорошей драки.
   - Я скажу вам позже, мой дорогой Атос, но в настоящий момент кажется, что бой, о котором вы только что упомянули, близок.
   Небольшая группа людей, вооруженных новыми винтовками Ришелье, сомкнулась позади них и как раз наводила оружие на мушкетеров, когда д'Артаньян устранил эту опасность короткой очередью из своего пулемета. .
   "Мордьё!" - воскликнул Атос. "Какое удивительное оружие!"
   Это происшествие повторилось дважды, прежде чем мушкетеры достигли Лувра. К своему облегчению, они обнаружили, что этот дворец все еще охраняют королевские мушкетеры из их собственной роты. Это означало, что кардинал еще не нанес удар королю, но их встречи на улицах показали им, что это не так уж скоро. Они быстро собрали вокруг себя группу мушкетеров, и д'Артаньян продемонстрировал им сборку и работу пулеметов. Затем он разместил расчет с каждым пулеметом на стратегических позициях вокруг Лувра, чтобы каждый вход был под охраной.
   Д'Артаньян как раз ставил последний пистолет, когда в направлении главного входа в Лувр послышался стаккато пулемета. Это было перемежено спорадическим ружейным огнем, и, пока д'Артаньян слушал, почти прямо под ним раздались очереди из ружья. В тот же момент в бой вступил экипаж этого последнего орудия, и хотя поначалу они были довольно неуклюжими, их орудие было ужасно эффективным. Вскоре все десять пулеметов забили свой мрачный ритм, и потенциальные нападавшие падали, как зернышки перед жнецом.
   Эти люди были одеты в новые и странные мундиры, в которых не было ни намека ни на службу, ни на командование. По большей части это были новобранцы, явно не отобранные воины гвардии кардинала. Они бросились под испепеляющий пулеметный огонь с пылом, граничащим с фанатизмом, но эта беспричинная жертва ничего не дала. Ни один человек не дошел до главного входа - напротив, куча раненых и убитых солдат окружила Лувр сплошь. Д'Артаньян, молодой человек, который уже был ветераном нескольких крупных сражений, сразившим множество врагов в рукопашной схватке, посмотрел вниз на бойню под собой и почувствовал тошноту.
   Бой вскоре закончился, кто-то дал сигнал к отступлению, и разбросанные остатки атакующей армии исчезли так же быстро, как и появились. Д'Артаньян оставил свой пост, чтобы разыскать трех своих товарищей, он шел как бы в оцепенении, и на его лице было выражение не победителя, а человека, глубоко обеспокоенного. Он нашел трех мушкетеров у главного входа, Атос разговаривал с одним из нападавших, пришедших под флагом перемирия, чтобы попросить разрешения убрать своих убитых и раненых.
   -- Во что бы то ни стало, уберите их, -- сказал мушкетер. - Однако вы должны передать все их оружие королевской гвардии.
   "Мордьё!" -- воскликнул Портос, когда подошел д'Артаньян. -- Эта резня отвратительна, хотя свиньи не заслужили жизни.
   -- Но мы не должны быть брезгливыми, мой дорогой Портос, -- сказал Арамис. "В конце концов, король все еще жив, и Лувр все еще стоит".
   - Да, и какой ценой! - заметил д'Артаньян, как бы разговаривая сам с собой. - Эта резня была бы так ненужна, если бы Его Высокопреосвященство никогда не слышал о винтовке или револьвере.
   - Но мы могли бы умереть или гнить в подвале в Амьене, если бы нам не пригодилось это оружие, которое вы порицаете, - сказал Атос, только что присоединившийся к остальным.
   В этот момент они услышали гул моторов Клайва над головой и, посмотрев вверх, увидели, как он расправил крылья, низко пролетая над Лувром. Четверо мушкетеров приветственно замахали шляпами; и он исчез на востоке. Звуки спорадической ружейной стрельбы можно было услышать вдалеке из нескольких районов Парижа, что указывало на то, что нападение на Лувр было всего лишь стартовым сигналом для всеобщего переворота.
   "Я начинаю думать, что для нас было бы лучше умереть или оказаться в ловушке в Америке, чем чтобы половина Франции погибла от рук другой половины". Д'Артаньян сказал это с серьезностью, странной для этого беззаботного молодого воина.
   -- Может быть, вы и правы, дорогой д'Артаньян, -- сказал Атос, -- но ущерб уже нанесен, и мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы восстановить порядок и сохранить королевство.
   -- Это верно, -- ответил д'Артаньян, -- но если вы нашли эти пулеметы смертоносными, то вы видели только начало ряда машин и смертоносных орудий, действенность которых невозможно даже вообразить. Ришелье не настолько туп, чтобы думать, что победа над такими шансами будет легкой - если бы он только знал, каковы эти шансы.
   - Боюсь, это уже не в руках Его Высокопреосвященства, - сказал Атос. "Он дал ружья буржуазии и крестьянам, и они вкусили крови, и теперь я боюсь, что кровь должна пролиться, если королевство будет сохранено. Я верю, что кардинал будет сражаться на нашей стороне, прежде чем этот вопрос будет решен.
   -- Если я не ошибаюсь, -- сказал Арамис, -- ваше предсказание вот-вот сбудется, потому что это, по-видимому, его преосвященство, приближающееся к воротам. Небольшой отряд всадников в мундирах гвардейцев кардинала только что был остановлен стражниками у ворот. Отряд возглавлял сам его высокопреосвященство, привязавший к своей шпаге перемирие и нетерпеливо махавший им перед лицом мушкетера у ворот. Четверо мушкетеров вопросительно переглянулись.
   - Поговорите с ним, Атос, - сказал д'Артаньян. Остальные согласились со своим молодым спутником, поэтому Атос обратился к человеку, удерживавшему царского министра:
   -- Позвольте его преосвященству войти, сударь, -- сказал он, -- но остальные должны подождать там, пока мы не договоримся, проследим, чтобы они были защищены. Затем кардиналу, который, не теряя времени, вошел, как только получил разрешение: "Чем мы обязаны чести этого визита, монсеньор?"
   "Я пришел, чтобы отдать себя под вашу защиту, господа, и попытаться исправить то зло, которое я причинил Франции". Кардинал был почти скромен.
   -- Вот вы говорите, как сказал бы месье Клайв, -- сказал д'Артаньян, который слышал речь кардинала. "Без того, кто возглавит их, должно быть довольно просто положить конец этой глупости". В своем энтузиазме молодой мушкетер забыл, что он только что назначил представителя Атоса, но такой поворот событий дал ему новую жизнь, и он снова стал беззаботным молодым воином, который бросил вызов самому могущественному человеку во Франции с его первого визита. в Париж.
   - Если вы извините нас, монсеньор, мы должны принять меры предосторожности и попросить вас дать слово джентльмену, что вы не имеете никаких намерений по отношению к жизни короля. Атос проигнорировал вмешательство д'Артаньяна.
   "Честно говоря, мсье, у меня сегодня было такое, но когда я узнал, на что готовы пойти радикалы, когда они однажды почувствуют запах крови в своих ноздрях, я вынужден признать свою ошибку и сделать все, что в моих силах, чтобы ее исправить. мои ошибки." Кардинал был действительно скромен. "Месье Клайв был прав, образование должно стоять на первом месте". Это последнее было сказано как бы самому себе, а затем, словно сбрасывая с себя плащ, он вытянулся по стойке смирно и сказал: "Клянусь честью джентльмена, что я посвящу остаток своей жизни защите королю и на благо Франции".
   -- Вы дали слово джентльмена, монсеньор, -- сказал Атос, благородство которого затмило даже кардинала. - Мы знаем, что вы действительно джентльмен, но поскольку вы признаете, что намеревались лишить жизни нашего короля, мы должны освободить вас от оружия и запретить вам приближаться к королевским покоям до тех пор, пока это восстание не будет подавлено или пока его величество не приказать иначе".
   Ришелье покраснел, но отстегнул висевшие на боку саблю и револьвер и протянул их Атосу. - А мои охранники тоже должны разоружиться и оставаться в изоляции? он спросил.
   - Охранники вашего преосвященства - превосходные воины, как мне довелось убедиться, - улыбнулся Атос. "Они понадобятся нам как воины. И вы не должны оставаться в одиночестве, монсеньор, так как вы, несомненно, будете нуждаться в вашей помощи мсье Клаву и мсье де Тревилю в руководстве военными операциями, поскольку вы единственный человек во Франции, который полностью разбирается в армии.
   * * * *
   Той ночью д'Артаньян добрался до гостиницы господина де Тревиля и нашел ее забаррикадированной и под усиленной охраной. Мушкетёры захватили фургон с ружьями и боеприпасами и, если не считать числа, были на равных с революционерами.
   Молодой гасконец был хорошо известен мушкетерам, его сразу же узнали и приветствовали. мушкетеры, они последовали за ним и последовали за ним вверх по широкой лестнице. Они столпились в приемной г-на де Тревиля и, затаив дыхание, ждали исхода его разговора с этим джентльменом.
   -- Я ждал вас, дорогой д'Артаньян, -- сказал Тревиль, вставая, чтобы поприветствовать его. - Возможно, вы сможете пролить свет на то, что происходило последние несколько часов. Когда началась атака, мы приготовились идти к Лувру, чтобы защитить короля, но когда мы собирались уйти, мы заметили, что нападавшие отступают, и поэтому решили, что вы держитесь крепко. Тогда я решил, что будет лучше остаться здесь, пока я не получу сообщение от тебя.
   -- Что было хорошо, -- сказал д'Артаньян. Затем он рассказал, что произошло в течение дня, а капитан мушкетеров молча слушал. Когда д'Артаньян заговорил о капитуляции кардинала, на лице последнего отразилось отвращение, но он сказал:
   - Вы поступили правильно, каковы бы ни были недостатки его преосвященства, он прекрасный генерал. Франция нуждается в нем сейчас, как никогда раньше". Оба мужчины помолчали некоторое время, а затем Тревиль продолжил: - Есть ли у мсье Клайва какие-нибудь планы, которые могли бы нам помочь? он спросил.
   - Планы мсье Клайва - наша единственная надежда, - сказал мушкетер. "К счастью, наши надежды обоснованы, потому что, если мы будем следовать его планам, мы не сможем потерпеть неудачу".
   - Ваши слова хорошо сказаны и обнадеживают, - сказал капитан. "Что мы должны сделать, чтобы добиться этого?"
   "Мы должны сделать две вещи: первая, и самая трудная, будет заключаться в том, чтобы научить мушкетеров интимным подробностям работы военной техники, которая направляется сюда. Это будет чрезвычайно сложно, потому что у нас нет оборудования, которое мы могли бы продемонстрировать им. Второе, что мы должны сделать, это переодеться и отправиться в Кале, чтобы получить оборудование, когда оно прибудет.
   "Браво! Когда начнем?"
   "Времени мало, надо начинать немедленно".
   * * * *
   Последовавшие сразу же дни были чем-то вроде превью того, что должно было произойти полтора столетия спустя, за исключением того, что по крайней мере часть "народа" была хорошо вооружена. Вопреки ожиданиям мушкетеров, потеря кардинала не остановила революционеров - как это всегда бывает в любой группе, вскоре появился лидер. Он был так хитер в своей стратегии, что к исходу второго дня Париж был полностью в его руках, за исключением Лувра и гостиниц некоторых представителей знати, которые в это время окружили себя воинами. Эти последние забаррикадировались в своих отелях и довольствовались ожиданием подкрепления, которое, как им сказали, они могли ожидать. Тех, кому не так повезло, немедленно казнили люди, "рожденные для гонений". Многие бежали в страну, где, как они знали, они будут в безопасности, пока боевые действия будут ограничиваться Парижем, осознавая, однако, что вскоре все королевство будет вовлечено в пожар.
   Шли дни, к Парижу из провинций подходили новые части революционной армии. Этот город превратился в кошмар грабежей и грабежей, магазины были разграблены, а запасы продовольствия, которых обычно хватило бы на несколько недель, вскоре истощились. Когда это произошло, естественный курс был направлен к источнику снабжения в стране.
   Через две недели после начала революции у западных ворот Парижа собралась армия революционеров. Они были грязными, новая униформа, которая в первый день производила такое впечатление, теперь была грязной и изорванной. Фанатичное сияние, которое зажгло их глаза, теперь было размыто водянистым признаком пьяного излишества. Многие из них потеряли прекрасное оружие, которое дал им кардинал, и вооружились теми мечами и мушкетами, которые смогли найти. Они не были готовы к крупному сражению, и они это знали, но, как им было хорошо известно, их прошлые деяния настолько внушали страх французскому народу, что они практически не ожидали сопротивления. Их задачей было разграбить окрестную страну, насытить животы, быстро привыкшие к еде и вину. Армия революции выродилась в шайку разбойников-грабителей.
   Тем не менее, маршируя из Парижа, они произвели впечатляющее впечатление. Когда их кровь начала циркулировать и нести свежий утренний воздух к тканям и выводить алкоголь, в ряды вернулось подобие военного вида. Сомкнутым строем они двинулись на запад, в богатые сельскохозяйственные угодья в этом направлении. Едва они прошли милю, как внезапно остановились, потому что на дороге впереди и по обеим сторонам дороги в полях стояло множество чудовищных машин. Никто из солдат не видел ничего подобного раньше; на самом деле никому в мире не суждено было увидеть подобные машины еще более трехсот лет. Когда колонна остановилась, машины двинулись вперед, приближаясь к ней с фронта и время от времени стреляя из орудий над головами сбитых с толку революционеров. Последние в панике сломали ряды и бежали в тыл, но бегство их было недолгим, так как с той стороны тоже грохотали огромные машины, они были полностью окружены монстрами.
   Затем появилось то, что революционеры сочли новой угрозой, в объекте посреди солдат, многие из которых теперь лежали ничком, смирившись со своей участью и ожидая, что их унесет огромный стервятник, налетевший на них. , кричать как проклятый. Однако стервятник улетел, не оставив никаких жертв, и сбитые с толку свидетели обратили свое внимание на предмет, который он уронил. Этот предмет состоял из кожаного мешочка, который был прикреплен к одному углу флага Франции и теперь лежал на земле в центре широкого круга. удивлённые мужчины - ни один из которых не осмелился подойти достаточно близко, чтобы рассмотреть его.
   - Ну, возьми и открой! - прогремел громадный голос из усилителя в одном из танков. В спешке подчинившись этому приказу, первый круг бросился к мешку.
   Один из мужчин, наконец, открыл его и извлек оттуда кусок пергамента. Он озадаченно посмотрел на нее, какое-то время передал ее следующему человеку, который повторил то же самое, и после того, как она прошла через несколько рук, она наконец попала к человеку, имевшему небольшое образование. Он внимательно изучил его на мгновение, а затем в ответ на настойчивые требования своих товарищей прочитал вслух следующее: "Мужи французы, мы приказываем вам сложить оружие и вернуться к своим мирным путям жизни. Франция сильно пострадала от ваших деяний, но мы намерены наказать вас только теми трудностями, которые вы навлекли на себя своими деяниями. У вас нет другого выбора, кроме как подчиниться, иначе вы будете немедленно казнены, (подписано) Луи".
   Потребовалось некоторое время, чтобы сообщение дошло до людей на дальних краях круга, и пока оно передавалось из уст в уста, бормотание которых становилось все громче и все более угрожающим, пока не послышался голос, кричащий: "Лежать! с Луи! Долой королевство! Свободу людям!" Этот крик был подхвачен другими, пока даже те, кто всего несколько минут назад чуть не умер от страха, не начали кричать о голове короля. Они забыли машины, окружившие их грозным кругом, и огромного "стервятника", спикировавшего на них несколько мгновений назад, они помнили только годы угнетения и относительно немногие дни новообретенной свободы и изобилия. Однако их воспоминания освежил выстрел из пушки, установленной на одном из танков. Вновь послышался голос через усилитель:
   "Немедленно бросьте оружие и возвращайтесь в Париж, иначе мы выполним наш приказ и казним вас". Голос демонстрировал безошибочные признаки нетерпения.
   Немедленная тишина наступила на собравшуюся армию, и каждый человек посмотрел, что собирается делать его сосед. Некоторые приготовились выполнять приказы, а другие стояли, как марионетки, ожидая, пока кто-нибудь возьмет на себя ниточки.
   Один, проявивший некоторую безрассудство, которым они все обладали несколько дней назад, вскинул винтовку к плечу и выстрелил в упор в ближайший танк, другие последовали его примеру, и вскоре пули безвредно отскакивали от непробиваемой брони танков.
   "Обнадеживающее зрелище, - сказал д'Артаньян, пилотировавший танк, оснащенный усилителем. "По крайней мере, это показывает, что французы не деградировали до такой степени, что они потеряли мужество бороться за то, что они считают правильным".
   - Обнадеживает, да, но неудобно для нас, потому что мы можем быть вынуждены убить некоторых из них до того, как они подчинятся приказу короля, - сказал Атос, управлявший орудиями танка.
   После первого залпа в стрельбе наступила небольшая пауза, и танк д'Артаньяна двинулся вперед, внезапно извергая пламя, которое, как грибы, выросло в тридцати футах от машины. Революционеров снова охватила паника, ибо это была угроза, которую они могли понять. Остальные танки последовали за первым, образовав огненное кольцо вокруг разбитой армии.
   "Опустите оружие", - прогремел голос из усилителя танка, который неумолимо двигался вперед.
   На этот раз не было никаких колебаний, и как только винтовки кардинала легли на землю, пламя погасло. С помощью усилителя были даны дальнейшие инструкции, и вскоре длинная колонна обезоруженных и перепачканных людей возвращалась в Париж, каждый из которых подвергся тщательной проверке на наличие спрятанного оружия некоторыми из королевских мушкетеров, которые для этого спешились с танков. цель.
   Увидев, что его поддержка с воздуха больше не нужна, Клайв посадил свой самолет в близлежащем поле, а затем направился туда, где его спутники наблюдали за инспекцией последней части армии революции. Его приветствовал Атос:
   "Мой дорогой Клайв, - сказал последний, - вы с большей легкостью покончили с нашей революцией, чем мы были втянуты в нее Его Высокопреосвященством".
   - Ага, - был его краткий ответ.
   -- Вы, кажется, недовольны, сударь, -- продолжал мушкетер. "Разве вам не приятно видеть, как собаки так легко складывают оружие, не тратя на них больше патронов?"
   "Возможно, я неженка, - сказал Клайв, - но единственное удовлетворение, которое я могу получить, - это мысль о том, что могло быть убито намного больше". Он продолжал, как бы разговаривая сам с собой: "Это моя вина, что вся эта заваруха началась, иначе я был бы там и болел за тех бедолаг, которые боролись за свою свободу, - хотя бы они были заблудшими и устроили ужасное фиаско их революция".
   - Побывав в вашей стране, месье Клайв, я, кажется, понимаю, что вы чувствуете, - сказал Атос. "Но мой дорогой друг, пожалуйста, не совершайте ошибку, говоря такие вещи в присутствии короля или его преосвященства", - предупредил он.
   "Спасибо за совет, - ответил он, - но я буду доволен, если никогда больше не увижу ни одного из них". В этот момент к ним присоединились д'Артаньян, Портос и Арамис, и, обменявшись поздравлениями, Клайв обратился к четырем мушкетерам:
   "Друзья мои, вы видели, какое ужасное разрушение я принесла вашим соотечественникам, несмотря на то, что хотела принести только хорошее из своего времени и страны. Я создал такое мощное оружие, что человек, владеющий этим оружием, контролирует мир. Это слишком большая сила для одного смертного, и я хочу избавиться от искушения, прежде чем будет нанесен еще какой-либо ущерб. Поэтому я хочу, чтобы вы дали мне торжественное слово, как джентльмены, что вы поможете мне уничтожить этих монстров, созданных мной, и что вас ничто не удержит.
   На лицах четверых мужчин отразилось облегчение, и они с готовностью согласились. Они питали даже большее уважение к мощи машин, чем Клайв, уважение, которое было почти суеверием, и они также знали, что только временно отбросили Его Высокопреосвященство, несмотря на его заявления о добросовестности. Пока существуют машины, он не успокоится, пока они не станут его, и эти люди были полны решимости не допустить, чтобы это искушение помешало ему.
   - Мы должны избавиться от этого оборудования, чтобы не осталось и следа, - продолжал Клайв, - и лучший способ сделать это - вернуть его на корабль, который его доставил, и затопить корабль. Затем я должен полностью уничтожить фабрики, которые его построили, вместе с планами и записями, а люди, которые его построили, должны дать присягу хранить тайну".
   - Хорошо, - сказал д'Артаньян. "Когда начнем?"
   - Не будьте нетерпеливы, мой дорогой д'Артаньян, - возразил Атос. "Наш успех здесь сегодня не полностью подавил восстание - оно все еще тлеет во многих городах и может вспыхнуть в любое время. Мы не должны отказываться от оружия, когда наша работа сделана только наполовину".
   -- Верно, -- согласился Клайв, -- а пока вы будете зачищать танками, мы с д'Артаньяном полетим обратно в Богемию и ликвидируем там наши дела.
   Они летели около двух часов, когда Клайв попытался связаться со своей базой в Богемии по короткой волне. Когда на его звонок наконец ответили, голос, доносившийся из наушников, звучал напряженно и взволнованно и был частично заглушен звуками стрельбы с близкого расстояния.
   "Что происходит в мире?" Клайв чуть не закричал в микрофон.
   - Это люди кардинала, - раздался голос. "Они пришли сегодня утром и попытались выкупить нас. Когда мы не хотели иметь с ними дела, они пытались захватить власть силой. Они окружили нас и убили всех, кроме пятерых, - мы больше не можем продержаться.
   - Если они вас окружили, то должны забаррикадироваться на сталелитейном заводе. Все заводы и фабрики заминированы, и их можно взорвать, замкнув главный выключатель в офисе. Если вы сдвинете панель над моим столом, вы найдете этот переключатель. Но прежде чем вы это сделаете, соберите все планы, записи и книги вместе и сожгите их, затем замкните главный выключатель, подожгите офис и избавьтесь от опасности. А по пути на заправочную базу номер один увидите, что шахты закрыты, а нефтяная скважина разрушена. Вы понимаете, что я сказал?
   - Да, мсье, но стыдно уничтожать все после...
   - Да, - прервал его Клайв, - но было бы еще позорнее, если бы это когда-нибудь попало в руки кардинала.
   - Да, мсье, - и голос умолк, но звуки выстрелов все еще были слышны. Через некоторое время в наушниках снова раздался голос:
   "Месье Клайв".
   "Да", - ответил американец.
   "Книги и записи теперь горят, и я готов включить выключатель*"
   "Хороший. Перед тем, как дернуть этот выключатель, вам всем лучше лечь на пол, чтобы защитить себя от летящих кусков стали - вы можете привязать кусок шнура к выключателю и тянуть его с пола. Не пытайтесь покинуть офис, пока части, которые поднимаются вверх, не успеют вернуться обратно".
   - Да, мсье.
   "Удачи тебе."
   Через мгновение раздался страшный взрыв, а затем станция оборвалась. Клайв бесцельно пытался подобрать их снова, зная, однако, что передатчик был поврежден взрывом.
   "Все, что мы можем сделать сейчас, - это как можно скорее приехать туда и оказать им необходимую помощь", - сказал он.
   Через несколько часов д'Артаньян обратил внимание Клайва на столб густого черного дыма, поднимавшийся впереди них.
   "Послушайте, мсье Клайв, - сказал он, - я никогда не видел такого черного дыма, это не обычный огонь. Интересно, что это может быть".
   -- Это хороший знак, дорогой д'Артаньян, это значит, что наши друзья пережили взрыв и дошли по крайней мере до нашей нефтяной скважины, которую вы видите горящей.
   Через некоторое время они пролетели над заправочной базой номер один, и Клайв облетел поле, чтобы совершить посадку. Однако, когда он заходил на посадку, он внезапно передумал и, дав двигателям полный газ, вскоре восстановил скорость полета. Он еще раз обошел поле.
   - Странно, - заметил он. "Кто-то должен быть там, чтобы встретить нас - они всегда есть".
   В этот момент д'Артаньян что-то заметил. "Смотреть!" он крикнул. - Там, среди тех деревьев. Клайв посмотрел в том направлении, куда указывал мушкетер.
   "Что это?" он спросил.
   "Там, внизу, на деревьях прячутся люди, и я уверен, что видел ствол винтовки, просвечивающий сквозь ту листву".
   "Ты уверен?" Почти в ответ на этот вопрос из скопления, на которое указал д'Артаньян, вырвалось несколько облачков дыма, и сквозь рев моторов едва слышно было ружейный огонь. Этого ответа Клайву было достаточно, и он тут же увел корабль оттуда. Столб дыма все еще можно было увидеть, поднимаясь в воздух, и Клайв направил нос самолета в этом направлении.
   "Этот колодец горит слишком сильно, чтобы гореть очень долго", - сказал он. "Если это наши люди открыли огонь, они не успели добраться до заправочной базы, и мы, возможно, сможем перехватить их по пути, я ненавижу думать, что с ними будет, если они доберутся до заправочной базы". база."
   Они летели низко над проезжей частью, ведущей в сторону огня, и оба не отрывали глаз от земли, выискивая какой-нибудь признак верных механиков, надеясь найти их живыми, но опасаясь, что по дороге найдут только их трупы. . Их поиски вскоре увенчались успехом, потому что вдруг из-за листвы, окаймлявшей проезжую часть, выскочили трое мужчин и встали, дико размахивая руками, пытаясь привлечь внимание летунов. Примерно в миле дальше по дороге Клайв увидел группу всадников, двигавшихся к трем мужчинам. Оценивая ситуацию, он знал, что, что бы он ни делал, ему придется делать это быстро, если он хочет спасти жизни своих друзей. Он искал место для посадки, но не мог найти ничего подходящего, кроме дороги, и здесь упомянутая листва представляла собой препятствие. Он внимательно изучил его и решил, что рискнет, так как он достаточно низок, чтобы пройти под крыльями самолета. Он выключил моторы и приземлился, кончики его крыльев едва коснулись самых верхних зеленых кончиков окаймляющих кустов.
   Как только колеса коснулись земли, д'Артаньян открыл дверь, и трое мужчин, которые бежали позади, пока самолет не остановился, ввалились внутрь. Всадники уже были в поле зрения и неслись на них на полной скорости. Клайв включил двигатели, и самолет двинулся прямо на них. Как только самолет набрал скорость, Клайв оторвал его носом от земли, но держал шасси всего в нескольких футах над проезжей частью. Увидев эту зловещую машину, приближающуюся к ним со скоростью демона, всадники рассыпались и бежали в поля. Пассажиры Клайва смеялись, как дети, над этим неловким отступлением.
   - Пусть это будет тебе уроком, - сказал Клайв по-английски. "Если бы у меня были бомбы, я бы действительно дал тебе кое-что на память". Затем, повернувшись к вновь прибывшим, он спросил: "Что стало с двумя вашими товарищами?"
   "Они оказались кардиналистами, - сказал тот, что был радистом, - и когда мы начали взрывать это место, они попытались нас остановить, и нам пришлось с ними расправиться".
   - Вы смогли выполнить все мои указания? - спросил Клайв.
   "Людей Его Высокопреосвященства было так много, что нам пришлось держаться вместе для защиты, и нам пришлось выбирать между шахтами и нефтяной скважиной, так как мы были пешими, чтобы оставаться в укрытии во время побега. Мы чувствовали, что нефтяная скважина имеет самое большое значение, потому что они могли бы легко перерыть шахты, и, кроме того, у них нет оборудования для обработки руды, - продолжал радиотехник.
   - Это был мудрый выбор, - сказал Клайв, - и вас, мужчин, следует поздравить с тем, что вы сделали для Франции, даже если король и Ришелье не смотрят на это так.
   К этому времени они летели в сторону Парижа. Когда они пролетели над заправочной базой номер один, они увидели несколько человек на поле внизу, которые не пытались скрыться. Снова были видны струйки дыма из винтовок, направленных в их сторону солдатами, но самолет летел на такой высоте, что опасности быть сбитым не было.
   - Ты хоть представляешь, как кардиналу удалось собрать здесь столько людей? - спросил Клайв.
   - Да, мсье, они прибыли на лодке.
   - Хорошо, - сказал Клайв. "Это означает, что они не успели добраться до других наших заправочных баз".
   Это оказалось правильным, и на остальных базах все было в полном порядке. Клайв и д'Артаньян высадили своих пассажиров на первой попавшейся базе и оставили указание избавиться от бензина и всего ценного для врага и вернуться во Францию, не привлекая к себе внимания. Те же инструкции они оставили на третьей базе, а затем улетели в Париж.
   * * * *
   Прибыв в Париж, Клайв и д'Артаньян узнали, что трое их друзей возглавляют танковые дивизии в операциях по зачистке провинций. Они поддерживали постоянную радиосвязь с Парижем и ожидали возвращения в течение недели. Король оставил послание мсье де Тревилю, в котором просил Клайва посетить его в Лувре при первой же возможности.
   "Будь осторожен", - предупредил капитан мушкетера. "Ришелье помирился с королем, и последние два дня они были закрыты.
   Так что не удивляйтесь никакому новому бесу, который мог вылупиться Его Высокопреосвященство.
   - Спасибо, - сказал Клайв. "Я примерно представляю, чего он хочет сейчас, и у меня здесь, в Париже, есть небольшое дело, которое займет меня на несколько дней, прежде чем я захочу с ним ссориться. Будьте готовы выручить меня из Бастилии, если сможете сделать это в этой стране.
   -- Не знаю, что это такое, мсье Клайв, -- сказал де Тревиль, -- но лучше всего не допускать, чтобы вас посадили в Бастилию.
   "Я сделаю все возможное, - сказал он.
   Прошла неделя, прежде чем Клайв занялся "небольшим делом", о котором он упоминал. Эта неделя была потрачена на то, чтобы максимально уничтожить цивилизацию, которую он принес во Францию. Покончив с этим, он принял приглашение короля и верхом на своем мотоцикле направился в Лувр. Когда он подошел к главным воротам, его сразу же узнали охранники, которые все еще стояли у дворца с пулеметами, и без вопросов разрешили войти. Хотя у него не было официальной военной должности, мушкетеры считали Клайва спасителем Франции, и он пользовался их уважением не меньше, чем сам король.
   Он передал свой мотоцикл группе, стоявшей у ворот, и велел им приготовить его для него на случай, если он захочет уехать в спешке. Затем он направился в вестибюль Людовика XIII, где его встретил Ла Шене, королевский камердинер, который сказал ему, что король хочет его видеть, и что он может немедленно пройти в личные покои его величества.
   Луи встретил его с распростертыми объятиями. -- Мой дорогой мсье Клайв, рад снова вас видеть, -- пробормотал он. - В последнее время вы пренебрегали мной, и у меня были приступы подагры, но, думаю, мне не следует жаловаться, раз вы сделали это на благо моего королевства.
   - Вы можете быть уверены, ваше величество, что я не покинул вас по своей воле. Нужно было спасти собственную шкуру и возместить ущерб, который я непреднамеренно нанес Франции. В противном случае я бы до сих пор сидел здесь, раздавая таблетки и заботясь о вашем комфорте. Клайв удивился, почему король не упомянул об исчезновении королевы, и решил, что его величество собирается попросить об одолжении.
   - Вы, конечно, снова займете свои апартаменты здесь, в Лувре, теперь, когда вы вернулись, не так ли? продолжал король.
   -- Ваше гостеприимство весьма любезно, -- ответил Клайв, -- но я боюсь, что не смогу его принять, потому что, как только я закончу здесь несколько незавершенных дел, я вернусь в свою страну.
   - Tout Monsieur, вы не можете оставить нас сейчас, когда вы нам так нужны, - у нас есть на вас чудесные планы. В голосе короля звучала тревога.
   - А кого вы называете "мы"? - нетерпеливо спросил Клайв.
   -- Ах да, -- сказал король, как будто это только что вылетело из его головы, -- М. де Ришелье искренне унижен своим участием в недавних неприятностях, и вместе со мной он строил планы, которые полностью возместят ущерб, нанесенный революцией, а также сделают Францию поистине великой и богатой империей, которой она заслуживает быть. ".
   "Я знал, что чувствую запах дыма, - подумал Клайв. "В эти планы не могли входить мои танки и другая военная техника, а случайно нет?" он спросил.
   "Ах, какая предусмотрительность, мсье, я вижу, что наши мысли бегут по одному и тому же каналу", - сказал король. - Значит, решено, что мы должны иметь это снаряжение для завоевания Англии и Пруссии? Словно эти последние слова были сигналом, кардинал шагнул сквозь занавески, отделявшие небольшую каморку от королевских покоев. Он напомнил Клайву ласку, собирающуюся вторгнуться на лежбище.
   - Я думал, вы явитесь за убийством, - сказал Клайв Его Высокопреосвященству. А потом, повернувшись к королю, сказал: "Что же касается вашего вопроса, ваше величество, то скажу так, мой отказ от этой самой просьбы когда-то едва не стоил мне жизни, и действительно унес жизни неисчислимых сотен ваших подданных. Теперь, когда я контролирую этого монстра, сеющего такой хаос, я не собираюсь снова направлять его против невинных жителей Европы. Это мой окончательный ответ, прими это или оставь". Король казался пораженным, а Ришелье напрягся, кошачья ухмылка оставила его лицо в жестокой, холодной маске профессионального палача.
   -- Месье, -- сказал тот, -- у меня здесь два документа. Один из них - приказ о назначении вас губернатором Англии при Его Величестве, короле Франции Людовике XIII, другой - приказ о вашем аресте и казни по обвинению в похищении Ее Высочества Королевы. У вас есть выбор, и могу ли я сказать, что на этот раз моя охрана находится прямо за дверью?
   -- Вы уже получили мой ответ, мсье, -- вызывающе сказал Клайв, -- но если вы хотите снова увидеть Ее Высочество королеву, вам лучше отложить мою казнь до тех пор, пока я не верну ее во Францию. Ришелье посмотрел на короля. это должен был решить Людовик, но тот посмотрел на своего министра, как будто пытаясь прочитать ответ на его лице.
   "Можно сказать, кто правит этой лигой, - подумал Клайв.
   "Вы должны иметь в виду, Ваше Величество, что королева покинула вас, когда вы переживали свой самый темный час", - сказал кардинал.
   - Возможно, вам стоит рассказать, какую роль вы сыграли в так называемом "дезертирстве" королевы, - прервал Клайв. - Расскажите Его Величеству о ваших открытых угрозах ее жизни, скажите ему...
   "Достаточно!" - закричал Ришелье. "Охрана, арестуйте этого человека!"
   Двери распахнулись по обеим сторонам комнаты, и в комнату ворвались охранники кардинала. Клайв отпрыгнул назад к двери, в которую он вошел, которая все еще оставалась закрытой, и, выхватив из кармана небольшой предмет, швырнул его на пол. Раздался звон бьющегося стекла, сопровождаемый легкой детонацией, и комнату тут же наполнил удушливый, ослепляющий пар. Охранники остановились как вкопанные, и Клайв обратил внимание на закрытую дверь - она была заперта снаружи. Два метких выстрела из его револьвера разрушили замок, и через мгновение он уже скакал вниз по лестнице по три за раз во двор, где его ждал мотоцикл. Он прибыл вовремя, чтобы увидеть своих друзей-мушкетеров, стоящих в стороне от группы гвардейцев Его Высокопреосвященства. Он тут же оказал помощь и бросился в рукопашную с револьвером, сверкающим в одной руке, и саблей в другой. Вскоре нападавшие были подавлены, и Клайв уехал прочь от Лувра, полностью открыв дроссельную заслонку.
   "Ну вот и все", - сказал он себе, направляясь к северным воротам Парижа. Однако в тот момент, когда он увидел эти ворота, он увидел, что путь заблокирован, и на этот раз кардинал решил, что американцу не сбежать. Теперь он был один, без помощи верных лакеев, которые прежде проводили его через баррикаду. Он развернул свой мотоцикл, оставался еще один шанс, самолет, и помчался к тому месту, где он его спрятал. Он оставил самолет под охраной пулеметного расчета и, приблизившись к поляне, где он стоял, услышал стаккато пулеметной очереди.
   "Хорошо, - сказал он себе, - по крайней мере, кардинал еще не отрезал путь к спасению". Он ворвался на поляну и помчался к самолету под заградительным огнем артиллерийского расчета. Он нашел д'Артаньяна во главе экипажа, и они стояли в стороне от горстки охранников-кардиналистов, которые вели снайперский огонь из-за низкой стены на краю поляны.
   - Хорошая работа, мой дорогой д'Артаньян, - сказал он. "Теперь, если вы возьмете на себя управление оружием в самолете, мы все улетим, как только я заведу моторы".
   Двигатели запустились без каких-либо проблем, и как только они достаточно прогрелись, Клайв подал сигнал остальным членам экипажа на земле, которые забрались на борт, и самолет с ревом понесся над полем и оторвался от земли под несколько беспорядочных выстрелов из самолета. злоумышленники.
   * * * *
   Менее чем через час они пролетели над Амьеном, и Клайв сделал низкий круг, чтобы приземлиться возле пещеры, но Ришелье снова поставил ему мат, поскольку у входа в пещеру стояла большая рота охранников. Они построили грубое укрепление и были готовы противостоять любой неудачной попытке сухопутных войск проникнуть через вход. Увидев это, Клайв включил двигатели и снова поднялся на безопасную высоту.
   - Есть только один способ пройти мимо этого охранника, - сказал он. - Мне нужно заполучить один из танков.
   - У мсье Атоса в подчинении четыре танка, и он ведет кампанию под Лиллем, недалеко к северу отсюда, - сказал д'Артаньян.
   - Хорошо, - сказал Клайв. - Я свяжусь с ним. Он включил радио и почти сразу же услышал в наушниках свой позывной, это был голос Атоса.
   - Входите, мой дорогой Атос. Где ты?" он спросил.
   - Мы находимся на дороге к северу от Амьена и видим, как ваш летательный аппарат кружит над городом, - раздался голос Атоса в трубке. "Мы уже слышали о вашем бегстве из Парижа. Мы можем быть вам чем-нибудь полезны?"
   "Должно быть, тебя послало провидение, друг мой, раз я как раз собирался тебя искать", - сказал Клайв. "Остановитесь у того поля перед вами, похоже, это хорошее место для посадки".
   Танки подъезжали к полю примерно в то же время, когда Клайв подвел свой самолет к посадке. Пассажиры этого странного множества машин спешились для взаимных приветствий.
   - Как продвигается кампания, мсье Атос? - спросил Клайв.
   -- Я нашел северные провинции в очень хорошем состоянии, мсье Клайв, и в настоящее время возвращаюсь в Париж, -- ответил мушкетер.
   - Вы собираетесь взять с собой танки в Париж? - спросил Клайв.
   - Да, господа Портос и Арамис должны были встретиться со мной в Париже, и если больше не поступит известий о восстании, мы должны были вернуться в Кале и распорядиться оборудованием, как и планировали, - ответил Атос.
   "Вы должны изменить свои планы, мой дорогой Атос, если вы не хотите видеть Францию втянутой в войну со всей Европой, потому что кардинал ждет, чтобы захватить эти танки, как только они войдут в Париж", - предупредил Клайв. - Вы должны предупредить и остальных, чтобы они не попались в ловушку Его Высокопреосвященства.
   -- А вы, сударь, бежите, когда в вашей власти заставить других бежать? - спросил Атос.
   - Давайте не будем говорить "сбежать", - сказал Клайв, - а скорее "уйти по собственному желанию". Боюсь, что какими бы благими ни были мои намерения, пока я здесь, я всегда буду представлять угрозу для Франции. Может быть, когда все это месиво забудется, я вернусь с визитом, а пока возьму один из ваших танков и попрощаюсь.
   - А ее величество, королева, мсье, вы не вернете ее нам? - с тревогой спросил мушкетер. Клайв почувствовал, как его лицо покраснело до ушей. Он предпочел бы не упоминать об этом деле, но ведь это была важная проблема, так как королева была дорога сердцам мушкетеров.
   - Я непременно верну ее, мой дорогой Атос, если она захочет вернуться. По этой причине вы должны иметь один радиоприемник, и когда я вернусь, я пришлю вам сообщение, и вы можете прийти и забрать ее. Это, казалось, удовлетворило мушкетеров, поскольку они почти не сомневались, что королева захочет вернуться.
   "Если мне удастся получить вход в пещеру, уничтожь мой самолет, а затем приди, возьми танк и уничтожь его", - продолжил Клайв, забираясь в одну из машин. "Прощайте, мои дорогие друзья, я буду дорожить каждым воспоминанием о вас и с нетерпением жду встречи с вами в будущем". С прощальными мушкетерами, все еще звучащими в его ушах, Клайв направил танк к пещере.
   Танком легко было разрушить укрепления у входа в пещеру и рассеять защитников. Клайв направил танк прямо в портал пещеры, чтобы предотвратить атаку сзади. Он быстро сбросил одежду и нырнул в поток воды. Он добрался до того места, где вода была достаточно глубокой, чтобы начать плавать, когда страшный взрыв потряс пещеру. Рядом в воду шлепались куски камня, но, к счастью, в него не попали. Оглядываясь назад, Клайв больше не видел света, вход в пещеру был полностью запечатан.
   "Ну вот и все", - подумал Клайв. Бессознательно с его разума свалилась огромная тяжесть - он больше ничего не мог сделать для Франции, а до Анны оставалось меньше часа пути.
  
   СКВОЗЬ ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО С ФЕРДИНАНДОМ ФЕГОУТОМ: 110, Грендель Брайартон
   Когда Фердинанд Фегут вернулся в 1908 г., чтобы отсрочить падение Китайской империи (он правил как император Фей Ху, 357-329 гг. до н. э.), его усилия были сорваны вдовствующей императрицей, старой Цзы Си, которая отказалась от всех советов. Он, однако, преданно согласился со всеми ее желаниями.
   Наконец она рассказала ему о своих планах. "Иностранные демоны, замышляющие мое падение, - кричала она, - никогда не добьются успеха! Я сформировал отряд из тысячи храбрых женщин-воительниц, высоких, сильных, красивых девушек с Севера, вооруженных нашими традиционными джингалами . Они наведут ужас на варваров!"
   Джингалы были огромными устаревшими дульными заряжателями, стреляющими полуторадюймовыми пулями, но Фегут был слишком мудр, чтобы спорить.
   "У моих женщин должна быть зажигательная музыка, под которую они должны шествовать", - продолжала она. "Выбирай! Научи моих военных музыкантов играть на нем!"
   Фегут сразу же приступил к работе, и через три недели парад состоялся за пределами Запретного города. Были приглашены все иностранные послы.
   Сам Фегут, сославшись на проблемы со слухом, не явился, но сразу же после этого был вызван к восторженному правителю.
   "Мы победили, о Дочь Неба?" он спросил.
   "Одно лишь зрелище моих женщин и ужас, вызванный вашей музыкой, повергли Иноземных Дьяволов в полнейший ужас!" она ответила. "Некоторые зевали или кричали. Другие зажали уши руками. Как вы называете эту прекрасную музыку?"
   "Это называется Джингал Беллес ", - сказал Фердинанд Фегхут.
  
   ЗАТЕРЯННЫЕ ВО ВРЕМЕНИ, Артур Лео Загат
   ГЛАВА I
   СТРАТОКАР
   Джим Даннинг задохнулся от невероятного жара. Громкий рев оглушил его. Он прыгнул к плетёному колесу " Улисса " . Одним движением он расстегнул застежки и бросил всю силу своих узловатых мышц на отчаянное вращение полированных спиц. Палуба наклонилась. Ял сделал пенящийся полукруг и бежал, как живое, испуганное существо, от кружащегося топлесс столба огня, выскочившего из моря.
   Даннинг смотрел через плечо на зловещие воды, которые мгновением ранее были стеклянной равниной, серебристой под луной безветренной тихоокеанской ночи. Багровый столб ошеломляюще взмыл ввысь, скорость его вращения превратила океан в длинные расплывчатые огненные спирали.
   Огромный рев звука внезапно подскочил по высоте, превратившись в визг. Что-то появилось в поле зрения у основания огненного столба, что-то огромное, черное и круглое. В тот момент, когда море вздымалось и поднималось к небу, пока пламя не вырвалось из огромного жидкого кратера. Темная стена воды расширилась. Огромная волна неслась к Даннингу с невероятной скоростью.
   Даннинг пригнулся к рулю, словно стремясь добавить неприкрытой силы воли к бешеному стуку мотора " Улисса" . Маленькое судно умчалось, как чистокровный под плетью. Но высокая волна настигла ее, угрожающе нависла над ней. Соленая лавина обрушилась на обреченный корабль.
   Джим Даннинг боролся за свою жизнь в бурлящем водовороте. Крышка люка, сорванная с петель, ударилась о него. Последним, инстинктивным усилием он переполз через доску, отчаянно цепляясь за нее, когда сознание покинуло его.
   Безрассудное пари с некоторыми членами его клуба вынудило Джима Даннинга покинуть Фриско за шесть недель до его неудачной попытки пересечь Тихий океан в одиночку на тридцатифутовом ялике с вспомогательным двигателем. И теперь, в сером рассвете, его неподвижная фигура плыла на крошечном плоту среди массы обломков. Огромный круг горизонта окружал пустыню бурлящих вод, лишенную всякой жизни. Только легкий ветерок рябил морскую гладь, снова спокойную после внезапного беспокойства ночи.
   В конце концов его глаза открылись. Безнадежно поднял голову. Его взгляду встретился любопытный объект, похожий на большой сферический буй, плавающий наполовину в воде. Но что делал буй здесь, в тысяче миль от ближайшей земли, в воде глубиной в полмили?
   Даннинг скинул ботинки и сильно поплыл по прохладному морю. Огромный шар висел над ним, пока он парил, его поверхность была гладкой, как стекло. Он медленно поплыл вокруг него, ища какой-нибудь выступ, который позволил бы ему добраться до его вершины. В дюймах над водой показалась нитевидная трещина. Получился прямоугольник шириной три фута на пять. Был ли это вход внутрь шара, плавание которого показало, что он полый? Не было ни ручки, ни средства открыть его.
   Даннинг наступил на воду и ладонью толкнул неподатливый сектор внутрь, затем в сторону, но безрезультатно. Внезапно разозлившись, он ударил кулаком по полированной поверхности и завопил: "Открой, черт тебя побери, открой и впусти человека!"
   Удивительно, но металл пошевелился! Даннинг смотрел, как изогнутая панель продвинулась внутрь на дюйм, а затем плавно скользнула в сторону.
   - Это как в "Тысяче и одной ночи", - пробормотал он. "Я крикнул "Сезам, откройся", и он открылся". Покалывание вдоль его позвоночника свидетельствовало о жутком происшествии. Потом, как ни странно, усмехнулся.
   "Вот и все! Электрический робот. Нечего бояться".
   Всего за неделю до отъезда Даннинга Том Бартон продемонстрировал ему эту последнюю изобретательность электрических волшебников. Он был установлен в гараже Бартона, фоноэлектрическая ячейка, настроенная таким образом, что при кодированном гудке она приводила в движение двигатель, открывая двери. Бартон подхватил эту идею в аэропорту; где то же устройство включало прожекторы по сигналу сирены приближающегося самолета.
   "Если гудки и завывания сирен могут открывать двери, то почему не человеческий голос? Что ж, давайте посмотрим на "Сорок разбойников".
   Схватившись за нижний край отверстия, Даннинг выпрыгнул из воды и через отверстие. Он находился в замкнутом помещении, стены и потолок которого представляли собой сводчатый изгиб самой сферы.
   На ровном полу распласталась девушка, не шевелясь. У Даннинга перехватило дыхание, когда он увидел белоснежную красавицу в обрамлении длинных черных волос, ниспадавших каскадом на ее стройную фигуру.
   "Нет!" он застонал. "Она не может быть мертва!"
   Даннинг склонился над девушкой и поднял обмякшую руку, нащупывая пульс. Появилась медленная пульсация. У него вырвался долгий свист облегчения. Она дышала, неглубоко, но ровно, и ее темные ресницы слегка подрагивали там, где они мягко лежали на изгибе ее бледных щек.
   Рядом с девушкой стоял диван. Он поднял ее на нее, положил ее. Мягко он расправил ее халат из какого-то незнакомого мерцающего материала - и повернулся к какому-то враждебному присутствию, мелькнувшему краем глаза.
   Он присел, его позвоночник покалывал от родового страха, его мускулистые руки были полусогнуты, его огромные кулаки были сжаты. Но мужчина не шевелился. Сидя за предметом, похожим на письменный стол, сразу за отверстием, он смотрел прямо перед собой. Его жуткая суровость, рыбья бледность лица были такими угрожающими. Он был мертв.
   Даннинг осторожно двинулся по полу к сидящему трупу. Она опрокинулась, когда он добрался до нее, и с глухим стуком упала на пол.
   Едкий запах горелой плоти ударил Даннинга в ноздри. В груди трупа была огромная полость, зияющая поверхность которой почернела и обуглилась каким-то жгучим пламенем!
   Даннинг повернулся спиной к стене, и его взгляд заметался по комнате.
   Мертвец и потерявшая сознание девушка были единственными обитателями полушария. Кто-то убил мужчину, сбил девушку и сбежал? Но как ему это удалось? Между телом и приспособлением, перед которым оно сидело, для нападавшего не было места.
   Этот странный предмет был из какого-то незнакомого радужного металла. По размеру и форме он напоминал старомодный стол с откидной крышкой, если не считать боковых крыльев. Поперек центра вертикальной части, где должны быть ячейки, тянулась длинная панель из чего-то вроде молочно-белого стекла, разделенная на две части вертикальной металлической полосой. Сверху и снизу, по касательной к краю длинной панели на концах металлической полосы, располагались две круглые пластины из того же матового стекла. В промежутках слева и справа от этих дисков располагалось несколько циферблатов; датчики или индикаторы какого-либо вида.
   На плоском выступе высотой по пояс торчали маленькие цветные рычаги, торчащие из прорезей. От переднего края этого металлического щитка опускался примерно на четыре дюйма. Сквозь эту металлическую заслонку зияла дыра, ее загнутые края плавились пламенем, пламенем, убившим человека у его ног!
   Что-то твердое вонзилось ему в спину.
   "Не двигайся! Дёрнешь мышцей, и ты умрёшь!"
   Даннинг застыл, услышав четкую команду. Этот голос сзади, полный угрозы, все же был безошибочно женским.
   Даннинг повиновался. Неясная странность в словах беспокоила его. У них был странный акцент. Низкий тембральный контральто говорил по-английски, но английский странным образом изменился, восславился в звучании, сияя неопределенным величием.
   Рука прошла по его телу.
   - Кажется, ты сейчас безоружен - медленно поворачивайся.
   Девушка стояла в ярде от него, неуклонно указывая на него черной трубкой. Ее губы были алыми на фоне мертвенно-белой кожи. Ее глаза расширились. Ярость - и страх - смотрели из их серых глубин.
   - Что ты сделал с Ран? Почему ты убил его?
   "Ничего такого. Я-"
   "Ты врешь!" она вспыхнула на него. "Ты врешь! Ты один из илотов Марноты, посланный убить меня! Но как он посмел - на открытое убийство? В стране все еще действует закон, несмотря на его действия.
   - Я не понимаю, о чем ты говоришь, сестра, - протянул Даннинг. "Мой ялик разбился прошлой ночью. Когда я пришел в себя, я увидел вашу... эту штуку, чем бы она ни была, и поплыл к ней. Люк открылся, вы лежали на полу, мертвые для мира. Я поднял тебя на кушетку, огляделся и нашел - вот это. Я меньше тебя знаю, как был убит Ран:
   На лице девушки промелькнуло сомнение. Ее напряжение почти незаметно ослабло.
   - У тебя такой странный голос, ты так странно говоришь. Откуда ты? Что ты?"
   "Я американец."
   Снова вспыхнуло подозрение и ненависть. Даннинг, казалось, целую вечность ждал вспышки от цилиндра смерти.
   - Но - почему-то - ты не выглядишь убийцей, - сказала она. - У вас нет звериной внешности наемников Марноты. Здесь есть что-то странное, что-то, чего я не понимаю". Трубка дрогнула, немного опустилась.
   Даннинг увидел свой шанс. Его рука метнулась, сомкнувшись на сверхъестественном оружии; вырвал его. Девушка задыхалась. Она была белой, застывшим пламенем.
   - Давай, - с вызовом прошептала она. "Закончи свою задачу. Нажми на кнопку и убей меня".
   - У меня нет никакого желания убивать вас или причинять вам вред, - усмехнулся Даннинг. "Я только хочу знать, что это такое. Я Джим Даннинг. Как вас зовут?"
   "Я Талма, Талма из дома Адамсов", - гордо заявила она.
   "Извините, мисс Адамс. Имя мне ничего не говорит".
   Изумление отразилось в ее подвижных чертах.
   "Ты меня не знаешь!" - удивленно воскликнула она. - И вы говорите, что вы американец?
   "Я уехал из Сан-Франциско шесть недель назад. Стал ли ты известен с тех пор?
   Она покачала головой, все еще в замешательстве. Даннинг продолжил.
   "До этого момента я был уверен, что знал, что происходит. Я читал газеты. Нью-Йорк только что выиграл Мировую серию. Франклин Рузвельт был президентом Соединенных Штатов...
   Испуганное восклицание раздалось у Тальмы. Ее оружие выпало из руки, вскинутой вверх, словно отражая удар.
   "Рузвельт - президент! Почему - это древняя история. Какой это был год?"
   "В каком году? В этом году, конечно, 1937-м.
   "1937! О чем ты говоришь? Это 2312 год нашей эры".
   ГЛАВА II
   НЕТ ПУТИ НАЗАД
   Джим Даннинг был ошеломлен. Двадцать три, двенадцать! Она была с... нет, не была. В ее широко распахнутых глазах не было безумия, только зарождающееся понимание и бездонный ужас.
   "Марнота!" - яростно сказала Талма. - Что он сделал со мной?
   - Что... - Даннинг выдавил комок из собственного горла. "Что ты имеешь в виду?"
   - Он - Марнота - каким-то образом отбросил меня назад во времени. Четыреста лет назад!
   Заявление прозвучало у него в ушах, и, каким бы невероятным оно ни было, он знал, что это правда. Было что-то в этой девушке, в этой странной сфере и ее содержимом, в самой одежде девушки и ее убитого спутника, что убедило его вопреки всему.
   "Что мне делать?" Всхлип Тальмы был испуганным криком маленького ребенка, оставшегося наедине с темнотой и слепым, непреодолимым страхом.
   Даннинг сделал два шага в ее сторону. Его рука обняла ее за плечо, защищая.
   - Ты просто доверься своему дяде Джиму! Все будет хорошо, как Бог сотворил яблоки. Просто сядь сюда и попудри свой нос, или что они делают в твое время. Тогда ты мне все расскажешь". Они подошли к дивану.
   Но они так и не достигли этого. Глобус качнулся и отбросил их к стене. Они были погребены под сокрушительной тяжестью горькой воды. Они попали в шторм. Пол снова накренился, и они скользнули к открытому люку, через который выплескивалась вторгшаяся волна. Горные волны громоздились на косом изрезанном горизонте. Ноги Даннинга ударились о подоконник. Прижавшись к ней, он увидел, как мимо него пронеслась белая фигура девушки. Он схватил ее, едва успел схватить за ногу и вырвать из хватки набегающей волны.
   Прямо над ним была дверная задвижка. Он вскочил на ноги и толкнул панель на место.
   Внутренняя часть сферы сияла мягким светом, исходившим отовсюду и ниоткуда. Заключенный остаток волны бешено несся по шатающемуся полу. Даннинг оперся о стену.
   Откуда-то сверху он услышал голос девушки, пронзительный сквозь шум бури:
   "Ждать! Я вытащу нас из этого в одно мгновение.
   Он посмотрел вверх. Талма ползла вдоль стены вверх по крутому склону. Наклон пола изменился, и ее швырнуло на предмет, похожий на стол, где Ран встретил свою смерть. Она ухватилась за него, повернулась к нему спереди, склонилась над панелью, в которой, словно пламенем, была проплавлена дыра. Одна рука потянулась к рычагам.
   "Останавливаться!" Даннинг взревел из внезапно пересохшего горла. "Не трогай эту штуку!" Он метнулся сквозь пространство, сбросил девушку с доски стремглав. "Ты дурак! Ты, маленькая дурочка!
   Она била его своими щуплыми кулачками, когда сфера снова качнулась и головокружительно закружилась.
   "Что делаешь? Мы должны встать и выбраться из этой бури! Стратокар будет разбит!"
   Даннинг оттолкнул ее, бросился на пол, перекатился на спину, мотнул головой и плечами в пространство под ровным столом с цветными ручками. Он протянул руку и что-то выдернул, затем снова выскользнул.
   "Посмотри на это!" - прорычал он.
   Он протянул Талме черный цилиндр. Это был аналог того, чем она угрожала ему, за исключением того, что спусковой крючок отсутствовал, а два тонких провода свисали с того места, где он был раньше. Он с трудом поднялся на ноги.
   - Это, - мрачно сказал он, - то, что сделал твой друг Ран.
   Талма побледнела. - И взорвал бы меня, если бы я коснулся рычагов! Вы спасли мне жизнь. Как ты узнал, что он там?
   "Должно быть. Выстрел, который прикончил его, должно быть, прошел через эту дыру в панели. Я только что понял это, когда ты прыгнул на меня. Когда я только что посмотрел, я увидел, что эти провода не здесь, что они были сращены грубо. И это было в точности похоже на ваше оружие.
   На мгновение буря утихла, но теперь она снова охватила мяч. Сфера крутилась, безумно подбрасывалась.
   - Вы сказали что-то о том, как вытащить нас из этого. Даннингу пришлось кричать, чтобы его услышали. - Лучше сделай это сейчас, если можешь, иначе нам конец.
   Он прижал Талму к доске. Она нажала рычаг с красным наконечником. Даннинг почувствовал, как пол упирается ему в ноги. Сфера стабилизировалась, и тишина после грохота была поразительной. Девушка вернула рычаг в исходное положение и нажала кнопку в углу доски. Молочно-белые панели на стойке очистились.
   Даннинг смотрел через то, что казалось открытым окном, на обширную панораму. На нижнем диске клубились черные облака. Горы пара, вырывавшиеся из катящейся массы, были освещены яркими лучами солнца. В половинках длинного прямоугольного панно он смотрел далеко за грозовые тучи, туда, где поднималось и опускалось зеленое безмятежное море. В левой секции само солнце ослепительно ехало по ясному небу, небу, темно-синее небо которого повторялось на верхнем диске. На фоне белизны облака справа Даннинг увидел круглое черное пятно, которое, как он с удивлением понял, было тенью сферы, в которой он ехал.
   "Почему, - воскликнул он, - эти экраны показывают все снаружи - все кругом, вверху и внизу!"
   "Конечно! Как еще можно управлять стратокаром? Тальма, казалось, был поражен его удивлением. "Я забыл. Визоскоп был изобретен в конце двадцать второго века. Вы ничего не могли знать об этом".
   Даннинг с сожалением посмотрел на девушку.
   - Я должен показаться тебе ребенком. Трудно вспомнить, что ты на четыреста лет опередил меня. Правильно ли я понимаю, что этот "стратокар" - какой-то летательный аппарат, вроде наших аэропланов?"
   "Безусловно! Но это гораздо эффективнее. Он может перемещаться в стратосфере со скоростью, которая для вас немыслима. Он использует земные силовые линии и накопленную солнечную энергию. Силовые катушки все размещены в нижней половине шара. Они чрезвычайно сложны, но навигация очень проста. Смотри сюда!"
   Талма повернулась к пульту управления.
   "Переместите любой из этих рычагов от себя, и стратокар ответит. Верните ручку в исходное положение и движение в указанном направлении прекратится. Красный рычаг для подъема, зеленый для спуска. Белые идут прямо".
   Ее тонкие пальцы слегка коснулись каждой маленькой ручки, пока она говорила.
   - Блэк должен... Внезапно ее голос понизился, брови озадаченно нахмурились, а рука метнулась к двум бесцветным рычагам. "Я никогда не видел их раньше. Интересно, для чего они. Могут ли они быть... Прежде чем Даннинг успел остановить ее, она нажала одну.
   Через визоскоп вспыхнуло пламя, малиновое, кружащееся. Интерьер стратокара был вневременным, внепространственным местом, где не было ни верха, ни низа; ни звука, ни зрения; не что иное, как безбрежное безрадостное сияние, через которое точка, бывшая его сознанием, бесконечно падала, бесконечно поднималась и бесконечно оставалась неподвижной. У него не было тела, почти не было разума.
   Он был атомом в центре крошечного вихря, он был огромным, гигантским, как сама Вселенная. Затем - через вечность или в следующее мгновение? - он снова стал самим собой, и стратокар был вокруг него, и Талма была рядом с ним! Двое ошеломленно посмотрели друг на друга. Девушка зашаталась, упала бы, если бы он ее не поймал.
   - Зачем ты это сделал? - взволнованно спросил он.
   Она не слышала его.
   - Это, - медленно сказала она, - именно так я себя чувствовала раньше, а потом все потемнело, а в следующий раз я увидела тебя у пульта управления, а Ран лежал мертвым на полу. Теперь я помню, он только что сказал что-то о погружении на глубину в тысячу футов.
   "Должно быть, было два обманных соединения с управлением спуском; один к лучевой пушке, другой к одному из этих двух рычагов. Вот как вас отбросило в 1937 год, в тот самый момент, когда был убит Ран. Но это ни здесь, ни там. Вы понимаете, что вы сделали? Вы отправили нас в погоню сквозь время. Одному Богу известно, вперед ли мы ушли, или назад, или до какого возраста. Мы знали, где или, вернее, когда мы были до того, как вы это сделали. Возможно, мы придумали, как вас вернуть. Но теперь... - он широко раскинул руки.
   - Тогда... тогда мы потерялись во времени! Глаза у нее были большие и круглые, губы дрожали. " Мы потерялись во времени!"
   ГЛАВА III
   УБИЙСТВО БЕЗ ПОДСКАЗКИ
   Эта фраза эхом отдавалась снова и снова, вбивая свой ужасающий смысл в мозг Джима Даннинга. "Потерялся во времени!" Перед ним, казалось, простирались необъятные просторы вечности, эоны за эонами, через которые он и девушка были обречены бежать, отчаянно ища знакомый мир. В визоскопе ничего не было видно, кроме безоблачного неба и огромного зеленого моря, вздымающегося, как масло. Неужели сфера и ее человеческое содержимое были отброшены к самой заре истории? Или вперед, в туманное будущее умирающего мира?
   Мысли Даннинга прервал сдавленный всхлип, и маленькая рука схватила его за руку.
   "Что мы собираемся делать сейчас?"
   - Послушайте, юная леди, вам не о чем беспокоиться, - успокоил он заплаканную Талму. "Почему, мы делаем успехи. Теперь мы знаем, как ориентироваться во времени. Все, что нам нужно сделать, это узнать, в каком мы живем году, а затем - быстро, вуаля - мы вернем вас обратно в 2312.
   На его жизнерадостный тон ответила добровольная улыбка.
   "Никогда об этом не думал. Есть два странных рычага. Если один пошлет нас в одну сторону, другой сделает наоборот. Должен быть какой-то способ регулирования механизма.
   "Есть конечно!" Бесполезно ее беспокоить, но в этом-то и была трудность. Как управлять механизмом путешествия во времени, когда ты всего лишь бестелесное сознание? "Первое, что нужно сделать, это найти землю, людей и определить свое местоположение во времени. Ты знаешь, за какой из этих рычагов дергать?
   Талма села за пульт управления. "Каким образом?"
   "Восток. Сначала увидишь Америку!"
   Девушка взглянула на циферблат, на котором были знакомые отметки компаса, затем ловко двинула рычаг. Море начало плавно скользить ко дну нижнего обзорного диска.
   Если бы не показания визоскопа, Даннинг не понял бы, что стратокар движется, настолько безвибрационно он двигался. Девушка была еще бледна, и руки ее дрожали. Он должен отвлечь ее внимание от их нынешнего положения.
   - Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне, о чем все это. Здесь все происходило так быстро, что не было времени задавать вопросы. Например, кто такая эта Мар-нота?
   "Марнота - величайший ученый Америки со времен смерти моего отца. Он мой дядя и мой опекун. Вместе с отцом он изобрел эти стратокары и множество других вещей, которые произвели революцию в цивилизации. Благодаря своим изобретениям они приобрели огромную силу. Четверть населения Соединенных Штатов занята в компании Adams, Inc. Ее фабрики, транспортные линии, порты и склады охватывают всю Америку. От компании зависит процветание, само существование самого маленького поселка в стране.
   - Почему вы думаете, что он хотел бы причинить вам вред?
   "Я знаю, что он будет. Хотя мой отец и Марнота были братьями, они сильно различались во всем, кроме своей научной гениальности. Мой отец рассматривал свою работу как то, что сделает мир раем, сократит рабочие часы, расширит возможности каждого для роскоши и культуры. Он хотел пожертвовать все правительству, чтобы оставить только средства к существованию для себя. Но все их изобретения принадлежали братьям совместно, и Марнота не позволил бы этого сделать. Деньги - его бог.
   "В то время как отец жил просто и отдавал свое огромное состояние на благо народа, Марнота строил себе большие дворцы, наполнял их льстивыми дегенератами, потворствующими его порокам. Он неоднократно приходил к моему отцу с призывами снизить заработную плату, увеличить рабочий день, повысить цены. Он утверждал, что компания Adams, Inc. всемогуща. Люди могут роптать, но им придется подчиниться".
   Талма на мгновение замер. "Когда мне было всего пятнадцать, после особенно яростного спора, в котором мой отец раз и навсегда дал понять, что он никогда не согласится на планы Марноты, он был убит взрывом в лаборатории. Как ни странно, Марноту, который работал с ним над какой-то новой проблемой, отозвали не более чем за пятнадцать минут до роковой аварии. Лаборатория была полностью разрушена. Не было никакого способа рассказать, что именно произошло".
   - Звучит подозрительно, как ты говоришь. Но, в конце концов, Марнота был братом твоего отца. Вы действительно верите, что он...
   - Я поверила бы любому злодейству Марноты, - вспылила девушка. - Он мерзок, говорю вам, мерзок! Тальма была почему-то менее красивой, поскольку ненависть омрачила ее четкие черты. Наступила долгая пауза, пока ее расфокусированные глаза смотрели в пустоту. Стратокар неуклонно плыл на восток. Визоскоп не показал ни намека на то, в каком возрасте они были.
   Девушка продолжила свой рассказ.
   "Завещание моего отца было составлено вскоре после моего рождения, до того, как проявился настоящий характер моего дяди. Представьте мой ужас, когда выяснилось, что Марнота будет моим опекуном, попечителем моего наследства, пока мне не исполнится двадцать один год! За неделю до моего двадцать первого дня рождения он подарил мне этот стратокар. Он сказал, что это значительно улучшенная модель. С ним мог легко справиться один человек, и он хотел, чтобы я изготовил первый экземпляр в качестве подарка на день рождения.
   "Я был доволен, но не по той причине, по которой он думал. Имея в своем распоряжении этот новый флаер, я мог исчезнуть, спрятаться где-нибудь, пока не приду в себя. Ибо мне было неловко, страшно. Моя смерть будет значить для него так много. Его власть над Adams, Inc. станет абсолютной, если меня уберут. Той ночью я пробрался к машине, планируя бежать один. Как хорошо меня читал Марнота! Но Ран, мой верный слуга и друг, заподозрил мое намерение и перехватил меня. Он настоял на том, чтобы пойти со мной, и я уступил.
   "Мы отправились на Гавайи. Мы были над Тихим океаном, когда я услышал, как Ран сказал что-то о небольшом спуске. Он передвинул рычаг. Внезапно произошла ужасная вспышка в небытие - я почувствовал, что меня выбросило с дивана - и - ну, остальное вы знаете.
   "То пламя, которое я видел, и волна, разрушившая " Улисс ", должно быть, были видимым результатом искривления пространства-времени, когда стратокар устремился назад на века! Каким дьяволом должен быть этот твой дядя, и как хорошо он все спланировал! Убийство без разгадки - тело, спрятанное в другой эпохе. Но посмотрите, как планы этого человека были нарушены случайностями, которых он не мог предвидеть! Если бы ты был за штурвалом, а не Ран; если бы вы были над сушей; если бы я не оказался в этом месте за все мили Тихого океана; он будет безоговорочно контролировать компанию, и ему нечего бояться. Как есть...
   - А так, я не вижу, какая разница во всем этом. Тон Талмы был ровным, безнадежным. "Я мог бы с таким же успехом быть мертвым, как бесцельно блуждать - потерянный во времени".
   И снова эта фраза повергла Даннинга в дрожь. В визоскопе низко над горизонтом впереди появилась голубоватая дымка. Синева стала глубже, затвердела. В небе появилось темное пятно. Он быстро рос: это был крошечный шарик - его поймало солнце, и он отлил медью.
   "Джим! Джим!" Пальцы девушки впились в его руку, голос у нее был резкий, истерический. "Это стратокар! Стратокар! Ты слышишь меня? Что это значит?"
   - Это должно означать, что каким-то чудом мы вернулись в ваше время.
   "О, спасибо; Бог! Слава Богу!"
   "Что это за синяя полоса вокруг центра флаера и эти черные диски? Таких на этой сфере нет".
   Талма повернулась к экрану. У нее вырвался возглас испуга.
   - Это патрульный корабль, один из полицейских кораблей Марноты!
   Из одного из черных пятен, попавшихся на глаза Даннингу, вырвался белый луч. Он поймал путешественника во времени. Сцена в визоскопе растворилась в ослепительном сиянии.
   Талма отчаянно дергала рычаги. Ответа не последовало.
   - Они поймали нас в нейтрализующем луче. Наша сила ушла!"
   В зале прозвучал голос, холодно вызывающий.
   - Что это за ремесло?
   Девушка столкнулась с круглым устройством, покрытым тонкой металлической сеткой, которое было вставлено в стену рядом с пультом управления. - Это Талма из Дома Адамов. В ее ровном тоне не было ничего, что выражало страх, отражавшийся в ее глазах. - Выключите луч и позвольте мне продолжить.
   Голос насмешливо рассмеялся.
   "Сообщение, полученное Марнотой из Дома Адамов с целью объявить о ее возвращении накануне ее совершеннолетия, было признано подделкой. Мне приказано доставить всех претендентов, если они появятся, прямо в Марноту для опознания. Даннинг и Талма обменялись испуганными взглядами. Заговорщик предусмотрел провал своего плана.
   "Я требую, чтобы меня доставили в Федеральный суд". Тальма была непоколебима. "Марнота может появиться там и отрицать мою личность, если посмеет".
   Голос продолжал; игнорируя прерывание.
   - Вы будете мирно следовать за мной, или я буду вынужден вас облучить.
   Тальма широко раскинула руки, сигнализируя об их беспомощности.
   - Мы следуем, илот! - воскликнула она. Даннингу она прошептала: "Одна вспышка их лучевой пушки, и от этого стратокара не останется ничего, кроме пылинки. Марноте не хотелось бы ничего лучшего".
   Экран обзора очистился. Неподалеку они могли видеть зависшую полицейскую машину. Голос пришел снова.
   - Держись от нас в пределах ста футов. Помните, малейшее отклонение от этой позиции, и я взорвусь". Стратокар с синими лентами тронулся, и Талма дрожащими пальцами нажал на рычаги, чтобы следовать за ним.
   ГЛАВА IV
   СМЕРТЬ ЗА АРРАСОМ
   Быстрее и быстрее две сферы рассекали воздух, пока внизу не осталось лишь окрашенное пятно. Туманная земля исчезла, превратилась в большую чашу, а затем снова закруглилась в широкую выпуклость. Даннинг посмотрел на панель управления.
   "Посмотри сюда, Талма. Рычаг времени, который вы нажали, автоматически вернулся в нейтральное положение. Это должно означать, что механизм времени настроен на один скачок примерно в четыреста лет. Это дает мне идею. Все, что нам нужно сделать, это нажать на другую ручку. Мы вернемся в мое время - я позабочусь о том, чтобы о вас там позаботились на всю жизнь. Его руки метнулись к доске.
   Талма оттолкнул его.
   "Нет!" Каким бы тихим ни было восклицание, в нем звучала непреклонная решимость. - Нет, Джим, я не могу. Я должен оставаться в своем времени. Я должен встретиться с Марнотой лицом к лицу и обвинить его в его преступлениях. Память об отце взывает к отмщению, и угнетенные люди воздевают ко мне руки в немой мольбе. Что-то здесь, - белая рука, прижатая к ее сердцу, - подсказывает мне, что он не может победить.
   Рука Даннинга опустилась с рычагов, и он замолчал. Он не мог возражать против горящего видения в серых глазах Тальмы, огня в ее тихом голосе.
   - Но ты легко можешь сбежать. Девушка повернулась и указала. "Там, прямо перед кушеткой, есть люк в нижнюю часть корпуса. Спрячься там внизу, среди витков, пока меня не уведут. Тогда ты сможешь украсть, но сдвинь рычаг времени и вернись в двадцатый век".
   "Нет!" - твердо сказал ей Даннинг. - Я остаюсь здесь - с тобой.
   Теперь они замедлялись. Внизу раскинулся раскинувшийся белый город. Огромные башни возвышались над падающей сферой. На крышах были разбиты сады. Воздушные мосты перекинулись тонкой сетью через пропасти глубиной в милю. Даннинг мельком увидел Гудзон, почти скрытый под множеством мостов.
   Посреди водного пространства Даннинг узнал Верхний залив Нью-Йорка, круглое здание, мрачное, черное, зловещее. Прямо на его плоскую крышу поплыла сфера с синей полосой, а за ней и Талма. Крыша раскрылась, разделившись на множество створок, скользнувших одна под другую, и показалась круглая щель. Ведущий стратокар погрузился внутрь.
   Охранники в ярко-зеленой форме окружили их, когда они вышли из стратокара. Два наемника встали по обе стороны от Даннинга и девушки, схватив их за руки за локти. Но как только они двинулись вперед, раздался голос.
   - Сержант Фарстон!
   Лидер развернулся и отсалютовал коммуникационному диску. - Вот, сэр, - рявкнул он.
   Откуда-то из полудюжины частных полицейских, столпившихся вокруг него, Даннинг услышал вздох: "Мар-нота, сам!"
   - Вы немедленно приведете ко мне заключенных!
   "Да сэр."
   "Черт возьми, шеф прослушал чертовски почти все на прошлой неделе!" - сказал кто-то тихим голосом.
   Вскоре их вели в Марноту по круглому коридору, на мраморных стенах которого виднелись тонкие золотые прожилки. Затем отряд вызвал часовой перед дверным проемом, завешенным золотой парчой.
   "Стой! Кто идет туда?
   - Сержант Фарстон и заключенные.
   - Вы сейчас же пройдете, сержант, вместе с заключенными. Приказано уволить остальных ваших людей. Охранник отдернул занавеску. Бронзовый портал позади него распахнулся.
   У Даннинга возникло смутное ощущение увешанных гобеленами стен комнаты, в которую они вошли, и пола, покрытого толстым слоем светящихся ковров. Но картина в другом конце комнаты, в пятидесяти футах от него, привлекла и удержала его внимание, когда сержант остановил его прямо у закрывающейся двери.
   На большом резном стуле из черного дерева в центре золотого помоста сидел невысокий худощавый человечек, чьи черные глаза пронзительно блестели на ястребином лице с острыми чертами. Тонкие губы скривились в жестокой, сардонической улыбке.
   Короткие руки Марноты покоились на подлокотниках похожего на трон кресла, и Даннингу показалось, что короткие пальцы сгибаются и разгибаются, как когти кошки, играющей с беспомощной жертвой.
   Талма бесстрашно подошла к нему, ее хрупкая фигура была прямой и дерзкой. Рука девушки была протянута, ее ладонь указывала на мужчину на троне.
   "Помни, Марнота, - звучал ее четкий акцент, - в конце концов ты потерпишь поражение, и цена, которую ты заплатишь, будет ужасной".
   Рука Талмы упала на бок. Она немного покачнулась, затем снова выпрямилась. Шорох звука отвлек внимание Даннинга от нее. Он начал. За богатыми гобеленами, слева от входа, кто-то прятался, кто-то в зеленом мундире илотов Марноты. Он увидел черный цилиндр смерти, угрожающе готовый.
   Садистская улыбка Марноты стала еще глубже. В его шелковистых тонах было веселье.
   "Великолепный!" он сказал. "Вы замечательная актриса. Неудивительно, что вас выбрали, чтобы прийти сюда с вашим абсурдным заявлением о том, что вы моя племянница. К сожалению, фальшивомонетчик, состряпавший предшествовавшую тебе записку, не был так искусен, как хирург, реконструировавший твои черты.
   Он повернулся к Даннингу и его охраннику.
   "Ах, сержант, вы прибыли немного быстрее, чем я ожидал. Но я скоро закончу, очень скоро. Вы можете оставить своего пленника здесь и уйти.
   Сержант отсалютовал, резко повернулся и ушел.
   - Я немедленно закончу, молодой человек. Просто шагни в сторону".
   Марнота снова повернулась к Талме. - Да, - промурлыкал он. "Вы замечательная актриса. Очень жаль, что вы позволили себя обмануть в этом обмане. Однако обмануть суд вам не удастся. Ты можешь идти."
   Талма удивленно повернулась к двери. И вдруг Даннинг понял удивительное проявление снисходительности Марноты. Притаившийся наемник был отправлен, чтобы выследить девушку, когда она проходила мимо. Если бы был запрос, объяснение было бы простым. Потерпев неудачу в попытке мошенничества, она попыталась сбежать, но на нее наткнулся чрезмерно усердный охранник. Цилиндр со своей задачей справился бы хорошо, проблем с идентификацией не было бы. Он был единственным свидетелем. Он не был бы жив, чтобы свидетельствовать.
   Талма медленно шла по полу прямо к ожидавшему убийце. Даннинг обернулся. Его огромные руки широко раскинулись и схватили аррасы по обеим сторонам фигуры позади нее. Он рванулся вперед, сорвав ткань с застежек. Он повалился, тяжело упал, с корчащимся, вздымающимся узлом в руках. Разрывающая стрела пламени обожгла его плечо. Он нашел круглую голову под тканью и ударил по ней. Закутанная, спутанная фигура упала под ним.
   Даннинг вскочил на ноги - увидел Марноту, стоявшего на золотом помосте, из лучевой пушки которого потрескивали голубые вспышки, - увидел Талму, стоящего сразу за открытой дверью и бьющегося в руках внешнего охранника.
   Даннинг был водоворотом молниеносных действий, сама быстрота его движений мешала дротикам Марноты. Он прыгнул в проем, толкая дверь на ходу. Лязг закрывающейся двери заглушил удар его кулака, ударившего по рычащему лицу охранника. Илот оторвался от Талмы. Его рука метнулась к лучевому пистолету, рванула его с пояса. Прежде чем он успел его использовать, костяшки пальцев снова взорвались на его выступающей челюсти, и наемник рухнул на пол.
   Сирена завыла тревогу. Даннинг повернулся к Талме. Она выхватила оружие охранника из того места, где оно крутилось, когда он падал. Вырвался голубой луч, брызнув на край бронзового портала. Металл светился красным и плавился там, где попадали тепловые вибрации.
   - Замок, - выдохнула девушка. - Это задержит его на какое-то время.
   Вой сирены достиг новой ярости. Из-за поворота коридора доносились крики и топот многих бегущих ног.
   "Они идут!" - воскликнул Даннинг. - Мы должны выбраться отсюда! Он повернулся вправо, замешкался, так как и с этой стороны, тоже, кричал о приближающемся натиске, все еще скрытом дугой кружащегося зала. Если не считать запечатанного входа в зал для аудиенций Марноты, стены из черного мрамора были целыми и невредимыми. "Заканчивать!" он застонал. "Мы в ловушке!"
   - Еще нет, - отрезала Тальма, ее лицо было белым, но глаза блестели и бесстрашно. Она была у стены напротив бронзовой двери. Ее рука потянулась к нему, ее пальцы нажали центр явно бесцельного завитка в золотом узоре. Узкий прямоугольник камня врезался в пол, обнажая черную пустоту позади. "Быстрый! Здесь!"
   Даннинг следовал за ней по пятам, когда она мчалась вперед. Какой-то жест девушки, неразличимый в темноте, вернул потайную панель на место.
   Он присел, прислушиваясь. Были ли они достаточно быстры? Экран закрылся вовремя, чтобы скрыть их отступление от людей Марноты? Или треск раскаленного мрамора покажет, что работают лучевые пушки, разыскивая беглецов?
   Сквозь стену доносились приглушенные звуки, стон сирены, гортанные крики, властный голос с резкой командой. Позади него тяжелое дыхание Талмы сбивалось, а в ушах отдавался стук его собственного пульса. Воздух был затхлый, затхлый. Пыль, долго не тревожившая его, душила его. Свирепая агония обожгла его плечо, посылая щупальца боли сквозь него.
   Чья-то рука дернула Даннинга.
   "Прийти!" Голос Талмы был почти неслышимым шепотом. "Мы должны выбраться отсюда, прежде чем Марнота освободится и направит своих тупых илотов на их поиски".
   Бесконечный проход извивался, наклонялся вниз и был таким узким, что руки Даннинга касались стен с обеих сторон. В смоляной бочке тьмы не было видно даже белых одежд Тальмы. Даннинг вцепился в ее ледяную, дрожащую руку, позволив ей вести себя все ниже и ниже.
   "Это путь, по которому я пошел, когда думал, что убегаю от Марноты, как он и планировал. Ярка, отец Рана, руководил строительством этого здания вскоре после смерти моего собственного отца. Должно быть, он предвидел, что мне когда-нибудь понадобится укрытие. Путем тщательной настройки строительных машин он устроил этот потайной проход с выходами в мою каюту, в коридор, из которого мы только что вышли, и в стене ангара для стратокаров. Он также соединяется с секретным туннелем под заливом, ведущим в город".
   "Секрет! Но тысячи мужчин...
   Талма ответила быстро. - Об этом знает только сам Ярка. Он использовал Механический крот Торгерсена, превращая землю и камни в энергию, частично превращая ее в облицовку ствола, более твердую и жесткую, чем сталь. Я... О-о!
   Она оборвала вопль ужаса. Туннель вспыхнул внезапным свечением. Стены светились холодным, бесконечно угрожающим светом.
   "Что это?" Даннинг задохнулся, бросившись в новое усилие за прыгающей девушкой. "Какая-"
   "Поисковые лучи. Каппа-свет, пронизывающий всю неорганическую материю. Торопиться!"
   Далеко позади разбился треснувший мрамор, и в замкнутом пространстве раздалось благоговейное рычание человеческих гончих. Проход неуклонно опускался, головокружительно изгибаясь, выровнялся. Резко закрутил - и уперся в ржаво-красную стену!
   "Ад!" - выдохнул Даннинг. "Мы отрезаны". Рев следующих илотов был ужасающе ближе. "Были потеряны."
   - Нет, - воскликнула Талма, вскакивая в стойку перед казавшимся неприступным барьером. "Мы спасены". Она сунула захваченный лучевой пистолет в руку Даннинга, странно взмахнув руками, словно воззвала к какому-то неведомому богу. - Это вход в туннель. Восемнадцать дюймов из берилловой стали. Как только мы пройдем мимо него, он будет игнорировать лучи в течение нескольких часов.
   Даннинг повернулся, пригнувшись, его горящие глаза устремились в угол, закрывавший вид на проход, через который они прошли. Топот шагов, пронзительные крики преследователей производили вокруг него устрашающий звук, а позади него продолжал звучать голос Тальмы.
   "Его замок управляется лучами невидимого инфракрасного света. Только Ярка и я знаем эту комбинацию. Талма объяснила свои фантастические действия. Она блокировала охранные лучи, один за другим, размахивая руками. Когда она закончила...
   Зеленый мундир вылетел из-за угла, за которым наблюдал Даннинг, и рухнул головой от удара его луча. Еще и еще, пришедшие слишком быстро, чтобы спастись, постигла та же участь. Узость прохода заставила преследователей выстроиться в гуськ. Тела жертв Даннинга загромождали путь. Его позиция была неприступной - до тех пор, пока длился заряд его оружия!
   Позади себя он услышал торжествующий возглас и скрежет тяжелого металла о металл. Он сказал ему, что дверь движется. Его жертвы были свалены поперек коридора грудой скрюченных трупов высотой по грудь, которая задержала бы илотов на несколько минут.
   "Джим!" В голосе Талмы прозвучал внезапный ужас. "Джим! Портал забит. Он не откроет!"
   ГЛАВА V
   БОМБА
   Тон Даннинга был спокойным. "Попробуйте еще раз. Он должен открыться".
   "Бесполезно. Электрический глаз реагировал на мои жесты, и дверь начала двигаться, но что-то в ее шестеренке блокирует ее. Я не могу сделать ничего."
   - Что ж, они узнают, что попали в передрягу, прежде чем доберутся до нас, - мрачно сказал он. "Привет-"
   Яйцевидный предмет, черный, размером с кулак, пронесся по дуге над спутавшимися телами и ударился о стену. Послышались глухие шаги.
   Ужас поразил Даннинга.
   "Ложись, Талма!" Это была бомба, разрывная граната. Он прыгнул на него, схватил и швырнул через трупы далеко в туннель.
   Огромный взрыв обрушился на него. Сознание покинуло его на мгновение, затем нахлынуло обратно. Каждая косточка в его теле болела, голова кружилась, но он был жив. Свечение, вызванное поисковыми лучами каппа-света, исчезло, и непроницаемая тьма окутала поле зрения. - Талма, - закричал Даннинг, - Талма!
   - Вот, Джим, - ответил ему слабый голос. "Ты в порядке?"
   "Тонко, как шелк. А ты, девочка? Даннинг поднялся на ноги и ощупью направился в сторону голоса.
   - Я... я немного ошеломлен. Но костей не сломано. Мы когда-нибудь выберемся отсюда?" Внезапная радость сменила сомнение в ее акценте. "Джим! Я чувствую косяк, в который упиралась дверь. Открыто, Джим! Взрыв, должно быть, разорвал его. Теперь мы можем продолжать. Мы в безопасности!"
   "Большой!" - воскликнул Даннинг. - А Марнота думает, что нас убили! В противном случае он до сих пор пользовался бы поисковыми лучами.
   "Вот так. Он уверен, что мы наконец-то ушли с его дороги. Его ждет сюрприз. Теперь я думаю, смогу ли я снова закрыть этот барьер". Даннинг услышал движение Талмы в темноте. "Нет. Удар, должно быть, повредил фотоэлектрический контроль. Нам придется довериться обломкам, чтобы сдержать их. Ну давай же. Я не буду чувствовать себя в безопасности, пока мы не выберемся отсюда.
   Фундамент резко поднялся. Пальцы Талмы на руке Даннинга вызвали в нем электрическое покалывание.
   "Конец туннеля, Джим!"
   Он чувствовал, что она стоит перед какой-то невидимой преградой, снова проходит фантастические круговороты, открывающие замки в этом фантастическом мире будущего. Внезапно перед ним возникла вертикальная полоса света. Он быстро расширялся, заполняя конец туннеля. Свет ослепил глаза Даннинга, так давно привыкшие к темноте.
   А потом вокруг него появились смутные формы, множество рук схватили его. Талма закричала. Даннинг хмыкнул и дернулся. Он не мог разорвать захваты, которые держали его. Он был беспомощен! Пойманный! После всего, через что они прошли, они были пойманы! Марнота перехитрил их. Он, должно быть, все время знал об этом туннеле.
   "Салом!" Это был голос Талмы, странно радостный. "Ярка! Отпусти его. Он мой друг. Он спас меня".
   Руки опустились. Круг мужчин, рослых, одетых в развевающиеся плащи пастельных тонов, окружил девушку и его самого.
   Каждый был вооружен лучевой трубкой, и лицо каждого светилось каким-то особенным возбуждением.
   "Салом!" Тальма говорила с одним из них, высоким, с серьезным лицом, седым, явным лидером. "Как ты узнал, что должен прийти и встретиться со мной? Как ты узнал, что я буду здесь?
   "Мы этого не сделали", - ответил мужчина. "Мы думали, что вы проиграли. Мы были полны решимости, что Марнота не доживет до завтра, чтобы претендовать на ваши поместья. Мы шли через туннель, чтобы совершить набег на его логово. Чтобы удивить и убить его.
   "Тальма". Говорил другой, пониже, с суровым лицом, испещренным тревогой и горем. "Марнота передал репортаж о том, что вы погибли в результате взрыва вашего стратокара. Ран тоже исчез. Вы что-нибудь знаете о нем?
   Тальма повернулась к нему, и в ее глазах было сострадание, жалость.
   - Ран мертв, Ярка. Он отдал за меня жизнь, когда Марнота пытался меня убить".
   Ярка пошатнулся, как будто его поразил физический удар, а затем выпрямился, стойкий, как прежде.
   "Пора положить конец преступлениям Марноты. Пойдем дальше, Саломея.
   Группа вздохнула. Они направились к входу в туннель. Талма преградила им путь.
   "Останавливаться! Вы не можете пройти. Туннель заблокирован".
   - Но ты прошел через это.
   Талма рассказал им, что произошло. Когда она закончила, на мгновение воцарилась тишина. Тогда Саломея сделала безнадежный жест.
   "Это была наша последняя отчаянная надежда. Теперь Америка действительно потеряна. Завтра утром Марнота предстанет перед судом и потребует немедленного права собственности на вашу половину компании. По закону он должен быть отдан ему и... И снова его жест заменил слова.
   "Завтра! Где, Саломея?
   "В Федеральном суде перед судьей Лейтоном. Лейтон на нашей стороне, но он связан законом. Ему придется...
   "Вы забыли, что я жив. Теперь закон на нашей стороне".
   "Марнота бросит вызов закону. Он не отступит сейчас. У него есть сила, и он воспользуется ею".
   "Нет!" Раздался чистый голос Тальмы, и она превратилась в живое пламя в этой темной комнате, ее лицо сияло каким-то ослепляющим светом. "У него есть сила. Но право на нашей стороне. Саломея. Ярка. Отведи меня в безопасное укрытие. У нас есть вся ночь на размышления. Планировать. Мы найдем способ победить его.
   - Невозможно, - пробормотал кто-то. "Он слишком силен".
   * * * *
   "Ойез, ойез, ойез. Суд открыт!" За десять веков незапамятная формула не изменилась. На стене над длинной резной скамьей до сих пор висело древнее изображение богини с завязанными глазами и балансирующими весами. Судья в своем кресле с высокой спинкой все еще был одет в старую черную мантию. Судья Лейтон был низеньким худощавым мужчиной, немного сутулым под тяжестью своих лет и учености. Его челюсти были мрачно сжаты, когда он осматривал сцену под собой.
   Ряд за рядом стульев, заполнивших зал суда, были заняты мужчинами с суровыми лицами в зеленой одежде соратников Марноты. Каждый держал наготове в руке черный цилиндр своего лучевого ружья, и глаза каждого были неподвижно устремлены на лицо своего хозяина.
   Марнота сидел за столом советников с видом монарха, соблаговолившего предстать перед своими подданными. Вокруг него была аура власти, господства, а в резкой черноте его глаз светился триумф. На сиденье рядом с ним, с дряблыми, выпуклыми очертаниями, грубыми и чувственными, сидел Рэнтс, глава юридической службы компании Адамс.
   На другом конце длинного стола сидел Саломе, его лицо превратилось в невозмутимую маску. За исключением секретаря суда за своим столом и единственного дежурного полицейского, до смешного контрастирующего с вооруженным видом Марноты, он был один. Он казался лидером безнадежной надежды, проверяя в последний из бесчисленных раз расположение врага и его скудные приготовления к битве.
   Он взглянул на огромный бронзовый входной портал, на маленькую дверь за скамейкой, которая вела в покои Лейтона. И, наконец, у двух экранированных отверстий в потолке, отверстий, которые Даннинг мог бы определить, если бы он присутствовал, как голосовые выходы для системы связи этого мира двадцать четвертого века.
   "Дело о заселении поместья Танталы из Дома Адамов". Голос судьи Лейтона был тонким и дрожащим. - Какие-нибудь движения? Ранта поднялся с притворным поклоном.
   "Ваша честь." Его мягкий акцент заполнил большую комнату. "Я выступаю за Марноту из Дома Адамов, брата умершего и его единственного оставшегося в живых родственника. Мы предлагаем, чтобы право собственности на все имущество поместья было закреплено за нами".
   Саломея был на ногах.
   "Ваша честь, кажется, я против этого предложения".
   - Представлять кого?
   "Представляю Талму из Дома Адамов, дочь умершего".
   Легкий шорох прошел по большой комнате.
   - Я возражаю, - прогремел Ранта. "Тальма из дома Адамов мертв. Ни один адвокат не может представлять интересы мертвого человека?
   Голос Саломе оставался спокойным и низким. "Я утверждаю, ваша честь, что смерть моего клиента не была доказана в суде. Следовательно, предполагается, что она продолжает жить. Я предлагаю, чтобы опекунство Марноты из Дома Адамов над телом и имуществом моего клиента, установленное завещанием наследодателя, было объявлено в конце, и что право собственности на имущество принадлежит моему клиенту. "
   - быстро ответил Ранта.
   "Мы представили показания под присягой от нескольких лиц, которые определенно заявляют, что они видели, как стратокар, в котором, как известно, находился Тальма из Дома Адамов, взорвался в воздухе над Тихим океаном. У нас есть письменные показания в суде, и мы готовы их предъявить".
   Судья Лейтон снова повернулся к Саломе.
   - Кажется, это решает вопрос, советник. Вы требуете, чтобы эти свидетели были привлечены к ответственности?"
   - В этом нет необходимости, ваша честь. Я могу доказать существование моего клиента к удовлетворению суда".
   - Я бросаю тебе вызов, - взревел Ранта. "Вы не можете доказать то, что не соответствует действительности!"
   Голос Саломеи так и не повысился.
   "Я могу доказать, что Талма из Дома Адамов жив".
   Адвокат повернулся и указал на массивные входные двери. Словно его жест был сигналом, они начали медленно открываться. Казалось, прошла вечность, когда пространство между огромными бронзовыми листьями расширилось. Тихие слова Саломеи превратились в гробовую тишину.
   "Ваша честь, Талма из Дома Адамсов".
   В проеме стояла стройная фигура. Бледность застывшего лица Талмы соответствовала ее белому одеянию. Только ее глаза были живыми, темно-серыми, когда они искали и удерживали взгляд Марноты.
   Треск судейского молотка оборвал нарастающий ропот.
   "Ходатайство Марноты из Дома Адамов отклонено. Я допускаю...
   "Останавливаться!" Крик Марноты оборвал слова. Он был на ногах. Словно по безмолвной команде поднялись и его илоты. "С меня хватит этого фарса. То, что вы допускаете или отрицаете, меня не касается.
   "Что ты имеешь в виду?"
   "Ты и твой закон не имеют надо мной власти. Мои люди окружили Белый дом, обложили все армейские казармы, все штаб-квартиры полиции в стране". Он поднял правую руку высоко над головой: "Когда моя рука опустится, вспыхнет сигнал, и правительству, чьим законом вы управляете, придет конец. Отныне я закон!"
   "Марнота!" Голос Талмы резко раздался из-за двери. "Марнота! Ты никогда не подашь этот сигнал!
   Бронзовые двери лязгнули, закрыв ее. Быстрое действие взорвалось в зале суда. Саломея с ловкостью не по годам перелезла через барьер и прыгнула к маленькой дверце за креслом судьи, через которую уже успели выскочить Лейтон, клерк и одинокий помощник. Ревущий звук заполнил комнату.
   Поначалу, как рычание какого-то масштабного надвигающегося катаклизма, звук становился все выше и выше. Через несколько секунд это превратилось в пронзительный крик, порезавший нервы заключенному Марноте и его илотам, вторгшийся в их дрожащие мозги пронизывающей болью. Потом уже не было заметного звука. Но Марнота, чувствуя, как тонкая агония пронзает его тело, знал, что вибрации все еще продолжаются, выше верхнего предела человеческого слуха.
   У большой бронзовой двери, у меньшего выхода, через который сбежала Саломея, бешеные группы одетых в зеленое людей работали своими лучевыми трубками, пытаясь вырваться. Некоторые, лишенные рассудка ищущей пыткой неслышимого звука, маниакально хватались за неподатливый металл. Разразился столпотворение странных приглушенных криков.
   Когда мириады клеток истерзанных тел разлетались вдребезги под неумолимыми, разрушающими вибрациями, которые непрестанно лились из коммуникационных дисков в потолке, цилиндры выпадали из парализованных рук, смятых ног. Зал суда представлял собой огромные руины корчащегося, умирающего человечества.
   Невидимая, неслышимая вибрация мести продолжалась. Марнота, все еще удерживавший себя прямо благодаря огромной извращенной воле, которая погубила его; его лицо было обезображено лопнувшими капиллярами кожи, его глаза были темными лужами муки; смотрел сквозь расплывающуюся дымку на вздымающуюся, умирающую массу, которая была цветком его армии. Он попытался заговорить, но связки на горле отказали ему. Медленно, с вызовом, все еще излучаемым его измученным болью телом, он соскользнул на пол. Рука, которая должна была дать сигнал к вспышке, взметнулась вперед, дрожа... Во всей этой переполненной комнате не было ни малейшего движения.
   В глазах Тальмы не было ликования, как и в глазах Даннинга, когда они стояли в дверях того зала суда, который был могилой. Через некоторое время они молча отвернулись.
   - Что случилось, Талма? Я знаю, что вы договорились с вашими тайными сторонниками, чтобы какой-то механизм был связан с системой связи, которая вела в зал суда и включалась по вашему сигналу. Но я не могу понять, как это могло случиться... это.
   Голос девушки был очень-очень усталым.
   "Некоторое время в двадцатом веке было обнаружено, что бактерии в молоке можно убить с помощью звуковых волн выше верхнего предела слышимости. Этот процесс распространился и на другие продукты, но когда этим методом пытались вылечить болезнь, оказалось, что в то время как патогенные бактерии убиваются вибрациями, пациент также погибает или получает ранения.
   "Что мы сделали, так это просто соединили аппаратуру звуковой стерилизации Центрального молочного завода с системой связи зала суда и направили чрезвычайно усиленные вибрации в зал суда".
   Джим Даннинг снова замолчал на долгую минуту.
   "Теперь ты в безопасности, Тальма, и вся великая сила компании Адамс принадлежит тебе", - сказал он наконец. - Ты сможешь беспрепятственно осуществить все планы своего отца и превратить эту страну в рай.
   Голос девушки был очень мягким.
   - Если бы не ты, этого могло и не быть. Я все еще должен быть потерян во времени. Снова тишина; и наконец она заговорила. - Это большая ответственность, Джим. Ты мне поможешь?"
   В серых глазах, смотревших на его Даннинга, было что-то, что взволновало его. Он знал, что мир принадлежит им - навсегда.
  
   Земля, где остановилось время, Артур Лео Загат
   ГЛАВА I
   В НИЧТО
   Вероятно, почти невероятная древность Силбери-Хилла угнетала Рональда Стрэттона тошнотворным предчувствием беды. Он снова вспомнил старую легенду: любой, кто входил в каменные кольца на вершине Силбери-Хилл между закатом и рассветом, исчезал, не оставляя следов. Мысль задержалась.
   Сумеречная тишина, низкий слой наземного тумана, скрывающий его ноги, холод вечерней сырости, пронизывающий до самых костей, в совокупности тревожили молодого американца зловещей нереальностью. Что-то из этого чувства преследовало его все время путешествия по южным землям Англии; беспокоили его, когда он стоял на равнине Солсбери, где двадцать лет назад тренировал отца, которого он никогда не знал, гордого в мундире своей родовой земли.
   Высокий, стройный и гибкий американский доброволец, должно быть, был тогда, с бронзовой кожей и открытыми глазами, как теперь был его сын, который в ностальгическом мемориальном путешествии проследил маршрут последнего путешествия своего отца-героя. Силбери был частью этого сентиментального паломничества...
   Рон Стрэттон внезапно споткнулся и упал в заросшую травой канаву. Он перекатился, зацепившись за хлещущие усики куста, поднялся на ноги. Он сделал шаг вперед - в мучительное, безумное мгновение полнейшего небытия!
   Он как будто перешагнул через край отвесной пропасти, но, хотя бездонная пропасть страшно зияла под ним, он странным образом не чувствовал падения. Мир, вселенная просто исчезли из-под его ног.
   Его нога ступила на твердую землю. Стрэттон судорожно втянул воздух сквозь зубы. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного этому моменту ужасного головокружения, смертельного головокружения. квир. Казалось, свет стал сильнее. Оно просачивается сквозь деревья с красноватым оттенком как-то жутковато?
   Деревья! Как он попал в этот лес? Минуту назад вообще не было деревьев! Он мечтал?
   Что-то пронеслось сквозь кусты позади Стрэттона, и он обернулся на звук. Между двумя грубыми стволами показался коричневый зверь, прекрасно сложенная лошадь, не выше колена мужчине. Огромные прозрачные глаза в миниатюрной голове вздрогнули, а потом существо развернулось и исчезло.
   Рональд Стрэттон уставился на то место, где он только что был. Ему удалось заставить себя двигаться, удалось добраться до того места, где он мог смотреть вниз на отпечатки копыт. Следы были безошибочно узнаваемы. Трехпалые - это были следы эогиппуса, того забытого предка лошади, который вымер до того, как первый человекообразный предок человека научился раскачиваться по древесным дорогам с помощью четырех цепких лап и цепкого хвоста.
   Скальп Стрэттона плотно закрывал его череп. Руки его были вытянуты в каком-то особенном толчковом жесте, как будто он пытался оттолкнуть что-то ужасное, приближавшееся к нему. Что с ним случилось? Где он был?
   Крик прорезал лесную тишину, крик женщины, высокий, пронзительный и сжатый от ужаса. Голова Стрэттона дернулась к нему, к быстрой молотьбе кого-то, бегущего через чащу. Что-то белое мелькнуло среди деревьев, приняло форму бегущей девушки. Длинные светлые косы развевались за ее спиной, а ее лицо было таким же белым, как белая мантия, развевающаяся вокруг ее стройной фигуры. Ее расширенные от страха глаза увидели его, когда она прошла мимо. "Помогите мне, пожалуйста, - кричала она. и ее архаичная привлекательность была стерта ужасным, звериным ревом, вырывающимся из заросших листвой проходов, откуда она пришла, грохотом гораздо более тяжелого тела, преследующего ее.
   Подлесок, взметнутый вихрем торнадо, раздвинулся в прыжке огромного мохнатого существа, которое, пригнувшись, бежало с ревом.
   Американец прыгнул на чудовище, яростно замахал кулаками по грубому, кожистому лицу. Его удары врезались в каменно-твердую кость, прискорбно бесполезные. Что-то ударило его, отбросило назад. Впервые он ясно увидел то, на что напал, и изумление охватило его.
   Это... это была не горилла, несмотря на жесткую черную шерсть, покрывавшую ее толстые бедра, несмотря на ее безбородое, приплюснутое лицо с нависшими бровями. Рваная шкура была накинута на его талию. В руке с лопатообразными пальцами он сжимал топор с деревянной рукоятью и кремневым наконечником; а в его зловещих глазах-бусинках читался нащупывающий, гротескный разум, не совсем звериный. Это был человек, человек из зари времен. Неандерталец, подобный которому исчез с лица земли бессчетное количество эонов назад.
   Черные толстые губы человека-обезьяны изогнулись из-под желтых клыков. Его безшейное горло запульсировало, издав душераздирающий, бесчувственный рев. В этом ужасном вопле звучала неистовая угроза, но за этой угрозой скрывалась странная нота вопроса, которая, казалось, сигнализировала о замешательстве в маленьком мозгу существа, столь же сильном, как и у самого Стрэттона. Это то, что остановило его заряд, то, что удерживало его сейчас, на мгновение заколебавшись.
   В этот момент передышки Стрэттон услышал шорох куста позади себя, почувствовал, как дернулась его правая рука. Его пальцы сомкнулись на чем-то твердом, что помещалось в его ладони.
   - Может быть, этот кинжал поможет тебе против огра, - донесся до него шепот. "Этот клинок и мои молитвы".
   Снова раздался рев аборигена. Он прыгнул, катапультировался на Стрэттона, его кремневый топор пронесся перед ним.
   Неистовый боковой рывок юноши спас его череп, но оружие каменного века попало ему в левое плечо, отчего оно онемело. Стрэттон вслепую ударил кинжалом, ощутил, как его острие вонзается в плоть и болезненно вонзается в нее. Затем волосатое тело его антагониста повалило его на землю. Он ужасно рухнул на землю.
   Жесткие руки пережали горло, перекрыли дыхание. Его легкие с трудом срывались от нехватки воздуха. В ушах шумела кровь, а глаза вылезли из орбит.
   И вдруг между зубов Стрэттона втянулся воздух, когда удушающая хватка на его горле ослабла. Невыносимая масса, придавившая его, резко обмякла, безжизненно. Огненные удары пронзили грудь Стрэттона, когда он задыхался, спасаясь от дыхания. Инстинктивно он сбросил с себя обмякшую антропоидную массу.
   "Жениться! Ты убил его одним ударом кинжала! Голос девушки был взволнованным, аплодирующим. "Смотрите, как течет его черная кровь!"
   Его зрение прояснилось. Девушка стояла над ним, вересковые слезы прорезали ее одежду, обнажая дразнящие проблески гибких изгибов. Ее голубые глаза возбужденно плясали на лице с мелкими чертами, красногубом, как-то языческом в выдаче высоких скул, в тупой моделировании крохотного подбородка. Даже в этот момент сердце Стрэттона екнуло от эльфийской красоты этого лица.
   - Если бы не ты, мне бы не пришлось его толкать, - проворчал он, пытаясь выпрямиться. - У вас много песка, юная леди.
   Она выглядела озадаченной. "Песок? Что ты имеешь в виду?
   "Это американский сленг, означающий мужество". Почему она говорила на этом странном жаргоне? Даже если она была одета для маскарада, то, что здесь произошло, должно было потрясти ее.
   Девушка пожала плечами. "Нет, но твоя речь становится все более странной. И твоя одежда тоже кажется странной. Она огляделась вокруг, и ее зрачки расширились от внезапного испуга. - Что... что это за земля, что за лес? - воскликнула она.
   Его собственное замешательство вернулось к Страттону. - Я... я не знаю, - запнулся он. - Я надеялся, что ты мне это скажешь.
   Она в страхе отступила назад. "Клянусь Святым Крестом, это чары, которые наложил на нас какой-то колдун! Смотрю на тебя. Но через мгновение я поспешил с сообщением миледи к ее любовнику, что сэр Аглавейн вовремя вернулся со двора Артура. Стремясь поскорее вернуться, чтобы преклонить колени во время вечерней молитвы, я осмелился пересечь древний холм, возвышающийся между замком и городом Эйвбери. Когда я достиг ее гребня, меня охватило какое-то странное недомогание; а потом, а потом...
   - Да, - подсказал Рон Стрэттон. "Что случилось?"
   "А потом вокруг меня были эти деревья, и из-за них на меня смотрело устрашающее лицо того людоеда. я бежал. Он преследовал. Я наткнулся на тебя и... остальное ты знаешь.
   Стрэттон яростно замотал головой, словно пытаясь заставить мозг работать. "Подождите минуту. Что ты говоришь о сэре Аглавейне, дворе Артура, замке? Ты шутишь, что ли?"
   Она молча посмотрела на него, как будто не понимая. "Шутя?"
   "Хорошо. Пропусти это. Я тоже с трудом понимаю тебя. Как вы думаете, какой сейчас год?"
   "В каком году?" Она попятилась еще дальше, осторожно, как будто собиралась броситься прочь. "Неужели замешательство омрачило твой расчет времени? "Прошло пятьсот двадцать лет с тех пор, как наш Господь родился в Вифлееме".
   Маленькие холодные покалывания пробежали по спине Стрэттона. Она поверила! Она верила, что говорит правду. Но-
   Его глаза сощурились, когда его взгляд оторвался от нее, переместившись с трупа неандертальца на следы Эогиппуса и обратно на эту девушку, которая, казалось, сошла со страниц "Смерти Артура" Мэлори. палеонтологии не подвела его, по крайней мере миллион лет колебался между крошечной лошадью и им самим. Возможно, животное и зверочеловек по какой-то непостижимой причуде судьбы остались пережитками тех туманных веков, которым они принадлежали. Они не могли сказать ему. Но она могла. У нее был. Она сказала ему, что подарок был для нее 520 годом нашей эры. Для него это был 1936 год. Это значило - что это значило?
   - Здесь все смешалось, - простонал он. "Время все смешалось. Как если бы вселенная была ободом огромного колеса, вращающегося во времени. Как будто мы каким-то образом покинули этот обод, устремились внутрь по разным спицам, внешние концы которых соответствуют разным годам, далеко друг от друга, и достигли оси колеса, где соединяются все спицы года. Центральная точка ступицы, которая вообще не движется во Времени, потому что это центр. Где нет Времени. Где прошлое, настоящее и будущее - все едино. Земля в каком-то странном другом измерении, где Время остановилось.
   ГЛАВА II
   В ЛОВУШКЕ ПЛАМЕНИ
   Светящиеся глаза девушки забегали туда-сюда, вернулись к нему. - Женись, - вздохнула она. - Похоже, это не помогло.
   Рональд Стрэттон вздрогнул. - Что было бесполезно?
   "Заклинание, которое ты испытал. Видите, леса все еще густеют вокруг нас, а Силбери-Хилл больше не появлялся.
   Несмотря на свое возмущение, юноша усмехнулся. - Я не виню тебя за то, что ты считаешь это заклинанием. Это звучит довольно глупо для меня. Похоже, мы будем вместе довольно долго, так что, возможно, нам лучше познакомиться. Как вас зовут?"
   - Меня зовут Элеза. Она сделала изящный реверанс. "Женщиной я являюсь для миледи Мелисанте, супруги сэра Аглавейна из крепости Силбери".
   "Я Рональд Стрэттон - Ронни для моих друзей".
   "Ронни. Он падает с языка, спотыкаясь. Ронни.
   "Звучит круто, когда ты это говоришь. Мне кажется, нам лучше попытаться найти какой-нибудь выход отсюда. Я не горю желанием ночевать в этом лесу. Судя по тому, что мы здесь уже видели, может быть чертовски вредно для здоровья.
   -- Куда бы вы ни пошли, я иду за вами, сквайр Ронни. Она сказала это скромно, но он мог бы поклясться, что в голубых глазах, над которыми опускались пышные ресницы, мелькнуло веселье. "Я спас мою жизнь от людоеда, и теперь она утеряна для тебя. Все, что у меня есть и есть, принадлежит тебе".
   "Черт возьми, ты говоришь!" - пробормотал Стрэттон. "Тогда пошли." Распутница смеялась над ним?
   "Возможно, тебе это понадобится, Ронни", - услышал он ее голос позади себя. Он бросил взгляд через плечо и увидел, как она вытаскивает кинжал из груди человека-обезьяны. Она вытащила его, бросилась за ним, вытирая горстью листьев кровь с лезвия. Он вздрогнул от ее черствости. Потом он вспомнил буйный, грубый, бурный век, из которого она вышла. Для современной девушки обращение с окровавленным кинжалом было не более чем чисткой грязного теннисного мяча?
   Тогда сейчас. Эти термины больше не имели никакого значения. Представления о мертвом прошлом, о живом настоящем, о будущем, еще не рожденном, - все было ложно, совершенно ложно. Все Время существует одновременно, точно так же, как все пространство существует одновременно. Минуты, часы, годы, века - это просто измерения местоположения во времени; точно так же, как ярды, мили, световые годы - это измерения местоположения в терминах пространства.
   Пространство-время, время-пространство - термины математических физиков, их теории, которые казались реалистическому уму Ронни Стрэттона какой-то сказочной чепухой, вдруг стали дышащей истиной. Если бы он только уделял им больше внимания, старался их понять! Разве Эйнштейн не говорил об эфирных искривлениях, о вихрях в потоке пространства и времени? Был ли на Силбери-Хилл такой водоворот, через который он проскользнул в какое-то чуждое измерение? Знали ли это древние друиды; не поэтому ли они выбрали это место для своих диких ритуалов? Неужели они воздвигли эти чудовищные круги, чтобы предостеречь своих подопечных от той самой судьбы, которая постигла Элезу и его самого?
   "Ронни! Ронни!" Крик девушки напомнил Стрэттону осознание того, что его окружает. "Что это за зачарованные владения?"
   Они были на краю леса, на краю покрытого им плато. В десяти футах от того места, где они стояли, земля резко обрывалась вниз.
   Отвесно вниз, на тысячу футов, обрушивался высокий утес, а далеко внизу огромная равнина, миля за милей, простиралась до смутного и темного горизонта, бескрайнего пространства обрушившейся, гротескной скалы. Причудливо угловатый, причудливо искривленный, истерзанный камень игольчатыми шпилями взмывал к зловещему небу или лежал, разбросанный в осколках какого-то гигантского катаклизма; здесь свалены в гигантские курганы, там сглажены до неровных полей.
   Нигде в этом обширном кургане не было ни намека на зелень, ни блеска воды; намек на человеческое жилище. Но не только бесконечное запустение этого обширного вида придавало ему жуткий, зловещий оттенок кошмарного пейзажа. Там буйствовал цвет. Яростная зелень боролась с апельсинами, ядовитыми, как яд кобры. Между желтизной зябличьей грудки и голубизной, холодной, как полярный лед, с визгом струилась огненно-алая.
   "Ронни!" Элеза прижалась к нему. Стрэттон внезапно ощутил дрожащее тепло ее тела на своем, запах ее волос в его ноздрях. "Смотрите туда. Что за существа обитают в этой дальней части ада?" Его рука обвила ее, притягивая еще ближе, но его взгляд проследил за жестом ее дрожащей руки. Чуть ниже было движение. Он их видел?
   Очевидно, они вышли из какой-то пещеры перед тем самым утесом, на краю которого он стоял, и шли полуползком, словно стремясь воспользоваться любым укрытием, которое предлагала разбитая земля. Несмотря на то, что они казались маленькими из-за большого роста, Стрэттон все же уловил в их позах странное сочетание страха и агрессивности. Они оба были охотниками и охотились. Они преследовали какого-то еще невидимого врага, страшась его и все же решив напасть на него.
   К этому времени американец был вне себя от удивления, но холодок пробежал по его спине, когда он посмотрел на любопытный файл. Их предводителем был римский центурион, короткая юбка его баски шуршала по смуглым бедрам, грудь и спина были защищены полированными доспехами, с маленьким круглым щитом в одной руке и коротким мечом в другой.
   За ним следовал коренастый полуобнаженный человек, чьи длинные светлые волосы и желтые, как у моржа, усы делали его одним из бриттов, покоренных легионами Цезаря. За ним шел гигантский викинг в стальной шапке с натянутым луком, затем волосатый абориген... Неужели водоворот на Силбери-Хилл вырвал из мертвых лет по одному представителю каждой расы из долгой истории Англии, чтобы составить эту маленькую компанию? Джуты, пикты, саксы, все они были здесь, объединенные общей чертой жестокой дикости!
   Тень облака плыла по огромной равнине. Римлянин увидел это, внезапно пригнувшись за изумрудной скалой. Остальные упали ничком. Страттон услышал жужжание. В поле зрения пронеслась вспышка света. Британец - исчез!
   Там, где он лежал, была небольшая яма в скале, края которой раскалялись докрасна!
   До Стрэттона донесся слабый звук отданного приказа. Люди, за которыми он наблюдал, вскочили и бросились к укрытию у скалы, откуда они пришли. Прежде чем они скрылись из виду, два других растворились в небытии с пугающей спонтанностью первого. Жужжание стало громче, и казалось, что все наблюдатели на утесе бьют с какой-то неописуемой угрозой. Что-то витало в воздухе, на уровне Стрэттона, металлический предмет в форме яйца, подвешенный без видимой опоры. Ему вспыхнуло, что это был источник искры, которая, как он видел, отправила трех человек в небытие. Элеза захныкала, наблюдая, как бескрылый летун парит в воздухе, а затем мчится прямо к ним!
   Ужас сковал молодежь. Его мускулы взорвались, отбросив его назад в темноту леса, увлекая за собой Элэзу. Его пятка зацепилась за искривленный корень, и он растянулся, а девушка на нем. Жужжание наполнило лес своей угрозой. Стрэттон вскочил на ноги и резко дернул девушку. Бок о бок они бежали через чащу, слепо, страх окрылял их, страх перед ужасной неизвестностью, от которой они должны были убежать. Они нырнули на поляну.
   Впереди вспыхнуло дерево. - Сюда, - проворчал Стрэттон, сворачивая вправо. Еще один лесной великан был столбом огня, преградившим им проход. Позади вспыхнул третий.
   - О-о-о, - выдохнула Элейза. "Дьявол окружает нас пламенем своего дыхания. Мы прокляты."
   Они были окружены ревущим жарким пламенем. Их обдало жаром, невыносимым жаром печи. Языки пламени устремились к ним сквозь кусты. Они не могли убежать.
   Стрэттон прижал девушку к себе. - Мы облажались, - пробормотал он. "Мы вылизаны, дорогая, прежде чем мы начнем".
   Ее сердце билось о его грудь, ее руки были на его шее. - Мы умираем, мой Ронни, - воскликнула она. - Но мы умрем вместе.
   "Вместе." Что было в голубых глазах, смотрящих ему в лицо, что гасило отчаяние, бурлившее в его крови, что вызывало в нем дрожь экстаза? Чего требовали эти красные и сочные губы? "Вместе!" Собственные губы Стрэттона нашли ее жадный рот, прижались. Это было почти приятно - умереть вот так.
   - Любопытно, - пропищал сухой, пронзительный голос. "Действительно любопытно".
   Их окружали обугленные, безлистные стволы, но костер погас. Яйцевидный летательный аппарат покоился на поляне, а человек стоял перед черным отверстием в его гладком боку. "Я должен отметить реакцию, - продолжал он, - право, я должен отметить ее немедленно". "Должно быть, это туземец", - подумал Стрэттон. Наверняка никогда не было на земле никого подобного ему. Его выпуклая голова с белым, как рыбье брюхо, черепом, совершенно безволосым, составляла целую половину его роста. Остальное - его ссохшееся тело, окутанное какой-то тугой переливающейся тканью из металлической пряжи; его паучьи ноги казались слишком хрупкими, чтобы выдержать эту огромную массу. Большие, как маленькие блюдца, глаза не мигая смотрели из-под выпуклого огромного лба. Его ноздри были зияющими туннелями, его уши были огромными, хлопающими придатками, но его рот был крошечным беззубым отверстием. Он был похож на карикатуру какого-то сюрреалиста, на порождение какого-то злого сна...
   - Нет, - взвизгнуло чудовище. "Ты неправ. Я Флатон, землянин, как и вы. Между нами разница в сорок веков эволюции".
   Что за черт! Парень ответил ему. Но он не говорил! Стрэттон был уверен, что он ничего не говорил!
   "Вам и не нужно", - последовал ответ. "Я знаю, о чем вы думаете, не хуже, чем вы сами. И я не говорю с вами, в вашем понимании этого слова. То, что ты думаешь, что слышишь, - это проекция моих мыслей в твой мозг. Очевидно, в ваш период телепатия еще не заменила устное общение. Что это был за период?
   - Девятнадцать тридцать... - начал Стрэттон. Ему не нужно было заканчивать.
   "Двадцатый век, по-вашему!" Американец ощутил реакцию своего допрашивающего - радостное торжество! "Какая удача! Подожди, пока Гершон тебя увидит. Дурак настаивает, что Пятый ледник опустился до пятидесятой параллели, и жизнь там вымерла к началу восемнадцатой. Когда я представлю вас, он должен будет признать, что я был прав, указав начало последнего ледникового периода намного позже... А этот другой - женщина". Его непостижимый взгляд переместился на Элаизу, и он замолчал. Нет! Очевидно, его жуткий способ общения был сфокусирован на том направлении, в котором он смотрел, потому что девушка приседала. - Пятьсот с лишним лет со дня рождения нашего Господа, господин, - дрожащим голосом произнесла она. - Если тебе угодно.
   Еще мгновение молчания, затем она снова заговорила. - Меня зовут Элеза, а этого оруженосца Ронни. Это было похоже на прослушивание одной стороны телефонного разговора. Она, конечно, не могла понять, что на самом деле не слышит вопросов Флатона. Сам Стрэттон не мог на самом деле понять, как это было сделано, хотя, дитя эпохи радио, для него в этом не было никакого волшебства. Не были ли его мысли раскрыты человеку будущего, спрашивал он себя, в то время как глаза этого парня не были на нем? Может быть важно знать?
   Внимательно глядя на странное судно, доставившее сюда Флатона, он подумал: "Может быть, он более развит, чем я, но он слабее. Физическое развитие было принесено в жертву умственному. Я могу сломать его пополам кулаком. Я собираюсь попробовать. В настоящее время! "
   Ничего не произошло. На запястьях юноши пульсировал пульс. Значит, могуществу Флатона был предел.
   Элиза закричала. - Нет, - пронзительно закричала она. "Нет! Ты не можешь сделать это со мной! Пресвятая Дева Мария...
   Стрэттон повернулся к ней. Она была неподвижна, статная от ужаса. Ее расширенные глаза были устремлены на невозмутимое лицо Флатона, но тот не прикоснулся к ней, не приблизился к ней.
   - Что такое, Элеза? Что тебя напугало?
   Она дрожала в защитном круге его рук. "Разве не слышал? Ты снова околдован?
   Холодный смешок в голове Стрэттона был эхом циничного веселья Флатона. "Человечество больше не делится на мужчин и женщин, поэтому я сообщил ей, что мы должны препарировать ее, чтобы подтвердить наши записи. Любопытна ее реакция?
   - Ты дьявол! - закричал Стрэттон и прыгнул на него. Начал прыгать, вдруг он не в силах был пошевелиться, так как каждый его нерв, каждая его клеточка была разорвана невыразимой тоской. Сквозь пляшущий туман боли он увидел маленький черный цилиндр в одной из щупальцевых рук Платена, увидел своеобразный зеленый нимб, окружавший конец, который был направлен на него.
   "Дурак", - мысль будущего человека разбивалась о его понимание. "Если бы вы не были единственным представителем вашей эпохи, которого мы нашли здесь, я бы уничтожил вас, прежде чем вы смогли бы преодолеть десятую часть расстояния между нами. Вы видели, что случилось с теми на равнинах внизу, кто преследовал одну из наших геологических групп. Слегка усилившееся давление моего большого пальца и каждая молекула твоего тела разлетелась бы на составные атомы.
   Агония охватила Страттона, связав его мускулы, скрутив сухожилия.
   "Перестань!" - простонал он. "Прекрати! Я не могу этого вынести!"
   Зеленый нимб вспыхнул. Мучительная пытка ослабла, хотя его сухожилия все еще дрожали от воспоминаний. "Все это пустая трата времени", - сказал Флатон. - Пойдемте оба. Садись на мой стратокар. Быстро, сейчас же.
   Сопротивление было бесполезным. Стрэттон повернулся спиной к Флэтону.
   - Нам придется делать то, что он говорит, Элаиз. Мы не можем бороться с ним". Он был между девушкой и их похитителем, защищая ее от своего всеведущего взгляда. - Во всяком случае, не сейчас; но не теряйте надежды. Я найду выход. Не думай об этом, когда он наблюдает за тобой. Не думай ни о чем, кроме того, насколько мы беспомощны. Мы его еще одурачим.
   ГЛАВА III
   ЛОГОВО БУДУЩЕГО МУЖЧИНЫ
   Элэза была похожа на маленького испуганного котенка, съежившегося на руках у Ронни Стрэттона на странном изогнутом полу любопытной повозки Флатона. Этот пол был сделан из металла, которого Стрэттон никогда не видел. Несущийся с огромной скоростью в воздухе, он был серебристым, но теперь он мог видеть, что он переливался постоянно меняющимися полосами, охватывая весь спектр своими глубокими, пестрыми цветами.
   На ощупь он был кроваво-теплым и казался почти живым, живым с какой-то силой, о которой даже не мечтали в двадцатом веке. Разгадали ли люди будущего неясное отождествление энергии с материей, только что пришедшее в голову ученым его настоящего? Была ли эта ткань создана из какого-то элемента, созданного человеком, а не Богом?
   Флатон непринужденно растянулся на носу небесного корабля, его гротескная фигура покоилась на вздымающейся дымной субстанции, похожей на облако. Хотя нигде не было видно никаких механизмов, его пальцы, похожие на карандаши, теребили ряд зазубренных крохотных рычажков; и на экране, расположенном именно там, где он мог смотреть с минимальными усилиями, странный ландшафт этого странного пространства был размыт, словно снаряд. Он отдавал их другим, таким же, как он сам. Было ли их появление здесь тоже случайным или...
   "Нет. Мы - экспедиция, посланная исследовать застрявшие здесь экземпляры. Страттон был еще раз поражен шаблонным ответом на его мысль. "Мы проверяем летопись окаменелостей пород, оставленных Великим ледником". Флатон стоял к нему спиной. Но зеркало справа от него, как теперь увидел американец, принесло ему отражение заключенных. "История будет точной наукой, когда мы вернемся".
   " Когда мы вернемся !" Значит, возвращение было возможно! Эта мысль глубоко проникла в сознание Стрэттона. Если бы они могли сбежать - Боже мой! Он забыл! Он отчаянно боролся за то, чтобы сделать свой разум пустым, изгнать из него хотя бы намек на план, который Флатон с его сверхъестественными способностями мог бы прочесть и предвосхитить.
   - Я чертов дурак, если думаю, что побег возможен, - выдавил он из себя. "Я в такой же степени в его власти, как неандерталец был бы в моей, если бы я надел на него наручники и приковал цепью, с направленным на него пулеметом. Ведь Науке надо служить. Почему я должен возражать даже против смерти, если она продвинет знания о его замечательной цивилизации?"
   Удалось ли ему задеть верный аккорд? Бессловесное сообщение от Флатона, казалось, говорило ему об этом, хотя горгульиное лицо будущего человека не выдавало ни малейшего выражения. Оно было бесполым, бездушным - ни жестоким, ни злым, но более зловещим, чем оба, в полном отсутствии эмоций. В этом человеке не было ни жалости, ни пощады.
   - Боюсь, - захныкала Элеза. "О, Ронни, я ужасно боюсь. Куда он нас ведет?
   - Тише, дорогая, - прошептал Стрэттон, прижимая к себе ее дрожащее тело. "Бояться бесполезно. Мы должны принимать то, что приходит, и принимать это с улыбкой. Мы ничего не можем сделать, чтобы этого избежать".
   На телеэкране бегущая внизу местность замедлялась, становилась все отчетливее. Очевидно, они приближались к месту назначения, и приземление поглощало все внимание будущего человека. Разноцветные скалы приобретали определенную форму. Стратокар завис над круглой ямой на равнине, в которой стояло какое-то здание.
   Они опустились еще ниже. Страттон мог различить еще одно гротескное существо, похожее на Флатона, которое смотрело на них снизу вверх. Затем они оказались внутри обнесенного каменными стенами кратера. Это было то, что он видел, а не яма.
   Посадка прошла так гладко, что только когда Флатон поднялся, Стрэттон понял, что стратокар больше не движется. Взмах щупальцевидной руки будущего человека и люк в борту корабля открылись, по-видимому, от его собственного движения.
   - Уходи, - раздалась беззвучная команда. "Мы приехали."
   Поверхность, на которую они ступили, была ровной и гладкой, как стекло, как будто скала расплавилась и влилась в чашу ее каменных стен? Рональд Стрэттон вовремя перевел взгляд на Флэтона, чтобы уловить его мысль, адресованную человеку, который его ждал.
   - Подожди, Талус, пока Гершон не увидит этого. Человек из двадцатого века. Как он будет рыдать, обнаружив, что его хронология ошибается по меньшей мере на двести лет.
   - Я обеспокоен, - ответил Талус. "Гершон и Фроталь не посылали сообщений в течение трех четвертей часа. Вы видели что-нибудь из них?
   Флатон был невозмутим. "На них охотились какие-то варвары возле утеса, который они отправились исследовать. Я повернул их обратно несколькими выстрелами дезинтегрирующего луча. Наши коллеги, вероятно, делают настолько интересные открытия, что забыли о вашем запросе на периодические сигналы.
   "Они не должны. Я не понимаю?"
   "Естественно. Будучи всего лишь представителем администрации Всемирной лиги, вы не могли ожидать, что поймете, как мы, ученые, реагируем на получение новых знаний".
   Стрэттон почувствовал здесь раздор, раскол между практиками Земли будущего и студентами. Сорок тысяч лет, размышлял он, не помогли примирить этот древний конфликт.
   "Точно так же мне не терпится приступить к изучению моих собственных находок. Рядом с человеком двадцатого века у меня есть женщина. Только подумай об этом!"
   Флатон бросился к Стрэттону и Элэзе. - В лабораторию, - повторил он мысль, превратив ее в команду. "Однажды!"
   Его направленное лучевое ружье направило их перед собой, через застывшую лаву на полу частокола, через высокий портал в мерцающей металлической стенке сооружения в его центре.
   Бледно-голубое свечение освещало интерьер, и казалось, что пространство наполняется стуком, механической пульсацией. Какая-то машина набухла перед Страттоном. Ни одна часть этого сложного устройства не двигалась, но каким-то образом казалось, что оно живет той же жизнью, что и ткань стратокара.
   Дверь лаборатории была узкой. Стрэттон прошел первым. В большей комнате он заметил странные стеллажи, на которых зловеще расставлены сверкающие инструменты, высокие панели, усеянные светящимися огнями, лабиринт спутанных кабелей.
   Во всем этом было что-то устрашающее, какая-то аура той же бесстрастной жестокости, которую он когда-то ощутил в экспериментальной комнате своего друга-натуралиста, чьи ободранные лягушки и морские свинки дернулись под гальваническое фальшивое лицо поисковых электродов". Они были комками окровавленной плоти, как алый ужас на столе возле второй двери в дальней стене. Но это был - это был мужчина !
   - Нет, - простонала Элеза позади него. "Нет. Я не буду... - Ее голос оборвался.
   Стрэттон обернулся. Девушка корчилась в тисках жуткого оружия Флатона, ее милое лицо исказилось от всего подобия человечности из-за пытки, которую сам Стрэттон нашел невыносимой.
   Зеленый нимб цилиндра мигнул, и он уловил мрачный приказ Флатона. "Разденься, или ты снова почувствуешь агонию. Сними свою одежду, женщина.
   Огромные глаза Флэтона метнулись к Стрэттону, и юноша понял его ужасающие намерения. Гнев пронзил его, стирая страх. Он оставил ноги в длинном низком прыжке, его руки размахивали перед ним в отчаянном ударе по тонким ногам будущего человека.
   Поскольку инстинкт, а не мысль, вдохновил на это безумное нападение, Флатон не был предупрежден об этом вовремя, чтобы направить свое оружие на обезумевшего юношу. Плечо Стрэттона врезалось в хрупкие конечности парня. Они лопнули от удара, и Флатон упал под безумной атакой. Тонкие, как бумага, кости захрустели под его ударом. Внезапно он понял, что бьет раздавленную вещь, которая не двигается, вещь, из которой истекла вся жизнь.
   - Ронни, - плакала Элэза. - Вот, Ронни. Его волшебная палочка!
   Стрэттон выпрямился, содрогаясь от отвращения от прикосновения к тому, что было плодом долгих мучений всего человечества, все еще дрожа от ярости, которая подтолкнула его к неожиданному триумфу. Элеза сунула ему черный цилиндр луча-дезинтегратора. Он выхватил его у нее, нашел кнопку для большого пальца, которая высвободит его пугающую энергию.
   Где-то снаружи кто-то крикнул: "Флатон! Приходите быстрей. Мне нужна ваша помощь. На нас нападают варвары!
   ГЛАВА IV
   Осада первобытных
   Что теперь?" Стрэттон застонал, поворачиваясь к двери. Портал, скользнув в сторону, показал Талуса, размахивающего нитевидными руками в пароксизме предчувствия.
   - Погоди, - мрачно сказал американец. "Как вы! Если ты двинешься, я тебя прощу!
   - Флатон - мертв - невероятно! У него лучевая пушка! Мысли Талуса были смешаны изумлением перед истлевшими останками его компаньона и ужасом перед оружием, которое держал Стрэттон. "Он уничтожит меня прежде, чем я смогу нарисовать свою собственную. Побежденный - изнутри и снаружи. Я не должен был приходить...
   - Чертовски верно, не стоит, - вмешался Стрэттон. В этом телепатическом бизнесе есть свои плюсы, подумал он. Он знал, что теперь он хозяин положения. - Что там происходит?
   "Наш экран сканирует равнину на полмили вокруг. Я видел, как они приближались - варвары. Они сходятся во все стороны. Они уничтожат нас".
   "Это прекрасно! Как насчет того, чтобы уехать на стратокаре?
   "Я не знаю, как в нем ориентироваться".
   "Это означает, что мы должны отбиваться от них. Мы можем?"
   "По одному человеку с каждой стороны стены, с нашим оружием мы должны были быть неприступными. Но вы убили Флатона...
   "Неважно. Я заключу с тобой сделку. Ты с одной стороны, я с другой. Вы должны быть достаточно умны, чтобы понять, что мы должны играть друг с другом честно, иначе мы оба проиграем. Как насчет этого?
   "Сделанный!"
   Стрэттон не мог различить никаких сомнений в уме этого человека. Не только сейчас. После этого он может измениться. "Есть ли где-нибудь еще эти лучевые пушки?"
   "Еще один в шкафу слева. Этот-"
   - Элез, - бросил Стрэттон через плечо. "В этом шкафу с этой стороны от меня есть волшебная палочка, как вы ее называете. Возьми. Вы работаете, толкая эту маленькую штуку на бок. Выходите с нами, оставайтесь в центре блокады и не сводите глаз с этой красоты. Если ты слышишь, что он думает о чем-то хоть немного враждебном мне или тебе, пусть так и будет. Всю дорогу вниз!" Затем, обращаясь к Талусу: "Ты понял, не так ли?"
   "Я понимаю." Он был полностью запуган. "Я не дам ей повода разложить меня. Но мы должны торопиться, иначе они перелезут через стену.
   "Пойдем!"
   По бокам частокола были ступени. Наверху была взлетно-посадочная полоса, защищенная валом. Если бы будущих людей было только четверо, подумал Стрэттон, они должны были бы быть здесь долгое время, чтобы построить эту крепость. Затем он увидел, что оно было такой же стеклянной консистенции, как и пол внутри. Он проверил луч на нем.
   Его кнопка была нажата наполовину, вокруг его конца образовался зеленый ореол, но видимого эффекта на расплавленной скале не было. Чуть дальше. Зелень превратилась в ослепительное сияние, которое узким лучом тянулось к тому месту, куда он целился. Камень засветился красным, затем белым. Она таяла, текла маленькими ручейками по скользким сторонам маленькой стены. Вот что они сделали! Они расплавили твердый камень, чтобы сделать свое логово.
   "Боже!" Стрэттон воскликнул: "Только подумайте, что полная мощность может сделать с человеком!" Потом он вспомнил, что видел именно это? Но он стал забывать, зачем он здесь.
   Он мог видеть только через вал. Пегий космос снаружи был пуст. Насколько его взгляд достиг, ничто не двигалось. Неужели Талус обманул его? Быстрый взгляд через плечо показал ему будущего человека через маленькое пространство, пристально вглядывающегося через баррикаду на его стороне. Элаза была напряжена рядом со стратокаром, ее непоколебимый взгляд был устремлен на их странного союзника, лучевое ружье было сжато в ее маленькой руке и направлено на него. Восхищение охватило Стрэттона. Она могла быть необразованной, суеверной, но в смелости ей не было недостатка!
   Слабый лязг металла о камень развернул Страттона. Что-то нырнуло за этот валун?
   Тваннг! Где-то прозвучала нота арфы. Что-то пронеслось в воздухе и ударилось о каменную стену под ним. Снова - звяк ! На этот раз он высек искры с вершины вала в футе слева от Стрэттона и упал на тротуар. Это была стрела с кремневым наконечником. Американец нырнул под защитный камень, перевел взгляд с дротика на цилиндр, который держал. Между этими двумя орудиями века - но эта стрела тоже могла убить, а без цели его луч был бесполезен.
   Его небрежное разоблачение самого себя дало какому-то стрелку его дальность. Стрэттон побежал, низко пригнувшись, вдоль стены. Выскочил для другого взгляда. Шаркающий Человек Рассвета, закутанный в шкуру, выскользнул из-за скалы, его свирепое выражение лица было скорее звериным, чем человеческим. Парень поднял копье с кремневым наконечником для броска. Стрэттон резко прицелился, нажал на спусковой крючок своего лучевого ружья. Метатель дротиков канул в никуда.
   В животе американца скрутило отвращение, ужас от того, что он сделал. Эта смерть, которую он совершил, была хуже самой смерти. Самые свирепые воины хоронили своих мертвецов и мертвецов своих врагов, но ему нечего было хоронить.
   В полумраке поднялся вой, глухой и какой-то жутковатый, с воем ужасно мертвых. Внезапно показался светловолосый юноша в кожаной куртке и бриджах цвета лесной зелени. Его длинный лук был натянут на острие оперенной стрелы, а проницательные, жадные глаза сканировали стену в поисках цели. Рука Стрэттона дернулась, но он не мог заставить себя нажать смертельную кнопку.
   - Подожди, - крикнул он. "Ждать!" В нем было какое-то зачаточное осознание того, что лучник был ему гораздо ближе, чем бессердечный человек будущего, что они двое должны сражаться плечом к плечу за общее дело. "Ждать! Я-"
   Его оборвал звук натянутой тетивы. Его луч поймал стрелу в воздухе и отправил ее в небытие. Луч расплавил зловещую яростную яму прямо перед лучником, и желтоголовый саксонец отпрыгнул в безопасное укрытие.
   Если бы он только мог заставить их слушать, отчаянно думал Рональд Стрэттон; если бы он только мог заставить их понять, что он не был из тех людей, которые пришли сюда, чтобы схватить их и мучить.
   Где-то там зазвенел металл, и вдруг еще одна фигура шагнула по фантастическому ландшафту Вневременной зоны. Рыцарь в доспехах, в шлеме и с забралом, он лихо шел вперед, защищенный блестящими доспехами, которые он считал неуязвимыми. Его огромный двуручный меч кроваво сверкнул в угасающем свете.
   - Эй, ты, - позвал Стрэттон. "Задержать. Послушайте минутку. Я не хочу тебя убивать. Послушай меня!"
   Рыцарь не остановился и проревел: "Эй, каитифф! Хоть ты и малодушен, сэр Сангвинор не дает тебе пощады. Защити себя!"
   "Проклятый дурак! - раздраженно зарычал Стрэттон. - Я хочу... Ослепление оружия Талуса прошипело мимо него. Там, где только что был рыцарь, на равнине ярко светилась оспина, расплавленная оспина там, где на мириады разбросанных атомов рассеялся доблестный латник.
   - Ронни, - закричала Элэза. "Ронни".
   Стрэттон повернулся к ней. Гигантский абориген с обезьяньим лицом обрушивал огромную булаву с каменным набалдашником, чтобы уничтожить визжащую девушку. Мигающий луч Страттона поймал его и уничтожил. Американец прыгнул с бастиона и шлепнулся рядом с съежившейся девушкой. Хоровое бормотание ярости привлекло его взгляд к дальней стене. Формы нахлынули на него. Прожорливые, звероподобные формы.
   Теперь американец знал, что жребий брошен. Сейчас нет шансов на перемирие, на разговоры. Луч будущего человека пронесся сквозь тесную стену. Очистил его от смуглых низкорослых пиктов; длинноволосых, длиннобородых карликов древних болот; всех нахлынувших, свирепых призраков сказочного прошлого. Но их место заняли другие и еще другие: римские легионеры, лохматые друиды, лучники, которые могли бы сражаться с Генрихом Наваррским при Пуатье, лучник в лесной зелени из веселого отряда Робин Гуда. Они неудержимо приближались, и безмолвная смерть страшного луча Талуса косила их в небытие.
   Брошенное копье вонзилось Стрэттону в бедро, и его тело пронзила агония. Стрела пронзила его скальп. Талус издал высокий пронзительный крик. Быстрый взгляд показал, что его левая рука была унесена. Гротеск, невероятный в сгущающейся темноте, продолжал он.
   "Нервно!" - воскликнул американец. "Ей-богу, у него нервы!" Трепет пробежал по нему, покалывающий трепет гордости за Расу. Все эти причудливо подобранные участники жуткой, кошмарной борьбы, разыгрываемой в угасающем сиянии внешнего мира, были каким-то образом облагорожены этим высоким качеством мужества. Человек-обезьяна из болот незапамятного прошлого, джут, друид и рыцарь, римлянин и горбоносый норманнский моряк, девушка шестого века, мужчина двадцатого, мужчина четырехсотого - ни один из них не труслив. Над всеми ними развевался флаг храбрости, который во все века должен отличать человека от зверя.
   Внезапно битва закончилась. Внезапно не осталось больше нападающих, чтобы грозный луч поразил своим зеленым забвением. Рон Стрэттон устало обмяк, измученный, чувствуя агонию своих ран.
   - Они облизаны, Элеза, - выдохнул он. "Они облизаны". Не менее жуткой особенностью жуткой битвы было то, что теперь, когда она закончилась, осталось так мало доказательств того, что битва была. - Все пропало, - простонал Стрэттон. "Все-"
   "Ты ошибаешься", - визжало в его мозгу сообщение Талуса. "Есть еще другие из них там. Я чувствую их присутствие, хотя они слишком далеко, чтобы я мог разобрать их мысли". Парень тихо выругался.
   "Дьявол!" Стрэттон снова подтянулся к валу, еще раз заглянул в курган, откуда пришел дикий набег. Молчание, похожее на могилу, повисло среди фантастических скал. Он смотрел на мертвый мир, окутанный скорбными сумерками. Мертвый, безлюдный мир. - Я никого не вижу.
   - Тем не менее они там, - услышал он. "Спрятался, чтобы подготовить новое нападение..." Эта мысль оборвалась; другое заняло его место. "В конце концов! Гершон и Фроталь...
   Мысль улетучилась, Талус скрутил ее, но до Страттона донесся слабый жужжащий звук с почти лишенного света неба.
   Два пропавших человека будущего возвращались.
   ГЛАВА V
   ПРИМИТИВЫ ЗАБИРАЮТ КРАТЕР
   Стрэттон внезапно увидел огромную дугу луча, тянущуюся к своду темно-бордового неба; увидел, как с его конца сорвался камень, который метнулся и сокрушительно разбился о фасад частокола.
   Это была катапульта, понял он, римская катапульта, тяжелая артиллерия легионов Цезаря. Осадой руководил какой-то военный гений. Но будущий человек был равен новой угрозе. Огромный метательный луч катапульты внезапно вспыхнул пламенем, когда в него попал луч дезинтегратора.
   Над этим огненным столбом, высоко над ним и на расстоянии миль, на фоне темно-бордового неба виднелась светящаяся точка. То же электрическое мерцание струилось по коже стратокара Флатона. Если бы только Страттон умел летать на этом...
   Что хорошего в том, что Фроталь и Гершон летят вниз, чтобы спустить его вниз? Лучше смерть от рук варваров, чем то, что они сделают с Элэзой и с ним. Рука Стрэттона дернулась вверх, нацелившись в упор на паучье тело Талуса. Он нажал кнопку наполовину.
   Будущий человек застыл, дрожа в тисках этой ужасной силы.
   - Возьми его палочку, Элеза, - крикнул Стрэттон. "Быстрый."
   В его мозгу не звучало никаких слов, телепатированных от будущего человека, но боль и ужас отражались там в хаосе перенесенной тоски. Девушка без колебаний вскочила по ступенькам на взлетно-посадочную полосу. Стрэттон выключил свой луч на тот момент, когда ей нужно было выхватить лучевой пистолет Талуса, и снова включил его, когда Элэза вопросительно повернулась к нему.
   "Садитесь в то, на чем мы пришли сюда, - был его следующий приказ, - и следите за дырой в стене. Если кто-нибудь начнет проходить, спрячьте его.
   - Да, Ронни, любовь моя, - ответила она ему. "Спешу исполнить твою волю".
   - Теперь вы, - громко обратился Стрэттон к Талусу.
   "Как мне двигать большим пальцем вверх или вниз? Сделаешь ли ты, как я скажу, или я тебя вычеркну?"
   В послании, дошедшем до него, было молчаливое согласие, съежившаяся, вымученная мольба. Страттон расслабился. - Спустись и выключи там машину, которая держит стратокар.
   - Но ты их убьешь, - донесся до него мучительный протест. "Они упадут".
   "Это как раз то, что я имею в виду. Ты будешь делать то, что я скажу, или мне начать с тебя?
   Действия Талуса ответили за него. Он спускался по стене. Стрэттон спрыгнул вниз, держась прямо за ним. Человек будущего ввалился в электростанцию. Американец бросил быстрый взгляд в небо. Этот зловещий летательный аппарат был ближе, намного ближе. Там, на равнине, двигались призрачные фигуры. Все зловещие силы этой зловещей земли приближались.
   - Осторожнее, Элаиза, - крикнул он и последовал за Талусом в здание. - Поторопись, - бросил он запуганному существу. "Выключи это."
   До него донесся жужжание приближающегося летуна, теперь высокое и яростное, как сердитое жужжание рабочей пчелы, на улей которой нападают. Талус что-то сделал - и вихрь пропал.
   Страттон обернулся. Через открытую дверь он мог видеть небо. Упала звезда, оставив за собой длинный след электрического пламени. Равнина брызнула фонтаном искр, зеленых, красных и золотых. Значит, там была только тьма?
   Только тьма и длинные вспышки лучевых пушек Элаиз, когда она отбивалась от приближающихся полчищ. Убивать, убивать. Боже, как он устал от убийства! Эти бедолаги не знали, что это такое. Они знали только, что странные существа пришли сюда, чтобы схватить, мучить и убивать, и что они должны сражаться, чтобы спасти себя. Стрэттон резко обернулся.
   "Включите питание снова".
   Талус повиновался, думая: "Это не принесет никакой пользы. Ученые ушли. Теперь не осталось никого, кто умел бы управлять стратокаром. Заряды лучевых пушек скоро истощатся, и тогда - конец.
   "Ах, да?" Стрэттон хмыкнул. "У меня идея. Давай, сядем в флаер и попробуем".
   - Ронни, - закричала Элэза. "Жезлы потеряли свою магию. Мы потерялись."
   "Иду, дорогая. Приходящий." Он схватил Талуса за единственную оставшуюся руку, буквально подтащил его к летательному аппарату, бросил в него и прыгнул за ним. Он вспомнил движения рук Флатона, закрывавших и открывавших люк. Неуклюже он подражал им. Когда крышка люка закрылась, в нем вспыхнул восторг.
   Он скрутился. Талус лежал почти без сознания на полу. Элаза стояла над будущим человеком, со страхом глядя на обзорный экран над рычагами управления. В нем отражалась пробитая стена частокола; Сквозь щель Стрэттон видел, как вползают окутанные сумерками фигуры, всегда входящие. Пока не исчезнет последний человек, они будут упорствовать в своей атаке, недостаточно разумные, чтобы понять, насколько это безнадежно.
   - Талус, - крикнул Стрэттон. - Ты думаешь, что не знаешь, как работает эта штука, но ты, должно быть, часто в них бывал. Вы, должно быть, видели, как пилоты манипулируют ими, и то, что вы видели, осталось глубоко в вашем подсознании. Не думай. Не пытайтесь запомнить. Просто попробуйте представить себе, например, Флатона в какой-то момент, когда он взлетал".
   - Я не могу, - донесся до него отчаянный всхлип парня. "Я не могу вспомнить."
   "Ты должен, мужик! Пытаться. Сильно стараться!"
   В кабинке с круглыми стенами воцарилась тишина, густая тишина, которая, казалось, дрожала от напряжения. Стрэттон уставился на человека будущего, сосредоточившись на своих мыслях, на этом хранилище забытых, но никогда не искорененных мозговых впечатлений, которые психологи называют подсознательной памятью.
   Ему не удавалось произнести ни слова, но на его сетчатке, казалось, формировались картины, картины, похожие на смутные видения сна. Их очертания стали более определенными. Он увидел Флатона, отдыхающего на своей серой облачной подушке. Он увидел обзорный экран перед собой. Это был иллюминатор, выходящий на платформу, заполненную сотнями существ в кошмарных формах мира будущего. На фоне голубого неба вырисовывались вершины сверкающих хрусталей, сказочные магистрали, прыгающие от фасада к фасаду в паутинной арабеске, облака яйцевидных стратокаров?
   Обзорный экран двинулся вверх, и он увидел блоки рычагов. Тонкие бескостные пальцы протянулись и втолкнули один из них в короткую прорезь. На обзорном экране виднелась переполненная платформа.
   "У меня есть это!" - крикнул Стрэттон и прыгнул на нос стратокара. Он мельком увидел настоящий обзорный экран, мельком увидел вбегающего через него викинга в стальной шапке, а за ним толпу других. Его дрожащая рука нашла рычаг и нажала его.
   Напор стратокара швырнул его на Талуса, раздавив человека будущего, как Страттон раздавил Флатона в своем яростном натиске. Но летчик поднимался. Кратер уменьшался на телеэкране, снова был ямой на безграничной поверхности равнины.
   Рональд Стрэттон с трудом вернулся к рычагам управления. "Я должен остановить это, или мы будем продолжать подниматься вверх вечно". Талус был мертв, больше не мог ему помочь. Он толкнул крошечную ручку обратно в центральную точку ее паза. Подъем осадка прекратился; стратокар неподвижно завис в воздухе.
   Стрэттон уставился на панель управления. Теперь он увидел, что переключатель, поднимающий стратокар, был самым верхним в вертикальном ряду из трех, что слева и справа от центрального рычага было еще два.
   - Это выглядит достаточно просто, - пробормотал он, - теперь, когда у меня есть отправная точка. Сверху - вверх. Низ - вниз. Средний - вперед. Слева - слева. Верно-верно. Давай попробуем. Я нажму на средний. Вот оно!"
   Корабль рванулся вперед. Проблема была решена! Он мог управлять стратокаром. Но где? Где в этом ужасном месте была для него безопасность? Для Элеиз?
   - Смотри, Ронни! - воскликнула девушка. "Снова восходит свет. Ночь здесь действительно очень короткая.
   Странное красное свечение, которое проходило здесь днем, росло на экране. "Это просто какое-то колебание света, дорогая", - подумал Стрэттон вслух. "Видите ли, здесь не может быть ни дня, ни ночи, потому что нет никакого Времени".
   Внизу вновь виднелась зловеще окрашенная равнина, нетронутая простирающаяся до безликого горизонта. Нет. Там, прямо впереди, что-то громоздилось на аляповатом небе, знакомая благодарная зелень окаймляла его верхний край.
   - Как бы ты хотела пойти со мной домой, Элеза? - прошептал Стрэттон. - Домой в Англию?
   "Ронни!" Она молчала, но ее рук на его шее, поцелуя в щеку было достаточно.
   - Хорошо, - сказал он. "Вот оно."
   Стратокар приземлился на поляне, где их захватил Флатон. Стрэттон вышел из него и помог Элэзе спуститься. Содрогаясь, они отвернулись от ужасных остатков последнего из людей будущего.
   "Мы пришли с той стороны, - сказал Стрэттон. "Может быть, если мы вернемся туда, мы снова найдем водоворот".
   - Куда ты пойдешь, я пойду, - пробормотала Элейн. "Я твой, мой рыцарь, душой и телом?"
   - Не больше, чем я твой, дорогая. Помните об этом, когда мы вернемся в 1936 год. Пошли".
   Кусты шуршали под их коленями, деревья шептались над головой. Они миновали неподвижное тело неандертальца. Затем перед ними предстала стена, стена туманного, клубящегося небытия.
   "Вот оно! Вместе получается, Элеза, Раз-два-три! Обвивая рукой ее теплую талию, Рональд Стрэттон шагнул в дымку.
   ГЛАВА VI
   ЧЕРЕЗ ВИХРЬ
   Он как будто перешагнул край пропасти, но не упал. Он стоял на пологом склоне Силбери-Хилл. Над ним возвышался огромный монолит, черный и изможденный на фоне сумрака небесно-серого цвета, навязчивый смертью дня. Не прошло ни минуты, ни секунды с тех пор, как он сделал роковой шаг в другую сторону.
   - Смотри, Элейн. - сказал Рональд Стрэттон. "Посмотри вниз. Видите шпиль церкви Эйвбери? Мы можем найти там министра, который обвенчает нас. Она не ответила.
   "Элиза!" - резко сказал он, поворачиваясь к ней. Ее не было рядом с ним. Ее нигде не было?
   "Элиза!"
   Но она вошла в водоворот, совсем рядом с ним. Должно быть, она вошла в него. Что произошло? Где она, девушка, которую он нашел в Вневременной зоне, которая так храбро сражалась на его стороне? Девушка, которую он научился любить, голубоглазая светловолосая девушка времен короля Артура?
   Из дней? Внезапно он понял. Он вспомнил свое первое объяснение их странного приключения. - Мы пронеслись вдоль годичных спиц этого великого колеса, каждый из своего времени, и встретились здесь, в центре? Обратное тоже было правдой. Вернувшись, они вернулись каждый по своему спице года, он к 1936 году, она к 520 году нашей эры. Этому способствовала какая-то вибрация их космоса, какое-то эзотерическое, неизвестное качество. Их разделяло четырнадцать столетий.
   Рональд Стрэттон медленно двинулся вниз по холму, спускаясь к долине, болота которой уже потемнели от ночного мрака. Его усыпали маленькие звездочки, огоньки в домах таких же людей, как он сам. О людях ХХ века. Над ними в сумерках плыли красно-зеленые огни самолета.
   "Меня не волнует, насколько продвинута ваша эра; если у тебя нет любви, мне тебя жаль". Он сказал это Флатону. "Это величайшая вещь в жизни".
   Стрэттон остановился, повернулся к монументальному двойному кольцу, построенному друидами, чтобы предупредить свой народ об ужасной вещи, которая скрывалась внутри. Внезапно он побежал обратно к высокому камню, обозначавшему границу водоворота. Он остановился на самом ее краю.
   "Элиза!" - вскричал он в этот жуткий водоворот дымки. "Элиза!"
   Безумный! Он был бы безумен, если бы снова погрузился в это. Ее не будет там, в лесу. Она спешила вниз по Силбери-Хилл тысячу четыреста лет назад, чтобы не опоздать на вечернюю молитву. Она-
   "Ронни!"
   Ее голос доносился из тумана. Он не слышал этого, не мог слышать на протяжении четырнадцати столетий. Он был зол!
   " Ронни !"
   - Я иду, Элеза. Подожди меня! Я иду!"
   * * * *
   Над лесом высоких и древних дубов зловещее небо склонило свой жуткий купол. Крошечная лошадка, трехпалая и высотой по колено для взрослого человека, смотрела сквозь подлесок на пару, идущую рука об руку, в низкое, угрожающее будущее Страны, Где Остановилось Время. Рука об руку, сердце к сердцу, мужчина двадцатого века и служанка шестого вместе отправились в Неведомое.
  
   ВНЕ ВРЕМЕНИ, Кэрролл Джон Дейли
   Они называют меня просто LD или Ленивый Декан. Я пришел к тому, чтобы принять его как титул уважения и привязанности. Мальчики в университете начали это. Факультет взялся за дело. Они имеют в виду ленивое тело, а не ленивый ум. Я не так хорошо осведомлен о событиях дня. Я трачу свое время на чтение того, что другие не читают.
   Меня гораздо больше интересует то, что не появляется в газетах, чем то, что появляется. Есть много людей, которые лучше приспособлены для понимания и объяснения повседневных событий жизни. Мне нравится жить на обочине дороги, но на стороне проселочной дороги.
   В течение многих лет я наслаждался очень неофициальным положением в школе. Я хороший слушатель и хороший верующий. Поверю ли я в невозможное? Мне не нужно верить в невозможное, потому что я исключил слово невозможное из своего лексикона. Я нахожу вещи невероятными, но не более того. Происходит слишком много странных вещей.
   В университете принято говорить о чем-то, что напрягает доверчивость академического ума: "Расскажи это Ленивому Декану".
   Поэтому мальчики часто приходят ко мне с невероятными событиями. Даже профессорско-преподавательский состав, полуизвиняясь, делая вид, что все это весело, но украдкой наблюдая за мной, чтобы увидеть, как я это восприму.
   Удивительно, насколько я занят.
   С чувством удовлетворения и комфорта я сажусь со своей трубкой и слушаю, как один из наших студентов признается мне в вещах, о которых он даже не стал бы говорить своему ближайшему другу.
   Вот с таким чувством я открыл дверь своей комнаты на втором этаже здания музея Томми Слейтеру из медицинской школы. Томми был среднего роста, довольно худощавым темноволосым молодым человеком, который, если бы он избегал хирургии и не специализировался, мог бы стать замечательным семейным врачом. Покладистый, с приятными манерами - кроткие, дружелюбные ярко-голубые глаза и щедрый юмористический рот. Он бы никогда не поджег реку, но я думал, что хороший доктор никогда бы этого не сделал. Природа лечит. Хороший врач приносит больным просто утешение и уверенность.
   Под глазами Томми появились морщинки, а симпатичный изгиб уголка рта стал более заметным. Томми был школьным героем, хотя он не был рядом с университетом с тех пор, как это случилось почти неделю назад. Он был героем Нью-Йорка. Действительно, национальный и международный герой, выметавший все остальные новости из прессы и радио и, без сомнения, из умов мужчин и женщин.
   Он видел, как я смотрю на часы, потому что, хотя я задерживался допоздна, было без пяти двенадцать.
   "Давай, давай, ЛД". Его смех был натянутым. "Вы никогда не отказываете своему ближнему ни днем, ни ночью. Я знаю, что уже поздно, и думаю, что пройдет еще много времени, прежде чем ты избавишься от меня. Я пришел покурить с тобой трубку.
   Томми помог мне пододвинуть второе кресло к огню. Несмотря на мой жест, он подождал, пока я сяду. Потом сел против меня, вытянул ноги к огню, зажал сигарету губами и закурил. Хотя он всегда говорил о курении трубки со мной, я никогда не видел, чтобы он курил. Я медленно набил трубку, зажег ее, улыбнулся ему и стал ждать.
   -- Я надеюсь, -- сказал он вдруг, -- что вы недавно читали какую-нибудь газету -- или вам никто не сказал, что в ней было.
   - Да, - сказал я ему. "Я прочитал все газеты; видел все картины - даже дважды ходил в кинохронику. Наверняка вы получили мою поздравительную записку.
   "Если бы я это сделал, я бы никогда не прочитал его". Он глубоко вдохнул. "У меня были буквально тысячи и тысячи писем. Сотни женщин хотят выйти за меня замуж. Сотни людей хотят осыпать меня деньгами, а многие хотят лишить меня этих денег еще до того, как я их получу. В кино мне предлагали баснословные суммы, а в одном ночном клубе мне предложили десять тысяч долларов за одно появление". Он сел немного прямее и наклонился вперед к свету. - Посмотри на меня, - сказал он. - И не говори, что я измотала себя - измотала себя умственно и физически переутомлением здесь, в школе.
   - Нет, Томми, - сказал я ему. - Я бы никогда так не сказал.
   - Конечно, ты бы не стал. Он позволил себе слабую усмешку. - Знаете ли вы, что я был у Дина Стоуна - этого августейшего главы всего этого учреждения. Я видел его однажды издалека. Я не думал, что он будет дышать со мной одним воздухом, и знаете ли, он спотыкался о мягкость своего ковра высотой в фут, пытаясь пожать мне руку.
   "Ему следует." Я кивнул. "Как бы легко вы к этому не относились. Это был очень мужественный поступок, очень благородный поступок, школа гордится тобой.
   "Чушь". Голубые глаза ожили. "Я ничего не сделал, кроме как протянул руку и поднял девушку из воздуха".
   - Да, вы сказали это журналистам. Это обсуждалось здесь, в университете. Все согласны с тем, что ты выразился очень скромно, Томми, и они гордятся твоим поведением. Скромность-"
   - Это не было моей сильной стороной, - перебил он. - Мне стыдно не быть скромным. Я чувствую себя мошенником и мошенником. Это именно то, что я сделал. Просто протяните руку и поднимите ее из воздуха.
   - Но девушка упала с террасы пентхауса, а ты поймал ее на руки и удержал. Газеты, возможно, немного приукрашивают, потому что говорят, что на ней не было ни единой царапины.
   - Не было, - сказал Томми. - Не то чтобы укол булавкой. И очень серьезно: "Вы читали, сколько этажей она упала?"
   - Да - четырнадцать. Я не думаю, что тебе есть чего стыдиться, Томми. Это был замечательный пример смелости и мужества".
   - Четырнадцать историй, - повторил он. "Я раздвинул ноги в стороны - приготовился - мои колени слегка подогнулись, и я выпрямился и держал ее так. Я цитирую это из газетных сообщений. Вы когда-нибудь задумывались, что стало с силой гравитации? Вы... вы думаете, что это возможно?
   "Возможно - ну, я бы подумал, что это маловероятно, - но это действительно произошло. Ты поймал ее. Ты не упал. Бесчисленное количество людей видели вас. Кинохроника... Он пристально смотрел на меня.
   - Что такое, Томми? Я попросил.
   "Передайте мне это, пожалуйста", - сказал он. "Расскажите, что вы читали и что видели в новостной хронике. Расскажи это мне, как незнакомцу, который не слышал всего.
   - Думаешь, есть такой незнакомец? Хорошо, Томми, если ты так хочешь. Ванда Лу Шерман, восемнадцати лет, единственная дочь Джонсона Х. Шермана, мультимиллионера, сталелитейного магната, играла в настольный теннис на террасе своего пентхауса на Парк-авеню. Когда я играл в него, это был пинг-понг. В ее увлечении игрой - или это был один из немногих оставшихся английских мячей, который заставил ее броситься к маленькой стенке. Но она рванулась - вскочила на него - схватила мяч и по какой-то необъяснимой причине - а такие причины, Томми, всегда необъяснимы - тяжелая крепкая стальная ограда согнулась, и она вылетела на улицу - четырнадцатью этажами ниже. Насколько мы правы?"
   "Совершенно верно". Томми был очень серьезен. "Продолжать."
   "Очень хорошо. Это было перед обеденным часом, вернее, в пять часов. На улице было людно, потому что через дорогу проходила свадьба. Девушка закричала, когда упала. Люди посмотрели вверх. Оператор повернулся и получил изображение. Потом, Томми, ты выскочил. Поймал падающее тело - пошатнулся - чуть не упал. Но удержался и спас девушке жизнь. Должен ли я продолжать ту часть, что ты собираешься жениться на ней, научиться сталелитейному делу и...
   "Нет. Мы можем пропустить это. Как ты думаешь, сколько людей видели, как я выскочил и поймал девушку?
   "Каждый, кто был там, я полагаю. Даже те, кто тебя не видел. Такова человеческая природа, Томми. Они сказали, что вы просто бросились через улицу - я не думаю, что кого-то из них спросили, откуда вы пришли.
   "Помнишь старушку в шали из кинохроники? Что она сказала?" И когда я казался озадаченным. "Она сказала, что я просто появился из ниоткуда и держал ее на руках".
   - Это важно?
   -- Так важно, -- сказал Томми, -- что это единственно верное утверждение. Кроме того, что я просто протянул руку и поднял ее из воздуха".
   Томми встал и прошелся по комнате.
   "Послушай, ЛД", - говорил он на ходу. "Я серьезно отношусь к гравитации и скорости падающего тела. Здравый смысл подскажет любому, что гигантский мужчина, не говоря уже о такой креветке, как я, не смог бы поймать девушку - даже несмотря на то, что она была всего пять футов два дюйма и весила немногим больше ста фунтов - после того, как она упала в четырнадцать лет. рассказы. Нас обоих выкинуло бы на улицу с переломанными десятками костей. Ты можешь в это поверить?"
   "Я верю, что природа порой может достигать больших высот. Допустим, природа вдруг наделила вас сверхчеловеческой силой. Или, может быть, проще говоря, что вы оказались на высоте.
   "Всё возможно, - теперь он улыбнулся мне, снова задумчивой улыбкой, - возможно. Но вы видите, что есть более простое решение всего этого. Правда в том, что я просто протянул руку и поднял ее из воздуха. Я видел Дина Стоуна. Я чуть не выпалил ему. Я хотел посмотреть, как правда поразит хладнокровного практичного человека. Я действительно угрожал ему правдой. И знаете, что он сказал? "Правда никому не причинит вреда". Ты веришь, что?"
   - Ну... нет, Томми. Это просто стандартная фраза хорошего декана. Он не мог бы посоветовать вам лгать об этом. И после долгого ожидания. - Ты собираешься сказать мне правду, Томми? Не думаю, что это повредит нам обоим".
   - Нет, - сказал Томми. - Это не может причинить тебе вреда. Вы разговаривали с людьми, которые так много видели - пережили - ну, другие мужчины назвали бы их сумасшедшими. И вы не совершали их - или что-то в этом роде.
   "Нет." Я улыбнулась. "Ничего подобного."
   - Но ведь все это может быть иллюзией, не так ли?
   "Если жизнь - иллюзия, то да".
   "Может ли это быть?"
   - Все может быть, но я не верю в это. Видишь ли, Томми, я много чего слышу от очень многих людей. Каждое из них, взятое по отдельности, кажется невероятным, но когда вы берете их вместе, вы получаете множество свидетельств, которые заставляют вас поверить. Мы не отрицаем звезды, потому что не видим их в пасмурную ночь".
   - Значит, вы обо всем слышали?
   - Надеюсь, не все, Томми. И я имел в виду это. "Жизнь была бы действительно очень скучна, если бы я не ожидал - по крайней мере всегда надеюсь - услышать что-то другое, что-то новое для меня - новое для человека".
   - Ну, я понял. Томми стоял, глядя на меня сверху вниз. "Если бы не девушка, газеты и кинохроника, я бы усомнился в собственном здравом уме. Но как бы странно и невозможно это ни звучало, это единственное, что объясняет правду о Ванде Лу Шерман... и о том, как я поднял ее с воздуха. Это не делает из меня героя, но объясняет, как мне удалось взять девушку на руки - с такой легкостью".
   - Правда, Томми? Я ждал. А потом: "Ты мне расскажешь?"
   - Не знаю, - сказал он. И почти сразу он сел и рассказал мне это. Это было ново для меня. Думаю будет тебе.
   - Это реально, - начал он. "Не мечтаю об этом. Я никогда не был более бодр в моей жизни. И никогда более трезвым. Она позаботилась об этом.
   - Кто об этом позаботился, Томми?
   "Девушка - Рут. Вы знаете, я встретил ее в библиотеке Астора. Некоторые исследования для доктора Класумана. В то время я думал, что поступил довольно умно, но позже я понял, что она все устроила. Она сказала мне это. У меня были часы и часы копирования. Она сделала это для меня - в мгновение ока. Сто двадцать страниц машинописного материала - в кратчайшие сроки".
   - Как долго нет времени, Томми?
   "Что ж." Его улыбка была, конечно, задумчивой. - Я протянул ей бумагу - чистую бумагу. Она взяла его в левую руку и вернула мне в правую - все аккуратно отпечатано. Мгновенно."
   "Это, - сказал я, - было очень примечательно". Но я прислушался более внимательно.
   "Это было тем более примечательно, если учесть, что у нее не было пишущей машинки, а в той комнате библиотеки ее бы не пустили".
   -- Я полагаю, -- попытался я помочь ему, -- что вы могли заснуть -- или вы не смотрели на часы. Или что она была очень красивой девушкой.
   "Я посмотрел на часы. Она попросила меня. Никакого времени не прошло. Да, Л.Д. Она была очень красивой девушкой. Рут или не Рут, она арабка. Тот арабский, который фильмы вызывают в воображении, исходя из их представления об истории из "Тысячи и одной ночи".
   - Я полагаю, этому было какое-то простое объяснение.
   "О, да, ЛД", - он нервно рассмеялся. - Объяснение было - достаточно простое, по крайней мере, с точки зрения девушки. Это было началом. После этого я часто видел Рут. На вид ей было около двадцати, но на самом деле она была - мы вернемся к ее возрасту позже. Я не хочу давать тебе больше, чем ты можешь проглотить за один раз".
   "Я много проглотил за день. Я рассчитываю проглотить намного больше".
   "Ты сможешь." На мгновение его улыбка стала мальчишеской. - Я буду кормить тебя малыми дозами. Во всяком случае - так, как это было скормлено мне. Дважды после этого повторилось то же самое. Она делает мою работу в кратчайшие сроки. Вы видите, мы шли вместе неуклонно. Ужин в ресторанчиках в отдалении от дороги - иностранных. Между прочим, она говорила как минимум на дюжине языков, как местная жительница, если это вас удивляет.
   "Меня это интересует. Продолжать."
   "Ну, у нас были финалы, вы знаете, и мне нужно было многое сделать, и я жаловался на то, что у меня недостаточно времени. Рут посмеялась надо мной над этим. Она сказала - я отчетливо помню, что она сказала и как выразилась. Она сказала: "Тебе не нужно больше времени, Томми. Вам нужно меньше времени. На самом деле вам нужно отсутствие времени".
   - Она объяснила это?
   - Нет, не тогда. Позже мне объяснили. Но она проделала фокус-покус, получив чистый лист бумаги и вернув его мне вместе с моими черновыми заметками и вещами, которые я должен был аккуратно и точно переписать, все они были напечатаны для меня. В мгновение ока, пойми".
   - Я понимаю, Томми.
   "Ты?" Уголки его рта снова скривились. "Это больше, чем я, Л. Д. Рут была очень мудрой и очень умной, и мы очень любили друг друга. Я знал о себе - и особенно, казалось, я знал, что она чувствовала. Она не была похожа на свою подругу. Очень серьезно, конечно, но и очень весело".
   - Ее друг Томми?
   "Ее подруга была старше. Еще не больше двадцати пяти. Календарь, годы я лучше выразился. Мне казалось, что я на выставке. Эта женщина смотрела на меня глазами, которые, казалось, смотрели из глубины веков. Я подумал об этом, когда впервые увидел ее. Она была очень красивой женщиной, но слишком серьезной, как будто бремя мира лежало на ее плечах".
   - У нее было имя? Я попросил.
   - Да, у нее было имя. Оставим это на этом? Во всяком случае я был с Рут постоянно. Потом она дала мне первую настоящую баночку. Ты знаешь, что она сделала, ЛД? Она взяла меня за обе руки, долго и пристально смотрела на меня и исчезла. Просто так."
   - Как что?
   - Ну, она была там и тогда, ее там не было. Тогда я не знал, но теперь я знаю, что произошло. Именно то, что произошло".
   Он устремил на меня свои ясные голубые глаза, словно желая заглянуть вперед. Не то, как я воспринимал это до сих пор. Но как я собирался это принять. Если бы он продолжал, может быть. Но он продолжал.
   "Она вернулась." Томми Слейтер снова бросился в кресло. "Она держала меня за руки и смотрела на меня. Появившись из воздуха, как сказал бы маг. Я знаю, что сказал что-то особенно глупое, например: "Тебе следует выйти на сцену", или что-то столь же глупое. И добавил кое-что о том, что быть женатым на ней довольно неловко.
   - Я помню ее ответ на это - и мягкий звон ее смеха. Она сказала: "О, но этого не могло бы случиться, если бы мы были женаты. Мы бы просто исчезли от других людей вместе". Не проси меня объяснять это сейчас. Я приду к этому достаточно скоро. Это достаточно ясно, чтобы понять, если вы принимаете все это целиком. Я имею в виду все, когда говорю вам. Конечно, я был в нее влюблен. Почему бы и нет? Конечно, я пытался поцеловать ее. И это испугало ее. Я не имею в виду, что она была застенчивой или что я казался ей отталкивающим. Я просто имею в виду, что это испугало ее. Она предостерегала меня от этого очень серьезно - и очень торжественно - держала меня за обе руки, когда делала это". Казалось, он на мгновение задумался. "Должно быть, примерно в то же время она задала мне этот вопрос.
   "Томми, - спросила она меня, - ты хочешь жить вечно?"
   "Я был бы не против, если бы это было с тобой", - сказал я ей, никогда не медля соображая.
   Она долго смотрела на меня, прежде чем рассмеялась. Как будто - ну, как будто она хотела в это верить - но думала, что это вышло слишком гладко, как строчка. Так оно и вышло - без особых раздумий. Но это не было строкой после того, как это было сказано. Я имел это в виду, и я сказал ей об этом - и я попросил ее выйти за меня замуж. Во всяком случае, я заставил ее поверить в это. Я держал ее на руках - и да поможет мне бог, Л. Д. Она была и остается для меня единственной женщиной на свете. Она заставляла меня повторять снова и снова, что я хочу жить вечно - с ее пониманием - и действительно ли я это имел в виду.
   "И там была большая любовная сцена, ЛД". Он, казалось, торопился пробежаться по ней. "Самая красивая женщина в мире у меня на руках и ее губы совсем рядом. Она сказала, что ждала меня: две тысячи лет. Да, две тысячи лет. Это звучало так естественно, реально и чудесно, что не передать словами - и - и она лежала у меня на руках - не безвольное и безжизненное понимание - гибкое и непреклонное - и что-то шептала - о поцелуе вечной жизни. И почти с некоторой твердостью, потому что я знал, что Томми ненавидит проявление сентиментальности; - Сомневаюсь, что когда-нибудь такое говорили о поцелуе, не так ли?
   - Не знаю, Томми. Я не романтического склада. Моя работа - долгая работа... - я улыбнулась. "Когда я нахожу для этого время - переносит меня среди египетских мумий - и их прошлого".
   "Как далеко назад?" он начал спрашивать меня, но быстро переключился. "Это был поцелуй. Я не сомневался тогда и не сомневаюсь теперь в отношении Руфи. Я люблю ее, и она любит меня". И со смехом. - Кажется, долго ждать человека, не так ли - две тысячи лет или больше? Видите ли, она не знает точно, но за такое время забывается. Полагаю, я должен понять это и... - Словно от внезапного удивления. "Посмотрите на меня, Л.Д. Я кажусь другим?" Он посмотрел на часы на каминной полке. "Это продолжается, не так ли? И время идет, когда руки двигаются. Хотя я не чувствую течения времени". Он выглядел немного озадаченным. "Ты чувствуешь это?"
   "Никто никогда не чувствует течения времени - он знает, что оно ушло, - но его не чувствуешь, Томми".
   - Разве нет? Томми казался не совсем уверенным. "Я никогда не думал об этом так или иначе. Теперь я не могу сказать. Но должно быть чувство - ощущение какое-то - что-то другое. Или не должен там. Но я забыл. Я опережаю свою историю, может быть.
   - Возможно... я согласился с ним. "Не торопись, Томми. Кажется, это беспокоит тебя.
   "Ну, - сказал он, - бывает. С тех пор я не видел Рут - моего прыжка к славе и прыжка стальной наследницы в космос. И я не знаю, обычная это жизнь или жизнь вечная. И у меня нет возможности это выяснить, пока я не увижу ее или... - Он посмотрел на большие напольные часы. "Он перестает тикать".
   - Он не перестанет тикать, - сказал я. - Вы можете быть в этом уверены.
   "Могу я? У меня есть сомнения на этот счет". Он наклонился вперед. "Если бы не было времени, ЛД, не было бы причины, чтобы часы продолжали тикать, не так ли? На самом деле, если бы не было времени, не было бы времени и для часов, не так ли? Это разумно, не так ли?
   - Если я приму вашу гипотезу о времени. Я улыбнулась ему.
   - Я подойду к этому, - кивнул он. "Рут говорила немного дико, тогда я подумал. Ее подруга, эта старшая девушка, пока безымянная, была всего лишь за то, чтобы она первой рассказала мне правду. До того, как это случилось. Но Рут была против этого. Она сказала, что это должно случиться со мной внезапно - с ясного неба. Что я из тех, кто может это выдержать. Она не сказала "возьми".
   "Я думаю, что это было "приспособься". Не смотри так озадаченно, Л.Д. Я излагаю тебе суть того, что слышал, и если это озадачивает тебя, когда я рассказываю, подумай, как это озадачило меня, слушая это из первых рук. И все же я не думаю, что у меня был такой насмешливый взгляд, как у вас, - я имею в виду проницательный и умный насмешливый. Я думаю, я просто выглядел пустым. Не бросили, понимаете. Это не имело значения. Я был очень влюблен - и - ну, она посмотрела на часы на своей руке и сказала - и я помню эти слова.
   "Мы выйдем на улицу, Томми. Спуститься на Таймс-сквер, я думаю, было бы лучше. Я хочу, чтобы вы первыми испытали его во всей его силе и величии". Было пять часов прекрасного весеннего дня, Л. Д. Толпы на Таймс-сквер - я хочу, чтобы вы запомнили это. Таймс-сквер в самый разгар часов пик. Я не мог этого понять. Не для двух людей, впервые оказавшихся в объятиях друг друга и поклявшихся друг другу на всю жизнь - жизнь вечную.
   - Полагаю, я избегал вскрытия. Я больше не буду. Это с нами сейчас. Помните, прямо в сердце Нью-Йорка. Прямо на Таймс-сквер в час пик. Люди с хорошим чувством юмора прикасаются к вам. Вспыльчивые люди отталкивают вас в сторону из страха потерять драгоценную минуту, забираясь в дыру в земле. Мгновенье и рев, и гам, и гудок, и звон колоколов, и громкие резкие голоса людей, и потом - тишина, мертвая тишина. Как будто могучая рука внезапно ударила по большому городу - поразила его, если не убила.
   "Ни звука, кроме нежного дыхания девушки Рут, которая держала меня за руку. Исчезли гудки машин, грохот метро внизу, голоса людей. Исчезла и толкающаяся, толпящаяся толпа. Люди были там все в порядке. Я чувствовал, что толкаюсь к ним. Но они не сопротивлялись. Вот именно, ЛД
   "Все живое застыло в неподвижности.
   "Машины заглохли и замолчали на улице. Люди застыли как вкопанные, как восковые фигуры в музее или манекены в витрине. Неподвижный и безмолвный там во всевозможных гротескных позах - гротескных, только из-за странности этого, я полагаю. Здесь мужчина с поднятой ногой, чтобы сделать шаг, когда вещь - чем бы она ни была - ударила и удержала его. Женщина садится в такси - наполовину вошла, наполовину вышла. Заморочился там.
   "Я не думаю, что смог бы описать это, если бы не кинохроника, которую я видел однажды. Это был Центральный вокзал. Проекция движущегося изображения внезапно оборвалась, и фигуры на экране замерли на месте - движущееся изображение превратилось в неподвижное. Вот что произошло сейчас. Живой движущийся город, ставший неподвижным. Ничего не двигалось. Насколько я мог видеть или слышать, не дышало ни одно живое существо, кроме Рут и меня.
   "Это было впечатляюще, ужасно и всепоглощающе одновременно. Это было, как если бы мы двигались в городе мертвых - люди стали безжизненными в любом положении, в котором они находились, когда ВЕЩЬ ударила.
   "Что такое, Руфь?" Я задохнулся.
   "'Время.' Она схватила меня за руку и крепко держала. "Время остановилось, Томми". И, глядя на нее пустым взглядом, я думаю: "Может быть, мне следовало сказать тебе раньше - может быть, это слишком много для тебя. Время остановилось - и те, кто живет во Времени, остановились вместе с ним. Я и некоторые представители моего вида живут вне времени. А теперь ты. Я живу за его пределами более двух тысяч лет. Вот почему мне еще нет совсем двадцати. Время меня никогда не трогает.
   "Вы понимаете, Л.Д., что я вам говорю? Время остановилось - и мы с Рут жили вне его - вне Времени. Ты веришь в это?"
   - Продолжай, - сказал я. "Как долго длилось это явление?"
   "Сколько?" Томми, засмеялся. "Это то, о чем я спросил Рут. Что вы имеете в виду, как долго? Времени не было. Это совсем не длилось - и все же это длилось вечно. Спроси меня, как я себя чувствовал. Возможно, я могу сказать вам это. Я не чувствовал себя иначе, чем сейчас - чем когда-либо, - кроме того, что меня подавляла величина - невозможность - невозможного. Невероятное, что происходило прямо у меня на глазах.
   "Над нами в воздухе висел большой транспортный самолет. Я спросил Рут, не упадет ли он.
   "Она просто крепко схватила меня за руку и потащила по многолюдной улице между восковыми застывшими фигурами мужчин и женщин.
   "Он не может упасть, - сказала она. - Нет времени. Время остановилось, Томми, и все живое, что ты видишь, словно замерло на месте, остановилось вместе с ним.
   "И - придет ли Время снова - и что подумают эти люди?"
   "С тех пор, как я пережил первый шок, Рут теперь наслаждалась моим замешательством. Она рассмеялась и объяснила.
   "Они не узнают. Они никогда не знали. Да ведь, Томми, это случалось тысячи и тысячи раз за эти годы. Это случилось, когда я впервые сделал для вас работу в библиотеке. Время остановилось - и я перепечатала ваши бумаги. Это случилось в моей квартире - когда я взял тебя за руки и исчез".
   "Много ли таких, как ты, таких, как мы?" - спросил я Рут.
   "Немногие, живущие вне времени, да. Мой друг, которого вы встретили, жил вне времени еще до моего рождения. Пойдем, поедем на Восьмую авеню и понаблюдаем за возможной аварией, которую мы сможем предотвратить.
   "Я не могу рассказать вам слишком много. То, что я видел и то, что я сделал, объясняет некоторые вещи, которые мы видим в газете и называемые чудесами. Мы нашли ребенка в нескольких дюймах от того, чтобы его насмерть раздавил огромный грузовик. Время остановилось - еще секунда, и этот ребенок встретил бы ужасную смерть под гигантским колесом. Там были люди, люди, которые видели этому ребенку верную смерть. Мать, без сомнения, бешено бежит к этому обреченному ребенку. Выражение ее лица: выражение великой агонии. Она застыла на месте, когда Время остановилось. Я просто взяла ребенка на руки и осторожно положила на бордюр. В газетах по этому поводу была заметка. Чудесный побег и наивное заявление о том, что колесо, должно быть, отбросило ее в сторону, не оставив даже следа.
   - Были и другие вещи. Задумчивая улыбка была там сейчас. "Разъяренная ревнивая женщина стреляет в упор в своего мужа в переполненном ресторане. Мы могли бы сказать, глядя в окно. Это было на Бродвее. Тебе трудно это проглотить, ЛД, но ты можешь взять на себя самую тяжелую часть этого. Я поднял пулю из воздуха и держу ее здесь со мной". Томми сунул руку в карман, а через мгновение вложил пулю мне в руку. "Я разрядил пистолет и снова вложил его в руки женщины. Нет, пальцы не были жесткими и жесткими - но гибкими, как живые руки... - И с нервным смешком. "И, конечно же, это были живые руки.
   "Мы встречали других, Л.Д., таких же, как мы сами. Не так много. Один тут и там. Казалось, у них есть работа. Там был мужчина средних лет, который рассказал нам о пожаре в многоквартирном доме в центре города, и о женщине, выскользнувшей обратно в огонь из рук пожарного. Я выпрямил ее и перекинул через плечо пожарного, - сказал он. "Еще одно чудо для газет - если пожарный не побоится рассказать эту историю - потому что она довольно сильно сгорела в огне".
   "Разве это не сожгло тебя?" Я попросил.
   "Нет, - сказал он, - не было времени".
   Томми Слейтер сделал долгую паузу и посмотрел прямо на меня. Он выкусил сигарету и бросил ее в огонь. Начал говорить - остановился и закурил еще одну сигарету. Я ничего не сказал. Он продолжал.
   "Теперь вы должны видеть, куда мы направляемся. ЛД, - он глубоко вдохнул. - Я плохо рассказал. В самом деле, я удивлен, что я мог сказать это вообще. Вы замечательный человек, Л.Д." И очень резко. "Мы прошли через город, петляя среди этих неподвижных фигур - ни в коем случае не лишенных выражения. Странно, когда вы останавливаетесь, чтобы рассмотреть лицо - смотрите прямо на него и видите - но это неважно. Мы прошли по Парк-авеню и вошли в пятидесятые. Свадьба - оператор - толпы народа. Я предполагаю, что были крики, но я их, конечно, не слышал. Время остановилось. Время остановилось как раз в тот момент, когда тело этой молодой и красивой наследницы мчалось к твердому тротуару внизу - верная и жестокая - и ужасная смерть.
   "Сначала я ее не увидел. Это были выражения лиц людей, которые слышали ее крик и смотрели вверх или через плечо. Эти выражения сами по себе были исследованием. Оператор уже повернул камеру и продолжал молоть. Что они увидели - или что они увидят снова, когда Время запустится. Они видели падающее тело. Они увидят, как тело снова начнет падать. Вы улавливаете суть?"
   - Не совсем, - сказал я ему.
   - Что ж, - сказал он. "Они думали, что видели, как девушка упала со всех четырнадцати этажей. Но они бы этого не сделали. Они бы увидели, как она упала всего на шесть футов - возможно, порезав руку - может быть, даже - подвернув лодыжку. Но, конечно, падение с шести футов для сильной здоровой молодой девушки не было бы чем-то очень ужасным. Это считалось бы одним из тех чудес, о которых мы часто читаем. Время остановилось, когда она была всего в нескольких футах от земли. Естественно, когда время снова начнется, она упадет всего на несколько футов.
   "Кажется, я забыл о времени. Наверное, я забыл те сотни замерзших там людей. Я не знаю, что я думал. Я знаю только то, что я сделал. Я перебежал улицу и потянулся, чтобы поднять девушку из воздуха, когда это случилось".
   "Что случилось?" Я попросил.
   "Время вернулось. Минута мертвая тишина - и мои Руки тянутся к девушке. В следующее мгновение шум большого города. Крики истеричных женщин - да и мужчин тоже. Крик агонии из уст этой молодой девушки. И все, Л.Д. Она мягко опустилась в мои объятия, и я так ее держал. Двенадцатилетний мальчик легко мог бы сделать то же самое. И это - ну вот и все. Это правда. Вот почему я говорю - я просто поднял ее из воздуха.
   Тогда он ждал, что я заговорю. Я просто спросил: "Что стало с Руфью?"
   "Я не знаю. С тех пор я ее не видел.
   Я не сводил с него глаз, опорожняя свою трубку в огонь и медленно и осторожно набивая ее снова. Тогда я спросил Томми.
   - А другая девочка - эта, постарше? И когда он не ответил мне сразу. - Ты слышал от нее, не так ли?
   "Да." Он кивнул. - Я слышал от нее...
   Я встал. Потребовалось много времени, чтобы зажечь мою трубку. Потом я подошел к своему маленькому настенному сейфу и, достав ключ из кармана, открыл его, сунул в руку и вытащил сотни страниц заметок.
   - Интересная история, Томми, - сказал я, когда вернулся в свое кресло и положил стопку бумаг на колени. "Эти записи были собраны после исчерпывающего изучения и исследования в течение почти двадцати лет. Моя книга будет связана с Египтом, Томми. Я сомневался, что у меня когда-нибудь будет время закончить его".
   "Возможно, - задумчивая улыбка была сильна, - теперь вам нужно не время, а отсутствие времени".
   "Возможно." Я был очень серьезен. "У меня есть своя маленькая история. Не так драматично, как у вас. Не так захватывающе, как у вас. Но меня это очень озадачило. В течение нескольких часов, пока я спал, кто-то завладел этими заметками - внес в них исправления и дополнения. Добавлен материал, о котором я только мечтал. Проверенные факты, которые я не смог обосновать за все эти годы. Есть и другие данные, которые, как мне казалось, находятся за пределами знания человека.
   "Что-то вроде моего опыта с моими медицинскими исследованиями, а?"
   - Очень похоже, - согласился я. "Однако была одна зацепка. Имя, нацарапанное карандашом на одной из страниц. Почти неразборчиво, но я разобрался. Имя подруги Руфи - Ноеминь?
   - Значит, ты веришь. Томми встал со стула. - Да, это была Наоми. Я не должен был тебе говорить. Ты должен был сказать мне. Ты... - Он остановился.
   - Она сказала тебе прийти ко мне?
   Он оглядел комнату, пристально вглядываясь в темные углы, как будто ожидал увидеть кого-то, скрывающегося там.
   "Да, она говорила, Л.Д." А потом он выпалил. "Это Наоми. Я боюсь ее. Я не думаю, что она интересуется мной или даже Рут. Это ты. Она часами расспрашивала меня о тебе - и теперь - ну, я не должен видеться с Руфью, если только - если только - Господи, Л.Д., Ноеминь. Она... она интересуется тобой.
   "Во мне или в моей работе". Я улыбнулась ему. - Но она права, Томми. В жизни не хватит времени, чтобы закончить его". И надеюсь без нескромности. "Это важная работа - великая работа - очень великая работа".
   - Я должен позвонить ей. Томми был весь взволнован, когда он посмотрел на телефон. "Если я снова увижу Руфь, я должен немедленно позвонить Ноемини. Она послала меня к вам... и... и... Тут он сделал паузу и проглотил глоток. - Я не уверен, что это просто ваша работа, Л.Д. Не то, как она говорит о вас. И я уверен - она опасна - очень опасная женщина. Она хочет, чтобы вы вышли за пределы времени вместе с ней. Сможете ли вы сделать это? Она на сотни лет старше Рут. Осмелишься ли ты это сделать?"
   Честный мальчик, Томми. Романтический тоже, подумал я тогда. И я, который так много слушал - и так мало испытал. Возможно, я улыбнулся, когда подумал о разговоре с женщиной, ну, скажем, старше двух с половиной тысяч лет. И моя работа - моя незавершенная работа.
   Я посмотрел на Томми. Он казался таким взволнованным. Прошло очень много лет с тех пор, как я был так взволнован. Я сказал, я думаю нежно:
   - Позвони Наоми, Томми. И скажи ей - я буду очень рад выйти с ней за пределы времени.
  
  
   БЫК-ЛОСЬ ВАВИЛОНСКИЙ, с картины Дона Уилкокса
   Когда я прилетел в Денвер в ответ на телеграмму полковника Джейсона Милхолланда, у меня были проблемы с костями. Его упоминание об устройстве передачи времени должно было быть достаточно предупредительным. Но я нырнул, как дурак, и вынырнул, задыхаясь, на засыпанном песком поле битвы всего за две с половиной тысячи лет до моего времени.
   Через десять минут после того, как я убедил Милхолланда, что мой усовершенствованный вокодер будет анализировать голоса животных, современных и древних, - через десять секунд после того, как я кивнул в ответ на его возмутительное предложение, древний персидский солдат ударил меня по голове.
   Вот как быстро это произошло.
   В один момент я стоял на крыльце Полковника, окруженный великолепием Скалистых гор; Затем из ниоткуда со свистом соскользнул большой красный цилиндр, словно серия неоновых обручей, окружив меня, и в следующее мгновение я уже скользил по песчаному склону, который не представлял опасности для гольфа, а пыль пустыни и грохот битв заглушали меня. вокруг меня. Я обняла свой драгоценный черный чемодан и соскользнула на дно оврага.
   В этот момент солдат с дикими глазами пронесся мимо меня, сверкая и дымя металлическими доспехами, и ударил меня - случайно, но от этого не менее сильно - по голове рукояткой своего копья.
   "Ва-ха-кик-лог!" он кричал, и он, должно быть, был медным как внутри, так и снаружи. Он не переставал меня замечать. Он бросился в бой вместе с несколькими тысячами других безумцев.
   "Ва-ха-кик-лог!"
   Такие голоса! Если полковнику Милхолланду нужна была полная коллекция звериных мехов, он должен был иметь их.
   Но в этом хаосе не было времени управлять вокодером. Мой первый долг перед человечеством состоял в том, чтобы не быть затоптанным до смерти. Мои новые охотничьи костюмы уже рвались в клочья. Я свернулся узлом, прижавшись к горячему песку, и позволил паническому бегу пройти мимо. Но какой-то неуклюжий тяжеловес протопал, волоча ноги, и вышибал из меня дневной свет.
   Когда я пришел в себя после нескольких часов отключения света, я не лежал на пуховой больничной койке, и ни один любезный врач не склонялся надо мной. Моим первым впечатлением было то, что мой скальп был изрезан полосами, что я был подвешен на крюке за кусок шкуры чуть выше правого уха, что кто-то через равные промежутки времени ударял по крюку кувалдой.
   Это впечатление претерпело небольшую модификацию по мере того, как сознание прояснялось. Я действительно шел на двух ногах вместе с пятью сотнями других оборванных и избитых военнопленных, и мой скальп был срезан не с какой-либо геометрической точностью, а скорее так, как мог бы сделать слепой с тесаком для мяса.
   Однако я все еще цеплялся за маленький черный чемоданчик. И мне удалось уцепиться за него в последующие непечатные полтора года.
   * * * *
   О тех лихорадочных восемнадцати месяцах заточения и рабства мне нужно сказать лишь то, что я постепенно привык к своей судьбе. У меня не было сил вернуться в двадцатый век. Очевидно, полковник Милхолланд потерял способность вернуть меня. Я застрял.
   За эти полтора года я выучил много древнего языка, но терпеть не мог им пользоваться. Мои корни были в двадцатом веке. Я не мог смириться с тем, что начал жизнь заново - в эпоху, которая прошла и ушла.
   И вот однажды, находясь в блоке с семьюдесятью другими перепачканными заключенными, ожидающими продажи, я заметил, что один из моих товарищей по несчастью с любопытством разглядывает меня. Мы завели непринужденную беседу, настолько непринужденную, насколько это возможно, против оскорбительной болтовни аукциониста о нашей стоимости в шекелях.
   - Меня зовут Слаф-Карч, - сказал мужчина, беззубо улыбаясь сквозь стальные шерстяные бакенбарды. Его голос был резонансным. "Я уже видел представителей вашей расы. Вы из чужой страны".
   - И иностранное время, - сказал я, не ожидая, что он что-нибудь придумает.
   Его мерцающие глаза довольно резко посмотрели на меня. "Ты третий, - сказал он, - кто сделал это заявление".
   "Третий что? "
   "Третий захватчик из чужой земли и времени. У тебя такой же тонкий диалект, как и у двух других. Вот что привлекло мое внимание. У тебя есть иностранное имя?
   - Меня зовут Хэл Нортон, - сказал я. - Где эти двое, о которых ты говоришь? Подозрения пронеслись у меня в голове. Отправлял ли полковник Милхолланд других посланников двадцатого века обратно в этот век? Я вспомнил, что пытался расспросить об этом Милхолланда, но он уклонился от меня.
   - Один погиб под колесом ассирийской колесницы, - сказал Слаф-Карч, памятливо поглаживая свою загорелую лысину. "Другой по-прежнему мой раб".
   - Твой раб? Это показалось мне более чем любопытным, поскольку самого Слаф-Карха в этот момент продавали в рабство. Несомненно, этот мужчина с седыми бакенбардами знавал лучшие времена, пока какой-нибудь похититель не выбил ему зубы.
   Тот же князь-кочевник, который купил Слаф-Карч, начал торговаться за меня, и через час, купив и заплатив, мы уже брели по изрезанным предгорьям Плодородного Полумесяца.
   - Вы говорили о рабе с диалектом, похожим на мой, - продолжил я, плетясь рядом со Слаф-Карчем. "Как его звали?"
   - Ее зовут, - поправил Слаф-Карч, - и очень странное имя: Бетти .
   У меня не хватило дыхания, чтобы прокомментировать. Мне нужно было сесть и подумать над этим вопросом, но у князя кочевников и его стражи были другие мысли. Мы шли сквозь вечернюю жару.
   Очевидно, я был не единственной жертвой временной ловушки Милхолланда. Он нанял еще двух невинных служанок для своего легкомысленного хобби, одна из них была девочкой. Какая цена голоса древних животных!
   - У твоей Бетти есть такой черный чемоданчик? - спросил я, указывая на вокодер.
   Слаф-Карч ничего не знал ни о каких волшебных коробках. В любом случае, он, вероятно, был бы слишком суеверен, чтобы проводить расследования. Но он дал мне и другую информацию, достаточную для подтверждения моих предположений. Оба моих предшественника проявляли странный интерес к животным - интерес, который вскоре угас.
   * * * *
   Той ночью, когда другие рабы уже спали, мы со Слав-Кархом все еще разговаривали. Красное свечение от низких костров окрасило его лицо в четкие морщины. "Я очень хочу вернуться. Если эти кочевники уведут нас дальше на юг, они нас потеряют. Мы убежим".
   "Где живет эта рабыня Бетти?" Я попросил.
   "В моем особняке, в деревне за Вавилоном, где я должен выполнять свои обязанности патеси ", - сказал он. "К этому времени многие деловые вопросы останутся незавершенными. Что касается Бетти, этой осенью я должен выделить ей отдельную квартиру вместе с моими пожилыми рабынями, чтобы она могла начать рожать детей-рабынь".
   - Минутку, приятель, - выпалил я по-английски, но тут же спохватился. На вавилонском языке я многозначительно сказал: "Поверь мне на слово, если Бетти приехала из моей земли, ты можешь отменить этот план".
   - Ты не знаешь наших обычаев, Хэл, - ответил он. - Бетти видела Вавилон больше, чем ты.
   Я не отрицал этого. Но глотать его было так же неудобно, как бейсбольный мяч. Этой девушке, возможно, не повезло, что она застряла здесь и попала в вавилонскую рабскую систему. Но это не означало, что она откажется от всех своих идеалов и чувств двадцатого века. Если бы у нее хватило мужества по-американски бороться с этим древним вздором, я бы сразился с ней; если бы она этого не сделала, я надеялся, что никогда не встречу ее, несмотря на то, что мне не хватало разговоров о двадцатом веке.
   Слаф-Карч нарисовал на песке рисунок, чтобы показать мне, какая красивая Бетти. Я ничего не мог понять из этого, но огонь в его глазах производил сильное впечатление.
   - Пусть идет своей дорогой, - коротко сказал я. - Я пойду.
   Слаф-Карч хотел знать, каков мой путь. Что я делал дома, и что я ожидал делать здесь?
   Его вопросы волновали меня до глубины души. Это был первый раз, когда какой-либо собрат-раб говорил о целях. Я с гордостью ответил, что я тоже был человеком огромной важности в своей стране и в свое время, и, несомненно, меня очень не хватало. Я планировал помочь анализировать радиоголоса, используя свой вокодер - вопрос, который он не понял бы, - когда мой внезапный перенос во времени вернул мою жизнь вспять. Без сомнения, моя собственная цивилизация просто топталась на месте после моего отсутствия.
   Пока мы разговаривали, я щелкнул переключателем вокодера, думая продемонстрировать, как легко я могу разбить голос Слаф-Карча на отдельные части - высоту тона, резонанс, громкость и согласные качества. Но из уважения к его суевериям я отрезал эту штуку, не показав ему результата.
   Тем временем старый седобородый тщетно размышлял о моих шансах вернуться в родную страну.
   "Если мы сможем вырваться на свободу и добраться до Вавилона, тогда я смогу помочь вам вернуться на вашу землю и в ваше время", - с надеждой предложил он. "У меня есть богатство. Мой племянник Джипфур тоже весьма богат.
   Я покачал головой, пытаясь объяснить. Но элемент времени был для него камнем преткновения. Он тупо посмотрел на него и принялся рисовать еще один песочный набросок своей Бетти.
   * * * *
   Однако эти мысли не были для него мимолетными фантазиями. Он упорно копался в моей истории. Я сообщил ему о своем согласии изучить голоса древних животных; мое прибытие посреди битвы; паническое бегство персидской пехоты, мои месяцы рабства, мои бои, чтобы удержать мой волшебный ящик, который был оставлен мне только потому, что его черный цвет наводил суеверный страх на моих похитителей. Эти вещи он мог понять гораздо лучше, чем мое жгучее желание принять ванну, побриться, немного одежды из Палм-Бич, четверть тонны неаполитанского мороженого и, самое главное, внезапно вернуться в мой собственный век.
   "Ваша проблема, - сказал он, - в том, что вы отказываетесь принять свое реальное положение".
   "Я не хочу это принимать!" Я сказал так громко, что один из охранников щелкнул пальцами. "Я хочу выбраться из этого".
   "Никогда не надейтесь, что вас вытащат из беды, - сказал Слаф-Карч. "Все происходит не так. Я знаю. И я намного старше тебя".
   У меня возникло искушение оспорить это утверждение, но он продолжил:
   "Вкопайте руки в почву часа, где бы вы ни были, и прорвитесь через свои собственные проблемы".
   "Больше никакой философии, пожалуйста", - возразил я. "Я сидел на этой диете восемнадцать месяцев. Если бы вы могли предложить мне шоколадный батончик...
   "Возьмите льва за гриву", - сказал он мудро. - Если твоя задача - изучать животных...
   - Никаких животных, пожалуйста, - сказал я. "Я потерял девяносто восемь процентов своего уважения к человеку, который подтолкнул меня к этой погоне за дикими гусями - или, скорее, к погоне за лосями".
   "Тогда вы должны найти другие развлечения. С рабами в этой долине обращаются достаточно прилично. У них есть несколько часов каждый день для себя. Кроме того, им нужно о чем-то думать, пока они поднимают воду в шадуфе . Что-то кроме бунта.
   "О чем ты думаешь, пока ты раб?" Я попросил.
   - Бетти, - ответил он не слишком стоически.
   ГЛАВА II
   Однажды ночью, две недели спустя , на нас напала группа кавалеристов.
   "Вавилоняне!" Слаф-Карч прошипел мне на ухо. "Наш шанс!"
   Мы, рабы, бежали обратно во тьму, вне досягаемости мечей и топоров. Когда бой разгорелся, мы укрылись в прыгающих тенях и внесли свою лепту, бросая камни. Я никогда не забуду ни запах рассвета в пустыне, ни вид сверкающих ножей и падающих голов. Солнечный свет показал наш лагерь в руинах.
   Вавилонские кавалеристы, в конце концов, выиграли битву, так что нам, рабам, повезло. Если бы кочевники победили, они бы разорвали нас на куски за помощь нападавшим. Когда дело повернулось, мы заслужили награду - право быть рабами у вавилонян.
   Конечно, тем из нас, кто был вавилонянами, а не чужеземцами, повезло вдвойне, ибо они были свободны.
   Но никому так не повезло, как Slaf-Carch. По редкой случайности этот военный отряд был послан его собственным племянником, богатым молодым патеси Вавилона - Джипфуром.
   Мы шли всю ночь, и к рассвету те из нас, кто шел пешком, были почти измотаны. Затем на далеком пустынном горизонте появились блики отраженного солнечного света, ускорившие наш шаг. Эти острые маленькие прямоугольники росли на наших глазах в последующие часы путешествия. Ибо это были здания Вавилона, их стены из глазурованной плитки блестели, как зеркала.
   Славный Вавилон Навуходоносора! Какой кайф для странника из века машин! Говоря о машинах, я жаждал их как никогда раньше - предпочтительно автомобиль или самолет. Мои ноги угрожали согнуться при каждом шаге.
   В тот день летние облака плыли над городом, превращая яркие цвета Вавилона в пастельно-голубые, желтые, лавандовые. Городские стены широко раскинулись вдоль Евфрата, дворцы вздымались ввысь, а большой многоэтажный зиккурат возвышался над облаками. Ни один горизонт двадцатого века не был более захватывающим. Собственно говоря, только самые высокие из небоскребов Нового Света возвышались - или будут возвышаться через две с половиной тысячи лет - выше этого величественного зиккурата .
   Были сумерки, когда мы наконец приблизились к городским воротам. Джипфур, племянник Слаф-Карча, присоединился к нам в сопровождении двух кавалеристов в доспехах.
   - Благородный Слаф-Карч, патеси Борбеля , брат моей матери, ты воскрес из мертвых!
   Встреча изобиловала формальными приветствиями - было ясно, что Джипфуру нравились величественные формальности, на которые он полагался благодаря своему богатству и важности, - но под поверхностью общепринятых манер в блестящих глазах Слаф-Карча отражалась глубокая благодарность. Неважно, было ли его спасение случайностью; он был не менее благодарен за то, что был чудесным образом спасен.
   * * * *
   Джипфур максимально использовал это. Он вернулся во главе процессии, хвастаясь, что послал своих кавалеристов против кочевников, предчувствуя, что это угодно богам.
   Мы вошли в ворота Вавилона. Уличные толпы присоединились к нашей процессии, выкрикивая дифирамбы Джипфуру.
   "Опять Джипфур победил кочевников!"
   "Джипфур вернул патеси Борбеля!"
   Джипфур радостно улыбнулся, высоко подняв свою пухлую голову, мудро моргая глазами и слегка кивая в сторону более богатых торговцев и их жен.
   Слаф-Карч был слишком счастлив, чтобы обращать внимание на эти эгоистичные выходки. Теперь на нем была мантия поверх лохмотьев, и он ехал на кавалерийской лошади. Он махал толпе и весело кричал на старых знакомых. Теплота этого приема заставила меня гордиться тем, что я знал его, даже если он был суеверным старым болваном.
   Да, я невольно ввязывался в вавилонские союзы.
   В конце концов празднование этой ночи закончилось, и я был рад. Все чудеса Вавилона, в том числе мой первый взгляд при свете факела на знаменитые Висячие сады и зиккурат "Вавилонская башня", не могли в эту утомительную ночь произвести на меня и половины того впечатления, какое произвело на меня гостеприимство Слаф-Карча.
   Как только мы добрались до его дворца в маленьком пригороде Борбеля, и как только я побрился, вымылся и пировал, я улегся в удобной постели на неопределенный срок сна. Ибо Слаф-Карч приказал, чтобы я был его особым гостем, пока ко мне не вернутся силы.
   И вот, после более чем восемнадцати месяцев лишений, я свернул за угол - и это оказалось быстрым поворотом во многих отношениях.
   Два дня спустя я лежал в постели, размышляя, готов ли я встать и одеться, и только что отказался от борьбы и закрыл глаза, когда услышал, как кто-то приближается к моей комнате.
   Затем я почти осознал, что вошла служанка. Наверное, я видел ее сквозь веки, потому что был слишком сонлив, чтобы поднять голову и подмигнуть ей или приказать ей уйти, как вы могли бы сделать. Тем не менее, я знал, что в ней было что-то необычное - что-то тревожно странное...
   Она положила свежую одежду в изножье моей кровати, отдернула занавеску от окна, чтобы впустить свежее желтое солнце, взяла с моего стола пустую вазу из-под воды. На мгновение она посмотрела на меня с любопытством -
   Не знаю, трепетали ли мои полуопущенные веки, но пульс дрожал. Меня как молнией поразило: эта девушка была блондинкой.
   Нигде за все эти месяцы я не видел ни одного светловолосого человека, мужчину или женщину, до этого момента. У Плодородного Полумесяца их просто не было. Может быть, почва была неподходящей, или солнце было слишком жарким. В стране смуглых брюнеток жила бесцветная женщина, чье красивое лицо, голубые глаза и желтые косы - не говоря уже о захватывающих дух изгибах - были рассчитаны на то, чтобы короли сбрасывали армии друг на друга.
   Она была не только красива; ее опрятность и макияж - хотя последний был сделан слишком искусно, чтобы быть заметным, - на двадцать пять веков опередили эти времена.
   Она на цыпочках подошла к двери с вазой, стараясь не разбудить меня. Но теперь мои глаза были широко открыты, и я крикнул ей по-английски с нежностью взрыва динамита: "Эй, ты Бетти, не так ли?"
   Ваза с водой упала на пол - я не мог понять, почему. Я не собирался сбивать ее с рождественской елки, но она разозлилась на меня.
   "Зачем ты меня до смерти пугаешь, улитка ты, червь!" - воскликнула она по-вавилонски, подходя к моей кровати и презрительно грозя мне пальцем. "Ты что, какое-то землетрясение, которое грохочет и выбивает вазы из рук людей?"
   "Подождите минуту. Я... Я снова начал говорить по-английски, но ее молниеносный вавилонский сбил меня с толку. Язык был богат ненормативной лексикой. Она призвала на меня гнев Шамаша и добавила злобу Мардука и Иштар в меру. Я натянул покрывало на уши.
   К тому времени другие слуги и дворцовые служители шли по коридору, чтобы посмотреть, что стало причиной крушения. К моему удивлению, девушка наклонилась вплотную ко мне и рявкнула предупреждающим тоном:
   - Я поговорю с тобой позже - по-английски.
   Разбитую глиняную посуду смели, хотя починить ее было невозможно, как и мое душевное спокойствие. Не то, чтобы они имели какую-либо ценность в этом дворце. Вазы могли быть разбиты, рабы могли с подозрением относиться к Бетти или завидовать; но поразительным моментом инцидента было то, что сам Слаф-Карч пришел и навел порядок.
   Да, он настоял на этом, чтобы меня, его гостя, не беспокоили болтающие рабы. Но я ясно видел, что истинной целью Слаф-Карча было оказать услугу Бетти. Он улыбался ей беззубо, без малейшего вида превосходства, несмотря на то, что он был хозяином этого дворца и всего, что в нем было, включая ее. Внезапно я почувствовал обиду.
   Он тоже остановился, чтобы обменяться со мной любезностями, надеясь, что я скоро пирую с ним; затем, когда Бетти отправилась на работу в другое место, он ушел с ней.
   Ревнивая жара до конца дня кружила вокруг моей шеи. Мне, гостю, было нехорошо предчувствие по отношению к моему благодетелю. Что заставило меня задуматься. Если бы я мог заплатить Слаф-Карху за это гостеприимство - если бы я мог потянуть за ниточки, чтобы я ничего ему не был должен, это значительно очистило бы колоду. Затем. Я мог смотреть ему прямо в лицо, сказать ему, что пятидесятилетнему вавилонянину нечего так говорить о девятнадцатилетней иностранке. Особенно, когда на сцене появился молодой иностранец-холостяк.
   Хорошо, это решило это. Я бы заплатил наличными за эти несколько дней проживания и питания...
   * * * *
   Но моя ситуация оказалась не такой простой, как я думал. Не успел я погостить у Слаф-Карча целую неделю, как его богатый молодой племянник Джипфур выехал из Вавилона и объявил, что приехал за мной.
   - Мне здесь очень удобно, спасибо, - сказал я.
   - Согласно законам о собственности, - заявил Джипфур в своей гладкой, но высокомерной манере, - ты мой законный раб. Моя экспедиция забрала тебя у кочевников. У тебя хорошие мускулы, и ты будешь стоить все девяносто шекелей, если будешь правильно питаться и привести себя в форму".
   Слаф-Карч протестовал, но его племянник упорно настаивал на своем. Слаф-Карч пожал плечами и сказал: "Тогда я немедленно куплю у вас Хэла".
   Джипфур грубо напомнил ему, что он не может позволить себе меня. Ужасная правда заключалась в том, что за два года его отсутствия бизнес Слаф-Карча сильно пошатнулся, а его финансы номинально находились в руках его племянника.
   Так что я был собственностью Джипфура.
   -- Сожалею, -- сказал Слаф-Карч, положив руку мне на плечо, -- что не могу купить вас сейчас. Но придет время, и я вспомню". Затем, вытеснив нотки гнева из своего звучного голоса, он завершил замечанием, характерным для его щедрости: "Моя семья так гордится Джипфуром с его динамичными деловыми талантами, что я не мог и подумать о том, чтобы лишить его престижа, который он заработал. . Иди и будь для него достойным рабом".
   Когда мы двинулись к Вавилону, поводья были переданы мне в руки. "С таким же успехом я должен был научиться водить колесницу, - сказал Джипфур, - если бы я был способен". Киш, раб, который был личным помощником Джипфура, стоял рядом со мной, чтобы научить меня трюкам.
   Наши колеса запели по песчаным тропам, мы побежали по пальмовой аллее, ведущей из пригорода. За воротами Джипфур щелкнул пальцами, и Киш, быстро нажимая на курок, выхватил поводья из моих рук и остановил лошадей.
   Причиной внезапной остановки стал вид трех уродливых голов в полумасках, выглядывающих из-за высоких кошачьих хвостов в придорожном болоте. Я не мог понять, были ли они людьми или пугалами, и Киш не сильно помог, когда прошептал: "Змеи".
   К моему удивлению, Джипфур, казалось, разговаривал с этими оборванными, неотесанными, уродливыми созданиями. Он отдал им несколько простых приказов, и они слушались, как три послушных овцы.
   - Поймите, я хочу, чтобы вы держались в стороне, - сказал Джипфур. "Здесь достаточно территории, чтобы занять вас по отдельности. Если люди будут видеть вас вместе слишком часто, вы потеряете свое обаяние".
   Наша колесница катилась, и ни Киш, ни Джипфур не сделали никаких комментариев, чтобы показать, каким обаянием обладали эти одинокие и зловещие негодяи. Киш натянуто молчал, как и подобает хорошему слуге, и я взял с него пример. Джипфур, не обращая на нас внимания, приятно напевал себе под нос.
   Мы свернули с, по-видимому, главной дороги, пошли по проселочной дороге мимо площади орошаемых сельскохозяйственных угодий и остановились только на берегу реки Евфрат. Здесь три рабыни управляли шадуфом , опуская шест до тех пор, пока длинное ведро не наполнялось, затем поднимали его и выливали в поилку.
   Одной из рабочих была Бетти.
   Джипфур сошел с колесницы, подошел к ним и попросил напиться.
   - Думаешь, он хочет пить? - спросил меня Киш.
   Это был странный вопрос, исходивший из уст этого стройного, красивого, дисциплинированного молодого служителя. Его цинизм говорил мне о многом. Молчание Киша в присутствии хозяина было тишиной динамита в холодильнике. Но он открывал путь к пониманию между нами двумя. Он добавил: "Если бы эта светловолосая девушка была на вершине вон того зиккурата, Джипфур отправился бы туда из-за жажды".
   "Теперь, когда я думаю об этом, - сказал я, - я тоже хочу пить".
   Своим смелым поступком я навлек на себя гнев моего нового хозяина и всех его богов. Я сошел с колесницы, и прежде чем Джипфур вышел из кувшина с водой, чтобы дать мне безжалостный крик, я перекинулся с Бетти лукавым словцом - и это действительно имело значение.
   - Меня только что приковали к Джипфуру, - сказал я. - Но я сбегу из тюрьмы, как только ты скажешь...
   -- Вот, через неделю, -- прошептала она, почти не глядя на меня, -- когда взойдет поздняя луна.
   Джипфур приказал мне вернуться в колесницу, и после того, как он закончил шутить с Бетти, сказав ей, что пытался купить ее, но Слаф-Карч хотел все четыре шекеля, а он знал, что она стоит всего два, мы поехали обратно. вниз по переулку. И можете поспорить, я запомнил каждый поворот на дороге между этим шадуфом и воротами Вавилона.
   ГЛАВА III
   Через неделю, в час после полуночи, я выскользнул из Вавилона и побежал на юг. Я опередил луну на добрый час, только сегодня ночью не будет ни луны, ни звезд. Черноту нарушали только огни городских факелов и редкие вспышки молний.
   Никакая угрожающая буря не смогла бы удержать меня от встречи. Прошедшая неделя ожидания была похожа на год.
   Не то чтобы я не был занят каждую минуту. Научиться работать на Jipfur было непросто. Но, к счастью для меня, высокий долговязый слуга Киш подсказал мне неприятные моменты высокомерного патеси и обучил меня тем вещам, которые должен знать каждый молодой раб. Например, лучший способ выйти из дворца хозяина в полночь, не будучи пойманным.
   Гром прогремел над моей головой. "Бетти там не будет", - твердил я себе. - Буря может остановить ее. Или Слаф-Карч...
   У меня снова поднялась температура! После всех разговоров, которые я слышал на прошлой неделе, одна мысль о Слаф-Карче и Джипфуре зажигала меня ревностью. Богатый молодой племянник был полон решимости купить Бетти до осени. Дядя упорно держался.
   Я шел ощупью в темноте, цинично моля Мардука удержать меня между оросительными канавами и остановить до того, как я войду в реку. Затем на горизонте вспыхнула полоса молнии, и прямо передо мной появились черные столбы шадуфа , и меня ждала Бетти. Ее косы, развевающиеся на ветру, казались платиновыми под пурпурным блеском.
   - Ты здесь, - сказал я по-вавилонски. - Кто-нибудь пришел с тобой?
   "Никто. Я не осмелился никому сказать, что приду".
   Ее беглый английский был музыкой для моих ушей. Ее низкий голос был богатым и мелодичным, и я не мог не думать о том, какое интересное исследование на вокодере могло бы получиться.
   - Рад, что вы пришли, - сказал я. - Странное время и место для свиданий, но если вавилоняне увлекаются подобными вещами, я далек от того, чтобы...
   - Не ведите меня в реку, мистер Нортон, - сказала она, и ее пальцы, слегка вцепившиеся в мою руку, потянули меня назад.
   "Зовите меня просто Хэл", - сказал я, почувствовав, что цитирую фразу, без сомнения банальную даже в те далекие времена.
   "Хорошо быть у Евфрата, - сказала Бетти, - но не так хорошо, чтобы упасть в него".
   Мы сидели на песчаном берегу, окутанном тьмой. Бетти ритмично повторила маленькую вавилонскую пословицу о Евфрате и удаче. По ее словам, существует легенда, согласно которой, если посмотреть на Евфрат определенное количество раз - точное число неизвестно, - вы не умрете, как другие люди. Ты будешь жить, и твой образ жизни станет тайной для всех людей.
   - Весьма вероятно, - сказал я.
   - Вы не должны сомневаться в этом, - заявила Бетти. "Вавилоняне могут доказать это. Видели ли вы смешного маленького плоскоголового человечка, стоящего у подножия огромного зиккурата? Он стоял там поколениями, и говорят, что он останется там, когда зиккурата не станет. Это потому, что он смотрел на Евфрат...
   - Нужное количество раз - да. Очень причудливо".
   Мое слегка саркастическое прерывание вызвало мгновенный разрыв. Я не мог представить себе, что Бетти примет во внимание эту галиматью, даже если некоторые из этих суеверных древних предков поверят в нее.
   - Любопытно, правда ли это, - добавил я после того, как тишина стала гнетущей. "Как-нибудь я остановлюсь и поговорю с этим забавным маленьким плоскоголовым человеком".
   - Он не может говорить, но он там.
   "Не мочь? Он жив?
   - Он окаменел, но он здесь. "
   Боюсь, я смеялся слишком от души. Бетти не собиралась шутить. Со всей серьезностью затуманенной суевериями вавилонянки она цеплялась за свою причудливую историю. Он был там , повторила она, значит, в каком-то смысле он продолжал вести образ жизни, который был загадкой для всех мужчин.
   Настала моя очередь замолчать. По небу сверкнула молния, начали прерывисто брызгать капли дождя.
   - Нам лучше найти убежище, - сказала Бетти.
   Она схватила меня за руку и повела вдоль берега реки к нависающей скале, которая защищала нас от шлепающихся капель. По ее словам, это был приют, который часто посещали рабы. Я ничего не видел, пока не появилась фиолетовая молния. Затем я увидел неглубокую пещеру, в которой мы находились, в нескольких ярдах над широким Евфратом. Теперь все снова стало черным, за исключением нескольких мерцающих огней факелов в восьми милях вверх по течению - Вавилон спал.
   "Эта река проникает в твою кровь. Меня это заводит. Это сделает то же самое для вас".
   "Нет, если я смогу помочь", - подумал я. Вслух я сказал: "Мне здесь делать нечего. Если есть способ вернуться в Америку двадцатого века...
   "Я знаю, как ты себя чувствуешь. Я баловал себя такими же чувствами в первый год".
   "Как давно ты здесь?"
   "Почти три года".
   - Значит, вы тоже попались в ловушку из-за паршивой линии Полковника? - сказал я, наконец-то наслаждаясь возможностью откупорить сжатую горечь. - Полагаю, Милхолланд сказал вам то же самое, что и мне, - одну неделю назад - или, самое большее, две - тысячу долларов в неделю - славу и бессмертие за ваш вклад в его знаменитую коллекцию голосов животных?
   - Что-то в этом роде, - задумчиво сказала Бетти.
   "Парень чокнутый".
   "Определенно."
   - Как ты вообще с ним связался?
   - Он мой дядя, - сказала Бетти, и я застонал, как проколотый воздушный шар. Она продолжала, не обращая внимания: - Он не обычный чудак - он великий князь всех чокнутых. Вот почему мы застряли здесь. Вы не возражаете, если я расскажу об этом?
   "Разум? Я практически ослеп из-за отсутствия света на эту тему, - сказал я.
   * * * *
   Дождь хлестал по огромной реке, и наша пещера ревела и стонала от эха яростных ударов. Теплая каменная стена стояла у нас за спиной. Наши плечи едва соприкасались. Бетти говорила, и ее голос рядом с моим ухом был подобен волшебному шепоту далеких веков на фоне рева веков.
   - Я начну с моего отца, - сказала она. "Он был великим человеком - гением. Если бы он был жив, мир смотрел бы на него снизу вверх. Он был учеником Эйнштейна, но у него были свои собственные теории вселенных, взаимосвязанных во времени. Его эксперименты были очень успешными вплоть до того судьбоносного года, когда он начал использовать устройства для передачи времени".
   - Значит, вашим отцом был профессор Клифтон Милхолланд, физик и изобретатель?
   "Да. К несчастью, его лаборатория досталась моему дяде, рассеянному полковнику, который так мечтает сделать себе имя натуралиста, что с радостью отправил бы вас на солнце, если бы там обнаружились какие-нибудь новые звуки животных. Вот почему вы пришли сюда, не так ли? Что ты принес, граммофон?
   - Вокодер, - сказал я. - Я полагаю, вы видели, как их использовали? Они разбивают голос на его простые элементы, такие как громкость - качество тона - высота тона".
   - Я помню, - сказала Бетти. - А еще они переделывают голоса.
   "Верно. Этот мой инструмент - самая последняя, самая компактная модель. Я мог бы запечатлеть ваш голос; тогда, воздействуя на клавиши, я мог бы заставить его говорить вам мои слова вашим голосом , то есть в том же диапазоне высоты тона, с теми же обертонами, с теми же согласными качествами и так далее. Твоя собственная мать не знала бы, что это был ты.
   "Замечательно, - подумала она. - Ты использовал его?
   - Ни разу... Ну, я записал голос Слаф-Карча - он был ярким, мягким баритоном, знаете ли, - но так и не закончил демонстрацию. В то время мы были заключенными, и он больше интересовался рассказом о девушке-иностранке по имени Бетти".
   Бетти быстро отвела тему от опасной темы. - Я полагаю, Джипфур интересовался этим инструментом?
   - Он никогда его не видел, - сказал я.
   - Значит, ты его спрятал?
   - Дело в том, что я избавился от него за несколько дней до того, как Джипфур забрал меня.
   - Избавился ?
   - Продал - разносчику с повозкой, набитой подержанным хламом. Мне понадобилась небольшая монета, чтобы купить подарок для Слаф-Карча в обмен на мою долю. Торговец заплатил хорошую цену. Он сказал, что мог бы изобразить это на каком-нибудь фокуснике как на волшебной шкатулке. Выглядит достаточно волшебно - прочный черный футляр - тяжелый...
   - Вы, должно быть, двоюродный брат Джека и бобового стебля, если продаете такой ценный инструмент...
   "Никто не будет знать, как его использовать. Если на то пошло, я сомневаюсь, что кто-нибудь откроет его. Он запирается, как стальной сундук, и я забыл бросить ключ. Но какой-нибудь шарлатан за свои деньги заплатит.
   -- И выколачивать деньги из невинных крестьян -- бездушная ты тварь, -- сказала Бетти. "Я хотел бы услышать, как это работает, просто ради старых времен. Вы устроили полковнику демонстрацию?
   Я был рад, что разговор вернулся в Америку. Достижение Бетти такого возраста все еще оставалось для меня загадкой; но я знал, что у нас должно быть много общего. С безопасного расстояния в двадцать пять столетий мы начали подшучивать над полковником Милхолландом.
   "Старик начал читать мне энциклопедию, как только я зашел на собеседование", - рассказал я. "У него был пассаж о лосе-самце - его брачный период и тому подобное".
   "Я полагаю, он предложил оседлать для тебя животное, если ты сможешь вернуть его из этого века?"
   "Если подумать, он это сделал. Хотя он указал на свою собственную стену. Он предложил лося-быка с широкими рогами. Только не говорите мне, что он ожидал , что вы принесете какую-нибудь крупную дичь?
   - Ты не видел, как я охотился на лося? она смеялась.
   - Если что, то наоборот.
   "Это означает, что?" она спросила.
   - Имеется в виду, что есть некий лось по имени Джипфур, который живет в лесу под названием Вавилон. Если вы помните, в той энциклопедической статье говорилось, что осенью брачный период...
   - Я предлагаю сменить тему, - коротко сказала Бетти.
   - Очень хорошо, - сказал я. - Но я все еще в неведении относительно того, зачем вы пришли сюда.
   "В поисках моей семьи", - сказала Бетти с ноткой боли в голосе.
   Она рассказала мне всю историю.
   Ее отец настоял на том, чтобы первым опробовать собственное изобретение. Она и ее брат были с ним на крыльце в их лаборатории в Скалистых горах, и приготовления были почти завершены. Были предоставлены ключи для любого из сотен различных прыжков во времени.
   Внезапно к ним вышел полковник Милхолланд и со своей неуклюжей рассеянностью уронил книгу на ключи.
   "Отец предупредил, что машина будет резать чисто, - сказала Бетти. "В тот момент, когда книга ударила по клавишам, большие магические обручи, слетевшие с верхней помощи, поймали моего отца как раз в тот момент, когда он пересекал зону передачи. Ему мгновенно отрубили голову".
   Голос девушки превратился в напряженный шепот.
   "Он тотчас же исчез - все, кроме контрольных свидетельств смертельного удара. Его левая нога была разрезана по диагонали ниже колена. Отрезанная часть лежала там, не кровоточа. А вместе с ним...
   - Часть головы?
   "Да. Левая часть лба, большая часть левого глазного яблока, левая скула, часть носа, рот, подбородок...
   - А остальная часть его тела?
   "Ушел - сквозь время - в один из сотен далеких веков".
   Ее шепот прекратился, и остался только твердый, успокаивающий рев проливного дождя.
   - Ты не мог забрать тело? Я попросил.
   - Не шанс для игрока, - вздохнула Бетти. Теперь ее голос был сильным и твердым, ибо она давно смирилась с трагедией. "Видите ли, как только это произошло, полковник, увидев, что он сделал, сорвал книгу с ключей. Какие из них он поразил, мы никогда не узнаем.
   - Следов пыли нет?
   "Мы применили микроскоп без особой удачи. Наконец, мы предположили, что он отмотал назад примерно на двадцать пять столетий, которые могли длиться несколько сотен лет или меньше. Как бы то ни было, когда несколько месяцев спустя полковник решил использовать машину времени для своего хобби, мой брат согласился совершить переход, если полковник отправит его на две с половиной тысячи лет назад.
   - Значит, твой брат приходил сюда?
   - Да, но он ничего не добился. Если тело отца доживало до этого возраста, его либо пожирали львы, либо хоронили. Никакой подсказки так и не нашли. Это был конец. Какое-то время мой брат тратил свои дни на изучение природы, но вскоре он понял, что приехал в путешествие во времени в один конец, поэтому он связал свою судьбу с патеси, которые его приютили, - старый добрый Слаф-Карч.
   - Старый добрый Слаф-Карч, - повторил я.
   "Когда мой брат не вернулся, - продолжала Бетти, - я заподозрила, что полковник неправильно управляет машиной времени для обратных поездок. Я хотел, чтобы он позвал ученых, но он был слишком самонадеян. Кроме того, у нас были все инструкции моего отца в черно-белом виде. Так что мы размышляли над ними, но они были слишком глубоки для меня. Я должен был признать, что полковник , насколько я мог судить, был на правильном пути.
   - Тогда вы, я полагаю, записались на поездку в один конец?
   "Да. Мой брат заставил меня пообещать не следовать за ним, но я была в отчаянии, когда он и папа ушли. Если бы они были поглощены воздухом, я мог бы знать самое худшее.
   Это была Бетти, какая бы нервная она ни была. Она была сильной и предприимчивой. Девушка должна была быть такой, чтобы пройти через кризисы, с которыми она столкнулась. Мужчина смотрит на красивую девушку и говорит себе, что вот его приз и кампания почти выиграна. Но Бетти Милхолланд - ну, может быть, этому человеку лучше дважды подумать, зовут ли его Слаф-Карч, или Джипфур, или Хэл Нортон.
   "Таковы были мои мысли, пока она продолжала свою историю. По ее словам, она достигла этого возраста как раз вовремя, чтобы поговорить со своим братом перед его смертью. Колесо колесницы срезало его. Он был на службе у Слаф-Карча. Банда ассирийских головорезов неожиданно напала на Борбель, и пригород понес несколько потерь.
   Бетти не чувствовала горечи по отношению к Слаф-Карчу. Она была горда тем, что ее брат встал на защиту города, и гордилась тем, что Слаф-Карч позже возглавил ответную экспедицию - хотя эта последняя попытка потерпела неудачу, приведя к захвату самого Слаф-Карча и, в конечном итоге, к порабощению.
   "Вот, - сказала Бетти, потеряв серьезность, - я дала вам столько личных данных, что вы почувствуете себя частной кредитной корпорацией. Я получу кредит или нет?"
   - Я думаю, мы можем договориться о закладной, мисс Милхолланд, - сказал я, - исходя из вашей предполагаемой стоимости... э... сколько, по словам Джипфура, вы стоите?
   Ее шутливое настроение прекратилось при упоминании Джипфура. До нее доходили слухи, сказала она с горечью, которые ей не следовало слышать. Джипфур предложил за нее Слаф-Карчу сто двадцать шекелей. Однако ей тайно сообщили, что Slaf-Carch никогда не продаст ее. С этой уверенностью она решила принять свою долю вавилонской рабыни.
   Дождь закончился. Облака разошлись, и на реку упала полоса туманного лунного света. По речной тропе шли два мокрых, оборванных существа, черные на фоне сереющего неба.
   Когда они подошли ближе, я догадался, что это двое из трех "Змей", которых я видел за неделю до этого. Они вошли в пещеру и растворились в черноте стены напротив нас.
   Я не знаю, могли ли они нас видеть. Они говорили вполголоса, потом замолчали.
   - Уже почти рассвет, - прошептала Бетти. - Я должен вернуться.
   - Последние восемнадцать месяцев я жил ради этого разговора с тобой, - сказал я. "Но теперь, когда пара оборванцев вторглась на наше свидание, как насчет того, чтобы поскорее повторить это?"
   "Мы не рискуем часто видеться друг с другом, - сказала Бетти, - кроме тех случаев, когда нам случается встречаться при исполнении служебных обязанностей. Но под покровом условностей мы будем знать, что мы - друзья.
   Я предложил ей использовать более сильное слово, чем "друзья". Ведь у нас было все общее -
   Но мои иллюзии о влюбленности мгновенно развеялись.
   - Хэл, если бы мы были в нашем веке, - сказала Бетти с головокружительной откровенностью, - вы из тех парней, в которых я могла бы влюбиться без малейших усилий. Но нам лучше взглянуть правде в глаза. Мы застряли здесь - пятьсот пятьдесят лет до нашей эры. Во что бы мы ни были воспитаны, веря, что это правильно или неправильно, в этот век правильно для нас подчиниться обычаям вавилонских рабов".
   - Ты же не имеешь в виду, что выполнишь все ужасные обязательства?
   - Хэл, пойми меня правильно. Я не считаю свои собственные желания. Слаф-Карч - великий человек среди своих собратьев. Он богат, он честен, его уважают за то, кто он есть. Его рабы гордятся тем, что он хозяин. И в этой цивилизации каждая женщина-рабыня, достигшая зрелости, гордится тем, что рожает детей для своего хозяина".
   "Бетти!" Тяжелый вздох, сорвавшийся с моих губ, заставил оборванных существ, разделявших нашу пещеру, беспокойно зашевелиться. Они были так тихи, стряхнув промокшую верхнюю одежду и устроившись поудобнее, что я забыл о них.
   "Тсс!" сказала Бетти. - Вы разбудите наших сопровождающих.
   - Но то, что ты говорила, Бетти, - это нелепо. Не могу поверить, что такая шикарная девушка, как ты...
   - Я собственность Слаф-Карча. И снова ее голос был низким, бесстрастным. "Я прошел через недели ментальных пыток, чтобы прийти к этому осознанию. Но я пришел к решению - единственно возможному решению в наше время. Ты не должен разбивать его, Хэл. На меня распространяются вавилонские законы о собственности. Через несколько дней, когда Слаф-Карх позовет меня, я приду.
   - Хорошо, - сказал я наконец, и мои слова прозвучали с горечью. "Мы понимаем друг друга."
   "Я знаю, что ты возненавидишь меня, Хэл, потому что ты еще не начал жить в эти времена".
   - Я бы сию же минуту поехал домой на поезде, если бы мог, - сказал я.
   - Без всяких прощаний, без сомнения. Бетти встала, чтобы уйти.
   - Один вопрос, Бетти. Должно быть, я с вызовом стоял на ее пути, потому что ее звездные глаза с любопытством искали меня.
   - Если Джипфур купит тебя, а я уверен, что он собирается это сделать...
   "Хэл! Не говори этого!
   - Джипфур красив, - ледяным тоном сказала я. "Он вспыльчив и властен. Лично я думаю, что он тщеславен, и я знаю, что он трус. Но это не относится к делу".
   "В чем смысл?"
   - Что когда тебя купит Джипфур, будут задействованы не только рабские обычаи и экономические договоренности.
   Лицо Бетти отвернулось от меня. Она с тревогой смотрела на серую полосу, расстилающуюся по горизонту, на бархатные тени на широкой черной реке.
   - Если он купит меня, я могу подчиниться - или я могу прийти к этой реке...
   Она вздохнула и попыталась отогнать беспокойные мысли, взмахнув косами. Она вывела нас из пещеры, обронив несколько смешных замечаний о наших компаньонках, оборванных негодяях, которые храпящей кучкой лежали футах в двадцати от того места, где мы только что сидели.
   Любопытно, что теперь их было трое, а третьим был огромный деформированный член Змеиного трио, выглядевший не менее отталкивающе, чем неделю назад.
   "Тот третий, должно быть, уже был здесь, - сказала Бетти, - только было так темно, когда мы вошли в пещеру, что не могли его увидеть".
   - Надеюсь, он спал, учитывая все, что мы говорили, - сказал я. - Или мы говорили о каком-нибудь вавилонском?
   "Я думаю, в основном англичане", - сказала Бетти.
   Мы сняли сандалии, чтобы пробраться через грязевые ямы вдоль переулка. Бетти снова стала беззаботным ребенком, она бежала рядом со мной и радостно смеялась, когда грязь выдавливала ей пальцы ног.
   Но меня тяготило самое тяжелое настроение в жизни. Мучения, через которые боролась Бетти, теперь были моими.
   К тому времени, когда мы достигли перекрестка, быстро приближался рассвет. Каждому из нас пришлось бы спешить, чтобы вернуться незамеченными. Но последнее слово должно было быть за мной, и это была непростая работа.
   - Спасибо за все, что ты мне рассказала, Бетти, - сказал я. "Я мало что могу сделать. Но я знаю, как ты относишься к Джипфуру, так что рассчитывай на меня. Я сражаюсь на вашей стороне и скорее отдам свою правую руку, чем позволю Слаф-Карху продать вас.
   - Хэл...
   Что бы она ни хотела сказать, видимо, нельзя было сказать словами, потому что она посмотрела на меня серьезными доверчивыми глазами, взяла меня за плечи руками, поцеловала.
   Мы долго целовались. Потом мы расстались.
   ГЛАВА IV
   Через два дня в полдень в скудной тени парка, окружавшего дворец Джипфура, собрался парад.
   Киш и я шли впереди парада, блистательно одетые в наши причудливые золотые и зеленые мундиры, верхом на красивой упряжке, запряженной в первую колесницу.
   Конечно, мы были всего лишь украшениями, одетыми в тон зелено-золотой сбруи лошадей. Но тем не менее мы имели право чувствовать себя важными, потому что наша колесница была занята надменной сестрой Джипфура и двумя ее фрейлинами.
   Но Киш не чувствовал себя важным. Он бы не разделял искусственного самовосхваления Джипфура, если бы тот был одет в чистое золото. В любом случае, он цинично относился к помпезности и церемониям, и вдвойне, когда его подстрекал Джипфур.
   - Мне пахнет тухлым инжиром, - украдкой шептал мне Киш. "Зачем ему устраивать все это публичное шоу для человека, которого он пытается обмануть наедине?"
   Само собой разумеется, Джипфур возглавил парад. Мы неуклюже принялись за дело, следуя за ним прямо через сердце города.
   Я должен признать, что у Джипфура был вид человека, рожденного ехать во главе парада. Поза его несколько пухлой головы, положение его слегка коренастых плеч, гордый подъем рук, когда он держал поводья своей лошади, придавали ему вид высшего величия, столь же убедительного, как и его великолепные регалии.
   Его костюм представлял собой смесь церемониального мундира набожного патеси и сверкающих доспехов воина. На нем была высокая конусообразная шапка священника, специально украшенная полосой из резного золота. Эта полоса эффектно сочеталась с его рыжевато-коричневым лбом, придавая золотистый оттенок его красивому коренастому лицу.
   "Лось-бык!" Я усмехнулся про себя. Два локона черных волос спиралью выбивались из-под его конической шапки, как рога у горного козла. Если бы Бетти была здесь, я бы указал на них как на рога.
   Когда мы вышли на рыночные улицы, вокруг нас сомкнулась толпа. Кое-где напыщенный купец кричал лакею, чтобы тот привел колесницу или верховую лошадь, чтобы присоединиться к процессии. К нам присоединились самые разные люди, от банкиров до бродяг. Прежде чем мы оказались в пределах видимости королевского дворца, уличные толпы и парады скатились в один и тот же снежный ком. Слух о том, что в конце марша будет пир, не уменьшил популярности парада.
   За королевским дворцом Джипфур остановился и произнес речь. В тени большого зиккурата он построил еще один. И когда мы подошли к городским воротам, которых к этому времени уже было целых пять тысяч, Джипфур произнес самую красноречивую речь из всех. Он казался полностью убежденным в собственном великодушии, спровоцировавшем это празднование.
   "Наш возлюбленный Слаф-Карч будет самым удивленным патеси в долине, когда мы придем к нему, чтобы воздать ему почести", - величественно прокричал Джипфур, и его высокая конусообразная кепка покачивалась в такт его жестикулирующим рукам. - Но "Слаф-Карх" заслуживает наших почестей. Он великий человек и великий патриот!"
   Все зааплодировали, и неизбежный сброд зашумел во всевозможные тарелки и нойз-колотушки.
   "Никто не скучал по Слав-Карху больше, чем я, во время его долгого отсутствия. Я не имею в виду то, что забота обо всем его имуществе обременяла меня тяжелыми обязанностями. Я имею в виду ту привязанность, которую каждый человек питает к своим соотечественникам. Я знал, что Слаф-Карч жив. Так мне сказали боги. Вот почему я отправлял экспедицию за экспедицией в набеги на кочевников - с каким результатом? Наконец, по милости Мардука, действующей через меня, его верного слугу, Слаф-Карч был восстановлен.
   Очередное столпотворение шума и аплодисментов.
   "Итак, товарищи, - заключил Джипфур, - давайте отправимся в Борбель и удивим нашего уважаемого патеси и патриота тем, что войдем в его дворец, восхваляя его".
   Мы маршировали, и тысячи похотливых глоток среди нас издавали громоподобные гимны, чьи странные и причудливые мелодии я воспринял как обозначение изобилующей радости. Даже две аристократические фрейлины, сопровождавшие сестру Джипфур, должно быть, пели; скрипящие колеса колесницы не могли издавать всех пронзительных звуков в этом районе.
   В двух милях от Борбеля пара посыльных мчалась вперед, чтобы убедиться, что путь свободен. Они не мчались назад. Когда мы вошли в Борбель и подошли к дворцу Слаф-Карча, мы по-прежнему не видели посланников.
   Среди застекленных голубых колонн у входа толпилась толпа людей. Они, должно быть, заметили, что мы подошли, но не вышли поприветствовать нас.
   Это было странно. Мы не могли этого понять. Наш веселый дух испытал таинственный озноб, мы замедлили шаг, затем остановились. Джипфур приказал нам подождать и в одиночку подъехал ко входу во дворец.
   Несколько минут он как будто вел серьезный разговор с группой крестьян и рабов. Наконец он вернулся к нам, и на его лице отразилась глубокая тревога. Он воздел руки, чтобы заглушить тихий ропот голосов, затем обратился к нам свинцовым тоном.
   "Склоните головы. Да пребудут с нами боги, пока я рассказываю вам о том ужасном, что произошло. Сегодня утром Слаф-Карч пропал. Никто не знал, куда он ушел. Дворец обыскали, но не было никаких признаков того, что он собирался уйти".
   Джипфур помолчал, вытер пот со своего золотистого лба, глубоко вздохнул и продолжил.
   "Но его нашли. Когда мы приближались к этой деревне, трое рабов Слаф-Карча, разыскивая его в саду, наткнулись на его тело. Слаф-Карч жестоко убит.
   Стон, прокатившийся по пятитысячному параду, был подобен лавине.
   Джипфур подождал, пока наступит тишина, затем добавил несколько слов к потрясенной праздничной толпе. Это было все, что можно было сделать в данных обстоятельствах.
   "Если будут какие-либо другие вести о причине этого ужасного деяния, это известие будет доведено до вас в Вавилоне. Но, как мы все знаем, у Slaf-Carch не было врагов. Само это множество свидетельствует о том, что все мужчины оказывали ему почет и уважение. Нет ничего большего, что любой из вас может сделать. Возвращайтесь в свои дома, и когда наступит время погребального обряда, мы соберемся у Пещеры Гробниц..."
   * * * *
   Два дня спустя я присутствовал на похоронах Слаф-Карча.
   Парад чести был грандиозным, но это было ничто по сравнению с этим собранием. Целых пятнадцать тысяч человек толпились на скалистых склонах холмов, и отовсюду доносились шепотом восхваляющие усопшего. Не дешевые и низкопробные, вроде возгласов и шума толпы, возбуждаемой речью, а глубоко прочувствованные похвалы, заработанные добротой и честным обращением.
   Киш и я стояли на службе у Джипфура и его семьи скорбящих во время церемонии. Послеполуденные тени накрыли нас, и мы могли видеть тысячи лиц, собравшихся у входа в пещеру из желтой скалы. Я искал эти лица, пока не заметил Бетти.
   На ее сильном лице не было признаков плача, но я видел, что она не могла смотреть на меня.
   Многие патеси, в том числе Джипфур, произносили слова над телом. На этот раз эгоизм Джипфура несколько умерился; но я не мог не заметить, что его глаза были украдкой, как будто пытаясь оценить драматический эффект его усердно произнесенных молитв и дани.
   Все, конечно, помнят разбитое и частично раздавленное лицо Слаф-Карча. Он был забит камнями до смерти. Это было все, что знали его ошеломленные, потрясенные скорбящие; возможно, все, что они когда-либо узнают, подумал я.
   После того, как тело было запечатано в подготовленной нише глубоко в пещере из желтой скалы, сигнал патеси указывал на то, что церемония подошла к концу. И все же какое-то мгновение толпа ждала неподвижно, словно не желая разрушить чары собственной безмолвной дани Слаф-Карху.
   Внезапно из пещеры желтой скалы раздался голос.
   "Мой народ, я был свидетелем вашего горя по мне в этот день".
   Это был богатый, звучный баритон, звучавший сильно и чисто, словно его усиливали стены пещеры. Это был голос Слаф-Карча.
   Пальцы Киша впились в мою руку. Он задохнулся.
   "Что это было?"
   Все, кто слышал голос, спрашивали об одном и том же. Скорбящие в ужасе повернулись друг к другу. В этом голосе нельзя было ошибиться.
   Толпы, слишком далеко позади, чтобы понять, что произошло, начали сгущаться ближе. Что означали все эти задыхания, эти испуганные лица, это статуйное напряжение?
   Внезапно снова раздался голос.
   "Мой народ, вы возмущены подлым преступлением, совершенным против меня. Тогда позвольте мне сказать вам, что человек, убивший меня, находится среди вас. "
   К этому времени мои подозрения в отношении Бетти загорелись. Я посмотрел на нее. Она не видела меня. Как и несколько сотен других, она, казалось, была в безумии.
   Охваченные паникой люди вырывались из своих кошмарных замираний и начинали метаться прочь, оглядываясь испуганными глазами. Но в этот момент Бетти схватила патеса за рукав, что-то прошептала ему на ухо. Он энергично закивал, подозвал к себе троих других важных людей и быстро убедил их в чем-то.
   Тут же один из этих мужчин стал звать к бушующей толпе. "Послушай меня!"
   Он взобрался на скалу и сумел жестом призвать беспокойную орду к миру.
   "То, что мы слышали, было голосом Слав-Карча".
   Люди посмотрели на пещеру и снова на говорящего. Никто и не думал возражать.
   "Слаф-Карч продолжает жить, - продолжал оратор, - каким-то образом, которого мы не можем понять. Это старая легенда ...
   Послышался ропот раздора. Но еще раз богатый голос баритона завибрировал сквозь стены пещеры в желтой скале.
   "Я смотрел на реку - много, много раз. По-своему я буду продолжать жить среди вас. А теперь иди и вспомни, что я сказал.
   Это было то. Говорящий, взобравшийся на скалу, просто указал на пещеру. Больше ничего не требовалось. Народ удивленно перешептывался, говоря друг другу, что всегда верил в эту легенду, но вот, наконец, живое доказательство.
   Они сразу же обрадовались перспективам нового существования Slaf-Carch. Его убили, но он еще жил по-своему - и знал своего убийцу.
   Щелчок пальцами привлек Киша и меня по стойке смирно.
   - Немедленно возвращайтесь в Борбель, - прозвучала отрывистая команда Джипфура. "Сообщите во дворец, что я приду сегодня вечером, чтобы завладеть всем имуществом, включая земли, рабов и домашний скот".
   ГЛАВА V
   Никто, кроме подонка, не стал бы всю неделю ходить с острым гвоздем в пятке ботинка, подталкивая его на каждом шагу. Но это практически то, что я сделал - только в моем случае гвоздь был в пятке моего мозга, и боль пульсировала даже тогда, когда я должен был спать.
   Другими словами, острая, как сталь, память о том, что Бетти сказала, что она сделает, если попадет в Джипфур, а именно, подумывает о том, чтобы броситься в Евфрат, сводила меня с ума.
   И хуже всего было то, что я ничего не мог с этим поделать. Я был рабом Джипфура, как никогда прежде, и ты думаешь, он держал меня в напряжении? Со всеми его новыми делами, которыми нужно было заниматься, он до предела нагружал каждого компетентного раба новыми обязанностями.
   Несколькими неделями ранее, когда Slaf-Carch все еще работал для меня, я поздравлял себя с тем, что он заставил Jipfur дать мне работу белого воротничка. Теперь я стал завидовать крепким юношам и девушкам, работавшим шадуфами на оросительных ручьях. По крайней мере, они отдыхали, пока их ведра наполнялись.
   Я старался изо всех сил, но у меня не получилось сорваться на прогулку в Борбель. Я нуждался в разговоре с Бетти больше, чем в еде или питье. Более того, я горел желанием осмотреть место убийства Слаф-Карча, ибо, как сказал Киш, от этой сделки пахло тухлыми инжирами.
   Конечно же, охрана Джипфура вместе с агентами королевских правоохранительных органов были на работе. Но им не удалось найти ни одного убийцу. Ходили слухи, что они допросили нескольких ночных бродяг, включая Трех Змей, на общих основаниях. Но их расследование ни к чему не привело.
   Однажды днем Киш зашел ко мне и сказал, что очистил дворцовый сад для уникального случая. Только что прибыли несколько рабов, унаследованных от Слаф-Карха. Джипфур проведет с ними собеседование сегодня вечером и распределит по местам.
   "Я поведу рабов во внутренний сад, когда их позовет Джипфур", - сказал Киш, многозначительно приподняв бровь. - Если появится что-нибудь интересное, я дам вам знать.
   Моя работа страдала до конца дня. Единственная важная вещь, которую я сделал, это наточил маленький железный нож.
   * * * *
   Уже почти село, когда мимо моей комнаты пробежал Киш, чтобы свистнуть сигнал. Я бросил работу и проскользнул по узкой лестнице на балкон во внутреннем саду.
   Я посмотрел на роскошную сцену, которую Джипфур выбрал для своих интервью. Длинные тени от вечернего солнца рисовали широкими полосами огороженный сад. Фонтан под открытым небом брызнул тонкими струйками жидкого золота - значит, где-то под садовой набережной, где были спрятаны туннели, рабы несли ведра с водой для пополнения резервуара фонтана.
   Джипфур был олицетворением праздности: он лежал на красной парчовой шезлонге, его конусообразная шапка была сдвинута на затылок на широкой красивой голове, его пухлые пальцы лениво пересчитывали завязки кисточек его золотого и белого халата.
   Он стоял лицом к фонтану в центре двора, и я не собирался давать ему понять, что подслушиваю из точки почти прямо над ним.
   Затем последовал страшный, но неизбежный вход. Бетти провели в присутствии Джипфура. Патеси учтиво попросил ее сесть, и он отпустил Киша.
   Мгновение спустя Киш на цыпочках прокрался по балкону, чтобы присоединиться ко мне.
   - Она всего лишь ребенок, - прошептал Киш.
   - Джипфур так не думает, - возразил я.
   Однако из разговора Джипфура было ясно, что он был раздражен тем, что она пришла с косами и в простом платье рабыни. Он ожидал, что она будет украшена чем-то очаровательным для этого случая.
   Конечно, Джипфур не догадывалась, что она применила свое искусное искусство макияжа, чтобы подчеркнуть этот юношеский эффект. Я уловил это сразу; но я также видел, что, несмотря на все ее усилия, Бетти, тем не менее, была умопомрачительно красива.
   - Я прощу тебя за твой внешний вид на этот раз, - сказал Джипфур. - Вы провели слишком много дней в полевых работах. После того, как вы привыкнете к работе в помещении и научитесь некоторым манерам, вы будете стоить все шесть шекелей.
   Джипфур рассмеялся над его шуткой, но Бетти не увидела ничего смешного, и я тоже. Я был прямо на краю перил, чувствуя себя бомбой, которая вот-вот упадет. Но я не осознавал, пока Киш не прошептал: "Лучше убери это", что я вынул из кармана свой железный нож.
   Теперь наш лорд и хозяин уговаривал Бетти подойти поближе. Она молча отказалась, и пламя гнева залило лицо Джипфура румянцем. Он поднялся на ноги, начал ходить перед ней.
   Киш снова положил руку на мою руку.
   - Я лучше возьму этот нож, - прошептал он.
   Я покачал головой. Испуганное выражение лица Киша меня не остановило. Я был слишком занят Джипфуром, каждое слово и действие которого заливало мне глаза красной нитью. Проклятый лось-бык щеголял своим авторитетом в манере, которая была не чем иным, как скотиной. Я намеревался что-то сделать.
   * * * *
   Бетти продолжала ускользать от него хитрыми увертками. Но Джипфур был хозяином. Вес всего вавилонского закона остался позади него. Он использовал свое преимущество с ловкостью искусного палача.
   Я присел, дрожа. Неважно, что это был бы мой конец. Дело было в том, чтобы сделать мой прыжок правдой и покончить с Джипфуром. Бетти наверняка попадет в более надежные руки.
   Я оглянулся. Киш ушел. Это было так же хорошо. Не нужно, чтобы его втягивали в это преступление как соучастника.
   Теперь я едва цеплялся за край балкона, оценивая двадцатифутовый перепад высоты. Джипфур схватил руки Бетти, пытался заключить ее в объятия. Ужас в ее глазах был ужасен - еще хуже, потому что он был тронут намеком на покорность своей неизбежной судьбе.
   Потом она заметила меня, поняла, что я сейчас прыгну. Мгновенно она закричала - по-английски!
   "Не делай этого! Не делай этого!"
   Джипфур отпустила одну из ее рук, вертясь, чтобы увидеть, не пришел ли кто-нибудь посторонний. На мгновение я скрылся из виду. Затем из ниоткуда раздался гулкий голос - богатый баритон Слаф-Карча.
   "Джипфур... Джипфур... Я говорю с тобой".
   Сила этого голоса была не меньше, чем в Пещере Гробниц. Я опустился на колени, все еще сжимая железный нож, и наклонился к краю перил, чтобы увидеть...
   Джипфур стоял как вкопанный с открытым ртом. На кромках его черных волнистых волос выступили капельки пота.
   Голос пришел снова.
   "Джипфур, теперь у тебя есть все, что ты хочешь? А вы?
   Джипфур, ошеломленно повернувшись, пробормотал ответ. Он ничего не хотел. Он не просил об этом новом наследстве.
   - У тебя есть все, что ты хочешь, Джипфур? Голос повторил.
   - прорычал Джипфур. "К чему все эти вопросы? Ты обвиняешь меня...
   "Осторожно, Джипфур. Люди могут слушать. Если только ты не собираешься признаться...
   "Мне не в чем признаваться. Уходи. Прекрати травить меня. Я не верю в тебя".
   - Ты веришь в себя, Джипфур? Кто кричал параду: "Слаф-Карч - человек большой чести"? Ты так быстро забыл свое красноречие?
   "Уходите! Оставь меня в покое!"
   "Очень хорошо. Я оставлю тебя - за определенную плату.
   "Цена?"
   "Дайте Бетти еще один год свободы".
   "Другой год!" - взревел Джипфур. "Это нелепо. Это осень ...
   "Будет еще одно падение, Джипфур".
   Испуганным взглядом Джипфур уставился на Бетти, словно пытаясь убедить себя, что она не слышала. Но она кивнула ему, и слабая улыбка победы тронула ее губы. Медленно она попятилась от него и убежала из двора....
   В ту полночь мы с Кишем проложили наш путь при свете звезд к Пещере Гробниц.
   Киш слышал разговор между голосом Слаф-Карча и Джипфуром, и почему-то от этого ему стало еще хуже, чем прежде. В первый раз он извинился за какое-то массовое заблуждение. Но теперь он был убежден, что Слаф-Карч не мог быть мертв. Ничего не поделаешь, если мы заглянем в пещеру мертвых, чтобы доказать это.
   Мои собственные нервы, должен признаться, были изрядно потрепаны. Эта полуночная прогулка к Пещере Гробниц не была тем, что мой врач двадцатого века прописал бы тому, кто находится в моем хаотичном душевном состоянии. Киш, однако, выразил удивление, что я могу быть таким спокойным и собранным, и спросил, есть ли у меня какое-то понимание. Я уклонился от его вопроса.
   Мы начали тыкать в запечатанную дверь своими тяжелыми металлическими инструментами - примерно по три удара за штуку. Нас остановил голос Слаф-Карча.
   "Зачем копать для меня? Ты видел, как положили мое израненное тело.
   Киш тяжело сглотнул. - Я... я не могу понять. Эта глупая легенда...
   - Поверь, - сказал голос. "Это будет проще всего. А теперь - слово вам обоим - о Джипфуре. Наблюдай за ним, но служи ему дальновидно . Теперь иди."
   Если бы у меня был фонарик, я бы прочесала эти зазубренные камни и тут же удовлетворила бы свое любопытство. Но Киш уже отскочил от команды.
   Было хорошо снова оказаться на свежем ночном воздухе, и мы двигались в хорошем темпе. Это было то, что требовалось нашим расшатанным нервам.
   Я предложил воспользоваться безлунной ночью и проехать через Борбель. Киш был готов. Он был понимающим ругателем, не менее3 из-за своего цинизма, и он попал в самую точку, когда сказал: "Все, что угодно, только бы отложить возвращение под пяту Джипфура".
   Я обдумывал его замечание, пока мы шли сквозь тьму. Несомненно, отныне каждый раз, когда я оказываюсь в присутствии Джипфура, в воздухе будет ощущаться электрическое напряжение, поскольку я потенциально являюсь его убийцей. Если бы не крики Бетти и отвлекающее вторжение таинственного голоса Слаф-Карча, я бы заслужил билет в один конец в раскаленную печь.
   Теперь перед нами появилась призрачная фигура, двигавшаяся по гребню склона холма. Мы догнали ее, вернее, ее, потому что звездного света было достаточно, чтобы разглядеть - Бетти!
   - Я так и думал, - сказал я обвиняюще. - Что-то подсказало мне, что ты здесь, в этой полуночной глуши.
   "Меня отправили обратно в Борбель, - сказала Бетти, - но после той ужасающей ссоры с Джипфуром уснуть было бесполезно".
   - Мы были на могиле Слаф-Карча, - сказал Киш. - Он снова заговорил с нами.
   "Ой?" Бетти, казалось, было любопытно узнать обо всем этом. Когда Киш закончил, она прокомментировала: "Теперь, по крайней мере, вы поверите легенде".
   - Лично я не такой уж тупой, - скептически сказал я. "Но рано или поздно, Бетти, тебе понадобится новая электрическая батарея ". Я позаимствовал несколько слов из английского, чтобы закончить предложение.
   Она безучастно повернула ко мне свое звездное лицо. - Я не понимаю, о чем ты говоришь, Хэл.
   - Ты очень умный, - сказал я.
   "В самом деле, - добавил Киш, полностью упустив мою мысль, - то, как ты защищался от Джипфура..."
   - Киш, - тихо сказала Бетти, - ты слышала голос Слаф-Карча, так же, как и я? А ты, Хэл...? Вы уловили подтекст? Джипфур убил Слаф-Карча . Не было никакой другой возможной интерпретации...
   - Не так быстро, Бетти, - предупредил я. - Может быть, этот голос не знает. Может быть, это было просто предположение".
   - Но этот голос - Слаф-Карч - его духовная сущность, все еще живая...
   Я фыркнул и стал хватать ртом воздух. Она что, морочила мне глаза? Это раздражало.
   "Мы должны сохранить это в секрете - мы трое", - продолжила она. "Опасность намного больше, чем вы думаете. Среди рабов уже распространился слух, что виновен Джипфур.
   "Какая?" - сказал Киш. "Так скоро? Только сегодня вечером...
   "Я не распускала слухи, - сказала Бетти. - Но именно так подумает Джипфур, если узнает, что рабы устроили массовый митинг...
   " Встреча? Когда? Где?"
   Мы втроем остановились, и Бетти указала на тропу на склоне холма, по которой мы пришли. - Вот где я была, - сказала она. "В темноте собрались сотни рабов. Я не подошла достаточно близко, чтобы заявить о себе, и ушла пораньше. В такой группе наверняка полно шпионов.
   "Змеи, без сомнения, были там", - сказал Киш. "Они информационные агенты Джипфура и люди высокого давления".
   Бетти сказала, что встреча не обещала никаких действий, но все согласились, что Джипфур был единственным человеком, который выиграл от убийства Слаф-Карча. Все выражали свое недовольство Джипфуром, но никто не видел шансов на восстание.
   "Крестьяне тоже были там, - сказала она, - и они жаловались на гнетущие налоги, которые они боялись платить..."
   - Во имя Змей, - сказал Киш. "Эти крестьяне настолько суеверны, что любой фальшивый маг может их запугать".
   "В общем, - сказала Бетти, - у людей боевой настрой. Это предвещает неприятности некоему упрямому молодому патеси по имени Джипфур.
   Киш и я сопроводили Бетти в Борбель, а сами отправились в Вавилон еще до рассвета. Мы вошли во дворец по отдельности, надеясь остаться незамеченными.
   Я только закрыл тяжелую деревянную дверь своей комнаты, когда раздался стук. Охранник проводил меня в комнату совета Джипфура.
   Джипфур сидел во главе черного стола между желтыми свечами, бессонный и встревоженный. Когда я вошел, с ним разговаривали трое или четверо его советников. Он нахмурился из-под взлохмаченных черных волос и залаял на меня.
   - Хэл, твоя должность помощника патеси закончилась. Проблемы в отделе жалоб возникают слишком быстро, и поэтому...
   Он сделал паузу, чтобы глотнуть воздуха через толстые губы. Я смотрел на него, думая, как бы выглядело его толстое красивое лицо, если бы я вонзила ему в спину тот нож.
   "Поскольку вы были протеже Слаф-Карча, - сказал он, - настоящим я повышаю вас до ранга министра. Ты начинаешь работать завтра".
   ГЛАВА VI
   Слухи пронеслись по Вавилону, как опустошительная песчаная буря: рабы и крестьяне, которые были верными рабочими на Слаф-Карч, затаили гневные подозрения. Они проводили тайные встречи.
   Эта новость просеялась по застекленным коридорам дворца Джипфура холодом надвигающейся метели.
   Джипфур вызвал Змей на сеанс за закрытыми дверями. Деловая часть дворца превратилась в хаос совещаний - одни с банкирами и торговцами, другие с военной охраной, третьи с уличными крысами. Великолепный Джипфур был в затруднительном положении, и он тянулся за моральной поддержкой во всех направлениях. Он удвоил свою военную охрану. Он увеличил свою банду Змей с трех до шести.
   Тем временем я взял на себя обязанности министра по рассмотрению жалоб, работа, которая на девяносто девять процентов сводилась к горячей воде. Мое назначение было ловким маневром со стороны Джипфура, направленным на то, чтобы успокоить жалобы старых последователей Слаф-Карча. Ибо было хорошо известно, что "Хал, молодой иностранец" хорошо зарекомендовал себя со Слаф-Кархом.
   Но у меня не было панацеи от нарастающих волнений. Я чувствовал приближение неприятностей. Он пришел - целый год - серией ревущих лавин.
   Джипфур потратил шесть бурных недель на реорганизацию, и среди других изменений он был вынужден назначить двух дополнительных уборщиков, чтобы они позаботились о его собственных офисах. Они были нужны, чтобы собрать тысячи глиняных табличек, которые он разбросал по полу. Таблетки рассыпались тоннами в его постоянном переносе деловых сделок и отмене заказов.
   Вскоре я понял, что Джипфур был на грани разрыва.
   Мой новый кабинет, расположенный в деловой части дворца, позволял мне следить за его делами изнутри. Это был одновременно и самый интересный, и самый возмутительный случай человеческого взрыва, свидетелем которого я когда-либо был.
   За всем этим стоял таинственный голос Слаф-Карча. Разговаривал ли он с ним ежедневно или лишь изредка, этого никто не знал. Но все богатство и власть Вавилона не могут успокоить человека, Если он думает, что дядя, которого он убил, наблюдает за его плечом, ожидая случая громко наорать на него публично.
   Помимо горячих углей вины, которые опалили позвоночник лося-быка, в его сердце пронзил удар поражения - если, конечно, у него было сердце. Он временно потерял Бетти. И я никогда не забуду вулкан ярости, выплеснувшийся из его кабинета в то утро, когда его аристократическая сестра заглянула к нему, чтобы спросить, почему он отложил назначение желтоволосой рабыни, а затем попытался подшутить над ним.
   - Будет еще одно падение, Джипфур, - сказал голос Слаф-Карча.
   Эти слова были факелом, который осветил разум Джипфура, паяльной лампой, которая зажгла его действия в последующие времена года.
   На десятифутовом участке дворцовой стены был построен глиняный календарь. Это был хитрый прием Джипфура, чтобы произвести впечатление на Бетти своей похотливой волей. Он перевел ее из Борбеля в этот дворец, подарил изящный медный топорик и велел вырубать из глиняного календаря число на каждый прошедший день.
   Кольцо маленького латунного топора часто вызывало Джипфур, шагающую к календарю, высокомерно улыбающуюся ей, злорадствующую по поводу того, что время идет. Придет еще одно падение.
   Это ежедневное упражнение стало проклятием существования Бетти.
   "Я могла бы вонзить топорик в его головокружительную голову", - призналась она Кишу и мне.
   В эти дни мы с Кишем завтракали с Бетти. Наш секс втроем, втиснутый в утренний график еще до того, как встали важные шишки, стал ярким пятном дня. Бетти сказала, что это все, что поддерживало ее мужество.
   Формально ее работа заключалась в том, чтобы управлять сервировкой стола для Джипфура, его сестры и их клики высокопоставленных лиц, а также следить за календарем.
   Но ее знание диеты и умение готовить неслыханные блюда вскоре принесли ей завидную должность надзирателя кулинарного искусства.
   - Вы оба родились в вавилонском мире, - заметил Киш.
   "И почему бы нет?" Я прокомментировал. "Может, мы и иностранцы, но сердце и душа Бетти прямо здесь, в Вавилоне..."
   "Нет!" - воскликнула Бетти. "Я хочу вернуться домой!"
   "Дом?" - сказал я, совершенно удивившись ее вспышке. - Вы имеете в виду Борбеля?
   - Я имею в виду домой, - сказала она. "Моя земля - мои времена!"
   Я уставился на нее в изумлении. Она вдруг поддалась слезам.
   Я бы ничуть не удивился, если бы Слаф-Карч прошептал мне на ухо. Там она сидела и рыдала, как ребенок. В этот момент она была ребенком.
   Ни я, ни Киш не знали, как поступить в такой чрезвычайной ситуации, но Киш быстро извинился, и я как бы вытер ей глаза своим носовым платком. Потом мои руки были вокруг нее, и я целовал ее.
   Этот момент стоил бы мне визита в логово львов, если бы к нам ворвался Джипфур. Но он этого не сделал, слава Мардуку и всем маленьким богам! Итак, из этого недоеденного завтрака пришло новое понимание - и на короткое время новый план действий.
   "Бетти, если бы у меня было расписание обратных рейсов, мы бы сели на первый поезд".
   Я не должен был этого говорить, потому что я только еще более жестоко напомнил о безнадежности нашего положения. Но тут же Бетти сказала мне кое-что, что дало крошечную подсказку - не то, что вы бы назвали прожектором надежды, а искру.
   Устройство времени появлялось перед ее глазами один раз - возможно, дважды - с тех пор, как она застряла здесь. Это случилось два года назад - она увидела, как на вершине холма вспыхнули кольца света. И снова, не так много месяцев назад, она увидела полуночную вспышку, опустившуюся на вершину зиккурата Вавилонской башни, которая могла быть...
   "Правило, знаете ли, - сказала она, - заключалось в том, что устройство времени выискивало самые высокие точки ландшафта".
   - Я не сомневаюсь, что эта штука прыгала по Плодородному Полумесяцу. Но как мы узнаем, когда и где...
   - Это действительно невозможно, - сказала она. - Мне не нужно было упоминать об этом.
   И с этим наша искра надежды сгорела. Мы почти не упоминали об этом снова, хотя Бетти однажды упомянула о своей минутной слабости как о глупом страхе, что она может заболеть аппендицитом или ей придется вырывать зуб, - а она ненавидела вавилонских врачей. Но о своем истинном страхе - о растущем ужасе Джипфура - она не сказала ни слова.
   Была одна вещь, которую я знал, и я сделал это.
   Мое новое положение ставило меня выше обычного раба, которым я когда-то был, и наделяло меня полномочиями нанимать личных слуг. Я лично отобрал дюжину человек, дал им четкое описание светящихся обручей времени, которые могут появиться с неба - к их большому недоумению - и разместил их на вершинах холмов и в зиккуратах для наблюдения, поддерживая дневные и ночные смены.
   Из месяца в месяц я проверял их, награждая бдительных, увольняя ленивых. Наконец-то у меня появился верный персонал, который понял, чего от меня хотят. Могут пройти годы, но если когда-нибудь поблизости начнут бить обручи, эти люди сломают себе шеи, чтобы сообщить мне.
   У Бетти была тоска по дому, на которую было жалко смотреть. Возможно, все это происходило из-за ее страха перед Джипфуром. Каждая новая клетка, которую она вырезала из календаря, обостряла ее страх перед Вавилоном, оживляла надежду вернуться "домой".
   * * * *
   В день, который мы тайно назвали Рождеством, она была в глубокой печали. Три года она встречала Рождество, не задумываясь о нем, что было вполне естественно, учитывая, что до первого Рождества оставалось еще пять с половиной столетий.
   Но на этот раз ностальгия охватила ее болезненной хваткой, и она не могла освободиться, пока не решила что-то с этим сделать - что-нибудь, чтобы выразить добрую волю - даже своим злейшим врагам - в старом знакомом духе Рождества.
   У меня была блестящая идея, что мы дарим подарки, и я приложил все усилия, чтобы сделать что-то особенное. Из лучших металлов и химикатов, которые я смог собрать, я сконструировал небольшую, но мощную сухую батарею, которая подходила для вокодера. (Я подумал, что давно пора призраку Слаф-Карха прервать свое долгое молчание!) Представьте себе мой ужас, когда через неделю после "Рождества" я обнаружил, что Бетти опустошила половину содержимого батареи и пыталась вырастить теплицу. цветок в нем.
   Она подарила нам с Кишем по гребенке из слоновой кости - очень хороший подарок для того времени. Она одарила безделушками нескольких своих дворцовых друзей. Но что самое странное, она очень старалась вырезать для Джипфура маленькое украшение на шею. Из тонкого листа латуни она сделала цепочку из букв "Бычий лось". Конечно, только она и я знали значение орнамента, хотя и пытались разделить шутку с Кишем.
   С тех пор Джипфур всегда носил шейный платок, хотя и не знал о его значении. Было забавно видеть, как он пытается сдержать свою безмерную гордость. Он был настолько уверен, что это означало растущую любовь между ним и его желтоволосой рабыней, что Бетти неделями горько сожалела о переизбытке ее доброй воли.
   Слухи начали летать. По вавилонскому закону девушка вполне могла быть освобождена из рабства, если свободный мужчина захотел на ней жениться. Возможно, прошлой осенью Джипфур отложил назначение желтоволосой иностранки по какой-то особой причине!
   Чем больше я слышал об этом разговоре, тем больше мне хотелось увидеть красную вспышку обручей времени.
   * * * *
   В этой полутропической долине было достаточно зимы, чтобы впасть в спячку более дикая сторона цивилизации. Но теплые ветры времени посева вскоре высвободили ярость сдерживаемых трений Вавилона.
   Буря тревожных новостей обрушилась на наш дворец. Ходили слухи, что имение Джипфура в Борбеле выходит из-под его контроля, что многие из старых рабов Слаф-Карча выходят из-под контроля.
   И были разговоры посильнее - шептались, что Джипфур так и не отмыл пятна крови с рук, и боги сердятся.
   Даже его самые верные друзья, которые кричали о его невиновности с крыш домов, признавали, что он проявил преступную небрежность в этом вопросе. Он должен был, по крайней мере, заставить осудить и казнить какого-нибудь многообещающего подозреваемого.
   Эти ужасные предположения, я уверен, укоренились в воображении Джипфура. Улики неожиданно всплыли однажды утром.
   Это было одно из тех унылых утр, когда медленный дождь ритмично капал на аркаду внутреннего сада. Бетти, Киш и я договорились за завтраком, что в такой день ничего не происходит.
   Что могло бы случиться через час, если бы я случайно не прошел мимо библиотеки, уже никогда не будет известно. Проходя через этот укромный уголок дворца, я услышал стук глиняных табличек. Я бросился внутрь. Странно, что не горели свечи - единственный свет просачивался сквозь тесные полки с вавилонской литературой вдоль узких окон.
   Джипфур стоял прямо перед полками с крепким пастушьим посохом в руках. Он крутил изогнутым концом стопки глиняных табличек, дергая их вниз. Куча их была разбита на полу, и из этой кучи исходил болезненный стон.
   "Киш!" Я плакал.
   Джипфур развернулся ко мне, замахнулся пастушьим посохом у моей головы. Я пригнулся. Существо ударилось о стену, и еще больше глиняных тарелок с грохотом упало на пол.
   Прежде чем я успел уловить хоть какой-то смысл в этой безумной сутолоке, Джипфур сбрасывал таблетки с моей головы, а я бросался на него с кулаками. Ракета пронзила мне лоб, и на мгновение мне показалось, что я присоединюсь к Кишу и куче мусора на полу. Я опустился на счет три - моя рука сомкнулась над четырехфунтовым куском высохшей глины - мои пальцы поймали его вверх по причудливым клинописным углублениям - моя рука отпустила его.
   Насколько я знаю, эта табличка могла быть Кодексом Хаммурапи. Если да, то я нарушил закон. Я сломал его о мускулистый локоть бычьего лося. Он взвыл от боли.
   "Стража! Охранники!" - взвизгнул он и так беззащитно замахал руками, что я остановил атаку. "Стража! Охранники!"
   Киш перестал стонать, стряхнул с себя четверть тонны мусора и поднял голову. Один глаз был опухшим, другой был широко открыт.
   "Да! Вызовите охрану!" Сдавленный голос Киша был горьким, насмешливым. "Позовите охрану. Расскажи им, что случилось".
   Лицо Джипфура было странно видеть. Это было исследование ужаса. Джипфур, могучий патеси, богатый человек, патриот с громким голосом, предводитель парадов! Он вцепился в полку дрожащими руками, его белые губы дрожали.
   "Я болен!" - прошипел он.
   К нам приближались тяжелые шаги. Охранники побежали. В тот же миг Джипфур прыгнул к какому-то предмету у двери - свежей, мягкой глиняной табличке, еще блестевшей от влаги. Он швырнул его на пол и топнул сандалиями, чтобы стереть надпись.
   Вошел отряд стражников, пыхтя и рыча, наготове с боевыми топорами. В чем дело? Была ли драка?
   - На вас кто-то напал, ваша честь?
   Глаза Джипфура обратились к Кишу, медленно подсчитывая хрупкий баланс преимуществ.
   - Произошло пустяковое происшествие, господа, - сказал он невозмутимым голосом. "Помогите этому бедняге подняться".
   Киш был скорее мертв, чем жив, когда двое охранников увели его. Но он отчетливо повторил слово: "Случайность!" себе под нос - и это не было ласковым эхом.
   Что касается лося, то теперь он впал в роскошь буйствовать и разглагольствовать, как сумасшедший.
   "Я болен! Я болен! Отведи меня в мою постель, и пусть боги помилуют меня. Эти рушащиеся стены поразили меня ужасной болезнью".
   Его увели, и остаток недели весь дворец молился за него - по его приказу.
   Лично я не боялся, что он вырвется. Его травмы составили не более чем сломанный локоть и несколько синяков. Если бы у меня было больше времени, череп бы треснул. Но он так быстро сбежал к мнимой болезни, что моя хорошая работа была прервана.
   Вавилонские сплетники приняли его историю за чистую монету, а именно, что дождь расшатал стены библиотеки и заставил его запасы табличек упасть на него самого и его помощника.
   Но у Киша была другая история для нас с Бетти, когда он лежал с перевязками и боролся со смертью.
   Дождь, по его словам, сыграл свою роль, но по-другому. Высокая стопка глиняных табличек могла убить его мгновенно. Но некоторые из них застряла в сырости и испортила изящный план патеси.
   "Я мельком увидел этот только что написанный документ", - сказал Киш, имея в виду мокрую табличку, которую лось так поспешно затоптал. - На нем была моя печать - ее подделал Джипфур - и в нем признавалось, что я убил Слав-Карча, чтобы дать моему дорогому господину больше богатства. Теперь болезненная память о поступке заставила меня покончить с собой".
   - Ваш дорогой господин! - сказала Бетти с приторным нытьем. - Ему лучше не знать, что ты знаешь.
   - Он знает, - слабо сказал Киш. "Он предупредил меня, что если я скажу кому-нибудь хоть слово, он вырежет мне сердце".
   ГЛАВА VII
   "Найдите мне нового доктора!"
   Это, как сообщали выпуски новостей Вавилона, была цитатой недели. Друзья встречались на улицах Вавилона и спрашивали о здоровье друг друга, о здоровье своих жен и о здоровье царя. Когда они заговорили о здоровье некоего богатого молодого патеси, разговор оживился.
   - Я слышал, он вызвал трех новых врачей.
   "Три! У него было все двенадцать. Он звонит врачам со всех уголков земли. Я думаю , что он сумасшедший !"
   - Я думаю, он виновен !
   И тогда разговор затихал, потому что простолюдинам не подобало выдвигать обвинения, на доказывание которых у них не было денег.
   Киш впитал весь антисептик, который мы с Бетти смогли состряпать, и, наконец, снова встал на ноги.
   Тем временем в Джипфуре становилось все хуже.
   В тот день, когда я привел Киша в гости, лось вел себя как маньяк. Его слуги не могли успокоить его.
   "Если вы пришли обвинять меня, уходите!" он бы зарычал.
   - Мы этого не сделали, - мягко сказал Киш. - Мы пришли узнать, как ты.
   - Вы не можете сказать мне, что я был в саду той ночью, - продолжал лось. "В том саду никого не было. Старый Слаф-Карх забился камнями, вот что случилось.
   Доктор пытался его успокоить. "Никто вас не обвиняет. Перестаньте беспокоиться о себе. Возьми немного этих трав...
   "Мардук высечет огонь из твоих трав!" Джипфур кричал. "Мне не нужны лекарства. Я хочу, чтобы горячее пламя убрали из моей головы".
   Врачи не могли с ним работать.
   В тот день Джипфуру пришла в голову странная мысль, что волшебники могут помочь. Он приказал мне отправиться дальше и найти Змей. Не последние три, потому что они не знали магии; они были не чем иным, как мастерами дразнить и угрожать.
   "Найди моих первых двух Змей. Да, и этот горбатый Третий. Посмотрим, хороша ли их магия. Приведите сюда каждого из них - если потребуется, силой".
   За пределами дворца я оказался во власти пестрой уличной толпы. Неприятности по отношению к Джипфуру наверняка обрушатся на меня. Я ожидал, что меня ограбят и линчуют.
   Но моя репутация опережала меня - я был бледнолицым молодым иностранцем, с которым подружился Слаф-Карч. Я должен остаться невредимым.
   * * * *
   Я провел три дня, путешествуя на колеснице по фермам борбельской стороны Вавилонии. Я несколько раз шел по следу Первого Змея, но не нашел его.
   Второй Змей встал на моем пути, и я отвез его обратно во дворец. Во всем своем лохмотьях и грязи он гарцевал в присутствии Джипфура с диковинным зрелищем. Он достал мешок, полный волшебных коробочек и цветных перьев, и откупорил чепуху заклинаний неслыханным богам, меняя свою лицевую маску при каждой смене богов.
   Чем больше Змей молился и скакал, тем хуже чувствовал себя Джипфур.
   "Убирайся! У меня было достаточно. Вернитесь и преследуйте людей. Это все, на что вы способны, факиры.
   Я остановил парня у двери, чтобы задать ему вопрос. Его волшебные ящики напомнили мне о вокодере и о том, как глупо я продал его вавилонскому торговцу хламом. Я описал ситуацию со всех сторон. Но Второй Змей никогда его не видел.
   Я наткнулся на Змея номер три на оживленном рынке. Я узнал его по огромному горбуну; Подойдя поближе, я увидел гротескную маску черно-белых кругов вокруг глаз, которую запомнил с первого взгляда на эту троицу в болотах. Эти глаза с круглыми глазами с тех пор стали мне знакомы по публичным митингам и парадам, на которых собирались богачи и сброд.
   Когда я прервал Змея номер три, он был поглощен бестолковой дискуссией об экономической системе Вавилонии. Он обратил на меня застывшие глаза-кольца. Интересно, ухмылялся он или хмурился под маской.
   Он пришел.
   "Очень красиво", - прокомментировал он, когда мы подъехали к главному входу во дворец. - Ты же знаешь, что мы, Змеи, всегда входим через туннели под внутренним двором.
   - Ты сегодня больше, чем Змей, - сказал я. "Если ты можешь сказать Джипфуру, что с ним не так, ты больше, чем врач".
   Когда он выковылял из моей колесницы, я посмеялся над собой, что так болтал с таким оборванным существом, но, в конце концов, он был достаточно чист, и это отличало его от других Змей.
   Я смотрел, как он поднимается по ступенькам мимо хмурых охранников. Для человека-инвалида не только с огромной непропорциональной спиной, но и с коленной ногой он держал себя с замечательной осанкой.
   Я снова размышлял о своих причудах сочувствия к Змею - действительно, это было восхищение. Как бы это ни было нелогично, я начал задаваться вопросом, не припрятал ли он магию в рукаве, которая вытряхнула бы Джипфура из его нервного срыва.
   Но к тому времени, когда я передал свою колесницу конюшням и вошел во дворец, для Третьего Змея все было кончено. Он выстрелил из своего пыжа в упор и вверг Джипфур в нечестивую ярость.
   Шесть стражников с блестящими боевыми топорами отвели его в темницу и заперли.
   Я повернулся к Кишу. "Как, во имя Мардука, он заслужил тюремный срок?"
   "Он сказал, что проблема Джипфура в том, что он пытается нести слишком большой вес", - сказал Киш. "Он сказал, что тяжестью была черная вина".
   - Этот Змей не дурак, - сказал я. - Интересно, что он задумал.
   - Он закончил, - сказал Киш. "Большой босс назначил ему досрочную казнь - по религиозным соображениям".
   Я перестал ждать помощи от докторов и волшебников, хотя и продолжал безрезультатно искать Змея Номер Один. По многим причинам Джипфур очень хотел его увидеть.
   Однажды я вернулся во дворец и обнаружил, что известный египетский мудрец, живший у вавилонского царя, посетил Джипфур, поставил верный диагноз и прописал идеальное лекарство.
   Трубные фанфары созвали всех дворцовых чиновников на собрание, и сам Джипфур прошел перед нами, чтобы объявить великую новость. Комната напряглась от тишины. Очевидно, египетский мудрец наткнулся на что -то жизненно важное, поскольку Джипфур снова почти стал прежним - прямым, хрупким, высокомерным.
   "Пламя, которое мучило меня, утихает", - сказал он. "Слава богам, меня посетил тот, кто видел мои беды. Я должен разрушить барьер, который построил передо мной Слаф-Карч".
   Киш, сидевший рядом со мной в конце комнаты, прошептал: "Вот оно!"
   "Этот барьер был ловушкой для меня. Некоторые люди могут жить в ловушках, но только не Джипфур.
   Он набил грудь, нагло замотал головой.
   "Всю свою жизнь я выиграл все, что искал, я ничего не хотел. Чтобы быть собой, я никогда ни в чем не должен хотеть. Чтобы жить, я должен убрать барьер. Так сказал мне мудрец из Египта. Я буду подчиняться ему".
   Джипфур остановился на короткое мгновение, затаив дыхание. Затем-
   "Что бы ни говорил голос Слаф-Карча, что бы ни говорил его голос, завтра я женюсь на желтоволосой иностранке по имени Бетти".
   По комнате прокатился громкий и неистовый аплодисменты, и высокопоставленные лица вскочили на ноги, призывая к выпивке и пиршеству.
   Я невольно двинулся к ближайшему выходу, но Киш схватил меня за руку и прошептал: "Подожди. Не торопись. Вас увидят. Кроме того, я уже обо всем позаботился.
   ГЛАВА VIII
   - Ты не колесничий, - огрызнулся на меня Джипфур. - Неудивительно, что ты так и не нашел Первого Змея.
   - Да, ваша честь, - сказал я.
   - С той скоростью, с которой ты идешь, ты никогда не догонишь ее. Она могла обогнать нас пешком.
   - Да, ваша честь.
   - Дай мне поводья. Я покажу вам, как водить машину. Готов поспорить, что в вашей чужой стране люди передвигаются не быстрее, чем ползает черепаха.
   - Совершенно верно, ваша честь, - сказал я.
   Джипфур подхлестывал коней, наша колесница гудела веселой походкой. Он ворчал, потому что Киш не мог сопровождать его на этой работе. Только проклятый слабак, прорычал он, позволил нескольким больным местам так долго не нести службу.
   Со своей стороны, я был вполне доволен этой погоней за дикими гусями, пока Киш будет скрывать Бетти. Это был его хитрый план, и он так искусно проложил тропу, что лось-самец был уверен, что он настигнет ее где-нибудь за Борбелем.
   - Мы должны найти ее сегодня, - в двадцатый раз сказал Джипфур. - Люди не должны знать, что она сбежала. Она бы никогда не пережила это!
   На самом деле Бетти не сбежала. В этот момент она пряталась в туннелях под дворцом.
   Но это укрытие не могло длиться долго. Через эти туннели постоянно работали рабы, которые несли воду для резервуаров фонтанов. Змеи Четыре, Пятый и Шестой - доверенные лица Джипфура - входили через неравные промежутки времени через эти подземные ходы. И Змей номер три, горбатый, с деревянной ногой, заключенный в подземной темнице. Он занял опасную позицию. То, как много он видел о наших тайных маневрах, сколько он расскажет охранникам, было еще одной горой беспокойства.
   - Возьми поводья, - рявкнул Джипфур. "Мне есть о чем подумать. Как я могу думать, когда я за рулем?"
   Я взял поводья, и Джипфур приказал мне ехать прямо в Борбель.
   - Мы подберем Первую Змею, пока мы там, - сказал он. - Он поможет нам поймать эту сбежавшую девушку.
   - Где мы его найдем?
   "Прямо в центре города. Насколько я могу видеть, я могу заметить его в уличной толпе".
   Случилось так, что Джипфур похвастался.
   Мы замедлили шаг, приближаясь к большой толпе у подножия зиккурата Борбеля. Центром притяжения был Первый Змей.
   Он стоял на первом уровне зиккурата, произнося речь. Толпа была так увлечена, что никто не заметил нашего приближения.
   - Я же сказал тебе, что хочу признаться! он крикнул. "О боги, я собираюсь признаться! Что бы ни случилось со мной или с кем-то еще, я буду рад, что признался!
   Тяжелый вздох сорвался с губ Джипфура.
   "В ту ночь, когда это случилось, - продолжал Первый Змей, когда его завороженные зрители нетерпеливо наклонились вперед, - все было кромешной тьмой. Мы подошли к саду пешком - вдвоем - мой хозяин и я...
   "Быстрый!" - прошептал мне Джипфур. - Разверни колесницу... Осторожно!.. Теперь - возвращайся в Вавилон как можно быстрее!
   Мы выскользнули из Борбеля, не скрипнув колесом. Потом мы полетели - и я имею в виду полетели . И Джипфур никогда не говорил ни слова о том, что люди в моей чужой стране медлительны.
   Все, что он сказал, было: "Помоги мне попасть во дворец, Хэл. Я болен!"
   * * * *
   В ту ночь это было во всем Вавилоне - самая большая новость года: Змей сознался перед всем Борбелем. Он точно описал, как он и его хозяин - не кто иной, как прославленный молодой патеси Джипфур - убили Слаф-Карча! И в ту минуту, когда он закончил свою речь, гражданские власти схватили его и сожгли на общественном костре!
   Теперь толпы собирались у дворца Джипфура, требуя, чтобы он явился и исповедался .
   Факельные шествия кружили по кругу. По улицам разносились крики и ритмичный свист.
   Каждая жизнь во дворце была в опасности. Если эта дикая толпа обратится к насилию толпы, друзья и враги Джипфура будут растоптаны или охвачены пламенем.
   Приказ Джипфура своим охранникам "Разогнать этих воющих идиотов!" был не более эффективен, чем лай собаки. Охранники растерянно пожали плечами. Их огромные боевые топоры неловко вертелись в руках. Хотя они служили Джипфуру и его сестре-аристократке всю свою жизнь, это испытание потрясло их верность до основания.
   Сестра Джипфура сказала, что выйдет на ступеньки и будет плакать о невиновности своего брата. Ее царственное достоинство всегда производило впечатление на массы простых людей.
   Но гордая сестра сделала всего один шаг к двери, как ливень из комьев, яиц и камней вернул ее, плачущую, как отшлепанного ребенка.
   Высокопоставленные лица собрались вместе для одной из самых коротких конференций за всю историю. Они украдкой наблюдали, как уличная толпа собирала материалы для костра; они говорили о делах быстро. Через мгновение они придумали свою версию блестящей идеи.
   Они столпились вокруг Джипфура, который стоял среди колонн центрального коридора между дрожащими служителями, несущими зажженные свечи.
   "Мы получили это", сказал один из высокопоставленных лиц. "Толпа хочет насилия. Мы дадим им насилие. Они хотят еще одной жизнью, чтобы заплатить за Slaf-Carch. Мы дадим им еще одну жизнь. Мы отдадим им твоего пленника - Третьего Змея.
   Джипфур кивнул и повернулся ко мне, его глаза вытаращились от ужаса.
   "Вызовите Третьего Змея". Он протянул мне ключ.
   Я понял, что он имел в виду: я должен собрать отряд стражников, чтобы вызвать Змея. Но у меня были свои идеи.
   Я взял зажженный подсвечник и вприпрыжку спустился по темной лестнице. Отголоски дворцовой суматохи стали слабее. Я поспешил по подземным переходам, пришел к узлу нескольких подземных аллей, одна из которых вела к ряду тюремных камер.
   Моя свеча отбрасывала широкие полосы теней за железную решетку. Я увидел черно-белые круги глаз - маску Третьего Змея. В темноте я не мог разглядеть его уродливой, искалеченной фигуры - только его жуткую маску. Он зацокал по каменному полу своей деревянной ногой, чтобы встретить меня.
   Я бросился мимо его двери. Но любопытный огонек восхищения этим странным существом остановил меня. Я вернулся и отпер его тюремную решетку.
   - Я рискую, - сказал я. - Они хотят, чтобы ты был наверху. Тебя хотят бросить на съедение воющей толпе. Но я освобождаю тебя. Следи за своим шагом".
   "А что будет с тобой, - спросил он, - если ты не избавишь меня?"
   - Я ухожу, - сказал я. "Пока воет толпа - мне пора уходить".
   "Один?" - резко спросил он.
   У меня снова возникло неистовое желание сорвать с него маску и увидеть его скрытое выражение.
   - Не один, - сказал я. - Я беру желтоволосую девушку и, возможно, Киша.
   - Позволь мне пойти с тобой, Хэл, - сказал он. - Я понадоблюсь тебе, прежде чем ты доберешься до Египта.
   - Откуда ты знаешь...
   - Это единственный безопасный путь, если ты хочешь выбраться из зоны досягаемости Джипфура.
   "Да, конечно. Но что касается твоего прихода...
   Я колебался, пытаясь принять решение. Я подумал о Бетти, о бурной ночи, которую мы однажды провели в пещере на берегу Евфрата, не зная, что это оборванное, гротескное, кругоглазое волшебное создание тоже было там.
   - Очень хорошо, - коротко сказал я. "Следуйте за нами, когда мы уйдем. А пока ты сам по себе.
   Через две авеню я постучал в заплесневелую деревянную дверь.
   Бетти была там, никогда не бывает более красивой, чем при свете свечи. С ней были две девушки - подруги из ее кухонного персонала. Киш принес им предупреждение о надвигающемся нападении толпы несколькими минутами ранее. Судя по их испуганным лицам, они, должно быть, подумали, что к этому времени всех наверху убивают.
   Я говорил по-английски.
   "Бетти, нам пора бежать. Египет. Мы достанем Киша, если сможем. И будет еще один - телохранитель.
   Бетти медленно, ошеломленно покачала головой.
   "Мы пойдем." Ее английские слова звучали, как размеренные ноты, издаваемые низкими мягкими перезвонами. - Но не в Египет.
   "Что ты имеешь в виду?"
   - Ты не видел Киша? она спросила.
   - Не в последнее время - почему?
   - Он получил сообщение - для тебя. Один из ваших наблюдателей - в большом зиккурате...
   " Машина времени? - выдохнул я.
   Бетти кивнула. - Оно пришло сегодня днем - и оставило нам вот это .
   Она сжала восьмиугольную стеклянную пластину в моей руке. Между прозрачными слоями было закреплено бумажное сообщение. Это была записка, подписанная полковником Милхолландом. Это читать:
   "Я все еще пытаюсь вернуть тебя из прошлого. Я проеду через несколько мест, делая по две остановки в каждом месте с интервалом в двадцать четыре часа. Машина времени снова приедет завтра ровно в тот час и в то самое место, куда она сегодня поставит эту стеклянную пластину.
   Полковник Милхолланд.
   Я пополз вверх по лестнице, бормоча себе под нос о Джошуа.
   Говорят, однажды Джошуа сумел заставить солнце остановиться. Если бы я только мог быть благословлен этой силой, перевернутой, может быть, вы думаете, я бы не заставил Старого Сола вращаться до завтрашнего дня!
   В какую передрягу я вляпался, освободив этого горбатого Змея. Я думал, что завтрашний день никогда не наступит для меня. Если эти сановники все еще хотели, чтобы кого-то бросили голодной толпе, они обязательно подумали обо мне - после того, что я сделал!
   К моему удивлению, я не услышал улюлюканья и воя бандитов, когда пересекал центральный зал. Меня пронзил холодок ужаса. Это молчание должно означать что-то ужасное.
   Даже когда тебя связали с таким грубым, самодовольным негодяем, как Джипфур, и ты ненавидишь каждое его деяние, все же каким-то образом это наводит тебя на мысль, что добрые недавние собратья отвернулись от него и сожгли его на месте. ставка.
   Но мои нежные чувства были преждевременны. Я недооценил сообразительность Джипфура. Как патеси, он должен был стоять плечом к плечу с вавилонскими богами, и он, вероятно, знал, насколько он может положиться на них в кризисной ситуации.
   Каким-то образом он и высокопоставленные лица справились с факельной толпой во время моего отсутствия. Идея бросить им пленного на сожжение явно была отвергнута. Джипфур произносил речь на ступеньках.
   Я подкрался к окну и прислушался.
   "Во имя Шамаша, во имя Мардука, во имя Иштар я предстаю перед вами. Я объявил себя невиновным в подлом поступке, с которым некий человеческий Змей пытался связать мое доброе имя.
   "Но пусть моя невиновность не будет объявлена ни мной, ни вами, ни кем-либо другим. Пусть моя невиновность будет объявлена богами.
   "Завтра в полдень я поднимусь по ступеням королевского дворца и встану на площадь, чтобы все меня видели. Тогда и там, пусть боги поразят меня, если я когда-либо был виновен в том, что поднял руку, чтобы убить или причинить вред одному из моих собратьев".
   ГЛАВА IX
   Был почти полдень.
   Бетти и я поспешили к большому зиккурату.
   Широкая наклонная дорожка до первого уровня была похожа на улицу, на которой всегда кишели пешеходы. В нескольких ярдах мы остановились и посмотрели вниз через край.
   - Вот ваш плоскоголовый окаменевший человечек, - сказал я.
   Бетти мечтательно улыбнулась. "Полагаю, мы никогда больше его не увидим... Но я буду верить в эту легенду - навсегда!"
   "Почему ты не смотришь много раз на реку?" раздался знакомый голос.
   Мы повернулись, и Бетти вздрогнула, схватив меня за руку. Это был Третий Змей, его маска с обведенными глазами была такой же непроницаемой, как и всегда. Я не ожидал, что когда-нибудь увижу его снова.
   - Я думал, ты собираешься уйти, Хэл, - сказал он, неловко ерзая своей огромной спиной.
   - Да, - сказал я, - но не за Египет. Мы должны поторопиться.
   "Когда ты спустишься с башни, - сказал он, - я должен поблагодарить тебя за то, что ты освободил меня".
   - Мы не спустимся, - сказала Бетти, загадочно улыбаясь. Мы продолжили восхождение.
   Третий Змей ковылял, следуя за нами до третьего уровня, и там, когда мы смотрели вниз на растянувшийся город, он снова приблизился к нам.
   "Конечно, вы не покинете Вавилон, - сказал он, - пока не узнаете, виновен или невиновен Джипфур в убийстве".
   - Мы не можем ждать, - сказал я.
   - Мне самому очень любопытно узнать, что скажут боги, - сказал Змей. "Так или иначе будут затронуты жизни нескольких тысяч человек. Если боги поразят его...
   - Не волнуйся, - рассмеялся я. "При всем уважении к богам, я уверен, что Джипфур знает, что делает".
   Это был долгий крутой подъем, и мы снова отдохнули на пятом уровне. Оставалось еще два.
   Бетти нахмурилась, глядя вниз на застекленные кирпичные здания.
   "Я вижу царский дворец, - сказала она, - но где толпа?"
   Я не знал. Я предполагал, что площадь будет заполнена огромным множеством людей. Возможно ли, что Джипфур ускользнул от своего предложения предстать перед богами?
   "На вершине зиккурата находится дворец, чтобы предстать перед богами", - сказал Третий Змей. "Вот почему так много людей прошло мимо нас. Большинство из! толпа впереди нас".
   "Впереди нас!" У меня уже кружилась голова от четырехсот пятидесяти футов подъема. Это замечание вызвало у меня ощущение кружения, как будто я спускаюсь по спирали на американских горках.
   - Царь изменил место испытания, - сказал Третий Змей, добавив тем же сухим голосом. - Почему ты вдруг торопишься?
   - Ты не поймешь, - сказал я. "Но у нас зарезервировано определенное место . Мы должны добраться туда - и - и очистить его! "
   Третий Змей был прав, толпа шла впереди нас, добрых пять тысяч человек - вполне достаточно, чтобы засвидетельствовать вызов Джипфура богам.
   Церемония уже шла. Пять тысяч зрителей теснились на кирпичном полу - широкий круг наблюдателей за небом, их глаза были прикованы к проплывающим большим пушистым облакам - почти так низко, что можно было дотронуться до них.
   Джипфур тоже смотрел вверх, крича в небеса, называя имена вавилонских божеств, вызывая их нагло.
   "Подойди, Шамаш, если у тебя есть какие-то обвинения против меня, порази меня молнией. Пойдем, Иштар...
   Я увидел, как тревога отразилась на лице Бетти. Она знала, что до нашего отъезда остались считанные минуты.
   Очень хорошо, через несколько минут мы будем готовы. Сторож сообщил нам точное место, где была оставлена стеклянная записка. Нам оставалось только сделать несколько измерений -
   Но как мы могли? Эта огромная толпа заполнила каждый дюйм окружности вершины башни!
   "Быстрый!" - прошептала Бетти. "Мы должны игнорировать их".
   Я знал, что она права. Я пробивался в указанную точку на внешнем краю, старался делать размеренные шаги через заросли зрителей.
   "Вниз! Вниз!" - зашипел народ. Они были сосредоточены на шоу в центре ринга. Джипфур размахивал руками, ревя в небеса.
   Бетти простонала: "Мы должны подождать. Может быть, они скоро уйдут".
   - Боюсь, что нет, - сказал я. "Лось-бык хочет держать их, пока они не изнашиваются. Послушай его!"
   "Ударь меня, если осмелишься, о Мардук! Ударь меня огнем, если я когда-либо был виновен в недобром поступке!"
   Он мотал пухлой головой из стороны в сторону. Волнистые локоны под конусообразной кепкой развевались на ветру. Медное ожерелье "Бычий лось" свисало с его шеи, покачиваясь при каждом хвастливом жесте его рук.
   - В своей слепоте, - взревел Джипфур, - мои собратья обвинили меня в убийстве Слав-Карча, моего любимого дяди. Если я совершил этот поступок, срази меня насмерть сию же минуту...
   Оно пришло! Она сверкнула с неба - настоящая спираль молнии. Пять тысяч человек мельком увидели цилиндр красного огня!
   Потом он исчез.
   Бетти сжала мою руку, и я почувствовал ужасную пульсацию разочарования в ее хватке. Наш шанс пришел и ушел - и вот мы сидели, беспомощные, в окружении пяти тысяч вавилонян, наблюдая за притворно-религиозными выходками Джипфура...
   Что произошло?
   Джипфур лежал неподвижно, но не весь. Там была только нижняя половина его тела. Верхняя половина исчезла!
   Кровь не текла, мышцы не дергались, не было жизни в этой странной массе туловища, бедер и ног. Но остальная часть тела - грудь, руки и голова - исчезла во вспышке небесного огня.
   "Джипфур! Джипфур! "
   Десятки голосов одновременно назвали это имя, но пронзительный крик надменной сестры патеси заглушил все остальные. Несколько человек направились к гротескному безжизненному объекту, но в страхе и дрожи отпрянули. Сотни людей начали громко бормотать молитвы.
   Внезапно сквозь шум возбужденных криков раздался старый знакомый голос, громкий и ясный. Это был незабываемый голос Слаф-Карча.
   "Сегодня боги сказали!"
   Хор бормотания повторил слова, словно напев. Затем наступила напряженная тишина ожидания, прерванная, наконец, пульсирующим воплем сестры Джипфур.
   - Говори, Слаф-Карч! Мы слушаем".
   Снова заговорил голос Слаф-Карча, и когда раздались его нежные слова, рука Бетти, крепко сжатая в моей, перестала дрожать.
   "Сегодня у тебя забрали Джипфур", - сказал голос. "Пусть его уход принесет мир всем, кто когда-то был моими работниками и моими рабами. Я все еще с вами душой. Мои помощники могут продолжить работу вместо меня, если захотят. Даже те из вас, кто приехал из чужой земли и чужого времени , могут найти здесь свое окончательное место. Если вы верите в меня, оставайтесь и станьте моими избранными лидерами".
   * * * *
   В тот день мы с Бетти одними из последних спустились с высокой башни. Было так много о чем поговорить, так много запланировать. Каким-то образом слова Слаф-Карча заставили мир выглядеть свежим и новым для нас обоих, теперь, когда все, чего боялась и страшилась Бетти, исчезло.
   "Пока ты здесь, Хэл, - сказала она, глядя на меня восторженными глазами, - мне все равно, вернусь ли я когда-нибудь в двадцатый век".
   "Какая?" - сказал я, подмигнув. - У вас нет никаких чувств к вашему бедному дяде, полковнику?
   "Полковник!" Бетти рассмеялась. "Мы послали ему лося-быка. Что еще он мог спросить?
   * * * *
   На следующий день после того, как Бетти, Киш и я успешно провели реорганизацию бизнеса дворца Борбеля - сестра Джипфур щедро наградила нас управленческими обязанностями и долей собственности - я пригласил Третьего Змея прийти на собеседование.
   Он закрыл за собой дверь, устроил бесформенную спину в удобном кресле и, очевидно, уставился на меня сквозь маску с круглыми глазами.
   Я сказал: "Я просматривал записи. Я вижу, ты новичок в этой клике Змеи.
   - Я присоединился к нам прошлой осенью, незадолго до того, как вы с Джипфуром встретили нас у болота.
   - Эта работа по выманиванию денег у крестьян вас, видимо, не устраивала. Вы были очень добры к ним, я нахожу.
   - Можете уволить меня, - сухо сказал Третий Змей, - если моя работа неудовлетворительна.
   - Я уволил остальных, - ответил я. "В вашем случае, однако, не следует упускать из виду некоторые другие услуги. Вы заслуживаете чего-то сверх жалованья Змея. Вы когда-нибудь думали о том, чтобы отправиться в отпуск, скажем, в двадцатый век?
   Третий Змей издал булькающий смешок и устроился поудобнее в своем кресле. "На самом деле, у меня есть. Я хотел бы когда-нибудь вернуться на операцию по лицевой хирургии, - он дополнил свои гладкие вавилонские слова небольшим количеством английского, - когда-нибудь после того, как Полковник станет немного более уверенным в управлении. Естественно, я бы все отдал, чтобы избавиться от этой маски".
   - Это... совсем плохо?
   Третий Змей кивнул. "Я никогда никому не позволяю видеть себя. Конечно, мне пришлось научиться говорить повсюду. Она подозревает ?
   - Вовсе нет, - сказал я. "Голос Слаф-Карча - настоящий Маккой у нее. Ты же знаешь, как она любит эту речную легенду.
   "По-детски!" - размышлял он. - Вот почему она хорошая вавилонянка. Он поднялся, чтобы идти.
   - Эта ваша сгорбленная спина, профессор, - сказал я, - это еще одна вавилонская легенда?
   Он смеялся. "Может быть, когда-нибудь. Я разработал его на той же неделе, когда ты продал вокодер. Он сделан из кожи - съемный, конечно - и прекрасное место для хранения моей магии. Кстати, машина у тебя чудо. Он настолько мягок, что мои товарищи Змеи никогда не слышали, как я практикую свой слаф-карч".
   "Ты был идеален. И подумать только, что ты действительно заставил Slaf-Carch жить.
   "Он заслуживает того, чтобы жить дальше". Он подошел к двери, потом обернулся. - Моей дочери ты, конечно, ничего не скажешь. Если бы она знала, она бы хотела меня видеть. Пока лучше, чтобы она считала меня мертвым.
   - Пока, - кивнул я. - Но я буду настаивать на том, чтобы Третий Змей присутствовал на нашей вавилонской свадьбе.
  
   СЛОЖНЫЕ ПРОЦЕНТЫ, Мак Рейнольдс
   Незнакомец сказал на жалком итальянском: "Я хочу видеть сиора Марина Гольдини по делу".
   Поведение консьержа было подозрительным. Сквозь калитку он пробежался глазами по одежде вошедшего. - По делу, Сиор? Он колебался. "Возможно, Сиор, вы могли бы сообщить мне о характере вашего бизнеса, чтобы я мог сообщить секретарю его Zelenza , Вико Летте..." Он позволил своей фразе проговориться.
   Незнакомец задумался. -- Это относится, -- сказал он наконец, -- к золоту. Он вынул руку из кармана и открыл его, обнаружив полдюжины желтых монет.
   - Минуточку, Люстриссимо , - быстро выпалил слуга. "Простите меня. Твой костюм, Лустриссимо ... - Он снова пробормотал свою фразу и ушел.
   Через несколько мгновений он вернулся, чтобы широко распахнуть дверь. - Пожалуйста, Люстриссимо , его Зеленца ждет тебя.
   Он прошел по сводчатому залу к центральному двору, налево, мимо колодца с фонтаном, к тяжелой внешней лестнице, поддерживаемой готическими арками и обрамленной резным парапетом. Они сели, свернули через темный дверной проем в плохо освещенный коридор. Слуга остановился и осторожно забарабанил в толстую деревянную дверь. Изнутри пробормотал голос, и слуга придержал дверь открытой, а затем отступил.
   Двое мужчин сидели за грубо сколоченным дубовым столом. Старший был грузным, с напряженным лицом и холодным, а другой был высоким, худым и всегда непринужденным. Последний мягко поклонился. Он сделал жест и сказал: "Его Зеленца , Сиор Марин Гольдини".
   Незнакомец попытался неуклюже поклониться в ответ и неловко сказал: "Меня зовут... мистер Смит".
   Последовала минута молчания, которую Гольдини прервал, наконец, сказав: "А это мой секретарь, Вико Летта. Слуга упомянул о золоте, Сиоре и бизнесе.
   Незнакомец полез в карман, вытащил десять монет и положил их на стол перед собой. Вико Летта с легким интересом взял одну из них и осмотрел. "Я не знаком с чеканкой", - сказал он.
   Его хозяин сморщил холодное лицо без всякого юмора. - Что меня удивляет, мой добрый Вико. Он повернулся к новичку. - А что вы хотите от этих монет, сиор, мистер Смит? Признаюсь, это сбивает с толку".
   "Я хочу, - сказал мистер Смит, - чтобы вы вложили эту сумму для меня".
   Вико Летта лениво взвесил одну из рассматриваемых монет на маленьких весах. Он на мгновение поднял глаза, оценивая. - Десять составят примерно сорок девять зеккини, Зеленца , - пробормотал он.
   Марин Гольдини нетерпеливо сказал: "Сиор, этой суммы едва ли достаточно для моего дома. Одна только бухгалтерия...
   Вмешался незнакомец. - Не поймите меня неправильно. Я понимаю, что сумма небольшая. Впрочем, я просил бы только десять процентов и не призывал бы к отчету за... сто лет".
   Двое венецианцев удивленно подняли брови. - Сто лет, Сиор? Возможно, ваше владение нашим языком... - вежливо сказал Гольдини.
   - Сто лет, - сказал незнакомец.
   "Но ведь, - запротестовал глава дома Гольдини, - маловероятно, что кто-то из нас троих останется в живых. Если Богу угодно, возможно, даже дом Гольдини останется лишь воспоминанием".
   Заинтригованный Вико Летта быстро сосчитал. Теперь он сказал: "Через сто лет при десяти процентах ежегодного начисления процентов ваше золото будет стоить больше, чем 700 000 зеккини".
   - Еще немного, - твердо сказал незнакомец.
   - Удобная сумма, - кивнул Гольдини, начиная чувствовать некоторый интерес со стороны своего секретаря. "И в течение этого периода все решения, касающиеся вложения суммы, будут в руках моего дома?"
   "В яблочко." Незнакомец достал из кармана лист бумаги, разорвал его надвое и одну половину отдал венецианцам. "Когда моя половина будет подарена твоим потомкам, через сто лет с сегодняшнего дня, предъявителю будет причитаться вся сумма".
   - Готово, сиор, мистер Смит! - сказал Гольдини. "Удивительная сделка, но сделанная. Десять процентов в этот день действительно мало, чтобы просить".
   "Достаточно. А теперь могу я высказать несколько предложений? Возможно, вы знакомы с семьей Поло?
   Гольдини нахмурился. - Я знаю сиора Маффео Поло.
   - А его племянник, Марко?
   Гольдини осторожно сказал: - Насколько я понимаю, молодого Марко схватили генуэзцы. Почему ты спрашиваешь?"
   "Он пишет книгу о своих приключениях на Востоке. Это был бы кладезь информации для купеческого дома, интересующегося Востоком. Еще одна вещь. Через несколько лет произойдет покушение на венецианское правительство, и вскоре после этого будет сформирован Совет десяти, который в конечном итоге станет верховной властью республики. Поддержите его с самого начала и приложите все усилия, чтобы ваш дом был представлен".
   Они уставились на него, и Марин Гольдини ненавязчиво перекрестился.
   Незнакомец сказал: "Если вы обнаружите потребность в прибыльных инвестициях за пределами Венеции, я предлагаю вам рассмотреть купцов ганзейских городов и их союз, который вскоре будет организован".
   Они продолжали смотреть, и он неловко сказал: - Я пойду. Ваше время ценно". Он подошел к двери, сам открыл ее и вышел.
   Марин Гольдини фыркнул. "Этот лжец, Марко Поло".
   Вико кисло сказал: "Откуда он мог знать, что мы рассматриваем возможность расширения нашей деятельности на Восток? Мы обсуждали это только между собой.
   - Покушение на правительство, - сказал Марин Гольдини, снова перекрестившись. - Он намекал, что о наших интригах известно? Вико, возможно, нам следует отмежеваться от заговорщиков.
   - Возможно, ты и прав, Зеленца , - пробормотал Вико. Он снова взял одну из монет и осмотрел ее спереди и сзади. "Нет такой нации, - проворчал он, - но монета отлично отчеканена". Он поднял вырванный лист бумаги, поднес его к свету. "Я никогда не видел ни такой бумаги, Зеленца , ни такого странного языка, хотя при ближайшем рассмотрении оказывается, что он имеет некоторое сходство с английским языком".
  
   Дом Летта-Гольдини располагался теперь в районе Сан-Тома, внушительное сооружение, через которое проходили доходы от тысяч предприятий в сотне земель.
   Риккардо Летта посмотрел из-за стола на своего помощника. "Тогда он действительно появился? Пожалуйста , Лио, принеси мне документы, относящиеся к, э-э, счету. Дайте мне десять минут, чтобы освежить память, а потом принесите мне Сиора.
   Правнук Вико Летты, главы Дома Летта-Гольдини, изящно поднялся на ноги, поклонился в размашистом стиле своего времени, сказал: "Ваш слуга, Сиор..." Вошедший судорожно покачал головой, смущенно в ответ на любезность, сказал: "Мистер Смит".
   - Стул, Люстриссимо ? А теперь прошу прощения за мою резкость. Обязанности человека, ответственного за дом такого масштаба, как Летта-Гольдини..."
   Мистер Смит протянул вырванный лист бумаги. Его итальянский был отвратительным. "Соглашение, заключенное с Марином Гольдини ровно столетие назад".
   Риккардо Летта взял бумагу. Оно было новым, чистым и свежим, что заставило его высокий лоб нахмуриться. Он взял лежавший перед ним старый, пожелтевший фрагмент и приложил один к другому. Они идеально совпали. - Удивительно, Сиор, но как может быть, что мой кусок пожелтел от времени, а твой - такой свежий?
   Мистер Смит прочистил горло. "Несомненно, для их сохранения использовались разные методы".
   "Несомненно". Летта расслабился в кресле, сложив пальцы вместе. "И, несомненно, вы желаете получить свой капитал и начисленные на него проценты. Сумма немалая, Сиор; мы сочтем необходимым представить различные отчеты.
   Мистер Смит покачал головой. "Я хочу продолжить на исходной основе".
   Летта села прямо. - Ты имеешь в виду еще сто лет?
   "Именно так. Я верю в ваше руководство, сиор Летта.
   "Я понимаю." Риккардо Летта удержал свое положение в беспощадном мире венецианского банковского дела и торговли только благодаря своим способностям. Ему потребовалось всего мгновение, чтобы собраться. "Появление вашего предка, Сиора, породило в этом доме настоящую легенду. Вам известны подробности?
   Другой осторожно кивнул.
   "Он сделал несколько предложений, в том числе о том, что мы поддерживаем Совет десяти. Теперь мы представлены в Совете, Сиор. Мне не нужно указывать преимущество. Он также предложил нам исследовать путешествия Марко Поло, чего мы не сделали, но должны были. Прежде всего странностью была его рекомендация делать капиталовложения в ганзейских городах".
   - Ну, а разве это не разумное предложение?
   - Выгодно, Сиор, но едва ли разумно. Твой предок появился в 1300 году, но Ганзейский союз образовался лишь в 1358 году.
   Невысокий человечек, странно одетый почти так же, как предание предсказывало появление первого мистера Смита, криво скривил лицо. - Боюсь, я не в состоянии объяснить, Сиор. А теперь мое собственное время ограничено, и, принимая во внимание нынешний размер моих инвестиций, я собираюсь попросить вас составить контракт, более обязывающий, чем тот, что в основном устный, заключенный с основателями вашего дома".
   Риккардо Летта позвонил в колокольчик на своем столе, и следующий час он провел с помощниками и секретарями. В конце этого периода мистер Смит с пачкой документов в руках сказал: "А теперь могу я высказать несколько предложений?"
   Риккардо Летта наклонился вперед, его глаза сузились. "Во всех смыслах."
   "Ваш дом будет продолжать расти, и вам придется думать о распространении на другие страны. Продолжайте банк Ганзы города. В недалеком будущем выдающийся человек по имени Жак Кер станет известен во Франции. Пригласите его в фирму в качестве французского представителя. Однако всякая поддержка должна быть прекращена у него в 1450 году".
   Мистер Смит встал, собираясь уйти. - Одно предупреждение, Сиор Летта. По мере роста состояния собираются шакалы. Я предлагаю, чтобы масштабы этого были скрыты и рассеяны. Таким образом, действия того или иного государя или той революции могут повлечь за собой временные неудачи, но удача сохранится".
   Риккардо Летта не был слишком религиозным человеком, но после того, как тот ушел, он, как и его предшественник, перекрестился.
  
   В 1500 году их ждало двадцать человек. Они сидели за красивым столом для совещаний, представители полудюжины наций, с высокомерным выражением лица, иногда с жестоким выражением лица. Вальдемар Готланд исполнял обязанности председателя.
   - Ваше превосходительство, - сказал он на сносном английском, - можем ли мы считать, что это ваш родной язык?
   Мистер Смит был ошеломлен их количеством, но: "Можете, - сказал он.
   - И что вы хотите, чтобы к вам обращались как к мистеру Смиту на английский манер?
   Смит кивнул. - Это будет приемлемо.
   - Тогда, сэр, если хотите, ваши бумаги. Мы создали комитет во главе с Эмилем де Гансом, чтобы проверить их подлинность".
   Смит передал ему пачку бумаг. "Я хотел, - жаловался он, - чтобы это вложение держалось в секрете".
   - И это было, насколько это было возможно, ваше превосходительство. Теперь его размеры фантастические. Хотя имя Летта-Гольдини все еще сохраняется, ни один член ни одной семьи не выжил. За прошедшее столетие, ваше превосходительство, предпринимались многочисленные попытки завладеть вашим состоянием.
   - Как и следовало ожидать, - заинтересованно сказал мистер Смит. - И что их помешало?
   - В основном число, вовлеченное в его управление, ваше превосходительство. Мне как представителю Скандинавии вряд ли интересно видеть, как венецианец или немец искажает Контракт".
   Антонио Руццини выпалил: "И не в наших интересах увидеть, как Вальдемар Готланд попытается это сделать. Зеленца , за прошедшее столетие не раз проливалась кровь .
   Бумаги были признаны подлинными.
   Готланд прочистил горло. - Мы дошли до того, ваше превосходительство, что все состояние ваше, а мы только служащие. Как мы уже говорили, были предприняты покушения на состояние. Мы предлагаем, если это ваше желание продолжить свой рост..."
   Мистер Смит кивнул.
   "...чтобы был принят более сильный контракт, который мы взяли на себя смелость составить".
   "Очень хорошо, я посмотрю на это. Но сначала позвольте мне дать вам мои инструкции.
   У них перехватило дыхание, и они откинулись на стулья.
   Мистер Смит сказал: "С падением Константинополя турками власть Венеции упадет. Дом должен быть центром в другом месте".
   Раздалось приглушенное восклицание.
   Мистер Смит продолжал: "Состояние теперь достаточно велико, чтобы мы могли позволить себе смотреть вдаль. Мы должны обратить взоры на запад. Отправьте представителя удачи в Испанию. Вскоре открытия на западе откроют там инвестиционные возможности. Поддержите мужчин по имени Эрнандо Кортес и Франсиско Писарро. В середине века мы выведем наши инвестиции из Испании и вложим их в Англию, особенно в торговлю и мануфактуру. В новом мире будут большие земельные наделы; попытка получить представителей состояния некоторых из них. После смерти Генриха VIII произойдет смятение; поддерживать свою дочь Елизавету.
   "По мере расширения промышленности в северных странах вы обнаружите, что производителю нецелесообразно работать там, где буквально десятки дней святых и праздников. Поддерживайте таких религиозных лидеров, которые требуют более, э-э, пуританского образа жизни".
   Он завел его. "Еще одна вещь. Эта группа слишком большая. Я предлагаю, чтобы только один человек от каждой вовлеченной страны был допущен к тайне контракта".
  
   "Господа, - сказал мистер Смит в 1600 году, - займитесь производством и торговлей в Европе, сельским хозяйством, добычей полезных ископаемых и приобретением больших площадей недвижимости в Новом Свете. В этом столетии на Востоке будут нажиты большие состояния; будьте уверены, что наши различные дома первыми получат прибыль.
  
   Они ждали за столом переговоров в Лондоне. Часы, которые периодически и нервно сверялись, говорили им, что до прибытия мистера Смита оставалось целых пятнадцать минут.
   Сэр Роберт взял щепотку табака и изобразил беспечность, которой не чувствовал. "Господа, - сказал он, - честно говоря, мне трудно поверить в эту легенду. Ну ладно, после того как все сказано, к чему все сводится?
   Пьер Дефляж тихо сказал: - Прекрасная история, господа . В 1300 году несколько оборванный незнакомец предстал перед венецианским банкирским домом и вложил десять золотых монет, счет, рассчитанный на столетие. Он сделал определенные предложения, которые испытали бы способности Нострадамуса. С тех пор его потомки появлялись каждое столетие в этот день и час и реинвестировали сумму, никогда не собирая ни су для собственного использования, но всегда внося дальнейшие предложения. До сих пор, господа , мы достигли точки, когда это, безусловно, самое большое состояние в мире. Меня, например, считают самым богатым человеком во Франции". Он красноречиво пожал плечами. "Хотя мы все знаем, что я всего лишь сотрудник Контракта".
   -- Я утверждаю, -- сказал сэр Роберт, -- что эта история невозможна. Прошло сто лет с тех пор, как якобы появился наш мистер Смит . В этот период Контрактом руководили амбициозные и недобросовестные люди. Они придумали эту фантастическую историю для своих целей. Господа, мистера Смита нет и никогда не было. Вопрос в том, будем ли мы продолжать этот фарс или примем меры по разделу состояния и каждый пойдет своей дорогой?"
   Тихий голос из дверного проема сказал: "Если вы считаете это возможным, сэр, нам придется еще поработать, чтобы сделать контракт железным. Могу я представить себе? Можете звать меня мистер Смит.
  
   В 1800 году он сказал: "Вы должны двенадцать лет поддерживать авантюриста Бонапарта. В 1812 году уронить его. Вы должны вкладывать большие средства в новую нацию, в Соединенные Штаты. Немедленно отправьте представителя в Нью-Йорк. Это будет столетие революции и перемен. Отказаться от поддержки монархии..." За столом послышался вздох. "...и поддерживать коммерческие классы. Вернуть некоего Роберта Клайва в Индию. Ликвидировать всю поддержку Испании в Латинской Америке. В грядущей гражданской войне в США вернитесь на Север.
   "В целом, джентльмены, это будет век Англии. Запомни это". Он на мгновение отвел взгляд, куда-то в неизвестную даль. "Следующий век будет другим, но даже я не знаю, что лежит за его серединой".
   Когда он ушел, Амшель Майер, представитель Вены, пробормотал: "Коллеги, вы поняли, что наконец один из реликтов Контракта имеет смысл?"
   Лорд Уиндермир нахмурился, пытаясь скрыть свой антисемитизм. - Что вы имеете в виду, сэр?
   Международный банкир открыл тяжелую коробку с документами, переданными со времен Гольдини. Он вышел с золотой монетой среднего размера.
   - Одна из первоначальных вложенных монет хранилась все эти столетия, милорд.
   Уиндермир взял его и прочитал. "Соединенные Штаты Америки. Да черт возьми, чувак, это смешно. Кто-то пошутил. Монета не могла существовать во времена Гольдини; колонии провозгласили свою независимость менее двадцати пяти лет назад".
   Амшель Майер пробормотал: - И число внизу монеты. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь задумывался, что это может быть свидание?
   Уиндермир снова уставился на монету. "Свидание? Не будь ослом! Никто не датирует монету более чем на столетие раньше".
   Майер задумчиво потер свое безбородое лицо. - Более чем на шесть столетий раньше времени, милорд.
  
   За сигарами и коньяком они подробно обсудили вопрос. Молодой Уоррен Пьемонт сказал: "Вы, джентльмены, имеете передо мной преимущество. Еще два года назад я лишь смутно знал о Контракте, несмотря на свое положение в американской ветви иерархии. И, к сожалению, я не присутствовал при появлении мистера Смита в 1900 году, как и все остальные.
   - Вы не так уж много упустили, - проворчал фон Борман. "Наш мистер Смит, который так тесно связал всех нас с Контрактом, что все, что у нас есть, даже эта сигара, которую я держу в руке, принадлежит ему - наш мистер Смит ничтожен, почти изношен".
   "Тогда такой человек действительно существует", - сказал Пьемонт.
   Французский представитель Альбер Марат многозначительно фыркнул. "Удивительно, господа , его описание, даже его одежда, в точности соответствует тому, что было передано со времен Гольдини". Он усмехнулся. - На этот раз у нас есть одно преимущество.
   Пьемонт нахмурился. "Преимущество?"
   "Незаметно для мистера Смита мы сфотографировали его, когда он появился в 1900 году. Будет интересно сравнить это с его следующим появлением".
   Уоррен Пьемонт продолжал хмуриться из-за своего непонимания, и Хидека Мицуки объяснил. - Вы не читали романов столь умного мистера Герберта Уэллса?
   - Никогда о нем не слышал.
   Смит-Уинстон из британского отделения сказал: "Подводя итог, Пьемонт, мы обсудили возможность того, что наш мистер Смит - путешественник во времени".
   "Путешественник во времени! Что ты имеешь в виду?
   "Это 1910 год. За прошедшее столетие наука сделала шаг вперед, превосходящий представление наиболее передовых ученых 1810 года. Какие шаги будут сделаны в следующие пятьдесят лет, мы можем только догадываться. То, что они будут даже путешествовать во времени, кажется нам ошеломляющим, но не невозможным".
   "Почему пятьдесят лет? Пройдет целый век, прежде чем -
   Нет. На этот раз г-н Смит сообщил нам, что он не должен ждать своего визита до 2000 года. Он назначен на 16 июля 1960 года. В то время, друзья, я считаю, что мы найдем то, что наш мистер Смит хочет сделать с величайшим состоянием, которое когда-либо видел мир".
   Фон Борман огляделся и прорычал: "Тебе не приходило в голову, что мы, восемь человек, единственные люди в мире, которые вообще знают, что Контракт существует?" Он коснулся своей груди. "В Германии даже кайзер не знает, что я непосредственно владею - от имени Контракта, конечно - или контролирую, возможно, две трети корпоративного богатства Рейха".
   Марат сказал: "А вам не приходило в голову, что все, что нужно сделать нашему мсье Смиту, это потребовать его богатства, а мы остаемся без гроша?"
   Смит-Уинстон горько усмехнулся. "Если вы думаете о попытке что-то с этим сделать, забудьте об этом. Вот уже полтысячелетия лучшие юридические умы мира укрепляют Контракт. Войны велись из-за попыток изменить его. Никогда открыто, конечно. Те, кто умер из-за религии, национальной судьбы или национальной чести... Но никогда эта попытка не увенчалась успехом. Контракт продолжается".
   Пьемонт сказал: "Чтобы вернуться к этому внешнему виду 1960 года. Как вы думаете, почему Смит раскроет свою цель, если ваше фантастическое убеждение, что он путешественник во времени, верно?
   - Все сходится, старик, - сказал ему Смит-Уинстон. "Со времен Гольдини он появляется в одежде, не слишком отличающейся от того, что мы носим сегодня. Он говорит по-английски - с американским акцентом. Первыми монетами, которые он дал Гольдини, были американские двуглавые орлы, отчеканенные в этом столетии. Суммировать. Наш мистер Смит хотел создать огромное состояние. Он сделал это, и я верю, что в 1960 году мы узнаем о его цели".
   Он вздохнул и вернулся к своей сигаре. - Боюсь, я его не увижу. Пятьдесят лет - это большой срок".
   В конце концов они оставили эту тему и обратились к другой, почти столь же близкой их сердцу. Фон Борман прорычал: "Я утверждаю, что для того, чтобы Контракт был выполнен, Германии нужно большее место под солнцем. Я намерен построить железную дорогу от Берлина до Багдада и доить Восток из ее сокровищ".
   Марат и Смит-Уинстон холодно восприняли его слова. -- Уверяю вас, сударь, -- сказал Марат, -- нам придется воспрепятствовать любым подобным планам с вашей стороны. Контракту лучше всего обслуживать сохранение статус-кво; нет места для немецкой экспансии. Если вы будете настаивать на этом, это будет означать войну, и вы помните, что пророчествовал мистер Смит. В случае войны мы должны отказаться от поддержки Германии и, почему-то, России и поддержать союзников. Мы предупреждаем тебя, Борман.
   - На этот раз мистер Смит ошибся, - прорычал Борман. "Как он сказал, прежде всего нужно инвестировать в нефть, а как Германия может получить нефть без доступа на Восток? Мои планы увенчаются успехом, и, таким образом, дело Контракта будет продвинуто".
   Тихий Хидека Мицуки пробормотал: "Интересно, когда мистер Смит впервые вложил свои золотые монеты, осознавал ли он, что наступит день, когда различные ветви его состояния будут планировать и осуществлять международные конфликты во имя Контракта?"
  
   Когда он вошел, вокруг круглого стола в номере "Эмпайр Стейт" собралось всего шестеро. Никто не присутствовал при его последнем появлении, и из всех только Уоррен Пьемонт когда-либо встречался и разговаривал с кем-либо, кто действительно видел мистера Смита. Теперь восьмидесятилетний мужчина поднял старую фотографию и сравнил ее с новенькой. - Да, - пробормотал он, - они были правы.
   Мистер Смит передал конверт, набитый бумагой. - Вы не хотите проверить это?
   Пьемонт оглядел стол. Кроме него самого, был Джон Смит-Уинстон, второй, из Англии; Рами Марду из Индии; Уорнер Фосс-Ричер из Западной Германии; Мито Фисуки из Японии; Хуан Сантос, представляющий Италию, Францию и Испанию. Пьемонт сказал: "У нас есть ваша фотография, сделанная в 1900 году, сэр; вряд ли нужно идентифицировать вас дальше. Однако я мог бы добавить, что в течение последних десяти лет различные известные ученые работали над вопросом о том, возможны ли путешествия во времени".
   Мистер Смит сказал: "Итак, я понял. Короче говоря, вы потратили мои деньги, расследуя меня.
   В голосе Пьемонта было мало извинений. "Мы добросовестно, некоторые из нас на протяжении всей нашей взрослой жизни, защищали Контракт. Я не буду отрицать, что плата самая высокая в мире; однако это только работа. Часть работы состоит в защите Контракта и ваших интересов от тех, кто мошенническим путем присвоит состояние. Мы тратим миллионы каждый год на проведение расследований".
   - Ты прав, конечно. Но ваши исследования возможностей путешествий во времени?..
   "Неизменно отвечали, что это невозможно. Только один физик предложил проблеск возможности".
   - Ах, и кто это был?
   "Профессор Алан Шири, который проводит свои исследования в одном из калифорнийских университетов. Мы, конечно, были осторожны, чтобы не прибегнуть к его услугам напрямую. При первом приближении он признался, что никогда не задумывался об этой проблеме, но был весьма заинтригован. Однако, в конце концов, он высказал свое мнение о том, что единственным решением было бы затратить такое количество энергии, которого не было бы в наличии".
   - Понятно, - с усмешкой сказал мистер Смит. - А после того периода, на который вы наняли профессора, прекратил ли он свои исследования путешествий во времени?
   Пьемонт сделал неопределенный жест. - Откуда мне знать?
   Джон Смит-Уинстон сухо прервал его. "Сэр, мы все составили полный отчет о вашем имуществе. Сказать, что он огромен, значит преуменьшить даже для англичанина. Нам нужны инструкции о том, как вы хотите, чтобы мы продолжали.
   Мистер Смит посмотрел на него. "Я хочу предпринять немедленные шаги по ликвидации".
   "Ликвидировать!" - воскликнули шесть голосов.
   - Мне нужны наличные, джентльмены, - решительно сказал Смит. "Как можно быстрее это будет сделано, я хочу, чтобы моя собственность была конвертирована в наличные деньги".
   Уорнер Восс-Ричер резко сказал: Смит, в мире недостаточно денег, чтобы купить вашу собственность.
   В этом нет необходимости. Я потрачу их так быстро, как вы сможете конвертировать мои сбережения в золото или его кредитный эквивалент. Деньги будут возвращаться в оборот снова и снова".
   Пьемонт был ошеломлен. - Но почему ? Он в смятении поднял руки. "Разве вы не понимаете последствий такого шага? Мистер Смит, вы должны объяснить цель всего этого...
   Мистер Смит сказал: "Цель должна быть очевидной. И псевдоним мистера Смита уже не нужен. Вы можете называть меня Шири - профессор Алан Шири. Видите ли, господа, вопрос, который вы мне поставили, возможны ли путешествия во времени, стал всепоглощающе интересным. Я, наконец, решил, как мне кажется, все связанные с этим проблемы. Теперь мне нужно только фантастическое количество энергии, чтобы активировать мое устройство. Учитывая такое количество энергии, несколько большее, чем в настоящее время производится на всем земном шаре, я верю, что смогу путешествовать во времени".
   "Но, но почему ? Все это, все это... Картели, правительства, войны... Старческий голос Уоррена Пьемонта дрожал, дрожал.
   Мистер Смит - профессор Алан Шири - как-то странно посмотрел на него. "Почему, чтобы я мог вернуться в раннюю Венецию, где я смогу сделать предварительные шаги, необходимые для меня, чтобы получить достаточно средств для покупки такого огромного количества выходной мощности".
   - И шесть веков человеческой истории, - сказал Рами Марду, представитель Азии, так тихо, что его едва можно было расслышать. "Его смысл не более чем в этом...?"
   Профессор Шири нетерпеливо посмотрел на него.
   "Я правильно понимаю, что вы утверждаете, сэр, что в истории человечества были и другие века, имеющие большее значение?"
  
  
   ЧЕЛОВЕК, ИЗМЕНИВШИЙ ИСТОРИЮ, Джон Йорк Кэбот
   - Говори, что должен сказать, молодой человек. Говори то, что должен сказать, и перестань стоять и жеманничать, как какой-то проклятый клоун! - раздраженно спросил полковник Вандервир, глядя на светловолосого молодого человека в сюртуке и полосатых брюках.
   Реджи Влит неловко поерзал. Это было не так, как он планировал. Он знал, что с полковником Вандервиром будет так же легко обращаться, как с раненым медведем, но надеялся, что сможет отговорить старого болвана от его обычного скверного настроения. Но затем лицо Реджи снова приняло мягкую улыбку, когда он про себя пожал плечами. Он пришел к выводу, что начать лучше, чем ничего.
   - Полковник Вандервир, - сказал Реджи, прочищая горло. -- Я хочу поговорить с тобой о, -- и он схватил быка за рога, -- о твоей дочери.
   - Ты знаешь, а? Тон полковника был мягок, как напильник на ржавой петле.
   - Да, знаю, сэр.
   - Хммммм, - Полковник посмотрел на Реджи слезящимися глазами. - Я полагаю, - угрожающе взвешивал он слова, - ты достаточно осёл, чтобы хотеть её руки?
   Реджи быстро улыбнулась. Это был капитал. Старик сразу перешел к делу. Должно быть, все это время подозревал. Почему, это был бриз. Старый козел, наверное, сказал бы несколько отцовских слов, и на этом все.
   "Да сэр. Ты угадал. Но я бы не сказал, что я осёл, сэр. Она не так плоха, как все это. Почему у Сандры столько достоинств, а я...
   Полковник Вандервир поднялся из-за своего огромного стола из красного дерева, и Реджи никогда не казался его квадратной челюстью, а глаза - более злобными. Он смотрел на Реджи с любопытным интересом человека, увидевшего, как в дождливый день что-то выскочило из-под сырой доски.
   - Убирайся к черту из моего кабинета, ты, юный сопляк!
   - Но... - протест Реджи превратился в приглушенное блеяние, когда он отступил на три шага от разгневанной фигуры.
   " Ты, выходи замуж за Вандервира!" Полковник дико кричал. Дико кричал и размахивал руками, описывая большие запутанные круги. "Ты, хнычущий молодой болтун без единого клочка семейного прошлого. Не пытайтесь спорить со мной, молодой человек. Я не чертов дурак. Я последние два дня трясу ветви твоего генеалогического древа с тех пор, как заподозрил, что ты и моя дочь Сандра стали сентиментальными и неряшливыми друг с другом!
   "Но-!"
   - Да что же, сэр, - проревел полковник, начиная действительно проникаться к своему предмету. - Вы понимаете, что у Вандервиров самое прекрасное, самое благородное происхождение, наследственность, родословная из всех семей в этой стране? Да нахальства, наглости вашей самонадеянности, сэр, достаточно, чтобы вызвать тошноту даже у самых терпимых людей!
   - Да, но... - начал Реджи.
   Полковник Вандервир, однако, рвался вперед. - Смотрите, - проревел он, слегка поворачиваясь и указывая на два портрета, висевших рядом за его огромным письменным столом. "Посмотрите на эти портреты, сэр! Это, сэр, мои предки, мои благородные предки. Это два самых славных героя благородного рода Вандервиров. Прославленный герой справа, - громогласно произнес полковник, указывая на один из портретов, - не кто иной, как майор Люциус Вандервеер, блестящий военный гений, без помощи которого генералу Шеридану армия Союза никогда не смогла бы победить в американской войне. Гражданская война.
   Полковник сделал паузу только для того, чтобы глубоко и благоговейно вздохнуть. Затем он громко рванулся вперед. - А этот второй портрет, - проревел он, указывая на картину слева от себя, - это портрет полковника Горацио Вандервеера, возможно, самый славный из всей моей линии. Именно майор Горацио Вандервеер оказал герцогу Веллингтону неоценимую помощь в победе над Наполеоном при Ватерлоо!"
   "Но-!"
   - Не перебивайте меня, сэр. Разве у вас недостаточно опыта, чтобы знать, что джентльмен никогда не перебивает другого джентльмена? Бах. Что вы, сэр? Влит! Ничего, кроме Влита. И где же были, сударь, влиты среди строителей мира? Скажи мне это, просто скажи мне это! Нигде, сэр. Вот где они были. Да ведь нигде на страницах Истории нет ни одного Влита. Ни единого влита ни в чем, кроме полицейских протоколов двадцатого века!
   - У меня был дедушка, который был барабанщиком виски в Миссисипи, - робко сообщил Реджи.
   "У-у-у-у, барабанщик! Вы шарлатан, молодой человек. Это именно то, что вы, сэр. Шарлатан! Полковник похотливо и драматично указывал пальцем на дверь своего кабинета. - Убирайся отсюда, юный выскочка. В роду Вандервиров нет места сыну сына барабанщика виски. Это, сэр, окончательно. Я не допущу, чтобы знаменитое, славное, великолепное имя Вандервира было запятнано смешанным браком с потомком цыган!"
   Красное лицо полковника Вандервира стало багровым, и он нечетко хватал мелкие предметы на своем столе. Линия на его торчащей челюсти бешено дергалась. Реджи все это заметил и быстро вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Он услышал стук тупого предмета в дверь и, уныло пожав худыми плечами, свернул в коридор особняка Вандервиров...
   * * * *
   Реджи нашел Сандру Вандервир, ожидающую его в саду поместья Вандервир. Она была стройной, красивой и брюнеткой. Она была одета в синие брюки. На ее лице отразилась тревожная озабоченность.
   - Реджи, ты его видел?
   Реджи Влит рассеянно выдернул пух из складки своих безупречных утренних брюк.
   - Да, старушка. Я видел его. Почему-то я начинаю подозревать, что твой отец меня не любит.
   Глаза Сандры внезапно стали влажными.
   - О, Реджи, нет. Он не отказался?
   - Он возражал, - поправила ее Реджи, - яростно. Он вздрогнул. Слабый вдалеке он услышал звуки, которые могли быть непрерывным разглагольствованием полковника Вандервира.
   Прекрасные голубые глаза Сандры Вандервир внезапно наполнились слезами. И пока Реджи обнял ее за талию, она прижалась к нему, рыдая.
   - О, Реджи, Реджи. Это ужасно. Что мы будем делать?" Реджи выглядел смиренным.
   - Это тяжело, старина дорогая. Но ведь мы можем сбежать.
   "Побег?" Сандра выплакала это слово.
   "Безусловно. Ничего с этим. Просто сорвись и женись. Люди делают это все время, вы знаете.
   - Но, Реджи. Мы не можем. Я бы не посмел. На что мы могли бы жить?"
   Реджи нахмурился.
   - Я об этом не подумал.
   - У тебя нет никакой работы, - мягко напомнила ему Сандра, потому что это была деликатная тема. Реджи был поглощен глубокими размышлениями.
   - Я должен подумать, - пробормотал он. "Я должен куда-нибудь выйти и включить мозг Влита в штурвал. Вы не можете приготовить омлет, не разбив яйцо, знаете ли.
   - О, Реджи, - выдохнула Сандра, сияя глазами. "Ты замечательный."
   Реджи кивнул, мрачность вернулась на его лицо.
   - Я знаю, - признал он. - А теперь я должен куда-нибудь пойти и подумать. Повернувшись на каблуках, Реджи оставил Сандру в саду, с тоской и благоговением глядя на свою удаляющуюся фигуру. В библиотеке Вандервира были виски, газировка и уединение. Это был хороший скотч, и он мог думать там...
   Но думать в библиотеке Вандервира было не так просто, как представлял себе Реджи Рэндхоуп; даже с глубокого кожаного кресла, с бутылкой и сифоном рядом. На стенах комнаты попеременно стояли книги и картины.
   Книги были достаточно плохи. Названия касались таких важных тем, как "Полное руководство по предкам ", " Пэрство Беркса " , "Кто есть кто во Внешней Аравии " и многих других томах подобного рода. Их сафьяновые обложки вернули Реджи осознание того, что он всего лишь Влит. Просто Влит. Ни Линкольна, ни Адама.
   До дневной вспышки полковника Вандервира Реджи никогда особенно не осознавал тот факт, что он влит. И при этом он не особенно стыдился этого. Конечно, он знал кое-что о важности, придаваемой легенде о Вандервирах. Ни один мужчина, помолвленный с Вандервиром, не мог не знать историю Клана. Если не полностью, то хотя бы с 920 г. до н.э. до Французской революции.
   Реджи даже понял, что его собственный фамильный герб несколько уступает гербу Вандервиров. Однако, будучи чрезвычайно уверенным в себе молодым современником, ему никогда не приходило в голову, что эта разница в семейном происхождении может стать камнем преткновения для его супружеских амбиций.
   Но старый полковник Вандервир разыскал Реджи Влита. Он, по его собственным словам, "потряс каждую чертову ветвь" генеалогического древа Влитов. А теперь он вел себя так, как будто обнаружил, что это существо кишит болтающими обезьянами или грибковыми наростами.
   Реджи Влит задумчиво потягивал виски и нахмурился. Было очевидно, что нужно что-то делать. Полковника Вандервира пришлось поставить на колени или, по крайней мере, на лодыжки.
   И в этот момент появился Лаундс.
   Лаундс был дворецким в поместье Вандервир. У Лаундса были задумчивые глаза и рот, полный золотых зубов. Манжеты его брюк доходили только до щиколоток - факт, которого все делали вид, что не замечают, поскольку Лаундс был известен своей эксцентричностью.
   Реджи посмотрел на Лаундса. У этого парня была неприятная привычка появляться неожиданно, как и сейчас.
   - Привет, Лаундес, - наконец сказал Реджи. - Откуда ты выскочил?
   Лаундс невозмутимо смотрел на него, наклоняясь, чтобы поправить цветок в вазе.
   - С тринадцатого века, сэр, - ответил Лаундс.
   "Ой." Реджи задумался. - Очень мило, Лаундс.
   Тогда Реджи снова задумался о том, как решить эту дилемму. Но картины и книги вокруг него продолжали надоедать. И еще что-то тоже было. Что-то сказал Лаундес.
   Реджи нахмурился.
   - Лаундс? Реджи посмотрел вверх.
   - Что ты только что сказал?
   Лаундс расставлял лампу на столе.
   - Я сказал, что только что вернулся из тринадцатого века, сэр.
   - Понятно, тринадцатый век, - задумчиво сказал Реджи. Затем: "Это немного не так, не так ли, Лаундс? В смысле, вовремя и все такое? Мне кажется, до него трудно добраться.
   Лаундес терпеливо посмотрел на Реджи.
   "О, нет, сэр. Вовсе нет, сэр. Не для меня это не так".
   Реджи задумался.
   "Не для тебя?"
   Лаундс доверительно улыбнулся.
   "О, нет, сэр. Я могу пойти куда угодно вовремя. Я могу просто отключиться. Делайте это постоянно, сэр. Интересное хобби, сэр.
   Реджи кивнул.
   "Я должен представить. Нет конца веселью, что? Как вы это делаете? Какой-то особый трюк?
   Лаундс доверчиво улыбнулся.
   - Мои часы, сэр. Он указал на наручные часы на левой руке. "Это машина времени, урезанная до самого необходимого. Сделал сам. Очень хитрая работа, если можно так выразиться, сэр.
   Реджи посмотрел на часы на запястье дворецкого.
   "Ну, - заявил он, - это довольно необычно. Странные часы.
   - Определенно странно, сэр. В тоне Лаундса чувствовалась непоколебимая гордость. "Я могу просто настроить их, как обычные часы, на любой из столетий, указанных на их циферблате".
   - И ты отправишься в тот самый век? В голосе Реджи звучало восхищение. Проницательный парень, Лаундс.
   Лаундс кивнул.
   "Да сэр. Я пойду, после того как нажму эту маленькую кнопку сбоку. Он указал на кнопку под главной пружиной.
   - Попробуй, Лаундс, - предложил Реджи. - Ударь меня, старина.
   И пока Реджи оценивающе смотрел на него, Лаундс нажал кнопку под главной пружиной и довольно быстро исчез .
   Реджи резко перевел дыхание. - Ну, - воскликнул он, - о чем они не придумают дальше?
   И в следующее мгновение Лаундс снова оказался в комнате, стоя перед ним и гордо ухмыляясь.
   - Видите ли, сэр. Просто, а?"
   Реджи кивнул.
   - Куда вы тогда пошли?
   - Времена Христофора Колумба, - спокойно сказал Лаундс. - Еще в пятнадцатом веке.
   Улыбка все еще была на лице Реджи, та же мягкая, удивленная улыбка. Но в его глазах появился новый блеск. И он оглядел стены библиотеки, с которых свисали картины бесчисленных Вандервиров. Вандервиры в форме, Вандервиры в государственных костюмах, Вандервиры на лошадях, Вандервиры подписывают большие документы. Все очень впечатляюще. Все очень исторично.
   Именно тогда Реджи заметил, что все картины были посвящены достойным и очень историческим выходкам двух самых выдающихся представителей клана Вандервееров, а именно майора Люциуса Вандервеера и полковника Горацио Вандервеера. Реджи понял, что они, очевидно, были ценными корнями фамильного древа Вандервиров, тем более что портреты этих двух джентльменов висели за письменным столом в кабинете полковника Вандервира.
   А затем эта идея взорвалась ослепительной вспышкой в его мозгу.
   У него было это - было это правильно! Генеалогическое древо Вандерверов. Единственная заноза в пятке его брака была основана на этих двух исторических старых дураках, которые были предками гордой линии Вандервиров.
   Реджи подумал вслух.
   "А что если, - подумал он, - эти две старые утки на картинах на стенах не были бы знамениты?"
   - А, сэр? Лаундс был озадачен. Реджи нетерпеливо махнул рукой. "Один момент, Лаундс, я думаю!" Затем он перешел к сути этой великой идеи, которая пришла ему в голову. А если бы история была не такой, какой она была? Разве тогда не могло быть возможно, чтобы Вандервиры не были знамениты? Это было бы не только возможно, это, несомненно, было бы вероятно. Если бы история была иной, в генеалогическом древе не было бы места для гордости Вандервиров. И старый полковник Вандервир не мог быть таким озадаченно высокомерным. А он, Реджи Влит, мог бы просто так жениться на Сандре Вандервир!
   Мысль была ошеломляющей, изумительной, колоссальной. И, более того, это была хорошая, превосходная, великолепная идея!
   Реджи схватила Лаундеса за руку. - Лаундес, старина, - взволнованно выдохнул он. - Эта дурь на твоем запястье...
   - Ты имеешь в виду мою упрощенную машину времени? - холодно спросил Лаундес. - И пока вы говорите о моей научной стороне, сэр, я бы предпочел, чтобы вы называли меня доктором Лаундсом.
   - Без обид, Лаундс, я имею в виду доктора Лаундса, - быстро бормотал Реджи. "Я в большом волнении. Я хочу знать вот что: ты когда-нибудь уделял кому-нибудь свое время, как его зовут?
   - Вы хотите одолжить его, сэр?
   Реджи взволнованно кивнул.
   - Вот так, Лаундс. Я хочу одолжить его ненадолго. Я просто подумал о нескольких людях и одной или двух вещах, о которых я хотел бы позаботиться".
   - Назад во времени, сэр? - спросил Лаундс. "Правильно, назад во Времени. Видите ли, Лаундс, я имею в виду доктора Лаундса, вот вам история. И Реджи понизил голос до возбужденного шепота, излагая свой план дворецкому Вандервира. Лаундс серьезно слушал, время от времени кивая.
   - Я думаю, вы могли бы это сделать, сэр, - наконец сказал Лаундес. - И, между нами говоря, - Лаундс понизил голос, - мне лично не доставляет особого удовольствия буйство полковника Вандервира. Может быть, сэр, если вы достаточно испортите Время, я стану нанимателем старого тирана, а не наоборот, как сейчас". В темных задумчивых глазах Лаундеса появился задумчивый огонек.
   Теперь Реджи булькал.
   "Капитал, Лаундс, капитал. Вы, вероятно, должны. А теперь, если ты просто объяснишь, как работает эта штуковина Времени, и передашь ее, я могу идти.
   - С чего вы планируете начать, сэр? Лаундсу было любопытно.
   - Ну, - Реджи был в восторге от своего блестящего плана, - теперь я вернусь прямо к сути проблемы, старина. Я вернусь в эпоху расцвета полковника Горацио Вандервеера, бесценного помощника Веллингтона!
   Реджи ударил кулаком по ладони. - Черт, Лаундс, отличная идея, а?
   - Доктор Лаундс, - упрекнул его дворецкий, - доктор Лаундс, сэр. Затем с восхищением добавил: "Прекрасный план, сэр, необыкновенный".
   "Эпоха Наполеона Бонапарта!" Реджи с энтузиазмом потер руки при этой мысли. "Вау, это будет праздничный Лаундес, строго праздничный!" Лаундес изобразил что-то похожее на улыбку. Затем он отстегнул свою машину времени от запястья и передал ее Реджи. Пока молодой человек внимательно слушал, Лаундс подробно объяснил, как работает устройство. Сделав это, он привязал машину времени к запястью Реджи и установил на ней циферблат.
   "Все готово, чтобы доставить меня туда, куда я хочу?" - спросил Реджи.
   "Абсолютно, сэр. Точный год и время года. Хотел бы я пойти с вами, сэр. Но машина слишком мала для перевозки более одного человека. Удачи, сэр!"
   Реджи сжала руку Лаундса.
   - Я не вернусь, старина, пока полностью не испорчу историю. В каком-то смысле я буду парнем, который срубит генеалогическое древо Вандервиров!
   "Нажмите кнопку, сэр, и вы отправитесь в путь", - распорядился Лаундс.
   - Привет, Лаундес, - сказал Реджи, нащупывая пальцем кнопку. - Если мисс Вандервир спросит обо мне, скажите ей, что у меня назначен обед с герцогом Веллингтоном. Пип пип!"
   И Реджи нажал кнопку...
  
   ГЛАВА II
   Реджи получает униформу
   Таким образом, Реджи в течение бесконечного промежутка времени испытывал то же чувство, что и человек, падающий с крыши Эмпайр Стейт Билдинг. Ревущая река звуков гремела в его ушах, покрывая все его чувства самой своей необъятностью. Чернота окружала его со всех сторон, пока он падал все ниже и ниже.
   Его охватило головокружение. Чернота начала растворяться во вращающихся разноцветных дисках, пронизанных мерцающими полосами света. Это калейдоскопическое явление стало последней каплей. Со вздохом озадаченный мозг Реджи отказался от борьбы и с благодарностью соскользнул в безответственность забвения...
   Следующим ощущением, которое он испытал, была восхитительная плавучесть и мягкость. Он словно плыл на ворсистых, пушистых облаках. Его напряженные мышцы расслабились, и он вздохнул с чистым облегчением и животным комфортом.
   Затем он открыл глаза. На мгновение он недоверчиво моргнул, а затем сел. Он неуверенно покачал головой, а его рот открылся и остался там. В ушах стоял рев.
   Теперь Реджи осознавал две вещи. Во-первых, шум в ушах прекратился, и засиял солнечный свет. Во-вторых, он стоял на пыльной дороге с глинистыми насыпями, где-то в сельской местности. И если расчеты Лаундса при настройке машины времени были верны, он, несомненно, находился во Франции в 1815 году и где-то в районе битвы при Ватерлоо.
   Реджи глубоко вздохнул и огляделся.
   - Так это Франция, - сказал он вслух. А потом, совершенно неожиданно, его желудок словно наполнился бабочками. Он чувствовал себя как застенчивый прощальный выпускник средней школы, который внезапно осознает огромность аудитории, стоящей перед ним, и чудовищность задачи, которая стоит перед ним.
   Небрежное решение изменить историю, небрежное решение перенестись более чем на сто лет назад, небрежно потягивая виски с содовой в 1941 году, - это одно; на самом деле рискнуть и сделать то, что ты запланировал, было совсем другое.
   Но у Реджи больше не было времени на страх перед сценой, потому что в этот момент тишину нарушил скрип телеговых колес и топот копыт на дороге, на которой он стоял.
   Повернувшись, Реджи увидел старую телегу с сеном, запряженную двумя белыми рабочими лошадьми и ведомую старым фермером, неторопливо приближавшуюся.
   "Хм-м-м, - задумчиво произнес Реджи, - здесь меня подвезут и дадут очень ценную информацию". И тогда Реджи впервые осознал, что он все еще одет в ту же одежду, в которой он был, когда вышел из библиотеки поместья Вандервир. Он знал, что его одежда определенно будет странной на этом историческом фоне. Однако он отмахнулся от проблемы. Он мог бы легко сойти за жонглера, акробата или, возможно, за актера водевиля.
   - Идешь своей дорогой, старик? Реджи обратился к старому фермеру, который вопросительно посмотрел на него сверху вниз.
   - Oui monsieur, - сказал старик со своего насеста. "Забраться на." Он казался достаточно вежливым, чтобы не упомянуть странную одежду Реджи. Через мгновение Реджи вскарабкался рядом с фермером, и тележка с сеном снова рванулась вперед.
   Реджи посмотрел вверх. Он услышал внезапный зловещий гортанный раскат грома.
   - Нас ждет дождь?
   Фермер печально покачал головой.
   - Тогда как ты это называешь? - спросил Реджи.
   - Месье, это не раскаты грома. Это пушка Императора.
   Реджи сглотнул. На мгновение он забыл, где он и почему. Расчеты Лаундса были верны - пушка Императора, Наполеона означала, что он был в пределах слышимости битвы при Ватерлоо!
   Но он должен был убедиться. - Ватерлоо? - спросил он дрожащим голосом. - Я имею в виду, этот шум исходит от Ватерлоо, где держится Наполеон? Старый фермер кивнул.
   "Это великий день для Франции", - сказал он. "Или грустный день. Мы не узнаем, какой, пока битва не будет завершена.
   Реджи с любопытством посмотрел на него.
   - Вы настоящий лингвист, - сказал он. "Довольно странно встретить французского фермера, говорящего по-английски".
   Старик уставился на него. - Месье, вы с ума сошли? - спросил он мрачно. "Я не говорил ни слова по-английски. Я не знаю ни слова на кошонском языке!
   "Ак!" Реджи сглотнул и провел пальцем под воротником. "Ни слова..."
   Конечно, Лаундс - доктор Лаундс - не мог ответить! Пока он не спросит этого джентльмена науки, он забудет об этом. Что он и сделал. У него были другие дела, о которых нужно было думать.
   Внезапно Реджи щелкнул пальцами. Во время внезапного Рассвета Света его осенило, что, если он хочет прыгнуть, так сказать, в поток истории и сделать что-то, чтобы изменить ход событий при Ватерлоо в этот день, ему придется работать быстро и много. так.
   Реджи нахмурился.
   - Как далеко мы от поля боя?
   Старик щурился на солнце.
   - Около часа быстрой скачки верхом, мсье.
   "Где я могу получить один?"
   Старик был явно озадачен.
   "Получить один? Что получить, сир?
   "Конь, кляча, жеребец, белохвост - тебе конь". Реджи все больше возбуждался.
   Старик пожал плечами.
   "Лошадей, на которых можно было бы оседлать, здесь мало. Армия Императора присвоила себе большинство из них.
   Челюсти Реджи сомкнулись. Это был прекрасный беспорядок. Он не мог упустить этот шанс. Но он бы это сделал, если бы опоздал на битву. Затем он резко склонил голову набок.
   - Что я слышу, старина? Похоже, твое заднее колесо разболталось!"
   Французский фермер сразу же забеспокоился.
   - Лучше вылезай и посмотри на него, старина. Не хотелось бы, чтобы он упал, не так ли? Реджи по-прежнему говорил непринужденно.
   -- Нет, сударь, -- сказал старик, останавливая лошадей и вставая с сиденья телеги. - Нет, я бы не хотел, чтобы это произошло.
   Пока Реджи сидел, невинно и кротко глядя на поводья, столь небрежно брошенные рядом с ним, старик выбрался из своей тележки и пошел в тыл. Должно быть, он как раз наклонялся, чтобы осмотреть заднее колесо, когда Реджи вдруг ожил, схватил поводья и громко закричал: "Гидяп!"
   Телега внезапно рванулась вперед, когда тяжелые лошади мгновенно отреагировали на взмах хлыста, которым Реджи полоснул их по крупу. И когда лошади бешено мчались вперед, таща Реджи и телегу за собой, на заднем фоне слабо слышался крик старика...
   * * * *
   Лошади были почти истощены, белые от пены и судорожно дышали губами, покрытыми пеной, а телега чуть не разлетелась на пять или шесть частей, когда Реджи с грохотом подъехал к первой рассыпавшейся линии французских войск на проезжей части.
   Грохот пушек становился все громче и громче по мере того, как Реджи скакал по изрытым колеями грунтовым дорогам. И теперь он слышал прерывистые ружейные залпы, более громкие и продолжительные.
   Войска, бродившие по дороге, большей частью возвращались к месту боя. Многие из них, судя по их внешнему виду, оставили битву лишь на время, достаточное для того, чтобы перевязать свои раны, и теперь возвращались в бой. Ни один из них не казался чрезвычайно восторженным, и Реджи подозревал, что дела у некоего Н. Бонапарта не выглядят радужными.
   Когда Реджи сдирал оставшиеся куски шкуры со своих уже измученных рабочих лошадей, он внезапно понял, что ему нужно переодеться, прежде чем он сможет безопасно отправиться на поле боя. Вдобавок к тому, что его одежда была в высшей степени неподходящей, было также очень важно - учитывая задуманный им план - приобрести себе какую-нибудь униформу.
   Через несколько секунд он увидел то, что хотел. Раскинутые палатки армии расположились лагерем примерно в четырех милях вдоль узкой боковой дороги. Он был уверен, что сможет получить там униформу.
   Реджи хлестал усталых животных по проселочной дороге, бешено галопируя вдоль и поперек нескольких сторожевых постов, которые яростно стреляли, пытаясь остановить его. По униформе часовых Реджи заподозрил, что это дивизия войск Веллингтона, поскольку они были одеты совсем не так, как французские солдаты, которых он видел.
   Это была даже большая удача, чем надеялся Реджи, поскольку английская форма еще лучше послужила его плану.
   Его прогулка по проселочной дороге снова увела его от непосредственной близости от боя, и теперь звуки пушек и мушкетов были приглушены до почти неслышного ропота. Реджи остановил своих скачущих лошадей, потому что до лагеря оставалось всего несколько сотен ярдов, и слез с телеги.
   Вдоль дороги росли деревья, и Реджи держался поближе к ним, крадучись приближаясь к лагерю. Английским войскам не понравится то, что он сделает, потому что это приведет к полному аннулированию хода битвы при Ватерлоо.
   Наконец Реджи присела в кустах на краю лагеря. Большая палатка с богато украшенным флагом, стоявшая отдельно от остальных, сразу же привлекла его внимание. Очевидно, это был штаб генерала.
   Реджи лихорадочно выкорчевывал часть куста, и когда он наконец освободил его от земли, он использовал его в качестве подвижного камуфляжа, медленно продвигаясь по открытому участку, который лежал между ним и большой палаткой. Спешащие солдаты не обращали внимания на шевелящийся куст, которым был Реджи Влит. И, наконец, он оказался рядом с задними откидными створками огромной палатки.
   Осторожно заглянув в палатку, Реджи издал внезапный резкий вздох удивления и ликования. Генерал, одетый в блестки и безвкусный, сидел в одиночестве за столом в центре палатки и листал карты.
   Реджи глубоко и судорожно вздохнул. Генерал ! Он рассчитывал иметь дело с обычным рядовым, может быть, с капралом, а может быть, с лейтенантом - но с генералом! И тут Реджи взял себя в руки. Форма генерала была бы даже лучше, чем любые другие военные регалии, которые он мог бы надеть. Это идеально подходит для его целей.
   До сих пор воин в палатке не замечал его присутствия. И до сих пор никто в кемпинге не видел, как Реджи незаметно приблизился к палатке их лидера. Но он должен был действовать быстро. Он вошел в палатку.
   Реджи мягко подошла к генералу сзади. Подойдя поближе к генералу, который не обращал внимания ни на что, кроме карт, над которыми он склонил свои могучие плечи, Реджи поднял с койки тяжелое пальто.
   Одним быстрым прыжком Реджи прыгнул вперед, закутав испуганного военного сановника в обширные складки пальто. Булькающие крики генерала были хорошо приглушены толщиной одежды, когда Реджи протискивался внутрь.
   Следующим шагом Реджи было освободить генерала от личного оружия.
   Сделав это, он смог снять шинель с головы генерала и отступить назад, осторожно направив тяжелый пистолет в череп этого военного джентльмена.
   - Ни звука от тебя, старина. Это серьезно, понимаешь? Слова Реджи прошипели и заставили его ощутить торжествующую драматичность. Генерал, будучи мудрым, крепко сжал челюсть при виде грозного пистолета. Казалось, что теперь, когда его шок прошел, он вполне готов исполнить любое желание Реджи, лишь бы не получить пробку в центре черепа.
   - Ты снимешь свою форму, - распорядился Реджи, слегка взмахнув пистолетом. Красное лицо генерала стало багровым, как у омара, а вены на лбу превратились в вздувшиеся лиловые шнуры. Очевидно, это предложение задело его достоинство.
   Но Реджи снова чуть-чуть взмахнул пистолетом.
   Было очевидно, что безумный блеск в глазах молодого человека в маскарадном костюме опасен. Так что генерал неохотно сделал, как ему сказали. Через мгновение он стоял перед Реджи, весь дрожа, в длинном красном фланелевом белье!
   Реджи сдержал хохот, который, как ему хотелось, вырвался наружу. Было восхитительно осознавать, что он управляет историей простым взмахом пистолета. На одно восхитительное мгновение ему захотелось, чтобы Сандра была здесь, рядом с ним, чтобы она увидела, из чего он, Реджи Влит, сделан. Но затем к нему вернулась мрачная цель, и он понял, что не смеет больше задерживаться здесь. Он должен был выиграть битву за Наполеона, и это раздевание британского генерала было частью его плана. Время по-прежнему было необходимо.
   Неуклюже держа пистолет, Реджи сумел снять тогу и надеть генеральский мундир, не отводя острия оружия от черепа парня. Сделав это, он схватил генеральскую треуголку, лихо нахлобучил ее себе на голову и усмехнулся.
   - Что ж, старина, старина Сын-Войн-и-Грома, теперь я буду ковылять. У меня есть битва, которую нужно выиграть, и немного истории, которую нужно изменить. Хотел бы ты пойти со мной, старина. Так жаль!"
   Выражение лица генерала в нижнем белье резко изменилось. Изменился на вид бесконечного унижения; полный, голый позор. Его голос, хриплый и дрожащий, еще больше удивил Реджи.
   - Пожалуйста, - взмолился генерал. "Пожалуйста. Делай со мной, что хочешь, но верни мне мой мундир. Позор, полный позор, ужасное смущение, это будет...
   Реджи тихо рассмеялся, но с огромным удовольствием.
   - Точно, старина. Возможно, это заставит вас запереться в своей палатке, а? Возможно, было бы разумно не смущаться и залезть под одеяло на свою койку.
   Генерал, как побитый и побитый, бросился к своей койке, бросился на нее и натянул до шеи тяжелые одеяла. Там он и остался, а Реджи ухмыльнулся.
   "Если я когда-нибудь смогу найти вас снова, - выдохнул багроволицый генерал, - я убью вас за это!"
   Реджи снова рассмеялся и вышел наружу, великолепный в своем усыпанном блестками генеральском мундире, закрывая за собой полы палатки. Он был уверен, что никакой тревоги не будет. Во всяком случае, пока генерал не нашел чем прикрыть свое красное фланелевое белье.
   Рядом с генеральской палаткой была привязана лошадь. Огромный, величественный, полностью белый зверь - генеральский скакун. Реджи увидел поспешно приближающегося к нему солдата и так же поспешно вскочил на лошадь, взобравшись в седло.
   - Генерал, - крикнул солдат. "Время пришло. Сообщение пришло. Мы готовы следовать за вами!" Реджи развернул свое большое животное, наклонился и вырвал конверт из руки взволнованного санитара.
   "Оставайся такой, какая ты есть, до моего возвращения!" - приказал он ординарцу. - Никому об этом не говори. Я вернусь!" И он позаботился, чтобы его лицо было хорошо скрыто в большом воротнике генеральской гимнастерки. Затем он провел по бокам своего скакуна острыми шпорами, которые теперь были на нем.
   Реджи ускакал в облаке пыли...
   * * * *
   Звуки битвы яростно грохотали в ушах Реджи, а ритм копыт его могучего скакуна был музыкой, когда Реджи через полчаса мчался на поле битвы при Ватерлоо. Пока он ехал, он наметил свои планы в мельчайших деталях. Планы, которые должны были спасти положение Наполеона Бонапарта.
   Это было бы просто, потому что Реджи помнил кое-что из своей школьной истории, кое-что из того, что произошло при Ватерлоо. Волнение стучало в висках Реджи, потому что, наконец, он действительно выполнил то, что намеревался сделать. Наконец-то он раз и навсегда выиграет руку Сандры Вандервир.
   Грохот пушек был ужасен, и со всех сторон Реджи видел людей, сражающихся, скачущих, атакующих и умирающих. Ноты горна время от времени прерывали сумбур звуков, вызывая новые волны сражающихся войск, которые встречались в центре схватки, сцепившись мертвой хваткой. На крохотном холмике, ярдах в ста от Реджи, собралась небольшая группа офицеров, почтительно стоявших позади невысокой, динамичной фигуры в широкой развевающейся накидке - Наполеона Бонапарта!
   Пули уже звенели у ушей Реджи, и он низко склонился над шеей своей атакующей лошади, не вполне уверенный в том, кто в него стреляет, но прекрасно понимавший, что представляет заманчивую мишень.
   Семьдесят тысяч французов сражались против такого же числа англичан, сражаясь за то, чтобы изменить судьбу мира. И Реджи в последний раз обдумал свой план, пришпорив коня сквозь толпу бойцов. Вся схема зависела от рва.
   Ибо Реджи помнил, что именно ров, затонувшая дорога, в которую упала ничего не подозревающая французская кавалерия, предприняв последнюю и решающую атаку против англичан, переломила ход событий при Ватерлоо. Переломил ситуацию в пользу сил Веллингтона.
   План Реджи был прост. В костюме английского генерала, восседая на большом белом коне, он мог повести войска Веллингтона в атаку раньше, чем французская кавалерия вступила в бой. Во всяком случае, он мог бы собрать их в атаку достаточно, чтобы заполнить эту затонувшую дорогу телами английских, а не французских солдат. Тогда французы смогут оседлать ужасную полосу и победить англичан, а не наоборот, как это было раньше.
   Конечно, был еще один момент, но Реджи тоже учел его. Вторым элементом, который разгромил французов в этом историческом сражении, была неспособность дивизии французских резервов прибыть на место происшествия в нужный момент. Но Реджи проницательно учел тот факт, что англичане, которые сейчас упадут в канаву, компенсируют отсутствие французских резервов. А французская кавалерия тогда сделает все остальное.
   Челюсть Реджи Влита была мрачной, целеустремленной, и он повернул своего скакуна в том направлении, куда смотрела динамичная фигура на холме. Он знал, что там, на противоположной стороне, будут солдаты Веллингтона. Люди, слонявшиеся вокруг него, были... и вдруг у Реджи отвисла челюсть, и он поспешно сглотнул. Он находился на французской стороне поля боя, и до этого момента ему это и в голову не приходило!
   Разъезжает на белом коне в мундире английского генерала. Беспечно проноситесь сквозь полчища сражающихся французов!
   Реджи крепко зажмурил глаза и лихорадочно задавался вопросом, почему кто-то до сих пор не пристрелил его или не стащил в плен с лошади. Он вонзил шпоры поглубже, подгоняя коня, молясь, чтобы его удача устояла, молясь, чтобы французы не поняли, что среди них есть английский генерал. Впереди, примерно в двухстах ярдах, он мог видеть канаву, затонувшую дорогу, которую ему нужно было преодолеть, чтобы добраться до английских сторон позиций. Он снова содрал кожу с бока своей лошади.
   И тут среди крика, стрельбы и суматохи кто-то схватил его лошадь за недоуздки. Крепко схватили, яростно дернули шею животного назад, а грубые руки потянулись вверх и стащили Реджи с седла. Французские руки!
   - Они схватили меня, - отчаянно проблеял Реджи, даже когда его тащили вниз. "Меня расстреляют как английского шпиона или что-то в этом роде!"
   Два французских артиллериста держали Реджи. Их лица и мундиры почернели от пороха и пота.
   "Генерал, - воскликнул один из них, - мы не можем позволить вам совершить такую героическую, такую глупую атаку в гущу нашего врага, англичан. Мы не позволим вам пожертвовать собой, сир!"
   Реджи ошеломленно моргнул, глядя на них. Что это было? Французские солдаты обращались к нему как... и тут Реджи заметил внезапную волну ужасающего отчаяния. Их униформа была такой же, как и его собственная! Он надел незнакомую французскую форму, а не английскую, как представлял себе! Генерал, парень, которого он оставил в палатке, - парень, который сейчас съежился в своем длинном нижнем белье, - был французом!
   Реджи застонал. Застонал и закрыл лицо руками.
   "Вы должны идти в тыл, генерал", - умоляли его французские артиллеристы. "Мы сдержим атаку Веллингтона, сир, даже если умрем!"
   Но Реджи даже не слушал. Вокруг него грохотали пушки, громче прежнего. А с холма, где стоял Наполеон, французская кавалерия старой гвардии внезапно рванулась вниз к затонувшей дороге и английским позициям!
   Сердце Реджи бешено колотилось, потому что, даже наблюдая за этой галантной, безрассудной атакой, он знал, что потерпел неудачу, что это был конец Маленького Капрала.
   Империя рушилась вокруг ушей Реджи Влита, а там, по другую сторону рва, где Веллингтон ждал с пушкой, способной уничтожить доблестную французскую кавалерию, рождалась другая Империя.
   Внезапно Реджи Влита осенило ужасное предчувствие. Он не только не спас положение Наполеона, засыпав ров, но и...
   Его рука дрожала, когда он вытащил записку, которую ординарец вручил ему, когда он выезжал из лагеря больше часа назад. Записка, предназначавшаяся генералу.
   " Генерал ", - гласила записка. " Немедленно вводите свои резервы в бой. Время установлено, любая задержка будет фатальной. Наш Император желает вам удачи. - Генерал Ней. "
   И Реджи понял теперь, что именно он стал причиной окончательного, окончательного, сокрушительного поражения Наполеона. Что это он оставил генерала пропавших без вести резервов скорчиться почти голым в своей палатке, в то время как Франция пала из-за смущения одного человека.
   "Надеюсь, - сказал себе Реджи, - я доволен". Его голос был горьким и полон самообвинения.
   А потом, когда Реджи уже почти захлестнула мощная волна жалости к себе и ужасных угрызений совести, что-то ужасающе взорвалось менее чем в четырех ярдах от того места, где он стоял. Вместо волны жалости к себе Реджи услышал гром в ушах, когда его захлестнула волна полнейшей черной черноты...
   Кто-то плеснул ему на лицо водой, когда Реджи снова открыл глаза. Звуки грохота орудий и треска ружейных выстрелов исчезли, но едкая вонь пороха все еще витала в воздухе, а вокруг Реджи слышал голоса.
   Реджи попытался сесть, но обнаружил, что его голова слишком тяжелая, чтобы поднять ее с сырой земли, на которой он лежал. Затем плавающая панорама перед его глазами перестала вращаться достаточно долго, чтобы он мог сфокусироваться на своем окружении.
   Наступили сумерки, понял Реджи, и он находился где-то рядом с тем, что когда-то было полем битвы при Ватерлоо. Сгущающаяся тьма и утоптанная земля вокруг него сказали ему две вещи. Рядом с ним повсюду лежали другие люди в такой же форме. Одни на раскладушках, другие, как и он сам, на холодной земле. Все были перевязаны, и Реджи вздрогнул, сообразив, что его собственная рука перевязана перевязью.
   А потом он понял, что каким-то образом - возможно, из-за взрыва пушки - он был нокаутирован, не говоря уже о ранении. Внезапно он посмотрел на лицо, доброе сочувствующее лицо. Лицо принадлежало высокому мужчине в военной форме и, судя по лицам, выглядело лошадиным.
   "Где я?" Реджи обратился к доброй лошадиной морде, опираясь на свой обширный запас оригинальных замечаний.
   - Скоро ты будешь в форме, - сказал высокий парень с лошадиным лицом. - Просто у вас немного сломана рука, генерал. Реджи удивленно моргнул. Его называли "генералом"! Но потом он вспомнил, что был одет во французский генеральский мундир в то время, когда на нем все потемнело.
   - Наполеон, - хрипло спросил Реджи, - он, он...
   Доброе лошадиное лицо покачало головой. "Извини, старина, но твой Император потерпел поражение. Для вас, французов, все кончено. Веллингтон - главный петух.
   С ужасным предчувствием Реджи начал понимать, где именно он находится и каков его статус.
   - Вы имеете в виду, - выдохнул Реджи, - что вы англичанин? Что я...
   Лошадиное лицо кивнуло.
   "Прости, старина. Вы отчаянно сопротивлялись этому, но теперь вы в плену у королевских войск. Я полагаю, ваше освобождение произойдет в ближайшее время, как только будет произведен обмен заключенными.
   До Реджи впервые с тех пор, как он пришел в сознание, дошло, что он находится в затруднительном положении. Он не собирался - откровенно говоря - оставаться здесь после поражения Наполеона. Если бы проклятая пушка не сработала и не вырубила его, он бы уже сбежал из этой эпохи. Но вот он, пленник Великобритании. Сам по себе этот факт раздражал Реджи. Но еще большей и глубокой болью в его душе было осознание того, что он потерпел полную неудачу в своих усилиях изменить ход истории и испортить послужной список клана Вандервир.
   Ибо он не только потерпел неудачу; он был причиной того, что история сложилась так, как это произошло. Если бы он только оставил французского генерала в покое, не украл его мундир, французские резервы подоспели бы на место вовремя, чтобы одержать победу для Наполеона!
   Реджи почувствовала тошноту внутри. Бессознательно он громко застонал.
   - Бедняга, - пробормотал голос. "Болезненная штука, эта рука". И Реджи посмотрел на голос и вспомнил, что лошадиная морда все еще стояла над ним. Более того, Лошадиная морда полезла в маленькую черную сумку, которую несла, и вытащила пузырек с таблетками.
   - Подожди, - быстро проблеял Реджи. - Убери эти вещи, старина. Я чувствую себя прекрасно, абсолютно. Мне не нужны ни таблетки, ни успокоительное. У меня есть дела. Все виды вещей. Я не могу оставаться рядом. Как бы я ни хотел, я не могу - мугулппх ! Протесты Реджи были прерваны двумя солдатами, появившимися из ниоткуда, схватившими его за руки и распахнувшими ему пасть, когда конская морда умело открыла пузырек с таблетками и бросила три или четыре из них в рот Реджи.
   "Мугулппф!" - отчаянно повторил Реджи. Он решил не глотать таблетки. Затем, совершенно неожиданно, пальцы помассировали его кадык, и, вопреки его воле, таблетки скользнули в горло.
   В течение нескольких часов после того, как английский медик с конским лицом оставил его и отправился к другим пациентам, два солдата продолжали удерживать Реджи. И, несмотря на все, что Реджи мог сделать, чтобы предотвратить это, Реджи осознавал, что становится непреодолимо сонным, сонным, сонным...
   Ему представилось плавающее видение лица Сандры, кружащегося над его головой, в то время как полковник Вандервир, Наполеон, Лаундс и английский медик косо смотрели на кружащийся фон. Потом, когда в ушах нарастал рев, лица перестали кружиться, и густая пелена тумана опустилась на его мозг...
   ГЛАВА III
   Удивительное откровение
   Реджи Влит очень медленно открыл один глаз. Затем, с такой же осторожностью, он открыл другую. К своему изумлению, он обнаружил, что голова его по-прежнему лежит на плечах, а шум в ушах совершенно прекратился. Даже рука перестала пульсировать.
   Пока он вопросительно оглядывался вокруг, Реджи понял две вещи. Он лежал на спине на соломенном матраце в маленькой комнате, и вокруг него пахло неприятным запахом навоза.
   Реджи посмотрел на свою одежду и обнаружил, что на нем все еще была рваная туника французского генерала. Затем, к неприятному моменту, к нему вернулись воспоминания об английском медике и его замечаниях о том, что Реджи находится в заключении.
   То же самое глубокое отчаяние, которое охватило Реджи, когда он лежал раненый на поле боя, размышляя о поражении Наполеона и собственной глупости, теперь ненадолго нахлынуло на Реджи, вызывая у него тошнотворный толчок.
   "О, господи, - простонал Реджи, - я просто бестолковая задница, не более того". И еще мгновение он лежал неподвижно, обдумывая это мрачное самоописание. Затем, перевернувшись на локте здоровой руки, Реджи поднялся со своей соломенной циновки.
   - Военнопленный, - горестно пробормотал Реджи. "Какая чертовская записка". Он вздохнул. "Застрял здесь, как... крыса, в эпоху времени, которая находится более чем в столетии от того места, где я хочу быть". Он закрыл глаза рукой, как бы закрывая изображение.
   - Нет возможности выбраться, - с отчаянием добавил он, вглядываясь сквозь паутину пальцев в надежно запертую дверь своей комнаты.
   Чтобы убедить себя, он подошел к этой двери, попробовал ее. Казалось, что он был заперт снаружи и не сдвинулся ни на дюйм из-за давления, которое он на него оказывал.
   - Вероятно, там все равно есть охрана, - угрюмо пробормотал Реджи. Затем он повернулся, внимательно осматривая свою крошечную комнату. Его надежда на то, что он мог проигнорировать еще один путь к бегству, быстро умерла, когда он понял, что в его стойле нет окна. Аромат навоза теперь казался невыносимо угнетающим.
   Реджи сел на свою койку с тяжелой, болезненной покорностью. Он был конченым. Выхода не было. И в этот момент он впервые понял, что это означает, что он никогда больше не увидит прекрасное лицо Сандры Вандервир.
   Из уголка левого глаза Реджи скатилась слеза.
   Мысленно он был с ней в саду поместья Вандервир, держал ее за руку и с любовью смотрел ей в глаза. Чувство благородства охватило Реджи, что-то вроде торжествующей печали. Ибо это бедствие, которое теперь поглотило его, было вызвано непосредственно его усилиями завоевать руку прекрасной Сандры. Словно рыцарь из Олдэ, он отправился в бой за свою возлюбленную. И вот, узник в цепях, он готов был умереть за нее.
   Эта великолепная картина была несколько нарушена его осознанием того, что на самом деле он не был в цепях и что, насколько он знал, ему, возможно, не придется умирать. Кроме того, оно было нарушено неприятным воспоминанием о том, что его действия были далеки от славных или героических. Он был глупым и клоунским.
   "Отсталый осел", - повторил он снова. Реджи тяжело вздохнул. Теперь у него не было шанса продолжить свои планы против фамильного древа Вандервиров. Его кампания была пресечена в зародыше. Он был неудачником, шуткой.
   Внезапно Реджи резко выпрямился. Морщины на его лбу исчезли. Уголки его рта дернулись в счастливой улыбке.
   - Почему, - он щелкнул пальцами. "Меня не облизывают, совсем нет. Есть еще одна эпоха в истории, в которой я могу испортить имя Вандервир. Есть Гражданская война. Я все равно планировал отправиться туда после этой битвы, чтобы полностью разрушить фамильное древо Вандервиров. Да ведь, черт возьми, даже если я не накосячил для наполеоновского Вандервира, я все равно могу устроить скандал в эпоху Гражданской войны, Шеридан-Райд, Вандервир!
   Теперь он взволнованно расхаживал взад-вперед. Внезапно он остановился, разразившись тяжелым смешком.
   "Почему, - выдохнул он между смешками, - здесь я хандрил о заключении, неудачах и тому подобном, и мне нужно только нажать кнопку, чтобы убрать пламя отсюда и в другую эпоху времени".
   Реджи радостно рассмеялся.
   "Ветерок, вот что это будет", - усмехнулся он. "На самом деле я вовсе не заперт здесь. Боже, неужели они будут удивлены, обнаружив, что один из их самых ценных заключенных таинственным образом сбежал из курятника!
   Реджи продолжал нежно посмеиваться над собственной глупостью, что до сих пор не вспомнил свою машину времени. Это шутка. Но какое благословенное облегчение вспомнить об этом сейчас. Все еще улыбаясь, он посмотрел на свое запястье, чтобы правильно настроить машину.
   Его улыбка застыла на полпути.
   Его челюсть отвисла в оцепенении, тошнотворном ужасе.
   Машины времени на его запястье не было!
   Шок был слишком сильным для теперь водянистой субстанции коленей Реджи Влита, и они медленно рухнули, когда он опустился на пол. Словно каждый мускул, каждая фибра Реджи погрузились в ледяную воду, онемев от леденящего ужаса его затруднительного положения.
   Целых пять минут Реджи сидел на полу, словно в трансе. Его рот был глупо открыт, и он безмолвно открывал и закрывал его, в то время как комната головокружительно кружилась вокруг его головы.
   Раньше, когда у него не хватило ума вспомнить, что в его машине времени можно мгновенно сбежать, чувства Реджи были просто тупыми, несколько безнадежными угрызениями совести по поводу своего заточения.
   Однако теперь, когда он понял, что бегство было простым делом, ошеломляющая потеря его единственного средства для осуществления этого бегства стала стократным ужасным ударом. Он чувствовал себя бедуином, который, охваченный жаждой, проползший через бескрайнюю пустыню, наконец наткнулся на ручей, который видел вдалеке, только для того, чтобы обнаружить мираж.
   Но каким-то образом к Реджи Влиту начал постепенно возвращаться рассудок, а вместе с ним и некая сила и новорожденная решимость. Наконец ему удалось подняться на ноги. Теперь он осознавал только одну мотивацию, и это была необходимость вернуть свою машину времени.
   - Подожди, - пробормотал Реджи, - пока я не доберусь до парня, который украл эту штуку!
   Было очевидно, что его машину времени присвоил один из солдат, который держал его беспомощным, пока на него ползло действие наркотиков. Они были бы наиболее вероятными ворами. Конечно, к краже мог приложить руку тюремщик Реджи. Или, может быть, английский командующий мог бы приказать конфисковать личные вещи всех французских пленных.
   Во всяком случае, теперь Реджи был полон решимости вернуть свое единственное средство спасения от затруднительного положения, которое его охватило. Он подошел к двери своей крошечной комнаты и снял один из своих ботинок. Затем, с сапогом в руке, он начал яростно колотить в дверь. Через мгновение он остановился, прислушиваясь. Потом снова начал стучать. Он снова остановился и прислушался. На его лице отразилось мрачное удовлетворение. Снаружи послышались шаги, приближающиеся к его двери.
   Реджи отступил на шаг от двери.
   Послышался лязг цепей. Затем были отодвинуты тяжелые болты. Дверь открылась внутрь, а Реджи стоял, затаив дыхание. Из-за двери выглянула голова.
   Человек поумнее, чем Реджи Влит, использовал бы яды, телесные изменения или изощренные уловки, чтобы сбежать из тюрьмы. Но Реджи Влит был простой душой. Он высоко поднял свой тяжелый ботинок, когда голова заглянула в комнату, и сильно ударил его по открытой поверхности указанной головы.
   Результат был простым и удовлетворительным. Солдат, принадлежавший голове, рухнул лицом вперед и потерял сознание в похожей на камеру маленькой комнатке Реджи.
   Тяжело дыша, потому что он вложил в удар все свои силы до последней капли, Реджи склонился над распростертым телом английского солдата. С типичным жизнерадостным оптимизмом Реджи поднял руки парня и быстро посмотрел на его запястья. Он не носил машину времени. Неустрашимый Реджи начал обыск своих карманов. Еще нет машины времени.
   Затем Реджи пришло в голову, когда он с отвращением посмотрел вниз на потерявшего сознание солдата, что в этом побеге будет нечто большее, чем он изначально планировал. Скоро в его камеру заглянут новые солдаты, чтобы посмотреть, что стало с их товарищем. Реджи понял, что у него нет для них готовых объяснений. Он понял также, что его французская форма делала его несколько заметным в английском лагере.
   Через две минуты Реджи застегнул английскую форму поверх своей французской генеральской туники. Размер одежды английского охранника вынудил Реджи одеться в двойную одежду. Через полминуты он уже был в коридоре. Быстрый взгляд вверх и вниз по коридору показал ему, что он был заточен в довольно большой конюшне, что объясняло неприятный запах и вездесущие кучи соломы.
   Он слышал голоса, доносившиеся из одной из больших комнат узкого коридора, и, пока его сердце колотилось от волнения, он заставил себя небрежно пройти в их сторону.
   Солдат прошел мимо него, прежде чем он прошел пятьдесят футов, и, пока Реджи затаил дыхание, небрежно взглянул на него и прошел мимо. Все идет нормально.
   Затем Реджи оказался возле одной из больших конюшен. Тот самый, из которого он слышал гул голосов. В голосах, которые звенели в ушах Реджи, был какой-то особый звук. Он слышал мужские голоса, возвышающиеся на такой своеобразной высоте в задних рядах салунов на Бродвее.
   Более мудрый человек, одетый в украденную униформу и вступивший в гущу толпы мужчин, по праву носящих ту же униформу, которую он украл, почувствовал бы себя немного неловко, оказавшись в таком ненадежном положении. Но не Реджи Влит. Один солдат прошел мимо него без каких-либо проблем, так что остальные не должны иметь никакого значения. Таково было его непоколебимое спокойствие, когда он свернул в коридор и вошел в большую конюшню, где рядовые солдаты Веллингтона собрались, чтобы играть в карты и бросать кости.
   Вход Реджи в прокуренное, шумное помещение не вызвал абсолютно никакого фурора. Оглянувшись, он увидел почти сотню английских солдат, сидящих или преклонивших колени большими группами вокруг деревянного пола, все занятые своей азартной игрой.
   Реджи, однако, не заботили ни мужчины, ни игры. Единственным его жгучим любопытством было увидеть различные предметы - добычу с полей сражений, - на которые охотились силы Веллингтона.
   Двигаясь задумчиво и неторопливо, Реджи переходил от игры к игре, небрежно заглядывая через плечо, чтобы рассмотреть собранные гаджеты, сложенные по бокам каждого игрока. В каждой группе было немного денег, но большую часть ставок составляли медальоны, явно взятые у французских солдат, кольца, ордена, боевые сувениры и прочие мелочи, к которым любой средний солдат проявляет любопытную привязанность.
   Реджи просмотрел пять игр, прежде чем увидел это. Но в ту минуту, когда он поймал его взгляд, это было безошибочно - машина времени!
   У солдата была она в куче, рядом с которой он стоял на коленях, вместе с другими безделушками, и был занят раздачей карт десяти или более другим солдатам в группе. Все они были полностью поглощены картоном, выпавшим на каждого из них; настолько поглощенный, что Реджи Влит мог улыбаться, несмотря на бешено стучащее сердце.
   Реджи снова лукаво улыбнулась и двинулась к солдату, стоявшему на коленях возле кучи, на которой стояла его машина времени. Это должно было быть так славно просто. Никто бы не заметил. Еще через пять минут он отключится, полностью исчезнет благодаря драгоценному маленькому гаджету, похожему на наручные часы.
   Теперь за спиной обладателя машины времени стоял Реджи. Он внимательно переводил взгляд с одного игрока на другого, отмечая, что они - по-человечески - были полностью сосредоточены на разобранных ими картах. Его сердце яростно колотилось в груди, когда он чуть-чуть, так небрежно присел, словно наклоняясь, чтобы получше рассмотреть игру, к куче безделушек, на которых покоилась машина времени.
   Реджи в последний раз оглядел комнату, чувствуя, как его колени пронзила тошнота, и уронил руку на груду безделушек. Он почувствовал под пальцами гладкую, знакомую поверхность машины времени, а затем быстро выпрямился, спрятав в руке драгоценный гаджет.
   - Блин, вор!
   Крик разорвал воздух прежде, чем Реджи успел отдышаться, и, когда он испуганно повернулся в направлении голоса, солдат, стоявший менее чем в десяти футах позади него, свирепо смотрел на него и тыкал в него пальцем с негодованием!
   Мгновенно в комнате воцарилась потрясенная тишина. А потом тыкающий пальцем парень снова закричал.
   "Он украл с игровых досок, да!"
   Огромный рев ярости, исходящий от каждого голоса в комнате, сотрясал самые стены помещения. И в тот ужасный момент, когда время, казалось, зависло, затаив дыхание, Реджи почувствовал себя - под убийственными взглядами всех в комнате - очень похожим на человека, выброшенного из нагой комфортной ванны в бурлящее движение 42-й улицы и Бродвея.
   Время перестало висеть, затаив дыхание, и взорвалось яростным шаром, когда каждый солдат в комнате до последнего обрушился на Реджи. Инстинктом испуганной лисы Реджи внезапно бросился к двери, через которую вошел. Повсюду вокруг него царил беспорядок. Руки, тянущиеся к нему, заставили Реджи порадоваться, что он играл в школьной команде в колледже. Небольшое змеиное движение отбросило большинство из них. К тому времени, как он добрался до двери, его одежда была изодрана и изодрана, и он был уверен, что горячее дыхание его преследователей буквально выжигало волосы на его затылке.
   Аккуратно приложенная негнущаяся рука сразила дородного солдата, который только что вошел в комнату и попытался остановить его в дверях. Затем, с яростным грохотом ботинок за спиной, Реджи летел по коридору.
   В конце зала был извилистый поворот, ведущий к трем отдельным проходам. Реджи бросился по третьему из них - темному коридору, в котором пахло затхлыми зерновыми амбарами, - и с облегчением услышал шаги своих преследователей, торопящихся по другому коридору.
   Он тяжело дышал, задыхаясь, когда прислонился к стене в темном коридоре и начал пристегивать машину времени к запястью. Наконец он был включен, и Реджи посмотрел на циферблат, вспоминая инструкции Лаундеса относительно устройства, чтобы решить, где его установить.
   Видимость была плохой. На другой стороне прохода была щель, из которой Реджи уловил слабейший огонек света. Реджи повернулся так, чтобы он мог зафиксировать циферблат при свете, исходившем из щели.
   Вдалеке Реджи все еще мог слышать топот шагов, пока его преследователи продолжали искать его. Прищурившись, он снова посмотрел на циферблат своей машины времени.
   И тут Реджи услышал голос. Он исходил из-за щели перегородки, через которую лился свет. Торжественное, серьезное, тяжеловесное достоинство голоса заставило Реджи остановиться, повернуться и приложить взгляд к щели.
   Он заглянул в уютную комнату. Комната, в которой английский полковник сидел за письменным столом лицом к лицу с джентльменом в форме, которого Реджи считал генералом. Генерал ходил взад и вперед перед конторкой, куря длинную трубку.
   Реджи вдруг ахнул. Он узнал генерала по картинкам, которые видел в учебниках истории - Веллингтон . А потом его сердце почти перестало биться, когда полковник за стойкой повернулся так, что его лицо впервые стало видно. Это было лицо Вандервира, то самое проклятое лицо, которое висело в золотой раме над богато украшенным письменным столом в библиотеке поместья Вандервиров!
   Веллингтон говорил.
   - Все в порядке, Жак. Не будет никаких проблем. Вам не придется возвращаться во Францию".
   Реджи нахмурился. - Жак? Он не понял. Имя Вандервира должно быть Горацио. А Франция - зачем вандервиру возвращаться во Францию?
   - Отныне вы будете известны как полковник Горацио Вандервир, - сказал Веллингтон. "Англия награждает вас наградой за службу ей. После этого никогда не будет никаких упоминаний или указаний на то, что вы когда-то были французом. Хорошо, что ты учился в наших школах, ты говоришь так, как мы". И тут полковник Вандервир поднялся, улыбаясь.
   "Это хорошо. Если бы когда-нибудь заподозрили, что менее года назад я был солдатом Франции, моя репутация могла бы быть несколько запятнана. У людей отвратительный способ обращения с теми, кого они считают предателями".
   "Возможно, вы были предателем собственной Франции", - признал Веллингтон. "Но теперь у вас есть новая страна, которая претендует на вас. И вы оказали этой стране благородную услугу, предав своих бывших соратников. Война - странная игра, полковник.
   Реджи Влит задыхался, сглатывал, задыхался и боролся с приступом обморока. Здесь, по чистой случайности, Вандервир был разоблачен прямо у него на глазах. Это была информация, которая была в сто миллионов раз более ценной, чем та, которую изначально искал Реджи.
   Теперь для Реджи это было кристально ясно. Горацио Вандервеер не был блестящим английским героем; скорее он был французом-предателем, который предал свою страну, перейдя на сторону врага. Затем, поскольку он был нежеланным для страны, которую предал, его имя было англизировано с Жака на Горацио, а его личность придавала фальшивый аромат чести из-за каких-то наград от короля!
   Таким образом, это был первый из двух стойких столпов аристократии, на которые претендовала семья Вандервееров. Подделка, мошенничество! Реджи хотелось кричать от радости, дико танцевать вверх и вниз. У него был этот Вандервир именно там, где он хотел. Почему, когда он вернулся к старому полковнику Вандервиру 1941 года, все, что ему нужно было сделать, это достать несколько французских книг по истории и связать предателя Жака Вандервира с английским героем Горацио Вандервиром.
   Но теперь Реджи ликовал. Предстояло еще многое сделать. Он чувствовал себя великим полководцем, который, завоевав одну страну, сразу становится недоволен и ищет новые территории. Теперь Реджи мог почивать на лаврах не больше, чем летать.
   - Переходим к следующему Вандервиру, - нетерпеливо пробормотал Реджи. - Я съем их живьем. Затем он внимательно вспомнил инструкции Лаундеса относительно машины времени и ее настройки для перехода из одной эпохи в другую. Он установил механизм точно в те места, которые ему велел Лаундс, а затем, прежде чем нажать на кнопку, торжествующе вылез из своей негабаритной английской формы.
   - Это не понадобится, - заметил он. Он все еще оставался в своем французском генеральском мундире, но этот факт его совершенно не заботил.
   - Гражданская война, - радостно пробормотал Реджи, - Уступи дорогу Завоевательному Влиту! Я прибегу.
   С торжеством Реджи нажал кнопку.
   ГЛАВА IV
   Поездка с Шериданом
   Реджи Влит вырвался из потока тьмы, который увлек его вверх и вперед сквозь время. Гром грохотал в его ноющей голове, и его первой ужасной мыслью было, что он ослеп. Он с головокружением вскочил на ноги и с истерическим облегчением понял, что сейчас просто ночь.
   Он знал, что стоит на краю ручья, потому что слышал его журчание и видел слабое мерцание луны, отражающееся от его поверхности. По мере того, как он постепенно возвращался к своим умственным ориентирам, он ощутил огромное чувство удовлетворения, которое было так же бодряще, как крепкое вино. Ибо он понял, что выбил одну из самых крепких ног из-под притязаний старого полковника Вандервира на славу предков. Он, Реджи Влит, знал всю историю вероломства одного из прославленного клана Вандервир. Он почти усмехнулся, думая об этом. Великий и всемогущий герой Вандервир на самом деле предатель своего дела! Подождите, пока Вандервир не услышит это. После этого он мало что мог сказать об отсутствии предыстории зверинца Влиет.
   Эти приятные размышления были растворены приглушенным грохотом пушек и резким хлестким треском ружей справа от него. Реджи упал на землю и стал слушать, затаив дыхание. Через несколько минут звуки стихли, и на лесной подстилке вновь воцарилась густая тишина.
   Реджи некоторое время прислушивался к своему бьющемуся сердцу, а затем осторожно поднялся на ноги. Взгляд на его машину времени сказал ему, что он был в самом разгаре Гражданской войны в Соединенных Штатах, и в то же время он понял, что звуки боя, которые он только что услышал, несомненно, были результатом столкновения Севера и Юга.
   Реджи ощутил почти неконтролируемое ликование, когда понял, что находится, так сказать, в нескольких дюймах от своей цели. Ибо именно в эту эпоху прославленный майор Вандервир процветал и заготавливал сено предков для последовавших за ним Вандервиров. Челюсти Реджи мрачно сжались. Он уже разоблачил одного предателя Вандервира, которого веками почитали как славного героя, и ему захотелось взяться за другого. Если бы майор Вандервир, прикомандированный к Шеридану, не был лжецом, он, черт возьми, скоро сделал бы из него одного.
   С этими оптимистическими надеждами мозг Реджи резко включился. Сначала ему нужно будет связаться с Шериданом, а через него - с майором Вандервиром. После того, как он это сделает, он придумает что-нибудь, чтобы пошутить или устроить зрелище из гордости и радости клана Вандервир. Реджи позволил себе еще одно мимолетное злорадство, подумав о досаде и ужасе старого полковника Вандервира из-за разоблачения его предков, а затем выбросил эти мысли из головы. Сначала бизнес, потом удовольствие...
   "Майор Вандервеер, - сказал он вслух пустому тихому лесу, - если у вас нет глиняных ног, вы скоро их получите".
   Затем, как исхудавший и изможденный призрак, Реджи отправился через черный лес. Он понял, пока тащился, что становился голоднее с каждой минутой, потому что прошло, по его приблизительным подсчетам, двести лет с тех пор, как он ни разу не перекусил. Внезапно его нос дернулся. Ибо в прохладном свежем воздухе витал безошибочный запах жареного бекона!
   Войны не выигрываются натощак, поэтому Реджи проследил за своим носом, двигаясь вдоль берега ручья в направлении дразнящих запахов.
   Он прошел метров сто, как вдруг из-за дерева вышел часовой и резко ткнул его штыком в живот.
   "Стой!"
   Реджи беспрекословно взмахнул обеими руками.
   - Кто идет? Часовой был небольшого роста, с густой бородой, с усталыми глазами в красных обводках. Его голос был безошибочно узнаваемым южным протяжным голосом, но под его мягким тоном слышался скрежет стали.
   - Друг, - дипломатично сказал Реджи. - Я был бы вам ужасно обязан, если бы вы отвели меня к своему командиру.
   - У нас нет никакого командира, - с сомнением сказал часовой, - даже близко нет. Этот хеа - аванпост пикетного лагеря. Пойдем, и я отведу тебя к нашему сержанту.
   Реджи одобрительно кивнул и пошел впереди часового. Теперь к запаху жареного бекона добавился восхитительный аромат кипящего кофе. Затем он увидел из-за деревьев костер, а через несколько минут уже стоял в центре пикетного лагеря Конфедерации. Мужчины с любопытством посмотрели на его пыльную, потертую французскую форму, а затем уклончиво повернулись к своим сковородкам с беконом и грубым хлебом.
   Сержант, которому несколько минут спустя быстро и яростно объяснял Реджи, был похож на дешевое издание "Генерала Ли". Большой и бородатый, но чертовски потрепанный.
   - Итак, вы видите, сэр, - заключил Реджи, затаив дыхание, - я действительно парень из Конфедерации. Но, сэр, если вы мне не верите, если вы все думаете, что я на чертовой стороне янки, отведите меня к вашему командиру. Реджи рассчитывал на слова часового о том, что поблизости нет офицеров.
   Сержант все еще сомневался. Реджи это видел. Но сержант тоже был довольно усталым и немного наплевать.
   - Ну, - протянул он, почесывая свою кишащую блохами бороду, - ну, сэр, я просто должен поверить вам на слово. Садись с нами, сэр, и копай.
   С жадностью набрасываясь на бекон и кофе, Реджи благодарил историю за ее знаменитую южную традицию гостеприимства. Когда он достаточно выставил себя свиньей, он вытер жир от бекона с подбородка и приступил к делу.
   "Какие чертовы войска янки находятся по ту сторону ручья?" - спросил он сержанта.
   "У Шеридана", - ответил Ли из дешевого магазина. "Проклятые янки!"
   Реджи ощутил быстрый прилив возбуждения. - Значит, это Седер, я имею в виду Сида-Крик, рядом с которым мы расположились лагерем?
   Сержант кивнул.
   Теперь Реджи был сильно взволнован.
   - Отведите меня к вашему командиру, и быстро! - спросил он. Он вспомнил, что здесь, у Сидар-Крик, генерал Конфедерации Эрли устроил смертельную битву с людьми Шеридана. Он также помнил, что силы Эрли потерпели поражение и что это сражение стало, вероятно, самым сильным поворотным моментом в Гражданской войне.
   Эти вещи мелькали в мозгу Реджи, как проворные кролики, гоняющиеся друг за другом. Если... если он сможет устроить так, что Шеридан проиграет это важнейшее сражение, это будет означать, что майор Вандервир, прикомандированный к Шеридану, тоже потерпит поражение, и в конечном счете это будет означать, что его триумфальное положение в истории сильно изменится. . Ибо проигравших генералов, какими бы доблестными они ни были, редко вспоминают.
   Реджи дрожал от волнения. Это был его шанс, его прекрасный шанс - один на миллион - навсегда запятнать славный герб Вандервира. Все, что ему нужно было сделать, это каким-то образом ускорить победу Конфедерации. За ту долю секунды, которая потребовалась, чтобы это осознать, план действий Реджи уже формировался в его голове.
   Он позаботится о том, чтобы люди Шеридана были разбиты или разгромлены!
   - Сержант, - закричал он, - мне нужно увидеть вашего командира. От этого зависит судьба Конфедерации, Джеффа Дэвиса, - и тут он снял шляпу, - генерала Ли и славного генерала Эрли.
   Упоминание о генерале Ли вызвало слезы на слезящихся глазах сержанта. Он поднялся на ноги, счищая последнюю блоху с бороды.
   - Пойдем со мной, сэр, - хрипло сказал он.
   Реджи нетерпеливо поднялся и зашагал за сержантом. Его план начал обретать форму...
   * * * *
   Генерал Эрли был одет в пыльно-серое и сидел в забрызганной грязью палатке с несколькими штабными офицерами, когда к нему подвели Реджи, ведомого сержантом.
   Сержант отдал честь, и Реджи неуклюже изобразил.
   Рано вопросительно посмотрел на французскую форму Реджи, но ничего не сказал. Первым заговорил сержант.
   - Этот человек, генерал, утверждает, что обладает ценной для Конфедерации информацией. Я оставлю это вам решать, сэр! Сержант отдал честь, щелкнул каблуками и ушел.
   Реджи прочистил горло. Когда-то он продавал домохозяйкам жидкость для мытья окон - когда только что закончил Принстон, - но он знал, что это будет самая крупная и трудная работа по продаже за всю его жизнь.
   Генерал Эрли сидел и смотрел на него в полном замешательстве. Но Реджи прочистил горло и начал. Может быть, это было из-за глубокой серьезности его выражения, а может быть, из-за самой проницательности его плана; во всяком случае, на лице генерала Эрли появился неподдельный интерес. Спустя несколько мгновений Эрли кивал с каждой третьей фразой, произнесенной Реджи. Затем он ударил большим кулаком по столу перед собой.
   "План хорош", - признал Эрли. "Мы уже наметили атаку, так что мы ничего не потеряем из-за этой дополнительной стратегии. Все зависит, конечно, от вашей способности выполнить свою часть.
   Реджи откашлялся, расправил плечи.
   "Просто дайте мне униформу Союза, подправьте фальшивые документы и дайте мне лошадь. Я прослежу, чтобы моя часть плана не дала осечки!
   Рано кивнул и повернулся, чтобы отдать приказ члену своего штаба. И Реджи, с бешено колотящимся сердцем, подумал, что впервые он приближается к выполнению своей задачи. Когда все это закончится, он сможет вернуться в Настоящее, и Сандра - без осложнений семейного наследия - будет ждать его.
   Рано посмотрел на Реджи, когда вернулся один из младших офицеров.
   - Все готово, сэр. И удачи вам. Ли и Конфедерация будут перед вами в вечном долгу, сэр, если вы добьетесь успеха. Рано протянул руку. Реджи дважды сглотнул и выдавил из себя уверенную улыбку...
   * * * *
   Реджи пересекла Сидар-Крик верхом на большой серой лошади и теперь направлялась к лагерю сил Союза. На нем была форма лейтенанта кавалерии Великой Армии Республики. В седельной сумке он нес несколько отлично подделанных бумаг.
   Сторожевой пост солдат в синей форме остановил его на дороге в нескольких сотнях ярдов от Сидар-Крик.
   Реджи заставил себя успокоиться, которого не чувствовал.
   "Отведите меня к генералу Шеридану, - сказал он пикетчику. - У меня депеша из штаба. Солдаты Союза выглядели сомнительно, и Реджи представил себе неприятное видение себя, свисающего с конца петли или стоящего перед расстрельной командой. Он предъявил свои бумаги и, пока их проверяли, подавил дикое желание ускакать оттуда к чертям собачьим.
   - Мы не можем оставить наш пикет, - сказал наконец один из парней в синем, возвращая документы Реджи. - Но вы найдете Шеридана, останавливающегося в Винчестере, примерно в тридцати милях дальше по дороге. Он только что вернулся из Вашингтона. Если бы вы могли подождать в нашем обычном лагере примерно в миле от развилки дорог, он бы пришел примерно через десять часов.
   Реджи аккуратно сунул бумаги обратно в седельную сумку. Затем он вонзил шпоры в бока своего огромного серого скакуна, и животное рванулось вперед.
   - Не могу дождаться, - крикнул Реджи через плечо. "Это срочно!" А потом про себя добавил: "И как же!"
   Реджи низко склонился над шеей своей лошади, позволяя животному держать голову. Он ехал в аду за кожей - к Винчестеру...
   * * * *
   Где-то часа через три Реджинальд Рэндхоуп, изо всех сил цепляясь за поводья, вскакал в Винчестер. И менее чем за пять минут он остановился перед стоянкой, куда его направили. Генерал Шеридан был там, усатый и лихой, воплощение бесшабашной галантности. И он вопросительно посмотрел на Реджи, когда тот, спотыкаясь, подошел к нему и отсалютовал.
   Реджи потребовалось несколько секунд, чтобы отдышаться. Затем он сказал:
   - Я из штаба, генерал. Я должен сопровождать вас, согласно приказу, до конца города. Вы очень нужны в Вашингтоне, сэр.
   Шеридан нахмурился и выхватил бумаги из трясущейся руки Реджи. Понаблюдав за ними несколько минут, он повернулся к помощнику, стоявшему позади него.
   - Произошло изменение плана, - отрезал он. "Они хотят, чтобы я вернулся в Вашингтон. Соберите войска, подготовьте их через пять минут. Мы едем обратно.
   Генерал Шеридан повернулся и внимательно посмотрел на Реджи. Его глаза блуждали по французской униформе, которую носил Реджи.
   "Вы случайно не родственник нашего майора Вандервеера?" Реджи нервно сглотнул. Это было щекотливо, подумал он.
   - Н-нет, - пробормотал он, - я не такой. Вовсе нет."
   Генерал Шеридан наморщил лоб и задумчиво покачал головой.
   - Удивительное сходство, - пробормотал он наполовину про себя. Он медленно повернулся, но остановился и снова посмотрел на Реджи.
   Реджи с нарастающей истерией задавался вопросом, что случилось. Он расправил плечи, машинально поправил форму.
   - Я понимаю, - внезапно воскликнул генерал Шеридан. Он резко схватил руку Реджи и сжал ее двумя своими большими руками. - Я прекрасно понимаю, - сказал он тепло. "Мы никогда не сможем отплатить вашей семье за всю ту помощь, которую они нам оказали. Вы меня немного озадачили, пока я не заметил вашу форму. Удачи."
   С этими словами генерал развернулся и зашагал прочь. Реджи в замешательстве почесал затылок. Генерал сошел с ума? Реджи беспомощно пожал плечами. Это действительно не имело значения. Если Шеридан и его люди уберутся с дороги, это станет великой победой Конфедерации. Он оглядел лагерь и увидел мужчин, оседлавших и всадивших своих крепких, выносливых кавалерийских лошадей. Командование Шеридана было готово к маршу - в неправильном направлении. Реджи внимательно вглядывался в бородатые лица солдат Союза, пытаясь выделить майора Вандервира из толпы. Он хотел увидеть этого парня еще раз, прежде чем отправиться с генералом Шериданом и его людьми в историческое забвение. Дверь за его спиной вдруг распахнулась, и гибкая, мускулистая фигура, одетая в незнакомый мундир, поспешила мимо него и взобралась на седло ближайшей лошади.
   Реджи подавил вздох удивления, когда лошадь развернулась, и лицо ее всадника было видно. Он был слишком потрясен, чтобы двигаться или говорить, все, что он мог делать, это смотреть в ошеломленном замешательстве - на вылитое, зеркальное отражение самого себя, Реджи Влита!
   Образ самого себя на лошади уставился на него с таким же изумлением, а затем, когда в воздухе эхом разнеслась выкрикнутая команда, он повернул свою лошадь и, бросив последний взгляд через плечо на фигуру Реджи с открытым ртом, умчался прочь.
   Реджи недоверчиво покачал головой. Сходство было слишком точным, чтобы быть возможным. Осанка, черты лица и выражение лица мужчины были точной копией Реджи Влита. Это было невероятно. Это как смотреть в зеркало и видеть себя в разной одежде, выполняющим разные действия. Реджи вышел из своего ошеломленного тумана, когда осознал присутствие седого ветерана, стоящего рядом с ним.
   Реджи взволнованно схватил мужчину за руку.
   -- Тот парень, который только что уехал, -- быстро сказал он, -- кто он был?
   Ветеран сплюнул на землю огромный фунт, прежде чем ответить. "Его?" - сказал он ворчливо. - Думал, его никто не знал. Это француз, майор Вандервир!
   ГЛАВА V
   Изменение планов
   Реджи переваривал это в ошеломленном молчании. Он глупо открыл и закрыл рот. Это была странно тревожная новость. Это было нечто большее. Это было чертовски удивительно. Разум подсказывал ему, что это просто совпадение, но инстинкт подсказывал ему обратное.
   Майор Вандервир, человек, которого он собирался дискредитировать, был его собственным вылитым портретом. Это он мог оценить. Но его совесть мучила его при мысли о саботаже, так сказать, этого парня, который был так похож на него, что был его близнецом. Это было все равно, что отрезать ему нос, чтобы досадить его лицу, или что-то в этом роде.
   Пока он размышлял над этими сбивающими с толку мыслями, голос позади него сказал:
   - Это важное сообщение для вас, майор Вандервеер. К счастью, я поймал тебя до того, как ты уехал с генералом Шериданом.
   Реджи виновато обернулся и увидел запыленного, усталого наездника, стоящего рядом с намыленной лошадью. Курьер, стройный молодой парень, протягивал ему обтянутый кожей рулон бумаги.
   Реджи знал болезненный момент нерешительности. Курьер явно принял его за майора Вандервира. Если он примет сообщение, то может быть втянут в какую-то интригу или неприятности. Если он его не возьмет, курьер может заподозрить что-нибудь, проведет небольшое расследование, и суп скоро будет в огне. Реджи принял депешу.
   Он открыл ее после того, как всадник отсалютовал и увел свою усталую лошадь. В кожаный свиток было вложено письмо, адресованное майору Вандервиру, приложенное к командованию Шеридана. В письме было всего несколько строчек, и Реджи быстро прочитал их. Закончив, он положил письмо обратно в кожаный сверток и сунул его в карман. Его руки дрожали от волнения. Информация в этом письме поразила его с силой разорвавшейся бомбы. Это было поразительное, удивительное откровение, но его подлинность не вызывала сомнений.
   В течение нескольких минут Реджи Влит оставался как вкопанный, его мозг бешено бурлил дюжиной проблем и осложнений. Потом, когда шок прошел, он с безумным отчаянием понял, что от него требуется действие, немедленно энергичное действие. Ему пришлось ехать за генералом Шериданом, остановить его и отправить обратно, чтобы встретить силы Конфедерации у Сидар-Крик. Поскольку было крайне важно, чтобы силы Конфедерации потерпели поражение. Их нужно было победить. И Шеридан и его люди должны разделить славу. Это тоже было необходимо.
   Реджи развернулся и помчался за лошадью...
   * * * *
   Реджи догнал арьергард войск Шеридана менее чем за час. И ровно через три минуты тяжелой езды Реджи наконец подъехал к голове колонны рядом с Шериданом и его близнецом, майором Вандервиром.
   "Ггггг-генерррррррррррррррр!" - выпалил Реджи со своего бегового коня. "Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э, реб-б-элы напали на Сед-д-дар-Крик!"
   Генерал Шеридан тут же вскинул руку, и далеко по дороге вся колонна остановилась.
   - Что ты говоришь? - спросил он.
   Задыхаясь, объяснил Реджи. Но все, чего хотел Шеридан, - это краткое изложение того, что произошло. И теперь в его ирландских глазах плясали огоньки, а красивая челюсть была сжата. Он повернул своего скакуна - своего знаменитого черного скакуна. Своим товарищам-офицерам и Реджи он проорал:
   "Скачите, солдаты, мы возвращаемся!"
   Следующие четыре часа были затаившим дыхание кошмаром беспокойства Реджинальда Рэндхоупа. Никогда еще он не чувствовал себя на гребне большего волнения и замешательства. Яростно гремя через Винчестер, Шеридан и его люди мчались по дороге к Сидар-Крик, минуя разрозненные остатки отступающей армии Союза.
   Реджи, стоявший впереди, обнаружил, что его собственный скакун шаг за шагом, миля за милей, соответствует черному скакуну Шеридана. По другую сторону Шеридана мчался майор Вандервир с саблей в руке, воодушевляя силы Союза.
   Громче, громче гремел пушечный грохот и залпы разбросанных юнионистских винтовок. Шеридан обнажил свою сверкающую саблю и высоко поднял ее. Подражая этому жесту, Реджи тоже размахивал мечом над головой.
   А затем под предводительством своего доблестного лидера Шеридана силы Союза на дороге повернули обратно к Сидар-Крик, окрепшие мужеством и решимостью.
   Пехотинцы дико пели, и Реджи слышал их голоса сквозь грохот выстрелов. "Боевой гимн Республики" - так выкрикивали эти голоса, и крошечные льдинки гордости и возбуждения стекали по спине Реджи.
   Неотразимо лихой кавалерийский лидер устремился вперед, и неудержимо следовавшие за ним пехотинцы продолжили атаку. Теперь они были в гуще сбитых с толку и потрясенных солдат Конфедерации. Солдаты, обнаружившие верную победу, оборачивались верной смертью и поражением.
   Реджи не чувствовал опасности. Ему было наплевать, если пушечное ядро попало ему в живот. Ему казалось, что он может бросить курить обратно. Это был новый Реджинальд Влит, Влит, вдохновленный самой силой товарищей, которые ехали рядом с ним.
   И одной огромной катящейся волной силы Союза пронеслись по полю боя. Теперь конфедераты были откровенно разгромлены, и всякое подобие порядка, существовавшее у них ранее, было разрушено. Одетые в серое повстанцы бежали в безопасное место, а те, кто остался сражаться, пали под грохочущими копытами кавалерии Шеридана и пулями пехоты Союза.
   Горны затрубили о диком отступлении, а ответные рожки завопили в атаку. И каким-то образом, несмотря на все это, Реджи Рэндхоуп сохранил свое седло. Он держал свое седло рядом с генералом Шериданом и этими новообретенными товарищами.
   * * * *
   Наконец все закончилось. Пехотинцы все еще высыпали на сцену, сметая последнее сопротивление парней в сером. Шеридан, все еще во главе своих людей, замедлил свою доблестную колонну до рыси.
   Его глаза сияли, и в них были слезы, когда он смотрел вниз со своего черного коня на распростертые тела мальчиков в синем и сером. Ибо Шеридан был солдатом.
   А затем черный конь генерала Шеридана оказался рядом с усталой серой лошадью Реджи, и он протянул руку в перчатке.
   - Отлично покатались, лейтенант, - сказал Шеридан.
   Реджи задохнулся и не смог ответить. Затем Шеридан двинулся дальше, а майор Вандервир, удивительная копия Реджи Влита, подбежал к Реджи.
   - Я говорю, - сказал он, озадаченно нахмурившись, - мы очень похожи друг на друга, знаете ли. Я не верю, что знаю вас, но мне почему-то кажется, что я должен. Реджи широко ухмыльнулся. - Ты должен, - сказал он легко. Он похлопал по драгоценному кожаному свертку, спрятанному под курткой. Пакет с очень важным письмом. "Если бы я рассказал вам всю историю, - сказал он озадаченному Вандервиру, - вы бы подумали, что я чокнутый, как фруктовый пирог, поэтому я не буду пытаться". Все еще ухмыляясь, Реджи увел лошадь подальше от сцены битвы и спешился. Он чувствовал себя бодрым и легкомысленным, как школьница. Успех, полный и волнующий, был в пределах его досягаемости. Все, что он намеревался осуществить, было выполнено с размахом и напыщенностью. Он еще раз пощупал кожаный пакет в своей куртке, а затем расправил плечи.
   - Вандервир, ты, проклятый старый козел, подними руки - я иду!
   И с огромным чувством выполненного долга, всепоглощающим чувством уверенности Реджи Влит потянулся вниз, чтобы отрегулировать циферблат на машине времени, похожей на наручные часы.
   Улыбаясь, он ждал, когда на него нападет старое знакомое ощущение черноты. Было бы здорово вернуться. А еще лучше было бы остаться там - навсегда и с Сандрой.
   Он смутно задавался вопросом, как долго он будет отсутствовать к тому времени, когда вернется. Задумался, а потом понял, что не прошло и пяти-шести минут. Может, меньше.
   "Пип пип!" - сказал Реджи.
   Ничего не произошло. И с ужасным ощущением провала под ложечкой Реджи понял, что прошла почти минута, пока он сидел верхом на лошади, ожидая возвращения в Настоящее.
   И все равно ничего не произошло.
   Улыбка сползла с лица Реджи. В отчаянии он поднес запястье к уху. Машина времени, похожая на часы, молчала.
   Это должно было тикать. Все время.
   Но было тихо.
   Пот ручьями хлынул на Реджи Рэндхоупа. Он потряс запястьем. Затем приложите ухо к часам.
   Было по-прежнему тихо.
   "Боже мой!" Реджи заблеял. "Я в ловушке!"
   Реджи не услышал внезапный грохот пушки слева от себя. Пушка, выпущенная солдатами Союза в честь победы. Он был слишком ошеломлен, слишком заморожен ужасом своего положения. Его сердце превратилось в лед.
   Но испуганная серая лошадь Реджи услышала пушечный выстрел. Услышал и безумно прыгнул, сбив испуганную фигуру Реджи на землю. Затем он бешено поскакал прочь, а все еще охваченный ужасом Реджи смотрел, как он мчится.
   В отчаянии Реджи машинально приложил часы к уху.
   Тик-тик-тик-тик-тик-тик!
   Кувшин на землю снова заработал.
   Реджи захотелось закричать от радости и истерического облегчения, когда старое ощущение черноты сомкнулось вокруг него...
   ГЛАВА VI
   Вандервир - и Влит!
   Реджи завершил путешествие от Гражданской войны до настоящего времени, которое он считал временем джига. Кружащаяся, стремительная чернота, казалось, окутала его, но на мгновение, а затем он открыл глаза, чтобы увидеть знакомые окрестности библиотеки Вандервира.
   Память нахлынула на него наэлектризованной волной. Он вернулся в настоящее со всеми доказательствами и информацией, необходимыми, чтобы полностью разрушить идолопоклонство полковника Вандервира по отношению к своим предкам. Один Вандервеер отъявленный мошенник, предатель и злодей первой воды, а второй знаменитый Вандервеер, - он осторожно ощупал свернутую кожаную сумку в нагрудном кармане и торжествующе усмехнулся. Это стоило бы один миллион долларов, чтобы увидеть лицо старого козла, когда он узнал, что...
   - Простите, сэр, - прервал его мысли вежливый голос Лаундеса, - но я вижу, вы вернулись.
   Реджи посмотрел на Лаундса и улыбнулся.
   - Еще бы, - радостно сказал он. "Твоя штуковина времени сработала как волшебство". Он развязал его и передал ему. - Будь хорошим парнем и принеси мне сменную одежду. Мне нужно о многом поговорить с одним самоуверенным старым козлом, и я почувствую себя лучше, когда вылезу из этого мундира.
   * * * *
   Двадцать минут спустя Реджи надел хорошо сшитое твидовое пальто и посмотрел на себя в зеркало. Затем он вытащил кожаный пакет из кармана и, крепко сжимая его в руке, прошел через дверной проем и спустился по устланной ковром лестнице, ведущей в кабинет старого Вандервира.
   Но, минуя лестницу, ведущую на верхние этажи дома, он поднял глаза и увидел спускающуюся Сандру. Сандра выглядела грустной и бледной, но все еще была голубоглазой зеницей его глаз.
   - Дорогая, - воскликнул он.
   Она повернулась на его голос, и ее лицо засияло, как рождественская елка.
   - Реджи, - воскликнула она. Затем она бежала вниз по ступенькам, и в следующее мгновение его руки были вокруг нее. "Я так расстроена, - рыдала она, - мы не можем пожениться, пока отец не передумает".
   - Он это сделает, - мрачно пообещал Реджи. - Я собираюсь дать этому твоему огнепожирающему отцу последний шанс благословить нас. Пойдемте, моя дорогая. Выше голову."
   "О, Реджи, - воскликнула она, ее глаза сияли, - ты прекрасна".
   Реджи взял ее за руку.
   - Наверное, ты прав, - скромно сказал он. - Жаль, однако, что твой отец не совсем разделяет твоего мнения.
   Потом они стояли перед дверью, обшитой дубовыми панелями, которая вела в логово полковника Вандервира. Реджи расправил плечи, распахнул дверь и вошел в кабинет Вандервира.
   Старый Козел сидел за своим массивным столом и листал толстый экземпляр "АРИСТОКРАТИИ АФГАНИСТАНА" или "ГОЛУБОЙ КРОВИ БУША".
   Он поднял голову, когда хлопнула дверь, а затем закашлялся.
   Урчащий, зловещий кашель. Его глаза загорелись узнаванием человека, возобновляющего знакомство с водным мокасином. Он открыл рот, и четыре дряблых подбородка сердито затряслись.
   Но Реджи опередил его.
   - А теперь послушайте меня, сэр, - мрачно сказал он. "Я намерен жениться на вашей дочери, а вас и всю вашу галерею угрюмых предков можно повесить".
   Полковник Вандервир смотрел на него с холодной неприязнью.
   - Вандервир женится на одной из твоей масти? - насмешливо фыркнул он. "Вы, должно быть, сошли с ума. "Я сообщил вам свое решение, и оно окончательное".
   С расчетливой медлительностью Реджи вытащил из кармана тщательно завернутое письмо. Не отвечая на взрыв полковника Вандервира, даже не глядя на него, он начал медленно разматывать кожаную обертку, пока письмо, сморщенное и пожелтевшее от времени, не оказалось в его руке.
   - Это, - сказал он с дьявольской медлительностью, - может вас заинтересовать, полковник Вандервеер. Это письмо майору Вандервиру из сил Союза. Оно от довольно известного джентльмена того времени. Вам прочитать? Полковник Вандервир безуспешно пытался сдержать свое любопытство.
   - Г... продолжайте, - сказал он, затаив дыхание, - майор Люциус Вандервеер - один из наших самых гордых предков. Дворянин, джентльмен, настоящая голубая кровь первой воды.
   Сандра Вандервир смотрела на Реджи с нескрываемым восхищением.
   "Где вы его нашли?" - радостно спросила она. - Ты действительно временами такой ужасно умный, Реджи.
   - О, просто где-то... в уголке, - уклончиво ответил Реджи. "Сейчас я прочитаю это письмо. Оно адресовано майору Люциусу Вандервиру, прикомандированному к генералу Филипу Шеридану.
   - Да, давай, мальчик, - призвал полковник Вандервир с края стула.
   - Мой дорогой Реджинальд, - громко и отчетливо начал Реджи.
   "Здесь!" Полковник Вандервир раздраженно воскликнул. - Ты сказал, что письмо было адресовано Люциусу. Что за идея у этого Реджинальда?
   - Вы позволите мне продолжить? - спросил Реджи со всем отчужденным достоинством, на которое был способен.
   Полковник Вандервир затих, недоуменно почесывая затылок.
   - Мой дорогой Реджинальд, - снова начал Реджи. "Нет слов, чтобы выразить вам горячую благодарность этой страны за ваши доблестные услуги на ее благо". Реджи сделал паузу, а затем выразительно произнес следующую фразу. "Влите Франции должны гордиться вами за ваши усилия во имя Свободы и Союза".
   Реджи бросился вперед, прежде чем полковник Вандервир успел его прервать.
   "Имя Вандервира, которое вы были вынуждены принять из-за возможных международных осложнений, было чрезмерно прославлено вашим мужеством и идеализмом. Но мой строгий долг - попросить вас о еще большей услуге. Я хочу, чтобы вы отказались от своей фамилии Влиет и на законных основаниях приняли имя Вандервир, чтобы наши враги не узнали, что вы нам помогли.
   "Вы прекрасно понимаете, что это может означать на неспокойном международном фронте. Я уверен, что тот, кто страдал и жертвовал, как и вы, ради нашего дела, без колебаний принесет эту последнюю и самую сердечную жертву уважаемой и выдающейся фамилии. Веря, что вы окажете мне эту последнюю услугу, я в последний раз приветствую вас как Реджинальда Влита и впервые приветствую вас как Люциуса Вандервира.
   "Нелепо!" - фыркнул Старый Вандервир. "Надейтесь, что я поверю, что нашим самым благородным предком был влиет, один из ваших людей. Гниль! Абсолютно томмирот!" Реджи улыбнулась.
   "Бумага и чернила настоящие, печати настоящие. Я счастлив сказать, что это абсолютная и безупречная истина".
   На лбу полковника Вандервира выступили капли пота. Непринужденная самоуверенность Реджи расстраивала его.
   - От кого? - спросил он беспокойно. - Джентльмен, - холодно сказал Реджи, - по имени Авраам Линкольн. Он слегка покачивался на пятках и самодовольно просунул оба больших пальца в отверстия жилета. "Г-н. Линкольн много думал о нас, влитцах. Да, в самом деле! Мы думали, что многие из нас сильны".
   - Дайте мне посмотреть, - хрипло сказал полковник Вандервир. - Должна быть... какая-то ошибка.
   Реджи протянул ему письмо и обнял Сандру за талию. Она прислонилась к нему, пробормотала.
   - Боже, но ты замечательный, Реджи. Реджи кивнул.
   Он думал о морде старого козла, когда взорвал перед собой следующую бомбу. Когда он рассказал ему о предательстве и вероломстве французов Вандервира, продавшихся Веллингтону. Это стоит посмотреть. Тогда старый козел, вероятно, сорвет с себя шапку. Реджи злорадно улыбнулся, восхитительное предвкушение разлилось по его венам. С обоими давно известными Вандервирами, преданными позорному забвению, старый полковник Вандервир станет более печальным, но и мудрым человеком.
   Полковник Вандервир встал, бледный и потрясенный.
   - Кажется, оно настоящее, - сказал он слабым голосом. - Похоже, что человек, которого мы все эти долгие годы почитали как майора Вандервира, на самом деле ваш родственник, влит.
   Реджи самодовольно кивнул. Когда он получил сообщение от курьера еще во время Гражданской войны, он понял, что не годится делать из собственного родственника болвана. Вот почему было необходимо мчаться за Шериданом и возмещать ущерб, который он нанес.
   - Потрясающе, - тяжело сказал старый Вандервир.
   - И это еще не все, - сказал Реджи с ядовитым спокойствием. - У меня есть для вас дополнительная информация, полковник Вандервир. Кажется-"
   Полковник Вандервир махнул рукой. - Это должно подождать, - сказал он с некоторой долей своего старого огня. "У меня есть кое-что, чтобы сказать вам. Кое-что, что вы, гм, могли бы рассмотреть в качестве возмещения за использование вашего имени все эти годы.
   "Я получаю пенсионный фонд в размере пяти тысяч фунтов каждый год от английского правительства. Он достался мне из поместья полковника Горацио Вандервеера, одного из выдающихся английских героев, как вы, наверное, знаете.
   Реджи злорадно улыбнулась. Его время как раз подошло. Пусть старый зануда болтает, а потом он выдаст тот факт, что полковник Горацио Вандервир на самом деле был французским предателем и дезертиром.
   "Эти деньги, - высокомерно сказал полковник Вандервир, - я завещаю вам и Сандре в качестве свадебного подарка вместе с моими благословениями и наилучшими пожеланиями вашего счастья".
   "О папа!" Сандра плакала, обнимая его.
   Реджи казалось, что он рухнет. Во-первых, капитуляция старика была удивительной вещью, во-вторых, было осознание того, что предательство полковника Горацио Вандервеера должно оставаться темной тайной. Ведь Реджи знал, что если старик заподозрит предательство своего прадеда, он никогда не примет пышную пенсию от английского правительства. Если он откажется, а он, несомненно, откажется, то куда выйдет некий Реджинальд Влит? Вероятно, на холоде, если дело касалось существенного куска материала.
   Реджи вел короткую битву со своей совестью, и его совесть была потеряна с большим отрывом. Реджи расправил плечи и решил навсегда забыть некоторые обстоятельства, касающиеся полковника Горацио Вандервеера.
   "Это замечательно с твоей стороны, Коло - я имею в виду, папа", - воскликнул он с энтузиазмом. Он взял Сандру за руку. - Пойдем, дорогая, - сказал он мастерски, - мне нужно кое о чем с тобой поговорить. Важные вещи."
   Они вышли из комнаты, взявшись за руки, и полковник Вандервир вздрогнул, услышав чистый молодой тенор Реджи, донесшийся до него и напевающий:
   "О, мы срубили семейное дерево
   "И мы оттащили его на мельницу".
  
   ВРЕМЯ В ВАШИХ РУКАХ, Джон Йорк Кэбот
   Пакет был отправлен Реджи Влиту в его клуб. Когда этот любезный молодой плейбой открыл ее, она произвела настоящий эмоциональный толчок. Шок и ностальгия были основными составляющими его эмоций. Шок от осознания того, что старый Лаундс мертв; ностальгия при воспоминании о том, что этот маленький предмет когда-то значил для него.
   Маленький предмет был часами. Часы Лаундса. Необычные часы, которые давали владельцу поразительную способность перелистываться назад, прямо во плоти, на любую страницу любой исторической эпохи, которую он хотел бы посетить.
   На самом деле часы использовал для этого сам Реджи несколько лет назад. Используется, благодаря любезности странного дворецкого Лаундса, чтобы позволить молодому человеку попытаться изменить историю.
   В этом случае Реджи не изменил историю. Но ему удалось, бродя по страницам "Тайма", извлечь из истории достаточно свидетельств, чтобы вынудить хладнокровного старого полковника, ныне его тестя, позволить ему жениться на девушке мечты Реджи.
   Ко времени появления этих странных часов Реджи был, и уже несколько лет, спасибо вам, вполне счастливо женат на этой девушке. Женился так счастливо, что, казалось, прошло много лет с тех пор, как, вернувшись из исторического прошлого и завоевав девушку, он вернул часы Лаундсу.
   И теперь, когда он смотрел на часы и вспоминал все это с большей силой, чем когда-либо с тех пор, он понял также, что появление часов означало, что Лаундс умер. Ибо тогда Лаундес сказал Реджи, что его подарок Реджи и его будущей невесте будет положением в его завещании, которое передаст Реджи вахту, если эксцентричный старый дворецкий когда-нибудь пойдет по пути всякой плоти.
   Реджи стало грустно думать, что Лаундс мертв. На самом деле, так грустно, что он почти совсем забыл о часах, когда машинально, лениво привязывал их к запястью и возился с циферблатом. Взрыв в фасоли Реджи последовал с пугающей быстротой, и на секунду ему показалось, что он теряет сознание. Затем вернулся дневной свет.
   Озадаченный, Реджи покачал головой. Затем он с некоторым удивлением заметил, что его голова не собиралась снова взорваться. Он снова осторожно встряхнул его.
   - Ну, во всяком случае, - сказал он вслух, - я не пьян.
   Потом он вспомнил, как возился с часами. Его сердце сделало тройное сальто и не совсем исправилось. Что-то очень смешное творилось у него в животе и теперь у него болела голова !
   Он ошеломленно оглядел великолепный зал. Его мозг изо всех сил пытался усвоить свидетельство, которое представляли его глаза. Это было чудовищно невероятно! Невероятно невероятно! Он отчаянно закрыл глаза. Все исчезнет, когда он откроет глаза. Это должно было быть.
   Он снова открыл глаза. С его губ сорвался отчаянный стон. Ничего не изменилось. Комната была такой же великолепной, такой же реальной, как всегда.
   Реджи начал дрожать при этой мысли. Мягкая желеобразная поверхность чудесной постели дрожала вместе с ним. Он провел рукой по внезапно влажному лбу и впервые с тех пор, как покинул уединение своего клуба, заметил, что Машина Времени надежно закреплена на его запястье. Он внимательно посмотрел на него. Он был установлен на год минус один. Почему-то это вселило в него чувство уверенности.
   Если что-то почернеет, ему нужно будет просто настроить машину, и Пип-Пип! он был бы вне этого. Его нервозность начала угасать. Его задорная улыбка снова появилась в уголках рта.
   Он даже чувствовал себя немного жизнерадостно, потому что все еще был одет так же, как и в библиотеке. Пальто в разрезе, брюки в полоску, бутоньерка - аккуратно скроено.
   Волнение и восхитительное чувство приключения захлестнули его. Он, Реджи Влит, снова жил прошлым. Он мог наслаждаться этим, наслаждаться им, восхищаться им и - изменять его. Вот почему он был здесь. Чтобы спутать прошлое, сбить его с привычной колеи, выбить из заезженной колеи.
   Эта мысль заставила его радостно рассмеяться. Он подумал о старом полковнике Вандервире, одержимом родословной и сознающем наследственность. Почему, если произойдет исторический переворот, старик может оказаться нищим, или вором, или молочником, или даже пятой колонной. Тогда пусть возражает против скромного имени Рандхоуп. Реджи рассмеялся еще громче. Почему старый козел, вероятно, был бы счастлив, если бы имя его дочери было связано с Рэндхоупами или с кем-то еще.
   "Пятый обозреватель, - фыркнул Реджи, - или, может быть, даже конгрессмен".
   Реджи был так поглощен этими чарующими видениями, что не слышал тихих шагов позади себя. Он весело не обращал внимания ни на что, кроме собственных счастливых размышлений. Но не настолько забывчивый, чтобы не расслышать ровный, плавный голос рядом с собой:
   - Приветствую тебя, странно одетая.
   Улыбка осталась на лице Реджи по привычке, но он вдруг вздрогнул и свалился с мягкого края кровати. Он ударился об пол беспорядочной грудой рук и ног и один раз перевернулся. Затем он поднялся на ноги. Улыбка все еще была на его ногах, как маска. Он медленно повернулся и увидел темноволосую озадаченную девушку, одетую в свободную струящуюся белую одежду, которая мало скрывала ее прекрасные женственные формы.
   Улыбка на лице Реджи начала таять. Затем, когда его губы снова стали управляемыми, они расширились.
   Он пригладил волосы и поправил галстук. - Я говорю, - заявил он, - что они не преувеличивали вас при этом. Все, что они сказали, это вы, э-э... мисс Клеопатра, и еще кое-что.
   Хмурость девушки усилилась. - Клеопатра? Ее ровный голос был сомнительным.
   - Э... да. Реджи прочистил горло. - Ты Клеопатра, не так ли?
   Глаза девушки загорелись, а затем она улыбнулась ослепительной ослепительной улыбкой, в которой пара ямочек и множество белых зубов очень привлекательно смешались вместе. - Клеопатра, - сказала она и обвела комнату.
   Реджи просиял. - Мы ладим, не так ли? Он взял ее за руку и усадил на край кровати, сгорбившись рядом с ней. - Ну, Клеопатра, - оживленно сказал он, - что я слышал о тебе, Антоний, о том, что ты бросаешься на эту кружку?
   Девушка покачала головой и испуганно оглядела комнату.
   - А теперь расслабься, Клео, - успокаивающе сказала Реджи, - может быть, я была слишком прямолинейна во всем. Я имею в виду, что мы почти не знаем друг друга. Он улыбнулся, и она довольно неуверенно улыбнулась ему в ответ. Реджи скромно поздравил себя. В голове крутился план. Если бы он смог устранить Клеопатру и Антония, это могло бы иметь потрясающие последствия во времени.
   Он снова улыбнулся девушке. Тоже было бы весело.
   - Клеопатра... - в его голосе слышалась приглушенная пульсация. Его глаза одухотворенно закрылись. "Как я ждал этого момента. Я жил для этого, мечтал и надеялся на это веками. Увидеть красоту, славу, несравненную красоту, которые есть в вас и только в вас. Быть рядом с бессмертной женщиной, чья жизнь зажгла воображение".
   Реджи осторожно приоткрыла один глаз, чтобы посмотреть, как идут дела.
   Он внимательно посмотрел на девушку и открыл второй глаз. Что-то пошло не так. Она смотрела через его плечо как завороженная, совершенно не обращая на него внимания. Пострадала гордость Влита.
   - В конце концов, - раздраженно сказал он, - ты хотя бы послушала.
   Затем Реджи осознал, что в комнате есть еще кто-то. Это было не то, что он мог слышать, видеть или обонять. Словно сам воздух был заряжен какой-то электрической силой, которая билась о него колючими волнами. Он медленно повернулся.
   Перед ним стояла женщина.
   - Клеопатра, - выдохнул он. Он знал это инстинктивно. Как человеку не нужно было представлять Ниагарский водопад, так и Реджи не нужно было представлять эту великолепную женщину.
   - Прошу прощения, госпожа, - со слезами на глазах сказала девушка рядом с Реджи. - Я нашел его, когда пришел набрать тебе ванну.
   Клеопатра сделала легкий жест рукой. Ее глаза неотрывно смотрели на Реджи. Девушка ускользнула.
   Реджи указательным пальцем ослабил воротник и встал. "Очень блестяще с его стороны", - ошеломленно подумал он. Затевает жаркую игру для служанки Клеопатры. Он с тревогой заметил, что Клеопатра скрестила руки на груди и пристально смотрит на него.
   - Тепло, не так ли? Он снова расстегнул воротник и восторженно улыбнулся. - В это время года, я имею в виду.
   Ее губы слегка изогнулись. Реджи внимательно посмотрел на нее, его очарование временно пересилило чувство пугающей неловкости. Она была невысокой, но производила такое впечатление. Что-то было в том, как она держала голову. Черты ее лица были обычными, за исключением необычайно живых, ярких черт вокруг рта и носа. Ее волосы представляли собой великолепную волнующую корону, которая сверкала, как черные бриллианты, и каскадом ниспадала ей на спину. Но ее глаза были новым опытом для Реджи. Они были зелеными, а затем стали черными, и они танцевали и блестели, как ртуть. Реджи отвел глаза и моргнул. Это было все равно, что слишком долго смотреть на мигающую неоновую вывеску.
   - Тепло, - неожиданно сказала она.
   Ее голос был чистым, и все же это был тот тип голоса, который иногда может мурлыкать.
   - О, о да, - энергично закивал Реджи, - тепло.
   Клеопатра подошла к нему. Она была одета в сетчатую одежду кремового цвета с пряжками на плечах и лодыжках.
   Реджи отступила на шаг, врезалась в кровать и села. Клеопатра томно двинулась к нему, села рядом с ним.
   - Откуда ты, странный? - тихо спросила она.
   Реджи был озадачен языком. Либо она говорила по-английски, либо он говорил по-египетски. Во всяком случае, они, казалось, поняли друг друга, и он был доволен.
   Клеопатра ждала ответа. Пошатнувшиеся чувства Реджи начали приходить в себя. - Это не имеет значения, - проникновенно сказал он. "Как я ждал этого момента. Я жил для этого, мечтал и надеялся на это веками. Увидеть-"
   - Я уже слышала это раньше, - холодно перебила его Клеопатра. - Вот что ты сказал моей служанке.
   - Не говоря уже о половине выпускного класса в Вассаре, - бодро сказал Реджи, а затем сдержался. Возможно, Клеопатре не хватало чувства юмора. - Эти слова выжгли мое сердце, - прерывисто пробормотал он. Он рискнул бросить быстрый взгляд на нее и вздохнул с большей уверенностью. Он нежно взял ее руку, затаив дыхание. Она смотрела на его запястье.
   "Что это?" Она коснулась Машины Времени пальцем.
   Реджи сглотнул. "Это довольно длинная история. Я не-"
   - Дай мне это.
   - Итак, Клеопатра...
   - Дай мне это.
   Реджи помедлил, затем снял часы. Это не повредит, пока он будет рядом с ним. Также Клеопатра не выглядела так, будто у нее много терпения.
   Реджи с тревогой наблюдала за ней, пока она крутила браслет на кожаном ремешке. Она издавала восторженные булькающие звуки, которые Реджи сочла несколько нехарактерными. Наконец она надела его на запястье и гордо протянула руку, вертя ею то туда, то сюда, чтобы поймать отражение света на его блестящей поверхности.
   - Очень красиво, - дипломатично сказал Реджи. - А теперь, не лучше ли, чтобы я сохранил его для вас? Красиво и безопасно, знаете ли.
   Клеопатра отрицательно покачала головой. Ее ослепительно блестящие волосы качались взад и вперед мимо лица Реджи. Он забыл о Машине Времени и схватил ее маленькую мягкую руку.
   - Клеопатра, - начал он.
   " Клеопатра! По комнате пронесся могучий бычий рев.
   Реджи вздрогнул. Он услышал приближающиеся тяжелые, властные шаги.
   " Клеопатра! Гобелены развевались на ветру.
   Шаги приблизились, их сопровождал жуткий звук лязга доспехов, а затем в комнату вошел могучий мускулистый воин с горящими глазами и перьями.
   "Энтони!" - воскликнул голос Клеопатры.
   Реджи тяжело сглотнула. Энтони угрожающе приближался к нему. Его жестокий, хищный нос был выпячен, как клюв орла. Его глаза вспыхнули зеленым огнем. Его могучие руки судорожно сжимались и разжимались.
   - Рад, что ты смог, - слабым голосом сказал Реджи. "Хе-хе. Клеопатра только что сказала, что вечеринка без Антония не так уж хороша. Да сэр."
   Антоний остановился и посмотрел на Клеопатру.
   - Кто это тощее создание? - пророкотал он.
   - Не о чем волноваться, - поспешно вставил Реджи, - просто остановился, чтобы посмотреть, как ты, любишь птиц, поживаешь. Не могу остаться ни на минуту дольше. Так что пип-пип! И все такое."
   Огромная рука Энтони протянулась и сжала плечо Реджи. - Не так быстро, - сказал он зловеще. Его глаза искали Клеопатры. "Кто он?"
   Клеопатра откинулась на спинку кровати и уставилась на него сквозь полуприкрытые веки. - Раз уж ты действительно обеспокоен, - пробормотала она, - то он всего лишь бедный бродячий коробейник. Смотреть!" Она протянула руку, демонстрируя Машину Времени. "Посмотри, какую красивую безделушку я получил от него".
   - Подождите минутку, - закричал Реджи. "У вас не может быть этого. Мне это нужно." Он беспомощно боролся в объятиях Энтони. - Веселье весело, - взволнованно сказал он, - но верни мне мои... мои часы.
   "Тишина!" - прогремел Энтони.
   Реджи решил проигнорировать этот превосходный совет. С пронзительным криком он бросился к Клеопатре, его рука отчаянно тянулась к Машине Времени, его единственной связи с будущим.
   Что-то похожее на столб забора врезалось ему в голову, и он почувствовал, что падает навзничь. Затем что-то тяжелое ударило его в спину, и Реджи понял, что он лежит на полу.
   "Стража!" - услышал он громогласный голос Антония. Он напал на твою Госпожу!
   Реджи почувствовал сильные руки на своих руках, а затем его рывком подняли на ноги. Его ошеломленные глаза сфокусировались на Энтони, образе воплощения ярости, грозящего ему мечом.
   - Ты заплатишь за это, - проревел Энтони, - ты поедешь в Рим откармливать наших львов, несчастный пес. Я лично увижу, как они разорвут тебя на части на следующих играх арены. Уведите его охранники..."
   Реджи перевела взгляд с Энтони на Клеопатру, которая молча смотрела на него, а ее полные губы изогнулись в легкой улыбке. Его глаза с отчаянием смотрели на Машину Времени на ее запястье.
   - Ну, - удалось прохрипеть Реджи, - ведь все дороги ведут в Рим, не так ли?
   Потом что-то ударило его еще раз по голове, и он почувствовал, как его уносит прочь, как море тьмы поглотило его...
   * * * *
   Во время смутного черного кошмара следующих часов Реджи Рэндхоуп на мгновение приходил в себя через три промежутка времени. На первом из них Реджи открыл глаза и увидел, что он лежит в чем-то, похожем на шпигаты древнего парусника. Он был прикован и закован в кандалы, и рядом с ним были другие, которых таким же образом держали в плену. Его одежду забрали, и теперь на нем была грязная тога. По запаху свежего морского воздуха и по тошнотворному качанию палубы под ним Реджи понял, что находится где-то в море. К счастью, он снова потерял сознание.
   Во второй раз, когда Реджи открыл глаза, люди в тогах швыряли его по большому причалу. Брошенный, не обращая внимания на тонкие тонкости своего физического "я". Подбрасывали крепкие бородатые мужчины.
   Реджи успел спросить себя: "Неужели это Рим?" А потом кто-то не смог поймать его мчащееся, связанное тело, и голова врезалась в сваю дока, снова затмив сознание.
   И тут, к мешанине звуков, бедламу ревущих голосов, Реджи снова очнулся. Хитро приоткрыв один глаз на этот раз, он обнаружил, что находится в какой-то повозке или колеснице - все еще скованной. по которому его несли.
   Ревущие толпы на улице казались веселыми и праздничными. Смеющиеся мужчины и женщины, очевидно, граждане Империи Цезаря, аплодировали, выли и бросали вещи в медленно движущуюся колесницу. Одно из этих весело брошенных посланий - вероятно, брусчатка - попало прямо в Реджи, попав ему в лоб и в третий раз лишив сознания.
   Следовательно, это был не яркий и сияющий Реджи Влит, который, наконец, вышел из тумана тошноты и боли и через несколько часов обнаружил себя, уже не скованного, загнанным в угол того, что казалось древней раздевалкой.
   Глядя покрасневшими глазами, Реджи заметил, что все те же несчастного вида длинноволосые дворяне, которые все это время были с ним в кандалах, все еще столпились вокруг него. Теперь Реджи понял, что эти бедолаги, вероятно, такие же пленники, как и он сам.
   Поэтому он обратился к обезьяноподобному парню с жуковатыми бровями, сидевшему прямо рядом с ним. -- Ну, -- заметил Реджи, -- куда, по-твоему, нас теперь завели, приятель?
   Обезьяноподобный парень уныло покачал головой. - Мы в комнате заключенных на великой римской арене, друг. Он глубоко вздохнул. "Вскоре мы будем брошены на растерзание львам".
   Реджи задумался. - Что ж, - сказал он наконец, - я слышал более веселые вступительные строки. Ты уверен, что нас превратят в львиную еду?
   Обезьяноподобный парень пожал плечами. "Не все из нас".
   Реджи набрался храбрости. "Капитал, это больше похоже на это. Тогда есть шанс, что мы выживем?
   - Я этого не говорил, - мрачно заявило обезьяноподобное существо. - Я сказал, что всех нас не бросят на растерзание львам. Некоторым из нас дадут сеть и кинжал и отправят сражаться с гладиаторами из легионов Цезаря.
   Реджи сглотнул. - Угу, - вздрогнул он, - но все же это не так плохо, как другая судьба, а? Его голос стал еще более восторженным, оптимистичным. - Будет шанс в бою с другим человеком.
   Обезьяноподобный парень мрачно оценил Реджи. - Я, - сказал он наконец, - молюсь, чтобы вместо меня достались львы. Они быстрее".
   Оптимизм Реджи вытек, как суп из прохудившейся супницы. Он побледнел. Он пытался держать холодные факты подальше от своего мозга. Но теперь он знал, что это бесполезно. На явный ошеломляющий ужас, с которым он боролся, хлынула ужасная волна холодного пота. Он неудержимо дрожал.
   Из этого не было выхода. Абсолютно никак. Ведь Клеопатра, где бы она ни находилась в данный момент, носила на своем прекрасном запястье Машину Времени. Реджи подумал о угрюмом Лаундесе и обругал его. А потом, конечно, он подумал о Сандре. В этот момент на него нахлынула непреодолимая волна муки и раскаяния при осознании того, что он никогда больше ее не увидит. И хуже того, она никогда не узнает, что с ним случилось. Она никогда не узнает, что он, как какой-то доблестный рыцарь древности, рисковал всем, чтобы вернуться в прошлые тысячи лет, чтобы возиться со Временем, чтобы они могли пожениться. Возможно, она забудет его.
   Так что Реджи плакал от сильного волнения, пока его настолько не охватило великолепное чувство жалости к себе, что он немного просветлел. Он отмахнулся от осознания того, что ни на мгновение не предполагал, что подвергается риску, когда решил вернуться в прошлое. Он вдруг почувствовал себя великолепно героическим.
   "Реджинальд Влит рискует всем ради любви", - заявил он. И обезьяноподобный парень удивленно моргнул при этих словах. А потом из коридора за пределами комнаты заключенных послышался лязг доспехов и мечей.
   В комнату вошел огромный бородатый римский часовой. За ним стояли другие огромные и бородатые римляне. Первый свирепо посмотрел на Реджи и остальных заключенных.
   "Настало время состязаний", - злобно объявил он.
   На задворках мозга Реджи формировался план. Это был всего лишь зародыш идеи, но она становилась все более и более развитой по мере того, как Реджи и остальных несчастных поднимали на ноги и выводили из комнаты в коридор.
   Пока они шли по коридору под плотной охраной римских часовых, Реджи снова повернулся к обезьяноподобному парню. - Как они называли эти состязания? он спросил.
   - Цирк, - ответил парень. "Римский цирк".
   - Какое тонкое чувство юмора у этих римлян, - заметил Реджи. А потом острое лезвие меча угодило ему в седло тоги, и он ускорил шаг...
   * * * *
   Все заключенные, включая Реджи, сбились в ужасную группу в одном углу открытой арены. Так они шли уже полчаса, пока не завершились гонки на колесницах. Реджи должен был признать, что это был повод для великолепных зрелищ.
   Место было забито. Если бы были массовые аплодисменты и стойки ворот, Реджи был бы уверен, что наткнулся на игру Роуз Боул. Любой промоутер отдал бы свои оставшиеся глаза, чтобы справиться с толпой, заполнившей этот древний стадион.
   Затем перед заключенными встал римский часовой. "Кто из вас, свиней, - любезно спросил он, - предпочел бы состязаниям львов?"
   Мгновенно поднялся шум, так как все заключенные, включая обезьяноподобного парня, умоляли, чтобы их назначили мясом льва для дневного развлечения. Реджи моргнул. Может быть, была правда и мудрость в том, что человек, похожий на обезьяну, раньше предпочитал львов гладиаторам. Но Реджи стоял на своем. Его план предусматривал бой на гладиаторском ринге. Он уйдет, сражаясь.
   Римский часовой нахмурился. "Вы все малодушные трусы? Неужели никто из вас не столкнется с нашими гладиаторами? Вы все предпочитаете львов? Затем его внимание привлек Реджи.
   - А-а-а, сейчас, - омерзительно просиял часовой. "Вот храбрый дурак!"
   Реджи неуверенно сглотнул от сомнительного комплимента. Затем он расправил узкие плечи, откинул светлые волосы со лба и шагнул вперед. - Вы можете дать мне кинжал и сеть, - заявил он, и его голос прозвучал на удивление как чей-то другой.
   Римский часовой радостно хлопнул Реджи по плечу. "Молодец. Несколько тщедушный, но мужественный.
   Реджи поднялся с земли, куда его сбила веселая пощечина, и застыл в ухмылке. Он услышал голос - голос обезьяноподобного парня - шипящий на него сзади.
   "Ты дурак!" - предупредил его сокамерник, - это право пленника выбирать, какую форму смерти он желает. Настаивайте на этом праве. Выбирайте львов!"
   Реджи ослабел лишь на мгновение. Затем он еще раз расправил плечи. "Дайте мне кинжал, - приказал он, - и сеть!"
   Поэтому, пока часовой уводил его за оружием, а диктор в центре арены сообщил воющей толпе, что только один пленник встретится с гладиатором, Реджи снова обдумывал свой схематичный план. Это было довольно просто, хотя он еще не вникал в детали. Реджи почти потерял всякую надежду выбраться из этой передряги живым. Он также потерял надежду когда-либо вернуться в Сандру и 1944 год. Раз так, он решил, что остается только одно - покончить с этим доблестно и славно.
   Реджи был здесь, потому что он осмелился бросить вызов истории, потому что он был достаточно глуп, чтобы попытаться изменить ее. И вот он попался, и выхода не было. Но в своем трепещущем сердце Реджи дал одну клятву. Перед отъездом, перед смертью он собирался каким-то образом изменить историю. Он как-нибудь оправдает свой приход сюда. Он как-нибудь приукрасит имя Рэндхоупа на страницах истории перед смертью. Он собирался лично убить Юлия Цезаря!
   Ибо Реджи понял, еще когда его выводили из тюремной камеры, что великий Цезарь всегда присутствовал в римских цирках. Великий Цезарь, несомненно, был здесь сегодня, занимая одну из лучших лож в центре арены.
   У Реджи было предчувствие, что если Цезаря убьют раньше времени, история полностью изменится на оставшихся страницах. И в конце концов, что ему, Реджи, терять?
   "Ничего", - сказал себе Реджи, в то время как его бедра были обмотаны защитной кожей. "Абсолютно ничего. Я все равно дохлая утка". И тогда ему в правую руку вложили кинжал, а в левую огромную, громоздкую сеть. Кто-то толкнул его в центр огромной арены, и шум толпы стал оглушительным, заглушая стук коленей Влита.
   Реджи Влит, бродвейский плейбой, стоял в ожидании прибытия своего противника-гладиатора. Стоял и дрожал крошечной точкой в центре гигантской арены, а могучий, кровожадный голос тысяч с грохотом обрушивался на него!
   Пот стекал по лбу Реджи, а рукоять кинжала в его руке казалась скользкой и влажной, а страх истощал его силы, так что он едва мог удерживать тяжелую сеть в другой руке.
   "Возможно, - сказал себе Реджи сквозь рев толпы и громкий стук своего сердца, - может быть, я немного поторопился".
   А затем, под ужасный взрыв толпы, гладиатор, с которым предстояло встретиться Реджи, вышел на арену!
   У Реджи Влита, пораженно глядящего на приближающегося гладиатора, был только один порыв. Он хотел бежать как черт.
   Но само покрывало бедлама толпы давило на Реджи, как что-то живое, держа его закрытым, испуганным, неподвижным. Не в силах даже проглотить вату, которая каким-то образом заполнила его рот. И гладиатор осторожно, но уверенно подошел ближе!
   На гладиаторе был толстый железный шлем, закрывавший ему лицо, закрывавший все, кроме глаз.
   Глаза свирепо сверкали из-за металлического визора, от чего кровь бежала по спине Реджи холодком. Каждая жизненно важная часть тела парня была покрыта толстой железной броней, кроме рук, которые казались такими же толстыми и узловатыми, как стволы дубов. Гладиатор был почти семи футов в высоту и, Реджи мог поклясться, примерно столько же в ширину.
   Истерически глядя на тяжелую сеть в своей руке, Реджи задавался вопросом, что, черт возьми, он должен был с ней делать. Возможно, подумал он дико, он должен был спрятаться за ним.
   Но в нем были дыры. Поэтому Реджи отбросил эту возможность.
   Гладиатор был менее чем в десяти футах от него. Реджи был морально уверен, что собирается броситься в атаку, и поэтому быстро отступил на десять футов, волоча за собой сеть.
   Реджинальд Влит столкнулся с разгневанными дорожными полицейскими. Реджинальд Влит не побоялся столкнуться с опасностями столовой. Реджинальд Влит даже столкнулся с кредиторами. Но он никогда не сталкивался ни с чем подобным.
   Рев толпы, хотя и достигший все возрастающей высоты дикого беспорядка, к настоящему времени был забыт. У Реджи была только одна мысль, и она была основной: самосохранение.
   Было что-то ужасно деловое в поведении гладиатора, когда он продолжал наступать. Что-то определенно пугало в том, как Реджи продолжал отступать.
   Реджи хотел бросить сетку, но обнаружил, что его рука каким-то образом проскользнула сквозь сетку, и эта штука решительно привязалась к нему. Пытаясь высвободить руку, Реджи посмотрел на гладиатора, обнажая зубы в таком яростном взгляде, как кролик может выстрелить в удава. Но это не имело никакого эффекта. Гладиатор продолжал осторожно двигаться внутрь.
   Гладиатор был так близко к Реджи, что мог видеть нижнюю - и открытую - половину лица парня. Та часть, где заканчивался железный козырек. Часть, открывающая рот и подбородок.
   И если мгновение назад Реджи испытывал брезгливость по поводу своих ближайших перспектив на жизнь, то теперь он не сомневался в ожидающей его судьбе. Ибо эта челюсть, выступающая из-под железной части забрала шлема, не могла принадлежать никому, кроме Вандервира!
   Таким образом, этот грозный скиталец, несомненно, был одним из предков полковника Горацио Вандервеера!
   Реджи завизжал от ужаса, резко попятившись, все еще дергая сеть, проклиная свою неспособность освободиться из сети. Гладиатор, предок Вандервира, взревел один раз и бросился в бой.
   Именно в этот момент Реджи отчаянно дернул сеть. И ровно в следующее мгновение гладиатор Вандервир сделал ловкий сальто и приземлился на голову. Сеть, через которую он прыгнул, опрокинула его, как если бы это был ковер, резко выдернутый из-под его ног!
   Ревя дико в уши, Реджи почувствовал бурные аплодисменты галереи. Ошеломленный, сонный, Гладиатор Вандервир поднялся на ноги, тонкая струйка крови стекала с его шлема.
   Гладиатор Вандервир взмахивал своим огромным мечом, описывая могучие дуги, издавая звуки, как обезумевший бык-обезьяна.
   Реджи сглотнул, почти проглотив язык. "Что такого во мне, - прошептал он себе, - что не нравится мужчинам из линии Вандервир?"
   А потом каким-то образом его рука освободилась от спутанной сети. Реджи не терял времени даром. Он повернулся, метнувшись прочь от трубящей фигуры гладиатора, как испуганная гончая. Рука Реджи была свободна, но не его ноги. Семь шагов, и его нога вылетела из-под него, и он упал на землю. Сетки сбили его с толку!
   Нос Реджи был в грязи арены. Факт, который не был усилен кровью, покрывшей землю, и тем фактом, что его маленький кинжал был выбит из его руки при падении.
   И в то ужасное мгновение, когда Время затаило дыхание, Реджи вспомнил о своей решимости. Он должен был добраться до ящика Юлия Цезаря. Ему пришлось немного испортить Время, прежде чем его убил гладиатор!
   Реджи поспешно поднялся на ноги. Он почувствовал горячее дыхание Гладиатора Вандервира на своей шее и быстро увернулся, когда гигантский воин пронесся мимо него. Затем, дико оглядевшись, Реджи заметил изящную шкатулку вдоль края арены. Ни одна другая коробка не была так богато украшена.
   Мгновенно Реджи понял, что если он доберется до Юлия Цезаря, то найдет его в этом ящике. Гладиатор Вандервир, возможно, Тиберий Вандервир, остановился, тяжело дыша, как огромный слон, и снова направился к Реджинальду Влиту.
   Реджи бросился в сторону Арены. Помчался к ярко накрытой ложе, где смотрели высокопоставленные лица Рима. За ним, ужасно ревя, следовал Гладиатор Вандервир.
   Бешено мчась к ящику, Реджи понял, что ему придется задушить Цезаря до смерти, поскольку теперь он был без кинжала. Эта мысль была ему противна. Он никогда не убивал человека. Но Цезарь в любом случае должен был умереть рано или поздно. И какого черта - это был последний бой Влита, последний акт Реджинальда!
   В трех футах от ящика Реджи сделал великолепный прыжок, который определенно не увенчался успехом, поскольку ящик находился в целых десяти футах от земли!
   У Реджи было бесконечно болезненное ощущение сильно обломанных голеней и синяков на локтях. Затем он распластался на спине, задыхаясь ввысь, дыхание полностью выбито из него.
   А затем тяжелая нога приземлилась ему на грудь, и он в ужасе уставился на пылающие черты Гладиатора Вандервира, который смотрел на него сверху вниз. Пойманный!
   В то время как толпа изливала свои кровавые крики, заплывшие глаза Реджи впервые сфокусировали внимание на ярко-красной коробке. И впервые, с отчаянием вглядываясь в лица сидевших, Реджи увидел, что Юлия Цезаря здесь нет.
   Это была расплата, последняя ирония. Его безумный порыв, завершившийся неудачей и увенчанный тем, что могучий Цезарь отсутствовал - вероятно, простудился дома!
   Гладиатор Вандервир издавал хрюкающие звуки, снова и снова ставя свою тяжелую ногу на грудь Реджи. И когда гладиатор топнул ногой, он взмахнул своим огромным мечом и посмотрел на весело накрытый ящик. И тут Реджи вспомнил...
   Гладиатор спрашивал, будет ли это большой палец вверх или большой палец вниз - старый римский обычай!
   В коробке поднялась девушка. Реджи смутно заметил ее, когда искал Цезаря, но теперь ее черты впервые прояснились. Она была Клеопатрой!
   Внезапно до Реджи дошло, что, будучи почетной гостьей на арене, Клеопатра имела привилегию показывать своим красивым большим пальцем вверх или вниз над павшими гладиаторами. Это была ее привилегия сказать, будет ли он жить или умрет.
   Энтони был рядом с ней, Реджи тоже видел это со своего места на земле. А Антоний с черным от гневного презрения лицом шептал Клеопатре на ухо.
   "Это несправедливо!" Реджи глухо заблеял. "Влияние на решение судьи!"
   Но очевидно, что Энтони сделал именно это. Ибо красивая белая рука Клеопатры поднялась, большой палец вытянулся, а затем большой палец резко указал вниз!
   Рывок ее руки был жестким, резким, уверенным. Смерть Реджи Влиту, неуместному гладиатору!
   Голос толпы внезапно превратился в дикий крик.
   Реджи закрыл глаза, ожидая, когда меч опустится и отрежет ему голову от тела. Ничего не произошло. Гладиатор Вандервир, казалось, колебался. Реджи открыл глаза и понял почему.
   В резком жесте Клеопатры большим пальцем два кольца и безделушка соскользнули с ее запястья и пальцев, упали в пыль арены. Гладиатор Вандервир, галантный до мозга костей, снял свои туфли с груди Реджи и наклонился, чтобы поднять их, прежде чем окровавить их смертельным ударом.
   Уловив мерцание безделушки, упавшей с ее запястья, сердце Реджи забилось быстрее. Это была машина времени, похожая на наручные часы. С визгом он с трудом поднялся на ноги и нырнул к сверкающей безделушке, похожей на часы.
   Он получил его в свои руки великолепным нырком, как полузащитник, восстанавливающий нащупывание. Взял его в руки, когда услышал рев Гладиатора Вандервира в изумлении и ярости. Реджи закрыл глаза, повернул ручку крошечной Машины Времени и одновременно нажал кнопку.
   Ему показалось, что он услышал свист меча над головой, а затем почувствовал знакомое ощущение падения.
   Бурлящий, ревущий поток звуков мгновенно охватил его. На долю секунды он увидел, как глубокие влажные глаза Клеопатры недоверчиво расширились. Потом забвение поглотило его...
   * * * *
   Когда Реджи снова открыл глаза, он был при ярком солнечном свете. Он по-совиному моргнул и огляделся. Он сидел на вершине покрытого травой холма. У подножия холма, в нескольких милях от него, он мог видеть величественный город, впечатляющий и могучий, раскинувшийся под ясным голубым небом.
   Понимание приходило к Реджи большими кусками. Он быстро взглянул на свою машину времени, настроенную на 410 год нашей эры. Она спасла его, за несколько секунд до гнева гладиатора Вандервира.
   Реджи вздрогнула от теплого воздуха. Он подумал о Клеопатре и Антонии и о своей печальной неудаче изменить историю их жизни. Ему вдруг пришло в голову, что к этому времени они оба уже давно мертвы. Мертвых, а история их любви уже была записана, и ни он, ни кто-либо другой не могли ее изменить.
   "Полный провал в этой сделке", - пробормотал Реджи про себя. "Если я не поправлюсь в ближайшее время, я могу испустить дух. У меня есть только четыре шанса". Он провел рукой по лбу и вдруг задрожал. Ужасная мысль пронзила его. Его чуть не убили на арене. Если бы Клеопатра не уронила Машину Времени прямо перед его носом, он бы погиб.
   Реджи вытер вдруг влажные руки о укороченную тогу, в которую был одет. Все это произошло пятьсот лет назад, но это все еще было слишком близко для успокоения. Он нетвердо поднялся на ноги, все еще нервно дрожа от своего узкого побега. Однако он не мог забыть тот факт, что потерпел неудачу. Не удалось с треском изменить ход истории хотя бы на один исторический дюйм. Он был так же далек от своей цели, как и тогда, когда начал возвращаться назад во времени.
   Когда Реджи подумал о гладиаторе Вандервира с безошибочно узнаваемой челюстью Вандервира, его охватило сильное чувство бесполезности. Было слегка обнадеживающе осознавать, что в генеалогическом древе Вандервир есть своя доля кислых яблок, но чертовски обескураживало невозможность что-то с этим поделать.
   Реджи расправил плечи. Суровая твердость в нем вышла на первый план.
   "Я не промахнусь в следующий раз, - мрачно поклялся он, - я так сильно все испорчу, что им придется переписывать "Шестьдесят семей Америки" от корки до корки, чтобы не отставать от меня".
   Он посмотрел вниз на величественный мегаполис, раскинувшийся под ним. Почему? Это Рим, взволнованно понял он. Могущественный Рим, Владычица Средиземноморья, Правительница известного Мира, в расцвете своего богатства и могущества...
   Он повернулся и прикрыл глаза рукой. На противоположном расстоянии от Рима его ищущий взгляд был вознагражден. Там, на акрах земли, раскинулся варварский лагерь. Даже на таком большом расстоянии Реджи мог распознать диких азиатских лошадей, привязанных табунами вдали от бесчисленных палаток, разбросанных по земле.
   Реджи дрожал от волнения. Он знал, что смотрит на свирепые армии и свиту Алариха, могучего готского воина, который разграбил и разрушил Рим в год - его сердце екнуло - в 410 году! Он помнил дату со школьных времен. Говорили, что разграбление Рима и распад Римской империи были одним из самых значительных событий во всей истории.
   Сердце Реджи забилось быстрее. Предположим - если он сможет это изменить - помешать Алариху разграбить Рим? Это изменило бы весь ход мира. Надежда снова загорелась в сердце Реджи. Изменение такого рода последствий навсегда лишило бы Вандервиров их снобистских мест наследственности и происхождения.
   Реджи плюнул ему на руку и сжал челюсть.
   - Аларик, - пробормотал он, - я иду!
   * * * *
   Расстояние до лагеря Аларика было больше, чем казалось, и к тому времени, когда Реджи добрался до его окраины, солнце уже опускалось за горизонт медным шаром.
   Реджи осторожно подошел к лагерю. Он размышлял, следует ли ему врываться прямо или, может быть, было бы разумнее проскользнуть незаметно. Однако, прежде чем он успел принять решение, решение было взято из его рук.
   Он услышал позади себя яростное, голодное тявканье. Он посмотрел и увидел, как к нему неслись две массивные слюнявые собаки, их кровожадный лай становился все громче с каждой секундой.
   Герой или слабоумный мог бы воспринять их определенно недружественный подход как нечто вроде вызова, с которым нужно столкнуться и дать отпор; но, к счастью для Реджи, он не был ни тем, ни другим.
   Он развернулся и побежал. Его рваная и пыльная тога растянулась позади него, когда его тонкие ноги пришли в движение. Он мчался по короткому отрезку пути, ведущему к лагерю Аларика. Лай рос позади него. Другие мастифы, проникнувшись духом зверя, присоединились к погоне. Реджи рискнул испуганно оглянуться назад и увидел, что слюнявые клыки ближайшей собаки были всего в нескольких дюймах от его летающих пяток.
   "Помощь!" - взвизгнул он. "Помощь!"
   Он мчался прямо сейчас в лагерь, целая дюжина гончих лаяла за ним по пятам. Краем вращающихся глаз Реджи уловил расплывчатое пятно бородатых мужчин, выходящих из палаток, сжимающих в кулаках оружие. В лагере раздалось крещендо звуков, когда крики женщин и завывания собак смешались в безумную нечестивую какофонию.
   Несмотря на его отчаянные попытки исключить себя из собачьего меню в качестве специального ужина, Реджи смог понять, что выбрал не самый идеальный способ проникнуть в сердце Аларика.
   Он отчаянно оглянулся через плечо. Собаки были почти на него. Именно в этот момент что-то подогнулось в переутомленных коленях Реджи. Он не осознавал падения. В одну минуту он мчался вперед, а в ту же секунду его лицо валялось в пыль.
   Он слышал крики и злобный лай, ужасно смешанные между собой. Он спрятал голову в ладони. "Это достойный конец для любителя хот-догов", - мимолетно подумал он. Но лаи не приближались.
   Реджи оставался в своей страусиной позе несколько темных секунд, а затем осторожно поднял голову. Собаки были всего в десяти футах от него, рычали и рычали на него, но не решались приблизиться. Потом Реджи увидел причину этого.
   Высокая, величественная женщина, одетая в очень неприкрытое кожаное платье, рубила их коротким тупым кнутом и сердито кричала.
   Реджи завороженно смотрел на нее. Мышцы вздрагивали вверх и вниз по ее голой спине, когда ее жилистая рука поднимала и опускала хлыст. Собаки удирали под ее натиском, и Реджи их не винила.
   В считанные секунды все было кончено.
   Реджи встал и попытался отряхнуться. Двадцать или около того бородатых варваров наблюдали за ним бесстрастными глазами, но женщина, которая отогнала собак, проявляла явное любопытство.
   "Откуда вы?" - спросила она с похвальной прямотой.
   Реджи посмотрела в ее сильное красивое лицо и детские карие глаза и улыбнулась. - О, нигде конкретно. Он взглянул на дорогу, по которой его только что преследовали. "Какой-то спортивный курс у вас здесь. Всем ли это удается, или это предназначено для особых случаев?"
   Девушка растопырила губы, подражая улыбке Реджи. Затем она подошла к нему и взяла его за руку. - Пойдем, - сказала она, - ты мне нравишься.
   Реджи пожал плечами. Это может быть хорошей идеей - снискать расположение этой девушки. Она может быть дочерью какого-нибудь вождя. - Конечно, старина, - весело сказал он. Он мысленно похлопал себя по спине. Этот ребенок может быть дочерью самого Аларика. - Веди, - сказал он.
   Она привела его в свою палатку. Это была большая палатка, чем другие, и она была удобно обшита обработанными шкурами. Земляной пол был покрыт тяжелыми медвежьими и волчьими шкурами, а в углу палатки над тлеющим огнем висел котел.
   - Аккуратно, - одобрительно сказал Реджи, - но не безвкусно.
   Девушка жестом пригласила его сесть на пол, а сама повернулась к дымящемуся чайнику и налила в медную чашу половник, полный зеленоватого супа. Это она положила перед Реджи.
   - Скажи, - сказал Реджи, - на что похож этот Аларик?
   Девушка пристально посмотрела на него, а затем пожала плечами. - Вот увидишь, - вяло ответила она.
   - А теперь послушайте, - сказал Реджи, - а что насчет этого рейда, он думает натянуть на Рим? Все готово?
   Брови девушки нахмурились. - Нет, нет, - сказала она. "Не беспокоить Рима".
   Реджи понимающе улыбнулась. "Это то, что ты думаешь. Я случайно знаю, что это скоро будет снято".
   Девушка изо всех сил пыталась понять его слова. Затем она снова покачала головой.
   Реджи нахмурился, озадаченный. История совершенно определенно зафиксировала разграбление Рима Аларихом, но эта девушка ничего об этом не знала. Может быть, Аларик был сильным, молчаливым человеком, который держал все при себе.
   - Когда я встречусь с Алариком? - спросил он между глотками супа.
   "Скоро, - ответила девушка, - он скоро будет дома".
   - Это мило, - рассеянно сказал Реджи, - но где его дом?
   "Здесь. Здесь, дома.
   "Здесь?" - повторил Реджи. - Почему же тогда ты, должно быть, его дочь?
   Девушка покачала головой. "Нет. Жена."
   Реджи задохнулся от набитого супом рта. "Жена?" - выпалил он. "Почему ты мне не сказал? Что он подумает, если найдет меня здесь?
   Девушка уныло покачала головой. - Ему не понравится.
   - Боже мой, - воскликнул Реджи. Он вскочил на ноги. - Энтони... а теперь и Аларик. Он умоляюще повернулся к девушке. "Что мне делать? Ты должен мне помочь.
   Он заметил тень, большую тень, падающую на палатку.
   - Поздно, слишком поздно, - вздохнула девушка, - ты мне тоже нравишься.
   - Ты имеешь в виду, - пробормотал Реджи, - что...
   Он повернулся, когда полог палатки открылся, и в палатку вошла массивная фигура. Новоприбывший был приземистым, массивным персонажем с густыми бровями длиной в дюйм и свирепыми свиными глазами. Это был Аларик!
   Реджи уставился на него. Не на могучие мускулы, не на дикие, горячие глаза, а на что-то гораздо более ошеломляющее, гораздо более поразительное.
   Он уставился на челюсть Аларика. Он был квадратным, прочным и массивным. Он был широкий и плоский, как лопата. Короче говоря, это была челюсть Вандервеера!
   - Невероятно, - выдохнул Реджи, - еще один Вандервир.
   Аларик шумно вздохнул через приплюснутый нос, и его вандервирская челюсть напряглась. Его горячий взгляд скользнул от жены к Реджи. Остановились на Реджи, впились туда.
   Его огромная рука сомкнулась на топоре на кожаном поясе.
   "Я убиваю!" - прорычал он.
   Реджи за всю свою жизнь ни разу не ладил с вандервирами, и его не слишком удивило отсутствие сердечности у Аларика. Тем не менее, он протестовал. - В самом деле, - сказал он нервно, - вы ужасно торопитесь. Может быть, мы могли бы поговорить об этом".
   "Убийство!" Аларик снова зарычал, и на этот раз его голос дрожал от ярости.
   Реджи с огромным уважением относился к темпераменту Вандервира и понимал, что столкнулся с прадедушкой всех вспышек Вандервира.
   - А теперь... - начал он, но дальше не пошел.
   Рука Аларика поднялась в воздух, и в то же мгновение пара сильных рук швырнула Реджи на пол. Он изогнул шею как раз вовремя, чтобы увидеть, как топор пронесся по воздуху и пронзил стену палатки. Поднявшись на ноги, он уклонился от первого безумного рывка Аларика. Он нырнул в сторону и столкнулся с самодельной печкой в углу палатки. Тяжелый котел с кипящим супом опасно качнулся. Реджи схватился за ручку, чтобы не расплескать.
   Он был в таком положении, когда Аларик бросился на него во второй раз. Реджи почти не замечал, что поднимает чайник с подставки; едва осознавая, что крутит им над головой и пускает в полет.
   Но он осознал маниакальные крики Аларика через какую-то десятую долю секунды, когда галлон или около того кипящего супа крестил его.
   Он чувствовал, как девушка дергает его за руку, дергая к дыре в палатке, образовавшейся от топора Аларика. - Иди, - сказала она напряженно. - Думаю, сейчас он может немного разозлиться.
   "Вы думаете?" Реджи воскликнул: "Я знаю!"
   Он пролез через дыру в палатке и помчался в темноту. Вернувшись в палатку, он мог слышать вопли Аларика во весь голос, а также крики и вопли, доносившиеся со всех сторон, когда люди спешили на голос своего лидера. К грохоту добавлялось тявканье и вой собак, но сквозь все это он слышал пронзительное испуганное ржание диких лошадей.
   Именно на этот звук и поспешил Реджи. Весь лагерь проснулся. Он все еще слышал, как голос Аларика трубит, как разъяренный слон. Теперь были видны сигнальные ракеты, когда варвары бродили в поисках его.
   Реджи подошел к лошадям ни секундой раньше. Трое готов завернули за угол и громко заревели, увидев его. Реджи отвязал чавкающего жеребца и запрыгнул ему на спину. Лошадь вздыбилась и рванулась, как демон, но Реджи обхватил шею животного своими длинными руками и вцепился в нее, как репейник.
   - Н-н-айс х-хо-хорси, - прохрипел он в ухо трясущейся лошади, - т-спокойно.
   То ли лошадь поняла бедственное положение Реджи и решила протянуть руку помощи, то ли ей просто нужно было размяться, потому что она внезапно выскочила на улицу, перешла на пожирающий землю галоп и вылетела из лагеря Аларика, как стрела из лука.
   В сердце Реджи затеплилась надежда, но через несколько секунд она полностью погасла. Рискуя своей жизнью и здоровьем, оглянувшись через плечо, он увидел группу всадников, мчащихся за ним, а позади них он увидел сотни призрачных фигур, садящихся на коня и готовящихся к скачке. Весь лагерь просыпался. Прозвучал резкий сигнал горна, и последний взгляд Реджи на лагерь Аларика показал ему сцену безумной и лихорадочной деятельности. Все для него.
   - Это твоя вечеринка, - отчаянно сказал Реджи лошади, - я просто покатаюсь.
   * * * *
   Это была поездка, которую он никогда не забудет. По изрытым колеями узким дорогам и по густой траве по колено быстро скакал его конь; но позади него визжащие всадники Аларика приближались все ближе и ближе.
   С первого взгляда Реджи увидел, что Аларик ведет своих людей верхом на великолепном белом жеребце. В этом испуганном взгляде Реджи увидел лицо Аларика, искаженное яростью и яростью, и он увидел печально известную челюсть Вандервира, сжатую, как землекопная лопата. От хриплых диких криков его преследователей короткие волосы на шее Реджи встали дыбом.
   Реджи облизнул пересохшие губы. Ему придется переждать это. Он мог бы сбежать на своей Машине времени, но навсегда потерял бы шанс помешать Аларику разграбить Рим.
   Лошадь работала, пока они взбирались на покрытый травой холм, возвышающийся над Римом. С его вершины перед Реджи открывался панорамный вид на могучий город, бледно мерцающий в лунном свете. Затем он отчаянно цеплялся за жизнь, пока его скакун с грохотом несся вниз по склону холма к дремлющему городу. Позади него он услышал дикие крики полчищ Аларика, когда они взобрались на холм и бросились за ним.
   Остаток пути был беспорядочным, отвратительным кошмаром, состоящим из кричащих варваров позади него, трясущейся связки динамита под ним и святилища Рима далеко впереди.
   Но чудом, невероятно, он сделал это. На лошади, трясущейся от усталости и трясущейся от напряжения, Реджи выехал на наезженный бульвар, ведущий в самое сердце Рима. Горожане, одетые в тоги, дико смотрели на него, а затем в ужасе бежали, увидев грозную орду варваров, которые хлынули в город, как дикий поток.
   Реджи уперся пятками в бока своего скакуна и был вознагражден последним всплеском скорости. Он бросился к центру города, осознавая, что вопли и вопли варваров становятся все слабее по мере того, как он отдалялся от них.
   Горячо поблагодарив свою счастливую звезду, Реджи свернул с главного бульвара и помчался по боковой улочке, ведущей к окраине города.
   Повсюду он видел бегущих горожан, бешено рвущихся лошадей, возбужденных воинов римских легионов.
   Гоняясь дальше, Реджи вскоре оставил Рим позади себя. Но он все еще не чувствовал себя в безопасности, и только когда он достиг небольшого холма в миле или около того от города, он смог расслабиться и обуздать свою истощенную лошадь. Он соскользнул с лошади, его колени дрожали, его дыхание врывалось и вырывалось, как прилив. Дрожащей рукой он вытер влажный лоб. "Это, - устало сказал он, - превосходит все, что когда-либо делал Том Микс".
   Затем он посмотрел в сторону Рима. Его колени подогнулись от этого зрелища.
   Рим был в огне! Половина города горела, и в прыгающем пламени Реджи видел свирепых бородатых всадников Аларика, несущихся по улицам города, вырезающих, грабящих, сжигающих все на своем пути.
   Колени Реджи полностью подогнулись, и он опустился в сидячее положение. Разрушение было неизмеримым; Холокост был полным. Постепенно к его ошеломленному мозгу пришло понимание.
   Он был свидетелем разграбления Рима!
   В этом не могло быть никаких сомнений. Это происходило на его глазах. Это было вторжением и разрушением Рима Аларихом Готом, которое записано в истории.
   Реджи застонал, сердечный, душераздирающий стон вырвался из глубины его души. Ибо еще одно отвратительное осознание пробудилось в его мозгу.
   Разграбление Рима, о котором так много говорят историки, было ничем иным, как несчастным случаем, совершенным Реджи Влитом. Аларих последовал за ним в город, но оказавшись там, его люди в варварском бешенстве набросились на жителей.
   Реджи вздрогнул. Он был ответственен за разграбление Рима! Если бы он просто оставил все в покое, этого бы никогда не случилось, ход мировой истории был бы другим, история Вандервиров была бы другой, а Сандра Вандервир была бы его.
   На этом крошечном холме, возвышающемся над горящим городом Римом, настроение Реджи упало до предела. До сих пор он все испортил, испортил всю работу. Было только одно утешение, которое представлялось его изможденным надеждам.
   У него было еще, грубо говоря, шестнадцать столетий впереди, чтобы изменить ход мировой истории. Эта мысль возродила его уверенность в себе, немного омрачила и раздула его угасающие надежды.
   Он посмотрел на свою Машину Времени, и глаза его заблестели: пятнадцатый век выглядел многообещающе. Реджи твердо и решительно настроил машину. Он посмотрел вниз на пожар, который был Римом, и его губы сжались. Человек не может все время ошибаться. Или мог?
   - Колумб, - пробормотал он, - я иду!
   * * * *
   Реджи неторопливо поставил машину. В его действиях появилось новое качество обдуманности и целеустремленности. Это хождение во Времени поначалу было чем-то вроде забавы, чем-то причудливым и комичным; но теперь настроение Влит изменилось. Мрачная деловитость сменила его прежнюю небрежность. Эпизод с Алариком что-то с ним сделал, заставил посмотреть на вещи в новом свете. Если он собирался преуспеть в переустройстве истории, ему пришлось бы относиться к этому более по-деловому. Теперь у него оставалось три шанса. Никаких больше махинаций, никаких промахов. Эффективность? Пип пип! Быстро!
   С этой высокой решимостью, горящей в его сердце, рука Реджи двинулась к кнопке проводов. "Колумб, - подумал он про себя, - готов твой генуэзский гусь!"
   Затем он нажал кнопку.
   Ощущения скорости и звука мгновенно охватили его. Чернота нахлынула на него, как вздымающаяся приливная волна. Потом - забвение...
   Реджи открыл глаза и увидел два глаза-бусинки, посаженные на резком коричневом лице, уставившиеся на него сверху вниз. Реджи дважды моргнул, а затем увидел, что глаза и лицо принадлежат ухмыляющемуся, похожему на гнома мужчине, одетому в причудливую смешную одежду и широкую шляпу с перьями. Нелепый вид шляпы заставил Реджи с тоской подумать о Сандре и напомнил ему о цели всего этого.
   - Что-хо, - сказал Реджи вместо приветствия. Затем он сел и огляделся вокруг. Он сидел на том, что выглядело как заброшенный причал, лицом к обширному водному пространству. Солнце склонялось над горизонтом, и его длинные блестящие лучи света падали на невероятно голубую воду и глядели ему в глаза.
   "Ну, я буду, - воскликнул Реджи, узнав, - это Средиземное море. И это должно быть недалеко от Генуи, дома Христофора Колумба.
   Закончив говорить, он услышал пронзительное, спонтанное хихиканье позади себя. Он обернулся и увидел комично одетого человечка, громко хохотавшего. Его обезьянье лицо искажалось весельем, а по загорелым щекам текли слезы веселья.
   Реджи в замешательстве почесал затылок. "Что за шутка?" - спросил он, слегка раздраженный. - Что такого ужасно смешного?
   Маленький человечек перестал смеяться достаточно долго, чтобы вытереть глаза. - Мне очень жаль, - сказал он дрожащим от сдерживаемого смеха голосом, - но я ничего не могу поделать. Вы произносите имя Кристофера и, - тут голос мальчугана сорвался, и с его губ сорвался смешок, - и я ничего не могу с собой поделать. Мне очень жаль." Он снова начал смеяться, хлопая себя по бокам от безудержного ликования. - Это так очень, очень смешно, - наконец выдавил он.
   - Должно быть, - сухо сказал Реджи. - Не могли бы вы впустить меня в это?
   - О, мне так жаль, - булькнул человечек, - я груб, не так ли? Меня зовут Джузеппе. А ты, друг мой?.. Он сделал паузу.
   - Рэндхоуп, Реджи Рэндхоуп, - ответил Реджи. "Я из Америки."
   "Америка?" Джузеппе осторожно произнес это слово, и его брови нахмурились. "Где это?"
   - О, я забыл, - сказал Реджи. - Вы бы ничего об этом не знали. Это еще не обнаружено. И, - добавил он про себя, - никогда не будет, если я смогу добраться до этого парня, Колумба".
   Он заметил, что Джузеппе как-то странно смотрит на него. Взгляд Реджи упал на его рваную запыленную тогу и потертые римские сандалии. Он успокаивающе улыбнулся. - Какая-то глупая одежда, - сказал он. - Как вы думаете, вы могли бы найти мне что-нибудь более подходящее?
   - Ты хочешь переодеться, нет? - спросил Джузеппе.
   - Да, я хочу переодеться, - ответил Реджи.
   Затем он поднялся на ноги и встал. Оглядевшись, он увидел небольшую площадь, ограниченную каменной оградой, а за ней увидел Геную. Он сразу это понял. Это было похоже на сцену из костюмированного фильма. Кривые мощеные улочки петляли через лабиринт нелепых остроконечных домов с узкими длинными окнами. Рано вставшие продавцы и коробейники толкали перед собой свои тележки; а вдалеке Реджи мог видеть шпили церквей, возвышающиеся на холодном голубом фоне итальянского неба. На мгновение Реджи подумал о варваре Аларихе и его жалкой неудаче в предотвращении разграбления Рима. Чувство уныния, бесполезности росло в нем, но он решительно выбросил его из головы. Это был новый шанс, новый мир и новый Реджи Влит. Он не потерпит неудачу, он не сможет. Для Сандры и себя он должен добиться успеха.
   "Не обращайте внимания на одежду, - твердо сказал он, - просто отведите меня к этому Христофору Колумбу".
   - Пожалуйста, п-пожалуйста, - голос Джузеппе снова сорвался, - это имя... оно действует на меня. Я не могу помочь себе. Пожалуйста... - Его голос беспомощно превратился в пронзительное истерическое кудахтанье. Он согнулся пополам, схватившись за бока, его лицо покраснело, как помидор. Наконец, задыхаясь и ослабев, он выпрямился. "Вы должны извинить меня, - хихикнул он, - но я не могу себя контролировать".
   - Я так понимаю, - сказал Реджи. "Что за прикол? Почему ты начинаешь смеяться, как гиена, когда слышишь это имя?
   - Я попытаюсь вам объяснить, - сказал Джузеппе, с явным усилием сдерживая голос. "Я скажу вам, почему я смеюсь. Я скажу вам, почему вся Генуя тоже смеется. Я скажу тебе, и тогда мы с тобой будем смеяться вместе, пока не ослабеем, чтобы смеяться".
   - Продолжай, - с тревогой сказал Реджи. - Я постараюсь сохранить голову.
   - Хорошо, тогда послушай меня. Джузеппе подошел ближе, в его голосе плясала тень смеха. "Этот Христофор Колумб всю свою жизнь прожил здесь, в Генуе. Он хороший мальчик. Но послушай теперь, что он думает. Он думает... - Руки Джузеппе прижали его к бокам, - он думает, говорит и спорит со всеми, что... что земля круглая. - радостно воскликнул Джузеппе. "Вот я сказал вам. Разве это не безумие? Разве это не фантастика? Этот сумасшедший мальчик плачет, что земля круглая, и он говорит, что докажет это. Разве это не повод для смеха? Смейся, мой друг! Смейтесь всей Генуей над этим сумасшедшим Христофором Колумбом!"
   Реджи слабо ухмыльнулся. Затем он усмехнулся. Затем он рассмеялся. Наконец, увлекшись весельем, он опустился на землю, схватившись за бока и исступленно смеясь над смехотворной мыслью о круглой земле.
   - Это прекрасно, - выдохнул он через несколько минут, - положительно прекрасно. Я бы не поверил, если бы не услышал это своими ушами".
   - Видишь ли, - булькнул Джузеппе. - Я же говорил тебе, что ты будешь смеяться вместе со всей Генуей.
   - Да, действительно, - фыркнул Реджи. "Земля круглая! сама идея! Почему это самое... Голос Реджи замер, его улыбка исчезла. Ему пришла в голову внезапная мысль. Земля была круглой!
   "Послушай, Джузеппе, - воскликнул он, - Колумб прав. Мы ошибаемся. Земля круглая".
   Это вызвало у Джузеппе новый рев безумного веселья. - Ты хорошо шутишь! - воскликнул он, когда атака закончилась. "Очень хорошая шутка".
   - Это не шутка, - мрачно сказал Реджи. - А теперь смотри, Джузеппе, отвези меня в Колумбус.
   В голове Реджи крутилась мысль. Если бы все думали, что Колумб был немного тронут тем, что думает о мире вокруг, то Реджи Рэндхоуп не стал бы бегать, говоря то же самое! Вообще бы не сделал. Он окажется в местной психушке с Колумбом.
   "Да, сэр, - сказал он, - моя хорошая шутка. Этот мальчик Колумб, должно быть, настоящая визитная карточка. Думает, что мир круглый, не так ли? Хорошо, сэр, я хотел бы встретиться с ним. Да сэр."
   Джузеппе посмотрел на него с легким сомнением, подумал Реджи, но в конце концов покачал головой. "Я веду вас, - сказал он, - я веду вас к этому сумасшедшему Колумбу, который думает, что земля круглая". Джузеппе запрокинул голову и снова начал смеяться. Реджи от души присоединился...
   * * * *
   Джузеппе провел Реджи через многокилометровые лабиринты улиц, мимо десятков магазинов и жилых домов и, наконец, остановился перед обветшалым зданием с кривыми окнами и провисшей, изношенной дверью.
   "Здесь живет Колумб, - признался Джузеппе. - Заходите. Он всегда рад рассказать кому-нибудь о своих планах доказать, что земля круглая. Даже вам, - сказала Джузеппе, бросив еще один долгий взгляд на странное одеяние Реджи, - будем рады.
   - Что ж, большое спасибо, - сказал Реджи. Импульсивно, он протянул руку и сжал руку Джузеппе. Ты никогда не узнаешь, как много это для меня значит". Затем он повернулся и постучал в дверь дома Колумба. Через несколько минут дверь открыл высокий, угрюмый, темноволосый молодой человек, мрачно уставившийся на Реджи. Реджи услышал позади себя смешок и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть Джузеппу, шатающуюся по улице, заливающуюся смехом.
   - Что-хо, - сказал Реджи высокому молодому человеку. - Что-нибудь известно об этом маленьком Колумбе?
   - Я Христофор Колумб, - грустно ответил юноша. "Кто меня ищет?"
   - Да, - ответил Реджи. "Я хотел бы поговорить с вами. Могу ли я войти?"
   Колумб пожал плечами. Не отвечая, он отошел в сторону, и Реджи вошел в дом. Внутри было темно, но он мог видеть карты и компасы, разбросанные по большому столу, и различные навигационные приборы, прикрепленные к стенам. Колумб устало указал ему на расшатанное кресло и сел на табуретку перед длинным рабочим столом. Он сокрушенно оперся подбородком на руки. - О чем ты хотел со мной поговорить? - без энтузиазма пробормотал он.
   - Ну, а теперь, - Реджи пододвинул стул поближе, - речь идет об этой чепухе, что мир круглый. Я понимаю, что у вас есть какое-то глупое представление об этом. Прежде всего, я хочу сказать вам, что вы абсолютно, определенно лаете не на то дерево.
   "Какая?" Колумб внимательно посмотрел на него.
   - Просто так, - поспешно сказал Реджи, - давайте вернемся к делу. Земля не круглая. Этого не может быть. Это любой дурак увидит. Теперь смотри. Если земля круглая, то у нее должны быть верх и низ. Теперь, если бы это было правдой, все на дне земли стояли бы на голове. А если серьезно, разве это не звучит довольно смешно?
   - Но паруса исчезают за горизонтом, - воскликнул Колумб. "Как ты можешь это объяснить? О, я так смущен и обескуражен. Может быть, вы правы. Весь мир не может ошибаться. Все смеялись надо мной и высмеивали меня с тех пор, как я впервые задумал мечту о западном пути в Индию. Не может быть, чтобы я был прав, а все остальные ошибались. Но... Глаза Колумба жадно скользнули по большой карте, приколотой к стене. "Неужели я никогда не узнаю, какие тайны скрываются за горизонтом наших собственных знаний?"
   - Не беспокойся об этих вещах, старина Крис. Реджи поспешил дальше, воспользовавшись разочарованием Колумба. "Выбери себе милую симпатичную девушку и поселись здесь, в старой доброй Генуе. Твои друзья здесь, твоя семья здесь, и ты не можешь найти лучшего места на земном шаре, чтобы вырастить свою семью. Что скажешь, Крис, забудь свои дикие идеи и пускай свои корни здесь.
   Колумб встал и сжал кулаки. Его глаза сфокусировались на огромной настенной карте с горящим взглядом. - Ты меня решил, - напряженно прошептал он. "Моя работа потерпела трагический провал. Я иду на пристань.
   - Ты имеешь в виду, - с надеждой спросила Реджи, - ты... ты собираешься покончить со всем этим?
   Колумб набросил на плечо плащ, на смуглую голову надел шляпу с перьями. - Сопровождай меня, - мрачно сказал он. "Ты увидишь, что сделали твои слова".
   Реджи вскочил на ноги. "Мне жаль, что ты считаешь, что я довел тебя до самоубийства, Крис; но, может быть, это лучший способ, в конце концов.
   Колумб рывком распахнул дверь и вышел навстречу утреннему солнцу, Реджи радостно трусил за ним по пятам. По оживленным теперь улицам они двигались быстро. Реджи испытывал восхитительно опьяняющий эликсир успеха. Глядя на юное, задумчивое, решительное лицо Колумба, он почувствовал легкий укол совести, но мысленно пожал плечами. Вы не можете изменить историю, не создав при этом небольшой неприятности. Мысль о том, что он должен присутствовать при самоубийстве Колумба, ободрила его, наполнила чувством собственной значимости.
   - Я думаю, у вас есть отличная идея, - сказал он, задыхаясь, когда они пробирались сквозь толпу. - Просто не передумай, вот и все. Ведь через несколько минут все будет кончено".
   Вскоре они подошли к берегу. Шаги Колумба стали длиннее, его челюсть стала тверже, когда они бок о бок прошли последние сто футов, отделявшие их от синей воды. Небольшой корабль только что вышел из дока, и небольшая толпа ликующих итальянцев махала и кричала на причале. Через них пробивался Колумб, а Реджи шел в тылу. Колумб повернулся на краю причала и схватил Реджи за руку. - До свидания, - сказал он. "Ваши слова сделали это со мной. Твои слова придали мне мужества встретить смерть лицом к лицу".
   - Ну, старина, - весело сказал Реджи, - поспеши, не теряй времени зря. Решайтесь и куйте железо, пока горячо. Пип! Пип! Старый товарищ."
   "Прощальный привет!" - печально сказал Колумб. Затем он быстро развернулся и прыгнул - длинный, дугообразный прыжок, в результате которого он с глухим стуком опустился на палубу уходящего парусного корабля!
   Рот Реджи открылся. "Подождите минуту!" он крикнул. "Вы не можете этого сделать. Как ты думаешь, куда ты идешь?
   - В Испанию, - ликующе закричал Колумб, - чтобы занять денег у Изабеллы. Своим успехом я буду обязан вам. Когда вы назвали эту землю шаром, что-то в моей голове снова ожило. Я направился к причалу, но без вашей поддержки я бы повернул назад, как делал это в бесчисленных других случаях. Благодарю вас, благородный незнакомец, и пусть вы будете благословлены до конца ваших дней".
   "Вернись!" - отчаянно закричал Реджи. Его разум был диким водоворотом отчаяния и досады. Колумб уезжал, спасаясь, чтобы занять необходимые деньги у Изабеллы. Реджи действовал с отчаянием вдохновенного фанатика. Он бросился обратно в толпу, развернулся и помчался к краю причала.
   - Тебе не уйти от меня! он крикнул. Потом он летел по воздуху. Это было благородное усилие, великолепное, великолепное усилие. Его худое тело мчалось сквозь озон, рваная тога летела за ним, как хвост воздушного змея. Его цепкие пальцы, растопыренные, как когти орла, вцепились в перила. Схватил - и промахнулся!
   Реджи лихорадочно царапал борт лодки. Но это был бесполезный жест. В следующее мгновение его скрюченное тело с болезненным всплеском упало в мутную воду.
   Первым ощущением Реджи было горькое, раздражающее чувство неудачи. Его следующий был едва ли более утешительным. Он не умел плавать! Он понял это, когда впервые затонул. Ему это продемонстрировали, когда он затонул во второй раз. Отплевываясь, задыхаясь, задыхаясь, Реджи рухнул в третий раз.
   Из последних отчаянных сил он нащупал свою Машину Времени. Он пытался настроить машину на Войну за независимость, но его глаза были залиты водой, и он едва мог видеть свои руки. Он погружался в зеленоватую воду, делая последнюю отчаянную корректировку. Затем он нажал кнопку. Его уши наполнил грохот, рев, но предвещало ли это его бегство или смерть, он не знал. Затем на него снизошла удушающая чернота...
   * * * *
   Черное, кружащееся чувство полета во Времени стало обычным для Реджи, и поэтому он без удивления или шока проснулся и обнаружил, что полулежал на полу длинной веранды.
   Была ночь. Холодная мрачная чернота, окутавшая его, соответствовала состоянию души влиета. Он сел и попробовал во рту пепел отчаяния и тщетности. Вдали он увидел замёрзшую реку, блестящую в лунном свете. Он знал, что это был Делавэр, а это означало, что он сейчас в Трентоне во время Революции.
   - Трентон, - пробормотал Реджи. "Ба!"
   Он взглянул на свою Машину Времени. Если эта штуковина все еще работает, он, должно быть, находится в самой гуще Войны за независимость. Реджи некоторое время думал об этом. Война за независимость была довольно большим событием в истории. И он надеялся исправить это, чтобы Англия победила, а не...
   - О, какая польза? он застонал.
   До сих пор он испортил все, к чему прикасался. Антоний и Клеопатра! Аларик! Крис Коламбус! Он пытался изменить историю этих бессмертных и просто сделал историю.
   Он был безнадежным, мрачным неудачником. Он потерял Сандру из-за собственной неряшливости и неспособности. Тем не менее мысль гудела в его голове, как настойчивый овод, - у него еще есть шанс, если он сможет переломить ход Революционной войны. Если бы он смог это сделать - оптимизм Рандхоупа брал верх, - это могло бы исправить все его прошлые ошибки.
   Реджи встал, его щеки раскраснелись. - Попробуй, попробуй еще раз, - ликуя, прошептал он в темноту. Оглядевшись, он увидел пару вращающихся дверей в дюжине футов от себя. Сквозь них на пол веранды падал бледный мерцающий свет. Прислушиваясь, Реджи услышала приглушенные голоса внутри строения.
   Он все еще носил свою рваную римскую тогу. Осторожно войдя в дом, он обнаружил шкаф для одежды в прихожей. Покопавшись в темноте, он нашел одежду и вслепую надел костюм. Затем он снова вошел в зал.
   Реджи расправил плечи, подошел к внутренним дверям, распахнул их и вошел. Несмотря на плохое освещение, Реджи увидел, что комната большая и хорошо обставленная. Полдюжины солдат, прислонившихся к стене, вскочили на ноги и бойко отсалютовали.
   "Мой генерал, - задыхаясь, сказал один из них, - мы не знали, что вы проведете инспекцию в канун Рождества".
   Реджи попытался скрыть свое удивление. - Ну, а теперь, не так ли? он сказал. - А с чего ты взял, что я этого не сделаю?
   Солдат, флегматичный, флегматичный парень, внимательно посмотрел на Реджи. "Что это?" - пробормотал он. "Вы не наш командир, но носите генеральский мундир".
   Прежде чем он закончил говорить, он схватил Реджи за руку и бесцеремонно потащил его в круг света, отбрасываемого единственным зажженным фонарем в комнате.
   - Товарищи, - воскликнул он. "Этот человек носит униформу Франции! Что это значит? Ходят слухи, что Франция готова объявить войну Англии".
   Люди, окружавшие Реджи, зловеще зарычали.
   - Сейчас, минутку, - поспешно вставила Реджи. - Кто вы, ребята?
   "Мы гессенцы, - ответил их представитель, - сражаемся за Англию. Распространяется сообщение, что ваше правительство, правительство Франции, готово оказать помощь колониям в их борьбе против Англии. Если это правда, то вы, должно быть, шпион. Наказание за это вам хорошо известно.
   Реджи оглядела круг недружелюбных лиц. Все, что он делал, казалось, навлекало на него еще большие неприятности. Это было единственное, что он сделал хорошо. Но осознание того, что почти все места его остановок во Времени были израсходованы, дало новый крахмал в его позвоночнике. Это была его четвертая остановка. У него было всего пять. Он был в опасной близости от конца своей веревки. Если бы он не вытащил кота из огня, они бы бросили его в него.
   - Послушайте, мальчики, - сказал он, как он надеялся, голосом дружелюбным, - если бы я был шпионом, как вы думаете, я бы пришел сюда вот так? Воспользовавшись их минутным колебанием, он бросился дальше. "Кроме того, эти разговоры о том, что Франция помогает колониям, - полная чепуха. Как французский офицер, я могу сказать это с уверенностью.
   Солдаты засомневались. "Если то, что вы говорите, правда, - вставил один из них, - это первая обнадеживающая новость, которую мы получили с тех пор, как несколько месяцев назад нас вырвали из дома. Мы слышим так много удручающих слухов, и всегда есть генерал Вашингтон, чтобы напугать нас до потери сознания. Мы не хотим воевать, но мы вынуждены. Вот почему мы такие мрачные в канун Рождества. Вместо того, чтобы веселиться и резвиться, мы ждем удара Вашингтона. А если он этого не сделает, Корнуоллис заставит нас его выкурить. Солдат вздрогнул. "Выкуривать Вашингтон - все равно, что пытаться выгнать тигра из его пещеры".
   - Я знаю, что с вами, ребята, - отрезал Реджи. - У тебя нет духа. Нет морали. Что с тобой? Вы уходите до того, как начали драться. В тебе нет той старой пробы в колледже.
   Реджи понял, пока говорил, что попал в самую точку - но определенно. Единственное, что было не так с солдатами, сражавшимися за Англию, это то, что им не хватало духа, мужества и стремительности! Англия потерпела поражение - или будет побеждена - именно из-за отсутствия энтузиазма и боевого духа. Почему, это должно было быть хваткой! Все, что было нужно, это кто-то, кто мог бы вдохновить и ободрить этих мрачных, бесхребетных гессенцев. Как только это будет сделано, война, безусловно, примет совершенно иной оборот. Реджи в предвкушении потер руку. Он, Реджинальд Влит, как раз подходил для этой работы.
   - А теперь смотрите, мальчики, - воскликнул он ликуя. "Команду, которую не облизывают, нельзя облизывать! Помните это! Ты не облизал! Вас нельзя лизать! Давайте немного духа, теперь. Включи свет, принеси вино. Устроим настоящий праздник в честь грядущих побед!"
   Реджи не напрасно проделал свою работу в качестве чирлидера колледжа. Его слова вдохнули новую жизнь в усталых, подавленных наемников. Их рты широко раскрылись в уверенных улыбках, и они столпились вокруг Реджи, хлопая его по спине и подбадривая ему на ухо.
   Были зажжены фонари, подняты фитили, и мрачные тени огромной комнаты разошлись по углам. У одной из стен Реджи увидел картину, от которой его глаза радостно заблестели. Великолепно украшенный бар с богатым ассортиментом!
   "Ура Рождеству!" - крикнул Реджи. "Напитки в доме. Бери друзей, приходи один, приходи все!" Солдаты ринулись к барной стойке, и вскоре бутылки стали передаваться из рук в руки, а звуки хриплого веселья радостным хором доносились до потолка. Солдаты, привлеченные звуками веселья, хлынули в комнату, и вскоре она была битком набита счастливыми, ликующими гессенцами.
   Реджи, повинуясь сильному, но безымянному порыву, взобралась на вершину стойки и исполнила аккуратный, безудержный танец сабо. Почему-то он чувствовал себя дико счастливым. Может быть, это была бутылка бренди, которую он осушил, или, может быть, это было осознание того, что он, наконец, преуспел в своей задаче по переустройству истории. Он гордо улыбался, глядя на громко поющих гессенцев. С таким духом и энтузиазмом их было невозможно остановить. Они расправятся с колонистами, и тогда весь исход американской истории изменится, и Сандра наконец окажется в пределах его досягаемости.
   "Выпить!" - радостно завопил он. "Выпей немного за маленькую Сандру!"
   "К маленькой Сандре!" - в восторге хором запели гессенцы. "Маленькой Сандре".
   Бутылки падали на пол, когда мужчины осушали их и настойчиво требовали еще. Реджи прыгнул за стойку и потащил ящик за ящиком пыльных, опутанных паутиной бутылок вперед, ставя их в пределах досягаемости напряженных рук. Он снова с трудом забрался на стойку с новой бутылкой бренди в руке. Это был самый восхитительный напиток, который он когда-либо пробовал. Гладкая, как шелк, и прочная, как сталь.
   "Ура!" он крикнул. "Ура Принстону!"
   Где-то кричали мужчины, но это было смутное, расплывчатое эхо, доносившееся в зал веселья. Реджи снова начал танцевать, но на этот раз что-то пошло не так. Каждая его нога, по-видимому, была одержима собственным разумом, с очень твердым и диаметрально противоположным убеждением в том, как следует исполнять этот танец.
   - Мои икры, - пьяно каламбурил Реджи, - мычат друг на друга!
   Это, по его мнению, было довольно забавно, и плохой прием раздражал его. Он что-то прокричал сквозь гам толпы, а потом уже лежал на спине на полу, запутавшись в массе счастливо молотящих ног. С трудом вставая на ноги, Реджи собирал события по кусочкам.
   "Да ведь, - подумал он сердито, - я, должно быть, упал со стойки".
   "Где-то во время ныряния он потерял свою бутылку, так что ничего не оставалось делать, кроме как пробиться к бару и откупорить другую. Он наклонился и попытался осушить залпом, но, по крайней мере, пинта крепкого напитка выплеснулась на его заплетенную косами грудь.
   Он прислонился к стойке бара и угрюмо оглядел комнату. Шум немного стихал, когда солдаты в пьяном изнеможении привалились к стене. Другие растянулись на полу, все еще держа в руках бутылки.
   Крики, которые он заметил, становились все громче, и вдруг качающиеся двери с грохотом распахнулись, и в комнату, спотыкаясь, ввалился запыхавшийся часовой.
   "На ваши станции!" он крикнул. "Они идут. Вверх, ты меня слышишь? Колонисты идут по льду. Встань на ноги! Мы должны быть готовы к встрече с ними!"
   Громкий хор насмешек и улюлюканья раздался со стороны пьяных солдат.
   "Иди прочь!" - заорал один из них. - Мы собираемся выиграть эту войну, слышишь? Команда, которую не облизывают, не облизывается, я полагаю. Выпей за маленькую Сандру.
   "К маленькой Сандре!" - завопили гессенцы. - Маленькой Сандре!
   - Маленькой Сандре, - несколько торжественно добавил Реджи. - Потому что она чертовски хороша, - он остановился, чтобы повысить голос, а затем продолжил, - ооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооо.
   - Говорю тебе, они идут! - рассеянно воскликнул часовой. "Отправляйтесь на свои боевые посты, или все наши припасы и боеприпасы попадут в руки врагов!"
   Один из гессенцев тихонько заплакал. " Auf wiedersehn , маленькие боеприпасы, нам будет вас не хватать".
   Часовой, бросив последний дикий взгляд на промокших, дремлющих гессенцев, выбежал из комнаты.
   Реджи пожал плечами. Затем, не в силах подавить свое пьяное любопытство, он поковылял по полу, осторожно переступая через лежащие гессенцы.
   Он рухнул на дверь и вывалился на веранду, где беспомощно растянулся лицом вниз.
   - Должно быть, споткнулся, - пробормотал он, с трудом поднимаясь на ноги. Поправив шляпу на голове, он туманно посмотрел на реку. Десятки фигур вылезали из выброшенных на берег лодок и выстраивались в боевые порядки на неровном, покрытом льдом берегу.
   Реджи моргнул и недоверчиво провел рукой по глазам. Солдаты взвалили на плечи мушкеты и быстро двинулись к нему. В бледном свете луны Реджи ясно увидел их лидера.
   Стойкая, дородная фигура со строгим, благородным лицом, обрамленным длинными белыми волосами. Он был одет в форму командира, а в правой руке держал меч.
   Реджи отшатнулся, как будто кентуккийский мул ударил его ногой в живот. Потому что он знал, кем был мрачно настроенный лидер колонистов. Он знал - и это знание превратило его колени в желе, - что он не кто иной, как Отец Соединенных Штатов, Джордж Вашингтон!
   До него доходили и другие факты. Это был знаменитый рейд в канун Рождества на разгуливающих гессенских солдат в Трентоне. Это была историческая ночь, когда Вашингтон пересек застывшую во льду реку Делавэр и разграбил английские склады боеприпасов и припасов. Боеприпасы и припасы, которые должны были дать революционным силам новую жизнь и мужество и позволить им в конечном итоге сражаться с англичанами до упора.
   Реджи подумал о пьяных, беспомощных гессенцах, которых сделал пьяным и беспомощным этот призовой осел всех возрастов, Реджи Рэндхоуп! Он подумал о том, что они могли бы сделать, чтобы дать отпор войскам Вашингтона, если бы он не напоил их до беспамятства. Слезы отчаяния брызнули из его затуманенных глаз и потекли по щекам.
   Солдаты революции были ближе, и вдруг Реджи осознал собственную опасность. На мгновение ему захотелось остаться на месте и быть расстрелянным за нарушение общественного порядка или что-то в этом роде, но он подумал о Сандре и передумал. Она, бедная обманутая девушка, зависела от него. Он упустил четыре из своих драгоценных возможностей во Времени, и теперь осталась только одна. Один шанс изменить историю мира. Если он потерпит неудачу в этой последней попытке, все, что ему было дорого, будет безвозвратно потеряно.
   Реджи развернулся и, шатаясь, побежал по веранде, перепрыгнул через низкие перила и приземлился по шею в колючие кусты. Выпутавшись, он побрел вдоль стены дома, когда позади него начали взрываться мушкеты. Мячи проносились мимо его головы, опаляя волосы. Но, чудом, он закруглил последний угол в непродырявленном состоянии. Его глаза, затуманенные парами коньяка, тщетно пытались проникнуть в темноту. Он искал конюшни - там должны быть конюшни. Там, где кончались его глаза, поднимался нос. Оно вело его, извиваясь, но безошибочно, к лошадям.
   Солдаты-революционеры выбежали из-за угла здания прежде, чем Реджи успела взобраться на лошадь. Они продвигались осторожно, удерживая огонь до тех пор, пока не смогли получить четкий, беспрепятственный выстрел по своей цели. Реджи ощутил туманный ужас. Из последних трезвых сил он неуклюже взобрался на костлявую спину лошади. Затем он яростно хлопнул его шляпой. Животное рванулось вперед, как выстрел из пушки. Реджи увидел, как что-то мелькнуло в его сторону, но не успел вовремя пригнуться. Брус конюшни нанес ему ошеломляющий удар по голове, и в следующее мгновение пол размозжил ему череп. Он отчаянно откатился в сторону, когда слизняк врезался в пол рядом с ним. Он мог слышать торжествующие крики колонистов, пока его рука нащупывала Машину Времени.
   Он бешено крутил индикатор, в то время как его разум искал идею, куда он мог бы пойти, чтобы сделать свою последнюю ставку за шанс изменить историю. Но вид солдата Континентальной армии в униформе, его бородатое лицо скривилось от удовольствия, когда он присматривался к правому глазу Влита, было слишком для Реджи. Тяжелый указательный палец солдата уже сжимал спусковой крючок мушкета.
   Не обращая внимания на местонахождение стрелки, он нажал кнопку на часах как раз в тот момент, когда грохот мушкета наполнил его уши громом, а глаза огнем. Было продолжительное ощущение падения, и Реджи Влит больше ничего не чувствовал...
   * * * *
   Сознание в этот раз возвращалось к нему очень медленно, и над левым ухом появилась ужасная, пульсирующая боль, которой раньше там не было. Он лежал на правом боку на коричневом ковре с очень густым ворсом, и казалось, что вокруг него нагромождение металлических колес, пружин и битого стекла.
   К тому времени, когда он достаточно оправился, чтобы вообще думать, в его голове была только одна мысль. - Это, - пробормотал Реджи, - мой пятый шанс - мой последний шанс! Если мне не удастся изменить историю на этот раз, Сандра будет потеряна для меня - навсегда!"
   - Он приезжает, - сказал дрожащий мужской голос.
   Что-то холодное и мокрое - очень мокрое - обволакивало боль над левым ухом. И тут стройная, очень милая брюнетка опустилась перед ним на колени, держа в руках промокшее полотенце.
   - О, Реджи, дорогой, - выдохнула она. "Ты в порядке?"
   Это, как с болью осознал Реджи, была Сандра Вандервир!
   "Нет!" - сказал он громко. "Все не так , дорогая! Я все испортил! Пять шансов упущены! Я не изменил историю, Сандра; теперь мы никогда не сможем пожениться!"
   - Но Реджи, - причитала девушка. "Мы женаты !"
   - Хм?
   "Ах ты, бедняжка! Эта трещина в голове сбила с толку то, что вы... я имею в виду, - торопливо поправила она, - что это... это... ну, я подам в суд на этот клуб на миллион долларов! Позволить тяжелым дедушкиным часам опрокинуться и упасть на одного из участников..."
   И тогда Реджи Влиту все стало предельно ясно. Почему конечно! Сандра и он были женаты в течение многих лет. Эти накрытые одеялом часы наконец-то свалились с лестничной площадки, ведущей на второй этаж клуба, как он часто и предсказывал. И, конечно же, он был бы тем, кого это поразило! Это тоже объясняет кучу колес и пружин вокруг него.
   Несколько пар рук помогли ему подняться на ноги. Реджи неуверенно колебался там, в то время как его новое объяснение его недавнего путешествия в прошлое начало шататься.
   Дело в том, что машина времени Лаундса была привязана к его запястью! И он возился с механизмом; нажал кнопку, которая приводила его в действие .
   этому никакого отношения .
   - Ты хорошо себя чувствуешь сейчас, моя милая? Сандра говорила заботливо. - Я полагаю, это все моя вина, - продолжала она, - что я так настаивала на том, чтобы вы встретились со мной здесь ровно в пять часов. Я так настойчиво подчеркивал, что сейчас пять, а не секундой позже, что вы приехали сюда на час раньше, так что не разочаровывайте меня..."
   Пять, подумал Реджи. Пять. Пять. И у него было всего пять шансов изменить историю, тем самым выиграв Сандру. Неужели его забитый часами мозг ухватился за это число и вплел его в странный сон, который он только что увидел?
   "Но Машина Времени!" - сказал он громко и яростно. "Я нажал кнопку. Должно быть, я вернулся в прошлое".
   - Это не мог быть сон! Встревоженные голубые глаза Сандры нежно смотрели на него. - Скоро ты будешь в порядке, дорогой. Пожалуйста, перестань болтать... Почему, Реджи! - вдруг воскликнула она. - Откуда у тебя эти странные наручные часы?
   Прежде чем Реджи успел помешать, она протянула руку и взяла его за руку, поднося часы туда, где она могла видеть их более четко.
   "Это определенно странные часы, - продолжила она. "Что это за маленькая кнопка?"
   В полном ужасе Реджи наблюдал, как она нажала пальцем на кнопку.
   - Нет, Сандра! он попытался закричать, но это было не более чем карканье.
   Поздно! Под давлением пальца кнопка была уже полностью нажата!
   И ничего не произошло!
   В короткий период ошеломленного молчания, последовавшего за сдавленным протестом Реджи, молодой человек ошеломленно поднес Машину Времени к уху.
   Это должно было тикать. Все время. Но было тихо.
   Так порывисто вздох облегчения сорвался с приоткрытых губ Реджи, что оборки на талии Сандры развевались на ветру. Быстрым движением он снял часы с запястья и бросил их в карман.
   - А теперь, дорогая, - резко сказал он, - давай приступим к этой пятичасовой встрече, которой ты так дорожишь.
   - О, Реджи! - булькнула Сандра с облегчением. - Теперь ты снова ведешь себя как прежний!
   "Правильно". Реджи взяла свою маленькую ручку под одну из его рук, и они направились к входной двери клуба. - Пойдем?
   - Говоря за вас, - сказала Сандра, - я надеюсь, что это не дальше, чем обычно!
   "Пип пип!" - сказал Реджинальд Влит.
  
   ВНУТРИ ВРЕМЕНИ, Тим Салливан
   - Меня зовут Мэй, - сказала хорошенькая смуглая женщина, глядя на него сверху вниз. Светящийся фиолетовый потолок был прямо над ее головой. - Что твое?
   - Херел... - сказал он, не зная, где находится. Он крепился к ровной, наклонной поверхности. "Херел Джаблов".
   - Херел Джаблов? - сказала Мэй. - Ты знаменит.
   - Я?
   - Да, - сказала Мэй, протягивая ему пакет с водой, из которого торчала трубка для отсоса. "Выпей это".
   "Спасибо." Он взял пакет, заметив, как приятно пахла Мэй, не парфюмированная, а натуральная. "Я очень сухая".
   - Ты что-нибудь помнишь? - мягко спросила Мэй.
   - Да, - сказал он, сделав большой глоток. "Я помню, как меня пронесло сквозь тьму... я не знаю, что это было, но там оно было незащищенным. А потом я увидел звезду".
   "Звезда?"
   - Но это была не звезда, - продолжал он. "Когда мы подошли ближе, я увидел, что это был овал света... окно... а потом я увидел, что кто-то смотрит на меня через него".
   "Это был я."
   "Я мог видеть своего спасителя в свете, льющемся из этого окна... Это был не человек".
   - Нет, не было.
   "Где я?"
   - Ты на станции времени.
   - Станция времени?
   - Я так это называю, - сказала она. - Я не знаю, как это официально называется.
   Херел посмотрел на нее. На ней была простая синяя одежда, майка до колен. Он понял, что голый.
   - Я не одет, - смущенно сказал Херел.
   "Робот снял с вас скафандр и термальные кальсоны после того, как вытащил вас из "Стрелы" и занес внутрь", - сказала она. "Ты помнишь?"
   "Да, он осмотрел меня... Я в порядке?"
   - С тобой все будет в порядке, - сказала она. - Дезориентация не продлится долго. Твои теменные доли приспосабливаются.
   "Да, конечно."
   - Вот, - сказала она, освобождая его от застежек, которыми он был привязан к каталке. Она протянула ему желтую одежду, похожую на ту, что была на ней. Он встал и обнаружил, что парит. Он быстро натянул майку через голову. Мэй помогла ему устроиться, и он успокоился, чувствуя сквозь ткань ее пальцы.
   - Тебе что-нибудь возвращается?
   - Начинается. Он вспомнил, как потерял контакт с другими членами команды, когда падал. - Кто-нибудь еще появился?
   - Нет, только ты.
   "Нас было четверо, - сказал он, - Пак Ли-Джун, Хесс, Эртегул... и я".
   "Да, я знаю о команде", - сказала она.
   - Они успели?
   "Они все вернулись, все, кроме одного".
   "Который из?"
   "Ты."
   "Мне?"
   "Да."
   О чем она говорила? - Но я здесь.
   - Объяснение займет некоторое время, - сказала она.
   Херел был смущен и смущен. Лучше было не думать об этом прямо сейчас. Он указал на фиолетовую камеру. "Ты покажешь мне... станцию времени?"
   "Так скоро?"
   - Я хотел бы это увидеть.
   "Конечно. Пойдем со мной."
   * * * *
   Он проплыл позади нее через низкий люк, продвигаясь вперед с выступающими из стен поручнями.
   - Это кухня, - сказала Мэй. - Или камбуз, если хотите.
   Как и в комнате для осмотра, которую они только что покинули, в светящихся зеленых стенах камбуза не было окон. Пакеты с водой и едой плавали, но в остальном он был пуст.
   - Мы недалеко от центра станции, - сказала Мэй. "От этой точки тянутся четыре пристройки, две камеры - я называю их каютами - на концах трех из них и стыковочный узел в конце четвертой".
   - Значит, места достаточно?
   - После того, как ты пробыл здесь какое-то время, это не похоже на это.
   - Я полагаю, что нет.
   "У нас есть все, что нужно для выживания, - сказала она, протягивая ему пакет с едой, - но очень немногое. Как твоя память сейчас?
   "Я помню, как упал после того, как потерял контакт с остальными, но ничего больше, пока робот не поймал меня. Должно быть, между ними что-то произошло".
   - Будет легче, если ты вспомнишь свое детство, скажем... Ты помнишь это, не так ли?
   "Конечно." Он набрал полный рот коричневой жидкости из тюбика. Зернистая текстура была немного неприятной, немного сладковатой на вкус Херела, но в остальном все было неплохо.
   "Средняя школа? Университет? Может быть, в аспирантуре?"
   "И получение моих инженерных степеней... мой проект Arrowhead был выбран... и был выбран Институтом... подготовка к проекту... и большой день..."
   - Это то, что случилось недавно, чего ты не помнишь, а?
   "Да все верно."
   "Тебе это покажется странным, Херел, но причина пустого места в твоей памяти в том, что ты только что прибыл из будущего".
   "Будущее?" Это многое вернуло. "Да, это то, что мы пытались сделать, отправиться в будущее".
   "Тебе удалось, но ты не можешь вспомнить, что произошло в аптайм".
   "Почему бы и нет?"
   - Не знаю, может быть, потому, что этого еще не было, и ты ничего не помнишь.
   "Это нелепо".
   "Может быть и так, но люди, пришедшие из аптайма, никогда не помнят, как это было".
   Он искал что-нибудь, чтобы опровергнуть то, что она говорила, но ничего не мог вспомнить, прежде чем робот нашел его.
   - Тебя бросили в яму Керра, - сказала Мэй. "Ты появился в будущем, но никто не может оставаться там надолго".
   - Значит, это не будущее? Несмотря на свою ошибочную память, он знал, что она говорит правду.
   "Нет, вас оттащили назад, датчики вытащили вас из материи, вытекающей из белой дыры, и вас спас робот".
   Он чувствовал себя так, словно проснулся от сна о аттракционе в парке развлечений. Он падал, падал и падал...
   "Если это не будущее, то где мы?"
   Что-то хлестнуло с потолка и схватило его пустой пакет с едой прежде, чем Мэй успела ответить.
   "Это что?" Херел вздрогнул, когда вокруг них закрутилось еще несколько почти прозрачных волокон.
   "Я называю их щупальцами", - сказала Мэй. - Они - часть системы технического обслуживания станции. Они просто убираются".
   "Как они работают?"
   "Автономно", - сказала она, беря его за руку и уводя с ним в другую комнату. "Раньше я находил их тревожными, но я к ним привык".
   Они оставили занятые щупальца своей задаче, когда она повела его к большому овальному окну рядом с стыковочным узлом. Снаружи было темно.
   "Это то место, где вы видели, как меня привели?" он спросил.
   "Да."
   "Помимо того, что мы находимся на временной станции рядом с белой дырой, вы не сказали мне, где мы находимся".
   "Мы внутри".
   В окне отражались его собственное изможденное лицо и подтянутое тело. - Что внутри?
   "Внутреннее время".
   - Я не знаю, что это значит.
   "Насколько я понимаю, мы находимся в перекрестной петле между двумя бранами, вызванной фазовым изменением, которое связывает время в узел".
   - Узел внутри времени?
   "Да, кроссовер стабилизирует кварки в страпельки".
   - И нас перенесло из будущего в эту... странную вселенную?
   "Да."
   - Значит, путешествие во времени - это не билет в один конец.
   "Нет, это не так, - сказала она, - но иногда обратный путь сбивается с пути".
   - Откуда ты все это знаешь?
   "Физик застрял здесь на некоторое время. Мы говорили."
   "Я понимаю." Он смотрел на темноту через окно.
   "В нашем континууме вас тянуло через вращающееся кольцо нейтронов", - сказала она. "Вот что позволяет материи проходить через коллапсирующую звезду, не разрушаясь".
   "Да, у некоторых черных дыр есть масса и угловой момент, но нет заряда".
   - Ты все об этом знаешь.
   "Я должен. Я был одним из дизайнеров Arrowhead".
   "Я знаю."
   "Вы делаете?"
   - Да, ты и другие прошли через дыру Керра, и все, кроме тебя, вернулись точно в то же время и в то же место, откуда начали. Некоторые назвали это мистификацией, сказали, что никто из вас никогда никуда не ездил. Сторонники теории заговора утверждали, что вас убили, потому что вы хотели раскрыть мистификацию. Я была маленькой девочкой, когда это случилось".
   - Но ты взрослая женщина.
   - Мне тридцать пять.
   - Всего на два года моложе меня.
   "Время здесь мало что значит".
   - Часов нет? - спросил он, пытаясь понять эту странную реальность.
   - Какой от них толк?
   "Они были бы полезны для небольших задач". Отсутствие часов беспокоило Херела; он любил подсчитывать вещи.
   "Нет мелких задач. Обо всем позаботятся", - сказала она. "Станция чувствительна к нашим потребностям".
   "Что ты имеешь в виду?"
   "Когда вы голодны, он даст вам что-нибудь поесть. Воды много, потому что основные элементы есть везде. Аналогичным образом синтезируется атмосфера - азот, кислород, аргон и все необходимые микроэлементы. Если вы заболели, ваши медицинские потребности будут удовлетворены".
   "Станция времени понимает все наши телесные потребности?"
   - Да, но разум - это другое дело. У нас есть читатели, но не так много, чтобы скоротать время".
   "Читатели?"
   "Для просмотра книг, опер, фильмов, пьес и тому подобного", - сказала Мэй. - Вы найдете их по всей станции.
   - И это все развлечения?
   "Боюсь, что так."
   "Может быть, мы сможем узнать о будущем от этих читателей".
   "Нет, все в них предшествует нашему времени, - сказала она, - точно так же, как твое эпохальное путешествие в будущее предшествовало моему времени".
   "Ты единственный, кто знает, что со мной случилось..."
   - Наверное, да, и я благодарен тебе, Херел. Я обязан тебе жизнью за разработку наконечника стрелы. Я бы умер там без него. Как вы придумали такой гениальный дизайн?"
   "Это было сложно, манипулировать ограниченным пространством, факторами стресса и экранированием, сохраняя при этом затраты".
   "Видишь, твоя память возвращается сильной".
   - Так и есть, - сказал Херел. "Я помню, как вынырнул из белой дыры".
   "Плывет по водам Леты", - сказала она.
   "Какая?"
   "Это река забвения в классической мифологии".
   "У меня никогда не было много времени на литературу, - сказал Херел. - Физик, которого вы упомянули, ушел?
   "Лилиан? Да, она ушла. Люди никогда не задерживаются надолго... кроме меня".
   "Кроме тебя". Он изо всех сил пытался вспомнить ее имя. - Мэй?
   "Да."
   - Как люди выбираются отсюда?
   - Корабль приходит и забирает их.
   - Кто управляет кораблем?
   "Никто, это полностью ИИ".
   "Куда это идет?"
   Она пожала плечами. "Может быть, где-то в узле времени есть еще одна дыра Керра, аварийный люк, но я не знаю".
   "Роботы построили станцию времени?"
   "Я так думаю, по указанию людей безотказной работы".
   - Но сами рабочие сюда не приходят?
   - Нет, но у них есть способ посылать указания в узел.
   "С их стороны было очень гуманно построить эту станцию".
   "Ну, может быть, это и было их намерением, - сказала Мэй, - но на самом деле все совсем по-другому".
   Он посмотрел в ее грустные карие глаза и понял, насколько бессмысленным, должно быть, прозвучал для нее его комментарий. Она уже сказала ему, что застряла здесь. Он отвел взгляд, покрасневший и смущенный. Это неловкое чувство было слишком знакомым, как будто он никогда не знал, как правильно сказать.
   - Почему ты не можешь уйти? - спросил Херел.
   "Потому что я преступница", - ответила Мэй сладким тоном, который противоречил ее словам.
   "Какая?"
   "Я протестовала против системной войны, - сказала она, - борьбы между режимом на Земле и колонистами на Луне, Марсе и лунах газовых гигантов".
   - Вы были против режима?
   "Да."
   - Так это тюрьма?
   "Для меня это так, - сказала она. "Для других это промежуточная станция".
   "Это нечестно."
   "Суд так не считает".
   - Но как мог суд вообще узнать, что эта станция построена? - спросил Херел.
   - Они не могли, - сказала она. "Их это не заботило. Принято считать, что народу уже слишком много, так что лучше избавиться от нарушителей спокойствия".
   "Они просто сбрасывали людей в яму Керра и умывали от них руки, не зная, умрут ли они?"
   "Когда я впервые попал сюда, я думал, что кто-то придет за мной. Потом прибыла Лилиан и сказала мне, что они не могут, возможно, по тем же причинам, которых мы не помним, когда шли вперед.
   "Как они управляют этим местом из безотказной работы?"
   "Они не знают. Станция самоокупаемая".
   - И это все для нас? - спросил он, думая о щупальцах.
   "Это очень одинокое место".
   - Ну, по крайней мере, мы есть друг у друга.
   "На данный момент."
   * * * *
   Это была скучная жизнь, как и предупреждала его Мэй. Не имея никаких средств для подсчета времени, Херел коротал часы за интерактивными драмами, чтением и наблюдением за щупальцами, выползающими из стен, пола и потолка, чтобы очищать и поддерживать замкнутое пространство. Он предположил, что они представляют собой нанопроволоки, изготовленные из оксида калия и марганца, способные легко впитывать масло и жир, но это не объясняло их независимых движений. Сначала он проследил за ними и попытался выяснить, откуда они взялись, где хранятся управляющие ими механизмы.
   Воздух циркулировал через прорези в стенах, такие тонкие, что он не мог просунуть между ними палец.
   Он тщательно обыскал помещение. Кроме шлюзовых люков в стыковочном узле, он не нашел входа в нутро временной станции. Отверстия открывались, как рты, чтобы принять пустые пакеты из-под еды и питья, а затем снова плавно закрывались. Усики, казалось, вырастали прямо из сплошных стен и исчезали, когда заканчивали работу, до тех пор, пока они не понадобятся в следующий раз. Они завораживали его, но, увидев их работу несколько десятков раз, он потерял к ним интерес. Через некоторое время он почти не замечал их, если не считать случайного трепета , вызванного улавливанием их движений боковым зрением.
   Он часами дрейфовал по временной станции, делая наблюдения, никогда не отказываясь от выяснения того, что заставляет все это гудеть. Он отметил, что пастельные стены состоят из мягкого материала и что в них нет острых углов, инструментов, ножей и вилок. Херел оценил внутреннюю площадь временной станции чуть более чем в 2000 квадратных метров - 2028, насколько он мог судить без точных приборов.
   Он сделал своей целью, своей работой узнать об этом. Когда он устал, он разыскал Мэй, потому что ее общество было единственным истинным удовольствием, которое он получал от своего нового окружения.
   "Я чувствую себя несколько разочарованным, - признался он ей на камбузе, - затрачивая все эти усилия и так мало узнавая. Я понятия не имею, что движет этим местом и как оно реагирует на наши нужды".
   Она кивнула. "Временная станция кажется живой, не так ли?"
   - Да, почти как если бы оно было наделено сознанием.
   - Может быть.
   - Это многое бы объяснило, но я не понимаю, как это возможно.
   Они часто говорили о своей прежней жизни. Херел познакомился с Мэй. Он думал, что она замечательная - грамотная, добрая, умная и теплая. Они были почти одного возраста, или были такими, когда их бросили в яму Керра. Ему было тридцать семь, а ей тридцать пять, хотя он родился на двадцать восемь лет раньше нее. Он восхищался ее сердцевидным лицом, ее темными глазами, миниатюрной фигуркой, родинкой на щеке. Ему нравилось слушать ее мягкий голос. Она часто читала ему. Он чувствовал себя защитным по отношению к ней.
   - Почему вы не заплатили налоги? - спросил он в течение одного неизмеримого дня, пока они болтали.
   "Это был вопрос принципа, - сказала она. "Я был активистом движения за мир".
   - Как вы в это ввязались?
   "Я был частью тройственного брака, и мы все были в нем вместе - по крайней мере, я так думал".
   "Что случилось?"
   "Сюзанна и Лодзи, мои партнеры, уступили и заплатили налоги. Они получили условные сроки, но я бы не стал этого делать. Я никогда больше не слышал ни от одного из них".
   - Прости, Мэй.
   "Я был достаточно глуп, чтобы поверить в то, что мне сказали мои адвокаты".
   - Что они тебе сказали?
   - Что я получу испытательный срок. Они не рассчитывали на жесткую позицию суда, - сказала она со слезами на глазах. "Государство сделало меня примером".
   - Но почему ты?
   "Потому что суд думал, что все увидят, что если они сделают это с ненасильственным человеком, они сделают это с кем угодно. Война с колониями стоила дорого. Представьте, если бы миллиарды людей отказались платить налоги".
   "Поэтому они бросили тебя во тьму".
   - Можно и так сказать, - сказала она, вытирая глаза тыльной стороной ладони. - Но я хотел бы узнать о тебе больше, Херел.
   - Я вызвался добровольцем.
   - Да, я знаю, но почему?
   "Я хотел проложить путь через дыру Керра".
   - Ты идеалист, - сказала она.
   - Нет, я инженер-механик.
   - И исследователь, - сказала Мэй с восхищенной улыбкой.
   "Зовите меня Магеллан".
   Она нахмурилась. "Ты должен гордиться тем, что сделал".
   "Почему, потому что я наткнулся на новый вид тюрьмы?"
   "Могло быть и хуже." Она пожала плечами. - Пока только один заключенный.
   - Я знаю, Мэй, но это ты.
   Мэй посмотрела на него с благодарностью. - Спасибо, Херел, - сказала она. - Но у меня здесь своя функция.
   "Забота о потерянных путешественниках", - сказал он, и его сердце колотилось так сильно, что стало больно. - Да, я полагаю, это важно, и ты идеальная женщина для этой работы. Они сделали из тебя пример, да, прекрасный пример.
   Их взгляды встретились, напомнив Херелу строки из стихотворения "Экстаз" Джона Донна, которое Мэй читала ему несколько раз:
   Наши глаза-лучи искривились и сделали нить
   Наши глаза на одной двойной струне;
   Итак, чтобы привить наши руки, пока
   Были ли все средства, чтобы сделать нас одним целым,
   И фотографии в наших глазах, чтобы получить
   Была вся наша пропаганда.
   Он взял ее теплую руку в свою. Она не отводила взгляд. Именно тогда Херел понял, что любит ее. Он надеялся реализовать эту любовь очень скоро.
   * * * *
   Этого еще не произошло, когда человека доставили на станцию времени.
   Робот был намного выше человека и стройнее. Херелу казалось, что он видит фигуру из своего сна о падении, когда она прошла через воздушный шлюз, неся на своих длинных членистых руках едва находящегося в сознании человека. Комната для осмотра находилась сразу за внутренним люком шлюза.
   Четыре сверкающие руки сняли с путешественника скафандр и термобелье, из тонких пальцев вытянулись кронциркули, чтобы измерить его, а другие инструменты скользнули в его руки и туловище, чтобы проткнуть и пощипать его, взять кровь, стул и мочу. пробы, взять мазок изо рта и записать температуру. Быстро были проведены тесты, чтобы определить состояние его органов, нервной системы, кровообращения и дыхания. Херель отождествлял себя с эффективностью робота. Наблюдать за его работой было все равно, что наблюдать за некоторыми высшими видами.
   Когда робот закончил работу, он бесшумно пробрался к шлюзу и вышел наружу, стреляя струями, встроенными в его локти и пятки, чтобы направить его обратно в радиус трактора белой дыры.
   Новым гостем был коренастый молодой человек с титановыми пластинами в висках и барельефными татуировками, украшающими большую часть его тела. Он зевнул, его голова свесилась на толстую шею, а глаза были расфокусированы. Его голова была выбрита, но остальная часть его тела была волосатой. Херелю не понравилось мускулистое обнаженное тело молодого человека.
   Но Мэй не возражала. Она потерла ему запястья и принесла воды, объяснив, что его выдернули из будущего и выплюнули из белой дыры. Он смотрел на нее так, как будто она говорила на языках.
   "Как вас зовут?" - спросила Мэй.
   "Конвей".
   "Я Мэй, а это Херел".
   - Мы внутри? он спросил. Его голос был удивительно высоким и легким.
   - Да, - сказала Мэй. "Откуда ты знаешь?"
   "Я уже бывал внутри", - сказал он.
   "У вас есть?"
   - Угу, в третий раз.
   - Вы хотите сказать, что трижды сидели в тюрьме? - сказал Херел.
   Сонные голубые глаза Конвея смотрели на него. - Да что еще?
   - Я думала, ты имеешь в виду внутреннее время, - сказала Мэй.
   "Я не моргаю".
   Херел не понимал, что имел в виду Конуэй, но Мэй продолжала пытаться объяснить ему, что такое узел времени.
   - Нас здесь только трое? - спросил Конвей, словно не слушал ее.
   - Верно, - сказала Мэй. - И Херела здесь больше не будет.
   Глаза Конвея прояснились, когда он начал понимать, что он не мертв и не приговорен к какой-то адской дыре, а жив в безопасном месте с прекрасной женщиной, чтобы вскоре остаться с ней наедине.
   - За что вас осудили? - спросил Херел, намереваясь показать Мэй, что это за человек.
   "Вооруженное ограбление", - сказал Конвей с безошибочным чувством гордости. "Это правда".
   Херел взглянул на Мэй, но не мог сказать, какое впечатление произвело на нее это признание, если оно вообще имело место.
   - Это было на Огле, - продолжил Конвей. "Если бы это было вырезано. Соскользну сразу после чипа. Получил пощечину на таможне".
   Во времена Херела на этом огромном мире не существовало колоний. Фактически OGLE-2005-BLG-390Lb в то время практически не исследовался.
   "Да, тяжелый мир, - сказал Конвей, - я сломал гравитационный ящик и быстро поскользнулся. Возвращение на Марс, может быть, на Землю. Живи по-крупному и по-настоящему". Он вздохнул. - Но вместо этого соскользните в пощечину.
   Мэй и Херел молчали. Глаза Конвея украдкой переводились с одного на другого.
   "Я никому не причиняю вреда", - сказал Конвей, и в его хвастовство закралось хныканье.
   - Я думал, вы сказали, что это было вооруженное ограбление, - сказал Херел.
   "Я проливаю кредиты, - сказал Конвей, - а не кровь".
   "А что, если бы во время ограбления кто-то сделал что-то, что вам не понравилось?" Херел настаивал. - Ты бы убил ее?
   Конвей не ответил на вопрос. Он сердито посмотрел на него, понимая, что Херел был его врагом, но совершенно его не боясь.
   Мэй принесла Конвею красную майку.
   - Голоден, - сказал он после того, как она помогла ему надеть его.
   Они отвели его на камбуз, чтобы принести ему еды.
   - Как только ты поешь, - сказала Мэй, - все будет в порядке.
   - Я в порядке, просто устал, - сказал он, отжимая в рот коричневую жижу. "Что это?"
   - Это синтезированная пища, - сказала Мэй. "Я знаю, что это не очень вкусно, но это хорошо для тебя".
   "Сладкий."
   Несколько минут они молча ели.
   Конвей присвистнула, когда из стен и потолка выросли щупальца.
   "Они делают всю уборку", - объяснила Мэй.
   Он рассмеялся, довольный тем, что в этой тюрьме у него не будет работы по дому.
   - Так где я? - спросил Конвей, как будто они никогда не говорили ему.
   Ему еще раз все объяснили. Казалось, он не понимал, о чем ему говорили, за исключением одной существенной детали.
   -- Я здесь, -- сказал он, -- навсегда?
   Мэй ничего не сказала.
   - Похоже на то, - сказал ему Херел.
   Неожиданно Конвей ухмыльнулся Мэй, обнажив заточенные резцы и клыки. - А Конвей думал, что это будет скив.
   Чувствуя себя подавленным, Херел провел Конвея к его койке после еды, выбрав камеру через коридор от своей собственной, на другом конце станции от каюты Мэй. Он намеревался следить за Конвеем.
   Херел привязал Конвея к койке и смотрел, как он засыпает. Он ушел в свою комнату и несколько часов размышлял. Подумав, он нашел Мэй читающей в ее комнате и сказал ей: "Нам нужно поговорить, Мэй".
   "Хорошо", - сказала она, позволив своему читателю уплыть, а проецируемые слова проплыли над ним. "Я никуда не пойду."
   Херел забрался в ее комнату и сказал: "Мне не нравится, как Конвей косится на тебя".
   Она пожала плечами. - Он всего лишь ребенок.
   - Молодой, да, но уголовник, а не политзаключенный.
   "Каждый может ошибиться".
   "Он социопат".
   - Социопат? - сказала она, смеясь над устаревшим термином.
   "Послушайте, я понимаю, что вы сочувствуете, но Конвей создаст проблемы".
   - Какие неприятности он может здесь устроить?
   - Это то, чего я не хочу знать.
   - Ему нечего красть, да и оружия нет.
   "Не в этом дело."
   "В чем смысл ?" - спросил Конвей из-за его спины.
   Херел заткнулся, когда Конвей вполз в комнату лицом к нему. Он проплыл так близко, что Херел почувствовал запах застоявшегося пота на нем.
   - Так что же это? - спросил Конвей, выпятив подбородок.
   "У нас был частный разговор, - сказал Херел.
   "Обо мне ".
   - Конвей... - сказала Мэй.
   - Не виню тебя, Мэй, - сказал Конвей. Он не сводил глаз с Херела. - Он меня скиввинит.
   - Нет, это просто...
   "Я моргаю, что только что", сказал Конвей. Он повернулся к Мэй, пластина на его левом виске заблестела. "Люди презирали меня всю мою жизнь. Никогда не говори мне правду".
   - Значит, всегда виноват кто-то другой? - сказал Херел, не сумев сдержать насмешку в голосе.
   - Ты моргаешь, - сказал Конвей, словно декламируя строчки из мелодрамы. "Родился в публичном доме. Мама плохая. Она получила пощечину, а я чипировался, чтобы жить. Должен был."
   - Ты когда-нибудь пробовал что-нибудь еще? - спросил Херел. - Вы делали какие-нибудь попытки улучшить себя, получить образование?
   Конвей проигнорировал вопрос. Он смотрел прямо на Херела, пока тот не увидел свое отражение в голубых глазах.
   Херел повернулся и вышел из комнаты. Ему было стыдно позволить Конвею добраться до него, но он должен был все обдумать. Он подошел к смотровому окну возле стыковочного узла и посмотрел в темноту.
   Сколько еще таких, как Конвей, будет отправлено сюда? Почему Мэй и Конвей были здесь единственными заключенными, каждый из другого века? Было ли это место предназначено для того, чтобы в конечном итоге приютить злодеев из разных эпох, чтобы сократить количество перенаселенного населения? Была ли это экспериментальная тюрьма, может прототип?
   Это не помогло ему спекулировать. Все, что действительно имело значение, это то, что Херела увезут, когда придет следующий корабль, оставив Мэй наедине с Конвеем. Будет ли она читать стихи этому бандиту? Сможет ли она цивилизовать его?
   Нет, вместо этого он будет жестоко обращаться с ней в этом самом изолированном из всех мест. Она будет в его власти, и он сломит ее, сколько бы она ни пыталась заставить его понять сострадание и красоту - так же, как ей не удалось заставить суд понять, что ее принципы для нее важнее, чем власть государства.
   Херел знал, что должен что-то сделать. Но что? Как он мог это остановить? Он скоро уйдет.
   Он должен был действовать до этого.
   * * * *
   Мэй проводила с Конвеем все больше и больше времени, давая Херелу возможность заняться тем, на что раньше у него было мало времени, - поразмышлять. Он никогда не был хорош в общении с людьми. Во-первых, он не умел разговаривать с женщинами. Его мать умерла при родах, и у Херела не было братьев и сестер. Он усердно изучал структурный анализ, химию, термодинамику, кинематику, металлургию, чтобы угодить отцу, который гордился его достижениями. Старик не дожил до того, чтобы увидеть лучшее инженерное достижение Херела, "Наконечник стрелы", или его последующий выбор Институтом путешествий во времени.
   После того, как отца не стало, Херелю оставалось жить только своей карьерой. Мало того, что он никогда не был женат, у него вообще никогда не было много отношений, уж точно не продолжительных.
   Шли годы, и он говорил себе, что просто не может найти подходящую пару; что он слишком посвятил себя инженерному делу, чтобы заниматься романтикой; что он не был похож на других людей, а был человеком высшего ума; он благородно толкал человечество в будущее, а его время было слишком важно для эфемерных забав. Он был одержим своей работой.
   Как любой хороший инженер, Херел гордился своей способностью решать проблемы.
   Он начал что-то планировать, пока размышлял в своей камере. Это ничем не отличалось от наброска любого другого проекта: сначала вы становитесь приверженцем этого, а затем приходите к общему методу его достижения. После этого вы начинаете накладывать плоть на его кости, добавляя детали и совершенствуя каркас. Вы пробуете все, что, по вашему мнению, может сработать, и отбрасываете все, что не способствует выполнению плана, пока он не будет доведен до совершенства.
   Он должен был тщательно начертить свой план. Были переменные. Например, Конвей был сильным, и у него не было угрызений совести по поводу применения насилия. По иронии судьбы, это может дать Херелю преимущество. Конвей не боялся Херела, потому что понятия не имел, какое мужество и решимость потребовались, чтобы одним из первых отправиться в будущее. Как мог неграмотный преступник представить уровень конкуренции, который преодолел Херель? Он не ожидал, что Херел что-то сделает.
   Или он? Преступники были осторожны и считали, что все люди одного мнения: жадные, жестокие, узкие, управляемые низменными побуждениями. Херел должен был принять это во внимание.
   Он наблюдал за привычками Конвея, выискивая закономерности.
   Пока он наблюдал и ждал, он заметил перемену в Мэй. Сначала она пыталась игнорировать рассказы Конвея о нарушении закона в двух солнечных системах, возможно, думая, что молодой человек поймет намек. Но когда она привыкла к его незнакомому сленгу, его чванство привлекло ее любопытство. Херел догадалась, что ее собственное мягкое чувство мятежа было ответом на личность Конвея вне закона. Он был харизматичным молодым человеком. Мало того, он часто смешил ее, чего Херел не мог сделать. На временной станции было так мало чем заняться, что было понятно, что Мэй увлеклась Конвеем.
   Это понимание ничуть не облегчило Херелю жизнь.
   Когда Конвей не хвастался, его внимание часто отвлекалось, иногда прямо посреди разговора. Единственный раз, когда он казался сосредоточенным, это когда он говорил о своих преступлениях или своих сексуальных достижениях. Его не интересовала литература или драма, как бы Мэй ни уговаривала его читать, но он любил рассказывать истории о себе.
   Он флиртовал с Мэй с возрастающей смелостью. Его замечания к ней становились все более грубыми.
   - Хочешь поскользнуться со мной? - спросил он Мэй во время обеда, сверкая своими острыми зубами в волчьей ухмылке. "Я толкаю правду и правду".
   Мэй посмеялась над таким наступлением, но Херел отпустил свой пакет с едой и вылез из камбуза, стиснув зубы в гневе. Он слышал, как затихающий смех Мэй вернулся в свою камеру, где сердито сосредоточился на своем проекте. Ему хотелось держаться подальше от Конвея, пока не придет время закончить его, но он должен был следить за ним как можно тщательнее. Образовалась поведенческая модель.
   Конвей мог просто выждать, пока Херел не уйдет, но он был слишком нетерпелив, чтобы скрывать свои намерения. Он думал, что скоро Мэй будет в его распоряжении, и он сможет делать все, что захочет, и преждевременно хвастался этим.
   Его нетерпение погубит его.
   * * * *
   Возможность представилась позже, чем предполагал Херел. Он начал опасаться, что корабль прибудет прежде, чем он сможет осуществить свой план. Но, наконец, Конвей сказал слова, которых он ждал.
   "Хочу выйти?" - спросил Конвей, пока Херел смотрел в овальное окно.
   "Вне?" - сказал Херел, почувствовав нотку в своем голосе.
   "Вон там". Конвей мотнул головой в сторону шлюза. "Я иду пешком после того, как мы поедим. Хочу прийти?"
   Херел колебался. Он был осторожен, чтобы не показаться слишком нетерпеливым.
   - Ты моргаешь? Конвей настаивал.
   - Да, я моргаю, - сказал Херел, во рту у него пересохло. - Ты спрашивал Мэй?
   - Конечно, но она сказала э-э-э.
   - Думаю, я мог бы пойти с тобой, - сказал Херел, - просто чтобы чем-нибудь заняться.
   Чуть позже они втроем поужинали вместе, Мэй читала за едой.
   - Мэй, - обратился к ней Конвей, когда ремонтные щупальца смахивали пустые пакеты с едой.
   - Да, - сказала она, выключая ридер. Абзацы исчезли из эфира, когда она обратила внимание на Конвея.
   "Мы с Херел прогуляемся после ужина".
   "Ой." Она была безразлична, возможно, с нетерпением ожидая, что на какое-то время избавится от них обоих. "Это мило."
   - Вы можете пойти с нами, - сказал Херел.
   - Нет, все в порядке, - сказала она. "Я наслаждаюсь этим романом".
   Херел был почти уверен, что она так скажет.
   - Что вас так увлекло? он спросил.
   "Что-то, что я всегда хотела прочитать, но никак не могла", - сказала она. " Преступление и наказание ".
   "История моей жизни", - сказал Конвей.
   - О да, - рассмеялась Мэй. - Ты настоящий Раскольников.
   Конвей выглядел озадаченным, но на этот раз ничего не сказал.
   Двое мужчин подошли к стыковочному узлу и оделись. Херел точно знал, что собирается делать. Он все проработал. Он не мог запереть Конвея в шлюзе и выпустить кислород. Внутри был выключатель, и даже Конвей мог сообразить, как с ним работать.
   Внутренний люк открылся, и они оба вошли в шлюз. Как только они были запечатаны, Конвей щелкнул выключателем, открывающим внешний люк. Это был большой переключатель, которым легко можно было управлять руками в перчатках.
   Внешний люк открылся, как пасть левиафана.
   - Без звезд? - сказал Конвей, вглядываясь в темноту.
   "Только один."
   "Хм?"
   "Белая дыра, через которую мы прошли".
   "Где?" - сказал Конвей.
   - Он там, но ты его не видишь.
   - Не белый?
   "Это просто термин, чтобы противопоставить его черной дыре".
   "Я моргаю".
   Конвей схватился за поручни, когда Херел привязывал трос к своему костюму. Он увидел наконечники стрел, которые пронесли их через белую дыру, отмеченные жесткой светотенью, три снаряда размером с гроб, прикрепленные к фюзеляжу временной станции.
   "Выстрелил из меня, как торпеду", - сказал Конвей, глядя на "Стрелок". "Ночная пощечина".
   "Вы знали, что я был дизайнером Arrowhead?" - спросил Херел.
   "Ах, да? Ты жил давным-давно, да?
   - Давно, да. Херел знал, что Конуэй считает его старомодным и скучным. Так было бы все проще. - Вот, позволь мне привязать к тебе трос.
   Как только трос был закреплен, Конвей потянулся назад, чтобы проверить его прочность. Удовлетворенный, он выплыл через люк. Херел последовал за ним, но не отпускал поручня. Странно было видеть пустое пространство, ни звезд, ни газовых облаков, только черную пустоту. Если бы не свет из окна, двое мужчин могли бы и не существовать.
   Херел знал, что существует отдаленная вероятность того, что робот помешает его плану, но он был готов пойти на такой риск. Он держал пари, что это было слишком далеко, размещено в точке, где можно было обнаружить кусок теплой живой ткани среди частиц, вытекающих из белой дыры. Без наконечника стрелы Конвей не смог бы выжить. В его баллоне просто не хватило кислорода, чтобы продержаться более нескольких часов, а его костюм не мог долго защищать его от жесткой, безжалостной радиации.
   - Темно, да, Херел? - сказал Конвей не как друг, а как человек, привыкший к близости Херела. Херель предположил, что так было во всех тюрьмах. Осужденный не мог выбрать себе сокамерника, поэтому он разговаривал со всеми, кто там был.
   "Вот так." Херел свел слова к минимуму, стараясь не показывать своей ненависти или страха.
   - Ты моргаешь, что я делаю? - сказал Конвей, оттолкнувшись ногами от станции.
   "Это что?"
   "Я рассказываю Мэй истории".
   - Это правда?
   "Не все."
   - Ты хочешь сказать, что ты не так уж и плох?
   "Достаточно плохо. Я делаю то что делаю."
   - Я полагаю, это верно для всех.
   "Да, ты мне мигаешь, Херел", - сказал Конвей.
   - Я? Херел начал задаваться вопросом, сможет ли он осуществить свой план, теперь, когда Конвей, казалось, в кои-то веки говорил честно.
   "Да, мы оба моргаем", - сказал Конвей, отплывая дальше на тросе. "Двое мужчин и одна женщина. Оба скользят по ней. Воздушный замок.
   "Действительно?"
   - Верно и верно, - сказал Конвей. - Мы по очереди, пока ты не отшлепаешь. Как это?"
   Херел был так зол, что некоторое время не мог говорить, но потом тихо сказал: "Нет, не хочу".
   - Мэй все равно меня соскользнет, - сказал Конвей, не подозревая, что его вот-вот выпустят. "Когда захочу. Но ты можешь забрать Мэй до того, как уйдешь.
   - Это очень великодушно с твоей стороны, Конвей. С бешено колотящимся сердцем Херел отпустил трос.
   "Да, я соскальзываю с Мэй, несмотря ни на что".
   - Она никогда не знала таких, как ты, - сказал Херел, едва контролируя свой тон теперь, когда он, наконец, собирался завершить проект.
   - Никто, - сказал Конвей, становясь все меньше и меньше, в то время как его дерзкий голос сохранял прежнюю громкость в приемнике шлема Херела.
   - Разве нет?
   "Я толкаю хорошо, верно и верно. Женщины любят Конвея".
   "Я понимаю."
   "Скольжение-скольжение. Свяжи ее, подмени суку, румяные щеки. Сжечь немного. Весело."
   Херел стиснул зубы. Он никогда еще не был так разъярен.
   "Эй, какой длины эта веревка?" - спросил Конвей, прерывая свои извращенные сексуальные фантазии.
   "Довольно долго."
   Уменьшающаяся фигура Конвея потянулась назад, чтобы развернуться, но провисший трос помешал этому. Оно плелось за ним.
   "Что происходит?"
   - Да, - сказал Херел. - Мигнуть?
   "Хм?"
   "До свидания." Дыхание Херела было прерывистым. Он в последний раз взглянул на Конвея, исчезающего в вечной ночи, и втянул себя в шлюз. Он закрыл люк и начал герметизировать корпус.
   "Херел..."
   Херел не ответил.
   "Херел!" Панический, хриплый голос Конвея перекрикивал шипение кислорода. "Потяни меня обратно!"
   Херел слушал крик Конвея, пока шлюз заполнялся.
   "Херел! Херел! Херел !"
   Конвей продолжал кричать. Пот обжег глаза Херела. Он мог бы выключить приемник, но не сделал этого.
   Наконец воздушный шлюз был герметизирован. Херел забрался внутрь временной станции и закрыл шлюз. Он снял шлем и взял его с собой, открывая внутренний люк. Ему потребовалось некоторое время, чтобы отдышаться, а затем он тихо снял свой костюм и убрал его. Он пошел в свою комнату, чтобы лечь, довольный тем, что никогда больше не услышит голос Конвея. Он пристегнулся к своей койке и схватил ридер, оставленный на линии. Все было тихо.
   Это была работа, сделанная хорошо и аккуратно. На самом деле он не убил Конвея; он просто позволил бы этому маленькому ублюдку уплыть прочь.
   Он включил ридер и заказал интерактивную пьесу "Отелло" . Вокруг него возникали декорации и персонажи эпохи Возрождения, но слова актеров звучали как тарабарщина. Он выключил пьесу и заказал роман "Бегущий кролик" , но не смог пройти дальше первого абзаца. Он пробовал писать стихи, но ничего не вышло. Даже не Донн. Он позволил читателю уплыть. Свет померк.
   Он лежал в темноте, ожидая.
   - Конвей? Мэй вырисовывалась в дверном проеме, когда она заглядывала в камеру через коридор.
   - Его там нет, - сказал Херел, уязвленный тем, что она искала Конвея, а не его. Ну, теперь все было кончено.
   Мэй повернулась к нему, ее голова и плечи были внутри каюты, остальная часть ее тела парила в коридоре.
   "Где он?"
   - Он ушел, - сказал Херел, желая, чтобы он не лежал здесь, когда она его нашла.
   "Прошло?"
   - Он сказал, что убирается отсюда, - сказал Херел. "Я пытался остановить его, но он не слушал. Он просто оттолкнулся и исчез".
   "Какая?" Ее тело напряглось.
   - Не волнуйся, - сказал Херел. "Робот заберет его".
   - Нет, не будет, - сказала она дрожащим голосом. - Он умрет задолго до того, как это до него доберется.
   "Ты так думаешь?"
   "Я знаю это."
   - Я этого не осознавал.
   - Боже мой, - сказала она со слезами на глазах.
   Херел отстегнулся от койки. Он встал и подошел к Мэй, пытаясь дотронуться до нее своими бледными веснушчатыми руками.
   - Почему он хотел , чтобы ты был там? - спросила она, отдергивая себя от него и возвращаясь в коридор. - Если он пытался сбежать, почему он попросил тебя уйти?
   - Потому что он знал, что вы подумаете, что что-то не так, если он пойдет один.
   - Я могла бы предотвратить это, - сказала она, всхлипывая.
   - Нет, я так не думаю, - сказал Херел, придвигаясь ближе к ней. "Он никогда не понимал разницы между белой дырой и дырой Керра".
   - Да, он это сделал, - сказала она, отступая еще дальше. - Я убедился, что он понял.
   - Нет, он не понял.
   Она пристально посмотрела на него. "Ты врешь."
   "Какая? Мэй, я...
   - Ты лжешь, - повторила она, пронзая его свирепой глубиной своих карих глаз.
   "Как ты можешь говорить такое?"
   - Тогда скажи мне, что это неправда.
   Как бы он ни хотел, он не мог больше лгать ей. Она знала.
   "Ты ревновал и убил его", - сказала она, слезы катились в плавающие жемчужины, обрамлявшие ее лицо.
   - Нет, Мэй, - в отчаянии сказал он. "Это было не так".
   "Как это было ?"
   "Он хотел разделить тебя, как кусок мяса - он был садистом - он намеревался связать тебя, сжечь твою кожу, избить тебя", - сказал Херел, говоря очень быстро. "Он не был порядочным человеком".
   "И вы?" Она повернулась и быстро потащилась по коридору в свою комнату. Легкие подошвы ее ног были последним, что он видел в ней.
   Херел почувствовал себя парализованным. Он был подвешен между полом и потолком, переборки сомкнулись на него, казалось, на вечность.
   "Херел!" Голос Конвея наконец вскрикнул, шокировав его.
   Он потерял рассудок? Как он теперь мог слышать Конвея?
   "Херел!"
   Он протолкался через коридор и снова услышал панический голос: "Херел, пожалуйста!"
   Он вошел на камбуз и там тоже услышал Конвея.
   "Херел!"
   А потом он понял, что Мэй транслирует это по всей станции.
   "Херел, помоги мне! Я не хочу умирать!"
   - О, Боже, - пробормотал Херел.
   " Херель !" - раздался вокруг него испуганный голос.
   Мэй заставила Херела слушать голос обреченного человека, пока он не ослабел и не исчез, оставив после себя только помехи.
   Это заняло много времени.
   После этого Херел редко видел Мэй. Она держалась особняком, читала и занималась спортом. Она вышла поесть только тогда, когда узнала, что Херел в своей камере. Он пытался поговорить с ней несколько раз, когда видел ее, но это не помогло. Она закрыла его.
   Херел утешал себя, вспоминая, что корабль рано или поздно прибудет и он отправится туда, где обвиняющие глаза Мэй никогда больше не остановятся на нем.
   Он надеялся заставить ее полюбить его. Она прекрасно застряла здесь, пока он не появился и не влюбился в нее. Она смирилась с тем, что проведет остаток своей жизни на станции времени, достаточно мирное существование, однообразие которого время от времени смягчается прибытием путешественника. Теперь он превратил его в место смерти.
   Он думал, что сможет спасти Мэй от насилия тем, что он сделал.
   Как он мог поверить в такое? Это было все равно, что думать, что можно влить воду в горло утопающему, чтобы спасти его. Он выбросил дружбу Мэй, не говоря уже о любви, которую она когда-либо испытывала к нему. Он лишил ее общения в этой одинокой тюрьме после того, как ушел.
   Он напомнил себе, что Конвей задумал для нее. Это не помогло.
   Пока он не пришел сюда, Херелу всегда удавалось не смотреть внутрь себя, но он больше не мог этого делать, не здесь, в этом клаустрофобном месте. Он думал о своей одинокой жизни и о том ужасном поступке, который он совершил. В искаженном странном мире, в котором он существовал, он смотрел в свою собственную душу, как бы он ни пытался бороться с ней. Оно было таким же черным, как пространство за пределами временной станции.
   Он ненавидел себя за свою слабость даже больше, чем за убийство Конвея.
   Он впервые осознал, что всегда втайне боялся того, куда его заведут его эмоции. Он был прав, опасаясь.
   Он протер слезящиеся глаза и постарался больше не думать об этом.
   * * * *
   К тому времени, как прибыл корабль, он был намного старше. Прошли десятилетия, века, тысячелетия. Не во времени, которое нельзя было измерить, а в его измученном черепе.
   Сначала это был просто тихий гул, что-то, что он мог вообразить. И тогда он был уверен, что слышит это, но подумал, что это была сила, бьющая по каналам за переборками, что-то, чего он никогда не слышал, даже если слышал все это время. Он представил электроны, перескакивающие с одной орбиты на другую, вечно покидающие свои ядра.
   Стало громче.
   Мэй вышла из своей каюты, и он понял. Звук был сигналом.
   - Это корабль? он спросил.
   - Да, - сказала она, пробираясь мимо него по коридору. Он последовал за ней.
   "Сколько времени потребуется для стыковки?" - спросил он, не в силах скрыть волнение в голосе. Он звучал натянуто и хрипло, как будто исходил откуда-то еще.
   - Корабль скоро будет здесь.
   Недостаточно скоро, чтобы удовлетворить его. Он с трудом мог поверить, что это наконец произошло.
   По крайней мере, она разговаривала с ним сейчас. Он должен был сказать, что у него на уме, пока не стало слишком поздно.
   - Мэй, прости.
   - Ладно, извини.
   "Я пытался поступить правильно". Даже произнеся эти слова, он понял, насколько они были неадекватны. - Я хотел защитить тебя.
   "От чего?"
   "Из Конвея".
   Она посмотрела на него с жалостью. - Он был просто глупым мальчиком.
   - Я пытался тебе помочь.
   - А ты не думал, что я смогу позаботиться о себе? она спросила.
   Он перестал оправдываться перед ней. Тогда он не знал, что она сильнее его, сильнее Конвея, сильнее их обоих вместе взятых, но теперь он знал это.
   Он был благодарен, что все это скоро останется в прошлом. Но он хотел сказать еще кое-что. - Мэй, я влюблен в тебя.
   - Разве ты не знал, что я люблю женщин? она сказала. В ее тоне не было злобы.
   Херел не дышал несколько секунд. Наконец он выдохнул.
   Тогда все в порядке. У него никогда не было шанса с ней. Хорошо. Так было лучше.
   Гул стал еще громче, и они подошли к окну, чтобы посмотреть, как прибывает корабль. Вглядываясь в темноту, Херел ничего не увидел.
   - Ты уверен, что он придет? - спросил он, чувствуя сужение в груди.
   "Да."
   Гудение прекратилось. Херел слышал собственное дыхание. Его зрение дрожало с каждым ударом сердца.
   И тогда это было там. Казалось, все сразу появилось в свете, льющемся из окна. То, что он мог видеть, было гладким и странным, созданным, возможно, на тысячу или десять тысяч лет раньше его времени. Он был поражен при мысли о том, как много должны были знать его создатели - или будут знать...
   Где-то внутри временного узла была еще одна дыра Керра, и он попадет в нее. Это должно было быть. Пошел бы он вперед? Вернется ли он в свое время? Или он поедет куда-нибудь и когда-нибудь, о чем никогда не мечтал? Это не имело значения, пока корабль уносил его от временной станции.
   Он надел скафандр и направился к шлюзу. Он надел шлем и проверил подачу воздуха. Это было оно.
   Он ударил ладонью по выключателю и открыл внутренний люк.
   Войдя в шлюз, он оказался перед внешним люком. Он открыл ее, наслаждаясь звуком кислорода, вырывающегося из корабля. Свет, исходящий изнутри, был таким ярким, что глазам стало больно. Его интерьер казался мучительно знакомым, но этого не могло быть. Он не мог вспомнить будущее.
   Он видел блестящие неопознанные предметы. Один из них ожил в ярком пятне, брошенном в шлюз. Это был робот.
   Оно стояло и смотрело на него сверху вниз, на стройного бронзового гуманоида с грациозными линиями скаковой лошади, ростом около трех метров.
   Херел толкнулся вперед.
   Робот без усилий поднял коробку, змеиные руки охватили ее ширину. Дымчатые бока коробки не скрывали того, что было внутри.
   Это был Конвей.
   Он был иссох, но в прозрачном гробу можно было узнать его сморщенную наготу. Его кожа была серой бумагой, приклеенной к костям, его тату почти неразличимы из-за кожистых складок. Его губы были оттянуты назад, обнажая подпиленные зубы в ужасной ухмылке. Он свернулся, как плод.
   Херел остановился, потрясенный, увидев труп. Конвей был маленьким, очень маленьким.
   Херель упрекнул себя за колебания. Мертвец не мог причинить ему вреда. Он снова двинулся вперед.
   Что-то удерживало его.
   Он посмотрел вниз и увидел, как щупальца хлещут и обвивают его руки и ноги. Система технического обслуживания станции сдерживала его.
   Бесстрастный робот смотрел, как Херела втаскивают обратно во внутренний люк. Он боролся, но был беспомощен, когда по его телу скользили новые щупальца. Какими бы тонкими они ни были, их хватка была стальной.
   Робот вошел в станцию времени и поставил коробку прямо в комнате для осмотра. Он шагнул назад через воздушный шлюз и вернулся к стыковочному узлу, не оборачиваясь, как фильм, идущий в обратном направлении.
   - До свидания, Херел, - сказала Мэй. Ее голос был приглушен через его шлем.
   "Мэй!" - кричал он ей в ужасе, когда его тянуло все дальше и дальше от шлюза. "Что со мной происходит?"
   - Ты останешься здесь.
   Его пронесли мимо нее. Она была на плаву, когда щупальца помогли ей надеть скафандр. Они как будто ласкали ее. Десятки, сотни их качались вокруг нее, как водоросли в тихом течении.
   "Что делаешь?" воскликнул он.
   "Я выхожу."
   "Но как?"
   Он впервые услышал ее смех с тех пор, как убил Конвея.
   "Похоже, мне смягчили оставшуюся часть приговора", - сказала она, принимая свой шлем из развевающегося мотка усиков. - А у тебя все только начинается.
   - Но они не могут этого сделать! - закричал он, связанный и беспомощный. "Это невозможно!"
   "Это?" - сказала она, не удосужившись надеть шлем.
   - Мэй...
   Она была внутри люка.
   "Мэй! Не уходи!"
   Она проплыла через шлюз.
   "Мэй!" - закричал он, извиваясь в хватке щупалец. "Не оставляй меня одну! Пожалуйста!"
   Она не оглянулась.
   " Мэй !"
   Она поднималась на свет, когда внутренний люк закрылся.
  
   СКВОЗЬ ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО С ФЕРДИНАНДОМ ФЕГОУТОМ: 116, Грендель Брайартон
   "Я ужасно волнуюсь, Фердинанд Фегхут, - вздыхал Рональд Рейган в последнюю неделю своего президентства. "В ту минуту, когда я выхожу из Белого дома, Конгресс сходит с ума. Тратить, тратить, тратить! Откуда возьмутся деньги?"
   - Никогда не бойся, - сказал Фегхут. "К 1991 году генная инженерия решит всю проблему".
   - Вы имеете в виду под изменением людей?
   "Нисколько. Выращивая совершенно новые деревья - безлистные, увешанные банкнотами Федерального резерва всех номиналов".
   "Приди, приди!" Рейган протестовал. "Деньги не растут на деревьях!"
   Фегут улыбнулся. - Просто позволь мне добраться до моего шаттла времени.
   Через восемь часов он вернулся с чем-то, похожим на небольшой клен, только вместо листьев он был покрыт стодолларовыми купюрами.
   "Вот ты где!" он объявил. "Каждый со своим серийным номером. Будет бесконечный урожай, который можно разделить с каждой ветвью власти".
   "Это чудо!" Рейган плакал. - Как они это назовут?
   -- Это будет известно, -- сказал Фердинанд Фегут, -- как большой дивиденд, Рон.
  
   ГАЛЕРЕЯ ЕГО СНОВИДЕНИЙ, Кристин Кэтрин Раш
   Пусть тот, кто хочет знать, что такое война, посмотрит на эту серию иллюстраций... Это было так похоже на посещение поля битвы, чтобы осмотреть эти пейзажи, что все эмоции, вызванные реальным видом запятнанной и грязной сцены, усыпанной лохмотьями и обломками, вернулись к нам, и мы похоронили их в тайниках нашего дома. кабинет, как мы бы похоронили изувеченные останки мертвых, они слишком ярко представлены.
   - Оливер Венделл Холмс
   1838 г.
   Брейди прислонился к стогу сена и почувствовал, как лезвия вонзились ему в спину. От него пахло свиным навозом и собственным потом, мышцы болели. Его папа ушел к насосу, чтобы помыться, а затем в коровник, но Брейди заявил, что ему нужен отдых. Его отец, никогда не споривший с расслаблением, позволил ему сесть, прислонившись к тюкам сена. Брейди не смел оставаться слишком долго; если его мама увидит его, она будет на крыльце, выкрикивая оскорбления, неразборчивые через свой ирландский акцент.
   Однако ему нужно было подумать. Доение коров и уборка загона для свиней не давали ему достаточно времени, чтобы строить планы. Он не мог оставаться на ферме всю оставшуюся жизнь, он знал это. Он ненавидел работу, животных, запах и долгие часы, которые вели к скудному существованию. Его папа считал ферму шагом вперед по сравнению с лачугой, в которой он вырос, и, безусловно, улучшением по сравнению с жизнью деда Брейди в Старой Стране. Брэди часто хотелось увидеть, какой на самом деле была жизнь его отца или деда. Но он должен был доверять их воспоминаниям, воспоминаниям, которые, по крайней мере, в случае его деда, с годами становились все более и более запутанными.
   Брейди выдернул из тюка прядь сена, и вокруг него разлился резкий свежий летний аромат. Он хотел большего, чем просто разрушенную ферму и несколько голов скота в северной части штата Нью-Йорк. Мистер Хэнли, его учитель, отвел Брейди в сторону в тот день, когда он покидал школу, и напомнил ему, что в американских Соединенных Штатах даже мальчишки с фермы могут стать великими людьми. Мистер Хэнли имел обыкновение начинать школьный день с того, что говорил мальчикам, что покойный президент Томас Джефферсон определил национальное кредо, написав, что все люди созданы равными, и президент Эндрю Джексон подтвердил истинность этого утверждения своим избранием менее десяти лет назад.
   Брэди не хотел быть президентом. Он хотел сделать что-то другое, что-то, что он даже не мог представить сейчас. Он хотел быть великим - и он хотел, чтобы его помнили.
   1840 г.
   Весенняя оттепель превратила улицы Нью-Йорка в реки.
   Брейди со смехом прыгал с одной тротуарной доски на другую, затем поворачивался и ждал, пока Пейдж прыгнет. Пейдж помедлил мгновение, проводя тонкой рукой по бороде. Затем он прыгнул и приземлился, один рваный ботинок в холодную воду, другой наружу. Брейди схватил друга за руку и поднял.
   "Боже мой, Уильям, как далеко дом этого человека?"
   - Он не просто мужчина, - сказал Пейдж, стряхивая воду с ног. - Он художник, и чертовски хороший.
   Брэди улыбнулся. Пейдж сам был художником и за несколько месяцев до этого открыл студию под их совместной квартирой. Брэди помог с арендной платой за студию в качестве компенсации за помощь Пейджа в переезде Брэди с фермы. Быть клерком в крупнейшем магазине А. Т. Стюарта было улучшением по сравнению с фермерской жизнью - таким же улучшением, которого добился отец Брейди. Только Брейди не собирался останавливаться на достигнутом. Пейдж пообещал помочь, показав Брэди, как рисовать. В то время как у Брэди был талант к композиции, ему не хватало твердой руки, легкой грации портретиста. Пейдж был вежлив; он не сказал, что Брэди безнадежен. Но они оба знали, что Мэтью Б. Брейди никогда не заработает на жизнь с кистью в руке.
   Брейди уперся в деревянное здание, перешагивая затопленный участок тротуара. - Ты не сказал, что это за сюрприз.
   "Я не знаю, что это за сюрприз. Самюэль просто сказал, что узнал об этом во Франции и что мы будем удивлены". Пейдж скользнул в узкий переулок между зданиями и открыл дверь. Брейди последовал за ним и обнаружил, что смотрит на темный лестничный пролет. Пейдж был уже на полпути, его мокрый ботинок скрипел при каждом шаге. Брейди схватился за перила и поднялся по лестнице по две за раз.
   Пейдж открыл дверь, посылая свет по лестнице. Брейди добрался до лестничной площадки как раз в тот момент, когда Пейдж проревел: "Сэмюэл!" Брейди заглянул внутрь, чуть не задохнувшись от запаха льняного семени и скипидара.
   Большие окна украшали стены, отбрасывая пыльный солнечный свет на комнату, заставленную холстами. Салфетки покрывали большую часть холстов и часть разбросанной мебели. Под одним окном стоял письменный стол, заваленный бумагами. Рядом с ним большой деревянный ящик казался карликом покосившегося стола. Сутулый длинноволосый мужчина упирался в стол одной ногой в ботинке.
   - Сюда, Пейдж, сюда. Не медлите. Помоги мне передвинуть эту штуку. Проклятый стол вот-вот рухнет.
   Пейдж пересек комнату, нагнулся и схватился за край коробки. Мужчина взял другую сторону и повел к своему столу. Он удерживал коробку одной рукой и коленом, а другой рукой чистил стол. Они поставили коробку, и тут же мужчина вытащил носовой платок и вытер пот, капнувший на кустистые брови.
   - Я хотел показать вам менее драматично, - сказал он, затем поднял глаза. Брейди сорвал с головы шляпу и держал ее обеими руками. У мужчины были острые глаза, глаза, которые могли видеть человека насквозь, вплоть до его снов.
   "Что ж?" - сказал мужчина.
   Брэди кивнул. Он не будет смотреть вниз. - Я Мэтью Б. Брейди, сэр.
   "Сэмюэл Ф. Б. Морс". Морс сунул платок обратно в карман и сцепил руки за спиной. - Вы, должно быть, тот мальчик, о котором мне рассказывал Пейдж. Он предполагает, что у тебя есть какой-то скрытый талант.
   Брейди взглянул на Пейджа. Пейдж покраснел, краска просочилась сквозь участки кожи, все еще видневшиеся сквозь его бороду.
   - Хммм, - сказал Морс, шагая вперед. Он ходил вокруг Брейди, какое-то время изучал его. - Тебе сколько, восемнадцать?
   - Почти, сэр.
   - Если бы у тебя был талант, ты бы уже это знал. Морс покачал головой. Его костюм слабо пах нафталином. "Нет нет. Вы один из счастливчиков, наделенных драйвом. Талантливый человек просто имеет фору. Человек с драйвом добивается успеха".
   Морс вернулся к своему столу, наступая на бумаги, разбросанные по полу. "Драйв, но без таланта. У меня есть идеальная машина для вас". Он положил руку на коробку. "Вы когда-нибудь слышали о Луи Дагере? Нет, конечно нет. Что может знать деревенский мальчишка о последних научных открытиях?
   Брейди вздрогнул, затем еще раз взглянул на Пейджа. Возможно, Пейдж говорил что-то о прошлом Брейди. Пейдж проигнорировал его и подошел ближе к Морсу.
   "Дагер нашел способ сохранить мир в одном изображении. Смотреть." Он протянул Пейджу маленькую металлическую пластину. Когда Пейдж повернул его к свету, Брейди увидел унитарную церковь, мимо которой проходил почти каждый день.
   - Это дагерротип, - сказал Морс. "Я сделал это через окно лестницы третьего этажа Нью-Йоркского университета".
   "Это правильное мнение", - в голосе Пейджа звучал благоговейный трепет. - Вы не использовали краски.
   - Я использовал это, - сказал Морс, постукивая рукой по крышке коробки. - Здесь есть линза, - и он указал на задний конец, из которого торчал цилиндр со стеклянной крышкой, - и место для пластин. Пластины серебряные на меди, которую я обрабатываю йодом и засвечиваю через линзу. Затем я помещаю пластинку в другую коробку с нагретой ртутью, и когда я закончу - изображение! Точное воспроизведение мира в черно-белых тонах".
   Брейди коснулся прохладного края тарелки. "Оно хранит воспоминания", - сказал он, думая, что если бы такое устройство существовало раньше, он мог бы увидеть отцовскую лачугу, дом своего деда.
   "Это делает больше, чем это, сынок", - сказал Морс. "Это наше будущее. Это уничтожит портретную живопись. Скоро все станет изображениями на металле, памятью для будущих поколений".
   Пейдж отстранился от замечания о портретной живописи. Он подошел к окну, посмотрел на улицу внизу. - Я полагаю, именно поэтому вы привели нас сюда. Чтобы показать мне, что я скоро останусь без работы?
   - Нет, парень. Морс рассмеялся, и звук загрохотал и эхом отразился от стен, покрытых парусиной. "Я хочу спасти тебя, а не уничтожить. Я открываю школу для обучения этому новому процессу и приглашаю вас присоединиться. Пятьдесят долларов за обучение за весь семестр, и я обещаю, что когда закончишь, ты станешь лучшим портретистом, чем сейчас".
   Пейдж искоса посмотрел на Морса. Спина Пейджа напряглась, а руки сжались в дрожащие кулаки. Брейди почти чувствовал ярость своего друга. "Я рисую." Пейдж говорил с медленным обдумыванием. "Мне не нужно то, что явно станет искусством бедняка".
   Морс, похоже, не обиделся на замечание Пейджа. - И ты, юный Брейди. Будете ли вы использовать свой драйв, чтобы приобрести талант?"
   Брейди уставился на тарелку и таинственную коробку. Пятьдесят долларов - большие деньги, но у него уже было отложено двадцать на дорогу домой. Пейдж сказал, что у него талант к композиции. И если человек с композиционным чутьем, большим драйвом и небольшим талантом возит ящик Дагера по всему миру, он сможет вернуть свои воспоминания людям, оставшимся позади.
   Брэди улыбнулся. - Да, - сказал он. - Я возьму твой класс.
   Он отложит поездку к родителям и как-нибудь добудет остальные деньги. Пейдж отвернулся от окна, словно Брейди его предал. Но Брейди было все равно. Когда они придут домой, он все объяснит. И это было так просто. У него было еще одно улучшение.
   1840 г.
   Той ночью Брейди приснился. Он стоял в большой прохладной комнате, затемненной и скрытой в тенях. Он наткнулся на стену и обнаружил, что касается ребристой колонны - дорической колонны, как он полагал. Он сделал осторожные шаги вперед, споткнулся, потом ухватился за кусок крашеного дерева. Его руки скользнули по шероховатым краям, пока он не понял, что стоит рядом с одноконным экипажем. Он ощупал свой путь к спине. В вагонном ящике не было окон, но задняя часть была широко открыта. Он залез внутрь. Появился слабый запах тухлых яиц серы. Он наткнулся на коробку, и стекло зазвенело. Вагон с оборудованием. Он вылез наружу, чувствуя, что шныряет. Теперь было больше света. Он увидел перед собой стену, увешанную портретами.
   В темноте портреты было трудно разглядеть, но ему показалось, что он узнал работу света и тени на портрете Дагера, и все же - и все же - что-то отличалось, быть может, искажено сном. И он знал, что он во сне. Прохладный воздух был слишком сух, стены были сделаны из чужеродного материала, огни (то, что он мог видеть), стеклянные ящики на потолке. На портретах были ужасные вещи: мертвецы и голые поля, ряд за рядом разрушенных зданий. На нескольких кто-то написал его фамилию плавным белым шрифтом.
   - Они сделают тебя великим, - сказал голос позади него. Он повернулся и увидел женщину. По крайней мере, он подумал, что это женщина. Ее волосы были подстрижены выше ушей, и она носила брюки.
   "Кто сделает меня великим?" он спросил.
   - Картины, - сказала она. "Люди будут помнить их поколениями". Он сделал шаг ближе к ней, но она улыбнулась и коснулась его ладони. Тени стали черными, и сон превратился в мягкий, спокойный сон.
   1849 г.
   Брейди прислонился к резным деревянным перилам. Свечи на большой люстре горели ровно, а канделябры мерцали на ветру, оставленном танцующими парами. Пианист, скрипач и виолончелист - все, как уверял его мистер Хэнди, очень уважаемые, - играли новейший европейский танец, вальс, в одном углу огромного бального зала. Матери загоняли дочерей в угол вдоль стены, одобряя танцевальные карты и тряся веерами перед дерзкими молодыми мужчинами. Лестница вела в бальный зал, и Брейди не хотелось переступать порог. Он никогда раньше не был на таких танцах. Его единственный опыт танцев был на собраниях, на которые Пейдж водил его, когда он впервые приехал в Нью-Йорк. Он не знал ни одной из девушек, кроме дочери Сэмюэля Хэнди Джульетты, и она была слишком красива, чтобы Брейди мог к ней приблизиться.
   Итак, он смотрел, как она скользит по полу с молодым человеком за молодым человеком, ее юбки с кринолинами покачивались, ее каштановые волосы были завиты локонами, ее глаза блестели, а щеки пылали. Хэнди сказал ему, что в возрасте четырех лет ее представили президенту Джексону. Она была так красива, сказал Хэнди, что Джексон хотел ее усыновить. Брейди был рад, что не видел ее ребенком, рад, что увидел зрелую красавицу. Когда он заканчивал делать портреты ее отца, он спрашивал, может ли он сделать один из нее. Процесс мокрой пластины позволил бы ему сделать копии, и он оставил бы одну в своей комнате, просто чтобы показать своим друзьям, насколько она прекрасна.
   Вальс закончился, и Джульетта сделала реверанс своему партнеру, а затем вышла из зала. Ее танцевальная карточка болталась на запястье, а бриллианты на шее отражали свет свечи. Слишком поздно Брейди понял, что она идет к нему.
   "У меня осталось одно место в танцевальной карточке", - сказала она, остановившись перед ним. От нее слабо пахло сиренью, и он знал, что каждую весну ему придется держать рядом с ее портретом веточку. - А я ждал, когда ты его наполнишь.
   Брейди покраснел. - Я едва знаю вас, мисс Джульетта.
   Она слегка ударила его по запястью своим веером. - Джулия, - сказала она. - И я знаю тебя лучше, чем половина здешних мальчиков. Вы провели три дня в доме моего папы, мистер Брейди, и ваша беседа за ужином была очень занимательной. Я боялся, что утомил тебя.
   - Нет, нет, - сказал он. Слова звучали так официально. Как он мог шутить со своими клиентками и позволить этой девушке запугать его? - Я бы с удовольствием занял место в вашей танцевальной карточке, мисс Джульетта.
   - Джулия, - повторила она. "Я ненавижу, когда меня называют в честь глупой маленькой распутницы, которая умерла ни за что. Я думаю, что когда женщина любит, ее долг - любить разумно, не так ли?
   - Да, - сказал Брейди, хотя понятия не имел, о чем она говорит. - А я Мэтью.
   - Замечательно, Мэтью. Ее улыбка добавила единственную ямочку на левой щеке. Она протянула ему свою карточку, и он написал карандашом свое имя для следующего танца, заполнив нижнюю часть первой страницы. Заиграла музыка - еще один вальс, - и она взяла его за руку. Он последовал за ней на пол, положил одну руку на ее стянутую талию, а другую слегка сжал в своей. Они кружили по полу, кончик ее юбки задел его штанину. Она не улыбнулась ему. Вместо этого ее глаза были очень серьезными, а губы сжаты и полны.
   - Ты не так часто это делаешь, Мэтью?
   - Нет, - сказал он. На самом деле он чувствовал себя частью сна - музыканты, красиво одетые женщины, домашняя прислуга, сливающаяся с обоями. Все на плантации Хэнди имело вид почти слишком большого чувственного удовольствия. "Я работаю, наверное, слишком много".
   - Я видел, что ты делаешь, Мэтью, и думаю, что это чудесная магия. Легкий румянец залил ее щеки, то ли от напряжения, то ли от ее слов, Брейди не мог сказать. Она понизила голос. - Я мечтал о тебе прошлой ночью. Мне приснилось, что я нахожусь в красивой большой галерее, где свет ярче солнечного, и сотни людей слоняются вокруг, глядя на твои портреты на стене. Все они говорили о вас, о том, как прекрасна ваша работа и как она повлияла на них. Вы великий человек, Мэтью, и я польщен тем интересом, который вы проявили ко мне.
   Музыка остановилась, и она выскользнула из его рук, остановившись, чтобы поболтать с другим гостем, и направилась к столу с пуншем. Брейди стоял совершенно неподвижно, его сердце колотилось в груди. Она была в галерее его снов. Она знала о его будущем. Музыканты начали еще одну пьесу, и Брейди понял, как глупо он должен выглядеть, стоя в центре танцпола. Он увернулся от кружащихся пар и направился к столу для пунша, надеясь, что ему удастся убедить Джулию Хэнди позволить ему заменить все остальные имена на оставшейся половине ее танцевальной карты.
   1861 г.
   Он проснулся с этой идеей, его тело было покрыто потом и мерцало от нервной энергии. Если он возьмет с собой фургон, все получится: фургон, подобный тому, который приснился ему в ту ночь, когда он встретил Морса.
   Брейди отошел от спящей жены и ступил на голое дерево. Пол скрипел. Он взглянул на Джулию, но она не проснулась. В спальне было жарко; В Вашингтоне в июле было душно. Если верить слухам, первое сражение произойдет уже через несколько дней. У него было так мало времени. Он думал, что никогда не придумает способ запечатлеть войну.
   историю своей книгой " ГАЛЕРЕЯ ВЫДАЮЩИХСЯ АМЕРИКАНЦЕВ " . Он надеялся продолжить, снимая портреты надвигающейся войны, но не мог понять, как это сделать. Мокрые пластины нужно было проявлять сразу после того, как был сделан портрет. Ему нужен был способ взять с собой оборудование. Ответ был настолько прост, что он был поражен, что ему пришлось присниться ему.
   Но этот сон преследовал его уже много лет. И когда он изучил процесс мокрой тарелки, обнаружил, что его составной частью является запах тухлых яиц с серой, сон вернулся к нему так же живо, как старое воспоминание. Это было много лет назад. Теперь, когда приближалась война, он поймал себя на мысли о портретах разрушенных зданий и женском голосе, говорящем ему, что он будет великим.
   Ему придется создать специальный военный фонд. Президент дал ему разрешение сделать портреты армии на поле боя, но подчеркнул, что Брэди придется использовать собственные средства. Как Линкольн сказал Брейди с легким юмором, страна и так уже достаточно рисковала.
   Небольшая цена, решил Брейди, для записи истории. В конце концов, он был богатым человеком.
   1861 г.
   Джулия надеялась присоединиться к пикникам, сидящим на холмах с видом на поле битвы, но Брейди был рад, что отговорил ее от этого. Он вытащил мокрую пластину из своей камеры и положил пластину в коробку. На портрете будет дым и крошечные человечки, сталкивающиеся под ним. Он взглянул на ферму и армию, которая ее окружала. Они выглядели неловко, как будто эта битва была не тем, чего они ожидали. Это было не то, чего он ожидал. Путаница, дым, даже жара имели смысл. Крика не было.
   Брейди положил тарелку в коробку, затем поставил коробку в свой фургон. Еще до истечения дня он возвращался в Вашингтон, расставлял тарелки и отправлял портреты в иллюстрированные журналы. Повозка работала лучше, чем он ожидал. Иллюстрации, вероятно, принесли бы ему еще одну награду.
   Крики, казалось, становились громче, и над ними он услышал слабый рокот. Он проверил небо на наличие облаков и ничего не увидел. Дым придавал воздуху едкий оттенок и делал жару еще более жаркой. Капелька пота скатилась по его лицу. Он схватил камеру и потащил ее обратно в фургон, затем вернулся за штативом. Он гордился собой; он ожидал, что испугается, и все же его руки были такими же твердыми, как и в его мастерской.
   Он закрыл заднюю часть фургона, жестом пригласил своего помощника Тима О'Салливана сесть в фургон и забрался в него. О'Салливан сел рядом с ним и направил лошадь на дорогу Булл-Ран. Наступление армии оставило такие глубокие колеи, что фургон накренился под странным углом. Грохот становился все громче. Наверху что-то свистнуло, а затем в сторону приземлилось пушечное ядро, забрызгав грязью и грязью двух мужчин. Лошадь взвизгнула и встала на дыбы; Брейди почувствовал, как поводья перерезали ему пальцы. Фургон закачался, чуть не опрокинулся, а затем выровнялся. Брейди обернулся и увидел поднимающееся позади него облако пыли. К нему бежала масса людей.
   - Боже милостивый, - прошептал он и сунул поводья О'Салливану. О'Салливан посмотрел на них так, словно никогда раньше не водил фургон. "Я собираюсь получить оборудование. Будьте готовы двигаться по моему сигналу.
   О'Салливан остановил лошадь, и Брейди отпрыгнул в сторону. Он подбежал к задней части, открыл дверь, схватил камеру и как раз вовремя приготовился снимать портреты бегущих мимо солдат. Обе стороны - Юнион и Конфедерация - носили синее, и Брейди не мог сказать, какие войска спешили мимо него. Он чувствовал страх, человеческий пот, видел напряжение в глазах мужчин. Его сердце подскочило к горлу, и ему пришлось сконцентрироваться, чтобы засунуть в камеру мокрую тарелку. Он снял крышку объектива, надеясь, что сцена не изменится слишком сильно, что за свои драгоценные три секунды он уловит нечто большее, чем размытие.
   Среди солдат были женщины, дети и хорошо одетые мужчины - некоторые все еще сжимали корзины для пикника, другие едва держали шляпы. Все пробежали. Несколько свободных лошадей проскакали рядом с Брейди; он должен был держать штатив неподвижно. Он делал портрет за портретом, видя лица, которые он узнавал - например, того глупого корреспондента газеты Рассела, человека, который распространил слух о плохом зрении Брейди, - разинутые рты, расширенные от паники глаза. Пока Брейди работал, звуки сливались друг с другом. Он не мог отличить человеческие крики от воплей животных и свистка миномета. Мимо просвистели пули, и не одна застряла в фургоне. Фургон продолжал крениться, и Брейди знал, что О'Салливан с трудом удерживает лошадь.
   Внезапно фургон с грохотом отъехал от него. Брейди повернулся, сам опрокинул штатив и с ужасом наблюдал, как люди топчут его драгоценное оборудование. Он начал спускаться, чтобы спасти камеру, но потом понял, что в панике люди его переедут. Он схватил все доспехи, которые смог, засунул их в карман своего большого пальто и присоединился к толпе, побежав за фургоном, крича О'Салливану, чтобы тот остановился.
   Но повозка не остановилась. Он продолжал двигаться по извилистым, извилистым поворотам дороги, пока не исчез в облаке пыли. Еще одно пушечное ядро приземлилось рядом с дорогой, и Брейди сжался, когда грязь забрызгала его. Женщина вскрикнула и упала вперед, на ее спине расцвела кровь. Он повернулся, чтобы помочь ей, но толпа толкнула его вперед. Он не мог остановиться, даже если бы захотел.
   Это не было романтично; это было ничуть не красиво. Это стоило ему оборудования в сотни долларов и могло стоить ему жизни, если он не сбежит в ближайшее время. Это было то, что книги по истории никогда не говорили ему о войне, никогда не объясняли об абсолютном беспорядке, грязи и крови. Позади него он услышал крики, кто-то кричал, что приближается черная кавалерия, страшная черная кавалерия Конфедерации, хуже четырех лошадей апокалипсиса, если верить иллюстрированным газетам, и Брейди бежал все быстрее. Его ноги скользили в дорожных колеях, и он чуть не споткнулся, но он видел, как другие люди падали, другие были затоптаны, и знал, что не может упасть.
   Он свернул за угол, и вот он, фургон на боку, ящики вывалились наружу, тарелки валялись на грунтовой дороге. О'Салливан стоял на четвереньках, пытаясь убраться, его тело было защищено только потому, что стенка вагона заставила убегающих людей изменить маршрут.
   Брейди поспешил через карету, не обращая внимания на расщепленное дерево, пулевые отверстия и отсутствие лошади. Слезы текли по лицу О'Салливана, но мужчина, казалось, не обращал на них внимания. Брейди схватил О'Салливана за руку и поднял его. - Пойдем, Тим, - сказал он. "Черная конница на холмах. Мы должны уйти".
   - Тарелки... - сказал О'Салливан.
   "Забудьте о тарелках. Мы должны выбраться отсюда".
   "Конь испугался и вырвался на свободу. Я думаю, что кто-то украл ее, Мэт.
   О'Салливан кричал, но Брейди едва его слышал. Его легкие были забиты, и он думал, что утонет в пыли. - Нам нужно идти, - сказал он.
   Он дернул О'Салливана вперед, и они присоединились к толпе. Они бежали до тех пор, пока Брейди не мог больше бежать; его легкие горели, а бок болел. Пули продолжали проникать, и Брэди увидел слишком много людей в военной форме, неподвижно стоящих на обочине.
   "Толпа сама по себе является мишенью", - сказал он, не понимая, что сказал вслух. Он крепче сжал руку О'Салливана и повел его с дороги в тонкие деревья. Они шли прямо вперед, Брейди держался слева от заходящего солнца, и вскоре шум битвы исчез позади них. Они остановились, и Брейди прислонился к толстому дубу, чтобы отдышаться. Солнце село, и стало прохладно.
   "Что теперь?" - спросил О'Салливан.
   "Если мы не встретим ребе, мы в безопасности", - сказал Брейди. Он снял шляпу, вытер рукавом пот со лба и снова надел шляпу. Джулия очень рассердилась бы на него, если бы он потерял эту шляпу.
   - Но как нам вернуться? - спросил О'Салливан.
   Образ разбитого оборудования возник в сознании Брейди вместе с разбитым опрокинутым безлошадным фургоном. - Мы идем, Тим. Брейди вздохнул. "Мы гуляем."
   1861 г.
   Джулия смотрела, как он заправляет новый фургон. Она ничего не сказала, пока он таскал внутрь оборудование, новое оборудование, которое он купил в магазине Энтони в рамках расширенного кредита. Он не хотел навредить своему бизнесу, лишив его необходимого дохода, и Энтони были готовы помочь, особенно после того, как увидели качество его военной работы для иллюстрированных газет.
   - Я не могу пойти с тобой, не так ли? - спросила она, когда он бросил спальный мешок на спину.
   - Мне очень жаль, - сказал Брейди, вспомнив крик женщины и ее падение рядом с ним, кровь расцвела у нее на спине. Его Джулия так бы не умерла. Она умрет в своей постели, в роскоши и комфорте, к которым привыкла. Он взял ее руки. "Я не хочу расставаться с тобой, но я не знаю другого пути".
   Она гладила его лицо. - Мы должны помнить... - сказала она. Слезы, выступившие на глазах, не коснулись ее голоса. - ...что это работа, которая сделает тебя великим.
   - Ты уже сделала меня великим, - сказал он и поцеловал ее в последний раз.
   1863 г.
   Брейди поправил голубые очки на носу и вытер пот со лба тыльной стороной ладони. Пенсильванское солнце палило на его длинный черный жилет, припекая одежду к коже. Труп, умерший всего несколько часов назад, уже был газообразным и раздутым, натягивая свою изношенную униформу Союза. Слишком витиеватый запах смерти наполнил воздух. Если бы не тела людей и лошадей, земля фермера казалась бы мирной, а не местом одного из самых кровопролитных сражений войны.
   Брейди запрокинул голову трупа. Под серой пятнистой кожей черты мальчика застыли в агонии. Брэди не нужно было менять выражение лица; он никогда этого не делал. Ужас всегда был реальным. Он поставил магазинную винтовку вдоль трупа и встал. Перед ним тянулся неровный ряд лежащих трупов. О'Салливан поставил фургон ближе к краю поля и боролся со штативом. Брейди поспешил на помощь своему помощнику, беспокоясь, всегда беспокоясь о том, чтобы разрушить еще больше оборудования. Они так много потеряли, пытаясь сфотографировать войну. Он должен был знать с первого боя, насколько это будет сложно. Он продал почти все, попросил Джулию отказаться даже от самых простых удобств, позаимствованных под его имя у Энтони для оборудования, чтобы записать это. История. Глупость его страны и ее слава. И великая, ужасная растрата жизней. Он оглянулся на мертвые лица, задаваясь вопросом, сколько людей будут оплакивать.
   "Я думаю, мы должны поставить его рядом с деревом". О'Салливан оттащил верхнюю половину треножника под углом от ряда трупов. "Свет хороший - тень с другой стороны. Мэтью?
   "Нет." Брейди отступил на несколько шагов. "Здесь. Видишь угол? Теперь тела выглядят случайными, но вы можете видеть лица".
   Он прищурился, желая лучше видеть лица. Его зрение ухудшалось; в 1851 году все было так плохо, что пресса думала, что через десять лет он ослепнет. Прошло двенадцать лет, а он еще не ослеп. Но он был недалеко от этого.
   О'Салливан поправил черную занавеску, затем Брейди отвел своего помощника в сторону. - Позвольте мне, - сказал он.
   Он забрался под занавес. Жар был гуще; знакомый запах химикатов очистил его нос от смерти. Он посмотрел через объектив. Изображение было таким, каким он его ожидал, четким, кратким, хорошо составленным. Свет просачивался сквозь него, странно отражался сквозь голубоватый оттенок его очков и вызывал острую боль в черепе. Он вытащил, на солнце. "Приспосабливайся, как тебе нужно. Но я думаю, что у нас есть образ".
   Брейди отвернулся от поля, когда О'Салливан подготовил мокрую пластину, а затем сунул ее в камеру. Пот стекал по затылку Брейди в его шерстяное пальто. Он устал, так устал, а война уже длилась на два года дольше, чем кто-либо ожидал. Он не знал, сколько раз он смотрел на лица мертвых, позировал им перед камерой, как несколько лет назад позировал принцев и президентов. Если бы он остался в Нью-Йорке, как Энтони, все было бы иначе. Он мог бы проводить ночи с Джулией...
   - Понятно, - сказал О'Салливан. Он осторожно держал тарелку, лицо его раскраснелось от жара.
   "Вы развиваете его", - сказал Брейди. - Я хочу остаться здесь на несколько минут.
   О'Салливан нахмурился; Брейди обычно контролировал каждый шаг боевых образов. Но Брэди не объяснил своего необычного поведения. О'Салливан ничего не сказал. Он схватился за пластины и вошел в заднюю часть крытого черным фургона. Фургон слегка покачивался, пока он садился в него.
   Брейди подождал, пока фургон перестанет раскачиваться, затем сцепил руки за спиной и пошел по притоптанной, забрызганной кровью траве. Последствия битвы не давали ему покоя: мертвые тела, разоренная земля, разбитые фургоны. Сражения наводили на него ужас, от него хотелось с криком бежать с места происшествия. Он часто сжимал вокруг себя свое снаряжение, как талисман, - если он работал, если не думал об этом, то отгонял страх, пока не прекратилась стрельба. Он споткнулся о заброшенную столовую. Он присел, увидел пулевое отверстие в боку.
   - Ты остаешься, хотя это и ужасает тебя.
   Женский голос так напугал его, что он чуть не закричал. Он попятился, когда встал, и оказался перед худой женщиной с короткими волосами, одетой в брюки, рубашку с короткими рукавами и (очевидно) без нижнего белья. Она выглядела знакомой.
   - Это требует мужества. Она улыбнулась. Ее зубы были ровными и белыми.
   - Тебе не следует быть здесь, - сказал он. Его голос дрожал, и он сжал кулаки, чтобы скрыть дрожь. "Вы ищете кого-то конкретного? Я могу отвести вас к генералу.
   "Я ищу тебя. Вы человек, которого называют Брейди с Бродвея?
   Он кивнул.
   "Человек, который продает все, продает свою студию, чтобы сфотографировать войну?"
   Ее комментарий был слишком близок к его собственным мыслям - и слишком личным. Он почувствовал прилив крови, который не имел ничего общего с жарой. "Что ты хочешь?"
   "Я хочу, чтобы ты работал на меня, Мэтью Брэди. Я оплачу ваше оборудование, позабочусь о вашем путешествии, если вы будете снимать для меня, когда и где я скажу".
   Она напугала его, сумасшедшая женщина, стоящая среди мертвецов. "Я веду свой собственный бизнес, - сказал он.
   Она кивнула, улыбка чуть померкла. "И это обанкротит вас. Вы умрете забытыми, а ваша работа будет спрятана в ящиках на правительственных складах. Вы делаете это не поэтому, не так ли, мистер Брейди?
   "Я делаю это, чтобы люди могли увидеть, что здесь происходит на самом деле, чтобы люди могли путешествовать по моим воспоминаниям, чтобы увидеть это место", - сказал он. Боль в голове усилилась. Эта женщина не имела права насмехаться над ним. "Я делаю это для истории".
   - И вас зовет история, мистер Брейди. Вопрос в том, будешь ли ты служить?
   - Я уже служу, - отрезал он и поймал себя на том, что говорит в воздух. Тепло мерцало перед ним, на мгновение искажая его взгляд на поле. Затем вернулась высокая трава и сломанный частокол, трупы зависли на краю его поля зрения, как тюки сена.
   Он снял очки и вытер глаза. Напряжение вызывало у него галлюцинации. Он слишком долго был на солнце. Вернется к фургону, напьется воды, полежит в тени. Тогда, возможно, память о галлюцинации уйдет.
   Но ее слова преследовали его, пока он возвращался назад. Я оплачу ваше снаряжение, позабочусь о вашем путешествии. Если бы только кто-то это сделал. Он истратил всю сумму своего состояния и все еще не видел конца вперед. Она не была галлюцинацией: она была сном. Желание другой, более легкой жизни, которое никто никогда не исполнит.
   1865 г.
   На следующий день после Аппоматтокса - окончания войны - Брэди приснилось:
   Он шел по коридорам хорошо освещенного места, которого никогда раньше не видел. Его шаги эхом отдавались на блестящем напольном покрытии. Стены из гладкого материала, который не был ни деревом, ни камнем, пахли краской и смягчающими средствами. Лампы были заключены в потолочные ящики, и свет не мерцал, а струился чище, чем газовый свет. Большинство дверей в коридоре были закрыты, но одна оставалась открытой. Надпись, которая сияла собственным светом, гласила:
   ВЫСТАВКА МЭТЬЮ Б. БРЭЙДИ
   ОФИЦИАЛЬНЫЙ ФОТОГРАФ:
   ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ
   (1861-1865)
   Внутри он обнаружил просторную комнату вдвое больше любой комнаты, которую он когда-либо видел, с окнами в потолке и дорическими колоннами, образующими ложбину в центре. Камера, установленная на штативе, наполовину откинула черный занавес, словно ожидая, когда он войдет внутрь. Рядом с ним стояла его повозка, без лошади выглядевшая неуместной и старой. Задняя дверь фургона тоже была открыта, и Брейди увидел внутри деревянные ящики с тарелками, аккуратно расставленные так, что дорожка вела в фотолабораторию. Темная комната выглядела странно: никто не поднял спальные тюфяки, а химические ванны стояли, готовые к использованию. Он бы никогда не покинул фургон таким образом. Он покачал головой и повернулся к остальным в комнате.
   Три длинные широкие стены были голыми. На четвертом теснились картины в рамках. Он подошел к ним и увидел, что это его портреты, его работы из Булл-Рана, Антиетама, Геттисберга. Он даже видел фотографию генерала Ли в сером конфедеративном костюме. Под портретом атрибуция читалась как Автор Брейди (или ассистент) , но Брейди никогда не делал такого портрета, никогда не проявлял его и никогда не позировал. Холод пробежал по его спине, когда он понял, что не прищурился, чтобы прочитать отпечаток. Он потянулся, коснулся переносицы. Его очки исчезли. Он не ходил без очков с тех пор, как был мальчиком. По утрам ему приходилось сначала брать очки с тумбочки, а потом уже вставать с постели.
   Вся его коллекция военного времени (с огромными пробелами) в рамах, на выставке. Четыре тысячи портретов, выставленных на всеобщее обозрение, как он и надеялся. Он потянулся к портрету Ли. Когда его палец коснулся гладкого дерева...
   ― он оказался под большим деревом рядом с фермой Аппоматтоксов, где накануне Ли и Грант подписали мирный договор. Ферма казалась большим белым пятном на фоне голубого апрельского неба. Он схватил свои очки (они каким-то образом упали ему на колени) и зацепил оправу вокруг ушей. Мир стал более четким, голубоватый оттенок смягчал сияние солнца. Он знал, что должен делать. Несмотря на то, что он прибыл слишком поздно, чтобы сфотографировать историческое подписание договора, он все же мог в последний раз сфотографировать генерала Ли в его форме.
   Брейди встал и стряхнул траву со штанов. Его фургон стоял возле фермы. Фургон выглядел прилично - запыленный, забрызганный грязью, с несколькими осколками досок и кривым колесом, которое надо будет очень скоро починить, - не таким чистым и опрятным, как во сне. Лошадь, привязанная к другому дереву, выглядела усталой, но он повезет ее с собой в Ричмонд, к генералу Ли, чтобы завершить выставку.
   "Три пустые стены", - подумал он, отправляясь на поиски своего помощника. Он задавался вопросом, почему его ранние портреты не были установлены там. Возможно, стены ждали чего-то другого. Что-то лучше.
   1866 г.
   Брейди взял своего племянника Левина за плечи и подтолкнул его к двери. Билетщик за стойкой в вестибюле Исторического общества Нью-Йорка махнул им рукой.
   - Сколько сегодня, Джон? - спросил Брейди.
   "Вчера у нас было несколько платных клиентов, - сказал крупный мужчина, - но все они ушли, взглянув на первую стену".
   Брэди кивнул. Общество заявило, что закроет выставку его военных портретов, если посещаемость не возрастет. Но, несмотря на бесплатную рекламу в иллюстрированных газетах и положительную критику, публики не было.
   Левин уже вошел внутрь. Он стоял, заложив руки за спину, и смотрел на портреты разрушения, которые он был слишком молод, чтобы помнить. Брейди привел Левина на выставку, чтобы отговорить мальчика и заставить его вернуться в школу. Он приехал за несколько дней до этого, заявив, что хочет стать фотографом, как его дядя Мэт. Брейди сказал, что в двенадцать лет слишком рано, чтобы начать изучать ремесло, но Джулия пообещала Левину место, где он сможет остановиться, если никто не потребует, чтобы он вернулся в школу. Пока ни у кого не было.
   Брейди тоже вошел. Освещение было плохим, и портреты были разбросаны по нескольким небольшим стенам. Никаких дорических колонн, никаких широких пустых пространств. Это был тесный показ, как и многие другие, которые у него были, но он разделял пустоту галереи в его снах.
   Он смотрел на портреты, зная их наизусть. Они шли по порядку, от первого великолепного шествия по Пенсильвания-авеню, снятого из его вашингтонской студии, до последнего портрета Ли после Аппоматтокса. Каждый портрет возвращал его к достопримечательностям и звукам момента: волнение парада, отвращение к бойне, безнадежность в глазах Ли. Оно было здесь: недавнее прошлое, записанное так точно, как только может человек. Один из его рецензентов сказал, что Брейди поймал время и держал его в своих маленьких стеклянных пластинках. Он, конечно, сделал в своем уме. Иногда достаточно было лишь запаха - разлагающегося мусора, лошадиного пота - и он снова оказывался на поле боя, борясь за жизнь, делая свои портреты.
   Из-за двери он услышал бормотание голосов. Он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джон разговаривает с женщиной в сорняках вдовы. Джон указал на Брейди. Брейди улыбнулся и кивнул, зная, что его опознали как автора выставки.
   Женщина толкнула стеклянную дверь и встала перед Брейди. Она была стройной и старше, чем он ожидал, - лет сорока или пятидесяти, - с глубокими морщинами вокруг глаз и в уголках рта.
   - Я пришла умолять вас, мистер Брейди, - сказала она. Ее голос был мягким. "Я хочу, чтобы вы убрали эти портреты. Там у вас есть изображение тела моего мужа, а в соседней комнате я видела своего сына. Они мертвы, мистер Брейди, и я их похоронил. Я хочу думать о том, как они жили, а не о том, как они умерли".
   - Простите, мэм, - сказал Брейди. Он не повернулся, чтобы посмотреть, на какие портреты она указала. - Я не хотел тебя обидеть. Эти портреты показывают, что такое война на самом деле, и я думаю, что нам нужно помнить об этом, чтобы не пытаться снова".
   Левин остановил свое движение по галерее. Он не повернулся к разговору, но Брейди мог сказать, что мальчик слушал, потому что склонил голову набок.
   - Мы будем помнить, мистер Брейди, - сказала женщина. Она разгладила свою черную юбку. "У всей моей семьи нет выбора".
   Она повернулась спиной и вышла твердыми и гордыми шагами. Уличная дверь резко закрылась за ней. Джон встал со стула.
   - Ты уже получал это раньше, - сказал Брейди.
   - Каждый день, - сказал Джон. "Люди хотят двигаться вперед, Мэтью. Им больше не нужны напоминания о прошлом".
   Брейди взглянул на племянника. Левин перебрался в одну из задних комнат. "Как только Левин закончит рассматривать экспонат, я помогу вам убрать его", - сказал Брейди. "Нет смысла вредить своему бизнесу, чтобы помочь моему".
   Он вздохнул и оглядел комнату. Четыре года работы. Раненые партнеры, испорченное оборудование, потерянное состояние и разрушенный бизнес. Он ожидал признания, по крайней мере, если не дополнительной славы. В памяти всплыл один из афоризмов его матери: замечание, которое она обычно говорила, когда он заходил внутрь, весь в грязи и навозе. "Как пали сильные, - говорила она. Она никогда не ценила его мечты и не прожила достаточно долго, чтобы увидеть, как они сбываются. Теперь ее тень стояла рядом с ним так же отчетливо, как много лет назад она стояла на крыльце, и он мог слышать в ее голосе "я же говорил".
   Он стряхнул призрак. Чего его мать никогда не понимала, так это того, что могущественным еще предстоит пасть.
   1871 г.
   В то утро он надел свое лучшее пальто, свою лучшую шляпу и поцеловал Джулию со страстью, которой не проявлял годами. Она улыбнулась ему, ее глаза наполнились слезами, когда она открыла для него дверь. Он вышел в коридор и услышал, как за ним щелкнул замок. Ничто не выглядело иначе: газовые фонари были покрыты сажей у основания дымоходов; обои в цветочек отклеились в одном углу; лестница скрипела, когда он ступал по ней, спускаясь на первый этаж и на улицу. Только он чувствовал себя по-другому: дрожащий пузырь в животе, напряжение в спине, легкомысленность, угрожающая уверенности его движений.
   Он остановился на первой лестничной площадке и вдохнул затхлый гостиничный воздух. Он задавался вопросом, что они теперь подумают о нем, все великие люди, которых он знал. Они вернулись к нему, как призраки поля боя, преследующие генерала. Сэмюэл Морс, его большие темные глаза щелкали, его скрюченные руки сжимали дагерротипы, его голос эхом разносился по комнате, учил Брейди, что фотография вызовет революцию - революцию, мальчик мой! - и он должен быть на вершине.
   - Да, - прошептал Брейди. В его нью-йоркской студии, столь впечатляющей в 1850-х годах, возле двери на удачу висел портрет Морса. Авраам Линкольн смотрел на этот портрет. Как и его убийца, Джон Уилкс Бут. Президенты, принцы, актеры, убийцы - все прошли через дверь Брейди. И он, в своем высокомерии, считал свою работу искусством, а не коммерцией. Искусство и история требовали его присутствия на первой битве при Булл-Ран. Торговля требовала, чтобы он оставался дома, брал с собой визитные карточки , империалы и портреты солдат, уходящих на войну, семей, которые вот-вот должны были быть разрушены, политиков, больших и малых.
   Нет. Он оставил своих помощников делать это, а сам тратил их заработки, свое состояние и свое будущее на погоню за мечтой.
   И сегодня утром он заплатит за этот сон.
   Так просто, сказал ему его адвокат. Он подпишется на бумаге, объявит о банкротстве, и правительство распределит его активы между оставшимися кредиторами. Он мог по-прежнему заниматься своим ремеслом, по-прежнему пытаться выплатить долги, по-прежнему жить , если кто-то хотел назвать это жизнью.
   Он в последний раз поправил свою куртку и вошел в вестибюль отеля. Служащий за стойкой, как обычно, поздоровался, и Брейди кивнул. Он не выказал ни стыда, ни гнева. Швейцар открыл дверь, и прохладный воздух с запахом навоза щекотал Брейди ноздри. Он глубоко вздохнул и вошел в утреннюю суету: Мэтью Брейди, фотограф. Человек, который шутил с Эндрю Джексоном, Мартином Ван Буреном и Джеймсом Бьюкененом. Человек, поднявший камеру против пуль, который унес с собой больше мертвых и умирающих, чем половина врачей на поле боя. Брейди продвигался вперед, касаясь поля своей шляпы каждый раз, когда проходил мимо женщины, и кивая джентльменам, как будто этот день был лучшим в его жизни. Почти все видели его работы в иллюстрированных газетах, на выставках, в залах самого Конгресса. Он, вероятно, фотографировал сыновей большинства людей, которые ходили по этим улицам. Мертвые лица, обращенные к солнцу.
   Эта мысль отрезвила его. Эти люди потеряли мужей, отцов, детей. Потери больше, чем у него. И они как-то выжили. Как-то.
   Он удерживал эту мысль, пока шел по утрам, слушая бормотание адвоката, бубнение правительственных чиновников, распределяющих его имущество, как одежду в благотворительной организации для сирот. Мысль вынесла его за дверь и вернула на улицу, прежде чем гнев прорвался сквозь оцепенение:
   Портреты были его детьми. Ни у него, ни у Джулии не было - и у него не было ничего другого. Ничего другого.
   "Теперь ты готов работать со мной?"
   Женский голос был достаточно знаком, чтобы он знал, кого увидит, прежде чем поднять глаза: сумасшедшую женщину, которая преследовала его, которая хотела, чтобы он отдал все, что мог, истории.
   Как будто он дал недостаточно.
   Она стояла перед ним, зимнее солнце освещало ее сзади и скрывало ее черты в тени. Вашингтонская толпа ходила вокруг нее, не видя, словно она была не более чем столбом, преграждающим путь.
   - А что я получу, если помогу тебе? - спросил он, его голос звучал резче, чем он когда-либо слышал.
   "Уведомление. признание. Картины на стенах вместо зарытых на складах. Шанс действительно изменить ситуацию".
   Он оглянулся на темную деревянную дверь, на движущиеся фигуры в окне, на людей, которые похоронили его искусство, отдали его Энтони, разделили, изолировали и объявили бесполезным. Его дети, такие же мертвые, как те, которых он фотографировал.
   - И ты оплатишь мой проезд? он спросил.
   "Я предоставлю вам оборудование и организую ваше путешествие, если вы будете фотографировать для меня, когда и где я скажу".
   - Готово, - сказал он, протягивая руку, чтобы скрепить сделку, думая, что такая сумасшедшая, мужественная женщина, как эта, заключила бы сделку как джентльмен. Она взяла его руку, ее ладонь была мягкой, непривычной для работы, и когда она пожала ее, мир закружился. Цвета, боль и пыль обрушились на него. Запахи, которые он ненадолго улавливал, и к тому времени, когда он их идентифицировал, исчезали. Голова болела, глаза пульсировали, тело словно разрывало в пятнадцати разных направлениях. А когда они остановились, он оказался в мире черноты, где с неба падал горячий дождь, как огонь.
   "Мне нужно, чтобы ты это сфотографировал", - сказала она и исчезла. На ее месте стояла его повозка, единственный друг в странном месте. В воздухе пахло горящими зданиями, липкой влагой, разложением. Смерть. Он узнал его по полям сражений много лет назад. Горизонт был черным, испещренным оранжевым пламенем. Деревья поднялись чахлые против угнетения. Мимо него бежали люди - восточные, понял он с некоторым изумлением, - их странные одежды были разорваны и разорваны, лица обожжены, шелушатся, блестят от странного зноя. Они двигались бесшумно: все, что он слышал, это стук дождя по дороге.
   Он схватил старика, остановил его, почувствовал, как мягкая, разлагающаяся плоть растворяется между его пальцами. "Что это за место?" он спросил.
   Старик протянул дрожащую руку, коснулся круглых глаз Брейди, его белой кожи. - Американец... - старик глубоко вздохнул и выдохнул, превратившись в крик. Он вырвал руку из хватки Брейди и побежал. Люди вокруг него тоже закричали и побежали, словно спасаясь от невидимого врага. Брейди схватил свой фургон, раскачиваясь от силы запаниковавшей толпы, и поспешил к дальней стороне.
   Люди лежали на траве, как трупы на поле боя. Только эти трупы шевелились. Обнаженная женщина качалась посреди земли, ее тело было покрыто ожогами, за исключением больших пятен в форме цветов по всему телу. А рядом с ним лежали три человека, их лица растаяли, глаза пузырились на гладких, блестящих лицах.
   "Что это?" - снова закричал он.
   Но женщина, которая привела его сюда, исчезла.
   Один из безликих людей схватил его за ногу. Он стряхнул руку, дрожа от ужаса. От насыщенного запаха разложения ему захотелось подавиться.
   Он уже был в такой ситуации раньше - в панике, среди разложения, в смерти - и нашел только одно решение.
   Он залез внутрь своего фургона и вытащил камеру. На этот раз, однако, он не искал художественной композиции. Он направил объектив на поле трупов, более ужасное, чем все, что он видел под палящим солнцем Пенсильвании, и делал портрет за портретом за портретом, выстраивая искусственную стену из света и тени между собой и черным дождем, отвратительной вонью, и молчаливые цепкие руки сотен умирающих.
   1871 г.
   И часы - или это были дни? - спустя, после того, как он уже не мог в одиночку двигать треногу, больше не мог держать тарелку между пальцами, после того, как она появилась и забрала его мокрые тарелки, его оборудование и его тележку, после того, как он дал воды. к большему количеству людей, чем он мог сосчитать, и разорвал свой костюм и почувствовал, как закопченные капли дождя вонзаются в его кожу, после всего этого он обнаружил, что стоит на той же улице в Вашингтоне, под тем же залитым солнцем зимним небом. Женщина, которую он никогда раньше не видел, посмотрела на него с беспокойством на морщинистом лице и спросила: "С вами все в порядке, сэр?"
   - Я в порядке, - сказал он и почувствовал, как головокружение, грозившее все утро, заставило его опуститься на колени на деревянном тротуаре. Его окружили люди, и кто-то назвал его по имени. Они взяли его под руки и наполовину отнесли в гостиницу. Он смутно осознал, что его подняли по лестнице - запах сирени возвещал о присутствии Джулии - и легли на кровать. Прохладная рука Джулии легла ему на лоб, и ее голос, шепча что-то успокаивающее, окатил его, как благословение. Он закрыл глаза -
   И мечтал в беспорядочных образах:
   Цветы впились в обнаженную кожу; ряд за рядом за рядом тел, растянувшихся на фермерском поле, лица за лицами обращены к солнцу; и лица сливаются с войсками, марширующими под серым небом, запыленный голос генерала Гранта повторяет, что для войны нужны другие правила, другие игроки, и генерал Ли, глядя через крыльцо серым апрельским утром, в последний раз надев форму, говорит: мягко, что быть солдатом больше не занятие для джентльменов. И сквозь все это черный дождь падал с серых небес, покрывая все склизкой жарой, прожигая кожу, оставляя разорванными тела, расплавляя одежду людей с их тел...
   Брейди ахнул и сел. Джулия обняла его. - Все в порядке, Мэтью, - сказала она. - Ты мечтал.
   Он положил голову ей на плечо и закрыл глаза. Тотчас перед его глазами предстала обожженная цветами кожа, и он заставил себя открыть веки. На нем все еще был костюм, но на нем не было длинных порезов, а ткань была сухой. "Я не знаю, что со мной не так, - сказал он.
   - Тебе просто нужен отдых.
   Он покачал головой и встал. Его ноги тряслись, но движение было приятным. "Подумайте, где бы мы были, если бы я не пошел в Булл-Ран", - сказал он. "Мы были богаты. У нас было то, что мы хотели. Я бы сделал портреты, и мы заработали бы больше денег. Вместо этой квартиры у нас была бы еще более приятная студия и дом". Он слегка улыбнулся. "И теперь правительство продаст все, что может, кроме портретов. Портреты, которые никто не хочет видеть".
   Джулия все еще сидела на краю кровати. Ее черное платье было измято, а локоны взлохмачены. Должно быть, она держала его, пока он спал.
   "Знаете, - сказал он, прислонившись к подоконнику, - я встретил женщину сразу после битвы при Геттисберге, и она сказала мне, что я умру забытым, если мои работы будут спрятаны на правительственных складах. А я думал, что она сошла с ума; как мир мог забыть Брейди с Бродвея? Я мечтал об огромной галерее, заполненной моими работами...
   "В мечтах есть правда, - сказала Джулия.
   - Нет, - сказал Мэтью. "У мечты есть надежда. Мечты без надежды - это кошмары". Он провел рукой по комнате. - Это кошмар, Джулия.
   Она склонила голову. Ее руки были сжаты вместе так сильно, что костяшки пальцев побелели. Потом она подняла голову, откинув назад свои локоны, и он увидел гордую молодую женщину, на которой женился. - Так как же нам что-то изменить, Мэтью?
   Он уставился на нее. Даже сейчас она все еще верила в него, думала, что вместе они смогут все исправить. Он хотел сказать ей, что они вернут то, что потеряли; он хотел дать ей надежду. Но ему было сорок восемь лет, почти слепой и без гроша в кармане. У него не было времени построить жизнь из ничего.
   - Думаю, мы продолжаем работать, - сказал он тихо. Но пока он говорил, по его спине пробежал холодок. Он работал на сумасшедшую, и она привела его к вратам ада. И ему нечем было похвастаться, кроме странного поведения и пугающих воспоминаний. - Прости, Джулия.
   "Я не." Она улыбнулась той загадочной улыбкой, которая была у нее с тех пор, как он женился на ней. "Награда стоит затрат".
   Он кивнул, чувствуя, как дождь все еще горячий на его коже, и слыша голоса, призывающие на помощь на языке, которого он не мог понять. Он задавался вопросом, стоит ли какая-либо награда жертв, принесенных ради нее.
   Он так не думал.
   1871 г.
   Шесть недель спустя Брэди приснилось:
   В выставочном зале было холоднее, чем раньше, освещение лучше. Брейди стоял рядом со своим фургоном и сжимал его деревянный каркас. Он обошел фургон, увидел, что двери на выставку закрыты, а он один в огромном зале. Он коснулся глаз. Очков не было, и он мог видеть, как и в предыдущих снах. Его зрение было ясным, яснее, чем когда-либо.
   На дальней стене не было добавлено ни одного портрета. Он подошел к своей коллекции и остановился. Он не хотел смотреть на свою старую работу. Он не мог вынести этого зрелища, зная, какую боль и потери причинили эти портреты. Вместо этого он повернулся и ахнул.
   Портреты украшали когда-то пустую стену. Он побежал к ним, чуть не споткнувшись о борта фургона. Сотни портретов в рамках и под разными углами блестели в странном направленном свете, который никогда не мерцал. Он подошел ближе, увидел сцены, которые, как он надеялся, забудет: цветочную женщину; трое безликих людей с закипевшими в глазницах глазами; плачущий человек, его кожа свисает вокруг него, как лохмотья. Портреты были четче, чище, чем военные портреты с другой стены. В жидкость не попала пыль, не треснули мокрые пластины, не разбилось стекло. Четкие, четкие портреты на бумаге, которых он никогда раньше не видел. Но это была его работа, явно его работа.
   Он заставил себя отвести взгляд. В воздухе стоял металлический запах. Остальная часть стены была пустой, как и две другие. Больше фотографий, чтобы сделать, больше ада, чтобы увидеть. Он испытал на себе огонь и серу, обжигающий дождь - слезы сатаны. Ему было интересно, что еще он увидит, что еще она заставит его записать.
   Он коснулся портрета мужчины с расплавленными лицами. Если бы ему пришлось обменивать подобные видения на свое зрение и свое богатство, он бы не стал торговать. Он умрет бедным и слепым рядом с Джулией.
   Воздух стал холоднее.
   Он проснулся с криком.
   1873 г.
   Брейди уставился на тарелку, которую держал в руке. Его объект давно покинул студию, но Брейди не двигался с места. Он помнил дни, когда предмет за предметом приходили в студию, и его помощникам приходилось проявлять отпечатки, пока Брейди инсценировал сеансы.
   - Я возьму это, дядя.
   Брэди вздрогнул. Он не заметил, что Левин был в комнате. Он задавался вопросом, видел ли Левин Брейди, стоящий там, ничего не делая. Левин ничего не говорил последние несколько лет, но, похоже, он заметил все более странное поведение Брейди. - Спасибо, Левин, - сказал Брейди, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.
   Левин отвел глаза, схватил накрытую пластину и понес ее в фотолабораторию для проявки. Левин вырос высоким за семь лет, что он был с Брейди. Далекий от самоуверенного двенадцатилетнего мальчишки, пришедшего работать к дяде, Левин превратился в молчаливого человека, который оживал только за объективом камеры. Брейди не смог бы выжить без него, особенно после того, как ему пришлось отпустить остальных своих сотрудников.
   Брейди передвинул камеру, вылил смесь коллодия обратно в банку и накрыл нитрат серебра. Затем он вымыл руки в миске с прохладной водой, которая стояла возле склада химикатов.
   - У меня есть для тебя другая работа. Ты можешь побыть один в пятницу в четыре?
   На этот раз подскочил не Брейди, а его сердце. Он стучал по его грудной клетке, как ребенок, пытающийся сбежать из запертой комнаты. Его нервы так долго были на пределе. Джулия продолжала давать ему горячий чай и растирать затылок, но ничего не помогало. Когда он закрыл глаза, он увидел видения, которые не хотел видеть.
   Он медленно повернулся. Сумасшедшая стояла там, сцепив руки за спиной. Поскольку она не появлялась почти два года, ему удалось убедить себя, что она не настоящая, что он ее выдумал.
   "Другая работа?" он спросил. Его трясло. Либо он не придумал последнего, либо ему снился очередной кошмар. "Мне жаль. Я не могу".
   "Не мочь?" Ее щеки покраснели. - Ты обещал, Мэтью. Ты мне нужен."
   - Ты никогда не говорил мне, что собираешься отправить меня в ад, - огрызнулся он. Он отодвинулся от химикатов, опасаясь, что в гневе он их выбросит. "Ты ненастоящий, и все же место, где ты меня занял, остается в моей памяти. Я схожу с ума. Ты признак моего безумия.
   - Нет, - сказала она. Она подошла и слегка коснулась его. Кончики ее пальцев были мягкими, и он чувствовал слабый запах ее тела. "Ты не сумасшедший. Вы только что столкнулись с чем-то, что находится за пределами вашего опыта. Вам снилась поздняя война, не так ли? Видения, от которых ты не мог убежать?
   Он уже хотел было отречься, как вспомнил, как в первый же год своего возвращения запах гнилых отбросов вернул его в Дьявольскую нору; как ржание лошади заставило его нырнуть в укрытие; как он хранил свой фургон, потому что пребывание в нем наполняло его глубокой тревогой. - Что ты мне говоришь?
   "Я родом из места, о котором вы никогда не слышали", - сказала она. "Мы разработали искусство путешествий в одно мгновение, и наши социальные нормы отличаются от ваших. Место, куда я тебя отправил, не было адом. Это была зона боевых действий после Уни - одна страна применила новый вид оружия против другой страны. Я хочу отправить вас в другие подобные места, чтобы сфотографировать их, чтобы мы могли показать эти фотографии людям из моего общества".
   "Если вы можете путешествовать в одно мгновение, - и он вспомнил кружащийся мир, танцующие цвета и звуки, когда он путешествовал из своего мира в другой, - тогда почему бы вам не взять туда людей? Зачем я тебе нужен?"
   "Эти места запрещены. Я получил особое разрешение. Я работаю над художественным проектом и чуть не лишился финансирования, потому что увидел вас в Геттисберге.
   Дрожь Брейди уменьшилась. - Ты рисковал всем, чтобы увидеть меня?
   Она кивнула. - В этом мы похожи, - сказала она. - Ты тоже рисковал всем, чтобы следовать своему видению.
   - А я тебе нужен?
   - Ты первый и лучший, Мэтью. Я даже не мог получить финансирование, если не гарантировал, что получу твою работу. Твои студийные портреты прекрасны, Мэтью, но твои военные фотографии делают тебя великим".
   "Никто не хочет видеть мою военную работу, - сказал Брейди.
   Ее улыбка казалась грустной. - Будут, Мэтью. Особенно, если ты работаешь со мной".
   Брейди оглядел свою студию, которая теперь стала меньше, чем когда-либо. На стенах до сих пор висели портреты великих людей, актеров, художников и людей, которым просто хотелось, чтобы их помнили.
   "Сначала для тебя это было искусством", - сказала она хриплым голосом. "Затем это стало миссией - показать людям, что такое война на самом деле. А сейчас никто не хочет смотреть. Но им нужно, Мэтью.
   - Я знаю, - сказал он. Он оглянулся на нее, увидел сияние в ее лице, дрожание нижней губы. Это значило для нее больше, чем должен был бы быть художественный проект. Что-то личное, что-то глубокое привлекло ее. "Я пошел в ад ради тебя и даже не увидел результатов своей работы".
   - Да, ты это сделал, - сказала она.
   "Дядя!" - позвал Левин из соседней комнаты.
   Женщина исчезла, оставив за собой мерцающий воздух. Брейди протянул руку и коснулся его, ощутив остатки вихря. Значит, она знала о его снах. Или она имела в виду работу, которую он проделал в своем фургоне на площадке, проявляя пластины до того, как они высохли, чтобы сохранить портреты?
   - Я слышал голоса? Левин вышел из задней комнаты, вытирая руки о халат.
   Брейди взглянул на Левина и увидел нахмуренные брови молодого человека. Левин очень беспокоился о нем. - Никаких голосов, - сказал Брейди. - Возможно, вы только что слышали, как кто-то зовет с улицы.
   "Портрет готов". Левин посмотрел на химикаты, как бы перепроверяя работу дяди.
   - Я посмотрю позже, - сказал Брейди. "Я иду домой к Джулии. Ты можешь посмотреть студию?"
   Левин кивнул.
   Брейди схватил свое пальто с одного из сидячих стульев и остановился в дверях. - Что вы думаете о моей военной работе, Левин? И будь честным, прямо сейчас.
   "Честный?"
   "Да."
   Брэди ждал. Левин глубоко вздохнул. "Я хотел бы быть на десять лет старше, чтобы я мог быть одним из ваших помощников, дядя. Вы сохранили то, что должны увидеть будущие поколения. И меня злит, что никто не хочет смотреть".
   - Я тоже, - сказал Брейди. Он просунул руки в рукава пальто. -- Но, может быть, -- и он почувствовал, как что-то осторожно поднимается в его груди, что-то вроде надежды, -- если я буду работать еще немного усерднее, люди снова посмотрят. Думаешь, Левин?
   - Это одна из моих молитв, дядя, - сказал Левин.
   - Мой тоже, - сказал Брейди и вышел за дверь. Он немного присвистнул, спускаясь по лестнице. Может быть, женщина была права; может быть, у него все-таки есть будущее.
   1873 г.
   В пятницу, в четыре часа, Брейди вылетел из своей студии в такое жаркое место, что пот выступил на его теле в тот момент, когда он перестал кружиться. Его повозка стояла на грунтовой дороге, окруженная соломенными хижинами. Некоторые хижины горели, но пламя было единственным движением во всей деревне. Далеко-далеко он мог слышать хлопанье хлопков, но ничего не видел. Мухи жужжали вокруг него, не приземляясь, как будто у них были более интересные места. В воздухе пахло горелым сеном и чем-то зловонным, чем-то знакомым. Он сглотнул и поискал тела.
   Он схватился за заднюю часть фургона и забрался внутрь. Тьма приветствовалась. Его глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к полумраку, затем он схватил штатив и камеру и вынес их на улицу. Он сдвинул очки на нос, но его палец наткнулся на кожу, а не на металл. Он мог видеть. Он прищурился и недоумевал, как она это сделала - дала ему зрение на такой короткий промежуток времени. Возможно, это была его награда за то, что он попал в ад.
   Из одной из горящих хижин протянулась рука. Брейди остановился рядом с ним, присел на корточки и увидел человека, лежащего лицом вниз в пыли с оторванным затылком. Желчь подступила к горлу Брейди, и он сглотнул, чтобы проглотить последний прием пищи. Он собрал камеру, снял колпачок с объектива и посмотрел сквозь него, увидев руку и языки пламени, мерцающие его узким круглым зрением. Потом вылез из-под занавески, вернулся в фургон и приготовил тарелку.
   На этот раз он не чувствовал страха. Возможно, знание того, что женщина (почему она так и не назвала ему своего имени?) может мгновенно вывести его из этого района, заставило его почувствовать себя в большей безопасности. Или, возможно, это была его целеустремленность, такая же сильная, как в первом сражении при Булл-Ран, когда пули просвистели над ним, а его повозку толкнули бегущие солдаты. Тогда у него была причина, тогда была жизнь, и он вернет ее.
   Он вышел на улицу и сфотографировал мертвеца в горящей избе. Звук "чоп-кок-круп" затих, но жар, казалось, усилился. Тишина в деревне была жуткой. Треск горящих зданий заставил его подпрыгнуть. Он больше не видел тел, никаких доказательств, кроме пустоты и пожаров, того, что в этом месте что-то произошло.
   Потом он увидел ребенка.
   На самом деле это был малыш. Голый, с выстрелом в спину, тело лежит на краю канавы. Брейди подошел к канаве и заглянул внутрь, затем отступил назад и впервые в своей профессиональной карьере заболел.
   Тела заполнили ров - женщины, дети, младенцы и старики - их конечности откинуты назад, животы вырваны, лица прострелены. Кровь лилась рекой, добавляя медный запах к запаху горелого сена и смраду разложения. В какие места она его везла, где вместо солдат гибли женщины и дети?
   Он схватил свою камеру, свой щит и установил его, зная, что это будет преследовать его, как преследовал его горячий, слизистый дождь. Он приготовил новые тарелки и снова и снова фотографировал малыша, невинного младенца, который пытался уползти от ужаса и был ранен в спину за свои попытки выжить.
   И пока он работал, его зрение расплывалось, и он задавался вопросом, почему пот, льющийся в его глаза и вытекающий из них, никогда не заставляет их гореть.
   1875 г.
   Брейди уставился на чек на 25 тысяч долларов. Он положил его на салфетку, прикрывавшую край столика. В передней он слышал, как Левин спорил с Джулией.
   - Не сегодня, - сказала она. - Дайте ему хотя бы передохнуть между плохими новостями.
   Брейди прикоснулся к тонкой бумаге, плавному почерку. Правительство дало ему четверть богатства, которое он потерял во время войны, и одну десятую денег, которые он потратил на фотографирование истории. И слишком поздно. Проверка запоздала. Месяцем ранее военное министерство, которому принадлежало право собственности на мокрые пластины, продало их все Энтони за нераскрытую сумму. У них был четкий законный титул, и Эдвард Энтони сказал Брейди, что они никогда не будут продаваться.
   Он встал со вздохом и оттолкнул полуоткрытую дверь спальни. "Скажи мне что?" он спросил.
   Левин поднял взгляд - виновато, подумал Брейди. Джулия что-то спрятала за спиной. -- Ничего, дядя, -- сказал Левин. "Это может подождать."
   - Ты что-то принес, и я хочу знать, что это. Голос Брейди был резким. В последнее время это было слишком резко. Воспоминания о его путешествиях, стремление хранить молчание - не рассказывать Джулии о фантастических событиях - и перемены судьбы за переменами в его собственной жизни брали свое.
   Джулия вытащила руку из-за спины. Она сжимала стереоскоп. Маленькое устройство задрожало, когда она протянула его Брейди.
   Он поднес линзы к глазам, чувствуя, как оправа звякнула о его очки. Трехмерное изображение внутри было знакомо: военный парад, который он принял более десяти лет назад, когда солдаты ехали по Пенсильвания-авеню. Брейди убрал толстую карту из окна просмотра. Как он и ожидал, два портрета стояли рядом. Он даже ожидал, что сбоку будет цветистый почерк, в котором говорилось, что стереоскопический портрет можно приобрести на складе Энтони. Чего он не ожидал, так это указания авторства внизу, утверждающего, что фотография была сделана самими Энтони.
   Он сжал кулаки и развернулся, позволив устройству упасть на деревянный пол. Стереоскоп звенел, катясь, и Брейди подавил желание пнуть его через всю комнату.
   - Мы можем пойти к конгрессмену Гарфилду, - сказал Левин, - и, может быть, он нам поможет.
   Брейди уставился на портрет. Он мог подать на Энтони в суд. Им принадлежали права на сырые тарелки, но они должны были указать его авторство. Это казалось тривиальной вещью, из-за которой нужно бороться. У него не было денег, а то влияние, которое он имел, лучше было бы потратить на то, чтобы вернуть пластинки, чем бороться за известность. - Нет, - сказал Брейди. - Можешь обращаться в газеты, Левин, если хочешь, но мы не заставим Джеймса выступать за нас. Он уже сделал все возможное. Это наша борьба. И мы будем продолжать в том же духе до победного конца, если придется".
   Джулия сжала руки и уставилась на него. Казалось, морщины вокруг ее рта стали глубже. Он вспомнил, как впервые танцевал с ней, бриллианты на ее шее, сверкающие в свете свечи. Они продали эти алмазы в 1864 году для финансирования петербургской экспедиции - экспедиции, в которой половина его снаряжения была уничтожена снарядами конфедератов. Ты будешь великим человеком, сказала она ему. Проблема была в том, что он никогда не спрашивал ее, что она имела в виду под словом "великолепно". Возможно, она считала своего богатого отца великим человеком. Возможно, она осталась с Брейди из-за верности жене.
   Она подошла к нему и обняла его. - Я люблю тебя, Мэтью, - сказала она. Он обнял ее так близко, так близко, что боялся причинить ей боль. Ни одна его работа, никакие его усилия не были бы возможны, особенно в неурожайные годы, если бы она не верила в него.
   - Прости, - прошептал он ей в плечо.
   Она выскользнула из его объятий и обняла его, чтобы посмотреть ему в глаза. - Мы продолжим сражаться, Мэтью. И, в конце концов, мы победим".
   1877 г.
   А задания продолжали поступать. Брэди стал с нетерпением ждать кружения, хотя часто попадал в ад. Там его тело было сильнее; его зрение острее. Он мог на короткое время забыть об унылости Вашингтона, о пустоте своей жизни. Он работал на полях сражений - и все еще мог верить, что его работа имеет смысл.
   В один темный серый день он вышел из своей мастерской и обнаружил, что прячется на опушке леса. Его повозка без лошади была прислонена к тонкому дереву. Воздух был густой и влажный. Черный костюм Брейди прилипал к его коже, уже влажной. Сквозь кусты он увидел солдат с большими винтовками, окруживших церковь. Говоря на языке, который, как ему казалось, он понимал - на испанском? - они собрали детей вместе. Затем по двое и по трое солдаты завели детей внутрь.
   Сцена была устрашающе тихой. Брейди подошел к фургону, схватил штатив и установил камеру. Он осторожно ступил на лесную подстилку; шорох его тяжелых кожаных ботинок, казалось, был похож на выстрелы. Он делал портрет за портретом, концентрируясь на лицах солдат, покорных взглядах детей. Он задавался вопросом, почему солдаты держат детей в заключении и что они собираются сделать с городом, который он видел прямо за горизонтом. И по нему пробежала тонкая струйка облегчения, что здесь, по крайней мере, детей пощадят.
   Как только дети оказались внутри, солдаты закрыли тяжелые двери и заперли их. Кто-то уже заколотил окна. Брейди вставил в камеру еще одну пластину, чтобы сделать последний портрет закрытой церкви, прежде чем последовать за армией на их грязную работу в деревне. Он посмотрел вниз, проверяя тарелки, которые дала ему женщина, когда услышал свист. В ноздри ударил резкий, покалывающий запах, за которым последовал запах дыма. Автоматически он открыл линзу - точно так же, как солдат бросил горящий факел в саму церковь.
   Брейди закричал и выбежал из кустов. Солдаты увидели его - и один навел на него винтовку. Пули стучали в него, звук звучал быстрее и яростнее, чем винтовки с войны. Брейди почувствовал, как его тело дёргается и падает, как он переворачивается, подпрыгивая при каждом попадании пули. Он хотел доползти до церкви, спасти детей, но не мог пошевелиться. Он ничего не мог сделать. Мир становился темнее - и он увидел что-то вроде света - а его мать? жду его -
   А потом началось кружение. Это казалось медленнее, и он не был уверен, что хочет, чтобы это началось. Это увело его от света, от матери, которую он не видел с тех пор, как покинул ферму в 16 лет, от церкви и горящих детей (ему показалось, что он слышит их крики - громкие, испуганные, пронзительные). и обратно в тишину своей мастерской.
   Он оказался в одном из своих кресел с прямой спинкой. Он попытался встать и упал, очки задели край носа. Шаги на лестнице побежали к нему, затем руки подняли его. Левин.
   "Дядя? Ты в порядке?"
   - Выстрел, - прошептал Брейди. "Дети. Все мертвы. Должны получить детей.
   Он оттолкнул Левина и стал нащупывать что-нибудь, что-нибудь, за что можно было бы ухватиться. "Я должен вернуться!" он крикнул. "Кто-то должен спасти этих детей!"
   Левин схватил его за плечи, заставил Брейди вернуться на стул. - Война кончилась, дядя, - сказал Левин. "Закончилось. Ты дома. Ты в безопасности."
   Брейди посмотрел на Левина и почувствовал, как его начинает трясти. Она бы не отправила его обратно. Она не позволила бы ему спасти тех детей. Она все время знала, что церковь сгорит, и хотела, чтобы он ее сфотографировал, записал, а не спасал. Он закрыл лицо руками. Он видел достаточно зверств, которых хватило бы на три жизни.
   - Все в порядке, - сказал Левин. - Все в порядке, дядя.
   Все было не так. Левин становился экспертом в этом, в том, чтобы уговорить Брейди вернуться домой. И к его чести, он никогда ничего не говорил Джулии. - Спасибо, - сказал Брейди. Его слова были тонкими, поспешными, как будто пулевые отверстия все еще изрешечивали его тело и высасывали из него воздух.
   Он потрепал Левина по плечу и пошел - пошел - в конец мастерской, в свою комнату, в свой дом. Возможно, сумасшедшей женщины не существовало. Может быть, то, что видел Левин, было правдой. Возможно, разум Брейди все-таки уходил.
   - Спасибо, - повторил он и пошел вниз по лестнице, утешенный болью в костях и размытым краем зрения. Он был дома, и он останется...
   Пока она не позвонила ему снова. Пока у него не появится следующий шанс быть молодым, работать и делать что-то стоящее.
   1882 г.
   Брейди сидел перед окном, глядя на улицу. Внизу с грохотом проносились вагоны, подбрасывая грязь и куски льда. Люди спешили по тротуару, склонив головы на мокрый снег. Рифленое стекло было холодным для его пальцев, но ему было все равно. Он мог слышать, как Левин в студии разговаривает с потенциальным клиентом. На прошлой неделе Левин занимался всеми делами. Брейди едва мог двигаться.
   Смерть Генри Энтони не должна была так сильно ударить по нему. Братья Энтони были самыми близкими врагами Брейди после войны. Тем не менее, когда-то они были друзьями и компаньонами на заре искусства. Вся фотография умирала: Морса больше не было. Генри Энтони мертв. И трое помощников Брейди, которых он обучил, чтобы сменить его, погибли при открытии Запада.
   Левин отворил дверь и заглянул. - Дядя, гость, - сказал он.
   Брейди уже собирался отмахнуться от Левина, когда внутрь вошел еще один мужчина. Мужчина был высоким, худощавым, в аккуратно выглаженном черном костюме. Он выглядел официально. "Г-н. Брейди?
   Брейди кивнул, но не поднялся.
   "Я Джон С. Тейлор. Я солдат, сэр, и изучаю вашу работу. Я хотел бы поговорить с вами, если бы мог".
   Брейди отодвинул игольное кресло рядом с собой. Тейлор сел, держа шляпу в руках.
   "Г-н. Брейди, я хотел, чтобы ты знал, чем я занимаюсь. После окончания войны я пытался приобрести ваши работы. Я получил по разным каналам более 7000 негативов ваших лучших фотографий".
   Брейди почувствовал, как дымка, окружавшая его, немного рассеялась. - И вы хотели бы их показать?
   - Нет, сэр, на самом деле я пытался их сохранить. Пластины, которые правительство купило у вас много лет назад, лежат на складе. Некоторые из них были уничтожены из-за неосторожного обращения. Я пытался разместить их в другом месте. У меня есть предложение от военно-морского ведомства - у меня там связи - и я хотел получить ваше одобрение.
   Брейди рассмеялся. Звук бурлил внутри него, но он не чувствовал радости. Он так давно хотел получить портреты, и вот, наконец, кто-то попросил его одобрения. "Никто раньше не спрашивал меня, чего я хочу".
   Тейлор откинулся назад. Он взглянул на Левина, как будто странная реакция Брейди насторожила Тейлора.
   - Мой дядя проделал немалую одиссею, чтобы удержать свои тарелки, - тихо сказал Левин. - Он многое потерял за эти годы.
   - С самого начала, - сказал Брейди. "Никто никогда не узнает, через что мне пришлось пройти, чтобы получить негативы. Весь мир никогда не сможет это оценить. Это изменило ход моей жизни. Некоторые из этих негативов чуть не стоили мне жизни. А потом работу у меня забрали. Вы понимаете, мистер Тейлор?
   Тейлор кивнул. - Я долго отслеживал эти фотографии, сэр. Я помнил их по иллюстрированным бумагам и решил, что их нужно сохранить, чтобы дети моих детей увидели разруху, узнали о глупостях, которые мы совершали из-за того, что не могли договориться друг с другом".
   Брей улыбнулся. Человек, который понял. Окончательно. "Правительство купило мои портреты Вебстера, Калхуна и Клея. Мне платили большие деньги за те картины, которые были сделаны из моих фотографий. Не моя работа, заметьте. Картины моих работ. Пейдж был бы так счастлив".
   "Сэр?"
   Брэди покачал головой. Пейдж уже давно ушел от него. "Но никто не хочет, чтобы война работала. Никто не хочет видеть, что мы с тобой сохранили. Я не хочу, чтобы флот хоронил негативы. Я хочу, чтобы они выставили работу, воспроизвели ее или сделали из нее книгу, которую кто-то может увидеть".
   "Во-первых, мистер Брейди, - сказал Тейлор. "У флота есть негативы, которые я приобрел, но нам нужно удалить остальные из военного министерства, прежде чем они будут уничтожены. А потом ты, или твой племянник, или кто-то другой может пойти туда и устроить шоу".
   Брейди потянулся и схватил руки Тейлора. Они были крепкими и сильными - руки молодого человека на теле пожилого мужчины. "Если вы сможете это сделать, - сказал Брейди, - вы сделаете все, что я сделал, стоящим".
   1882 г.
   Джулия съежилась на диване, накрывшись одеялом. Она исхудала, ее глаза были большими блюдцами на плоскостях лица. Ее руки тряслись, когда она брала письмо от Брейди. Он колебался, давать ли ей его, но знал, что она спросит и будет волноваться. Ее слабому сердцу лучше знать, чем постоянно волноваться. Она наклонилась к лампе. Брейди видел, как двигались ее глаза, пока она читала.
   Он уже знал слова наизусть. Письмо было от генерала А. В. Грили из военного министерства. Он отвечал за правительственную коллекцию работ Брейди. После вступительных приятностей он написал:
   Правительство положительно заявило, что их негативы не должны использоваться в коммерческих целях. Это историческое достояние всего народа, и правительство справедливо отказалось от введения опасной системы "особых привилегий", давая разрешение на публикацию отдельным лицам. Правительственные негативы, как собственность народа, хранятся в священном доверии...
   Там, где их никто не мог увидеть, и даже сам Брейди не мог их использовать. Ему было интересно, что думает Тейлор - Тейлор, который уже получил бы письмо в Коннектикуте.
   Джулия подняла голову, в ее глазах стояли слезы. "Что они думают, что ты собираешься украсть у них тарелки, как они украли их у тебя?"
   - Не знаю, - сказал Брейди. "Возможно, они действительно не понимают, что у них есть".
   - Они понимают, - сказала Джулия резким голосом. - И это их пугает.
   1883 г.
   Во сне он слышал звуки работающих людей. Дважды он подходил к двери своей галереи, и дважды она была заперта. За тонким материалом он услышал голоса: "Вот, Андре. Нет нет. Хранить те же годы на той же стене" - и звуки шаркающих ног. На этот раз он постучал, и дверь приоткрылась.
   Потолочные светильники залили комнату. Оно было широким и светлым - светлее, чем он мог себе представить. Его работа покрывала все стены, кроме одной. Люди, одетые в штаны и свободные рубашки, как и нанявшая его женщина, несли портреты в рамках с одного места на другое под руководством худощавого мужчины, стоявшего рядом с фургоном Брейди.
   Мужчина посмотрел на Брэди. "Что ты хочешь?"
   - Я просто хотел увидеть...
   Мужчина повернулся к одному из других проходивших мимо. - Избавься от него, ладно? У нас есть всего несколько часов, и нам еще нужно заполнить одну стену".
   Женщина остановилась рядом с Брейди и положила руку ему на плечо. Ее пальцы были прохладными. - Мне очень жаль, - сказала она. "Готовим выставку".
   - Но я художник, - сказал Брейди.
   "Он говорит-"
   - Я знаю, что он говорит, - сказал мужчина. Он покосился на Брейди, затем взглянул на портрет, висевший рядом с фургоном. "Так он и есть. Вы должны закончить выставку, мистер Брейди, а не таращиться в мастерской.
   "Я не знал, что мне нужно что-то закончить".
   Мужчина вздохнул. "Шоу открывается завтра утром, и вам еще нужно заполнить одну стену. Что ты здесь делаешь?"
   - Не знаю, - сказал Брейди. Женщина взяла его за руку и вывела за дверь.
   - Увидимся завтра вечером, - сказала она. А потом она улыбнулась. "Мне нравится твоя работа."
   А потом он проснулся, дрожа и дрожа в темноте рядом с Джулией. Ее ровное дыхание было утешением. Он сжался и уперся коленями в грудь. Одна стена, которую нужно заполнить к завтрашнему дню? Хотел бы он понять, что значат сны. Ему потребовалось почти двадцать лет, чтобы заполнить все остальные стены. А потом он подумал, что, возможно, время во сне работает не так, как в реальном времени. Возможно, время во сне переместилось в одно мгновение, как он это сделал, когда женщина увлекла его в другое место.
   Это был всего лишь сон, сказал он себе, и к тому времени, когда он снова заснул, он действительно поверил в него.
   1884 г.
   К тому времени, как фургон появился рядом с ним, Брейди трясло. В этом месте было тихо, совершенно тихо. Дома стояли ровными рядами на бесплодной, коричневой, безлесной земле. Их белые порядки стояли, как часовые, у гор, стоявших вдалеке. Слабый запах, почти едкий, покрыл все. Воздух был теплым, но не душным, и капли пота выступили на его руках, как капли крови.
   Брейди появился за одним из домов. Внутри за столом сидела семья - мужчина, женщина и двое детей. Казалось, что все они ели - у женщины ко рту была поднесена ложка, - но никто не двигался. За все время, пока он был там, никто не шевелился.
   Он вошел в свой фургон, снял камеру и штатив, затем постучал в дверь. Семья его не признала. Он толкнул дверь и вошел внутрь, установив камеру возле блестящей столешницы. Потом он подошел к семье. Дети смеялись, глядя друг на друга. Их грудь не вздымалась и не опускалась, глаза не двигались. Мужчина держал в руке чашку, полную застывшей жидкости. Он наблюдал за детьми со слабой улыбкой на лице. Женщина смотрела вниз, на миску, наполненную мокрой кашей. Рука с ложкой - пустая, если не считать белого пятна в центре - застыла у ее рта. Брейди прикоснулся к ней. Ее кожа была холодной, жесткой.
   Они были мертвы.
   Брейди попятился, чуть не опрокинув штатив. Он схватил камеру, почувствовал ее твердость в своих руках. Почему-то эти призраки пугали его больше всех остальных. Он не мог сказать, что их убило или как они умерли. Это становилось все труднее, во многих разных местах, где он был, но он мог, по крайней мере, догадываться. Здесь он ничего не видел - и тела даже не казались реальными.
   Он забрался под темную занавеску, найдя своего рода защиту от собственного снаряжения. Возможно, рядом с его собственными вещами то, что убило их, будет избегать его. Он сделал фотографию, а затем отнес свою технику в соседний дом, где на диване сидела застывшая женщина и смотрела на листок бумаги. В каждом доме он снимал натюрморты, почти желая крови, огня, признаков разрушения.
   1885 г.
   Брейди сложил газету и положил ее. Он не хотел беспокоить Джулию, которая крепко спала на кровати. Казалось, она так мало отдыхала. Ее лицо стало прозрачным, тени под глазами были такими глубокими, что казались синяками.
   Он не мог поделиться с ней статьей. Год назад она, возможно, рассмеялась бы. Но сейчас по ее щекам текли слезы, и ей хотелось, чтобы он обнял ее. А когда она проснется, он обнимет ее, ведь у них осталось так мало времени.
   Ей не нужно было видеть абзац, который выделялся на странице, как будто кто-то расширил шрифт:
   ...и с его потерей все пионеры фотографии мертвы. Только в Соединенных Штатах за последние годы мы потеряли Александра Гардинера, Сэмюэля Ф. Б. Морса, Эдварда и Генри Энтони и Мэтью Б. Брэди. Гардинер практиковал это ремесло до самой смерти, отправившись на запад и отправив домой несколько лучших снимков. Энтони продали многие из своих прекрасных работ в стереоскопе для всеобщего обозрения. У Морса были другие интересы, и он бросил фотографию, чтобы заняться ими. Брейди потерял зрение после войны и закрыл свои студии здесь и в Нью-Йорке...
   Возможно, он ошибался. Возможно, они не будут смеяться вместе. Возможно, она была бы так же зла, как и он. Он не умер. Он этого не сделал. Никто больше не позволял ему показывать свои работы. Он даже не был в галерее своих снов с того сбивающего с толку последнего сна много лет назад.
   Брейди положил газету вместе с остальными возле двери. Затем он заполз на кровать и притянул Джулию к себе. Ее маленькое тело было утешением, и во сне она повернулась и удержала его.
   1886 г.
   Однажды утром он ворвался в место такой пустоты, что у него похолодела душа. Здания были высокие и белые, трава зеленая, цветы цвели. Его фургон был единственной черной вещью на поверхности этого места. Он чувствовал запах сирени, когда шел вперед, и думал о Джулии, отдыхающей в их квартире - слишком хрупкой, чтобы даже вышивать.
   Эта тишина была хуже, чем на последнем месте. Здесь казалось, что люди никогда не касались этой земли, несмотря на здания. Ему казалось, что он единственный живой человек.
   Он поднялся по каменным ступеням первого здания и толкнул стеклянную дверь. Комната внутри была пуста - так же пуста, как его галерея, когда он впервые увидел ее во сне. На белом полу не было ни пылинки, ни следов, ни пятен на белых стенах. Он выглянул в окно, и на его глазах здание в двадцати ярдах замерцало и исчезло.
   Брейди засунул руки в карманы и выбежал наружу. Исчезло и другое, более квадратное здание. Мерцание было другим, более зловещим, чем мерцание, оставленное его благодетельницей. В этих останках он почти мог видеть обломки, пыль от некогда бывших зданий. Он чувствовал разрушение и знал, что эти места не появлялись где-то еще. Он подбежал к своему фургону, забрался внутрь и посмотрел на мир с края фургона. И, пока он смотрел, здание за зданием исчезало.
   Он прижимал к себе камеру, но не делал фотографий. Запах сирени усилился. Его руки были холодными, дрожащими. Он смотрел, как здания исчезают, пока не осталось только травянистое поле.
   - Ты даже не можешь это сфотографировать.
   Ее внешний вид не удивил его. Он ждал ее, увидев перемены, может быть, потому, что думал о ней. Теперь ее волосы были до плеч, но в остальном она не изменилась за все годы, прошедшие с тех пор, как он видел ее в последний раз.
   - Здесь так чисто и аккуратно, - ее голос дрожал. "Вы даже не можете сказать, что здесь кто-то умер".
   Брейди вылез из фургона и встал рядом с ней. Здесь он чувствовал себя более неловко, чем под артиллерийским обстрелом в первом сражении при Булл-Ране. Там, по крайней мере, он мог слышать свист, чувствовать взрывы. Здесь разрушение пришло из ниоткуда.
   "Добро пожаловать на войну в моей жизни, Мэтью". Она скрестила руки перед грудью. "Здесь мы избавляемся от всего, не только от тела человека, но и от всех следов его дома, его средств к существованию - и, в большинстве случаев, любых воспоминаний о нем. Вот так я потеряла сына и не могла вспомнить, что он существовал, пока не начала работать над этим проектом". Она чуть улыбнулась. "Путешествие во времени дает неожиданные подарки, некоторые из которых мы можем запрограммировать, например, улучшение зрения или здоровья, а некоторые мы не можем, например, улучшение памяти. Ученые говорят, что это как-то связано с молекулярной перестройкой, но для вас это не имеет смысла, поскольку большинство людей в ваше время не знали, что такое молекула".
   Он стоял рядом с ней, его сердце колотилось в горле. Она повернулась к нему, взяла его руку в свою.
   - Мы не можем идти дальше этого, Мэтью.
   Он нахмурился. "Я задолбался?"
   "Да. Я не могу отблагодарить вас так, как мне хотелось бы. Если бы я мог, я бы отправил тебя обратно, дал бы тебе денег, позволил бы тебе восстановить свою жизнь после войны. Но я не могу. Мы не можем. Но я могу привести вас на выставку, когда она откроется, и надеюсь, что реакция будет такой, какой мы ожидаем. Тебе это нравится, Мэтью?
   Он не знал точно, что она имела в виду, и не был уверен, что его это волновало. Он хотел продолжать фотографировать, продолжать работать здесь с ней. У него не было ничего другого. - Я все еще мог бы помочь тебе. Я уверен, что есть много вещей, которые нужно сделать".
   Она покачала головой, затем поцеловала его в лоб. "Тебе нужно вернуться домой к своей Джулии и насладиться оставшимся временем. Мы еще увидимся, Мэтью.
   А потом она начала кружиться, мерцать. Брейди потянулся к ней, и его рука прошла сквозь нее в горячий воздух. Это мерцание было другим; в нем была жизнь. Он почувствовал легкое облегчение. Она вышла за его пределы, но не исчезла. Он прислонился к краю своего фургона и уставился на кусты сирени и ветер, гуляющий по траве, пытаясь понять, что она только что сказала ему. Он и фургон сидели одни в поле, где когда-то люди строили дома и жили тихой жизнью. Наконец, в сумерках, он тоже мерцал из темноты и возвращался к своей спокойной жизни.
   1887 г.
   Только Левин и Брейди стояли у открытой могилы. Ветер трепал волосы Брейди, высушивал слезы на его щеках. Он не осознавал, насколько маленькой стала жизнь Джулии. Большинство людей на похоронах были его друзьями, людьми, пришедшими утешить его.
   Он слышал, как за спиной шуршат деревья. Ветерок доносил аромат сирени - как уместно, Джулия умирала весной, чтобы ее цветок расцвел возле ее могилы. Она была такой красивой, когда он встретил ее, такой популярной. Она свела на нет свою жизнь ради него, потому что думала, что он нуждается в ней. И у него было.
   Левин взял Брейди за руку. - Пойдемте, дядя, - сказал Левин.
   Брейди посмотрел на своего племянника, самого близкого к ребенку ребенка, который у них с Джулией когда-либо был. Волосы Левина начали лысеть, и он тоже носил очки в толстых стеклах.
   - Я не хочу оставлять ее, - сказал Брейди. - Я и так слишком много ей оставил.
   - Все в порядке, дядя, - сказал Левин, обняв Брейди за талию и поведя его через деревья. "Она понимает."
   Брейди оглянулся на яму в земле, на гроб своей жены и на двух мужчин, которые уже начали засыпать землю лопатой. - Я знаю, что она понимает, - сказал он. - Она всегда была.
   1887 г.
   В ту ночь Брейди не спал. Он сел на кровать, которую делил с Джулией, и прижал ее подушку к груди. Он скучал по ее ровному дыханию, по ее комфортному присутствию. Он скучал по ее руке на своей щеке и ее теплому голосу, успокаивающему его. Он скучал по тому, чтобы держать ее, и любить ее, и говорить ей, как сильно он ее любит.
   Все в порядке, дядя, сказал Левин. Она понимает.
   Брейди встал, положил подушку и подошел к окну. Она так много раз выглядывала наружу, вероятно, чувствуя себя одинокой, пока он преследовал свои мечты о величии.
   За последние несколько лет она ни разу не сказала, что думает, но он видел, как она смотрела на него, видел задумчивость в ее глазах, когда он вернулся из одной из своих поездок. Она слишком любила его, чтобы сомневаться в нем.
   Затем он почувствовал это: странное ощущение, которое всегда предшествует кружению. Но с ним было покончено - он не уходил больше года. Он просто устал, просто...
   спиннинг. Цвета, боль и пыль обрушились на него. Запахи, которые он ненадолго улавливал, и к тому времени, когда он их определял, они уже исчезали. Голова болела, тело словно разрывало в пятнадцати разных направлениях. И когда он остановился, он оказался в галерее своих снов... только он знал, что проснулся.
   Значит, он существовал. Он действительно существовал.
   И было полно людей.
   Женщины носили длинные обтягивающие платья из блестящего материала. Цвет их волос варьировался от каштанового до розового, и у многих к носу, щекам и, в одном случае, по краю глаза были прикреплены украшения. Мужская одежда была такой же красочной и блестящей. Они были в макияже, но без украшений. Несколько человек в другой одежде казались неуместными - женщина в военной форме с одной из войн, которую видел Брейди, мужчина в запыленных джинсах и рваной рубашке, еще один мужчина, одетый во все черное, прислонился к двери галереи. . Все двери в коридоре были открыты, и люди входили и выходили, разговаривая или прижимая потрясенные руки к горлу.
   Разговор был таким плотным, что Брейди не мог расслышать отдельные голоса, отдельные слова. Разнообразие духов захлестнуло его, и прохлада, казалось, покинула галерею. Он позволил толпе толкнуть себя по коридору к его собственной выставке и, проходя мимо, уловил обрывки других вывесок:
   ...ХУДОЖНИК ИЗОБРАЖЕНИЯ...
   ...(2000-2010)...
   ...ГОЛОГРАФ, АФРИКАНСКИЙ БИОЛОГИЧЕСКИЙ...
   ...ABC CAMERAMAN, ЛИВАН...
   ....ФОТОЖУРНАЛИСТ, ВЬЕТНАМСКИЙ КОНФЛИКТ...
   ...(1963)...
   ...НОВОСТИ ТЕАТРА ТИХООКЕАНСКОГО...
   ...ОФИЦИАЛЬНЫЙ ФОТОГРАФ, ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА...
   ...(1892-...
   ...ИНДИЙСКИЕ ВОЙНЫ...
   А потом свое:
   ВЫСТАВКА МЭТЬЮ Б. БРЭЙДИ
   ОФИЦИАЛЬНЫЙ ФОТОГРАФ:
   ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ
   (1861-1865)
   Комната была полна. Люди стояли вдоль стен, смотрели на его портреты, обсуждали и указывали на поля заслуженно погибших. Одна женщина отвернулась от малыша, раненого в спину; другой из горящей церкви. Люди заглядывали внутрь фургона Брейди, и многие смотрели на его портреты, выстроившиеся вдоль дорических колонн, как череда мрачных стареющих мужчин.
   Он уловил несколько слов:
   "Фантастическая композиция"... "чудесные черно-белые вещи"... "выглядит почти как настоящая"... "у меня переворачивается живот"... "не могу представить себе работу с таким примитивным оборудованием"...
   Кто-то коснулся его плеча. Брейди повернулся. Женщина улыбнулась ему. На ней было длинное фиолетовое платье, а ее каштановые волосы были собраны вокруг макушки. Ему потребовалось время, чтобы узнать свою благодетельницу.
   "Добро пожаловать на выставку, Мэтью. Люди наслаждаются вашей работой".
   Она улыбнулась ему и пошла дальше. А потом до него дошло. Наконец-то у него была выставка. Наконец-то люди стали смотреть на его работы и видеть, что на самом деле происходило во всех этих местах за все это время. Она показывала ему эту галерею всю его жизнь, водила его сюда, когда он думал, что спит. Это была его судьба, точно так же, как умереть в нищете в своем собственном мире.
   - Вы художник? Рядом с Брейди стоял худощавый мужчина в темном костюме.
   "Это моя работа, - сказал Брейди.
   Несколько человек столпились вокруг. Запах мыла и духов почти захлестнул его.
   "Я думаю, что вы совершенно удивительный талант", сказал мужчина. Его голос был тонким, с акцентом, который казался британским, но им не был. "Я не могу поверить, какую работу вы проделали, чтобы создать такую суровую красоту. И с таким громоздким оборудованием".
   "Красота?" Брейди едва мог выговорить это слово из горла. Он оглядел комнату, увидел женщину в цвету, ряд трупов на поле битвы при Геттисберге.
   - Жутко, - сказала женщина. - Похоже на покойного Гойю, не так ли, Лавиния?
   Другая женщина кивнула. "Потрясающе, как вы поймали правильный свет, именно тот момент, чтобы осветить концепцию".
   "Концепция?" Брейди почувствовал, как у него дрожат руки. "Вы видите здесь войну. На этих портретах умирали люди. Это история, а не искусство".
   - Я думаю, вы недооцениваете свою работу, - сказал мужчина. "Это настоящее искусство, и вы великий, великий художник. Только художник может понять, как с помощью черного и белого добиться такого разрушительного эффекта...
   "Я не создавал искусство, - сказал Брейди. "Я и мои помощники были обстреляны. Я чуть не умер в тот день, когда солдаты сожгли ту церковь. Это не красота. Это война. Это правда. Я хотел, чтобы вы увидели, насколько уродливой является война.
   - И ты так хорошо это сделал, - сказал мужчина. "Я действительно восхищаюсь вашей техникой". А потом он вышел из комнаты. Брейди смотрел, как он уходит. Женщины улыбнулись, пожали ему руку, сказали, что приятно с ним познакомиться. Он бродил по комнате, слышал однотипные разговоры и остановился, увидев свою благодетельницу.
   "Они не понимают, - сказал он. "Они думают, что это было сделано для них, для их признательности. Они называют это искусством".
   - Это искусство, Мэтью, - тихо сказала она. Она оглядела комнату, как будто хотела быть где-то еще.
   - Нет, - сказал он. - Это действительно произошло.
   "Давным давно." Она похлопала его по руке. "Сообщение о войне и разрушении останется в их подсознании. Они это запомнят". А потом она повернулась к нему спиной и протиснулась сквозь толпу. Брейди попытался последовать за ней, но добрался только до своего фургона. Он сел на край и закрыл лицо руками.
   Он долго сидел так, позволяя разговору гудеть вокруг него, удивляясь собственной глупости. И тут он услышал свое имя, произнесенное голосом, от которого у него забилось сердце.
   "Г-н. Брейди?
   Он поднял голову и увидел Джулию. Не та Джулия, которая побледнела и похудела в их маленькой квартирке, а та Джулия, которую он встретил много лет назад. Она была стройна и молода, ее лицо светилось здоровьем. На ее локонах не было седины, а обручи были широкими, как в моде десятилетней давности. Он протянул руки. "Юлия."
   Она взяла его за руки и села рядом с ним на повозку, ее девичье лицо расплылось в улыбке. - Они считают вас замечательным, мистер Брейди.
   "Они не понимают, что я сделал. Они думают, что это искусство... - он остановился. Это была не его Джулия. Это была юная девушка, та, которая танцевала с ним, которая рассказала ему о своем сне. Она приехала из другого места и в другое время, единственный раз, когда она увидела результаты его работы.
   Он посмотрел на нее тогда, действительно посмотрел на нее, увидел блеск в ее голубых глазах, румянец на ее щеках. Она смотрела, как люди смотрят на его портреты, погрузившись в обсуждение. Ее рука в перчатке сжала его руку, и он почувствовал ее удивление и радость.
   "Я был бы так горд, если бы это было моим делом. Мистер Брэди. Представьте себе комнату, подобную этой, наполненную вашим видением, вашей работой".
   Он не смотрел на комнату. Он посмотрел на нее. Этот момент, это то, что поддерживало ее все эти годы. Воспоминание о том, что она считала сном, о том, что, как она надеялась, станет реальностью. И это было реально, но она никак не понимала. Может быть, тогда он тоже этого не понимал.
   Она повернулась к нему, улыбнулась ему в лицо. "Я бы так хотела быть частью этого", - сказала она. Она думала, что это сон; иначе она бы никогда не говорила так смело. Нет, подождите. Она была смелой, когда была молода.
   - Будете, - сказал Брейди. И до этого момента он никогда не осознавал, какой значительной частью этого была она, всегда стоящая рядом с ним, всегда верящая в него, даже когда он больше не верил в себя. Она принесла большую жертву - всю свою жизнь ради его мечты, его видения, его работы.
   - Джулия, - сказал он, благодарный за этот последний шанс прикоснуться к ней, за этот последний шанс удержать ее. "Я не смог бы сделать это без тебя. Вы сделали все это возможным".
   Она прислонилась к нему и рассмеялась флейты, которую он не слышал уже несколько десятилетий. - Но они восхищаются вашей работой, мистер Брейди. Твоя работа."
   "Меня называют художником".
   "Вот так." Ее слова были четкими, конечно. "Работа художника живет за его пределами. Это не наш мир, мистер Брэди. В других комнатах картинки двигаются".
   Картины двигаются. Ему был дан дар видеть собственное будущее. Знать, что потери, которые он понес, неудачи, через которые он и Джулия пережили, не были напрасными. Сколько людей получили даже это?
   Он взял ее руку в свою. Он должен был быть вне этой комнаты, вне этого экспоната, которого он действительно не понимал. Они стояли вместе, ее обруч расчищал им путь в толпе. Он остановился и осмотрел четыре стены, заполненные его портретами, портретами мест, которые большинство этих людей никогда не видели, его воспоминаниями, которые они разделили и сделали своими.
   Затем он шагнул с выставки в будущее, в котором он никогда не будет участвовать, возможно, чтобы обрести перспективу, которой у него никогда не было. И все это время Юлия оставалась рядом с ним.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"