Его голос был насыщенным, любимым, чистым баритоном, когда он протягивал своему семилетнему внуку пистолет.
- Хорошо, Габриэль. Впервые за все. Не надейтесь быть идеальным. Я не был. Давай просто посмотрим, что у тебя есть, хорошо? Посмотрим, с чем нам предстоит работать". Теплая рука опустилась на плечо Габриэля, слегка сжав его. - Не волнуйся, Габриэль.
Это был морозный орегонский день. Послеобеденный дождь утих, но остался в лужах и сырости, когда облака отступили. Высокий седой дедушка с аккуратно подстриженной бородой и энергичной рекой густых седеющих волос, ниспадающих почти до плеч, увез их за город на своем белом "Тандерберде" 63-го года с коробкой пустых пивных бутылок на заднем сиденье и Габриэль вспомнил вес оружия. Как оно наполнило обе руки, как заставило его напрячь руки, как сжались его пальцы.
Как дед просунул руку под свою, чуть приподняв пистолет. Дедушка не держал для него пистолет; он просто немного поддержал его, чтобы он мог перестать сжимать все свое тело в попытке удерживать пистолет неподвижно. Дедушка немного поддержал его .
- Хорошо, Габриэль. Тот же спокойный голос. - У тебя есть это.
Он почти задыхался от желания, от потребности угодить. Чтобы преуспеть. - Все шесть бутылок, дедушка?
Смех деда вырвался из его груди тихим весельем, голубые глаза заплясали, а обветренная кожа рядом с его глазами превратилась в брызги лепных линий. - Если ты думаешь, что сможешь, конечно. Но одно было бы прекрасным началом, Габриэль. И если у вас не получится с первого раза, в следующий раз получится. Или следующее после этого. Детские шаги. Детские шаги, сынок.
Но в семь лет он стал на дюйм больше, чем в шесть, и чувствовал себя сильным. Его тело пело вместе с ним. Это было, как он чувствовал внутренне, своего рода испытанием, даже если его дед не предлагал ничего подобного. "Я не ребенок , дедушка. Я могу сделать это."
- Возможно, это не так. Рука дедушки снова коснулась его плеча. - Тогда покажи мне, что у тебя есть.
Он почувствовал, как дедушка убрал опору из-под его рук, пистолет. Это был жалкий устаревший 6-зарядный револьвер 22-го калибра, совсем не похожий на 9-миллиметровый "смит-и-вессон", который носил его дед в честной кобуре. Но он казался большим. Это было тяжело.
А потом этого не произошло. Это было правильно.
Он сосредоточился . Он уже слышал это слово раньше, это подсказка от дедушки. Мир сузился. Мир потерял четкость по краям, очистился в середине. Звук ослаб, затих, пока все, что он слышал, было его собственное неглубокое, прерывистое дыхание.
Он остановил его, успокоил. Снова втянул воздух, выдохнул хриплой струйкой между сжатыми губами. Это успокоило его дыхание; превратилось в нечто похожее на приятное ожидание. Это не было волнением. Это была необходимость сделать это, угодить дедушке, доказать, что он может это сделать . И всемогущая уверенность, что он сможет.
Он увидел шесть пивных бутылок, балансирующих вдоль изрытого, посеревшего от непогоды деревянного ограждения, шесть мертвых маленьких солдатиков из коричневого стекла, опустошенных его отцом, который любил расслабиться после работы с двумя-четырьмя кружками пива; бутылки, присвоенные его дедом из хлама. Это было все, что имело значение. Шесть бутылок. Шесть целей. Шесть пуль. Шесть возможностей .
Он хотел сделать то же, что видел в фильмах с участием крутых стрелков: раз-два-три-четыре-пять-шесть, один за другим, непрерывная череда отчетов о выстрелах, хлопки взрывающихся бутылок. и каскад разбитого янтарного стекла. Но чего хотел его дед, так это эффективности.
Точность. Полученные результаты.
Один за раз. Цель. Сжимать. Возьми отдачу. Твердые руки. Расслабьте локти, плечи, затем повторите все снова: раз-два-три-четыре-пять-шесть .
Эффективность. Точность. Полученные результаты.
Он выстрелил шесть раз. Пистолет был пуст.
Он позволил руке опуститься на бок, чувствуя, как вес тянется. Внезапно ему снова исполнилось семь лет, далеко не задира, и даже ничтожный 22-й калибр казался тяжелым после его первого опыта стрельбы из этой штуки.
- Ну, - пробормотал дедушка, явно пораженный. Затем его рука снова опустилась на плечо Гейба, сжала его. Крепко, по-мужски. "Думаю, я не должен удивляться твоей генетике. . . Я думаю, что вы, что называется, "натурал".
Гейб посмотрел на дедушку. Слова просто вырвались из его рта, невольно; и это была правда. "Если вы не сделаете это правильно в первый раз, в следующий раз может быть слишком поздно".
Дедушка медленно, широко улыбался, показывая зубы в густой опрятной бороде. "Запрограммировано, мальчик, не так ли? Все это? Да. Вы будете делать. Когда придет время." Он сделал паузу, голубые глаза заблудились вдали. - И придет.
Гейб моргнул, глядя на него. Дедушка часто уходил от вещей, которых не понимал по-настоящему, говоря об "особой менделевской генетике" и "коэффициентах инбридинга", "препотентности" и "ауткроссинге" и множестве терминов, которые его не интересовали. Однако он слушал, потому что так поступали с дедушкой.
- Когда-нибудь ты поймешь, - сказал ему однажды дедушка. - А пока доверься мне, сын, и я позабочусь о том, чтобы ты был в безопасности. Но есть чему поучиться".
Ну, Гейбу нравилась школа, так что учиться было нормально. Любил книги. Провел часы, потерянные в мирах, созданных другими. Но ему также нравилось двигаться, делать , не быть запертым за партой в классе, или смотреть образовательные видео, или смотреть документальные фильмы на DVD дома, или еще много чего, о чем дедушка спрашивал его, когда он приходил в себя. Что, по мнению Гейба, было недостаточно часто. Он любил своих родителей, любил младшего брата, но боготворил деда. Жизнь была интереснее, как-то ярче, и громче, и острее, и реальнее , когда приходил дедушка. И не имело значения, что дедушка на самом деле не был его дедом, не по крови, а был старым другом семьи или какой-то странной взрослой привязанностью, которую он не совсем понял. Просто дедушка был . В глубине души Гейб знал, что они каким-то образом связаны.
Ему было восемь, когда дедушка пришел снова, и в восемь Гейб почувствовал, что вырывается из кожи, что он может взорваться, если ему не дадут свободу, - и все же он каким-то странным инстинктивным образом знал, что он совершенно невежественен. . Он не знал, чего хотел. Он не знал, что ему нужно. Он просто знал, что ему не хватает. Что он меньше. Не был крутым. Что он не был по-настоящему целым.
Он проснулся посреди шумной ночной грозы и без сомнения понял, что дед пришел. И как только он это подумал, как только он это почувствовал , каким-то непостижимым образом, дедушка отворил дверь спальни и, улыбаясь, вошел, опустившись на колени возле кровати. Взял в широкую правую руку маленькую правую мальчишескую руку, а свободной левой погладил непослушные пряди темных волос.
- Боже, боулинг, - сказал дедушка, так как все снаружи было оглушено сердитым рокотом.
Гейб смотрел на него из-под спутанного белья. "Бог?"
- Он играет в боулинг, - сказал дедушка. "Вот что такое гром - выбивание кеглей".
"Нет", - сказал Гейб с величайшей уверенностью, потому что знал правду. - Это Тор .
Впервые за короткую жизнь Гейба дед оказался в растерянности. - Тор?
"Бог грома", - ответил Гейб. "Тор крут ".
Дед улыбнулся. - Он сейчас? А потом он потерял свою улыбку, стал серьезным и серьезным. "Нам пора поговорить, тебе и мне. Ты этого не запомнишь, но ты должен это знать ". Он постучал Гейба по груди. - Глубоко в костях, глубоко в душе , ты это узнаешь. Мы просто оставим это на какое-то время у тебя в затылке, похоронив за всем остальным - у тебя очень загруженный мозг, сынок, - и однажды, когда придет время, я вызову это в тебе, и ты будешь помнить все это. Вы узнаете, кто вы, кем вам суждено быть и что вы должны делать".
Это Гейб нашел интригующим. " Что я буду делать?"
Дедушка сказал, когда позади него раскатился гром: "Ты будешь солдатом, мальчик. Запечатаны к нему. Жизнь и конечности, кровь и кости, сердце и душа. Не солдат, как другие, потому что это не та война, на которой сражается большинство людей на земле. Но поскольку мы не "большинство людей", ты и я, это будет гораздо важнее. Судьба мира будет зависеть от этого".
Гейб уставился на него. - Весь мир?
Голос дедушки, хотя и тихий, звучал громоподобно. - Весь мир - и все в нем.
-
Реми, раскинув неуклюжие мальчишеские конечности на дощатом крытом крыльце - его отец, слава богу, повесил здесь потолочный вентилятор, - придвинулся ближе к своему спутнику, оперся затылком на мягкое крыльцо. мохнатая туша австралийской овчарки блю-мерль дергается во сне. День был жаркий, липкий, тяжелый, не обещавший облегчения до ночи, да и то было рискованно. В лучшем случае дом охлаждали всевозможные вентиляторы; испарительное охлаждение не работало во влажную погоду, и они не могли позволить себе "центральную вентиляцию", как ее называли, те большие агрегаты, которые прогоняли холодный воздух по всем комнатам и давали человеку возможность дышать, бороться с влаги и высушите влажное от пота тело.
Реми привыкла потеть.
Он прислонился к собаке, которая тявкала и лаяла в собачьих снах, и задавался вопросом, что думают звезды. Что они думали, он знал; они должны. Они висели там, в небе, свирепо глядя на мир, зная, что думают все люди. Зная, что он думал: Ремиэль Исайя МакКью.
Сын , - сказала его бабушка незадолго до своей смерти, - ты предназначен для больших дел. Я точно не знаю, что это за штуки, но ты предназначен для них. И однажды они найдут тебя .
Но когда? - недоумевал Реми. И сумеют ли эти твари, чем бы они ни были, найти мальчика на безлесных пыльных просторах Западного Техаса?
Он доверял Нане. Она сказала, что видит дальше других, глубже; видел под кожей к сердцу, и поклялся, что его было больше, чем у большинства. Сказал, что в нем хватит души на двоих, если он позволит своему свету сиять. Что, возможно, он даже поделится этим.
Временами он чувствовал, что его кости просто чешутся . Он не мог дать этому название. Его кожа была слишком тугой для его костей, как будто они росли быстрее, чем все остальное. И временами было трудно усидеть на месте, как будто его тело просто нуждалось в движении вместе с его разумом. Эта потребность текла, как полноводная река.
Но он увлекся школой, вечерним футболом по пятницам при свете фонарей, обучением привязыванию пластмассовой бычьей головы, застрявшей на тюке соломы, вождению трактора, выползанию из постели со своим старшим братом ранним утром, чтобы откройте оросительные канавы, чтобы вода могла течь на поле люцерны. Он околачивался за лотками на местных родео, а Нана давно умерла, прежде чем он вспомнил, что она говорила о его сердце и его душе, и о том, что делился с ним своим светом, так что ему так и не пришлось спросить ее, что она имеет в виду.
И вот однажды появился дедушка и сказал, что Реми МакКью пора научиться метать нож, ведь он уже умел стрелять из ружья.
Ну, да. Он был деревенским парнем из Техаса. Стрельба из ружья пришла рано.
Кинуть нож? Ну, не так уж и много. Но к тому времени, когда его старый "дедушка" покончит с ним, сказал дедушка, Реми поймет, что такое сталь и рог в руке, что такое баланс и что такое чистое обольщение, когда лезвие летит к цели.
Черт, да. Йихау. Хотя тогда он не был уверен, что значит соблазнение . Но таков был дедушкин путь; он обращался с Реми не как с ребенком и не как со взрослой, если подумать, а просто как с Реми.
Ему было восемь, когда дедушка снова приехал после двухлетнего отсутствия, и этот человек подъехал к дому из пасти большой старой техасской грозы на своем старом белом T-образе с красными кожаными сиденьями. Седые волосы по-прежнему густо струились почти до плеч.
Реми стояла на крыльце, когда дедушка несся под дождем, наклонив голову от самого худшего. Добравшись до крыльца, он подарил Реми сверкающие зубы в густой подстриженной бороде, темнее его волос.
"Божий боулинг", - сказал он.
Реми покачал головой. "Нет, сэр."
"Нет?"
"Это Тор. Бог грома."
Дедушка замер на ступеньке с пустым лицом, а потом улыбнулся. Это была широкая тайная улыбка, за которой скрывался довольный смех ; но не предназначен для понимания кем-либо, возможно, кроме него самого. "Это?" он спросил. - Тор?
"Принеси мне Мьёльнир, - сказал Реми, представив себе массивный молот, когда он поднял руку, чтобы схватиться за воображаемый стержень, - и я завоюю мир".
Дедушка наклонил голову, словно что-то осознавая. - Пора нам поговорить, ты и я. Ты этого не запомнишь, а знать надо , до мозга костей, до глубины души. Мы просто оставим это на какое-то время в вашей голове, похороненное за всем остальным, и однажды, когда придет время, я вызову это в вас, и вы все это вспомните. Вы узнаете, кто вы, кем вам суждено быть и что вы должны делать".
" Что я буду делать?" - заинтригованно спросила Реми.
Дедушка сказал: "Ты будешь солдатом, мальчик. Запечатаны к нему. Жизнь и конечности, кровь и кости, сердце и душа. Не солдат, как другие, потому что это не та война, на которой сражается большинство людей. Но поскольку мы не большинство людей, ты и я, это будет гораздо важнее. Судьба мира будет зависеть от этого".
Реми уставилась на него. - Весь мир?
Голос дедушки, хоть и тихий, напомнил Реми проповедника за кафедрой. - Весь мир - и все в нем.
ГЛАВА ОДИН
Харлее через стоянку, забитую пикапами. Приглушил рев двигателя, когда подъехал к месту для инвалидов, остался оседлать, снял шлем и перчатки и позволил прохладному воздуху с запахом хвои омыть меня. Чистое тактильное, почти атавистическое облегчение после нескольких часов езды по жаркой межштатной автомагистрали.
Я сдернул галстук с волос и парой быстрых движений отлепил сжатые пряди от черепа, так что он снова свободно упал на плечи. Расстегнул куртку. Оставив свою задницу на коже и скрестив руки, я осмотрел здание передо мной.
Я должен был улыбнуться. Не совсем мое дело.
Теперь придорожные дома, да. Определенно. Но в школе Патрика Суэйзи/Сэма Эллиотта. Этот? Ну-ну. Пикапы, оружейные стойки; световая вывеска с живой музыкой в стиле кантри. Наверное, плевательницы на полу, насколько я знал. Может быть, даже механический бык.
Здание представляло собой бастион из массивных полосатых сосен, сросшихся вместе, возвышавшийся на два этажа, увенчанный ржавой жестяной крышей. Его плита входной двери выглядела достаточно толстой, чтобы от нее отскакивали пушечные ядра, а ступени входа были обрамлены массивным деревом с раздвоенным промежностью. За ним маячило плечо сожженной горы и угасающий день.
Я тяжело вздохнул, выдохнул на вздохе, перекинув ногу через сиденье. "Дедушка, какого черта ты позвал меня в ковбойский бар во Флагстаффе, штат Аризона?"
Я топал по низким ступеням в байкерских ботинках и отходил в сторону, когда смеющаяся парочка, почти слившись на бедре, вышла. Я поймал парня за край двери, широко распахнул ее, и в сумерках прорвались звуки этой живой кантри-музыки.
Я вздрогнул, подумал немилосердные вещи о музыкальном жанре, который я не выношу, - все это нытье, и гнусавость, и грязь, и кровь, и пиво, - и приготовился к еще более шумному, нежелательному нападению на мои уши.
Как всегда в незнакомых местах, особенно в придорожных барах и барах, которые я часто посещаю, я входил осторожно. Проскользнул в дверь, дал ей захлопнуться, затем отошел в сторону и стал ждать, отмечая детали места. Особенно выходы.
Живая группа, уже созданная; паркетный танцпол; кабинки у стены; пара бильярдных столов сзади. Столы и стулья; длинная полированная пластина прутка; грубо отесанные балки, столбы из ствола дерева; и так много верховых животных, трофейных голов, шкур и рогов, прикрепленных к стенам, что он больше походил на . . . ну да, это место называлось Зооклуб. Хотя он больше напоминал таксидермистов. На самом деле прямо за моим правым плечом, забитый в угол, вырисовывался огромный горбатый гризли с разинутой пастью, обнажающей устрашающие зубы.
Я не подходил здесь, не в этом месте, где я был почти чужаком. Ковбойские шляпы, сапоги, серебряные пряжки для ремней размером с тарелку, отутюженные джинсы, рубашки с кокеткой. Что касается меня, я был одет в простую черную футболку, мотоциклетную кожу и ботинки на толстой подошве, предназначенные для дороги, а не стремена. Мне нравятся мои хромированные и стальные рули и сдвоенные колеса, припаркованные снаружи, где единственный намек на лошадей находится внутри двигателей.
Вспышка движения в конце такта. Кажется, я привлек внимание молодой женщины. И мальчик, я заметил назад. Длинные пшенично-светлые волосы были убраны с лица и собраны в высокий конский хвост, свисавший ей на спину. Я не мог разглядеть деталей в освещении бара, но совокупность ее черт сочеталась довольно хорошо, намного выше нормы. Красная помада. Ее брови, более темные, чем золото ее волос, изогнулись дугой, когда ее глаза засияли, и она улыбнулась медленно и легко, приглашение было очевидным. Казалось, ее не заботило, что я не в ковбойской форме, или что мои волосы достигают плеч.
Ну тогда. Я улыбнулась в ответ, подняла брови, полупожала плечом, говоря ей: " Не сейчас ", увидела слабое разочарование в наклоне ее головы, в сожалении скривленных губ. Может быть, позже, если она все еще будет рядом, когда дело будет завершено.
"Габриэль".
Даже посреди шума придорожной забегаловки я слышал и знал этот тон. С сожалением я перевел внимание с девушки на идущего ко мне мужчину.
Джубал Горацио Таннер, он же дедушка, единственный, кто назвал меня полным именем. Высокий, голубоглазый, светлокожий, с каскадом упругих серебристо-белых волос, заправленных за уши. Импозантный мужчина. Мне в детстве он казался старым; теперь не так много, даже с почти седыми волосами. Нестареющий, если что. Скала гибралтарского типа. Его брови остались темными, как и его аккуратно подстриженная борода, хотя и с серебристым отливом.
На нем был, как всегда - по какой-то необъяснимой причине я все время забывал спросить его об этом - старинный сюртук, словно сошедший с вестерна. Что в ковбойском баре в Аризоне показалось мне иронически уместным. Он подходит. Я этого не сделал. Под пальто, если только он не изменил свой образ жизни, он носил нож Боуи в ножнах и кобуру на поясе, где хранился его 9-миллиметровый S&W.
Мы пожали друг другу руки, ухмыльнулись друг другу, затем подошли ближе для быстрого объятия, хлопнули руками по спине, прежде чем снова выйти.
- Слишком долго, дедушка! Точнее пару лет. Я повысил голос над живой группой. - Я думал, ты хотя бы навестишь. Я больше ничего не сказал; он бы знал, что еще я имел в виду.
- Дело, - твердо сказал дедушка. никаких извинений не было. "Ты знаешь, как это бывает. Я следил за тобой. Он коснулся кончиком пальца левой брови. - Твой отец сказал мне, что тебя кинули.
Я чуть было не поднес руку к этому месту у себя на лбу, но опустил ее обратно. Я знал, что он там: тонкая, бледная диагональная линия, теперь без швов, но было похоже, что волосы больше не отрастут.
Я сохранял светлый тон. "Слишком далеко от моего сердца, чтобы убить меня".
Взгляд дедушки был неумолим. - Вы разобрались с человеком, который напал на вас?
Справиться с ним? Ах, да.
Я поднял исцарапанную бровь. "У нас было "обсуждение" прямо там среди населения. После этого меня никто не беспокоил".
Чего я не добавил, так это того, что трудно беспокоить мужчину в одиночке.
Дедушка не ответил, только взмахнул широкой ладонью. - У меня есть столик в нише сзади, где мы можем поговорить наедине. Реми еще нет; он позвонил, чтобы сказать, что немного опаздывает. К сожалению, этот мальчик всегда немного опаздывает; его внутренние часы идут так же медленно, как и его техасская речь".
Я начал было спрашивать, кого он имеет в виду, но дедушка уже пробирался сквозь толпу. Я прошел в нишу и обнаружил на столе кувшин пива и наполовину наполненную кружку, два пустых стакана, бутылку текилы Патрон и еще одну односолодового виски Талискер.
- Если только ты не сменил марку виски. Дедушка откинул полы своего сюртука, сел и взялся за пиво.
Я не мог сдержать улыбку восторга. "Конечно нет. Я до сих пор пью его, когда могу. Но обычно его не предлагают в байкерских барах". И в любом случае, я почти без остановок ездил в этот водопой, имея время только на кофе и расфасованные бутерброды из магазина. Ну и лакрица. Черная штука. Настоящие вещи .
- У них ее нет, поэтому я спрятал бутылку под пальто, - признался дедушка, глаза его блестели от удовольствия.
Теплая нежность наполнила мою грудь. Черт, как приятно было снова увидеть этого человека. Я подцепил стул, развернул его, прижал спинку к стене, чтобы следить за толпой в баре, затем опустил задницу и налил на два пальца прекрасного шотландского виски. Подняла стакан, позволила ему задержаться на моих губах, пока острый привкус спирта ударил мне в глаза. Сделал глоток.
Да, вот она, эта сложная торфяная сила. Я просто оценил его во рту долгое мгновение, затем проглотил с благодарной улыбкой и кивком головы. Я пропустил это в тюрьме. - Значит, это все твои дела, да? Ранний выпуск, а теперь я перед вами отчитываюсь? Может быть, в первый раз бывшего заключенного приставили к его собственному деду.
Голубые глаза сверкали над пивной кружкой. Как всегда, он наблюдал за мной, хотя его поза предполагала расслабление. - Смягчающие обстоятельства, Габриэль.
Я налил еще виски, наслаждаясь еще одним глотком. - Итак, кто такая Реми и почему мы здесь собрались ? Почему не Орегон, как обычно?
- Реми приезжает из Техаса. Аризона делит разницу". Дедушка выпил пива, большим пальцем смахнул жидкость с усов, а потом устремил на меня пристальный взгляд, который я очень хорошо запомнил, хоть и не видел его пару лет. - Обрати внимание, Габриэль.
Хорошо, значит это так. Я слышал эти слова, этот тон много раз за эти годы. Она всегда предваряла информацию, которую дедушка считал жизненно важной, даже если она не имела абсолютно никакого смысла. Я весело хмыкнул носом, криво ухмыльнулся, кивнул.
И он сказал в качестве заявления: "Реми - это тот, кого ты узнаешь очень, очень хорошо, Габриэль. Кто-то, с кем вы сформируете связь в отличие от любого другого. Кто-то, от чьих действий будет зависеть ваша жизнь и чья жизнь будет зависеть от ваших действий".
На долгий, остановившийся момент, когда напиток завис в воздухе на пути ко рту, я тупо смотрел на него. Не нашел просветления в его лице. "Моя жизнь?" Я подождал; ответа не последовало. - В смысле, жизнь и смерть?
"Именно жизнь и смерть".
- Угу, хорошо. Я поставил стакан с приглушенным стуком, почесав рассеченную надвое бровь. Время от времени чесалось. "Можете ли вы рассказать об этом поподробнее? Просто... - я махнул рукой в неопределенном жесте, охватывающем миры ничего особенного, - ну, знаешь, ради того, чтобы я знал, о чем, черт возьми, ты говоришь?
Глаза были пронзительные. "Он прикроет твою спину, а ты его, почти двадцать четыре, семь, три-шестьдесят пять".
Я обдумал это объявление, выпил еще виски, а затем предпочел откровенность. - Это все еще ни хрена мне не говорит, дедушка.
Теперь он тихо забавлялся. "Еще нет, нет. Подождем, пока не приедет Реми, а потом я, как вы говорите, уточню.
Я открыл рот, чтобы задать еще вопрос, но сдался, понимая, что это бессмысленно. Дедушка часто был загадочным, и его нельзя было торопить. Я научился не давить, иначе все стало более неясным. Я мог бы связать свои мозги узлами, пытаясь разобраться в намерениях этого человека. - У этой Реми есть фамилия?
"МакКью. И... ах , поговорите о дьяволе. Дедушка тихо рассмеялся. "Или нет." Он отодвинул стул, встал, протянул руку. - Реми, рад тебя видеть, мальчик.
Я поднял брови. В отличие от меня, Реми МакКью вписался в толпу. Темная джинсовая рубашка в стиле вестерн, заправленная внутрь; аккуратно выглаженные джинсы, кожаный ремень с большой серебряной пряжкой, ковбойские сапоги, даже шляпа , честно говоря .
Это был человек, с которым дедушка думал, что я свяжусь , что бы, черт возьми, это ни значило. От кого должна была зависеть моя жизнь.
Ковбой ?
Выпивка согрела мой живот. Я рассмеялся и откинулся на спинку стула, ухмыляясь. "Без обид, но... . . ты, должно быть, гадишь на меня!"
Незнакомец долго смотрел на меня, сообразив, что он сам стал объектом иронии, и красноречиво приподнял одну темную бровь из-под полей своей кремовой шляпы, оценивая меня. Четким тоном он протянул: "Ну, мальчик, мне кажется, что ты носишь одного из моих быков во всей этой байкерской коже, так что я бы не стал много говорить, будь я тобой".
Ах. Хорошо. Вот так тогда. - Ты был не мной, когда я в последний раз смотрел.
Дедушка рассмеялся. - О, в каком-то смысле так оно и есть, Габриэль. Хотя вы и не родственники в обычном смысле, у вас есть общий генетический фон. Посмотри внимательнее".
Я сделал. Ладно, да, ковбой был ростом около шести футов сто восемьдесят, так что мы были примерно в дюйме и пяти фунтах друг от друга, и у него тоже были темные волосы, но его глаза были голубыми, а не моими карими. . Он был загорелый, я нет; тюрьма вымывает меланин. Тем не менее, я должен был признать, что мы были одного физического типа.
МакКью улыбнулся, когда ему дали второй осмотр. "Ну, если дедушка говорит, что мы похожи друг на друга, то я должен сказать, что ты чертов красавчик". Он сделал паузу, поджимая губы. - Хотя можно было бы подстричься.
Волосы МакКью под шляпой были аккуратно подстрижены и даже отдаленно не доставали до воротника его рубашки, не говоря уже о лопатках. Я улыбнулась в ответ, не подразумевая этого; вы научились делать это в тюрьме. - А ты Мэтью МакКонахи для бедняков.
Этому ты тоже научился там, чтобы бросить вызов раньше, чем он.
Но ковбой, явно не обиженный и не бросивший ответа, медленно ухмыльнулся, а затем протянул глубоким голосом: "Хорошо, хорошо, хорошо".
"Реми, садись и выпей что-нибудь, - сказал ему дедушка, прежде чем разговор пошел дальше, - и Габриэль, выпей еще. Вам понадобится спирт. Я собираюсь совершить набег на экспозицию - и я гарантирую, что вы не поверите ни единому слову. Все, о чем я прошу, это чтобы вы отложили свое неверие и выслушали меня".
Я ногой в ботинке подтолкнул пустой стул к ковбою. Он поймал его, урегулировал его, сел на свое место. Мы посмотрели друг на друга в кратком мужском размышлении и оценке, вежливо улыбнулись, налили напитки. Мой второй упал легко. МакКью выпил Патрон.
Тем временем дедушка оценивал нас так, будто взвешивал нашу ценность, отмечая в нас двоих вещи, которые я не мог понять. Это был знающий человек , который всегда казался мне хранителем секретов, но не по злому умыслу. Из-за личной жизни и желания контролировать то, что он сказал, когда сказал это. О том, что он видел , можно было сказать с уверенностью .
И только сейчас дедушка, похоже, пришел к выводу. Его улыбка была короткой, сардонической подергиванием. "Простите меня за мелодраму, но я обещаю, что когда-нибудь все прояснится. Я прошу только, чтобы вы держали свой разум открытым. Его улыбка стала шире. - Я обучал тебя этому.
Как бы я ни хотел, я не стал ругаться в отчаянии. Да, ты не давишь на него, но иногда дедушка может быть более чем раздражающим. И косой взгляд на МакКью показал , что он чувствовал то же самое, когда он криво улыбнулся мне и дернул плечом, наклонив голову в общем смирении.
Но мы ждали. Это то, что вы делаете с Джубалом Таннером: вы ждете заявлений, которые будут объявлены сверху .
Он говорил тихо сквозь визг и гнусавость музыки, но мы легко его слышали. На самом деле все остальное казалось устрашающе далеким, приглушенным. "Вы, мальчики, отправитесь спать сегодня вечером более мудрыми, чем сейчас, но ничего не подозревающими. Этому вы научитесь по ходу дела, если выживете - и да, я имею в виду это в буквальном смысле. У меня покалывало в затылке; Взгляд дедушки был безумно убедительным. "Вы знаете меня как близкого друга семьи, похожего на дедушку. Отношения сложные, но на самом деле мы все родственники".
Мы с ковбоем обменялись озадаченными взглядами. Связанный? Что за черт?
Дедушка слегка улыбнулся. "Не по крови или рождению, как считают люди, а по месту рождения и определенным узам этого места рождения". Он лениво крутил кружку с пивом по столу. "Откуда мы пришли, откуда родом наш вид , мы все одного тела, но не связаны биологически. Не так, как люди знают.
Я уставилась на своего... кем бы он ни был. Что за черт?
Дедушка - это было единственное имя, под которым я его знал, и от которого трудно избавиться - уставился в ответ. В теле мужчины не было напряжения, не было признаков упреждающей заботы о восприятии его слов; его позиция заключалась в том, что он просто констатировал очевидное.
И я снова услышал его в своей голове, говорящего: " Все, о чем я прошу, это чтобы вы отложили свое неверие".
ГЛАВА ВТОРАЯ
Наконец я задал вопрос тщательно выверенным тоном. "Наш вид? "
Язык тела МакКью кричал, что он был так же ошеломлен, но ухватился за что-то другое. - Не в том виде, в каком его знают люди ?
Дедушка кивнул. - Короче говоря, ни один из вас, мальчики, не был полностью рожден смертными мужчиной и женщиной.
А потом музыка стала очень громкой в моей голове, и я не мог произнести ни слова. Не мог придумать ни слова. Все, что я мог сделать, это удвоить свое внимание и пристально смотреть на человека, в то время как мой мозг застыл.
Реми МакКью, после столь же парализующего момента, налил еще текилы в свой стакан и сделал глоток. Затем он откашлялся и сказал тоном, на удивление небрежным в данных обстоятельствах: - Еще раз лизнуть этого теленка?
Отвлекшись, я бросил на него взгляд. "Что, черт возьми, это значит?"
МакКью согласился на веселый перевод. "Это по-техасски означает "Извините меня к черту".
Дедушка просто катался. "Ты не совсем человек. Ты родился из небесной материи ".
В баре стало еще громче. Я моргнул сильно и медленно, чувствуя себя пустым от всего, кроме напыщенного неверия, странного неуверенного напряжения в животе.
Я наклонился вперед, закрыл лицо руками, опершись локтями о стол, и грубо потер лоб. Повторил два последних предложения.
Ага. Ага. Верно.
Я готов поспорить, что из всех людей в мире деньги никогда не потеряют свое дерьмо, дедушка возглавлял список. Тем временем он просто сидел очень тихо, с мягким юмором в глазах и едва заметной улыбкой в седой бороде. Несмотря на все, что он сказал, он был необъяснимо и совершенно расслаблен.
Небо голубое. Солнце садится и восходит. Да, и кстати - ты не человек.
Ладно, я вдыхал легенды, фольклор и мифологию, вырос на научно-фантастических и фэнтезийных романах, фильмах и телешоу. Таким образом, было совершенно естественной экстраполяцией того прошлого, чтобы задаться вопросом, не проскользнул ли я через червоточину в другое измерение, или перешел в Сумеречную зону , или запрыгнул на борт ТАРДИС. В развлекательных целях я давно научился приостанавливать недоверие, как просил дедушка.
Ну, черт. Дела зашли так далеко, что они полностью исчезли с планеты. С тем же успехом я могла бы позволить себе момент Малдера.
Я поднял голову с рук. - Ты инопланетянин?
-- Нет, -- серьезно ответил дедушка.
Помолчав, я кивнул и налил еще. Я не ел несколько часов; Я хотел эффекта , а не вкуса, и знал, что смогу его получить. Я быстро отбросил его назад, что было злоупотреблением прекрасным односолодовым виски, но казалось необходимым в данных обстоятельствах.
Я бросил жесткий взгляд на МакКью, который смотрел в ответ с каким-то застывшим вниманием. Я не знал этого парня, не мог оценить его мысли, но мне показалось, что ковбой спрашивал моего мнения, изогнув одну бровь.
Я мог бы это сделать. Он мог это сделать - подтянуть брови Спока. Я задавался вопросом, есть ли у нас общие привычки, будучи своего рода родственниками, небесным способом. Что звучало - неприятно странно.
Было легче сосредоточиться на незнакомце, чем обдумывать то , что сказал мой... наш ... дедушка, даже если он сидел тут же. "Это полный бред, - сказал я МакКью, внимательно наблюдая за его реакцией, - а ты, кажется, даже дважды не подумал о той чуши, которую нам только что сказали".
Ковбой пожал плечами, приподняв плечи на выглаженной джинсовой рубашке. Он метнул взгляд на дедушку и снова сосредоточил свое внимание на мне. "Я слушаю мужчину. Вот как вы учитесь. Непредвзято, сказал он. Он указал большим пальцем в сторону дедушки. - Кроме того, этот человек был для меня только добрым. Я обязан ему любезностью выслушать его. И если он вас чему-то научил - а я держу пари, что научил, - так и вы.
Я заметил, как медленная протяжность смягчилась, стала менее выраженной. И искра в голубых глазах предположила, что МакКью относится к этому серьезнее, чем я думал.
Дедушка никогда в жизни не лгал мне. Я знал это до мозга костей. Я был обязан этому человеку любезно выслушать его.
Но . . . не родился полностью от смертных мужчины и женщины?
Открытость - это одно. Выполнимо. Приостановление неверия было другим. Выполнимо. Но это было просто полнейшее, полное, абсолютное, стопроцентное дерьмо.
И я, который не терпит никакой ерунды по очень веским причинам, понял, что жизнь не всегда допускает непредвзятость и отказ от неверия, как бы вам этого ни хотелось. Я был на свободе всего несколько дней. Я только что проехал более тысячи миль. Не ел несколько часов. Кроме того, я выпил как раз достаточно, почувствовал достаточно алкоголя, чтобы позволить фрустрированному импульсу взять верх. Откуда-то изнутри, из трещины в стене, которую я построил пару лет назад, просочился гнев.
Со скрипом деревянных ножек по деревянным доскам я отодвинул стул, сделал ему краткий утвердительный наклон головы, уперся ладонями в стол и стал вставать на ноги.
Но потом дедушка просто посмотрел на меня, и я обнаружил, что несколько энергично снова прикладываюсь задницей к стулу.
Это было не по выбору.
И меня никто не трогал.
Я сидел, потому что физически не мог больше ничего делать .
Я в шоке уставился на дедушку. Не-а, может быть. - Ты только что... . . ты меня только что напугал ?
- Выпей еще, - небрежно предложил дедушка, освежая свое пиво.
Я серьезно подумывал категорически отказаться. Был близок. Не. В сложившихся обстоятельствах - он каким-то образом заставил меня сесть обратно - самым безопасным вариантом было согласиться. После секундной тонкой проверки того, слушаются ли мои конечности снова, и обнаружив, что они слушаются, я выпил этот глоток, быстро и крепко. Я жаждал ожога, буфера, купленного ликером, который можно было бы пролить между тем, что я не мог понять, и моими собственными внутренними отрицаниями.
Или это внутренние демоны?
Как только я открыл рот, чтобы задать вопрос, я резко осознал, что за столом появился новый человек. Сначала я подумал, что это официантка, готовящая коктейли, но потом понял, что нет, это был кто -то совсем другой: блондинка с хвостиком, с которой я ненадолго пообщался, когда впервые зашел в придорожную закусочную.
Я сел и обратил внимание. Меня все заметили.
Ниша могла похвастаться одним скромным приглушенным светом, исходящим от стены. Он подчеркивал экзотические углы и плоскости ее лица, косые карие глаза. Она мельком взглянула на дедушку, на МакКью, улыбнулась им с красными губами, но сосредоточила свое внимание на мне.
"Извините, что вмешиваюсь. . . ну, вру: мне совсем не жаль. Но поскольку с вами нет дам, я подумала, что возьму быка за рога, так сказать... - Она искоса, весело взглянула на шляпу Реми, потом снова посмотрела на меня, - - и посмотрю, не хотела бы потанцевать".
Я посмотрел внимательнее, чем при входе в придорожную забегаловку. Высокая, стройная, в простой красной майке, джинсах пшеничного цвета, красных ботинках, которые никак нельзя назвать ковбойскими, двойная петля из золотой цепочки на шее, под стать серьгам в ушах. При любых обстоятельствах, кроме нынешних, я был бы счастлив покинуть стол и отправиться на танцплощадку. Она определенно была в моем стиле.
Но мне только что сказали, что я даже не человек.
Я не был настолько пьян, чтобы пренебрежительно относиться к женщине, особенно привлекательной. Я был в тюрьме некоторое время. Вместо этого я улыбнулся ей со своего стула, протянул руку, взял ее руку в нее, наклонился вперед и прижался губами к ее спинке. "Что ты пьешь?"
Что-то мелькнуло в ее глазах. Но она просто разбила стакан о стол и сказала: "Что бы ты ни ела ".
Я отчетливо видел, как дедушка и ковбой наблюдали за нами. Кривая улыбка МакКью была легкой, когда он пил текилу, но, несомненно, присутствовала. Дедушка просто ждал с мягким выражением лица. Я знал этот взгляд.
Я проигнорировал их обоих и налил ей в стакан виски на два пальца. - Будем ждать пополнения, - пообещал я. " Позже ".
Не прерывая зрительного контакта, она зачерпнула стакан, опрокинула скотч, затем повернулась и вышла из ниши. Конский хвост качался, как шелк, на ее красном позвоночнике.
- Ага, - сказал МакКью с целой кучей сложностей в этом слоге. "Вот мы в ковбойском баре, и внимание такой женщины привлекает байкер ".
Я изобразил медленную, широкую улыбку; земля стала тверже под моими ногами. Этот танец я знала. "Дерьмо случается".
Реми ухмыльнулся в ответ, отсалютовал мне быстрым наклоном головы, а затем снова сосредоточился на нашем дедушке. - Итак, дедушка. . . ты говорил что-то о том, что мы... небесная материя .
Мое веселье улетучилось вместе с этим, как и затянувшиеся мысли о женщине. Реми МакКью казался слишком открытым для чуши, даже если это говорил человек, которого мы знали всю жизнь. Может быть, ковбой тоже был сумасшедшим.
- Из небесной материи, - пояснил дедушка. " Не правда ли ".
А иногда сигара - это просто сигара.
Расслабленный и ленивый после выпивки, я откинулся на спинку стула, сгорбившись и вытянув одну ногу. Я ненадолго подумал, не попытаться ли снова уйти, но отказался от этого, даже потирая лоб; в прошлый раз не получилось так хорошо. И у дедушки было такое выражение лица.
Адский, этот взгляд. Черт.
Так. Хорошо. Я бы подыграл. - Но я все еще я? Я указал большим пальцем в сторону МакКью. - И он все еще... он?
"Конечно." Тон дедушки предполагал, что я, возможно, был идиотом. - Ты из плоти, крови, костей, мозга, как и все в этой комнате. Фундаментальное различие между вами лежит на гораздо более глубоком уровне. Это не физическое. Это суть ".
- Сущность, - тупо повторил МакКью.
"Когда наш род рождается, - объяснил дедушка, - мы делаемся из материи , из сущности. Небесная энергия, если хотите. У нас нет тел. Мы не люди. Но многим из нас суждено существовать на земле, и для этого нам нужны хозяева. В некоторых случаях, когда человеческий новорожденный плохо развивается или слишком болен, чтобы жить, родители молятся о заступничестве. . . хорошо, небеса заступаются. А новорожденные выживают, потому что умирающая душа заменяется живой искрой, рожденной небесами". Он улыбнулся. "Да, вы действительно Габриэль Джеремайя Харлан, старший брат Мэтью, который родился совершенно обычным человеческим образом от Уилла и Элизабет Харлан; а вы - Ремиэль Исайя МакКью, младший брат Лукаса, родившийся у Джека и Клэр МакКью совершенно обычным человеческим образом. Ты не явился с раскатом грома и не явился полностью сформированным из лба Зевса. Твоя плоть человеческая. Ваши кости. Просто у вас нет души.
Снова погрузившись в тишину, я заметил, что живой оркестр снова стал очень громким, как будто усиливался всякий раз, когда дедушка изливал на нас свою странную чушь. Так же был и треск битка на изломе, россыпь полос и тел. Все звуки, казалось, отфильтровывались прямо в мой мозг, заполняли его. Ни для чего другого не было места. Определенно не способность приостановить свое недоверие и просто принять то, что нам сказали.
"Ну, черт. . ". МакКью сказал через мгновение, по-видимому, в растерянности.
- Не совсем так, - сказал дедушка с ясностью нюансов. - Вы помните - и теперь, наконец, я имею в виду , чтобы вы помнили, - когда я говорил вам обоим по разным поводам, что мы поговорим, но вы не вспоминали об этом до тех пор, пока однажды я не позвонил память в тебе? Чтобы ты знал, кто ты, кем тебе суждено быть и что ты собираешься делать?
Воспоминание, теперь вызванное, пришло резко: Да, я действительно вспомнил, что дедушка сказал это, и, по-видимому, МакКью тоже, потому что он тоже кивнул. Но я не помнил, на какую тему был разговор, только то, что он у нас был.
Я обменялся кратким взглядом с ковбоем, а затем перевел взгляд на человека, который утверждал, что он, в конце концов, наш дед, но почему-то не был, знаете ли, человеком. Мелкая деталь.
- Сейчас самое время, - сказал дедушка, - и я вызову это в тебе, но это будет делаться постепенно. Кривая обучения крутая".
- спросил я, желая быть уверенным, что алкоголь, как бы я ни желал его буфера в данных обстоятельствах, не полностью изменил понимание: - Небеса , небеса? Небеса ?"
Дедушка молча поднял руку в воздух и красноречиво указал вверх указательным пальцем.
Христос на крекере. Или, так сказать. Я провел рукой по лицу, пытаясь втереть понимание в мозг, который предпочитал отрицание. Кривая обучения? Как насчет полнейшего дерьмового буллпаки. "Но почему?" - спросил я, стараясь говорить нейтральным тоном. - Ты хочешь сказать, что люди просто молятся, потому что их дети умирают, и вся эта маленькая новорождённая небесная материя набивается им в глотки?
Реми МакКью рассмеялся. - Разве это не поэтично ?
- Нам нужны люди-носители, - сказал дедушка, - но мы их не берем . Мы из рая, а не из ада. У нас нет людей. Мы отвечаем на молитвы".
Я бросил на него скептический взгляд, приподняв брови. "Каждая молитва?"
Сожаление дедушки было искренним. "Я хотел бы, чтобы это было иначе, но это невозможно. Видите ли, есть план. . . есть грандиозный дизайн, но он хаотичный, а не прямолинейный. Подобно эволюции, она скачет, разделяется, связывает себя кельтским узлом. Чтобы осуществить этот замысел, чтобы развязать эти узлы, делаются определенные вещи. Определенные вещи разрешено не делать . На некоторые молитвы приходит ответ, на некоторые нет". Его глаза смягчились. "Не всегда справедливо то, что делается, что откладывается. Мы делаем трудный выбор, который часто непонятен людям".
Тон МакКью был откровенно небрежным, но все же я услышал край. - Но тебе нужны дети .
Дедушка кивнул. "Да, нам нужны люди-носители. Взрослые обычно не просят и не желают, чтобы их заселили . Естественно, они не хотят отдавать свою душу, чтобы ее заменили другой. Но отчаявшиеся родители с умирающими младенцами молят небеса о спасении своих детей, а новорожденные души - всего лишь нити, которые слишком легко рвутся". Он развел руки на столе ладонями вниз. "Итак, поскольку они изнашиваются на грани разрушения - и они действительно ломаются сами по себе; мы ничего не навязываем - эти нити заменяются новыми. Это вопрос взаимности. Младенцы выживают, вырастают здоровыми и взрослеют, и большинство из них приносят большую радость своим родителям, тогда как в противном случае они умирают в течение часа, дня, недели и причиняют много горя и отчаяния". Его глаза сияли даже при мягком свете. - Это милость небес - дать этим родителям ребенка. Затем, при необходимости, когда эти дети вырастут и станут самостоятельными, мы зовем их".
Я постучал пальцами левой руки по столешнице и взглянул на ковбоя. - Что ты сказал раньше? О лизании теленка?
Время кроличьей норы. Через зазеркалье.
Дедушка сказал, что мы ему не поверим. Чертовски.
Я заглянул на дно пустого стакана и заметил тонкую янтарную глазурь остатков виски. Может быть, было бы легче все это переварить, если бы я был пьян до дна.
МакКью выглядел задумчивым, отхлебывая еще текилы, затем рассеянно поставил стакан на край и медленно покатал его по поверхности стола. Он осмелился задать вопрос. "Итак, у нас двоих была так называемая небесная материя, хранившаяся в умирающих младенцах, что спасло их; а потом мы выросли как нормальные дети, занимаясь совершенно обычными вещами. . . а теперь мы вам нужны ?
- Небеса знают, да, - согласился дедушка. "Но есть и другие причины. Вам обоим исполнилось двадцать восемь человеческих лет в секунду после полуночи. Это имеет значение".
МакКью нахмурился, но я решительно покачал головой, уверенный в этом . "Мой день рождения только через неделю".
Брови дедушки дернулись в сухом удовольствии. - Это то, что тебе сказали, да. Это неправда. Вы были "рождены", как и мы всегда, в разных штатах, в разных семьях, но в один и тот же день, в один и тот же час и с интервалом в несколько секунд. Это редкость, особенно для нас - никто не может измерить момент, когда небесная материя сливается в душу - и это связывает вас". Он поерзал на стуле, наклонившись вперед, чтобы привлечь наше внимание. - Тебе двадцать восемь. Два и восемь. Число 2 управляет определенными атрибутами: гармонией и соперничеством, а также партнерством и общением, общими идеалами. Что же касается числа 8, - он сомкнул одну руку на пивной кружке, поднял ее, - то оно представляет другие элементы: вы вооружены, чтобы вести, направлять. Это то, что небесам нужно от вас обоих.
Я поймал взрыв смеха, но не смог сдержать скептицизм. "Библейская нумерология". Я покачал головой. "Но разве там нет других кусочков небесной материи? Другие сотворенные небесами младенцы теперь выросли до совершеннолетия? Не только мы, верно?
"Конечно. И мы зовем - зовем - всех их и будем звать, - ответил дедушка. "Другие души, другие дни рождения, другие числа. Сегодня это был ты. Завтра другие".
Смех МакКью сопровождался прерывистым порывом дыхания. - Другими словами, вы говорите, что мы не рыбы, и это не массовый нерест.
Брови дедушки на мгновение приподнялись. "Красочно, но точно. Нет, на самом деле мы искажаем в другую сторону. Скорее меньше, чем больше. Вот почему было так необычно, что вы двое родились почти одновременно, и вот почему мы считаем, что вы можете иметь значение. Но мы не обещаем вам розарий из-за этого; на самом деле, в этом есть опасность для вас, потому что теперь вас выследят. Таргетинг. Вы должны это знать".
Дедушка сказал все это очень небрежно, без примеси многозначительности, претенциозности. Это означало, что это было важно, потому что я научился читать его много лет назад, насколько мог: простые утверждения часто значили больше, чем другие.
Я прочистил горло. "Отслеживали, как и почему?"
"Черт возьми. К черту". Дедушка выпил еще пива. - Чтобы упростить, лучше всего будет сказать, что внутри вас есть маяки...
Несмотря на выпивку, я почувствовал, как вяло разгорается тревога. "Теперь у нас есть не только сущность , но и маяки ?"
- ...или внутренние GPS-модули, если хотите, и вчера в 12:01 - или, точнее, сегодня утром - они начали процесс подключения к сети".
Я наклонился и неверяще хлопнул себя лбом по ладони; Дедушка мог быть неумолимым, оказавшись на пути разговора, и я научился держаться подальше от него.
"И чтобы метафора была последовательной, - продолжил он, - это означает, что любой, у кого есть правильный приемник, сможет отследить вас. Включая ад".
На этот раз я даже не стал наливать себе напиток. Я просто взял бутылку и начал пить.
В ТРЕТЬЕЙ ГЛАВЕ
Сквозь шум бара тон МакКью был сосредоточенным. "В таком случае маяк, этот GPS-навигатор - это свет? Или, может быть, сияющая душа?"
- Можно и так сказать, - согласился дедушка.
- Угу . Ковбой улыбнулся. "Думаю, Нана действительно могла заглянуть мне под кожу".
- У нее было Видение, - подтвердил дедушка. - И я верю, что она догадывалась, кем я могу быть. Или кем я могу быть. Его брови на мгновение дернулись вместе, как будто он вспомнил что-то чуть менее приятное. "Я же говорил вам , у нас нет . Но бывают моменты, когда нам приходится массировать воспоминания. Я не могу быть для всех настоящим дедушкой. . . старый друг семьи прекрасно работает, но взрослых нужно научить этому пониманию". Голубые глаза метнулись к МакКью. "Твоя бабушка видела глубже, чем большинство".
МакКью улыбнулся. "Ну, она сказала, что моя душа сияла достаточно ярко для двух человек. Так что, возможно, она тоже что-то почувствовала во мне. Он посмотрел на меня, кратко оценил, приподнял брови. "Конечно, если он продолжит так пить, он может просто заглушить весь свой свет". Он наклонился вперед, схватил бутылку в моей руке, выдернул ее и швырнул на стол так, чтобы я не мог до нее дотянуться. " Такой Uisge beatha нужно смаковать, а не жрать, как лошадиную мочу. Это бесчестье для хорошего виски.
Я прищурился на него, испуганный техасский ковбой произнес гэльский правильно: ооишкай-ба. Выпивка кипела во мне, и вопрос выскользнул, когда я бросил взгляд на его шляпу. - Вы знаете об уисге беата ?
- Виски, - сказал МакКью. "Вода жизни. Аква витэ . Да, я знаю всякое дерьмо. Я был стипендиатом Родса. Учился в Оксфордском университете и все такое. Он поправил шляпу, медленно улыбнулся. Что-то в его тоне подсказывало, что он обиделся на мой выпавший вопрос. - Между прочим, это Оксфорд, Англия. Может быть, я для тебя просто деревенский деревенский парень, но я чертовски умный деревенский парень.
Видимо, я попал ему под кожу. Столь же очевидно, что за его старым добрым мальчиком скрывалась стальная арматура. - Я знаю, что такое стипендиат Родса, - заметил я. - У меня степень магистра фольклора.
"Докторская степень превосходит степень магистра". Ковбой снова устроился на стуле и весело сказал: "Сравнительное религиоведение. И ты всегда такой засранец по отношению к людям, которых только что встретил?
Ну, после тюрьмы, да, наверное, был. Особенно наполовину пьяный. Но почему я был засранцем, его не касалось.
Я открыл было рот, чтобы ответить, но дедушка перебил меня. "Ребята, вы закончили писать? Или вы хотите продолжать взбивать его и измерять? Я знаю, я сказал, что соперничество идет с территорией дня рождения, но сейчас нет времени для этого mano a mano malarark.
Я вздохнул, моргнув одним глазом, затем другим, чтобы прочистить затуманенное алкоголем зрение. Я понял, что должен был поесть, когда у меня был шанс. - Можем мы перейти к черт... Но я прервал это, потому что заметил жесткий взгляд жесткого голубого глаза; Дедушка не одобрял вульгарных выражений. "-гнаться?"
Дедушка полез внутрь своего сюртука и вытащил две маленькие кожаные коробочки. "С днем рождения. Наденьте их: правая рука, средний палец. Тогда встряхни его.
- И что тогда происходит? - подозрительно спросил я, потирая лоб. Большая часть моего лица онемела. "Мы едем в страну Оз? Хот?
Дедушка рассмеялся. "Вы включите свои маяки из спящего режима, включите их на 100 процентов. Как я уже сказал, считайте их небесными единицами GPS".