надоело как... ОСлавянка побеждает, Т нахальством отвякивается... (мнение))))))
лучше про писателев
Глеб Морев
Вчера в 14:25 Ј
"ВСЕ НЕ ТАК ОДНОЗНАЧНО"
Последнее время думал над природой "неоднозначной" реакции на совершенно однозначные, казалось бы, события. Источником такого рода реагирования всегда является внутренняя социальная сверх-установка, психосоматическая доминанта, определяющая рисунок нашего поведения, включая этические реакции.
Меня всегда интересовало, как, скажем, Мандельштам, написав и повсюду читая в 1937 году "Стихи о Сталине", воспринимал окружившую его после Воронежа в Москве повседневность, из которой на его глазах НКВД изымал десятки друзей и знакомых. С нашей сегодняшней точки зрения это, несомненно, был ад, органичной моделью поведения в котором является (для нас), например, поведение Ахматовой, сжигавшей черновики стихов над пепельницей и "окаменевшей" в ужасе от ожидаемого ареста и арестов вокруг.
По свидетельству Герштейн, изменения в социальном пейзаже были для ОМ очевидны: все вокруг какие-то ПОРУГАННЫЕ, сказал он Герштейн, вернувшись из ссылки в Москву. Однако помимо этой фразы мемуариста у нас есть только два (если не ошибаюсь) СИНХРОННЫХ свидетельства о реакции ОМ на происходящий террор. Указание на их синхронный развертывающимся событиям характер принципиально - оно существенно повышает аутентичность документа.
Первое - это зафиксированная Гладковым информация о реакции ОМ на известие об аресте его друга Бенедикта Лившица. "А! Это из-за того человека!", - сказал ОМ и замолчал. Под "тем человеком" ОМ совершенно справедливо имел в виду Виктора Сержа, к этому времени уже высланного из СССР троцкиста. Ленинградский НКВД вымел весь круг широкого общения Сержа в 20-нач. 30-х годов, имитируя наличие террористической группы писателей во главе с Сержем. ОМ прекрасно знал, что Лившиц не составлял с Сержем троцкистской ячейки. Но основой его спонтанной реакции на весть об аресте Лившица было не возмущение, но моментальная попытка "рационализации", мысленная реконструкция логики органов (вполне, как видим, точная). И после - отказ от эмоций, молчание.
Второе бесценное свидетельство содержится в письме А.И. Ходасевич к Е.К. Герцык. Ходасевич встретила ОМ в 1937 году на концерте Софроницкого и рассказала ему об аресте их общего знакомого, гениального юноши Даниила Жуковского, взятого в 1936-м (и потом убитого) за самиздат - он переписывал неопубликованные стихи Волошина. "Так ему и надо - Макс плохой поэт", - сказал ОМ. Исследователи видят здесь "неудачную шутку", и это правда - разумеется, и для ОМ это был черный юмор. Но характерно, что он спонтанно применил именно такой "своеобразный подход" (как характеризует это шокированная Ходасевич), а не другой, который выглядел бы органичным с нашей точки зрения - эмоцию боли и горечи, сочувствия. Нет, ОМ моментально блокирует такого рода реакцию, находя "сбоку" косвенно уязвляющую не палача, но жертву мотивировку.
Ему, решительно настроенному на ресоциализацию и инкорпорацию в Союз писателей, видящему в тот момент в этом смысл жизни и творчества, НЕВЫНОСИМО не только внешне, но и внутренне принять точку зрения, однозначно лишающую ценности социополитические процессы, управляющие временем. То есть невозможно опять выпасть из времени, превратиться в отщепенца и маргинала.
Причины могут быть очень разные, но итоговая формула - ВСЕ НЕ ТАК ОДНОЗНАЧНО - будет одна. И психосоциальный механизм ее получения тот же. И тогда, и сейчас.
Комментарии: 50
Д С
У Пушкина тоже была однозначная реакция на любые преследования и Дельвига, и Деларю, и Полевого -- так и надо, и писали плохо, и нечего злить правительство...
K O
Д С, не забудем "повешенные повешены". Это у него называлось "посмотрим на историю взглядом Шекспира".
К К
Мне кажется, для этого поколения была характерна какая-то профилактическая амнезия. Ведь Цветаева, как пишут (кажется, расскааз приводится у С. Поляковой) на вести о том, что скончалась С. Парнок ответила равнодушно, "Это было очень давно." Между тем и 20 лет не прошло.
Глеб Морев
К К, предыдущее поколение (символисты) также описано (еще Ходасевичем) как "железное" в смысле нервов и радикальности опыта)
V M
Формула "не все так однозначно" - это попытка оправдать палача. Мандельштам твердо знает, что палач -это палач, но он живет наплевав на паучьи (палачьи) права, потому что у него есть право поэта говорить со своей страной. Только это право его интересу... Ещё
Г М
V M, а Стансы 1937 куда денем?
V M
Г М, но там же: Чтоб ладилась моя работа. Забота страны о поэте не менее понятна, чем созвучие поэта со страной.
О Б
Но этих "не так однозначно" у него было много. Кузину он доказывал, что это неизбежные жертвы, оправданные великим созиданием нового общества. Это понятная точка зрения и ее много кто разделял (ее и к войне применяют - гуманно ли сдать территории ради спасения мирных жителей? Или однозначно нет, и важнее целостность государства?). При этом мог думать и совсем иначе. В Воронеже считал в какой-то момент, что он выслуживается перед режимом, и порывает уничтожить "Не мучнистой бабочкою белой". Мне кажется, оснований для "все не так однозначно" много, они у всех разные. Мандельштам был просто крайне неуверенным в себе человеком, зависимым от других - и если в апреле 1935 он бросается в дружбу с Рудаковым и пишет вполне мандельштамовские порывистые, дразнящие стихи ("Улица Мандельштама"), - то в мае он, ошалев от грубости НЯ, наездов Рудакова заодно с его женой - теряет свое "я", свое смелое, поддразнивающее слово и пишет серию стихов на языке пропаганды, где ест только "мы должны" и нет "поэзии как сознания своей правоты". "Мне кажется, мы говорить должны о будущем советской старины" итд.
Г М
О Б, мне был важен "однозначный" период Большого террора. Другие годы понятны.
О Б
Г М, Мне кажется, там та же логика. Он пишет оду Сталину в момент максимальной потери своего "я", своего слова - и пишет на "чужом языке", языке пропаганды. Он в "Оде" даже говорит от имени рисовальщика, а не поэта (у которого "сознание своей правоты"). Той же зимой 1936-1937, когда он пишет "Оду" - он пишет про "потери звуковые из какой вернуть руды", подписывает "Дурий (или Гурий"), вообще про потерю слова. "Но арфу начал гнуть Эол - и бросил, о корнях жалея". "Мое прямое дело тараторит вкось". И он славит Сталина одновременно с отказом от себя ("меня уж не заметят", "пусть не достоин я еще иметь друзей"). А когда приходят "Стихи о неизвестном солдате" - у него эйфория, и стихи марта 1937 - очень мандельштамовские, никакого сталинизма там нет, никакого согласия на жестокость - "я молю как жалости и милости". Притом что террор в разгаре, в том числе против него направленный (статья Кретовой). А потом у него не принимают "Солдата", первая эйфория от возвращения своего голоса (как в 1931) проходит - и он снова теряет постепенно эту уверенность в себе. То есть это флуктуации между "ощущением своей поэзии как своей правоты", когда он ни за что не будет оправдывать террор, когда у него есть свое мнение, свои друзья (любимец мой кровный, утешительно-не помню какой певец) и потерей этого ощущения, когда есть только слово власти - а его слова нет.
Г М
О Б, противопоставление Стихов о Сталине и Стихов о неизвестном солдате ошибочно
О Б
Г М, Однако бросается в глаза, что цикл стихов, писавшийся одновременно с одой - очень самоуничижительный и растерянный. И именно про "отсутствие слова". А цикл стихов, писавшийся одновременно со СоНС ("Заблудился я в небе", "Может быть это точка безуми" итд) - наоборот.
О Б
Г М, Мы же говорим о противоположных точках зрения на террор. Вот у Мандельштама противоположные точки зрения были и в 1937 - комплекс (я-есть, не кладите же меня не кладите, и пр., Солдат) в марте - и сталинские стихи с отрицанием своей поэзии зимой того же года.
Г М
О Б, мотив самоуничижения и растворения в исторической стихии (широко понятой) - формирующий и для Стихов о Сталине и для СоНС. Он же в письме Тынянову этого времени
О Б
Г М, В письме Тынянову - да. Но оно писалось как раз параллельно с одой, где "меня уж не заметят". А в СоНС и интонация захлебывающаяся-самоутверждающаяся, экспрессивная, как в начале 1930-ых, и основные "заходы": "научи меня ласточка хилая" ("я" дерзаю молиться), "я отдам тебе строгий отчет" (все очень катастрофично, но у меня есть голос и действие в этой катастрофе), "весть летит светопыльной обновою", "чаша чаш и отчизна отчизне", наконец, он называет точную дату своего рождения, себя идентифицирует. Я слушала Ваш доклад, - но мне все же кажеся, что вариант рудаковский не является единственно верным, Мандельштам колебался между "советским" словом (где он самоумаляется и готов принять любую официальную точку зрения, в том числе на террор) и "собственным" словом. Колебался и в течение 1937 года, и пока работал над СоНС
Г М
О Б, доклад в сильно расширенном виде давно опубликован в Новом мире. Кроме рудаковского варианта у нас просто ничего нет. Все остальное придумала НЯ
О Б
Г, М, Да, я знаю. Но я все же не могу поверить, что все придумала. Очень много вариантов, и гениальных, имхо, более сильных, уж никак не меньше, чем рудаковский. Она не такой большой поэт. Понятно, что на людей она запросто наговаривала - но придумать множество вариантов, придумать историю их создания, что они взяли с собой ворох рукописей в Саматиху - зачем? При этом Эмме Герштейн он читал "окружают меня огнем", она тоже все придумала? К тому же Мандельштаму было свойственно тогда писать множество вариантов. Тогда нам надо исходить из того, что все "двойчатки" и "тройчатки" тоже она придумала. Если она могла придумать столько вариантов таких сложных и вполне мандельштамовских стихов - то и остальные стихи под вопросом. Но она не писала стихов, она же только записывала под диктовку, это всеми засвидетельствовано
О Б
Г М, я думаю, что рудаковский вариант хронологически самый поздний. Поэтому он отличается в официозную сторону. У него прошла эйфория первых дней марта, эйфория, отразившаяся в массе стихов - и он вернулся внутренне к тому, что он - "никто", просто рядовой той страны. В отчаянных строфах других вариантов он не никто, это та же эмоция, что и "не кладите же мне, не кладите остроласковый лавр на виски". И аллюзия на апокалипсис