В нашей школе событие, в начале учебного года, после долгого кадрового перерыва, к нам прибыл новый пеник - учитель пения, мужчина, опытный педагог, как нам его отрекомендовала завуч. ЈНадеюсь с Владимиром Михайловичем, так его звали, вы разучите много хороших песен, по которым мы так соскучились", с этими словами завуч закрыла за собой дверь, оставив Владимира Михайловича погружать нас в мир музыки. Надо сказать, что песен разных он знал, очень много, это были и песни посвященные героям гражданской и отечественной войны, и песни разных народов, праздничные, новогодние. Он стал очень популярен в школе, над ним шутили - подкладывали кнопки, пачкали мелом столы, стулья, отчего его явно купленный в уцененке серый, шерстяной пиджачок, в черную полоску - чудо советской мануфактуры, часто был покрыт белыми пятнами. Особенно народ веселила его манера исполнения, когда он, входя в раж, и очень эмоционально растягивал меха баяна, весь превращаясь в звук, так же мощно заканчивая песню, он так сильно травил воздух из баяна, что казалось стены класса - вибрировали. Голос его был под стать его фамилии - Шумский. Когда он вел уроки, все школьные прогульщики собирались возле двери класса, откуда ревел его бас, и ржали - передразнивая его. На переменах, можно было в окно увидеть, как он курил на улице, то ходя в зад вперед, то стоя, смотря через очки в черной оправе в одну точку, будто пытаясь что-то разглядеть, на его худом красном лице ходили желваки. Школьные будни летели, Шумский поддавал жару - хор нашей школы, под его руководством удачно выступил на районном смотре школьных коллективов, все видели его успех, однако меня настораживала, а может мне это казалось, его все большая эмоциональность в момент исполнения. Прошел новый год и школьные новогодние елки, под его безудержный аккомпанемент. Зимой я как обычно болел недели две, не меньше. После болезни меня обычно ничего не интересовало, отходил после таблеток и был в некотором ступоре. И вот наступила весна, капель за окном, зашумели птицы, чаще стало показываться солнце и после курса болезненных, витаминных уколов, я снова пошел в школу.
Начался урок пения, Шумский как обычно испачкавшись о парты-стулья и немного почистившись, начал свой урок. На уроке он решил познакомить нас с веселой молдавской песней - Жок, и расчехлив баян, энергично заиграл, девчонки улыбались, парни в классе в место Јбандурист идет по кругу", весело пели :
ЈБалдерис идет по кругу" (Балдерис - это игрок сборной СССР по хоккею), песня нравилась, все шло хорошо. Погружая нас на своем баяне в мир музыки, Шумский бродил по классу, выискивая нерадивых певунов. Песня закончилась на задней от меня парте, за которой сидел, всегда веселый Чурбаков(Чурбаков, насколько я помню, смеялся всегда, Гуимплен ему в подметки не годился, иногда прочитав дневник успеваемости и поведения папаша его, кстати сказать очень строгий и рассудительный мужчина, принимал меры и Чурбаков не надолго становился серьезен, но глаза его все равно смеялись). И так песня окончилась, возникла пауза, Шумский спросил
Јкто не записал еще слова песни", тишина;
ЈИзвините", пропищал, сдерживая свой смех Чурбаков, он почти всегда сдерживал на уроках свой смех, поэтому было непонятно, то ли он хотел дышать но не мог, или он набрал много воздуха и не мог выдохнуть,
Ја повторите песню, пожалуйста", Јочень уж она веселая", Јхи хи хи", послышалось в классе.
В Шумском, произошел качественный переход, и, не снимая баяна, он непостижимо резко и очень громко гаркнул:
ЈЯ не магнитофон, меня в сеть не включишь", и лягнул по парте, за которой сидел Чурбаков, пяткой.
Парты в классе были новые, специальные для занятий по химии, с круглыми отверстиями в середине, для химпосуды.
Парта на секунду замерла в воздухе и сложилась как карточный домик, выпустив небольшое облачко пыли. Обернувшись, я так и запомнил лицо Чурбакова, все в красных пятнах, с широко открытыми глазами, он не дышал и не думал, и казалось, что он пережил самый счастливый - смешной момент в жизни.
Шумский дальше повел себя оконфужено и невнятно извиняясь, закончил урок. Спустя неделю Шумский исчез.
В школе бродили разные слухи, мой приятель из класса, немного похожий на Бивиса, был особенно под впечатлением Шумского,
- ЈЯ не магнитофон, меня в сеть не включишь", любил повторять он, лягая пяткой невидимую парту, и пытался передать выражение лица и состояние Шумского, и я видел, что приятель мой в этот момент проделывал очень серьезную работу. Прошел месяц, и мы с приятелем зашли в только что открытый накануне магазин - культтовары, для небольшого городка - событие. В магазине толпилось много народа, зевак и мы бродили от отдела к отделу, особенно моего приятеля привлек отдел женского белья, и он прилип к витрине, разглядывая женские чулки, на этикетках которых позировали игривые польские барышни. Я тоже заинтересовался, как вдруг мой приятель буквально вцепился в мою руку, и дрожащим голосом прошептал:
- ЈСмотри", это он, Шумский", указывая на спину какого-то бредущего мужика, в сером пальто темных брюках и серой кроличьей шапке с опущенными ушами, хотя был конец марта. Мужик пробирался сквозь толпу, что то ища, смотрел по сторонам.
ЈДавай за ним проследим", Јтут, что то, не так", задыхался от волнения приятель. И мы пошли за ним, как вдруг мужик резко развернулся на сто восемьдесят градусов и как будто, что - то вспомнив, устремился к канцелярскому отделу. Мы с приятелем буквально влетели в него, да это был он собственной персоной - Шумский. Те же очки в черной оправе, со сломанной дужкой, да сомнений не было, это он, он, он. Но, но, но его блуждающий, устремленный в себя, взгляд желто-зеленых глаз с широкими зрачками, вроде он, да не он. Он прошел мимо, а мы, с приятелем поворачивая головой, почти как совы, опешив, смотрели на него. Шумский остановился, обернулся и, посмотрев на нас, тихо сказал, ЈНе оглядывайся, не люблю", из стоячего козырька его кроличьей шапки торчал автобусный абонемент (а что, очень удобно), и зыркнув кругом, пошел по своим неотложным делам. Все последующие дни, моего приятеля были заняты, к имеющемуся в его арсенале ЈЯ не магнитофон, меня в сеть не включишь", он осваивал еще ЈНе оглядывайся, не люблю", особенно ему понравилась кроличья шапка с торчащим абонементом, я то же долго вспоминал его беспомощный взгляд и клочковатую щетину с порезами на лице.
Общественность выдохнула с облегчением, оказывается, Шумский был болен, лечился и теперь он работает грузчиком в продуктовом магазине, втягивается в нормальную жизнь. Идя из школы, домой, мы иногда заходили в магазин, что бы поглазеть на него, Шумский же, увидев школьников, быстро уходил в подсобку и не казал носа, пока ротозеи не уходили.
Вскоре в школу послали нового пеника, он был то же - баянистом, наверно это был картельный сговор производителей баянов - всех учителей музыки превращать в мужиков - баянистов, но в отличии, от Шумского, новый пенник уныло пиликал свой хит - ЈПерепелочку", и флегматично ставя мне тройки, не проявлял ни какого интереса ни к ученикам, ни к музыке ни к жизни.
Иногда вечерами, под унылое меланхоличное состояние, я слушаю Кончерто Гроссо Љ1, становится немного страшно, особенно в конце, когда расцветает этот цветок-Безумие и во всем своем ослепительном сиянии поедает остатки человеческого разума, и тогда я говорю ему - ЈБраво Шумский".