Аннотация: После всего, что было - все равно больно. Но при этом как-то привычно...
Больно? Да, больно. Но уже не так.
Больно было 2 мая, после Одессы. Потому что раньше было трудно поверить, что такое возможно, возможно в наше время, возможно на Украине.
Да, тогда уже начиналась АТО, были уже первые жертвы, но чтобы вот так - сжечь 48 человек, снимать этот процесс, радоваться в соцсетях, а потом обвинить их самих... это перевернуло наши представления о том, что произошло на Украине. Мы подозревали, что там все плохо, но до Одессы не могли поверить, что бы плохо было именно так.
Больно было и когда расстреляли администрацию Луганска. После Одессы уже не так поразило, но в Одессе расправу устроили ультрас, боевики, отморозки, а удар по луганской администрации нанес военный летчик. До этого казалось, что украинские военные на подобное не пойдут.
Больно было, когда обстреливали Славянск. Но это была уже тупая и длительная боль, постепенно ставшая привычной.
Обидно было после всего этого Славянск оставлять...
Больно было смотреть, как расстреливают Донецк. Но после Славянска оно уже не было чем-то особенно новым. Та же тупая, становящаяся привычной, боль. И надежда, что это скоро закончится. Что будет наступление. Что Донецк не сдадим. Что некуда уже отступать. Надежда, что скоро обстрелы будут прекращены.
И досада от Минска. Как удар в спину. Нет, даже не в спину - по затылку. Оглушительный удар и чувство беспомощности. Понимание, что вот тут уже ничего не сможешь изменить. Если до Минска можно было чем-то помочь, поехать, встать в ряды, то после Минска к привычной уже боли добавилось чувство связанных рук - чувство, что теперь будут не просто бить, а бить связанного по рукам и ногам, без возможности на ответ.
И каждое заявление Кремля - как очередной моток веревки. Но постепенно и это стало привычным. Потому что надежда выбраться была на первом витке, на втором, немного на третьем, а на десятом стало уже все равно. Десять или одиннадцать мотков веревки - какая разница?
Так же и счет убитым за время перемирия - сначала триста, потом пятьсот... разница, конечно есть, но только для родственников погибших. А отсюда, издалека, триста или пятьсот - трудно уже воспринимать эту разницу. Потери превратились в какие-то повседневные цифры, стали простой статистикой далеких и как бы неизбежных жертв войны.
Автобус под Волновахой тронул уже совсем едва.
Жалко? Жалко. Больно? Черт знает... слишком привычно стало уже смотреть на искореженное железо и разрушенные дома. Даже трупы - и те стали какими-то привычными. Еще десять человек? Прибавляем к трем тысячам. Много? Да, много. Жалко? Да, жалко. Да, хочется остановить. Больно? Уже трудно понять...
Троллейбус и остановка в Донецке... да, это получилось больнее. То ли ракурс съемки другой, то ли погибших больше, чем под Волновахой. Определенно больнее. Может быть потому, что по Донецку стрелять уже не должны были, ведь аэропорт уже был наш. Определенно больнее. Была надежда, что в Донецке наконец-то все позади...
Но после всего, что случилось прежде - больно уже не так...
И вот - Мариуполь.
Снова Мариуполь. Здесь уже были жертвы - в прошлом году, в мае, в числе первых жертв АТО.
Сегодня жертв больше, чем тогда. Двадцать. Или даже двадцать девять. Много. За один раз - много. Больно? Да. Неожиданно? Есть такое дело. Жалко погибших? Безусловно. И раненых тоже. Но одновременно с этим - уже как-то привычно. И это само по себе неприятное чувство - чувство, что такие вещи становятся привычными. Но что делать? Остановить? Да, хочется остановить. Но еще больше хочется - закончить.
Хочется закончить, потому что остановка - явление временное, после остановки все продолжится снова, снова будут обстрелы, снова будет тупая боль, все более и более привычная, снова будет неприятное чувство привычности того, к чему привыкать нельзя, не по-человечески...
Поэтому больно, но надо все-таки закончить - именно закончить, а не просто остановить.