Вылет задерживался на два часа. Причин не объясняли. Казалось, кто-то не одобряет моего решения ненадолго вернуться в прошлое.
Я поднялся на второй этаж аэровокзала в зону VIP. Посетителей в кафе не было. За барной стойкой скучала блондинка, внешний вид которой усиливал желание уступить собственной слабости.
- Что мне лучше выпить? - зачем-то спросил я её. И со значением ухмыльнулся.
Она ничего не ответила, лишь отрепетированным движением взмахнула чёлкой и улыбнулась, как при фотографировании на официальный документ. Я позавидовал её невозмутимости и крепким зубам. Вдруг вспомнилось, как в глубоком детстве я не мог понять, где набирают работников, выключающих по вечерам двигатели каруселей и колес обозрения.
Сев за невысокий столик, я задумался: нужно было выбирать, с чего начать - кофе был горячим, лед в стакане с условным Dimple только начинал готовиться к капитуляции. Чтобы ускорить смену твердого агрегатного состояния, все три кусочка при помощи ложки сменили шотландское гражданство на колумбийское. Опрокинув в себя излеченный от жара напиток, я начал разбавлять ожидание маленькими глотками виски. Вскоре мозг зафиксировал характерное предзапойное возбуждение.
* * *
Меня ожидала поездка в город, в котором я родился и прожил более двух третей жизни. Десять лет назад я отправился на поиски новых впечатлений и проблем, без которых считал жизнь пресной.
Теперь этот город находился не только в другой жизни, но и в новой стране. Я никогда не испытывал чувства ностальгии, вероятно, особенностью моего душевного устройства была неглубокая корневая система. Возможно, мои далекие предки были кочевниками, и мне передалась непреодолимая тяга к перемене мест.
Уже больше шести лет я не видел родителей, брата и дочь от первого брака. Наши паспорта были разного цвета, однако у всех нас была одинаковая фамилия и особенная артикуляция ряда звуков.
Я любил своих родственников спокойным ровным чувством и, переезжая из города в город, из страны в страну, периодически вспоминал о них с грустью. Мы не писали друг другу писем, общаясь, в основном, по телефону. При любой возможности я старался передать им деньги или гостинцы. У меня не было их фотографий. В нечастые моменты наплыва воспоминаний я восстанавливал образы близких в памяти. Восстанавливал те картины, которые не огорчали. Этого мне вполне хватало.
Мать я помнил энергичной и очень заботливой. Она всегда была открыта для новых впечатлений и знаний. В её самоотверженной любви, в её слепой вере в мою исключительность было легко черпать силы в самые невеселые жизненные моменты.
Отец никогда не стремился понять и разделить наши с братом интересы. Он считал себя ответственным лишь за материальное обеспечение семьи. Нельзя сказать, что его жизнь с нашей матерью была полна серьезных проблем, только я всегда понимал, мой брак не будет таким неуклюжим. Теперь же родители вступили в возраст, когда тревоги за самочувствие неизбежно отодвинули остальные заботы на второй план.
С братом мы не были особенно близки. Я объяснял себе этот печальный факт значительной разницей в возрасте и родительской педагогической несостоятельностью - они непозволительно часто ставили ему меня в пример. Несколько лет назад страшный диагноз вошел в его жизнь. Те сведения о болезни, которые я насобирал в Интернете, мало способствовали вере в благополучный исход. Оставались надежды на его мужество и на чудо выздоровления.
* * *
Следующие восемьдесят граммов виски, купленные мною по цене ста, убедили в полном соответствии барменши занимаемой ею должности.
- У вас есть дети? - задал я очередной лишний вопрос, ответа на который не ждал.
Женщина промолчала и на этот раз, однако недоуменно принялась рассматривать узел моего галстука.
- А у меня есть, - для чего-то заметил я и вернулся к столику.
Моей дочери через месяц исполнялось восемнадцать. Я уезжал от голенастого подростка, а теперь мне предстояло встретиться со сформировавшейся молодой женщиной.
Она была хорошей дочерью, я же слабо реализовывал отцовские возможности. За её эволюцией я следил невнимательно, только благодаря получаемым по электронной почте сообщениям и фотокарточкам. Даже на этих любительских снимках в её стати угадывалась свойственная её матери неторопливая грация невыспавшегося верблюда.
Я по-своему был крепко привязан к дочери, привязан не только сознанием долга, но и какой-то необъяснимой, таящейся глубоко внутри суровой нитью кровного родства.
В моей сумке лежало вечернее платье, приобретенное в миланском бутике около года назад. Покупка, сделанная по случаю дня рождения, так и не была передана имениннице. Не хотелось думать, что будет, если я не угадал с размером.
С первой женой мы расстались после четырех лет совместной жизни, уж очень разными были наши жизненные темпы и ожидания. Я был разочарован в браке, а ещё больше в себе, в своих матримониальных способностях. Может, поэтому, через год после развода я сознательно уничтожил в чужой душе надежду на выигрыш в банальной жизненной лотерее.
* * *
Достоинством алкоголя принято считать избавление от душевного напряжения. Несмотря на осознаваемую условность подобного взгляда, я с удовлетворением отметил, что стрелка барометра моего настроения установилась на "ясно".
Объявили начало регистрации на мой рейс. Я решил не спешить: багажа у меня не было, нужные вещи в подарок лучше купить на месте.
Со своей теперешней женой я познакомился почти сразу после прилета в Америку, у меня даже не успели отрасти волосы после последней стрижки.
Мне повезло: через неделю после прилета я получил ожидаемый контракт. Коллеги приняли меня доброжелательно, а после подтверждения моей квалификации дежурное расположение сменилось на профессиональное уважение.
Знакомство произошло на корпоративной вечеринке. Она присутствовала там в качестве гостьи, как представитель дружественной прессы.
Как и я, она не была частью собравшегося общества. Этот факт плюс любопытство повернули нас друг к другу. Меня она интересовала как объект неизвестной фауны, повадки и особенности которого мне хотелось узнать.
Она предложила поехать к ней, не дожидаясь окончания скучного раута. Я хотел отказаться, но передумал. Через полтора часа цвет её постельного белья убедил меня в ещё одном приятном совпадении вкусов.
Пока она со знанием дела эксплуатировала моё послушное тело, я лежал и думал о том, что, будучи меньше месяца за океаном, уже трахаюсь с дочерью чужого народа. От этих приятных мыслей полупустая копилка нежности дважды разбилась на мелкие кусочки.
После торопливой, и от этого скомканной, близости мне остро захотелось сказать ей какие-то необязательные, но теплые слова. По привычке я использовал готовый шаблон:
- Знаешь, сейчас я чувствую себя как в детстве, когда меня впервые отвели покататься на карусели: кружится голова, а на душе светло и празднично.
В переводе моя пошлость прозвучала романтично и была оценена незаслуженно высоко. В моем донжуанском арсенале была ещё одна заготовка, только в данном случае она не годилась: её нужно было использовать для замужних ушей.
Странное дело, какой притягательностью для женщин обладают слова, сказанные вовремя. Их эффект, кажется, не зависит от возраста, национальности, образования и общественного положения.
После этой ночи мы стали жить вместе, постепенно прорастая друг в друга привычками и взглядами.
Через полгода я сделал ей предложение. Она не возражала. После регистрации брака в консульском отделе, отвалившись глубокой ночью от уже хорошо знакомого измятого тела, я попросил её объяснить свой выбор.
- Понимаешь, в наших именах отсутствуют одинаковые буквы, - жена лениво потянулась в мою сторону. - Мне кажется, мои прежние романы были неудачными по этой причине: хоть одно совпадение, но находилось.
Она прижалась ко мне, спрятала глаза в области ключицы. От ощущения глупого счастья запершило в носу.
* * *
Стоя в очереди для прохождения таможенного и пограничного контроля, я размышлял о причинах, толкавших меня на смену мест, профессий, сердечных привязанностей.
У меня было в наличии все, что обычными людьми считается необходимым для счастья. Я посмотрел мир, у меня было любимое дело, надежные друзья. Я жил в городе, который давно мистически притягивал меня, в просторной квартире, вместе с близким человеком.
Любил ли я её? Не знаю. Со временем человек утрачивает способность растворяться в чужой воле без внутреннего сопротивления. Однако жить с кем-то иным я не хотел. Моя американская жена была привычна и удобна, как удачно изготовленный протез. Окружающим она казалась трофеем, привезенным мною из странствий, яркой заокеанской игрушкой. Она была чрезвычайно красива, но не той растиражированной красотой, по которой сходят с ума покупатели дорогой глянцевой продукции (или специфичного видео). Её привлекательность для меня складывалась ещё из забавной царственной походки, необъяснимого манящего запаха, смешного акцента и неистребимого оптимизма.
Несмотря на различие воспитавших нас культур, на многие вещи мы смотрели одинаково, различия во взглядах были непринципиальными. Наши боги были полными тёзками, в своё время они даже совершили одинаковые чудеса.
Между нами существовало невероятно сильное притяжение, в результате которого мои пещеристые тела без проблем наполнялись кровью, а её бартолиновые железы исправно функционировали в требуемые моменты. По всей видимости, она была оптимальным вариантом мягкого и женского, в которое не только ночью мне хотелось прятать свой персональный звон.
В интимном общении мы особенно ценили импровизацию. Поочередное солирование дополнялось и подчеркивалось ритмически четким партнерским аккомпанементом. Нашим фирменным парным номером стала остросинкопированная финальная тема, когда время разрывалось бешеным ректальным регтаймом, так соответствующим особенностям её женского анатомического устройства.
* * *
Заняв место в салоне, я сразу воспользовался преимуществами бизнес-класса - при неубранном трапе попросил выпить. Бойкая стюардесса с неплохой фигурой, несколько тяжеловатой в нижней части, быстро выполнила мою неоригинальную просьбу. Мне захотелось её как-нибудь отблагодарить: почему-то подумалось, будь я скульптором, при лепке её фигуры обязательно пустил бы меньше материала на оформление зада.
Самолет готовился к взлету. Я сделал крупный глоток, поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза.
Через два часа меня ждала встреча с женщиной, которая едва не стала моей соратницей и соротницей. Она была к этому готова, а я в предпоследний момент дрогнул, усомнился.
После развода с первой женой я сконцентрировался на задаче профессионального роста. Личная жизнь отошла на второй план. С головой нырнув в работу, я продолжал обучение. Чтобы сертифицироваться на высшую степень в моей специальности, нужно было окончить соответствующие курсы. Сделать это можно было лишь в тогдашней республиканской столице.
Она была признанным авторитетом в нашей профессиональной области. Её лекции были тщательно выверены, однако лишены изюминки. Её уважали, но не любили за строгость: успешно сдать экзамен было нелегко даже опытным специалистам.
Она была красива, только было в её красоте что-то неживое, холодное. Мне нравилось наблюдать за её движением по аудитории. В её походке чувствовалась выверенная энергия скальпеля, а под строгим костюмом угадывалась красивая фигура. Когда она ровным почерком писала на доске формулы, мел в её руках уступал в белизне костяшкам пальцев, его сжимающих.
Так получилось, что на прощальном банкете мы оказались за одним столиком. В вечернем наряде она выглядела другим человеком. Меня закружило и понесло её тщательно скрываемое женское очарование. Я не болтал без остановки, не танцевал с ней - интуитивно я выбрал выигрышную модель поведения.
После нелепой гибели мужа она жила вместе с матерью и маленьким сыном. Её покойный отец был известной фигурой отечественной науки, академик, по его учебникам я занимался в университете.
Я не строил никаких планов, когда шел её провожать. Просто тот, кто расписывал наши роли на этот вечер, предполагал финал комедии через несколько действий. Позже мы оба не могли объяснить, почему я ушел из её квартиры только на следующее утро.
В ту ночь у меня ничего не получилось. Не знаю, что было тому виной. То ли авторитет её ученого отца, то ли различимые тяжелые вздохи её матери в соседней комнате, а может, абсурдность стихийно возникшей близости. Мы проговорили до утра, а потом я уехал, понимая, что вернусь, что нуждаюсь в этой измученной женской душе.
* * *
Мы проводили вместе все выходные. В пятницу после работы я бежал на вокзал и около полуночи звонил в дверь её квартиры. Суббота и воскресенье пролетали незаметно, и в понедельник я уезжал в свой город первой электричкой. Уезжал почти счастливый.
Мы быстро подружились с её сыном, меня признали близкие подруги, её мать уже не сразу уходила в свою комнату при моём появлении.
Меня переполняли восторг узнавания близкой души и радость внезапных совпадений. Её утонченность, её уверенность в неминуемом торжестве справедливости и непоколебимое чувство собственного достоинства завораживали, хотя и казались наивными.
Неудача первой ночи, однако, засела в моем сознании досадной занозой. Огромное желание исправить недоразумение начала нашего романа лишь усугубляло проблему. Я понимал всю несерьёзность возникшего затруднения, но раз за разом проваливал очередную попытку.
В любовной песне она не желала солировать. Или не могла. Она лежала в постели и ждала, а я не мог избавиться от ощущения, что опять должен сдать экзамен. Её красивое тело притягивало, звало. Через какое-то время я торопливо помещал в неё малоубедительный результат вымученной эрекции. Проходило несколько минут, я чувствовал, как начинает звенеть струна её желания, только сил подкручивать колки её страсти уже не было.
Конечно, я легко мог изменить все к лучшему. Надо было переехать в её город, начать жить вместе. Только меня что-то удерживало. Я говорил себе, что с момента развода прошло всего каких-то двенадцать месяцев. А тут ещё замаячила возможность поработать в другой части света.
В очередной понедельник я уезжал и знал, эта наша встреча - последняя, больше не приеду. Она, ничего не подозревая, щебетала о непроходящем характере настоящего чувства.
- Если хочешь обеспечить своей любви бессмертие - убей её! - коротко бросил я при прощании. Если бы я знал тогда, что означали для неё мои слова.
Объявили о начале посадки. Знакомая стюардесса присела напротив и приветливо улыбнулась.
Пару дней назад, уже зная о своей поездке, я позвонил по найденному в записной книжке номеру телефона.Казалось, она не удивилась, услышав мой голос. Договорившись о встрече и ещё не опустив на рычаг телефонную трубку, я уже жалел о сделанном звонке.
* * *
Я сразу увидел её в толпе встречающих, узнал по спокойному уверенному взгляду заретушированных печалью глаз, по горделивой осанке. Она изменилась, однако не сильно. В ней по-прежнему чувствовалась энергия и сила, вот только в лице появилось что-то от дорогого бильярдного шара, которым перестали играть.
Мы поцеловались.
Она протянула мне подарок - бутылку "Старого Тома". Она думала, мои вкусы не изменились, но джин - напиток романтиков, а я уже давно им не был и теперь предпочитал виски.
"Ничего страшного, - подумал я. - Будет, что подарить отцу".
Выехав на трассу, ведущую из аэропорта в город, она закурила. Я сидел на заднем сидении, по диагонали.
- Вот снова, как и много лет назад, ты провожаешь меня, - сказал я, чтобы завязать беседу.
- Знаешь, после того как я поняла, что беременна, мы виделись ещё дважды. Я не знала, как сказать тебе об этом, стоит ли, я словно ждала какого-то сигнала. Глупо, правда? - она улыбнулась.
Машина шла на большой скорости, обратный счет дорожных указателей убаюкивал. Во рту пересохло. Я достал из пакета бутылку джина, открыл и сделал большой глоток прямо из горлышка.
- Ты и сейчас считаешь правильным тогдашнее решение оставить меня в неведении? - я отпил из бутылки ещё немного.
- Девяносто девять человек из ста верят в то, что этот мир был создан для них, - она глянула на меня в зеркало заднего вида. - Тогда в это верила и я, тогда я не понимала банальной истины, бесполезно охотиться на удачу. Её следует просто терпеливо дожидаться в засаде.
Сумбур её слов раздражал, пока я не осознал, как сильно она нервничает. Новость, которую я узнал, не находила подходящего места в сознании. Я ждал продолжения и боялся его.
- Я где-то читала, в отношениях женщина ищет любовь, а мужчина близость, она излучает нежность, он - страсть. Может, в этом противоречии и кроется причина обреченности их отношений? - она говорила ровным голосом, было непонятно, кому адресован вопрос, мне или себе.
Она продолжала говорить о вещах, которые что-то для неё значили. А я все не мог сосредоточиться, поймать ускользающий смысл разговора. В голову лезли посторонние мысли. Я вспомнил, что именно ей я впервые рассказал идиотскую историю о далеких карусельных ощущениях, и именно её положительная реакция воодушевила меня ввести этот банальный сюжет в свой незамысловатый арсенал эксплуататора женской доверчивости.
Я хотел оттянуть момент узнавания истины и надеялся на помощь "Старины Тома". В машине установился аромат можжевеловых ягод. Так пахло её тело в то время, когда я любил его, любил торопливо, не предохраняясь.
* * *
Центральный железнодорожный вокзал столицы недавно отремонтировали. В его облике теперь было больше европейского. Мы взяли билет и прошли на перрон. Раньше дорога в город моего рождения занимала более четырех часов. Теперь комфортная скоростная электричка покрывала то же расстояние в полтора раза быстрее.
Она не говорила главного, а я не задавал вопрос, тень которого затаилась в морщинах моего лба.
- Послушай, я хочу тебе кое-что рассказать. Но прежде, извини за возможную бестактность, позволь спросить, как ты относишься к Спасителю? - она смотрела как будто сквозь меня.
- Это непростой вопрос, - я ненадолго задумался. - Говоря коротко, по-моему, Христос - гвоздь, на который Бог повесил картину Вселенной.
Мне хотелось уйти от более подробного ответа.
- Знаешь, после твоего отъезда моя душа закрылась. Я чувствовала себя половинкой дождевого червя, расчлененного безжалостным колесом твоего выбора, - она заметно разволновалась. - Однажды, через год после аборта, мне пришла в голову кощунственная мысль: если бы Богом мне было обещано выполнение любого желания, то чего бы я попросила? Была бы это просьба о чем-то недостигнутом, не пережитом или я бы просто что-то изменила в своей судьбе? - она торопилась и поэтому говорила сбивчиво. - Даже сейчас я не знаю, о чем бы попросила. Впрочем, я не понимаю очень многого: почему, несмотря на обман, ты остался чуть ли не символом моего возможного счастья, превратился в некий артефакт мужчины.
Нужно было прощаться.
Я заставил себя поцеловать её и обещал обязательно звонить.
- Вот возьми, я тут кое-что тебе написала, - она протянула плотный конверт, украшенный портретом национального поэта с роскошными усами.
Я спрятал его в карман брюк и, не оглядываясь, прошел в вагон.
* * *
Сидя в кресле электропоезда, я пытался понять, почему меня несет по жизни с такой разрушающей скоростью. В голову забредали крамольные мысли о вероятном существовании особой породы людей. Людей, которые постоянно вырастают. Не только из одежд, а из городов, стран, отношений.
Я ведь ехал в места, где мое фрикативное "г" никому не резало слух и соответствовало общепринятой фонетической норме, с единственной целью - вернуться в атмосферу былой гармонии.
Однако первая же новость выталкивала меня из состояния душевного равновесия на поверхность отчаяния, как выталкивает соленая вода несвежее яйцо.
- Для чего мне было дано это новое знание, оно -свидетельство возмездия или его предвестник? Где и что наш дом? Что такое родина, какое место она должна занимать в жизни?
Вопросы, на которые каждый ищет и находит собственные ответы, теснились в нетрезвом сознании.
- Родина - это место, куда приятно возвращаться или откуда не хочется уезжать? Место, откуда мы вышли или где успокоимся? Является ли это понятие внеполовым, определено ли оно количественно? Не устарела ли в наше время тотального объединения его этническая составляющая?
Я, конечно, понимал: стиральная машина времени выполощет грязное бельё неприятных воспоминаний. Пугал только высокий риск того, что в результате линьки обязательно потемнеет и то светлое, чем я гордился. Как теперь выяснялось, не имея на то оснований.
Я начал сомневаться в необходимости и оправданности поездки. Чтобы неприятные размышления не достигли опасной степени концентрации, мне приходилось разбавлять их подаренным алкоголем.
* * *
Здание городского вокзала почти не изменилось. Такое же смехотворно помпезное, с массивными колонами и непропорциональными оконными нишами. Казалось, оно со временем уменьшилось, сморщилось что ли. И хотя я знал, что этого не может быть, думать подобным образом было приятно.
Самочувствие было ужасным, а, судя по бросаемым на меня укоризненным взглядам, то, что я был крепко пьян, бросалось в глаза. Показаться в таком виде близким после долгого отсутствия было бы несправедливо.
Таксист отреагировал на просьбу предсказуемо: предложил гостиницу в другом конце города. Я не спорил, мне было все равно.
Оформление в гостиницу обошлось без сложностей. Меня даже сопроводили к номеру. По-видимому, моя способность не заблудиться вызывала недоверие.
Размер комнаты ненамного превышал царкосельский лицейский стандарт. Радовало наличие минимально необходимого и относительная чистота.
Не успел я переодеться, как в дверь постучали.
- Господин не желает отдохнуть?
На пороге стояла улыбающаяся молодая женщина, манеры и облик которой сразу выдавали профессиональную принадлежность.
Моё отношение к покупной любви лишено предубеждения: проститутка, в моих глазах, есть функциональное подобие носового платка, элементарно принимающего в себя выделения.
- Есть девушки на любой вкус, большие мастерицы в искусстве любви, - заученно твердила бандерша. Её раздражающая манера говорить непонятным образом убеждала.
- Мне, пожалуйста, девушку с заячьей губой для качественного орального секса или с болезнью Крона толстой кишки для анального, - мой цинизм не вызвал желаемого недоумения, не лишил торговку чужими разочарованиями уверенности в себе. Она тут же принялась выяснять интересующие меня стать и масть.
Мне были безразличны параметры, главное - не оставаться одному, наедине со своими тяжелыми пьяными мыслями.
Через какое-то время в номер вошли четыре претендентки на унижение. Девушки были молоды, они напоминали абитуриенток, которых нисколько не заботит результат экзамена.
Я выбрал миниатюрную брюнетку с несерьезным детским лицом. Она единственная не смотрела на меня. Девушка не обладала яркой внешностью, однако мучительно походила на ту, кого, если повезёт, я ещё смогу встретить в будущем. Меня вдруг поманили гравитация поддельной нежности и примитивная космогония её внутреннего мира.
Два часа игры в близость здесь стоили как заправка полного бака там, откуда я приехал. Я рассчитался со старшей и обратился к своей покупке. Теперь более ста минут можно было не думать.
Я налил джина в единственный стакан. Ничего не говоря, выпил. Затем плеснул остатки гостье. Девушка сделала несколько маленьких глотков.
- Меня не интересует, что привело тебя в гостиничные номера. Я также не собираюсь изливать душу. Меня даже не интересует, как тебя зовут, - сказал я решительно.
- Вот и замечательно, - улыбнулась она.- Тогда я иду в душ, а ты расстели постель.
* * *
Она была совсем молода, скорее всего, ровесница моей дочери. Низ её живота, тщательно выбритый, забавно выпирал, напоминая манекены в турецких лавках дешевого белья. Я внимательно разглядывал её, все ещё убеждая себя в правильности выбора.
Мы легли.
Пока её лицо хозяйничало на средних этажах моего тела, я смотрел вверх, наблюдая, как трещина потолка упирается в крохотную паутину за карнизом. Казалось, подготовка длится невероятно долго, этого времени должно было хватить, чтобы пересчитать лобковые волосы. В воздухе невыносимо пахло одиночеством.
"Нужно принимать эстафету", - ухмыльнулся я про себя только что придуманному незатейливому каламбуру. Её хрупкие очертания манили фальшивой беззащитностью.
Я входил в неё, как беда входит в дом, основательно и со вкусом. Было что-то мстительное и оскорбительное в моем неспешном терзании молодого девичьего тела.
Поначалу казалось, она затаилась, но очень скоро та её женская часть, которая была преждевременно востребована судьбой, открылась, ринулась навстречу.
Я настойчиво карабкался к вершине удовольствия и все не мог её достичь, проваливаясь в пропасть неутоленной страсти к ногам моей новой подруги.
Она обильно истекала, быстро превратившись в невольную соучастницу моего безумия. В номере торжествовал пряный запах обмана.
Я без устали исследовал все потайные уголки купленного тела, решал его интимные загадки, открывал секреты навязанного удовольствия. Непродолжительные паузы заполнялись самоотверженностью пальцев обеих рук. Я тихо постанывал, как в бреду, она лишь сдавленно урчала, как сытый зверь.
Стук в двери объявил об истечении времени аттракциона. Мы нехотя оторвались друг от друга. Я почувствовал, что остро нуждаюсь в этой юной женщине. Мне нужно было хоть ненадолго опереться на неё, как опирается уставшее крыло на воздушные потоки.
Мы оделись, я открыл дверь. Теперь во взгляде хозяйки моей партнерши читалось нескрываемое удивление. Я достал из бумажника две стодолларовые купюры. Одной хватило, чтобы оставить девушку до утра.
Второй банкнотой в гостиничном кафе я рассчитался за бутылку вина. Сдачу согласился получить в местной валюте. Торопливой походкой, как будто опаздывая, мы вернулись в номер.
* * *
Я проснулся от настойчивых позывов на рвоту. Мне было так плохо, как только может быть при тяжелом похмелье. Область затылка онемела от непрекращающейся боли, виски сдавило обручем высокого давления, руки и ноги предательски подрагивали. Любое движение вызывало чувство дурноты.
Я попытался вспомнить события прошедшей ночи. Мы распиваем купленное вино. Мучительно занимаемся любовью. Затем я иду и ещё покупаю спиртное. Потом я дарю ей платье, предназначавшееся дочери.
Дальнейшая последовательность событий не поддавалась восстановлению. Как при стробоскопическом эффекте, в памяти проявлялись отдельные картины, то невероятно отчетливые, то смазанные, размытые.
Вот она мечется на мне дьявольской наездницей в подаренном платье, торопливо надетом задом наперед. Было в этом её бесновании что-то невероятно острое, запретное, чуть ли не заманчиво инцестуальное.
Вот я продолжаю экспериментировать с её податливым телом оглушенной лягушки при помощи подручных средств, включая пустую бутылку из под вина.
Я попытался убрать волосы со лба. Кислый запах слипшихся пальцев ударил в нос. В тот же момент тело скрутило от продолжительного приступа тошноты, я весь покрылся липким потом, язык еле помещался в пересохшем рту. С трудом поднявшись с постели и не обнаружив хоть какой-то жидкости, я медленно добрел до ванной. Здешняя обстановка была ещё печальнее: под умывальником валялись осколки разбитого стакана, мокрые полотенца валялись на полу.
Чтобы утолить жажду, набрал воды в пустую винную бутылку. Я успел сделать всего глоток, ядовитый запах горлышка бутылки, все тот же запах разлагающегося женского секрета, спазмами вывернул мой желудок.
Не знаю, сколько пробыл в ванной. Сначала я долго стоял под душем. Потом кое-как побрился, с равнодушием и торопливостью, присущими работе медсестры подпольного абортария.
Входная дверь в номер была незаперта. Чуть позже я обнаружил пропажу бумажника. В кармане оставалось немного денег - сдача, полученная при покупке спиртного.
Я ехал в трамвае на вокзал, не следя в окно за произошедшими в городе изменениями. Меня они не интересовали, мне мучительно хотелось верить, бумажник взял кто-то из работников гостиницы.
Оставшихся денег хватало на железнодорожный билет и бутылку дешевой местной водки. Поезд отправлялся через полтора часа. Я успокаивал себя тем, что непременно повидаю всех в следующий приезд.
* * *
Поезд прибыл в возведенную на болотах столицу за полчаса до открытия метро. Позади остались тяжелые испытания суточного маршрута: плохое самочувствие, провокационная ирония таможенников, демонстративное недоумение попутчиков.
Большую часть дороги я проспал, оглушая тревожное сознание водкой. Чтобы не дразнить пассажиров, я пил её в туалете, запивая теплой водой из железнодорожного бачка.
Войдя в здание вокзала, я первым делом обменял оставшиеся гроши. Затем купил две бутылки крепкого пива.
Я с отвращением пил невкусный напиток, меня не покидало впечатление остановившегося времени. Вместе с другими я ждал открытия стеклянных дверей и наступления терапевтического эффекта от приема пива.
Проходя через входные турникеты, я мечтал поскорее оказаться дома. На спуск работал только один эскалатор. На станции шел ремонт, внизу справа раздавался мерный стук, отдающийся глухой височной болью.
На трети спуска грохот прекратился. В возникшей тишине мне пришло в голову, в жизни нет ничего такого, чего нельзя было бы исправить. Вон мормоны, обращают в веру даже после смерти.
- Ваня, ёбни слева! - вдруг отчетливо, где-то совсем рядом, почти подо мной прозвучало чьё-то деловитое указание.
Сразу же возобновились тяжелые удары металла по металлу. Подумалось: кто-то там, внизу, пытается запустить карусель времени.
Сонные люди продолжали медленно скользить вниз по ленте эскалатора. Их невозмутимость завораживала. Впервые за несколько последних дней я испытал чувство покоя и умиротворения. Атмосфера окружающего всеобщего безумия идеально соответствовала моим внутренним ожиданиям, моему ощущению душевного комфорта.
Голова болела меньше. Показалось, я возвращаюсь из длительной и трудной командировки, возвращаюсь домой, в его обволакивающий уют и негу. Мне, вдруг, почудилось: я знаю, о чем попросить Бога.
Я вдохнул полной грудью и улыбнулся. Спуск под землю продолжался.
Оставалось не забыть выбросить нераспечатанный конверт с изображением Кобзаря.