Давно ли я здесь? В вечности понятие давно, мало значимо. Привык ли я? Нет, к этому невозможно привыкнуть, всё мы тут ходим, бродим, злобно, с завистью, с пренебрежением, усмешкой смотрим друг на друга и почти всегда молчим. О чём же говорить? Если мы ненавидим друг друга, если мы имеем жажду делать, то что когда-то, тогда давно, но не можем, этого нам не дано. И это ад, не в смысле такое существование как это говорили когда-то, а в смысле места пребывания. Это мрачная страна, страна тени, страна молчаливых криков. И я здесь, и как я озлоблено вспоминаю те дни, дни земного существования, короткого как миг, но где я мог делать, делать и делать, то что я хотел. Это время когда я мог удовлетворять свои страсти, хотения и плевать на всех, но это место не такое тут этого нет, тут это не возможно и оно вечно. И все мы ходим и иной раз вдруг хочется что бы кто-то похлопал по плечу и сказал: "крепись брат!", но вокруг искажённые от злобы лица и никто никогда не скажет тебе доброго слова и не посмотрит с состраданием, они все гады, мразь, свиньи и я им плачу тем же, и это справедливо и до предела верно, они все этого заслуживают и я им это даю. Но не нахожу в этом как раньше ни наслаждения, ни удовлетворения, в том что я выше, лучше этих слизняков, и душа моя остаётся мрачной, тоскливой, неудовлетворённой. Я бы сдох с удовольствием, но тут вечность, тут это не возможно, да собственно оно уже и случилось. И мы ходим, смотрим, изредка с злобой киваем и говорим о других всю правду мерзости их, но говорить друг с другом долго не можем, хочется плюнуть в эти свиные, злобные рыла, уже после первых слов и звуков этих уродливых быдл. Но самые поганые лица у тех кто возвращается от окна, это уже не глаза людей, это колодцы погани и эти волны ненависти к другим и ты чувствуешь это всеми фибрами души. Каждый оттуда возвращается таким. И я так насмотрелся на эти полные злобой рыла, и они мне так опротивели, что я хочу, да! Я хочу, возненавидеть их ещё больше, и в этом мне поможет оно - окно. Я пойду к нему, оно мне поможет в этом, я же видел тех кто вернулся от него, и я им завидую оно умеют ненавидеть этих людишек более меня, я этого не буду терпеть, что они в этом лучше меня. Не буду! Я их превзойду, обязательно, непременно.
***
И вот я иду по дороге к окну, она вымощена камнем, чёрным обгоревшим камнем, кто-то сказал, что они обгорели от ненависти идущих, какая чушь! Камни как камни, не много хуже других мест этой пустоши и однообразия, тут всё пустое, серое мрачное. Цвета? Их здесь нет, всё серо-чёрное - песок, камни, холмы, небо, лица, одежда, всё. И я иду, а на встречу глаза, глаза.... О, какая в них ненависть ко мне, я, я, не могу им ответить тем же я это чувствую, ощущаю, но ничего и я дойду до окна и буду более, много более способен воздать вам за эти ваши поганые взгляды и тогда вы увидите и познаете справедливое воздаяние. Внутри меня клокочет злоба, и рвёт меня мукой, страданием, я так хочу её обрушить на всех них и скоро я это сделаю. Сделаю! Вижу, впереди оно окно, его видно издали, оно белое, я ещё помню этот цвет из прошлой жизни, какие же там были ещё цвета? Плохо помню, зелёный был лес - да, синие море - да, а солнце? Нет, не помню, да и какое мне дело, я ищу справедливости, что бы воздать всем этим жабам, что вокруг меня. Окно, уже близко и нет рядом никого, конечно, я и тогда, давным-давно в самом начале пребывания тут, не поверил, той мерзкой жабе с реденькими волосами, что сказала мне, что тут всегда толпиться народ. Я когда-то эту жабу знал, и даже хотел жениться на ней, но тут я до предела, до самого конца понял, что она мерзкая дрянь, и с тех пор я ей не сказал ни слова, я её презираю она мерзкая и гадкая тварь, и это всё про неё точно и справедливо. Хотя сейчас подходя к окну его белизна напомнила мне, что она была блондинкой, да, но это не меняет сути и я так сожалею, что её нет сейчас рядом, я бы со всей справедливостью посмотрел бы на неё взглядом полного призрения и как справедливо, что сегодня она серая и противная, и не такая как была на земле прекрасная и милая, как верно она сегодня выглядит именно такова вся суть её. Я бы с размаху ударил её по лицу, но мы здесь как тени, как миражи и я не могу порадовать себя этим делом, и от того в сердце у меня мрачно и мучительно, так хочется бац! По этой серой роже, но не могу. Не могу! Но вот и оно окно. Я подхожу и заглядываю в него. Какого чёрта! Там столько цветов зелёный, синий и да солнце было красным или жёлтым. Но какая сволочь, это всё раскрасила? Этого не должно быть, они не заслужили это видеть, это мерзкие говнюки, подонки.... А, что там вдалеке? Я кладу ладони на окно и лбом прикасаюсь к нему и смотрю, прищурившись вдаль и там люди, другие, совсем другие и как они смеют улыбаться!? Улыбаться, я даже не сразу вспомнил это слово, так хочется ворваться за окно и разбить их головы об камень, как они смеют? Но вот что-то ещё мелькнуло правее, и меня отвлекло и я оторвался от этих других людишек. Смотрю, два мальчика лет трёх, играют на траве и смеются, просто заливаются смехом, но как они могут мелкие гады, они не заслужили ни этот луг, ни возможность играть, ни способность веселиться. Если я не могу, а почему они могут, это не правильно, пусть они маленькие, но и их бы я не пожалел, если бы был способен до них дотянуться. Но вдруг во мне, что-то повернулось, и мне стало безразлично выселяться они или нет, я сам захотел того же очень сильно и даже пусть и они эти мелкие засранцы там где-то подальше от меня выселяться, но только что бы я этого не видел. А что те улыбающиеся? Да, путь тоже там где-то улыбаются, вдали от меня и мне не мешают. А что там левее? Девушка, так похожа на мою обманщицу, что сказала, что у окна всегда толпа, да нет, она тогда сказала, что туда всегда кто-то идёт, а я придумал другое, значит, она меня и не обманула. И это я не прав! Надо бы у неё попросить прощения, но та за окном очень похожа на неё, но не она. Но что-то внутри меня опять шевельнулось, и я подумал и почувствовал, что мне будет, приятнее веселится и улыбаться с моей знакомой, чем одному. Пусть бы и она была рядом, почему бы нет, если будет такой же радостной как та, что похожа на неё. Да, и мальчуганы пусть тоже будут рядом, и не помешают, дети всё-таки. Да, буду возвращаться нужно её найти рассказать и вмести придти к окну, но если она будет смотреть на меня волком как это уже длиться вечность, то зачем она мне рядом? Но что это, вдруг мне стало её так жалко-жалко и я подумал пусть и злая, но может ей от нашей с мальчуганами радости будет полегче, да и те люди, что улыбаются пусть не уходят, не помешают, да точно так. Да, слушайте в конце то концов! Нужно весь этот чудный мир внести за окно, что бы он покрыл мрак и серость моего мира. Моего мира? Да нет же мой мир там за окном, а мой старый мир просто болен, все они сильно больны им нужно просто исцеление, сочувствие, сострадание, милосердие. Но они же будут тебя и за это ненавидеть! Ну и что, пусть, но может от доброты в них, что-то шевельнётся, вот я от этого переворота внутри изменился и мне так хорошо, так чудесно, как это слово называлось тогда в земной жизни? Да, точно - блаженство! Вот это сейчас во мне и пусть его станет меньше, путь оно даже и уйдёт на время, но я пойду назад и буду всем говорить об окне, звать их к нему, пусть меня и оскорбят и будут ненавидеть многие, но кто-то услышит и блаженство уже будет не только во мне и тех кто за окном, но и в услышавших, а значит его блаженства станет больше! А особенно нужно найти её, вдруг чувство что было к ней в земной жизни вспомнилось, вернулось в сердце и даже... нет, не так, оно вернулось с увеличением, высотой в миллиона раз большей. Откуда во мне взялась такая решимость? И понимая, что меня ждёт на обратной дороге, со всей ясностью, я развернулся, но что это? Упёрся в окно, за которым был серый, мрачный мир и на меня смотрело озлобленное лицо, полное ненависти и призрения и это умножалось в его глазах, я же хотел его обнять и утешить, но я уже был с другой стороны окна. И когда этот человек - тень резко развернулось и пошло от окна по чёрным камням дороги, я от сострадания к нему заплакал.
***
Но вдруг как будто рука из ветра меня подняла, и сердце моё наполнилось утешением. И внутри себя я услышал поставленный вопрос - "почему ты плачешь?". Я только безмолвно повернул своё сердце к тому миру, с вопросом как можно оставлять их в этой муке? Это невозможно терпеть, видя, в чём они прибывают. И опять услышал "не бойся, всё измениться", ранее бы в жизни земной я задал бы вопрос "когда?", но в вечности он не уместен и это со всей ясностью понимал и я и тем более Вопрошавший. Но от этих слов Вопрошавшего я в себе вдруг нашёл, полную, предельную уверенность, что да - измениться! И снова услышал в сердце, "ты сделал первый шаг, и тебе ещё много нужно идти, и многое сейчас узнанное ты забудешь, до времени". Я развёл руками и сказал, что я ничего из последнего сказанного не понял. Вопрошавший объял сердце утешением и печаль от моей тугости и непонятливости ушла. И Он сказал: "иди тебе нужно поспать и отдохнуть и в это время ты нечто поймешь более" и рука ветра опустила меня назад на зелёную, мягкую, чудно благоухающую траву. И я почувствовал себя уставшим, но эта усталость была блаженством; как в детстве ты набегался, наигрался и прибежал домой, и свернувшись калачиком блаженно уснул в своей кроватке. И я вот так свернулся калачиком на траве и вспомнил о двух мальчуганах, и подумал: "а кто они?" и тут тот же голос, но немного иной ответил мне "это дети твои".
- "Как у меня был один ребёнок на земле!" - удивился я.
- "Да, но это близнецы, что убитые по воле твоей в утробе матери".
Я в ужасе заплакал, но опять меня объяло утешение, и голос сказал:
- "Спи, теперь они живы и рядом, а что сделано тобой, то вычеркнуто по твоему покаянию сердца".
И я блаженно уснул.
***
Во сне тот же голос, но немного отличный от прежних двух, говорил и водил меня по этому миру. Я увидел, как я встретился с близнецами и как мы вместе играли и веселились, я видел, как сердце моё стало забывать о сером мире и тех несчастных и видел как оно забыло совсем и уже не касалось его эта печаль. И тут я спросил:
"Но разве можно предать забвению муки тех ближних?".
"Нельзя и можно, но всему своё время, но то хорошо, что ты понял, что и они не чужие тебе, а ближние твои" - был мне ответ и потом ещё - "иди и смотри".
И я полетел через свою жизнь в этом мире, и вот любовь к миру во мне росла, от чувства детского, младенческого, к чувству отроческому, и далее к чувству юношескому, и в этих возрастах я не помнил того страшного мира мучения. И потом пришло чувство отцовства и тут всё поменялось. Я увидел старцев, которые стояли и тихо с любовью смотрели на мир и разговаривали, и мне даже почудилось, что один из них я. И они видели оба мира и их сердца при взгляде на тот мрачный мир и создавали окно между мирами. И так ясно я понял, что каждый может перейти из тьмы и мрака в свет и радость, но каждый сам принимает решение. Видел и то, что окно соткано любовью и милосердием, состраданием и прощением, увидел и себя стоящего по ту сторону прислонившегося ладонями и лбом и меняющегося и медленно проходящего как бы переворачивающегося на обратную сторону, я чувствовал, что окно наполнено любовью этих старцев, которая через них течёт от первоисточника.
Я проснулся и встал на путь и пошёл по нему через этот мир, буду ли я стоять среди старцев, я не знаю. Но сегодня мрачный мир забылся и воспоминания эти не мучают меня и не ужасают меня, но если бы даже я понимал, что забываю сегодня этих несчастных мира того, то не огорчился бы. Ведь с предельной ясностью знал бы, что это до времени готовности принять и вместить их до самого предела любви.
***
Он вошел в мрачный мир и ему сказали, что есть окно и что у окна долгую вечность кто-то стоит неподвижно, не отрывая ладони и лба от него, и мерцает белым цветом окна, никто не помнил уже окна без той мерцающий тени. И этот ново-вошедший в мир, пошёл к окну и никого там не увидел, и конечно он не удивился, эти подонки всегда врут и хотят над ним посмеяться. Так в вечности мрака менялись времена, одни входили к пустому окну, другие к окну с одной, а иной раз двумя неподвижными тенями. Но одно в мире мрака оставалось неизменно - окно и паломничество к нему.