У него не было выбора кроме как попасть в стеклянную современную коробку пятого терминала и двух часов до депортации.
Зал гудел, оглушал, замолкал и снова гудел. Таблоиды инертно сменяли одно направление British Airlines за другим. По причине нелетной погоды три направления были поставлены на "ожидание" и два уже официально приняли статус "отменен". Толпы людей бесцельно слонялись по длинным коридорам между громкими именами и фешин брендами Prada, Nokia, Accessorize и другими зазывалами мирового масштаба плавно перетекая в более демократичный обезличенный duty free. Кто-то сорится, кто-то сорится постоянно, от чего атмосфера становится тяжело-давящей.
Он идет. Голова опущена. Безразличием наполнено каждое движение. Проводит рукой по волосам. Поверхность пальцев местами збита. Спекшаяся кровь напоминает прилипшую грязь. Любой нормальный англичанин на это совершенно искренне бы сказал: "Сэр, а не помыть бы вам руки?" Настолько неопрятно смотрелись его пальцы. Темно серый костюм, черная водолазка. Вчера он ненавидел свою слепость, идиотские законы, чужую страну, предательство Марины, а больше всего каменную стену камеры предварительного заключения. Его всю ночь тошнило. Только она могла это сделать.
При движении длинный кожаный плащ издает скрип. Так обычно скрепит пол, а еще ступеньки, вероятно ботинки - мерзкий звук. Он идет не один. Конвой провожает в зал ожидания. Вчера было следствие. Сегодня - выдворение. Гуманное исполнение, включая перелет в одну сторону, бесплатная транспортировка в аэропорт и право на звонок. И страшный, именно страшный вздох Марины. Он ненавидел с детства тишину и предательство, она это знала. И сделала и то и другое. До сих пор в его ушах эхом отзывается: "Уезжай..."
И опять пресловутые ряды магазинов Bvlgari, JD, Tiffany&Co... заполненные битком людьми. Их взгляды, тянут на взгляды оценщиков подлинников Лувра - холодные, пустые, внимательные и страстно желающие.
Он и они идут. Усталость. Звучит музыка. Совершенно разная. И тут рядом с парфюмерным салоном он слышит Бетховена то самое на память Элизе - их мелодия, он чувствует аромат жасмина...только ее аромат. Сжимает кулаки и в первый раз отрывает голову от пола. Ощущение серости от стеклянных стен начинает давить. Он ничуть не удивился, когда ему предложили присесть на одно из красных пластмассовых кресел среди обычных ожидающих.
Он молится под нескончаемую фортепьянную элегию об отмене рейса, об ухудшении погоды, если надо и о всемирной катаклизме, втором пришествии или вселенском потопе. Ему не жаль человечества - лишь бы не бросать их. Он все ей простит. А пока клянется себе, всем ангелам и бесам, что все отдаст за то, что бы остаться. Он не может без них. Ему больно и от этой боли изнывает все тело. А еще ему страшно... Периодически сознание покидает его и тогда кажется, что он сидит прикованный к стулу. Наблюдая за происходящее со стороны...блеск иглы в вене правой руки и капельницу перед собой, через которую просачивается яд.
Движения приобрели замедленный характер. Как тот чужой кисель в кухне общаги и долгое жжение внутри после от этого вязкого наскоро выпитого кипятка. Первая кража. А потом накатило, и подвернулся туманный Альбион.
Тяжело от нахлынувших воспоминаний. Оперся о подлокотники, смотря прямо в то самое Никуда, где скрыто прошлое, за которым стоит и будущее. Табло показывает "Лондон - Киев departure 12:30". На часах 10:30, графа со статусом "посадка" пуста. "... мне ничего не нужно кроме слова "отложен" или как высшая благодать "отменен". Тогда он успеет выйти на Павла - эмигрантского адвоката. К тому же последний, кого он видел за день до случившегося.
Пот скатывается по скулам. Морозит. Он все сильнее сжимает кулаки. "Нет, этого не может быть..." Хруст. Он качает головой и отчетливее слышит рядом хруст крекера. Он ненавидит этого мальчика в коротких бежевых штанах, его веснушки, его толстые пальцы с грязными ногтями, он ненавидит его жующего безостановочно отца и запах открытого баночного пива. Копы так и не садились, стоят в метре от него, попивая экспрессе из картонных стаканчиков и что-то бодро обсуждая. "Какого, черта, они все здесь...". Сильнее сжимает кулаки и делает глубокий вдох. Окружающий его мир приобретает отчетливые краски, движения...выдох...и все тухнет, становясь болезненным и угрюмым. Рука тянется к внутреннему карману плаща. Извлекает портмоне, открывает. На него смотрят и беззаботно улыбаются они, его любимые и дорогие кареглазые девчонки. Закрывает портмоне и прячет обратно в карман.
Горечь сигарет. Последний раз он затянулся в ванной... Марина ушла на работу в три. Затяжка...тонкая дымка, водка со льдом и лаймом... раздался резкий, безостановочный стук в дверь их квартиры. В тот самый миг он сразу все понял. На уровне животного инстинкта, на уровне клетки он ощутил, что это копы. Кажется, его тогда задело, что они ни разу не позвонили, а сразу стали ломится. "А, что если бы дома была Олечка", - пронеслось еще не совсем понимающим происходящее мозгом. "Олечка!". Он вылез с ванны, забрызгав пушистый велюровый ковер и искусственные цветы. Натянув на мокрое тело спортивный костюм, он выбежал в гостиную. "Папа, ведь сегодня...я правда могу побыть с тобой... - стучал в висках детский голос. Она уговорила остаться...
Безразличный голос вывел его из ступора... " Пассажиры рейса VVzZ 097 Лондон - Киев приглашаются на посадку...". Ошибки быть не могло. Черное поле "посадка" ожило. Через сорок пять минут самолет пойдет на взлетную полосу, еще через пять минут уберут трап...подымут шасси...и ... Конец.
В который раз за последние пять минут он коснулся своих сухих губ. Он увидел, как встрепенулись его конвоиры. Поправив ремни и выкинув недопитый экспрессе, двинулись в его направление.
Что же было потом, он пытался восстановить пазл прошедших событий.. Почему Олечка так громко плакала за старым креслом. Его завалили на пол, заломив больно руки, зачитав права и обязанности. Она надрывалась в слезах. Сволочи. Дальше прокручивалось как во сне. Он кого-то ударил. "У меня здесь ребенок. Вы слышите мой ребенок. Дайте мне минуту. Мне нужно позвонить." Из воспоминаний остались голос верного Джона и покрывшиеся испариной собственные дрожащие руки. Он никак не мог набрать рабочий телефон Марины. Тогда кто-то не выдержав, выхватив трубку, попросил продиктовать номер. Её вздох....
Он слышал, как радуются состоявшейся посадке. Шум был везде и он стал тоже частью шума... Опять аромат жасмина, Бетховен...хруст...открытое пиво.
Он не помнил чем все закончилось в тот вечер. Он не помнил, когда приехал Джон, как ночью к нему приходила Марина и как он что-то подписывал. От беспомощности ему захотелось плакать.
"Сэр, пожалуйста следуйте..." В его ушах слишком звенело, чтобы слышать...однако понять. "Мне нужно в освежиться", - сказал он приподнимаясь. Переглянулись. Понимающе кивнули, добавив: "Не более 5 минут". Он выпрямился. Дыхание стало ровным. Втроем они двинулись в уборную. На его удивление, они не зашли следом, а предпочли остаться снаружи. Секунды...и шум. Когда-то отдыхая на море, он приложил огромную перломутовую раковину к уху, открыв для себя песнь волн. Теперь у него возникло ощущение, что две ракушки приложены невидимой силой к его голове. Усталость. Марина и Олечка - без них его нет... Он заперся в кабинке, протер острое лезвие спрятанного в подкладке перочинного ножа. Перекрестился.
Копы обрадовано встретили его возгласами: "Молодец, быстро ты..." Радушие на лицах обоих в миг рассеялось. Они смотрели на его взмокшие волосы, впавшие глаза, руки... Он поднял руки словно молился, кончиками пальцев касаясь подбородка...
![[]](/img/r/rudx_e_a/stepenxzla/ttt.jpg)