Эта заправочная станция гораздо крупнее других, встреченных сегодня на пути. Крупный прямоугольный блок с кафе, товарными стеллажами и четырьмя кассами. Люди сидят за столиками, люди едят, люди пьют кофе и разговаривают, люди стоят в очереди на оплату, люди выбирают напитки и чипсы в дорогу. Слишком много людей.
Слишком много для нас.
-- Как же так? -- спрашиваю я.
-- Это не я. Оно само.
-- Конечно.
Собственно, теперь уже и неважно, само оно или нет. Слишком много свидетелей. Слишком много глаз и ушей.
-- Как быть-то?
-- Не знаю, -- бормочу я, лихорадочно соображая.
Он еще раз нажимает на "смыв". Шипение воды, пенящиеся пузыри в керамике. Ничего не выходит. Желтоватая жижа смешивается с водой и заполняет прибор еще больше. Писсуар явно недоволен.
-- Мать твою! -- восклицает Стас.
Я зажимаю ему ладонью рот. В соседней части туалета -- на женской половине -- слышны шаркающие шаги.
-- Почему всегда так? -- Стас убирает с губ мою ладонь.
-- Тихо! -- Мой шепот полон ярости.
Шаркающие шаги смешиваются с бульканьем швабры в ведре. Уборщица моет пол в соседних помещениях.
Я осматриваю плитку под ногами. Грязь, волосы, следы от мочи и окурок в углу у двери. Мужская часть уборной -- следующая на очереди. Уборщица закончит в дамской половине, возьмется за ручку ведра, притащит свои моющие принадлежности сюда, увидит нас. И конец. "Аларм", "ахтунг" и все такое прочее.
-- Жопа, -- выговариваю я одними губами, но Стас меня слышит. На уровне астральных тел, как сказал бы Евгений Евгеньевич. Единение душ, общность целей и проблем. Гармония, мать ее...
-- Это все -- бабушка, -- уверенно вздыхает он.
-- Не неси чушь.
-- Точно тебе говорю. Семьдесят шесть лет, четыре операции, а потом семь. Дитя войны...
Я смотрю на писсуар. В нем булькает, словно кипит, грязно-желтое варево.
-- Его сейчас стошнит.
Стас изображает лицом одновременно и стыд, и печаль. На него становится жалко смотреть.
-- Я не хотел. Он сам, -- в который уже раз бормочет он.
-- Конечно, сам, -- яростно шепчу я. -- Увидел твой брандспойт, и ему подурнело!
-- Ну зачем ты так? -- Жалобность и укор сочетаются в этих немногих словах с удивительной гармонией.
Сука, опять это слово...
-- Что делать?
-- Не знаю.
-- Может, не заметит?
-- Чего?! Что бокал полон?
Писсуар, кажется, жив и слышит нас. В нем опять бурлит, уровень жидкости повышается еще на пару сантиметров. В помещении начинает явственно ощущаться преобладающий запах.
Я дергаю ноздрями. Стас плотно сжимает губы.
В дамской половине швабра перестает издавать звуки. Слышно короткое и яростное бульканье -- тряпку споласкивают в ведре. Непродолжительная тишина. Скрип ведерной ручки и шаркающие шаги, которые медленно и неотвратно движутся к нам.
-- Мать твою! -- восклицает Стас. -- Ну почему?!
-- Заткнись.
-- Надо уходить.
-- Поздно.
Шаги приближаются. Поскрипывает ручка ведра. Иногда по полу клацает швабра.
-- Скажем, что это не мы.
-- Не поверит. Я бы не поверил.
-- Ты -- не она.
-- Убьем ее. -- Сам не верю, что произношу это.
Стас в ужасе. Его брови взлетают на лоб, глаза расширяются, а губы искривляются в негодовании.
-- Ты с ума сошел...
-- Нет. Это единственный выход. Если ты только не хочешь выйти и объявить всем, что только что забил писсуар струей до спазмов сливной системы.
-- Я не могу. -- Стас мотает головой. -- Я же пацифист.
-- Значит, хватай ее.
-- Не могу.
-- Почему?
-- А вдруг она старая, как та бабушка.
-- И что? -- Я начинаю закипать.
-- Жалко бабушку.
-- Ты же сказал минуту назад, что это все из-за нее!
-- Да.
-- И?!
-- Все равно жалко. Разве тебе -- нет?
-- Нет.
-- Бесчувственная тварь ты...
Я вздыхаю и оглядываюсь в поисках чего-нибудь тяжелого. В туалете пусто. Ничего подходящего. Хоть отрывай писсуар и бей им...
Шаги уборщицы -- совсем близко. Еще несколько секунд, и она откроет дверь в мужскую часть уборной, где возле вонючего переполненного писсуара застыли мы. Отвратительная картина и ужасный удар по репутации. Штраф. Может быть, даже следствие...
-- Хватай ее, -- шепчу я и быстро оказываюсь сбоку от двери.
К черту тяжелые предметы. Она -- уборщица, и у нее есть швабра. Беру швабру, выхватываю из старых морщинистых рук, уставших от тяжелой работы, с силой бью по старой голове, проламывая хрупкие старые кости.
Все будет отлично.
Шаги замирают с той стороны двери. О кафель перегородки звонко стукается швабра. С легким дребезжанием на пол ставится ведро, и о его бортик бьется отпущенная ручка.
Я подаю Стасу знак. Он делает неуверенный шаг к двери, которая вот-вот откроется. На лице -- маска презрения и печали. Он не хочет этого делать, но понимает, что иного выхода нет. Пытается пересилить себя. Борется где-то внутри со своим маленьким пацифистом.
Дверная ручка поворачивается, и я чуть не вскрикиваю от переполняющего меня адреналина. Стас, кажется, начинает сжиматься, но в прищуренных глазах появляется уверенность. Он принял решение. Хорошо...
Ручка замирает. Щелчок, но не тот, с которым открывается дверь. Другой -- тише, невнятней, безнадежней.
Дверь заперта. Мной.
Я сделал это сразу после слов Стаса: "Я сломал писсуар!" Чисто машинально. На автомате.
Смуглые щеки напарника слегка бледнеют. Я киваю.
Ручка дергается несколько раз. Потом ее отпускают. Тишина. Скрипит ведро, клацает один раз швабра. Удаляющиеся шаркающие шаги. Вновь тишина...
Я медленно сползаю на пол по стене, у которой стоял. Дыхание учащено, сердце с силой бьется в грудную клетку. Смотрю на Стаса. Он опускает руки по швам и закрывает глаза. Мне кажется, его немного трясет. Перенапряжение. Чувствую, что меня трясет тоже. Гармоничное, сука, перенапряжение.
Встаю.
-- Сваливаем.
-- Пока не поздно, -- кивает он.
Берусь за дверную ручку и замираю. За дверью -- тишина. Ни звука. Может быть, она притаилась там и ждет нас?
Бред.
Щелкаю замком, поворачиваю ручку и отворяю дверь. Оглядываю тамбур. В нем пусто и пахнет сыростью и хлоркой. Подаю знак Стасу и двигаюсь к выходу в общий зал.
Люди мельком глядят на нас, мы -- на них. Ищу взглядом уборщицу. Совсем не нужно, чтобы она нас запомнила. Но ее нет, и это прекрасно.
Проходим мимо столиков. Стас смещается влево относительно моего направления, останавливается у стеллажа с лимонадами. Я прохожу с другой стороны, мельком просматриваю соки.
Осталось немного. Сделаем вид, что выбираем, может быть, что-нибудь купим. И выйдем через раздвижные двери. За ними -- свобода, трасса, ветер, жизнь.
Стас выбирает бутылку и подходит к кассе. Я показываю ему, что буду снаружи. Он кивает.
Раздвижные двери приближаются. Ширится радиус обзора через их остекление. Я вижу асфальт, колонки с топливом, автомобили. Вижу край голубого неба. Возможно, самого голубого из всех, которые я видел в последние дни.
И уборщицу.
Я не сразу понимаю, что остановился. Она меня не видит -- курит и смотрит в другую сторону. Я не двигаюсь. Еще шаг, и створки с тихим приятным шорохом разъедутся в стороны, уборщица услышит это и повернется поглядеть на выходящих. Выходящего. Меня.
И на этом конец. Опять. "Аларм", "ахтунг" и все такое прочее.
Разворачиваюсь и направляюсь к дальним стеллажам и холодильникам. Пусть все думают, что я вспомнил о чем-то. Что передумал и захотел воды, например.
Останавливаюсь у полок с минералкой. Рассматриваю бутылки и поглядываю вокруг. Люди сидят за столиками, люди едят, люди пьют и разговаривают, люди стоят в очереди на оплату. И люди идут в уборную!
Трое мужчин один за другим исчезают за дверью "WC".
Я указываю на них взглядом Стасу, и тот успевает заметить. Кивает. Расплачивается на кассе и идет к дверям. Я отрицательно качаю головой, но в этом нет необходимости. Стас уже видит уборщицу. Она докурила и входит в зал.
А мой напарник делает самый техничный трюк из всех, которые возможно выполнить в магазине. Он ныряет между стеллажами и хватает с нижней полки упаковку полипропиленовых прокладок для трубопровода.
Это знак свыше!
Иначе откуда на заправочной станции взялась упаковка полипропиленовых прокладок для трубопровода?
Я слежу за уборщицей, направляющейся к туалету, и сам шагаю к выходу. Из-за дальних стеллажей, с противоположной стороны от того места, где он нырнул, выныривает Стас.
Створки с тихим приятным шорохом разъезжаются в стороны. Мы выходим на улицу.
Ветер. Ласковый и невероятно приятный. Сладкий запах бензина. Яркие цвета колонок и машин. Мир прекрасен.
Уверенно, как ни в чем не бывало, мы шагаем к своему автомобилю и запрыгиваем внутрь. Стас достает сигарету. Приятный табачный запах. Милая машинная вонь салона. Серая лента дорожного полотна, изрытого рубцами трещин. И долгий путь впереди.