Рубин Иван : другие произведения.

Герои нашего времени. Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Про жизнь


Герои нашего времени.

***

  
   Лекторий построен по типу амфитеатра и кажется Денису огромным - отсюда, с арены, в центре которой он сейчас стоит. Сколько же раз он уже стоял здесь? Не вспомнить, не сосчитать. Зато отчётливо вспоминается ему и удивляет, что раньше не замечал он такого простора. Да и чувствовал себя совсем иначе, даже, когда вызов преподавателя заставал его врасплох. Ерунда, дело житейское! А вот сейчас Денис волнуется. Лица сидящих в амфитеатре однокашников "плывут" в его глазах, кажутся смазанными. Сердце учащённо стучит в висках, в груди ощущается холодок, в коленях - лёгкая слабость.
   - Держите, Стрельников! - произносит декан, вручая ему тонкую книжицу в твёрдом переплёте. Обложка синяя, на ней рельефно государственный герб. - Поздравляю! - Декан протягивает руку для рукопожатия.
   Денис принимает его ладонь в свою.
   - Счастливого плавания в бурном море под названием "Жизнь", - так декан напутствует каждого, кто выходит сегодня на арену амфитеатра, чтобы получить диплом. - Ни пуха, ни пера!
   - К чёрту, - отвечает Денис, помедлив.
   Сунув диплом в подмышку, разворачивается на каблуках и идёт к лестнице, ведущей к самому верху лектория. А декан за его спиной уже вызывает следующего счастливого обладателя свидетельства об успешно или не очень пройденном обучении в университете. На этот раз им является Лёха Одинцов. В пижонистом нежно-кремовом костюмчике, звонко цокая каблуками лаковых туфель, он сбегает по ступеням. На бегу кончиками пальцев поправляет галстучный узел. Пропуская его, Денис останавливается, взяв диплом в руки, пальцами пробует обложку на прочность, как бы проверяя не сон ли всё это. Пальцы подтверждают - не сон.
   - Синий диплом, зато красная морда! - Этими словами встречает Дениса его приятель и сосед по комнате Виталик Коробейников. Свой диплом он уже получил: лежит перед ним такой же синий и гербастый.
   - Угу, - соглашается Денис, садясь рядом на скамью.
   - Не забыл: сегодня вечером у Наташки на даче! - напоминает Виталик. - Все наши из группы будут!
   - Угу, - подтверждает Денис односложно. Он всё ещё в легкой прострации. Пять лет... Целых пять лет позади! Пять лет лекций, семинаров, зачётов и экзаменов. Ты вечно что-то кому-то должен: сделать, объяснить, ответить, сдать. Конец. Всему этому конец! Впереди жизнь. Это хочется записать где-нибудь огромными золотыми буквами: ЦЕЛАЯ ЖИЗНЬ ВПЕРЕДИ!
   - Му-му, - пародирует Виталик, ухмыляясь.
   Но Денис не слышит. Пытается осознать и осмыслить случившееся с ним только что.
   - Эй! - этот оклик на пару с толчком в плечо выводит его из задумчивости. - Ты тут ночевать собрался? - осведомляется Виталик.
   Вздрогнув, Денис обводит взглядом лекторий. Он стремительно пустеет: к выходу плотной толпой тянутся вчерашние студенты, а теперь - выпускники ВУЗа.
   - Погнали! - Виталик легонько подталкивает его, заставляя подняться со скамьи. - Я тут по делу заскочу, - сообщает уже по пути к дверям. - А потом сразу к Наташке. Ты часам к шести подтягивайся, поможешь, лады?
   - Договорились.
  
   ...Беседка увита диким виноградом. Переплетаясь, стебли образуют её крышу и стены. За ними ночь. Веселье улеглось, гости в своём большинстве уже расползлись: кто по домам, а кто и по периметру дачного участка. Откуда-то из его недр доносятся обрывки несвязной речи. Под крышей беседки тлеет слабенькая лампочка - ватт на шестьдесят. Вокруг неё кружит бледная, почти прозрачная, ночная бабочка. Если бы здесь были дамы, обстановка вполне могла бы быть интимной, но в их отсутствие она больше смахивает на заговорщицкую. Трое молодых людей сидят на раскладных стульях вокруг добротного дощатого столика. Лица их серьёзны, сосредоточенны. На столике пара бутылок коньяка, нарезанные ломтиками ветчина и хлеб. Тут же - поломанная на кусочки плитка шоколада.
   - Ну что, за успех? - произносит Виталик, подняв пластиковый стаканчик, на треть наполненный коричневым, терпко пахнущим напитком.
   - За успех! - вторит Серёга Красинский, привычно мазанув пальцем по переносице. Этот жест у него появился с тех пор, как ему в общажной драке группа на группу слегка свернули на бок нос.
   Серёга - давний приятель Дениса. Знакомы со школы. После школы учились в разных ВУЗах, но поддерживали дружеские отношения: ходили в походы, на дискотеки, короче, приятно проводили время. А для Виталика Сергей - партнёр по бизнесу. Познакомились они именно через Дениса на последнем курсе. Сразу и подружились - у обоих в наличии ярко выраженная предпринимательская жилка, напористый характер, в общем, два сапога - пара. Скооперировались и занялись торговлей. Cначала по мелочи, а потом и посерьёзнее дела проворачивать стали. В итоге открыли свою контору: пока ещё не большую, но, судя по всему, перспективную.
   - За успех, - присоединяется Денис, и они выпивают.
   - Я тебе говорю, Дениска, подключайся, - произносит Серёга, зажевав коньяк шоколадом. - Дело верное, раскрутимся.
   - Да плюнь ты на него, Серый! - бросает в сердцах Виталик. - Я уже полтора месяца его уламываю. А он всё "в школу, да в школу". Задолбал! Не, ну не осел?! Мы ему такое предлагаем, а он... - Виталик хлопает ладонью по колену и, недовольно поморщившись, отворачивается.
   Но Сергей не оставляет надежду убедить приятеля:
   - Динь, ну, сам подумай! - говорит он, не отрываясь глядя Денису в лицо. - Что тебе даст твоя школа, чего ты там добьешься?
   - Посмотрим, - отвечает Денис.
   - На что ты смотреть собираешься?! - встревает Виталик. - На зарплату в пять копеек?!
   - Погоди! - притормаживает его Сергей.
   - Баран упёртый, - цедит Виталик сквозь зубы. - Ему добра желают...
   - Ты чего вообще от жизни хочешь? - спрашивает Сергей.
   Денис пожимает плечами, на мгновение задумывается, уронив взгляд под ноги.
   - Чтоб не хуже чем у других. Семья, ребёнок, наверное... - произносит негромко.
   - Ребёнок! - восклицает Виталик. - А жить ты где будешь с ребёнком и семьёй, а? И на что жить, на учительскую зарплату?! Ты не знаешь, сколько учитель получает? Тебе объяснять надо, что тебя ждёт? Или ты на практике не был, не насмотрелся на всю эту жизнь? Чего из себя героя корчишь? Ну да, получил такое образование, но зачем жизнь свою гробить, педагог ты наш, а? Диплом в карман положил и адью! Вон смотри, как нормальные пацаны устраиваются! На нас посмотри, на Лёху Одинцова! Малый вообще с итальянами СП замутил. Сейчас такие бабки ему попрут. А ты... Ты на что жизнь хочешь потратить?
   - Разберёмся, - произносит Денис всё так же тихо.
   - Разберётся он, - вздыхает Виталик. Откидывается на спинку стула. Прогибаясь, она издаёт жалобный скрип - Не, Серый, я умываю руки. В школу, так в школу!
  

***

  
   От "Ярославского" поезд отошел в 8:30, с получасовой задержкой. Локомотив коротко гуднул, дёрнул, дребезжащая дрожь пробежала от головы к хвосту состава, и потянул за собой вереницу вагонов. Денис в десятом, купе третье. Здесь ему предстоит провести чуть меньше суток. Соседей по купе ему почему-то не досталось и, наверное, к лучшему. Отдыхай в одиночестве, слушай стук колёс, наслаждайся дорогой: хочешь - спи, хочешь - раскинувшись на полке, уставься пустым взглядом в потолок и ни о чём не думай, хочешь - разглядывай заоконный пейзаж. Никто не помешает. Денис сидит, упершись локтями в откидной столик и подперев подбородок кулаками, разглядывает свои съестные припасы. На столике перед ним две полторашки с минералкой, палка дешевой сухой колбасы в целлофановом пакете и батон. На ужин, обед и завтрак. А ещё можно у проводника попросить чаю. Есть Денису не хочется, хотя со вчерашнего вечера и крошки во рту не было.
   За окном купе исчезли перрон с провожающими и здание вокзала, теперь открыт вид на шоссе, по которому, погрязая в пробке, всё медленнее ползут машины. Пятница. Потому автомобильные потоки в обоих направлениях плотные: в город авто тащат хозяев на работу, из города - на дачи. Сразу за шоссе вереница высоток, окутанных облаками автомобильных выхлопов. Сквозь них проглядывает блеклое и почему-то кажущееся безнадёжно больным и донельзя усталым солнце. Обычное столичное утро.
   До свидания... Прощай Москва.
   А где-то там впереди - пока ещё далеко-далеко, но с каждым ударом сердца всё ближе и ближе - дом. Что там и как? Так вышло, что Денис не был дома почти год. Звонил, конечно, спрашивал у матери, как чувствует себя отец, как его ноги, встанет ли или так и будет лежать. Нет, об этом лучше даже не думать. Не старик ведь, ещё два года назад крепкий, моложавый мужик. Несчастье. Спрашивал, естественно, и про бабушку Соню. "Лучше всех", - отвечала мать. Пенсию ей, говорила, солидно прибавили. Теперь вот отцу, своему зятю, на лечение помогает деньгами. Добрый, душевный и безотказный она человек.
   "Ничего, разберёмся, - думает Денис. - На ноги поставим..."
   Стук в дверь купе отвлекает его от мыслей о доме. Дверь приоткрывается, и в образовавшуюся щель просовывается взъерошенная мужская голова. Близоруко щурится, издаёт:
   - Извините.
   И исчезает.
   - Ничего, - произносит Денис задумчиво. То ли в ответ, то ли в продолжение своих мыслей.
   Разувшись, укладывается поудобнее на бок. Подкладывает ладони под щёку и почти моментально засыпает.
   ...Кто-то смотрит на него. Пристально, колюче. Это Денис понял, вернее, ощутил ещё во сне: стало неуютно, в груди образовался угловатый ком, заворочался. Глаза Денис приоткрыл медленно и лишь на чуть-чуть, чтобы не выдать своё пробуждение. Сквозь сеточку ресниц разглядел сидящего напротив мужчину. Молодого. Небритого. В джинсах и майке. Руки скрещены на груди, и на обеих синеют наколки. У ног мужчины лежит тощая спортивная сумка.
   Чего уставился, что задумал? - беспокойно заворочалось в Денисовом сознании. - И ещё наколки. Уголовник, что ли?
   А мужчина продолжает разглядывать его.
   Поезд стоит, значит, какая-то станция... - соображает Денис. - Он только что подсел или уже давно едет со мной? Хотя, какая разница?.. И что теперь мне делать: дальше изображать спящего или "проснуться"? В конце концов, а чего я так разволновался? Ведь в вагоне я не один! Если что... Да и вообще, я его боюсь, что ли?
   Состав вздрагивает, заставляя Дениса качнуться на полке, и трогается с места.
   Денис полежал ещё пару минут, прислушиваясь к убыстряющемуся стуку колёс, и разлепил веки. Изображая пробуждение, щурится, трёт лицо ладонями. Свешивает ноги с полки, нащупывает ступнями ботинки. Уселся. Встречается взглядом с новоприобретенным попутчиком. Тут ему будто горсть песка в лицо швырнули - в глазах появилась невыносимая резь, вот-вот слёзы брызнут. Он выдерживает всего лишь несколько секунд этой пытки и отводит взгляд. Чтобы сгладить неловкость момента, сворачивает крышку с полторашки, пьёт мелкими глотками, стараясь подольше растянуть паузу. Да и горло сильно пересохло, першит. Напившись, отворачивается к окну. За ним проносится смешанный лес: толстые разлапистые ели величаво возвышаются над чахлыми берёзками с блеклой желто-зеленой листвой.
   А попутчик потянулся к полторашке - видно Денису в отражении оконного стекла, - бесцеремонно приложил горлышко к губам, и на тощем его горле противно задёргался кадык. Денис брезгливо морщится, и только собрался выразить своё возмущение, как слышит вопрос:
   - Ну что, не узнал?
   Вопрос ставит Дениса в тупик. "Проглотив" возмущение и посчитав, что ослышался, он продолжает смотреть в окно, но на всякий случай произносит:
   - Не понял...
   Попутчик отхлёбывает ещё минералки. Повторяет:
   - Не узнал меня?
   - Вас?
   - Ну!
   Обернувшись, Денис отвечает:
   - Нет.
   - А вот я тебя сразу. Изменился, ты конечно... - прищуривает левый глаз и добавляет: - Дениска.
   Услышав своё имя, Денис передёрнул плечами - так необычно прозвучало оно из уст этого по всем признакам проведшего не один год за решеткой человека.
   - Точно не признаёшь? - продолжает попутчик.
   Денис мотает головой. Ну откуда ему знать его? Привязался же!
   - А когда-то другом называл.
   - Вы меня с кем-то путаете...
   - Ну, это вряд ли, - усмехается уголовник. - Денис Стрельников, вот кто ты! - сообщает довольно. - Денис Евгеньевич.
   На Дениса нападает оторопь. Щёки его бледнеют, губы вздрагивают.
   - Но... откуда... вы... - произносит он сбивчиво.
   - Ну, присмотрись получше, - уголовник поворачивается к нему левой щекой, затем правой.
   Денис разглядывает, старается припомнить, но не выходит... Ну, не знает он этого... деятеля!
   - Школа, сосед по парте... - подсказывает уголовник. - Вспоминай!
   Ярик?! - мысленно удивляется Денис.
   Бросает взгляд на исколотые руки, потом на щетинистое лицо.
   Ну да, его же посадили. Через два дня после выпускного по пьянке вляпался. Неужели он?
   - Ярик?! - выдыхает Денис.
   - Угу, - бурчит уголовник, а физиономия его расплывается в кривой улыбке. - Ну, здорово, что ли? - тянет исколотую пятерню.
   Она оказывается мозолистой и твёрдой, как кирпич.
   - Надо бы обмыть встречу!
   Из сумки Ярослав достаёт пол-литровую бутылку водки, следом - вторую, ноль-семь.
   - Гляжу, закуска у тебя имеется, - кивает на Денисовы припасы.
   - Угу.
   Из бокового кармашка сумки Ярославом незамедлительно извлекается нож-бабочка.
   - Режь!
   Вручив нож Денису, Ярослав зубами срывает пробку с поллитры. Вдыхает резко и одним глотком опорожняет её на треть. Как лимонад, даже не поморщился.
   - Твоя очередь! - произносит он, утерев губы предплечьем.
   Кивнув, Денис лезет в багажный отсек под сиденье. Ярослав прищуривается. Упёршись ладонями в колени, привстаёт. Нависает над Денисом, пытаясь заглянуть ему через плечо.
   - Ты чего? - спрашивает тихо.
   - Кружка...
   - Ха! - усмехается Ярик. Плюхнувшись на сиденье, он откусывает кончик от палки колбасы и принимается жадно жевать.
   Кружка где-то на самом дне сумки. Денису приходится вытряхнуть почти всё её содержимое. Бережно, чтобы не повредить, он выкладывает на стол диплом.
   - Ух ты, - комментирует Ярослав. - Получил, значит.
   - Угу.
   Вытерев руки о штаны, Ярослав берёт документ и, раскрыв, вслух читает название ВУЗа и специальности.
   - Педагог, - резюмирует. - Диплом, значит, - добавляет негромко, - о высшем, значит, образовании. Подумать только...
   Не окончив фразу, из заднего кармана джинсов он вытаскивает сложенную вдвое бумажку.
   - А мой вот он! - припечатывает её ладонью к столу. - Справочка моя драгоценная! Я свой срок до конца отсидел, отмотал по таёжным делянкам, снег читал мне УК, ветер вальсы мне пел... - декламирует с изрядной долей пафоса в голосе. - И куда ты со своим, педагог? - спрашивает, прищурившись.
   - А ты со своим? - отвечает Денис вопросом.
   - Ну, уж точно не в школу! - хохочет Ярослав. - К братве пойду, посмотрю, что предложат...
  

***

  
   До боли знакомая дверь второго подъезда пятиэтажной хрущёбы скрипнула так же до боли знакомо. Край глаза уловил на её внутренней стороне выцарапанное "Денис + Таня". Да, это он выцарапал.
   Лет... Сколько же лет назад? Выходит, девять.
   В подъезде пахнет борщом, кошками и сыростью. Придерживая на плече лямку сумки, Денис поднимается по лестнице. На площадке между первым и вторым этажом между стёклами фрамуги причудливый узор паутины. На лестничной клетке третьего только-только кто-то курил: в воздухе висят густые клубы табачного дыма. А на четвертом ступени недавно вымыты: ещё влажные. Четвёртый - его этаж.
   С десяток секунд Денис размышлял: открыть своим ключом или позвонить? Переминался с ноги на ногу, в кармане брюк перебирал ключи на связке. Дом. Отвык он уже от дома. Пять лет в общаге, а сюда - на месяц-полтора летом, да зимой на Новый Год на недельку, если получалось.
   Всё же решил открыть сам.
   Из кухни в прихожую тянет чем-то вкусным. Готовятся родители встретить сына. Ждут. Мать наверняка затеяла пельмени собственного приготовления. Весь вечер, наверное, лепила. От мысли о пельменях в желудке заурчало. Со вчерашнего дня не ел. Колбасу под водку они уговорили в момент. Что такое палка сухой колбасы для двух здоровых парней? Потом пили чай с хлебом.
   Разувшись, Денис прошел в свою комнату. Там идеальная чистота и порядок. На письменном столе, рядом с древним первым "пеньком", фотография в простенькой рамке: улыбающаяся школьница. Татьяна, Танька, Танюшка... Первая любовь. Где она сейчас?
   Денис ставит сумку на пол у платяного шкафа, садится на кровать. Она стоит вдоль окна. Маленьким он любил допоздна, усевшись в кровати и укутавшись в одеяло, разглядывать двор: летом зеленели тополя, копошились в листве галки; зимой у подслеповатых фонарей таинственно кружили снежинки.
   - Сынок... - голос матери отвлекает его от воспоминаний.
   Она стоит на пороге. Ещё чуть-чуть постаревшая от забот. Совсем немного. Но сыновний глаз ухватил эти изменения. Тяжело ей. И раньше непросто было, а сейчас... Когда с отцом такое... Ну, ничего, всё образуется.
   - Ма... - произносит он тихо.
   - Отец! Сын приехал! - восклицает она, прижав ладони к груди.
  
   ...Они сидят за большим обеденным столом, по случаю праздника установленным в зале. Приглушенно светит люстра, тихонько бурчит о чём-то телевизор на старомодном массивном комоде красного дерева. За приезд уже выпито. Отец наливает по второй. Он гладко выбрит и коротко подстрижен - почти что под "ёжик". Так седины почти не заметно. Под глазами тени - не спит ночами. Бессонница навалилась, когда отказали ноги. Переживает. Всю ночь на кухне мастерит из бересты и дерева поделки. А на выходных просит вывезти его на рынок, там ими и торгует: не может он так, чтобы не было от него в доме никакого дохода, а лишь одни убытки на лечение. От отца пахнет одеколоном и табаком.
   - Ну, сын, - произносит он, подняв стопку. - Отучился, значит. А, мать, ведь отучился! - улыбается широко. - Не зря, значит, мы с тобой жили. Вот, сын человеком стал. Не то, что мы с тобой. А? Ведь так?!
   - Так, - соглашается мать.
   - То-то и оно!
   - Устроился бы теперь, - говорит мать, украдкой взглянув на Дениса.
   - Устроится! - отец хлопает Дениса по плечу. Затем легонько стукает краешком своей стопки по Денисовой. Выпивает. - Ведь так, сын? - спрашивает, закусив пельменем, обмакнутым в томатный соус.
   - Устроюсь, - кивает Денис. - А бабушка почему не пришла? - спохватывается запоздало. - Звали?
   - А то как же?! - брови отца изгибаются, съезжаясь к переносице, выражая явное удивление. - Да только дело у неё какое-то важное сегодня, - пожимает он плечами. - Ты ж её знаешь, на месте никогда не сидела, - он улыбается, легонько покачивая головой. - Вот и теперь всё бегает по делам: то о пенсии хлопочет, то ещё о чём-то. Завтра, может, заскочит. А ещё лучше, сам к ней зайди.
   - Угу, - бурчит Денис с набитым ртом.
   На какое-то время все они умолкают. Отец медленно и сосредоточенно жуёт, Денис прислушивается к бубнению телевизора - рассказывают о каком-то церковном празднике, мать думает о чём-то своём.
   - Ну, наливай третью, что ли, отец, - говорит она, наконец. - А то сидим, как на поминках.
   Наблюдая за тем, как отец наполняет стопки водкой, она как бы невзначай объявляет:
   - Татьяну твою на днях встретила. Не забыл ещё? - спрашивает, улыбаясь лукаво. - Помнишь, отец, как он в детстве за ней бегал?
   Отец деликатно молчит, делая вид, что сосредоточен распределением водки по стопкам.
   Щёки Дениса заливаются лёгким румянцем.
   - Училище она закончила, теперь вот в аптеке работает фармацевтом, - продолжает мать. - Признала меня. "Привет, теть Галь, как дела, как здоровье?" Улыбается. Цветёт вся. Про тебя, кстати, спрашивала. Мол, как там Денис, что делает? Я ей и говорю, что отучился мол, диплом получил. А она: "В Москве, наверное, работать останется?"
   - Мать! - произносит отец, резко кашлянув. Взгляд его суров. - Ты это... - трёт ладонью подбородок. Видно, хочет, что-то сказать, но, похоже, не считает удобным при сыне. Помолчав, ворчит: - То ей наливай, а то болтовню на полчаса развела.
   - А что я такого сказала? Так, просто... Подумаешь, поинтересовалась девчонка, где парень работать будет...
   - Мать!
   - Ой, ну, ладно, ладно, - произносит она примирительно. - Погляди-ка, Денис, какой отец у нас сегодня строгий. К чему бы, а? - качает головой. - Так что ж это мы? - спохватывается, суетливо подхватывает стопку. - Ну, давайте, что ли, выпьем. Вы-то ещё посидите, а я пойду, прилягу, на дежурство мне в ночь. Да, Дениска, ты вечерком-то к бабушке загляни. Ждёт небось...
   ...Мать ушла в спальню, а Денис с отцом остались для продолжения банкета. Денис жуёт, налегает на домашние разносолы. А отец к еде не притрагивается. Задумчив. По лбу его гуляют складки. Губы едва заметно движутся, словно беззвучно говорит о чём-то.
   - Вот что, сын, - произносит он, наконец, вслух, - скажи мне, что делать собираешься.
   Положив вилку на край тарелки, Денис сообщает:
   - На работу устроюсь.
   - Куда, если не секрет.
   - В школу хочу попробовать.
   Отец награждает его долгим пристальным взглядом.
   - В свою, что ли, в первую? - уточняет.
   - Ну да, попытаюсь. Не возьмут, тогда во вторую пойду.
   Отведя взгляд, уперев его в стол, отец говорит:
   - Значит, учителем будешь.
   - Ага.
   - Что ж... Нужное дело. Полезное.
   Наполнив две стопки водкой, отец поднимает свою.
   - Ничего, сын, прорвёмся. А мать... Ты на неё внимания не обращай. Своим умом живи. Жизнь, она всё на свои места расставит.
   ...К семи часам вечера, Денис вдоволь насиделся за праздничным столом, наобщался с отцом и даже успел вздремнуть в своей комнате. А в начале восьмого отправился к бабушке. Живёт она в частном секторе, на противоположном конце города. Дом её виден издали: барачного типа, длинный и приземистый, крыт черепицей и обнесен невысоким дощатым забором. Над крышей высокая печная труба. На фоне свежевыбеленных стен выделяются ярко-синие резные наличники. Когда-то был он на две семьи, но лет десять назад хозяева второй половины переехали к детям в Москву, и дом целиком отошел бабушке.
   Денис подходит к калитке, дёргает за ручку. Закрыто.
   - Что, нет Петровны? - звучит у него за спиной дребезжащий старушечий голос.
   Обернувшись, Денис видит перед собой пухлую бабулю не по-летнему укутавшуюся в потрёпанного вида осеннее пальто до пят. Из-под его полы торчит носок валенка.
   - Нет, - отвечает Денис.
   - Всё ходит где-то, - ворчит бабуля, теребя кончик вязанного шерстяного платка, покрывающего её голову. - Ходит... Никогда не застанешь. И что у неё за дела такие? - вопросительно смотрит на Дениса.
   Тот пожимает плечами.
   - А ты, стало быть, внук?
   - Ага.
   - Помню-помню... Вот такусенький был, - ладонью бабуля отмеряет на уровне пояса. - Помню, конфеты любил... "Алёнка", "Мишка косолапый", чтобы шоколадные, значит. Придёшь ко мне: "Баб Дусь, конфету дай!".
   Денис пытается припомнить описываемые бабулей события, но не выходит.
   - А я тебе, - продолжает бабуля тем временем, - "Нету конфет". А ты мне серьёзно так: "Не приду больше!" Ну что тут поделаешь? - смеётся она жиденьким старческим смехом.
   Посмеявшись, она прикрывает глаза и принимается беззвучно жевать губами и легонько покачивать головой. Продолжается это так долго, что Денис уже начал сомневаться: не заснула ли она? Наконец, бабулины глаза приоткрываются, а губы, пожевав ещё немного, выдают:
   - Однако ж, где это бабка твоя шлындает? Неугомонная. Хотела я у неё "Пирацетамом" разжиться, да видно не судьба. Пойду. Ежели дождешься, скажи, баба Дуся заходила. Утром ещё зайду. Пораньше, чтобы застать.
   Неуверенно потоптавшись на месте, она уходит тяжёлой шаркающей походкой. А Денис, дождавшись, пока она скроется из вида, в один приём перемахивает через забор. Не успевает он приземлиться по ту его сторону, как слышит окрик:
   - Эй! Это кто там безобразничает?! Сейчас милицию позову!
   Денис узнаёт бабушкин голос.
   Отперев калитку, он спешит выглянуть за забор, показаться бабушке на глаза, а то ведь она такая: сейчас шум поднимет.
   - А! Вот это, значит, кто пожаловал! - произносит бабушка, близоруко щурясь. Лицо её озаряет улыбка. - А я уж было подумала, вор забрался.
   - Привет, ба! - приветствует её Денис. - Баба Дуся к тебе заходила только что. Завтра ещё придёт.
   - Хотела чего? - осведомляется бабушка, проходя в калитку, всё ещё улыбаясь. Денису кажется, будто улыбка её глубоко завязла в морщинах, на щеках и вокруг глаз, и не в силах вырваться.
   - "Пирацетам" какой-то. Сказала, что завтра утром зайдёт.
   - Ну, пусть приходит. Выходной у меня завтра...
   - В смысле? - удивляется Денис. - Ты что, на работу устроилась?
   - Да ну, что ты, что ты! - скороговоркой сыплет бабушка. - Это я так... - на пару секунд она запинается. - Просто никуда завтра не пойду, вот и всё. Какая там работа? Наша работа теперь стариковская - на печи сиди, семечки лузгай.
   От калитки по выложенной красным кирпичом тропинке они идут к крыльцу. По одну сторону тропинки клумба с цветами, по другую - картофельная плантация.
   - Картошка в этом году уродится хорошая, - сообщает бабушка на ходу. - По всем приметам. Ежели погода не подведёт, конечно. Вон какая растёт, одно загляденье. Выкопать-то поможешь?
   - А то!
   - Лучше уж тебе заплачу, чем постороннего нанимать...
   - Ба, какие деньги?
   - Самые обыкновенные. Иль не найдёшь куда потратить? - лукаво интересуется бабушка, ступив на крыльцо через пару невысоких растрескавшихся ступенек.
   - Были бы деньги...
   - То-то и оно... - тихо произносит бабушка, ворочая ключом в навесном замке. Замок массивен, чем-то скрежещет в своём нутре.
   Запах этого дома Денису ни с чем не спутать: старое дерево, луковичная шелуха, соленья, высушенные травки и что-то ещё тонкое-тонкое, дразнящее-сладкое. Как только раскрылась дверь, всё эти ароматы разом ударили ему в ноздри. Даже слегка голова закружилась.
   Через просторную прихожую по древним, тканным в ручную дорожкам они прошли в большую комнату. Там всё, как всегда: в центре длинный стол и приставленные к его бокам стулья; у стен старинная мебель ручной работы; на подоконнике за полупрозрачными шторами горшки с цветами.
   - Сейчас ужинать будем, говорит бабушка, облокотившись на спинку стула, - только отдышусь немного и что-нибудь соображу.
   - Ба, я не хочу. Целый день за столом...
   - Ну, чаю-то со мной выпьешь?
   - Чаю выпью.
   Спустя минут пятнадцать-двадцать на столе появился пышущий жаром электрический самовар, по-старинке увенчанный заварочным чайником, чашки, блюдце с вишнёвым вареньем и тарелочка с сушками. С неожиданно нахлынувшей теплотой Денис вдруг вспомнил, как когда-то, когда ещё был жив дед, они собирались здесь всей семьёй и пили чай. Правда, самовар был настоящий, с дымком. Дед долго и тщательно топил его на крыльце, а Денис, сидя рядом на ступеньке, запоминал, что и как нужно делать. После ухода деда и до недавних пор топил самовар отец. А когда заболели ноги и тяжело стало ходить к тёще на чай, той пришлось приобрести самовар электрический. Без самовара чаепитие она не представляет: "Баловство одно", - говорит.
   Действуя не спеша, размеренными, отточенными годами движениями бабушка наливает заварку в чашки, разбавляет кипятком. Денису невольно вспоминается чайная японская церемония. Чай они пьют молча. Он неизменно крепок и душист: бабушка никогда не забывает добавить в него какую-нибудь травку. Денис хрустит сушками, обмакивая их в варенье.
   - Представляешь, - говорит бабушка, когда чашка её опустела, - Ярослава, приятеля твоего школьного, по дороге домой встретила. Пьянищий... - качает она головой. - С дружками какими-то. Все, как один, на лицо бандиты. Вернулся, стало быть. Помнишь его?
   Денис кивает, тянется за очередной сушкой.
   - А ведь какой парень был, - вздыхает бабушка. - А теперь... Выходит, бандитского полку в нашем городе прибыло? Или, - вопросительно смотрит на Дениса, - думаешь, исправится?
   Денис пожимает плечами. Ярик на этот вопрос уже ответил. Ему ответил. Надо ли знать об этом ответе бабушке? Пожалуй, лучше промолчать, решает он, а то ещё разволнуется.
   - Вот бы исправился, - продолжает бабушка. - А то сейчас начнёт: сперва копейку с прохожих сшибать, потом ещё чего удумает, а там и до убийства не далеко... Пойдёшь этак вечером, а он тебе: "Гони, бабка, деньги!" Кстати! - спохватывается она. В руках её появляется тряпичный кошелёк на молнии, пёстро обшитый бисером. - Пенсию ж получила. Ну-ка... - расстегнув кошелёк, она отсчитала несколько купюр, протягивает внуку: - Держи, матери передашь.
   Рука Дениса замирает на полпути к купюрам. Его вдруг захлёстывает волной стыда. Обжигает. Особенно сильно достаётся лицу: щёки и лоб буквально раскаляются. Денис ловит себя на мысли, что ни что на свете не заставит взять его эти деньги, ведь он, здоровый лоб, должен помогать родителям, а не старушка-пенсионерка.
   - Да что это ты, внучок? - слышит он бабушкин оклик. - Не заболел ли? Вон как раскраснелся.
   - От чая, - находит Денис, что соврать. - Горячий.
   - Так деньги-то бери. Матери передай. Отцу она что-то для лечения купить хотела.
   Последний раз, думает Денис, пряча рубли в карман, дальше всё сам. А сегодня - последний раз, для отца...
  

***

  
   На следующий день Денис проснулся около восьми утра. До десяти валялся в кровати, размышляя о том, как жить дальше. Однозначно, нужно как можно скорее устроиться на работу. Завтра понедельник, завтра он и решил приступить к активным действиям: отправиться в первую городскую школу на собеседование или что там должно быть, чтобы его приняли на должность учителя иностранного языка. С иностранным у него проблем нет: свободно владеет английским, немецким, французским - стандартный набор по университетской программе; а так же неплохо знает итальянский - освоил по собственной инициативе. Лишь бы приняли, лишь бы было место.
   С чистой совестью отложив на завтра проблему трудоустройства, Денис позавтракал и посвятил день прогулкам по городу. Сначала прошелся до центральной площади, там, у городского ДК, встретился и перекинулся парой фраз со смутно знакомым ему по школе парнем, лениво потягивающим пиво из алюминиевой банки. Простившись с ним, отправился в соседний скверик. Там перекинулся ещё парой фраз с другим парнем, так же смутно знакомым и так же потягивающим пиво. Прошел через сквер, разглядывая потрёпанные временем и отдыхающими лавочки. В некоторых выломаны одна или две доски, на других облупилась краска, на третьих видны следы грязных ботинок. Над лавочками склоняются высушенные солнцем кусты. Земля под ними растрескалась от жары, засыпана окурками, фантиками и упаковками из-под чипсов. В глубине кустов поблескивают пивные бутылки. После московской чистоты, старательно поддерживаемой дворниками-таджиками, местная уличная неопрятность "царапает" глаз.
   На выходе из сквера, у притулившегося под развесистой сосной пивного ларька, Денис сталкивается с Ярославом. Ярик потрёпан, его джинсовый костюм измят и запылён, сидит мешковато. Выражение лица болезненно. В одной руке Ярослав держит тлеющий окурок, в другой - полупустую бутылку пива. Заметив Дениса, кивает. Произносит хрипло и устало:
   - Здарова. Будешь? - протягивает бутылку.
   - Неа, - мотает головой Денис. - Ты чего такой, тебя валяли?
   Ярик подносит к губам бутылочное горлышко. Делает несколько глотков. Стекло выстукивает дробь на его зубах. Тяжело вздохнув, он прикладывает бутылку ко лбу.
   - Вполне может быть, - отвечает, морщась. - Вчера с братвой забухали конкретно. Где был, что делал - ни хрена не помню. На лавке проснулся.
   Несколько минут они стоят молча. Денис разглядывает ассортимент на витрине ларька: пиво, опять пиво, коктейли и ещё пиво, а так же стандартный набор закусок к нему. Зашвырнув в кусты опустевшую бутылку, щелчком отправив вслед за ней окурок, Ярик бросает в окошко ларька:
   - Шесть бутылок давай... Гулять, так гулять, - добавляет, отсчитав купюры. - Ну, что, Дениска, айда купаться?
   Местная речка по сравнению с той же Москвой-рекой не широка, но зато куда как чище. Правый берег крут. Под ним сразу глубина метра три. Течение быстрое. Кое-где по пологому левому берегу разбросаны пляжики - грязновато-жёлтый песок вперемешку с мелкими камешками. На один из таких пляжей, за городом, они и пришли.
   Ярик, не раздеваясь, плюхнулся на песок, а Денис присел рядом, предварительно скинув одежду. Откупорили пиво, сидят, пьют. Пиво прохладное, под пекущим солнцем пьётся отлично. Над речкой, сносимые несильными порывами ветра, переваливаясь с крыла на крыло, кружат чайки, перекрикиваются. Изредка какая-нибудь стремительно обрушивается на воду и взмывает вверх, зажав в лапках рыбку. На противоположном берегу пестреет цветами луг, за ним шумит листвой лес. Красота! Можно смотреть и слушать часами, не отрываясь.
   Незаметно они "уговорили" по две бутылки. Дениса разморило, сознание его как бы подёрнулось туманом, крики чаек доносятся будто сквозь вату. Ярик, судя по выражению лица, тоже захмелел. На его лбу от жары выступила испарина. Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, вялыми плохо скоординированными движениями он стаскивает с себя джинсовку. Долго возится с рукавами, из которых никак не желают вылезать руки. Намучавшись, наконец отшвыривает куртку в сторону. Та шлёпается на песок...
   - Бля... - вдруг выдыхает Ярик хрипло. Глаза его округляются, лицо мертвенно бледнеет. Сорвавшись с места, он на карачках бросается к куртке, лихорадочно теребит её. На песок падает небольшой чёрный предмет. Ярик мгновенно подхватывает его. Теперь Денис отчётливо видит: в руке Ярослава зажат миниатюрный, наверное, дамский пистолет.
   - Бля... - повторяет Ярик, но уже не испугано, а с явным облегчением. - Как только ночью волыну не просрал... Тогда всё... Вилы... - вилкой из указательного и среднего пальцев Ярослав тычет себе под подбородок...
   Денис смотрит на пистолет настороженно, подсознательно чувствует исходящую от оружия опасность.
   - Заряжен? - спрашивает тихо.
   - А то! - усмехается Ярик.
   - Откуда?
   - Братва подогнала! А вообще... много будешь знать, долго не проживёшь, - произносит Ярослав каким-то нехорошим тоном, заставляющим Дениса легонько вздрогнуть.
   - Да ладно тебе, не ссы, - смеётся Ярик, заметив его реакцию. - Шучу.
   - В каждой шутке...
   - Это точно, - не даёт договорить Ярослав, пряча оружие в карман джинсовки.
   После сцены с пистолетом купание не задалось. Денис для вида окунулся разок и засобирался домой, сославшись на то, что обещал помочь отцу - в чём помочь он уточнять не стал, впрочем, Ярик и не пытался расспрашивать. Расстались они, как только покинули пляж. Денис отправился в город, а Ярослав побрёл по тропинке вдоль реки, на ходу сшибая носками кроссовок одуванчики.
   До позднего вечера Денис бродил по городку, домой не тянуло, а что там делать? Можно, конечно, помочь отцу с его поделками, но что вдвоем браться за то, с чем и один справляется? На улице хорошо: тепло и сухо. Гулять по такой погоде, пусть даже и в одиночку, одно удовольствие. И он гулял: не спеша шествовал по знакомым с детства улицам и невольно сравнивал их с московскими. Последние выигрывали и в чистоте, и в оформлении, и... в общем, во всём... Но эти-то свои, родные, а своим многое можно простить.

***

   Утро понедельника выдалось таким же безоблачным и тёплым, как воскресное. Выйдя из дома в 8:00, отягощённый лишь пакетом с документами, к 8:15 Денис уже стоял на школьном крыльце. Это давняя привычка, так у них с Яриком было условлено с десятого класса (именно в десятом они сдружились) - приходить к 8:15. Начало уроков в половине девятого и целых пятнадцать минут можно было поболтать о том, о сём или, чего теперь скрывать, перекурить, забившись куда-нибудь подальше от глаз преподавателей. Как оказывается, привычка не забылась, Денис с удивлением обнаружил, что и сейчас ждёт появления Ярослава. А ещё обнаружилось, что он волнуется, как школьник перед выпускным экзаменом. "Возьмут ли, есть ли место, а если возьмут, справлюсь?", - такие вопросы роились в его голове, пока, ожидая оставшиеся до половины девятого минуты, переминался с ноги на ногу у двери. За это время мимо него никто не прошел, впрочем, чему удивляться? Лето, каникулы. Стоило ли и ему приходить в такую рань? Наверняка в школе ещё ни души...
   Дверь, однако, оказалась не заперта. Открылась легко, едва только он потянул за ручку. Петли издали громкий протяжный скрип и на Дениса пахнуло густыми тяжёлыми испарениями масляной краски. Такие витают летом едва ли не в каждой школе. Ремонт. Подкрашиваются полы и стены, окна и подоконники. К запахам краски ощутимо подмешан "аромат" побелки.
   Пройдя вестибюль и миновав ещё одну дверь, сразу за ней он лицом к лицу столкнулся с уборщицей бабой Тасей - сутулой старушкой, повседневно облачённой в потрёпанный выцветший халат. Она и вне школы в нём ходит. А может, их у неё несколько? Сколько Денис помнит, баба Тася бессменно работала в школе: мела, мыла и иногда беззлобно гоняла мокрой тряпкой расшалившуюся ребятню. А ещё баба Тася подрабатывает здесь же ночным сторожем.
   - Куды? - сурово спрашивает она, подбочениваясь, всем своим видом давая понять, что мимо неё просто так не проскочишь.
   - К директору.
   - В отпуску.
   - А завуч?
   - Нету ищо.
   - А когда будет?
   - Они не докладают.
   - Я подожду, - сообщает Денис.
   - Ты отец чей, чи брат?
   - Да нет, - улыбается Денис. - На работу пришел устраиваться.
   На лице бабы Таси появляется выражение неподдельного изумления.
   - Сюды? - спрашивает она, всплеснув руками.
   - Да, - кивает Денис.
   Услышав подтверждение, уборщица отступает на шаг и, слегка откинув назад голову, несколько секунд, прищурившись, рассматривает его.
   - Ой, чего ж это я, старАя, тебя но пороге держу! - восклицает она наконец. - Проходи-ка, проходи, - прихватывает его за рукав, словно боясь, что убежит, и тянет за собой к стоящему неподалёку столику школьной вахты. - Присядь-ка, милок, - пододвигает ему стул, - обожди, а я сейчас чайку.
   Исчезнув в школьных недрах, баба Тася возвращается вскоре с чашкой горячего чая.
   - Ты попей, - говорит, - а завуч-то скоро будет. Куды ей деться-то?
   Пока Денис не спеша потягивает чай, баба Тася продолжает с интересом его рассматривать.
   - Не пойму чегой-то, - произносит она задумчиво, - физкультурник чи кто? Учить-то чему будешь?
   Эта её наивная попытка по внешности угадать предмет вызвала у Дениса улыбку.
   - Иностранному языку, - отвечает он.
   - От же шь! - восклицает баба Тася, ещё раз всплеснув руками. - А?! Вот оно как выходит! В самый раз!
   Заметив на лице Дениса вопрос, она поясняет:
   - Антонина-то наша на пенсию вышла, совсем плоха стала старАя, болячки заели. А смены-то и нету. А тут ты, милок. Вот Матвевна-то порадуется!
   Из этого пояснения Денису стало ясно, что старая учительница иностранного языка Антонина Васильевна из-за болезни не смогла работать и ушла на пенсию, а завуч Станислава Матвеевна не знает кем её заменить. Это я удачно зашел, порадовался он про себя.
   - Может, пряничка хочешь, милок? - спохватывается баба Тася. - Так я сейчас...
   - Спасибо, не нужно, - останавливает Денис её порыв.
   - Ну, как знаешь... А то я мигом! В бытовке...
   Скрип петель и хлопок двери не даёт ей закончить. Она умолкает, настораживается, всё внимание обращая к входу. Там в дверном проёме появился высокий широкоплечий мужчина лет пятидесяти. Он моложав, лыс, над верхней губой пышные смоляные усы. Рукава белой рубашки закатаны по локоть, обнажая мощные, мускулистые предплечья. Чёрные брюки безупречно отглажены. Ботинки, в тон усам и брюкам, начищены до блеска. В правой руке держит кожаный, отблескивающий коричневым лаком, портфель.
   Игорь Аркадьевич Чайкин, узнаёт мужчину Денис.
   Игорь Аркадьевич преподаёт историю. Он, что называется, преподаватель от Бога. Из любого урока умеет сделать настоящее представление - такое, что учеников и после звонка из класса не выгонишь, без перерыва готовы слушать, что же такое творилось при дворе какого-нибудь Людовика или Николая.
   Проходя мимо вахты, Чайкин приветственно кивает.
   - Здравствуйте! - отвечает Денис.
   Чайкин направляется дальше, но через пяток шагов оборачивается и произносит, остановившись:
   - Погодите-ка... - он морщит лоб. - Стрельников, если не ошибаюсь. Так?
   Денис, кивнув, встаёт.
   - Я, Игорь Аркадьевич.
   - Помню, помню, Ваш реферат.
   За реферат, который припомнил, Игорь Аркадьевич ученику одиннадцатого класса Стрельникову Денису поставил "автоматом" пятерку в полугодии и потом долго приводил в пример за глубину изучения и стиль изложения материала.
   - Какими судьбами?
   - Так на работу он, - отвечает баба Тася.
   - То есть?
   - Устраиваться, значит, пришел, - продолжает отвечать уборщица.
   Брови историка приподнимаются.
   - Вот как? Серьёзно?
   - Вполне, - подтверждает Денис.
   - Хм, ну, что ж... Идёмте.
   - Куды это? - настораживается баба Тася. - К Матвевне он!
   - Ничего, успеет ещё, - успокаивает её Игорь Аркадьевич, - а пока я с ним пообщаюсь.
   Денис бросает вопросительный взгляд на уборщицу.
   - Иди уж... - милостиво разрешает она, потеребив пуговицу халата. - Как Матвевна объявится, позову.
   ...В кабинете истории, судя по всему, ремонт был закончен не так давно. Здесь ещё витают его запахи. Распахнув окно, Чайкин усаживается за стоящий у доски учительский стол. Указывает на ближайшую к нему парту:
   - Располагайтесь. И что же Вы жаждете преподавать? - осведомляетя он, наблюдая, как Денис усаживается.
   - Иностранный. Английский или французский, а можно и немецкий.
   - Однако! - восклицает историк. - Вот это диапазон! Так что же и диплом соответствующий у Вас имеется?
   Вытащив из пакета диплом, Денис подает его Чайкину. Тот принимает, покрутив в руках, заглядывает внутрь. Вчитывается долго, внимательно. Наконец раскрывает вкладыш.
   - Похвально, - комментирует, пробежавшись взглядом по оценкам. Похвально, черт побери!
   Вернув документ хозяину, Игорь Аркадьевич сел рядом с ним за парту.
   - Скажи-ка мне, Денис... Можно на "ты", да?
   - Конечно!
   - Так вот скажи, ты всё серьёзно обдумал?
   - Угу...
   - Что ж... - произносит Чайкин, коротко кивнув, - учителя нам нужны, вот как нужны, - ребром ладони он касается горла, - до зарезу. Дефицитная в нашем городе профессия, понимаешь ли. Днём с огнём если только и сыщешь учителя, да и тот старпёр какой-нибудь, - улыбается грустно. - Старичьё ведь одно работает, до пенсии досиживает, молодёжи катастрофически не хватает. Сашка один ковыряется, да и то потому, что деваться ему некуда. Помнишь Сашу Весёлого?
   Конечно, Денис помнит Сашу. С пареньком, носившим странную фамилию Весёлый, он познакомился в восьмом классе - тот приехал в город откуда-то с Дальнего Востока, где мать его и отец служили в одной из Богом забытых воинских частей. Здесь их приютила Сашина тётка. Собирались Весёлые со временем обзавестись и собственным углом, но не успели: попали в страшную аварию, в которой Саша получил перелом позвоночника, а оба его родителя погибли. После этой трагедии заботу о мальчике целиком и полностью взяла на себя тётя: моталась с ним по больницам, пыталась поставить на ноги - безуспешно. На всю жизнь Саша оказался прикован к инвалидному креслу. Школу заканчивал на дому. Что стало с ним потом, Денис не знал: поступил в институт, появились другие дела, другие приятели. Собственно, и приятелями-то они не были, так... разок в компании других ребят сходили на рыбалку, и ещё раза два, кажется, ходили куда-то, Денис уже и не может вспомнить куда именно - то ли на лыжах кататься, то ли... В общем, выпало из памяти. А вот самого Сашу он помнит отлично. Особенно ярко вспоминается его по-настоящему весёлый, на все сто соответствующий фамилии, характер. Саша постоянно балагурил, шутил и подкалывал. Наверное, поэтому девчонки обращали на него больше внимания, чем на других пацанов.
   - Помню, - отвечает Денис. - А он что, здесь работает?
   - Пристроили, как смогли, - сообщает Чайкин. - Информатику преподаёт. Оказалось, талант у парня. Самоучка. Подучиться, цены бы не было.
   - Самоучка? - удивляется Денис. - А как же...
   - Тамара Львовна утрясла все вопросы, - спешит пояснить Чайкин. - Надо же парню на жизнь зарабатывать? На пособие проживи, попробуй. Вот только что с ним теперь будет... - на лице историка появляется выражение задумчивости.
   - А что такое?
   - А? - отвлекается от своих мыслей Чайкин.
   - Что с ним?
   - Тамару Львовну на пенсию проводили в начале лета. Думали мы, кто-то из наших директором будет, а в итоге прислали какую-то мадам, - Чайкин выписывает ладонью в воздухе замысловатый вензель, - из области. Приехала, носом покрутила и сразу приказ себе на отпуск подписала. Ни здрасьте, ни до свидания. Кто такая, что за человек? По всему видно, что не простой. Ну, да ладно, поживём, увидим.
   Чайкин на какое-то время опять впадает в задумчивость, а потом произносит:
   - Можно вопрос?
   - Конечно.
   - А почему в Москве не остался? Как говорится, простор, размах, возможности.
   Ответить Денис не успевает. За дверью раздаются шаркающие шаги, и, спустя несколько секунд, в классе появляется баба Тася.
   - Пришла Матвевна-то, - сообщает она, окинув классную комнату взглядом. - Иди, что ли, милок, - обращается к Денису, я уж ей всё обсказала.
   Чайкин кивает ему, дескать, действуй, но тут же спохватывается:
   - Подожди-ка! Вот, как раз...
   Из портфеля он извлекает компакт-диск в прозрачной коробочке без каких-либо опознавательных знаков.
   - Помнишь, где Саша живёт?
   - Конечно.
   - Занесёшь ему? - протягивает диск Денису. - А то всё никак не верну...
   Беседа с завучем заняла около часа. Станислава Матвеевна, как и предположила баба Тася, была очень обрадована появлению Дениса в школе. Под конец разговора она заявила, что вопрос с его трудоустройством можно считать решенным, если, конечно, он сам согласен с предлагаемыми условиями. А условия таковы:
   1) он будет вести уроки английского и немецкого;
   2) для этого ему будет предоставлена отдельная классная комната, которая в принципе в нормальном состоянии, но подремонтировать кое-что всё же придётся;
   3) зарплата ему будет назначена в соответствии с тарифной сеткой и нагрузкой.
   Если первые два пункта Дениса вполне устроили, то третий, в примерном пересчёте на рубли, вызвал у него некоторое разочарование. Да и Станислава Матвеевна сама посетовала, что, да, не много, но это для начала, а вот поднаберешь стаж, будет побольше. Что ж, он знал, на что шел и в итоге со всем согласился. Для окончательного трудоустройства ему велено было прийти в начале августа.
   Из школы Денис, чтобы не откладывать просьбу историка в дальний ящик, отправился к Саше. Тот живёт в частном секторе, в тёткином доме неподалёку от Денисовой бабушки.
   На звонок (кнопка прикреплена рядом с калиткой) вышла тётка - стареющая худенькая с сероватым морщинистым лицом женщина.
   - К Сашке? - спросила, бегло глянув в лицо гостю.
   - К нему.
   - Проходи.
   И повела его сначала по тропинке через пестреющий цветами палисадник к дому, а там - узким с побеленными стенами коридором.
   - Саш, к тебе! - громко произносит она, остановившись у второй по пути двери.
   - Ага! - раздаётся в ответ.
   Женщина легонько толкает дверь, та распахивается и Денис входит в комнату.
   Она была бы светла, если бы окно не закрывали плотные красные шторы. Именно из-за них здесь мрачновато и всё в красноту: от обоев до системного блока компьютера на просторном письменном столе, стоящем у окна. Кроме системника на столе кипы компакт-дисков в разноцветных боксах, какие-то мятые бумаги с машинописным текстом и старенький, но ещё яркий пятнадцатидюймовый монитор-бочка. У стола в офисном кресле вполоборота к Денису сидит длинноволосый парень. Рядом с офисным, тускло отсвечивая металлическими частями конструкции, стоит инвалидное кресло-каталка. Парень сосредоточенно смотрит на монитор, на котором раскрыто несколько окошек с каким-то текстом - издали разобрать невозможно. Правой рукой он управляется с "мышкой", левой - с клавиатурой. На лице его ярко выражено недовольство.
   - Ну ё, - произносит он тихо и зло, - пусти дурака за комп, потом десять сисадминов не разгребёт! - И уже громче, мельком глянув на Дениса: - курс какой?
   - Какой курс?
   - Блин, ну не бакса же! На каком учишься?
   - Отучился.
   - Из конторы? - продолжает допрашивать Саша, продолжая заниматься компом.
   - Чего?
   Тут уже удивляется Александр:
   - Ты кто? - спрашивает, крутанувшись на стуле, развернувшись лицом к Денису. С лёгким внутренним содроганием тот отмечает, как неестественно потянулись за телом Сашины ноги, облачённые в потрёпанные спортивные штаны.
   - Вот, - протягивает Денис компакт, - Чайкин просил вернуть.
   Саша смотрит на диск, переводит взгляд на лицо гостя.
   - Аркадьич?
   Денис кивает.
   - А... Ну, давай, - глазами Саша указывает на компакт.
   Вручив ему диск, Денис отступает на пару шагов и замирает в нерешительности, смотрит в пол. Что делать, что говорить, да и надо ли? Развернуться и уйти? Пожалуй... Исподлобья бросает взгляд на Александра: у того на лице написано "ну, и что дальше, так и будешь тут торчать?" Этот немой вопрос подстёгивает Дениса к активным действиям.
   - Слушай, ты ведь меня не помнишь? - спрашивает он, уже зная какой получит ответ.
   - А должен?
   - Нет, конечно...
   - Как зовут?
   - Денис.
   На Сашином лице ожидание продолжения, и Денис продолжает:
   - Стрельников.
   - Неа, не помню, - сообщает Саша незамедлительно.
   - Учились вместе, - уточняет Денис. - В восьмом...
   Сашины веки плотно сжимаются, на лбу и под глазами прорезаются глубокие морщины. Щёки его резко бледнеют.
   - Знаешь, - произносит он, мазанув ладонью по лицу, - не люблю вспоминать... Учились, значит учились... Ну и как ты, где, чем занимаешься?
   - Только универ закончил.
   - И кто по образованию?
   - Педагог.
   - Хм, ну, можно сказать, коллега, - улыбается Саша. - Ты это... Чего стоишь-то? Садись, - указывает на кровать.
   Попробовав её ладонью на мягкость, Денис аккуратно, стараясь не очень сильно сбить покрывало, усаживается.
   - А я подумал, ты из технаря, - сообщает тем временем Александр. - Ходят ко мне... - он на мгновение умолкает, а потом презрительно бросает: - студенты всякие. Лабы, курсовые им делаю по информатике. У самих-то руки под лопату заточены. Пустил вчера такого за комп, одного оставил. Через десять минут возвращаюсь - кирдык, синий экран смерти... Урод, бля... Внёс в систему непоправимые улучшения! И главное, как у них получается так быстро всё угробить?! - восклицает неловко ёрзнув в кресле. - Эйнштейны, детские непосредственности, мать их! Теперь вот думаю, что проще: чинить, или переставлять? - он смотрит на Дениса, словно ожидает конкретных предложений.
   Денис пожимает плечами.
   - Не знаю, Саш, я в этом... - разводит руками. - Профан.
   - А-а-а... - тянет Саша тоном, в котором сквозит: "ну, всё с тобой ясно". - Ты где учился-то?
   - В Москве.
   Сашины глаза "загораются".
   - Ну и как там? Как столица? - спрашивает он, туловищем подаваясь вперёд.
   - Стоит, что ей будет?
   - Вот бы куда! Вот где дела делаются! Я по удалёнке подрабатываю, - оттопыренным большим пальцем правой руки через плечо тычет в сторону монитора. - Контачу с парой тамошних конторок. Но это так... Мелочёвка. Крохи перепадают, и комп нормально не апгрейдишь. А там! Там такие бабки зашибают! Эх, Дениска, в Москву бы... - заканчивает с тоской в голосе.
   Молчит с минуту. Наконец, спрашивает:
   - Когда в столицу? - теперь в голосе нотки зависти. - Работу уже подыскал?
   - Здесь я, Саш, работать буду.
   Сашины глаза округляются, лезут из орбит, брови ползут на лоб.
   - Чего? - спрашивает сдавленно-настороженно. - Тут?
   - Угу.
   - Приплыли, картина маслом... - выдыхает Саша. - Не, ну, ладно я - калека, а этот - на всю голову больной. Где здесь?! - спрашивает неожиданно резко, Денис аж вздрогнул. - Где?!
   Ещё раз передёрнув плечами, Денис произносит:
   - В школе...
   - Кем?! - тон по-прежнему резок.
   - Учителем иностранного...
   - Так ты языки знаешь?! - Сашины глаза вот-вот вывалятся.
   - Английский, немецкий... - перечисляет Денис.
   - Идиот! - перебивает его Саша.
   - Что?! - напрягается Денис. На оскорбления он не рассчитывал. - Ты...
   - Столько всяких "СП"! - вновь обрывает его Александр. - Да переводчик сейчас, может круче устроиться, чем классный программер. Не хуже - точно. Покрутился, осмотрелся и в перед. Годик-другой и вообще за кордон! Гудбай немыто-голодно-единая! А он... Нет, я звоню ноль-три, ты шизанулся!
   - Сам дурак, - огрызается Денис, ощущая, как щёки его почему-то заливает краска. Но почему, чего ему стыдиться? Кулаки его сжимаются, глаза превращаются в узенькие щёлочки, он до боли закусывает нижнюю губу.
   - Ну, ладно, ладно тебе, - примирительно произносит Саша, заметив в собеседнике недобрые перемены. - Не обижайся. Твоё право, работай, где хочешь. Главное, чтобы потом не было мучительно больно, согласен?
   Денис не отвечает. Сидит насупившись.
   - Да говорю же, не обижайся, - продолжает Саша. - Это я так... От зависти... - После недолгого молчания, он добавляет с грустной улыбкой: - Мне бы твои возможности, - хлопает себя по коленям, и Дениса "отпускает" - нахлынувшие было раздражение и злость уходят.
   - Ладно, - произносит он.
   - Слушай, а ты в компах совсем не сечёшь? - интересуется Александр.
   Не то, чтобы Денис совсем не разбирался, когда-то и его задела краем эта лихорадка: "мамы", процы, видюхи, "мозги" - купить, обменять, апгрейдить. А потом схлынуло, понял - не его. Были лабы по информатике на первом-втором курсе, набирал курсачи в "Word", поигрывал в стрелялки по общаговской сетке. В общем, не был он ни фанатом-железячником, ни хоть сколь-нибудь умелым программером.
   - Да так... - отвечает он неопределённо.
   - Мда, - вздыхает Саша. - На учительские-то особо не разгуляешься. А так, может, тоже подработал бы на кино-вино. Бабе - цветы, детЯм - мороженое. Текст-то хоть умеешь набирать?
   - Ага.
   - Иногда бывает запарка - сам не справляюсь. Так что могу подкидывать работку, если хочешь.
   - Давай.
   За сим они и распрощались.
   - Провожать не буду, - ещё раз хлопнув по коленям, сказал напоследок Саша, и уже когда Денис закрывал за собой дверь тихо добавил: - Чудак человек...

***

  
   До назначенной Станиславой Матвеевной даты Денис оказался целиком посвящён домашним заботам: помогал бабушке по хозяйству, а отцу - с поделками (в основном доставлял материал для них), несколько раз ходил за грибами.
   В один из таких походов столкнулся он со старыми знакомыми - известными едва ли не на весь городок братьЯми Савельевыми. Их так и называли "братьЯ", с ударением на последнем слоге. Скажет кто-то: "Ну, братьЯ сегодня и откололи!", и сразу ясно слушающему, о ком речь. А "откалывали" братьЯ что-нибудь этакое не редко. И в основном "под мухой". Выходки их были, как правило, беззлобными, и если опасными для окружающих, то самую малость. Правда, иной раз получалось таки нехорошо. Проблемы возникали со старшим Аркадием. Выпивка накладывалась на последствия серьёзной контузии, привезённой из Чечни, и... Иногда после очередной стопки он бросался на пол, забивался куда-нибудь в угол или под лавку и лопотал из укрытия о каком-то снайпере - до тех пор пока не заснёт. Но это ладно. Такое могло лишь вызвать лёгкий шок, да и то у новых в компании людей. Хуже, когда Аркаша слетал с катушек и начинал кидаться на всё и вся, что вдруг задело его воспалённое алкоголем восприятие... Тут уж держись. Не дай Бог подвернуться под руку. Единственный, кто может совладать с ним в такие моменты - младший брат Георгий, обладатель сокрушительного хука справа. Именно этим приёмом он обычно и утихомиривает разбушевавшегося родственника. Благо, тот после просыпа ничего не помнит, и лишь удивляется: отчего это на скуле или под глазом опять образовался синяк.
   БратьЯ, что говорится, не разлей вода. Их ещё называют шутливо "Мы с Тамарой ходим парой". Они не обижаются, услышав. А чего обижаться, если так оно и есть? Оба брата крупны и щёдро наделены силой. Как большинство сильных людей, они добры - порой до полного бескорыстия. Доброта, между тем, не помешала Аркаше гонять по пригородным огородам милицейскую делегацию, когда та явилась младшего Жорика в армию забирать. Опять же по доброте душевной Жорик был в общем-то не против отдать долг Родине, вот только Аркаша его готовность не разделял. С воплями "А идите вы на хер со своей родиной" и им подобными он с полчаса заставлял милиционеров скакать через кусты и грядки. Благо, сотрудники милиции знали о наличии у парня контузии и справки из медицинского учреждения, в которой популярно объясняется, что Аркаша не совсем в себе, и были мужиками вменяемыми, потому не стали стрелять. Эта выходка сошла Аркадию с рук благодаря всё той же справке, а так же приятельским отношениям ныне покойного братьЁва отца с военкомом - служили вместе то ли в Афгане, то ли ещё где. Военком помог и с отмазкой Жоры от армии. Решил, что для всех будет лучше не доводить Аркадия до крайности.
   Аркадий старше Дениса всего на шесть месяцев. Если бы Денис так же провалил экзамены в универ, имел бы все шансы обзавестись анаогичной справкой, а то и того хуже. Жора младше брата на пару лет. Наткнулся на них Денис на крохотной полянке - три на три метра проплешина среди ёлок. Посреди полянки торчит пенёк, на пеньке две бутылки водки, одна уже успела опустеть, и несколько бледно-оранжевых помидоров. По одну сторону пня храпит на земле Аркадий, по другую на ведре восседает Жора. К ближайшему дереву прислонена двустволка-вертикалка. Охотником считает себя Аркаша. В каждую вылазку на природу берет с собой ружьё. Надо сказать, что местное зверьё не очень-то этому огорчается: никто из них до сих не подстрелен. Каждая охота у Аркадия сводится либо к пьяной пальбе по деревьям и консервным банкам, либо, как сейчас, к крепкому богатырскому сну на свежем воздухе.
   Заслышав шум (Денис пробирался между деревьями вовсе не крадучись), а потом и разглядев сквозь хвою чей-то приближающийся силуэт, Георгий насторожился. Сначала он кашлянул нарочито громко, затем окликнул:
   - Эй!
   И подался телом в сторону ружья.
   - Свои! - отозвался Денис, заметив это движение.
   - А-а-а... - протянул Жора с такой интонацией, что стало понятно: не очень-то поверил. И Денис поспешил выйти на полянку.
   - А-а-а... - ещё раз протянул Жора, но теперь уже миролюбиво, и уселся на ведре поудобнее. Дениса он знает, если и не хорошо, то имеет представление, что этот парень учился вместе с Аркашей.
   - Охраняешь? - кивнул Денис на спящего, подойдя к пеньку.
   - Ага! - ответил Жора и улыбнулся во весь рот. - Подкосило братана. Со вчерашнего, как отшабашили, не просыхает.
   Оба брата нигде не работают, перебиваются тем, что собирают металлолом, и случайными заработками, а в перерывах между этим на вырученное и заработанное, как говорит Аркадий, кутят.
   - А ты чего трезвый? - поинтересовался Денис. - Завязал?
   Жора мотает головой.
   - Не... Просто должен же кто-то из двоих в сознании быть. Решил немного притормозить. Всю водку всё равно не выпьешь.
   - Да ты философ, - усмехнулся Денис.
   - Да ну... - отмахнулся Жора.
   Их голоса разбудили Аркадия. Он перекатился с одного бока на другой и открыл глаза. Увидев рядом с собой чьи-то ноги, перевернулся на спину, уперся локтями в землю и, приподнявшись, устаивлся в лицо Денису мутным взглядом. В нём читалась тревога.
   - Ты это... кто? - спросил заплетающимся языком.
   - Денис это, - поспешил разъяснить Жора.
   Услышав голос брата, Аркадий обмяк и, расслабив руки, рухнул на землю.
   - Выпить есть? - спросил тихо.
   Не говоря ни слова, Жора до краёв наполнил водкой пластиковый стаканчик и протянул его брату. Тот пил лёжа на боку, жадно, едва не захлёбываясь. Губы его подрагивали. Выпив всё до капли, отшвырнул стаканчик и сел. Вновь глянув на Дениса, кивнул ему - видимо наконец-то узнал.
   - Привет, что ли, - буркнул под нос. - Пить будешь?
   Денис пожал плечами.
   - За встречу! - воскликнул Аркадий, оживляясь. - Гога, наливай!
   Георгий налил всё так же молча. На двоих.
   - А сам?! - встрепенулся Аркадий, увидев такой расклад.
   - На просушке, - пробурчал Жора.
   - Ну-ну, - усмехнулся Аркадий и, отсалютовав Денису стаканчиком, выпил до дна.
   Денис только пригубил.
   Откусив и разжевав половинку помидора, Аркаша протяжно зевнул и завалился на бок. Через несколько секунд он захрапел во всю носоглотку.
   - Боюсь... - тихо сказал Жора, глядя на него.
   - В смысле? - спросил Денис.
   Помолчав немного, Жорик взял в руки бутылку, поглядел сквозь неё на солнце и произнёс:
   - Который раз накатывает - по трезвому... Страшно... Ведь допьёмся же... До "дурки" или ещё хуже. Может, лучше бы в армию забрали, а? - он бросил вопросительный взгляд на Дениса и снова уставился на бутылку. - Хотя, братана послушать, там не хуже дурдома. А может уехать? Как считаешь? У нас в Питере дядька, может, к нему? Или в Москву? Охранником устроюсь или водилой, у меня права есть... Может, пить брошу. И братана куда-нибудь определю. Завяжет...
   - Да что вы с этой Москвой носитесь? - неожиданно отозвался Аркадий.
   Сон алкоголика чуток, мысленно отметил Денис.
   Аркаша сел и затряс головой, а потом принялся растирать лицо ладонями.
   - Нас и тут неплохо кормят, - выдавил сквозь зевок.
   Оглядев полянку, он задержал взгляд на ружье. Со второй попытки поднялся во весь рост. Пошатнувшись, переступил с ноги на ногу.
   - Слышь, Гога, пойдём на наше место! - позвал. - Пальнём разок.
   Георгий оценивающе гляну на брата, потом на ружьё и, свинтив с водочной бутылки крышку, сделал большой глоток.
   - Пойдём, - согласился, протяжно выдохнув.
   Они углубились в лес, а Денис направился домой, решив, что на сегодня поиски грибных мест лучше прекратить, а то можно и нарваться на шальную дробину.
   В школе он появился в первый понедельник августа. Принёс необходимые для трудоустройства документы и посетил вверяемую ему классную комнату. Помещение в порядке, требуется лишь покрасить оконные рамы, подоконники, дверь и пол - не сложно. На вопрос "где взять краску?" Станислава Матвеевна предложила ему пройтись по коллегам, может, у кого-то осталась, или есть другой вариант... Она предоставила ему список его будущих учеников и посоветовала при необходимости обратиться за помощью к родителям. У коллег в лице Чайкина и физрука Игоря Филипповича, ему удалось раздобыть по четверти банки белой краски. Маловато. Что делать дальше, Денис не мог ума приложить. Ходить по квартирам ему показалось неудобным: ну, вот как прийти к незнакомым людям и попросить денег? Уж лучше купить на свои. Хорошо, что об этом решении узнал историк. Он усмехнулся, покачал головой, а через полчаса они на старенькой, но крепкой "копейке" Чайкина совершили рейд по родителям. Нет, один на такое Денис никогда бы не решился: звонишь в дверь, она открывается и на тебя недобро смотрит какой-нибудь небритый устрашающего вида громила, которому по весовой категории спокойно можно дать прозвище "Центнер". Сказать такому "дайте денег"? Ага, сейчас он даст. Но рядом был Чайкин. Увидев его, верзила улыбался, протягивал руку, приглашал войти. Необходимую сумму они собрали быстро и без проблем. Но на душе у Дениса остался какой-то нехороший осадок.
   - Неудобно? - поинтересовался Чайкин по пути в ближайший хозяйственный магазин.
   Не дождавшись ответа, усмехнулся:
   - Привыкай! - А потом, потерев ладонью затылок, добавил: - Не в последний раз.
   До конца месяца Денис буквально пропадал в школе. Казалось, навечно пропах краской и растворителем. К первому сентября ремонт был окончен.
   Линейка, посвящённая дню знаний, прошла на школьном дворе. Денис наблюдал за ней из окна учительской. Рассматривал родителей и детей. По лицам первых было понятно, что спешат на работу или по личным делам - им бы поскорей вся эта торжественная тягомотина закончилась. На лицах вторых царили эмоции поразнообразней. Первоклашки были кто напряжён, кто растерян - жались к родителю или бабушке, но были и такие, которые с интересом глядели по сторонам, улыбались. Не понимают ещё куда попали, усмехнулся про себя Денис и вспомнил такой анекдот.
   Уходит первоклассник в школу первого сентября весёлый, довольный. Возвращается в расстроенных чувствах. С порога бросает родителям: "Что ж вы не сказали, что эта фигня на десять лет?!"
   Ученики средних классов показались ему какими-то обречёнными. Ну да, лето кончилось, опять эти геометрия с математикой.
   На лицах старшеклассников было написано: "Пофиг! Не долго осталось!" Они переминались с ноги на ногу, переговаривались, толкали друг друга, чтобы хоть как-то развлечься. Кончится линейка, урок мира, соберутся где-нибудь, поделятся впечатлениями на тему "Как я провел лето" (интересно, пишут ли ещё такие сочинения?"), покурят, пивка попьют - отметят возобновление учебного процесса. Всё эти первосентябрьские ощущения и учащегося первого класса и выпускника, конечно, были знакомы ему. Как говорится, плавали, знаем.
   Первое сентября выпало на пятницу. Суббота и воскресенье пролетели в тревожном ожидании первого урока. В субботу Денис лишь слегка мандражировал, но к воскресному вечеру от волнения у него начали подрагивать руки. Чтобы успокоиться, он "стрельнул" у отца две сигареты и выкурил их одну за другой. Вроде отлегло. Ночью он почти не спал. Ворочаясь с боку на бок, раз за разом представлял, как войдёт в класс после звонка, как посмотрит на детей, что скажет им. Изредка он впадал в дрёму, но вскоре вновь пробуждался и опять думал всё о том же. Более-менее крепко заснуть ему удалось только в шестом часу утра, а в семь двадцать его уже поднял на ноги сигнал электронного будильника.
   Первый его урок прошел на удивление гладко. Если до самого звонка Денис места себе не находил от волнения, слонялся по учительской из угла в угол, награждаемый сочувственными взглядами новоприобретённых коллег, а к классной двери шел, как на казнь, то, войдя в класс, неожиданно успокоился, почувствовал абсолютную уверенность в том, что у него всё получится. Ведь он же сам этого хотел! Ученики шестого "а" встретили его дружным вставанием. Денис разрешил им сесть, представился и начал занятие, которое посвятил знакомству с детьми и повторению пройденного материала.
   Потекли трудовые будни. В них было много разного: и интересного, и тревожного, а иногда и смешного. Работа с детьми как никак. Ученики помладше относились к нему, как к старшему, с уважением и даже побаивались, хотя он ни разу не повысил голоса, просто был требователен. Возможно, по неопытности иногда требователен через чур. Учащиеся средних классов видели в нём обычного учителя - может и похвалить, а может и влепить "пару" - тут уж, что заслужил. Труднее всего было со старшеклассниками. Ведь, если разобраться, он не намного их старше. Потому некоторые из них позволяли себе во время урока вольности, на которые никогда бы не решились у того же историка: могли в открытую заниматься личными делами вместо изучения материала, могли и выйти из класса без разрешения. Денис старался быть терпимее, не "капал" на непослушных ни завучу, ни кому-либо из коллег вообще. Он сосредоточил всё внимание на тех детей, в ком заметил интерес к своему предмету, по полной выкладывался для них.
   За свои труды полученную зарплату, отдавал матери, оставляя себе лишь на самые необходимые расходы. Мать отказывалась, говорила: "Да зачем? К чему? Тебе и самому нужно", но в итоге брала - деньги-то в их небогатом доме не лишние, к тому же отцу посоветовали доктора в областном центре, нужно собирать на оплату.
   Как-то, идя домой с работы, у пивных ларьков Денис заметил Ярослава: одет во всё новое - высокие кожаные ботинки, тёмно-синие джинсы и чёрная кожанка, то ли ждёт кого-то, то ли прохлаждается. Подходить к нему Денис не стал - голова была занята мыслями о завтрашнем уроке, прерывать их не хотелось.
   Двадцатого октября приболела мама. Утром пришла с дежурства с лёгкой простудой, а ближе к вечеру серьёзно затемпературила - столбик градусника скакнул до тридцати восьми. Денис поспешил в аптеку.
   Там он и встретился с Таней. Лекарства отпускала пожилая женщина мощной комплекции, в кипельно белом халате казавшаяся ещё крупнее, а её напарница, худенькая девушка, стоя за прилавком вполоборота к покупателям, просматривала большую тетрадь в картонной обложке.
   Он уже расплатился, рассовал таблетки по карманам и собирался уйти, когда она обернулась. Скользнула по нему взглядом и обратилась было к напарнице, но неожиданно осеклась и в упор посмотрела на Дениса.
   - Динь, ты? - спросила удивлённо.
   - Ага, - ответил он, чувствуя, что краснеет.
   На этом и завершилась их встреча: чей-то строгий и требовательный голос окликнул Таню из подсобки, и она, кивнув на прощанье, скрылась из вида.
   Мамина простуда оказалась настолько тяжелой, что пришлось ей идти на больничный - бюллетенила две недели. Всё это время Денис с завидным постоянством посещал аптеку: то одно лекарство пропишет доктор, то другое. Там раз за разом встречался он с Таней. Сначала просто "привет - как дела - пока", потом: "как живешь?", затем проводил домой, через три дня они задержались у её подъезда дольше обычного, а в следующий раз как-то так вышло, что поднялись вместе до двери её квартиры и вспомнили, что Денису пора уже уходить, лишь когда из квартиры раздался голос Татьяниного отца, вопрошающий строго: "Кто это там под дверью?"
   Выздоровление мамы было ознаменовано первым свиданием. В этот день Денис ушел с работы чуть раньше обычного. Дома выгладил брюки, подобрал в тон им свежую рубаху, до блеска начистил ботинки.
   По дороге к Таниному дому купил цветы: пять ярко-красных роз. Татьяна ждала его - дверь в квартиру распахнула, едва он нажал на кнопку звонка звонок. Увидев розы, улыбнулась. Застенчиво, как ему показалось.
   - Спасибо, - поблагодарила тихо.
   Из комнаты выглянул её отец, кивнул гостю и исчез.
   - Па, я ушла, - предупредила она. Пристроив букет в стоящую на тумбочке вазу, добавила: - Скажи маме, что буду поздно. Пусть не беспокоится.
   Кафе "У Светланы" оказалось вполне приличным заведением - по крайней мере, на первый взгляд.. Они устроились за столиком в углу. Свет мягок и приглушен, играет тихая медленная мелодия. Сделали заказ: отбивные, салаты, по два бокала вина, на десерт - кофе и мороженое. Кроме них в кафе ещё одна пара: средних лет мужчина и женщина. Сидят молча в центре зала, потупив взгляды. Женщина ковыряет вилкой в тарелке, мужчина, откинувшись на спинку стула, мелкими редкими глотками пьёт из миниатюрной чашечки. Глядя на них, почему-то кажется, что они в ссоре. Мужчина, всё так же не поднимая глаз, выбивает из пачки сигарету, щёлкает зажигалкой. Затянувшись, выпускает изо рта струю дыма. Денис краем глаза отмечает, как отреагировала на это спутница курильщика: губы её скривились, газа превратились в щёлочки. Видно было, что очень хотела что-то сказать, но промолчала.
   Официантка принесла заказ. Аппетитно запахло жареным мясом. Салаты, ему под стать, вызывают желание как можно скорее попробовать их на вкус.
   - За что, выпьем? - спрашивает Татьяна, взявшись за ножку бокала - длинную и ребристую. В упор глядит на Дениса.
   Приняв её взгляд глазами, Денис выдержал короткую паузу.
   - Давай за... - говорит задумчиво. Честно говоря, он не знает, за что можно выпить сейчас. - За будущее, - произносит дежурную фразу.
   Левая Танина бровка слегка изгибается.
   - Хм...
   Их бокалы на мгновение с тихим звоном соединяются, и они отпивают вино.
   - Вкусно, - отмечает Таня.
   - Неплохо, - соглашается Денис.
   До конца вечера они так и обменивались короткими репликами по поводу еды и вина. Денис чувствовал себя неловко, замечал, что и Таня тоже немного не в своей тарелке. Плохо знаем друг друга, нет общих тем для разговора, вот и сидим, словно воды в рот набрали, решил он.
   Как и положено кавалеру, расплатился за даму. Проводил домой. Когда остановились у её двери, у него возникло ощущение, что вот именно сейчас нужно что-то сделать... Что-то... Глядя в глаза, он приблизил к её лицу своё, потянулся губами к губам, но то ли взгляд Татьяны заставил его отстраниться, то ли что-то внутри него просигналило: "Ещё рано".
   Ночью спал плохо, ворочался с боку на бок, почему-то снилось, что сидит в кафе не с Таней, а с той дамой - спутницей курильщика, смотрит на неё, а она неодобрительно кривит лицо. Утром мрачный, с тёмными кругами под глазами он отправился в школу - к ставшему уже почти родным учительскому коллективу. Большая его часть - дамы околопенсионного возраста. Их дополняют такого же возраста мужчины. Из молодых - тридцатидевятилетняя неброская и неимоверно застенчивая учительница алгебры и геометрии Светлана Алексеева и Саша Весёлый. Ну, и ещё новая директриса Алла Львовна Яхромова - эффектная рыжеволосая женщина лет сорока, а может и больше - такая внешность, что возраст не угадать. Держится Алла Львовна особняком, в учительскую не заглядывает, распоряжения отдаёт через Станиславу Матвеевну. Вообще, у Дениса порой создаётся впечатление, что директриса, если и появляется на работе, то не часто - совсем не заметно её присутствие. Но, может, оно и к лучшему. Да и Станислава Матвеевна отлично справляется и за себя и за неё.
   Урок за уроком, день за днем, неделя за неделей. Начались и закончились осенние каникулы. По сути, Денис их и не заметил: провёл за подготовкой к следующей четверти. С утра до вечера составлял планы занятий. Подбирая материал, штудировал учебники, журналы и методические пособия из школьной библиотеки - все изданы ещё в советские времена. Новую учебную литературу школа то ли не выписывала уже полтора десятилетия, а то ли просто не издают её. Долго думать над этим Денису было некогда. А ещё промелькнула мысль, что и в университете учились в основном по древним пособиям, и он снова углубился в работу.
   С Татьяной они встречались вечерами - два-три раза в неделю. Когда позволяла погода, гуляли по городу, в ненастье ходили в кинотеатр - обшарпанный, обветшалый снаружи и изнутри, но всё ещё действующий. Раньше в городе их было два, но в середине девяностых один оказался ненужным и был закрыт. Его кто-то выкупил, пытался перестроить то под дискотеку, то под магазин, то под спортклуб, но каждый раз что-то не ладилось, и в итоге здание забросили. Сейчас оно представляет собой удручающую картину - двери вынесены, окна разбиты, шифер на крыше проломлен, мебель внутри частично разворована, а частично разломана и сожжена бомжами, нашедшими здесь приют. Мимо него неприятно ходить днём и страшно - вечером. В оконных проёмах мелькают отблески огня, слышна напряжённая возня, надсадный кашель и стоны, а иногда - звуки потасовки, густо перемежаемые матом.
   Зато в уцелевшем центре синематографии чувствуешь себя вполне сносно. Там есть даже маленький буфетик. Ассортимент - чипсы, кукурузные хлопья и пиво. Можно купить что-нибудь, устроиться на заднем ряду в пропахшем пылью и дряхлостью кинозале и смотреть какой-нибудь фильм.
   Когда они в первый раз поцеловались? После очередного сеанса. Всё вышло как-то сумбурно и, как Денису тогда показалось, не совсем правильно. Он проводил её. Ключ был провёрнут в замке, она приотворила дверь в квартиру, и на них пахнуло теплом и запахами съестного... Он вдруг (сам не понял, как это произошло) придержал её за локоть и притянул к себе. Лёгкое секундное прикосновение губ к губам. И громкий хлопок дверью, заставивший его вздрогнуть. Он остался один на лестничной клетке. По пути домой чувствовал себя немного растерянным. Ночью не спал. Весь следующий день был сам не свой и с тревогой ждал вечера. Тревога едва не превратилась в панику, когда Татьяна по телефону сказала, что не может сегодня с ним встретиться. Её голос показался ему странным. Неужели обиделась? Но он постарался взять себя в руки: будь что будет! Чтобы отвлечься, засел за учебники.
   Они не виделись двадцать один день. Денис звонил ей каждый вечер, но постоянно попадал на Танину маму, а та сообщала, что дочери либо нет дома - сегодня допоздна на работе, либо она неважно себя чувствует и не может подойти к телефону, либо уже спит - устала за день. Перезвонить? Да, хорошо, скажет, чтобы перезвонила. Он ждал. Ждал за письменным столом, готовясь к завтрашним урокам, ждал, пытаясь уснуть, ждал даже во сне. Но Таня не перезванивала. После второй недели такого ожидания, он сам перестал звонить ей. Всё кончено! Хотя... Что кончено, если по сути ничего и не начиналось? Просто ходили в кино. Да! Два малознакомых человека помогали друг другу убить свободное время. Ничего серьезного!. Так он внушал себе, когда кошки на душе начинали скрести сильнее прежнего.
   - Денис, - негромко позвала Станислава Матвеевна, заглянув в класс посреди урока, - тебя к телефону.
   В учительской, услышав в трубке Танин голос, он вздрогнул и почувствовал слабость в ногах.
   - Встретишь меня после работы? - спросила она после приветствия.
   Он промолчал, не понимая, что должен ответить.
   - Денис?
   - Да?
   - Снег идёт.
   Он инстинктивно обернулся к окну и увидел порхающие за стеклом снежинки.
   - Первый снег, - сказал тихо.
   - Динь, давай погуляем вечером? Я соскучилась...
   К вечеру выпавший снег растаял. Воздух стал влажен, такое ощущение, что ещё чуть-чуть и в нём можно будет плавать, как в воде. Под ногами хлюпает. Уличную темноту разжижают редкие слабо тлеющие фонари. Они идут по узенькому тротуару, мимо них по усеянной выбоинами дороге изредка проползает какой-нибудь автомобиль. Молчат. Он просто не знает, о чем сейчас говорить; почему молчит она - да откуда ему известно? Мало ли что у неё на уме? Может, сейчас сообщит, что больше не хочет его видеть, чтобы больше не звонил, не приходил и не беспокоил? Но он ведь и так не звонил и не приходил. Сама позвала. А может... Да мало ли что она может выдумать?! Чужая душа - потёмки. Особенно женская.
   - Динь, ты обиделся? - спрашивает она, беря его под руку.
   - На что?
   - На меня... Что я... - она умолкает. У очередного фонаря, наконец, говорит: - Ну, что тогда убежала, пропала, не звонила, ну, и вообще... Обиделся?
   Обиделся ли он? Да если бы она знала, как он обиделся. Но не на неё, на себя. Как он злился на себя, укорял в том, что полез к ней с поцелуем. Но не может же он так ей и сказать: места себе не находил, считал себя последним дураком. Смешно...
   - Нет, - отвечает он.
   - Хорошо, - говорит она, улыбнувшись, и прижимается к его плечу своим.
   Они проходили по городу около часа. Таня рассказывала ему о том, чем занималась на протяжении трёх недель: как ходила на работу, как неожиданно нагрянула ревизия, как они с напарницей целую ночь не спали, приводя в порядок документы. Он слушал, иногда произносил что-нибудь общее, ничего по сути не значащее.
   У двери в её подъезд она взяла Дениса за отворот куртки, легонько потянула к себе. Их второй поцелуй был таким же мимолётным, как и первый, но сразу после него Татьяна не убежала. Они простояли ещё с минуту, глядя друг другу в глаза. Потом она улыбнулась, сказала:
   - До завтра.
   И вошла в подъезд.
   Домой он не шел, как на крыльях летел. В душе и во всем теле царила какая-то удивительная легкость, какой-то чудесный подъём. Если бы попросили описать эти ощущения словами, он не смог бы. Хотелось спеть что-нибудь или хотя бы просто крикнуть. Сдержался с трудом. Дома плюхнулся на кровать и заснул моментально, не успев ни раздеться, ни принять душ.
   Теперь они встречались каждый день, за редким исключением, когда либо он вынужден был посвятить себя семейным делам, либо она задерживалась на работе дольше обычного. В будние дни он провожал её от аптеки до дома, в выходные они ходили в кино, кафе или в гости - как правило, к её знакомым. Конфетно-цветочный период. Всё хорошо - лучше некуда. Вот только он всё сильнее ощущал потребность в деньгах. Той суммы, что обычно оставлял себе на расходы после получки, стало не хватать. Не хватать всё острее. Отдавать матери меньше он не мог - не позволяла, что ли, совесть... или что-то ещё. Да и отцу в частной клинике областного центра посоветовали сделать операцию, говорят, на ноги встанет! Тогда он и обратился к Саше. Обещал ведь помочь при случае. И Саша помог. Тут очень кстати пришелся старый Денисов "пенёк" - по нынешним меркам ни на что не годный, разве что тексты в "Word" набирать. Вот Денис и стал набирать то, что подкидывал ему Саша. Вечерами, после работы. Засиживался допоздна, порой далеко за полночь. Зарабатывать таким образом получалось не много, но на подарки и цветы - самое оно. Несколько раз ему посчастливилось переводить на заказ с английского - тут уже платили побольше. Чем больше текст, тем выше оплата. Да и работа интереснее - не просто тупо стучишь по клавишам, приходится напрягать мозг.
   Пятнадцатое декабря. Денис с отцом сидят за столом на кухне. За окном темно. В отблесках электрического света медленно кружат снежинки. Они крупные, разнообразной формы. Ударяются в стекло, сползают по нему на подоконник, задерживаются там, собираясь в миниатюрный сугроб. Изредка какая-нибудь проскальзывает в приоткрытую форточку, подвиснув в воздухе, замирает на мгновение и, вздрогнув, исчезает. Неразборчиво бубнит радио. Отец курит редкими затяжками, стряхивая пепел в ручной работы деревянную пепельницу: косматый домовой с лукошком в руках. Денис читает журнал, частенько бросая взгляды на настенные часы. На плите над зажженной конфоркой кастрюля с борщом. Вот-вот с работы придёт мама, полчаса уже как должна прийти. Будут ужинать.
   Наконец щелкнул замок, скрипнула дверь, брякнули ключи, занимая своё место на гвоздике у трельяжа. Услышав это, Денис спешит расставить тарелки. Мама вошла в кухню раскрасневшаяся с мороза. Ставит у мойки пузатый пакет.
   - Ждёте? - спрашивает, окинув их взглядом.
   - Угу, - отвечает Денис, наполняя тарелку борщом. - Мой руки.
   - Спешишь куда? - она заметила его суетливость.
   - Угу.
   - К Татьянке небось?
   - Угу.
   - Ну, привет передавай. Что ж она не заходит, а? Стесняется что ли? Так скажи, приглашаю. Пирог испеку, посидим, чайку попьём. А то уж сколько времени гуляете, уж на работе бабы говорят, мол, видели твоего-то с дамой. Идут, мол, довольные, под ручку. А я-то с ней и не виделась до сих пор. Будто чужие.
   - Ладно, - отвечает Денис.
   - Ну, смотри, а то сама к ней в аптеку пойду! - произносит мама, легонько потрепав его по загривку. - Жених. А, отец? Жених ведь. Того и гляди в ЗАГС, а?
   - Ладно тебе, мать, - говорит отец, покачав головой. - Чего к парню лезешь? В ЗАГС, не в ЗАГС - сами разберутся, не маленькие уже. Так ведь, сын?
   - Разберёмся.
   - Ну, вот и я о том. Садись-ка, мать, ужинать!
   - Сажусь, сажусь. А она девка-то знатная. Симпатичная и умница, а?
   - Мать!
   - Ну, всё, всё, отец. Молчу.
   Долго молчать у неё не получилось, проглотив три ложки борща, говорит:
   - Зою видела сегодня.
   - Какую Зою? - уточняет отец.
   - Ну, как какую? Надину сестру двоюродную.
   - А... Ну и?
   - Пашку-то, Надиного сынка, осудили на днях. Три года колонии.
   Отец вздрогнул, отложил ложку. Сглотнул тяжело.
   - За овцу?!
   - За неё.
   - Вот ведь... Угораздило...
   - Так пить и дурью маяться не надо было!
   - Ну да... Но всё же...
   - Всё же - то же... - недовольно цедит мать. - Догулялся балбес. Олух олухом - натурально. И на суде, Зоя сказала, всё хохмил. Иду, говорит, дождь льёт, сыро, слякотно, гляжу, она под деревцем стоит, мокрая, дрожит вся, и так мне её жалко стало... с собой и прихватил, чтобы не мучалась. Доброе, стало быть, дело сделал, - качает она головой. - И так, стервец, весело, с куражом, это рассказывает, что даже судья смеялся.
   - Мда... - произносит отец задумчиво.
   - Смеяться-то смеялся, а срок прописал. А ведь какой парень был! Трудовик-то ваш школьный, - кивает Денису, - говорил, золотые руки у Пашки, и механик наш потом тоже отмечал за ним способности. Эх, к рукам этим ещё бы и голову поумнее. Ведь предлагали же ему, лоботрясу, родители учиться, дядька же у него в Москве в каком-то институте не последний человек, помог бы в люди выбиться, но нет. Ему бы всё тут ошиваться, водку пить, да Ваньку валять. Вот и довалялся. Тьфу!
   - Три года... - произносит отец почти шепотом. - Всю жизнь парню поломать могут... Молодой ведь, жизни не видел и в тюрьму...
   - Поломать, - с сомнением в голосе откликается мама. - Ярик-то Тихомиров неплохо устроился после отсидки. Видела недавно. Гоголем ходит, с иголочки весь, а не слышала я, чтоб хоть где-то работал. То на базаре отирается, то у ларьков, то в кабаке деньгами сорит - рассказывали. Говорят ещё, что с Казаряном снюхался - то ещё жульё. А Сын вот твой, - опять кивает на Дениса, - отучился, работает, и что? А тот отсидел и в короли!
   - Ну, кому король, а кому и... - морщится отец брезгливо. - Будет тебе, мать, считать чужие деньги!
   - Чужие... - бурчит мать в ответ. - Посчитаешь чужие, когда всю жизнь убивался, а своих не скопил.
   - Вот же язва ты у меня, - усмехается отец. - Ну что ж, что не скопили, зато парень у нас какой вырос! В деньгах ли счастье?
   - Парень, - вторит мать примирительно. - Парню бы этому в Москву или хотя бы в область... А то ведь, не ровён час... Жизнь-то тут, сам знаешь... Пашка тоже рос...
   - Мать! Не каркай! Ну, что как ворона разошлась! Парень у нас правильный, заживёт ещё и получше нашего!
   Оставив родителей препираться, сколько им будет угодно, Денис выскользнул из кухни, быстро оделся, прихватил заранее заготовленный букет и вышел на улицу.
   Морозно. Снег скрипит под ногами. От тусклых фонарей на снегу желтые кляксы. Денис идёт по тротуару вдоль дороги. Можно было бы пройти дворами - так короче, но время ещё есть. Таня ждёт его к восьми, так что можно и прогуляться. Машин почти нет, иногда какая-нибудь прошмыгнёт или протащится, оставляя за собой след из дыма и пара. Денис разглядывает их, но без особого интереса. Надо же на что-то смотреть. Не в кусты же, облезлые и низкорослые, тянущиеся по другую сторону тротуара. Очередная машина, цвета воронёной стали "БМВ", резвенько пробежала мимо, но метров через пятьдесят лихо тормознула и, постояв, сдала назад. Наползает медленно, мерно гудя двигателем и иногда пробуксовывая по наледи, скрытой под снегом, задними колесами. Поравнявшись с Денисом, останавливается, коротко всхлипывает клаксоном. Бросив взгляд на тонированные стёкла, Денис проходит мимо. Чёрт знает, кто там и чего им нужно.
   - Эй! - звучит ему вслед. - Подвезти?
  

***

  
   - А я смотрю, ты идёшь, - говорит Ярик, распахивая перед Денисом дверцу. - Садись.
   В салоне пахнет табаком и кожей. Тепло. Кресло упруго проминается, принимая контуры тела. Автомобиль плавно трогается с места, неощутимо для пассажира набирает скорость.
   - Твоя? - спрашивает Денис, обведя салон взглядом.
   - Ага. Ашот подогнал. Ничего так тачка, да?
   - Вполне.
   - Не новьё конечно, трёхлетка, но для начала - самое оно. К подруге? - спрашивает, взглядом указав на покоящийся на коленях у Дениса букет.
   - Да.
   - Видел недавно вас. Клёвая она у тебя. Фигурка - класс! Как зовут?
   - Татьяной.
   - Буду знать. Да, для такой девочки ничего не жалко, никаких денег. Для такой можно и постараться. Ты ей колечко с брюликом или ещё чего, а она тебе... - хохотнув, он многозначительно подмигивает Денису. - Куда рулить-то?
   - Знаменская двадцать один. Знаешь?
   - А то.
   Ярик берёт с приборной панели пачку "Парламента", закуривает.
   - Ты-то как? - спрашивает у Дениса.
   - Нормально.
   - Всё в школе?
   - Да.
   - И как?
   - Нормально.
   - Ну-ну.
   Дальше они ехали молча.
   Уже, когда Денис, пожав на прощание руку Ярославу, вышел из машины, тот окликнул его, сказал:
   - Ты это, если чего... Деньги или там что... обращайся. Чем смогу.
  
   В этот вечер он впервые оказался у неё дома. Даже когда в школе бегал за ней, не удосужился побывать здесь. Квартира трехкомнатная, но небольшая. Мебели немного, зато подобрана со вкусом. Уютно. Как только войдёшь в зал, сразу же хочется устроиться в глубоком кресле рядом с имитацией камина и поговорить о чём-нибудь эдак размеренно, вполголоса, без "углов", чтобы с тобой соглашались и ты соглашался с услышанным. Сейчас в центре зала накрыт стол. На двоих. Танины родители уехали в соседний городок навестить родственников, и по этому случаю влюблённые решили провести вечер в домашней обстановке, а не в кино или у кого-нибудь в гостях. На столе, среди закусок, в высоком подсвечнике горит свеча. Бросает блики на бутылку "Киндзмараули", заставляя вино переливаться рубиновым.
   Пока Денис разглядывает комнату, Татьяна чем-то занята на кухне. Свидетельствуют об этом позвякивание посуды и удары ножа по разделочной доске.
   - Помочь? - окликает её Денис.
   - Нет, я сейчас.
   Она появилась на пороге, держа в руках блюдо с разрезанной на куски запеченной курицей. Денис спешит раздвинуть на столе тарелки, чтобы освободить место. Водворив блюдо на стол, Татьяна окидывает итоги своих трудов придирчивым взглядом. Поправив салфетки в слафетнице, улыбается чему-то. Денис отодвигает стул, приглашая её сесть.
   ...Они ужинали, пили вино. Денис нахваливал её кулинарные способности. Таня рассказывала ему о работе: как порой утомляет; какими смешными и вредными бывают посетители аптеки. Как порой норовят излить душу, особенно одинокие старики, посетовать на жизнь, на то, что дети и внуки бросили их. А ещё в аптеку повадились ходить наркоманы. Покупают "Нафтизин". Исхудавшие, бледные, как покойники, глаза запавшие, смотрят бессмысленно. Ей страшно. А вчера утром, она сама не видела, напарница рассказала, одного такого нашли рядом с аптекой замерзшим насмерть. Молодой совсем парень, почти мальчик. И куда только смотрят родители? Он искренне посокрушался, подбодрил её, и подумал про себя, а нет ли среди его учеников тех, кто может вступить на эту, ведущую в никуда, тропинку?
   Свеча оплыла до половины. Настенные часы показывают без пятнадцати двенадцать. Ему пора.
   Когда он вышел в прихожую, чтобы одеться, она подошла к нему сзади, обняла за плечи. Её дыхание касается его шеи, от чего по коже пробежали мурашки.
   - Останешься? - спрашивает тихо.
  
   Неделя, а Танины родители уезжали на неделю, пролетела незаметно. Целых семь дней Денис и Татьяна провели вместе. После уроков он ненадолго забегал домой, повидаться с отцом и мамой, когда та не была на дежурстве, а потом спешил в Танину квартиру, чтобы приготовить что-нибудь на ужин. Вечером он встречал её у аптеки, и они, если позволяла погода, гуляли по городу. У него щемило сердце, когда они подходили к двери её квартиры - сейчас их общему дому. Совместная жизнь. Ему хотелось, чтобы она продолжалась вечно. Им же так хорошо вместе: и днём, и ночью.
   Но, как говорится, всё хорошее когда-нибудь кончается. Вернувшись в родительский дом, он не на шутку затосковал. Если бы не конец года, бы совсем сник. Контрольные работы, выставление четвертных и полугодовых оценок - всё это заставляло его держать себя в тонусе. Вскоре наступил новый год.
   В ночь на первое января под бой курантов в компании отца и мамы он выпил шампанского. Телефонная линия, была ужасно загружена, раз за разом в трубке царили короткие гудки, но он был настойчив. Услышав наконец-то Танин голос, ощутил щемящую боль в груди. С трудом сдерживаясь от того, чтобы не сказать, как он сейчас хочет быть с ней, обнимать её, прижимать к себе, поздравил. Во втором часу, устав пялиться в телевизор, ушел в свою комнату и до утра, не смыкая глаз, провалялся в кровати. Не спалось не оттого, что из зала доносились голоса из "ящика", смех и реплики родителей, а потому что мечтал. Мечтал о том, как они с Таней могли бы провести эту ночь. Не сложилось. Но ничего, всё ещё будет. Не последний же Новый Год, в конце концов. Ещё как будет! Всё будет хорошо, просто отлично!
   Утром уселся за перевод. Сейчас не за деньги. Чайкин подкинул статейку про французскую революцию. Денис не сомневался, Игорь Аркадьевич отлично бы справился и сам, просто так он выказывал уважение к молодому коллеге, мол, куда мне, старику, ничего я в этом не понимаю, переведу, конечно, но кое-как. А вот ты! Ты куда как лучше сделаешь, Денис! Впрочем, и я попробую, сказал тогда Чайкин, а потом сравним, что получилось. Денис постарался, не просто так перевёл, а сделал литературную обработку, чтобы читалось легче и интереснее. К обеду он переписал статью на русском уже три раза - пока окончательно не убедился в отсутствии ляпов, неточностей и "кривизны" фраз. Перекусив наскоро, отправился к Чайкину. Конечно, первое января не самый лучший день для деловых визитов, можно и не застать хозяина дома, или застать, но не в состоянии, располагающем к серьёзному деловому общению. Именно в таком состоянии Игорь Аркадьевич и оказался. Слегка навеселе, разрумяненный, по грудь обмотанный простынёй, он распахнул перед Денисом калитку.
   - Денис! Проходи!
   - Да я... - засомневался Денис, - не во время, наверное. Вот... - он протянул Чайкину листки с переводом.
   Чайкин бегло прошелся взглядом по первому из них.
   - Э-э-э... Ну, ты, друг, даёшь... Первое же число! Проходи!
   Он схватил Дениса за руку и потащил в свои владения - частный дом с участком и банькой. К ней они и идут.
   - Понимаешь, Денис, - сообщает Чайкин по дороге, - брат ко мне приехал. Жену с дочкой я к родителям сослал, отдыхаем! Перевод - это хорошо, но не сегодня. Лады? Сейчас попаримся!
   В предбаннике за столом из обструганных досок сидит голый толстый мужчина с пышными усами и густой курчавистой, покоящейся на внушительных объёмов животе, бородой. Перед ним на столе две стеклянных пивных кружки.
   - Вот, батюшка, коллега мой Денис Стрельников, извольте любить и жаловать! - обращается Чайкин к мужчине. - А это, отец Виталий, - представляет бородатого Денису.
   - Ну, будет уже тебе, будет, - хмурится бородатый.
   - Раздевайся, - командует Чайкин. - Давай за стол! Пива выпьешь?
   - Можно, - соглашает Денис, стягивая одежду.
   Из-под стола Чайкин достаёт полторашку пива, из шкафчика, примостившегося на стене рядом с миниатюрным, смотрящим на забор, окошком - ещё одну кружку.
   - А ты, отец Виталий, - ухмыляется, - продержишь нас?
   Отец Виталий медленно и величаво кивает в ответ.
   - Ну, так! - восклицает Чайкин и принимается разливать пиво. - Церковь, как говорится, она завсегда с людями.
   - М-м-м, - мычит отец Виталий и недовольно морщится. - Всё ёрничаешь.
   - Почему ёрничаю. Я, может, от души!
   - Да уж, душа у тебя... - произносит отец Виталий. Покусав краешек усов, спрашивает: - Ты в церкви когда последний раз был?
   - Хм... не припомню...
   - Так сходи, исповедуйся. Глядишь, вся желчь из тебя и выйдет! Колючки отвалятся. Храм-то душу смягчает! А то она у тебя как спина у дикобраза.
   - Ага, и колючки отвалятся и хвост отсохнет... - смеётся Чайкин.
   Денис тем временем разделся и уселся на краешек стоящей у стола скамьи.
   - Угощайся, - придвигает к нему кружку Игорь Аркадьевич.
   Пиво холодное густое, желудок пустой. Оно тяжело плюхается в него. В голове сейчас же образуется хмельной туман. Сделав несколько больших глотков, Денис прислоняется спиной к стене. Оттесняемый хмелем на край сознания и слуха, звучит голос Игоря Аркадьевича:
   - Вот ты, Виталик, как думаешь, кто ты: священник или поп?
   - Тьфу ты! - мотает отец Виталий головой, словно отгоняет назойливую муху. - А разница?
   - Ну, как... Священник - это от Бога. Святой человек, человек Света. Сподвижник. Духовный наставник. А поп... - Игорь Аркадьевич чешет затылок. - Поп - это от Лукавого. Агент сатаны.
   Лицо отца Виталия багровеет так, что кажется и борода стала красной. Щёки и живот его надуваются.
   - Вот посмотришь на иного служителя церкви, - продолжает Чайкин, - и видишь - священник! А на другого глянешь - ни дать, ни взять поп. Заслал его сатана, чтобы примером его людей смущать. Подъезжает такой к храму на каком-нибудь джипе, вот у тебя, Виталий, джип, так?
   - Ну...
   - Вот выходишь ты из своей пятикомнатной на Арбате, едешь к храму на своём джипе, и там учишь верующих, как им жить. Дескать, отриньте всё мирское, не гонитесь за богатством, ибо богатому в рай попасть сложнее, чем верблюду через игольное ушко, настаиваешь, чтобы не о бренном теле, а о душе заботились. А после службы с попадьёй в ресторан - балычок, икорка, шашлычок, судачки порционные а-ля натюрель. Ты уж прости, Виталик, но поп ты и есть!
   Отец Виталий багровеет ещё сильнее и раздувается просто до невозможного. Вот-вот лопнет.
   - Пути господни неисповедимы! - восклицает он. - Испытует каждого, как угодно Ему. По силам каждому даёт и труд. Иное богатство паче нищеты тяготит, - произносит наставительно. - Главное - смириться и не роптать! Каждому своё!
   - Ну да! - усмехается Чайкин. - Слышишь, Денис?
   Денис, до сих пор не пытавшийся следить за нитью разговора, спохватывается:
   - А?
   - Славное ему испытание досталось! - шлепает Игорь Аркадьевич брата по животу.
   Лицо отца Виталия искажается.
   - Ну-ну, ладно... - произносит Игорь Аркадьевич примирительно. - Не обижайся. Прости Христа ради за фамильярность. Это я так...
   - Ох, договоришься ты, - сокрушается отец Виталий. - Придёт за тобой... с рогами. Что тогда делать будешь?
   Чайкин звонко хлопает ладонью по столу.
   - Расцелую, как брата!
   Отец Виталий чуть с лавки не упал. От возмущения вращает глазами, хватает ртом воздух - хочет что-то сказать, но не получается.
   - Ведь, если ко мне придёт чёрт, значит, где-то и Бог есть. Утвержусь в вере своей. А то ни то, ни сё - ни рыба, ни мясо. Вроде и верю во что-то, но порой сомнения возникают - а есть ли то, во что верю. А тут - такое доказательство. Нет, не просто расцелую, а за стол усажу, напою, накормлю!
   - Тьфу! - наконец вырывается изо рта отца Виталия. - Богохульник!
   - Если по мою душу чёрт явился, - продолжает Чайкин, - значит, и душа моя бессмертная есть! Не просто же так припёрся! И жизнь после смерти есть и всё такое... Может, рожусь заново... Эх, красота! Родиться... - он мечтательно прикрывает глаза, - родиться где-нибудь не здесь, не сейчас и ничего обо всём этом, - взглядом устремляется за окошко бани, - не помнить, а? Красота! Ладно, братцы, айда париться!
   - Заново родиться - это к буддистам, - кряхтит отец Виталий, протискиваясь между столом и лавкой. - А вера наша православная такого не допускает.
   - Догматик ты, братец, - улыбается Чайкин, распахивая дверь парной. Оттуда их сразу обдаёт жаром. - Какая разница: православие, буддизм, ислам? Бог он и в Африке Бог. Один. Просто представления о нём в силу исторических и географических обстоятельств разные. Я вот, - он устраивается на нижней полке у печки, - например, представляю его себе как... ну, как природу, что ли. Бог - это небо, это земля, это вода. Он везде. И во мне самом, и в Денисе, - он взглядом указывает на него, - его частичка наверняка есть. А вы его с вашей Церковью запихали в Красный угол и пусть, мол, сидит. Надо чего, сходим, попросим. Нет, братик, думаю, не всё так просто.
   - Земля, вода... - произносит отец Виталий. - Огонь ещё вспомни.
   - А что? И огонь.
   - Язычество, идолопоклонство, - ворчит отец Виталий. - Вот куда ты клонишь.
   - Да никуда я не клоню, - качает головой Игорь Аркадьевич. - Просто говорю, что Бог - нечто гораздо большее, чем ваше представление о нём. И Он не только в храме, а может вовсе и не в храме. И вообще, в душе Он быть должен - вот где! И чем больше Его там, тем лучше. Почаще с Ним общаться нужно в душе. Какой прок, если о Нём только по выходным да по праздникам вспоминать? Нет, определённо, Бог в душе человеческой живёт, а не в церкви на дощечках размалёванных.
   - Да ну тебя! - в сердцах бросает отец Виталий. - Тошно с тобой говорить! Вот про душу, в общем, всё правильно, согласен с тобой, а в остальном... - он широко разводит руками. - Несёшь околесицу и не краснеешь! Говорю тебе, сходи в церковь, покайся!
   - Рак на горе свистнет...
   - А! - восклицает отец Виталий, подскочив на полке. - Не приеду больше! Каждый раз изводишь ты меня своими разговорами! А я потом по месяцу ночами не сплю, переживаю да скорблю о душе твоей грешной! Не приеду!
   - Виталик, ты чего?! - вопрошает Чайкин удивлённо.
   - Или ты в церковь, или я сюда ни ногой! Слышишь?
   - Да, ладно тебе...
   - И нечего тут ладить! - громогласно восклицает отец Виталий.
   - Ну, я подумаю...
   - И думать нечего! Иди! Покайся!
   Мотнув головой и лицом изобразив непонятно что, то ли согласие идти, то ли отказ, Игорь Аркадьевич залезает на верхнюю полку. Укладывается там. Полежав с минуту молча, спрашивает:
   - Как, Денис, нравится баня?
   Баня у Чайкина отменная: выстроена из крупных блоков, изнутри обшита деревом, от чего в ней стоит смолянистый дух. В парной внушительных размеров печка, обложенная камнями, чтобы подольше хранилось тепло, и двухъярусные полкИ.
   - Нравится.
   - Вместе с отцом Виталием строили. Руки у него золотые. А, отец, золотые ведь руки!
   - Э-э-э... - потеребив бороду, тянет отец Виталий смущённо.
   - Золотые! - констатирует Чайкин. - Этими бы руками дома строить! Тыщу лет стояли бы! Мда, - добавляет он после небольшой паузы, - Руки-то золотые, а головой куда подался?
   - Каждому своё! - обрубает отец Виталий. - И говорить с тобой больше не стану, овца заблудшая, пока в церковь не сходишь! И вот ещё что... - он морщит лоб. - Нет, так больше нельзя! Завтра же, не пойдёшь, так силком тебя потащу в храм! Господь да простит меня! Благое дело сделаю! Не могу брата своего в беде бросить, пропадаешь ведь! И не вздумай перечить! - предупреждает сердито. - Ты меня знаешь! - подносит к своему носу кулак, разглядывает его пристально. Посмотреть есть на что - кулачище внушительный, приложить таким - мало не покажется.
   - Знаю... - поизносит Чайкин безразлично. - Только что ж ты, отец, прямо как Бармалей какой-нибудь - поганой метлой в рай загонять собираешься, а?
   - Господь да простит!
   Отец Виталий, раскрасневшийся от жара, обливающийся потом, тяжело дыша, встаёт, шаткой походкой покидает парную. Слышно, как за дверью он, отдуваясь, бормочет что-то, а лавка скрипит, принимая на себя его грузное тело.
   Денис и Чайкин последовали за ним спустя несколько минут. Все трое передохнули в предбаннике, выпили пива, а потом снова попарились. Дальше гоняли чаи с баранками. Отец Виталий двумя пальцами раскалывал их на мелкие кусочки, хрумкал ими громко, со вкусом. Запивал чаем из блюдечка. Он опять обливался потом и был красный, как рак, словно и не вылезал из парной. И вместе с запахом пота от него прямо-таки веяло умиротворением и какой-то благостью.
  
   Ночью Денис спал, как убитый. Проснувшись, чувствовал себя так, будто заново родился. Во всём теле истома, каждую мышцу, каждую косточку приятно ломит. Дышится легко. За окном порхает снег, солнце прячется где-то за облаками. Лёжа на кровати, до подбородка укутанный в одеяло, Денис шарит по облакам взглядом, угадывая в клубах пара человеческие лица и очертания диковинных животных. Перевод статьи он оставил у Чайкина, надо бы зайти, обсудить. Интересно, как перевел статью сам Игорь Аркадьевич? Очень интересно! Зайду через пару-тройку дней, решил он. А пока - отдыхать.
   Он провалялся до вечера. Когда мама звала к столу отвечал, что есть не хочет. И ему действительно не хотелось есть. Наверное, баня так сказалась. Он наслаждался спокойствием - тем, что можно просто лежать и никуда не собираться, никуда не спешить, ничего не делать - не готовиться к урокам, на время забыть про планы и конспекты. Красота!
   Он лежал бы и дольше. Наверное, до следующего утра так бы и не встал, но позвонила Таня.
   - Ты куда пропал? - прозвучало в трубке. По голосу понятно - Татьяна обижена.
   - Извини. Так вышло. Как дела? Что интересного?
   - Нормально всё. Вечером дядя Андрей с семьёй придёт и ещё знакомые. Опять за стол, - вздохнула она. - За что и не люблю эти праздники. Из-за стола не вылезаешь. Вчера весь день просидели. То мамины приятели зашли, то к отцу друзья. А завтра мне на работу.
   - Уже?
   - Я же не в школе работаю. Динь, приходи сегодня к нам.
   - А это удобно? - спросил он после недолгой паузы.
   - Мама приглашает, - сообщила она.
  
   В зале накрыт стол - другой, больший, чем в тот их вечер. Вокруг него на диване и стульях расположились гости и хозяева - всего человек пятнадцать. Из телевизора доносятся возбужденный голос телеведущего и быстрая танцевальная музыка. Под неё пара фигуристов на экране выделывает замысловатые па. По левую руку от Дениса сидит Татьяна, по правую - грузный мужчина с пухлыми, раскрасневшимися от выпитого щеками. А выпито уже немало, и, как бывает часто, собравшаяся компания поделилась на группки по два-три человека, и каждая увлечённо беседует о своём. Денис не прислушивается, но в его сознание волей-неволей всё же проникают обрывки фраз. Три дамы на левой половине стола обсуждают какую-то невероятную смесь предметов, личностей и событий. Разговор их перескакивает с работы (а работают они, судя по всему, в одном и том же учреждении) на туфли, с туфель - на известного киноактёра, с него - на недомогание мужа одной из них и далее, и далее, и далее... Напротив Дениса широкоплечий бородач доказывает гладко выбритому щуплому дядьке, что "БМВ" всё же лучше "Ауди". Щуплый пытается сопротивляться - приводит контраргументы, рассказывает, что вот у его знакомого так-то и так-то, но бородач с его напором и безапелляционной манерой говорить явно берёт в споре верх. Где-то справа на слегка повышенных тонах идёт разговор о ситуации в стране.
   Денис держит Танину ладонь в своей и без особого интереса следит за фигуристами по ТВ. Татьяна негромко разговаривает о чём-то с сидящей рядом мамой - высокой худощавой женщиной весьма интеллигентного вида. Мама изредка поглядывает на Дениса. Если тот, чувствует на себе её взгляд и оборачивается, улыбается ему приветливо. Она приняла его просто, без церемоний и каких-либо расспросов, взяла букет и торт и позвала на кухню помогать, так как он пришел раньше остальных приглашённых и ещё одни рабочие руки очень кстати. На кухне орудовал ножом, нарезая сухую колбасу тонкими ломтиками, Татьянин отец - полноватый низкорослый мужчина с редкими седыми волосами. Кивком ответив на приветствие, он вручил Денису нож, и, открыв дверцу духового шкафа, принялся что-то там поворачивать и переставлять. Из шкафа потянуло запахом запечённого со специями и луком мяса. Подходя к двери квартиры, Денис чувствовал волнение - как отнесутся, что скажут, но после нескольких минут пребывания в кухне совсем о нём позабыл - некогда было волноваться. Он резал колбасу, сыр и хлеб, раскладывал на тарелочки, а потом расставлял на столе. Затем ему пришлось нарезать дольками фрукты, наполнить солью пару солонок и открыть четыре баночки с маслинами. "Где лежит то-то, где взять это, куда положить или отнести?" - всё это приходилось спрашивать. Отвечали, подсказывали, шутили, когда не находил или не сразу ставил туда, куда следовало. В общем, когда стол был накрыт, Денис уже запросто общался с Тамарой Михайловной и Сергеем Валерьевичем.
  
   На Рождество Таня, свободная от работы, позвала его в церковь. Денис хотел было отказаться - и раньше туда не ходил, да и сейчас тоже не испытывал никакого желания, но, подумав, согласился, чтобы не обижать. А ещё он вспомнил отца Виталия и его призывы посещать храм. И ему даже стало интересно, что почувствует там, может быть, действительно что-то особенное.
   В храме он стоял, с любопытством разглядывая стены, увешанные выцветшими иконами в золотых окладах, и купол, расписанный побледневшими от времени фресками. Шла служба. Что-то читал мерным гулким басом батюшка. Прихожане слушали, склонив головы, крестились. За их спинами происходило непрерывное движение: входили, поставив свечу и перекрестившись на икону, присоединялись к слушающим или просто поглазев уходили люди. Рассмотрев всё, что могло привлечь его внимание, Денис тоже вышел на улицу.
   Идя по дорожке вдоль церковной ограды, он заметил Чайкина. Игорь Аркадьевич стоит, держась за прутья ограды, напряженно смотрит на крест, венчающий купол церкви.
   - Здравствуйте, - поравнявшись с историком, приветствует его Денис
   Тот вздрагивает, обернувшись, окидывает его рассеянным взглядом.
   - А... - произносит, узнав. - Здравствуй, Денис. Гуляешь?
   Денис кивает в ответ.
   - А я вот смотрю, - говорит Чайкин, обернувшись к решетке, придвинув лицо к ней вплотную.
   Денис встаёт рядом. Своим взглядом следует туда, куда смотрит Игорь Аркадьевич.
   - Купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал... - цитирует историк Высоцкого. - Да... Знаешь... - Игорь Аркадьевич умолкает. Молчит долго. Денису кажется, что уже и не заговорит. Но Чайкин произносит, наконец: - Знаешь, чего больше всего боюсь?
   - Нет, - отвечает Денис после короткой паузы.
   - Что Его нет. Понимаешь? Нет... Просто нет и всё тут! - Денис отмечает, как пальцы историка с силой впиваются в железо. - Понимаешь? Просто нет. А всё это, - движением подбородка он указывает на церковь, - всё это просто спектакль. Спектакль для нас. Опиум для наших мозгов. Бог, вера, совесть - нет этого ничего. И они там все это прекрасно понимают и пользуются, пока мы пытаемся верить и совеститься. Понимаешь? Понимаешь ты, Стрельников? Пока мы тут пытаемся жить по совести, они там просто живут, как вздумается. А нам скидывают все эти сказки про Бога. А сами... Сами играют красивый спектакль. На нас играют. Чтобы мы не дай Бог не догадались, что этого ничего нет! Представляешь, лобызается какой-нибудь президент с каким-нибудь патриархом, и оба они прекрасно понимают, что всё это фарс, на нас, дурачков, рассчитанный. Чтобы мы не роптали, чтобы там про совесть какую-то думали, про Бога какого-то, который потом судить и наказывать будет. А этого ничего нет - ни Бога, ни совести. И живи, как можешь, воруй, грабь, расхищай. Главное - не совесть иметь, а связи, деньги, власть! Понимаешь ты это, Денис? Только подумай, как всё это просто. На сколько проще, чем мы себе представляем! Чем нас заставляют представлять! Нет никакого Бога, никакой Веры, никакой Совести. Правило одно - победителей не судят. И не важно, какими средствами достигнута победа. Сколько жизней и чужих надежд ты угробил. Главное - урвал, добился своего. И хрен с ними, с младенцами, которых растоптал по пути к цели, хрен с матерями, оплакивающими их. Хрен с загубленными надеждами, прожитыми впустую жизнями. Всё это ничто перед твоим желанием захапать кусок власти, толику господства, каплю возможности повелевать чужими судьбами. Нет ничего. Только ложь, сила, деньги. Власть силы и лжи.
   Сказав это, Игорь Аркадьевич резко разворачивается и удаляется быстрым шагом, не оглядываясь. Со спины он кажется Денису ссутуленным старичком. И это Чайкин - монолит, скала-мужик.... По спине Дениса пробегают мурашки.
   - Динь, - слышит он Танин голос, - идём?
   Они идут под руку. Денис смотрит под ноги, но не видит дороги. Перед глазами у него стоит подавленный и постаревший Игорь Аркадьевич, а в голове звучит голос историка, твердящий: "Никакой Совести, никакого Бога, никакой Веры. Только ложь и деньги. Власть силы и лжи". Он вдруг остро ощущает страх. Непонятный гадостно липкий, закрадывающийся глубоко в грудь, оседающий там мутной вязкой, колышущейся при каждом шаге, жижей. С каждым новым вдохом его все больше - будто берётся из воздуха.
   - Динь, ты чего? Что-то случилось?
   - Нет, - отвечает Денис, вздрогнув. - Не знаю, - добавляет после паузы.
   - Динь, на тебе лица нет...
   Тряхнув головой, он смотрит Тане в глаза. В них испуг и волнение.
   - Нет, ничего, - произносит он. - Всё в порядке.
   - Динь, ты не знаешь, никто квартиру не снимет?
   Денис пожимает плечами.
   - Мама у знакомой умерла недавно, она её квартиру сдавать собирается, - поясняет Таня. - Просила узнать, может, ищет кто-нибудь. Ты спроси на работе, ладно?
  

***

  
   Так вышло, что квартиру они сняли сами. Как-то само собой получилось. Гуляя, встретили ту самую Танину знакомую и зашли посмотреть, что за квартира - надо же иметь представление о том, что предлагаешь людям. Квартира оказалась ухоженной, уютной и расположенной удобно: однокомнатная, но довольно просторная и светлая; не далеко от центра, и автобусная остановка рядом. А знакомая как бы невзначай поинтересовалась, а не нужно ли им самим жильё, дело-то молодое.
   Почти три недели они не решались сказать об этом родителям. Ночевали каждый у себя дома, а на снятой квартире бывали на выходных. Несколько раз Денис пытался поговорить со своими, но всё не получалось. Он не понимал, почему так происходит: вроде бы настроился сказать, но в самый последний момент, когда уже открыл рот, чтобы произнести "мам, я поживу отдельно", его что-то останавливало, слова застревали в горле.
   Наконец, он окончательно и бесповоротно собрался с духом, чтобы решить эту проблему. А сколько ещё можно тянуть? Ведь, если он не сделает этот шаг, Таня и подавно. Да и чего ему бояться, не съедят же! А если и будут против, он что-нибудь придумает. В конце концов, они вообще могут никого не спрашивать, не маленькие уже. Ладно, как-нибудь всё устроится.
   И всё вышло на удивление легко, без лишних расспросов и объяснений. Мама только спросила:
   - С Татьяной?
   - Да, - ответил он.
   - Ну что ж, попробуйте. Попытка - не пытка, - сказала она и улыбнулась.
   Присутствовавший при этом отец деликатно промолчал.
   В тот же день Денис собрал все необходимые вещи и переехал на новое место жительства. Татьяна присоединилась к нему через день. Он попытался расспросить, как отреагировали её родители, но она дала понять, что на эту тему сейчас лучше не говорить. Он не настаивал.
   Попытка вышла весьма удачной. По крайней мере, так казалось Денису. Да и по Татьяне он не замечал, что ей что-то не нравится в их совместном проживании. Он встречал её с работы, вел домой, где был уже готов ужин. Вечер, когда Денис не был занят подготовкой к урокам или работой, полученной через Сашу, они, как правило, проводили у телевизора. Утром, если получалось, он провожал её до работы, а уже потом шел в школу. На выходных готовила она. Уборкой занимались вместе. По гостям они теперь не ходили. Сами собирались пригласить кого-нибудь, чтобы отметить новоселье, но всё как-то не получалось, не было свободного времени. Вернее, они находили, на что ещё потратить его. В общем, они потихоньку обживались, притирались друг к другу.
   Как-то в субботу, к ним без предупреждения нагрянула мама Дениса. И, едва поздоровавшись с растерявшейся Таней, устроила Денису взбучку. Почему он не знакомит их - вот что её волновало. Или он стесняется собственной матери? Высказав всё, что накипело, она поинтересовалась, где у них кухня и отправилась туда. Там, не обращая внимания на тихие Танины протесты, из двух объёмистых сумок начала извлекать и выставлять на стол соленья и варенья.
   - Вот! - сообщила, поставив последнюю банку. - А то, небось, сидите голодные. - Ну, чего стоишь? - буркнула, сурово глянув Дениса. - Чаем-то напоишь?
   За чаем с печеньями она молча рассматривала кухню, попутно поглядывая то на сына, то на Татьяну. Таня, как только встречалась с ней глазами, отводила взгляд, и, в конце концов, вообще перестала отрывать его от стола. Денис, замечая это, переживал. Думал, как бы не получилось, что не поладят. Конечно, ничего страшного, не вместе живут, на одной кухне каждый день не встречаться, но всё же.
   Долго мама не задержалась. Выпив чашку чая, засобиралась уходить. Уже стоя в коридоре, она вдруг привлекла к себе Татьяну и, поцеловав в лоб, сказала:
   - Ты заходи, Танюш, не стесняйся, не чужие ведь теперь. А ты, - это уже Денису и глядя на него строго, - завтра же отцу покажись, а то переживает, где ты и что. Молчит, конечно, - усмехнулась и покачала головой, - но видно же по нему, что переживает.
  
   Двадцать третьего февраля объявился Серёга Красинский. Позвонил около десяти утра и сходу заявил, что сейчас приедет, адрес ему известен. Готовьте стол, хозяева!
   Он ввалился в квартиру улыбающийся, выбритый, розовощёкий, источающий тонкий аромат какого-то парфюма. В обеих руках по пузатому пакету. За-над плечом Сергея маячит женская головка в меховой шапке бледно-голубого цвета.
   - Здарова! - выкрикивает Сергей в лицо Денису. Положив ему под ноги пакеты, захватывает его пятерню двумя ладонями. Жмёт крепко, трясёт интенсивно и не перестаёт улыбаться. - Как делишки, как детишки? - вопит на всю квартиру. - А?! Давно не виделись, а я, понимаешь, вырваться не мог! Дела-делишки! Бизнес, так его растак!
   Денис отметил про себя, что Серёга пополнел и возмужал. Дорогая (по крайней мере, с виду) дублёнка и торчащее из распахнутого ворота кипельно-белое кашне делают его солидным и респектабельным.
   Серёга, не выпуская Денисову ладонь, отступает в сторону и даёт дорогу своей спутнице. Она чуть выше его ростом, весьма миловидна, хоть и худовата. Впрочем, Серёге всегда нравились чуток "подсушенные" дамы.
   - Вот знакомься, Алёна, это друг мой Дениска!
   - Очень приятно, - произносит Алёна, кивнув.
   - Взаимно, - отвечает Денис.
   Серёга помогает Алёне снять шубку, нежно-голубую, как и шапка, потом раздевается сам.
   - Ну, а где твоя хозяйка? - спрашивает, разувшись.
   - На кухне.
   - Тогда на кухню! Это, кстати, на стол, - указывает на пакеты.
   В пакетах оказались всевозможные нарезки в вакуумных упаковках, несколько баночек магазинных салатов, оливки и прочая снедь. В довершении всего - бутылка красного полусухого и бутылка пятизвёздочного "Арарата". Когда всё это заняло место на праздничном столе, а компания расселась вокруг него, Сергей поднял бокал, на четверть наполненный коньяком и произнёс:
   - Я, не тот генерал и тосты говорить не умею. Я скажу просто: за встречу!
   Они рассмеялись и, чокнувшись, выпили.
   - Ну, рассказывай, как ты тут, - требует Сергей, закусив долькой лимона. - Как вообще тут? А то я из этой Москвы уже полгода не вылезаю. Забыл, как в других местах живут. Всё суета, дела. Вечно куда-то бежишь. То тут клиент, то там заказ. Да, Виталик тебе привет передавал!
   - Вы с ним вместе так и работаете? - интересуется Денис.
   - Ага! Раскрутились, дело прёт! Мужичка одного московского в партнёры взяли, - сообщает Сергей, накладывая себе из баночки селёдки под шубой. - По делу он так себе - не мешает и, слава богу, но зато со связями! А куда без связей в наше время? Ну, и деньги пошли. Пока, конечно, не шикуем, вкладываем почти всё в бизнес, но коё-что себе позволить можем, - он кивком указывает на "Арарат" и подмигивает Денису. - Наливай! Дамы, вам ещё вина?
   - Да! - отзывается Алёна.
   Денис наполняет бокалы.
   - Я тут, кстати, тачку себе прикупил, - объявляет Серёга. Улыбается во весь рот.
   - Да ну?!
   - Ага! В прошлом месяце заказ крутой обломился, клиент аванс наликом внёс, ну мы с Виталей и решили колёсами обзавестись, раз такое дело. Он себе "Мерс" бэушный взял, а я - "Форд". Тоже не новый, но вполне себе машинка. По началу хотел нашу нулёвую взять, но потом подумал и решил - лучше не рисковать. Так что давайте обмоем машину, чтобы ездила!
   Они выпили.
   - Ну так, как ты тут? - спрашивает Сергей, проглотив очередной ломтик лимона.
   Денис пожимает плечами.
   - Нормально.
   - В школе, как и хотел? А! - он хлопает себя по лбу. - Мне ж Станислава Матвеевна уже всё про тебя рассказала!
   - Ты что в школе был?
   - Неа, на улице пересеклись. Сразу и не узнал её, постарела. Значит, ты, Денис, у нас учитель. Нравится?
   - Нормально.
   - Выходит, окончательно на Москву плюнул и тут осесть решил. Но ты смотри, если что - всегда рады. Думаю, расширяться будем скоро. Так что, милости просим, если что.
   - Буду иметь в виду.
   - Имей, - смеётся Серёга. - Да, а вообще классно это! Я даже не представлял, насколько это круто - бизнесом заниматься. Захватывает. И постоянно что-то новое - люди, события. И главное - свобода. Ни от кого не зависишь. Всё сам. Чего сам добился - то и получил. Нельзя ждать милости от природы и всё такое! Да, я б, наверное, как ты не смог - каждый день в эту школу. Одно и то же, одно и то же.
   - Ну, Серёжа, не всем же, как ты крутиться, - произносит Алёна, - кто-то же и в школе работать должен. Каждому своё.
   - Ну да, ну да. Кто-то должен. Кто-то, - усмехается он. - Не я - точно! В общем, Дениска, если чего надумаешь, позвонишь. Вот, - он достаёт из кармана рубахи визитку, - тут мой сотовый. Мобила-то есть у тебя?
   - Не обзавёлся, - отвечает Денис, принимая карточку.
   - Что так?
   - Ну, - улыбается Денис, - не бизнесмен ведь, - разводит руками.
   - Да уж, не бизнесмен, - констатирует Сергей. - А предлагали ведь!
   Обведя взглядом комнату, спрашивает:
   - Хату-то снимаете?
   - Ага.
   - Не дёшево?
   - Ну... - начинает Денис, но Сергей не даёт ему продолжить.
   - А в Москве вообще обалдеть. Цены за съём заоблачные и растут постоянно. Но ничего, прорвёмся. Если всё нормально будет, может, свою куплю! Кредит возьму... - на короткое время он умолкает, задумавшись. - А, придумается что-нибудь! - восклицает, поднимаясь. - Где тут у вас перекурить можно?
   Курил Сергей на кухне под открытой форточкой. Увлеченно рассказывал Денису про своё московское житьё.
   - Планов, как говорится, громадьё! - подытожил он, сделав последнюю затяжку и выпустив дым.
   ...Сергей и Алёна ушли поздно вечером, не поддавшись на уговоры переночевать на диване. Лёжа в кровати, обнимая спящую Татьяну, Денис думал, а смог бы он так же, как Сергей, крутиться, добиваться, ловить заказы, покупать и перепродавать? Слушать про это увлекательно, а вот заниматься этим... Он попытался представить себе, как будет уговаривать кого-то что-то купить или продать. Да он и на рынке-то торговаться никогда не пытался! Хотя как же, один раз попробовал. Не получилось. Разругался с продавцом и ушел. Нет, наверное это не для него. Наверняка не для него. Можно, конечно, сделать усилие над собой и научиться фокусам навроде того, как убедить эскимоса купить зимой снег, но зачем? Правильно сказала Алёна, каждому своё. Каждый должен заниматься своим делом: Серёга уламывать клиентов, а он - учить детей. Кому что дано!
   За двадцать третьим февраля пришло двадцать четвертое, следом двадцать пятое и так далее: работа, дом; дом, работа. Наступило 8-е марта. Опять застолья. То одну маму зашли поздравить, то другую, к бабушке заскочили - та без чая с пирогом не отпустила. Потом забежали к общим знакомым.
   Двенадцатого позвонила хозяйка квартиры. Дело такое, сказала, вы уж не обижайтесь, но поднимаю плату. Не намного, понимаю, что не миллионеры. И сама не рада, но ведь, сами видите, всё дорожает. Жить-то как-то надо. С других бы больше взяла. А с вас драть не буду. Подумайте, обсудите. Когда решите, скажете. В любом случае, до конца месяца у вас оплачено.
   Обсуждать было, собственно говоря, нечего. Ни он, ни она не хотели возвращаться к прошлым отношениям: жить порознь, видеться урывками. Они уже привыкли быть сами по себе, независимо от родителей. Как говорится, к хорошему быстро привыкаешь, да отвыкать трудно. По деньгам они могут себе позволить и дальше снимать эту квартиру. Просто придётся кое в чём себя ограничить. Впритык, но хватать будет. Так они и решили. А ещё, Денис сам для себя решил, что завтра же начнёт искать вторую работу. Что-нибудь такое, чтобы получалось совмещать с основной. Подработки от Саши - это конечно хорошо, но маловато - так... на кино и конфеты. Нет, отказываться от них он не собирается, но нужно что-то ещё - посущественнее.
   И такая работа нашлась. Устроился Денис ночным сторожем на склад. Дело не хитрое: по графику ночь через две сидеть в сторожке; раз в полтора-два часа обходить территорию; перед началом смены не забывать кормить двух псов, бегающих по периметру на цепи; если привезут груз, принять. Элементарно! А ещё есть возможность, пока полностью не укомплектован штат сторожей, не через две ночи выходить, а через одну - соответственно и получаешь больше. Склад открылся совсем недавно, один ангар даже ещё не достроен, и, как Денису сообщил сменщик, принадлежит этот склад Казаряну - хорошо идут дела у Ашота, вот и строится.
   Поначалу Татьяна сомневалась, стоит ли Денису совмещать учительство со складом, даже несколько раз откровенно выразила недовольство его ночными отсутствиями. Но когда, Денис принёс домой кроме обычных учительских денег ещё и складскую добавку, успокоилась. И за квартиру заплатить и ещё останется прилично. Шиковать, конечно, не получится, но не хуже чем раньше жить можно. Денис доволен. Он ведь ещё и матери занёс немного. Мама стала отказываться, говорила, что они молодые, что им самим нужно и так далее, и тому подобное, но Денис был непреклонен: это отцу на операцию, никакие отказы не принимаются! Взяла.
   Теперь Денис днём, как и раньше, работает в школе, а через ночь - на складе. Там в перерывах между обходами территории и приёмом грузов спит и готовится к урокам следующего дня. Устаёт больше обычного, но в целом - всё терпимо.
  

***

  
   Саша Весёлый, оказалось, пишет стихи. Денис узнал об этом случайно, когда зашел к нему - помог Сашиной тётке донести до дома сумки. В своей комнате Саша сидел у стола спиной к двери и был полностью поглощен каким-то занятием, каким - Денис разглядел через его плечо, когда подошел поближе. Саша смотрел в монитор, там в окне "блокнота" были набраны два с половиной четверостишия. Видимо, дальше дело не шло, Саша тёр подбородок и напрочь не замечал присутствия в комнате постороннего. Пока Денис ждал, он добавил к написанному ещё пару строчек, потом удалил одну, а через несколько секунд - и вторую. Написал на их месте новые. Наконец, Денис решил привлечь к себе внимание: кашлянул негромко. Саша вздрогнул, указатель мышки метнулся в правый верхний угол экрана, окно с текстом "схлопнулось".
   - А... - произнёс Саша, обернувшись. - Ты.
   - Нормально у тебя получается, - сказал Денис, кивнув на монитор.
   Лицо Саши залилось краской.
   - Честно, - продолжил Денис. - Хорошо написано.
   - Да ладно тебе, - мотнув головой, произнёс Александр. - Так... Баловство.
   - Ну, почему же? Ты бы отправил куда-нибудь, может, напечатают. Прославишься, - улыбнулся Денис.
   - Отправлял уже, - отмахнулся Саша.
   - И что?
   - Тишина. Может, не доходят, может, уровень не тот.
   - И много их у тебя?
   - Не считал.
   - Почитать дашь?
   - Да ну тебя, ты вот что лучше почитай...
   Саша запустил интернет-просмотрщик, набрал адрес и спустя несколько секунд на экране появилась пёстро оформленная страница. Бегло просмотрев её содержимое, Денис узнал, что в ближайшую субботу в областном центре школьные профсоюзы собираются провести демонстрацию для привлечения внимания к проблемам школ в области, а так же к по существу бедственному материальному положению многих учителей.
   - Попасть бы... - произнёс Саша, глянув Денису в лицо.
   - А смысл? - поинтересовался Денис.
   - Как это?! - легонько хлопнув ладонями по столу, воскликнул Саша. - Тебя что, твоя зарплата устраивает?
   - Ну...
   - Баранки гну! Я же знаю, что ты по ночам на складе вкалываешь. И Чайкин знает, и все, наверное, наши знают. Вот и подумай: какого хрена ты ночами пахать должен, чтобы выжить? Или ты днём мало работаешь, или твой труд в школе никому не нужен? Ну, так пусть тогда позакрывают все школы к такой-то матери, пусть учителя себе другую работу ищут и нефиг им мозги скипидарить. А то, что получается: работать в школе вроде бы кому-то и надо, надо же детей учить, но платить за эту работу достойно никто не собирается. Ненормально как-то это, а?
  
   Демонстрация перетекла в стихийный митинг на площади у здания областной администрации. Трибуной выступающим служат ступени у основания чудом уцелевшего памятника Вождю Народов. Памятник устоял тут действительно чудом. Снести его пытались неоднократно, но на защиту вставали пенсионеры и ветераны. Перекрывали дорогу бульдозеру, дежурили ночами, отбивались от разгонявшей их милиции. В конце-концов, до кого-то из чиновников дошло: не стоит травить душу заслуженным людям, пусть доживают своё спокойно. Теперь Вождю досаждают только местные вандалы и фашисты: забрасывают яйцами, откалывают куски от постамента, рисуют на нём свастику. Однако, каждый год к девятому мая силами всё тех же ветеранов и на их средства памятник реставрируется.
   Очередной оратор, то и дело оборачиваясь к зданию администрации, в мегафон вещает о том, что так жить дальше нельзя, что надо срочно что-то предпринимать, иначе он даже боится представить, что будет со Школой. Неужели они без конца будут соглашаться работать за гроши, в плохо отремонтированных, порой не отапливаемых классах? Как вообще родители согласны отпускать детей в такие школы? Ведь часть их вообще в аварийном состоянии - не сегодня завтра - беда! В голосе оратора откровенная злость. Она нарастает. Растёт недовольство и в рядах слушателей - это ясно по выкрикам, лицам, даже просто по тому, как напряжены спины людей. Стоя чуть в стороне от основной массы митингующих, держась за ручки инвалидного кресла, в котором сидит Александр, Денис с интересом наблюдает за происходящим. Отмечает, что к площади подтягивается всё больше милиционеров. К ним уже подходил немолодой с помятой небритой физиономией сержант, спрашивали документы. Долго мусолил их паспорта, сличая фотографии с оригиналами, расспрашивал, зачем приехали. Наконец, явно разочарованный тем, что не к чему придраться, отвязался.
   К краю площади подкатила чёрная тонированная "Волга". С переднего пассажирского места выбрался невысокий плотный мужчина неопределенного возраста, но точно не старше шестидесяти, в чёрном кашемировом пальто. Вынул из кармана перчатки, отряхнув ими левую полу пальто, вновь спрятал. Не спеша пошагал к митингующим. Огибая их, зашел к памятнику с другой стороны, наконец, появился рядом с оратором. Что-то сказал ему на ухо. Отобрал мегафон.
   - Здравствуйте! - произнёс хорошо поставленным располагающим к доверию голосом. - Меня зовут Сергей Олегович Яхромов. Многие из вас меня, возможно, ещё не знают. Я новый заместитель главы администрации города.
   - Ну, господин Яхромов, - раздалось из толпы, - что скажете нам? Посоветуете затянуть пояса потуже?
   - Ага! - это уже другой голос из толпы. - На шее затянуть посоветует!
   По толпе прокатились смешки и гул.
   Яхромов вытянул вперёд руку с обращённой к людям ладонью, давая знак помолчать.
   - А скажу я вот что! - сказал громко. - Полностью разделяю ваше недовольство. Да-да! Полностью! Помогу чем смогу! Всё, что в моих силах! Всё, что сумею. Уполномочен главой города! Кто тут у вас главный, в понедельник прошу ко мне на приём, - обернувшись, он указал рукой на здание администрации. - Обсудим, разберёмся, выработаем методы решения, изыщем пути. Власть всегда готова вести конструктивный диалог с избирателями. А сейчас, попрошу вас разойтись. Ну, к чему всё это? - спросил он с лёгкой укоризной в голосе. - К чему? В понедельник приходите, разберёмся! - заверил, улыбнувшись.
  
   В понедельник Денис, как обычно пришел на работу за двадцать пять минут до начала первого урока, как обычно прошел в учительскую и, напротив обычного, застыл на её пороге. В центре учительской возвышается Алла Львовна. Ноги её расставлены так, что юбка между коленями натянулась, как кожа на барабане, спина напряжена, плечи расправлены, а шея вытянута. Медленно поворачивая голову, осматривает учителей. Все в сборе, нет только физрука с трудовиком. Появление директрисы, которую и днём-то с огнём не отыщешь, в такую рань настолько удивило Дениса, что он какое-то время неподвижно стоял на пороге, не решаясь войти. Наконец, поздоровавшись, прошел к своему столу и, мельком глянув в лицо Саше, сел. Вопросительно посмотрел на Чайкина, тот, поймав вопрос глазами, выражением лица ответил "не знаю...".
   Взгляд Аллы Львовны останавливается на Денисе.
   - Митингуем, значит? - спрашивает она. Спрашивает абсолютно спокойно, почти безразлично. Переводит взгляд на Сашу.
   Неужели узнала, что мы были на митинге, мысленно удивляется Денис. Но откуда, каким образом? Тем временем директриса уже глядит на математичку Светлану. Нет, вряд ли узнала, продолжает про себя Денис, не могла. Ха! А фамилия-то у неё Яхромова. И тот в пальто Яхромов. Муж, брат, отец, дядя? Ну, блин, попали. Хотя... Не могла она про нас лично узнать. Фамилии ведь никто не спрашивал. Сержант только паспорта смотрел. Не сообщали же потом из милиции Яхромову этому обо всех у кого документы проверяли. Или сообщали? Так сержант воде бы не переписывал паспортные данные, неужели запомнил? Неужели... Да ну, нет, не мог! А как же тогда узнала директриса... Так, стоп! Хватит выдумывать. Ничего она не знает. Это я себе накручиваю, мания преследования какая-то.
   - И чего нам не хватает? - интересуется Алла Львовна ехидно. - А? - кидает взгляд на Чайкина.
   - Вы меня спрашиваете? - уточняет историк.
   - Допустим.
   - Хм... - неопределенно хмыкает Игорь Аркадьевич. - Чего не хватает... Не хватает ли чего... Мда... Хватает или нет... - говорит он едва слышно. - Так, ну, это с какой стороны ко мне подойти... Под каким, так сказать, углом посмотреть...
   - Вы уж под каким-нибудь посмотрите, - просит директриса, - очень бы знать хотелось.
   - Значит, лично я... - медлит Чайкин. - Никого другого не касаясь...
   - Ну, ну! - подбадривает директриса.
   - Что ж. Если рассматривать меня, - ладонь Игоря Аркадьевича скользнула от груди к животу и задержалась там, - как жующую протоплазму, то всё у меня есть, всего мне хватает. Дом собственный имеется, зарплата какая-никакая идёт, капусту и огурцы весной посадил в огородике, осенью законсервировал, зимой кушаю. Сериалы по телевизору смотреть могу. Водки выпить тоже могу, когда хочу. Нет, определённо, всё у меня просто отлично. - Он секунд десять молча всматривается в лицо Аллы Львовны. - Но это, если я - жующая протоплазма, - произносит, отведя взгляд. - Жующая, совокупляющаяся, испражняющаяся. Не более того. А вот, если я ещё и протоплазма наблюдающая, оценивающая, делающая выводы. Мыслящая - одним словом. То, - жевнув нижнюю губу, Чайкин разводит руками и продолжает, - всё становится сложнее. Смотрю я и вижу, что не всё вокруг меня ладно. И не у всех, кто меня окружает, есть даже та малость, которой я располагаю. И почему-то не могу я спокойно жить, осознавая, что такие же, как я, а то и лучше меня, люди бедствуют, пока я беззаботно жру и совокупляюсь. Ведь мне, по сути, просто повезло, что у меня что-то есть. Я ведь землю не грыз, в кровь руки-ноги не стирал, чтобы этого добиться. Дом от родителей достался, огород опять же от них. Только баню с братом сами поставили. На работу я хожу, чтобы какие-то деньги заработать. В общем, живу не надрываясь. А кто-то другой в это время и лоб вдрызг и зубы в труху, чтобы хоть что-то в своей судьбе изменить к лучшему, как-то с чёрной на светлую полосу выкарабкаться, но не получается ничего - хоть ты тресни. Нормально это, а? Нет, я не про то, что одним всё, другим - ничего. Не про то... - он молчит какое-то время, потирая подбородок кончиком указательного пальца. Алла Львовна смотрит на него, не мигая. - Про то я, что в равных условиях и при одинаковых прилагаемых усилиях у одних всё гладко, а другим - как палки в колёса - не идёт что-то. Бьются, как рыба об лёд, вернее, как о стенку аквариума. Вот она, в соседнем-то аквариуме, счастливая жизнь кипит, и там у тебя на глазах другие радуются ей, удовольствие от неё получают. Вроде вот оно счастье перед тобой, только дотянись, возьми и пользуйся! Ан нет, накося выкуси, - Игорь Аркадьевич сам себе суёт под нос кукиш, - стена, хоть и прозрачная, но всё же стена. И не пробить. Конечно, можно сказать про таких: "неудачники и чёрт с ними", но разве это нормально? Разве так должно быть в человеческом обществе, не среди зверей? Лично мне, глядя на всё это... - на мгновение Чайкин умолкает, прикрыв глаза, - знаете, чего мне не хватает? - он опять смотрит в лицо директрисе, та молчит.
   - Ощущения элементарной социальной справедливости, - продолжает Игорь Аркадьевич, - а через это и душевного спокойствия.
   - А, вот, значит, что, - усмехается Алла Львовна. - Ну, так подсыпьте вашим несчастным рыбкам корму. Раздайте своё без труда полученное обделённым, - интонацией взяла обделённых в кавычки, - борец вы за справедливость. Может, и успокоитесь.
   - На всех не хватит, - произносит Чайкин, качая головой. - Да и что же мне самому без штанов остаться, а? Неужели по-другому нельзя, без крайностей?
   Алла Львовна, махнув рукой и не сказав ни слова в ответ, круто разворачивается на месте и быстро выходит из учительской.
   - Да, не на месте душа, - говорит Игорь Аркадьевич, глядя ей вслед. - Страшно мне. Боюсь я. За себя, за людей. Живём, как крысы по норам: шур-шур, шур-шур. Сам молодец, а остальных по боку. А ведь это не чьи-то там старики в помойках роются, а родители твои, если с тобой что-то случится и помочь им будешь не в силах, а то и сам ты в старости, если дети от тебя откажутся. Разуй глаза! Это не чей-то там ребёнок в интернате не доедает и ходит оборванцем - твой, если завтра под машину попадёшь, а его под опеку государства. Это не какого-то там постороннего парня в армии инвалидом сделали, ведь у тебя или у брата твоего, или у друга сын растёт! Всё, чего хочешь не видеть, о чём хочешь не знать - всё это завтра может с тобой или с близкими тебе... - он обрывает фразу, не договорив. - В общем, не я придумал, но общество, забывшее о социальной справедливости, живущее по принципу "моя хата с краю, только сегодня меня не трогайте, а завтра уж как-нибудь", обречено на крах. Ни оной мало-мальски серьёзной проблемы в обществе не решить, пока каждый его член не станет воспринимать эту проблему, как самую что ни на есть личную, непосредственно его касающуюся, не дающую спать спокойно, дышать полной грудью. Только тогда страна и общество к лучшему начнут меняться. Иначе никак. Иначе, - Чайкин хлопает себя ладонями по коленям, - нам всем каюк. Я так думаю.
   Взглянув на часы и зажав подмышкой классный журнал, из учительской вышла Светлана. Крутанувшись вместе с креслом вокруг своей оси, Саша Весёлый тоже хлопает себя по коленям.
   - Вот так просто, значит? - спрашивает, прищурившись. - Начал воспринимать, чужие обиды, как личные, и всё само собой разрешилось? Кажется мне, одними переживаниями даже себе самому не поможешь, не то, что ближнему. Действовать нужно.
   - Совершенно верно, Александр, - соглашается Чайкин. - Но прежде чем действовать, необходимо подумать, как действовать и в каком направлении. Вот, например, тебе пива захотелось.
   - Ну? - вставляет Саша.
   - Ты сперва почувствовал это; потом подумал, какого пива купить: темного или светлого; затем отправился в магазин, купил и выпил. Или вам на пару с Денисом пива хочется. Вы сначала это почувствовали, потом каждый из вас подумал "а какого пива хочу", затем кто-то из вас или оба сразу выступаете с предложением пивка попить, а потом вы ещё, наверняка, обсудите и свои пивные пристрастия, и в каком магазине лучше пиво приобрести, и где, и с чем его выпить. И только после всего этого займетесь конкретно добычей и употреблением пенного напитка. А то ещё и друзей позовёте. То есть, сначала ощущение, потом мысль и обсуждение, а затем действие. Так и в обществе. Оно сначала должно почувствовать проблему, затем обдумать и обсудить её, а потом предпринимать какие-то действия для её решения. И, несомненно, кто-то обществу в этом помочь должен, поскольку проблемы у него гораздо сложнее, чем пивка попить. Догадываешься, кто бы это быть должен?
   - Государство, что ли? - отвечает вопросом Саша.
   - Государство, власть, - кивает Чайкин, - политические движения. Одни должны внедрять информацию обо всех проблемах в общество так же, как врач вводит вакцину пациенту. Информацией заставлять формироваться и работать внутренние механизмы общества, как та самая вакцина заставляет работать организм, вырабатывать иммунитет к заразе, учиться бороться с ней. Должен быть открытый, без всякого лукавства, диалог государства с обществом - со всеми его слоями. Если, конечно, это государство заинтересовано в оздоровлении и укреплении общества, если доверяет гражданам, не сомневается в них, не боится их. Если власть работает на благо страны, а не занимается решением своих личных проблем. Когда решает свои личные - это сразу видно: о проблемах молчок; по всем СМИ полный "одобрямс", что бы ни происходило; с голубых экранов преимущественно об отменном здоровье глав государства, об их незыблемо высоком рейтинге и всеобщей любви к ним населения. И ничего другого, чтобы, не дай Бог, люди "ненужного" не узнали. В общем, всеми силами насаждается и поддерживается иллюзия, что нет никаких проблем, а если и есть, то совершенно незначительные - решить, - Чайкин щёлкает пальцами, - раз плюнуть. И решают! Ох, как решают! С помпой, с лозунгами! Вот, мол, какие мы молодцы, смотрите, не зря белый свет коптим! Но если же всё же какая-то существенная беда всплывёт на поверхность и начнёт колоть людям глаза, бередить души, то во всём, к гадалке не ходи, объявят виноватым какого-нибудь недосягаемого заграничного врага - хоть конкретного человека, хоть целую страну. И давай его "поливать": вот, мол, гад, жизни нам не даёт! Если бы не он, уж мы бы зажили! А тут он, паразит...
   Саша перебивает Чайкина смехом.
   - И ничего с этим врагом не поделать, он ведь издалека нам вредит! - продолжает Игорь Аркадьевич, с интересном наблюдая за Сашей, который с каждой новой фразой историка смеётся всё заливистей. - Не дотянуться до него. Придётся перетерпеть, переждать, пояса затянуть потуже, пока не уймётся гадина. Но, ничего, зато мы его по всем нашим СМИ неустанно клеймить будем, авось обыкается и подохнет! В общем, очень удобно таких медиа-врагов людям подсовывать, чтобы их внимание отвлечь и своё бессилие с вороватостью прикрыть.
   Чайкин выждал, пока Саша вдоволь нахохочется и умолкнет, и, потеребив кончик уса, добавляет:
   - Мда, быть такого не может, чтобы серьёзных проблем не было. В любом обществе они есть. И одно их побороть пытается, а другое или о них ни с ном, ни духом, либо не понимает, чем они ему грозят, а власть и не собирается просвещением заниматься - может, конечно, ей самой невдомёк, что к чему, а может её и так всё устраивает, на её век хватит, а потом - хоть трава не расти. Мало того, такой власти крайне невыгодно, чтобы люди начали о происходящем в стране задумываться: так и до беды недалеко - а ну как чего надумают, вдруг, объединятся и к ответу призовут? Вот и старается такая власть внимание людей переключить на всякую ерунду, вовлечь их в какую-нибудь бессмысленную деятельность: борьбу с призраками, распри по поводу прошлого страны, накопительство, чрезмерное потребление. Умелой пропагандой ставит во главу угла во всём личную выгоду и индивидуализм, чтобы таким образом разобщить их.
   В коридоре, приглашая учеников и учителей в классы, звучит звонок, и Чайкин, поднимаясь из-за стола, добавляет напоследок:
   - Но даже в такой ситуации, мы должны сами пытаться замечать, думать, анализировать, обсуждать и что-то предпринимать. Менять самих себя и страну своими руками, своими поступками. А иначе как? Как говорится, кто, если не мы, кому ещё это нужно?
   Уже вне учительской Саша окликает Дениса.
   - Испугался? - спрашивает, подкатив к нему.
   - В смысле?
   - Без смысла, - усмехается Саша. - Я и сам испугался, когда она на тебя, а потом на меня так посмотрела, как будто видела нас там. А потом подумал: а чего бояться-то? В свободное время, что хочу, то и делаю. Пошла она...
  
   После уроков Денис пришел домой, приготовил ужин и, прежде чем пойти встречать Татьяну с работы, даже успел проверить самостоятельную работу 7-го "а".
   Этой ночью ему не дежурить на складе, поэтому, выйдя из аптеки, они решили немного прогуляться. Прошлись по центральной улице, задержались у тумбы с киноафишей - на их вкус ничего стоящего в ближайшее время показывать не будут, на обратной дороге у продуктового магазина нос к носу столкнулись с Ярославом. Он прижимает к груди два большущих пакета. Из них торчат кончики хлебных батонов, уголки каких-то упаковок. На безымянном пальце левой руки Ярика в электрическом свете витрины тускло блестит массивная золотая печатка. Лицо Ярослава красное от натуги.
   - О, привет! - восклицает он.
   - Привет, - отвечает Денис. - Помочь?
   - Ага! - Ярослав вручает Денису один из пакетов. - Давайте за мной!
   "БМВ" Ярослава оказалось неподалёку.
   - Спасибо! - благодарит он, разместив пакеты в багажнике. - Подвезти?
   - Не надо, гуляем.
   - Да ладно вам, садитесь! - Ярослав галантно распахивает дверцу перед Татьяной и, картинно склонившись, делает приглашающий жест рукой.
   Таня устроилась на заднем сиденье, Денис - рядом с Ярославом на переднем.
   - Я только в одно место заскочу, - сообщает Ярослав, - а потом вас докину, куда скажете, лады?
   Они не возражали, и вскоре, свернув с центральной улицы и миновав несколько дворов, "БМВ" затормозил у непрезентабельного вида забегаловки: стены грязно серые, тускло светящиеся окна заляпаны чем-то, над входной дверью на вывеске с надписью "Встреча" "горят" лишь первая и последняя буквы, под дверью грязевое месиво. Ярослав посигналил, в окне показалась усатая физиономия, помаячила несколько секунд и исчезла. Тут же из забегаловки вышел пожилой низкорослый кавказец с усеянным оспинами лицом. Перед собой, поджимая подбородком, держит две поставленные друг на друга коробки. На боку нижней краснеет надпись "Red Label", на верхней - "Conjac". Из салона Ярослав открывает багажник и, пока кавказец грузит коробки, спрашивает:
   - Куда вас везти?
   - Домой, - отвечает Денис.
   Раздаётся хлопок закрывающегося багажника, Ярослав ещё раз жмёт на клаксон и срывает машину с места.
   - Куда домой-то? - интересуется, закуривая. - К тебе?
   Денис называет адрес.
   - Ясно. Подруги твоей, - бросает в зеркало заднего вида взгляд, - адресок?
   - Нет. Снимаем там.
   - А... Отделился, значит, от родителей?
   - Угу.
   - Я тоже. Задолбали, блин. Не так, понимаешь, живу, ориентиры, типа, у меня сбились. Я им и деньги, и продукты, и помочь согласен, чем могу. Другие бы радовались - сын откинулся и не наркуша, не гопник, не шестёркой какой-нибудь ходит, а в люди выбивается, авторитет зарабатывает, чтобы уважали его, а мои всё не довольны. В пропасть, понимаешь, я качусь, - лицо его недовольно искривляется. Затянувшись и выпуская изо рта дым, он уводит машину с центральной улицы направо и говорит: - Хорошо хоть бабло привалило, хату себе купил, а иначе, не знаю, что бы делал - хоть вешайся. Завтра вечером проставляюсь перед пацанами за хату. Сауну заказал. Вискарь, коньячок, закуска, туда-сюда и всё такое. Хочешь, заходи. Отпустит подруга-то? - подмигивает Татьяне в зеркало заднего вида.
   Татьяна молчит, отведя взгляд.
   - А я вот молодой-холостой, отпрашиваться не у кого! - смеётся Ярослав, продолжая разглядывать её. - Ну так что, придёшь? - кулаком толкает Дениса в плечо.
   - Дела...
   - Дела-делишки, - произносит Ярослав, вздохнув. - А отдыхать всё же нужно.
   - Некогда.
   - Ну, как знаешь. Этот дом? - движением головы указывает Ярослав.
   - Да, второй подъезд.
   Ярослав подгоняет машину к краю тротуара у подъезда. Протягивает Денису руку.
   - Спасибо, - благодарит Денис, обмениваясь с ним рукопожатием, - что подбросил.
   - Обращайся, - усмехается Ярослав. - Номер квартирки-то какой? Может, заскочу как-нибудь в гости. Не помешаю?
   - Звони, договоримся, - отвечает Денис, выбираясь из машины. - Номер записать или так запомнишь?
   Перевалившись через пассажирское сиденье, Ярослав выглядывает из салона.
   - А я люблю без предупреждений, - заявляет с лукавой улыбкой. - Так интереснее.
   Он напоследок машет им рукой, и через мгновение, Денис едва успел захлопнуть за Татьяной дверцу, автомобиль срывается с места и исчезает в темноте.
   - Кто он тебе? - спрашивает Таня, глядя вслед "БМВ".
   - Так... знакомый...
  
   На следующий день, получив в школе аванс, Денис заскочил к родителям, чтобы внести вклад в "фонд спасения отца". Так мама после просмотра какой-то передачи стала, шутя, называть сбережения, откладываемые на операцию. Отец не обижался, тоже подшучивал. Вообще, последнее время настроение всего семейства Стрельниковых отменное. И это потому, что необходимая сумма почти собрана. Еще каких-нибудь три-четыре месяца поднапрячься и всё! Мама даже позвонила в клинику, чтобы предварительно договориться о дате, на которую можно назначить операцию. Их записали на середину августа. Теперь остаётся свозить отца на приём к доктору и внести аванс. В общем, всё складывается просто отлично.
   Денис уже собрался уходить (ночью на склад пригонят несколько машин с товаром, будет много работы, а значит, нужно успеть подготовиться к объяснению новой темы, запланированному на завтра, до дежурства), как вдруг мама вспомнила, что бабушка просила занести ей пустые литровые банки. Ума не приложить, зачем они ей вдруг понадобились, но раз просила, значит, надо. Не заскочит ли Денис к ней по пути?
  
   Свет в окнах бабушкиного дома не горит, калитка заперта, а на призывы Дениса никто не отвечает. Обычная ситуация, если верить родителям: бабушку опять где-то носит по каким-то важным делам. Подумав об этом, Денис улыбнулся: вот ведь непоседа, столько бы энергии каждому в её годы! Потоптавшись на месте, он решил, что ждать смысла нет, аккуратно переправил сумку с банками через забор и поспешил домой. Метров через двести наткнулся на старушку - одета в неопределённого цвета пальто, на ногах расхлябанные стоптанные валенки, лицо скрывает вязаный шерстяной платок, обмотанный вокруг головы. Старушка сгорблена под тяжестью огромной сумки (в общаге такие называли "мечта оккупанта") и едва переставляет ноги. Денис мельком глянул на неё, а она вдруг шарахнулась в сторону, как чёрт от ладана, и начала заваливаться на бок. Денис инстинктивно подался к ней, чтобы подхватить, но та, переступив с ноги на ногу и покачав для поимки равновесия свободной рукой, выровнялась и засеменила прочь с такой прытью, будто "мечта оккупанта" вмиг опустела.
   И всё-таки она упала. Денис ещё смотрел ей вслед, когда она выпустила сумку и, смешно взмахнув руками и вскрикнув, со всего маху плюхнулась на спину. Зазвенело бьющееся стекло.
   Денис в сердцах чертыхнулся. Взглянул на часы, а потом на судорожно копошащуюся на земле и пытающуюся перевернуться на живот, бабулю, соображая - пойти ли своей дорогой, или поспешить на помощь. Вздохнув, он зло сплюнул под ноги и побежал к ней.
   Стукнулась бабуля так, что и врагу не пожелаешь - стонет, кряхтит, ворочается, всю её трясёт. Денис сперва посадил её. Теперь, подхватив подмышки и поднатужившись, поставил на ноги. И обомлел. Платок размотался, открыв старухино лицо, и Денис глядит в него, не веря своим глазам: перед ним его собственная бабушка. По щекам её бегут слёзы.
   - Принесла же нелёгкая, - шепчет она, размазывая их ладонью.
   - Мать... банки... отнести... - растерянно оправдывается Денис, не понимая, зачем бабушка так вырядилась и почему так странно себя ведёт. - Ты же просила...
   - Вот дура старая! - всплескивает руками бабушка. - От чужих хоронилась, а от своего не убереглась. - Ну, чего стоишь? - спрашивает сурово. - Бери, - указывает на сумку. - Тащи теперь сам.
   В сумке - пустые бутылки. Это Денис сообразил, как только поднял её. Но зачем они бабушке? Что будет с ними делать? Об этом он думал, плетясь за ней следом.
   - Дура! - процедила бабушка, распахивая калитку. - Дура! - повторила и пнула оставленные Денисом банки так, что одна, а то и несколько из них раскололись. - Да пропадите пропадом!
   В прихожей бабушка ещё раз обозвала себя дурой и приказала:
   - Сумку в кладовку поставь.
   Вся кладовка, три на три метра с многочисленными полочками по стенам, оказалась заставлена бутылками - одни уже отмытые, другие ещё с этикетками и налипшей грязью, окурками и прочим мусором внутри, и картонными ящиками, наполненными смятыми алюминиевыми банками из-под пива. Когда Денис увидел всё это, будто обухом по темечку получил. В нос ему ударил запах застарелого алкоголя, смешанный с чем-то нечистым, гадким. Он застыл на пороге в полнейшей прострации, в голове словно туман образовался - ничего сообразить нельзя.
   - Ну, чего стоишь? - слышит он у себя за спиной. - Пойдём, сетку йодовую мне сделаешь.
   На спине у бабушки огромное красное пятно. Наверняка посинеет. Она лежит на диване, а Денис спичкой с накрученной на головку ватой, обмакнутой в йод, рисует поверх пятна сетку.
   - Ба... - произносит тихо.
   - Ну?
   - Тебе бутылки зачем?
   - А ты как думаешь?
   - Ну...
   - Баранки гну... - бурчит бабушка. - Мать-то, небось, сказала, что пенсию мне большую дали?
   - Да.
   - Как же, - усмехается бабушка, - дождёшься от них. Про пенсию выдумала я. Надо же как-то свои сверхприбыли, - она усмехается ещё раз, - оправдывать.
   - Ба, но зачем?
   Бабушка вздрагивает всем телом.
   - А отцу твоему кто поможет?! Так и будет сиднем сидеть? Тоже мне Илья Муромец. Ему ходить и ходить, молодой ещё! Сперва по больницам таскали его, таблетки пачками жрал - а их задаром не раздают. Теперь вот операцию обещают - опять денег надо.
   - Ба, но... - пытается сказать Денис, но бабушка обрывает его:
   - Матери с отцом, смотри, ни слова! Даже не вздумай!
  

***

   Ночью на складе у Дениса всё валилось из рук, он с трудом понимал, где он и что вокруг него происходит. Перед глазами стояли одетая как побирушка бабушка и кладовка, похожая на какой-то мерзкий притон. В ноздрях гадко свербело выдохшимся пивом, а ушах без остановки звучало: "А отцу твоему кто поможет?!"; и ещё: "Матери с отцом, смотри, ни слова!"
   На улице было не холодно, да и одет он был по погоде, но временами его брал озноб, на лбу выступала испарина.
   - Ты, парень, нездоров, что ли? - подмети один из грузчиков. - Так чего трёшься тут, иди, полежи.
   - В порядке я, - ответил Денис. - Норма.
   На самом деле он более-менее пришел в себя только к утру. Стал присматриваться к работе грузчиков, мысленно примеряя её на себя. Потом принялся помогать им. Ничего. Не тяжело.
   К концу смены подошел к бригадиру.
   - Возьмёте? - спросил, взглянув исподлобья.
   - Сколько хочешь?
   Сговорились на две тысячи - для начала. За эти деньги Денис в свою смену должен помогать бригаде при разгрузке и погрузке. Ему сейчас больше и не надо: как раз, чтобы поскорее собрать остаток суммы для отца. И главное, надо сказать бабушке, чтобы прекращала с бутылками - ни к чему старому человеку этим заниматься. Не одна ведь на белом свете, семья есть. Он - здоровый лоб - должен деньги зарабатывать, а не старуха. Если что, он и её обеспечит. Ещё одну работу найдёт, в конце концов!
  
   Апрель выдался тёплым. К пятому числу на улицах уже не осталось и следа от сугробов, ещё недавно громоздящихся на каждом шагу. Стремительно отжурчали своё воспетые поэтом-песенником ручьи, налетела тьма-тьмущая грачей. Дни всё длиннее. После работы так и тянет подольше задержаться на улице, побродить, подышать весенним воздухом. А дышать им хочется до одури, до потери сознания. В один из таких дней на выходе из школы Саша Весёлый нагнал Дениса и попросил сопроводить его домой. Всю дорогу Саша болтал без умолку, рассказывал смешные истории, стараясь во что бы то ни стало рассмешить спутника, заглядывал ему в глаза, улыбался. В общем, на подходе к Сашиному дому у Дениса не осталось и тени сомнения: Саша собирается его о чём-то попросить.
   - Слушай, - сказал Денис у калитки, - говори прямо, чего надо.
   Саша покраснел, замялся на пару мгновений.
   - Это... - сказал, тихо. - Кинул нас этот Яхромов, как оказалось.
   - Нас?
   - Ну, а кого же? - спрашивает Саша, удивлённо вскинув правую бровь. - Ходили же к нему представители профсоюза. Наобещал он им до хрена, но ни хрена до сих пор не сделал. В общем, наши завтра на митинг собираются. Метнуться бы, а?
   Метнулись. Благо - суббота. На это раз всё началось, как и в прошлый - прошли по центральным улицам с плакатами, у здания администрации принялись митинговать. Ораторы по очереди призывают власть к ответу, требуют разобраться и отчитаться.
   Тем временем к краю площади, рыча и отфыркиваясь двигателем, подъехали несколько "буханок" с мигалками и "ПАЗик". Подкатил милицейский "бобик". Отдуваясь, выбрался из него неимоверно тучный майор. Переваливаясь, пошел к памятнику Вождю Народов. Расколол собравшуюся у его подножья толпу, как ледокол. Поднявшись на ступени и подав остальным знак молчать, одышливо прохрипел:
   - Немедленно разойтись. Иначе...
   - Бить будете? - перебил кто-то из толпы.
   Майор помолчал, взглядом прочёсывая собравшихся. Сунул руки в карманы.
   - У меня приказ, - сказал наконец, - прекратить всё это... - Ещё помолчав, вновь потребовал: - Разойтись!
   - А если откажемся? - спросил тот, кто выступал до его появления.
   Покачав головой и пожав плечами, майор сплюнул под ноги, едва не зацепив плевком собственное пузо.
   Их выхватывали по одному. Из "буханок" по двое выскакивали "упакованные" в бронежилеты милиционеры, хватали первого, кто попадётся, заломив руки, не церемонясь и не скупясь на тычки и удары, тащили к "ПАЗу". Впихивали внутрь, там попавшегося принимали и швыряли дальше в салон. Кому повезло, успели убежать. Менее удачливых повезли куда-то. Был среди них и Денис. Когда его заталкивали в автобус, он пытался объяснить, что на улице остался беспомощный друг, что он должен быть с ним. Дёрнулся, пытаясь вырваться. Но его ударили в живот, а потом с размаху локтем по спине, угодив в позвоночник. В глазах у него потемнело, он обмяк и обвис на руках милиционеров.
   Дальше всё было, как во сне или в тумане, а может, во сне был туман. Из того, что с ним происходит, Денис почти ничего не понимал. Их привезли куда-то, долго держали в "клетке". Потом выдёргивали из неё по очереди. Когда настало время Дениса, ему пришлось долго идти по показавшемуся бесконечным (наверное - от усталости и жуткой боли в спине) коридору, потом его затолкнули в дверной проём, там подставили стул и позволили осесть на него.
   Его спрашивал о чём-то, он пытался отвечать. Подписал какую-то бумагу. Потом ещё одну. И "провалился". В себя пришел от холода и сырости. Оглядевшись вокруг, обнаружил, что сидит на лавке под скрюченной тощей березой, а сквозь её чахлые ветви на голову и на плечи ему льёт дождевая вода. Его куртка и шапка куда-то подевались. Свитер промок до последней нитки и кажется неимоверно тяжелым - почти неподъемным. Давит на плечи, прижимая к лавке, мешая встать. Упершись руками, Денис с трудом отрывает от неё пятую точку. Спину пронзает резкая боль, колени заходятся в дрожи, он едва не заваливается на землю.
   Встать получилось лишь с третьей попытки. Куда идти? Нужно на вокзал, но где он? Денис бредёт между домов, сворачивая туда, куда несут ноги. Окна домов черны. Фонари горят через один. Прохожих нет. За ним увязалась тощая рыжая собака. Держится в двух шагах позади. Поскуливает, словно сочувствуя. Мимо, обдав с ног до головы грязью, пронеслась машина с выключенными фарами. Денис безразлично поводил её взглядом. Отерев лицо ладонью, пошел дальше.
   Он ходил бы, возможно, до самого утра, если бы не табличка со стрелкой и надписью "Ж/Д вокзал".
   До вокзала он добрался на последнем дыхании. Стуча от холода зубами, забился в угол зала ожидания - поближе к батарее, через какое-то время дрожь унялась, и он уснул.
  
   Утром, как раз к отправлению первого поезда, Дениса разбудила вокзальная уборщица: ткнула ручкой швабры в плечо, увидев, что открыл глаза, заворчала что-то про пьянь подзаборную и тунеядцев, загромыхала пустым ведром.
   В поезде уснуть он не смог, хоть и очень, до рези в глазах, хотелось: болела спина, и никак не получалось устроиться поудобнее. Пытался даже вытянуться на деревянном сиденье - не помогло. Состав трясло, вагоны вибрировали и подпрыгивали. Что лёжа, что сидя - отдаёт в позвоночник. Так всю дорогу и проёрзал по отполированным сотнями задов доскам, скрежеща зубами и таращась в окно.
   Дома его встретила заплаканная Татьяна. Едва Денис открыл дверь, она набросилась на него с упреками, но умолкла, поймав его взгляд. И, привалившись спиной к стене, уткнув лицо в ладони, разрыдалась.
   Он заперся в ванной комнате, напустил горячей воды. Стащив с себя одежду, погрузился в неё с головой. И ощутил смертельный холод. Из-под крана льётся почти кипяток, а он мерзнет, как голый на морозе. Его, что называется, колотит. Мышцы сокращаются с неимоверной амплитудой и силой, грозя переломать кости. Челюсти заходятся в бешеной "пляске". Он хочет позвать Таню, но не может выговорить ни слова.
   Дрожь унялась лишь когда забрала остатки его сил. Выбрать из ванной он смог только перевалившись через её край. Мешком плюхнулся на кафель. Замер. Странно, но теперь ему вовсе не холодно, а даже жарко. Кафель приятно охлаждает. Денис жмётся к нему всем телом...
  
   Воспаления легких не случилось. Вызванный на дом врач высказал опасение, но в итоге оно не оправдалось. Тяжелая простуда с почти постоянной температурой 38 одолевала Дениса восемь дней кряду. Ночами ему становилось хуже - столбик на градуснике подпрыгивал до отметки "40". Дениса бросало в такой жар, что постельное бельё моментально пропитывалось потом. Всё эти дни и ночи Таня неотлучно была рядом с ним. Это она вытащила его из ванной комнаты. Для этого ей пришлось выбить дверь, благо, запор на ней оказался не прочным, сломался после нескольких несильных толчков плечом.
   На утро девятого дня болезнь неожиданно резко сдала свои позиции. Словно махнула рукой, сказала "Ну, и чёрт с тобой" и ушла. К вечеру Денис уже был абсолютно здоров.
   Пока Денис болел, несколько раз звонили из школы и со склада, справлялись о здоровье, интересовались, когда сможет приступить к работе. Заходил Саша. Видно было - переживает. Просил прощения за то, что впутал Дениса во всё это. Оказывается, Сашу самого забирали в милицию - в другое отделение, но быстро отпустили.
  
   Пробюллютенив до конца недели, в понедельник он вышел на работу. После второго урока, в учительскую позвонила Станислава Матвеевна, вызвала к себе.
   - Вот что, Стрельников, - сказала, как только он переступил порог её кабинета, - пришла на тебя бума. Нарушение общественного порядка в пьяном виде, злостное хулиганство, сопротивление сотрудникам милиции.
   От услышанного брови Дениса лезут на лоб.
   - Что?! - вырывается у него. - Да я... - от возмущения он не находит, что сказать.
   - Знаю я всё, Денис, - сообщает Станислава Матвеевна. - Саша рассказал. Да... - вздыхает, покачав головой, - натворили вы дел.
   - Но...
   - Да всё я понимаю, Денис, - произносит она, вглядываясь в его глаза. - Если бы от меня зависело, порвала бы эту писульку и дело с концом. Но... - разводит руками. - Директор с тобой разбираться желает. И настроена очень решительно. Просто рвёт и мечет: честь школы, светлое имя учителя опорочены, нужно дать ход делу, чтобы другим неповадно было, и тому подобное. Понимаешь?
   Денис кивает. Лицо его побледнело, желваки на скулах надулись.
   - Иди, ждёт она тебя. И вот ещё что... Будет орать, держи себя в руках. Не груби. Связи у неё в области большие. Не дай Бог, под горячую руку действительно пришьют что-нибудь.
   Алла Львовна встретила Дениса молча. Сидит за столом. Исподлобья одарила взглядом и вновь уткнула его в матово отблескивающий глянец журнала. Денис потоптался у двери и решительно направился к столу, уселся на стоящий перед ним стул. Алла Львовна ещё раз взглянула на него и, прикрыв глаза, на ощупь перевернула страницу журнала.
   - Стрельников, - произнесла тихо. - Не ожидала от вас... - посмотрела на Дениса сквозь сеточку ресниц. - Как же вы могли?! - резко повысила тон. - Вы - учитель! - воздела к потолку указательный палец правой руки. На нём сверкнуло массивное золотое кольцо с красным камнем. - Вас чему в университете обучали: с детьми работать или водку пить? Вы понимаете, что своими пьяными выходками вы сорвали программу обучения по предмету?! - Алла Львовна перешла почти на крик. Лицо её раскраснелось, глаза горят праведным гневом. Она хлопает ладонью по столу и продолжает: - Благодаря вам, дети отстают на целую неделю, а на носу конец полугодия! Предупреждаю, я решительным образом собираюсь наказать вас. И приложу максимум усилий, чтобы наказание было, как можно более суровым. И вам и другим урок будет!
   Дверь кабинета, скрипнув, распахнулась. Денис вздрогнул и обернулся. Алла Львовна умолкла, перенеся взгляд ему за спину. В кабинет в инвалидном кресле въехал Саша Весёлый. Подкатив к столу и кивнув директрисе, поизносит:
   - Продолжайте.
   - Что... - выдыхает та, опешив.
   - Продолжайте, говорю. Не стесняйтесь. Вы так орали, что ни для кого уже не секрет о чём вы тут, - усмехается, - беседуете.
   В ответ Алла Львовна шипит, как змея:
   - Ш-ш-ш-то... - Вскочив со стула, кричит: - Вон! Чтобы ноги твоей... - захлёбывается собственным криком. Кашляет. Сквозь кашель выговаривает: - Я и про тебя всё знаю. С тобой у меня разговор короткий. Нет тебя, понял? С этой минуты ты здесь не работаешь. Понял, Весёлый! Вон! Сволочи! Из-за вас как я в глаза людям смотреть буду?! На демонстрации они ходят! В диссидентов они играют!
   - А, так вот оно что, - перебивает её Саша, ехидно ухмыльнувшись. - Понятно. В таком разрезе люди, перед которыми стыдно, - это Яхромов Сергей Олегович? И ещё, наверное, начальство его?
   Лицо Алла Львовны зеленеет.
   - Я тебе покажу начальство, - цедит она сквозь плотно сжатые зубы. - В этом городе ты на работу не устроишься. Никуда не устроишься, даже сортиры чистить...
   Слушая, Саша продолжает ухмыляться. Качает головой.
   - Ой-ой-ой, - комментирует. - Боюсь-боюсь.
   - А ты, Стрельников, - продолжает Алла Львовна, не обращая внимания на Сашу, - работаешь здесь до конца учебного года, а потом катишься на все четыре стороны! Понял? - улыбается она, оскалив зубы. Эта улыбка и огненно рыжие волосы делают её похожей на разъярённого хищника. Кажется, она сейчас зарычит и бросится на них. И она действительно издаёт рык: - Пошли вон, ублюдки!
   Упрашивать себя они не заставили. Денис вскочил с места, схватился за ручки Сашиного кресла и почти бегом выкатил его в коридор. Во внезапном приступе злости с силой ударил ногой по двери. Та с грохотом захлопнулась. И тут же на Дениса наваливается тишина. Оглушает сильнее, чем ор Аллы Львовны. Будто пробки забила в уши. Потряся головой, Денис принимается ковырять мизинцем в ухе. Таращится на кадку с фикусом у окна. Рядом с ней, зажав в руке половую тряпку, стоит уборщица баба Тася. Говорит что-то, но он не слышит.
   Баба Тася манит его рукой.
   - Орала? - спрашивает, когда подошел.
   Вопрос доносится, как сквозь вату. Денис кивает.
   - Провинились чем?
   Денис, махнув рукой, морщится в ответ.
   - Да пошла она, - звучит сзади голос Саши.
   - Ну, ничего... Ничего, милок. Всяко бывает, - говорит баба Тася, ласково глядя Денису в лицо. - Можешь, перетерпи. Но только... - она перекладывает тряпку в другую руку. - Никогда, - взгляд и голос её отвердели, - не ходи против совести, что бы ни приключилось. Делай, что в силах, и пусть будет, как Бог даст.
  

***

  
   О том, что скоро придётся уйти из школы, Денис думает почти постоянно. И мысли об этом порой доводят его до бессонницы и сердечных болей. Он ещё ничего не сказал ни Тане, ни родителям. Как объяснить им? Отец будет сильно переживать, а ему нельзя. Мать начнёт приставать с расспросами, допытываться. Наверняка побежит выяснять в чём дело к Станиславе Матвеевне. Объясниться с Таней будет проще. И всё же очень не хочется этих объяснений. А ещё придётся искать другую работу. На одних складских доходах долго не протянешь.
   Чёрт, как всё не к стати! И дёрнуло же его поддаться на Сашины уговоры, шататься по этим митингам. Было бы сейчас, как раньше - тихо и спокойно. Но хорошо ли это было бы? Правильно ли?
   На этой мысли он неожиданно поймал себя в последнее утро апреля, за завтраком. Таня стоит у плиты, наблюдая за тем, как закипает чайник. Она думает о чём-то. Напряженный ход мыслей отражается на её лице - оно мрачнеет и просветляется; морщины на лбу появляются и разглаживаются; глаза то расширяются, то превращаются в узенькие щёлочки.
   Чайник засвистел. Таня, выключила газ.
   - Динь, - произносит она негромко.
   - Что?
   - Мне вчера мама на работу звонила.
   Таня ставит перед Денисом чашку, положив в неё пакетик с заваркой, наливает кипяток.
   - Сказала, тётя Галя зовёт меня в Москву. Свободное место фармацевта есть. Зарплата хорошая. Первое время у тёти Гали пожить можно.
   Она смотрит на Дениса, ожидая ответа. Денис молчит, ложечкой размешивая сахар в чае, глядя на образующийся в чашке водоворот.
   - Динь, ну что ты молчишь? - не выдерживает Татьяна. - Что мне делать?
   - А как ты хочешь? - спрашивает Денис, не поднимая глаз.
   - Я не знаю...
   - Думай.
   Что в школе что-то не так Денис почувствовал, как только переступил её порог. Ощущение это усиливалось по мере приближения к концу рабочего дня. Особенно "что-то не так" наседало на переменах по пути из учительской в класс и обратно. Только к последнему уроку до него дошло: не видно бабы Таси. Заболела, наверное, или отпросилась, решил он. Не было бабы Таси и на следующий день. А в пятницу её похоронили. Провожали уборщицу в последний путь все свободные от уроков учителя, да ещё кто-то из соседей. Баба Тася была бездетной. Муж, участковый, вскоре после свадьбы погиб в перестрелке с бандитами. Так и прожила вдовой. Родственники у бабы Таси, если и есть, неизвестно где. Перед гробом физрук на красной подушечке пронёс медаль "За отвагу". После кладбища коротко помянули Таисию Тихоновну в кафе и разошлись.
   После похорон Денис заглянул к родителям. Дверь открыла мама. Лицо её бледно, губы дрожат - вот-вот разрыдается.
   - Ты чего, мам? - спрашивает Денис, схватив её за плечи. - С отцом что-то?
   - Тихо, тихо сынок, - шепчет мать. Дёрнув плечами, чтобы освободиться, подхватывает его под локоть и тянет в кухню.
   - Мам, ты чего? - переспрашивает он, подчиняясь.
   - Тихо, тихо, - твердит мама на ходу.
   В кухне она даёт волю слезам.
   - Из клиники позвонили, - тихо выдавливает сквозь них. - Сказали, операция подорожала. Почти в два раза.
   Закрыв лицо ладонями, она оседает на стул. Плечи её трясутся от беззвучного плача.
   Денис опускается перед ней на колени, обняв, принимается гладить по голове. Ему самому хочется разрыдаться. К горлу подкатил ком, в глаза будто кто соли насыпал.
   - Успокойся, успокойся, мама, - шепчет он. - Всё будет хорошо. Всё образуется. Собёрем, сколько нужно.
   - Хорошо, я трубку взяла. Отец ещё ничего не знает. Как ему сказать?.. - произносит мама сдавленно. - Он ведь осенью за грибами идти собирается... О, господи... - новый приступ плача наваливается на неё.
   Когда мама успокоилась, они посоветовались и приняли решение ничего не говорить отцу. Хотя бы пока. Вдруг, что-нибудь переменится. Они пытались доказывать друг другу, что это вполне возможно, хотя каждый из них отчётливо понимал, что меняться нечему. Деньги сами на голову не свалятся, а в клинике никаких скидок не сделают - хоть на коленях упрашивай. Они убеждали друг друга в обратном потому, что боялись рушить надежды на скорое выздоровление отца.
   Простившись с мамой, Денис отправился на склад. Ему предстоит рабочая ночь. Работа грузчиком отнимает у него много сил. А ведь, кроме этого, ему нужно выполнять ещё и обязанности сторожа. Он справляется. Хотя и чертовски устаёт к утру. Иногда выдаются ночи, когда на склад ничего не привозят. Тогда Денис блаженствует: валяется на раскладушке в сторожке, дремлет, пьёт чай. Грядущая ночь должна быть именно такой. По крайней мере, никто из бригады не проинформирован о том, что доставят какой-нибудь груз.
   При входе на территорию склада Денис нос к носу столкнулся с братьями Савельевыми. Оба одеты в просторные рабочие робы коричневого цвета. У Аркаши подмышкой деревянный ящичек, из которого торчат ручки инструментов, Георгий на плече несёт штыковую лопату и ломик.
   - Здорова! - восклицает Аркадий. - Какими судьбами?
   - На работу, - отвечает Денис.
   - Во как! - гаркает Аркаша. - Слышь, Гога, - обращается к братцу, - и Дениска тут работает!
   Георгий протягивает Денису ладонь. Она черна то ли от земли, то ли ещё от чего-то.
   Денис жмёт её. Обменивается рукопожатием и с Аркадием.
   - А мы, видишь, подшабашить нанялись, - поясняет Аркадий, выхватив из-под мышки ящик и потрясся им перед Денисом. - Ангар достраивать помогаем. Ну, ладно, пересечёмся ещё, - он хлопает Дениса по плечу и говорит брату: - Пошли Гога, жрать хочется!
   Теперь Денис наталкивается на братьев регулярно. Их встречи мимолётны, разговоры ограничиваются фразами "привет, как дела?" и "пока, до завтра". Как правило, братья приходят на склад, когда Денис собирается уходить, а уходят, когда он заступает на смену. Но иногда Савельевы задерживаются на работе дольше обычного, и тогда Денис имеет возможность посмотреть, как умело Аркадий управляется с инструментом, а Георгий - с ломом и лопатой. Работают братья споро и с видимой охотой. Нет сомнений, физический труд доставляет им удовольствие.
   А Саша Весёлый собрался в Канаду. На следующий же день после выяснения отношений с Аллой Львовной он исчез, как в воду канул. В школе не появлялся, на звонки Станиславы Матвеевны отвечала его тётка и говорила, что Саша подойти к трубке не может. Вроде бы Игорь Аркадьевич ходил к нему домой, чтобы поговорить, но о подробностях и итоге разговора никому не рассказал. По крайней мере, Денису. И вот, наконец, Саша сам позвонил в школу, вызвал Дениса к телефону и с ходу вывалил на него:
   - Уезжаю! Сваливаю за кордон, старичок!
   - Серьёзно? - удивляется Денис.
   - Очень даже серьёзно!- смеётся Саша.
   - Куда?
   - В Канаду, старичок, в Канаду! - отвечает Саша и нараспев с выражением декламирует: - Над Канадой небо сине, вдоль берёз дожди косые, так похоже на Россию, только вовсе не Россия.
   - И как же ты там будешь? Где устроишься?
   - Договорился уже обо всём! Помнишь, я тебе говорил, что по удалёнке с кое-какими конторами работаю?
   - Ну.
   - Вот, пригласили меня. Сначала стажировка в Квебеке, потом, если всё будет нормально, говорят, в Торонто, а может и в Оттаве постоянную работу получу! Жильё обещают на первое время предоставить.
   - Доволен?
   - А то!
   - Поздравляю.
   - Спасибо! Слушай, я чего звоню, - спохватывается Саша. - Давай со мной, а? Ты ж языки знаешь. Я намекнул уже про тебя. Сказали, можно попробовать. Документацию по софту переводить будешь. А? Давай! Попытка не пытка! Не получится, вернёмся. Кто не рискует, сам знаешь...
   Денис долго молчит в трубку. Думает. О родителях, о Татьяне. Бросить всё и всех и уехать? Взглядом он пробегает по стенам учительской. А что его тут ждёт? Через месяц-полтора директриса потребует, чтобы он ушел. Что потом? Может, действительно сорваться, попробовать новую жизнь, новые ощущения, прикоснуться к новым возможностям? Может... Но как же мама, как отец? Кто поможет им? Как оставить их здесь одних? Да и Татьяну, как бросить? Ведь она же любит его.
   - Нет, - отвечает он Саше. - Нет, Саш, не могу.
   В трубке слышно, как Саша тяжело засопел.
   - Значит, - говорит он, - Родину любишь, поля, берёзки и всё такое?
   Денис молчит.
   - Я тоже люблю, - произносит Саша, глухо вздохнув. - Люблю, но... Родина больше не поит меня берёзовым соком, берёзовым соком. Вот такие пироги, старичок... - он вздыхает ещё раз. - Ладно, Денис, ты загляни ко мне в мае числа двадцатого, договорились?
   - Двадцатого? - Денис инстинктивно пытается сообразить работает ли он двадцатого в ночь.
   - Ага. Хотя... - Саша умолкает, слышно, шуршит чем-то. - Слушай, я тебе ещё звякну, уточню дату и время, лады? Лёньку Кабардина пригласить думаю и Мишку Смолина. Помнишь, как в детстве в походы ходили? Может, ещё кто подтянется. Посидим напоследок.
   Не успел Денис переварить эту новость, как подоспела ещё одна: бабушка решила сдавать полдома. Вызвала Дениса и заставила перетаскивать вещи.
   - Ну, зачем ты это затеяла? - спросил он, двигая старинную швейную машинку "Зингер", перешедшую бабушке по наследству от её бабки.
   - А отцу твоему кто поможет? - ответила бабушка, как в прошлый раз. - Мать-то мне всё рассказала.
   Денис насупился, перестал двигать машинку и попытался возразить:
   - Ба, я заработаю.
   Бабушка, покачав головой, вздохнула:
   - Работничек...
   Заметив, что Денис покраснел, она добавила:
   - Ну, что ты, я ж не со зла. Где тебе такие деньжищи-то одному заработать?
   Денис пожал плечами.
   - Я постараюсь, - сказал и закусил нижнюю губу.
   - Не надорвешься?
   Денис потупил взгляд, пожал плечами ещё раз.
   - Что ж делать-то, как нам денег достать, внучок?
   И Денисовы плечи снова поползли к ушам.
   - Вот и я ума не приложу, - произнесла бабушка задумчиво. - Будем пытаться как-нибудь.
   Перетаскивая вещи, Денис устал, как ломовая лошадь. Посуда, скатанные в рулоны половые дорожки, узлы с каким-то тряпьём - всё это снилось ему следующей ночью, оттягивало руки и давило на плечи, как наяву. А на утро, встав ни свет, ни заря, он отправился расклеивать по городу объявления о сдаче жилья.
   Жильцы нашлись на четвёртый день: молодая восточная пара, Фарида и Фархад, с двумя малышами. Они внесли плату сразу за три месяца.
   - Глядишь, - сказала бабушка, передавая деньги Денису, - и соберём, сколько нужно.
   Первую неделю Денис каждый день заходил к бабушке, чтобы присмотреться к постояльцам. Они оказались людьми спокойными: никого к себе не водят, на хозяйскую половину заходят только при крайней необходимости. Фарида неотлучно сидит с детьми, а Фархад пропадает на заработках.
   Первого мая, как положено, Стрельниковы перекапывали огород под посадку картошки. Солнце припекало совсем по-летнему. Денис истекал потом и разделся по пояс. Он копал вместе с мамой, а Бабушка руководила ими. В это раз она решила, что сажать нужно раза в полтора больше обычного.
   - Вон там ещё раскопать надо, - рукой указала на заросший травой участок земли. - На продажу пойдёт, - заявила, всем своим видом давая понять, что перечить ей бесполезно. - Если цена будет как в прошлом году, неплохо заработать можно.
   Ко второй половине дня у Дениса заныла спина, загудели ноги, а ладони покрылись мозолями. Это у него молодого и сильного. Маме было куда как тяжелее. Но она крепилась, пыталась шутить и даже напевала. А копать было ещё, как говориться, немеряно.
   - Мам, давай я один докопаю? - предложил Денис, увидев, что мама едва удерживает в руках лопату.
   - Один за сегодня не успеешь. А завтра бы уже посадить... - ответила мама, оперевшись на лопату и стерев со лба пот ладонью. - Эх, отца бы в помощь. Вот уж копщик был, не угонишься...
   Она закрыла глаза и застыла на месте, отдыхая, а Денис продолжил орудовать лопатой.
   - Ничего, - сказала мама, когда вновь принялась за работу, - Бог даст, к ночи управимся. Земля-то лёгкая, как пух.
   Это пока, а когда дойдут до целины - вот тогда придётся поднатужиться. Остались бы к тому времени силы.
   В три часа они пообедали, потом полчасика отлежались в доме. Как приятно было валяться на диване, расслабившись, не напрягая ни единый мускул. Денис просто млел от наслаждения. И как не хотелось опять брать в зудящие от мозолей руки лопату.
   В пять часов, когда, скрипя зубами и дыша, как загнанные лошади, они "вгрызались" в целину, пришла Татьяна - в честь праздника она смогла пораньше уйти с работы. Мама с бабушкой попытались отговорить её, но она всё же вытребовала себе орудие землекопа. Танины родители не держали огорода, и Денис со щемящим сердцем смотрел на то, как она неумелыми движениями за несколько замахов втыкает лопату в твёрдую укреплённую сплетёнными корнями растений землю, а когда, наконец, ей это удаётся, тужится выковырнуть ком земли, чтобы перевернуть его.
   В семь вечера едва слышно скрипнула калитка - вернулся с работы Фархад. Поздоровался на ходу и исчез в доме. Через несколько минут оттуда донёслось негромкое позвякивание посуды, из приоткрытого окна потянуло съестным. Спустя полчаса Фархад вышел на улицу перекурить. Выкурив одну сигарету, потоптался на месте, поглядывая исподлобья в огород, выкурил вторую. Наконец, подошел к Татьяне.
   - Ну-ка дай, - сказал и выхватил лопату у неё из рук.
   Работа пошла быстрее - Фархад трудился за двоих. Денис понимал, что тот был со свежими силами, но почему-то стыдился, что не может угнаться за ним.
   С копкой разделались ещё засветло.
   - Спасибо, Фархад, - поблагодарила мама. - Без вас бы мы не справились.
   Фархад кивнул, воткнул лопату в землю и, ни слова не говоря, ушел в дом.
   Второго картошку сажали. После вчерашнего все мышцы ломило, но потом руки-ноги разработались, поясница обрела былую гибкость, и Денис почувствовал себя вполне сносно. Он с мамой делал лунки, бабушка и Татьяна кидали в них картофелины. Этот день тоже выдался жарким, но сажать - не вскапывать, потели меньше. Управились быстро, даже не успели толком устать.
   - Динь, я подумала, - сказала Таня по дороге домой.
   - О чём?
   - О Москве.
   - И?
   - Нужно ехать.
   До дома они не сказали больше не слова. Зашли в магазин, купили кое-что из продуктов. Денис взял себе бутылку пива.
   - Динь, - сказала Татьяна, когда они вошли в квартиру. - Ну что ты молчишь? Ты ведь сказал, думай, я подумала. Скажи что-нибудь, - она заглянула ему в глаза.
   Он подержал её взгляд, нагнулся, чтобы разуться.
   - Окончательно решила? - спросил, развязывая шнурки.
   Татьяна не отвечает. Денис повесил на вешалку куртку. Идёт в кухню.
   - Ведь это же другая жизнь, - произносит Татьяна, направляясь за ним. - Возможность заработать денег, в конце концов.
   - Твоё право, твой выбор, - отвечает Денис, открывая пиво.
   - А твой?
   Денис молчит, наполняя пивом кружку.
   - Тебе что, всё равно? - в Танином голосе слышна обида. - Всё равно уеду я или нет?
   - Нет, - отвечает Денис, отхлебнув из кружки.
   - Что нет?
   Он поставил кружку на стол, сел.
   - Мне не всё равно.
   - А что тогда? - спрашивает Татьяна, усаживаясь рядом.
   - Что?
   - Я говорю, что хочу ехать работать в Москву, - Танин голос дрожит.
   - Я же сказал, это твоё право.
   - Ты издеваешься?! - восклицает она.
   - Тань, - он берёт её за руку. - Что я должен сказать? Что ты хочешь услышать, что я не отпускаю тебя?
   - Нет! - её рука вздрагивает. - Я хочу, чтобы ты сказал, что хочешь поехать со мной, что у нас всё получится, что заживём, как люди.
   Денис делает глоток пива. Оно слегка горчит.
   - А сейчас как мы живём? - спрашивает он.
   - Динь, я хочу квартиру свою, я хочу не экономить каждую копейку.
   - Заработаем.
   - Где?! Здесь?! Динь, а рожать мне когда, в сорок?
   - Почему в сорок?
   - А сколько мы здесь на квартиру зарабатывать будем...
   Сказав это, она вырвала свою ладонь из его и выбежала из кухни в комнату.
   Денис пил пиво редкими мелкими глотками, глядел в окно. За окном легонько покачивалась на ветру берёза, шелестела листвой.
  
   Они не разговаривают уже третий день подряд. Денис злится, но не может определиться на кого: то ли на Татьяну, а то ли на себя. На неё вроде бы не за что, на себя - вроде бы тоже. Хотя, если задуматься, может, он и виноват... Но в чём? В том, что хочет жить здесь, хочет быть рядом с родителями, помочь отцу встать на ноги? Да, там, в Москве, ему, скорее всего, будет проще. Наверняка, проще. Он уже жил там, он в курсе, как там и глупее его наживают состояния, покупают квартиры и машины, ведут роскошный образ жизни. Но... Но ему почему-то всего этого не хочется. Вернее хочется, но не там, а здесь. Почему? Может, потому, что его Родина, его дом здесь, а не там? Почему он должен уезжать куда-то из своего дома? Кто бы мог ему это объяснить?
   От таких мыслей у Дениса пухнет голова. Он задаёт себе кучу казалось бы элементарных вопросов, но ни на один не находит ответа. Ходит сам не свой, как в воду опущенный. Ночами не спит, ворочается, как голодный медведь в берлоге.
   Ещё чуть-чуть и его голова натурально бы лопнула, но выручили братьЯ - пригласили на рыбалку с ночёвкой. Благо, погода позволяет: дни жаркие и даже душные, ночи тёплые. Утром, правда, прохладно, но так это и к лучшему - на прохладной зорьке самый клёв.
  

***

   Над рекой стелется туман. Из-за леса на противоположном берегу высунулся краешек солнца. Денис стоит в воде высоких болотных сапогах, в правой руке старая отцовская бамбуковая удочка, левая упирается в бок. В голове ни одной посторонней мысли, их словно вымело ветром, иногда пробегающим по-над водой. Всё Денисово существо сосредоточено на рыбной ловле, глаза его неотрывно следят за поплавком, который, покачиваясь, медленно плывёт к нависшим над водой метрах в пятнадцати ниже по течению кустам. Поплавок поравнялся с кустами, Денис придерживает его, делаёт лёгкую потяжку, чтобы крючок с наживкой приподнялся над дном - всё, как когда-то учил отец. Кончик удилища дёргается, передавая удар по наживке в руку. Денис делает короткую резкую подсечку. Есть! Рыба бойко заходила на крючке. Денис неспеша, держа леску в постоянном натяжении, работая катушкой и удилищем, ведёт её к себе. Она сопротивляется, пытается развернуться по течению, уйти в прибрежную траву. Если, дав слабину, позволить ей это, может сойти.
   Денис не дал ей такого шанса. Подтащил, подхватил под жабры. На кукане уже сидят три приличных голавля. Этот будет четвёртым.
   За спиной раздались звуки возни и невнятное бурчание, послышался шелест брезента. Денис через плечо бросил взгляд на берег, там из палатки выбирается Аркадий. Физиономия его заспана и помята. Вчера вечером братьЯ хоть и старались держать себя в руках, чтобы быть в тонусе к утренней ловле, но всё же по обыкновению "набрались". Утром Денис попытался растолкать их, но был незаслуженно послан куда подальше.
   - Рыбаку наше с кисточкой, - хрипло произносит Аркаша. - Как успехи?
   - Нормально, - отвечает Денис, - насаживая на крючок распаренный горох.
   - Много взял?
   - На уху хватит.
   - Ясно, ну, ничего сейчас мы это дело поправим. Гога! - зовёт, хлопнув по скату палатки ладонью. - Подъём, погнали сетку ставить.
   Вообще, Денис противник браконьерства. Ещё в детские годы он получил соответствующие наставления от отца и считает, что сеть - это не спортивно. Ловить рыбу удочкой нужно уметь, это своего рода искусство, да и у рыбы есть шанс спастись, если допустишь ошибку. А сеть никаких особых навыков не требует, сеть - это попросту истребление рыбы. Варварское истребление. Но не ругаться же с братьЯми? Тем более, они его пригласили. Он мысленно вздохнул и забросил наживку в воду.
   Сеть братьЯ ставили как раз за кустами, под которыми клевали голавли. При установке плескались, ухали и ахали, обжигаясь ледяной водой, громогласно переругивались, в общем, не оставили Денису ни одного шанса в ближайшие час-полтора поймать ещё хоть что-нибудь. Вернулись раскрасневшиеся и стучащие зубами. От одного их вида Дениса бросило в дрожь. БратьЯ накатили по двести. Закурив, хлопнули ещё по сто. Георгий принялся разводить костёр, а Аркадий, "добив" сигарету, нырнул в палатку и захрапел.
   Пока старший брат отдыхал, младший отварил макароны, заправил их тушенкой, на закуску тоненько нарезал лимон, промыл в реке пучок зелёного лука и пучок петрушки.
   Завтракали неспеша. Выпивали.
   Денис сам не знает почему, но он вдруг почувствовал себя очень легко в их компании. Может, сказала своё выпитая водка, а может просто потому, что братьЯ - хорошие парни. Да, Аркаша грубоват, а Георгий, обидчив, да, матерятся через слово, да, их шутки и подколы порой больно задевают за живое, но... есть в них что-то притягательное. Может, простота и открытость? Может, то, что всё называют своими именами - какая-то первобытная искренность. И на эту искренность хочется отвечать такой же искренностью. Кажется, им не стесняясь можно выложить абсолютно всё, всю свою подноготную. И, главное, есть твёрдая уверенность, что если посмеются над тобой, когда раскроешься, то совершенно беззлобно, и главное - потом никому не выдадут твоих тайн.
   Весь день Денис отдыхал душой и телом. Ему казалось, что он не в каких-то десяти километрах от дома, а уехал куда-то очень-очень далеко, уехал в другую жизнь. Настолько другую, что всё, что было с ним ещё вчера, кажется совершенно нереальным, неправдоподобным.
   Вечером варили уху. Получилось изумительно вкусно. Засиделись за полночь.
   А на утро пришлось возвращаться в город.
   Прямо с автостанции, куда доставил их пригородный автобус, Денис направился к родителям. Нужно скинуть рыболовные снасти и спальник, позаимствованные у отца. (Ничего, они ещё с ним сходят на рыбалку, отстоят зорьку, сварят ухи!) Да и уловом поделиться нужно - в сеть попалось немало рыбы, Денис отказывался, но братьЯ чуть ли не силой заставили его взять до верху набитый плотвой и краснопёркой целлофановый пакет. Ну не пропадать же добру, в самом деле?
   - Привет! - воскликнул он, открыв дверь своим ключом.
   - А, рыбак объявился! - отозвалась мама из кухни. - Ну-ка иди сюда!
   Денис вошел в кухню улыбающийся, довольный собой и отдыхом.
   - Вот! - погрузил в мойку пакет с рыбой.
   - Ну-ка, рыбак, скажи мне, - произнесла мама, не обращая внимания на улов, - ты почему в Москву ехать отказываешься?
   Денис ощутил, что тяжеленный груз, с которым он вроде бы распростился, вновь лёг на его плечи - груз тяжких раздумий, груз необходимости принять решение и нести ответственность за него. Под этой тяжестью он даже ссутулился.
   - Кто сказал? - спросил севшим голосом.
   - Как кто? - удивилась мама. - Танюша конечно. Встретила её вчера на улице, бледная вся, под глазами мешки. Что случилось, спрашиваю, а она в слёзы. Выложила всё, как на духу. Ты чего девку мучаешь, а? Не любишь, так и скажи, а любишь, так езжай с ней!
   - Мам!
   - Что мам?
   - Я думаю...
   - Чего тут думать?! Такая возможность! И пожить первое время есть где, и у Танюшки сразу работа будет, а он, понимаешь ли, раздумывает! - мама всплескивает руками, от чего зажатая в правой тряпка шлёпает её по лицу. - Ехать надо и всё тут! - восклицает она, мотнув головой.
   - Мам, - произносит Денис тихо, - а отец, а операция?
   - Ты вот что... - отвечает мама, понизив голос. - Давай так рассудим... - она усаживается на стул. - Всё равно, что ни говори, а денег на операцию пока взять неоткуда, так?
   - Так, - соглашается Денис. - Вот я и говорю, как же я уеду, кто поможет...
   - Погоди! - обрывает его мама. - Ты здесь сколько зарабатываешь, а? И в школе, и на складе вкалываешь - а всё равно копейки, если начистоту говорить. А там, в Москве, представляешь, сколько там платят? Да с твоей головой, с твоим трудолюбием, представляешь, сколько заработать сможешь! Да мы отцу на операцию в момент соберём! Так?
   - Ну... - мычит Денис, помолчав.
   - Гну! - усмехается мама. - Я и с бабушкой уже посоветовалась, тоже говорит, ехать тебе нужно, что тебе в нашем мухосранске сидеть? В Москве жизнь, в Москве возможности. А к нам будешь приезжать погостить, мы-то отсюда никуда не денемся, всегда тебя ждать будем. Так что давай, бегом домой, успокой Татьяну, а то ведь извелась вся, видно же по ней, что напополам рвётся - и ехать в Москву хочется, и тебя, дурака, любит.
   Домой Денис отправился пешком. Намеренно выбрал самый длинный путь. На ходу думал. Раз так, может, действительно рвануть в Москву? Может, получится? Устроюсь в какую-нибудь частную школу, говорят, в таких неплохо платят, а не выйдет - подамся переводчиком к коммерсантам. Да, Серёге же позвонить можно, обещал ведь помочь! Справлюсь - уверен. А здесь? Что меня здесь ждёт? Что потеряю, уехав? Если бы директриса из школы не гнала, подумал бы ещё, а так... Склад этот бандитский... Нет! Не теряю ничего ровным счётом! Права мама, в Москве я отцу скорее помогу! Решено!
   На подходе к дому он заскочил в магазин, купил бутылку шампанского. Надо отметить принятое решение. На свой этаж взлетел, словно на крыльях. Позвонил в дверь. Татьяна не открывает. Позвонил ещё. Результат тот же. На работе, наверное, подумал, возясь с ключами.
   Первое, что бросилось ему в глаза, когда вошел в коридор - записка на полочке под зеркалом. Клочок бумаги с одним единственным словом "Извини".
  

***

   - Поезд ушел сегодня в девять утра, - сообщила Танина мама. В трубке затрещало. Дождавшись, когда помехи прекратятся, она добавила: - Таня просила сказать, чтобы ты не обижался. Денис, пойми, ей действительно очень нужно в Москву. Нужно успеть, пока место не занял кто-то другой.
   - Понятно, - ответил Денис.
   - Если захочешь, телефон тети Гали, Галины Васильевны, я тебе дам.
   - Спасибо, - сказал Денис и положил трубку.
   В этот же день он позвонил хозяйке квартиры, сказал, что оставит ключи соседям, а деньги за свет, телефон и дни, прожитые в этом месяце - на кухонном столе. Собрал вещи и уехал к родителям.
   Потянулись дни. Денис почти безвылазно пропадает на работе: днём в школе, вечером и ночью на складе. Дел прорва: в школе на носу четвертные и полугодовые экзамены, на складе достраивается ангар и уже подвозят грузы - машины идут бесперебойно с вечера до утра. Ум и тело Дениса заняты работой, а на душе царит пустота - абсолютная, космическая, пугающая. Не злость, не боль, не обида - именно пустота. Чёрная дыра. Чтобы она не затянула его, он старается не оставаться один - в школе лезет с разговорами к коллегам, на складе - к грузчикам.
   Эту ночь ему всё же пришлось провести наедине с самим собой - бригаду перебросили для разгрузки вагонов на железнодорожную станцию, а Денис, как сторож, покинуть свой пост не смог. Сидеть в каморке было невыносимо. На душе кошки не просто скребли, они выдирали и выгрызали из неё куски, а пустота бесследно затягивала их. Денис прислушивался - не стукнутся ли о дно. Нет, видимо дыра действительно бездонна. На улице уныло моросил дождь. Подвывал на Луну один из псов. Денис знает, что его сменщик дядя Коля - старый глубоко пьющий мужик - в дальнем углу сторожки за коробками держит пятилитровку разливной водки, к которой прикладывается во время дежурств. Денис сдерживал себя ровно три часа, а потом напился в лоскуты. С каждым глотком водки он чувствовал себя всё легче и легче, чёрная дыра в душе сжималась, пока не превратилась в крохотную точку, похожую на начальную стадию кариеса на зубной эмали.
   Утром он был всё ещё пьян, в горле царила Сахара, голова трещала, как переспелый арбуз. Позвонив в школу, сказал, что не придёт сегодня. Больничный? Нет никакого больничного, просто не придёт. Почему? А не пошли бы вы! Домой он тоже не пошел - не хотелось в таком состоянии попадаться на глаза родителям. Под сочувственно-понимающим взглядом дяди Коли Денис отпил из бутыли водки, завалился на раскладушку и тут же уснул.
   Кого послал по телефону, он не разобрал: то ли Станиславу Матвеевну, то ли ещё кого-то. Протрезвев, застыдился своей грубости. На следующее утро, придя в школу, боялся оторвать от пола глаза, посмотреть коллегам в лицо. Но в середине второго урока, делая вид, что слушает ответ одного из учеников, неожиданно для самого себя плюнул на всю эту стыдливость и мысленно проговорил: "А не пошли бы вы...". А потом, усмехнувшись, добавил: "Все!". И почувствовал себя необыкновенно легко, словно скинул с хребта тяжелейшую ношу.
   В конце рабочего дня на стол Станиславы Матвеевны легло его заявление "по собственному желанию".
   Отмечать увольнение Денис не собирался. Нет настроения, и пить не хочется, и вообще, что за повод, да и с кем отмечать? Саша готовится к отъезду, Татьяна... Вспомнив о ней и о том, как уехала, он почувствовал приступ злости и опять не понял на кого злится. Потому, выйдя из школы, зло сплюнув под ноги, дал себе слово больше об этом не вспоминать. За школьной оградой он обернулся, скользнул взглядом по зданию школы и почувствовал, как защемило сердце. Нет, ему, конечно же, ещё предстоит прийти сюда, и возможно не раз, - получить расчет, забрать трудовую и что там ещё нужно сделать при увольнении?, - но именно этот взгляд почему-то показался ему последним.
   Дотемна он проболтался по городу. На складе раньше времени всё равно делать нечего, сегодня не его дежурство, ему нужно подойти часам к двенадцати, узнать, будет ли работа в бригаде. Можно было бы позвонить из дома, чтобы зря не топтать ноги, но, если пойти домой, придётся объясняться с мамой - чует сердце, Станислава Матвеевна уже сообщила о его выходке. Заявление-то она приняла, но подписывать не стала и сказала, что директрисе пока ничего говорить не будет, подумай, мол, Стрельников, денёк другой. И, скорее всего, как только он вышел из её кабинета, позвонила матери, чтобы та повлияла на непутёвого сына, не дала, так сказать, совершить непоправимое. Нет, только не сегодня... Сегодня на объяснения ни сил, ну духа у него не хватит. Завтра или после завтра, когда всё и всеми будет переварено, когда все страсти улягутся. А сегодня, если работы на складе не будет, он перекантуется в сторожке, дядя Коля приютит на ночь, не откажет сменщику.
   Выпить Денису всё же пришлось. Он только уселся на лавочку в сквере, чтобы передохнуть от ходьбы, как под стоящим рядом фонарём нарисовались двоё.
   - О, какие люди! - воскликнул один из них.
   Прищурившись на свет, Денис узнал Георгия и Аркашу. У Георгия на плече висит внушительных размеров набитая чем-то сумка, в руке у Аркадия пузатая бутылка с вытянутым горлышком.
   БратьЯ подсели к Денису.
   Круговым движением руки Аркадий взболтнул содержимое бутылки, и, лихо запрокинув голову, поднёс горлышко к губам. Раздалось глухое бульканье.
   - Ф-ф-у-х, - выдыхает Аркадий, напившись. - Будешь? - спрашивает, протягивая бутылку Денису.
   На её этикетке золотым по синему написано "Кавуазье". Когда-то Денис пил такой коньяк. Помнится, по какому-то поводу скинулись с пацанами в общаге... Чёрт, как это было давно, удивлённо думает он. Так давно, что кажется было или не с ним или не в этой жизни.
   - Настоящий? - спрашивает он.
   - Другого не держим.
   - Откуда?
   - Места надо знать!
   Денис переводит взгляд с бутылки на лицо Аркадия, потом опять на бутылку. Прикидывает сколько сейчас может стоить такой коньяк, если он действительно не какая-нибудь "палёнка".
   - Ну, ты будешь пить или смотреть? - осведомляется Аркадий, перекинув бутылку из руки в руку. В бутылке призывно плеснулось.
   Денис взял её, поднеся к носу, принюхивается.
   - Не сомневайся! - усмехается Аркадий.
   Коньячный аромат приятно щекочет ноздри. Терпкий, насыщенный. Чем больше вдыхаешь, тем сильнее хочется попробовать напиток на вкус.
   - Ну, давай! - подбадривает Аркадий.
   Прикрыв глаза, Денис задерживает дыхание и прикладывается к горлышку. Губы и кончик языка слегка обжигает. Коньячный вкус медленно распространяется по рту. Денис старается продлить удовольствие, держит коньяк под языком, ощущая, как нарастает жжение. Когда оно достигнет пика, можно глотать.
   - Как оно? - интересуется Аркадий, прищурившись.
   - Му-гу, - одобрительно мычит Денис, всё ещё удерживая коньяк во рту.
   - Ну так пей, не стесняйся, у нас его хоть залейся! - сообщает Аркадий.
   Дальше всё закрутилось, как карусель. Из сумки появилась вторая бутылка. Следом и третья. Они пили. Сперва было вкусно, а потом, пусть вкус коньяка уже почти не чувствовался, Денис просто не мог остановиться, хоть и понимал, что ему нельзя больше, что хватит. То ли открылась в нём какая-то дикая жажда, то ли навалился приступ жадности, то ли случилось что-то ещё. Он пил и пил. И поначалу почти не пьянел. И куда в меня столько вмещается? - гадал он, в очередной раз припадая к бутылке.
   - А я, понимаешь, из школы уволился, - сказал он, когда третья бутылка опустела.
   - Это надо отметить! - воскликнул Аркадий, и из сумки была извлечена четвёртая.
   - Понимаешь, - продолжает тем временем Денис, - понимаешь... А! Пошли они все! Понимаешь, да?
   - А мы сегодня на складе вашем рассчитались, - говорит Георгий.
   - Суки, - вставляет Аркадий, откупоривая коньяк, - накололи нас.
   - Ага, - подтверждает Георгий. - Суки. Не доплатили. Обещали больше!
   - Ничего, мы своё взяли! - смеётся Аркадий.
   - Взяли! - вторит ему брат.
   Потом был вокзал. С какой стати их туда понесло, ведь они так классно отдыхали на лавочке? Они долго стояли у расписания движения поездов. В глазах у Дениса двоилось, буквы и цифры водили хороводы. Потом он вдруг почему-то оказался в вагоне. Что-то загудело, зачем-то застучали колёса, за окном поплыли фонари.
   Они продолжали пить. И в него всё лезло и лезло, как в бездонную бочку. Но он уже даже мысленно не сопротивлялся этому.
   Какой-то полустанок. Денис, согнувшись пополам, стоит, обхватив рукой ствол какого-то дерева. Его выворачивает наизнанку. Позади гогочут братьЯ. И ещё кто-то смеётся. Кажется, смех женский. Освободив желудок от спиртного, Денис на какое-то время почувствовал себя легче, но потом опять выпал из реальности, перестав воспринимать происходящее вокруг.
   Придя в себя, он обнаружил, что сидит за столиком в какой-то забегаловке. Рядом с ним Георгий, а напротив - Аркадий, приобнимая за плечи миловидную молоденькую брюнетку. На столе закуски и бутылка коньяка. От одного её вида Дениса едва не стошнило. Когда Аркаша предложил тост за прекрасную даму, Денис пить отказался.
   Теперь он сидит, упершись локтями в стол и уткнув лицо в ладони, и слушает вздор, который несут братьЯ. Ара и Гога во всю стараются произвести на брюнетку впечатление. У Дениса всё сильнее болит голова - то ли от их трёпа, а то ли наступает похмелье.
   Ещё несколько минут, и голова разболелась до невозможности терпеть. Денис, сопя и морщась, делает над собой усилие - накатывает сразу сто пятьдесят коньяка в надежде, что полегчает. Коньяк пытается выплеснуться назад, но Денис, зажав рот ладонью, заставляет его вернуться в желудок. Закусывает долькой лимона. Он не прогадал, боль отступила почти мгновенно.
   Облегчённо вздохнув, Денис остекленевшим взглядом полоснул по Аркадию и блондинке и закрыл глаза. Уснул. Рухнул всем корпусом на стол, накрывая тарелки с закусками. Жалобно звякнула раздавленная рюмка...
  
   Проснувшись утром, Денис не сразу поверил, что выжил. Хотя, возможно, ему ещё предстоит умереть: голова готова взорваться, в животе ревёт какой-то дикий зверь, впиваясь в кишки когтями, во рту видимо он же и нагадил. Денис лежит на полу, прикрытый тонким шерстяным одеялом, в каком-то незнакомом помещении. Потолок побелен, под ним на проводах болтается патрон с лампочкой, на стенах желтые обои и полки с журналами. На двери плакат с пышногрудой тёткой. Из щели между шторами струится солнечный свет.
   Кряхтя и скрипя зубами, Денис стаскивает с себя одеяло. Поднимается на ноги и, шагнув, едва на валится на пол. Устоять ему удалось только потому, что сумел упереться рукой в стену. Из-за двери донёслось журчание воды и стихло.
   - Пить, - хрипит Денис.
   На полусогнутых ногах, шаркая, как немощный старик, он ковыляет туда, где журчало. Ему кажется, он ощущает запах воды - кристально чистый, морозный, как воздух зимним утром. Запах выводит его на кухню. Там кто-то сидит у стола, но Денису разглядывать некогда, он бросается к крану. Открыв, пьёт захлёбываясь.
   - Герой! - слышит Аркашин голос.
   - Герой! - эхом вторит Георгий.
   - Ха-ха, - раздаётся женский смех.
   - Как я сюда попал? - спрашивает Денис, оторвавшись от воды.
   -Ха-ха, - снова смеётся женщина.
   - Попал, - произносит Аркадий и, помолчав, сообщает: - Гоге спасибо скажи, всю дорогу тебя на себе пёр.
   - Спасибо, - благодарит Денис и, с минуту подержав голову под струёй воды, оборачивается к своим вчерашним собутыльникам.
   Георгий сидит на табуретке, рядом на стуле полуголый Аркадий, а у него на коленях, облачённая в его рубашку, брюнетка. Рубашка застёгнута лишь на несколько нижних пуговиц и в образовавшийся вырез выглядывают груди. Брюнетку это, похоже, ни сколько не смущает. Правой рукой она обнимает Аркадия за талию, пальцами другой зарылась в его волосы и медленными движениями массирует ему затылок. Аркаша млеет с закрытыми глазами. А Гога исподлобья наблюдает за ними.
   - Коньяк будешь? - спрашивает Аркаша, не открывая глаз.
   Услышав слово "коньяк" Денис ощущает рвотный спазм и стремглав уносится в туалет.
   Похмелье преследовало его до позднего вечера. Было оно таким жесточайшим, что Денис зарёкся ещё хоть когда-нибудь употреблять спиртное. Каждые несколько минут как заклинание он повторял про себя: "больше ни капли, больше ни капли..." А братья продолжали пить. Денис, мучимый головной болью, сидел с ними на кухне, слушал их пьяную болтовню и не менее пьяный щебет Аркашиной подружки, которую, как оказалось, зовут Алла, и заливал дикую неутолимую жажду литрами воды из-под крана. Исподволь он подметил, что Гога подолгу задерживает взгляд то на ножках, то на декольте Аркашиной подружки. Смотрит на всю это роскошь порой несколько воровато, а порой - пугающе дико. В такие моменты взгляд его выражал откровенное желание.
  
   - Водку будешь? - спросил дядя Коля, когда Денис зашёл в складскую сторожку.
   Денис ожесточенно замотал головой, чувствуя, что его сейчас стошнит.
   - А я выпью.
   Дядя Коля поднялся с раскладушки, порывшись в углу, достал пятилитровку. Денис, отвернулся, чтобы не смотреть на процесс пития.
   - Эх, жизнь наша - грош ломаный, - вздыхает дядя Коля. - За копейку продадим, за копейку купим. Дела наши теперь такие, - произносит он и, крякнув, выпивает.
   - Слушай, а ты чего здесь делаешь? - спрашивает Денис, спохватившись. - Сегодня же моя смена.
   - Вызвали, - вздыхает дядя Коля.
   - Вызвали?
   Дядя Коля меряет Дениса удивлённым взглядом.
   - Так ты не знаешь что ли?
   - Что?
   - Обокрали нас.
   - Как? - Денис настороженно глянул на дядю Колю и тут же отвел взгляд - дядя Коля опять наполняет стакан водкой. По сторожке распространяется её запах, бьёт Денису в ноздри.
   - В чистую, - отвечает дядя Коля и в один приём "приканчивает" стакан. - Как младенцев. Вот и жди теперь, на кого спишут. То ли ты, то ли я, а кто-то убытки возмещать будет. Может оба вместе. Вот так вот. А может выпьешь?
   - Да подожди ты со своей водкой! - восклицает Денис, вздрогнув. - Что украли?
   Дядя Коля вертит стакан в руках, поглядывает на бутыль.
   - Так это... - говорит, поставив стакан на стол, - пойла импортного несколько ящиков и ещё денег из кассы прихватили. Вот дурачьё, - усмехается, - тыщ десять, говорят, в кассе взяли, а оставили сто почти. Представляешь? Сто тыщ! Нет, для нас оно, конечно, очень даже хорошо, что так вышло, но... если рассудить... - чешет затылок. - Дурачьё ведь! - хлопает ладонью по столу, на котором от хлопка подскакивает стакан. Шлёпнувшись донышком на столешницу, подскакивает ещё раз, заваливается на бок и катится, тихонько постукивая гранями.
   - Милиция приезжала, - продолжает рассказывать дядя Коля, не дав стакану сорваться с края стола. - Потом ещё какие-то - то ли тоже милиция, то ли бандюки. На улице пекло, а эти все в чёрном, в кожанках, как только не упрели? Шныряли, вынюхивали. Ко мне подкатывали, что, мол, да как, не видел ли кого подозрительного. Э-э-х-х, - вздыхает он протяжно, - теперь, небось, затаскают.
   Дядя Коля проторчал в сторожке всю ночь. Пил. Кострошил грабителей за их дурость, по которой оставили в кассе нетронутыми целых сто тысяч рублей. А Денис лежал на раскладушке, глядел в потолок. Работы в бригаде грузчиков не было, возможно, из-за случившегося ЧП. Под поругивание сменщика, его охи и ахи, в голове Дениса крутились мысли про похищенные десять тысяч и импортное пойло. Часам к пяти, когда уже начало светать, на эти мысли вдруг легло название "Кавуазье" и братьЁвы слова: "Суки. Не доплатили. Обещали больше! Ничего, мы своё взяли!".
   Дениса как током ударило. В сердце несколько раз что-то кольнуло, в висках гулко застучало, а лоб и спина покрылись испариной. Резко скинув ноги с раскладушки, он уселся на её край и, уперев локти в колени, уткнул лицо в сложенные лодочкой ладони.

***

  
   - Сынок, давай поговорим, а? - с таким предложением обратилась к Денису мама, едва он переступил порог квартиры.
   На душу Дениса, словно на дно быстрой реки, плюхнулся шершавый тяжеленный булыжник. Влекомый течением, потащился по дну, поднимая муть, оставляя глубокую борозду.
   - Давай, - отвечает Денис, догадываясь о чём будет разговор и не ощущая ни малейшего желания говорить об этом.
   - Ты ведь есть хочешь?
   - Хочу.
   - Вот и хорошо. Покушаешь, поговорим, да я на дежурство побегу.
   На кухне мама поставила на плиту кастрюльку с водой и сковородку с макаронами. В кастрюльку опустила пару сарделек.
   - Говорят, ты из школы уволился, - сказала, зажигая газ. - Правда?
   - Да, - ответил Денис, садясь к столу.
   - Что так?
   - Да так... - Денис почувствовал, как камень на душе зашевелился сильнее, поднимая ещё больше мути.
   - Что случилось, сынок?
   - Ничего...
   - Значит, со школой ты окончательно решил?
   - Да.
   - Денис, - мама подошла к нему, положила руку ему плечо. - Раз ты в школе теперь не работаешь... - свободной ладонью подхватила его подбородок, потянув, развернула лицом к себе, заглянула в глаза. - Сынок... Я Тамару Михайловну видела. Говорит, Танюшка в Москве хорошо устроилась.
   Плечи Дениса вздрогнули. Мотнув головой, он заставил маму отпустить его. Отвернулся, уткнул взгляд в пол.
   - Сынок, - из кармана фартука мама достаёт клочок бумаги. - Я тут телефон записала... Тамара Михайловна сказала, Танюшка, как звонит, всякий раз про тебя спрашивает. Может, позвонишь ей?
   - Нет... - тихо отвечает Денис.
   - Сынок, не чужие ведь. Столько вместе прожили. Позвони. Помнишь, мы с тобой про Москву договорились. Так ведь?
   Денис не отвечает.
   - Сынок...
   - Нет! - обрубает Денис.
   - Но...
   Вскочив на ноги, Денис выбегает из кухни. В зале на диване полулежит отец.
   - Сын, - окликает он Дениса, - присядь, - хлопает ладонью по краю дивана.
   Но Денис, не обращая внимания, проносится мимо в свою комнату.
   Там, плюхнувшись на кровать, он закрывает глаза и до боли в челюстях стискивает зубы. До чего же ему хреново. Муторно на душе. Он слышит, что в зал вошла мама, что она о чём-то говорит с отцом. Он мог бы прислушаться и вникнуть в их разговор, но ему не хочется. Он затыкает пальцами уши. Он не будет слушать, и он не будет думать - ни о школе, ни о Татьяне, ни о Москве. Внезапно он ловит себя на мысли о том, как хорошо было бы сейчас уснуть и больше не просыпаться. Чтобы всё, что его теперь окружает, больше не могло его побеспокоить.
   И он уснул. Но, вопреки своему желанию, проснулся. Проснулся оттого, что кто-то позвонил в дверь. В зале завозился отец. Зовёт:
   - Денис.
   - Сейчас, - отвечает Денис и идёт открывать.
   Приотворив дверь, он видит перед собой двухметрового бугая в чёрной кожанке, чёрных кожаных штанах и чёрных же берцах.
   - Ты Стрельников Денис? - спрашивает бугай, пригнувшись, просунув голову в дверной проём.
   - Ну, я.
   - Собирайся.
   - Куда?
   - Со мной поедешь.
   - Зачем?
   Бугай нахмурился. Поморщив лоб, сообщил:
   - Надо.
   - Кому?
   - Увидишь. Собирайся.
   Денис, не питая абсолютно никакого желания куда-либо ехать, попытался захлопнуть дверь, но бугай успел подставить плечо. Дверь уперлась в него, как в стену. Бугай надавил, и Денис не смог сдержать его напора. Отступает, позволяя незваному гостю войти. Гость сделает шаг в квартиру и сунул руку за пазуху. Денис напрягся, ожидая увидеть что-нибудь навроде пистолета, но бугай извлёкает на свет сотовый телефон и, даванув на кнопки большим пальцем, прикладывает к уху.
   - Да, - произносит через несколько секунд. - Нет, не хочет. Притащить? - тут Денис снова напрягся, готовясь сопротивляться. - Понял. Ясно. Держи, - протягивает трубку Денису.
   Тот берёт.
   - Слушаю, - говорит в неё.
   - Ты чего там на моего парня наезжаешь? - звучит в трубке голос Ярослава. - Запугал совсем.
   - Такого испугаешь. Чего надо?
   - Заскочи ко мне на минутку.
   - Как-нибудь заскочу.
   - Нет, ты не понял, ты сейчас заскочи, - произносит Ярослав, и в трубке раздаются короткие гудки.
   Отказываться от приглашения Ярослава бессмысленно, и себе дороже - это Денис понял, ещё раз взглянув на присланного бугая.
   - Ну, поехали, - говорит ему.
   Ехали долго. Денис сидел рядом с бугаём-водителем и отрешенно смотрел вперёд на дорогу. Та вела их за город. На заднем сиденье вальяжно расположились ещё двое, облачённых во всё чёрное, громил. Прямо конвой для супермена какой-то, усмехнулся он про себя, увидев их при посадке в автомобиль - чёрный тонированный до абсолютной непрозрачности извне "Grand Cherokee".
   Остановились перед воротами, врезанными в высоченный забор из красного кирпича. Подождали, пока створки ворот медленно раздвигались без всякого видимого человеческого участия, и закатились во двор двухэтажного особнячка. Там их уже ждал Ярослав.
   - Здорова! - приветствует он выбирающегося из автомобиля Дениса.
   - Привет, - отвечает тот.
   - Как добрались?
   - Нормально.
   - Ну, давай за мной.
   Ярослав идёт к дому, Денис - за ним следом по вымощенной брусчаткой дорожке между клумбами, на которых растут разнообразнейших оттенков розы.
   Ярослав распахивает дверь в дом. Пропуская Дениса вперёд, изрекает:
   - Прошу!
   В доме прохладно, пахнет свежестью. Они поднимаются по деревянной винтовой лестнице на второй этаж. Там проходят в небольшую комнатку с единственным окном, закрытым плотной шторой, от чего в комнатке царит полумрак. В её центре разместились приземистый круглый столик и два кожаных кресла. Больше никакой мебели.
   - Располагайся, - указывает Ярослав на одно из кресел. - Я сейчас.
   Он исчезает за дверью и возвращается вскоре, в одной руке держа два бокала, в другой початую бутылку с синей этикеткой, на которой золотом вытеснено "Кавуазье".
   Плечи Дениса легонько вздрагивают. Он с трудом сглатывает подступивший к горлу ком.
   Ярослав, усевшись в свободное кресло, наливает коньяк в бокалы.
   - Неважно выглядишь, - произносит, пригубив из своего. - Ты где был-то?
   - В смысле?
   - Ты в курсе, что случилось? - отвечает Ярослав вопросом на вопрос.
   - Ты про склад?
   - Про него.
   - Ну, в курсе.
   - А был где в это время?
   Денис пожимает плечами. Стараясь, чтобы прозвучало как можно более безразлично, говорит:
   - Да так... Отдыхал...
   - С кем?
   - Знакомые подвернулись...
   - Ясно. Знаешь, кто склад обнёс?
   - Нет.
   - Понятно. Ну, может, слышал что-нибудь?
   Денис качает головой.
   С минуту молча посмаковав коньяк, Ярослав произносит:
   - Понимаешь, какое дело... Хрень взяли. Копейки. Но не могу я этого так оставить. У Ашота взяли, у меня взяли. Мы с Ашотом теперь партнёры по бизнесу, понимаешь? Найти надо того, кто взял, чтобы остальные знали: нельзя нас даже по мелочи кидать.
   - Ну, найдёшь, и что?
   - И всё, - острый, как нож, взгляд Ярослава упирается Денису в глаза. - Слушай, а ты действительно хреново выглядишь, - резко меняет тему Ярик, - как будто тебя валяли.
   - Вполне может быть, - отвечает Денис, поморщившись.
   - Люди говорят, ты из школы ушел.
   Брови Дениса съезжаются к переносице, на лбу собирается складка.
   - Что за люди? - бурчит он.
   - Всякие разные. Городок наш маленький, сам понимаешь. На одном конце чихнул, на другом тут же "чтоб ты сдох" отвечают. Ушел?
   - Ушел.
   - Чего так?
   - Да так... - снова морщится Денис.
   - Ясно.
   Ярослав наливает себе ещё коньяка.
   - Чего не пьёшь? - спрашивает, глянув на бокал Дениса.
   - Не хочется...
   - Зря. Обалденная вещь.
   Денис едва не произносит "знаю". Вовремя сообразил, что лучше не сообщать о том, что доводилось пробовать "Кавуазье". Ни к чему вызывать у Ярика лишние подозрения.
   - Слушай, а давай к нам! - говорит тем временем Ярослав.
   Денис бросает на него удивлённый взгляд. Уточняет:
   - В смысле?
   - Присоединяйся к делу.
   - Кожанку одеть и с твоими громилами по адресам ездить?
   Ярик разражается гомерическим хохотом.
   - Ну, зачем ты так, - отвечает, отсмеявшись, - мы для тебя что-нибудь посолиднее придумаем. - Ты ж у нас парень образованный. Учти, я серьёзно предлагаю, без шуток. Подумай.
   - Ладно, - произносит Денис, после короткой паузы.
   - По роже вижу, думаешь сейчас: "буду я с бандитами связываться, нет, я не такой, я лучше", - улыбается Ярослав. - Но ты пойми, мы ведь не бандиты совсем, если и было что когда - забыто. Теперь у нас...
   - Да не думаю я ничего, - обрывает его Денис, - понял? Ничего я не думаю! И не нужно мне ничего объяснять! Ясно тебе? Если бы ты знал, как вы все меня достали!
   Денис порывисто встал из кресла.
   - Идти можно? - спрашивает с вызовом в голосе.
   Поставив бокал на стол, Ярослав поднялся на ноги. Подшагнув к Денису, говорит спокойно, как ни в чём не бывало:
   - Не горячись, Дениска. Такие предложения просто так не делают, сам понимать должен. Нам образованные люди нужны для серьёзных дел. Ты конкретно про это подумай, без эмоций, чтобы потом не жалеть. Надумаешь, позвони, - из кармана джинсов Ярик достаёт визитку, вручает Денису. - А тех, кто нас кинул, - кладёт руку Денису на плечо, и несильно его сдавив, сообщает: - я найду. Гадом буду.
   Домой Дениса доставили так же, как и забирали: на джипе под охраной трёх мордоворотов. Бугай-водила даже зачем-то проводил его до квартиры.
   - Сынок, - обращается к Денису отец, всё так же полулежащий на диване в зале, - посиди со мной.
   Денис садится на краешек дивана.
   - Как дела, сынок?
   - Нормально.
   - А со школой что у тебя?
   - Ушел.
   - Почему?
   Денис не отвечает. Выждав какое-то время, отец говорит:
   - Ушел, так ушел. Что теперь поделаешь.
   Денис коротко кивает.
   - Как жить думаешь дальше, сын?
   Денис пожимает плечами.
   - Оно конечно школа не единственная работа, - произносит отец. - Слад опять же... Но только для того ли ты учился пять лет, чтобы на складах работать, как считаешь?
   Плечи Дениса опять тянутся к ушам.
   - Сын... я вот что думаю... - произносит отец тихо. - Может мать-то права?
   - В чём?
   - Кода про Москву говорит.
   Денис порывается встать, но отец удерживает его, подхватив под локоть.
   - Ты, сын, послушай, что я тебе скажу. Ты парень головастый, образованный. Тебе другой плацдарм для действий нужен, не наш городишко. Не в Москву так в область попробуй. Даже там возможностей на порядок больше. Я ведь не просто так говорю, я ведь хочу, чтобы ты, как человек жил, чтобы у тебя всё сложилось, понимаешь?
   Денис долго сидит с закрытыми глазами. На скулах его играют желваки.
   - Объясни мне одно, - произносит он, наконец, - почему я должен куда-то уезжать из собственного дома? Я кому-то мешаю? Я здесь лишний?
   Отцовская ладонь, всё ещё держащая Дениса за локоть, вздрагивает.
   - Ну что ты, сынок, - отвечает отец, сдавленным голосом. - Что ты...
   - Тогда почему?
   - Сын... Но ведь я, ведь мать, мы же хотим, - голос отца начинает дрожать. - Чтоб как лучше... чтоб... чтобы ты... - он отпускает руку сына и поворачивается к нему спиной.
   До разговора с отцом Денис намеревался никуда из дома не выходить, закрыться в комнате, залезть под одеяло и спать столько, сколько влезет. Но теперь его словно что-то гонит отсюда. Выбежав из квартиры, он, скача через ступеньку, спускается по лестнице, оказавшись на улице, останавливается и растерянно крутит головой: куда ему теперь идти? Опять на склад? Там дядя Коля со своими причитаниями и водкой. Заскочить к Сашке? Наверняка готовится к отъезду, только мешать ему. К бабушке? Эта заведёт разговоры про Москву - мать накрутила. Чёрт! Не надо было отказываться от съёмной квартиры, жил бы сейчас один, и ни кто бы не лез в душу. А лезут буквально все. Все... Тут его осеняет: все, кроме братьЁв! Да! Как же он сразу не подумал, что надо предупредить их?
   Обрадованный возможностью чем-то себя занять, он направился в логово Аркаши и Гоги. Там долго стучал в дверь, из-за которой доносились звуки музыки. Звонок то ли не работал, то ли его просто нельзя было расслышать. Когда он уже отчаялся достучаться, что-то всхлипнуло внутри дверного замка, лязгнуло и провернулось. На пороге появился голый по пояс Аркадий. Глаза мутные, подёрнутые плотной хмельной пеленой, Спрашивает:
   - Чего?
   - Дело есть.
   - Чего? - переспрашивает Аркаша, прищурившись, пытаясь сфокусировать взгляд. - А! Заходи, - узнал гостя и посторонился, пропуская. - Пить будешь?
   - Нет, - отвечает Денис, захлопнув за собой дверь.
   - А чего тогда?
   - Поговорить надо.
   - А...
   Аркадий идёт в кухню, Денис - следом. В кухне у стола, на котором торчит на половину пустая бутылка всё того же "Кавуазье", сидит Георгий. В отличие от брата, он почти трезв. А ещё он с первого взгляда кажется Денису каким-то угрюмым. Даже на приветствие не отвечает.
   - Завязывали бы вы, - говорит Денис, подсев к столу. - Ищут вас.
   - Это кто? - настораживается Аркаша.
   - Хозяева склада. Это, - Денис пальцем указывает на бутылку, - оттуда?
   Аркадий тяжело сглатывает, а Георгий резко встряхивает головой.
   - В общем, с этим больше на улицу не суйтесь. Заметят, хреново будет.
   - Откуда знаешь, что ищут? - спрашивает Аркадий. Денис отмечает, что он почти протрезвел. По крайней мере, взгляд стал осмысленным.
   - Да был я в одном месте, там и сказали. Ведь это вы на складе поработали?
   Аркадий набычился. Глаза его снова заволокло хмелем.
   - Сдал, да? - спрашивает он, приподнимаясь с табуретки. - Сдал? - тянется к лицу Дениса растопыренной пятернёй.
   Денис отклоняется, не давая достать себя. Тогда Аркадий всем корпусом подаётся к нему, пытаясь схватить.
   - Сдал! - рычит Аркаша грозно.
   Денис вскакивает с табуретки, отступает к выходу из кухни. Аркадий бросается за ним, но на его пути встаёт Гога. Обхватив брата, прижав к себе, он орёт ему на ухо:
   - Хватит!
   Аркадий извивается всем телом, пытаясь вырваться из братских объятий. Ревёт, как дикий зверь:
   - Пусти! Пусти, сука! Суки! Все суки!
   Денис в оцепенении наблюдает за этой сценой.
   - Думаешь, я не вижу, как на бабу мою смотришь? - продолжает вопить Аркадий. - Бабу мою захотел, братишка? Бери, чего там, пользуйся!
   При этих словах Георгий отпускает Аркашу, и тот с размаху бьёт его в лицо - раз, потом второй. Последний удар настолько силён, что Гога отлетает к стене, стукнувшись об неё спиной и затылком, сползает на пол. Губы его разбиты в кровь, и на них играет какая-то странная улыбка.
   - Дурак, - шепчет он едва слышно.
   Они ушли вместе: ошеломлённый Денис и побитый Георгий. В припадке ярости Аркадий принялся разбивать табуретку о стол, и, чтобы на месте стола не оказались их головы, парни поспешили удалиться. Забрели в соседний двор, уселись на свободную лавочку. Сидели часа три, а может и больше - никто не считал, молчали. Георгий курил одну за одной, то и дело вытирал рукавом рубахи губы - из них не переставая сочилась кровь. Денис поглядывал на прогуливающихся по двору старушек, на возящихся в песочнице под покосившимся облезлым грибком детей и думал: неужели ему действительно здесь не место, неужто он на самом деле здесь лишний и лучше уехать куда-нибудь, поискать другое место, где он будет нужен, где сможет принести кому-нибудь пользу? Но где найти такое место, где те люди, которые испытывают потребность в нём?
   Он думал об этом и прощаясь с Георгием, и по пути домой, куда пошел самой длинной дорогой. Ответы на поставленные вопросы не приходили. Тогда, у самого своего подъезда, он повернул назад, вернулся к той же лавочке, на которой сидели с Гогой. Ему вдруг ужасно захотелось посоветоваться с кем-нибудь, поговорить по душам, на равных, без нравоучений и упрёков. Повинуясь желанию, ноги сами понесли его в частный сектор, где обитает Чайкин.
   - Папа уехал, - сообщила дочь Игоря Аркадьевича. - Будет только завтра.
   Услышав это, Денис почти уже огорчился, но успел сообразить: даже к лучшему, ещё раз всё сам обдумаю.
   На улице темнеет. Он погулял немного между заборами, потрепал по холке огромного "двортерьера", преградившего ему путь у чьей-то калитки, псина глухо заворчала от удовольствия и завиляла хвостом, и побрёл домой.
   Долго стоял на лестничной клетке перед дверью, вертя между пальцами ключ. Словно не его дом, будто к чужим людям войти собирается - такое чувство охватило его. Год назад, возвращаясь сюда, он надеялся на что-то. Да, а на что же надеялся? И не вспомнить. Но была ведь какая-то надежда. Была, да сплыла, вздохнул он мысленно и открыл дверь.
   - Мать! - голос отца - первое, что услышал Денис, войдя в квартиру.
   Из кухни в коридор выскочила мама: волосы растрёпаны, халат, накинутый поверх ночнушки, распахнут.
   - Родненький мой... - произносит она. Губы её дрожат. Из глаз ручьём текут слёзы. - Сыночка мой, - шепчет она, приваливаясь плечом к стене. - Аркаша-то ведь брата... Позвонили-то мне, говорят, и ты с ними... Брата-то он застрелил, а потом сам... Сынок! - она бросается к Денису, падает перед ним на колени и, обхватив его за ноги, сквозь рыдания причитает:
   - Сынок... Христом Богом тебя заклинаю... Уезжай отсюда... Уезжай...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"