Я не сразу понял, зачем Флора потащила с собой игрушку. Похожую я нашел когда-то в лесу и принес показать товарищам. Один из них сказал, что это утка, он видел однажды такую, у нее было сломано крыло. Я забросил находку, она была слишком громоздкая, чтобы ее можно было бы принести в резервацию. Да и к чему?
- Флора, зачем ты принесла этого утенка? - задал я вопрос жене.
- А ты срежь ножом его брюшко, вкопай головой вниз и в клювике проделай маленькую дырочку. Когда будет идти дождь, вода наберется в игрушку и через клювик будет капать в бочонок, который ты обязательно сделаешь. Вот у нас и появится своя вода. А зимой можно пользоваться снегом, набирать его, он растопится и будет, что пить, да и помыться-постирать тоже не помешает, - ответила Флора.
- Какая же ты у меня умница! Я бы не додумался до такого изобретения, - похвалил я жену. - А бочонок я обязательно сделаю, и не один.
- Нам лишний раз рисковать не стоит, показываясь на поверхности, вдруг нарвемся на людей...
Так мы с Флорой зажили в любви и согласии. Продуктов было много (да простят нас люди за воровство!), вода потихоньку набиралась. Иногда на общей территории мы встречались с крысами. Люсинда похвасталась, что скоро принесет приплод. Мне тоже было чем удивить ее: Флора забеременела. Через семь месяцев у нас появился очаровательный малыш. Мы, в знак новой жизни, назвали его Новером. Мальчишка был юркий, смышленый, быстро развивался. За Новером последовали две девочки, Мара и Дара. Мы были счастливы. Наши дети не знали, что такое лишения. Конечно, нам немного не хватало общения с себе подобными. Если не считать крысиное семейство да еще Барбару, изредка навещавшую нас, когда мы выходили из норы по хозяйственным делам, больше и поговорить было не с кем, даже телепатически.
От ностальгии меня спасали неприятные воспоминания. Что я видел в Лабиринтии? Да ничего хорошего. Я уже позабыл, что меня обзывали ржавым, нежное обращение жены -Гарик - мне было больше по душе. А теперь еще дети называли меня папой. Они знали своих отца и мать, и никто не мог отобрать наших крошек. Это было ни с чем не сравнимое состояние довольства и покоя. Я устроил потомству в норе небольшие качели, вырезал из дощечек игрушки. Дети усаживались в уголке на сено и играли ими. Я приносил им с земли красивые пуговицы, катушки без ниток, спичечные коробки, куда они прятали свои ребячьи "богатства".
Люди не мешали нам, а мы почти не мешали им. Завидев, как открывается люк и по лестнице спускается хозяин или его жена, мы быстро скрывались в своем жилище и тихо сидели там, не высовывая носа. Но однажды случилось непоправимое. По лестнице спустилась хозяйка, грузная тетка, что-то куда-то вкрутила, и погреб озарился ярким светом. Женщина огляделась.
- Похоже, крысы совсем обнаглели, вон сколько овощей попортили. А куртка? Рукава нету. Неужели они и ватин жрут? Пора, видно, травить этих тварей, совсем житья от них нет.
Тетка вытащила банку с соленьями, набрала ведро картошки, отключила свет и вылезла на поверхность. Слышно было, как она навешивает большой замок и поворачивает ключ. Жердар давно мне объяснил, что, когда погреб запирается, наступает всем нашим обитателям раздолье. К концу зимы корнеплодов оставалось мало, но никогда не было такого, чтобы закрома были пусты.
Как-то раз в гости к крысам заглянула Розита, их давняя приятельница. Она сказала, что живет в небольшом амбаре, где полным-полно зерна.
- Да сколько же у людей построек? - удивился я. - Даже наш король Фрукер Десятый не столь богат, как эти люди.
О, - засмеялась Розита, - у людей еще полно разных животных, которые дают мясо и молоко, а кормить их чем-то надо, не так ли? Если есть желание, мы можем завтра или послезавтра прогуляться вечерком к амбару. Уверена, вы не разочаруетесь.
Мы с Флорой согласились. Жена сшила пару мешочков для зерна. Наступил ожидаемый вечер. Мы приказали детям ложиться спать и стали выглядывать Розиту. Именно через ее нору мы предполагали попасть в хранилище зерна. Жердар с Люсиндой вызвались сопровождать нас, да и поесть им вкусных зернышек не помешало бы. Все шло, как по маслу. Розита вынырнула из подземного хода, развернулась на сто восемьдесят градусов, и мы отправились за ней.
Зернохранилище порадовало нас. Зерно находилось в огромных металлических емкостях, в мешках , а часть была просто ссыпана в отгороженное место. Мы сначала радостно прыгали по зерну, проваливаясь почти по пояс, дождем обсыпали друг друга, потом набили мешочки самым отборным. Крысы вовсю лакомились. Наконец, довольные, мы тронулись в обратный путь. .
В погребе нас ждало огромное горе. Мы увидели четырех мертвых крысят и нашего Новера. Вокруг были разбросаны какие-то палочки. От них исходил приятный запах. Люсинда зарыдала , мы явственно услышали ее мысли:
- Яд! Люди разбросали яд! Яд мгновенного действия! А я даже не могла предупредить малышей, потому что нас давно никто нет травил...
Флора тоже была в истерике. Такого поворота событий никто не ожидал.
- Новер! - кричала она. - Новер! Очнись!
Обезумевшая женщина обняла сына и стала трясти его, бить по щекам. Но Новер не реагировал. Я тоже не смог сдержать слез. На наши крики прибежали заспанные девочки, сначала они не могли ничего понять, но потом тоже заплакали. Глотая слезы, они объяснили, что брату не спалось, и он решил пообщаться с крысятами. Увидев гранулы на земле, дети, видимо, приняли их за лакомство, вот и поплатились за свою доверчивость.
Я закрыл сыну глаз, взял мальчика на руки и унес в наше жилище, положил на сено. До самого утра мы оплакивали первенца. У обоих тряслись руки, не было сил даже сделать глоток воды. До этого дня мы и не знали, что такое горе, потому что в Лабиринтии нам не приходилось никого хоронить, разве что солдат. Но солдаты выполняли свой долг, а вот если бы мы знали родителей, детей, внуков. Но мы их не знали, следовательно, некого было оплакивать. Может быть, в лабиринтских яслях дети и умирали, но кто нам об этом сообщал. А теперь... Теперь перед нами лежал Новер, которому не суждено стать мужчиной.
Я взял себя в руки: нужно было приступить к захоронению. Пока Флора что-то шептала над телом сына, я вышел из норы в погреб и отрезал большой кусок ткани от куртки. Потом, отойдя вглубь, в сторону кротового хода, стал выкапывать в стене отверстие. Орудуя то ножом, то шилом, я сделал приличное углубление. Мы завернули тело сына в ткань и положили на его постоянное ложе. Флора с девочками насыпали сверху зернышек, чтобы на том свете покойный не был голодным, а потом я замуровал отверстие. Мара сплела веночек из сена, а Флора укрепила его на месте погребения. Жердар и Люсинда не могли унести мертвых крысят в нору. Трупики начали бы разлагаться, и тогда не выжили бы остальные. Наутро в погреб спустился хозяин. Увидев дохлых крыс, довольно потер руки, надел рукавицы и побросал детей Люсинды и Жердара в ведро. Больше мы их не видели. Надо ли говорить, что крысы-супруги постарались со временем сделать свой выводок побольше.
Шло время. Я старался утешить Флору, как мог. Девочки часто обнимали мать, давая ей сил жить дальше. Флора была в зрелом возрасте и еще могла родить ребенка. Так и получилось. Через год у нас появился Друзер, еще через год Федер, ну а потом самая младшенькая - Сара. Флоре стало некогда скорбеть: дети требовали внимания и заботы. Душевная боль потихоньку уходила. Тайком жена уводила девочек за огород, показывала им лекарственные травы, учила знахарскому ремеслу. Я тоже не отставал, обучал мальчиков чтению, арифметике и письму, рассказывал о Лабиринтии, их Родине. Передо мною грозно встал вопрос: девочки почти невесты, а где им взять женихов? Мальчикам же был необходим пенек и палочка. Все же традиции бывают порой сильнее нас. Что они сделают со своей палочкой? Куда их определить для дальнейшего обучения?
Если бы я не сломал палочку, мы бы не расстались с Лабиринтией, жили бы, как нам на роду написано. Но если бы я не сломал эту самую палочку, я бы не постиг, как важно иметь собственное достоинство, не узнал бы, что такое семья, каким горьким бывает горе и каким сладким бывает счастье...