У богини Зимы было трое сыновей, из которых самым последним на свет появился Декабрь. Может быть, именно поэтому он так сильно отличается от своих братьев, что очень часто свойственно именно для младших детей. В нём нет ни ледяной надменности Января, ни безмерной гордыни Февраля, но и сама великая Зима далеко не всегда может предугадать поступки своего неистового сына и совладать с его буйным нравом. Декабрь был безумным танцором, кружащим по свету в бешеной пляске. Изломавшись в танце, раскинув по сторонам широкие рукава просторных белых одежд, с длинными спутанными волосами, хлещущими по воздуху и лицу, он движется по свету, нигде подолгу не задерживаясь, неся с собой горе людям, случайно попавшимся у него на пути. Декабря страшатся и почитают, упоминание его имени при человеке, собирающемся в дальнюю дорогу зимой, считается дурным предзнаменованием для странника. Даже боги побаиваются своего непредсказуемого собрата, ибо Декабрь не ведает ни любви, ни привязанностей. Само воплощение свободы, он живёт лишь во имя своих собственных страстей, словно кружась в вихре бесконечно разнообразных впечатлений. Поэтому говорят, что в сердце Декабря нет ненависти к людям, ему просто нравится заставлять их сгибаться под порывами ледяного ветра, запирать их в домах, наблюдать, как безуспешно их лопаты борются с гигантскими сугробами. Бог любит демонстрировать свою силу и тешится ею, танцуя и брызжа вокруг себя громким раскатистым смехом.
Ты прекрасно знаешь эту историю, и всё же в который раз когда дорога, огибающая холм, выводит тебя к месту, где сверху открывается вид на весь город, не можешь не поразиться могуществу Декабря. Прямо у твоих ног лежит тропа, бегущая к темнеющим внизу домам, но ты не торопишься ступить на неё, застыв, очарованный и одновременно подавленный картиной тонущих в снежном море строений, пугливо жмущихся друг к другу под свинцовым небом. Если бы не редкие прохожие, чёрными точками передвигающиеся по своим странным траекториям, можно было бы подумать, что город мёртв. Сама мысль о существовании человеческой деятельности в этой ледяной пустыне кажется абсурдной, но тебе слишком хорошо знакомы люди, привыкшие к жизни здесь, по соседству с царством Декабря, чтобы так думать. Наконец, предварительно опробовав посохом дорогу, ты делаешь первый шаг на тропу и начинаешь движение. Твои ноги, обутые в высокие грубые ботинки, неторопливо движутся по земле, ты чувствуешь, что по-прежнему прекрасно помнишь этот спуск и после столь долгих месяцев вновь переполняешься радостью возвращения. К востоку, западу и северу от города на тысячи километров тянутся одни только снега, поэтому многие годы твои сограждане использовали тропу среди холмов, как кратчайший путь, связывающий их с внешним миром. По ней ты уходил в последний раз, по ней возвращаешься сейчас на зов родного края. День сегодня относительно безветренный, поэтому ты достаточно быстро достигаешь подножия холма. В каких-нибудь нескольких сотнях метрах отсюда уже начинаются первые дома, и ты движешься по направлению к ним, оставляя в снегу глубокие следы, время от времени вытирая рукой в меховой перчатке испарину со лба, почти полностью прикрытого меховым капюшоном плаща.
Каждый раз при возвращении город встречал тебя стуком черепицы на крышах домов и свистом ветра, швыряющего россыпи снежинок в затянутые бычьим пузырём окна. Однако ещё до того как услышать эти звуки, ты полной грудью вдыхал смесь недоверия и безысходности, разлитую в морозном воздухе. Так бывало всегда, и это неудивительно, ведь Декабрь страшен не только своими холодами и вьюгами. Где бы ни появлялся танцующий бог, повсюду он приносит своё безумие, заражая им людей. Поэтому зимой человек становится подозрительным, раздражительным и боязливым. Вот и сейчас, глядя на приближающиеся ряды домов, ты ощущаешь страх людей, тесно сбившихся вокруг огня за их стенами. В такую погоду, когда всё небо обложено тучами, а ветер налетает несильными, но неожиданными порывами, чувство надвигающейся беды ещё сильнее, чем в метель, и без крайней необходимости жители города вообще стараются не выходить за порог. Внезапно ты вспоминаешь, что сегодня - Праздник Умиротворения, и думаешь о том, что большинству из них всё-таки придётся покинуть свои дома в этот день. Такова никогда не нарушавшаяся традиция, и ты знаешь, что спустя совсем немного времени сможешь убедиться в том, что обычаи по-прежнему свято чтятся, когда будешь проходить через площадь.
Так отчего же ты всякий раз возвращаешься в свой город именно в эту пору, когда Декабрь неистовствует в своём танце смерти, а глаза проходящих мимо как один подёрнуты голубой корочкой льда? Ты часто спрашивал себя об этом, но ответ никак не приходил. Наверное, в глубине души ты сам подгадывал время, и дело здесь не только в тоске по родине, ведь в пляске Декабря кроме безумия и страха таилось и нечто неуловимо притягательное. Для тебя не было высшего счастья, чем вдыхать ледяной воздух, сходиться в схватке с валящим с ног ветром и наслаждаться сиянием льда в холодном блеске полной луны. Ты искал встречи с Декабрём, как ищут свободу.
Последняя мысль приходит тебе в голову, когда ты уже движешься по узкой улочке города, зажатой между двумя рядами неказистых рубленых домишек. Внезапно, ты представляешь себе тех, кто находится там внутри, греясь у своих убогих очагов, поглощая свой нехитрый обед под шум ветра и трещание пламени. Только сейчас ты осознаёшь, как сильно устал от последнего четырнадцатичасового перехода, и неожиданно всего тебя пронзает острое желание постучаться в одну из этих голых дверей, войти внутрь, сбросить с плеч тяжёлый мешок, растянуться у огня и вонзить зубы в кусок холодного жилистого мяса, запивая его огромными глотками кисловатого брусничного вина. Ты даже делаешь движение в сторону ближайшей хижины, но в последний момент останавливаешь себя и, подавив минутный порыв, отправляешься дальше. Глупо думать, что тебе, который в странствиях проводит большую часть жизни, чем дома, будут здесь рады лишь потому, что ты их соплеменник. Кроме того, ты помнишь и о том, какое запустение царит в покосившихся домишках на окраине, где ютятся все бедняки города. Нельзя забывать и о коварстве Декабря, заставляющего людей напрочь забывать о законах гостеприимства. Нет, ты знаешь, что нужно терпеть, ведь тебе осталось совсем немного. В конце концов, ты вернулся навсегда.
При этой мысли перед глазами твоими возникает Дженна, Дженна, глубоко запустившая свои тонкие пальцы в черноту густых волос, Дженна, напряжённо вглядывающаяся из окна вдаль. Ты уверен, что она чувствует твоё приближение, как чувствовала всегда. Откуда-то из глубины сердца к тебе приходит радость, и на какой-то миг ты останавливаешься, подкрепляя себя последним глотком вина из подвешенного к поясу бурдюка, чтобы дать ей охватить тебя полностью. Тепло льётся по твоим жилам вниз, и ты шагаешь ещё быстрее, на некоторое время забыв об усталости. Взгляд твой устремляется в далёкое прошлое, и ты видишь тёплый летний день и счастливое, горящее восторгом лицо Дженны, бегущей к тебе по этой самой улице, и букет цветов в руке девушки, которые словно бы расцвели на безбрежном снежном покрове - ткани её белого платья. Ты вспоминаешь эту сцену каждый раз, проходя здесь, но именно сегодня образы, возникающие в твоей памяти, наиболее ярки. ``Навсегда``, - неожиданно сам для себя шепчешь ты, и ветер тут же срывает с твоих губ это слово, унося вдаль, и ты улыбаешься, думая, что, быть может, оно теперь долетит до пляшущего в снегу Декабря, запутается в складках его развевающихся одежд, да так и останется там навсегда.
Между тем ты продолжаешь двигаться дальше, и вот уже деревянные хижины понемногу начинают уступать место каменным домам, а ноги твои радуются давно забытому ощущению булыжной мостовой под собой. На пути твоём попадаются и первые прохожие. Ты сдержанно приветствуешь их, да и они не слишком уж щедры на эмоции: лёгкий кивок головой, на секунду из-под капюшона сверкает взгляд облитых голубым инеем глаз, и вы расходитесь, каждый в своём направлении. Впрочем, не так уж их и много, этих идущих тебе навстречу горожан: сегодня большинство из них собрались на площади, гул которой с каждым твоим шагом становится всё сильнее.
День Умиротворения... Самый главный праздник зимы таковым на самом деле не является, прихода его жители твоего города боятся больше всего, и всё, что они станут делать сегодня, будет происходить, чтобы умилостивить гнев грозного бога. Говорят, что много-много лет тому назад Декабрь, плясавший со своей ледяной свитой в горах Ультара, повстречал в этот день юную богиню Весну. Впервые тогда дрогнуло сердце неистового бога, и прекратил он свой бесконечный танец. Наслышанная о безумном нраве Декабря, Весна хотела убежать прочь, но когда танцор приблизился к ней и откинул с лица волосы, она узрела в нём нечто, отчего боязнь прекрасной богини исчезла. Обжигающе страстной, но недолгой была их любовь, ибо не смог Декабрь променять объятия Весны на свою кружащуюся свободу. Не удержало его и рождение сына, непоседливого и шаловливого Марта, красотой пошедшего в мать, а неуёмной жизненной жаждой в отца. Никто не ведает о том, что чувствовал бог, покидая возлюбленную, но доподлинно известно, что с того самого времени Декабрь становится наиболее ужасен в своём безумии именно в день встречи с Весной. Оттого-то и собираются люди в Праздник Умиротворения на главной площади города, чтобы молитвами и плясками смягчить ярость повелителя зимних ветров...
Задумавшись, ты незаметно сам для себя выходишь прямо на площадь. В уши тебе сразу же резко ударяет множество сплетённых друг с другом разнородных звуков, и в первый момент ты прикрываешь рукой глаза, давно не видевшие такого обилия красок, привыкшие за время дороги домой к чёрно-серо-белому пейзажу. Постояв несколько секунд на месте, ты вновь продолжаешь свой путь, лавируя между столпившихся у многочисленных костров людей, оглядываясь по сторонам в поисках изменений. Последнее тщетно, и здесь всё точно так же, как и год назад: и открытые бочки с вином, из которых пьют большими деревянными черпаками, и разбитые за день до праздника шатры, где при свете коптящих факелов лучшие танцоры города пляшут во славу Декабря, и мелкие торговцы, не без труда прокладывающие себе дорогу со своими громоздкими лотками. Кричат дети, гомонят разгорячённые вином мужчины, громко расхваливают свой товар лоточники, но за всем этим оживлением явственно чувствуется напряжение, как будто бы горожане специально понадевали весёлые маски, чтобы не накликать своими хмурыми лицами беду. На тебя никто не обращает внимания, да ты и сам рад оставаться незамеченным. При виде столь большого количества людей твоё желание скорее увидеть Дженну становится ещё сильней. Уже недалеко и та улица, которая вскоре приведёт тебя к её дому; остаётся лишь пройти небольшой кусок площади мимо трактира старого Йохана. Ты огибаешь очередной шатёр, держа курс на облепленную снегом вывеску... и внезапно видишь перед собой Энно.
Он движется навстречу тебе в своём лёгком разноцветном трико, мокром от снежной крупы, и четыре деревянные кегли порхают у него над головой, словно смеясь над ветром. У пояса дребезжит кружка с мелкими монетами, редкие пепельные волосы до плеч танцуют в воздухе, на лице потёкший грим, шутовская улыбка до ушей и мудрые серые глаза. Энно, сумасшедший жонглёр, живущий подаянием, Энно, круглый год ходящий в одном пёстром рваном трико, Энно, о котором говорят, что ему покровительствует Декабрь, поэтому старику не страшны даже самые лютые морозы. Он идёт, слегка подпрыгивая на ходу, и люди невольно расступаются, давая ему дорогу. Жонглёр приближается к тебе вплотную, кегли с лёгким стуком падают по две в подставленные руки, и Энно изгибается в глубоком поклоне, растягивая ярко красные губы ещё шире.
- Счастлив видеть вас, мастер Бьярни, снова в нашем городе. Надеюсь, путь ваш был приятен, дни полны небывалых приключений, а ночи - огненной страсти,- хриплый голос старика по-прежнему твёрд, и когда он говорит эту фразу, в нём не слышно ни тени насмешки.
- И я счастлив лицезреть тебя, Энно, да пребудут с тобой боги, хотя, что касается огненной страсти, ты, по-моему, немного погорячился,- отвечая в тон жонглёру, ты смеёшься и делаешь это искренне, поскольку он действительно единственный в городе человек, исключая Дженну, кому ты по-настоящему рад.
- Боюсь,- и здесь в словах Энно чувствуется ирония,- в этом месте вряд ли кому-то есть дело до ваших рассказов, но такой дряхлой развалине, как я, которой и заниматься-то больше и нечем, кроме как ждать смерти, было бы весьма занятно послушать о ваших странствиях за кружкой тёплого вина.
- Ну, не возводи на себя напраслину, Энно, ты покрепче будешь многих из нас, а что же до моих рассказов, то у тебя будет предостаточно времени, чтобы с ними познакомиться. Я решил вернуться навсегда.
Что-то меняется в облике старика при этих словах, что-то неуловимое, однако очень важное, но едва ты успеваешь это осознать, как жонглёр вновь начинает говорить:
- Мастер Бьярни, воля человека стоит многого, но не всегда всё зависит лишь от наших решений. Любимцам Декабря не суждено провести свою жизнь, сидя у очага, и вам это известно не хуже, чем мне.
Ты смотришь на старика, не замечая того, что капюшон твой упал с головы, а ветер швыряет в лицо пригоршни колючего снега. Исполненные странной мудрости глаза на размалёванном лице словно бы проникают в тебя, и сердце твоё дёргается от какого-то смутного и тягостного предчувствия, хотя губы всё ещё продолжают улыбаться.
- Погоди-ка, Энно, о чём это ты? Разве у Декабря есть любимцы? Легенды гласят...
- Легенды слагаются людьми, мастер Бьярни, а люди предпочитают умалчивать о том, чего они не понимают или чего боятся. Декабрь покровительствует таким же, как и он сам, кому всего дороже свобода, для кого в жизни нет ничего желаннее дороги, уходящей в неизвестное. Он дарует нам удачу в пути и храбрость в бою, а взамен обрекает на вечные скитания. Взгляните на меня: в молодости я пешком обошёл полмира, я видел то, что вашим согражданам не приснится и в самых их ярких снах. Когда силы стали мне изменять, я устроился в этом городе, но и здесь я живу лишь по своим законам и слушаюcь лишь своего сердца. Помните, мастер Бьярни: ни уют, ни богатство, ни женщина, ждущая вас сейчас, не удержат на месте таких, как мы. А теперь идите своей дорогой, молодой мастер, и счастливого пути.
И Энно покидает тебя, пританцовывая и жонглируя, а ты стоишь в оцепенении, и в сознании твоём бесконечной лентой плывут последние слова старика, словно бы он сумел сейчас выразить то, что так сильно тяготило твою душу в последнее время, словно бы всё, чего ты боялся, воплотилось в реальность. Наконец, ты трогаешься с места, но, странное дело, ноги сами сворачивают с прямого пути, будто стараясь как можно надольше оттянуть миг встречи с любимой. Сам того не замечая, ты оказываешься на пороге трактира и почти с облегчением толкаешь тяжёлую, скрипящую петлями дверь.
Внутри всё точно так же, как и пять лет тому назад, когда ты в последний раз заходил в это место. Только голоса подвыпивших посетителей звучат ещё громче, и клубы дыма висят ещё более плотной завесой, ведь сегодня - Праздник Умиротворения. Не в силах бороться с усталостью, голодом и навалившейся вдруг апатией, ты садишься за небольшой грубо сколоченный стол прямо у входа, подальше от толпы мужчин с обветренными лицами, сгрудившихся возле стойки трактирщика. Почти тотчас же к тебе подлетает толстая Стина - внучка Йохана, круглолицая, разбитная, пышущая здоровьем и сознанием важности выполняемого дела девица. Выслушивая заказ, она лишь мельком смотрит на тебя, не выказывая узнавания, и ты благодаришь богов за то, что не нужно завязывать пустой, никому не нужный разговор. Потом появляются хлеб и мясо вместе с большой глиняной кружкой горячего вина, и на время ты забываешь обо всём, одурманенный запахом свежей пищи. Поглощая еду, ты не способен ни о чём думать, а затем, хвала богам и за это, начинает действовать вино, резко ударяющее в голову в душном, продымленном помещении. Ты полностью снимаешь с себя куртку, пристроив её на коленях, откидываешься назад к стене и тьма, кроящаяся под твоими веками, почти мгновенно скрывает тебя от всего окружающего.
В своём коротком, но глубоком сне ты видишь всё ту же самую таверну, и себя, вернувшегося пять лет тому назад из первого своего путешествия. Снег на твоих отросших волосах ещё не успел полностью стаять, а тебя уже окружило плотное кольцо слушателей, на лицах которых написана смесь зависти и недоверия. Ты ещё не знаешь, что для них твои рассказы это всего лишь возможность скрасить тоску холодного зимнего вечера, но никто из этих людей никогда не променяет пыль в своих кладовых на пыль твоих дорог, и уж тем более они не одобрят посягательств на порядок вещей, который считают незыблемым. И вот, счастливый в своём неведении, хмельной от вина и всеобщего внимания, ты начинаешь говорить об Ультаре, о своём давнем желании попасть туда, и тотчас же атмосфера вокруг тебя меняется. Кто-то прячется от твоего взгляда за огромной кружкой вина, кто-то отходит в сторону, до ушей твоих доносится слово богохульство, которое шепчет чей-то голос в углу. Растерянная улыбка на твоём лице медленно угасает, и, внезапно, эту картину сменяет вид гор Ультара. В реальности ты наблюдал их лишь издали, но сейчас они рядом, прямо перед глазами - родина Декабря, запретное место, куда никогда не ступала ничья нога из страха прогневать бога. Ты видишь величественные склоны, поросшие рядами гигантских елей, видишь горные пики, за которые цепляются тёмно-серые тучи, медленно плывущие в тяжёлом небе. Взору твоему предстаёт фигура в белом, парящая в самозабвенном танце над самой высокой вершиной. Она манит тебя к себе, и ты, сорвавшись с места, начинаешь стремительный полёт вверх, рассекая кристально-чистый воздух, оглашая безбрежное пространство громкими криками освобождения. Ещё несколько секунд - и вершина уже перед тобой, ты протягиваешь к ней руки, и в этот самый момент картина меркнет, и последнее, что ты видишь, это лицо Дженны, пристально и бесконечно печально смотрящей на тебя...
Вырванный из сна, выброшенный вновь в духоту и шум таверны, ты не сразу осознаёшь происходящее вокруг. Тело сводит ломотой, голова болит, как бывает всегда после кратковременного дневного сна, в мозгу тают картины, явившееся тебе в забытьи. Машинально ты поднимаешься на ноги, силясь вспомнить, о чём был твой сон, и не сразу замечаешь Стину, подлетевшую взять плату с посетителя, которого шатает из стороны в сторону всего после одной кружки вина. С грехом пополам добравшись до висящего на груди кожаного мешочка с деньгами, ты расплачиваешься, нашариваешь мешок и посох, стоящие здесь же у двери, и неверной походкой выходишь наружу.
Вечереет. Снег становится крупнее, а ветер сильнее и чаще. После спёртого воздуха трактира ты наслаждаешься чистотой открытого пространства. Голова понемногу свежеет. Ты зачёрпываешь рукавицей горсть снега и растираешь им лицо, чувствуя, как вместе со стекающей вниз влагой уходят все твои дурные мысли и предчувствия. Сейчас ты и сам не можешь понять, зачем какой-то час назад завернул сюда, пытаясь отсрочить свидание с Дженной. Помотав головой, словно стряхивая с себя наваждение, ты с новыми силами движешься вперёд, отталкиваясь от обледенелой земли своим посохом. Дорога стелется под ногами, ты сворачиваешь на улицу, где всё знакомо тебе с детства, и чувство радостного освобождения жарким пламенем вспыхивает в тебе. Лавка Арвида, сапожная мастерская Калле, быстрее, быстрее, ведь ты уже видишь сразу за домом вдовы Петерсен ограду палисадника, которую собственноручно ставил четыре весны тому назад. Ещё несколько десятков шагов, и ты замираешь у дверей, медля, как и всякий раз, оказываясь на пороге дома Дженны после долгой разлуки, и, наконец, делаешь три коротких отрывистых удара по дереву молоточком, прикреплённым у притолоки. Несколько секунд после того, как звучит ваш условный сигнал, ты слушаешь тишину, а затем в глубине дома раздаются быстрые шаги, шум их нарастает, и в проёме распахнутой двери возникает фигура Дженны, с неприбранными волосами, чёрной волной рассыпавшимися по небрежно накинутой на плечи шали. Словно бы не в силах поверить в реальность момента, вы смотрите друг на друга, застыв по разные стороны порога, а потом она бросается тебе на шею, и, соединившись в выкручивающем душу поцелуе, вы вваливаетесь в дом. Уже на грани полной потери связи с окружающим миром ты наощупь толкаешь ногой дверь, и её хлопок в гулкой пустоте дома звучит совсем как бьющиеся друг о друга деревянные кегли Энно.
И была череда долгих дней, и горячее, истекающее соком мясо, которое вы запивали крепким сладким вином под потрескивание поленьев в очаге. И были вечера, когда снег слой за слоем ложился на крышу дома, и тени ваши в дрожащем пламени свечи причудливо сплетались, ложась на стены комнаты; вы танцевали свои зимние танцы под музыку, звучавшую в ваших сердцах, и, глядя на эти тени, невозможно было определить, где кончаешься ты, и начинается она. И были ночи, полные ветра, раненым зверем бившемся в окна, и вы сливались в единое целое, ловя сокровенный миг наслаждения под его несмолкающий аккомпанемент. И был тысчастлив, и всё же всё чаще и чаще глаза твои устремлялись из окна в дальнюю даль, когда за спиною стыла пища, и тем сильнее становилась твоя тоска по пыльным дорогам, чем крепче ты сжимал в танце свою возлюбленную. А по ночам к тебе являлся Энно в своём разноцветном трико и, жонглируя двадцатью кеглями, уводил тебя сквозь снежную пелену к глухим тропам гор Ультара, где ты летал вместе с орлами, поднимаясь над остриями пиков. И каждым утром, когда ты наклонялся поцеловать глаза разметавшейся рядом с тобой девушки, ты видел в её чёрных зрачках печаль, угнездившуюся где-то в глубине твоей души. Близился час выбора, и ты знал об этом...
И вот ты вновь стоишь у окна, вглядываясь в сумерки, одевающие мир, в котором через несколько часов Декабрь передаст власть над этим краем своему брату Январю, а сам двинется плясать дальше: может быть в дальние страны за морем, а может быть на свою родину в Ультар. Сегодня город твой радуется: самая тяжёлая пора зимы позади, ведь Январь и Февраль слишком надменны, чтобы вмешиваться в дела простых смертных. Вот и Дженна что-то тихо напевает за твоей спиной, собирая на стол ужин. Звуки этой песни ещё сильнее угнетают тебя, пальцы твои сжимают деревянный подоконник, и хоть ты и долго готовил себя заранее, вопрос, внезапно раздающийся за твоей спиной, заставляет тебя вздрогнуть.
- Ты опять стонал этой ночью. Тебе снятся кошмары?- голос Дженны внешне спокоен, однако, кому как не тебе знать, сколь неверно это впечатление. Охваченный растерянностью, ты молчишь, мучительно пытаясь подобрать нужные слова, но следующая реплика Дженны избавляет тебя от необходимости выбора.
- Я боюсь, когда ты так смотришь в окно, боюсь, потому что вижу, что с тобой происходит эти дни. Мне, быть может, сложно понять твою тоску, но ведь ты же обещал...
Ты прекрасно знаешь и то, что скажешь ей сейчас, и то, что ответит она на эти слова, но всё равно оборачиваешься. Ты говоришь о своей любви к ней и о своей печали, о том, что тебе нужно уйти в последний раз, чтобы взглянуть на танцующего бога Ультара, и о том, какими сильными и красивыми вырастут ваши дети. Она неотрывно смотрит на тебя, и убедительность твоих речей разбивается вдребезги и тонет в глубине её глаз, но ты не в силах остановиться. И когда с губ её срываются слова, о которых ты давно подспудно знал, и которых боялся, тебе не сразу удаётся вникнуть в их смысл.
- Ты не вернёшься. Моё сердце живёт лишь когда ты рядом, и я способна разделить все твои невзгоды и страдания, но даже ради тебя я не пожертвую счастьем единственного на свете существа, которого я смогу любить больше тебя, Бьярни, существа, которое назовёт меня матерью. Ты молод и полон сил, но у тебя ведь нет даже своей крыши над головой, потому что развалины твоего дома давно уже поглотил снег. Я готова страдать от одиночества и молить богов о твоей удаче, но что можешь ты дать нашему ребёнку? Взгляни, ведь в этом доме нет даже твоих вещей!
Оцепенение твоё сродни застылости льда, и глаза твои бегут по озарённой пламенем свечи комнате, натыкаясь на дорожный мешок, свернувшийся в дальнем углу - единственное, что ты принёс в эти стены. А потом ты смотришь на Дженну и видишь, как плач искажает её черты, и она бросается через комнату к тебе, цепляясь руками за рубаху на твоей груди. Ты пытаешься обнять её вздрагивающие плечи, но внезапно она отпускает тебя и начинает медленно пятиться назад, не сводя остановившегося взгляда с твоего лица. И тогда, не в силах смотреть в её глаза, в которых плещется безумие, ты срываешься с места прочь...
Ты не помнишь, как в лихорадочном припадке хватал свою одежду и заплечный мешок, не помнишь и как оказался за дверьми дома. Лишь спустя какое-то время, когда холод начал сковывать пальцы, ты понимаешь, что рукавицы и посох остались в её комнате. И ты поднимаешь незрячий взор к небу, и умоляешь всех богов небес и всех демонов Нифельхейма подать тебе знак. Снег ложится на твоё лицо мёртвой маской, и ты ждёшь скрипа двери, готовый повернуть обратно, и невдомёк тебе, что твоя возлюбленная сидит сейчас у плавящейся на столе свечи и с застывшей улыбкой перебирает пальцами горсть разноцветных камешков, выпавших из твоего мешка, камешков со дна прозрачной реки Ашперы, что течёт в беззаботной стране Эльдорадо. Минуты текут, убивая надежду в твоём сердце, и когда за окном гаснет потухший огарок, ты делаешь свой первый шаг. Ты идёшь мимо дома вдовы Петерсен, сапожной мастерской Калле, мимо лавки Арвида, идёшь, сжимая и разжимая окоченевшие пальцы, идёшь, не замечая, что на подбородке твоём снег смешался с кровью из прокушенной губы. Дорога приводит тебя к трактиру, и ты заходишь внутрь, а через час, пополнив запасы провизии и, выпив одну за другой четыре кружки вина, снова оказываешься на улице. На несколько секунд фигура твоя замирает на краю площади, а затем ты начинаешь движение. Твой путь лежит по направлению к Звезде Танцора, которая сияет прямо над вершиной Ультара, и ещё очень долго, далеко за пределами города, тебе мерещится вдали разноцветная фигура Энно, и снежинки падают вокруг тебя, словно мириады кегль, опускающихся в точно подставленную руку жонглёра.
P. S. Образ танцующего Декабря навеян композицией Katatonia "Dancing December", название "Ультар" взято из книг Г. Ф. Лавкрафта, а фигура жонглёра на городской площади появилась благодаря обложке альбома Lacrimosa "Angst". Рассказ, а особенно его концовка, дались мне нелегко, но всё же они написаны, и я говорю спасибо.