Аннотация: Опять про любовь... и не только. Моя излюбленная тема на фоне неожиданных для меня событий. Всё-таки что страшнее - жить или умереть? Кому больше повезло - тем, кто умер, или тем, кто прожил длинную жизнь в мучениях о прошлом...
Перед смертью не надышишься.
1.
- Серёжа! Серёженька!!! - закричала Зина истошно. Звук деранул по гортани, но, вырвавшись, запутался в клокочащем море других голосов, смешался с ними и исчез.
- Серёжа! -снова крикнула Зина, но уже не так сильно, как в первый раз. И сама не расслышала себя.
Поняв, что не докричаться, она рванула, рассталкивая окружающих её людей. Быстрая и юркая, Зина проскальзывала между плотно сомкнувшимися мужчинами и женщинами и, наконец, выбралась туда, где уже никто не мешал ей двигаться. Серёжа, вместе с другими ребятами, построенными неровными рядами, удалялся от неё. Она побежала, догоняя колонну, и закричала снова. Серёжа то ли услышал, то ли обернулся на всякий случай, в надежде увидеть её, и их взгляды встретились, вырвав из множества чужих лиц одно - родное и единственное.
- Серёжа! Серёженька! - обрадовалась Зина и запричитала тихо, стараясь бежать всё быстрее и быстрее. Остальные давно отстали и ей больше никто не мешал. Зина не сводила глаз с затылка Серёжки, боясь упустить его из виду. Она споткнулась и упала, разбив коленку до крови, но, не заметив боли, подскочила и побежала ещё быстрее. Зина нагнала-таки мужчин и, протянув руку, схватила Серёжу за рукав. Тот чуть замешкался и заговорил скороговоркой:
- Зина, я вернусь... скоро вернусь... ты только жди... обещаешь?
Она бежала почти рядом, но, задние ряды напирали и Серёжа ускорил шаг. Рукав, который она крепко держала, выскользнул из руки.
- Конечно, Серёженька... я буду ждать. Не сомневайся. Возвращайся только... - Зина задыхалась, в горле пересохло и звуки колючими ёжиками перекатывались в горле. Она не была даже уверена, услышал ли её слова Серёжа...
- Жена... - промелькнуло в голове у Зины. - Даже не поцеловались ни разу...
Она всё ещё бежала, но вскоре больше не могла поспевать за быстро идущими мужчинами, и ещё через некоторое время отстала совсем. Зина остановилась и долго стояла, пристально всматриваясь в мелькающую Серёжкину макушку, словно хотела запомнить её.
- Июнь... лето только начинается, а жара стоит... - подумала она, размазывая слёзы по пыльному и потному лицу. - Природа будто взбесилась. Вместе с людьми... Что же будет? Господи, что же теперь будет?
2.
Меньше месяца назад сидели они у Зинки дома и Серёжа пытался разъяснить сложную задачку. На следующий день предстоял экзамен по математике. Они заканчивали десятилетку. Зина училась неплохо и сама справилась бы с "неслагаемыми слагаемыми", но Серёжа заикнулся, что можно было бы, мол, вместе готовиться к экзамену и она сразу согласилась. Было начало июня и в окно стучала ветка расцветшей белым снегом вишни.
- Из твоего окна можно ягоды собирать, - сказал Серёжа, любуясь пышным цветом, который через пару месяцев должен был превратиться в красные кисло-сладкие ягоды.
Они просидели до поздна, постепенно придвигаясь всё ближе и ближе друг к другу. В конце концов их плечи коснулись и Зина почувствовала жар, будто сунулась в духовку. За окном совсем стемнело. Стоящая на столе лампочка ровным пучком бросала свет на тетрадку перед ними. Вся остальная комната растаяла в темноте. Серёжа что-то говорил, но Зина почти не слышала его слов, думая о своём.
- Какие у Серёжи шёлковые волосы... запустить бы в них руку... или коснуться щеки, потрогать не фарфоровая ли та. У него совсем мальчишеское лицо. Не бреется ещё поди.
Серёжа что-то спросил и Зина смутилась.
- Да-да, поняла, - в очередной раз повторила она вслух, а про себя подумала: Интересно, чувствует ли он что-то... кроме желания разобраться с теоремой.
Мысли расплывались в горячем жару ощущений. Голова кружилась и казалось, вот-вот оторвётся и улетит. Зина боялась показать Серёже, что душа и мысли её далеки от математических раскладок. Неожиданно Серёжа протянул свою руку и накрыл ею Зинкину, покойно лежащую на столе. Зина медленно повернула лицо к Серёже. Тот смотрел на неё неуверенно, боясь, что она вскочит, закричит или ударит его. Но она молчала, тихо и преданно глядя ему в глаза. Они не проронили ни слова, но и без этого было ясно - оба думали об одном и том же. Серёже, также как и Зине, невыносимо хотелось коснуться её руки, плеча, волос. Также молча придвинулись они друг к другу и Серёжины губы дрогнули, готовясь к поцелую.
- Ну, хватит заниматься. Перед смертью не надышишься, - врезался в тишину ночи голос Зинкиной матери, которая и так достаточно долго не заходила, не желая мешать занятиям. Она, при всей своей сварливости, с трепетом относилась к школе и мечтала увидеть свою дочку студенткой.
- Чего в темноте-то? - спросила она, щёлкнув выключателем. - И тебе Серёжа пора уже... мать, небось, волнуется.
Серёжа вскочил, опрокинув стул. Засуетился, поднимая, и зацепил шнур, тянувшийся от стены к настольной лампочке. Та упала, но Серёжа успел подхватить и поставить её на стол.
- Вон, поди, всё из рук валится, - растерянно пробормотала мать.
Серёжа попрощался и направился к выходу. Зина, бросив матери: "пойду дверь закрою", пошла за ним. В тесном коридоре они оказались совсем рядом и снова остановились, не в силах ни расстаться, ни решиться поцеловать друг друга.
- Ну, что там... Зинка? Ты где застряла? - закричала мать, вернув Зинку на землю.
3.
На следующий день они сдали математику, потом ещё пару оставшихся экзаменов, но наедине больше остаться им не пришлось. Между ними произошло замыкание. Они знали, что оба хотят одного и того же. Но страх быть вместе перебивал желание. Когда Зинкины глаза встречались с Серёжиными, она краснела и тут же отводила их в сторону. Будто смотреть друг на друга было грешно. Каждый вечер перед сном она мечтала, что завтра, наконец, он решится, возьмёт Зинину руку в свою и они пойдут гулять. Когда Зина почти засыпала, её воображение рисовало совсем откровенную картинку - Серёжа целовал её. Всю ночь ей снился сон - они ходили, держась за руку, и целовались. Но наступало утро, они встречались в школе, сдавали экзамены или готовились к ним, обсуждая всякие ненужные, на взгляд Зинки, вещи, но так ни разу больше вдвоём не оставались. Когда всё было позади, они всем классом отмечали выпускной. Мать сшила платье по последнему слову моды, хотя и бурчала, что такой позор никуда больше потом не надеть. Но Зина, не обращая внимания на сетования матери, крутилась перед зеркалом, умоляя юбочку сделать ещё короче, и ушить по бокам ещё плотнее.
После торжественного собрания объявили танцы. Мальчишки мялись под стенкой, не рашаясь приглашать девчонок. А те, поглядывая на мальчишек, выходили парами в центр школьного зала и вальсировали, обняв друг дружку.
- Сегодня, - произнесла директриса громко, в последний раз привлекая внимание своих учеников, - сегодня, дорогие мои, закончилось ваше детство. Все уроки позади, позади экзамены на зрелость. А впереди у вас большая и замечательная жизнь. Завтра вы проснётесь взрослыми... Вы расстанетесь со школой, с учителями, друг с другом и взрослая жизнь унесёт вас в будущее...
Она говорила что-то ещё, но Зина переваривала услышанное.
- Как это расстанемся? Я не хочу расставаться... с Серёжей, во всяком случае... как же так... - Она взглянула в его сторону и увидела, что он тоже смотрит на неё.
После танцев всем классом отправились к реке. Там собралось много других выпускников. Ребята сидели на скамейках, пели песни, смеялись. Некоторые катались на лодках по переливающейся серебристой чешуёй реке. Серёжа постоянно был рядом и, улучив подходящий момент, взял Зинку за руку. Она даже не шелохнулась, только немного пожала ладошку, показывая, что рада. Наступило раннее утро и ребята стали прощаться.
- Я провожу тебя, - шепнул Серёжа.
Они пошли по сонному городу, обдававшему их предрассветной прохладой. Серёжа накинул на Зинкины плечи пиджак. Ей не хотелось расставаться и она пошла окольным путём, вместо того, чтобы пройти дворами, сократив дорогу на несколько минут. Весь путь они молчали, не зная, что делать, что говорить. Подойдя к Зинкиному дому, они остановились. Простояв молча несколько минут, Серёжа сказал:
- Зина я люблю тебя... давно... но не знал... - его голос дрожал и был почти не слышен.
Серёжа потянулся к ней, желая поцеловать. Зина даже прикрыла глаза, но в этот момент со срежетом и треском распахнулась входная дверь и на улицу вышла дворничиха Иваниха. Она потянулась, протирая глаза толстыми ладошками, расправила фартук на торчащем огромном животе, и скрипуче произнесла:
- Безобразничаете... Скоро утро, люди на работу пойдут, а вам бы, бессовестным, только гулять... во, молодёжь, ни стыда, ни совести.
Дворничиха пригляделась и, увидев, что перед ней Зинка, принялась бубнеть с большей силой:
- Так это ты, Зинка... мать, поди все слёзы выплакала, а ты, бесстыдница...
- Перестаньте... - не выдержал Серёжа. - У нас выпускной вечер был. Мы школу закончили.
- А-а-а-ааа, - протянула Иваниха, - ну тады, ай!
- Я к тебе вечером приду, ладно? - шепнул Серёжа Зинке почти в самое ухо.
- Хорошо, - ответила Зинка и юркнула в парадное.
4.
- Вставай, вставай, соня, - кричала мать. -Тут такое творится, господи... что будет, что будет теперь?
Зина никак не могла проснуться. Мать что-то говорила и почти плакала.
- Война! Понимаешь... напали... сегодня ночью. Да что же это...
- Какая война? Ты что, мама, говоришь? - сквозь сон спросила Зина, глядя в залитое солнцем окно. Ветка оцвела уже и вместо кипенно белых цветов появились крохотные зелёные вишенки. Стоило ветру коснуться их, как они стучали по стеклу, словно костяшками пальцев.
- Скоро будут вишни, - подумала Зинка и улыбнулась своей мысли. - Скоро поспеют вишни, - повторила она вслух, - и Серёжа придёт ко мне их кушать...
- Какие вишни, полоумная... ты что совсем того? Какой Серёжа? Его на фронт теперь отправят...
- На фронт? - тупо переспросила Зинка. - На... фронт... - проговорила она, как ребёнок, который учится говорить.
- На фронт, на фронт... куда же ещё...
Зинка вскочила, накинула сарафан и бросилась к Серёже. Дверь открыла его младшая сестра, Лидочка.
- А за ним Рубцов Димка забежал и они рванули к Солдатову... - растерянно проговорила девочка. - А что теперь будет? - спросила она Зинку, будто та, как старшая, обязательно должна была знать ответ. - Что будет-то? Мать плачет, ничего не говорит...
Зина не ответила, а только, махнув рукой, побежала к Галке, с которой дружила с детского сада. Зина и сама не знала, что теперь будет. Ей и самой хотелось бы знать это.
У подруги Зина просидела до поздна. Домой пришла, когда было уже совсем темно.
- Где ты ходишь? Непутёвая, - произнесла мать, открыв двери, - Серёжа твой два раза прибегал, а тебя нет...
Зина рванула, решив бежать к Серёже, но мать остановила, схватив ту за подол:
- Куда, полоумная... ночь на дворе. Сказал завтра с утра придёт, просил ждать.
На следующий день Зинка сидела, как привязанная, до самого обеда. Она боялась уйти и снова разминуться с Серёжей. Около часу дня к ним прибежала Лидочка.
- Что случилось? говори же, - затрясла Зина девочку за плечи. Та задыхалась от бега, едва не плакала, и была не в силах что-либо произнести.
- Серёжа... на фронт...- наконец, выдавила она из себя слова, тяжёлыми гранатами рухнули на пол и взорвались, полоснув по сердцу.
- Когда? - выдохнула Зина.
- Сейчас, - произнесла Лидочка и расплакалась.
- Лида, Лидуся, голубушка... не плачь, ради Бога... скажи внятно - когда на фронт? и вообще, ты правильно поняла, что на фронт? как же могут мальчишек на фронт? они же дети...
- Серёжа и Димка рано утром пошли в военкомат, - заговорила Лидочка, - сказал, что запишется, узнает что к чему и потом к тебе пойдёт... А сейчас прибежал и говорит, что через полчаса должен вернуться назад. Отпустили попрощаться, взять бельё, еды немного. Велел к тебе бежать и передать, что их строят на Черепахина... если успеешь, беги...
Зина больше не слышала ничего. Она неслась по городу, не обращая внимания на прохожих, на пыль, въедающуюся в глаза, на жаркое солнце, палящее невыносимо...
5.
- Серёжа! Серёженька!!! - закричала Зина истошно, увидев копошащуюся толпу на Черепахина. Звук деранул по гортани, но, вырвавшись, запутался в клокочащем море других голосов, смешался и исчез...
Поняв, что не докричаться, она рванула, рассталкивая окружавших её людей. Быстрая и юркая, Зина проскальзывала между плотно сомкнувшимися мужчинами и женщинами и, наконец, выбралась туда, где уже никто не мешал ей двигаться. Серёжа, вместе с другими, вытянувшимися неровными рядами, удалялся от неё. Она побежала, догоняя колонну, и закричала снова...
Зина нагнала-таки мужчин и, протянув руку, схватила Серёжу за рукав. Тот чуть замешкался и заговорил скороговоркой:
- Зина, я вернусь... скоро вернусь... ты только жди... обещаешь?
Она бежала почти рядом, но, задние ряды напирали и Серёжа ускорил шаг. Рукав, который она крепко держала, выскользнул из руки.
- Конечно, Серёженька... я буду ждать. Не сомневайся. Возвращайся только... - Зина задыхалась, в горле пересохло и звуки колючими ёжиками перекатывались в горле. Она не была даже уверена, услышал ли её слова Серёжа...
Вскоре она не могла поспевать за быстро идущими мужчинами, и ещё через некоторое время отстала совсем. Зина долго и пристально всматривалась в мелькающую Серёжкину макушку, словно хотела запомнить её.
- Июнь... лето только начинается...
6.
Галя хотела идти на фронт, и Зина была не против. Они даже отправились в военкомат и стали проситься направить их туда, куда пошли мальчишки из их класса.
- Если хотите помочь, идите в госпиталь работать. Там сейчас горячо, а будет ещё... - мужчина запнулся, словно поймав себя на мысли, что проговорился, сказал, что-то недозволенное, выдал тайну. И, чтобы замять неловкость, громко произнёс:
- В госпиталь нужны санитарки. Сегодня приходили оттуда, просили подмогу.
Галя и Зина побежали в госпиталь, который переделали из городской больницы. Работали посменно, но смены работы удлинялись, а смены отдыха укорачивались и вскоре Зина уже почти не приходила домой. Санитаркам выделили дежурку, где спали те, кто уже не мог стоять. От Серёжи пришло письмо. Он писал, что был на учениях, фронта не видел... С ним вместе были Димка и Солдатов. "Ты не волнуйся, Зина! Нас пока обучат, война закончится. Мы же сильные, так откинем врага, что неладно ему будет..." - писал Серёжа.
Но радио передавало совсем не радостные сводки. Фронт, который ещё так и не видел Серёжа, если верить его письму, неумолимо подбирался к городу... Иногда отчётливо слышались разряды взрывов, а госпиталь был переполнен.
Лето промчалось, будто его и не было. Становилось всё холоднее. Хотя дни ещё были тёплые, вечерами уже чувствовалось наступление осени. А ночью даже примораживало.
В один из таких дней, в госпиталь прибежала Лидуська.
- Серёжа... - повторила Зина, выпустив из рук какую-то склянку. Та упала и, разбившись, звонко рассыпалась по полу. - На сколько? - спросила Зина, снимая на ходу белый халат с красным крестом на груди.
- На ночь, - тарахтела Лида, немного восстановив дыхание, - вернее отпустили на два дня, но он весь день добирался... Пришёл сумку с какими-то банками бросил и хотел к тебе бежать, а мать упала на колени, обхватила Серёжку за ноги и как закричит: не отпущу! Она... мать наша, борща как раз сегодня наварила. Баба Даша косточку принесла и картошки... Так вот. Мать посадила Серёжку и говорит, пока не поешь... Ну он сел, кушает. А мне велел к тебе бежать. Сказал, чтобы ты к клёну шла, что на реке... сказал, ты знаешь. А утром ему назад надо...
Зина прибежала к клёну одновременно с Серёжей. Они не приостановили своего бега, даже увидев друг друга. Бежали, пока не столкнулись. Пилотка, от резкого движения, слетела, оголив бритую голову.
- Так и не потрогала волосы... - пронеслось в голове у Зины.
Серёжка обхватил её и крепко прижал к себе. Потом немного отстранил, будто хотел разглядеть получше. На неё смотрели глаза взрослого мужчины. Над губой Зина заметила совсем короткую щетину. Серёжа слегка провёл ладонью по её щеке, словно желая проверить, не сон ли это, не наваждение ли. Его рука была грубой и обветренной, в занозах и ссадинах.
Он ничего не ответил, а только нежно поцеловал. Сначала, едва коснувшись, словно проверяя, можно ли. Но Зина приоткрыла рот и его влажные губы стали целовать её сильно и страстно.
- Вот оно... оказывается как... как здорово... - пронеслись мысли, отрываясь от Зины. Улетая ввысь, они уносили её за собой.
- Пойдём на тот берег, - услышала она Серёжин шёпот. - Там никого нет. Я знаю беседку.
7.
Они шли, шурша жёлтыми листьями, толстым слоем устлавшим берег. Беседку они не нашли. Левая сторона реки была не освещена. Весь город расположился на правобережье, а сюда до войны горожане приезжали загорать и купаться. Серёжа с Зиной подошли к самой кромке воды... Река плескалась тихо и мирно, и ей было всё равно, что происходит. Она беззаботно билась о берег, как билась сотни тысячелетий.
Зина и Серёжа стояли и смотрели на воду, на противоположный берег, где огнями переливался вечерний город. Девушку знобило - то ли от холода, забравшегося под блузку, то ли от страстного желания кинуться в пропасть своих чувств, и от страха того, что произойдёт после этого. Желание и неизвестность будущего будоражили Зину и она дрожала всем телом. Она почувствовала, что Серёжа тоже дрожит. Ей показалось даже, что у него стучат зубы. Наконец, Серёжа сказал:
- Смотри, Зин... вон, лодка брошеная. Давай в неё сядем...
Они подошли к полусгнившей лодчонке, подрагивающей на волнах у самого берега. Серёжа потянул за верёвку, держащую её, и та послушно приблизилась к ним. Серёжа запрыгнул и подал руку Зине. Достав из рюкзака, висевшего за спиной, какое-то подобие одеяла, он бросил его на днище, и они устроились на нём. Зина прижалась всем телом к Серёже, а он обнял её, накрыв телогрейкой.
Они сидели молча и Зина поняла, что Серёже страшно. Страшно от того, что завтра снова нужно уходить на войну, в неизвестность, в бездну. Страшно от того, что сейчас ему хочется получить то, что, возможно, он не получит уже никогда, если не решится сегодня... Страшно от того, что своей поспешностью он может обидеть Зину.
- Расскажи, Серёжа... как там ты... очень опасно? - тихо заговорила Зина, чтобы прервать затянувшуюся паузу.
Серёжа начал рассказывать об учениях. Немного увлёкся и даже засмеялся, вспомнив какой-то смешной случай. Но потом постепенно сжался весь, перейдя к рассказу, как было горячо, когда рядом разорвался снаряд. Как было тошно, когда пришлось тащить незнакомого парня с оторванной рукой. Как было...
- Не надо, родной мой... - остановила Зина Серёжу, повернувшись к нему лицом. - Не рассказывай больше, не надо... Лучше скажи, скучал ли ты без меня... Думал ли...
- Что ты, Зина, - встрепенулся Сергей, глядя девушке в глаза, - конечно, хорошая моя, девочка... каждый день, каждый час, каждую минуту... правда-правда. Всё жалел, что не поцеловал тебя. Думал, вот дурак был, ведь мог же, мог... Если бы я тебя поцеловал... или у тебя дома, когда готовились к математике, или в ночь выпускного... мне бы было легче умереть.
- Серёжа! - чуть не выкрикнула Зина, - что ты говоришь? Сумасшедший!
- Извини, Зина... но там, тогда... ну, когда рвётся и вокруг погибают, то думаешь не о том, как выжить, а о том, как легче умереть. Грохот взрывов и стонов, кровавых тел убитых и раненых... всё перемешано... это сводит тебя с ума. Ты готов зажаться в невидимую точку, чтобы о тебе забыли... чтобы самому забыть, где ты и что происходит... прости, что я рассказываю об этом, но мне некому больше... ты одна у меня.
8.
Серёжа посмотрел в глаза Зины, стараясь увидеть в темноте, поняла ли она его. Не осудила ли. Зина ничего не ответила, а только приблизилась к нему и стала целовать его. Она целовала щеки, глаза, губы, крепко держа двумя руками Серёжину голову. По его щекам катились слёзы и она вытирала их ладошкой.
- Я тоже всё время думала о тебе. Перед тем, как заснуть, вспоминала, как мы стояли перед подъездом... и ты почти поцеловал меня... а Иваниха... эта чёртова Иваниха... если бы не она... Я тоже мечтала о твоих губах. И, знаешь, ещё о чём? О твоих волосах. Мне почему-то всегда невыносимо хотелось их потрогать. Они такие шелковистые... - Зина протянула руку и провела ею по короткой щетине, выросшей на Серёжкиной макушке. Он засмеялся...
- Вот смешная... Теперь придётся подождать, пока вырастут... И чего тебе в моих волосах? Вот у тебя косы... Все девчонки завидовали. Чёрные, смоляные... а тугие какие...
- Серёж, а знаешь что... - отозвалась Зина, - через пару месяцев у тебя отрастут волосы. Можешь мне прядку прислать, а? В письмо завернёшь...
- Брось, Зина... Ну что ты в самом деле... Вернусь и принесу тебе свою дурную голову, вместе с кудрями шёлковыми. Будешь таскать меня за патлы, сколько душе угодно... - сказал Серёжа браво, и тихо добавил - только бы всё это поскорее кончилось.
Зина переключилась на тему об успехах на фронте, желая поднять настроение Серёжи, да и себе... Но разговор не клеился. И он, и она знали абсолютно точно - быстро это не кончится. Только сколько ещё впереди, не знал никто. Немного помолчав, Серёжа повернулся к Зине и сказал:
- Дай налюбуюсь тобой, запомню... каждую чёрточку, каждую ямочку... У тебя такие красивые руки. Пальчики тоненькие, как у ребёнка. Такими ручками только мои волосы гладить... А глаза... у тебя самые замечательные глаза в мире... Тебе говорил кто-нибудь об этом?
- Кто ж мне скажет, кроме тебя.. Галка, что ли... - усмехнулась Зина.
- Хорошо, слушай: глаза твои, как два озера... нет два океана, в которых я хочу утонуть. Вот! - выдохнул Серёжа и добавил: -Береги глаза, Зин... береги себя... пожалуйста...
Они лежали на дне лодки, словно приклеившись друг к другу. Лежали и целовались, будто хотели нацеловаться на всю жизнь вперёд. Но перед смертью на надышешься, - вспомнила Зина любимую присказку матери. Перед смертью не нацелуешься... Она подумала об этом и, вздрогнув, заплакала. Серёжа стал успокаивать Зину, рассказывая, как он вернётся и они поженятся, как родятся у них сын и дочка. Сына назовут Серёжей, а дочку Зиной. И как потом они пойдёт в школу... и потом... потом... Они говорили тихо-тихо, прижавшись щека к щеке, и их слёзы смешивались и уже никто их не вытирал... Лодка качалась мерно и... они уснули, сморенные усталостью. Зина не сказала Серёже, что не спала вторые сутки.
Первые лучи солнца, прорвавшись через облака, полоснули по их лицам.
- Ой, Зина... мы что же, заснули... Уже утро, - услышала Зина Серёжин голос.
Она приподнялась, оглядываясь. Лодку оторвало от полуистлевшей верёвки и отнесло от берега. Но течением их почти не снесло, потому что ночной морозец прихватил воду. Вокруг лодки поблескивала тонкая корочка льда.
- Вот это дела... - растерянно протянула Зина.
Хорошо в лодке нашлось, чудом как-то оставшееся там, весло. Серёжа, орудуя им, разбивал слабенький ледок и подталкивал лодку к берегу. Пока они выбирались, пока перешли на сторону реки, где громоздился город, пока... времени ушло много.
9.
Они шли долго, почти бежали и всё время что-то говорили друг другу. Серёжа оглядывался, и, когда проезжала попутка, махал рукой, пытаясь остановить. Наконец, рядом загромыхал, тормозя ржавыми колодками, грузовик. Серёжа поцеловал Зину и запрыгнул в кабину.
- Ну, всё... бывай...
Зина подскочила на ступеньку отъезжающей машины и, обвив руками Серёжкину голову, стала снова его целовать.
- Ну, ребята... вы таво... ехать надо, - услашала она незнакомый, видимо водителя, голос. - Перед смертью не нацелуешься... - хохотнул тот и нажал на педаль газа. Машина дёрнулась... Зина спрыгнула, едва удеражавшись, чтобы не упасть. Грузовик рванул, а Серёжа, высунувшись почти по пояс, закричал:
- Береги себя, у нас ещё всё впереди... береги глаза...
Это последнее, что услышала Зина. Она бежала за машиной, пока та не превратилась в точку.
- Глаза... на кой мне они, если тебя рядом нет... - думала Зина, до боли растирая слёзы по обмороженным ночью щекам...
Через месяц пришла похоронка. Серёжи не стало.
- Почему мы тогда... ребёночка бы родила от него. Пусть не дочку и сына, а только одного бы... - думала Зина, исплакав все слёзы, которые были у неё в запасе. - Почему мы заснули тогда... зачем... так глупо. Судьба подарила нам ночь... Серёжа вернулся, чтобы поцеловать меня... и волосы... я так не погладила его волосы...
На днях город должны были сдать.
Зина взяла большие ножницы, которыми мать резала кур... и отчеканила ими одним махом свои толстые косы. Затем она написала на листке ученической тетрадки записку: "Не поминай лихом... Прости... если сможешь, что не попращалась. Да и зачем? Перед смертью не напрощаешься..." и, положив записку вместе со своими косами на стол, ушла. Госпиталь эвакуировали, а хирург Звягин собирался на фронт. Зина знала, что он вот-вот отъезжает и спешила успеть спрятаться в его машине. Когда она дошла до угла и готова была повернуть, услышала истошные вопли матери. Та бежала следом, видимо, обнаружив записку, и, пытаясь догнать дочку. Зина не обернулась. Она лишь услышала, как надрывалась мать:
- Зинка, Зин... полоумная... куда надумала... вернёшься - убью!
- Дай вернуться сначала... - ухмыльнулась Зина, завернув за угол, скрывший от неё не только мать, но и её угрозы. И всю прошлую жизнь...
10.
"- Серёжа! Серёженька!!! - закричала Зина истошно, увидев копошащуюся толпу на Черепахина. Звук деранул по гортани, но, вырвавшись, запутался в клокочащем море других голосов, смешался с ними и исчез...
Поняв, что не докричаться, она рванула, рассталкивая окружавших её людей. Быстрая и юркая, Зина проскальзывала между плотно сомкнувшимися мужчинами и женщинами и, наконец, выбралась туда, где уже никто не мешал ей двигаться. Серёжа, вместе с другими ребятами, построенными неровными рядами, удалялся от неё. Она побежала, догоняя колонну, и закричала снова...
Зина нагнала-таки мужчин и, протянув руку, схватила Серёжу за рукав. Тот чуть замешкался и заговорил скороговоркой:
- Зина, я вернусь... скоро вернусь... ты только жди... обещаешь?
Она бежала почти рядом, но, задние ряды напирали и Серёжа ускорил шаг. Рукав, который она крепко держала, выскользнул из руки.
- Конечно, Серёженька... я буду ждать. Не сомневайся. Возвращайся только... - Зина задыхалась, в горле пересохло и звуки колючими ёжиками перекатывались в горле. Она не была даже уверена, услышал ли её слова Серёжа...
Вскоре Зина не могла поспевать за быстро идущими мужчинами, и ещё через некоторое время отстала совсем. Она долго и пристально всматривалась в мелькающую Серёжкину макушку, словно хотела запомнить её".
11.
- Мама, мам! на выпей... Опять кричала во сне... - услышала Зина хриплый голос сына.
Женщина приподнялась на подушках, оглядываясь, чтобы понять, где она... Перед кроватью стоял Серёжка, её сын, спросонья, щуря глаза. Одной рукой он протягивал матери стакан с каплями, другой скрёб вокруг пупка. Трусы у него съехали и держались резинкой где-то внизу. Майка была коротковатой и круглый шарообразный живот выпирал и лоснился.
- На, говорю... выпей... - повторил Серёжа.
Зина взяла стакан. Слева давило... руку тянуло, а по лбу, капля за каплей, стекал липкий пот. Когда ей снился этот сон, она всегда просыпалась словно в угаре.
- Иди, спи уже... - сказала она сыну, не глядя на того.
Шаркая тапочками, он удалился, что-то бурча на ходу. Но Зина не прислушивалась. Она прикрыла глаза.
- Шестьдесят лет... шестьдесят лет прошло... господи. Вечность. Разве могла я подумать, что проживу без Серёжи столько лет. Как я выдюжила... войну всю до последней капли испила...
Зина потянулась, взяла сигареты, лежащие на тумбочке, и пепельницу, установив ту прямо на груди, чтобы было удобнее стряхивать пепел.
С войны она курила одну сигарету за другой. Прикуривая, Зина увидела свои руки, которые на мгновение осветил огонёк от спички. Скрюченные в суставах, уставшие старушичьи руки...
- Красивые пальцы, - ухмыльнулась Зина, вспомнив Серёжкины слова. - И глаза... Два океана... Глаза береги, говорил. Вот, не сберегла, Серёженька... один-то осколком выбило. Видел бы ты меня сейчас... Не узнал бы... Я и сама себя не узнаю, порой.
Зина затянулась и закашлялась. Пепельница перевернулась, рассыпав окурки по одеялу.
- Чёрт... - стряхивая с себя пепел, проговорила Зина недовольно, но тут же расслабилась и снова задумалась о прошлом. - Да... помню всё, будто вчера. Куда свои очки положила не помню, а что Серёжа говорил в ту ночь... каждое слово помню. И ведь сколько тогда целовались, а не нацеловались-таки. Права всё же мать... перед смертью...
Зина подумала о матери.
- Почему не попращалась с ней... кто же мог знать, что навсегда расстаюсь... Как она тогда надрывно кричала, звала... обещала убить, когда вернусь. А вот ведь вернулась, а убивать и некому. Мать с голоду померла, не дождалась...
Зина вспоминала спокойно, без волнения. Она привыкла жить с этими воспоминаниями. Они приследовали её днём в мыслях, ночью - в снах. Помнила она и вечер выпускного.
- Директриса говорила: завтра у вас жизнь начнётся... а она, оказывается, тогда, в ту ночь, закончилась. Какая же жизнь без Серёжи, без мамы. И Галка... тоже не вернулась. Я её обманула и уехала с хирургом одна... А Галка, вредная, сама без меня на фронт ушла. Ушла обиженная... Может, если бы я с собой взяла, прикрыла бы где... может, живой подруга осталась бы... разве знаешь, где найдёшь, где потеряешь? Почему так случилось? Зачем? Как мне им объяснить всем, что люблю их... как сделать это, если их нет, а я вот, шестьдесят лет живу... И с Серёжей на нацеловалась, и волосы его не потрогала... и с матерью не простилась... и Галку обидела...
Мысли потихоньку растекались и Зина стала засыпать. Обрывки фраз, которые проносились в её голове, путались с ночными видениями, смешивая воспоминания со сном.
"- Серёжа! Серёженька! - в который раз кричала Зина истошно. Снова бежала она за мальчиком с пушистыми шёлковыми волосами, пытаясь догнать и дотронуться рукой до его непослушных кудрей... И была она молодой, с чёрными, длинными косами, с тоненькми пальчиками и бездонными синими глазами-океанами, в которых так мечтал утонуть Серёжа..."