Лешка долго не мог найти ленточку. Ну, не водились в его механическом хозяйстве ленточки. Гайки, шурупы, молотки и гвозди - хоть сто порций, а ленточки... Может, изоленту попробовать? Какая разница, чем дерево обмотать? Еще и крепче будет. Но потом подумал и решил, что раз для чистоты эксперимента требуется лента, значит, должна быть лента. Он пробрался в комнату младшей сестренки, порылся в шкафу с пестрыми платьицами, нашел розовое шелковое с большими алыми бантами по подолу и, не долго думая, срезал один. Авось, не заметит...
Но только утром он не пойдет. Нет уж, дудки! Он представил, как при свете дня, на глазах у всех, будет вязать алую ленточку к дереву, и щеки сразу заполыхали возмущенным румянцем. Нет, он дождется темноты. Лишь бы только родители пораньше улеглись спать. А еще лучше - проснуться в четыре утра, когда, говорят, самый крепкий сон, и никто его тогда не увидит. Завязать ленточку на туе у редакции он решил сегодня, после третьего урока. Всю историю он сверлил взглядом Аленкин затылок: "Ну, обернись, обернись!" Но Аленка и не думала внимать его отчаянному призыву. Она сосредоточенно слушала Наталью Степановну, словно ничего интереснее, чем крестьянские волнения в 1518 году на юго-западе Германии, она в жизни не слышала. Лешка и кашлял, и чихал, и даже хрипел - никакого внимания. Зато Наталья Степановна сразу заметила Лешкины усилия и пересадила его на первую парту. Как раз рядом с Аленкой. Лешка остолбенел, и весь оставшийся урок так и просидел остолбеневши. Он косил глазом, боясь повернуть голову в ее сторону. И если бы урок не кончился в свое время, то Лешка бы точно окосел. Он сидел не дыша, внутри что-то бухало и бухало, и только потом он сообразил, что это сердце. Вся правая половина его тела, начиная от правого уха, полыхавшего как алый стяг, и заканчивая правой пяткой, вдруг обрела поразительную чувствительность, словно миллионы нервных волокон пробились сквозь ткань рубашки и пиджака и крохотными антеннами улавливали малейшее движение его соседки по парте. Он чувствовал исходившее от нее тепло, и тонкий, еле уловимый сладкий аромат спелой малины. Рукав блузки полупрозрачный, и сквозь тонкую ткань Лешка видел смуглую округлость ее руки. И ему до дрожи сердечной хотелось прикоснуться к этой, покрытой легким золотистым пушком, руке и почувствовать теплую шелковистость ее кожи. Вот Аленка пододвинула к себе учебник, задев Лешку локтем. А у него от этого невинного движения пересохло во рту, в глазах потемнело. Прозвенел звонок. Аленка, подхватив сумку, вышла из класса, даже не посмотрев на Лешку. Лешка, как привязанный, потащился следом. На лестничной площадке у кабинета химии он увидел Аленку, а рядом этого урода в кожаном пиджаке. Ишь выделывается стоит. А рожа сияет, словно выиграл "формулу-1". И тут же подумал, что если бы он, Лешка, сейчас стоял на месте кожаного урода рядом с Аленкой, тоже сиял бы не меньше. Бросив сумку через плечо, мрачный Лешка демонстративно отвернулся от сладкой парочки и вошел в кабинет с мыслью, что надо что-то делать. На химии он сосредоточенно пялился в окно, не слушал объяснения, а когда Софья Семеновна сделала замечание, нахамил ей. Девчонки давно шушукались про волшебную силу туи, что на Красной у редакции. И впрямь дерево все сплошь было увешано разноцветными ленточками. Говорили, что любое желание исполнится, надо только придти рано утром, когда солнце всходит, три раза произнести желание вслух и повязать ленточку. Кто-то таким образом пятерку на выпускных экзаменах получил, кто-то даже вступительные сдал с помощью ленточки. Причем, самым сильным действием, обладала первая от калитки туя. Как уж она там действовала, никто не знал. Но выходит, помогало? Значит, или сегодня, или никогда. Дома, наскоро пообедав, Лешка заперся в комнате и стал ждать ночи. Как назло семья никак не хотела угомониться в этот вечер. Но когда все улеглись, Лешка, измученный ожиданием, незаметно для себя уснул. Он проснулся около пяти, и, проклиная себя, быстро оделся, на цыпочках вышел из квартиры и кубарем скатился по лестнице. Три квартала до редакции Лешка пролетел на одном дыхании. Еще не рассвело, но чернильная темнота ночи стала не такой густой и плотной, словно ее чем-то разбавили. Тяжело дыша, Лешка подошел к чугунным воротам редакции. Справа, в глубине газона, стояли те самые три туи, увешанные ленточками. Лешка нашел первую, самую волшебную. Он быстро пробормотал заклинание: "Хочу, чтобы Аленка в меня влюбилась!" - и только тут обнаружил, что забыл сестренкин бант дома. Спрятал его в стол, чтобы никто не нашел, да так и оставил в столе. Все разочарование этих дней, вся горечь безответной любви и ревности, все волнения дня и бестолковой этой ночи - все разом обрушилось на Лешку. Он тихо опустился на землю, прислонившись спиной к волшебной туе, и заплакал. Тихие шаги он услышал не сразу. Чья-то темная фигура помаячила у калитки редакции и тихо двинулась в сторону Лешки. Он замер, пытаясь разглядеть, кого принесла нелегкая. Он даже дышать перестал. А некто, по-прежнему неразличимый в темноте, остановился совсем рядом, и Лешка услышал знакомый голос, тоненький и дрожащий от волнения : "Туя, хочу, чтобы Леша в меня влюбился". Не успев еще переварить услышанное, Лешка тем не менее готов был поклясться, что это Аленкин голос! Ошеломленный случившимся, Лешка шевельнулся, Аленка взвизгнула и отпрыгнула в сторону.
- Алена, это я, не бойся!
Он легко поднялся, подошел к девушке и смело взял ее за руку.
- Посмотри, видишь, это я.
- Ты?! Здесь?! Но зачем? Ты все слышал! Ты специально меня караулил, чтобы посмеяться!
Аленка выдернула руку и отступила на шаг. Голос ее зазвенел от обиды.
Дождь, собиравшийся уже который день, наконец-то собрался и хлынул сразу, сплошной стеной. Лешка сдернул с себя куртку и растянул ее над Аленкой, как зонт. Он мгновенно промок , но даже не заметил этого.
- Ален, я не знаю, как эта чертова туя действует, но тебе не надо завязывать ленточку. Понимаешь?
Совсем рядом в сером свете занимающегося утра он видел ее огромные сияющие глаза, он чувствовал легкий, еле уловимый аромат спелой малины и хотел только одного: чтобы этот замечательный дождь никогда не кончался, и они бы так и стояли, прижавшись друг к другу, под его совершенно промокшей курткой.