Дождь. Он, низвергаясь на пыльную землю, стучит по жестяным листам, которыми устланы крыши домов. Разливается по улицам вскипающими потоками, впитываясь в изнывающую от жажды сухую, изрытую тонкими трещинами, почву. Дождь омывает стены, сбивая с них застарелую копоть, проникает в каждую щель, принося с собой влажный запах смолы.
Так проходит ночь, сопровождаемая ровным шелестом ливня. Тучи, в конце концов, освобождаются от тяжкого груза и исчезают, оставляя после себя ясное предрассветное небо.
Кричат чайки.
Яркое утреннее солнце проникает сквозь распахнутое настежь окно и падает на желтоватый линолеум, неся в себе мириады пылинок.
В глубине квартиры хлопает дверь. Звенят ключи, защелкивая замок. Тонкие стены позволяют услышать частую дробь каблуков на лестничной клетке и скрип парадной двери.
Как же я устал.
Спать...вернуться обратно в сновидение, преследовавшее меня этой ночью, и больше никогда...
Звонит телефон. Надрывно, словно избалованный младенец, заставляя окончательно проснуться.
Я глубоко вдыхаю и открываю глаза. Надо мной возвышается недавно выбеленный потолок, уже успевший покрыться невесомой паутиной. Грубая дыра посередине со сколотыми краями выпускает из себя белесый провод, на котором покачивается перегоревшая лампочка в надтреснутом плафоне.
Интересно, что же мне все-таки снилось?
Серый город, погруженный в легкую дымку, простирается передо мной. До самого горизонта возносятся призрачные многоэтажки, покрытые рваными шрамами извилистых улиц, а вдали пламя пожирает податливые строения, пользуясь своей безнаказанностью.
Огонь гонится за мной всю жизнь, но в этот раз выигрываю я:
Ливень сковывает город и, сражаясь с пламенем, возносится на небо обжигающим паром.
Телефон все надрывается...
Я поворачиваю голову к тумбочке, на которой стоит злосчастный аппарат, и раздраженно морщу нос.
Телефон захлебывается собственным криком и замолкает.
Вот и славно.
По привычке, запустив пальцы в спутанные волосы, я опускаю ноги на пол. Оглядываю комнату. Две подушки лежат на маленьком столике, где еще вчера вечером стоял светильник в причудливом абажуре. Занавеска держится лишь на одной петле, дрожа от сквозняка. И синий шейный платок из тонкого шифона, судя по всему женский, небрежно брошен на спинку стула.
Такие не ношу. Вот, галстук на дверце шкафа...
Я поднимаю взгляд на покрытую лаком полуприкрытую дверцу, к которой жвачкой прикреплен листок в клетку, выдранный из моего блокнота.
Вновь гудит телефон.
Я, зевнув, отскребаю записку и, завернув ее в шарфик, иду на кухню. Там на столе стоит чашка, на самом дне которой плещется густой осадок кофе. От электрического чайника все еще веет жаром.
Я выкидываю лазурную ткань в мусорное ведро. Немного поразмыслив, отправляю туда же грязную чашку со следами яркой губной помады на ободе.
Поставив на плиту кофеварку, предварительно отдраив ее до блеска, выглядываю из окна кухни. С третьего этажа прекрасно просматривается весь двор, включая парадную. За глубокой аркой гудят проезжающие мимо машины, трамвай, подкатываясь к остановке, заставляет стекла противно дребезжать. Несколько тополей, посаженных вдоль дорожки, вздымаются ломаными глыбами, потеряв свои ветви. Лужи отражают чистое голубое небо.
За спиной слышится какое-то шипение. Я оглядываюсь: кофе, поднявшись воздушной рыжей пеной, переливается через бортик и заливает пламя конфорки. Огонь, взметнувшись вверх синими языками, гаснет.
Проходя мимо входной двери, я слышу неясный стук. Передернувшись, вновь захожу в спальню, подхватываю простынь и оборачиваюсь ею наподобие римского сенатора. Затем возвращаюсь к двери и открываю.
Там стоит молодой человек в узких овальных очках, скрывающих мутные серые глаза. Пепельные волосы тщательно зачесаны назад, серый костюм не омрачает ни единая складочка. В руках парень держит дипломат.
- Добрый день, - он доверчиво смотрит на меня. - Вы меня не узнаете?
- Нет, - честно отвечаю я.
- Очень жаль, - расстроено вздыхает молодой человек. - Вот, держите, я нашел это в вашем почтовом ящике.
Я верчу в руках идеально белый конверт.
Парень разворачивается и направляется к лестнице. Я вижу, что его волосы собраны на затылке фиолетовой резинкой.
Меня окружает багровое сияние. Я бегу по треснувшему асфальту, а у ног уже властвует обжигающая лава.
Вперед. Сквозь темную арку, увитую плющом, в которой прячется тьма. Пористый камень защитит от смерти, которая дышит серой в мой затылок.
Щелкнув выключателем, вхожу в ванную, прикрыв за собой дверь. Телефон звучит глуше.
Кому же я так нужен?
Белые стены в ржавых потеках. Старинная стиральная машина в правом углу, на которую горой свалено грязное белье. Раковина с потрескавшейся эмалью. А над ней забрызганное зубной пастой зеркало.
Я, застыв на пороге, разглядываю свое отражение. Фиолетовые круги под глазами, сизая, колючая щетина, волосы стоят дыбом, в них запутались какие-то перья.
Когда я тянусь к крану, мой взгляд цепляет белые узкие шрамы на предплечьях, на четыре пальца выше запястья.
Глупое детское увлечение.
А вдруг я все-таки умер, здесь, на кафельном полу, когда из меня вытекла последняя капля крови...
- Как ты думаешь? - спрашиваю я у своего отражения.
Мой хрустальный двойник, пожав плечами, отходит за раму зеркала так, что я не могу прочитать ответ в выражении его лица.