Розанов Вадим Вадимович
Слишком мало друзей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение серии "Профессор Германов". Кроме старых героев появляются новые, а жизнь преподносит все новые сюрпризы. И, конечно, - новые тайны. Одним словом, как раз предновогодний подарок читателям. Любые аналогии случайные. Просто все в этом мире уже когда-то случалось.

   Слишком мало друзей

Мир Новой Киевской Руси

   (Фактически, это - третья часть трилогии, в которую входят романы "Один год из жизни профессора" и "Слишком много врагов". Основные герои трилогии - профессор Германов и его жена Ольга. События трилогии происходят с 30-х по 60-е годы ХХ века в мире Новой Киевской Руси, который невероятно похож на наш. В каждой части, как водится, появляются новые герои.)
  
   И только уже поздно ночью, оставшись одни, Германов и Ольга вернулись к прерванному разговору.
   - Интересно, что он пытался предъявить американцам? - задумчиво спросила Ольга, сидя в спальне перед трюмо и расчесывая волосы.
   - Что ты имеешь в виду? Эту старую легенду о том, что при продаже Аляски был подписан какой-то дополнительный документ о праве России или ее преемника выкупить полуостров? Ты знаешь мое отношение к секретным дипломатическим документам, уж кому как ни мне верить в их существование, но это уже чересчур. Хотя, как ни странно, есть у нас в семье одно предание...
   - Потом расскажешь. Именно тебе бы не стоило иронизировать на этот счет. А этот документ - точнее, секретная статья договора о продаже Аляски - все эти годы хранится у нас в подвале. Хочешь, покажу?
   (Завершение романа "Слишком много врагов")
  
   Пролог первый.
   19 ноября одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года. Вряд ли эта дата что-то говорит нашим современникам. Исключение могут составлять лишь глубокие знатоки и исследователи истории Русской Православной Церкви. Именно в этот день после службы и ужина с генерал-губернатором Москвы князем Владимиром Долгоруким - он мало был бы известен нам, если бы не великий Фандорин! - преставился один из самых известных и почитаемых деятелей церкви Святитель Филарет, митрополит Московский. Что бы там ни говорили наши современники, как бы они ни расточали елей в адрес нынешнего главы РПЦ, но фигур подобных ему в последовавшие времена наша церковь не видела. Это, действительно, была личность. Авторитет Святителю создавали его дела, образ мысли и жизни, а не нанятые борзописцы. Тем обычно и отличаются действительно исторические фигуры от временщиков. Но исторические фигуры не в каждый век рождаются. Потому и остаются в истории.
   О чем говорили Святитель и князь? Доподлинно никому не известно. Но и князь был фигурой в империи из разряда тяжелых. За ним, действительно, стояла Москва, а это было весомо и в те времена, когда столичный Питер уверенно обгонял ее и по численности населения, и по объемам промышленного производства. Сердцем России оставалась Москва. А если было так?
   В частных разговорах преосвященный владыка и светлейший князь давно уже избегали официальных титулов. И в этот раз после короткой молитвы они приступили одновременно и к трапезе, и к разговору. Продолжили спор, начатый не вчера. Разговор касался отмены крепостного права и других дел в государстве.
   - Не так пошли, - митрополит своих взглядов не скрывал, он и государю в глаза все высказывал, - и не туда придем. Сколько готовились, сколько копий было сломано, а что в результате? За Европой потянулись, мол, нет там давно рабства! Кто же спорит, нет. Формально. А нужна ли людям та свобода? Много ли у них от нее счастья и преуспевания? Что мы видим в Европе? От земли, традиций люди уходят на мануфактуры и фабрики, где трудятся за гроши по 12 часов в день. От корней оторвались, от Бога уходят. А у нас что будет? Мне и подумать страшно. Какие-никакие, но, все же, пастыри у нашего народа были и есть. Государь всемилостивейший во главе государства, церковь святая, дворянство, службу государеву своей стезей избравшую. В семье не без урода, знаю. Не все помещики исправно дело вели и правильно свою ответственность за души христианские, Господом им доверенные, понимали. Но почему мы всегда на худших-то смотрим? А исправных, ответственных что, мало? И тогда говорил, и сейчас повторю: было бы лучше, коли добрые помещики хорошо растолковали бы дело крестьянам и постановили с ними обдуманные соглашения. А за ними следом и худшие могли бы построиться с меньшим вредом.
   Или требовать власть разучилась с сословия дворянского? Почему не вспомнили, для чего и как оно создано вообще было? Для службы! Надо - государевой, беда пришла - ратной, но и повседневной - для обустройства земли Русской, преумножения богатств ее и народа! И спрашивать за эту службу - Государю! Его долг! А теперь что получается: служения нет, а выкупные платежи - пожалуйста? И крестьянин вместо мудрого отца-благодетеля получает бремя платежей на многие годы? И как он сам разберется в том, в чем и ученые мужи запутались, как с этих колен поднимется? И ведь чем кончится - государству недоимки брать на себя придется, а все подданные - и дворянство, и крестьянское сословие недовольны будут! А дальше что? Заговоры и бунты? И не останется ничего Государю, как опять кнутом и виселицей мир в государстве водворять?
   Генерал-губернатору - крупнейшему помещику и землевладельцу - возражать было сложно, но положение обязывало.
   - Так что же, не менять ничего? Жить и дальше как от прадедов завещано? А, не приведи Господь, опять большая война, навроде Крымской? Опять со штыками на пушки?
   - Да! Народная жизнь российская - явление сложное, важно держаться того порядка вещей, который установился издавна и пустил глубокие корни. Но и упрощать сложное не надо. Путей в нашей жизни всегда больше, чем только два. И не раз между нами о том говорено было. Прежде, чем за реформу браться, надо было цель ее определить. Да и определять-то не надо! Одна у нас цель - преуспевание Отчизны и всех сынов ее. Служение Отечеству и престолу! Вот почему когда попросили меня заново Манифест написать согласился, хотя и тогда, и сейчас считаю это дело ошибкой.
   - Но, все же, не все так плохо. Как-то оборонил нас Господь от тех безурядиц и волнений, которых Вы так опасались. Да и заметил я, что золотую медаль "За освобождение крестьян" носите с удовольствием, - губернатор не смог удержаться от небольшой колкости, поскольку многое в позиции митрополита казалось ему или просто надуманным, или даже несколько лицемерным. Он не забыл, что в первом отзыве московского митрополита на проект манифеста речь вообще шла об опасности притеснения Церкви - в преддверии 1861 года в церковной среде стали распространяться слухи о том, что реформа будет включать новую секуляризацию церковных земель.
   - Пока оборонил Господь, Вы правы. Но будущего боюсь. Устои зашатались. А благодарность Государя сам привык ценить и паству свою стараюсь учить тому же. И не нам с Вами наградами считаться. Ценит Государь и Москву, и жителей ея.
   Долгорукий довольно кивнул. На какое-то время сотрапезники замолчали, отдавая дань простым, но вкусным и легким кушаньям митрополичьего стола. Было у них о чем поговорить из разряда дел сугубо московских, но сегодня Филарета занимало другое. И он опять вернулся к политике.
   - Трон и Россия - неразделимы и держатся на всех сословиях. И благополучием всех сословий сильна Россия. Нарушен баланс - и держава слабеет. Не знаю, как там в будущие века будет, но сейчас мы еще не достигли своих пределов, ширится Россия, включает в себя новые земли и народы, несет вширь веру православную. Для того и внутреннюю силу развивать надо. А мы что делаем? Аляску продали американцам! Да кто они такие, чтобы Самодержец Российский им земли уступал?
   - Но Вы же понимаете, не удержать, если что. Уж как в Крымскую войну англичане на нее руку не наложили - до сих пор удивляюсь. Два чуда в ту войну явил нам Господь: Крым удержали и на Аляску англичане не позарились. А ведь и сейчас балансируем на грани. От Бухары и Самарканда до их владений в Индии - один шаг через перевалы. Хоть и высоки они, но все легче путь, чем через всю Сибирь и океан. А им из Канады до Аляски подать рукой. Заберут при первой возможности. Хотя бы исходя из соображений престижа. А нашей чести какой урон тогда будет?
   - Крым, Крым... Сколько же бед он уже принес России нашей. И в великокняжеские времена, и в прошлом веке, когда раз за разом ходили покорять его. И сейчас, после триумфа русского оружия в войнах с безбожным Буонапартом, опять отбросил нас от кормила европейской политики. А сколько еще бед принесет? Десять лет с позора крымского прошло, а до сих пор при каждом шаге оглядываемся. И сколько это еще продолжаться будет? Болит у меня сердце за землю русскую... Но верю: эта связь Крыма и Аляски, двух русских полуостровов на разных концах государства российского нынешними временами не кончится. Крымом потеряли - Крымом и вернем!
   Святитель Филарет почил тем же вечером. Потрясенный генерал-губернатор рассказал о его пророчестве только самым доверенным людям. Смысл его трактовали, как водится, по-разному. Кто-то - сугубо формально, применительно именно к далекой и малопонятной Аляске. Кто-то же считал, что речь идет, скорее, о том, что позднее получило название пассионарности. Церковь же, как водится, и фигуру Филарета, и дела его успешно мифологизировала. Какое уж тут уважение к памяти, если даже останки святителя в нарушение его воли благополучно перенесли во вновь отстроенный Храм Христа Спасителя. Нужно же чем-то наполнять усыпальницу новодельного собора, а ждать естественного хода событий не хочется, нынешние времена приучили желать всего и сразу.
  
   Пролог второй.
   Почти за год до этого разговора, 16 декабря одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого года в Зимнем дворце у императора Александра II состоялось совещание по вопросу о продаже Аляски. Это был как раз тот самый случай, когда решение вопроса было очевидно заранее. Военно-политические и финансовые аргументы однозначно указывали на желательность как можно скорее избавиться от Аляски. Первым эту идею еще в 1857-м году озвучил В.К.Константин. Князь, правда, писал не об Англии, а о САСШ: "стремясь постоянно к округлению своих владений и желая господствовать нераздельно в Северной Америке, возьмут у нас упомянутые колонии, и мы не будем в состоянии воротить их". Строго говоря, отношения с САСШ у России в этот момент были скорее союзническими, но все понимали, что кроме САСШ на Северо-Американском континенте присутствует еще и Канада, а чьей колонией она являлась, забывать не приходилось. С финансами же было, как всегда, туго. После неудачной войны надо было восстанавливать армию, строить дороги, а РАК вместо прибылей приносила казне только убытки. Министр финансов докладывает государю о необходимости изыскать за три года 45 млн рублей в виде займов, а РАК в 1865 году получает из казны ежегодное пособие в 200 тысяч.
   Сидеть на золоте и существовать на государственное пособие - эта схема жизни госкорпораций не вчера родилась. Кстати, про золото на Аляске уже знали, но и боялись, что оно привлечет к русским колониям дополнительный интерес иностранцев и удержать их станет труднее.
   Так что все участники совещания - император Александр II, В.К.Константин, канцлер Горчаков, министр финансов Рейтен, морской министр Краббе и постоянный представитель в Вашингтоне Стекль были единодушны.
   Но решение было непростое. Все же русский флаг над Аляской развивался не одно десятилетие, а теперь его приходилось спускать. Как быть с заветами отца?
   Как бы оттягивая решение, император листал заключения и всеподданнейшие доклады различных министерств и вдруг зацепился за одну из бумаг МИДа (их было несколько). Как водится, дипломаты предпочитали освещать любой вопрос с самых различных точек зрения, не всегда приводя мнение к единому знаменателю. Так получилось и на это раз. Один из департаментов МИДа почему-то связал вопрос о продаже Аляски с проектом строительства кругосветного телеграфа. На самом деле он был не совсем кругосветным. Речь шла о том, как соединить Старый и Новый свет телеграфной линией. Понятно, что через Атлантику намного ближе, но укладка пяти тысяч километров телеграфного кабеля на морское дно была делом не то, что новым, а просто невиданным. Со второй попытки в 1858 году кабель проложили, королева Виктория и президент Бьюкен обменялись поздравительными телеграммами. Текст королевы из 103 слов, правда, передавали 16 часов, но, как говорится, лиха беда начало. Первый кабель проработал месяц. Затем связь оборвалась и только через шесть лет начались работы по его замене. И опять обрыв. Так что кабель опять заработал только в текущем, 1866 году и веры ему особой не было (кстати, напрасно: он работал уже долго).
   А сухопутный маршрут - через Сибирь к Охотскому морю, затем на север к Берингову проливу, через пролив, а затем через Аляску и Канаду - хоть и был фантастически длинным, но имел то несомненное преимущество, что кабель почти на любой версте можно было потрогать руками и починить в случае нужды. Россия уже тянула провода телеграфа на Дальний Восток. Работы начались еще в 1861 году, и конца им пока не было видно. Участники совещания еще не знали, что первая телеграмма из Питера во Владивосток будет передана только в 1872 году, но значение телеграфной связи понимали хорошо. Очень не хотелось им попасть опять в то же положение, когда о нападении английской эскадры на Петропавловск-Камчатский весть в столицу пришла только через три месяца. Но уж если тянуть провода к Тихому океану, то почему бы не пересечь его на севере и не связать таким образом два континента? Так что для России вся эта история имела особый смысл, при том условии, что ей принадлежали оба берега Берингова пролива. Из опыта уже было известно, что линия телеграфа и его станции крайне способствовали налаживанию всякого рода хозяйственной деятельности вокруг. А уж как телеграфная связь влияла на исполнительность местных чиновников...
   Конечно, телеграф - дело новое. До конца его значение и перспективы тогда мало кто понимал, что признавали и в МИДе. И поэтому делали неожиданное заключение: если уж и продавать, то оговорить свое право на выкуп. Скажем, раз в 50 лет.
   - Это кто у Вас рассудительный такой? - император показал бумагу Горчакову.
   - Остен-Сакен. Но не тот, который по европейским делам, а из азиатского департамента. Барон Федор Романович. В последней экспедиции Путятина в Китай принимал участие, очень интересные наблюдения только что опубликовал по линии Русского географического общества. Хорошо знает азиатов. Эта идея с выкупом, думаю, именно из азиатских практик и пришла.
   - И что полагаете?
   Горчаков практически ни минуты не колебался. Общего построения решения данного вопроса идея возможного выкупа нисколько не нарушала, но позволяла достаточно изящно преодолеть очевидную неловкость, которая как будто витала в атмосфере кабинета. Да, уступаем, но сами, не под влиянием чужого давления и угрозы военной силой, и к тому же добрым друзьям, почти союзникам, да еще и оговаривая право получить обратно. Американцы вряд ли будут всерьез возражать против такого условия. В конце концов, можно будет и в цене чуть уступить, они там у себя каждый доллар считают. По своему основному опыту и складу ума он был, конечно, в первую очередь европейским политиком. Да и вообще, какая там может быть политика на далеких берегах севера Тихого океана? А с этой клаузой все присутствующие достойно выйдут из неловкой ситуации.
   - Можно было бы согласиться и обговорить это условие лично с президентом САСШ. А чтобы не пугать его и не создавать ему проблемы с общественным мнением - у них и так там многие считают, что земли они уже отхватили больше, чем достаточно, можно было бы предложить сделать статью договора о выкупе тайной. Как события сложатся через 50 лет - знать пока никто не может, но свободу действий своим преемникам мы оставим.
   Императору особенно понравился именно последний пассаж. Сам он вступил на трон как раз в условиях, когда надо было принимать одно за другим вынужденные и к тому же тяжелые решения: надо было завершать проигранную Крымскую войну и решать крестьянский вопрос. И это уже не говоря о модернизации, в которой нуждалась вся общественная жизнь страны. Наследникам подобного оставлять не хотелось бы.
   Остальные участники совещания молчали. Всерьез обсуждаемую оговорку никто не принимал. Более того, многих более чем устраивало, что вместо обсуждения сути вопроса: продавать или не продавать, император погрузился в размышления о каком-то возможном через полвека выкупе. И Император, и канцлер очень удивились бы, узнав, каким замысловатым способом оказалась у него именно сверху других бумаг записка Остен-Сакена, которую очень умелые в аппаратных играх люди решили использовать как дополнительную гарантию принятия на этом совещании правильного решения.
   Император думал недолго:
   - Быть по сему. Договаривайтесь с американцами. И не тяните. Деньги нужны.
  
   Глава первая.
   - Потом расскажешь. Именно тебе бы не стоило иронизировать на этот счет. А этот документ - точнее, секретная статья договора о продаже Аляски - все эти годы хранится у нас в подвале. Хочешь, покажу?
   Предположить, что после таких слов жены Германов спокойно ляжет в постель и проспит до утра, мог только тот, кто совсем не знал этого человека. Ольга позднее много раз со смехом вспоминала, как среди ночи они с мужем в собственном доме тихонько крались со второго этажа, где находилась их спальня, в подвал, замирая на каждом шагу в страхе разбудить кого-нибудь из своих многочисленных гостей. Проходя по коридору мимо кухни они с удивлением обнаружили там Петрова, которому то ли не спалось, то ли его мысли требовали небольшой порции допинга. Так что он коротал время с бутылкой знаменитого Ольгиного "латгальского коньяка", краюхой черного хлеба и парой антоновских яблок. Увидев вдруг в дверном проеме хозяев дома в халатах и с фонариком в руках, Петров помотал головой, с удивлением посмотрел на почти полную бутылку и открыл было рот, чтобы поинтересоваться, не желают ли они составить ему компанию, но Ольга строго нахмурила брови, отрицательно покачала головой и приложила палец к губам. Так они и прошли мимо. Петров по-быстрому хлопнул рюмку и стал ждать дальнейшего развития событий.
   Зная мужа, Ольга понимала, что уж если она в нарушение всех зароков, которые много раз давала себе, все же проговорилась о своей семейной тайне, то сначала надо действительно дать ему саму бумагу, документ, а уже потом рассказывать об обстоятельствах этого загадочного дела. Так что в подвале она показала Германову, как надо немного нажать вбок, а затем сдвинуть две доски потолка. Открылась небольшая щель, в которую она запустила руку и затем вынула откуда-то сбоку завернутый в мешковину круглый металлический футляр с притертой крышкой.
   - Давай лучше возьмем его с собой и посмотрим наверху, - Ольга понимала, что Германова обуревает азарт, но разворачивать действительно исторический документ на крышке бочки с квашеной капустой или солеными огурцами ей не казалось правильным. А других поверхностей в подвале, который использовался исключительно по назначению, в общем-то и не было.
   Так что Германов поставил доски на место, предварительно убедившись, что в тайнике над потолком подвала есть еще какие-то таинственные свертки. Он вопросительно посмотрел на жену. За годы совместной жизни они научились понимать друг друга без слов.
   - Кое-что из огнестрельного. От прошлого осталось, - Ольга изобразила в дополнение к этим словам самое невинное выражение лица из всех возможных.
   - Тебе мало того, что есть в доме? - Германов был искренне удивлен. Он уже не раз заговаривал с Ольгой о том, что, имея в сыновьях такого любознательного подростка, как их сын, было бы неплохо немного сократить количество огнестрельного железа в доме.
   - Там ручной пулемет и немного гранат, - это прозвучало почти так же невинно как признание, что от прошлогоднего урожая у них осталось несколько банок с солеными помидорами, - ну и пара пистолетов со спиленными номерами. На всякий случай. И еще сверточек Петрова. Я и не знаю даже, что там. - Ольга поняла, что уж если пришла пора каяться, то останавливаться не стоит.
   В другой момент Германов бы несколько иначе отнесся к таким признаниям - все же хотя в отношении оружия в НКР существовал уведомительный порядок регистрации, но гранаты и пулеметы частным гражданам не полагалось иметь ни под каким предлогом, но сейчас все его мысли занимал таинственный футляр.
   Они так же на цыпочках прокрались мимо продолжавшего свои философские бдения на кухне Петрова и смогли выдохнуть, только закрыв за собой дверь супружеской спальни.
   В комнате Германов оглянулся по сторонам - ему были нужны две вещи: ровная поверхность и хороший свет. Выбора особого не было. Он подошел к туалетному столику Ольги и бесцеремонно сдвинул в сторону многочисленные флакончики, пузырьки, коробочки и прочую женскую дребедень, вольготно разложенную на его поверхности, и зажег конструкторскую лампу, которую Ольга приспособила для своих косметических дел. В другое время столь бесцеремонное обращение с крайне важными и ценными предметами женского обихода явно не осталось бы безнаказанным, но сейчас даже это сошло ему с рук. Аккуратно вытащив притертую крышку, Германов достал из футляра свиток каких-то старых бумаг, упакованных в темный шелковый мешочек. Теперь он стал крайне аккуратен. Бумаг касался только кончиками пальцев, раскатал свиток на столике и прижал края флаконами с женской косметикой.
   - Сначала идут копия русского альтерната, - Германов вчитался в текст, - видишь надпись в правом верхнем углу. Дальше закладками обозначены два других - на английском и французском. Смотрим пока русскую, а те отложим. Копия очень старая. Похоже, времен подписания. Все рукописное. Тогда копии так и снимались. Полное название: "Конвенция об уступке Северо-Американским Соединенным Штатам Российских Северо-Американских Колоний". Так, все семь статей и ратификация императором от 3 мая 1867 года. Смотри, заверено Горчаковым! Это уже раритет! Но для чего он это сделал?
   Под последним листом договора, однако, обнаружился еще один. Опять, как в начале договора, "шапка" - титулы сторон - и текст: "Дополнительно согласились о праве Российской империи через каждые 50 лет возвращать себе уступленные земли с выплатой Северо-Американским Соединенным Штатам всей суммы, за которую они были уступлены первоначально, а также иных расходов, понесенных оными в целях управления и устройства означенных земель". И подписи: Эдуард Стекль за Российскую Империю и Вильям Сюард за САСШ. И ратификационные записи. Подлинник!
   Ольга впервые увидела, как у ее мужа дрожат руки. Он явно боялся даже прикасаться к этому последнему листу, вдруг отбросил в сторону прижимавшие его к столу пузырьки и, бормоча под нос: "Еще протечет!" заменил их на пудреницу, щетку для волос, косметический кошелек и щипцы для завивки волос. Только затем он глубоко вздохнул и изменившимся голосом спросил у жены:
   - Ты где это взяла?
   Ольге хотелось максимально оттянуть ответ на этот вполне очевидный вопрос, и она сказала:
   - Это очень долгая история. Давай я сейчас сделаю и принесу нам чая. Да и по рюмке не помешает. А то на тебя смотреть больно.
   И не дав Германову даже открыть рот, она выскользнула из комнаты.
   Петров как раз собирался убрать бутылку в буфет, когда на кухне появилась Ольга. Разжигать дровяную плиту или ставить самовар ей не хотелось, поэтому она зажгла керосинку и поставила на нее чайник. Чай на керосинке - это, конечно, ни в какие ворота не лезло, но затягивать процесс до бесконечности она побоялась, понимая, что если терпение мужа лопнет, то он сам заявится сюда и разбудит весь дом. Так что она быстро молча заварила чай, поставила на поднос стакан для мужа, чашку для себя, пару рюмок, заварочный чайник, достала из буфета бутылку коньяку и отправилась наверх.
   Петров только вздохнул и решил, что ложиться спать пока еще рано. Жизнь продолжалась.
   Когда Ольга вошла в спальню, Германов сидел у ее туалетного столика, обхватив голову руками. На всякий случай Ольга поставила поднос на кровать, подальше от разложенных на столике листов. Она увидела, что Германов без нее успел просмотреть и два других альтерната договора - на английском и французском языках. Она молча налила чай, пока не стала трогать коньяк и подала стакан мужу.
   Тот благодарно, но как-то обреченно кивнул головой, и первый открыл рот.
   - Знаешь, я даже не знаю, о чем тебя спрашивать. Конечно, очень интересно, где ты все это взяла. Но этот вопрос сейчас, здесь и сегодня, носит скорее академический характер. Любопытно, почему ты молчала все эти годы. Мне казалось, что уж с тобой-то у нас нет друг от друга секретов. Но самое главное - что с этим всем теперь делать?! Ты же не думаешь всерьез, что я могу вот просто так убрать все это к твоим пулеметам и гранатам и жить дальше так, как будто ничего не произошло? Я просто даже не могу себе представить, что будет со страной, с миром, со всеми нами, если мы вдруг вытащим эту бомбу. По сравнению с ней все эти ваши с Петровым гранаты - детские елочные игрушки! И ведь самое страшное состоит в том, что, если я все это обнародую, и не обязательно я, и ты, как моя жена, то нам, безусловно, поверят! Немедленно всплывет прошлая история с секретным протоколом к Версальскому договору и такое начнется! А уж сколько желающих появится избавиться от нас с тобой раз и навсегда, чтобы, не дай Бог, еще чего-нибудь не раскопали! А что будет с недавней историей? Ты хотя бы понимаешь, что в свете всего этого история октябрьского переворота 17 года выглядит совершенно иначе? Какие там немцы! Ну, дали они что-то большевикам и прочим, выступавшим против продолжения войны политическим партиям. Но много ли у них было? Ты же помнишь, что к концу войны творилось в Германии? Все эти рассказы про страшный голод, детей, рождавшихся без ногтей и прочее. А теперь получается, что чуть ли не больше, чем германцы, в коллапсе России к 16-му году были заинтересованы американцы! А у них-то с деньгами все было в порядке! И в Лондоне - этом проклятом союзнике, с которым, как говорится, если он есть, то и враги не нужны, - у американцев были уже к тому моменту очень неслабые позиции. Как же, кузены! Так ради чего нас вообще в эту войну втянули, обескровили, а потом еще и путем переворота чуть на грань гибели не поставили? И кому нужен был раскол России и весь это бред с "возрождением великой Киевской Руси"? Получается, американцам. И зачем? А только чтобы и в голову никому не могло прийти даже вспомнить об Аляске! А главный государственник у нас теперь - этот козел хохляцкий! Господи, что же делать!
   Почувствовав, что муж хотя бы отчасти иссяк, Ольга налила в свою чашку коньяк и протянула ему. Рюмкам здесь делать было нечего.
   Германов автоматически выпил сначала коньяк, затем свой чай из стакана и так и остался сидеть с чашкой в одной руке, а стаканом в другой. Помолчали. Но Ольга была, все же, слишком опытной женой, чтобы предоставить событиям развиваться самопроизвольно.
   - Я пока не знаю, что тебе на все это сказать. У меня эта заноза сидела в голове с самого нашего знакомства, и я думаю, что совсем неслучайно и разговор сегодня возник, и меня вдруг так прорвало. Давай я тебе расскажу, откуда это все взялось, а потом будем уже дальше думать.
   Германов согласно кивнул.
   - Ты знаешь, что я из семьи Остен-Сакенов. Это огромный род, у него масса ветвей, причем даже женщины, выходя замуж, обычно считают, что они сохраняют свою принадлежность к роду и фамилии. Во второй половине прошлого, 19-го века несколько Остен-Сакенов служили по министерству иностранных дел. Самый известный стал даже послом в Берлине, но мой дед был не так знаменит и служил в восточном департаменте. С послом они были в таком дальнем родстве, что его и проследить-то было трудно. Так вот, как раз деду было поручено в 1866 году готовить одно из заключений по поводу предстоящей продажи Аляски. А дед был настоящим энтузиастом Востока, часто бывал там и ратовал за движение России в восточном направлении. Тогда как раз вовсю строили телеграф к Амуру, а дед любил все современное, технические новшества, и он ухватился за идею продолжить телеграфную линию к Берингову проливу и через него провести ее в Америку. Знаешь, это сейчас трансатлантический кабель работает как часы, да и радиосвязь стала обыденной, а тогда не было никакой уверенности, что кабели на дне морей вообще будут исправно работать на больших расстояниях. И вот идея: прийти с телеграфом в Америку не с востока, а с запада! Думаю, что и в отношении Японии у него были кое-какие сомнения. Я видела потом в его бумагах размышления о том, что японцев уж слишком много, слишком скучены они на своих островах, а духом сильны. Вот и задавался он вопросом, а не пыхнет ли Япония, не выплеснет ли избыток внутренней силы на окружающие земли? В общем, чувствую, совсем не нравилась ему идея продавать Аляску. Сам подумай, как бы Япония могла бросить нам вызов в 1904-м году, если бы у нас кроме Владивостока и Порт-Артура, которые японцы легко могли запереть, были базы и на другом берегу Тихого океана? Мы бы их взяли, как говорится, в два огня. Наши крейсера оттуда ведь просто отрезали бы их от всего мира! И конец войне.
   Так вот, он и придумал это условие: возможность обратного выкупа. Тем более там и слова "продажа" даже и нет, о "передаче" Аляски речь шла. Так что передали туда, а потом - обратно. С компенсацией, конечно. Так и подписали. Но держали это в хорошем таком секрете.
   Дед умер в 10-м году, неожиданно. И так получилось, что на работе у него хранились огромные личные архивы, связанные с его путешествиями, работами для Русского географического общества и прочим. Отец, а он был военным, как-то в отпуск начал их разбирать и вдруг находит среди совершенно малозначимых бумаг - чуть ли не финансовых отчетов об очередном путешествии - вот все это, - и Ольга показала рукой на туалетный столик. Просто в отдельной папке, на завязочках, без всяких печатей. Скорее всего, когда архив отдавали семье, его бегло проглядели, но ничего такого официального не увидели. Хитрая такая маскировка. А отец к тому времени Академию Генерального штаба кончил и в таких вещах кое-что понимал. Он начал искать какие-либо упоминания об этом деле по всему архиву деда и нашел что-то вроде личного дневника. Дед вел его нерегулярно, с пропусками, но вот запись от 7-го года была вполне законченной. Он писал, что к нему обратился старый друг, заведующий общей канцелярией министерства. В их архиве хранились все подлинники заключенных договоров. И этот друг получает вдруг указание уничтожить (!) целый ряд различных совершенно второстепенных, как правило, уже давно утративших силу договоров с другими государствами, и среди них как раз эту статью договора о продаже Аляски. Кто за этим стоял, написано там не было, но явно кого-то на самом верху американцы уже тогда купили.
   Знаешь, у нас и сейчас любят поругивать чиновников старых, еще императорских времен, и, конечно, разные были среди них люди, но этот оказался настоящим патриотом. Спорить он не стал. Понимал, что если он не сделает, то кому-то другому поручат. Так что он просто взял и изъял подлинники из пачки уже перед сожжением. Там еще копии были, они и сгорели. А подлинники он деду передал. Тот и спрятал. Собирался, видно, выждать, а потом как-то ими распорядиться, но не успел. Чашку отдай.
   Германов изумленно посмотрел сначала на жену, а потом на чашку, которую продолжал сжимать в руке. Он передал ее Ольге, которая, не заморачиваясь с чаем, плеснула себе хорошую дозу коньяка и в три глотка выпила ее, даже не поморщившись.
   - Отец, к счастью, успел вывезти все это в Париж еще до начала Великой войны. Он хранил пакет в номерной ячейке банка, а потом сообщил номер мне. Что там находится не сказал, но предупредил, что вещь очень серьезная, и лучше бы мне вскрыть ее тогда, когда рядом со мной будет человек, которому я могу вполне довериться. Он все же был офицером старого склада и не мог себе представить, что женщина одна может быть на что-то серьезное способна.
   - И что?
   - Да вот имела я неосторожность познакомиться с одним профессором и решила, когда мы с тобой были в Париже перед Испанией, забрать посылочку. Открыла на свою голову. Поплохело мне тогда крепко. Как представила, что будет... Тут за Версаль-то как бы не прибили, а еще и Аляска... Да мы еще и с Энрике тогда связались и очень на него рассчитывали. Одним словом, решила дать поручение банку переслать в их московское отделение как особо ценный груз. Ох, и содрали же они тогда с меня! Пришлось даже в казенные средства залезть... Но, откровенно говоря, считать все это только своим частным делом было бы странным.
   - Да, уж. Какое тут частное дело...
   - А из Москвы, как понимаешь, перетащить пакет сюда было уже просто. Помнишь, я туда в первый год на консультацию к профессору ездила?
   - Это после этого ты...
   - Угу. Хочешь верь, хочешь нет, но мне почему-то казалось, что пока я этот пакет не получила и сама не спрятала, у меня как бы какой-то личный долг оставался перед отцом и дедом, и я не могла целиком отдаться своим личным делам. А как получила и спрятала, так и облегчение наступило. А с ним и благополучная беременность...
   - Это что же, если мы от него избавимся...
   - Перестань! Я с тобой серьезно, а ты все об одном и том же. Налей мне лучше еще коньяку, а то я тут стараюсь, рассказываю, а ты уселся там.
   Выпили. Помолчали. Германов вспомнил о другом.
   - Петров там еще ждет?
   - А ты как думаешь? Конечно, ждет. Устроили тут у него на глазах черте что.
   - Пойдем к нему. Только убери все это сначала куда-нибудь. Да так, чтобы на ключ запиралось.
  
   Глава вторая.
   Петров встретил старых приятелей недовольным ворчанием.
   - Быстрее не могли там разобраться со своими делами? Я уж тут почти заснул. Но заскучал точно.
   Правда, вид кухонного стола свидетельствовал о противоположном. Явно настроившись на долгое ожидание, Петров порезал себе ветчинки, выложил на доску хороший кусок сыра, в большой миске соседствовали соленые огурцы, помидоры и квашеная капуста. Закуска скорее водочная, но с натяжкой шла и к "латгальскому коньяку".
   - Ну, тогда слушай, - Германов плотно закрыл кухонную дверь и за десять минут изложил суть вопроса. Петров только помотал головой.
   - Вот почему я знал, что рано или поздно вы что-нибудь такое устроите? Зачем? Скажите, зачем вам, мне все это нужно? Где она есть, эта Аляска? И что нам теперь со всем этим делать?
   - Погоди, - Германов под удивленным взглядом Ольги пальцами ухватил из миски соленый огурец, схрумкал его, и продолжил, - это еще не все. Теперь я все это немного дополню. В отличие от вас, мои дорогие шпионы, мне вроде бы нечего скрывать. Я имею в виду свою личную жизнь, семью и ее историю. Но вы, наверное, обратили внимание, что связей с родными, кроме сына и дочери, я никогда не поддерживаю. Или, если быть точнее, они не поддерживают их со мной. Дело в том, что по отцу я из Долгоруковых. Тех самых, которые князьями числились, а прадед еще и московским генерал-губернатором. Но отец с матерью брак так и не заключили, а потом и ушли довольно молодыми один за другим. Остальные члены этой достойной фамилии смотрели всю жизнь на меня довольно косо, не скрою, с университетом в свое время помогли, но на этом как бы и забыли. В детстве, когда мы еще жили втроем, отец очень любил рассказывать о прадеде. Личностью тот был, действительно, незаурядной. И один из его рассказов касался беседы прадеда со святителем Филаретом. Беседа эта запомнилась и прадеду, и отцу, и даже мне, поскольку практически сразу же после нее Филарет скончался. Но главное не это. Святитель почему-то считал, что то ли Аляска будет возвращена и главную роль в этом деле сыграет Крым, то ли что-то иное в нашей жизни благодаря ему изменится. В те времена, конечно, слова его широкого распространения получить не могли, поскольку звучали как прямая критика Императора. У них и так там хватало сложностей. А вот сегодня, спустя почти 80 лет, задуматься о них стоит.
   - Не понимаю, - Петров все же привык мыслить несколько прямолинейно, - ты что, имеешь в виду, что мы махнемся с американцами: Крым за Аляску? Зачем и кому это надо?
   - Ты только больше никому подобных предположений даже не высказывай. Ясно, что никто никогда на подобное не пойдет даже в нынешние, отличающиеся редким идиотизмом времена. Но хитрость состоит в том, что кто-то в окружении гетмана то ли что-то об этой истории слышал, то ли вообще правду знает, и этому человеку удалось каким-то образом подвинуть нашего "голову" на демарш перед американцем. И это сейчас - самое интересное. Поскольку поможет нам найти ответ на главный вопрос: кто и зачем вдруг вспомнил дела давно минувших дней и начал будировать вопрос, который давно на самом деле умер. Все эти рассуждения о том, а не стояли ли на самом деле американцы за случившимся у нас в 17 году переворотом и не они ли спровоцировали Великую войну, чтобы отвлечь Россию от проблемы Аляски - безумно интересны для ученого люда, но в текущей реальности никакого практического значения не имеют. Ну, докажет кто-то, даже я к примеру, что действительно стояли, и дальше что? Кто и к какой ответственности их сейчас за это может привлечь? И чем им это грозит? Наоборот, все увидят лишнее доказательство их способности успешно манипулировать европейскими государствами, не смотря на их "доктрину Монро". Я в первый момент немного погорячился, вон даже жену напугал - при этих словах Ольга возмущенно фыркнула: как же, нашел трусиху! - а сейчас понимаю, что реально эта бумага мало на что способна.
   - Но, послушай, - Петров даже подпрыгнул, - это же имеет огромное значение для будущего! Следующий срок - в 67 году! Не так много осталось!
   - Кому осталось? - у Германова, судя по всему, ответ был уже на все вопросы. - Ты понимаешь, что прямого правопреемника Российской империи сейчас нет? Или что, эти, киевские, на Аляску претендовать смогут? Да ты не смеши меня! Для такого дела надо все эти ошметки империи воедино собрать, утвердиться и объявить себя наследником предков! И кто сейчас на такое способен? Имя назови!
   Петров от такого напора даже отпрянул и озадаченно покрутил головой.
   - Что ты на меня так... Сам же понимаешь, для всех нормальных людей это - общая и старая беда. Ни лидера нет, ни мотивации, да еще никто и не знает, как все эти друзья европейские на такой поворот посмотрят. Это я уже не говорю про всех этих удельных князей и национальных лидеров в той же Балтии. Нужен им такой поворот? Опять под кого-то идти? А сейчас все потихоньку живут, кто лучше, кто - хуже. Есть, конечно, проблемы, как без этого, но, знаешь, я при своем капитанстве вынужден был научиться хорошо считать прибыли и убытки. Так вот, если сейчас для каждого из государств применить эту итальянскую бухгалтерскую выдумку, раскидав негативные и позитивные последствия справа и слева от вертикальной черты, а потом подбить баланс, то что-то я совсем не уверен, что он однозначно покажет преимущество объединения.
   - Согласна, - внимательно слушавшая его Ольга кивнула головой и тяжело вздохнула, - имперская идея подразумевает цель. Без внятной цели империи как-то недолго существуют. А этот толстый дурак-хохол, похоже, окончательно убил в народе идею внешней экспансии. Тем более, под боком УралСиб. Вход, как говорится, свободный. Стало дома тесновато - двигай туда. Они запросто переварят еще несколько десятков миллионов населения, и только рады им будут.
   - Нот не едут же миллионами...
   - Миллионами пока, наверное, нет, но сотнями тысяч уже точно едут. И знаешь, я от коллег-учителей слышала, что даже немцы-переселенцы от нас туда потянулись. На Урал, во всяком случае. А они если закрепятся, то своих здорово подтянут.
   - В Германии сейчас тоже неплохо, - Германов как бы рассуждал вслух, - строят много, автомобилестроение, вон, поднимают. На западе, правда, все время живут под угрозой нового французского вторжения, но Померания, Саксония, Бранденбург и даже Бавария неплохо поднимаются. Ну, ладно, мы отвлеклись. Что со всем этим счастьем делать будем? Жена, ты-то что думаешь? Твое наследство.
   - Если честно, я испытываю чувство колоссального облегчения от того, что смогла, наконец, всем этим своим знанием с вами поделиться. Очень оно меня тяготило. Так что заранее согласна на все. Не хочешь упрочить свою славу ниспровергателя исторических основ и авторитетов и опубликовать все это?
   - Я совсем не против научной славы, но это - не совсем подходящий случай. Лишний раз убеждаюсь: ваша, женская, привычка убирать всякий хлам в какое-нибудь надежное и сокровенное место глубоко разумна и заслуживает всяческого поощрения. Спрячь-ка ты это все туда, где оно и хранилось от греха подальше. Вы мне сами сейчас убедительно доказали, что этот замечательный документ по нынешним временам никому не нужен. Позволю себе к этому добавить: его появление нашими временными американскими союзниками и их местными друзьями будет воспринято крайне болезненно, с раздражением, и в какие формы они облекут эти свои эмоции, я даже не берусь предположить. Так что то, что получилось красиво и даже в чем-то изящно один раз, во второй может быть чревато такими последствиями, что раз десять потом пожалеем. Поэтому повторюсь: пусть лежат и ждут своего часа!
   - Последнее дополнение мне нравится больше. А то я, было, перестала узнавать своего мужа и решила, что на тебя вдруг стремительно навалилась старость. А этот загадочный "свой час", он как вообще выглядит? И мы его пассивно ожидать будем или что-то предпринять попытаемся, чтобы он быстрее наступил?
   - Сначала надо разобраться, что стоит за демаршем "хохла" перед американским президентом. Есть у тебя, - он обратился к Петрову, - какие-нибудь возможности выйти на его окружение?
   Тот задумчиво почесал затылок. Кто-то там из знакомых знакомых, конечно, найдется, но на поиск потребуется время.
   И тут усмехнулась Ольга.
   - Хочешь, верь, хочешь - нет, но я с женой их нового закордонного гетмана училась вместе. Скажу тебе даже более страшную вещь: она тоже из Остен-Сакенов! Седьмая вода на киселе, но, все же, повод навестить дальнюю родственницу всегда найдется.
   - Ну вот, опять на меня навалились, а у самих все необходимое есть! - Петров с облегчением вздохнул, - а поскольку мы уже точно знаем, кто поедет в Киев, давайте хряпнем по последней и пойдем спать. А то устал я с вами. Только, чур, последний огурец мой, а то пока мы тут мозгами шевелили, твой муж все съел! Ты его что, вообще не кормишь?
   - Да нельзя ему столько соленого, - Ольга только вздохнула, - а тут воспользовался случаем.
   - Вот что, друзья мои, я ценю вашу трогательную заботу о моем здоровье, но все ваши штучки и трюки уже сто лет как знаю. Огурцы огурцами, но чтобы никаких гранат и пулеметов в подвале не было! Вы что, с ума сошли? Мальчишка в доме растет, ему вашу захоронку найти - раз плюнуть! Три дня срока вам: что сказал - убрать, привезти нормальный железный ящик с замком - хоть закапывайте его в погребе - и закрыть в него все пистолеты! Все поняли?
   - Ладно, суровый муж, спать пошли...
   Повидаться с дальней родственницей в этот раз Ольге, однако, была не судьба.
  
   Глава третья.
   Пока в далекой Казани разворачивались эти события, та самая жена нового "закордонного гетмана" возвращалась в стольный град Киев. Возвращался, собственно, ее муж, гетман Померанцев, а она его просто сопровождала. Зачем именно гетман ездил в Берлин, даже не особенно и важно. Нет, обоснование, конечно, было. Присутствовало и согласие Верховного на эту поездку как крайне важную и совершенно необходимую. Иных, впрочем, у дипломатов такого ранга и не бывает. А, по сути, недавно назначенному на этот пост руководителю внешних сношений НКР надо было освежить прежние контакты и налаживать новые - теперь уже в новом качестве. Для этого он и выбрал Берлин. Маршрут был выбран не самый короткий. По дороге туда заехали в Вильно. Литовцы принимали тепло. Дело было даже не в чувстве благодарности - своей государственностью они были обязаны именно Киеву, а в откровенном опасении возможного польского реванша. Гарантами их независимости выступали, правда, французы, но до Парижа далеко, а киевские войска вот они рядом, под боком. Теплоту литовского приема, правда, на следующей остановке с лихвой компенсировала подчеркнутая сдержанность поляков. Эти цедили слова сквозь зубы, и, была бы такая возможность - явно вообще уклонились бы от разговора. Но не могли. По условиям мирного договора Киев получил существенные экономические преференции в Польше. Дело было, правда, обставлено столь хитрым образом, что формальные преференции числились за НКР, а реально их плодами пользовались конкретные частные фирмы. Тем в гетманской администрации, кто пытался обратить внимание на это несоответствие, доходчиво объяснили, что данные фирмы существуют не в вакууме, на них работают граждане НКР, получают зарплату, платят налоги, то есть фирмы, поставляя продукцию в Польшу, способствуют развитию киевской экономики и т.д. Оно бы вроде все и правильно, не поспоришь, но как-то странно получается: как Варшаву брать, так все вперед, а как дивиденды от победы делить, так про принцип частной собственности вспомнили. Но это отступление, а если вернуться к разговорам с поляками, то у гетмана сложилось четкое впечатление: западные соседи, наконец, осознали масштабы своих финансовых потерь в результате работы тех "насосов", которые присосались к их экономике по итогам мирного соглашения, и долго терпеть такое не будут. Вопрос в том, как и каким образом они будут отказываться от своих обязательств и кого смогут привлечь на свою сторону в неизбежном споре с Киевом.
   Померанцева складывающаяся ситуация крайне насторожила. Было очевидно, что время военных походов на запад для НКР безвозвратно ушло, и все будущие споры придется решать уже не силой оружия, а за столом переговоров. В "гадюшнике" - про себя он иначе гетманское правительство и не называл - крайним за любой отход от послевоенных договоренностей сделают обязательно его, да еще и распишут: мол, достигнутое кровью воинов-героев нынешние чинуши бездарно потеряли. И кому ты будешь объяснять, что долго так беззастенчиво грабить Польшу просто невозможно? Тем более, что за ее спиной маячат штыки французов. Если в Париже в свое время просто не разобрались в хитросплетениях экономических статей мирного договора и делали упор в основном на линии границы, то уж сейчас-то поляки с цифрами в руках быстро докажут им масштабы грабежа. Нет, французы, конечно, не против грабежа, и совсем не отвергают этот инструмент экономической политики, но вот только то, что грабят их "клиентов" не они сами, а чужой дядя им явно не понравится. Да, хорошо, что нынешний маршрут заканчивается в Берлине. В Париж пока соваться явно не стоит.
   А в Берлине было интересно. Лозунг "Догнать и обогнать Францию!" в сочетании с германским трудолюбием и снятием экономических ограничений дал очень интересный результат. На фоне картин минувшего десятилетия Пруссия как бы блестела свежей краской. Немцы много строили, наращивали производство промышленной продукции, снижали издержки и все больше продукции продавали на внешних рынках. Работали они действительно много, но теперь появились и плоды этого труда. Померанцев специально попросил, чтобы ему не занимали встречами выпавшее в ходе визита воскресенье, взял в посольстве машину с шофером и в сопровождении лишь только переводчика поездил по окрестностям Берлина, а вечером походил по его центральным улицам. Берлинцы отдыхали. Пригородные поезда и автобусы выплескивали в окрестные леса, парки, на берега озер массы людей. В центре в теплый летний вечер за столиками открытых кафе, пивных и ресторанчиков было трудно найти свободное место, масса людей просто гуляла по городу. Их еще трудно было назвать счастливыми, но лица большинства жителей города были довольными и спокойными. Контраст с недавним прошлым, когда те же улицы заполняли толпы откровенно голодных людей, был разительным.
   Разговор с недавними союзниками в войне против Польши тоже был деловым и приятным. Обсуждались взаимовыгодные торговые режимы для наиболее важных товаров взаимного экспорта - а экономики двух стран неплохо дополняли друг друга, контроль за демилитаризацией Польши, а в конце пруссаки начали откровенно прощупывать позицию киевлян в отношении дальнейших шагов по ограничению французской гегемонии в Европе. Не то, чтобы совместный поход на Париж - вовсе нет, но поджать французов там, не пустить сюда, решить дело без их участия здесь. Все больше по мелочи, но мелочей накапливалось все больше.
   Померанцев испытывал в этой связи двойственные чувства. Привычка действовать с оглядкой на Париж и, стиснув зубы, подчиняться окрику оттуда была сильна, но и опасения получить вместо Франции - привычного зла - новое, еще более сильное, да и близкое к тому же, присутствовало.
   "- Вновь разделенная Германия существует менее 30 лет, фактически срок жизни одного поколения, - думал он про себя, - если бы сменились хотя бы 2-3 поколения, если бы немцы окончательно привыкли к тому, что разницы между баварцами и пруссаками ничуть не меньше, чем у обоих с теми же самыми французами или поляками. Если бы у них возникли, как это всегда бывает у соседей, какие-то внутренние трения. Мы же живем раздельно в бывшей империи, хотя у нас намного больше общего в прошлом. Если бы можно было поверить, что и у них так будет пусть не всегда, нет, неправильное слово, но хотя бы довольно долго. Тогда их можно поддерживать, идти на союз, а сама европейская игра становится намного более сложной и интересной".
   Инструкция от Верховного, впрочем, была однозначной: максимально задружиться - он так и сказал - с Берлином.
   Немцы показали себя исключительными прагматиками. Недавнему прошлому они дань, естественно, отдали: один из генералов, входивший в делегацию гетмана, как участник войны с Польшей получил от них какой-то их новый крест первой степени, а второй степенью они пообещали наградить всех офицеров, с которыми взаимодействовали их войска при взятии Варшавы. Между собой немцы эту награду так и называли - "варшавский крест", хотя официальное название было не столь оскорбительным для поляков. Еще и Кульм их министр вспомнил, и акцент на совместную борьбу с Наполеоном в его речи присутствовал. Про Великую войну прозвучало нечто невнятное - мол, разошлись на время пути двух великих европейских держав, но нам, их потомкам и наследникам делить уже больше нечего.
   Померанцев пошел в армию в начале 17-го года и на фронт не успел, но времена те помнил прекрасно, так что в ответном слове той войны вообще касаться не стал. Вместо этого с удовольствием порассуждал о многочисленных испытаниях уже мирного периода, которые выпали на долю русских и немцев. Впрочем, он подчеркнуто говорил в Берлине о пруссаках, как бы изначально отсекая любые претензии на попытку нового объединения Германии. И уже в частном разговоре с берлинским коллегой рассказал, что планирует в продолжение поездки посетить Дрезден, Прагу и Вену, и тонко выразил надежду, что его немецкий - кстати, блестящий - даст ему возможность вести беседы с коллегами без переводчика, что всегда предпочтительнее. Пруссак намек понял и пустился в рассуждения о том, что каждому немецкому государству в сложившейся ситуации важно найти как бы свою специализацию в области промышленности, сельского хозяйства и транспорта, а при случае - и конкурировать друг с другом.
   В Дрездене Померанцева потрясло число туристов. Город был красив, и умело использовал свою красоту. Официальная церемония встречи под сводами гигантского железнодорожного вокзала заняла лишь малую часть этого фантастического сооружения. На соседние пути продолжали приходить поезда, выплескивая на многочисленные перроны толпы пассажиров, среди которых явно преобладали туристы.
   "- Значит, неплохо живут, - думал про себя Померанцев, выслушивая дежурное приветствие саксонского коллеги, - если уж супер-бережливые немцы после всех этих своих многолетних тягот не боятся тратить деньги на пустую, казалось бы, поездку, значит, верят в завтрашний день. Молодцы!"
   В политике саксонцы на многое не претендовали. Дел у них хватало и без этого. Люди явно много работали. Особенно впечатляло дорожное строительство.
   Прага и Вена оставили у Померанцева более бледное впечатление. Там просто ничего серьезного не происходило, да и претензий у тамошнего руководства практически никаких не было. Чехи еще как-то немного пытались надуваться: мол, это мы обрушили двуединую империю! Нашли, чем хвастаться! Свое государство у них, конечно, получилось, но так, скромненькое. Явно деньжонок у ребят не хватало. Вена же являла собой откровенный дисбаланс между имперским прошлым и крайне унылым настоящим. На каком-то этапе Померанцев вдруг поймал себя на том, что где-то он уже видел нечто подобное, и довольно скоро понял: Питер! Именно там ощущалось, что изначально город строился и развивался как столица могучей, сильной и богатой державы, а затем реальность отбросила его в столицы третьеразрядного государства. Вокруг - красота, но все ветшает.
   Что же касается политики, то эти "полу-немцы" принимали посланца Киева тепло и охотно поздравляли Померанцева с взятием Константинополя. Вот ведь тоже историческая память - уже сколько веков прошло, а свои многочисленные войны с османами помнят.
   Так что в целом поездку можно было считать удачной. Померанцев был доволен. Все же первый серьезный вояж за границу в качестве нового гетмана, да к тому же еще, если вспомнить скандальные обстоятельства снятия предшественника... В такой ситуации Померанцеву совсем не хотелось принимать высший дипломатический пост, да и местом своим на тот момент, а он служил послом в Вашингтоне, был вполне доволен. А тут срочно срываться, возвращаться в Киев и вытягивать гетманство из-под огня критики. Занятие на любителя. Однако Верховный в преддверии своего визита в Вашингтон явно хотел послать очевидный сигнал Белому дому, а старые коллеги по работе в гетманстве насели: держись, всем сейчас трудно, спасай дипломатическую службу! Резон в их словах был. Верховный под настроение мог и разогнать гетманство, и назначить на него невесть кого - желающих порулить внешней политикой в стране всегда хватало. Так что пришлось соглашаться и сразу впрягаться в подготовку поездки Верховного за океан. Визит, прямо надо сказать, вышел не очень, но странным образом Верховный совсем не связал свои неудачи с работой Померанцева, хотя этого многие ждали. Обошлось.
   А после возвращения домой Верховный к делам закордонным слегка поостыл и насел на строителей и аграриев, но в гетманстве Померанцева это было воспринято даже с облегчением. Вот так и появилась у него возможность посетить хотя бы ближайших европейских соседей. Ездили больше двух недель - все же 6 столиц, и от поезда немного устали. К счастью, ночевать в салон-вагоне пришлось всего лишь дважды: по дороге в Вильно и уже на обратном пути, на перегоне из Вены. Так и путешествовали все время тремя вагонами: салоном министра и двумя спальными для членов делегации. Жена, правда, сказала, что больше он ее в такую чехарду гостиниц не заманит, но поживем - увидим.
   Сопровождающие тоже подустали. Близкие сотрудники Померанцева работали как проклятые. К каждой беседе и встрече надо было подготовиться, количество бумаг зашкаливало, а новый шеф любил входить в малейшие детали любого дела. Официальные лица - старшие дипломаты, несколько вице-гетманов из других ведомств и пара экспертов - были менее загружены делами, но активно использовали свободное время для знакомства с местными достопримечательностями. Надо же, в конце концов, что-то рассказать родным и близким? Случалось, процесс знакомства приобретал несколько разнузданный характер. Способность видеть края - качество сугубо индивидуальное и свойственно не всем. Удивительно, как странно иной раз ведут себя взрослые и вроде бы ответственные люди, стоит им только вырваться из привычных рамок. Хорошо, хоть дело обошлось без скандалов.
   Померанцев наблюдал, как поезд на подходе к вокзалу замедляет движение, и уже предвкушал скорое возвращение домой, на виллу на левом берегу Днепра. К вечеру помощники, конечно, привезут кучу срочных бумаг, но пока можно будет немного отдохнуть в саду, спокойно обменяться впечатлениями с женой, даже вздремнуть слегка после ланча. А в гетманство уже завтра. Собирать замов, входить в курс текущих дел. Там и к Верховному надо будет попроситься.
   Поезд, наконец, встал. Излишнего церемониала Померанцев как профессиональный дипломат не любил, и толпы встречающих на перроне не было. Помощники вручили его супруге цветы, начальник вокзала отрапортовал, челядь занялась вещами. Померанцев поблагодарил членов делегации и попрощался с ними и уже почти двинулся к машине, когда один из помощников подошел к нему и шепотом произнес: "Восемнадцатое марта!".
   Померанцев сразу остановился, на минуту задумался и спросил начальника вокзала:
   - У Вас в кабинете есть спецсвязь?
   - Так точно, Ваше высокопревосходительство! Хотите воспользоваться? Пойдемте!
   Гетман повернулся к жене.
   - Поезжай, пожалуйста, домой, и отдыхай, а мне, похоже, придется еще кое-кому позвонить и, возможно, кое-куда заехать. Но скоро буду.
   Жена обреченно вздохнула. Сколько уже было в их жизни таких срочных звонков, которые заканчивались бессонными ночами, срочными поездками, если не чем-нибудь похуже.
   Телефонный разговор Померанцева не затянулся. Неизвестный абонент, судя по всему, сказал ему нечто такое, что он оторопело посмотрел на трубку, положил ее, постоял молча пару минут, потребовал машину и, не взяв с собой никого из помощников, куда-то уехал.
  
   Глава четвертая.
   Десять лет для хорошо пожившего и повоевавшего мужчины - большой срок. Сейчас вряд ли кто смог бы узнать в пожилом, можно даже сказать почти старом джентльмене с совершенно седой головой, тяжелыми, набрякшими веками и не совсем уверенными движениями пальцев рук того бравого генерала, который десять лет назад заправлял европейской разведкой Балтийской Федерации, учил Германова жизни и умудрился в последнюю минуту выскочить из-под удара, который пропустили многие его не менее умелые коллеги. Тем более, что этот джентльмен сидел в библиотеке клуба филателистов г. Киева и листал справочники, пытаясь определить по ним ценность крохотного клочка бумаги, на который далекий от филателии человек и внимания бы не обратил. Более мирного и невинного занятия и придумать трудно. Да и вообще, кто будет всерьез воспринимать филателистов? Всем известно, что люди эти - не от мира сего. Ну, ладно еще коллекционеры монет, орденов, оружия или археологических находок, не говоря уже о предметах искусства и живописи. Там хотя бы какая-то реальная ценность овеществлена в предмете, а иной раз - и из драгоценных металлов, а здесь? Крохотный кусочек бумаги? Дунешь на него - и все, нет ее, этой знаменитой Британской Гвианы.
   Так что сотрудники правоохранительных органов если иной раз и оказывались в среде этой публики, то стремились поскорее ее покинуть, а любители этого дела проходили у них по разряду абсолютных чудаков.
   Кстати, к таким чудакам относился и новый гетман закордонных справ Померанцев. Большим знатоком или крупным коллекционером он себя не считал, но в клубе бывал, довольно активно менялся, а от своих подчиненных, число которых неизменно росло по мере движения по карьерной лестнице, неизменно требовал, чтобы все полученные конверты передавались ему лично в конце каждого рабочего дня. Так что обменный фонд у него был солидный, для семьи увлечение его было не слишком обременительным, а в клубе он был как бы постоянным источником поступления свежих иностранных гашеных марок из самых экзотических стран.
   Однако даже для него поездка в клуб сразу же после возвращения из командировки, практически с вокзала, выглядела странновато. И, тем не менее, после таинственного звонка Померанцев приехал именно в клуб филателистов. И если по дороге сюда он явно спешил, то в клубе поведение гетмана решительно изменилось. Он внимательно изучил доску объявлений и списки выставленных на продажу и обмен марок, что-то пометил для себя в записной книжке, довольно покивав головой, полистал свежий бюллетень международного почтового союза, перекинулся парой слов с несколькими знакомыми и даже что-то выменял у одного из них почти на ходу.
   Если бы кто-то задал гетману теперь вопрос, а зачем он, собственно, приехал в клуб прямо, как говорится, с корабля, у него были все основания доверительно ответить: устал за командировку, решил хотя бы чуть-чуть снять напряжение и отдохнуть душой. И что тут скажешь? Каждый отдыхает по-своему. А гетман, как это было широко известно, охотником не был, спиртным не злоупотреблял, доступной любовью не интересовался (кто забыл, напомню: жена его была из Остен-Сакенов, а у них не только мужчины, но женщины были о-го-го какие!).
   Так и дошел Померанцев постепенно да нашего старого знакомого, которого в клубе знали как отставного средней руки почтового чиновника то ли из Пскова, то ли из Новгорода, который переселился уже давно в Киев по причине слабого здоровья и потребности в более теплом климате. Получив из его рук кляссер с той самой маркой, которую так и не удалось пока найти в справочниках, Померанцев отошел к окну, разглядывая зубцы, печать и прочие детали этого загадочного кусочка бумаги. Хозяин марки, естественно, пошел за ним и там, в стороне от публики, у них завязался оживленный разговор, вероятно, даже спор о происхождении и ценности раритета.
   Вот только неслышные другим посетителям клуба слова к марке отношения не имели.
   - Очень хорошо, что Вы смогли так быстро выбраться. У нас невероятная новость. Обнаружились следы русского альтерната восьмой статьи.
   Здесь Померанцев посмотрел на своего собеседника потрясенно. Если бы за ними в этот момент кто-то из членов клуба наблюдал, то явно решил бы, что старик сумел найти что-то очень ценное.
   - Вы повертите немного эту марочку, мы все же вроде о ней беседуем, - старик при этом описал в воздухе над открытой страницей кляссера какой-то круг, как бы привлекая внимание собеседника к марке.
   - Откуда, черт возьми? - Померанцев смотрел на марку и выглядел совершенно потрясенным.
   - Как всегда случайность. Архивы, особенно личные, - невероятная вещь. Практически случайно в руки одному из наших попался дневник одного бывшего сотрудника еще старого, императорского МИДа. Чтение, сами понимаете, на любителя-историка. Но вот на последних страницах, уже незадолго до смерти, он вдруг вспоминает, как в свое время вопреки прямому указанию не уничтожил этот документ. И главное - пишет, кому передал! А дальше уже прямо чудеса начинаются. Если документ сохранился, то он, скорее всего у родственницы Вашей жены и, по совместительству, моей старой сотрудницы. Она, как хорошая мужняя жена, живет в своей Казани, детишек учит и сына воспитывает. Они, вообще, забавная пара. Помните скандал по поводу тайного приложения к Версальскому договору? Так вот, это - работа ее мужа. Ну, и она помогла. Встречаться с ней я, конечно, не стал. Слишком опасно. После прошлых дел ей надо сидеть тихонечко, чтобы, не дай Бог, никто не вспомнил! И надо же, что удивительно, никогда ни словом не обмолвилась! Впрочем, удивляться не приходится - женщина серьезная.
   - Так может, и нет у нее ничего?
   - Если от деда ей перешло, то точно сохранила. Она такая. Слушайте, там у них, оказывается, там, в Казани такая шайка-лейка из старых... Наверняка, сохраняют и ждут момента.
   - А Вы в это верите?
   - Абсолютно. Я эту публику хорошо знаю и, кстати, сам их учил. Они еще и не такое могут.
   - А почему тогда Казань? И чем они там занимаются?
   - Муж - профессор университета, сама преподает в гимназии, а приятель их - вообще капитан судна на Волге.
   - Послушайте, генерал, я привык доверять каждому Вашему слову, но этого же просто не может быть! В Казани, у учительницы гимназии хранится такое, и за все эти годы никто не узнал, и ничего не всплыло. Вы же понимаете, за сколько они могли бы продать эти бумаги тем же американцам?
   - Не те люди. Поверьте, я тоже излишней доверчивостью не страдаю. Но публику эту знаю хорошо. Вам мало приложения к Версалю? Так вот, эти ребята, я мужчин имею в виду, в свое время организовали на пустом месте оборону Барселоны от итальянского десанта. Как Вам: профессор университета - начальник штаба обороны города? Повторяю, если меня что и удивляет, то это фантастическое стечение обстоятельств. Но в нашем деле такое бывает.
   - И что будем делать?
   - А я бы купил марочку-то все же на Вашем месте,- старик вовремя заметил, что к ним направляется один из членов клуба,- А то поздно будет. Сомнения, конечно, есть, но если предположение подтвердиться, то станете обладателем настоящего раритета! - И недовольно посмотрел на подходящего: не понимаешь, третий - лишний!
   - Да, марочка, - Померанцев глубоко задумался. - Что, будем посвящать?
   - Несомненно. И не пожалеем.
   - У меня нет оснований Вам не доверять. А в отношении марочки - позвольте подумать. Но пока оставьте, пожалуйста, ее за мной. На-днях встретимся и окончательно договоримся. А сейчас позвольте откланяться, я ведь прямо с поезда на минуту сюда заскочил душой отдохнуть!
   - И отдохнули?
   - Несомненно!
   - Ну и хорошо, я вот тоже планирую небольшой отдых - хочу на Волгу съездить, говорят, там нынешняя осень уж очень хороша.
  
   Глава пятая.
   Расставшись с Померанцевым, старый филателист еще какое-то время провел в клубе. Еще порылся в справочниках, почитал объявления, затем принял участие в жарком споре коллег о качестве зубцов старой марки - в зависимости от этого ее цена могла существенно "плавать", а затем ближе к обеду с сожалением засобирался домой, поясняя всем и каждому, что доктора очень настаивают на регулярном дробном питании и опаздывать к обеду ему никак нельзя.
   Если бы кто-то из его коллег по клубу задумался, а что он, собственно, знает об этом человеке, то, скорее всего, пришел бы к странному выводу: не известно о нем было практически ничего. Вроде бы почтовый чиновник, но где служил и почему оказался в Киеве - неизвестно, спешит домой к обеду, но где живет и с кем - тоже, коллекция немаленькая, случается кое-что приобретает, а откуда на это средства - не объясняет. Вроде бы, весь на виду, всем понятен, но это только сугубо внешнее впечатление. Стоит ли говорить, что такое положение дел более чем устраивало старого генерала. Да и таким ли уж он был старым? В клубе, да, его даже некоторые за глаза и называли "старый почтарь", но вот отошел от помещения клуба по улице на несколько кварталов и как-то постепенно преобразился. Походка что ли изменилась. Немолодой человек, кто же спорит, но стариком совсем не смотрится.
   Еще больше удивились бы соратники по клубу, доведись им увидеть своего коллегу через несколько дней в совсем другом городе в очень приличном тихом ресторане за столиком с дамой средних лет и наружности более, чем привлекательной. Сидели они долго, отдавали дань местной кухне и не спеша о чем-то беседовали. Внешне все выглядело очень благопристойно, но вот содержание их разговора многих бы удивило.
   - Видишь ли, - пожилой дядюшка как бы рассказывал племяннице о каких-то семейных делах, - сейчас даже трудно сказать, кто первый придумал этот то ли лозунг, то ли пароль - "восемнадцатое марта". Как ты понимаешь, речь идет именно о дате подписания договора о продаже Аляски. Почему именно память об этом событии была выбрана основателями общества, я тебе не скажу. Может быть, среди них был кто-то из стариков - современников той эпохи и он считал, что именно с момента продажи Аляски началось движение Империи вниз. Многие, правда, сейчас связывают начало этого процесса с русско-японской войной, но о вкусах, как говорится, не спорят. Выбрали и выбрали. Тем более, что с моей, профессиональной точки зрения выбор вполне удачен. Связать старое дело с Аляской с современными устремлениями восстановить Империю - это не каждый сможет. А суть движения именно в этом и состоит. Рассчитано оно, конечно, надолго, возможно, мы не увидим плодов дел наших, но ждать мы умеем. Работа ведется по целому ряду направлений: подбираются единомышленники, помогаем им занимать ключевые посты, компрометируем действующую власть. Впрочем, последнее даже и не особенно требуется - таких идиотов, как здешний нынешний лидер надо еще поискать. Ну, а что в Питере творится - ты сама понимаешь. Слава Богу, что мы оттуда сумели вовремя выбраться.
   - Спасибо Вам еще раз за это.
   - Да не в этом дело. Тут другое. Я никак не могу понять, кто в сложившейся ситуации может стать центром, мотором для объединения. У балтийцев все же очень сильно влияние чухонцев. А у них как был местечковый подход, так и остался. Здешние получше, но над ними давлеет бремя неудач. Это серьезно. У сибиряков типично кулацкий подход, ходя динамика у них очень неплохая. Но, извини, я не вижу ни у кого той самой пассионарности, о которой писал Гумилев. А без нее на такое дело не поднимешься.
   - А Вы во все это верите?
   - Приходится верить, если ты задумаешься о нашей истории. Все же наиболее великие дела получались, когда люди были готовы жертвовать собой. Сейчас этой готовности нет. Поэтому я и думаю, что до "светлого часа" точно не доживу. Не уверен, что и вы успеете его увидеть. Но это - общие моменты. На практике же я хочу, чтобы ты оставалась вместе со своим Германовым хранителями бумаги. Хотя ты и показала мне только фотокопию, но в ее подлинности я не сомневаюсь. О существовании бумаги теперь знает Померанцев, на всякий случай я ему объяснил, где она точно хранится. Лучше было бы этого избежать, но я уже не молод, всякое может случиться. Кому-то надо наше знание оставлять. Да и ты об этом задумайся. Повторяю, результат нашей работы может проявиться только через десятилетия, а такое сокровище не должно пропасть.
   - Что-то не нравятся мне Ваши слова. Вы что-то чувствуете?
   - Нет пока, но в таком деле надо начинать отсчет с худшего варианта и предусмотреть действия на крайний случай. А получится лучше и легче - и решать будет проще. Серьезных противников я пока не вижу. Даже если что и заподозрят, то, скорее всего, решат, что речь идет об очередном заговоре выживших из ума стариков. Таких уже много было. А лучше всего, даже не жди от меня и кого другого сигнала, а как почувствуешь, что дело начало поворачиваться к восстановлению Империи, вот тогда и выходи на свет с эти своим документом.
   - Для такого дела мы способны и на большее...
   - Не сомневаюсь. Компания у тебя подобралась еще та. Но большего пока не надо. Надо именно сохранить и сделать так, чтобы в нужный момент бумага явилась свету. Это - ваша задача и твое личное задание. И скажи этому разгильдяю Петрову, чтобы потише сидел. Я в последнее время уже пару раз о нем слышал. Мелькает много, напоминает о себе, а люди разные. А уж теперь-то его дело точно только в том и состоит, чтобы тебя прикрывать. Я не знаю, дойдет ли дело до возвращения Аляски, хотя наши почему-то буквально одержимы этой идеей. Как ты понимаешь, до следующего срока остается еще почти 20 лет, то есть теоретически можно успеть многое: объединить страну, дать толчок ее развитию, поискать возможных союзников для спора с Америкой. Своих сил, скорее всего, не хватит, хотя сложение всех ресурсов, по моему убеждению, даст нам основание для рывка. Но, даже если мы до них и не дотянемся, то в мире обязательно найдутся желающие воспользоваться ситуацией, чтобы ощипать перья их орлану. Японцев янки через пару лет дожмут, но есть старые колониальные империи, может подняться Китай, да мало ли. И кто вообще сказал, что американцы не развалятся обратно на все свои штаты? После распада нашей империи я готов допустить любую вероятность. Но вернемся к главному. Бог с ней, с Аляской. Но если на пути к ее возвращению мы "случайно" воссоздадим великую Россию, то я готов провести на этой чертовой Аляске все последние дни своей жизни.
   Генерал задумался ненадолго.
   - Знаешь, о чем я тебя еще попрошу. Ты сама выбери момент и передай наш разговор мужу подробно. И особенно объясни, что главное, чего нам сейчас не хватает - это идеи. Вокруг чего и кого, как с какими мотивами затевать процесс воссоединения. Мотора не видим! Даже не в смысле личностей - они найдутся. Нет точки, от которой бы можно было оттолкнуться. Пусть подумает - он у тебя умный. И полет фантазии присутствует.
   - А если придумает - связаться? Вообще удивительно во время Вы появились. Я как раз через свою родственницу хотела на закордонного гетмана выходить.
   - Промысел, выходит. Сама понимаешь, что значит в нашем деле случай. А поводу того, чтобы на меня выходить: нет, не надо. И к родственнице пока не обращайся. Не хочу тропку торить, хватит и того, что с тобой повстречались. По-другому пусть сделает. Знаешь, сейчас стало модно фантастику писать. В стиле британского Уэллса. Молодой граф Толстой тут несколько раз отметился. Так вот, если надумает что, пусть облечет в литературную форму - уж он-то сможет! - и опубликует. Можно иносказательно, чтобы не обвинили в подстрекательстве, а мы поймем. Но это так, пожелание. А что же ты хочешь на десерт? Мне шепнули, что у них тут сегодня есть свежайшая екатеринодарская клубника...
   Коллекционер уехал из Казани тем же вечером, он вообще был в городе как бы проездом, случайно, отметившись на всякий случай в Нижнем и Симбирске. Ольга потом до конца жизни вспоминала эту их последнюю встречу, которая совершенно удивительным образом произошла вскоре после ее "великого ночного признания", и пришлась очень во время, поскольку и муж, и особенно Петров, после некоторого размышления начали склоняться к тому, что их тайну надо предать гласности. Спорили они скорее о форме этого акта и мерах предосторожности. Мнение генерала было более, чем авторитетным, для обоих и позволило отложить эту акцию на время.
   Германов сначала посмеялся над предложением заняться литературным творчеством, затем задумался. Всю осень и зиму он явно над чем-то размышлял, делал какие-то заметки буквально на клочках бумаги и складывал их в отдельную папку, а весной признался Ольге, что у него есть как та самая идея, о которой говорил ее старый учитель, так и довольно забавное литературное обрамление для нее. К этому моменту он уже неплохо освоил пишущую машинку, и в один прекрасный вечер взялся за дело. Роман подвигался довольно бодро, но, все же, окончательно готов он был только к Новому году. Читали его на новогодние каникулы. Устраивались втроем после ужина в гостиной у Германовых, разжигали камин, варили кофе и читали, читали роман вслух. Петров, правда, сразу же сказал, что читать с выражением он не может и вообще плохо воспринимает лирическую часть повествования и даже имеет привычку под нее задремывать, но вот все, что касалось интриг, переворотов и войны, он слушал очень внимательно и делал вполне здравые замечания.
   Фабула романа была такова: на планете Альтерра в результате общепланетарной войны распалась на части одна из старейших и сильнейших держав. Более сильные и удачливые соседи, воспользовавшись этим, многие годы отгрызали от нее небольшие куски территории, переманивали жителей, варварски эксплуатировали ресурсы. Древняя столица державы превратилась в местный Детройт, застроилась заводами и фабриками и утратила свой сакральный смысл для жителей державы. Страна хиреет, каждый тянет одеяло на себя, народ разочарован, а местные правители заботятся только о своем преуспевании. И спасение приходит от того, что находятся люди, которые, изучив опыт всех былых неудач, бед и поражений, осознают, что именно та самая прежняя столица всегда являлась главной опорной точкой нации, своего рода положительной геопатогенной зоной именно для этого народа. Все национальные импульсы, которые исходили из нее, необъяснимым образом многократно усиливались и обеспечивали победу и успех в любых начинаниях. И вот, сместив точку опоры в древнюю столицу, нация встает на путь развития и созидания. И на этом фоне всякая любовь, обман, преступления, приключения и прочее. Галиматья, конечно, но оформлено симпатично и главный посыл более, чем ясен.
   Выслушав все это, Петров процитировал своего любимого питерского писателя-мариниста на счет того, что линия отношений капитана судна с начальником экспедиции в романе прописана очень ярко (Кто не читал Конецкого - искренне рекомендую).
   Ольга, а заключительную часть романа с воссоединением двух любящих сердец, разлученных на каком-то этапе силой обстоятельств и злых людей, читала, всхлипывая через слово, как раз она, в ответ лишилась дара речи и начала только возмущенно тяжело дышать, готовясь обрушить на проспавшего все самое интересное мерзавца всю тяжесть своего гнева. К счастью Германов тоже любил упомянутого мариниста и разразился хохотом в ответ на эту реплику.
   - Да не обращай ты на него внимания! Опять начитался своего К-го, а других современных авторов за людей не считает! Ну не нашлось тут место для твоих тельняшек и рынд! Сухопутная у них там была держава! Ты лучше скажи, общий посыл достаточно ясен?
   - Ясен-то он ясен, но неужели ты действительно считаешь, что если "собиранием земель" опять займется Москва, то это гарантирует успех?
   - Не знаю, и утверждать такое не берусь. Но вся эта история с объединением вокруг Московского княжества для меня лично была всегда абсолютно загадочна. Религиозно-мистическую сторону пока оставим в покое. Возьмем столь популярные нынче атеистическо-материалистические объяснения. Центральное положение, на пересечении рек, укрытое лесами от татар и прочее. Вам самим-то не смешно? Это что, по дороге в Тверь или Новгород лесов было меньше? Или с водными путями там хуже дела обстоят? А может они уже слишком большими были, и народу там не нравилось строиться? Про остальные города я вообще говорить не буду. Да у нас десяток потенциальных центров притяжения тогда было! А встала Москва! Почему? Случай? Отчасти, возможно. Но, думаю, что было что-то еще. То, что мы не видим и даже не чувствуем, но оно работает. Во всяком случае, работало раньше. Так почему бы не попробовать и сейчас? И об этом говорю я, который, как вы знаете, город этот не люблю и предпочитаю туда не ездить!
   Петров и Ольга задумчиво молчали.
   - А чем, собственно говоря, мы рискуем? - спросил сам себя Петров, - так уж если говорить откровенно, то только деньгами, которые будут потрачены на публикацию этого опуса. Знаешь, он даже репутации твоей не повредит, поскольку тебя и так многие считают очень эксцентричной личностью. Только знаешь, надо бы что-нибудь совсем сумасшедшее туда воткнуть, чтобы все совсем обалдели...
   - Например?
   - А пусть этот твой главный герой будет не местным.
   - Как это?
   - Ну, этим... путешественником с другой планеты. Или вот! Вообще человеком из другого времени! Как у Марка Твена! Народ совсем обалдеет, и на аналогии с нашей ситуацией никто и внимания обращать не будет. А наши в Киеве они поймут...
   Так и сделали. Роман Германов слегка переработал и опубликовал в местном издательстве. Не так уж и накладно получилось, а потом и вообще кое-какая прибыль появилась. Как ни странно, публике понравилось, появились вполне доброжелательные рецензии, читатели стали ждать от Германова новых книг. Вот только "наши" в Киеве пользу из него извлечь не успели...
  
   Глава шестая.
   Каждый заговор заранее обречен на провал. Фактически это только вопрос времени и активности его участников. Как только численность заговорщиков достигает определенной критической величины можно быть уверенным, что о нем прознает власть и ее органы. В ряде случаев, правда, заговорщики успевают выступить прежде, чем власть почешется и начнет реагировать на их действия. А дальше - как повезет. История знает кучу таких зигзагов.
   Заговор "Восемнадцатого марта" оказался одним из самых таинственных в истории Новой Киевской Руси. Дело даже не в том, что в силу ряда причин следствие предпочитало глубоко не копать, ограничившись не только в обвинительном заключении, но даже в намного обычно более подробных докладах "наверх" общей фабулой: заговор был направлен против существующей власти, был широко разветвлен, а в число заговорщиков входили как минимум три члена кабинета министров и масса других менее высокопоставленных лиц. Заговорами в этот период европейской истории удивить кого-либо было трудно. Да и в Киеве только недавно окончательно подвели итоги заговора военных. А в Питере вообще, по сообщениям властей, один заговор плавно перетекал в другой и шли нескончаемые судебные процессы. Но этот заговор был каким-то странным.
   Во-первых, было не совсем понятно, чего именно хотели заговорщики. Недовольство действующей властью присутствовало, и разговоры о ее смене велись. Но что дальше? Будущие портфели никто не делил, и к власти не рвался. В чьих, собственно говоря, интересах, и с какой целью должна была произойти эта смена? Четкого, однозначного ответа на этот вопрос следствие не получило. И не потому, что подошло к делу нерадиво, и не в силу необычной стойкости заговорщиков, а потому, что они просто не могли ответить на этот вопрос однозначно. Один говорил одно, другой - другое. Как-то все было очень размыто, нечетко.
   Следствие отнесло этот результат на счет того, что среди заговорщиков преобладала интеллигенция, которая, как давно уже решили для себя военные и полицейские, обычно сама не знает, чего хочет. И это была его первая ошибка.
   Вторая проистекала из того факта, что следствию так и не удалось установить, кто и когда собственно создал заговор, и разобраться в его организационной структуре. Выстроенные следователями цепочки запутывались и обрывались, не вели в сторону ярко выраженного организационного центра. Да и не было, похоже, такого центра у заговорщиков. Не было и традиционной схемы с тройками, пятерками, районными руководителями-резидентами. Это опять пришлось списать на интеллигентов, которые и строем толком ходить не умеют.
   Были, конечно, в киевской контрразведке люди, которым такие примитивные результаты не нравились, но так уж повелось, что они копали, как правило, в направлении Запада, искали везде то ли британский, то ли французский след, а здесь ничего подобного не просматривалось.
   Вообще все было как-то бессмысленно, аморфно и рыхло. Как только заговорщики власть брать собирались?
   К счастью для себя следствие так и не докопалось до понимания того, что брать ее они - во всяком случае, в ближайшее время - вовсе и не собирались. Целью заговора было возрождение Великой России, а вот как, когда, в какой форме - на этот счет никаких четких установок у них не было. И вовсе не потому, что они не понимали значения четкой организации и планирования. Заговорщики просто мыслили очень широко, допускали самые различные варианты общественного развития и переустройства на просторах бывшей Империи и не считали правильным связывать себя каким-то жестким планом.
   Что же касается организационной стороны дела, то старый генерал, затеявший все это с узкой группой единомышленников, не сомневался, что рано или поздно контрразведка выйдет на заговорщиков и пытался повернуть дело таким образом, чтобы предъявить им в результате власти могли как можно меньше. В идеале он вообще хотел бы предать этому начинанию легальную форму какого-нибудь общественно-исторического движения, но существовавший киевский режим все же был недостаточно толерантен, чтобы такое прошло. Так что приходилось придерживаться определенного уровня конспирации и закрытости, но при этом цели умышленно были максимально размыты.
   Работу по ликвидации заговора это затруднило, но не остановило. Отказаться от такого подарка судьбы вартовые не могли по определению. Раскрыть заговор - дело более, чем почетное и доходное. Так что где-то сгустили краски, где-то напустили туману, слегка пуганули Верховного намеком на возможный переворот. Поскольку сначала процесс планировался как публичный, то для придания ему красочности непосредственно накануне арестов подвели кое к кому из заговорщиков поглупее своих секретных сотрудников, которые попытались перевести разговоры заговорщиков в более радикальные действия. Где-то поехали за город и постреляли по бутылочкам, кому-то "достали" схему охраны резиденции Верховного и списки верного ему генералитета, то есть насытили будущее "дело", как потом изящно высказался прокурор, "весомыми доказательствами серьезности намерений заговорщиков". Вопросом о том, зачем заговорщикам схема охраны резиденции, если у них не было и не планировалось создавать ни одну боевую группу для ее захвата, прокуратура оставила за скобками как не нужный.
   И вот, в один прекрасный день в Киеве в верхах вдруг начались аресты. Верховный гетман и до этого кротостью не отличался и с неугодными или проштрафившимися во власти расправлялся без промедления, но тогда, как правило, было хотя бы ясно, что происходит. Сейчас же все было странно. Официальные коммюнике только еще больше запутывали дело, поскольку в них шла речь о какой-то антинародной группировке. Антинародная - это что? Направленная против народа? Маньяки-убийцы, что ли? Но на одном из первых мест в списке заговорщиков стоял гетман закордонных справ, и он был далеко не единственным членом правительства из числа заговорщиков. А дальше по списку: генералы, чиновники, бизнесмены, писатели. Даже композитор затесался! Верховный в своем очередном выступлении тоже коснулся этой истории и по своему обыкновению только еще больше все запутал.
   "- Помните, что случилось 18 марта? - эмоционально вопрошал он слушателей, - Нет? А зря! Коммуна в Париже случилась! И, кабы их сразу там не прижали, расползлись бы по всей Франции! А там и по всей Европе! Мы-то помним, как это бывает!" - и далее в том же духе.
   Публика после этого не знала, что и думать. Лица из известного списка заговорщиков не то, что не тянули на последователей Парижской коммуны, но были, скорее, радикально противоположны коммунарам по своим политическим воззрениям. Предположение, что они всю свою предшествующую жизнь глубоко маскировались, тянуло, скорее, на медицинский диагноз.
   А распалившийся Верховный, к сожалению, на этом не остановился. Его глубоко народное заявление - "Они нас всех хотели на ... посадить!" - вызвало у наиболее ярых любителей конспирологических теорий предположение, что речь шла вообще о группе с нетрадиционной ориентацией, которая намеревалась распространять свои ... гм... увлечения с использованием служебного положения. Поползли слухи. Кто-то что-то видел, кто-то знал точно, а кто-то уже даже стал жертвой заговорщиков. Последних обследовали и точно пришли к заключению, что им требуется лечение. Правда, головы.
   Суд при таких обстоятельствах, естественно, был закрытым и скорым - если вообще был, приговоры разнообразием не отличались: пожизненное заключение в крепости. Что это значило, мало кто понял, поскольку УК такой меры вообще не предусматривал, но шансов выйти на свободу у приговоренных явно не было.
   Так что дело было явно темным и оно, наверное, еще долго бы вызывало пересуды, если бы через год после него не вылетел в отставку уже сам Верховный гетман. От него на этот раз решили избавиться уже свои. То есть сформировался широкий консенсус в среде политиков, высших администраторов и бизнес-верхушки о том, что пора бы уже стране обновить свое лицо и выбрать в лидеры более вменяемого и приличного деятеля. Все же наступали уже 50-е годы, середина века, а у нас тут все какой-то лапотник рулит. Перед Европой стыдно. Вообще, в мире явно назревали большие перемены, и он становился сложнее. Война на Тихом океане закончилась победой американцев. Япония была вынуждена признать свое поражение и даже уйти из Китая. В САСШ после этого немедленно начался очередной экономический кризис - слишком много военных программ было свернуто, слишком много рабочих рук освободилось и в армии, и в промышленности. В Европе процветали германские государства, причем, когда французы пригрозили применить военную силу для прекращения их экономической экспансии, в ответ они услышали обещание в случае агрессии немедленно пойти на объединение всего немецкого народа. Французы задумались, а вот их союзники-соперники англичане немедленно отказались от поддержки Парижа. Так что игры пошли серьезные.
   Смена Верховного гетмана прошла безболезненно. А через некоторое время многие из его действий уже стали объектом критики, его обвиняли в авантюризме, понемногу стали выпускать тех, кто в разные годы пал жертвой его политики. А тем из числа репрессированных, кто избежал заключения, возвращали если и не прежние должности, то звания и социальный статус. Реабилитация коснулась и осужденных по делу "Восемнадцатого марта". Вдаваться в детали никто не стал - просто в один прекрасный день военная прокуратура обратилась в Верховный суд с предложением отменить приговор. Он и отменил.
   Померанцев вернулся в Киев поздней осенью.
   Первые дни после возвращения он не выходил из дома. Жена как будто боялась, что если он куда-то уйдет без нее, то его снова арестуют, и она опять окажется в череде бесконечных посещений тюрьмы, а потом и колонии с передачами, короткими свиданиями, разговоров с адвокатами, ожиданий ответов на свои жалобы и обращения. Да и ему самому казалось, что только здесь, за закрытыми дверями своей квартиры он находится в безопасности. Раз за разом они вместе радовались тому, что в бытность министром он отказался переезжать в официальную резиденцию гетманства, а остался в старой квартире своих родителей в тихом переулке вдали от шумных центральных улиц. На примере семей других арестованных заговорщиков было слишком хорошо известно, как рьяно и беспардонно вартовые освобождали казенные квартиры от вчерашних членов правительства. А в их случае хотя бы этого удалось избежать. Хотя всего остального семья хлебнула по полной.
   Сейчас жена заклинала Померанцева ни на каких условиях не возвращаться во власть, как это сделали уже некоторые из освобожденных.
   - Проживем как-нибудь! - раз за разом повторяла она.
   Померанцев с ней не спорил, но не думать о будущем он не мог. За время его заключения все запасы семьи были подъедены, а надо было как-то жить дальше, учить детей. Давали о себе знать возрастные болячки, да и жене явно не помешал бы месяц-другой на хорошем курорте.
   Не возражая жене в принципе, он попытался модифицировать ее идею.
   - Может быть, попробуем уехать из Киева? - как бы размышляя вслух, аккуратно пробрасывал он, - в провинции, по крайней мере, не буду натыкаться каждый день на тех, кто нас сажал. Да и люди там попроще. Попробую тряхнуть стариной - пойду преподавать в какой-нибудь университет. Не зря же защищал диссертацию по философии в свое время. А может быть, что-то получше кто-нибудь предложит!
   Померанцев при этом явно лукавил. Пару раз он все же встречался с теми, кто сейчас правил бал в канцелярии Верховного гетмана. Трудно понять, чем они руководствовались, но практически каждому из вернувшихся делалось какое-то предложение. Должности не центральные и не очень заметные, но, по крайней мере, с неплохим содержанием. Другое дело, что таких мест-синекур в Киеве уже явно не хватало, и один из бывших гетманов уже получил предложение губернаторского кресла в провинции.
   Жена за идею отъезда ухватилась обеими руками. Интуитивно она понимала, что им обоим надо перевернуть прошлую страницу и попробовать начать новый этап в своей жизни.
   Так что предложение отправиться губернатором в Казань Померанцев воспринял с удовольствием. Место было вакантно, так что сборы не затянулись, и еще до Нового года новый губернатор Казани приступил к своим обязанностям.
  
   Глава седьмая
   Губернаторы, как говорится, приходят и уходят, а жизнь в городе идет своей чередой. По давней традиции вскоре после Рождества в городе должен был состояться большой бал от имени губернатора. В этот раз фактически он становился первым выходом новой губернаторской четы в местный свет. Не стоит даже и упоминать, что интриги вокруг приглашений на бал развернулись нешуточные. Все гости как бы подразделялись на два состава: постоянный и переменный. Ясное дело, что мэр, ректор университета, полицмейстер, начальник гарнизона и масса других должностных лиц присутствовать на балу были просто обязаны. И их жены, соответственно, тоже. И так каждый бал. А вот дальше... Кто будет распределять квоту на пять профессоров университета, как выбрать наиболее достойных представителей делового мира, да и все почетные граждане Казани тоже не могли рассчитывать на приглашения - их было слишком много. По опыту устроители обычно давали часть приглашений офицерам гарнизона - они были незаменимыми кавалерами в танцах, а наиболее именитые горожане стремились раздобыть приглашение не только для супруг, но и для взрослых дочерей на выданье... И надо было идти им навстречу. А как иначе украсить праздник? Как городскую легенду рассказывали историю об одном чудаке, который попробовал предложить своей супруге уступить приглашение дочери. Версии о том, что с ним случилось после этого, очень разнились.
   Германов и Ольга от всей этой суеты были далеки. Бал их интересовал мало, хотя за годы жизни в Казани они посещали подобные мероприятия уже дважды. И оба раза не обошлись без курьезов.
   Первый раз их "бальная" очередь по квоте профессуры университета наступила через три года после приезда. Германов, четко следуя надписи в нижнем углу приглашения: "белый галстук с наградами", нацепил на фрак все свои ордена, в том числе и "Звезду Мадрида", чем немедленно привлек к себе пристальное внимание жандармского полковника, возглавлявшего местное управление.
   Дело в том, что к этому моменту война в Испании кончилась победой республиканцев, но не повлекла за собой те последствия, на которые надеялись многие в Киеве. Поддержавшие республику французы хотя и вывели большую часть своих войск, но сохранили за Пиренеями пару военных баз, включая и военно-морскую на средиземноморском побережье. Испанцам это не так чтобы очень нравилось, но, во-первых, они слишком многим были обязаны Парижу, и, во-вторых, лучшей гарантии против новой итальянской интервенции, чем присутствие французских войск, было даже трудно придумать. И надо отдать должное французам - персонал баз они держали действительно в ежовых рукавицах. Провинившихся наказывали жестко и тем самым максимально предотвращали возможность негативной реакции местного населения.
   В большой европейской политике эти базы были сущей мелочью, но именно эта мелочь и обрушила амбициозные планы киевского Генштаба. Дело в том, что обширная помощь со стороны НКР испанской республике имела в своей основе не только меркантильные соображения. Оружие продавать в мире можно было много кому, хотя надо отметить, что испанцы хотя бы платили исправно.
   Основная идея состояла в том, чтобы получить после победы Республики военно-морскую базу где-нибудь недалеко от Барселоны и разместить там силы подводного флота. Как ни странно, этот стратегический изыск был направлен против находящейся в другом конце Средиземного моря Турции, с которой, как считали в Киеве, рано или поздно, но разбираться придется. "Испанские подлодки", по замыслу киевских стратегов, должны были нарушить турецкие морские коммуникации в Восточном Средиземноморье, которым никаким иным образом НКР повредить не могла. Свой интерес в этой истории имела и Балтийская Федерация, которая по предварительной договоренности должна была построить и продать НКР эти корабли.
   Конечно, намного эффективнее было бы разместить такую базу где-нибудь на греческих островах, но мало кто сомневался, что в случае конфликта турки очень быстро не оставят от нее камня на камне. Да еще и используют ее как предлог для войны против греков. Все же Испания - не Греция, связываться с ней, находясь в состоянии войны с НКР, туркам было бы затруднительно.
   Французы, вольготно разместившиеся на далеком испанском берегу со своей базой, сразу же поставили крест на этих планах, а дальше, как это обычно и бывает, всеобщий энтузиазм сменился разочарованием, поиском виновных, втянувших НКР в эту "испанскую авантюру". Вчерашние герои предпочли забыть о своих подвигах. Пресса, еще вчера восхищавшаяся мужеством испанских борцов за свободу и их друзей-интернационалистов, вообще перестала вспоминать о них. Одним словом, кавалеры испанских наград в армии НКР спрятали их подальше и предпочитали вообще не вспоминать испанские факты своих биографий.
   И на этом историческом фоне на торжественном балу в Казани появляется профессор со "Звездой Мадрида"! Жандармский полковник испепелил взглядом своего зама-ротмистра, как бы требуя немедленного ответа на вопрос: "Это кто такой и откуда он здесь взялся?" Мало того, что орден испанский, из числа очень редких и почетных, так он еще и в форме пятиконечной звезды, которая у всех людей старшего поколения твердо ассоциируется с революцией! А объяснялось все довольно просто - наиболее удачным эскизом для ордена испанцы в свое время сочли работу художника-эмигранта из России с глубокими большевистскими корнями.
   К концу бала ротмистр сумел получить информацию и успокоить своего начальника: никакого криминала, вроде бы, нет, а профессор вообще получил награду, будучи официальным экспертом Конференции по невмешательству и членом дипломатической делегации Балтийской Федерации. Так что не карбонарий, слава Богу!
   Ольга, наблюдала за всеми этими муками жандармов, смеясь про себя, и, в конце концов, вообще с трудом увела Германова с этого бала. На его теперь уже военные награды обратил внимание генерал, командовавший гарнизоном. Выяснилось, что он сам вернулся с Великой войны с таким же набором, и служили они на одном фронте в одинаковых чинах - так что вспомнили бойцы минувшие дни как следует.
   В следующий раз Германовы попали на бал еще через три года. И Ольга постаралась преподнести очередной сюрприз местным жандармам. Теперь уже на ее бальном платье скромно красовалась пара розеток орденов Балтийской Федерации, причем с мечами...
   Жандармский полковник долго не мог отвести от них взгляда. По возрасту эта молодая дама явно не могла быть ветераном Великой войны, в силу каких-то причин удостоенной наград уже после нее (такое теоретически могло быть). Значит, что? Получила после войны? За что?
   На этот раз его заместитель - теперь уже подполковник - только разводил руками и растерянно повторял:
   - Преподает в гимназии... Девочки ее любят... Моя дочь у нее тоже учится.
   Потом, конечно, списались с коллегами и разобрались, кто такая и чем занималась. Вроде бы ничего опасного. Но настороженность осталась. И не зря.
   Посещение четой Германовых третьего бала потрясло не только местное жандармское управление, но и весь высший свет города.
   Вообще, Германову в этот раз идти на бал совсем не хотелось. С возрастом он здорово изменился - стал настоящим домоседом. Общества Ольги, сына, иногда Петрова ему было вполне достаточно, так что вытащить его куда-нибудь становилось все труднее и труднее. А тут бал - масса неизбежных хлопот: не забыть заранее заказать аренду фрака в ателье и при этом с сожалением убедиться, что размер трехлетней давности стал не просто тесноват, а просто не налезает, принять участие в детальном обсуждении с женой нового туалета, который еще только предстояло пошить, затем достаточно убедительно восторгаться полученным результатом, а потом еще выясняется, что к новому туалету не подходят ни одна пара из имеющихся в наличие серег. Не то, чтобы Германов стал скуповат, но жизнь постоянно дорожала, семья и дом требовали новых и новых расходов, а зарплата профессора за их ростом явно не поспевала. Да и с дополнительными приработками в Казани было не очень. Не говоря уже о том, что выездные дополнительные лекции, за которые он раньше брался с удовольствием, с возрастом тоже давались все тяжелее и тяжелее. Так что была бы возможность - с удовольствием отказался бы под благовидным предлогом, но тут и ректор, и Ольга выступили единым фронтом. Одному было важно показать, что и в его провинциальном университете есть неординарные личности, резоны Ольги стали ясны несколько позже. Так что пришлось идти.
   В силу своего положения Германовы попали на бал во вторую очередь. К этому моменту часть наиболее именитых гостей уже начала расходиться, а новый губернатор с супругой, встретив первую очередь гостей и обойдя после этого залы, вновь заняли свои места у входа в первый зал и начали с самыми доброжелательными улыбками встречать новую порцию гостей. Профессора университета шли компактной группой во главе с ректором. Поздоровавшись с губернаторской четой, ректор сделал шаг в сторону и начал представлять своих подопечных. Большинство гостей губернатору представлял руководитель службы протокола губернаторского управления, но всех профессоров он явно не знал, и как всегда, принял помощь ректора с благодарностью.
   - Профессор Германов с супругой! - прозвучало скороговоркой, но вместо пары секунд на улыбку и рукопожатие произошла очень серьезная задержка всего процесса. Померанцев все же возглавлял раньше киевский аналог МИДа и в вопросах европейской политики разбирался.
   - Германов? Извините, тот самый? Это Вы в свое время открыли для нас главную тайну Версаля? И Вы преподаете в нашем университете? Да это же огромная честь и удача для города иметь в университете научную звезду такого масштаба! Я с огромным удовольствием встречусь с Вами в ближайшие дни. Нам явно будет о чем поговорить. Голубчик, - это было адресовано уже заведующему протоколом, - завтра же свяжитесь с профессором и договоритесь, когда ему с учетом его расписания занятий будет удобно встретиться со мной. И отведите на эту встречу побольше времени - мне крайне интересно узнать, над чем сейчас работает уважаемый профессор.
   Те, кто услышали сказанное губернатором, были, мягко скажем, потрясены. До сих пор в ходе бала он вел себя в высшей степени корректно, но в целом сдержано, никого особо не выделял, а тут такое. Но это было только начало.
   Невольная заминка движения очереди гостей привела к тому, что супруга губернатора на пару минут вместо наблюдения сплошного калейдоскопа лиц гостей смогла невольно сосредоточить взгляд на стоящей рядом с Германовым женщине. Всмотревшись в нее, она выдала вдруг не менее яркую реакцию.
   - Кузина Ольга? Ты здесь! Господи, да же мы не виделись с того момента, как ты выпустилась из Смольного! Ты же училась потом в Германии? А потом я часто спрашивала родных о тебе, но никто толком ничего не знал. Какая радость! Господи, это же просто чудо! Николай, - это уже мужу, - это же моя кузина Ольга, она училась со мной, но на курс старше. И она тоже живет здесь! Завтра же увидимся! Мне так тебя всегда не хватало! - и супруга губернатора не просто заключила Ольгу в свои объятия, но вроде бы даже и слезу уронила при этом.
   И все это происходило на глазах массы гостей, включая целую группу наиболее знатных дам города, которые заняли неподалеку от входа стратегическую позицию, рассчитывая, что завершив прием гостей, супруга нового губернатора подойдет к ним, и у них появится, наконец, возможность ее всесторонне оценить, взвесить, да и, чем черт не шутит, набиться в близкие подруги. Надо же новой первой даме на кого-то опираться в трудных городских делах. Это только их мужья думают, что управляют городской политикой. Те, кто по опытнее, понимают, что голову в нужном направлении всегда поворачивает шея.
   Дамами был немедленно устроен мозговой штурм. Кое-кто из них Ольгу знал - все же она преподавала в лучшей женской гимназии города. А тут еще, прослышав о какой-то заминке при приеме гостей, к ним подошел жандармский полковник. Он в городе был старожилом и понимал, что уж этот кружок точно все видел и про все знает.
   От услышанного полковнику поплохело. Супружеская пара Германовых, как мы знаем, уже дважды создавала ему головную боль. Он даже подумывал, а не выслать ли их из страны как нежелательных иностранцев, но был вынужден отказаться от этой идеи. Германов, хотя и имел гражданство Балтийской Федерации, одновременно имел все права и на гражданство НКР. По матери он происходил из семьи его мелких помещиков Липецкой губернии, где он и родился, но кроме этого он был офицером Великой войны и имел за нее награды, а все основные государства, возникшие на развалинах Империи, подписали в свое время соглашение о том, что все заслуженные участники войны имеют право получать гражданство, проживать и трудиться в любом из них без каких-либо ограничений. Ситуация в те времена была сложной. Дать ветеранам обещанное во время войны фактически не мог никто, а ссориться с ними не отважилась ни одна власть. Вот и попытались дать им второстепенные права и льготы, которые не требовали немедленных затрат. Так что такого не выставишь.
   Новый губернатор уже и так добавил полковнику забот. У него даже появился новый заместитель, присланный из Киева специально для того, чтобы аккуратно надзирать за бывшим заговорщиком. Киевлянин взялся за дело рьяно: напихал в штат губернаторской канцелярии и резиденции с полдюжины новых сотрудников, которых привез с собой из столицы, начал активно интересоваться делами коллег - нет ли, мол, каких подвязок их дел с недавним заговором, и вообще, по всеобщей оценке мутил воду. Полковнику, который не без оснований ожидал в ближайшие годы заслуженной пенсии, это все совсем не нравилось. Одно дело - самому уйти с почетом, выбрав для этого подходящий момент и еще получить что-то вкусное напоследок, и совсем другое - вынужденная отставка по причине служебного несоответствия. А тут такое! Германов и Ольга все же были как бы свои, да не совсем - балтийцы, и еще, похоже, с интересным прошлым. При умелом повороте дела обязательно встанет вопрос, а куда раньше смотрели, почему не просветили такую семейку насквозь и мер не приняли? А киевлянин явно был парнем умелым...
   Спешки полковник не любил, но это был явно тот самый случай, когда времени терять не стоило. Крякнув про себя, он остановил проходившего мимо официанта, кивнул ему: иди за мной! - и направился к Германовым.
   Надо сказать, что к этому моменту толпа вокруг Германова и Ольги заметно уплотнилась. Их разговор с губернаторской четой заметили многие, и слух о нем быстро распространялся по залу. Желающих прояснить ситуацию хватало, но близких друзей среди гостей у них не было, а шапочно знакомые ловили момент, когда можно будет невзначай поздороваться и аккуратно задать пару вопросов.
   Полковник как мощный ледокол льдины раздвинул кольцо гостей и дружески кивнул Германову и Ольге:
   - Полковник Трутнев! Хотя, надеюсь, в особом представлении не нуждаюсь. Давно хотел бы с вами познакомиться и поднять бокал в компании столь известных и заслуженных сограждан. Но здесь что-то шумновато, может, отойдем в сторонку? - и полковник увлек чету Германовых в небольшой боковой зал, в котором странным образом почти не было гостей. Объяснялось это просто. Именно этот зал был неофициально предназначен для наиболее знатных гостей, в него удалялся во время бала для коротких разговоров "на ногах" губернатор и другие вип-персоны, и хотя двери зала были открыты, без специальной нужды гости туда не заходили. Вроде как официально не сказано, но все все знают и понимают.
   Строго говоря, полковник слегка нарушил неписаные правила, но другого выхода он не видел.
   Оказавшись в боковом зале, Германов с удивлением оглянулся. Вместо привычной толпы, через которую и пройти-то иногда бывало трудно, здесь было просто тихо, а вдоль стен стояли даже небольшие столики и полукресла. А вместо очереди у бара - официант с полным подносом напитков, да и еще и поинтересовался в придачу, устроит ли гостей предложенный им набор.
   В целом устроил. Ольга взяла бокал с шампанским, а Германов с полковником выбрали по стопке "казанской особой". Тем более на ближайшем столике нашлось и блюдо с канапе на закуску.
   - Давайте без длинных тостов, по-офицерски: Искренне рад знакомству! - полковник взялся за дело сразу, лихо махнул свою рюмку и перешел к сути вопроса.
   - Вы ведь у нас уже старожилы. Почти десять лет в городе. Можно сказать, столпы нашего образования. О минувших заслугах я вообще не говорю. И вот, думаю, правильно было бы подсказать городскому голове, что пора бы отметить столь уважаемых лиц званием "почетный гражданин Казани".
   С каждым новым словом полковника Германов испытывал все более глубокое удивление. "Почетный гражданин"? С чего это вдруг? Более того, в университете была масса профессоров, которые вели намного более активную общественную жизнь, чем он - бесконечно заседали в каких-то комитетах и комиссиях при мэрии, выступали с докладами и лекциями в городских аудиториях, публиковали статьи в городских газетах и были намного лучше него известны широкой общественности. Германов же от городской политики держался несколько в стороне. Насколько он понимал, славы упомянутое звание особо не прибавляло, а вот выгоды содержало несомненные - чего стоило только освобождение от налога на недвижимость. А дом они с Ольгой разогнали немалый и недешевый, так что и налог получался ощутимым.
   Германов даже собрался спросить полковника, а не перепутал ли он их с кем-то другим, но тут посмотрел на жену и почти прикусил себе язык. Он хорошо знал это ее выражение лица и небольшой прищур глаз. В прежние времена это означало, что Ольга перешла в "боевой режим", а значит дело серьезно. Давно, правда, он у нее не наблюдал подробного выражения. Но сейчас что-то будет.
   И Ольга не подвела.
   Поставив опустевший бокал на столик, она с мягким сочувствием спросила полковника:
   - Что, совсем труба?
   Трутнев не сразу нашелся с ответом. Он, конечно, совсем не привык, чтобы в "его городе" с ним разговаривали подобным образом. Да к тому же... Пусть женщина, пусть красивая, пусть кузина жены губернатора, но по воинскому званию только поручик! Уж это-то он в свое время выяснил точно. Но и ставить на место нахалку так уж сразу не стоило.
   - А давайте повторим! - и он щелкнул пальцами, подзывая официанта.
   На этот раз Ольга первая взяла с подноса рюмку "особой" и, подмигнув полковнику, повторила его тост: "По-офицерски!" и лихо опрокинула стопку. Мужчинам осталось только последовать ее примеру, что они с удовольствием и проделали. Водка была отменной.
   Окинув взглядом ближайший столик, полковник взял с него тарелочку с малюсенькими бутербродами с икрой и предложил их Ольге:
   - Настоятельно рекомендую. Лучшая закуска.
   Та чиниться не стала и один за другим съела три канапе. Мужчины и здесь не стали от нее отставать.
   И тут Трутнев расхохотался.
   - Здорово вы меня! Избаловался я тут у нас в провинции, класс потерял. И знаете, ведь чувствовал, что вы за птицы - все же не в первый раз в поле зрения попадаете, но вот решил в лоб, по-простому. А вон как вышло.
   Германов, которому и водка, и икра понравились, но ясности в происходящем не прибавили, вопросительно посмотрел на Ольгу.
   - Полковник пытался нас завербовать, - пояснила она, - причем так, в легкую, с ходу, без серьезной подготовки.
   - Завербовать нас? Зачем?
   - Ему нужно наладить освещение нового губернатора, а мы, похоже, чуть ли не единственные, к кому он проявил интерес. Все элементарно. Но обижаться мы на него не будем, а выпьем еще по рюмке и расстанемся добрыми друзьями. И еще: мне икра эта очень понравилась.
   Выпили, конечно, и мило разошлись. Стоит ли говорить, что на следующий день Ольге доставили в подарок большую банку икры того самого посола.
   А пока прием продолжался. После беседы с полковником жгучий интерес других гостей к их персонам воспринимался четой Германовых несколько легче. Это была как бы прививка в преддверии длительной и тяжелой болезни, название которой: человеческое любопытство.
  
   Глава восьмая
   Новая встреча двух семейных пар не заставила себя долго ждать. Уже через пару дней у дома Германовых остановился лимузин губернатора. Не обсуждая этого заранее, и Померанцев, и Германовы остановились именно на варианте встречи за чаем в семье профессора - это был, действительно, лучший способ избавиться от лишних ушей.
   Посидели за самоваром и общим разговором, мужчины делились своими впечатлениями от европейских столиц, старательно обходя при этом вопросы мировой политики. И уж тем более никто не касался темы недавнего заключения Померанцева. Что захочет - сам расскажет. А не захочет - и не надо.
   Постепенно Ольга умело отвлекла свою родственницу на разговор о выборе наилучшей гимназии для ее детей вкупе с воспоминаниями о тех временах, когда они обе учились в Смольном. Так что разговор как бы разделился и предложение Германова переместиться мужчинам в его кабинет, чтобы не мешать дамам решать наиболее важные вопросы бытия, выглядело вполне резонно.
   Разговор сложился не сразу. Сначала устроились в покойных креслах у широкого окна, за которым был виден грустный зимний сад. Там в конце расчищенной дорожки скучала в ожидании лета уютная беседка. У входа в нее с обеих сторон на специальных столбиках были размещены кормушки для птиц в виде открытых площадок с покатыми крышами на тонких столбиках. В кормушках было довольно оживленно - снегири, синички и прочая птичья мелочь спешили наесться за короткий зимний день.
   Померанцев вдруг поймал себя на том, что он завидует хозяину дома, его теплому, уютному особняку, спокойной профессии, хорошо заметной гармонии в семье.
   Германов, как будто почувствовав его настрой, усмехнулся и сказал:
   - Знаете, были когда-то и мы рысаками. Но всему свое время. И еще очень важно поймать во время ту мелодию, которую захочешь слушать до конца жизни. Конечно, к большинству это приходит с возрастом, но есть несчастные, которые так и не слышат ее до конца жизни. Но самое тяжелое, когда она у кого-то зазвучала, а потом вдруг прервалась. Такому не позавидуешь.
   -Я часто думаю, - продолжал он, - как получилось, что мы с Ольгой - оба очень активные и деятельные люди - вдруг осели здесь, в общем-то в глуши, и нашли себе и дело по душе, и очень спокойный образ жизни. Казалось бы, ничто на это не указывало, напротив, мы оба были на подъеме. Жизнь, карьера - все кипело. Удача повернулась лицом, и совсем не факт, что мы обязательно бы попали под маховик репрессий, которые тогда начинались в Питере. А вот нашелся правильный человек, разглядел в нас что-то такое, что позволило ему сделать вывод, что нам на самом деле было нужно, и дал во время правильный совет. И ни о чем не жалеем, поверьте. Так что очень благодарны одному нашему другу, который направил нас на этот путь.
   Губернатор даже не понял, что заставило его задать следующий вопрос, скорее всего интуиция, благодаря которой он в свое время и сумел сравнительно быстро подняться в государственной иерархии НРК:
   - Этот Ваш друг... Он, случайно, не в Федерации ли раньше служил в генеральских чинах?
   - Да, именно так, хотя имени его называть мне бы и сейчас не хотелось.
   - Да и бессмысленно это. Имен у него немало было, думаю, что и сейчас не под своим живет. Если жив, конечно.
   - Значит, все-таки он. Знаете, когда Вас со товарищи грохнуло, мы с Ольгой немало рассуждали о том, что, кто, зачем и как. И она первая подметила, что во всей этой ерунде, которую вам предъявляли, виделось ей что-то знакомое. Нет, даже не почерк, а умение так запутать следы, что и понять никто ничего не смог. Мастерская работа, мало кто так умеет. Послушайте, уж если пошел такой разговор, Вы мне объясните, а откуда взялось это "18 марта"? Это, вообще, что?
   - Видите ли, профессор, в знании истории я с Вами тягаться, конечно, не буду, но я согласен с теми, кто считает, что беды Российской империи начались не с русско-японской войны, а несколько раньше, а, именно, когда она дала слабину и отказалась сама, без всякого серьезного нажима, просто за мзду малую, от Аляски. То есть, конечно, территориальные размены в истории бывали и ранее и они с практической точки зрения вполне возможны, но это был не просто размен. Туда шли русские люди, преодолевали огромные пространства, строили и создавали, сплачивали вокруг себя местных. Что бы там потом не говорили о цене вопроса, но средства на этот проект - назовем действо это модным нынче словом - давала вся страна, это было действительно дело всей нации как часть общего движения России на восток.
   Я не говорю сейчас о том, было это хорошо или плохо, не трогаю моральный аспект покорения местных народов и приведения их под руку русского царя, принесения туда нашей религии, но это был общенациональный проект. Россия расширялась и выходила на новые рубежи. Их приходилось отстаивать, в том числе и силой, лить кровь, свою и чужую.
   И вот, впервые без серьезного давления извне, без внешней угрозы мы отдаем рубежи. И какие! Стратегические по своей сути. За прошедший без малого век американцы превратили тихоокеанское побережье континента в высокоразвитый район. Больше, конечно, Калифорнию, но и на Аляске уже появилось много всего интересного. А теперь, представьте, что над всем этим развивался бы русский флаг. И пусть даже сейчас это была бы "еще одна Россия", как, например, ДВР, но, все же, Россия.
   Но, главное, это, все же, моральный аспект. Мы уступили, ушли, продали часть своей территории за деньги. С этого что-то и надломилось в людях. И именно в силу этого надлома проиграли японцам войну, которую еще надо было умудриться проиграть. Да и подвиги какие-то стали... Даже эта история с "Варягом". Чуть постреляли, отступили и сами затопились, да так, что японцам и поднять-то корабль легче легкого было. А ведь за полвека до этого "пистолет Казарского" имел место! Неужели не видна разница между "Варягом" и "Меркурием"? Люди другими стали: отступать, уступать и поступаться честью стало можно!
   - Послушайте, отчасти я могу с Вами согласиться, но не все же так однозначно! А то раньше в истории не было случаев и измен, и отступлений и откровенных провалов. Я вообще категорически против этого нашего нынешнего увлечения живописанием национальной истории в лубочном стиле - мы-де самые хорошие, честные и добрые, а вокруг - сплошь нечисть поганая собралась. И все это под соусом любви к родине. Причем самое смешное, а для меня и обидное - все же малая родина, что этим еще больше грешат в Балтийской Федерации. Удивительно, что еще сибиряки не начали...
   - А им не надо - у них и так дела неплохо идут. А эти игры в ура-патриотизм напрямую связаны с внутренними провалами. А этот их бывший канцлер там от души начудил. Разгребать будут долго.
   - А Вам не кажется, что Вы сами себе противоречите, когда так подчеркиваете значение продажи Аляски для общего развития страны? В целом-то дела в конце прошлого века очень даже неплохо шли.
   - Вовсе нет, в широком историческом плане - хотя это и Ваша епархия - мы ничуть не лучше или хуже других. Есть, чем гордиться, и есть, чего стыдиться. Это - нормально. Но тогда мы сами себе укорот сделали.
   - Ладно, не будем спорить. Это - в конце концов, лишь только история.
   - Не только.
   Оба замолчали. Германов воспользовался паузой, чтобы подлить коньяк в бокалы, которые оба собеседника сами не заметили, как осушили за разговором.
   После этого, пригубив в очередной раз из бокала, он как бы между делом спросил:
   - Это Вы право выкупа имеете в виду?
   Померанцев, в свою очередь, последовал примеру собеседника, и коротко ответил:
   - Именно.
   Помолчав, оба синхронно отсалютовали друг другу поднятыми бокалами и одним глотком, очень по-русски, добили благородный напиток.
   Дальше инициативу разговора опять взял на себя Померанцев.
   - Видите ли, работая в Вашингтоне, я взялся прочитать дневник-мемуары тогдашнего посла, барона Стекля. Их никто никогда не издавал, но кто-то в посольстве, похоже еще в начале века взял на себя труд перепечатать мемуары всех послов России в САСШ, кто их оставил, конечно, на пишущей машинке. Этот труд хранится в посольстве и доступен для всех сотрудников. Другое дело, что мало у кого доходят руки до такого чтения. Но я их прочитал. И нашел там прямое указание на некоторое изменение позиции российской стороны после известного совещания у Императора. Барон прямо пишет о том, что, вернувшись в Вашингтон, он довел новое условие до сведения американцев, описывает их опасение, что стань оно достоянием общественности, вся сделка вполне могла бы не состояться, но, слава Богу, обошлось.
   Вернувшись в Киев после получения назначения гетманом, я рассказал об этом ближайшим приятелям из числа интересующихся и очень скоро познакомился с Вашим старым другом.
   - И что же дальше?
   - Да ничего, собственно, и не было. Встречались, говорили, думали. Незадолго до трагедии он рассказал мне, что, вроде бы, вышел на след русского альтерната тайной статьи... - и здесь Померанцев вопросительно посмотрел на Германова. Сказано было уже достаточно.
   Тот еще раз подлил коньяк, посмотрел прямо в глаза гостю и слегка кивнул головой.
   - Где?! - спросил Померанцев почти шепотом.
   Германов в ответ молча трижды покачал правой рукой, направив ее указательный палец прямо вниз.
   Губернатор откинулся на спинку кресла и тихо прошептал:
   - Все не зря.
   Перед его взором как бы прошли мрачные коридоры и камеры киевского тюремного замка, бесконечные допросы, позорный суд. Очнулся он от тихого звона стекла - Германов коснулся края его бокала своим.
   - Выпьем, - сказал он, - за Вас и Ваших товарищей.
   И, конечно, как раз в тот момент, когда они допивали свои бокалы, в кабинет вошли их жены. Почти пустая бутылка на письменном столе говорила сама за себя. И если жена губернатора собралась высказать "этим мужчинам" все, что она о них думает, то Ольга, понимавшая ситуацию немного лучше, достала из бара еще два бокала и протянула их мужу:
   - Налей и нам. Давайте выпьем за то, что все самое тяжелое в жизни вашей семьи осталось уже позади. Это я как старшая сестра говорю.
   Шоферу и охраннику губернатора в этот вечер пришлось ждать его долго. Горничная Германовых трижды приносила им чай с пирогами в небольшую сторожку у входа в сад.
   К вечеру, когда посиделки стали уже совсем семейными, Ольга с помощью троюродной, как женщины в конце концов все же выяснили, сестры, собрала на скорую руку легкий ужин. Выяснилось, что, не смотря на все свое дипломатическое прошлое, Померанцев вполне разделял предпочтения Германова в отношении простых русских закусок и напитков в случае, если речь шла о вечере в доброй компании. Бывший министр хотя и не провел, как его хозяин пару лет в окопах Великой войны, но успел повоевать в добровольческих отрядах, освобождал Киев и ходил под Варшаву, когда, собственно, и было положено начало его карьеры. Так что посидели и выпили крепко.
   Как ни странно, эта полу-офицерская пьянка позволила и Вере, жене губернатора несколько отмякнуть душой. Впервые за много месяцев ее отпустило внутреннее напряжение. Она вдруг ощутила, что сидящие с ней за одним столом почти незнакомые люди не только ничего от нее не хотят, но, напротив, искренне сочувствуют и готовы помочь без всякой задней мысли. Напоследок долго провожались у машины. Вера настаивала, что в следующий раз они обязательно встретятся "у нее" - в губернаторской резиденции, но остальные прекрасно понимали, что общение такого рода и, главное, продолжение незаконченного разговора Германова и Померанцева, возможно только в небольшом, уютном домике профессорской четы.
  
   Глава девятая
   Постепенно у двух пар сложилась своего рода традиция - раз в две-три недели встречаться в уютном особняке профессора. Вера довольно быстро поняла, что у ее дальней родственницы и профессора есть какая-то особая тема для разговоров с Померанцевым. С учетом недавних событий это ее сначала немного пугало, но постепенно она к этому привыкла и не возражала, когда иной раз они уединялись втроем и что-то обсуждали за закрытыми дверями. Но и она, и губернатор очень скоро поняли, что ненавязчивые советы новых знакомых в отношении городских и губернских дел всегда были по существу дела. Все же Германовы прожили в городе больше 10 лет, следили за развитием губернии, хорошо понимали, чем она жила и что надо было бы подправить. Как правило, они предпочитали говорить именно о сути явлений - городские сплетни, светская хроника и прочее губернское закулисье их практически не интересовали.
   Так что светскому обществу осталось только принять как данность то обстоятельство, что у нового губернатора в городе нашлись дальние родственники, с которыми поддерживаются активные неофициальные отношения - Германов и Ольга сразу же заявили, что ни в каких светских мероприятиях именно в родственном качестве они принимать участие не готовы и не будут. Так и порешили.
   И постепенно вообще весь этот вопрос стал для света не интересен. А главное - он не видел в нем какой-либо угрозы своим интересам. У губернатора появился свой круг доверенных лиц и сотрудников, вокруг Веры тоже сложился дамский кружок, за участие в котором активно боролись лучшие дамы города.
   Тему Аляски обсуждали - на этот раз уже втроем, с Ольгой - еще дважды. В последний раз Германовы показали губернатору и сам документ, специально достав его для этого из хранилища. Всесторонне изучив тайник в подвале, Германов в свое время решил его существенно усовершенствовать. Тем же летом Петров как-то поздно вечером привез в закрытом экипаже двоих своих доверенных матросов - его пароход чудесным образом вынужден был встать на неделю на прикол в самый разгар навигации для переборки машины - и они целую неделю копали в подвале "отнорок", как назвал это помещение один из них. Параллельно на первом этаже дома шел ремонт, причем Ольга проявила совершенно не свойственную ей требовательность и склочность и сменила за эту же неделю три ремонтные артели. Так что в дом все время приезжали какие-то люди, привозились и увозились строительные материалы, мешки, тюки и бочонки. Вся эта суета имела целью прикрыть вывоз из подвала почти сотни мешков с землей и завоз туда песка, цемента и арматуры. Стены "отнорка" были отлиты из бетона, ну а вентиляцию в этом бедламе протащить к кухонной трубе вообще ничего не стоило. Вход в "отнорок" был спрятан за стеллажами, на которых хранились консервированные овощи. С самого начала было решено, что хранилище будет крайне труднодоступным, поэтому всякое стреляющее железо было умышленно оставлено в прежнем тайнике. Больше того, Германов даже согласился оставить там и пулемет, и гранаты. Петров добавил туда еще саквояж с бумагами, сохранившимися у него с прежних времен. Он предложил Германову ознакомиться с ними, пообещав, что его мнение о некоторых европейских и балтийских политиках после этого коренным образом изменится. Профессор после короткого размышления отказался - и так тайн получалось многовато. Но саквояж одобрил. Логика была простая - найдя такое, вряд ли кто-то стал бы искать еще какое-то хранилище. Так что в "отнорке" в небольшом несгораемом сейфе, который Петров привез из очередного рейса в огромной корзине, где сверху для маскировки лежали фрукты, хранились только документы по Аляске.
   Накануне демонстрации документа Померанцеву профессор с Петровым два часа разбирали стеллажи с банками, отодвигали литую бетонную стену, открывая доступ к сейфу. Поднимать укладку наверх в кабинет не стали. В этот раз чужих в доме не было: Ольга заранее отправила горничную в гости к родственникам, а машину губернатор отпустил, пообещав вызвать ее позже по телефону - по его просьбе линию только что провели в дом к Германовым, хотя в Казани номеров в частном пользовании еще было очень немного. И все равно Германов и Померанцев спустились в подвал и смотрели документ там, а Петров тем временем караулил у входа в дом, не очень скрывая маузер с пристегнутой кобурой.
   Померанцев, собственно, и не сомневался ни в существовании статьи в принципе, ни в том, что она чудесным образом совершила длительное путешествие с берегов Невы на берега Волги через Париж и почти сто лет забвения, найдя, в конце концов, пристанище в тайнике за банками с солеными огурцами и помидорами (но огурцы у Ольги получались лучше!). Невероятные приключения этого листа бумаги блестяще вписывались в русскую историю последнего века, и уж, конечно, дом Германовых был самым естественным местом для его хранения.
   К этому моменту они уже рассказали Померанцеву и историю своих семей, и все подробности, связанные с секретным приложением к Версальскому договору. Бывший министр не особенно верил в мистику. Он слишком хорошо знал, что стоит, обычно, за странными и малопонятными публике совпадениями и происшествиями в мировой политике, но сейчас у него было такое ощущение, что "тайна Аляски", наконец-то, оказалась заряжена в грандиозное орудие и самой судьбой определено, кто и как подожжет затравочный фитиль. Вопрос состоял только в том, чтобы выбрать для этого наиболее подходящий момент и создать максимально благоприятные условия.
   Примерно так он и изложил свои соображения Германову, после того, как они поднялись из подвала в кабинет. А бедный Петров пока остался в подвале расставлять на место стеллажи и банки. Впрочем, особенно жалеть его не стоит - своими любимыми солеными по рецепту Ольги огурцами он запасся с избытком. А профессор и губернатор тем временем продолжали наверху начатый разговор.
   - То есть Вы хотите, чтобы это сделали мы? И как Вы это себе представляете, с какой стати мы вдруг заговорим об Аляске? И вообще, так ли важно: кто, где и когда обнародует это. Главное-то другое - зачем? Чего мы хотим реально добиться, выпустив наружу такое знание? Просто потрепать нервы американцам? Хотя, если действительно это им, а не немцам, мы обязаны октябрем 17-го, то тут, как говорится, любого ответа будет мало, но все же зачем? Да и не стоит забывать, что если они нам однажды переворот устроили, чтобы только не возвращать Аляску - и это во времена, когда мы союзниками числились! - то сейчас я уж даже и не знаю, чего от них ждать. С японцами они разделались, т.е. прямых противников нет. Как бы Дальний Восток не оккупировали. Все же власть там слабовата, национальный состав неоднороден, а позиции их капитала куда как сильны!
   - Да, профессор. Умеете Вы правильные вопросы ставить. И не потому, что сложные, а потому, что при определенной общей политической направленности сами напрашиваются очевидные ответы.
   Почему Вы? Думаю, понятно. У Вас имя. История с Версалем во многом снимет сомнения в истинности утверждения.
   Зачем? Вовсе не ради возвращения Аляски - все равно не вернут, да и как показывает практика, дай Бог свое освоить. Важно другое: общая задача. Никому отдельно из нас это дело не то, что не поднять, но и говорить о таком просто смешно. А вот вместе... Уже звучит немного по-другому. Появляется цель для объединения.
   - А Вы не боитесь, что, не достигнув этой цели - грубо говоря, потерпев поражение от американцев, - опять все разбежимся, так все развалится, что будет еще хуже, чем сейчас?
   - Это в Вас военный бывший говорит. А я все-таки дипломат, хоть и бывший. Думается мне, что если подобный вопрос вдруг возникнет в международной повестке дня, то до военного противостояния дойдет не скоро. Американцы в последнее время здорово оттоптали ноги в Азии старым европейским колониальным державам. Их дальнейшего усиления там никому не надо. Так что если вдруг у нас - я не Киевскую Русь, конечно, имею в виду - с ними возникнет конфликт в Азии, или вернее, в Тихоокеанском регионе, то многие предпочтут поддержать именно русскую сторону. Да и потом, если что, то американцам оружия не продашь - они его сами клепают достаточно, а вот Объединенной России и корабли бы понадобились, и авиация. А это - очень вкусные заказы. Но даже и без этого. Поверьте мне, нет более выгодного занятия, чем международное посредничество. Особенно, если о своих интересах не забывать. А в Лондоне, Париже, Брюсселе и прочих столицах такой забывчивостью никогда не страдали.
   - Значит, что? Призыв к единению? Своего рода знамя?
   - Да, но тогда, когда для этого будут созданы условия. Раньше времени размахивать этим знанием - только все испортить.
   Германов покачал головой.
   - Я даже не берусь себе представить, сколько раз и где только не произносились эти слова после 17 года. Но если они произнесены, то другой дороги у нас нет. Мы - я говорю и за Ольгу тоже - согласны.
   - Но Вы понимаете, что это будет не завтра? Придется подождать.
   - Значит, будем ждать.
   Оба очень хорошо понимали, что разговор этот выглядел странно, не имея вообще никакой привязки к практической сторонке дела. Но Германов относился к своему собеседнику достаточно серьезно. Если уж тот мыслит и оперирует подобными категориями, то, значит, несмотря на разгром "заговора 18 марта", он все же на что-то надеется, а, возможно, и что-то знает. Однако, многолетний опыт общения с бывшими коллегами его жены убедил его, что в некоторых делах, даже если в них участвуешь, лучше не знать лишнего и, тем более, не задавать лишних вопросов. Да и вообще, он все же был ученым-историком не из последних, а с годами у него все больше зрело убеждение, что история России готовится совершить какой-то очередной крупный поворот. Что-то такое было в воздухе, в настроениях людей, в их отношении к сложившемуся миропорядку.
   Иногда, раскладывая про себя сложный политический пасьянс, где в качестве карт выступали те или иные политические силы и сословия НКР, Балтийской Федерации и УралСиба, Германов просто физически ощущал, что они уже получили все, что могли, от фрагментации прежней империи. Да, в какой-то момент национальные и региональные лидеры, военные и политические вожди и стоявшие за ними силы решили, что лучше, выгоднее быть первыми номерами в своем "уезде", чем принадлежать к аристократии великой империи. Насладились властью и почетом, да. Но прошло время и оказалось, что если раньше для империи практически не было ничего невозможного, и она не боялась в пиковой ситуации бросать выбор любым державам, то вот новые государства вынуждены были жить с оглядкой не только на сильнейших в мире, но и просто на средних размеров соседа. Масштаб не тот, не те возможности. Эффект "развязанного веника".
   История военных походов НКР против Польши и Турции в этом отношении была очень показательна. Разбили противника, взяли столицу, а дальше что? Безропотно подчинились диктату просвещенных европейцев и получили минимум. Если вообще что-то удалось получить. Можно, конечно, вспомнить, что и Империя после русско-турецкой войны уступила диктату, но тогда, все же, были варианты, и еще неизвестно, как бы повернулось дело, сцепись тогда Россия с Англией. У Киева же вариантов не было вообще.
   И вот, по ощущению Германова, все больше людей стало задумываться, а не подумать ли о новом объединении? В конце концов, все это уже в истории страны было. Москва когда-то объединяла самостоятельные княжества. Но если тогда, в средние века, импульс был скорее политическим, то сейчас о подобном думали не столько политики, сколько промышленники, банкиры и фабриканты. "Стеклянная крыша" над головой могла устроить политиков, но категорически не устраивала людей бизнеса. И мешали им не столько внутренние границы, сколько невозможность опереться на мощь объединенного государства в борьбе за внешние рынки. Речь шла даже не столько о рынках европейских стран - туда не пустили бы по любому, но европейские колониальные державы жестко контролировали в этом отношении даже свои колонии и доминионы. В условиях свободной конкуренции простые, но добротные русские товары вполне могли бы занять там очень приличную нишу, но по отдельности сил для этого явно не хватало.
   Померанцев же вел этот разговор в значительной степени но наитию. До отъезда в Казань на него никто из бывших заговорщиков или от их имени не выходил, но он очень хорошо знал ведущих политических деятелей Киева, и ряд последних назначений на ключевые посты наводил его на мысль о том, что все еще далеко не потеряно. И уж, поскольку судьба повернулась таким невероятным образом, то он хотел, как бы, подготовить возможную важную составляющую будущих действий.
  
   Глава десятая
   Но не стоит думать, что новые знакомые обсуждали только вопросы судьбы России. Как ни странно, очень много внимания они уделяли национальному вопросу. К этому моменту в Казанской губернии, да и в НКР вообще, он стоял достаточно остро и был основательно запущен. Никаких национальных образований в составе НКР, естественно, не существовало. Губернии и края. Небольшие нации в этих условиях размывались, но несколько крупных - в первую очередь, украинцы и татары - все же, сумели сохранить и язык, и определенную культурную идентичность. В случае с татарами к этому добавлялся еще и ислам. Все вопросы, имевшие хоть какой-то национальный оттенок, решались крайне сложно. Новые мечети, особенно в городах, открывались с большим скрипом и противодействием со стороны православной церкви. Но самые большие сложности существовали с национальными школами. Произошла парадоксальная вещь. До 17 года в сфере просвещения татары явно опережали многие другие народы России. После проведения мусульманами реформы религиозного образования мектебе охватывали намного более широкий круг населения, чем церковно-приходские школы, и давали неплохой набор базисных светских знаний. Однако, за последующие 30 лет дальнейшего серьезного прорыва в этой области не произошло. Фактически образование было по-прежнему завязано на мечети и медресе. Частные начальные и средние школы с преимущественно светским образованием открывались, как правило, в небольших городах с преобладающим татарским населением и были доступны только для детей обеспеченных семей. Выпускники таких школ, хотя и получали курс основных предметов и на русском языке, все же обычно уступали в знаниях тем, кто закончил чисто русские учебные заведения, и, следовательно, уступали им при поступлении в университеты, то есть не могли претендовать на качественное высшее образование.
   В результате татарский язык не развивался, оставался преимущественно религиозным и улично-бытовым, а приверженность ему, как правило, сохраняли убежденные мусульмане и националы. Молодежь же, особенно выбравшая технические профессии, была практически полностью двуязычной, причем баланс даже за рамками чисто профессиональной жизни часто был уже не в пользу татарского языка. Не спасали дело и несколько издававшихся на татарском языке газет, поскольку они практически целиком были посвящены местным новостям и делам. А хочешь узнать что-нибудь о положении в мире или делах общегосударственных - читай русскую газету.
   Все бы ничего, ситуация в этом смысле была явно не хуже, чем до 1917 года, но было два дополнительных раздражающих фактора. Во-первых, в качестве такового выступал пример Балтийской Федерации, где помимо двух официальных языков на южном берегу Финского залива существовали еще и так называемые "губернские", на которых велось официальное начальное и среднее образование и, что было особенно важно, местное администрирование и при желании - судопроизводство. Желание получить нечто аналогичное было налицо в целом ряде губерний НКР. Вторым, как и следовало ожидать, был т.н. украинский. За время правления "нашего хохла" в стране активно происходило то, что потом получило название "ползучей украинизации". Процесс этот касался, в первую очередь, сферы языка и культуры. Отчасти он затронул также историю и образование. Украинским областям был придан особый статус, который первоначально практического значения не имел и скорее носил эмоциональный характер. Косвенно предпринимались попытки искусственного расширения границ "украинского ареала".
   Но если протяжные и берущие за душу украинские песни многим даже нравились, то вот активное внедрение в язык украинских словечек и оборотов - вполне естественное, кстати, в районах со смешанным населением - смотрелось странновато. Доходило до смешного. Поскольку в силу понятных причин доля украинцев в государственной администрации быстро росла и стала как бы даже не преобладающей, то своего рода шиком в этих кругах стало считаться или вообще говорить между собой по-украински, или активно вставлять в русскую речь украинские словечки. И хорошо еще, если при этом использовали суржик, а то так загнут на западно-украинском, что поди пойми.
   Стоит ли удивляться, что на этот счет сразу же появилась масса шуток и анекдотов на тему "нового французского диалекта" нашей знати, но хохлы, как известно, народ упрямый.
   К счастью, у "нашего хохла" хватило ума не давать украинскому языку особого статуса и прав, иначе дело вообще могло бы кончиться плохо. Как мы помним, он обладал редким нюхом на крупные неприятности, так что воздержался, хотя друзья просили его пойти на такой шаг и не раз.
   Но на татарское, и не только, население все это и так действовало как красная тряпка.
   Не все просто было и с религией. В постимперское время Казань развивалась как исключительно русский город. Добрая половина городского Кремля находилась в распоряжении местной епархии, которая с завидным упорством отвоевывала метр за метром у светской власти. Ни о какой мечети в Кремле никто и не мечтал. Наиболее правоверные мусульмане вообще предпочитали обходить центр города стороной.
   Германов и Ольга за 10 лет в Казани хорошо осознали проблему, много и подробно рассказывали об этом Померанцеву. Возможно, иной государственный деятель и не проникнулся бы важностью вопроса, но бывший гетман закордонных справ неплохо знал, что такое национальная бомба и как она может разнести любой котел государственности.
   Острота национального вопроса стала для него неприятным сюрпризом. Надо было думать о каких-то серьезных предложениях Киеву, обсуждать вопрос с лидерами казанских татар, помня, что любое решение - всегда результат компромисса между часто полярными точками зрения. Померанцев даже подумал как-то про себя, что не случайно именно он, со своим дипломатическим опытом, оказался именно в Казани, хотя легко мог бы попасть и в любой другой губернский город.
   Кое-какие идеи у Померанцева уже сложились, но для того, чтобы двигаться дальше и формировать конкретные предложения, ему надо было заручиться согласием центральной власти. Последнее, чего хотел бы Померанцев, это получить обвинение в том, что он задумал стать лидером какой-нибудь "национальной оппозиции". Так что веские основания направить запрос в Киев были, что он и проделал примерно после первых шести месяцев в должности.
  
   Глава одиннадцатая
   Как ни странно, ответь из Киева пришел довольно быстро. День и время встречи были назначены, и, собрав небольшую папку справочных материалов, Померанцев отправился в Киев. Перед отъездом они еще посидели с Германовым и составили короткую докладную Верховному по существу вопроса. Профессор было разогнался с текстом, но Померанцев пояснил, что глава государства более полутора страниц текста читать не будет. И это еще хорошо, что нынешний читает и, как говорят, даже иногда вчитывается в текст, а то прежний предпочитал только устные доклады, и до некоторых важных деталей иногда просто не доходило дело. И получалось в результате, что решение вроде принято и правильное, но условия для его выполнения не обеспечены. И крутись, как знаешь. Или вообще, понял доклад как-то по-своему, на что-то важное внимание вообще не обратил, но команду дал. И думай потом, что из всего этого выйдет.
   Как опытный чиновник, Померанцев появился в канцелярии Верховного еще накануне и поинтересовался, не стоит ли ему учесть что-то существенное в связи со встречей. Нового Верховного он пару раз встречал раньше по службе, причем положение тогда было прямо противоположное - тот занимал довольно невысокую должность в одной из спецслужб, и в присутствии гетмана зарубежных справ все больше молчал.
   Ответ одного из руководителей канцелярии его несколько удивил. Тот слегка помялся, а потом, видимо решившись, сказал:
   - А не могли бы Вы прийти пораньше, минут так на сорок? Видите ли, у нас довольно часто происходит разброс по времени - мероприятия начинаются или раньше, или несколько позже. Так что будет лучше, если за полчаса до назначенного времени Вы уже будете готовы. И еще кое-что хотел объяснить. Есть тут у нас одно нововведение...
   Никакой проблемы для Померанцева эта просьба, естественно, не содержала. Он, собственно, ради этой встречи и приехал в Киев, и был готов появиться в резиденции Верховного в любое назначенное время. Другое дело, что с учетом собственного опыта и знания общепринятой международной практики он не мог не посочувствовать службе протокола Верховного. Встреча с одним человеком - пустяки, а как они выкручиваются, если речь идет о посещении массовых мероприятий или международных встречах? В дипломатии невербальный язык был особенно важен. И уж если даже время появления на дипломатическом приеме иногда истолковывается как проявление отношения к хозяину и представляемой им стране, то необязательность в отношении двусторонней встречи вообще не могла трактоваться иначе как прямое неуважение к партнеру.
   "-Весело у них тут" - подумал про себя Померанцев и искренне посочувствовал своему преемнику. Программы государственных визитов дипломаты обычно согласовывают поминутно, и объяснить партнерам, что наш лидер будет появляться с зазором плюс-минус полчаса, конечно, можно, но надо одновременно готовиться к тому, что, проявив понимание, партнеры попросят о встречных уступках. И если будут не дураки - а таких в зарубежных МИДах Померанцев не встречал - то уступки эти будут касаться существа обсуждаемых тем. Вот тебе и цена расхожей фразы о том, что "точность - вежливость королей". С прошлым Верховным ему, впрочем, тоже было невесело. С расписанием у "нашего хохла" проблем не было, но вот что он иной раз нес, войдя в раж... Иногда потом долго приходилось объясняться с партнерами, выдумывая самые невероятные толкования его образных выражений и оборотов. И еще вопрос, что державе дороже обходится.
   С этими невеселыми мыслями за 15 минут до назначенного срока Померанцев зашел в кабинет Верховного. Тот поприветствовал губернатора, с демонстративной заинтересованностью попросил рассказать о делах губернии, "настроениях простого народа". Померанцев коротко и по существу рассказал об основных экономических и прочих показателях похоже, даже не столько для Верховного, сколько для пары пишущих журналистов, фотографа и оператора кинохроники, которые, как ему объяснили накануне, готовили репортажи о подобных встречах. Это была действительно новация. Новый Верховный был сильно озабочен созданием у общественности представления о нем как о радетеле народных чаяний, который готов использовать любую возможность, чтобы узнать как и чем живет и дышит избравший его народ.
   Уж в такой-то малости Померанцев охотно подыграл, тем более, что, по его мнению, Верховному пока явно не хватало харизмы. Какой-то он был уж очень неяркий. Многие вообще задавались вопросом, как и почему именно этот человек вдруг совершил стремительное восхождение на политический олимп. Как-то уж так получилось, что его предвыборная кампания была сосредоточена не столько на личности и достоинствах кандидата, сколько на невнятном обличении язв прежнего режима. Рефреном звучал лозунг: "Будем исправлять!", но никто при этом не объяснял, как и почему вдруг получилось, что исправлять надо практически все и везде и, главное, кто в этом виноват. Как ни парадоксально, народ на такую постановку вопроса купился - а, может быть, на основе опыта понимал, что наказывать виновных все равно никто никогда не будет? Вроде как в силу национальной традиции.
   Так что открытая часть встречи прошла вполне прилично, затем журналисты ушли, Верховный с облегчением вздохнул и перешел к делу.
   - Мне доложили, что Вы хотели бы отдельно затронуть в нашей беседе национальный вопрос. Скажу сразу: проблема очевидна. Более того, у Вас там все еще относительно благополучно. В самых южных губерниях намного хуже. Между казаками и горцами происходят чуть ли не ежедневные столкновения. Мы очень надеялись в свое время, что разбив Турцию и лишив тем самым горцев турецкой помощи, мы ослабим горское сопротивление. В чем-то, может быть, стало и полегче. Но, с другой стороны, очень чувствительные потери казачьих частей в ходе десанта ослабили потенциал тамошней русской диаспоры. Так что существенных изменений не произошло. Тем более, что вместо турецких реалов мы там теперь регистрируем британские фунты. И как бы их даже не стало больше.
   Верховный помолчал. До своего неожиданного и стремительного выдвижения он как раз занимался в одной из спецслужб южным направлением и дело это знал хорошо.
   -К чему я это говорю, - продолжил он, - Вы должны понимать, что если мы в Вашем регионе пойдем на определенные шаги навстречу националам, то нам автоматически придется сделать то же самое и на Кавказе. А там это однозначно воспримут как проявление слабости. Последствия Вам, надеюсь, понятны. И еще. Откровенно говоря, вопросы развития национальных культур и прочего меня вообще не интересуют. Во всей этой истории для меня главное другое - как возможные послабления с нашей стороны могут сказаться на авторитете центральной власти. Нам ее надо всемерно укреплять. Времена такие.
   Померанцев был подавлен. Ему все же казалось, что новый Верховный гетман должен быть заинтересован в диалоге с народом, в том числе и по принципиально новым вопросам, каком-то подъеме народной активности, расширении списка возможностей и даже определенных свобод. Именно все это, с его точки зрения, и могло дать мощную поддержку новой власти. То же, что он сейчас услышал, было еще хуже, чем сумасбродные рассуждения предыдущего Верховного. Перед ним сидел не государственный деятель, а классический спецслужбист. Слава Богу, что речь еще не зашла о работе с лидерами национальных общин.
   " - Да и слово какое мерзкое - националы - подумал он про себя, - явно из его прошлого профессионального лексикона. А вообще-то они - такие же граждане, как и все, и избиратели к тому же".
   Но отвечать надо было по-другому, и он ответил.
   - Позволю себе заметить, что если мы будем предпринимать какие-то шаги в пользу развития национальных меньшинств, как говорится, в инициативном порядке, по собственной инициативе, а не в результате давления, то, скорее всего, вопрос о силе или слабости центральной власти вообще не возникнет. Предметом обсуждения станет именно существо этих мер. И здесь можно будет спорить, делая упор на эффективность, затраты и прочее. И мне кажется, было бы абсолютно неправильно сравнивать мирные и благополучные регионы с высокой долей нерусского населения с Кавказом. Напротив, у нас будет великолепная возможность показать всем, что именно многовековая лояльность в отношении государства дает основания для каких-то льгот в национальном вопросе. Больше того, я бы даже позволил себе предложить придать этим льготам определенное экономическое содержание.
   - Как это?
   - Конечно, мы не можем вообще освободить бизнес, который принадлежат татарам, от налогов. Но вот освободить от уплаты налогов татарскую газету или частную школу, национальный театр или типографию, печатающую книги на татарском - можно. Да так, чтобы это было напечатано на каждом экземпляре газеты и книги. Суммы это небольшие, а вот как мера поощрения культуры - вполне ощутима.
   - У них что, даже на такое денег не хватает?
   - Хватает, конечно, но не в этом дело. По данным нашей губернской статистики, эффективность татарского предпринимательства вообще выше, чем у русских. Сказывается национальная солидарность, мусульманские обычаи и многое другое. Просто даже то, что пьют меньше. Так что здесь важнее символизм.
   - Понимаю. На этом, думаю, можно развернуть целую программу. Детали мы с Вами сейчас набросаем, потом отработаете их с руководителем моей канцелярии. Но сразу скажу: рамки жесткие - культура, язык, образование. Не больше. Никаких национальных образований, второго официального языка и прочего. Причем во все это дело надо будет погрузить националов на несколько десятилетий. И пока они будут разучивать свои алфавиты, развитие науки и техники уйдет так далеко, что любая техническая профессия все равно будет требовать свободного знания русского. А дворники могут разговаривать по-татарски.
   Верховный даже вскочил и в волнении прошелся по кабинету. Померанцев не смог оценить всего значения этого события. Не выйдя особенно ростом, Верховный предпочитал вести разговор сидя, чтобы избежать неловкой ситуации, когда ему пришлось бы смотреть на собеседника снизу вверх.
   - Подумайте-ка там с моими, - он мотнул головой в сторону приемной, - вот о чем. Надо бы развернуть целую программу: для Поволжья, западных губерний с преобладанием белорусского населения, возможно, северян. Это - большая работа, не один месяц займет. Соберем совет губернаторов затронутых губерний. Кстати, Вы его могли бы возглавить. А, скажем, в начале следующего лета мы планируем, наконец, открыть Волго-Донской канал. Ну, Вы знаете, там большая часть нового фарватера проходит по озерам и водохранилищам, но реально водный путь в Волгу из Черного моря появится. Так вот, после этого я бы совершил поездку по Волге - от Царицына и вверх - и у вас в Казани эту программу бы и обнародовал. Не возражаете?
   Как тут Померанцев мог что-то возразить. Как старый дипломат он только отметил про себя, что уж что-что, а вербовать сторонников Верховный умеет профессионально. Фактически его только что вернули во властную команду. Конечно, совсем не в прежнем качестве, но, кто знает, куда его может привести этот новый поворот в судьбе.
   В последующие дни в Киеве ему пришлось немало общаться и с прежними знакомыми, и с совершенно новыми людьми, пришедшими во власть вместе с Верховным. Впечатления были двойственными. С одной стороны, обстановка и в гетманствах, и в Государственной думе, и в канцелярии Верховного явно изменилась к лучшему. Люди занимались реальными делами, а не бросались, как это было еще несколько лет назад, сломя голову выполнять глупые, а часто и вредные, прихоти вождя. Во всех же нынешних делах было явно больше здравого смысла. Настораживало другое.
   Накануне возвращения в Казань Померанцев встретился с одним из старых приятелей. Личность это была не простая. Не занимая первых позиций, Егор Кузьмич, как его звали, реально был во власти практически с самого начала новой государственности, с 20-х годов, знал всех и все и пользовался большим авторитетом у понимающих людей. После обильного ужина у него дома - в ресторан по приглашению Померанцева он идти отказался, поскольку был настроен именно на приватный разговор, - за энным бокалом коньяка пустился в рассуждения:
   - Я бы не стал пока вообще как-то оценивать нашего нового вождя. Такое впечатление, что у него каждый раз при возникновении некоей сложной ситуации открывается новое дно - понимаешь, он проявляет себя с новой стороны, часто неожиданной, иногда ошибается, учится и в целом как-то выпутывается из ситуации. И вроде все, понятен человек. А потом новое испытание и новое дно. И вот вопрос: где и когда он остановится? Мы тут, - кто "мы" он не пояснял, но Померанцев примерно представлял о ком идет речь - люди, которых мало кто знал, но от которых зависело многое, - попытались порасспрашивать о нем у бывших сослуживцев. Не сами, конечно, а через знакомых, их знакомых и так далее. И, знаешь, что выяснилось? Тех, с кем он в прежние времена был в контрах, уже даже и следов не найдешь. Заслали поднимать службу в такие места, про которые даже я не знал, что они у нас вообще есть. А друзей и не спросишь - растут как на дрожжах и демонстрируют полную лояльность. Но есть у меня один человечек, который увлекается прогнозированием поведения на основе известных факторов, личных качеств и массы дополнительных моментов. Как бы матрицу такую выстраивает, а на выходе у него набор наиболее известных и распространенных в истории решений и моделей поведения. Так что окончательный результат не очень, якобы, зависит от его личных оценок и пристрастий. Так вот, я его поднапряг. Человек работал две недели, говорит, даже переутомился и сам крайне удивился полученному результату.
   - Это что, вроде предсказателей по картам получается?
   - Можешь считать и так, только карты у него не Таро, а своего рода политическая колода. Там, кстати, есть и те варианты, которые на твою долю выпали. Хотя, вообще, по-моему, в этом больше от математического анализа, чем от элемента случайности. Ну а про политические закономерности не тебе объяснять...
   - Извини, отвлекся, так что получилось то?
   - Что получилось... Ну, диктатурой я тебя не удивлю. У нас иначе и не получается. Только вопрос времени. И ничего плохого я в этом не вижу, главное, чтобы дело делалось. Но тут есть особенности. Ты ведь Маркса читал?
   - Было дело. Правда, не в юности, как многие. Тогда я марксистов больше в винтовочный прицел рассматривал...
   - Да, в тех обстоятельствах иначе и нельзя было. Но почитать эту публику иногда полезно. Посмотреть, как они предшествующую историю воспринимали и к современности прикинуть.
   - Господь с Вами! Вы, надеюсь, не про классовую борьбу?
   - Нет, кое-что попроще. У моего ученого еврея - сам понимаешь, другой национальности он и быть не мог - получается, что нас ждет быстрое формирование военно-бюрократического сословия, которое начнет вытягивать у прежних собственников объекты, приносящие доход.
   Померанцев с недоумением посмотрел на собеседника.
   - Это что? Такая форма национализации? Происки социалистов?
   - Да нет, что ты. Все намного проще и банальней. На свой карман ребята будут работать. Кстати, наверное, не стоит говорить про них "они". Мы с тобой оба из их же команды.
   Померанцев гордо выпрямился.
   - Знаешь, я никогда ни взяток не брал, ни выгоды какой-то особой для себя в делах службы не искал. Комфорт люблю - не скрою. Особенно после тюрьмы ценить его стал. Да и о семье позаботиться надо, о старости подумать. Так что положенное получаю с удовольствием. Но отнимать у промышленников своей губернии их заводы я не собираюсь.
   - Ты, может, и не собираешься, но ты что думаешь, не найдутся желающие? Даже и рядом с тобой? Да сколько хочешь! Тем более, если это станет официальной линией.
   - Но послушай, вся борьба с большевиками - это была борьба за право частной собственности! На нем стоят все наши законы! Основа основ. А это получается как опричники при Иване Грозном...
   - По сути - да, но, когда я стал думать в этом направлении, то понял, что, во-первых, такую линию можно замаскировать, растянуть во времени и вообще явно не подставляться с правом частной собственности - кстати, ты очень правильно выявил самый опасный момент во всей этой истории, а, во-вторых, знаешь, сколько будет желающих поучаствовать? Ситуация в стране крайне тяжелая, впрочем, как всегда. В Европе хоть чуть-чуть послабления рабочим дали, у них там вообще сейчас такая идея, что кризисы можно преодолевать только увеличивая спрос на товары, а, значит, надо платить народу побольше. А у нас? Профсоюзов толком нет. Недавно ввели ограничение - 10-часовой рабочий день на заводах - а, знаешь, почему? Промышленники попросили: надо искусственно затормозить производство, кризиса перепроизводства боятся. Так что будут отнимать, опираясь на широкую поддержку народа. Не удивлюсь, если и народу крохи какие-то от всего этого перепадут, но именно крохи.
   - Ты об этом говоришь как о деле решенном...
   - А я в этот анализ верю. Иначе не стал бы тебе рассказывать. Но это еще не самое интересное.
   - А что же дальше?
   - А дальше выход на острый социальный конфликт, фактически спровоцированную мини-гражданскую войну с яркой победой в конце. Все пояса затягиваются до предела, выстраивается четкая пирамида власти, а наверху - столь яркий и сильный лидер, что к его ногам сами падают и Питер, и Омск. О всякой мелочи я уже и не говорю.
   Померанцев задумался. Парадокс состоял в том, что цель вроде бы даже совпадала с тем, к чему стремилась группа "18 марта", за что он провел почти год в тюрьме, уже почти простился с жизнью и вывернулся каким-то чудом. Теперь он понимал, почему одним из первых шагов нового Верховного гетмана было помилование его подельников - он явно рассматривал их как потенциальных союзников, просто более наивных и менее удачливых. Многое становилось понятным и в отношении его недавнего разговора с Верховным. Тот явно через него пытался наладить связи с "восемнадцатимартовцами". Как они к этому отнесутся - другой вопрос. Особенно, если узнают, какими методами собирается действовать нынешний правитель. Впрочем, его теперешнему собеседнику знать всего этого явно не следовало.
   Хозяин, вероятно, почувствовал, что Померанцеву надо переварить услышанное, встал и скрылся в глубине квартиры, чтобы попросить прислугу сварить еще кофе. Убежденный холостяк, он со временем очень комфортабельно устроился в самом центре Киева, категорически отказываясь от заманчивых предложений приобрести недорого в тихом предместье виллу с небольшим садом. Показывая перед обедом Померанцеву свою квартиру, он со смехом рассказал, что сначала даже составлял график таких предложений, которые были напрямую связаны с решениями различных сложных вопросов государственной администрации, подрядами, государственными заказами на строительство и прочим. Давно знавший этого человека Померанцев не сомневался, что в определенных случаях он пользовался преимуществами своего положения, но делал это редко, крайне осторожно и только наверняка - без малейшего риска. Все это было настолько расплывчато, что и взятками-то назвать было даже трудно. Не в деньгах видел человек смысл жизни.
   Кофе в кабинет принесла милая молодая девушка. Закончив сервировать стол, она приветливо улыбнулась Померанцеву и, оглянувшись на дверь - хозяин еще не вернулся, тихо попросила его:
   - Вы уж только, пожалуйста, кофе не увлекайтесь. Если Егор Кузьмич еще предложит, может быть, чаю спросите? Я хорошего заварю, с чабрецом. А то ему на ночь много вредно - сердце!
   "- Ого, - подумал про себя Померанцев, - лихой орел наш Егор-то. А ведь ему вообще-то только слегка за полтинник".
   Девушка была, действительно, хороша. И совсем не простая. Явно приезжая, селянка откуда-нибудь из-под Чернигова или Полтавы, уже пожила в большом городе, впитала его дух и, похоже, твердо знает, чего хочет.
   - Обещаю кофе много не пить, коньяком не злоупотреблять и даже сигару курить не буду! - он шуточно приложил правую руку к груди, но кивнул девушке вполне серьезно.
   Девушка благодарно улыбнулась и вышла.
   - На чем мы остановились? - хозяин вошел в кабинет, критически оглядел чашки с кофе, а потом бросил подозрительный взгляд на Померанцева. - Что тебе тут Оксана наговорила? Признавайся!
   - Ничего такого, что я бы не поприветствовал обеими руками, - и Померанцев действительно шуточно похлопал в ладоши, - умеешь ты, Егор Кузьмич, устраиваться. Смотрю на тебя - и радуюсь.
   - Спасибо. Надеюсь, ты это всерьез, без подвоха. А то некоторые косо смотрят...
   - У меня, знаешь, после тюремного замка взгляды на многие вещи крайне упростились.
   - Хоть какая-то польза. А то, честно говоря, уж больно ты был каким-то европейским. А у нас жизнь была, есть и будет попроще. Вот меня некоторые осуждают за Оксану, - чувствовалось, что эта тема не давала Егору Кузьмичу покоя, - а знать не хотят, из какой жизни у себя в деревне она вырвалась! Вроде и не голодает село, а в половине домов электричества по-прежнему нет, а водопровод хорошо, если есть в каждом десятом. А у меня хотя бы живет по-человечески. А весь труд по моему дому для нее и не работа, в общем. Главное - чтобы это все подольше продолжалось. А вот здесь у меня есть сомнения.
   И даже, несмотря на эту фразу, разговор уже не вернулся к прежней теме. Немного посудачили о знакомых, Померанцев поделился наблюдениями о Казани и своем губернаторстве, а там и разошлись. В этот приезд в Киев Померанцев больше не видел Егора Кузьмича, а уже следующей весной, когда подготовка к вояжу Верховного по Волге закрутилась вовсю, и он опять приехал в столицу, то с удивлением узнал, что его старый знакомый тихонько вышел в отставку и уехал из города. Говорили, что купил он небольшой домик в Крыму и живет там тихо и спокойно вместе с то ли подругой, то ли даже молодой женой, и слышать ничего о делах киевских не желает. Хорошо знавшие его люди были потрясены до глубины души - всем казалось, что уж этот-то человек будет служить до конца, до самой смерти. Померанцев же сначала только пожал плечами, а затем, уже по дороге домой в Казань, еще раз внимательно восстановил в памяти их вечерний разговор и понял, наконец, самое главное про своего старого приятеля: служба государству, действительно, составляла смысл его жизни, но для него, одновременно, существовали четкие границы поведения государства, которые он был готов принять. Как только он почувствовал, что государство пусть хотя бы еще даже только намерено выйти за эти границы, он категорически отказался ему служить. Все это наводило на размышления.
  
   Глава двенадцатая
   Год, последовавший за этими событиями, Померанцев позднее вспоминать не любил. По натуре своей он был трудоголиком, да и новые вызовы его никогда не пугали, но на этот раз при подготовке судьбоносной, как сразу заявили в канцелярии Верховного, его поездки по Волге было слишком много ненужной суеты, интриг, попыток оттереть друг друга в сторону. Как только Верховный на совещании со своими помощниками обозначил идею фактически провозгласить в ходе поездки новую национальную политику, сразу же насмерть поссорились два вице-шефа его кабинета: один отвечал за работу с губерниями, другой, среди прочего, курировал национальные вопросы. Каждый из них считал, что именно его блок должен заниматься разработкой содержания будущих инициатив и, соответственно, получить потом причитающийся кусочек славы. Поскольку в качестве визави со стороны губернаторов им был назван Померанцев, то именно на него обрушилось сразу же два вала запросов, писем, срочных телефонных звонков, "вызовов в ставку", как пошутил Петров, на срочные совещания, которые проводились параллельно и никак не координировались друг с другом.
   Бедный Померанцев по два-три раза в месяц ездил в Киев. Проезд в одну сторону занимал почти сутки, ехать приходилось через Москву или Курск и Харьков. Летать Померанцев не любил, да и не было еще тогда надежного регулярного авиасообщения. Через Харьков получалось быстрее, но Померанцеву было интересно лишний раз посмотреть на Москву. Он там раньше практически не бывал и теперь, переезжая с вокзала на вокзал, он всегда просил водителя такси выбрать какой-нибудь новый маршрут. Было очень заметно, что город, хотя и не столица, но явно ведущий экономический центр страны. Старины еще оставалось много, но росли функциональные деловые и жилые кварталы, а уж мимо скольких заводов проходили поезда, прибывающие с восточного направления.
   Вера сначала очень переживала, неоднократно плакала и сетовала, что попытка уехать подальше от центральной власти привела к тому, что Померанцев опять оказался в гуще событий, политических интриг, а там и до беды не далеко. Но очень скоро она попала под благотворное влияние Ольги, которая всегда умела найти подходящие аргументы. На этот раз она очень убедительно объяснила родственнице, что вся эта заварушка, к счастью, ограничена по времени. Вот съездит Верховный в свою поездку, произнесет все нужные речи, а там, как это обычно и бывает в НКР, все про всю эту национальную политику и забудут. Так что надо, мол, только немного потерпеть.
   Трудно сказать, верила ли сама Ольга в эти слова, но Вере они помогли. Слово "потерпеть" вообще оказывает какое-то мистическое воздействие на русских женщин, да и не только женщин.
   Что же касается конкуренции гетманских структур, то со временем ситуация только ухудшилась. К делу подключились вартовые. И, как это часто бывает, когда речь идет не о поимке конкретного шпиона или смутьяна, а о чем-то таком политическом, на что надо посмотреть и с точки зрения возможного ущерба для интересов безопасности отечества, на всякий случай сразу же рекомендовали "пресекать!" и "не пущать!". Причем ни под каким соусом. После первого же совещания с их участием Померанцев понял, что если так дело пойдет дальше, то вместо послаблений и позитивных реформ на выходе окажется запрет на все проявления общественной жизни на любом языке, кроме русского. Дальше - больше. На следующее совещание оказались приглашены и видные деятели православной церкви, которые бодро отрапортовали, что православие в приволжских губерниях испытывает массу проблем, а вот ислам - процветает, и любые послабления национальным меньшинствам только ухудшат этот баланс. У Померанцева даже возникло дурное ощущение, что вартовые и церковники то ли заранее согласовали свои подходы, то ли вообще разрабатывали их вместе. Но в любом случае спорить с этим было сложно, тем более, что православная статистика была объективной и показывала, что храмы если и не пустеют, то не наполняются. У Померанцева, правда, было собственное объяснение этому. Число верующих, по его мнению, было сравнительно стабильно, вот только в их среде происходили внутренние изменения: все больше людей отходило к протестантам, различным неформальным религиозным группам. Да и староверы сохраняли свои позиции. Почему так происходило - вопрос другой, тут бы вот официальной православной церкви задуматься, как говорится, о качестве своих кадров, но кому же охота таким заниматься.
   Сложно было и со своим братом-губернатором. Первая же встреча глав губерний чуть не кончилась скандалом. Оказалось, что у этой публики давно сложился свой неформальный клуб, свое старшинство и лидеры. Признавать главенство Померанцева они вовсе не собирались, и, соответственно, попытались саботировать саму идею. Дело спас еще один заместитель главы канцелярии Верховного, которому тот поручил организовать эту группу - это был уже третий центр в канцелярии, подключившийся к делу! Как потом понял Померанцев, киевляне вообще планировали использовать этот проект для того, чтобы "подтянуть" губернаторов, подраспустившихся во времена прошлого гетманства. Многих к этому моменту уже сменили, но эта губернская зараза самостийности быстро распространялась и на новичков. Были случаи замен и некоторых из их среды. После того, как пара наиболее ярых критиков идеи из числа членов губернаторской группы рассталась со своими постами, стало полегче - пошла подпитка идеями с мест. Здесь Померанцев вздохнул поспокойнее.
   Однако тот же заместитель главы канцелярии порадовал его тем, что общий набор нововведений должны будут поддержать все уже задействованные игроки, и только потом он попадет на утверждение Верховному. Тот, мол, сам установил такой порядок. С учетом остроты споров Померанцеву было очевидно, что такой поддержки ему не получить никогда. И тогда он пошел ва-банк. На очередное заседание своей группы он пригласил протокол и пресс-службу Верховного, чтобы те могли познакомиться с грандиозностью задачи. Как опытный дипломат он понимал, что эти ребята теперь сами сформируют по своей линии программу с соответствующими мероприятиями и поставят всех перед фактом: есть великолепная программа, давайте адекватное наполнение. Конечно, подобные вещи были возможны только в начале карьеры Верховного, когда он еще уделял большое внимание своему политическому имиджу, боролся за любовь и поддержку граждан. Как грустно заметил все тот же заместитель главы канцелярии: "Работаем на фото в газетах и кинохронику!". Позднее такое вряд ли бы прошло, но в этот раз сработало. Пресс-служба и протокол так накрутили Верховного в преддверии поездки, что он сам начал требовать у своих сотрудников проект документа по национальному вопросу, а при его обсуждении - сходу отметать второстепенные возражения и опасения. Подыграли и губернаторы: Померанцев как-то обронил на заседании своей группы, что уже трижды докладывал в канцелярию о том, с каким интересом публика в его губернии ждет прибытия лидера. После этого аналогичные доклады посыпались из всех губернских центров по маршруту поездки. Ну, а канцелярия с удовольствием докладывала об этом Верховному.
   Германов, которому Померанцев регулярно за дружескими посиделками рассказывал обо всех перипетиях этой истории, хохотал в ответ и уверял, что его в свое время посадили явно правильно, но, как бы, авансом - за злостное манипулирование киевской властью.
   В этих хлопотах как-то незаметно прошло месяцев девять и к июню к удивлению Померанцева поездка Верховного, а вместе с ней и то, что все гордо называли "новой национальной политикой", были практически готовы.
  
   Глава тринадцатая
   Померанцев ждал, что его пригласят на торжества по случаю открытия Волго-Донского канала - именно там, в Калаче, начиналась знаменитая речная поездка Верховного, которую потом иначе как "великий волжский поход" и не называли. Канал, собственно говоря, был завершен строительством еще прошлым летом, и судоходство по нему уже продолжалось до конца ноября, но это все потом было названо пробным режимом, а вот по-настоящему рабочий, якобы, начался после того, как Верховный перерезал какую-то символическую ленточку и дал команду начать движение судов. Куда там и к чему пришпандорили эту ленточку - никто толком и не понял, но, главное, перерезал. Вообще со строительством этого сооружения дело подзатянулось. Строить-то начали еще в 30-е и прошли несколько фаз. Сначала на строительство активно вербовали безработных. Великая депрессия к тому моменту докатилась и до Европы, не обошла НКР, и как средство борьбы с ней кто-то предложил привлекать на строительство безработных. И фонды под это дело выделили, тем более, что в строительство вложился и УралСиб - там заранее предвкушали, как продукция уральских заводов поплывет сначала по Волге, потом в Азов, Черное море и дальше. Но толку от безработных было мало, фактически работы в междуречье Волги и Дона велись только летом, а фонды быстро кончились. Затем несколько лет вяло ковырялись - техники было мало, а сооружение было слишком серьезным, чтобы построить его почти вручную. И только в конце 40-х за дело взялись серьезно, подогнали технику - свою и покупную, поднапряглись и довели дело до конца. Скептики утверждали, что произошло это только потому, что распорядителем работ поставили видного строителя из УралСиба, на счету которого уже были и мост через Енисей, и плотина на Ангаре, и много чего еще, о чем говорили меньше, но знающие люди только цокали языком.
   Когда канал был готов, то результат потряс всех. Сотня километров, 15 шлюзов, причем сначала водная артерия поднимается почти на 90 метров, а потом спускается на 50. Чуть ли не самым популярным в эти дни стало слово транзит. Выяснилось, что чуть ли не половина из 5 тысяч судов, которые предположительно пройдут через канал за одну навигацию, будут перевозить транзитные товары - металлы, прокат и продукцию машиностроения из УралСиба и, главное, нефть и нефтепродукты с Каспия. Это было уже очень серьезно.
   Петров в первые же месяцы работы канала умудрился на своем судне класса "река-море" отхватить фрахт на Константинополь, сходил туда и сумел посетить там все основные места недавних боев. Ольге он не признался, а Германову за рюмкой рассказал, что случайно при этом забрался в полевой лагерь одной из греческих частей, был задержан часовыми и отправлен под конвоем в городскую комендатуру для выяснения. В принципе, никакого преступления он не совершил - интересоваться военной историей никому не запрещено, и уж тем более никаких военных тайн в номерном греческом пехотном полку он выведать не мог, но сам по себе факт задержания и перевозки под конвоем был для него настолько унизителен, что пришлось тряхнуть стариной - скрутить конвойных, связать их и затем на их же машине приехать в город. Там он скромно оставил машину с запертыми в ней греками у греческой же комендатуры и благополучно вернулся на свое судно. Задерживаться в порту он, правда, на всякий случай не стал, и, поскольку обратный груз был уже на борту, немедленно отбыл домой.
   - Ты только жене не проболтайся, - доверительно попросил он Германова, - она же меня убьет.
   - Легко, - согласился тот, - и будет права. Зачем все это было нужно? И когда ты, наконец, угомонишься? Хотя, кого я спрашиваю!
   Петров в ответ только горестно вздохнул. Мол, знаю, что ты прав, но поделать с собой ничего не могу. Он благоразумно промолчал о том, что на память об этом приключении он прихватил с собой в качестве сувенира пилотку одного из греков - очень ему кисточка понравилась. Нечто подобное он наблюдал у итальянцев, к которым отношения не изменил, так что, возможно, именно кисточки на пилотках стали причиной неприятностей бедных греков.
   Но это все как бы было пока не в счет, а официально канал должен был открыть Верховный. Надо признать, что его пресс-служба постаралась на славу. У непосвященного человека могло сложиться впечатление, что Верховный сам провел на земляных работах с лопатой в руках как минимум пару лет. Но уж точно было сказано, что без его пристального внимания, решающего вклада и неусыпного надзора канал копали бы до конца века. А так, вот он, пожалуйста, вода плещется и суда идут. Кто же спорит, дело хорошее.
   Впрочем, с празднествами собственно в канале особенно тянуть не стали - уж слишком они и так обрушили рабочий график движения судов. И если обычное судно проходило канал за 11-12 часов, то комфортабельный лайнер с Верховным и его гостями и сопровождавший их пассажирский пароход с прессой со всеми остановками, парадами наземным и водным, митингами, подношениями хлеба-соли и награждениями прошли его часов за 30, подгадав так, чтобы ночное время пришлось на прохождение по водохранилищу, когда все празднества свелись к банальной пьянке на судах. Так что размещение журналистов на отдельном борту было очень предусмотрительным.
   После такого напряженного начала турне последовала остановка в Царицыне, где подвели черту истории с каналом и встали на двухдневный отдых. Вполне заслуженный. Оттуда, собственно, и началась волжская часть турне или ВВП (напомним, великий волжский поход) как его стали называть с легкой руки какого-то безвестного журналиста. Чтобы поход действительно смотрелся походом, в сопровождение лайнера и "тылового" пассажирского парохода были вызваны из Азовской военной флотилии два мелкосидящих монитора. На Волге НКР военных кораблей никогда не держала - смысла не было. Все возможные противники располагались на других направлениях. На верфях в Нижнем время от времени небольшие военные корабли строили, но они уходили на Черное море или вообще продавались за границу.
   Мониторы придавали всему этому начинанию солидность. Кто-то даже сгоряча предложил давать артиллерийский салют при подходе каравана к пристаням, но когда на безлюдном плесе попробовали дать залп из орудий мониторов, то от этой идеи сразу отказались. Кораблики были небольшие, осадка - чуть более метра, а вот пушки в 6 дюймов гремели так, что после пары залпов уже никто ничего вообще не слышал. Так что решили ограничиться флагами расцвечивания и командой в парадной форме, выстроенной на борту.
  
   Глава четырнадцатая
   Но прежде, чем описывать события, случившиеся во время ВВП, надо хотя бы немного обрисовать ситуацию, в которой находилась в это время Новая Киевская Русь.
   К сожалению, один из череды почти непрерывных экономических кризисов, на которые было так богата середина 20-го века, на этот раз затронул и НКР. Собственно, он затронул практически все развитые страны. Парадоксальным образом, намного спокойнее себя в это время чувствовали те, кто жил преимущественно натуральным хозяйством, и если на продукцию их экспорта - как правило, из аграрного сектора - спрос падал, то в худшем случае это приводило к некоторому сокращению потребления товаров из эксклюзивного для данной страны сегмента. А большинство населения как пасло, например, баранов, так и продолжало придерживаться преимущественно мясной диеты. А электричества у них в юртах не было, так что даже потенциальными потребителями электроники и бытовой техники они и считаться не могли. Такая вот упрощенная политэкономия.
   Как это уже часто бывало, очередной кризис пришел в Европу по цепочке из США. Там после завершения войны с Японией резко сократился спрос на сырье, продукцию всех отраслей машиностроения, просело строительство, поскольку денег у населения было немного. В отличие от РИ Америка не сумела за годы войны поднакопить жирок за счет своих и союзных - их просто не было - военных заказов. Все же Мировая война и война с Японией - это разные вещи. Более того, британские "кузены" сумели не просто сохранить свой потенциал, но и нарастили его за счет американских военных заказов! Недостатка в промышленных мощностях в Америке не было, но им пришлось закупать у британцев отдельные образцы вооружений, которых у них самих и в помине не было. Все же удаленность от Европы, где кто-то почти все время или слегка воевал или к войне готовился, сказалась на состоянии американских НИИОКР не лучшим образом. Да и общественная структура подводила. Пойди, попробуй выбить из Конгресса ассигнования на танкостроение. С грязью смешают: вы, куда собираетесь ехать на этих танках? Британцы же воспользовались ситуацией на полную: нужен вам танк или истребитель - извольте, продадим и патент, и чертежи... и партию в пару тысяч штук. Причем именно продадим, все эти выдумки с одолженным соседу шлангом не про нас.
   Так что, разгромив Японию, Штаты получили массовую безработицу и фактически возврат к депрессии 30-х. С Японии толком получить ничего не удалось. Самураи отдали часть своего флота, но корабли, с позиции американцев, годились только "на иголки". Но на рынке металла и так хватало, и бесплатное японское железо только создавало лишние проблемы для американской сталелитейной промышленности. Попытались продать бывшие японские корабли за границу, но даже латиноамериканцы, которые вечно пытались переплюнуть друг друга в смысле флота, от них с ужасом отказались: условия обитания экипажей там были такие, что к каждому линкору надо было прикреплять еще и плавучую казарму. Именно так ответили эмоциональные аргентинцы американскому военному атташе, а потом попросили его представить себе, как будет выглядеть подобная эскадра.
   На этом фоне в САСШ вновь начался расцвет идей изоляционизма. Война стоила дорого, а навару не принесла, одни проблемы. Интерес к внешней политике резко упал на фоне расцвета дискуссий о путях внутреннего развития Америки. Как ни странно, довольно широкое распространение, особенно в относительно благополучных районах, получил своеобразный местечковый социализм. До предела свободные американские граждане были готовы поддерживать слабых и обездоленных - из числа тех, кого они или знали лично, или относили к своей диаспоре. Добавьте к этому еще и расовую проблему, резкий рост преступности в охваченных безработицей крупных городах и про САСШ как активного игрока на международной арене можно просто забыть.
   В Европе после того, как все ограничения в отношении бывшей Германии были сняты, а контрибуции выплачены, промышленность германских государств составила активную конкуренцию английской и французской. В каком-то смысле ситуация почти напоминала предвоенную - накануне Великой войны - если бы не то, что немцы слишком далеко ушли друг от друга и почувствовали вкус экономического благополучия.
   Все это совсем не исключало возможности новых войн в Европе, но было ясно, что если и полыхнет, то, скорее, где-то на юге континента, или, еще вероятнее, на южном побережье Средиземного моря.
   Идея сбрасывать напряжение в отношениях между великими державами на уровень локальных колониальных войн принадлежала британцам, хотя, в принципе, была не нова. Но одно дело, конфликты между колониями, когда сообщения о них достигали соответствующих столиц через пару месяцев. К тому моменту вчерашние противники успевали и помириться, другое - в эпоху радио и телеграфа, когда по идее колониальная администрация и шага не может сделать без одобрения метрополии. Здесь требовалась модификация правовых отношений, изменения в статусе и полномочиях местных администраций. Соответствующие разработки в сфере международного права были заказаны, и юристы, как, впрочем, и всегда, не подвели. Но это, скорее, пока были заделы на будущее.
   В первую очередь, рвануло на Ближнем Востоке. В пику британцам французы поддержали создание Израиля и даже пожертвовали часть своих колониальных территорий. Отсутствие холокоста сказалось на судьбе нового государства достаточно противоречиво. С одной стороны, евреи не оказались в положении преследуемой нации и не понесли колоссальные человеческие потери в Европе, то есть прямого резона уезжать из тех мест, где они обитали веками, вроде бы и не было. Но, с другой, среди миллионов евреев, которые не погибли как в РИ, нашлись десятки и сотни тысяч, особенно среди молодежи, тех, кто решил попробовать устроить свою жизнь на новом месте. Так что процесс пошел.
   Поскольку британцы, естественно, отказались передать Израилю хотя бы квадратный метр своих колониальных территорий, то вопрос о военном конфликте был только делом времени. А уж желающих продать оружие врагам британцев нашлось с избытком.
   Собственно англичан в войсках их колоний был минимум - в лучшем случае, офицеры среднего уровня, летчики и технические специалисты, но выучка, тактика и оружие - все британское. Израильтяне дрались преимущественно русским и французским оружием, да и в добровольцах из той же Одессы недостатка не было. Симпатии НКР были полностью на стороне Израиля, поскольку унижения после босфорской операции британцам так и не простили.
   Весь мир следил за этой войной как за схваткой Давида и Голиафа, но проблема британского Голиафа была в том, что прихлопнуть Давида ему бы просто не дали. Война, как говорится войной, а иметь свои собственные банки, вообще не зависящие от законодательства и властей, международному еврейскому капиталу было совсем не лишне.
   Так что боевые действия в долине Бекаа и на Голанских высотах продолжались с переменным успехом. И тут очень во время полыхнуло между французскими и итальянскими колониями на севере Африки. Французские и итальянские эскадры сразу же начали выписывать сложные кривые в западной части Средиземного моря. Проблемы найти друг друга у них не было никакой, но не было и прямой команды из столиц: "Топи их всех!". Однако эта "война нервов" касалась уже ведущих западноевропейских держав, и в Женеве была срочно созвана международная мирная конференция, на которой предполагалось определиться с правами колоний, создав такой режим, который позволял бы им решать территориальные и иные вопросы, как иногда пишут на векселях, "без оборота" на метрополии. Поработать пришлось не один год. Остряки потом утверждали, что ни одна мирная конференция в истории не породила такого количества войн, особенно в Африке.
   Под шумок УралСиб осуществлял экспансию в Средней Азии и в Манчжурии. Ресурсы для этого были. Как-то неожиданно оказалось, что за период после распада империи в УралСиб переехало более 30 миллионов человек из НКР, БФ и германских государств и еще до 10 миллионов беженцев из Средней Азии. В Закавказье достаточно быстро прогремела очередная армяно-азербайджанская война. После поражения Турции позиции Азербайджана - ее фактического вассала - резко ослабли, и этим воспользовались армяне, за которыми стояла НКР. Идея состояла в том, чтобы установить полный контроль над нефтяными промыслами - здесь и Волго-Донской канал особенно пригодился.
  
   Глава пятнадцатая
   Очень скоро обида Померанцева на то, что его не пригласили участвовать в торжествах на канале, прошла. Как это всегда бывает, вроде бы, все к приезду Верховного было готово, проверено и отрепетировано не раз, но каждый день по мере приближения каравана к Казани начинался с целого списка каких-то мелких практических вопросов, требовавших непременно губернаторского решения, а дальше шли поездки по объектам, какие-то доклады, согласования и прочее, прочее, прочее... А вечером приедешь домой и тут тоже подготовка к приезду главы государства - изволь посмотреть на жену в трех новых платьях и вынести экспертное заключение, какое на какую церемонию одевать! И не дай Бог ошибиться...
   Нервотрепки добавили и ребята из передовой группы канцелярии, которые вносили в этот бардак свою весомую лепту. Причем, чем дальше, тем более безумно звучали их пожелания, а когда им объясняли, что красить в какой-нибудь веселенький светлый цвет все дома в городе, которые имели несчастье быть от природы из темного кирпича, или хозяева почему-то в свое время предпочли темные оттенки краски, уже поздно, да и вряд ли так уж они угнетут Верховного, то гетманские грустно качали головами и многозначительно намекали: Ну, смотрите сами, мы предупредили.
   Как потом выяснил Померанцев у коллег-губернаторов, так развлекались передовые группы по всех городах, где предполагались остановки в ходе ВВП, причем их сотрудники, похоже, обменивались "светлыми идеями" между собой.
   Свой вклад во всеобщий хаос вносили и вартовые из службы личной безопасности Верховного. Уже известный нам жандармский полковник проклял себя за то, что не сообразил где-то за полгода до описываемых событий подать в отставку. Возраст и выслуга позволяли, но, как всегда, на такой шаг трудно решиться. Теперь от него требовалось и очистить город от всех подозрительных лиц, и не допустить любые проявления нелояльности в ходе массовых мероприятий. Особое внимание уделялось встрече с татарской общественностью в городском драматическом театре. Предполагалось, что там Верховный и произнесет речь со своей знаменитой национальной программой, а затем спустится со сцены в партер и - под кино- и фотохронику - пообщается с наиболее уважаемыми представителями этой самой общественности. Для этого специально убрали два первых ряда кресел, образовав свободную площадку перед сценой.
   Так вот, перед полковником поставили задачу собрать из своих кадров группу подставных татар, разбавить ее кадрами из Киева, которые приедут вместе с Верховным, и обеспечить за счет этих людей кольцо безопасности вокруг Верховного, отгородив его от публики из зала. Причем сделать это надо было так ловко, чтобы никто ничего не заметил, а настоящие татары из зала смогли бы выразить Верховному свою благодарность за внимание к их чаяниям.
   - В крайнем случае - сказали полковнику, - пусть Ваши сотрудники задают вопросы и высказываются в поддержку наших новых инициатив.
   Полковник к этому моменту уже прикинул, кого из сотрудников своего управления и полиции можно будет привлечь в массовку, и от такого предложения его просто перекосило. В зале, как он уже точно знал, будет сидеть татарская интеллигенция, духовенство и деловая элита. Они, конечно, уже ко всему привыкли и все умеют понимать, но выступление от их имени переодетого околоточного Мустафы - кстати, самые положительные отклики, поддерживает на своем участке образцовый порядок - может напрочь испортить очень хорошее, как считал полковник, дело. Татар он уважал, в том числе и за то, что любые проявления религиозного экстремизма они давили сами, быстро и эффективно, раз и навсегда объяснив ему еще по приезде в Казань: нам здесь жить и работать, а если кто-то хочет воевать за Аллаха - то в мире для этого достаточно мест. А нам здесь этого не нужно.
   Так что тут надо было играть серьезно. Конечно, не так уж много татары и получали в результате всех этих "национальных реформ", но получали явно заслуженно и намеревались искренне поблагодарить за это лидера страны.
   Полковнику вообще весь этот цирк с кольцом безопасности казался излишним. Стопроцентной гарантии от какого-нибудь провокатора, конечно, и он бы не дал, но понимал, что и татарская диаспора сделает все возможное и невозможное, чтобы не допустить любую провокацию, и обычную полудюжину телохранителей вокруг Верховного тоже отменять никто не собирался.
   Спорить с киевским начальством он не стал, а своим "подставным" дал четкую команду: В первые ряды не лезьте! Смешайтесь с толпой и смотрите в оба! А если увидите знакомых из местных, то не шифруйтесь, доброжелательно раскланивайтесь. Вы же тоже татары, почему бы вам не быть в театре на этой встрече.
   В результате получилось неплохо. Продемонстрировав еще раз свою прекрасную организованность, местное татарское сообщество делегировало для произнесения "ответного слова народа" муллу, учителя школы и крупного судовладельца. Эти говорить умели, и выглядело все это более чем достойно.
   Мустафу, правда, - уж больно он был колоритен - кто-то уже на выходе из зала подколол вопросом, на кого же он оставил свой околоток в такой ответственный день. Тот, простая душа, честно сознался: а меня там Ваня подменяет, чем вызвал доброжелательный и искренний смех присутствующих.
   С "киевским десантом" получилось похуже. Бойкая девица из числа приехавших - кстати, явная калмычка - умудрилась попасть в кадры кинохроники сначала в Саратове, потом в Казани и, напоследок, в Ярославле. Причем в Казани на вопрос Верховного уже непосредственно в толпе: "Ну как вам наша новая политика?", - она умудрилась закричать: "Любо!", чем вызвала лишь ехидные улыбки в толпе.
   Отдельной головной болью для Померанцева был вопрос о размещении Верховного. Некоторым из губернаторов, как он знал, пришлось вообще съезжать из своей резиденции, освобождая ее для высокого гостя. В Казани, к счастью, вопрос так не стоял, поскольку резиденция губернатора была довольно скромной, и к тому же на первом этаже располагалась часть губернского управления. К счастью, на территории Кремля был и гостевой особняк, который заранее отремонтировали, сменили мебель и всячески украсили. Вартовые замучили всех, перекрывая не только подходы к особняку, но и к тем окнам в других зданиях на территории Кремля, из которых открывался вид на особняк. Как часто бывает в таких случаях, все эти хлопоты оказались напрасными. Верховному так понравились апартаменты на судне, что он в ходе всей поездки предпочитал ночевать там. И вообще, позволяло при случае небрежно обронить: мы тут разместились по-походному, просто и без излишеств. Излишеств, действительно, особых не было. Апартаменты Верховного включали салон и кабинет, стены которых были отделаны красным деревом с инкрустацией. Под стать отделке была и мягчайшие кожаные кресла и диваны, а письменный стол вообще больше всего напоминал саркофаг из малахита. Спальню и ванную комнату гости, как правило, не видели, но Верховный был доволен. Понравился ему и бассейн на юте. Резиденции на берегу такого комфорта явно не обеспечивали.
   Встречали высокого гостя как полагается. Пристани и Речной вокзал Дальнего Устья были отмыты, убраны и украшены флагами. Вдоль ведущего к городу шоссе через каждые 10 метров стояли полицейские и жандармы, а в городе, начиная с Адмиралтейской слободы, вдоль всего маршрута следования до городского кремля были выстроены войска, студенты университета и других учебных заведений. Начиная от берегов Казанки, вдоль маршрута уже массово толпились просто жители города. Заранее было обговорено, что кортеж сделает две якобы спонтанные остановки, и Верховный пообщается якобы со случайными жителями. Здесь дурить не стали.
   Горожан подобрали из числа довольно известных, вопросы отрепетировали заранее, а для придания всему этого большего реализма один из них даже вручил Верховному какую-то письменную жалобу. Дело было пустяковое, но тянулось уже два года. Это было как бы переложение гениального сюжета Гоголя на новый лад. Корни истории терялись во глубине веков, но вкратце выглядело дело так. Два соседа-домовладельца на одной из улиц как-то за кружкой пива поспорили, кто из них сумеет первым открыть пивную на первом этаже принадлежащих им трехэтажных домов. Хитрость состояла в том, что одним из местных законов предписывалось, что непосредственно по соседству пивные размещать было нельзя. Рядом с пивной трактир или ресторан - пожалуйста, а пивные в соседних домах - ни в коем случае. Кто и почему это придумал, сейчас установить уже было сложно. Было мнение, что городская дума в свое время одобрила этот закон под влиянием массовых протестов женщин в тот период, когда они только добились равноправия. Вот никто тогда толком и не знал, что с этим делать, а поскольку женщины всегда, мягко скажем, недолюбливали пивные, то кто-то из кандидатов в мэры сгоряча и пообещал ввести подобное ограничение. А затем женщины уже не позволили отступиться от предвыборного обещания. Так вот, один из домовладельцев разрешение получить успел и вывеску повесил. Дальше дело не пошло, поскольку его жена категорически отказалась жить в одном доме с пивной. За "вывеску" налога приходилось платить сущие пустяки, так что патент домовладелец сдавать не стал. Пивная якобы есть, вывеска висит, хотя фактически ее и нет. А вот соседу в разрешении отказали. И все его жалобы и на дурацкий закон, и на фактическое отсутствие пивной по соседству ничего не дали.
   Померанцев только рассмеялся, когда при обзоре поступивших писем граждан ему рассказали эту историю, а затем вспомнил о ней, когда речь зашла о подготовке визита Верховного. Вот на него и решили выпустить того самого обиженного домовладельца.
   В сценарии пребывания в Казани, который Верховный изучил накануне вечером, этому эпизоду посвятили две строчки, но тот заинтересовался, попросил уточнений и решил несколько развернуть это дело.
   И вот во время остановки на маршруте, бегло просмотрев обращение домовладельца, Верховный нахмурился и требовательно обратился к Померанцеву:
   - Хорошо, что Вы тоже здесь, - как будто он только что заметил, что губернатор ехал с ним в одной машине и вышел из нее вместе с ним! - тут, как я понимаю, вопрос чисто юридический, а я все же худо-бедно юрист.
   Тут все сопровождавшие активно закивали головами: да, да, юрист, конечно!
   - И что мы имеем? - продолжал высокий гость, - с одной стороны, закон ваш, городской, извините, более чем сомнителен. Ну что толку от таких ограничений? По-другому бороться с пьянством нужно! Про здоровый образ жизни слышали? Спорт! Физическая культура! У вас тут как с этим дела обстоят? Национальные виды спорта поощряете? - обратился он к Померанцеву.
   Тот не успел даже открыть рот, чтобы что-то ответить, как Верховный продолжил:
   - А, с другой стороны, правоприменение явно страдает. И в суть дела никто своевременно не вник. Так дело дальше не пойдет. На этом конкретном примере будем учить всех! А пока, давайте-ка сюда Вашу челобитную.
   Он решительно взял заявление домовладельца и, повернувшись так, чтобы текст попадал в объектив кинооператора, решительно начертал на нем: "Согласен". Расписался и вернул бумагу домовладельцу. Затем доброжелательно помахал рукой зрителям и вернулся в машину.
   История с пивными на этом не закончилась. В мэрии Казани после отъезда Верховного, конечно, взяли под козырек и выдали второму домовладельцу разрешение. Формальное обоснование было такое: выяснилось, что собственник по соседству своего права на открытие пивной не реализовал, и, значит, закон не возбраняет выдать новое разрешение. А дальше все по уже известной схеме: жена, вывеска и никакой пивной.
   В результате город приобрел новую достопримечательность: вывески без заведений на двух соседних домах, одну из которых экскурсоводы с полным на то основанием называли верховно-гетманской. В результате домовладельцы остались не в накладе. Наладили контакт с туристическими фирмами, напечатали открытки и уж, во всяком случае, стоимость патентов несколько лет отбивали. А потом это всем надоело: туристы глазеть перестали, а там и вывески сняли. Главное, вся страна из репортажей в газетах и кинохроники узнала, как быстро и эффективно Верховные отметает бюрократические каверзы, действуя в интересах простых людей.
   За сутки пребывания Верховного в Казани Померанцев практически не присел, но результатом были довольны все. В сфере национальных отношений нововведения были, конечно, довольно скромными и основных вопросов не решали, но дело, все же, сдвинулось с места. Татарская общественность высоко оценила то, что инициативы эти прозвучали именно в Казани, и акции Померанцева в губернии поднялись на недосягаемую высоту. До самого конца были опасения, что инициативу перетянет на себя соседняя Саратовская губерния. Там к этому моменту было уже под два миллиона немцев, а в целом по стране их было как бы и не больше, чем татар.
   Дамы тоже были довольны. Вера "выгуляла" на официальных мероприятиях все новые платья, а Ольга с Германовым удостоились чести быть представленными Верховному на официальном приеме. Домой Ольга возвращалась задумчивая. После многолюдного шумного приема в Кремле обоим захотелось немного прогуляться. Где-то за километр до дома они отпустили такси и шли по тихим безлюдным улочкам. В удивительном они, все же жили месте: вроде и центр города рядом, а весь район застроен частными особняками с немалыми участками, так что в пределах района царят тишина и покой.
   Германов заговорил первым. Ему всегда было очень интересно, как Ольга оценивала людей. Больше того, со временем у него возникло ощущение, что она обладает то ли даром предвидения, то ли какими-то другими парапсихологическими способностями. Случаев убедиться было достаточно.
   - Ну, и как он тебе? - спросил профессор.
   - Неоднозначно. Старается - это видно. Причем, не столько для себя, сколько для страны. Для себя, конечно, тоже, но, скорее, он связывает собственный успех с подъемом страны. Хуже другое. Сегодня этого вообще не видно, но когда-то это точно проявится. Я все время помню, откуда он. Это же школа, причем и профессии, и жизни. Знаешь, я испытала огромное облегчение, когда мы с тобой приехали сюда, и я рассталась со своей прежней профессией. Мне до этого везло - не приходилось заниматься делами, которых потом пришлось бы стыдиться. Но это только до поры до времени. Быть успешным в этом деле и остаться чистеньким еще никому не удавалось. Я все прекрасно понимаю: долг, Родина, присяга. Иногда возникает такая безвыходная ситуация, что приходится использовать такие методы... И иначе нельзя, поскольку другая сторона стесняться не будет. Большинство это принимает как данность и постепенно перестает об этом думать. Так что все мы как бы отравлены этой профессией. Вот и думай сам, когда и при каких обстоятельствах это вылезет.
   Германов тогда не нашелся, что ответить, но слова Ольги запали ему глубоко в душу.
   К утру дня отъезда помощники принесли Верховному справку о первых откликах в других губерниях с большой численностью националов. Даже с учетом традиционного подхалимажа губернаторов было очевидно, что инициатива оказалась весьма удачной. Кстати, в комментариях отмечалась и вполне благожелательная реакция русского населения - никакого ущерба своим интересам оно в этой связи не видело.
   Трудно сказать, произошло ли это спонтанно, или у Верховного заранее было такое в мыслях, но уже практически у борта своего судна прежде, чем попрощаться, он вдруг отвел Померанцева в сторону и завел такой разговор:
   - В течение следующего года у нас будут очень большие персональные изменения - и в моей канцелярии, и среди гетманов. Я понимаю, что Вы однажды уже входили в эту реку, и кончилось все это достаточно печально. Вполне понимаю, почему Вы предпочли забраться подальше от Киева, но, все же, знайте, если заходите вернуться, только дайте знать - место и дело Вам у нас, в Киеве, найдется. Нас ожидают очень большие дела, а Вы только что убедительно доказали, что можете быстро освоить новое для себя дело, поднять проблему и предложить ее решение. Я это оценил. Благодарю Вас. Был бы рад работать с Вами и дальше.
   Померанцеву было приятно, но возвращаться в "киевский гадюшник", как только вчера назвала прибывших экспансивная Вера, ему совсем не хотелось. Так что он заверил высокого гостя в своей готовности и дальше служить интересам отечества и верховной власти и попросил некоторое время на размышление, совет с супругой и прочее. Оба понимали, что это - не что иное, как вежливый отказ в завуалированной форме. Примечательно, что в последующие 10 лет пока Померанцев губернаторствовал в Казани, ни Верховный, с которым ему неоднократно приходилось встречаться, ни его приближенные больше ни разу даже не заводили разговора о возвращении в большую киевскую политику. Как потом узнал Померанцев, Верховный, со временем заматерев, а потом и забронзовев на своем посту, любил повторять: я если кому-то и делаю предложение, то только один раз. Да и вообще, какие-либо новые назначения производились крайне редко, и колода персоналий, из которой выбирались кандидаты, стала крайне ограниченной. Предпочтения отдавались давним знакомым или сослуживцам Верховного, который любил повторять: говорить о том, что ты знаешь человека можно не менее чем через 7-8 лет знакомства.
   Стоит ли говорить, что абсолютное счастье в Казани наступило именно тогда, когда караван Верховного отошел от пристани. Провожающие еще долго махали вслед судам, и только когда стало очевидно, что рассмотреть их с борта уже невозможно, Померанцев тяжело вздохнул и согнал с лица улыбку. Его заключительная беседа с Верховным произвела настолько большое впечатление на присутствующих, что никто из них не осмелился даже подойти к губернатору - от него как бы исходил ореол высшей власти. Выглядело это даже несколько неловко, и мало чего опасавшийся жандармский полковник первым подошел к нему.
   - А денек-то жаркий сегодня, ваше превосходительство, - полковник несколько нарочито вытер платком совсем даже не мокрый от пота лоб, - а не выпить ли нам по бокалу пива?
   - А почему бы и нет? - Померанцев после всех этих шаманских плясок вокруг гостя и не только пива бы выпил, но публично делать этого не хотелось.
   Официант с подносом, естественно, появился как из-под земли. Понимая, что полковник хотел под пиво выяснить, о чем был заключительный разговор, Померанцев прошел вдоль пирса, несколько отдалившись от основной группы провожающих, которым тоже начали подавать запотевшие пивные бокалы. Полковник последовал за ним. Померанцев уже было повернулся к нему и собрался коротко рассказать, что, скорее всего, он и дальше будет управлять губернией, как вдруг лицо полковника, обращенное к реке, приобрело выражение откровенного ужаса.
   - Возвращаются! - воскликнул он, указав рукой с бокалом в сторону каравана судов.
   На реке, действительно, происходило что-то странное. Оба речных монитора тыловой пароход и лайнер с Верховным сбросили ход и в беспорядке сгрудились посреди реки. Затем мониторы разошлись - один вверх, а другой вниз по течению и все четыре судна чуть-чуть подрабатывая двигателями стали держаться на месте.
   "- Что там у них стряслось? Слава Богу, что не успели уехать! И куда его теперь девать? И публика вся уже разошлась, даже проезда по улицам нормального не получится..." - все эти мысли практически одновременно мелькали в голове у Померанцева, теснились и не давали возможность найти ответ на хотя бы один из возникших вопросов. Померанцев вдруг понял, что особенно ему мешает сосредоточиться какой-то предмет в руке. Он с удивлением посмотрел на полный пивной бокал, который продолжал сжимать в руке, и вдруг запустил его в воду. Сразу стало легче.
   - Полковник! - откуда-то и генеральский рык прорезался, - свяжитесь со своими людьми на борту и выясните, что там случилось. - И принимайте необходимые меры! Командуйте!
   Как много значит во время поданная команда. Полковник, в свою очередь, рыкнул куда-то в пространство, и сразу же как из под земли появился офицер с двумя биноклями, которые он с почтением передал губернатору и своему начальнику, а вслед за ним и унтер с переносной радиостанцией на спине, наушниками на голове и микрофоном в руке. Рация была не из самых новых, но вполне работоспособной. Да и расстояние было пустяковым - практически, в пределах прямой видимости.
   Померанцев схватил бинокль и прижал его к глазам. На палубах лайнера народ суетился, но ни признаков паники, ни какой-либо серьезной заварухи не наблюдалось. Тонуть оно явно пока не собиралось. Радист же практически моментально установил связь с радиорубкой лайнера и затем протянул наушники и микрофон полковнику. Тот выслушал то, что ему сказали, с облегчением промокнул теперь уже точно потный лоб и подошел к Померанцеву.
   - Разрешите доложить, ваше превосходительство, неприятно, но ничего опасного. У них скис главный дизель. Этого вообще-то ждали. Все же совсем новое судно, не обкатали как следует. Самого предупреждали, что могут быть проблемы, но ему уж больно интерьер приглянулся. Так что будут действовать по запасному варианту.
   - Это как?
   - Все просто. Следом за главным караваном шел запасной пароход в сопровождении бронекатера. Они сейчас в получасе хода отсюда. Подойдут, отшвартуются у нас здесь, основное судно тоже и пассажиры перейдут с борта на борт. Но без всяких церемоний. Это - как бы техническая остановка.
   - Наша помощь нужна?
   - Они, наоборот, просят убрать всех провожающих, чтобы спокойно перейти на запасной борт. Не дай Бог, снимет кто, совсем это не надо. Так что мои люди сейчас всех попросят уехать, а мы с Вами давайте, все же, пройдем в здание Речного вокзала. Вроде и глаза мозолить не будем, но за всем приглядим.
   Так и сделали. Сначала подошел запасной борт - один из наиболее комфортабельных пассажирских пароходов на реке, хотя уже довольно старый. Впрочем, медяшка была надраена как надо, а уж в надежности паровой машины сомневаться не приходилось.
   Понаблюдав со второго этажа Речного вокзала за пересадкой с "подбитого" лайнера, Померанцев согласился с полковником: лишние зрители тут были, действительно не нужны. Верховного, кстати, проводили одним из последних, а сначала на пристань, а с нее на борт парохода-ветерана хлынула толпа сопровождающих и обслуживающего персонала. Все же двойного комплекта многочисленной челяди Верховный с собой в поездку не взял, поэтому высокопоставленные чиновники канцелярии почти бежали в одной толпе с поварами, стюартами, врачами и охраной. Все - с чемоданами, сумками и какими-то баулами. Особенно забавно смотрелись несколько официанток, которые бежали в туфлях на высоких каблуках. Глядя на это, полковник и Померанцев переглянулись.
   - Я такое в 19-м году видел, - мрачно вспомнил старый жандарм, - когда поляки к Полтаве подошли.
   - А я чуть позже, уже после первой польской войны. Когда мы красных из Киева шуганули.
   Верховный прошествовал бодро, в сопровождении всего лишь адъютанта и пары охранников. Как-то даже шутил по дороге. Проблемы из всей этой истории он делать явно не хотел.
   Караван быстро выстроился на фарватере, суда погудели и споро двинулись вверх по течению. Им еще надо было нагнать пару часов отставания, чтобы завтра своевременно прибыть в Нижний.
   После их ухода на борту опустевшего новехонького лайнера началось какое-то шевеление. Несколько человек на палубе принялись что-то горячо обсуждать, тыча друг в друга руками и явно используя невероятно богатый лексикон речников. И сразу же к Померанцеву подбежал начальник порта, который все это время скромно держался где-то в стороне.
   - А что теперь с ним делать, ваше превосходительство? - проявляя запоздалую распорядительность, спросил он.
   - А черт его знает! - искренне ответил Померанцев, - завтра, думаю, кто-нибудь даст знать.
   После этого он повернулся к полковнику.
   - А давайте-ка, друг мой, навестим одних хороших людей. Пиво наше пропало, а выпить после всего этого - первое дело. А они нас поймут. Я им только сейчас телефонирую и, да, - он повернулся к своему адъютанту, - сообщите в мою резиденцию, жене, куда я еду. И пусть захватит с собой всего, чего они там дома наготовили на всякий случай. Гости уехали, а добру - не пропадать! Пока до города доедем - все уже и готово будет. Поехали!!
  
   Глава четырнадцатая
   Так и получилось, что на голову к Ольге и Германову неожиданно свалились гости. Они, впрочем, не возражали. Было понятно, что губернская власть только что завершила крайне тяжелое и трудное дело, а поскольку и Померанцев, и полковник были уже совсем не молоды и жизнью изрядно биты, то из продолжительного стресса надо было выходить со знанием дела, постепенно выпуская пар. Как ни странно, наиболее опасно в таких случаях сразу расслабиться, отпустить вожжи. Шибануть может так, что ни приведи Господь. Так что небольшие дружеские посиделки и разумная доза признанного антидепрессанта - как раз то, что нужно.
   Полковник даже настолько размяк душой, что рассказал собравшимся, как в свое время хозяева дома озадачили его и руководимую им службу своими наградами. Посмеялись вместе, а тут вдруг прозвенел дверной звонок и на пороге образовался Петров.
   - Ага, выпивку учуял! - Ольга любила подшутить над старым приятелем.
   - А что же это вы без меня выпиваете? - не остался в долгу тот, оглядел собравшихся и несколько заледенел взглядом, увидев сидящего на диване полковника.
   Интересно, что и тот при виде Петрова тоже явно напрягся.
   Германов на правах хозяина попытался преодолеть возникшую неловкость:
   - Ну что вы, право слово. Полковник, это наш друг, он давно уже судоводителем стал. Причем из числа самых опытных на реке. Его бы назначили капитаном на лайнер, тогда точно бы все в порядке было!
   От такой перспективы полковник даже подавился коньяком, а Ольга засмеялась и объяснила мужу:
   - Ты не понимаешь, дорогой, они просто - из разных конюшень. Одно дело - всякие там отделения собственной его величества канцелярии, политический сыск, жандармерия, варта, другое - разведка и контрразведка армии и флота. Это даже не взаимная аллергия, а вражда, причем потомственная. Откуда пошла - никто уже и не знает. Из поколения в поколения передается. Наши нынешние государственные границы для нее вообще не существуют. Ну, ничего, посидят, выпьют раз-другой и отойдут постепенно. Может, еще и подружатся.
   Так оно и получилось. И даже более того, после выхода полковника в отставку они с Петровым иной раз встречались вдвоем, что-то вспоминали, о чем-то спорили, оставаясь, впрочем, каждый при своем. Удивительным образом оба были в курсе всяких происшествий и скандалов, на которые так богата скрытая от публики жизнь спецслужб, и обязательно подкалывали друг друга, часто преувеличивая значение проколов другой стороны.
   А встречи в доме Германовых в день отъезда Верховного стали регулярными. Все же Померанцев и Вера были слишком публичными людьми, чтобы уединяться с друзьями по большим праздникам, а ничем не примечательный день в начале июня у них был обычно свободен. Практически все 50-е годы, когда в мире начала накапливаться готовность к драматическим изменениям, герои этого романа провели без потрясений и новых испытаний. Сын Германовых, Алексей к концу этого десятилетия окончил школу и увлекся модной тогда радиотехникой. Вслед за сводным братом, который в один прекрасный день написал отцу, что уездный Богородицк ему стал явно мал и он дал согласие возглавить одну из больниц в Твери, Алексей поступил в Московский университет. Выбрал он, как и ожидалось, электромеханический факультет. Были некоторые признаки того, что сын Германовых и старшая дочь Померанцевых питают некоторый взаимный интерес, но оба еще очень молоды, кто знает, как сложится их жизнь, кого и что они встретят на своем пути.
   Померанцев на каком-то этапе поймал себя на том, что ему все больше и больше нравится его служба. Он глубоко вник в дела губернии, объехал все ее уголки и не по одному разу, с интересом следил за развитием производств и промыслов и помогал по мере сил местным деловым людям. В городе много строили, да и села постепенно становились совсем другими. Интересным новшеством, который Померанцев подсмотрел в Европе еще в бытность гетманом, стали садоводческие товарищества, в которые охотно вступали уставшие от городской суеты жители Казани. Нет, дачи в окрестностях города были и до этого, но позволить их себе могли лишь самые состоятельные граждане. Кто-то снимал на летние месяцы комнату или даже отдельную постройку у селян, но особо массовым это явление не было - просто не хватало сельских поселений в окрестностях города. Померанцев предложил и пробил разрешение в Киеве сдавать объединениям желающих пустующие государственные земли. Договор аренды сразу заключался на 50 лет, плата была не обременительной, а государство брало обязательство на прокладку автодорог так, чтобы они проходили не дальше, чем в полукилометре от будущих дачных товариществ. С одной стороны, дороги все равно строились, а, с другой, Померанцев справедливо полагал, что массовое появление дачников потянет за собой и строительную отрасль, и энергетику, и торговлю. Так что даже если и придется прокладывать дороги дополнительно к планам, то лишними они не будут, со временем налоговые поступления от развернувшейся активности с лихвой покроют затраты.
   На деле получилось даже еще лучше, чем он предполагал. Садоводы - как они себя называли - развернулись вовсю и превратились со временем в важный политический фактор в жизни города. Как-то так получалось, что в их рядах объединялись люди неленивые, основательные, коллективистски настроенные и организованные. С точки зрения властей, они иногда, может быть, хотели и требовали лишнего, но уж глупыми или праздными их пожелания не были никогда. При наиболее крупных садоводствах даже начали возникать небольшие консервные производства, которым пришлось дать кое-какие налоговые послабления.
   Что же касается Померанцева, то он, хотя и не говорил об этом вслух, но прекрасно понимал, что таким образом он сумел резко увеличить число людей в городе, а затем и во всей губернии, и дальше за ее пределами, которые считали себя хозяевами и были вовсе не безразличны к тому, как идут дела в стране. То, что и у самих садоводов, и у членов их семей дела со здоровьем обстояли намного лучше, чем у других горожан, и упоминать не стоит.
   Так что свободные государственные земли вокруг города таяли практически на глазах. Почти в последнюю минуту служащие губернского управления упросили Померанцева оставить для нужд управления земли двух бывших барских имений на берегу спокойной тенистой реки вблизи села Сенное. Усадьбы, находившиеся в крайне заброшенном состоянии, слегка подремонтировали и построили вдоль реки еще и цепочку довольно скромных особняков. К удивлению многих Померанцев оставил за собой не двухэтажный барский дом, а именно такой пятикомнатный особняк, где его семья и жила почти все лето. Комнаты в бывшей барской усадьбе большим комфортом не отличались, но среди служащих пользовались спросом. Уж больно хорош был воздух, чиста река и вкусны деревенские продукты, которые окрестные крестьяне с удовольствием поставляли в небольшой буфет на первом этаже здания. Да и цены на месяц или даже все лето совсем не кусались. Далековато от города, конечно, но свои авто были уже у многих сотрудников, а со временем удалось уговорить Померанцева арендовать автобус, который утром и вечером совершал рейсы в город и обратно.
   В Киеве, в канцелярии Верховного Померанцева как-то раз даже упрекнули в том, что он уж слишком пошел на поводу у своего персонала. Другие, мол, такого не делают.
   Померанцев к упреку был готов:
   - А вам что, завидно? Так сделайте сами. Цена всему этому - копейка, а у людей решен важнейший вопрос - отдых семей. И меньше соблазнов брать взятки, чтобы свою дачу строить или дорогущую аренду платить. Я бы даже и садоводство губернское организовал, но упреков не хочу, что лучшие земли себе забрали. А так: пока служишь - пользуйся, а потом будут пользоваться другие. И дополнительный стимул привлекать на службу кадры получше.
   И от него отстали. Но идеи воплотили в жизнь - и в других губерниях, и в столичном Киеве.
   Так вот и проходили годы. Приближалось шестое десятилетие века.
  
   Глава пятнадцатая
   В РИ 60-е годы 20 века - время больших перемен. Любопытно, что после Второй мировой войны и мир в целом, и повседневная жизнь людей в частности во многом вернулись к довоенным реалиям. И только постепенно потребность в изменениях всего - от мировой политики до моды и музыкальных вкусов - накопила достаточную критическую массу, и тогда рвануло. Говорят про какое-то особое поколение шестидесятников, но, по-моему, дело было не в том, что "молодость мира" тогда была какой-то особой, прорывной. Скорее наоборот, этим людям повезло, поскольку они оказались на гребне волны решения назревших перемен и жили с иллюзией того, что в их силах перевернуть мир. Он, действительно, стал в чем-то иным, где-то более простым, а где-то более сложным, а дальше - как обычно и бывает, начались реальные будни, и высокая волна рассыпалась на мелкую рябь на воде.
   А теперь представим себе, что всего этого не было: ни потребности в изменениях - дело все же обошлось без страшных потрясений мировой бойни, ни волны, которая поссорила поколения, изменила мировоззрение и заставила Запад очень серьезно пересмотреть многие основы своего политического устройства. На Востоке по форме изменилось меньше, а по сути - как бы даже и не больше. В нашей АИ развитие шло, но более медленно, процессы плавно перетекали из одного в другой, изменения происходили эволюционным путем.
   Конечно, мир не стоял на месте, но все изменения - мельче, аккуратнее, никаким еврокоммунизмом даже и близко не пахнет, а наиболее продвинутые в социальной области примеры в нашем сегодняшнем представлении больше смахивают на диктатуру. Здесь приходится пояснить, что, по глубокому убеждению автора, демократия - вовсе не вечная цель и ценность, к которой инстинктивно стремится человечество - так нам пытается представить дело примитивный американский кинематограф, а средство добиться реальных улучшений жизни по очень простой формуле: чем больше ты можешь влиять на окружающий тебя мир, тем комфортнее он становится для тебя. Речь, конечно, идет о нормальных, адекватных людях.
   Итак, политическая карта мира в значительной степени отличается от знакомой нам. В мире - расцвет новой колониальной политики. Основные державы сменили статус своих колоний, доминионов и зарубежных департаментов, наделив их политическими правами и внешней независимостью. Смысл - дать им возможность воевать с соседями, не втягивая в эти конфликты метрополию.
   И речь идет совсем не врожденной воинственности старых империй. Главная проблема, с которой они столкнулись, - это невозможность увеличения емкости собственных рынков потребления. В Европе рынки твердо поделены, для того, чтобы приобрести новый, надо изобрести и создать принципиально новый товар, а такое происходит все же редко.
   И при этом в целом в мире люди меньше боятся войн, поскольку ужаса 2МВ не было, а Великая уже подзабылась. Поэтому никого не удивляет, что где-то в Азии, Африке или Латинской Америки постоянно идут 2-3 локальные войны, а известие о начале нового регионального конфликта - и не новость вовсе.
   Основные державы даже и не скрывают, что постоянно находятся в состоянии жесткого противостояния и соперничества, но воевать непосредственно в Европе им и в голову не приходит - для этого есть более подходящие места. Состав "клуба" этих держав несколько расширился. В него вернулась Пруссия, Бавария и Ганновер. Бельгия и Италия остаются важными игроками на международной арене.
   Очень лакомым куском после целой серии гражданских войн и участия в международных конфликтах выглядит Китай. Манчжурию с помощью закулисных игроков освоили УралСиб и ДВР. Япония потерпела поражение в войне с США, но не разгромлена и не оккупирована. Развивается своим путем и по-прежнему претендует на паназиатское доминирование. Вообще, намечается конфликт европейской и азиатской цивилизаций. 
   В этом сложном, противоречивом и часто враждебном мире основные наследники Российской империи сохраняют достаточно тесные связи, они заключили между собой договора о дружбе и взаимной помощи и в той или иной степени, действительно, оказывают друг другу такую помощь в случае нужды. При этом в политике, государственном управлении, среди военных завершается смена поколений. Уходят те, кто начинал свою службу еще во времена империи. Однако старые узы отчасти перешли по наследству. Да и опыт жизни врозь показывал, что помощь соседу иной раз возвращалась сторицей.
   К началу 60-х стало уже очевидно, что каждый участник "большой тройки" - ДВР, закавказцев и среднеазиатов всерьез никто не принимал, поскольку при сохранении формальной независимости каждый из них был "прислонен" к кому-то из серьезных игроков - пошел своим особенным путем.
   Балтийская Федерация окончательно приобрела облик глубокой европейской провинции. Ни один из ее составных блоков не смог подняться выше этого уровня. Промышленность в основном обслуживала интересы местного населения, серьезная исследовательская база отсутствовала вообще. Чуть-чуть трепыхалось только судостроение - в Питере и финских прибрежных городах, но, во-первых, иностранные заказы были редкостью, а, во-вторых, если они и поступали, то на сравнительно небольшие и на простые в техническом отношении гражданские суда и военные корабли. Проекты, как правило, были чужие, а привлекательность этой отрасли объяснялась сравнительно невысокой стоимостью рабочей силы. Да и сталь, поступавшая с уральских заводов, отличалась высоким качеством. В политическом плане после турбулентных лет правления Высокого канцлера - под таким именем вошел в историю известный нам по первому роману бывший имперский генерал - в стране наступило относительное спокойствие. Было много разговоров про демократию, центральная власть как чумы боялась обвинений в авторитаризме. Так что наступили всеобщее спокойствие и стагнация.
   В НКР с новым Верховным гетманом развитие шло неровно. Началось-то все, вроде бы, неплохо: были осуждены ошибки прежнего правления, ослаблена военная риторика, нормализовались отношения с соседями. Даже турки внешне смирились с потерей западного берега Босфора. На пару с греками они задрали лоцманские сборы за проход пролива, ссылаясь на то, что фарватер стал более сложен и опасен из-за утопленных там кораблей. Кроме этого, они - как жертва недавней войны и самая пострадавшая сторона - добились от европейских держав очень солидных иммиграционных квот. В результате турецкие рабочие потянулись в европейские города, занимая там нишу самой неквалифицированной рабочей силы. Промышленникам это понравилось. Эта публика ни в каких профсоюзах не состояла, легко соглашалась на дополнительные рабочие часы без повышенных выплат и вообще была легко управляемой. А поток денежных переводов от эмигрантов, семьи которых, как правило, оставались в Турции, был даже как бы не больше, чем поступления от турецкого экспорта до войны.
   В Киеве же много говорили о развитии бизнеса, поощрении предпринимательства и прочих правильных вещах. К сожалению, эти слова мало сопровождались конкретными адресными мерами. Не стоило сбрасывать со счетов и объективные трудности. Населена страна была довольно густо, природные ресурсы были в основном уже задействованы, и в результате значительная часть наиболее активного населения была вынуждена искать других мест для приложения своих усилий. Так что отток населения в УралСиб, где власти делали все возможное для привлечения новых жителей, был огромен. Мало того, что уезжали свои - к этому за несколько столетий освоения Сибири уже привыкли - но на восток потянулись и немцы, которые в трудные 20-е массово приезжали в НКР и поднимали ее индустрию. Сейчас у них уже подросли дети, получили специальности, приобрели знания русского в качестве второго родного языка, и постепенно потянулись в сибирские города, где возможностей для самореализации было несравнимо больше.
   Вообще отъезд молодежи приобрел массовый характер. Верховный и его окружение этим были крайне озабочены. Мало того, что страна резко теряла трудовые ресурсы и была обречена на старение населения, Верховный вовсе не исключал, что в один прекрасный день ему придется прибегнуть к военному фактору при решении внешнеполитических задач, а тут мобилизационных резерв тает на глазах. Началось подкручивание гаек, но и это была палка о двух концах. Все же УралСиб оставался важнейшим поставщиком сырья и материалов для ведущих отраслей экономики НКР и портить отношения с сибиряками было сложно. А те, как нарочно, брали курс на повышение доли готовой продукции в своем производстве, резонно объясняя, что если из их металла и с использованием их же энергии производят машины и оборудование где-нибудь в Москве, Минске или Нижнем, то не логичнее ли наладить производство этих же товаров на Урале или юге Сибири? Тем более, что специалисты не имеют ничего против того, чтобы сменить место жительства, а значительная часть продукции уходит на азиатские рынки.
   Но главная проблема НКР была даже не в этом. Уже в самом начале своего правления новый Верховный проанализировал ошибки предшественника и пришел к выводу, что главная из них состояла в том, что тот не сумел создать мощную политическую базу своей власти, сначала все больше лавировал, а потом просто начал давить всех, кто ему возражал. В потенциал политических партий не очень верилось. Слабоваты они были, да и в каждой был целый букет своих лидеров, которые только и ждали возможности ворваться во власть.
   И здесь сказалось прошлое Верховного, то самое, которого так опасалась Ольга. Постепенно он пришел к тому, что ставку надо делать на тех, кто непосредственно работает с ним, под его руководством, кто зависит от его милости или гнева, и имеет достаточно власти, чтобы держать в руках всю страну. Служилое сословие в самом широком смысле этого слова. И просто управленцы, чиновники в Киеве и в губерниях, и полицейско-репрессивный аппарат, и армия.
   В принципе, ничего нового в этом не было. Служилое сословие по определению является опорой власти.
   Но Верховный пошел дальше. Понимая, что лояльность всей этой братии для него в таком случае становится критической, и никаких государственных ресурсов не хватит для того, чтобы заплатить ей столько, чтобы и сомнений в необходимости соблюдать эту лояльность не возникло, он решил дать ей возможность подкормиться непосредственно за счет населения. Так что наряду с ростом налогов реализовывались различные незаконные схемы отжатия собственности у торговцев, промышленников, фермеров. Начиналось дело часто с того, что бизнесу предлагалось покровительство и защита от различных неприятностей, на которые так богат наш мир. Кого-то прихватывали на мелких и средних нарушениях и втягивали в бесконечные следствия и судебные процессы. Весь этот кошмар кончался как по мановению волшебной палочки, стоило лишь владельцу бизнеса потесниться и взять в долю правильного человека. А там, со временем, он оказывался уже на обочине когда-то созданного им дела.
   Казалось бы, ну сменил бизнес собственника, что тут такого? Главное - чтобы дело продолжалось и дальше, а прежний собственник может затеять что-то новое. Но не все так просто. Продолжаться-то оно часто продолжалось, но лишалось при этом практически всегда того кусочка души, который был вложен в него зачинателем. Так и превращался уютный семейный ресторанчик в безликую столовку. А начинать заново после того, как у тебя отняли кусочек души? Нет уж, увольте. Так что частная инициатива повсюду в НКР хирела и сворачивалась.
   А тем временем насытившиеся чиновники и силовики уходили в отставку, на их место приходили новые - голодные, жадные и жаждущие урвать свой кусок пирога, а новых кусков и не образовывалось. Начиналась борьба за передел имущества, поскольку его приобретение очень быстро стало смыслом существования выращенной Верховным новой бюрократии. Процветанию нации такое способствовать явно не могло. С каждым годом дела шли все хуже, но официальная пропаганда опровергала это всеми доступными средствами и рисовала фантастические картины процветания и благоденствия счастливейшего народа под руководством мудрого вождя.
   Одним из побочных эффектов этой пропаганды было то, что и в верхах НКР ситуация рассматривалась как достаточно благополучная. Там усиливалось ощущение эйфории, и рос разрыв между реальностью и ее восприятием.
   Наиболее успешно дела обстояли в УралСибе. Именно там сложилось очень удачное сочетание богатейшей ресурсной базы, энергичного, легко обучаемого, упорного и привыкшего преодолевать трудности населения и максимально свободного политического режима. Без военных авантюр, правда, не обошлось, но даже они, как правило, имели в своей основе вполне конкретные экономические интересы этого государственного образования. С самого начала у власти в УралСибе оказались люди, которые приняли как данность особенности характера вольнолюбивых и самостоятельных сибиряков, и в большинстве случаев действовали по принципу: хотите - делайте! И дело было вовсе не в полном отсутствии желающих "порулить" и навязать народу свое видение мира. Были, конечно. И даже иногда прорывались к власти. Вот только не задерживались там надолго, и хорошо еще, если просто теряли свои властные позиции. Весьма показательна в этом смысле была судьба одного губернатора Хабаровска в 20-е годы. Предпринятая им попытка "научить народ жизни" кончилась тем, что ни он, ни сопровождавший его сильный конвой просто не вернулись из одной вполне вроде бы безопасной поездки. Просто растворились в тайге и все. Причем кое-кого из казаков конвоя кто-то позже якобы видел где-то в Маньчжурии. И вполне они себя там благополучно чувствовали.
   Поток эмигрантов из НКР и Балтийской Федерации сильно разбавил коренное население Сибири, но дела принципиально не изменил. К хорошему переехавшие привыкали быстро. Новые города, рудники, заводы, железные дороги, речные порты росли на глазах.
   В плане внешней политики усилия нового государства прилагались, преимущественно, в Маньчжурии и на Дальнем Востоке. Дел там хватало. Особенно удачно сибиряки сумели воспользоваться поражением Японии. Они практически выкинули японский капитал с территории ДВР и из Маньчжурии и заключили с этими странами и Монголией оборонительный союз. В войска младших союзников были направлены военные советники УралСиба, а на их территориях появились большие военные базы. Все это было не от хорошей жизни.
   Одним из последствий поражения Японии стал ее уход из Китая. Прежний баланс сил оказался нарушен, гражданская война обострилась, но затем и закончилась победой коалиции военных руководителей центральных провинций. К удивлению всех заинтересованных стран им удалось сохранить эту коалицию и после победы над своим последним противником. Китайцы впервые за многие годы вздохнули свободно и ударились в работу так, как умели только они и, пожалуй, еще вьетнамцы. За 10 лет они сумели не только восстановить все разрушенное, но и построить массу всего нового. Сначала это было даже выгодно сибирякам, поскольку китайский рынок как гигантский насос поглощал любые объемы их промышленной продукции - особенно, если она продавалась в кредит, но постепенно новые китайские производства начали замещать своей продукцией сибирский экспорт. Качество у китайцев было откровенно хуже, но вот в отношении цен они били любых конкурентов. Те времена, когда китаец был готов работать весь день за горстку риса прошли, но стоимость рабочей силы в Китае все равно была в разы ниже, чем в УралСибе. Да и такие понятия, как нормированный рабочий день, гарантированные отпуска и прочие социальные завоевания, которые у сибиряков все же были известны, ставили любого китайца в редкое для них состояние ступора. Так что к началу 60-х главной задачей сибиряков было не продолжение экспансии, например, в сторону Кореи, а удержание под своим контролем того, что удалось отхватить раньше. Подразумевалось, что если дело дойдет до серьезной драки, а с таким соседом это было вполне возможно, то сибиряки смогут рассчитывать на экспедиционный корпус НКР. Омск умышленно не делал из этого секрета, там охотно и много говорили о выдающихся победах киевской армии над Польшей и Турцией и готовились торжественно отметить 20-летний юбилей победы над японцами в Монголии. Дошло даже до того, что кроме делегации ветеранов тех боев в Монголию пригласили с дружеским визитом танковую бригаду армии НКР.
   Всеобщее изумление по этому поводу монголы объяснили с непроницаемыми лицами: обычно с визитами ходят корабли. У нас моря нет, поэтому мы пригласили танкистов, а не моряков. Да, и еще летчиков - в составе авиационного полка.
   Вопрос был теперь в том, насколько задержатся эти гости, но на него монголы не отвечали, и вообще, как говорится, не парились по поводу этого визита, поскольку сибиряки сразу заявили им, что берут гостьей на свое полное снабжение.
   В европейскую и общемировую политику УралСиб практически не вмешивался. В тех случаях, когда возникали какие-то интересы и на этих площадках, сибиряки предпочитали действовать через НКР - у тех и экспертиза, и наработанные возможности были получше. Киев такая ситуация более чем устраивала, поскольку придавала его голосу дополнительный вес.
   Очевидно, что в сложившейся ситуации очень многие люди из тех, кому это положено по должности, во всех трех странах задумывались: а вот если бы к промышленному потенциалу УралСиба добавить людские ресурсы, науку и вооруженные силы НКР, а к ним бы еще и географическое положение БФ с выходом в центр Европы, то тогда...Впрочем, историю 19 века знали почти все.
   Позднее официальные историки насчитали около двух сотен различных общественных движений, партий и отдельных инициатив, ставивших своей целью возрождение единого государства под тем или иным флагом. Больше всего суеты по этому поводу происходило, естественно, в НКР, поскольку наиболее естественным выглядело бы объединение вокруг самой крупной и как бы исторически центральной державы.
   К числу наиболее влиятельных, хотя и не самых публичных движений следует отнести Союз специальных служб России (СССР). Никакой самодеятельности в этой инициативе, естественно, не было - не те люди, не те службы. Формально речь шла о каких-то там традициях и общем боевом прошлом, а неформально, таким образом, был создан канал согласования текущих действий и обсуждения планов на будущее. В вариантах различных наработок под грифом "глобализация" присутствовал и план действий по воссоединению страны. Примечательно, что в качестве главного условия безболезненного и мирного воссоединения его авторы приводили крупный внешний успех того лидера, которому предстояло после этого возглавить новую единую державу. Причем, по их мнению, это должна была бы быть действительно блистательная крупная победа, которая заткнула бы рот любым возможным оппонентам-сепаратистам. Недостатка же в такой публике, по оценкам спецслужб БФ и УралСиба, в этих двух странах не испытывалось.
  
   Глава шестнадцатая
   Благополучно отметив десятилетие своего губернаторства в Казани, Померанцев был уверен, что будет занимать эту должность уже до самого выхода в отставку. Он теперь со всем основанием принадлежал к числу губернаторов-тяжеловесов, часто консультировал своих младших коллег, а голос его был весом на заседаниях Госсовета, где губернаторы составляли большинство.
   Жизнь вошла в определенную колею. Образовались привычки. Все чаще приходилось вспоминать о здоровье и делать вещи, скорее полезные, чем приятные. Регулярные поездки на курорт, причем лучше где-нибудь в сентябре, когда жара уже отпускала, стали необходимостью.
   В этот раз с погодой в Крыму им с Верой повезло. Пансионат в окрестностях Ялты был не из дешевых, но они могли себе это позволить. Да и публика собралась любопытная. Так что было с кем поговорить и в обеденном зале, и прогуливаясь по тенистым аллеям и вдыхая невероятные южные ароматы. Померанцев совсем было уже настроился на трехнедельный покой - не то, чтобы дома, в Казани его ежеминутно дергали со всякими делами, но к службе он привык относиться добросовестно и не оставлять без внимания серьезные происшествия, памятуя о том, что внимание начальства - верный залог добросовестности подчиненных, - как вдруг на третий день отдыха утром в обеденный зал явился офицер фельдъегерской службы со срочным пакетом для него.
   Публики в зале было немного, поскольку многие предпочитали завтракать у себя в номерах - сервис в пансионате был на высоте. Однако на памяти Померанцева, отдыхавшего здесь уже третий или четвертый раз, такого ранее не случалось, так что они с Верой гарантированно оказывались в центре всеобщего внимания.
   - Велено дождаться ответа, - предупредил его офицер и отошел в сторону, где девушка-официантка сразу же предложили ему присесть за свободный стол и выпить чашку кофе.
   Померанцев с недоумением разорвал конверт, подозревая, что речь идет о предстоящем через месяц заседании Госсовета, и теперь придется провести пару дней в местной администрации, изучая толстенную пачку документов к нему, на которые необходимо будет дать немедленное заключение. Однако в конверте было приглашение прибыть на следующий день на аудиенцию к Верховному гетману, который отдыхал на своей вилле километрах в 50 от Ялты. Тема разговора указана не была. И что все это значит? Предположение, что Верховному вдруг захотелось узнать в подробностях, а как там у нас в Казани дела обстоят, было из разряда невероятных. У него было достаточно способов сделать это намного более эффективно, не прибегая к помощи самого заинтересованного в положительном облике губернии человека. Другое дело, что, как знал Померанцев, Верховный взял за правило проводить в Крыму значительную часть года, появляясь в Киеве лишь в случае необходимости участия в официальных мероприятиях. Так что вполне возможно, речь шла вообще не о текущих делах.
   Он повернулся к офицеру. Тот явно никуда не спешил. С ним откровенно кокетничали уже две официантки. К кофе он уже получил солидную тарелку с бутербродами, а тут и третья официантка появилась со свежей выпечкой. Все же контингент в пансионате для них был староват, а тут молодой красавец подпоручик, да еще, как уже выяснилось, тоже местный.
   Но дело могло быть срочным.
   - Поручик, можете передать, что буду непременно. Надеюсь, прием неофициальный и полный парад не требуется?
   - Да, повседневный костюм. И просили передать, что за два часа до встречи Вам подадут автомобиль сюда, к пансионату.
   И офицер быстренько доел начатый бутерброд, допил кофе, улыбнулся девушкам, попрощался и заспешил на выход. Девушки разочарованно повздыхали ему вслед, осуждающе посмотрели на Померанцева - и куда спешит человек, у нас тут серьезные дела, возможно, намечались - и отправились на кухню обмениваться впечатлениями. Все же жизнь в пансионате была скучноватой.
   Померанцева полученное приглашение особо не взволновало. Но вот Веру ему пришлось успокаивать весь остаток дня. Ей почудилось, что все это как-то связано с отголосками минувших неприятностей, и хотя Померанцев раз за разом заверял ее, что опасаться теперь нечего, поскольку ни к чему подобному он за последние 10 лет даже и не приближался и ни к каким авантюрам и в будущем не желает иметь отношения, она продолжала оставаться как натянутая струна и только собрав все свое самообладание удержалась от слез, понимая, что мужу на следующий день предстоит в любом случае серьезный разговор и женская истерика - не лучший способ к нему подготовиться. Настроение жены Померанцев прекрасно чувствовал, полночи проворочался без сна, только ненадолго забывшись под утро.
   Так что на следующий день, легко позавтракав, он к 10 часам подошел к воротам пансионата. К его глубокому удивлению за ним прислали солидный черный лимузин представительского класса, снабженный к тому же номерами с государственными символами. Мало того, стоило им отъехать, как перед лимузином появился полицейский на мотоцикле. И в переполненной Ялте, и затем на приморском шоссе он лихо расчищал проезд лимузину, и на месте они оказались больше, чем за час, до назначенного времени.
   В этой резиденции Померанцеву раньше бывать не приходилось, но во времена своего гетманства ему случалось посещать тогдашнего главу государства в неофициальной обстановке. Нельзя сказать, чтобы он жил уж очень скромно, но по сравнению с хоромами нынешнего Верховного его дом иначе как лачугой бедняка и назвать нельзя было. Померанцев, которому случалось бывать и в резиденциях глав государств за границей, знал, что там иной раз они как бы подразделялись на две части: официально- протокольную - часто роскошную, и собственно жилую, которая оборудовалась и обставлялась уже в зависимости от вкусов хозяина. И вот эта вторая часть в ряде случаев была довольно скромной. Не всем нравится и дома сидеть в кресле с гербами.
   В данном случае его явно привели на собственную половину Верховного, но и здесь царил помпезно-дворцовый стиль, а государственная символика и здесь была налеплена везде: и где можно, и где явно не стоило.
   Померанцев приготовился к долгому ожиданию, но один из секретарей Верховного бодро поприветствовал его и предложил выпить чашечку чая здесь же, в приемной, поскольку "начнем, скорее всего, пораньше, минут на 20".
   "- Господи, он что же за столько лет так и не научился хотя бы элементарной пунктуальности?" - подумал про себя Померанцев, но все оказалось еще хуже. За первой чашкой последовала вторая, а потом Померанцев на чай уже и смотреть не мог. В результате в кабинет Верховного вместо 12 - или 11.40 по версии его секретаря - он вошел в два часа пополудни. Больше всего его при этом напрягала не дурацкая потеря времени - все же отпуск, спешить некуда, и не напряжение, прошедшее после первого часа ожидания, а невозможность позвонить и успокоить Веру, которой он твердо обещал отзвониться сразу после встречи. Еще подумает невесть что.
   Верховный встретил его бодрым рукопожатием. Вообще, он выглядел как человек, только что вылезший из бассейна. Эта мысль мелькнула у Померанцева мельком, и он сам не понимал, насколько был прав. Уже собираясь принимать Померанцева, Верховный вдруг решил, что было бы неплохо перед этим важным разговором немного размяться, а вода в бассейне, куда ее накачивали по сложной системе труб с многочисленными фильтрами прямо из моря была ох как хороша.
   Как ни странно, разговор начался все же с Казанской губернии.
   - Мы, в Киеве, вполне довольны тем, как там у Вас идут дела, - Верховный начал очень издалека, - мне, например, очень понравилась Ваша инициатива назначить одного вице-губернатора из татар и вот это формирование подразделений национальной гвардии с преобладанием татарского личного состава - тоже хорошая мысль. Если в их деревнях что случится - пусть они и разбираются. Это правильно.
   Померанцев молча покивал. Конечно, когда тебя хвалят, всегда приятно. Вообще-то в татарском вопросе им было сделано намного больше, но там, в основном, речь шла о мерах экономического характера, а Верховный, как он убедился, увлекался преимущественно административно-полицейской стороной вопроса.
   А вот дальнейший разговор его откровенно удивил.
   - Но я, естественно, вызвал Вас не для этого. Если Вы следите за дискуссией в прессе, то, наверное, обратили внимание на активное обсуждение высказанной профессором Н. идеи серьезного укрупнения тех территориальных административных единиц, на которые подразделяется наша страна. Не буду скрывать, эту идею профессору подкинули в моей канцелярии.
   Померанцев теперь уже слушал с интересом. За дискуссией он не то, чтобы внимательно следил, но в целом был в курсе. Идея показалась ему странной, тем более, что и серьезного обоснования упомянутый профессор вообще не привел. Главный его аргумент состоял в том, что нынешние губернии нарезались и формировались еще в прошлом веке, и потому устарели. А нынче, во второй половине 20 века, надо все укрупнять, и будет всем счастье. Как опытный администратор Померанцев прекрасно понимал, что любая реформа системы управления приводит к временному коллапсу и падению качества этого самого управления до тех пор, пока новая система не достигнет хотя бы прежнего уровня компетенции. В этой связи было совершенно удивительно, что идею профессора не растоптали сразу же, а всерьез обсуждали, и даже находили какое-то аргументы в ее поддержку. Теперь становилось ясно, откуда ноги росли. Но зачем?
   - Должен признаться, что глубоко в суть споров не вникал, - после такого вступления надо было быть очень осторожным, - но теперь очевидно, что за этой идеей стоят какие-то серьезные планы, - и он вопросительно посмотрел на собеседника.
   - Вот именно, очень серьезные планы! - тому такой поворот явно понравился, - хотя понимаю Ваш невысказанный скепсис - к сожалению, выдвигая идею, они не сумели подкрепить ее достаточными аргументами. Но это уже эксцесс исполнителей. Знали бы Вы, как порой не хватает рядом умных и деятельных людей. Вы, вот, так и не согласились вернуться в Киев...
   Здесь Померанцев, вероятно, должен был почувствовать себя кругом виноватым, попытаться оправдаться и дальше соглашаться уже на что угодно, но в былых дипломатических боях он и не таких видывал.
   - Думаю, что каждому из нас важно оказаться в нужное время в нужном месте, - он, таким образом, решительно показал, что каяться не намерен, - буду рад, если смогу быть полезен сейчас, - и он вопросительно посмотрел на Верховного.
   Тот даже встал из-за стола, прошелся по кабинету, как бы взвешивая еще раз, стоит ли связываться с этим умелым, сильным, но очень уж своевольным человеком. За последние годы он привык, что в таких случаях окружающие или восхищаются его умом, или каются в собственном недомыслии. Но этот человек был ему крайне нужен.
   - Да, вопрос непростой, - Верховный как бы оборвал тему, которую сам и затронул, - все сложности такого решения нам очевидны. Проблема в том, что пока еще не время говорить о конечных целях такой реформы.
   Хозяин кабинета явно ждал, что Померанцев в ответ поинтересуется этими целями, но тому что-то решительно не хотелось играть с этой личностью в поддавки, и он просто промолчал.
   Верховному этот разговор нравился все меньше и меньше, но выхода не было.
   - Мы планируем в ближайшие 3-4 года серьезно укрупнить нынешние структуры и оставить в результате 5-6 - назовем пока условно - краев. Применительно к Вашему региону, вероятно, будет создан Волжский край во главе с генерал-губернатором. Также будут созданы Московский, Кавказский, Новороссия и Центральный - вокруг Киева. Но это пока приблизительно. Во внутреннем плане смысл состоит в том, чтобы укрепить столб управляемости - в каждом из краев мы создадим подразделения всех государство-образующих ведомств при сохранении всех нынешних структур в губернских городах. Но - не буду скрывать - главное даже не это. Нам надо сформировать примерно такую же структуру государства, которая сложилась у наших соседей - в Балтийской Федерации и УралСибе, - и он с победной улыбкой посмотрел на Померанцева.
   Здесь уже надо было реагировать.
   - И это позволит... - Померанцев не стал продолжать мысль, понимая, что его собеседнику просто необходимо чем-то похвастаться.
   - Да, Вы все поняли правильно. У нас уже состоялись предварительные переговоры с главами этих двух государств по поводу объединения.
   Верховный сделал после этих слов длительную паузу, давая возможность своему собеседнику постичь все величие замысла.
   Померанцев задумался. Собственно, мысль о возможном воссоединении бывшей империи посещала его, так же как и всех мыслящих людей, регулярно, но главным барьером, который было бы трудно пересечь, он считал различия не в территориальном, а в политическом устройстве стран. Но говорить это человеку, который как раз и отвечал за эти политические различия, явно не стоило.
   - Но коллег явно напрягало то, что присоединившись к нам, им придется тем самым приводить их субъектов к уровню наших губерний, а даже в царские времена на территории Финляндского княжества этих губерний было шесть. Так будет и у нас. Приволжский край, например, и объединит шесть губерний. Так что мы своей реформой примерно уравняем все части будущего государства.
   - Сознаюсь, мне трудно представить себе, что такой вариант возможен в принципе...
   - Вы в плену 40 лет раскола. Хотя еще 10 лет назад Вы же сами и пытались его преодолеть. И вот сейчас я хочу перейти к тому, ради чего, собственно, Вас и пригласил. Ваше "18 марта" почему-то было привязано именно к истории с Аляской. Как Вы понимаете, архивы варты предоставили мне исчерпывающую информацию обо всех аспектах заговора. То, что Вы и Ваши друзья верили в какую-то особую клаузу в договоре о продаже - в конце концов, ваше дело. Можете верить в то, что вам нравится. Но там из дела временами всплывают намеки на то, что этот документ реально существует. Это правда?
   - Извините, но перед тем, как ответить на этот вопрос, я хотел бы понять, какое отношение дела давно минувших дней имеют к основному предмету нашего разговора.
   - Согласен, Вам надо это знать. Как Вы понимаете, при объединении будут младшие и старший партнеры. Сибиряки и прибалты будут готовы пойти под нашу руку только тогда, когда мы сможем сделать что-то такое, что было бы крайне значимо для всего мира бывшей империи. Что-то такое, после чего никто и не помыслит усомниться в нашем праве возглавить процесс ее возрождения, - произнося эти слова, Верховный откинулся к спинке кресла, как бы ощущая себя уже на троне - Мы тут прокрутили ряд вариантов. Но что-то нереально, что-то, как проливы, например, уже бездарно упущено. Абсолютный вариант - возвращение Аляски. Или Вы с этим не согласны?
   Тут уже Померанцев - все же бывший гетман закордонных справ - сдержаться не смог.
   - Видите ли, 18 марта мы выбрали в качестве названия своей группы вовсе не потому, что считали возвращение Аляски реальным делом и своей целью. Это было, скорее, признание того факта, что именно с момента ее продажи начался упадок империи. Многие считают, что начало этому процессу положили война с Японией и последующие бунты по всей стране, но мы считали по-иному. Конечно, последние годы я был далек от практической внешней политики, но общую ситуацию и сейчас неплохо представляю. И мне трудно даже предположить, что САСШ согласятся вернуть нам ли, будущему объединенному государству Аляску. Да, они замкнулись в своем мире, малоактивны в международных делах, но Аляска-то сегодня - как раз и часть этого мира! И с точки зрения американского обывателя все равно, что возвращать: Аляску нам или Флориду Испании. Да они порвут любого своего политика, который только поддержит подобное, а потом расхватают оружие и будут сражаться насмерть! И что мы им противопоставим?
   - Отчасти я с Вами согласен, но Вы не в курсе. Союзники у нас в этом деле найдутся, и их будет много. Японцы высказались на этот счет вполне определенно. Но, главное, мы уже провентилировали это дело в Лондоне и Париже, и там нам готовы оказать содействие.
   На дипломатической службе человек быстро отвыкает удивляться. С прошлым Верховным Померанцев уже хлебнул и этой Аляски, и многого всего другого, и научился в нужный момент наступать на горло своей песне.
   - Дай-то Бог, - только и ответил он. Продолжать спор с Верховным явно не стоило. Но и совесть после такого хотелось оставить максимально чистой.
   - Возвращаясь же к Вашему вопросу, у меня есть основания полагать, что я смогу помочь найти упомянутый Вами документ. К сожалению, многое в этом вопросе зависит не от меня, так что позвольте я проинформирую Вас о результате своих поисков через пару недель.
   Верховный, которому этот упрямый человек уже порядком надоел, решил все же закончить разговор так, чтобы шансов на положительный исход поисков было побольше.
   - Хорошо, буду ждать. А мы тем временем еще поработаем над новой административной нарезкой. Там, например, мои ребята никак не могут определиться, где должна быть столица Поволжского края - в Казани или в Нижнем. А для меня один из аргументов за Казань состоит в том, что Вы явно бы справились с новыми обязанностями лучше, чем Ваш нижегородский коллега.
   Намек был более, чем прозрачен: принеси мне статью договора и ты станешь главой края.
   На этом и расстались.
  
   Глава семнадцатая
   Конечно, никакой пары недель для того, чтобы получить от Германовых недостающую статью договора, Померанцеву было не нужно. Он практически не сомневался, что они охотно передадут ее ему и при необходимости очень убедительно пояснят, как она к ним попала. И дело тут было вовсе не в том, что эти люди, таким образом, хотели еще раз зачерпнуть из ковша славы. При всей откровенной авантюрности затеи Верховного не поддержать его попытку вернуть стране былое величие не мог ни сам Померанцев, ни его друзья. Это как безнадежная атака: знаешь, что враг заведомо сильнее, но не идти не можешь - честь не позволяет. Да и очевидно было, что лучшего кандидата в "охотники за утерянными договорами" чем Германов просто не существует. Он однажды уже на деле доказал свое умение находить то, что было очень глубоко спрятано.
   Дело было в другом. Померанцев был вовсе не уверен, что стоит открывать Верховному, у кого хранился документ все это время. Кто знает, как тот попытается обыграть сложившуюся ситуацию и каковы будут последствия для его друзей. Так что ему было необходимо просто срочно повидаться с ними.
   Первый порыв состоял в том, чтобы бросить все и рвануть в Казань, но Померанцев ему не поддался. У него не было сомнений, что за всеми его контактами в ближайшее время будут следить более чем тщательно, так что надо было подстраховаться.
   Вера, конечно, совсем не обрадовалась известию о том, что мужу придется срочно прервать отпуск, но после срочного вызова к главе государства могло быть и хуже, так что она согласилась остаться в пансионате, пока муж пару недель будет путешествовать по делам.
   Из Крыма Померанцев отправился в Киев. Смысла в этом не было никакого - он просто путал следы. Знакомых - и с прежних времен, и появившихся в последние годы - там было достаточно. Пару дней Померанцев провел в постоянных встречах, иногда умышленно наводя следивших за ним на то, что он ищет контактов с кем-то из прежних заговорщиков. Посетил он и клуб филателистов, хотя от этого увлечения уже давно отошел. А главное - очень подробно изучил расписание поездов между Москвой и Питером.
   Из Киева его путь пролегал в Москву. Здесь он тоже много с кем общался, а главное - встретился с дочерью. У нее - студентки третьего курса филфака университета - начались занятия, а поскольку летом в Казань она приезжала всего на пару недель, то встреча была вполне мотивирована. Надеясь, что эта родственная встреча не привлечет внимания посланцев Верховного, Померанцев попросил ее через младшего сына Германовых направить им сообщение, что через три дня он будет ждать их в Твери.
   Продолжая путать следы, Померанцев из Москвы отправился в Питер. Там знакомых было поменьше, но тоже нашлись, а главное - это, все же, была заграница и задача вартовой слежки там усложнялась. Более того, Померанцев допускал, что пригляд за ним будет поручен резидентуре в посольстве НКР, а это уже совсем другие возможности. Да и отношение к таким поручениям обычно несколько иное, поскольку напрямую задач резидентуры они не касаются. Померанцев старался вести себя в Питере максимально активно. Кроме встреч посетил массу музеев, а через два дня взял билеты на ночной экспресс до Москвы, не сомневаясь, что в Питере его проводят до вагона, а очередные сопровождающие будут его встречать только на Николаевском вокзале в Москве.
   Так бы оно и произошло, если бы он не сошел на единственной остановке, которую этот экспресс делал в Бологом, дождался там следующего пассажирского поезда на Москву, пересел на него и покинул его в Твери.
   Помотаться, конечно, пришлось изрядно, но дело того стоило. Наружка потом, естественно, оправдывалась тем, что следила за "опытным профессионалом". Это была неправда, в разведке Померанцев никогда не служил, но вот на дипломатической службе ему иной раз приходилось принимать некоторые меры предосторожности. Но в этот раз он с гордостью считал, что превзошел самого себя.
   Пассажирский поезд делал пятиминутную остановку в Твери в шесть утра. Померанцев надеялся, что его план сработает и ему не придется останавливаться в гостинице. Он вообще не хотел оставлять следов своего пребывания в этом городе. К счастью, первая, кого он увидел, выйдя из здания вокзала, была Ольга. Узнать ее, правда, было не просто. Вместо немолодой, но еще очень даже ничего дамы, всегда очень со вкусом и тщательно одетой, к Померанцеву подошла типичная местная мещанка, сходу предложившая ему недорого снять комнату с пансионом. Тут же из-за угла вывернула потертая малолитражка, которой "мещанка" энергично помахала рукой.
   Подходя к машине, она коротко бросила Померанцеву:
   - Водитель наш, надежный, но лучше в машине ни о чем не говорить. Тут ехать всего 10 минут, помолчим.
   Действительно, вскоре они свернули с проспекта, покружили по переулкам, въехали в частный сектор и остановились у небольшого, но аккуратного и ухоженного особняка. Поблагодарив шофера, Ольга повела гостя в дом, по дороге объясняя:
   - Это дом старшего сына мужа. Видно у них семейная тяга к особнякам. Любят после работы немного в земле покопаться. Он вообще здесь в городе крепко сидит. Знакомых масса из самых разных кругов. Так что не волнуйся, если надо будет - укроем.
   Несмотря на раннее утро Германов ждал их на веранде у самовара. Именно утром, пока он, видно, еще особенно не расходился, было особенно заметно, как он сдал за последние годы. Померанцев испытал одновременно как угрызения совести - все же сдернул срочно людей с места, так и облегчение - наконец-то дело приблизилось к завершению.
   Суть дела он изложил друзьям всего за пару минут. Молчание, которое потом воцарилось за столом, длилось дольше.
   - Отдать им все... - Германов как будто обкатал во рту эту фразу, и вкус ее ему не понравился.
   Ольга только поморщился, и Померанцев в который раз позавидовал невероятной общности этих людей, которые давно уже понимали друг друга без слов.
   - Да хоть завтра, - продолжил спокойно Германов, - не в гроб же с собой брать. Только вот чем это все кончится.
   - А я вам сразу скажу: пшиком и позором грандиозным. Неужели вы всерьез думаете, что этот .... у кого-то что-то получит? Прошлого американцы послали, так что им не привыкать. Еще одному дорогу укажут. Только если прошлый в силу своей крестьянской хитрозадости (она употребила несколько иное слово) все пытался сначала делать по-тихому, то этот, нынешний, с его любовью к позерству еще заранее кампанию развернет. Кстати, и он нас участия потребует...
   - Ну, как потребует, так и умоется - Германов уже давно подумывал о том, чтобы уйти на покой и своим местом в университете не очень дорожил, - а вот насчет очередного провала, ты целиком права. Надо только понять: это хорошо или плохо.
   Тут уже удивился Померанцев.
   - В возврат Аляски я совсем не верю. Но вот, может быть, под этим соусом, все же, проявятся центростремительные тенденции. Кто из нас не мечтает в глубине души о возврате былого величия?
   - Если бы речь шла о величии! - Германов в сердцах отодвинул от себя стакан с чаем, который только что налила ему Ольга, - Величие Отчизны! Мы умирали за него в окопах Великой войны, мечтали о нем в те времена, когда страну захлестнул хаос, тосковали все последующие годы. Но в чем оно? И его ли нам предлагают сегодня? Ваш патрон, наверняка, утверждал, что наши бывшие соотечественники только и ждут, чтобы встать под его знамена. Ведь так?
   - Да, может быть не в этих выражениях, но он ясно дал понять, что понимание с ними достигнуто. Нужна лишь какая-то разовая удача...
   - Врет, как всегда, собака. - Германов опять схватил подстаканник и хлопнул им по столу. - Врет и не краснеет. Ну, Вы же очень умный и опытный человек, подумайте сами, что чухонцам это наше российское величие? Они там у себя вокруг Финского залива без него ни спать, ни есть не могут, да? А сибиряки? Создали мощнейшую региональную державу, все их интересы - в Азии. Да, им нужен надежный тыл на западе, но европейская политика их вообще интересует только с точки зрения поведения европейских держав в этой самой Азии. Именно там они прилагают свои основные усилия, туда направляют свои ресурсы. И расти собираются за счет своих азиатских соседей. А наш-то орел думает, что он просто пристегнет их потенциал и использует в своих целях. Весь этот проект в его нынешнем виде противоречит их коренным интересам.
   - Но Аляска...
   - Да забудьте Вы про эту Аляску! Все ушло давно. Никто назад не отдаст. Вот Вы бы Крым Турции отдали? Или правобережье Днепра полякам?
   - Но это разные вещи...
   - Правильно! У каждой ситуации своя история, но принцип общий: не можешь удержать - прощайся, найдутся добрые люди, подберут. И не надо мне про международное право. Его пишут победители в своих интересах. Так было, есть и будет.
   - Но, все же, на что-то он опирается, не может же все это быть чистой авантюрой.
   - Да, известно на что. Родство и дружба спецслужб. Если ему кто-то что-то и обещал, то только коллеги по цеху. Среди них, конечно, тоже встречаются иногда люди, способные мыслить широко, но большинство-то - совсем не такие!
   - Извините, но это выглядит с позиции властей БФ и УралСиба как государственная измена.
   - Я бы с Вами согласился, вот только и историю тоже пишут победители. Так что нет сомнений, что бездействию спецслужб или даже больше - их участию в заговоре, потом будет дано в высшей степени достойное объяснение: все, мол, делали в интересах народа и процветание государства. А то, что фактически, люди призванные и - извините, напомню - всю жизнь получавшие очень приличное жалованье ради защиты власти, просто сдадут ее тогда, когда это им покажется выгодным, будет так замаскировано всякими мудрыми словами, что и в голову никому не придет именно с этой точки зрения посмотреть на все дело. Погодите, эти фактические предатели еще в политиков перекрасятся и всех жизни учить будут.
   - То есть Вы считаете, что речь идет о заговоре спецслужб? Но зачем?
   - А Вы еще не поняли, что фактически у нас сейчас происходит в стране? Скажите, пожалуйста, а кто нами сегодня управляет?
   - Как кто? Есть Верховный гетман, Государственная дума, гетманства...
   - Послушайте, дорогой друг, я понимаю, что текучка дел управления губернией не оставляет времени для того, чтобы задуматься о более важных материях нашего бытия, но ведь и в повседневной деятельности Вы сталкиваетесь с этим на каждом шагу. Вот недавно наше пароходство - кстати, вполне прибыльное и успешное - было национализировано в числе других предприятий, имеющих определяющее значение для нормального функционирования национальной инфраструктуры. Это, извините, цитата из Указа. Владельцы акций получили возмещение, которым они не довольны, поскольку ждали от своих инвестиций неплохого дохода и в дальнейшем.
   - И что здесь плохого? Государство будет получать дополнительные доходы...
   - Если бы так. Вы, вероятно, помните, кто возглавил правление пароходства?
   - Конечно, он был у меня. В прошлом он служил в варте...
   - Думаю, и сейчас он к ней близок. А как Вы помните, наш друг Петров сдружился с бывшим начальником нашей жандармерии. Я сначала удивился, но потом Ольга мне объяснила, что дело тут в его природной любознательности. Он ради нее и с чертом лысым сдружиться может. И вот приходит он ко мне как-то после очередных их посиделок до ужаса мрачный и говорит:
   "- Все, бросаю свое капитанство. Раньше ведь как было: хорошо навигацию отработали - и получили тоже неплохо. Вроде частное пароходство, дивиденды владельцам идут, но и нас они не забывают. А в этом году вдруг вычеты пошли. И то не так, и этак. В результате премия упала вдвое. Я-то думал, закручивают гайки в государственных интересах, а вчера мне объяснили. Казна в убытке не будет - это ясно. Но основная прибыль, сливки, сливается по решению правления в какие-то окологосударственные фонды, а уж на что они тратят эти деньги - то не по нашему уму. Ревизоры Минфина, вроде, предупреждены, что ставить под сомнение такие решения правления не стоит, а в правлении сейчас больше половины - вартовские в прошлом. И им к пенсии приварок хороший, и власть через эти фонды получает безотчетные средства на свои нужды."
   - Вот такое он мне рассказал. И я после этого удосужился поинтересоваться, а что за предприятия вошли в список под национализацию? И, знаете, что выяснил? Среди них не было ни одного убыточного! И все они сейчас возглавляются людьми, которые раньше в серьезном бизнесе не замечены. Все больше вартовские отставники. И вот, теперь представьте, насколько аппетитно такая картинка смотрится для их коллег из соседних стран. А если к этому добавить еще и безотчетные средства из всяких этих фондов, то дальнейшее представить себе совсем просто.
   - И что же нам делать?
   - Поймите, я все это Вам рассказал не для того, чтобы Вы стали противодействовать планам Верховного. Этого делать не надо. Он сейчас пытается полностью поставить даже не общество - экономику страны - под контроль военно-бюрократического сословия. При этом он вступает в конфликт с хозяевами этой экономики и теми, кого традиционно относили к третьему сословию. Те, конечно, понимают, что в современном обществе государству необходимо отстегивать все большую часть прибыли, но готовы это делать, если им понятны цели этих расходов, и они считают их справедливыми. Простой пример: образование. Бизнес готов его финансировать через госбюджет, поскольку ему нужны все более и более образованные кадры. Но сейчас-то ситуация иная. У них просто силой отрывают все большие куски их экономической власти. И с какой целью? И какова возможность бизнеса влиять на определение этой цели? В истории такое, конечно, случалось и раньше. Но конец был всегда один: крах военно-бюрократического сословия. Так будет и на этот раз. Поэтому: больше никаких заговоров. Он сам сломает себе шею.
   Тут в разговор вмешалась Ольга.
   - Так как я все это слышу уже не в первый раз, и не так потрясена, как наш дорогой родственник, то позвольте вернуться на грешную землю: как мы поступим с документом?
   - Да так и поступим. Явим миру "казанское чудо". Совместными усилиями обнаружим документ. Надо еще подумать, как это сделать, чтобы все выглядело натурально. А сказочку сочиним. Так что давайте так: сейчас нас, может быть, наконец, напоят чаем в этом доме, потом мы с Ольгой сегодня вечером на пароход и домой, сочинять сказочку, а Вас отвезут на машине в Москву, там возьмете такси и, как ни в чем не бывало, отправитесь в гостиницу. Затем, опять же с остановкой в Киеве, в Крым. На Верховного пока не выходите, рано. У меня есть уже идея, как нам "случайно" обнаружить документ, но не могу сказать, сколько уйдет времени на все технические детали.
   - Вообще-то мне тоже интересно, что ты там и как у нас в доме собираешься "случайно обнаруживать", - голос Ольги не предвещал Германову ничего хорошего и тот поспешил объясниться.
   - Все очень просто. Надо, чтобы тебе привезли, например, старый буфет или трюмо, принадлежащие ранее твоей семье. Причем привезли из Питера. Так, чтобы концы проследить было бы сложно. Хитрость в том, чтобы найти предмет мебели с встроенным тайником - раньше так часто делали, чтобы прятать драгоценности и деньги. Но все должно быть аутентичным: мебель - старой, а тайник - оригинальным. Чтобы никто и подкопаться не смог. Дальше понятно. Мы начинаем его реставрировать и находим папку с бумагами. Ты "вспоминаешь" как слышала историю о своем деде в детстве. Мир потрясен.
   - А мебель-то где возьмем?! - вскинулась Ольга.
   - А Петров на что? Пусть сразу едет в Питер, достает и все обставляет. Найдет какую-нибудь старушку, которая знала твоих родных, сохранила эти дрова...
   - Никаких дров! - гневно воскликнула Ольга, - мне на фоне этой мебели еще предстоит фотографироваться! Рухляди не потерплю!
   - Это ты Петрову скажешь...
   - Это я тебе говорю: открывай кубышку. Дешево такое дело не провернуть. Расходы будут большие.
   Померанцев решил вмешаться.
   - Надеюсь, вы позволите мне хотя бы отчасти взять их на себя. Кто знает, вдруг, действительно, удастся восстановить империю. Было бы обидно не поучаствовать хотя бы финансово в этом процессе.
   - Как приятно иметь дело с патриотами! - Ольга расплылась в улыбке, - а чего там стесняться, давайте так: все расходы пополам?
   Ну как тут было отказаться. Только позднее у Померанцева возникло ощущение, что Ольга затеяла этот разговор о деньгах специально. И не так уж обременительны были Германовым подобные расходы, просто эта хитрая разведчица не могла не внести своего вклада в построение плана кампании.
  
   Глава восемнадцатая
   Отпуск главы губернии - прекрасное время для всего губернского аппарата. Да, "на хозяйстве" сидит вице, но и ему понятно, что главное - прожить этот период максимально тихо и спокойно. А поскольку речь шла о начале сентября, когда погода на Средней Волге еще очень даже ничего, то сам Бог велел и уйти домой пораньше, а когда-то, может, и вообще остаться на даче в Сенном.
   Так тихо и спокойно жили в Казанском кремле и в этот раз до тех пор, пока в кабинет вице-губернатора вдруг не постучался его секретарь и с недоумением зачитал текст срочной телефонограммы, только что поступившей в канцелярию. Некий профессор Германов просил вице-губернатора прибыть к нему домой завтра в 12.00 по делу государственной важности.
   В любой орган государственной власти регулярно обращаются различные чудаки, и общаться с ними там обычно неплохо умеют. Будь эта телефонограмма подписана иной фамилией, вице-губернатора никто и беспокоить бы не стал, но Германова в губернском управлении знали. И удовольствие принятия решения было плавно передвинуто на высший на тот момент губернский уровень.
   Вице-губернатор задумался. Можно было послать на эту встречу того же самого секретаря, можно было позвонить в Крым посоветоваться, да много всего было можно. И вот пока он пребывал в этих раздумьях, у него самого в кабинете раздался телефонный звонок. Главный губернский жандарм поприветствовал его, поболтал о погоде и здоровье родных, а затем аккуратно поинтересовался, как ему понимать аналогичное приглашение, только что полученное от профессора Германова.
   Тут уже сомнения пропали. Невелик труд, в конце концов, съездить к заслуженному профессору и узнать, что там такое пришло ему в голову.
   На следующий день без двух минут двенадцать машина вице-губернатора остановилась у дома Германовых. Странности начались у входа. Справа и слева от дверей парами стояли студенты университета в студенческой форме(!) и речники пароходства тоже в форменных тужурках. Речники в форме - еще ладно, они ее иногда и в городе носили, хотя на этот раз тужурки у них на боках как-то странно оттопыривались, но студенты! Формально студенческие мундиры существовали, но фактически их давно никто не носил, и у большинства студентов их не было вообще. На торжественных мероприятиях университета что-то вроде почетного караула у штандарта университета выстраивали, и форму для его участников обычно брали напрокат в специальном ателье. Похоже, и в этот раз мундиры были взяты напрокат - сидели они на молодых ребятах не лучшим образом. Но это вообще что здесь происходит?
   У входа вице-губернатора встретил еще один студент в форме и проводил его вглубь дома, в гостиную.
   Там, судя по всему, все остальные приглашенные уже собрались. Выглядело это в высшей степени торжественно.
   Гостиная, а вернее, гостиная-столовая, как в большинстве таких особняков, была почти полностью освобождена от мебели. Обеденный стол со стульями, кресла с низким столиком - все было вынесено. В центре комнаты стояло довольно потертое трюмо красного дерева явно родом еще из 19 века. Рядом с ним торжественно замерли супруги Германовы: профессор во фраке со всеми наградами и рядом Ольга в строгом длинном платье и тоже с балтийскими орденами Терра Мариана и "синим" Владимиром на груди. Выглядели они очень импозантно. С другой стороны трюмо замерли два профессора университета. Вслед за ними у стены неловко жались известный губернатору владелец антикварного магазина с одной из главных улиц города и рядом с ним типичный мастеровой. Дальше у окна толпились несколько журналистов. Сбоку от Германовых замер пожилой, но еще бодрый речник в форме капитана речфлота. На его тужурке тоже было тесно от наград, большинство которых вице-губернатору были просто незнакомы.
   Рядом с собой, со стороны входа, вице-губернатор обнаружил жандармского полковника в летней светлой форме и ректора университета в бежевом полотняном костюме. Про себя он только порадовался, что, как говорится, на всякий случай, с утра вместо летнего костюма одел хоть и повседневный, но, все же, виц-мундир. Уж слишком официально все это выглядело.
   Настенные часы пробили двенадцать, и с последним ударом Германов вышел на середину зала.
   - Господа! - говорить на публику он умел, и сейчас его голос звучал так, что вице-губернатору, сугубо штатскому человеку, захотелось принять стойку смирно, - мы с супругой, - полупоклон в сторону Ольги, - пригласили вас сюда для того, чтобы проинформировать о невероятной находке. Скажу сразу: вижу в случившемся не иначе как промысел Божий. Но начнем по порядку. Передаю слово своей супруге.
   Теперь на первый план выдвинулась Ольга и сразу перешла к сути дела.
   - Не так давно наш друг, капитан Петров, - кивок в сторону речника, - сообщил нам, что одна петербурженка - дама весьма преклонного возраста, находящаяся, к сожалению, в стесненных обстоятельствах - готова передать мне один из предметов обстановки, который ранее принадлежал одной из ветвей моей семьи. Дело в том, что моя девичья фамилия - Остен-Сакен. Фамильные гербы многих ветвей нашей семьи были украшены баронскими коронами. Нам переслали фотографию этого бюро, и я, действительно, вспомнила, что видела его в детстве в доме моей бабушки, баронессы Остен-Сакен. С помощью нашего друга мы сумели урегулировать с упомянутой дамой все практические вопросы, и около недели назад это бюро было доставлено в наш дом.
   Здесь Ольга сделала шаг в сторону и указала рукой на старинное трюмо.
   - Как видите, оно требует ремонта и реставрации. Мы, естественно, обратились к признанному эксперту в этой области, господину Гаспаряну, - новый кивок и владелец антикварного магазина сделал шаг вперед и подобострастно поклонился высокому собранию, - он привлек специалистов, которые приступили к работе. И вот, что обнаружилось.
   Ольга сделала знак мастеровому и тот, обильно потея, подошел к трюмо, выдвинул боковые и нижние ящики и затем запустил руку куда внутрь трюмо. В абсолютной тишине раздался щелчок, и вертикально стоящее зеркало несколько сдвинулось с места. Мастеровой потянул его на себя, и за зеркалом глазам присутствующих открылось углубление, в котором вертикально стояла очень старая темная кожаная папка.
   Инициативу опять взял на себя Германов. Он взял со стоящего у стены небольшого столика тонкие белые перчатки и одел их. Петров после этого перенес столик на середину комнаты и покрыл его большим шелковым платком зеленого цвета.
   Германов крайне осторожно вынул папку из углубления, положил ее на столик и открыл. Так же осторожно он вынул оттуда старые пожелтевшие листы, покрытые рукописными строчками с печатями и подписями, продемонстрировал их присутствующим и продолжил.
   - Господа, ознакомившись с этой находкой, я немедленно связался со своими коллегами, профессорами кафедры истории нашего университета, докторами наук Мильштейном и Красновым, а также привлек для технической работы группу собственных студентов и аспирантов. Скажу откровенно, я никогда не решился бы сам делать какие-либо утверждения по поводу этой находки - ответственность слишком велика. Авторитет моих коллег общепризнан. Позволю себя надеяться, что и мое имя в мире истории тоже кое-что значит. Наш вывод, сделанный, повторяю, самостоятельно каждым из нас, а затем подтвержденный в ходе закрытой научной конференции, ход которой запротоколирован, однозначен: перед нами дополнительная, секретная статься договора о передаче Россией Аляски Северо-Американским Соединенным Штатам. И эта статья дает России право в определенные периоды времени ставить вопрос о ее возвращении. Не буду сейчас вдаваться в детали нашего исследования, тех научных методов, которые нами использовались, но подтверждаю: наш вывод однозначен и мы готовы отстаивать его перед любой аудиторией.
   Здесь оба профессора согласно закивали головами. Чувствовалось, что слова Гетманова им в высшей степени приятны.
   - И последнее, - продолжил Германов, - осознав, что именно попало нам в руки, мы с помощью моего старого боевого друга, капитана Петрова приняли необходимые меры безопасности. Вероятно, входя в дом, вы обратили внимание на караул у дверей. Заверяю вас, что последние двое суток наш дом находился в кольце надежной охраны.
   - Речфлот не подведет! - впервые в зале прозвучал голос Петрова, - половина моего экипажа ходила на Стамбул, ветераны.
   Германов благодарно кивнул ему и продолжил.
   - Считаю, что свой гражданский долг мы выполнили. Позвольте теперь передать этот документ представителю государственной власти, нашему уважаемому вице-губернатору для того, чтобы направить его, как и положено, в столицу, где центральная власть распорядится им по своему усмотрению.
   Завершив свою речь, Германов положил папку на стол, с помощью Ольги и Петрова завернул ее в зеленый шелк и затем передал получившийся сверток вице-губернатору.
   Сказать, что тот был потрясен услышанным, значит, ничего не сказать. Но до своего нынешнего поста он поднялся не случайно, виды видывал и как надо реагировать - тем более в присутствии прессы - понимал прекрасно.
   - Профессор, госпожа Германова, капитан и все вы, друзья мои! - он сумел охватить сразу всех, причастных к этому делу, - не сомневаюсь, что я переживаю сейчас самый важный момент в своей карьере. Вы являете собой высочайший пример гражданской ответственности. Мне трудно оценить сейчас сам факт появления этого документа, но очевидно, что сделанное вами прославит и ваши имена, и наш город, и его славный университет. Искренне благодарен вам и уверен, что государственная власть по достоинству оценит ваш поступок. Заверяю, что ваша находка незамедлительно и со всеми необходимыми предосторожностями будет направлена в Киев.
   Он уже было совсем собрался завершить на этом церемонию, но тут вмешался жандармский полковник.
   - Позвольте и мне сказать несколько слов. Не скрою: впечатлен! Приятно видеть, как люди проявляют высочайшую ответственность, когда речь идет о государственных интересах. Но и мы, как говорится, не лыком шиты. Позвольте нам задержаться в вашем доме еще на несколько минут. Я немедленно вызову соответствующий случаю караул, который будет сопровождать нашего уважаемого вице-губернатора и документ до здания губернского управления, которое мы тоже возьмем под особую охрану.
   Петров одобрительно кивнул, а Ольга пригласила всех присутствующих на выходящую в сад открытую террасу, где два студента уже вовсю открывали шампанское.
   За бокалом разговоры стали уже менее официальными. Журналисты окружили Германова и Ольгу. Профессора мучили вопросом: а что же дальше? Как практически можно использовать найденный документ? Ольга же привлекла их к себе сама, пообещав позднее рассказать семейную легенду, объясняющую, как этот государственный документ мог оказаться в семейном трюмо. Желающих получить такой эксклюзив оказалось более, чем достаточно.
   Вице-губернатор стоял, прижав сверток к груди, и с тоской наблюдал эти разговоры. Он предпочел бы, чтобы передача документа прошла максимально тихо и дискретно, без излишней публичности. А там пусть начальство в Киеве и решало бы, что делать с ним дальше. Но тайна уже вырвалась на волю, и он предвидел многочисленные упреки, что не сумел ее сохранить.
   Полковник, лихо опрокинул свой бокал, подошел к нему и предложил:
   - Давайте подержу. А Вы пока выпейте. Лишним не будет. Я бы сейчас и чего покрепче хватил.
   Так, передавая друг другу сверток, они выпили по паре бокалов и, действительно, немного отпустило. Оба понимали, что сейчас их задача немедленно проинформировать Киев, чтобы там о находке узнали не из телеграфной ленты новостей, а от тех, кому положено своевременно информировать власти, и обеспечить максимальную сохранность документа.
   Так что затягивать не стали и ушли первыми, как только в дверях появился жандармский поручик, командовавший конвоем. Так и ехали до Кремля единой колонной, прикрытой спереди и сзади открытыми внедорожниками, набитыми до зубов вооруженными жандармами. Случайные свидетели этого действа из числа потрясенных жителей еще долго делились впечатлениями со своими знакомыми. Уж слишком необычным было это зрелище для провинциальной тихой Казани.
   Следом дом Германовых покинули журналисты, которые как-то разом прыснули по своим редакциям. Теперь от скорости у них зависело многое. Ректор университета и профессора подзадержались. Германову даже пришлось увести их в кабинет, где, перейдя на коньяк, они принялись строить наполеоновские планы новых публикаций, научных конференций и симпозиумов, посвященных находке. Домой он их отправил тогда, когда ректор клятвенно пообещал "двинуть" хозяина дома в академики и создать на факультете специальную кафедру по "вопросу об Аляске". Германову пришлось еще долго усаживать раздухарившегося ректора в такси, оставляя без внимания его бодрые выкрики:
   "Нет, а кто другой? Ты скажи мне, кто другой такое бы смог? И где, как не у нас?" - и так далее в таком же духе.
   Профессора, которые в лучших академических традициях, уже поделили между собой "нюансы" грядущих исследований, ушли вместе, продолжая поиск уже абсолютных мелочей, которые тоже надо было застолбить сегодня, пока завтра не выстроится очередь желающих их как следует всесторонне поисследовать.
   Ну, а Петров собрал вокруг себя в саду речников и студентов. Они сменили мундиры и тужурки на более удобную одежду и стали жарить шашлыки, для которых все было заготовлено заранее. Сначала, правда, Петров собрал у своих целый саквояж всякого стреляющего железа и спрятал его в тайнике в подвале. Позднее к ним вышли Германов с Ольгой, и еще долго бойцы вспоминали всякое разное.
   Наутро за завтраком, морщась от головной боли, профессор что-то долго вспоминал и потом неуверенно спросил у жены:
   - Послушай, он там вчера что-то рассказывал... А это правда, что ты, как бы повежливее выразиться, позаимствовала у Боргезе какую-то новую модель акваланга?
   Ольга в ответ мечтательно вздохнула.
   - Видел бы ты меня в этом купальнике. Он, бедняга, решил, что я утонула, а я просто уплыла с этим аквалангом на соседнюю яхту. Да, было время. Да оставь ты этот кофе! Сейчас рассолу принесу.
  
   Глава девятнадцатая
   А в Крыму Померанцев каждый день брал в руки газеты с душевным трепетом. Он понимал, что его друзья тянуть не будут и, как только они будут готовы со всеми деталями, то сенсация грянет незамедлительно. И вот, отпуск подходит к концу, завтра отъезд, и утренняя газета приносит первое сенсационное сообщение из Казани. Деталей пока мало, очевидно, что сообщение пришло когда газета была уже почти сверстана, так что, увидев в холле по дороге на завтрак заголовок, Померанцев развернулся и отправился обратно в номер, чтобы успеть послушать ближайший выпуск новостей по радио. Телевидение уже вовсю разворачивалось в крупных городах, но в Ялту оно еще не пришло.
   Стук в дверь, однако, раздался еще до начала радионовостей. Померанцев открыл и с удивлением увидел запыхавшегося и взволнованного управляющего.
   - Мне только что звонили. За Вами уже выслали машину. Будет здесь в течение получаса. Просили сразу же выехать. Я решил никому не поручать и пришел сам, - он явно не привык к такого рода звонкам и смотрел на Померанцева с восхищением. Имени Верховного произнесено не было, но тут и так все было ясно.
   Пришлось срочно переодеваться. По дороге к выходу Померанцев зашел на завтрак, не садясь, выпил стакан чая и в сопровождении Веры направился к выходу.
   - Я тебя заклинаю: ни во что не ввязывайся! И храни тебя Господь! - прощальные слова жены показали Померанцеву, насколько глубоко она переживала происходящее, сохраняя внешне абсолютно спокойный вид. Наблюдая за ней, остальные отдыхающие, наверное, полагали, что Померанцева через день вызывают куда-то в верха.
   Ехали быстро, но за это время Померанцев успел прогнать в уме возможные варианты. Повернуться могло по-всякому.
   На этот раз приема у Верховного ждать не пришлось вообще. Его крымская резиденция вообще преобразилась. Здание кипело жизнью: сновали курьеры, звонили все телефоны сразу, масса чиновников перемещалась по коридорам и кабинетам с крайне озабоченным видом.
   Верховный встретил Померанцева с распростертыми объятиями.
   - Благодарю Вас, губернатор! Не скрою, надеялся на Вас, но то, что Вы сделали, превзошло все мои ожидания. Такое устроить! И ведь как концы спрятали! С нами никто связать эту находку не сможет при всем желании. И какую фигуру нашли! Историк с богатейшей биографией и, главное, уже однажды нокаутировал всю Европу своим открытием. Если кто и попытается что-то вякнуть, то все историческое сообщество стеной на его защиту встанет. Понимаю, что у Вас и личный интерес был - мне уже доложили, что профессор Германов с Вами в дальнем родстве состоит, но мы это дело замнем, не беспокойтесь. Там Ваш зам такой чепухи телеграфом понаписал. Ясное дело: примазаться собирается. Чуть ли это не он с начальником жандармов убедили Германова немедленно передать документ властям. Замнем, и Вы не наказывайте этого дурака. Наоборот, всех, кто хоть как-то причастен, наградить и щедро, не стесняйтесь. Готовьте предложения. А профессора и супругу его - по высшему разряду. Я уже распорядился.
   - Благодарю Вас, но не в наградах дело...
   - Это я уж, конечно, понимаю. И искренне надеюсь, что организация, к которой Вы принадлежите, будет и в дальнейшем оказывать нашей власти подобную помощь.
   - Простите, но я не принадлежу ни к какой организации...
   - Это Вы кому-нибудь другому расскажите. Я знал, я не сомневался, что был у вас заговор, был! Оперативное чутье - это навсегда! Ко мне уже прибежали вартовые: мол, надо немедленно взять дело в разработку. Запретил. Им только дай очередной заговор раскрыть и посадить всех подряд. А зачем сажать, если заговор в твою пользу? Я Вам больше того скажу, заговор, иной раз, - штука не просто полезная, а вообще необходимая. Как бы мы иначе к власти пришли, если бы в свое время... Да, но это другая история. Так что поздравляю Вас с Владимиром второй степени. И не благодарите, заслужили. Теперь посмотрите, как мы сумеем развернуть это дело на международной арене. И еще. Мое слово твердое: объединим губернии - Поволжье Ваше. Я преданность ценить умею.
  
   Глава двадцатая
   Верховному не удалось сдержать свое обещание. И не потому, что он нарушил данное слово - просто, никакого объединения губерний не произошло. Впрочем, не произошло почти ничего из затеянного им.
   Международное сообщество восприняло "находку" как своего рода исторический курьез. Еще один из числа многих. Они бывают забавны, такие курьезы, но кто, с какой стати и почему будет на их основе ломать уже налаженную жизнь, переносить границы, менять судьбу государств? Люди, а особенно - политики, живут интересами сегодняшнего дня, и почему они должны менять свою жизнь на основе бумажки столетней давности? Посланцы Верховного, размахивая копиями пресловутой статьи, обивали пороги в столицах европейских стран, но поддержки не встретили нигде. Проклятые британцы, которые раньше на что-то такое намекали и даже, по всем оценкам, объективно вроде бы были заинтересованы, чтобы слегка прищемить хвост своим заокеанским кузенам, только развели руками: нам это не интересно. Потом, неофициально объяснили: долго взвешивали все "за" и "против" и перевесило то обстоятельство, что реанимация документа столетней давности могла создать опасный прецедент и породить целый ряд схожих претензий, но теперь уже в адрес Британии. Международный процесс - он ведь не всегда последовательный. Сплошь и рядом получается так, что в новой исторической ситуации о прежних договорах и обязательствах просто забывают - уж слишком неудобно их вспоминать - и кто знает, что вытащат партнеры из сундуков, покрытых пылью истории?
   Еще лучше поступили "надежные" японцы. Они пообещали, что в случае войны (!) НКР с САСШ за Аляску, они будут готовы тайно поставлять киевлянам те товары, в которых будет нужда. И вся эта чушь была преподнесена как величайшее одолжение!
   Сжав зубы от злости, Верховный, все же, дал поручение своему послу в Вашингтоне поговорить на эту тему с госсекретарем. И разговор состоялся.
   Посол - дипломат опытный - зашел издалека и сделал упор на невероятном факте находки. Вот бывает же так: в старом трюмо лежит бумага, которая переворачивает взгляд на важное историческое событие.
   Госсекретарь в ответ только пожал плечами.
   - Не скрою, мы были в высшей степени удивлены. Почему важные государственные бумаги у вас хранятся в каких-то частных старых трюмо? Это - абсолютный непорядок. У нас такое просто невозможно. Понимаю, что у вас там была война, но неужели вы лишились своих архивов? Это прискорбно. И может иметь серьезные последствия. Но не беспокойтесь: у нас договор хранился как надо, и мы всегда знали об этой статье. Если у вас еще что-то пропало - обращайтесь, поможем восстановить.
   - Позвольте, - такого посол не ожидал, - но в таком случае мы уже накануне 1917 года должны были обсудить возможность возврата Аляски...
   - Коллега, Вы в своем уме? Из наших архивов следует, что уже при ее продаже никто всерьез не воспринимал эту клаузу. Аляска - не зонтик, который дали взаймы на случай дождя. Не хотели бы продавать - и не надо. Вполне возможно, что тогда ее у вас забрали бы англичане. Вы же профессионал, представьте себе, что будет в мире, если сейчас начнут ревизовать территориальные статьи различных договоров. Мы в крови утонем!
   - Но формально...
   - А формально договор заключен от имени Российской империи. А Вы кого представляете? "Новая Киевская Русь" - он протянул эти слова на ломаном русском, выделив именно последние два слова, хотя весь разговор велся по-английски, - Ваш Вещий Олег с нами договора не подписывал. Так что не вижу предмета для разговора.
   Можно было, конечно, уязвить собеседника, напомнив ему, что во времена Олега на месте Вашингтона вообще гуроны с делаварами кремниевыми ножами резались, но практического смысла в этом не было никакого.
   Посол был человеком опытным и все пассажи этого унизительного разговора докладывать в Киев не стал. Ограничился лишь констатацией факта. Но, говорят, Верховному, хватило и этого. Он в ярости изорвал в клочья полученную из посольства шифртелеграмму. Вот была хохма, когда секретчики, проклиная все на свете, склеивали ее обратно кусочек к кусочку - в их службе каждый лист текста на строжайшем учете, не забалуешь. Пару дней Верховный думал, а потом попросил срочно договориться о его встречах с канцлером Балтийской Федерации и премьером УралСиба. Надо было идти на поклон к союзникам.
   В Питере путного разговора не получилось. Тогдашний канцлер хоть и носил это высокое звание, но был явно нечета своему недавнему предшественнику. Для него на том этапе главной была проблема трески. Дело в том, что эстонские и финские рыбаки никак не могли по-хорошему поделить квоты на вылов трески в западной части Финского залива. Каждая из сторон приводила массу аргументов в свою пользу. И не так уж там было и много той трески, но вот, поди ж ты, расспорились. Доходило до того, что и сети друг другу при случае резали, а где-то и ружья в ход пошли. Горячие балтийские парни.
   Услышав обо всем этом уже в первые пять минут разговора с канцлером, Верховный задал ему закономерный вопрос, а куда, собственно, смотрит полиция? И, если у нее плохо с морскими судами, почему бы не подключить к примирению всей этой публики военно-морские силы? Уж прибрежные воды-то они контролировали надежно.
   - Что Вы, что Вы! - замахал руками канцлер, - как можно! Это же наши граждане! Налогоплательщики! Избиратели! Их обижать нельзя! Мы должны удовлетворить их интересы! Сейчас пытаемся договориться о том, что государство компенсирует им ту часть квот, которая стала предметом спора. Причем и тем, и другим.
   - И они что, не согласны получать деньги, даже не выходя в море?
   - Очень трудно уговорить. Они считают, что таким образом пострадают их профессиональные навыки.
   "- И о чем с таким типом можно договориться, если он не знает иного способа приведения собственных граждан в чувство, кроме выплаты им незаработанных денег? Так дойдет до того, что и нам крестьянам придется платить, чтобы они хлеб не сеяли".
   Свои мысли на этот счет Верховный оставил при себе, но историю с Аляской изложил. Реакция превзошла все ожидания.
   Канцлер долго морщил лоб, а потом выдал:
   - Мы не будем против того, чтобы вы ее вернули. Но надо сначала договориться, как и в каком размере НКР компенсирует нам ту часть Аляски, которая полагается нам по праву. Да, и надо еще учесть компенсацию неполученных за эти сто лет доходов. Ладно, чтобы проще было считать, давайте не будем высчитывать проценты на все эти суммы. Хотя их накопилось, конечно, очень немало.
   - Чего накопилось? - Верховный от такой бухгалтерии просто обалдел, - послушайте, Вы же помните поговорку про шкуру не убитого медведя? А в охоте на него Вы поучаствовать не хотите?
   - Охота? На медведя? Интересно, никогда не был. Надо посмотреть мое расписание. Постараюсь выкроить время.
   Только тут до Верховного дошло, что над ним издеваются, причем, судя по всему, с самого начала. Так что он закруглил разговор и в тот же вечер отбыл поездом в Омск.
   Сибиряки принимали его с размахом. И дело было не в их купеческих традициях. Когда имеешь дело с восточными правителями, то скоро понимаешь, что экономить на пышности встреч - себе дороже. Верховного немного резануло, когда сопровождавший его в машине с вокзала в правительственную резиденцию посол бодро доложил ему, что встреча прошла по высшему разряду - явно на уровне китайского лидера и на два порядка выше эмира Бухарского. Оба недавно приезжали в Омск с официальными визитами. Как бы ни вышло, что сибиряки пытаются за счет никому не нужной пышности подсластить горькую пилюлю.
   Похоже, к этому дело и шло. Сразу по приезде вместо деловых переговоров премьер УралСиба устроил званый обед в честь высокого гостя, засыпал его хвалебными тостами, в перерывах между которыми слух и взгляд обедающих услаждали певцы и танцоры. В танцевальной части упор делался на национальные номера и костюмы в сочетании с балетом. Балерины были чудо как хороши. Все было очень вкусно, красиво, шумно и абсолютно бессмысленно. Даже сидя рядом за столом для почетных гостей Верховному удавалось обмениваться с премьером лишь отдельными репликами. Да еще в придачу ко всему выяснилось, что через человека от него за столом сидит дуайен дипломатического корпуса - британский посол. И что, при нем вести серьезные разговоры?
   Да и вообще, все разговоры за столом крутились вокруг самых свежих известий из САСШ. Там буквально пару дней назад в одном из южных штатов в результате покушения был убит действующий президент страны. Собственно, сначала тяжело ранен, но до больницы даже и довести не успели. Американцы вообще были известны как любители резко решать вопросы с президентами, чьим правлением были недовольны, не первый случай, но на этот раз было совершенно непонятно, кто стоял за покушением.
   Окончательного Верховного добило предложение премьера посвятить следующий день медвежьей охоте. И как это понимать? Заранее ведь предупредили, что цель приезда - личные переговоры, даже без участия делегаций.
   Ответ на свой вопрос Верховный получил уже после обеда, когда они попрощались с гостями и премьер взялся его проводить на личную половину.
   - Вы не сомневайтесь, дорогой друг, я прекрасно понимаю цель Вашего приезда. Но Аляску нам сейчас не откусить. Да и, откровенно говоря, резону заниматься ею нет. У нас в процессе реализации такие важные проекты на континенте: в Китае, Корее, Средней Азии, там уже так много вложено, что новое направление просто не поднять. Да и Америка...Силы у нее много. Не сдюжим. А вот если они нам начнут палки в колеса вставлять, то будет нам конкретная труба. Да и вообще, сейчас у них вице-президент займет место убитого. А он парень пожестче прежнего. Да и вообще, что еще расследование покажет... Это, кстати, не Вы?
   - С какой стати. Это - не наши методы.
   - Ага. Это Вы кому другому расскажите. Ко мне Ваши бывшие коллеги из наших спецов уже сколько раз приходили с предложениями: то один китаец им не нравится, то другой хан в Средней Азии. Им только волю дай. Я-то обычно стараюсь их тормозить, а Вы что, никогда не прибегали к таким методам? Ни в жизнь не поверю!
   - Послушайте, не будем об этом. Я хочу вернуться к идее объединения.
   - Знаю про такое, слышал, но только простите за откровенность, а почему если объединяться, то именно под эгидой НКР?
   - Но и численность населения, и экономический потенциал, и военная сила...
   - Да у нас скоро будет не меньше. Вы же видите, как мы растем. Ресурсов - на две державы хватит. И свой вектор развития, и его идеология есть. А у Вас что? Переместиться на две ступеньки вверх в европейской политике и все равно не достичь верхней площадки? А зачем нам это нужно? Мы хотим быть здесь, в Азии первыми. И будем. Особенно, если вы к нам присоединитесь.
   - Но Россия, все же, - европейская держава.
   - Угу, и поэтому мы или тянемся к этим европейцам и доказываем им, что мы не хуже, а они нас иногда снисходительно по плечу похлопывают, или воюем за их интересы, позабыв о собственных. А чуть что не так - так вот уже их эскадры на подходе! А здесь другое. Здесь мы можем рулить первым номером. Так что подумайте. А завтра после охоты можем еще поговорить. Если у Вас, конечно, есть какой-то особый интерес к медведям, - и премьер хитро улыбнулся.
   Все было очевидно: Питер и Омск играли в эту игру вместе. Проклиная про себя своих бывших коллег, которые обещали ему оказавшуюся блефом всеобщую поддержку, Верховный отказался от охоты и на следующий день выехал обратно в Киев. Трудно сказать, что бы он там сразу натворил, если бы поддался на уговоры своих помощников и отправился в эту поездку на недавно приобретенном специально для его поездок с визитами британском пассажирском аэроплане в люксовом исполнении. Но неторопливый бег поезда, постепенно сменявшиеся за окном картины Западной Сибири и Урала, где жизнь буквально кипела, позволили ему несколько остыть, и в Екатеринбурге он вдруг изменил маршрут: вместо Перми и Нижнего поезд пошел южнее, через Казань.
   Верховный даже сам до конца не понял зачем, но ему захотелось срочно увидеть Померанцева и поговорить с ним. Вины казанского губернатора в том, что произошло, не было никакой, и речь шла не о претензиях. Верховному хотелось узнать мнение этого человека о том, почему здание, которое он строил не один год, и казалось бы, все предусмотрел, вдруг оказалось стоящим на песке и рухнуло в один миг.
   Телеграмма обогнала поезд всего на несколько часов и известие о том, что Верховный не только едет южным маршрутом, но и собирается остановиться в Казани на ночь, всполошило всех: и тех, кого это непосредственно касалось, и всех остальных в придачу.
   Померанцев старался в последние месяцы следить за обсуждением вопроса об Аляске с зарубежными партнерами. Сейчас он понимал, что дело, похоже, накрылось окончательно, и мучился недобрыми предчувствиями. Кто знает, чего захочет от него Верховный на этот раз.
   К счастью, администратором он был неплохим, подобранные им сотрудники губернского управления дело знали, и буквально за пару часов была подготовлена и резиденция главы государства в казанском Кремле, и гостиница для размещения его свиты. И в резиденцию, и в гостиницу срочно завозились свежайшие рыбные деликатесы, а для любителей экзотики - и национальные татарские мясные блюда. Даже кувшины с кумысом приготовили.
   По протоколу Померанцев вошел в вагон Верховного сразу после остановки поезда. Оркестра и караула на перроне выстраивать не стали, но публики собралось изрядно. И откуда только люди узнали о приезде высокого гостя?
   Верховный любезно ответил на приветствия губернатора, и они вместе вышли на перрон. Жандармы несколько оттеснили толпу, но какая-то экзальтированная дама пыталась пробиться с букетом цветов между двумя соседними жандармами. Она активно размахивала своим букетом, кричала "Браво!" и еще что-то в этом духе и привлекла внимание Верховного. Не то, чтобы народ в последнее время стал относиться к нему плохо, но ропот и внутреннее напряжение нарастали, и столь бурное проявление восторга он заметил. Поскольку заранее никаких подходов к публике запланировано не было, Верховный импровизировать не собирался, но на минуту задержался, чтобы приветливо помахать даме рукой. В этот момент и раздался выстрел.
  
   Глава двадцать первая
   Позднее, вспоминая случившееся, Померанцев часто ругал себя. Дело в том, что поезд Верховного не имел телеграфной связи и после прибытия на очередную станцию один из сотрудников его канцелярии срочно шел на телеграф и принимал поступившие на его имя срочные депеши. Если что-то действительно не терпело отлагательств, то он сразу догладывал об этом боссу. Так вот, в этот раз этот сотрудник почти бежал им навстречу. Сообщение было действительно важным - два часа назад в Лондоне был застрелен премьер-министр Великобритании. Узнай об этом Верховный еще в вагоне, он бы точно задумался: два покушения за два дня это многовато. Можно было принять дополнительные меры безопасности или вообще проследовать дальше на Москву и Киев. Но вышло как вышло, и Верховный рухнул рядом с Померанцевым с простреленной головой.
   Выстрел был мастерский. С крыши дома на другой стороне привокзальной площади при том, что цель, как потом установило следствие, открылась для снайпера буквально на пару секунд. Кстати, даму с букетом в сутолоке так и не задержали, и осталось неизвестным, не была ли секундная задержка, которую она создала, частью общего плана. Вообще место, откуда стрелял снайпер, нашли уже через полчаса, но что толку. Он оставил там и винтовку с очень приличной оптикой, и даже бинокль, при помощи которого его сообщник, похоже, давал ему наводку на цель. Попытка искать или стрелка с помощником, или их по отдельности, вообще сработала не в пользу преследователей. Только через пару часов поголовных опросов жителей выяснилось, что один из них видел выходящими из подъезда вообще пару - мужчину и женщину! А кто сказал, что наводить стрелка должен обязательно мужчина? И что вообще стрелок не был женщиной? Так что время было потеряно, и покушавшихся так и не нашли.
   После убийства Верховного во власти НКР образовался форменный хаос. Формально, по конституции, его место до новых выборов должен был занять глава Государственной думы, но такой вариант многих не устраивал. Что удивительно, всеобщий шок от случившегося вовсе не помешал руководству канцелярии сразу же попытаться запустить интригу в свою пользу. Впрочем, этих людей понять было можно. Статус этой конторы со смертью Верховного стал более, чем сомнителен. Законы страны вообще не предусматривали ни ее существования, ни наличия у нее каких-либо властных полномочий. И кто же так сразу согласится спуститься с небес в неизвестность?
   Померанцев, чуть отойдя от первого шока и увидев, что происходит вокруг, жестко взял контроль над дальнейшим развитием событий в свои руки. Жандармы действовали довольно толково: оцепляли, опрашивали, кого-то даже задерживали. Но оставалась еще масса других дел самого широкого спектра. Пришлось хвататься за все сразу. Здесь уже было не важно, обязан ли начальник местного авто-броневого училища подчиняться гражданскому губернатору или нет, но если сказано жестко, что курсантами надо усилить обычные полицейские патрули, то и спорить начальник не будет. Себе дороже может оказаться. Так, раздавая направо и налево указания и поручения и не думая о том, а не превысил ли он тем самым свои полномочия, Померанцев пресек попытку сотрудников канцелярии организовать форменную информационную блокаду города, чтобы не допустить утечки информации о случившемся. Затем он сам связался с Председателем Государственной думы и объяснил, что тому предстоит уже завтра провести экстренное заседание правительства. По ходу дела пришлось рявкнуть на протокол убитого, который пытался предложить сразу же выставить его тело чуть ли не в здании вокзала, или, в крайнем случае, отвезти его в Кремль, в резиденцию.
   - И что мы там с ним будем делать? - здесь Померанцев просто сорвался, - значит так, я своим приказом назначаю медицинскую комиссию, которая должна установить факт и причину смерти. А для этого отвезти дело надо в морг! И никаких вопросов! И, кстати, приготовить его к перевозке к Киев. Завтра траурным поездом и отправим. А там выставляйте, отпевайте и хороните. В столице положено все это делать!
   Но это были цветочки. Ягодки появились к ночи, когда Померанцев, наконец, добрался до своего кабинета в Казанском кремле. Он только успел сесть за стол, пытаясь собраться с мыслями и выстроить план действий на завтрашний день, как дверь в кабинет открылась без стука, и в нее вошел теперь уже бывший глава канцелярии. Он присел за сто для совещаний, тяжело вздохнул и приступил к делу.
   - Позвольте поблагодарить Вас за проявленную распорядительность. Хоть кто-то из нас сумел взять ситуацию под контроль. Но сейчас нас должно беспокоить другое.
   Померанцев молча ждал дальнейшего.
   - Вы уже позвонили ИО. Понимаю, что это было Ваша обязанность. Но давайте рассуждать здраво. Ситуация сложная. Мировых лидеров убивают одного за другим. Наш уже третий за всего лишь пару дней. Что последует дальше? Возможно, мы на грани войны или еще чего похуже. А ИО Вы ведь даже лично знаете. В Думе он выше всяких похвал, но - не лидер, согласитесь, не лидер.
   - А мы с Вами здесь сейчас что, определяем, кто будет следующим главой государства? Насколько я помню, выборы должны будут состояться уже через три месяца.
   - И чем это все кончится? Ничего толком не готово, выборщиков не наметили, программы нет. И кого мы получим?
   - Того, кого выберет народ.
   - Ой, да бросьте. Народ проголосует как надо. Но сейчас мы такой роскоши позволить себе не можем.
   - И что Вы предлагаете?
   - Идея пока очень сырая. Грубо говоря, хунту. 5-6 человек. Силовиков - варту и полицию, кого-то от военных. От губернаторов - Вас. От прежней власти, для обеспечения преемственности - меня. Все мы практики, никаких краснобаев.
   - И кто рулит?
   - Я, конечно. А как же иначе? А практически все просто: завтра соберем здесь у Вас ну, пусть это будет "комитет спасения". Здесь же прощание с Верховным устроим, в Киев даже и не повезем. Туда вообще ни ногой, пока все не уляжется.
   - А где хоронить? - Померанцев почти обалдел от такого предложения.
   - У него родовое имение под Курском, туда потом и отвезем, но сейчас не это главное. Нагнетаем изо всех сил! Три лидера убиты подряд! Эх, хорошо бы еще кого-нибудь днями...
   Померанцев с интересом разглядывал сидевшего перед ним человека. Знал о нем немного. Верховный привел его с собой и постепенно продвигал по чиновничьей лестнице в своей канцелярии. Видно, всем его устраивал. Два его предшественника на этом посту, которые имели действительно большой административный и деловой опыт, долго не удержались, а этот сидел крепко. И хотя многое в происходящем Померанцева, действительно, очень настораживало, но соглашаться на эту авантюру он не собирался. Возможно, действительно, страну и народ ожидали тяжелые испытания, но вот только пройти через них под руководством такой "хунты" - это из области научной фантастики.
   Померанцев уже открыл рот для ответа, но тут раздался телефонный звонок. Он с удовольствием схватил трубку и услышал голос коллеги из соседней, Нижегородской, губернии.
   - Привет сосед! - тот как всегда окал, будучи из природных волгарей, - как ты там, держишься? Ты вот что: если помощь какая нужна, ты только свистни! Тут сейчас по радио ИО выступает, рассказал о твоем звонке и уже пообещал завтра назначить дату выборов. Там у тебя, небось, сейчас шустрят эти, канцелярские? Так ты гони их в шею, надоели всем хуже комаров. А если будут упираться, то имей в виду: я перед разговором с тобой всех наших по Волге обзвонил, да и Дон вниманием не обошел. Надо будет - все встанут. А Москва там, говорят, уже даже и кандидата какого-то на выборы выставить готова. А они пустозвона не предложат. Так что держись! Мы в тебя верим.
   Во время монолога собеседника Померанцев специально держал трубку так, чтобы слова нижегородца были слышны и позднему гостю. Поблагодарив коллегу и попрощавшись, он положил трубку и вопросительно посмотрел на бывшего главу канцелярии.
   - У Вас все? Мне к словам соседа добавить нечего. Так что рекомендую пойти отдохнуть и собираться. Завтра в полдень траурный поезд уедет в Киев. Думаю, что Вам логично отправиться с ним.
   Следующее утро принесло новые новости, на этот раз из Парижа. Да, именно так. Президент Франции. Из винтовки, прямо в своем автомобиле. Мир охватила паника. Государственные лидеры, которые до этого чувствовали себя довольно спокойно, попрятались за семью замками, нервозность в отношениях между государствами возросла многократно, казалось, достаточно искры и полыхнет пламя новой мировой войны. Но главное - никто не понимал, кто стоит за этими покушениями.
   Померанцев в ту ночь так и не лег спать. Понимая, что его ночной гость приходил не только от себя и не случайно предлагал включить в число "избранных", в первую очередь, силовиков, он решил, что полностью полагаться на следующий день только на полицию и жандармов не стоит. Прямо среди ночи он приехал к Германовым и попросил их срочно связать его с Петровым. В результате утром патрули водников - все с траурными повязками на рукавах! - взяли под контроль всю прибрежную часть города, включая и подходы к вокзалу. А поскольку от Германовых Померанцев поехал домой к очень уважаемому, но скромному мулле и имел с ним долгий разговор, рядом с водниками встали татары, а перрон, по которому от машины до вагона несли гроб с телом Верховного, оказался застелен тончайшими коврами восточной работы.
   Нельзя сказать, что Верховного при жизни народ глубоко любил. Но странным образом и при пересадке в Москве, и по прибытию в Киев тоже соблюдался заданный в Казани тон высочайшего уважения к памяти покойного. Злые языки, правда, утверждали, что таким образом народ чтит не погибшего, а конституцию страны.
   В установленный срок состоялись очередные выборы коллегии выборщиков. В результате ожесточенной закулисной борьбы новым руководителем страны была выбрана компромиссная фигура - им стал Померанцев! При этом он прекрасно отдавал себе отчет в том, что московский кандидат, и как минимум один из кандидатов чисто украинского лобби были сильнее и перспективнее, но теневые хозяева жизни с Банковской улицы решили, что делать слишком резкий крен в политической жизни страны не стоит - чревато! Перед Померанцевым была поставлена задача медленно, постепенно устранить ненужный крен в пользу силовиков и освободить бизнес от их назойливой опеки. И последующие 10 лет он упорно и настойчиво работал в этом направлении. Результат сказался не сразу. Надо было менять людей, укреплять независимость судебной системы, развивать местное самоуправление, возвращая ему те полномочия, которые оттяпала в свою пользу центральная власть при прошлом руководстве.
   В результате период до конца 70-х годов стал благословенным - как потом говорили - этапом жизни страны. К удивлению многих Померанцев, бывший гетман закордонных справ, вовсе не увлекался внешнеполитическими вопросами. В отличие от своих предшественников он не пытался добиться дешевой популярности среди народа за счет эффектных и громких действий на мировой арене. Как ни странно, в этом отношении он оказался приверженцем французской политической школы, которая, как известно, считает внешние дела подчиненными по отношению к проблемам внутренним.
   Правда, в самом начале своего правления ему пришлось пройти через крайне сложный период в международных отношениях.
   Дело в том, что с убийством французского президента "эпидемия покушений", как потом назвали череду терактов, не кончилась. На смену выстрелам пришли взрывы. Впервые они прозвучали на церемонии государственных похорон в Париже. Не проводить их с участием зарубежных гостей было невозможно. Это было бы равносильно капитуляции, причем не понятно, перед кем. Опасаясь снайперов, французы блокировали не только чердаки и крыши, но и все окна квартир, выходившие на улицы по маршруту движения кортежа к Дворцу инвалидов. Естественно, был полностью закрыт доступ на Эйфелеву башню. По всему городу и департаменту Сены немедленно задерживались любые граждане, перевозящие или переносящие длинные предметы, в которых можно было подозревать винтовку. И церемония похорон прошла безукоризненно. Взрывы начались позднее, когда кортежи глав государств и правительств уже разъехались от Дворца Инвалидов и стали прибывать в гостиницы, где размещались высокие гости. Взрывные устройства направленного действия оказались размещены на первых этажах зданий, мимо которых проезжали машины.
   Реально террористы добились немногого - погиб лишь один второстепенный премьер и несколько глав получили ранения. Правда, общее количество пострадавших исчислялось сотнями. Способ покушений был не слишком эффективен, да к тому же, все взрывы происходили на сравнительно узких улицах у не самых роскошных отелей. Хуже было то, что стало очевидно: организаторы покушений не намерены останавливаться. И что ожидать дальше - не знал уже никто.
   Взрывами в Париже дело не ограничилось. Главу правительства Пруссии пытались "достать" уже дома, по возвращении из Парижа. И очень подозрительно выглядела катастрофа самолета президента одной из Балканских стран на обратном пути с похорон. По негласной договоренности было решено не информировать общественность о неудавшихся покушениях, но взаимный обмен информацией был налажен, и доступная немногим общая картина просто пугала.
   Разведки и контрразведки всех стран сбились с ног, но достоверной информации об организаторах и заказчиках покушений по-прежнему не было. Нет, конечно, масса подпольных левых, правых и не пойми каких групп и движений пытались взять на себя авторство, но все это было не то. По одной простой причине. Никто не мог внятно объяснить: зачем все это делалось. Да и объем ресурсов, которые пошли на подготовку всего этого кошмара явно зашкаливал и был непосилен для всей этой террористической мелкоты.
   Исходя из общего принципа: не верить никому, охотники за супер-террористами на всякий случай подозревали и друг друга, но здравый смысл опровергал любые конспирологические теории на этот счет. Потери, которые уже понесли ведущие державы, намного превосходили любые возможные выгоды от устранения сильных лидеров их соперников.
   Вдохновленные чужим примером, активизировались и местные, доморощенные террористы. До лидеров большинство из них и не мечтало дотянуться, но пострелять по высокопоставленным чиновникам и политикам желающих нашлось немало. Ситуация стала накаляться.
   Кто знает, во что все это могло бы вылиться, но, что касается реакции широкой общественности, то террористы явно не достигли желаемого. Растерянность и даже страх на первом этапе, безусловно, присутствовали. Но продлилось это недолго и уж, во всяком случае, широкой поддержки такие ужасные способы борьбы с властью не получили. Более того, может просто в силу инстинкта самосохранения - все же теракты в Париже собрали слишком много жертв из числа простых жителей города, или из чувства солидарности, но уровень настороженности и бдительности среди простых граждан невероятно вырос и создавал реальные трудности для тех, кто готовил новые теракты. Общество с отвращением отвергло терроризм как способ политической борьбы.
  
   Глава двадцать вторая
   Федор отложил последнюю бумагу и с облегчением вздохнул. Он все чаще с тоской вспоминал те времена, когда только начинал работать в этой больнице простым врачом. Сейчас, пройдя за минувшие годы всю медицинскую "лестницу", он уже второй год занимал кабинет главного врача, а, значит, к концу каждого рабочего дня приходилось иметь дело с толстой кипой различных бумаг. Жизнь в больнице кипела, и каждый шаг сопровождался различными бумагами, многие из которых, в конце концов, оказывались у него на столе. Не то, чтобы Федора привлекала такая карьера, но, отчасти, так уж получалось, что в нужный момент он оказывался наиболее подходящим кандидатом на то, чтобы брать на себя немного больше ответственности, да и был в его жизни самый важный фактор - Маша, которая считала, что уж ее-то Федор - самый умный, лучший и кому, как не ему... Спорить с ней не хотелось. И как можно спорить с женой, которая за эти годы родила ему четырех очаровательных детей? После рождения четвертого она решительно попрощалась со школой, и теперь все заботы о благополучии семьи лежали на Федоре. Так что должность главного врача и связанное с ней высокое денежное содержание были вполне уместны. Для частной практики оставались практически одни выходные, но это был скорее приварок, чем заработок.
   Чего Федор решительно боялся, так это превратиться в классического бюрократа от медицины, который ни операции толком провести не может, ни диагноза не поставит. Так что с самого начала он взял за правило как минимум половину рабочего дня в больнице посвящать "практической медицине" - оперировать, вести больных, участвовать в обычной рядовой медицинской текучке. В результате с кипами служебных документов иногда приходилось разбираться по вечерам, как это сегодня и получилось.
   Так что звонок из приемного отделения застал его на рабочем месте. Звонок был странным. Больной, а, вернее, раненый, снятый с транссибирского экспресса и доставленный к ним в больницу и уже фактически положенный на операционный стол, узнав фамилию главного врача, срочно просил его подойти в операционную.
   Знакомых у Федора было много и с прежних времен, и приобретенных уже здесь, в УралСибе, так что ничего удивительного в этом не было. Странно было другое. Пассажиры экспресса, случалось, попадали в больницу с ранениями, но, как правило, это был весьма специфический контингент. На стройках Востока использовалось немало заключенных, и не все из них, освободившись после отбытия наказания, могли мирно доехать до дома. Случалось, бузили с неприятными последствиями и золотодобытчики. Но было бы странно, чтобы кто-то из этой публики оказался его настолько хорошо знакомым.
   Однако, проветриться за операционным столом - это всегда полезно, и Федор охотно откликнулся на просьбу.
   Раненый был плох. Это Федор понял сразу, войдя в операционную и по его виду, и по озабоченным лицам персонала. Хирург принял его приход с откровенным облегчением. Опеки он не любил, но случай был сложный и редкий.
   - Множественные ножевые ранения, - озабоченно доложил он, - большая потеря крови. Очень странно все это выглядит. На обычную драку совсем не похоже. Не удары ножом, а именно порезы - длинные и глубокие. Поэтому он еще и жив - пока не вижу поражений внутренних органов. Он очень просил переговорить с Вами, но я побоялся откладывать операцию, пока Вы помоетесь. Так что уже начали.
   - Правильно сделали, - Федор понимал озабоченность коллеги. Последнее, что сейчас нужно, - это взаимные упреки. А сердце у него, прямо надо сказать, захолонуло, потому что в лежащем пациенте он узнал своего старого знакомого Николая.
   За последние несколько лет они не раз встречались, но, учитывая уж слишком живую службу Николая, постоянно поддерживать отношения не получалось. В последние год-два он, вроде бы опять что-то там делал в Китае и, как бы, уже до полковника дорос.
   - Делаем ревизию ран, шьем и главное - следим за основными показателями, - собственно, особых указаний от Федора тут и не требовалось, все уже и так работали, но положение обязывало, - и помним, что на столе у нас мой старый боевой друг и прекрасный офицер.
   Вечер выдался тяжелый. Все оказалось не так просто, как выглядело в начале. Пара проникающих ранений, все же, нашлась, и какое-то время все было, действительно, на грани. Так что до своего кабинета Федор добрался только к ночи.
   Еще на выходе из операционной ему сказали, что никаких документов у раненого с собой не оказалось, хотя одежда выглядела - если не считать того, что она была вся изрезана и запачкана кровью - очень недешево. Так что, предупредив в очередной раз Машу, что он задерживается в больнице, Федор снял телефонную трубку и позвонил в городское управление службы безопасности. От дежурного толку, конечно, не было, но он обещал, что Федору скоро перезвонят.
   Действительно, звонок раздался скоро. Николай служил по другому ведомству, но фамилия его в определенных кругах была слишком хорошо известна, чтобы дежурный не понял, кого надо подключать к делу.
   - Федор? Привет! Тебе мое имя ничего не скажет, но мы вас с Николаем встречали во Владивостоке. Значит, он у тебя? А мы с ног сбились! Будем через полчаса, а пока огромная просьба: мобилизуй всех своих, чтобы к нему, не дай Бог, никто не проник. Дело очень серьезное! Угроза реальная! Жди.
   Ничего себе просьба. Ночью в больнице один дежурный врач и сестры. Да еще старик-сторож у ворот. Федор был не уверен, что у него и оружие-то есть. Посидел, подумал. Открыл сейф, вынул из самого дальнего угла тот самый старый браунинг, который получил в свое время от Германова, положил его в карман халата и пошел к палате Николая.
   К счастью, обошлось. Коллеги Николая появились действительно через полчаса. Только увидев их, Федор понял, что забыл объяснить им, как пройти ночью в закрытую больницу, но когда он начал извиняться, те только рассмеялись - такие пустяки их не смущали. Похоже, они умели проходить сквозь стены. Пока, впрочем, дело ограничилось тем, что они тщательно перетряхнули вещи своего коллеги и, судя по их разочарованному виду, не нашли того, что искали. После этого долго благодарили Федора, а старший - тот самый знакомый еще по Владивостоку - понимающе кивнул на его оттопыренный карман и сказал своим:
   - Вот какой у нас доктор! Если что, так и сам может! Гвардия! Варшаву и Стамбул брал! А у нас здесь императора захватил!
   К удивлению Федора на молодых, с его точки зрения, ребят эти слова произвели магическое воздействие. Они - в штатском! - встали перед ним по стойке смирно и после долго смотрели с нескрываемым уважением.
   С этого момента у палаты Николая было установлено посменное дежурство, а у входа в больницу осталась одна из машин еще с парой парней с военной выправкой. Автоматы на коленях они даже особенно и не скрывали. Федор клятвенно обещал, что будет звонить по нескольким телефонам, которыми его снабдили, в случае, если раненый придет в себя, и дал осторожный прогноз в отношении сроков его возможного перевода в военный госпиталь. Последняя идея ему особенно понравилась. Николай ему был дорог, но действия его коллег убедительно показывали: они всерьез опасаются новых покушений на жизнь раненого. Вот только перестрелки в больнице Федору не хватало для полного счастья. Ночные сестры и так наверняка на следующий день взбудоражат весь коллектив рассказами об увиденном.
   Раненый пришел в себя уже на следующий день и сразу позвал Федора.
   - Здравствуй, доктор, - он был еще очень слаб и чем-то явно крайне озабочен, - вот видишь, как пришлось свидеться.
   - Да уж, хотелось бы мне тебя встретить при иных обстоятельствах. Но сейчас мы уже можем не опасаться, по крайней мере, худшего, хотя полежать придется.
   - Бог с ним со здоровьем. Уверен, ты сделал все что мог, за что тебе мое огромное спасибо. Но, думаю, меня у тебя сейчас практически сразу похитят и перевезут в место, где охрану организовать будет полегче. Вот только мне не до конца будет понятно, с какой целью меня будут охранять: чтобы чужие не добрались, или чтобы от меня никто не узнал лишнего. Поэтому будет к тебе просьба совсем не по твоей профессии. Слушай и запоминай...
   Николай оказался прав. Стоило им закончить разговор, как в палате появились военные медики со своими носилками, капельницей и вообще всем необходимым для перевозки раненого. У входа их ждала "скорая" с военными номерами и пара вездеходов, набитых автоматчиками. Военные забрали с собой не только Николая и все его вещи, но и заведенную на него медицинскую карту и вообще все бумаги, касавшиеся его пребывания в больнице. Похоже, им очень хотелось подчистить и все записи в общих журналах, где упоминался этот больной, но это само по себе могло вызвать нешуточные подозрения. Так что ограничились беседами с персоналом: мол, просьба не болтать, между собою ничего не обсуждать, а если кто чужой будет интересоваться - вот телефончик. Только позвоните - сразу приедем. После их отъезда Федор и сам посоветовал персоналу забыть все это как страшный сон.
   Сам он наконец-то добрался до дома, посвятил вечер воспитанию детей и мелким делам по дому и только поздно ночью рассказал Маше о встрече с Николаем и его необычной просьбе. Хотя он и обещал Николаю действовать самостоятельно, но понимал, что без ее помощи у него ничего не получится. Маша, как всегда, все переиначила.
   - Никуда ты не поедешь. Ты что, не понимаешь, что теперь они за тобой в первую очередь следить будут? На первой же станции снимут. Мы сделаем по-другому. Мы с Ольгой давно уже обсуждаем, когда она к нам в гости приедет. Я третьего дня от нее письмо получила. Профессор после своего инфаркта, как ты знаешь, уже отошел, так что она сможет на несколько дней его оставить. Даже хорошо: надолго она приехать не сможет, а пару дней погостить - запросто. А встряхнуться ей явно нужно. Я ей завтра же телеграмму дам.
   - Это мне нравится. Все равно он просил чуть выждать, чтобы подозрений не вызвать. Но как ты ей-то дашь понять, что она нам здесь очень нужна?
   - А ты не волнуйся. Она меня уже давно научила. У нас пароль есть. Если пишу "очень ждем", значит, дело серьезное.
   Федор только головой помотал. Вот же люди. Все предусмотрели.
   Так что ровно через неделю в доме у них появилась Ольга. Она бодрилась, но чувствовалась, что недавний инфаркт Профессора дался ей тяжело. Да и дорога. Три дня в поезде никого не красят.
   Однако отдыхать было особенно некогда. И уже вечером, раздав "внучатам" - Ольга и Германов не делали разницы между своими родными внуками и детьми Федора и Маши - подарки и даже научив их какой-то хитрой игре, корни которой, как заподозрил Федор, уходили еще чуть ли не в Смольный институт, она, наконец, села с хозяевами на кухне, и Федор начал рассказывать о том, что услышал от Николая.
   - Понимаешь, когда пошли все эти покушения на государственных лидеров, в местной военной разведки зацепились за хвост даже не информации, а так, слухов, что к этому могут иметь отношение китайские триады. Все же у местных возможностей в Китае на порядок больше, чем у европейцев или американцев. Но есть и обратная сторона: и у китайцев агентуры в Омске тоже больше, чем достаточно. Такое вот взаимное проникновение. Николаю, а он возглавлял почти легально - сидел в консульстве - резидентуру в Шанхае, никто не давал задания заниматься этим делом. Он встрял сам. И получил подтверждение, что да, действительно, китайцы задумали добиться серьезной дестабилизации всей международной политики, чтобы в условиях, когда все будут против всех, максимально укрепить свои позиции и создать новую срединную империю. А триады подписались на это дело с условием, что в случае успеха, они будут фактически легализованы получат часть постов во властных структурах. Там еще и моральный фактор присутствовал: хотели отплатить европейцам за все хорошее.
   - Но тогда при чем тут мы? Вроде никогда им ничего плохого не делали. Да и вообще, в информации о покушениях никто никогда не упоминал ни одного китайца...
   - Правильно, они действовали через цепочки подставных лиц, нанимая лучших исполнителей. Те никогда не знали, от кого поступил заказ. Наоборот, они путали следы, делали всякие намеки и прочее. В результате Аргентина опять воюет с Бразилией, а на Балканах, я так понимаю, сейчас опять будет взрыв. Американцам, вроде, намекали на вас, киевлян, но они не поверили и ищут следы у себя дома. А, с вашим, похоже, получилось до обидного глупо: заказ был на американца, француза и британца - обязательно, а дальше - до кого удастся добраться. Говорят, что еще несколько покушений сорвалось, но вот с ним - вышло.
   - Я готова во все это поверить, но, уверена, более серьезным людям потребуются доказательства.
   - Они есть. Он мне не сказал, в чем они состоят, но вот название швейцарского банка, номер ячейки и шифр.
   - Как все это там оказалось?
   - А ты как думаешь? Старая любовь не ржавеет. Он умудрился передать все своей Лизе - она как раз была с мужем в Пекине - а сам увел погоню за собой. Он и его группа делали вид, что у них есть с собой что-то такое, что необходимо срочно доставить в Омск. В результате по дороге он потерял всех своих людей - кто ранен, а кто и совсем, а его самого достали в поезде уже на нашей территории. Китайцы брали его силой, но стремились не убить, чтобы получить "языка". Дальше им просто не повезло - в вагоне в отпуск ехали золотоискатели. Китайцев они здорово не любят, и когда поняли, что происходит, то задавили их толпой и сбросили на ходу. А всего изрезанного Николая сдали полиции.
   - И что нам теперь со всем этим делать?
   - Он своим сообщать о доказательствах не хочет. Опасается, что находится, как он выразился, "под колпаком у триад". И вообще, по его мнению, предпочтительней, чтобы информацию о китайцах обнародовали киевляне, как менее заинтересованные люди.
   - Хитрец твой Николай. Хочет придушить своих обидчиков нашими руками. Киеву-то это что? Ну да, международный авторитет... Может быть, слегка. А вот когда китайцев всем миром начнут лупить за такие новации в области внешней политики, то очень даже жирные куски Омску и достанутся. Ну, да ладно. Считаться не будем. Я все поняла. Сделаем так: погощу у вас пару дней, потом домой, а оттуда - в Киев. Цифирки я все эти теперь до конца жизни помнить буду, так что сожги бумажку, от греха подальше.
   Так и сделали. И уже через неделю Ольга рассказывала все это мужу. Ну, и Петрову, конечно. Куда же без него.
  
   Глава двадцать третья
   Годы - штука тяжелая. Германов уже подходил к 70-летнему рубежу. Петров был немного помоложе, но тоже все чаще вспоминал про свой возраст. Так что друзья во время вечерних посиделок все чаще заменяли кофе с коньяком чайком с лимоном, да и то некрепким. А тут опять тайны, заговоры, преследования. Собственно, уже по дороге домой Ольга решила, что в Киев к Померанцеву, который стал Верховным гетманом три месяца назад, она поедет сама, но обсудить это с мужем считала необходимым. Несмотря на годы, пережитое, недавний инфаркт он иногда умел так посмотреть на вещи и предложить такое решение, что все остальные только качали головой. И на этот раз он тоже остался верен себе, с ходу удивив Ольгу.
   Изложив суть дела, она сразу же заявила, что в Киев поедет сама. Ольга предполагала действовать через Веру, поскольку ей казалось важным выстроить всю цепочку передачи информации так, чтобы ни китайцам, ни кому другому не удалось бы ее проследить. Она справедливо полагала, что и ей, и мужу душевное спокойствие на данном этапе жизни важнее любой славы.
   Услышав все это, Германов засмеялся:
   - Вот уж проситься на встречу к первой даме тебе точно не придется. Она мне тут уже междугородний телефон оборвала - хочет сама с тобой немедленно побеседовать. Вы только, главное, сразу не поругайтесь.
   - А что случилось?
   - А это ты своего сына спроси. Но если я правильно понял Веру, то их Наталья - или теперь уже наша Наталья? - находится в интересном положении.
   - Алексей?
   - А то как же.
   - Значит, готовимся к свадьбе?
   - Если бы все было так просто. Он-то хоть сейчас. Но она не хочет!
   Ольга все же росла и формировалась как личность в первой половине века, и понять происходящее ей было сложно.
   - Почему?!
   - Если по-простому, то дурь девке в голову стукнула. А говоря языком века нынешнего: она считает, что брак помешает ей реализоваться как личности. Она ведь у нас литератор, как ты помнишь.
   - А ребенок на руках ей не помешает реализоваться как личности?
   - Ей-то? Дочери Верховного? Подбросит родителям, а уж у них челяди достаточно. Так что имей в виду, Вера в ужасе. Она боится сразу всего: ущерба репутации мужа, перспективы получить в официальную резиденцию грудного ребенка, да и за будущее Натальи, конечно.
   - А что Алексей?
   - Уговаривает выйти за него замуж, а она ни в какую. Но он тоже дурак. Говорит: кончим учиться - поедем в Сибирь, там сейчас электротехника быстро развивается, его уже сейчас на какой-то завод сватают. А у нее в Москве издательства, литературные кружки и прочая дребедень. Ну, ладно, вы с Верой попробуйте во всем этом разобраться, хотя я лично сомневаюсь, что это вообще возможно. Но, главное, что твоя встреча с ней абсолютно мотивирована. А там уже и муж ее рядом. Так что днями и поезжай.
   Тут молчавший до сих пор Петров тихо хмыкнул.
   - Вы уж извините, друзья, но я бы, как говорится, на расстоянии нашу хозяйку сопроводил. Чем черт не шутит.
   Так и порешили.
   От разговора с Верой Ольга безумно устала. Ну, сколько можно переливать из пустого в порожнее. Решения все равно не было. К своему удивлению, Ольга вдруг почувствовала, что она начинает понимать Наталью. Времена менялись, сама атмосфера общественной жизни становилась иной. Ольга, естественно, очень любила сына, но, одновременно, она понимала, что дороги у него с этой девочкой в жизни, скорее всего, будут разные.
   Все остальное, правда, сложилось очень удачно. Женщины так засиделись, что дождались Померанцева, который, по словам Веры, обычно раньше 10-11 вечера домой не возвращался. Вера, конечно, удивилась, когда Ольга попросила его о кратком разговоре наедине, но спокойно ушла дать распоряжение прислуге, чтобы подавали чай.
   Еще больше она удивилась, когда, вернувшись, услышала, как Померанцев срочно вызывает к себе домой в этот поздний час ключевых министров - он не любил слова гетман, начальника Генерального штаба, обеих разведок - политической и военной. Так что чая понадобилось много. Сидели почти до утра. В результате уже утром начала разворачиваться секретнейшая спецоперация, целью которой было извлечение из сейфов швейцарского банка того самого пакета доказательств и доставка его в Киев. Ветераны позднее вспоминали, что ничего подобного ни по уровню секретности, ни по масштабу принимавшихся мер безопасности они не видели ни до этого, ни после. Дошло до того, за добытыми материалами во французский Марсель была направлена специальная эскадра - крейсер и два эсминца. В качестве операции прикрытия была организована покупка в той же Швейцарии десяти тонн золота в слитках. В тени золота два портфеля с бумагами были практически незаметны, а окружающие с пониманием относились к суете вокруг конвоя.
   Скрупулезный анализ полученных материалов проводился независимо несколькими экспертами и дал позитивное заключение. Дальнейшее Померанцев взял на себя сам. Ему как раз подошло время нанести визиты в западноевропейские столицы.
   По традиции, начали с Парижа. Заодно апробировали и авиалайнер как средство доставки. Получилось быстро и эффективно. Но Померанцеву не понравилось. Все-таки, путешествуя на поезде, он успевал приобрести определенный душевный настрой, понять, что приехал в другую страну и здесь ему предстоит общаться с другими людьми. А самолет - три часа и в иллюминаторе видна Эйфелева башня, а настроя нет. А, между, тем улицы Парижа явно стоили того, чтобы к ним присмотреться повнимательнее. Померанцев любил и умел наблюдать, и даже сейчас, из окна быстро проезжавшей машины он видел, что внешне парижане очень изменились. Ладно, юбки колоколом. Эта мода уже дошла и до Киева, тем более, что она очень удачно подчеркивала некоторые... достоинства киевских девушек. Но узкие, короткие брюки в обтяжку! И куда делись шляпки с вуалью и обязательные перчатки? Нет, решительно, мир стремительно менялся, и к этому надо внимательно присмотреться. Дело же не в юбках и женских брюках. Это все лирика, но за ней стоят изменения в мировоззрении.
   Встреча с президентом республики у него была запланирована на второй день краткая, протокольная, поскольку его формальным визави был все же их премьер.
   И вот, когда все необходимые по протоколу слова уже были сказаны, и как бы уже и не прощаться время пришло, Померанцев вдруг попросил президента о коротком разговоре наедине. Французы удивились, но не особенно - эти русские вечно что-то выдумывают. Сейчас, похоже, у них все-таки хватило ума рассказать о своих планах заранее. Сопровождающие покинули помещение, и Померанцев открыл папку, которую ему заранее передал помощник. В ней были лишь основные материалы, подтверждавшие виновность китайцев, а также перечень всех остальных документов. Удобства ради все было снабжено переводом на французский язык. В двух словах Померанцев объяснил суть дела, не вдаваясь в детали появления у киевских властей всего этого добра.
   Доброжелательная улыбка, которая присутствовала на лице француза во время разговора, исчезла и сменилась жесткой, даже в чем-то хищной гримасой. Он взял и молча полистал документы.
   - Значит, кто-то все-таки докопался до истины. Что же, этого следовало ожидать. Вот только не понятно, как все это попало к Вам? - он глянул на Померанцева так, как будто пытался взглядом прочитать ответ на этот вопрос.
   - Удивлены? Неужели Вы думаете, что мы могли позволить себе оставаться в неведении, кто и зачем сначала убивает президента республики, а затем минирует пол-Парижа? Искали все и, в конце концов, нашли. Потеряли при этом кучу агентов в притонах Марселя, но, что делать, иначе нельзя. Сименон - а он прослышал об этом от своих друзей из Сюртэ - локти кусает с досады: я ему лично запретил касаться этой истории под любым соусом. Но вот когда нашли, и поняли, что след ведет к китайцам, я приказал остановиться. Мстить триадам? А зачем? Что это нам даст? Китай в недалеком будущем станет колоссальным рынком, и если мы с ними сейчас поссоримся, то на этом рынке будут торговать все, кроме нас. Так что признателен Вам за участие, но советую, нет, требую: забудьте обо всем этом раз и навсегда. А иначе смотрите: как бы Вам не то, что Аляску не вернуть, а Крыма бы не лишиться. Но это так, к слову. А вообще было очень приятно познакомиться.
   Померанцев давно уже не питал особый иллюзий в отношении наличия у европейцев таких понятий как честь и совесть, но настолько торгашеский дух главы ведущей державы Европы покоробил даже его.
   Завершив дневную программу, он поехал не в отель, а в резиденцию посла, попросил зажечь камин и долго сидел у живого огня. Он пил водку, отказавшись от всех предложенных послом старых коньяков, и жег в камине три пакета со сверхсекретными материалами: один - отвергнутый президентом, и еще два - предназначенные для Берлина и Лондона. В языках пламени ему чудились какие-то незнакомые лица, и он очень удивился бы, если узнал, что это лица Федора и Маши, их друга полковника Николая и всех его офицеров, которые полегли, пробиваясь в Сибирь мимо бойцов триад.
   Но завтра будет новый день, и надо будет лететь в Лондон, и договариваться с чопорными англичанами. А потом пруссаки... И он сделает и в Лондоне, и в Берлине все, что нужно и будет молчать о покушениях, но вот только как потом смотреть в глаза своим возможным будущим сватам: те сдали ему такую козырную карту, а игра рухнула в самом начале. Впрочем, они поймут. Они знают, чего стоят все эти "друзья".
   И Померанцев вспомнил свой последний разговор с Германовым. Выборы гетманских выборщиков уже закончились, предстояла только формальная процедура голосования, которая должна была закончиться его победой. Надо было ехать в Киев, и буквально накануне отъезда он заехал к профессору. У будущего Верховного гетмана было странное ощущение, что перед вступлением в должность ему надо обсудить с Германовым, что же делать дальше с вопросом об Аляске.
   - Забудьте об этом, - профессор сразу снял с его души огромный камень, - все равно не дадут ничего сделать. Ни с Аляской, ни с объединением. И вообще, хватит смотреть в прошлое! Сегодня мы имеем то, что оставили нам предки, а завтра будет таким - каким его сделаем мы. И если вы не довольны полученным наследством, подумайте о том, что оставите преемникам. А с объединением... Похоже, сейчас не судьба. Но жизнь же на нас не кончается! Придут другие времена, иные люди. Они и решат. У Вас очень хорошо получается решать конкретные вопросы жизни народа - так и занимайтесь этим. Оно того стоит.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

145

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"