ИСПАНСКАЯ ПОЭМА

Предисловие

Есть город удивительных историй,

Легенд и тайн задёрнут пеленой.

Размыт в нём, словно в дымке аллегорий,

В сфумато истончён его герой.

Черны глаза, как ночи в душном зное.

В них страстью затушёваны холсты

И чудится, что в темноты покрое

Ключ к сердцу спрятан женщины - мечты.

Её, как героиню Базиака,*

В душе вы освящаете, любя,

Но вас пленяет в пудре лунной мрака,

Желание, преграды исстребя.

Она вам тихо шепчет ваше имя,

Но слышится лишь сердца рваный стук.

Вся лунным светом светится богиня

И сладостью пьяна любовных мук.

Что поднимается из ваших недр?

Цветенье сердца, чувственности нрав?

В том ключ моей истории в Толедо -

Двух жажд любовных амальгамный сплав.

*Рене Базиак - автор произведения "Ночь в Толедо"

I

Испанский рыцарь новой моды,

Народных чаяний кумир,

Плебейский баловень свободы,

Пришёл, как средь чумы на пир,

На берега красивой Тахо,

Цвели где маквис и тимьян.

Свой бенефис устроить махо

Решил в Толедо как смутьян.

Что в принца превратит неряху?

Ночь, плащ, на талии кушак,

Нож - саблезубая наваха,

Монтера, да стальной кулак.

Его отца - тореадора

Престиж и силу красоты,

Свистала знать конкистадоров.

Аделантадо бедноты

Во всём завидовали доны

И обожал простой народ,

Пылали страстью девы, жёны,

Законодательницы мод.

Он в знойном мареве Мадрида,

Как гладиатор в Колизей,

Шёл на арену для корриды,

Чтоб жизнью рисковать своей.

В пылу безумной круговерти,

Где ярость застилает взгляд,

С мулетой красной в пляске смерти

Тореро совершал обряд

И усмирял ударом шпаги

Чудовищ буйные сердца,

Как Минотавра в час отваги

Тесей мечом своим пронзал.

Бык, словно Зевс, грозя наскоком,

Стремился жизнь его украсть,

Как финикийскую Европу.

Как к Пасифае свою страсть,

Он расточал в кругу арены

Жестокость бешенства в бегах

В час роковой кровавой сцены,

Жизнь перечёркивая в прах.

Фигурами Pase De Pecho,

Trinchera и El Natural

Бык мотадора искалечил

Смертельно, погрузив в печаль

Народ, что труп его укроет

Не в саван, а в капоте-плащ.

И кровь из ран слезами смоет

Поклонниц погребальный плач.

Элегии их завываний,

Гортанных, вдовьих, затяжных,

Утробной болью расставаний

Сердца разбередят живых.

II

Сын был подобран сарацином,

Мориско, увезён в Алжир,

К берберам, маврам, бедуинам,

Кто проклял христианский мир.

Идеи Нового Завета

Он заменил ему тогда

Рассказами о Новом Свете.

Как Вифлеемская звезда,

Зажглась надежда в сердце юном,

Превозмогая боль потерь,

Не только местью жить угрюмой,

Но счастьем, хоть и не теперь.

Он воспитал юнца пиратом,

Кто как османский приватир

Громил испанские фрегаты

Под грохот пушек и мортир.

В прибрежных городах Европы

Подросший юноша искал

Девиц, красивых, волооких,

И их рабынями сбывал.

В любви как в страсти без причины

Всегда бывал без меры рьян.

С одной из них он стал мужчиной,

Влюбившись в её стройный стан.

Была кабилкой та особа.

Цены, как целый караван,

Весь в мараведи высшей пробы

Увешан праздничный тюрбан.

И амулет, что под гандурой

Корсар нащупал, чуя блажь,

Красы дурманящей фигуры

Был символ и надёжный страж.

Он жил с ней год, питая соки

Волшебной плотской красоты,

Что вызывала лишь пороки

И уводила от мечты.

И отпустил её свободной,

Хотя Османский халифат,

Чтоб обладать красой подобной,

Готов отдать был весь Багдад.

Стать видным капером на флоте

И жить торговлею рабов

Весь век в невольничьей охоте

Он не хотел и был таков.

Под всхлипы грустные Ребекки,

Что с бризом в море унеслись,

Он поднял парус на шебеке,

Во взрослую пускаясь жизнь.

Бежал назад на Пиренеи,

Где он с младенчества взрастал,

Куда к любимой Дульсинее

Кихот на Росинанте мчал.

Во всём там ловкие марраны,

Скрывали свой иудаизм,

Сорвал их расселений планы

Изгнаний тяжких катаклизм.

Где след отеческого праха

Давно в безвестности забыт

И лишь за поясом наваха,

Фамильной чести помнит быт.

Была честь попрана коварно

Соседом - другом для отца

И стала вещью антикварной

После кончины храбреца.

Поклялся сын найти соседа,

Восстановить себя в правах,

Вернуть свой титул и в Толедо

Захоронить отцовский прах

В именье предков, в склепе донов,

Вязь паутины опростав,

Где барельефная Мадонна

Лобзает в саване Христа.

Пролил слезу, как ангел падший,

Берберский пасынок, корсар

Над прошлым, выбрав в настоящем

Любовный плач ночных гитар.

Он, сын погибшего тореро,

Подрос, окреп и возмужал

И выглядел, как кабальеро,

Укрыв плащом отца кинжал.

Но прежде в лоно старой Церкви

Вошёл он, чтобы приучить

Себя к смиренью мнимой жертвы,

К врагу тем самым ближе быть.

И овладел мерилом пыток,

У ведьм вытаскивал ребро,

Оплавив тайну Евы в слиток,

Чумы с разврата серебром.

Служа мечом доминиканцам,

Познал карательный закон,

Чтобы с соседом поквитаться

Однажды смог достойно он.

Сбежал на лошади аллюром

Узнав, кто был его врагом,

Из башен монастырских хмурых

Наш махо в сумерках тайком.

И вот пришёл с бродяжьим танцем

Туда, где, словно фараон,

Держащий в страхе всех испанцев

Жил очень знатный, грозный дон.

Богатый дон Корузо Педро,

Что махо в гости не зовёт,

В чьих жилах, словно ртутью в недрах,

Кровь всей Испании течёт.

Вооружившись тамбурином

И парой звонких кастаньет,

Наш махо рыцарем старинным

Запел любовный свой куплет.

Ворвался в город куртуазным,

Он трубадуром шапито

Под окситанским флагом красным

В смешных помпончиках с крестом.

И престарелая дуэнья,

На кастельяно матерясь,

Увидев махо представленье,

Крестилась, охала, стыдясь.

Обворожительною свитой

С ней вышла робко на балкон

Сеньора или сеньорита,

В которую он стал влюблён.

Зарделась и она румянцем,

Как инквизиции костры.

В Толедо надо быть испанцем

Средь темпераментной игры

Двух взглядов, чаш огней пролитых,

Один сверкает, как кинжал,

Другой невинных кармелиток

В себя смирение вобрал,

Но знает зов свободы басков,

Вкус толеданского вина,

Пылает кровь в ней страстью плясок,

Которыми она пьяна.

Наполовину аквитанка,

На треть погибший Карфаген

С чертами хрупкой парижанки

С замысловатым кодом ген.

В бриллиантах обруч под веспайо,

Головка дивная под ним

И сзади крылья вырастают,

Как будто дева - херувим.

В каркасном платье с пелеринкой

Корсет подчеркивал ей грудь.

Продолжил с паузой-заминкой

Герой наш балагурить муть.

Блондинка с чёрными глазами,

От мавров в них остался след -

В бездонной поступи цунами

Из тьмы богини силуэт.

Она над ролью Дульсинеи

Смеялась, как и весь народ.

В ответ же, страстью пламенея,

Глядел на донну дон Кихот,

Кто вся в доспехах маньеризма

Томилась от монашьих пут,

Кляня грехи католицизма,

Что осквернял шутливый плут.

А он высмеивал пороки

Аутодафе еретиков,

Как жгли красавиц дивнооких

В безумном чаде городов.

- "Беда богатых толеданцев,

Крутых властителей земли -

Они роднились итальянцам,

А те интриги им плели.

Губили Медичи и Борджа

Цвет ренессансных патронесс

Семьи Толедо, жертвы множа,

Их консуммируя грандесс.

Как с де Толедо Леонорой

Муж Пьетро Медичи свёл счёт,

На вилле ди Кафаджиоло

Ей жизни он прервал полёт.

Да сколько их, красивых, смелых,

Сгубили в кознях палачи.

Взять тайну смерти Изабеллы,

Звезды семейства Медичи.

Проклятий матримониальных

Прошла чумою полоса,

Талантливых и гениальных,

И самых лучших искромсав.

Те жертвы в траурных мантильях

С могилами обручены.

Пускай же помнит вся Кастилья

Трагизм историй старины!

В честь них, кто в райских анфиладах

Прощает всем канальям зло,

Спою невинную балладу.

Моё такое ремесло...

БАЛЛАДА О ТОЛЕДО

Толедо - город мудрый, город старый.

Традиции древнейших мастеров -

Твой мост с изящной аркой Алькантара

И сталь дамасская твоих клинков.

Толетум иберийских карпетанов

И Толайтола мавров - всё есть ты,

Разгромленный жестоким Ганнибалом,

Восстал из пепла и обрёл кресты.

В Толедо в старом замке мавританском,

В Алькасаре кастильских королей

Хранится дух могущества испанцев,

Изгнавший всех врагов с земли своей.

Вестготы, мавританские владыки,

Дамасский халифат и Древний Рим,

И Карфаген, все с жадностью великой

Бывали здесь, но город невридим.

Здесь важностью велик в священном сане

Собор Успенья Девы Пресвятой,

Живёт и здравствует примас Испании,

Нет больше в мире ризницы такой.

О, вечный твой соперник Таррагона!

Ведёт с тобой свой каталонский спор

И тянут мантию епископского трона

Прелатов гвардия, жестоких сбиров двор.

В том споре епитимных эпитафий,

Надгробных почестей - проклятие речей

Мы слышим пиетет аутодафе

И пыточное лязганье ключей.

История Толедо знает муки

И ужасы асфиксий и измен

Её грандесс. В руинах акведука

Сокрыта тайна этих мрачных сцен.

Прелюбодейки и прелюбодеи,

Горячим темпераментом пьяны,

Все становились жертвами злодеев

Междоусобной родственной войны.

Старинный род Альварес де Толедо,

Испанских грандов богатейших ветвь,

Увядшая в трагедиях и бедах,

Которую сточил коварства червь.

Прекрасные, о, гранды - сибариты,

Напыщенные славой и хвалой,

Но здесь не вы в почёте знамениты.

А кто же этот сказочный герой?

Ликуй и пой, народ и кабальеро!

Приветствуй стоя, вот он, твой герой!

Возглавивший восставших комунерос,

Да, это он - Толедо, город твой!

Он под пятою королевской власти,

Террора инквизиции зачах.

Поругано его простое счастье,

Истлело, разложившись в палачах.

Но знай, народ, средь чумового мора,

Когда смерть запоёт свои стихи,

Придёт и к ним монах Савонарола

Грозить бичом расплаты за грехи.

Я лозунг герба Джулии Гонзага

Тебе, о, мой Толедо, подарю -

"Non moritura" в полотнище флага

Пусть вечность трепыхает на ветру!"

Перстом примас приказ кидает

Схватить безумного шута.

Свистит вся площадь, город знает,

Что совесть знати не чиста.

Но гнев улыбкою венчальной

Сменяется в глазах пустых:

- "Вы арестуйте его тайно

В вечерних сумерках густых".

И по приказу командира,

Чтоб каждый за певцом следил,

Отправлены четыре сбира,

Но тщетно, махо след простыл.

Его, как ночь, собой укроет

Бретёров толеданских храм,

Кто, промышляя здесь разбоем,

Всё отдавали беднякам.

Ведь он их потчует надеждой,

Что не греховный это труд

И что не зря в петле мятежной

Они когда-нибудь умрут.

Они ж его питают силы

Трагедиями бедноты,

Как жизнь доводит до могилы

Без чести, прав и красоты.

Наутро, словно тамплиером

В Крестовый двинет он поход,

Ведь трубадура с песнью смелой

Везде приветствует народ.

- "О, ты, эпоха Возрожденья!

Восторг и просвещенье дел!

Пора античных увлечений

И гуманизм не душ, а тел.

Rinascimento, да, сеньоры!

Рай, верно, здесь, он на земле!"

Пьянятся горожанок взоры,

Кокетливых в дезабилье.

- "Пусть на могиле каждой гранда,

У склепа среди слизких плит

Цветок не вянет амаранта,

Он будет всё равно забыт,

Поскольку ничего не сделал

Тот дон для счастия других.

И прах, усопший, кабальеро

Не будет чтим средь молодых".

Порыв витиеватой речи

Округу пылко бередит.

И, широко расправив плечи,

Вдаль махо весело глядит.

III

Смеялась старая Кастилья,

Пел махо песни, танцы плёл.

Средь узких улочек извилин

Тот шум народ на площадь вёл,

Где в генуэзские фонтаны

Наивно писал Купидон,

Шипела, омывая раны,

Вода атлантам в свой урон.

Там шут, танцующий фанданго,

Гитары плач, смех кастаньет.

И донна в страсти цвета манго

Ему уж машет свой привет.

- "О, лузитанские принцессы!" -

Взгляд посылая на балкон,

Влюблённый юноша-повеса

Рисует сердца медальон.

- "О, Амэрэнта, Мэрисела!

О, Арэсели, Асунсьон!

О, Мелестина, Мигуела,

Эстелия, Адорасьон!

Вы все подобны орхидеям!

Нежны, красивы, как цветы"

И взгляд колдует юной феи,

Летит с балконной высоты.

"Ликуй же, славная фиеста!

И слушай правду без прикрас.

Проклятье! Не сойти мне с места,

Коль не забавит она вас!

Я объявляю злом доносы.

В них яды козней сатаны.

Пусть Папа Римский в нос гундосит

О благочестии жены,

Но если муж или любовник

В ней малефику разглядят,

То их любовный треугольник

Весь будет пламенем объят.

Любовь поругана, забыта

И с изуверством палачей

Распята, сожжена, убита

Под рабский говор их речей.

Под их циничное распутство

Казнит её любой король.

Забыта в божьем опекунстве

Её не сыгранная роль.

Она должна быть полнокровной,

Хоть нам обратное твердят.

Союз физический с духовным

По настоящему богат.

Он свят, поскольку созидает,

Творит божественный итог.

Молчите вы, но каждый знает,

С Любовью человек есть Бог!

И я люблю, и мои чувства

На тёмной стороне луны

Воспеть способно лишь искусство

Из иберийской старины".

Щипал влюблённый мандолину.
Как страстью цвёл закат вдали
И стыд свой, как наряд, отринув,
Ночь опускалась до земли.

Как ржавый рыцарь в плеске вёсел 
Разворошил забвений ил
И в серенаде пыльных вёсен
Запел о той, кого любил.

Звучало имя быстротечно - 
Тату на древнем языке
И на Пути небесном Млечном, 
Клинком, блестя в его руке.

Отказом донна всех карала
И, суд свой пламенно верша,
Её строптивая не знала 
О чувстве рыцаря душа,

Что погребенное в руинах 
Средь джунглей из прошедших лет  
Желаньем, как вином старинным, 
Обогатило свой куплет.

Зарос, как спрятал чувства донны,
Плющом колхидским весь балкон,
Но следом вышел на поклоны
Ее ревнивый старый дон.

Костюм эпохи Ренессанса,

Барокко или рококо.

Хоть был он гордостью испанца,

Сдержал смех махо нелегко.

Камзол гофрирован горгерой,

Раздулся в кальсес, словно шмель,

И благородные манеры

Раскрепощал весёлый хмель,

В хубоне выпуклом смеялся

И в облегающих чулках,

Дон бочкой хереса казался

На страусиновых ногах.

- "Кощунство! Срам и богохульство!

Фанатик! Дьявол! Еретик!

Так осквернять святое чувство!

Казнить его!" - вскричал старик,

Епископ в рясе кардинала,

Надзорный Папы над страной,

Что был развратным маргиналом

Бесчинств и оргий под луной.

Он одарял своих любовниц

Всех должностями аббатис,

Разыгрывавших днями скромниц,

Ночами чувственных актрис.

Бесчестный, с совестью нечистой,

Он не носил в душе креста.

Под маскою евангелиста

Скрывалась суть Антихриста.

И вслед за ним заголосила

И хунта вся наперебой.

И с мест сорвались альгвасилы,

Чтоб долг исполнить страшный свой.

Стремглав ретируясь, идальго
Забросил орхидей букет
И улыбнулась Эсмеральда, 
И взгляд не говорил уж "Нет".

Так было в прошлую фиесту.

От инквизиции сбежал

Наш махо, только вот не к месту,

Он к донне страстью воспылал.

И через год всё с тем же кредо,

Но в обновлённом амплуа,

Он вновь наведался в Толедо,

Чтоб завершить свои дела.

IV

Ансамбль античных истуканов

Шумел, как в арках акведук.

Пришла красавица к фонтану.

Сиял агат в браслетах рук.

Зной обжигал фигур рельефы.

Пылала страсть в телах из ниш.

Химеры, прячась в барельефы,

Хранили сном сиесты тишь.

Подобно миражу видений,

Что соблазняют в знойный час,

Манит в кокетстве омовений

Стрельба красивых женских глаз.

В носилках знатную сеньору

Влекло к прохладе звонких струй.

И цвету нежности во взоре

Послал воздушный поцелуй

Наш махо, слуг её отринув,

В своей решительности к ней

С невинной куртуазной миной

Приблизился, как к Еве змей.

В нём донна юношу узнала,

Кто вызвал трепет ей в груди,

Какого Церковь не поймала,

Но покарает впереди.

- "Сеньора! Вы - моя богиня!

Желаний чувственный алмаз!

На небе ночью тёмно-синей

Нет звёзд, красой, затмивших вас"!

- "Вы темпераментный мужчина.

Но ваше ухажёрство зря.

На свете нет такой причины,

Чтоб вам преследовать меня".

- "Притворства я сорву личину

И вам откроюсь, не тая.

Любовь, она тому причиной,

Что не теряет время зря".

- "Вы - рыцарь, хоть не куртуазный..."

-" Что ваше сердце холодит?!"

- "Мой муж...Развратник гривуазный!"

- "Ваш муж? Он будет мной убит!"

- "О, нет, прошу вас, ваша милость!

Не надо крови, дон артист", -

Звучала в голосе игривость:

" Я верю, что порыв ваш чист..."

- " Не допущу в любви трагедий!

И мне ответит ваш супруг,

Что не даёт духовной снеди

Для чувств, снедающих досуг".

- "Вы вспомните ещё Верону.

Ромео яд, Джульетты нож..."

- "Ваш муж подобен Аполлону?"

- "Нет, на Нерона он похож.

Мой папа был не кабальеро.

Пройдоха и торговый плут.

И Эсмеральдой Каминеро

Меня по батюшке зовут.

Хуан Энрике Каминеро,

Скажу вам, право, без затей,

Торговлю вёл на Пиренеях

В разнос не хуже, чем еврей.

Он уходил от алькабалы -

Торговый не платил налог,

Но стал судьбы моей вандалом.

Его презрел за это бог.

Он жизнь закончил некрасиво,

С прорехами в своих делах,

Когда, как грифы, альгвасилы

Клевать слетелись его крах.

В торговле мутной с Новым Светом

Он мне приданое скопил.

Благодарить его за это

Мне бог теперь всю жизнь ссудил.

Придумал брачный меморандум,

Чтоб шёл инвестор в женихи,

Сумел сосватать меня гранду

Наверно, за мои грехи.

Потомок самого Кортеса

Жизнь превратил мою в тюрьму,

С приданым в двести тысяч песо

Была я отдана ему.

Как есть биллонная монета,

Светился мнимым счастьем дон,

И, усадив меня в карету,

Тираном оказался он".

- "Но в чём, позвольте, тирания?

Чем взгляд печален, удручён?

Хотите, буду ваш Мессия?!

Мне это, право, нипочём!"

-" Он мой тиран, моя могила,

Дракон, что деву заточил

В высокой башне, поглотила

Которая остаток сил.

Мой муж противен мне по духу.

Он, юность, как и честь поправ,

Меня содержит, словно шлюху,

Не жизни, смерти богом став".

- " Восстань, как Пачеко-Тендилья!

Как толеданская земля,

Что в комунерос с де Падилья

Восстала против короля!"

- "Помилуй бог! К чему безумства,

Ещё и среди бела дня.

К измене никакие чувства

Склонить не властные меня.

Да что ты знаешь, милый махо,

О жизни? Право, не бранись!

Как рыцарь без упрёка, страха,

В любви до гроба не клянись.

Моя судьба, увы, печальна,

О чём скорбит мой дух тайком.

Была сосватана банально

И замужем за стариком.

Любовь... Мой друг, ну что ты, право!

Во всём главенствует успех.

Я лишь достойная оправа

Его и кукла для утех".

- "Сеньора! Дайте ж объясниться!

Позвольте мне лелеять вас!

Ведь не возможно не влюбиться

В такую, встретив здесь, сейчас!"

Она чуть голову склонила.

Печальный взор её блуждал.

Таилась в нём такая сила,

Которой он ещё не знал.

- "Ребёнок!" - с ласковою миной

Она носильщиков зовёт

И узкой улицей старинной

Всё тем же миражом плывёт.

-" Забудь меня, мой толеданец,

Как клич к восстанью на устах.

Прости мне робости румянец.

Хочу я быть с тобой в мечтах!

В том мире, от всего свободном,

С тобой сбежать назад в Эдем,

Не зная грех свой первородный

И что последует затем.

Там, но не здесь, где грех измены

Коррехидоры стерегут,

Народы, как быков арены,

Загнав на дно звериных смут.

Кострами, словно языками,

Скользит по ведьмам скорый суд

И палачам его веками

Не искупить греховный зуд.

Прощай, моя любовь святая!

Безумной встречи краток миг.

Любую мысль грех съедает

И тело превращает в шпик.

Прощай, любовь! Моя зарница,

Я клятву верности даю

Тебе! Нам встретиться случится

Во мной придуманном раю".

И махо, опьянённый встречей,

Влюблённый, пылкий, молодой,

Пошёл готовить свои речи

Для выступлений пред толпой.

V

Под тихий шорох мантий хунты

Окинул взором он народ.

- " В простонародье зреют бунты.

У знати же, наоборот

Их подавлений злая сеча.

Король, нацгвардию создав,

Покой элите обеспечил,

Народ, лишив последних прав.

Я призываю вас, вельможи,

Послушать песенки мои.

Кому они - мороз по коже,

Кому-то сказки о любви.

Алькальд, вы, гранды-толеданцы,

Кортесы, Места, кардинал,

Кто служит мессы всем испанцам,

В огне к смирению призвал,

Фанатик дела Торквемады,

Великих инквизиций тьмы.

Непобедимая армада

Моей измученной страны,

Что говорит на кастельяно.

Приветствую сегодня вас

И всем поведаю здесь рьяно

Свой не придуманный рассказ.

Пускай, в карманах нет реала

У трубадура, краток век,

Спешит он быть любви вассалом,

Служить ей, не смыкая век.

Послушай, мой народ, поэта.

На радость или на беду

Тебе историю вот эту

Я в назиданье приведу.

Жил дон, богат, красив, изыскан,

Угодий тучных господин.

Ему завидовал епископ,

Да впрочем, и не он один.

Сеньора девушка любила,

Не знал красивей белый свет.

Ему быть верной до могилы

Она дала в любви обет.

И дон с ней бракосочетался

И в счастье восторжествовал.

За ней в приданое достался

Ему солидный капитал.

Был его тесть конкистадором.

С индейским золотом вождей

В огне межплеменных раздоров

Вёл караваны кораблей.

Он взял в последнюю поездку

С собою девственницу-дочь.

Пиратский флаг вдруг чёрной меткой

И чёрный парус, словно ночь.

То за чертой ультрамарина

Звездой-жемчужиной со дна

На горизонте бригантина

Взошла, как чёрная луна.

Как волки, гнались флибустьеры,

Добычу чуя, кровь и смерть.

Дрожал клинок в молитве веры,

Руки не чувствующий твердь.

На судне, пламенем объятом,

Среди насилия и краж,

Дочь познакомилась с пиратом,

Когда пошли на абордаж.

Средь хрипов и предсмертных стонов,

Под свисты ядер, сабель звон,

Из трюма в этот чад зловонный

Сочился сладострастный стон.

То был залог её спасенья.

Пират был рыцарь, принял дар,

Найдя в любовном приключеньи

Поэзию девичьих чар.

Покрыл ей голову банданой,

Заставил пить карибский ром,

Взял в плен отца с сквозною раной,

Чтоб выкуп стребовать потом.

Так дон Ноэль, отец девицы,

Закончил грабить Новый Свет,

Когда ограблен был сторицей,

Сойдя на берег в цвете лет.

Бросая пыль соседским донам,

Спешил поруганную честь

У дочери продать законно,

К тому же зятя приобресть.

Бог весть, какие пересуды!

Что прячет чрево женских тайн,

Не ведает сам чёрт во блуде,

Спешащий бога наверстать.

А рядом проживал романтик,

Который верил в Красоту.

Любовь была ему, как фантик,

Скрывавший счастья наготу.

Влюбился на природы лоне,

Улучшив свадьбою дела.

И как-то, помолясь Мадонне,

Супруга в чреве понесла.

О, чудо! Ведь невинной девой

Была пред суженым ещё!

Кто посягнул на её чрево?!

(Пирата не берем в расчёт).

Муж точно знал, в делах интимных

Ещё не преуспел их брак

И верил, что жена невинна.

-" А потому, как это так?!

Кто с ней зачал сей плод? Загадка.

Духовно сотворил ли бог

Иль дьявол в вожделенье гадком

Сорвал невинности цветок."

И он, кляня себя Иудой,

Что в чести усомниться мог,

Назвал зачатие супруги

Тем чудом, чего хочет бог.

Жена боялась конца света.

Поцеловав эфес креста,

Дон окрестил явленье это

Вторым пришествием Христа.

Без ревности, не сожалея,

Он эту тайну сохранил.

Родился сын и дон аллею

Из лип пахучих посадил.

Прошли года. Уж запах липы

Разнёс медовый аромат.

И как-то голосом охриплым

Хвалил он свой цветущий сад

Соседу-другу по владеньям

И свою тайну рассказал.

А тот, как негодяй последний,

В Святую Церковь её сдал.

И хищные, как в Нордлингене

Иль Вюрцбургские мясники,

Примчались палачи в именье

И волю Папы им зачли

О том, что Папа Иннокентий,

Какой по счёту был восьмой,

Сынов возлюбленных в моменте

Благословил своей буллой.

Палач Malleus Maleficarum,

Как Генрих Крамер, был жесток.

Он, обдавая жертвы жаром,

Пускал им истязаний ток.

Но на защиту от бесчестья

Со шпагой вышел муж без слов

В одной камисе и в предплечье

Пронзён рапирою врагов.

К нему подъехала карета.

Пал на колени гордый дон.

Оттуда вышли в бликах света

Епископ и сосед вдвоём.

Дон зарычал, как лев, весь бледный.

Вокруг сто копий и рапир

В него направлены победно

И голос, что возглавил клир:

- "Милейший, суетою тщетной

Ты, вряд ли, гарпии своей

Поможешь. Праведник аскетный,

Уж не уподобляйся ей.

То ведьма. Именем закона

И Бога мы её возьмём,

Не причинив тебе урона

И отпустив тебя живьём".

- " Безумцы!" - дон кричал, вставая,

- "Ваш мир на кончике ножа.

Мостите вы дорогу к раю,

Но только дьяволу служа.

Уйдите прочь или умрёте!

Я проклинаю вас на век!"

- " Не бойтесь! Он, как мы из плоти.

Да будет мёртв сей человек!"

Дон, всеми копьями пронзённый,

Был поднят вверх и сброшен вниз.

И ухмылялись зла патроны:

- " Ну а теперь нас ждёт сюрприз".

Дворня и слуги перебиты.

Разгромлен в спальне будуар

И донну в платье Афродиты,

Порвав, шелковый пеньюар,

За волосы уж тащат с лестниц.

Хотела броситься в окно,

Чтоб миновать страданий грешниц,

Но быть бесчестью суждено.

С ней уходили как вандалы,

Сжигая дом, сгоняя скот.

Узрел валькирию Вальхаллы

Сын - пополнение сирот.

Нет, он в истерике не бился,

Агонизировать не стал,

Но богу трепетно молился

И кулаки для мести сжал.

VI

- "Дед, абордажник при Лепанто,

Вёл генуэзский галеас

И все алжирские пираты

Его боялись в этот час

В рядах бойцов Священной Лиги.

Венецианский интерес

Испанцев в тот конфликт религий

Втянул паше в противовес.

Нас предали венецианцы.

Пролитую героев кровь

Они всю отдали османцам

И Кипр стал исламским вновь", -

Так патер с тучным рылом винным,

Декан и пыток командир,

Латынью жертв отвлёк невинных,

А рядом инквизитор-сбир

Уже готовил инструменты,

Чтоб в пытках свой вести допрос,

Как жертв одежду, сантименты

Отринув, он в корзину снёс.

Хоть мать с пристрастием пытали,

Не выведали, что она

До свадьбы в юности начале

Была с пиратом сношена.

- " Скажу я вам, поверьте точно.

Любовь моя тому оплот.

Зачатье это непорочно,

Как Богоматери приплод", -

Кричала дама в зале пыток.

Глумившийся над наготой,

Прожёг эмблему кармелиток

Ей на плече монах седой.

- "Ты будешь вздёрнута на дыбе,

Затем испанским сапогом

Все кости на ногах повыбьем,

Но страшное грядёт потом.

Ответь! Прими боль и раскайся.

Ты, заблудившаяся дщерь,

Марии не уподобляйся!

Тебя брюхатил демон-зверь?

Ты с ним, испытывая слабость,

Во сне на ложе возлегла

Всего на миг, такая малость,

Но от него и понесла?!"

В ответ безмолвствует сеньора

И ей не страшен приговор.

Свирепее не знали взора

Судья, палач и прокурор.

Настало время зверских пыток.

В них тело не сберечь своё.

Средь палачей, в крови умытых,

Увяла красота её.

Не слабости возобладали,

Хоть всё же женщина она,

Но стойкость, что не ожидали,

Была с которой казнена".

VII

- "Сынок убитого семейства

Был погребён в глухой приют,

Чтобы исчез и с ним злодейство,

Пою вам о котором тут".

- "Постой!" - вскричали трубадуру.

Вся площадь ахнула на бис.

А он высматривал фигуру

Из-за балконов, как кулис.

- "Скажи нам, всем назло невзгодам,

Так это вымысел иль быль?

Была истреблена порода

Иль упражняешь сказок стиль?!"

- "Всё это быль. И зло - живое,

Ведь, пережив расправу бед,

Я тайну вам сейчас открою,

Тот ныне здравствует сосед.

Отмщенья! Требую отмщенья!"-

Вскричал отчаянно поэт.

- "Для сироты оно крещеньем

Лишь стало, целью долгих лет.

И вот теперь, о, Боги, плачьте!

Ликуйте демоны в аду!

Вдове вы пенсию назначьте...

Я отомщу за сироту!"

И махо на плюща лиане

Взмыл к донне на балкон, шурша.

Затрепетала нереально

И замерла её душа.

- "Позвольте!" - дон нахмурил брови.

-" Ну, это слишком, дон Кихот!"

А шут, пролив потоки крови,

Ножом вспорол ему живот.

Завыла в ужасе Кастилья.

Исполнен сатаны каприз.

И лучшей шпагою Севильи

Пронзён и сброшен махо вниз

И, умирая на подмостках

Гнилой, вонючей мостовой,

Искал земли родной хоть горстку,

Нашёл и умер как герой.

Как флаг пиратский, чёрный, смелый

Среди испанских кораблей,

Так махо взор заиндевелый

Для донны стал других милей.

VIII

Когда седой доминиканец

Отпел убийцы хладный труп,

Увидев донны страстный танец,

Скривил усмешку тонких губ.

Фламенко донны Эсмеральды -

В глазах призыв "Ласкай и бей!"

И жажда, жадная до правды

Под кручей выгнутых бровей.

Как андалузская лошадка,

К монаху в танце подплыла:

- "Скажите, падре, в чём загадка?

Известна ль вам причина зла?"

- "О, это тайна, монсеньора,

Но так и быть, раскрою вам...", -

И, не найдя смущенья взора,

Сказал: - "то мщенье детских ран.

Он вырос возле Сигуэлы.

Его отец был дон Гаспар.

Привить хорошие манеры

Не смог, хоть был еще не стар.

А мать с притока Амаргильо,

Как иберийская газель.

Была богаче всей Севильи

Сарита Донсия Ноэль.

Завидовали их союзу,

Что благоденствовал и креп.

Сосед пустил слух, дон Корузо,

Что это ереси вертеп.

И инквизиции кострами

Усадьба вспыхнула в огне.

Сосед с изящными усами

Прибрал имение себе.

А донну Донсию пытали,

На кол садили при луне

И слышно было до Версаля

Плачь, стоны, крики в тишине.

Они её казнить спешили,

Имущество конфисковать,

А мужа шпагами убили

В попытке донну защищать.

Горело целое поместье

И в пляске языков костра

Ребёнок, озверевший местью,

Убийц поклялся покарать.

Так донну ведьмой Кордильеры

Сожгли в безумстве на костре,

А сына, родом кабальеро,

В монахи отдали ко мне.

И тут бы быть концу историй,

Но нет. Возник один нюанс.

Не умер дон от ран и в горе,

А впал лишь в забытье и транс.

И он восстал один из мёртвых

Под ночи призрачным плащом,

Должно быть, в ведьминых увёртках

К соседу местью облачён.

Подался дон в тореадоры,

Чтоб в Вознесение тайком

Убить Корузо приговором

Кинжала, если не быком.

Но разгадал Корузо первым

Его отчаянье и месть.

Не дрогнули у дона нервы

Для подлостей, коих не счесть.

Он подкупил тореадоров

И те поранили быка,

Чтоб в схватке с доном-матадором

Вспорол ему тот потроха.

И всё случилось, как на плахе.

Тореро в свой костюм огней

Зря запоясывал наваху.

Под хохот знати главарей

Его таскал бык по арене,

Ломая грудь и рвя жабо.

Хрипел корриды демон в пене.

Знать отрекалась от него...

Когда узнал о том мальчонка,

Услышал я костяшек хруст.

Стальную сжал свою ручонку

В порыве зла сыновьих чувств.

Потом бежал он из монахов.

И вот вы видите финал.

И снова под плащом наваха,

Но только дона он достал..."

Всплакнула юная сеньора.

Бриллиантовая россыпь слёз -

Не мужу дань в печальном взоре,

А махо - принцу её грёз.

И на могилу, сняв берету,

Венок увядших орхидей

Преподнесла ему с обетом

Любви и верности своей.

И тут же, в знойную сиесту

Кинжал себе вонзила в грудь,

Чтоб стать убитому невестой

И вместе с ним продолжить путь.

И вовремя успела донна

Мучений пыток избежать.

Уже скакали к её дому,

Как ведьму чтоб арестовать.

Седой монах в час полнолунья

Со свитой факельных огней,

Что исповедовал колдунью,

Донёс епископу о ней.

И инквизиторы помчались,

Как свора гончих при луне,

В её имение ворвались,

Допросы учинив дворне.

Схватив служанку Катерину,

Дознались, что ушла гулять

В сиесты час. Скривили мину:

- "Куда?!

- "На кладбище искать..."

Глубокой ночью в час вампиров

Обходчик кладбища узрел

Нефрит некрополя ампира -

Труп девушки белей, чем мел,

В корсете шёлковое платье

Кинжал которое пронзил.

Он, ведьму окрестив распятьем,

О помощи заголосил.

Как будто к демону из ада,

Глаза, как факелы, горят,

В чёрных плащах в аллеях сада

Уж инквизиторы летят.

Обходчик тут перекрестился,

Закончив смену, взял расчёт,

Сбежать в Америку решился

И в путь пустился в южный порт.

Но, проезжая через площадь,

Увидев, понял он во мгле,

Что мёртвый демон прошлой ночи -

Сама Любовь висит в петле.

И жалость к трупу толеданки

В нём подожгла фитиль мортир.

Он проклял вирусом "испанки"

Несовершенный этот мир.