Стрижи и другие птицы

  Год начинается, когда оживает небо – вернулись стрижи.
  Первыми, в феврале, отбыв на зимовке неделю-другую, возвращаются на озёра кряквы. Ходят по тонкому льду, хозяйственно собирают ветки, упавшие с прибрежных ив, пробуют лёд лапой и клювом – тает уже? – и с философическим видом плюхаются в полынью. Над ними, над городом и миром, в слепящей высоте, стрелкой компаса летит в Арктику клин – пять полярных гусей.
  В конце апреля прилетают ласточки. И уже в мае, последними – они. Я снова выстояла, выдержала, вытянула себя и мать, и всем нам, семье, безусловно, везло – мы живы, перешли на новый этап и идём дальше – и вот мне награда, бесценный приз: я дождалась стрижей.
  Мне случалось держать небесного странника в горстях. Поднимаешь во дворе упавшего стрижонка, несёшь к растущему под углом в 45 градусов ясенелистному клёну – стриж, абсолютно бесстрашное существо, смотрит сквозь тебя, сквозь кроны и стены, словно все мы здесь, на земле – призраки. Не бьётся, не пытается вырваться, только расправляет, потягивает непомерные крылья. Потом бежит по наклонному стволу вверх, к веткам потоньше. Нужно стоять и ждать – он может сорваться. Дашь отдохнуть в ладонях, собраться – и снова сажаешь на клён. Наконец, он успешно доползает до края ветки, прыгает в бездну – и с пронзительным криком «падаю-падаю-падаю! » – падает ввысь. Домой.

  О птицах я выслушала первую лекцию по специальности. Читал доктор биологии, профессор. Мне было три года.
  Само собой, я тогда не знала, кто такие орнитологи и зачем они расставляют ловчие сети. Увидела, как взрослые, вменяемые, казалось бы, люди выпутывают из сети пойманных птиц – и побежала освобождать пленников. На требование немедленно отпустить птичек и убрать сети самый старший дядя отреагировал, как истинный педагог. «Будущий биолог! – объявил он студентам. – Наша смена!» И, присев на корточки, рассказал о кольцевании. И ответил на все вопросы. И показал, что колечко птице не мешает. И разрешил погладить малиновку – тихонечко прикасаешься пальцем к голове и чувствуешь, как птаха успокаивается. И отпустил её, конечно.
  А потом нас разлучили: родители взяли меня под локотки и утащили обратно в машину.
  Вот вроде бы не запомнила той беседы – но ведь с тех пор знала, как и для чего кольцуют птиц, знала имена – малиновка, горихвостка, клёст... (Знакомые с рождения соседи – воробьи, синицы, ласточки, трясогузки, хохлатые жаворонки, дрозды и скворцы, а зимой снегири – не считаются, их и так все знали).

  Птица в доме – особ статья. Деля быт и бытие с живым, неизбежно ставишь перед ним жёсткие требования: того, сего и этого делать нельзя. А живой, естественно, ставит свои требования: я буду делать то, сё и это, хоть ты тресни. Договориться бывает нелегко, иногда приходится давить на чужую свободную волю – очень неприятно. А как надавить на существо, которое может от меня просто улететь? Но когда попугайчик летает по комнатам, бегает по столу, сбрасывая с него ножницы, спицы, крючки и слушая, как они звякают, сидит на ручке корзины, стоящей на шкафу, и смотрит телевизор, а вечером не той же корзине, точно на такси, торжественно отбывает спать в клетку... Прицельно гадит на лампочки в люстре... Склёвывает сочные черешки листьев на мандариновом деревце... С орлиным клёкотом пикирует на собаку... Всё равно волшебно. А если уж птица изволила сесть на плечо, поискать у меня в волосах блох или склевать родинки на шее – душа обмирает от такого доверия.
  В детстве я мечтала не об интеллектуале попугае, а о канарейке. Милой, нежной, хорошенькой, незатейливой. И домашней. Чтобы уютно жила себе в клетке-гнёздышке, никуда не рвалась и была всем довольна и счастлива. Если будет петь – совсем чудесно. Мечтала безнадежно, потому что Мама сказала: птица стоит немалых денег, а уход за нею – немалых хлопот. Выбирай, кого ты больше хочешь: канарейку или собаку. Ха! Да как же можно сравнивать кого бы то ни было с собакой?!
  Но вот однажды – ещё до первой собаки, значит, мне было меньше пяти – поехали мы с родителями на ВДНХ, а там – выставка птиц. В клетках, вольерах и просто загородках. Вдоль стен на полу – куры, от прелестных бентамок до пышных кохинхинов, выше – грозные соколы и сонные совы, ещё выше, до потолка – мириады разноцветных мелких птах, и все поют – воздух дрожит, а под самой крышей сидит громадный беркут, с запредельным омерзением созерцающий толпы внизу. И канарейки – всех пород, всех цветов и песен...
  Родители уже волокли меня, изнемогшую от восторга, домой, да отвлеклись на минуту – кто-то у них что-то спросил, и сквозь толпу ко мне шустро просочился приятный молодой человек: «Девочка, хочешь канарейку? Бери». И суёт мне в руки клетку с птицей.
  Ни умного слова "манипуляция", ни жаргонизма "развести на деньги" я, конечно, не знала. И где бывает бесплатный сыр, не слыхала. Но суть подляны поняла: милый юноша уверен, что безмозглое дитя схватит вожделенную птичку, и выдрать её у него из рук не сможет никто. Будут слёзы, визг, вопли, и родителям, хочешь – не хочешь, придётся раскошеливаться. Ах ты, гад... Я убрала руки за спину и процедила: «Не хочу».
  Так и не было у меня канарейки.