Аннотация: Придумал в жутком депрессняке. Тапками, кроссовками, берцами и сапогами, просьба, не кидаться.
НЕ ПРАВА
--
Привет, Пашок! Сегодня вечером заглянешь, комп посмотришь?
--
А чего такое?
--
Запускаю музон, втыкаю Карбон и тормозить начинает жёстко! Я уж и графику на минималку поставил, однофигственно тормозит.
--
Ясно. Снова виндоза глючит! Ладно, фигня. Сегодня-завтра вечером загляну, снесу-переставлю, заработает. Эх, переходил бы давно на Пингвина и не знал бы забот.
--
Да непривычно как-то.
--
Ага, тебе лишь бы привычно, а что я через месяц должен... Так, всё, я пошёл, вон Вика моя вышла! - высокий парень лет двадцати, с тренированной фигурой, коротко стриженными русыми волосами с чёрным рюкзаком, ринулся к дверям института, возле которых шёл разговор.
--
Привет, Солнышко! Как дела? Нормально, сдала курсовик? Сильно валили?
--
В порядке всё, - после короткого поцелуя ответила девушка - хрупкая, примерно на голову ниже парня, стройная, с длинными рыжими распущенными волосами и с розовым рюкзачком за спиной. - Сдала, защитилась на пять. А как твои курсы программирования?
--
Умница моя! Не то что я раздолбай! - ещё один короткий поцелуй. - А чего эти курсы? Я ж и так давно всё это умею. Мне только корочка нужна от них, - и нежно взял её за руку.
Сначала они шли по ярко освещённому проспекту. Затем по тёмным подворотням. Пересекли слабо освещённый мост через бурную реку и снова вышли на освещённую улицу. Шли, болтая ни о чём или просто ни о чём не болтая. Им просто было хорошо вместе. И слов не требовалось. Хватало коротких взглядов и нежного касания пальцами ладоней.
Мимо шли люди, спешившие в ранних сумерках по своим делам, иногда встречались небольшие группки людей, наслаждавшихся видами, открывавшимися с набережной. И вдруг отделившись от одной группы, к ним кинулась девушка.
--
Здравствуй, Паша! - приветствовала она парня.
--
Ксюша? - мгновенно перерыв память, Павел вспомнил эту девушку, виденную несколько дней назад в университете, в компании Даниила, довольно неприятного парня, с которым у них давно были, мягко говоря, натянутые отношения.
--
Конечно это я, кто же ещё! - И вдруг, бросив взгляд на его спутницу, громко вскрикнула: Так вот какие у тебя курсы программирования! Вот куда ты исчезаешь каждый вечер.
--
Ты чего несёшь? - на мгновение остолбенел парень. - Вика, ты не слушай, я даже не знаю...
--
Ясно! Значит дневные курсы программирования! - резко развернувшись, Виктория быстро, почти срываясь на бег, пошла прочь.
--
Вика, Солнышко! Я правда...
--
После этого ты ещё и говоришь такое слово? - обожгла его взглядом любимая девушка. - Прощай. И знаешь, вычеркни номер моего телефона из записной книжки!
* * *
Солнце только оторвалось от восточного горизонта и недоумённо смотрело на невесть зачем вставшего в такую рань парня. Мелкий осенний дождик противно накрапывал с неба второй час. Как всегда не прихвативший зонт Павел натянул капюшон кофты на голову и продолжил работу. Лёгкое шипение баллончика немного успокаивало нервы, а работа, которую можно было сделать только раз, ибо переделка испортила бы весь эффект, не позволяла отвлечься на другие мысли. Ещё полтора часа работы и два баллона краски.
Когда Виктория вышла из подъезда в семь утра, она увидела расцветший за ночь на тротуаре букет нежно розовых роз и ровные полуметровые буквы, складывающиеся в слова: "МИЛАЯ, ПОВЕРЬ МНЕ, ПРОШУ!" Она долго стояла над этим произведением искусства, которое вполне заслужено могло бы быть занесено в каталоги лучших мировых картинных галерей. Потом хмыкнула, развернулась и пошла прочь.
Тем же вечером в квартиру Павла влетел запыхавшийся Пётр - друг, которого знал и он, и Вика уже не первый год.
--
Слышь, Паш! Тут такая фигня! Мне сегодня Вика твоя позвонила и попросила зайти. Я пришёл, она сунула мне в руки три баллона чёрной краски и попросила зарисовать картину под её окнами. Короче это твоя картина. Что делать?
--
Попросила? - после секундного размышления ответил Павел. - Закрашивай...
* * *
Ночной порывистый ветер бил в лицо. Глаза, хоть и привыкшие к темноте, едва могли пронзить тьму, сгустившуюся над городом в четыре часа ночи. Верёвка противно стонала и жалобно скрипела арматура, к которой она была привязана на крыше девятиэтажного дома. Каждый порыв ветра раскачивал верёвку с висящим на нём семидесятидевятикилограммовым телом. Был страх полной темноты. Так и не прошедший с детства и переросший позже в фобию страх высоты. Но ещё страшнее было выронить букет, плакат или скотч, лежавшие в рюкзаке за плечами.
Семнадцать долгих, показавшихся веками, минут которые занял спуск, сама работа и подъём. И вот снова твёрдая, долгожданная опора под ногами. Он пересилил себя, пересилил страхи, которые никогда в жизни не мог одолеть. Он смог.
Прошло два с половиной часа. Загорелся свет во многих окнах дома. В том числе и в заветном окне восьмого этажа.
Виктория не сразу заметила перемену. Она успела умыться, позавтракать и лишь вернувшись после всего этого в комнату, заметила, что на карнизе её окна, словно испуганный, замёрзший голубь, жался букет из семи её любимых алых роз. А на стекле появился лист А3 с написанными от руки ровными, крупными буквами: "ДОРОГАЯ, Я ЛЮБЛЮ ТОЛЬКО ТЕБЯ, КЛЯНУСЬ!"
Ещё через десять минут и букет, и плакат прогрохотали по мусоропроводу...
* * *
--
Привет, Петь, проводишь меня до дома? - раздался в тишине опустевшего университета голос Виктории.
--
Эх, ладно, - ответил общий друг, про себя подумав: "Лучше уж я, чем кто-то чёрт знает кто!"
Они шли по привычному маршруту. Молча. Не проронив ни слова. Лишь возле самого подъезда Пётр нарушил тишину:
--
Слушай, Вик, я Пашку с пелёнок знаю! И ты тоже! Ясно же что его подставили! Ты же его характер знаешь. Он не такой!
--
Знаешь, бывает, что люди меняются, - с жалкой, вымученной улыбкой ответила Виктория. - Проводишь до дверей?
Лифт как обычно не работал, и подниматься на восьмой этаж пришлось пешком. Петр поднимался первым, освещая путь дрожащим огоньком зажигалки. Вот и восьмой этаж. Вдруг парень резко остановился.
--
Ты чего?
--
И всё-таки некоторые люди не меняются, - каким-то осипшим голосом ответил он. - Знаешь, не смотри сюда, спускайся вниз. Уже поздно что-то делать.
Но девушка кинулась вперёд, ловко увернулась от выкинутой им руки и увидела. Первое, что бросилось ей в глаза в полумраке подъезда, был Павел со смертельно бледным лицом, устало привалившийся спиной к стене. Вторым было блеснувшее от огонька зажигалки лезвие в его руке. И лишь затем она заметила тёмно-красную, почти чёрную надпись крупными, двадцатисантиметровыми буквами на белой стене: "ЛЮБИМАЯ, ТЫ БЫЛА НЕ ПРАВА..."