Одному толкинисту как-то приснилось в кошмаре, что Саурон победил. И победил совсем. Что Профессор роковым образом ошибся в своей книжке - с точностью до наоборот. Саурон давным-давно нашёл Кольцо и захватил Землю, и все мы теперь - его рабы... но только никто об этом почему-то не знает. Кольцо даёт всевластье настолько полное и невидимое, что рабы почему-то и не подозревают о существовании того, чьи они рабы. Они думают, что его нет. Они в этом даже уверены. Это вполне выгодно и для него, и для них. Он взял всевластье, не встретив сопротивления, а они не сопротивляются и, стало быть, вроде как не страдают. Ведь кто не рыпается, тот не мучается. Или только так кажется, что не мучается. Цепей и плетей ведь вроде как нет - или только так кажется, что нет:
"Ведь это ж только вам чудится, что всё идёт как вам хочется..."
- Рабами твоими Земля полнится! - раздался повсюду Голос. "Мёртвыми живот Земли полнится", - откликнулось эхо. Пророчество не о будущем, а о настоящем - всегда самое лёгкое пророчество.
- Слушайте, внимайте! рабами его Земля полнится! - повторял неживой голос неживого невидимого глашатая и что-то там предельно мёртвое сгущалось в атмосфере.
- Мы - рабы! Рабы - мы! - откликнулись дружные многомиллиардные мёртвые голоса. И жизнь из мира куда-то медленно исчезала, как воздух из пробитого воздушного шара.
- Ра-бы! Ра-бы! Ра-бы!.. Ры-бы! - скандировали они же, как на спортивных соревнованиях. Они звали его на стадионе Земли...
И вдруг по их зову... гигантское Багровое Око стало медленно-медленно и грузно восходить на краю небосклона вместо Солнца.
Пашка в совершенно натуральном ужасе проснулся, и волосы его были подняты, как чёрные флаги сауронова войска. Голос из сна словно ещё ворочался-шуршал в подсознании, а багровое анти-солнце надолго отпечаталось в глазах.
"Бой-тесь. Бой-тесь. Власть его огромна! Вы и не знаете... Не знаете... Бой-тесь", - всё ещё словно постукивало в его ушах. Или - как там сказано в священной Книге толкинистов: "Фродо проснулся в холодном поту; быстрыми молоточками стучала у него в висках кровь. "Неужели же, - подумал он, - я наберусь храбрости покинуть эти стены". Пашка, правда, вроде, никаких стен покидать сегодня не собирался.
"Мало ли что понаприснится, - здраво размышлял он уже несколько минут спустя, отхлёбывая кофе из любимой большой кружки с трещинкой. Это когда чуть пришёл в себя. - Ну, бывает... Нет, всё равно - дурдом какой-то!"
На утреннем небе, как и положено, пребывало, конечно, не Багровое Око, а давно уже взошедшее Солнце. Пашка ведь со своим кошмаром про Саурона проспал чуть не до одиннадцати. На дворе хозяйничал март, и именно сегодня начались весенние каникулы. Всё было обычно и привычно. И никуда не надо, и всё хорошо. Два с лишним месяца осталось до дурных, никому не нужных выпускных, и почти четыре до более важных - вступительных в ВУЗ. И пока - гуляй не хочу. Думай не про будущее, хотя и близкое, а про весну. А вот... приснился же какой-то маразм про Саурона! "Ну... как приснился, так и уснится, забудется, как миленький - как все сны позабывались с детства".
Весна уже растопила почти всё, что только можно было растопить, и это вот Солнце, которое, к счастью, вовсе не Багровое Око, тем не менее сожгло почти весь снег двора... так, где-то третья часть ещё осталась.
Мокрые гудроновые крыши блестели, как огромные противни - чёрные и в растительном масле. А дворовые деревья вокруг казались весёлым огнём - полупрозрачным зелёным, розовым и коричневым - от света, бьющего из веток.
И всё шипело, и последний снег готовыми масленичными блинами сползал со всех крыш, уступов и гаражей в разинутые рты луж и канав.
"Пожирайте его уж скорее!" - почти мстительно подумал Пашка, - Скорее, скорей уж, что ли...
Зима нас гнула и косила
пришёл конец и ей самой.
Да, ей уже действительно, пришёл совсем конец, и сегодня наступили пышные поминки с этими последними снежными блинами в истории текущего года. В подсознании Пашки год начинался с 1 сентября. Стало быть, в этом году снега уже больше не будет.
Ещё какое-то круглое кулинарное изделие на сегодняшних поминках лежало посреди скатерти двора. Его подзавернули с боков салфеткой последнего снега, несмотря на все неопрятные чернильно-птичьи следы на ней. Человечьи - но с высоты как птичьи. Пунктирами и кляксами, как на промокашке. Главное блюдо: Солнце, плавающее по поверхности лужиц и ботиночных следов в снегу, переполненных водой. Оно казалось чуть голубоватым, как Луна. Ослепительная дневная луна, превращающая воду в сталь и серебро. Узор снега, земли и воды - матового, чёрного и серебряного. Как скатерть... Нет, не скатерть. Какая там скатерть! Это же облачение стражей гондорской Цитадели... Да, всё живо напоминало толкинисту Пашке мгновение на Кормалленском поле - празднование победы. Какая уж там победа Саурона! Это же, наоборот, победа над Сауроном... Кстати, послезавтра как раз - 25 марта, та ещё победная дата.
Настроение у Пашки совсем "разгулялось", сон показался просто удачной шуткой. Он допил свой кофе и опять лениво, по-домоседски выглянул в окно, чтобы фантазировать на тему сна... теперь уже вроде как нестрашного.
Во дворе уже кучкой стояли гоблины... простите, гоб... гопники. И о чём-то оживлённо и мирно беседовали "на своём тарабарском наречии", как выразился однажды Гэндальф в Мории. Прямо идиллия! Мордорскими иероглифами был искусно исписан забор напротив. Крупными - отсюда видать. Иероглифы были снабжены и иллюстрациями из доброй и здоровой мордорской жизни. Но почему-то глядеть на них не хотелось даже сейчас. Пашка отвлёкся из-за шума. Барлог - сосед наверху, в очередной раз напившись, в очередной же раз зачем-то громыхал тяжёлой морийской мебелью, среди которой ему было, видимо, тесно. Волна рокочущего грохота прокатилась у Пашки над головой: "Р-р-рок! р-рок!" Такая уж у них невесёлая профессия, у Барлогов...
Пашка стал вспоминать, что он ещё видел.
Горные тролли оставили на стенах отпечатки своих каменных ног во всех пещерах подъездов. Шелоб, для полного комплекта, распространила в этих же пещерах своё благоухание. По телевизору вчера показывали "бородачей из Кханда", которые в очередной раз с криками "Саурон велик!" захватили самолёт с пассажирами и грозили его взорвать, если только... До сих пор, наверно, никого не отпустили... и это уже не шутка и не смешно... Вастаки со свастиками, которые они называют рунами, в районе n-ского рынка избили нескольких хородримцев, получив от этого большое моральное удовлетворение. Хотя хородримцы в данном случае никому ничего плохого не сделали, и Пашке было их жалко. У Толкина же, кажется, были "нормальные" хородримцы, которые потом заключили мир с Гондором...
"Какой я фигнёй занимаюсь..." - чего-то подумал сам про себя Пашка и отошёл от окна. Пошёл в зал, нехотя сел в кресло, хотел было открыть книгу, но тут пульт, вечно на страже, опередив и пересилив, как-то сам притянул ленивую руку. Он и нашарил наугад какую-то программу. Сразу же экран фальшиво-радостно засветился. Заулыбался, беззвучно зачмокал от удовольствия. И откинул занавес. За занавесом было то, что должно быть за занавесом...
Вдруг Пашка, к ужасу, понял, что мир и вправду захвачен Сауроном - и это никакой не сон. Сон был не так страшен. И на миг ему стало так не по себе... как не бывало ещё никогда в жизни. Он выключил телевизор, чтобы обдумать это открытие.
"Культ Моргота окончательно утвердился в Нуменоре и распространился на весь мир..." Откуда это? Было ли это в тексте у Толкиена? Или не в Сауроне, не в Морготе, и не в Чёрном Нуменоре дело? Однако...
В рекламных паузах невидимые назгулы за кадром вкрадчивыми и доверительными голосами шептали: "Сделай свой выбор!.." [отдай Кольцо!] Но Кольцо было уже отдано. Так бесконечно давно, что никто даже и не помнил, когда и зачем. Всё было как-то даже не отдано, а сдано, - и самое-то страшное, что никто не заметил момента этой капитуляции. Ни один летописец не сможет описать ту безнадёжно проигранную Последнюю Битву... Потому что её и не было! Всё было потеряно как-то разом, без боя, а когда? - неизвестно. Люди даже и не помнят, что они потеряли, сдавшись. Тут и не в Кольце дело... Всё заражено, всё отравлено, не осталось в мире, в жизни, в самом себе ничего неосквернённого, незагаженного. Самое страшное, что не вспомнить! Не вспомнить, когда, что потеряли, как потеряли, как мир выглядел до...А было ли вообще это блаженное "до"? Если было, то когда? Если хоть помнишь, как ты проиграл, это ещё полбеды. Можно задним числом, что ли, что-то понять, учесть... и от поколения к поколению готовиться исподволь к новой битве, к реваншу... К реваншу хоть бы даже через несколько тысячелетий. Но когда не помнишь!.. не помнишь совсем... Ни-че-го! Где нет памяти, там даже и надежды нет.
Нет и никогда не будет новой битвы! Никогда не состоится реванш, и даже много веков спустя почти что каждый человек будет вот так же вот иногда замирать от мрачного открытия, что мир не такой. Он наш, но не-наш - какой-то смертельно больной, но так до конца и не умирающий... почему? И другим он не будет - ни-ког-да! "Ни-ког-да!" - Пашка похолодел.
И тут вдруг зазвонил телефон. Как в сказке: "звонко прокричал петух...". Чего бы проще! Мироздание - и телефон. Когда в чьём-то сознании мироздание качается и, казалось бы, вот-вот рухнет, его каждый раз - даже скучно! - подкрепляет на несколько минут какая-нибудь очередная соломинка-подпорка - телефонный или дверной звонок. От кого-нибудь из тех друзей, кто пока знать не знает о захвате мира Сауроном - потому-то и звонит, что не знает.
- Ты не забыл? сёдня в четыре!
- Я не забыл! Сёдня в четыре! - в тон звонившему Роману шутливо и как бы
буднично ответил в трубку Пашка - а у самого сердце подпрыгнуло от радости. И
открытие на некоторое время не то что забылось, а отодвинулось. Он словно прочитал что-то такое пугающее в Книге, но пока поспешил перелистнуть страницу. Только пока... Нужен антракт.
Роман всего месяц назад появился в его классе и в его жизни - их семья переехала из другого города ("Чего не бывает! За три месяца до выпуска менять школу... А вообще-то, наверное, всё равно"). На могучей почве увлечения толкинизмом они за месяц успели стать друзьями: рыбак рыбака видит издалека, а Роман активным членом местного толкинистского клуба - в чужом-то городе! - заделался каким-то образом раньше домоседа-Пашки... Он был там уже свой человек. Вот теперь и его звал - хоть один раз прийти... посмотреть тренировку на мечах... может, и самому поучаствовать. И Пашка решил возродить традицию - как-то давно, лет в четырнадцать, он уже ходил в один из таких клубов, фехтовал... но скоро забросил всё из-за лени и склонности к домоседству. Нужно было побуждение извне, чтоб вернуть его на круги своя - и вот это побуждение постучалось к нему... вернее, позвонило.
2. Антракт. Несколько поединков.
Надо было идти дальше, надо
было спешить - но не сегодня...
гл. "У Тома Бомбадила"
Поединок - хорошее дело. Много поединков за один вечер - и того лучше. В этот вечер ничто неприятное не вспомнится. Можно будет отвлечься. Фехтование играло особую роль в жизни Пашки. Почему-то древние воины - символ романтизма. Самое хорошее, что они умели делать - это фехтовать. В остальном-то они были ничем не лучше нынешних слуг Саурона... если не хуже. Но - чего не отнимешь, того не отнимешь: сражались они классно. И навеки задали романтикам планку для подражания.
По залу расхаживало, чего-то дожидаясь, или ничего не дожидаясь, человек до тридцати - с мечами и катанами в руках.
К прибывшим Пашке и Роману тут же с сияющей улыбкой (от переизбытка жизненных сил, свойственного при такой комплекции) подошёл великан-шкаф с широким мечом... сияющим, как эта улыбка.
- Гном Жора, - просто представился он Пашке.
Пашка, пожимая руку, весело уставился на "гнома" шириной где-то в дверь и высотой ненамного меньше. Настроение у него настолько поднялось, что утренний Саурон даже и не вспоминался: мигом убежал из мозгов, возможно, испугавшись такого "гномика".
- Берен, а так - Павел, - представился в ответ Пашка: именно такой ник нежданно-негаданно пришёл ему в голову: вдруг захотелось войти в толкинистский мирок почему-то именно Береном, а не иначе. Тут ведь каждый сам выбирал себе второе имя. Вернее, здесь оно было первым.
- Сразу Берен? - дружелюбно хлопнул его по плечу довольный новым знакомством гном. - К нам первый раз пришёл?
- Да... мы с Романом... - немного робко ответил новоявленный Берен. - Посмотреть просто и...пофехтовать.
- Ха-рошее дело! - ещё больше обрадовался и засиял гном. - Чё ж тут ещё делать, как не фехтовать. В лесу - пить, здесь - фехтовать, - со знанием дела добавил он.
Пить Пашка был не большой любитель и был рад, что хотя бы здесь, в зале, не пьют, но зато от простоты отношений в клубе ему стало как-то очень хорошо. Только пришёл - а уже вроде как родной. Это тебе не школа!
Ещё он в кулуарах, до начала тренировки, успел познакомиться:
с Сэмом,
с Дэном-Леголасом,
с Владом-Назгулом,
и даже с Горлумом. С первыми двумя его познакомил Роман, со вторыми он случайно перекинулся парой слов сам, и из незнакомых они перешли в разряд "условно знакомых". Кстати, сам Роман никакого толкинистского ника, принципиально или нет, не имел - может, считал, у него своё имя звучало вполне по-древнему, а может... Вообще из всей этой компании он казался самым серьёзным, что ли. Пашка, ещё когда познакомился с ним месяц назад, даже удивился, что такой на вид вдумчиво-молчаливый парень - оказывается, "тоже толкинист, как и я". Двое их таких - во всём классе. Даже, вероятно, во всей школе.
Пашка, и робея, и предвкушая, предложил "немного пофехтовать...", ну, хотя бы Горлуму что ли. Длинноволосый неформал Горлум согласился. Очки, естественно, снял - не такое уж плохое было у него зрение.
Пашка наконец оказался в родной стихии! О-очень долго он об этом мечтал! Она была ему родной с детства, хотя почему - непонятно.
Он чувствовал меч как продолжение руки, а руку - как продолжение меча. Всё привычно... Так он себе и представлял. Отводишь, как винтовым механизмом, нацеленное в тебя орудие противника, находишь, как комар, незащищённые места и сразу же "ныряешь" в них. Ныряешь рукой и мечом - чем молниеносней, тем лучше. Вот, вроде, и вся наука.
Горлум, видя новичка, несколько нарочито выдержал несколько секунд "психологической паузы" и атаковал первым. Его вполне стандартная катана коротко-звучно зынькнула о такую же чуть изогнутую катану Пашки и "не достала". Берен тоже не нашёл противника мгновенным ответным ударом. Зато при следующем выпаде Горлум раскрылся уже "как следует", щедро, и катана Пашки скользнула по складкам одежды у него на груди. "Такой удар, наверное, не считается?" - как-то робко спросил наш герой, когда первая полусекундная радость ("попа-ал!") оправдалась, да не совсем. "Да... касательный, так себе!" - ответил Горлум, деланно небрежно. "Да, я слышал, что касательные не считаются", - скромно подтвердил Пашка... а всё-таки приятно было, что оборона противника со второго же выпада почти пробита.
Через несколько секунд Пашка легко и уже совсем не по касательной попал Горлуму в предплечье. "Фу ты!.." - сам себе не понравился Горлум. И сделал ещё одну ошибку. И Пашка, воспользовавшись ошибкой, вдруг сам для себя стихийно открыл излюбленный им впоследствии приём: чуть отклоняешь катану противника и слева - боковым изгибом, - достаёшь плечо противника. Не смерть, но "ранение"! Если не на тренировке, а в бою, то противник обязан переложить оружие в левую руку, а правой уже вроде как - не может владеть... Если в ногу - должен опуститься на одно колено. Вообще в бою два попадания в руку или ногу приравниваются к одному - в корпус. И то, и другое - смертельно.
Горлум получил первое "ранение" в плечо. Потом второе в то же плечо. Потом - третье... Пашка, что называется, пристрелялся, и его катана прямо-таки гостила на этой удобной мишени на теле противника. Даже самому чуть скучно стало от собственного стандартного - и слишком уж неизменно срабатывающего, - приёма. Один раз он глубоким прямым выпадом попал противнику в корпус, и стало абсолютно ясно, что уж в этой паре "новичок" Пашка заведомо сильнее. Впрочем, в нём ведь поместилось две ипостаси: сам-то Пашка, пожалуй, что и был новичком, а Берен - конечно, нет!
Второй на сегодня поединок выпал с Дэном. Горлум, как позже узнал наш герой, оказывается, у всех считался довольно слабым фехтовальщиком, хотя ходил в клуб давным-давно. Всегда есть такая категория завсегдатаев, не умеющих фехтовать. Он только изображал перед новичками "фехтовальную позу". А вот Дэн-Леголас уже многим и не раз доказал, что он очень даже серьёзный противник
Пашка кое-чему научился от него в первые же минуты. Он "схватывал" и копировал приёмы молниеносно - не только те, что Дэн ему попутно объяснял, а те, что просто случайно подметил. Рука тут же записывала их в воздухе, как ручка в тетрадке. И мышечная память быстро делала привычными эти стандартные воздушные трассы.
Через несколько минут у них уже "поехало по-настоящему". Схватка выдалась на славу. Звон сшибающихся клинков, раздавался теперь с какой-то непостижимой быстротой, как при разговоре на повышенных тонах: словно каждый последующий звук торопился накрыть и оспорить предыдущий. Многозначительно и... то коротко, то длинно. Противники, сами не замечая, меняли диспозицию и постоянно перемещались где-то в угловой части зала, словно сам воздух нёс их, как вода рыб при сильном течении.
Достать друг друга оказалось очень трудно, Дэн даже не ожидал такого от Пашки. Столько его приёмов почему-то разбивалось об оборону новичка. Не иначе, как тому сильно везло! Чем же ещё объяснить? Вообще-то ещё - ловкостью. Очень уж мгновенной была реакция у Пашки, и какой-то инстинкт постоянно хранил его. Он парировал непрофессионально, без всякой там школы - но ведь парировал! Движением лопнувшей пружины. Или вдруг отскакивал - так что между ним и клинком оставалось несколько сантиметров воздуха... но эти несколько сантиметров и оказывались непреодолёнными. Вот опять длинный лязг и скрежет... и Пашка, почти что "пронзённый" (пронзён воздух в том месте, где он только что был), опять вне досягаемости катаны Дэна. Клинок уверенно скользит себе о клинок. Почти туда, но не туда. В пустоту. Ни мерцающий веер - рубящий удар, - ни сверкающая вспышка-зарница - колющий удар, - всё как-то не достают и не достают его, а калечат воздух. Много звона и мало толка - прямо как в кино. "Это и есть самое интересное в фехтовании?" - подумал Пашка.
Вплетались, конечно, в этот фехтовальный орнамент и меткие удары с той и с другой стороны. Всё-таки "сколько верёвочка ни вьётся...". Оборона не монолитная. Леголас круговым движением, словно отвинчивая гайку, отклонил гарду Пашки - и тот сам не успел понять, как вдруг получил прямой и глубокий удар в грудь. Через некоторое время Пашка расплатился с ним каким-то очень уж молниеносным попаданием в бок, проскочившим на одной скорости, а не на технике. Что-то похожее на бильярд: кий мелькнул - и шар в лузе. Ещё после нескольких выпадов клинок Пашки уверенно упёрся концом в плечо Дэна. Зато ещё через минуту Леголас повторил свой винтовой приём, и вторично "пронзил" Берена в грудь... Эльф и человек! Самый знаменитый из людей в "Сильмариллионе" и единственный эльф из Отряда Хранителей во "Властелине Колец".
- Как это у тя так получается? - искренне заинтересовался Пашка. - Что за приём?
- Финт. Простой до банальности, - охотно и флегматично объяснил Леголас и ещё раз показал, как бы замедленно. Пашка учёл это - намотал себе на ус (или на клинок?), и поединок возобновился.
После сего ни один финт у Дэна уже не прошёл. Зато Пашка отвлекающим ударом - "целься выше, коли ниже", опять попал ему в бок. Потом привычным окружным путём провёл дугу катаны к плечу противника. Ну и наконец - они разом "пронзили" друг друга на обоюдке, засмеялись и на этом решили окончить длинный поединок.
Индивидуальные бои - хорошо, но настало, по воле Арагорна, время большой битвы: стенка на стенку. Конечно же, во всю ширину зала. Две расчёски с мечами вместо зубьев. Кое-где выросли-заколыхались щиты. Как большие барабаны перед парадом ждут первого громового "бубух", которое для них - настоящий праздник.
Сближение происходило осторожно, медленным фехтовальным шагом. Каждый заранее наметил себе противника, и это слово приобрело буквальное значение: "противник" - это тот, кто напротив. Строй - строем, но в строю есть и лица. И лица к лицам приближаются. А настоящую силу того, что значит "лицом к лицу" Пашка ещё узнал... месяц с хвостом спустя. Но это было... уже совсем не в зале и гораздо страшнее.
Вдруг раздался такой оглушительный грохот, как будто ржавый металл разом высыпали из самосвала. Две линии наконец сошлись...
* * *
Воодушевлённый всем, что было, Пашка возвращался домой. Им с Романом - по дороге, и они молча шли и любовались наступавшими сумерками. Пашка практически уже забыл своё утреннее "открытие". Он смотрел под ноги, на последний снег, которого скоро не будет... но перед глазами его стояли - мечи, шпаги и лица толкинистов. Что-то в блеске вот этого вот тающего, хрустящего вещества под ногами напоминало ему только что виденные кольчуги. Смерзающиеся на ночь кристаллы - как звенья кольчуг. Земля - толкинистка. Земля в кольчуге: Арда.
И вдруг он поднял глаза на заходящее за домом солнце. И вздрогнул. Багровый круг достиг на горизонте какой-то дымящейся трубы, растворил её в своём свете, и теперь казалось, что чёрный страшный хвост исходит прямо из солнца. Было в этом что-то необъяснимо жутковатое - как при конце света. Солнце кончается. Нефтяной пожар подбитого и ставшего ненастоящим светила. Мир при последнем издыхании? Солнце "долеталось" и вместо того, чтоб светить и греть, просто тлеет и тяжко, чернО чадит, как нефтяной факел. И защиты у него искать теперь бесполезно. Опускающийся в бездну воздушный шар, из дыры которого с цепенящей беззвучностью вырывается воздух. И свет. И тепло. И жизнь.
Вдруг Пашка вспомнил Багровое Око, восходящее над Землёй... Так вот же оно! Оно никуда не делось. Саурон выглянул под конец весёлого дня: "Я победил, а вы сражайтесь, сражайтесь... играйте себе, я не мешаю". Багровое Око, которое, вместо того, чтоб слезиться - тяжело и страшно дымится. Проколотое соринкой трубы, оно продолжает смотреть. Да, оно проколото, подбито и горит... но ничего с ним не стало. И никогда не станет. Оно вечное. Солнце зайдёт и сгорит в бездне, а это, которое вместо него, не денется никуда...
И Пашка понял, что от него никуда не сбежишь.
3. Новая повесть о Берене и Лучиэнь.
Ты вдали так видна,
рядом - ветер да тень...
Ю. Шевчук
Он помнит, что где-то в метро - Она...
А. Макаревич.
Весенний свет совсем утёк - видно, через отверстие в том проколотом солнце. Или окно заката в небосклоне взяли и с хрустом разбили. И возник сквозняк. А окна луж, наоборот, аккуратно застеклили, и фонари отразились на их льду - матово-тускло и искристо-стрельчато одновременно. Обычная мартовская иллюминация - неказистое украшение каждого вечера. Не зима, не лето. На душе тоже - не зима, не лето. Утро поставило ту печать Багрового Ока, оказывается, не столько на день, сколько на вечер. Пашка смотрел в тёмное окно, окно смотрело в него. Окно походило на телевизор, а телевизор - на палантир. "Я как Пин, - подумал Пашка. - Смотрю в Палантир и вижу Саурона. А Гэндальфа поблизости нет, некому помешать".
Впрочем, не Гэндальф был ему сейчас нужен, а кое-кто другой... или другая. Ведь сегодня предстояло "обмозговать" свою жизнь - подошло, наконец, время. Пашка любил думать. Даже слишком много. Надо бы побольше действовать, а он всё "думал". Потому-то он и встал утром так поздно, что почти каждые сумерки сумерничал и думал. А уж как весна наступила - тут и говорить нечего! Весна и вечер, тревога и уют, хорошо и плохо... Ощущение светлого поворота впереди и... абсолютное неверие в этот поворот. Всё новое, и всё - прежнее. Удивительный контраст! По весне всё меняется - и всё остаётся по-прежнему. Хоть расшибись об окошки этих луж! Словно кто-то смеётся, посылая и посылая ежегодно весну в давно уже умершее мироздание. Делает мёртвому припарки. Весна - юродство в нынешнем мире. Формальность какая-то исполняется: солнце зачем-то обязано восходить и заходить, времена года - меняться... Так фонарщик в "Маленьком Принце" зажигал и тушил фонарь на стремительно вращающейся планетке, где кроме него уже никого не осталось, а планетка вращалась всё быстрее, но... надо же до конца исполнять давний уговор. И он его исполнял.
Даже турниры, вроде сегодняшнего, проходят на павшей Земле - словно бы на турнире можно победить Саурона!.. взять реванш, освободить планету, изменить уговор.
Нет. "Мечом ты тут ничего не сделаешь!" - как сказал Гэндальф Арагорну в Мории. "Где же силы сдвинуть весь мир с нуля?.." Здесь Пашке надо было самому себе напомнить, что же он такое увидел сегодня в телевизоре... А ничего особенного. Совсем ничего. Просто это неособенное вдруг как-то особенно поразило его: время подошло. Подошло себе и подошло... Подкралось и шарахнуло. Или не сразу так прямо шарахнуло, а сначала - как хулиганы на улице: "Дай закурить... Откуда вообще будешь?"
Палантир-палантир... Он транслирует одного того - вернее, вообще всё то, что тому надо показать и явить. И всех тех. А всё то мечено "Багровым Оком...". А жизнь? А жизнь и палантир - разве теперь не одно и то же?
Да, чем героичнее те, кого показывают по ящику в блокбастерах, тем они больше мечены. Невидимо мечены. Зато вполне видимо крошат врагов, на радость публике, Нео-Грондами, всевозможными усовершенствованными моргульскими клинками и барад-дурским огнём. И самое главное, что всё это - великолепно, очень красиво и удивительно эффектно. Зрелищно! Есть такое слово - зрелищно!
Нет, нет, даже не это самое главное. Не герои, а героини. Страшны эльфы, изуродованные Морготом и превращённые в орков, а ведь они женского пола тысячекратно страшнее. У Толкина этого нет... а в жизни есть. У него есть только Унголиант и Шелоб. Что ж, назовём Унголиант и Шелоб... Чтоб не называть страшнее, из другой мифологии - Лилит. Они страшны в палантире, они страшны и без палантира. Как в какой-то попсовой песне: "И накрашенная ты страшная, и - ненакрашенная...".
Представьте себе Унголиант в теле... не паучихи. В макияжной маске и с голливудской улыбкой. Это будет почище, чем волк в овечьей шкуре. Контраст между тем, что ждёшь, (тем, как, вроде бы, должно быть) и тем, как есть на самом деле... Какая-то мистика. Может, мир захвачен не Сауроном, а древней Унголиант? И люди отравились её ядом. И Любовь отравилась насмерть. И теперь её нет... Есть макияж и есть ещё... то, о чём и говорить неохота. Мразь и тошнота. Вонь, от которой ты задыхаешься. Люди отравились. Их тошнит, но они не умирают. Не умирают, а наоборот, размножаются... Такое свойство яда. Садизм...
Как бы это объяснить, хотя бы самому себе, чтоб не показалось странным? Пашка ведь не от мира сего. Вроде "естественно" - и всё равно где-то в глубине души тошнит. И по симптомам чётко знаешь, что тебе впрыснули-таки порцию шелобского зелья... от которого внешне не умирают. А совокупляются с очередной Шелоб, отдавая тем самым склизкую дань Одной Великой Унголиант. Как там у Бунина: "Его охватывал необъяснимый, всё растущий ужас, смешанный, однако, с вожделением, с предчувствием близости кого-то с кем-то, близости, в которой было что-то противоестественно-омерзительное... И Митя очнулся весь в поту, с потрясающе ясным сознанием, что он погиб, что в мире так чудовищно безнадёжно и мрачно, как не может быть и в преисподней, за могилой...".
Митю убила Унголиант. Бунин ещё не знал, что Унголиант водится, но догадывался, не зная по имени.
Измена тут ни при чём. Отравлена Любовь как таковая. Это самый большой трофей Врага, добытый с помощью Унголиант, как Сильмариллы. И самая страшная подмена, потому что взамен каждого своего трофея Враг в издевательство щедро дарит людям очередную статуэтку-идольчик из мертвечины.
Да, они - всего лишь ходячие идольчики и статуэтки, для того, чтобы набить таким как Пашка, оскомину в этом смысле, даже не попробовав этого. Чтобы всякий, глядевший на них, верил, что любви нет, а есть только... Чтобы каждый сдавался Саурону под команду "Хенде Хох" сразу, вскинув руки... или ноги. Чтобы становился женоненавистником, либо... наоборот. Но наоборот - это не для Пашки. Любить вот этих (и всех похожих на них), - невозможно. Это как сожительство с трупом. Саурон заставляет нас всем миром заниматься некрофилией. Кто сказал, что это "естественно"? Он и сказал! Он даже прав, что это "естественно", - кто спорит! - только вот само "естество" - искажённое и больное с безнадёжно древних времён. Как естество изуродованных эльфов, ставших орками. Каким оно было до - никто не знает. Поскольку настоящих эльфов, в отличие от книги Толкина, уже не оста...
Тут Пашка резко прервал себя, зачеркнул свою же мысль! Ему стало слишком страшно. Он знал это умом, но он не поверил в это душой - что "эльфов больше не осталось". Он надеялся на "вдруг". Он надеялся на... ну, пусть будет "эльфов", раз уж мы так условились называть. Он надеялся на Лучиэнь. Может быть, хоть Она есть. Тогда от одного того, что она есть, уже не так противно в мире.
Пашка стал задрёмывать. Мысли исчезали, оставалось отвращение. И только где-то на самой границе засыпания блеснула надежда.
А потом граница была перейдена, и сон пришёл сам. Но это был не сюжет, а что-то вроде новой таблицы Менделеева...
Древний, извечный Враг захватил Землю. Но формула его Всевластья вдруг стала ясна до простоты, до смешного. Пашка даже поразился, как всё просто. Всевластье может быть только полным, иначе что же оно за всевластье! Значит, каждый из нас уже не боец, а - поле битвы. За недопущение Всевластья. Время внешних Минас-Тиритов прошло. Крепости Последней Надежды измельчали, но... Для Врага каждый, узнавший его в лицо и не захотевший подчиняться - живой Минас-Тирит. Чем больше он захватил, тем больше - в геометрической прогрессии, - становится важным то, что захватить он пока не успел... Значит, мир ещё не полностью погиб. Вот в чём вся штука!
Даже в "Сильмариллионе", где почти нет надежды, где задолго до Саурона ещё более могучий Моргот побеждает почти везде и всегда... даже там любовь Берена и Лучиэнь оказывается сильнее его - едва ли не единственным на свете, что сильнее его. И сильнее всех законов мира.
Может, и в нашем мире есть свои Берен и Лучиэнь? Только они сами об этом не знают... что они есть. И никто не знает. Как же можно знать такие вещи!
Все потерялись и не помнят, кто они такие... Во сне перед Пашкой мелькали и мелькали толпы каких-то людей, которые чего-то искали-искали... и не находили. Самое страшное, что у них даже на лицах было написано: они давным-давно безнадёжно забыли, кого или чего ищут. Остался только инстинкт поиска. Рефлекс. Смутная память, что что-то потеряно, но вот что?.. И Пашка тоже искал вместе со всеми - также тыкался в толпе туда и сюда и всё пытался вспомнить... Ну же, давай же!
И вдруг вспомнил. Вспомнил, что если его зовут Берен, то он должен найти свою Лучиэнь. И тогда вместе они победят Саурона - здесь и сейчас. Хотя бы на этом участке. И тогда...
Он не знал, где Она. Тем более, не знал, как Она выглядит - знал только, что Она есть... Где-то... одна-единственная. И это почти всё, что он о Ней знал! И ещё - что Она сама не знает, что Она Лучиэнь...
Где же найти Её? Как разгадать этот издевательский ребус мира сего? Люди перестали узнавать друг друга... Саурон всё смешал. Все прямые пути сделал запутанными. Всю правду...
Этот город застрял во вранье, как "Челюскин" во льдах...
Погрузившийся в ад - и частично восставший из ада
Нет никаких исходных данных. Если Они встретятся, то, может, узнают друг друга. И опознают сами себя. И Саурон их опознает - и тогда уж вряд ли это ему понравится. А пока что...
Ниточка дней всё не кончается:
Мы - бусы на ней, мы бьёмся, как рыбы в стекло
Встретиться с Ней - не получается...
Пашке снова стало страшно!
Он знал, что если Берен повстречает свою Лучиэнь, значит, мир ещё не совсем погиб.
Но есть вероятность... нет, даже уверенность... что он не повстречает её вообще никогда. Или повстречает - но не Лучиэнь. И она повстречает - но не Берена и так никогда и не узнает про себя, что она - Лучиэнь. И мир никогда об этом не узнает. И никакой новой "Песни о..." (о них!) не будет. И всё останется по-прежнему. И никто и никогда... нет, это слишком страшно, об этом лучше не думать! Они ищут друг друга в мире: две живых иголки в стоге сена. И мало того, что стог огромный, в нём ещё иголок - бесчисленное множество, и одна ничем от другой не отличается. Во всяком случае, на взгляд Саурона. А мы научились смотреть на мир его глазами... и тоже перестали различать. У иголок нет внешних отличий. И вероятность, что Берен и Лучиэнь найдут друг друга равна... чему же она равна... только во сне, наверное, можно увидеть такие фантастические дробные числа с бессчётными нулями за запятой!
И всё-таки - они должны, они обязаны как-то найтись друг перед другом.
И что тогда?.. мир освободится!? А вот этого никто не обещал! Никто не обещал, но может быть... Никто ничего не знает.
Никто ни в чём не уверен в нашем мире. Вернее, он давно уже не наш.
Но мы с тобою всё-таки есть
И наше место - именно здесь...
Такова цена вопроса. Такова граница между отчаянием и надеждой.
4. 25 марта.
- Не вечно им побеждать! - сказал Фродо.
Пашка проснулся оттого, что кто-то небрежно, но уверенно набросил большой оранжевый ковёр солнца на его постель. Луч просвечивал весь кинотеатр комнаты, и Пашка оказался в центре квадратного экрана, как и подобает главному герою. Ворсы настоящего ковра, на стене над ним, налились изнутри солнечным огнём и превратились в многоцветный фейерверк... какое-то дыхание праздника ворвалось через них в комнату. Может, оно-то и разбудило его, а не сам луч.
Праздник! Ну конечно же. Годовщина победы над Сауроном. Сегодня Фродо дошёл до Ородруина и Кольцо там сгинуло... Так, во всяком случае, по книге. Если что не так, то все претензии к летописцу... Вроде, утро новой эпохи? Так?
Пашка, вскочив с постели, хотел в первую очередь взять с полки эту "летопись" и прочитав там эпизод, напомнить самому себе про 25 марта. Но рядом с тремя толстенькими томиками "Властелина", муравьёвского перевода, стояла другая его любимая книга ХХ века - Сент-Экзюпери. Саурон победил, но кто-то - диссонансом в его заклятье, - свидетельствует о победе над ним... и ясно, что это какая-то истина мира иного. Столь непохожие англичанин и француз, словно сговорившись, установили свои тома в его библиотечке в одном строю, как бойцы союзных армий, и два длиннейших имени посматривали зрачками крупных букв с корешков: "Дж. Р. Р. Толкин" и "А. де Сент-Экзюпери". Пашка сам не понял, почему сейчас его рука - случайно? - потянулась к книге последнего. Вместо Короля, который Возвращается - Принц, который улетает.
"- Надо запастись терпеньем. Сперва сядь вон там, поодаль, на траву - вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днём садись немножко ближе...
Назавтра Маленький принц вновь пришёл на то же место.
- Лучше приходи всегда в один и тот же час. Вот, например, если ты будешь приходить в четыре часа, я уже с трёх часов почувствую себя счастливым. И чем ближе к назначенному часу, тем счастливей. В четыре часа я уже начну волноваться и тревожиться. Я узнаю цену счастью! А если ты приходишь каждый раз в другое время, я не знаю, к какому часу готовить своё сердце... Нужно соблюдать обряды.
- А что такое обряды? - спросил Маленький принц.
- Это тоже нечто давно забытое, - объяснил Лис. - Нечто такое, отчего один какой-то день становится непохож на все другие дни, один час - на все другие часы. Вот, например..."
Пашка чувствовал, что он-то уже с нетерпением ждёт своих четырёх часов. "Лучше всегда - в одно и то же время..." Наступающий день уже наполнялся смыслом именно от этих предстоящих четырёх часов. Словно вся жизнь Пашки сразу изменилась оттого, что он второй раз в ней идёт туда. Туда - это уже стало чем-то родным. Обряд со второго раза. Кажется, Пашка впервые понял глубинный смысл праздников. Любых, не важно даже каких, главное, праздников... главное, не просто дней.
Когда четвёртый час, наконец, оторвался на гадательной ромашке часов, он выскочил на улицу, чтоб быстро двигаться из пункта А в пункт Б. Здесь, на улице, чувство праздника было ещё сильнее. Небо казалось синим-синим, почти гротескно-синим витражным стеклом, за которым - яркий свет... причём как-то везде одновременно, равномерно и ослепительно: от края и до края. Где-то там, высоко-высоко, зажгли светильник, который вдруг странно наполнил не только светом, но и смыслом весь отделённый от него стеклом наш мир. "Над стёклами Земли летели облака..."
Освещённые ветки на этом фоне были - как трещинки на синем фарфоре. Такой сине-золотой вид держится считанные дни в году, а потом улетает с ветром, как открытка по почте. Кажется, все солнечные деревья - ювелирные украшения в пасхальном яйце неба. Только сфотографируй их, и каждое уже будет готовым поздравлением к празднику: в уборе распускающихся почек - живой букет, никаких цветов не надо... золотистый, фисташковый или красновато-коричневый сноп-фейерверк на ярко-синем открыточном фоне. Озарённое изнутри небо настолько бездонно-васильковое, что всерьёз думаешь: такого в природе просто нет... а вот оно как-то есть - верь не верь. Значит, счастье тоже есть, верь не верь. А, может, у Бога на фотографии мира цвета перепутались?
Вот оно - всё то же розовое здание в глубине большого, ещё не оттаявшего двора, заполненного лохматой толпой старых деревьев. И забомбардированного кляксами ворон. Самое толкинистское место. Оно уже ждёт Пашку. Вот, наконец, дождалось. Заскрипела и хлопнула дверь на очень-очень богатырской пружине, с которой надо ещё выдержать поединок, чтобы попасть внутрь. Пашка выдержал и попал, получив напоследок почти что пинок под зад от коварной двери. И вот он - в окружении своих. Ровно четыре часа пунктуально козырнули ему стрелкой на циферблате.
Сегодня было ещё интереснее, чем в тот раз. После тренировки ещё что-то намечалось... праздничное. Не Кормалленское поле, но всё-таки. Пашка заметил в толпе нескольких девушек-толкинисток. Одна из них очень ловко фехтовала с Романом, то наступая, то защищаясь. Роман, завидев Пашку, подмигнул в знак приветствия, но отвлекаться не стал. Его противница стояла спиной к новоприбывшему, и он видел только изящную кольчугу да чуть вьющиеся волосы, мерцающие... тоже как кольчуга. Волосы были схвачены тонким обручем.
"Ничего себе, - подумал Пашка. - эльфийская воительница!.." Но тут же его отвлекли другие встречи и другие события.
Вскоре началась основная тренировка. Сегодня её вёл Большой Гоблин. У него всё шло более празднично-анархично, чем у Элессара. Прямо-таки на лбу было написано: "А делайте-ка вы фиг знает что!..". Сначала люди прыгали на одной ноге и толкались - такая форма турнира. Каждый знает её с младших классов школы, вот только когда какой-нибудь Гномик Жора, явно не похожий на первоклассника, с наскока бодает тебя плечищем, которое в данном случае заменяет ему голову... Бум! Топ! Бум! Топ!.. Пашка от греха подальше отошёл в угол. Собьют ещё, укокошат ненароком! Кое-кто вон уже летает... на несколько метров. Отлетишь тут... от таких вот "гномиков". Бубум!.. вот грохнулся и сам главнейший гномик Жора. Не рассчитал маленько. Пашка засмеялся. Участвовать он не хотел, но смотреть было забавно. Он вдруг заметил в противоположном конце зала ту самую девушку, которая недавно фехтовала с Романом. Сейчас она просто сидела на скамейке и так от души смеялась над происходящим, что в этом сразу стала похожа на Пашку.
Он впервые увидел её лицо. И впервые увидел такую улыбку. Это было что-то... примерно как то светлое-светлое небо, под которым он сюда шёл. Он ещё думал тогда: чего это оно мне улыбается? Весна, конечно... а всё-таки... ну, не положено небу, вроде, так улыбаться. Чеширские коты перевелись... Пашка даже и сейчас не совсем понял, что произошло, понял только, что, оказывается, её искал. И пока шёл сюда, и вообще всегда... И само сегодняшнее утро, и сама радость были - на неё намёком.
Он замешкался, улыбнулся тоже... уже не над тем, что происходило только что, а над ней... Улыбнулся и вдруг - поймал на себе её взгляд. Это было и не голубое, и не серое, и не карее, и не солнечное... но это было тоже - его сегодняшнее небо.
Слово "красивая" не пришло ему в голову, как не приходит в голову ничего словесного в таких вот встречах глазами. Слово "родная" пришло не уму, а душе. Они, ещё не зная друг друга, приветливо обменялись на расстоянии какими-то беззвучными словами не нашего мира... и вдруг Пашка с прежней чуть глуповатой улыбкой стремительно полетел... но не к ней, а на пол. И громыхнулся на мягкое старое дерево упругих досок. Он был сражён на турнире, в котором не участвовал. В отличие от Неё, которая предусмотрительно села, он, не участвуя, оставался стоять, в результате чего был принят сумасшедшими за своего и отправился досматривать и додумывать уже в горизонтальном положении. По закону турнира всё, что стоит, должно упасть.
Пашка поднялся через две секунды, но к тому времени турнир уже окончился. Он оказался последним, кого свалили: больше было некого. Как жаль! Пожар благополучно потушился сам собой - гореть больше нечему. Отряхнувшись, Пашка через некоторое время посмотрел туда, где пребывала "воительница".
Как раз в этот момент к ней привычно подсел Роман. Да, они-то явно знали друг друга уже давненько, сильно давно, и явно им было приятно взаимное общение. Даже более чем приятно. Пашка слегка погрустнел. "Нет в мире совершенства..." - подумал он со вздохом, точно как Лис из прочитанной сегодня странички Экзюпери. Если девушка симпатичная, то рядом с ней уже кто-нибудь есть.
"Вообще-то, может, они просто знакомые", - подумал потом с некоторой надеждой Пашка, стараясь утешить себя. Он ведь уже ревновал к Роману... От этого ему было так неприятно, что не хотелось даже себе в таком чувстве признаться. Он, разумеется, никак не хотел ревновать к другу... это было даже несправедливо и вообще нехорошо - но... "Бедный я человек, делаю не то доброе, что хочу, а то злое, что ненавижу", - как сказал давным-давно небесный покровительПашки.
"Да-да, они - просто знакомые!" - постановил сам для себя Пашка... потому что надо же было хоть что-то постановить. Государственная Дума его головы приняла в первом чтении такой законопроект.
Исходя из этого, исполнительной власти, в лице чувств Пашки, дозволялось верить и надеяться. Он решил показать себя перед девушкой с лучшей стороны. Показать как боец. Потому что следующий турнир был уже традиционный - с оружием.
- Крепость... крепость!.. - заговорили вдруг все.
До Пашки слово донеслось на излёте - другие уже передвигали со скрежетом длинные скамьи. Он словно очнулся. Это было что-то новое: в прошлый раз он такого не видел. Гоблин любил штурмы крепостей. Все старожилы клуба тоже это любили. И сейчас занялись любимым делом.
Линия из двух скамеек пересекла зал поперёк. В проёме меж ними могли поместиться два человека. Они там тут же поместились. Можно считать так: ворота - выломаны и их защищает горстка храбрецов. Враги, разумеется, тоже могли втискиваться только по двое. "Стены" же по обе стороны от врат можно было штурмовать лишь с помощью другой скамейки - "приставной лестницы".
Пашка оказался в числе осаждённых. Он вообще по характеру больше любил что-либо защищать, чем штурмовать. Обороняющиеся всегда были ему милее, чем атакующие. Может, это - просто инстинкт нашего мира, в котором всё уцелевшее светлое привычно пребывает в положении глухой обороны перед давно победившим Сауроном.
Наш герой был сегодня прямо-таки в ударе. Под взглядом юной воительницы (во всяком случае, он ощущал её взгляд... или так придумал для себя, что ощущает) он совершал воинские подвиги, достойные защитника Минас-Тирита. Он был бы даже похож на Мерри, укокошившего назгула, если б Назгул не сражался сегодня тут же, в числе защитников. Позавчера же он, наоборот, был противник - и враги тогда выиграли бой, потому что Влад смог проскользнуть в тыл и за несколько секунд многих укокошил со спины... в том числе Романа и Пашку.
Сейчас Назгул заслонил собой ворота вместе ещё с одним мастером меча.
Резко и внезапно зазвенели мечи у ворот. Атака в центре началась. Одновременно на левом фланге устремились прямо на Пашку те самые тяжеловесы-скамьеносцы! Пашке на секунду вспомнилось в азарте: "К расселине подошли два громадных тролля с длинными каменными плитами в руках: они собирались соорудить мост". Сейчас одним из троллей заделался гном Жора. "Тролли, гномы, гоблины... не всё ли равно! Главное, неприятно быть в числе побеждённых. Это я знаю с позавчерашнего. А сегодня!.. Сегодня мы должны победить. Обязаны. Тем более, Она смотрит".
Гигантская дубина скамьи бабахнулась сверху на другую скамью. Едва не разломилась пополам. Пашка подскочил к своему концу, а навстречу по ней уже мчался горным туром позавчерашний противник нашего героя, с которым они сражались во время большой битвы. Мечи сшиблись, как рога. "Позавчерашнее продолжим?.." - усмехнулся Пашка. "Продолжим!" - многообещающе и тщеславно откликнулся парнишка, явно надеясь победить. "Айда, айда!.. впере-од!" - подбадривал его сзади гном Жора, которому, видно, зазорно казалось первым вступать в поединок с новичком.
Мальчишка из-за того, что стоял на двух перекрещенных скамьях, казался на полторы головы выше Пашки. Это придавало ему бодрости. Мечом он орудовал вдвое быстрее и азартнее, чем позавчера. Пашка понял, что на этот раз роли поменялись, и теперь уже его противник слишком торопится. А "слишком" в фехтовании - почти всегда признак слабости. Пашка весь собрался в пружину, резко пригнулся и веерным махом меча достал ноги противника. Примерно так, слегка нагибаясь, подрезают серпом колосья.
- Хорош, - одобрил сзади Сэм. - Во-о...
"Вот если бы ещё Она так одобрила!.." - подумал Пашка. Парнишка, смешно задрав ногу и попрыгивая на другой, по инерции ещё продолжал фехтовать, думая, что имеет на это право... хотя делать сие, балансируя в таком положении, было крайне неудобно, а насчёт "прав" ему тут же заметили (не Пашка, конечно - он был слишком деликатен):
- Ему, можно сказать, ногу мечом оттяпали! а он ещё прыгает... на приставной лестнице!.. ага!
- Всё-о, капут! Стопроцентный, сорокаградусный. Чё ещё надо!? Ладно, прыгай с лестницы, - честно согласился гном Жора, утешающе похлопывая сзади "зарубленного" по плечу: мол убили так убили - веди себя как положено убитому. Если ты стоишь на "приставной лестнице" и тебя ранили в ногу, то тебе положено "упасть со стены" вниз и "разбиться".
Парнишка сконфуженно спрыгнул, освобождая Жоре дорогу. У него самого осталась одна дорога - на "скамейку мёртвых". Пашка сегодня отправил туда своего первого. "Хорошо убивать не убивая", - подумал он. Как охота с фоторужьём.
- Отойди, с ним уже - я сам, - мягко отстранил его Сэм, видя грозно надвигающегося Жору. - У нас с ним свои разговоры.
У Пашки даже не было щита, только чужой, одолженный меч. Сэм во всех отношениях и был, и слыл более грозным бойцом, что всегда важно хотя бы для психологического воздействия на противника. Зато для воздействия Пашки на юную незнакомку такая перегруппировка была неудачной и... обидной.
В этот миг вдруг ловко подстрелили из арбалета одного из защитников ворот. Пашка в секунду среагировал и метнулся, вовремя прикрыв левый бок Влада. Назгулов тоже иногда приходится прикрывать. Притом - собой.
Один из штурмующих перед этим уже успел вихрем ворваться в образовавшийся проём - аж волосы развевались, как флаг. Вместе с ним ворвался сквозняк. Но прежде, чем он сумел коснуться мечом бока или спины Влада, Пашка выпадом достал его самого. Так он "отправил в мёртвые" уже второго. Вторым, по иронии судьбы, оказался Роман: Пашка только через несколько секунд разглядел, кого сразил.
Оба друга понимающе улыбнулись - мол, бой есть бой.
"Ну и пусть Она видит... что я победил", - подумал Пашка.
Но он не успел заметить, видит Она или не видит, потому как в этот момент его самого чуть не застрелили из того же самого арбалета. Что-то скакнуло сюда по воздуху - лёгкое, беззвучное, серое... Назгул сбоку успел мгновенно выбросить щит перед его грудью. Тоненькая щепка стрелы чуть слышно стукнула в серебристую жесть и отскочила.
- Поосторожней, - небрежно бросил Пашке Назгул и опять прикрылся щитом сам. Теперь они стояли вдвоём, бок о бок, в воротах. Пашка даже несколько оробел... от собственной смелости. Он искал взглядом Её и почему-то не находил.
В таких боях всё развивается стремительно, и каждая секунда несёт изменение в пользу той или другой стороны. Леголас со стены справа застрелил вражеского арбалетчика. Второй его "комарик" не менее удачно попал в одного из носителей скамейки. А Жора неловко зашатался от собственной комплекции, стал хвататься рукой за кого-то там невидимого в воздухе, чтоб тот его по-братски поддержал... и для сохранения равновесия, бегом отступил на тот конец скамьи, а там уж соскочил с неё. Но если б он соскочил на две секунды раньше - там, где только что стоял, - то считался бы тоже "упавшим с приставной лестницы" и "разбившимся насмерть". Сэм тут же отпихнул ногой освободившуюся "лестницу".
Первая атака штурмующих выдохлась и захлебнулась. Они отошли от стены и оттащили скамейку. Только двое вооружённых до зубов остались непосредственно перед воротами, чтоб, если что, помешать вылазке осаждённых. Происходила перегруппировка сил.
Вдруг раздались новые вопли, и скамейка оказалась там, где её не ожидали. Обманным манёвром, сделав вид, что несут её опять на левую стену, штурмующие вдруг вильнули в сторону и стремительно приставили её к стене правой. Одновременно предприняли ложную, отвлекающую атаку на ворота... впрочем, быстро отбитую Назгулом и Береном. Назгул сразил одного. Но вот гном Жора прогрохотал по приставной лестнице и, взмахнув секирой, прыгнул внутрь крепости. Прорыв! Ура! За ним должны потоком ринуться остальные. Дальше взятие - только дело времени...
Но Жора, поскользнувшись при прыжке, грохнулся на пол, вызвав маленькое землетрясение. Бубум! Представьте, как падает олифант. На секунду Пашке показалось даже, что он сделал это специально - ну, от переизбытка победных чувств, как говорится. Или, чтоб удобнее махать секирой по чужим ногам?
Но таких побед, чтоб живой обед
прискакал из-за скал, в этом мире нет...
Нет, конечно, падение гиганта было случайным. Что ж, и так бывает в бою! Ворвался, почти победил - и упал. К месту падения неразорвавшейся бомбы уже спешили со всех сторон "сапёры" с мечами. Три или четыре клинка, ткнувшись разом под воинственные крики, обезвредили её, хотя хватило бы и одного. Просто уж все на радостях очень торопились...
Потеря Жоры была для штурмующих всё равно, что потеря ферзя в шахматах. Причём ферзя, только что чуть не поставившего мат.
Больше ворваться никто не успел... Перед воротами опять остался только один из осаждавших, да и тот как-то невольно отвлёкся, следя вполглаза за событиями на фланге. Собственно, от Назгула-то он продолжал довольно ловко заслоняться щитом, а вот новичка Берена явно в расчёт не принял. Пашка, не будь дурак, подумал-подумал и... чего там долго думать!.. взял, да и ловко пырнул его сбоку мечом. А то был один из лучших фехтовальщиков клуба...
Пашка сам себе не верил - сразить в одной битве сразу троих! Но ведь это была битва за Неё! Чего уж там скромничать, даже Назгул, соперник-союзник, редко когда мог таким похвастаться... Повезло, конечно... и реакция не подвела... и ещё - "Иной раз не худо, ежели тебя упустят из виду", как сказал однажды Мерри.
Ворота освободились. После таких потерь осаждающих осталось меньше, чем осаждённых.
- На вылазку!.. На вылазку!
Стена была забыта. Обороняющиеся превратились в атакующих. Пашка тоже со всеми выбежал за ворота... но больше прикончить уже никого не пришлось (ну и хватит!..): всех уцелевших врагов добили прежде, чем он успел в этой стремительной погоне перебежать зал и скрестить с кем-либо меч.
Битва как-то до обидного быстро завершилась полной победой защитников. Атакуй штурмующие хоть немного не так яростно и упорно, она могла бы продлиться значительно дольше. Прямо-таки философские выводы можно делать.
"Всё у нас получится", - подумал суеверный Пашка, ободрённый общей победой.
Радость Пашки тут же подрезало, как стебель, одно... даже не сказать - событие, а... Он увидел то, что сразу перечеркнуло победу. Во что он не захотел поверить. В таких случаях не хочется верить собственным глазам.
Роман после неудачного для него боя опять подсел к той воительнице. Они с улыбкой обменялись какими-то словами... вроде, делясь впечатлениями. Она приобняла своего героя, как бы шутливо утешая, и вдруг... как котёнок, мягко положила голову ему на плечо. Очень ласково. На несколько секунд смешались их волосы. Это было красиво и изящно... и страшно обидно и досадно. Так ласково вообще-то припадают друг к дружке только больше чем друзья. Место занято.
"Значит, это опять, опять не Лучиэнь! Во всяком случае, не моя Лучиэнь, - понял Пашка. - Обман. Опять! Опять обман!" Но подумал он даже не словами, а так... потому что словами такое не думают, и вообще слова здесь ни при чём!
Это был снова стопроцентный разгром. Это было примерно так же... вот как если б защитники Минас-Тирита одержали полнейшую победу на поле брани, но в то же самое время Саурон захватил бы Кольцо...
"Саурон побеждает! Он всегда побеждает... Он никогда не даёт окон, чтобы пролезть через них к Ородруину. Всё перекрыто и заколоченозаранее. На самом деле нет даже Кирит-Унгола. Все победы - это только в сказке".
Пашку отвлёк начавшийся новый... этот, как его... По инерции он принял в нём участие. По инерции поднял оружие. Всё, конечно, проиграно... но вдруг всё-таки - не всё, и тогда ещё надо сражаться. Пока жив, сражайся. Это не лозунг героя, это просто рецепт проведения времени. Раз нет любви... Сражайся, чтоб убить время, просто время, а не врага. Убивай время - и вдруг что-нибудь из этого, вопреки логике, получится?
Большой Гоблин любил турнир: под названием - все против всех. "Один на всех и все на одного". Пашке это было сейчас в самый раз. Он опять отвлёкся. Опять стало интересно. Мир не рухнул. Мир жив. Просто... ничего в нём, увы, не изменилось. А он-то так надеялся...
Вооружённые мечами люди, смешно-воровато оглядываясь на все стороны, вращая, как на шарнире, головы, рассыпались горохом по залу, стараясь сохранять максимальное расстояние друг от друга. Расстояние - хоть какая-то гарантия. Что тебя, во всяком случае, заколют или зарубят не раньше, чем ты успеешь заметить и отреагировать. Впрочем, всё равно невольно кто-то у кого-то оказался за спиной. Не всегда побеждает сильнейший. Сильные часто убивают друг друга первыми. Не всегда побеждает даже хитрейший или умнейший. Иногда побеждает тот, кому просто повезёт. Всем сразу повезти не может. Повезёт только одному. Он останется жив и он - победит. Это грустно и смешно. На этом основан турнир. Как и жизнь. Как и любовь...
Сигнал был дан и люди деловито приступили к взаимоистреблению. Соседи бодро скрестили клинки, не забывая при этом пугливо озираться, чтоб их тем временем не прикончили со спины. Один за другим бойцы выбывали из строя - смерть, в данный момент игрушечная, пожирала их каждого по-своему. Кого - на десерт, кого на первое, кого на второе. И всех под разными гарнирами.
Но Пашка почему-то был всё жив да жив. Он только видел - и порой не мог удержаться от улыбки... Едва к нему "прицелился" Назгул и только он успел было приготовиться к отражению атаки, как Назгула сзади, хихикнув, быстро прикончил Горлум. Его же любимым манером - в спину. "Спасибо", - сказал Пашка. И финтом заколол Горлума. Тот, собственно, хотел сразу же удрать, да оказалось - некуда: сзади стояли противники поопасней Пашки. Жору опять, словно сговорившись, прикончили со спины сразу трое: всем это доставляло особое удовольствие. Приятно же иметь дело с олифантом!..
Только когда численность воюющих сократилась уже раза в четыре, длинным двуручным мечом наконец саданули по ноге и Пашку. Он опустился на одно колено и замер, выставив перед собой, как антенны, настроенные на волны противника, два меча - один свой и одни трофейный, горлумовский. А воин с двуручной "дурындой", утратив интерес к нему, уже умчался вперёд - добивать других.
А Пашка всё стоял и стоял на колене и ждал: чего это ко мне никто не идёт... не уважают раненых!.. и только под самый конец турнира - дождался. Кто-то ретивый подбежал, тоже с двумя мечами. Решил, что с раненым разделаться - "не просто пустяк, а полпустяка", как любил говаривать Жора.
Бзынь-бзынь-бжик-бзынь... Пашка впервые фехтовал двумя мечами и впервые защищался из такого "хромо-раненого" положения. Ведь и душа его после той сцены была не в лучшем положении. Но защищался он отчаянно - как будто речь взаправду шла немного-нимало о его жизни. Настоящей жизни. Даже если ты почти убит, не умирай! "Не умирай. Твой потолок отправляется в небо"...
Противник не ожидал такого отпора. Он несколько раз пятился и несколько раз пытался наладить нападение снова, как растерявшаяся собака перед кошкой, которая почему-то, к досаде собаки, не собирается убегать... и собака не знает, что же с этой кошкой делать.
Наконец Пашка его "царапнул". По ноге. Раненый, обеспечил противника идентичным ранением. В ту же ногу. Тот отступил и точно так же опустился на одно колено с явным знаком вопроса в глазах. Пашка, надо думать, вырос в этих глазах - и как фехтовальщик, и в прямом смысле: когда кто-то опускается на колено, человек перед ним как будто увеличивается в росте.
- Добей-ка его ты... Я чё-то не хочу! - усмехнулся ново-раненый, обращаясь к Сэму, как раз пробегавшему мимо.
- Добивай сам! Я - того... Меня уже нет, - откликнулся Сэм. - Ты посуди, если я иду, это ещё не значит, что я живой.
Оба раненых поединщика огляделись по всем сторонам. Они остались вдвоём! Больше - никого. Пашке стало чуть жутковато. И волнительно, и прохладно-восторженно на душе.
- Ну давайте - укокошьте, что ли, кто-нибудь кого-нибудь! - сказал им с нетерпением один из "покойных" зрителей. - Чтоб турнир окончился.
Все смотрели на них. На последнюю уцелевшую пару. Все взгляды были прикованы к каждому их движению. От поединка двух раненых, стоящих на коленях, зависел итог турнира. Все разделились на болельщиков того или другого.
- Давай, Берен! - крикнул Роман. И тут вдруг...
- Берен, я с тобой! - крикнула Она с той же стороны. Впервые эта историческая фраза прозвучала в ушах Пашки.
Теперь Берен ничего не боялся. Они стали сближаться, неловко шагая на коленях. Вновь зазвенели клинки... движение и взблеск каждого из них теперь подправляли невидмио десятки взглядов: "Так-так..." Иероглиф из четырёх мечей некоторое время господствовал в воздухе зала. Иероглиф ежесекундно менял форму, оставляя всё время призрачно-лунные штрихи в исчирканном пространстве.
"Второй меч - как третья рука, - сказал как-то один не очень умелый фехтовальщик. - Толку от него ровно столько же". Пашка так не думал. Он вообще никак не думал на этот счёт. Он только вдруг парировал удар противника одним мечом и достал его плечо другим. Так уж получилось.
Противник отбросил меч из раненой руки. Тот глуховато, с унылым звоном поражения, брякнул об пол. Пашка, продолжая защищаться, только секунды через две сообразил, что бой окончен - вспомнил правила. Противник, собиравшийся было воевать "здоровой" рукой, понял это ещё на секунду позже.
- А... вообще-то всё... - пробормотал он и смущённо улыбнулся, как улыбаются только побеждённые.
- Всё... Второе ранение. Готовенький! - подтвердили наблюдатели.
Соперники встали с колен.
- Фу... Фу-у... - "приветствовали" противника Пашку несколько болельщиков, показывая большим пальцем вниз, как на гладиаторских боях. - Раненого не смог добить! Фу...
Рюмочку тщеславия, как лёгкого вина, трезвенник Пашка пропустил на радостях... и на радостях же на несколько секунд забыл про поражение с Романом и Не-Лучиэнь... Да они вдруг сами о себе напомнили, потому что подошли сейчас к нему.
- Поздравляю... Классно сражался, между прочим! - сказал Роман. - Да, я же должен вас представить... Это мой друг Пашка, он же Берен.
- Да, я уже знаю, что Берен, - как-то уж совсем солнышко-солнышком засмеялась девушка, как умеет смеяться Она, только Она, и больше никто в целом свете так не умеет, и Пашке стало ещё досаднее, что она - не Лучиэнь.
"А это моя девушка такая-то", - мысленно продолжил за Романа Пашка, смотря в пол.
- А это моя сестра Марина.
- А? - вопросительно открыл рот Пашка.
- Сестра-а, говорю! - засмеялся Роман, повторяя ему нарочно прикольным басом, как глухому или очень тупому. - Марина зовут!
- А-а, - уже совсем другой интонацией сказал Пашка.
Марина улыбалась - но не так, как смеются над глупыми (он этого очень боялся), а светло и...
- Родная? - глупо спросил Пашка у Романа.
- Ну а какая ещё бывает... - рассмеялся тот. - Мы с ней погодки. Она на год младше.