Уж какой народ эти взрослые. Не стоит на них сердиться. Дети должны быть очень снисходительны к взрослым.
А де Сент-Экзюпери
1.Сын
...Пишу жизнь... - выходит роман. Пишу роман - выходит жизнь. А что будет окончательно - не знаю.
И.А Гончаров
Искристый, пушистый, радужный, атомный; котёнок, сынёнок, нахалёнок, ласковый, грубый, мягкий, православный, панковский... сводящий маму с ума - то от нежности, то от возмущения - только никогда не оставляющий её (то есть меня) спокойной... водопад, фонтан, гейзер, только не река и не озеро... хотя, слава Богу, и не болото!.. Со скрипкой, самокатом, скейтом, баллончиком для граффити, красным от замечаний дневником (тоже граффити!); с длинным шлейфом влюбленных в него девушек, ругающих его старых учительниц и обожающих его разновозрастных друзей, с волосами, весело падающими на глаза, и мамой, чуть не падающей в обморок от его регулярных падений и травм... Не боящийся ни трамплинов на трассе, ни учителей в школе, ни гопов на улице, ни рассудительного, слишком логичного папы с ремнем, ни музыкальной, слишком нервной мамы с тапкой и молитвословом... ни даже полиции, которой почему-то "не всегда нравятся" его граффити ("Хотя у меня вообще ничего ни экстремистского, ни матерного нет. Я же ни Путина, ни свастики, ни факи не рисую! Мне это неинтересно. Это же чистое искусство... как музыка. И чё тут не понять! Город красивей становится!")
Красивей!
Боже... до чего ж красивый у меня Матвей... и до чего же некрасиво может сложиться его жизнь. Как у моих покойных братьев! Именно что покойных. Ой, тьфу-тьфу-тьфу, спаси и сохрани, Господи! И что же мне делать-то как матери???
Молиться и бить... Молиться и ласкать... И музыке учить... и не сдаваться!
- У мамы должен быть сынок, а у сына - мама. Мама без сына - не мама. Сын без мамы - не сын. Я такие глупые вещи говорю, да? Да? Но на таких "глупостях" вся жизнь держится. Всё наше счастье. А ты меня опять огорчаешь! Вот во сколько ты опять сегодня пришел? Во-от. А я тебе за это щелбан дам. Вот. И поцелуй. Вот. И еще щелбан. И еще поцелуй. Вот. А папа придет - он сам знаешь, уже не щелбан, а ремня даст. Если я ему, конечно, скажу во сколько ты пришел... Ну? А может, и не скажу. Ну как, Матвей, мне говорить папе или нет, а?
- Как хочешь, мам.
- Как это как хочешь!? - оторопела я. - Ты хочешь, чтоб тебя опять набили???
- Нет.
- А что же тогда говоришь, "как хочешь"?
- Ну, понимаешь, мам, ну ты же мама...
- Да, я мама. И что?
- Ну, мама же имеет право говорить папе все, что хочет. Поэтому ты говори... или не говори.
"Как это так не сработало? - подумала я с удивлением. - Ну, нахал! Ну, ничем уже его не прошибёшь! Ну, ничего на него не действует! Любишь его - не ценит, лупишь его - не ценит!"
- Слушай, Матвей, я не скажу папе, если ты обещаешь мне больше никогда не опаздывать. Во сколько сказали, во столько всегда и приходить.
- Обещаю, мам.
- Честно?
- Честно.
- Нечестно! - закричала я. - НЕ честно! Да ты уже сто раз обещал, тыщу раз обещал! Да как можно тебе после этого верить!? Вот ни одному твоему обещанию больше не верю. Вот ни единому! Вот ни на копейку. Ни на грамм. Ни на миллиметр.
- Ну и после ремня моим обещаниям, больше можно верить?
- Нет, человеку можно уж или верить, или не верить.
- Согласен, мам. Так ты верь или не верь.
- Ладно, сегодня я тебе верю. Но только сегодня.
- Праздник, что ли, какой-то сегодня на улице? - иронично переспросил Матвей.
- Ты у меня праздник! - обняла я его.
Да, я совсем-совсем не горьковская мать, хоть и живу в городе, который во времена моего детства назывался Горький.
Есть у меня две дочки и 11-летний сын Матвей. Отношения у нас простые. Иногда хочется его излупить-излупить, а иногда зацеловать-зацеловать... в обоих случаях всего-всего. И одно другому ничуть не противоречит.
Мама любит и мама лупит - может, я два слова перепутала и приняла за одно.
Сынок - это такой самый-самый любимый на свете, самый-самый милый мальчик для битья, за которого ты жизнь отдать готова. И если кто его пальцем тронет, будет иметь дело со мной! Как настоящая мать, я люблю-люблю, больше жизни люблю того, кого иногда бью, и иногда бью-бью-бью того, кого больше жизни люблю.
Я уже запуталась, но это так. И всегда будет так!
Но ведь вообще Матвей должен усвоить: если в школе пожаловались, значит, дома побили. Самое простое правило жизни. Или домой опоздал - дома побили: на то и дом, чтоб никогда не опаздывать. И чтоб дома, если что, могли побить. Примерно как: крыша протекла - её починили. Причина и следствие.
А опаздывал Матвей о-очень часто, потому что Бог знает, где гулял. И жаловались на Матвея о-очень часто, потому что он был самый шустрый мальчик в классе. Или даже в школе.
- У меня какое-то такое качество... ну, как будто попу скипидаром намазали... вот такое качество!
- А у меня вот такое качество... что попа и без всякого скипидара болеть будет.
Правда, я его очень жалела: била всё-таки не ремнем, а рукой или чем попало - что первое под руку подвернётся. А отец - тот уже подходил к делу основательно, "как положено". Подойдёт, положит и - "как положено".
Почему-то когда бил он, то потом стыдно становилось мне. Зачем же мы его так?..
Меня это иногда прямо-таки возмущало, потому что иногда было жалко. Точнее, всегда было жалко. Но жалость - это непродуктивное воспитание. И неправославное. Отцу тоже было жалко, когда я слишком горячилась, и он говорил: "Да ты так прибьёшь ребенка! Зашибёшь и не заметишь!"
В общем, мы были как Балу и Багира в воспитании маленького Маугли.
Наши отношения спасало то, что Матвей не умел долго обижаться. И недолго - тоже не умел. И вообще нисколько - не умел. Не научили! Ни в школе, ни в семье. Вот, не то что его старшая сестра, которая в свои 17 лет перестала с нами разговаривать... но об этом еще отдельный разговор.
Я поняла по себе: мама никогда, ни в каком возрасте, не перестанет "доделывать" и "переделывать" ребенка, потому что он из неё вышел. Стало быть - её произведение! Что бы он сам об этом ни думал. Эх, если бы ещё природа дала ей такую возможность! Художник или музыкант может без конца дорабатывать и перерабатывать свою вещь целиком и в деталях... и никогда не удовлетворён полностью.
Любит но - не удовлетворён: это разные вещи. Совсем-совсем разные.
Матвея я люблю - и никогда не буду им довольна! Никогда!
Он должен стать ТАКИМ музыкантом и ТАКИМ человеком, чтоб Я была им довольна. А это невозможно. И поскольку я сама знаю, что это невозможно, то заранее сочувственно его ласкаю. Глажу, зарываясь рукой в глубокую солому его волос:
- Пушистик ты мой! Пушистик!.. колю-ючий.
- Ай, мам, ты током бьёшься.
- Ну вот... даже когда я не бьюсь, ток бьётся за меня.
- Электрическая ты у меня! - хихикал Матвей - Электрическая мама.
- Да? а ты когда у меня пострижёшься-то?
- Ну вот, мам, что требуется доказать: даже когда ты ласковая, ты не умеешь говорить без проблем.
- Значит, я - проблемная мама? А? Проблема в твоей жизни? Да?
Матвей млел под моей рукой и я тоже.
- А я - в твоей. Причем, вечная! Хотя нет, не вечная... Когда-нибудь я сдохну и перестану быть твоей проблемой.
- Щас по губам получишь!!! Ну-ка!
- Ну, мам... ну это уже совсем не электричество!
- А ты не доводи мать такими словами. Не доводи! Не доводи!
- Ну я ж не виноват, что все люди смертные и я тоже.
- Все мы - вечные. В вечной жизни!
- Мам, вот если б даже вечной жизни не было, я б специально для тебя её придумал! И создал. Для тебя одной, заметь! Ну, а всех остальных - так, за компанию тоже бы пустил, чтоб всем прикольно было, я не жадный.
- Матвей! Ты, как апостол, должен людям свет нести. А не фигню всякую.
- А как можно свет нести? Я всё перед глазами никак не могу представить. Это как комок снега, что ли, слепил так и несешь?
- Хотя бы через музыку нести! Если по-другому, через молитву, не умеешь. Тебе Бог талант дал...
- Вот не знал, мам, что ты Бог? По-моему, это ты мне его дала... типа по наследству.
Вот тут надо было срочно дать ему крепкую затрещину за кощунство и - крепко поцеловать за любовь к маме. Две моих противоречивых программы наложились друг на друга... и произвели коротенький системный педагогический сбой. Я упустила момент и не успела сделать ни того, ни другого. А через несколько минут после улетевшей фразы это уже выглядело бы довольно странно.
- Какая ты у меня всё-таки кла-ассная, мам! - потягиваясь, обнял меня Матвей. - Самая классная мама на свете. Такой больше ни у кого нет! Правда!
И потерся об меня своими длинными жесткими волосами - до нового электрического треска. До фейерверка.
Он ведь пользуется своим обаянием, нахалёнок! Чуть увидит, что мама уже закипает, щас взорвется, щас чё-нибудь такое крепкое в руку возьмёт... он начинает ласкаться, веселить меня - и всё... мама на глазах сдувается, как шарик, весь злой воздух из мамы выходит. И даже "православные принципы" воспитания выходят. Всё, мама обезоружена! Мама за полминуты опять становится доброй мамой... Только вот на папе это почему-то не срабатывает. И на попе не всегда срабатывает.
А всё потому, что больше всего на свете я боюсь: если его не ВОСПИТЫВАТЬ КАК СЛЕДУЕТ, он без такого ВКС пропадёт, как мои братья. Абсолютно точно, с гарантией сопьётся... Или чего похуже! Живой пример всегда перед глазами! Пусть не у Матвея, а у меня - но уж я-то заранее все вижу за двоих. Мать всегда всё видит заранее и за двоих. Живой пример всегда заразителен - даже для тех, кто сам его не видел.
Нельзя воспитывать мягко.
Нельзя воспитывать без музыки.
Нельзя воспитывать без Церкви.
Нельзя воспитывать без ремня.
- Ох, когда же из тебя выйдет что-то путное?
- Мам, я не Путин, ты не путай! - шутил Матвей.
За словом он в карман никогда не лез.
- Я не хочу, чтоб ты стал как мои братья! - озвучивала я в который раз главный страх своей жизни.
- Мам! Но вот честное-пречестное слово: я - не твои братья, я твой сын!
И рассудительно добавлял:
- Ну, не могу же я стать дядей самому себе! Тем более, сразу двумя дядями. Даже если б я о-очень захотел, я бы уже никак не смог стать твоими братьями.
- Матвей! Но ты же знаешь, что с ними стало!
- Ну а что?
- Но ты же знаешь, что они умерли!
- Но мы все когда-нибудь умрём... только что об этом говорили и ты мне по губам за что-то дала. За правду, получается!
- Матвей! - сказала я очень серьёзно. - Давай ориентироваться на хорошие примеры: только на хорошие, не на плохие! Ты и твои сестры... мы все в нашей семье - музыканты и потомки музыкантов.
- Нет, мам!
- Чего нет!?
- Мы не потомки, мы теперьки!
- Чего-чего?
?- Ну, потомки - это те, кто будут потом. А мы живем не потом, а теперь. Поэтому нас надо называть теперьки.
Вот с таким вот "теперькой", от меня произошедшим, я и жила уже 11 лет в одной семье. Сама себе не завидую! Или завидую. Это я так до конца и не решила.
2. Не дошедшие до Града
- И что же вас тревожит?
- Я издалека, ладно? Чтоб вы поняли, где меня искать.
- Ладно. Попробуем найти.
В.Пелевин "Числа"
Кто-то терпит жизненное поражение, последствия которого странным образом сказываются на всей последующей жизни других людей!
Но так не должно быть! Но так бывает... Но так все равно не должно быть... хотя и бывает.
Родных братьев у меня не было. Так что двоюродные были - как родные.
Мы очень дружили. Взрослые говорили, что у нас даже имена подходящие для такой троицы: Олюша, Олеша, Алёша. Правда, мальчишки меня постоянно удивляли... но тем больше я с ними дружила.
Маленькие были - дрались, уж не без этого... зато лет с девяти стали - не разлей вода... Правда, только на лето. Осень и школа нас всё же разливали. На девять месяцев.
Зато лето - это целая жизнь.
Сколько же жизней я с ними провела? В деревне. Точнее, в большом поселке, где несколько двухэтажных и двухподъездных панелек стояли посреди деревенского пейзажа. В одной из них как раз и жили мои дядя, тетя и их сыновья. "Это твои деревенские братья", - почему-то такими эпитетами всегда определяла их моя мама: без всякого пренебрежения, просто констатируя факт. И я про себя, любя, называла их деревенскими. И "аромат" вокруг стоял деревенский, и весь быт в посёлке деревенский, и сараи со скотиной, благоухая, стояли во дворе тех же самых "многоэтажек", как в обычном городе стоят гаражи.
А ещё в десяти километрах был уже не посёлок, а "настоящая деревня". Совсем настоящая! Там жили наши общие с Олежкой и Алёшей бабушка с дедушкой. Так что и там мы часто виделись.
Почему многие близкие, хорошие люди по прошествии времени запоминаются какими-то отдельными короткими эпизодами, которые сами по себе ничего не значат... и только в каком-то "контексте жизни" находят своё место. Без них никак не складывается образ человека, который пунктирно, но упорно рисует наша память. Видишь отчетливо, что человек хороший, даже очень хороший! - и почему-то никогда не можешь толком объяснить, ЧЕМ же именно хороший... кроме того, что его больше нет. Нет и всё... Очень хорошего. Очень большого человека.
Вот, например, помню, как в "настоящей деревне" мы однажды ходили за земляникой. Набрали её видимо-невидимо. Аж в глазах рябило, как на первомайской демонстрации, аж икалось. Естественно, к нашим услугам было парное молоко, и мы тут же устроили себе "земляничное мороженое": перемешали, кто сколько хотел, и уплетали весь вечер. Алёшка (ему было тогда, как и мне, лет 11) намял и залил для себя чуть не целое корыто. Уж мы над ним потешались!
Уверяю, зная моего щедрого брата: это была вовсе не жадность, а скорее, особая форма гастрономической эстетики: чем больше видишь - тем вкуснее! Глаза всегда должны видеть всего МНОГО. Как один кот наших знакомых пил принципиально только из полного ведра и отказывался пить ту же самую воду из блюдечка или крынки.
А тут море молока и гора земляники в перемешанном виде превратились в нечто неопределенного цвета, консистенции, вкуса и запаха... но безусловно грандиозное!
"Кровь с молоком" - как принято говорить про здоровых людей.
- Это мои мозги: я их ем, чтоб умнее стать! - определил сам Алёша.
До конца он их кстати так и не доел... не осилил! Переоценил свои возможности, как часто бывает. Не меньше половины всех "мозгов" осталось на следующей день... но молоко скисло, и пришлось их выбросить.
А ведь как хорошо всё было заготовлено!
Как много, как щедро и, главное, как надолго.
Ещё он очень любил футбол! И тоже как-то безудержно много. Зачем играть только на улице, если можно делать это с братом дома?
Однажды мы с мамой приехали в гости и, только переступили порог, как первым делом увидели азартнейший футбольный поединок. Пляжный футбол в комнате. Причём, ноги у игроков были грязнейшие, как только что выкопанная из земли картошка.
В детстве мне, городской девочке, почему-то показалось, что это очень даже красиво. Ну, мода такая. Мальчиковая. Деревенская. Стиль!
А что плохого! Естественные природные носки. Не покупные. Грязные - но экологически чистые. И ничего, что дома Алёшка с Олежкой тоже в них! Не снимать же при входе с улицы ноги для чистоты.
Мне как-то нравилось непосредственность моих братьев. Похоже, разница между домом и улицей была для них довольно условной.
Четыре ступни такого вида, словно половина их пигментации произошла от негров, а половина - от белых людей, ловко и самозабвенно лупили мяч, и тот летал по самым разнообразным траекториям по всей комнате. Весело и как-то по-хулигански мелькал в считанных сантиметрах от всего, что бьётся и ломается...но пока что чудесным образом как-то не билось и не ломалось... и в этом, наверное, была дополнительная виртуозность игроков. И дополнительной экстрим. Если они о нём думали. Потому что экстрим вообще-то всегда ощущается, а не думается. Да и слова такого тогдашние советские подростки в помине не знали.
Вот из-за этого футбола в комнате всё и произошло. Хотя... а что ВСЁ!?
Просто в то лето мы уже твердо договорились впервые в жизни взять моих братьев в Город. (Тогда я уже училась в "музыкалке" и жила с бабушкой в Горьком, то есть Нижнем.)
Моя мама и их мама - договорились. И я уже предвкушала ВСЁ, что им покажу. И как они обалдеют. И как я буду рада оттого, что они всё ВИДЯТ: что я вижу, то и они увидят. С моими комментариями. С моей "экскурсией". И кремль. И зоопарк. И цирк. И огромные магазины. И водные трамвайчики по Волге и Оке. И планетарий. И... да мало ли еще. Это тебе не тесная комната, в которой всё развлечение - гонять мяч. Но именно из-за этого мяча в комнате их в наказание в последний момент и лишили той поездки. Наказали их, а получилось - заодно и меня.
Особенно переживал младший, Алёша. Помню, как безудержно он плакал. Никогда, наверное, в жизни больше так не плакал. Такое горе бывает только у человека, у которого убили мечту жизни. Мне тоже было горько, что он не поедет, что я ему уже ничего не покажу - но изменить я конечно, ничего не могла. Хотя и пыталась уговорить его маму. Взрослые в жизни детей - Судьба. Как решили, так и будет.
Так и остался Город в детской жизни братьев чем-то абсолютно недосягаемым. Как Иерусалим для древних паломников, погибших по дороге... - Не дошли!
Теперь, спустя столько лет, это особенно обидно, что не дошли.
И уже совсем-совсем никогда не дойдут.
"Все дороги растут из семени не дошедшего да не доставшего..."
Бывает что-то в жизни каждого, что не дано. Вот не дано и всё! У каждого - своё, до чего он НЕ ДОШЁЛ. В каждом возрасте - своё. От "мелочей" (которые для своего времени никакие не мелочи!) до... Небесного Града Иерусалима.
Жду от нового века белого
Продолжения, понимания...
Что мы - часть всего безответного,
Что мы - ночь всего ожидания.
Ожидания?
Только чего?
Чего, собственно осталось ждать?
Если в городах пьют, и пьют основательно, то деревня - это вообще особый заповедник алкоголизма. Алкоголизма в квадрате. Здесь "белочка" водится! О ней рассказывают так просто, буднично и так повсеместно, что кажется, общение с потусторонними существами - это естественная часть скучной жизни: её приключенческое продолжение.
Здесь люди гуляют по ярко освещённым проспектам... в лесу. Здесь коты "колдуют": потому что, не моргая, смотрят, как люди пьют. С-сволочи! Это, видимо, они и вызывают белочек. Здесь приятели сидят... дружелюбно пьют вместе и вдруг кто-то дико вопит, заметив у всех остальных рога и копыта. Здесь фашистики размером с палец под барабанный бой дружно "вылазят" из печки и маршируют по полу. Здесь поезд на огромной скорости может промчаться прямо по двору или крыльцу. Это ещё ничего, но один мужик жаловался, что оказался сразу между двумя мчащимися составами и поджав живот, долго-долго стоял столбом, чтоб его не сбило и не расплющило. Здесь режутся и вешаются, чтоб "не даться живым!" Здесь мужик отморозил себе ноги до ампутации, "спасаясь" всю ночь от пришедших за ним рогатых в холодном сарае.
Отравления всякой дрянью - здесь такое же "естественное" явление, как смерть врачей, испытывающих на себе новое лекарство. Только в издевательском варианте. "Самопожертвование" налицо (как иначе назвать героическое потребление в немереных дозах всего, что убивает!), а пользы от него ноль.
Годы шли. Шли быстро! Очень быстро! Быстрей тех поездов и тех фашистиков. Постепенно втянулись в описанную "всеобщую жизнь" по мере взросления, и мои братья.
Пили они с той же легкостью и непосредственностью, с какой в детстве играли дома в футбол.
Просто очень широкие душой люди! Очень добрые - не строгие ни к себе, ни к окружающим. Никому ни в чём не отказывающие. Никому - это значит совсем никому. Только мальчишки ведут себя умнее взрослых: что лучше - чрезмерное потребление земляники или тормозной жидкости?
Да, в деревне всё всегда проще... хотя "проще" - не значит лучше.
Честно говоря, никогда особо не умилялась писателями "деревенщиками" типа Распутина. "Прощание с Матёрой" - пронзительная и искренняя вещь... но нельзя из Матёры творить себе кумира! Вообще не из чего и ни из кого нельзя творить кумира - вот нельзя и всё тут! Это я даже не из Библии, а из всей жизни в конце концов "вычитала". И усвоила на практике, надеюсь, на всю оставшуюся жизнь.
Если Матёра (или Советский Союз) обречена... значит, её время просто прошло, и Бог перевернул песочные часы, как бы это ни было больно. И исчезновение Империй, и исчезновение Деревни как таковой, в её прежнем виде - процесс неизбежный, неостановимый и... ну, не в суд же на Бога подавать за это!
Уж лучше б все давно переселились в Город, честное слово! Кроме фермеров, которых осталось бы 5-6 процентов от всего населения. Этого бы вполне хватило.
Урбанизация - самый лучший процесс в истории человечества!
Конечно, Алёша спился не оттого, что его не взяли в Город... но почему-то, задним числом эта история, чуть только вспоминается, всегда оставляет у меня чувство вины. Вроде, и нет прямой связи, а всё равно как-то горько. И неуютно.
И непоправимо.
Задним числом уже никогда ничего не искупишь.
Все это было в прошлом веке. В прошлом тысячелетии. В прошлой жизни.
А теперь никакой жизни у них уже нет.
До сих пор помню шок от телеграммы: "Умер Алёша приезжай похороны 2 сентября"
КАК!?
24 года...
Отчего он мог умереть!?
Мы виделись недавно... ну, как недавно - меньше месяца назад. Все тогда у него было хорошо. Было...
Его нашли в собственном подъезде с разбитой об ступеньки головой. Он был еще жив, но через несколько часов умер, не приходя в сознание. Экспертиза установила необычайно высокий процент алкоголя в крови.
Одни говорили: "убийство по пьяному делу", другие - "просто запнулся и упал"... Но в возбуждении уголовного дела было отказано. Так всё и осталось до конца невыясненным.
Внезапная, страшная, "наглая" смерть.
Был человек - и нет его. Шёл откуда-то куда-то... и не дошёл. Даже - несколько метров до собственной двери и то не дошёл.
И опять думаю: все мы - НЕ ДОШЕДШИЕ.
Каждый по-своему.
На поминках о-очень много пили.
- Я не такой!!! Я не такой!!! - дико орал какой-то мужик... я так и не поняла, зачем.
- А какой ты?
- Я не тако-ой!!! - продолжал он орать, как псих.
- Чего это он?
- Да ничего, Олюша, все нормально. Белочку, что ли, первый раз в жизни видишь?
- Я - не тако-о-ой!!! - срывался на хрип мужик.
И все мы - не такие. Какие-то совсем не такие. Только какие?
Я тогда была неофиткой и при любом удобном и неудобном случае говорила о Боге. Правда, скорее, спрашивала, чем проповедовала. Какая-то интуиция уже тогда говорила мне внутри, что это самая интимная сфера, и неверующий не сделается верующим... пока сам не захочет.
- Да Бог его знает, есть этот Бог или нет! - говорил в тот трагически-пьяный день ещё один мой дядя: не отец покойного Алёши, а другой.
- Я верующих людей, в натуре, уважаю, вот вообще уважаю - но самому мне оно как-то пофиг. Лично я Его не видел, поэтому у меня одно религиозное убеждение - я пофигист. И я свое убеждение доказать всегда могу, а вот ты свое никогда не докажешь! Так ведь?
А через короткое время я узнала, что "пофигист по вероисповеданию" умер от алкогольного отравления. Меня поразило совпадение, что наш последний разговор с братом был ровно о том же. Без малого почти слово в слово с обеих сторон. И ровно с тем же результатом. Разговоры похожие - разговоры последние. И там, и там ожидаемого продолжения споров не последовало.
И там, и там я, сама того не ведая, прощалась с человеком навсегда. На одной ноте.
Я не суеверная барышня, но тут даже я испугалась: что это у меня в самом деле за дар "отправлять" собеседника на тот свет дискуссией о Боге. То есть это, конечно, не я их "отправляла" - я и помыслить о таком исходе не могла... но откуда такой булгаковско-берлиозовский финал в двух случаях подряд. Какой-то адский тираж! Дежавю?.. то ли у меня, то ли у мира.
Хотя вообще-то давно бы пора понять. Все разговоры про белого бычка заканчиваются смертью. По-другому на нашей Земле не бывает.
Прошло еще несколько лет. Старший брат сыграл свадьбу. Потом родился сын. Потом они с женой развелись - из-за его частых пьянок. Потом... потом он, конечно, умер. И опять были такие же поминки.
Правда, умер он после долгих мытарств по больницам от слишком поздно выявленного рака. Причём, приполз рак вовсе не от алкоголя, а оттого, что, как выяснилось, служил Олежка 15 лет назад на секретном объекте - при полигоне, где проводились ядерные испытания. Такой вот привет из советского прошлого пришел.
Но кому какое дело до того, что было когда-то давно!
Если человек много пил и рано умер то... даже если его смерть и алкоголь не связаны прямиком, для окружающих-то в подсознании они связаны в любом случае. Причем крепко-накрепко, навсегда. Логика простая и всем понятная: пил - и умер!
Все, даже сами пьющие, прекрасно знают, что так бывает. Точнее, не бывает по-другому.
- Всё равно бы умер... даже и без рака! - вздыхая, говорили все, включая его собственную мать.
Человек может переживать разлуку в сознании или без сознания. В этом - вся разница между людьми, а не в том, что они "атеисты" или "верующие". По Богу можно либо скучать, либо в прямом и переносном смысле напиться и вообще никакой разлуки не замечать. Иногда разлука так тяжела, что хочется напиться и забыться... и у многих это получилось. У целой цивилизации это получилось.
"Но... во всем виноват Горбачёв", - как любят здесь говорить.
Позже я где-то прочитала:
"Ох, если б наши жизненные поражения были ТОЛЬКО нашими. И никого бы больше никак не касались! Тогда бы, пожалуй, и самое главное на свете "жизненное поражение" Адама было бы ЛИЧНО ЕГО поражением и ничьим больше... Но в силу нашей любви друг к другу и странной связанности всех со всеми, так не бывает. Никогда не бывает. И быть не может".
3. Дочь
Все бы уверовали - но как это трудно сделать, глядя на нас!
Митрополит Антоний Сурожский
Вот с такой памятью мне и приходилось выстраивать собственную семью.
Только бы не так!
Только бы не так!
Только бы судьба обошла острый угол... который столькие разбиваются.
Да минует НАС чаша сия!
Только бы мои любимые дети были не похожи на моих любимых братьев!
Старшую дочку - нашего первенца, нашу любимую Любовь, в которую мы столько всего вложили, - мы с мужем решили воспитывать в самом-самом трезвом, самом-самом нравственном, самом-самом целомудренном, самом-самом православном духе.
Да не будет!
То, что было с моими братьями... да не будет в нашей семье никогда.
Мы городские интеллигенты, мы музыканты, и мы православные. Интеллигенты и музыканты мы - потомственные, а вот православные - совсем недавние. Но горячие. Даже настолько горячие, что обжечься можно с непривычки... А вы привыкайте! Вы не обжигайтесь.
Первой привыкнуть должна была первая дочь.
- Ох-х! "уставные службы" - это, наверное, от слова "устать"! - сказал как-то 6-летний Матвей 13-летней Любе.
- А я не устала!
- Не устала? - ленно переспросил истомившийся за 3 часа Матвейка.
- Не-ет! Я не то слово устала - меня всё это уже за...
Так совершился первый её "богоборческий" бунт. Ну, или не богоборческий, а... службоборческий. Как настоящая "уклонистка", она люто возненавидела службу. Некоторое время еще покорялась из-под палки, потом совсем бросила. Раз и... (буду до сих пор наивно верить, что не навсегда).
Мы с отцом считали, что детей в вопросах веры надо муштровать. Как маленьких солдатиков Царя Небесного. То, что в перспективе спустя годы это почти всегда вызывает, их дезертирство из ненависти к муштре, мы, как ни странно, не догадывались.