Рощектаев Андрей Владимирович. История Свияжского Успенского монастыря

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ 3

Научная значимость темы. 5

Хронологические рамки исследования. 5

Цель и задачи работы. 6

Глава I. Источники и литература.

§ 1 Характеристика источников. 8

§ 2 Обзор литературы. 12

Глава II. Значение Свияжского Успенского монастыря в период наибольшего расцвета (1555 - 1764 гг.).

§ 1 Общая характеристика периода 23

§ 2 Взаимосвязь: город - монастырь. Значение Свияжска как православного центра Среднего Поволжья. 25

§ 3 Взаимосвязь: монастырь - его основатель. Роль почитания Св. Германа в расцвете обители. 34

Краткие выводы по 2-3 параграфам 44

§ 4 Миссионерско-просветительское значение монастыря 45

§ 5 Особое экономическое положение и статус монастыря 51

§ 6 Архитектурно-историческое значение Успенского монастырского собора XVI века 58

§ 7 Историко-культурное значение фресок Успенского собора 69

§ 8 Высотная колокольня XVI века и ее особое значение для монастыря 78

§ 9 Складывание ансамбля монастыря к рубежу XVII - XVIII веков 85

Глава III. Значение Свияжского Успенского монастыря в период относительного упадка (кон. XVIII - нач. XX вв.).

§ 1 Общая характеристика периода 95

§ 2 Феномен сочетания духовного благоденствия с экономическим упадком монастыря в XIX - начале XX вв. 97

§ 3 Новые святые в истории монастыря в начале XX в. Их духовная роль. 108

§ 4 Строительные процессы в монастыре в период конца XVIII - начали XX вв. 117

§ 5 Феномен преобладания ремонта над строительством в XIX - начале XX вв. 125

Список использованных источников и литературы 141

Приложения

ВВЕДЕНИЕ

Много есть в России древних и знаменитых православных обителей, по каждой из которых написано немало книг, причем и церковными, и светскими авторами. Все 4 лавры Русской Православной Церкви, десятки прославленных в истории страны "первостепенных" монастырей: Воскресенский Новоиерусалимский, Соловецкий, Кирилло-Белозерский, Иосифо-Волоколамский, Пафнутьев Боровский, древние ставропигиальные обители Москвы... Если собрать всю литературу хотя бы по этим упомянутым нескольким обителям, то наберется целая библиотека. Традиция писать историю отдельных монастырей издавна присуща отечественной литературе, и ведет она свои корни, пожалуй, еще со времен первых патериков Киевской Руси. Как ни странно, не прервалась она даже в советское время, когда некоторые монастыри всё-таки рассматривались с историко-искусствоведческой или экономической точки зрения.

Что же такое - исследование истории одного монастыря, подобного Свияжскому Успенскому? Это исследование, по сути, о нескольких веках истории целого края. Для пояснения этой мысли приведем цитату о. Павла Флоренского о Троице-Сергиевой лавре: "...Лавра есть художественный портрет России в ее целом". Если исключительная по своей святости и по значению для страны Лавра стала "портретом России", в котором отразилась вся суть того, что шесть с половиной веков происходило в нашей истории и культуре, то другие великие монастыри могут являться "портретами" тех регионов Отечества, в которых они находятся (и средоточием духовной жизни которых они по праву являются). В них история и культура также выражена в своей высшей, духовной сути и полноте. Никто не станет спорить, что выражением истории и культуры огромного русского Беломорья раз и навсегда стал великий Соловецкий монастырь, Карелии - Валаам, Новгородской земли - Новгородский Юрьев и Хутынский монастыри, Псковской - Псково-Печерская обитель, Западной Украины - Почаевская лавра... То есть, допустим, истории Соловков - это не только история клочка земли, опоясанного километровой стеной из дикого северного камня. История Псково-Печерского монастыря - это не только развернутое описание "Богом зданных пещер"...

Вне сомнений, к этому же списку относится и Свияжский Успенский монастырь. Он - портрет огромного региона Среднего Поволжья. Если "чтобы понять Россию, надо понять лавру, а чтобы вникнуть в лавру, должно внимательным взором всмотреться в основателя ее", то, чтобы понять Поволжье в его духовной истории со времен прихода русских, надо понять Свияжский Успенский монастырь. А чтобы вникнуть в него, должно всмотреться и в его основателя: свт. Германа Казанского Чудотворца. Всему этому, собственно, и посвящена данная работа.

Историческая память народа в отношении своих святынь - великая составляющая нашей веры. Православная Церковь всегда неотделима от своих святых традиций и от чувства священного, присутствующего в душах верующих. Дай Бог, молитвами Пресвятой Богородицы и всех святых, чтобы это чувство священного не покидало нас никогда, и мы всегда с трепетом относились бы к нашим великим святыням, одной из которых является и Свияжский Успенский монастырь.

ГЛАВА I. УСПЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ В ЭПОХУ РАСЦВЕТА (1555 - 1764 ГГ.)

§ 1. Город и монастырь. Значение Свияжска как православного центра Среднего Поволжья

История Успенского Богородицкого монастыря неразрывно связана с историей самого града Свияжска, так что ни прошлое города, ни прошлое монастыря невозможно рассматривать обособленно друг от друга. Это именно тот случай, когда малый город на века становился своеобразной "оболочкой" монастыря, а монастырь - главным "ядром" города. Поэтому расцветы и упадки в истории монастыря станут более понятны и зримы при рассмотрении истории расцвета и упадка самого "Нова города на Свияге", как называет его впервые "Царственная книга".

Но этому основанному в 1551 г. "Новому городу" предшествовала и предыстория, также небезынтересная.

Мистическо-оккультная жизнь Круглой горы, куда отваживались забредать далеко не все местные жители, продолжалась в общей сложности примерно столько же времени, сколько потом жизнь самого города. Сравните: примерно с X по XVI век (5-6 столетий) и с XVI века по текущий XXI (4-5 столетий). Таким образом, предыстория не короче самой истории. В жизни христианских святых мест бывало еще и не такое. Фиваида Египетская как страшное оккультно-языческое место насчитывает несколько тысячелетий, прежде чем туда пришли такие святые, как Антоний Великий и Макарий Великий. История "очищения" и освящения подобных мест - едва ли не главное содержание борьбы Церкви Христовой и язычества. Так было во всем мире. Среднее Поволжье - тоже арена суровой невидимой брани. "Нечистой" долго считалась Змеиная гора (место основания будущего Зилантова монастыря, ровесника Свияжского), "нечистой" чуваши и марийцы считали и Круглую гору, колыбель будущего Свияжска. Именно сама стандартность предыстории будущего святого места заставляет обратить на нее внимание - в этом прослеживается невольная закономерность.

Свияжская "Хутынь" (по-славянски - "худое", "недоброе" место), в отличие от знаменитой Новгородской1, именовалась чаще не "хутынь", а "Кирмен". Безобидный перевод этого слова с тюркского как попросту "крепость" не соответствовал бы фактам: никакой крепости до 1551 года на горе не было, она вся заросла глухим лесом и окружалась болотистыми низинами в волго-свияжской пойме. Речь шла о другой "крепости" - о "запретном месте". Любой современный чуваш или мариец (даже будучи православным в нескольких поколениях) прекрасно поймет, о чем в данном контексте идет речь. "Запретные рощи", где водились злые духи "керемети", вызывали священный ужас у язычников. Жрецы и шаманы приносили им жертвы на опушке, но даже они не решались забредать в середину таких рощ. На сходную этимологию тюркского слова "кермен" или "кирмен" ("крепость": сравните, например, Эски-Кермен - "Старая Крепость" в Крыму) и суварского (чувашского), а также марийского, "киремет" или "керемет", обратил внимание чебоксарский историк и этнограф Андрей Николаев1. Последнее слово, помимо собственно злого духа, обозначало и капище, посвященное ему. Капище, обнесенное засеками, могло иметь вид крепости. Еще одно название Круглой горы - "кара урман" - "черный лес"2 и вовсе не вызовет ни у кого сомнений в обозначении места достаточно зловещего и опасного.

О том, как именно место зловещее и опасное, стало святым уже в православном смысле слова, гласит легенда об освящении его преподобным Сергием Радонежским незадолго до прихода русского войска (рассказ об этом см. чуть ниже, в этом же параграфе). Так что Сергий Радонежский, можно сказать, стал "небесным основателем" Свияжска.

Конечно, Свияжск в 1551 г. был основан не как монастырское поселение, наподобие Сергиева Посада, а как военная крепость, форпост для покорения Казанского ханства. Но такую роль он играл, собственно, лишь первые полтора года своего существования (май 1551 - октябрь 1552 гг.). 2 октября 1552 г. Казань была взята, Россия одержала одну из крупнейших побед в своей истории. Еще несколько лет после этого Свияжск находился как бы на полувоенном положении, учитывая партизанское движение местного населения (татар, части чувашей и марийцев) против русских войск. Даже по переписной книге 1567 г., то есть через 15 лет после покорения Казани, город оставался первоклассной крепостью, крупным военным центром со стеной 1200 саженей (2556 м), что превосходило даже размеры Московского Кремля, с 18 башнями, 7 воротами, а также 11 большими и 22 малыми пушками1. Но все больше и больше выходило на первый план его новое значение - духовного центра огромного покоренного края.

Свияжск изначально был городом монастырей и церквей и таким оставался на протяжении всех последующих веков своей истории. По той же переписной книге 1567 г., на малом пространстве горы, длиной всего 472 и шириной 283 сажени (примерно 1 км на 600 м), разместилось 6 церквей, а еще 3 церкви стояли в посаде2. Монастырей к концу XVI века числилось - три: Успенский, Троице-Сергиев (оба мужские) и Иоанно-Предтеченский женский3. Церкви "во граде" следующие: Рождества Богородицы (собор), Усекновения Главы Иоанна Предтечи, Параскевы Пятницы, Рождества Христова, свв. Флора и Лавра, св. Николая. Церкви на посаде: свв. Константина и Елены, Воскресения Христова и Преображения Господня4. Кроме того, город отличало обилие церковно-служительных и монастырских дворов: 17 в кольце стен и 3 на посаде5. Сами по себе цифры, может быть, мало о чем говорят современному читателю, привыкшему к большим масштабам современных городов. Но, если мы напомним, что это был первый собственно русский город во всем Среднем и Нижнем Поволжье, тогда роль его как духовного православного светоча станет более понятной. Это были первые церкви и монастыри не только в крепости, но и во всем огромном крае - на всей территории бывшего Казанского ханства. По сути, Свияжск можно назвать, в некотором смысле, первой (до Казани) столицей русского Среднего Поволжья. И, естественно, что когда в 1555 г. была учреждена Казанская епархия, ее архипастыри (архиепископы, а позже митрополиты) получили наименование "Казанских и Свияжских". Это было уже не просто количественное, а качественное выражение роли Свияжска как нового православного центра.

Но так сложилось в истории России, что именно монастыри, а не кафедральные соборы и не приходские церкви становились главными центрами распространения Света Христова на всех новоприобретенных территориях. Этот процесс еще в XIX в. получил в исторической науке название "монастырской колонизации" и был блестяще описан В.О.Ключевским в ряде его трудов (см. в его работе "Монастыри в русской истории"1). Монастыри всегда становились и миссионерскими, и экономическими, и своеобразными административными центрами новых территорий.

В свете всего вышесказанного, неудивительно такое необычное соотношение числа монастырей и церквей в Свияжске: 3 к 6 (обычно приходских церквей в древних русских городах бывало в 10-15 раз больше, чем монастырей). Свияжск стал изначально миссионерско-монастырским центром: его обители играли духовную роль в масштабах всего края и даже всей России, тогда как приходские храмы удовлетворяли духовные потребности лишь небольшого внутригородского населения.

Но ни среди упомянутых обителей самого Свияжска, ни среди обителей всего Среднего и Нижнего Поволжья не было равных одному монастырю - Успенскому Богородицкому, основанному одновременно с учреждением епархии (1555 г.) свт. Германом. Даже внешне его великолепные белокаменные сооружения сразу же выделялись посреди сплошь деревянного города-крепости. Известно это и по переписным книгам, видно это и на тех иконах свт. Германа, где на дальнем плане, как фон, изображен Свияжск. Город начинал казаться лишь большим посадом при этом знаменитом монастыре, хотя в действительности и не был таковым, а играл самостоятельную роль.

Другие святыни Свияжска нисколько не снижали, а скорее, наоборот, дополняли роль Успенского монастыря, способствовали притоку паломников и пожертвователей. Само место города считалось святым, ибо Круглая гора еще до прихода русских в 1551 г. была освящена неоднократными видениями преп. Сергия Радонежского. Жители окрестных лесов, язычники-марийцы, не раз слышали на этом месте необыкновенное пение, звон невидимых колоколов и видели сияющего старца, обходившего гору с кадилом в руках (по другим рассказам - окроплявшего местность святой водой). Стрелы, пущенные в старца, возвращались обратно. Позже, когда пришли русские войска, местные старейшины без труда "опознали" старца по иконе преп. Сергия, взятой в поход из Троице-Сергиевой лавры. Рассказали они и о прочих чудесах. Так Свияжск практически одновременно с основанием крепости стал считаться в народе святым местом.

В очередной раз и в очередном месте исполнились слова св. Антония Великого, сказанные им еще в III веке от Р.Х.: "Скажите, где ваши прорицалища? Где волхвования? Где призраки чародеев? Когда все это прекратилось и утратило силу? Не с того ли времени, как явился крест Христов?"1

Свияжск всегда воспринимался среди населения как город двух великих святых: преподобного Сергия и святителя Германа. "Остров Сергия и Германа" - неофициально называют его иногда даже сейчас, по аналогии с Валаамом, только имея в виду других (одноименных) святых, чем на Валааме. Чудотворная местночтимая икона пр. Сергия, наряду с мощами свт. Германа также привлекала паломников из ближайших уездов. Если мощи последнего почивали в Успенском монастыре, то икона пр. Сергия - в Троице-Сергиевом, а с XVIII века, после его упразднения - в Иоанно-Предтеченском. Но, разумеется, паломники, приходившие к одной святыне, не могли не посетить другую - то есть, поклоняясь пр. Сергию, обязательно заходили и в Успенский монастырь поклониться свт. Герману. Необычно и очень символично совпадение, что память обоих великих святых празднуется в один день - 25 сентября/8 октября.

Так святость самого Свияжска способствовала росту почитания и Успенского Богородицкого монастыря. Даже когда город утратил свое значение одного из главных административных центров покоренного края и стал приходить в экономический упадок, то это, разумеется, никак не могло повлиять на количество происходящих здесь, по Божьей воле, чудес. Так, одно чудо было документально зафиксировано городничим Г.Петровым и несколькими свидетелями 29 октября 1826 г. Было решено упразднить за бедностью и отсутствием прихожан одну из городских церквей - Никольскую 1734 года, построенную на месте деревянной XVI века. Но решение пришлось отменить. 29 октября произошло закрытие креста на колокольне невидимой завесой, которое продолжалось 5 минут; после чего там же, над колокольней, наблюдалось явление Святителя сначала в белом, потом в золотом облачении (вероятно св. Николая?), наконец - явление Нерукотворного образа Спаса на фоне креста1. Да и накануне, когда церковь пытались разрушить, то не могли выбить ломами ни одного кирпича2. Искры брызгали от кирпичей, как от гранитной стены или кремня. Интересно, что это странным образом напоминает свидетельство об обстреле Троице-Сергиевой лавры поляками во время знаменитой осады 1608 - 1610 гг. Там тоже, среди прочих многочисленных чудес, наблюдалось как осажденными, так и осаждающими, безвредное отскакивание ядер от кирпичных стен, а искры сыпались при этом, как от удара о камень.

Разумеется, документально зафиксированные чудеса - лишь верхушка айсберга. Гораздо больше подобных случаев передавала из уст в уста народная молва, а это, безусловно, способствовало новому притоку паломников в Свияжск даже тогда, когда сам город стал приходить в нищету и вообще состояние, близкое к запустению.

Экономически процессы развития города Свияжска и Успенского монастыря практически полностью совпадали. Не только святость места, но и его удобнейшее географическое положение - почти на берегу Волги, в судоходном устье Свияги - способствовало процветанию как городской торговли, так и монастырского хозяйства в XVI - XVIII вв. Утратив значение крепости, Свияжск на некоторое время стал крупным торговым центром. Собственно, и в период, когда только была построена крепость, в посаде уже шла оживленная торговля. При том, что всего там насчитывалось 736 дворов, один Гостиный двор включал в себя комплекс из 254 лавок1. Итого, соотношение: более чем 1 лавка на 3 двора. Еще раньше сам Иван Грозный, основатель города, посетив его при походе на Казань 13 августа 1552 г., засвидетельствовал, что "нет в России другого столь счастливого местоположения"2. Имелось в виду, конечно, удобство места как для обороны, так и для торговли. А князь Курбский выразился об этом так: "Мы пришли туда, яко в свой дом <...>, там же и купцов бесчисленное множество с различными живностями и с многими товары, идеже бяше всего же достаток, чего бы душа восхотела, - точию нечистоты тамо купить не обрящешь"3. А ведь это наблюдалось всего лишь через год после основания города! С покорением же Казани и Астрахани, когда вся Волга от истока до устья стала полностью русской рекой, значение Свияжска как торгового центра еще более возросло.

Разумеется, хозяйство Успенского Богородицкого монастыря, находящегося в "столь счастливом местоположении", также изначально было ориентировано в основном на торговлю. Он имел свои лавки и подворья, а из казны получал такое богатое продуктовое содержание, что большая его часть уходила именно на продажу. Например, в монастырь в 1560-х гг. поставлялось в год 200 пудов меда, 300 пудов соли, ветчина (вообще не входившая, как мясной продукт, в монашеский рацион) и другие продукты1. Обитель продавала их местному населению правобережья Волги.

В XVII - XVIII вв., когда земледельческое хозяйство монастыря (десятки кв. верст владений и тысячи крестьянских душ) достигло пика, торговля продуктами сельского хозяйства приобрела для обители еще большее значение.

Но город Свияжск постепенно приходил в упадок. "С того времени, как Казань стала центром административным, торговым и промышленным, город Свияжск постепенно падал: <...> древняя татарская столица, для покорения которой был воздвигнут Свияжск, переманила к себе большую часть жителей Нового города", - охарактеризовал этот процесс прот. А.Яблоков2. "Почти до конца XVII века Свияжск еще жил полной жизнью", - уточняет М.В.Фехнер3 (т.е. упадок города произошел все-таки не сразу с возвышением Казани, а через полтора века). "Но затем, окончательно утратив свое былое значение, уступил роль <...> Казани"4.

В 1781 г. Свияжск был утвержден уездным городом Казанской губернии5 - одним из 12 ее уездных центров (пожалуй, самым маленьким из всех по площади и населению, кроме Царевококшайска). С тех пор жителей в нем насчитывалось менее 3000, школ - 4, приходских церквей - 5, монастырей - 26. Регулярный генеральный план 1829 г. не помог вернуть городу былого величия. Застройка менялась, но жителей было все меньше, а удобные торговые пути стали проходить стороной (окончательно это было закреплено построением железнодорожного моста через Волгу в 16 км от города).

В 1897 г. население Свияжска, по переписи, составляло лишь 2360 человек, что оказалось на 500 человек меньше, чем в 1894 г.1 Это вдвое меньше, чем в Чебоксарах и Козьмодемьянске (также стоящих на Волге), в почти 10 раз меньше, чем в Чистополе.2 А ведь еще век с небольшим назад3 одних только купцов в Свияжске числилось 319. Правда, перед самой революцией население опять достигло 3 тысяч человек (3054 - в 1911 г.)4, но и это мало даже для уездного города. Купцов из них было всего 65.

Весь описанный процесс экономического упадка города полностью повторился, как в зеркале, в судьбе Свияжского Успенского монастыря. Расцвет города способствовал его расцвету и общероссийской славе, упадок не мог не привести и к его экономическому упадку. Экономическому, но не духовному. Монастыри, находящиеся не в пустыни, а в том или ином городе, как правило, обречены на то, чтобы в плане внешнего благополучия полностью делить судьбу родного города. Пожалуй, самые яркие в России примеры - это пришедший в упадок древний Суздаль со всеми своими обителями и древний Свияжск со своими.

§ 2 Роль почитания Св. Германа в расцвете обители

Почитание в народе того или иного монастыря чаще всего тесно связано со степенью почитания его святого основателя. Это касается всех обителей, основанных теми или иными подвижниками. Можно заметить, что основание наиболее древних обителей Северной и Северо-Восточной Руси (в домонгольский и монгольский период) чаще всего связано с именами благоверных князей: Новгородских, Псковских, Владимирских и др. В XIV - XV веках, со времени Сергия Радонежского, наступила великая эпоха преподобных: десятки монастырей в этот период возникли усилиями самого пр. Сергия и его святых учеников. Наконец, XVI век можно по праву назвать веком знаменитых на всю Россию святителей: Свв. Макария и Филиппа Московских, Свв. Гурия, Варсонофия и Германа Казанских. "Коль бы счастлива Русская земля была, коли бы вси Владыки тацы были, яко Преосвященный Макарий, и ты, и Дионисий..." - писал Иван IV святителю Гурию в письме 5 апреля 1557 г.1, через 2 года после учреждения Казанской епархии.

Среди всего этого великого сонма, имя второго (по времени) Святителя Казанского Германа занимает очень заметную роль. Основав монастырь еще задолго до своего посвящения в архиерейский сан, он прославился среди всего местного населения как великий старец-аскет исключительной подвижнической жизни. Можно полагать, что если б даже он не сподобился позже сана архиепископа, то все равно через некоторое время был бы прославлен в лике святых как преподобный. Но Промыслу Божьему было угодно, чтобы этот подвижник земли Казанской (да и всей Руси) соединил в себе дар благодати преподобного с даром святительским.

Раз и навсегда - и при жизни, и после земной кончины, подвижничество свт. Германа обеспечило особое народное почитание Успенскому Богородицкому монастырю (подобно тому, как за 2 века до того именно праведное житие пр. Сергия обеспечило особую, исключительную роль основанной им лавры в масштабах всей России). А Успенская обитель получила такую же исключительную роль в масштабах Поволжья. Как справедливо отметил протоиерей Андрей Яблоков: "Обитель вскоре становится предметом особого внимания народа: слыша о благочестивой жизни свт. Германа <...>, народ толпами стал стекаться сюда - одни приходили принять благословение от святого мужа, другие принимали от него иноческое звание, некоторые искали у него убежища"1.

В данной работе не ставится задача подробно описывать житие святителя Германа. Но ряд событий его жизни, особенно связанных с настоятельством в Свияжском Успенском монастыре (1555 - 1564 гг.) и с пребыванием на Казанской кафедре (1564 - 1566 гг.), безусловно, заслуживает внимания, так же, как и история канонизации и народного почитания его памяти.

Интересны всегда бывают истоки подвижничества. Устав и традиции того или иного монастыря часто зависят от того, где именно прежде прошел "монашеский искус" его основатель-подвижник. Такой духовной Alma-mater свт. Германа (и в этом смысле "прародителем" Свияжского Успенского монастыря) стал не менее знаменитый Иосифо-Волоколамский монастырь, основанный почти на век раньше.

Юноша Григорий (таково было мирское имя Св. Германа) - из Старицы, из дворянского рода Садыревых-Полевых, - сразу по достижению совершеннолетия ушел, с благословения родителей, в этот монастырь, славный традициями недавно скончавшегося преп. Иосифа Волоцкого. С кончиной преп. Иосифа, казалось, окончилась целая эпоха, но в действительности, она продолжилась в его учениках и последователях точно так же, как в свое время эпоха преп. Сергия на десятки лет была продолжена его святыми учениками и учениками учеников.

В Иосифо-Волоколамском монастыре будущий второй святитель Казанский Герман был в послушании у будущего первого святителя Гурия, в то время игумена. Под его руководством он переписывал книги. Так традиция подвижничества строилась на своеобразной преемственности.

Другим учителем свт. Германа принято считать самого образованного человека того времени - преп. Максима Грека, сосланного и пребывавшего в Волоколамском монастыре в 1525 - 1531 гг.1 Так в мировоззрении и подвижничестве свт. Германа сплелись две традиции, которые в светской литературе принято разделять и даже антагонистически противопоставлять друг другу. Ведь Волоколамский монастырь считался центром т.н. "осифлянства", а преп. Максим Грек (как чуть раньше преп. Нил Сорский) был "нестяжателем". В действительности, в плане аскетизма обе традиции тесно сближались друг с другом, и если светская историография делала упор на их чисто поверхностные противоречия, то фигура такого великого общероссийского подвижника как свт. Герман наглядно показывает возможность глубинного соединения этих традиций на практике. Очень значимо для Русской Церкви в целом, что его святой пример опровергает такой кажущийся антагонизм: может быть, более, чем пример кого бы то ни было еще в русской истории. Действительно, тщательная забота архимандрита, а затем и архиепископа Германа об основанном им Свияжском монастыре (в том числе, и об экономическом его процветании), о других храмах и обителях Казанской епархии, соединялась у него с глубочайшим личным нестяжательством и аскетизмом. Поистине памятники этим двум традициям, соединенным в одну - великолепный и роскошно расписанный фресками Успенский собор и крошечная германовская келья 1,5 на 1 сажень2 (3 на 2 м) рядом с ним.

Свияжским Успенским монастырем свт. Герман управлял формально с 3 февраля 1555 г. по 12 марта 1564 г.3, когда он был хиротонисован в архиепископа Казанского в Москве (реально путь из Москвы в Свияжск и из Свияжска в Москву и в 1555, и в 1564 гг. занимал месяцы). Эти первые 9 лет в истории монастыря были, если можно выразиться, его "блестящим стартом". Именно в этот начальный период оказались раз и навсегда заложены его духовные традиции, написан Устав, произошло становление монастырского хозяйства да и становление обители как миссионерского центра. Целая эпоха спрессовалась в 9 лет.

Именно при свт. Германе обитель приобрела и внешне узнаваемый для нас облик. Сложилось зерно архитектурного ансамбля. Был возведен и освящен Успенский собор (1561 г.), а еще раньше - Никольская церковь (1556 г.).

Пребывание свт. Германа на казанской кафедре (1564 - 1566 гг.) - это еще один, уже гораздо более короткий этап. Дальше, с 1566 года, и вовсе начинается тайна, до сих пор ещё не разрешенная историками однозначно.

Нравственный авторитет архиепископа Германа к тому времени был огромен по всей России. Иван Грозный даже вызвал его в Москву для занятия места митрополита всея Руси, освободившегося после удаления в Чудов монастырь митрополита Афанасия 16 мая 1566 г.1

Однако владыка Герман условием своего согласия на это поставил отмену опричнины и жестоких казней. В своем противостоянии этому злу он предвосхитил подвиг свт. Филиппа. Согласно преданию, разгневанный царь ответил Святителю: "Ты еще не стал митрополитом, а уже связываешь меня неволею"2.

О том, что произошло дальше, имеются существенные разночтения. По официальной версии, впавший в опалу архиепископ просто был сослан "с бесчестием" и скончался своей смертью 6 ноября 1567 г. (в др. источниках - 1568 г.)3. Согласно же рассказу Курбского, он был тайно задушен, точно так же, как позже св. митрополит Филипп. Если эта версия верна, то перед нами не просто великий святитель, но и один из двух архиереев-мучеников страшной эпохи Ивана Грозного. Не все историки верят показаниям Курбского, считая их тенденциозными. Однако, столь быстрая (всего через полтора года после опалы) кончина 62-летнего святителя не может не вызвать подозрений. К тому же неожиданность ждала современников при вскрытии и освидетельствовании мощей святого в Свияжске в 1889 г. Наряду с подтверждением нетления мощей, освидетельствование показало, что голова святителя почти полностью отсечена по линии челюстей до самого хребта1. Таким образом, скорее всего, свт. Герман был даже не задушен, а зарезан, притом зверским, мучительным образом.

Есть еще одна версия, по которой кончина свт. Германа не могла произойти ранее 1568 г. В житии св. Филиппа рассказывается, что во время соборного суда над ним лишь один архиерей посмел открыто выступить в его защиту: "Среди молчания вдруг Герман, епископ Казанский, поднял голос и смело сказал царю, что он напрасно ищет обвинений на праведника, в котором нельзя найти вины"2. Суд над митрополитом Филиппом происходил в 1568 г. Если опальный свт. Герман действительно присутствовал на нем, то получается, что дата расправы над ним - 6 ноября не 1567, а 1568 года.

Погребен святитель был в Москве, при церкви Николы Мокрого, двумя приехавшими из Казанской епархии архимандритами - свияжским Ирадионом и казанским Иеремией (из Спасо-Преображенского монастыря)3.

Нетленные мощи неожиданно были обретены при перестройке храма. Братия Свияжского монастыря ходатайствовала и добилась их перенесения в свою обитель. 25 сентября 1592 г. мощи были встречены на дороге в Свияжск митрополитом Казанским св. Гермогеном и торжественно внесены в Успенский монастырский собор4. По особому Божьему промыслу, произошло интереснейшее, на наш взгляд, совпадение: это был не просто день памяти преп. Сергия Радонежского, а ровно 200-летняя годовщина его земной кончины. С тех пор в церковном календаре 25 сентября/8 октября - день одновременно свт. Германа (один из 4 в году дней его памяти) и св. Сергия. Об этом совпадении уже было упомянуто в предыдущем параграфе.

Монастырь стал своеобразным ковчегом мощей святителя. Свт. Герман, при жизни сделавший все для процветания монастыря, теперь и после земной кончины помогал ему.

От мощей начались многочисленные исцеления. Среди исцелившихся в XVII в. был и сам казанский митрополит Лаврентий1. Позже он составил службу святителю, в которой есть примечательные слова (тропарь 5-й песни): "Мы бо и сами чудодействующа тя видехом и от болезни в часе времянне пременихомся"2.

6 октября 1695 г., т.е. еще спустя 100 с лишним лет, мощи были освидетельствованы митрополитом Маркеллом по распоряжению Патриарха Адриана (который, как известно, сам прежде был казанским митрополитом) и переложены в новую липовую раку, обложенную серебром3. Подобные освидетельствования обычно проводятся перед всероссийским прославлением того или иного местночтимого святого. Действительно, с этого года, век спустя после местного прославления, началось уже общероссийское чествование великого святителя.

Как раз с этого времени начался период наивысшего расцвета Свияжской Успенской обители (кон. XVII - 60-е гг. XVIII вв.). Это было неслучайно. Почитание святителя и почитание монастыря оказались неразрывно связанными. Всего 19 лет после 1695 г. мощи свт. Германа находились в алтаре, а 23 июля 1714 г. самим митрополитом Тихоном перенесены к левому столпу Успенского собора для удобства богомольцев. Этот факт говорит о том, какой большой приток паломников хлынул в монастырь. Все, кто путешествовал по Волге, не могли не заезжать сюда. В числе паломников была и Екатерина II во время своего плавания на галере "Тверь" в 1767 г. Проплыть мимо Свияжска и не поклониться мощам свт. Германа было практически немыслимо для православного человека.

Кроме того, присылки частиц мощей добивались разные города и обители. Одна частица была с благословением послана в Симбирск, две - в Казань (в Благовещенский кафедральный собор и в Иоанно-Предтеченский монастырь, также основанный свт. Германом), одна - во Введенский собор Чебоксар1. Наконец, почти перед самой революцией, в 1905 г., образ с частицей мощей (родовая икона купцов Зобниных) был передан в древний Старицкий монастырь, на родину святителя, и 16-17 марта встречен там при многотысячном стечении богомольцев2

3 службы было составлено свт. Герману в XVII - XIX вв. Причем авторы всех трех - видные архиереи. Первую, как уже говорилось, составил митрополит Лаврентий, вторую - митрополит Тихон (1714 г.), третью - настоятель монастыря архиепископ Евлампий (1860 г.)3.

Можно заметить, что почти все святыни Свияжского Успенского монастыря так или иначе были связаны со святителем Германом. Это не только рака с его многоцелебными мощами. Хотя, конечно, рака (последняя по времени сооружена в 1843 г. на средства г-жи Саврасовой и ещё ряда жителей Свияжска)4 являлась главной из этих святынь.

Второй по значимости святыней была чудотворная икона свт. Германа с частицей его мощей. Она была писана при митрополите Тихоне (рубеж XVII - XVIII вв.) на кипарисовой доске всего 7 на 6 вершков, а в 1710 г. вложена в медный посеребренный ковчег5. Эту икону не только хранили в монастыре, но и возили по городам и уездам Казанской губернии (иногда такие поездки с ней продолжались до года). Ее принимали в разных домах, веря в ее целительную силу. В Казанской епархии было всего несколько чудотворных икон, которые так часто носили с долгими крестными ходами и возили "по болящим". Это - Казанская, Седмиозерная и Раифская иконы Божией Матери, а также образ Жен Мироносиц из Мироносицкого Царевококшайского монастыря и образ мучеников Кизических из Кизического монастыря.

Кроме того, сохранялась келья свт. Германа и ряд вещей, оставшихся от него. Первая больше всего напоминала аналогичную келью св. Гурия при казанском Благовещенском соборе, а из географически дальних аналогов - келью преп. Серафима в Саровском монастыре. На келью преп. Серафима она походила еще и тем, что любимой иконой свт. Германа, перед которой тот постоянно молился, также была икона Божией Матери "Умиление". Так отдельные черты жития свт. Германа очень символично переплетались с житиями обоих величайших святых Руси: не только со св. Сергием, жившим за 2 века до казанского святителя, но и со св. Серафимом, жившим через 2,5 века после него.

Келья свт. Германа также являлась объектом паломничества. В ней иногда происходили чудеса. Даже в 1928 г. во времена размещения в монастыре концлагеря, из нее доносилось ангельское пение, чему было немало свидетелей1. Из вещей же, оставшихся от святителя, сохранялись вплоть до революции:

1) 2 освященных им антиминса - в ризнице Свияжского монастыря. 3-й в 1862 г. был передан в единоверческий храм Казани.

2) Панагия - с изображением Рождества Христова и наперсный архимандричий крест с изображением св. Николая на оборотной стороне.

3) Фелонь с оплечьем.

4) Митра, в которой святитель был погребен.

5) Копие, сделанное святителем.

6) Рипиды, сделанные им же.

7) Посох, выточенный им же2

Про последний стоит сказать, что почти во всех древних обителях России, основанных теми или иными святыми, обычно бережно сохраняли посохи, смастеренные ими собственноручно. Это была своеобразная благочестивая традиция. Наконец, почти в каждом древнем монастыре имелся святой источник: ключ или кладезь. Из самых знаменитых источников Казанской епархии можно отметить: свв. ключи Раифской и Седмиозерной пустыней, ключ св. мученика Авраамия Болгарского в Булгарах (там также некоторое время находился Успенский монастырь) и колодец свт. Германа в Свияжске. К сожалению, последний до наших дней не сохранился, хотя еще несколько лет назад на его месте можно было увидеть огромную полузасыпанную воронку. Любой святой источник являлся и является неотъемлемой частью программы паломничества по той или иной обители и неотъемлемой частью его запоминающегося облика. Это - исключительно важный пункт любого богомолья. И, как видно, даже он в Свияжском Успенском монастыре был непосредственно связан с памятью свт. Германа. Ведь именно свт. Герман, согласно преданию, собственноручно выкопал этот колодец, от воды которого позже было зафиксировано немало исцелений. В Свияжске, находившемся на высоком холме, не могло быть таких самотекущих источников, как, например, в Троице-Сергиевой лавре или в окрестностях Дивеевской обители, зато был глубочайший кладезь - наподобие кладезя св. Феодосия в Киево-Печерской лавре, также стоящей на большой возвышенности. По сохранившимся дореволюционным данным1, глубина германовского колодца составляла 14 саженей - около 30 м. В 1902 г. над ним была построена крытая железом и расписанная священными изображениями часовня на деньги местного мещанина И.Смозова2.

Подводя итоги длинному перечислению всех этих свияжских святынь, приходится невольно сделать вывод: поскольку практически все они исторически связаны со свт. Германом, то и само почитание Свияжского Успенского монастыря, не ослабевавшее в народе на протяжении веков, связано почти исключительно с его святой личностью. Так же, как почитание Троице-Сергиевой лавры со св. Сергием или Дивеевской обители со св. Серафимом. Выше уже приводились обоснования этой смелой, но вполне оправданной аналогии. Следовательно, и в необыкновенном даже в масштабах России расцвете этого монастыря "виноват" почти исключительно свт. Герман, причем, после телесной кончины его роль в расцвете обители стала даже больше, чем при земной жизни, что вполне естественно для такого святого.

§ 3. Миссионерско-просветительское значение монастыря

Безусловно, важнейшим фактором расцвета монастыря уже в XVI в., наряду с уникальностью самого города Свияжска и ролью святителя Германа, стало его изначально огромное миссионерско-просветительское значение. Свияжский Успенский монастырь, пожалуй, не был бы так знаменит, если бы, по воле Божьей, не стал одной из первых обителей в покоренном Казанском ханстве. И не был бы так богат, если бы на него изначально не возлагали великие миссионерские задачи, требовавшие больших денежных пожертвований от казны и благочестивых православных людей. Троице-Сергиев монастырь в том же Свияжске был лишь подворьем Троице-Сергиевой лавры, Успенская же обитель играла самостоятельную роль, и потому, по замыслу и св. Гурия, и его сподвижника свт. Германа, именно она стала первостепенным центром православного просвещения огромной новой епархии. Просвещение было связано, в первую очередь, с книгопечатанием, а также с открытием при обители школы для новокрещенных детей.

С точки зрения исторических исследований, наиболее интересно и даже феноменально для той эпохи, которая здесь описывается, что сейчас впервые появились работы, убедительно свидетельствующие о существовании книгопечатания в России еще как минимум за несколько лет до издания знаменитого "Апостола" в 1564 г. "первопечатника" Ивана Федорова. Еще в 1555 г. на новопокоренной территории бывшего казанского ханства, а именно в Свияжске, действовала привезенная свт. Германом из Москвы типография, издавшая ряд книг богослужебного и христианского просветительного назначения. Типография и школа были тесно связаны друг с другом одним местонахождением и одной задачей. В свете этого вопрос о книгопечатании в представляемой работе неразрывно связан с общей темой миссионерского просветительского значения монастыря.

Факт наличия печатных книг в Свияжском Успенском монастыре еще до 1564 г. был известен местным, казанским историкам даже до революции. Но этот факт, свидетельствующий о наличии местной типографии, долгое время игнорировался историками в центре. Еще А.Яблоков в 1907 г., анализируя данные писцовых книг, приводил данные о 150 книгах для просветительской деятельности, хранившихся в обители при свт. Германе; среди них были и печатные - Евангелие и "Апостол"1. О хорошо отлаженном печатном деле в монастыре и о наличии в нем с первых же лет типографии см. самую современную работу Е.И.Григорьева2. Итак, монастырь изначально имел миссионерское просветительское значение, уникальность которого в масштабах России подчеркивалась наличием типографии, ибо доводы Е.И.Григорьева более чем убедительны, чтобы с уверенностью полагать, что типография действительно была.

Но поистине историческое значение в области распространения Слова Христова Свияжская Успенская обитель получила в XVIII в. Стоит пару слов сказать об этой эпохе в жизни Казанской епархии, включавшей на тот момент все Среднее и часть Нижнего Поволжья. Эпоху эту, с точки зрения наших дней, можно оценивать крайне неоднозначно. В 30-е - 50-е гг. XVIII в. произошел временный переход от прежней политики добровольной христианизации язычников, заложенной в своей основе еще св. Гурием и свт. Германом, к христианизации радикальной, массовой. К сожалению, подчас она вызвала обратную реакцию. Основываясь на самых благих намерениях, которыми, как известно, "вымощена дорога в ад", эта политика, главным проводником которой был епископ Лука (Конашевич) с Украины, привела к резкому обострению отношений между православными и мусульманами, и именно из-за этого через 20 лет вынужденно была прекращена, а епископа Луку в 1755 г. Высочайшим Указом перевели в другую епархию. Тем не менее, у некоторой части татарского населения настороженность ко всему, что связано с православием - особенно к Свияжску, к его святыням и его монашеству - осталась, к сожалению, до сих пор. И, действительно, Свияжск, волею Божьей, оказался в самом ореоле той неоднозначной политики, линия которой возобладала в 1730 - 1750-х гг. Это была драма и трагедия Свияжского Успенского монастыря. Последний акт его великой исторической миссии перед упадком, неизбежно наступившим после монастырской реформы 1764 г. и потери его исключительного значения. И, к сожалению, так уж оказалось, что миссия эта была несколько скомпрометирована излишним рвением ее носителей в середине XVIII в. Отчего эта миссия, тем не менее, не перестает быть великой, если брать ее в масштабах не 1730 - 1750-х годов, а XVI - XX веков в целом.

Еще за несколько лет до прибытия епископа Луки на казанскую кафедру, в 1731 г. была создана Комиссия новокрещенских дел под управлением архимандрита Свияжского Успенского монастыря Алексея (Раифского)1. На следующий год он предоставил в Синод свой проект миссионерской деятельности. Декларировалась цель "обучать новокрещенных закону Божьему и наблюдать за ними"2. Для этого, как и в XVI в., главным средством было образование: предлагалось открыть школу при монастыре на 20 человек (школа была, действительно, создана)3. К принятию Святого Крещения склоняли, в числе прочего, предоставлением ряда пошлинных льгот новокрестившимся. На работу этой Конторы архимандрит просил 132 р. 42 коп. в год4 - сумма сама по себе по тем временам немалая для одного монастыря (примерно равная годовым доходам какого-нибудь провинциального монастыря, но от доходов Свияжской обители она составляла примерно 1/10 часть5), хотя и несопоставимая с теми огромными средствами, которые стали выделяться при епископе Луке.

Соответственно среднему размеру выделяемых средств, скромны в масштабах епархии были и результаты: в 1732 - 1733 гг. крещено 491 человек, построено 7 деревянных церквей для новокрещенных в Свияжском уезде1. Дело миссии до 1738 шло довольно медленно.

В 1738 г. на казанскую кафедру прибыл с Украины епископ Лука (Конашевич) и, не подозревая о всей сложности местной этнорелигиозной ситуации, сразу же ревностно взялся за миссионерскую деятельность. Комиссия новокрещенных дел была переименована в Новокрещенскую Контору. В этом качестве она и просуществовала 26 лет до 1764 г., но местонахождение да и формальный способ управления она не поменяла, т.е. не только осталась в специальном помещении в Свияжском Успенском монастыре, но и по-прежнему управлялась не епископом, а архимандритами Свияжского монастыря2.

Этих архимандритов за время работы Конторы сменилось трое, и все были исключительно ревностными сторонниками той линии миссионерской политики, которая была избрана в эти годы епархиальной администрацией и Конторой.

1. архимандрит Дмитрий (Сеченов) - 1738 - 1742 гг., впоследствии епископ соседней Нижегородской епархии.

2. архимандрит Сильвестр - 1742 - 1749 гг., его бывший помощник (до 1742 г.), а с 1749 г. митрополит Тобольский.

3. архимандрит Евмений (Скаловский) - 1750 - 1767 гг. из Киевской Духовной Академии3 (указаны годы настоятельства, т.к. руководство Конторой прекратилось в 1764 г.).

При первом произошло становление Конторы как мощной бюрократической организации. Была определена ее структура и штат. Вместо прежних 4 человек комиссии новокрещенских дел - уже 15 человек:

1 управитель - архимандрит,

2 его помощника - оба протоиерея (из Казанского кафедрального собора и Казанского Богородского монастыря),

5 переводчиков - толмачей,

1 комиссар - для заведования расходом денег,

1 канцелярист,

2 копииста,

3 солдата для рассылок.1

Позже в штат были введены еще 4 помощника, в том числе будущий митрополит Казанский Вениамин (последний до революции 1917 г. казанский архиерей, носивший сан митрополита)2.

Но этим ограничивается лишь формальный штат. Фактически же (хотя об этом редко писали в дореволюционной литературе) на Контору работали, реально проводя в жизнь ее политику, церковные и светские чиновники епархии и губернии. Создалось некое подобие местного министерства по религиозным делам, решения которого были обязательны для исполнения. Сумма, выделяемая на деятельность Конторы, составляла уже 10000 р. в год3, т.е. примерно в 70 раз больше, чем просил архимандрит Алексей (Раифский) в своем проекте в 1732 г.

В свете всего вышеизложенного уже не такими удивительными кажутся результаты работы Конторы - разумеется, немыслимые для 15 человек, если бы ими все, действительно, и ограничивалось. При архимандрите Дмитрии (Сеченове) было крещено 17362 человека (а ведь это было только становление Конторы!), при Сильвестре - уже 217258 человек. Всего же за время работы Конторы крещено 406792 человека4, почти полмиллиона. Почти в 1000 раз больше, чем при предшествовавшей Комиссии Алексея (Раифского)! Цифры кажутся невероятными, однако, учитывая роль огромного государственного аппарата, обслуживающего маленькую Контору - вполне реальными.

Оборотная сторона этих цифр - сотни разрушенных мечетей, десятки расселенных мусульманских сел ("крященов" переселяли в отдельные деревни). В предписаниях к деятельности Конторы декларировалось "Принуждения не допускать", однако также рекомендовалось "новокрещенных" изолировать от их родственников-мусульман, тщательно следить, чтобы неофиты регулярно ходили в церковь, говели и постились1.

Т.е. реально перед нами - форма принуждения и жестокого бюрократического контроля.

Все это и погубило, в конечном итоге, дело Конторы. Межнациональная и межпрофессиональная напряженность росла. Башкирские восстания 1730 - 1740 гг. отчасти затронули и восточные районы Казанской губернии, напугав власть предержащих перспективой возможного подобного восстания и татарского населения. Как отмечалось в бумагах, мусульмане "едва удерживались от всеобщего смятения"2. Возникла необходимость срочного решения вопроса уже не на губернско-епархиальном, а на имперском уровне.

В декабре 1755 г. Высочайшим указом Елизаветы Петровны был переведен в Белгородскую епархию епископ Лука3, фактически непосредственно управлявший Конторой.

Дело миссионерства резко пошло на спад, а 6 апреля 1764 г. указом Синода была закрыта и сама Новокрещенская Контора4.

Завершилась целая эпоха. Символично то, что закрытие Конторы совпало по времени с монастырской секуляризационной реформой Екатерины II, о которой уже писалось в предыдующих параграфах. Свияжский монастырь в один год лишился и огромных вотчин, и статуса главного миссионерского центра - официальной резиденции приснопамятной Конторы.

После этого обитель уже никогда не играла прежней гигантской исторической роли. Она стала по сути лишь одной из равных, как в России, так и в отдельно взятой Казанской епархии. Первостепенным миссионерским центром монастырь перестал быть, но сохранился как один из епархиальных центров православного просвещения. В 1829 - 1854 гг. четверть века в нем работало Свияжское духовное училище, основанное святителем Филаретом (Амфитеатровым) и размещавшееся в бывшем Настоятельском корпусе обители рубежа XVII - XVIII вв.1 В 1854 г. оно было перемещено в Казань.

С 1899 г. в монастыре работала школа на 30 детей (в основном чувашских)2. Это был последний период просветительской деятельности древней и славной обители. Деятельности теперь уже хоть и малой, зато оставившей после себя одну только добрую память и как бы отчасти загладившей ту противоречивую и малоприятную страницу XVIII века.

§ 4 Особое экономическое положение и высокий статус монастыря

Свияжский Успенский монастырь с самого своего основания в 1555 г. свт. Германом приобрел совершенно особое, исключительное значение в масштабах Среднего Поволжья, да и России в целом. В 1555г. была создана Казанская епархия - первая в истории Русской Церкви епархия на новопокоренной, новоприсоединенной территории. В сущности, это была, как мы уже описали, миссионерская епархия - по стоявшим перед ней первоочередным задачам. И ее особая, исключительная роль среди всех остальных епархий России была изначально подчеркнута высоким саном ее архиереев: первосвятитель Гурий и все его последователи получили сан не епископский, а архиепископский (с учреждением в России Патриархии - митрополичий).

Также и статус настоятеля главного миссионерского монастыря новой территории (в сущности, второго лица в епархии после архиепископа) был закреплен присвоением ему особого сана архимандрита - весьма редкого в то время в России, в отличие от последующего времени1. Это было явление исключительное: настоятель только что основанного монастыря сразу получил архимандричий сан! Даже величайший Троице-Сергиев монастырь, будущая лавра, управлялся 2 века, до 1561 г., лишь игуменом2. Настоятель же Свияжского Успенского получил сан архимандрита на 6 лет раньше Лавры, хотя его обитель была основана на 2 века позже. А Соловецкий и Кирилло-Белозерский монастыри, также будучи намного старше Свияжского, и вовсе стали управляться архимандритами на целый век позже - в 1651 и 1649 гг. соответственно.3 Именно тогда, в середине XVII в., многие в России настоятели монастырей впервые получили сан архимандритов. В Казанской епархии это настоятели Зилантова и Иоанно-Предтеченского монастырей Казани. Статус же Свияжского Успенского монастыря, как видим, сразу в отличие от них стал особым.

45 монастырей было основано в огромной Казанской епархии. Но на протяжении нескольких десятилетий настоятели лишь 2-х из них носили сан архимандритов: вторым был Спасо-Преображенский в Казанском Кремле. Свт. Герман и свт. Варсонофий соответственно были их первыми архимандритами. И мощи обоих до самой революции упокоились в раках в главных соборах этих великих монастырей. Оба были ближайшими сподвижниками первосвятителя Гурия, и сейчас имена их упоминаются в святцах неразделимо: свв. Гурий, Варсонофий и Герман Казанские Чудотворцы.

Стоит еще добавить о статусе настоятелей Свияжского Успенского монастыря в XVII - XVIII вв. Свияжский архимандрит Сергий седьмым из всех русских архимандритов "приложил руку" к соборной грамоте об избрании царем Бориса Годунова (всего на соборе в 1598 г. было 100 человек из духовенства, в том числе 22 архимандрита)1. Позже архимандрит Корнилий на знаменитом соборе в 1613 г. четвертым из архимандритов "приложил руку" к грамоте об избрании на царство Михаила Романова2. Еще позже, по "Лествице властем" Патриарха Иосифа I (1634 - 1640 гг.), за Свияжским архимандритом было закреплено 7-е место по России3.

Как известно, монастыри играли исключительно важную роль и в экономической жизни средневековья. В том числе, помимо прочего, и хозяйственную роль. Свияжский Успенский монастырь был, по местным меркам, буквально экономическим гигантом. С первых же лет существования для выполнения своей важной миссионерской роли он стал получать огромное по тем временам жалованье: святителю Гурию на всю Казанскую епархию выделялось около 1000 р. в год, а он один получал из казны 500 р. в год, не считая еще 100 р. дополнительно на братию (63 человека в 1568 г.). Опись 1614 г. свидетельствует о наличии ценнейшей утвари, в основном на царские пожертвования2 - и это в период, когда после Смуты большинство других русских монастырей стояли разоренными или обнищавшими.

Через царские и другие пожертвования, обитель стала и вотчинником-гигантом. Из 3998 дворов, принадлежавших всем монастырям епархии в 1710 г., она владела 1265-ю (то есть почти одной третьей частью)3. Земли она имела 8080 четвертей в поле (то есть более 12000 десятин - 13000 га) и получала только с них (не считая других источников дохода) 1379 рублей в год4. Крестьян во владении монастыря было накануне реформы 1764 г. - 7247 мужских душ. Из 14424 душ5 во владении всех (!) монастырей епархии это составляло половину. А ведь монастырей в огромной Казанской епархии было 45. Получается, владения одного Свияжского были равны 44-м остальным вместе взятым. По подсчетам, на основе обобщения данных, приводимых Милютиным6, Свияжский Успенский по числу душ был 18-м в России и 15-м, если считать только мужские монастыри.

А вот данные для сравнения (для понимания его общероссийской роли) с несколькими другими самыми знаменитыми монастырями страны в 1744 г. Они взяты нами как иллюстрация.

Итак, ряд монастырей по числу душ во владении:

Кирилло-Белозерский - 21590

Иосифо-Волоколамский - 11422

Пафнутьев Боровский - 11067

Свияжский Успенский - 7247

Московский Донской - 6957

Новгородский Хутынский - 5509

Соловецкий - 5180

Новгородский Юрьев - 4508

Псково-Печерский - 3919

Как видим, Свияжский монастырь значительно превосходил даже многие ставропигиальные (Донской и уж совсем знаменитый Соловецкий).

И если почитание любого монастыря определялось, пожалуй, тремя факторами - древностью, впечатляющим убранством (особенно иконами и фресками, поражавшими народ) и наличием мощей святых - то все это сполна имелось у Свияжского Успенского монастыря. Но настали иные времена...

В экономическом плане, потери именно этого монастыря от секуляризации в 1764 г. были особенно огромными, как ни у одного другого в Среднем Поволжье. Кто больше имеет, тот больше и теряет. Но все же, причисленный в результате штатного деления к I классу, он вошел в число 20 подобных же по всей России, то есть практически сохранил свой статус входящего в первую двадцатку в стране по богатству и знаменитости. Ему повезло больше, чем некоторым другим, даже превосходившим его по числу душ до реформы: например, если проследить по справочной литературе, Иосифо-Волоколамский монастырь был причислен лишь ко II классу1 и получал теперь, соответственно, на порядок меньшее жалование. Как уже говорилось, постоянные параллели с великими российскими монастырями и общероссийскими показателями - необходимейший методологический принцип данного исследования.

Как и все первоклассные, рассматриваемый монастырь получил жалованье из казны 2017,5 р. в год2 на содержание 34 братьев по штату3 (реально, как выяснилось, сразу после реформы было 26 братьев)4. Второклассные же монастыри России получали 1400 р. в год.

Престиж и статус Свияжского Успенского (теперь первоклассного) монастыря сохранились, таким образом, и после 1764 г. Единственный первоклассный из 18 уцелевших монастырей Казанской епархии (самой большой тогда епархии в России).

Один из 20 первоклассных в России - стоит вдуматься! Более того, в списке русских монастырей, по всем документам того времени, он числился на 6-м месте (впереди были только 5 обителей, включая Троице-Сергиеву лавру и еще пока не возведенный в степень лавры Александро-Невский монастырь Петербурга!). Лишь в 1809 году в Казанской епархии появился 2-й первоклассный монастырь - Богородицкий женский. Также и по всей России лишь в XIX веке были возведены в первый класс такие величайшие святыни как Псково-Печерский (1813 г.), Толгский (1820 г.), Валаамский (1822 г.), Тихвинский в Тихвине (1853 г.), Макарьев-Унженский (1854 г.)1 и другие монастыри.

И все же, при всей "статусности", упадок Святой обители после рокового 1764 года был налицо. Если до реформы здесь было 65 братьев, то после, как уже указывалось - лишь 262. Позже, на протяжении многих десятилетий, численность братии колебалась, но не росла:

33 человека (с послушниками) в 1788 году3

27 человек в 1818 году4

32 человека в 1825 году5

28 человек в 1834 году6

30 человек в 1850 году7.

Средним, по сравнению с другими монастырями епархии, оказалось и возрожденное в XIX в. землевладение Свияжской обители (см. Приложение N 4) - чуть больше 300 десятин, т.е. в десятки раз меньше того, что было до реформы 1764 года! Средними оказались и собственные, т.е. внештатные доходы (см. Приложение N 5).

Экономически монастырь никогда уже больше не играл той огромной, поражающей современников роли, как прежде.

§ 5 Архитектурно-историческое значение Успенского монастырского собора XVI века

Если для историков, изучающих монастырское землевладение России и хозяйственную деятельность русских обителей, Свияжский Успенский монастырь - в первую очередь, один из двух десятков вотчинников-гигантов в масштабах целой страны, то для искусствоведов он - уникальное для Среднего Поволжья сосредоточение памятников архитектуры и живописи общероссийского значения. И в том, и в другом качестве он как бы "выходит за местные рамки" и является достоянием русской истории и культуры в целом.

Из примерно тысячи православных обителей России (а именно столько насчитывалось их к моменту революции) лишь несколько десятков сохранили более или менее древние ансамбли, сформировавшиеся в допетровскую эпоху. Еще меньше тех, облик которых сформировался до XVI века включительно, а не в знаменитом своим кирпичным "узорочным" строительством XVII столетии. Например, подавляющее большинство древних монастырей и храмов "Золотого кольца России" - постройки не старше XVII века. Это почти все знаменитые архитектурные памятники Ярославля, Костромы, Ростова, Углича и даже Суздаля, где, правда, наравне с ними сохранились и гораздо более древние. Даже великая Киево-Печерская лавра (с XI века "Матерь обителей русских") и та в нынешнем своем облике сформировалась в основном в XVII - XVIII вв. И, наконец, еще меньше тех монастырей, древние ансамбли которых не только сохранились без больших "разбавлений" до начала XX в., но и пережили революцию, донесли свои великолепные архитектурные ансамбли до наших дней. В основном, что интересно, это обители не столько Центра, сколько русского Севера (Новгородско-Псковской земли и Беломорья), которыми мы можем полюбоваться сейчас. И только один-единственный такой монастырь сохранился во всем Среднем и Нижнем Поволжье - Свияжский Успенский; ансамбль его словно занесен за сотни километров рукой Божией из той же Псковско-Новгородской земли. Поистине, это уникальный пример для огромного региона и один из нескольких уникальных примеров по всей России.

Свияжскому Успенскому монастырю в этом отношении очень повезло. Он не только был основан в XVI веке, но и в целом (лишь с незначительными изменениями) сохранил облик XVI века, то есть по архитектуре оказался на век старше великих монастырей Верхней Волги, откуда православие было сюда принесено. Памятники довольно мало представленного в русском зодчестве XVI века гораздо ценнее для современных искусствоведов, чем памятники очень широко представленного XVII века.

Такое совпадение времени основания монастыря со временем формирования ансамбля - довольно редкое явление, и это свидетельствует о могучем расцвете обители с самого начала ее истории, с эпохи свт. Германа.

Гораздо чаще в русской истории и культуре встречаются примеры, когда монастырь по времени основания - очень древний, а вот по большинству сохранивших памятников - довольно молодой. Пожалуй, самый яркий пример, противоположный Свияжску, - знаменитый Валаам: одна из нескольких древнейших обителей России... в которой не осталось практически ничего старше XIX века! Можно вспомнить не менее славную и почитаемую Оптину пустынь, основанную, по некоторым данным, в XV в. (т.е. ранее Свияжска), и Хотьков монастырь - место пострижения благочестивых родителей преп. Сергия Радонежского, и Николо-Угрешский подмосковный монастырь, основанный при преп. Сергии, и знаменитую Святогорскую пустынь Донецкой области Украины, которую многие исследователи считают почти современницей Киево-Печерской лавры. Во всех вышеперечисленных обителях основные постройки - XVIII - XIX вв., и даже начала XX в.

Свияжский же Успенский монастырь с ансамблем XVI века можно, в противоположность им, отнести к списку таких монастырей как Соловецкий, Кирилло-Белозерский, Ферапонтов Белозерский, Иосифо-Волоколамский, Спасо-Евфимиев Суздальский и некоторые другие, чьи ансамбли также были сформированы в основном в XVI веке. Более всего по размерам, по характеру построек и по ценности для искусствоведов он похож на Ферапонтов Белозерский. Главное сходство: и там, и здесь из всего ансамбля искусствоведов больше всего привлекает одно сооружение - главный собор (во имя Рождества Богородицы - там, Успения Богородицы - здесь), а в самом соборе больше всего - фрески XVI века. Только фрески в Ферапонтовом монастыре представляют начало этого загадочного века, а в Свияжском - середину. В Ферапонтовой обители росписью руководил знаменитый Дионисий1, в Свияжском же монастыре изографы остались неизвестными, что нисколько не умаляет ценности их творения.

Вообще говоря, XVI век и в зодчестве, и церковной живописи является противоречивым и, как ни странно, довольно плохо изученным периодом. Такое впечатление, когда просматриваешь соответствующую литературу, что искусствоведов притягивала, в ущерб ему, с одной стороны - более древняя эпоха (Псковско-новгородские и Владимирские храмы домонгольского и монгольского периодов, а также эпоха Феофана Грека и Андрея Рублева), с другой - беспримерный в истории России по масштабам храмового строительства "узорочный" XVII век. Взгляд же на "промежуточный" XVI век утвердился как на период некоего застоя и даже регресса в русском зодчестве. Все, что не относилось к шатровому стилю (в общем-то еще единично представленному) характеризовалось и характеризуется фразами наподобие "Архаизирующие произведения типа Софийского собора в Вологде"1 и т.п., явно не очень лестными для XVI века оценками. При этом признается (искусствоведение в целом как бы расписывается в своем слабом знании той эпохи), что "архитектурная символика XVI века до сих пор убедительно не раскрыта, и гуманистическое содержание архитектуры XVI в. остается для нас достаточно загадочным"2.

Проникнуть в подобную "загадку" и хоть отчасти залатать своеобразный пробел поможет более тщательное изучение таких архитектурно-живописных памятников, как соборы Ферапонтова и Свияжского монастырей с их фресками. Последние даже московскими исследователями (как, например, М.В.Фехнер) признаны уникальными и беспримерными: "Трудно переоценить историческое значение Свияжских фресок: ведь это произведение русских изографов - единственный почти целиком уцелевший до наших дней полный цикл стенной росписи середины XVI века"3. Добавим - единственный на всю Россию.

Но фрески мы подробно рассмотрим в следующем параграфе, здесь же необходимо подробно проанализировать с историко-архитектурной точки зрения сам Успенский собор, 1555 - 1561 гг. постройки, ибо, даже без учета его живописи, он представляет собой огромную ценность. Образно говоря, вся история монастыря (да и города Свияжска) вращалась и вращается вокруг него, как вокруг некой священной оси.

Уникален сам факт построения каменного собора сразу же в момент основания монастыря! Обычно даже самые знаменитые и богатые монастыри России первые десятилетия своей истории стояли деревянные. Например, Зилантов монастырь, основанный одновременно со Свияжским, Ў века был полностью деревянным, и лишь в 1625 г. в нем освятили первый каменный храм (кстати, тоже Успенский). Раифская пустынь, основанная в начале XVII века (правда, некоторые источники называют чуть более позднее время), весь век стояла деревянная и лишь на рубеже XVII - XVIII столетий появился известный нам сейчас белокаменный Раифский кремль и Раифско-Синайская церковь (освящена в 1708 г.). Да что там говорить: святая святых Русской Православной Церкви великая Троице-Сергиева лавра, основанная примерно на рубеже 30-40-х гг. XIV века, получила первый каменный собор (как храм над мощами св. Сергия) лишь в 1422 г. - почти через век после основания и через 30 лет после земной кончины святого основателя. Здесь же, в Свияжске, оба главных каменных храма были построены еще в период земной жизни свт. Германа. Он не только построил Успенский собор (в котором позже оказались его мощи), но и, несомненно, последние 3 года настоятельства (1561 - 1564 гг.) сам служил в нем Божественную Литургию. Он не только построил Никольский храм, но и сам жил в крохотной келье при нем. Своеобразная "летопись архитектуры" монастыря дополняет его уникальную летопись историческую.

Каменный цветок среди деревянного града - вот чем стал Успенский собор для Свияжска. Еще не закончились волнения местного татарского, мордовского, чувашского, марийского населения, но каменное строительство как каменная скрижаль лучше всяких слов свидетельствовало всем: православие пришло сюда не просто "всерьез и надолго", а раз и навсегда. Такие внушительные соборы столичных пропорций ставят всегда лишь как знамение победы и как знак уверенности в будущем (с упованием на волю Божию, конечно). И идейный смысл постройки этого собора (помимо чисто культового) был, думается, ясен и очевиден всем православным и не православным далеко в округе. Раньше в народном языке большой белокаменный собор иногда именовали - "царь". Так вот, "царь" пришел в Среднее Поволжье, в самое сердце бывшего Казанского ханства! И Царица Небесная пришла - через Свой светлый праздник Успения.

Когда-то, за 5 веков до того, на Руси (только еще не над Волгой, а над Днепром) появился первый Успенский храм - "Великая церковь" Киево-Печерского монастыря (будущей лавры). Тогда это тоже имело огромное символическое значение. Традиция была продолжена Андреем Боголюбским, соорудившим Успенский собор в новом стольном граде Владимире (XII век), потом московскими князьями в их новом стольном граде, в Кремле (в дошедшем до нас виде Успенский собор Москвы - памятник "собирателя земель" Ивана III, конца XV века). Можно сказать, что Иван IV Грозный, благословением Святителей Казанских и руками псковских мастеров, продолжил эту традицию в завоеванном им огромном крае, христианизации которого придавалось не меньшее историческое значение, чем крещению Руси св. Владимиром. До сих пор не разгадана загадка (да, кажется, такой вопрос и не был поставлен в исторической науке?): почему главный собор не Свияжска, а самой Казани был освящен как Благовещенский, а не как Успенский. На Руси до этого времени было не очень много кафедральных Благовещенских соборов, несмотря на огромное почитание в народе самого праздника Благовещения Пресвятой Богородицы. Но ровесник и "брат" казанского - свияжский собор, - был, уже в точности по древнекиевской и древневладимирской традиции, освящен как Успенский. Особую символику в выборе "державного" (ведущего происхождение от Киева, а значит, и от Византии) названия подчеркивает тот факт, что освятили собор 12 сентября 1561 г.1 (по старому стилю), то есть не в день Успения. Если бы его освящали (как это было принято обычно) в честь праздника, ближайшего к завершению постройки, то он был бы посвящен или Рождеству Богородицы (8/21 сентября), или Воздвижению Животворящего Креста (14/27 сентября). Но нет - в выборе названия выявилась, в данном случае, совсем другая закономерность, и собор сознательно сделали звеном священного мостика: стольный Киев - стольный Владимир - стольная Москва - и первый град покоренного "Царства Казанского" (добавим к этому мостику еще и Троице-Сергиеву лавру, Успенский собор в которой на деньги того же Ивана Грозного строился одновременно со Свияжским, правда, был достроен попозже - к 1580-м гг.)1.

Такова огромная историческая роль постройки Успенского монастырского собора.

Собственно же его архитектурная роль также уникальна. Строился он в формах псковско-новгородского стиля и псковскими мастерами во главе с Постником Яковлевым и Иваном Ширяем2, которых считают также авторами Благовещенского собора Казани и Покровского собора Москвы. Это самый южный на Руси памятник классического псковско-новгородского стиля! Форма и структура его сохранившихся ниш поразительно напоминают церковь Спаса на Ильине (1374 г.)3 - один из величайших храмов Новгорода, отнесенный к памятникам архитектуры мирового значения. Эту церковь от нашего собора отделяют не только около 1000 км расстояния, но и почти 2 века по времени постройки. А гораздо более близкие к нам по времени и расстоянию остатки церкви Спаса Нерукотворного (тоже XVI век) при Спасской башне Казанского кремля до сих пор еще хранят на своих стенах подобные ниши. Когда-то каждый из четырех фасадов свияжской и новгородской церквей был наверху треугольным. Кровля сходилась почти под прямым углом к вершине центральной ниши. Более низкие боковые ниши обозначали крутые скаты кровли. Барабан со своими узорами тоже почти полностью повторял аналогичный барабан Спаса на Ильине. Таким образом, можно было сказать, что почти 2 века на свияжской Круглой горе стояла буквально копия храма Спаса на Ильине, причем копия, значительно увеличенная.

Так продолжалось до XVIII века, когда под влиянием модного тогда течения "украинского барокко" наш собор существенно "вырос" в высоту, "прорвав" былую кровлю острыми кокошниками, а барабан возвысив за счет нового кувшинообразного купола. Но старые ниши на стенах, теперь уже ничего не обозначающие, кроме утерянной структуры, остались.

Можно много говорить с историко-искусствоведческой точки зрения, о куполе в стиле украинского барокко над основным объемом храма. Постройка купола в XVIII веке изменила форму и видимые пропорции собора: сделала его более высоким, более вытянутым в небо, более пирамидально-ступенчатым. Вместе же с похожим по форме навершием колокольни, "украинско-барочный кувшин" создал неповторимый и запоминающийся облик монастыря, стал в какой-то степени его визитной карточкой, так что и представить себе сейчас облик монастыря по-другому практически невозможно. Купола колокольни и собора видны всем подходящим и подплывающим издалека - даже когда еще не видно самого монастыря. Их кресты - это святые маяки для паломников, обозначающие дорогу.

Сочетание массивности и высоты - вообще говоря, главная особенности стиля украинского барокко. Это его главное отличие от очень приземистых и шлемовидных куполов Севера России. Именно постройка кувшинообразных куполов на рубеже XVII - XVIII веков полностью, почти до неузнаваемости, преобразила древний облик Киево-Печерской лавры, Софийского собора Киева, многих древнейших храмов и монастырей на территории нынешней Украины. Она их всех "омолодила" на несколько веков. Современные туристы и паломники в первую очередь видят буквально "лес" очень высоких "кувшинных" куполов над всеми этими обителями и только потом обращают внимание на их гораздо более древние стены (тоже, впрочем, искаженные обилием барочных украшений).

Поэтому важнейший искусствоведческий спор о роли украинского барокко в русской архитектуре, о его положительном и отрицательном влиянии не закрыт и вряд ли когда-нибудь будет закрыт. Что же лучше - останься наш собор с прежним шлемовидным куполом XVI века или все-таки лучше и интереснее то, что получилось в XVIII-м. Думается, почти 3-вековое существование нашего собора именно в таком, измененном виде, - восхищение его красотой тысяч и тысяч людей во все времена (людей простых, верящих своей душе и не разбирающихся в тонкостях архитектурных стилей) подтвердило "право" собора иметь именно такой купол, какой возвышается над ним сейчас. Это - не совсем эклектика, т.е. сочетание несочетаемого. Это - гармония старого и нового. А в богословском смысле она переплетается с идеей: "Христос вчера и сегодня один и тот же". Время меняет стили в церковном зодчестве, но все они равны и неизменны в одном - в вечном служении этой идее. В облике собора имеет право на сосуществование все, что, так или иначе, отражает таинственным языком архитектуры идею Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви.

12 кокошников уже не украинского, а "русского узорочного стиля" - одно из главных внешних украшений собора. Из-за них его верхняя часть кажется кружевной и легкой. По структуре стен, несмотря на побелку, ясно видно, что кокошники были сложены из кирпичей гораздо позднее основного каменного объема. Действительно, их надстроили лишь в XVIII веке. Они - памятник того периода, когда монастырь был наиболее богат и мог позволить себе значительно перестраивать, а вернее, надстраивать собор. Внутри собор по высоте не вырос, но внешние стены его словно подняло кирпичным приливом и вздыбило волнами кокошников. Все кокошники, имевшие специальные ниши для икон, до революции были искусно расписаны. Как будто фрески изнутри местами выглянули наружу. Так разноцветно раньше выглядели многие "белокаменные" соборы России, ведь белыми они стали лишь после советской реставрации. В нишах, окаймленных по бокам изящными полуколоннами, изображались Господь и святые: Спаситель, Божия Матерь и Иоанн Предтеча на западе, над главным входом; Апостолы Петр и Павел и Илия Пророк на востоке, над алтарем; св. Герман, свт. Митрофаний Воронежский и свт. Николай на севере. Еще по одному изображению св. Николая и св. Митрофания, а также прославленного лишь в 1861 г. св. Тихона Задонского, было на юге1. Таким образом эта роспись была произведена лишь во II половине XIX века. Но несомненно, что и прежде, с самого своего построения в XVIII веке кокошники были расписаны, ибо подобные ниши в церковном зодчестве всегда выполняли роль носителей икон и никогда не сооружались просто так. 4 из 12 кокошников украшены крошечными куполками - по центру каждого фасада, - что оказалось очень удачным архитектурным приемом. Огромный купол самого собора и едва заметные декоративные куполки, как ни странно, удивительно гармонируют друг с другом. Остальные кокошники уже в XX веке были увенчаны восьмиконечными крестами-звездочками: обычный вертикальный крест, пересеченный диагоналями в виде Андреевского креста и увенчанный по верху еще одним, совсем маленьким, крестиком. Эта совершенно необычная, нигде не встречающаяся форма обычно вызывает вопросы у современных туристов и паломников, мало кто не обращает на них внимание! Так разные загадки и тайны собора относятся к разным векам его существования.

Особенно красив собор со стороны алтаря. Это традиционно для большинства древних храмов. Его трем великолепным полукруглым апсидам, центральная из которых самая большая, мог бы позавидовать любой древнейший храм Новгорода или Пскова. Сочетание мощно выгнутых каменных полукругов, типично псковско-новгородской резьбы на них (поясков из мелких объемных треугольников) с празднично-легкими наличниками явно в стиле рубежа XVII - XVIII вв. создает не эклектику, а удивительную гармонию строгости и нарядности (тяжести древних стен и легкости более молодых, но прекрасно вписанных украшений). Из-за них сам храм кажется более кружевным и воздушным. Огромную роль при взгляде снизу играют крылато нависающие (черные на белом) ярусы карнизов: I ярус над апсидами, II ярус над основным объемом и его кокошниками и III ярус выступающей кровли между барабаном и мощным куполом, по толщине превосходящим барабан. Из-за всего этого древний храм со стороны алтаря кажется ступенчато-пирамидальным и даже как бы летящим. (Смотрите фотографию на 4-й странице обложки). Наличие четвертой апсиды более молодого южного придела также не нарушает гармонию, а создавшаяся от этого легкая асимметрия кажется даже необходимой.

Нарядный и таинственный вид придает собору и открытая галерея-гульбище с южной и северной сторон. В допетровский период русского зодчества традиция обносить храмы галереями была очень распространена. Как правило, галерея всегда базировалась на том же фундаменте-подклете, на который опирался сам собор. Просто подклет (подвал) бывал шире основного храма. Если этот первый цокольный этаж храма бывал высок, то и галерея оказывалась на достаточно большой высоте (несколько метров), становясь хорошим местом обзора. Для Свияжского Успенского собора это не так. Его подклет огромен, но большей частью скрыт под землей. Соответственно, северная и южная галереи возвышаются лишь на несколько ступенек над поверхностью земли. Это больше символическое возвышение (как, например, солея внутри храма), чем реальное. Нет в нашем храме и соединенности северной и южной галерей между собой. Огромное главное крыльцо 1857 года и вообще изменение западного фасада в XVIII - XIX вв. (о чём ещё будет сказано во II главе) разорвали дугу галереи. В плане она уже - не буква "П", как у большинства других подобных храмов, а две параллельные линии по сторонам собора.

И все же обе галереи достаточно живописны. Они словно хранят какую-то древнюю атмосферу. Напоминают о современном им Лобном месте Красной площади, откуда цари и Патриархи обращались к народу. Белые столпы, в виде огромных катушек, стоят по бокам лестниц, ведущих на галереи. Да и сам парапет галереи украшен с наружной стороны множеством полуколонн-катушек. Незамысловатая каменная резьба производит впечатление чего-то очень ажурного и прекрасного. Поистине это дорогое окаймление собора, как большой жемчужины.

В оправдание всех этих изменений (надстройки нового купола и кокошников, пристройки трапезной и галерей-гульбищ) можно сказать: храмов псковско-новгородского стиля в России многие десятки, а храм, сочетающий в себе этот стиль с украинским барокко и "русским узорочьем" рубежа XVII - XVIII вв. поистине уникален этой гармонией веков и стилей. Думаем, не ошибемся, если скажем, что все лучшее в зодчестве России XVI - XVIII веков своеобразными пластами стихийно соединилось в облике этого необычайного собора - памятника свт. Герману.

§ 6 Фрески Успенского собора

Приступая к характеристике уникальных фресок Свияжского Успенского собора, мы четко осознаем, что из всех проблем нашей темы эта - самая исследованная. Тут создается уже сложность другого рода, чем при изучении малоизученных проблем. Действительно, как же избежать повторений, "общих мест" векового комплекса искусствоведческой литературы - от Айналова до современных молодых исследователей.

Между тем, обойти данную тему невозможно никак. Никаких превосходных степеней не хватит, чтобы описать огромное значение фресок. Но нас интересует и тот факт, что это значение огромно не только в масштабах всей российской культуры, но и в чисто практическом плане - для развития и расцвета нашего монастыря. И для его современной судьбы.

Можно сказать то, что обычно не принято говорить: чем меньше в обществе с XIX века становилось веры и воцерковленности, тем все меньше и меньше значение для расцвета монастыря имело наличие уже описанных мощей свт. Германа. Чем больше живая вера подменялась чисто искусствоведческим интересом интеллигенции к "памятникам православной культуры", тем больше, условно говоря, фрески заменяли по своему значению мощи. Раньше было паломничество к мощам, позже - "паломничество" к фрескам. И сам монастырь стал интересовать множество людей, главным образом, лишь с этой точки зрения. Примерно как Ферапонтов на Белом озере: сами мощи преп. Ферапонта, ученика преп. Сергия Радонежского, издревле находились не там, а в Лужецкой обители под Можайском, зато люди приезжают и приезжали посмотреть фрески кисти Дионисия начала XVI века. Так и у нас: мощи свт. Германа, хотя три года прошло, как вернулись в наш монастырь, но люди еще с советского времени (вернее, не времени, а безвременья в истории монастыря) привыкли, что главное - не мощи, а красивые и древние настенные росписи. И это не то чтобы так уж плохо (фрески ведь - тоже святыня!), это просто такой факт: фрески стали главным фактором развития и расцвета монастыря. Может быть, главной причиной, почему его не разрушили до основания в советское время.

Что же касается, собственно историко-культурного значения фресок, нам остается лишь повторить замечательную преамбулу к публикации старшего научного сотрудника Гос. музея изобразительных искусств Веры Немтиновой "Стенопись Успенского собора..." - пожалуй, лучшей из работ на эту тему, выпущенных в последние годы, после начавшегося возрождения монастыря:

"Стенопись Успенского собора в Свияжске - уникальный памятник древнерусской живописи второй половины XVI века, единственный дошедший до нашего времени ансамбль фресок эпохи Ивана Грозного. Роспись датируется ориентировочно 1561 годом. Автор фресок неизвестен. Одна из гипотез - предположение о работе в соборе художников-монументалистов, присланных митрополитом Макарием, либо рекомендованных царицей Анастасией. Но из-за плохой сохранности памятников XVI века сложно найти убедительные аналоги фрескам Успенского собора, что ставит это оригинальное творение в ряд раритетов древнерусского искусства"1. [Курсив везде - А.Р.]

О "раритетности" этих фресок стоит добавить еще гораздо больше. Дело в том, что для комплекса стенописи всегда имеет значение не только время его создания, но и, в первую очередь, название храма: какому святому или какому празднику он посвящен. От этого ведь более чем на 50% зависят сюжеты фресок и все их размещение. Есть моменты, общие для всех храмов, и есть сугубо "праздничные". Например, стенопись Троицких соборов России обычно сильно отличается от Успенских; Воскресенских - от Благовещенских и т.д.

Из самых древних и знаменитых монастырских соборов России представлены в основном Успенские и Троицкие - два наиболее распространенных типа названий. Первая традиция шла от Киево-Печерской лавры, вторая - от Троице-Сергиевой. Но фресковый сюжет храма XVI века, посвященного Успению, т.е. традиции изображения именно этого сюжета и именно в XVI веке, мы знаем в полной мере только на одном примере во всей России. Остальные примеры "успенских фресок" в основном значительно более поздние. Как это ни парадоксально звучит (все-таки XVI век - не такая глубокая древность, как, например, Киевская Русь), но равных свияжским в этом плане практически не было. Мы специально провели сравнительный анализ.

Успенский собор несравненно более древней Киево-Печерской лавры (на 5 веков старше Свияжска) капитально перестраивался и "переписывался" изнутри на рубеже XVII - XVIII веков. Успенский собор другой Лавры, основанной св. Сергием, был современником Свияжского, но расписывался в XVII веке в совсем других культурных традициях, которые, по-нашему мнению, можно отнести к Ярославской архитектурно-живописной школе XVII века (как и одноименный собор московского Кремля, он расписывался именно ярославцами)1. То же можно сказать и об Успенском соборе Кирилло-Белозерского монастыря (фрески 1641 - 50 гг.)2.

Собор Иосифо- Волоколамского монастыря сам по постройке относится лишь к XVII в.3, как и городские Успенские соборы Смоленска4, Рязани5 или Тобольска6. Собор древнего Псково-Печерского монастыря построен вообще в XVIII веке7, как и собор Тулы8.

По сути, из всех известных Успенских соборов России превосходят Свияжский по древности фресок лишь два: Звенигородский (причем, городской, а не монастырский, что важно в плане различия традиций), росписи которого (начало XV века) приписывается преп. Андрею Рублеву, но дошли не в целостном виде, а фрагментарно, а также Владимирский, расписанный тоже Рублевым в 1408 году (и тоже городской, а не монастырский)9.

Таким образом, повторим, что фресковый сюжет, посвященный именно Успению, и именно в XVI веке, мы знаем в полной мере только на 1 примере во всей России. Ценность Свияжского Успенского монастыря, таким образом, должна быть признана искусствоведами общероссийской.

И не только в сюжете Успения Пресвятой Богородицы дело. Вообще XVI век (в отличие от того, что было ранее и позже) настолько мало представлен в плане церковной живописи, что не только сейчас остается "в тени" для искусствоведов, но и в XIX столетии пугал своей кажущейся "неканоничностью" сюжетов и "отсутствием богословской мысли". Пугал даже некоторых архиереев, привыкших к европеизированной живописи в храмах послепетровской эпохи. Так, сам настоятель Свияжского Успенского монастыря (в 1856 - 1862 гг.) архиепископ Евлампий даже предлагал переписать свияжские соборные фрески и 27 апреля 1859 г. обратился по этому поводу с прошением к Синоду1. Но уже в ответе Святейшего Синода 10 февраля 1861 года было впервые в истории отмечено особое значение этих древних фресок, их полное соответствие канонам, а владыке Евлампию запрещено их искажать2, что и спасло уникальную роспись от уничтожения.

Таким образом, и в деле знания канонов церковной живописи эпохи Стоглава, в изучении их изменения на протяжении веков, свияжские фрески играют незаменимую роль. Действительно, столько всего написано о постановлении Стоглава 1551 г. по изографному делу, а как раз фресок-то этой эпохи больше по России практически и не сохранилось.

В задачу данной работы никоим образом не входит подробное описание и характеристика всех сюжетов фресковой живописи храма Успения - это предмет для огромной самостоятельной монографии. Нас интересует именно значение уникальных фресок, их место в истории и культуре острова, Поволжья, России, Церкви...

Лишь отдельные сюжеты, вызывавшие особые дискуссии, а порой даже и недоумение (см. выше), мы затронем именно как иллюстрацию уникальности и неповторимости свияжской соборной стенописи. Это буквально 3-4 фрагмента того сплошного "ковра" росписей, что покрывал и покрывает весь примерно 30-метровой высоты храм и по сводам, и по стенам, и по квадратным в плане столпам. Общая площадь всех росписей - 1080 кв. метров1. Общее же размещение сюжетов и весь план стенописи см. на схеме в Приложении.

Особые споры о каноничности вызывал с XIX веке сюжет "Отечество" в соборном куполе. Это тип Новозаветной Троицы. "Неканоничным" казалось в XIX в. изображение Духа Святого в виде голубя на руках Сына. Между тем этот тип изображения исторически имеет глубокую традицию в древнерусской живописи (как минимум, с новгородских фресок XV века2).

По подсчетам, приводимым В.Немтиновой, свияжская композиция "Отечества" - четвертая по времени подобная композиция в России3. Неординарно само размещение в куполе изображения Новозаветной Троицы, а не Спасителя. А между тем, не вписываясь в традиции последующие, это вполне соответствовало живописным канонам XV - XVI веков. Айналов даже считал эту композицию в исполнении неизвестных свияжских мастеров "непревзойденным произведением стенописи XVI века"4. Реставрация ее была произведена художником Д.Брягиным в 1950-х гг.5 Хорошо сохранилась надпись вокруг изображения "Се сотвори Бог Своя духи и слуги и престолы Его все силы небесные"1. И как подтверждение надписи - изображение семи Архангелов и Ангела-хранителя в простенках между окнами барабана, т.е. непосредственно под надписью, а еще ниже - четырех шестикрылых Серафимов.

Другой, еще более необычный тип Новозаветной Троицы - в арке свода, над юго-западным столпом: "сидящий на престоле Саваоф, который придерживает Распятие с изображением Спаса в образе нагого Ангела, облаченного в херувимские крыла"2. Распятый Христос взамен Эммануила в типе "Отечества" - редчайшее для русской церковной живописи изображение. В.Немтинова объясняет: если "Отечество" в куполе ("зерно замысла всей росписи") - "это Троица в момент создания совершенного мира гармонии, то последующая композиция - олицетворение Бога, спасающего греховный мир от духовного хаоса"3.

Третий необычный пример размещения - Успение Божией Матери над алтарем, в восточном люнете храма. Обычно здесь всегда изображается Христос Вседержитель на престоле. Просто храмовый образ Успенского собора (икона) была заменена мастерами на огромную и сложную стенописную композицию, которую В.Немтинова характеризует так: "Композиция превращена художником в сложное повествование. В нее включены апокрифические сюжеты: "Облачные апостолы", "Вознесение Богоматери". Здесь же эпизод с отсечением рук Авфонии. Его присутствие, а также уменьшение числа святителей до двух, а апостолов до девяти, придают специфические черты свияжской фреске, которые можно обнаружить также в монументальной живописи Новгорода и Пскова. В искусстве же Москвы эти редакции в отдельных элементах можно встретить только в памятниках иконописи"4.

Все сказанное еще раз подтверждает псковско-новгородские "корни" и самого Свияжского Успенского собора, и его фресок.

"Новгород был посредником между русским и южнославянским искусством в передаче иконографических типов. Такими стали иллюстрации песнопений: "Предста Царица", "Не рыдай Мене, Мати..."1 (также в алтарной части).

"Шествие праведных в рай" по композиции чрезвычайно похоже, на наш взгляд, на аналогичный сюжет Андрея Рублева в Успенском соборе Владимира (фрески 1408 г.), который считается шедевром древнерусской живописи. Но рублевская фреска размещена на западной стене, свияжская же - ровно наоборот, в алтаре. Последняя неординарна еще и в плане связанного с ней предположения, "что в фигурных арках написаны изображения Иоанна Грозного и Макария Митрополита, - они замыкают шествие праведников". Если это предположение верно, то это "единственное дошедшее до наших дней в монументальной живописи изображение молодого Иоанна Грозного"2. На западной же стене "представлен не традиционный "Страшный суд", а его развитие - образ будущего, вновь обретенный потерянный Рай3. И то, и другое - сюжеты "Откровения" Иоанна Богослова, но в XVI веке у художников еще была возможность выбора, что именно из "Откровения" изобразить. С посвящением собора именно Успению, связано обилие сюжетов Богородичного цикла: особенно на боковых стенах основного объема храма. Даже "Рождество Иисуса и его детство" трактованы как эпизоды биографии Девы Марии, а другие события Его жизни, за исключением изображения "Христос во гробе", вообще не представлены"4.

Много необычного и неординарного открывает нам мир священных фресок, оставаясь при этом в рамках церковных канонов. Но, безусловно, самым "раритетным" из всего и апокрифичным по происхождению является изображение святого Христофора с лошадиной головой на северо-западном столпе. Оно наиболее обращает на себя внимание и специалистов, и обывателей, оно - тот самый необычный и ни на что не похожий бутон в цветнике фресок, о котором говорят все и не забывает никто из тех, кто видел.

Одна апокрифическая версия странного присутствия лошадиной (а в других иконографических вариантах древности - песьей) головы святого: он - якобы выходец из мифической страны антропофагов, где все люди такие. Как известно, еще со времен, как минимум, Геродота (5 век до Р.Х.) повелось про дальние, неизвестные земли писать небылицы даже в официальных историко-географических трактатах. Так было в античности, так было и в средневековье. Народная же молва сохраняла подобные сказания еще дольше. Другая, облагороженная версия: просьба к Богу самого юноши Христофора дать ему скотскую внешность, чтобы постоянные взгляды женщин на его, прежде необычайную, красоту не мешали его сосредоточенно-молитвенной, аскетичной жизни.

Обе версии, разумеется, неканоничны, и, начиная с XVIII в., Церковь усиленно с ними боролась: все подобные изображения св. мученика Христофора уничтожались или переписывались, и потому "вероятно, ныне это единственная уцелевшая фреска такого рода"1. Сохранилась, кроме нее, еще и одна-единственная икона, как уточняет искусствовед В.Немтинова, в собрании Государственной Третьяковской галереи, но там св. Христофор с песьей головой. Вот и все, что осталось: 1 фреска в Свияжске и 1 икона в Москве.

Вообще св. Христофор стал мало известен в позднейшее время, и потому даже обычные-то его изображения, - с человеческой головой, - уже редко где встретишь. Между тем, в XVI веке он вовсе не был святым малоизвестным: ему были даже посвящены отдельные храмы - в 1533 г. в Новгороде и в 1572 г. в Московском Кремле2. Он считался избавителем от эпидемий моровой язвы и, возможно, фреска Успенского собора - воспоминание о море, свирепствовавшем в Свияжске в 1552 г., когда до взятия Казани Иваном Грозным новопостроенный город оказался в блокаде, и многие люди умерли от болезни, напоминающей, по описаниям в летописях, цингу. Столь многих исторических пояснений и ссылок требует описание одного-единственного настенного образа! Что же говорить обо всем уникальном фресковом комплексе собора: поистине, он является беспримерной летописью в красках - летописью событий и ветхозаветных, и евангельских, и тех, что еще не произошли, но предсказаны в Апокалипсисе. А также многих перипетий русской истории до XVI века включительно, и баснословных народных легенд. В этом смысле - как и в плане художественной ценности, - свияжские фрески являются бесценным и незаменимым достоянием России и Церкви.

§ 7 Высотная колокольня XVI века и ее значение для монастыря

Другой памятник XVI века - Никольская трапезная церковь 1556 года1 и 43-х метровая колокольня (второй половины XVI в.) над ней2. В России сохранившиеся высотные колокольни XVI века - крайняя редкость. Тогда господствовали звонницы другого типа - плоские, как стена (см. храмы Новгорода и Пскова). Едва ли не единственный широко известный высотный пример - колокольня "Иван Великий" в Москве, да и та была достроена до большой высоты (82 м) лишь в начале следующего XVII в. В XVI в. она по высоте еще не превосходила свияжскую.

Колокольни, равные свияжской по высоте, были и в нашем краю, даже совсем поблизости, но ни одна из них не сохранилась до нашего времени. Это колокольни Казанского Благовещенского собора, Казанского Богородицкого монастыря, Свияжского Рождество-Богородицкого собора.

Все вышеперечисленные памятники хорошо известны по фотографиям. И все, полностью, без остатка, разрушены после революции. Так что единственной сохранившейся из этого ряда замечательных колоколен по праву должен быть посвящен параграф.

Никольская церковь XVI века при колокольне занимает такое же положение, как современная ей церковь Спаса Нерукотворного при Спасской башне казанского кремля. Оба храма - в псковско-новгородском стиле (и, возможно, построены одними и теми же мастерами). И там, и там единственный купол не сохранился, и теперь только специалисты определяют, что это церкви. Оба храма как бы спрятались за колокольными башнями, построенными позже, но зато гораздо более высокими. Даже высота их почти одинакова: 47 м - у Спасской башни Казани, 43 м - у свияжской колокольни. Храмы очень тесно прильнули к ним, даже встроились в них, во внутреннюю структуру их нижних ярусов. Только под свияжской звонницей нет проходной арки.

На этот аналог прежде, насколько известно, не обращалось внимания в искусствоведческой и краеведческой литературе. Вообще многие архитектурные секреты Свияжского Успенского монастыря несколько приоткрываются, когда изучаешь их с оглядкой на зодчество Казанского кремля - трудно найти другой пример двух столь грандиозных архитектурных ансамблей, которые строились в одни и те же годы, всего в каких-нибудь 30 км друг от друга, и, видимо, с некоторыми общими "загадками" зодчества. Пары: Благовещенский и Успенский соборы, Спасская церковь-башня и Никольская церковь-колокольня и даже крошечная келья свт. Гурия под Благовещенским собором Казани и крошечная келья свт. Германа под колокольней Свияжска.

Но несомненно, нужны поиски и других аналогов, более географически дальних, хотя и относящихся примерно к той же эпохе. Новопостроенный Свияжск и его монастыри возникли не в "безвоздушном пространстве", а в интереснейшую историческую и культурную эпоху в жизни России.

Необычно внешнее устройство Никольской церкви при колокольне. Необычно и ее внутреннее устройство. Когда посреди квадратного помещения с не очень высоким сводом стоит один большой столп, это больше всего напоминает московскую Грановитую палату. Там - трапезная для иностранных гостей, здесь - трапезная монашеская. Алтарь находился лишь в северо-восточном углу большого помещения, создавая асимметрию (собственно, место для храмовой молитвы было лишь к северу от столпа)1. Лишь в XIX в. на юго-востоке построили ризницу параллельно алтарю.

В какой-то степени перед нами - "свияжская Грановитая палата". Все здесь напоминает интерьер самого знаменитого зала Московского Кремля. Сейчас каменные своды здешней трапезной церкви скрыты деревянным потолком. Виден лишь огромный центральный столп. Но своды, опираясь на столп и выгибаясь по типу московской Грановитой палаты, на самом деле вздымаются гораздо выше современной перегородки-потолка. Помещения такого типа были распространены в России - и в церковном, и в гражданском зодчестве. Это конструктивное решение, при котором помещение со столпом в центре становится гораздо больше по площади, чем помещение с бесстолпными сводами. Именно поэтому Грановитая палата и считалась до петровской эпохи самым большим гражданским помещением в России.

Все подобные палаты празднично, нарядно расписывались фресками и в этом плане также походили на московскую Грановитую. Фрески Никольской трапезной церкви, в отличие от Успенского собора, были утрачены, но отдельные их малые фрагменты обнаружены при реставрациях: в 1957 г. В.В.Чумаковым (в нише)1, позже В.Косушкиным, как нам известно из личного подробного разговора с ним.

И все же в первую очередь стоит определиться: сама ли колокольня или же Никольская церковь при ней интересует нас в первую очередь как памятник архитектуры. И, оказывается, вопрос получается риторический. Сооружение - одно, абсолютно цельное.

Да, Никольская церковь по времени возведена раньше. Но столп звонницы вознесся совсем не над ее западным притвором, а над всей церковью, почти поглотив ее, ибо ее стало как бы и не видно под громадной, 43-метровой, белой "матрешкой". Сооружение, изначально служившее одним целям (теплый, трапезный храм), сливается в единый неразрывный комплекс с сооружением совсем другого назначения (высотной звонницей). И при этом их по-прежнему не два, а одно! Кажется, что колокольня возведена не при Никольской церкви, а при Успенском соборе, хотя и не соединена с ним.

Здесь опять, в который раз, вспоминается пример колокольни "Иван Великий" в Москве, которую часто называли Успенской звонницей, хотя с великим Успенским собором Московского Кремля она напрямую тоже не соединялась. В какой-то степени, так можно назвать и свияжскую колокольню. Сейчас она вдвое ниже "Ивана Великого" (соответственно 43 и 82 м), но в XVI веке, до надстройки последней при Борисе Годунове, была примерно одной с ней высоты. Строгость внешнего оформления была характерна для нее почти так же, как и для московской. Очень мало узоров, почти никакого декора! Это в последующем XVII веке колокольни, скажем, Ярославля будут "соревноваться" со своими храмами в пышности "кирпичного узорочья", полуколонн, балюстрад, кокошников... Барокко XVIII века подарит России уникальные по высоте и по богатству декора колокольни (в т.ч. в Киево-Печерской и Троице-Сергиевой лаврах). Свияжская же белокаменная свеча XVI века лишь на самом верху, под барабаном, имела внешние украшения - кокошники, похожие на натеки воска. Но они совсем не такие пышные, как у соседнего Успенского собора. Они совершенно другой, нисколько не заостренной формы, и если форма "соборных" кокошников выдает в них надстройку XVIII века, то кокошники "колокольные", по всему видно, современны самой колокольне, т.е. концу XVI века.

Три яруса округлых кокошников в виде рыбьей чешуи - своеобразная "визитная карточка" XVI века. Сразу вспоминаются роскошные трехрядных слои кокошников Покровского собора в Москве, кстати тоже ровесника Свияжского Успенского монастыря. Но там, в Москве, перед нами "куст" из девяти церквей, а не звонница. Остается только опять сожалеть, что XVI век сейчас так мало представлен в России своими прекрасными памятниками, куда меньше, чем хотелось бы!

Внутри колокольня представляла и представляет собой сложный комплекс - "стручок" помещений на разных уровнях. Третий уровень, согласно описи 1613 г., когда-то вмещал в себя церковь1. Ещё одну - не Никольскую (та занимала второй этаж). Своды этого яруса - типично храмовые, вытянутые вверх и слегка закругленные. Даже сейчас, когда не осталось никаких следов престола или украшений, все равно, наблюдателя не покидает ощущение, что это бывший храм. Очень малый и очень неудобный для подъема в него, но все-таки храм. Ниша в форме равноконечного креста прорезает его купольные своды. По описи 1613 г. он значится как неосвященный, но в XVIII веке уже известен под названием храма Иоанна Богослова2. В нем имелся "гладкий" (т.е. не резной) иконостас и двери, - все это писано красками, - а также иконы "Отечества" и Успения Пресвятой Богородицы3. Необычно размещение двух алтарных окон: не симметрично, одно выше другого по диагонали.

Для чего предназначался такой крошечный храм, трудно сказать (позже он был, конечно, упразднен). В то время ряд монастырей имел еще меньшие по размерам церковки и приделы. Так, например, в Зилантовом монастыре под самым куполком многоступенчатой Алексеевской церкви приютился действующий придел Виленской иконы Божией Матери, а в Раифском монастыре Софийский храм над братским корпусом вмещал и ныне вмещает лишь 7 человек (он использовался как исповедальня). Возможно, по аналогии, исповедальней служил и малый Иоанно-Богословский храм Свияжской колокольни, хотя прямых свидетельств на этот счет в источниках нет.

Итак, внутри колокольня пятиярусная, 4 нижних помещения квадратные, восьмерик же пятого яруса представляет собой огромную беседку, несущую колокола. В принципе, все верхнее пространство над ней до самого куполка было пустое, как единый музыкальный "духовой инструмент" (такова техника построения большинства русских колоколен) и лишь сейчас имеет временные дощатые перегородки, да и те - не глухие. Верхние маленькие окошечки в русском колокольном зодчестве традиционно именуются "слухами" и обеспечивают большую чистоту и раскат звука. В этом плане колокольня по мощности выигрывала у любых четырехугольных и одноярусных звонниц, о которых мы упоминали выше, в том числе и у знаменитой на весь мир Ростовской звонницы. Не могла с ней спорить, конечно, и крошечная колоколенка Сергиевской церкви соседнего Троице-Сергиева монастыря. Здесь же раскат был очень мощный. Упомянуты в описи 1614 г. "часы большие боевые с перечасьем"1. Очевидно, верхний ярус служил и курантами.

Достаточно традиционно для русского зодчества то, что ярус звона находится примерно на уровне купола стоящего рядом собора, хотя вся колокольня выше его раза в полтора. Это тоже стихийно выработавшийся веками принцип гармонии каменного ансамбля. Собор, как правило, шире и мощнее; колокольня, как правило, уже и немного повыше. Есть, конечно, и исключения из правил, когда колокольня не просто выше, а выше раза в два (примеры: "Иван Великий" в Московском Кремле, великие колокольни Троице-Сергиевой и Киево-Печерской лавр). Но это бывало лишь тогда, когда колокольня строилась или надстраивалась гораздо позже, чем сам собор. В Свияжском же Успенском монастыре мы наблюдаем принцип не только внешней гармонии, но и почти одновременности постройки, что еще раз указывает на уникальную стремительность и единовременность формирования его ансамбля.

Колокольня не только выглядит великолепно сама - она является частью неразрывного целого с собором, хотя напрямую и не связана с ним стенами или промежуточными помещениями. Это неразрывное единство собора и колокольни является главным памятником замечательного расцвета Успенского монастыря в XVI веке.

Изначально в обители было лишь 5 колоколов, в XVIII веке уже 11, а в XIX - 22 колокола! Это почти вдвое больше, чем на всемирно знаменитой Ростовской звоннице. Главный колокол, отлитый в 1852 году, весил 525 пудов, то есть около 8,5 тонн. Он стал одним из самых больших в Поволжье. Да и по всей России тогда, пожалуй, набралось бы лишь несколько десятков подобных гигантов. Например, главный колокол Петропавловского собора Санкт-Петербурга весил в 2,5 раза меньше свияжского (209 пудов).

К сожалению, все старинные свияжские колокола были варварски уничтожены после революции.

В настоящее время на древней звоннице восемь колоколов современного литья, лишь 3 из них средние, остальные - малые. Но за счет высоты колокольни и хорошей акустики благовест по-прежнему разносится довольно мощно и покрывает не только весь остров, но и окрестности.

§ 8 Ансамбль монастыря к рубежу XVII - XVIII веков

Весь ансамбль Свияжского Успенского монастыря отличается асимметрично-диагональной планировкой или, иначе говоря, почти "шахматным" размещением построек.

Первую диагональ образовали сразу же две доминанты ансамбля: Успенский собор и колокольня - первые, и они же главные сооружения монастыря. Это связующее звено всего "каменного цветника" дал потомкам именно XVI век.

Эпоха XVII - начала XVIII веков заложила относительно них новые диагонали - в основном из жилых корпусов, хотя не только. Облик монастыря лишь продолжил свое становление, но в сущности все ориентиры были уже даны собором и колокольней.

Стихийность складывания асимметричной планировки очевидна. Очевидна в любом монастыре, где мы ее видим. На месте былых деревянных вырастали добротные каменно-кирпичные постройки, но шло все постепенно, без всякого регулярного плана, по мере:

-- обветшания старых деревянных "изб";

-- наличия свободных средств на каменное строительство новых.

Так постепенно "избы" сменялись "палатами". В терминологии средневековой Руси, любая, даже самая большая, деревянная постройка официально в документах именовалась "избой", а любая каменная, тоже независимо от размеров - "палатой". "Палатное строительство" в России было синонимом "каменного строительства".

При всей стихийности, оно не было хаотичным. Например, храмы чаще всего не выстраивались в одну линию, а ставились под углом друг к другу, чтобы один не заслонял собой алтарь другого. Вот и происхождение "диагоналей". Вдобавок, такое размещение создавало своеобразные пустоты внутри застройки - удобную монастырскую площадь с неровными очертаниями, куда выходило большинство строений всей обители. Иногда ее называли Соборной площадью - по аналогии с так же стихийно сложившейся Соборной площадью Московского Кремля. Кстати, удивительно совпадение: очертания неправильного треугольника Свияжского монастыря практически один к одному повторяют треугольник стен Московского Кремля, только, конечно, в уменьшенном виде.

"Регулярные планы" (тут уж никаких "неправильностей"!), характеризуемые всегда строгой симметрией и четкостью линий, в которые выстроены здания, появились в России лишь с XVIII века. В основном они коснулись комплексов гражданской архитектуры, но дали нам и несколько образцов замечательных монастырских ансамблей: Александро-Невская лавра и Смольный монастырь в Петербурге; Саровская и Нилово-Столобенская пустыни; Старый Валаам; Казанский Богородицкий монастырь в Казани. Свияжский монастырь, если и можно поставить рядом с ними, то лишь как ярчайшую иллюстрацию полной противоположности в планировке. Его асимметрия и нерациональное использование довольно большой (и местами довольно пустой) площади абсолютно налицо. Впрочем, асимметрия полезна для духовной архитектуры - она не дает ей стать слишком "приземленной" и "правильной" в смысле законов мира сего. Комплекс великого храма Воскресения Христова в Иерусалиме тоже совершенно асимметричен!

Продолжая диагональ собора и колокольни, в самом углу монастыря встал двухэтажный Настоятельский корпус, иногда неточно называемый еще Архиерейским. Это памятник II половины XVII в.1 Протоиерей А.Яблоков в своей книге указывает его размеры: 10 саженей 1 аршин в длину вдоль стены (около 22 м) плюс пристрой примерно 9 на 7,5 м.

Из внешнего облика больше всего запоминаются хорошо сохранившиеся фигурные наличники, характерные для XVII века. Великолепно само по себе и большое крыльцо с круглыми колоннами, с крытой лестницей-галереей, ведущей от него сразу на второй этаж. По архитектуре это типичный жилой терем предпетровской эпохи. В плане зодчества он особенно ценен тем (а это почти нигде почему-то не отмечается!), что ни в самом Свияжске, ни в Казани, ни в окрестностях не сохранилось больше не одного жилого здания XVII века, и вообще такие дома в русской архитектуре буквально наперечет. С келейным монашеским корпусом он не имеет по архитектуре практически ничего общего: так выглядели в XVII веке терема купцов "гостиной сотни" или даже мелкопоместных бояр. Отчасти он напоминает размерами и огромным крыльцом знаменитые "палаты бояр Романовых" (в действительности - келарский корпус) Ипатьевского монастыря Костромы. Добротное и в меру декорированное здание, выкрашено сейчас в Свияжске в белый цвет (в отличие от разноцветного - "в шахмат" - костромского). Но, как оно было раскрашено в XVII веке, данных не сохранилось. Вообще, многие "белокаменные" памятники архитектуры Древней Руси раньше белокаменными вовсе не были.

Первый этаж, по традиции всех подобных домов, был хозяйственный ("три кельи", где хранилась "настоятельская посуда и припасы"1), второй делился на "пять покоев", не считая еще одну кладовую и чулан2. В то время более крупные жилые интерьеры встречались на Руси вообще нечасто. Даже в царском Теремном дворце Московского Кремля того же XVII века на главном из трех этажей было также 5 покоев3. Может быть, из-за подобных "столичных" аналогий, корпус в народе и стали порой называть Архиерейским. В действительности, такая относительная показная роскошь настоятельской постройки была лишь своеобразным "знаком престижа" монастыря, показателем его действительно немалого на тот момент богатства. И размещение такого корпуса сразу же по левую руку от Святых врат также носило показательный характер.

В 1828 -1854 гг. это здание, которому к тому времени было уже полтора века, еще послужило Свияжскому духовному училищу, пока оно здесь существовало4. Училище полностью поместилось в нем одном. А в советское время здесь были палаты психбольницы. Но все выдержало старое здание за 300 с лишним лет существования, и до сих пор оно является прочным, добротным и вполне пригодным для жизни. Еще бы: его прочность легко представить себе, взглянув хотя бы мельком на те угловые пирамидальные "упоры" с внешней стороны (со стороны озера Щука), которые своими очертаниями, как и у Никольской церкви, производят впечатление чего-то циклопического и поистине векового.

Другой настоятельский корпус (местопребывания настоятеля несколько раз менялось за века) появился на самом рубеже XVII - XVIII вв.1 всего в нескольких метрах от вышеописанного, ближе к колокольне. Он влился в линию той же самой наружной стены монастыря.

Положение его гораздо более скромное, полуприкрытое в глубине двора, размеры также более скромны: лишь в длину он почти такой же - 9,5 саженей2 (более 20 м), а в ширину вдвое уже. Нет у него ни аналогичного величественного крыльца, ни особых украшений.

Корпус этот - тоже двухэтажный; и внизу точно так же размещались 3 кельи для хозяйственных нужд, а вот наверху - не 5, а 4 покоя, разделенных сенями (плюс два летних чулана)3.

В архитектурном плане корпус интересен как раз своей "будничностью" - это памятник жилого зодчества рубежа XVII - XVIII вв. уже "в чистом виде", без всяких внешних украшений. Внутри, впрочем, сохранились фрагменты геометрического лепного декора на потолке - I половины XVIII в.4

Третий корпус - братский или Большой, - вытянут вдоль южной стены монастыря. Это самое крупное и по площади, и по протяженности сооружение в обители. Подобные длинные корпуса вдоль крепостных стен мы видим практически во всех крупных старинных монастырях России. Особенно длинная цепь в Троице-Сергиевой лавре. Подобное масштабное строительство келейных корпусов практически всегда свидетельствует о расцвете монастыря и о накоплении больших средств. До начала XVIII в. все кельи в нашей обители, кроме настоятельских, были деревянными1. В первой же половине XVIII века вытягивается комплекс 2-3-этажных зданий общей протяженностью 34 сажени (? 72,5 м): наместнический, казначейский и братский корпуса плюс монастырский приказ2.

Самая старая его часть - западная, 3-этажная (наместническая), относящаяся еще к XVII веку3. Здесь до сих пор можно увидеть великолепные наличники уже заложенных окон с полуколоннами и кокошниками - "памятки XVII века". Самая длинная, средняя часть (собственно братский корпус) вначале была 2-этажная. Лишь позже её надстроили и свели с западной частью под одну крышу. Сейчас она пока вся стоит в руинах, и 3-й этаж отсутствует вообще. Про восточную часть - Германовский храм 1799 года - будет подробно рассказано отдельно.

Ни в одном другом монастыре Казанской епархии в XVIII веке не отмечено столь масштабного жилого каменного строительства. Нигде от тех лет не сохранились памятники архитектуры подобных размеров. Большинство крупных келейных корпусов в других обителях - молодые: XIX века.

Интересно, что большинство вышеупомянутых жилых зданий Троице-Сергиевой лавры относятся как раз в XVII - XVIII векам, т.е. примерно современны свияжскому Большому корпусу. Строительный расцвет Лавры и нашего монастыря пришелся на один и тот же период.

Если жилое строительство XVII - XVIII веков представлено в Свияжском Успенском монастыре такими огромными корпусами, то храмовое строительство - лишь небольшой Вознесенской надвратной церковью, ибо 2 основных храма были уже построены в XVI в. Причем, церковь эта не сохранилась до наших дней. Варварски разрушенная советской властью, она стала самой большой потерей свияжского монастырского ансамбля. Облик ее известен лишь по дореволюционным фотографиям.

Вся вытянутая вверх (как большинство старинных русских храмов, посвященных Вознесению Христову), она вознеслась на рубеже XVII - XVIII веков на месте обветшавшей деревянной Борисоглебской церкви XVI века, также надвратной1. Площадь храма была внутри очень мала: всего 14 Ґ на 10 Ў аршина2 - то есть примерно 10,3 на 7,8 м. Внутри был 1 престол. Хотя, по описи 1764 года, планировалось создать второй престол - Сошествия Св.Духа. План этот не осуществился3.

Снаружи храм был одним из самых нарядных в Свияжске и окрестностях. Сложность его ступенчатой структуры заслуживает дополнительных исторических пояснений. Его достаточно близкий аналог мы можем увидеть в надвратной же церкви Свято-Данилова монастыря в Москве, а совсем рядом со Свияжском - в Софийской церкви Раифского монастыря (и последняя также является надвратной, хотя ворота под ней позже заложены). Так строили повсеместно на рубеже XVII - XVIII веков: традиционный восьмерик на четверике. При этом и сам четверик - ступенчатый, и над восьмериком ступеньками возвышаются гораздо меньшие по размерам восьмерики.

Главное, пожалуй, отличие Вознесенского храма от вышеуказанных аналогов - это 16 замечательных кокошников: по 2 над каждой стороной восьмерика. Вместе они составляли как бы корону, венчавшую церковь и все имели более заостренную форму, чем над Успенским собором.

Другим важнейшим элементом декора Вознесенского храма были наличники из фигурного кирпича. Если мы посмотрим на наличники второго ряда окон всего сооружения, то увидим, что они по стилю своему кажутся "старше", чем на самом деле - так обычно строили не в конце, а в середине XVII века. Эти наличники почти один к одному повторяют наличники Введенской церкви Ивановского монастыря Казани и Софийской церкви Казанского Богородицкого монастыря (оба памятника архитектуры относятся к середине XVII века, к так называемому "посадскому стилю"). Фигурные полуколонны - из "катушек" (тесаного кирпича) по бокам каждого окна, а на них опирается своеобразная проекция короны с двумя полукружиями по бокам и заостренным зубцом в центре. При всей простоте этой формы, за счет игры теней на рельефной поверхности создается ощущение чего-то очень пышного и нарядного.

Другие наличники - более верхних окон, - совсем другие по форме и больше напоминают наличники Успенского собора, Никольской церкви и старого настоятельского корпуса. Они обрамлены простыми, а не фигурными, полуколоннами и венчаются фронтончиками в виде гнутых змеек. Третий вид окон - совсем без наличников, лишь с простым прямоугольным обрамлением. Но конечно, обо всём этом утерянном великолепии правильнее было бы писать в прошедшем времени...

Кроме кокошников и наличников, украшениями церкви являлись так называемые "дыньки" по бокам ворот и ряд квадратных ниш между первым и вторым этажами, имитирующих изразцы. Иногда изразцы действительно помещались в подобные ниши. "Визитная карточка" XVII века! "Дыньки" и полуколонны сохранились сейчас, как и весь первый этаж с аркой ворот.

Сама арка ворот - замечательный архитектурно-живописный памятник, хранящий фрески, которые в случае полной сохранности были бы, пожалуй, почти так же ценны для искусствоведов, как и росписи Успенского собора. Но, к сожалению, из всей древней арочной живописи удалось реставрировать лишь крошечные фрагменты, по сути, просто цветовые пятна и отдельные участки орнамента.

Росписи Святых врат многих древних монастырей России сохранились гораздо лучше, но во всей Казанской епархии и вообще в Среднем Поволжье нет другой такой арки, где сохранились от фресок хотя бы и такие небольшие фрагменты. Этим свияжские Святые врата ныне и уникальны.

По описаниям в книге Яблокова1, удалось установить порядок размещения священных сюжетов во вратах. На основе группировки этих данных, мы составили таблицу, где сюжеты по стенам арки перечисляются по порядку - по ходу с улицы на монастырский двор:

По левой стене	По правой стене

1) Апостол Петр, Евангелисты Лука и Иоанн Богослов	1) Апостол Павел, Евангелисты Матфей и Марк
2) свт. Герман	2) Три святителя: Василий Великий,
	Григорий Богослов, Иоанн Златоуст
3-4) Вид монастырской колокольни и настоятельского корпуса (сюжет особенно	3) Перенесение мощей свт. Германа
ценен редкостью архитектурных изображений в русской церковной живописи)	4) Свт. Митрофаний Воронежский и свт. Николай Чудотворец

Вероятно, богословский смысл росписей был очень ясен, прозрачен и доступен каждому входящему. Каждого монаха и паломника в первую очередь встречали по бокам Свв. Первоверховные Апостолы Петр и Павел, а также все 4 Евангелиста, разбитые группами по два. Далее Святитель Герман с одной стены смотрел на величайших Трех Святителей и Отцов Церкви древности, которые, как правило, и пишутся всегда вместе, втроем. Наконец, "архитектурный пейзаж" одной стены логично гармонировал с сюжетом перенесения мощей свт. Германа - притом гармонировал так, что можно было представить, что это великое событие происходит в Святых вратах прямо здесь и сейчас.

Можно сделать вывод, что именно к рубежу XVII - XVIII веков, с постройкой всех вышеописанных сооружений, практически завершилось формирование свияжского монастырского ансамбля. Он приобрел почти окончательный вид.

ГЛАВА II. УСПЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ В ПЕРИОД ОТНОСИТЕЛЬНОГО УПАДКА (КОНЕЦ XVIII - НАЧАЛО XX ВВ.)

§ 1 Общая характеристика периода

Полтора столетия между 1764 и 1917 годами являются интереснейшим и пока что малоизученным периодом в жизни русских монастырей. Даже не периодом, а целой эпохой. До сих пор в историографии бытуют два основных мнения: был ли это в жизни русского иночества долговременный, тяжелый и невосполнимый упадок или просто - выход на новый уровень: не выше, не ниже, не хуже, не лучше, а просто другой.

В мирской литературе еще с XIX в. утвердилось своеобразное снисходительное представление о том, что монастыри в этот период вообще перестали играть какую-либо существенную роль. Они, мол, оказались выброшенными за борт настоящей, "большой" истории петровскими и екатерининскими реформами. Часть церковной историографии тоже, в свою очередь, несколько преувеличивала, а порой и сейчас преувеличивает негативные последствия секуляризации 1764 г.: степень последующего всеобщего упадка русских монастырей и монашества.

На самом деле истина, наверное, посередине. Повсеместный упадок был, но не такой сильный и, главное, не такой длительный, как кажется сквозь чёрные очки. Тенденции XIX века в целом переломили неблагоприятные для Церкви процессы века XVIII. Как справедливо отмечает историк игумен Иоанн (Экономцев): "Особенно тяжелые последствия петровская реформа имела для русского монашества, которое было <...> ограничено штатными нормативами, поставлено в жесткие рамки правительственных указов, лишающих его свободы интеллектуального труда и передвижения"1. XIX же век (особенно его вторая половина - Великие либеральные реформы) как раз и разрушил вышеуказанные "жесткие рамки, лишающие свободы" - во всяком случае, сделал проблему их не столь актуальной, а "штатные нормативы" и вовсе стали условными, практически ничего уже не значащими (стоило бы напомнить, что и Серафимо-Дивеевская обитель, и Оптина пустынь, и Святогорский монастырь под Славянском, и другие величайшие святые обители развивались, будучи формально "заштатными", но превосходя при этом сотни "штатных" и даже "первоклассных").

Так что упадок после петровской и екатерининской реформ затронул лишь XVIII век, но оставил в стороне век XIX - век, ставший эпохой возрождения русских монастырей уже на новом уровне. Мы должны помнить и учитывать все это, характеризуя процессы в истории Свияжской Успенской обители.

Вотчинная крепостническая система была разрушена, с этим никто не спорит, но так ли уж это было плохо? В монастырской системе крепостное право отменили, таким образом, на 100 лет раньше, чем по всей России (1764 и 1861 гг. соответственно). В XIX веке землевладение обителей возрождается уже на новой основе. Теряет ли от этого Свияжский Успенский монастырь в материальном плане, в чисто арифметическом выражении? Безусловно, да, и еще как! Конкретные сравнительные цифры утерянного и возрожденного заново землевладения вы увидите в следующем параграфе. Разница большая, стало быть, упадок был?

Но ведь даже и феномен упадка подлежит изучению не менее, чем феномен расцвета. И в этом плане исследование периода конца XVIII - начала XX вв. в жизни Успенского монастыря может преподнести немало сюрпризов. Например, то, что статус монастыря ничуть не меняется от его экономического обеднения. Еще важнее, что в духовной жизни ни о каком упадке говорить вообще не приходится. Что в России впервые именно в этот период обращают собственно искусствоведческое внимание на свияжские фрески и иконы XVI века - словно бы "открывают" их для себя, хотя внешне они всегда были открыты. Все это не позволяет смотреть на изучаемый период только через черные очки. Дай-то Бог каждому такой "упадок"!

Интересно также, только ли у Свияжского Успенского монастыря проявлялись именно такие тенденции в данный период? Как обстояло дело в этом плане с другими обителями епархии, да и России в целом? Проведение сравнительного анализа позволит ответить на эти вопросы.

§ 2 Сочетание духовного благоденствия с экономическим упадком монастыря в XIX - начале XX вв.

Когда изучаешь историю Свияжского Успенского монастыря, то больше всего поражает контраст между его грандиозным хозяйственным расцветом, уникальным богатством в XVI - XVIII вв. и относительно скромными, даже бедными показателями XIX - начала XX вв. Поворотным моментом была, безусловно, екатерининская реформа-секуляризация 1764 г. Контраст сам по себе понятен: чем богаче был по земельным владениям тот или иной монастырь России, тем больше он и потерял в результате конфискации. Ибо монастырские земли были отняты в пользу казны целиком, по всей стране и в одночасье, а обратный процесс - частичного возвращения земель из казны или их приобретения обителями у частных лиц, - начался лишь на рубеже XVIII - XIX вв. и шел медленно, в течение многих десятилетий.

Вступали в действие иные закономерности: легче восстанавливали хозяйственное положение не обязательно те монастыри, что были богаты до реформы, а те, что находились в быстроразвивающихся городах и поселках, либо у пересечения больших дорог (новых путей, а не тех, что были когда-то, в средневековье). Те, которые могли привлечь пожертвования нового слоя предпринимателей - "поднимавших голову" промышленников, а не старого, постепенно бедневшего дворянства. Это стало особенно важно во второй половине XIX - начале XX вв. А ведь Свияжск, как было уже описано, сам переживал в этот период сильнейший упадок. Так что совмещение двух факторов (реформы 1764 г. и обеднения города) сделали хозяйственный упадок Свияжского монастыря в Новое время практически неизбежным и, если так можно выразиться, "хроническим".

Впрочем, нельзя абсолютизировать этот упадок. После конфискации 1764 г. частные пожертвования обеспечили возрождение Свияжского Успенского монастыря уже в начале XIX в. Если еще в 1810 г. частные доходы составляли всего 581 руб.1 (почти в 4 раза меньше 2-тысячного штатного оклада), то уже в 1830 г. достигли 17362 руб.2 (то есть почти в 10 раз больше штатного оклада). Таким образом, роль государства в экономической жизни обители уже тогда стала минимальной.

Но, в отличие от других монастырей (здесь приходится говорить уже об индивидуальной особенности), этот бурный расцвет у Свияжского Успенского оказался хронологически гораздо короче и пришелся лишь на первую половину XIX в., почти совсем не затронув вторую половину XIX - начало XX вв., когда у него, напротив, наблюдается определенный застой, не характерный для большинства других обителей. Упомянутые 17362 руб. в 1830 г. почти зеркально повторяются, например, данными 1892 г.: 19133 руб.3 (рост за 2/3 века отсутствует, что является разительным контрастом с другими монастырями, наращивавшими капиталы).

Ситуация с доходами в Свияжском Успенском монастыре в XIX веке вообще очень сложна и противоречива. По выявленной статистике (см. Приложение N1) практически отсутствует какая-либо одна долговременная тенденция: доходы то "скачут", то резко падают - и так повторяется в течение века несколько раз. Разумеется, данные о доходах сохранились в архиве не за все годы. Кое-где вообще зияют "пробелы" в статистике по 15-20 лет. Это также затрудняет выявление тенденции. Но даже те сведения, что сохранились за отдельные годы, как своеобразные "вешки", отмечают то рост, то снова спад, то снова рост и т.д.

В первые 30 лет XIX века, как уже отмечалось выше, наблюдается очень значительный - почти в 20 раз - рост уровня доходов. Видимо, слишком сильным был спад в конце XVIII в. (после секуляризации), и в начале нового столетия просто "качнулся маятник".

Потом доходы всего за 10 лет (данные за 18321 и 18422 гг.) опять упали ровно в 10 раз и в дальнейшем на 20 лет (до 1860-х гг.) стабилизировались на уровне в среднем 1,5-2 тыс. руб. в год (см. Приложение N1). В 1860-е гг. опять присутствует "робкий" рост: 3-4 тыс. руб. в год в среднем.

Рубеж XIX - XX вв. - новый этап в истории не только Свияжского монастыря: это пышный расцвет православных обителей в целом по всей России. Доходы выходят на новый уровень, притом большую долю в этом притоке составляют банковские вклады. Огромную роль играли частные пожертвования на монастырь. И именно через банковскую систему. Беспримерным оказался 1909 год, когда было пожертвовано ценными бумагами сразу более 48 тыс. рублей3. В дальнейшем проценты от вкладов приносили по 200 рублей в год4.

Можно сравнить богатства Успенского монастыря с богатствами других. У других обителей тоже были порой "случайные" колебания уровня доходов за разные годы. Колебания эти почти прекратились где-то к концу XIX века. Приведём сравнение, например, за 1892 год1:

-- Михаило-Архангельский "Черемисский" монастырь - 62668 руб.

-- Седмиозерный Богородицкий - 41649 руб.

-- Троицкий Чебоксарский - 27703 руб.

-- Троицкий Козьмодемьянский - 21750 руб.

-- Свияжский Успенский - 19033 руб.

-- Раифский Богородицкий - 11862 руб.

-- Троицкий Лаишевский - ок. 2000 руб.

Здесь надо пояснить, что Михаило-Архангельский монастырь под Козьмодемьянском был молод (основан в 1860-е гг.) и развивался в хозяйственном плане очень быстро, из-за чего и его доходы резко отличаются от всех остальных. А Седмиозерный, благодаря одноименной чудотворной иконе Божией Матери, стал в XIX в. объектом паломничества, гораздо более активного, чем древний уездный Свияжск, слава которого, так сказать, "осталась в прошлом" (так думалось многим). Доходы же остальных монастырей, как видим, не очень сильно отличаются от Свияжского Успенского.

Таким образом, "первостепенное" свое положение изучаемый монастырь утратил раз и навсегда еще в XVIII веке, но и совсем бедным тоже не стал, да и не мог стать. Он стал средним.

Конечно, затяжная хозяйственная депрессия объясняется отчасти и упомянутым снижением роли самого города. Но и это все-таки лишь одна из причин. Ведь и при упадке города, роль Иоанно-Предтеченского женского монастыря, стоящего всего в сотне метров от Успенского, не только не снижается, но и резко растет (см. второй раздел нашей книги). Очевидна необходимость поиска других причин и объяснений. И другая причина найдена в традиционности уклада жизни былого монастыря-гиганта - отсутствии новых импульсов развития, таких, как у "молодых" (основанных в XIX в.), или же у старых, но переживших второе рождение в начале XIX в. Огромный груз традиций - факт, безусловно, положительный для духовной жизни, но зато тормозящий хозяйственную инициативность, способность ориентироваться в новых условиях.

Процессы в жизни монастыря станут более понятны при сопоставлении их с тенденциями в хозяйстве других обителей России. Свияжский монастырь оказался не одинок. Многие древние обители в результате секуляризации потеряли еще больше, и контраст между их дореформенным и пореформенным состоянием оказался даже еще глубже и разительнее. Если Свияжский монастырь в результате преобразований 1764 г. был хотя бы причислен к высшему I классу - войдя всего в двадцатку подобных по России, - то Иосифо-Волоколамский монастырь лишился еще в 1,5 раза большего количества земель и крестьян (11420 душ2), а причислен был лишь ко II классу3. Так же "не повезло" суздальским монастырям. Знаменитый Спасо-Евфимиев потерял 9787 крестьянских душ и тоже был причислен лишь ко II классу4. Похожи были и судьбы городов - Свияжска и Суздаля. Их расцвет навеки остался в Средних веках. В Новое время они оказались глухими провинциальными местечками, с резко упавшими показателями торговли и почти абсолютно без каменного жилого строительства в XIX - начале XX вв. Таким образом, ранее богатейшие монастыри провинциальных городов пришли к серьезному экономическому упадку, тогда как ранее небогатые и довольно молодые для того времени пустыни (Саровская, Оптинская, Святогорская... последние два - "молодые", если считать с момента из возрождения), даже будучи формально "заштатными", пережили в XIX в. величайший расцвет ("И последние станут первыми"). Да, очевидно, именно традиционность древних монастырей стала их экономическим тормозом.

Но что еще интереснее - в духовном плане Свияжский монастырь и в Новое время оставался не менее процветающим, чем прежде. Его древняя слава и благочестивые традиции никуда не пропали: внешние светские преобразования на них почти совсем не отразились.

Таким образом, мы видим отсутствие взаимосвязи между экономическим благополучием и духовной жизнью. Истина, давно известная Святым Отцам.

Еще в письме 1557 года к устроителю монастыря свт. Гурию Иван Грозный напоминал его собственные слова: "...только помни ты то, что ми еси почасту рекл <...>, еже не добро Монастыри богатити чрез потребу и велики отчины давати, они бо сим более пустуют, пьянствуют и ленятся, а праздность на всяко зло влечет; а коли убоги, то боле трудятся, како бы достати хлеб и одежду, а другое в голову ему не пойдет"1.

Конечно, Свияжский монастырь и в XIX в. не был настолько беден, чтоб все помыслы его братии сосредоточились только на "хлебе и одежде". Но лишение огромной вотчины, в какой-то степени даже освободило обитель, в принципе, от несвойственных монашествующим функций управления гигантским хозяйством. Тем более, крепостным. Монастырь лишился большой вотчины, основанной на крепостной системе, но за счет частных пожертвований восстановил землевладение пусть в гораздо меньших размерах, зато гораздо более соответствующее святоотеческим идеалам "добычи хлеба насущного" собственными руками. Это и было исполнение на практике того, о чем писалось выше. Не поддаваясь эмоциям, а оценивая трезво и объективно, можно признать, как ни парадоксально, положительный характер изъятия вотчины. 8080 четвертей в поле в XVIII веке1 (при трехпольной системе - это более 12 тыс. десятин) были "компенсированы" в новых условиях лишь средними по епархии владениями - чуть больше 300 десятин (см. Приложение N 4). 300 вместо 12000! Зато монашествующие теперь уже сами обрабатывали свой надел. К тому же столь большой перекос прежних владений в пользу одного монастыря епархии был невыгоден для десятков других монастырей, заведомо проигравших в своеобразной неравной конкуренции.

Новые процессы XIX - начала XX вв. поставили обители в изначально более или менее равные условия. И хозяйство, и духовная жизнь развиваются в них во всех более или менее равномерно. Свияжский Успенский монастырь в XIX - нач. XX вв., избавившись от излишеств, духовно благоденствует, как впрочем, примерно и два десятка других обителей епархии и сотни обителей по России.

Численность братии монастыря в рассматриваемый период оставалась стабильно на уровне в среднем 27-30 человек, вместе с послушниками (см. Приложение N2). А вот численность самих послушников заметно колебалась: от нуля до 26 (см. там же). В среднем же послушники составляли половину - иногда больше, иногда меньше - от общего числа братьев. Так было в тот период и в большинстве других мужских монастырей (женские в основном были крупнее по численности, причем, именно за счет послушниц, которых обычно насчитывалось в несколько раз больше, чем монахинь).

Как и уровень доходов, численность братии в нашем монастыре в Новое время можно назвать средней. Она стала уже в 2-3 раза меньше, чем была в конце XVI - I половине XVIII вв. Соответственно, сократившийся уровень доходов не привел к резкому ухудшению материального положения оставшихся монашествующих.

Как известно, I класс любого мужского монастыря, по условиям законодательства 1764 г., позволял ему содержать на средства от госказны 34 брата по штату. Но вышеназванные послушники в Свияжском Успенском монастыре числились, как правило, вне штата - "на своем содержании". Монашествующих (иеромонахов, иеродьяконов, монахов) в обители было, как правило, меньше, чем предусматривалось по штату, а вот послушников, наоборот, - больше. Для нормальной духовной и хозяйственной жизни обители послушников и должно быть больше.

Для XIX века (в отличие от первых десятилетий после самой реформы 1764 г.) штатные ограничения оказались уже достаточно условными и необязательными. Во внутренней жизни монастырей появилось чуть больше свободы от государства, чем хотелось в свое время Петру I или Екатерине II. В первую очередь - свободы экономической, поскольку штатная сумма, выплачиваемая от государства, оказалась не основной: она в несколько раз уступала собственным доходам монастыря - доходам от пожертвований, продажи свеч и утвари, сдачи в аренду земель и хозяйственных помещений и т.п.

Штатная сумма во второй половине XIX в. составляла лишь 960 рублей на братию (в 2 с лишним раза меньше, чем "обещало" государство первоклассным монастырям по реформе 1764 г.), из них 281 руб. - архимандриту1. Ясно, что реально братия жила на другие деньги, т.н. "неокладные", "нештатные". И это уменьшило мелочный бюрократический контроль государства над святыми обителями. Таким образом, многие процессы XIX - начала XX вв. можно оценить положительно, несмотря на всю их противоречивость.

Лишь одно продолжает отличать Свияжский Успенский монастырь от остальных: уникальная история и глубокие древние традиции. Под влиянием этого, и состав монашествующих в нем резко отличается от остальных: в 1892 г., например, 15 из 34 человек (почти половина) были из потомственного духовенства2. В других обителях Казанской епархии процент поступающих из духовенства был на порядок меньше - см. Приложение. Основным контингентом пополнения монашествующих везде были крестьяне - даже в больших городах, - но только не в Свияжском Успенском монастыре. Средние и округленные показатели по нескольким монастырям Казанской епархии на 1892 г., выведенные по архивным данным3, такие: около 50% поступающих в монашество - из крестьян, лишь около 20% - из потомственного духовенства, более 15% - из мещан, менее 10% - из солдат, остальные 5% - из более привилегированных и зажиточных сословий (дворян, купцов, почетных граждан), бывших самым "скудным" источником поступления ("Невозможно служить одновременно Богу и мамоне"). Причем, можно заметить, что в более древних монастырях - традиционных духовных центрах - процент поступающих из духовенства выше, он доходит до 40% и выше. В Свияжске именно такой монастырь. О чём это говорит? О том, что Свияжск (и его главный монастырь) хоть и пришел в экономический упадок, но продолжал оставаться первостепенным духовным центром. И дети священников и дьяконов (часто это были представители духовенства во многих поколениях), уходя в послушники и принимая постриг, стремились пройти именно эту духовную "школу". Ведь основателем ее был сам свт. Герман. Монашество Свияжского Успенского монастыря и в XIX в. оставалось особым монашеством. Братия почти не росла по численности, с хозяйством управляться было очень трудно, но все это не могло перевесить главного: духовный расцвет обедневшего Свияжского Успенского монастыря продолжался и в Новое время точно, как и в древнее. Эпоха вносила коррективы в хозяйствование и выживание, но не в священные традиции.

Особая роль Свияжского Успенского монастыря в качестве первоклассного подчеркивалась и тем, как много здесь было настоятелей в архиерейском сане. Такая традиция наблюдалась тогда и в некоторых других крупнейших монастырях России. Относиться к ней можно по-разному (есть мнения, что архиерей обязательно должен управлять епархией или викариатством, но не отдельным монастырем). Мы лишь констатируем причастность Свияжского монастыря этой традиции, но не берёмся давать ей оценку.

Началось святительское управление на рубеже XVIII - XIX вв., когда настоятелями были "епископы свияжские, викарии казанские". Так звучал официальный титул преосвященных Ксенофонта (1799 - 1800 гг.) и Иустина (1800 - 1801 гг.)1. Позже свияжское викариатство упразднили, но и это не совсем пресекло традицию архиерейского настоятельства в монастыре. В середине XIX в. 14 лет управляли монастырем, один после другого, 2 архиепископа: бывший казанский архиерей Владимир (Ушинский) и бывший тобольский Евлампий (Пятницкий) - соответственно в 1848 - 1856 и 1856 - 1862 гг.2

Наконец начало XX века - новый, третий за столетие, период архиерейского управления монастырем. В 1906 - 1909 гг. этот период был освящен настоятельством великого святителя Иннокентия Херсонского3 - одного из известнейших подвижников Русской Православной Церкви предреволюционной эпохи. Лишь 3 года своей долгой жизни он провел в Свияжском Успенском монастыре, но бесконечно дорого и это недолгое пребывание, как бы приобщившее древний Свияжский монастырь и в новую эпоху к всероссийской истории старчества и подвижничества начала XX в. Слова, сказанные Петербургским митрополитом Антонием братии Херсонесского монастыря в 1902 г., вполне можно отнести и к нашей обители: "Вам назначили настоятелем великого молитвенника, смиренного и кроткого епископа Иннокентия"4. Другой святитель, новомученик Свияжский Амвросий (†1918 г.) написал о своем предшественнике: "Преосв. Иннокентий оставил о себе очень хорошую память, но его управление здесь было очень кратковременно"5.

Более подробно об обоих святых начала XX в. в истории нашего монастыря рассказано в следующем параграфе.

§ 3 Новые святые в истории монастыря в начале XX в.

"Единый святой - есть явление чрезвычайно драгоценное для всего человечества <...> Святые - соль земли, они - смысл ее бытия, они - тот плод, ради которого она хранится", - писал иеромонах Софроний (Сахаров), жизнеописатель преп. Силуана Афонского. А сам великий старец Силуан сказал: "Вот за этих людей, думаю, Господь сохраняет мир, ибо они приятны Богу, и Бог всегда послушает своих смиренных рабов, и нам всем бывает хорошо за их молитвы".

Двое из "этих людей" (как раз современников св. Силуана) подвизались в начале XX века в Свияжском монастыре. Это удивительное явление, кажущееся "совпадение". Три святителя прославились в долгой истории Свияжской Успенской обители: свв. Герман Казанский, Иннокентий Херсонский и Амвросий Свияжский, но ведь двое из трех были современниками и даже настоятельствовали здесь чуть ли не сразу один после другого: в 1906 - 1909 гг. и 1917 - 1918 гг. Можно ли говорить об упадке такого монастыря в начале XX века? Даже если бы весь Свияжск погряз в духовном растлении, одного святого хватило бы, чтобы "перевесить чашу весов" пред Богом и "реабилитировать" и город, и древний монастырь. Перед нами же сразу два подвижника. Словно вернулась напоследок, перед самым закрытием обители, великая эпоха свт. Германа.

Вот краткое жизнеописание святителя Иннокентия Херсонского, составленное лично знавшим его крупнейшим духовным писателем XX века митрополитом Вениамином (Федченковым) в замечательной книге "Встречи со святыми":

"Перед нами стоит смиреннейший епископ Иннокентий. Это имя дано было ему при постриге не случайно, а в память святого архиерея Сибири, откуда и где воссиял и сей Иннокентий. Происходил он из духовной семьи Рязанской губернии Солотчиных, но потом они переехали в Томскую губернию. Кончил там духовную семинарию, а потом поступил в Санкт-Петербургскую академию. Почти всегда поступившие в нее кончают успешно четырехлетний курс. Но Солотчин неожиданно после двух лет обучения, подает прошение об увольнении. А потом просит Томского архиерея зачислить его сотрудником в Алтайскую миссию для просвещения сибирских язычников. Тайна такого исключительного поворота души студента мне неизвестна. После этого раб Божий никогда не хвалился академическим образованием, как другие, упоминая лишь о семинарии.

- Но, владыко, вы же учились и в академии, - скажет, бывало, кто-нибудь.

А он, просто глядя вам в глаза, ответит медленно с невинным видом:

- Да ведь что же?! Не кончил ее! - давая понять, будто его уволили за неспособность.

И на этом обыкновенно обрывались все разговоры об академии. Дальше шли речи более важные, чем учебная школа. По-видимому, отец Иннокентий не придавал действительно в душе своей особого значения наукам, но открыто он никогда не говорил об этом. Лишь однажды он рассказал мне следующий случай из жизни казанского ученого архиепископа Владимира, бывшего раньше инспектором и профессором в Санкт-Петербургской академии. Приехал он в семинарию на экзамен по философии. Вызвали лучшего ученика. Он смело ответил по своему билету. А потом архиерей задал ему вопрос:

- Скажи ты мне: что такое философия?

Лучший ученик сразу припомнил определение ее в учебнике и бойко начал: "Философия есть наука о бытии в его сущности" - и т.д., и т.д.

- И ты все это учил?

- Да, - в недоумении ответил молодой философ.

- И зубрил?

Семинарист промолчал.

- Так забудь ты все это. Я тебе скажу, что такое философия. Философия есть наука о заблуждениях человеческой мысли.

Так ли было в деталях, или в простой передаче епископа Иннокентия рассказ получил несколько упрощенную форму, но, думается, и сам он не придавал высокой цены нашей учености. И совершенно верно! Может быть, и молодому студенту Солотчину уже тогда не по душе пришлось преклонение перед "науками", и он уволился из академии? Или Бог звал его к апостольскому делу миссии?

Эта миссия состояла из нескольких станов, в каждом из которых трудилось по несколько человек. В один из таких и вступил Солотчин, - уже постриженный в монахи с именем Иннокентия. Вероятно, сначала он был послушником, а впоследствии стал и начальником стана. Служение это было нелегкое: язычники относились к миссионерам враждебно, условия жизни были физически трудные, иногда и хлеба не достанешь; климат суровый; а больше всего тут вредил святому делу "ангел сатанин", о коем говорил апостол Павел: "да ми пакости деет".

Однажды стан отца Иннокентия остановился на границе языческого поселка. У миссионеров не было пищи. Сам отец начальник пошел с мешком к одному из жителей, прося хоть продать муки или хлеба. Но тот отговорится бедностью и указал на богатого шамана (местного жреца). Отец Иннокентий и пошел к нему, прося хлеба "Христа ради". Тот встретил его недружелюбно, но сделал вид, что хочет дать муки. Пришли к амбару. Шаман приказал раскрыть мешок. И, взяв одну щепоть муки, сказал с насмешкой:

- Вот тебе Христа ради!

Не смутился Христов ученик. Истово перекрестившись, он упал с благодарностью шаману в ноги и сказал:

- Да спасет тебя за твой дар Христос Господь!

Жрец так был поражен смирением монаха, что тут же просил научить его вере христианской и без долгих проповедей крестился сам со всем поселком.

Мало-помалу отца миссионера возвышали в чинах - и наконец возвели его в сан епископа Благовещенского. Не по его смиренной душе, привыкшей служить, а не повелевать, было новое послушание. И он начал просить освободить его от высокого положения и отпустить на покой, куда-нибудь в монастырь. Вероятно, и года уже незаметно подходили к старости. Справедлива русская пословица: "Не так скоро дело делается, как скоро сказка сказывается". Время у всех течет быстро и незаметно несет нас к общему концу - к смерти. Но можно без колебания предполагать, что наряду с внешней миссионерской деятельностью, росла и его внутренняя, собственная духовная жизнь: молитвенный дух, живое благодатное общение с Богом, стремление отдаться всецело Господу. И возможно, что епископ Иннокентий, отчасти прикрываясь своей старостью и "неспособностью" к управлению, стремился теперь отдаться больше созерцательной жизни и спасению своей души. Ведь один Бог да дух человека знают, что было и есть в человеке! Священный Синод назначил его сначала в Алатырский Троицкий монастырь (Симбирской губернии), потом он был переведен на юг, в Крым, настоятелем Херсонесского монастыря, возле города Севастополя. Этот монастырь был создан на месте крещения святого князя Владимира. Епископ Иннокентий управлял им около четырех лет, затем был перемещен настоятелем в Свияжский монастырь Казанской губернии. А оттуда снова был возвращен в Херсонес в 1909 году. Здесь мне и пришлось встретить его. Еще будучи студентом академии, я посещал его. А потом, рукоположенный в викария Севастопольского, сделался его преемником по управлению монастырем; он же ушел совсем на покой, удалившись в особый домик, возле колоссального собора, построенного над остатками стен древнего храма, где, по преданию, крестился князь Владимир"1.

Нам хотелось бы добавить от себя, что "колоссальный собор" Севастополя отчасти похож на Скорбященский собор в Свияжске, относящийся к Иоанно-Предтеченскому монастырю. Оба огромных храма так или иначе связаны с жизнью и деятельностью святителя Иннокентия. Скорбященский собор в Свияжске был освящён 24 сентября (7 октября) 1906 года архиепископом Казанским Димитрием, но при участии епископа Иннокентия, как настоятеля соседнего монастыря. Можно сказать, что этот собор - один из памятников пребывания великого святого на свияжской земле.

Итак, лишь 3 года настоятельствовал уже знаменитый к тому времени миссионер и подвижник святитель Иннокентий в Свияжском монастыре. Но и эти три года, разумеется - неотъемлемая часть летописи монастыря. Как в соборе Тверских святых чтут Казанского Чудотворца свт. Варсонофия (ибо было время, когда он святительствовал в Твери), так и мы вправе считать одного из Крымских святых свт. Иннокентия тоже в некоторой степени своим.

Кстати, в новой истории Свияжского Успенского монастыря до святого владыки Иннокентия был настоятелем (причем шестнадцать(!) лет: с 1883 по 1899 гг.) еще один знаменитый миссионер, только не в архиерейском сане - архимандрит Вениамин1. Он проходил послушание в нашем монастыре в середине XIX в., а с 1863 по 1883 гг. ровно 20 лет провел в Сибирской миссии, после чего вернулся в Свияжский монастырь уже настоятелем2. Так свияжская "школа" воспитала будущего выдающегося подвижника.

Как видим, жизнь нашего монастыря в последние десятилетия перед революцией освящена пребыванием как канонизированных, так и пока еще официально не канонизированных подвижников.

Совсем недавно был прославлен в лике общероссийских святых последний настоятель многострадальной обители - священномученик епископ Амвросий (Гудко). Мученичество - особый чин святости. Так получилось, что в древней истории (и предыстории) Свияжского Успенского монастыря не было "своих" мучеников, в отличие, например, от монастыря Зилантова (мученик Иоанн Казанский, †1529 г.) или упраздненного в XVIII веке Успенского Болгарского (мученик Авраамий Болгарский, †1229 г.). Про нашу обитель прежде нельзя было сказать, что она основана на святой крови.

Но XX век, со своими чудовищными революционными катаклизмами, "исправил" это. Судьба острова Свияжск стала очень похожей на судьбу Соловков. Но первым, кто принял здесь мученическую смерть за Христа, стал именно святитель Амвросий. Он был убит 9 августа 1918 г. (нов. стиль) - ровно за месяц до свв.новомучеников Зилантовских и за 12 лет до новомучеников Раифских. Он стал, таким образом, не только первомучеником свияжским, но и первомучеником для всей Казанской епархии.

Да и во всей России первомученик новой эпохи святитель Киевский Владимир (Богоявленский) был убит большевиками лишь на полгода раньше.

Известна стала кончина за Христа владыки Амвросия далеко за пределами нашей епархии. Замечательный русский православный писатель первой половины XX века Никифоров-Волгин в своей небольшой повести "Дорожный посох" упоминает о нем: "Мне вспомнились муки, которые претерпели Христа ради соратники мои. <...> В Свияжске епископа Амвросия привязали к хвосту бешеной лошади"1.

Обстоятельное же жизнеописание священномученика Амвросия Свияжского было составлено лишь несколько лет назад, незадолго до канонизации, историком А.Журавским:

"Епископ Амвросий (Гудко) Сарапульский, второй викарий Вятской епархии, отличаясь горячим характером и резкой бесстрашной прямотой, имел столкновения со светскими властями, за обличение в церковной проповеди злоупотреблений губернской администрации, был уволен на покой в 1917 году и поселен в Свияжском монастыре Казанской епархии, где его и застала революция. В сильных проповедях у раки святителя Германа Владыка призывал свою паству не радоваться безбожию, молиться за заключенного императора и не верить революционной лжи. Косились на "дерзкого" архиерея комиссары Временного правительства, злились позже и первые большевистские комиссары, но популярность этого простого, грубоватого архипастыря долго не позволяла поднять на него руку.

Епископ Амвросий (в миру - Василий Гудко) родился 28 декабря 1867 года в Люблинской губернии. В 1893 году он окончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию, принял монашество и 30 апреля 1904 года был хиротонисан во епископа Кременецкого, викария Волынской епархии. С 24 февраля 1909 года епископ Амвросий был перемещен на Балтскую викарную кафедру Подольской епархии, а с 14 февраля 1914 года стал викарием Вятской епархии. 5 октября 1916 года Государь Император утвердил доклад Св.Синода о наименовании Преосвященного Амвросия, викария Вятской епархии, епископом Сарапульским и Елабужским1".

Особое внимание А.Журавский уделяет первому суду революционного трибунала над владыкой Амвросием в марте 1918 г.: ведь "это было одно из первых в России судебных дел, где главным обвиняемым был православный архиерей"2. Явление на тот момент настолько новое, что тогда же, в 1918 г., адвокат А.П.Эрахтин издает воспоминания "Суд над епископом Амвросием (из рассказа защитника)"3.

Но еще более потрясающим (вспоминая последующие процессы над архиереями и священниками, которые заканчивались совершенно иначе) и поистине историческим стало то, что трибунал оправдал владыку Амвросия. Оправдательный приговор на подобных судилищах - это какое-то совершенное чудо Божие. Промысел Божий устроил все ровно так, что убийцам Священномученика даже формально, даже чисто юридически не на что было сослаться. Так Пилат произнес о Христе: "Я не нахожу в Нем никакой вины" (Ин.19;4), но толпа все-таки продолжала кричать: "Распни Его!" Так Царственный новомученик Николай II со всей семьей был убит без суда (даже с точки зрения законов новой власти, гласно осудить его было не за что).

Так и мученическая кончина 51-летнего епископа Амвросия не связана с судом или хоть какой бы то ни было, хотя бы даже формальной законностью. Сам он, несмотря на оправдание суда, прекрасно понимал, что все же раньше или позже с ним непременно расправятся. По-христиански он заранее принял это: "Мы должны радоваться, что Господь привел нас жить в такое время, когда мы можем за Него пострадать. Каждый из нас грешит всю жизнь, а краткое страдание и венец мученичества искупят грехи и дадут вечное блаженство, которого никакие чекисты не смогут отнять"1. Эти поразительные по силе слова он оставил в одном частном письме за считанные дни до того, как его схватили.

Исследовав документы, А.Журавский приходит к выводу: "О дате и обстоятельствах зверского убийства Преосвященного Амвросия сохранились довольно противоречивые сведения, излагаемые в трех версиях. Точно известно лишь одно, что это страшное злодеяние свершилось 27 июля по ст.ст. 1918 г. Из рапорта, представленного благочинным 2-го округа монастырей игуменом Феодосием Преосвященному Анатолию, епископу Чистопольскому2, следует, что 26 июля ст.ст. 1918 года в Свияжский Успенский монастырь прибыли красноармейцы, чтобы реквизировать хлебные запасы. Епископ Амвросий вышел к солдатам (видимо, протестуя против сего очередного насилия) и был (около 4 часов пополудни) арестован. "Владыку отвели к городскому собору, около которого, подождав полчаса, повезли его на станцию Свияжск. Здесь, в вагоне, Преосвященный Амвросий и ночевал. 27-го в 7 часов утра Владыку вывели близ станции в поле, где, по рассказам очевидцев, Преосвященный стоял на коленях и с воздетыми руками молился Богу, пока рыли для него неглубокую могилу. Потом последовали выстрелы. Владыку стащили в яму и присыпали землей. О смерти Епископа Амвросия устно сообщила очевидица Александра Филиппова Ваняшина, жившая близ станции, на задах огорода которой и находится в поле могила Преосв. Амвросия".

По другому свидетельству, предложенному в своей книге Михаилом Польским3, когда из Свияжска ушел отряд белочехов под предводительством полковника Каппеля, то в город ворвались части Красной армии, возглавляемые Троцким. Владыку Амвросия, бесстрашного в своем исповедничестве (как и о.Константина Далматова), Троцкий приказал расстрелять. Владыку арестовали в родной обители и вывезли вместе с келейником Иовом на станцию Тюрлема Московско-Казанской жел.дороги. Там, из штаба 5-й армии, стоявшего в вагонах поезда Троцкого, Владыку вывели в поле, а келейника отпустили, запретив ему следовать за своим любимым Епископом. Через несколько часов, келейник нашел в еще нескошенном поле тело Владыки Амвросия, брошенное лицом вниз, проткнутое штыком в спину насквозь с вывернутыми при жизни обеими руками. Верный келейник похоронил Владыку на месте его мученической кончины и в продолжение 12 лет платил крестьянину, владельцу поля, чтобы тот не трогал поле поблизости того места, где покоилось на небольшой глубине тело священномученика. Место погребения, во избежание неприятностей со стороны большевиков, было известно лишь очень немногим.

В 1930 году земля отошла к колхозу. После свидетелю этого рассказа не удалось установить судьбу безвестной могилы, но среди разосланных по тюрьмам монашествующих Казанской епархии и местных крестьян сохранилась память о бесстрашном архипастыре и вера, что Господь прославит Своего священномученика.

По рассказу жителей острова Свияжска (одна из них, по собственному утверждению, была сама очевидицей этих событий), Преосвященнейшего Амвросия перед смертью подвергли страшному истязанию: 51-летнего епископа привязали к хвосту лошади и пустили лошадь по острову, а после окровавленного, но еще живого Владыку пристрелили где-то за городом"1.

Таким образом, мощи новомученика от нас сокрыты. В соборе возрожденного монастыря хранится лишь икона св. Амвросия Свияжского, она выставлена у правого столпа, параллельно мощам Святителя Германа, находящимся у левого. Мы в обители особо чтим его святую память и честные страдания.

Так святые уже не древней, а новой эпохи вновь прославили монастырь. Поистине, экономический упадок обители сочетался с самым настоящим расцветом и обновлением духовной жизни в XIX - начале XX вв.

§ 4 Строительные процессы в монастыре в период конца XVIII - начала XX вв.

Есть два типа монастырских архитектурных ансамблей: сформировавшиеся в основном в древнее время (условно - в допетровскую эпоху) и в новое время (кон. XVIII - нач. XX вв.). В Казанской епархии, по понятным причинам, нет ни одной обители старше середины XVI века, но еще меньше тех, которые даже будучи основаны в XVI веке, сохранили ансамбли того времени. До революции в нашем краю было два наиболее противоположных по своему типу великих монастырских ансамбля: Свияжского Успенского и Казанского Богородицкого монастырей. Оба - первоклассные, оба занимали большую территорию (ок. 4 га, что в 2-3 раза крупнее большинства других монастырских ансамблей), оба основаны в XVI веке - в 1555 и 1579 гг. соответственно, что составляет совсем небольшую хронологическую разницу. О сходстве колоколен двух этих обителей уже упоминалось в I главе. Но на этом сходство кончается.

"Золотой век" Казанского Богородицкого монастыря - именно век XIX. Весь предшествующий период - лишь предыстория к нему. Ансамбль построен как единое целое в стиле классицизма в течение первой трети XIX века: Богородицкий собор, Никольский собор, все главные корпуса, ограда с замечательными парадными воротами... А все, что было прежде (колокольня и крошечная Софийская церковь) буквально растворилось в новом ансамбле. Это был монастырь "регулярной" планировки, подобный, например, Александро-Невской лавре.

Полная противоположность - ансамбль Свияжского Успенского. В нем, наоборот, все, что было построено после, органично "растворилось" в прежнем ансамбле XVI - XVIII вв. и практически, даже не изменило его (конечно, изменились детали, но "архитектурная душа" осталась прежней). Какой была планировка, такой она и осталась. Это уже подобие не Александро-Невской, а, скорее, Троице-Сергиевой лавры. В ней тоже любые позднейшие постройки не меняли "душу ансамбля" (так что сейчас кажется, будто они стояли в ней всегда).

Такими размышлениями мы решили начать рассказ о строительстве в Свияжском Успенском монастыре в конце XVIII - начале XX вв. Значение того, что было построено или отреставрировано в этот период, можно назвать не столько самостоятельным, сколько тесно связанным со всем, что было "явлено на свет Божий" зодчими периода предыдущего. Никакого грандиозного строительства в XIX - нач. XX вв. И это хорошо! Тем меньше исказился замечательный ансамбль.

Очень "консервативный" в этом плане характер свияжского строительства объяснялся, конечно же, в первую очередь, отсутствием средств на большие новые постройки, но в историко-культурном плане этот, вроде бы, негативный фактор (относительная бедность) стал позитивным: ведь это прекрасно для уникального в масштабах России ансамбля, в который почти ничего нового не вносилось, ничего нового в нем не строилось.

Впрочем, оговорка "почти" - не случайна, иначе, пожалуй, не о чем было бы в этом параграфе писать. Между тем, данный период очень интересен и про него никак нельзя сказать, что он ничего не дал для монастыря. Характеризуя постройки, постоянно надо иметь в виду уже отмеченный феномен - то, что они вписывались в сложивший ансамбль.

Из построек, в первую очередь, необходимо отметить Германовский храм при главном братском корпусе - 1799 года. Его соорудили после разборки одноименного - Германовского - придела при Успенском соборе2. Монастырь, основанный свт. Германом, в любом случае (то есть при любых обстоятельствах и при любых хозяйственных кризисах), должен был иметь посвященный ему престол. Интересно опять-таки отметить, что даже от этого ансамбль практически не изменился - ведь новый храм встроили в уже существовавший корпус рубежа XVII - XVIII вв. Корпус в результате лишь чуть-чуть вытянулся на восток и получил с этой стороны алтарное храмовое завершение.

Можно выделить 3 этапа создания небольшого и, казалось бы, очень простого храма:

1 этап - 1799 г.: собственно постройка и освящение.

2 этап - первая четверть XIX в.: надстройка стен храма до высоты корпуса (до этого они были даже чуть ниже) и замена свода, который вместо резко выделявшегося пирамидального стал более плавным - куполообразным3.

3 этап - середина XIX в.: увеличение храма и окончательное формирование его интерьера за счет разборки примыкавших к нему келий (на средства Н.И.Саврасовой). Размеры стали: 8 саженей 2 аршина на 4 сажени4 (примерно 18,5 на 8,5 м).

Для домового храма Германовский был довольно велик. В высоту он, по старинным фотографиям, вдвое превосходил братский корпус за счет куполообразного свода, занимавшего ровно половину его высоты. Сейчас вместо той высотной доминанты остался лишь остов церкви - голые стены без крыши и с пустыми глазницами. Но любой специалист и сейчас с первого взгляда определит, что тут был храм.

Архитектурно-планировочную роль этот храм, несмотря на свои скромные размеры и встроенность в келейный корпус, играл довольно значимую: один из двух храмов вдоль южной стены монастыря - на пару с надвратным Вознесенским, с которым они почти симметрично окаймляли длиннейший братский корпус. А сторона эта была главная, так как выходила на центральную городскую улицу Свияжска. Недаром именно здесь находились Святые врата. Сейчас, с утратой в советское время обеих церквей, южная сторона монастырского периметра выглядит снаружи как глухая стена, за которой виднеются развалины - ансамбль сильно обеднел.

Кстати, и история постройки самой стены (как с южной, так и с других сторон) достаточно интересна - она позволяет проследить важную тенденцию, характерную далеко не только для Свияжского Успенского монастыря.

Исторически вопрос о построении ограды той или иной обители вовсе не так прост, как кажется. За исключением мощных древних монастырских крепостей, стены которых относились к глубокому средневековью и были рассчитаны на долгую осаду (Троице-Сергиева лавра, Соловецкий, Кирилло-Белозерский, Иосифо-Волоколамский, Пафнутьев Боровский и др. монастыри), остальные обители обладали стенами, хотя по виду и "крепостными", но, в сущности, декоративными и не имевшими оборонительного значения. Их бойницы, поставленные слишком близко друг к другу, не были по-настоящему рассчитаны на стрельбу; галерея-гульбище за ними часто вообще отсутствовала (лучникам или пищальникам не на чем было бы стоять за бойницами); башенки или, как их еще называли - "пирги", если и имелись, то либо вовсе не имели бойниц, либо те выполняли лишь украшательную функцию, в дополнение к кирпичным узорам.

В нашем краю, надо сказать, совсем не являлись крепостями ни Зилантов, ни Кизический, ни Казанский Богородицкий монастыри. Лишь Раифская пустынь в лесу была некоторое время рассчитана на отражение нападения небольшой шайки разбойников или соседей-язычников. Городские же монастыри, к которым относился и Свияжский, вовсе не могли иметь никакого оборонительного значения. Их стены лишь отгораживали территорию обители от городских улиц - молитвенно-горнее от внешнего суетного. И появились эти стены почти везде относительно поздно, на месте былых деревянных заборов. Хотя по внешнему своему виду имитировали средневековье. И имитировали удачно. Так, большая часть несохранившихся стен Кизического монастыря была построена тоже в XIX в. (хотя включила в себя фрагменты конца XVII в.); Казанского Богородицкого монастыря - в 1809 г.; Зилантова - в 1822 г. Итак, практически везде перед нами - XIX век. Так же, как, например, стены знаменитой Оптиной пустыни под Козельском. Это говорит о тенденции общероссийской. А вид везде получался вполне древний, "кремлевский".

Никто не станет спорить, что и белокаменный Свияжский Успенский монастырь внешне похож на настоящий кремль. Особенно, при взгляде от подножия крутой горы. Высота его стен колеблется в разных местах от 4 до 7 м (у Казанского Кремля тоже есть участки стены 7-метровой высоты). Но описи XVI - XVII веков ничего не говорят нам об этих относительно внушительных стенах. Ограда, по этим описям, тогда везде указывается как деревянная.

Первая каменная (вернее кирпичная) стена появилась лишь в XVIII веке. И длина ее, по описи 1741 г., составляла 146 саженей1 (около 311 м). Вероятно, она опоясывала лишь юго-западную часть территории современного монастыря: его внутренний двор сразу же за Святыми вратами - двор, на который выходят все его большие и малые здания.

От этой стены XVIII века сохранилась до нашего времени лишь угловая часть: юго-запад монастырского треугольника - от Святых врат до настоятельского корпуса. Видно, насколько эта ограда даже по виду и размерам отличается от остальных участков. Верх ее буквально усеян маленькими декоративными бойницами: так тесно поставленные бойницы, к тому же выходящие на главную городскую улицу (откуда трудно представить себе какое-либо воинское нападение), могут быть только стилизованным под древность украшением. Ниже их - пояс других украшений: крошечных четырехугольных ниш "под изразцы" (в §8 I главы подобные ниши описывались у стоящего рядом Вознесенского храма). Строительство стены было так тесно связано с данным храмом, что, примыкая к нему, она даже пошла вверх под углом в 45^о. Сейчас, когда сам храм разрушен, этот примыкающий наклон стены (ныне он обрывается в воздухе) остался. Это явственно свидетельствует, что стена была построена позже Вознесенского храма (уже ориентируясь на него), т.е. после рубежа XVII - XVIII вв. Даже, если бы не осталось свидетельств в описях, мы могли хотя бы по одному этому наклону стены уверенно судить, что данная ограда - XVIII века, но никак не старше.

XIX век, строительные процессы которого характеризуются в этом параграфе, принес существенное расширение территории монастыря. Не новые соборы, не новые большие сооружения, а именно новая ограда стала главным выражением этого расширения. Того самого расширения, которое опровергает представление о совсем уж грандиозном упадке монастыря в XIX веке.

Но почему же основные усилия строителей направляются именно на сооружение почти километровой кирпичной стены в два человеческих роста высотой. Почему? Об этом мы ещё порассуждаем далее.

Если в XVIII веке вся стена составляла 146 саженей, то в XIX веке 146 саженям (? 311 м) равнялась одна только западная сторона; северная имела длину 106,5 саж. (? 227 м); восточная - 130 саж. (? 277 м); южная - 104,5 саж. (? 222,5 м)1. Таким образом, весь периметр ограды получился около 1 км! Это вполне сопоставимо с размерами Троице-Сергиевой лавры (ок. 1,5 км стены)2 или таких грандиозных монастырских крепостей как Кирилло-Белозерская (ок. 1,3 км)3 или Спасо-Евфимиева Суздальская (ок. 1,2 км)4. Таких больших и богатых монастырских ансамблей было не так уж много по всей России. Но здесь надо четко представлять, что свияжская ограда XIX века была уже совсем не крепостью, а, скорее, высоким кирпичным забором с периодически встречающимися мощными подпорами.

Не была она и особенно прочной, так как уже к 1850 г., согласно архивным данным (доклад Высокопреосвященному Архиепископу Владимиру), планировалось починить ее от образовавшихся трещин и полностью выбелить известью5. Тогда же проделали новые ворота около колодца свт. Германа - для удобства проезда городских людей за водой (как отмечалось в документе, "до этого ходили и проезжали <...> около холодного собора, что весьма неприлично" - как значится в докладе)6.

Периметр стены получился в плане точно как Московский Кремль в миниатюре - неправильный треугольник, который у наблюдателя создает иллюзию четырехугольника. Большие пустые пространства внутри использовались и используются ныне под кладбище и огороды - к северу и востоку от собора. В целом, по густоте застройки свияжский Успенский ансамбль многократно уступает примерно равному ему по площади, но очень плотно заставленному корпусами, соседнему Иоанно-Предтеченскому монастырю. Там можно проследить "всплеск строительства" жилых корпусов именно в XIX - нач. XX вв. Здесь же длинная стена была единственным, чем в плане строительства примечателен период XIX века. Да и неудивительно: около 20 монахов и послушников жили здесь, накануне революции, и почти 400 монахинь и послушниц там1 - эта разница чего-нибудь да стоит. Она выразилась и в облике ансамбля: в количестве и размерах жилых корпусов. Стена же и здесь, и там была похожей по облику и по высоте.

Что же означали эти стены в XIX веке, возводимые повсеместно, почти во всех обителях России, где их раньше не было? От кого защищали эти странные крепости? Что и от чего они были призваны отделить? Дух мирской от мира горнего. Дух мирской стал главным бичом Нового времени. Если в Средние века некоторые монастыри выдерживали порой осаду внешних врагов, то в Новое время чувство абсолютной физической безопасности сочеталось с нараставшим чувством тревоги, приближения чего-то страшного и зловещего в судьбе страны и Православия в целом... от чего, конечно, не спасут никакие внешние стены. Но, думается, само строение этих стен было знаком-символом: "Имеющий глаза да видит". Перед революцией многие монастыри России стали подобны крепостям. И это не объяснишь одним только декоративным предназначением новых стен. Да, они имели декоративную функцию. И в то же время они, такие красивые и уютные, являлись одновременно и знаком беды.

Едва ли даже те, кто их строили, это осознавали. Но преп. Серафим Саровский именно такое значение придавал "канавке Царицы Небесной" вокруг Дивеевской обители - значение невидимой стены. Значит, в разных монастырях России в XIX - нач. XX вв. были стены видимые и невидимые. Внешняя абсурдность и якобы "никчемность" их строительства не мешала тратить на них многие и многие тысячи рублей. А сейчас мы любуемся ими, сами не осознавая почему. Из символа тревоги они вновь превратились просто в замечательные памятники архитектуры, без которых сложно представить себе ту или иную обитель.

Итак, завершая параграф о строительстве конца XVIII - начала XX вв., можно отметить лишь 2 основных "дополнения" к древнему ансамблю: Германовский храм и кирпичную ограду. Совсем другое дело, если речь идет не о строительстве, а о ремонте старого. Здесь было сделано в рассматриваемый период очень много.

§ 5 Феномен преобладания ремонта над строительством в XIX - начале XX вв.

"Ремонт", "обновление" и "реставрация" - понятия, на первый взгляд, настолько схожие, что кажутся почти синонимами. На самом деле между ними огромное различие: по сути они обозначают принципиально разные явления, присущие разным историческим эпохам.

Ремонт - наиболее общее понятие. Восстановление чего бы то ни было, что обветшало, называли ремонтом всегда - хоть 1000 лет назад, хоть в наше время.

"Обновление" (или, как ещё писали в документах и книгах, "поновление") - понятие достаточно устаревшее: так называли до начала XX века то, что было почти полностью противоположно профессиональной реставрации. Замена старого новым (насколько это возможно при ремонте) - вот что такое "обновление". То есть при ремонте храма старались не восстановить максимально его прежний облик, а, напротив, старательно создавали новое "благолепие": новый декор, более соответствующий новой эпохе; новый европеизированный, стиль икон и стенописи (речь идет об "обновлениях" XVIII - XIX вв.); новые, более богатые оклады, киоты, паникадила и т.д. Все приспосабливалось к новым понятиям о красоте (не грешно даже будет назвать это светским словом "мода"), а также к практическим нуждам богослужения: храмы при "обновлении", как правило, старались расширить.

Реставрация же - явление исторически наиболее позднее, а практически - наиболее сложное. Эпоха XIX - начала XX вв., подарила нам его: еще веке в XVIII оно было совершенно немыслимо, в XX же стало чем-то само собой разумеющимся.

Эпоха XIX - начала ХХ века просто исключительно интересна для исследователей именно как пограничная в этом плане, т.е. сочетающая в себе и прежние, привычные, принципы "обновления", и новые, нарождающиеся традиции профессиональной реставрации. Свияжский Успенский монастырь в сфере подобного исследования совершенно незаменим как уникальный пример - можно сказать, ярчайшая иллюстрация - сочетания того и другого принципа.

Ветхость требовала скорейшего и более простого в техническом плане "обновления", древность же и пробуждающееся сознание ее исторической ценности - ставили задачу максимально возможного сохранения прежнего, его консервации. Перед более молодыми и менее знаменитыми монастырями подобная проблема стояла не так остро. Можно даже сказать, что в XIX веке она была присуща лишь очень ограниченному кругу древнейших обителей России, и к этому небольшому числу относился Свияжский Успенский монастырь.

Уже рассмотренные в предыдущей главе две "жемчужины" - Успенский собор с фресками и Никольский храм с колокольней, - собственно, они и создали ту проблему реставрации, которая стала поистине главным содержанием всей культурной истории Свияжска XIX - начала XX вв.

К середине XIX в. Успенскому собору насчитывалось уже 300 лет. По тем временам, это был даже слишком большой срок: многие куда более молодые соборы в России сносили "за ветхостью и теснотой", предпочитая не замечать их историческую ценность и возводя на их месте грандиозный новострой.

В Свияжском монастыре в XIX - начале XX вв., как уже отмечалось, не было денег на масштабное строительство. Как ни парадоксально, отчасти именно это сыграло положительную роль в сохранении древнего ансамбля.

Примечательным фактором оказалась и уникальная кладка Успенского собора: пожалуй, на все Среднее Поволжье таких замечательных по прочности конструкции каменных (именно каменных, а не кирпичных!) храмов XVI века было 3: Благовещенский кафедральный в Казани, Рождества Богородицы городской в Свияжске (не сохранился) и Успенский монастырский в Свияжске. Поэтому, даже спустя века, "ветхим" его можно было назвать, по тогдашней терминологии, лишь в смысле - "древний", но не в смысле - "пришедший в аварийное состояние". Относительная теснота собора также не стала помехой: братия монастыря, как уже отмечалось выше, всегда была довольно малочисленной. Монастырь не нуждался в постройке нового огромного собора, как соседний Иоанно-Предтеченский женский (где на рубеже XIX - XX вв. было 300-400 сестер), даже если бы деньги на такую постройку у него имелись. Отчасти же проблема тесноты была решена еще в XVII веке за счет пристройки трапезной. XIX век ознаменовался пристройкой большого главного крыльца со шлемовидным куполом (1857 г.)1. Это было единственное наружное изменение в облике собора в рассматриваемую эпоху, которое можно в некоторой степени отнести к "обновлениям".

Проблема, таким образом, была связана не с внешним обликом собора и его конструкцией, а с его интерьером, а если еще точнее - главным образом, с древней и уникальной стенописью. Здесь вопрос: реставрация или "поновление" - встал в XIX веке с особой остротой. Причем, с такой, какой еще не знала вся история Свияжска. Впервые пришлось оценивать древнее наследие, и это совсем не риторическое выражение. Оценка, действительно, должна была состояться и решить судьбу древних фресок: они чего-нибудь да стоят, зачем-то да нужны? Или лучше все замалевать в новом стиле? Причем, если вопрос о ценности фресок решался для них положительно, то тут же автоматически вставал другой вопрос: как же их лучше сохранить?

Мнения были разные, даже среди самих настоятелей монастыря, довольно часто сменявшихся. Поэтому, если бы не вмешательство извне, со стороны самого Св.Синода, неизвестно как бы в конце концов решился вопрос на местном уровне. В какой-то степени, с некоторыми оговорками, можно сказать, что здесь шла такая же острая духовная борьба, как в Серафимо-Дивеевской обители в те же годы, только по разным поводам. Там, из-за интриг И.Толстошеева с остротой встал вопрос о "наследии" преп. Серафима - разумеется, духовном; здесь - о наследии мастеров школы преп. Андрея Рублева. Как в Дивеево проблема не решилась на местном уровне, а потребовала в конце концов вмешательства самого Государя, так и здесь лишь поистине исторический документ Синода от 10 февраля 1861 г. спас древние фрески. Это - один из самых драматических моментов в истории Свияжского монастыря.

Сюжет его таков. Настоятель монастыря (в 1856 - 1862 гг.) архиепископ Евлампий, присланный из Тобольска, предлагал полностью переписать свияжские соборные фрески и 27 апреля 1859 г. обратился по этому поводу с "доношением" к Синоду1. Но уже в ответе Святейшего Синода 10 февраля 1861 г. было впервые в истории отмечено особое значение этих древних фресок, их полное соответствие канонам, а владыке Евлампию запрещено их искажать2, что и спасло уникальную роспись от уничтожения. У владыки Евлампия существовал уже целый готовый проект "обновления" живописи собора, с четко расписанными сюжетами1. К счастью, теперь этот проект пришлось полностью отбросить. Как бы ни красива и "благолепна" была новая живопись, она стала бы живописью второй половины XIX в. со всеми ее традиционными, "растиражированными" в тысячах и тысячах церквах России приемами, тогда как свияжские фрески XVI в. - единственные и неповторимые в своем роде.

Теперь, после 1861 г., им не грозило уже полное и сознательное уничтожение - грозила лишь возможная неумелая реставрация от недостаточной квалификации специалистов (если вообще для XIX века уместно говорить о специалистах-реставраторах - профессии тогда совершенно новой). Здесь даже дипломированные столичные художники могли помочь лишь отчасти.

В 60-х годах XIX века фрески в нижних поясах все же были частично переписаны масляными красками2 - ныне это как раз те "белые пятна" по низу соборного интерьера, где не сохранилось уже ничего: ни стенописи XVI, ни стенописи XIX века. Глядя на них, понимаешь, какая трагедия постигла бы уже не узкий пояс над полом, а весь собор, воплотись в жизнь весь замысел, справедливо отвергнутый Синодом.

1899 г. - год первой настоящей реставрации свияжских фресок, событие историческое и открывшее новую эпоху в их существовании3. Реставрацию осуществляли в течение нескольких месяцев (до 1900 г.) художники Чириков и Сафонов. Первый был рекомендован самим великим князем Сергеем Александровичем4 (в то время московским генерал-губернатором, что немаловажно, так как именно Москва уже тогда была центром исторически-реставраторских работ в России, а решение о направлении реставраторов в Свияжск принимало Императорское Московское археологическое общество). Видимо, поэтому протоиерей А.Яблоков, писавший всего несколько лет спустя историю Свияжского монастыря, отмечает среди присланных специалистов лишь Чирикова. Напротив, в позднейших путеводителях отмечают чаще Н.Сафонова, даже не упоминая Чирикова (см. книгу М.В.Фехнер)1. Н.Сафонов был профессиональный художник, а не реставратор; для Поволжского края он известен тем, что расписывал заново Благовещенский собор Казанского кремля, но там все было проделано в технике масляных красок, здесь же речь шла о фресках (работе по сырой штукатурке). Поэтому нужен был, так сказать, надзор специалиста - не художника, а историка и искусствоведа, - и таким был официально утвержден профессор Казанского Университета В.Айналов2. Благодаря этому вскоре вышла в свет первая книга о свияжских фресках - ее написал по результатам исследования и реставрации сам Айналов3.

6500 рублей стоила эта первая в истории Свияжска (да и не только Свияжска) профессиональная реставрация, причем благочестивый жертвователь "пожелал остаться неизвестным"4.

По-разному - даже очень по-разному! - оценивали впоследствии специалисты эту реставрацию. Сам официальный наблюдатель Айналов написал, что "содержание стиля и в большой мере колорит древней фресковой живописи удержан реставратором"5.

Напротив, Б.П.Денике в 1914 г. утверждал, что "передача стиля и колорита лишь приблизительная"6. Очень критически оценивали все сделанное в 1899 - 1900 гг. советские реставраторы, работавшие с 1950-х гг. в Успенском соборе. Многое им пришлось исправлять, счищать. Но никто не спорит, что реставрация конца XIX века была первым - и в этом смысле уникальным и историческим, - опытом, который, при всех неизбежных ошибках и недостатках, оказался несравненно лучше всех прежних (к счастью, не реализованных) проектов "обновлений".

Другие изменения в соборе в те же годы можно назвать просто техническим ремонтом, не имевшим касательства к историко-культурной составляющей. Просто шла обычная жизнь монастыря со своими нуждами, общими для всех обителей. Так, в 1894 г. было проведено калориферное отопление собора на 3000 рублей1. Примечательно, что эта технически весьма сложная процедура стоила, как видим, в два с лишним раза меньше реставрации живописи. А между тем, всякий, хоть немного знакомый с монастырской жизнью, поймет, насколько важным было это мероприятие. Собор из "холодного", "летнего" стал "теплым", приспособленным для круглогодичного богослужения. (Сейчас, в возрождаемой обители, именно из-за разрушения той самой системы отопления, в зимний сезон невозможно вести службы в Успенском соборе, а его уникальные фрески каждый год подвергаются жесточайшему "испытанию на прочность" из-за резкого перепада температур). Так начинаешь понимать, что большое и малое, "высокое" и "обыденное" равно важны в конкретной жизни - и их даже трудно разделять.

И еще много "малого и обыденного" было сделано в монастыре за период XIX века в плане ремонта самых разных зданий. Преобладание ремонта над строительством нового - особенность любого монастыря, хотя и переживающего спад уровня доходов, но все же обладающего достаточными средствами для этого ремонта (показатель опять-таки лишь частичного, а не полного упадка обители).

Вот сколько "малых и обыденных" починок было запланировано, например, в одном только 1850 г. (и позже успешно осуществлено):

1) Укрепить южную стену трапезной (Никольской церкви), давшую трещины из-за тяжести ветхих сводов2.

Накануне, в 1849 г., согласно тому же докладу 1850 года3, сами своды трапезной пришлось разобрать и заменить кирпичными.

(Все эти архивные данные середины XIX в. говорят о том, что замечательная Никольская церковь, ровесница Успенского собора, обветшала значительно сильнее, чем собор, и переделки в ней были уже неизбежны. Огромные пирамидальные подпоры с южной стороны трапезной, которые сразу бросаются в глаза сейчас всякому входящему в монастырь - очевидно, следы того ремонта).

2) В келье свт. Германа окна заложить кирпичом - также для укрепления - внешней стены.

3) Проделать новые ворота около колодца "для удобства проезда городских людей за водой".

4) Стену-ограду починить от трещин и выбелить известью1.

Все эти починки подрядился сделать крестьянин Алексей Михайлов с двумя помощниками. Работал он с 1 мая по 16 сентября того же года, но в сентябре умер от болезни (контракт был заключен до 6 октября, так что большую часть перед смертью мастер успел сделать)2.

Архивные документы позволяют проследить и другие мелкие переделки, которые обычно не отмечены в книгах и путеводителях.

В 1861 - 1862 гг. была произведена постройка новых и ремонт старых печей во всех корпусах, а также побелка келий, в том числе в Архимандричьем корпусе3. Тогда же укреплен фундамент под алтарем Германовской церкви4. Тогда же произведен ремонт Святых врат под Вознесенской церковью и перестлан пол в их арке на сумму в 20 рублей5.

Сама Вознесенская церковь была капитально отремонтирована внутри еще в 40-х годах XIX века: в 1845 г. поставлен новый иконостас, а в 1849 г. произведена роспись стен на средства архиепископа Владимира6.

Более подробно "обновление" Вознесенской церкви в середине XIX века описывает прот. А.Яблоков1. Благотворительницей, на средства которой оно было произведено, стала, помимо самого архиепископа Владимира, г-жа Саврасова. В новом 1-ярусном иконостасе встали на своих местах иконы:

Вознесения Христова;

Св. князя Владимира;

мч. Мартирия;

мчц. Софии с дщерьми;

Почаевская икона Божией Матери [редкость для нашего края];

Тайной Вечери;

Воскресения Христова.

На северных и южных дверях иконостаса были изображены св. Мельхиседек и св. дьякон Стефан - редкий вариант, ибо чаще там изображаются Архангелы Михаил и Гавриил.

Сохранились древние иконы церкви (не в иконостасе)2:

Свт. Николая и свт. Германа с изображением Спаса наверху [редкое сочетание их на одном образе, но вполне уместное для монастыря, основанного одним из этих Святителей];

Похвалы Божией Матери - в серебряной ризе;

Иоанна Крестителя;

Свв. Гурия и Варсонофия (также со Спасом наверху, как и на первой из перечисленных икон).

В результате интерьер Вознесенской церкви получил окончательный, завершенный вид, в каковом и дошел до самого момента разрушения церкви. Капитальное "обновление" интерьера надвратного храма - одно из главных достижений строительно-ремонтной деятельности монастыря в XIX веке.

Другим важнейшим делом стало обновление Германовского храма. Он был даже повторно освящен 26 сентября 1844 г. (ст.стиля) уже во имя двух святых - свт. Германа и свт. Митрофания Воронежского1. По сути это "обновление" по своей капитальности означало создание нового храма, так сказать, лишь "из каркаса" старого. Освящение во имя свт. Митрофания Воронежского вполне объяснимо торжественным прославлением и открытием его мощей как раз незадолго до того, в 1832 году2: в XIX веке канонизация новых святых была делом единичным и потому всегда отзывалась в ближайшие же последующие годы по всей России созданием ряда храмов во имя этого святого.

Этапы постройки и перестройки Германовского храма (первое освящение - в 1799 году) были уже охарактеризованы в предыдущем параграфе, описывающем строительство. Здесь лишь описан (как и у Вознесенской церкви) сложившийся новый интерьер. Настенные росписи 1858 г3. А.Яблоков характеризует как живопись "западного письма"4, но, собственно, другой в XIX веке она вряд ли и могла бы быть. Сюжеты живописи (ныне утерянной в результате сильного разорения храма), согласно описания Яблокова5:

-- Новозаветная Троица - на плафоне, на своде;

-- Четыре Евангелиста по углам;

-- Вход Господень в Иерусалим - над входом в центральную часть храма;

В трапезной-притворе:

-- На восточной стене (то есть отделяющей притвор от центральной части) -

Новозаветная Троица;

Нагорная проповедь Христа

и проповедь Иоанна Крестителя о покаянии.

-- На потолке - Св. Крест.

-- По боковым стенам - Свв. Апостолы.

Трёхъярусный новый иконостас церкви (на средства все той же г-жи Н.И.Саврасовой) с витыми колоннами и резьбой был еще подробнее описан А.Яблоковым1. По его свидетельствам мы даже сумели условно воссоздать его чертеж:

1) Коронование Божией Матери; рядом - два резных изображения Ангелов, Иоанн Креститель и Казанский образ Божией Матери.

2) Икона Божией Матери Скорбящей [необычно то, что третий чин с ликами Апостолов обычно называется - Деисусный, и в центре его изображается, как правило, Христос, а не Божия Матерь].

3) Тайная Вечеря.

-- Царские Врата.

-- Северные двери с образом Архангела Михаила.

-- Рождество Христово.

-- Свт. Митрофаний Воронежский.

-- Божия Матерь.

Спаситель

-- свт. Герман

-- Успение Пресвятой Богородицы.

-- Южные двери с образом Архангела Гавриила.

Благодаря красоте узорного и резного иконостаса, благодаря дорогим ризам на некоторых иконах, интерьер небольшого Германо-Митрофановского храма выглядел после 1850-х гг. великолепно и даже роскошно. Никто из посетивших этот храм не смог бы сказать, будто монастырь переживает в эти десятилетия упадок.

Так же точно, по описаниям Яблокова1, удалось воссоздать в виде условного чертежа и новый иконостас древнего Никольского храма - тоже середины XIX в. и тоже трёхъярусный:

-- Спас Вседержитель.

-- Спас "Всевидящее Око".

-- Царские Врата.

-- Архидиакон Стефан.

-- Божия Матерь.

-- Спас "в облаках".

-- Свт. Николай ?храмовый образ?.

-- Свв. Гурий, Варсонофий и Герман.

Тогда же иконостас был вызолочен, а вся церковь расписана внутри "клеевой краской"1.

Из древних икон (не в иконостасе) в церкви сохранились образы2:

1) Св. Николая [1 аршин 13 вершков на 1 аршин 6 вершков, т.е. примерно 130 см на 1 м] - вероятно, современный самому основанию храма.

2) Черниговский образ Божией Матери - список 1722 г. с чудотворной иконы 1662 г. - художник Крещенский [крайняя редкость - сохранение имени иконописца]. Необходимо добавить, что у А.Яблокова присутствует небольшая неточность: Черниговский образ писан в 1658 г., а в 1662 г. лишь прославился чудом слезотечения1.

3) София-Премудрость [совсем не редкость для древнейших храмов Руси, но почти "раритет" для храмов позднейших, которые, в отличие от почти 1000-летних киевского и новгородского соборов, уже никогда больше не освящались во имя Софии-Премудрости].

Таким образом, подводя итоги параграфа, понятно, что из 4 храмов монастыря 3 были капитально "обновлены", 1 отреставрирован внутри, но ни одного нового храма не было построено. Это - явное преобладание ремонтной деятельности над строительством в эпоху XIX - начала XX вв. А также преобладание "обновлений" над реставрацией, что нисколько не умаляет, а лишь подчеркивает значение той единственной профессиональной реставрации, что была проведена.

Подобный феномен еще раз подтверждает, что Свияжский монастырь в XIX веке можно было смело отнести к обителям среднего достатка: монастыри очень богатые (таким и он был до 1764 г.) исключительно активно строили в этот период новые большие храмы и корпуса, тогда как обители совсем бедные не могли себе позволить столь интенсивного и капитального "обновления" своих старинных храмов.

Главным было то, что Свияжский Богородице-Успенский монастырь в XIX в. сохранил свое древнее духовное наследие - как в виде архитектуры, фресок и иконописи, так и в виде традиций подвижничества. А по сравнению с этим историческим фактом, частичное снижение уровня доходов вовсе не выглядит таким уж важным явлением.

Список использованных источников и литературы

I источники:

А.) НА РТ Ф.4 (Казанская духовная консистория),

1-2.) Ф.4, Оп. 1, Дд. 5762, 6788;

3.) Ф.4, Оп.45, Д. 3;

4-6.) Ф.4, Оп. 62, Дд. 15,61,62;

7.) Ф.4, Оп. 72, Д. 85;

8.) Ф.4, Оп. 82, Д. 217;

9.) Ф.4, Оп. 98, Д. 39;

10.) Ф.4, Оп. 114, Д. 6;

11.) Ф.4, Оп. 123, Д. 12а;

12.) Ф.4, Оп. 124, Д. 4;

13.) Ф.4, Оп. 125, Д. 3;

14.) Ф.4, Оп. 127, Д. 8;

15.) Ф.4, Оп. 131, Д. 64;

16.) Ф.4, Оп. 133, Д. 42;

17-18.) Ф.4, Оп. 134, Дд. 30,40;

19.) Ф.4, Оп. 137, Д. 27;

20.) Ф.4, Оп. 141, Д. 36;

21.) Ф.4, Оп. 150, Д. 5.

Б.) НА РТ Ф.237 (Свияжский Успенский монастырь),

22.) Ф.237, Оп. 1, Д. 1;

23.) Ф.237, Оп. 4, Д. 1;

24.) Ф.237, Оп. 6, Д. 1;

25.) Ф.237, Оп. 10, Д. 1;

26). Ф.237, Оп. 12, Д. 1;

27.) Ф.237, Оп. 13, Д. 1;

28.) Ф.237, Оп. 14, Д. 1;

29.)

30.) Ф.237, Оп. 15, Д. 1;

31.) Ф.237, Оп. 20, Д. 1;

32.) Ф.237, Оп. 23, Д. 1;

33.) Ф.237, Оп. 24, Д. 1;

34.) Ф.237, Оп. 25, Д. 2;

35.) Ф.237, Оп. 26, Д. 1;

36.) Ф.237, Оп. 27, Д. 2;

37.) Ф.237, Оп. 33, Д. 1;

38.) Ф.237, Оп. 34, Д. 2;

39.) Ф.237, Оп. 35, Д. 1;

40.) Ф.237, Оп. 36, Д. 1;

41.) Ф.237, Оп. 38, Д. 1;

42.) Ф.237, Оп. 39, Д. 1;

43.) Ф.237, Оп. 40, Дд. 1,3;

44.) Ф.237, Оп. 40, Дд. 1,3;

45.) Ф.237, Оп. 47, Д. 1;

46.) Ф.237, Оп. 48, Д. 1;

47.) Ф.237, Оп. 52, Д. 1;

В.) НА РТ Ф.310 (Свияжский Иоанно-Предтеченский монастырь),

48.) Ф 310, Оп. 1, Д. 1;

49.) Ф 310, Оп. 2, Д. 1;

50.) Ф 310, Оп. 13, Д. 1;

51.) Ф 310, Оп. 18, Д. 1;

52.) Ф 310, Оп. 27, Д. 1;

53.) Ф 310, Оп. 28, Д. 1;

54.) Ф 310, Оп. 35, Д. 1;

55.) Ф 310, Оп. 37, Д. 1;

56.) Ф 310, Оп. 40, Д. 1;

57.) Ф 310, Оп. 40, Д. 1;

58.) Ф 310, Оп. 52, Д. 1;

59.) Ф 310, Оп. 62, Д. 1.

60.) Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. - Серия третья, т.1-3. - СПб., 1910.

Серия четвертая. - Пг., 1915.

Серия шестая, т.1. - Пг., 1915.

61.) Муравьев А.Н. Путешествие по святым местам. - Спб, 1846.

62.) Опись Свияжского Богородицкого мужского монастыря.1614г. - Казань, 1892.

63.) Справочная книга Казанской епархии. - Казань, 1909.

II. Исследования:

1.) Агафонов Н.Я. Казань и казанцы. Т. 1-2. - Казань, - 1906-1907.

2.) Айналов В. Фресковая роспись храма Успения Богородицы в Свияжском мужском Богородицком монастыре./Древности. Труды Московского археологического общества. - т XXI, вып. I, 1906.

3.) Белов Е. Казань - Нижний Новгород - Кострома. - М., 1913.

4.) Богословский Г. Краткий исторический очерк Казанской епархии.... - Казань, 1892.

5.) Васильев А. К истории землевладения в Свияжском уезде. - Казань,1895.

6.) Вдовиченко М.В. Архитектура Русских монастырей // Русские монастыри. - М., 1995. С 11-17.

7.) Градостроительство Московского государства XVI - XVIII веков. Под ред. Гуляницкого Н.Ф. - М., 1994.

8.) Головина С.И. История Ежово -Мироносицкого монастыря (1647-1790-е гг.). - Йошкар - Ола,1992.

9.) Дубман Э.Л. Хозяйственное освоение Среднего Поволжья в XVIII в. По материалам церковно - монастырских владений. - Куйбышев, 1991.

10.) Дульский П. М. Памятники казанской старины. - Казань,1914.

11.) Журавский А. Жизнеописание новых мучеников Казанских: год 1918. - Казань,1995.

12.) Завьялов А. Вопрос о церковных имениях при императрице Екатерине II - Спб., 1900.

13.) Заринский П.Е. Очерки древней Казани. - Казань, 1878.

14.) Заринский П.Е. Церковные древности города Казани. - Казань,1877.

15.) Зарипов М., Миндубаев Ж. От Ульяновска до Казани. - М., 1976.

16.) Знаменский П.В. Руководство к русской церковной истории. Издание 5-е. - Казань, 1888.

17.) Знаменский П.В. Чтения по истории русской церкви за время царствования императора Александра I. - Казань, 1885.

18.) Иоанн (Экономцев). Православие. Византия. Россия. Сборник статей. - М., 1992.

19.) Карташов А.В. Очерки по истории русской церкви., т. 1-2., М.,1993.

20.) Ключевский В.О. Монастыри в русской истории// Русские монастыри. - М., 1995, - с 18-26.

21.) Комиссаренко А. Ликвидация церковной земельной собственности и русское общество.// Церковь, общество и государство в феодальной России: Сборник. - М.,1990.

22.) Комиссаренко А. Русский абсолютизм и духовенство в XVIII веке. (Очерки истории секуляризационной реформы 1764 г.) - М., 1990.

23.) Малов Е.А. О новокрещенской конторе. - Казань,1878.

24.) Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. Т. I-II. - М., 1994.

25.) Милютин В.П. О недвижимых имуществах духовенства в России. - М., 1862.

26.) Монастырский С. Иллюстрированный спутник по Волге в 3-х частях . - Казань, 1884.

27.) Можаровский А.Ф. [Статья без названия] // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском императорском университете. - 1888, т III вып 3.

28.) Мухин В. Церковная культура Санкт-Петербурга. - Спб., 1994.

29.) Никанор (Каменский). Казанский сборник статей. - Казань, 1909.

30.) Никольский Н.М. История русской церкви. - М., 1988.

31.) Пинегин М. Казань в ее прошлом и настоящем. - Казань, 1890.

32.) Платон (Любарский). Сборник древностей Казанской епархии и других приснопамятных обстоятельств. - Казань, 1868.

33.) Поселянин Е. Очерки по истории русской церкви и духовной жизни в XVIII веке. - СПб., 1902.

34.) Покровский И.М. Из истории Казанских монастырей. - Казань, 1896.

35.) Покровский И.М. К истории Казанских монастырей до 1764 года. - Казань, 1902.

36.) Покровский И.М. Русские епархии в XVI-XIX вв. - Казань, 1913.

37.) Покровский И.М. Свияжский Иоанно-Предтеченский женский монастырь. - Казань, 1905.

38.) Римский С.В. Церковная реформа 60-70 гг.XIX в. - Отечественная история - 1995 N2.

39.) Ростиславов Д.И. Опыт исследования об имуществах и доходах наших монастырей - СПб., 1976.

40.) Рункевич С.Г. История русской церкви под управленим Святейшего Синода - СПб., 1900.

41.) Русское православие: Вехи истории. Сборник статей - М, 1989.

42.) Русское православное женское монашество - Сергиев посад, 1992.

43.) Рыбушкин М. Краткая история города Казани. - Казань, 1848-1849.

44.) Терновский Ф. Несколько данных для церковной статистики Казанской епархии. - Киев, 1877.

45.) Фехнер М.В. Великие Булгары. Казань. Свияжск. - М., 1977.

46.) Харлампович К. Об изучении церковных древностей казанского края // ИОАИЭ - 1909, т XXV, вып 5.

47.) Шадков С. Угодья при монастырях и земли при сельских церквах . - Казань, 1857.

48.) Шиденко В.А., Дарманский П.Ф. Киево-Печерский государственный историко-культурный заповедник - Киев. 1983.

49.) Юдин П. Свияжский Иоанно-Предтеченский монастырь. - Казань,1897.

50.) Яблоков А. Город Свияжск Казанской губернии. - Казань, 1907.

51.) Яблоков А. Первоклассный Успенский Богородицкий монастырь. - Казань, 1907.

Справочная литература:

1.) Большая советская энциклопедия - III издание - М, Советская энциклопедия, 1970.

2.) Брокгауз Ф.А, Эфрон И.А. Энциклопедический словарь. Т 1-29 - Спб., 1890-1902.

3.) Города России. Энциклопедия - М, Большая Российская энциклопедия, 1994.

4.) Денисов Л.И. Православные монастыри Российской империи - М, 1908.

5.) Зверинский В.В. Материал для историко-топографического исследования о православных монастырях в Российской империи - т. I-II - Спб, 1890-1897.

6.) Казанская епархия. Краткая справка// Религиозные объединения РТ. Справочник - Казань, 1997.

7.) Памятники отечества. Быль монастырская. - М, 1993.

8.) Приволжские города и селения в Казанской губернии. - Казань, 1892.

9.) РТ: памятники истории и культуры - Казань, 1993.

10.) РТ: памятники православной культуры - Казань, 1998.

11.) Русские монастыри. Центральная часть России - М, 1995.

12.) Семенов В.П. Россия. Полное географическое описание нашего отечества под ред. Семенова В.П. - Спб. 1902 - т. VI, Среднее и Нижнее Поволжье и Заволжье.

13.) Сойкин П.П. Православные русские обители - Спб., 1910.

А. Рощектаев, 2003 -- 2004 гг.

Флоренский П. Троице-Сергиева лавра и России // Русские монастыри. Центральная часть России. - М., 1995. - с. 265.

Там же

1 В XII веке преп. Варлаам основал свой знаменитый монастырь именно на "Хутыни".

1 Казань. Иллюстрированный журнал. - N 2,3, 2000. - с. 114.

2 Там же.

1 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 78.

2 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 13.

3 Там же

4 Там же

5 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 15.

1 Ключевский В.О. Монастыри в русской истории // Русские монастыри. Центральная часть России. - М., 1995. - с. 18-26.

1 Преподобный Антоний Великий. Полное жизнеописание. - М., 2000 (репринт: Спб., 1865) - с. 74.

1 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 28-30.

2 Там же.

1 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 15.

2 Карамзин Н.М. История государства Российского. - Спб., 1898 - т. VIII, с. 127.

3 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 220.

1 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 27.

2 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 16.

3 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 223.

4 Там же.

5 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 17.

6 Там же.

1 Семенов Тян-Шанский В.П. Полное географическое описание нашего Отечества под ред. В.П.Семенова. - СПб, 1901. - т. VI, с. 311.

2 Семенов Тян-Шанский В.П. Указ.соч. - т. VI, с. 304, 299, 365.

3 Там же.

4 Казань. Иллюстрированный журнал. - с. 126.

5 Там же.

1 Гавриил (Воскресенский), архим. Историческое описание Казанского Успенского 3-классного Зилантова монастыря. - Казань, 1833. - с. 10.

1 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 68.

1 Христианство. Энциклопедия в 3 томах. - М., 1993-1995. - т. II, с. 76

2 Яблоков. Свияжский монастырь. - с. 26.

3 Яблоков. Город Свияжск. - с. 204.

1 Карташов А.В. История Русской Церкви. - М., 1993. - т. 1, с. 444.

2 Карташов А.В. Указ.соч. - т. 1, с. 445.

3 Христианство. Энциклопедия. - т. II, с. 76.

1 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 78-79.

2 Жития и творения русских святых. - М., 1993. - с. 139.

3 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 71.

4 Там же.

1 Там же.

2 Там же.

3 Там же.

1 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 74.

2 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 75-76.

3 Там же.

4 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с.77-78.

5 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 80.

1 Казань. Иллюстированный журнал. - с. 185.

2 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 81-82.

1 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 104.

2 Там же.

1 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 191.

2 Григорьев Е.И. О некоторых спорных вопросах русского книгопечатания // Вестник Российской Академии Наук, 2001, т. 71, N 5 - сс. 443-452.

1 Яблоков А. Указ.соч. - с. 194.

2 Там же.

3 Яблоков А. Указ.соч. - с. 195.

4 Там же.

5 Покровский И.М. К истории казанских монастырей. - Приложение II.

1 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 195.

2 Там же.

3 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 196 - 203.

1 Там же.

2 Там же.

3 Малов Е.А. Указ. соч. - с. 40.

4 Малов Е.А. Указ. соч. - с. 51.

1 Там же.

2 Там же.

3 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 203.

4 Там же.

1 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 101 - 103.

2 Там же.

1 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 146 - 147.

2 Там же.

3 Там же.

1 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 139.

2 Там же.

3 Там же.

2 Опись Свияжского Богородицкого мужского монастыря. - 1614 г. - Отдел редких книг и рукописей Научной библиотеки им. Н.И.Лобачевского.

3 Покровский И.М.

4 Покровский И.М. Указ.соч. - Прил. с I-II.

5 Милютин В.П. О недвижимых имуществах духовенства.

6 Там же.

1 Зверинский В.В. Материал для историко-топографического исследования о православных монастырях в Российской империи. - СПб, 1890 - 1897. - I, с. 23 - 24.

2 Там же.

3 Загоскин Н.П. Спутник по Казани. - Казань, 1895 - с. 670.

4 Терновский Ф. Несколько данных для церковной статистики. - Казань, 1877. - с. 11.

1 Зверинский В.В. Указ.соч. - т. 2, с. 1-24.

2 Покровский И.М. Указ.соч. - с. 50-54.

3 НА РТ ф. 237, ОП 1, Д.1 - Л.2.

4 НА РТ ф. 237, ОП 6, Д.1 - ЛЛ1-12.

5 НА РТ ф. 237, ОП.10, Д.1 - ЛЛ2-6 (об).

6 НА РТ ф. 237, ОП.14, Д.1 - Л.8.

7 НА РТ ф. 237, ОП.25, Д.2 - ЛЛ1-14.

1 Города России. Энциклопедия. - М., 1994 г. - с. 193.

1 Вагнер Г.Н., Владышевская Т.Ф. Искусство Древней Руси. - М., 1993 г. - с. 141.

2 Там же.

3 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 241.

1 Яблоков А. Указ.соч. - с. 15.

1 Города России. Энциклопедия. - с. 419.

2 Казань. Иллюстрированный журнал. - с. 169.

3 Вагнер Г.Н., Владышевская Т.Ф. Указ.соч. - с. 101.

1 Яблоков А. Указ.соч. - с. 194.

1 Немтинова В. Ностальгия по красоте. Стенопись Успенского собора мужского Богородицкого монастыря в Свияжске // Журнал "Казань", N 2,3, 2000. - с. 170 - 179. - цит. С. 170.

1 Города России. Энциклопедия. - М., 1994 г. - с. 419.

2 Города России. - с. 194.

3 Города России. - с. 90.

4 Города России. - с. 427.

5 Города России. - с. 389.

6 Города России. - с. 467.

7 Города России. - с. 355.

8 Города России. - с. 481.

9 Города России. - с. 481.

1 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 90.

2 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 92.

1 Немтинова В. Указ.соч. - с. 176.

2 Немтинова В. Указ.соч. - с. 171.

3 Там же.

4 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 240.

5 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 241.

1 Там же.

2 Немтинова В. Указ.соч. - с. 172.

3 Там же.

4 Там же.

1 Там же.

2 Там же.

3 Там же.

4 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 246.

1 Там же.

2 Там же.

1 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 25.

2 Зарипов М., Миндубаев Ш. Указ.соч. - с. 72.

1 Яблоков А. Указ.соч. - с. 96 - 97.

1 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 255.

1 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 254.

2 Яблоков А. Указ.соч. - с. 33.

3 Там же.

1 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 253 - 254.

1 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 257.

1 Там же

2 Там же.

3 Родимцева И.А. Московский Кремль. Путеводитель. - Л., 1987. - с. 99.

4 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 257.

1 Там же.

2 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 79.

3 Там же.

4 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 257.

1 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 255.

2 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 80.

3 Фехнер М.В. Указ соч. - с. 257.

1 Яблоков А. Указ.соч. - с. 39.

2 Там же.

3 Там же.

1 Яблоков А. Указ.соч. - с. 95.

1 Иоанн (Экономцев). Православие. Византия. Россия. - Сб.статей. - М., 1992. - с. 161.

1 НА РТ. ф. 237, Оп. 4, Д. 1. - л. 2.

2 НА РТ. ф. 237, Оп. 12, Д. 1. - л. 5.

3 НА РТ. ф. 237, Оп. 124, Д. 4. - л. 173.

1 НА РТ. ф. 237, Оп. 13, Д. 1.

2 НА РТ. ф. 237, Оп. 20, Д. 1.

3 НА РТ ф. 237, Оп. 52, Д. 1.

4 Там же.

1 НА РТ ф. 4, Оп. 124, Д. 4 - лл. 1 - 502.

2 Милютин В.В. Указ.соч. - с. 123.

3 Там же.

4 Там же.

1 Гавриил (Воскресенский), архим. Историческое описание Казанского Успенского 3-классного Зилантова монастыря. - Казань, 1833. - с. 13.

1 Покровский И.М. К истории казанских монастырей. - Приложение, с. IV.

1 НА РТ ф. 237, Оп. 42, Д. 1 - л. 1 - 2 (об).

2 НА РТ ф. 4. Оп. 124, Д. 4.

3 НА РТ ф. 4, Оп. 124, Д. 4.

1 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 209.

2 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 210.

3 Вениамин (Федченков), митр. Встречи со святыми. - М., 2000. - с. 324.

4 Вениамин (Федченков), митр. Указ.соч. - с. 341.

5 Журавский А. Указ.соч. - с. 39.

1 Вениамин (Федченков), митр. Указ.соч. - сс. 319-322, 322-323, 323-325.

1 Яблоков А. Город Свияжск. - с. 137.

2 Там же.

1 Никифоров-Волгин В. Дорожный посох. Издание Оптиной пустыни. 1996. - с. 31-32.

1 Журавский А. Указ.соч. - с. 31.

2 Журавский А. Указ.соч. - с. 40.

3 Журавский А. Указ.соч. - с. 41.

1 Журавский А. Указ.соч. - с. 52.

2 НА РТ, ф.894, оп. 1, д. 692, рапорт благочинного 2-го округа монастырей архимандрита Феодосия о смерти Епископа Амвросия (от 27 нояб./10 дек. 1918 г.)

3 М.Польский. Новые мученики Российские. - Джорданвилль: Типография преп. Иова Печерского. - Т.2, 1957. - с. 99.

1 Журавский А. Указ.соч. - с. 52.

2 Там же.

3 Там же.

4 Там же.

1 Покровский И.М. Указ.соч. - Прил. с. I.

1 Яблоков А. Указ.соч. - с. 68.

2 Города России. - с. 419.

3 Города России. - с. 193.

4 Города России. - с. 448.

5 НА РТ ф. 237, Оп. 26, Д. 2 - л. 1.

6 Там же.

1 НА РТ ф. 4, Оп. 150. Д. 5.

1 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 238.

1 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 90.

2 Яблоков А. Свияжский монастырь. - с. 92.

1 Там же.

2 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 238.

3 Там же.

4 Яблоков А. Указ.соч. - с. 93.

1 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 238.

2 Яблоков А. Указ.соч. - с. 93.

3 Айналов В.Д. Фресковая роспись храма Успения Богородицы в Свияжском монастыре. - "Древности. Труды Московского археологического общества" - 1906, т. 21, вып. 1.

4 Яблоков А. Указ.соч. - с. 93.

5 Фехнер М.В. Указ.соч. - с. 238.

6 Там же.

1 Яблоков А. Указ.соч. - с. 95.

2 НА РТ ф. 237, Оп. 26, Д. 2 - л. 1.

3 Там же.

1 Там же.

2 НА РТ ф. 237, Оп. 26, Д. 2 - л. 3.

3 НА РТ ф. 237, Оп. 33, Д. 1 - л. 9.

4 НА РТ ф. 237, Оп. 34, Д. 2 - л. 1.

5 НА РТ ф. 237, Оп. 33, Д. 1 - л. 17.

6 НА РТ ф. 237, Оп. 34, Д. 2 - л. 1.

1 Яблоков А. Указ.соч. - с. 95.

2 Там же.

1 НА РТ ф. 237, Оп. 34, Д. 2 - л. 1.

2 Христианство. Энциклопедия - т. II, с. 135.

3 НА РТ ф. 237, Оп. 34, Д. 2 - л. 1.

4 Яблоков А. Указ.соч. - с. 84.

5 Там же.

1 Там же.

1 Яблоков А. Указ.соч. - с. 96-97.

1 Там же.

2 Там же.

1 Сойкин П.П. Православные русские обители. - Спб, 1910 - с. 523.

III. Изображения

-- Апостолов

II. Праздничный чин -

изображения Праздников

иконы в серебряных ризах.

III. Пророки,

Мученики и Праотцы

II. Апостолы и

-- Святители

116

Оставить комментарий © Copyright Рощектаев Андрей Владимирович (jediknight2()rambler.ru) Размещен: 23/10/2011, изменен: 23/10/2011. 227k. Статистика. Монография: Религия религия		Ваша оценка:
Аннотация: Работа 2003-2004 гг. p.s. Извините за "слетевшие" подстраничные ссылки - здесь их не получается корректно отображать. Впрочем, для широкой аудитории ссылки данного текста вряд ли представляют интерес.

Рощектаев Андрей Владимирович : другие произведения.

История Свияжского Успенского монастыря