Аннотация: Очерк из цикла "Знаменитые монастыри Руси".
Снетогорский монастырь
Самое главное - то, чего
не увидишь глазами.
А. де Сент-Экзюпери.
Бывают в нашей жизни события, которые помещаются в кратчайшие промежутки времени, но по значению как бы выходят из времени вовсе. Места, где они с нами произошли, мы запоминаем навсегда - они становятся частью нас, и нас без них уже не существует.
Одно из нескольких таких определяющих мест в моей жизни - Снетогорский монастырь под Псковом. О самом событии я расскажу попозже (хотя и не знаю, как о нём рассказать?), а пока начну - по порядку... сначала мы видим внешнее, потом прикасаемся к сокровенному.
1. Внешнее
Был конец мая 2009 года. На третий день пребывания во Пскове, после полудня, я отправился в Рождество-Богородицкий Снетогорский монастырь. Он - в нескольких километрах от центра города, на берегу Великой. Даже не скажешь "окрестности", потому что уж очень близко. Не в черте города, но в прямой видимости. Псков со Снятной горы - как на ладони.
Интересно, как преломляются здесь названия, обретая из самого прозаического святоезвучание. От "мрежей" (рыбацких сетей) произошло имя Мирожского монастыря, от рыбки "снятки" - Снетогорского. Звучит почти как "Святогорского" - да и гору давно уже называют не только Снятной, но и Святой. Она такая и есть!
Что ж, Рыба - один из символов Христа (буквы в слове "ихтиос", по-гречески, составляют монограмму "Иисус Христос Сын Божий"). Да и все Апостолы, кроме мытаря Матфея, были рыбаками. Псков по-своему тоже - Святая Земля. Псковское озеро чем-то похоже на Галилейское море. Так что у Бога, наверное, неслучайны и здешние "рыбные" названия.
Монастырь на Снятной горе известен в летописях с 1299 г. Его самый древний храм - собор Рождества Пресвятой Богородицы, - был построен в 1311 году и расписан фресками в 1313-м. По недоброй иронии нашего пост-безбожного (или всё-таки безбожного?) века, именно он один и не принадлежит сейчас монастырю, возрождённому в 1993 г. В остальном, главная женская обитель земли Псковской(1) давно уже живёт полнокровной молитвенной жизнью.
Тогда я ещё ничего не знал об этой молитвенной жизни(да и сейчас не буду хвастаться, что узнал - только чуть прикоснулся). Не предчувствовал здесь никаких судьбоносных встреч. Как и большинство посещающих Псков первый раз, я ведал о Снетогорском монастыре лишь одно - что там всемирно знаменитые фрески Рождество-Богородицкого собора. Именно они отметили начало исихастской традиции живописи на Руси, предвосхитив на несколько десятков лет манеру Феофана Грека. Лики, как бы излучающие внутренний свет, писанные светом (кто был в новгородской церкви Спаса на Ильине, знает, что это такое!) Аскетизм изображённых ликов и аскетизм изобразительных средств... а в результате - Чудо, равного которому нет, не было и не будет. Лики изборождены морщинами, но морщины исполнены не тенью, а светом. Это свет преображённой плоти. Его как-то дивно явил в скупых красках Феофан. И его же явили - ещё за полвека до Феофана - безвестные снетогорские мастера.
Здешние фрески - это ещё и начало псковской школы живописи. Росписи XII века в Мирожском монастыре выполняли византийские мастера, а вот в Снетогорском - уже местные. При осаде Пскова Баторием в1581-82 гг., враги разместились бивуаком, с лошадьми, внутри собора, жгли костры, закоптили фрески и осквернили их каракулями и рисунками. После этого фрески пришлось заштукатурить.
Раскрыты они были лишь в 1909 - 1949 гг., а отдельные фрагменты в алтаре и куполе - в 1985 г. Всего сохранилось около 60 процентов древней соборной росписи.
Мои "помыслы" о Снетогорье были всецело связаны с этими фресками. Собственно говоря, я к ним и ехал.
Ну, ещё о разрушенном "Снетогорском столпе" - великой колокольне, - немного слышал... да только стоит ли говорить о том, чего уже нет! Больше я о монастыре ничего не знал, не ведал...
Добраться до обители очень просто - на автобусе N 1 "Вокзал - Снятная гора" (можно сесть на вокзале, а можно у Кремля). Ехать одно удовольствие. Особенно красив последний отрезок пути, за городом. Вдоль дороги тянется живописный крутой обрыв над плавно изгибающейся Великой. Поросший зеленью уступ берега впереди - это и есть Снятная гора, хотя за густыми деревьями почти не видать монастырских зданий. Вот - белая, с голубым куполом, придорожная часовня, а следующая за ней остановка - конечная, у самой угловой башни монастыря.
Башенка - совсем маленькая, декоративная, а деревья - старые, высокие, сплошь в гирляндах вороньих гнёзд: кажется, будто приехал в лес, а не в монастырь. До ворот ещё метров двести - по отлогой липовой аллее, вдоль белой оградки. Вверху "лес" кончается, открывается площадка: по одну сторону - Святые врата, по другую - садовые участки сбегают по склону к синеве реки. Над двумя проходными арками ворот (XVII века), как над мостиком - крошечная главка, и как дивный Ключ, открывающий небо, золотится её необычайно ажурный крест.
Он пламенеет и встречает тебя - как Новое Солнце, светило Града Небесного. Лучи с листиками брызнули от средокрестья, лозы Древа Жизни выросли из ствола пониже распятия, корона Царства увенчала его сверху. Монограмма Иисуса Христа сквозит-светит в голубом небе - в круглых прорезях боковых перекладин. В центральной же прорези - крест в кресте: крошечный силуэт Голгофы с Предстоящими: Девой Марией и Иоанном Богословом. В самой верхней прорези, под короной - "АВ" ("Авва" - Отец).
Что за чудо - кованые кресты над древними русскими церквами: в них ведь - всё Божие мироздание! Искупленноеи воссоединившееся с Творцом: "Бог всё во всём".
И густым-густым, объёмным светом исполнено всё это!
Прохожу во внутренний двор. Он небольшой, но весь утопает в зелени и цветах. Тяжёлые кисти белой и лиловой сирени низко склоняются над аллеями, висят над скамейками... присядешь - мягко тычутся в тебя сверху, как мордочки ласковых зверей. Красно-оранжевыми кострами полыхают кусты... кажется, боярышник? Тюльпаны ещё не отцвели - мерцают разноцветными свечками. Перед храмами и в перекрестье аллей - пышные цветочные мозаики: "византийские" закругляющиеся узоры. А чуть в стороне от аллей клумбы переходят просто в светлую лужайку, в золотых кружочках одуванчиков. Будто на свадьбе Жениха Небесного щедро сыпали монетами.
Но главным чудом всего пейзажа явился Пасхальный вертеп, как я его мысленно назвал. Да, бывают Рождественские вертепы, а здесь я впервые в жизни увидал - Пасхальный. Стоял он в глубокой арке главного соборного портала: дверей храма не видать было за огромной иконой и... густо наставленными ёлками.
Из тени высвечивали большие золочёные скульптуры ангелов в окружении этих "дремучих" елей. Они стояли коленопреклонённо пред белоснежной, солнечной, ослепительной иконой Воскресения Христова. И держали в руках живыецветы, приветствуя Того, Кто "смертию смерть попрал". Травой, как на Троицу, был усыпан весь пол и ступени. И вторили этой густой живой зелени - изразцы в изумрудно-малахитовой глазури, празднично обрамляющие округлый портал(2).
Вид этого "вертепа" был настолько же необычен, как если б посреди лета встретилась вдруг наряженная ёлка!
Позже я узнал, что "вертеп" - круглогодичный: постоянная открытка главных Господних и Богородичных праздников. Меняют икону, когда подходит очередное торжество. Через считанные дни будет Троица - и тогда другой св. образ осветит тенистую пещерку, и склонятся по бокам его уже не ёлки, а берёзки, чудо продолжится - только обновится.
За этим изумрудным порталом, за розовой папертью, пристроенной в XVII веке, виднеется сам собор 1311 года(3). Третий по древности из всех сохранившихся храмов Пскова - после соборов Мирожского и Ивановского монастырей. На Спасо-Преображенский Мирожский собор (1156 г.) он довольно похож - только более изящен и совершенен по пропорциям, куда менее тяжеловесен и приземист. И на нём уже появилась "визитная карточка" псковской архитектурной школы: простейший, но кочевавший из века в век орнамент-поясок "поребрик - бегунок - поребрик". Крошечные треугольнички, словно вырезанные в большой просфоре - одни обычные, другие перевёрнутые им навстречу, - выстроились в пояс-"бегунок". Выше и ниже его - "поребрики" из поставленных углом тёсанных камней или кирпичей. Вроде, и проще ничего не придумаешь, и - красиво.
Мне-то как жителю Казани этот узор очень знаком: именно у нас находятся самые южные памятники псковской школы зодчества: Благовещенский собор кремля и Успенский собор Свияжска (1560-е гг.). Строили их псковские мастера... да и где только на Руси они ни строили! Приятно узреть в здешней церкви "мать" многих и многих любимых церквей, виденных прежде.
Собор принадлежит музею, который сидит "собакой на сене". Фрески из-за отсутствия финансирования давно уже не реставрируют, а только "консервируют". С 1949 (!) в соборе стоят леса. Экскурсии сюда организуются лишь для специалистов и бывают пять-шесть раз в год, не больше! Всё остальное время собор на замке. Государство обещает разрешить монастырю проводить службы в нём хотя бы по величайшим праздникам, но только после реставрации фресок... средств же на реставрацию не выделяет (даже к 1100-летию Пскова в 2003 г.!) Получается замкнутый круг.
Замечательно сказано в книге о Снетогорском монастыре, написанной самими сёстрами: "Когда нет службы в главном храме, когда молчит его алтарь, то жизнь течёт как бы на периферии монастыря, притом что сердце его не бьётся". Точнее и не скажешь!
Второй храм монастыря - Никольский 1519 года. Это древнейшая в псковском зодчестве церковь с трапезной. В ней и проходят пока все службы.
Лучше всего любоваться обоими храмами со стороны алтарей - там они не заслонены позднейшими пристройками. Там особо чувствуется живое дыхание Вечности.
Помню седой от времени каменный крест округлых, лепестковых очертаний, чуть возвышающийся над землёй, в небесной оправе из незабудок. Он тоже - цветок этой древней-древней земли. Кто тут погребён? Безвестный праведник, мученик, просто монах?.. Упокой, Господи, души всех погребённых на этой святой, не раз политой кровью горе.
Как самое большое надгробие, как великий склеп, выглядят издали седые руины Вознесенской церкви-колокольни XVI века. Даже то, что осталось от неё, производит потрясающее впечатление. Таинственно сквозят недра невысокого, обкрошенного каменного кургана - со стенами до 5 метров толщиной у основания! А диаметр этих развалин - ширина былой колокольни, - 18 метров.
Обычно про эту колокольню пишут, что она была 86-метровой. Если точнее, то 86 метров - её высота над зеркалом реки Великой. Колокольня была 63-метровой, а ещё 23 метра - это высота самой Снятной горы, ставшей её основанием. До ХХ века, до самого сноса, она была одним из двух главных маяков Пскова наряду с Троицким собором Крома. Они переглядывались куполами за пять вёрст. В ясную погоду свечи их крестов были хорошо видны с Псковского озера, за 20-25 километров.
Подобные восьмигранные церкви-колокольни, той же эпохи, только не такие высокие, сохранились в Спасо-Каменном монастыре под Вологдой и Успенском Александровском монастыре - бывшей "опричной столице" Ивана Грозного.
К сожалению, почти вся снетогорская колокольня, кроме нижних двух ярусов, была разобрана в 30-е годы. Потом уже немцы при отступлении в 44-м пытались взорвать то, что осталось, но... многометровая каменная кладка основания выдержала даже это испытание!..
Стихийно, но как-то очень мудро складывался ансамбль Снетогорья. При взгляде с Великой выстраивалась "лесенка": маленький Никольский храм по самой кромке обрыва, дальше и выше его - собор, а дальше и выше собора (гораздо выше!) столп Вознесения.
Ещё одно чудное место в монастыре, самое укромное, - за маленьким алтарём Никольского храма. Именно оттуда открывается живописнейший вид с отвесной кручи, с поросшей кустами скалы. Перегнёшься через ограду: вот и Великая - с высоты птичьего полёта. Веера растущих на обрыве кустов, а далеко под ними - искристо-синяя гладь. Природные "висячие сады" - забрались и смотрят теперь с головокружительной высоты на реку Великую, на дальний Псков, где празднично-победно золотится главный купол Троицкого собора, выше всего города, выше всех новостроек. Высоко забралась обитель! Хоть и нет той знаменитой колокольни, а - будто с колокольни на весь белый свет смотришь.Вот где покой! Так бы и взирать на мир выше страстей, чтоб они вспыхивали не в нас, а где-то внизу, как те искринки на воде. Маленькие, секундные...
На такой высоте - только Бог и человек. И никого между ними нет!
Поскольку собор был закрыт, а посмотреть фрески очень хотелось, я решил обратиться к игуменье. Сказали, что она выйдет только в пять часов, когда начнётся вечерняя служба - тогда и можно будет подойти... а до этого она (каждый день!) затворяется в келье на молитву и никого не принимает. Поскольку до пяти по монастырскому времени (часы здесь на лето не переводят!) было ещё достаточно, я решил сходить на берег Великой, чтоб полюбоваться "горной" обителью с реки.
Я спустился к воде по пологой тропинке к западу от обители.
С этой стороны монастырь казался могучим, суровым замком. Хотя башенки его были совсем невелики, но они висели над отвесной каменной кручей. Казалось, это не склон, а сплошная стена из гигантских плит. Точно из таких же поставленных друг на друга "блоков" состоят береговые обрывы Валаама. Но на Валааме - много круч, а здесь - одна... потому она как-то особенно похожа на рукотворную твердыню. Глыбы выступали козырьками, как грубая кладка. Слоились ломаные "вафельные" уступы, словно надкушенные. Подойдешь поближе -- прямо над тобой грозно нависают козырьки. Жутковато-восторженно, когда смотришь на них снизу.
Стена отвесно возносится вверх и там, словно ударившись о небо, загибается торосами. Особенно поразил меня вид угловой башни. Она висела над пропастью, как "Ласточкино гнездо" в Крыму. Примостилась на одном из таких торосов. Как он её держит! Ещё вспомнились фотографии знаменитого монастырского замка Мон-Сен-Мишель в Нормандии - готического пика, возвышающегося над морем и дюнами. По размерам Снятной горе далеко до Горы Св. Михаила, - но какая-то неуловимая ассоциация всё же мелькает.
Седая, грозная круча - неприступная со стороны реки. Жаль, не сохранился пик той уникальной колокольни! Ещё в XIX в. столь древние сооружения в России, не разбирая стиля, все без исключения называли "готическими". Так что и на Снятной горе была своя готика, свой необъятный шпиль над кручей, зрительно как бы возвышающий её монолит в четыре раза! Сейчас, без колокольни, силуэт совсем другой - попроще, приземлённей. Нет колокольни - но осталась Гора: Божию гору людям снести было не по силам. Древо срубили - корни остались.
А всё равно зрелище завораживало! Кто не помнит себя мальчишкой: кого не захватывал и не волновал вид любой старой крепости - даже на картинке, не говоря уж, наяву! Кто не помнит это головокружительное чувство тайны - и своей собственной острой причастности к ней, хотя бы через одно только созерцание...
Псков - самый крепостной, самый неприступный город России. Порой кажется, что здесь сама Земля рождает твердыни и башни. На каждом шагу.
Здесь каждая глыба чудится частицей необозримого Щита. Здесь всё напоминает о великом Довмонте - святом князе, которого ещё при жизни прозвали "Щит и меч Пскова". А уж у стен монастыря, им основанного, как-то особенно чувствуется его дух.
В 1265 г. один из литовских князей Довмонт (Даумантас), спасаясь от междоусобиц, вместе с тремястами литовских семей бежал во Псков. Здесь "дохнула на него благодать Божия" - он оставил язычество и принял св. крещение с именем Тимофей. "Великая была радость всему Пскову о просвещении духовном столь именитого князя", - замечает автор его жития.
А уже в следующем 1266 году городское вече избрало его своим князем. И стал он самым выдающимся правителем и полководцем в истории Пскова. Княжил 33 года, что само по себе уникально: беспокойное вече обычно часто меняло князей - Довмонт стал исключением. Да и кому бы пришло в голову прогнать такого блестящего военачальника, великого строителя городских стен и храмов, щедрого благотворителя!
В летописях непобедимый полководец Довмонт предстаёт почти былинным героем, для которого нет ничего невозможного. Он и вправду за треть века княжения и бесчисленных стычек с врагами не проиграл ни одного боя!
Перед каждой битвой он с дружиной обязательно отстаивал молебен. Меч свой он освятил на алтаре Троицкого собора. Недаром меч этот до ХХ века и хранился в соборе как святыня (сейчас находится в музее). Он завёл традицию в благодарение Богу за каждую победу воздвигать в центре града храм тех святых, в день памяти которых произошла битва. Постепенно весь построенный им "Довмонтов град" (к югу от Крома) целиком заполнился стоящими буквально метр в метр друг к другу маленькими церквами - это, пожалуй, единственный кремль России, где находились почти одни только храмы! Сейчас там остались лишь фундаменты, раскопанные археологами.
В 1268 г. Довмонт, командуя левым флангом объединённых русских войск, сыграл решающую роль в исторической победе над ливонцами и датчанами при Раквере - в самой большой битве за всю историю войн с Ливонским орденом. Сражение это почему-то куда менее известно, чем Ледовое побоище (это к вопросу о странной выборочности, "пунктирности" всей нашей исторической памяти!), хотя по масштабам превосходило его в несколько раз.
В 1272 г. Псков осадило огромное войско -- сами ливонские хроники приводят гигантские, по меркам Ордена (да и вообще по меркам той эпохи) цифры: 180 братьев-рыцарей, 18 тысяч ополченцев и 9 тысяч корабельщиков. Довмонт не стал дожидаться прихода помощи из Новгорода -- сделал вылазку в день св. Феодора Стратилата (8 июня) и разбил врагов, сам магистр Ордена был ранен в лицо.
Нападения на Псковскую землю повторялись и в дальнейшем, и всякий раз непобедимый князь успешно отражал их.
4 марта 1299 г. ливонцы неожиданно (как тогда выражались, "изгоном", то есть налётом) опять появились у стен Пскова, разорили окрестности и сожгли пригородные монастыри: Мирожский и Снетогорский. Мученическую смерть приняли 17 иноков и игумены обоих монастырей: преп. Василий Мирожский и преп. Иоасаф Снетогорский... именно в связи с этой трагедией Снетогорская обитель впервые упоминается в летописях.
Уже на следующий день, 5 марта, Довмонт, не дожидаясь сбора всего ополчения, вышел из города с небольшой дружиной и, как обычно, наголову разбил врагов - на берегах реки Псковы, возле церкви Петра и Павла. Это была последняя победа в его жизни: через три месяца он скончался от моровой язвы. Местное его почитание как св. заступника Пскова, видимо, началось практически сразу после кончины - любимый всеми князь как бы перешёл на иную, высшую ступень власти.
Кстати, "в год смерти Довмонта, то есть в год поражения, понесённого в 1299 г. немцами, ливонский магистр и рыцари на сейме в Дерпте постановили не начинать самим войны ни с новгородцами, ни с псковичами, а кто начнёт, за того не вступаться. Это был лучший венок, положенный на гробнцу благоверного князя Довмонта", - писал в конце XIX в. местный историк И. И. Василев.
Как ни странно, роль князя Довмонта в общерусской истории по-настоящему ещё не оценена, даже не осмыслена. В общественном сознании, Ливонский орден был разгромлен в Ледовом побоище 1242 г. и после этого... будто бы уже и не оправился (хотя как-то просуществовал ещё 300 с лишним лет!). Во всяком случае, по школьным учебникам истории, где о последующей борьбе -- кроме Ливонской войны XVI века, - ничего не говорится, можно подумать именно так. Между тем, при Александре Невском всё только начиналось! Ледовое побоище было вовсе не последним, а наоборот, одним из первых столкновений Руси с совсем ещё молодым, только поднимающим голову Орденом. Одно вторжение было отбито, за ним последовали за века десятки других. Основная, самая роковая, борьба пришлась как раз на II половину XIII века. А учитывая, что сыновья-наследники Александра Невского Андрей и Дмитрий ожесточённо грызлись друг с другом за власть и водили на Русь татар -- до предела разорённому центру было тогда просто не до ливонцев. И как знать, не окажись во Пскове такого правителя и полководца, не "оттяпали" бы крестоносцы, в такой-то благоприятной для них ситуации, весь Северо-Запад Руси?
Промысел Божий всегда ставит исключительных личностей в нужное время в нужном месте. Пожалуй, таким оказался и св. Довмонт - "Щит и меч"... не Пскова, а целой Руси.
По завещанию усопшего 20 мая 1299 г. князя, на его личные сбережения, в Снетогорском монастыре был выстроен каменный храм Рождества Богородицы на месте сожжённого деревянного, в котором погибли св. Иоасаф и другие иноки-мученики.
Символично, что сейчас в Троицком кафедральном соборе Пскова св. Довмонт, ктитор Снетогорскойобители, и св. Иоасаф, её первый настоятель и мученик, почивают в одной раке. Вместе с ними, в той же огромной гробнице, покоятся мощи св. благоверного Всеволода-Гавриила († 1138) и св. блаженного Николая Юродивого († 1576) - тоже защитника и спасителя Пскова, только не от ливонского набега, а от опричников Ивана Грозного в 1570 г... Часть мощей преп. Иоасафа - в ковчежце, - хранится в самой обители (в Никольском храме), являясь её главной святыней.
Так, мы не знаем точной даты основания Снетогорского монастыря - но знаем, что это было при князе Довмонте. Знаем, что и повторное обустройство обители, после разорения, состоялось тоже - на средства св. Довмонта.
Иоасаф Снетогорский - тоже великий, знаковый для Пскова святой. Он не только мученик (это уже венец его пути), а первый учредитель общего монашеского жития в регионе. Самым знаменитым основателем общежительных монастырей на Руси стал, конечно, преп. Сергий Радонежский. Но эпоха св. Сергия - лишь пик того великого процесса, который шёл волнами: спадая и вновь вздымаясь. В разных регионах в разное время были свои высочайшие подъёмы. Преп. Антоний и Феодосий Печерские - в Киевской Руси, Варлаам Хутынский - в Новгороде, Иоасаф Снетогорский - во Пскове...
Именно он на Снятной горе "насадил великое древо общего жития", принесшее обильный плод. Неудивительно, что жизнь монастыря впоследствии ознаменовалась ещё целым рядом святых имён.
Именно отсюда в XV веке вышли святые основатели других знаменитых монастырей Псковской земли - преп. Ефросин, устроитель Спасо-Елеазаровской пустыни и преп. Савва, устроитель обители Крыпецкой. В 1920-х годах, уже перед самым закрытием монастыря (архиерейского дома), здесь подвизался будущий великий Псково-Печерский старец, подвижник ХХ века - преп. Симеон (Желнин), недавно прославленный во святых.
Из знаменитых людей, не канонизированных, но сыгравших большую роль в жизни Церкви, можно назвать Патриарха Всея Руси Иоасафа I (1634 - 1640 гг.), выходца из Снетогорского монастыря, и архиепископа Евгения (Болховитинова), видного духовного писателя и историка XIX века. Его значение в церковной исторической науке современники и потомки сравнивали со значением Карамзина в светской истории. Но, в отличие от Карамзина, он много занимался не только общей, но и региональной историей. Новгородская, Вологодская, Калужская епархии были в разное время местом его трудов - как архипастыря и как учёного.
В 1816 - 1822 г. он занимал Псковскую кафедру и местопребыванием его был Снетогорский монастырь (архиерейский дом с 1804 г.). В эту пору, пользуясь многочисленными архивами, архиепископ Евгений пишет "Историю княжества Псковского", "Описание шести псковских монастырей", "О летописях древнего славяно-русского княжеского города Изборска" и др. работы. Став митрополитом Киевским (1822 - 1837 гг.), владыка продолжил свои труды уже на новом, ещё более широком поприще (кстати, именно он, организовав раскопки, открыл фундаменты разрушенной Десятинной церкви, Золотых ворот и других важнейших памятников Киева).
Что ни говори, Снетогорье - подходящее место для написания исторических трудов. Здесь каждый камень "дышит историей". Здесь даже и новое как-то "одревняется"! Вот -- современный недостроенный бетонный причал, где сейчас стоит одинокий рыбак... А когда-то на древнюю пристань (может, стоявшую на месте этой, а может, рядом?..) сошла София Палеолог из рода византийских императоров - невеста государя Московского Ивана III. В 1472 г., проделав морской путь от Рима до Прибалтики, она впервые ступила на Русскую землю именно здесь, у стен Снетогорской обители. Тут, на земле союзного Пскова, её торжественно встречала московская свита, тут она отстояла первую по прибытии службу - в соборе Рождества Пресвятой Богородицы. Преемственность от Византии подчёркивал этот самый знаменитый брачный союз в истории Московской Руси... Кстати, теория "Москва - Третий Рим" впервые будет сформулирована тоже во Псковской земле - монахом соседнего Спасо-Елеазаровского монастыря Филофеем.
2. Сокровенное
Ходит сей человек ногами по земле и
работает руками, и никто не знает и не видит
того, что духом он пребывает в Боге Вечном.
Преп. Силуан Афонский
Приближался долгожданный рубеж: 16 часов по наружному времени, и 17 - по монастырскому, когда должна начаться вечерня. Я вновь поднялся во обитель. К Никольскому храму примыкал жилой корпус, и мне показали коридор, из которого должна выйти матушка - игуменья Людмила. Я ездил с официальной бумагой от нашего владыки - с просьбой по возможности "оказывать содействие в сборе материалов о монастырях и храмах". Думаю: спрошу благословения у матушки на фотографирование монастыря и, если можно, на осмотр фресок.
Игуменья долго не выходила. Я, по типичной склонности маловерной души, начал уже сомневаться, выйдет ли она вообще. По коридору шла маленького роста старушечка, и я спросил у неё, как мне можно увидеть матушку игуменью.
- А зачем она вам?
Я объяснил... и за несколько секунд, пока объяснял, понял, что это и есть игуменья. Креста на ней не было, и я совсем не так представлял её себе, но почему-то сейчас не узнать было трудно.
Я подошёл под благословение. Она меня медленно, с расстановкой, с каким-то глубоким чувством перекрестила, дала поцеловать свою сухенькую старческую ручку... и тут произошло что-то удивительное.
Душу вдруг во мгновение захватила волна тепла и счастья. "Важное" и "неважное" поменялись местами. Комок подступил к горлу, хотелось плакать... сказать, что я очень грешный... просить её молитв... забылась бумага от владыки... неактуальны стали фрески (я по инерции ещё сказал о них, потому что надо же было что-то сказать). Всё переменилось, всё стало другое... случилось что-то грандиозное - я ещё не понял, что...
Нет, понял: впервые в жизни я встретил человека не от мира сего, человека Царствия Божьего, и такая встреча всегда потрясает. Ошибиться, наверное, невозможно, хотя и не объяснишь, каким образом сердце это чует, отчего оно вдруг так ликует? Позже я вспомнил, что примерно так и описывали свои встречи те, кому доводилось видеться с благодатными старцами. Непередаваемое чувство собственной изъятости от мира, пока находишься с ними, и счастье до слёз непонятно от чего - вне зависимости от того, ЧТО сказал старец... сказал ли вообще хоть что-нибудь. Чувствуешь великую "силу в немощи"... чувствуешь, что эта Сила и есть Любовь, что ты сейчас в ней пребываешь, что всё остальное - не важно и даже не может быть важно по сравнению с Этим... и боишься потом только одного - это чувство утратить...
Ничего не произошло - и ВСЁ произошло!
А я-то как раз писал по заказу Зилантова монастыря книгу по истории нашего женского монашества! не ведая, что такое монашество.
Что это в самом деле?.. "Ангельский образ"?.. но эти традиционные слова от частого употребления обесценились, стали общим местом... и только тут я вдруг увидел глазами, ощутил ЧТО это такое!
Ещё я писал в тот год по заказу епархиального управления о нашем владыке Сергии (Королёве) - архиепископе Пражском, архиепископе Казанском († 1952), великом подвижнике ХХ века. Много раз встречал в материалах о жизни Владыки имя другого известнейшего подвижника, его духовного сына, архимандрита Исаакия (Виноградова) - и уж никак не мог подумать, что вдруг встречу в жизни его (о. Исаакия) духовную дочь - игуменью Людмилу.
Писал о том, чего не знаю (разве "знать" по книгам - это знать?). Грешный человек - слепой человек, и никакие учёные степени ему зрения не прибавят.
Как слепого котёнка, Бог вдруг приткнул меня к тёплым рукам матушки Людмилы, и эту-то домашнюю теплоту я и ощутил в её благословении.
Позже мне попала в руки подробнейшая книга о Снетогорском монастыре. Кое-что там было написано и о матушке Людмиле:
"Родилась в 1938 г. в селе Ольшанец, в 7 км от г. Ельца (сейчас это Елец) в многодетной семье. Их росло шесть братьев и сестёр, она была предпоследним, пятым ребёнком в семье.
С малых лет видели дети пример матери-молитвенницы, ежедневный опыт говорил им: "Мама помолится - Господь нас и не оставляет". В 9 лет с матерью и её подругами ходила будущая игумения в обитель Тихона Задонского, за 40 километров от родного дома. Там святой источник образует озерко святой воды, и на дне этого озерка увидела она лик святителя Тихона, как маленькую иконочку, и святитель Тихон её благословил... На что благословил? На путь её особенный, иной, на монашество в миру, а потом на игуменство, - ему ведь уже тогда было всё ведомо...
После этого паломничества стала девочка ходить в собор Вознесения. Уже с 18 лет начала она посещать святые места в других краях - Почаев, например, посетила 10 раз и была знакома со старцем Амфилохием (сейчас уже во святых прославленным). В последний раз была в Почаевской лавре летом 2004 года: "Нам открыли мощи, и я приложилась к голове старца: Батюшка, я приехала!".
Как и владыка Евсевий (нынешний митрополит Псковский), которого матушка-игумения знала с детства, была она духовным чадом архимандрита Исаакия (Виноградова). Много рассказывают они об этом счастливом времени, когда окормлялись у отца Исаакия, посещая собор Вознесения Господня в родном Ельце - такой красивый и величественный!
На 24-м году пришла матушка в собор Вознесения работать и проработала в нём ровно 30 лет; 12 лет - на регистрации треб; 13 лет - старостой собора; 5 лет - читала и пела на клиросе. Постриг (сразу монашеский, тайный) приняла в 1980 году. А через год отец Исаакий умер. Успела. Получила при постриге имя святой Людмилы, просветительницы Чехии. Отец Исаакий, живя в эмиграции и будучи уже монахом и священником, служил в Праге в соборе святого Николая, и очень чтил святую Людмилу. При постриге он сказал новопостриженной монахине Людмиле: "Много людей через тебя придёт в монастырь". "Очень я удивилась, - рассказывает матушка, - как это будет, если я сама не в монастыре? Но это сбылось".
Отец Исаакий (сейчас его готовят к прославлению как местночтимого святого) был пастырем высокой духовной жизни, сильной веры, укреплённой годами зарубежных скитаний, тюремного заключения на Родине, а потом лишений и гонений. "Все проповеди говорил со слезами, очень любил молиться, и все вопросы, даже административные, предпочитал решать молитвой", - рассказывает матушка Людмила. Таково было воспитание. Так действует и матушка. Она ведёт службу утром и вечером, большую часть времени проводит в храме, а Божия Матерь помогает ей в управлении обителью.
Спокойствие, трезвенность, рассудительность - вот что отличает игумению Людмилу. Выросшая в большой семье, в тяжёлые послевоенные годы, она без лишних эмоций и надрыва воспринимает и разрешает все, даже самые "драматические", вопросы бытия общины. Хорошо понимает, что современная обитель - это, главным образом, лечебница ("особенно-то трогать никого нельзя"). Сколько может, старается поддержать, обогреть - вниманием, тёплым словом...
Много можно ещё рассказывать о матушке-игумении. Как по её благословению бежит-летит человек, как на крыльях, на городское послушание, и транспорт ему "на подставе", и все двери открыты, и обращение самое любезное. Как чуждо ей злопомнение - скорбит и молится о возвращении в обитель грубо оскорбившей её инокини и с любовью принимает её назад, как истинная мать. Много о чудесной помощи по её молитвам могут поведать паломники. Но остановимся на этом. Не будем слишком глубоко вдаваться в анализ этого явления - игуменства, ибо игуменство - таинство есть. Расскажем ещё только, как матушка Людмила приняла обитель.
Владыка Евсевий, приехав в 1993 году во Псков, сразу стал приглашать её в настоятельницы. Но она никак не хотела этого. Приехала, правда, посмотреть. Посетила Троицкий собор. И когда сходила по ступенькам от мощей Псковских святых, услышала голос алтарницы Елецкого собора, монахини Гликерии, уже покойной: "Люба! Люба!" (Имя матушки в святом крещении). Голос был суровый, предостерегающий от ошибки: смотри-де, не вздумай отказаться! "Но я ещё не устрашилась", - рассказывает матушка. Тогда ей во сне явилась покойная мама, Клавдия Георгиевна, гневная такая. И это последнее внушение подействовало. Согласилась наша матушка. "Если бы она не согласилась, - говорит духовник обители архимандрит Ермоген, - то вам, сёстры, некуда было бы и прийти"(4).
В монастыре сейчас около 90 сестёр, из них 7 схимниц! В такую удивительную обитель привёл меня Господь. Это был вечер знаменательных, неожиданных встреч - таких, которых можно ждать всю жизнь.
Через пару минут после разговора с матушкой Людмилой ко мне подошла в храме старенькая-старенькая схимница, едва передвигавшаяся с палочкой. Я сидел на скамейке возле входа (служба ещё не началась) и потому подумал, что она просто хочет присесть.
- Сиди, сиди!.. - торопливо-заботливо упредила она меня, когда я хотел подняться. - Я только к иконам приложиться...
У неё был удивительно добрый голос, и вся она - сама доброта. Было видно: плод всей её долгой жизни - полная невозможность не то что обидеть ближнего, а хоть чем-нибудь, хоть чуточку его побеспокоить.
Я всё-таки встал. Приложившись к иконам, висевшим над скамьёй, она ласково взяла меня за локоть и сказала - как-то вдруг:
- А ты в храм - ходи. В храме и спасёшься. Ходи почаще, службы не пропускай. Тут наше спасение, тут Господь. В таинстве Причастия мы с Ним соединяемся, с Самим Господом! Причащайся почаще - хотя бы раз в месяц.
Я как-то очень приблизительно передаю её слова и уж никогда не смогу передать её интонацию - интонацию человека, жизнь прожившего и стяжавшего бесконечную любовь к ближнему. О Причастии, соединении с Господом, она сказала так просто и так удивительно (точных слов не помню... да слова тут и ни при чём!), что было ясно: это - живой опыт, это - не книжное...
А ведь сказала она ровно то самое, что нужно! Я часто пропускал воскресные службы, ещё чаще - опаздывал на них. А уж причащался гораздо реже, чем "хотя бы раз в месяц". Господь через Свою служительницу напомнил мне, насколько всё это важно!. Таинство - это ведь не обряд (хотя многие их путают).
Я был так потрясён, что ни о чём не спрашивал, только слушал, а старенькая схимница, без всяких переходов от прежней темы, вдруг рассказала мне про свою жизнь. Она сказалась духовной дочерью старца Иоасафа Оптинского. И не просто духовной дочерью, а келейницей в течение многих лет.
Я едва верил, что всё что вижу и слышу, что это не сон. Две таких встречи за несколько минут... таких, каких я просил у Бога чуть ли не всю предыдущую жизнь! Два Божьих человека.
У меня был с собой маленький образок Николая Угодника, который я взял в дорогу. В предыдущие дни оставлял его в гостинице, но сегодня, сам не зная почему, взял да и положил в нагрудный карман. Образок был бумажный -- но освящённый на ковчежце с мощами свт. Николая, который с 2006 года находится в Ярославле. Я привёз тогда из Ярославля несколько таких иконок и уже почти все роздал друзьям... эта же осталась моей хранительницей в дороге. И тут вдруг во время разговора я понял, что очень хочу подарить этот образок старушке-схимнице на память и попросить её молитв. Желание было подспудное, но совершенно отчётливое -- и почему-то по ходу беседы оно становилось всё сильней. Словно святитель Николай уже сам так решил, а мне оставалось только выполнить. Но я ведь не знал, будет ли это удобно, принято ли так... дарить что-то схимонахине?
И тут вдруг она сказала:
- Вот у нас храм в честь святителя Николая. Я его очень люблю. Меня и в схиму постригли с его именем. Я -- схимонахиня Николая.
Окончательно поражённый, я достал образок.
- Можно, я вам подарю... это как раз икона святителя Николая -- на его мощах освящённая.
С благоговением она приняла крошечную бумажную иконку... чуть помявшуюся в пути. Несколько раз приложила её к губам. Обещала за меня молиться.
Схимонахиня Николая. Позже я "случайно" встречал у нас в Казани, людей, которые сохранили о ней удивительно тёплые воспоминания, как о человеке Божьем.
Старейшая из сестёр Снетогорской обители -- и по возрасту, и по времени пострига в схиму. Она родилась в 1924 г. в Липецкой области. Накануне Войны семья, несмотря на предостережения одного старца-духовника, переехала в Ленинград. Работая в блокадном Ленинграде, испытав все ужасы голода, будущая схимонахиня Николая потеряла младшего, 10-летнего братишку Витю и многих родственников. Вспоминала потом: "Страшное это место. Я потом долго даже слово это не могла слышать - "Ленинград". И никому не говорила, что я там жила". Вернувшись на родину, работала при железнодорожном вокзале, но жила отрешённой от мира, молитвенной жизнью, помогала монашествующим и богомольцам. И вскоре приняла тайный постриг от иеромонаха Серафима (Мякинина), будущего схиигумена Митрофана, известнейшего подвижника Липецкой земли.
Именно она приютила в избушке ("келье") на своём приусадебном участке схимонаха Иоасафа, последнего старца Оптиной пустыни, вернувшегося из 20-летнего заключения. Из страха перед властями никто не брал его ни на один приход, и ему негде было жить. А здесь их обоих благословила на долгую жизнь "как брата и сестру" чудесно явившаяся при закрытых дверях Монахиня ("Я-то Её увидела как монахиню, а отец Иоасаф увидел -- Божью Матерь!")
В 1976 г. старец Иоасаф скончался.
Позже мать Николая была келейницей Владыки Евсевия, нынешнего митрополита Псковского, ещё в бытность его епископом Алма-Атинским -- в 1980-е годы.
В 1996 г. приехала она во Псков -- думала, что ненадолго.
"В отсутствие Владыки поехала я в Снетогорский монастырь, чтобы почитать Псалтирь ночью. Встретила сразу мать игумению. Она с сёстрами мостила камешками дорогу. И говорит она мне: "Нет, ты не на одну ночь пришла. Ты пришла жить. Я сегодня уезжаю, а ты иди на кухню. На игуменский стол будешь готовить". И я осталась. Приехал Владыка. Смотрит строго. "Нравится тебе здесь?" "Нравится, Владыченька, - отвечаю. - Я ведь монах, мне надо за правило браться, с меня это спросится. Благословите!". Владыка не стал препятствовать.
Служба в монастыре шла утром и вечером. Покойный отец Иоасаф говорил мне, что монастыри будут - только по сравнению с миром. Сами по себе монастыри и монахи будут слабые.
А Владыка наш все силы вкладывал в этот монастырь, все заботы его были о нём. Владыка заставил меня надеть схиму (а я была в тайном постриге). Я поехала за благословением к схиархимандриту Серафиму, в Ожоги, под Липецк. Отец Серафим отдал мне своё схимническое одеяние и велел его носить".
Так в 1996 г. монастырь получил схимонахиню Николаю, которая принесла с собою благословение схимонаха Иоасафа Оптинского (сейчас готовят материалы к местному его прославлению) и отцов Серафима и Макария - почаевских монахов, то есть стала живым связующим звеном между юным Снетогорским монастырём и старинной монашеской традицией"(5).
Здесь я как будто прикоснулся к огромному благодатному древу Старчества. Куда ни повернёшь голову, куда ни протянешь руку - очередная отягощённая плодами ветвь. От ствола - ветви: духовные чада. А от них - свои ветви. И от тех ветвей - ещё ветви.
Псковская земля - великая земля. Духовный заповедник! В ХХ веке эти приграничные края стали одним из главных центров русского старчества. Здесь ведь кругом - благодатные островки. Остров Залит (о. Николай Гурьянов), Камно (о. Валентин Мордасов), Печоры (целое созвездие благодатных имён!), теперь вот ещё и Снетогорье, возрождённое 16 лет назад - по молитвам старцев, теперь уже почивших.
Сёстры верят, что обитель "вымолил"старец Николай Гурьянов и псково-печерские старцы.
Помню ещё одну немаловажную беседу - с матерью Н., - пока сидели на скамеечке перед храмом и ждали игуменью Людмилу (это мать Н. мне тогда подсказала, как можно встретить её в коридоре). Опьяняюще пахло сиренью, предвечернее солнце играло в саду, ослепительно золотило фигуры ангелов в Вертепе, и помню, как эта немолодая монахиня, тихо вздохнув, сказала:
- Многие говорят, что благодать сейчас отошла - нет в мире благодати. Сами не знают, что говорят. А как она может отойти! Тогда бы ни вот этой травки, ни цветов, ни нас бы не было! Вся жизнь в мире только Духом Святым и держится.
Вдруг от её слов подумалось: если в известной песне заменить всего одну букву с маленькой на большую - то это будет истина.:
Опустела без Тебя земля.
Как в ней несколько часов прожить?
И мы бы, конечно, не прожили...
Благодать никуда не отошла, что бы там кто ни фантазировал на досуге о "последних временах". Я всегда это знал. Но именно здесь - более чем где-либо в своей жизни, - не то что "узнал", а осязал это.
Что же до знаменитых фресок, то... они, видимо, послужили для Бога лишь средством привести меня в эту обитель, явить таких людей как матушка Людмила и схимница Николая. Матушка, по своей доброте, позаботилась, отыскала ключ, послала послушницу -- и мне показали фрески. Собственно, если честно, я их почти не видел: леса скрывали всё, кроме нескольких ликов в самом нижнем ярусе. Но я верую, что фрески эти несомненно, благодатные: ведь чудо встречи состоялось-то именно через них. Недаром с одного из их фрагментов в наше время была писана Снетогорская икона Божией Матери - Благой Хранительницы монастыря. Здесь мне самому довелось убедиться, как всё устраивается Божиим промыслом и Её водительством.
P.S. 26 июля 2012 г. решением Росимущества собор был наконец официально передан монастырю -- после 19 лет борьбы общины за возвращение своей главной святыни.
P.P.S. Позже я слышал на удивление разные толки об игуменье Людмиле, прямо противоположные друг другу отзывы о ней (действительно, уже всероссийски известной), но от себя могу засвидетельствовать одно -- лично я многим ей обязан. Ровно год спустя после описанной встречи, день в день (!), в один из самых тяжёлых моментов моей жизни, простой звонок ей, коротенький телефонный разговор всё самое главное разрешил. Через некоторое время всё сбылось точно так, как она сказала...
Это был второй и последний наш разговор с ней. 14 апреля 2015 г., на Пасхальной неделе, игуменья Людмила отошла в мир иной. Царствие ей Небесное!
30 декабря 2015 г. на 93-м году жизни скончалась и схимонахиня Николая.
Примечания:
(1). До революции все века была мужской, с 1804 г. служила резиденцией Псковских архиереев. Женская -- с 1993 г.
(2). "Муравлёные" (т. е. цвета травы-муравы) изразцы XVII в. были утрачены в советское время, но воссозданы в точности по сохранившимся калькам. На них - рельефные гвоздички, мальвочки, птички, клюющие виноград, а в обрамлении самой арки - тонкий рисунок виноградной Лозы, символа Церкви ("Я Лоза, а вы ветви", - говорит Господь).
(3). Некоторые исследователи считают его более старым и относят к концу XIII в., когда монастырь только появился.
(4)"Снетогорский Рождества Богородицы женский монастырь. Летопись возрождения" - Псков, 2008., с. 73-76 и 78-79.