В наши дни Санаксарский монастырь -- один из самых известных в России. Мощи трёх святых; могила знаменитого старца Иеронима; близость к Дивеево (паломнические поездки в них часто бывают совмещёнными) - всё это определило его особую роль в современной жизни Русской Церкви. А началась его жизнь 3 с половиной века назад.
В 1659 году служилый человек из города Темникова Лука Евсюков пожертвовал землю и пригласил игумена Феодосия из запустевшего Старо-Кадомского монастыря для обустройства иноческой жизни. В 1669 г. была получена патриаршая грамота с благословением на официальное учреждение обители. Изначально монастырь был посвящён Сретению Владимирской иконы, но с XVIII века и до наших дней -- Рождеству Пресвятой Богородицы.
Вскоре выходец из Санаксар иеросхимонах Иоанн основал по соседству Саровскую пустынь. Саров развивался гораздо быстрее, стал богатым и крупным монастырём, так что Санаксарская пустынь была официально приписана к нему. По реформе 1764 г. её вовсе предполагалось упразднить -- но монастырь отстоял и дал вторую жизнь преп. Феодор Ушаков (дядя и тёзка будущего знаменитого адмирала). Итогом его деятельности стало то, что уже в 1802 г. в "Историческом описании" отмечалось: "Монастырь сей [...] не уступает самым лучшим монастырям Российским. Ныне в нём братии около ста человек, и все они большей частию отставные военнослужащие и из дворян". Для архитектурного облика у составителей "Описания" нашлось немало восхищённых эпитетов: "Симметриальное соответствие зданий, новый во всём вкус [...] составляют собой крайнюю чрезвычайность", "приводят всякого в удивление", "доставляют зрителю приятное восхищение".
В XVIII веке в России на смену стихийно формировавшимся монастырским комплексам приходят ансамбли цельные, возведённые по единому замыслу. Сначала в стиле барокко, потом классицизма. Преобладающими они так и не стали, потому что Главный Зодчий -- всё равно Бог: человек предполагает, а Он располагает. Но отдельные "регулярные" ансамбли всё же сложились и сохранились до наших дней: Александро-Невская лавра, Валаам, Нило-Столобенская пустынь, Санаксары. Санаксарский монастырь -- уникальный замкнутый комплекс в стиле барокко. Давно уже отмечалась та удивительная особенность, что спланирован он в форме корабля.
Конечно, это было задумано как символ Ковчега -- да и сама местность благоприятствовала: подсказала форму. Пологий холмик, на котором стоит обитель -- настоящий полуостров над заливными лугами. Каждую весну воды вздувшейся Мокши(1) окружают его с трёх сторон, так что он, действительно, как бы плывёт на восток (видел фотографии с высоты: вот уж, и вправду, корабль так корабль!).
В наши дни, после прославления во святых адмирала Фёдора Ушакова, корабельная форма ансамбля обрела дополнительный смысл. Монастырь, в котором суждено было упокоиться величайшему русскому флотоводцу, хоть и стоит за тысячу с лишним километров от ближайших морей, по промыслу Божьему, имеет вполне "морской" облик. Несколько "палуб" окон -- ровные красно-белые ярусы простых, но от этого не менее нарядных наличников. Высокие вертикали собора и колокольни -- как своеобразные мачты.
Когда я приехал в Санаксары, была уже вторая половина февраля, прошло Сретенье -- но зима на прощание решила подарить такие красоты, каких не было ни в декабре, ни в январе. После оттепелей наступил морозец. Заискрились земля и воздух, а леса волшебно побелели. Деревья в инее светились так, что, казалось, каждый поворот дороги -- ослепительно-белое пушистое крыло. Нет, даже не от пуха "пушистое", а от света - "как на земле белильщик не может выбелить...". Белые фонтанчики берёз застыли на фоне синевато-грозовых туч соснового бора. Хвоя в инее клубилась, как дым.
Монастырь, казалось, мерцал посреди белых полей и заиндевелых лесов, как красногрудый снегирь. Пурпурный ансамбль с синими куполами над бескрайним белым морем. Кажется, всю прелесть красных русских церквей ощущаешь зимой! Именно зимой лучше всего приезжать в Переславль-Залесский, Углич, Тутаев... к этим клюквинкам на снегу. А может, не клюквинкам, а капелькам крови?
Я часто любовался отдельными алыми церквушками неземной красоты -- но, кажется, впервые встретил почти полностью красный монастырский ансамбль. Ещё и такой цельный, гармоничный... можно сказать, грациозный, если такое слово применимо. Да, есть ансамбли грандиозные -- а есть грациозные. В этом смысле, уютные и компактные Санаксары разительно отличаются от соседнего огромного Дивеевского монастыря.
Кажется, всё лучшее, что есть в барокко II половины XVIII века, воплотилось в комплексе Санаксарской обители! Между тем, зодчим многих построек и общим проектировщиком был просто талантливый самоучка -- иеромонах Филарет (Былинин), духовное чадо преп. Феодора, до монашества -- калязинский купец (похоже, в Калязине вообще было много таких народных, не дипломированных архитекторов: его знаменитую колокольню почти в те же годы тоже возводили самоучки).
Я прошёл арку надвратной колокольни. За кисеей берёзовых ветвей взошёл высокий багряный собор (1765-1780 гг.). Пламенеющее видение посреди зимнего двора. Высота его -- около 50 метров! И это при том, что длина всего 30, а ширина -- 17. Настолько он вытянут вверх.
Белые вазы с цветами и лозами изображены на красных фасадах. Похоже на лепнину, но это -- рисунок. Такая иллюзия объёмности характерна для техники гризайль. Здесь -- редкий пример наружного её применения: больше-то она характерна для интерьеров. Впрочем, замкнутый монастырский двор сам по себе напоминает интерьер. Только с небом вместо сводов.
Собор -- пятиглавый, но его высокие барабаны представляют собой барочные восьмерики. Сразу видно: такой могли построить только в XVIII веке, не позже и не раньше. Этот чудный, возносящийся к небу храм вобрал в себя всё лучшее и от древнерусского зодчества, и от новой эпохи. Он и сам по себе, даже отдельно стоящий, был бы шедевром, но в едином ансамбле вовсе бесподобен! Абсолютная, всесовершенная цельность, которую так и не удалось до конца реализовать в Александро-Невской лавре (её-то собор возведён куда позже своего окружения) воплотилось здесь. Вообще, ассоциация с петербургской лаврой напрашивается сама: там прославлен во святых князь-воитель, здесь -- адмирал. Правда, лавра возводилась специально для мощей Александра Невского, а Фёдор Ушаков в Санаксарах упокоился как бы "случайно", по промыслу.
Вторая высотная доминанта, уравновешивающая собор -- 55-метровая колокольня над западным входом (1776 г.). Не красная, а жёлто-зелёная, с богатым узором белых прожилок. Форма её напомнила мне произведения художников городского пейзажа того же XVIII века. Бывает, видишь какую-нибудь гравюру вполне узнаваемых мест -- Москвы ли, Казани... по расположению всё верно, но обязательно "готизировано": все здания, особенно башни, заметно выше и уже, чем есть на самом деле. А вот санаксарскую колокольню будто кто-то в реальности "нарисовал" в таком стиле. Ступенчато-барочная, она кажется, должна бы быть чуть пошире, но зодчие сузили её и... вышло довольно оригинально. Далеко не самая большая из русских монастырских звонниц, но за счёт пропорций смотрится высокой. А уж какой на ней парадный наряд!
Захожу в собор. Службы зимой идут лишь на первом этаже, и храм, такой внушительный снаружи, неожиданно оказывается совершенно камерным внутри. Под невысокими сводами, возле столпов покоятся мощи трёх святых. Справа -- раки двух преподобных: Фёдора Ушакова-старшего и Александра, последнего настоятеля монастыря перед его закрытием, исповедника ХХ века(2). Слева -- очень необычная, выполненная в форме корабля (или, даже скорее, ладьи), деревянная гробница адмирала Фёдора Ушакова.
Да, за тридевять земель от мест своих подвигов упокоился непобедимый флотоводец. Никак не вяжется здешний пейзаж -- заснеженные мордовские поля и мохнатые сосенки -- с теми предстающими в фантазии черноморско-средиземноморскими берегами, где он одерживал свои победы. В анналах истории навеки остались звонкие топонимы: Фидониси, Тендра, Калиакрия, Корфу. "Праведный воин Феодор Непобедимый", - именуется адмирал в церковных текстах. "Суворов на море", - называли его современники. А здесь... ни Суворова, ни моря! Здесь -- Монастырь. С большой буквы! Истинный, уставной, суровый. И от духа его рождаются ассоциации, скорее, не с Корфу и Калиакрией, а с Оптиной и Валаамом.
Во времена нашего детства и юности Ушаков как-то терялся в ореоле славы Суворова: и книг о нём было несравненно меньше, и школьный учебник ограничивался одним-двумя абзацами. Недавняя канонизация и всенародное почитание изменили ситуацию. Теперь "ушаковская тема", наоборот, стала очень популярной. Книг о флотоводце (в том числе, для детей и юношества) выпущено уже чуть ли не больше, чем о Суворове! Из художественных биографий последних лет можно выделить, например, книгу известного писателя Ганичева. Всевозможным брошюркам в церковных лавках "несть числа". Но, возможно, светский читатель так и не найдёт в них ответ на главный вопрос: за что же всё-таки адмирала причислили к лику святых? Верующий человек ответит: за веру.
Действительно, редкий пример святого -- не аскета, не мученика, не святителя... просто талантливого человека, нёсшего своё служение с упованием на Бога. Были когда-то благоверные князья, а здесь -- благоверный адмирал. Благая вера всех роднит.
Если б все святые были вовсе несоизмеримы с нами по своему духовному устроению, мы могли бы подумать, что святость -- это что-то уж совсем недостижимое (а думать так было бы грустно и даже не по-христиански). Какая пропасть лежит меж нашим образом жизни и неотмирным житием Николая Угодника, Сергия Радонежского, Серафима Саровского! А здесь -- не чудотворец, а... воин, моряк, талантливый и храбрый человек. Сделал своё дело на земле -- получил венец на Небе. Главное -- посвятить жизнь, по воле Божьей, своему делу, не искать чужих путей.
Правда, некоторых ещё может смутить, что Фёдор Ушаков -- чуть ли не единственный святой, которого на иконах изображают в парадной военной форме, со всеми регалиями и орденами. Правильно ли это? Исторически -- да. По крайней мере, достоверно. Узнаваемо. А духовно? Ведь даже Царственных Страстотерпцев на многих канонических иконах часто изображают в белоснежных одеждах, обозначающих небесное достоинство, перед которым меркнут все земные титулы, звания и ордена. Нас и в обыденной жизни всюду окружают начальники, чиновники, "большие люди". Кругом кортежи, мигалки, официоз... Было бы слишком грустно, если б Царство Небесное было хоть чем-то похоже на наш падший мир. К великому счастью, оно "не от мира сего"!
Впрочем, в книге, которую подготовила братия монастыря, меня порадовало как раз отсутствие официоза и простота, с которой сказано о святых -- дяде и племяннике: "Два святых Ушакова -- монах и моряк; первый воссоздал Санаксары, наполнил духом подвижничества, второй сохранил самое жилище, чтобы новому братству монахов было куда возвратиться. Могила непобедимого полководца не позволила безумцам, всё и вся разрушавшим до основания, разрушить и Санаксарскую обитель, которую флотовождь избрал местом своей последней гавани". Действительно, монастырь в ХХ веке закрыли, но не снесли благодаря исторической ценности (подобный пример: могила Пушкина спасла Святогорскую обитель на Псковщине).
Вот ведь славные места! Рядышком, на пространстве каких-нибудь нескольких десятков километров -- и Дивеево (Серафим Саровский), и Болдино (Пушкин), и Санаксары (Фёдор Ушаков). Великие люди жили рядышком, являлись современниками. Знали ли они друг друга? Едва ли. Хотя задним числом, конечно, слагаются легенды, что знали, посещали друг друга -- а как же иначе! Народ хочет.
Духовно, как мы уже говорили, обитель обустроил дядя и тёзка адмирала преподобный Феодор), в миру -- Иван Игнатьевич Ушаков, из небогатого дворянского рода. Родился он в 1718 г. в том же селе Бурнаково близ города Романова (ныне -- Тутаева, Ярославской области), где 27 лет спустя появился на свет его племянник. Иван служил в гвардейском Преображенском полку в Петербурге. Типичные кутежи и веселье навеки закончились для юноши в 20-летнем возрасте, когда он пережил сильнейшее душевное потрясение: на его глазах товарищ упал и мгновенно умер прямо во время пирушки. Умер без покаяния, не успев даже осознать, что произошло.
Переворот в душе, осознание "тщеты всего земного", необходимость покаяния, разрыва со всей прежней беспутной жизнью -- всё это подвигло чуткого юношу тайно оставить службу (попросту сбежать!) и поселиться отшельником в двинских лесах. Но времена были суровые: власти всюду выискивали реальных и мнимых раскольников, а всякий, подвизающийся "без бумаг", автоматически рассматривался как старовер, сектант, преступник. Иван Игнатьевич через три года вынужден был бежать с Двины и поселился в Орловской Площанской пустыни -- но и там был пойман сыскной командой как проживающий без документов. Доставленный на суд в Петербург, был, к счастью, узнан своими бывшими сослуживцами. Поскольку речь шла об императорской гвардии, в дело вмешалась лично царица Елизавета Петровна. Ещё не так давно, при Анне Иоанновне, участь дезертира была бы трагической. Но Елизавета благосклонно отнеслась к 26-летнему бывшему гвардейцу, его желанию принять монашество -- только посетовала, почему он ушёл тайно, а не подал официальное прошение об увольнении. Подвижник ответил, что тогда, в 20 лет, никто бы не поверил в серьёзность его намерений. Елизавета подписала ему "увольнение в монашеское звание". Подвижник поступил в Александро-Невскую лавру и в 1747 г. принял в ней постриг с наречением имени в честь благоверного князя Феодора Ярославского.
Слава нового монаха всё росла; народ шёл к нему каждый день, как к подлинному старцу; сама Елизавета Петровна регулярно посещала его. Некоторые петербургские краеведы высказывают версию (не имеющую, правда, исчерпывающего документального подтверждения), что св. блаженная Ксения Петербургская была духовной дочерью именно преп. Феодора Санаксарского(3). Вместе со славой росла и зависть остальной братии. В 1757 г. подвижник, тяготившийся жизнью в столице, удалился в Саровскую пустынь, а оттуда через 2 года -- в Санаксары.
С 1762 по 1774 г. св. Феодор был настоятелем Санаксарского монастыря, вывел его из забвения и почти полного запустения в разряд обителей, знаменитых своей духовной жизнью. Ввёл строгий общежительный устав, обязательное для всей братии откровение помыслов. В сущности, он был настоящим возродителем старчества (по бразцу афонского или древнего палестинского). Святитель Тихон Задонский и преподобный Паисий Величковский считаются основателями (или, по крайней мере, обновителями) старчества на Руси. Но их современника преп. Феодора Санаксарского с ничуть не меньшим правом можно назвать таковым. Кстати, один раз в жизни он со свт. Тихоном встречался: тот три дня беседовал с опальным игуменом, духовно утешив перед ссылкой на Соловки.
Да, 12 лет преп. Феодор настоятельствовал в Санаксарах. Но в 1774 г. от темниковского воеводы Неелова поступил донос, и на целых 9 лет подвижник был сослан на Соловки, вновь оказавшись без вины виноватым. Можно предполагать, что политической подоплекой было недоверие Екатерины II к части духовенства после громкого дела свт. Арсения Мациевича († 1771). Во всяком случае, "фон" эпохи был именно такой.
Между прочим, Неелов показал себя с самой неприглядной стороны: прежде он был духовным чадом старца, но разобиделся из-за того, что тот обличил его в злоупотреблениях и взятках. В том же 1774 г. Неелов позорно бежал от приближавшегося Пугачёва, даже не пытаясь организовать оборону, за что вскоре сам был отдан под суд. Но, к сожалению, на деле опального игумена это никак не сказалось. Лишь в 1783 г. петербургский митрополит Гавриил (келейником которого стал Феофан Новоезерский, духовный сын преп. Феодора) ходатайствовал о его освобождении и возвращении в Санаксары. Старец вернулся, хотя уже не в качестве настоятеля, а простого члена братии.
Но даже и после этого на него поступали многочисленные доносы завистников, были попытки не допускать приходящий к нему на беседу народ... Так, претерпев все мытарства, дважды в жизни быв под судом, подвижник скончался 19 февраля 1791 года, в возрасте 73 лет. Два с лишним века спустя, 4 мая 1999 г., состоялось обретение его мощей, а в 2004 г. -- общецерковная канонизация.
Всего в километре от монастыря находится святой источник преп. Феодора Санаксарского, и перед самой вечерней службой я ещё успел не спеша сходить к нему красивейшей лесной дорогой. Она виражом убегала от монастырской луговой низины за корабельные сосны.
Линейки, линейки, линейки. Всё кругом расчертили сосновые вертикали. Столбики света меж ними вытянулись -- тоже линейками, только воздушными. А на поворотах дороги стволы зрительно сливались так, что казалось, и щелей-то нет, лезвие не просунешь! Прямые, вытянутые в небо сосны -- образ молитвы. Лесные свечи. Чувствуется: настоящий лес, исконный. Седая, хвоистая мощь тех веков, когда такие леса стояли повсюду -- континентом, а не островками.
Здешний остров -- саровский бор... если смотреть на него со стороны Сарова. Если отсюда, то, конечно, санаксарский.
Наконец показался источник -- городок деревянных часовен и купален в низинке под дорогой. С обочины шоссе туда спадает живописная крытая лесенка-галерея. Несмотря на то, что для набора воды пришлось стучать деревянным бруском по льду, сама благодатная атмосфера Федоровского источника мне очень понравилась.
В монастырь я вернулся перед закатом. Солнце медленно опускалось на мохнатые верхушки леса и от кисеи облаков всё больше становилось похожим не то на оранжевый прожектор с конусом света, не то на гигантскую настольную лампу. И стены, и снег начали ровно излучать бледное млечно-розовое мерцание -- едва уловимое и медленно-медленно убывающее.
Издали обитель казалась маленькой дощечкой-лодочкой со свечками -- как запускали раньше по реке в некоторые праздники. Уж очень свечными были очертания и соборных куполов, и тоненькой колокольни. И всё тихо лучилось от заката..
А потом наступила зимняя "белая ночь"! Темно и светло одновременно. Тихие сумерки с чёткими силуэтами тонких башен, церквей и деревьев на бледном небе. С одной стороны -- зеленоватое свечение от давно закатившегося солнца, с другой -- туманно-снежный диск луны над соборными куполами. Таинственность застывающего на ночь омоленного мироздания. Ещё и искрится всё: летом такого мерцания, такой хрустальности сумерек не увидишь!
Монастырь -- под луной, и луна над ним -- в нимбе!
Один паломник из Саратова, с которым мы познакомились, предложил сходить на могилу старца Иеронима -- вот прямо сейчас, в этот морозно-лунный вечер. Мы пошли. Оказалось -- очень близко. Когда я ходил к источнику, то просто не подумал, что маленькая церквушка при дороге -- кладбищенская, а эта округлая, с византийским куполом постройка при ней -- и есть современная часовня над могилой почившего в 2001 г. старца.
Иероним Санаксарский почитается почти так же, как его великие современники Иоанн Крестьянкин и Николай Гурьянов. И при жизни к нему приезжали тысячи людей -- и по смерти со всех концов страны. То, что на одни только частные пожертвования построена поминальная часовня, уже о многом говорит (точно так же почти за век до прославления во святых воздвиглась "народная" часовня над могилой Ксении Петербургской). Говорят, раньше она была полна сунутых куда попало записок с просьбами к почившему старцу. Теперь монахи, снисходя к такой неискоренимой народной потребности (ну, хочется почему-то непременно просить письменно!) оставляют огромную тетрадь для записей... она уже почти полна!
Я не буду пересказывать о старце Иерониме то, что можно подробно прочитать в книгах. Скажу только, что если лицо -- зеркало души, то как же красива душа человека, у которого такой лик и такой взгляд! На всех без исключения фотографиях (особенно "прощальной" -- пасхальной 2001 года) в глазах светится невыразимая любовь. Как светла и чиста праведная старость -- красивей любой юности!
Видимо, не страшно перейти в мир иной, когда итог земной жизни -- такая любовь, что уж и в самом облике человека ничего, кроме неё, не остаётся. Любовь восходит в своё Царство. И там тоже... кроме неё, ничего нет.
В завершение хочется сказать несколько слов про санаксарское гостеприимство. Случай почти забавный, но о многом говорит. Я останавливался на сутки в монастырской гостинице. А в поездке, как обычно, потерял перчатки. Гостинник не только подарил мне перчатки, но и просил по возвращении в Казань позвонить ему: благополучно ли доехал. Честно говоря, первый раз встречаюсь с такой отеческой заботой незнакомого человека. Никогда ещё никто во всех светских и церковных гостиницах, где доводилось бывать, не просил перезвонить, как я добрался домой.
(1). Мокша -- довольно крупная река (656 км), правый приток Оки. От неё даже произошло название одной из этнических групп -- мокша-мордвы, со своим мокшанским языком. Древний Темников находится в среднем течении этой реки.
(2). В Казанской епархии он чтится как преп. Александр Седмиозерный, поскольку в 1922-28 гг. был последним настоятелем Седмиозерной пустыни (в 17 км от Казани) перед её разорением. Но весь его монашеский путь до революции прошёл в Санаксарской обители. Арестованный в 1928 г., преподобноисповедник Александр прошёл Соловецкий лагерь и ссылку. Скончался в 1961 г. в Удмуртии. В наше время, после прославления, мощи его перенесены в Санаксарский монастырь.
(3). См., например: Первая святая Санкт-Петербурга (новейшее исследование о житии святой блаженной Ксении Петербургской). Составитель: Владимир Синкевич -- Спб., 2007