Рощектаев Андрей Владимирович : другие произведения.

Новолетие

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    КНИГУ ИЗДАТЕЛЬСТВА ALTASPERA МОЖНО ПРИОБРЕСТИ ЗДЕСЬ: www.lulu.com/shop/andrey-roschektaev/novoletie/paperback/product-20657105.html /// Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом. В творчестве почти каждого писателя -- или хотя бы в его задумках, - наверное, есть такая книга, которую он считает книгой своей жизни. Книгой, о которой мечтаешь-грезишь много лет -- в которой ты сказал бы максимум того, что хотел сказать здесь, на Земле, и с которой надеешься предстать на Суд Божий. В творчестве А. Рощектаева, по мнению самого автора, две таких книги: "Рай и ад" и "Новолетие". Если первая -- о Царстве Небесном, то вторая -- об отчаянной попытке человека, потерявшего самого себя, вырваться в это Царство через дружбу и любовь.

   Вступительное слово
  
   Я говорю всё это потому, что я умер...
   Даже я не решился бы сказать это при
   жизни. Я считаю, что мы не в силах стать подлинно самими собою, искренними
   до конца, пока не умрём, скажу больше -
   пока не пролежали в земле годы и годы.
   Если бы люди начинали с того, что умирали,
   они становились бы искренними
   гораздо раньше.
   Марк Твен.
  
   Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом. В творчестве почти каждого писателя - или хотя бы в его задумках, - наверное, есть такая книга, которую он считает книгой своей жизни. Книгой, о которой мечтаешь-грезишь много лет - в которой ты сказал бы максимум того, что хотел сказать здесь, на Земле, и с которой надеешься предстать на Суд Божий.
   В творчестве А. Рощектаева, по мнению самого автора, две таких книги: "Рай и ад" и "Новолетие". Если первая - о Царстве Небесном, то вторая - об отчаянной попытке человека, потерявшего самого себя, вырваться в это Царство через дружбу и любовь.
  
   Отзыв одного из первых читателей
  
   Не так давно Андрей Рощектаев предложил мне прочитать его новую книгу. Уже само название - "Новолетие" - удивило меня неожиданно ярким ассоциативным всплеском. С первых же строк я утонул в тексте, мгновенно поддавшись внезапно возникшему желанию скорее погрузиться в него как можно глубже, но после первых же страниц резко вынырнул, как испуганный мальчишка, и, опомнившись, уже медленнее и размереннее поплыл по течению повествования, испытывая при этом величайшее удовольствие.
   Я - старый книгочей, но что-то редко за последнее время удается встречаться с
   произведениями, содержание которых могло бы так волновать, быть настолько близким
   по душевному и духовному настрою, так удивить своей чистотою и оптимизмом. Не хочу,
   да и не люблю сравнивать между собой создания художников вообще и в особенности - художников слова.
   Настоящие мастера несравненны. Пожалуй, только "Лето Господне" Ивана Шмелева
   вызвало во мне такие же чувства. Здесь все проникнуто удивительной чистотой и нежностью.
   Здесь нет ничего темного, все прозрачно и воспринимается легко, как дыхание. Здесь
   все наполнено глубочайшей правдой таких человеческих взаимоотношений, какие могут быть только между людьми ЛЮБЯЩИМИ, во всей огромности этого чувства.
   Я далеко не молодой человек, а посему радуюсь каждому подарку, наверное, так же, как радуется ребенок. Для меня эта книга - подарок. Разница лишь в том, что, в отличие от ребенка, я-то знаю, как мало мне осталось получить этих подарков.
   Это произведение - несомненная удача, и мне хочется повторить слова незабвенного Виля Мустафина, которые он сказал о другой книге Андрея Рощектаева, - "Рай и Ад":
   "... основная причина этой удачи заключена в любви автора к Господу и земным Его творениям, будь то люди, животные или веточка вербы. Любовью пронизана вся книга от
   корки до корки, - любовью чистой и неприкосновенной, словно охраняемой и оберегаемой
   ангелами..."
   Спасибо тебе, Андрей! И да пребудет с тобою Господь всегда долгие лета!
  
   Михаил Тузов ,
   Член Союза российских писателей
  
  
   Новолетие
   Нет худа без добра, но есть добро без худа
   по имени Любовь. Без адресов, имен,
   любовь невесть в кого, любовь из ниоткуда,
   любовь как существо, которым ты пленен.
   Ты ею опьянен, ты ею переполнен,
   не ведая куда и как ее избыть, -
   сей мир настолько мал, что даже щели молний
   узки и коротки в желании открыть
   пути в нагорний мир, в страну безмерной шири,
   где место для любви твоей еще пусто.
   Виль Мустафин.
  
  
   Это - художественное произведение. Любые совпадения имён, мест и обстоятельств с реальными - чистая случайность.
   Напоминание автора.
  
  
   Оглавление
  
   Часть I
  
   1. Антипасха
   2. Дом
   3. Илья (Гнездо на скворечнике)
   4. Троица
   5. Мертвецы
   6. "Сегодня, завтра и всегда-всегда"
   7. КК
   8. Крещенский лес
   9. Старец
   10. Апокалипсис
  
   Часть II
  
   1. Увидеть Углич
   2. Колокол
   3. Канавка (глава в скобках)
   4. Отец
   5. "Царство Небесное и с днём рождения"
   6. Август
   7. Звонок
   8. Бедлам (глава в скобках)
   9. Суд Божий
   10. Новолетие о. Серафима
   11. "В году две зимы"
   12. Мама и мальчик
   13. Живой
  
  
  
   Часть I.
  
   Кто умалится, как это дитя,
   тот и больше в Царстве Небесном.
   Мф. 18,4
  
  
   1. Антипасха
   Мы уже на краю...
   Кто же снова нам в сердце шальную надежду принёс?
   А. Макаревич.
  
   Апрель. И лужи высохли, и в душе - пустота.
   Эскадроны мусора и прошлогодних листьев лихо скакали куда-то вдоль тротуаров. Рваные пакеты в подворотнях устраивали дикие пляски.
   Надо вырваться из зимы в весну, а это всегда тяжело.
   Мы не пакеты на ветру, но мечемся, как они.
   Андрей брёл по улицам и пытался любоваться Весной. Пытался испытать надежду. На миг что-то приоткрывалось - но багаж прошлого был такой, что в настоящем он пребывал лишь какой-то малой частичкой себя. Эта частичка шла сейчас по ступенькам пасхальных дней, у этой частички даже были глаза, но придаток глаз - мозг, - пребывал в вечном вчера. Господи, спасение - где-то рядом. Может, оно где-то недалеко бродит... на двух ногах. И тоже ищет меня, как я его.
   Иногда кажется, что всё гораздо проще, чем казалось минуту назад. Не может всё быть слишком сложно. Бог прост - и нам того же желает.
   "Хочешь быть счастливым - выкинь память! - вспомнил Андрей древнюю мудрость. - Иногда человек доживает до какого-то такого момента, когда уже не имеет значения то, что было прежде. Это, по-моему, и называется - счастье. И никакого другого определения счастья у меня не придумывается. Вдруг от всего, что когда-либо случалось, отклеивается ярлык "жаль". Вдруг весь хвост прошлого уже не хочется больше ни отрубать... ни обращать на него внимания. Прекращается желание "слетать" на сколько-нибудь лет или месяцев назад - взять и исправить там свою жизнь. Перестаёшь искать "развилки дорог", "пункты возврата": не надо никуда возвращаться и ничего менять... Но как же попасть в это состояние нежаления и нежелания? Перестань завидовать самому себе вчерашнему - тогда окажешься в настоящем.
   Только как это сделать!?"
   Новолетие ещё не наступило - ещё что-то осталось, чего не хватает. "Конца света!" - иронизировал он в мысленном диалоге. Люди вокруг привычно ждали конца света... а он в него не верил.
   "Конец света - не где-то в будущем, а здесь и сейчас - каждую секунду в нас. Каждую секунду мы что-то теряем: мир прежний уже не повторится.
   Господи, Господи, Ты один сполна ведаешь, как тяжело жить во времени, в потерях... потому что Ты Сам - воплощался и 33 года жил во времени. Вся наша земная жизнь - это один Великий пост, и мы долго и муторно ждём Пасху. Когда же время кончится, по Твоему обетованию?"
   "Отчего во мне столько внутренних диалогов!? Помолчать бы!" - мечтал Андрей.
   * * *
   Наступило утро. Тихий дождик смывал останки зимы.
   Андрей шёл по тротуару, как по матовому зеркалу...
   Сегодня намечалась экскурсия - необычная, праздничная... он только боялся, что мало народа придёт из-за дождя. Пасхальный подъём на колокольню! В недавно возрождённом из руин монастыре уж три года действовала заново построенная высоченная надвратная звонница - но никто из посторонних на ней, естественно, не бывал. Наконец, одна активная прихожанка добилась благословения настоятельницы в этом году на Пасху (точнее, Антипасху) сводить туда всех желающих. Заранее вывесили объявления. Экскурсоводом, разумеется, был Андрей - штатный историк епархии и многолетний прихожанин этого монастыря. По обители-то он водил экскурсии несколько раз в месяц, но вот чтобы на колокольню... для него самого это было впервые!
   Светились от дождя влажные тротуары - тем тихим светом пасмурного дня, который всё равно весенний и потому всё равно - ясный. Бывают просто ясные дни, а бывают - сокровенно-ясные. "Долго ещё я буду потом вспоминать это утро... - почему-то ни с того, ни с сего пророчески подумал Андрей, неожиданно для себя улыбаясь невидимому солнцу. - Это поворот. Я вовсе не знаю, к хорошему он или к плохому. Только чувствую, что всё изменилось. Что "всё" - тоже не знаю... Как будто воздух стал другой - и дышу я по-другому". Свежо, незабываемо пахло Землёй, недавно сбросившей снег. Так и представилось: Землёй, а не землёй...
   Непосредственная радость - "ни от чего", - самая сильная в жизни. Хорошо!.. а что именно хорошо? Да Бог знает. Главное, поводы могут быть в разных ситуациях противоположные: весна пришла - осень наступила... солнышко светит - дождь льёт... многолюдный праздник - ни души в лесу...
   От чего она уходит, ещё можно уследить, да оно и так понятно - как только себя вспомнишь!.. а вот как её потом вновь вызвать - поди пойми!.. Ага, лукавый ум отключается - главное её условие. Только вот как его отключить? Кто бы подсказал.
   "Господи, обнови во мне любовь!" - молил он, вспоминая Детство (в детстве-то всё, от дождя и снега до окружающих людей - всё было любовь).
   "Может, что-то со мной сегодня произойдёт? поможет?.. Кто-то со мной сегодня произойдёт? Надежды же без любви нет. Если есть надежда, значит, уже есть любовь... пока невидимая, будущим числом. Надежда - это какая-то часть нас: она забежала вперёд, как ребёнок, и обняла там Отца... чтоб уж никогда ни с Ним, ни с кем из сущих не разлучаться".
   Подходя к монастырю под шорох весеннего дождика, Андрей вдруг отчаянно воскликнул в душе: "Господи, ну сделай сегодня хоть что-нибудь необычное, неожиданное... чтоб стало хорошо!"
   * * *
   После праздничной службы, собралось неожиданно много взрослых и детей, желающих совершить путешествие к колоколам и небесам. У Андрея распахнулось что-то в душе, когда он их издали увидел. "Как многим это, оказывается, нужно!.. Для чего? Наверное, как и я, просто хотят радости".
   Время, казалось, бесконечно растянулось, пока он шагал в космической пустоте от собора до людей. И успевал, как никогда в жизни, разглядеть на ходу мельчайшие детали: каждую набухшую почку на кустах, каждую робко пробившуюся былинку... через увеличительную лупу всеобъемлющего волнения. Будто предощущения чего-то.
   Выцветший мир готовился зазеленеть - и в этой будущей красоте стал вдруг неповторимо прекрасен сейчас. Непроявленное - уже существует.
   "Всё, что есть - есть всегда!" - почему-то подумал Андрей.
   Вот, например, этот темноволосый мальчик лет десяти-одиннадцати, коротко стриженный спереди и с длинными висюльками сзади, с почему-то очень знакомыми глазами и знакомой улыбкой. "Где-то я это чудо видел", - подумал Андрей, уже улыбаясь - оттого, что мальчик улыбался. Да, темноволосый - и очень светлый. Светлый-светлый, с ключиками от каждого сердца. Он пока ещё не дурачился, не шалил, но было как-то за версту видно дурашливого шалуна, весёлостью распахивающего абсолютно все двери - приносящего подарок всякому, кто его видел. Стоя рядышком с "чудом", почему-то хотелось сказать внутри: "Слава Богу!..", а за что - Бог знает.
   От "Слава Богу" и мир становится славным.
   - Христос воскресе! - подошла вдруг с улыбкой миловидная женщина с чертами, неуловимо и неотразимо похожими на этого мальчика. Люда! Так это - её сын?
   - Вот мы и пришли, как обещали. Вот и Тёма на вашу экскурсию захотел, и Майя.
   - Здравствуйте! - сказала, весело подпрыгнув, подвижная малорослая девочка лет восьми, смотря на Андрея какими-то чуть ли не влюблёнными глазами... запомнившимися ему с прошлой недели.
   С Тёмой Андрей поздоровался за руку, как со взрослым, мальчику это сразу понравилось...
   Девять дней назад, на службе Страстной Пятницы, Андрей повстречал двух женщин: Таню, жену одного своего знакомого, и Люду, её подругу, которую прежде не знал. Андрей обмолвился про намечавшуюся экскурсию на колокольню, и они пообещали прийти с детьми. С тех пор прошла Пасха - целая вечность! - и Андрей уже смутно помнил разговор, тем более, мало ли людей в подобных случаях дежурно обещают прийти и не приходят. А они вот - пришли! И похоже, с удовольствием пришли. Тёмы при том прежнем разговоре не было, а вот шуструю и весёлую Майю Андрей вспомнил сразу. До чего похожа на брата!
   - А я вот слышала, что сегодня - Антипасха. Откуда такое странное название? - полюбопытствовала Люда.
   - Антипасха - это значит, как бы напротив Пасхи: ну, через неделю - то есть прямо напротив. "Анти-" - конечно, не в смысле, что она "воюет" с Пасхой... - Андрей улыбнулся, - а наоборот, она сегодня вместо Пасхи... ну, "замещает" Пасху, после того, как Светлая неделя закончилась. Неделя-то кончилась - а тут опять Воскресение! Опять праздник, и главное, в честь той же самой радости: опять - "Христос воскрес..."
   - Здорово, что праздник не кончился! - удивился и обрадовался Тёма. - Я-то думал, Пасха прошла... а она - нет..
   Андрей явно открыл ему что-то новое... только непонятно что.
   Впрочем, Андрей и для себя открыл нечто новое. "Сегодняшний день - вместо Пасхи", - почему-то отложилось у него из его же собственных слов. "Опять Пасха!" - можно было и так ликующе перевести.
   Пасха никогда не кончается: в этом и смысл сегодняшнего торжества.
   - А что, и сейчас можно говорить "Христос воскрес", да? - спросил Тёма.
   - Мо-ожно! Целых сорок дней, до Вознесения - всё Пасха!
   - Кла-асно! Я никогда не думал, что праздник бывает по сорок дней!.. - почему-то восхитился Тёма. - А зачем надо говорить друг другу "Христос воскрес"?
   - Да затем, что Он ВОСКРЕ-Е-Е-С, балда! - крикнула вдруг брату Майя так громко и празднично, что все засмеялись. И тут уж не осталось никаких сомнений, что Пасха - и не думает кончаться.
   "Пасха Священная нам днесь показа-ася..."
  
   - Подумать только - праздник со-рок дней... почти до самых наших каникул! - мерил по-своему Тёма, идя вприпрыжку рядом с Андреем.
   Андрей заразился его радостью, задохнулся от этой беспричинной, "бестолковой" радости, чувствуя, что и в его жизни начинаются какие-то каникулы. Большущие каникулы. Заразился от мальчишки - мальчишеством...
   Заветными звонкими ключами, полученными лично от настоятельницы, он отпер дверь "лествицы на небеса".
   - Пожалуйста, осторожнее, ступеньки крутые, - предупредил он всех и вместе с Тёмой, который, видно, решил сегодня стать его тенью, первым переступил порог.
   Длинная вереница взрослых и детей начала восхождение по крутым лестницам, которым, казалось, не будет конца. Это был какой-то стручок полутёмных этажей, где новые и новые отделения возникали и возникали друг над другом - и откуда только брались! Любопытные ребятишки стали увлечённо считать ступени, и у всех почему-то вышло по-разному: у кого 170, у кого 200 с лишним. Возбуждённый голосок весёлой спорщицы Майи запомнился Андрею. От чувства приключения всё воспринималось как-то неповторимо ярко и весело, до нереальности... хотя, вернее сказать, это-то как раз и была реальность. По сравнению с ней обыденность стала казаться чем-то бледным, призрачным - нестОящим и ненастоящим.
   Наконец, раскрылась верхняя площадка, закруглились над головами тёмные раструбы огромных колоколов, а вокру-уг!.. можно было умереть от чувства, что держишь мир на ладони. Только что, вроде бы, он тебя держал, а теперь...
   Андрей вдруг понял выражение "Плевать с большой колокольни": когда поднимаешься на колокольню, все проблемы остаются внизу.
   Дети с восхищёнными возгласами, забыв всё на свете, стайкой воробьёв рассыпались по всем восьми граням площадки, облокотившись о перила. Взрослые с одышкой подымались следом и.. только коснувшись ногами площадки, от неожиданного для них самих чувства враз становились детьми. Сейчас уже никто никого не ругал, не одёргивал!.. некому! Одни дети остались. Небо всех уравняло, восторг стёр возраст. Шестилетние и шестидесятилетние реагировали одинаково... Андрей смотрел на это странное массовое возвращение в рай, и слёзы навернулись ему на глаза... не ему одному.
   Разве голова кружится от высоты? Она кружится от присутствия Божиего. От Него захватывает дух. Золотые и синие купола на матовом фоне. Золото в пасмурном небе. Мир с высоты колокольни. Пасха с расстояния прошедшей недели.
   Молочный свет моросящих небес. Весна плачет от нежности к людям и обнимает их - всем небом. Ей хочется, чтобы люди были вместе.
   Андрей сам потом смутно помнил от радости, что именно говорил на экскурсии. Помнил, что рассказывал легенду о происхождении колоколов - о святом Павлине Ноланском, Милостивом, епископе V века из итальянской провинции Кампаньи (отсюда, и сами древнейшие колокола назывались: кампаны и нолы).
   - Видимо, очень чистый был человек, этот Павлин Ноланский - ему всё напоминало о Боге. По преданию, он любил молиться в поле и слушал, как колокольчики будто хвалят Бога, качаются, звонят. И пришло ему в душу славить Бога звоном колоколов - рукотворного подобия тех полевых... Сама природа научила! Это как Амвросий Оптинский однажды в юности услышал в журчании ручья: "Хвалите Бога, любите Бога..." Ведь всё на свете причастно Ему, и всюду - Его голос, только слышать надо уметь...
   Колокола молчали и слушали, что про них говорят.
   Бог молчал, но люди слышали Его молчание... и некоторые вытирали слёзы. Андрей не знал, что говорит - знал только, что ему хорошо... и так же несомненно чувствовал в себе, что хорошо всем стоящим вокруг. Молчание Бога было важнее всех его слов, и он говорил и слушал. "Боже, как хорошо, когда Ты так молчишь! Молчи так почаще! Господи, как хорошо, когда я так молчу!"
   Он говорил, но внутри себя глубоко молчал - впервые за много месяцев...
   Едва Андрей закончил рассказывать, как поднявшийся вместе с ним звонарь ударил в колокола. Захватило дух. Дети, пища от восторга, закрыли уши. Казалось, это празднично звонит небо, как один огромный колокол. От звона кончился дождь. Стало светло... не от солнца, от Бога.
   Люди спускались с колокольни и, задирая головы, крестились на неё... а может - на то, что выше...
   Экскурсия для желающих продолжилась по территории монастыря ("А что, сколько лет сюда ходим - а историю ведь не знаем. Будет хоть ликбез для нас!" - выразила общее мнение одна женщина). Под завершение вошли в большой, полусумрачный Троицкий собор, построенный и расписанный фресками совсем недавно, но по образцу древнего одноимённого собора Троице-Сергиевой лавры.
   Кусты свеч, как многоочитые ангелы, смотрели из полутьмы.
   Дети обычно любят ставить свечки. Эта форма молитвы (самая чистая, потому как бессловесная и совсем безраздумная!) им ближе всего. Делаешь что-то непонятное, но красивое - и от этого становится хорошо.
   - Я не люблю долго стоять в церкви... а когда немножко - то люблю, - поделилась Майя. - А свечки я вообще о-очень люблю ставить!
   Когда даны иные способы радостного общения с Отцом - через игры в сотворённом Им мире, - в церковь тянет совсем "немножко". А "долго"... представьте, что вы ребёнок, ваш папа выступает на каком-то официальном мероприятии, а вас зачем-то привели смотреть и слушать... папу вы, конечно, любите, но мероприятие - скучное, длинное и непонятное... гораздо приятней играть с папой дома или гулять. Он же всё равно каждый день с вами. Вырастете, сами пойдёте на работу - тогда будете ходить на официальные мероприятия.
   Тёма поставил одну свечу к Празднику, другую, подумав и походив по церкви - Сергию Радонежскому: кто-то из участливых прихожанок подсказал ему, что тот помогает в учёбе.
   Свеча преобразила Тёму, и Андрей на миг узрел не лицо его, а лик.
   - А почему на иконах всегда рисуют такие... круги над головами?.. - полушёпотом спросил его Тёма.
   - Нимбы?
   - Да, нимбы. Почему у Бога и у святых всегда - нимбы?
   - А почему у каждой свечки тоже... нимб вокруг огонька? - вопросом ответил ему Андрей.
   - То-очно! - восхищённо выдохнул вдруг Тёма, присмотревшись.
   Пушисто-прозрачный шарик света, который, казалось, можно было потрогать, цвёл перед его озарённым лицом, а золотистый пестик самого огонька чуть колыхался в центре шарика.
   - Прищурься, он будет ещё чётче.
   - Ага-а... - заворожённо улыбаясь, подтвердил мальчик. Взгляд его пребывал где-то там, в свече... если не дальше. Он созерцал.
   - Просто свет расходится во все стороны таким кружочком-шариком...
   - Ага, я по-онял... святой на иконе, получается, светится. Как свечка! Клёво!
   Ничего не читавший "о Боге" мальчик всё видел: не узнавал, а узревал. Андрей, в сущности, не рассказывал ему, а просто смотрел вместе с ним - смотрел вслух.
   - По-онял теперь, зачем мы ставим свечки! - осенило мальчика. - У святых свет, и у свечки свет... Чтобы - свет к свету!
   - Ага, - сказал Андрей, ставя рядом с артёмкиной свою свечку. - Только у Бога и святых - другой свет, невидимый для нас. Называется - невещественный.
   - Невещественный? - переспросил Тёма.
   - Да, не-вещественный - не от мира сего!
   - А мы сможем его когда-нибудь увидеть?
   - Может быть... - вздохнул Андрей, - на том свете.
   - А-а, я понял, почему говорят "тот свет"! - опять озарило мальчика. - Там же свет, потому и - "свет". А "тот" - потому что другой... ты же сам сказал, что он другой... неве-щественный. Кла-асно! Вообще-е! Ты мне так классно всё объяснил, так всё сразу понятно стало!
   - Да я разве объяснял? Ты сам всё увидел!
   - То-то и хорошо! А то всё объясняют-объясняют - а ничего не понятно!.. А ты слово скажешь - сразу понятно.
   - Значит, просто мы с тобой друг друга с одного слова понимаем.
   - Ты - интересный человек! - произнёс свой приговор мальчик. - С тобой вообще-е интересно.
   - С тобой - тоже, - благодарно приник к нему Андрей, чуть приобняв рукой за плечики. Головка... свечка: пламенный язычок озарённых волос тут же охотно качнулся к нему навстречу, в ответ на его движение, прильнул... свет к свету. Как одна свечка зажигает другую. Нашлись.
   И как люди находятся в жизни?
   Как мы определяем своего человека?
   Ещё древние говорили: настоящие истины человек всегда не узнаёт, а вспоминает. Так же, видно, и настоящих людей в нашей жизни мы не узнаём, а вспоминаем. Они всегда с нами были... до знакомства. Может даже - до появления на свет! Увидел - вспомнил.
   Мальчик, прошуршав волосами по куртке нового друга, поднял на него любопытную головку. Этот радостный взгляд, который отражает тебя. Какого-то преображённого тебя. Редкий в нашей жизни взгляд... потому что редко когда человек так искренне, ни с того ни с сего радуется просто тому, что ты существуешь.
   Так смотрят дети на тех, кто им почему-то очень дорог.
   Мальчик искренне рад, что ты есть на Земле и главное, не просто на Земле, а с ним. И ты хочешь быть похожим на тот образ, что отражается в его глазах. Это - ты настоящий... тот, которого ты сам забыл.
   И ты тоже видишь настоящий образ тех, кого любишь. "Имена ваши написаны на небесах". Как те сокровенные имена - тайна от нас самих, так и наш первоначальный, Божий образ - великая тайна.
  
   Обратно, от монастыря до остановки, шли уже, как родные. Со стороны никому и в голову не взбрело бы, что Андрей первый раз в жизни видит этого мальчика и второй - эту женщину и девочку. Похоже, все четверо были счастливы, что остановка ещё далеко - минут десять пути, - и старались насытиться общением.
   - А почему тебя зовут Майя? Такое редкое имя... - полюбопытствовал Андрей у девочки.
   - Да потому что я - в мае родилась! В мае - значит, Майя!
   - Родилась бы в марте, была бы Марта, родилась бы в июле - была бы Юля... - шутливо продолжил за неё Артём.
   - В июле - это ты у нас родился! - напомнила Майя. - Тебе ещё до-олго ждать до дня рождения... ну, хотя не очень долго. А у меня всего через месяц день рождения! Классно! Восемь лет уже исполнится.
   - Уже-е... А мне - одиннадцать!
   - Ну и ладно! Ты меня всего-то на... два года и десять месяцев старше!.. Это же немного, да, дядя Андрей? А я люблю с Тёмкой играть, хотя я его и младше... я люблю мальчиковые игры.
   - А как вы играете?
   - Бесимся по-всякому! - ёмко ответила девочка.
   Каждое их с Тёмой слово было правдой. Они сами были - правдой: Андрей видел в них всё, о чём они говорили и... не передать словами, до чего это здорово! Будто "тыщу лет" знаешь Человека, которого видишь первый раз в жизни... Ваша Жизнь - общая, и вы не можете быть чужими. Надо же! да вы, действительно, всегда были вместе.
   Дети зачем-то сорвали по дороге кончики кленовых веток с распустившихся зелёными мохнушками и щедро надарили ему:
   - Возьмите! это вам от нас!.. поставите у себя.
   Какая разница, что дарят, важно, что дарят. Чем абсурднее, тем дороже. Попалось бы им на глаза что-то другое красивое, подарили бы что-то другое.
   Когда переходили по мостику болотце - старое русло заглохшей речки, - Андрей "расплатился" и подарил им сухие тростниковые метёлки. Сказать длинные - ничего не сказать... длинню-у-ущие! Метра четыре-пять. Бывают такие: человек под ними - как в лесу. Впечатление от "подарка" превзошло все ожидания! Дети, в восторге от обретения, держали их то как копья, то как удочки... то - сами того не зная, - как церковные хоругви.
   Знаменосцами у них получилось быть недолго: они быстро сломали их друг о друга. Андрей, по их просьбам, сорвал новые (ему, с его ростом, это было проще сделать сквозь чащу).
   - И себе сорвите! - настояли дети. - У вас тоже должна быть!
   Ну, должна так должна. Надо, чтоб уж если вас что-то объединяет, то - всё... даже предметы.
   Казалось, они доставали этими метёлками до самого неба - подметали его, пасмурное. Напоминали мирозданию, так, на всякий случай, что сейчас в нём Весна, а не Осень. Весна... Андрей впервые в этом году наконец-то ощутил её. Он нёс её, как венчальную свечу - "в лице" этой сухой осенней метёлки. Как Гроб - знамение Воскресения, Осень - знамение Весны, Одиночество - знамение Встречи.
   Всё стало на свои места. В мироздание вошли Люди, настоящие Люди - и исправили его собой.
   Это "Сталин наоборот": "Нет человека - есть проблемы. Есть человек - нет проблем".
   "Проблемы" решаются вовсе не теоретически, а появлением человека в нашей жизни. Это и есть Новолетие, о котором Андрей мечтал.
   Но есть только один Человек, с Которым совсем нет проблем. "Се, Человек".
   Любовь к Нему избавляет нас от всего. Главное - от нас самих.
   * * *
   Как ни старались не спешить, но остановка наконец их застала. Тёме, Майе и Люде ехать было - в противоположный конец города, "на край света". Перед прощанием успели обменяться телефонами.
   - Как-нибудь с удовольствием встретимся ещё... - неопределённо, но приветливо пообещала Люда.
   - Да, я очень рад буду поближе тебя узнать, - серьёзно, как взрослый, сказал Тёма.
   - Так разве ты меня ещё не знаешь? Посмотри-ка на меня.
   Тёма проницательно посмотрел на него, улыбнулся и сказал:
   - И правда - знаю.
   - По-моему, мы уже с тобой всё друг про друга знаем! - подтвердил Андрей.
   Они заговорщицки посмотрели друг на друга - слишком понимающе, чтоб это нуждалось в каких-то словах. И правда, чего тут ещё можно не знать!
   Автобус подошёл быстро, но Артёмка запрыгнул на подножку чуть ли не спиной - всё оборачиваясь и махая Андрею. У него как будто только тело уезжало, а сам он оставался здесь. "Встре-тим-ся! я буду ждать!.." - крикнул он. Из-за спины его энергично махала Майя. Улыбалась их мама.
   Улыбалось белое небо. Уехал красный автобус - проплыл по блестящему, похожему на воду асфальту, как теплоход... но куда же можно уехать теперь! Теперь уж никто, никуда, ни от кого не уедет.
   Всё, чему дОлжно - свершилось!
  
   2. Дом
  
   И твоя Дорога,
   и твой родимый Дом,
   свет в котором никогда не гас,
   и частица Бога -
   всё в тебе самом...
   Праздник начинается сейчас.
   А. Макаревич.
  
  
   Так устроен человек -
   забывает, что он дома!
   Лия Андреева.
  
  
  
   Только что зацвели яблони, и было ужасно холодно. На осенне-свинцовом небе световым контрастом выделялись деревья в свадебных нарядах. Казалось, наступившие заморозки исходят именно от их цветочного снега. Тонкие звёздочки вишен виделись издали колко-льдистыми, а густые яблоневые ветви напоминали буранные завихрения.
   Короткое второе пришествие зимы казалось более торжественным, чем сама календарная зима!
   Нежный-нежный, хрупкий-хрупкий, будто новорождённый мир, весь ещё в белых пелёнках, под тучами и ветром. Но тучи сами по себе, а он сам по себе, потому они ничего ему не сделают. Весь холод - в какой-то параллельной плоскости. Глаза видят другое и душа видит - другое.
   Преображённый Андрей все эти дни ходил по совершенно новому для него миру, почему-то вспоминая слова из "Матрицы": "Быть избранным - всё равно что быть влюблённым. Кто знает, что ты влюблён? Только ты сам ощущаешь это всей своей кожей".
   "Главное - войти в этот мир, а не просто прикоснуться к нему. Войти в Дом". Дом их представлялся ему маленькой Землёй Обетованной... "Дом Обетованный", - хорошо звучит.
   Нужен был какой-то повод прийти к ним в гости. Проторить тропу... Мимолётное знакомство в монастыре - одно, Вхождение в Дом - совсем другое. "Везёт же тем людям, которые - давно их знакомые, которые вхожи..." Из общих знакомых была только Таня с дочкой - их-то Андрей знал уже несколько лет. Как-то он созвонился и доверительно поделился своим желанием: Таня человек простой. "Нинка моя в это воскресение очень просится к ним. Давай утром встретимся на службе, я им позвоню, и если получится, как раз вместе и съездим", - предложила Таня.
   Прошло две недели после похода на колокольню: самое время "обновить знакомство". Тем более - три дня выходных из-за майских праздников. В воскресное утро Андрей перезвонил Тане, чтоб узнать... "Я сегодня, к сожалению, не смогу к Люде с Олегом - планы изменились..." У Андрея упало сердце "Но ты же на службу всё равно придёшь - там встретимся и, может, чего-нибудь придумаем..." - неопределённо пообещала Таня.
   "Только б что-нибудь получилось!" - молил Андрей, шагая знакомой дорогой к монастырю и почти просительно глядя на приближающуюся свечу колокольни, той самой... От волнения он почти не чувствовал холода, даже запыхался от быстрого шага. Мелькнуло несколько крошечных снежинок, скорее, крупинок... но продолжения не последовало, только яблони ярко белели ослепительными, раскидистыми вспышками надежды. Весь путь был озарён ими и весь походил на сон - пока ещё непонятно какой: счастливый или волнительно-тоскливый?.. Только в конце сна будет ясно.
   На службу Таня с дочкой опоздали, так что Андрею пришлось ещё и в храме поволноваться. Только перед "Херувимской" они наконец зашли... Когда заговорили после службы, Таня кивнула на дочку:
   - Просится к Тёмке с Майей - прямо сладу с ней нет! А мне некогда по гостям, столько заказов на шитьё!
   - А пусть меня дядя Андрей к ним проводит, - уверенно предложила Нина. Мама не удивилась - видимо, что-то подобное среди вариантов прозвучало ещё дома.
   - Да я с удовольствием... если можно! - поспешил сказать Андрей.
   - Ну... сейчас я Люде позвоню, - после короткого раздумья достала телефон Таня. - Не знаю ещё, как у них планы? Посмотрим...
   "Ну, давай, давай!.." - громко шептала себе под нос Нинка, деловито обращаясь к Судьбе. У неё был свой интерес - поскорее встретиться с подружкой. У Андрея - свой... хотя шептал он, конечно, не вслух.
   - Ну, Люда не против, - выдала наконец Таня. - Поезжайте тогда, что ли...
   - Ура-ура! - сказала Нинка.
   - Ура-то ура... но дядю Андрея слушаться! Ни на шаг от него не отходить по дороге. Через улицу за руку держаться. Поняла?
   - Поняла!
   - Вечером я за тобой заеду, как освобожусь. И в гостях веди себя поприличней.
   Дав нужные "инструкции", Таня наконец отпустила её с "дядей Андреем".
   "Ты - мой пригласительный билет!" - шутливо думал Андрей, стоя на остановке и глядя на чересчур деловую девочку. Она была немногословна и посматривала с превосходством: мол, я-то знаю дорогу, а ты - нет. Это, скорее, ты со мной, чем я с тобой, - читалось в её глазах.
   Впрочем, когда она замёрзла на остановке (автобусы в этих краях водились редко - впору в красную книгу заносить) и Андрей, настояв, накинул на неё свою куртку (она теперь была в двух, а он в свитере), она смягчилась и благосклонно улыбнулась.
   - Дядя Андрей, а Майя мне по секрету сказала, что она в вас влюбилась!
   - Да?.. А ты зачем выдаёшь подружку?
   - Да так... Надо же о чём-то поболтать.
   Андрей едва успел засмеяться, как подошёл автобус. Они впихнулись в него, битком набитый, и... под чью-то бодрую ругань, началась финальная часть судьбоносного путешествия.
   Клубы нежно-зелёных и белых облаков чередовались, проплывая за окном. Дома утонули в них. Город от изумления как бы забыл себя: его уже почти не было - была Весна. Всё, кроме Весны - понарошку, даже волнение! Андрей вслушался в себя и вдруг понял, что волнуется лишь какая-то частичка его души. Морские глубины, не затронутые поверхностными волнами, были - под стать окружающему миру. "Здорово! Давно такого не замечал! - изумился он сам себе. - Оказывается, можно одновременно и волноваться, и при этом оставаться спокойным и уверенным: одно другому не мешает. Я же всё точно знаю, что будет!" Холодок суеверия на миг пробежал, пытаясь его переубедить... но пробежал - мимо! Автобус ехал к Цели.
   Ехал он долго-долго, словно испытывая терпение. Остановкам под названием "Ещё не та", казалось, не будет конца. "В какую далёкую страну мы едем!" - пошутил Андрей. "Нам, по-моему... на следующей выходить", - сказала девочка. Пробежали приятные мурашки.
   Далёкая-далёкая страна теперь всего лишь - следующая...
   - Да, вот здесь выходим!
   Это был дальний пригород огромного мегаполиса - посёлок с частной застройкой. Дом их оказался прямо напротив остановки: метров десять от дверей автобуса до калитки.
   Сердце, пожалуйста, тише -
   дай до парадной дойти!..(1)
  
   * * *
   Артём, лениво сидевший за "компом" и со скучающим видом ("глаза б мои вас не видели") мочивший монстров, и удивился, и жутко обрадовался, увидев Андрея.
   - Кла-ас-с! - выдохнул он. - Класс, что ты к нам приехал! А как ты нас нашёл?
   Андрей объяснил, благодаря кому "нашёл".
   - А, Нинка приехала, - равнодушно сказал мальчик. - Ну, Майке радость!
   - А тебе?
   - Мне... тоже. Во-первых, Майя сёдня с Нинкой и целый день не будет приставать. А во-вторых (нет, это во-первых!), Нинка тебя на нас вывела! - сообщил он голосом разведчика. - Садись, в ногах правды нет! - мальчишка посторонился в кресле и, как только Андрей сел, снова придвинулся, к нему под крылышко.
   - Во что играешь?
   - Да так, маюсь всякой ерундой!, - весело признался игроман. - Холодно на улице. Скучно было, пока ты не приехал. Это ты клё-ово придумал, что приехал! вовремя! Совсем день другой стал.
   Мальчик всё не мог оправиться от радостного возбуждения.
   - Я ж тебя не ждал! то есть, вернее, ждал, но не думал... вабще тако-ой сюрпри-из!
   Он чуть не подпрыгнул в кресле.
   - Вон, смотри, во что я играю! Вон гонки: две трассы, - пошутил Артём, показывая на две "дорожки" загрузки какой-то программы. - Моя - нижняя! Машин экран не показывает, но на самом деле они есть. Вон я вперёд вырываюсь!.. О, смотри, я выиграл! Я - гонщик!
   Андрей засмеялся. Он был совсем не любитель компьютерных игр и рад был отвлечь мальчишку на что-то другое.
   Артём и сам ему предложил:
   - А пошли на улицу играть!
   "На улицу" означало - в сад.
   Родители сильно удивились, как легко Тёма сегодня "отвязался" от компьютера: "так-то его за уши не оттащишь". Ему выделяли разрешённое время - но обычно приходилось несколько раз напоминать... а в этот раз оно даже ещё не истекло!
   Как раз зашли в "компьютерную" комнату Майя с Ниной.
   - А я стишок сочинила, дядя Андрей! - похвасталась Майя. - Хотите расскажу:
   Дождь стучит за окошком,
   сидит мокрая кошка...
   Всё! Это такой стишок.
   - Это она вчера сочинила, - пояснил брат. - Вчера же весь день дождь шёл, Шёл-шёл, шёл-шёл, как будто делать ему было нечего, а всё равно никуда не пришёл, и всех послал, а никто не пошёл и тогда он сам пошёл... а сегодня ты пришёл! А вчера скучно было... - опять добавил Артём в конце скороговорки.
   - А сегодня вы пришли - сегодня не скучно! - радостно сообщила Майя и обняла дорогого гостя.
   - Ну, Майк, ну чё ты всё лезешь обниматься - то ко мне, когда я в комп играю, то к Андрею ...а может, он устал и отдохнуть хочет! - проворчал мальчик и сам с другой стороны обнял Андрея.
   - А потому что я вас люблю - и тебя хрюнделя, и дядю Андрея, - ласково объяснила Майя.
   - Кто хрюндель!? - возмутился мальчик, но как-то с улыбкой возмутился.
   - Ты хрюндель и балда местная! - радостно выдала сестрёнка.
   - Щас ты у меня получишь! - несерьёзно погрозил Артём.
   - Ну, не ссорьтесь! - несерьёзно помирил их Андрей, потому что серьёзно мирить было не с чего.
   - Не будем ссориться. Играйте в комп, а мы с Андреем на улицу пошли.
   - Мы поиграем и потом тоже к вам приде-ём! - крикнула вдогонку Майя.
   Они с Ниной были ужасно довольны, что так непривычно легко завоевали заветное место у компьютера, и увлечённо взялись "одевать кукол" - игра такая.
   - Пошли, пройдём на улицу через второй этаж, - повёл Тёма Андрея по своим владениям.
   - Через второй этаж!? - удивился Андрей.
   - Да... А потом я тебе ещё и третий покажу, у нас там "штаб"!
   За счёт полуподвала - с кухней и большой комнатой, ещё и разграниченной шкафами на три "кабинета", - деревянный дом оказался двухэтажным, хотя снаружи кто угодно побился бы об заклад, что он одноэтажный. Снаружи совсем небольшой, очень неказистый, даже слегка ветхий на вид, он волшебным образом вместил в себя кучу разных помещений - причём, размещались они как-то причудливо, образуя маленький лабиринт... Сразу ни за что не разберёшься в "сторонах света", выглядывая в окна и видя каждый раз не то, что ожидал.
   Перепутать можно было не только стороны света, но и времена года. В окне второго этажа Андрей вдруг увидел заснеженную крышу хозяйственной пристройки - белый занос почти до подоконника. "Что это, столько снега!?" - удивился он. "Да нет, ты чё, это же баннер на крыше!" - засмеялся Тёма. Просто вторая рама окна была затянута не стеклом, а плёнкой, и Андрей, со своим зрением, принял белое покрытие крыши за снег. "А, не обращай внимания, у нас тут все времена года сразу! - махнул рукой Тёма. - Мы даже ёлку новогоднюю до лета не убираем, чтоб было красиво!"
   Действительно, в комнате второго этажа стояла новогодняя ёлка - искусственная, но как-то особенно красиво, со вкусом наряженная. Тёма ради гостя зажёг гирлянды.
   "Всё не как у людей!.. это-то и здорово!.. куда меня привела судьба, закружив-заблудив, как в игре в жмурки".
   "Третьим этажом" был огромный таинственный чердак, опоясанный по кругу подобием галереи в полметра шириной. Оттуда открывался чудный вид, как с рубки корабля. Казалось, плывёшь куда-то поверх яблонь и заборов, по серо-зелёным волнам пенных макушек.
   - У нас, конечно, не как на той колокольне, но тоже высоко! - сказал Артём.
   - Ещё бы! У вас вообще всё классно!
   А ещё был флигель, была открытая веранда с живописной яблоней-колонной посередине, проросшей сквозь кровлю. Был наконец, тот самый неожиданный выход в сад прямо со второго этажа - который из сада казался первым, возвышаясь всего на несколько ступенек. Андрей не переставал удивляться, созерцая это царство Артемия I. Королевство приключений.
   Несколько кошек и собак, котят и щенят были подданными этого королевства. Имена у них были самые неожиданные. Одну из собак, например, звали Чипса (видимо, изначально Чипа, но дети переделали на свой лад: Чипса звучит вкуснее).
   Андрей сегодня не раз на досуге присматривался к ним, стараясь разгадать тайну мирного сосуществования такого количества живности. Иногда собаки, театрально распахнув пасть, изображали (или воображали), что кусают кошек в замедленной съёмке. Кошки в ответ или оставались безучастны, или ленивым движением лап изображали, что цапают собак за нос. Поскольку никто никого всерьёз ни цапать, ни кусать не собирался, отношения оставались нормальными... или, сказать по Лобачевскому - два параллельных мира пересекались, оставаясь при этом параллельными.
   - А можно я ваших кошек сфотографирую? - смущённо спросил Андрей проходившую Люду.
   - Мо-ожно. А можно и людей фотографировать, - весело разрешила Люда.
   - ?..
   - Нас, например. Будем очень рады.
   "Здорово, когда дети и родители так похожи друг на друга!" - подумал Андрей, смотря на эти весёлые лица, слыша эти голоса и созерцая за ними какое-то совсем уж сокровенное, внутреннее сходство.
   "Неужели и я принят в эту тайну, введён в их Дом?" Он суеверно перелистнул свою мысль, чтоб "не спугнуть". Но... Истину не спугнёшь - она просто есть и всё.
   В саду пахло радостью... от яблонь? Пахло сквозь холода грядущим летом и приключениями. Это был какой-то заповедник фантазий! Заросший, запущенный - маленький лес. Они с Тёмой особенно облюбовали в нём несколько уголков.
   Здесь была и яма с разваленным фундаментом какого-то прежнего, очень старого дома, и парочка раздолбанных, заржавевших автомобилей, заехавших на вечную стоянку в бурьян. Ещё была огромная песочница без бортиков-границ - целый маленький пляж, правда, без воды: место для копания туннелей, пещер, "метро", строительства самых грандиозных городов, замков и военных баз.
   Из откуда-то взявшихся в немеряном количестве старых рекламных баннеров в самых глухих уголках сада были сделаны навесы над "штабиками": конечно, работа Тёмы. "Штабиков" здесь можно было построить сколько угодно и где угодно. "Теперь они все будут наши с тобой, - сказал Тёма. - Главный и резервные". Валялась "в лесу" гигантская промышленная катушка для проводов или канатов: Артём поделился проблемой - он давно уже мечтает из неё чего-нибудь сделать, но пока не придумал, чего. "Вместе придумаем!"
   - А пока давай поиграем в "стратежку"! - предложил Тёма.
   - Как?
   - Ну, как в компьютерных играх... только наяву. Мы с тобой - два героя. Ходим вместе, сражаемся с врагами, собираем артефакты, оружие (ну, вот такие вот палки - надо только, чтоб были не просто палки, а интересные палки!.. это уж сам смотри). Основная миссия - захватить вражеский штаб.
   - Ну, давай сыграем, - согласился Андрей. - Захватим... раз так надо.
   По каким только уголкам старого сада они не сновали! Тёма продумал маршрут так, что в одном месте пришлось протискиваться боком меж дощатым забором и кустами, в другом - забраться на бетонный забор примыкающей к участку бывшей промзоны и бежать по его верхушке метров двадцать до угла, в третьем - прятаться в какой-то яме, в четвёртом - подлезть-проползти под бревенчатый сруб старого сарая и переждать в нём, "пока враги уснут, а потом снять часового". Наконец, финалом стал марш-бросок в главный вражеский штаб - на чердак. Туда они проникли, конечно, не изнутри дома, а давно знакомым Тёме каскадёрским образом - по дереву, по крыше террасы, по отлогой кровле, и... вот запертая дверь с галереи на чердак, но Тёма просовывает в щель веточку-отмычку, в секунду откидыват крючок, и они с победным криком и выстрелами приникают в вожделенный "штаб". После нескольких минут финальной ожесточённой схватки "штаб" переходит под их контроль. Андрей решил, что это - "гейм овер", но Тёма, который, видимо, нисколько не устал, тут же придумал "новую миссию" и повёл его на новые подвиги...
   - Ну уж, пожа-алуйста!.. Ну, Андре-ей! Мы же только начали играть! Если ты устал, то можешь даже не сражаться - я буду твоим телохранителем. Давай так! Ты несёшь ценные документы и ты как бы такой... генерал!.. и сам не сражаешься. А я должен провести тебя секретным маршрутом в секретный бункер - и защищать, если кто нападёт.
   - Ну, давай! - согласился Андрей.
   Они снова шныряли по всей вселенной сада, то тихо, крадучись, то перебежками. Юные листья понимающе смотрели на их игру. Обеспечить густое укрытие пока не могли, но миллионом зелёных глаз выражали полное безмолвное одобрение. "Вы здесь везде свои!" Оказывается, не только Тёма, но и Дом, и Сад как-то сразу приняли Андрея.
   Мальчик доблестно защищал друга на каждом шагу от множества невидимых врагов, стреляя, фехтуя и ежеминутно жертвуя собой.
   Андрей подумал, что это очень символично. Разве взрослые защищают детей? Как бы не так! Чаще дети защищают взрослых... от врагов невидимых. От уныния и отчаяния. От наших зацикленных "мыслей", которым мы придаём такое значение, а они - нет... От того, в чём они сильнее нас, то есть практически - от всего. Гордым взрослым в этом стыдно себе признаться. Ещё неизвестно, кто кому в жизни необходимей: мы им - или они нам?
   "Слабые" сильнее сильных: вековые деревья ураган выворачивает и ломает, как спички, а траве хоть бы что.
   Тёма где-то за час провёл Андрея секретным маршрутом и... разумеется, тут же, без всякой паузы, придумал третью миссию. "Ну, уж пожа-алуйста!"
   На этот раз Андрею снова пришлось сражаться: чего не сделаешь для друга! Вскоре они так запыхались, что стало жарко. Андрей снял куртку и машинально повесил её на первый попавшийся колышек. Но почему-то всё равно "осталось жарко". Только отвлёкшись на секунду от игры, он заметил, что небо сделалось молочно-светлым, солнце белеет в нём странной дневной луной... а холод, действительно, куда-то сбежал.
   Светило показалось в небе. В саду показалась Майя.
   - Ну вот, стоило в доме включить отопление, как опять стало тепло! - весело проворчала она. - Вот ведь закон подлости!
   - Ну, от нашего отопления везде тепло стало! - не задумываясь ни секунды, ответил Тёма. - Хотя нет... это нам с Андреем от игры стало жарко - а от нас везде и всем стало жарко.
   Андрей долго очищался от налипших прошлогодних репейников, которые почему-то всегда очень его "любили", и дышал полной грудью - вот оно счастье! День удался и жизнь удалась.
   Когда вечером настала пора уходить, рассеянный Андрей хватился своей куртки. На вешалке её почему-то не оказалось.
   - А вы не видели мою куртку? - в лёгком замешательстве спросил он тёмину маму (ни дать ни взять - ещё один мальчик!).
   - А ваша куртка в саду у нас погулять решила.
   - Почему? - удивился Андрей.
   Люда засмеялась:
   - Вот уж не знаю, почему-у она так решила!
   - Нет... - совсем уж глупо возразил Андрей. - я имею в виду - почему вы так думаете? Вы её в саду видели?
   - Нет, её я не видела - зато видела вас без неё, когда вы с Тёмой из сада пришли. Значит, она там осталась, продолжает гулять.
   - О, давайте её позовём чай пить! - загорелся Тёма и, потянув Андрея, весело простучал кедами по ступенькам крыльца.
   Уже помаленьку начинало смеркаться: время здесь явно жило по другим законам, чем везде.
   - Тише-тиш... не спугни её! Давай я проведу тебя к ней тайным путём.
   Андрей засмеялся:
   - Я, наверное, теперь уж все ваши "тайные пути" знаю!
   - Знаешь!?.. А, ты и вправду - зна-аешь! Значит, тебя надо уби-ить - ты всё узна-ал!
   И Тёма напал на него...
   Из похода за курткой они вернулись только минут через десять, довольные и запыхавшиеся. Причём, куртка почему-то была на Тёмке, а не на Андрее.
   Когда Андрей в прихожей взял свою кепку, она оказалась один к одному похожа на тёмину.
   - О, у нас даже кепки одинаковые!.. - восхитился мальчик. - Можем вообще перепутать друг друга! Я Андрей, а ты - Тёма... О, привет, Тём! как дела?
   И новый Андрей горячо поздоровался с новым Тёмой.
   - А, ты - не Тёма? А кто тогда ты?.. Андрей!? Врёшь, это я - Андрей!!! - крикнул Тёма так звонко, словно самое важное на Земле для него было - доказать, что именно он Андрей. - Никаких Андреев, кроме меня, нет на свете!!!
   "Одежда - часть нас... и эта её магия как-то особенно ощущается в детстве, - подумал Андрей. - Вот он и стал мной. Вот я и нашёл себя! А то прежде не находил. Это ведь хуже - потерять себя, чем потерять куртку".
   - Ну, отдай уж Андрею куртку, - добродушно посмеялась мама.
   - Так она уже на мне. Как я её сам себе отдам!
   Тёма явно "балдел" от удовольствия в роли Андрея.
   Андрей, подождав чуть-чуть, попытался снять с него куртку.
   - Караул! Грабят, раздевают!.. - весело закричал мальчик.
   Ангелочек-ангелочком... в куртке с висящими рукавами, которая что-то очень сейчас напоминала...
   - Это на тебе - смирительная рубашка? - смеясь, спросил Андрей и завязал ему рукава.
   - Нет, не-ет!.. не на-до! не увозите меня! - притворно запаниковал "больной" и сам начал выпутываться из куртки.
   Одежда наконец вернулась на настоящего Андрея. Тёма проводил его до калитки.
   - А когда ты ещё приедешь?
   - Ну... как пригласите, так и приеду... - неопределённо ответил Андрей, боясь быть в тягость тёминым родителям.
   - О, тогда классно! Тогда ты щас придёшь домой - а я тебе сразу позвоню "Андрей, приезжай!" - и ты сегодня приедешь к нам в гости. Я тебе крикну: "Андре-е-ей! Приве-ет! Сто лет не виделись! Чё так давно не приезжа-ал!"
   И мальчик крепко-крепко обнял его - шутил, а ведь "по правде" шутил.
   - А приезжай - завтра, - сказал он уже серьёзно...
  
   Примечания:
   (1). Ю. Шевчук "Живой".
  
  
   3. Илья (Гнездо на скворечнике)
  
   I. Дивеево.
  
   Ты помнишь, как всё начиналось?
   Всё было впервые и вновь!..
  
   И была весна, и было Дивеево. И светило солнце на необъятных куполах, и тренькала капель с высоченных соборных крыш. Лужи, лужи, кругом весёлые лужи... то ли лужи, то ли небо: они удвоили весь мир, и мир стал небом... а над миром царила Канавка Царицы Небесной. И по насыпи над Канавкой, с оттаявшими склонами, с мать-и-мачехой (нет, мачехи здесь нет, только Мать!), шли и шли люди: "Богородице Дево, радуйся..." Они твердили и твердили "радуйся" Ей - 150 раз, - а Она без слов говорила "радуйтесь" - им... И от этого не-радости в мире не осталось.
   Куда текут весенние ручейки? Куда впадают? Чистота необыкновенная разлита в воздухе и душе. В Дивеево и всегда-то как на Пасху едешь, а тут ещё и - послепасхальные дни.
   - Дивеево на Земле - как Пасха в году! - сказал какой-то старичок-паломник. - Ждёшь-ждёшь, наконец приедешь, и тут тебе батюшка Серафим скажет: "Христос воскресе". Ты не услышишь, но сердце услышит!"
   "Уже услышало!" - подумал Илья.
   Весенняя Земля - пасхальный кулич: тёмная, с жиденькими следами последней полурастёкшейся снежной глазури... так, кое-где. Всё дышит воскресенским духом. И малы даже огромные дивеевские храмы в необъятном соборе апрельского неба, сошедшего на землю. Солнце припекает, и на тёплых косогорах летают первые пчёлы... сугубый прообраз Мироносиц?
   Красота весны - торжествующая, многоводная, победительная, - сошла в мир, как откровение о Воскресении. Цвета её головокружительно глубоки и светлы, но всё пока как-то неброски: голубой, золотисто-коричневый, фисташковый... и только один, всё покрывающий, всё объединяющий, стоит в уме, не в глазах. Пасха врывается в Весну тем торжествующим красным, которого в природе в такую раннюю пору ещё нет и быть не может! Но это победное красное невидимо стоит за видимым пейзажем, таинственно преображая всё. Как присутствие Бога: мы Его не видим - но Он-то всегда с нами. Пасха красная, весна красная...
   И пасхально-красны бесчисленные лампадки над мощами того, кто в любое время года приветствовал всякого встречного: "Христос воскресе".
   Илья подошёл к высокой шатровой сени с куполами: будто часовня внутри собора стояла. И мерцали под сенью десятки приветливых огоньков.
   Живые глазки высвечивали из каждой прозрачно-малиновой чаши, а всё вместе казалось звёздным небом - только каким-то небывалым, тюльпановым. Звёзды, как пчёлы к цветку, слетелись к мощам. И облачко тихого, мягкого света - как аромат, - объединило их и заставило весь рой замереть. "Свете тихий Твоея славы...", "Свет невечерний".
   Илья как на крыльях летел. Паломников к батюшке Серафиму в этот будний день почти не было - так, несколько человек. Но вдруг, как только его очередь подошла, дверцу в маленькой оградке перед ракой закрыли. Илья недоумённо остановился. Он во всём привык искать какой-нибудь знак - только этот знак показался... не очень приятным! Вроде, всё объяснялось просто: нужно было всего лишь оправить фитильки и подлить масла в те пламенно-звёздные лампадки. Какой-то трудник по указанию подошедшей монахини поставил стул (вплотную к святой раке, надо же!) и взгромоздившись, начал по очереди снимать малиновые стаканчики. Монахиня бережно принимала их и передавала послушницам. Всем, кто не успел приложиться к мощам, пришлось ждать несколько минут.
   Чудное и чуднОе было зрелище! Небо обновлялось над мощами! Звёзды в гнёздышках сходили и восходили, путешествуя в осторожных руках монахинь... и отдохнув внизу, снова занимали место в зените.
   - Это был особый знак мне, что моя жизнь изменилась... как Мария Египетская в прежней развратной жизни не смогла войти в иерусалимский храм, а потом Богоматерь её ввела. Вот и меня прежнего Бог и батюшка Серафим не пустили к мощам... а открыли мне новому - и тут уж я первый из всех стоявших вошёл к Батюшке.
   Приложившись к мощам, Илья тут же поспешил на Канавку Царицы Небесной. Мокрая весенняя дорожка, толстые старые деревья... Путь из одной жизни в другую.
   Не всё пока принадлежало монастырю, и Канавка-тропинка шла вдоль ограды какой-то школы, ещё чего-то... Не все участки были раскопаны-восстановлены. Но сбиться с дороги всё равно невозможно. Как эритроциты в кровеносной системе организма, люди всё шли и шли по кольцу. Пульсировала беззвучная молитва. Илья здесь же, в Дивеево, купил чётки и сейчас сосредоточенно молился по ним, чтоб не сбиться со счёта. Вдруг ему попался навстречу чудный белый голубок - не летал, а тихо гулял по дорожке. "Опять знак! - подумал Илья. - Благословение". Сколько здесь душ пришло к Богу! Скольких дивное Дивеево преобразило!
   Вдруг какой-то мальчишка, шедший с мамой на несколько шагов впереди, показывая вверх, со всей радостью первооткрывателя оповестил:
   - Мам, смотри-и! Воронье гнездо на скворешнике! Вон... смотри!
   Действительно, на крыше аккуратненького скворечника торжествующе взгромоздилось большущее, лохматое, чёрное гнездо: шедевр вороньего зодчества, кричащий без слов: "Вот он я!"
   Вообще здесь повсюду висели могучие гроздья вороньих гнёзд - густо, как гирлянды на ёлке. Будто узлы кто-то навязал на старых и молодых деревьях: выше, ниже, чуть ли не один на другом... Вороны вяжут деревья. Древесное макраме! Воронье радио почти не умолкало, словно это были не гнёзда, а ретрансляторы на ветках.
   Илья мигом потерял благостное настроение и даже, несмотря на чётки, сбился со счёта. Так сколько раз там ещё осталось "Радуйся"?
   Раздражение на этого мальчишку охватило его. Тут такое - а он, в прямом смысле, ворон считает! Ещё и оповещает об этом! Чётками бы его этими - да по заднице! "Дети - невежды, надо им вдалбливать веру и вбивать благочестие. Не хочу, чтобы дочь так же ворон считала".
  
   Илья пробыл в Дивеево две недели, до первой зелени. Всё это время царил какой-то преизбыток солнца и света! Даже неоглядная ширь полей вокруг Дивеево едва вмещала его. Но участки горелой травы в золотисто-искристых полях оставались чёрными даже под ослепительным светом. И странно становилось душе от этой их нетронутости светом. Почему они так черны, хотя ярко озарены!?
   В день отъезда Ильи, несмотря на тёплый день, небо вдруг затянулось. Соборы стояли огромными кадилами, и дым облаков кружился над ними. Когда солнце вдруг выглядывало и стреляло лучом, они лунно светились на фоне туч. Илья утешал себя, что ещё вернётся в Дивеево - и оглядывал всё напоследок...
   От снега не осталось ни следа, и даже лужи высохли до пыли. Верба перезрела, зазолотилась - будто павлины хвосты распустили. Слабая зелёная позёмка уже прошла по газонам и кустам, но выше деревья стояли голые, как бы купаясь в небе. Ещё не превратились в сугробы лепестков карликовые дивеевские яблоньки - чуть выше человеческого роста, с густыми, стелющимися ветвями.
   Ещё никто не знает, каким будет лето? и эти яблони?.. тогда, когда настанет пора яблок. Лето сокрыто в весне, поступки - в мыслях. Ничего ещё нельзя сказать, кроме того что - пока тепло. Но... Господь "повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми, и посылает дождь на праведных и неправедных" (Мф. 5, 45). Что созревает под солнцем, мы не ведаем - и то, что созревает, о себе этого не ведает. Оттого и тревожит нас будущее, что мы сами себя не знаем. Тикают часы, светит солнце... Беда нам - от самих себя и от Времени.
  
   II. Гнездо на скворечнике.
  
   И никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани, ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже.
   Мф. 9, 16
  
   Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел.
   И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого.
   Мф. 12, 43-45
  
   "Скажи мне, в чём твоя радость, и я скажу, кто ты". Бесконечно разнообразны характеры людские, и радость радости рознь. Без озарения не выжил бы никто из нас, но... "свет, который в тебе, не есть ли тьма?" В самые светлые моменты жизни мы более являемся собой, чем когда бы то ни было.
   Нет на падшей земле истины, к которой лукавый не примешал бы ложечку лжи. Нет такого чуда, которое князь мира, изловчившись, не смог бы обратить в наших умах нам же во вред. Как кошка с мышью, играет он с рабской душой, порой отпуская её будто бы на волю. Он любит, чтоб мы одерживали над ним "победы"! "Победы" ведут нас к новым высотам... гордыни.
   Весенний приезд Ильи в Дивеево стал вторым. Первый раз он заехал сюда полгода назад ещё как теософ-эзотерик, зная о Серафиме Саровском только то, что он один из "просветлённых", "учителей Человечества"... Что-то тогда произошло с душой, непередаваемое: Илья крестился, порвал все былые связи и... теперь впервые приехал в Дивеево как православный. Поблагодарить батюшку Серафима за чудо преображения души и "окончательно укрепиться - найти, по указанию Свыше, дальнейший путь: как и чем теперь служить Богу?" Да и просто по-житейски благодарить было за что: из-за его прежней ударенности в эзотерику, жена, "спасая детей", собралась разводиться, но... Батюшка Серафим и семью сохранил, и к Богу привёл! Вот ведь чудо!
   Илья так решительно порвал со старой жизнью, что во мгновение ока обрёл новую - как Савл стал Павлом. "Благодать Божья прямо ощутимо в сердце вошла и всё моё существо исполнила. Через Божественную энергию я прикоснулся к самому Господу - как любимый Его избранник. Ох и сила, сила великая, разлита в Дивеево! Я почувствовал, что такое Господь. Силу Его безмерную почувствовал. Серафим Саровский - избранник Божий, но и меня, по его молитвам, Господь как-то избрал. На подвиг. На дело какое-то великое. Какое? Проповедовать? Заблудших вразумлять?"
   Как будто псалмы явственно зазвучали в его голове... да нет, не в голове, а во всём существе - где-то в мистическом "сердце" как средоточии всех духовных сил тела и души. "Хвалите Бога! Пойте Ему песнь новую!.."
   Откуда-то сами рождались слова, и эта песнь новая - песнь могущества Господня, - начала открываться и открываться перед ним во всё большей и большей полноте. Он полюбил псалмы, вычитывал их каждый день - и новые псалмы рождались в унисон боговдохновенным глаголам царя Давида. Чувство величайшей важности этого дела наполнило смыслом всю его жизнь. Он начал "поучаться о Господе".
   Он прочитал всю Библию - и Ветхий Завет огромностию своею подавил оттеснённый в самый конец Книги маленький Новый. Грандиозность Книги Книг потрясла Илью! Пророческий дух, которым она была пронизана, почти осязаемо переходил со страниц в его душу. Страшность откровения завораживала, пленяла, манила... "Господь, силён в брани" нашёл Илью - и схватив, забрал его целиком.
   "Он напал на меня, как на Иакова в ночи... только я не боролся, а отдался Ему сразу! Страшно с таким Господом - и надёжно с ним! Безмерно могучий Бог и должен быть безмерно страшным!"
   Мистика, мистика захватывала его с головой - а эпицентром мистики было Дивеево. Здесь он встречал таких людей!.. Их было немного по сравнению с общей массой остальных приезжающих, но почему-то казалось, что много. От их "сосредоточенных в молитве" лиц и взглядов как у суриковской боярыни Морозовой прямо-таки пахло мистикой. Судьбы России, заговор против неё, антихрист, Апокалипсис, "малое стадо" избранных, спасённых... ко всему этому сводились разговоры этих людей - то ли паломников, то ли агитаторов... чьих-то.
   Весна проходила мимо них, и их "батюшка Серафим" едва ли сказал бы кому-то: "радость моя". Это был другой Серафим, но Илья никогда не знал настоящего, и ему тотчас понравился этот другой. "Батюшка" был коллективным портретом этих людей, точнее, иконой... Приятно иметь икону самого себя!
   Дивеево, "Четвёртый удел Божией Матери", стало столицей их экстаза - и за это они любили Дивеево и "батюшку Серафима". Илья сразу же влился в этот родной поток, потому что вся струя его жизни стремилась в этом направлении, а сейчас наконец обрела давно искомое вымощенное русло. Водопад скорого конца света явственно и гулко шумел впереди, лаская слух...
   Так вот куда текли те весенние ручейки?
   - Там, в Дивеево, я вдруг отчётливо почувствовал - даже осязал, можно сказать! - смертность всего остального мира, греховного, который вне Канавки, - говорил потом Илья. - Спасётся только то, что защитит Канавка, а остальное - обречено! об-ре-че-но! не-сом-нен-но! Всё остальное - царство уже пришедшего антихриста и... как бы мне самому хотелось побыстрее запалить его огнём! Как бы мне хотелось, чтоб огонь этот быстрее разгорелся! Понял я тогда, истин-но по-нял слова Христа: "Огонь Я пришёл низвести на землю и как желал бы, чтоб он уже возгорелся!" (Лк. 12, 49).
   Дивеево перевернуло всю мою жизнь! Во мгновение ока понял я, что все мои прежние теософские мечтания об Огненном Преображении Мира - оказывается вот, все они воплощены в Православии! Я - пришёл в Православие, я нашёл его! Оно меня нашло, оно в меня - вошло! Я всегда ненавидел грех - и эта святая ненависть ко греху самое полное своё выражение нашла именно здесь! Такая сила отмщения, которая недоступна человекам, но доступна Богу: "Мне отмщение и Аз воздам!" Я понял, что все предыдущие мои жестокие обиды, страдания, искушения - от жены-грешницы, от неблагодарных детей, вообще от врагов, которых мне ох как щедро послала судьба, от завистливых коллег по работе!.. все они вменены мне Богом в мученичество. Как Сам Господь сказал: "блаженны плачущие здесь, ибо воссмеётесь"! Вот и я - истинно воссмеялся в тот миг. Ничего уже мне больше не нужно было!
   "Довольно вы поплакали в своей жизни..." - как сказал батюшка Серафим Мотовилову... а ведь как будто мне через него сказал! Мучили-мучили враги Христа, мучили-мучили враги Россию, мучили-мучили враги меня - а ведь всем нам воздастся: и мне, и им. Каждому по-своему: кому чего! Кому "воссмеяться", а кому - "восплакаться и возрыдаться"! Помните, как говорится в Псалме: "воздаяние грешников узриши"? Вот и я в тот миг предузрел... воздаяние грешникам! Услада, ох услада для праведных, я вам скажу! Этой-то усладой питался царь Давид в своих псалмах. Этой усладой питался Данте, когда писал свою "Божественную комедию"... жаль, что он не православный! а ведь всё то описал, самое то!
   Силуана Афонского недавно прославили - а ведь прославили-то те, кто уже давно не отличает святость от прелести. Многие настоящие считают Силуана прельщённым, и я так считаю! Он, вроде бы, всех любит - а как же можно любить без справедливости! А справедливость - в том, чтоб грешник мучился.
   Вот я всегда напоминаю, себе и другим - недаром говорят: "Начало веры - Страх Господень". Так если я, будучи атеистом, воспитывал дочь в страхе перед мертвецами, это значило только одно: моя тогда ещё атеистическая душа, по внушению Господню, по Его премудрости, прививала ей зачатки Страха Божьего. Страх перед воздаянием и Воздаятелем!.. А от кого уж он начинается - от мертвецов или от Бога Живаго, - то дело Промысла.
   Потому я и не стыжусь того, что было. Нет, не стыжусь! Конечно, сейчас я бы сказал не "мертвец утащит", а "Бог накажет". Но... "страшно впасть в руки Бога Живаго!" Ад-то будет пострашней сказок про мертвецов.
   Если моя душа тогда и ошибалась... то ошибалась лишь преуменьшая степень кары, а не преувеличивая её!"
  
   III. Обиженные
  
   - Господи, что ся умножиша стужающии ми? Мнози востают на мя, мнози глаголют души моей: несть спасения ему в Бозе его. Ты же, Господи, Заступник мой еси, слава моя и возносяй главу мою. Гласом моим ко Господу воззвах, и услыша мя от горы святыя Своея. Аз уснух, и спах, востах, яко Господь заступит мя. Не убоюся от тем людей, окрест нападающих на мя. Воскресни, Господи, спаси мя, Боже мой, яко Ты поразил еси вся враждующыя ми всуе: зубы грешников сокрушил еси. Господне есть спасение, и на людех Твоих благословение Твое... Этот псалом стал мне сугубым утешением в скорбях, батюшка - сказал Илья.
   - А в каких скорбях? - поинтересовался старец.
   - Крест терплю от ближних моих! - сказал Илья. - "Множество стужающих ми..." Я уж перед Господом говорю: я их не сужу, но суди их Бог за всё, что они мне сделали!
   - Ну, что имел в виду Псалмопевец, то он знает: у него и вправду были враги и этот псалом он написал, когда его предал родной сын Авессалом. А в наших-то устах цена таких слов совсем иная. Такая молитва - донос Богу на ближних, - сказал о. Серафим. - У меня все виноваты... и вот я в уме перечисляю, кто виноват - всех "стужающих ми". "Пишу оперу. Опер сказал: про всех писать".
   "О. Серафим опять юродствует?" - подумал уязвлённый Илья.
   - Как же это так, батюшка! - сказал он.
   - А так! "Памятозлобие есть лукавый толковник Писания, который толкует речения по своему разумению. Да посрамляет его молитва дарованная нам Иисусом, которую мы не можем произносить с Ним, имея памятозлобие", - сказал ещё св. Иоанн Лествичник. - Мы же себе сочиняем страдания и обиды - из-за этого и страдаем. "Ах, какой я кре-ест несу от ближних!" Да это уже не крест, это - дубина, которой каждый сам себя лупит, а "тьмы врагов" тут ни при чём! Крест когда по-настоящему, со смирением несёшь, не знаешь: ты ли его несёшь - или он тебя! А когда всё "ох" да "ах" - это уж не крест, а мазохизм какой-то. Даже садомазохизм. И у придумывающего себе страдания всегда кто-то виноват! Чужую вину пьём, как вино - упиваемся! Каждый "обиженный" - это же пьяный! Он и глядит на мир - не как трезвый, согласись. Трезвый отдаёт отчёт в своих действиях, а у пьяного-то все мотивы поступков - только в галлюцинациях, только вовне. На самом-то деле всё - в тебе. Все твои "враги" - это твои галлюцинации.
   "Не юродствует!" - понял Илья и, насупившись, задумался. Простить жену, которая всё-таки развелась... коллег, которые постоянно "подставляют" его на работе... сестру, которая не слушает его советов и совсем не по христиански растит детей... - всё это было гораздо сложней, чем читать псалмы, примеряя роль царя Давида к себе.
  
   IV. Кто ваш Бог?
   Если бы Бог был Отец ваш,
   то вы любили бы Меня...
   Ин. 8,42
  
   Другой приход к о. Серафиму ещё более разочаровал Илью - тогда-то он окончательно решил, что нужно искать другого "старца"! Илья начал рассказывать про очередную поездку в Дивеево, про очередные "искушения" от ближних... и про то, как на "Канавке" он вдруг почувствовал, что идёт битва за его душу.
   - А все святые места - Курская дуга: там битва за наши души всегда сильнее идёт! - сказал старец. И добавил во множественном числе, подчёркивая, что имеет в виду не только Илью, а "братьев и сестёр", с которыми тот недавно общался:
   - Только вы... линию фронта не перепутайте! Вот вы молитесь, читаете Писание... А вы уверены, что идёте - ко Христу? Написано-то о Христе, но вами прочитано о Христе ли? Вы вдохновенно читаете псалмы. Вы уверены, что этим воспеваете - Бога? Давид-то Его воспевал, это правда... но кого воспеваете вы? Кого вы имеете в виду, когда говорите "Господь"?
   Какую веру имеете в виду, когда гордо говорите "Православие"? Да, Христос - Спаситель... но кого и от чего, по вашей-то вере? Вы были в Дивеево... а в каком Дивеево вы были? Нет, их не два, не много - но люди-то едут разные и видят разное! Одни и те же слова для разных людей означают противоположные вещи.
   Нет ничего на Земле, что лукавый через наши страсти не мог бы обратить для ещё большего разжигания этих страстей. Чего я только, грешный, не навидался на Земле! Садист распаляет воображение... житиями святых мучеников. Наркоман - "усиливает кайф" чтением Апокалипсиса в обкуренном состоянии. Самое святое из всего, что сотворено на Земле - Евангелие, Благовестие Божие... стало "камнем преткновения на падение и на гибель многих": сектантов, еретиков всех времён...
   Вот вы очень любите слово "антихрист". "Пророчествуете" о его близком пришествии. Говорите: он уже вошёл в Церковь, чтоб её захватить изнутри. А ведь есть две двери... и мы не знаем, через какую он в Церковь войдёт (скорее всего, через обе сразу).
   - Что за две двери? - загорелся Илья, которому невероятно нравилось всё мистическое!
   - Есть дверь разнузданного "модернизма", а есть дверь такого консерватизма, который всё отбрасывает и отбрасывает "антихристово", очищает и очищает Солнце от пятен, "отчищает" и Господа Любви - и неизбежно доходит до глубочайшей ветхозаветности. От Христа-то ничего уже не остаётся! Похоже, что борцы с антихристом и сам антихрист - одна и та же сила. Даже странно, как многие этого не замечают.
   Так что "господь" Господу рознь!.. Вот и батюшка Серафим - тоже "разный"! Как он сам приходящих к нему спрашивал: "А на что тебе Серафим-то убогий?" Вот и я спрошу: на что он вам? Чтоб через него утвердиться в тайном помысле о своей избранности? Чтоб о конце света пророчествовать? Да ведь батюшка-то всяких прельщённых и на земном веку повидал сотни , если не тысячи. Кто юродствовать просился, кто вериги носить... наверное, и "пророки" были - куда ж без них? А раскольников - тех, кто "умнее всей Церкви", он всегда одёргивал: куда ж ты на своей лодочке по морю, когда и большой корабль Церкви еле-еле, Божьей волей, сквозь бурю проходит! Не надо у батюшки Серафима благословения на раскол просить!
   - Да не раскол это...
   - Раскол, милый, раскол! Где гордыня - там всегда раскол! Гордыня - это гора... только вершиной вниз. Кажется, по ней восходишь и восходишь к ослепительной вершине, а это у тебя в глазах всё перевернулось - и слезаешь ты в бездну. Отвернись ты, милый, от горы, чтоб не видеть её, чтоб не манила... выбери другую дорогу, плюнь-отрекись от бреда! Нету Господа там, где ты Его славишь. Не Господь это! Где любви нет, там и Господа нет! Голгофы без любви не бывает. Мало "принести себя в жертву" - надо любить. Кто не любит, а "приносит себя в жертву" - тот... шахид, а не христианин. Слава Богу, на деле у нас таких и нет: всё больше фантазёры, болтуны. Голгофа для них - красивое, модное слово. Голгофа... Да что могут знать о Голгофе люди, ненавидящие врагов своих! Пусть лучше простят - и сами до конца жизни просят прощения у Бога: вот тогда это и будет Голгофа, на которой они распнут собственную гордыню. А с гордыней и ненавистью - это не Голгофа, а геенна, не путайте! "Пойдите, научитесь, что значит "милости хочу, а не жертвы" (Мф. 9,13).
   А Илья в это время думал: "Да, прощать в этой жизни нужно... нужно! но лишь для того, чтоб отомстить в жизни той. В жизни этой я всем всё прощаю - воистину!.. а вот в то-ой!.. В той за меня Сам Бог, как Соломон за Давида, отомстит. Для того-то я здесь и прощаю.
   Или... не прощаю? - подумал он о жене и дочери. - Тоже имею право, как отец! Я - отец, и я всё могу! Бог Отец всё может в мире, как Царь-Отец - в государстве, так я - в своей семье!
   Как Бог проклял Адама, и от этого не только он, но и всё его потомство пошло в ад, так и я ведь как отец могу проклясть вас и всё ваше будущее потомство, и все вы пойдёте в ад..."
   - Ненависть сжигает тебя. Как же ты надеешься избежать ада, если ад - это ненависть... а ты в ней уже пребываешь!
   - Это святая ненависть - ко греху. Ревность о Боге! - бодро ответил Илья.
   - Ко греху бы - хорошо... но у тебя-то не ко греху, а ко грешникам... Это всё равно как если бы врачи боролись не с болезнью, а убивали тех, кто заболел. И при этом, сами бы тоже болели - но себя, конечно, не трогали. А вот всех остальных поголовно уничтожали!
   - Когда чума - надо уничтожать всех переносчиков, - ещё жёстче ответил Илья.
   - Да вот не ты - Врач... иначе тебе пришлось бы уничтожить всех, начиная с себя. Но Он-то тебя пока терпит - и оставляет время на лечение. Только не буйствуй и не бей других больных!
   - Он меня уже исцелил!
   Старец умолк... видимо, молясь про себя.
  
   V. Некрещёные младенцы
  
   О если бы вы только молчали,
   это было бы вменено вам в мудрость...
   Иов 13,5
  
   Однажды, когда Илья паломником нёс послушание в одном из монастырей, вошла женщина и, поскольку никого больше в храме не было, обратилась к нему (успевшему отпустить небольшую благочестивую бороду и имевшему "лик Христа").
   - А вот кому мне молиться, чтоб Бог упокоил младенца?.. но... некрещёный он у меня. Мёртвым родился! Иван... так хотели назвать!
   - Что же я могу тебе сказать? - пространно начал Илья. - Все некрещёные идут в ад! Так что, мать, прими волю Божью. Раньше надо было думать. Меня не любят, что я всегда говорю правду - но я продолжаю её говорить. Голос Истины не заглушишь! Я безбоязненно свидетельствую то, что знаю. На то, наверное, и послан в этот лукавый мир. Чтоб вам, таким вот, истину в глаза говорить... За ваши грехи дети идут в ад! А там уже - вечность, которая не пременяется, так что молитвой можно только немножко уменьшить мучения... крещёных. А за некрещёных молиться вовсе нельзя, грех!.. Бог их знать не знает, ведать не ведает! Вот такие вот, мать, дела... такие пироги!.. такое мироздание - было, есть и будет!
   После развода, который всё-таки состоялся, сознательная и подсознательная неприязнь ко всем детям вообще (видимо, как защитная реакция на лишение возможности воспитывать своих детей) проявилась в Илье с особенной силой. Вместилищем и даже воплощением всего не-послушания и не-смирения предстали пред ним эти маленькие наследники преступника-Адама... Если "истинным христианским воспитанием" вырастив их постепенно "в меру возраста Христова", их ещё можно спасти, то некрещёные и невоцерковлённые из них, умирая, безусловно, попадают в геенну, - как мусор, который надо сжечь. Бог очищает Своё поле всегда, не взирая на возраст плевел.
   Ещё более отвратны для него были женщины как наследницы лукавой Евы - главной виновницы преслушания пред Богом. "Ребро Адама стало... кинжалом, воткнутым ему под ребро", - говорил он.
   "Ох, и уда-арила меня в спину моя жена! Но зато, слава Богу, я теперь знаю, кто они все такие. От удара шоры с глаз спали! Бог всегда очищает избранных своих в горниле скорбей. И теперь я много чего могу засвидетельствовать лукавому миру - о его лукавстве!"
   - Ты что, с ума сошёл! - воскликнул напарник, когда Илья с удовольствием пересказал ему разговор с женщиной.
   - Я ей сказал всю правду, как есть.
   - Уж конечно, если б ты был Богом, всё было бы именно так! Вот ведь счастье выпало Земле, что Господь - не ты.
   А Илья махнул рукой и подумал: "Некрещёные?.. Лес рубят - щепки летят! На ком Божьей печати нет, не спасутся! У Него всё так устроено, что спасаются избранные. А некрещёные - это те, кого Он не избрал, значит, Ему лучше знать, почему Он их не избрал. Они мерзки пред Ним! Вот я же пришёл в Православие - значит, Бог меня отметил. Избрал в царство Нового Израиля! А кого не избрал, тем от роду написано погибнуть. Бессмысленно жалеть тех, кого Бог приговорил. Мы же не имеем права любить больше, чем Сам Бог любит - это гордыня! Прелесть! Если вот Он не хочет кого-то помиловать, значит, Его воля такова. Даже радоваться надо такой Его воле: Он очищает род человеческий от ветвей засохших... обречённых на сожжение".
   И действительно, радость человека, успевшего впихнуться в набитый до отказа уходящий автобус (а те-то, за спиной, уже не смогли! вот повезло-то!), искренне светилась в его глазах и звенела в торжествующих нотках голоса. Удачливых и не должно быть слишком много - иначе что это была бы за удача! Везучих мало - в том и смысл везения! Много званных, да мало избранных!
  
   P.S. К счастью, женщине, почти убитой словами Ильи, вдруг, как ответ Божий, попалась на глаза книжка в церковной лавке той же обители. Она открыла почти машинально и сквозь слёзы чёрным по белому разглядела "приговор": "Свт. Григорий Нисский писал: "Преждевременная кончина младенцев не ведёт к мысли, что скончавший так жизнь - несчастлив", а свт. Григорий Богослов об умерших некрещёных детях однозначно свидетельствовал, что они "не будут у праведного Судии ни прославлены, ни наказаны, потому что хотя не запечатлены, однако же не сотворили худа, а больше сами претерпели, нежели сделали вреда".
  
  
   4. Троица
  
   СлаваТебе, Боже, за всё,
   что со мной будет, ибо
   твёрдо знаю, что любящим
   Тебя всё содействует ко благу.
   Из молитвы
   Оптинских старцев.
  
   И будет теперь другое, совсем
   другое и навсегда...
   И. Шмелёв.
  
   "Завтра", когда Андрей наконец-то снова отправился к Тёме, наступило через месяц, в Троицу. До этого он ездил в командировку во Псков, да и ещё были дела... "Почему-то Троица - всегда такой волнительный день в моей жизни! - заметил вдруг Андрей странную закономерность. - Каждый год приходится из-за чего-нибудь волноваться. Такой радостный праздник, но такой... неспокойный!" "Неспокойный не праздник, а ты!" - будто ответил Кто-то в его душе.
   Изумрудное пламя берёз и золотой дымок иконостаса, в ослепительном солнце, соперничали в яркости, но именно берёзы казались сейчас иконостасом настоящим, живым. Зелёные фонтанчики взметнулись над солеей, над киотами, обрызгали снизу высокие хоругви... Троицкие берёзовые ветки вдруг напомнили Андрею те чуть зазеленевшие прутики, что подарили Тёма с Майей шесть недель назад - знак их самой первой встречи. Будто сегодня - День, отпущенный Богом на то, чтоб распустилось всё, что началось тогда. Нельзя его упустить! Как Святая Троица - Одна в мироздании, так день Троицы - один в году. Один праздник Соединения: "Егда снизшед языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва..." То есть, огненные языки - слиянные, а их разделили, чтобы раздать нам и этим всех нас - соединить. Просто-то как! Языки - это Дух Святой. Вот он, День откровения Нераздельной Троицы.
   "Не может быть, чтоб эта Троица прошла просто так! Ты только не посрами мою веру, Господи: я уже знаю, что встречу Троицу с ними. Ты же никогда не ошибаешься, Господи: ты же не мог ошибиться, сведя нас. Всё не напрасно, всё - на долгие годы. Иначе... ничего бы и не было!"
   "Троица с ними? хорошо... но зачем столько волнения! - пытался он одёрнуть себя. - С ума сойти! Люди-люди... Волнуемся по таким поводам, что как раз лучшие дни нашей жизни наполовину сжигает волнение!"
   Андрей поехал к ним прямо из монастыря. Буквально - сорвался сразу же после праздничной службы. Накануне он не звонил, не договаривался. Почему-то позвонить было для него куда "страшнее", чем просто взять и приехать! Вдруг не получится, вдруг под благовидным предлогом откажут, вдруг... сто всяких "вдруг". А тут уж как в омут головой: будь что будет! Решился - значит, решился. Соскучился... праздник... некогда было звонить... Бог сам позвонит, предупредит и всё устроит, если Ему угодно.
   Месяц назад он ехал с Ниной, теперь предстояло добираться "наощупь" одному. Из всей дороги он запомнил только то, что если долго-долго ехать-ехать-ехать... то приедешь! Так ему и Тёма "объяснил". Дом около остановки, так что там уж не спутаешь. А остановка? "Забыл название! Буду просто внимательно глядеть в окно - узнаю".
   Правда, из-за толпы в автобусе, глядеть в окно оказалось проблематично, и Андрей полчаса ехал в растерянности. Вдруг кто-то рядом назвал кондуктору следующую остановку, чтоб ненароком не промчали с ветерком мимо. Андрей вмиг узнал забытое "имя". Вот она, та самая!
   * * *
   Он стоял у калитки. Калитка была закрыта, на звонки и стук никто не отзывался, только собаки лаяли по ту сторону створок. "Об-лом!"
   "Не-ет, в такой день всё будет хорошо!" - опять успокоил себя Андрей. Они-то ушли - но уверенность никуда не ушла.
   "Ушли, значит, вернутся... скоро".
   Он перекрестился, мысленно спрашивая, что делать дальше.
   Вдруг вспомнилось, что где-то в этих краях водится озеро Арьер, на котором он ещё ни разу в жизни не бывал. Хотя слышал о нём кучу восторженных рассказов от знакомых. Вот и Тёма прошлый раз говорил, что летом они ходят туда купаться - "знаешь, как там су-уперско!" - пешком где-то минут двадцать или полчаса: через посёлок, потом через лес... "Наверное, они там!" - почему-то совершенно уверенно решил Андрей и так же уверенно пошёл незнакомой дорогой к озеру. Спрошенные местные жители подсказали только направление ("да я и так думал, что это - в ту сторону"), но добавили, что озеро далеко и, если он первый раз, то, наверняка, не найдёт: "Там всё перекрёстки-перекрёстки, повороты, а так на пальцах не объяснишь".
   - Найти можно, что угодно. Озеро не иголка! - улыбнулся Андрей.
   Праздник, озеро, Тёма... сегодня все найдутся. Как в календаре не разминешься: Троицу не ищут - она сама наступает. Так же наступит и озеро, и все, кому на нём положено быть.
   На все вопросы сомневающейся части своей личности ("С чего это ты вдруг решил, что они - там?"), Андрей отвечал, что просто идёт полюбоваться озером, которое никогда не видел. Просто денёк сегодня хороший.
   Как ни крути, волнение всё же было - даже в лучшие минуты жизни нет у нас полного единства с самими собой! Когда-то в посёлке кого-то окликнули за деревьями: "Майя! Майя!" - Андрей вздрогнул и ускорил шаг, почти побежал... оказалось, это какая-то девочка звала собаку.
   На многочисленных, однообразных поселковых улочках вполне можно было разминуться, если его друзья уже возвращались с озера. Андрей на каждом перекрёстке крутил головой, оглядывался, старался, как мог, разглядеть лица идущих где-нибудь далеко детей...
   Но чуть только посёлок кончился, высоченные сосны, важно покачиваясь на почти незаметном ветру, разом сдули всю тревожную суету. Это была та Красота, что в первый же миг встречи безапелляционно говорит: есть только я... какое ещё может быть волнение, если, кроме меня, в мире ничего нет!
   Настоящие корабельные сосны несли с собой дыхание невидимого вечного Моря - с его величием и бесконечной отрешённостью от забот сухопутного мира. Только тут небо заменило собой море.
   Тихий лес оглушил Андрея... Он шёл и не мог опомниться, как зачарованный, читая здесь и сейчас сказку своей жизни. Не повесть, а именно сказку.
   Его вдруг поразило сочетание: необъятные сосны, а под ними - крошечные ландыши: весь лес "из них двоих" и состоял. Запах хвои - и запах рая, завёрнутого в эти крошечные бумажные колокольчики. "Господи, я, кажется, понял св. Павлина Ноланского! В каждой ландышной ниточке он услышал бы... целую колокольню".
   Стая ландышей, расправив зелёные крылья, казалось, готова через миг вспорхнуть - туда, в небесное озеро, мимо сетчатых сосновых зонтиков, только вот... время остановилось. Времени больше нет!
   Он присмотрелся и удивился ещё больше. Лишь два листика-крылышка из всей огромной стаи усиленно работали, остальные стояли не шелохнувшись, даже без шороха. Ветра, казалось, не было. Два листика... нарушали все законы мира. Ну и как же им не найтись в стае!
   Интуиция человека в переломные моменты жизни работает исключительно. Чему должно свершиться, знаешь заранее.
   "Я же уже знаю, что сейчас их встречу".
   Мысленно поклонившись двум крыльям, Андрей пошёл дальше.
   Сквозь частокол сосновых стволов впереди явственно просвечивало огромное видимое небо над невидимым озером. Предчувствие озера. Его отражение в Надежде. Той Надежде, источник которой - та-ам, высоко... Смотрим в Небо - и находим в его зеркале то, что пока ещё не видим на земле.
   В ту же минуту... он даже почти не удивился, увидев их - только страшно обрадовался. Они шли навстречу по лесной дорожке.
   - Здра-авствуйте! - с привычной протяжно-приветливой интонацией сказала Люда, словно удивляясь и радуясь, что перед ней Человек, а дети стремительно подбежали к Андрею.
   - А как ты узнал, что мы на Арьере!? - в два голоса спросили-закричали они. Майя даже подскочила от избытка чувств.
   - Догадался...
   - Клёво! А как дорогу нашёл? - разве ты до этого на Арьере бывал?
   - Не бывал... но нашёл. Теперь вот - побывал. Почти... сто метров не дошёл.
   - А может, вы ясновидящий? - спросила Майя.
   - Нет... просто вы - мои магниты. Вы меня притянули! Вообще, когда очень хочешь кого-то увидеть - увидишь.
   - А вы нас о-очень хотели увидеть?
   - Да, очень.
   - И мы тебя тоже - о-очень! Во всяком случае, я! - обрадовался Тёма.
   - И я! - откликнулась Майя.
   "Когда всё так складывается... даже почти и не удивляешься, - подумал Андрей. - От радости сил нет удивляться. Когда Бог, помогая нам, хочет сохранить анонимность, Он подписывается псевдонимом "Случай".
   - А мы уже искупались и возвращаемся. Пойдёмте к нам, - пригласила Люда. - Или вы хотите сначала искупаться, раз уж шли на озеро?.. тогда заходите на обратном пути.
   - Мам, а мы ещё хотим! - воскликнули дети, - мы не накупались! Можно нам ещё пойти с дядей Андреем?.. Он же увидит Арьер первый раз - мы ему хотим показать. Можно?
   - Милые, а вы не перекупаетесь? не простудитесь?
   - Не-ет!
   - Ну, тогда ла-адно, - поверила Люда обещанию детей не простудиться. - Так оно и надёжней - приведёте потом дядю Андрея к нам, чтоб не заблудился на обратной дороге...
   Так запросто она и отпустила детей, напутствовав их лестным для Андрея наказом слушаться "дядю Андрея". Так состоялось их второе за день путешествие на Арьер... а для него - первое в жизни.
   Майя на радостях тут же преподнесла сюрприз, сообщив:
   - А Тёма мне сказал, что вы - его самый лучший друг!
   - Правда? - повернулся Андрей к самому лучшему другу.
   - Коне-ечно... У меня так вообще первый раз...
   - Как?
   - Я вообще не понимаю. Я тебя почему-то воспринимаю как ровесника! Как будто ты - такой же, как я! То есть так-то я, конечно, знаю, что ты взрослый... но почему-то ты мне как друг-ровесник. Как я сам! Такой близкий-близкий друг-мальчишка, которому всё то же интересно, что мне... и в то же время - взрослый! Как это так, я не знаю... да и по барабану знать. Главное, что ты у меня есть! - вдохновенно завершил он.
   При этих самых словах, вдруг разом открылось то, от чего Андрей замер. Распахнулся занавес сосен - и взгляд, потеряв равновесие, упал с орлиных высот в синюю бездну. Озеро светилось глубокой ультрамариновой лазурью и казалось кратером-кальдерой - из каких-то совсем уж легендарных вулканических краёв. Невыразимой красоты, густой и объёмный свет водной пучины переходил по краям в нежно-разрежённое мерцание песчаных отмелей.
   "Неужели всё это так близко к городу? Даже, можно сказать - город! И я в нём родился и жил себе 30 лет - и всего этого не видел!.. впрочем, как не видел и Тёму".
   Бывают озёра как бы акварельные, а это было - гуашевое: неправдоподобного, бездонного цвета. Что-то среднее между изумрудом и сапфиром - километровый овал в золотой оправе высоченных песчаных обрывов. Поверху тянулась густая щёточка корабельных сосен, издали будто бы совсем махоньких по сравнению с высотой склонов и ширью озера. Местами к необъятному кольцевому пляжу сползали светлые змейки дорожек - песчаные водопады. Местами нависали козырьки, вид с которых был особенно головокружительный. Местами полосато-рыхлые утёсы из песчаника (и на чём только держатся!?) напоминали то ли гигантские расшелушёные шишки, то ли огрызки необычайно многослойного вафельного торта. Заглядывал-свешивался вниз любопытный сосновый молодняк - "сосновые тёмы".
   Чем-то совершенно волшебным веяло от этого озера. Захватывало дух. Оно и по форме было как "О" - возглас восхищения. "Я никогда не был на Светлояре - зато побывал здесь. И когда? в Троицу! И с кем?".
   С этого дня понятия "Артём" и "Арьер" связались в памяти Андрея в нерасторжимую счастливую ассоциацию.
   Осторожно, как к святыне, приблизились к самой кромке обрыва.
   Просто небо стаканом пью - вот и шатает слегка, -
   вспомнил Андрей из "Пикника".
   Сочетание огромной ширины и огромной высоты не просто кружит голову - оно сдувает с твоей картины мира все границы и стереотипы. "Невозможно? Нет такой красоты и радости?" - Есть! Всё есть!
   Вот так бы бесконечно созерцать из-под сосен это округлое бездонно-небесное чудо и ни о чём не думать.
   Всякий, кто обомлел от озера-неба, открывшегося вдруг с высокого обрыва, на какой-то миг становится... Левитаном. Мы все - гении, дети Одного Художника. Художник - тот, кто умеет видеть: рисовать при этом совершенно необязательно. Всё и так уже нарисовано. Всё есть! "Аз есмь" - это Его имя.
   Вдвоём мы видим вдвойне. Видеть что-то вместе - это вхождение в такую полноту Его Творчества, когда созерцание - уже без одного шага пребывание. Жаль, мы иногда возвращаемся оттуда.
   - Всё-то мы с тобой смотрим с высоты - то с колокольни, то с козырька обрыва. Высоко-о забрались! - философски сказал Андрей.
   - Высоко сидим, далеко глядим! - довольный, откликнулся Тёма. На обрыве, на фоне грандиозной озёрной панорамы, он казался магом, здешних мест хозяином.
   По озеру гуляли во всех направлениях дорожки еле заметной ряби. Андрей показал: "Такие дорожки интересные".
   - А просто ветер кудрявый! - объяснил мальчишка одной фразой.
   Тот же ветер чуть трепал его волосы - не кудрявые, прямые. Целая таинственная вселенная помещалась там, под ними.
   - А для рыб наш мир - как для нас подводный! - пришло вдруг в эту голову. - Для них наш мир - озеро. И Небо, и воздух, и вообще всё, что выше воды - это для них о-озеро. Только перевёрнутое... Мы для них, получается, в озере живём! Представляешь так, рыба забрасывает удочку и ловит человека!
   Андрей слушал и - действительно, на какие-то секунды путал низ и верх, озеро и небо.
   - А ещё... похоже на телевизор. Только программу показывают всего одну, и рябь идёт. Вот у меня пульт, - Тёма поднял какой-то сучок. - Не, не переключается! - попробовал он и предложил Андрею. - Может, ты попробуешь.
   - Спутниковой тарелки нет, - сказал Андрей.
   - Как нет, во-он она! - Тёма обеими руками показал вверх. - Ты что, слепой! Большущая синяя тарелка... только мы ей пользоваться никто не умеем, - со вздохом добавил он.
   - Давайте, что ли, спускаться! Купаться же охота, - напомнила Майя, по-женски приземлив их с "тарелки" на... практическую плоскость.
   - Подожди ты, успеем!.. Сосны смотри какие.
   - Да я уж их тыщу раз видела!
   - Зато Андрей не видел! Смотри: сосна-кентавр, сосна-стул, сосна-осьминог...
   Действительно, облюбовавшие кромку обрыва сосны имели самые диковинные висячие корни и невероятные изгибы стволов. У "кентавра" торчали четыре ноги, а ствол горизонтальный - тело, - под прямым углом переходил в вертикальный - шею. Сигмовидный изгиб на другой сосне (над самой землёй, выше-то она росла прямо) образовал настоящий стул - ровно такой высоты, как надо.
   Тёма продолжал:
   - Смотри-и! Корни такие - в стороны... прямо как Эльфовая башня!
   - Какая? - переспросил Андрей.
   - Ну, в Париже которая... Эльфовая.
   - Эйфелева, - поправил Андрей.
   - Да! Эйфелева! - хлопнул себя по лбу Тёма. - Прям Эйфелева башня из корней, да!?
   Наблюдательный он был - просто чудо. Действительно, из стоящих с отступом от склона корней воздвиглась сложная конструкция: природа решила поспорить с инженером Эйфелем.
   "Эльф ты мой!.. Эльфёнок! - с нежностью и иронией подумал Андрей. - Грамотей!.. вот где, оказывается, эльфы на свете водятся - в Париже, а ещё здесь..."
   - Мальчики, вы как хотите, а я спускаюсь! - опять напомнила Майя.
   - Какие мы тебе мальчики? - хмыкнул Тёма.
   - Ну, ты-то - мальчик, а дядя Андрей - дядя! Это уж я так для простоты сказала... так же удобнее вас называть! а дядя Андрей всё равно не обидится... да, дядя Андрей?
   Дядя Андрей покладисто кивнул и вспомнил, как когда-то маленький племянник называл его: "дядя Андрюша". "Дядя Мальчик!" - подумал он...
   Майя первая побежала вниз по песку с высокой горки-ската.
   - Майка наглая! я должен быть первый! - шутливо возмутился Тёма. - ...И ты со мной! - добавил он Андрею.
   Разувшись, они побежали вслед... хотя побежали - мягко сказано: на таком склоне сила тяжести сама тебя несёт. Пляж внизу, со всеми отдыхающими, падает навстречу, и невозможно затормозить, можно лишь выбрать траекторию, чтоб, летя, никого не задеть. В ушах ветер. Песок золотой лавой обжигает ноги, широкое, как небо, лазурное дно кратера, взлетев, в несколько секунд меняет весь пейзаж. И вот уже огромные сосны, враз став мохом, игрушечно курчавятся где-то там, в вышине, а ослепительно-синяя ширь Счастья оказывается в нескольких метрах от тебя. Таинство состоялось. То ли к озеру слетели, то ли - в небо вбежали.
   В воду бросились сразу, как только скинули одежду. "Первый раз в этом году ныряю!.." - успел подумать Андрей и... Сердце подпрыгнуло то ли от удара холода, то ли от восторга. Раздался гулкий "космический" шум. Знакомое с детства чувство невесомости разом охватила всё тело.
   В воде он почему-то всегда вспоминал свой давний-давний повторяющийся сон: подхватываешь себя под согнутые ноги и - поднимаешь в воздух, паришь в нём, сколько хочешь. Носишь, не давая приземлиться, преодолевая руками силу тяготения. В воде это... почти возможно. Ненадолго.
   "Вода - не земля, и мы в ней - не мы!"
   Он раскрыл глаза. Хрустально-зелёный мир. Прозрачный зелёный воздух - как в раю? Вода - сгустившийся свет. Ты ныряешь в свет, плывёшь - во свете. Всё - под цвет сегодняшнего Праздника.
   - Я - акула! - закричал Тёма: Андрей услышал, как только голова его оказалась над поверхностью.
   - ...Я должен три раза кого-то из вас, тебя или Майку, под водой "укусить" - ну, руками! - и тогда тот из вас станет акулой, - опять ворвался во внутренний мир вынырнувшего Андрея голос Тёмы. - Всё, на счёт "три" начинаем!
   - А ты отойди подальше, хитрый! - крикнула брату Майя.
   - Во-от, я подальше отошёл! Раз... два-а... три-и!
   Майю он поймал почти сразу.
   - А можно - спа-сать! - сам предложил Тёма. - Я её поймал, а ты можешь на меня в этот момент напасть и её спасти. Тогда с тебя один хит снимается: как бы я тебя укусил, а её - нет...
   - Спасибо! Я тебя в следующий раз спасу! - крикнула спасённая Андреем Майя.
   "Вот и чудно, - подумал Андрей. - Главное - сказано... будет ли сделано, уже совершенно не важно! Иногда Слово - уже Дело".
   Игра продолжалась с нарастающим азартом.
   Самым захватывающим было чувство подводной опасности. Тёма ловко нырял - исчезал и появлялся совершенно неожиданно, дырявя этот жидкий кристалл. Озеро было, конечно, прозрачнейшее, но самой своей неземной красотой отвлекало взгляд от шустрой тени, шныряющей под ультрамариновым стеклом. Раз - и твой друг поймал тебя! "Классно! Одному купаться скучно... потому-то я в прошлое лето, по-моему, ни разу не купался. А с другом... Вода будто просит, чтоб люди были не одни!"
   - Ай, змея! - вскрикнула вдруг Майя, чуть не выпрыгнув из воды. - Под водой меня задела!..
   - Да какие тут змеи? Тут, наверное, их нет, - успокоил её Андрей.
   Майя посмотрела под воду уже новым взглядом.
   - А, это не змея, это конопля какая-то! - засмеялась она.. - Ну, тра-ва значит! - пояснила Майя, видя удивление Андрея. - Я любую траву коноплёй называю. Это мне - сло-во нравится... а не сама конопля. Красиво звучит!.. А раньше конопляное масло делали. А тут - подводная конопля.
   - А Майя один раз в школе, в анкете, на вопрос "Твой любимый цветок" написала для прикола: "конопля", - сказал Артём.
   В той части озера, куда они забрели, дремучим подводным лесом - с ёлками, пальмами и лианами, - раскинулись водоросли.
   - Это такие тропические леса, а мы такие велика-аны... и всё видим сверху! - сказал Тёма.
   - Офиге-еть как красиво! - выдохнула Майя.
   - Смотри, смотри... ры-ыбы! Мно-ого!
   В зарослях эскадрильями подводных лодок шныряли мелкие рыбёшки. И была у них - своя жизнь, и от попытки мысленно проникнуть в эту жизнь становилось как-то особенно таинственно на душе. Лес оживал и в фантазии делался огромным.
   И из песка, и из зарослей поднимались загадочные пузырьки.
   - Там как будто кто-то ды-ышит! - восхитилась Майя.
   - Ага... - сказал Тёма. - Рыбы, наверное. А рыба может пукнуть?
   - Ну, раз "рыба ловит человека", значит, наверное, может и...
   - Когда удочку тянет - человек слишком тяжёлый! - засмеялся мальчик.
   * * *
   - Песок - это тоже вода! только сыпучая, а не текучая... - сообщил открытие Тёма, лёжа на животе и гребя брассом по "воде".
  
   - Вы - русалка, - говорила Майя.
   - Почему?
   - У вас уже только ноги торчат из песка, как хвост! Русалка!
   - Нет, ты мумия! - говорил Тёма.
   С двух сторон дети увлечённо закапывали его в тёплый песок.
   Сладкая, счастливая полудремота охватила его - когда и лежишь, и плывёшь, и при этом разговариваешь с виновниками твоего счастья, которые деловито возятся рядом, наращивая и наращивая кучу песка. Так здорово, когда дети стараются для тебя - не важно, в каком деле и для чего!.. Ты - объект приложения их заботы, и восторг их, через руки и голоса, передаётся тебе.
   Андрей вспомнил "мусорных птиц" из какой-то телепередачи: они глубоко закапывают кладку яиц в грязь - для тепла, и чтоб никто из хищников не добрался. "Чтоб из моей жизни что-то новое вылупилось-родилось, меня тоже надо закопать... Вот они, мои старательные "мама" и "папа"!
   Они покопались и "пожарились" в песке, потом опять побежали купаться, потом опять нырнули в песок, потом опять... Андрей так долго лежал лицом вверх и, ненароком открывая глаза, вспышками видел солнце, что в глазах его отпечаталась целая люстра из свечек-солнц. Обленились от воды, жары и счастья. Только когда проголодались, вспомнили, что пора домой. А тут ещё лес на обратном пути, со всеми своими сокровищами и приключениями - как тут пойдёшь быстро!
   - Это всё солдаты валяются - представляешь, какая здесь битва была! - показал Артём на густо расползшиеся под сосняком тёмные шишки. - Каждая сосна - это атомный взрыв, а вокруг - убитые... Ты что, здесь самая большая на Земле войнушка была!
   - А вот такие зелёные шишки - свежие! - они вку-усные, - со знанием дела сказала Майя. - Ки-исленькие такие!
   - Ага, вообще вкусные! - подтвердил Тёма.
   Андрей сначала думал, что они шутят, по своему обыкновению, но... молодые побеги в форме шишек, действительно, привлекли их с гастрономической точки зрения. Они их жевали (не глотая, конечно) - активно уговаривали и Андрея, но он, поколебавшись, всё-таки отказался.
   Удивительные это были дети: городские и сельские одновременно, на короткой ноге и с Лесом, и с Цивилизацией. Жили в посёлке, но посёлок-то - в городе. Росли на природе, были для неё совершенно свои люди... и город их считал своими.
   Весь этот день был - дар Божий. Всё совместилось. Искристые россыпи земляничных цветов обещали через месяц большое ягодное удовольствие. Лес, готовясь к лету, смешал настоящее и будущее, пьянил, кружил голову чем-то вечным. Цветы, запахи, звуки - всё было пред-июньское, троицкое... и, как Троица - вневременное, непереходящее.
   Тёма сорвал и поднял к небу ландыш.
   - Смотри! Лесенка для ангелов!.. - увидел вдруг он.
   Белые бубенчики, действительно, выстроились лесенкой в ослепительной голубизне.
   - Ангел-ангел-ангел - так, тынс-тынс-тынс... по ступенькам, - показал Тёма. - Верхние - меньше, как будто они там вдали! о-очень высоко!
   Счастье решило сейчас воплотиться в ландыш и подмигнуло двум мальчикам-друзьям.
   Прямо в лесу, на перекрёстке тропинок, стоял фургончик-киоск. Очень кстати. Купили воду и мороженое.
   - Жарко, - сказал Тёма. - А смотри... небо - сковорода, а солнце - яйцо. Бог жарит яичницу!
   Импровизация родилась за секунду: Тёма и не задумывался, а просто говорил на ходу, что видит.
   А под впечатлением от мороженого - нечаянно запачкав в нём ресницы (!), - он сказал, что веки сделаны, чтоб можно было жевать глазами: каждый глаз - это ещё один рот, только люди об этом не знают.
   Вообще, он увлечённо озвучивал абсолютно всё, что приходило в голову - всё, что взрослые обычно называют чепухой и из-за чего просят детей помолчать. Андрей молчать не просил, наоборот, рад был слушать эту "чепуху" хоть круглый год без передышки. Он смотрел с изумлением. "Не устаю удивляться чуду их существования! Откуда берутся дети!? Физиология-то как раз ничего не объясняет: ну, подумаешь, сливаются мужская и женская клетки. Ну и что! То были - клетки, меньше пылинки размером, а это - образ и подобие Божие. Из ничего!" И вот, рядышком, откуда-то взявшись в его жизни, шло раздолбайско-ангельское создание с гениальным взглядом на мир... вовсе не подозревающее о своей гениальности. Может, Тёма даже думал, что все так видят мир? Или, скорее, вообще ни о чём не думал!.. Слова, лишённые всяких оков рационального ума, сыпались и сыпались сами, как сокровища.
   Когда вырастаешь из детства, то ходишь и живёшь так, словно увеличилась сила тяготения Земли. Когда общаешься с друзьями-детьми, она вдруг уменьшается вновь - как была... настолько становится легко!
   Андрею пришёл в голову шизовый "афоризм", который даже захотелось записать ("если не забуду, пока дойду до дома"): "Где любовь - там свобода, где свобода - там чушь, где чушь - там радость".
   А что, чем не рецепт!
   Чушь - это просто абсолютная радость жизни, в её полноте. Так и хочется сказать - живите! Думаньем о еде ведь никто не сыт... так почему же мы так много думаем о жизни, вместо того чтобы - жить, как дети.
   Весь наш мир несусветной чуши и лжи преображается, оттого что в нём ещё есть кому нести чушь невсерьёз...
   Если бы Андрей знал, сколько ещё светлой чепухи нанесёт в его жизнь Тёма - и сколько совсем несветлой, "серьёзной", нанесут в неё старательные взрослые!
  
  
   5. Мертвецы
  
   - Там же могила, - вскрикнул он,
   еле очнувшись от ужаса. - Полным-полно
   мертвецов, и все глядят!
   Д. Толкин "Властелин Колец"
  
   I.
   Когда Катя была ещё совсем маленькая и как-нибудь там шалила, отец делал своеобразные глаза и говорил:
   - Щас мертвецы придут!.. Слышишь? Мер-тве-цы. Щас живо придут с кладбища!
   Мертвецы "живо придут" - это, конечно, сильно сказано, но главное - угроза неизменно действовала. Голос был настолько убедительным, что как будто... слышались за всеми простенками потусторонние шаги, чуялось невидимое приближение. "Топ-топ", медленно и неотвратимо. "Папа, не надо! спаси!" - хотелось кричать перепуганной Кате.
   Кто мертвецов вызвал, тот и "спаси". Отец позвал, значит, он единственный, кто может спасти... так же как запросто может и не спасти, если не захочет! Вот не спасёт и всё! А мертвецы тогда утащат к себе. "Утаащщат" куда-то - это самое страшное.
   Там, куда они утащат - там что-то не так, как в нашем мире. Вернее, всё не так. Там всё мёртвое, но не так "мёртвое", чтоб не шевелилось, лежало себе и не подавало признаков жизни, а так мёртвое, так... чтоб хватать и не отпускать. И нет оттуда дороги обратно, из того мира.
   Что делают неживые с живыми? Наверное, мучают. Хотя достаточно даже одного их вида, чтоб уже мучиться. Достаточно одного их дыхания, и голоса и вообще... чтобы...
   Не верить в существование мертвецов можно было лишь пока о них не говорил отец. Не говорил и не говорил... значит, до тех пор их нет. А как сказал - так они сразу и есть. Словно одним словом произвёл их на свет. Повелел - они сразу и появились.
   Внушающие, почти гипнотические способности у Ильи были налицо. Ребёнок оказался первым, на ком он их развивал, осознанно ли желая того или вовсе не желая. Хотя почему же "не желая"? Кто же не хочет эффективно управлять воспитанием ребёнка. Разве плохо, когда тебе верят с полуслова... даже - с полувзгляда. Потом, глядишь, и другие будут поддаваться внушению с полуслова.
   - Ну что ты ребёнка пугаешь!.. Всю ведь издёргал, ты же её психом сделаешь! - возмущалась мать, пряча плачущую Катю от мертвецов своими руками.
   - Ничего-о! - довольно улыбаясь, отвечал Илья. - Нам, научным атеистам, мертвецами только детей пугать.
   - Не шути ты с этим... пожалуйста, Илья! Я тебя прошу.
   - Да я же та-ак только!.. Ты же знаешь, что нет никаких мертвецов.
   И поворачиваясь к дочке, тут же спрашивал как ни в чём не бывало:
   - Что, бои-ишься мертвецов!?
   И сам же через несколько секунд, наслаждаясь произведённым эффектом, отвечал:
   - Пра-авильно, надо их бояться! А то ведь они... топ-топ-топ... возьмут да и придут. Если будешь себя плохо вести. Они такие! Их ничто не остановит, никакие стены. Одно слово - мер-тве-цы... Ты прислушайся к нему. Недаром слышится: "цы-цы..."
   Наедине, когда мама не мешала, отец иногда со смехом просил Катю это цыкающее слово повторять. "Так ещё больше будет бояться". Бояться - это хорошо. Контролируемый страх - это самое то, что надо для воспитания. Маленькая утилитарная религия - в масштабах одной семьи.
   Хорошо атеисту придумать свою религию. Они это часто делают, сами не замечая. Религия в таких случаях обычно получается не очень отрадной, но зато функции свои выполняет.
   - Мертвецов надо бояться. - говорил опять отец. - Мертвец, он ведь всегда рядом. Ты-то его не видишь, а он-то тебя - да. Он вдруг шасть и тебя хвать. Ой завоешь тогда! Ой заплачешь! А ведь поздно будет. Маму-папу не слушаешь, а мертвецов не слушать уже не получится.
   Катя от этих слов заплакала не "тогда", а уже сейчас. Мертвецы, казалось, глядят из каждой трещинки на давно не ремонтированной стене. Мир теряет привычные, правильные устои. Невидимое и видимое в нём поменялись местами: невидимое стало реальным, а видимое - сном.
   Религия Невидимок. Воздаятелей. Воздающих за что-то. За что - непонятно! От этой непонятности ещё страшнее. "Верую, ибо абсурдно". Катя этой знаменитой фразы не знала, но абсурдного для веры сейчас как раз хватало. Так же не бывает - но именно поэтому-то так и бывает. Раз не бывает, значит, бывает.
   Если бы ещё знать, кто такой Мертвец. Если бы отец-атеист об этом знал! О том настоящем Мертвеце, единственном, из-за которого мы боимся всех остальных, а иначе бы и не боялись. Нет больше во всей Вселенной мертвецов полных, стопроцентных, кроме его... Но атеисту этого не понять. Он даже не знает разницу между покойниками и мертвецами. Покойники - от слова "упокоиться". Они пребывают в покое... Страх могил и чёрных дыр - это не страх покоя. Покоя там нет. А мертвецы? Лучше уж не будем говорить, кто они такие. Обмолвимся только, что людьми они никогда не были... А вот смерть была с ними всегда. Но для атеистических сказок разницы нет.
   Сестра как-то однажды заметила Илье, что такими шутками он беду накликает: не очень-то это безопасно.
   Что полагается в этом случае атеисту? Полагается засмеяться. "Смерть придёт - все умрём и перегниём. А раньше времени не придёт: кликай - не кликай".
   - А всё-таки лучше не кликать, Илюш...
   "Такая молодая, а уже дура", - подумал Илья в ответ. Как диагноз поставил. "А воспитывать я буду так, как считаю нужным. Ни жена, ни сестра в этом ни фига не смыслят".
   - Хочешь арию мертвецов услышать!? - сказал он как-то, когда они с Катей остались наедине, и девочка опять что-то "не слушалась". И Илья запел, благо голос был хороший.
   Музыка иногда бывает самым прекрасным, а иногда - самым страшным из всего, что есть на свете. Она - откровение о том мире или о другом - "надземном" или "подземном"... И что-то открылось такое в этой воющей арии, когда рот включился, как орган в консерватории... что Катя в ужасе забилась под одеяло, и её долго не могли оттуда вытащить, даже когда пришла мама.
   А через пару лет всё изменилось.
  
   II.
  
   Вечер. Комната три на пять. В сумерках, как саркофаги с давешними "мертвецами" - целые пОлки и полкИ огромных, очень толстых книг. "Агни-йога", "Тайная доктрина", "Разоблачённая Изида", "Роза мира".
   В комнате - что-то особое. Как будто пахнет по-особому. Органы обоняния тут ни при чём. Хотя и ароматические палочки, и свечки присутствуют, ждут своего часа. Но не в них дело. Отец называет всё, что здесь царит, - "огненная атмосфера". Или "насыщенная атмосфера". Но светлей от неё нисколько не становится. Если бы её можно было увидеть, она была бы такого же цвета, как эти тома на полках. Черновато-лакированного, гробового.
   Потолок отец почему-то "побелил" розовым, оставив на нём звёзды. Небо получилось уродское, но ему так нравилось. Красноватый цвет изрядно раздражал глаз и казался какой-то кровавой грязью на белом. Под таким "небом" самый раз кого-нибудь зарезать.
   Слоны, шивы и кришны, чрезвычайно похожие друг на друга, жемчужно сереют на всех фотографиях и картинках. Кажется, можно перепутать картинки и по ошибке приставить какому-нибудь "просветлённому" хобот. Или не по ошибке?
   Многочисленные махатмы выстроились на полках с искрами Фохата в "третьих глазах". Смотрят с карточек со всех сторон. Это неуютно, когда на тебя отовсюду смотрят "третьими глазами". Такое впечатление, что ты попал на планету уродов. И уйти от них к нормальным людям никак нельзя. Потому что нормальных людей на планете уродов нет. Все - только вот с такими глазами...
   И каждый раз в комнате - как будто кто-то третий.
   Большие дела творятся в сумерках под перекрестьем их взглядов... Если конечно эту мертвенно-величавую гордыню можно назвать взглядом. Ни капли жизни, пустые вспышки глазниц. Зато можно смело говорить, глядя на их выстроившиеся роты, что "атмосфера насыщенная". Вершатся судьбы Вселенной и к концу подходит ненавистная и примитивная Кали-юга. Будет огненное очищение и огненное преображение, в котором много всего недостойного сгинет, много... и только достойные, с просветлённой кармой...
   - Надо карму очищать, Екатерина!
   Бывшему атеисту с высшим образованием только бы порассуждать о карме. Хлебом не корми - дай поговорить о карме. Это гармоничное продолжение высшего образования - только ещё более "высшее". Были "научные знания",а теперь захотелось "тайных". Но тоже, разумеется - научных. Здесь же всё - научно выверено... Это же не поповские сказочки. Тут тебе не бабка, которая тупо ставит свечку в церкви и знать не знает Истинного Учения. А ребёнок Ильи должен знать, ибо он ребёнок Ильи и у него великое будущее. Так записано и предопределено. Всё же заранее предопределено: кому в боддхисаттвы, кому в будды, ну а кому сгореть, как мусору, в огненном преображении мира. Которое уже приблизилось. Мусора очень много. "Как хорошо, что я к нему не отношусь! Что я бесконечно выше его! Надо быть достойным такого призвания... Если тебя призвали преображать мир вместе с Посвящёнными, будь преобразителем мира - достойно неси служение, не усомнись, не уклонись. Неси в мир Свет Великого Разума". У многих в голове - готовый плакат с готовым слоганом. И фантазия похожа на плакат. Гордыня по банальности всегда напоминает плакат. Она у всех нас похожа, только шрифт разного размера. На теософском плакате буквы самые огромные и жирные.
   Есть какая-то странная связь между тем, во что человек верит и тем, что происходит у него в семье. "Третий глаз", как Молох, требует жертв, чтобы "открыться". А когда открывается, его носителю становится ещё хуже. Но сам носитель об этом не знает. Как наркоман, пока ему "хорошо". Потому что сам становится "уже готов". Он всегда - спаситель человечества.
   Учение Живой Этики - вот что важно. Только это важно! Жена не понимает, жена христианка - то есть представительница самого примитивного и пошлого и низшего, согласно общему учению всех махатм, толкования Единого Космического Учения. Естественно, у неё нет никакой реальной высшей защиты. И быть не может. И она хочет развестись, потому что не может дальше с ним таким жить... и пусть разводится - потому что ему "тащить" её тоже уже надоело!
   А дочь надо "тащить". Вот за исправление её кармы надо взяться сейчас. Откладывать дальше некуда. Ей уже восемь с половиной лет. И мать уже успела оказать на неё влияние.
   И вот настал тот вечер, который запомнился Кате на всю жизнь долгими рассуждениями отца. Свет они в комнате не зажигали. И не то чтоб воочию явились те давнишние "мертвецы", но было... как-то ещё хуже. Даже не от смысла слов, а от чего-то...
   Кажется, сейчас из тьмы выскочит многорукий "бог", как скорпион, и это будет то, чего не пожелаешь и врагу. Хотя он-то, многорукий, и есть враг.
   В раннем детстве Кати "богом" был Мертвец. Но тогда он хотя бы не притворялся хорошим. Сейчас он притворяется хорошим - и от этого стал гораздо страшнее, чем тогда. Тогда его не звали "бог", а звали всего лишь Мертвец, и это было правильно. Сейчас его зовут "бог" - он сам повысил своё звание. Так же, как увеличил количество рук. Будто от "многоручия" он станет божественней, а от индусской танцевальной позы будет выглядеть миролюбивее, чем тогда... вылезающий из гроба.
   За окном, мерцая-вглядываясь в окно, стояли всё такие же коробки-гробы, как и их дом. Ещё дальше светили космическими "дюзами" верхушки огромных труб на окраине города. Обзорные вышки, с которых нечто заглядывает в комнату - не спрятаться. Какая-то есть связь - между НЛО и этими трубами (НЛО в системе отца тоже играли большую роль).
   Такой могильный, пронизывающий холод в душе, бывает именно от НЛО. Или от разговоров на подобные темы.
   Обычно, если в комнате страшно, можно выглянуть в окно и там будет уже не страшно. Пусть остальному телу пока страшно, а глазам уже не страшно. Но здесь и сейчас это правило не срабатывало... Обычно жутко одной, но если рядом кто-то есть, разговор сам по себе прогоняет страх. Здесь было наоборот. Будто мир - только оболочка, и за ней что-то прячется. А от разговора, как от длинного заклинания, оно постепенно делается всё сильнее и сильнее, а оболочка - всё нереальнее и нереальнее.
   - Огненное преображение приближается. Оно даже уже началось, только люди его не замечают, потому что все слепые. Видишь, как часто люди стали умирать - это же планета сама очищается от тех, кто её не нужен... Раньше ещё можно было ждать, а теперь уже некуда ждать. Время на исходе! Огонь - он ведь только потом станет видимый по всей планете, а сначала он невидимый. Он сжигает, попаляет... а роптать на него бессмысленно. Это Великие Силы Космоса.
   И вдруг Катя в одну секунду "озарения" поняла, что она эти "Великие Силы" ненавидит. И они её ненавидят! Её и всех живых! И взгляды махатм показались ещё холоднее-безжалостней, чем раньше. А в слове "карма" что-то зловеще закаркало. Зловещее и, ещё того хуже, злорадное. А "Космос" показался великаном-вором, вламывающимся сверху в их жилище через этот грязно-звёздочный потолок. И похищающий бесчисленными паучьими руками (руками отвратительных "богов" на картинках) чьё-то здоровье и чью-то жизнь и чьё-то счастье.
   На беду, отец ещё как раз зажёг ароматические палочки. Что-то в них было такое... под пару к кровавому небу-потолку. Это небо как раз и должно так вонять.
   Ароматические палочки - некое подобие воздушного наркотика. Тяжкий пряный запах - словно трупный, но подслащённый. Приманивать со звёзд тех, кто из-за многотысячелетнего разложения сам стал... не первой свежести.
   Дымок - как змеиное жало. Мерно шевелящаяся отрава. Хочется убежать от этого вползающего прямо в голову двоящегося серого червяка. Червяк-то мёртвый, и тем не менее, шевелится. Нежить. Это её запах. "Ненавижу!" - подумала Катя, глядя на него почти с ужасом и омерзением, как на дымок из-под раскалённого прута палача, мертвеца-палача на том свете.
   - Они - сволочи и гады, эти космические силы! - крикнула она и побежала в другую комнату.
   Она была, наверно, и сама готова в эту минуту выдержать любую пытку за эту вырвавшуюся из души несомненную истину.
  
   III.
  
   Та же самая комната, что в предыдущей сцене. Вечер. Обстановка почти не изменилась. Только названия книг другие. На полках иконостасом стоят бесчисленные бумажные иконы. На столе лежит Псалтирь.
   "Чёрная книжка", - называет её мысленно Катя: по цвету обложки. Что-то нехорошее чудится в ней, особенно на закате. Крест - на чёрной обложке... и сразу почему-то вспоминается гроб или могильный камень. Дались же те пресловутые "мертвецы". Прочно обосновались в душе, в комнате и в сумерках. А тут ещё всякая таинственность с ночными бдениями:
   - Псалтирь надо читать по ночам. Говорят - мол, по ночам читают по покойнику, но надо читать не только по покойнику, а вообще всегда. И мы с тобой будем его читать. Это пища для души!
   Почему пищу нужно принимать именно ночью, Катя не понимала. Видно, это было выше её разумения. Зато вполне по её разумению были другие аргументы.
   - От Псалтири душе радостно, - сказал Илья. - Как от пищи духовной!.. Но если ты пищу духовную воспринимаешь - через пень колода, тебе нужна пища другая. Но тоже - пища. Пища, от которой ты запищишь...
   "Вот бы мама приехала из командировки завтра... или хотя бы послезавтра!" - подумала Катя.
  
   6. "Сегодня и завтра и всегда-всегда"
  
   Теперь нас всюду трое:
   ты, я и Тот, Кто видит нас.
   Из рок-оперы "Жанна д`Арк"
  
   I.
   Новый друг теперь звонил Андрею регулярно: "А ты сегодня придёшь? Привет! Это Тёма". Именно в таком порядке. Сначала говорил самое важное - потом здоровался и представлялся. В сущности, так оно и правильней. "Придёшь?" - важней, чем какой-то там "Привет".
   Пока разум ещё не довлеет над душой, иерархия ценностей (и фраз) - складывается естественно, как весна. Как утро. Проснулся - и спросил.
   Иногда, правда, в телефоне слышалось нечто посолиднее: "Здравствуйте. А Андрея можно? Это Артём". Это звонила Майя.
   "А зачем ты всегда говоришь, что ты - Артём?" - поинтересовался как-то Андрей при встрече. "А ваша мама меня же ещё не знает, вдруг она подойдёт к телефону. А Тёму уже знает, потому что он чаще звонит". "И что, так проще?" - засмеялся Андрей. "Угу!.. да и какая разница, я или Тёма. Мы же всё равно вместе". "Логично... Классно быть настолько вместе".
   Андрей шёл к ним каждый раз, как впервые!
   "Ну чего ты боишься!? Ну чего ты боишься!?" - спрашивал-уговаривал себя и... всё-таки боялся. Будет ли всё так?..
   Стоишь на остановке, ждёшь, волнуешься, и вдруг нужный автобус расцветает перед тобой. За поворотом дороги ничего не видать, и он возникает внезапно, как изменение в судьбе: "Я отвезу, куда тебе надо - ты уже долго ждал!" "Да, я до-олго ждал! О-очень долго! тридцать лет!"
   Автобус едет... все проплывающие пейзажи - только декорации Ожидания. Снимаешь их слой за слоем, как листы капусты. Их ужасно много, но за ними... за ними - настоящее.
   Иногда жалеешь, что не можешь телепортироваться, как в играх с Тёмой. Исполняющаяся из раза в раз формальность пути донимает. Нажал бы кнопку: раз и - с ним! Так в этой жизни нельзя: у времени и пространства свои законы. Не умеешь с ними уживаться - приходится волноваться.
   Но тёплое колечко этих рук, замкнувшихся вокруг его плеч, враз освобождало его от всех забот.
   "Ты прие-ехал!" - радовался недавно проснувшийся мальчик (в каникулы он вставал поздно).
"Я приехал", - радовался Андрей.
   "Я по тебе соскучился!"
   "Я по тебе тоже".
   "Ты за Анархию или Монархию?" - спрашивал Тёма.
   Один явился в Дом из долгого небытия, другой - в День из долгого сна... и вот они встретились, а Игра их уже ждёт.
   В ней были две извечно сражающиеся стороны, которые звались Анархия и Монархия. Видимо, весь мир, в представлении Тёмы, из них и состоял. Сам он неизменно был на стороне Анархии, так что Андрею ничего не оставалось, кроме как сделаться навеки "монархистом". Пока некоторые "сильно православные" из его неблизких знакомых где-то там спорили о возрождении Монархии, он доблестно бился за неё с палкой-мечом или палкой-автоматом в руках. Впрочем, иногда они с Тёмой менялись местами, и тогда кто-то из них становился заколдованным (вариант - сошедшим с ума) монархом, сражающимся за анархию - или старым анархистом, который в один прекрасный момент взял и узнал, что он - монарх Всея Земли. А потом прилетали какие-нибудь инопланетяне или нападали немцы (они же, по совместительству, американцы) - и анархисты с монархистами в союзе защищали от них Землю... или другую планету.
   Столь глубокие политологические познания мальчика и его убеждения, похоже, отчасти основывались на песне "Мёртвый анархист" КиШа, отчасти - на чисто эстетической любви к роскошной эмблеме "Анархия" (которая, конечно же, гораздо красивее какой-то там короны!), к сочетанию красного и чёрного цветов. Сын художников рос художником... хотя сам об этом не знал и говорил, что мечтает, когда вырастет, стать поваром и "придумывать разные новые блюда для людей".
   А вообще, любой порядок был, похоже, противопоказан этому существу... кроме, разве, того единственного, мать которого - анархия. Похоже, настоящими неформалами рождаются, а не становятся.
   - Дядя Андрей, а знаете, я в три года выучила песню "Мама Анархия"! - объявила Майя, показывая солидарность с братом. - А вы знаете песню "Мама Анархия"?
   - Ну, конечно...
   - Это моя любимая!
   Как-то Андрей, устав от буйных, подвижных игр, предложил порисовать. "Давай - город! - сразу подхватил Тёма. - Каждый придумывает-рисует свой город. Любой! Можно как бы - из бу-удущего... или, наоборот, такой древний-древний - всяких даже там диких людей... или современный... я ещё сам не придумал, какой буду! Вот начну рисовать - придумаю".
   Через полчаса город Тёмы был готов.
   На каждом доме, на каждой машине красовалась буква "А" в круге.
   - Это всякие там панки, анархисты всё захватили - это теперь их город! - пояснил художник.
   - А что это там, на улицах?
   - А это кучи всякого му-усора, всякой фигни-и, всякого барахла... - почти напевно сказал Тёма, - ну, они же анархисты - должно же, чтобы грязно было.
   - Логично! - согласился Андрей.
   Ещё оригинальней выглядел тяжеловооружённый космический крейсер с эмблемой "Анархия".
   - А это - роботы-анархисты, - показал Тёма: - Их панки собрали из всякого металлолома, всяких консервов, всяких раздолбашек, какашек... ну, это уж я так говорю... И они тоже стали панками... Все такие раздо-олбаные!.. ну, панки, короче!
   Наконец, боевой маг (вроде тех, что "бегают" в компьютерных играх) с руной "Анархия" на верхушке посоха просто умилил Андрея. Это, наверное, была очень сильная руна!
   - Хочешь, я тебе его подарю, - сразу предложил мальчик, видя, что Андрей заинтересовался.
   - Да уж... и подпиши на память.
   Артём подписал - с той же самой стилизованной буквой "А" в имени.
   - Вот!
   Но особенно запомнился Андрею нарисованный погрудно и в профиль человечек - с задумчивым и дураковатым выражением лица. А над головой его зависло в воздухе какое-то непонятное, но тщательно прорисованное подобие разобранного трансформатора: всякие колечки, палочки, шестерёнки и т. п. Андрей сначала понял так: всё это падает на человечка прямо с облаков и сейчас приземлится прямо на макушку - увернуться бедняга уже никак не успеет! На всякий случай Андрей всё-таки спросил автора рисунка про "трансформатор":
   - А что это?
   - А это - его мысли! - пояснил вдруг Тёма, разом перевернув весь смысл. - Это я их так нарисовал.
   Андрей вообще-то уже привык к большой неординарности своего нового друга, но всё же подивился его умению изображать человеческие мысли! Или, сказать по-церковному - "помыслы". Вот так, вероятно, они и выглядят: грузно, громоздко, непрезентабельно... висят и мешают жить! А мы-то думаем: это злое Небо нас наказывает, бьёт за что-то по голове!
  
   Ещё Тёма сочинял великолепные устные тексты. То есть, он-то, конечно, воспринимал их не как тексты - это была бесконечная белиберда от избытка весёлости. Чушь полная, абсолютная, спонтанная, гениальная в своём роде... он мог сочинять и сочинять её часами, на ходу, занимаясь любым другим делом.
   Вдохновить его могло всё, что угодно - любое словечко или предмет... как тогда - солнце или мороженое. И вот уже королева Ахинея надолго заходила в дом к королю Артемию, и они шли-шли рука об руку, почти без пауз между фразами... и когда только автор успевал выдумать новую!
   Похоже, он вообще не утруждал мозг, а нёс всё, что Бог на душу положит. Он был поразительно талантлив - пока без всякого сколько-нибудь "продуктивного" приложения таланта, а значит, без тщеславия. Бог хранил, как в священном сосуде, его чистоту, подарив ему гениальную в своём роде дурашливость.
   Заворожённый последовательно-сюжетной чепухой и заражённый вдохновением, Андрей всё слушал и слушал, иногда добавляя что-то своё.
   Тёма даже по ходу компьютерных игр умудрялся что-нибудь сочинять-комментировать - специально для Андрея, который никогда ни во что не играл, а только вежливо смотрел со стороны.
   - Тут король Андрарт (это я наши с тобой имена сложил). Тут чеченцы с другой планеты... Тут наркоторговцы... видишь, в телеге с динозавром.
   - По правде, наркоторговцы? в фэнтезийной стратегии? - удивлённо спрашивал наивный Андрей.
   - Да не-ет, по правде-то, просто торговцы с телегой, - смеялся Тёма. - А по шутке, они везут на базар самые сильные наркотики: героин, кокаин, чебурек, доширак, красный гуталин, зелёные чебурашки, смирительные рубашки...
   А когда Тёма отыгрывал мага (уже в тех "компьютерных играх", что в саду) и они сражались вдвоём с несметными полчищами монстров, новоявленный маг, не останавливаясь ни на миг, "рождал" заклятие за заклятием: "Огненный дождь", "Лунное землетрясение", "Солнце падает на Землю", "Канализацию прорвало"...
   - А ты сам тоже придумывай - свои виды магии! - сказал он Андрею, но тут уж Андрей никак не мог сравниться с ним в богатстве фантазии. Наверное, по привычке, слишком много думал - Тёма же не думал вообще:
   - Пьяные молнии!.. Электрические комары!.. Укус бомжа! Зелёные глюки!.. Всем сойти с ума!..
   Один раз мальчик составил и вывесил в "Контакте" уже серьёзный, философско-поварский текст:
   "Люди - как суп. У них в характере варятся разные ингредиенты. Повар помешивает их: картошку, морковь, петрушку, мясо, лук, помидорки, свеклу и так далее. Часто каких-то бывает больше, а каких-то не хватает. Самое главное всё объединяет - соль. Но если соли слишком много, то тоже плохо".
   Соответственно поварскому таланту, довольно часто в Тёме просыпался экспериментатор.
   - А знаешь, молоко с колой как интересно смешать! - сообщил он однажды. - Или кефир с колой!
   - И что? Вкусно? - с большим сомнением спросил Андрей.
   - Да не-ет! не чтобы пить, а просто... красиво! - пояснил Тёма, удивляясь, что сразу не понятно. - Ну... они не смешаются, а будут такими вот ровными полосами. Тёмно-красная - белая, тёмно-красная - белая... много-много полос, о-очень красиво! Надо только взболтать-взболтать и дать постоять часа два-три.
   Все его открытия имели удивительную актуальность для его жизни.
   Художник и "повар" в одном лице. Главное, чтобы было очень красиво! Мир красив и хочется сделать его ещё красивее и интереснее.
   - А если бросить в колу ментоловую жевачку - будет взрыв...
   - Да?
   - Ну, не то что взрыв, а такой вот фонта-ан! - Тёма показал руками. - На са-амом деле! я уже три раза проверял. Классно так! Жалко только, что колы потом остаётся только на самом донышке бутылки.
   "Есть старая поговорка: Бог хранит детей и дураков, - вспомнил Андрей. - Потому, наверное, нам так хорошо - с Ним и друг с другом".
   Часто у родителей Тёмы гостили интересные люди, и Андрей становился свидетелем любопытных разговоров - убеждаясь, что взрослые иногда тоже способны нести чушь... правда, им для этого требуются стимуляторы.
   Как-то они втроём сидели на веранде: он, Тёма и Соня - так-то милейшая и умнейшая женщина, которую просто лишняя рюмка пробила на философствование в совсем неожиданном направлении (неожиданном, скорее всего, и для неё самой!). Поводом, вдохновившим на дискуссию, стал известный демотиватор из Интернета: "Переходи на сторону Зла - у нас есть печеньки!"
   - А-а, я знаю, откуда это взялось! - открыл секрет Тёма. - Это у нас, в лагере ролевиков, прошлым летом все "стреляли" друг у друга печеньки: "Дай печеньку... дай печеньку!.." Потому что все любили печенье со сгущёнкой растолочь и смешать - это у нас самое коронное блюдо было типа торта!
   - И конечно, они стали дефицитом?
   - Да, и они стали дефицитом! А под конец вообще печеньки остались только у тех, кто отыгрывал Тёмных... и они вывесили в лагере плакат: "Переходи на сторону Зла - у нас есть печеньки!"
   - И что, переходили?
   - Конечно, переходили!
   - А ведь печеньки - это же, действительно, зло! - неожиданно выдала Соня.
   - Что, вот прямо ешь печеньки, и сразу становишься злым? - спросил Тёма.
   - Не-ет, первично Зло! Печеньки вторичны! - с философским апломбом возразила Соня, энергично мотая и головой, и пальцем. - То есть не Зло - потому что печеньки, а печеньки - потому что Зло! Не Зло в мире произошло от печенек, а печеньки в мире произошли от Зла. Зло и печеньки - это... это как Бог и сатана. Бог первичен, сатана вторичен.
   - Получается... разве зло - это бог? а печеньки - это сатана? - продолжил логическую цепочку Тёма, чтоб хоть что-нибудь понять.
   - Не-ет!.. То есть да!.. То есть нет, - совсем запуталась Соня. - Сатана - это печеньки! А Бог?.. это помидоры...
   - Почему?
   - Потому что помидоры - витамины. Потому что помидоры - здоровая пища. От них не толстеешь. Помидоры и вообще все овощи...
   Сверхумный диалог продолжался, и Соня вдруг, проникшись жаждой компромисса, сказала, что и помидоры, и печеньки - это всё ещё куда ни шло!.. а вот настоящее Зло - это мясо.
   - Почему! мы же все из мяса состоим, - гениально возразил Тёма.
   - Ну, есть мясо - это по-моему... самый большой грех и вообще извращение!
   - Получается, что... мясо ест мясо! - засмеялся мальчик. - Но я вообще-то всё равно мясо люблю... А-а, понял: мы - грех, потому что мы мясо. Мы - мясо... и поэтому мы - грех.
   - Мясоедение - атавизм, оно изживёт себя, - продолжала вегетарианка.
   - Человек съест себя, - по-своему перевёл Тёма. - И никого на свете не останется, и некому будет есть мясо...
   - И печеньки! - хихикнула Соня.
   "Да-а. - подумал Андрей. - С классными людьми свёл Господь! Тут уж точно не соскучишься!.. Зато теперь лучше понимаю происхождение всяких неорелигиозных псевдонаучных теорий. Вот примерно так они и рождаются: когда их "родителям", в отличие от милой Сонечки, не хватает чувства юмора, и они начинают воспринимать собственную чушь всерьёз.
   Скучать ему, даже когда таких гостей не было, не приходилось. Артём каждый раз придумывал что-нибудь новенькое.
   Андрей иногда с изумлением глядел на это существо, будто сделанное из другого теста, чем он и все остальные, и думал: что же у него там, в головке? Наверное, не мысли, нет - они там надолго обычно не задерживались, - а что-то... как и назвать-то?.. "Печеньки"? (во всяком случае, "трансформатор" над головой ему явно не угрожает, как тому человечку). "Может, это и есть то состояние блаженного безмыслия... о котором так много говорится во всяких мудрёных духовных практиках, - одновременно и с юмором, и полувсерьёз думал Андрей. - "Духоносцы" занимаются "практиками", а он не занимается ничем, потому у них это получается больше на словах, а ему - просто дано... Поток сознания - совершенно свободный, ничем вообще не стеснённый. Течёт и течёт "издалека долго", как в песне поётся. Абсолютная чушь... и абсолютная любовь".
   * * *
   Андрей переступил порог.
   - О, спаситель пришёл, - обрадовался отец.
   - Почему спаситель? - удивился Андрей.
   - Да полдня уж за компом сидит твой друг... Из попы корни, наверно, в стул проросли! С тобой хоть отвлечётся!.. Тё-ём... к тебе друг пришёл, давай выбегай! Живое лекарство прибыло.
   Артём пулей выскочил из комнаты и привычно повис на Андрее.
   - А чё ты вчера не приехал? - традиционно уже спросил он.
   - Ну так я же сегодня приехал.
   - А ты бы и вчера, и сегодня... Так же - классно было бы!
   Андрея это вдохновило:
   - Ну, давай прокрутим назад плёнку... или запустим машину времени. Чтоб сегодня - это было вчера, и тогда я вчера к тебе приеду.
   - Давай! - просиял Тёма. - А тогда завтра - это будет как раз сегодня! и получится, ты тогда ещё и завтра (ну, то есть сегодня, ну, то есть завтра... ну, в общем, ты меня понял!) ещё приедешь!.. Ой, а ты на самом деле завтра приедешь? - вспомнил и уже серьёзно спросил-попросил мальчик.
   - А ты хочешь?
   - Да, очень!.. Приезжай уж пожа-алуйста! Приедешь?.. Я хочу, чтоб ты приехал завтра... и послезавтра... и вообще всегда-всегда!
   "И завтра, и послезавтра, и вообще всегда-всегда всё будет хорошо... от таких твоих слов", - пообещал Андрей, но уже не вслух.
  
   II.
  
   А он от века горел -
   и, похоже, не знал, что огонь горячий... Тэм
  
   - Что-то у тебя сегодня вид какой-то... неважный, - заметил Андрей.
   - Да у меня немножко живот болит.
   - А у меня вчера болел.
   - О, классно! - восхитился Тёма. - То есть классно не то, что болит, - а то, что у обоих, - через секунду поправился он. - Прикольно же, что у обоих! Хотя я не хочу, чтоб у тебя что-то болело. Если б так можно было бы, я б согласился, чтоб вчера у меня вместо тебя болело.
   - А у меня сегодня - вместо тебя.
   - А у меня уже ничего не болит, - с удивлением ощупал себя мальчик.
   - Ну, вот мы и вылечили друг друга! - засмеялись оба.
   "А ведь и вправду... и я ещё как бы согласился, и он бы - согласился".
   Детство - тайна потенциальной Христовой жертвенности. Тайна, завёрнутая в чушь и пофигизм, - маленькое зёрнышко, завёрнутое в хрупкое тельце. Искорка эта - Христос жертвенный, во всех нас пребывающий:
   "Чтоб у меня вместо тебя..."
   Улыбнувшись, Андрей вспомнил, как на той неделе ходил лечить зуб. Когда стало слишком больно, он вдруг сказал себе: "А вот представь, что это ты терпишь вместо Тёмы. Что тебе больно только для того, чтоб ему было не больно".
   И терпеть вдруг стало в сто раз легче, и на душе хорошо. Обманул сам себя. Спасибо опять-таки Тёме, кому же ещё!
   В любом явлении жизни, оказывается, важно не что, а ради кого...
   - Ты - такой человек!.. - восхищённо говорил Тёма. - С тобой вообще невозможно устать! Даже когда совсем устал или, там, живот болит, а всё равно видишь тебя - опять сразу хочется играть, бегать, прыгать, беситься!..
   - Взаимно! - сказал Андрей.
   "Дар ты мой пасхальный!.." - думал он и смотрел на Тёму как на Ангела, изумляясь его существованию. Такая улыбка, когда из неё исходит даже не весёлость, а - чистый свет. "Есть разница: с взрослыми друзьями я иногда пытаюсь разрешить проблемы, а с ним они просто перестают существовать".
   Всё, что он говорил, общаясь с Тёмой, он говорил от радости. Радость подсказывала слова, радость делала его весёлым и болтливым, радость открывала ему самого себя. Может, их общение было, действительно, победой над Анархией и взаимным обретением Царя в душе. "Оказывается, только в радости человек - такой, какой он есть, - понял Андрей. - Не такой, каким пытается быть или казаться... каким вообразил себя, каким хотел бы его видеть князь мира сего. Вот чудо! Всё - на самом деле. Я не сплю, я есть. В унынии меня во мне нет... Да, только сейчас понял, насколько гениальна поговорка: "Не все дома!" - жаль, люди не задумываются... В наш "дом" со всех сторон вламывается толпа помыслов. Они буянят, хулиганят, как те панки, пачкают и портят дом... а нас дома нет - некому их выгнать. Причём, они всё время удачно притворяются, что они - это и есть мы: "Да не ищи никакого себя, кроме нас!"... Есть ещё не менее гениальное выражение: "Быть не в себе".
   "В такие дни я был с собой в разлуке и никого помочь мне не просил..."(1) А радость - это встреча с собой. "Радуйся, Обрадованная, Господь с Тобою"... Что это мне вспомнилось... это ведь про Богородицу, не про нас?" И через миг он понял, что "Ты с собой" и "Господь с тобой" - это одно.
   Уходя домой (из настоящего Дома в формальный), Андрей уносил с собой на недельку чувство радости... которое потом требовалось обновить. Жажда обновить радость единства - это и есть то, что мы называем: "скучаю по тебе". Жажда из прошлого, пусть и близкого, вновь окунуться в настоящее.
   Депрессия - это неверие в реальность мира (неверие, конечно, не умом, а душой). Обретение Человека - обретение Реальности вновь, в самом что ни на есть наглядном виде: как утреннее солнце в глазах проснувшегося.
   Как мы определяем, что проснулись? Как отличаем то, что видим пусть даже в самом убедительном сне, от того, что - въяве "сфотографируют" глаза, раскрывшись поутру? Особое, непередаваемое чувство Реальности, переводимое на обыденный язык разве что приблизительными по смыслу словами: "Я Живой, и всё вокруг - правда!"
   В одной песне как-то уж очень точно про это сказано:
   И лишь в тебе я вижу мир, каков он есть.
   В этом смысле, желание видеть любимых как можно чаще - подсознательная потребность убеждаться вновь и вновь в их (и своей) реальности: в том, что "это не сон". Ведь прошлое - всегда что-то вроде сна: оно есть и его нет. Как только настоящее по прошествии нескольких дней становится прошлым, приходится опять "просыпаться". Сон прошлого не имеет власти лишь над теми немногими подвижниками, кто сам по себе постоянно живёт в настоящем. Им не надо ничего "проверять", ни в чём убеждаться. Они пребывают, в сущности, в Божьем состоянии: "Аз есмь".
  
   Андрей как-то философствовал с одним знакомым про суть воспоминаний.
   - То есть счастье у тебя получается - всегда позади? - не понял знакомый. - Но это же грустно!
   - Да не-ет! - воскликнул Андрей. - Как раз наоборот - про счастье нельзя сказать, что оно позади или впереди. Оно вне времени. Оно просто есть. Всегда! Просто мы можем его вспомнить, а можем надолго забыть. Когда забываем - нам плохо, тяжко, уныло... сами не знаем, с чего. (Логично - забыли, потому и не знаем!) А как вспомнили - вот оно! Нельзя сказать, что мы "вспоминаем" его только из прошлого. Вспоминаем то, что есть всегда - значит, наоборот, возвращаемся в настоящее. Из небытия. Если б мы умели вспоминать его из будущего, то получали бы от этого ничуть не меньшее удовольствие!
   Думаешь, взрослые с таким кайфом едят мороженое именно как мороженое? Ради самого мороженого? Нет, они подсознательно пытаются воскресить в себе то непередаваемое, неизбывно-светлое, что было когда-то в детстве и что ассоциативно связалось... ну, в том числе, с мороженым, с процессом его поглощения. Мороженое - это только одно из условий воспоминания. Кому не надо никаких условий - тот помнит и так. Вернее, не "помнит", а живёт в этом... А кому-то нужно, например, вино, чтоб вспомнить счастье юности, любви, дружбы... "под которое" пилась первая рюмка. Само счастье так же мало зависит от рюмки, как... рассвет за окном - от стекла, сквозь которое мы его видим. Но странно: увидели сквозь стекло - а стекло-то как раз и запомнили. Хотя, в сущности, оно не только напоминает, но ещё как отделяет!.. А если по-настоящему живёшь, черпаешь и черпаешь из бездонного колодца. И воспоминания... и воспоминания о воспоминаниях - всё Одно. Всё здесь и сейчас. Всё - никуда не исчезает. Как Антипасха - часть вечной Пасхи. Разве "Христос воскресе" - это воспоминание о том, что было и прошло? Да никуда оно не прошло!..
   "Но почему же... почему же я тогда так много волнуюсь!?" - подумал вдруг Андрей: будто что-то кольнуло его в сердце во время этого диалога.
   Восторженная радость не может быть постоянной, но мир в душе может быть постоянным. Нельзя долго пробыть на ослепительной вершине какого-нибудь пика-"восьмитысячника", - но на равнине-то мы живём весь свой век. Как же тогда умудряемся терять даже эту равнину! Как можно потерять то, что всегда с тобой? Даже счастье то и дело превращаем в ещё один источник волнения! Уметь надо!.. Всё боимся его "потерять" - и через боязнь-то как раз теряем.
   Самое поразительное свойство нашей психики - то, как она фантастически ловко хорошее прелагает в плохое: "Надо же, как здорово... а вдруг, не дай Бог..."
   Эти "авдруги" - визитные карточки нашей абсурдной жизни. Самые светлые её страницы так дико, некстати, так неэстетично пропечатаны этим штемпелем.
   На самом краешке странички, в уголке сознания, это ещё не так страшно - но упаси нас Бог вихляющей и будто бы уже и не нашей рукой опустить этот уродующий штемпель на сам текст!..
  
   Примечания:
   (1). А. Макаревич "Свеча"
  
   7. КК
  
   Страшнее нет той воли, что тупа -
   как нет тупей той боли, что остыла.
   В. Мустафин.
  
  
   I.
   - А в одном кино был такой бандит... ну, он сумасшедший был... он стрелял из винтовки в солнце и всё злился, что не может попасть. Он из-за этого вообще о-очень не любил солнце! - рассказывал Тёма.
   - Да уж понятно, - догадался Андрей. ("Ещё бы за это любить!").
   Бога многие ненавидят за невозможность достать - за невозможность "попасть в Него".
   * * *
   Главным занятием Андрея было литературное творчество, и с весны он вдруг, сам не зная, с чего, начал писать повесть об одном... религиозном фанатике.
   Его беспокоило только, что образ Ильи получается какой-то уж слишком условный, собирательный - "не очень-то живой" (хотя применимо ли к фанатику слово живой? живут ли они?). Как он дошёл до жизни такой? Непонятно. Не рассказано. Потому что рассказать - нечего. Чужая душа - потёмки. Каждый человек видит изнутри лишь самого себя. В любом другом мы видим - не его, а лишь наше представление о нём.
  
   Как-то Андрей в очередной раз зашёл - а никого, кроме Олега, отца Тёмы, дома не оказалось.
   - А где Артём?
   - Да на велосипеде катается. Сказал - на полчаса, да увлёкся, как всегда... У него с временем - особые отношения! Щас придёт, куда денется! Садись пока. Пиво будешь?
   Беззаботно-знойное лето играло-светилось в листиках яблони - той самой, что стояла живой колонной посреди веранды. Беседовать "за жизнь" с отцом Тёмы было во всех отношениях приятно.
   - А вот как ты пишешь? - спросил Олег (сам ведь был "немножко поэт, немножко музыкант, немножко художник"). - Просто интересно: у одних лучше всего пишется в депресняке, у других - наоборот.
   - У меня если что-то получается, то только от радости... ну, или хотя бы от ожидания радости, что ли! - сказал Андрей. - В плохом состоянии не пишется вообще ничего - напрочь уходит вдохновение... и, слава Богу! Это, видно, такой механизм - плотина на пути всякой унылой ерунды. Лучше уж вообще ничего не писать, чем пытаться что-то выудить из себя в депресняке - из мутной лужи! А вот лучшее для творчества время, это я заметил - время выхода из депрессии: только-только... когда ещё весь мир новый... чистый, свежий: ну, ты его заново открываешь для себя - каждую мелочь, каждую деталь. Всему радуешься, как после болезни. Всё - Жизнь, всё... Бог. Как в детстве! Откуда оно к тебе возвращается - из каких тайников, каких кладовых? Вот тогда, действительно... тогда есть о чём писать!
   - Классно! А пишешь больше для себя? или уже сразу в рассчёте на читателя?
   - Да, по-моему, каждый писатель, сознаёт он или нет, в сущности занимается психотерапией. Ему-то его творчество в любом случае нужней, чем кому бы то ни было. Что бы он ни писал (если это, конечно, творчество, а не чистая коммерция), он пишет о себе и для себя. Выносит ли он лучшее из себя, или худшее из себя, или вообще всё подряд, что попадётся... в любом случае, никто не может дать того, чего в нём нет.
   - Да уж! - энергично подтвердил Олег. - Как у БГ: "А мы всё поём и поём о себе - о чём же нам петь ещё!"
   - Человек вынимает, чтобы найти - но найти можно только то, что уже есть (в тебе - а в ком же ещё!.. другой - это другой, это не ты). - продолжал Андрей. - Я вот вспомнил проповедь о. Венедикта, наместника Оптиной... ездил туда недавно: "Человек вмещает в себя Бога целиком. Бога полностью познать невозможно. Поэтому человек никогда не может познать себя полностью"... Значит, из себя, если постараться, можно извлечь рецепт для себя же, и он будет - от Бога... если сможешь распознать и не ошибиться. Вот в этом и - "психотерапия", о которой я говорю. Может, рецепт, попутно, окажется полезен кому-то ещё - тогда ты найдешь своего читателя. Всем сразу он не может быть полезен точно: пути у всех разные. Но этот вытащенный на свет внутренний мир писателя странным образом влияет на его внешнюю жизнь. Вот так опишешь, бывает, что-нибудь (не просто что-нибудь, а что-нибудь важное для тебя) - а потом это случается с тобой в реальной жизни... так, с некоторым расхождением в деталях - но в сущности, то же самое! Как будто бы прошлое и будущее меняются местами! Описываешь то, что будет, как то, что уже было и...
   - Да это, пожалуй, чуть не каждый пишущий подтвердит: два-три таких случая из своей жизни уж точно вспомнит! - со знанием дела, согласился Олег.
   - Может, некоторые книги - это такие подшитые в корочку прошения к Богу? - продолжал Андрей. - Только... если уж к Богу, то они должны быть очень искренними. В них должна быть та правда о мире и о себе, которая... ну... больше, чем просто правда... Как бы это объяснить? Есть обыденная правда (параллельные не пересекаются, дважды два - четыре и никогда не пять...), а есть истина, которая выше. Не - противоречит, а просто выше. Например, люди укрывали у себя еврейских детей в немецкую оккупацию и готовы были, если надо, Христом Богом поклясться, что это их дети. И это - не ложь, не клятвопреступление, это - Истина. Вот в меру какой-то примерно такой истины (за которую нам, правда, не грозит расстрел, как тем людям... значит, нам-то тем более, чего бояться!) мы и должны писать, если уж взялись за это.
   - Ну а ты-то какую истину сейчас имеешь в виду?
   - Я?.. - чуть растерялся Андрей. - Клевета князя мира сего состоит в том, что он земную "правду" про всех нас выдаёт за истину. Мы, конечно - грешные... но правда - не в этом.
   - А в чём?
   - Нет никакой настоящей "правды", кроме Любви. А вот про неё невозможно соврать... даже если формально "правда" будто бы состоит в другом. Даже если мы очень "плохие", совсем пропащие! Вопреки предрассудку, Бог волен и бывшее сделать небывшим... и наоборот. Я хочу, чтоб у всех была надежда! Если даже меня так любит Бог, значит, Он безмерно любит всех.
   - Откуда ты знаешь, что Он тебя любит?
   - Я бы не выжил... А я живой.
   - Что же подталкивает нас "открыться"? - воскликнул Олег, для которого это тоже был, видимо, "больной вопрос". - Покаяние или гордыня? В чём тут дело? От Бога или от лукавого это вечное желание творческого человека - вот взять и открыться?
   - Хочется для всех быть таким, какой ты есть, - ответил Андрей. - Перед людьми как перед Богом. Писать так, как если б ты умер завтра! Ничего на Земле не бояться, ничего на Земле не стесняться - писать для Страшного Суда протокол на самого себя... - Андрей улыбнулся. - Но именно протокол, а не донос, - подумав, добавил он. - Доносы там не нужны! А ещё... Хочется не писать о Жизни, а жить. Творчество не клеится, когда не клеится жизнь. Не о чем писать, когда ничего не можешь изменить. Писатель, конечно, спасает героев, но спасётся ли сам? Только всё равно: пишешь - "меняешь" что-то. Герои решают то, что не решил ты. То Бог пишет за тебя, то грех твой пишет за тебя - хочется ему на бумагу... "жизнь" его такая: не может он в кишках долго утаиться, просится наружу...
   - А о чём ты пишешь сейчас? - поинтересовался Олег.
   Андрей рассказал ему про Илью, про "Верховного Издевателя"...
   - В жизни фанатизм страшней в своей простоте! - сказал вдруг Олег. - С несгущёнными красками иногда бывает - хуже. Не обязательно сочинять новые "псалмы" о карающем Боге, чтоб быть вполне ветхозаветным человеком. Есть люди... скажем так, хорошие, но уж очень правильные - фанатичные в своей правильности... с которыми из-за этой правильности уже невозможно общаться, даже когда тебе сильно хочется.
   - А вам приходилось общаться с такими?
   - Да-а, есть у нас тут один "правильный", - не уточняя, сказал Олег. - Прожужжал уж все уши скорым концом света, а второй его конёк - возрождение Святой Руси!
   - Не могу понять, как в головах людей уживаются патриотизм - и ожидание близкого конца света? - иронически сказал Андрей. - Хочется им сказать - вы уж определитесь: либо всему кранты - тогда причём здесь Россия! России не будет, как и всего остального - это сразу решит все проблемы, и с этим уж ничего не поделаешь!.. Тогда просто "будет новое небо и новая земля"! Либо уж, если всерьёз рассуждать, "как нам обустроить Россию", тогда при чём здесь скорый конец света! Как можно что-то "обустраивать" - с уверенностью, что вот прямо сейчас всё рухнет!
   - Ты ещё не устал искать логику там, где её нет? Я так, например, давно уж её в этом мире не ищу! - с пессимистической улыбкой сказал Олег.
   - Интересно, - улыбнулся и Андрей, - не найдутся ли такие патриоты мира сего, которых слова "этот мир" заденут и оскорбят точно так же как "эта страна"! Они же ужасно любят цепляться к словам!.. обидчивые наши!
   Олег засмеялся:
   - Я им сто раз говорил - их "патриотизм" не может быть продуктивен как раз в силу их страшной закомплексованности. Всю их философию можно выразить одной фразой: "Ой, нас обидели!" - на что можно резонно ответить: "На обиженных воду возят!" Это ушибленно-ущербное чувство в отношении Родины здорово унижает её, хотя по смыслу, вроде как, призвано возвеличить. Я им и говорю: "Нормальный патриотизм - весь в одной фразе: "Без меня народ не полный". Знаешь, откуда это? Говорят, когда Андрей Платонов слышал всякие клише вроде: "Весь советский народ считает...", он возмущался: "Как же вы говорите - весь! Я вот, например, так не считаю. А без меня народ не полный!" Может, это и апокриф... но мне это близко! Вот такой вот патриотизм: я и есть - Россия, а Россия - это я... Как же я могу тогда не любить себя! Я - часть народа, часть страны... соответственно, и обязательства должны быть взаимными, если уж они есть! Хотя это, само по себе, довольно странно - брать обязательства перед самим собой: это уж похоже на шизу, раздвоение личности! Просто хочу делать что-то хорошее, своё - а от этого, может, и другим будет хорошо... а единственное "обязательство" от государства, которое лично мне нужно - чтоб мне не мешали.
   А они обычно на это говорят: "Ну, как же так... человек же должен быть ответственным и делать не только то, что ему хочется... должен любить Родину!" ["Хм, - я так про себя думаю. - Сами не замечаете, как проговариваетесь: "делать не то, что хочется, а любить Родину"... то есть, выходит, любить-то её вам не очень хочется! Милые, дорогие, да вы же себе сочинили, будто вы её любите!"] А вслух отвечаю: "Всё, вроде, правильно, только "должен" - не из того лексикона. Вообще странное словечко "должен". Забавное даже! В сущности, жаргонное! Взялось оно, видать, от нашего большого идеализма в попытке объяснить мир и... эгоцентризма - что, впрочем, одно и то же. Может, мир и странный - да только он почему-то упорно не хочет быть таким, каким "должен"! Люди, вроде бы, "должны" поступать в жизни так, как мы считаем правильным... но на это есть старая поговорка: должны да не обязаны! Какая-то причинно-следственная связь, которую мы видим, "должна" бы срабатывать - да вот не срабатывает!
   Например, многие христиане по книжкам считают: если человека постоянно "смирять", он в конце концов смирится... а на деле почему-то - ни фига подобного: на практике так и бывает, может, в одном проценте случаев, а в девяносто девяти - наоборот! Кто уже смиренный, и вправду больше смиряется, у остальных ущемлённая гордыня проявляется ещё страшней и гаже! Вот и получаются всевозможные "униженные и оскорблённые", как у Достоевского... Ходят потом ежами - "смиряют" других. Если человеку что-то упорно долбить, он "должен" это усвоить и согласиться! А он... встречает нас с оружием в руках - как агрессора, вторгающегося в его внутренний мир. "Вставай, страна огромная". Причём, этот-то патриотизм самого себя срабатывает всегда и без сбоев!.. Да, кстати, опять о патриотизме. Человек "должен" быть патриотом... А почему это за него решили, кем он "должен" быть! Работает что-то другое, неуловимое, неизъяснимое словами, а вот "должен" - не работает! Стоит только перед человеком почти в любом случае жизни произнести это магическое слово, как он абсолютно резонно отвечает: я никому ничего не должен! Но самое смешное словосочетание - это: "должен любить". Долг и любовь - вещи настолько разные, что слепить их вместе хотя бы даже на уровне слов может только... ну уж о-очень "принципиальный" человек. Из разряда тех, которые рассуждают: если мир не такой, как я его представляю, то... тем хуже для мира! При этом, я не против долга вообще - не надо утрировать! - я против бездумного жонглирования этим словом. Долг - может, и неплохая вещь, а вот производное от него "должен" - жутко неудачная, идеалистическая конструкция.
   - Согласен! - сказал Андрей. - Если бы люди были самодостаточны!
   - Люди вообще несамодостаточны, а из-за этого несамодостаточна страна. Мне вот интересно, как массовый патриотизм у нас сочетается с "замечательным" знанием истории и культуры России?.. в кавычках, конечно, "замечательным", - продолжал Олег. - Мне, по роду деятельности, в своё время довелось много поездить по музеям, по самым разным городам. Масса впечатлений, масса зарисовок... И бывает, рассказываешь что-нибудь: "Вот, я был в Ростовском кремле... так здорово!.." А человек, которому ты это рассказываешь (патриот патриотом - ненавидит америкосов, материт либералов!.. всё как положено, как "должен"!), так искренне, бедный, удивляется: "Ой, так я же был в Ростове-на-Дону... там разве есть кремль?" Я ему: "Ну, в Ростове-на-Дону нет, а в Ростове Великом - есть". У него ещё большее офигение в глазах: "А что, разве есть ещё какой-то Ростов, кроме Ростова-на-Дону!? Надо же!" Говоришь про Новгород - все почему-то думают, что речь про Нижний Новгород. "А-а, так есть ещё и Вели-икий Новгород! А он где?" Хочется разок ответить, где... да неприлично! Говоришь про Вологду - "А-а, это на Волге, знаем!.." И вот этим-то людям, с пустыми файлами, что вдолбишь в голову - то и будет! Им ведь всё можно втюхать про Великую Россию... которую они всё равно не знают! И про враго-ов, и про за-аговор... А может, всё это не про Великую Россию, а про какую-нибудь... Россию-на-Дону или Нижнюю Россию!? А что, разве есть ещё какая-то Россия!? Надо же! Им-то какая разница - у них же "ящик" вместо головы. У них в памяти какие-то клочки из школьных учебников истории, советских: "Мы историю зна-аем!.. Вот, есть там всякие гады - фальсификаторы истории, а мы всё как на самом деле было - всё зна-аем!" В общем, объединённый лозунг патриотов: "Октябрьская революция есть результат жидо-масонского заговора, и мы никогда не откажемся от её идеалов!.."
   Андрей засмеялся.
   - Но обычно под современным патриотизмом - ну, "современным" с советских времён, - понимается не знание истории, культуры или там географии, и уж тем более, не "без меня народ неполный!", а "военный патриотизм". - заметил он.
   - Ну что ты, конечно! - воскликнул Олег. - Патриотизм не может быть не "военным"! Нельзя просто любить Родину - надо любить её с оружием в руках! Ну и что, что нет войны... Идёт война духовная, а раз война духовная, надо брать автомат, это же так логично! Какая же духовная война без автомата!.. И какая духовная война без огро-омной армии. Без огромной армии - неинтересно! Ну и что, что эпоха массовых армий прошла полвека назад, что это уже - позавчерашний день в развитии стратегии. Зато армия у нас воспринимается как орган воспитания. Такая самая массовая и действенная форма воспитания: "Научим Родину любить!"
   Ты в курсе, что нам тут недавно любезно предложили - порекомендовали, можно сказать, - отдать Артёма в кадетский корпус? В город Н.: там - связи, и там местный кадетский корпус славится своими порядками.
   Андрею на миг показалось, что в ослепительном саду потемнело, и цвет солнца стал какой-то другой.
   - Как... получается... в интернат отправить, что ли?.. - ошеломлённо выговорил он.
   - Получается - так... Это у него дядя такой, у нашего Артёма - дядя Илья зовут! Старший брат Люды.
   Андрей даже не удивился, что дядю зовут точно как героя его повести... сейчас было не до того, чтоб удивляться. На сцене (точнее, пока где-то за занавесом) впервые в жизни появился неизвестный человек, который зачем-то хотел сломать его и тёмкино счастье. Были озвучены пугающие слова - знаки-символы возможной разлуки. Насколько возможной?.. с первой фразы неясно. Перед этим фактом, совпадение имени (только что говорили о странном влиянии творчества на реальность) выглядело далеко не самым важным... хотя, если задуматься, тоже пугающим, как что-то роковое.
   - У нашего Артёма очень "правильный" дядя, а у Люды - "правильный" брат! - продолжал Олег. - Это я про него говорил, что у него конец света с патриотизмом перемешался... Оригинальный человек: любит чужие судьбы обустраивать, вместо своей. Живёт в Белоруссии, но если не руки, то, во всяком случае, мозги у него длинные! Всё названивает нам насчёт кадетского корпуса, агитирует. А уж там вообще всех обзвонил, заранее договорился - там у него "друзья". Его всё касается, он всё знает, как "правильно" - как по-православному, по-патриотически... извиняюсь, что "попа" звучит!.. а Тёмка у нас - самый неправильный человек, мы его неправильно воспитали!.. он - как непричёсанный клок волос. Надо эти волосы остричь-забрить. Казарма всё исправит!
   - А как вы... на это? - растерянно спросил Андрей (так абстрактно-отстранённые разговоры могут, волей Случая, оборачиваться пугающе-актуальной стороной - о которой ты только что и не подозревал!).
   - Я?.. не имею ничего против кадетских корпусов, если дети сами хотят туда идти. Если им там нравится. Из тех, кому нравится, может, правда, получатся хорошие офицеры, которые всегда нужны... Но это же у нас сейчас - МОДА! Поветрие! Даже в советское время, в самые "горячие" годы холодной войны - никогда не было такого количества военизированных заведений. Да и куда их столько? Офицеров-то у нас - чуть ли не столько, сколько рядовых! Это же абсурд! Государство их одной рукой сокращает, увольняет... открыто признаётся, что столько не способно содержать - да столько и не нужно!.. другой - плодит военные школы, настраивая мальчишек, что они будут офицерами. При этом... военные кафедры в ВУЗах позакрывали: переизбыток офицерских кадров! То есть перед студентами уж ладно, а вот мальчишкам школьного возраста ещё можно - ещё не грех дурить головы, настраивая на офицерскую карьеру, которая... 90 % вероятности, что не состоится: просто места в сокращаемой армии для них не найдётся. Для чего же тогда эти годы муштры - начиная с 10-12 лет? ...А если это такая новая форма воспитания "трудных подростков", то, извиняюсь... а на фига нам эти "трудные подростки" нужны в качестве будущих офицеров! И почему те немногие мальчишки, которые, действительно, так романтично, упоённо мечтают о службе, должны столько лет учиться и жить вместе с теми, кого родители или родственники просто запихнули в казарму "для перевоспитания". Кто кого из этих разных ребят будет "перевоспитывать" - и главное, какими методами! - по-моему ясно заранее.
   Справедливости ради, надо сказать, что не все кадетские корпуса - интернаты, многие - что-то вроде "групп продлённого дня", где дети вечером возвращаются домой... здесь я не имел бы ничего против! Но в нашем-то случае, сам понимаешь, имеется в виду именно закрытое заведение! Я считаю, в интернате, по определению, нет и не может быть ничего хорошего - даже если он очень престижный и очень "правильный"! Дети должны расти в семье - на то они и дети.
   - Коне-ечно!.. А Люда? - спросил Андрей. - Она что обо всём этом думает?
   - А Люда уехала в командировку на несколько дней. Вот приедет - сам у неё и спроси, я за неё не ответчик, - сказал вдруг Олег настолько отстранённо, что Андрей даже удивился.
   Волнение почему-то нисколько не улеглось! То ли мнительность, то ли интуиция... то ли Бог, то ли лукавый продолжал шептать Андрею, что всё не так просто...
   Хлопнула калитка, весело прошуршали колёса велосипеда. Как всадник после скачки, явился довольный, встрёпанный мальчишка. И счастье, и какой-то укол в сердце почувствовал Андрей, когда Тёма привычно, как ни в чём ни бывало, кинулся к нему. "А вдруг его всё-таки?.. да нет, нет, куда там!"
   - Что-то ты сегодня грустный, что ли? - заметил вдруг Тёма. Видеть невесёлого Андрея - для него это было что-то совершенно поразительное: так же просто не бывает! Его Андрей - вдруг не такой весёлый, как он сам!? что случилось?
   Тёма, подсев, приобнял его за плечи. Дети иногда умеют обнимать покровительственно.
   Андрей робко спросил его про...
   - Кадетский корпус? - дурашливо переспросил Тёма. - А это что? А, это где две буквы на погонах - "Ка, Ка..."? Пошли они в каку... - добродушно сказал Тёма с блаженнейшей улыбкой. И понёс такую великолепную чушь на эту тему (точнее, по мотивам), что Андрей невольно рассмеялся. Стало ясно, что Тёма ни на секунду не относится всерьёз к этой "проблеме" - для него её просто не существует... как, впрочем, и никаких других. Замечательное умение: бредятину нашей жизни воспринимать именно как бредятину и ни что иное.
   Как он так умел утешать? С ним - ничего не страшно. Даже когда боишься за него самого... как только видишь его - перестаёшь бояться. С ним всё такое здоровое, естественное, незаглюченное. Друг - это явь, а страх за него - это сон.
   Бандиту, сколько ни стрелять, не достать до солнца...
  
   II.
  
   Страх возникает, когда теряешь уверенность в том, что ты это ты. Если я жду известия, которое может осчастливить меня или привести в отчаяние, я словно выброшен в небытие. Пока я пребываю в неизвестности, мои чувства и мое поведение - всего лишь преходящая личина. Время, секунда за секундой, не перестает созидать {...} ту самую личность, которой я стану через час. Это неведомое "я" идет мне навстречу извне, словно призрак. И тогда меня охватывает страх.
   А. де Сент-Экзюпери
   "Военный лётчик"
  
   Существует непреложный закон: побежденных нельзя сразу превратить в победителей. Когда об армии говорят, что сперва она отступала, а теперь дает отпор, то это всего лишь словесное упрощение, потому что отступавшие войска и те, что сейчас ведут бой, не одни и те же.
   Там же.
  
  
  
   Андрей, не привыкший побеждать, "обучивший" себя за долгие годы если не панически бояться, то, во всяком случае, побаиваться жизни и на всяком её развилке думать на плохое, от дружбы с Тёмой, конечно, изменился... но лишь отчасти. Обжегшись когда-то на молоке, он по-прежнему старательно дул на воду. По-прежнему любой сквозняк казался ему предвестьем бури. Он тревожился за своё счастье - боялся, что, вопреки логике, пуля всё-таки долетит до солнца.
   "Чем менее вероятно, по здравому рассуждению, тем более "вероятно" - по суеверному! - понял Андрей закономерность. - Чем больше мы сами себе стесняемся признаться, что мы очень чего-то боимся... тем больше и больше мы этого боимся!"
   Надо чётко определить, чего я боюсь: разлуки - первое; и то, что Тёма будет страдать - второе.
   "Тёмка, Тёмка, - повторял он мысленно. - Ты - моя соломинка, за которую я держусь. Ты... мой Симон Киринеянин, хотя сам об этом не знаешь. Несёшь со мной крест, не замечая этого".
   Он смотрел на Тёмку, будто не мог наглядеться, будто тот мог исчезнуть без следа. Или что-то такое с ним, беззащитным, могло случиться, что иногда может случиться с самыми любимыми тобой людьми. Именно потому что они - самые любимые, и кто-то, как в страшной сказке, прекрасно это знает и подкарауливает... чтоб сделать больно, им и тебе.
   Он вспомнил, как несколько лет назад его племянника Антошку - как раз такого же, как сейчас Тёма, 10-летнего, - чуть не оставили... там, где он не хотел. Из самых благих побуждений, его записали было в какой-то очень престижный лицей-интернат, где надо жить шесть дней в неделю. Вот тогда-то (Андрею никогда не забыть!) и проявилась вся беспомощность бойкого мальчика, "уже совсем взрослого, уже совсем самостоятельного". Да, конечно!.. Настолько бойкого и взрослого, что так он не плакал, наверное, никогда в жизни - даже когда был совсем маленький. Он всё позабыл, весь свой "характер и самостоятельность" и что он "большой"! Он, конечно, стеснялся, что плачет... но от этого, кажется, ещё больше плакал. И умолял-упрашивал-уговаривал так, что будь родители - боевики-террористы, а он - заложник, они бы, наверное, всё равно сжалились и отпустили. Так умоляют только не убивать.
   И правда - он, сам того не понимая, умолял не убивать его прежнего. Такого, каким он себя знал. Свободного. Свобода - это жизнь.
   Дети - одновременно и самые вольные, и самые подневольные существа на свете. Вольные - по внутреннему мироощущению, подневольные - по непреложным внешним обстоятельствам, сводимым к одному слову: возраст. Когда они "в руках" любящих родителей, "воля" и "неволя" - равнозначны и тождественны: всё одно - Любовь. Антон испугался, что будет принадлежать кому-то ещё, кроме тех, кого любит.
   Андрей понял, что любить - значит, чувствовать всё, что чувствует тот, кого любишь. С точки зрения эгоистичной "любви", было бы, наверное, даже удобнее, что Антошка находится в городе - можно запросто его навещать в этом лицее и видеться гораздо чаще, чем в посёлке, до которого три часа езды. Но даже вообразить, что живой мальчик мучается в месте, которое для него - ад... это было невыносимо. Андрей всей душой встал тогда на сторону Антона, чтоб его "забрали домой и не мучили".
   Тошка пробыл в своём аду неделю. Его, конечно, забрали: родители же - не звери. Дома он был - как выздоровевший от тяжёлой болезни и все вещи узнавший заново, открывший их настоящую цену. Днём он бесился от радости, а вечером, ложась спать, с таким наслаждением обнимал родную подушку на родной кровати, как в раннем детстве обнимал мишку.
   Хорошо, что он - свободный!
   Андрей вновь подумал о Тёмке... об их дружбе. "Всё это ужасно непрочно... это же - сказка! - шептал ему лукавый. - Кого угодно здравого спроси, любой ответит, что так, как у вас - так просто не бывает!.. значит, всё это не может быть надолго! Сказочки кончаются!"
   "Рассказ о сотворении Богом мира тоже - для атеистов сказка... - отвечал своему помыслу Андрей, - но, как видим, так очень даже бывает и это очень даже надолго. Любой мир возникает "никак", "из ничего" и существует ровно столько, сколько хочет Бог".
   "Но всё так непрочно в нашем мире, сам видишь! - продолжал помысел. - Хорошее - всего лишь преддверье плохого..." Тогда, справедливости ради, надо сказать, что и плохое - преддверье хорошего. Но Боже мой, и вправду, до чего всё непостоянно! Даже дети - вырастают и их больше нет ("в месте, где свет"). Андрей, никогда не будучи отцом, вдруг ослепительно-явственно понял что-то такое, что чувствуют родители, когда вырастают их дети: что исподволь их мучает и чему они чаще всего не могут найти слов. Или не хотят... потому что не хотят даже мысленно озвучить это.
   Всеобщий Интернат?
   То, что мы громко называем "опытом жизни", это в сущности - опыт потерь. Человек, отделённый от Бога, привыкает извечно смотреть на жизнь через их призму. Вот и всё наше "взросление", всё "вырастание"! Андрей вспомнил из книжки про Жанну д`Арк - слова, случайно запавшие ещё много лет назад, при первом прочтении: "Все люди делятся на раненых и пока ещё не раненых. Первые узнали что-то такое, чего пока не знают вторые".
   Жаль их всех за то, что они - дети, за то, что будут взрослыми, за то, что войдут в этот страшный мир, который пока - не их... за будущую боль, сокрытую как колос в посеянном зерне, за будущую разлуку с Богом, за будущее сиротство без Отца...
   Боже мой, сохрани Тёму, если не сохранил меня прежнего! Сжалься над ним! Не отдавай его туда, где он перестанет быть самим собой.
   Ад - это место, где нас уже нет. Интернат по отношению к нормальной жизни - то же самое, что мир после грехопадения по отношению к Эдему. Хочется любой ценой уберечь их от Интерната "взрослости", который ждёт всех с неизбежностью - где для них (для нас!) уже заготовлены койки, - от этого забора с колючей проволокой, что всё-таки отделит их от Отчего Дома: кого надолго, кого - навсегда, не дай Боже...
   Скоро им остригут головы (изнутри - от всей прежней беззаботности) и выдадут казённую форму стандартного мышления... и определят в вечные кадеты для великой армии князя мира сего.
   Они этого не знают! Милые, блаженные - сейчас они этого ещё не знают. Слава Богу, если до разлуки они успеют запомнить Дом: тогда, может быть, через много лет они туда вернутся.
   Свобода, как и жизнь - дар Божий. Всерьёз утверждать, что грех происходит от свободы, как это страшно модно сейчас у православных критиков либерализма - то же самое, что сказать: смерть происходит от жизни. Грех развивается и при свободе, и при несвободе (едва ли "классический" раб нравственно чист!). Грех - это злоупотребление Жизнью и... конец Жизни.
   Но есть люди, которые панически боятся своей и чужой свободы и хотят, чтоб дети повзрослели намного раньше - стали "нормальными" членами общества. Хотя Тёма-то как раз живёт в нормальном мире, это мы с Ильёй - в иллюзорных. В разных иллюзорных, даже противоположных, но это дела не меняет! Он живёт, мы - существуем... каждый в своём бреду, как и почти всё население Земли.
   Норма - видеть мир, как Тёмка его видит.
   В старину была хорошая поговорка: "Такого учить - только портить!"
   Тёма - и интернат! Это какое-то святотатство. "Пусть привыкает к настоящей жизни". Да он живёт настоящей жизнью... это мы - какой-то искусственной, не своей.
   "Жизнь - это борьба!" Хм! То есть дерёмся во сне с чудищами, а просыпаться не хотим? Да уж лучше, на худой конец, проходить миссии в компьютерной игре: из неё хотя бы можно осознанно выйти.
   Вот даже и в творчестве: любой сюжет - это всегда борьба. Да, только теперь понял, почему мне в литературе больше всего нравятся бессюжетные произведения!
   Какая борьба!? Врагов нет вообще - есть разные картины мира. Ну... у каждого свой "идеал": я, например, хочу, чтоб Тёма был со мной и на воле, Илья хочет, чтоб Тёма был в интернате. Поскольку одно с другим несовместимо, происходит столкновение миров... которого могло бы и не быть. Две линии, вроде, шли параллельно, параллельно... но в точке "Тёма" пересеклись, как меридианы на полюсе. Но это ж не значит, что Илья - плохой человек или что его надо бояться, как врага!
   "Я его никогда не видел, и потому от волнения он представляется мне каким-то безликим Роком, Судьбой... скорее, даже не кем-то, а чем-то - почти мистическим, пугающим. Но если увидеть в нём Человека, каков он и есть, то будет не страшно... тогда можно и нужно за него молиться. Люди страшны, только когда мы внутренне, сами того не сознавая, не принимаем их за людей. Человек именно как Человек не страшен никогда!
   "Боящийся несовершен в любви".
   Все мы - боящиеся, каждый чего-то своего. Но не перескочишь же через десять ступенек! Всему своё время. Пока что я... люблю, как умею: люблю и боюсь! И последнее время стал ужасно бояться "правильных" людей! Вот уж кто, действительно, настоящие фанатики... и вот от кого боли в мире больше, чем от всех садистов, вместе взятых. Спаси нас, Господи, от "правильных" вещей, да будет жизнь наша "неправильна"!
   "Правильными" становятся люди сильно закомплексованные. "Правильности" - это их костыли: они ими и ковыляют и... костыляют! Прямое назначение морального костыля - скорее, удар, чем помощь в ходьбе. Если бы человек мог их отбросить, он бы с изумлением обнаружил, что он вовсе не инвалид: может прекрасно без них ходить и бегать. Но отбросить их - стра-ашно-о! Мир такой опасный, такой враждебный! С костылями - оно надёжней... Правда, от автомата, от гранатомёта - то есть от настоящей опасности, - костылём как-то не очень защитишься... зато безоружных ближних своих можно поучать ого-го как! Бумс! За что? Да за то, что ближе всех оказался - единственный, кого смог достать!
   Религия, как она понята толпой - костыль, и атеизм - костыль, патриотизм - костыль, и антипатриотизм - костыль... всё, что мы сами себе понапридумали, чтоб усложнить жизнь. Иная форма костыля - у соседа, - вызывает дикое раздражение, отсутствие костылей - бешенство. То, что дети не любят носить костыли, а любят бегать, прыгать, лазить... вызывает желание упрятать их куда-нибудь, где морально калечат так, что без костылей уже по-любому не обойдёшься! Тогда всё будет в норме! Общество инвалидов, свалившихся с вожделенным плодом с райского Древа познания.
   Удивительно, как взрослые, пытаясь "правильно" воспитывать детей, так легко забывают, что сами когда-то были детьми. Может, эти взрослые никогда детьми и не были? Они не помнят, что такое Школа (как от неё катастрофически, нереально, непомерно устаёшь! как нагрузки там намного превышают нагрузки среднего взрослого человека с его 5-дневной рабочей неделей!) и что такое - Отдых... что такое - Игра и, самое главное, что такое - Свобода. Мечтать, чтоб школы, принуждения и разлуки было ещё больше, может только человек... с отмороженным напрочь чувством Детства.
   "Не отдам его! - вдруг впервые сказал себе Андрей так, будто именно от него это зависело. - Буду все эти дни молиться, но не отдам!"
   Он горячо и долго просил за своего Тёмку... потому что это был его Тёмка, а не какого-то там невидимого, виртуального дяди Ильи. Потом вдруг понял, что надо ещё попросить помолиться о. Серафима. Всё важно! Совместная молитва и тучу отведёт (Много позже он узнал, что у Ильи, оказывается, тоже есть "свой старец", и они все эти дни молились о прямо противоположном - чтоб родители согласились отдать заблудшего, непутёвого отрока Артемия в православный кадетский корпус. Так мальчик, вечно игравший во всевозможные битвы, сам стал объектом великой невидимой битвы).
   * * *
   Когда Андрей пришёл к о. Серафиму, тот как раз заканчивал беседу с небольшой группой собравшихся:
   - А у меня на всё один ответ: живите проще! Вот приходят люди поговорить о конце света - а я им говорю: живите проще! Приходят спросить мнение о православном Царе, о возрождении монархии - а я говорю: да живите вы проще! Можно даже сказать одним словом - живите. Не надо искусственных построений! Господь - наша Жизнь. Не придумывайте себе проблемы - ни общественные, ни свои собственные. Обижен на кого-то - прости, сам обидел - покайся... а всё, что в голове сверх того - от лукавого!
   Уберите помыслы. Ведь Господь создал мир гибким. Каким ты его видишь, таким он и будет, а верней, такой и есть... но только - для тебя! Поверишь в скорый конец света - будешь и вправду жить в состоянии конца света. Поверишь, что кругом враги - кругом и будут враги. Хочешь волноваться - он предоставит тебе тысячу поводов для волнения и на тысячу первом тебя, наконец, доконает... верней, ты сам себя доконаешь. Хочешь тосковать - он щедро предоставит тебе такую возможность. Хочешь радоваться... да он и есть - радость: черпай полными ладонями! Потому и надо смотреть проще. Каждому надо упроститься, чтоб жить с Богом.
   - Думаешь, это я просто про людей говорю, во-обще-е? - весело сказал о. Серафим Андрею, когда все вышли. - Да тебе, тебе говорю! Будь проще к своей жизни - не придавай в ней ничему такого значения, как ты придаёшь. Смотри на всё происходящее без "сло-ожности"! Ничего сложного нет вообще! У тебя же есть один очень простой друг, ему дальше и упрощаться-то некуда... вот и возьми пример хотя бы с него, что ли, раз уж так его любишь. А с Ильёй вы, вроде, совсем разные, но в одном - жутко похожи: не умеете просто, безоглядно радоваться миру. Что его поиск врагов, что твой поиск поводов для волнения... да вы же - два сапога пара!
   И о. Серафим добродушно засмеялся.
   Андрей был ошеломлён. Он никогда не рассказывал о. Серафиму про Тёму и уж тем более не мог рассказать - про Илью (о существовании которого сам впервые в жизни узнал позавчера!). А прозорливый старец нарочито словами Артёма добавил, словно рукой смахнул всю "проблему":
   - Да не отдадут твоего Артёма ни в какую "ка-ку", не бойся. Ты слишком мнительный!.. Говорю же, надо быть проще! А в Углич-то всё-таки съезди этим летом...
   * * *
   Андрей вспомнил реальный диалог, услышанный недавно в поезде:
   - Мам, а знаешь, какой мне сон приснился! - многообещающе начинает малыш.
   - Какой? - спрашивает мама.
   - Какой? - спрашивает её малыш, потому что уже забыл, пока говорил.
   Иногда думаешь: все наши "проблемы" - сон этого мальчика. А терпеливо слушающая всё мама - Бог.
  
   8. Крещенский лес
  
   Когда подумаю: утешит меня постель моя,
   унесёт горесть мою ложе, Ты страшишь
   меня снами и видениями пугаешь меня...
   Иов 7, 13-14
  
   Я завесил все окна тяжёлым сном,
   холодным льдом...
   Ю.Шевчук "Беда"
  
  
   Андрей вспомнил, как встретил о. Серафима первый раз - почти полгода назад. То была другая жизнь другого человека... вернее, не жизнь, а сон (именно туда-то он панически боялся вернуться во время нынешнего волнения из-за "ка-ки").
  
   I.
  
   Страх, переходящий в тошноту, разбудил его серым днём после крещенской ночи. Во сне ему угрожали - и он точно знал, что тот, кто это делал, способен привести угрозу в исполнение. "А знаешь, что на том свете делают с такими, как ты..." Словами он так и не сказал, что именно. Он показал это другим отвратительным способом - и не зрительным, и не мысленным... но всё было так явственно и, главное, так несомненно, что ни один самый непристойный земной жест по сравнению с этим не показался бы непристойным. Он почувствовал, почему ту силу называют нечистой. Он ведь сам испачкался в этой нечистоте. "Тёмная, чёрная, злая" - но всё-таки гораздо чаще в народе называли её именно нечистой. Нечто марающее, заразное. Мы часто не придаём значения устоявшимся словосочетаниям.
   Даже если он хотя бы полускрыто подступает во сне, к душе подкатывает непередаваемая тошнота. И весь день потом чудится, будто никаких радостей во Вселенной не осталось, настолько тошно и мерзко. Тоска кажется беспричинной и в то же время... всепричинной. Всё на свете - причина для тоски. Сон - это жизнь, а жизнь - это сон. Никакой логикой в такие дни не побороть тоску: во сне логика не срабатывает. Если что-то когда-то и было хорошее, то это - снилось. И само наше существование нам только снится.
   Снится мне, снится мне странный сон,
   будто всё это - во сне...(1)
   Господи, спаси и сохрани!
   Бредовым вязким соусом недосыпания залит весь мир. Соус - тягучий и липкий, как клей на ленточке, к которому прилипают мухи. Его вкус - тошнотворен, как у самого дурного самогона. Просочившись в вены, он склеивает головной мозг, и мозг превращается в густую кучу всё тех же мух, налипших на ленточку, но ещё пытающихся жужжать. Глаза видят мир, но им больно его видеть, и они хотят закрыться... хотя и в закрытом виде им тоже больно. Ноги идут по поверхности Земли, но поверхность - словно какая-то ложная: сквозь неё можно упасть - туда, куда то и дело обрывается с ленточки слипшаяся гроздь мух под названием "мозг".
   Радости нет: она не умеет существовать в мире. Она - выше, а мы - ниже. "Звёзды - наверху, а снег - на пути"(2). Снег же в этом сне не кончится никогда. Данте и Босх знали это, когда писали свою книгу и свои полотна.
   Ропот на Бога в состоянии недосыпания - такой же логичный акт, как подписание доноса на своих родных под пытками НКВД. Издревле известна пытка лишением сна. Под ней легко подписать донос даже на Бога.
   Андрей почти каждый день читал "Покаянный канон" и... умудрялся при этом периодически злиться на Бога, что Тот его "не прощает" - страсть-то от него не отходит - "а ведь могла бы, если б Он простил!" Как там в Евангелии: "Господи, если хочешь меня очистить, очисти" - "Хочу, очистись"... Так почему же в жизни - не так!? Я-то - очень хочу!
   "Иногда после этого я уж не знаю, кто у кого должен просить прощения - я у Тебя или Ты у меня. Я послушно читаю самую известную молитву Василия Великого, но... разве я виноват, что хочу в туалет. Я не просил у Тебя такой участи для себя - и если бы мог, обошёлся бы, как Ангел, и без туалета, и без... "До чего не хотела коснуться душа моя, то составляет отвратительную пищу мою"(3). Если бы Ты избавил меня от этого, я был бы самым счастливым человеком на Земле!.. Впрочем, Ты уже много раз слышал такое от миллионов и миллионов, если не миллиардов, людей".
   Потом он выдыхался от своего ропота:
   "Господи, прости, прости! Мои мысли - мои враги. Ты знаешь: я осквернён и снаружи, и внутри. От боли я кричу на Тебя... хотя в боли виноват я сам. Прости больного идиота, готового лезть на стенку от собственного греха!.."
   "Всё это - от боли! от боли!.." - повторял он про себя ещё несколько минут, в монотонности находя подобие успокоения. "Я говорю от боли, делаю - от боли, ищу - от боли... Я раб, я - как наркоман... это началось слишком давно и сейчас уже ничего не исправить без Твоего чуда. Чуда я жду... но это всё, на что я надеюсь. Я сам себе уже ничем не помогу. Сколько же это будет продолжаться? Это знаешь только Ты..."
   С некоторых пор он стал записывать свой ропот на Бога - чтоб узнать, что именно говорит враг устами его мыслей... в моменты его раздражения "от боли". "Буду изучать свой грех". Оказалось, враг говорил на редкость однообразные вещи! Возразить на них было совершенно нечего... но Святые Отцы недаром учили, что спорить с ним бесполезно - всё равно он безмерно хитрее. Надо просто выйти из разговора с врагом.
   "Это же не я на Бога ропщу, - осенило вдруг Андрея, - это я на Его двойника ропщу! "Анти" значит - "псевдо". Это не мой Бог, а "бог века сего", как назвал сатану апостол Павел.
   Прости, Господи, я чуть было не принял его за Тебя. Вернее, какое там "чуть было". Принял! Принял! И приняв его за Тебя, Тебя же и обвинял в своей беде.
   Познающий нашу славную боль,
   создавший терн для венца... -
   как в песне "Он" Шевчука. Но "Он" - это не Ты! "Он" - это он и есть... клеветник(4).
   Это он изображает Тебя всесильно-безжалостным, это он ставит "проклятые вопросы" нашими устами. Ты и правда всесильный, но Ты же - совсем не такой... Он всегда вкрапляет в свою ложь половинку правды, и от этого ложь кажется убедительной и неотразимой. Да, половина правды: Ты - всесильный... Но всякий, кто хоть раз прикасался к Твоей Любви, знает, что нет на Земле ничего близко подобного этому Счастью. Это - важнее всесилия! Ты - наше Счастье, а не наша беда. Ты - наша Жизнь.
   Не слушай, что я говорю в этом состоянии, Господи! Дай и мне - не слушать.
   Прости меня, безумного.
   Из этого страшного мира кричу Тебе, охрип... пытаюсь достучаться. Ты слышишь - да я Тебя не слышу. Ты видишь - я не вижу... и, не видя и не слыша, думаю, что Ты не видишь и не слышишь. Страшное - во мне... и вокруг меня... и Ты можешь меня из этого вытащить. Можешь, но Ты же не все просьбы выполняешь! Ты же не сошёл с креста, хотя многие этого ждали... не сошёл, пока не умер. Но Ты воскрес. Воскрес - потом. И мы воскреснем... Потом! А до "потом"? До "потом" - страшное... Очень страшное. Я сам ещё недавно не думал, что бывает такое страшное. Спаси меня от него! Спаси меня от меня! Спаси, Господи, я больше не выдерживаю".
   Бывает молитва-боль, от которой на первых порах не становится легче. Даже наоборот, душа ноет оттого, что приходится молиться в такой ситуации. Боль, породившая мольбу и ставшая её главной движущей силой, может быть так сильна, что сама Молитва как таковая может потом долго вызывать ассоциацию зубного кабинета.То, от чего приходится молиться, может быть настолько мучительным, что потом об этом даже страшно думать. "Да будет боля Твоя", - вспомнил Андрей оговорку из какого-то рассказа - кажется, про то, как сжигали протопопа Аввакума.
   Молитва-крик. И от этого крика порой у самого - мурашки по коже. Как прорвать в небе пробку из пустоты? "Достучаться до небес". Кто бы знал заранее, как это больно!
   Нам часто кажут лубочные образы. Вот Иов, который будто бы "не роптал" на Бога (хотя всякий, кто читал саму Книгу Иова, а не её наивные пересказы, знает, что не только роптал, а судился с Богом!). Вот мученики, которые мучились вроде как даже радостно и нестрашно.
   А на самом-то деле... самое пугающее, что есть три креста! Христа, раскаявшегося разбойника и... другого разбойника. Христос своим Крестом искупает грехи всех, потому что вмещает в Себя всех и потому что Сам безгрешен. Разбойник страдает "за дело", но кается - и этим искупает хотя бы свои грехи. Другой разбойник не кается - и ничего не искупает... ни-че-го! его крест - бессмыслен. Он мученик по страданиям, но не мученик по последствиям. Самое обидное страдание - страдание совершенно бессмысленное, ничего не меняющее!.. которое человек сам себе, своей жизнью, обеспечивает. Миллионы людей - алкоголики, наркоманы, блудники... и я (когда ропщу) - мы все и есть тот "другой разбойник"!
   Андрей дошёл до такой степени отчаяния, за которой либо является Господь, либо - ад. За ней, но ещё не на ней...
   "В шкале координат это - абсолютный ноль, - говорил однажды его знакомый-математик, переживший подобное... - Ниже начинаются отрицательные величины... они относятся уже не к нашему миру: попав в них, невозможно остаться в живых, в нашем смысле".
  
   II.
  
   Падал снег, Господь глядел на Землю...
   (автор забыт)
  
   Стрелки показывали второй час дня, а для него было ещё утро. Утро добрым не бывает, если "вечер" вчера продолжался... до 11 часов сегодняшнего утра.
   За окном стояло безжизненно-серое небо, и золой сеялся из верхней бездны снег. "Для меня - утро, а на самом деле - вечер! Может звучать, как девиз всей моей жизни!" - с горькой иронией подумал Андрей. Мир выцвел и, едва успев проснуться, готовился к сумеркам - и ничего, кроме сумерек, в нём уже не осталось.
   Кроме... Кроме такой же бесцветной памяти о том, что сегодня как бы не просто день, а 19 января, Крещение. Не радость, а так, констатация факта.
   Когда-то это был праздник.
   То ли голова болит, то ли душа?.. то ли - и то, и другое. Когда болит душа, кажется, что болит голова. "Это меня тошнит от того, что я делаю. Я стал уже так близок к ним, что понимаю их угрозы без слов. Я делаю то же, что они хотят сделать со мной.
   Уж лучше бы у меня болело что-то другое, но не было бы этой гадости.
   Горение гигиеничней гниения(5).
   Его мутило так, будто протухло всё мироздание. И не будь сегодня Праздник, он бы, наверное, так и поверил, что в мире нет ничего чистого и незачем даже пытаться в нём выжить.
   Но памятные слова из какого-то другого мира: "Иордан", "Крещение", "Дух в виде голубине", как сквозь толстый лёд, доходили до сознания... и Андрей понял, что сегодня - это сегодня. Что бы ни было вчера, что бы ни ждало завтра, сегодня - Святое и надо идти туда, где хоть что-то напоминает об этих словах.
   Он знал одно такое место - монастырь в лесной глуши, километрах в тридцати от города. Там озеро, а на озере прорубь-иордань, а вокруг - ледяной городок... И всё дышит духом Богоявления.
   Понял он и смысл очищения в Святой воде. Его потянуло "на источники вод". За лесами, за снегами, за метелями... есть прорубь, он знал! Окунаться он не собирался, но за многие километры водный магнит притянул его к себе.
   "Вот сейчас поеду и... к вечеру буду там".
   * * *
   Выходя из подъезда, он заметил надпись: "Не закрывайте дверь, ждём врага"... Сморгнул, разобрал "ч" вместо "г"... "Что-то мне не по себе", - подумала голова как-то независимо от него, хотя на губах мелькнула автоматическая улыбка. Он поскользнулся на ступеньке и чуть не грохнулся. Всё это было будто бы - с ним и не с ним...
   "Чего врага ждать - он и так заходит к каждому из нас в любое время, как захочет: дверь для него - не помеха"...
   Наверное, многие помнят этот сон: сидишь себе спокойно в комнате с полуприкрытой дверью. Вдруг чувствуешь, что по коридору приближается что-то... настолько нехорошее, что ноги еле слушаются, когда поднимаешься с кресла закрыть дверь. Вроде бы, её есть чем запереть, ты уже берёшься было за щеколду... Ещё секунда - и успеешь! Но... в ту же секунду на дверь с той стороны наваливается неведомая сила, и - щель начинает расти. Ты всего лишь чуть-чуть не успел захлопнуть! Ты сопротивляешься, наваливаешься что есть мочи, но с первых же мгновений ясно: силы несоизмеримы - оттуда словно весь иной мир разом давит и шансов устоять никаких. Дверь постепенно отворяется, отпихивая тебя... и до последней жилочки пронизывает мысль: "Это - конец!.." Самое жуткое, что ничего за створкой не видно. Не видно - но всё уже известно.
   От ужаса ты в последнюю секунду просыпаешься... И спешишь включить свет.
   Они искушают нас снами, суют нам в голову, что хотят: то якобы погибают любимые нами люди, то нас хотят арестовать, то мы попадаем в какой-то знакомо-незнакомый город, где всё омерзительно тоскливо и безысходно, а почему так безысходно - непонятно... то просто посреди сна, как реклама посреди фильма, раздаётся нечеловеческий хохот, и мы в ужасе просыпаемся... а наяву - так тоскливо, как в том городе... так страшно, будто сам ад сейчас придёт арестовать тебя. "Здесь... здесь, я жду тебя!" - вспомнилось ему из Толкина.
   Но Андрей пока уехал от своих "дверей"... в крещенский лес.
  
   Лес стоял над полем, как крепостная стена - глухая, грозная и таинственная. Крепость никто не оборонял, никого вокруг не было, и оттого она казалась ещё более грозной. Понемногу сгущались синеватые сумерки, а лес казался их гнездилищем. Заледенелая дорога виражом уходила за ближайший древесный бастион и углублялась в чащу. По обочине этой трассы надо пройти по лесу четыре километра - и там будет монастырь. Глубоко он укрылся...
   Сумеречная красота понемногу растворяла человека в себе, но ни сон, ни болезнь полностью забыть было невозможно... тем более, скоро - новая ночь. Быстрым шагом Андрей пытался убежать от мыслей - но с таким же успехом пёс может убежать от своего хвоста.
   Снег размеренно скрипел под ногами, всё чаще проносились мимо машины, Андрей шарахался дальше на обочину, давая им дорогу, и мечтал о тишине... но когда промежутки тишины наступали, в ней становилось ещё более неуютно, и хотелось, чтоб кто-нибудь был рядом - обмолвиться хоть словом. Потому что тишина как отсутствие звуков, - и тишина-покой - вовсе не одно и то же.
   "Если по утрам так тошно, а по вечерам так страшно..." - вспомнился ему обрывок из какой-то песни.
   Ему часто говорили, что дорога эта небезопасна - мало ли кто по ней ездит и ходит, кроме паломников. Были случаи, что... Но сейчас он не боялся людей, потому что те, кто мучили его, были страшнее людей. Дорога его жизни была более небезопасна.
   К тому же, он знал, что ничего с ним не случится... потому что он идёт в святое место. Странным образом, отчаяние у него совмещалось с абсолютной уверенностью в Защите.
   "Смерть по дороге к святыне ещё заслужить надо!.. - подумал он. - Мне до этого далеко. Да и как можно всерьёз её бояться, когда жизнь - такая! Было бы чем дорожить! Разве можно бояться смерти, когда уже пережил более страшное, чем смерть? Я понял - конец света состоялся во мне... давно... много лет назад. Мои знакомые ходили вокруг трупа, не замечая, что это труп".
   Хотя под ногами блестела широкая трасса, сонному подсознанию было "страшно" забрести куда-нибудь и наглухо затеряться-замёрзнуть в этих бескрайних снегах. Так на высоком мосту иногда бывает не по себе, если глянуть за перила. А он-то шёл по узенькому мосту яви под названием "день", за перилами которого - бескрайний Сон. И справа, и слева, и вчера, и завтра - Сон.
   Даже не знаешь, когда от всего этого проснёшься. И проснёшься ли?
   Участок лиственного - вернее, безлиственного, - леса кончился. Он вошёл в мир ёлок и сосен. Он без конца заходил во всё новые и новые ворота, образованные ими... только те упорно не хотели впустить его в тот Новый год, который был в детстве.
   Ёлки дремали. Они летали во сне: каждый ярус их веток был - как проекция крыльев резко взмывшей птицы. Но на крыльях... на крыльях лежал снег, и всё замерло, и весь полёт был видим лишь тому, кто умеет заглянуть в ёлкины сны... а они в свои сны посторонних не очень-то пускают. Иногда белые комья грузно шмякались сверху, словно кто-то ронял во сне подушку с верхней полки поезда. А порой казалось, что это - кошмар альпиниста, и тебя подключили к нему со стороны, как к программе, чтоб ты мог подсмотреть.
   А внизу дремал тот другой снег, который уже никогда не станет радостным снегом детства... словно его изготовили из совсем другого материала, чем тогда... столько лет назад. И древний секрет утрачен. Да и мастера не те! Они умеют передавать лишь внешнее сходство.
   Кажется, Зима - на всей планете, а не в одном полушарии. Да что там на планете - во всей Вселенной. Из космоса прилетает бесконечный снег - и никогда не иссякнуть этому безжизненному полёту, потому что миллионы световых лет от дальних галактик он всё летит и летит...
   Потом облачное небо сделалось оранжевым от огней дальнего города, и от этого буран стал похож на извержение. Зарево сыпало и сыпало золой.
   Зима оставляет свой "налёт" на всём. Зима... это не то что "спячка природы", а... в ней как-то по-особому ощущаешь, что мир падший. Она - откровение об этой падшести.
   При всех красотах, в ней есть что-то ненастоящее, и мечта о весне - как мечта о Царстве Небесном.
   "Почему от потепления климата - вовсе не тепло на душе? - думал Андрей. - Лезет в голову мысль, что мир износился и вообще... Зима должна быть зимой... но она последние годы так же похожа на зиму, как моя жизнь - на жизнь".
   По дороге стали попадаться стоящие на обочине машины - всё больше и больше. Чуть не штабелями... правда, горизонтальными. Явственно приближалось место какого-то Действа, и душа это знала, да и разноцветные железные мотыльки рвались именно к нему - оттого-то так столпились. Будто в непонятной, невидимой битве на Подступах одни героически перекрыли собой дорогу другим... а те, встав, перекрыли её третьим, а те - десятым, сотым... И всё приближался таинственный Эпицентр, и всё никак не мог приблизиться, потому что на целый километр или на два растянулись желавшие прорваться. Штурмовавшие то, чего нельзя взять никаким штурмом.
   И величавой, и печальной была эта битва. "Сколько же людей хочет к Нему!.. и даже не к Нему, а к ма-аленькому праздничному напоминанию о Нём... И чем больше хочет, расталкивая других, тем - дальше и дальше от Него! Всё наоборот! У Него - всё наоборот. А мы это неспособны понять".
   Метель, огни фар, маленькие вулканчики выхлопных труб - и гигантские тёмные деревья над всем этим: словно похоронившие мелкую суету глубоко-глубоко на дне, под своими ветвями. И впервые за весь его сегодняшний путь почуялось живое дыхание Праздника. Каскад мохнатых ветвей сходил с небес и что-то нёс в своих ладонях.
   Наконец, сквозь деревья мелькнула вдали подсвеченная прожекторами колокольня. "Свеча, зажжённая над прорубью, - подумал про неё Андрей. - Проруби ещё не видно... а она горит!"
   Вдруг у него мелькнуло в голове, что может... стоит окунуться? Пока лишь мелькнуло. "Ты что, сумасшедший!" - сразу же вскрикнула-возразила на это испуганная мысль.
   "Да это я так... подумал только", - сказал он ей в успокоение и забыл про этот мысленный диалог.
   * * *
   Два городка стояли друг напротив друга - белокаменный монастырь и белоснежно-ледяной кремль на равнине озера. И тот, и другой были подсвечены прожекторами. И над тем, и над другим возносились кресты. Озеро казалось полем посреди леса, и гулко мела над ним метель. И казалось, нет и не может быть на свете никакой воды, кроме снега. В снегу, во льдах - вся Вселенная. И нет и не может быть в замёрзшей Вселенной никакого Бога, ибо нет для Него в ней места.
   Но вот уже видно: стоит-сверкает Крест изо льда, а под ним... вода! Живая вода, не снег, не лёд. Чёрная на белом, но - живая.
   "Значит, Бог есть... как вода, которой издали не видно, которая - подо льдом".
   И озеро показалось уже не сухой, заснеженной поляной, а - спрятанным, зарытым сосудом. Прорубь, "иордань" - это его горлышко. И как хрустальная посуда для святой воды, стоят вокруг играющие в лучах ледяные скульптуры: церкви, башенки, кресты, арки, капители, витые свечи с прозрачным пламенем и ангелы с такими же прозрачными крылами. Бриллианты, выращенные до размеров... больше людей, глядящих на них! Гигантские леденцы. Здесь Новый год ещё продолжается, потому что Крещение - это тоже в чём-то Новый год.
   Андрею вспомнился ночной перрон Вековки, близ Гусь-Хрустального, где десятки торгующих толпились у вагонов, и прозрачно-сумеречный блеск люстр и бра, графинов и фужеров всегда оживлял муторную поездку в Москву... так что хрустальный оазис среди суеты не забывался потом много лет.
   Да, и ото льда может быть тепло на душе!
   И лёд, и хрусталь перестают быть мёртвыми, если посвящены Чему-то Большему, чем просто лёд и хрусталь. Тамошние хрустальные птицы и здешние ледяные Ангелы, казалось, знакомы друг с другом. Давно и коротко знакомы.
   Ему вспомнились слова Жанны д`Арк об ангелах: "Они часто появляются среди христиан, но их не замечают; а я много раз видела их среди христиан".
   Для неё это было просто. (Кстати... метрических документов того времени не осталась, но по народному преданию, Жанна родилась именно в ночь на Крещение).
   Страшны бесы - светлы ангелы!
   Падшие - гаже, непадшие - сильнее.
   Рои белых мух колыхались в снопах прожекторов, наплывая, гудя... расступались, давая место свету, и тут же снова бросались толпой на штурм ослепительного светила. Белый огонь вспыхивал и трепыхался языками, превращаясь по мере удаления в мутный дым. До неба уходили косые туманные дорожки, но небо было плотно занавешено, и дальше проследить их восходящий путь уже не представлялось возможным. И всё же тот мир стал ближе - сегодня и сейчас: от этих направленных в него прожекторов? от Богоявленского вечера? от близости святой воды?
   Святая вода - сошествие какой-то частички Неба на нашу землю. "Как будто я... - под водой, а это пузыри вокруг вьются" - подумал Андрей.
   И вдруг он яснее прежнего почувствовал, что хорошо бы окунуться. Хотелось физически смыть с себя какую-то нечистоту, то отвратное, ночное...
   Болезнь возражала, что будет ещё хуже, потому что "тебе нельзя студить сам знаешь что". То и дело, в мелочах и в главном, мы убеждаемся в вопиющем несовершенстве собственного тела. В страшном неудобстве тех "кожаных риз", что даны нам после грехопадения. В куртку нашего тела давным-давно заползла какая-то невидимая змея. "Дано мне жало, ангел сатанин, чтобы удручать плоть", - опять вспомнилось Андрею его "актуальное".
   Как же мы несовершенны, люди! Как хрупко (до бессмысленности!) всё, что связано с нашим телом. "Зачем это? зачем то?.." - спрашивают маленькие дети... а и правда - зачем!!! "Кто-нибудь, например, задумывался, зачем Творец - прости меня, Господи! - соединил функцию размножения с функцией выделения: свёл две совершенно разных, немыслимо разных, системы в одну дыру, так что люди, скажем, больные простатитом (то есть, половина мужского населения), лишаясь одной функции, не могут нормально справлять и другую. Это - мужской крест. Это чуть ли не каждого мужчину рано или поздно превращает в Иова... Женщинам повезло не больше: "Будешь в муках рожать детей своих". В муках. Без мук здешнее наше тело, похоже, вовсе не существует, существовать не умеет - и ни одно новое тело без них в этот самый мир не войдёт. "Венец эволюции", как называют атеисты, так и не дорос до хоть чуть-чуть менее болезненного способа воспроизведения своего рода. То есть, он и не рос - никакой эволюции не было: всё дано почти изначально, с тех самых пор, как мы не в раю... С тех пор - и до тех пор. "Между калом и мочой рождаемся", - как сказал один из Святых Отцов. Между калом и мочой и - среди боли. Боль - один из признаков того, что мы ещё живы. На Земле. Не "Человек разумный", а "Человек болеющий" стоило бы нас назвать!
   Человек чувствует вечно непривычные ощущения в своём теле - всякому привычно здоровье. Даже если он болен уже много лет, эти ощущения так и остаются непривычными, то есть противоестественными. Если так подумать, то и страсть противоестественна. Человек родился без неё - и в этом смысле она для него вечно непривычна. Его самое раннее телесное ощущение здоровья - это здоровье именно бесполого существа".
   Мысли бежали стремительно, и всё это заняло в голове Андрея долю секунды - но это была его философия. Философия человека болеющего - но разве не те, кто болеют, ярче всех постигают на своей шкуре контраст меж Небом и Землёй.
   Но сейчас Андрей поглядел на этих хрустальных ангелов, на их неземной свет и уже уверенно проговорил в себе, что "от святой воды ничего плохого точно быть не может".
   "Ну попробуй... сам увидишь!" - ехидно возразила мысль, и он даже вздрогнул от воспоминания, потому что "тон" был очень уж похож на безгласный голос, угрожавший во сне.
   "Нет, именно потому, что тогда было так погано и больно... именно потому что я уже докатился до края - именно потому надо окунуться!"
   Он подошёл к Распятию, к проруби. Фигура пригвождённого Христа изо льда висела над водой, отражаясь... словно Умирающий смотрел на черноту, готовясь сойти во ад перед Воскресением, и оценивал взглядом бездну. В ней плавали отражённые огни и лёд. Мелкие снежинки, как души, тысячами безвольно подлетали к бездне и тысячами тонули бесследно.
   Прорубь кажется бездной, залитой жидким Холодом. Холодом и темнотой. От темноты - ещё холоднее, а от холода - ещё темнее.
   На чёрной поверхности плавает "сахар". От него глубина кажется больше. Нырнёшь - и сгинешь. Непременно! Так говорит страх. Тот мир несовместим с жизнью. Окунуться - маленькая смерть.
   "Ну и пусть что-то во мне умрёт! Для того, наверно, и окунаются".
   "Ну, соверши хоть один мужественный шажок".
   Держась за поручни, он опустился на самую нижнюю подводную ступеньку. Поначалу ноги в проруби немели, как отшибленные. Холод ударял прямо в кости.
   Он решился и, перекрестившись, окунулся с головой в первый раз: "Во имя Отца..." Нога чуть не соскользнула со ступеньки в бездну, но левая рука крепко-испуганно держалась за перила. А дальше... после первого раза уже не страшно:
   "...и Сына"
   "...и Святого Духа".
   "Аминь". И выскочил метеором, проливая за собой ледяной хвост-ручей. Воздух казался огнём и коже было горячо. Или... будто надел игольчатую шубу "мехом" внутрь.
   Ну вот, несколько секунд был в другом мире - непригодном для жизни. Но от Крещения, от Святых Имён этот ледяной мир преобразился и не убил его.
  
   Он набрал воды.
   Бутыль против света горела, как лампочка. Будто Вода и Свет - одно и то же. "Кажется, вот так глядя, и начинаешь смутно чувствовать, что такое Чистота"
   "Молю Тебя, Чистую, нечистый..." - это же строки из молитвы Пресвятой Богородице.
   "Вот теперь как раз надо - к Пречистой...", - понял Андрей и зашагал к монастырю.
   Мутный сноп от прожектора обрисовал молочным светом крест над собором. Луч косо уходил вверх и в нём клубилась метельная каша. Небесный эскалатор. Сейчас он поднимался к Голгофе. Огромный теневой силуэт креста отпечатался на мутном небе. Словно здесь - в России и зимой, а не в Израиле в Страстную пятницу, наступил черёд Распятия.
   Шла вечерняя служба. В храме оказалось несравненно меньше людей, чем на озере. Андрея поразило: "Как же много таких, как я... приехало к воде, а не к Богу!"
   Тысячи людей суетились снаружи, и совсем жиденькой казалась группа молящихся в обширном храме. Крещение Господне... Второе слово выпало из названия праздника, отчего первое лишалось смысла.
   В церкви пронзительно плакал крошечный ребёнок. "Какой парадокс, что в возрасте, когда у человека меньше всего страданий, он больше всего плачет! А ведь если задуматься, наш эгоизм рождается чуть ли не раньше нас самих! Ещё, по сути, нет личности как таковой, а уже есть "Хочу..." Наше извечное всеобщее ХОЧУ следовало бы написать огромными буквами - в размер всего мироздания. И наше "Я" - центр Вселенной, пуп земли!
   С этим мы рождаемся... даже не сознавая ещё, что это такое и кто мы такие. С этим - умираем. Это и есть то, что именуется "первородным грехом", трагическим последствием грехопадения. То, от чего не свободен ни один человек с первых минут появления на свет.
   Наше "я" убивает нас! Миллионы, миллиарды "я" - страшная толпа "я"... Парадокс: люди стремятся проявить своё "я" - и именно в этом-то крайне неоригинальном стремлении так чудовищно похожи, так безлики!"
   Андрей, как притянутый, подошёл к чудотворной иконе Богородицы. Это был уголок неземной тишины и покоя. Хотя перед иконой почти всегда толпились люди, меж Ней и ними стоял как будто другой воздух, чем везде - и он не пропускал суету. Ступенька киота стала порогом. Вера, что здесь можно "достучаться", превращалась на этом пороге в уверенность, в знание.
   И опять ему вспомнилось: "Молю Тебя, Чистую, нечистый..."
   Тихо молились свечи.
   Их отражённые огни были распяты на крестах... бесчисленных, висевших на ризе Владычицы.
   Он осознавал, что это - главная икона его жизни. Слишком часто он приезжал сюда и слишком часто просил... и все просьбы, кроме двух главных, неизменно исполнялись. И сейчас он опять просил, чтоб... ну, хотя бы одна из двух наконец исполнилась. Потому что в этом было его спасение. "Что же ты медлишь, Господи! Ты слишком страшно медлишь... Спаси меня сейчас, иначе... скоро просто уже некого будет спасать - Ты уже сам видел".
   Матерь Божия, если хоть чего-нибудь да стоит надежда людей на Тебя, вымоли хоть Ты меня. В такой крайности, кощунства уже не существует. Я требую, а не прошу, потому что мне больно. Если Ты есть, докажи хоть чем-нибудь, что Ты есть".
   "Господи, если Ты есть, сделай хоть что-нибудь. Прямо сейчас. Спаси меня!" - он хотел незаметно вложить крохотную записку с этими тремя отчаянными фразами в щель под иконой.
   - А Бог не бюрократ: Ему от нас бумажки не нужны! Он спасает не по письменной просьбе. - вздрогнул Андрей, услышав вдруг за спиной старческий голос... хотя был уверен, что никто не мог заметить его тайное движение.
   Старенький иеромонах с серебряно-снежным сиянием вместо бороды неторопливо подошёл к нему.
   - Я так думаю, Господь и без записки видит, что тебе нужно, - мягко добавил старец.
   - Можно поговорить с вами? - воскликнул Андрей в каком-то внезапном порыве. Будто он давным-давно ждал в жизни именно этого момента. Да так оно, наверное, и было.
   - Конечно, можно. Даже нужно. Прямо сейчас! - сказал старец его же словами.
   - Как вас зовут, батюшка?
   - Иеромонах Серафим...
   Они прошли в маленький боковой придел храма, где не было ни души, и только несколько лампадок поглядывали из полумрака, как мудрые всезрячие глаза.
  
   Примечания:
   1. Леонид Сергеев
   2. Б. Гребенщиков
   3. Иов 6,7
   4. "Диавол", в переводе с греческого, означает "клеветник".
   5. Алексей Кириллов. Всё стихотворение звучит так:
   Поколение геев, гениев и изгоев,
   гореть тебе в геенне огненной:
   горение гигиеничней гниения!
  
   9.Старец
  
   I.
  
   Считайте себя хуже всех и свыкайтесь с мыслью, что вы приговорены к адским мучениям, что вы достойны их и что избавиться от них можете только по милости Божией. Хотя это нелегко, и только святые достигают того, что считают себя достойными адских мучений и худшими всех считают самих себя.
   преп. Варсонофий Оптинский
  
   Берегите сознание своей греховности. Это - самое драгоценное перед Богом. Что спасло мытаря? Конечно, сознание своей греховности: "Боже, милостив буди мне грешному!" Вот эта молитва, которая прошла уже почти два тысячелетия. Но смотрите, мытарь сознает себя грешным, а в то же время надеется на милость Божию. Без надежды нельзя спастись...
   Он же
  
  
   - Вот, смотри - прочитай сразу, чтоб тебе не впадать в отчаяние! - показал вдруг о. Серафим отрывок из книжки. Андрей успел разглядеть на обложке:
   "Новый Изборник" преподобного Никодима Святогорца:
   "Святитель Герман, Патриарх Константинопольский, в своем "Слове о покаянии" пишет, что один христианин, побежденный блудным бесом, каждый день впадал в грех и каждый день снова каялся со слезами, говоря: "Господи, помилуй меня и отыми от меня это искушение, потому что я побеждаюсь наслаждением и не могу поднять очи, чтобы смотреть на Твой пречистый образ и воззреть на Твой сладчайший лик, чтобы возрадоваться". Выйдя из церкви, он снова впадал в грех, однако не отчаивался, но опять шел в церковь с покаянием. Так он поступал много лет, более десяти. И человеколюбец Бог великодушествовал, желая его покаяния.
   Однажды тот снова совершил грех и побежал в церковь, пал на пол и, стеная из глубины сердца, плакал и рыдал, прося благоутробие Божие, чтобы Он пожалел его и помог освободиться из трясины греха. Диавол, видя, что побеждается его покаянием, проявил неслыханную дерзость и зримо явился пред церковными вратами и возопил: "О сила! Почему Ты меня так преследуешь, Иисусе, Сыне Божий? Твое безмерное милосердие победило меня. Почему ты принимаешь этого блудного и нечистого, который лжет Тебе каждый день и презирает Тебя? Почему ты не попаляешь его молнией, но милосердствуешь о нем и ждешь его? Ты несправедлив. Ты судишь несправедливо и невзирая на грехи. Меня Ты низверг с Небес за малое преступление, высокомерие, и вовсе не жалеешь. А этот - лжец и блудник, но Ты милосерд к нему и слушаешь, чтобы помиловать, потому что он плачет перед Тобой. Почему же Ты называешься тогда справедливым? Я вижу, что Ты смотришь на лица и из-за великой Своей любви презираешь справедливость". Он говорил это с большой горячностью, а из его ноздрей выходило пламя.
   Сразу же после этого из святого алтаря послышался голос: "Змий лукавый и пагубный, ты не насытился тем, что поглощаешь весь мир, но стремишься похитить даже этого, который прибег к Моей бескрайней милости. Разве его грехи, которые ты показываешь, могут перевесить Мою кровь, которую Я пролил за спасение грешников? Мое заклание и смерть простили его грехи. Почему же ты не преследуешь его, когда он впадает в грех, но принимаешь с радостью, надеясь завладеть им? И если Я, будучи милосердным и добрым, повелел Моему Апостолу Петру прощать своего брата до седмьдесят крат седмерицею (Мф. 18:22), или до четырехсот девяноста раз, то разве Я не прощу сего раба Своего? Да, Я его прощу и не отвергну, пока не обрящу его, потому что он обращается ко Мне, потому что Я был распят за грешников и простер Свои руки на кресте, чтобы тот, кто хочет, прибегал ко Мне и спасался. Я никого не прогоняю от Своей благости, если даже он еще тысячу раз в день придет ко Мне и опять согрешит. Ибо Я пришел в мир призвать не праведников, но грешников на покаяние".
   Диавол же стоял, трепеща, и не мог убежать. Затем снова послышался голос: "Послушай, соблазнитель и враг истины, в чем же ты Меня обвиняешь? Поскольку Я справедлив, то в чем найду человека, в том и сужу. Раз Я нашел его припадающего теперь предо Мной в покаянии, просящего Моей милости, то Я и возьму сейчас его душу и возложу на нее венец как на святого, ведь он столько лет пребывал в надежде на Мою благость и не отчаивался в своем спасении. Ты же, несчастный, смотри, какой чести удостоится эта душа". И так, брат, будучи распростертым на полу храма перед святым образом Христа Спасителя, плача и рыдая, предал свой дух. И сразу пришло множество Ангелов, взяли его душу, с великой славой и ликованием отнесли ее в место упокоения. Затем пришел гнев Божий и, словно пламя, упал на сатану".
   - А ещё прочитай вот это, - показал о. Серафим:
   "Послушайте все: я стал убийцей... Увы мне, я стал прелюбодейцем в своем сердце и совершил содомский грех в своем намерении и пожелании. Клятвопреступником, отступником и корыстолюбцем. Вором, лжецом, бесстыдным, грабителем - увы мне! Обидчиком, братоненавистником и очень завистливым. И сребролюбцем, дерзким и сделал одновременно всякое зло. Поверьте мне, я правду говорю. Это не порождение моей фантазии или внушение".
   - Это написал великий святой Симеон Новый Богослов! - пояснил о. Серафим второй отрывок. - Видишь, как бывает! Страна наших помыслов - страшная страна. Пограничная с адом. Никогда не задерживайся в ней надолго - если уж занесло, проскакивай проездом.
   В этой стране ни один из нас не чист, ни один даже не "нормален". В этой стране любят мучить и мучиться, в ней всё пропахло блудом, в ней что ни шаг - святотатство, что ни город - Содом или Гоморра, что ни житель - пастух Онан. Люди творят в этой стране такое, чего нельзя и произнести.
   Исповедь - это то, что "диссиденты", на время сбежавшие из этой страны, в минутном интервью успевают сообщить о её "порядках". (Андрей поначалу поразился - но о. Серафим со всеми людьми говорил на наиболее понятном им языке).
   - Но главный там Закон, Конституция - это отчаяние! Отчаяние страшнее всех грехов вместе взятых! Иуда погиб не потому что предал, - Бог бы простил, - а потому что, предав, отчаялся. Нет непрощаемых грехов - есть некающиеся люди.
   Отчаяние от греха - самое большое предательство Бога. Если оно есть, сначала надо бороться с ним, потом - со всеми остальными грехами. Прежде покаяния должна быть надежда. Прежде! Прежде!
   Почитай "Канон покаянный", почитай "Канон Ангелу Хранителю". Увидишь, какие там слова и фразы - будто специально о тебе и для тебя составленные... а ведь составлены-то они для всех людей! Значит, всякий из нас, если только оглянется как следует, узнает всё своё "злое произволение, егоже и скоты бессловеснии не творят". "Кто творит таковая, якоже аз? Якоже бо свиния лежит во калу, тако и аз греху служу. Но ты, Господи, исторгни мя от гнуса сего и даждь ми сердце творити заповеди Твоя".
   А уж какие там грехи перечисляются! Сколько грехов!
   Молись почаще - и будет чёткое вИдение греха без уныния! Узнаешь тогда о себе ещё не то, что знаешь сейчас - и не отчаешься!
   А чтоб не отчаиваться, надо читать преп. Силуана Афонского - лучше, чем он сказал, в ХХ веке никто не сказал. Ну и конечно, читать акафист "Слава Богу за всё".
   Как только начинаешь славить Господа, на весь мир другими глазами смотришь. Это же дивное дело - видеть мир по-настоящему! Это и не объяснишь словами. Ничто так не полезно в скорби, как благодарение. Когда благодаришь, то уже находишься в состоянии счастья, за которое благодаришь. Это правда! Можешь попробовать, даже... должен попробовать. Слава Богу, что есть Бог.
   - Слава Богу, - ответил Андрей, неожиданно для себя попав "на волну" о. Серафима.
   - Вот говорят, наше общество - бесстыдное. - продолжил о. Серафим. - А по-моему, наоборот, в наше время надо спасать людей от ложного "стыда": от панической боязни признать грех грехом. Люди от отчаяния боятся признать себя грешниками - от этого и пытаются называть грех "нормой". Для этого и придумали "толерантность".
   "Толерантность" - это отказ от покаяния. То есть от лечения. "Всё и так хорошо, нет никакого греха". Врач не нужен! Это как в одном не самом приличном анекдоте про Ёжика. Ёжик учился самовнушению и повторял: "Я не пукну... я не пукну..." Всё-таки не выдержал и пукнул. Тогда стал внушать себе: "Это не я... это не я... это не я!.." Так и они, бедные: "Это не грех... это не грех... это не грех..."
   Людей в своё время, за много поколений, так запугали карающим Богом, что они, спасаясь от страха, стали говорить, что Бога - нет вевсе... и грехов никаких нет. А поскольку совесть продолжает их упрекать, они ещё громче себе кричат, что грехов нет. Бесстыдство - оборотная сторона "стыда".
   Есть стыд перед грехом, а есть стыд перед покаянием. Стыд просить прощения - у человека или у Бога, - самый пагубный стыд. Атеисты боятся "комплекса вины" - а ты не бойся! Это они думают, что их прощать Некому - поэтому и боятся.
   Только не считай свой грех каким-то исключительным, только твоим: в этом тоже есть источник гордыни. Люди умеют гордиться даже грехами. Это грех миллионов-миллионов людей... ох, скольких миллионов во все времена! Но если б они только знали, какой крест им выпал - им только радоваться, какое испытание им Господь посылает. Крест, который не ты выбирал, а который дан тебе с детства - самый великий.
   Но только Крест всегда начинается с того, чтобы назвать грех грехом. Нет больше преступления, чем называть ненорму - нормой и учить так людей. Это - сверхпреступление.
   Но каяться - надо... не только за себя, а за них.
   - Кого - "их"?
   - А о ком ты думал сегодня, когда шёл сюда? Ты историк, тебе лучше знать всех их - Жилей де Рэ... или как их там. Вглубь не погружайся - в подробности... чтоб не заразиться. А так у поверхности, ни в коем случае не заглядывая, стой себе и говори, что ты - такой же как и они. И это правда! И не задумывайся, почему. Но правда и то, что если бы они каялись, Бог бы и их простил... а может, даже и уже простил, только мы не знаем!
   Пусть человек всю жизнь до конца живёт с чувством вины - в этом его спасение. И Бог преложит чувство вины во благость. Вот если взять примеры из литературы и истории... Если б Гумберт не совращал Лолиту, а всю жизнь пребывал в покаянии (если бы было возможным, чтоб такая мысль о покаянии ему вообще пришла в голову), он был бы святой. Если б садист Жиль де Рэ никого не мучил, не убивал в своём замке, а плакал о том, что ему это мечтается-грезится, Бог принял бы его как Иова Многострадального. "Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы", - говорит Апостол Павел (1 Кор. 11,31).
   Так что слова Божьи: "Адам, где ты?" обращены ко всем нам. И мы не должны "стесняться", что мы наги. Идти к Господу на зов со всем своим срамом. Только успеть сказать "прости". Но от этого "прости" всё меняется и в мире, и в нас. Это самое важное, что только можно сказать. Кто бы им раскрыл такую радость! Ты - писатель... ты сначала сам испытай эту радость: послушание тебе от меня такое, - а потом опишешь её. - полушутливо-полувсерьёз сказал о. Серафим. - Бог тебе по мере покаяния даст силы. Вот ты и кайся... за себя, а в итоге выйдет заодно и за них... Для них тебе и надо всё это описать - чтобы они поверили.
   Может, Бог являет на тебе силу Своего всепрощения?
   - А правда ли, что человек несёт на себе и грехи предков тоже?
   - Всех... Для простоты сказано: "до четвёртого колена". Для нашей простоты. Если б мы все не были бы Одно, то и первородный грех был бы грехом только Адама и никого больше. Самое худшее, что после грехопадения мы не видим, что мы - Одно. Потому и грех, и спасение понимаем как бы юридически: нарушил я лично что-то там или не нарушил? Если б мы не были все со всеми связаны, то и Христос не был бы с нами связан - тогда какое было бы спасение! А если связаны, то с радостью должны нести на себе всё. Здесь и "не виноватый" - виноватый... но только с радостью виноватый! Если больно за кого-то, то это - радость... значит, им не так больно! Святой человек и хороший человек - это не одно и то же. Мы все призваны к святости, а не к "хорошести". А святость - это... как сказал Христос: "и вы во Мне, и Я в вас..."
   Если человек сам в себе говорит "я не виноват", значит оправдывается... а раз оправдывается, значит, не верит, что Бог его любит без всяких оправданий. Значит, сам перед собой оправдывается зачем-то... бедный!
   Андрей про себя вспомнил БГ:
   Здесь каждый украл себе железную дверь,
   сидит и не знает, что делать теперь:
   у каждого есть алиби -
   но не перед кем отвечать...
   - Да, мы все несём тяжесть грехов своих предков... и ты этим не смущайся! И ты несёшь крест своего покойного отца. Гуманисты говорят, что это неправда, что сама мысль об этом "оскорбляет" справедливость Божью... А я тебе скажу... - старец понизил голос. - А я тебе скажу, что любовь несправедлива. Тут ведь... какими глазами посмотреть: они-то так возмущены, потому что думают - это наказание Божье... за кого? за отцов!!? А это - награда Его нам: любовь, выше которой ничего нет.
   Он не хочет, чтобы страдали невинные - Он хочет, чтобы люди сподобились такой радости, с которой им самим хотелось бы страдать "за виновных" вместо виновных. Не "замена для возмездия" Ему нужна, а любовь - такая, при которой... я - это уже не я, а я - это мой ближний. Какая уж там справедливость! Он хочет, чтоб все попали туда... к Нему, и ни перед чем не остановится! Чтоб все... Кто сам, а кого - самого. Он сказал: "Я и Отец - одно". Запомни: ты и твой отец... мы и наши родители... не скажу одно, чтоб у тебя ум за разум не зашёл, но... несём грехи друг друга, чтоб все спаслись.
   "Да будут все едино, как мы (с Отцом) едино". Видишь, с Кем Он наше единство сравнивает! С Троицей. Страшно помыслить... а ведь надо не "мыслить", а жить в эту меру. Жи-ить! Вот оно как! Жить, крест нести... Дети за родителей, родители за детей, любимые за любимых... все за всех! Кто насколько может, кто насколько эту тяжесть выдерживает... а насколько - это только Он ведает. Святые Отцы с древности просто-напросто сформулировали принцип смирения: "Не проси и не отказывайся". Бог тебе и любовь пошлёт - и силу любви. Без любви и сил нет: без неё даже себя самого - без всякого креста, - не унесёшь. А с любовью и крест не тяжек! Так и живи.
   Покаяние никогда не может быть излишним. Покаяние - благо всегда... даже если вдруг человек "ошибается" и на деле не виноват в том, в чём кается. "Ошибки" нет, потому что счастье не может быть ошибкой, а покаяние - это счастье. Оно даёт благодать Божию, а благодать - не ошибка.
   Все виновны во всём, даже если не виновны... и это знание - Радость.
   Есть путь к миру в душе. Его все ищут, но немногие находят. Чтоб успокоиться, мы должны принять как аксиому, что мы полностью достойны ада. А Бог уж по своей любви сделает... совсем не то, чего мы достойны. Это единственный путь к покаянию, который я знаю. Любой другой ведёт не к покаянию, а к отчаянию. Любое самооправдание, даже вот такое вот, "на мизинчик" - путь к отчаянию. А когда мы на Бога надеемся - это Пасха.
   Андрей откуда-то чувствовал: всё, что говорит о. Серафим - действительно, Истина и действительно, Радость. Не слова, а мудрость выше слов, сама расставляла всё по местам, и не осталось ни вопросов, ни недоумений, ни... несчастья. Вся душа отзывалась на знакомый голос Неземной Правды - потому что её голос всегда знаком, даже если мы что-то слышим первый раз. Будто бы - первый.
   И такое было чувство... будто Бог с ним через этого человека разговаривает: всё, что хотел в жизни спросить у Бога, можно спросить здесь и сейчас. А можно... и не спрашивать, потому что Он волен ответить прежде вопроса. И отвечает. И какой безумец теперь может сказать, что нет Его? Только тот, кто ни разу Его не слышал.
   Господи, да ведь Ты говоришь с нами через людей, являешься нам - в людях!
   Порой Ты приводишь нас этим просто в трепет.
  
   А о. Серафим, будто в ответ на эту мысль Андрея, сказал:
   - И Валаамова ослица заговорила, когда это нужно было Богу. Я - Валаамова ослица. Если б я это не сказал, Бог послал бы тебе другого человека, который сказал бы то же самое.
   Запомни: мир, любовь и прощение - истина, которая ни от тебя, ни от меня не зависит. Она - есть.
  
   II.
  
   Вместе пришли они (Горе и Радость), и
   когда одна из них сидит с тобой за столом,
   помни - другая спит на твоей кровати.
   Древняя мудрость
  
   Даже каясь, не клевещи на образ Божий
   в себе, который есть любовь. Найди ту
   точку чистоты в себе, которая
   несомненна - где совесть ни в чём тебя
   не укоряет. Это те короткие состояния,
   в которых даже помыслы молчат...
   о. Серафим
  
  
   В следующий раз, весной, Андрей снова пришёл "на приём" к о. Серафиму - уже в его келью. На всю жизнь запомнилась ему надпись на двери - "памятка" для всех приходящих на беседу:
   "Никогда не изображай из себя более смиренного, чем ты есть - так хотя бы убережёшься от ложного смирения, которое опасней открытой гордыни.
   Будь готов принять всё от Бога - но не от своего суеверия.
   Будь готов принять всё от Бога - но не от своей или чужой фантазии о Нём.
   Будь готов принять всё от Бога - но не говори, что любишь скорби: Он знает, что ты их не любишь. Не скрывай, что, как дитя, любишь радость - и Господь пошлёт её тебе в тот самый миг, как только перестанешь притворяться.
   Помни, что первое слово Христа по выходе на проповедь: ПОКАЙТЕСЬ, но первое по Воскресении: РАДУЙТЕСЬ! (Мф. 28,9)".
  
   - Андрей! Да когда же ты наконец устанешь бояться!? - воскликнул о. Серафим, когда Андрей опять взялся за любимое дело - изливать бесконечные сомнения, тревоги и страхи, - Устань бояться - наконец, услышишь Бога, а не свой страх. Ничего не бойся, кроме греха! Ни-че-го! Человек, уставший бояться... в безбожии становится, как это сейчас говорят, "пофигистом", а в Боге - воином Христовым.
   Битва идёт за наши души! Мировая война! Чуть только начнёшь унывать, вспомни, что идёт война , а воин не может выбыть из строя из-за "плохого настроения". Всякое твоё даже малое поражение - это поражение всех, кто тебя любит и кого ты любишь. Все твои предки смотрят на тебя: ты - их мечта, их надежда. Сам Господь смотрит на тебя. Он за тебя распялся. Именно за тебя, так и помни! Начнёшь унывать, говори себе: "Это - не моё. Это враг заставляет меня предать всех любимых и Самого Господа... Господи, помоги мне не стать предателем!" Вспомни младенца Иоанна - как он в мучениях не предал любимых.
   Какого "младенца Иоанна", Андрей ещё не знал. Для о. Серафима как будто не было времени - не было того, чего люди ещё не знают. Он исходил из того, что собеседник, как-то само собой разумеется, знает то же самое, что знает он. Надо только ему "напомнить" - "Ну, ты же сам всё знаешь - чего мне ещё добавить-то...", не важно, из прошлого или из будущего.
   - Ну, мы уже долго-долго говорим, а ты спрашиваешь всё одно и то же... Всё будет хорошо!
   - Но я очень волнуюсь...
   - Частое волнение - признак недоверия к Богу.
   - Но у меня столько проблем...
   - На свете три настоящих проблемы, всё остальное - ерунда, которую мы сами себе придумываем.
   - Три? - переспросил Андрей.
   - Первое - это тяжкие физические страдания, - ответил о. Серафим. - Второе - реальное лишение свободы (тюрьма, психбольница, и т.п.). Третье - разлука с очень близкими людьми (ну, о разлуке с Богом я уж говорить не буду - это духовное, а мы с тобой пока говорим о душевном уровне...). Всё! больше никаких страданий на свете нет! Всё остальное - капризы, а не страдания - проделки нашего собственного лукавого ума.
   Первые три - во всяком случае, реальные... хотя и их, силой Божией, подвижники "посрамляли". Зато уж никакой особо большой силы не надо, чтоб просто посмотреть другими глазами на всё остальное! Это всё "нерешаемые" проблемы - в том смысле, что нельзя решить то, чего не существует... можно только раскрыть глаза и увидеть, что их нет.
   Мы окрашиваем для себя одни "события" (да и не события, событьишки!) в белый, другие - в чёрный цвет... а я хочу видеть мир какой он есть, а не чёрно-белый. Мне надоел этот старый телевизор моих же чёрно-белых эмоций и помыслов: вот здесь будто бы надо огорчиться, а здесь - обрадоваться. "Там хорошо, где нас нет". До чего мудрая фраза - только никто не понимает её смысл! Когда меня нет, тогда я счастлив. Проблемы решаются только выходом за пределы того, у кого проблемы. Когда выйдешь за пределы своего мелкого "я", то вот там и есть - Начало всех начал. Мир в душе - дороже всего. Постарайся, чтоб в иерархии твоих ценностей он стоял выше всего и всех... Как Серафим Саровский говорил: "Стяжи дух мирный - и тысячи вокруг тебя спасутся".
   - А как его получить?
   - Попробуй видеть всё без помыслов... это так радостно, что я был бы сумасшедший, если ради чего бы то ни было отказался от этой радости! Не расклеивай на мир ярлыки - и будешь счастлив. Самые важные состояния в нашей жизни - состояния без мысли. У тех, кто пока не может молиться непрестанно, они очень короткие... но они есть. Вспомни... Мир повествует без слов - ты только слушаешь. Мир светлый, Божий... не заражённый тобой. Чтоб бациллы твоих страстей не исказили в нём ничего... Когда тебе приходят помыслы, кричи: "Сними, сними Кольцо, дуралей!" Сорви его, чтоб видеть Жизнь, а не тени. Гони помыслы!
   Заметь, когда тебе хорошо, всё очень просто. Ты ничего не анализируешь, живёшь себе здесь и сейчас!.. А вот попытки разложить всё по полочкам - это всё задним числом, когда уже нет этого состояния... и ты наивно пытаешься умом вернуть благодать. Ищещь её причины. А Причина - Бог... и ближние, которых Он тебе посылает - с которыми тебе хорошо, когда ты их возлюбишь. "Любите любовь и Бога до самоотвержения. Знает Господь, как спасать любящих Его" - написал в духовном завещании о. Иоанн Крестьянкин. Возлюби - и ближние появятся! Бог ещё никогда не оставлял любовь "пустой".
   Одиночество не бывает вообще, оно - всегда отсутствие кого-то конкретного... или страх, что такое отсутствие наступит. Ты боишься одиночества? пустоты? Пустота - это когда нет любви. Но ведь только от тебя зависит, есть она в тебе или нет. Только от тебя!
   - Конечно! - сказал Андрей, почти в восторге от такого простейшего открытия... и вдруг спохватился. - Но разве не Бог даёт любовь?
   - А Он её уже дал... всем. Немеряно!.. Люди просто спят и не видят. От тебя зависит - проснуться и сказать себе: "Она во мне есть".
   - Она во мне есть? - переспросил Андрей.
   - Она в тебе есть. Проснись!
   - Мне кажется... я для того и пришёл сюда сегодня, чтобы проснуться.
   - Да, ты же спал и видел мерзкий сон о своём грехе. А проснувшийся видит уже совсем другое.
   Андрей почувствовал, что речь идёт и о его сегодняшнем сне, и о всегдашнем сне. Он вдруг на какую-то долю мгновения, видимо, по молитве старца, "безвидно увидел" мир, в котором Любовь Христова переполняет всё. Это был уже не Бедлам, а - МИР! "Мир Мой даю вам...".
   - Настоящее счастье чаще всего приходит так, - говорил о. Серафим. - Сначала после долгой боли - от неё, родимой! - меняется что-то в тебе, а уж потом происходят какие-то светлые изменения вовне... если ты к ним готов. Готов - значит, уже не суетишься, не мечешься, не рвёшься... Готов - значит, спокоен. Редко-редко когда порядок прихода бывает обратный: чаще - так. "Царство Божие - внутри вас". Так что любой поиск опоры вовне рано или поздно приводит в тупик. А ты не броди, не толкайся по тупикам, а сразу проси Бога не о внешних "хороших" обстоятельствах, а "Дай мне мир в душе". Всё остальное приложится... вернее, ты поймёшь, что ничего остального и нет. Всё - в этом!
   - Так вы помолитесь, батюшка, чтоб Бог дал мне мир в душе! - воскликнул Андрей.
   - Он тебе его даёт, да ты почему-то не берёшь.
   Андрей, собравшийся ещё что-то скзаать, чуть не поперхнулся от этого совершенно точного определения. А о. Серафим добавил:
   - Хочешь, я скажу тебе рецепт? За любовь к другим Бог прощает грех любящего. Это сказал свт. Феофан Затворник. "Мы любим той любовью, которая никогда не изменится. Ваша любовь - однодневка, а наша и сегодня, и завтра, и через тысячу лет всё та же" (это уже преп. Нектарий Оптинский). Вот эта-то вечная любовь к ближнему - она и спасает... и ближнего, и нас!
   Когда Андрей, подойдя под благословение, уже собирался уходить, о. Серафим вдруг добавил:
   - А я тебе в этом году в Угличе советую побывать: там помолишься убиенному маленькому Царевичу в церкви Димитрия на Крови. Он - дитя невинное, он о тебе помолится... Поезжай, говорю, а ты говоришь: зачем. Там узнаешь. Я сейчас всего не смогу объяснить.
   - А там я узнаю?
   - А там ты узнаешь. Вот тебе и икона Угличских святых.
   А это - мученик младенец Иоанн, его житие я что-то запамятовал, а ты заодно там - узнай... найди там книгу про него... он местночтимый, поэтому в Четьях-Минеях его жития нет, а там, в Угличе, есть про него кое-что. Вот и найдёшь. И мощи его там - в одной из церквей. Если побываешь, помолись уж ему особо. Призови в заступники пред Богом, в свидетели твоего покаяния. И... ещё кое-что найдёшь.
  
   10. Апокалипсис
  
   И скажет он: "Всему конец!
   Примите узы смерти!"
   Он будет щедрый... молодец!
   Но вы ему - не верьте.
   Лия Андреева
  
  
   И спал он в своём интернате под названием "мир", и снился ему Дом, и он плакал...
  
   - Да куда же я его отдам, что вы, Андрей!.. Какой ещё корпус. Куда Тёма без меня - куда я без него! Я ж всё-таки - ма-ма, вы это не забыли? - с лёгкой самоиронией сказала Люда. - Мало ли, кто там чего фантазирует, кто о чём мечтает, о каких корпусах. Это вы себе даже в голову не берите! Помечтают - перебьются.
   У Андрея будто гора с плеч свалилась. "Стоило ли столько дней волноваться из-за чьей-то бредовой идеи!" Сейчас было трудно поверить самому себе, что он мог хоть на миг допустить такую возможность.
   "Однако же... ну и мнительность! Думать всегда на плохое, даже когда оно маловероятно - особенность битых жизнью людей. Меня-то жизнь ударяла серьёзно, по-настоящему раза два-три... вроде, и небольшой "стаж" потерь, а... всё равно боюсь, даже на ровном месте!"
   "От лукавого все эти "потеряшные" помыслы, - будто услышал он в душе ответ о. Серафима. - Это как у некоторых - страх конца света. А у тебя страх твоего личного конца света! Себя не потеряй - тогда никого не потеряешь!"
  
   - Андрей, а ты сёдня придёшь? Это Тёма.
   - А можно?
   - Мо-ожно... я даже у мамы специально спросил - к нам же гости приехали... но мама сказала, что тебе можно!
   - Да? а это не будет неудобно перед гостями?
   - Не-ет, они хоро-ошие - наоборот, будет классно, что ты приедешь! Там тётя Оля - она... ну, мамина сестра, можно сказать... и ещё моя двоюродная сестра Катя... она взрослая - ей двадцать с чем-то уже... Они к нам каждое лето из * приезжают.
   "Тётя Оля" встретила Андрея приветливо - любимый племянник Тёма уже успел порассказать о своём друге.
   Вообще-то, это была не сестра Люды, а бывшая жена её брата Ильи - но Андрей узнал об этом позже. Каким же надо быть человеком, чтоб давно разведённая жена брата приезжала к тебе как к родной сестре! Очень любила Люду и её племянница Катя...
  
   Можно быть совершенно здоровой и нормальной во всём, кроме одного. Это одно размещалось в ней, но помимо неё... как вторгшееся извне.
   "Ангел сатанин, чтобы удручать плоть" - как говорил апостол Павел о том, кого носил он. "Ангел сатанин, чтоб удручать душу" - его, кажется, носила Катя.
   Ей был дан Страх, и Страх порой становился сильнее её... потому что жизнь - не только то, что мы видим в окно. Иногда мы видим их. Смещение граней происходит не в мозгах, а в мирах. В иных мирах, за гранью, всегда есть чего бояться...
   За что это досталось Кате? Или уж, как говорят: "Было б за что, вообще бы убили". Убить не получалось, получалось мучить.
   - Знаете, тётя Люда, как мертвецы ходят в темноте?... Я не хотела вам говорить, но опять один выходил из стенки - только вы вышли, он сразу зашёл - и такими быстрыми большими шагами, такой страшный!.. я не могла на него смотреть!.. Он пересёк комнату... вот так вот - и вышел через вон туда, через тот угол... Это я опять давно не принимала лекарства... Я же знаю по-правде-то, что их нет...
   Но в остальном с Катей было легко общаться. В промежутках между обострениями в ней была особая, почти детская, чистота и мягкость больного, страждущего человека: она хорошо знакома всем, кто общался с такими людьми. Катя была - светлый человек... в чёрном кольце всех своих чудищ, в плотном их ореоле - но светлый. Болезнь сама по себе, а она - сама по себе.
  
   Андрей слышал, как Катя рассказывала Люде:
   - ...А мне отец пишет по SMS: "Ты грешница, за это тебе бесы ещё в этой жизни являются. Посмотрим, что будет, если не покаешься!" А я же каюсь, я же исповедуюсь, у меня и духовник есть. А отец всё пишет про ИНН, что это "печать антихриста", - про новые паспорта... а мой духовник совсем по-другому говорит... и я не знаю теперь, кому верить, кого слушать!
   - А "Печать" антихриста - это же отсутствие любви, - сказал вдруг Андрей, неожиданно для себя: секунду назад он не думал об этом. - Её носят люди, не умеющие любить. Когда человек не чувствует, что Бог есть Любовь, то сколько б он к своему "богу" ни обращался, у него получится обращаться только к антихристу. Потому что антихрист и его "бог" - это одно!
   - Антихрист? - услышала Катя ключевое слово. - Отец говорит, что наступили его времена! А вы разве не верите, что сейчас - последние времена?
   - Я не то что верю, я знаю, что это - последние времена... только они наступили ещё 2000 лет назад! Они тянутся всего две тысячи лет - и никто не сможет сказать, сколько веков, или тысячелетий будут продолжаться ещё! "О дне же том и часе никто не знает" - это уж Сам Христос сказал, так что и гадать нечего. Древнее житие Сергия Радонежского начинается с того, что "воссиял светильник в стране нашей полунощной и в последние уже времена". А Сергий Радонежский жил когда?.. в 14-м веке, а мы... в 21-м! Апостолы о своём времени свидетельствовали, что это - последние времена. И они ничуть не ошиблись... просто измерение - не человеческое, а Божье: для Него "один день как тысяча лет, и тысяча лет - как один день". Само то, что Христос пришёл и распялся и воскрес - это и есть знамение последних времён! Весь Новый Завет - это и есть последние времена!
   - Здорово вы сказа-али... мне это в голову не приходило, - удивлённо пробормотала Катя.
   Но полностью свернуть с колеи странных и страшных разговоров не получалось - хотя и Ольга, и Люда, и Андрей всеми силами пытались это сделать.
  
   - Наверное, вы не верите в скорый конец света... потому, что вам страшно о нём думать?.. как мне! - переспросила вдруг Катя.
   - Нет, мне не страшно, мне... скучно! Одно и то же! Я же исто-орик... А историк, если он честный, хоть сам перед собой, всегда чем-то похож на Екклезиаста - его удивить трудно: "Нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чём говорят: "смотри, вот это новое", но это было уже в веках, бывших прежде нас". Века всё идут и идут, а люди всё ждут и ждут конца света. Даже в моей короткой жизни я был свидетелем уже стольких обещанных "концов" - пальцев на руках и на ногах не хватит. Все эти бесконечные "концы" банальны, как смена зимы и лета. Сказка про белого бычка! Люди говорят: "Смотрите, сколько зла! Это - уже Апокалипсис!" А хочется сказать: "А когда его было мало! Рано радуетесь! Хотите легко и быстро отделаться? Мир-то - больной-больной, но живучий! Есть же хронические болезни, от которых не умирают. Это - не инфаркт, а геморрой. Вот мир и болен геморроем... Он живёт себе и живёт, независимо от того, что мы о нём думаем. Ну... скорее, существует, чем живёт - но некрологи всё равно писать рано.
   - Чашка на меня смотрит!.. - сказала вдруг Катя. - Можно, тёть Люд, я возьму другую - эту не буду брать...
   Андрей, вздохнул, задумался про таинственного Илью, который невидимо "преследовал" его то в одном, то в другом случае. "Этот Илья - всё время где-то за кадром, как и его "бог". Я только слышу о нём, а не вижу... будто и нет его вовсе" - подумал он. Митрополит Антоний Сурожский приводил пример девушки, которая не могла спокойно слышать, что Бог - Отец: "Только не это!", потому что родной отец с детства запомнился ей тираном и извергом.
   "Да уж лучше нести о Боге такую полную чушь, как Соня, рассуждавшая о печеньках, чем, как Илья - подумал Андрей. - Некоторые похвалы Богу хуже всякой хулы. Это уж не Христос, а какой-то Тараканище из Чуковского: "Проглочу, проглочу, не помилую!"
   - Но ведь даже неверующие сейчас говорят, что скоро Апокалипсис... вот и по телевизору и в газетах - в 12-м году!.. - продолжала Катя, начав пить чай из новой чашки.
   - А просто "обществу потребления" тоже очень нужно время от времени поддерживать эту мысль: конец света скоро - "возьми от жизни всё"... Что? не получился очередной Апокалипсис? Ну ладно, ошибочка вышла. Бывает. Перенесём на следующую дату... Пока единицы заранее готовят себе гробы, уходят в затвор, большинство-то рассуждает ровно наоборот: дай-ка хоть перед смертью надышусь, оттянусь по полной! "Шопинг", турбизнес, индустрия развлечений... Это же такие очень грамотные пиаровские кампании: май 2000 года, 2012 год...
   - А откуда вообще взялся этот "2012 год"? - спросила Люда.
   - А это по календарю майя будет конец света. Он же каждый раз - по разным календарям, чтоб не спутаться! - иронично сказал Андрей.
   - По календарю Майи!? - переспросил Тёма. - Майк, ты когда успела такой календарь составить... ну-ка, быстро отменяй свой конец света!
   Катя сама засмеялась - а потом вдруг резко остановилась и сказала:
   - А папа говорит, что любой смех - это грех перед Богом.
   - Катя!.. жизнь - грех! - воскликнула Люда. - Если так рассуждать, вообще вся жизнь - грех и мы грешны, что на свет родились.
   Андрей вдруг вспомнил, как Тёма говорил: "Мы - мясо, и поэтому мы - грех". А ведь и в самом деле... пока мы - мясо, всё, что бы мы ни делали - всё грех.
   - А вообще, что такое грех? - сказал вдруг он. - Всё, что отдаляет нас от Бога... Грех - не преступление, по какому-то там небесному Уголовному Кодексу (это только католики и большинство протестантов так понимают), а просто всё, что мешает общаться с Богом. Что мешает - то и грех... Если смех кому-то мешает, значит, для него это - грех. Если, например, какой-нибудь монах-подвижник, один из тысяч, достиг такой силы молитвы, что может уже напрямую общаться с Богом, а смех его отвлекает и "прогоняет" чистую молитву... значит, лично для него смех - грех, то есть помеха. Но ведь это исключение! А мы же не можем прыгать через десять ступенек и ставить телегу впереди лошади. Мы же не знаем, как там, в таком состоянии. С нашим-то уровнем, смех не мешает, а помогает быть ближе к Богу: спасает от уныния... и через радость хоть как-то к Нему приближает.
   - Это очень здорово, как вы говорите, но... папа, наоборот, говорит, что только страдания и скорби к Нему приближают: Он - хочет, чтоб мы страдали!
   - Это - самооправдание! Для тех, кто не умеет ни радоваться, ни радовать других! Портить жизнь и себе, и друг другу - это мы все умеем. Бог хочет, чтоб мы сострадали - а для этого пользуется любым способом. Есть такой способ - называется "страдания" - чтоб мы через свою боль научились сочувствовать другим! Кто ж его не знает: все не первый год на Земле живём! Только ведь сила лечения - в лекарствах, а не в том, чтоб иголку шприца втыкать побольнее. Он Врач, а не садист, и мы - пациенты, а не мазохисты... А кстати, весёлые и жизнерадостные пациенты быстрее идут на поправку - это уж любой врач скажет!
   - Тёма у нас - самый весёлый и радостный пациент психбольницы! - пошутила Майя.
   - А Майка - самая весёлая обезьяна, сбежавшая из зоопарка! - не остался в долгу Тёма.
   Мальчик совсем недолго сидел на веранде: допил чай - и как ветром его сдуло. Конец света был для него самой маловажной из всех тем. Гораздо важней - чтО делать с огромной катушкой в саду! Артём два раза приходил звать Андрея и наконец "выцарапал" его с веранды. И вот уже они стояли перед чудом техники - сдвоенным деревянным колесом, в лежачем виде похожем на стол короля Артура... или Артёма.
   - А откуда у вас эта катушка?
   - А это коровы летали и ругались матом и сбросили катушку и сказали: "Берите, а то вас гопники на улице побьют..." А главная корова сказала: эта катушка - это мои мозги... а если вы не будете, как мы, то мы будем сбрасывать коровяк и коньяк... Потому что коровяк - это то же самое, что коньяк, только коньяк - от коня, а...
   - Это у меня просто фигня всякая в голове, - объяснил Артём. - Давай вот тут прорубим отверстие и откроем её... в смысле, катушку, а не голову... и у нас там будет "штабик".
   - Давай! - обрадовался Андрей.
   Детский азарт: "А что внутри?" - охватил и его.
   Тёмка принёс топор.
   - Тут не рубить надо, а отковырнуть, - сообразил Андрей, просунув лезвие в щель, как рычаг. Доска треснула и оторвалась, разверзлась таинственная улыбка тёмной катушечной "бочки".
   - Кла-асс! - сказал Тёмка. - С тобой так легко всё получается!
   Тем же манером удалили ещё пару досок, разрубили и вынули внутренний обод, и вход был расчищен. Хочешь вообрази "эту штуку" космическим кораблём, хочешь - бункером. Места внутри - как раз точно на двоих: если впритык, то на троих, вместе с Майей.
   - А теперь я хочу её перевернуть, - показал Тёма. - Чтоб кататься можно было.
   Что ж, логично: на то и катушка, чтоб кататься!
   - А мы сможем? - усомнился Андрей. - Она же всё-таки тяжёлая.
   - Смо-ожем! - укрепил его Тёма. Детская вера тем и сильна, что сомнений не знает.
   Ухватились за нижний край... В азарте игры даже самое тяжкое физическое усилие кажется не работой, а весёлым приключением. "С Тёмой горы свернём!" - подумал Андрей. Победа над катушкой далась быстро: управились по-богатырски.
   Вот... была бесполезная вещь - стал аттракцион! Детство - эпоха Преображения всего.
   Андрей вдруг вспомнил притчу... кажется, Амвросия Оптинского: "Нам надо быть - как катящееся колесо, которое одной точкой касается земли, а мы - как лежачее колесо: как упадём в земные заботы, так уж и не встаём".
   Вот и мир надо просто перевернуть, чтоб он стал тем, чем должен быть - колесом Божьим, а не замертво лежащим. Если б катушка была живая, ей тоже было бы больно и страшно, что мы её перевернули - для неё это был бы "конец света"... Мы же в жизни так панически боимся, что всё станет на место, то есть вернётся к Богу. Что своей маленькой "смерти", что "смерти" мира - жутко боимся.
   - Полезли! - призывно крикнул Тёма.
   И они нырнули так поспешно, с таким радостным волнением, словно катушка могла куда-то уехать-улететь без них. Надо торопиться, чтоб успеть на приключение!
   - Мы улетаем с планеты, которая через пять секунд взорвётся! - провозгласил Артём.
   В детстве уж всегда взрываются планеты, рушатся миры... и это всё - весело, без страха! Всё же на самом-то деле вечное. Кончаться может только игра... чтоб тут же началась новая. Жизнь никуда не пропадает от исчезновения планет, галактик и вселенных... потому что её носитель - ты, а ты же - бессмертен. Ты - бог-создатель своего мира, и так же логично-несомненно, что у внешнего мира, в котором живёшь весь ты, со своим внутренним, тоже есть свой Бог, свой Создатель.
   Если ребёнок так радостно вводит тебя в свой мир, то... неужели Бог менее милостив?
   Внутренность катушки слабо освещали узенькие щели меж досками. Тёма вдруг начал быстро болтать головой, глядя на них.
   - Ты чего? - спросил Андрей.
   - Всё видно, как будто досок нет! - радостно сообщил Артём.
   - Да ну! - удивился Андрей.
   - А ты сам попробуй.
   Андрей попробовал. Действительно, стоило помотать головой, как все щели сливались, поглощая своим светом доски, и... становилось видно небо, сад!..
   - Это я давно такое открыл, когда на велосипеде вдоль забора катался... ну, когда быстро едешь, забора как будто нет, и всё видно!
   - Здорово! Это ты и для меня открытие сделал! - поразился Андрей. - Хотя я сейчас припоминаю из своего детства, что тоже...
   "Когда в жизни прибавляется скорость - и вправду, видишь многие вещи насквозь... те, которые раньше казались сплошной, беспросветной преградой", - подумал он.
   Скорость они прибавили... Как белки в колесе! Тёма переместился - и колесо начало послушно переворачиваться по оси.
   - Андре-ей, дава-ай! помога-ай!
   Андрею стало ужасно смешно. Он тоже сместился, и катушка перевернула их с Тёмой вверх тормашками. Перебирая локтями, они довели поворот до 360 градусов, весело стукаясь о стенки и друг о друга. Кувыркнулись - только не сами по себе, а в "этой штуке" - так прикольней!
   "Мир перевернулся подобно гончарному кругу" - вспомнил Андрей "Речения Ипусера" (давным-давно, на первом курсе истфака, они подробно разбирали их на семинарах, наравне с "Законами Хаммурапи" - как примеры древнейших исторических источников).
   Бедный Ипусер! Это не мир перевернулся, а всего лишь в Египте произошло какое-то восстание, о котором сейчас никто ничего и не помнит... потому что это было около 4 тысяч лет назад. Вот и Сергей Нилус, про которого Илья говорил: "На книгах его я вошёл в Православие", век назад прямо-таки бредил концом мира, предощущал его в ближайшие годы - а оказалось, то грядёт не конец мира, а "всего лишь" конец прежней, привычной ему, России... Как всегда при любых неурядицах, происходит оптический обман, ошибка в масштабах... простительная для тех, кого переворачивают, но не простительная для тех, кто смотрит снаружи.
   Все эти философствования "по мотивам катушки" пришли Андрею в голову, конечно, много позже - сейчас он просто целиком отдался радости от нового приключения. Вскоре к ним присоединилась Майя. Катушка надолго стала главным аттракционом их личного маленького парка. Это, оказывается, так ужасно весело, когда тебя переворачивают! Интересно, когда тебя почти нет - когда ты, ни о чём уже не думая, отдался полностью... Великая мудрость, которой можно учиться в течение всей жизни: "умалитесь как дети". А можно - без ума! - постигнуть её прям в одну секунду... да хоть в этой вот катушке.
   Умалились! Ещё как! Как селёдки в бочке.
  
   - ...А ещё один старец сказал, что в августе этого года начнётся война с Китаем.
   (Есть на свете старцы - чтоб давать мир в душе, есть "старцы" - чтоб смущать и пугать. "По плодам их узнаете их". Что ещё предскажете от вашего бога!?)
   Андрей понял катину тайну. И свою... "Она попала в ночь, и её унесло течением мимо утра, в какую-то другую сторону. Она вошла туда, куда я лишь заглянул. Вошла и не вышла. Где та неуловимая грань, за которой невроз переходит в психоз? страх - в сумасшествие? За ночью должно наступить утро - а оно вдруг не наступает. С человеком происходит его личный Апокалипсис. Андрей вспомнил слова о. Серафима: "Мир всегда будет такой, каким мы его видим... мы полностью - боги-творцы своей картины мира ("Я сказал: вы боги" - Ин.10,34)". Если нам жутко, мир - жуткий. Нет спасения ни в чём самом-самом красивом и мирном: ни в закате, ни в рассвете, ни в реке, ни в чайках... Как там у Чехова:
   "Я смотрел на грачей, и мне было странно и страшно, что они летают".
   Лишь тот, кто душевно сильнее нас, пособен пробиться в наш мир и менять его изнутри. Он вправе отменить там и конец света, и Страшный суд. Потому что у него ключи, данные Любовью".
  
   II.
  
   Над стёклами Земли
   летели облака...
   Ю. Шевчук
  
  
   - Тётя Люда, мне снилось, что вместо заката на небе - большущая фреска, как в храме, а там - Страшный суд. Знаете, какие в закат облака бывают - огненные, красные... и как будто что-то нарисовано, только не разобрать. А тут всё очень чётко видно. Огонь-огонь... и печати, и всадники, и саранча... Всё-всё! А самое жуткое, что Солнце - это сам Сатана, и Ангелы запихивают его вниз головой, в серное озеро...
   - Ну, Катюша, это же просто сон! - постаралась успокоить её Люда, - Горе ты моё луковое! Один Страшный суд с тобой, - шутливо проворчала она. - Не надо думать - и его не будет. Всё! Мы его уже отменили. Его нет, а есть - мы. Мы всегда есть.
   - Нет, тогда вас, тётя Люда, со мной не было, - возразила Катя. - Если б вы были!.. Вас тогда не было! Это мы с мамой в том году плавали на теплоходе, и это я вот такой вот закат видела... на Рыбинском водохранилище. И я даже не знаю, сон это был или на самом деле... Просто я тогда подумала, что по всему миру разлилась вода, а под водой горит огонь. Это огонь неугасимый. Получается: смерть вторая, как в Апокалипсисе. Первая - от воды, вторая - от огня! Люди тонут и одновременно горят! И я тогда сказала маме, что это - всемирный потоп. А мама - как сейчас помню, - сказала, что это и есть потоп - только не всемирный. Его семьдесят лет назад устроил... земной бог. Мы плыли над бывшей сушей! Где-то под нами были деревни, поля, кладбища... всё, что когда-то затопили... по приказу Сталина, да, кажется?.. А зачем? не знаю!
   - Ради строительства Рыбинской ГЭС, ради электричества.
   - А ради чего вот Бог хочет при конце света убить почти всех людей? Может, тоже ради электричества - в аду электричество получать? - Катя хихикнула нездоровым смехом, сама не зная, шутит она или всерьёз говорит.
   "От "бога" Ильи только этого и можно ожидать", - подумал Андрей.
   - Отец всегда говорит про грешников: они - дрова для ада, - добавила Катя. - Может тогда, Богу просто не хватало топлива и он для этого создал людей.
   - Катюш, опять ты "шизюминки" говоришь, как сама называешь... Давай на что-нибудь отвлечёмся. Давайте лучше смотреть фотографии Андрея. Там, по-моему, тоже есть фрески? только, надеюсь, не такие страшные... - улыбнулась Люда.
   Андрей принёс диск с фотографиями из майской поездки - Люда ещё в прошлый раз попросила, чуть только он обмолвился, что был во Пскове: "Это, говорят, сказочный город?.. - Там ведь всё церкви-церкви... их очень много?.." "Да-а! иногда по нескольку на квартал!" - подтвердил Андрей. "А можно подсмотреть одним глазком, а? - весело попросила Люда с каким-то почти тёмкиным выражением. - Там ведь, по-моему, есть даже один собор, с фресками чуть ли не XII века, да, кажется?" "Да, собор Мирожского монастыря!.. Там фрески 1156 года. У меня на фотографиях и они есть". "Да? что вы говорите? здо-орово!" "Я обязательно принесу - скинете на компьютер, все вместе и посмотрим, если хотите".
   Вот они и посмотрели: и Тёма с Майей, и Катя... Ольга тоже очень заинтересовалась: "Ой, так это же родина моей святой! давно туда собираюсь - да всё не собралась..." Вообще, как-то очень к месту пришлись именно сегодня псковские фотографии. На этом же диске были ещё сотни снимков облаков, закатов и рассветов... - любимая небесная страна Андрея.
   - Это надо распеча-атать! - сказала Ольга. - Будет набор туристических открыток Царства Небесного!
   - Небо - самое красивое, что есть на земле, - сказала вдруг Майя умную фразу.
   Континенты облаков - вечно меняющийся мир: каждую минуту - новая карта... "И будет новое небо и новая земля... А времени больше не будет". Облака с фотографий будто говорили:
   "Зачем вы боитесь конца Земли? Не бойтесь, есть же Небо".
   Облака всегда похожи, но никогда не одинаковы, как жития святых. Вот одно, гигантской Луной, отражало белесый свет недавно закатившегося солнца. А может, это ком снега валялся в синеве.
   Вот закат разметался веером: феникс развернул пышный хвост. Свет умрёт и возродится - но только завтра и в противоположной части неба.
   Ангел Заката расправил крылья. Где-то там, в северо-западном углу Древней Руси, поближе к заходящему Солнцу, День спокойно кончался, как мироздание - и бестревожный вечерний Апокалипсис спешил стереть всякую разницу меж "концом" и "бесконечностью". А стоп-кадр фотографии стёр такую мелкую глупость, как время. Теперь этот закат - всегда.
   - А закат, если смотреть наоборот - это восход! - пришло вдруг Тёме под впечатлением от "перелистывания" взад-вперёд нескольких фотографий с красным шариком. Шарик совершил несколько плавных прыжков вверх-вниз.
   - Поменяем закат на восход!
   Глядя на тёмкину операцию с его фотографиями, Андрей подумал: "Разве есть конец света! Это для нас - закат, а как Бог смотрит, наоборот - восход!.."
   Пошла серия облаков отражённых - в озере-море.
   - Ну, это вообще-е! - сказала в восхищении Люда. - Знаете, как детский калейдоскоп... вот, как раньше продавались: там же всё внутри отражалось в зеркалах и получалась мозаика. А здесь - из облаков мозаика. Такие всё фигуры получаются!.. кресты, цветы, бабочки, снежинки... даже - лица какие-то.
   - Раковины двустворчатые, - добавила вдруг Катя, улыбаясь. - Ой, я так люблю раковины и море!
   - Айсберги плывут, - добавила Ольга.
   - Осколочные гранаты бабахнули! - показал вдруг Тёмка на один бело-взрывной пейзаж.
   А потом вдруг скруглилось идеально шаровое облако - белое на грозовом фоне, как жемчужина на саже.
   А вот - облако из сплошного света! Оно сходило, как благодать - золотисто-оранжевым каскадом, лавиной с невидимой горы. Оно заняло полнеба и казалось каким-то небывалым новым светилом, заменившим слишком маленькое Солнце. Свет расплылся, расширился, и Солнце стало уже ни к чему.
   - А вот - акварельный пейзаж, просто действительно - акварельный! - сказала Люда.
   Андрей взглянул и узнал псковский Кром. Отражения будто специально для того и были расплывчаты, чтоб походить на живописные мазки. Река - холст. Серые крепостные стены и белый собор меж синим небом и синей рекой... Минимум цветов, зато какие цвета! Всё светится, освещая тебя, и впечатывается в память целиком: с бликами, облаками и веками.
   Великий пейзаж в Великой реке! Словно совершилось небесное Миропомазание. Скользят по воде невесомые отражения невероятных по мощи башен... чуть колышутся миражи в удвоенном небе. И собор - столп света. Нет, не столп, а мост - целиком из света! Река - видение, а то, что над ней - видение видений: печать мира иного. Ничего равного Троицкому псковскому собору по неземному величию Андрей ещё не встречал в жизни!
   Псков - град Святой Троицы, Её Престол на земле... Вот крест святой Ольги над рекой - а в широкую небесную прорезь его смотрится с другого берега всё тот же Троицкий собор... И ещё: церкви и башни, церкви и башни...
   Каменные цветы древних храмов - и несметные россыпи одуванчиков у их подножия. Чем грубее и мощнее кладка, тем теплее и живее силуэт. Это же именно цветы - изящные в самой своей неказистости, в похожести друг на друга! Ничего более простого, кажется, и не создашь на Земле, чем эти бесчисленные, неизменно одноглавые псковские храмики, над которыми царит одно-единственное пятиглавие Собора соборов.
   - Как в сказке... Я вообще не знала, что такое бывает! - воскликнула Катя, сложив руки, как ребёнок.
   В детстве у каждого из нас есть какое-то сокровенное представление о красоте. Оно - весёлое, доброе, разноцветное... не как у взрослых. Безудержная, ребёночья фантазия.
   "Всё, что истинно и прекрасно, всегда полно всепрощения", - вспомнил Андрей Достоевского. - Эти церкви не могли возводить люди, мрачные душой... злые или представляющие себе Бога злым. Эти люди и Илья - у них, по-моему, разный бог. Эти церкви - сами по себе откровение о Боге, в Которого мы верим. Бог этих церквей - никого не запугивает и всех принимает". - думал он.
   А вот закруглились главные ворота Крома. Сводчатый переход в сплошное царство света! Тёмно-серый захаб в ослепительно-фиолетовом сиянии сирени, свесившейся со стены небесным каскадом. Сумрачный туннель, ведущий в праздничное майское утро, утро Вознесения Господня...
   - Ну-у... Настой сирени в утреннем солнце! - сказала Люда.
   Перешли к фрескам Мирожского монастыря. На стенах и сводах 850-летнего собора последовательно разворачивались священные "кадры".
   - Ой, это как фильм какой-то... плёнка такая! - пришло вдруг в голову Кате.
   - Да, действительно. Фильм про всех нас, - сказал Андрей.
   - Про кого?
   - Про всех нас! Про всего Адама. Мы, все вместе, всё человечество - один Адам. Поэтому фильм - про нас. Большой-большой фильм про всё на свете.
   - А может, он - про Бога? - спросила Катя.
   - Если про Него, значит, тоже про нас, - ответил Андрей.
   - Знаете, эти фрески, по-моему, чудотворные! - сказала вдруг Катя.
   - Да! - с уверенностью подтвердил Андрей. - Они даже, можно сказать, исцелили меня: я тогда накануне слегка заболел в дороге... и забыл, что заболел, под этими фресками. А болезнь ведь - часто такая штука: забудешь о ней - она с этого момента и кончается. Вот и слава Богу.
   А про себя подумал: "Иногда чувствуешь: смысл всех церковных фресок выражает одна фраза: Слава Богу за всё. Они же - славословие Богу: не "за что-то", а... за то, что Он есть".
   - Мне кажется, Псков - это священный город. Как Иерусалим! - сказала Катя.
   - А все города священные! - сказал Андрей. - Как человек - образ и подобие Бога, так каждый город - образ и подобие Небесного Иерусалима. Первый житель каждого города - Бог, и только остальные - люди. Первая постройка - собор... для встречи Бога и людей.
  
   Андрею и самому было отрадно смотреть! Фотографии - как машина времени. Всё так реально - всё прямо сейчас! особенно, если ты их сам делал и сам смотришь. В одну реку - можно войти дважды!
   Фотография - особый вид творчества: такого, где человек больше всего понимает, что творит - не он. Бог сделал, а ты только увидел. Это и есть настоящее Творчество: видеть, как Он творит.
   - Откуда у него это? - удивлённо пробормотала Ольга, когда Андрей отошёл.
   - Кто за чем к Богу в очередь стоял, тот то и получил, - просто объяснила Люда.
  
   - А пойдёмте опять на катушку! - сказала Майя.
   - На катушку? - переспросила Катя.
   - Да, ты тоже, Кать... пойдём с нами!.. - радостно позвал Тёма. - Увидишь, как мы катаемся... а если захочешь, можем и тебя покатать... Классно же!
   Всем концам света на сегодня пришёл конец. Катя, сначала выглянув из чёрного мира в окошки фотографий, теперь совсем уж надолго уехала из него на детской "катушке"...
   Тёмка, похоже, был волшебник! ЧТО он придумал и что сделал, он сам не понял... Человеку они помогли лучше всяких "старцев", но как это вышло - не поняли, наверное, даже сами катины чудища. Правда, злобу на Тёму они, конечно, затаили... такое ведь не прощается!
   "Он вылечил меня и почти вылечил Катю... Понятно теперь, почему тот, кто за спиной Ильи, так хотел упрятать его в интернат! Он же... "концу света" мешает!.."
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть II
  
   Веруйте не в конец света, а в
   Новолетие, и вера ваша
   не посрамится.
   о. Серафим
  
   ... Ибо не все умрём, но все изменимся.
   Ап. Павел
  
  
   1. Увидеть Углич
  
   Увидеть Париж и умереть.
   Крылатая фраза
  
   На карте искать тридесятое царство -
   а вдруг повезёт и достанутся визы!
   Земфира
  
  
   I.
   Волнение то утихало, то усиливалось, было то радостным, то тревожным... но полностью не исчезало никогда. Иногда, в унынии, Андрей пугался "задним числом": а что если б я их не встретил! Бог только улыбался над этой глупостью... и Андрей тоже вдруг начинал улыбаться. "Прости, Господи, это уж я совсем..."
   Но Бог смахивал тряпочкой глупые помыслы - а они вновь появлялись. То одни, то другие. Как "дворники" всё работают в дождь, а капли всё стучат и стучат в стекло.
   Как страх перед бессонницей мешает уснуть, так страх перед раз испытанной депрессией мешает быть счастливым. Да, именно депрессия от боязни повторения депрессии является самой распространённой ловушкой для унылых умов. Ловушка с полным самообслуживанием. Такой вечный двигатель уныния: сегодня мне плохо оттого... что было плохо когда-то "вчера".
   Пустота - от страха пустоты. Как бы не попасть опять туда. Память услужливо подсказывает, как бывает. От одной мысли перед повторением этого становится не по себе.
   "Да уж, бывает уединение без одиночества, мечта любого творческого человека - а бывает одиночество без уединения... то, что было у меня до встречи с Тёмой. Такая толпа знакомых! с которыми всегда такое знакомое, такое неизменное чувство дикой пустоты..."
   Они и сейчас ему часто звонили, звали на какие-то мероприятия...
   Всё это его искренне раздражало. Прошлая жизнь слишком настойчиво напоминала, что она никакая не прошлая, а нынешняя. Он был с этим не согласен: он всё больше ненавидел напоминания! Сотни ниточек по-прежнему связывали его с тем существованием - целая сеть, из которой не очень-то выпутаешься. Тем более, когда дело в тебе, а не в ком-то. Кто-то только напоминает, по незнанию, но никто же не виноват. Никто не виноват, что ты был таким и жизнь твоя была такая... а может, и сейчас такая - потому ты и боишься скотской правды о себе?
   "Да отстаньте вы от меня, ради Бога! Потом, потом... Пусть я сам сначала от себя отстану - от себя прежнего... Опять трудно оставаться в настоящем - так и смывает в прошлое! Всё время надо бежать, как Алисе в Зазеркалье, чтоб остаться на месте! Всё-таки надо понять, что к чему в моей жизни. Антракт нужен даже в самом хорошем спектакле... и отъезд на несколько дней нужен даже в лучший период жизни, когда, вроде, не от чего уезжать".
   Надо было немного отдохнуть от волнения... даже радостного. "Если я не поеду, Тёма будет чуть ли не каждый день звонить-звать. А я же не умею и не хочу ему отказывать... но это может уже не понравиться его родителям - если слишком часто. Передышка нужна! Все эти КК и КС (кадетские корпуса и концы света) настолько достали, что хочется на время сбежать куда-нибудь туда, где их точно нет!..
   Я теперь бегу уже не от себя, а наоборот...
   Господи, мне очень надо туда... Отодвинь эту занавеску, пропусти ненадолго к Тебе... к себе. Увидь меня, услышь меня, помоги моему неверию. Исполни мою просьбу. Еду на Суд Твой. Но пусть это будет Суд неосуждающий. Покажись мне невидимо, чтобы мне жить. Покажись через угодника Твоего, в которого я верю - который в Угличе".
   * * *
   Андрей пошёл к о. Серафиму взять благословение на поездку.
   - Ну, а во Псков-то как съездил? - поинтересовался тот, хотя Андрей про майскую командировку ещё ничего ему не говорил.
   - Ска-зка! - одним словом ответил Андрей.
   - А ты лучше не называй хорошие дни "сказкой"! - посоветовал вдруг о. Серафим с улыбкой. - Сам не замечая, ты настроил себя, что всё хорошее в твоей жизни - будто и не по-правде... Это не сказка, а правда от Бога... А в Углич?.. съезди, съезди! Мы же вообще - дети капитана Гранта. Путешествуя, всё время ищем Отца.
   - Знаете, я надеюсь... - начал было Андрей.
   - Если заранее надеяться, что путешествие поможет изменить жизнь, то оно... поможет твоей надежде. - прервал его о. Серафим. - Если мы уже к каким-то изменениям готовы, то должны в них верить... а путешествие эту веру укрепляет. Ну, Бог нам даёт какой-то билетик, по нашим долгим просьбам, а уж как мы им воспользуемся - от нас зависит. Вот и едем-едем за новым, а на самом-то деле, новое - уже в нас! "Царство Божие внутри вас", но снаружи-то - суета сует. Вот от неё и бежим. Паломничество - это такая попытка найти Царство Божие внутри путём перемещения вовне. Вот я какой философ! - засмеялся вдруг сам над собой о. Серафим.
   - Ну, а мне уже, пожалуй, скоро надо ехать в свой Углич... - задумчиво добавил он на прощание.
  
   Далеко ехать... Андрей представил перед глазами карту. Вот сидит на невидимом троне, согнувшись под тяжестью лет, Волга, коронованная Рыбинским водохранилищем. На лбу её маленькой жемчужинкой светится Углич.
   Андрей озабоченно смотрел на карту, будто пытаясь найти на ней ответ, что же будет дальше. Куда жизнь повернёт? Жизнь извилиста, как Волга... хотя чего бы ей не быть почти прямой - ну, хотя бы как Енисей, что ли. Умудрился же Бог так проложить русло! Умудрились же и мы сами понастроить столько плотин!
   Но кроме плотин есть фрески - святые лики в церквах. Древние храмовые росписи сгущаются к верховьям Волги - как к сводам собора. Внизу их почти не осталось. А чем выше... Кострома - со своим знаменитым Гурием Никитиным, Ярославль - столица русских фресок... Тутаев - маленький филиал Ярославля... Углич - город Царевича, где и фрески повествуют, конечно же, о любимом Царевиче.
   Фрески - приближение мира невидимого. "Покайтесь, ибо приблизилось Царство Божие..."
   Вот Катя ярче других ощущала это приближение. И рай, и ад были для неё рядом. До таинственного было рукой подать! Потому-то на неё так подействовали фотографии Андрея...
  
   Настал день отъезда. Перед дорогой не волнуется разве что сам поезд! Что дорога, что экзамен: и там, и там - билеты... вроде, и ездить привык, и ответы знаешь, а всё равно - как-то не в своей тарелке!
   Впрочем, за эти месяцы Андрей научился видеть и чувствовать, что вообще волнение - нечто иноприродное человеку: противоестественное именно в самой своей "естественности". Научился видеть его со стороны: "Да, это же ты, я давно тебя знаю... так что не притворяйся мной". Он вспомнил стихотворение одного своего друга - о "психологических проблемах":
   ?Я считаю вас, читаю
Всех до одного, единого.
Все про каждого из вас знаю,
Армия моя "непобедимая".

Я читаю вас, перечитываю,
Легионы моих глюков,
Скрупулезно вас пересчитываю,
И давлю со шмяком и плюхом.

Я считаю, меняю, считываю,
Без конца и без края дальнего.
Чистые, святые, недобитые,
Я вас всех до одного знаю.

? Я сжигаю вас, перетерпливаю,
Проживаю вас, отпускаю прочь.
И гигантской стальною теркою,
Продолжаю вас в порошок толочь(1).
   "Да, если б всё было так просто! У меня вот - не так".
   Андрей молился у иконы. Вдруг ему почудилось, что перед ней горит свечка. Он вздрогнул, потому что никакой свечи не ставил... "Я с ума сошёл, что ли!?" Через секунду он разглядел: закатное отражение в окне дома напротив, отразилось, в свою очередь, в стекле иконы - и показалось, что отражается свеча.
   Чтоб немножко разрядить волнение, Андрей вышел на балкон и вдруг увидел, что всё небо вместе с ним собирается в дорогу. Низко-низко тянулся огненный эшелон облаков, и огромным вокзалом нависала над ним неровная лиловая стена. "Этот поезд в огне, и нам нечего больше ждать". Облака тянутся и тянутся, как поезда с множеством вагонов. Ближе, дальше... выше, ниже... всё ползут и ползут бесконечные составы, эшелоны. Бесшумно двигаются друг за другом сцеплённые десятки вагонеток, больших цистерн... Что на них написано: "Огнеопасно"? Или - "Неопасно"? Бог знает!
   Небо живёт своей жизнью - земное небо, видимое... закрывшее собой от нас То, другое, незримое. Пересечь ли нам хоть когда-нибудь - по мосту или по туннелю? - эти бесчисленные рельсы, запруженные тёмными вагонами, чтобы выйти, наконец, с Вокзала в Город?
   Везут горючее. Сейчас опять сожгут Жанну д`Арк на этих кострах. Дым слишком тёмный, а закат слишком огненный. Неужели только через Боль - единственный вход в тот Город?..
   Другого не было, нет и не будет.
   "Я готов".
   Он опустил голову и через секунду по-детски подумал:
   "Только... если можно... не очень больно. И не очень долго..."
   Вдруг в мир его помыслов, вмиг взорвав их, влетел звонкий и спасительный, как петушиный крик в "Вие", телефонный звонок. "Ну пожалуйста, пусть это будет..." - успел ещё обратиться с отрывком молитвы Андрей, срывая трубку.
   Он никогда ещё не звонил так поздно.
   - Я сам не знаю, как так получилось: просто чё-то очень захотелось тебе позвонить! Как будто кто-то сказал: "Позвони Андрею".
   У Андрея гора с души свалилась. Теперь он точно знал, что всё будет хорошо.
   - Классно! - только и выдохнул он.
   - Ну вот... я, видимо, просто услышал, что ты очень хочешь!
   Андрей буквально увидел сейчас его знаменитую улыбку.
   - Я за тебя буду молиться, - пообещал вдруг Тёма, хотя прежде не молился, наверное, никогда, кроме как в тот раз в монастыре. - Только... я не знаю, как там вообще люди молятся?
   - Ты - знаешь, знаешь. Своими словами.
   - А, тогда всё просто! - обрадовался мальчик. - Тогда я буду говорить Богу: "Сделай, чтоб Андрею было хорошо, чтоб с ним ничо там не случилось и чтоб он вернулся скорей... к моему дню рождения".
   От этой молитвы-скороговорки оттаяло бы, наверное, и каменное сердце, если б у Бога такое было...
  
   Перед самым выходом - что-то вроде давнего ритуала: надо вложить в фотоаппарат только что заряженные батарейки. Вот экранчик засветился, выдав привычную надпись... но Андрей только сейчас впервые понял, до чего же она потрясающая: "Дата и время были обнулены".
   Так начинаются Путешествия.
  
   II.
  
   Ему снилось, что его приговорили к смертной казни за какое-то ужасное преступление - не помнил какое, помнил только, что его не совершал...
   Абсурд заключался в том, что Андрей находился у себя дома. И вроде бы, никто его вовсе не охранял, так что это был даже не домашний арест. Просто Палач обещал прийти ровно в 21.00 и привести приговор в исполнение на дому. То ли переносную гильотину доставить, то ли повесить... Но во сне странным или, тем более, смешным это нисколько не казалось. Всё было до ужаса естественным и реальным. Естественным - до каждой трещинки на потолке родной квартиры, которую Андрей видел в последний раз. И - осознание этого раза именно последним. Конец всему! Жизнь такая короткая. Ничего не успел сделать.
   А время тикало. Бежало и одновременно - кое-как ползло. То хотелось, чтоб оно до 21.00 домчалось мгновенно, то - ещё немного подождало, постояло-покурило во вселенской прихожей, дало подышать. А потом опять: "Пусть уж скорее..." "Нет. Ну дайте же ещё пожить! Почему меня должны убить в моей собственной квартире!". И эта смерть в своей квартире казалась особенно обидной, роковой и противоестественной. Всё - привычное и родное... и вдруг - нож гильотины: привычное и родное исчезает... и вообще всё исчезает. Всё было и вдруг - ничего нет. В одну секунду. (Почему-то во вселенной этого сна в помине не было ни Бога, ни Царства Небесного!) Андрей узнал, совсем не по книжкам, что испытывает в последние часы приговорённый к казни. Смерть подошла к нему так явственно и реально, что сон перестал быть сном, а стал чем-то более убедительным, чем жизнь.
   Тихо поднимался и опускался лифт в нескольких метрах от квартиры, и в каждом из этих шумов лифта мог гнездиться Палач. А мог и - ничего не подозревающий сосед. По шуму ведь не опознаешь. Он должен подняться снизу. Смерть так же пользуется лифтом, как и простые смертные. Её от них не отличишь, пока не увидишь вблизи. Пока не раскроются створки лифта. Не подойдут позвонить в дверь и...
   Но вот странно: лифт, судя по шуму, необыкновенно часто поднимался и опускался, как столбик градусника у больного со скачущей температурой. Кто-то заходил в него, выходил... но Палача всё не было. Вот уже без десяти девять. Без пяти... Палача нет. Лифт опять прибыл на этаж. Пропикало девять. "Не на-адо!" - мысленно закричал Андрей... Ну, не надо - так не надо: тогда жди ещё! Не устал так трястись!? Потрясись ещё. "Девять" - это же ничего не значит: Палач может опоздать на несколько минут и даже на полчаса - главное, он придёт в любом случае. Задержаться-то он может, но не прийти не может. Попробуй надышаться в последние минуты! Додумай то, что не успел додумать. Домечтай, о чём не успел домечтать. Потешься надеждой до конца! Тоже, наверное, хорошее времяпровождение...
   "А вдруг Палач застрял в лифте?"
   Уже 21.20. Потом 21.30. Часы в квартире у Андрея стояли обычные, но во сне они вдруг стали электронные: роковые зелёные цифры на чёрном табло. Иногда казалось, что гильотина приделана к этим часам каким-то образом - ну, через компьютер подключена, что ли. Только произошёл странный сбой и часы "зашкалило". Они стали вдруг показывать то, на что их не программировали, так как Андрею давно уж полагалось умереть... а без него часам не имело смысл сообщать время.
   И тогда исподволь стала закрадываться хоть какая-то надежда. Уже не призрак надежды, а надежда. Если Палач не придёт этим вечером, значит, не придёт никогда! Откуда-то это стало совершенно ясно. А утром Андрей уедет в Углич. И уже никто и ничто не сможет ему помешать... Опять-таки, странное, но непреложное условие: сегодня ты никуда не сможешь убежать, сегодня - просто покорно ждёшь Палача. Завтра?.. завтра - приговор уже не действителен. И недействителен Палач... и лифт, и часы, и страх - всё недействительно. Завтра - это не другой день, а другой мир. Как в песне: "Время выключить свет да дожить до утра".
   И Андрей взмолился: "Пожалуйста... Пусть невозможное свершится до конца, раз оно сделало вид, что нАчало свершаться. Пусть Палач не придёт... сегодня. А завтра мы как-то обманем саму Смерть. Завтра... Завтра... Как ещё далеко до него!
   Как в сорок первом до Берлина".
  
   Андрей проснулся в гостинице, и как только понял, что приговорили его - во сне, а на самом-то деле он в завтра, в Угличе! - опьяняющая, ошеломляющая радость жизни охватила его как никогда прежде. Почему люди не радуются, что они просто живые; как они могут ещё тосковать из-за чего-то, если они живы!
   "Палач не пришёл... так и не пришёл! Царевич, что ли, меня помиловал: ведь я же в его уделе!". Углич - единственный в России город, живущий в состоянии Монархии: у него до сих пор есть свой Царевич... пусть и на небесах, но всё равно свой. Здесь редко говорят "святой Димитрий Угличский", говорят просто: "Царевич" или "наш Царевич"! Он и на гербе города. Углич до сих пор живёт как бы во времена удельных княжеств. Если город предназначен в удел не только Земле, но и Небу, то неудивительно, что и Царевич у него Небесный... И от этой монархии Углич никогда не отказывался и не откажется.
   Даже на гостиничном талоне стоит чернильный штамп с маленьким Царевичем в нимбе... хотя гостиница светская! Андрей решил, что сохранит этот талон на всю жизнь: "пропуск", билет в другую жизнь.
   "Царевич, мой Царевич! Раз ты - мой, значит, я - твой. Веди, я теперь навсегда твой подданный".
   Говорят, России для возрождения нужен Царь, а я думаю, всем нам нужен... Царевич, для умягчения злых сердец. "Грозности" нам и так хватает - всем и каждому! Перехлёстывает за край! Самая лучшая монархия - та, которой вовсе нет на земле. Которая на небесах. В этом смысле я - монархист. Был и буду.
   Как нам спасти Россию? "Где нам купить хлебов, чтобы их накормить?" "Здесь есть у одного мальчика пять хлебов ячменных и две рыбки..." (Ин. 6, 5-9). Если Господь благословит, благодати носимой одним ребёнком, как тех пяти евангельских хлебов, хватит для "насыщения" великого множества людей.
   Вот я и приехал от мальчика земного к мальчикам небесным, чтоб они во всём и навсегда помогли. Чтоб всё хорошее, истинное - навсегда.
   И сон помог! Теперь я по-настоящему уехал: всё хорошее - со мной, а всё плохое - далеко-далеко. С Угличем у меня не связано никаких воспоминаний: здесь всё - с белого листа. Здесь я живу без "хвоста"! Его обрубил Палач. Палач убил не меня, а моё прошлое. Так, наверное, будет в Царстве Небесном со всеми, кто туда уедет.
   Ему вдруг открылось таинство покаяния именно как таинство отрубания прошлого: "Бог волен сделать бывшее небывшим".
   Он понял: здесь, в святом месте, чего ни попроси во благо - всё исполнится! но просить нечего... кроме прощения. "Всё, чего ни попросите, исполню". Как же это!? Всё, чего ни попросите в таком состоянии. "А смогу ли я тогда попросить хоть чего-нибудь?.. Вот ведь поразительно - когда Господь со мной, мне уже не о чем Его просить! Кроме... Господи, домой хочу, домой! Мой дом - там, где Ты: нет у меня другого дома. Не держи меня без Себя слишком долго. Прости за всё... не могу без Тебя.
   Мне радостно, что не пришёл Палач, но... приди когда-нибудь Сам за мной. Забери, как мама из детского сада... точнее - из детского дома.
  
   Примечания:
   (1). Григорий Андреев
  
  
   2. Колокол
  
   Я хочу предупредить моих друзей об опасности, которая давно уже их подстерегает, а они даже не подозревают о ней, как не подозревал прежде и я. Вот почему я так трудился над этим рисунком, и мне не жаль потраченного труда. Быть может, вы спросите: отчего в этой книжке нет больше таких внушительных рисунков, как этот, с баобабами? Ответ очень прост: я старался, но у меня ничего не вышло. А когда я рисовал баобабы, меня вдохновляло сознание, что это страшно важно и неотложно.
   А. де Сент-Экзюпери
   "Маленький принц".
  
   Иногда у "маленьких" событий бывают
   настолько грандиозные последствия,
   что люди, наверное, тысячу раз бы
   подумали, если б хотя бы подозревали
   о них...
   о. Серафим.
  
  
   Красная церковь на мысу - огненно-закатная, хотя солнца в небе не было, а до заката оставалось полдня, - несла свои синие купола навстречу Андрею. Лазурные, в звёздочках, они смотрелись более царственно, чем если бы были цельно золотыми. Корона из них составилась - совершенно неземная. В этот миг показалось: никогда в жизни он не встречал ничего более красивого! Вода, небо - и ослепительно-торжественная, как собор, пламенная церковь меж ними. На остром углу зелёного берега, как на носу корабля. Мерцало всё: искры золотых крестов, несчётные звёздочки на небесных куполах... играло пожаром отражение малиновых стен в воде... и Андрей вспомнил, что Царевича обычно изображают в пурпурной одежде, в красной шапочке-тафье. Насколько церковь вообще может быть похожа на живого человека, эта церковь "на крови" была похожа на Царевича! Её и возвели на месте его гибели 15 мая 1591 г.
   Как во времена Моисея ужаленные змеями в пустыне смотрели на изображение медного змия, изготовленное по Божьему велению, и исцелялись, так у Андрея в памяти ещё долгие годы стоял перед глазами этот храм - и во время разных жизненных испытаний укреплял одним своим видом... даже одной памятью своего вида. Очень уж велика была его сила!
   Ребятишки купались в заливе прямо в пламенном отражении, и даже на табличке "Купаться запрещено" висели чьи-то шорты и майка. Царевич разрешил! Лесенка от самого алтаря сходила прямо в Волгу, окунув свои нижние ступеньки под воду.
   Иван-чай по самой кромке берега торчал из камней высокими свечами. Перед святыней ведь положено гореть свечам!
   А над звёздно-голубыми главами церкви Дмитрия на Крови повисли ярко-зелёные купола Спасо-Преображенского собора, придав всему пейзажу посреди лета что-то удивительно новогоднее. Утопающий в зелени кремль, казалось, нарядили к Рождеству и... по желанию Царевича, ёлку эту уже никогда не убирали: она стала вечной.
   Андрей был очарован Угличем с первых минут и на всю жизнь. Внешне тот являл будто бы полную противоположность его любимому Пскову! Грандиозная многокилометровая, многобашенная крепость там... и одна только память о несохранившихся деревянных стенах здесь, уютная зелёная ложбинка на месте бывшего оборонительного рва. Св князь Довмонт Псковский там - по числу одержанных побед, величайший полководец всей русской средневековой истории! - и его современник св. Роман Угличский, прославившийся именно тем, что при нём Углич вообще ни с кем не воевал, как-то умудрившись остаться в стороне от всех ожесточённых княжеских усобиц. Кряжисто-монолитные, словно высеченные из цельных глыб, храмы Пскова - тоненькие, разноцветные, детские церквушки здесь, нарядно выстроившиеся вдоль всей зелёной полоски волжского берега. Керамические игрушки! Как в Угличе почти не сыскать одноглавых церквей, так во Пскове - пятиглавых (кроме Троицкого собора).
   Но любовь многогранна. Сердце, как свечной огонёк, можно оставить и там, и там... одновременно, сохранив при себе во всей полноте - огонь ведь от деления не уменьшается.
   И при всём том,Углич, по преданию, основал слуга равноапостольной княгини Ольги Ян Плескович - то есть Пскович. Совсем разные и географически далёкие города оказались "родственниками" друг другу!
   Андрей, обойдя длинный залив в устье Каменного ручья, вошёл в густой кремлёвский парк.
   Странным образом, толпы туристов нисколько не мешали его умиротворённому духу, скорее, наоборот, отгораживали живыми стенами от остального мира, безмолвно говорили душе: ты - в Угличе. Ему вдруг подумалось, что вся эта суета очень и очень напоминает пасхальную. На Пасху и Рождество в храмах ведь тоже - толпы народа, далёкого от приходской жизни: все, кто приходят в церковь именно два раза в год. Но приходят-то они - за радостью. И от одного этого бестолковая, чисто светская суета нежданно-негаданно наполняется духовным смыслом: "Постившиеся и не постившиеся, возвеселитесь днесь!.." И многолюдная, пасхальная "лавра" угличского кремля самым парадоксальным образом погружала сердце в глубочайшую внутреннюю тишину... смешанную с ликованием. Покаяние и ликование одновременно, это слияние - один из признаков величайших святых мест, "окон в небо".
   И погода была - хоть и летняя, но такая же матово-дождливая, как в Антипасху, в тот незабвенный "колокольный" день! То же серебряное небо гляделось в чуть повлажневший асфальт. И колокольня стояла почти один к одному, как их монастырская... только древнее почти на три века! И в Спасо-Преображенском соборе было так же сумрачно и глубоко, так же таинственно-звёздно от свечек...
   Его своды крестовидно смыкались, образуя из пространства как бы сноп благодати, сходящий с небес. А навстречу снопу устремлялись малые огоньки свечек. Как души людей, неожиданно вспыхнувшие от прикосновения к Богу... Агиос фотос. Небесный огонь. "Будто это я на Пасху в Иерусалиме. Но здесь свечи - это мы! Мы окружаем икону двоих, которые в Боге и друг в друге пребывают... и благодать, сходя на них, как бы "по ошибке" сходит и на нас. И "по ошибке" мы становимся зрячими. И "по ошибке" видим Любовь... Да, сегодня ведь как раз день Петра и Февронии, 8 июля..."
   Андрей приложился к их иконе на аналое.
   "Ну а теперь... от муромских князей - к угличскому Царевичу!.."
   И Андрей поспешил в церковь "на Крови". После большого собора её интерьер показался совсем крошечным... зато в ней - казалось, совершенно вживую! - присутствовал Царевич.
   Одним из самых сильных впечатлений Андрея стал звон знаменитого набатного колокола внутри храма. Экскурсоводы, завершая рассказ о гибели Царевича (каждый рассказывал, конечно, по-своему), обычно один-два раза легонько ударяли в колокол, висящий в углу, напротив иконостаса. Групп десять прошло, пока Андрей тихо стоял в этой церкви. И колокол то молчал и слушал голоса, то вдруг вновь произносил своё тревожное слово. Здесь началось Смутное время России - хотя тогда ещё никто не знал, что оно началось.
   Пожалуй, ни один другой колокол России, включая даже кремлёвского "Царя", не имеет такой легендарной истории! Всего 300-килограммовый - несравнимый с московскими, ростовскими, звенигородскими гигантами, - он, тем не менее, стал самым грозным, таинственным и роковым хранителем тайн, провозвестником судеб... Размеры - ни при чём: Царевич был мал - мал и колокол... но ох как не малы последствия его нескольких ударов! Несколько ударов и... Смутное время.
   Каждый думает о своём. "Россия - это я", - вспомнил Андрей слова Олега. Нет ничего "малого", нет ничего чужого. Всё в жизни важно и всё моё.
   Кто-то убил Царевича, кто-то бьёт своего ребёнка... последствия для "взрослой" страны и для "взрослой" жизни человека, - необратимы и несоразмерны самому минутному акту.
   Андрей вспомнил, как однажды при нём один прихожанин задал о. Серафиму шибко актуальный сейчас вопрос: благословляет ли Церковь телесные наказания детей? Вот всякие там горе-гуманисты, либералы - одно, а Церковь-то - совсем другое!
   - Ох, Господи... грех мне с вами, - вздохнул старец. - О таких вещах рассуждать вслух приходится, о которых лучше и не надо... если б вы сами понимали. Да вы и понимали бы, если б сами за собой смотрели и себя получше помнили во всех возрастах...
   Можно ведь говорить, как по книгам, а можно - как в жизни. Живём-то мы не в книге, так что лучше, чада, всегда думайте о некнижных последствиях любых своих дел!
   Что такое мальчик? Что такое вообще человек?.. падший... Человек - существо сексуальное. После грехопадения, блуд стал самой сильной, самой определяющей страстью на Земле. До поры до времени он дремлет. И беда, если мы раньше срока, да ещё в такой форме разбудим его в ребёнке. Помните, как сказано: "Если кто соблазнит одного из малых сих, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской" [Мф. 18,6]. Почему-то об этом редко вспоминают даже противники телесных наказаний - что почти всякая порка автоматически пробуждает блудную страсть. Она как... половой акт с вашим ребёнком. Да, это страшно! Но Бога не обманешь. И русский язык не обманешь! Недаром одно слово насилие обозначает и битьё, и... сами знаете что. Где ремень - там и мучительство, где мучительство - там и блуд. Бес блуда и бес истязаний - это ж близнецы-братья! Если хотите навеки поселить их в ребёнке - что ж, бейте!
   Займётся после первой же порки ранним онанизмом - да ещё с соответственными фантазиями: или его бьют, или он кого-то бьёт... и так на всю жизнь! а вы как думали!? На всю жизнь готов сугубый блудник и садомазохист... да ещё хорошо, если скрытый... если - только в фантазиях! Я хорошо знаю человека, которого отец единственный раз в жизни, в четырёхлетнем возрасте, совсем несильно и немного выпорол за какую-то шалость. Этого единственного раза, этой невозвратной минуты, хватило, чтоб сломать ему всю оставшуюся жизнь... Локоть близко, да не укусишь: вроде, и "пустяк" - а ничего уже не вернёшь, обратно не отыграешь!.. Что случилось? Да вот то самое, о чём я говорю.
   Ну и для собственной жизни бьющего какие уж могут быть хорошие последствия? Бить и не стать садистом - так же трудно, как работать на пасеке, и чтоб тебя ни разу за всю жизнь не ужалила пчела. Истина в том, что все мы - падшие. Все мы - единый Адам. Зверь всех грехов мира сидит в нас и дремлет... стоит ли будить его! Битьё придумал сатана - это же будильник для него.
   Нельзя бить не то что людей, а даже скотину! Почему, например, на Валааме, по монашескому уставу, было запрещено даже замахиваться на лошадь... вообще не было в хозяйстве кнутов! Да потому, что просвещённые Духом старцы видели, что даже мысленно нанося удар, человек как бы "причащается врагу" и может получить непоправимый вред душе. Что такое ад - это похоть и мучительство! Удар - это как выстрел "Авроры": сам по себе, может, и холостой... а разруха на семьдесят лет! Не будите, не будите в стране своей души и души ребёнка революцию блудных бесов... потом их, может, уже никогда и не свергнете!
   И ведь в глубине души - загляните-ка туда, спросите себя! - все знают, что это так: истина самоочевидна и неопровержима... а всякие ветхозаветные поучения на эту тему люди выуживают уж просто так - только для самооправдания, чтоб заглушить совесть. Тогда-то били все всех: родители детей, мужья - жён, начальники - подчинённых... такое уж было общество и по-другому ничего бы не вышло. А вы хотите из давно ушедшей эпохи вычленить что-то одно, а про остальное просто забыть, что это вообще было... Хотите "вливать вино молодое в мехи ветхие"! Если вы искренне согласны, чтоб вас любой начальник и любой старший по работе имел право бить, когда ему заблагорассудится, то тогда вы - человек хотя бы последовательно "ветхий", тогда... ну, так уж и быть, бейте детей. Только себе врать не надо! Всем и во всех случаях жизни говорю: вы только себе не врите, и тогда всё у вас будет хорошо. Если точно знаете, что что-то - мерзость... не ищите себе оправданий ни в каких текстах, даже священных! Священны-то они священны, но они - не про вас... Почему на всё злое нам всегда так нужно "письменное разрешение" от Господа? Вот хищник ест себе зверюшку - ему не надо никакого разрешения. Свинья валяется в луже - ей не надо никакого нравственного или богословского обоснования, что это хорошо и правильно. А мы, нося адские помыслы в душе, всё стремимся где-то удостовериться на стороне, что они райские. То священные тексты нам подавай, то живого "старца"... Если текст даже не священный, а просто "мудрый", вроде "Домостроя", то и он, на худой конец, подойдёт. Но ни один текст никогда не отменял совесть как голос Божий, вот Его слушайте!
   И Андрей знал, что это - истинно так! "Мы говорим и свидетельствуем о том, что знаем".
   * * *
   Ах, последствия, последствия...
   Вся жизнь наша - последствия последствий!.. Как от них избавиться? Только - простить всех, и себя простить.
  
   II.
  
   Страдания - единственное связующее звено
   между праведниками, их терпящими, и
   грешниками, их причиняющими. Не будь
   этого звена, они были бы совершенно
   разобщены, и праведники не имели бы власти
   над грешниками. Умереть мучеником - это
   особое преимущество: никто, кроме мученика,
   не сможет на Страшном Суде стать перед лицом Божьим и сказать: "По слову Твоему и примеру я их простил; Тебе нечего больше взыскать с них".
   Кто претерпел мученичество во Христе,
   обретает безусловную власть прощения над
   теми, кто причинял страдания.
   Митрополит Антоний Сурожский
  
   Ещё в соборе Андрей купил житие св. младенца Иоанна - того самого, которого как-то помянул в своих словах про Углич о. Серафим. Присев на скамейку, в двух шагах от крылечка Дмитрия на Крови, Андрей раскрыл брошюрку.
   Сначала взгляд его упал на маленькое предисловие к житию:
   "Есть удивительные люди, которых Христос ещё в раннем детстве сподобляет пройти вслед за Ним крестным путём - и вводит их в Свое Царство.
   Святой мученик Иоанн Чеполосов жил в Угличе в XVII веке. Шестилетним мальчиком он был похищен приказчиком своего отца тайным чернокнижником Рудаком. После 16 дней истязаний, так и не добившись у ребёнка, чтоб тот отрёкся от родителей и назвал его отцом, мучитель убил Ваню.
   Нетленное тело мученика было найдено пастухами через несколько дней. Рудак сознался в преступлении, но Ваня, одновременно явившись во сне отцу и матери, упросил их помиловать и отпустить убийцу. Так в малом ребёнке явилась великая сила Христовой любви
   День памяти св. мученика Иоанна - 25 июня/8 июля".
   Андрей начал читать само житие, составленное ещё в XVII веке и... оно потрясло его! Человек, более страшный, чем тот, которого он описал в своём "Верховном издевателе", похитил Ваню и требовал, чтоб тот назвал его отцом... Зачем? А такая вот "любовь" человекобеса! Любовь сатаниста-чернокнижника, которому очень нужен сын - и чтоб передать знания, научить (как змей "научил" Адама и Еву) и вообще... нужен же даже сатане предмет "любви".
   Есть на свете живое. Это живое - чудо! Оно - сама любовь. Сатана тоже прекрасно чувствует это, но ему хочется делать этому живому больно: делать больно самой любви. Именно потому что живое. Очень ёмкое слово "живодёр" - драть живое! Раз живое, значит надо, чтобы было больно. По-другому разве можно?
   Он обязательно мучает тех, кого "любит".
   Вообще сын - это тот, кто создан, чтоб его с наслаждением бить. Эту простенькую тайну знает каждый садист. Все садисты являют образ "отца", а святые - Отца. Это два полюса.
   Он с таким удовольствием мучил его, именно потому что хотел быть ему "отцом".
   "По грехам моим, я прекрасно чувствую его мотивы. Да уж... Да не постигнет меня его участь. Чем я лучше его! Рыбак рыбака видит издалека. Раб - раба. Мы оба - рабы. Я никого не замучил, но разве в этом дело! Я замучил... то хорошее, что во мне, может, когда-то и было.
   Боже мой, хочу отказаться от всего, что противоречит Твоей любви.
   Помоги мне. Молитвами св. мученика Иоанна Чеполосова, помоги мне.
   Мученики вольны прощать мучителей. От Жиля де Рэ до угличского Рудака - все они, пленники сатаны, нуждаются в прощении. Боже мой, мне самому в оправдание сказать нечего - пусть хоть что-нибудь да скажет этот мальчик!
   Христос возжелал открыться мне через Ванечку. Он показал Себя в нём. Люди - Его образ и подобие, Он может нам в нас открыться. Невозможно любить одного и не любить Другого! Роптать на Христа... это так же безумно, как если бы я роптал на Ванечку.
   Господи, спаси нас от самих себя. Не дай нам вконец стать зверьми... Спаси в нас Твой образ и подобие, опоганенное нами.
   Сатана мучает всех нас - всех без исключения... но через нас же!
   Все мы можем быть... либо мучениками, либо мучителями! Либо... и то, и другое одновременно?.. но это уж совсем!" А впрочем... От слова "Царевич" ему вдруг на мгновение вспомнилась считалочка, и подсознание, забыв, как она звучит в оригинале, само "бессмысленно" преломило её, без всякой помощи ума: "Кто ты будешь такой? Царь - царевич, король - королевич, Ваня - Рудак?.. всё будет так". В каком-то секундном озарении он вдруг понял, что в нас всё это совмещается - все грехи и вся Чистота. Всё будет так... как мы увидим: то есть кого увидим - в себе, в людях, в мире... в Боге. Всё уже есть! Осталось только извлечь. А "светильник тела есть око" - вот что оно увидит, то и будет.
   И ещё всплыли слова святителя Николая Сербского: "и в спокойном зеркале твоей души отразится Господь". Если мы успокоимся, то... Его увидим?
   Главное - любить образ Божий в себе (и в людях). Со мной хорошим мне всегда хорошо, со мной плохим мне всегда плохо. Люди, страдающие от одиночества - это те, кому плохо с собой. Рудаки. Им нужен Ванечка. И мне нужен Ванечка! Только по-разному.
   Как радостно встречать святых, которых прежде не знал! Будто бы не знал - потому что после знакомства понимаешь, что всегда знал. Когда мы очень любим какого-то святого, это значит - он любит нас. Просто он не может не любить.
   Ванечка, сам того не зная, пожертвовал собой за всех нас... а значит - за меня! Раз я его люблю, значит, за меня... За кого пожертвовали, тот и любит...
   Ванечка, я... живой?
   Оказывается, это ты меня сегодня помиловал, как Рудака... не разрешил прийти Палачу".
  
   "Так вот ЧТО должно было мне открыться в Угличе!?"
  
  
   3. Канавка
   (Глава в скобках. Кто не любит читать длинные внутренние монологи, вполне может пропустить её, без ущерба для восприятия сюжета).
  
   Тут тебе и Киев, и Иерусалим, и Афон...
   преп. Серафим Саровский
   Мы на мгновенье сыны
   неземной страны...
   И есть лишь миг, чтоб узнать
   время плыть иль время ждать,
   время жечь мосты и взлетать
   или время спать.
   А. Макаревич
  
   Угличский кремль сохранил церкви, но не стены. Там, где стоял до XVIII века деревянный тын, тянется аллейка, обсаженная берёзами и липами. Чем-то она напомнила Андрею "Канавку Царицы Небесной" в Дивеево... и он пошёл по ней, почти безотчётно молясь Царевичу и Ване: простите меня.
   В этом не было никакой мистики, никакого суеверия, просто так было удобнее. Молиться, тихо гуляя по кругу... и по-детски радоваться, что круг ещё совсем не скоро кончится (да, собственно, круг и не может кончаться). В нём есть всё: Волга, церкви, берёзы, голуби, Царевич... Царь. Самое главное - Царь! Здесь взываешь - не в пустоту. Здесь Он - в каждом листике, в каждом преломлённом лучике на волнах, в каждом твоём шаге, в каждом вдохе-выдохе...
   "Всё, что было мной - это тоже Он..."(1)
   Росли вдоль аллеи старинные плакучие липы - с ветвями, свисающими намного ниже корней, в овражек-ров. Эти густые занавесы над травянистыми склонами почему-то особенно запомнились Андрею как что-то сугубо угличское. Так запомнились в своё время несколько древних, очень толстых деревьев по краям дивеевской "Канавки".
   Вот, после первого круга, снова показались звёздно-голубые, окрещённые сверточки неба над листвой. Как перед Новым годом человек иногда мысленно подводит итоги уходящего, так Андрей перед "новогодними" куполами церкви Царевича подсознательно, непроизвольно подводил какие-то предварительные итоги... прошедшей части жизни. Здесь было видно всё- ярче, чем обычно!
   В древних местах, где что-то очень значительное произошло, вообще просыпаются особые отношения с прошлым: оно превращается в настоящее. Видна воочию история Отечества и... личная история - вот этого тела и завёрнутой в него души.
   Один насмерть замученный сатаной человек, как живой, встал перед глазами! Талантливый поэт и журналист, страдавший общей бедой большинства советских интеллигентов - получивший через неё первый инсульт и ставший инвалидом. Вспомнилось, как он мучительно, страшно умирал в течение полутора лет от целой серии повторных микроинсультов... уже не сознавая себя и видя в окружающем мире что-то вроде ада, в котором его не то что будут истязать, а уже истязают... В супе железо плавает, а "железо с железом не едят". Вода существует для того, чтоб сварить его, сковородка стоит на плите - чтоб лизать её, ноги даны ему потому, что они... сломаются, когда он пойдёт открывать дверь.
   "Царство ему Небесное! Надеюсь, Господь, сподобивший его креститься за полгода до смерти, как-то исхитил его из... мира, который он видел..."
   "Может быть, это я "искупаю грехи" моего отца? Само его существование на Земле должно же обрести хоть какой-то смысл. "Что Ти принесём, Господи?" Он принёс - меня. Я могу стать этим смыслом - его "оправданием" перед Богом... если, конечно, выдержу такой двойной крест. Помоги нам, св. царевич Димитрий Угличский - сын того, кого, кроме тебя, по-настоящему едва ли кто любил (современные его почитатели, увы, сочинили себе, якобы они любят. Они "любят" его по идейно-политическим соображениям, а по-настоящему любить можно только бескорыстно). И ты, Ванечка, принявший мученичество за отца... Заступись за нас.
   Пока что, увы, я лишь "дополняю меру грехов"... - и за это тоже прости нас, Господи.
   И в этой жизни празднично-нарядной
   уже не слышим мы, как из веков
   взывает предок наш и тот, о ком
   он лишь мечтал во грезах безоглядных(3).
   Я и есть "тот, о ком он лишь мечтал"! Страшно-то как от такой ответственности!
   Вот, например, Катя, с её муками и чудовищами... вот отец, который ей всё это обеспечил. "Какой из вас отец, когда сын попросит у него рыбы, подаст змею или когда попросит яйцо, подаст скорпиона..." (Лк. 11, 11-12) А ведь именно это он и умудрился сделать своей "верой".
   Но, может, и он, Илья, спасётся!?
   Андрей вдруг почувствовал любовь и к этому безумному человеку. "Он призывает ад на головы всех нас, но Ты ему-то самому не воздай по словам его. Ты-то, слава Богу - не его "бог", и поэтому... спаси его! Хотя б за то, что у него есть дети... как я - у моего теперь уже покойного папы! Он породил их, не ведая, кого породил, но ведь породил! И теперь они - может быть, единственное его оправдание перед Богом! Не больше, но и не меньше.
   Господь Сам так распорядился в великой своей милости к нему... и ко мне, худшему, чем он. Это - его след на Земле. Как я - след моего папы. Может, Илья хотел оставить совсем другое наследство, но слава Богу, Бог мудрее его.
   Все спасутся! все! лучше так и думать, что все!
   Дети - за родителей, родители - за детей, мучители - за мучеников, мученики - за прощение мучителей. Не сделавшие ничего хорошего - за то, что Бог Сам за них устроил всё хорошее... которого они и не ждали.
   Немилостивые... пусть тоже помилованы будут! чтоб хоть на том свете узнали, что такое Милость.
   Что же это такое, Господи, миловать: ведь миловать можешь только Ты? Что же Ты нам такое делегировал, Господи, немощным? Вот ведь чУдная и чуднАя "однобокость"! Судить мы не вправе, а миловать - вправе! Вот дивно: все мы - Комиссия по помилованию друг друга. Нет ничего проще, чем миловать: это самый лёгкий путь к спасению. "И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим".
   Всеобщее спасение - предмет не веры, а надежды. Это не может быть предметом нашей веры, ибо догматические установления это исключают, но это - единственный предмет нашей "невозможной" надежды. "Если двое или трое согласятся просить Меня о чём-то, исполню..." А ведь Его просят о всеобщем спасении не "двое или трое", а сама наша Литургия: "И о всех и за вся!.."
   И в языке... даже слова "молить" и "миловать" - созвучны.
   Чтоб простить себя, надо простить всех; чтоб простить всех, надо простить себя... всё своё прошлое. Принять его как данность - то, с чем я не могу ни смириться, ни победить.
   Принять, как принимают болезнь, когда нет никакой земной надежды на выздоровление... но есть Бог, для которого невозможное возможно.
   Грех, не побеждённый нами за многие и многие годы, не должен приводить нас в отчаяние.
   Вся гадость, вся мерзость тащится за нами из прошлого... "мертвецы" из далёкого детства, как у Кати, топают и топают за спиной бессменным конвоем!.. У каждого свои "скелеты в шкафу", а Живой-то - только Один, только Бог.
   Кайтесь, будучи "невиновными" - тогда Он и впрямь сделает вас невиновными.
   Есть полная противоположность покаянию: "внутренняя инквизиция" - страшная штука! Она время от времени предъявляет нам одни и те же обвинения, грозя сжечь на внутреннем костре помыслов, именем Святой Совести.
   Только потом начинаешь понимать, что как раз к совести-то она имеет весьма опосредованное отношение, если вообще имеет. Обвинения "святейшей инквизиции" сводятся к тому, что ты нарушаешь канонический образ жизни. Есть правильная вера - значит, должна быть и "правильная" надежда, и "правильная" любовь.
   К сфабрикованным обвинениям обычно добавляется несколько подлинных (напоминание о настоящих грехах) - так, для идеальной маскировки под "голос совести".
   Религия как-все-изма - суровая религия. Только если жизнь твоя (особенно в личном, семейном плане) соответствует общепринятым стандартам, ты вправе рассчитывать на рай земной, иначе именуемый нормальностью.
   Голос "святейшей инквизиции" здесь, перед беззвучными голосами Вани и Царевича, вдруг умолк. "Ну, ты же всё о себе знаешь! Тебе ли ещё после этого надеяться на прощение Божие!?" - говорила она обычно.
   "В том-то и дело, что я "всё" о себе знаю... потому и верую, что я не такой, каким себя знаю!" Лукавый сначала вложил в нас своё, потом оклеветал нас перед нами же... а какие мы без лукавого, сами мы никогда не увидим - то видят лишь любящие. Нужен Тёма, чтобы нас увидеть!
   У "князя" давний принцип: "разделяй и властвуй". Он умудрился разделить каждого из нас даже с самим собой: только так мы - его рабы.
   Но... есть - скорлупа, а есть - Божие.
   Наша ли вина, что кто-то до сих пор не разбил скорлупу и не нашёл нас настоящих? Впрочем, конечно, наша...
   "Я за всё давно в ответе..."(2)
   Поэтому - Господи, помилуй нас".
  
  
   * * *
   - Сколь велико милосердие Божие! Молился я ночью и спрашивал Господа: прощены ли беззакония мои?... Он отрока ко мне послал! Слышишь ли ты... Это ведь Господь, знак Его. Не пропавшие мы с тобою, коли детская душа к нам потянулась! Что же ты молчишь?
   - Я плачу!
   - Не плачь! Сходил бы лучше в лавочку и
   принёс бы отроку гостинцев... За все тридцать
   лет шатания нашего первый гость у нас! Да
   ка-а-кой ещё! Ненарадованный!
   В. А. Никифоров-Волгин
   "Московский миллионщик"
  
   Когда настал день перед отъездом, Андрей с лёгкой грустью думал: "Я, конечно, могу приехать сюда ещё, но уже никогда в жизни не увижу это первый раз!"
   "Но ведь Времени - нет..." - ответил кто-то из его памяти его же собственными любимыми словами.
   Царевич? Ваня?.. Ты думаешь, это история? Это не история... Никакой истории нет вообще, это прекрасно знаешь ты - историк по образованию! Просто есть та часть настоящего, которую мы, по нашему какому-то странному, не-Божьему восприятию "времени", обозвали прошлым. Просто Царевич или Ваня живут не в том Доме, где пока живёт Тёма - и добираться к ним надо по-другому.
   Круг общения всегда расширяется с жизнью. Чем больше мы любим разных людей (в том Доме и в этом), тем больше на свете любви. Разные адреса когда-нибудь сольются в Один Общий Адрес...
   А пока нам приходится путешествовать. Только пока. "Мы - дети капитана Гранта. Путешествуя, мы ищем Отца" - вспомнил Андрей.
   Сейчас у него было удивительное чувство "защищённого тыла". Из всех прежних, даже самых замечательных поездок он возвращался... в пустоту. И знал каждый день путешествия, что вернётся - в пустоту. А сейчас знал, кто его ждёт. Дожидается, считает дни, скучает.
   Хороша церковь Димитрия на Крови - но хорош и тот совсем не похожий на неё дом, с запущенным садом, катушкой, песочницей... и там тоже живёт Бог, а под Богом живёт мальчик. "Ваня и Царевич теперь всегда со мной: вся земля с ними стала Угличем... От них я никуда и не уезжаю - только возвращаюсь домой, где теперь и их дом".
   Бог всё исполнил!
   "Ты теперь не один. Открыл нового человека на Земле - и открыл нового человека на Небе... Что тебе ещё надо? Любишь детей - вот тебе дети. Одни ждут здесь, другие - там. Что ещё может быть лучше!? - только самому быть ребёнком. Но как ни странно, даже и это от тебя зависит..."
  
   Примечания:
   (1). Ю. Шевчук "Пасха"
   (2). там же
   (3). Виль Мустафин
  
   4. Отец
  
   Когда кому-то сочувствуешь, вас ещё двое.
   Но бывает та высота отношений, когда
   благодарность и жалость теряют смысл.
   И, поднявшись до неё, дышишь легко и
   радостно, как узник, вышедший на волю.
   А. де Сент-Экзюпери
   "Планета людей".
  
   "Никто не умеет так любить, как дети"! - думал Андрей, подъезжая на следующее утро к тёмкиному дому. Вчера один собеседник в угличском автобусе сказал, что дружба познаётся в беде... и в дружбе люди всегда что-то дают друг другу...
   "Мы даже не замечаем высокопарного абсурда наших "прописных истин", - подумал Андрей. - Сказать: "Дружба познаётся в беде" - это то же, что сказать: "Качество машины познаётся в катастрофе"! Оно, конечно, отчасти-то познаётся... только стоит ли "познавать", да ещё и такой ценой! Дружба, как и Жизнь - совсем не то, что надо познавать: она просто есть и всё. Надо жить, а не "познавать" жизнь... долой змея-искусителя с древом познания!.. Беды нет - и даст Бог, не будет много лет, а то и вовсе никогда!.. а дружба есть всегда, и не надо её испытывать, взвешивать.
   А что мы с Тёмой дали друг другу? да именно что - друг друга!"
   - Здравствуйте! А где Тёма?
   - Тёма у нас в больнице! - огорошила его новостью Люда.
   - А что случилось!?
   - Подозрение на аппендицит. Живот разболелся - вызвали скорую... Четыре дня уже в больнице, - вздохнула Люда.
   - И что... операцию? сделали?..
   - Не-ет, в том-то и дело, что его не оперируют! Столько времени вот... не могут диагноз ни подтвердить, ни опровергнуть: "наблюдаем, - говорят, - надо подождать!" Вчера только ездила - ничего пока не ясно. "Если боли будут сильнее - прооперируем, если само пройдёт - выпишем".
   Андрей растерянно огляделся, будто видя всё окружающее новым взглядом... или это само окружающее и вправду изменилось?
   Застыл в ожидании солнечный сад, воздух съёжился от тишины. Без Тёмы Дом стал - как храм, обращённый в музей. Как мир в представлении атеиста. Ведь, по-настоящему, и дом, и храм, и мир - не что, а кто.
   - Скучно, наверное, без Тёмы? - спросил Андрей Майю. - С кем поиграть? подраться?
   - Без Тёмы - не жизнь! - вздохнула Майя, как взрослая.
   Солидарность тоски по одному человеку тоже объединяет. Андрей улыбнулся, и ему стало не так одиноко. И люди, и стены здесь вместе с ним ждали Тёму. "Опустела без тебя Земля, как ей несколько часов прожить!.." "Ну, к счастью, пока что не Земля, а только этот дом", - одёрнул себя Андрей.
   "А боюсь ли я за него в том смысле, что он... ну, совсем... как Царевич и Ваня?.. как Артемий Веркольский?" - впервые вдруг пришло ему в душу. Это он спросил сам себя со смелостью отчаяния! Странно, но вопреки земной логике, этот помысел выглядел вовсе не таким пугающим, как КК или какая-то иная форма разлуки.
   Он вдруг вспомнил потрясший его момент у митрополита Антония Сурожского: "Однажды в юности я вернулся из летнего лагеря. Мой отец встретил меня и выразил беспокойство по поводу того, как прошел лагерь. "Я боялся, - сказал он, - что с тобой что-то случилось". Я с легкостью юности спросил: "Ты боялся, что я сломал ногу или свернул шею?" И он ответил очень серьезно, с присущей ему трезвою любовью: "Нет, это не имело бы значения. Я боялся, что ты потерял цельность души". И затем добавил: "Помни: жив ты или умер - не так важно. Одно действительно важно, должно быть важно и для тебя и для других: ради чего ты живешь и за что ты готов умереть".
   Много лет спустя, когда отец м. Антония умирал, они беседовали. "А затем настала пора мне уйти. Я попрощался со всеми, кто был в комнате, кроме отца, потому что чувствовал, что, встретившись так, как мы встретились, мы больше не можем разлучиться".
   "Дай Бог, чтоб и у нас так!" - подумал Андрей.
   Был ещё один, самый главный человек, который точно не мог разлучиться с Тёмой. В глазах мамы отражался и жил Тёма. В её словах, в интонациях её голоса был Тёма. Он присутствовал здесь и сейчас с Андреем и Людой - третьим в их разговоре. Андрей на мгновение посмотрел на Люду почти с изумлением. Где-то мелькнуло в нём впервые - не знание, а явственное вИдение, что мама и мальчик - это какое-то таинственное нерасторжимое тождество и... Люда стала сейчас, если угодно, "заместителем Тёмы"... пусть и на какие-то секунды.
   - Ну, а вы как съездили? - с интересом спросила она, может быть, сознательно переводя разговор на менее болезненную, не "тёмину" тему.
   - Очень!.. вообще замечательно!
   - А почему вы больше всего хотели именно в Углич?
   Он смутился, потому что всего - того самого! - конечно не скажешь.
   - Углич?.. ну, там когда-то садист убил мальчика... Да нет, это было давно-о, в семнадцатом веке. Этого мальчика причислили к лику святых, и я... ездил попросить его об одном очень важном для меня...
   - А как его зовут? - участливо спросила Люда, не употребив прошедшее время "звали" - и деликатно не став допытываться, о чём "важном".
   - Ваня. Ваня Чеполосов. Ему было всего шесть лет.
   - Да, конечно... такой может исполнить всё! - серьёзно сказала вдруг Люда.
   Вроде бы, ничего особенного, но Андрей подивился этой уверенности.
   - Вы тоже так думаете? - переспросил он.
   - Ну, конечно! Если он был ребёнок и его убили... разве может быть что-то такое, чего он не может!
   Люда сказала так просто, как о чём-то само собой разумеющемся.
   - Мне кажется, если б он нас там встретил, - неожиданно для себя признался Андрей, не конкретизируя слово "там", - нам всем совсем-совсем нечего было бы бояться... Вообще не страшно, если там есть кому встретить. Ведь... ему-то самому перед смертью было так страшно!.. что теперь у него, наверное, есть силы вообще каждого избавить от страха. Жаль, его так мало знают! А мне хотелось бы, чтоб о нём узнали все! Я, конечно, понимаю, что это невозможно... но ради такой цели и жизнь не жалко прожить.
   - Ради того, чтоб люди узнали?..
   - Да хотя б ради того, чтоб самому узнать.
   - Ну помоги вам Бог, Андрюша... Помолитесь ему о выздоровлении и нашего Тёмы.
   - Коне-ечно! - воскликнул Андрей. - Об этом-то в первую очередь. А можно... его навестить?
   - Конечно! Я думаю, он будет очень рад! Я-то как раз сегодня не смогу к нему. А вы съездите... сегодня или завтра. Заодно узнаете, как там...
   "Сегодня! - воскликнул мысленно Андрей. - До завтра тянуть не буду. Тем более, день рождения..."
   - Только уж позвоните мне, пожалуйста, сразу, как только побываете! - попросила Люда. - Как там с ним?
   * * *
   Приёмные часы были после обеда, и Андрей, не мешкая, поехал в больницу, на окраину города. Он словно бы вёз с собой Царевича и Ваню: ехал с ними, невидимо и неосязаемо держа их за руки - и просил за Тёму. Уж кто-кто, а они точно помогут, с ними же никогда не может быть плохо!
   Троллейбус наконец подъехал к больничному городку. На самом горизонте что-то неразборчиво писала розовыми чернилами вспышек дальняя гроза. Судьба почти беззвучно чертила и тут же стирала какие-то иероглифы, не оставляя ни секунды, чтоб их рассмотреть.
   Андрей подумал, что гроза - даже очень далёкая, - всегда разрубает суету и освобождает нас от чего-то... И представилось ему, что молния - это какой-то особый очищенный воздух, очищенный свет.
   Вспомнился опять Артемий Веркольский... его молния!
   Впрочем, может быть, эта-то дальняя гроза пройдёт стороной?
   Лечебные заведения Андрей сильно не любил, как и бюрократические... но тут уж ничего не поделаешь. Он позвонил из вестибюля в хирургическое отделение огромной больницы и попросил свидания с Артёмом -евым. Ждать пришлось очень долго - Артём -ев почему-то всё не спускался. Андрей собирался уж перезвонить, когда Тёмка наконец показался... с вещами.
   - Вот сюрприз! - кинулся он к Андрею. - А мне сказали: "Папа за тобой пришёл". И меня - выписали.
   Вместе с Тёмой спустилась дежурная сестра с документами на выписку. "Тут всё написано о состоянии здоровья... тут - заключение лечащего врача: диагноз аппендицит не подтвердился... тут - результаты рентгеновского обследования, анализов..."
   - Так что же с ним всё-таки было? - спросил изумлённый Андрей.
   - Возможно, гастрит... Или что-то с кишечником. Вашему ребёнку надо пройти гастроэнтерологическое обследование - но это уж, как говорится, в плановом режиме, это вы - сами... а к нам его доставила "скорая" с предварительным диагнозом: "подозрение на аппендицит" - диагноз, к счастью, не подтвердился, и мы его - выписываем.
   Андрей машинально расписался в какой-то бумажке. Никому и в голову не пришло не только посмотреть его документы, но даже хотя бы просто спросить, кто он - как-то само собой подразумевалось, что отец, кто же ещё!
   Всё оказалось гораздо проще, чем он думал. Настолько просто, что... система сама вручала ему Тёму. Спешила избавиться. С бюрократией всегда так: либо уж всё до предела сложно, либо неправдоподобно легко... второе - это когда ей самой совершенно невыгодны проволочки. Быстрей, быстрей! катитесь уж давайте! Раз пришёл - значит, отец, раз отец - пускай скорей увозит выписанного пациента. Тем более, мальчишка шаловливый и озорной... а значит, слишком здоровый.
   "Всё хорошее как-то делается за меня! - подумал огорошенный Андрей. - На самом деле, мало что мы делаем полностью сами! Всё настоящее всегда делает Бог. А наша свобода воли - в возможности плыть вместе с Ним. И тогда утонуть Он не даст. Сердце само нас ведёт в нужное место в нужное время... чтобы быть рядом с Ним и быть тоже немножечко отцом".
   Много лет уже Андрей втайне молился: "То, о чём я больше всего мечтаю, да подаст Господь хоть как-нибудь!.."
  
   "Бывает же... великая милость от Отца. Такая великая, что... если б только люди знали!.. Ах, Иоаким и Анна, Захария и Елисавета... вы так долго ждали! Спасения, прощения своего ждали.
   Преизбыток любви Божией: жизнь новая... вот что такое отцовство! Ничего нет - и вдруг уже есть. От нас, плоть от плоти нашей!
   Все мы - Феодоры: "дары Божии" своим родителям. Все - дети своих родителей, и дай нам, Боже, быть родителями своих детей. А если не так... то дай хоть на всех смотреть как на своих детей, и всех любить в эту меру! По-другому и жить-то неинтересно. В детях наше спасение! Спасение - это когда или уж есть дети, или... все дети, как у монахов.
   Отцовство - это ведь что-то куда более таинственное, чем только родительство по плоти. Например, "дети Авраамовы", - говорят про всех верующих. Авраам возлюбил Бога - а значит, и всех живущих: и ныне, и присно... кто были, и кто есть, и кто ещё будут. Каждый, кто, как он, тянется к Богу - его дитя. И все возвращаются к нему, "на лоно Авраамово" (на фресках обычно так и изображается: светлые-светлые души сидят у него на коленях, как малые ребята).
   "Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму" - значит, Бог волен и над прошлым. По-земному мы - не дети Авраама, он никогда не производил на свет ни нас, ни наших предков... но стоит только Богу сказать, и мы - его... как бы и всегда, изначально были.
   Тайна отцовства - это тайна любви, способной вместить в себя всех, как своих детей (или... хотя бы одного). Человек как образ и подобие Божие не может не быть отцом хоть кого-нибудь. Счастье испытать такое чувство - это счастье обрести самого себя настоящего.
   А без отцовства и материнства человек - не Человек... ибо ещё не до конца - "подобие Божие".
   Ему вдруг опять почему-то вспомнился Рудак. Этот одинокий-одинокий, самозваный "отец", мучивший-мучивший ребёнка, но так и не оторвавший его от любви к отцу настоящему... Это же - вселенский образ искусителя: вот возьми отрекись и от отца, и от Отца и останешься жить. Ну, разумеется, как бы жить: "...и будете как боги".
   Выбор всего человечества.
   Ребёнок - не "всё человечество". Он просто ребёнок! Он любит папу. Настоящего. Он не умеет не любить. Он не умеет отрекаться от того, кого любит... Если уж что-то там и говорить о "правах ребёнка", как это модно сейчас, то главное право детей - быть детьми своих родителей. Что Бог дал, то человек да не отнимает.
   Отцовство - это либо мера абсолютной любви, либо... вид абсолютной власти. Рудак понял его именно во втором смысле, потому что носил в себе образ другого "отца". "Отца лжи" мы когда-то бесконечно давно приняли за отца. Мы теперь живём в его "семье", мы воспитаны им, он нас выучил, он нас балует, мы не знаем другого дома, кроме его дома...
   Мы живём, не зная Отца.
   Ванечка, ну ты-то покажи нам Отца! Ну покажи, ну пожалуйста... Ты же - Его. Ты же - весь Его. Ты уже показал? Я... кажется, вижу! Спасибо. Ты в Нём, и Он в тебе.
   * * *
   - Как ты съездил? - спросил Тёма.
   - Хорошо... - начал Андрей.
   - Как-то непривычно... - прервал его Тёма, - первое время забудешься: щас, думаешь, позвоню Андрею, будем опять играть, беситься!.. а потом вспо-омнишь, что ты уе-ехал - что тебя нет в городе и приехать некому... Думаешь: как это так? - я есть, а Андрея... нет?
   Андрей вспомнил:
   "Вот и сегодня Ежик сказал Медвежонку:
   - Как все-таки хорошо, что мы друг у друга есть!
   Медвежонок кивнул.
   - Ты только представь себе: меня нет, ты сидишь один и поговорить не с кем.
   - А ты где?
   - А меня нет.
   - Так не бывает, - сказал Медвежонок.
   - Я тоже так думаю, - сказал Ежик. - Но вдруг вот - меня совсем нет. Ты один.
   Ну что ты будешь делать?
   - Пойду к тебе.
   - Куда?
   - Как - куда? Домой. Приду и скажу: "Ну что ж ты не пришел, Ежик?" А ты скажешь...
   - Вот глупый! Что же я скажу, если меня нет?
   - Если нет дома, значит, ты пошел ко мне. Прибегу домой. А-а, ты здесь! И начну...
   - Что?
   - Ругать!
   - За что?
   - Как за что? За то, что не сделал, как договорились.
   - А как договорились?
   - Откуда я знаю? Но ты должен быть или у меня, или у себя дома.
   - Но меня же совсем нет. Понимаешь?
   - Так вот же ты сидишь!
   - Это я сейчас сижу, а если меня не будет совсем, где я буду?
   - Или у меня, или у себя.
   - Это, если я есть.
   - Ну, да, - сказал Медвежонок.
   - А если меня совсем нет?
   - Тогда ты сидишь на реке и смотришь на месяц.
   - И на реке нет.
   - Тогда ты пошел куда-нибудь и еще не вернулся. Я побегу, обшарю весь лес и тебя найду!
   - Ты все уже обшарил, - сказал Ежик. - И не нашел.
   - Побегу в соседний лес!
   - И там нет.
   - Переверну все вверх дном, и ты отыщешься!
   - Нет меня. Нигде нет.
   - Тогда, тогда... Тогда я выбегу в поле, - сказал Медвежонок.- И закричу: "Е-е-е-жи-и-и-к!", и ты услышишь и закричишь: "Медвежоно-о-о-к!.." Вот.
   - Нет, - сказал Ежик. - Меня ни капельки нет. Понимаешь?
   - Что ты ко мне пристал? - рассердился Медвежонок. - Если тебя нет, то и меня нет. Понял?"(1)
   - Ну, а как ты в больнице? - спросил, в свою очередь, Андрей.
   - Классно... друзья в палате хорошие были: я с ними всю дорогу прикалывался!
   - Да? Так у тебя же, вроде бы, живот болел? - удивился Андрей.
   - А причём здесь живот? - не понял связи Тёма.
   - Действительно... ни при чём! - согласился Андрей, пристально с улыбкой посмотрев на него.
   "Ты самый классный человек из всех, кого я знаю!" - подумал он.
   Перед выходом из больницы Тёма показал:
   - Смотри, тут написано: "Соблюдайте чистоту. Надевайте бахилы". А я, когда меня только привезли на "скорой", тоже заметил, но почему-то прочитал по ошибке "Соблюдайте тишину". Ну, невнимательно прочитал. И думаю: какая тут связь: тишина и - бахилы!? И придумал!.. надпись надо читать: "Соблюдайте тишину. На язык надевайте бахилы!"
   Да уж, человек, которого во время острых болей в животе могло заботить такое - непобедим!
   - А ещё подумал: ведь бахилы - это бациллы, а бациллы - это бахилы...
   Они сидели в троллейбусе, увозящем их всё дальше и дальше от больницы. Тёма весело болтал обо всём на свете, спрашивал Андрея про Углич - и тут же забывал, чтО спросил... забывал мудрёное название города, куда Андрей ездил: это же не главное - а главное, что он туда ездил и вернулся. Вот это главное!
   Солнце весело светило прямо в глаза, Андрей прижмурился и увидел роскошный павлиний хвост разноцветных лучей, преломившихся в его ресницах. Он вдруг вспомнил сравнение кого-то из старцев: Бог - солнце, а мы - расходящиеся лучи. Чем ближе мы к Нему, тем ближе друг к другу. Но... стало быть, настолько же верна обратная зависимость: чем ближе друг к другу (то есть по-настоящему, не страстно, не сентиментально!), тем ближе к Нему...
   Вдруг "павлиний хвост" в ресницах стал заметно тускнеть, и Андрей, распахнув глаза, увидел огромнейшую тучу уже не на горизонте, а - в полнеба!
   "Да, лучше уж тучам сгущаться в прямом смысле, чем в переносном!" - подумал он.
   Они въезжали под необъятный фиолетовый колокол, издававший какие-то надтреснутые звуки. Прямоугольными лунами контрастно замерцали на его космическом фоне дома. Поднялась выше них густо-жёлтая светящаяся пыль, загуляла-замаячила пьяными стометровыми призраками. Деревья вдруг дружно, разом взялись за гимнастику, резво выполняя наклоны, отжимания, вращение головой, всё ускоряя и ускоряя ритм и наконец ввели себя в полный коллективный транс, обезбашенно дирижируя пылью.
   Анархистский праздник летней грозы начинался - видимо, в честь тёмкиного дня рождения и его выписки из больницы.
   - Ого! А как мы, интересно, доедем? - придвинулся к окну Тёма, с любопытством разглядывая всё, что творилось снаружи.
   Ливень оборванных листьев начался раньше, чем ливень водяной. Пассажиры "задраивали люки", но немало листьев всё же успело залететь в салон.
   - Помнишь, ты рассказывал, как на Троицу всё берёзами украшают? - вспомнил Тёма, подбирая листья со своих колен, с андреевой рубашки. - Мы с тобой - троицкие берёзы!.. О, у тебя один лист прямо в голове застрял!
   - Хорошо, что лист, а не пуля, - сказал Андрей.
   Туча, как Медуза-Горгона, вспыхнула вдруг изнутри всеми своими бесчисленными переплетёнными змеями. Ядовитый всполох затопил улицу до горизонта, на долю секунду окаменив пейзаж, осветив до белого мрамора лица. Испуганно-ослепительный восторг взорвался в тёмкиных глазах.
   - Бог, как мы с тобой, тоже любит "Корсары" взрывать! - прокричал он на ухо Андрею. - Только у него уж не "Корсар-1", а "Корсар - миллион миллиардов".
   Дальше началось что-то невообразимое. Ночь посреди дня и море посреди суши! Дневной свет разом отхлынул куда-то, как кровь из головных сосудов при обмороке. Калейдоскопом ослепительных галлюцинаций заплясали молнии: мгновенно исчезающие гигантские конструкции в стиле хай-тек. Они воздвигались и пропадали без малейших пауз - просто меняли местоположение и очертания. Небо трещало от этой сумасшедшей одновременной стройки и разрушения. Ураган вдруг превратился в поток: направление и скорость были - те же, только воздух, казалось, полностью заместился водой.
   - Как в аквапарке: там же есть, где снизу сквозь стекло смотришь в бассейн!.. - опять прокричал на ухо Тёма, и Андрей кивнул.
   Они проезжали как раз мимо района, где жил Андрей. Пересадку на автобус можно было сделать здесь, можно - дальше. "Да какая уж пересадка под таким ливнем! За секунду вымокнешь, как под водопадом! Лучше уж пока ехать - может, тем временем гроза пройдёт или хоть ослабнет", - прикинул Андрей.
   Троллейбус, казалось, плыл по бурлящему каналу улицы. Венеция, однако! Впрочем, окна так поливало душем, что всё трудней было что-то разглядеть. Иногда будто стреляла водяная пушка - так ударяло в стёкла очередным порывом ветра. Грандиозное электрическое шоу не прерывалось ни на секунду, и Андрею вдруг впервые подумалось, что, может, в троллейбусе - не очень безопасно? Электротранспорт всё-таки!
   Вдруг бабахнуло особенно оглушительно и близко - будто в метре над головой!.. и разом зажглись, как очумелые, все светофоры: красным, жёлтым и зелёным одновременно. "Стойте-ждите-идите! поздравляем с концом света!"
   "Нет мира - нет и правил", - подумал Андрей.
   - Су-упер! Как гирлянды!.. Новый го-од! - восхищённо дёрнул его Тёма.
   - ...Троллейбус дальше не поедет - обрыв на линии! - объявил водитель.
   Двери распахнулись в бушующую пучину, обозначив миллиметровую границу между сухим салоном и сходящим с ума, утопающим миром... тьмой внешней. Тёма вопросительно посмотрел на Андрея. Его только что выписали из больницы, а теперь их обоих выписывали - из троллейбуса в грозу. Где-то впереди виднелся поперёк дорожной реки лохматый мост упавшего дерева.
   - Пойдём ко мне, переждём! - крикнул Андрей. - Тут до меня всего пара кварталов осталась! Хотя бы обсушимся!
   Они побежали.
   В безвременно наступившей ночи кланялись земле деревья и рвались провода. Ослепительно белели - в сплошном снегу пены и пузырей, - уличные потоки. Дико скакали куда-то, галопом и кувырками, оседланные невидимыми бесами пластиковые стулья из ближайшего летнего кафе. Что-то неуловимо напомнило Андрею его любимые ярославские фрески. Четыре всадника Апокалипсиса!? Только здесь уж - не четыре, а много!.. В самой утробе туч вспыхивали дикие клубки молний, напоминавшие чудовищные фиолетовые солнца... звезду Полынь? "Мы - внутри фресок! Падает Вавилонская башня... тонет воинство фараона... рушатся иерихонские стены... прыгают в море гадаринские свиньи... Времени больше нет, всё - одномоментно: начало и конец мира... но - нет ни начала, ни конца! "Аз есть Альфа и Омега".
   Трудно сказать, что в это же время "видел" Тёма: он впервые молчал... как водолаз. Мокрая до нитки одежда прилипла к нему, действительно, как водолазный костюм, прилизанные ливнем волосы ровно струились по шее. На носу, на ушах, на бровях - везде висели капли.
   Первое время они с Андреем ещё пытались перепрыгивать через лужи и бурные потоки, но быстро сообразили, что - бесполезно, и просто шлёпали себе по щиколотку в воде. Всё равно везде вода! Сверху и снизу. Теплее, чем в Арьере... так что не самое худшее купание! Когда так отдаёшься дождю, чувствуешь себя совершенно свободным - и весёлым. Нечего бояться промокнуть - и так промок. Нечего бояться промочить ноги - и так идёшь вброд. Наверное, именно так чувствует себя освободившаяся от тела душа: нечего бояться умереть - и так уже умер! Ура всем ливням, всей воде, всем молниям, всем Артёмам, всем Андреям, всем людям!.. Ура Свету, который не боится конца света!
   Наконец они вбежали в подъезд, Андрей вынул из слипшегося кармана ключи и отпер дверь.
   "Уф! В переносном смысле, за один день окунули меня, вестью о больнице, сначала в холодную воду, потом - в тёплую, потом... опять в холодную, но уже - не в переносном! - иронически подумал вдруг Андрей, обозрев с высоты вечера богатый событиями день. - А ведь ещё вчера утром я... был в Угличе!? Кажется, что прошло, как минимум, полмесяца! Неужели и сегодня всё ещё - день рождения Артёма?"
   - Такого дня рождения у меня ещё никогда не было! - сказал вдруг Артём, совершенно синхронно с его мыслями.
   - Такого хорошего или такого плохого?
   - Такого... вообще ни на что не похожего! Как... в компьютерной игрушке! Миссия - доставить меня из больницы домой. То есть, если интересней придумать, то получится... та-ак... освободить раненого в живот короля Артемия из плена и доставить его живым и невредимым в его королевство и... успеть это сделать в его именины.
   Тёмка смотрел перед собой вдохновенным взором, будто видел со стороны.
   - А мне вспомнилась "Гостья из будущего", - сказал Андрей. - Смотрел такой фильм?.. ну, он старый, ещё из моего детства.
   - Смотрел, конечно. Прикольно! Пираты, миелофон...
   - Вот-вот... Там, в третьей серии, Алиса с Юлей сбегают из больницы, мчатся под дождём, а сзади едет милицейская машина с мегафоном: "Девочки в пижамах, остановитесь, вы простудитесь!"
   - Мы же не девочки в пижамах! - хихикнул Тёма. - И не сбежали. И милиция за нами не ехала.
   - А всё равно... чем-то похоже!
   - Прикольно, что на мой день рождения я у тебя в гостях. А ты тогда на свой день рождения приходи ко мне!.. А у тебя когда, кстати, день рождения?
   - Зимой, не скоро ещё...
   - Ну, а ты ко мне приходи - скоро! Мы с мамой ещё вчера говорили, что, наверное, мой день рождения просто перенесём... ну... на дня через три после выписки. Так что у меня второй день рождения ещё будет, сто пудов!
   - У тебя ещё, Бог даст, будут в жизни - сто дней рождений!.. ну, или почти сто, - сказал Андрей. - А пока суши скорей одежду - я тебе щас чё-нибудь запасное найду!
   Вспомнив, он набрал номер людиного телефона (мобильного он не держал принципиально, а Тёма "не держал" - потому что один сломал, другой, купленный взамен, посеял).
   - Мам! меня выписали! я у Андрея! - ликующе крикнул в трубку подскочивший Тёма.
   Андрей рассказал Люде об их сегодняшних приключениях.
   - Ну вы даёте, милые! - обрадованно и изумлённо засмеялась она. - Только... ради Бога, теперь уж не вылезайте, пока буря не кончится! Как же вы прорвались-то!? У нас тут ужас что творится: на наш забор столб рухнул... у соседа машину упавшим деревом разбило - вот отсюда, с кухни, видно.
   - Ни фи-га себе! - восхищённо прошептал Тёма: ему рядом было всё слышно.
   - Мы пока будем сидеть и не высовываться! - пообещал Андрей. - И чай пить.
   - Да, пейте, чтоб согреться, - заботливо поддержала Люда.
   - Да, мам, будем пить! - пообещал Тёма, подскочив и весело щёлкнув себя под подбородком.
   - А потом я привезу его к вам, - сказал Андрей.
  
   Через полчаса разверзшиеся хляби небесные "самоотремонтировались", как выразился Артём, и в небе воздвиглось "в семь строк грозы стихотворенье", как выразился когда-то поэт Владимир Блинов.
   Два поэта, не черкнувших в своей жизни ни одной стихотворной строки, восхищённо смотрели с балкона на радугу.
   - Я когда маленький был... всегда хотел туда, - зачарованно прошептал Тёма.
   - Когда-нибудь и это желание исполнится... - спокойно-задумчиво ответил Андрей. - А пока что... я отвезу тебя домой.
  
   Примечания:
   (1). Сергей Козлов
  
   5. "Царство Небесное и с днём рождения!"
  
   Смотри на меня, и я буду жить.
   А. Макаревич.
  
   - Том, - сказал Дуглас. - Обещай мне одну вещь, ладно?
   - Обещаю? А что?
   - Конечно, ты мой брат, и, может, я другой раз на тебя злюсь, но ты меня не оставляй, будь где-нибудь рядом, ладно?..
   Я что хочу сказать: ты не уходи, не исчезай, понял? Гляди, чтоб никакая машина тебя не переехала, и с какой- нибудь скалы не свались.
   (...)
   - Уж будь спокоен, - ответил Том.
   - Да я в общем не за тебя беспокоюсь, - пояснил Дуглас. - Я больше насчет того, как Бог управляет миром.
   Том задумался.
   - Ничего, Дуг, - сказал он наконец. - Он все-таки старается.
   Р. Брэдбери
   "Вино из одуванчиков".
  
   I.
   "КТО же ты, Тёма? Ты - моё второе я? Тогда я боюсь, что с твоим взрослением, буду вышвырнут из детства второй раз, и это будет уж совсем грустно... впрочем, дожить ещё надо!" - думал Андрей, отправляясь на тёмкин день рождения (как и было обещано, через три дня после выписки).
   Он задумался над трагедией времени. Тёмке 11 лет, всего через два-три года он перестанет быть ребёнком. Все мы - временные дети и временные взрослые. Мы здесь вообще - временные.
   Детские жизни ошибочно выданы кем-то под ссуду
   На невозможно короткие сроки(1).
   Говорят, цель воспитания - вырастить из ребёнка достойного взрослого для достойной жизни. Но за "взрослостью"-то - Вечность. Главное, чтоб человек стал гражданином Царства Небесного... не важно, когда. Что бы с Тёмкой ни происходило, пусть он в конце концов будет...
   Все вечные, и любить всех надо как вечных. Если мы любим временных, то и любовь наша - временна... а мне это неинтересно.
   Господи, дай мне такую любовь, которую уже ничем не прошибёшь!
  
   Тёма встречал его... на крыше дома своего.
   - О! Андрей! Привет! - закричал он, как в мегафон.
   В недавно подаренной чёрной бандане с черепами он смотрелся снизу настоящим пиратом - на капитанском мостике. Рядом бродила по крыше Майя. Как горные туры на скале. Тёмка, нимало не задумываясь, в своём "стиле", спрыгнул с крыши так просто, будто соскакивал с маленького поребрика. Пожалуй, какая-нибудь слабонервная бабушка, увидав это, могла бы слечь с сердечным приступом. Ему было - хоть бы что: так, привычное перемещение в пространстве! Карлсон выбрасывание мусора с крыши назвал лучшим в мире мусоропроводом, а Тёма изобрёл лучший в мире лифт... Ещё удивительней, что Майя, как живая тень брата, немедленно соскочила таким же макаром - с той же самой безраздумной детской храбростью.
   Тёма был бесстрашен настолько, что страх охватывал тех, кто его любит: они за него вместо него боялись. "Да есть ли у него вообще хоть какой-нибудь инстинкт самосохранения!? А у Майи!?" Это такой возраст, когда родителям - только разводить руками и молиться.
   Андрей уткнулся носом в его банданку, в самые черепушки. Будто хотел его всего вдохнуть - как воздух. "В вас столько жизни, несмотря на все эти черепушки, что к вам припадаешь, как к родникам".
   От головки его, казалось, пахло приключениями.
   - С днём рождения! - первым сказал Тёма.
   - Это ты меня поздравляешь? - весело удивился Андрей.
   - Да-а... тебя - с моим днём рождения!
   - С Новым годом! - ответил Андрей. - С твоим Новым годом.
   - А где остальные? - поинтересовался он, оглядевшись.
   - Кто?
   - Гости?
   - А я ж тебя специально раньше пригласил, чтоб ты самый первый пришёл! - сообщил Артём. - Потом придут ещё два мальчика, но это потом, после обеда... А с тобой я хочу быть с утра и до вечера! Хотя... а зачем до вечера - оставайся у нас ночевать, ты же ещё ни разу у нас не ночевал! Остава-айся, мама будет не против.
   - Да, остава-айтесь уж, дядя Андрей! - взялась уговаривать и Майя.
   - Да ладно... я уж - нет... - смущённо пробормотал Андрей.
   Дети и прежде не раз предлагали это, но Андрей всегда отказывался. Место, где ты хоть раз переночуешь, конечно, становится каким-то совсем уж твоим, но... боязно злоупотреблять. "Не покушайся на большее, чтоб не потерять меньшее".
  
   Андрей принёс петарды.
   - О, классно! Прям щас и будем взрывать! - потёр руками Тёма.
   В пиратской бандане вид у него был самый подходящий для этого занятия! Корсар взрывает "Корсары"!
   Но просто взрывать не так интересно: гораздо лучше экспериментировать. И вот уже пластмассовая посуда от заложенных под неё "мин" летала над садом по самым крутым траекториям или разлеталась на куски. "Пукали" полиэтиленовые бутыли, извергая дым, как джиннов.
   - Была просто тарелка - будет летающая тарелка, - сказал Тёма, заложив под жестяную тарелку в качестве топливных блоков сразу несколько "корсаров".
   Полёт превзошёл все ожидания! Тёма едва успел отскочить от стартовой площадки, заботливо отдёрнув и Андрея. Бабах... тарелка с почти сверхзвуковой скоростью достигла небес - в виде потолка веранды, - таранила их, но пробить эту чересчур плотную "атмосферу" и выйти на орбиту, понятное дело, не смогла.
   - О, представляешь... Гагарин так полетел бы в космос и обломался! небо оказалось бы твёрдое, как раньше люди думали - а никакого космоса бы не было. Вот бы все побрились!
   "Да я уж так "побрился"!.. - подумал вдруг о своём Андрей. - Как я в детстве - не попал... небо оказалось твёрдое! Так и живу всё время с ощущением, что я - не дома! Зачем-то Он тогда не взял меня... чуть-чуть, но не взял. Зачем-то дал всю эту последующую "жизнь" - вместе с отчаянной жаждой возвращения детства (и стало быть, ещё одного шанса Царства Небесного). Дед Мороз прошёл мимо, так и не отдав главный подарок. Впрочем, тогда, по правде сказать, я не воспринял бы это как подарок - тогда я его боялся. Интересно, для какой же цели Он меня здесь всё-таки оставил?"
   Наконец, все "корсары" из одной пачки были израсходованы, другую решили оставить до прихода остальных тёмкиных друзей.
   - Пошлите ржать... ой, то есть жрать! - оговорился и поправился Тёма.
   Вдруг Андрея осенило: Тёмка - это же альтернативный вариант моего детства! Только сейчас понял: в каждом человеке потенциально заложено несколько совершенно разных личностей, просто умопомрачительно разных! Но всё это не что-то "чужое", всё это - он и есть! Просто человек очень многогранен: в одну-то жизнь все грани никак не вмещаются, а второй земной жизни не дано. Можно доковылять до гроба и так и не узнать, кто же ты.
   В детстве я был тихоньким "домашним" мальчиком, не любил гулять, читал запоем книжки. Вся жажда приключений выражалась в том, что я обожал про них читать - но как-то не приходило в голову (или в другое место) искать их в жизни. Чтоб я лазил по деревьям, по крышам, по заборам, по "заброшкам" - да это ж просто невозможно себе представить! "Ботаник" - он и есть "ботаник", хотя тогда такого выражения не было... А вот и неправильно на людей расклеивать ярлыки! В каждом всё присутствует - только ни он, ни окружающие об этом не знают. Дремлет в нём, пока не разбудят, другой человек, который - тоже он! Вот почемУ мне сейчас с Тёмкой так интересно шалить, дурачиться и вообще чего только ни вытворять!? Значит я... всегда был шалуном и сорванцом, только никогда не знал об этом. Я - совсем не тот, каким себя знаю! И... если Тёмка теперь разбудил моё альтернативное детство, может, когда-нибудь найдётся любимый человек, который разбудит мою альтернативную взрослую жизнь?
   Нужен кто-то очень любящий, чтоб раскрыть нам иной вариант нас. Ни один человек не может нас "сломать" и дать то, чего в нас совсем нет... зато может нас разбудить: "О, при-ве-ет! вот и увиделись! Я - это несостоявшийся ты!" Как Тёмка тогда в моей куртке: "Я - Андрей!" Когда по-настоящему любишь, живёшь одновременно всеми гранями, у тебя уже не одна жизнь!
   "Возлюби ближнего своего как самого себя". Запятая перед "как" - лишняя: её поставили переводчики только в XIX веке (в древних текстах знаков препинания нет вообще!). "Как" - это не сравнение! Ближний - это и есть ты.
   * * *
   - Андрей, ты мне поможешь? - деловито сказал Тёма на кухне. - Ты знаешь, что такое карамель? - загадочно спросил он.
   - Вроде, жжёный сахар.
   - Вот именно. А я умею на сковороде жжёный сахар готовить.
   Он, действительно, быстро его приготовил и угостил Андрея.
   - Очень вкусно. Только в чём же моя помощь? - не понял Андрей.
   - Е-есть! - сказал Тёма, удивляясь, что он не понял. - Ты мне помог есть! А до этого помог: смотрел, как я готовлю.
   - А можно вот... обычный сахарный песок есть вместо сгущёнки, - с умным видом сказала Майя.
   - А как?
   - Очень простой рецепт, - опередил её Тёма. - Ложку облизываешь и суёшь в сахар. Сахар прилипает - ты несёшь её в рот. Если не промахнёшься, то... будет вкусно.
   - Вы сахар что, ложками едите?
   - Нет, вилками! - засмеялись дети.
   - А пошли, мороженое купим, - предложил Артём. - Я сам куплю - у меня же теперь много денег: на день рождения подарили.
   - Я с вами пойду! - услышав, тут же напросилась Майя.
   - Да мы тебе и так купим, - успокоил Тёма. - Я же весового куплю - большу-ую пачку.
   - А я просто так с вами пойду. Я с вами хочу!
   Услышав, что они собираются, мама дала ещё "секретный документ", как выразился Тёма - большой список продуктов, которые надо купить.
   Любил Андрей ходить с ребятами в магазин, было в этом что-то житейски-бытовое, уютное, объединяющее. Ты уже - член семьи. Ты - это не ты, а мы. Вот идём вместе, и идём не бесцельно. У нас приятная задача: купить для нас продукты. Идёшь, счастливо болтаешь по дороге, помнишь краем сознания: мама поручила купить столько-то того-то и того-то... Нет ничего приятней счастливой размеренности: не "сказки про белого бычка" одинокого человека, а предсказуемости жития с любимыми людьми. Вот приеду к нам - и уже знаю, что будет примерно то-то и то-то... так и век бы жил! Жаль, совсем уж век не получится: дети вырастают, взрослые умирают... Но даже считанные годы, даже считанные месяцы - уже целая Эпоха. Всеобъемлющая: пока она длится, ничего другого (ни до, ни после) не существует. Отдельная Жизнь - альтернативная и полностью суверенная по отношению ко всей остальной. "Я - в Жизни", - можно сказать так же, как в детской игре: "Я - в домике".
   "Вот я и обрёл свой Дом!"
   - А давайте орать, кто громче! - подпрыгнула по дороге Майя в восторге от собственного неожиданного предложения.
   - Майя дура, - сказал Тёма вполне дружелюбно.
   - Ну, дава-айте...
   Дети крикнули так, что у Андрея заложило уши. Такой переизбыток жизни!
   - Ну вы даёте! - сказал он.
   - Это всё Майя, - шутливо оправдывался Тёма.
   - Май, а что ты ещё любишь?.. кроме как кричать, - спросил Андрей.
   - Я люблю... бить кого-нибудь! Тёму, например.
   И она вдруг ни с того ни с сего задорно стукнула брата, хулиганка. Тёма в долгу не остался. "Ты дурак, что ли, я же тебя не бо-ольно!" "Я тоже - не больно". "Ага, не больно!.."
   На ровном месте началась перепалка.
   - Ну, не ссорьтесь. Я же вас обоих люблю. Ради меня, пожалуйста, не ссорьтесь.
   Это андреево "ради меня" неизменно действовало, как универсальный ключ. С детей будто сдувало что-то наносное, и сразу всё рассасывалось. Так случилось и в этот раз.
   По правде сказать, Майя в последние дни относилась к Тёме как-то непривычно ласково:
   - А вы знаете, дядя Андрей, почему я его обнимаю?
   - Почему?
   - Потому что я его люблю. Потому что он мой брат!
   После тёмкиной больницы дети, что вечно ссорились, казались почти одухотворёнными в своей взаимной привязанности. В день, когда брата увезли на "скорой", Майя, похоже, уж слишком переволновалась: "А вдруг Тёмка умрё-от?" - и остатки этого чувства в ней пока ещё не рассеялись, уживаясь с привычным "хулиганством".
   Отношения младшей сестры с мальчиком-братом - это вообще гремучая смесь нежности и грубости, постоянных игр с постоянными перепалками.
   Человек - существо эгоцентричное и мир воспринимает по аналогии с собой. Мальчик играет с миром как мальчик, девочка играет с миром как девочка. Когда Вселенная - в лице брата или сестры, - начинает играть с тобой "не по правилам", это обижает. Правда, девочке на время легко забыть, что она девочка, и играть в "мальчиковые игры", копируя во всём поведение брата... но стоит мальчику в азарте игры забыть, что она девочка, и начать запросто обращаться как с обычными сверстниками, сразу случаются казусы типа: "А-а, дура-ак, мне же бо-ольно!"
   А играть-то всё равно хочется, потому такие "электрические разряды" происходят по многу раз на дню. Если попробовать посчитать ежесуточно, сколько в сущности, обожающие друг друга ребятишки делают "бо-ольно" (ну, игры у них такие! профессия Детства такая!) - со счёта собьёшься.
   Андрей иронически подумал:
   "Мир - пока в лице брата или сестры, - без задней мысли стукает тебя или увлечённо валит в борьбе - и, искренне изумляясь твоей странной реакции, уверяет: "Да чё ты!.. я же не больно!.." Чтоб запомнил на всю жизнь: миру всегда лучше знать, ЧТО тебе больно, а ЧТО нет. Никогда не определяй сам для себя, больно ли тебе: Он знает, а ты не знаешь! Не обманывай себя! а Его всё равно никак не обманешь. Не говори и не думай: "Бо-ольно!" - и будешь счастлив... как ребёнок, которого в игре весело дубасит и тискает друг".
   Глядя на Тёму с Майей, Андрей вдруг подумал: а Илья ведь - брат Люды, и она, наверное, тоже любит своего брата? и в детстве любила?.. Но вспоминать о нём сегодня как-то не очень хотелось, сама мысль мелькнула секундная.
   Когда выходили из магазина, Артём выскользнул первым, с довольным видом держа перед собой большущую "колбасу" весового мороженого. Андрей на секунду отвлёкся в дверях и не заметил, что он сделал - увидел только последствия:
   - Ой, башка болит... - со смехом сказал Тёма.
   - А отчего? - не понял Андрей. - Может, не выспался или солнцем перегрело?
   - Да по лбу сам себе заехал со всего размаха мороженым! - объяснил Тёма.
   - А зачем?
   - Да думал, оно мягкое, хотел проверить! А оно сильно замёрзло - твёрдое такое, вот сам потрогай. Дубо-овое мороженое! Как будто дуби-иной себе по голове!
   "Вот так начался двенадцатый год славной жизни Артемия Великого!" - подумал Андрей.
   II.
  
   И что убо отроча сие будет?
   Лк. 1,66
  
   - А именины и день рождения - это ведь не одно и то же?
   - Нет. Именины - это день твоего святого... ну, имя которого ты носишь.
   - А у меня, получается - святой Артём?
   - Артемий, - поправил Андрей. - Наверное, у тебя - Артемий Веркольский. Это мальчик-святой, ему было 13 лет.
   - Ого! Я не знал, что дети тоже бывают святые! - удивился Артём.
   Так, наверное, изумился бы американский негр XIX века, если б какой-то добрый чудак-рабовладелец сказал ему, что негры тоже бывают святые! Дети есть дети: им никогда не придёт в голову, что они святые.
   - ...А, вот же у меня его икона, - показал Артём маленький образок на полке. Снял, внимательно присмотрелся... стало любопытно - повернул образок, с трудом попробовал прочитать совершенно непонятный текст на обороте:
   - "Кон-дак..." "Странно и недоуменно твое воспитание, праведниче: разума бо... Божия исполнился еси... ни от кого же из человек учивыйся..." Вот уж действительно - "странно"! Это - на каком языке? что значит?
   - На церковнославянском! А значит?.. та-ак... Ну: "Исполнился разума Божьего, никем из людей не наученный" - нигде не учившись значит! Его ещё называют богомудрый Артемий - то есть, Самим Богом умудрённый, - добавил Андрей.
   - Вот кла-ассно, - обрадовался Тёма. - Нигде не учился! Ни в какой школе! Мне бы так!.. А на меня один раз икона "Прибавление ума" упала с полки и стукнула по голове, - вспомнил вдруг он. - Это что-нибудь означает?
   - Не знаю, - засмеялся Андрей.
   - Может, я такой глупый, плохо учусь, а Бог мне хочет ума прибавить? - вполне серьёзно предположил Тёма.
   - Может быть, - улыбнулся Андрей. "...То мороженым, то иконой!" - подумал он.
   - А потом что с ним было? - вспомнил Тёма про своего святого.
   - Его молнией убило.
   - Как? прямо молнией!?
   - Да, шёл в поле с отцом и мгновенно...
   - Жа-алко!.. - сказал Тёма. - Хотя знаешь, кого больше всех жалко из детей: не кто сам умер, а у кого родители умерли. Вот сирот - вообще-е жалко! Это же в тыщу раз хуже, если мамы-папы нет, чем если тебя самого нет! Вот им я обязательно буду помогать, когда вырасту. - И добавил, совсем уж неожиданно. - Я же тоже хочу быть поближе к Богу, но... я почему-то немножко боюсь умереть! А ведь кто в Бога очень сильно верит, они... не долго живут, да?
   - Почему!? - удивился Андрей.
   - Ну, обычно говорят, Он их быстро забирает... вот как этого Артемия.
   - Ну, это уж кого как! Есть старцы, которые, наоборот, почти сто лет живут. Вот например... из знаменитых старцев нашего времени, которые умерли несколько лет назад - отец Иоанн Крестьянкин, из Псково-Печерского монастыря, прожил почти 96 лет, отец Николай Гурьянов, тоже из-под Пскова - 97.
   - А-а, ну тогда ещё хорошо-о! А то, если слишком быстро, то страшно!
   - А знаешь... - сказал Андрей, - по-моему, самое лучшее "лекарство" от страха - это пасхальное песнопение:
   Христос воскресе из мёртвых,
   смертию смерть поправ
   и сущим во гробех
   живот даровав.
   - Ой, не надо... - сказал вдруг Артём. - Страшно!
   - Стра-шно!? - изумился Андрей.
   - Ну, конечно: про "мёртвых", про "гроб"...
   - Да ты не понял! - воскликнул Андрей. - Это же, наоборот, про то, что смерть побеждена: Христос воскрес и этим победил смерть... и жизнь теперь - вечная! "Сущим во гробех", то есть всем "мёртвым" даровал жизнь!
   - А, ну тогда ла-адно! - обрадовался Тёма. - А то я сначала не понял. Так-то ведь в церкви вообще столько всего со смертью связано! я и думал, что тут то-оже... А почему Бог вообще дал Себя убить? распять?.. Он же всемогущий? И за что Его распяли?
   - За что?.. - пробормотал Андрей. Его память вдруг ярко-ярко осветила слова покойного старшего друга, почти отца (как он сейчас для Тёмки):
   "За что? Жить мешал - убить Его надо было. Слишком хороший был! Жить мешал Своей Жизнью. Толпа сразу, инс-тинк-том, чутьём, как-то в секунду определяет: "свой-чужой". Причём, безо-ши-бочно! Всегда! Как это так - нам с тобой не понять. Сатана своё-чужое нюхом чует! А тут - один Нормальный среди сумасшедших. Один! Возненавидели ср-разу! Ты что... мешает спокойно в сатане жить. Только убить за такое! распять! По-другому нельзя. Даже если б Он им ни слова не говорил, а просто жил - нель-зя! Нельзя мир по-другому видеть, чем они - по-нормальному, не в сатане. А Он им ещё и правду про них сказал: "Ваш отец - дьявол"... ну как же за такое не убить!"
   Андрей постарался как-то помягче объяснить это Тёме. А сам подумал:
   "Самое страшное здесь, в земной жизни - это боль. Как же вы, милые, живёте и не знаете, что на свете - так больно? Потому что нам-то больно - в нас, внутри... а в вас боли ещё нет... даже если снаружи стукнуть вас мороженым или иконой. Для вас мир - пока ещё другой...
   Кем же он вырастет?
   Хочется, чтоб стал святым мучеником... только чтобы все мучения достались не ему, а мне".
   - Ну, почему Его убили, понятно теперь, а почему Он дал Себя убить!? - продолжал спрашивать Тёмка.
   - Ну, иногда есть вещи поважнее, чем жизнь, - ответил Андрей. - А вот ты бы, если б тебе предложили всерьёз, согласился бы умереть за что-то или за кого-то?
   - Как понять: "за что-то"?
   - Ну, за какую-нибудь... идею, что ли, - смутился Андрей: сам почувствовал, что задал совсем уж недетский вопрос.
   - За что-то - само собой, не согласился бы! дурак я что ли?.. а за кого-то - конечно, согласился: за маму, за папу, за тебя...
   Сказано было так просто и несомненно, что в самом слове уже заключалось дело. Детям чужды абстракции: они живые и любят живых. Андрею вспомнился Ваня Чеполосов: за "идею" он бы вряд ли умер, а "за маму, за папу" ребёнок есть ребёнок! Его жизнь - это его любимые! Жизнь всегда - не что, а кто.
   Только фанатики умирают за что-то. Святые умирали не за идею, а за живого Христа, и умирали, чтобы жить. Елена Мантурова умерла - за брата... потому что её вот так же спросили: только не Андрей, а Сам Бог через Серафима Саровского.
   - Ну... за меня - необязательно, - полувшутку-полувсерьёз сказал растроганный Андрей. - Я... не очень хочу жить долго.
   - А сколько?
   - Ну, ещё лет 30 вполне хватит! - весело сказал Андрей (подумав про себя, что если б его на самом деле спросили, хватило бы и трёх... но не огорчать же Тёму!)
   - Трид-цать! Так ма-ало? С ума сошёл!
   - А сколько надо?
   - Я хочу, чтоб ты жил вечно.
   И прозвучало это - как молитва.
   - Ну... все мы вечные, разве ты не знаешь. Там, у Бога, все будем жить вечно.
   - Там - понятно... а я хочу, чтоб ты здесь был всегда.
   Разве жаль прожитой жизни, если кто-то хочет, чтобы ты жил всегда! Какое счастье, что хоть для кого-нибудь тебе надо жить всегда! Счастье, если есть хоть один такой человек на Земле.
   Пока есть тот, кто хочет, чтоб мы жили вечно, жизнь имеет смысл... Да, но ведь Бог-то, в любом случае, хочет, чтоб мы все жили вечно - значит, жизнь каждого имеет смысл. Не у каждого есть Тёма - но у каждого есть Бог... даже если сам "каждый" об этом не знает.
  
   III.
  
   На вопрос "Как живёшь?" - мне ответила бабка Параша:
   - Видно, плохо живу, коль Всевышний опять не пустил...
   Виль Мустафин
  
  
   Андрей непроизвольно молился про себя: "Царство Небесное всем нам". Он сам не понимал, как у него вечно "случайно" выходила эта фраза! Если он хотел помолиться о ком-нибудь живом, любимом, то почти всегда странно "оговаривался", сам потом удивляясь: "Царство ему Небесное".
   - А ты прям что, совсем не боишься смерти!? - спросил вдруг Артём.
   - Я?.. - задумался Андрей, не зная, что ответить.
   Ему так захотелось в Царство - когда-нибудь, через всю жизнь... - что на секунду он понял всех мучеников, всех святых, всех, кто хотел туда до него и после него. И в эту секунду он осознал, что ничего не страшно...
   "Жизнь без рая была бы - как незажжённая свечка. Она стоит себе, но не горит... и непонятно тогда, зачем. Хвостик какой-то вверху торчит - ну, незажжённый, некрасивый. Непонятно, для чего! Неясно всё её предназначение, вся она непонятна, если не горит!"
   - Я очень люблю мир и очень люблю жить! - сказал он Тёме. - Но мир... вот как эта комната. В ней, конечно, уютно и классно, но только оттого, что вокруг простор! А представь, ЧТО было бы, если б была только эта комната, а больше, за этими стенами - ни-че-го!.. С ума сойти от клаустрофобии только и оставалось бы! Какой уж там был бы уют! Так и наш мир... хорош только когда точно знаешь, что за ним - всё. Этим он и хорош!
  
   Прошёл день - как всегда, в играх и приключениях.
   - Ну ладно, Тём, я уж пойду - время-то позднее...
   - Да куда ты, успеешь! времени ещё только 18.40... нет... ещё только 25.38... ещё только 315.18... ещё только 27205.72... ещё только...
   И опять понёс такую гипнотизирующую чушь, что Андрей, забывшись, долго ещё его слушал. Да разве от такого друга быстро когда-нибудь уйдёшь!
  
   Примечания:
   (1). Марина Киевская
  
   6. Август
   Скоро кончится лето...
   Это!
   В. Цой
  
   Сколько уже концов света за один год!
   Чьё-то наблюдение.
  
   "Это было даже не лето, а какая-то антология Лета, энциклопедия Лета! Оно у меня такое - одно! Бывали и будут хорошие, но другие... а в одну реку нельзя войти дважды".
   Тёплый, роскошный август стоял на дворе.
   "Август и май - самые тяжёлые месяцы в моей жизни. Так уж как-то складывалось много лет подряд. Но в этом году... всё наоборот?
   В мае душа мается. От контраста внешней красоты с внутренней пустотой. От воспоминаний обо всём ушедшем. От тревоги, что уйдёт и то, что пока ещё есть. Но в этом году... всё не ушло, а пришло.
   Август?.. Давным-давно миновали школьные годы, но в подсознании он навсегда остался как конец каникул, и с этим уж ничего не поделаешь. Август - это старость и болезнь заражённого осенью лета. Но и к этому можно отнестись спокойно и сказать в очередной раз: Царство Небесное и с днём рождения! Человек - существо дуальное: в нём то и дело странно уживаются противоположные чувства. Например, усталость от лета - и тоска об уходящем лете". У Андрея, на удивление, не было сейчас ни того, ни другого. Он, впервые за несколько лет, жил в той полноте, когда не о чем жалеть и не от чего уставать. Август - точно такой же праздник жизни, как отъезжающее лето, как прибывающая осень!
   Так... надо просто умереть для Лета и воскреснуть для Осени: пережить ещё одну свою Смерть и ещё одну Пасху - и тогда всё будет хорошо!
   Август - это смерть, а 1 сентября - Воскресение.
  
   Наступил Яблочный Спас. Андрей сразу после службы, конечно же, примчался к Тёме - как тогда, в Троицу. Тем более, завтра Люда с детьми уезжала на 10 дней в санаторий. Надо уж повидаться перед 10-дневной разлукой! И вот сейчас Андрей, Люда, Тёмка и Майя сидели и весело хрумкали на веранде плоды августовского сада.
   Никогда ещё Андрей не ощущал так ярко вкус яблок! сколько себя помнил, он всегда был к ним довольно равнодушен. Дело, конечно, не во вкусе. Просто сейчас в яблоках воплотился... весь этот сад, их с Тёмой райские игровые владения! Что-то вневременное, соединившее и май, и август, и всё, пока ещё не наступившее...
   Когда-то, в первый приход Андрея, сад цвёл - теперь приносил плоды. Несъедобный аромат тех цветов преобразился в съедобный аромат яблок. Андрей видел, что Тёме вкусно - от этого стало вкусно ему: у них давно уж даже чувства стали общие. "За компанию" и яблоки слаще, и праздник праздничней... и сад садовей...
   Деревья увлечённо соревновались в прицельной бомбардировке местности. Вся поляна перед верандой была усыпана весёлыми разноцветными мячиками. Смотришь, слушаешь... Ешь яблоко и не думаешь ни о чём, кроме того, что на свете - хорошо. Всё хорошо, как это яблоко! Мир хорош, пока его никак не оцениваешь. Вышел из мыслей, как из душной комнаты - и всё: "Хорошо нам здесь быть" - как сказал апостол Пётр, узрев Преображение и "не зная, чтО говорил".
   Преображение Господне - Пасха конца лета, с нарядными яблоками вместо яичек. Сама природа преподнесла их нам, как Мария Магдалина - Тиберию.
   "И угол солнца, и долгота дня - всё точно как в апреле, как в Пасху!" - подумал вдруг Андрей. Даже, можно сказать, увидел - и в небе, и в мысленном календаре.
   Ещё подумалось, что Преображение - самый красивый праздник второй половины года! Год вообще интересно устроен (наверное, как и жизнь?): все главные торжества, самые радостно-волнительные дни сосредоточены в первой его половине. Крещение, Благовещение, Вербное Воскресение, Вознесение... не говоря уж о трёх величайших праздниках - Пасхе, Рождестве и Троице! И светские - Новый год, 9 мая... Во второй половине, конечно, немало светлых Богородичных дней... но вот Преображение - праздник Господень. "Пахнет яблоком и мёдом по церквам твой дивный Спас".
   Красота больше говорит душе, чем слова. Вот, верба в Вербное воскресение... На ней ведь ничего не написано, не нарисовано - она не Евангелие, не икона, но для всякого верующего она - свидетельство о Боге, которого мы с ней встречаем!
   И пасхальное яйцо - ничего в нём особенного нет, обычное яйцо с луковой краской... но оно свидетельствует о Воскресении Христовом - о самом главном, что было и есть.
   И - ёлки в Рождество, и берёзки в Троицу, и яблоки на Преображение...
   "В самом августе есть что-то яблочное, - подумал Андрей. - Это не полыхающая алой жарой клубника, это - что-то уже разбавленное, переливчатое, бледное. Жёлто-красное яблоко объединило в своём облике Лето и Осень. Это - уже граница, уже - переход, хотя и о-очень плавный. Впрочем, не страшно уходить из Лета, когда есть кого взять с собой! Идти-идти неспеша по жизни и грызть яблоки..."
   - Хочешь, анекдот расскажу, - сказал вдруг Тёма. - Маленький мальчик говорит маме:
   "Мам, знаешь, почему я иногда веду себя плохо?"
   "Почему?"
   "Потому что я не хочу в рай".
   "А почему ты не хочешь в рай?"
   "Там яблоки нельзя есть".
   "Так забавно! - подумал Андрей. - С чего вообще люди решили, что плод с "древа познания" - именно яблоко? Видимо, все, как на подбор - такие любители яблок?.. От этого и Яблочный Спас получился уж совсем символичным праздником. Древняя народная мудрость: если что бы то ни было освятить, оно от этого преобразится. Вот и яблоко... Был "запретный" плод, стал - праздничный. Просто оттого, что там не послушались Бога, а здесь - посвятили Богу. Христа называют Вторым Адамом: в Первом все погибли, во Втором все воскресли. Сегодня - праздник, когда Он преобразился: показал, какие мы можем быть, когда мы - настоящие и с Ним. Тут уж "даже яблоки нестрашны"!..
  
   Было не по-августовски жарко, но по-всему чувствовалось, что сегодня один из последних дней в году, когда ещё можно купаться... пахло близкими нетёплыми переменами. Так стоит ли терять чудный денёк! Отпросившись у мамы, пошли на реку: на Арьер что-то поленились. Река и поближе, да и вода в ней потеплее.
   На берегу было непривычно пустынно, птицы теперь встречались чаще, чем люди.
   - О, чайка пролетела, - сказала Майя.
   - Чайка - от слова "чай", - сказал Тёма. - Они кричат, летают - значит, чая просят!
   - По-моему, просят они чего-то другого, - засмеялся Андрей.
   - Ну, может, самогонки!.. какая разница, если у нас всё равно ничего нет: всё равно ничего не дадим! Или ты умеешь дать то, чего у тебя нет!? - спросил Артём.
   - Нет, не умею, - вздохнул Андрей.
   - Ну, вот видишь, значит, они просят чаю, - логично сделал вывод Артём. - Как в игре: "Чай-чай, выручай!"
   - Чайки - от слова чаяние, - серьёзно сказал вдруг Андрей. - Чаяние - значит, надежда. Они надеются на нас, потому и просят. Как мы надеемся на Бога, потому Его и просим...
   - "Чай-чай, выручай!" - повторил Артём.
   Другой раз тишину нарушили... воробьи. Из недр большущего прибрежного куста доносилось невероятно многоголосое и возбуждённое чириканье. "Люстра Чижевского!" - пошутил Андрей. Только они с Тёмой и Майей подошли поближе посмотреть, из куста, будто душа из тела, выпорхнуло такое оглушительно-трескучее серое облако, какое Андрей видел первый раз в жизни! И как их там столько поместилось! Одни воробьи знали, чем им так полюбился именно этот куст среди тысяч других.
   Абсолютная беззаботность стабильного счастья, казалось, была разлита в воздухе. Жизнь, размеренная, как дыхание, просто грелась на солнышке и нич-чего больше не хотела. Всё есть! Андрей понял Диогена, который на вопрос Александра Македонского, что он, царь вселенной, может для него сделать, попросил: не заслоняй мне солнце.
   "Август - время стабильности!? - изумился Андрей. - Разве так может быть!? Август - месяц волнений, тревог, метаний, тоски... Сейчас - всё наоборот! Что-то моя жизнь нарушает свои же собственные правила!"
   Плавали недолго: вода и впрямь охладилась за нетёплые августовские ночи. Погревшись после купания, решили дойти и исследовать совершенно новый, как по волшебству появившийся, полуостров, таинственно и заманчиво желтевший вдали.
   - Что это там?
   - Наша песочница, - пошутил Тёма. - Разве ты не узнал?
   - Что-то она слишком великовата стала.
   - Она же выросла! А ты думал - прям, ничего не растёт, всё в мире так и остаётся, как ты видел? Вон наши котята: ты их весной видел какими?.. а щас они какие - ого, с ко-ошку! Котят по осени считают!
   - Да-да, конечно! - понимающе закивал Андрей. - "Всё течёт, всё меняется, в одну реку нельзя войти дважды... дети вырастают..."
   Издали казалось - посреди "песочницы" темнеет большущая клякса. Вблизи стала видна огроменная труба от баржи, из которой с рёвом и чиханьем извергались мощные потоки воды с песком. Намывали берег для какого-то большого строительства. Сейчас эта "новая земля" напоминала что-то среднее между сушей и болотом.
   - Это зыбучие пески - я в одной передаче смотрела! - восторженно сказала Майя.
   - Ты смотри, труба-а ка-кая! - показал Тёма. - Вот уж там водо-па-ад!.. Пошли-и! - потянул он спутников. - Я хочу, чтоб меня струёй снесло! - поделился он своей мечтой.
   - Я тоже! - сказала Майя.
   "Я тоже", - мысленно сказал Андрей, хотя внешне, исполняя формальность взрослого человека, пробормотал что-то про "осторожнее". Никого зазывать не пришлось: все трое и так уже шли навстречу гигантскому водяному дракону, расползшемуся десятками извилистых, длинных "шей".
   Струи, напоминающие весенние ручьи - только очень тёплые, - всё время меняли направление, смывая и намывая песок. Возникали новые, совершенно неожиданные русла. Лабиринт бурных потоков, каскадов, водопадиков менялся каждую минуту, и изменения эти были непредсказуемы. Вдруг какая-нибудь куча песка, прежде совершенно сухого, мягко вздрагивала и - ехала по течению. В проём тут же толпой штурмующих врывались мутные буруны. Суша становилась кашей. Тут же прежние русла, в нескольких метрах, мелели и исчезали. Водное нашествие находило себе новый пучок дорог. Вся процедура образования оврагов, занимающая в "большом мире" десятилетия и даже века, на этом маленьком континенте разворачивалась перед глазами за секунды - подробно, красочно и точно. Вода сама наносила чертёж и сама же его стирала, явно забавляясь.
   Весёлая жижа лихо завихрялась и оседала в маленьких промоинах - по колено глубиной. Сами струи были - где-то по щиколотку.
   Дети тут же кинулись в маленькие селевые потоки. Это было, действительно, одно из лучших приключений уходящего лета! Как предвещение зимних катаний, явилась под занавес жаркой поры эта совершенно волшебная горка.
   - Настоящий аквапарк! Там же есть такие горки, где вместе с водой катишься. Тут - тоже! Кла-асно! Вообще классно!
   Если стоя, ещё можно было бороться со встречными струями и "в борьбе шагать навстречу трубе", то сидящего вода смахивала-уносила сразу же - вниз по смешным уступчатым горкам. А детям только этого и надо! Подойдя поближе к источнику извержения, они садились и ехали.
   В самых мутных потоках рождается самая чистая и беззаботная радость! Вот она - в глазах Тёмы и Майи.
   Восторг людей, созерцающих творение мира. В Творении можно даже участвовать - не в смысле изменения направления струй, а в смысле возможности в них бултыхнуться. А что нам, людям, ещё надо? Упругость воды, мягко, но уверенно толкающей тебя - воплощение настоящей силы, которая знает себя и потому не груба, не резка, никому ничего не пытается доказать... она просто есть, и в ней - хорошо.
   Иногда, правда, мелкие камушки барабанили по ногам. Густой град - но не в воздухе, а под водой! Близко к трубе, где самый сильный напор, это было даже довольно больно - но чего не потерпишь ради удовольствия.
   - А почему там камешки? - спросила Майя. - Ай...
   - Ну, всё, что есть в реке, то и извергается, - ответил Андрей.
   - Ага, значит, там и рыбы должны вылетать из трубы, и раки... - недоверчиво сказала Майя.
   - И крокодилы, и акулы, и бегемоты, и киты... - с энтузиазмом продолжил Тёма. - И медведи.
   - Медведь же - сухопутное животное, - возразила Майя.
   - Ну, он же плавать умеет - значит, он там тоже есть! - с неотразимой логикой обосновал Тёма. - И Майя тоже плавать умеет - значит, она тоже в трубе есть... и Тёма там есть... и Андрей есть. И вообще весь мир там есть!.. потому что весь мир из воды родился - это я передачу смотрел... Классно же - весь мир вылетает в трубу!
   - А мы его караулим, - продолжил Андрей. - Чтоб он мимо нас не пролетел.
   - Ну да... и чтоб мы сами мимо себя не пролетели!
   К Андрею пришло ощущение самого великолепного курорта, по сравнению с которым ничто всякие там Багамы и Канары. Там же нет Тёмы! "А здесь грязевой вулкан того санатория, в котором я всё лето подлечиваю душу... и, кажется, слава Богу, благодаря Артёму, вылечил... Или почти вылечил?.."
   "Надо же! Извергать воду - чтоб получилась суша!.. Один из типичных парадоксов жизни".
   Вдруг он запоздало заметил, что один из селевых потоков проложил себе путь в каком-то... уж слишком подозрительном направлении. Вот зашатался, поплыл и посыпался целый горный хребет из песка - казалось бы, надёжно сковавший водно-грязевое нашествие двух-трёхметровой стеной. Вот в нём уже прорублен широкий каньон и... "Тьфу! Да у меня ж там сумка и одежда!" - воскликнул Андрей. И побежал вслед за новой Ниагарой. ...Ну, никак без происшествий! Где Артём, там уж всегда приключения! Всегда - весёлая буря, даже если он сам к ней формально отношения не имеет.
   За всякую радость надо хоть чем-нибудь платить!
   Андрей стоял: "Вот что с сумкой... вот что - с одеждой!.. а я счастлив!" И вспомнил самую короткую тёмкину сказочку:
   Сказка "Рецепт счастья"
   Человек вышел на улицу, понял, что он дурак и засмеялся. И жил долго и счастливо".
   - Пошли строить крепость из песка! - позвал издали Тёма, вскакивая с хохотом с одной из горок. - Я та-ак уста-ал!.. А потом опять будем кататься.
   - Щас! - крикнул Андрей, и стало ему ещё радостней от жизни.
  
   В широчайшем и таинственном понятии "дружба" нет градаций: одним и тем же словом мы обозначаем совершенно разные по силе и глубине чувства.
   Есть интеллектаульный уровень общения. Он, по определению, поверхностный. Вас что-то объединяет - но именно что-то. То есть, честно признаться, с самим по себе человеком скучно... причём, скучно обоим ("дружба"-то взаимная), и обоим важно заполнить эту пустоту чем-нибудь любопытным, приятным... тогда будет хорошо: будет что вспомнить и сказать "С этим человеком интересно" (С ним - а не он!)
   Но когда сам человек - солнышко, совершенно всё равно, о чём с ним говорить, куда идти, чем заниматься! Всё это заполнение пустот, намывание песка имеет значение при общении поверхностном. Когда дорог сам Человек, всё окружающее - просто нимб вокруг, один на двоих. В нимбе не то слово "интересно", там - светло!
   Во свете всё равно: идти на пляж или бежать выкидывать мусор (а что, тоже приключение! один раз из мусорного бака так классно-пугающе выскочила собака, которую не заметили!), бороться или нести тяжёлую сумку из магазина, орать просто так, как Майя, или сидеть-молчать в тишине, строить город на экране компьютера, на листе бумаги или - на пляже из песка. Тут даже ничегонеделанье - глубочайший вид творчества: просто быть с Человеком!
   Самое радостное в любом творчестве - процесс, а не цель.
   "Строим Город - и нам вовсе нет дела до того, сколько он простоит! Пока есть, значит - вечен".
   - Строители намылились строить что-то большое, а мы построим... наше! - сказал Тёма.
   - А мне с вами можно!? - подбежала Майя.
   - Ну... строй пока вот тут - а потом соединим!
   Крепость получилась настолько грандиозная, что Андрей её даже сфотографировал. "Я никогда ещё тако-ой не делал - это только с тобой смогли!" - восхищённо озирал Тёма плоды совместного труда. Казалось, весь огромный слой песка, какой только имелся, из горизонтального стал вертикальным - вздыбился к небу стенами и башнями. Сложная система рвов, мостов, ворот и туннелей разнообразила пейзаж.
   Андрею вспомнился Изборск с вот такими же башенками-куличиками - посреди сияющих одуванчиками лугов... ещё - конечно же, любимый Псков, с огромным изображением Довмонтова меча, висящим на необъятной стене XII века - на "Персях"; с Гремячей башней, клыком торчащей над бурным речным перекатом; с круглой Покровской, похожей внутри на целый Колизей; с хитрыми "захабами" - ущельями позади ворот, позволявшими перекрёстно расстреливать врагов, даже если тем удалось ворваться... со всеми многочисленными "отделениями" строившегося несколько веков многокилометрового кремля: с Кромом, Довмонтовым градом, Средним, Окольным градами, Запсковьем...
   Вспомнился Ростов с его игрушечными башенками, увенчанными матрёшками кровель: с лесом куполов, от которых небо становится гуще; с переходиками, по которым, не ступив на землю, можно обойти все постройки.
   Все кремли вместе соединились в их кремле!
   - Мы с тобой - цари, а это наше королевство! - сказал Тёма.
   "Только в детской игре могут быть цари во множественном числе для одного королевства, - подумал Андрей. - Мы с Тёмой - цари, едины в двух лицах! Цари и боги мира, дарованного нам ("Я сказал: вы - боги" - Ин. 10,34)".
   И стоял их Город у подножия водяного Везувия.
   "Но... мы ж не вавилонские строители, чтоб мечтать обрести вечность в делах рук своих. Мы - долговечнее, чем всё, что бы ни сделали наши руки, ведь это сделали всего лишь мы, а нас-то сделал - Он!"
   - А потайные ходы строить будем? - предложил Андрей.
   - Потайное метро! - весело поправил Тёма. - Отсюда до нашего дома... а потом - до твоего! Чтоб у нас с тобой было своё метро!
   Ну до дома - не до дома, а вот пространство под крепостью они изрыли во всех направлениях.
   Таинственно уходит под землю рука по самое плечо. Вдруг в этих недрах, с замиранием сердца, сталкиваешься со встречным "земснарядом" - шустрой тёмкиной пятернёй. Нет, это даже не земснаряды, а чудища-пятиноги, вцепляющиеся друг в друга, не отпускающие назад. Рукам страшно, а их хозяевам - смешно. "Не отпущу!" - хихикал Тёмка ("Ты меня вообще никогда не хочешь отпускать!" - подумал Андрей). Затянувшееся подземное рукопожатие!
   Заглядываешь потом в получившийся лабиринт: таинственные перекрёстки в недрах, отсвет из боковых туннелей... хочется стать крошечным, чтоб пошнырять по этим катакомбам. Только бы не попасться тем чудищам!
   - Это мы были великаны, пока строили, а потом уменьшились - и сами смотрим такие: кто это делал такую крепость!? Уже всё забыли, ничего не узнаём - только видим: такой огро-омный го-ород... пустой!.. как будто специально для нас, - комментировал Тёма.
   ("Не узнаём мир, который для нас!" - подумал Андрей).
   - А теперь мы будем проводить здесь подземные ядерные испытания! - озарило Тёму и он достал из кармана шорт несколько припасённых на чёрный день палочек "Корсара". И зажигалку-пистолетик, купленную на "деньги от дня рождения". Мелькнул огонёк, зашипел бело-розовый хвост, как у ракеты. Проворная рука в секунду отправила ракету в "метро". Послышался глухой звук взрыва, и облако дыма вышло из туннеля, как из жерла вулкана...
   - О, жучок - как-то прополз в наш город! - заметил Тёма. - А жуки - это такие разведчики от наших врагов. Враги готовят нападение. Щас такая... китайская армия из-под земли полезет!..
   - Почему китайская?
   - Ну, американская, какая разница! Они же все на земном шаре под нами живут - значит, из-под земли полезут. Прокопаются!.. Вот такие вот букашки, смотри - это американцы, а муравьи - это китайцы.
   "А война с Китаем, слава Богу, не состоялась! - иронически подумал Андрей, вспомнив катины страхи, навеянные её отцом и каким-то там "старцем" - Или... август ещё не кончился? Он, правда, месяц "ещё тот" - непредсказуемый: то тебе путч в 91-м, то начало второй чеченской войны в 99-м, то война с Грузией в 2008-м... Ну, двенадцать дней на всё про всё осталось..."
  
   Андрей и двое детей возвращались домой, а в ясном небе по обе стороны от солнца светились две вертикальных огненно-млечных радуги - как Моисей и Илия на иконе Преображения, предстоящие Христу... И так хорошо было просто идти и смотреть... и помнить каждую секунду, ощущать каждой клеточкой тела, что сегодня - Праздник, Праздник, Праздник...
   Когда настал закат, плавные переливы света в безоблачном небе напомнили Тёме что-то из того, что он сегодня ел:
   - А небо - яблочное, да? Всё какое-то прям такое... ну, как яблоко! Такие цвета красивые... и как будто - вку-усно, хочется откусить! У меня бывает так: прям иногда небо хочется съесть! А у тебя так бывает?
   - Не знаю! - засмеялся Андрей.
   - Это, наверное, когда ты голодный! - по-своему объяснила Майя.
   - Ну, может, и когда голодный... или не голодный... не знаю!
   "Ну, душа у меня сегодня - уж точно не голодная!" - подумал Андрей.
  
   7. Звонок
  
   Кто на проводе?
   На проводе тьма... пустота.
   А. Макаревич
  
   Чем больше скорость,
   тем дальше брызги...
   Чем чище чувства -
   тем хуже слухи.
   Анна Петрова
  
   I. Ночь
  
   Чёрное августовское небо над балконом периодически беззвучно постреливало звёздами, а преображенские яблоки в палисаднике внизу тихо падали, белея в свете неоновых фонарей. Праздничная бестревожность огромной ночи начала как-то плавно, магически перетекать в смутную, беспричинную тревогу... едва-едва уловимую. Может, неуютно стало стоять под слишком бескрайним небом - ночная агорафобия?.. может, просто - август? Август - он и есть август... Да.
   Андрей ушёл с балкона в свою комнату, но уютнее "без неба" не стало.
   "Нет, это не небо, это - земля: какая-то очень земная, сосущая тревога. Это не просто кончается лето, а... что-то произошло или произойдёт?.. Да ну тебя!" - отмахнулся Андрей сам от себя и, улыбнувшись, вспомнил весёлые дневные приключения: водяной вулкан, "город золотой"...
   Он решил перед сном, чтоб отвлечься от "мыслей", полистать одну из своих любимых книг - "Вино из одуванчиков". Но она вдруг раскрылась на словах:
   "Значит, можно вырасти и все равно не стать сильным? Значит, стать взрослым - вовсе не утешение? Значит, в жизни нет прибежища?.. Так вот оно что! Значит, это участь всех людей: каждый человек для себя - один-единственный на свете. Один-единственный, сам по себе среди великого множества других людей, и всегда боится. Вот как сейчас. Ну закричишь, станешь звать на помощь - кому какое дело?.."
   ...В эту секунду вдруг раздался оглушительный телефонный звонок.
   На секунду ему вспомнился поздний звонок Тёмы перед поездкой в Углич - но сейчас явственно ощутился прямо противоположный по духу сигнал: от другой, тёмной, а не тёминой силы! Вспомнился закон сна. Думаешь: "А вдруг..." - и в то же самое время, это "вдруг" появляется. То, чего мы боимся.
   "Илья?" - почему-то подумал Андрей.
   В этом дремлющем вулкане что-то ворочалось и глухо рокотало - не разобрать, не угадать, когда... Вулкан был очень далеко, но он - был, и стоило о нём вспомнить, сразу становилось как-то... не очень уютно.
   В нём обитал его "бог", от которого делалось ещё более не по себе: от такого "бога" можно было ждать всего... И нужно было ждать всего!
   - Это Андрей? - не представившись, сразу спросил в трубку мужской голос.
   - Да, это я.
   - Вы знакомы с Артёмом -евым?
   - Да, это мой друг... А что, с ним что-то случилось!? - встревожился Андрей.
   - С ним, слава Богу, ничего не случилось. А вот вы прекратите с ним всякие отношения! Думаете, нам не известно, чем вы занимаетесь? Вы взрослый человек и понимаете, чем вам это грозит.
   - Не понимаю... - оторопел Андрей. - А вы кто?
   - Не важно! По поручению родственников. Мы за вами следим, и если ещё увидим вас с ним, сообщим об этом куда следует и доведём дело до суда... за растление несовершеннолетнего. Мы про вас всё знаем. И в монастырь ваш сообщим...
   - Чушь какая-то! Кто вы!? Каких "родственников"? Я - друг семьи. И Люда, и Олег мне полностью доверяют...
   - Ну, кроме матери и отца, есть и другие родственники, которых это касается! Бабушки, дедушки... дяди...
   "Ах, вот оно что", - подумал Андрей.
   - А Олег тут вообще ни при чём! - продолжала трубка, и голос из бесстрастно-угрожающего, "власть имущего", вдруг, дрогнув, изменился, став каким-то раздражительным, словно наступили на что-то больное. - Олега это не касается. Он ушёл к другой женщине. У Олега давно уже другая семья, ему не до сына!.. А ты, пользуясь этим, втёрся в доверие к матери... чтоб совращать ребёнка.
   Андрей замер, ошеломлённый ещё одним известием.
   "Олег!.. Другая семья?.. не до сына?.." А он и не знал! Никогда не знал!.. Может, сумасшедший звонит - и вообще всё, что он говорит, всё - бред от начала до конца? Может, это по принципу: если уж клевета, то клевета всем на всех! У Тёмы и Майи нет семьи!? Чушь какая-то! Не может же всё быть настолько не таким, как он думал! Не может мир быть таким сложным!
   А трубка продолжала угрожать, уже ломая первое впечатление и переходя от коротких, повелительных, грозных фраз к банальному занудству. "...Илья!.." - теперь уже совсем отчётливо понял Андрей. Но понял и то, что, к сожалению, не только от Ильи это исходит. Теперь уже не только от него!.. Ему, кажется, удалось вовлечь во всю эту грязь бабушку Артёма - свою маму. Та крайне встревожена судьбой внука, "попавшего в лапы педофила" - "не спит, не ест"! готова подать в суд!
   - Да подождите... - начал было Андрей, пытаясь поговорить по-нормальному... но трубку уже повесили.
   Счастье или беда несутся по телефонным проводам. Разливаются в эфире невидимыми волнами. Приходя, взрывом раздаются над ухом. Голос Бога или голос лукавого - всё одинаково бесстрастно транслирует неодушевлённая трубка. Договорённые или недоговорённые истины... оставляющие человека в радости, отчаянии или неопределённости. Отголоски чьих-то решений, принятых иногда за тысячи километров, гром гирь на весах судьбы, звуковые обрывки невидимой войны. Впрочем, нет на самом деле ни судьбы, ни войны... Есть говорящий и - воспринимающий. И тысячи ниточек-последствий минутного разговора. Вот уж поистине - паутина опутала Землю.
   "Ох и лживая же штука - наши так называемые "предчувствия"! Собака, которая тявкает на всех прохожих, а когда лезет вор - молчит. В этот раз заранее я ничего не предчувствовал... только в последние минуты! Все прежние "предчувствия" были - от мнительности... а когда по-настоящему грянул гром - он грянул, как всегда, внезапно!
   Ах, "предчу-увствия" - вот где вы показали свою истинную суть: что вы не от Бога, а от лукавого - были и есть! Вся мнительность, все тревоги - всё от лукавого! Ни-че-го в жизни не предотвратишь, только нервы себе истреплешь! Но задним числом опять же будешь говорить: я предчу-увствовал!.. - память сыграет очередную злую шутку, издевательски перепутав прошлое и будущее. Мол, раз случилось - значит, ты знал, что случится... Да ничего я не знал - я только что вернулся домой после чудного, праздничного дня! одного из самых лучших дней этого лета!
   У мнительного человека какая-то доля волнения есть всегда. Когда вслед за волнением что-то, и вправду, происходит - эти-то редкие случаи он и запоминает... а те девяносто девять процентов, когда не происходит ничего, благополучно забывает!
   Вот уж верна старая солдатская поговорка: "Не бойся той пули, что свистит - ту, которая убьёт, не услышишь!"
   Где-то там, в страшном далеке, ночь изрыгнула проклятье. И... замолчала, вновь притворившись самой обычной, самой банальной ночью. "Это тебе приснилось, и поэтому ты... не спи". И Андрей не спал. Несколькими словами его приговорили к потере самого себя. Палач - всё-таки пришёл?
   Казалось, от Преображения прошла не ночь, а целый год - настолько другая наступила жизнь! Время - ни при чём: это же - параллельные мироздания. Здесь Преображения не было никогда... никогда не было "аквапарка", их с Тёмой песочного города и "метро"!.. была только та вечная ночь, "да не сочтётся она в днях года, да не войдёт в число месяцев"(1).
   "Жизнь почти полностью остановилась - точнее, её искусственно остановили, в той самой точке, когда телефон решил вдруг сделать самое худшее из всего, что он мог сделать... лучше б его не было! "Телефона, телефона, чукча тебя убить хочет!" Господи, недаром я ненавижу всю эту технику... а мои знакомые ещё удивляются, как я до сих пор не завёл "мобильника"! Впрочем... глупо, конечно, ругать телефоны... и вообще кого бы то ни было - просто ничего более продуктивного пока не придумывается! Нечего делать, потому что всё неважно... Самое страшное: нечего делать - не оттого, что действительно, нечего делать, а оттого, что ничего не делается... Всё разом стало неактуальным, даже ненастоящим - по сравнению с тем, что случилось".
   "Впрочем... есть, что делать! Надо съездить к о. Серафиму!"
   Утром 20 августа, после почти бессонной ночи, Андрей приехал в Р-ский монастырь. Привычно постучался в дверь корпуса, где обычно принимал о. Серафим: "Молитвами святых отцов наших, Боже наш, помилуй нас!" Вышел монах: "Вам кого?" "Отца Серафима!" - с удивлением ответил Андрей (кого же ещё!). "Гос-споди... да отец Серафим уж второй месяц с постели не встаёт, никого не принимает - вы разве ещё не знаете! Он очень болен! О-очень!.. Моли-тесь за него".
   Андрей отошёл, как оглушённый. Этого ещё не хватало!
   Обложили!
   Тебя подозревают в "растлении" и, угрожая, требуют прекратить всякое общение с Тёмой; у Тёмы разошлись родители, рухнула семья... в довершение, духовный отец, который поддерживал тебя все последние месяцы, с которым всё было нестрашно, тяжело болен... Лукавый ведёт наступление одновременно на всех фронтах - берёт тебя в блокаду, стараясь не оставить ни малейшей лазейки. Это его излюбленная тактика - классическая облава: в какой-то "прекрасный" момент вывалить всё разом, чтоб мало не показалось!
   В каком отчаянном положении ни чувствовал себя Андрей, он вдруг вспомнил иронический "стих" В. Горохова, популярного в интернете (Тёма как-то нашёл ролик):
   Бывает всё так классно, так классно прямо всё!
   И вдруг, бабах, ужасно, ужасно прямо всё!
   Вот это "прямо всё" убивает! Именно что "прямо всё"! Хотя это "всё" - полный идиотизм. Идиотизм нашей жизни.
   "Господи, я безумен... Я в эту минуту почти не верю, что есть Ты... так же как не верю, что есть... Артём, что есть я... что есть мир вокруг меня... Всё это осталось там, наяву. Я - во сне... и в этом сне ничего нет... разбуди меня, Боже! Разбуди как знаешь, как умеешь - но только скорее".
  
   II. День
  
   Мне не страшно,
   что каждый третий
   может случайно меня убить.
   Я вот только боюсь,
   что впервые в жизни
   не чувствую к ним любви.
   А. Макаревич
  
   Если кто-либо гневается на тебя, то вспомни,
   что это одно из тех настроений, часто
   переживаемых и тобою. Если ты на гнев отвечаешь гневом, то это будет так же
   смешно, как если бы человек начал гневаться
   на самого себя, находящегося в гневе.
   Новомученик о. Феодор Гидаспов (†1918)
  
   Бывает такое: от глупости происходящего захватывает дух! Это какая-то глупость в квадрате, в кубе... в миллионной степени! Глупость великолепная, роскошная, превосходящая саму себя в своей издевательской простоте... или простоте издевательства. Гениальное творение князя мира сего: шедевр, перед которым стоишь, разинув рот. Как всё легко - и неправдоподобно! Предельно логично - и предельно тупо! И хочешь выйти - и не знаешь как! "Но я же не покупал билета на этот спектакль, как я здесь оказался!?"
   Мы все купили билет: один на всех, давным-давно, в виде того "яблочка" в эдемском саду. Или не купили, а украли. Или не украли, а получили в "подарочек на день рождения", как говорил Горлум. Выиграли в лотерею. И до сих пор носимся в этим "выигрышем". Не выбросишь! Он же не с нами - он в нас.
   Но до чего шикарный идиотизм ситуации! Уметь надо... на ровном месте! Бог из ничего сотворил мир. Сатана из ничего творит проблемы.
   Почти из ничего. Всё-таки он - не чистый творец: совсем уж без "почти" - без нашей помощи, - у него не получается. Помогает призма нашего взгляда, которая псевдо-проблему окончательно делает проблемой.
   Поразительно: люди никогда в физическом пространстве не пересекались - а конфликт между ними существует. Лукавый ещё и не то умеет!
   "Ну как бы мы жили без вас, бдительных? - с горькой иронией подумал Андрей об Илье. - Куда же без вас? Вы - столпы мира сего".
   Тёма несёт весёлую чушь, играя. Взрослые отличаются от него тем, что несут невесёлую чушь - совсем не играя. Их ахинея для них - правда. Чужую бредятину они распознавать ещё иногда умеют, свою - никогда.
   Главный символ веры сумасшедшего человека: "У меня есть враги" (в законченном варианте: "Все - враги"). Как та надпись на дверях подъезда: "Не закрывайте - ждём врага!" Ждать приходится недолго...
   Государыня, ведь если ты хотела врагов,
   кто же тебе смел отказать!(2)
   "Враг" чаще всего не знает, что он уже выбран на роль врага. Он живёт себе - а живя, занимает какое-то место в пространстве... что, при желании, всегда можно вообразить вопиющим актом агрессии с его стороны.
   Жить в этом мире - уже акт агрессии. Против князя мира сего, который хочет, чтобы живых не было вообще.
   Тошно в мире от невнятной бредятины человеческих полу-отношений... от того, что мы друг другу - чужие, а не ближние... и ведём себя как чужие. От того, что даже когда найдёшь наконец в жизни Человека, почти непременно рядом окажется кто-нибудь, у кого вдруг "замкнёт в голове", и он начнёт видеть в тебе врага... иногда даже не видя тебя физически! Чудно мы умеем: не видим, но ненавидим.
   Лукавый понаставил столько барьеров на пути нормальных человеческих отношений... что они начинают казаться уже ненормальными. Естественное и противоестественное поменялись местами.
   Давать отчёт в том, почему ты кого-то любишь, как посмел - самое глупое в жизни занятие.
   Как посмел нарушить ты предел чужих границ,
   где любая тварь передо мной склонится ниц!(3)
   В любви мы нарушаем границы, построенные князем мира сего, вторгаемся в "чужие владения". Он этого не прощает! Он вечно чужой и хочет, чтоб и мы были друг другу такими же. Нет ни Бога, ни ближнего, есть только его "правила"... которые никому не дозволено переступать!
   Человек не может быть без статуса. Всё должно быть правильно.
   Но, к счастью, бывают отношения, которые вне сферы чьей-либо земной компетенции: есть только Бог, ты и человек, с которым Он тебя свёл.
   Самое главное, что к двоим Господь ближе, чем к одному.
   Дыхание Бога с тобой
   и со мной...(4).
   Самое светлое в дружбе, любви - то, что в ней всегда есть Третий. Подумайте - покушаясь на чью-то дружбу, вы не покушаетесь на этого Третьего?
   Все эти ужастики в прессе о маньяках и педофилах настолько запугали людей, что сами бесконечные рассказы о них нанесли куда больший вред психике и взрослых, и детей, чем реальные педофилы, которых мало. А кстати, от смакования темы в СМИ, их становится всё больше. Естественно - если долго будить в людях чёртиков, они ведь, глядишь, в ком-то с удовольствием проснутся!
   Вот Ванечка простил Рудака - и на этом все Рудаки в Угличе, кажется, перевелись. А мы этими рассказами плодим и плодим новых Рудаков. Того отпустили восвояси, сгинул он в лесу, черви, говорят, съели... А мы эту тему никак не отпустим восвояси. Она у нас не в лесу, а в телевизоре. А телевизор - это уже наша душа! Что в телевизоре, то и в душе. Вот и боятся - бабушки, дедушки... дяди!
   Андрей долго не мог успокоиться, но всё-таки пытался: "Не бойся угроз! слова, сказанные в этом безумном мире, ничего не означают. Озвученные "решения" здесь - верный признак нерешительности, все "твёрдые принципы" - показатель страха перед миром и собой, "обещания" - попытки убедить то ли окружающих, то ли самого себя, что, может, так оно и будет... Верить можно лишь детям... когда они ничего не обещают! Взрослые - не хозяева ни сами себе, ни своим словам, ни своим угрозам, ни своему переменчивому настроению. Зачем и с какого... они в данный момент что-то "решили" - чаще всего понимает лишь лукавый. Чем лучше узнаёшь "взрослых", тем больше любишь детей! Нас, человеков, невозможно уважать - нас можно только любить!
   Ты же знаешь, что взрослые чаще всего нездоровы, что они невменяемы, потому что - "взрослые", что живут в бреду и галлюцинациях... чего ж тут удивляться или обижаться... или огорчаться. Что мы все больны, все-все больны!.. неверием и недоверием друг к другу... мы чужие, нас друг для друга - нет, а есть глюки, которые мы принимаем друг за друга - "хорошие" или "плохие", приятные или не очень... но глюки. Кажется, уж и не должно быть больно, когда знаешь, что мир - такой... ведь всё уже знаешь!.. а всё равно - дико больно! Будь пр-роклят князь мира сего!.. да он и так проклят - даже и так мы ему ничего нового не сообщим, и нечего нам сообщить, его рабам... Дай только, Господи, никогда в жизни не проклясть людей, какими бы они ни были... Прости, Господи, что... вырвалось... Прости нас за всё".
   Он тяжело дышал и почти ничего не видел от слёз. Ненависть, вспыхнувшая в нём на две секунды, вдруг отлетела так же бесследно, как и появилась - Бог смахнул её рукой, как слезу... осталась только бесконечная жалость ко всем нам. "Привет от лукавого!.. Стоило мне только его помянуть, как он тут же показал, что я точно такой же, как они... и так же способен ненавидеть".
   Всё нечисто в глазах у нечистого! Во всём и во всех он видит только своё. Современные богословы ещё спорят, есть ли вообще те мытарства, что описаны у блаженной Феодоры? А порой посмотришь - да вот же они, ещё на земле, эти мытарства! Там бесы, вцепляясь в душу, вопят "Наша!" - здесь они порой кричат это через подозревающих нас в чём-то людей. У лукавого всё в порядке с логикой и учётом! Он - клеветник, но в его клевете дезинформация всегда искусно смешана с той частичкой правды, что ему выгодна. Те люди, что, никому не доверяя, привыкли смотреть его глазами, видят эту "правду", чуют её за версту... или, в данном случае - за тысячи вёрст. "Зеркало тролля", как в сказке Андерсена, охотно показывает им это... "Любовь к детям" дословно переводится на греческий как "педофилия"... а ведь лукавый любую информацию (даже само Евангелие) всегда преломляет в пользу совершенно буквального смысла - в этом и состоит его извечная "правда". Разве с ним поспоришь? В логике этот величайший из софистов поднаторел - и давно превратил её в царство своё. Формально-логически он выходит всегда "прав". "Правы" и люди, верящие ему.
   При нападениях лукавого действенен рецепт: "Не отрицай - только исповедуйся Богу". Тем, кто кается, адвокаты не нужны. Лучшая защита - отказ от самозащиты.
   У любящего человека - презумпция любви: "Кто любит, тот любим...", "Я люблю - значит, меня любят"... это же естественно. Наличие ненавидящих людей для него... странно, дико, мало похоже на правду. Проявления нелюбви, недоверия выглядят чем-то вроде психической болезни - человека жалко, но непонятно, как ему помочь.
   Не заслуживают доверия только те, кто сами не доверяют другим. Вот от них, действительно, можно ждать чего угодно - их "защита" непредсказуема. Помилуй их, Господи, спаси их от их же собственной защиты!
   На свете злые - в меньшинстве,
   пока им не поверишь,
   - вспомнил Андрей стихотворение С. Малышева.
   Доверие важней "правоты"! Доверие к людям - сродни религиозной вере. Почти тавтология: изначальная вера в то, что людям можно и нужно верить. Презумпция того, что человек - хороший. Что он не обманывает... пока с полной достоверностью, на практике, не убедишься в обратном. Но даже и после этого - вера в то, что он хороший... просто так получилось! Что он - образ и подобие Божие, просто в данный момент... немного болен, немного не в форме.
   "Все хорошие... только не все знают об этом. Некоторые не знают, что они хорошие и поэтому ведут себя как плохие", - как шутил о. Серафим.
   Ведь вера в Бога подразумевает веру в Человека как образ и подобие Божие. В то, что Человек тебе - ближний.
   У Макаревича есть строчка: "Не смейте лгать и верить тем, кто лгал". Какой знак равенства между двумя категориями: лгущими и верящими в ложь! Если ты с готовностью подхватываешь, что человек плохой, значит, в тебе уже есть корни не-нависти... и ты сам виноват, что заразился клеветой, и теперь ты сам - такой же клеветник!
   "Всяк человек ложь... когда он верит в ложь" - пришло вдруг Андрею уточнение смысла Псалма, который он вспоминал совсем недавно.
   "Всяк человек - ложь". Очень точно выразился царь Давид! Убийственно точно! Даже не "в человеке ложь", а именно "человек - ложь". Ложь настолько срослась с нами, что стала частью нас, а мы - частью её. Мы потеряли себя, мы - ложь. Ложь о самих себе и об окружающих. Ходячая клевета о Божьем замысле.
   Приходится как-то существовать в мире сём, имя которого - Ложь.
   "Вчера "шиза отчаяния" - иначе не назовёшь! - каким-то катком прокатилась, расплющила!.. Правда, настроение всё-таки менялось - несколько раз за день. То, вроде - какие-то солнечные зайчики... то опять... Из черноты надо уходить! Всё будет хорошо, если во мне всё будет хорошо!"
   Странное осознание, что мистический ключ от ситуации - у него в руках... постепенно выводило Андрея из-под "катка".
   "Что-то произошло. Я их чувствую"(5).
   Перелом в ситуации происходит тогда, когда внешние события ещё "не знают" об этом переломе и пытаются идти своим чередом. Они не ведают, что их уже "чувствуют". Непересекающиеся линии "неразрешимой" проблемы ещё не знают, что Господь уже направил к ним Лобачевского.
   Все проблемы надо делить не по степени болезненности, а по одному простому вопросу: у кого ключи?
   Буря в стакане воды кончается, когда кончается дрожь в руках, держащих стакан. Любая ситуация разрешается с момента, когда перестаёшь её бояться.
   А я устал бояться,
   Страхов больше нет!
   Праздник начинается сейчас(6).
   Я уже бывал в этих краях... краях отчаяния. Бог меня выводил из них раньше, выведет и теперь. Боль - признак того, что держащая меня верёвка натянулась и скоро лопнет. Когда страдание становится банальным, оно перестаёт быть страданием. Надо, чтоб тебе просто очень-очень надоело "страдать", и тогда ты распахнёшь глаза на мир и скажешь: "Я был дурачок. Господи, я им и остался - и потому пусть будет воля Твоя, а не моя".
   И сразу услышишь от Бога простой рецепт:
   "Делай что должно и будь что будет!"
   "Если я спокойно обращусь к Богу, Он услышит... Если неспокойно, то я Его не услышу... Значит, надо обрести покой - а покой опять-таки у Него! Но это не замкнутый круг: где-то он точно разомкнут".
   Взгляд Андрея вдруг упал на листочек-открытку с молитвой, привезённый из Углича:
   Господи, Боже мой!
   Удостой меня быть орудием мира Твоего!
   Чтобы я вносил любовь туда, где ненависть.
   Чтобы я прощал, где обижают.
   Чтобы я соединял, где ссора.
   Чтобы я говорил правду, где господствует заблуждение.
   Чтобы я воздвигал веру, где давит сомнение.
   Чтобы я возбуждал надежду, где мучает отчаяние.
   Чтобы я вносил свет во тьму.
   Чтобы я возбуждал радость, где горе живет.
   Господи, Боже мой! Удостой,
   Не чтобы меня утешали, но чтобы я утешал.
   Не чтобы меня понимали, но чтобы я других понимал.
   Не чтобы меня любили, но чтобы я других любил.
   Ибо кто дает - тот получает.
   Кто себя забывает - тот обретает.
   Кто прощает - тот простится.
   Кто умирает - тот просыпается в вечной жизни.
   "Это я должен спасти их, а не они - "убить" меня", - понял он... хотя любые слова очень слабо выражали это несомненное, не облечённое ни в какую логичную форму откровение.
   Главное: нет никаких врагов.
   В сатанинской картине мира они есть, но я-то не собираюсь играть по его правилам. Если у человека "есть враги", значит, в нём сидит Враг.
   Я что-то никогда не понимал практического смысла фразы: "Любите врагов ваших". Как же их можно любить, если их нет и быть не может! "Это - не враги. Это родственники моего самого дорогого человека... дорогого и для них. Враг здесь, как всегда, только один - но он не человек".
   Кто здесь враги?
   Бабушка, запуганная (или запугавшая себя) до смерти, которая боится за своего внука? Дядя, который в глаза меня не видел, а потому вправе вообразить, что угодно? Они любят того же, кого и я. По-своему, со страхом, любят - но мы же на Земле вообще без страха любить не умеем! "Страсть", "страх" - недаром однокоренные слова... Я, что ли, бесстрастен!?
   Они же во всей этой ситуации - мои собратья по несчастью. Ну, "несчастью" - громко сказано. По проблеме, раздутой из ничего. По страху друг перед другом... Хорошее слово "друг", вроде, бездумно проскользнувшее. А в бездумном - самый глубокий смысл.
   Мы все должны быть друзьями... больше чем друзьями.
   Будем молиться друг за друга. С этого и стоило начинать!
   Сложная задача: помириться с теми, с кем не ссорился - кого и не видел в жизни! Но... "Ложки нет", - как в "Матрице". Вся борьба заключается именно в том, что борьбы нет.
   И как хорошо, что всё-таки есть Один, кому не надо ничего объяснять!
   Андрей понял, что теперь ему единственный путь - на Суд Божий: "Поручись Сам за меня, Господи, перед людьми. Пусть это будет Суд Твой, Господи. Пусть во всей этой истории я буду либо оправдан, либо осуждён Тобой. Лучше здесь, на Земле, чем там...
   Но если я в этом чист, поручись за меня Сам, Господи, перед людьми - просто чтоб они не волновались, не мучили себя подозрениями!
   К кому, как не к Тебе, взывать, если дьявол оклеветал меня. Он знает про меня много - но Ты-то знаешь не много, а всё. Я и сам хочу знать о себе не его, а только Твою правду. Всю".
   Андрей остановился ещё перед иконой, привезённой из Углича. "Ванечка, заступись... расскажи всем без слов, КАК всё на самом деле - ты же знаешь. Будь, если можно, и ты поручителем моим - всегда, ныне и присно и во веки веков".
   "Господи, прости меня, что они меня подозревают. Прости их... Открой всё как есть и успокой. Я хочу, чтобы они успокоились. Пусть откроется правда Твоя, а не моя или их... Пусть Твоя правда нас всех успокоит".
   "Прости всех, кто боится - и отпусти нам этот взаимный страх, как отпускаешь грехи".
  
   Примечания:
   (1). Иов 3,25
   (2). Б. Гребенщиков, "Государыня"
   (3). Из рок-оперы "Finrod-song"
   (4). А. Макаревич "Рождественская"
   (5). Из к/ф "Матрица"
   (6). А. Макаревич
  
  
   8. Бедлам
   (Глава в скобках. Все желающие могут её пропустить, подобно "Канавке")
  
   В день, в который ты вкусишь
   от него, смертью умрёшь.
   Быт. 2, 17
  
   Но с этого момента кардинально
   преобразился мир земной реальный
   (он таковым остался по сей день):
   ложь стала правдой, светом стала тень,
   но так похоже, словно зазеркально,
   как говорится, - роково, фатально, -
   до мелочей детальных, до корней...
   И этот антимир нам стал милей
   того, который был первоначально.
   Виль Мустафин
  
  
   I. Время и пространство
  
   Дело в том, что время на
   небе и на земле летит неодинаково...
   Из к/ф "Тот самый Мюнхгаузен"
  
   Андрей твёрдо решил 31 августа, как только Люда приедет, пойти поговорить с ней обо всём.
   Самый насущный вопрос: как прожить эти десять дней... до Суда Божьего. Чем их заполнить? или как их убить?
   Иногда он что-нибудь читал, пытаясь заткнуть пустоту в душе лоскутным одеялом каких-то текстов. А иногда - сам писал что-то... выходило очень обрывочно-сбивчиво...
   Всё-таки он был дневной человек и потому ночь без сна представлялась ему чем-то ненормальным - как зима без снега. Надо, чтоб снег покрыл землю, надо, чтоб сон хоть на время упразднил суету. Пусть будет снотворное: хотя бы - как искусственный снег. Пусть "реальность", похожая на сон, выключится хоть на время сна. День и ночь превратились в один чёрно-белый бред, только поворачивающийся разными сторонами.
   От волнения, как от воспаления, дни распухли, почти не оставив меж собой промежутка в виде ночей. Засыпать удавалось ненадолго, и ночь с включённым светом стала просто самой никчёмной и изнуряющей частью дня. Потом утро издевалось включившейся лампочкой солнца за окном...
   "Утро добрым не бывает". Это говорят с похмелья, а у него было - хуже похмелья.
   Впрочем, сей недостаток - быстропреходящий: утро имеет обыкновение так плавно трансформироваться в вечер, что даже не успеваешь заметить, как это произошло... а только дню - конец, чтоб не сказать грубее... и впереди такая же повторяющаяся календарная погань!
   Вглядываешься в утро, первые несколько секунд ещё не зная, не помня, тосковать или радоваться. Солнышко... мир - сам по себе, нейтральный или, скорее даже, красивый. В нём нет ни горя, ни боли. Всё, что есть - в тебе... Но как только вспоминаешь себя (всё, окончательно проснулся!), в душу словно тупая иголка втыкается. Отчего больно? Оттого, что вспомнил себя и всё, что с тобой произошло! Это в тебе утро перестало быть таким беззаботным, каким было когда-то. Но само оно - практически то же. Не законы физики сменились, не Бог навсегда ушёл на пенсию. Даже не свойства глаз, созерцающих всё это, стали другими - другим стал придаток этих глаз: коварный мозг, преломляющий суть картинки...
   Одна из главных особенностей детства - чувство радости начинающегося дня. Радость утренняя - от предвкушения... начинающегося дня или жизни?.. Радость предвкушения радости!
   Тогда ты видел чудо, таинство, сейчас - обыденность... причём, отравленную. Как глупый сериал, идёт и идёт нескончаемый депресняк... то и дело прерываемый рекламой, - мелкими насущными заботами, поскольку "жизнь" есть "жизнь": здесь надо купить, там поесть, там - заработать на то, чтобы купить и поесть, там - поехать транспортом на работу, чтобы заработать на то, чтобы купить и поесть и т. д.
   Кто-то сказал: "События!? Какие события? В нашей жизни нет событий, есть только происшествия".
   "Увидишь ангельский лик - и опять в болото! Жуть".
   По контрасту со светом, обыденная жизнь кажется чудовищной.
   Но впереди маячило 31 августа... когда, может быть, дни и ночи опять войдут в свои берега? А жизнь опять войдёт в Детство, в Мир.
   "Меня здесь нет. Я отсутствую. Я живу в 31 августа. Можно было бы повесить для всех табличку: "Ищите меня по адресу: 31 августа", - мысленно подтрунивал над собой Андрей, чтоб хоть как-то взбодриться. - Время и пространство доконали меня! Господи, верни меня или назад, до звонка, или... вперёд, чтоб не ждать. Боже, как я устал!"
   Если всё слишком плохо - это верный знак перемены к лучшему.
   Обновления без боли не бывает.
   То, что сейчас мне хуже, чем обычно - это залог... В духовной жизни всё перевёрнуто: хуже - значит, лучше.
   Отец Серафим мне как-то говорил: ты только постигни, что всё здесь и сейчас, что времени нет!.. потому "будет лучше" - значит, и есть лучше. Как только это постигнешь, то всё... оно пришло.
   - Что пришло?
   - Новолетие.
   - Новолетие... звучит как "совершеннолетие".
   - Ты прав, - сказал о. Серафим. - Надо преодолеть секундный страх, когда стоишь на голове и мир кажется перевёрнутым. Мир в твоих глазах должен как бы "перевернуться" прежде чем всё станет на свои места.
   Счастье после скорби - это оборотная сторона любой скорби: они неразделимы, как Распятие и Воскресение. Скорбь - это новое счастье... только в зародыше. Это - Спаситель, сошедший во ад. Скорбь обновляет жизнь, воскрешает её. А для воскресения надо сначала умереть.
   Неужели ты не понимаешь, что ты должен умереть, умереть для прошлого. Тебя не должно больше быть. Тебя - твоего "я". Если ты не можешь умереть сам, тебя должны убить...
   - Кто?
   - Обстоятельства, посланные Богом. Твоё Новолетие наступит после смерти твоего "Я". Когда ты будешь уже не ты, а ты и Бог, тогда календарь перелистнется.
  
   Значит, есть время, которое нужно просто проспать. "Время выключить свет да дожить до утра".
   Чтоб "дожить до утра" и хоть чем-нибудь отвлечься, Андрей решил записывать свои мысли - обрывочно и бессистемно - как получится, не важно!.. Всё равно ведь делать нечего! Что-то вроде духовного дневника. "Как у Иоанна Кронштадтского набрались записи "Моя жизнь во Христе", так у меня выйдет, наверное, "Моя жизнь в князе мира сего"!
   Кое-что из этих записей вышло даже довольно складно:
   "Противоположностью Дома является Бедлам. Бедлам созвучен слову "беда". Беда - всё, что окружает нас после разлуки с Богом. Бедовый мир с бедовыми законами. Бредовый мир с бредовыми законами. Дома всё на своём месте. В Бедламе невозможно быть на своём месте, поскольку нет ни настоящего тебя, ни настоящего места, ни настоящей жизни. Там есть только порядок - но естественно, сумасшедший. Координаты этого "порядка" - время и пространство. Тот, кто к этому "порядку" привык, не замечает, что живёт в Бедламе, думает: это и есть Дом. Каким же Дому ещё быть? Ну и что, что много страданий: ко всему привыкаешь. Много и удовольствий тоже! Кнут и пряник...
   Время - это смерть. "Если вкусите плод, смертью умрёте". Адам (то есть все мы) выпал из Вечности во время, из Жизни в смерть.
   В языке это осталось полунамёком, только мы уже не обращаем внимания. Говорим: прошлое, будущее и настоящее. "Настоящее" - единственное, что настояще.
   Это у нас есть время, а у Бога всё здесь и сейчас. Это мы говорим "было" или "будет", а у Бога - есть. Потому в Боге и нет потерь, странно, что это так трудно понять. Это мы жалеем: "ах, как тяжело, что это уже прошло...".
   Некоторые говорят: "как же будет скучно в раю, если всё будет вечно продолжаться". В головах всё перепуталось! Вечность - это не "вечное продолжение". "Продолжается" только время. А там его просто не будет.
   "А если бы нами не владели страсти, не было бы никакой разницы между неделей и вечностью" (Б. Паскаль). Об Ироде, когда он, верный клятве, приказал отсечь голову Иоанну Крестителю, очень точно сказано в одном из песнопений: "...не живый век возлюби, но притворный, привременный".
   Даже не "временный", а "привременный".
   Мы не задумываемся над смыслом слов "конец времён", предпочитая более размытую и затасканную до бессмысленности фразу "конец света".
   Времени нет... но мы в нём живём - и это создаёт самый большой внутренний конфликт Человека. Ничто невозможно потерять и вообще нечего бояться, если Времени нет... но оно идёт и, даже в самом большом счастье, мы боимся потери. Время "учит" нас, что всё проходит и преходит, всё будет потеряно. Это - "голос" князя мира сего, в самом "чистом" виде: вы всё потеряете и потому вы все мои.
   Так что... либо Бог, либо Время...
   Мы можем пребывать либо в Том, либо в другом.
   Попытка совместить чревата тяжёлым раздвоением личности.
   За 2000 лет до теории относительности Эйнштейна Иоанн Богослов написал: "...времени больше не будет". Умиляет эта простота. Говорит как нечто само собой разумеющееся и всем понятное, без разъяснений - примерно как мы бы сказали: "Завтра будет дождь".
   Мы не можем даже помыслить об этом, даже сказать "человеческими" словами. Весь наш язык привязан ко времени: все глаголы имеют время, и само построение фразы "времени больше не будет" абсурдно, потому что "будет" - уже глагол будущего времени.
   Или в "Символе веры", утверждённом в 4 веке - про рождение Сына от Отца: "...прежде всех век" - то есть прежде, чем появилось Время (опять-таки, абсурднейшее построение фразы - при "переводе" с Божьего языка на человеческий, с вечного на временный!).
   Очень много свидетельств относительности - в нашей обыденной жизни... только мы почему-то, хоть и ворча на неё, всё-таки не привыкли их замечать и анализировать.
   Ведь нелепость: должно пройти столько-то времени, чтобы сделалось то-то и то-то! Мыслями ты уже "прошёл это время", а снаружи оно, издеваясь, идёт по своим падшим законам. Я же точно знаю, даже вижу, ЧТО будет через несколько секунд - так почему же эти секунды всё-таки должны пройти!??
   Например, я должен подняться по лестнице в свою квартиру... Зачем я должен это сделать, кто бы сказал!? Мысленно-то я - уже в квартире. Зачем должна исполниться глупейшая формальность времени и пространства!? За-чем!? Именно на таких глупостях ярче всего познаёшь глубину адамова падения - вопиющий абсурд того мира, в котором мы оказались.
   Времени и пространства в том виде, в каком они есть, быть вообще не должно! Это - сумасшедший дом!!! Все законы физики падшего мира - сумасшедший дом!!!
   (Да... усмехаюсь, представив себе учебник "Курс физики падшего мира"... а ведь именно так, по правде говоря, он и должен был бы называться).
   Много доказательств условности времени, только видеть их надо уметь. И уж конечно, это - не тот мир, что изначально создан Богом для нас! Наш мир - другой... только мы его потеряли.
   А Пространство!? Живёшь по инерции, жутко раздражён на вещи: они так глупы, что остаются там, где их бросишь... а потом либо вопят о себе и бросаются в глаза: "убери-и!", либо, наоборот, скрываются. Ты совершенно чётко уверен, что они там-то и там-то - а их там нет!.. Ещё глупее - что надо сделать наяву то, что уже сделал в мыслях. И, главное, не забыть, что наяву ты этого ещё не сделал! Это ужасно трудно - не забыть... Например, поставить чайник. Ты же знаешь, что ты его уже поставил. Нужно, чтобы все вещи находились там, где я считаю, что они находятся... где я знаю, что они находятся.
   Но, к сожалению, так не бывает.
   Если от каких глупейших мелочей, от каких "компьютерных глюков" мироздания зависит человек... то чего уж там говорить о большем!
   Есть ещё в падшем мире дети - они существуют реально. В их существовании невозможно усомниться... когда они с тобой (когда далеко - можно усомниться, ещё как!). Они - соломинка реального мира в море бреда, за их дружбу, за возможность поиграть, подурачиться с ними, цепляешься, как утопающий.
   "Бог послал мне Артёма во свидетельство о Себе: Бога я не видел, а Тёму вижу".
   Вот бывают сны - наверное, самые частые: обычная обстановка, знакомые люди, ничего плохого не происходит - а на душе невыносимая тоска и чувство, что всё это ненастоящее. Что бы ты ни делал, всё - пародия на то, что на самом деле. И в том мире, который видишь - никакой отрады.
   Как нормальная жизнь наяву лучше этого сна, так и ещё более настоящая Жизнь лучше нашей жизни.
   Только попав в плен, мы сполна узнаём, каков враг.
  
   II. Начало ада
  
   - Но я к таким не хочу, - возразила Алиса.
   - Тут уж ничего не поделаешь, - сказал
   Кот. - Мы все здесь ненормальные. Я
   ненормальный, ты ненормальная.
   - Почему ты решил, что я ненормальная?
   - спросила Алиса.
   - Так должно быть, - ответил Кот. - Иначе
   бы ты сюда не попала.
   Л. Кэрролл "Алиса в стране чудес"
  
   Осторожность не имеет никакого отношения
   к мозгам... для неё мозги являются, скорее, помехой. Высочайшая степень осторожности
   указывает на отсутствие мозгов... Если бы она была свойством разума, она заставляла бы видеть опасность только там, где она действительно
   налицо... между тем как осторожность преследует более широкие и возвышенные цели и чутко подмечает и предупреждает такие опасности, которых и в помине нет.
   Марк Твен
  
   Как страшно подумать о человеке плохо! Знаешь, где начинается ад? Он начинается с того, что мы о ком-то подумали плохо.
   "Отстаньте от меня! Найдите другую старуху", - слышался снизу голос больной соседки, отмахивающейся от своих бесов, представлявшихся ей людьми-недоброжелателями из её жизни. Это было неотключаемое радио, и Андрей с ужасом думал: а где же - человек?
   Радио есть, а человек... человека-то уже нет?
   Для Бога-то он, конечно, есть, но как же нам его увидеть? Болезнь лишила всех нас Человека - и где мы его обретём?!
   "И я, брат, из этих..."
   Боязнь боли мучает человека, как боль... или хуже.
   "Выключите аппаратуру! - кричала соседка, в 2 часа ночи отчаянно стуча по трубе. - Всю квартиру "жучками" нашпиговали!.. С-сволочи! сволочи настоящие! Что делается! Ты-ы посмотри-и, что делается!!! Только я спать ложусь, эти приборы мне бок колют! Всю квартиру опутали приборами!.. Фашисты! настоящие фашисты!" И она громко жаловалась куда-то "по телефону" (или так ей, во всяком случае, казалось) на Андрея... потом на какого-то Александра... потом на какого-то Валерия Александровича... потом на какого-то подполковника...
   Милая больная соседка, ты помогла мне понять мир! Наглядно узреть механизм его сумасшествия. Весь падший мир - это твоя комната.
   Враг замаскировался - и заставил нас смотреть друг на друга, как на врагов. Или в лучшем случае - чужих.
   Сидишь дома, никуда не выходишь - и 24 часа в сутки и 7 дней в неделю тебе кажется, что тебя заливают соседи... Когда ты думаешь об этом много, то они уже не "заливают", а "хотят убить". Логическая цепочка раскручивается. Появляются "жучки" и "аппаратура". Спаси нас всех, Господи, от такого итога жизни.
   Одни люди всю жизнь стяжают смирение, другие гордыню. И старость - это просто итог их стяжаний, у каждого свой. Это - время принести плод Богу. Время быть мудрым или же... тем, кем был всю жизнь, только уже в законченном виде, когда ничего не исправишь.
   Страшно, когда уже поздно меняться!.. Наверное, это самый роковой "подарок" старости - даже более трагический, чем болезнь, одиночество и близость часа смертного.
   "Мою бабушку Господь взял в 80 лет в ясном уме и памяти... У меня и в 30 нет такой ясности и чистоты сознания, какая была у неё. Царство ей Небесное! Царь Небесный царствовал в её голове - и собирал воедино весь жизненный опыт".
   А снизу всё доносился злющий-злющий-злющий голос страдающего-страдающего-страдающего человека... Страх и агрессия - две стороны одной медали. Не умеем любить, потому что боимся, боимся, потому что не умеем любить. А называется этот замкнутый круг - Гордыня. На ней стоит мир - и вся боль мира.
   Сумасшедший дом - откровение об аде. Никто конкретно не мучает, но все мучаются. Люди изнывают не от внешних болей, а от гипертрофированных страстей: от страха и ненависти, блуда и ревности, самолюбия и отчаяния... Они предоставлены сами себе - их гордыня (полная сосредоточенность на самих себе) достигла стадии абсолютной и "совершенной". Каждый сам себе - "папа римский" со своим догматом о непогрешимости, а весь мир ополчился против него и хочет оскорбить, унизить, растоптать, убить, замучить, искалечить, отравить, заразить, удушить... и больше ничем другим мир не занимается.
   "Я, я, я!!!" - есть только "Я", а все окружающие - либо болезненная галлюцинация, либо - злобные твари-нелюди (в том числе и Бог), которых лучше бы не было. Если даже "я" и виноват, то всё равно не у кого просить прощения и не от кого его получить.
   Полное самообслуживание в мучениях - и поэтому полное отсутствие шансов на их прекращение.
   Мы - сумасшедшие перед Богом... Потому мы и сравниваемся в притче с "юродивыми" девами. Он "не понимает" наших бредовых желаний, потому они и не исполняются.
   Он всемогущ, но Он не может одного - перестать быть Богом. Перестать быть Самим Собой, какой Он есть. Даже воплотившись и став Человеком, Он не перестал быть Богом.
   Как мы не можем всерьёз относиться к бреду сумасшедших, так и Он "не может понять" нас - исполнить то, чего мы в страстях просим. КАК, например, исполнить просьбу сумасшедшего вынуть ботинок из его уха!? Это "зело трудно"... поскольку ботинка нет. Или как убрать из квартиры "жучки", которых нет.
   Св. юродивые своим "безумием" показывали, как мы выглядим пред Богом, "мнимым безумием безумие мира обличали еси".
   Иногда мы своими делами обличаем сами себя. Один страстный алкоголик (видимо, уже допившись до психоза...) выливал водку в чайник, а потом из чайника вместе с заваркой наливал в стакан, чтобы Бог думал, что он пьёт чай. Так вот, Бог не может так "думать", не умеет!.. Потому Он для нас и "жесток" (в наших глазах!).
   Без жертвенности нет полноты любви - потому человек призван именно к жертвенности, поставлен Богом в условия, в которых она может проявиться. Бог творит подобных себе, и не умеет иначе!
   Поскольку жертвенность не сотворишь без воли того, кто должен её проявить, творение не окончено. "Человек" (то, что мы понимаем под этим словом - "человек" с маленькой буквы, хотя бы и порядочный) - не есть цель Бога. Богу нужен подобный Ему Человек. В этом смысле, "Божия любовь жестока и чиста"(1). Он будет каждый раз ставить нас в условия, в которых мы прежние будем умирать и умирать - не один раз... пока от нас ничего не останется... Кроме... "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя".
  
   Примечания:
   (1). Из рок-оперы "Жанна д`Арк".
  
   9. Суд Божий
  
   Пусть моя судьба решится здесь; теперь...
   Из рок-оперы "Finrod-song"
  
   Встретив Бога, можно отойти от Него
   только оправданным или осуждённым,
   другом или врагом - среднего пути нет.
   Митрополит Антоний Сурожский
  
   Только и утешает осознание, что вся эта история с угрозами безумна, и потому - ненастояще. Игра, а не правда. Игра князя мира сего со всеми нами... но если знать, что это не правда, то и игра тогда развалится, и мы из неё выйдем.
   Всё, что относится к злу и смерти - не правда. Потому что мы, на самом деле, другие. Нам снится, что этот бедлам и есть - наша жизнь.
   Когда происходит особенное горе или потрясение, всякому из нас кажется, что это сон. А может, это не "кажется", а это - удивительное прозрение.
   "Мы выходим из беседы с врагом и начинаем беседу с Самим Богом"(1).
   Тот, кто уже одержал победу, не играет в войну.
   С ложью не воюют. Из лжи надо просто выйти, как из душной комнаты, забрав с собой любимых.
   "Дай, Боже, встретить рассвет и стать счастливым" - записал Андрей вечером 30 августа в своём дневнике. "И дай Бог, пусть это будет последняя в нём запись".
   * * *
   - У тебя такой вид, как будто что-то болит. - сказал при встрече тот самый знакомый, с которым они однажды говорили о сути "воспоминаний".
   - Жизнь болит, - ответил Андрей.
   Он вкратце рассказал ситуацию с Тёмой: надо же было с кем-то поделиться.
   - Неужели в нём для тебя - весь смысл жизни?
   - Смысл, конечно - не Тёма, а любовь. Но только... вся штука в том, что она через него мне открылась.
   - Ну и ладно... открылась - и хорошо, что ж теперь.
   - Хорошо - если я её сумею сохранить... и защитить.
   - Но есть, как видишь, обстоятельства, которые сильнее! Мне кажется, эти угрозы вполне серьёзны, и надо просто отступиться.
   - Нет. Не отступлюсь, - совершенно спокойно, даже не упрямо сказал Андрей. - А "сильнее" - это если мы сами для себя решим, что они сильнее.
   - Слушай, а вот таким ты мне уже нравишься! - сказал вдруг знакомый. - Если чувствуешь, что есть за что бороться - значит, и вправду есть за что бороться.
   * * *
   Часто правильность выбора проверяется
   необходимостью сделать его ещё раз...
   притом, что цена уже известна!
   Из к/ф "Матрица"
  
   "Это не просто битва за дружбу, но и... против "предопределённости". Против того, что будто бы есть какой-то слепой рок, фатум, судьба... Ни фига! ничто не "предопределено"!
   Я верю не в слепую Судьбу, которая разделяет людей, а в Живого Бога, который всех соединяет... Нет "обстоятельств", которые сильнее нас с Ним.
   Это битва не с людьми, а с демонами, которые за их спиной... в том числе, за моей... против "жизненных обстоятельств", которые создаёт князь мира сего.
   "Господи, тут ведь дело не только во мне! Я не хочу, чтоб у лукавого получалось разделять людей - и на своём месте сделаю всё, что от меня зависит, чтобы со мной этого не произошло... но ведь без Тебя у нас ни на что нет сил. Помилуй нас! Помоги нам с Тёмой, Господи! Не дай ему посмеяться над нами. Вся надежда на Тебя!"
   Андрей шёл и читал "Да воскреснет Бог..." Повторял - и становилось всё легче и легче. Его судьбоносный поход 31 августа начался. Он шёл к любимым людям поговорить с ними... или, ещё точнее - с Богом через них. "Господи, молитвами тех, кто меня любит... спаси меня!" И понимая, на Чей Суд идёт, на какой Суд, добавлял: "Оправдай меня через них... если можно!"
   Мысли его, сквозь пелену непроизвольных молитв, иногда ещё проскакивали, обрывками... "Впрочем, конечно, есть судьба... но только в одном-единственном смысле! Знатоки языка говорят, что слово "судьба" - произошло от сокращения "Суд Бога". В эту судьбу я верил и буду верить всегда... Твой Страшный Суд вершится здесь и сейчас, потому что времени нет. Ну, и пусть мы для удобства назовём его для себя малым Судом, преддверием... но всё равно это Суд Любви - потому и Страшный".
   Андрей несколько секунд растерянно стоял перед проезжей частью - машины неслись с бешеной скоростью, сплошняком, и он даже успел нервно выругаться про себя. Потом, попросив прощения у Бога, к Которому так торопился, сообразил, что вообще-то перед ним "зебра" - и решительно двинулся вперёд. Машины тут же покорно затормозили и пропустили его: "проблема" сразу отпала сама собой, как только он двинулся с места. "Надо просто идти - и всё... стоять и "думать над проблемой" можно хоть год! Как только идёшь - видишь, что путь всегда был открыт. Зачем бояться мчащегося железа, когда "зебра" - твоя... а они - не враги, а просто едут по своим делам".
   Этот пустяковый случай на дороге, который и случаем-то назвать громко... - многое ему проиллюстрировал. Учимся в прямом смысле, на каждом шагу. Знать путь и пройти его - не одно и то же. Затем-то, наверное, Экзаменатор и даёт нам практические задания... иногда (обычно несколько раз в жизни) даже на пределе наших сил. На пределе - но всё же не за пределом!
  
   Первые же секунды пребывания в Доме сразу успокоили Андрея, знакомые стены здесь будто говорили: "Всё будет хорошо!" Он вернулся из кошмара в явь. Вся последняя декада августа приснилась, вся! Просто Тёмы рядышком не было - некому было разбудить и сказать: "Я здесь, привет!"
   - Андре-ей, приве-ет! - крикнул Тёма, выскакивая ему навстречу. - Как у тебя дела?
   - Дела у меня... как сажа бела! - не сдержался Андрей.
   - А что такое? - встревожился Тёма.
   - Ну... звонки тут всякие, понимаешь... - горько-иронично сказал Андрей.
   - А что?.. дядя Илья звонил, что ли? - сразу понял Тёма. - Он и мне на днях звонил... говорил про тебя.
   - А что говорил?
   - Ну, всякую ерунду... Что ты... ну, что от тебя надо держаться подальше.
   - А ты?
   - А я - твой друг. Я не слушаю, когда про друзей говорят плохо, - коротко ответил мальчик.
   - ...А пошли штабик строить! - вспомнив о куда более важном, загорелся он своей обычной улыбкой и потянул Андрея. - Я тут такое место классное нашёл!
   "Слава Богу, легко от него всё отскакивает!.. Ну, однакож Илья... как и назвать-то его после этого... говорить про это с 11-летним мальчиком!!! Дети-то вообще про такое знать не должны, слыхом не слыхивать!"
   С Майей, к счастью, никто ни о чём не говорил. Для неё вообще всей этой истории не существовало! Увидев Андрея, она радостно преподнесла ему заранее заготовленный подарок - собственноручный рисунок двух кошек (точнее, кошки и кота), беседующих на скамеечке под луной. Майя вообще была без ума от кошек: всевозможные их изображения, от мультяшных до вполне реалистичных, составляли процентов девяносто всего её творчества. "Кошки - они как люди!" - сказала она как-то. "Да, только не делают такой ерунды, как мы", - мысленно добавил Андрей.
  
   - Ну, Илюша у нас всегда отличался... мнительностью, - сказала Люда, всем своим видом извиняясь за брата и горько добавила: - Мы же, люди, просто гениально умеем портить жизнь себе и другим! Эту бы энергию - да в мирных целях!.. Недоверие - это целое искусство. Некоторые достигают в нём большого совершенства. Вот так вот бывает, Андрюша! Вы уж простите... А мама - человек очень внушаемый, - добавила она. - Вот с мамой - главная проблема!.. Если ей что-то хорошо объяснить, она успокоится, но так... может ночами не спать из-за какой-то "проблемы"! а всё из-за того, что кто-то что-то сказал... внешне убедительно. Тоже ведь... всё страхи, - и из-за нас с Олежеком она очень переживает! а тут ещё... Илья "проблему" сочинил, о которой она и знать не знала! они с ним вообще очень болезненно друг на друга влияют. Я уж ей во всех случаях жизни, бывало, говорю: "Мам! Не бойся! Всё будет хорошо!" Она - "Да?" - и успокоится... А у Илюши не бывает "хорошо", у него же символ веры: "Всё будет плохо!" Вот такие вот мы разные брат и сестра. Тёмушка с Майей больше друг на друга похожи... да у них и разница в возрасте поменьше. Илья меня на семь лет старше и рос, ну, скажем так, в других условиях...
   - А как он вообще узнал про меня? - немного удивился Андрей.
   - Ну уж как про вас не узнать!.. - улыбнулась Люда. - Вы нам - не чужой! Вы же не букашечка, чтоб вас спрятать в коробочке. И Катя вас знает, и Оля... Катя уж и бабушке - ну, моей маме, - про вас рассказывала... и отцу по телефону... причём, так восторженно рассказывала: очень её ваша дружба с детьми умилила!.. Ну, а вот Илюшу, получилось... не очень умилила! - вздохнула Люда. - Другой раз Илья сам звонил... та-ак?.. в тёмушкин день рождения - как раз когда вы его из больницы везли и в грозу попали! А телефон у нас взяла Майя - я в другой комнате была. И Майя, вся такая ра-адостная: "А Тёму из больницы выписали! Его дядя Андрей увёз!" - "Какой ещё дядя Андрей!" - "А это наш друг! Тёма сейчас у него в гостях... потому что до-ождь идёт" - "Как его с чужим человеком отпустили!?.. и как это вообще - ма-альчик оди-ин, в гостях у взрослого дяди!" Я подошла, постаралась его успокоить, говорю: "Да сейчас они приедут! вот как только гроза пройдёт...", но он уже бросил трубку... даже, по-моему, про грозу ничего не успел расслышать!
   - Да уж!.. - пробормотал Андрей.
   - ...А тут ещё "старец" сказал ему, что получил про вас "откровение" от Бога, - продолжала Люда.
   - Про меня!? - изумился Андрей.
   - Да... в общем, про то, кто вы такой... вот Илья после этого и забил в набат!
   Люда деликатно не стала озвучивать, в чём состояло "откровение", но Андрей, разумеется, понял.
   - Они, по правде сказать, жутко невзлюбили вас ещё со времён истории с кадетским корпусом, - продолжала Люда, всё больше изумляя Андрея. - Они почему-то себе вообразили, что это я именно из-за вас отказалась тогда отдать Артёма.
   - Что, тоже "откровение"? - усмехнулся Андрей.
   - Ну... видимо, что-то вроде.
   Ошеломлённый Андрей был даже, признаться, несколько польщён столь непомерным преувеличением своей роли. "Я, видимо - как Чубайс: сразу во всём виноват! Если б меня не было, меня, как и его, стоило бы придумать! Меня так же избрали себе "врагом семьи", как избирают "врагов России".
   Подозрения - маскировка априорной неприязни: повод, чтоб эту неприязнь как-то, хоть задним числом, самому себе объяснить. Сказано: "Любите друг друга" - а мы не умеем. Но ведь за неумение нам всё-таки перед собой стыдно... а чтобы не было стыдно, мы и должны придумать себе, что человек плохой. Даже очень плохой! Даже - мы ещё до конца не знаем, насколько плохой! Просто ужасный! Надо от него спасаться - и спасать других... тех, про кого нам кажется, что мы их любим.
   - Андрюша... не беспокойтесь, вас я никому не отдам на растерзание! - сказала вдруг Люда.
   Она чуть заметно погладила его по плечу - почти как гладила сына.
   Есть такие минуты, ради которых жизнь не жаль прожить.
   - Даже если б вы были - то, что он о вас говорит, я бы вас всё равно не прогнала! Никогда!.. то, что вы дали Тёме, ни на каких весах не взвесить! Но я же ещё и вижу, что вы - не такой, вижу!
   - А какой я?
   - Вы такой... как будто зашли к нам из другого мира... так, в гости на время заглянули! и вот смотрите на нас всех с любовью и жалостью... и удивляетесь, что мы такие. Вот и на Илью... тоже удивляетесь, что он такой... но только удивляетесь. Вы... вы же не умеете не любить! Знаете, ЧТО вы дали Тёмушке!? Опыт любви - самый большой опыт, какой только можно дать человеку. Человек любого возраста, когда почувствует, что его любят, что он нужен, он преображается. Тёма вам нужен - да у него от этого крылышки вдвое больше распахнулись. Был просто Тёма, а стали - Тёма и Андрей. Этого же... никто и ничто не заменит.
   Его потрясли эти слова. "Каждый воспринимает только то, что способен. То, во что он верит, лично для него становится правдой. Слава Богу, не надо оправдываться перед теми, кто в нас верит! Она про меня всё угадала. Тёма - воплощение моей жажды чистоты. Можно клеветать на меня, но не на эту жажду, потому что она не моя, а Божья.
   Мне чисто с ним! И с Майей. И... с ней, Людой".
   - А у Ильи... это просто зависть! - с горечью добавила Люда.
   - Зависть? Почему!? - поразился Андрей.
   - У него нет того, кто есть у вас!
   - Так что же теперь делать!? - воскликнул Андрей.
   - Ничего! Маму надо просто успокоить - я сама как-нибудь постараюсь это сделать. Она нам часто звонит из Белоруссии.
   Андрею пришла мысль:
   - А можно, я напишу маленькое послание - всё что я хочу ей сказать. А когда она позвонит... вы бы ей прочитали.
   - Хорошо, Андрюша, так и сделаем.
   - А как маму зовут?
   Люда сказала. Андрей попросил бумагу и ручку, помолился про себя, прося у Бога нужных слов, и сел в тишине за стол. За несколько минут послание было готово. Андрей перекрестился на иконку в углу... и перекрестил бумагу. Он начал читать про себя молитву "О умножении любви": "Союзом любви апостолы Твои связавый, Христе, и нас к Себе тем крепко связав..."
   Внезапно раздался резкий и, казалось, оглушительный телефонный звонок. Андрей вздрогнул - тот звонок до сих пор ещё звучал в нём.
   Люда взяла трубку.
   - ...Да, мам... он сейчас как раз у нас. Он очень хочет с тобой поговорить!.. Нет, мам, мне кажется, ты должна с ним поговорить!
   Андрей ещё успел в этот бесконечно растянувшийся миг подумать:
   "Невероятно!.. я же только-только успел поставить точку! Бог дал время собраться, как перед исповедью... отрешиться от всего, чтоб Его услышать... найти нужные слова... и вот - записка уже больше не нужна. Её даже можно будет разорвать - как рвут записки на исповеди... Боже! ну, теперь... теперь Ты за меня говори".
   Он взял трубку.
   - Здравствуйте, ... [Андрей назвал имя-отчество]
   - Здравствуйте, - чуть надтреснуто ответил с того конца усталый голос.
   Оба страшно устали за много дней от нескончаемого волнения - и это их сближало.
   - Я очень вас уважаю, [имя-отчество]. Я знаю, вы как бабушка очень любите Тёму - и я его тоже очень люблю... как друга! Вы подозреваете меня, что у нас с Тёмой... не те отношения. Но я думаю, нам Бог для того и послал этот разговор, чтоб мы поняли друг друга. Он ведь ничего не делает просто так - вы это знаете...
   - Но что же я должна думать? Ведь я не сплю, не ем: всё думаю - что там с Тёмой...
   Бабушка, выговариваясь, сама не осознавала, что ищет утешения... от Андрея.
   Как-никак, свершилось маленькое чудо! Два человека, которых лукавый постарался запугать друг другом, теперь наконец разговаривали напрямую.
   - ...Вы же сами его любите - и знаете какой он. Вот и я его за это же люблю. Я, действительно, очень привязался к нему... по-моему, это так естественно для человека, у которого нет своих детей. Пока нет... Вся моя дружба с Тёмой... вся - на глазах у Люды! Если вы не верите мне, поверьте ей... Поверьте самому Тёме. Мы-то с вами ни разу не виделись, вы меня не знаете - и поэтому, конечно, имеете право не доверять мне. Но ведь дочь и внука вы давно знаете! Я во многом грешен... но не в этом и не перед ними! Здесь моя совесть чиста. Я вот сейчас говорю и думаю: мне ничего не страшно и не в чем оправдываться. Я Бога призываю в Свидетели, что я чист перед Тёмой. Вы же сами как верующий человек знаете, что когда есть какое-то недоумение, всегда можно спросить Его в молитве, и Он Сам ответит, - сказал Андрей, вдруг отчётливо чувствуя в себе, что в эти секунды говорит нечто само собой разумеющееся - и для себя, и для собеседницы. Бог как-то помог им попасть на одну волну.
   - Да, это так... - ответила бабушка: с того конца провода пришло подтверждение (Первое "Да" в разговоре).
   - Я не буду ни в чём оправдываться, - спокойно сказал Андрей, понимая, что вот и настал тот самый миг Суда Божьего, - Обратитесь к Нему с молитвой - пусть Он Сам за меня скажет, что вам не о чем беспокоиться... Он вас успокоит, а не я.
  
   Близ Господь всем призывающим Его... Бывает, на мгновение каждому из нас даётся исключительная сила веры - в отличие от Апостолов, только на мгновение... по случаю! Но, тем не менее, это - то самое, о чём было засвидетельствовано: "В тот час дано будет вам, что сказать - ибо не вы будете говорить".
   Вроде, какая уж там внешняя убедительность! Никаких аргументов... кроме Него Самого. Да и откуда бы они взялись, какие-то аргументы!? Что-то произошло... на том конце, за тысячи километров... нет, не "за тысячи", а где-то там, где нет ни часов, ни километров. Андрей услышал приговор:
   - Вы меня успокоили. Я сегодня, может, первый раз усну!.. Андрей, я вам почему-то верю и я буду молиться за вас... чтоб у вас с Тёмой всё было хорошо... и в личной жизни у вас всё было хорошо. Спасибо вам!
   Это было почти невероятно, почти неправдоподобно... но именно - "почти"! Бог может всё - если Андрей когда-либо в этом и сомневался, то в эту секунду Он Сам о Себе засвидетельствовал. Свидетельствуя в беде за нас, Он, одновременно, свидетельствует и нам. Для того и посылаются земные клеветы, чтоб Он о Себе засвидетельствовал.
   "И ещё... это было бы невероятно, если б это не была всё-таки мама моей Людушки! бабушка моего Артемки!.. то есть тоже мой человек..." - понял Андрей, чувствуя в эту минуту необыкновенную любовь к ней.
   Любовь оправдывает нас от всего, только она.
   Только Любовь может соединять. Не коалиции и союзы, не компромиссы и договорённости - только Любовь, которая есть Бог, и Бог, который есть Любовь.
   "Воюющим" никогда ни в чём не переспорить друг друга... но Бог за руку выводит нас из спора.
   Прошедший через Суд Андрей вдруг понял простую истину: Любящий ни в чём не виноват!.. это - презумпция Суда Божьего.
  
   Андрей медленно приходил в себя после разговора... после всего! Слава Богу, всё закончилось! Собственно, главное было - успокоить бабушку, а угрозы Ильи стали теперь для него такими мелкими, смешными.
   Как символично всё устроилось. Вроде, и тогда был - всего один телефонный звонок, и сейчас - один телефонный звонок... Начало и конец! Две кавычки, сделавших недействительными всё, что было между ними. Люда даже засмеялась:
   - Вроде, мама звонила-то - поговорить со мной... а поговорила с вами и отключилась, даже не попросила мне трубку передать. Значит, всё, что надо, уже услышала: всё, что её душа хотела выяснить.
   Андрей подумал: и уныние, и радость часто бывают бесконечно непропорциональны по силе вызвавшим их внешним событиям. И это доказывает, что вовсе не в земных "событиях" из первоисточник! Мелкая земная "суетня" - только отражение той великой битвы, истоки которой - не здесь.
   Самая большая радость в жизни - когда после пережитой боли уже ничего не болит. Андрей чувствовал себя выжатым лимоном, совершенно пустым сосудом... Но это была - светлая пустота. Пустота - как абсолютная свобода от волнения, от всех помыслов... даже от помысла радости. Радость как следует не осознала себя и потому ещё не успела за себя испугаться, как это бывает при мнительности - значит, была пока самой сильной, непобедимой... как воздух. Воздух непобедим, потому что его "нет", но он - есть. "Во мне ничего нет, как будто от меня уже ничего не осталось!" - чувствовал Андрей... и это было чудо как хорошо!
   "Чтоб спастись, меня как меня быть не должно", - понял он.
   Вздохнул облегчённо, и что-то радостно-сумбурное, вроде благодарности, мелькнуло в странно отупевшей после всех волнений голове: "Ну Ты и даёшь, Господи!.. Чего только не бывает в Твоём мире... Это как в песне: "А ты знаешь, что ещё будет!.." В том-то и дело, что совсем не знаю... но мне от этого незнания теперь уже не только не страшно - а наоборот, как-то совершенно спокойно на душе. Может быть всё! Нет ничего, Господи, чего не может быть!.. А сон-то про Палача оказался пророческим. Да, сон был в руку...
   История с Палачом тоже разрешилась ничем. Я просто проснулся и вышел из неё. Может, он потом и пришёл - да только меня в том сне уже не было.
   Победа - не сражение во сне с Палачом, а выход из сна".
  
   Примечания:
   (1). архим. Софроний (Сахаров).
  
   10. Новолетие о. Серафима
  
   Пусть рухнут в бездну Тьма и Свет
   Любовь - единственный обет!
   Она - закон для тех, кто ей принадлежит.
   Из рок-оперы "Finrod-song".
  
   Боль тем и полезна, что заставляет двигаться дальше.
   Земфира.
  
   "Удивительно ощущение - выход из своего "я", когда пишешь автобиографическую вещь.
   Видишь свою жизнь, но освобождённую от тебя. Ты - Наблюдатель и Читатель. Пока Наблюдатель сидит в твоём теле, он скован им по рукам и ногам. Когда наблюдатель смотрит на тебя, но не из тебя, он свободен и ясно видит то, чего не видишь ты.
   А видит он - Жизнь! Чудную, ни с чем не сравнимую, огромную Книгу Жизни. Или - Древо Жизни, что одно и то же. Видит, что все так называемые "проблемы" - просто оптическая ошибка: сложные линзы нашего мозга искривили панораму до неузнаваемости".
  
   "Годы - не главы, а всего лишь страницы Книги, - философствовал про себя Андрей. - Разделение текста по ним не имеет сюжетного смысла. Новый год - не новая тема, так же как новая страница - не новый сюжет. Даже одно предложение, даже одно слово может быть разбито...
   Новый год и Новолетие - совсем разные вещи!
   Новый год - всего лишь другая страница.
   Новолетие - другая глава или... хочется верить - Другая Книга".
   * * *
   Он проснулся утром 1 сентября с таким чувством, что не о чем жалеть. Что Новый год - вот он, здесь, и душа, с трудом дождавшись, уже вся в Нём, как ёлка вся в блёстках игрушек.
   Наступает Новолетие.
   Может, сегодня, а может - скоро... но главное, он дожил. Или почти дожил.
   Новолетие? Ново... Что же это? Вековечное, таинственное слово из церковного календаря?
   ...Иже дни и нощи, времена и лета сотворивый,
   благослови ныне венец лета: соблюди и сохрани
   в мире град и люди Твоя, Многомилостиве...(1)
   Венец лета. Лета Господня.
   Есть что-то особое, непередаваемое в выражении "Лето Господне". Что-то детски-уютное и древнерусское в слове "Лето". Что-то мирное и покойное - в слове "Господь". Господин Лета невидимо виден за птицами и небом, за снегом и первой зеленью, за переспелым летом и истончавшим миром осени, за новыми снегами, за новым их таянием...
   Это Лето - лето Его милости, и оно не кончится никогда.
   * * *
   Через несколько дней, в канун престольного праздника, Андрей поехал в Р-кий монастырь. Первым делом он, конечно, справился о здоровье о. Серафима... и к своему потрясению, узнал, что тот преставился ко Господу. Случилось это ещё 31 августа, под вечер - в тот самый вечер, когда для Андрея разрешилась одна из самых драматических ситуаций в жизни. "Может, его молитвами..." - подумал Андрей и присел на скамеечку, на которой они в прошлый раз беседовали с о. Серафимом. Жёлтыми бабочками присели рядом несколько слетевших листьев. Дерево, стоявшее над скамейкой, от царящего за ним солнца, казалось, улыбалось золотой райской улыбкой. Долетали оттуда лишь листики... но и от них было светло.
  
   Золотые листики порхали в хрустальном воздухе, казалось, цепляясь за лучи солнца и шурша о них... Или не лучи, а паутинки?.. впрочем, сейчас это - одно и то же.
   Сошло с небес церковное Новолетие. Стояла самая чудная погода, какая только может быть. Хотелось расставить руки, обнять все эти разноцветные леса. "За что такая красота?.. Ни за что!" Некоторые деревья по яркости напоминали огненных херувимов, и земля расправила крылья, собираясь в Небо.
   "Новолетие! Почему Новый год для школьников и Новый год для Церкви наступают почти одновременно? Хотя... чего ж тут удивительного, в этом совпадении! Вот и у меня начался новый учебный год в школе жизни. Под конец старого как-то удалось сдать один ужасно трудный экзамен и... теперь будет что-то новое.
   Только вот что?
   Жить без перемен тошно, а с переменами - страшно. Боишься потерь, хочешь обретений... не понимая простейшей вещи: чтоб взять новое, нужно хоть на секунду разжать руку, держащую старое!
   Господи, помоги нам, не цепляясь, сохранить Твой мир - тогда сохранится всё!
   Вот: мой лукавый ум совсем запутался от дуального восприятия жизни как состоящей из "чёрных" и "белых" полос. От этой дурацкой, нарисованной им же "тельняшки" всё сильнее рябит в глазах, и я порой уже сам не понимаю, в какой из "полос" нахожусь сейчас. Да и понимать нечего - их же вовсе нет!
   Лишь в нашем преломлённом восприятии... мало того, что бывают чёрные и белые полосы, так они ещё иногда заплетаются в косички. Человеку может быть одновременно плохо и хорошо!"
   Плохо?.. Ушёл о. Серафим (для него это хорошо, для оставшихся... тоже хорошо иметь такого молитвенника там - только здесь-то его всё равно не хватает!) У Тёмы обнаружили серьёзный гастрит - уже в предъязвенном состоянии: вот отчего летом случился тот приступ, который поначалу приняли за аппендицит. О разрешении ещё более неприятной проблемы в жизни любимых людей Андрей молился каждый день...
   А хорошо?.. Ну, и так ясно - после того-то августа.
   Настоящая победа всегда ощущается всей душой. Но лукавый ум при этом иногда пребывает в растерянности. Вроде как, его не спросили, что же делать дальше? Даже можно сказать: его-то самого и победили!"
   "Нет, мы не заблудились, мы просто не знаем, куда ехать дальше!" - вспомнил Андрей чью-то фразу из реальной жизни и улыбнулся.
   Если знаешь что-то умом -- считай, ты этого не знаешь! Когда мы хотим услышать от кого-то со стороны то, что, вроде, сами "знаем" - это попытка узнать душой. Вовсе не подтверждение нам нужно, а озарение - чтоб "новость", услышанная извне, нас разбудила. Пока она только в уме, мы спим и никаких новостей не ведаем! "Рациональный ум" - сон души.
   Ум лезет во всё...
   Он никогда не поймёт, спим мы или не спим(2).
   Оттого-то нам так важно услышать что-то извне - от любимых людей. (А о. Серафим ушёл... от кого теперь услышать?)
   Нет... можно услышать: для этого есть память! А в опасные минуты её явно кто-то направляет. И вновь услышал Андрей слова о. Серафима, сказанные в прошлую встречу - а актуальными ставшие сейчас... будто в них-то и был ответ на сегодняшний вопрос: "что дальше?" И стали они для него - завещанием о. Серафима:
   - Помнишь, Андрей, в школьных учебниках математики - в конце всегда правильные ответы ко всем примерам?.. только, без способов решения. И вот один мой друг подгонял свои ответы под те, "правильные" - даже если у него самого, по вычислениям, должен был бы выйти другой результат. Ну, в учебнике же всё всегда правильно! Пусть и концы с концами не сошлись - а всё равно... напишем-ка лучше ответ, как там, как положено! Мы с ним делали уроки вместе и один раз, помню, долго спорили: я всё-таки написал тот ответ, который у меня выходил, но расходился с учебником... а он, как обычно, "подогнал"... И - сел в лужу! В учебнике оказалась просто опечатка. А учительница, Нина Степановна, Царство ей Небесное, была у нас строгая - и влепила "двояки" всем, кто бездумно "слизывал с учебника". Так и сказала: чтоб вы теперь даже не заглядывали в тот раздел, где ответы.
   И я с тех пор всем советую: не спешите подгонять жизнь под "правильные" ответы учебника. Лучше уж пусть "неправильная" - да настоящая, чем "правильная" - да искусственная. В жизни сто-олько вещей, которые не вписываются вообще ни во что! Потому что схема - это схема. А Господь - это не схема. Он - "путь и истина и жизнь".
   А люди боятся Его такого! Мол, не Ты - путь, а покажи нам путь, расскажи-ка подробно, в мелочах... не Ты - истина, а объясни нам истину. Люди боятся жить - хотят существовать. Без кальки - никуда! Если что-то не вписывается, или паникуют, или... дописывают старые кальки, чтоб теперь как-нибудь "и это" предусмотреть. Например... сколько ж всего за века понаписали "богословского", чтоб объяснить и оправдать войны! Ведь если обратиться к "Учебнику", там, вроде, и "Не убий" - а вроде, и "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя". Вот и нестыковка в мозгах выходит: калька-то с калькой не сходится... От этого совесть мучает, а чтоб её заглушить, надо ей что-то такое "правильное" объяснить, втолковать. Схему составить. Со схемой - нестрашно! И появляются либо пацифисты - одна крайность, либо "священная война", такой православно-патриотический джихад - другая... Люди и там, и там готовы горделиво вписать всё в искусственную схему: "Никогда!" и - "Всегда!" А ведь просто бы понять, что схемы нет: человек, когда защищает кого-то или что-то, что очень любит, поступает, слава Богу, неправильно - и не думает в тот момент, "священно" это или "грешно", и ему плевать, в рай или в ад он за это попадёт! Его нет вообще, есть те, кого он защищает. Всё, что в любви - всё правильно, всё, что в гордыне - всё неправильно... Даже одни и те же дела!
   С другой калькой ко мне чуть не каждый второй приходит. Это про семью и брак, про своих "суженых": "Выберите мне, батюшка, жениха... или - выберите невесту!" Ищут схему в житиях! Раз про Петра и Февронью так написано, значит, у меня должно быть точно и именно так. Пётр же - во всяком случае, поначалу, - вроде как, вовсе не любил: просто дал обещание и исполнял потом всю жизнь. Значит, мол, у христиан и не должно быть никакой "любви" - есть только верность. Вот и Серафим Саровский, и другие старцы скольких против их воли соединяли - и выходило хорошо!.. А я обычно таких людей спрашиваю: ты - святой Пётр? ты - святая Феврония? Если ты - это ты, а не они, зачем тебе чужая жизнь? Сколько было разных святых с разными исключительными подвигами! Ты же почему-то не молишься десятки лет на столпе, как великие столпники, не затворяешься на всю жизнь в пещере, как киевские угодники, не носишь пудовых вериг, не порываешься 1000 дней и ночей стоять на камне? Так с чего ж ты вообразил, что подвиг Петра подходит тебе? Да, у него всё начиналось так, как ты сказал... А у святых страстотерпцев царя Николая с царицей Александрой - совершенно иначе. У них была с юности горячая, страстная, многолетняя любовь, хотя родители с обеих сторон были против. А они поступили "несмиренно" - и вот сейчас, век спустя, мы читаем и восхищаемся жизнью этой великой христианской семьи... которую Бог тоже, как Петра и Февронью, забрал вместе, в один день и час, да ещё и с мученическими венцами! Так что "схем" много... а верней, их вовсе нет! Жить надо, а не "подгонять ответы"...
   Но один человек мне как-то на это сказал: "Вот так вот будешь жить-жить, а вдруг окажется, что всё-таки жил неправильно, и попадёшь в ад?". А я ему на это ответил: знаешь, брат, "правильней" всех в притче о талантах поступил тот раб, который не желал рисковать и из страха наказания закопал свой талант в землю. Он же совершенно "правильно", честно вернул Господину ровно то, что тот ему дал: "вот тебе твоё!" "Верность", можно сказать, проявил... но опять же из страха! Ведь очень даже ясно по его словам, как он на самом деле относится к Господину: "Я боялся тебя, потому что ты человек жестокий: берёшь, чего не клал, и жнёшь, чего не сеял". Лучше и не опишешь: вот именно так и воспринимают Господа некоторые "христиане".
   Если мы только из страха ада и из ложного смирения что-то "правильно" делаем, то мы неблагонадёжны для Бога. Тогда нас надо судить "нашими же устами": тогда Он и впрямь по-нашему выходит, как ни крути, жестоким бюрократом и самодуром. Но тем, кто Его так не воображает, Он в той же притче говорит: "Войди в радость господина твоего". Вот видишь: там - "Твоими устами буду судить...", а тут "Войди в радость"! Бог "жестокий" только для тех, кто Его себе так нарисовал, то есть - для не имеющих любви. Не имеющие её - получается, сами себе судьи.
   Вот и мы, как опытные, прожжённые юристы, всё боимся "рисковать", боимся стать собой настоящими, - боимся преумножить, что дал Господь, а не просто вернуть Ему из страха. Фарисеи вон, бедные, хранили субботу и кучу всяких преданий, чтоб свято "соблюсти закон Моисеев"... через него и думали спастись. А Господь есть Жизнь, и Он не вписался в схему! Тогда, чтоб ответ сошёлся с учебником, они Его распяли - и поступили совершенно "правильно". Вот так и мы распинаем Его своей "правильностью". Каждая мёртвая схема - новый крест, к которому мы Его Живого пригвождаем.
   Нам бы всем... вылечиться от внутреннего фарисейства! А от него, на самом деле, лечат радости. Когда Святые Отцы говорят: "Возлюбите скорби", они же имеют в виду скорби не как самоцель, а как оборотную сторону той же радости: за ними, через их преодоление, приходит радость.
   Скорби-радости меняют нашу жизнь - ради большей свободы вынимают нас из привычной колеи. Человеку просто показывают, что, оказывается, можно идти не только по колее, а ещё и вот так... и так... И скорби, и радости - это когда Бог говорит: "Ау! Я здесь... Сверни". И человек сворачивает к Нему, и обретает свободу.
   Я тебе открою большущий секрет: смирение и свобода - одно и то же, хотя часто почему-то думают, что это противоположные вещи. Свобода в Боге - это и есть смирение. Когда ты свободен от страха, суеты, от себя самого - это и есть смирение. Ни одного человека нет на свете свободней и радостней, чем смиренный. Он всё принимает. И живёт себе по принципу: "Не пытайся раньше времени заглянуть вперёд: когда дойдёшь, сам всё увидишь. И Бог тебе покажет, что с этим делать". Ещё короче это выразил Серафим Саровский - сказал одной девушке: "Живи как живёшь, а в большем сам Бог тебя научит".
   - А мне-то всё-таки что делать? - изумлённо спросил тогда Андрей, по-прежнему смотря со своей "колеи". - Это же он сказал... ей?..
   О. Серафим махнул рукой:
   - У тебя уже есть всё, а ты ещё этого не понял. Ты пока нашёл не всё из того, что Бог тебе подарил.
   - Что "всё"? - переспросил тогда Андрей взволнованно.
   - "Всё" - это и есть всё! Русский язык понимаешь? Вообще всё! Знаешь, что значит слово "всё"? Не ищи на это ответ в учебнике, сразу говорю: не найдёшь! Жизнь ответит... а я тогда уже не смогу тебе ответить...
  
   Примечания:
   (1). Тропарь церковному новолетию.
   (2). Борис Гребенщиков
  
   11. "В году две зимы"
  
   Дай хоть на секунду испытать святую милость:
   снег, вчера упавший, расспросить про небеса.
   Ю. Шевчук
  
   I.
  
   "Скоро зима,а мне не холодно!" Поздняя осень - пора осмысления накопленного. Всё уже есть, и потому зима не страшна.
   Всё есть?
   Всё?
   Что-то ещё должно произойти... всецело связанное с тем, что есть: год пока не кончился. Книга раскрыта на всё той же странице.
   Будто Бог в Своём потоке щедрот задумал что-то ещё - совсем уж неожиданное... Нельзя предвидеть непредвиденное, но можно смутно слышать гул приближающегося события. Ничего не различишь в гуле: может, там водопад, может - пожар... может, просто ветер шумит в лесу, пока не добравшись сюда. Кто знает? Пейзаж жизни более непредсказуем, чем ландшафт Восточно-Европейской равнины... кроме которой Андрей, во всех своих многочисленных, но недалёких путешествиях, пока ещё нигде не бывал.
   * * *
   "Жизнь с белого листа..." - радостно подумал он, увидав поутру первый снег. Мир стал похож на страницу. Было воскресенье, и он поехал встречать с Тёмой "первый зимний день"... в конце октября. "Снег, конечно, не завтра-послезавтра растает, но живём-то здесь и сейчас, значит, сегодня - зима!.. А потом опять будет осень... но почему нас должно интересовать "потом"! После августа для меня никакого "потом" не существует!"
   "Будущее существует для нас лишь поскольку мы можем вообразить, что будет впереди, и перенестись туда; но когда и вообразить не можешь, то и переноситься некуда, и будущее вдруг исчезает"(1).
   Радостный-радостный Тёма тоже уже был всеми мыслями в Зиме, а всей курткой и штанами - в снегу: успел изваляться до "снеговикового" состояния и Андрею помог это сделать, как только тот пришёл. Они кувыркались в снегу, потом весело боролись...
   Наконец, усталый мальчишка упал на спину, склонил набок голову и высунул язык:
   - Я сдох!
   - Первый раз вижу, чтоб труп так ржал! - Андрей размашисто упал рядом. Оба хохотали. Андрей положил на Тёмку голову, как на подушку, наслаждаясь его и своим смехом.
   - Я ударился больно! - хихикая, сообщил труп.
   Андрей помог ему встать и отряхнуться.
   - Классно поиграли!.. - оживал труп. - Ой, я больше не могу!.. То есть могу, но минут через пять...
   Он опять театрально упал.
   - Ах ты, чудо! Я тебя щас мучить буду!
   - Я согласен! - сразу обрадовался мальчик. - Только, чур... мучить не больно.
   - Ах, не больно!.. ах, тебя мучить, да ещё и не больно!.. - Андрей сунул ему за шиворот крошечный комочек снега.
   "Вот я какой садист! - радостно думал он. - Илья меня недооценил! Я - не только то, что он про меня думает, я - страшне-е! Садюга... ещё тот!"
   Вдоволь надурачились, извозились...
   - А ты знаешь, что в году две зимы!? - сказал вдруг Артём. - Я сам только недавно до этого додумался. Все времена года - один раз в году, а зима - два раза: в начале и в конце.
   Андрей оторопел от этого странного открытия.
   Ему, действительно, ещё ни разу в жизни не приходило - и вряд ли бы когда-нибудь пришло, - что в году две зимы. Один из тех никого не удивляющих парадоксов, которые... надо быть Тёмой, чтобы так сформулировать и озвучить.
   "За год я вышел из одной зимы и вошёл в другую... настолько противоположную, что даже странно, что и то, и другое называется зимой... - огляделся Андрей. - Лето - как большущая река, через которую надо переправиться. Во время переправы много чего происходит! Люди входят в неё одними, а выходят порой совсем другими. Переправа состоялась, и я - на другом берегу... у подножия Второй Зимы: ослепительно-белой горы".
   Потом он подумал: как в году две зимы, так в жизни два Детства... Одно само по себе, другое - по ту сторону "взрослости". Одно - полученное от Бога даром, другое - приобретённое.
   "Будьте как дети!"
   Вот ведь наука из наук! Человек может всю жизнь бороться за исполнение этих слов, за обретение "второго", духовного детства. Это ж только детям просто быть детьми! Взрослые так усложнили себе жизнь, что всё простое им теперь - не просто. Им легче искать везде "сложности", конструировать их в жизни, а потом пытаться "решить"... Обрести Второе Детство - это им как "верблюду пройти сквозь игольное ушко". Сойти со "своего" поезда и вспомнить, что Дом - рядышком, что к нему не надо ехать, не надо стоять в очереди и покупать билеты. Простое - оно стра-ашно! Боимся "быть дураками". Боимся не равняться на "всех" (или хотя бы на "умных людей"). Боимся признать побрякушками и фантиками все свои "достижения", за которые так много боролись. Негде оставить чудовищно громоздкие чемоданы ненужных "знаний", да и как с ними расстаться!? Они же стали, вроде бы, частью нас. А всё-таки...
   Выйди из поезда, выйди из поезда!
   поезд идёт в никуда...
   Андрей огляделся. Сад завораживал своим покровом - всем этим опустившимся на него Белым:
   И я вижу тень Твоего
   бесконечного Белого... Белого... Белого...(2)
   Андрей осматривался так, словно только что вышел из поезда, и ему впервые в жизни больше некуда торопиться. Вторая Зима наступила!
   Особенно красивыми были цветные гирлянды сада: вон черноплодная рябина, а вон - обычная, рубиновая ("рябина и рубины - созвучно!" - осенило Андрея). Разноцветные кисти висели рядом. Красное и чёрное - на белом: любимое тёмкино сочетание! Ещё на виноград похоже - только очень маленький: наш, северный! К бесчисленным гроздьям ягод живописно прилепились сверху крохотные горочки снега.
   - Пирожные-корзинки такие бывают... похоже! - сказал Тёма.
   - А давай - на самом деле купим каких-нибудь пирожных! - загорелся Андрей. - В честь первого снега.
   - Давай!
   Пришли в магазин.
   - А может, ещё жвачку возьмём? Или чипсы? - с робкой надеждой предложил Тёма.
   - У тебя же гастрит... нельзя, наверное!
   - Да, у меня и гастрит, и вообще всякие гопники в животе гуляют.
   - Ну вот, давай, чтоб они не гуляли, не будем их угощать ни жвачками, ни чипсами.
   Андрей с Тёмой купили лимонад, "орешки" со сгущёнкой и пили-ели под кустом, воскресив Лето в Зиме. Летний вкус и снег кругом, и... октябрь.
   Начали спускаться из горних глубин праздничные сумерки. В саду стало таинственно-таинственно и как-то... вечно. Переместились было на веранду, но Андрей скоро сказал:
   - Да нет, Тём, на улице лучше!
   - А здесь разве не улица?
   - Ну, здесь же нет снега!
   - По-твоему, улица - это только где снег? Значит, летом вообще нет улицы, всё - дом?
   - Да, летом всё Дом! И зимой всё - Дом. И вообще всё везде - Дом!
   - Ну, мы прям бомжи какие-то! - засмеялся Тёма и они вышли в "Дом".
   Хорошо, когда у тебя есть друг, и к вам в гости пришли ранние пасмурные сумерки... синие-синие от снега. Небо и снег - одного цвета, лазурного, бездонного, словно вся земля стала небом. А ещё... такие синие бывают купола соборов. "Небо детское: таким оно было, когда я был как Тёма. Я его забыл - и вспомнил. Зашёл в родную комнату, под родной потолок, под которым не жил уже много-много лет. Прежнее, промежуточное, "взрослое" небо было - чужое. Какое-то казённое. Как ностальгирующие эмигранты говорят, что в другой стране даже небо другое. А это - уже моё. Моё с Тёмой!"
   Очертания облаков и мягкий городской свет на них... совсем знакомые. Дежавю? Воспоминания о будущем?
   Пришла Люда, и Андрей "почему-то вдруг" очень этому обрадовался! Они разговорились о том - о сём. Андрей вспомнил, что будет экскурсия - скоро, в ноябре: приезжают паломники из *, он везёт их в Р-кий монастырь, и в автобусе точно будут свободные места. "Я вас приглашаю - с Тёмой и Майей! Как раз ведь каникулы". "Да вы что? Здо-орово! - как-то совсем по-детски обрадовалась Люда. - Мы, конечно, придём!"
   И Андрей жутко обрадовался, что они придут. И Тёма обрадовался.
   - Сегодня вообще день такой! Вроде, не праздник - а праздник! - сказал Тёма.
   Андрей ненароком, как бы невзначай, спросил Люду про Илью. Как он там сейчас?.. не интересовался ли, ну... Тёмой.
   - Ну, война-то с Китаем не состоялась! - сказала Люда, и Андрей сначала не понял, при чём здесь это. - "Старец" илюшин, который это предсказывал, сел в лужу... и вроде бы, решил покаяться! Может, сам, а может - самого! Публично покаялся, распустил всех своих "духовных чад", заявил, что во всём-во всём заблуждался... да-аже, вроде, говорят, разреши-ил принимать ИНН!.. В общем, он теперь уже не "старец"! Илья, весь в разбитых чувствах, плюнул на него: мол, он как Иуда, отрёкся! заставили, сломали нашего "бывшего старца" - а он и поддался их давлению. И... в общем, Илья нашёл нового "старца" - которого не сломали! А у нового "старца" новая политика! Он ему выдал такое... что заботиться о любых родственниках и вообще проявлять хоть какой-нибудь интерес к их проблемам, что-нибудь думать о них - большой грех перед Богом: мол, "Кто любит отца или мать больше, чем Меня, недостоин Меня". Так что теперь никаких... ни сестры, ни племянников! ни собственной дочери! одни братья и сёстры во Христе!
   "Ну, из одной крайности в другую... логично! - подумал Андрей. - Впрочем... может, эта его новая крайность - скорее, спасение, чем проблема?.. каждый ведь рано или поздно находит, что искал. Может, в таких случаях, как этот, лучшая забота о родственниках - отсутствие всякой заботы о них... А всё-таки хорошо, что "война с Китаем" не состоялась!"
   - А Катя, мне Оля по телефону рассказала, - нашла себе очень хорошего человека, - добавила Люда. - Ходит теперь вся такая счастливая, ни о каких концах света не думает!.. Он знает о её болезни, но всё равно очень любит - да, собственно, в больнице-то они и познакомились: где только люди не находят друг друга!
   "Ну вот, снег перелистнул и эту страницу..." - подумал Андрей.
   - Кстати, вы даже не представляете, до чего Кате помогли тогда ваши фотографии!.. да и просто разговор с вами.
   Когда Андрей опять вышел с Тёмой на улицу, понемногу собираясь домой, всё вокруг было так таинственно и радостно, будто Небо шепнуло какой-то секрет. Душа - понятливая, она всё слышит и чует, это мозг наш "тормозит".
  
   II.
  
   Мой город бледен, сух и отрешён,
   Как будто не предснежен, а предвечен.
   Он тишиной стеклянной оглушён
   И страхом перемен очеловечен.
   Какая новь обрушится с небес
   И покружив, раскиснет под ногами?..
   Угрюмый клён несёт наперевес
   Тяжёлый сук с дуплистыми глазами.
   Елена Шевченко
  
   Паломническая поездка 7 ноября в Р-ский монастырь началась. Не получилось поехать только у Майи: они с классом в тот день пошли в театр - а забрать её после спектакля обещал Олег, часто навещавший детей.
   "Майи немножко не хватает, - подумал Андрей. - Ну... зато Люда с нами!"
   Ассоциируя себя с Тёмой всё больше и больше, он иногда думал: нам с ней хорошо! вообще классно с мамой!..
   Прошло чуть больше двух месяцев с той ночи, с того звонка - и ничего, нич-чего не осталось актуального из всего, что изверглось тогда. Бог уж и тряпочку выкинул, которой стирал с доски тот "приговор".
   Кроме... Андрей взгрустнул, что Олега нет в этой радостной идиллии, в которой уже все концы с концами сошлись. Что ж Бог тут-то медлит: что ж до сих пор не вернул его к Люде, к детям? Тогда уж совсем всё было бы хорошо! Или Бог "уж совсем всё" в этой жизни не любит, не даёт?
   Надо опять помолиться за них в Р-м монастыре, пред Иконой: перед Ней же все прошения исполняются...
   Андрей вспомнил летний разговор с Олегом... в том числе, про долг и любовь. Прекрасный человек. Свободный художник. Главное, прав на 99 процентов!.. но из-за того-то ма-аленького процентика, на который всё же неправ, у него и развалилась семья. Так оно всегда и бывает... Впрочем, сейчас не до того, чтоб рассуждать о чьей-то правоте-неправоте! Просто больно - за детей... за Люду.
   "Она меня поддерживала - кто её поддержит! Зачем ей-то такое испытание, Господи! А Тёме с Майей... за что!? Нет, нет! Не ей! только не ей!.. Пусть лучше мне будет плохо, страшно, больно - но только не ей!"
   Хотя... Люда - очень сильная... Вот и сейчас всю свою растерянность от развода она никак не выдавала перед детьми. Вроде, поглядишь: мягкая, хрупкая, беспомощная. Быть сильной в слабости - это какой-то мученический дар! Дети её обожали. Тёмка считал маму другом. "У тебя чудный сын!" - восхищались её подруги. "У тебя классная мама!" - удивлялись его друзья. Тёма с гордостью соглашался. Мама классная! Мама не может не понимать! Мама понимает всегда... ну, как Андрей! только Андрей появился позже. А мама была и будет всегда. Папа ушёл, а мама - это тот, кто не уйдёт никогда. (Кто же уходит сам от себя: мама и дети - одно и то же).
   И вообще всё - Одно. У нас, у людей, после грехопадения - сумасшедшее представление о том, что такое наша личность: наше маленькое "я", которого нам почему-то вполне хватает и которое мы принимаем за подлинного себя. У Христа - другое Я: "Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас". Целое - это и есть Его Личность, как Он её видит. Семья - это хоть и частичное Целое, но всё же Целое.
   В одном из апокрифов, Христос на вопрос "Когда придёт Царство Божие?" отвечает: "Оно уже пришло там, где двое - уже не двое, а одно". В этом смысле развод есть, действительно - немыслимое в своей противоестественности преступление, творимое "по жестокосердию вашему". Грех против хотя бы того малого Целого, которое есть. Против Малой Церкви. Впрочем, кто Её не видит, того... силой, конечно, не удержишь!
   При Андрее несколько месяцев назад Катя спрашивала Люду:
   - А в Церкви теперь что?.. как бы какой-то раскол, что ли? Мой духовник мне говорит одно, а папин "старец" папе говорит - другое. Одни принимают ИНН, другие не принимают... и кто не приняли, ругают тех, кто приняли, что они еретики и продались антихристу... а кто принял - говорят, что наоборот, эти - еретики и раскольники... А вы с кем, тётя Люда?
   И "тётя Люда" сказала:
   - А я... как маленький ребёнок, когда папа и мама ругаются - я ни на чьей стороне. Мне просто плохо от того, что ругаются и делятся. Ребёнка спрашивают: "ты с кем хочешь быть - с мамой или папой?", а он говорит: "и с мамой, и с папой!" Я не хочу, чтоб был раскол! это как развод в семье! Все виноваты, кто ругаются... все. Но кто ушёл и бросил, тот всё-таки - больше виноват.
   Уже тогда разваливалась её семья, и она знала, что говорит...
   * * *
   Ехать до пригородного монастыря было - около часа. Проплывали за окном пасмурные и какие-то притихшие в ожидании пейзажи. Белый, передовой всадник зимы в конце октября прискакал на месяц раньше основной армии.
   "Его уже убили!" - сказал Тёма.
   Начало ноября было холодным, но бесснежным. Всё золото с деревьев уже приземлилось. Полупрозрачный лес светился понизу. Бархатно-таинственным было мерцание и бархатно-таинственным - настроение. В ржавом золоте чудилось что-то неуловимо розовое, прозрачное: осенние листья умеют непонятно как давать такой полуоттенок, полутон... оставаясь при этом совершенно, беспримесно жёлтыми. Тёмные силуэты голых деревьев казались изящной чеканкой-чернью на золотой поверхности планеты. Планета тихо, загадочно светилась, как луна - только отражала непонятно что: небо-то над ней висело тёмно-серое.
   - Смотрите, какая крыша едет над нами! - "в тёмкином стиле" сказала вдруг Люда.
   Андрей улыбнулся. "С ними даже в пробке не соскучишься!" Он тоже взглянул, запрокинув голову. И правда, в небе "ехала крыша". Просвета меж облаками не было, только неряшливые мазки штукатурки разного цвета и густоты.
   Андрей подумал, до чего же быстро крыша мира едет! Давно ли под такими же облаками, в такой же холод, он пришёл первый раз в их Дом? Когда? На той неделе? - Полгода назад!..
   Время мчится, только шапку держи, чтоб не улетела!
   - У облаков тоже своя "пробка", - сказал Тёма. - Только они всё равно едут быстрее нас. У них же там нет гаишников! И светофор один на все дороги. Да и то они его сегодня кирпичом разбили - сказали: а-а, на фиг надо, без него лучше! Видите, светофора нет. Он ещё днём несколько раз мигнул... вот мигал-мигал - и домигался!
   - Ну... может, к вечеру его починят, - предположил Андрей, сам не зная, почему он так уверен, что "светофор починят".
   "Почему, на что ни посмотришь вместе с Тёмой, всё весело! Вот, вроде, торчим в "пробке", зря теряем время - совсем немножко останется на монастырь... а почему-то это сейчас - всё равно!" Андрей однажды вёз детскую паломническую группу (сейчас-то ехал со взрослыми), и они застряли в "пробке" на два часа! Водители, озверев, вылезали из машин, ругались, психовали... воздух, казалось, был наэлектризован... а дети нашли себе занятие. Они рисовали на листочках грустные рожицы, писали под ними: "Пропустите нас, пожалуйста!" и весело высовывали их во все окна автобуса. Махали и улыбались водителям - те, только что матюгавшиеся, не выдерживали и... начинали улыбаться в ответ. У кого-то нашёлся запас конфет, и дети начали раздавать их в окошки водителям. Те уж совсем оттаяли, смеялись, и если у кого что находилось вкусное, делились с ребятами в ответ. Детишки как только ни выкручивались, ни куролесили на своих сидениях, как только ни "вылазили" в окна!
   Удивительно: они ведь не просто радовались, но ещё и эту радость раздавали направо-налево, всем, кто рядом - только берите! "Пробку" превратили в приключение. И потом, давно уже прорвавшись, проезжая вечером по свободным улицам, всё делились друг с другом мечтами: "Вот бы ещё в "пробку" попасть!"
   Ну и кто у кого после этого должен учиться - дети у взрослых или, лучше уж, наоборот?
   Андрей рассказал тогда эту историю о. Серафиму. Тот засмеялся:
   - Ну, видишь, какой урок тебе дети преподнесли! Всё в жизни зависит от взгляда смотрящего. Вот тебе и все наши "скорби", "искушения", которых мы почему-то так боимся! Если у тебя "пробка" в жизни, посмотри спокойными глазами, и увидишь, что ничего страшного. Запасись конфетками для тех, кто вместе с тобой застрял.
   "Вот и в Люде есть что-то детское, - подумал Андрей. - Она же тоже - как мы!"
   А Люда как раз, вспомнив, что сегодня 7 ноября, рассказала им своё детское впечатление от этого "праздника":
   - Я помню, года в четыре или пять пришла из садика вся в слезах, испуганная. Мама долго допытывалась, что случилось, а мне было так страшно, что я толком и объяснить ничего не могла. Наконец, она добилась, что я ей - по секрету, на ушко, шёпотом сообщила: "Царя убили!.. И праздновать это будем!" А было это где-то перед 7 ноября, и воспитательница прочитала нам целую лекцию о смысле Великой Октябрьской революции. У нас тогда работали в основном из деревни... и она, конечно, объяснила! По-своему, как смогла! Я ничего не поняла, кроме того, что царя убили и что это почему-то - хорошо. И в честь этого будет радостный праздник - что царя убили... А для меня тогда "царь" - это был, конечно, царь из детских сказок: добрый, хороший... царь Салтан или царь Гвидон или... папа Ивана-царевича... И вот его-то убили - и это ещё и праздновать надо! Всё равно что перед Новым годом сказали бы детям, что убили Деда Мороза и Снегурочку, и вот в честь этого будем водить хороводы - будет праздник Новый год! Я была почти в истерике: царя убили! мир перевернулся!.. Как-никак, первая в жизни встреча с жестокостью - причём, такой уродливой, бессмысленной, необъяснимой...
   - А ведь, в сущности, вы почувствовали всё, как есть... - сказал Андрей, по-своему, по-особому потрясённый этим рассказом.
   - Да. Ребёнка не обманешь! - с чувством ответила Люда и задумчиво погладила по голове... своего "ребёнка". Сын прильнул к ней, но как-то покровительственно, защищая маму этим жестом от всего зла мира, которое когда-то так напугало её, в её детстве.
   Андрей замер оттого, ЧТО узрел в этот миг - маму и сына, таинство Вселенной...
  
   Примечания:
   (1). Митрополит Антоний Сурожский
   (2). Ю. Шевчук "Рождество"
  
   12. Мама и мальчик
  
   Кто имеет, тому дано
   будет и преумножится.
   Мф. 13,12
  
   Друг для друга мы - паломники,
   и долгими, разными и трудными
   путями стремимся к месту встречи.
   А. де Сент-Экзюпери
  
   - А что, правда, 7 ноября царя убили? - спросил Тёма. - А зачем?
   - Ну... не сразу, а через несколько месяцев, - сказал Андрей, - 17 июля, почти в твой день рождения! И не только его, а всю семью, всех детей.
   - А зачем!? - ещё больше поразился Тёма. - А детей-то - зачем!
   - Ну, ты разве не слышал, что вообще было такое время?.. Убили царя, убили ещё миллионы людей, убивали дворян за то, что они дворяне, священников за то, что они священники... разрушали церкви.
   - Нет, я не слы-ышал! А зачем они так!? Они дауны, что ли? - искренне удивился 11-летний человек нового поколения.
   - Ну, идеология такая была...
   Андрей, как мог, попытался объяснить то, чего не объяснишь - коммунистическую идеологию воинствующего атеизма.
   - Идеология такая, чтоб всем быть садистами?.. ой, то есть атеистами? - Тёма от волнения даже перепутал слово, что вышло довольно символично. - А заче-ем так!?
   - Ну, говорили, что Бога нет!
   - Но Он же есть! зачем они так говорили? - сказал мальчик как-то совсем удивлённо. Было так умилительно слышать это несомненное свидетельство от совершенно "невоцерковлённого" ребёнка!
   В наше - что бы ни говорили, вполне благополучное время, - выросло целое поколение, которое искренне не понимает, что когда-то могло быть не так... "А зачем? А почему!?" Объяснить "почему" - невозможно! Есть вещи, которые можно только принять на веру - так было. Как Самого Бога люди принимают на веру, так и "гонения на Бога" теперь уже приходится принимать на веру! Это абсурдно до неправдоподобности... но это же было! Веруйте (ибо абсурдно), что когда-то (совсем недавно) за Него убивали и сажали в тюрьму. Что эти красивейшие церкви кому-то приходило в голову разрушать... Что, с трудом верится? Не похоже на правду!? Ну, правда вообще не похожа на саму себя.
  
   Тем временем, автобус тихо полз к цели. Название монастыря, куда они ехали, переводилось как "Хранимое Богом место". "Он хранит - место, Он хранит - нас... но просто так сюда не попадёшь! - тревожился Андрей, пока они медленно, с трудом прорывались к святыне сквозь все "пробки". - Сколько раз, помню, собирался сюда с разными людьми, с которыми знакомился, и давно уж заметил совпадение: если совместные поездки всё срываются, то и в отношениях что-то очень скоро не склеится, что-то помешает их продолжить. А здесь... дай Бог, чтоб всё-таки удалось! Уж с Тёмой и его мамой мы должны... Господи, приведи нас, наконец, в хранимое Тобой место. Укрой нас от всего! Господи, это так важно".
   Господь услышал молитву.
  
   Монастырь предстал тихий-тихий, вечерний, в окружении сосен. Доехали... наконец-то!
   Закружилась голова от соснового запаха, прохлады... красоты. Только слияние видимого и невидимого формирует подлинную Красоту, образует её вовек неразгаданную тайну.
   "Чудо-то какое!" - послышались голоса выходящих из автобуса людей. "Два раза в жизни в раю побывала - в Дивеево и здесь..." - выдохнула какая-то впечатлительная женщина. Правда, недолго же предстояло быть в раю: из-за огромной задержки в пути, на всё про всё остался час.
   Но за этот час всё должно было случиться!
   Как тогда, весной, на колокольне...
   На экскурсиях обычно находится много любознательных людей, которых сама личность экскурсовода почему-то интересует не меньше, чем посещаемое место.
   - А это ваш сын? - с особым любопытством спросила одна женщина.
   - Нет, - сказал Андрей, но ему было приятно, что Тёму снова приняли за его сына. "Я бы и сам принял его за моего сына... если б смотрел на нас со стороны".
   Про Люду - жена ли она ему, - не спрашивали, видимо, всё-таки из деликатности.
   Слова имеют поразительную мистическую силу. Произнесённые, порой даже со знаком вопроса, они что-то неуловимо меняют в мироздании. Особенно, слова первой важности: Отец, Мать, Сын...
   "Матерь Божья, мы к Тебе приехали... и здесь разберёмся, с Твоей помощью, кто мы кто друг другу".
   Они переступили охраняемые белыми ангелами ворота монастыря, и что-то в мире изменилось. Ах да...
   - Солнышко дали! - сказала Люда, и Андрею на всю жизнь запомнилась эта фраза.
   Что-то неуловимое - в воздухе, небе, цвете стен?.. - вдруг сгустилось в то, что мы на убогом земном языке называем "солнечный свет". Свет тоже перешагнул какой-то порог и... Мир во мгновение стал не просто мир, а мир во свете.
   - О-балдеть! - сказал Тёма, заворожённый, и даже остановился.
   - Ма-ма, Андрей!.. - он словно нашёл наощупь их имена в том мире изумления, в котором оказался. - Я даже не знал, что так красиво бывает!
   Только что в нём помещалось искреннее изумление, что "бывает" такая бессмысленная жестокость, как после революции, а здесь - что "бывает"... свет!
   - Бывает, солнышко... всё бывает, - мама приобняла мальчика, и защищая, и опираясь на него. Свет смотрел в их глаза.
   Андрей неосознанно задрал голову... всё равно ведь кружилась - пусть кружится ещё больше! Огромная колокольня пламенела над ними верхушкой, как венчальная свеча. Белый Троицкий собор предстал розово-синим - огненно-водяным, мерцающим в свинцовом небе. Все его узоры были сотканы из света. Каждый выступающий кирпичик казался кусочком разбрызганного заката, а каждая тень от него - голубой бездной ясного неба. Пламенели горные пики и вертикально стояли глубокие озёра, как на рельефной карте... а венчали этот мир могучие тёмно-зелёные купола.
   Экскурсионная группа шла неторопливо, и казалось, купола плывут сами собой: боковые медленно, величаво обходят центральный.
   "Троица?.. была полгода назад... нет, не была - есть! Крещение было?.. десять месяцев назад. Что ещё было?.. всё было".
   Весенний восторг - и осенний уют... Казалось бы, противоположны, а ведь в сущности, - братья друг другу! Одно небо смотрит на капель и листопад. Облака и времена года приходят и уходят, но небо-то - одно! Купола и кресты - его вечная ось.
   "В детстве я любил Весну и Утро, а сейчас Осень и Вечер. Тогда было всё впереди, сейчас - всё как есть. Но уже ничего не жалко. Всё хорошо".
   Под завершение экскурсии вошли в храм - в гости к Божией Матери.
   Водопады вечернего света лились в собор сквозь огромные окна. Казалось, их можно потрогать. Икона висела в разливе розово-золотого тумана - линия светящейся дымки тянулась наклонным, густо-полосатым снопом: казалось, Она по ней свыше сошла, как по лестнице. Вот уж, действительно, Неопалимая Купина: вся в густом, многометровом веерном пламени, а не сгорает!
   Уши Тёмы, пронизанные светом, смешно пламенели, как два тюльпана. Мальчишка купался в лучах и даже поводил рукой: то ли рассматривал на свет ладонь так и этак, то ли пытался плыть, как в Арьере.
   Вид соборного интерьера, который будто надули светом, стал совершенно нереальным! Стены, своды и столпы сделались настолько прозрачными, что казались лишь сложной каскадной системой теней: теней - как оборотной стороны всё того же света. Река сияющего неба пролилась сквозь собор и взметнула его, как половодье. Но центром была Икона. На ней - единственное Создание во Вселенной, Которое может сказать Господу: "Ты мой Сын и Ты мой Бог" - и то, и другое будет абсолютной правдой. Уму непостижимое сочетание!
   Икона, а перед ней - свечки-свечки: как люди на Страшном Суде... много-много! Все судьбы, прямые и кривые. Все в ожидании своей участи.
   Андрей чуть перевёл взгляд и обомлел. У него дрогнуло что-то в сердце от вида тоненькой коленопреклонённой фигурки перед иконой... совсем не той, что он знал? И когда она успела стать на колени? Она на коленях? "Мама моего Тёмы... перед Мамой Господа. Мы с ней - перед Ней".
   Откуда промелькнуло внутри него это дивное: мы с ней?
   Андрей впервые увидел Люду. Ничего удивительного! Каков человек перед Богом - таков он и есть.
   "Что же мне в ней открылось? Почему я видя не видел её прежде? Видел... и ценил, и уважал, но... Господи... да она...
   "Ну, точно: времени нет! Зимой я в отчаянии молился перед этой иконой, и всего через год Ты - здесь же! - показываешь мне путь.
   А мы всё задаём Твоему Сыну рецепт счастья: чтоб Он изготовил его строго по нашему списку ингредиентов. Но Он не очень-то серьёзно относится к рецептам - и к категоричному тону, которым мы то ли заказываем, то ли приказываем. Когда Он даёт нам что-то другое, мы сначала теряемся, возмущаемся, потом... от счастья забываем все свои "рецепты" и уже думаем, задним числом, что всегда только того и просили, что Он дал. Прежние "рецепты" если и помнятся, то уже с изрядной долей самоиронии. Собственно, по-другому на них и смотреть-то невозможно!"
  
   Мы не знаем, что такое любовь, но всегда узнаём её, когда она приходит.
   Андрей снова будто услышал слова о. Серафима, сказанные когда-то о Тёме:
   - Да какая разница, в ком ты узрел Божий лик: в мальчике, девочке или взрослой женщине. Тебе сорвали с глаз шоры. Ты через него и в себе открыл этот лик: только настоящее может видеть настоящее. Раз увидел - значит, ты тоже теперь настоящий... пока видишь. Помнишь: "Мыслю - значит, существую... (всего лишь - существую, не больше!), а люблю - значит, живу". А ещё кто-то из мирских сказал: "Только влюблённый имеет право называться Человеком". Тут только бы подправить (влюблённость - лёгкое чувство, оно проходит, а Любовь пребывает вовек): "Только любящий имеет право называться Человеком". Мы живём в эпоху, когда всё гибнет от разделения: в "эпоху Большой Нелюбви". Ты часто думаешь про себя: "это - грех... то - грех..."? Да жить в разлуке с Богом и ближним - вот Грех! Не-любить - Грех! Даже не ненавидеть, а просто не-любить - Грех. Обидеть ближнего не то что словом или делом, а мыслью - Грех. Помыслить о ком-то "он для меня чужой": это значит, ты для Христа чужой! Наша задача в жизни - чтоб никого чужих не осталось. Вот и начинаем приступать понемножечку: с одного человечека лик Единого открывается. Святыня, обретённая в любимом, спасает нас от нашей мерзости. Узреть образ Божий в ком бы то ни было - это наше личное Богоявление: на Иордане, который у нас внутри. Это событие по значению ни с чем другим не сравнишь! "Возлюбленные! будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рождён от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь. [...] Бога никто никогда не видел: если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает" (1 Ин. 4, 7-12).
   Перед Андреем в миг мелькнуло всё, что он "знал о Люде".
   От голоса этой женщины ему почему-то всегда становилось спокойно на душе. Её интонация проникала в самое сердце... он никогда не задумывался, с чего. Рядом с ней было светло, но рядом-то был - сын, и свет со светом сливался, не давая различить ещё один источник его исхождения.
   Даже когда у неё был грустный и усталый вид, разговаривала она всё так же мягко, с тем же приятием человека... искренним, неподдельным. Андрей ни разу не слышал, чтоб она раздражённо говорила с детьми. Делала замечания, раздавала поручения - сколько угодно, и дети спешили выполнять или исправлять... но вот раздражения-то не было. Диво для нашего нервозного времени!
   "Что, солнышко?.." - скажет она в ответ на какое-нибудь детское слово.
   Солнышко! И ведь не фальшиво, как в устах иных родителей, которые то орут на детей, то вдруг столь же истерично-импульсивно решают быть ласковыми... Может, потому что сама солнышко?
   Андрей был бесконечно благодарен за то, как она поддержала его тогда, не поверив клевете. За то, что она всегда была удивительно понимающим человеком.
   Она была такой... каким и должен быть Человек - а за это, вроде, не благодарят! Потому-то он никогда и не благодарил вслух, но в душе всегда носил это "Спасибо"... причём, в изначальном смысле: "Спаси её Бог". Эта пожелательная молитва жила в нём с самых первых дней знакомства... стало быть, всегда жила в сердце и та, о ком молитва. Просто наконец настало время это увидеть. Мы редко по-настоящему обращаемся внутрь себя - не в смысле психологического самокопания, а в смысле чистого, отстранённого созерцания.
   "Вот я и вот она. Надо же! Как просто и как удивительно!"
   Если б кто-то спросил его об отношении к Люде, он бы, не задумываясь, ответил: "Как же я могу не любить маму моего друга! Это, наверное, только протестанты могут не обращать внимания на Мать, вроде бы, любимого ими Сына: только для них не важно, что у Человека есть Мама, и разделять любовь к Одному и Другой - как-то даже странно..."
   Прежде он всегда воспринимал её как маму друга, а мама должна быть - старше... От детских фраз: "мама сказала", "мама тебя зовёт" и проч. - начинал воспринимать её чуть ли не по принципу: наша мама. "Странно ещё, как это я не называл её - тётя Люда!" - улыбнулся он над собой. Только сейчас до него дошло, что они с Людой - почти ровесники: так, с разницей в пару лет. Вот ведь чудо! До чего разным может быть восприятие одного человека в разные периоды и в разных жизненных ролях. Можно "перепутать" даже возраст. Перепутать - душой, при этом превосходно зная умом, сколько человеку лет.
   А сколько человеку лет? В Вечности - нисколько: все "годы" мы сами придумали. Какая разница, сколько раз Земля успела обернуться вокруг Солнца? Никакой... Глупые мы люди. Да мы же все и есть - ровесники! В Боге нет времени, значит, нет и возраста. Потому нас и тянет к "младшим", что мы хотим просто выйти из времени? Любить вне всякой привязки к ненавистному времени.
   Он полюбил её через сына... Бывает, оказывается, и такой путь! Даже от самого звукосочетания: "мама и мальчик" - волна нежности почти физически, ощутимо, захлёстывала его.
   "Господи, радостно умереть, когда так любишь обоих... не зная даже, кого из них больше!..впрочем, и не желая знать".
   Хотелось обнять Тёму за то, что он - её сынишка, её - за то, что она его мама. Хотелось благодарить обоих за то, что они есть на свете, за то что они... одно солнышко, выражаясь людиными словами. Мама и сын - это таинство единства ещё более поразительное, чем отец и сын. Два человека, по определению, разного пола и возраста, но... вроде как, не совсем два. Был один - только в рождестве стало два. Вот и живут... две Божьих капельки: одна больше, другая меньше, одна растёт, другая умаляется... а Вода-то - одна, Живая.
   Андрей вспомнил, как летом, в день рождения, мать и сын мерились ладошками. Две звёздочки из тонких пальчиков на несколько секунд прилепились друг к дружке, и было в этом - что-то вселенское. Даже не то что видеть, а ощущать, осязать, как растёт твой сынишка - растёт по сравнению с тобой и скоро, конечно же, "перегонит", и тогда будешь ты маленькая, а он большой... - это не просто удовольствие, а состояние матери. Состояние Материнства... что-то почти из области платоновских Чистых Идей. "Мама и Мальчик... Мама и Мальчик!.. дай мне, Господи, это чудо из чудес всегда быть с ними".
   Есть тайны, в которые можно проникнуть, лишь став действующим лицом. Подглядеть Таинство невозможно, не приобщившись ему.
   Младенец Иоанн Угличский вдруг опять как-то особенно мягко и тепло коснулся его души, и он ощутил его сейчас не только как особого молитвенника за грешных, но и как покровителя... материнства, отцовства, сыновства. Мама, Папа, Ребёнок... какая-то особая полнота мира во всём этом! Тайна красоты и нежности мироздания. Найти себя в этой триаде - задача всей жизни Человека. Найти насовсем, чтоб уже больше никогда не терять! Причём, не обязательно найтись только в одной точке. Можно быть одновременно Отцом (Тёмы) и Ребёнком (Люды). Любовь - Одна. "Пётр и Февронья и младенец Иоанн... неслучайно всё в один день".
   Да, Люда - мама. Маленькое, хрупкое создание с силой мамы. Мама - мама всегда!
   "Господи, мне и самому хочется её обнять", - со светлой завистью посмотрел Андрей на своего Тёмку.
   "Укутай, защити меня - как уже защищала.... Спаси меня от меня. Возьми домой из моего интерната... мама. Мама моего мальчика.Ты - мама!.. мама!... мама!.. мама моего сына", - в восторге повторял про себя Андрей, изумляясь собственной, откуда-то взявшейся совершенно новой нежности. И хотелось осыпать поцелуями это милое, волшебное создание, из которого произошёл Тёма. И защищать её, родную, и уткнуться лицом, как в детстве, под её защиту.
   И откуда на свете столько ласки, переполняющей мир? И отчего все люди - такие красивые, чудесные, удивительные? И отчего все такие счастливые?.. или это я смотрю на них счастливыми глазами?
   Он вдруг почему-то представил, какой она была в детстве. "Девочка моя! И мама, и девочка. Ты - как Майя, мама Майи! Ты - как Тёмка... только другого пола. Ну, я понимаю, что это звучит как чепуха, но в чепухе-то - весь настоящий смысл жизни. Насколько многогранна любовь: моя весёлая птичка-хулиганка Майя... мой друг, брат, сын Тёмка!.. мама, мамочка, девочка, родная Людушка!.. Светлые мои, да хранит нас всех Господь!"
  
   Даже когда ещё никого не было в его жизни, в душе заранее звучало это "Я люблю"... К Богу ли было обращено это? к людям? ко всему?.. К куполам и снегам, к небу - и лужам, отражающим небо, - к видимому и невидимому, к вечному и временному: к временному - за то, что оно временное, обречённое, достойное тёплых провожающих слёз. Любовь к самой любви.
   Ей ведь почти всё равно, кого или что избрать своим предметом. Она - как жажда в пустыне. Выбор зависит от обстоятельств... и от нас.
   "Я любил её прежде, чем встретил. Нельзя представить, что когда-то её не было. Легче поверить, что не было меня... и ничего из того, что было в жизни. А может, и правда ничего не было, а была только она. И её дети. А всё остальное приснилось.
   Да, я же забыл, что времени нет. Её не могло быть "не было", потому что она - есть".
   * * *
   Подошли к могиле о. Серафима, словно невидимо благословившись у него. "Кажется, только теперь я начал вас понимать, отче..." - подумал Андрей.
   - А пошлите на озеро! - сказал Тёма, постояв.
   "Да, и озеро нас ждёт!" - понял Андрей, тоже почувствовав этот зов.
   Озеро здесь - ещё одна Икона. Называется: "Царь тишины". На ней - Господь, благословляющий людей... но делающий это настолько тихо и сокровенно, что даже изображения Его на этой иконе не увидишь!
   Они вышли - как на море, лишь по ошибке ограниченное с той стороны тёмным силуэтом берега. Или миражом берега?
   В золотом небе высился лесной кремль: шатровые башни, византийские купола, готические еловые шпили. Зелёно-багрово-серый кремль - напротив белого монастырского.
   Вечернее солнце вновь вошло в пейзаж, не желая, чтоб он оставался чёрно-белым. Веер пламенных лучей просканировал мир. Осень опять улыбнулась, огненные блики контрастно заиграли на тёмной поверхности вод. Казалось, серый металл на узеньком участке раскалили докрасна.
   Но Озеро осталось спокойным, как око Вседержителя на иконе.
   Всё казалось таким же блаженно пустым, как в апреле - когда они смотрели с колокольни. Какое чудо, когда мир свободен от всего лишнего, как душа от прошлого! Ничего нет - и всё есть! Ноябрь изъял из пейзажа всё "ненужное", упростил его до предела, явив в концентрированном виде всё непреходящее. Земля, вода, воздух, огонь - четыре простых стихии... а кроме них, и нет ничего! Творец - прост, и просто Его творение. Нет ни страстей, ни вражды, ни гордыни, ни уныния. Есть только Мир. Мир в обоих смыслах слова (впервые эти смыслы так наглядно слились в полное тождество): мир как всё сущее и мир как абсолютный покой.
   Присядешь на конце мостков... плещутся небольшие волны, и кажется, что плывёшь. Так бы и плыл, плыл, плыл...и нет на свете ничего умиротворённей, чем это недвижимое путешествие!
   Если кто не верит в Царство Небесное, пусть приедет сюда, посидит тихо-тихо на берегу - и увидит, и услышит, что есть оно. Не глаза и уши ему это откроют... но подивится он себе прежнему: неужто я не знал такого простого! очевидного умудрялся не замечать. Нет, это, наверное, был не я.
   Бесчисленные искорки на воде - как крестики: мерцают в прищуренных глазах перекладинками лучей. Какое-то крещальное озеро. Бог здесь настолько близок, что, о чём Его ни спроси - тут же ответит.
   "Вот вам луч из облака, вот вам - золото в пасмурный день... Всё хорошо. Всё ваше". То ли это конец мира, то ли сотворение мира: всё едино. "И был вечер, и было утро: день один" (Быт. 1,5).
   "И увидел Бог, что это хорошо" (Быт. 1,12).
   "И увидел Бог всё, что он создал, что это хорошо весьма" (Быт. 1,31).
   "И сказал Господь Бог: не хорошо человеку быть одному" (Быт. 2,18).
   Андрей взглянул на Люду... может, так, как "в день шестый" два Человека, только что бывшие Одним, с изумлением озирали друг друга. И увидел он, что это хорошо - быть не одному.
   Верую, ибо абсурдно. Надеюсь, ибо невозможно. Люблю, ибо не умею любить...
   Это невозможно, что Христос воскрес, но Он воскрес.
   Это невозможно, что мы любим, но мы...
   Христос воскрес - и люди находят друг друга. Христос воскрес - и люди опознают себя под смывшимся гримом. Христос воскрес - и в Нём мы уже не можем потеряться. Христос воскрес - и все, кого мы любим, уже не сумеют погибнуть.
   Христос воскрес - и любящие в это уже не верят, а знают.
  
   Поразительно, но фонтанчик с лягушками на берегу ещё работал!
   - Вот таких вот лягушек я помню с детства! - просияла вдруг Люда. - На них почему-то всегда хочется сесть верхом... детям. Да и взрослым, которые тоже бывшие дети!
   - Вот ты и садись, мам! - обрадовался Тёма, уже успевший оседлать одну из четырёх лягушек. Большой мальчик, а стесняться-то некого, все свои.
   - А эта - твоя! - кивнул он Андрею.
   Андрей уселся.
   - Мам, ну ты же сама сказала, что хочешь!.. сади-ись!
   - Ну что уж с вами поделаешь! сяду.
   Люда так запросто и так грациозно села, что Андрею показалось, он никогда уже в жизни не забудет эту картину! Никого на свете он так ещё не любил... Кроме Тёмы. Но Тёма - её сын!
   - Я помню, в детстве развлекались: у нас там был парк с такими же лягушками... Затыкаешь одной рот - у других сразу же напор становится сильнее, - вспомнила Люда.
   - А давайте заткнём! - обрадовался Андрей и первым последовал её рецепту.
   Три оставшиеся лягушки стали "плеваться" гораздо дальше.
   - Супер! - сказал Тёма. - А теперь оставим две!
   Две лягушки были рады стараться: струи помощнели вдвое.
   - А теперь вы, Люда, попробуйте, - улыбаясь, предложил Андрей. - Интересно, какой фонтан получится от одной лягушки!
   Лишь через секунду он сообразил, что произойдёт, но было уже поздно. Люда, без труда вспомнив детство, заставила "замолчать" свою лягушку, и единственная оставшаяся струя, лихо взметнувшись, прямой наводкой окатила Андрея. Все засмеялись - он сам, пожалуй, громче всех. Тёма от веселья чуть не свалился с лягушки.
   - Ну... с окроплением вас в фонтане, Андрюша! - поздравила Люда. - Ой, вы не слишком промокли?
   - Нет, у меня куртка специально от дождя.
   - Вот дождь и получился! - обрадовался Тёма. - Дождь из лягушки! Одна лягушка так весь дождь в себя заглотила и сказала: а вылью-ка я его на Андрея.
   - Да тут хорошая вода, - оправдывался Андрей. - В святом месте...
   - А что, в фонтане - святая вода? - серьёзно спросил Тёма.
   - Ну, во всяком случае, из одной подземной скважины: что в святом источнике, что здесь, - пояснил Андрей.
   - Ну, я же не зря сказала: с окроплением! Благодать вам! - улыбалась Люда, бережно, словно ребёнка, отирая его своими пальчиками от не успевших впитаться в куртку капель.
   - Тогда я тоже обрызгаюсь, раз вода святая! - сказал Тёма, свесившись и подставив голову под пасть лягушке.
   - Благодать! - с удовольствием повторил он через несколько секунд мамино слово.
   "Благодать всем нам! - подумал Андрей. - От лягушек, от осени, которая есть, от зимы, которая будет... от всего живого. Я же чувствовал, что здесь произойдёт что-то необычное. Любимые люди в любимом месте - это значит... всё теперь на своём месте".
   Повсюду - святая вода. Соединяющая. Весь мир соединён Водой Живой! Прорубь на Крещение, дождик в Антипасху, Арьер в Троицу, гроза в тёмкин день рождения, "аквапарк" в Преображение, лягушки сейчас... Вода в нас и вовне - просто образ того, как всё живое едино. Всюду нас кропит и окунает Тот, Кто сказал: "Да будут все едино, как Мы с Отцом едины", а ещё сказал: "Кто жаждет, иди ко Мне и пей".
  
  
   Примечания:
   (1). Митрополит Антоний Сурожский.
   (2). Ю. Шевчук "Рождество".
  
   13. Живой
  
   Я хочу и могу быть Живым.
   Ю. Шевчук
  
   I.
  
   Ком последних противоречий
   вышел горлом при этой встрече
   ...не обещанной никому.
   Александра Шалина
  
   Он не находил себе места от нового чувства, так непохожего на всё испытанное прежде. Мало места в теле и на Земле! Кто же знал, что его так мало! Мало быть просто Андреем. Мало просто носить своё имя и носить своё тело. Надо носить кого-то в сердце. Растерянный, он не знал, как себя вести. Ломался весь привычный уклад.
   Тронулся лёд -
   так часто бывает весной!
   Живущим на льдинах
   никто не сказал,
   что может быть так(1).
   Неожиданное счастье - как неожиданная боль. Андрей столько просил Бога о Новолетии, что к тому времени, когда оно пришло... почти разуверился в том, что оно вообще бывает. Люда, как Жанна д`Арк, явила ему победу - а он, как Карл VII, не привык побеждать.
   Вообще-то он отчаянно просил в молитвах, чтоб Люда с Олегом были вместе, а почему... получается наоборот? То, что просишь в молитвах для других... иногда исполняется в отношении тебя самого.
   Надпись почти на всех иконах - это же рецепт: "Да любите друг друга", а на обороте "По вере вашей да будет вам".
   "Но... есть вопрос, на который до сих пор нет ответа... И ответить должен я, а не она".
   "У кого ты ищешь спасения: у мальчика? у хрупкой одинокой девочки!?" - словно сказал лукавый в уме Андрея.
   "У Бога, - отвечал он. - Мы не вне Бога и Бог не вне нас... всё как-то связано так, что не разорвать. Наша любовь друг к другу - и наша любовь к Нему. Мне не стыдно перед Ним стоять, когда они со мной и я с ними".
   "Ну-у... Ты творишь себе кумиров!" - возразил извечный циник.
   "Нет! Они не кумиры, они - люди. А люди - образ и подобие Божие".
   "Но ответь себе наконец на главный вопрос - чего ты хочешь? Счастья - размыто и банально. Чего именно? Быть с ней? "Быть с ней" - тоже общо и неконкретно. В качестве кого быть с ней? Ты же сам знаешь... кто ты! Знаешь! знаешь!.."
   Даже сумерки в эту секунду показались гуще, чем были.
   До сих пор он панически пытался спастись: найти "хоть кого-то её". Но каждый раз "хоть кто-то она", разумеется, оказывалась не той, которая может от этого спасти.
   И туман жизни год от года сгущался всё плотней и непроходимей... и он стоял, как корабль - невозможно было идти дальше. На карте всё просто: вон туда надо двигаться, там цель, но если вблизи туман, карта ничем не поможет. Не могли помочь сами по себе ни Евангелие, ни духовные советы: они указывали цель на карте, но в тумане-то он не знал, как к ней двигаться.
   "Знаешь цель - да не знаешь пути к ней... и из-за этого всё меньше веришь в цель".
   "Девочка, мамочка, милая... мне светло, когда ты рядом. "В тебе я чувствую себя чистым - и иду к тебе" - но ведь мне от тебя ничего не надо, вот что страшно!
   Горбатого могила исправит, а такого как я?.."
   И словно опять кто-то заговорил ехидно и жестоко:
   "Ты ждёшь от курицы молока? Ты ждёшь от себя того чувства, на которое неспособен..."
   Да, не вырваться из того, что я есть! Уже никак не сделать существующего - несуществующим. Или?.. сейчас это уже не кажется аксиомой!
   Господи, сделай невозможное - Ты один это можешь. Ради неё... дай мне те чувства, на которые я неспособен. Я люблю её настолько, что... хочу любить её.
  
   Я пошёл за ней, так и не ответив себе на главный вопрос.
   Если ты поверил, это твоя проблема
   Но не веря ни во что, жить невозможно(2).
   Но я поверил. Полюбить - значит, поверить. Значит, разоружиться так... как ещё никогда в жизни не разоружался. Разоружиться, чтобы победить. В обычных боях так не бывает. А в этой Победе - всё наоборот.
   Господи, Ты видишь, она - единственное моё оправдание. Помилуй нас за то, что мы любим... будь, пожалуйста, таким несправедливым. А больше мне и нечего сказать про всю мою жизнь.
   Каждый из нас потерял пропуск в Небо, который когда-то был у каждого. Но наш пропуск нашли другие, а мы нашли - чей-то пропуск. И теперь мы можем открыть Небо именно друг для друга. А просто для себя - не получится. Так уж, видно, специально задумано. Сам не войдёшь, а тебя введут. И ты кого-то введёшь.
   Вот Петр и Феврония - им надо было быть вместе, потому и оказались вместе. Она его исцелила... точнее, он через неё исцелился, потому что поверил - а сама она, без его веры (и верности) исцелить бы не могла.
   Любовь, в отличие от влюблённости - это вера в то, что человек послан тебе Богом.
   Если надо, будем вместе... Если не надо, умрём, на фиг, поодиночке. Как будет, так и будет! Не буду отвечать себе на "вопрос"!
  
   II.
  
   Знай, ты мне давала жажду жить.
   Знай, тобою я оправдан весь.
   Из рок-оперы "Finrod-song"
  
  
   Кто такие паломники?.. Для нашего времени верно, пожалуй, одно определение: паломники - люди, которые вечно торопятся. Прикладываются к святыням на бегу, чтоб успеть к другим святыням на бегу, а потом - домой. Автобус - их пальма: которую не они несут, а она их несёт!
   Обидно, конечно, заехать в "рай земной" на час, но ничего не поделаешь. Родина Суета зовёт! До города, из которого приехали паломники, часов шесть езды: хорошо, если хоть к полуночи доберутся! Экскурсовода с его друзьями подбросят до ближайшей остановки, как и договаривались, а сами поедут по окружной трассе. Так-то, конечно, если б не пробка по пути, пробыли бы часа два...
   "Семья" напоследок успела ещё забежать в кафе на берегу озера: и Тёма что-то проголодался на свежем воздухе, и Андрею хотелось угостить друзей. Когда со Временем особые отношения, его и замечая, не замечаешь.
   Солнце закатилось, ноябрьская ночь с ветром, вздувшим палые листья, ворвалась в пейзаж как-то разом - свет в мировой комнате выключили. Даже не успели расслышать, как выключатель щёлкнул! Лето любит длинные паузы меж светом и тьмой, поздняя осень ими пренебрегает.
   - Ребят, а мы не опоздаем на автобус? - напомнила вдруг Люда.
   - Мам, ну Андрей же экскурсово-од! Без него всё равно не уедут! - улыбнулся Тёма.
   - А сколько времени? - спросил Андрей, никогда не носивший часов. Люда назвала.
   - Ой! так мы же уже должны быть в автобусе!.. - спохватился он. - Ну ладно... пять минут.
   - Да, купим - а доедать будем уже в автобусе! - сказал Тёма.
   Андрей смутился перед Людой, что так её угощает.
   - Ничего... Так даже лучше - совсем по-походному, - засмеялась она. - Мы же путешественники. И вообще всё чудесно!
   У неё сияли глаза... нет, глазёнки, как у Майи.
   За то, чтоб найти своё место среди того, что видят эти глаза, можно смело, без сожаления отдать всё остальное в жизни... кроме, конечно, Бога (но Бог и Сам любит эти глаза и в них отражается...)
   Кофе в пластмассовых стаканчиках, пицца на пластмассовых блюдечках... всё в руки, и бегом в автобус!
   Успели.
   Комфортабельно зашумели за их спиной выдвижные двери, и автобус тихо тронулся, поплыл по безбрежному морю ночи. Едва покинули монастырскую стоянку, шофёр для экономии выключил свет. Ещё и стёкла были тонированные, так что в автобусе воцарилась, можно сказать, удвоенная тьма. Тридцать с лишним смешных, слишком серьёзных взрослых растворились в ночи, слившись со своими сиденьями. Только что спешили-спешили, а тут... тишина, просто волшебная! В дороге мы передаём часть нашей суеты тому неодушевлённому предмету, на котором едем - и через это обретаем покой.
   В счастливом мраке дышится легко. Вдыхаешь и выдыхаешь словно не воздух, а какой-то восторг, разлитый в мире. Когда глаза ничего не видят, всё видит душа. "С ними двоими... нет, с троими, - я отправился бы в какую угодно пещеру, в какие угодно беззвёздные, бессветные дебри... и не умер бы от клаустрофобии!
   Хорошо в ночи. Как будто. Сочельник... а никто об этом почему-то не знает! Для всех это просто сумерки, просто темно, просто ещё один день кончился. Автобус едет. Нам недалеко! Им-то ещё ехать и ехать - Ангела-Хранителя в дорогу, - а у нас дом рядом... Впрочем, нам и здесь - Дом. Вот Люда, вот Тёма: мой переездной Дом... как бывают переездные церкви. Темно - а мы все рядышком. После всего, что было!"
   Та же лесная дорога и та же непроглядная темень, что в начале года, когда Андрей шёл в этот монастырь на Крещение... только - всё другое. Тогда шёл по жизни один, теперь...
   Доедали и допивали при свете сотового телефона Тёмки - у задних дверей автобуса. Как космонавты или глубоководные водолазы, делающие в темноте какую-то свою, никому больше не понятную работу. Очень важную работу!
   Главное было не расплескать горячий кофе в темноте да ещё и при качке на поворотах. А дорога вилась бесконечным лесным серпантином, и деревья таинственно таращили лапы под фарами.
   - Так даже вкуснее, когда темно! - поделился Тёма. - Темнота - это такая приправа к еде!
   Наверное, забавное было бы зрелище, если б кто-то мог разглядеть: "бездомный" экскурсовод, сидящий на ступеньке вместе с весёлым мальчишкой и уплетающий бутерброд.
   - Вам там не слишком неудобно? - поинтересовалась Люда, сидевшая в кресле.
   - Нет, мам - наоборот, тут суперско! Вообще-е!..
   - Тогда, можно, я к вам перемещусь? Угостите?
   - Коне-ечно, мам! - обрадовался Тёма.
   - У нас здесь праздник бомжей. Жаль, Майи не хватает! - прокомментировал он, когда мама подсела рядышком.
   - Ну, мысленно она - с нами... - весело сказала Люда.
   "А дочку тоже хочется!.." - подумал Андрей, вживую увидев Майю.
   - Мам, вкусно сидеть на ступеньке, - выразился Тёма.
   - Мы очень за тебя рады! - нежно-иронично ответила мама, объединив себя и Андрея чудесным "мы".
   - А давайте свечку зажжём - у нас же есть свечки из монастыря, - предложил Тёма.
   - Ну, в автобусе нельзя! - сказала мама.
   - А что? взорвёмся?
   - Ну, не взорвёмся... но всё равно нельзя.
   - Ну во-от, тоже мне! Не взорвёмся - а нельзя! - шутливо проворчал Тёма. - Лучше было б наоборот: взорвёмся, но - можно! И на могиле потом так написано большими буквами: "ВСЁ МОЖНО!"
   - Всё можно, если мы бессмертные! - на свой лад с улыбкой перевёл Андрей.
   "Всё можно! - подумал он. - Надо пережить то, что я пережил в этом году, чтоб понять одно-единственное "правило": всё можно... что с Богом".
   - Бог закрыл глаза - и мы ничего не видим, - выдал вдруг Артём.
  
   - Ребят, вот мы сейчас едим на полу - а я вспомнила... однажды мы с Тёмой и Майей гуляли вдоль реки, как-то далековато отошли от дома и - замёрзли... вот взяли и замёрзли!.. а холодно было - как сегодня!
   - А это когда было, мам? - попытался вспомнить Тёма.
   - Да ты, Тём, наверное, не помнишь: тебе тогда года четыре было.
   - А-а, так давно!.. А Майке, получается - вообще два года?
   - Да, вы были маленькие совсем... А я помню до сих пор: встретились нам мальчишки-подростки: во что-то играли на пустыре... там какие-то развалины на берегу...
   - А, знаю это место! - сразу понял Тёма.
   - ...И, представляете, просто чудо - нас эти мальчишки приютили в своём "штабике", обогрели у костра, всё показали-рассказали и даже - накормили: там у них и еда какая-то была припасена! картошку пекли!
   - Супер, - прокомментировал Тёма.
   - Никогда этот случай не забуду. Представьте: мальчики лет двенадцати-тринадцати - и взрослая женщина с детишками! и почему-то такое полное доверие. Приняли как своих! Сами к нам подошли, заговорили, провели к себе... совершенно на равных общались - и так это было здорово. До сих пор удивляюсь. Видно, что-то такое нашли в нас родственное.
   - Ещё бы! Ты у меня - мировая мама, вот они и почувствовали, - сказал Тёма. - Я бы тебя тоже - приютил и накормил!
   И Андрей тоже подумал, что иначе просто быть не могло, и что он тоже благодарен тем мальчишкам. А его мальчишка сидел рядом с ним... и его Люда. Их когда-то отогрели-приютили, теперь они его отогревают. Всё слава Богу! Так и должно быть! Когда бывает иначе - это нам просто снится. Когда люди друг другу чужие - это им снится, что они чужие. Они просто ещё не проснулись: разбудить было некому. Но сон жизни не может быть вечным! "Вот здесь темным-темно... а мы - проснулись... и нам светло!"
  
   "Господи, хорошо нам здесь быть..." - ошеломлённо повторял Андрей, "не зная, что говорил". "Говорил" он, впрочем, про себя, Господь так лучше слышал. Тихая-тихая, главная-главная Тайна открывалась, не переставая быть Тайной:
   "Иногда кажется, что ты уже погиб, что всё уже кончено... Но когда рядом есть кто-то живой, ты видишь, что и ты - жив. Как это получается, я не знаю... "да и по барабану знать!" - как сказал один мальчик. Любимые - живы. Сказать "Я тебя люблю", то же самое, что сказать "Ты не умрёшь".
   Я был одинок и смертен. Недаром за мной должен был прийти Палач. Я боялся не кончины, а "смерти второй" - той предельной пустоты предельного греха, преддверие которой - отчаяние. Такая пустота была в душе, будто физически от неё сейчас задохнёшься. По этой пустоте, чем я отличался от того же Рудака? Да ничем! - только что сам никого не замучил!
   Некому было сказать мне: "Я хочу, чтобы ты жил вечно" и "Я согласен умереть за тебя"... и мне некому было сказать такое. Я не любил, а значит, умирал. Меня почти не было. Жизнь, которую некому отдать - не жизнь. Наше - только то, что мы способны отдать. Только этим мы владеем... остальное - не наше и владеет нами. Всё владело мной: грехи, страсти, тоска. Какая-то жалкая тень Андрея машинально ещё ходила по земле, пытаясь воплотиться, найти своё.
   Я знаю, что мне здесь ничего не принадлежит! Всё - Твоё, и сам я Твой, Господи... Но раз я Твой, то, пока я в Тебе, всё - моё.
   Все мы друг другу принадлежим.
   Всё в Твоих руках, и всё в наших руках... и это совершенно не противоречит друг другу, потому что мы и есть - часть Тебя.
   Все мои, Господи. Все - мои дети. И я - дитя... За каждого готов умирать каждую секунду... вот только сохрани, Господи, во мне это состояние, а то я забуду его тут же - через секунду.
   Сохрани это во мне, Господи, - единственное, о чём я прошу.
   "Боже мой, я ведь всё сейчас понял... всё-всё!.. но это можешь поведать только Ты: я-то никогда не смогу это повторить даже самому себе. Господи, говори мне об этом всегда - я забуду... я не удержу!.. я боюсь забыть это завтра же... Господи, зачем будет "завтра", зачем будет Время? Боже, я же всю жизнь искал эту Тайну... какой же мне смысл найти её - и не удержать!.."
   Но тут он взглянул на Люду, Тёму... и понял, что они не дадут забыть! Если б только он нашёл, тогда бы точно забыл, и всё вернулось бы на круги своя... но ведь это они вместе нашли! "Ты и это предусмотрел, Господи!.. лишь бы мы всегда были мы, а не я".
  
   В оговоренном месте автобус остановился, выпустив их в ночь. Здесь предстояло пересесть на электричку, всего пара станций до дома Люды. Выходя, Андрей подал ей руку, и в этот миг ощутил, что держит уже не маму, а маленькую девочку, которой надо помочь. В любимой женщине мы опираемся на маму, а за руку поддерживаем - девочку. Ипостаси нераздельны. Когда у тебя в ладони тёплые пальчики любимого существа, ты держишь целый мир...
   "Я понял, почему так часто называют любимую "девочка". По-настоящему любить мы умеем в Детстве и лишь "сексуально" любить учимся позже. Если мы любим человека всего, то возвращаемся в Детство".
   А на улице бодрящим морозцем царила ноябрьская ночь. Перед Андреем всплыли школьные ощущения от той поры: коротенькие осенние каникулы - это репетиция зимних, настоящих. Ноябрь - репетиция Нового года.
   Всё только начинается. Всё впереди! Но это самое "впереди" - одновременно уже сейчас. Какое сегодня, такими будут и многие-многие-многие дни!..
   Светлым дыханием предзимья, предощущением снега, Нового года, Рождества - вот чем так таинственно хорош сумеречный ноябрь. Нераспустившаяся серая почка, скрывающая ослепительный белый цветок. Почти мистическое предощущение того, что будет, сродни явлению Вифлеемской звезды: ведь волхвы-то по пустыне шли издалече, путешествовали долго - значит, Звезда явилась раньше, предвещая Рождество. "Сейчас, в ноябре, она уже есть..." - подумал Андрей, и Рождество зажглось в его душе. "Во свете Твоем узрим свет..." - вспомнилось ему из песнопения. Если б люди знали эту чудную тайну надвременного Света, они бы каждый день поздравляли друг друга с Новым годом... добавляя, как Серафим Саровский: "Христос воскресе!" Ноябрь был бы для них и январём, и апрелем... или вовсе не было бы ни ноября, ни января, ни апреля? и Год был бы распущен Царём, как парламент... и вместо двенадцати месяцев наступили бы двенадцать Апостолов...
   Электричка подошла довольно быстро и главное, почти пустая!.. они сели. Но нужная станция, до которой ехать минут пять (зашёл-вышел!) почему-то всё не показывалась... Потянулась за окном чёрная многобашенная стена откуда-то вновь взявшегося леса. "Лес-то тут с каких пор!?" Чаща всё не кончалась и не кончалась. "Что-то мы слишком долго едем!" - первой заметила Люда. Лишь когда объявили станцию, они наконец сообразили, что сели не на ту электричку. Эта - незаметно сворачивала на боковую ветку и через лес держала путь в совсем другой конец огромного города, а потом дальше-дальше - чуть ли не "в Сибирь"!
   - Заблудились! - обрадовался Тёма. Приключения не кончились, и это было классно!
   - Что ж, пересядем на обратную, - весело сказала мама.
   Всем троим стало смешно над самими собой.
   Так они и пересаживались из транспорта в транспорт, заблудившись в ночи на задворках огромного города - на периферии того, что принято называть "жизнью". Чудовище, не столько страшное, сколько абсурдное, раскинулось в темноте рядом с ними - многоглазое, многосуетное, поедающее людей безболезненно и незаметно для них. Люди по-своему даже наслаждались пребыванием в нём. А три человека разного возраста смотрели сейчас на него снаружи. Оно было спутано-скручено верёвками шоссе и цепями рельсов - как сковывали и связывали когда-то евангельского бесноватого, в котором гнездился легион... Но сковывать его - бесполезно! Оно росло и перешагивало все рубежи... и всё росли его аппетиты... и Андрей вдруг вспомнил слова о. Серафима: "Борьба со страстями - это как сокращение аппарата чиновников: чем больше их реформируешь, тем больше их становится. Потому что главное, что мы забываем сократить - это наше Я".
   - Как-то даже немножко стра-шно! - весело сказала Люда, отвернувшись от окна. - Мы такие ма-аленькие, а мир такой большой... но всё это как-то связано - может, мы пропадём в нём без вести?
   - А я согласен пропасть без вести, - сказал Тёма.
   - Да ты что? Куда ж мы без тебя?
   - Мам, я же не говорю "умереть", я говорю: "пропасть без вести", - пояснил Артём, - для всех... кроме вас с Андреем. Ну и ещё Майи... Ну и ещё двух-трёх друзей...
   - А-а, ну тогда спасибо за доверие! - сказала Люда, почему-то взяв и его и Андрея за руки.
   Андрей первый раз видел и осязал всё это - видел и чувствовал Человека.
   У Нежности десять тёплых пальчиков: она воплотилась в людины ладошки. Именно эти - почему-то единственные на свете. Живя на Земле, путешествуя, здороваясь с тысячами людей, он наконец отыскал наощупь именно их. Её пальцы обнимали его пальцы. Да будет всё хорошо!
   "Я не понимаю... я не понимаю. Почему?"
   "Я не понимаю... и не хочу понимать".
   Она так близко склонилась к нему... Губы почти касались уха, словно она не говорила, а целовала, успокаивая. Смешной детский жест - губы в ухо.
   Наконец, поколесив, приехали на станцию, где можно пересесть на автобус - уже напрямую до дома. Предстояло ещё пересечь по мосту широченную мёртвую "реку" из десятков рельсов: тут было огромное ремонтное депо. Они долго подымались на высоченный мост. Под ослепительными прожекторами "дневного света" льдисто блестели внизу лыжни рельс и морозно белел песок - казалось, пока они пересаживались из транспорта в транспорт, по всей Земле выпал снег.
   Клубились дымы тепловозов. Было восторженно-страшно, как в детстве. Счастье перехода над пропастью, в которой что-то шевелится, шумит, дымит и грохочет... но тебя не достанет! В детстве нестрашно потому, что есть мама. И сейчас нестрашно - потому, что... есть мама.
   На свете всегда есть Мама. Мама, которую зовут Любовь. Её надо защищать! Вон как Тёмка её защищает!
   На бесконечных рельсах внизу замерли гигантские железные червяки. Некоторые из них вяло шевелились и куда-то ползли. Техногенная жуть напомнила Тёмке... что-то очень знакомое.
   Параллельно пешеходному мосту, где-то в двух метрах, тянулся ещё один - только закрытый: по нему во всю длину разлеглись огромные трубы.
   - Вот бы по нему тоже можно было пройти!.. - озвучил мечту Тёма.
   - Это мост специально для труб, - сказала Люда. - Хотя... непонятно, зачем трубам ступеньки?.. - засмеялась она.
   - Ну как зачем? они же по нему ходят, - пояснил Тёма.
   - Трупы? - нарочно "не расслышал" Андрей.
   - Ну... и трупы тоже. Тут вообще всё как в компьютерной стрелялке - всё такое... подходящее! Я вас с мамой прикрываю. Если я погибну, вы прорывайтесь дальше...
   - Тё-ёмушка! - погладила его мама. - Ну, что у тебя в головке, солнышко?..
   - Ты и Андрей, - не задумываясь ответил сын на вопрос "что?"
   В конце моста Андрей ещё издали увидел поразительную, ярко светящуюся надпись: "Живые".
   - Там живут живые!!! - сказал Артём.
   После моста "трупов" - живые! Там, за мостом - рай? Всем надо перейти мёртвый мост, чтобы стать Живыми? Вот мы и переходим: я, Люда, Тёмушка... а Майя - мысленно с нами...
   У спуска стоял киоск с неоновой надписью "Живые цветы". Слово "цветы" погасло, и только "Живые" ярко освещали ночь.
   Даже дым из дальних тэцевских труб, подсвеченных прожекторами, поднимался мирно и... волшебно. "Город спит - и никакой беды!" - вспомнилась вдруг Андрею строчка.
  
   - Спасибо вам, Андрюш, за такую чудную поездку! - с чувством сказала Люда.
   - Спасибо - вам. Если б не вы с Тёмой, она получилась бы... не такой чудной.
   - Ну, так давайте ездить чаще! - улыбнулась Люда. - Я - только за! И вообще... заходите почаще, вы нам нужны!
   - Правда?
   - Ну конечно!
   - А я не помешаю? если буду... почаще? Как-то... не хочется надоедать.
   - Да бро-осьте вы! Уж кто-кто, а вы - точно не надоедите, это я вам обещаю!
   У Андрея чаще забилось сердце.
   - Меня иногда принимают почему-то за папу Тёмы, - смущённо пробормотал он вдруг, сам не зная, с чего.
   - Значит, судьба у вас такая! - весело ответила Люда.
   - Да! судьба такой! - вынырнул сияющий Тёма и... обнял их обоих с мамой.
  
   Люда казалась осенней птичкой, снегирём, и в этом выцветшем, полинявшем мире малиновый огонёк её плаща не угасал и не прятался. Его не задувало ветром, не заливало дождём, он не боялся будущего снега.
   Она просто - была, и от этого что-то появилось в осени такое... чего в ней не было отродясь, и быть не могло... а Она появилась - и это настало.
   Наконец-то настало... Новолетие с именем Людмила. "Ночь Людмила", - как у Шевчука. "Я хочу и могу быть живым". Я верую, что всё может быть. Верую, что мне не запрещено верить. Верую, что если верить, то - будет.
   ...И она будет ещё полгода в малиновом плаще, а по весне снимет его... И тогда опять что-то настанет. И это будет уже другая сказка.
   Лучший рецепт счастья: "Я ничего не жду, я просто люблю".
  
   Примечания:
   (1). Б. Гребенщиков.
   (2). Скади
  
   Написано: Август 2010 - март 2011 гг.
   (отдельные фрагменты: 2003 - 2010 гг.).
  
  
   Рассказы-приложения:
  
   Матрица
   Мультик
  
   Матрица.
   Разговор в автобусе "Углич - Москва"
  
   Миллиарды людей живут
   полноценной жизнью... во сне.
   Из к/ф "Матрица".
  
   Слишком много в мире людей,
   которым никто не помог пробудиться.
   А. де Сент-Экзюпери
   "Планета людей".
  
   Андрей возвращался из Углича на утреннем автобусе. Четыре часа езды, в Москве ещё предстояла пересадка на поезд, а завтра... день рождения Тёмы! Андрей держал перед собой купленную в подарок иконку Царевича Димитрия - не мог наглядеться на любимого святого. Рядом сидел мужчина лет шестидесяти - какого-то сурово-интеллигентского вида, какой бывает у старых профессоров или музейных работников... Разговорились, представились, "профессора" звали Виктор Михалыч. Что-то его (кажется, от вида иконки) подвигло, прорвало - видно, давно в жизни накипело:
   - Я не понимаю тех "святых", которые ничего не сделали. Какой же человек святой, если о нём нечего сказать! Вы уж меня извините. Что можно такого успеть сделать для причисления тебя к святым за восемь лет жизни? Вот царевич Дмитрий, которого вы держите ["Это он меня держит!" - подумал Андрей.], вот Иоанн Чеполосов - ну что они сделали?.. или - довелось мне одно время жить на Севере, там очень почитают Артемия Веркольского - за что?.. Ну, был мальчик в XVI веке, убило его молнией... вот и всё житие! Я ещё понимаю - выдающиеся, высокообразованные люди своего времени: Дмитрий Ростовский, Тихон Задонский... они успели хоть какой-то след после себя оставить в жизни, их есть за что уважать... Ну, для Церкви они - святые, для меня, положим, просто - значительные, уважаемые личности... но, в любом случае, человек должен что-то конкретное в жизни сделать, чтобы я мог его за что-то почитать.
   - Смотря что понимать под "сделал - не сделал"! - вступился за мальчиков Андрей. - Дети могут "сделать" что-то совсем по-другому, чем взрослые - более непосредственно и без усилий...
   - Например?
   - Например... Пятилетняя девочка просто своим существованием и какой-то вообще случайно обронённой фразой спасла одного моего друга от попытки повеситься! Дочка любимой женщины - не его дочка. Он потом, кстати, посвятил ей одно из лучших своих стихотворений... Подробностей не знаю. Просто - жизнь победила. Могу из своего опыта привести, слава Богу, не столь драматический пример! Так - первое, что вспомнилось... собственно, никакого внешне-значимого события и не было, рассказать почти не о чем... но для меня - событие! Три года прошло, а картинка вживую перед глазами. Это было в Новом Иерусалиме, в Истре... кстати, одно из моих любимых мест.
   - Моё - тоже! - поддержал совершенно неожиданно Виктор Михалыч, и лицо его вдруг на секунду просветлело (бывают такие "случайные" попадания "случайных" слов!).
   - У ворот стояла группа школьников - и тут как раз я подходил... очень волновался: первый раз в жизни к такой святыне! - продолжал Андрей. - У одного мальчика порвалась сумка, и он подошёл ко мне, попросил, не найдётся ли какой-нибудь лишний пакет. Как-то очень просто, естественно, приветливо так спросил. Как тут не дашь! Помню, я долго и смешно возился: доставал какой-то пакет, чего-то куда-то перекладывал, чтоб освободить. Наконец вручил ему - он был очень доволен и с тако-ой улыбкой поблагодарил! Было чувство, что это не я ему, а он мне что-то дал - что-то куда более важное, чем пакет!.. Потом я долго гулял по монастырю - и где-то через часик встретил их группу на лестнице в подземный Крестовоздвиженский придел. Ребятишек было много, толпой поднимались навстречу, но он обернулся - и я обернулся. Я не удержался от улыбки и помахал ему. Он прямо-таки весь просиял, расцвёл и помахал мне, как старому знакомому! Вот, собственно, и всё... Ребёнок на ходу одарил меня так, как никогда не сможет одарить взрослый человек! Вопрос, чем одарил и как так у него это получилось - совершенно бессмысленный. Он не приложил вообще никакого усилия... он, собственно, ничего и не "сделал", по вашей терминологии... а почему-то радость, которая помнится столько лет, сошла в душу! Радость от встречи Человека с Человеком, от этой улыбки? От этого пакета, который, слава Богу, есть кому отдать? Дети - это существа, благодаря которым есть кому улыбнуться, есть кому подарить... себя хоть на секундочку. Они живут, и мы - кой-как живём рядышком с ними, чтоб совсем уж не отстать, не выпасть из Жизни.
   Это - простые бытовые примеры. Но то же и со святостью. Царевич Дмитрий что сделал?.. может, просто искупал грехи своего отца?.. и может, искупил! Спасал его, сам того не ведая (как та девочка - моего друга: только совсем другой ценой!..) и может быть, спас! Хотя нам этого знать не дано.
   У меня теперь вообще любимые святые - те, про кого... не понимаешь, почему они святые! Если бы понимал, всё было бы от мира сего, было бы скучно. А самая большая радость - когда не понимаешь, чем тебя человек радует... не важно, на земле он или на небе. За что ты его любишь. Настоящая радость всегда необъяснима, а святость - это и есть Радость.
   Что такое заслуга? Это как в песне "Наутилуса", что ли: "Здесь мерилом работы считают усталость"? То есть если ты что-то доброе сделал с усилием, то это хорошо... а если просто светишь, как солнышко, не задумываясь и даже не замечая - то ты "хороший незаслуженно, неправильно"... Интересно, а у Самого Бога тогда есть "заслуга", что Он сотворил мир - Он что, тоже творил его с усилием? Наверное, нет... если верить, что Он всемогущий. Просто сказал: "Да будет свет!", а потом "увидел, что это хорошо"... Так если святые - действительно образ и подобие Божие, то может, у них, как и у Него, нет "заслуг", а есть только любовь. По-моему, у Него вообще всё неправильно и святость незаслуженна. Потому что любовь не заслуживают. Детство - не заслуживают.
   - Это вы интересно рассуждаете и даже довольно понятно. Но по-моему... вы просто очень любите детей и несколько идеализируете их! Это нормально. Но ведь взрослые всё-таки умнее детей, не так ли? И интересней, наверное, всё-таки общаться - с ними?
   - Нет! не интересней! Они "умнее", но не мудрее. Дети видят - мир, взрослые видят - не мир, а своё "правильное" представление о мире. Просто видеть и слышать они разучились из-за "жизненного опыта", так что мудростью такое искусственное житьё я бы уж никак не назвал! Дети знают, что они ничего не знают, взрослые воображают, что знают о жизни практически всё. Вот хорошая иллюстрация того, как мы... не живём, а думаем, что живём. Умный, талантливый и как раз очень заслуженный человек - доктор философских наук, - всерьёз выступает на научной конференции с программным докладом "Онтологическое право бытия быть". Поскольку онтология - это и есть наука о бытии, получается "Бытийное право бытия быть"... но тройная тавтология его не смущает. А она очень симптоматична! Весь доклад - это такая грамотно составленная лицензия, выписанная Бытию на право быть. Есть Небытие (докладчик - атеист), но Бытию, похлопав Его по плечу, так уж и быть, разрешили побыть... А Ему ведь так нужно! ну просто та-ак нужно это разрешение и обоснование!.. Причём, это - шизофрения всей философии Человечества! Из этого-то вся наша дорогая Философия и состоит! Вот так формально умнейшие из нас люди, вместо того, чтобы Жить, бесконечно анализируют Жизнь. Наш гипертрофированный ум совершил такую чудовищную подмену, что... последствия её мы расхлёбываем всю жизнь (недаром в библейском повествовании люди, вкусив именно от древа познания, теряют рай... а ведь рядом - совсем другое Древо Жизни). Что нам остаётся делать для освобождения, если не "стать детьми"... или продолжать ещё дальше сходить с ума! хотя куда уж дальше!?
   Что даёт "взрослый жизненный опыт"? В завершённом виде - сумасшествие. Самое адекватное восприятие сумасшедшего мира - сумасшествие. У моей соседки-старушки - мания преследования: а ведь это всего лишь следствие перенакопленного к старости лет "жизненного опыта"... Ей кажется, что к ней провели "жучки", все хотят её убить... а это именно законченный "жизненный опыт"!.. опыт недоверия к людям. Финал его накопления! Все или почти все будем такими... если не свернём.
   Один мой знакомый очень хорошо выразился: человек, говорит, всё время накапливает и накапливает жизненный опыт (сокращённо - ЖОП) и в результате оказывается в... этом самом "опыте"!
   - Да уж, метко сказал! - усмехнулся и Виктор Михалыч.
   - И от этого "ЖОПа" "взрослые" даже разговаривают, даже отвечают - на автомате. - продолжал Андрей. - Этим грешат, по-моему, все... даже - лучшие из них! Я, например, с детства люблю песни С. Н-на. Какие-то очень глубокие - именно в предельной простоте. Это, как "Маленький Принц"... только - в стихах и музыке! И вот мне зачем-то (а тоже, кстати, из праздного накопления "жизненного опыта"!) стало интересно - верит ли он? или такая Божия глубина песен - просто интуиция, не осознанный самим исполнителем дар? Когда предоставилась встреча, я у него и спросил: мол, понимаю, что это очень интимный вопрос, но как вы относитесь к Богу, к вере?.. А он вдруг, к моему изумлению, какими-то дежурными, будто совсем не своими словесами и интонациями начал говорить что-то очень трафаретное: о слиянии церкви и государства, которое ему не нравится, о дачах и машинах церковных иерархов...
   - А разве это не так!? - сказал Виктор Михалыч.
   - Да дело не в том, так это или не так!.. - с улыбкой воскликнул Андрей, - а в том, что спросило я его не об этом. Важно, что отвечал-то он совсем на другой вопрос - как во сне. Настолько "осознанно" мы в мире живём! Он вообще не услышал вопроса... мы же, разговаривая, не слышим друг друга, вот в чём беда! Мы слышим - себя. Человек нам что-то говорит, а мы для себя "переводим". Подсознание преломило заданный вопрос и автоматически подменило другим: о Боге - значит, о дачах и машинах... а он, замечательный, умный человек, этого вовсе не заметил, потому что ему так удобнее! Вот что за штуки выкидывает с нами "ум"!На каждом шагу!.. Даже с такими талантливыми людьми - что уж говорить о нас, простых. Нам говорят нейтральные вещи - он преломляет их как оскорбление. Нам задают один вопрос - мы отвечаем на другой. С нами не спорят, говоря другими словами то же, что и мы - а мы спорим... "Ум" - это такой автоответчик на телефоне! Беседуя якобы с человеком, мы обычно беседуем с автоответчиком... как же прорваться на беседу к его хозяину, когда того нет дома!
   Вот ещё простая иллюстрация. Я часто вожу экскурсии, особенно по Н-скому монастырю... Знаете, ско-олько накопилось невольных наблюдений шаблонности "взрослого" мышления! Чудно написал Сент-Экзюпери: "Я долго жил среди взрослых. Я видел их совсем близко. И от этого, признаться, не стал думать о них лучше". Водить экскурсии для взрослых (кстати, что "церковных", что "светских" - почти без разницы) по большей части, скука; для детей - одно удовольствие: отдых, а не работа. Интересно, кто какие задаёт вопросы. Дети спрашивают всё, что видят: "А что тут нарисовано?.. А кто на этой иконе?.. А что это за святой?.. А почему вот тут кровь на щеке у Богородицы [на Иверской иконе]?" То есть они пришли и видят, они - здесь и сейчас, а не где-то... вопросы естественные, как Жизнь и отвечать на них интересно: будто сам погружаешься в мир святых. У взрослых два "конька", два наиболее распространённых вопроса (сами по себе они не плохие и не хорошие, но когда их задают тебе в сотый раз!.. с одной стороны - надоедает, как горькая редька, с другой - невольно задумываешься о кальках нашего убогого мышления): "А на чьи средства восстановлен монастырь?" и "Сколько здесь монахинь?" Я, конечно, терпеливо отвечаю... но, честно говоря, про себя думаю: извините, ну а вот на фига вам всё это!? В вашей-то жизни что изменится, если я, допустим, с потолка скажу: семь монахинь... или семьдесят... или пятнадцать целых две десятых? И будете вы более счастливы, и жизнь ваша вдруг наполнится смыслом оттого, что вы наконец узнаете, "на чьи средства"?.. Вот этот вот чердак у каждого из нас и без того до отказа забит-захламлён ненужными, ни на что не пригодными "знаниями"... а мы суём и суём в него всё новое барахло, даже не задумываясь, по инерции, как клептоман всё тащит, что плохо лежит. Это - иллюстрация того, что психологи называют "клиповым" мышлением. Чего-то знаем и даже много: из того, другого, третьего... кусками, фрагментами, пластами - ну, как клипы быстро сменяются на экране и при этом никак не связаны друг с другом... вот сидим перед "ящиком" и не можем оторваться - а настоящая жизнь в это время проходит мимо.
   Но это ещё хорошо-о, если "знания" - просто бесполезные, то есть нейтральные, никакие! А самая-то беда в том, что ЖОП составляется из "знаний" негативных, отравляющих жизнь, как у той бедной старушки: из нами же самими наглюченных "потерь", "обид", разочарований, претензий, амбиций, страхов, навязчивых воспоминаний (а в настоящем-то когда будем жить!.. не в прошлом). Живём в "Матрице"... притом, что не какие-то машины, а сам же наш мозг нам её и создал. Живём и спим! "Думаем", не приходя в сознание! В реальном мире нас - нет.
   Сейчас очень много литературы о специальной манипуляции массовым сознанием - ради власти... но почему-то мало кто задумывается о самоманипуляции, которая - внутри каждого: об автоматическом расклеивании нашим подсознанием ярлыков на всё, что бы мы ни увидели, ни услышали. А ведь она первична, внешняя-то глубоко вторичная, производная... её бы вовсе не было, если б наш мозг был нам подчинён, как инструмент, а не мы ему. Какая жутко лукавая штука - рациональный "ум"! Хороший, полезный инструмент перестал быть инструментом, а сам стал управлять нами. Хвост вертит собакой - но большинство "умных" людей как раз не видит в этом ничего противоестественного!
   "Умные" люди даже гордятся тем, как этот взбесившийся и вышедший из-под контроля "ум" у них развит - как он мно-ого всего вмещает! Как быстро помогает "обрабатывать" всю поступающую информацию. Обрабатывать - в смысле, искажать и расклеивать ярлыки, в соответствии с ЖОПом. Ох, он и ра-ад "обрабатывать": как призма искривляет и дробит свет! Видим не человека, а наш образ этого человека - несуществующий, виртуальный... и очень удивляемся, если человек "вдруг" поступает не в соответствии с нашим образом. Видим - не ситуацию, а нашу оценку ситуации: "трагедия", "ужас", "кошмар", "как с этим жить!.." Проходит время - сами крутим пальцем у виска: как это я мог придать значение такой ерунде! Хоть бы раз "ум" показал нам просто мир, безо всяких оценок, суждений и этикеток! Глядишь, увидели бы Бога как Он есть...
   - Бога бы увидели? - скептически переспросил Виктор Михалыч.
   - Увидели бы сразу - как только искренне перестали интересоваться, "сколько", "чего" и "как"... и - выкинули память! ("выкинули" - в смысле, помирились со всем, что там было - с собой и с людьми). Святые отцы называют это - "освобождение от помыслов", "стяжание бесстрастия" или "...боговидения", что - одно и то же. Увидеть мир, как он есть. "Принять Царство Божие, как дитя" - это уж Он завещал, как единственно возможный рецепт прихода к Нему.
  
   Воплощением выхода из всего мира лукавых "знаний" (а точнее, и невхождения в него!) стали для Андрея навсегда царевич Димитрий и Ваня Чеполосов. У них не было "знаний" - но с ними был и есть Бог!
   * * *
   - Любопытно вы, конечно, противопоставили взрослых и детей! У ребят-то, разумеется, ещё нет "жизненного опыта". Но интересно, какое положение между взрослыми и детьми занимают святые, в вашей философии? - спросил Виктор Михалыч.
   - Они вышли из возраста, как вышли из Времени. Они покаянием смыли "жизненный опыт" взрослого человека (если он у них был... у Царевича и Вани не было) и обрели совершенно новое детство: в смысле - стали детьми Бога. Святой никогда не ведёт себя как традиционный взрослый; не ведёт себя, конечно, и как капризный, балованный ребёнок! Но он живёт, а мы - существуем... в этом смысле к детям он, конечно, ближе. "Взросление" ведь - от слова "возраст". Можно в течение жизни повзрослеть, а можно выйти из возраста. В одном случае результат - старость, в другом - святость.
   - Так вы мне объясните, что же такое святость, по вашему мнению? - воскликнул Виктор Михалыч. - Что это такое, если не заслуги, не ум... а ЧТО тогда?
   - Святые - это люди с абсолютной полнотой бытия. Вот если попроще, не по церковному... У Рэя Бредбери есть чудная вещь "Вино из одуванчиков" - не фантастическая, а скорее... ну, почти автобиографическая. Там есть потрясающий момент, где 12-летний мальчик вдруг впервые в жизни осознаёт, что он живой и все живые. И он спрашивает братишку: "Как по-твоему, все люди знают, что они живые? Хорошо бы все знали!" Описал это Бредбери великолепно... даже не то слово описал, а нарисовал - чувство абсолютной полноты бытия. "Я - Живой", - это величайшее открытие, какое только может быть у человека... У Шевчука есть песня "Живой"... в сущности, о том же. И я продолжаю говорить, что люди - в основном, существуют, а не живут, что чувства полноты у них нет... кроме разве что каких-то мгновений, которые они тут же успешно забывают! А представляете озарение, которое - не миг, а жизнь. Жизнь ("Аз есмь") - это не знания, не заслуги, не разложенный по полочкам мир, не время, не пространство, а это... молния, которая вспыхнула, но не исчезает! Вот Артемий Веркольский, о котором вы вспомнили... для него молния не исчезла.
   - Миг, который стал вечностью? - переспросил Виктор Михалыч, кажется, начиная что-то понимать.
   - Это можно назвать Вечностью, можно назвать Любовью, можно назвать Жизнью - всё это абсолютные синонимы... но на нашем земном языке они ничего не означают, потому что все слова давно девальвировались. Но если б они не девальвировались, то можно было бы сказать совсем просто: кто живой - тот святой.
   - Вам, видимо, повезло - встречать в жизни хороших людей! - вздохнул вдруг Виктор Михалыч. - В этом мире и в "том", если он есть (но раз вы в него верите, то для вас он есть, вот вы и встречаете там ваших святых). А я к вере и Церкви не могу прийти по разным причинам... в том числе, по причинам встреч с некоторыми людьми. У меня вот такой вот ЖОП в памяти остался! Когда у моей дочери лет -надцать назад родился мёртвый ребёнок, и она пошла за утешением и помощью в церковь, ей один благочестивый гад (жаль, меня с ней не было - я бы его убил!.. серьёзно говорю - убил бы, в прямом смысле!) обстоятельно и спокойно объяснил, что все некрещёные младенцы попадают в ад!.. и с этим уж ничего не поделаешь.
   - Но это же не так! - воскликнул Андрей.
   - Не знаю как там - так или не так! но после этого я в вашу Церковь - ни ногой! Вот как вы говорили про того мальчика, который просто взял и улыбнулся в Новом Иерусалиме и это вам на годы запомнилось... а у меня всё наоборот - тот гад на многие годы запомнился и вряд ли уж забудется. Так что, видимо, кого чем в этой жизни "одарили"! Я, конечно, понимаю, что это очень субъективный опыт, что в Церкви - тоже разные люди, и этот придурок - которого я, ради дочери и ради памяти умершего внука, никогда не прощу... что он - не священник, не монах, а так, с боку припёка... всё это я понимаю!.. но ничего с собой поделать не могу: простить не прощу - и такая Церковь, после этого, никогда моей не станет!
   "Простите его! - мысленно сказал Андрей, даже не зная, можно ли о таком попросить вслух. - Все наши обиды - из Матрицы. Как простите... так, может быть, из неё освободитесь".
  
   Мультик
   (То, чего не было, но что пытался начать в автобиографической повести Андрей до встречи с Тёмой)
  
   Но тут ты появилась,
   и этот бред вспыхнул храмом...
   Ю. Шевчук.
  
   - Андрей, вы не знаете, тут нет чудищ?
   - Что? - не понял он.
   - Ну... совсем нет! Никаких! Нисколько.
   - Как - нет? А-а что... разве они... где-то есть?
   - Ещё как! Даже слишком! Никуда от них не денешься.
   Он захлопал глазами. Она засмеялась и... Она не была сумасшедшей.
   - Ну, на стенках.
   - На стенках?..
   - ...да, в церквях, там чудищ немеряно! - целый зверинец. У них такие морды страшные. Так давно нарисовано - а до сих пор страшно. Одно, знаете, какое-то многоглазое-многоглазое - как из бреда. Как будто кто-то бредил-бредил, а потом нарисовал по мотивам бреда. Такое противное.
   - Чудища всегда противные.
   - Не скажите, иногда бывают очень прикольные... в мультиках. - улыбнулась она почти совсем по-детски.
   От этого Андрей улыбнулся тоже. "Сама ты... мультик", - подумал он, любуясь на неё. ("Добрый мультик этого путешествия... который закончат показывать как только оно окончится.") Ей, кажется, восемнадцать...
   Они вдвоём стояли на палубе.
   Кресты над городом начинали румяниться, отражая рассветное небо - как Вифлеемские звёзды, умноженные рассыпавшимся фейерверком и ставшие вдруг вместо золотых розовыми. Их нестрашный, несжигающий огонь тихими свечками восходил чуть раньше, чем взошло за рекой солнце. Ярославль казался бело-румяным, под зелёными куполами - и стоял над бело-румяным туманом, над зелёным склоном. Места для чудищ в нём не виделось.
   - Вы не думайте, меня-то это не очень пугает... - оправдываясь, добавила Настя.
   Ему показалось, что глаза Насти чем-то сродни этим куполам, а почему так показалось - он сам не понял. В Ярославле было что-то его любимое, родное, сокровенное... и в ней тоже. "Ярославль мой..." Он вспомнил, что есть даже женское имя Ярослава.
   - А я и не думаю. Но почему ты спросила про них?
   - У меня сестра очень боится их... и конца света.
   - А, так это не ты боишься, а сестра?
   - Ну да... это очень тяжело, что она так много всего боится...
   Настя вздохнула.
   - ...Вот я вас и спросила... И просто хотелось поговорить с вами о чём-нибудь.
   - А зачем ты называешь меня на вы?
   - Мне так привычней, я же младше вас.
   Он засмеялся.
   Ему с ней было ужасно легко общаться... почти как с Антошкой. С ней не надо думать, что сказать и как показать себя - совсем не как с другими девушками.
   - Так ты до этого бывала в Ярославле... раз уже знаешь про "чудищ на стенках"?
   - Да, в детстве...
   - Я тоже в детстве. Давно!
   - ...Я тогда даже немножко напугалась, как увидела первый раз их на стенке... Не помню, как называлась та церковь.
   "Что ты знаешь о чудищах, ты, чистая и ещё... до сих пор ещё маленькая, - подумал он. - Я-то о них знаю, потому что они во мне, а не... на стенках".
   И ещё подумал: "Поставить бы их к стенке и расстрелять, чтоб уж не мучили ни меня, ни, тем более, её с сестрой! Ну, Господи, ну, где же Ты наконец, чтобы это сделать! Вечно Тебя..."
   Ему казалось, в Ярославле Бога больше, чем где бы то ни было. Потому что здесь всё напоминало о том времени, когда Тот был близок.
   И сейчас... кажется, Его вновь стало видно - в глазах у Насти? В глазах у кого-то мы видим Его...
   - Что, их там так страшно нарисовали?
   - Нарисовали, что они - злые... и я тогда первый раз наяву почувствовала Зло. Вы понимаете?
   - Ещё как понимаю!
   - Я там поняла, что они могут мучить... Что они - очень... ну, это невозможно словами...
   - Да, слов они никогда не понимают... - пробормотал Андрей как будто совсем о другом, а вроде, и о том же.
   - Но ведь если их нет, то мы не должны их бояться! А если уж они есть... значит, есть и Бог, и тогда опять нечего бояться! - улыбнулась она, рассуждая "на ходу".
   Андрей был потрясён. Вот тебе и "почти ребёнок"! Говорит так серьёзно... и о таких вещах, о которых люди вообще обычно не говорят.
   "Если есть Бог, то..."
   И вдруг понял: "Если есть Настя, значит, есть Бог... и значит, Он меня услышал".
  
   За тридевять земель едут люди, чтоб услышать от Него хоть какой-нибудь ответ. "Дай хоть на секунду испытать святую милость - снег вчера упавший, расспросить про небеса..." (1)
   От тоски по Нему опротивел весь мир, но вырваться из мира мы не можем. Пропасть между Ним и нами пытаемся заполнить тысячами километров расстояний, странами, реками и городами... "И найти бредущую в беспамятстве дорогу и вернуть на место Землю, как заведено..." "Вырваться на волю сквозь витрины-миражи..." (2)
   Все маршруты и рецепты позабылись с детства.
   Надо полюбить, чтобы их вспомнить.
   Одни любят Его сразу, будто всегда только Его и видели, а всё остальное лишь снилось. Другие любят Его образ и подобие - ну, с того самого часа, как этот образ вдруг откроется им в ком-то... и тогда они враз узнают то, чего ещё не знает никто. ...Никто из нелюбящих.
   Было похоже, будто Андрей отправился на одном из тех огненных и дымных поездов, которые видел на закате. Те, кто отправляются на них, либо сгорят, либо - доедут.
   Он собрался этим летом на туристическом теплоходе в Кижи - взобраться, как жучок, вверх по глобусу. Вверх, до тех отлогих мест, которые ещё не покрыты белой шапкой. Взглянуть на свою жизнь с той высоты, обратиться с неё к Тому, Кого искал и просил... Может, так романтику, взобравшемуся на крышу, кажется, что хоть здесь он будет чуть ближе к звёздам. Андрей шёл до своей, Вифлеемской звезды - той, которой нет в наших широтах... как нет вообще в каких-либо широтах земных. Ему требовалось найти то, чего в мире нет. Ему нужен был или Бог, или смерть, или и то, и другое - но насовсем, навсегда.
   Ненасовсем его теперь уже никак не интересовало - он не представлял себе, как приедет ни с чем, вернётся из поездки к той прежней жизни... которая и сейчас ещё, впрочем, оставалась прежней.
   Его вера в свой спасение родилась из осознания полной невозможности этого спасения. "Как же спастись?" - "Человекам это невозможно, Богу же всё возможно". Христос, всегда предельно точный на слова, Сам будучи Словом, не сказал "трудно" или "очень трудно" или даже хотя бы "немыслимо" - Он сказал "невозможно", как отрезал... и тут же добавил, что Богу всё возможно.
   Это чувство, что "Богу всё возможно" было последней надеждой Андрея, когда он отправлялся в поездку... Последней надеждой или, что тоже верно - последним отчаянием. Но именно такая надежда, которую можно назвать отчаянием, и бывает самой сильной.
   Кажется, именно с этой надеждой Франция доверилась Жанне д`Арк...
   Он понял, чем ему ещё так нравилась Жанна - она была знаком победы над всеобщим отчаянием.
   Той невозможной победы, которой в принципе быть не может, а она случилась.
   Андрею исполнилось 28 лет, Анастасии - 18, её сестре Кате - 31, Антону - 11. И все они были сейчас на руках Ярославля, которому - 1000 лет, а Ярославль был на руках Бога, которому "тысяча лет - как один день и один день - как тысяча лет". И почему-то хотелось петь, хотя бы внутренне.
   Я живой!..
   Я тону у тебя на руках...
   Город мой!
   Живой!
   Почему "Живой", он и сам пока не постигал - но вдруг что-то случилось, и слова перестали быть просто словами.
   Живой...
   Почему?
   "Мертвецы - это те самые чудища. Их специально изображали в церкви, чтобы люди боялись быть мёртвыми. Чтобы люди были - живыми". Он думал об этом и смотрел то на Настю, то на Ярославль.
   "Куда же я-то приплыл?"
   Он так устал, что хоть сердцем и сознавал: произошедшее сейчас можно бы обозначить словом радость... но умом думал, что разучился радоваться и боялся, что всё это - на секунду... А радость, которая на секунду - ещё хуже, чем полное отсутствие радости.
   "Слишком много чудовищ завелось во мне. Слишком!"
   - Я хотела Катю успокоить, что чудища только нарисованы... но уж лучше ей их вообще не показывать!.. как вы думаете? Но тогда что же показать в Ярославле? город-то красивый, но здесь всё - одни церкви.
   Она доверчиво обратилась к нему за советом. Спрашивала совет - а сама не понимала, что отвечает на его мысли: "Чудища в моей душе только нарисованы. Их нет!"
   - Я думаю, что Бог сильнее чудищ! - сказал Андрей неожиданно уверенно. Есть истины, что звучат банально в словесной оболочке, но не банально в душе.
   - Я тоже всегда говорю, что Бог сильнее чудищ! - отчего-то просияла Настя. Она так поспешно и радостно его поддержала, что ему аж забавно стало. Когда 18-летняя девочка так, на одном дыхании, поддерживает твоё извлечённое из души, начинаешь верить и ей, и себе. Ей - больше, чем себе.
   - ...Вот бы Он тогда вылечил Катю, что ли!.. а почему-то всё не получается... - вздохнула вдруг она - как вздыхает человек, просьба которого долго-долго не исполняется. И Андрей стоял перед ней... как Бог... потому что если бы он был Бог, то уж кто-то, а он бы в ту же секунду исполнил её просьбу.
   "Пусть я умру - но пусть ей будет хорошо", - этого не было в словесной оболочке его мыслей, но на секунду это непонятно вспыхнуло в его сердце, и в секунду с ним и с ней что-то произошло... но переводчика не было, и что именно произошло, он начал понимать, пожалуй, лишь на следующий день... или - следующие дни.
   - Но... чудища чудищами, а надо бы пойти в церковь и поставить свечки... за Катю, - сказала Настя. - Мы же всё-таки поехали в это путешествие специально, чтобы Катя вылечилась. На экскурсии всех поведут в церковь Ильи Пророка (я вспомнила, это та самая церковь, которую я в детстве видела - она очень-очень красивая! но она вся "с чудищами" и Кате там будет неуютно... а к тому же там музей, а надо бы...
   - ...Да, мне тоже надо - в действующую церковь, - неожиданно твёрдо сказал Андрей. - Я, наверное, не поеду на экскурсию, а пойду своим ходом в Фёдоровскую церковь. Вернее, не "своим ходом", а здесь 19-й автобус ходит.
   - А Фёдоровская - действующая церковь?
   - Да, это кафедральный собор Ярославля. Он - за Которослью, но не слишком далеко.
   - А... можно нам с вами? - робко спросила вдруг она.
   Ответ был ясен заранее.
  
  
   Примечания:
   (1). Ю. Шевчук "Вальс"
   (2). там же
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"