Аннотация: Поездка июня 2012 г. Фотоальбом: http://foto.rambler.ru/users/jediknight2/albums/54968254/
Нерехта
В отличие от Плёса или Тутаева, Нерехту можно назвать приволжским городком лишь условно. Стоит она на полпути меж Ярославлем и Костромой, но не на самой Волге, а километрах в 20 от неё -- на крошечной речке Солонице (с глубокой древности здесь добывали и варили соль). Соседство с двумя, пожалуй, главными центрами русской культуры XVII века отразилось во всей её архитектуре и живописи. Ярославская и костромская "школы" скрестились здесь и принесли вполне самобытные плоды: 7 приходских церквей -- посадских и барочных, - и маленький, но чудный ансамбль Троице-Сыпанова монастыря.
Нерехта впервые упоминается в летописях в 1214 г. Но до XVII столетия она оставалась сплошь деревянной. "Золотой век" русских городов привёл к началу каменного храмого строительства -- и вот его-то памятники сохранились в Нерехте уникально! Ни одна из церквей не была разрушена в советское время целиком (хотя некоторые утратили купола, колокольни...). Образно говоря, все храмы были ранены, но ни один не убит. Соседние, даже самые знаменитые в русской культуре города не могут похвастаться подобным!
Относительно неплохо уцелели и знаменитые фрески Нерехты -- и в церквах самого города, и в древних окрестных сёлах. Опять-таки, соседство Ярославля и Костромы определило облик здешних храмовых интерьеров -- всей системы росписей.
Пейзаж Нерехты -- соседство традиционных, дивных в своей простоте пятиглавий ярославской архитектурной школы с фигурными храмами-башенками "воротиловского" барокко. Интервал сохранившихся церковных построек -- практически ровно столетие: с конца XVII по конец XVIII века. Причём, с пробелом точно посередине -- в несколько десятков лет, - когда не строилось вообще ничего (видать, нелегко жилось после петровских реформ, выжавших все соки из провинции!).
Рубеж XVII-XVIII веков принёс Нерехте ансамбль Троице-Сыпанова монастыря, Казанский и Владимирский соборы, Никольскую и Благовещенскую церкви. Конец XVIII -- Воскресенскую, Преображенскую и Крестовоздвиженскую церкви зодчего-самоучки Воротилова. Правда, XIX век внёс ещё кое-какие "достройки" к уже существующим храмам, самая большая из которых -- соборная колокольня... словно с дореволюционных фотографий Костромы проявившаяся в здешней сказочной атмосфере.
Впервые я понял, в какой город-заповедник попал, когда в окне автобуса мелькнул стоящий на главном перекрёстке Никольский храм -- пожалуй, самый красивый и запоминающийся в Нерехте. У него сохранились, пусть и бледно, даже наружные фрески -- во всех двенадцати закомарах, под изящным и тонким пятиглавием. Наружные фрески -- подумать только!.. Все двунадесятые праздники. Какие же сокровища таятся внутри!?
А вот, через считанные метры, на той же улице -- высокий Воскресенский храм 1770-87 гг., в стиле барокко...
От автовокзала я пошёл в обратном направлении: сначала поклонился Воскресенской церкви, потом Никольской. В обоих оказались музеи. Вообще, к сожалению, из семи церквей Нерехты действуют пока лишь две: Крестовоздвиженская на кладбище (она не закрывалась даже в советское время) и Преображенская. Плюс, конечно, знаменитый Троице-Сыпанов монастырь, но он -- вдали от центра города. В обезглавленном Казанском соборе, когда-то главном, до сих пор хлебокомбинат, в Благовещенской церкви -- макаронная фабрика. Владимирский собор закрыт на многолетнюю реставрацию. Вот такая вот невесёлая статистика.
В этом смысле до Тутаева, где действует всё, что сохранилось, Нерехте далеко.
И всё же я был навеки очарован Никольским храмом-музеем! Непередаваемое изящество устремлённого в небо пятиглавия и шатровой колокольни -- силуэт, давно знакомый и оттого... не только не наскучивший, но манящий к себе с особой силой. Потому что в нём какая-то... чистая идея Руси, говоря платоновским языком. И чистая идея Молитвы, воплощённая в зодчестве.
По-моему, Никольский храм -- главное чудо Нерехты. Недаром и стоит он на самом видном месте -- на пересечении ключевых дорог. Если посмотреть на старинный план города, то здешний перекрёсток формировал собой тот своеобразный большой крест, на котором вся Нерехта была распята. Улица, по которой я только что шёл -- поперечная перекладина распятия, - по названию церкви именовалась Никольской. На север от храма вела улица Костромская (отсюда и поныне начинается шоссе на Кострому), а на юг, за мост -- главная, Суздальская. Трудно придумать более знаковое размещение храма! Он стоял "на большом кресте" и одновременно -- на берегу реки, возле главного моста.
Интерьер этой церкви -- как бы уменьшенная копия какого-нибудь роскошного, столичного собора! Сплошной ковёр ярких фресок и торжественно-высокий золочёный иконостас с тонкой, кружевной резьбой в стиле барокко -- но без излишеств, в самую меру.
Иконостас этот -- очень интересный. Если смотреть на основные образа, то он - традиционно 5-ярусный. Присутствуют все канонические ряды: праотеческий, пророческий, деисусный, праздничный, местный. Но если учесть, что меж праздничным и деисусным добавлен ещё маленький ряд с изображениями мученической кончины свв. апостолов, а выше праотеческого (под сводами) и ниже местного (над полом) тоже присутствуют небольшие образки, можно назвать его... 8-ярусным! И это притом, что иконостас -- не соборный, а соответствует размерам обычного приходского храма (1).
Фрески в высокой бесстолпной церкви тоже многоярусные. На сводах - "Коронование Богородицы". Ниже идут три ряда, посвящённых Евангелию, один -- Апокалипсису, один -- житию Николая Угодника и наконец, самый нижний - "Песни Песней" (излюбленный древнерусскими изографами сюжет: символический брак Христа и Церкви!) и притчам Соломоновым. Знаменитая ярославская школа фресковой живописи XVII века нашла своё продолжение в XVIII веке в Нерехте. Здесь оставило след последнее поколение ярославских изгографов, ещё работавшее в "допетровском" стиле в послепетровскую эпоху. Как поётся:
Прощальным костром догорает эпоха -
и мы наблюдаем за тенью и светом.
Нерехтские храмы и фрески -- это, конечно, самый закат древнерусской эпохи... но закат великолепный (2). Главный "знаменщик" здешней артели Афанасий Шустов ещё в 1731 г. вместе с отцом расписывал ярославскую церковь Михаила Архангела. Тогда он был самым молодым в артели художником. Прошло без малого 40 лет и он, маститый изограф, с братом Иваном и ещё девятью ярославскими мастерами украсил живописью здешнюю церковь: в 1768-69 гг. Древние приёмы не забылись! То же богатство красок, с преобладанием небесно-синего фона, та же подробность сюжетов, те же богатые архитектурные пейзажи, средь которых проходит всё евангельское и житийное действо... Лики только чуть заметно изменились -- стали более "земными", с некоторой претензией на портретность. Но всё равно, с какой-нибудь петербургской или украинской живописью -- разительный контраст! Вообще интерьер мало отличается от древнерусских. Разве что верхние окна в толстых стенах -- круглые: "первая ласточка" раннего барокко.
В посещение храма-музея входит и подъём на колокольню. Самый красивый вид с неё открывается на юг -- на весь центр городка. У подножия церкви картинно изгибается лукой маленькая тёмная речка Нерехта с плоскими берегами, на которых приютились одноэтажные домики и огороды (кстати, "Нерехта", на языке мерян, означает "река в низкой, болотистой местности").
Манит к себе какой-то непередаваемой романтикой горбатый пешеходный мостик -- чуть выше по течению. Он кажется совершенно игрушечным -- из щепочки выструганным.
На другом берегу, как раз в излучине реки, поместилась главная площадь с длинными Торговыми рядами. Над противоположным концом рядов вздымается соборная колокольня (сам Казанский собор, оставшись без куполов, почти не опознаётся). Правее её -- кажется, что почти впритык, - стоит кирпично-красный с большими зелёными луковками Владимирский храм. На самом деле, когда я дошёл до него, оказалось, что он на несколько сот метров южнее и никак с колокольней не связан -- просто размеры храма такие внушительные, что илюзорно приближают его.
Мелкий, ненавязчивый июньский дождик придаёт всему пейзажу ощущение покоя и задумчивости. "Укропом" играет от капель поверхность реки. Влажно темнеют тротуары. Свежо светится зелень. Туманится отсвет неба на мокрых крышах и куполах. Невольно вспоминается, как давным-давно, в детстве, я приехал в "самый красивый город на Земле" - Ярославль. Нас с мамой встретил тогда такой же тихий дождик -- первые брызги начала лета... До сих пор, оказывается, то ощущение со мной: капли поза-поза-поза- прошлогоднего дождя! Того самого, ярославского...
Я спустился с колокольни и вошёл через мост... в ту самую ожившую панораму, которую только что созерцал сверху. Длинные Торговые ряды -- не кольцевые, а в одну линию, - построил в 1836 г. архитектор Фурсов из Костромы (автор знаменитой тамошней каланчи). На следующий год началось возведение венчающей площадь соборной колокольни. Строительство её из-за нехавтки средств затянулось на 11 лет и завершилось лишь в 1848 г. "Воздвигаемый колосс смеётся над развалинами и скудостью собора", - с горькой иронией писал тогда священник, краевед Михаил Диев. Тем не менее, амбициозный проект высотной доминанты всего города удалось воплотить до конца. Купеческое и мещанское сообщество уездного городка ориентировалось на соборную колокольню губернской Костромы. Ту, кстати, возвёл нерехтчанин Воротилов в конце XVIII века. Костромской оригинал, безусловно, был "сильнее" подражания -- достаточно взглянуть на фотографии, сравнить изящество пропорций, богатство декора. Но... у нерехтской колокольни одно-единственное, зато несомненное преимущество: она сохранилась (костромскую в советское время, увы, снесли).
Чтоб вообразить впечатление современников от грандиозного строительства, надо мысленно перенестись в ту эпоху - середину XIX века. Что представляла собой Нерехта? 40 каменных домов и 253 деревянных: вот и весь городок! И над этим-то полупосёлком вознеслась 60-метровая колокольня! А в непосредственной близости от неё -- семь вытянутых в небо церквей. Было чем залюбоваться и даже восхититься. Великолепное церковное зодчество Нерехты являло слишком разительный контраст со скромнейшей гражданской застройкой! Недаром даже В. В. Розанов, всю жизнь простоявший "около церковных стен" и отчаянно метавшийся в своих взглядах из крайности в крайность, писал: "Только в Москве ещё есть такие прекрасные церкви, как в Романово-Борисоглебске и Нерехте, да не знаю, сравнятся ли московские... Отчего же этих московских приходских церквей или вот романово-борисоглебских и нерехтских нет в Петербурге, в Одессе, где учёные архитекторы уж, конечно, хорошо знают "византийский стиль"? Нет, тут провинциальный наш вкус, тот милый вкус, который дал кружево и аромат таким приволжским созданиям, как, например, "Обрыв" Гончарова, или тургеневским "Запискам охотника".
Я дошёл до Владимирского храма -- самого величественного и старого в Нерехте. Пожалуй, у каждого древнего города есть наиболее почитаемая икона -- Заступница от всех бед и напастей. Есть такая святыня и в Нерехте, правда, довольно "молодая", по сравнению с самим почти тысячелетним городом. В 1634 г. сюда был принесён из Ярославля список Владимирской иконы Божией Матери и вскоре прославился многочисленными чудесами. Эту икону, сохранившуюся доныне, называют Владимирской Нерехтской.
В сам год перенесения (по другим данным, чуть позже -- в 1638 г.) был основан Сретенский монастырь. В 1678 г. царь Фёдор Алексеевич, посетив Нерехту, пожертвовал монастырю средства на возведение каменного собора. Через несколько лет стройка звершилась, и собор во имя Сретения Владимирской иконы Божией Матери стал первым каменным зданием в городе. Он открыл собой целую строительную эпоху в истории Нерехты.
Символичен выбор его местонахождения. Именно здесь начиналась дорога на Владимир, поэтому неудивительно, что монастырь, посвящённый Владимирской иконе, был основан на Владимирской улице. Его собор -- исторически самый древний, а географически самый южный из всех нерехтских храмов. Их цепочка по времени росла именно с юга на север: Владимирский-Сретенский собор -- 1678-85 гг., Казанский -- 1709-13 гг., Никольская церковь -- 1710-25 гг., а самая северная, кладбищенская Крестовоздвиженская -- 1780-е гг. Такое вот любопытное наблюдение...
Правда, сейчас чуть ли не единственный способ полюбоваться красивейшим и монументальным Владимирским собором -- подняться либо на Казанскую, либо на Никольскую колокольню. Вблизи, за глухой оградой, оставшейся ещё от бывшего монастыря, вы разглядите, подпрыгивая, разве что купола на высоких барабанах. Всё закрыто "на реставрацию"... но реставраторов что-то не видать.
Я добросовестно обошёл каменную ограду с угловыми башенками со всех сторон. Учитывая, что стоит она на пригорочке, виды на речную долину отсюда довольно живописные, но вот внутрь территории не заглянешь никак. Крепость да и только!
Потому и знаменитое соборное крыльцо, скопированное с ярославской церкви Иоанна Златоуста в Коровниках, я видел лишь на фотографии. Вообще храм -- совершенно ярославский! Даже снесённая в советское время шатровая колокольня была "заимствована"от того же коровницкого ансамбля.
Внутри собора, говорят, идёт реставрация фресок 1775 года, близких по стилю к тем, какие я видел только что в Никольском храме. Имена мастеров по документам остались неизвестны, но одни исследователи приписывают их тем же братьям Шустовым, другие -- Михаилу Соплякову, также изографу из Ярославля. На многоярусных фресках (лучше всего они сохранились под сводами) наиболее полно представлен евангельский цикл, особенно -- Страсти Христовы.
По соседству с Владимирским стоит ещё один храм, к счастью, действующий -- Преображенский. Его возвёл вместо одноимённого, пострадавшего в сильнейшем городском пожаре (1785 года), Степан Андреевич Воротилов в 1787-91 гг. Если упомянутая Воскресенская церковь того же зодчего "тяготеет к овалу", но всё же не переходит в него, сохранив традиционную форму корабля, то Преображенская -- целиком овальная, если смотреть сверху. Над крышей высокого скруглённого "дома" с тремя (!) ярусами окон приподнимаются относительно небольшая колокольня и восьмерик с куполом. Это характерное для позднего барокко слияние форм церковного и светского зодчества.
Здесь самое время сказать несколько слов об известнейшем архитекторе Костромы и Нерехты -- Воротилове (1741 -- 1792). Он родился в соседнем посаде Большие Соли (ныне -- пос. Некрасовское Ярославской области) в семье бедного мещанина. Обучался портняжному и кузнечному ремеслу, но по-настоящему нашёл себя, поступив в артель каменщиков. Самостоятельно обучился рисованию, черчению, алгебре, геометрии и к неполным 30 годам начал делать первые собственные архитектурные проекты. До революции в Больших Солях было 12 церквей -- больше, чем в уездном городе Нерехте! Некоторые из них, а также ряд колоколен к уже существующим возвёл Воротилов. С 1770 г. начинается "нерехтский" период его творчества, а вскоре он получает крупнейшие заказы в Костроме, выполнение которых на века вписало его имя в историю русской архитектуры: Красные и Большие Мучные ряды, доныне украшающие центр Костромы и не имеющие себе равных по масштабам и цельности ансамбля. О тамошней соборной колокольне мы уже упоминали. Она не сохранилась, но в своё время так прославилась на всю Россию, что даже в далёкой отсюда Рязани решили возвести её почти точную копию. Правда, рязанская колокольня строилась ещё дольше, с большими перерывами, проект несколько раз менялся -- и в результате она оказалась совсем не похожей на костромскую... но уже сама попытка о многом говорит!
Судьба отвела Воротилову всего 51 год жизни. Художники братья Чернецовы (первыми создавшие "поволжскую галерею" архитектурных пейзажей) уже почти полвека спустя, восхищаясь его творениями, писали: "Этот человек мог бы стать великим архитектором! [...] Но о Воротилове не слышно, он скромно окончил путь жизни". Сейчас можно их поправить: не "мог бы", а стал великим архитектором... просто в Петербурге и Москве слишком поздно узнали о том, что был когда-то в провинции такой искусный "самоучка"! Что же касается этого традиционного эпитета, то ведь такими самоучками были все русские зодчие допетровской эпохи... что не мешало им творить шедевры.
Нерехта -- единственный город, по которому можно судить сполна и вживую (не по старым фотографиям) именно о церковном зодчестве Воротилова.
Обойдя совсем небольшой по площади исторический центр, я сел в автобус и отправился в Троице-Сыпанов монастырь -- в пригороде, за восточной окраиной. Это одна из самых древних и почитаемых обителей костромской земли, основанная в XIV веке преп. Пахомием Нерехтским. Святой Пахомий был "собеседником" Сергия Радонежского, одним из многих десятков его духовных чад, создавших свои монастыри.
С 12-летнего возраста Пахомий подвизался послушником в Рождество-Богородицком монастыре Владимира, который в ту эпоху, до основания Троице-Сергиевой лавры, был главным монастырём центральной Руси (там почивали мощи благоверного князя Александра Невского). В 21 год он принял постриг.
В 1360 г. свт. Алексий, митрополит Московский, основал Константино-Еленинскую обитель под Владимиром и поставил её настоятелем преп. Пахомия.
Через некоторое время, стремясь к уединённой жизни, подвижник оставил настоятельство и, долго странствовав, нашёл себе место для отшельничества близ посёлка Сыпаново, под Нерехтой.
Несколько лет спустя место отшельничества превратилось в новый монастырь -- во имя св. Троицы, как и большинство обителей эпохи преп. Сергия. Сам Пахомий скончался 21 марта 1384 г. Его нетленные мощи были обретены лишь три века спустя, при перестройке храма -- 6 мая 1675 г.
Собор Троице-Сыпанова монастыря -- древнейший в окрестностях Нерехты. Он возведён всего за два строительных сезона, в 1675-76 гг., и таким образом является на несколько лет старше Владимирского в самом городе. В 1684-85 гг. к западу от него выросла большая шатровая колокольня с часами (со специальной шахтой для часовых гирь). Интересно, что изначально собор и колокольня стояли отдельно: соединила их лишь встроенная в XIX веке трапезная. Хотя, если этого не знать, кажется, что так было всегда: это ведь наиболее традиционное для храма размещение -- колокольня над западным притвором, трапеза и основной четверик с пятиглавием.
Косматые, с невероятно густыми кронами сосны придают Троицкому монастырю особую живописность. Маленькой оградой обители они собраны в букет или, лучше сказать, нарочито беспорядочный венок вокруг древнего белого храма. Так иногда оформляют Рождественский вертеп! Я видел зимние фотографии обители: под снегом и инеем дремучие хвойные шапки смотрятся совершенно бесподобно...
А вокруг -- луга, перелески, посёлок, носящий удивительное название Троица... и никаких сосен! Только здесь -- островок намоленной архитектуры и островок соснового кладбища-бора. Только здесь -- хоть какой-то холмик над болотисто-низинной местностью. Но до чего же он маленький!
Пожалуй, из всех великих русских монастырей (связанных с именами учеников Сергия Радонежского) Троице-Сыпанов -- самый крошечный по территории! Уж на что мал Ферапонтов Белозерский, но и он кажется заметно больше. А здесь... полгектара площади! Один-единственный храм, миниатюрное кладбище, ограда -- и всё. Наверное, сказывается то, что в 1764 г., по реформе Екатерины II, монастырь был упразднён и обращён в обычную приходскую церковь. Древний Покровский храм (того же XVII века, что и собор), монашеские кельи и вообще всё, что не нужно для сельского прихода, разобрали ещё тогда.
Правда, даже в XIX веке бывший монастырь ещё оставался крупнейшим центром паломничества в Нерехтском уезде -- сотни богомольцев приходили к мощам преп. Пахомия и святому источнику. 33 года (1832-65 гг.) священником в приходе служил знаменитый краевед о. Михаил Диев, о котором мы уже упоминали. Во многом благодаря его трудам, многовековая история обители не была забыта. Но всё же монастырь есть монастырь, а приход -- есть приход.
В советское время закрытый с 1937 по 1992 г. храм пришёл в полное запустение: из пяти глав едва держались на обветшавших каркасах две, на крыше росли кусты и мелкие деревца.
Полноценное восстановление обители (не через 70 лет, а через 2 с половиной века!) происходит только сейчас. И, кстати, по плану, её территория должна расшириться в семь раз -- до 3,5 гектаров. Долину со святым источником и противоположный холм (к западу от нынешних границ монастыря) планируется благоустроить и включить в пространство новой невысокой ограды -- при сохранении старой, исторической.
Кстати, со многими обителями такое бывало и в древности. При их расширении, территорию, опоясанную новыми стенами, называли обычно Новым городом (есть такой и в далёком Кирилло-Белозерском, и в совсем близком Ипатьевском монастыре).
Обитель реставрируется уже почти два десятка лет. Она была официально возрождена в 1993 г., а уже летом 1994 г. её посетил Святейший Патриарх Алексий II, приезжавший в эти края на празднование 250-летия Костромской епархии. Монастырь сейчас - женский. Настоятельницей в нём с самых первых дней является игумения Алексия (Ремизова), бывшая благочинная Богоявленского монастыря Костромы.
Когда я приехал, в храме шли очередные ремонтные работы, и меня попросили подойти попозже. В ожидании, когда впустят в храм, осталось обойти хотя бы то немногое вокруг, что есть. Пересекаю старое кладбище с цветущим шиповником и жасмином -- по главной аллее, от южных ворот до восточных. Восточные - шатровые, нарядные, почти современные собору и когда-то главные в монастыре. Не залюбоваться этим маленьким чудом зодчества невозможно!
Я задумался над слишком разными судьбами архитектурных памятников. Святые врата Суздальского Ризположенского монастыря с двумя очень тяжеловесными по форме шатрами -- исключительно знамениты и представлены во многих хрестоматиях и альбомах по древнерусскому искусству. Возможно, всё дело в их богатой полихромной раскраске, сделавшей их почти сувенирными -- очень праздничными и нарочито "народными" по стилю.
А вот современные им врата Троице-Сыпанова монастыря -- с одним, но гораздо более изящным шатром, с несомненно, более гармоничными пропорциями, - совершенно не известны в искусствоведческой литературе. Сейчас они просто аккуратно побелены, а шатёр крыт для лучшей сохранности светлой кровлей. Но изначально здешние врата, как и в Суздале, радовали глаз полихромной раскраской. Все выступающие грани пламенели багряным по белому: и рёбра самого шатра, и нарядные катушки, "ширинки" основания.
Как жаль, что сейчас всё это великолепие можно лишь представить по сохранившимся далёким аналогам... Впрочем, чтоб его воссоздать, при желании, достаточно было бы, пожалуй, одного-двух дней работы художника или даже хорошего маляра.
А вот изразцы на вратах частично сохранились. Издали оживляют стены, как блестящие пуговки, вблизи распускаются роскошными цветами.
Сходил я и на источник преп. Пахомия -- спустился с горки к западу от монастыря. В тот будний дождливый день здесь не было ни души. Позже я узнал о народной традиции, издавна связанной с этой горкой. Люди не только обливаются на источнике (купальни здесь нет), но и три раза поднимаются и спускаются по склону без помощи рук. Источник святой и горка -- святая. Здесь и доныне происходят многочисленные исцеления... А традиция подобного подъёма на горку мне давно знакома по Петъялам -- известному святому месту километрах в 90 от Казани. Оказывается, в разных регионах и даже у разных народов (Петъялы -- это же всё-таки Марий-Эл) - достаточно схожие обычаи. И везде по вере даются чудеса!
Время понемногу истекало: надо было ещё вернуться на обратном автобусе в Кострому, где я в этот раз остановился, и успеть на вечернюю службу в Ипатьевский монастырь. Я снова подошёл к дверям собора -- очень хотелось приложиться к мощам преп. Пахомия. На этот раз, к счастью, вышла не послушница, а сама игуменья матушка Алексия. Никогда не забуду, как по-доброму, с какой заботой она меня приняла!
Меня провели к мощам преп. Пахомия, новомученика Василия (последнего здешнего настоятеля, репрессированного в 30-е годы), к чудотворной Владимирской Нерехтской иконе 1634 года (оказывается, с 2005 года эта святыня из Сретенского Владимирского собора пребывает здесь(3)).
И вот человеку, которого видели первый раз в жизни, подарили книгу про монастырь и собрали продукты в дорогу... извинившись при этом, что не могут покормить в обители, потому что как такового помещения трапезной у монастыря просто нет! Было ощущение, что я прикоснулся к какой-то подлинно христианской любви к ближнему. За считанные минуты увидел её плоды. Это было какое-то... великое-малое чудо!
Пожалуй, завершу рассказ о святом месте отрывком из подаренной мне книги:
"В 1994 г. жительница Владивостока Вера Д., услышав по радио просьбу помочь восстанавливающимся храмам и монастырям, решила внести свою лепту. Вопрос был в том, куда и кому послать выделенные из её пенсии деньги. Размышляя об этом, Вера проснулась ночью и сказала вслух: "Господи, куда же мне послать помощь и кому?". Закрыв глаза, она вдруг услышала спокойный мужской голос: "Святому Пахомию".
Большого значения этому случаю Вера не придала, так как ни о каком святом Пахомии не знала, и решила послать деньги в Кострому своей сестре Елене И., которая, будучи человеком глубоко верующим и церковным, могла бы лучшим образом распорядиться этой жертвой. О слышанном ею голосе Вера ничего сестре не сообщила.
Елена, получив деньги, сразу привезла их в Пахомиево-Нерехтский монастырь, где очень часто бывала, о чём и сообщила сестре.
Когда Вера узнала, что её жертва попала в обитель святого Пахомия, она была так поражена, что, по её словам, у неё "волосы на голове приподнялись" и слёзы выступили на глазах.
11 июля 1994 г., по окончании воскресной литургии, игумения Алексия вошла в храм преподобного Пахомия и случайно взглянула в проём открытых храмовых дверей. Матушка увидела, что прямо перед воротами монастыря стоит большой стог сена, и и с удивлением подумала: "Чей это стог, и почему его сгрузили перед монастырскими воротами?"
Через некоторое время в обитель пришёл местный житель Виталий Н. Попросив разрешения видеть настоятельницу, он задал ей тот же вопрос: "Чьё это сено перед воротами, матушка?". Настоятельница ответила, что н езнает, но думает, что кто-то тайно пожертвовал сено монастырю, так как обитель нуждается в нём, поскольку к этому времени в монастыре уже был скот, а косарей и земли под покос ещё не было.
Тогда Виталий пояснил, что хозяин сена -- он, и рассказал следующее. Утром вместе со своей женой Лидией и сыном Дмитрием, накосив и высушив траву, они погрузили её в тракторную тележку, связали получившийся довольно объёмистый стог верёвками и проводили трактор от поля до шоссе. Сами же, на мотоцикле обогнав трактор, они поехали домой, чтобы подготовиться к выгрузке. Через некоторое время к их дому подъехал растерянный тракторист. Указывая на остатки сена в тележке, он сказал, что стог где-то потерялся... Виталий с сыном тут же отправились на поиски. Проехав весь путь до поля, к своему великому удивлению, они не обнаружили на дороге ни сена, ни его остатков -- нигде не было ни травинки... Лишь напротив монастыря стоял стог, причём -- на некотором расстоянии от проезжей части, ближе к воротам обители. Рассмотрев стог, Виталий определил, что сено действительно его. Объяснить, как сено попало с дороги к монастырю, никто так и не смог, а Виталий и его семья, изумлённые случившимся, попросили матушку принять сено как пожертвование для обители.
Позднее, свидетель этого чуда -- мотоциклист, знакомый тракториста, везшего сено, рассказал, что он ехал за трактором в тот самый день. Когда трактор поравнялся с Пахомиевой обителью, он пришёл в ужас, увидев, как стог сена отделился от тракторной тележки и завис в воздухе. Потом трактор продолжил свой путь, а стог опустился на землю у ворот монастыря.
По молитвам преподобного Пахомия, Господь не оставлял семью жертвователей. Каждый год, независимо от погодных условий, их хозяйство никогда не оставалось без кормов для скота. А если во время сенокоса на небе появлялись тучи и собирался дождь, они всегда успевали убрать всё до первых капель".
Примечания:
(1). Смотрится он здесь настолько "родным", что лично я сильно удивился, прочитав о его тайне. Оказывается, здесьего установили... в 1987 г. А происходит он (как и иконостасы двух боковых приделов) из храма села Верховье Солигаличского района. Там его соорудили в эпоху самого расцвета барокко -- в 1776 г.
(2). Некоторые исследователи (например, А. И. Суслов и С. С. Чураков в работе "Ярославль") даже делают смелые выводы: "Работы ярославских мастеров XVIII века опровергают устаревшее мнение о том, что русское искусство делится на две части -- допетровское и послепетровское, между которыми будто бы существовала пропасть. Именно в стенописях наиболее ясно проявилась связь между искусством XVII и XVIII веков". Правда, добавлю от себя, что эта "связь проявилась" лишь в провинции. В столичном же искусстве "существовала пропасть" ещё какая! Что ж... тем ценнее для нас, историков, провинция.
(3). Символично, что Владимирская икона в своём долгом "странствии" остановилась, наконец, у мощей преподобного, пришедшего сюда в XIV веке именно из Владимира.