Немного найдётся таких монастырей, основание которых открывало новую эпоху в истории Церкви вообще и монашества в частности. К их числу, несомненно, относится Волоколамский, основанный в 1479 году великим обновителем "общего жития" преподобным Иосифом Волоцким, так что целое направление по его имени стало называться "осифлянством". Сама практика показала, что общежительное монашество (то есть имеющее только общую и никакой личной собственности!) способно продержаться на полной высоте своих идеалов лишь первые два-три поколения после очередного обновителя: святых Антония и Феодосия Печерских, Сергия Радонежского. Дальше неизбежно, по человеческой слабости, наступает некоторая, пусть и частичная "апостасия" - и требуется новый реформатор с исключительной силой воли. Интереснейшая в русской истории эпоха - II половина XV века - выдвинула в этом качестве преподобного Иосифа Волоцкого.
Пожалуй, здесь не место пересказывать всё его житие - иначе пришлось бы написать целую монографию. Да еще и поднять ряд исключительно спорных проблем, над которыми историки и публицисты ломают копья уже не первый век. Приведу лишь простые и ясные слова митрополита Антония Сурожского, сказание пять веков спустя:
"Он основал монастырь, где около тысячи монахов трудились под невероятно суровым уставом. Монастырь никогда не отапливался, монахам не разрешалось носить ничего, кроме власяницы и накинутой поверх нее мантии. Ежедневное богослужение длилось десять часов, а работа в полях или в монастыре занимала часов семь-восемь. Порой они роптали и с возмущением жаловались: "Мы голодаем, хотя житницы наши полны, - а ты не даешь нам есть, мы жаждем, и у нас есть вода, а пить ты не разрешаешь". Их святой и суровый настоятель отвечал: "Вы работаете не для удовлетворения своих нужд, не для обеспечения себе легкой жизни, вам и не следует жить в тепле, в покое. Посмотрите на окрестных крестьян, они голодны, мы должны работать для них, они терпят холод, для них мы должны заготовлять дрова, среди них много сирот, для них вы устраиваете приют, они невежественны, для них вы держите школу, старики у них бесприютны, для них вы должны содержать богадельню". И эта несчастная тысяча монахов, некоторые из которых изо всех сил стремились к святости, роптали и роптали. И тем не менее под крепкой рукой своего игумена они вели жизнь, которая вся была - любовь. Бывало, что они восставали, когда плоть не выдерживала, но среди них была их совесть - преподобный Иосиф, который не позволял им пасть так низко, как они были готовы пасть. Выражаясь более современным языком, он был, можно сказать, коллективный суперэго. Он стоит среди них со своими абсолютными требованиями.
Вокруг него возникали подобные же монастыри. Голод, холод, невежество, пренебрежение стариками, невнимание к детям - все это становилось предметом деятельной заботы. И если прочесть труды и житие преподобного Иосифа, то видишь несомненно, что там не было ничего, кроме любви, потому что ни о чем другом он не заботился. Его не волновали последствия, неважно было, что люди думают о его безумных порядках. Он лишь говорил, что эти люди голодны и нуждаются в помощи и мы, познавшие Христа, знающие, Кто Он, должны принести этим людям Христа. И если на это придется положить жизнь, что же, вы и жизнь положите! Если вы почитаете его сочинения, вы найдете лишь редкие слова об ожидающем монахов упокоении и гораздо больше мест, где монахов предостерегают, что, если они не будут трудиться изо всех сил, их ждет адское пламя!"
1479-ый - для Русской Церкви и культуры год особый. В Москве Аристотелем Фиораванти был взведен Успенский собор - главный храм всея Руси. Примечательны слова о нём преподобного Иосифа: "Храм этот можно назвать небом на земле; он, как великое солнце, дивно украшенный, сияет посреди Русской земли чудотворными иконами и мощами святых, так что если бы Бог пожелал жить в Своём творении, то жил бы там, а не в другом месте..."
В духовном мире любые совпадения не случайны. Обновление главного русского собора - символа "Третьего Рима", - и обновление русского общежительного монашества состоялись одновременно, год в год. Стоял прежде и собор (правда, куда меньший), существовало и монашество уже не первый век - но какое-то преображение должно было произойти. Сама эпоха состояла, казалось, из одних сплошных перемен: как-никак это было становление единого Русского государства! Огромный монастырь преподобного Иосифа стал таким же до предела централизованным и суровым, как держава того времени.
Кстати, когда у монастыря вышел спор с Волоколамским князем, на землях которого он находился, преп. Иосиф впервые через голову удельного правителя обратился к Великому князю Московскому. С точки зрения многовековых феодальных традиций, это было, разумеется, абсолютно незаконно. Но преп. Иосиф - человек новой эпохи, безоговорочно апеллировал к новому порядку, по которому великий князь рассматривался безраздельным хозяином всего. И перед новым хозяином теперь ничто - любые "права" удельных держателей земли. Всё в стране - государево, и нет ничего не государева!
В частном владельческом споре, как в капле воды, отразилась радикальная смена эпох и мировоззрений. Преп. Иосиф, пожалуй, первый в истории Руси идеолог и выразитель абсолютно самодержавного менталитета. Не все современники его поняли, что привело к большому количеству острых конфликтов, связанных как с его личностью, так и со всем направлением "осифлянства".
Но, повторюсь, если разбирать эти противоречия подробно, в их необъятной пене можно просто утонуть. Или же впасть в ту или другую крайность. Скажем только, что многое лучшее и многое худшее, что было и есть в Русской Церкви, связано с победившими "осифлянами".
Давно я мечтал увидеть один из самых знаменитых монастырей нашей Церкви и вот, наконец, смог это сделать летом 2017 года. За широким лугом (в котором прятались ещё и огромные пруды) показался неповторимый силуэт. Семь островерхих башен как бы вырастали прямо из зелени и окружали необычайно высокий собор в самом центре этого могучего средневекового града. Да, по размерам и величию это было куда больше похоже на диковинный город, чем на обычный монастырь.
Очень гармонично смотрелись в ансамбле три пятиглавия: огромное - над Успенским собором, поменьше - над Богоявленским храмом и еще меньше - над Петропавловским. Их обрамлял, как живой, хоровод башен. И лишь самую высокую вертикаль - колокольню при соборе, - вычеркнули из этого пейзажа в советское время.
Монастырь в конце XVII века обновился полностью, не сохранив почти ничего от зодчества XV-XVI веков. Он стал одним из самых больших и выдающихся церковных ансамблей на Руси - "лебединой песнью" всего допетровского зодчества. Всё лучшее из шатровой архитектуры, из "пламенеющего стиля" и изразцового узорочья - совместилось в этой "каменной симфонии".
Первая заслуга зодчих: несмотря на беспримерный избыток красоты, которая тебя окружает со всех сторон, ты не ощущаешь ничего лишнего - всё на своём месте! Вторая заслуга: замечательная вписанность ансамбля в природное окружение, которое здесь само по себе уникально. Всё это позволяет говорить, что Иосифо-Волоколамский монастырь - если не отдельная эпоха, то, по крайней мере, отдельная яркая глава в истории русской архитектуры: кульминационное завершение огромной темы.
За один этот беспримерный ансамбль Трофим Игнатьев по праву может быть назван одним из величайших зодчих в истории России. Приложил руку к созданию чуда и проектировщик главного собора Кондратий Мымрин (стены и башни были возведены в 1677-88 гг., а собор - в 1688-96гг.).
Из всех монастырских кремлей России здешний пожалуй, самый совершенный по изяществу башен. Каждая из семи (число кажется символичным!) имеет своё название: Кузнечная, Никольская, Часовая, Воскресенская, Старицкая, Петровская и Германовская. И ни одна не повторяет другую - при всём кажущемся сходстве. Была выбрана такая форма шатров, при которой вместе они составляют островерхий венец. Неземная корона увенчала часть земной поверхности. Видимо ту, которая ярче всего отмечена благодатью (недаром же, когда искали место для монастыря, при ясном небе сверкнула здесь "молния ярче солнца"!).
Казалось, эти разнообразные фигурные башни сложены не из кирпича, а слеплены из воска. Что-то в них от рождественских свечек, а что-то - от венчальных? Их зажгут равно в назначенный час... который никто пока не знает! Они умеют ждать и молчать. Как все свечи. Не в пример людям.
Современные им шатровые башни в других регионах, как светлые стражи, оградили от бед и напастей Новоиерусалимский, Валдайский монастыри, казанский Раифский и уральский Далматовский... - все они строились на рубеже XVII - XVIII веков. Крепости - но каких-то подчеркнуто нежных очертаний. Им самое место отражаться в озерах, а не отражать штурмы. Впрочем, у кого какие ассоциации... Именно здесь в 1966 году Сергей Бондарчук снимал сцену пожара Москвы для эпопеи "Война и мир". Монастырский кремль вполне убедительно исполнил роль кремля московского: и башни - той же формы, и цвет их - белый (именно таким он был в XIX веке у стен и башен Первопрестольной).
Как по-разному оформлены ворота разных монастырей! Каким множеством способов подчеркнута святость рубежа, которой ты сейчас переступишь! Есть надвратные церкви и надвратные колокольни, надвратные башни с ангелами, как в Оптиной, или невероятно торжественная "стража" сразу из двух могучих башен, как в Борисоглебском монастыре под Ростовом, "триумфальные арки" - как Екатерининские врата Ипатьевского монастыря, - или же удобные для обороны длинные захабы, как на псковской земле... И всё же едва ли где-то еще найдется такой сказочный по красоте проход (так и хочется сказать: переход в мир иной!), как Петропавловская надвратная церковь Иосифо-Волоколамского монастыря.
Это - воплощенная в камне народная сказка. И это - дорога в ту Истину, которая чудесней всякой сказки. Маленькая церквушка вся играет и переливается разноцветными гранями: десятками пламенеющих кокошников и узорными, как на тереме, изразцами. По обилию орнаментов она богаче многих огромных храмов. И как всё это на ней поместилось - причём, в полной гармонии, безо всякого чувства излишества! Пять золотых свечек горели над выточенными словно бы по цветному воску узорами. И даже такой крошечный храм-подсвечник опоясала крытая галерея на пузатых, как кувшины, столбиках! По ширине она такая, что едва-едва один человек пройдет - а всё же это точная копия больших храмов: редкий собор в XVII веке обходился без трёхсторонней галереи. Но до чего же контрастно маленькая церковь при огромном монастыре!
Следующая, Богоявленская церковь в увеличенном, но чуть упрощенном виде повторяет Петропавловскую: то же изящное золотое пятиглавие над горкой кокошников. Только встроено оно в палату гораздо более крупную и древнюю - монастырскую трапезную. Это единственное сооружение, которое, хоть и в измененном виде, дошло до нас от времен преподобного Иосифа (1506 г, перестраивалась в 1530-е и 1680-е годы). Трапезная представляет собой чуть уменьшенное подобие московской Грановитой палаты (400 квадратных метров здесь, 500 - там). Это почти квадратный зал, своды которого опираются на один мощнейший столп в центре. Кстати, святой Герман Казанский, много лет подвизавшийся в этой обители, став в 1555 г первым настоятелем Свияжского Успенского монастыря, практически в точности воспроизвел там эту трапезную - и по форме, и по размерам.
Внутри монастыря повсюду чувствуется тот простор, который отличает лишь самые большие обители. Ряды молодых яблонь тянутся от собора до внешних стен и башен, которые широчайшим полукругом окаймляют этот "райский сад". Шатровые башни почему-то всегда напоминают мне ангелов, сложивших крылья. Семь столпов! Огромная высота - над огромной площадью. Будто разные векторы, изваянные в камне, обозначили рост монастыря: он весь взметнулся вверх и одновременно распространился вширь. Стал и цветком, и ожерельем. Периметр его могучих стен превысил километр.
Я видел фотографии монастыря, сделанные лет 15 назад. Его церкви всегда были роскошны, но большая часть территории представляла тогда поросший бурьяном пустырь. Тем радостней было сейчас увидеть совсем другую картину: сады, цветники, изящные аллеи - всё, что отличает самые благоустроенные монастыри. Обитель расцвела в прямом и переносном смысле слова.
Клумбы яркими пятнами оживляли подобие густого парка в южной части обители, а северную и западную часть занимал яблоневый сад. Особенно красиво смотрелась резная деревянная беседка с куполом, наполовину спрятавшаяся под высокими липами: внутри оказался святой источник.
Удивительно чувствуешь себя в окружении этого неподражаемого венка башен, под сенью пестреющего изразцами собора - будто ты в центре соцветия.
Собор, более 50 м высоты, является связующим центром всего. Это редкий храм XVII века, галерея которого так и осталась открытой, незастекленной. Причём, галерея двухэтажная. Правда, второй этаж надстроили в XVIII веке. До этого галерея вообще была крыта только небом. Но и эта позднейшая арочная сень, к счастью, не превратилась в глухой коридор. Если бы это произошло, устремленный в небо храм-собор стал бы выглядеть гораздо более грузным, заземлённым.
Главное украшение высочайшего собора - изумительные керамические узоры. Богаче его по изразцовому убранству только Воскресенский Новоиерусалимский монастырь! Здесь, как и там, применён орнамент, который искусствоведы обычно называют: "павлинье око". Но в более глубоких комментариях он раскрывается совсем иначе - как стилизованное изображение Неопалимой Купины. Это исключительный символ в христианстве. Куст, который горел и не сгорал и из пламени которого Господь беседовал с Моисеем, в новозаветном осмыслении стал прообразом Пресвятой Богородицы, в утробе Которой воплотился, не "опаляя" Её, Сам Господь миров. То, что в прихотливом узоре можно представить желтым пятном на павлиньем пере, "прочитывается" и как огонь внутри зеленого куста, имеющего форму Чаши. Считается, что впервые такой орнамент заказал для Нового Иерусалима патриарх Никон, а он-то старался подчеркнуть во всем именно духовный смысл. От Нового Иерусалима (до которого отсюда всего несколько десятков километров) традиция перешла в Иосифо-Волоколамский монастырь. Чем-то они неуловимо похожи!
Недаром освятивший этот храм после ремонта в 1847 году святитель Филарет (Дроздов) сказал вполушутку: "Если бы можно было, я перенес бы этот собор в Москву".
Но не всё великолепие уцелело до наших времен. Когда-то Успенский собор невозможно было представить без примыкавшей к его северо-западному углу изумительной 9-ярусной, 76-метровой колокольни. Её взорвали советские саперы в 1941 году: считалось, что она служит ориентиром для немецких бомбардировщиков в их регулярных налетах на Москву. Трудно сказать, насколько это помогло Москве, но уникальный шедевр древнерусского высотного зодчества, не имеющий ни одного близкого аналога, был утерян. К счастью, это всё-таки единственная крупная потеря Иосифо-Волоколамского монастыря в советское время: не сравнить с другими обителями!
Поражаешься крошечной площади основания этой колокольни: оно всё уместилось под одной беседкой! Вспоминаю, по контрасту, циклопический фундамент, оставшийся от разрушенной колокольни псковского Снетогорского монастыря - а ведь та была значительно ниже! Неповторимость здешней колокольни заключалась в ее пропорциях. Соотношение высоты к ширине основания составляло 10:1. Как этого удалось достичь - загадка инженерной мысли конца XVII века. Сами люди того времени объяснили бы: Божие чудо! Ни одного подобного примера в древнерусском зодчестве не известно. В лучшем случае, высота и ширина имели соотношение примерно 7 к 1.
Рядом с развалинами колокольни - огромное крыльцо, через которое можно взойти сразу на второй этаж собора. Он и внутри грандиозен: четверик примерно 20 на 20 метров с четырьмя столпами... а высота - гораздо больше. От мерцающих искр и свечек возникало какое-то почти космическое ощущение. Целая колосистая нива огоньков трепетала на многочисленных огромных подсвечниках. Куда-то далеко вверх, как секвойи, уходили круглые необъятные столпы. Только сделав несколько шагов вперед, можно было разглядеть тот самый головокружительный "верх". И там, в дымке лучей - почему-то не круг, а восьмерик главного купола, из которого смотрел вниз не Христос в крестном нимбе, а Саваоф - в звездчатом. Почти до самых сводов вздымался грандиозный резной иконостас. Роскошь его позолоты с одной стороны, роскошь мерцающих повсюду палехских росписей с трех других поражала. Во многих соборах я был - но лишь немного встречал таких высоких и таких царственных по облику!
Всё в этом интерьере - старинное, но разного возраста. Если иконостас - конца XVII века (а отдельные иконы даже древнее: например, копия рублёвой "Троицы" - конца XV века!), то настенные росписи - 1904 года. Выполнил их во главе палехской артели "вездесущий" Н.М.Сафонов - тот самый, что расписал Благовещенский собор у нас в Казани, а также Софийский в Новгороде, Успенский во Владимире и многие другие.
Большинство древних икон монастыря находятся сейчас в музее им. А.Рублёва в Москве! Правда, с почитаемой Волоколамской иконы Божией Матери в 2007 г. была выполнена копия - сейчас она стоит на одном из самых видных мест в соборе. Древнее сказание о ней начинается интригующе: её принес в монастырь 2 марта 1572 г. "некий вельможа от палат царских". Имя его назвать как будто стесняются. Позже оно всё-таки названо - Григорий... и на этом всё! Просто Григорий, без всяких пояснений. Позже исследователи установили, что это Григорий Лукьянович Бельский, куда более известный в истории как Малюта Скуратов - страшный опричник, палач, садист, самая зловещая фигура XVI века.
Считается, что дар монастырю - его попытка "замолить грехи" (тем более, что в том же 1572 г. опричнина была отменена, а многие её деятели разделили судьбу своих жертв).
Икона является точной копией Владимирской. Она отличается от неё лишь изображениями "на полях" Архангелов и святителей Московских Петра и Ионы. Бывший опричник не поскупился на невероятно богатый, усыпанный драгоценными камнями венец над головой Богоматери.
Говорят, первые же чудеса от иконы произошли уже при её перенесении в монастырь: один из слуг Малюты исцелился, другой, видя это, постригся в монахи. Что ж, всё бывает на белом свете!
Когда-то многие иконы собора изображали святых, вышедших из этого монастыря. Среди них особое место занимали Свв. Гурий и Герман Казанские - первый и второй по времени архиепископы открывшейся в 1555 г. Казанской епархии. Оба долгое время до архиерейства подвизались именно здесь. Оба занимались изучением и переписыванием книг: пополнением самой большой в XVI веке монастырской библиотеки на Руси. Здешнее просвещение пошло ещё от "Просветителя" Иосифа Волоцкого - от главной книги основателя монастыря, имевшей столь символичное название. Как писал В.О. Ключевский: "Ни один русский монастырь не обнаружил литературного возбуждения, равного тому, какое находим в обители Иосифа".
У правой стены собора сейчас стоит рака преп. Иосифа. До недавнего времени его мощи почивали под спудом в нижнем этаже собора, в полуподвальном храме, освященном в его честь. (Там же, кстати, упокоился и князь Борис Васильевич Волоколамский, брат Государя всея Руси Ивана III - ктитор, то есть главный благотворитель монастыря.) Лишь несколько лет назад мощи были торжественно перенесены сюда. Рядом с ракой лежат под стеклом вериги Преподобного: скреплённые тяжкими цепями два больших креста и два ромба наподобие священнослужительских "палиц", только не матерчатых, а железных. Да, преп. Иосиф Волоцкий был, действительно, великим аскетом.
Вообще с монастырем связано множество знаменитых имен... правда, не все, в отличие от свв.Иосифа, Гурия и Германа, оказались в нём по своей воле.
Несколько лет здесь томился в заточении преп. Максим Грек. Короткое время тут же находился насильственно постриженный в монахи в 1610 году царь Василий Шуйский - до его выдачи в плен полякам. Сюда тушинцы привезли митрополита Филарета Романова. Он получил свободу только при взятии монастыря воеводой Валуевым - а позже уже на канонических основаниях стал Патриархом Всея Руси (тушинцы держали его в качестве карманного "патриарха").
В Смутное время в монастыре происходили разные драматические события, но всё же полного разорения он, слава Богу, избежал. В октябре 1606 г. в обитель нагрянул отряд казака атамана Соломы из войска Ивашки Болотникова. Когда бунтовщики перепились, старцу Дионисию Голицыну осталось лишь аккуратно их увязать и отправить в Москву к Государю. На этом боевые действия "отряда повстанцев" и закончились. В марте 1610 г., в разгар Смуты, в обители закрепился польский полковник гетман Р.Рожинский. Но оступившись на ступенях соборного храма, он упал на простреленный ранее бок и скончался здесь же 4 апреля. А осенью 1610 г. в Германову башню монастыря был заключен низложенный царь Василий Шуйский. В 1612 г. в обители содержались пленные поляки, а в 1812 г. - пленные французы.
В 1989 г. монастырь был возвращен Русской Православной церкви. При этом произошло интересное событие. Во время оккупации Волоколамска немецкий солдат в одном из храмов взял себе напрестольный крест (после окончания войны он стал священником). В 1989 г., узнав о том, что в России возрождается знаменитый Волоколамский монастырь, он решил вернуть увезенную реликвию и передал ее митр. Питириму. Теперь святыня вновь положена на церковный престол.
Здесь самое время вспомнить об упомянутом митрополите Питириме (Нечаеве), при котором произошло восстановление монастыря. У южной стены собора виднеется его могила - всегда в свежих цветах. Часто в обыденном сознании кажется: чем выше сан, тем более крупную епархию должен возглавлять тот или иной архиерей. Владыка Питирим много лет был "всего-то" митрополитом Волоколамским, но при этом возглавлял Издательский отдел Московской Патриархии и являлся одним из самых авторитетных церковных иерархов своего времени. В народе его почитали как несомненного праведника и Божьего человека. Сочетание глубочайшего ума и начитанности с предельной простотой общения поражали людей по контрасту с "недоступными" иерархами. Сейчас многие молятся на его могиле, обращаясь к нему в своих нуждах.
2.
Цепочка огромных прудов окаймляет монастырь полукольцом, и нет ничего красивее отраженной панорамы белоснежной обители с шатровыми башнями, неуловимо напоминающими конусы света! Запруды для рыбной ловли создавались при многих монастырях (рыба - "монастырское мясо", и эти водоемы были даже важнее земельных угодий). Но редко где они достигали таких размеров и такой красоты! Здесь огромные искусственные озера смотрятся как естественные. Теряевские пруды - под таким названием они известны как уникальный памятник природы Подмосковья: естественно, находящийся под охраной государства, о чем и сообщает соответствующие надписи еще за сотни метров.
Позже, всего через три недели, мне довелось побывать на знаменитом озере Светлояр... но уверяю, что Теряевские пруды, по меньшей мере, ничуть не уступают ему по красоте и величию, если не превосходят.
Здесь можно увидеть одно из самых удивительных сочетаний, какие только способен вместить в себя наш мир! Монастырский венок башен - в водном венке из соединенных друг с другом больших прудов: малые протоки меж ними - как сплетенные стебельки.
Возможно, пруды, обустроенные вокруг монастыря, помимо хозяйственного назначения и оборонительной функции, были еще и выражением по-детски простой веры средневековых людей в то, что Рай - это остров ("оток" по-старославянски). Правда, здесь получился не полный "оток", а полуостров. Но до сих пор с многих ракурсов иллюзия, будто обитель целиком окружена водой, просто неотразима!
Кстати, и Пафнутьев Боровский монастырь, из которого пришел сюда преп. Иосиф, тоже наполовину окаймлен прудами. В связи с необыкновенной красотой мест, всегда окружающих монастыри, еще в XIX веке Василий Немирович-Данченко заметил: "Монахи - все поэты" (свидетельство тем более ценное, что во всем остальном он относился к "черному воинству" с крайней неприязнью и непониманием).
Пока не побываешь на этих прудах, представление о монастыре - какое то неполное. Они, действительно, изумительны, и обитель потеряла бы половину своей красоты, если бы их не было. Веет от них чем-то таким умиротворяющим, словно они сводят небо на землю. Здесь всё, включая твою душу, как бы омыто ласковым взглядом сверху. Глаза прудов пристально смотрят ввысь и Бог, которого они для себя нашли, навеки отразился в них монастырём.
Главный пруд был до того тихий, что от одного купающегося волны, медленно затухая, дошли за сотни метров до дальнего берега, разлиновав все, как полосы на экране. Я решил пройтись до самого дальнего из прудов. Вот лесистая дорога с широкими озерами по обе стороны. После Иверского Валдайского монастыря - ощущение почти дежавю. О-очень похоже! Не знаю, где красивее? И там, и тут - какая-то благословенная сказка наяву, ставшая правдой.
Небо над водой было сегодня волнисто-серым, с чёткими линиями-змейками, которые идеально отражались в огромных прудах. Поразительный контраст: неподвижное зеркало воды - и могучие волны в небе. Только волны остановившиеся: не море, а, скорее, барханы из облаков. Давно не видел ничего красивее! То, что пруды здесь особенные, заповедные - это несомненно. Но, может, в святых местах и небо особенное? Тоже - какое-то заповедное? Зеркально удвоенные облака, всё время сменяясь, играли фантастическими калейдоскопом, распускались бабочками, ромбами, фигурными рамками - приглашали в свою игру и деревья, и башни. Широкие ивы, "дорисованные" снизу своими отражениями, склубились в зеленые розы.
Непередаваемо нежно заиграли вдруг на этом зеркале первые капли тихого дождя. Мелкие щербинки от касаний были заметны сначала только в зеленых отражениях деревьев. Тихо вскакивали над водой маленькие византийские купола пузырей. Какая-то ассоциация с церковным окроплением невольно приходила среди этих пушистых, как щёточка зарослей. Здесь абсолютно все казалось вечным, кроме этих играющих капелек. Все преходящее лишь подчеркивало незыблемый фон. Небо, вода, деревья и купола... Всё это было, есть и будет! И откуда-то из Писания, как из этого глубокого озера, взошла фраза: "И будет Бог всё во всём".
А из-за угловой башни, как из тюбика, уже выползала в небо иссиня-черная туча: явно собирался настоящий большой ливень, которому веселая, игривая морось лишь проложила дорогу. Но чуть выглянуло на минутку солнце - и блики куполов опять взыграли так, как будто глубоко под водой благочестивые жители Китежа зажгли свечи.... Здесь любое чудо - реальность. Здесь не чудо удивило бы больше любого знамения или видения - так оно было бы контрастно, затесавшись в это Небо на земле.
У каждого из миров - свои законы! Здесь ты прикасаешься к Царству, которое "не от мира сего". И в нём всё невозможное - возможно.