Рощектаев Андрей Владимирович. Две твердыни: Псков и Смоленск

Две твердыни: Псков и Смоленск

От автора

В этой книге я решил объединить очерки о поездках в два таких разных, но таких духовно похожих города: Псков в мае 2009 г. и Смоленск в июле 2011 г. Самые большие кремли России сохранились именно в этих легендарных, героических городах, близ западных границ нашей страны. Как правило, эти крепости первыми встречали многие вражеские нашествия. Обороны Смоленска 1609-1611, 1812 и 1941 годов, равно как и 26 оборон в многовековой жизни Пскова, история не забудет никогда!

Но Псков и Смоленск -- твердыни не только военные, но и духовные. Величайшие храмы домонгольского зодчества (много ли у нас в России осталось храмов XII века!), чудные памятники псковской архитектурной школы XIV-XVI вв., смоленского барокко XVIII в., грандиозные соборы двух кремлей... всё это позволяет говорить о настоящих твердынях небесных на земле. И в этом смысле, мало найдётся равных Пскову и Смоленску!

Очень символичны гербы обоих городов -- подчёркнуто сочетающие в себе небесное и земное. Герб Пскова: "В голубом поле барс, и над ним из облак выходящая рука" (геральдическое описание XVIII в.). Герб Смоленска: "В серебряном поле чёрная пушка на золотом лафете, а на пушке райская птица". В обоих случаях присутствует воплощение силы земной, грозной для врагов (хищник, пушка), и знак благословения с Небес, напоминание о высшем...

Таковы они и есть, эти твердыни -- небесные и земные, боевые и церковные... Стены, башни и храмы -- тремя словами можно описать их облик. Редко где мне доводилось встречать что-либо сравнимое по красоте!

Оглавление

Часть I. Псков

Город церквей

Собор

Стены и башни

Осады и битвы

Последний вечер во Пскове. Гремячая башня

Часть II. Смоленск

Древнейшие из древних

Собор

Стены и башни

Осады и битвы

Город церквей

Приложения:

1. Из "Дневника" Никифора Мурзакевича -- о событиях 1812 года.

2. Оборона Смоленска 1941 года.

Часть I. Псков

Город церквей

"Мне был сон, что я очень спешу, меня ждёт поезд на Псков.... Почему именно во Псков? Я же никогда в жизни не был во Пскове. У меня там нет ни родных, ни знакомых, даже очень дальних. Никогда туда не собирался и, сколько помню, даже не мечтал. Зачем мечтать о незнакомом. Только во сне всё было иначе, и что-то очень важное и как раз знакомое - самое важное в жизни и самое знакомое! - меня там давным-давно ждало. Это было настолько нездешне радостное, что до сих пор, как только я слышу одно упоминание "Псков" или вижу его на карте, волна чего-то светлого поднимается в душе".

Так начинается написанная мной за 5 лет до поездки во Псков маленькая повесть "Домой". Теперь я могу добавить: "Волна чего-то светлого поднимается в душе" не только от предощущения, но и от воспоминания о том путешествии. Много в России удивительно красивых, древних городов, но Псков - это что-то особое, ни с чем не сравнимое! Его называют иногда "младшим братом Великого Новгорода", но... кого только ни встречал из людей, побывавших в обоих городах, все, как один, и даже почти одними и теми же словами, отдают несомненное предпочтение Пскову: древний, но живой, не сувенирный... настоящий! Хочешь увидеть город-музей -- поезжай в Новгород, хочешь побывать в городе-храме, городе-крепости -- поезжай во Псков.

Сейчас здесь -- 28 действующих церквей. Почти все -- не моложе XVI века. В этом смысле, Пскову нет равных. Второго такого примера в России просто не найти. В парадном, приспособленном для туристов Великом Новгороде действующих храмов -- в три раза меньше. В Москве их, конечно, больше... но не таких древних. К тому же, во Пскове всего 200 тысяч населения: это один из нескольких самых маленьких областных центров России. И на 200 тысяч человек -- 28 церквей и 2 монастыря. Они невелики -- но сила в них неимоверная!

Не знаю, кто первый сказал: "вместо величественных и торжественных новгородских храмов здесь был создан тип прелестной каменной церковки, небольшой и тесной..." Так это сравнение и пошло кочевать по многим путеводителям.

Между тем, "небольшими и тесными" во Пскове были лишь несохранившиеся храмы Довмонтова града. А многочисленные кончанские и уличанские церкви уж никак не уступают по величине новгородским! Средние размеры храмов в этих родственных городах примерно одинаковы. Причём, есть немало новгородских церквушек (Двенадцати Апостолов, Иоанна Богослова на Витке, Андрея Стратилата в Детинце, Симеона Богоприимца в Зверином монастыре и др.), которые -- просто малыши в сравнении с псковскими! Так что противопоставление не совсем верное: две архитектурных школы, действительно, различаются, но только не размерами.

Говорить чуть не о полном тождестве новгородской и псковской школ в искусстве -- то же самое, что сказать, например будто русская культура во всём тождественна византийской. Изначальная преемственность -- одно, дальнейшее развитие -- совсем другое.

Здешние храмы почти все имеют сходную друг с другом историю: возводились в конце XIV или XV веке ("золотой век" Пскова -- период полной независимости от Новгорода и долгого мира с Ливонским орденом), перестраивались в XVI (особенно, после опустошительного пожара 1536 г.). В основе своей они современны большинству новгородских церквей. Только здесь бурный расцвет города продолжился и в "московский период": массового насильственного переселения при Иване III и опричного погрома при Иване IV город не изведал. Соответственно, "слой" XVI века представлен здесь намного шире.

Но уголки Пскова можно встретить... не только во Пскове. Его зодчие оставили свой след во многих городах России. В конце XV - начале XVI вв. они возвели Благовещенский собор и Ризположенскую церковь в Московском Кремле, Духосошественскую -- в Троице-Сергиевой лавре. Как только был основан Свияжск (1551 г.) и взята Казань (1552 г.), их артели прибыли и к нам, в Среднее Поволжье. С детства я привык любоваться псковскими творениями (живя примерно в полутора тысячах километров от Пскова!): Благовещенским собором Казанского кремля, Успенским -- Свияжска...

Лучшие мастера-каменщики Руси той эпохи жили на берегах реки Великой -- и московское правительство прекрасно это знало. Образно говоря, в XV-XVI вв. псковская ветвь привилась к Москве и оказала колоссальное влияние на всё древо русской культуры.

Во Псков я приехал на 5 дней в конце мая 2009 г., в самый канун Вознесения. Остановился в дешёвой гостинице по ул. Октябрьской -- возле памятника "Пушкин и крестьянка" и в двух шагах от восстановленной восточной стены Окольного града. В первую пешую прогулку отправился по той же Октябрьской -- на запад, в центр города.

В дороге пользовался картой-схемой 1988 года (старенькая, но расположение улиц-то не изменилось). Сама по себе, эта схема -- уникальный исторический памятник... тому идеологическому маразму, который уже совершенно непонятен и незнаком новому поколению, поэтому надо его бережно сохранить (памятник, а не маразм!). "Условные обозначения" начинаются традиционно: "1 -- Памятник В. И. Ленину (1960 г.), 2 -- Памятник В. И. Ленину (1945 г.), 3 -- Памятник С. М. Кирову" и т. п. Аж до 12-го пункта идут преимущественно революционные места (и это притом, что на дворе -- 1988 год: уже не "застой", а самая что ни на есть "перестройка"!). Потом отмечено несколько гостиниц и магазинов. Далее: "25-51. Памятники архитектуры XII-XVII вв." (никаких других пояснений!). Всего лишь! Какие-то там никому не интересные памятники -- чего их и перечислять-то, 27 штук!.. небольшого временого промежутка: так себе, с XII века по XVII -- разница-то, подумаешь! Ну, кто поедет смотреть какой-то там XII век!? Увидеть памятник Ленину -- гораздо важнее. Тем более, как сказано в приложении к той же схеме: "Особую гордость псковичей составляют ленинские места. В. И. Ленин жил в Пскове с 26 февраля по 19 мая 1900 г." (целых два с половиной месяца!). К тому же, жил он "в Пскове", а не "во Пскове"... но это к вопросу уже о грамотности работников "Главного управления геодезии и картографии при Совете Министров СССР".

Церковь Анастасии Римлянки в Кузнецах первой встретила меня во Пскове. Я уже знал по карте, что она открывает собой самое большое в городе "вече храмов" - по густоте подобное Ярославову Дворищу в Новгороде или району Варварки в Москве.

Сейчас эта церковь украшает восточную окраину крупного городского сквера по ул. Октябрьской. "Кузнецы" или Кузнечная слобода -- древний район Окольного города. В наше время возрождённый храм освящён в честь двух одноимённых великомучениц: не только Анастасии Римлянки, но и особо почитаемой Анастасии Узорешительницы. Поскольку обе жили в Риме, их иногда путают, но это разные святые. В основе своей церковь была возведена ещё в 1377 г. (одна из древнейших приходских, сохранившихся во Пскове!), перестроена в XVI в. В XIX в. получила нынешнюю "петербургскую" колокольню со шпилем. Видимо, тогда же традиционное для Пскова и Новгорода 8-скатное покрытие заменили банальным 4-скатным, для чего срезали верхний угол каждого фасада. Чудесные волнистые ниши отмечают своими очертаниями былые формы храма. От них каждый фасад церкви -- будто крылатый! По-моему, срезать фасад с закомарами -- всё равно что срезать край иконы. Полоснуть по лику... Ведь храм -- это и есть икона в камне... Ну, такое уж было отношение к церковным древностям в "просвещённых" XVIII и XIX веках. У нашего свияжского Успенского собора, возведённого псковичами (1561 г.), прежние 8-скатные фасады срезаны ровно таким же образом -- один к одному! Много поездив по городам и монастырям России, уже не очень-то этому варварству удивляешься!

Зато над зелёной луковкой храма сверкает изумительный по красоте узорный крест! Он пророс из ажурного, сквозного, круглого основания, которое даже и не назовёшь яблоком -- скорее, прозрачным глобусом с металлическими меридианами. Сам крест, коронованный и оперённый рипидами, выпустил во все стороны многочисленные листья. В круглом центре его -- крест в кресте: прорезное изображение Голгофы с Предстоящими.

Вообще, чудные псковские кресты -- это особая тема!.. Их золочёные орнаменты являют самый разительный контраст с суровыми монолитами храмов. Будто вся традиционная русская любовь к "узорочью" обратилась здесь на самое главное и самое высокое, что венчает храм.

В церковной лавке мне довелось купить замечательный альбом "Святыни Псковской земли" местного фотографа и поэта, моего тёзки Андрея Виноградова. Считаю вполне уместным сделать такую рекламу: фотографии того стоят! Снимки многих святых мест не только Пскова, но и области (далеко не везде я успел побывать сам) во все времена года, во всякую погоду, иногда в самом фантастическом закатном освещении или тумане -- не парадные, а удивительно живые... как и сам Псков. Кстати, здешний Анастасиинский храм получился одним из самых красивых в альбоме: в пламенном освещении зимнего заката, весь таинственно контрастный -- розово-синий, словно напрочь забывший о своей однородной белизне...

К северу от Анастасиинской церкви, во дворике приютился маленький храмик "Новое Вознесение". Во Пскове великолепно сохранилась церковь Старо-Вознесенского монастыря. Поэтому здешний одноимённый храм ещё в древности получил для различия имя Новый. Хороший "Новый"... XV века! По самому названию можно судить о возрасте псковской архитектуры.

У здешней церкви, в отличие от Анастасиинской, сохранилась древняя двухпролётная звонница, пристроенная к северо-западному углу галереи. Псковские звонницы -- это вовсе не башни-колокольни, привычные нам, а вознесённые на небольшую высоту "мостики" из арок, колокола которых раскачивали верёвками с земли. Очень оригинально и просто. Иногда такие звонницы стоят отдельно или почти отдельно, как здесь, а иногда венчают один из фасадов самого храма. Причём, не обязательно западный фасад: симметрию во Пскове, как и вообще в древнерусской архитектуре, не очень-то любили. Лёгкая асимметрия свойственна всему живому!

Ново-Вознесенский храм -- очень мал, приземист и именно этим так таинственно живописен. Завораживает этот 5-вековой каменный сундучок, стоящий в открытом дворике какой-то современной организации. Даже майская трава под алтарём кажется довольно высокой, по сравнению с ним... можно себе вообразить волшебное зрелище, что когда-нибудь она его перерастёт!

Я вернулся в скверик и через пять минут вышел по душистой, сиреневой аллее к алтарю большой, исключительно знаменитой церкви свт. Василия Великого. Более известна она под древним народным названием -- Василия на Горке.

Действительно -- горка! Маленький-маленький холмик в парке похож на большую покатую клумбу. Сам храм стоит на вершине, а два боковых придела живописно сбегают на обе стороны по пологим склонам. Кровли словно повторяют очертания горки. Простая, но сказочная картина... Может быть, лучший пример того, как небольшой храм, почти без украшений, можно "нарисовать" на такой же небольшой и неказистой складке рельефа. И получится... чудо: один из архитектурных символов города.

Интересно, что хотя храмы здесь стоят совсем рядом, но предыдущие -- Анастасиинский и Ново-Вознесенский, - относились к Окольному городу, а вот Васильевский и все, что к северу и западу от него -- к более древнему Среднему. Крепостные стены Среднего града, к сожалению, не сохранились. Зато именно здесь доныне стоят наиболее крупные и знаменитые псковские храмы.

Церковь Василия на Горке традиционно датируют 1413 годом, хотя с тех пор она, к сожалению, претерпела немало изменений. Ю. П. Спегальский в 1960-е годы писал: "Чтобы судить о былом облике церкви, нужны исследования, к которым до сих пор никто даже не пытался приступить (...) Нынешнее четырёхскатное покрытие, безусловно, грубо искажает завершение храма (...) Западная часть совершенно искажена, к ней в XVIII в. пристроена неуклюжая каменная колокольня, к которой примыкает ещё более новая деревянная лестница". Но даже в таком виде храм производит сильнейшее впечатление! Особенно со стороны алтаря, где лучше видна сама "горка".

Я поднялся по длинной лестнице и вошел под высокие полусумрачные своды шестивекового храма. Меж могучих круглых столпов, занявших своей толщиной огромную часть интерьера, посматривал на меня многоярусный иконостас в стиле Андрея Рублёва. Его так удачно выполнили в древнем стиле, что лишь зная историю реставрации храма, можно опознать в нём полностью современное творение. Правда, высокий иконостас -- это уж полностью московская традиция, начавшаяся с XV века. В древнем Пскове, как и в Новгороде, были лишь небольшие одноярусные алтарные преграды.

Между прочим, из-за этого иконостаса на священника уже действующего Васильевского храма некоторые ярые "музейщики" собирались подать в уголовный суд, обещая: мы тебя посадим за искажение исторического памятника!

Прошло несколько лет, и сейчас интерьер церкви уже приводят в пример наиболее удачной реставрации, наиболее гармоничного сочетания форм: древних и -- новых, но великолепно стилизованных под древние... На мой неискушённый взгляд простого гостя города (не посвящённого в тонкости внутренних дрязг), так оно и есть!

Храм Василия Великого произвёл настолько сильное впечатление, что вечером того же дня на праздничную службу Вознесения Христова я пришёл именно сюда. Хоть и повидал за день множество храмов -- но вечерню, вернувшись, отстоял здесь.

На другой стороне улицы, напротив Васильевской, стоит не менее знаменитая церковь Николы со Усохи: изначально 1371 г., но с изящным каскадом приделов и пристроек 1536 г. Это вершина вершин псковской архитектуры, самый большой и, пожалуй, самый красивый из всех здешних посадских храмов! К тому же, наиболее хорошо отреставрированный -- с удалением всех позднейших наслоений. Это уж заслуга легендарного Юрия Павловича Спегальского (1909 -- 1969) - самого выдающегося псковского искусствоведа и реставратора, одного из лучших в Советском Союзе. Без него многие уголки города выглядели бы иначе, а кое-что было бы, пожалуй, и вовсе утрачено... Он родился и умер во Пскове и был настоящим патриотом своего города, хотя немало работал и в "северной столице" (во время блокады Ленинграда укрывал и маскировал памятники, купола и шпили соборов... но самое поразительное, что именно там, в холоде и голоде, создал знаменитую серию рисунков "По Пскову XVII века" - выставка 1944 г. вызвала восхищение специалистов). Самыми яркими примерами блестящей реставрации под руководством Спегальского в послевоенное время стали церкви Николы со Усохи, Богоявления с Запсковья, Гремячая башня и Меншиковские палаты... Интересно, что мне довелось приехать во Псков как раз в "год Спегальского" (2009-й объявлен таковым по решению городской думы, к 100-летию со дня рождения великого реставратора). В городе есть улица его имени и музей-квартира.

Про церковь Николы со Усохи Спегальский писал: "В то время [после пожара 1536 г.] это было второе по величине здание после Троицкого собора. Теперь оно не менее чем на два метра от основания закрыто напластованиями, наросшими с XVI века". Величина и красота церкви определялись исключительностью её местоположения -- на главной, Великой улице. Она была градостроительной доминантой, перекликаясь с Троицким собором Крома, хорошо видным в конце той же улицы (ныне -- ул. Советской). Здесь был административный центр Опоцкого конца (Псков, как и Новгород, делился на концы, каждый из которых имел своё самоуправление -- малое вече). А название храма произошло от крохотной усохшей речки, когда-то впадавшей в Великую: до Великой отсюда -- всего один квартал.

Вот ведь удивительный город Псков! Отношение к церквам -- примерно как к живым людям. Обычно мы про человека говорим: "... с такой-то улицы". А здесь про церкви: "со Усохи", "с Запсковья", "с Примостья"... В самих именах выразилась простота веры и глубочайшая любовь. А перекрёстки здесь называли крестами и никак иначе!

Храм на тенистой улочке, обращённый низеньким алтарём на тротуар, уютно осенённый деревьями -- одно из сокровенных чудес Пскова, которыми этот город раз и навсегда пленяет единожды заехавшего в гости. Бывают архитектурные шедевры, которые видно издали, перед которыми всё окружающее будто расступается, подчёркивая их значение: Покровский собор в Москве, церковь Ильи Пророка в Ярославле, Успенский собор во Владимире... А бывают чудеса скромные, чья "Красная площадь" - какой-нибудь тихий переулок или двор... и в которые надо буквально упереться носом, чтобы увидеть. Может, когда-то здешний храм и играл роль "градостроительной доминанты", но сейчас он - "доминанта" лишь небольшого отрезочка улицы, на которой стоит.

Архитектура его -- настоящее пиршество для глаз! Тут придел, там придел, тут часовня, там -- двухпролётная звонница... сколько разных построек в одной! Восьмискатные и домовидные кровли -- выше-ниже... будто книги таинственные, приоткрытые на середине. Над южным углом теплится крошечный куполок "часовни неугасимой свечи", над северным -- купол придела, побольше и повыше. А саму церковь, весь этот белый каменный каскад, венчает огромная пузатая деревянная луковка. Она мерцает в небе несчётными чешуйками осинового лемеха... Вот краткий портрет этого удивительного храма -- цельного в многообразии и многообразного в цельности: псковского Василия Блаженного.

В нескольких десятках метров от Николы со Усохи и Василия на Горке стоит посреди площади-перекрёстка, пожалуй, главный современный символ Пскова -- памятник св. равноапостольной Ольге.

Именно в связи с женитьбой киевского князя на псковитянке Ольге в "Повести временных лет" впервые упоминается Псков -- в 903 г.: "Игорь вырос и собирал дань после Олега, и слушались его, и привели ему жену из Пскова именем Ольгу..." Памятник св. Ольге был поставлен в 2003-м скульптором Клыковым -- когда город торжественно отмечал 1100-летие.

Псков называют градом св. Ольги. По преданию, она его основала и предсказала ему великое будущее. А если уж совсем дотошно определить малую родину будущей равноапостольной княгини -- то, согласно тому же преданию, это село Выбуты на берегу Великой, в 15 км от Пскова. Там, на предполагаемом месте рождения св. Ольги, стоит храм XV в., рядом бьёт св. источник.

Много было святых в истории Пскова. Самые известные из них изображены сейчас барельефами по кругу, в основании Ольгиного памятника: благоверные князья Всеволод-Гавриил и Довмонт-Тимофей; блаженный Николай Салос; преподобные, основатели великих монастырей Иоасаф Снетогорский, Ефросин и Серапион Спасо-Елеазаровские, Савва Крыпецкий, Корнилий Псково-Печерский и др. Есть здесь и известные всероссийские святые, отдельные эпизоды биографии которых связаны с Псковом: Александр Невский, патриарх Тихон, великая княгиня Елизавета Фёдоровна (1).

Даже в безбожном ХХ веке св. Ольга своеобразно явила своё заступничество: город от трёхлетней немецкой оккупации был освобождён 23 июля 1944 г., в самый канун её праздника. Утром 24-го в Троицком соборе уже состоялся благодарственный молебен. Эта победа в день св. Ольги -- одно из тех ненавязчивых, некатегоричных знамений, которые посылает порой Господь, по молитвам Своих угодников. Готовые узреть -- да узрят... а остальные пусть считают всё простым совпадением.

За памятником виднеется вдали грандиозная, чуть мерцающая в солнечной дымке панорама Крома с Троицким собором: видение, явившееся в наш временный мир из Вечности. До него ещё добрых полкилометра, а уже -- мурашки от потрясения этой первой встречей!

В той же стороне, но чуть ближе Крома, виднеется церковь свв. Архангелов Михаила и Гавриила (одна из древнейших в Среднем городе -- 1389 г.). У церкви неизменное для здешней архитектуры одноглавое навершие, но рядом стоит редкая для Пскова шатровая колокольня... разумеется, куда более поздней эпохи, чем сам храм. И под мощным чёрным куполом церкви горит пояс контрастно-ярких, цветных изразцов XVII века.

Правда, сегодня я сворачиваю от "ольгиного" развилка не к Крому, а на юг -- в ровно противоположную сторону. Туда, где за длинной цепочкой церквей Среднего и Окольного градов откроется Покровская башня: место знаменитого баториева штурма 8 сентября 1581 г., а напротив, за рекой -- чудный Мирожский монастырь, как мираж.

Вскоре я набрёл на массивные Меншиковы палаты -- ныне выставочный зал. Роскошные ряды наличников на сдвоенных арочных окошках, разделённых гирьками, явственно указывали на XVII век. Сразу скажу, что к "птенцу гнезда Петрова", "полудержавному властелину" Александру Даниловичу псковские купцы Меншиковы никакого отношения не имели (любопытства ради, я даже проконсультировался на этот счёт с одним крупным специалистом по русской генеалогии XVII-XVIII вв). Зато во псковском градостроительстве они навеки оставили видный след -- вот этим обширным комплексом палат. По ним вполне можно изучать русское гражданское зодчество допетровской эпохи.

Да, Псков -- сокровищница не только уникальных древних церквей, но и беспримерного для России множества жилых палат XVII века. Вот несколько хотя бы самых известных: всероссийски знаменитые Поганкины палаты (ныне музей) - через квартал от Меншиковских; дома Печенко, Гурьева, Ямского и так называемая "Солодежня" - вдоль левого берега Псковы (но не у самой воды); Трубинских и Постниковых -- в Запсковье. Ни Великий Новгород, ни какой-либо из городов "Золотого Кольца" не может похвастаться таким количеством сохранившихся памятников древнерусской гражданской архитектуры! В старой искусствоведческой литературе ещё можно встретить утверждение, будто первым городом по числу допетровских жилых памятников является всё же Москва... но, как знать, после чудовищных перестроек её исторического центра, не устарели ли эти сведения лет этак на 30 с хвостиком? Одно можно сказать уверенно: именно Псков (и ещё, как ни странно, маленький Гороховец во Владимирской области) наиболее полно иллюстрирует сейчас всё русское жилое зодчество XVII века.

Приезжая сюда, видишь какую-то иную, знакомо-незнакомую Россию -- ту, какой она могла бы быть, если б не...

Обычно западноевропейские города (если они не были стёрты с лица земли ковровыми бомбардировками) сохраняют средневековую застройку и планировку: жители гордятся узкими "неудобными" улочками, домами и даже хозяйственными постройками, если они хоть сколько-нибудь стары... Почему же тогда у нас, на Родине, встречаешь не континенты, а лишь какие-то малые островки, рифы старины?

Просто в истории России было несколько "волн" уничтожения национальной культуры. Кажется, ни одна другая страна так не преуспела в разрушении собственного наследия! Первая волна началась с петровских реформ и растянулась на весь XVIII и значительную часть XIX века. Несколько поколений дворянства (не сословия, а в сущности, касты -- оторованной от остального народа и даже говорившей на другом языке!) воспитывалось в крайнем презрении к национальной культуре... точнее, они искренне считали, что её вовсе нет! Любая старина воспринималась как дикость, а не историческое достояние... да и какая может быть "история" у лапотной России! вот у Рима, Греции, англичан, французов -- другое дело... а к русской истории дворянство до Карамзина относилось -- вроде как к байкам и присказкам безграмотных мужиков.

Подавляющее большинство наших древних городов было тотально перестроено в угоду моде. Регулярные планы, составлявшиеся при Екатерине II, до неузнаваемости изменили лик губернских и уездных центров. Да, тогда они помогли решить чисто практическую проблему: по прямым и широким (для того времени!) улицам стало удобнее ездить. В нашу эпоху даже это относительное былое преимущество обратилось в недостаток: большие старые города, распланированные "в угоду" каретам, теперь задыхаются от пробок. В тех европейских городах, где центр в XVIII-XIX вв. не переделывали, а оставили пешеходным, современный транспорт по новым магистралям его просто обходит.

А сколько древних церквей разобрали и заменили безвкусицей в стиле классицизма -- и не перечесть! Тысячи и тысячи... Не щадили даже XII век. (Между прочим, знаменитый храм Покрова на Нерли спасло в конце XVIII века лишь то, что работники, нанятые для его разбора, заломили слишком высокую цену!). А на те немногие, что уцелели, поналяпали нелепые "кувшины" да "котлы" вместо луковок, понаделали новых, непропорционально широких окон, записали древние фрески (в том числе, рублёвские, феофановы, дионосиевы) мазнёй в "академическом стиле"...

А уж что сотворили с гражданской архитектурой -- тут список потерь и того больше... От допетровского зодчества остались "рожки да ножки". Умудрились разобрать даже кремлёвские царские палаты (кроме Грановитой да Теремного двора), дворец Алексея Михайловича в Коломенском, который иностранцы называли "восьмым чудом света". О боярских и купеческих теремах уж и говорить нечего! Во всей России не осталось ни одного деревянного кремля. Далеко не все из них сгорели или развалились от ветхости -- большинство "упразднено за ненадобностью"...

О советской волне насилия над "всем миром насилия" говорилось уже так много, что не стоит и повторяться! Скажем только, что города, где худо-бедно сохранилось хотя бы 50 процентов церквей -- уникальны и, в основном, включены в "Золотое Кольцо". Области, где есть хоть одна-две дворянских усадьбы-музея, по праву могут этим гордиться!

Почему так повезло Пскову? Ведь его церкви относительно мало перестраивались в XVIII-XIX вв., а в советское время в основном не сносились, а даже реставрировались! Гражданская же допетровская архитектура и вовсе поставила Псков на положение "не имеющего себе равных" среди городов России! Почему? Нет ответа... кроме того, что это какое-то чудо, необъяснимое для нашего ума.

Впрочем... Меня поразил парадокс: этот по степени цельности и сохранности самый русский город из всех, что я видел, географически находится ближе всего к Европе (ну, не считая Калининградской области -- бывшей Восточной Пруссии). Потом подумал: а может, это-то как раз вовсе не парадокс! Наоборот -- этакий зримый знак для России: чтоб обрести, наконец, самих себя, стать подлинно самими собой, русскими, надо держаться всё-таки поближе к Европе... Ну, не "азиатская" мы страна, что поделаешь!

По узкой покатой улочке я спустился на набережную Великой. Впервые увидел наяву эту легендарную реку - "Псковский Волхов". По ширине она, действительно, похожа на Волхов новгородский... или даже на верхнюю Волгу, где-нибудь в районе Углича. Могучая водная артерия, тёмно-синяя при взгляде издали, чайно-бурая (от природы такой цвет!) вблизи. По длине она, конечно, не слишком "велика"... но и не очень мала -- 430 км. Впадая в Псковско-Чудскую озёрную систему, она соединяется через неё (и реку Нарову) с Балтийским морем. Благодаря этому, средневековый Псков был, можно сказать, "приморским" городом -- важным торговым портом Прибалтики. В верховьях же Великая подступает близко к Западной Двине, которая, в свою очередь, достаточно близка к верховьям Волги и Днепра. В древности маршруты всех этих рек соединялись "волоками".

В черте города через Великую перекинуто два больших автомобильных моста. Один хорошо виден отсюда ниже по течению (относительно близко к Крому), другой -- выше, близ Мирожского монастыря, к которому я держу путь. В древности существовали лишь паромные переправы. Они соединяли основную часть Пскова на здешнем, восточном берегу с обширным, но никогда не имевшим каменных укреплений посадским районом Завеличья.

Сейчас панорама Завеличья раскрылась во всей красе! Она казалась дымчато-невесомой в мареве: время давно перевалило за полдень, и солнце светило с той стороны. Река ослепительно искрилась, и это сияние словно приподняло тонкую линию берега с отдельными силуэтами церквей над всем миром.

Я пошёл на юг, вверх по течению. Вскоре увидел маленькую, но колоритную церковку, наполовину спрятавшуюся во дворе. Очень своеобразный силуэт! Её маленькая шатровая колоколенка над длинной трапезной казалась собранной из деталек "конструктора". Да она и вправду -- собранная! Её ажурная передняя стенка -- это древняя двухпролётная звонница. А три других стены-арки и шатёр над ними -- переделка XVII века. Вот так обычную для Пскова стеновидную колокольню превратили в шатровую: из почти двумерной сделали трёхмерной!

Сама церковь - с редким названием Преполовения Пятидесятницы, - построена в XVI в. Ныне она является подворьем знаменитого Спасо-Елеазаровского монастыря, что в 30 км от Пскова.

Следующий храм на берегу Великой -- Георгия со Взвоза (1494 г.). Взвоз -- это подъём с переправы. Рядом -- древний вал. Как и почти все псковские церкви, Георгиевская буквально утонула в зелени окружающих её деревьев. Она очень мала, но вытянута вверх, как бутон. Белым цветком она выглядит в густой листве. Прямо из крылечка храма выросла традиционная двухпролётная звонница. Её узкие арки, поставленные точно над широкой аркой крыльца, смотрятся издали каменной маской: вот глаза, а вот - широко открытый в удивлении рот. Другая особенность храма -- зелёные "муравлёные" изразцы на барабане, с изображениями кентавров. Впрочем, изразочки -- очень мелкие, еле заметные снизу, так что про кентавров я, честно говоря, прочитал в книге. Но -- нисколько не удивился! Кентавров в Древней Руси очень любили. Достаточно посмотреть на уцелевшие владимиро-суздальские храмы. Чем Псков хуже! Мы же всё-таки наследники греко-византийской культуры.

А на другом берегу, прямо напротив "Георгия", белеет над водой современная ему церковь св. Климента Папы Римского (1496 г.). У неё позднейший кувшинный купол в стиле украинского барокко, а ещё - необычно высокие для Пскова апсиды алтаря. Видимо, потому, что алтарь обращён на реку и является лицом церкви со стороны главной "водной улицы" . Обычно же апсиды псковских храмов раза в два ниже самого храмового куба.

Когда-то там был Климентовский монастырь, разорённый шведами в 1615 г. Позже -- обычная приходская церковь Завеличья.

Идёшь-идёшь... а конца древним церквам, всё встающим друг за другом через небольшие промежутки, не видать и не видать. И я поймал себя на ощущении, что нахожусь в городе, действительно гигантском, по меркам средневековья! Ещё в XIII в. автор одной из немецких хроник писал: "Этот город так обширен, что его окружность обнимает пространство многих городов, и в Германии нет города, равного Пскову". В конце XV в. Псков по населению обогнал Новгород и стал вторым по величине в России после Москвы.

Наконец, после долгого пешего путешествия я вступил в "Угол" - крайнюю южную точку псковских укреплений, сходящихся к гигантской, невероятно широкой Покровской башне XVI века.

Здесь -- один из немногих хорошо восстановленных участков псковской стены, где можно погулять поверху... что я с удовольствием и сделал. Боевая галерея на углу укреплений имеет несколько живописных изгибов. А сквозь башню она проходит по узкому таинственному лазу в толще стены, напоминающему катакомбы. Вот бы здесь был со мной один знакомый мальчишка -- вдохновенный любитель крыш, подвалов и заброшенных домов, -- он пришёл бы в полный восторг! Жаль, так далеко, во Псков, его не возьмёшь...

Это место более всего напоминает замки Западной Европы. Или какой-нибудь уголок юга -- крепость Кафу в Крыму? А прямо у подножия древней твердыни шныряют по реке спортивные байдарки.

Но самое сильное впечатление -- когда из проёма-галереи заглядываешь внутрь самой башни! Да-а... Стоит она сейчас без крыши, и на "полу" растёт трава... но какое же это грандиозное и таинственное зрелище, да ещё с высоты стены! Полное ощущение: заглядываешь в Колизей. Арки-ниши по кругу, на нескольких уровнях. Только не для зрителей, а для пушек. Здесь помещалась гигантская батарея. Одна башня -- целая отдельная крепость! А под ней были ещё подземелья, потайные ходы, "слухи"... Так бы и не уходил никуда, целиком отдавшись силе собственной фантазии, рисуя картины боёв... или подземно-археологических приключений!

Во Пскове часто на узком пятачке живописно соседствуют башни и церкви. Вот и здесь, в тылу могучей твердыни, стоит двуглавая, двуединая церковь Покрова и Рождества Богородицы в Углу: когда-то монастырская, сейчас приходская. Историю башни не представишь без неё, а её историю -- без башни! Древнейшая Покровская часть храма -- XIV века. Пристроенная и зеркально повторяющая её Рождество-Богородицкая часть -- конца XVI века. Появление её неслучайно. Именно отсюда Стефан Баторий в день Рождества Богородицы 1581 г. пытался вломиться в неприступный Псков. Но незадолго до решающего штурма в Покровском монастыре случилось чудесное явление Богородицы. Она пришла по воздуху, по мосту из света, протянувшемуся от Печерского монастыря (километрах в 50 от Пскова), и сопровождали Её преподобные Антоний Киево-Печерский и Корнилий Псково-Печерский. Во Пскове их встретили местные святые: Всеволод, Довмонт и преп. Иоасаф Снетогорский. Все вместе они держали военный совет... А вскоре после видения сюда же доставили чудотворную Псково-Печерскую икону Божией Матери. Так, заступничеством "Взбранной Воеводы" и одержали победу.

Святость, историческая знаменитость и простая, но совершенно неповторимая красота сделали это место, пожалуй, самым запоминающимся во Пскове! Тут даже не поворачивается язык сказать "визитная карточка" - слишком уж не от мира сего и сама церковь, и весь этот "Угол". Крепостные стены будто нарочно образовали церковный дворик. Вечерняя тень от высоких стен чуть не достаёт до самого храма, и он ослепительно светится в зелени. Сияют малахитовым цветом две одинаковых луковки: две макушки -- две широких шишки из поливной черепицы. Кровли сдвоенного храма начертили зигзаг, и в "ущелье" меж ними встроился двухпролётный "мост" арочной звонницы. Здеъ всё -- двойное: два купола, два фронтона, две арки, два низеньких притвора с запада (таких же зигзагообразных), две крошечных апсиды с востока. Не передать, до чего гармоничен этот маленький храм! В этой сдвоенности (как двуперстное знамение той эпохи), он настолько целен, что трудно поверить в столь разный возраст разных его частей...

Сейчас храм является приходом казачьей общины Пскова.

А от древней Покровской башни начинается современный мост через Великую. На том берегу, метрах в двухстах правее моста - ворота Мирожской обители. Её Преображенский собор - так же приземист и так же глубоко "врос корнями в землю", как крепостная башня здешнего берега. Необъятная ширина его барабана равна ширине алтарного полукруга. Собор этот, один из двух древнейших во Пскове, всемирно знаменит своими фресками 1156 года.

Впрочем, этому монастырю и его уникальным, старейшим в Европе фрескам я посвятил отдельный очерк (см. сборник "Знаменитые монастыри Руси"), так что здесь не буду повторяться. Скажу только, что это -- главное чудо Пскова, и хотя бы ради него одного, без преувеличений, стоит приехать сюда с другого конца света.

* * *

Ко второму древнейшему храму Пскова, расположенному тоже за Великой, но гораздо ниже по течению, я отправился на следующий день. Это собор Иоанно-Предтеченского монастыря -- бывшего женского, княгинина, ныне возрождённого как подворье загородного мужского Крыпецкого монастыря (интересно, что это подворье получилось древнее самих Крыпиц на два с лишним века!).

Женская обитель была основана около 1240 г., но собор её многие исследователи относят не к I половине XIII, а к XII веку (в этом случае, он не моложе Спасо-Преображенского Мирожского). Таким образом, во Пскове от домонгольского зодчества уцелело два храма... притом, что само понятие "домонгольский" для региона, не изведавшего Нашествия, конечно, условно.

В истории русских монастырей было не так уж мало обителей, которые образовались при уже существующих храмах. Так что, теоретически, представить собор древнее самого монастыря -- вполне возможно... другой вопрос -- зачем же его тогда здесь, такой большой, построили?

В Завеличье я отправился сразу после праздничной вознесенской службы в Троицком соборе (расскажу о нём в следующей главе). Перешёл Великую по главному городскому мосту.

Когда-то тут был не мост, а паром, поэтому первая большая церковь, встретившая меня на западном берегу, называлась Успения с Парома (1521 г.). У неё очень массивный позднейший купол и могучие пропорции. Но главное, что навсегда врезается в память -- пятипролётная звонница. То, что она стоит отдельно, заметно лишь когда подойдёшь ближе: с моста они сливаются в единый живописный силуэт. Многопролётные звонницы (стены с арками, а в них колокола с "коромыслами", чтоб раскачивать их с земли) - главная особенность псковской архитектуры. Но пять арок -- это редкий случай: для приходской церкви большая роскошь!

И опять радуюсь тому, что здесь все храмы действующие! Поставив свечку в древней Успенской церкви, иду дальше вниз по течению. Всего несколько десятков шагов, и вот -- ещё одно легендарное место города: Ольгина часовня и Ольгин крест. Как Киев не представишь без памятника св. Владимиру над Днепром, так Псков и реку Великую -- без этого прибрежного креста!

По преданию, здесь св. Ольге явилось видение трёх лучей, отметивших место будущего Троицкого собора на противоположном берегу. Сама святая в этот момент изрекла пророчество: "На месте сем будет храм Пресвятыя Троицы, и град велик зело и славен будет". Деревянный Троицкий собор построили по велению княгини сразу же после этого видения. А место, где св. Ольга изрекла пророчество, было отмечено большим крестом (подлинный крест сгорел в Смутное время в 1609 г., а точная копия -- чудотворная, - находится сейчас в соборе). Позже была построена часовня, разрушенная в советское время. Нынешняя часовня возведена к 1100-летию Пскова, в 2003 г. - в традициях древнего местного зодчества архитектором А. Красильниковым. Рядом установлен металлический прорезной крест на самой кромке берега -- зримое благословение "граду и месту сему". Когда подходишь ближе, удивительно смотрится Троицкий собор за рекой -- словно нарочно вписанный в широкую прорезь этого креста!

Колоссальная каменная крепость на том берегу отражается в реке и из-за этого кажется ещё более мощной и высокой. Она являет поразительный контраст с деревянными домиками и палисадниками Завеличья. Словно бы с деревенской околицы глядишь с изумлением на гигантский средневековый город -- с собором, настолько высоким, что отражение его поперёк широченной реки почти достигает здешнего берега. Пейзаж Пскова соединил в себе что-то от села, от неприступного рыцарского замка и от величайшего русского монастыря -- потому что одинокий белый собор настолько строг, что по духу кажется совершенно монастырским. Я видел Соловки только на фотографиях -- но, по-моему, есть в суровом облике Крома что-то от той грозной северной красоты.

Второй и последний раз в этой книжке позволю процитировать сам себя. Псков сыграл такую роль в моей жизни, что отразился (словно эпизодический, но важный "герой") в разных художественных произведениях. В повести "Новолетие" есть описание панорамы, открывающейся с левого берега Великой:

"- А вот -- акварельный пейзаж, просто действительно -- акварельный! - сказала Люда.

Андрей взглянул и узнал Кром. Отражения будто специально для того и были расплывчаты, чтоб походить на живописные мазки. Река -- холст. Серые крепостные стены и белый собор меж синим небом и синей рекой... Минимум цветов, зато какие цвета! Всё светится, освещая тебя, и впечатывается в память целиком: с бликами, облаками и веками.

Великий пейзаж в Великой реке! Словно совершилось небесное Миропомазание. Скользят по воде невесомые отражения невероятных по мощи башен, чуть колышутся миражи в удвоенном небе. И собор -- столп света. Нет, не столп, а мост -- целиком из света! Река -- видение, а то, что над ней -- видение видений: печать мира иного. Ничего равного Троицкому псковскому собору по неземному величию Андрей ещё не встречал в жизни!

Псков - град Святой Троицы, Её Престол на земле... Вот крест святой Ольги над рекой, а в широкую небесную прорезь его смотрится с другого берега всё тот же Троицкий собор... И ещё: церкви и башни, церкви и башни...

Каменные цветы древних храмов -- и несметные россыпи одуванчиков у их подножия. Чем грубее и мощнее кладка, тем теплее и живее силуэт. Это же именно цветы -- изящные в самой своей неказистости, в похожести друг на друга! Ничего более простого, кажется, и не создашь на Земле, чем эти бесчисленные, неизменно одноглавые псковские храмики, над которыми царит одно-единственное пятиглавие Собора соборов.

- Как в сказке... Я вообще не знала, что такое бывает! - воскликнула Катя, сложив руки, как ребёнок.

В детстве у каждого из нас есть какое-то сокровенное представление о красоте. Оно весёлое, доброе, разноцветное... не как у взрослых. Безудержная, ребёночья фантазия.

"Всё, что истинно и прекрасно, всегда полно всепрощения", - вспомнил Андрей Достоевского. - Эти церкви не могли возводить люди, мрачные душой... злые или представляющие себе Бога злым. Эти люди и Илья -- у них, по-моему, разный бог. Эти церкви -- сами по себе откровение о Боге, в Которого мы верим. Бог этих церквей -- никого не запугивает и всех принимает". - думал он".

Да, на том берегу -- и Кром, и Собор, а на этом нет ни набережной, ни стен. Просто тропинка меж заборами и водой. Идёшь-идёшь -- и вдруг она выбегает прямо к алтарю одного из древнейших и живописнейших храмов России! Собор Иоанно-Предтеченского монастыря по внешнему облику производит ещё более сильное впечатление, чем собор Мирожского... и пожалуй, его можно смело назвать главным шедевром домонгольского зодчества в регионе. Правда, фресок здесь, увы, не осталось.

Это один из немногих сохранившихся на Руси больших трёхкупольных храмов. При виде его сразу вспоминаются соборы Юрьева и Антониева монастырей в Великом Новгороде. Но здесь нечто совершенно иное по конструкции, опередившее свою эпоху на века! Там, если угодно -- лишь зачатки трёхкупольности (третья глава -- над пристроенной к храму башней), а здесь -- идеальное воплощение в камне образа Святой Троицы. Ничего совершенней и лаконичней просто невозможно придумать! Все псковские и новгородские храмы производят сильнейшее впечатление, но признаюсь: моё восхищение именно от этого собора ни с чем не сравнить. Он стоит, как корабль. Даже направление треугольника куполов -- на реку, на восток. И по цвету весь -- как светоносное видение: беловато-кремовые стены и бело-серебристые главы.

История собора до сих пор хранит немало загадок. Наиболее распространённая его датировка -- 1140-е годы, а по мнению реставратора С. П. Михайлова -- даже 1124-27 гг. (на 30 лет старше собора Мирожского монастыря!). Но всё это -- только предположения.

Храм был серьёзно разрушен в 1944 г. В 1949-59 гг. его отреставрировали по проекту П. М. Максимова и, казалось бы, вернули изначальный облик, но... параллельно, снесли почти все остальные постройки Иоанно-Предтеченского монастыря. Собор (тогда, разумеется, недействующий) остался в гордом одиночестве. В 1970-80 гг. прошёл второй этап реставрации, под руководством С. П. Михайлова. Во время этих работ в 1978 г. был даже найден уникальный клад: иконы и древние монеты.

В начале 90-х собор вернули Церкви.

Я вошёл внутрь этого белокаменного чуда.

Тенистая глубина намоленного храма буквально вобрала в себя. Круглые столпы, узкие окна и глубокие могильные ниши в невероятно толстых стенах... Кстати, шестистолпный интерьер -- тоже предвосхищение на несколько веков иной архитектурной эпохи: начавшейся в XV в. с Успенского собора Московского кремля.

В древнейшем храме почивают под спудом мощи многих местных святых -- и когда прикладываешься к плитам, с одинокими тихими светлячками лампад, с нежными майскими цветами, каким-то чудом залетевшими в эти каменные недра, кажется, что исчезают века, и уже ничто-ничто не отделяет нас от этих древних святых, далёких-близких...

Вот мощи основательницы монастыря -- преп. Евпраксии Псковской (в миру княгини Ефросинии Рогволдовны). Она жила в XIII в., была первой женой псковского князя Ярослава Владимировича. Муж её оказался двойным изменником: бежал из Пскова в Ливонию, захватил с помощью рыцарей Изборск, а сам женился второй раз на немке (княгиня же осталась в городе и посвятила дальнейшую жизнь молитвам и благотворительности). Именно его сторонники-бояре в 1240 г. открыли ворота города ливонцам, и Псков -- единственный раз за всю свою средневековую историю! - оказался в руках врагов. В начале 1242 г. Александр Невский освободил Псков, а 5 апреля разгромил немцев на Чудском озере. Говорят, именно в благодарение Богу за эту победу княгиня и основала Иоанно-Предтеченский монастырь, сама приняв в нём постриг с именем Евпраксия. В 1243 г. во время переговоров в Ливонии она была вероломно убита, как говорят, собственным пасынком (сыном Ярослава от второго брака), став первой в истории Пскова святой мученицей.

В других нишах -- надгробные плиты над мощами других местночтимых святых: Марфы (супруги св. Довмонта), Наталии (невестки св. Довмонта, жены его сына Давида), Вассы. Известны также имена других инокинь древности, погребённых в этом соборе: Голендуха, Иулия, Иулианна, Анна, Мария, Александра, София, Ефросиния, Елена.

* * *

Третий по древности храм Пскова -- это собор Рождества Богородицы Снетогорского монастыря: 1311 года постройки (а по мнению некоторых специалистов -- конца XIII века) с уникальными фресками 1313 года. Но со Снетогорьем связано уж совсем необычное событие моей жизни! Ему посвящается отдельный очерк: см. опять-таки в цикле "Знаменитые монастыри Руси".

Примечания:

(1). Александр Невский в 1242 г. освободил Псков от ливонцев и нанёс им поражение на льду Чудского озера -- в псковских пределах. Будущий патриарх Тихон (в миру Василий Белавин) в 1878-83 гг. учился в Псковской духовной семинарии. Елизавета Фёдоровна не раз приезжала в Спасо-Елеазаровский монастырь под Псковом к своему духовнику преп. Гавриилу (Зырянову). Последний, кстати, прославлен в нашей Казанской епархии -- где в Седмиозерзной пустыни почивают его мощи.

Собор

Вознесение, приходившееся в тот год на 28 мая, я встретил в Троицком соборе. И по своим древнейшим святыням, и по беспримерной мощи, и по исторической роли это, несомненно -- один из величайших соборов всея Руси. Первый Троицкий храм на месте сем заложила, по преданию, ещё св. княгиня Ольга. То есть по времени основания он на полвека древнее Крещения Руси... и второй такой святыни в России, пожалуй, не найти!

Трижды сменялись за века храмовые постройки, пока в четвёртый раз, в 1682-99 гг., не воздвигся ныне стоящий собор -- могучий, пятиглавый, намного превосходящий по размерам Софию Новгородскую, не говоря уж о других епархиальных храмах России.

72 метра -- его высота! Говорят, в ясную погоду его видно за 30 километров, особенно с севера (на Псковском озере это -- настоящий маяк!) Незадолго до Войны Ворошилов предлагал снести собор как идеальную "наводку" для вражеской авиации... К счастью, "Хозяин" это не одобрил, и 1 мая 1939 г. в соборе был устроен антирелигиозный музей (действовавший всего 2 года, до прихода немцев, после чего Дом Святой Троицы вновь открылся для верующих, и с 1941 г. уже не закрывался). И до сих пор это высочайшее во Пскове сооружение... а уж можно себе представить, как оно смотрелось в средневековом городе!

Собор стал одним из самых больших храмов допетровской Руси, наряду с Успенским в Рязани, тоже возведённым в конце XVII века. В отличие от роскошного барочного рязанского, псковский по облику несравненно строже и... совершенней. Ничего лишнего! Ослепительно-белый монолит, устремлённый в небо и расцветший там куполами. Седая твердыня -- Кром, - стала его обрамлением. По сравнению с высотой собора, она кажется поребриком у его подножия -- хотя более мощной, более неприступной крепости по всей Руси не сыскать!

Я смотрел на гигантские крепостные башни, и мне было уютно и мирно в этом городе, словно они и меня тоже защищали. Нет ничего более грандиозного, чем "Перси" - южная стена Крома, прикрывающая единственный сухопутный к нему подход. На фоне этой необъятной стены-обрыва из серого камня люди кажутся муравьями. Это походило бы на Стену Плача в Иерусалиме... вот только там -- плач об утерянном храме, здесь -- радость об Обретённом! Ворота освящены большой иконой Троицы. На территории Крома нет ничего, кроме Троицкого собора и его колокольни (встроенной в крепостную стену, вместо башни). Входишь воистину -- в "град Святой Троицы"!

Собор воздвигся над внутренними лужайками кремля -- головокружительно-высокий и ослепительно-светлый. Из-за мощных контрфорсов, пристроенных позже для укрепления, он, по-моему, стал выглядеть ещё более грандиозным. Над широкой галереей, умеренно украшенной изразцами, бегут-бегут в голубую высь гладкие белые вертикали... кажется, конца им не будет. Будто купола -- где-то уже там, в другом мире... настолько далеко от нас! Вознесение...

С трепетом входишь в необъятное внутреннее пространство: по площади и устроению -- примерно как Успенский собор Троице-Сергиевой лавры, только... выше чуть не в полтора раза! И в лавре-то нечто исключительное, захватывающее дух, а уж тут!.. Правда, здешний собор -- видимо, из-за своих огромных размеров, - никогда не был расписан фресками. Только высоко-высоко, в "небе" его куполов, нарисованы звёздочки. Стены и столпы белы и необъятны. Семиярусный резной иконостас, взметнувшийся почти до самых сводов, не имеет себе равных! У нас в Казани, в Петропавловском соборе, иконостас тоже -- в семь "этажей"... но по высоте и, особенно, ширине ему до псковского далеко! Здесь, как и в Казани, изначально было пять ярусов, но позже надстроили ещё два -- с иконами Страстного цикла и с огромным Распятием в центре. Золото изящных растительных узоров на алом фоне смотрится удивительно празднично, как пасхальная риза священника. Из-за огромных размеров иконостаса, пышная объёмная резьба кажется совсем мелконькой и скромной. Виноград похож на крохотный вьюнок. Орнаменты золотятся фигурными искорками.

Если иконостас высок, как сосновый бор, то многочисленные киоты у столпов и стен напоминают подлесок. От них весь собор -- золотой снизу, белый сверху. Но белого всё же больше: оно простирается от звёзд в "небе" до икон у подножия. И от неземной белизны храм -- более торжественный, чем если бы он был узорно-золотым на всех уровнях.

Меж двух северных столпов стоит огромная рака с сенью... может быть, единственная на Руси, где вместе почивают мощи сразу четырёх святых подвижников: благоверных князей Всеволода († 1138) и Довмонта († 1299), преподобномученика Иоасафа Снетогорского, убитого ливонцами († 1299) и праведного Николая Саллоса, спасшего Псков от царского гнева в годы опричнины († 1576).

Вот изображения этих же святых на Псково-Покровской иконе 1582 г. - одной из самых почитаемых в епархии. Она написана в благодарность Богу сразу после осады Пскова Стефаном Баторием. Изображает в подробностях сам город (она ещё и в историческом смысле уникальна) и явление Богородицы со святыми накануне главного штурма 8 сентября 1581 г. у Покровской башни. Отсюда -- её название (не путать с Псково-Печерской иконой Божией Матери, которая как раз в те грозные дни была принесена в город из Печерского монастыря: здешняя икона -- это изображение крестного хода с той иконой). Была вывезена немцами при отступлении в 1944 г., возвращена в 2000 г. При возвращении мироточила. Владыка митрополит Евсевий вложил в эту икону свою панагию -- нагрудный архиерейский знак (греч. слово "Панагия" означает "Всесвятая").

В соборе -- ещё великое множество святынь! Вот древнейшая Чирская икона Божией Матери, спасшая Псков от чумы в 1420 г. Три дня тогда текли из глаз Пречистой слёзы, и после переноса иконы в собор наконец отступила "моровая язва". Вот ещё один мироточивый образ -- св. великомученика Пантелеимона. Вот Псковская икона Божией Матери, прозванная в народе Жемчужной: исцелившийся в древние времена купец пожертвовал на неё жемчужную ризу. Вот "Троица" XVI века. Вот легендарный Ольгин Крест -- правда, его копия 1623 г.: древний, установленный св. Ольгой на берегу Великой, сгорел в 1609 г. (сейчас на том месте, напротив Крома, воссоздана часовня в честь Равноапостольной княгини). Когда-то в этом же соборе хранились и особо почитались два, пожалуй, самых легендарных в России меча -- свв. князей Всеволода и Довмонта... сейчас оба -- в Псковском историческом музее. Двуручный, в рост человека, меч Всеволода с латинской надписью "Честь мою не уступлю никому" поражает своими размерами... какой же силой обладал его носитель!

О св. Довмонте самое время поговорить подробней в главе "Осады и битвы", а о св. Всеволоде скажем сейчас. Тем более, что как раз с его именем псковские летописи связывают постройку первого каменного Троицкого собора -- на месте деревянного "ольгиного". Некоторые исследователи, правда, не доверяют летописному свидетельству, считая, что храм был возведён лишь в конце XII века -- но в любом случае, уже тогда главным сокровищем собора стали именно мощи св. князя.

Св. Всеволод, в крещении Гавриил, был внуком Владимира Мономаха и сыном Мстислава Великого -- последнего князя, при котором Древнерусская держава ещё не совсем распалась. Обычно сын великого князя Киевского становился князем Новгородским. Был им и Мстислав, ещё при жизни своего отца Владимира. Стал и Всеволод, когда Мстислав переехал поближе к Киеву, в Переяславль (1117 г.) Но в 1130-е годы держава, и без того существовавшая достаточно формально, рассыпалась совершенно. Междоусобицы, сотрясавшие Русь время от времени и в XI веке, стали теперь и вовсе главным содержанием всей её политической жизни -- причём, по сути это были войны уже независимых княжеств. На севере Руси обозначились два будущих многовековых противника -- Новгород и Ростово-Суздальское (позже Владимирское) княжество. Одна из важных битв между ними и стала роковой для политической карьеры Всеволода Новгородского.

У князя в Новгороде уже тогда не было особо большой власти (это опровергает тезис историка Грекова о "революции" 1136 г., с которой, вроде бы, началась тамошняя "феодальная республика": вече и прежде самостоятельно принимало многие решения). Войско пошло в поход и с полпути вернулось. Потом опять пошло -- после бурных дебатов на вече: одни хотели воевать с суздальским князем Юрием Долгоруким (кстати, дядей св. Всеволода), другие не хотели. В результате, поход затянулся до зимы, войско было деморализовано. 26 января 1136 г., в сильнейшую метель, состоялась кровопролитная битва на Ждановой горе. Обе стороны понесли огромные потери. Суздальцев, как говорили, полегло даже больше -- но ни о каком продолжении новгородского похода не могло быть и речи. Заключили мир и вернулись. Князь вскоре был обвинён в том, что "первым покинул поле боя", когда войско ещё сражалось. (Во всех перипетиях с возвращениями и возобновлениями похода, трудно даже толком разобраться, поступил ли он так в действительности -- или это, например, опять часть войска решила раньше времени вернуться... но на сей раз в их числе был и сам разочаровавшийся Всеволод?). Полтора месяца, с конца мая по июль, князь содержался под стражей. Затем его выслали из города ("революция" не революция -- но событие, конечно, очень показательное!). Некоторые его сторонники даже поплатились жизнью.

Всеволод Мстиславич нашёл временный приют в Вышгороде под Киевом. Но вскоре сторонники позвали его назад: "Иди, князь, опять тебя хотят".

Сторонники его всё ещё были в меньшинстве в самом Новгороде, но в главном "пригороде", Пскове, уже возобладали. Туда и направился Всеволод, там и был принят с торжеством. Новый новгородский князь, Святослав, пошёл было на него в поход, но псковичи вооружились, сделали засеки на всех лесных дорогах к городу, и видя их решимость, противники Всеволода повернули обратно...

Так со св. Всеволодом, вольно или невольно, связано начало самостоятельности Пскова (но именно начало, так как договором с новгородцами эта самостоятельность была закреплена лишь в начале XIV века). Скончался изгнанник очень скоро -- уже в 1138 г., - но неудивительно, что память его так дорога. Псковичи впервые обрели своего князя! Причём, в Древней Руси ореол неправедно изгнанного сродни ореолу страстотерпца. Вдвойне возмутительной казалась современникам такая неблагодарность новгородцев, что св. Всеволод был одним из величайших в XII веке благотворителей Церкви. Он украсил Новгород таким количеством каменных храмов, как ни один другой князь в истории города. Из сохранившихся доныне шедевров, именно он возвёл Георгиевский собор Юрьева монастыря, церковь Иоанна на Опоках и достроил заложенный ещё его отцом Николо-Дворищенский собор -- второй по значимости после Софии.

Ну, а дальше -- началась жизнь после смерти... как и у всех великих святых! Посмертные чудеса в древних житиях -- часто важнее "прижизненных"... и это не какое-то искажение православной веры, как может показаться современным рационалистам, а ровно наоборот! Вся суть Православия -- вера в Воскресение и жизнь вечную. Потому-то любые проявления иной, истинной Жизни исключительно дороги для нас: нетленные мощи и чудеса от них, явления во сне и наяву давно почивших святых...

Сначала князь Всеволод был погребён в церкви св. Димитрия Солунского. Но в 1192 г. он явился в видении "одному благочестивому мужу" и сказал: "Объяви... всему христолюбивому народу Псковскому, чтобы перенесли мощи мои от святого Димитрия в храм Пресвятыя Троицы, ибо там я хочу возлечь".

Совершилось торжественное перенесение мощей, сопровождаемое... не просто чудом, а своеобразным знамением! Раку никак не могли внести в Кром через Смердии врата (ныне не сохранившиеся, в юго-западном углу) - пред ними она "стала неподвижно". В следующую ночь "тому же мужу" св. Всеволод объявил: "Не хочу идти во врата Смердии, но скажи: пусть пробьют ворота от реки Псковы на северную сторону и тут пронесут мощи мои в храм Пресвятыя Троицы". Так были пробиты ныне существующие Троицкие врата в Кром: своеобразная триумфальная арка для священного шествия.

27 ноября 1192 г. рака с мощами была внесена в Троицкий собор, и с этого момента местное почитание св. Всеволода стало официальным (всероссийское его прославление совершилось на Соборе 1549 г.). Как сказал св. Всеволод в том же видении: "Господь Иисус Христос предал мне град мой Псков, чтобы хранить его и соблюдать от безбожных немцев, и в нём хочу пребывать до скончания века сего".

Почти два века спустя, в 1363 г., Троицкий собор (второй после "ольгиного") разрушился: ночью обвалились своды. Этому предшествовало явление св. Всеволода соборному пономарю -- с повелением вынести из церкви все иконы и сосуды, "ибо Господу угодно явить чудо над мощами моими в следующую ночь". Обломок свода пробил раку св. князя и отшиб "малую частицу честной главы его" (челюсть). Частица эта потом хранилась веками в отдельном серебряном ковчежце.

Символично, что и начало, и конец жизни второго собора так тесно связались в памяти людской с именем св. Всеволода!

Мощи перенесли в Благовещенский зимний собор -- при Троицком летнем. В воспоминание об этом древнем событии, в XIX - начале ХХ вв. совершались ежегодные крестные ходы с мощами св. Всеволода: 17 октября в "зимний" храм, 22 апреля -- в "летний" (по ст. стилю).

Вообще многовековая история Пскова так тесно связана с событиями "жизни после жизни" св. Всеволода, что можно сказать: это одна биография -- Города и его Князя.

Невольно вспоминается столь же неразрывная связь судеб града Углича и его Царевича. Маленький Димитрий ведь тоже лишь "посмертно" стал хранителем своего города... которым при жизни правил номинально, недолго и "ничего не успел сделать", как говорят те, кто видят лишь земные дела. Так и св. Всеволод немного успел сделать за считанные месяцы своего "прижизненного" пребывания во Пскове. Зато ни одно важное событие последующей истории города -- осады, битвы, бедствия и торжества, - не прошло без воспоминания его имени... а порой и зримого его явления участникам.

* * *

И снова никак не могу наглядеться, "напитаться" необъятной внутренней высотой собора. Сам праздник уж очень символичный -- связанный с высотами, правда, иными!.. А всего через десять дней здесь будет престольное торжество: день Святой Троицы в Доме Святой Троицы! Жаль, к тому времени я уже уеду из Пскова...

Но очень, очень высоко... Радость-то какая! Почему такая радость от высоты? Почему вообще высота нам нужна? Что-то она нам напоминает...

В короткую бытность здесь атеистического музея, безбожники повесили в этом бездонном "небе", под центральным куполом, маятник Фуко, как в петербургском Исаакии... Вот уж поистине, как в Псалме: "Рече безумец в сердце своем, яко несть Бог". Во все времена неверие воспринималось именно как безумие. "Пусть меня накажет ваш Бог, если он есть!" - вопил как-то один комиссар, стреляя в иконы. "Уже наказал -- ума лишил", - ответили ему.

И здесь... что могло быть нелепей: при такой-то высоте и красоте, свидетельствующей о Боге, пытаться доказать каким-то маятником, "яко несть Бог". Да, маятник отклоняется от вертикальной оси из-за вращения Земли. Ну и что? Земля-то вращается -- а при чём тут существование Бога! Хотели показать наивность верующих -- а показали, красноречивей некуда, свою собственную! Слава Богу, сейчас в соборе опять висит паникадило, а не "доказательство".... человеческой глупости.

Примечания:

(1). Судьба этого храма в XIX-XX вв. драматична: древний "за ветхостью" разобрали и в 1836 г. заменили новым -- пожалуй, единственным во Пскове храмом в стиле классицизма! Спустя век новый собор снесли, и сейчас лишь крест в южной части Крома обозначает место, где он стоял.

Стены и башни

Троицкий собор и Кром так же неотделимы друг от друга, как София и Детинец в Великом Новгороде. Здесь главный храм тоже стал сакральным символом города. И тоже защищён со всех сторон многовековым крепостным обрамлением. Новозаветный аналог ветхозаветного Иерусалимского Храма...

Стены Крома возведены ещё в XII-XIII столетиях, хотя в дальнейшем не раз реставрировались, а на отдельных участках даже полностью перекладывались заново. Тем не менее, это древнейшая твердыня -- самая сердцевина той грозной для врагов псковской "луковки", что обрастала за века новыми и новыми стенами-слоями. Это -- кремль города, в узком смысле слова. В широком смысле, кремлём здесь иногда называют все сохранившиеся укрепления: весь многокилометровый Окольный град, сформировавшийся к XVI веку. Окольный град огромен, а вот площадь Крома совсем невелика -- чуть больше 3 гектаров.

"Кремль", "кром", "укромный" - вероятно, однокоренные слова.

Кром очень похож на корабль: белый собор -- как парус, а борта омывают, сливаясь у носа, реки Великая и Пскова. А поскольку стены Крома выше примыкающего с юга Довмонтова града, они выглядят со стороны Великой, как вторая палуба -- над носовой частью корабля.

Этот исключительно удобный для обороны скалистый полуостров был заселён, по данным археологов, уже во II-III веках н.э. (а по некоторым предположениям, даже раньше). Так что если бы местные историки, подобно нашим казанским, решили вдруг датировать свой город по древнейшим археологическим находкам, Псков запросто мог бы отметить не 1000-летие и даже не 1100-летие (он праздновал его в 2003 г.), а скажем, 2000-летие.

Древнейшая каменная стена появилась здесь, предположительно, на рубеже XI-XII вв. В городе, где камень под ногами (здесь его, скорее, не добывают, а подбирают), это не очень удивительно! Тут тебе не Москва, не Казань, где известняковые глыбы приходилось возить из дальних загородных катакомб.

Кром был административным центром -- но никогда не был княжеской резиденцией! Для городов Владимиро-Суздальской (позже Московской) Руси это выглядит удивительно и почти немыслимо... Но для вольных городов вечевой Новгородско-Псковской земли -- естественно. Княжеский двор находился в соседнем Довмонтовом граде, но позже, с ростом Пскова, был перенесён и оттуда. Собор и великие клети-погреба (главная сокровищница городской казны и боевых припасов) - вот что занимало территорию Крома. Лишь двум князьям довелось здесь поселиться... и то лишь после земной смерти: св. Всеволоду и св. Довмонту.

Сейчас Кром -- настоящая "Мекка для археологов". За долгие годы исследований он, казалось бы, изучен лучше, чем большинство других кремлей России. Но чем больше его изучают, тем больше тайн...

Опишу своё знакомство со святым градом по порядку -- с того раннего утреннего часа, когда впервые подошёл к нему, направляясь на вознесенскую службу в Троицкий собор. Сначала меня заворожило гигантское количество сирени. Во Пскове её сказочно много! Она поздравляла меня, просыпаясь с лучами утреннего солнца. Фиолетовыми пожарами пламенела в городских скверах. Пышными салютами разлеталась на фоне грозных крепостных стен. Принесла свои нерукотворные букеты в подарок белым церквам... Вот что значит приехать в город в конце мая -- в самую красивую пору года!

По-моему (хотя, может, это мне показалось?), на Северо-Западе России сирени почему-то намного больше, чем в других регионах. Петербург в мае тоже весь утопает в сиреневых облаках -- попробуйте-ка в эту пору сходить, например, на Марсово поле... В Казани я ничего подобного не видел.

Я вошёл на территорию огороженного с трёх сторон Довмонтова града, похожую на одну гигантскую законсервированную археологическую площадку. А впереди возносилась из утренней тени необъятная, фантастическая южная стена Крома -- так называемые Перси (Грудь). Довмонтов град -- это как бы "прихожая" кремля, его сени, а Кром -- "главный зал". Укрепления его вообще колоссальны, но с севера, запада и востока их омывает вода, поэтому единственная "напольная" стена по высоте и мощи значительно превзошла остальные! По-моему, её высота сопоставима с современными 9-10 этажными домами (которых, к счастью, в этой части города нет и в помине: весь центр Пскова -- архитектурный заповедник). Во всём крепостном зодчестве Древней Руси не найдёшь ничего хоть сколько-нибудь сравнимого с Персями. Стена эта представляет такое зрелище, что с непривычки, увидев её первый раз, можешь замереть, как вкопанный, не веря своим глазам!

В правой, восточной части стены -- огромный арочный проём Троицких врат... огромный сам по себе, но небольшой по сравнению с высотой крепости. Особенности Псковского и Изборского кремлей -- "захабы" в несколько десятков метров длиной: искусственные ущелья из двух стен с внутренней стороны ворот, позволявшие перекрестно расстреливать врагов, даже если тем удалось ворваться.

Сейчас, правда, захаб выглядел совсем не грозно, наоборот... Сводчатый переход в сплошное царство света! Тёмно-серое ущелье в ослепительно-фиолетовом сиянии сирени, свесившейся со стены небесным каскадом. Сумрачный туннель, ведущий в праздничное майское утро, утро Вознесения Господня...

Эти ворота и захаб за ними -- одно из сильнейших впечатлений моего пребывания во Пскове! Ворота древних крепостей вообще обладают какой-то сакральной силой -- сродни тому, что мы называем духом намоленности в церквах. Главный вход -- всегда священный и освящённый! Как дверь в доме верующего человека обычно осенена крестом или маленьким образком, так и врата крепости, цитадели, детинца -- большой иконой или даже целой церковью. Троицкие врата Крома хранит огромная икона "Троицы"...

Говоря о св. Всеволоде, я уже рассказывал историю появления этих врат -- она сама по себе чудесная! Пусть и стена, и ворота много раз переделывались, всё равно это -- то самое место. Указанное святым Всеволодом...

Что за город! Здесь по видению Трёх Лучей св. Ольгой выбрано место главного собора, по видению св. Всеволода -- главные ворота. Явление Божией Матери предупредило защитников о месте и времени главного штурма в 1581 г.... Всё как-то творилось Свыше. И строители, и защитники святого града исполняли замысел Единого Зодчего и Главного Воеводы.

Выйдя после службы из собора, я сначала не спеша обошёл Кром изнутри. Яркий солнечный полдень царил над святым местом. Повсюду курлыкали голуби, толклись живой сизоватой кашицей, как у ворот Троице-Сергиевой лавры. Голуби всегда очень чувствуют подобные благодатные места. Очень много их -- на зелёных лужайках Крома, на огромных наличниках Троицкого собора и... на "могиле" разрушенного в 1940-е годы Благовещенского собора. А ещё над Кромом -- множество чаек! Они летают очень низко. Псков -- город чаек. Их печально-весёлые вскрики в синем воздухе словно манят куда-то... Псковское озеро-море -- совсем близко.

Подувает свежий, тёплый ветерок. И помахивают птицам, словно подавая сигнал, великолепные флюгера почти на всех башнях. На Довмонтовой -- богатырь-дозорный, смотрит из-под "козырька", а в другой руке держит знамя.

Довмонтова башня в юго-западном углу крепости, над рекой Великой, в древности называлась Смердьей и была воротной. Как уже описано в предыдущей главе, в конце XII века пробили новые ворота -- ныне главные. От древней Смердьей башни и её ворот не осталось ничего. Нынешняя башня -- тоненькая, восьмигранная, по очертаниям похожая на карандаш, - появилась в результате перекладки-реконструкции южной части стен в 1860-е годы. Выглядит древнее всех -- на самом деле, моложе всех! Её появление сделало Кром похожим на западноевропейский средневековый замок.

Вообще самые древние участки стен отсюда не увидишь. Они -- под нами! Беспримерный по толщине культурный слой внутри Крома нарос за века на 8-9 метров. Все древние ворота и нижние ярусы стен "утонули" в недрах холма. Правда, чтоб открыть их, по внутреннему периметру крепости археологи выкопали гигантскую траншею, по размерам больше похожую на овраг. Но увидеть её можно, только если подойти вплотную... Таинственное зрелище!

Выхожу наконец из Крома вновь в Довмонтов град -- теми же самыми святыми вратами. Любуюсь снаружи гигантскими Персями.

Когда-то над этой стеной висел колокол, и Довмонтов град был местом вечевых собраний. Так продолжалось до 1510 г., пока Василий III не упразднил окончательно псковскую вольность, использовав в качестве предлога взаимные жалобы друг на друга назначенного им наместника и граждан.

Под угрозой военного вторжения и расправы, "генваря 13 граждане сняли вечевой колокол у святой Троицы и, смотря на него, долго плакали о своей старине и воле", - пишет Карамзин. "Одни грудные младенцы, по словам летописи, не плакали тогда от горести". Псковичи, в отличие от новгородцев, всегда были верными союзниками Москвы. Но государю теперь нужны были уже не союзники, а подданные. Лично приехав во Псков, в котором никто и не думал сопротивляться, он распорядился следующим образом. 300 знатных семейств (то есть не менее 2-3 тысяч человек) были насильственно переселены в другие области России. Князь "уставил новый чекан для монеты и торговую пошлину, дотоле неизвестную во Пскове, где купцы всегда торговали свободно и не платя ничего, роздал деревни сосланных псковитян московским боярам, вывел всех граждан из Среднего города, где находилось 1500 дворов, указал там жить одним государевым чиновникам, боярским детям и московитянам..." (Н. М. Карамзин). Так, по словам местной летописи, "исчезла слава Пскова, пленённого не иноверными, но своими братьями-христианами. О град, некогда великий! ты сетуешь в опустении. Прилетел на тебя орёл многокрыльный с когтями львиными, вырвал из недр твоих три кедра ливанския: похитил красоту, богатство и граждан, раскопал торжища или заметал дрязгом [нечистотами], увлёк наших братьев и сестёр в места дальние, где не бывали ни отцы их, ни деды, ни прадеды {...} Мы одни остались. Смотрели на землю: она не расступалась, смотрели на небо: нельзя было лететь вверх без крыльев". Произвол только что назначенных великокняжеских чиновников начался такой, что "несчастные жители толпами бежали в чужие земли, оставляя жён и детей. Пригороды опустели. Иностранцы, купцы, ремесленники, имевшие домы во Пскове, не хотели быть ни жертвою, ни свидетелями насилия и все выехали оттуда" (Н. М. Карамзин).

Как ни плачевен был описанный итог, всё же можно отметить, что псковская республика продержалась на треть века дольше новгородской. Объяснение, очевидно, опять-таки в приграничном, военном значении Пскова: пока ещё продолжались войны с Ливонским орденом (да и с Новгородом -- до 1470-х годов), Москве любой ценой нужен был именно верный союзник в регионе. Как только опасность отошла, союзника с удовольствием превратили в раба. Что ж... "братская помощь", если использовать терминологию ХХ века.

Довмонтов град -- единственный из кремлей России, культурный слой которого был вскрыт археологами полностью, на всей территории! Почти все фундаменты давно разрушенных строений, веками таившиеся под землёй, предстали теперь глазам туристов. Будто макет средневекового города в натуральную величину, только аккуратно срезанный повсюду одной невидимой плоскостью. Множество фундаментов церквей... Невероятное множество! Отчётливо просматриваются алтарные полукруги, основания массивных столпов внутри храмов. Будто объёмные печати на земле, поставленные с неба. Где ещё найдёшь место, на котором собралось сразу столько церквей!

Строительство здесь начал ещё св. Довмонт, возводя малые храмы после каждой победы -- в честь тех святых, в день которых она была одержана. В XIV веке традиция продолжилась, но уже в мирном варианте: были возведены церкви Покрова Богородицы (1352 г.), Кирилла Иерусалимского (1374 г.), Николая Чудотворца (1383 г.), Сошествия Св. Духа (1383 г.), Рождества Христова (1385 г.). Всего здесь стояло тогда 12 церквей! При раскопках были обнаружены остатки уникального фрескового убранства некоторых из них -- в стиле, характерном для XIV в., очень близком к росписям снетогорским и росписям Феофана Грека в соседнем Новгороде (так называемая "исихастская" живопись -- с сиянием ликов внутренним светом!). Сейчас эти собранные по кусочкам фрески находятся в коллекции Государственного Эрмитажа.

Замечательный вид на весь этот маленький лабиринт церковных фундаментов открывается с высоты нескольких метров -- с крыльца-восхода 2-этажной Приказной палаты, стоящей в южной части Довмонтова града. Сейчас этот уникальный памятник административной архитектуры XVII в. (1693-95 гг.) служит одним из зданий Псковского музея-заповедника.

В завершение надо сказать, что относительно невысокая южная стена Довмонтова града, в отличие от Крома, побелена. Так что псковский кремль с этой стороны отдалённо напоминает наш, казанский... кстати, построенный в XVI веке псковскими же мастерами!

Я решил обойти полуостров Крома со стороны Псковы (из-за Великой я его уже видел). Заодно полюбоваться древним Запсковьем -- одним из самых интересных районов города, с многочисленными церквами, палатами и развалинами башен. От ворот Довмонтова града я перешёл Пскову по большому автомобильному мосту.

Отсюда Кром особенно похож на замок: высокая скала над рекой, почти неуловимо переходящая в стену того же цвета. Несмотря на кудрявые заросли, каменистая "начинка" горы очень даже заметна. Кусты стекают по склонам, как лава, громоздятся каскадами, как осыпи. Есть в пейзаже что-то чуть швейцарское... совсем чуть-чуть.

Только в здешнем замке, в отличие от западноевропейского, главное -- всё-таки собор! Очень русский, златоглавый. В солнечной дымке жарко полыхающий центральный купол заметно подрагивает в вышине, как свечной огонёк. Колокольня к юго-востоку от него растёт прямо из горы, прорезает надпсковную крепостную стену и где-то там, в небе, маленьким шпилем соседствует с царственным пятиглавием. Белое отражение этого колокольно-соборного силуэта лежит диагонально в узкой тёмной реке. Если со стороны Великой безраздельно господствует сам храм, оттеняя полуспрятавшуюся звонницу, то здесь они - "вдвоём", как царь и царица. И хотя колокольня ниже собора, всё равно это самая высокая из сохранившихся во Пскове звонниц. Лучше всего любоваться ею именно отсюда, из-за моста. Она была возведена на древнем основании в 1830-х годах известным архитектором А. И. Мельниковым (его творения сохранились во многих городах России: в Рыбинске -- огромный Спасо-Преображенский собор, в Смоленске -- бывшее Дворянское собрание, ныне филармония).

Про это красивейшее место в старину образно и очень точно говорили, что здесь можно "уронить шапку", задирая голову и любуясь (Ещё более древнее выражение: "Так высоко, иже оком воззрити прикро!".

А под стеной и колокольней когда-то располагался на самом берегу знаменитый Рыбный торг. Стояли арочные ряды лавок, отдалённо напоминающие костромские. Небольшие озёрные корабли и лодки с Псковского "моря", под высокими парусами, входили в эту водяную улицу, как в Большой канал Венеции. Я видел их на старинных фотографиях. Потрясающее, живописное зрелище! Глядя на них, испытываешь такое ощущение, будто даже в начале ХХ века ничего существенного по сравнению с эпохой средневековой псковской республики и не изменилось... К сожалению, здания Рыбного торга, очень гармонично сочетавшиеся с Кромом и "оживлявшие" древнюю крепость, не сохранились. Сейчас здесь -- просто парк.

Очень красив и противоположный, правый берег узенькой, тёмной, осенённой деревьями Псковы. Здесь оборудована замечательная пешеходная набережная -- этакий Арбат у воды. Но по набережной я решил прогуляться на обратном пути. А пока не стал спускаться на неё с высокого моста -- выбрал путь прямо, по древней Званнице.

Пожалуй, самые крупные в городе "созвездия" церквей сохранились по бывшей улице Великой, на южном берегу Псковы, и по бывшей Званнице, в Запсковье: на двух главных средневековых магистралях. Как я уже говорил в первой главе, Великой ныне соответствует ул. Советская. Ну, а Званнице -- ул. Леона Поземского, переходящая дальше в Гдовское шоссе. По ней я и пошёл -- оставив Кром по левую руку, за тонкой линией домов.

На коротеньком отрезке мне встретились 4 древних церкви! Едва успеваешь выйти из одной, как заходишь в другую.

В древности мост, который я перешёл, назывался Троицким -- по близости к собору. Первая церковь, которая встречает в Запсковье -- свв. Косьмы и Дамиана в Примостье. Её венчает маленький, но удивительно красивый коронованный крест на таком же огромном прорезном "яблоке", как у церкви св. Анастасии. Сам храм -- 1463 г., а галерея с боковыми приделами -- Саввинским и Митрофановским, - XVII века. Её окружает довольно большой двор с каменной оградой. Загадочно и величественно смотрится асимметричная аркада могучих ворот на толстых столпах. Левый проход - шире, правый -- уже. Будто символическая иллюстрация к евангельским словам: "Широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими, [...] тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их". (Мф. 7, 13-14).

Южнее ворот на линии ограды стоит необычно массивная угловая палата, где в древности был зимний, подколокольный храм. Аркада звонницы над палатой не сохранилась -- а жаль!.. специалисты говорят: это была единственная во Пскове колокольня с церковью внутри.

Сам Косьмодемьянский храм возрождён и действует с 90-х годов -- как и остальные 27 храмов Пскова.

Церковь на следующем маленьком перекрёстке, буквально в полусотне метров -- Ильи Пророка (XVII в.). Это храм бывшего Ильинского монастыря. Он -- один из самых молодых во Пскове и наиболее сильно перестроенных в XVIII-XIX вв. Изменены и кровля, и купол, и колокольня: совсем нехарактерный для Пскова восьмерик на четверике со шпилем. Массивные галереи скрыли всю нижнюю часть храма. Зато удивительно тёплая, благодатная атмосфера сохранялась внутри.

Напротив, на левой стороне Званницы, - один из самых необычных во Пскове домов: искусно стилизованный под западноевропейский готический замок... но совсем небольшой. Напоминает Прибалтику... хотя Псков, в какой-то мере, и есть Прибалтика.

Прохожу ещё несколько десятков шагов. Следующая церковь по улице Званнице -- Воскресения со Стадища. Может быть, главное архитектурное чудо всего Запсковья! Её принято датировать 1532 годом: на основании летописного сообщения о пожаре, во время которого храм ещё "не доделан бысть". Эта церковь, как и соседняя Ильинская, тоже когда-то была монастырской -- в древности здесь стояла Воскресенская девичья обитель. Несмотря на незначительные переделки (очень колоритное крыльцо на столпах, маленькие боковые приделы -- XVII -- нач. XVIII вв.), это одна из самых цельных по облику церквей Пскова. Я бы даже назвал её, пожалуй, самым классическим памятником псковской архитектурной школы. Хотя по знаменитости она почему-то уступает многим другим храмам города: может, потому что слишком "молодая"? "Домик" позднейшего крыльца настолько выразительно сочетается с восьмериком основного объёма, что вспоминаются каскады кровель церкви Николы со Усохи. Только здешний храм -- меньше и проще. Но в этом -- его особое очарование! На зелёном пустыре его ничто не заслоняет. Он -- как сокровище в природной оправе. Ярко сияют золотые кресты -- в контраст с простотой самого храма. Куполок южного придела осенён таким огненно-солнечным, лучистым видением, что не оторваться!

Почти сразу за храмом Воскресения показалась церковь св. Варлаама Хутынского на Званнице. Это один из самых примечательных памятников Пскова, упоминаемый во всех, даже сколь угодно кратких путеводителях. Большая церковь была центром района, названного от неё "Варлаамовским краем" или "Варлаамовским углом": здесь укрепления Запсковья образуют угол -- северо-западный, относительно всей территории древнего города.

Великий новгородский святой преп. Варлаам Хутынский († 1192) исключительно почитался на всём русском Северо-Западе -- в том числе, и во Пскове, который несколько веков составлял единую с Новгородом епархию. Деревянная церковь - предшественница нынешней, - была построена в 1466 г., по обету, ради избавления от "великого мора". Мор 1460-х годов на Руси был, действительно, очень сильным и унёс тысячи жизней. В самом Новгороде, в благодарность за спасение от него, была возведена знаменитая церковь св. Симеона Богоприимца в Зверином монастыре.

А псковскую Варлаамовскую церковь взамен деревянной отстроили в камне в 1495 г. В следующем, XVI веке появились могучие каменные стены Запсковья. Сразу две башни стали именоваться Варлаамовскими: воротная (к ней выходила улица Званница) и наугольная, по берегу Великой. Как церковь Покрова Богородицы в Углу прославилась при штурме Пскова Баторием 8 сентября 1581 г., так и Варлаамовская, в противоположном конце города -- при штурме его Густавом Адольфом 9 октября 1615 г. (см. следующую главу).

Вот так посмотришь на эти "боевые" храмы: с какой стороны ни ломились во Псков "лихие градоимцы" разных времён -- везде их отражали не только воины земные, но и воины небесные.

К сожалению, церковь Варлаама на Званице -- не только одна из самых знаменитых во Пскове, но и одна из самых искажённых позднейшими перестройками. Древнейшая её часть -- удивительно красива... особенно, учитывая сохранившиеся под куполом зелёные изразцы-крапинки XVII в. Но со стороны улицы её наполовину заслонила позднейшая галерея с крыльцом и южный придел (1859 г.). Зато службы здесь шли даже в советское время, и интерьер церкви сохранил немало старинных намоленных икон. Храм этот -- один из любимых многими псковичами-старожилами! Паломнику в нём тоже обязательно стоит побывать...

От церкви я увидел на другой стороне улицы, за уютным современным садиком с "грибочками", длинный, хорошо отреставрированный участок крепостной стены. С удовольствием взобрался на него: тут -- один из немногих отрезков псковских укреплений, где можно прогуляться поверху, по крытой галерее. Это -- то прясло, что тянется вдоль Великой, продолжая на север линию укреплений Крома. Ведь в XVI в. всё Запсковье было обнесено с трёх сторон колоссальной каменной стеной: вместе с Окольным городом получилось единое каменное ожерелье 8,5 километров. Эта внешняя крепость Пскова не имеет аналогов ни в одном другом городе России! Ведь даже построенный позже Смоленский кремль -- 6,5 километров по периметру (правда, по высоте его стены чуть превосходят псковские).

Укрепления Пскова традиционно датируют следующим образом. Древнейшие части стен Крома -- XII-XIII вв., Довмонтова града -- II половина XIII в. Стены и башни Среднего города были построены в камне к 1374-75 гг., к самому "золотому веку" Пскова. К сожалению, они практически не сохранились. Окольный град опоясала грандиозная по протяжённости стена 1465-66 гг. (достраивалась в I половине XVI в.). Наконец, здешняя широкая каменная дуга Запсковья продолжила и замкнула с севера линию укреплений Окольного града. Псков стал напоминать в плане огромный щит -- широкий сверху, остроугольный снизу. Очень символично получилось! Интересно, что и маленький Кром, оказавшийся почти в середине этой большой крепости, имеет ту же форму, но только наоборот -- острым углом "вверх", на север.

Столь многослойные и многовековые укрепления не сохранились больше ни в одном городе России (за исключением Дербента, разумеется, не имеющего никакого отношения в древнему русскому зодчеству).

Правда, и тут, если уж говорить о степени сохранности... от гигантского внешнего треугольника, к сожалению, уцелели лишь обрывки: здешний, на северо-западе; Гремячая башня на северо-востоке и Покровская на юге. Бессчётные войны и долгое небрежение уничтожили всё остальное. Правда, в советское время всю длиннейшую восточную стену Окольного города, превратившуюся в груды щебня, восстановили -- сложили заново. Отреставрировали и здешний участок -- вдоль Великой.

Стена кажется совсем невысокой внутри, но когда я выглянул из бойницы, оказалась гигантской снаружи. Во Пскове, где очень толстый культурный слой, это встречается повсеместно. Каждый век жизни города -- археологи не дадут соврать, - повышает уровень почвы примерно на полметра. Это средний показатель, а в некоторых случаях бывает и больше. Псковская крепость -- как заполненная до половины чаша. Город всё рос и рос над своим первоначальным донцем. Приземистей стали многие его храмы и стены, вросшие в землю, как корни.

На севере приречная стена упирается в колоссальные, величественные руины: то ли разбитую циклопическую каменную корону, то ли осколок гигантской вазы. А ещё, из-за расположения пролома, сооружение походит на округлый каменный трон, стоящий над рекой. Подхожу поближе, вижу развороченный кратер идеально круглой башни с множеством боковых горизонтальных жерл. Ниш с бойницами, по форме похожих на печи. Такое впечатление, будто башню, во всём аналогичную уже знакомой мне Покровской, разметало прямым попаданием огромной бомбы... или даже не одной! Хотя, похоже, не в этом дело: Псков, конечно, колоссально пострадал в Великую Отечественную, но большинство его башен стояло в руинах ещё до революции (сам видел на многочисленных старинных фотографиях). Кое-что начали восстанавливать ещё в XIX в., но более или менее отреставрировали лишь Кром. Другую часть возродили из руин лучшие специалисты в послевоенный период. Ну, а некоторые стрельницы, в том числе вот эта - живописнейшая Варлаамовская (особо пострадавшая ещё от шведов в 1615 г.), - стоят в развалинах и до сих пор. Слишком огромен средневековый Псков, чтоб можно было целиком восстановить его крепость за годы или даже десятилетия!

От развалин башни я спустился к самой воде и пошёл по берегу Великой обратно, на юг, в сторону Крома.

Ниже желтовато-серой прибрежной стены радовало глаз сплошное золото цветущей сурепки на крутом склоне. От этой картины мне невольно вспомнился наш Свияжск с такими же утопающими в сурепке обрывами над рекой... Остров-град XVI века, совсем молодой по сравнению с Псковом. Древность древности рознь. Для городов нашего региона и 4 с половиной века -- это много, а здесь... да что такое возраст Свияжска по сравнению с возрастом вековечного Пскова, приславшего для него строителей в XVI веке! Наша-то "древность" -- молодость! У нас -- святые Гурий, Герман, Варсонофий: XVI век... а здесь -- святая Ольга!.. подумать страшно!

Полоска берега тянется, как терраса меж водой и стеной. Своеобразная галерея. Вспоминаю свои довольно многочисленные путешествия на теплоходах. Сейчас я не на палубе, но ощущение очень похожее... Кое-где вплотную к стене выросли деревья -- как примёты для штурма. Когда-то здесь пытались высадиться с кораблей и взять стену ливонцы -- в 1480 г. Век спустя поляки Батория переходили Великую по льду и тоже "стучались в город" с речных подступов. А в ворота, образованные впадением Псковы, силились прорваться шведы Густава Адольфа... Но здесь, как и везде, город остался неприступным.

Золотой от сурепки склон весь светится под твердыней из тёсаных глыб: ровно уложенных камней (издали -- словно кусков сахара). Камень и цветы... вроде и -- контраст, а вроде... родство? Как, говорят, в Шотландии, Ирландии сочетаются камень и вереск... А тут -- ослепительно-жёлтая, медово-пахучая сурепка вместо вереска. Густая бесконечная лава на обрывистых склонах...

Впереди встаёт самая чудесная, "типично псковская" панорама: три высоких башни разной высоты и столп Троицкого собора. Они выстроились вдоль реки в один ряд, тенисто и длинно отражаясь в слабой ряби. Вода и камень... Град царя Салтана! Река делает чуть заметный изгиб, и вот на самой луке в неё впадает Пскова. Это одно из самых живописных и запоминающихся мест Пскова -- своеобразные "водные пропилеи". Огромные круглые башни, сложенные из гигантских каменных глыб, обрамляют устье маленькой реки. А южнее взобралась на скалистый склон и смотрит на них сверху, вероятно, самая древняя башня Пскова -- легендарная Кутекрома -- изначально 3-этажная (позже надстроенная), с 23 бойницами. Её называли ещё Кутный костёр ("костёр" в древнерусском языке означает - "груда", "сруб" или, в данном случае "кладка"). Стена от неё живописно сбегает по склону каскадом из пяти "ступенек". Словно какой-нибудь огородный заборчик -- только в десяток метров высотой! - продолжается до устья Псковы.

Могучий Кром смотрится отсюда, как нос корабля с высоким форштевнем. Воды двух рек, башни двух крепостных линий -- Крома и Запсковья, - сошлись сюда, к этому главному городскому "водному перекрёстку", придав ему самый таинственный, самый мистический вид. Серые камни смотрятся в тёмную воду и оттого кажутся ещё более тёмными и могучими. Обрывы отражений кружат голову. Толстая башня при устье напротив, окружённая водой с трёх сторон, казалось, плывёт -- вопреки всем законам природы, несмотря на свою непомерную каменную тяжесть. Парадоксальное изящество заставляет поверить, что она -- может плыть! Может и воспарить в небесам...

Так бы никуда и не уходил из этого совершенного места! Не так уж часто встретишь на Земле... неземную гармонию.

Северным берегом я медленно вхожу в эти священые врата. Башни -- как гигантские столпы для невидимых воротных створок. Особенно, северная -- та, что потоньше и повыше. Хочется назвать их - "каменные брёвна".

За этими суровыми твердынями вдруг, как рай земной, открывается невероятно пышная зелень глубокой долины -- парка реки Псковы. Округлые деревья клубятся по склонам, сверкая позднемайской листвой. Предзакатное солнце, заглядывая в пройденные мной "врата", мягко, нежно золотит их, и в тёмной реке они отражаются видениями абсолютного, совершенного света... Это какие-то нимбы древесных ангелов! Ангелов-хранителей мая, вечного лета, счастья...

Псков. Осады и битвы

"Биография" псковской крепости -- это что-то совершенно беспримерное! Военная эпопея длиной в несколько веков. Десятки больших и малых вторжений немцев, шведов, литовцев, поляков, как приливы, разбивались о псковские камни. Битв в окрестностях города происходило так много, что хватило бы на целую историю небольшой страны!

За время своего существования каменная псковская твердыня успешно выдержала 26 осад -- как ни одна другая в России! Дольше всего "стучались во врата града" польский король Стефан Баторий в 1581-82 гг. (5 месяцев) и шведский Густав Адольф в 1615 г. (2 с половиной месяца). Оба были самыми прославленными полководцами Европы своего времени -- но одолеть псковичей не смогли. А до этого в "послужном списке" города-государства - бессчётные войны с Ливонским орденом. Именно против него укреплялся новыми и новыми стенами этот новгородский "пригород"... которому вскоре суждено было сравняться, а затем и превзойти в размерах сам Великий Новгород! И первую каменную цитадель здесь возвели на век раньше, чем там.

Подумать только! XII - начало XIII века... На Руси ещё практически не было каменных крепостей (отчего монголо-татары, с их мощной осадной техникой, так легко брали город за городом -- ни один, кроме Козельска, не продержался дольше нескольких дней). Русские князья до Нашествия воевали лишь друг с другом да с половцами (последние "брали, что плохо лежит", а большие города обходили стороной -- если только сами же русские в процессе усобиц не нанимали их). Потому мощные крепости были Руси, вроде как, и ни к чему! Отсидеться от соседа-князя да отбиться от коротких набегов степняков можно и за деревянными стенами. Даже в столицах -- Киеве, Владимире, - лишь отдельные воротные башни были возведены в камне: скорее, как триумфальные арки. И там, и там сохранились Золотые ворота, но по бокам от них тянулись всё те же земляные валы с деревянным тыном поверху, как и во всех остальных городах. И в Великом Новгороде лишь в 1302 г. Детинец стал каменным... А вот в самом Пскове уже стоял каменный Кром!

Как я говорил, во II половине XIII века его расширил к югу новой стеной (сохранив и старую -- Перси) знаменитый князь Довмонт. Именно при нём псковичи совершили свои самые выдающиеся воинские подвиги! Святого князя прозвали "Щит и меч Пскова", а сам Псков стал тогда "щитом и мечом" всей Руси.

В 1265 г. один из литовских князей Довмонт (Даумантас), спасаясь от междоусобиц, вместе с тремястами литовских семей бежал во Псков. Здесь "дохнула на него благодать Божия" - он оставил язычество и принял св. крещение с именем Тимофей. "Великая была радость всему Пскову о просвещении духовном столь именитого князя", - замечает автор его жития.

А уже в следующем 1266 году городское вече избрало его своим князем. И стал он самым выдающимся правителем и полководцем в истории Пскова. Княжил 33 года, что само по себе уникально: беспокойное вече обычно часто меняло князей. Довмонт стал исключением. Да и кому бы пришло в голову прогнать такого блестящего военачальника, строителя городских стен и храмов, щедрого благотворителя!

В летописях непобедимый полководец Довмонт предстаёт почти былинным героем, для которого нет ничего невозможного. Он и вправду за треть века княжения и бесчисленных стычек с врагами не проиграл ни одного боя!

В 1269 г. Довмонт, командуя левым флангом объединённых русских войск, сыграл решающую роль в исторической победе над ливонцами и датчанами при Раквере - в самой большой битве за всю историю войн с Ливонским орденом. Сражение это почему-то куда менее известно, чем Ледовое побоище (это к вопросу о странной выборочности, "пунктирности" всей нашей исторической памяти!), хотя по масштабам превосходило его в несколько раз.

Правда, русские дружины -- особенно, новгородская, - понесли такие потери, что не решились на далёкое преследование врага (как, впрочем, и в Ледовом побоище преследование ограничилось семью верстами). Простояв на поле три дня в знак своей победы и похоронив убитых, основная часть войска отправилась в обратный путь. Но псковский отряд во главе с Довмонтом в одиночку продолжил глубокий зимний рейд по территории противника. Взяв немало орденских замков и "отомстив за вероломство" (русские осаждали Раквере, воюя с датчанами и заручившись, как им казалось, нейтралитетом ливонцев, с которыми было перемирие), Довмонт с богатой добычей вернулся во Псков. С тех пор само имя его, неуловимого и непобедимого, наводило на немцев почти суеверный страх: Александр-то Невский воевал с ними всего один раз и никогда не проникал так глубоко на их территорию!

Впрочем, в последующие годы, из-за внутренних неурядиц меж русскими князьями, Псков на долгое время остался с Орденом практически один на один. Это вновь придало врагам бодрости.

В 1272 г. Псков осадило огромное войско -- сами ливонские хроники приводят гигантские, по меркам Ордена (да и вообще по меркам той эпохи) цифры: 180 братьев-рыцарей, 18 тысяч ополченцев и 9 тысяч корабельщиков. Довмонт не стал дожидаться прихода помощи из Новгорода: сделал вылазку в день св. Феодора Стратилата (8 июня) и разбил врагов. Сам магистр Ордена был ранен в лицо.

Нападения на Псковскую землю повторялись и в дальнейшем, и всякий раз непобедимый князь успешно отражал их.

4 марта 1299 г. ливонцы неожиданно (как тогда выражались, "изгоном", то есть налётом) опять появились у стен Пскова, разорили окрестности и сожгли пригородные монастыри: Мирожский и Снетогорский. Мученическую смерть приняли 17 иноков и игумены обоих монастырей: преп. Василий Мирожский и преп. Иоасаф Снетогорский...

Уже на следующий день, 5 марта, Довмонт, не дожидаясь сбора всего ополчения, вышел из города с небольшой дружиной и, как обычно, наголову разбил врагов - на берегах реки Псковы, возле церкви Петра и Павла. Это была последняя победа в его жизни: через три месяца он скончался от моровой язвы. Местное его почитание как св. заступника Пскова, видимо, началось практически сразу после кончины - любимый всеми князь как бы перешёл на иную, высшую ступень власти.

Как ни странно, роль князя Довмонта в общерусской истории по-настоящему ещё не оценена, даже не осмыслена. В нашем общественном сознании, Ливонский орден был разгромлен в Ледовом побоище 1242 г. и после этого... будто бы уже и не оправился (хотя как-то просуществовал ещё 300 с лишним лет!). Во всяком случае, по школьным учебникам истории, где о последующей борьбе (кроме Ливонской войны XVI века) ничего не говорится, можно подумать именно так. Между тем, при Александре Невском всё только начиналось! Ледовое побоище стало вовсе не последним, а наоборот, одним из первых столкновений Руси с совсем ещё молодым, только поднимавшим голову Орденом. Одно вторжение было отбито, за ним последовали в течение веков десятки других. Основная, самая роковая борьба пришлась как раз на II половину XIII века. А учитывая, что сыновья-наследники Александра Невского Андрей и Дмитрий ожесточённо грызлись друг с другом за власть и водили на Русь татар -- до предела разорённому и погрязшему в усобицах центру было тогда просто не до ливонцев. И как знать, не окажись во Пскове такого Богом данного полководца, не "оттяпали" бы крестоносцы, в слишком уж благоприятной для себя ситуации, весь Северо-Запад Руси?

Промысел Божий всегда ставит исключительных личностей в нужное время в нужном месте. Пожалуй, таким и оказался св. Довмонт.

Кстати, "в год смерти Довмонта, то есть в год поражения, понесённого в 1299 г. немцами, ливонский магистр и рыцари на сейме в Дерпте постановили не начинать самим войны ни с новгородцами, ни с псковичами, а кто начнёт, за того не вступаться. Это был лучший венок, положенный на гробнцу благоверного князя Довмонта", - писал в конце XIX в. местный историк И. И. Василев.

Действительно, в XIV веке борьба уже не носила такого накала. Псковичи и ливонцы порой обменивались ударами, три-четыре раза немцы появлялись под Псковом. После трёхдневной осады 1370 г. город и вовсе ровно 110 лет не видел иноземных врагов -- наступил настоящий "золотой век" (неслучайно, большинство сохранившихся доныне каменных церквей относятся именно ко II половине XIV - XV вв.).

К рубежу XV - XVI столетий относится новое обострение борьбы. Тогда Псков уже бесповоротно вошёл в орбиту московской политики и фактически стал частью единой державы (хотя до 1510 г. сохранял внутреннее самоуправление). Соответственно, раздвинулись и масштабы конфликтов. Страх перед беспримерным усилением Москвы подвиг к союзу Литву и Ливонский орден -- чего раньше трудно было себе даже представить!

Ожесточённые битвы под Псковом 1480, 1501 и 1502 годов -- это уже приметы нового времени. Особенно важны для всероссийской истории события 1480 г. Страна тогда была в смертельной опасности -- под беспрецедентным тройным ударом: последнего хана Большой Орды Ахмата, Литвы и Ливонии. Пробил час одного из нескольких самых важных событий всей русской истории: "стояния на Угре".

Ещё летом казалось -- всё складывается против Руси! В лучшем случае, её ждало повторение катастрофы 1382 г. - тохтамышева нашествия, перечеркнувшего плоды Куликовской победы, в худшем... Ахмат грозился повторить "подвиг" Батыя.

Но уже к концу лета соотношение сил стало меняться. Литва не смогла помочь Ахмату из-за того, что сама подверглась вторжению крымского хана, тогдашнего союзника Ивана III. Осенью разрешилась судьба драматичнейшего противостояния на Угре. С отступлением Ахмата 9-11 ноября завершилась целая эпоха -- два с половиной века ига. Но этой почти бескровной победе предшествовала блестящая августовская победа псковичей "на своём фронте". Она твёрдо обеспечила России тыл в отражении последнего ордынского нашествия.

Вот как описывает 5-дневное сражение на Великой, напротив Пскова, один из лучших исследователей эпохи Ивана III Ю. Г. Алексеев в книге "Государь всея Руси":

"Между тем агрессия Ордена на северо-западе достигла своего апогея. Ливонские хронисты утверждают, что ни один магистр никогда не собирал такого большого войска, как Бернд фон дер Борх, -- у него, по их словам, было 100 тыс. чел. 18 августа он появился под Изборском и обстрелял его из орудии, а затем, оставив осажденный город в тылу, магистр 20 августа подошел ко Пскову и встал лагерем по всему Завеличыо. Впервые за много десятков лет псковичи видели огромное войско перед стенами своего города (последний раз немцы стояли под Псковом три дня в 1370 г., а в августе 1393 г. под городом восемь дней стояла новгородская рать). Несколько десятков шнек (парусно-гребные суда), пройдя из озера по р. Великой, подвезли немцам "множество ратного запаса, и хлебов, и пива". Началась бомбардировка города из артиллерийских орудий. Не все сохранили достаточную стойкость, оказавшись впервые под артиллерийским огнем. Наместник князь Василий Шуйский и посадник Филипп Пукишев пытались бежать из города. [добавим, что их силой остановили сами псковичи: республиканский характер города-государства проявился даже в критической ситуации! - А. Р.] Но большинство псковичей готовилось мужественно и стойко отразить врага.

Пользуясь благоприятным ветром, немцы попытались применить брандеры: собрав по Завеличыо "древка и жердье и солому", они сложили горючий материал в два "учана", полили смолой, залегли и пустили по ветру на псковскую сторону. Под прикрытием артиллерийского огня и пылающих брандеров началось форсирование Великой. Посадив в каждую шнеку по сотне и более воинов, немцы переплыли реку ниже крепости, в Запсковье, на участке между церквами святого Лазаря и Спаса в Логу (Надолбине), и попытались выйти на берег. Однако псковичи не допустили этого. Бросая с крепостных стен камни, они секирами и мечами отбили немецкий десант, захватили одну шнеку и заставили остальные повернуть обратно.

Согласно Псковской летописи, немцы "начаша скоро скручатися, и дождавше нощи побегоша... а шнеки своя пометаше". Все три псковские летописи сообщают, что магистр стоял под городом пять дней. Штурм, таким образом, состоялся 25 августа, и в ночь после него магистр отошел от города".

Добавим, что ещё одной причиной отступления немцев стало стремительное приближение к Пскову братьев Ивана III Андрея Угличского и Бориса Волоцкого со своей ратью. В то время они подняли "крамолу" против брата-государя, грозясь уйти в Литву -- хотя, по всему ходу событий видно, что это была лишь демонстрация с целью склонить его к уступкам. Что мешало князьям исполнить угрозу, стоя уже почти у самой границы?.. Не исполнили... да, скорее всего, и с самого начала не думали исполнять! Иван III согласился на уступки. При посредничестве матери, инокини Марфы, братья помирились и привели свои полки на Угру, что внесло своеобразный моральный перелом и в тамошнее противостояние. Ко времени событий под Псковом примирение ещё не состоялось, но и тут Андрей и Борис вольно или невольно способствовали бегству врага. Один Бог им судия -- как и всем благоверным князьям, когда-либо враждовавшим друг с другом... а в Угличе и Волоколамске их имена до сих пор поминают только добром (Андрей и один его сын -- местночтимые угличские святые... другой сын, преп. Игнатий Прилуцкий -- всероссийский святой).

В жизни Пскова события 1480 г. важны ещё и тем, что именно после них была составлена церковная служба св. князю Довмонту. Накануне пришествия немцев древний князь-воитель, не раз побеждавший их, явился одному горожанину и сказал: "Возьмите покров гроба моего, обнесите его три раза вокруг города и не бойтесь". Повеление святого было исполнено -- и в очередной раз Псков остался неприступным!

В войне 1501-1502 гг. магистр Плеттенберг, которого иногда называют лучшим полководцем в истории Ордена, дважды вторгался в псковские пределы, разорял окрестности, наносил в битвах огромные потери численно превосходящим московским ратям, но взять Псков не смог. Основные бои под городом дважды произошли тогда в сентябре -- с промежутком ровно в год. Вообще, почему-то именно сентябрь в истории Пскова наиболее "богат" на знаменитые штурмы - как увидим дальше, по описанию осад 1581-82 и 1615 гг.

В 1510 г., по приказу Василия III, псковское вече было упразднено -- своеобразная "уния" сменилась полным вхождением в состав единой русской державы. Напомним, что в 1514 г. к России был присоединён Смоленск. Две величайших русских крепости на Западе вошли в состав государства почти одновременно, с разницей в 4 года... хотя и при независимых друг от друга обстоятельствах. В отличие от Смоленска, для Пскова это вхождение было уже бесповоротным, на века.

* * *

Никакой очерк истории Пскова невозможен без описания самой знаменитой обороны -- которая одна была длинней всех предыдущих вместе взятых! Это самая памятная веха в жизни города. Как Москву не представишь без событий 1612 и 1812 годов, Казань -- без "водораздельного" 1552 года, Углич -- без 1591-го... События, о которых слагаются легенды, песни, летописные и житийные "повести"...

Осада Пскова Баторием -- последний аккорд блестяще начавшейся для России и довольно плачевно завершившейся 25-летней Ливонской войны (1558-83 гг.). К тому времени Стефан Баторий, король Польши с 1576 г., уже слыл великим полководцем. Хотя в двухлетней кампании против России (1579-81 гг.) он почти не имел крупных полевых битв, а прославился взятием многочисленных крепостей, начиная с морально и стратегически важнейшего Полоцка. То есть к осаде Пскова у него уже накопился богатый опыт овладения городами. Но, в отличие от деревянного Полоцка и других укреплений (там главным фактором взятия часто становились зажигательные снаряды польской артиллерии), Псков был "каменным орешком". Баторий самоуверенно решил попытать счастья под его стенами, хотя многие сподвижники предлагали ему оставить Псков в стороне, а идти сразу на Новгород, куда хуже укреплённый, но стратегически едва ли не более важный... Или на Смоленск -- в то время ещё не имевший ныне существующих грандиозных стен (возведены в 1596 -- 1602 гг.). Но Баторий явно имел намерение отрезать русские владения в Ливонии от остальной России. В этом смысле, поход на Псков был очень логичным. А вот если он, как распространялись слухи, действительно хотел вторгнуться вглубь "Московии" - выбор псковского "бокового" направления едва ли можно назвать удачным!

Необходимо ещё учесть, какое впечатление поход Батория оказал на современников! Ведь 2 с лишним века Россия как государство (не считая самостоятельных западнорусских княжеств) вообще не знала крупных вторжений европейских держав. Большие западные рати не ходили на её территорию со времён походов Ольгерда на Москву в 1368, 1370 и 1372 гг. Отсюда и оценка современников -- в самом названии: "нашествие 14-ти орд" (непривычное рассматривалось невольно по аналогии с давно знакомым -- татарскими набегами: больше и сравнить-то было не с чем). И хотя Стефан Баторий, в отличие от ордынцев, придерживался относительно гуманных, по тогдашним меркам, методов ведения войны, но... поражало само количество взятых им городов, считавшихся неприступными! а ещё -- непривычно огромная для западной армии численность!

Армия Батория под Псковом насчитывала, по мнению наших современных историков, около 50 тысяч человек (по летописным, явно преувеличенным данным, - 100 тысяч). Ей противостоял гарнизон в 5500 дворян, детей боярских, стрельцов и казаков, а также несколько тысяч ополченцев из простых горожан. В общей сложности защитников могло быть 15-16 тысяч (по другим, тоже, видимо, сильно преувеличенным данным -- 30 тысяч). Так или иначе, осаждающие имели примерно трёхкратный перевес. Но гораздо важнее был сам импульс побед: охваченные энтузиазмом воины Батория буквально щёлкали крепости, как орешки. Кто-то должен был прервать их триумфальное шествие, страшную для России тенденцию. Исторически Псков много раз останавливал врагов -- неудивительно, что и теперь Господь избрал его на эту роль.

Главным воеводой здесь был Иван Петрович Шуйский -- представитель знатнейшего в России боярского рода, из которого, кстати, многие были казнены Иваном Грозным. Но если поляки и надеялись найти в нём нового Курбского, то сильно просчитались! Шуйский оказался самым упорным из всех противников, с которыми полководцу Баторию когда-либо приходилось меряться силами.

Не стоит забывать и других псковских воевод, имена которых обычно как-то теряются в ореоле славы главного руководителя обороны. Это бояре Василий Фёдорович Скопин-Шуйский, Никита Иванович Овчина-Плещеев, князь Андрей Хворостинин, особо отличившийся при отражении главного штурма, князья Бахтеяров и Лобанов-Ростовский.

На предложение сдаться ("вам будет честь и милость, какой не заслужите от московского тирана"), псковичи ответили лаконичной запиской, которую, по преданию, пустили на стреле: "Мы не жиды: не предаём ни Христа, ни царя, ни отечества. Не слушаем лести, не боимся угроз. Иди на брань: победа зависит от Бога".

Войско Батория было очень разношёрстным: кроме поляков и литовцев -- множество наёмников (вполне в духе войн того времени): немцев, венгров, французов, англичан, шотландцев, датчан... Отсюда -- и "четырнадесять орд", по словам русской "Повести..."

18 августа 1581 г. передовые отряды этих "орд" с юга подошли к Пскову и имели первое жаркое дело с предпринявшими вылазку защитниками. Получилось своеобразное соревнование воинской хитрости: воины Батория оставили два отряда в засаде, третий притворным бегством выманил осаждённых. Но русские вычислили и разгромили первую засаду. Лишь наткнувшись на вторую, с потерями отступили в город -- но и вражеские потери были велики. 20 августа подошёл к Пскову сам Баторий, остановившись к югу - на месте, которое с тех пор стало именоваться в народе Становищем. К 26 августа главные силы Батория завершили окружение, приступив к так называемой правильной осаде.

Размеры города и мощь укреплений потрясли поляков, многие из которых прежде просто не представляли масштабов задачи: взять Псков казалось обычным делом только до тех пор, пока его не увидели!

"Можно подумать, что это второй Париж!" - невольно восхищался королевский секретарь Пиотровский. Действительно, Псков той поры был одним из крупнейших городов не только России, но и Европы! А по мощи укреплений он, пожалуй, даже превосходил Париж. Здесь насчитывалось 7000 дворов (не считая слобод!), 300 церквей, несколько десятков монастырей... Наружные каменные стены, как я уже писал, простирались на 8 с половиной километров и имели 37 башен. Поляки приуныли, увидев такой город-гигант и такие неприступные укрепления. Самым неприятным "сюрпризом" для них стали 50-фунтовые русские ядра -- и удивительная меткость псковских пушкарей. Обычные осадные прикрытия не выдерживали попадания таких ядер.

К тому же, осаждённые не прекращали вылазок -- нападая внезапно в любое время суток. Во время одной из атак они чуть не захватили в плен объёзжавшего позиции коронного гетмана Замойского. Стойкость его небольшого отряда и боязнь русских, что их нарочно заманивают в новую засаду, спасли польского полководца.

"Прежде всего нам нужна стойкость при добывании этого города!" - заявил Замойский за военном совете.

Осаждающие начали подводить траншеи для штурма к южному углу псковских укреплений -- Покровской и Свиной башням. Почему Стефан Баторий выбрал для приступа этот самый далёкий от центра участок -- непонятно: чтоб прорваться отсюда в Кром, пришлось бы, кроме внешней, брать одну за другой ещё три стены! Но сказано-сделано: поляки и наёмники за несколько дней вырыли здесь 5 продольных и 7 поперечных сообщающихся траншей. Псковичи, дразня и насмехаясь с высоты стен, обещали врагам в этих же ямах всех их и закопать.

Между тем, сосредоточенный огонь 20 польских пушек в течение всего дня 7 сентября произвёл наконец проломы в стене. "Путь в город открыт для героев", - объявил Баторий, и в полдень 8-го "герои" ринулись в проломы. Сам король наблюдал за штурмом с колокольни церкви св. Никиты Мученика -- в полуверсте от стены. Немецкие и венгерские наёмники стремительно захватили Покровскую и Свиную башни...

А дальше?..

Военные историки до сих пор спорят: одни считают, что судьба Пскова в тот день и час, действительно висела на волоске, другие -- что весь штурм от начала до конца был полнейшей авантюрой со стороны Батория. Атака на таком узком участке, "в углу" (как это место в городе и называлось), не поддержанная с других сторон, в любом случае, не могла привести к взятию такой огромной, "многослойной" крепости как Псков. К тому же, Баторий, концентрируя силы несколько дней, полностью разрушил эффект внезапности -- защитники заранее увидели, что удар будет нанесён именно здесь и приняли все меры. Они даже наскоро построили деревянно-земляную стену в тылу каменной -- так что взятие внешних укреплений теряло почти всякий смысл. Захватом двух башен и проломов все успехи и кончились. Псковичи, ободрённые накануне крестным ходом с Печерской иконой и мощами св. князя Всеволода, "посыпались" в контратаку буквально всем городом. Даже некоторые женщины взялись за копья или швыряли во врагов каменья с новой стены. Ворвавшиеся были просто сметены. Защитники на несколько часов превратились в атакующих. Сложнее всего оказалось вернуть могучие стрельницы, где бывшие штурмующие засели теперь как осаждённые. Свиную башню с поляками просто подорвали. На Покровской огнём пушек удалось зажечь деревянную кровлю и наконец "выкурить" из неё венгров и немцев. Бойня перекинулась на внешнюю сторону пролома и продолжалась до вечера.

"Наконец всё нерусское бежало", - красноречивой фразой завершает Н. М. Карамзин описание знаменитого штурма. Это было первое поражение прежде непобедимого Стефана Батория. Псковичи потеряли около двух с половиной тысяч человек (863 убитыми и 1626 ранеными), поляки и наёмники -- около пяти тысяч, в том числе предводителя венгерского отряда Бекези. Несколько знамён и пушек, которые штурмующие явно поторопились втащить в пролом, стали трофеями осаждённых. Символично, что защитники одержали победу 8 сентября -- в день Рождества Богородицы и годовщину Куликовской битвы. В благодарность Заступнице Усердной псковичи к церкви Покрова Богородицы в Углу, где происходил основной бой, пристроили зеркально повторяющую её церковь Рождества Богородицы. И доныне этот изумительный двуединый храм является одним из самых узнаваемых символов города.

Осада продолжалась, но таких больших штурмов больше не было. Поляки в течение осени предприняли ещё несколько малых приступов, но все они были быстро отбиты. Минная война также не принесла ожидаемых результатов. Два подкопа, подводимых под стены, защитники умело подорвали "контрминами" (встречными, более глубокими подкопами), ещё один поляки бросили сами, наткнувшись на неодолимую скалу. Удивительно, что ещё 30 лет назад в России вообще только слышали о такой новинке, как минные подкопы: для первого в нашей военной истории порохового подкопа под стены Казани пригласили иностранного специалиста, шотландского инженера Бутлера. А сейчас подземная, минная война велась уже очень успешно, на профессиональном уровне.

Началось изнурительное "сидение"... в котором осаждающим пришлось хуже, чем осаждённым. Хотели взять Псков измором -- но сами пришли неподготовленными к длительному обложению крепости, а главное -- к осенней распутице и зимним холодам. Баторий, рассчитывая на быструю кампанию, предвосхитил ошибки Наполеона и генералов вермахта -- только в меньших масштабах и, к счастью для себя, в приграничной войне, не вторгаясь в глубь России. Его армия была крайне изнурена и деморализована. Наёмники уходили сначала сотнями, потом -- тысячами. Платить им было нечем: "Разве что угорскими усами", - как насмехался Иван Грозный в своём послании к осаждённым псковичам. Подвоз продовольствия к польской армии оказался очень затруднён, начался голод. С наступлением морозов "стояние" начало приобретать характер бедствия. Лёгкие шатры, рассчитанные на летнюю осаду, продувались насквозь. Многие, особенно часовые, замерзали насмерть. Литовцы с горькой иронией писали друзьям в Вильно: "Король хочет сдержать слово. Города не возьмёт, а вот умереть в снегах псковских сумеет". Наконец, сам Баторий отбыл на сейм в Варшаву просить новых больших ассигнований для найма подкреплений. Это ещё более деморализовало войско: "Король нас бросил умирать!"

Принявший командование гетман Замойский, как мог, старался поддерживать дисциплину и боевой дух -- но это было уже почти невозможно. Именно к последнему периоду осады относится совершенно детективная история с покушением на воеводу Шуйского. В русском стане её восприняли как гнусную задумку лично Замойского: не может взять города, так хочет отыграться дьявольской подлостью! Но история тёмная, и вина лично гетмана (с возмущением отрицавшего такие подозрения и даже через герольда вызвавшего Шуйского на поединок -- на что тот не отреагировал) не доказана. Разные источники называют "автором идеи" то некоего пана Ивана Остромецкого, то немца Моллера... Он, вроде бы, подстроил побег одного русского пленного, которому представился тайным доброжелателем русского царя и просил его доставить лично Шуйскому ларец - не то с какими-то драгоценностями, не то с очень важными, секретными сведениями. Простодушный беглец доставил всё по назначению. В ларце оказалась "адская машина", от взрыва погибло несколько человек, но сам Шуйский (видимо, вскрывал не собственноручно -- соблюдал осторожность) не пострадал.

Защитники продолжали и зимой действовать очень активно. Всего за время осады они совершили 46 вылазок. В тылу поляков непогашенным очагом сопротивления оставался хорошо укреплённый Псково-Печерской монастырь. Осаду, в любом случае, пришлось бы снять -- но Баторий больше всего желал теперь заключить мир прежде неизбежного отступления своего измученного войска. Иван Грозный располагал огромной армией, но так и не решился идти с ней на выручку Пскова. Над Баторием всё ещё витал ореол "непобедимости", а несколько русских крепостей, взятых ещё в 1579-81 гг., позволяли ему торговаться и требовать Ливонии в обмен на их возвращение. Переговоры продолжались долго и наконец завершились подписанием перемирия между Россией и Речью Посполитой в Яме-Запольском, в окрестностях Пскова. Россия уступала все завоевания в Прибалтике, сделанные за двадцать с лишним лет Ливонской войны, но сохраняла свою исконную территорию, кроме маленького пограничного Велижа.

17 января 1582 г. под Псковом было объявлено о заключении перемирия. 5-месячная оборона, не имевшая даже отдалённых аналогов во всей прежней русской истории, успешно завершилась.

Учитывая, что Баторий -- во всяком случае, на словах, - планировал до неудачи под Псковом глубокое вторжение в Россию, взятие Новгорода и поход на Москву (правда, последнее, скорее всего, было декларацией, призванной нагнать страху на русских), можно отчасти согласиться с крылатой фразой Карамзина: "... то истина, что Псков, или Шуйский, спас Россию от величайшей опасности".

Чем-то "псковские события" могут напомнить историку ситуацию куда более поздней эпохи -- Крымскую войну середины XIX в. Экспедиционный корпус союзников долго, безнаказанно осаждал истекающий кровью Севастополь на периферии огромной империи -- а сама империя, имея самую большую в Европе армию, за целый год так и не смогла эффективно помочь своей ключевой в регионе крепости. Причём, и тогда, и тогда враг не одержал ни одной по-настоящему значимой победы в поле -- просто упрямо, не отступая, реализовывал свой план-минимум (план-максимум -- масштабный разгром России, - был сорван защитниками). И -- частично реализовал, добившись очень относительной, региональной победы.

* * *

Куда меньше написано историками о другой важной и продолжительной обороне Пскова -- 1615 года.

Прошло не так много времени после баториевой осады, но эпоха на дворе стояла уже совершенно другая: Смута. Правда, дореволюционные историки традиционно обрывали свои работы о Смутном времени 1613 годом -- избранием на царство Михаила Романова. Потому псковской осаде, случившейся два года спустя, "не повезло" с профессиональными исследованиями. Считалось, что продолжение польской агрессии с одной стороны (до 1618 г.) и шведской с другой (до 1617 г.) - это уже не так важно: Москву-то освободили и царя избрали! Но это всё равно, что завершить рассказ о Столетней войне появлением Жанны д`Арк и коронацией короля в Реймсе. Моральный перелом в войне -- одно, а её окончание -- совсем другое.

Весь русский Северо-Запад был захвачен шведами, которых Василий Шуйский когда-то позвал как союзников. Новгород эти "союзники" взяли ещё в 1611 г., а вот Псков долго не решались осадить из-за его исключительной укреплённости.

Густав Адольф, восшедший на шведский престол в 1611 г., наконец решил попытать счастья под его стенами. Густав Адольф... Один из величайших полководцев если не мировой, то, по крайней мере, европейской истории. Человек, чьё имя военные историки ставят в один ряд с Конде, Тюренном, Карлом XII, Фридрихом Великим, Суворовым... К моменту осады Пскова ему был 21 год, самая активная часть короткой, бурной жизни короля-воина только начиналась. Именно при нём Швеция вошла в разряд величайших европейских держав, а Балтийское море на целый век стало "внутренним шведским озером". В Тридцатилетней войне он померялся силами со Священной Римской империей, одержал блестящие победы, занял почти всю Германию и за пару лет перевернул всё соотношение сил в Европе, так что даже подвигшие его на войну союзники-французы не на шутку встревожились... Трудно сказать, что было бы, если б в 1632 г., в возрасте 38 лет, он не погиб в битве при Лютцене, заплатив жизнью за последнюю победу. Но всё это будет, естественно, позже -- Брейтенфельд, Лех, Лютцен... а пока что на дороге Густава Адольфа встали стены Пскова! Кстати, это была его первая и последняя война с Россией.

Шведские отряды и прежде появлялись под Псковом -- в сентябре 1611, а августе 1612 г. Но это были мелкие "партизанские" набеги: крепость и не пытались осадить, а лишь разоряли окрестности и быстро уходили.

Серьёзное наступление началось в 1614 г. 14 июля в битве у Бронниц московская рать Д. Трубецкого и Д. Мезецкого потерпела поражение. В сентябре того же года шведы взяли Гдов. После этого составили грамоту с предложением псковичам сдаться (но, по неизвестным причинам, её не отправили). Зато отправили грамоту в Москву с предложением переговоров. Предложили и Новгороду унию со Швецией (наподобие Люблинской унии 1569 г. Литвы с Польшей). Новгородские представители тоже поехали в Москву предупредить: если до Пасхи (9 апреля 1615 г.) не будет заключён мир, Новгород согласится на унию и присягнёт шведскому королю. Ситуация для России сложилась если не критическая, то, во всяком случае, крайне сложная.

25 января 1615 г. 1,5 тыс. шведов разорили окрестности Пскова. После этого зимнего набега, как пишут очевидцы: "много немец [то есть шведов] привезли в Новгород зяблых". Но оставшиеся в строю отошли и остановились всего в 12 верстах от Пскова. Повсюду (в том числе, в среде иностранных дипломатов) открыто говорили о будущей неминуемой осаде. Ещё один отряд шведов стал близ Печер: установилась блокада Пскова. Но печерское укрепление шведов (Шанец) в мае русские взяли и прорвали блокаду. Стало ясно, что такими окольными действиями могучий город к капитуляции не склонить.

В июле 1615 г. Густав-Адольф прибыл в Нарву и уже в конце месяца появился с войском под стенами Пскова. Осаждающих было в начале 7 тыс., потом к ним прибыло в подкрепление "7 знамён" наёмников (англичан, французов, шотландцев), потом ещё "5 знамён". С учётом этих подкреплений, всего получилось более 9 тыс. человек. Казалось бы, не так уж много -- особенно, если сравнивать с осадой 1581-82 годов!

Но Смута катастрофически понизила боеспособность России. Теперь любой большой отряд врагов на её территории был равносилен армии! Именно отряд поляков, а не армия, неведомо каким образом "просочился" в сентябре 1612 г. аж до Вологды (!) и без боя полностью опустошил этот огромный город -- пожалуй, крупнейший на русском Севере. Лисовский со своей бандой взял десятки городов. А тут -- девятитысячная королевская армия!.. Ровно столько же было у Жолкевского в битве при Клушине в 1610 г. - когда он наголову разгромил почти 40-тысячное русское войско (в составе которого, кстати, были и шведы) и этим поражением фактически поставил на колени Москву. Так что Пскову выпало тяжёлое испытание -- особенно, учитывая прежние внутренние неурядицы. Фактически, этой обороной Псков после истории с "Вором" морально реабилитировал себя -- вернул славу героического города: все граждане "стояли как один", и не известно случаев даже индивидуальной измены.

Псковский гарнизон, согласно разрядной книге, насчитывал 4220 человек. Воеводами были назначены И. Плещеев и С. Собакин. Эти силы, вдвое уступая шведам по численности, тем не менее, 30 июля, лишь завидев приближение врага, сразу же сделали всеобщую вылазку. Началось побоище. Был убит видный шведский военачальник Эверт Горн - "из самопала стрелен в голову". Именно он, по словам Делагарди, "поднял короля подо Псков" (то есть убедил в необходимости этого похода). Мало того, разнёсся слух, что ранен сам король! И всё это -- в первый же день боёв под городом! Ошеломлённые вылазкой, шведы отступили на 7 вёрст. В донесениях того времени про итоги этого боя везде говорится, что "короля побили" (то есть сильно потрепали и отбросили его войско). Это была блестящая тактика активной обороны, с внезапными ударами -- в лучших традициях св. Довмонта!

Шведы переправились в Завеличье -- ждать прибытия подкреплений и осадной артиллерии. В течение августа они построили плавучий мост, используя корабельные якоря и канаты. Учитывая ширину Великой и активность защитников, надо признать, что это было смелое и выдающееся мероприятие! Оправившись от первой неудачи, шведы примерно к 20 августа полностью окружили Псков. Сам король со штабом с первого же дня расположился в Снетогорском монастыре.

3 сентября шведская артиллерия наконец прибыла. Общее количество орудий неизвестно, но на севере 12 пушек начали усиленно обстреливать стену в Запсковье меж Варлаамовскими и Ильинскими воротами. Здесь готовился решающий штурм -- со стороны, ровно противоположной направлению главной атаки Стефана Батория. Одновременно другие орудия обстреливали Псков со стороны Новгородской дороги и ещё в двух-трёх местах. Ситуация получилась очень сходной с 8 сентября 1581 г. (по иронии судьбы, почти совпадали даже числа): снова удалось повредить две башни и пробить брешь -- и снова это ещё не означало взятия города. Как написано в "Повести о приходе свейского короля с немцы под град Псков", враги "сбили угольную [Варлаамовскую] башню до половины, а стену градскую пробиша до земли".

Дата штурма не называется -- предположительно, он произошёл между 17 и 20 сентября. Шведские отряды ворвались двумя путями: от Нижних решёток вверх по Пскове до Званницы (устье реки -- конечно, самое уязвимое место!) и через пролом. Захватили полуразрушенную Варлаамовскую башню. Защитники тут же нанесли контрудар и выбили их со всех занятых позиций.

Видимо, сразу же после провала штурма состоялась вторая грандиозная вылазка псковичей (не считая мелких, происходивших каждый день). Врагов снова гнали 3 с лишним версты, до самого Снетогорского монастыря: "из ям [то есть окопов] выбили и топтали немец конных и пеших", перебив около 300 человек.

Шведам опять пришлось несколько дней оправляться от поражения. Между тем, у них начался голод: местные крестьяне повсюду жгли хлеб, чтоб он не достался оккупантам. Плохо было с подвозом боеприпасов. Тяготы усугубились эпидемией. Меж тем, мелкие вылазки псковичей продолжались. Как писал один из командиров наёмников: они "выходят и нам великую шкоду чинят" (так перевели тогдашние русские толмачи). Был убит военный инженер Роберт Моор. Дело шло к концу -- осталось два выхода: либо взять Псков последним ударом в ближайшие дни, либо снимать осаду.

Густав Адольф решился на "последний удар". 9 октября он лично повёл войска на штурм. Направление было прежним. Бой продолжался целый день до вечера -- на той же Званнице, у тех же Нижних решёток. Участвовали в нём и простые жители - это отражает синодик: поминальная книга по убиенным, среди которых названа даже одна женщина, Елена. Шведы снова были отброшены от проломов.

После этой неудачи обстрел Запсковья продолжался ещё два дня. От зажигательных снарядов сгорело 20 домов. При ремонте укреплений в 1620-х гг., "собрано в стене немецких ядер больших и малых числом 650" - это только застрявших, не подобранных защитниками сразу же!

11 октября, при перестрелке, у шведов неожиданно взорвался большой заряд пороха: взлетели на воздух десятки солдат. По-видимому, это была последняя капля в чашу терпения! В тот же день король отдал приказ о начале отступления.

Один за другим, к 17 октября шведские подразделения покинули окрестности Пскова -- последним отступил со своим отрядом король. Уйти удалось 4 с половиной тысячам человек -- половина армии погибла. Фактически, это было равносильно разгрому в относительно немалой, по тогдашним меркам, битве!

Последствием псковской победы для России стало завершение войны на Северо-Западе -- с потерей выхода к Балтийскому морю, зато возвращением Новгорода (хотя перемирие официально подписали в 1617 г., но крупных боевых действий уже не происходило). Для Швеции, по мнению её современных историков - именно поражение под Псковом подвигло Густава Адольфа к проведению военной реформы... следствием которой и стали блестящие победы Тридцатилетней войны.

P.S. Неожиданным дальним "эхом" псковских подвигов отозвалась Албазинская оборона 1686-87 гг. - за несколько тысяч километров от святых стен Крома, на китайской границе. Однажды отряд сибирских казаков Гаврилы Фролова на разведке повстречал в сопках двух удивительных всадников на белых конях. Явившиеся оказались свв. князьями Всеволодом и Довмонтом. Они предрекли: "И паки придут китайцы, будут приступы и бои великие, и мы в тех боях будем в помощь русским людям. А града китайцы не возьмут" (позже сам Гаврила Фролов написал в Якутске, в 1689 г., "Повесть о чудесах святых благоверных великих князей Всеволода и Довмонта").

Предсказанное исполнилось. В июне 1686 г. китайская (точнее, преимущественно манчжурская по составу) армия осадила Албазин.

600 казаков в маленьком деревянно-земляном остроге с 8 пушками больше года отбивались от 7 с половиной тысяч китайцев с 40 осадными орудиями (не считая лёгкой полевой артиллерии)... а некоторые источники говорят даже о 15-20 тысячах осаждавших. Погиб первый предводитель обороны Алексей Толбузин, его сменил опытнейший Афанасий Бейтон -- немец, участник Тридцатилетней и русско-польской войн, ещё с 1654 г. находящийся на русской службе и принявший Православие. Ожесточённые штурмы в июне, сентябре и октябре 1686 г. были отбиты, прошла лютая голодная зима, цинга косила осаждающих и осаждённых... 150 уцелевших защитников выстояли! В мае 1687 г. китайцы отошли на 10 километров, прекратив все попытки взять крепость силой, но ещё пытаясь поддерживать блокаду. В августе они наконец отступили вовсе. 14-месячная оборона Албазина завершилась, как и предсказали псковские святые, русской победой! Китайские военачальники донесли своему императору: "Русские по своему характеру чрезвычайно свирепы и их трудно подчинить".

И хотя 2 года спустя, по условиям Нерчинского договора, Албазин был оставлен и срыт, та "малая" дальневосточная война навсегда осталась, пожалуй, самой героической страницей в истории русской Сибири.

Последний вечер во Пскове. Гремячая башня

Пскова -- вторая по значению водная артерия города, определившая на века его облик и планировку. Широкая долина этой реки, как галерея, пересекла с востока на запад весь исторический центр. Сейчас это -- один живописный длинный парк, обрамлённый по бокам могучими, видными издалека церквами. Так он и называется -- Парк реки Псковы.

Особенно красив вид на него с Троицкого моста, что возле Крома. Купы деревьев, перемежаясь широкими полянами, тянутся далеко на восток. Словно течёт ещё одна, пушисто-зелёная, река -- в несколько раз шире буровато-синей. И одноглавые храмы на её берегах -- как белые пристани с маяками.

В последний вечер пребывания во Пскове я решил прогуляться по южному берегу. Тем более, это было как раз в сторону моей гостиницы: сначала на восток по Пскове, потом на юг вдоль стен Окольного града. Надо напоследок обойти те церкви, что прежде видел лишь издали.

Чуть в стороне от воды, на вытянутой вдоль парка тихой улочке, стоит за непрезентабельным дощатым забором (надеюсь, временным) храм Петра и Павла -- исторически один из самых примечательных. Именно здесь св. князь Довмонт одержал последнюю в земной жизни победу. 5 марта 1299 г. он разбил отряд из 800 ливонцев, разоривших накануне Мирожский и Снетогорский монастыри. Тогда церковь Петра и Павла (деревянная, на месте нынешней) была ещё за пределами города, и располагалось здесь кладбище. Местечко называлось Буй. С постройкой в XIV веке крепостных стен Среднего города (несохранившихся), церковь стала привратной и в 1373 г. была отстроена в камне. Нынешний, окончательный вид приобрела к 1540 году. С возникновением Окольного города она и вовсе оказалась в глубине, почти в самом центре городской территории. Как писал Спегальский: "Здесь был узел больших, имеющих важное значение улиц. От него начиналась Петровская улица и поперечная улица Среднего города, а также улицы, шедшие от Старого Торга к востоку". Поэтому церковь здесь выстроили большую: почти 25 м длины с притвором и почти 15 м ширины. По городским преданиям, это был любимый храм Петра I: когда он наведывался во Псков, то непременно молился в нём, сам пел на клиросе и читал Евангелие.

По меркам Пскова, с его аскетичным зодчеством, это -- необычайно нарядная церковь! Особенность её архитектуры -- не 8-, а 16-скатная кровля(1). Если считать притвор с запада, то даже -- 20-скатная! Просто центр каждого фасада приподнят: как бы "домик" над "домиком"... Ломаная линия крыш подобна молниям. Из-за этого простой, традиционно кубический храм обрёл удивительное изящество.

Двухпролётная звонница над центром южного фасада смотрится очень гармонично. Два пролёта -- как символ двойного посвящения храма: двум первоверховным апостолам. Глядя на её аркаду, и не подумаешь, что в XIX в. она была разобрана -- и восстановлена лишь в наши дни.

Рядом со звонницей, лишь чуть-чуть повыше неё -- серебристый купол: весь словно из фольги. Мелкий-мелкий объёмный орнамент на нём похож на искристые складки скатанного шарика: самодельной ёлочной игрушки. Но главное украшение -- ярко сверкающая, керамическая храмозданная надпись под куполом, вокруг всего барабана.

Эта кольцевая изразцовая надпись придала храму особую торжественность и роскошь. Во Пскове вообще немного изразцов! Они -- знак совсем другой эпохи русской культуры: XVII - начала XVIII вв. К этому периоду здесь относится лишь Троицкий собор, остальные храмы -- гораздо древнее! Но иногда и более поздняя эпоха приходит в гости к ранней, как взрослая дочь к матери. Оставляет свои подарки. Потому кое-где изразцы XVII века всё же поблёскивают и во Пскове: на храме Архангелов Михаила и Гавриила (на главной городской площади, неподалёку от входа в Довмонтов град), в Снетогорском монастыре, ну, и здесь...

Всё не могу привыкнуть: для нас XVII век -- это редкая древность, для Пскова -- редкая молодость!

Внутри храм имеет традиционные хоры на западе -- своеобразный внутренний балкончик. 2 "каморы" - малых придела, - расположены в нём по бокам. Вообще, в древности храм имел целых 5 приделов! Три из них были снесены при перестройке 1810 года. Это очень обеднило облик одного из красивейших храмов Пскова. Ведь наружные приделы имели 8-скатные кровли и ярчайшие черепичные купола. Получался целый архитектурный комплекс: собранные в невидимое гнездо малые церквушки вокруг большой.

Сейчас, после многолетней реставрации, храм вновь действует. Владыка Псковский Евсевий освятил его в день Петра и Павла, 12 июля 2006 г.

Я вновь вышел к реке. Над ней, то тихой, как длинное озеро, то стремительно бурлящей на перекатах, клубились ивы. Из чайного цвета воды (на севере многие реки имеют такой "колер") кое-где торчали валуны. Поднимаясь по течению, я вскоре увидел на противоположном берегу необыкновенно могучую церковь. Отдельно поставленная с северо-запада 4-пролётная звонница (1538 г.) наклонной плоскостью, похожей на горку, соединялась с галереей храма. С противоположной стороны в ту же галерею был вписан большой придел, так что от реки храм смотрелся асимметрично-двухкупольным. Весь этот сложный силуэт -- храма, придела и звонницы, - живописно отражался в тёмной воде, бросив в её гладь свои крестовые якоря меж двух деревьев.

Церковь Богоявления -- одна из самых больших и живописных в городе, самых знаковых в его облике. В укромной зелёной долине Псковы она -- несомненная доминанта. В 1495 г. (в один год с церковью Варлаама на Званице) её воздвигли в камне как главный храм Богоявленского конца. В одной из глав уже говорилось, что Псков, как и Новгород, делился на "концы". Перекрёсток возле храма назывался "Богоявленский красный крест". Напротив, на левом берегу, в древности было ещё два Богоявленских храма. Все вместе они образовывали "священный треугольник" - на месте традиционного крещенского водосвятия. Сейчас единственная уцелевшая из этих трёх церквей выглядит поистине великолепно. Как и храм Николы со Усохи, её отреставрировали в 60-х гг. под руководством Спегальского. В 90-е годы второй этап реставрации провёл видный специалист Богодухов.

С "моего" берега к Богоявленской церкви был перекинут современный пешеходный мостик. А метрах в десяти за мостом белая от пены наклонная плоскость пересекала всю реку. Не водопад, но шумный, мерно грохочущий перекат! Его ровная плоскость -- конечно, искусственная, современная, но каменистая отмель была здесь издревле. По ней реку переходили вброд, так что и церковь называли иногда Богоявлением на Бродах.

Вообще на реках северо-запада России немало каменистых перекатов и даже небольших водопадов. Здешние "гремячие" перекаты, конечно, совсем не велики, но и они (особенно по соседству с древнейшими церквями и башнями) создают какое-то непривычное ощущение. Будто всё это -- далеко-далеко... не в России, а в каких-то легендарных, небывалых краях!

Иду по южному берегу дальше. Виды становятся всё живописней.

За рекой вдруг взбугрились невысокие, но длинные, полузаросшие развалины какого-то древнего сооружения. На этом берегу тоже вздыбилась среди зелени небольшая, но явно упорядоченная груда камней. Кусок кладки, напоминающий гигантский зуб. Вдоль реки когда-то тянулась стена 1404 года, но от неё мало что осталось.

Река, развалины и закат -- есть в этом сочетании что-то неизъяснимое! Камни древних руин, и вода, а в воде -- камни шумящих, пенных перекатов... И ещё солнце-солнце-солнце! переизбыток оранжевого вечернего солнца, которое словно хочет специально высветить какую-то многовековую тайну, чтоб мы поняли... Но тайна от пристального света не становится понятней -- а Солнце, которое всё знает, не умеет говорить. Так с детства мы и живём с этим вечным вечерним секретом... и иногда, в отдельные минуты, вспоминаем о его существовании во взрослой жизни. Закат тревожит и успокаивает, бодрит и зовёт куда-то.

И вот, в этом таинственном свете, на противоположном берегу показалось главное чудо псковской долины. Башня... но какая башня! По форме и цвету -- идеальный, чуть сужающийся песочный куличик. Впрочем, чем ближе подходишь, тем более и более раскрывается его высота. Становится видно, что снизу твердыня -- четырёхгранная, но выше она как-то неуловимо, волшебно переходит в цилиндр. Со стороны реки вписанная в склон, вросшая в него фундаментом башня имеет высоту в два раза больше ширины. А от зеркального отражения на миг создаётся иллюзия, будто бы -- вчетверо! Это -- вместе с высоким квадратным фундаментом, размеры же самого "куличика": 20 м высота и 15 м -- диаметр основания. Со стороны реки в стрельнице видны шесть ярусов боевых отверстий. Позже я узнал, что под башней изначально был устроен потайной ход -- каменный "подлаз" к реке, для снабжения осаждённых водой.

Да простят мне православные не-любители Толкина, в этой "нуменорской" или "роханской" башне-клыке над обрывом, над бурной рекой (Ущелицей?) - что-то очень толкиновское! Звучно и романтично само её название -- Гремячая: конечно же, от речного переката.

Это одно из самых легендарных, запоминающихся мест Пскова. Не менее знаменитый и колоритный уголок исторического града, чем Покровская башня. Причём, в обоих случаях слово "уголок" можно употребить в прямом смысле: и Покровская, и Гремячая стрельницы в системе укреплений были -- угловыми. Первая -- на юге, вторая -- на северо-востоке.

Место это в древности называлось ещё Верхними решётками (нижние -- в устье Псковы). Внешние стены Окольного града переходили здесь в ряд арок над рекой, которые перекрывались решётками. Соответственно, Гремячая башня прикрывала их с северного фланга. Сейчас от стены-моста ничего не осталось. Башня стоит одиноко и оттого выглядит ещё более таинственно. Неудивительно, что горожане сложили о ней немало легенд (видимо, уже в XVIII-XIX вв., когда она утратила своё оборонительное значение). Сказания получились в меру страшноватые, в меру забавные: в духе то "Спящей красавицы", то гоголевской "Пропавшей грамоты"...

По одной легенде, в башне спит девушка необыкновенной красоты, которую прокляла то ли мать, то ли мачеха -- и от этого она погрузилась в непробудный сон. Разбудить её может добрый молодец -- но для этого мало просто поцеловать, как в известной сказке: надо 12 ночей подряд читать над мнимой усопшей Псалтирь. Естественно, бесовские привидения, кишащие в заколдованном месте, будут пугать чтеца. Немало здесь погибло смельчаков, пытавшихся разбудить красавицу... Кстати, Пушкин бывал во Пскове (его Михайловское -- в 100 верстах отсюда). Как знать, не преломилась ли именно эта легенда в его "Сказке о мёртвой царевне и семи богатырях"?

Другое предание относится к типу старых, как мир, рассказов о "подвигах" пьяного человека, которого водит по самым немыслимым местам нечистая сила (так оно бывает и в реальности: не раз слышал похожие рассказы от самих горе-участников). Кузнец, возвращаясь поздно с какой-то пирушки, встретил по дороге друзей, которые предложили ему ещё "доугоститься" в ближайшей корчме, за их счёт. Он с радостью согласился. Пришли в знакомую корчму, налили рюмки. Кузнец перед тем, как выпить, по привычке перекрестился... и тут же всё исчезло -- и корчма, и рюмка, и друзья! Он сидел на верхушке Гремячей башни, на самой кромке стены, и тянулся "чокнуться" с пустотой... если б не перекрестился, полетел бы вниз! С тех пор, говорят, к спиртному он больше не прикасался.

Но место, несмотря на легенды о нечисти -- святое.

Идеальную "пару" к башне составляет крошечный храм метрах в двадцати от неё. Он необычайно приземист, но поскольку расположен выше по склону, его купол держится в небесном море примерно на одной высоте с башенной кровлей. Это ещё один в Запсковье храм Косьмы и Дамиана: братьев-святых в древности так почитали, что в одном городе могли стоять разные храмы в их честь! Здешняя церковь изначально была монастырской. Но при Екатерине II обитель на Гремячей горе за бедностью упразднили, и она стала приходской. И крепостная башня, и церковь относятся к XVI веку: построили их в 1525 и 1540 гг. соответственно. Есть предположение, что архитектором башни был итальянец Иван Фрязин.

Местами Гремячая словно бы чуть-чуть погрызена: сразу видно, что её восстановили из руин в послевоенный период -- как и большинство памятников Пскова. И опять-таки это заслуга Спегальского.

Я подошёл ближе. Поражаешься, до чего гармонично все псковские башни и храмы вписаны в ландшафт! Церкви и твердыни этого града на фоне рек и обрывов -- настоящая художественная галерея под открытым небом. Но Гремячая с Козьмодемьянской церковью, пожалуй, не имеют себе равных! Вот простой, но неповторимый шедевр абсолютного слияния природы и архитектуры в живую, зримую сказку.

Я был рад, что моё пятидневное знакомство с Псковом завершалось на таком высшем аккорде. Я увидел чудо, которое по своей хрестоматийности сравнимо с храмом Покрова на Нерли или Кижским погостом. То, без чего не представишь не просто Псков... не представишь Россию!

А тем временем предзакатное солнце, на уровне дальних древесных крон, как огромная настольная лампа, разбросало по воде и суше гигантские веерные тени. Перекрасило мир, сделало траву оранжевой, листву янтарной, белые храмы и башню -- золотыми. Контрастно потемнела в тени река. Всегдашняя сурепка на берегу заполыхала под древней твердыней, как огонь.

Последний закат, который я вижу во Пскове!

И последний закат в мае: завтра первый день лета.

Роскошны бывают облачные, пламенные зори -- но иногда совершенно непередаваемое чувство охватывает от заката ясного, самого простого, какой только может быть! Волшебный вечерний фонарь все вещи высвечивает по-новому. Всему на свете придаёт иное измерение... даже время и пространство как-то сжимаются, преобразуются -- точно и не скажешь, как, ибо нет таких слов в языке и мыслей в голове!

Всё -- то ли слишком нереально, от красоты... то ли, наоборот, настолько реально, до самой глубинной сути, что... мы к такому не привыкли!

Примечания:

(1). Правда, Спегальский считал, что это ошибка реставраторов его времени (1962 г.), и в древности храм был обычным 8-скатным. Но вообще такая "игра с кровлями" применялась во Пскове. Говорят, третий по времени собор -- XIV века, - стоявший на месте нынешнего Троицкого и одноимённый ему, был даже 32-скатным!

Часть II. Смоленск

Древнейшие из древних

Смоленск и его чудотворная икона... Пожалуй, найдётся всего несколько городов, отмеченных такой святыней! Смоленская икона Божией Матери -- одна из самых почитаемых на Руси, наряду с Владимирской, Казанской, Иверской, Донской, Тихвинской... И то, что она ещё в начале XII века стала Хранительницей города -- как бы предуказание роли главного щита России, которую тот стал играть в будущем .

Смоленск -- не только главная западная крепость Руси, но и один из древнейших её населённых пунктов.

Уже по первому упоминанию (862 г.), он - "град велик и мног людьми". Киевские князья Аскольд и Дир не решились тогда штурмовать его именно из-за многолюдства и сильных укреплений (по Устюжскому летописному своду). Неудивительно! Находясь в верховьях Днепра, он играл исключительную роль на "пути из варяг в греки". А ведь путь этот, помимо экономического значения, стал "осью" объединения Древнерусского государства. На юге был Киев, на севере -- Новгород, ну а в самом центре -- Смоленск. Трудно придумать экономически и стратегически более выгодное положение! К тому же, из-за расположения на высоких холмах, Смоленск очень удобен для обороны. Я, конечно, не мерил их высоту над окружающей равниной, но по карте они -- до 260 м над уровнем моря. Это крайний юг той Валдайской возвышенности, которая служит крупнейшим в Европе водоразделом рек: Волги, Днепра, Западной Двины. Кстати, исток Днепра, отмеченный часовней, находится именно в Смоленской области.

Изначально город -- центр славянского племени кривичей. С 882 г. он - в составе единого Русского государства. В XII - XIV веках -- столица большого и могущественного Смоленского княжества. Поскольку Батый его не разорил, кое-что от того "золотого" домонгольского XII века уцелело до наших дней.

Смоленск -- один из самых знаковых городов древнерусской культуры. В России -- лишь несколько "градов и весей", где сохранились храмы домонгольской эпохи. В Смоленске их целых три. Причём, все три -- действующие: такого нет больше нигде! Здесь не увидишь "музейности", "сувенирности", как в Великом Новгороде или Суздале. Здесь всё живое... как во Пскове. Недаром воспоминания об этих городах как-то сами объединились у меня в одну книгу.

Интересно, что и во Пскове, и в Смоленске домонгольские храмы сохранились почему-то только вне укреплённого града, на периферии. Причём, что уж совсем удивительно -- в обоих случаях на западной периферии... откуда всегда приходили враги, и где при всех осадах разворачивались наиболее жаркие бои. Там -- в Завеличье, здесь -- в долине Днепра. В обоих городах в кремле стоит огромный, но относительно поздний собор (XVII в. во Пскове, XVIII в. - в Смоленске). Но и там, и там главные древности мне довелось увидеть раньше собора. Так что хронологический принцип знакомства с городскими церквами был соблюдён... как-то сам собой, без всякого сознательного планирования с моей стороны. Потому и первую главу повествования о Смоленске я назвал "Древнейшие из древних" - она посвящена уцелевшим храмам домонгольского периода.

Последующие века принесли Смоленску иную славу -- героической, неприступной крепости. Кремль этого города (1596 -- 1602 гг.) - величайшее творение русского оборонительного зодчества, возведённое всего за 6 лет. Ну, о военной славе мы ещё поговорим...

Красота могучей твердыни открывается ещё с подступов. Пока несколько минут едешь на поезде вдоль Днепра, есть чем полюбоваться! Царственные холмы над речной долиной увенчаны красными коронами циклопических башен. Дальше и выше их воздвигся сине-золотой собор, достойный Киева, только вот... в Киеве Днепр будет пошире раз в двадцать! Здесь в крошечной полосочке воды, ещё и спрятанной в ложбинке, трудно узнать великую реку, давшую начало Русскому государству. По ширине это -- не Днепр, а просто какая-то... Пскова. Совсем-совсем похоже!..

Тем не менее, вот на этой самой реке, как мне рассказывали, в 2010 г. состоялся удивительный крестный ход до Киева: сплавлялись на плоту со Смоленской иконой Божией Матери.

А сегодня на календаре -- 8 июля 2011 г.: начало моего трёхдневного знакомства с одним из знаменитейших городов русской истории.

Город -- необыкновенно зелёный. Холмы его кажутся сплошными тучами деревьев. Зелёная пучина парков, палисадников и просто зарослей вздыбилась, почти затопив Смоленск. Дома, церквушки, башни -- всё это еле-еле высовывается из древесных волн... как на фресках, изображающих потопление воинства фараона.

Только собор возвышается над волнами незыблемо, и его видно за несколько километров. Он огромный, но против солнца -- совершенно воздушный. И так-то лазурный, да ещё и обращённый сейчас к поезду теневой стороной... Абсолютно неземное видение! Чуть подрагивает в солнечной дымке. Даже издали можно разглядеть кружева его огромных наличников -- то ли завитки тумана, то ли морозные узоры.

Тем, кто был в Киеве, по величию и местоположению на холмах он напомнит тамошние грандиозные соборы в стиле украинского барокко.

Пока я смотрел, поезд подошёл к вокзалу. Перрон, а сразу за ним, за мостиком через рельсы -- древнейший из всех сохранившихся смоленских храмов: Петра и Павла. Он первым встречает всех прибывающих в Смоленск. По карте я уже знал об этом уникальном соседстве, но не мог себе въяве представить, что это настолько близко! Раз -- и из поезда в храм.

Суета оборвалась покоем так резко, что я не успел даже уловить черту-границу. Только что поезд, плацкартный вагон, шум на перроне и вдруг -- многовековой храм, неземная тишина... столетия куда-то улетели, как мотыльки.

Даже не сразу осознал абсурдный контраст: чемодан в руке -- и одна из нескольких древнейших церквей России перед глазами! Даже знаменитая церковь Покрова на Нерли -- чуть-чуть моложе... Представляете: не было ещё на свете Чингисхана и Батыя, крестоносцы ещё не потеряли Иерусалим, Андрей Боголюбский ещё не перенёс столицу Руси из Киева во Владимир, а Москва... первое упоминание о ней -- 1147 год. Традиционная датировка храма Петра и Павла в Смоленске -- 1146-й.

Торжественный, кирпично-красный, с византийским куполом, он не похож ни на владимирские, ни на псковские и новгородские храмы той же эпохи. Он какой-то исключительно южнорусский по облику: киевский, черниговский... совсем-совсем близкий к Византии, ближе некуда!

Идеально округлые очертания его арочных окон, закомар, алтарных выступов и могучей главы создали самый цельный силуэт из всех, какие можно придумать! Нет более зримого символа единства, чем круг, а прямоугольники, вписанные или переходящие в круг -- символ угловатого мира земного, всё же подчинённого гармонии Божией.

Русские храмы самых разных эпох трудно представить себе без закомар -- округлых "лепестков", венчающих стены с каждой стороны. Но редко где встретишь закомары, ещё и прорезанные окнами. Обычно они несут в себе наружные фрески-иконы... а здесь -- окна вместо икон! Вспоминается, как св. мученица Варвара прорезала в срубе три окна: живой образ Св. Троицы в их языческом доме, где других икон не было! И здесь три окна прорезали центральную закомару: лучшей иконы не сотворил бы и величайший изограф!

Тонкие кирпичики-плинфы, обрамляющие арочные ниши, похожи на лучи. А если присмотреться к каждому узкому, высокому окну, видно, что оно состоит из двух рядов кружочков, образующих простую, но завораживающую вязь. Ведь стеклянных окон тогда не было. Это -- кружочки для слюдяных вставок. Древние "оконницы" - что-то среднее между паутинками и сотами. Какое чудо, что даже эти соты реконструкторы тщательно восстановили!

В XVII-XVIII веках архитектура храма претерпела колоссальные изменения, так что если б не научная реставрация 1960-х годов, мы бы не любовались сейчас его первозданным обликом. В период польского владычества (1611-54 гг.) Петропавловская церковь была обращена в костёл. Говорят, здесь находились в те годы произведения Рубенса и Тинторетто! В 1630-е годы к западу от храма, впритык, возвели палаты униатского епископа -- Петропавловский приход превратился в кафедральный собор униатской епархии. В 1654 г., после освобождения Смоленска, церковь была вновь освящена по православному чину. В XVIII в. на фундаменте бывших униатских епископских палат, на средства купцов Кремлицына и Сысоева, возвели церковь св. великомученицы Варвары -- в стиле русского барокко. С тех пор приход стал двуединым -- Петропавловско-Варваринским. 2 церкви -- XII и XVIII веков, - были соединены в одно здание, длинное, как корабль. К сожалению, Петропавловский храм тогда до неузнаваемости перестроили, "подогнав" весь его облик под новый стиль.

В 1935 г. храм был закрыт, а в 1943 г. сильно пострадал в боях за освобождение Смоленска... Это, вероятно, было благим промыслом Божьим, поскольку облегчило его последующую капитальную реставрацию -- для возвращения облика XII века.

"Вылечил" храм и полностью вернул ему изначальный вид Пётр Дмитриевич Барановский (1892 -- 1984). В каждом древнем городе свои легендарные имена выдающихся реставраторов. Барановский для Смоленска -- как Спегальский для Пскова... Конечно, помнят его не только на Смоленщине, где он родился (в с. Шуйском Вяземского уезда). Этот легендарный археолог, архитектор, реставратор, уникальный знаток древнерусской культуры спас от уничтожения в 20-30-е годы многие уголки старой Москвы, в том числе, как говорят - храм Василия Блаженного. Основал музеи в Крутицком подворье, Коломенском, Спасо-Андрониковом монастыре, успел вернуть исторический облик Казанскому собору на Красной площади... снесённому через несколько лет после этой реставрации (зато в наше время его восстановили по старому проекту Барановского). Составлял обмеры и чертежи церквей, "приговорённых" властями к сносу, чтоб хотя бы таким образом сохранить для потомков их облик. Вынес и спас мощи свт. Алексия из Чудова монастыря -- как говорят, буквально за час до его уничтожения... Отсидел 3 года в Мариинских лагерях (в 1933-36 гг.) после протеста против сноса Сухаревской башни и других памятников Москвы. Вернувшись, некоторое время жил "за 101-м километром" - в древнем Александрове. После войны его навыки пригодились при восстановлении разрушенных городов -- в первую очередь, Смоленска. Вообще на малой родине, на Смоленщине, он много работал в разные годы над памятниками Вязьмы, Дорогобужа, пытался спасти Герасимо-Болдинский монастырь (основанный им там музей был разгромлен в 1929 г.: руководство арестовано, сам он каким-то чудом отделался выговором).

Помнят Барановского в самых разных уголках огромной страны. Только на русский Север он совершил 10 экспедиций... общее же количество его научных поездок затрудняются назвать даже близкие знакомые! И всё же самые известные его реставраторские работы связаны с Москвой, Смоленском, Вязьмой и Черниговом.

Барановский в 60-е годы полностью очистил Петропавловский храм от всех позднейших наслоений. Варваринская церковь была отделена. Сейчас их разделяют буквально два метра... Два метра от одной эпохи до другой! От домонгольской Руси до елизаветинско-екатерининской Российской империи. Контраст этот подчёркнут и контрастом цвета: Петропавловский храм красный, Варваринский -- белый. Двуединый приход вновь стал действующим с 1991 г.

Небольшое отступление. Смоленск я собирался посетить уже давно! За несколько месяцев до поездки, возвращась в Казань из Мурома (в ноябре 2010 г.), случайно познакомился в поезде с одной женщиной -- как раз из Петропавловского прихода Смоленска. Она ехала на православную выставку в Екатеринбург. В разговоре, помимо прочего, я поделился своим давним желанием съездить в Смоленск. Мы обменялись телефонами. Накануне поездки я позвонил. Она действительно встретила меня на вокзале -- и даже не одна, а с подругой из того же прихода, которая вызвалась быть моим экскурсоводом по городу: сегодня и завтра.

Я очень благодарен этим женщинам, тем более, что они же помогли мне найти, пожалуй, самую дешёвую в городе гостиницу (в спорткомплексе Минобороны -- в десяти минутах ходьбы от кремля). Но в гостиницу мы поехали позже. Пока что они накормили меня в трапезной Петропавловского прихода и, не спеша, провели по всему храму -- сводили даже на древние "хоры": внутренний балкончик в западной части интерьера.

Какой невысокой церковь кажется снаружи -- и какой поднебесной внутри!

Хоры и боковые каморы на одном уровне с ними (молитвенное место для князя и его семьи) -- всё это хорошо знакомо и привычно тем, кто бывал, скажем, в Великом Новгороде. Там храмов с подобным устройством -- большинство.

В самом храме древние фрески, к сожалению, не сохранились, но в княжеской келье кое-где удивительным образом проступал многовековой геометрический орнамент из разноцветных, хотя и побледневших полос.

Да, мы побывали в крошечной молитвенной комнате св. Ростилава Смоленского -- устроителя храма, местного князя в 1125 -- 1160 гг. († 1167). Интересно, что первый и самый знаменитый святой князь Пскова Всеволод и первый, самый знаменитый святой князь Смоленска Ростислав -- родные братья, сыновья св. Мстислава Великого, внуки Владимира Мономаха.

Ростилав дважды был великим князем Киевским (в 1154-55 и 1159-67 гг.) - последним действительно великим князем южной столицы. Через пару лет после его смерти Киев был разорён войсками Андрея Боголюбского (в 1169 г.), утратил своё прежнее значение -- и стольным градом окончательно стал Владимир. Парадокс, что Ростилав Смоленский и Юрий Долгорукий были соперниками в борьбе за власть, а их сыновья надолго стали союзниками: Андрей Юрьевич Боголюбский и Ростилавичи в большинстве военных кампаний, в том числе в походе на Киев 1169 г., выступали заодно.

Ярчайшая эпоха Ростилавичей в Смоленске растянулась на десятки лет и стала "золотым веком" этого города. Точно так же эпоха их современников - свв. Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, - стала исключительным "золотым веком" Владимира. Ни там, ни там такой расцвет больше уже не потворился!

После отъезда Ростилава в Киев, в Смоленске княжил его сын Роман (в 1160-80 гг., с короткими перерывами, пока на считанные месяцы занимал киевский престол -- тогда в Смоленске его заменял брат Мстислав). А после смерти Романа ему наследовал младший брат Давид (княжил в 1180-97 гг., также до своей кончины). Таким образом, всего отец и его сыновья правили, один за другим... 72 года! Действительно, без малого "век"!

Каждый оставил по себе зримую память -- в виде величественных каменных храмов. К началу XIII века в Смоленске насчитывалось около 30 каменных церквей... уникальный показатель для древнерусского города! Местные историки уверенно говорят, что это больше, чем в Киеве и Новгороде того времени (впрочем, тут, объективности ради, стоило бы выслушать специалистов из названных городов -- и лишь после этого делать окончательные выводы). Во всяком случае, 800 лет назад в Смоленске было больше каменных церквей, чем сейчас!

Но так уж получилось, что свв. благоверные князья Смоленские упокоились... не в Смоленске. В городе нет мощей ни одного из тех, кто прославлен в лике святых. Св. Ростилав († 1167) стал великим князем Киевским и похоронен в Киеве; сын его св. Мстислав Храбрый († 1180) был под конец жизни избран на княжение новгородцами и упокоился в Новгороде; св. Фёдор Чермный († 1299), более известный как князь Ярославский -- в Ярославле. Известен ещё благоверный Андрей, 30 лет подвизавшийся пономарём Никольской церкви в Переславле-Залесском, на теле которого после кончины обрели княжеский перстень и записку "Аз есмь Андрей, един от Смоленских князей" († 1390, прославлен местно в 1540 г. по ходатайствам св. Даниила Переяславского). Был ещё св. князь Глеб -- один из удельных правителей Смоленска, пленённый при первом взятии города литовцами в 1394 г. О нём сохранилось очень мало сведений -- даже отчество его называют по-разному: то ли Всеволодович, то ли Святославич.

Вообще, со Смоленской землёй связано множество знаменитых имён -- тех, кто родился здесь или провёл значительную часть жизни. Назвать хотя бы несколько (навскидку, заведомо бессистемно): Потёмкин, Глинка, Пржевальский, Нахимов, Грибоедов, Твардовский, Исаковский, зодчий Фёдор Конь, скульптор Микешин... И опять-таки, почти все они похоронены -- не в Смоленске. Такой уж город, извечно выпускавший своих любимых птенцов на просторы России.

Второй по древности храм Смоленска расположен всего в одной остановке езды или нескольких минутах ходьбы: на противоположном, левом берегу Днепра. В древности тут было место торга с "варяжскими гостями" - или попросту "Варяжки". Поэтому церковь известна в исторической литературе как храм Иоанна Богослова на Варяжках. Возвёл её в 1173 г. сын св. Ростилава Роман (помимо того, что правил Смоленском, дважды был великим князем Киевским: в 1171-72 и 1174-76 гг.). По словам летописцев, храм был украшен золотом и финифтью и поражал благолепием.

Князь Роман Ростиславич был щедрым благотворителем и оставил по себе самую лучшую память. Согласно летописям, он умер (в 1180 г.), раздав всё своё имущество, не оставив денег даже на погребение, и смоляне, в знак признательности, сами организовали его похороны.

Сейчас простенький одноглавый храмик белеет на маленьком пустыре под горой. На горе -- смоленский кремль (правда, с этой, северо-западной стороны, стены его не сохранились). Если не знать историю города, то в церковке с барочным куполком на восьмигранном барабане очень трудно опознать XII век. Она была капитально перестроена в XVIII веке, но, в отличие от Петропавловского храма, первоначальный облик ей так и не вернули. Если кому любопытно знать, как выглядел в XVIII - I половине ХХ вв. Петропавловский храм, пусть перейдёт узенький Днепр и взглянет на Иоанно-Богословскую церковь -- вполне адекватное "отражение". Смотреть на неё немного грустно - навевает мысли о вечном убожестве падшего человечества: если где-то когда-то был возведён шедевр, позже его почти гарантированно изуродуют. Дурновкусие и презрительное отношение к древнему наследию, пожалуй, одинаково присущи что просвещённому XVIII веку, что нашему, ещё более "просвещённому" времени.

После того, как я разместился в гостинице, времени ещё как раз хватало на вечернюю прогулку по городу. Мои путеводительницы любезно согласились провести меня вдоль южных стен крепости.

Твердыня Смоленска настолько огромна, что здесь нет как такового кремлёвского холма: гигантская стена соединила сразу несколько холмов. Это поистине "Ожерелье земли Русской" - строила его вся Россия, причём, в канун Смутного времени (об истории мы ещё поговорим в других главах).

Ожерелье это сейчас во многих местах разомкнуто. Северная, приднепровская стена особенно пострадала при решающем польском штурме 3 июня 1611 г. Огромные проломы на западе и юго-востоке проделали русские войска под командованием Шеина, неудачно осаждая Смоленск в 1633 г. 9 башен взорвал Наполеон при отступлении. Другая Отечественная война нанесла городу ещё больший урон. Где-то в мирное время, по генеральному плану застройки, пробивались стены для больших улиц. Так что из 6 с половиной километров крепостного периметра сохранилось, в общей сложности, километра 3, а из 38 башен -- 17. Лучше всего уцелели восточный и юго-западный участки стен. Ещё один изолированный "кусочек" вытянулся вдоль Днепра. Но даже то, что осталось, по масштабам намного превосходит Московский Кремль и не имеет себе равных в кирпичном оборонительном зодчестве России (псковская крепость -- каменная и более древняя).

Сейчас мы вышли к юго-западному обрывку стены, обрамлённому широким бульваром. Проходишь сквозь тень густых деревьев, словно нарочно маскирующих крепость -- и вот раскрывается загадочная и грозная картина. Стены метров пятнадцать высотой с гигантскими зубцами, две ближайших башни-твердыни -- всё это удвоено тихой, зеркальной поверхностью канала, похожего на полузаросший пруд. Словно в какую-то ожившую былину попал!

Псковский кремль отражается в огромном зеркале реки Великой, Смоленский -- всего лишь в узенькой водной полоске старого рва. Но и то, и другое зрелище -- бесподобно. Кажется, отражение ещё красивей оригинала!

На закате краснокирпичная стена пламенеет, и яркий обрыв спадает в ущелье неба. Половина канала получилась огненная, половина -- бездонно-голубая, и граница тянется продольно, насколько хватает взгляда. Пламенное 4-вековое прясло, густая зелень парка и длинное-длинное зеркало дремотного канала... что может быть таинственней! Перевёрнутые крепостные зубцы, а рядом -- кувшинки.

Повис, как жёрдочка, тоненький пешеходный мостик к вратам могучей Копытенской башни. Только врата эти закрыты-заколочены, а сама башня реставрируется. Всё равно видно, что врата -- коленчатые, по всем правилам обороны: наружная арка выводит вбок, на тоненький перешеек меж стеной и рвом. Я сразу вспомнил этот вид... из своего детства! Когда-то, в "Словаре юного художника" фотография именно этой башни и этого мостика очаровала меня, став на долгие годы единственным "окошечком" в Смоленск. Столько лет "окошко" манило меня -- и вот наконец я увидел всё наяву! Ощущение почти такое же сильное, как при виде церкви Покрова на Нерли... тоже уже "тыщу лет" знакомой по фотографиям!

Только непонятно, как в старину заполнили ров водой на такой высоте -- на несколько десятков метров выше уровня Днепра!

Единственная, правда, основательная, "ахиллесова пята" в чудном архитектурном облике Смоленска -- стандартная советская телевышка на территории кремля. Из всех многочисленных здешних холмов, почему-то никак не нашлось другого места -- только впритык к древней Копытенской башне! Вспоминаю завод "Электроприбор" в самом центре симпатичнейшего древнего городка Алатыря: нечто из разряда таких же "шедевров"! Единственный плюс: с этой телевышкой в центре Смоленска уж точно не заблудишься: увидал её издали -- значит, там южная стена кремля.

Обилие памятников в Смоленске поражает! И слава Богу, это по-настоящему талантливые творения -- и посвящены настоящим людям и событиям. Здесь торжественно, как в Александровском саду у стен Московского Кремля... и в то же время, так уютно, будто гуляешь в каком-то старом-старом парке своего детства. Удивительным образом, сохранилось много монументов, возведённых ещё до революции... и это в городе, где разрушения от Войны составили 93 процента! До Казани-то, слава Богу, война не докатилась, но дореволюционных памятников наш город почти не сохранил. И думаю, таких "беспамятных" городов -- подавляющее большинство. Смоленск -- редкое исключение.

Вот современный (1991 г.) памятник зодчему Фёдору Коню: уроженцу Дорогобужа, главному архитектору дивной смоленской крепости. Скульптура стоит перед изящно-многогранной (а издали кажется, что круглой) Громовой башней. Вокруг -- газоны и чудные плакучие ивы.

Дальше -- Вечный огонь и могилы ветеранов Великой Отечественной войны вдоль кремлёвской стены. Вот -- надгробный памятник Герою Советского Союза Егорову, водрузившему вместе с М. Кантария знамя Победы над рейхстагом (он -- смолянин и похоронен в родном городе). Где ещё встретишь такую стену: внизу -- таблички с именами героев 1941-45 гг.; выше, ещё с дореволюционных времён -- таблички с названиями всех воинских частей (и именами их офицеров), державших здесь оборону в 1812 г. Город двух Отечественных войн!

А вот -- одна из "визитных карточек" Смоленска, знаменитый памятник "Героям 1812 года" (1912 г., скульптор Надольский, архитектор Шуцман). Незабываемая композиция! Галльский воин с мечом лезет на отвесную скалу разорять гнездо, а два могучих орла его атакуют... причём, один -- как бы из засады, сразу его не очень-то и заметишь (символ двух русских армий -- Барклая-де-Толли и Багратиона, - которые соединились именно под Смоленском). Да уж, сколько в Смоленске орлов -- и обычных, и двуглавых!

Ещё дальше на восток, у той же стены стоит памятник Павлу Ивановичу Энгельгардту, расстрелянному французами за вооружённый отпор мародёрам. Одновременно, это как бы памятник и всему народному сопротивлению, всем партизанам смоленской земли 1812 года.

Дальше участок стены обрывается. За ним -- сквер и площадь Победы. В скверике стоит оригинальный памятник Твардовскому и Василию Тёркину: будто сидят они в шинелях и дружески беседуют. Не знаю, где ещё можно встретить подобный памятник писателю и его литературному герою.

Мы договорились на следующее утро посетить самую прославленную церковь древнего Смоленска -- Михаило-Архангельскую, больше известную как Свирская (1191-94 гг.). Второе название историки объясняют по-разному. В 1733 г. при церкви был освящён новый придел во имя преп. Александра Свирского. Но некоторые исследователи считают, что название это -- гораздо более древнее и связано со "свирскими" (то есть "северскими") землями, путь к которым проходил здесь. Так или иначе, церковь эта по праву считается общепризнанной вершиной смоленской архитектурной школы. Побывать в городе и не посетить её -- примерно то же самое, что приехать в Сергиев Посад и не зайти в Троице-Сергиеву лавру.

От гостиницы мы шли напрямик минут десять -- всё дворами-дворами да тихими переулками, похожими на деревенские. Потянулась одноэтажная деревянная застройка... а над ней вдруг вознеслась эта розовато-песочная церковь с богатырским шлемом на вершине горы...

Пожалуй, найдётся всего несколько самых знаковых церквей на Руси, каждая из которых составила целую эпоху в истории зодчества и коренным образом повлияла на всё дальнейшее его развитие. К их числу, несомненно, относится и Михаило-Архангельская в Смоленске!

"Такое же несть в полуночной стране, и все приходящие к ней дивятся изрядной красоте ея..." - отмечено ещё в Ипатьевской летописи.

"Ступенчатую композицию и ярко выраженный вертикализм пропорций" отмечают искусствоведы как главную особенность храма -- одного из самых высоких в домонгольской Руси! Чудо устремлённой к небу конструкции, делающей храм похожим на башню...

Внешняя его высота 42 м, внутренняя -- около 35 м. И это XII век! "Свирская" церковь выше Софии Новгородской, чуть выше даже Успенского собора во Владимире (интерьер которого под куполом достигает почти 32 м). А ведь по площади эти огромные соборы в несколько раз её превосходят.

До чего же удивительно смотрится 8-вековой храм-башня на вершине холма!

В его облике есть что-то от замка, стоящего на горе! Учитывая, что здесь и располагался загородный замок (1), получается, что это не совсем иллюзия...

Церковь была главной, самой высокой частью укреплённого княжеского двора, состоявшего, видимо, из нескольких построек. В отличие от современного ему "замка" св. Андрея в Боголюбово, здешний дворец Давида не стал монастырём, но если этого не знать, вполне можно принять каменную ограду и ворота XVIII века за монастырские.

Сейчас весь ансамбль состоит из церкви XII века и ступенчато-восьмигранной надвратной колокольни XVIII в., поставленной на средства купца Василия Хлебникова метрах в 20 к северо-востоку от древнего алтаря.

Давно заметил: самое гармоничное расположение архитектурных объектов по отношению друг к другу -- по диагонали. Не важно, насколько эти объекты разнятся по величине, возрасту и стилю. Именно шахматное размещение позволяет им не заслонять, а дополнять друг друга. Даже странно, до чего же ступенчатые очертания колокольни XVIII века сочетаются здесь с со "ступеньками храма" XII века, образуя вполне цельный ансамбль -- живописный "град камен" на холме.

Как я полюбил это место! До сих пор оно у меня перед глазами... хотя явилось один раз в жизни. Что ж, Боголюбово и храм Покрова на Нерли я тоже видел лишь единожды. Кто прикоснулся хоть раз к любому храму XII века, вряд ли уже это когда-то забудет! Нет, тут даже не история, а живая благодать... Каждый из нас многократно слышал распространённое слово "намоленный"... но слышать -- одно, а увидеть -- другое. Домонгольские храмы, по этому беспримерному, непередаваемому чувству совершенно ни с чем не сравнишь! В других-то храмах мы молимся... а здесь такое ощущение, что молятся они за нас.

От трёх симметричных притворов с севера, запада и юга (и далеко выступающего на восток алтаря) храм представляет в плане огромный Крест. Обходить его -- одно удовольствие: с каждой стороны как-то по-новому открывается общая картина абсолютного Совершенства. Одни вертикали, вертикали... как по линейке проведённые! Или -- идеально проточенные резцом прямоугольные желобки... для света, стекающего с небес? Каждый угол от этих многочисленных выступов стал -- как положенная на бок лестница. Углы и основного четверика, и каждого из трёх притворов, и боковых квадратных апсид алтаря -- все украшены этими вертикальными "ступеньками".

Мне сразу же вспомнилась церковь Параскевы Пятницы в Великом Новгороде, тоже построенная "о ста углах". Возвели её там, на Ярославовом Дворище, приглашённые смоленские мастера -- в 1207 г. (то есть всего через 13 лет после здешней, Свирской). В сущности, в Новгороде воздвиглась её уменьшенная копия! Пятницкая церковь, в свою очередь, колоссально повлияла на всё последующее новгородское зодчество... а стало быть, и на общерусское. Вот -- красноречивый показатель особой роли Свирской церкви в истории русской культуры.

Интересно, что Ярославово Дворище -- бывшая новгородская княжеская резиденция... а тут размещалась загородная резиденция смоленского князя Давида (тоже, кстати, имевшего непростые отношения с местным вече).

Каждый из трёх смоленских храмов XII века неразрывно связан с жизнью своего князя-строителя: Петропавловский -- со св. Ростилавом, Иоанно-Богословский -- с Романом, Михаило-Архангельский -- с Давидом.

Давид Ростиславич (1140-97 гг.) 17 лет был князем Смоленским -- с 1180 г., после смерти старшего брата Романа (уже упомянутого в этой главе при рассказе о церкви Иоанна Богослова). При нём Смоленск достиг небывалого могущества и богатства, несмотря на частые войны с черниговскими князьями Ольговичами. При подготовке к одной из таких войн Давид Ростиславич и скончался 23 апреля 1197 г.

Давид носил одно христианское имя со св. мучеником князем Глебом (знаменитые русские святые Борис и Глеб в крещении -- Роман и Давид). Особо почитая его, он основал эту загородную резиденцию недалеко от речки Смядынь, где в 1015 г. пролилась кровь св. Глеба. Само место здесь свято, и Давид придавал ему значение "нового Вышгорода" -- взамен старого под Киевом, где свв. князья-мученики упокоились. Он даже мечтал перенести оттуда мощи св. Глеба (и тем самым превратить Смоленск в новый духовный центр всея Руси, вместо не раз разорявшегося в усобицах, ослабевшего Киева!). В Михаило-Архангельской церкви уже была приготовлена для этого гробница, но... упокоиться в ней суждено было самому князю Давиду.

Кажется, это сакральное место до сих пор хранит какую-то тайну -- как Боголюбово под Владимиром, тоже во многом "списанное" св. Андреем с Вышгорода.

Я попросил сводить меня на саму речку Смядынь, -- поклониться св. Глебу. Мы пошли от Свирской церкви низиной на запад... Сам я ни за что не нашёл бы это внешне ничем не примечательное место. Ни крохотная речка, ни храм здесь не сохранились. Сейчас это просто пустырь на левом берегу Днепра -- километрах в трёх к западу от кремля и всего в километре от Михаило-Архангельской церкви.

Пустырь с высокой травой, пасутся два бычка... и -- всё! Народу -- никого. Ни одной человеческой фигурки, кроме нас, даже если смотреть далеко-далеко. Вот так, кажется: на этом пустыре и убили св. Глеба. Ни пустыря, ни застройки тогда, разумеется, не было -- но "памяти" это не важно! Она знает: здесь -- значит, здесь! "Всё, что было не со мной, помню..." Это же наша общая биография -- юность Древней Руси. С каждым из нас это было!

Вот отрывок из древнего жития свв. Бориса и Глеба:

"Святой же плыл в это время в ладье, и они встретили его в устье Смядыни. И когда увидел их святой, то возрадовался душою, а они, увидев его, помрачнели и стали грести к нему, и подумал он -- приветствовать его хотят. И, когда поплыли рядом, начали злодеи перескакивать в ладью его с блещущими, как вода, обнаженными мечами в руках. И сразу у всех весла из рук выпали, и все помертвели от страха. Увидев это, блаженный понял, что хотят убить его. И, глядя на убийц кротким взором, омывая лицо свое слезами, смирившись, в сердечном сокрушении, трепетно вздыхая, заливаясь слезами и ослабев телом, стал жалостно умолять: "Не трогайте меня, братья мои милые и дорогие! Не трогайте меня, никакого зла вам не причинившего! Пощадите, братья и повелители мои, пощадите! Какую обиду нанес я брату моему и вам, братья и повелители мои? Если есть какая обида, то ведите меня к князю вашему и к брату моему и господину. Пожалейте юность мою, смилуйтесь, повелители мои! Будьте господами моими, а я буду вашим рабом. Не губите меня, в жизни юного, не пожинайте колоса, еще не созревшего, соком беззлобия налитого! Не срезайте лозу, еще не выросшую, но плод имеющую! Умоляю вас и отдаюсь на вашу милость. Побойтесь сказавшего устами апостола: "Не будьте детьми умом: на дело злое будьте как младенцы, а по уму совершеннолетни будьте". Я же, братья, и делом и возрастом молод еще. Это не убийство, но живодерство! Какое зло сотворил я, скажите мне, и не буду тогда жаловаться. Если же кровью моей насытиться хотите, то я, братья, в руках ваших и брата моего, а вашего князя". И ни единое слово не устыдило их, но как свирепые звери напали на него. Он же, видя, что не внемлют словам его, стал говорить: "Да избавятся от вечных мук и любимый отец мой, и господин Василий, и мать госпожа моя, и ты, брат Борис, -- наставник юности моей, и ты, брат и пособник Ярослав, и ты, брат и враг Святополк, и все вы, братья и дружина, пусть все спасутся! Уже не увижу вас в жизни сей, ибо разлучают меня с вами насильно". И говорил, плача: "Василий, Василий, отец мой и господин! Преклони слух свой и услышь глас мой, посмотри и узри случившееся с сыном твоим, как ни за что убивают меня. Увы мне, увы мне! Услышь, небо, и внемли, земля! И ты, Борис, брат, услышь глас мой. Отца моего Василия призвал, и не внял он мне, неужели и ты не хочешь услышать меня? Погляди на скорбь сердца моего и боль души моей, погляди на потоки слез моих, текущих как река! И никто не внемлет мне, но ты помяни меня и помолись обо мне перед владыкой всех, ибо ты угоден ему и предстоишь пред престолом его".

И, преклонив колени, стал молиться: "Прещедрый и премилостивый господь! Не презри слез моих, смилуйся над моей печалью. Воззри на сокрушение сердца моего: убивают меня неведомо за что, неизвестно, за какую вину. Ты знаешь, господи боже мой! Помню слова, сказанные тобою своим апостолам: "За имя мое, меня ради поднимут на вас руки, и преданы будете родичами и друзьями, и брат брата предаст на смерть, и умертвят вас ради имени моего". И еще: "Терпением укрепляйте души свои". Смотри, господи, и суди: вот готова моя душа предстать пред тобою, господи! И тебе славу возносим, отцу и сыну и святому духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь"

Потом взглянул на убийц и промолвил жалобным и прерывающимся голосом: "Раз уж начали, приступивши, свершите то, на что посланы!"

Тогда окаянный Горясер приказал зарезать его без промедления. Повар же Глебов, по имени Торчин, взял нож и, схватив блаженного, заклал его, как агнца непорочного и невинного, месяца сентября в 5-й день, в понедельник".

Это случилось почти ровно 1000 лет назад! От св. Глеба до постройки Михаило-Архангельской церкви прошло без малого два века. То есть даже для князя Давида это была примерно такая же старина, как для нас сейчас -- эпоха Серафима Саровского. И всё же предание сохранило даже дату. 18 сентября (по новому стилю) - день мученичества св. Глеба.

А 3 сентября - день памяти преп. Авраамия Смоленского, святого чуть более позднего времени (см. главу "Стены и башни").

Вообще, так сложилось, что многие важнейшие события в истории Смоленска связаны почему-то с сентябрём. В сентябре 1609 г. началась знаменитая польская осада. В сентябре 1654 г. Смоленск был освобождён от поляков, в сентябре 1943 г. - от немцев. 25 сентября ныне отмечается День Города. И снова приходит ассоциация: св. Глеб для Смоленска -- то же, что св. Ольга для Пскова.

Примечания:

(1). В отношении древнерусских княжеских резиденций историки довольно часто употребляют такой термин.

Собор

Главное в любом древнем городе -- это собор. В Смоленске он настолько велик и стоит на холме так высоко, что видно его почти отовсюду. Узрел в окно поезда за километры снежно-голубую, с мерцающим пятиглавием "дарохранительницу на престоле" - ну вот это он и есть, Смоленск-батюшка... ни с чем не перепутаешь!

И гора издревле называется Соборной: в северной части кремля, поближе к Днепру. Другое её название -- Мономахов холм: первый каменный храм на этом месте заложил ещё Владимир Мономах в 1101 г. Достроили и освятили его лишь в 1137 г., при внуке Владимира -- св. Ростиславе Мстиславиче. Судя по всему, "мономахов" храм был достаточно велик и имел шестистолпную конструкцию. Он простоял почти 5 веков -- и был разрушен самым чудовищным взрывом в истории Смоленска, в день его взятия поляками 3 июня 1611 г. Нынешний Успенский собор -- памятник тому храму-мученику...

Как строгому, торжественному Пскову, с множеством древних, однотонных, очень простых храмов, соответствует ослепительный белый монолит Троицкого собора, так нарядному, холмистому Смоленску, с красными башнями и разноцветными церквушками -- этот необычайно пышный собор XVIII века в стиле украинского барокко. Главная западная крепость России коронована вполне "южным" собором, голубовато-ультрамариновым, ярким... как Чёрное море в устье Днепра.

Его глубинный свет озаряет город с вершины зелёной кручи-волны. Высота собора с крестами -- около 70 метров! Он и по площади огромен (42 на 52 метра), а ведь его окружает ещё целый городок церквей-спутников, архиерейских и консисторских строений XVIII века.

Лучше всего подняться к нему со стороны Днепра, от бывших Фроловских ворот. Недаром они когда-то считались главными. Давным-давно на месте разрушенной ещё поляками Фроловской башни стоит церковь Одигитрии, искусно встроенная в пролом стены. А в нескольких метрах западнее её -- современный "пролом" для главной улицы, пересекающей весь кремль (Большой Благовещенской, ныне Большой Советской). Вот от него-то, мимо памятника Кутузову -- парадный подход к собору.

Глядя на удивительно цельный по облику храм, и не подумаешь, как долго, с какими трудностями и перерывами, сколькими архитекторами, сменявшими друг друга, он возводился. Эпопея строительства растянулась на целый век! Правда, в Европе есть готические соборы, возведение которых начиналось, скажем, в XIII, а заканчивалось в XIX веке -- например, Кёльнский. Но, по нашим меркам, и вековая долгота строительства уникальна.

Хотели возвести в XVII в. обычный для Руси храм (за изначальный образец взяли Троицкий собор Александровской слободы), но успела смениться целая эпоха и получилось нечто совсем другое -- гораздо более грандиозное по размерам, а по стилю уж никак не напоминающее Московскую Русь.

Задача построить новый кафедральный собор на месте взорванного в 1611 г. была поставлена государем сразу же после освобождения Смоленска (1654 г.). Но первые годы так и прошли в составлении всевозможных смет и планов. К строительству основательно приступили лишь в 1676 г. под руководством зодчего Алексея Королькова. Но этот "подмастерье каменных дел" из Москвы, как писали позже, "пользовался собственной сметой и известным только ему образцом". В результате, в 1679 г. стена алтаря отступила и начала всё дальше и дальше отделяться от остальной части достроенного уже почти до крыши здания. Работы пришлось надолго прекратить. В петровское время были свои сложности: все средства из провинции буквально высасывались на войну и возведение новой столицы. По-настоящему, строительство возобновили лишь в 1732 г. под руководством известного архитектора А. И. Шеделя.

Пришла эпоха господства барокко -- тут уж всё оформлялось в новом стиле. Правда, традиционную для прежних эпох шестистолпную конструкцию сохранили. Но стены "оживили" необъятных размеров окнами, какие и не снились Древней Руси, а все верхние окна сделали круглыми. Увенчали собор семь глав (семиглавой была Великая церковь Киево-Печерской лавры, а мастера-то приехали в основном из Киева, да и многие смоленские архиереи родом были оттуда).

Но в таком виде собор простоял совсем недолго. В 1760 г. обрушилась центральная глава. Весь верх пришлось перекладывать полностью, под руководством архитектора Петра Обухова. С тех пор собор стал традиционно пятиглавым, причём, для облегчения конструкции, главный купол и барабан сделали деревянными. Это маленький секрет великого храма: по внешнему виду никак не скажешь, что его грандиозная центральная глава-башня -- вся из дерева.

Нечто подобное произошло в ту же эпоху с не менее знаменитым собором Новоиерусалимского монастыря под Москвой. Там огромный шатёр над Ротондой Гроба Господня тоже обрушился -- и восстановили его тоже в дереве: так искусно, что снаружи ни за что не подумаешь...

Важную роль в завершении векового смоленского "долгостроя" сыграл епископ Парфений (управлявший епархией 34 года: в 1761-95 гг.). Он собрал на это более 45000 руб. частных пожертвований. К 1772 г. облик собора сложился окончательно и с тех пор уже не претерпевал каких-либо изменений.

Каждый великий храм чем-то напоминает живой организм -- узнавая его историю, будто узнаёшь биографию человека. Даже если ничего не читал заранее, он сам, если захочет, может многое о себе поведать... уж найдёт способ, как это сделать.

В советское время судьба Троицкого собора во Пскове и Успенского в Смоленске сложилась поразительно похоже -- который раз замечаю "параллели" в жизни этих городов! Здешний собор тоже был закрыт всего на несколько лет, тоже обращён в музей, благодаря чему избежал разорения -- и тоже открылся "при немцах", в 1941 г. А после освобождения ни тот, ни другой великий храм закрыть уже не посмели.

Ансамбль Соборной горы -- это целый комплекс построек XVIII века, замечательно сочетающихся друг с другом... просто Собор доминирует в нём настолько, что издали их и не заметишь. Есть ансамбли вроде Ростовского Кремля, где все храмы и хоромы "равноправны" и даже почти равновелики (по высоте), а есть такие, где всё добровольно умалилось, подчинило себя одному-единому Храму. Здесь даже колокольня вдвое ниже собора и издали почти сливается с его силуэтом. Даже "зимний" собор Богоявления -- всего лишь ступенечка перед главным: одного цвета с ним, но в несколько раз меньше по высоте. Так и стоит перед его западным фасадом. Главный вход именно здесь. Очень впечатлила меня длиннейшая, гулкая тенистая арка -- с коленчатым поворотом направо. Богоявленский храм -- надвратный, но она, удивительным образом, расположена не поперёк, а вдоль его вытянутого объёма.

К югу расположен бывший архиерейский дворец, консистория. Ещё дальше почти примыкает к соборному комплексу Троицкий монастырь.

К западу -- обзорная площадка, с великолепной, головокружительной панорамой. Во всём -- необычайная торжественность... как на Соборной площади Московского Кремля! Кажется, и в воздухе невидимо разлит тот же дух.

У северо-западного угла -- уже упомянутая роскошная колокольня, с пучками колонн на углах, с отдельно пристроенным выступом для курантов. По размерам она очень сочетается с каждой отдельно взятой главой храма. Издали можно вообразить, что это ещё одна, шестая глава, поставленная, ради оригинальности, у подножия собора (А где же тогда седьмая, если когда-то он был семиглавым!?).

Больше всего в облике звонницы мне запомнился поясок резного орнамента -- крупных и малых "ширинок", -- шустро забегающий на углах за позднейшие украшения. Не надо быть специалистом в архитектуре, чтоб узнать допетровскую Русь! Действительно, основа колокольни -- XVII столетия. Реставраторы открыли то, что спрятали было мастера барокко в XVIII веке, перестраивая сооружение. Пожалуй, это самая яркая "визитная карточка" XVII века во всём Смоленске!

Так бы и не уходил никуда отсюда -- из дивного храмового преддверья... если б за преддверьем не ждал сам храм!

Хотя внешняя высота собора почти равна Псковскому, внутри он намного ниже. Сначала я думал: это просто иллюзия из-за его гигантской площади. Потом пригляделся к роскошным, почти дворцовым, расписанным в технике гризайль(1) сводам -- и понял: купола-то "ложные", внутрь их световой объём не выходит, отрезанный кровлей. А без пятибашенного навершия собор -- чуть выше 30 метров. Таков он внутри... Всё равно, конечно, очень много! А уж "глубина" - и вовсе необъятная! И всё залито золотой дымкой света из огромных окон. Сияющее, мерцающее, искрящееся пространство...

Впереди во всю стену встаёт необычайно пышный золочёный иконостас в стиле "высокого барокко", весь словно рассыпчатый (другого слова не подберу!). Таким он выглядит -- из-за разных объёмов и форм икон, словно разбрызганных волнами, веерами, кокошниками. Его возвели за 9 лет (1730-39 гг.) выдающиеся украинские мастера: Сила Трусицкий и его помощники Петр Дурницкий, Фёдор Олицкий и Андрей Мастицкий. Получился один из самых больших и роскошных иконостасов на Руси: 31 м высоты и 38 м ширины. Даже удивительно, что, при такой высоте, в нём всего четыре основных яруса икон. Каковы же размеры образов! Правда, верхние обрамлены сверху и по бокам круглыми, овальными и фигурными малыми образами, прикреплёнными, словно хоругви. Из-за них иконостас часто называют пятиярусным.

Не скажу, что мне так уж близок этот стиль чрезмерного украшательства, но резьба, действительно, мастерская! Тут и традиционные гроздья винограда, и цветы подсолнечника, и листья дуба, клёна... Я не сразу заметил, что средь искрящейся позолоты мерцает что-то совсем другое -- и лишь поморгав, рассмотрел несчётные паутинные просветы ажурной пустоты, сквозь которые звёздочками проглядывал алтарь! Лишь позже в одном из справочников я прочитал: "Особенностью резьбы является её двуслойность: на нижний, ажурный слой сверху наложен ещё один, глубокий, прозрачный". Действительно - "чудо декоративно-прикладного искусства XVIII века", трудно не согласиться!

Сила Михайлович Трусицкий, сотворив свой шедевр, до конца жизни остался в Смоленске. Уже упомянутый епископ Парфений "в старости успокоил его в архиерейском доме до самой его кончины", как пишет о. Никифор Мурзакевич.

Величайшая святыня собора и всей епархии -- конечно, Смоленская чудотворная икона Божией Матери. Здесь её обычно называют просто "Одигитрия". Это греческое имя слышишь в устах верующих гораздо чаще, чем "Смоленская" Даже удивился немножко! Наша-то Казанская тоже относится к типу "Одигитрии", но у нас её почти никто так не называет!

И наверное, мало кто за пределами Смоленска знает, что, к сожалению, подлинник "Одигитрии"(2), писанный, по преданию, самим евангелистом Лукой, безвозвратно исчез из собора в 1941 г. Что ж, ХХ столетие -- век утрат. Пропала Казанская, пропала Смоленская икона... Остались чудотворные списки. Было две самых почитаемых Смоленских иконы: Соборная и Воротная (так их и называли). Исчезла Соборная. Уцелела Воротная: список 1602 года, исполненный по приказу Бориса Годунова для Фроловских врат только что построенной крепости. Икона-Привратница великого града! Вот она-то сейчас и находится в соборе. Именно она была с русской армией на Бородинском поле!

Случилось это так. В 1812 г. эвакуировали из Смоленска обе святыни. Но Соборную вывезли в Москву заблаговременно, вместе с отъезжавшими губернатором и архиереем. А Воротная, словно исполняя долг Хранительницы, присутствовала в Смоленске оба дня ожесточённых боёв. Её вынесла 1-я артиллерийская рота капитана Глухова, уже выходя под огнём из ворот и сжигая за собой мост через Днепр. Так она и оказалась "в рядах" отступавшей русской армии. Именно перед ней, по приказу Кутузова, служился молебен в канун Бородинской битвы. Она стала "своей" для всей армии - и после 1812 года пользовалась ещё большим почитанием, чем прежде.

Так что ныне стоящая в соборе икона тоже исключительная по своему значению и, несомненно, чудотворная! Огромны её размеры. Божия Матерь -- Царица. Поистине, царствует Она и в этом соборе! Как ни велик его интерьер, первый взгляд сразу падает на Неё. Она -- у правого столпа, на могучем возвышении, куда ведут две лестницы по 10 ступенек. Чем-то напоминает... Голгофу в Новом Иерусалиме. Едва ли можно придумать что-то более торжественное!

Очень хорошо, что Богородица стоит на "горке", что к ней надо восходить. Пока поднимаешься, собираешься с мыслями: с чем именно хочешь подойти к Божией Матери. Благодать такая, что... дышится по-другому, думается по-другому! Как сказала одна женщина (правда, про Грузинскую Раифскую икону): "Я теперь уже даже боюсь что-то просить, потому что точно знаю -- всё исполнится!" Все иконы благодатны, но иногда сердце перед ними остаётся глухим... А тут... это просто невозможно! Такое ощущение Присутствия ("Она всё слышит!") я испытывал прежде у Грузинской иконы Раифского монастыря -- главной Иконы моей жизни. И вот теперь - здесь...

У левого столпа собора -- другая святыня: огромная плащаница "Положение во гроб". Её искусно вышили в мастерских княгини Ефросиньи Старицкой в 1561 г. Плащаница была вкладом княгини в Успенский собор Московского кремля. Французы похитили её из Москвы в 1812 г., но смоленские партизаны отбили святыню. В благодарность за их подвиг, Плащаницу было решено навсегда оставить в Смоленске.

Я подошёл, приложился... Совсем поразительно. Обычно такие плащаницы являются достоянием музеев, мы привыкли относиться к ним как к произведением искусства... а здесь это намоленная святыня в действующем соборе. Само по себе чудо, что её не изъяли, а оставили Церкви! Из всех древних городов, из всех древних храмов, где я был, что-то не припомню второго такого примера. Видимо, уж Сам Христос решил так отметить Смоленск Своим зримым присутствием -- за все его многовековые страдания, за крестную судьбу. Плащаница, предназначенная для Успенского собора Москвы, главного храма всея Руси, навеки осталась здесь. И самое важное -- осталась в руках верующих.

Наверное... от подлинника Туринской Плащаницы я испытал бы примерно такое же благоговение! Непередаваемое чувство благодати -- будто от какого-то таинства.

Ещё одна святыня -- железные сандалии св. мученика Меркурия († 1239). Мощи его были утрачены при взрыве собора в 1611 г., остались только боевые сандалии. Этот богатырь -- легендарный спаситель города от Батыева нашествия в 1239 г. Один татарский отряд вошёл в Смоленское княжество и был уже километрах в 30 от города, в Долгомостье (ныне там -- памятный знак в честь давней битвы). Все жители в страхе молились об избавлении.

"В ту тревожную ночь соборный пономарь Георгий тихо молился пред образом Одигитрии, испрашивая избавления города от врагов. Вдруг он услышал голос от иконы: "Иди к рабу Моему Меркурию, на Подолье". Пречистая Богородица указала пономарю, где живет Меркурий, и поторопила: "Иди скорее и тихо скажи ему: Меркурий, тебя зовет Владычица". Георгий удивился голосу от иконы, но тотчас же поспешил исполнить приказание. Он пошел на Подолье и увидел среди двора воина Меркурия с воздетыми к небу руками. Тихо объявил ему небесную волю пономарь, и оба пошли в храм. Упав перед чудотворной иконой, Меркурий стал просить о помощи и заступлении города, и был голос от святой иконы: "Раб Мой Меркурий, Я посылаю тебя, чтобы ты отразил врагов от града сего и защитил этот храм. Для этого Я призвала тебя сюда из страны Римской. [Родом этот воин был из Моравии] Я не оставлю этого города, по молитвам Моим он не будет предан в руки врагов. Немедленно ступай навстречу врагам. Я не оставлю тебя. Не бойся, ты победишь врагов и сам получишь от Господа венец победы и вечного блаженства".

Воин Христов той же ночью сел на коня и отправился в татарский стан в Долгомостье. Он прошел военную стражу, не замеченный никем, и среди неприятельского стана увидел великана. Оградясь крестным знамением и воскликнув: "Пресвятая Богородица, помоги мне!", Меркурий убил гордого и надменного исполина, уповавшего на свою страшную силу. Призывая имя Господа и Пречистой Богородицы, святой воин истребил множество врагов. Татарские воины с ужасом видели, что святому Меркурию помогают в битве молниеносные мужи и лучезарная Жена и, не в силах устоять против воина Христова, обратились в бегство. В это время сын убитого татарского исполина, желая отомстить русскому воину за смерть отца, сзади напал на святого Меркурия и нанес ему смертельный удар. Но внезапно непонятный ужас охватил врагов и, бросая оружие, они бежали от города, гонимые неведомой силой из пределов Смоленской земли.

На рассвете жители Смоленска, готовившиеся к сражению с неприятелем, увидели, что поле усеяно трупами врагов, и поняли, что сохранены заступлением Богородицы.

С благоговением они перенесли честное тело святого воина-мученика и с честью погребли в соборе в честь Успения Пресвятой Богородицы. Вскоре святой Меркурий явился в видении тому же пономарю и велел повесить над гробом его оружие, обещая смолянам постоянную помощь и заступничество во всех скорбях и бранях.

Почитание небесного покровителя города началось сразу после доблестной мученической кончины в 1239 году. Празднование ему установлено в конце XVI века, но уже в 1509 г. жители Смоленска называли его своим главным заступником. Память его Святая Церковь празднует 24 ноября/7 декабря (в день великомученика Меркурия, имя которого он носил".

Со св. Меркурия начинается военная слава Смоленска, всё "дополняемая" последующими веками. Есть в истории городов особые победы -- знаки благоволения Божия, в напоминание о которых остались святыни в главных соборах: икона "Знамение" в Новгороде, меч св. Довмонта во Пскове, сандалии св. Меркурия в Смоленске... Земной масштаб битв не важен -- главное, чем они стали для потомков! Как писатель или художник в чем-то (или ком-то) черпает вдохновение, так полководцам и воинам тоже нужно вдохновение на победу. Если когда-то в истории была хоть одна победа такого значения, за ней непременно последуют другие...

У левого клироса собора (почти там же, где сандалии и образ св. Меркурия) -- мироточивая Казанская икона Божией Матери. Да и в каком городе нет чтимой "Казанской"!

Ещё один образ -- Серафима Саровского, -- тоже прославился мироточением в наше время: 14-15 марта 1994 г., во время богослужения первых дней Великого поста.

В северо-западном углу собора, под хорами -- небольшая усыпальница. На плитах не указаны имена, но это могилы смоленских архиереев... правда, не всех, а начиная с XVIII века, с постройки нынешнего храма. Более древние захоронения не сохранились. Из смоленских архиереев прежних эпох четверо прославлены во святых. Но все они упокоились... не здесь. Свт. Игнатий († 1210) занимал кафедру на рубеже XII-XIII вв. Он был связан узами тесной дружбы с преп. Авраамием Смоленским и похоронен в одном с ним монастыре (см. следующую главу). Свт. Меркурий († 1239) прославлен в Соборе Киево-Печерских святых. Тело его, по преданию, чудесным образом приплыло по Днепру в Киев и захоронено в Ближних пещерах Лавры, где он в молодости подвизался. В одном из позднейших описаний Лавры есть запись о нём: "убит Батыем", - но, возможно, это просто путаница, из-за совпадения имён с его современником св. мучеником Меркурием. Свт. Михаил (на смоленской кафедре в 1383-1396 гг., † 1402) прославлен в Соборе Радонежских святых. Он добровольно оставил кафедру, удалился в Троице-Сергиеву лавру -- там и похоронен. Свт. Симеон (на смоленской кафедре в 1676-99 гг., † 1699) заложил ныне стоящий Успенский собор, но упокоился не в нём, а в Троицком монастыре -- метрах в ста к югу.

* * *

Второй раз я побывал в соборе на следующий день -- на воскресной литургии. Очень хотелось отстоять службу именно здесь, средь величайших святынь.

Всё было, действительно, очень торжественно. В огромном мерцающе-золотом пространстве изумительное пение "падало" будто со сводов... или прямо с неба? Хоры здесь -- на 19-метровой высоте! Причём, они устроены так изначально, при постройке самого собора.

Можно себе представить, какие здесь были торжественные службы, когда их проводил митрополит Кирилл, нынешний Патриарх (смоленскую кафедру он занимал около 20 лет).

Когда всё умолкло, Тишина казалась ещё более благодатной, чем сама служба... И вспомнилась икона Господа "Благое Молчание": когда-то она была почти во всех древнерусских храмах. Христа иногда называют -- Царь Тишины. Молчание -- тайна будущего века...

Примечания:

(1). Иллюзия объёмных, будто бы лепных узоров -- за счёт умело нарисованных "теней".

Смоленск. Стены и башни

От собора, гуляя, я пересёк весь кремль с севера на юг и вышел к живописнейшей Громовой башне, которой любовался ещё вчера вечером. Это единственная музейная башня смоленской крепости. Кто в ней не был, тот Смоленска ещё не знает!

В том ярусе стрельницы, который занимает основная экспозиция, посреди круглого помещения -- живописный макет смоленской твердыни, как она выглядела на момент завершения постройки, до всех разрушений. 38-башенный пояс на фоне зелени холмов и синевы Днепра. В этом же зале, на стендах -- история грандиозного строительства. Начато оно было в 1596 г. указом царя Фёдора Иоанновича, но по замыслу фактического правителя России боярина Бориса Годунова. Основной этап строительства пришёлся уже на царствование Бориса (с 1598 г.). К 1602 году беспримерная крепость была готова. Выше уже отмечалось, что главным зодчим был Фёдор Конь. Менее известно имя смотрителя стройки князя Самсона Ивановича Долгорукова.

В истории нашей страны это был первый опыт всероссийской стройки. Главную западную крепость, щит государства, возводили общими силами практически так же, как век спустя -- Петербург (Пётр I заимствовал опыт одного из самых энергичных своих предшественников). На время было запрещено каменное гражданское строительство во всех остальных городах России. Для Смоленска -- как позже для Петербурга, - создавалась своеобразная монополия: все "мастера каменных дел", оставшись без заказов в своих городах, вынуждены были ехать на великую государеву стройку.

Толпы обнищавшего люда нанимались в чернорабочие (а годы как раз выдались неурожайные, беспримерно голодные). Всего в работе было задействовано не менее 300 тысяч человек. Живые цепи, в которых из рук в руки передавали камни и кирпичи, вытягивались порой до 50 километров!

Строительные материалы тоже поставляла буквально вся страна. Например, белый камень везли из Старицы, известь жгли в Бельском уезде. Так что, когда Борис Годунов в одной из грамот назвал новую крепость "ожерельем всея Руси Православной", это восторженное определение не было преувеличением!

На постройку ушло 150 млн. кирпичей, 42 млн. кубометров глины, 60 тыс. тонн извести, 142 тыс. брёвен, 750 тыс. досок, 1 млн. гвоздей, 150 тыс. пудов прутового железа. Для перевозки всего этого было использовано около 2,5 млн. подвод.

Возведённая всего за 6 лет стена по периметру втрое превзошла Московский Кремль.

Средняя высота стен вместе с зубцами составила около 15 м, а толщина -- до 5 м. Особенность конструкции: мощное, заглублённое в землю на 4 м каменное основание, тогда как сами стены -- кирпичные.

Строго говоря, смоленская крепость -- не кремль, хоть её и принято так называть. Кремль -- это ядро города, внутренняя цитадель. Здесь же колоссальная твердыня -- весь средневековый город, только без слобод. Это всё равно, как если бы в Москве сохранилась до наших дней линия стен Белого города по Бульварному кольцу (кстати, построенная тем же зодчим Фёдором Конём).

Там, где в других городах были лишь земляные укрепления -- например, Окольный вал Великого Новгорода, - в пограничном Смоленске возвели "каменное ожерелье"! Кстати, бровки более ранних валов кое-где сохранились и здесь, позади стен, в том числе, вплотную к Громовой башне.

Крепость имела 9 ворот, но с запада ворот не было. Основная дорога пересекала город с юга на север и через Фроловские ворота выводила к мосту через Днепр. Считается, что Смоленск (как и Рим, Москва, Казань и множество других древних городов) "стоит на семи холмах". Холмы эти, вместе с разделяющими их оврагами и низинами, объединены одной стеной, так что перепады высот здесь колоссальны, и крепость с разных сторон смотрится по-разному -- то равнинная, то почти горная. Кстати, ни одна из 38 башен, при всём кажущемся сходстве, не повторяет другую.

Давно заметил, повидав много кремлей, что высота башен, предназначенных только для обороны, не декоративных (в отличие от надстроенных в XVII веке стрельниц Московского Кремля), везде примерно одинакова -- не больше 35 метров. Крупнейшая башня новгородского детинца, Кокуй -- 34 м, "Маринкина" в Коломне -- ровно такой же высоты. На 33 метра возносилась и главная воротная стрельница в Смоленске -- несохранившаяся Фроловская, со стороны Днепра. Именно на ней, над северными вратами крепости, и висела чудотворная икона Одигитрии, ныне пребывающая в соборе. Наиболее удобно для обороны, когда башни, без учёта кровель, превышают стены всего раза в полтора, а с кровлями -- примерно в два. Вот и Смоленский кремль -- со стенами от 13 до 19 метров, - имеет соответствующую высоту стрельниц.

В Громовой башне-музее можно подняться на самую верхнюю площадку. От множества бойниц она кажется сетчатой -- словно находишься внутри огромной корзины. А накрыта колоссальным полым конусом -- высокой деревянной кровлей.

Кажется, так и услышишь сейчас гром круговой пальбы, соответственно названию башни. Сколько больших и малых отверстий предназначено для извергания грома и молний! Есть бойницы для дальней, ближней и навесной стрельбы.

Находишься в середине идеально круглого венца лучей, просквозивших камень. Какое-то простое, но непередаваемое чувство гармонии во всём этом!.. оружие ведь тоже обладает своеобразной, грозной красотой. Этой башней можно восхищаться так же, как восхищаешься идеально выкованным древним мечом.

Сквозь наклонные желоба-бойницы для навесной стрельбы видны газоны и дорожки у подножия башни и... голуби, гнездящиеся прямо в желобах. На той стороне широкого бульвара стоят дома середины ХХ века -- высотой примерно с древние стены. Но здешняя обзорная площадка, к сожалению, не даёт хоть сколько-нибудь широкой панорамы Смоленска. Громовая башня стоит в равнинной, "напольной" части крепости. Настоящие головокружительные виды, как я убедился вечером, открываются с тех участков стен, что ближе к долине Днепра.

Смоленск -- очень зелёный город. Нельзя не сказать пару слов про живописнейший старинный сад Блонье к северо-востоку от Громовой башни. Этот сквер с прилегающими к нему кварталами -- старинный культурный и административный центр Смоленска. Бывший губернаторский дом, бывшее дворянское собрание, современная резиденция губернатора и областного правительства -- все эти здания с разных сторон обращены фасадами на двухвековой парк в южной части кремля. В самом саду стоит великолепный памятник Глинке, с узорной решёткой из нот (1885 г.).

Когда Николай I, ещё будучи великим князем, посетил эти места и выслушал рассказ о героическом прошлом города, то сказал: "Если моему брату государю когда-нибудь будет угодно назначить меня губернатором, я больше всего хотел бы быть губернатором Смоленска!"

Другой знаменитый старинный парк расположен в самой западной части кремля, куда я и отправился. До революции он назывался Лопатинским садом, по имени губернатора, обустроившего его в 1874 г. В советское время его, разумеется, стандартно переименовали в "Парк культуры и отдыха", в 2004 г. официально вернули прежнее название.

Главная высотная доминанта не только парка, но и прилегающих к нему улиц города -- колоссальный памятник "Героическим защитникам Смоленска от французских полчищ 4-5 августа 1812 г." (1841-42 гг., архитектор Адамини). Это -- одна из "визитных карточек" города: как "Медный всадник" в Петербурге или памятник Минину и Пожарскому в Москве. Восьмигранный чёрный обелиск имеет форму сильно вытянутой вверх шатровой часовни с куполом и крестом наверху и ещё восемью маленькими куполами у основания шатра (впрочем, больше похожего на почти отвесный столп). Чёрная, золотокупольная стрела в западной, исторически наиболее "прострелянной" части крепости.

Высота часовни-обелиска -- 46 метров: она почти вдвое выше большинства башен смоленского кремля! Это самый большой в России памятник героям 1812 года. Да и вообще едва ли не самый высокий монумент из всех, когда-либо возведённых до революции. К 30-й годовщине победы над Наполеоном такие монументы были поставлены на местах всех главных сражений Отечественной войны: на Бородинском поле, в Малоярославце, Красном и на Березине. Но так уж сложилась история нашей страны, что сохранился из них один смоленский!

К западу от обелиска -- красивейший канал и мост, напоминающий петербургские. Снуют по изумрудно-зелёной глади бесчисленные лодки и катамараны. По мосту ходит весёлый детский "поезд". На перилах невероятно густыми гроздьями висят замки от влюблённых. Традиция эта стремительно, как пожар, распространяется во всех городах России, но сто-олько я не видел ещё нигде!

В основаниях прилегающей насыпи устроены изящные гроты-беседки, на ней самой сидят в живописных позах белые львы... Везде -- толпы гуляющих и отдыхающих, там и сям виден целый виноград воздушных шаров. Вообще, это одно из самых оживлённых мест в городе, любимое место отдыха. Как-то не сразу осознаёшь, что роскошный канал, пересекающий весь парк -- это бывший ров при гигантских оборонительных валах XVII века. А валы составляют знаменитый "Королевский бастион", без которого не представишь себе военную историю Смоленска! Здесь могучие насыпи заменили собой стены. Казалось, невидимая река размыла широким руслом каменную крепость, но через реку тут же построили земляную плотину.

"Королевский бастион" - самый грандиозный памятник разрушения и созидания: смивол гибнущей и воскресающей Смоленской крепости. Твердыня бывает неприступна не от стен, но и от духа защищающих её людей. Могучие латы могут быть местами побиты в страшном бою, но если их носит настоящий воин, он продолжает сражаться и в разбитых доспехах.

Здешний участок стены был подорван поляками накануне одного из неудачных штурмов в 1610 г., но защитники сделали земляную насыпь, как бы вогнутую внутрь крепости. Когда на следующий год Смоленск всё же был взят, захватчики постарались укрепить его по новому слову техники. Они достроили начатую русскими насыпь, замкнув её снаружи, от пролома, в правильный пятиугольник: 3 угла были обращены наружу, 2 -- внутрь города. Тем самым, были решены две задачи: обновить крепость "по французскому образцу" (на смену средневековым стенам и башням повсюду приходили земляные "звездообразные" крепости с 5-угольными бастионами) и построить в слишком большом городе малую цитадель -- в которой, если что, можно было обороняться и от самих горожан, если они вдруг восстанут. Так со времён Сигизмунда III и повелось называть бастион "Королевским" - даже и после освобождения Смоленска русской армией в 1654 г. (Кстати, при этом освобождении именно тут, на бастионе, погиб стрелецкий голова Д. И. Зубов).

Прошло почти два века. Место это особо прославилось в 1812 году -- недаром главные памятники Отечественной войны в Смоленске сосредоточены именно здесь. Во-первых, западная оконечность крепости географически находилась ближе всего к наступавшему врагу; во-вторых, вал штурмующим представлялось взять всё же легче, чем неприступные стены.

Атакой с этой стороны руководил прославленный наполеоновский маршал Ней. Участвовали в ней и поляки Понятовского, пытаясь хотя бы в составе Великой армии взять реванш за потерю Смоленска полтора века назад. Символично, что обороной "Королевского бастиона" командовал полузабытый ныне герой Отечественной войны генерал Паскевич -- тот самый, который впоследствии, в 1831 г., взял Варшаву. Другой русский генерал, Скалон, сложил здесь голову -- и французы, взяв Смоленск, похоронили его со всеми почестями, в присутствии Наполеона!

Я видел его могилу-памятник у подножия вала. Вообще, тут буквально каждый метр прославлен каким-нибудь боевым событием! Очень напомнил мне этот сквер Малахов курган в Севастополе (И там -- всё памятники-памятники: здесь смертельно ранен Корнилов, здесь Нахимов, здесь убит Истомин... и под солнцем, в мирном садике, это как-то особенно поражает контрастом! Неужели когда-то тут всё гудело, и шквал металла выкашивал и командиров, и рядовых -- вот на этом самом месте!..)

На острие вражеской атаки стояли солдаты Софийского полка -- памятник им, поставленный ровно через 100 лет, в 1912 г., виднеется на самой оконечности бастиона, над обрывом. Так и высятся над парком два обелиска: 1842 года, увенчанный куполом, и 1912 года, увенчанный парящим орлом. Птица славы будто летит на запад с оконечности смоленской горы-твердыни.

Как известно, Смоленск был всё же сдан французам после двухдневных боёв 6 августа 1812 г., но Великая армия заплатила за это потерей 20 тысяч солдат убитыми и ранеными. Только один из французских полков, противостоявший у "Королевского бастиона" русскому Софийскому, лишился до 400 бойцов.

Русские потеряли около 10 тысяч (причём, по первым, предположительным оценкам самого Наполеона, как он называет в одном из писем -- 3-4 тысячи). По соотношению потерь это была, несомненно, славная страница в военной истории России!

Внутренность огромных валов хранит немало тайн. Когда-то поляки оборудовали в их толще каменные тайники-казематы для подошвенного боя. В русском Смоленске XVIII века (самый долгий мирный период в истории города) они использовались как тюрьма. Именно здесь при Петре I содержался оклеветанный Мазепой Кочубей. Сюда же в 1741 г., после свержения, заточили малолетнего императора Иоанна Антоновича. Позже опустевшие казематы стали любимым местом опасных приключений мальчишек и взрослых "диггеров" (тогда, правда, такого слова ещё не знали). Поэтому решено было, от греха подальше, таинственные подземелья засыпать.

Так что сейчас в казематы уже не залезешь -- зато сквозь давно сломанное кем-то ограждение можно совершить небольшое путешествие на вершину не взорванной части стены.Этот изолированный каменный кусок, как отдельный зуб, торчит к северу от "Королевского бастиона". Какая-нибудь сотня метров -- и дальше укрепления опять обрываются, уже на километр с лишним, до самого Днепра: исторически так сложилось, что именно северо-западная сторона кремля была разрушена сильнее всего. Во многих кремлях открыты для прогулок отдельные участки стен. Мне лично из всего, что я видел, самой красивой и благоустроенной показалась крытая площадка стен Нижегородского кремля: там можно посетить (по билетам) огромный участок -- более 800 метров длиной! Здесь никаких билетов не требовалось, зато всё было каким-то уж слишком "анархичным" и неряшливым. Всюду надписи на стенах и мусор под ногами.

И всё же открывающийся по обе стороны вид стоит того, чтобы сюда подняться. Да и само пребывание на древней стене с такой легендарной боевой историей -- незабываемо...

Если днём я обходил юго-западные отрезки укреплений -- по часовой стрелке, - то вечером, немного отдохнув в гостинице, отправился в противоположном направлении. Я уже знал, что на востоке стены сохранились лучше всего (здесь - 9 из 17 уцелевших башен, без разрывов и проломов между ними). Подсказали мне, что за Авраамиевским монастырём на них свободно можно подняться и пройти поверху несколько прясел. Именно оттуда открывается самый красивый вид на Смоленск!

От площади Победы я пошёл вдоль укреплений на восток. Первый отрезок стены оборвался довольно быстро: дальше вспучинился высокий и крутой вал, напоминающий "Королевский бастион", но поменьше. В народе его назвали "Шеинов бастион": в 1633 г. именно здесь русской армии под командованием Шеина удалось взорвать обороняемую поляками стену и "вклиниться" в город... но -- так и не войти в него (см. следующую главу).

Здесь, условно говоря, кончается южная часть кремля -- и после довольно обширного разрыва начинается восточная. Первой из девяти восточных башен встретила меня воротная Никольская. От неё когда-то начиналась дорога на Ельню. Поэтому ворота называли ещё Еленинскими или Еленевскими. В 1812 г. здесь держали оборону солдаты ген. Коновницына. Сейчас перед башней в память всех павших возведена часовня св. Георгия Победоносца -- покровителя воинов.

В тылу Никольской стрельницы пересекаются улицы Маршала Жукова и Тухачевского. Последняя проходит сквозь более поздние ворота в стене, к северу от башни. Удивительно: сбоку-то ворот не видно -- и кажется, будто машины выныривают прямо из древней стены. Так в Смоленске на каждом углу чудесно пересекается старое и новое.

Следом за Никольской, к северу, расположены в ряд башни: Зимбулка, Шембелева, Воронина, Белуха (Заалтарная), Авраамиевская, Орёл, Роговка и Веселуха.

Некоторые башни - "лысые", как сказал бы ребёнок. Кровли на них не сохранились, и топорщатся обкрошенные зубцы. Другие -- хоть и красные, но будто чуть седые, от старой извести.

Все они -- знаменитые! В сентябре 1609 г. первый польский штурм начался у Авраамиевских врат. Отбили его быстро: со стороны осаждавших, до прибытия тяжёлой артиллерии, это был акт самоуверенности. А в 1812 г., по словам очевидца о. Никифора Мурзакевича, именно тут от нечаянной оплошности чуть не погиб Наполеон: "разъезжал на белом коне по рядам своей армии и едва ускользнул от засевших наших стрелков в кустарниках оврага "Чёртова рва", что за Авраамьевской башнею" (это -- из дневника о. Никифора, а в одном из писем он конкретизирует: "...да и самого Наполеона видел на белой лошади, с ватагою польских уланов, за Чёртовым рвом разъезжавшего, который, однакож, испугавшись, ускакал от выстрела 5 стрелков, в кустах запавших").

Бывали здесь, в тайниках стен, и интереснейшие находки -- "заслугой" вездесущих мальчишек. По свидетельствам того же о. Никифора:

"В мае 1812 года учитель словесности гимназии г. Еленев, прогуливаясь с пенсионерами близ Авраамиевской башни, увидел солдатских детей, влезших сажени на две высоты за птицами в нурок, до верха кирпичом заложенный, из которого выбросили несколько наполовину сгнивших бумаг; на одной из них Еленев усмотрел подпись Лефортову, из заключения которой видно было повеление Черноморскому флоту. Он спросил, много ли таковых бумаг в нурке и нет ли целых? Ребятишки отвечали, что всех и на воз не поберёшь, но они так сгнили и от мокроты слеглись, что и полстраницы целой не отделишь. Г. Еленев запретил им более выбрасывать бумаги, дал знать директору гимназии Людоговскому, который приказал людям взять с собой лестницу и при себе, какие можно было, забрал бумаги и сложил для просушки в гимназическую канцелярию. Невзирая на то, что с величайшим трудом можно было разобрать по листам бумажные глыбы, по рачительном рассматривании открылось, что все бумаги принадлежали походной канцелярии времён Петра Великого".

К сожалению, уже через три месяца бумаги, которые не успели вывезти, "послужили постелью раненым французам" и были утрачены... Интересно, а какие находки бывают здесь в наши дни?

Мне подумалось, как-то по-детски: "Вот ведь жаль те города, где нет крепостей! Вроде, и город древний -- а без кремля всё как-то не то!.." Каменных кремлей в России всего-то десятка полтора, не больше. Как мало, оказывается, "счастливых" городов!

Но не только стенами и башнями знаменит этот район. С начала XIII века здесь стоит великая святыня, самый почитаемый в Смоленске монастырь -- Авраамиев. Правда, от древнейшей его архитектуры ничего не осталось. Единственная уцелевшая церковь -- Спасо-Преображенская, - была возведена в 1755-65 гг. в стиле барокко. Её высокий белый столп я увидел в конце коротенького переулка.

Помню такие "встречи" в Ростове, Переславле, Кинешме, Угличе... Гуляешь себе тихим вечером по тенистым безлюдным улочкам и вдруг -- ожидаемо-неожиданно! - выходишь к наряднейшей церкви. Она озарена мягким светом так, словно самостоятельно мерцает млечным излучением. Будто сама благодать начала видимо светиться.

По соотношению высоты и ширины это, несомненно, самый высокий храм Смоленска! Здесь ему нет равных, даже близко похожих... И это при том, что почти все смоленские храмы возведены в стиле барокко, а барокко вообще "любит высоту".

Чудно смотрится в одном из проёмов колокольни образ Воскресшего Христа -- в ослепительно-белых одеждах на тёмном фоне, - словно Он там, высоко-высоко, стоит в тенистой арке, освещая её Собой. Белая церковь, белая колокольня и белое сияние Спасителя в вышине. И перистые вечерние облака вокруг -- сплошные пушистые лучи! Сейчас они ещё не стали оранжево-золотыми, а оставались совершенно жемчужными. Так что высокая церковь казалась неразрывно связанной с неземным свечением! И по цвету похожа, и главами уходила туда -- в белые водоросли райского моря. Как в обычной воде бывает ил, так в сплошном безбрежном свете есть свой ил -- вихревые облака. Сотни тысяч волосков-лучей заполнили всё небо над церковью. Это была одна из самых красивых картин, виденных мной в Смоленске!

Церковные наличники восхищали разнообразием и изысканностью. Прихотливостью вьющихся линий они словно подчёркивали тонкость самой храмовой башни. Контраст плавного течения с неожиданными лучистыми изломами вносил в узор непередаваемую гармонию. Тут уж было на чём остановить взгляд! Великолепен весь силуэт -- но великолепна и каждая отдельно взятая деталь. Пожалуй, не только в Смоленске, а во всём русском барокко не так уж много найдётся шедевров, по совершенству сравнимых с дивным Спасо-Преображенским храмом Авраамиева монастыря.

Вдобавок, сильнейшее впечатление оставляет контраст: хрупкая церквушка рядом с колоссальными, великолепными именно в своей брутальности, стенами и башнями. Сколько раз их обстреливали, штурмовали!.. Кстати, церквушка тоже - "боевая": в 1812 г. в стене её алтаря засело французское ядро. При реставрации его решено было оставить как память для потомков о том, что пережил Смоленск.

Башня, стоящая ближе всего к алтарю церкви, так и называется -- Заалтарная. А собственно Авраамиевская башня (когда-то Авраамиевские врата) - следующая к северу. Сейчас до неё тянется футбольное поле и небольшая кучка гаражей: последние построены на месте разорённого монастырского кладбища. В целом, от своих монастырю досталось ещё больше, чем от поляков, французов и немцев! Основная часть его зданий разрушена или неузнаваемо перестроена. Когда-то великолепный церковный интерьер полностью утрачен. "Запасные фонды областной библиотеки находятся здесь и поныне" (из путеводителя 2010 г.), хотя нижний храм, на первом этаже, передан и вновь освящён в 2008 г. Сам монастырь официально возрождён ещё в конце 2001 г.

Преп. Авраамий, как и мученик Меркурий -- величайший святой Смоленска. При всём различии подвигов свв. Авраамия и Меркурия, имена их с XIII века употребляются нераздельно -- как двух главных хранителей города. Они и на фронтоне Успенского собора, над главным фасадом, изображены вместе -- по бокам от образа Успения. Много было за века и благоверных князей, и святителей, но Город запомнил -- Воина и Монаха!

Бывает, особенно перед великими катаклизмами, что Господь посылает на Землю сугубых проповедников всенародного покаяния. Незадолго до монголо-татарского нашествия воссиял преп. Авраамий Смоленский († 1224). "Проповедником покаяния и грядущего Суда Божия" называется он в житии. "Неумолкающий благовестниче Силы Божия... неутомимый исповедниче Евангельския истины..." - прославляется в Акафисте.

Житие его сохранилось достаточно подробное. Когда он был ещё в утробе матери, некой инокине явилось видение, будто она пришла его крестить -- а увидела Сияющую Жену, которая Сама одела младенца в белую одежду и отдала матери.

Точный год его рождения мы не знаем. Называемый иногда 1172 г. -- явная ошибка. Известно, что он принял постриг и сан священника при княжении св. Мстислава Ростиславича († 1180). Он подвизался в обители Богоматери на Селище в 6 км от Смоленска, позже -- в Крестовоздвиженском монастыре в самом городе (ни тот, ни другой не сохранился). Усиленно постился и молился, был "худ, как живые мощи". Сохранилось описание его внешнего вида: "был образ и подобие Василия Великого: имел такую же чёрную бороду, только что голова у него была плешивая". Сам он написал две иконы: Страшного Суда и мытарств души. Эти две величайших и взаимосвязанных темы позволяют косвенно судить и о содержании его знаменитых проповедей, тексты которых, разумеется, не сохранились.

Св. Авраамий стал поистине великим духовником: получил от Господа редкий дар слёзно молиться о спасении всех своих духовных чад.

Его проповеди всеобщего покаяния вызывали у одних горячее почитание, у других (особенно у священников и монахов) -- столь же горячую ненависть... в основном, от зависти. Его называли еретиком, лжепророком, обвиняли в чтении "глубинных (голубиных) книг", в блуде ("Он уже совратил всех наших детей"). "Если бы могли, съели бы его живьём". Толпа поволокла его на суд, предлагая сжечь или утопить. Тогда Сам Господь явился в храме некоему Луке Прусину, сказав: "Ты же ни в коем случае не сомневайся в нём". Суд его оправдал от всех обвинений в ереси и непотребстве, но людей к нему по-прежнему не допускали. Запретили его в служении...

Тогда в Смоленской земле началась страшная засуха -- как во времена Ильи Пророка. Никакие молебны не помогали. Наконец, священник Лазарь, которому было откровение, явился к епископу св. Игнатию (упоминался в предыдущей главе) и просил разрешить служение Авраамию, иначе ещё большие бедствия постигнут жителей. Епископ снял запрет в служении и сам пришёл к Авраамию -- с покаянием и просьбой помолиться о бедствующем городе. По молитвам святого, тут же хлынул обильный дождь...

С той поры святитель Игнатий особо почитал преп. Авраамия. Когда ему пришёл замысел основать близ города новый монастырь, он поставил архимандритом (очень редкий в то время сан -- почти все обители возглавлялись игуменами!) именно преп. Авраамия. И сам вскоре , оставив по старости управление епархией, удалился в этот монастырь. Здесь и упокоился. Монастырь в то время назывался Ризположенским (в честь праздника Положения Ризы Божией Матери во Влахерне). Спасским или Спасо-Авраамиевским он стал именоваться лишь несколько веков спустя.

После 50 лет иноческой жизни, преп. Авраамий скончался около 1224 г. Когда вскоре на Русь обрушилось монголо-татарское нашествие, многие вспомнили его горячие призывы к покаянию перед большой бедой...

Мощ преп. Авраамия были безвозвратно утеряны во время польского владычества в Смоленске. Но, как поётся в Акафисте: "...Веруем, яко мощами твоими святыми, аще и сокровенными, почиваяй зде, и духом твоим не отлучаешься от нас, недостойных".

Я поднялся на стену у башни с грозным и красивым именем Орёл. Действительно, что-то было в ней орлиное. Особенно учитывая, что коническая деревянная кровля была разобрана, а округлая зубчатая верхушка напоминала одновременно и гнездо, и корону... Как раз работали реставраторы. Люди, кажущиеся на фоне такой твердыни совсем муравьишками, поднимали вручную на верёвках какие-то грузы: техника такого труда у нас, пожалуй, мало изменилась со времён Фёдора Коня!

К северу от Орла длинное прясло стены изгибалось, соответственно рельефу местности. С излома панорама открывается чуть ли не на 270 градусов, и это, пожалуй, лучшая обзорная площадка Смоленска!

Ещё дальше к северу стена сбегает, как лестница, к Днепру... и, чуть не добежав, обрывается возле фантастически-огромной башни-клыка. Изгибы кирпичного пояса, вьющегося по холмистой местности, напомнили мне Великую Китайскую стену, виденную, разумеется, лишь на фотографиях. Помню, в одном старом мультике "Что на что похоже?" герои решили, что забор похож на железную дорогу. Смоленские стены тоже похожи на дорогу. Они плывут в вышине по холмам -- поверх крыш и густых древесных крон, скользят в солнечной дымке по зелёно-голубому пейзажу, как по облакам. И чувствуешь себя где-то... не на земле, не в нашем грешном мире.

Видный отовсюду издалека Собор, как престол, притягивает к себе взгляд. И дорога-стена вокруг него -- как орбита: невидимым притяжением он не даёт ей ни вплотную приблизиться, ни слишком далеко отойти. Говорят, вплоть до масштабных разрушений 1812 года по вершине стены, по всему кругу, проводились общегородские крестные ходы. Так что сама стена намолена веками, как единая церковь. Может, оттого и возникает такое трепетное чувство?.. И кровь, и ладан, и благовест, и набат... и всё улеглось, как кирпичики -- слоями-веками... и всё "далёкое" стало близко!

Вот оно, "Ожерелье земли Русской". Великая Русская стена -- будто бы и не Смоленск, а всю Россию охватывающая.

На соседнем с собором холме стоит празднично-розовый храм, похожий на высокий нарядный кулич. Это Георгиевская церковь 1782 г. -- одна из самых заметных в Смоленске по своему местоположению. Георгий Победоносец озирает с холма ожерелье крепостных стен, словно несёт стражу над светлым вечерним городком.

Солнце задумчиво просквозило понизу расплывчатое пушисто-синее облако, зависшее точно над храмами. На увенчанные куполами холмы спустилась огромная перевёрнутая корона лучей, золотисто-туманных, но при этом -- неправдоподобно чётких!

Струи света падали на Собор и Георгиевскую церковь. Оба высоченных храма вдруг словно уменьшились, сделались совершенно крошечными по сравнению с праздничным облаком и его розово-золотым кропилом. Бывает, из тучи сеется дождь, и издали это видится как "борода". Но из этой тучи дождём лились только лучи: "борода" её была светла, как сияние от святого лика!

Храмы словно притянули к себе эти лучи... и Соборная гора стала каким-то неземным Алтарём!

Сочетание розового, серебряного, золотого и голубого создало удивительную нерукотворную икону над холмами. А выше то же облако распустило над городом ослепительно-серебряное ангельское крыло, и огромные храмы смотрелись под ним -- как малые птенцы.

Я и нарочно не придумал бы более величественного зрелища! Такое и долго думать будешь -- не сочинишь. И художником будешь вроде Нестерова -- в пейзаж не впишешь. Такое можно только узреть.

Я благодарен Богу за тот неповторимый вечер! А ведь ещё сомневался, идти или не идти: слишком устал за день... Но здесь всю усталость как рукой сняло!

Закат на волнистых холмах чем-то сродни закату на море. Дальние домики в живописных складках холмов теряются в золотом разливе вечерних лучей. Свет, как туман, как дымка, залёг в долинах, обдул тонким дыханием сплошные пучинистые кроны деревьев. Будто всё в городе состоит только из лиственной зелени и света, одевшего эту зелень.

Беззвучная перекличка церквей на холмах и долинах. Как небесные дозорные, они стоят там и сям: Георгиевский храм и Успенский собор -- каждый на своём могучем холме... Зелёная Покровская церквушка у дальнего конца длинной, змеистой стены соседствует с могучим клыком Веселухиной (Лучинской) башни. А двухэтажный корпус при ней -- это Смоленская духовная семинария. Нижне-Никольская посадская церковь виднеется за Днепром -- в низинке как ясно из названия. Не видать что-то в море зелени знаменитой Спасо-Окопной церкви далеко к востоку от стены -- хотя по карте я знаю, что она где-то во-он там. Название её -- историческое: малая Спасская церквушка XVIII века стоит на месте укреплённого лагеря Шеина, осаждавшего Смоленск в 1632-33 гг. Как и Собор, она закрывалась лишь на считанные годы, действовала почти всё советское время -- потому особенно любима горожанами старших поколений. Храм этот стал последним местом служения священномученика архиепископа Серафима (Остроумова), расстрелянного в Катыни в 1937 г. Главная святыня храма -- список чудотворной иконы Богоматери "Умиление"(1).

Зарево стоит над зеленью равнины. Зубчатая тень от стен, скользящая то по траве, то по кронам деревьев, сверху смотрится, как нарисованная. Или будто огромную длинную марку наклеили на зелёный лист.

Сколько в мире оттенков света и переливов тени! какие перепады яркости и перепады высот! Всё это умеет делать только Вечер... а стены, церкви, деревья и холмы ему помогают.

Помню рассыпчатую кашу белых цветов на полянах -- там, далеко внизу: как мерцали они в тени и радовались на свету. Купы деревьев то завихрялись водоворотами полян, то переливались волнами в закатном зареве. Весь пейзаж приобрёл медвяный оттенок... а учитывая, что в ту пору как раз цвели липы, запах ему вполне соответствовал.

Когда голова кружится от необъятности пейзажа, ей хочется чего-нибудь придумать. Холмистый город всегда романтичней равнинного! Холмов так много, что так и чудится какая-нибудь перестрелка. Тут -- батарея, и там батарея... и невидимо летают ядра, в такт скачкам быстро перебегающего взгляда.

Золотистая дымка предзакатных лучей наполняла долины -- и я подумал, насколько, наверное, волшебное зрелище, когда от Днепра поднимается настоящий туман, расползается извилистыми млечными протоками меж призрачных холмов-островов! Как выглядят тогда эти башни и обрывки стен, эти церкви и главный собор-исполин!.. Один раз я увидел фотографию Смоленска в утреннем тумане -- не забуду её, наверное, до конца жизни: как тёмными рифами вздымаются из белого месива деревья и царит над всем разливом изумительно чёткий собор, словно вознёсшийся над землёй...

Ну что ж, каждому времени года и суток -- своя красота!

Поверхность могучих кирпичных зубцов полыхала от вечернего солнца. Здесь, под бескрайним небом, на вершине стены, было столько света и огня, что казалось, солнце никогда не зайдёт: разве может такой всемогущий, всеобъемлющий пожар когда-нибудь кончиться! Смоленск горел и не сгорал, как Неопалимая Купина.

Вспоминается ненароком закат двухлетней давности -- последний вечер во Пскове. Древние города провожают нас закатами, которые остаются с нами на всю жизнь, как подарки! При свете именно вечернем почему-то явственно, как никогда, впечатывается в ум фраза "свет невечерний".

Примечания:

(1). Подлинник её был древнейшей иконой Смоленска, после соборной "Одигитрии" - чудесно обретён ещё в 1103 г., при Владимире Мономахе! Ежегодно 16 августа с ним совершается крестный ход. Образ был утрачен после революции, но сейчас в Спасо-Окопной церкви находится его почитаемый список.

Осады и битвы

После прогулок по стенам и башням самое время совершить прогулку в историю.

"Если ружьё висит на стене, оно должно выстрелить..." Если крепость стоит, она должна когда-то сыграть свою роль. Со здешним кремлём это случилось уже через 7 лет после его постройки... и равных той великой осаде не было в нашей истории!

Но сначала небольшая "присказка". Смоленск и прежде переходил из рук в руки. 110 лет он находился в составе Великого княжества Литовского...

Впервые его прибрал к рукам могущественный литовский князь Витовт в 1394 г.: сделал вид, что идёт в поход на татар и заручился поддержкой независимого Смоленского княжества. Приветствуемый "союзниками", внезапно без боя вступил в город и тут же объявил его своим владением. Этим "поход на татар" и кончился!

Пленённый смоленский князь Глеб Святославич согласился служить победителю и спустя пять лет геройски сложил голову в настоящем походе на татар, в битве на Ворскле (1399 г.) - мы уже упоминали о нём как последнем, местночтимом, святом князе Смоленском.

Сокрушительный разгром Витовта татарами на реке Ворскле ослабил Литву и временно приостановил её экспансию на Восток: молодое Московское государство каким-то промыслом Божиим было спасено(1). Русским даже ещё удалось отвоевать у Литвы Смоленск. Между прочим, совершил этот подвиг знаменитый князь Олег Рязанский, уже в конце своей жизни, которая чуть ли не вся прошла в сплошных походах и боях († 1402). Когда-то он был противником Дмитрия Донского, но помирился и даже породнился с ним... Многие современные любители искать "врагов Отечества" по привычке проклинают его, смутно помня что-то по школьным советским учебникам (один "православный Данте" в своей поэме даже умудрился поместить его в ад). Они, видимо, не слышали, что Русская Церковь уже много веков, почти с самой кончины почитает Олега Рязанского святым благоверным князем.

Но Литва вновь окрепла. Через 10 лет после первого захвата Смоленска Витовт снова появился у его стен. На сей раз ему пришлось упорно осаждать город 7 недель. Последний смоленский князь Юрий Святославич (брат св. Глеба) поехал в Москву просить помощи, но бояре, воспользовавшись его отсутствием, сами открыли Витовту ворота. Так с 1404 г. Смоленск стал литовским. Московский князь Василий I был зятем Витовта и не поддержал смолян ни в 1394, ни в 1404 году: не столько по причине родственных связей, сколько из простого факта -- маленькой Москве не по силам было тягаться с западным соседом-гигантом. Инстинкт самосохранения заставлял уклоняться от войны любой ценой.

Лишь к рубежу XV-XVI вв., при Иване III, объединившаяся Русская держава настолько окрепла, что освобождение Смоленска из мечты превратилось в реальную цель.

Задачу эту удалось выполнить в 1514 г. Василию III, но "предтечей" была Ведрошская битва 1500 г. Впервые в истории русско-литовских войн состоялось генеральное сражение такого масштаба -- и впервые нашими предками достигнута не просто победа, а практически полное уничтожение огромной вражеской армии!

Численность войск каждой из сторон разные исследователи оценивают от 40 до 80 тысяч, сходясь на том, что силы были примерно равны или, по крайней мере, сопоставимы. Битва прошла на реке Ведроше, под Дорогобужем, в районе современного села Алексина (сейчас там памятный знак, ежегодно проходят торжества с исторической реконструкцией знаменитого сражения). Дата получилась очень символической. 14 июля в нашем историческом календаре -- это канун годовщины Невской битвы 1240 года и годовщина Шелонской битвы 1471 года с новгородцами (последняя победа, ещё живая в памяти бывалых воинов, несомненно, повлияла на боевой дух московской рати). Литовской армией командовал гетман Константин Острожский, впоследствии знаменитый полководец, которому в этой битве... "не повезло". Противостоял ему самый выдающийся русский военачальник той эпохи, воевода Большого полка Даниил Щеня. До этого он командовал войском, присоединившим Вятку, впоследствии прославился ещё походом в Ливонию и победой над немцами под Гельмедом (1501 г.)

Ложным отступлением заманив литовцев на свой берег, он внезапно ввёл в бой огромный резерв, а русская конница зашла с тыла и разрушила мост... Это был редкий, почти уникальный для средневековой тактики пример большого классического окружения. Обычно, неповоротливость средневековых армий, трудность взаимодействия отдельных отрядов -- да и просто рыцарские обычаи "честной битвы стенка на стенку", - не давали осуществить новые Канны. Но Даниил Щеня как полководец оказался на высоте, а битва и тактически, и морально знаменовала наступление новой эпохи.

Таких побед на Западе Россия ещё не знала! В плен попал и сам гетман Острожский, и всё высшее командование литовской армии: смоленский наместник Станислав Кошка, маршалы Григорий Остюкович и Литавор Хребтович, князья Мосальский, Друцкий и многие другие. Города, как трофеи, "посыпались в мешок" России один за другим. По заключённому в 1503 г. перемирию, Великое княжество Литовское потеряло почти треть своих владений: всю Северскую землю (то, что позже стали называть Слободской Украиной) и окрестности Смоленска. Сам Смоленск Литве чудом удалось удержать... но час его уже пробил.

"Одно из самых замечательных сражений эпохи", "крупнейшая победа со времён Куликовской битвы" - так оценивают Ведрошское сражение специалисты... широкому же кругу обывателей оно не известно совершенно!

И снова не перестаю удивляться выборочности нашей исторической памяти! Люди, воображающие себя "патриотами", умудряются гордиться всем, чем угодно, вплоть до опричнины... а спроси, что они знают о Ведрошской битве? о других настоящих победах?.. едва ли и названия-то слышали! Между прочим, мне доводилось беседовать с такими почитателями Ивана Грозного, которые совершенно искренне путают его с Иваном III: а что, и тот и другой -- Иван Васильевич... разве не одно лицо!? С таким знанием истории каждый сам себе -- Носовский и Фоменко: каждый, вывернув свой багаж, какой уж есть, ничего в нём не меняя, смог бы написать сенсационные труды не хуже их... И ведь пишут! И даже от имени Церкви иногда дерзают писать.

Иван III скончался в 1505 г. Его 43-летнее царствование составило целую эпоху -- от Московского княжества до единой Русской державы. При его сыне Василии III война с Литвой возобновилась. На сей раз всё решалось непосредственно у стен Смоленска. В 1513 г. Василий III лично дважды осаждал город, но лишь третий поход, летом 1514 г., принёс успех. Что ж, всё действительно важное чаще всего даётся с трудом. Взятию Казани предшествовало ещё больше походов! В Смутное время лишь второе ополчение освободило Москву. Пётр I ходил и на Азов, и на Нарву по два раза... А упорство борьбы за Смоленск во все века лишь подчёркивает, что это был -- Ключ-город.

Подготовились к третьей осаде Смоленска основательно. У русской армии, впервые в её истории, было 100 пушек (по другим данным -- 300, но это явное преувеличение). Рекорд этот был побит лишь при осаде Казани в 1552 г. (150 пушек) и Полоцка в 1563 г. (200 пушек). Артиллерия и сыграла решающую роль во взятии Смоленска. Собственно, настроение населения в преимущественно русском городе были в достаточной степени промосковскими -- требовалось лишь морально сломить тех, кто ратовал за сопротивление, и дать "весомый повод" для капитуляции. Таким поводом и стал мощный артобстрел. Если верить летописям, особо прославился меткостью московский пушкарь по имени Стефан. 28 июля обстрел начался, а уже на следующий день под крики со стены: "Государь! уйми меч свой! мы тебе повинуемся!" состоялись переговоры при посредничестве смоленского епископа Варсонофия. Литовский комендант Юрий Сологуб согласился на капитуляцию. 31 июля первым въехал в город с конницей "герой Иоаннов, старец князь Даниил Щеня", как называет его Карамзин. 1 августа 1514 г. состоялось торжественная встреча жителями города государя Василия III и благодарственный молебен в соборе.

"Взятие Смоленска казалось светлым праздником для всей России. Отнять чуждое лестно одному славолюбию государя, но возвратить собственное весело народу", - цитирует Карамзин древнюю летопись, переводя её на современный язык.

Присоединение в начале XVI в. Смоленска, Пскова, Рязани невольно наводит на мысль о промысле Божием над Россией: при Василии III она как-то умудрялась расширяться, терпя поражения! Видимо, уж просто надо было состояться единственной тогда в мире православной державе -- и она состоялась... а где исполнители явно "не дотягивали", Бог исправлял всё Сам. Когда империя образуется при гениальном в своём роде правителе, как Иван III, это не очень удивительно. Когда она продолжает крепнуть средь череды бездарно проигранных битв и даже войн, при князе, на которого так и сыплются неудачи -- это наводит на размышления(2).

Сразу после взятия Смоленска русская армия потерпела сокрушительный, небывалый разгром под Оршей: Константин Острожский (бежавший из плена в 1508 г.) блестяще применил тот самый приём, который применили против него на Ведроше. Литовцы ликовали, как никогда за последние десятилетия: полевая армия "московитов" просто перестала существовать. Иди куда хочешь -- хоть на саму Москву, ставь противника на колени! И что?.. Ничего из прежде утраченных территорий себе не вернули, даже Смоленск. Война закончилась в 1521 г., Смоленск остался за Россией. Действительно, промысел: самое главное успели взять -- дальнейший разгром уже ничего не решил. Кстати, и в последующие века противники с изумлением отмечали, что Россия как-то умеет проигрывать битвы, но выигрывать войны.

Было ещё несколько "казусов" при Василии III. Разгромивший русские войска в 1506 г. под Казанью Мухаммед-Эмин на пике своих успехов поспешил заключить мир "на всей воле великого князя", вновь признав себя его вассалом, словно никакой войны и не было. А между тем, русские летописи отмечают -- правда, может и преувеличивая тяжесть суда Божьего "грех ради наших", - что из 100 тысяч наших воинов под Казанью едва уцелело 7 тысяч. Последующие войны с Казанью при Василии (1521, 1524, 1530 гг.) также были очень неудачны. Самым исключительным в ту пору поражением-победой стал 1521 год: одновременное нашествие крымского и казанского ханов на Москву. Столица была осаждена, центр России выжжен, Василий III в безвыходном положении дал грамоту, что признаёт себя вассалом и обязуется платить в Крым дань, как раньше в Орду. Казалось, страна отброшена на многие десятки лет назад, снова в эпоху ига... Но не всё в истории можно просто взять да повернуть -- тем и бессмысленны, в долгой перспективе, любые "реванши". В 1521 г. этой "долгой перспективы" даже не пришлось ждать. На обратном пути от Москвы татары решили пограбить Рязань и показали грамоту Василия III -- мол, открывайте ворота, мы теперь везде хозяева! Хитрый рязанский воевода Хабар Симский грамоту взял (как бы сейчас сказали: "проверим, гражданин, документик на подлинность"), ворота обещал открыть назавтра, но не открыл -- а наутро с изумлением спросил: о какой грамоте вы говорите!? Когда татары с яростью толпами полезли "взять своё", их встретил ураганный пушечный и пищальный огонь... особенно отличился немец-пушкарь Иордан, "нечаянно" выстреливший в самую гущу (формально-то ни штурма, ни обороны не было -- мир! сам великий князь с великим ханом подписали, а тут непонятливые холопы дерутся). Так крымский хан и ушёл, не взяв Рязани. Грамоту Хабар Симский торжественно вернул великому князю, за что получил чин боярина, с записью его подвига во все разрядные книги. Заодно, в этой кутерьме, была окончательно присоединена Рязань, ведь её князь Иоанн бежал в Литву! Так от опустошительного разгрома, держава умудрилась ещё и расшириться по территории! Кстати, мир с Литвой, закрепивший за Россией Смоленск, был заключён тоже вскоре после этого. "Если бы Сигизмунд в одно время с Махмет-Гиреем и с казанским царём напал на Россию, то великий князь увидел бы себя в крайности и поздно бы узнал, сколь судьба государств бывает непостоянна..." - замечает Карамзин. К счастью, этого не произошло. Молодое Русское государство явно Кто-то хранил свыше.

Значит, не только великие люди расширяют империи. Без шума и блеска Древо растёт само... когда начальная сила роста уже задана. И это не оправдание бездеятельности, а ровно наоборот! "Бог помогает тому, кто сам что-то делает", "Глаза боятся, а руки делают". Так иногда писатель под настроение строчит-строчит что-то, урывками, как придётся, и не замечает момента, когда всё это, разрозненное и не до конца осознанное им самим, превращается вдруг в единую состоявшуюся Книгу. Всё, что хотел сказать, сказал... а как получилось -- не понял!

Ну, перейдём наконец к Великой осаде 1609-11 годов. Собственно, это была не просто осада, а целая "война в войне" - тесно связанная с остальными событиями Смутного времени и, в то же время, достаточно автономная. Полностью королевская война: у этих стен лично все 20 месяцев противоборства находился Сигизмунд III, поставив своеобразный рекорд упрямства. Даже Москва не удостоилась такой "чести": на неё-то ходил из-под Смоленска "всего лишь" гетман Жолкевский, а не сам король. Можно сказать, одна крепость отвлекла на себя больше сил польской армии, чем все остальные русские города, вместе взятые, включая столицу.

До этого польские отряды осуществляли экспансию в Россию формально как бы независимо от своего правительства. Открытое вторжение началось в сентябре 1609 г. Поводом (но разумеется, не причиной) войны стал союз России со Швецией. Шведы, за огромную плату и территориальные уступки, соглашались помочь правительству Шуйского в борьбе с Лжедмитрием II... но Польша-то находилась со Швецией в состоянии войны -- и польский король Сигизмунд III счёл этот договор удобным поводом. Речь Посполитая унаследовала от Литовского княжества исторические притязания на Смоленск. Целью-максимум для польских политиков был, конечно, московский трон, но Сигизмунд хотел получить сначала "синицу в руки". Он был обманут слухами, будто Смоленск готов легко ему "передаться" (ну, как Витовту два века назад).

Изначально в армии Сигизмунда под Смоленском было 28 тыс. человек, из которых собственно поляков -- меньше половины: остальные -- иностранные наёмники и запорожские казаки. Позже приход 30 тыс. подкреплений (в основном казаков) удвоил войско осаждающих. Но в 1610 г. несколько тысяч лучших воинов отправились с гетманом Жолкевским в поход на Москву. Так что численность осаждающих на протяжении почти двух лет "стояния" сильно колебалась. Во всяком случае, по меркам любой европейской державы того времени, это была очень большая армия (даже в самых крупных битвах последующей кровопролитнейшей Тридцатилетней войны численность войск сторон, как правило, не превышала 30 тысяч). Только пушек у Сигизмунда поначалу было маловато -- всего 30: шли в "лёгкий поход", как на прогулку.

Русский гарнизон Смоленска насчитывал лишь 5400 человек. Правда, насколько-то его усилило ополчение из простых, необученных военному делу горожан -- но, видимо, ненамного. Распределили силы следующим образом. Осадная группа (2000 человек) состояла из 38 отрядов по 50-60 человек, каждый из которых охранял соответствующий промежуток стены между башнями. Вылазная группа (ок. 3,5 тысяч) была резервом для срочной переброски на угрожающие направления... ну и, разумеется, исходя из самого названия -- для вылазок. Именно быстрое маневрирование резервом много раз спасало Смоленск во время штурмов, сводя на нет численный перевес поляков, когда их отряды атаковали не одновременно.

Зато орудий и боеприпасов в первоклассной крепости хватало с избытком! Русские источники называют 150-170 пушек. Поляки пишут, что они, взяв Смоленск, только захватили (стало быть, не считая уничтоженных в боях, при многочисленных взрывах) 200 пушек... а ядер -- так много, что "хватило бы на несколько крепостей".

Командовал гарнизоном воевода Михаил Борисович Шеин. Назначили его на эту должность недавно. Он прославился в 1605 г. в битве под Добрыничами, когда войскам Бориса Годунова первый и последний раз удалось разбить Лжедмитрия.

Начало переговоров под Смоленском Н. И. Костомаров описывает так:

"Прошедши к московской границе, Сигизмунд послал к жителям Смоленска всех сословий грамоту. В ней король указывал, что со смертью Фёдора, последнего государя из царской крови московского дома, как сделались государями других родов люди, то на Московское государство Бог послал несчастья и междоусобия: идёт брат на брата, один другого убивает, а шведы берут города и земли с тем, чтобы истребить православную веру; "и вот, - говорила грамота, - многие люди Московского государства, и большие, и средние, и малые, из многих городов и из самой столицы Москвы били нам челом разными тайными присылками, чтобы мы, как государь христианский и ближайший приятель Русского государства, вспомнили родство и братство, в котором мы находились от прадедов наших с великими государями московскими, сжалились над разорением и истреблением веры христианской и церквей Божиих, жён и детей ваших не допустили до конечной гибели. Мы, великий государь христианский, сообразно челобитью многих русских людей, соболезнуя о таких бедствиях и непрестанных кровопролитиях, идём к вам своею особою с великим войском не для того, чтобы вас воевать и кровь вашу проливать, а для того, чтобы, при помощи Божией, молитвами Пресвятой Богородицы и всех святых угодников Божиих, охранить вас от всех ваших врагов, избавить от рабства и конечного погубления, остановить разлитие христианской крови, непорушимо утвердить православную русскую веру и даровать вам всем спокойствие и тишину. И вы бы, смольняне, были рады нашей королевской милости, и вышли бы к нам с хлебом-солью, и пожелали бы быть под высокою королевскую рукою нашею; а мы, принявши вас в охранение во своё царствование, будем содержать вас непорушимо в свободе и во всякой чести, не нарушая русской веры вашей; и если захотите ударить челом нам с панами радою и целовать нам крест на всём этом, то мы утвердим всё листом нашим с королевскою печатью и во всём поступим с вами так, как только вам будет достойно и наилучше. Если же вы пренебрежете настоящим Божиим милосердием и нашею королевскою милостью, то предадите жён ваших, детей и свои дома на опустошение войску нашему".

Говорилось ясно. Сигизмунд хотел царствовать на Руси. Тут не было речи о каком-нибудь Владиславе. Отец сам претендовал на власть над Московским государством. Шеин оставил без ответа эти приглашения. Посланцу приказали немедленно удалиться, и его грозили утопить, если он станет медлить и разговаривать. Поляки, бывшие с самозванцем, до такой степени раздражили против себя русских, что мысль отдаться Сигизмунду соединялась с ужасным представлением о том, что придут поляки и будут своевольствовать, что уже делали во многих городах. Как только приближались поляки, поселяне бросали дома, забирали только скот и образа и прятались в лес".

Все посады вокруг Смоленска -- около 6000 домов! - были сожжены самими русскими, чтоб не досталось полякам никакого убежища. Все, кто мог, спрятались в крепости.

Стало ясно, что без боя Смоленск не взять. Крепость была обложена со всех сторон. 21 сентября началась осада. В ночь на 25 сентября поляки предприняли первый штурм. Минёры должны были одновременно взорвать Копытенские ворота на юге и Авраамиевские на востоке, а трубачи, находящиеся при них, подать условный сигнал к атаке. Задачу свою выполнил лишь минёр у Авраамиевских врат, но трубач в темноте куда-то запропастился, и сигнала не было (так описывают поляки -- правда, странно, как они могли не услышать взрыв и не отреагировать на него). Защитники подняли тревогу. Бросая со стен множество факелов, осветили всю местность, и первыми открыли огонь. Стоящие плотным строем поляки понесли большие потери и в панике побежали... Защитники тут же полностью завалили Авраамиевы ворота камнями, брёвнами и землёй (в ближайшие дни они сделали то же самое со всеми остальными вратами крепости -- для вылазок можно было спускаться и со стен).

Ночные события были лишь прологом упорного трёхдневного штурма 25-27 сентября. Польские паны соревновались друг с другом в храбрости, атакуя город с разных сторон -- кто первый ворвётся в крепость. К долгой осаде и зимовке никто не готовился -- так что понятен отчаянный пыл штурма. Чем труднее приходилось, тем более и более не хотелось уступать -- томиться потом под стенами тяжёлые осенние и зимние месяцы... Казалось, ещё немного, ещё чуть-чуть!.. Но трёхдневное побоище не принесло результата: король и гетман Жолкевский наконец отдали приказы прекратить бесплодные атаки, не губить понапрасну армию.

Защитники действовали исключительно активно и постоянно тревожили поляков вылазками. Одна из них, совсем маленькая (участвовало всего 6 человек), навсегда вошла в историю. Средь бела дня русские приплыли на лодке по Днепру в стан коронного маршала Дорогостайского, взяли королевское знамя и удалились, прежде чем кто-то успел опомниться. Случилось нечто небывалое: осаждённые захватили знамя осаждающих! Любопытно: описали этот свой конфуз сами поляки...

В окрестностях Смоленска активизировались партизаны из местных крестьян. Один из их отрядов -- под командованием Трески, - насчитывал до 3 тысяч человек. Перехватывали обозы и всячески "стесняли" осаждающих.

Нужно было как-то срочно покончить с крепостью!

Началась настоящая подземная война -- ещё более хитрая и искусная с обеих сторон, чем под Псковом... военное дело-то не стоит на месте! Смоленская крепость была великолепно оборудована "слухами" - подземными каналами, в которых по звуку можно было за десятки метров определить место и направление вражеских подкопов. К тому же, стены имели фундамент 4 метра глубиной! Попробуй подкопайся под такие... Это не деревянная Казань, где защитники-татары даже не подозревали о самой возможности подорвать их крепость снизу, а чудовищный взрыв восприняли как волшебство.

Навстречу польским ходам - "минам", - устремлялись русские ходы - "контрмины". Происходили тёплые, если не сказать горячие встречи в темноте -- короткие, но ожесточённые схватки под землёй, в которых рубились не хуже, чем на поверхности. 16 января 1610 г. состоялась первая такая схватка - "первый в истории военного искусства подземный бой", как называют его некоторые специалисты. Правда, если верить историческим романам, первый такой бой в мировой истории (или, скорее, мировой литературе?) произошёл при осаде англичанами французской крепости Мелён в 1421 г. Бурная фантазия Дюма-отца даже свела в поединке в подземной галерее нимного-нимало самого английского короля Генриха V с отважным французским рыцарем Гийомом де Барбазаном... Правда, под Смоленском ни королю Сигизмунду, ни воеводе Шеину как-то не пришла в голову гениальная мысль лично померяться силами в глубоком подкопе... но бой состоялся -- это факт. Поляки бежали, и защитники "зарушили" подкоп. 27 января произошла вторая встреча. Изобретательные русские умудрились втащить в проход лёгкую пушку (!) и выстрелить каким-то "смрадным" составом. Поляки бежали в панике, кто уцелел, зажимали носы. Русские уничтожили и этот подкоп. А вскоре и третий был взорван "контрминой" - смоляне показали бесполезность подземной войны с ними!

Прошла зима. К полякам наконец прибыла тяжёлая осадная артиллерия -- тут уж канонада загремела вовсю! 19 июля поляки предприняли второй, а 11 августа -- третий, самый грандиозный штурм Смоленска. Западная стена города к тому времени была местами разрушена сосредоточенным огнём огромных пушек, но защитники насыпали за брешью вал и отчаянно его защищали. В августовском штурме поляки потеряли тысячу человек только убитыми, не считая раненых... как раз почти к годовщине своего похода на Смоленск. Крепость выстояла.

Но защитников ждал новый, теперь уже моральный удар! Летом 1610 г. события под Смоленском ползли черепахой -- а в целом по России развивались стремительно. 24 июня польский гетман Жолкевский разгромил войско Дмитрия Шуйского (брата царя) при Клушине. За этим разгромом последовал переворот в Москве: 17 июля Василий Шуйский был низложен, и сформировалась так называемая Семибоярщина. 17 августа это новое самопровозглашённое правительство (с, мягко говоря, сомнительной легитимностью) подписало с Жолкевским договор о приглашении на русский престол Владислава, юного сына Сигизмунда III, с обязательным условием принятия им Православия. Требовалось теперь утверждение этого договора самим Сигизмундом, для чего под Смоленск отправилось большое русское посольство во главе с митрополитом (будущим патриархом) Филаретом и князем Василием Голицыным. 7 октября оно достигло польского осадного лагеря. Начавшиеся переговоры сразу же зашли в тупик. Оказалось, Жолкевский обещал совсем не то, что хотел король. Сигизмунд требовал, в первую очередь, сдачи Смоленска, передачи его в вечное владение Польши -- а присягать на верность москвичи должны были ему и Владиславу, так как последний "мал летами", и отец сначала должен сам "умирить царство". Наивная надежда бояр "разделить отца и сына" и вот так просто пригласить представителя новой династии, сохранив при этом полную независимость и целостность государства, встретилась с жёсткой правдой жизни: завоеватели есть завоеватели -- они пришли брать Россию, а не давать ей нового православного царя, пусть и польской крови... После нескольких месяцев бесплодных переговоров послов просто арестовали и пленниками отправили в Польшу.

Но это будет позже. А пока... в ночь на 21 сентября 1610 г. (как раз когда посольство было ещё в пути меж столицей и Смоленском) поляки вошли в Москву. Пала столица -- но Смоленск оборонялся ещё 9 месяцев. Это была какая-то "аномалия"! Поляки дивились "упрямству" защитников, которым теперь совершенно не на что было надеяться. Казалось, перестало существовать само государство, которому они служили... а они продолжали нести службу на этих неприступных стенах. В ноябре они отразили очередной штурм -- четвёртый из больших приступов польской армии. Осаждающим и осаждённым пришлось остаться уже на вторую зимовку на своих позициях... такого не мог припомнить никто в истории войн! Даже недавняя знаменитая осада Троице-Сергиева монастыря (1608-10 гг.) была прорвана на вторую зиму. Но тогда пришёл на помощь Скопин-Шуйский... теперь его уже не было в живых! Защитникам Смоленска, в отличие от защитников Лавры, во второй половине осады неоткуда было ждать помощи. Наоборот, грамота, подписанная всеми членами нового "правительства", требовала от них сдаться... смоляне ответили, что нет подписи патриарха Гермогена: пока нет царя, патриарх у нас главный, без его благословения никак не можем сдаться! И не сдавались.

19 марта 1611 г., во вторник Страстной недели, в Москве вспыхнуло всеобщее восстание против оккупантов. Значение обороны Смоленска возросло ещё больше, ведь он "сковал" всю королевскую армию, не давая ей идти на помощь своему московскому гарнизону. К тому же, такой непобедимый очаг сопротивления становился примером для всей России. О защитниках, которые "врагов губят и зельне им грубят"(3), только что былин не слагали! (А где-то, может, даже и сложили...)

Но всё же возможности человеческие в жизни, в отличие от былин и сказок, имеют свой предел! После двух зим, высокой смертности от цинги и других болезней, в строю осталось так мало защитников, что они могли теперь лишь наблюдать за стенами гигантской протяжённости. Один воин-дозорный приходился на несколько десятков метров укреплений. Плюс горстка от "вылазной рати". Пишут даже, что к последнему штурму в Смоленске осталось всего 200 воинов -- но это, видимо, лишь повтор позднейшими повествователями "Сказания" Авраамия Палицына об осаде Троице-Сергиевой лавры: это там после зимовки уцелело 200 человек, "годных" носить оружие. В большом Смоленске, наверное, оставалось больше... но не намного.

При штурме с одной стороны, силы перебрасывались, по тревоге, с других направлений. Но при одновременном приступе со всех сторон крепость... просто некому было защищать! К сожалению, в отличие от Пскова и некоторых других "многослойных" городов, укрепления которых формировались веками, как древесные кольца, в Смоленске XVII века не было внутренней цитадели. Отступить со стен слишком большой протяжённости, чтоб занять новый уровень обороны в меньшей крепости, здесь было некуда! Так что нескольким сотням чудом уцелевших защитников оставалось лишь ждать "судного дня" - когда неизбежное всё-таки случится!

Наконец, нашёлся перебежчик Андрей Дедишин: есть страшные моменты истины, когда от крестоносителя до предателя один шаг -- просто чуть-чуть не дойти до Голгофы и свернуть... Он указал место относительно слабой кладки и проём для стока нечистот, куда можно было заложить порох. Как бывает у многих крепостей, это самое слабое место оказалось со стороны реки: у Крылосовских ворот над Днепром.

В июне 1611 г. состоялся последний штурм Смоленска. Вот как описывает тот роковой день (точнее, роковую ночь) историк Н. И. Костомаров:

"В ночь со 2-го на 3-е июня, когда уже занималась летняя северная заря, поляки пошли на приступ. Первый полез на стену Стефан Потоцкий; по его приказанию жолнеры быстро бросились приставлять к стенам лестницы; сам предводитель показывал им пример и нёс собственноручно лестницу. Этот приступ был сделан внезапно и стремительно: осаждённые никак его не ожидали. В то же время немцы пехоты Вейгера с другой стороны приставили так же быстро лестницы к стенам и полезли по ним вверх. Русские подняли тревогу, скликали друг друга к оружию, звонили в колокола и бросились на стены. В Смоленске стены были тридцать локтей в ширину; на них было где разойтись и померяться силами. Завязался кровавый рукопашный бой на стенах. Русские работали усердно и кричали для собственного ободрения. Поляки подались, принуждены были сходить со стен. Их дело казалось тут проигранным и поправилось неожиданно. Когда русские, стоявшие на стенах, дружно и удачно сгоняли врагов со своих стен, вдруг вспыхнул порох, подложенный поляками в подземную канаву. По одним известиям, его зажёг своеручно Новодворский, бросив в яму, недалеко от входа канавы в Днепр, петарду. Взорвало стены на тридцать локтей в длину и на двенадцать в ширину. Поражённые неожиданным взрывом стены, русские пришли в панический страх, оставили стены и валы и метались в беспорядке. Они никак не думали, что с этой стороны можно было подложить мины и сделать взрыв. Вслед за тем, Дорогостайский и Новодворский бросились во вновь сделанный пролом, но увидели, что через него нельзя пробраться за грудами разметанной стены и вала, и повернули на Княжеские ворота [тоже у Днепра]. Жолнеры разбили размётанные кучи земли и брёвна, которые загораживали дорогу к воротам, пробили ворота и вломились в город. В это время сам главный предводитель, Потоцкий, стоявший на западной стороне против того места, где прежде была проломана стена [будущий "Королевский бастион!"], бросился в глубокий ров; жолнеры его быстро перелезли этот ров, с великим трудом взлезли на высокий вал и, не встречая отпора, очутились в городе. Вдруг загорелась башня, стоявшая близ Княжеских ворот. В башне был порох. Огонь скоро дошёл до пороха: башню взорвало, и тотчас же загорелись близ стоявшие дома. Пожар распространился по городу с чрезвычайной быстротой. Загорелись другие три башни из семи, стоявших по стене, примыкавшей к реке; с грохотом падали стропила и кровли. Дорогостайский приказывал тушить пожар, обещал награду, но это было невозможно. Русские сами зажигали дома, чтобы не доставалось имущество победителям. К тому же, поднялся сильный ветер -- пламя достигло архиерейских палат; там были сложены и деньги, и имущество жителей и служилых и уездных людей; там было много узорочья, и золота, и одежд... и в погребе 150 пудов пороха. Толпы народа бежали в соборную церковь. Владыка смоленский Сергий, во всём облачении, стоял перед престолом и гласно молился за души погибших и готовых погибать. Тогда русские, видя, что всё уже пропадает, зажгли пороховой склад под домом владыки. Владычные палаты с громом полетели на воздух; треснула и отвалилась одна стена в соборе; кое-какие поляки, гнавшиеся за русскими, были ранены, иные погибли; жолнеры ворвались в полуразрушенные стены собора; там, среди развалин и дыма, лежала, склонив головы, толпа народа, женщин и детей; над ними стоял в царских дверях в блестящем облачении владыка. Враги были поражены его видом; он был прекрасен, с белокурыми волосами, с окладистой бородой. Первая ярость прошла; поляки не стали более умерщвлять никого; но сами русские, предводимые священниками и монахами, бросались в огонь, решаясь лучше погибать, чем терпеть поругание и унижение от победителей. "Где Шеин?" - кричали поляки. Им указали на одну башню. Там заперся Шеин с женой, с сыном-дитятей, с товарищем своим, князем Горчаковым, и с несколькими дворянами. Толпа немцев бросилась на эту башню; русские побили их. Тогда сам Стефан Потоцкий приблизился к башне и звал Шеина на объяснение. Шеин показался наружу с сыном. Потоцкий уговаривал, чтобы он пощадил свою жизнь. Не столько сам Шеин, как другие, с ним бывшие, решились сдаться. Шеин сошёл и отдал своё оружие; за ним то же сделали и другие".

Главный аккорд трагедии -- это, конечно, взрыв пороховых складов возле собора, переполненного народом (чаще всего пишут о взрыве под собором, но, как видим, это, к счастью, не так -- склад был под архиерейским домом, и у собора снесло одну стену; в противном случае, не выжил бы никто из трёх тысяч человек, в основном женщин и детей, сбежавшихся в собор!). Кто именно взорвал?.. вопрос без ответа! Как в 1812 году: кто поджигал Москву? Со слов поляков (никто из русских которых и уцелели-то единицы, воспоминаний о том роковом штурме не оставил!), сделали это сами защитники в приступе фанатизма. В последующем, те русские и советские историки, кто посчитал, что это вовсе не фанатизм, а героизм, с удовольствием и гордостью повторяли эту версию. Среди самих мирных жителей, масса которых погибла от "подвига безвестных героев", распространялись слухи, что это сделали враги или изменники -- а кто же ещё!.. какие русские православные герои решились бы взорвать собор!? Отголосок этих давних слухов -- простодушная запись в "Истории Смоленска" о. Никифора Мурзакевича: "Изменник Дедишин находившийся под собором пороховой магазин зажёг, отчего с церковью все поднялись на воздух" (естественно -- если негодяй, от негодяй во всём: кому же ещё народная молва могла приписать авторство самой страшной трагедии за всю историю города!)

Так или иначе, вопрос -- кто взорвал, - остаётся открытым: кто-то из защитников в порыве отчаяния, кто-то из изменников или самих поляков (хотя зачем им взрывать главный пороховой склад под главной городской сокровищницей -- лишать себя трофеев?) или... никто специально не взрывал -- просто море пламени от общегородского пожара добралось, наконец, и сюда. Мне лично последняя версия кажется наиболее вероятной: другие-то склады -- в башнях, - как описал Костомаров, взрывались от пожара один за другим.

В любом случае, город представлял собой обгорелые развалины. "Неприятель оцепенел, забыв на время свою победу, с ужасом видя весь город в огне (...) и не Польша, но Россия могла торжествовать сей день, великий в её летописях", - как всегда, красноречиво и точно выражался Карамзин.

Беспримерная осада невероятно дорого обошлась обеим сторонам. Из 40-45 тысяч мирных жителей огромного города до войны (а вместе с беженцами из окрестностей -- около 70 тысяч) после почти двух лет невероятной нужды уцелело около 8 тысяч. Вооружённых защитников попало в плен всего 300-400 человек, включая раненого Шеина. Польская королевская армия за время осады потеряла, по некоторым данным, две трети своего первоначального состава. Она полностью "лишилась наступательного потенциала", как выражаются военные специалисты. Поход главных сил на Москву был бесповоротно сорван -- в этом основное историческое значение Смоленской обороны.

Псковская и Смоленская осады -- и похожи, и различны. Один противник, но слишком разные ставки в борьбе! В Ливонской войне не стояло под вопросом само существование России. Стефан Баторий пытался взять лишь то, что можно взять... оказалось на поверку, что "можно" не так уж много! Тогда государство ещё существовало, хоть и было ослаблено войной и опричниной. Но когда государства как такового уже нет, "можно" практически всё! Можно взять без сопротивления столицу, можно прибрать к рукам почти всю страну... И только те немногие, кто, по какому-то "недоразумению" отказываются сдаться, автоматически составляют собой последние островки государства... былого -- но и будущего. Осаждённый в 1609-11 гг. Смоленск, как и Троице-Сергиева лавра -- это был островок России. Залог её воскресения.

Если бы не эта оборона, трудно сказать, как сложилась бы судьба страны. Московский Кремль и Китай-город занимали всего 7 тысяч поляков... но лишь второму русскому ополчению после долгой борьбы удалось освободить столицу: слишком тяжелы были противоречия среди самих русских! Что было бы, если б сам Сигизмунд со своим сыном Владиславом (которому многие русские уже присягнули как царю) не терял времени под Смоленском, а с 20-30-тысячной армией -- это не считая запорожцев! - вступил в Москву?..

Кто-то очень хорошо выразился: "Защитники Смоленска выиграли не время, они выиграли Россию".

А много ли было вообще в мировой истории таких осад! С 21 сентября 1609 г. по 3 июня 1611 г. - без малого два года! Ну, правда, в том же XVII веке, чуть позже, раскольники на Соловках, а донские казаки в Азове продержались ещё дольше... но в общем ходе "большой" истории, по последствиям для государств эти осады не сыграли такой роли, как смоленская. Карфаген оборонялся от римлян три года -- но это было в такую незапамятную древность, что нет уже и в помине ни государства-победителя, ни государства-побеждённого. В Столетнюю войну англичане осаждали Кале почти год, Орлеан -- семь месяцев... Имя Орлеана, благодаря спасшей его Деве, осталось в мировой истории на века и стало легендарным, почти поэтическим. Смоленск, к сожалению, никто не пришёл и не спас -- но продержался он ровно втрое дольше! Именами Севастополя и Порт-Артура впору называть целые эпохи -- уж и имена их стали почти нарицательными. Но изнурительная смоленская осада всё же была намного длиннее этих самых знаменитых оборон Нового времени! Только беспримерно долгая и беспримерно ужасная по последствиям Ленинградская блокада превосходит и "смоленское сидение" XVII века, и вообще всё, что прежде знало человечество...

* * *

Справедливости ради, надо сказать несколько слов о другой продолжительной осаде, о которой реже вспоминают, но которая оставила не меньше следов в облике города. Речь о русско-польской войне 1632-34 гг. - отчаянной попытке России вернуть Смоленск, отчего и сама война вошла в историю как Смоленская. На сей раз Шеин во главе русской армии уже не оборонялся, а осаждал. Смоленск подтвердил славу неприступной крепости... к сожалению для нас.

И экономически, и морально Россия ещё не до конца оправилась от Смутного времени. Между тем, Деулинское перемирие с Польшей было именно перемирием: в 1618 году его заключили на 14 лет, и срок неумолимо истекал. Польский король Владислав не отказался от "прав" на русский престол, а Михаил Фёдорович официально именовался поляками в дипломатических документах: "тот, кого вы называете царём". Так что новая война была неизбежной.

Осенью 1632 г. 40-тысячная армия (33 тыс. русских и несколько тысяч иностранных наёмников) выступила в поход. Главным воеводой назначили Шеина: естественно, он лучше всех знал сильные и слабые стороны смоленской крепости. Кроме того, он пользовался полным доверием "великого государя" патриарха Филарета, фактически царствовавшего на Руси при слабом сыне. Филарет, в 1610 г. возглавляя русское посольство под Смоленском, собственными глазами видел тогдашний подвиг Шеина. Вместе они находились в польском плену до самого Деулинского перемирия. В правление Филарета Шеин стал поистине его "правой рукой" и последовательно возглавлял несколько важнейших приказов.

Под командованием Шеина и второго воеводы, князя Прозоровского, русская армия легко взяла Серпейск, Дорогобуж, Стародуб и в декабре того же 1632 г. осадила Смоленск.

Русские, имея 158 пушек, громили стены, закладывали мины -- сумели проделать большие проломы: на юго-востоке ("Шеинов бастион" или "Шеинов пролом", который я уже описывал) и на западе, где действовал воевода Прозоровский. Но в очередной раз подтвердилась истина: проломить внешнюю стену и взять крепость -- это ещё не одно и то же! Огромные насыпи-валы, сделанные поляками позади пробитых укреплений, позволили им удержаться. Русские теряли наступательный порыв. Вторжение (в 1633 г.) крымского хана, который последний раз в истории дошёл до центральных областей России, до Оки, раскололо осадное войско. Многие самовольно оставляли свои позиции и спешили на войну с татарами: мол, поляки не страшны, а татары - уже под Москвой! 1 октября 1633 г. скончался "великий государь" патриарх Филарет. А после 8 месяцев осады к польскому гарнизону наконец подошли подкрепления, которые вёл сам король Владислав, только что вступивший на престол после смерти отца.

23 тысячи его свежего, отборного войска решили исход войны. "Шеин был храбрым солдатом, но весьма посредственным генералом", - откровенно оценивают поляки. Одно дело -- мужественно, упорно, до крайности держаться в крепости, другое -- маневрировать войсками в открытом поле, как на гигантской шахматной доске. К сожалению, в ту эпоху русские войска, из-за всегдашних огромных обозов, "славились" неповоротливостью. Владислав разбил стоявшего у западной стены Прозоровского, который самим периметром огромной крепости был отрезан от главных сил, расквартированных к востоку. Затем поляки последовательно заняли все господствующие высоты вокруг укреплённого русского лагеря, а в далёком тылу взяли Дорогобуж, где хранились огромные припасы для армии Шеина. Так в сентябре 1633 г. осаждающие превратились в осаждённых!

Польский историк Казимир Валишевский, со свойственными для патриота невольными преувеличениями, называет эту операцию "одной из самых решительных удач, известных в военных анналах истории", "настоящим прообразом будущих событий при Ульме и Седане". Правда, и австрийская армия в Ульме (1805 г.), и французская в Седане (1870 г.) в полном составе сдались в плен -- здесь же никакого плена не было: Шеин, снова проявив упорство, продержался после своего окружения ещё полгода и выговорил возможность армии отступить, оставив полякам все пушки и знамёна, но сохранив мушкеты и холодное оружие... Хотя, к моменту отступления в его войске осталось в живых лишь 8 тысяч человек. Поскольку окружение продолжалось не считанные часы или дни, а несколько месяцев, поляки сами были изнурены и ни о какой дальнейшей войне (в отличие от Наполеона после Ульма или Бисмарка после Седана) не помышляли. При заключении в 1634 г. мира Владислав, наконец, официально отказался от прав на русский престол -- так что неудачная война, как ни парадоксально, закончилась для России хотя бы одной важной дипломатической удачей!

Ну а Михаил Борисович Шеин по возвращении в Москву... был казнён. Пожалуй, эта расправа с одним из главных героев эпохи (имя которого должно бы стоять если не вровень, то, по крайней мере, рядом с именами Минина и Пожарского) стала самым тёмным пятном царствования Михаила Фёдоровича... наряду с жестокими издевательствами в 1619 г. над другим героем Отечества архимандритом Троице-Сергиевой лавры св. Дионисием.

Судилище над "еретиком" Дионисием происходило перед возвращением из плена Филарета, а над Шеиным -- после его смерти. Так его 14-летнее фактическое правление было "обрамлено" - до и после, - самыми омерзительными событиями, которые совершенно невозможно себе представить при нём. Расправа над ближайшим сподвижником покойного патриарха Шеиным произошла вовсе не из-за внешней, а из-за внутренней "войны": подковёрной борьбы бояр за близость к трону. Поражение Шеина в долгой, тяжёлой, изнурительной кампании стало для них подарком -- как зримое доказательство его "измены".

"Он, конечно, не был изменником, но... В делах государственных несчастие бывает преступлением", - заметил Карамзин про подобный случай в литовской истории: после взятия русскими Смоленска в 1514 г. воевода Юрий Сологуб был казнён в Литве за поражение. Спустя 120 лет в Москве -- за поражение под тем же Смоленском, - казнили Шеина, не помянув его былые заслуги. До сих пор, насколько я знаю, ему нет памятника -- ни в Москве, ни в Смоленске.

Кстати, и герой обороны Пскова Иван Шуйский ещё раньше был "убиен от своих же". Шуйские являлись естественными соперниками Бориса Годунова в борьбе за власть -- за что жестоко поплатились. Иван Петрович вместе с несколькими другими представителями знатнейшего рода был арестован, а затем убит в заточении... Так что участь главных руководителей двух величайших в древнерусской истории оборон, к сожалению, оказалась одинаковой!

"Россияне умели оборонять крепости, не умея брать их", - этот господствующий тогда стереотип (именно стереотип, но в те годы более, чем когда-либо, правдоподобный) красочнее всего подтвердился под Смоленском!

Смоленск удалось освободить лишь через 20 лет после той неудачной войны. В 1654 г. Украина была официально принята в подданство русского государя. Началась новая война с Польшей, которой -- из-за грубейших, просто фантастических ошибок мечущейся русской дипломатии, - суждено было затянуться на 13 лет, несмотря на беспримерно успешное начало. Но для Смоленска эти 13 кровавых, бездарно потерянных лет уже не имели никакого значения. Его судьба решилась в первые же месяцы -- и на этот раз уже бесповоротно. В сентябре 1654 г., после 3-месячной осады, польский гарнизон капитулировал. Героический, многострадальный город снова, теперь уже навсегда, стал русским...

P. S. Сражения 1812 и 1941 гг. освещены в приложениях в конце книги.

Примечания:

(1). Символично, что всего через 3 года Тамерлан разбил турок под Анкарой -- тем самым, Бог его руками спас ещё на несколько десятков лет Византию.

(2). Причём, Василий III - это ещё ничего!.. Каково было его деду Василию II Тёмному, который проиграл всё, что только можно было проиграть, потерял всё, что только можно было потерять, кроме жизни... и в конце концов оказался победителем. Да ещё и вошёл в историю Церкви как поборник Православия, отвергший Флорентийскую унию!

(3). Из одной патриотической "Повести" того времени, автор которой остался неизвестен.

Город церквей

Одно из самых живописных мест в Смоленске -- долина Днепра. Уж на что весь город зелёный -- но здесь густая листва клубится, поднимаясь от реки, как туман. И скрывает строения так, будто во всём Смоленске есть только крепостная стена да собор... а окружает их не то лес, не то безбрежный парк на холмах. Такой вид открывается с главного моста -- того, что возле железнодорожного вокзала.

В последний день я решил на прощание со Смоленском прогуляться по набережной от этого моста до собора. Собственно, то была, скорее, не набережная, а аллейка вдоль крепостной стены: Днепр, по большей части, вовсе не виден за деревьями и кустами -- кажется, будто идёшь вдоль живописного оврага.

Участок стены над рекой сохранился относительно небольшой... но небольшой лишь по смоленским меркам. Для любого города такие мощные зубчатые прясла высотой примерно с 4-этажный дом составили бы предмет гордости.

Иду и любуюсь. Огромные контрфорсы для укрепления стен -- сплошь сиреневые от колокольчиков, проросших из каждой щели меж камней! Особенно нежно их цвет смотрится в тени. А в полдень здесь всегда узкая полоска тени: стена-то северная.

Укрепления Смоленска -- как оболочка старого-престарого дерева. Тут дупло, там дупло, но где-то неожиданно древо сумело выпустить молодой побег. Вот и здесь -- церкви выросли по линии стены.

На западной оконечности днепровского прясла -- бывшая церковь Тихона Задонского, заменившая собой разрушенную Пятницкую башню и потому тоже построенная в форме башни. Она использовалась как тюремная церковь, а сейчас в ней -- модный ресторан. К счастью, такая судьба храма -- исключение для Смоленска! Почти все остальные церкви здесь действуют.

Вот и дальше по линии стены, у следующего моста через Днепр, стоит надвратная церковь Одигитрии 1793 -- 1800 гг. (с перестройками 1811-12 гг.), которую я уже упоминал в главе "Собор". До революции она была хранительницей чудотворной воротной Смоленской иконы. В советское время здесь был кукольный театр и филармония, а с 1992 г. располагается Православная гимназия.

Я подошёл ближе. Здесь Днепр раскрылся от зарослей и ярко засинел под ясным небом. Рядом с советским автомобильным мостом видны по обоим берегам живописные руины начала и конца старого моста, когда-то подводившего к самым вратам церкви.

Какие грандиозные бои здесь проходили! Сколько ядер и снарядов летало над рекой...

Из современного путеводителя: "6 августа 1812 г. французские войска вошли в Смоленск. Около 8 часов въехал в город Наполеон. Он осмотрел Смоленск, подъехал к Днепровским воротам и взошёл в надвратную Одигитриевскую церковь. Отсюда он наблюдал, как русская артиллерия с правого берега поражала его армию. Император приказал втащить на церковный балкон две пушки и сам стал наводить их на нашу батарею". (У церкви, действительно, есть балкончик над бывшими вратами: о её совершенно необычной для православного храма архитектуре мы ещё поговорим).

Да, Заднепровье -- особый исторический район! Именно через него издревле проходит дорога на Москву. Так уж сложилось, из-за своеобразного ландшафта местности, что путь на Восток пролегает здесь через правый (то есть, относительно всего течения реки, западный) берег Днепра. Днепр в своих верховьях делает такой сигмовидный изгиб, что дорога с Запада на Москву трижды его пересекает. В черте самого Смоленска линия пересечения -- этот самый мост. За мостом разворачивались последние арьергардные бои при оставлении города.

Заднепровье и в 1941-м показало себя героическим районом. Если большая часть города была взята немцами стремительно, уже 16 июля, то заречная часть держалась ещё 2 недели -- до 29 июля. Уличные бои в смоленском Заднепровье -- пожалуй, первый для вермахта тяжёлый опыт битвы в городе: классическая немецкая стратегия учила всячески этого избегать, беря города обходными манёврами, но ни в коем случае не штурмом. Две недели "неправильных" боёв внутри Смоленска были малой прелюдией перед грандиозной битвой на развалинах Севастополя и ещё более грандиозной Сталинградской эпопеей... К ХХ веку главный "орешек" былых эпох -- сохранившийся лишь наполовину кремль Фёдора Коня, - уже не мог сыграть свою роль в новых условиях: Заднепровье его заменило!

* * *

Днепр тут протекает меж двух церквей. На правом берегу -- длинный оранжево-розовый храм живописно, кораблём встал над рекой. Ряды нарядных белых наличников и высокая, в две арки, восходная галерея от крыльца, напоминают роскошные хоромы. Храм (1748 г.) и отдельно стоящая колокольня (1766-76 гг.) своими фигурными очертаниями и крошечными куполочками нарисовали две вертикали, которые вознеслись, казалось, над всем Заднепровьем. По своему положению в низине реки, этот храмовый комплекс исстари именуется Нижне-Никольским. Символично, что современная большая белая надпись "Заднепровский район" на отлогом зелёном берегу разместилась прямо под ним -- словно подчёркивая, что именно он освящает собой вход в это историческое место (а ведь Смоленск изначально является "градом о двух берегах"!). Несомненно, это яркий шедевр барокко, которым можно долго любоваться и вдали, и вблизи. Один из самых нарядных храмов Смоленска! В пейзаж он вписан просто замечательно, и благодаря ему Заднепровье (на самом деле, довольно небогатое церквами) кажется отсюда сказочным городком.

Есть такие старинные города, где храмы в стиле барокко, скорее, "продолжают пейзаж" Древней Руси, чем выбиваются из него. Очень показательны, в этом смысле, Калуга, Переславль-Залесский и Смоленск. "Узорочье" Московской Руси в них будто просто чуть преломилось. Наличники, крылечки с восходами -- всё прежнее... только форма, на которую "нашиты" эти кружева -- немножко другая.

Вот и высокая часовня 1901 года в неорусском стиле, воздвигшись у самого подножия колокольни, замечательно вписалась в общий ансамбль. Я перешёл к ней по новому мосту. Она стояла у самой проезжей части -- фундаментом чуть ниже тротуара. Раскрытые двери приглашали войти. Розовая островерхая часовня о девяти куполах на фоне жёлтенькой барочной колокольни... Это какой-то чудесный, непередаваемый "сказ в камне"! Что-то в нём есть от сильно уменьшенного и упрощённого Василия Блаженного... Чуть похожую часовню той же предреволюционной эпохи я, припоминаю, видел в Саратове -- только там она ещё нарядней! Всё это памятники возрождения русского стиля на рубеже XIX - XX вв. - после долгого господства классицизма. Смоленскую часовню -- как и питерский "Спас на Крови", и восстановленный в наше время ижевский собор, и казанскую колокольню Богоявления, - можно отнести к лучшим шедеврам этого нового-старого стиля.

Оглядываюсь теперь с правого берега на левый. Там Одигитриевская церковь, от которой я пару минут назад смотрел сюда. Это уж -- не барокко, а классицизм... стиль, редкий для Смоленска. Сферический синий купол со звёздочками, круглое окно-роза под ним, широкий фасад с маленьким фронтоном и балкончиком в центре, как у дворянских домов, а по бокам -- две крошечных колоколенки со шпилями, совершенно одинаковых, "зеркальных". И всё это будто всунулось, как щит, в неровный пролом, закрыв его собой... Второй такой церкви я нигде не встречал! Не сказать, что она похожа на православный храм, но на своём месте смотрится очень оригинально. Тем более, Успенский собор, при взгляде отсюда, воздвигся прямо над ней. Вместе они составили какой-то парадоксальный контрастно-цельный силуэт... который тоже, пожалуй, можно назвать одной из визитных карточек Смоленска.

Украинское барокко Успенского собора, классицизм-псевдоготика Одигитриевской церкви и русское барокко Нижне-Никольского храма... город так и переливается разноцветными и разностильными узорами поверх суровой, но уже давно пробитой улицами крепостной стены.

Ещё один шедевр барокко расположен чуть выше по течению Днепра. Отсюда его не видно, но помню, как я любовался им из поезда, подъезжая к Смоленску. Это Крестовоздвиженский храм 1764-67 гг., тоже на правом берегу, только у следующего моста. Воздвигнут был на средства полковника Лесли и купца Наливанкина. Необыкновенно изящный, изумрудный, как и окружающая его зелень, он весь будто разрисован-расчерчен, то зигзагообразными, то волнистыми белыми узорами наличников. Сильно пострадавший и в 1812, и в 1943 гг., он не раз реставрировался, но выглядит сейчас так, будто все военные и политические бури совершенно обошли его стороной. В советское время была проведена его "консервация" как памятника архитектуры. В 1995 г. храм вернули верующим.

Я думаю, и по предыдущим главам читатель уже "увидел" перед собой общий пейзаж Смоленска: то тут, то там по зелёным холмам разбросаны в гуще листвы фонарики гранёных барочных церквей XVIII века: зелёные, кремовые, красные, розовые. Древний город нарядился ими, но они гораздо моложе его, как бумажные новогодние игрушки моложе дремучей лесной ели. Ни во Пскове, ни в Новгороде XVIII век в архитектуре почти не представлен -- но ведь здесь, в Смоленске, это был, как-никак, первый непрерывный век, когда город находился в составе единого Русского государства. Так что, именно "послепольский" период дал Смоленску особенно обильные плоды православного зодчества.

Из всего сохранившегося комплекса здешних церквей, три -- XII века, остальные -- XVIII -- начала XIX. А пять веков "между" - пробел! Казалось бы, парадокс...

Впрочем, есть ещё один такой "странный" город (и поляки с литовцами, на сей раз, тут ни при чём) - Владимир. Да, бывший стольный град Руси! Храмы эпохи Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, а дальше... почти сплошь XVIII век. Впрочем, во Владимире этот пробел всё-таки хоть единично заполнен -- собором Успенского Княгинина монастыря XVI века и Троицким -- XVII. Смоленску же XVI век подарил только стены, но ни одной сохранившейся доныне церкви, а XVII столетие, в архитектурном смысле, ознаменовалось лишь попыткой построить Успенский собор.

Поднимаюсь по Большой Советской, бывшей Большой Благовещенской улице. За собором -- Свято-Троицкая обитель.

В Смоленске сейчас три монастыря. О древнейшем, Авраамиевском мужском, я уже говорил. На территории огромного кремля действуют ещё две женских обители -- Троицкая и Вознесенская.

Троицкий монастырь -- ближе всего к собору. Он сливается с юга с большим ансамблем Соборной горки практически в единое целое. И основан был почти одновременно с закладкой нынешнего собора -- во II половине XVII века. Это был "послепольский" период, и обитель возникла на месте католического костёла. Древний одноимённый православный монастырь -- Троицкий на Кловке, - находился когда-то за городом, но был разрушен во время осады.

Первый храм обители заложил в 1671 г. архиепископ Варсонофий, но настоящая слава пришла к ней при св. митрополите Симеоне († 1699), который много жертвовал на благоукрашение святого места, здесь и упокоился. Всего тут погребены 4 архиерея. До завершения и освящения Успенского собора монастырь (в то время мужской) служил главной епархиальной усыпальницей. Гробницы архиереев очень почитались богомольцами.

Троицкий монастырский собор XVII века в 1697 г. сильно пострадал от урагана. В нынешнем виде он был возведён (точнее, перестроен) в 1738-40 гг. архитектором И. Калининым. Тогда же была построена колокольня, а в 1760 г. - вторая церковь, Зачатия св. Анны, ставшая больничной.

Удивительно изящный, кружевной ансамбль на обочине широкой, поднимающейся в гору улицы! Причём, по одну её сторону -- колокольня, по другую -- две церкви и ворота. Главную улицу Смоленска, в её нынешнем виде, прокладывали, по регулярному плану, чуть позже постройки монастырского ансамбля. Вот и отделила Большая Благовещенская невысокую ступенчатую колокольню от остальной обители. Нечасто такое увидишь!

Больше всего приковывает к себе взгляд узорное, необычайно красивое крыльцо Троицкого храма. По богатству затейливых украшений оно напоминает терем... или гигантский кокошник, только весь сквозной, прорезной, ажурный. Распланировано оно "на два всхода", что особенно необычно смотрится на фоне сильнейшего наклона улицы. Будто горку расписную поставили... на ещё одной горе.

Если крыльцо смотрится удивительно "стильным", незабываемым уголком Московской Руси, то сам храм, ступеньками встающий над ним -- это уже чистое барокко, правда не "петербургское", а... смоленское. Одна главка над четвериком, украшенным со всех сторон, под кровлей, большими странными кругами... можно было бы представить, что в каждом из этих кругов часы -- но их там и в помине нет. Просто -- элемент барокко, общий для многих храмов того времени. Верхние окна тоже почти круглые -- восьмиугольные. Вообще этот храм -- пожалуй, ярчайший памятник I половины XVIII века... Кремовый цвет всего маленького ансамбля, словно бережно слепленного из розового песка, красиво сочетается с роскошным, ультрамариновым, сверкающим Успенским собором, встающим к северу.

Один квартал от Троицкого монастыря на юг -- и поворот направо: там, в конце переулка светят куполами две церкви. Это -- Вознесенская обитель.

Когда я говорил, что в Смоленске от XVII века не осталось ни одной церкви, то немного упростил. От самого конца века сохранился Вознесенский монастырский собор. Его построил в 1694-98 гг. Гурий Вахрамеев. Причём, как обычно говорят - по чертежам самого Петра I (мать Петра Наталья Кирилловна Нарышкина в юности, до замужества, воспитывалась при этом монастыре). Впрочем, если уж сказать точнее, в 1693 г. зодчий Осип Старцев привёз в Смоленск "учреждённый государями Иоанном и Петром Алексеевичами образец храма", Согласитесь: это не совсем то же самое, что чертёж! Петру Алексеевичу шёл тогда лишь 21-й год...

Строили храм ярославцы (лучшие в России той эпохи мастера-каменщики), а помогали им смоленские стрельцы. Кроме имён Осипа Старцева и Гурия Вахрамеева называются имена Данилы Калинина и Кондратия Мымрина -- последний руководил отделочными работами уже в начале XVIII века.

Храм получился совершенно барочный по форме -- восьмерик на четверике, с 8-угольными верхними окнами, - но без малейших внешних украшений. Обычно подобные окна обрамлялись картушами из пышной лепнины -- но здесь вся стена гладкая. Вообще никаких узоров на этом барочном по форме храме!

Правда, внутри когда-то стоял великолепный иконостас в стиле барокко, по богатству резьбы не уступавший соборному Успенскому (я видел его на старинных фотографиях). Два яруса круглых икон, так сочетавшихся по форме с окнами, венчали три нижних, более традиционных по форме. К сожалению, в советское время ничего от прежнего интерьера не осталось -- до 2009 г. здесь действовал выставочный зал (в Екатерининском приделе службы начались с 2005 г.). Даже высокое основное пространство под восьмериком было разграничено на этажи: редкая и безобразная "операция" над церковным интерьером! Сейчас самое впечатляющее в облике церкви -- необычайно огромное крыльцо на два всхода.

Вторая церковь монастыря -- Ахтырской иконы Божией Матери, - была возведена в 1827-30 гг. на средства постригшихся в монашество княжен Ширинских-Шахматовых. По сути, это небольшой зелёный домик с куполом.

Честно говоря, современный Смоленск не назовёшь крупным монастырским центром: это не Муром, не Ростов Великий, не Переславль-Залесский... Все три обители, переданные совсем недавно, только-только начинают возрождаться и по размерам мало чем отличаются от простых приходов. Величайший монастырь епархии, Герасимо-Болдинский, находится под Дорогобужем, а самая известная женская обитель, Иоанно-Предтеченская -- в Вязьме.

* * *

Светлый летний дождь... Город умывается! Всё преобразилось. Не было бы полноты праздника без этого традиционного кропления. Да, трёхдневный праздник... всего-то трёхдневный. Три дня в Смоленске! И дождь -- нужен. Очень нужен! Надо увидеть город и таким. Надо, чтоб тротуары превратились в зеркала, и деревья отражались, и холмы таинственно улыбались издали под светлой кисеей... чтоб ручейки, как весной, оживили покатые улицы, и машины радостно шелестели по ним, таким мокрым, и пускали фарами парные золотые следы по горкам. И вода, вода, вода... как благословение!

Дождь -- крестный ход Господень. Тучи хоругвями пройдут над древним городом... быстро пройдут. Надо поспешать на этот крестный ход, чтоб успеть!

Зонт -- переносной купол. Так уютно побыть под ним наедине с самим собой! В городе много и церковных куполов... и когда твой маленький неспешно плывёт к одному из них, больших, на душе воцаряется такая гармония, что... "ни в сказке сказать, ни пером описать". Всё на месте и всё не зря! Будто облака как-то связаны с городом, в котором ты их созерцаешь. Неотъемлемая часть городского пейзажа... только её там, в небе, невидимо реставрируют каждую минуту. Даже каждую секунду. Но всё равно тамошняя архитектура незабываема!

Трамвай, как аттракцион, весело гремит на спусках и подъёмах. Всё напоминает детство -- какой-то бесконечно родной Город!.. "где дороги пологи, как надбровные дуги..." (Е. Шевченко). Нет, не Казань и не Смоленск, а -- Город... просто город... "просто так" город, где я всегда свой... где я никогда никуда не уезжал из Счастья. Вот еду-еду на трамвае, и -- всё ближе...

Приложение I.

"Июль 28. Молебен о победе генерала Платова при дер. Рудне. Кругом городской стены совершён архиереем крестный ход с соборною иконою Одигитрии Смоленской, празднуемой сего числа.

31. Армия Багратионова вернулась в Смоленск.Солдаты, утомлённые, по улицам лёжа, спали. Багратион остановился у Блонья в казённом доме.

Август, 2. Ночью армия опять вышла по тракту к селу Катыни. Корпус генерала Раевского из села Надвы пришёл в город.

3. Раевский на рассвете соединился в 6-ти верстах от города с генералом Неверовским. Губернатору сказано, чтобы вывозить казну был в готовности. Вечером Багратион велел вывозить казну, дела и всё казённое к Вязьме.

4. Перед светом уехали из города: губернатор в Дорогобуж, архиерей, велев взять ключарю В. Соколову соборную чудотворную икону Одигитрии, по московской дороге. Вышел из города гарнизон с комендантом Росси. С рассветом же вернулась к городу Багратионова армия. В 8 часов утра подошли к городу французы, а в 9 часов - сам Наполеон, имевший ночлег в архиерейской даче. Французы стали из-за Солдатской слободы и соляного амбара приступать к "Королевской крепости". Польские уланы от оврага у Свирской церкви лезли в ров, что вокруг каменной городской стены. На бастионе командовал генерал Паскевич. В 10 часов началась жестокая пальба, поляки отодвинулись. Жители, не успевшие убежать из города по бедности, укрылись от пуль и ядер в Успенском соборе. Князь Багратион с полудня и до вечера пробыл на Молоховских воротах, прикрытых земляным валом с мостом, наблюдая неприятеля в зрительную трубку. Наполеон разъезжал на белом коне по рядам своей армии и едва ускользнул от засевших наших стрелков в кустарниках оврага за Авраамиевской башней. Французы после этого заняли Офицерскую слободу. Генерал Коновницын разъезжал по войску. Стрелки наши и ратники с городской стены бросали во французских стрелков, вскакивавших в крепостные рвы, камни. В Никольских воротах, что у Офицерской слободы, стоял полк, который не пускал врагов ворваться в город: стрелки во рву и ратники со стены не могли по ним стрелять; сокрытые по стенным муркам, прорывавшихся в город удобно хватали в плен. Стрелки генерала Цибульского неоднократно прогоняли неприятеля за упомянутую слободу. В три часа пополудни французы, колонною приближаясь к Молоховским воротам, стремились в город, однако Коновницын отогнал. Я был сего свидетелем, поскольку был потребован к исповеди и причащению раненых наших солдат и офицеров. Раненых перенесено в город до 150 человек, иные пошли на перевязку в лагерь. На "Королевской крепости" при мне убито два солдата и ранен артиллерийский капитан. Я имел время обойти засевших во рвах городской стены солдат для ободрения, исповеди и причастия запасными св. дарами, сын Костя носил святую воду, которою окроплял защитников. Сим заслужил благодарность генерала Паскевича, который тогда же записал мою фамилию в своём книжнике. Стрелки французские к вечеру отступили на 4 версты. День прошёл, благодарим тя, Господи! Военные рассказывали о большом уроне со стороны неприятеля, особенно поляков, сильно порывавшихся, и о малом с нашей. Все чины военные, от велика до мала, уверяли жителей, что такого крепкого места ни за что не отдадут. Некая часть разбредшихся ратников в оставленными хозяевами домах чинила некоторые хищения, особенно съестного.

5. В три часа утра началась перестрелка. В седьмом часу, отслужив литургию, пошёл к "Королевской крепости" исповедывать и приобщать раненых; пройдя Молоховские ворота и Шеинов пролом, дошёл до Никольских ворот, что исполнил до третьего часу. Пришед домой, нашёл домашних в смертном страхе, ибо с восточной и южной сторон неслись пули, ядра и бомбы. В доме нашёл крышу, пробитую в двух местах, а одно ядро в крыльце, которым пробито две стены, а две оцарапало и чуть не убило родную тётку Екатерину, которая только что сидела там, где прошло ядро. Опасаясь быть в доме с детьми, пошли в церковь, где нашёл прихожан; им, для безопасности, советовал стоять близ стен, а сам пред образом Спасителя стал править "молебное пение в нашествие неприятелей". Едва кончил, как влетела в церковное окно бомба и лопнула: черепьями побила стёкла и стены, а духом поломала крылосы, меня же силою втолкнуло в алтарь, между тем стоявшего со мною рядом лекарского ученика ушибло доской от крылоса. После сего, распрощавшись с прихожанами, взяв детей, хотел выйти из города, но, удерживаемый престарелою матерью и советом прихожан, недоумевал. Решился пойти в собор и, там помолясь, взять решение. В соборе кроме народа нашёл: отставного Бизюкова монастыря о. архимандрита Иосифа, соборного ключаря о. Василия Щировского, отставного артиллерии подполковника Бобровникова с женою, и с общего совета положили побыть тут. Оставя мать и детей в соборе, поспешил в свою церковь, где, собрав церковные вещи и сняв оклады с местных икон, спрятал под церковною крышею, вернулся в собор, но с большой опасностью: не было шага, чтобы мимо не пролетела пуля или не стукнуло в стену ядро. После захода солнца от бомб и ядер первые загорелись крыши на Никольской и Евстафьевской башнях, затем загорелся дом Анны Повайло-Швейковской, а от него и другие по Молоховской улицы до гимназии, наконец загорелся и кадетский корпус. На Блонье горело шесть корпусов присутственных мест, дом вице-губернаторский, в нём лежало до двухсот наших раненых солдат, коих, однако, спасли. Всех же погорело 32 дома. В то же время погорела половина "Рачевки" и церкви: деревянная Свято-Духовская и каменная Рождество-Богородицкая, дома: моей тётки Натальи Соколовой, Пискарёва, Кладухина, секретаря консисторского Н. Грибского. При выходе армии их города на Московский тракт большую икону Богородицы Одигитрии, что в старину стояла на Днепровской проезжей башне, взяла с собою 1-я артиллерийская батарейная рота капитана Глухова. Войска переходили по деревянному Днепровскому мосту о трёх срубах, оставя за собою стрелков в Заднепровском предместье удерживать врагов, которые стали уже пытаться перебресть Днепр повыше "Шеинова острога". От перестрелки загорелись многие дома, в том числе церкви Нижне-Никольская, Петропавловская и вся ямщина.

6. Чуть свет казак, прискакав в собор, объявил: "Кто хочет уходить, бежал бы: мост зажигают!". В шесть часов утра французы вошли в город. Часть переправилась вброд и по живому мосту, тогда наведённому чрез Днепр у бань Тишевского. В полдень прибыл сам Наполеон, остановился на Блонье, в доме гражданского губернатора. Его гвардия расположилась на Блонье, под берёзовыми аллеями; архивные бумаги служили постелью, а невывезенные карты губернские и уездные занавесью от знойного солнца. Наполеон, по словам о. Якова Соколова, осматривал некоторые части города, начав от Спасской церкви и до Воротней. Зять Наполеона, Неаполитанский король Мюрат, стал в архиерейском двухэтажном каменном доме. Слуги его, отбив двери Предтеченской церкви, стали грабить ризницу. Архимандрит Иосиф пригнал ко мне за помощью. Я, консисторские Воронков, Залесский, прибежав, стали отнимать архиерейские облачения, уже ободранные; схоронив миро, антиминсы и вместе собрав рассыпанные медные деньги пятаками в 73 мешках, перенесли в кладовую Успенского собора. Вернувшись, пробился к самому Неаполитанскому королю чрез польского переводчика; зная по-латыни, успел упросить не трогать собора и церквей и дать "военную залогу" от мародёров. Благодарение Богу! Успел: караул приставили. Французы захватили до 50 горожан, убежавших из города, и заперли их в Одигитриевской церкви. Узнав, отпросил нескольких, в том числе Вознесенского монастыря протопопа о. Поликарпа Зверева, отставного солдата Иванова, да мещанина Ивана Олецкого. Прочих, продержав недолго, распустили. Неаполитанский король первый вошёл в собор со свитою и собаками, все в шляпах и киверах. Солдаты их, взобравшись на колокольню соборную, чудясь величине колоколов, от 500 до 1000 пудов, потешаясь, безобразно во оные звонили, как бы в набат. От распространившегося по городу пожара была такая жара, что часть садов погибла.

Октябрь, 27. Утром пришли о. Поликарп и о. Яков, чтобы идти встречать Наполеона. Зайдя в собор, взяв ризы, крест, пошли к Днепровским воротам, где городское начальство ожидало. Часовые у ворот за нами присматривали. Продрогнув на холоде, с разрешения мы разошлись. О. Поликарп сказал: "Наполеона не будет".

28. Идя к больному мещанину Ив. Короткому, что у Днепровских ворот возле дома Ив. Ковшарова, с черствою просвирою, нечаянно возле Троицкого моста попавшийся мне губернатор Жомини сказал мне по-латыни: "Вот Наполеон идёт!". Я, не знавши его, посторонился, но Наполеон у меня спросил: "Pope?" Я ответил: "Так.". И, когда он ближе ко мне подошёл, я, в недоумении и страхе, вынул просвиру, которую он велел взять одному генералу. Всего этого никто не видел.

За Наполеоном тащилась под гору карета четвернёю в ряд; спереди и сзади её были привязанные снопы ржаные. Сам был одет в серый фризовый сюртук, в собольей шапке с синим бархатным верхом с кистью. Генералы тоже во фризовых сюртуках; все они шли пешком. Наполеон остановился на Блонье в доме губернаторском, к себе никого не пускал. Холода стали чувствительные. Денно и нощно шли обратно неприятельские полки, нуждались в продовольствии; стали есть конину. Больные валялись без призора.

30. Не давая ограбить свою церковь и сложенное имущество прихожан, поляками жестоко избит. Навёл на грабёж полковник Костенецкий, что был у Павла Ивановича Энгельгардта судьёй.

Ноябрь, 1. К Смоленску подступили наши казаки на Покровской горе, между церквами Егорьевскою и Гурие-Самона-Авивскою. У французов смятение.

2. Показалась русская армия там же. Наполеон вышел с гвардией к городу Красному.

3. Отряды французские спешно выходят из города, оставя гарнизон малый в Авраамиевском монастыре. Поляками город в разных местах зажжён.

4. Окончательно французы вышли, оставя много больных и раненых. Выходя, захватили несколько дворян арестованных, но скоро бросили. Раненые зажгли каменный архиерейский дом. С солдатским сыном Ив. Халютиным, регистратором Моргенгайтеном и крестьянином дер. Тары Ник. Ивановым, перерубя деревянные переходы к Богоявленскому собору и разбросав дрова у певческого корпуса, пожар затушили. Ночью сгорели у Одигитрии дворы Андреева, вдовы Лызловой, Абрама Менчукова; успели потушить начатый пожар дома Каськовых, что у самой Одигитрии. Поляки, уходя, по домам рассыпали порох со вставленными свечками и таким путём выявляли последнюю злобу. В моём доме так же поступлено, но успели предупредить домашние. Около полуночи начались взрывы башен: Иверской, Богословской, Никулинской, Малой, Молоховской, Голишевской, Кассандаловской, Лазаревской.

5. Майор 20-го егерского полка Горихвостов занял в 7-м часу город. Запершийся в Авраамиевом монастыре отряд 400 французов с 3 пушками чрез Никольские ворота ушёл. После неприятеля оказалось: монастырь полуразорённым, семинарская библиотека выброшенной на двор, а в семинарии, в зале диспутов, где лежали раненые, на стене углём начертанная осада Смоленска , которую семинарское начальство приказало стереть. В городе осталось 103 пушки, 600 пленных, госпиталь с 40 офицерами, 2075 рядовыми, медикаменты, провиант в зерне, который мололи ручными мельничками. Под утро сгорел Магистрат с архивом и всеми смоленскими привилегиями, дарованными городу великими князьями, королями и императорами: их забыл сберечь градский голова Верзин. Тогда же сгорел дом генерал-губернаторский, где живал Степан Степанович Апраксин. Около Ильинской церкви выгорели почти все дворы, и "Государев двор". Смрад великий.

6. Целый день ждали новых взрывов башен. Горихвостов у восьми башен успел отнять фитили к пороху, вынул из подкопов до 15 бочек пороху.

7. Оставшиеся больные французы сожгли у Свирской церкви каменный дом купцов Хлебниковых. Сообщение с Заднепровьем -- по французами построенному деревянному мосту. За кусок хлеба французы взаимно дрались и даже убивали друг друга; скитались по городу оборванные, холодные и голодные.

8. Сгорел дом Николаева. Стало появляться городское духовенство к приходам.

10. Возвратил воротную икону Богоматери командир 1-й батарейной роты г. Вельяминов; встретили с крестным ходом и поставили в тёплом соборе, на прежнем месте. По пути пребывала икона: в Болдине монастыре, Вязьме, Гжатске, Колоцком монастыре, Можайске, Рузе, Новом Иерусалиме, Москве (пять дней) и оттоль в Ярославле. Обратно через город Красный (4-го числа). Помаленьку вводится порядок. Велено на улицах жечь костры навозу от заразы. В колодцах попадаются мёртвые тела, от чего водворился кровяной понос.

17. Стали очищать город от мёртвых французов чрез арестантов. Таскали всех в Днепр, часто и полуживых, иные сгорали в домах.

Приложение II.

Оборона Смоленска 1941 года.

11 июля 1941 года немецкий 39-й моторизованный корпус из состава 3-й танковой группы Гота, сломив сопротивление не успевшей сосредоточиться 19-й армии в районе Витебска, начал наступление на Демидов, Духовщину и Смоленск . 13 июля он достиг Демидова и Велижа, занял Духовщину и вступил в бой за Ярцево. 15 июля танки противника перерезали автомагистраль Москва--Минск в 15 км западнее Ярцева. Три советских армии -- 16, 19 и 20-я -- оказались полуокруженными. Подвоз боеприпасов, горючего и продовольствия прекратился.

Одновременно немецкий 47-й моторизованный корпус начал продвижение на Смоленск с юго-запада. Шедшая в авангарде 29-я моторизованная дивизия вермахта 15 июля заняла Красный.

Оборона Смоленска была возложена на 16-ю армию, которой командовал генерал-лейтенант Михаил Фёдорович Лукин.

В связи с прорывом немецких мотомеханизированных войск к СмоленскуЮ приказом маршала С. К. Тимошенко 14 июля командующий 16-й армией М. Ф. Лукин объединил под своим началом все части гарнизона города Смоленска, части, прибывающие по железной дороге в другие армии и разгружающиеся в районе Смоленска, а также части, занимающие сектора обороны, примыкающие непосредственно к городу Смоленску.

В оборону Смоленска включились части и соединения 19-й армии, потерявшие связь со своим штабом: 129-я стрелковая дивизия генерал-майора А. М. Городнянского, некоторые части 38-й стрелковой дивизии. Позже штабу 16-й армии был подчинен 34-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта Р. П. Хмельницкого: 127-я и 158-я стрелковые дивизии, которые вышли к южной окраине города.

На танкоопасные направления Лукин выдвинул подвижные противотанковые отряды. Однако передовой отряд немецкой 29-й мотодивизии, преодолев сопротивление отряда подполковника П. И. Буняшина в районе Хохлово, прорвался к Смоленску и 16 июля ворвался в город с юго-запада. В этот же день 7-я немецкая танковая дивизия из 39-го моторизованного корпуса взяла Ярцево восточнее Смоленска. Таким образом, уже 16 июля в оперативном окружении оказались советские 19-я, 20-я и 16-я армии. Связь с тылом можно было поддерживать лишь по лесисто-болотистой местности южнее Ярцево в районе Соловьево.

В последнее время во многих исторических трудах без всяких пояснений указывается, что советские войска 16 июля оставили Смоленск. На самом же деле вход немецких частей в Смоленск отнюдь не тождественен его взятию. Весь день 16 июля немцы, прогрызая нашу оборону и неся весьма ощутимые потери, прорывались к центру города.

По приказу коменданта Смоленска полковника П. Ф. Малышева, 17 июля были взорваны мосты через Днепр. Попытки подразделений немецкой 29-й моторизованной дивизии форсировать Днепр отбиты. В ходе ожесточенных боев 17-18 июля отдельные районы города переходили из рук в руки.

Немецкая сторона продолжала наращивать силы в районе Смоленска . Из-под Орши в район южнее Смоленска была направлена немецкая 17-я танковая дивизия из 37-го корпуса 2-й танковой группы Гудериана. Этой дивизией в момент нападения на СССР командовал генерал-лейтенант Ханс-Юрген фон Арним. 27 июня он был тяжело ранен во время боя на окраине города Шклова и вернулся к командованию дивизией лишь 19 сентября. Его преемнику генерал-майору Иоганну Штриху повезло меньше - 7 июля он был убит в бою под Оршей. Следующим командиром дивизии стал генерал-майор Карл Риттер фон Вебер. Его черёд настал 18 июля: в бою на южной окраине Смоленска он был смертельно ранен шрапнелью и 20 июля скончался в госпитале. Этими фактами опровергается миф о малых потерях Вермахта в 1941 году - за месяц боёв только в одной дивизии было выбито подряд три командира. Что же касается упомянутой выше 7-й танковой дивизии, то она, начав войну с 258-ю танками подошла к Смоленску со 164-мя, из которых лишь 65 были немецкими - остальными были трофейные советские танки, брошенные нашими экипажами из-за отсутствия горючего.

Однако к утру 19 июля противнику всё-таки удалось занять правобережную часть города.

С фронта советские войска в Смоленском "котле" теснил немецкий 5-й армейский корпус (5-я и 35-я пехотные дивизии); наступая вдоль шоссе Витебск--Смоленск, 17 июля он занял Лиозно, 20 июля после ожесточенных боев взял Рудню.

Тем временем советское командование не оставляло надежды деблокировать окруженные в районе Смоленска войска. 17 июля в штаб Западного фронта прибыл генерал-майор К. К. Рокоссовский; ему поручены организация обороны и контрудара в районе Ярцево. В подчинение Рокоссовского были переданы 101-я танковая дивизия полковника Г. М. Михайлова, в группу вошла также часть 38-й стрелковой дивизии полковника М. Г. Кириллова, потерявшей связь с командованием 19-й армии. Вскоре Рокоссовскому подчинили сводный отряд полковника А. И. Лизюкова, который оборонял Соловьевскую переправу, и остатки 7-го мехкорпуса, вышедшие из окружения.

В течение 22 и 23 июля в Смоленске продолжались ожесточённые бои - советские войска успешно контратаковали, освобождая один квартал за другим. Противник упорно оборонял каждый дом, на наши атакующие подразделения он обрушил массу огня из минометов и автоматов. Его танки, помимо артогня, извергали из огнеметов пламя длиною до 60 м, и все, что попадало под эту огневую струю, горело. Немецкая авиация днем беспрерывно бомбила наши части. Сильный бой продолжался за кладбище, которое 152-я стрелковая дивизия занимала дважды (ранее 129-я стрелковая дивизия также три раза овладевала им). Бои за кладбище, за каждое каменное здание носили напряженный характер и часто переходили в рукопашные схватки, которые почти всегда кончались успехом для наших войск. Натиск был настолько сильным, что фашисты не успевали уносить убитых и тяжелораненых.

В этот момент в район боев подошёл свежий немецкий 8-й армейский корпус - 8-я и 28-я пехотные дивизии. Это позволило немецким войскам значительно уменьшить размеры Смоленского "котла". Во всех трёх советских дивизиях, оборонявших Смоленск , оставалось по 200-300 бойцов - патроны были на исходе, а продовольствие и вовсе закончилось, ведь всё это время, с 15 числа, 16-я армия и соседняя с ней 20-я вели бои в окружении, и подвоза не было. Тем временем, 28 июля группа Рокоссовского, отразив натиск противника, смогла возобновить атаки и заняла Ярцево, восстановив контроль над переправами через Днепр в районе Соловьево и Ратчино. Это позволило начать вывод советских войск из окружения.

Последние подразделения 16-й армии вышли из Смоленска только в ночь на 29 июля. Вышли все за исключением одного батальона 152-й стрелковой дивизии под командованием старшего политрука Туровского. Этот батальон прикрывал отход основных сил и своими активными действиями создавал у немцев иллюзию присутствия в городе основных сил. Остатки батальона перешли затем к партизанским действиям.

Однако с оставлением Смоленска Смоленское сражение не закончилось. Советские войска своими контратаками вынудили немцев перейти к обороне на всём центральном участке фронта. Бои же в районе Смоленска продолжались до 10 сентября.

Героическая оборона Смоленска сорвала немецкое наступление на Москву и заставило Гитлера изменить свои планы. Видя, какие потери несут танковые части в городских боях , фюрер направил 3-ю танковую группу в наступление на Ленинград, а 2-ю - на окружение советского Юго-Западного фронта, посчитав, что на оперативном просторе от танков будет больше толку. Таким образом, возобновить наступление на Москву немцы смогли лишь в середине октября, когда русские погодные условия уже работали против них.

Оставить комментарий © Copyright Рощектаев Андрей Владимирович (jediknight2()rambler.ru) Размещен: 05/04/2012, изменен: 22/07/2012. 333k. Статистика. Очерк: История религия		Ваша оценка:
Аннотация: От автора В этой книге я решил объединить очерки о поездках в два таких разных, но таких духовно похожих города: Псков в мае 2009 г. и Смоленск в июле 2011 г. Самые большие кремли России сохранились именно в этих легендарных, героических городах, близ западных границ нашей страны. Как правило, эти крепости первыми встречали многие вражеские нашествия. Обороны Смоленска 1609-1611, 1812 и 1941 годов, равно как и 26 оборон в многовековой жизни Пскова, история не забудет никогда! Но Псков и Смоленск - твердыни не только военные, но и духовные. Величайшие храмы домонгольского зодчества (много ли у нас в России осталось храмов XII века!), чудные памятники псковской архитектурной школы XIV-XVI вв., смоленского барокко XVIII в., грандиозные соборы двух кремлей... всё это позволяет говорить о настоящих твердынях небесных на земле. И в этом смысле, мало найдётся равных Пскову и Смоленску!

Рощектаев Андрей Владимирович : другие произведения.

Две твердыни: Псков и Смоленск