Рощектаев Андрей Владимирович : другие произведения.

По святым местам Поволжья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Написано под влиянием турпоездки на теплоходе Казань - Ярославль в июле 2006 г. Описаны Казань, Чебоксары, Кинешма, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород. В фотоальбоме Андрея (см. ссылки) много снимков из этой поездки.

  -- Андрей Рощектаев
  
  -- По святым местам Поволжья

(очерки)

  
   Это - мое, я знаю. И стены, и башни, и соборы, и дымные облачка за ними, и эта моя река, и черные полыньи, в воронах, и лошадки, и заречная даль посадов... - были во мне всегда. И все я знаю. Там, за стенами, церковка под бугром, - я знаю. И щели в стенах - знаю. Я глядел из-за стен... когда?.. И дым пожаров, и крики, и набат... - все помню! Бунты, и топоры, и плахи, и молебны... - все мнится былью, моей былью... - будто во сне забытом.

И. Шмелев

"Лето Господне"

  

Казань, Чебоксары, Нижний Новгород,
Кинешма, Кострома, Ярославль.

  
  
  -- Оглавление
   Храм-памятник павшим воинам (Казань)
   Троица в Троицком соборе (Казань, Зилантов монастырь)
   Троицкий Чебоксарский монастырь
   Закат над Кинешмой
   Николай Угодник в Ярославле
   Церковь Иоанна Предтечи в Толчкове (Ярославль)
   Церковь Илии Пророка (Ярославль)
   Свечи Ипатьевского монастыря (Кострома)
   Церковь Воскресения на Дебре (Кострома)
   Монастырь Благовещения и храм Рождества (Нижний Новгород)
  -- Нижегородский Печерский монастырь
   Вместо эпилога
  
  
   Эта книга писателя, историка Андрея Рощектаева - очень личная и потому очень субъективная. Пожалуй, у каждого из нас есть свои любимые святые места. Возможно, и в тех городах на Волге, о которых идет речь, другим людям, кто там был, больше запомнились и полюбились другие святыни. И они правы. Прав каждый, потому что в его жизни - свои неповторимые, земные уголки, через которые именно ему чуть приоткрывается неземное: просачиваются, как лучи из-за тучи, слабые-слабые отблески Царства Небесного. И человек запоминает эти сокровенные места на всю жизнь. Вот об этом - вся книга.
   Внешним событием, подвигнувшим к ее написанию, стала поездка на теплоходе вверх по Волге летом 2006 года. Воспоминания о Чебоксарах, Кинешме, Ярославле, Костроме, Нижнем дополнены рассказом о тех святых местах Казани, которые пока наименее известны горожанам...
  
  
  
  
   Храм-памятник павшим воинам (Казань)
  
   Почему-то немногие в городе знают, что он вновь действует - причем, уже два года. Видимо, в это очень трудно поверить - настолько это не вяжется с его устоявшимся образом. Для нескольких поколений казанцев "памятник Ивану Грозному" - символ ветхости, заброшенности и той тайны, о которой многие говорят, но мало кто видел. Точнее, издали видели все - а некоторые созерцают даже каждый день, проезжая по дамбам. Но... Так знают Луну: видели-то все - а кто же там бывал!
   Вид Казанки в черте города невозможно себе представить без этой загадочной усеченной пирамиды, вырастающей из воды. Так жители Калязина привыкли созерцать напротив своих домов торчащую прямо со дна Волги колокольню.
   Но к Калязинской колокольне не добраться вообще, кроме как на лодке, а к нашему храму-памятнику недавно провели-таки пешеходный мостик. Только пока, кажется, рыбаки лучше знают его, чем паломники.
   Первый раз я побывал там где-то в 2003 году, а в эту весну довелось встретить там Пасху. Пасхальная ночь в храме-памятнике удивительна, наверное, примерно так же, как если бы вдруг удалось встретить ее где-нибудь в катакомбах Рима, при свечах, с первыми христианами.
   Обычно ещё за две-три недели, а то и раньше, начинаешь с легким волнением думать, где бы и как встретить получше Светлое Воскресение. Но в конце концов в последний момент предоставляешь все на волю Божию... как, наверное, правильней было бы сделать с самого начала. И воля Его сама приводит туда, где лучше - так что каждая Пасха становится по своему неповторимой.
   Некоторые из моих друзей засобирались в Памятник еще задолго да Пасхи. Там - мало народа и не будет суеты. Там - тихое место. Одна женщина, два года прожившая в Свияжске, сказала, что этот крошечный островок на Казанке по духу напоминает ей "маленький Свияжск".
   Наверное, все это вместе определило и мой выбор... на уровне внешних обстоятельств. Хотя понятно, что любой выбор мы делаем, в первую очередь, внутренне - и часто не можем отдать себе в нём отчет. Мы, как рыбы, плывем туда, где чище вода. Где нам легче дышится. Нас несет течением в святые места - и близкие, и дальние. А без них мы, наверное, давно бы задохнулись.
   Великая Суббота. Одиннадцатый час вечера. Мы с другом вышли пешком, рассчитывая минут за 40 добраться до Памятника тихими улочками Кировского района.
   Давно стемнело. На улицах пахло апрелем, прошедшим дождем и наступающим Праздником. Он где-то ждал нас - "перед самым концом пути".
   Через полчаса показалась гладь Казанки возле речного техникума. Памятник стоял на ней, как пасха на полированном столе. По ту сторону его подсвечивало издали огромное зарево городского центра. Вблизи было темно и таинственно. Хотелось пройти к нему прямо по воде, и взгляд уже сам шагал туда... но вода не держит таких, как мы. Надо пройти больше половины окружности, очерченной берегом и дамбой вокруг Памятника. Мы шли еще сотни метров - а Памятник всё не приближался и не удалялся. Он невидимо привязал нас к себе слева, а справа, где-то в километре, виднелась над деревьями и крышами ярко подсвеченная колокольня Зилантова монастыря. Там, в обители на горе, сейчас тоже праздничная служба. Они рядом - монастырь и храм-памятник. Они и сейчас кажутся таинственно связанными. Когда-то, в 1552 г., поминальный монастырь образовался именно там, где сейчас остров - лишь в 1560-м из-за разливов Казанки его перенесли на Зилантову гору.
   Песчаная дорога шла по стеклу ночной реки и упиралась в темную пирамиду. Там горела одна-единственная лампочка, отмечая вход, а здесь было темно... может, так же, как на дороге к Гробу в ту древнюю Ночь. Темное преддверие Праздника! Сени, за которыми Свет.
   Одна лампочка над большой равниной реки. Как будто звездочка спустилась с неба. Нет, звезда... это в Вифлееме в Рождество, а сегодня - Пасха. Тогда... как будто в ночи посеяли семечко. И оно, как только мы дойдём, прорастет в большой свет. Как из того зерна, про которое Христос говорил, что если оно умрёт, то принесёт много плода.
   Гроб, к которому шли Жёны-мироносицы... а здесь тоже Гроб - братская могила. Наверное, уже само то, что могилы становятся храмами - одно из ярчайших выражений пасхальной веры. Одно из знамений, что смерть побеждена Воскресением.
   Пасха...
   Творожную пасху ведь тоже делают в форме пирамиды. Стоит огромная пасха в окружении свечей. Небо вокруг, трепеща, отражается в воде, словно оно пришло на землю. Огненные дорожки тянутся по воде от фонарей - со всех сторон. На самом острове темно, но таинственное кольцо свечей гигантским венком окаймляет всю эту часть реки: две набережных в огнях и два моста в огнях. Праздничным заревом отражается, почти не колыхаясь, Кремль... разбросался туда и сюда: башни вверх - и такие же башни вниз. Отсюда он кажется огромной светящейся игрушкой. Видно, насколько Небо бесконечно выше всех его башен, выше свечек-фонарей, выше всей нашей Земли, которая стоит под ним - вся, как один этот островок. Как пасха...
   Песчаная дорожка выводит на маленький плоский мостик, за мостиком - ограда с белыми столбами, похожими на могильные памятники, за оградой - такие же белые колонны входа. У храма восемь колонн снаружи - по две с каждой стороны, - и восемь колонн внутри. В плане - если смотреть с высоты и сквозь все стены, - они составили собой огромный равноконечный крест, но мы этого креста, конечно, не видим. Двадцать метров длины - каждая его перекладина, и двадцать метров - высота пирамиды. А на верхушке пирамиды чернеет в темноте крест Георгиевский: так было решено еще два века назад, при строительстве - воинский крест увенчал воинский храм. И еще один Георгиевский крест, только в венке из лучей, помещён на фронтоне над входом. Впрочем, у храма четыре таких фронтона - просто заходим мы через единственный открытый, через западный.
   Входишь в яркий внутренний свет, запеленутый в кокон стен, и почти с порога вспоминаешь: "И Свет во тьме светит и тьма его не объяла..."
   Люстры нет, есть лампы, прожектор, свечи. Здесь свой аккумулятор, и потому свет как бы рождается в недрах храма, не связанного с миром никакими проводами. Рождается в скорлупе его стен, в яйце.
   Внутри все - округло и просторно, нет тех угловатых линий, что снаружи. Большая византийская полусфера венчает весь зал, и скол штукатаурки на ней кажется снизу какой-то огромной нарисованной птицей, осеняющей с неба всех нас. Не осталось никаких росписей, вместо былой люстры свисает длинная-длинная цепочка, да и иконостас временный... но есть в этом храме что-то, чего нет в других. Может, опять-таки, особо близкое чувство того, что "Христос смертию смерть поправ".
   Скоро уже воспоют эту Воскресную песнь. До полуночи осталось всего-то... Проходит Великая Суббота, последние свои минуты отсчитывает Страстная неделя. Пасха ждет за порогом, за ступеньками, и сейчас будет крестный ход - когда мы выйдем из одного храма, а войдем уже в совсем другой. Лишь внешне он будет тот же самый... Крестный ход из одного мира в другой, из вчера в Сегодня. Символично, что это крестный ход весь пройдёт на острове.
   Стужа сгущается и забирает в себя постепенно. Только сейчас я понимаю, для чего эти деревянные приступки на полу - когда стоишь на них, не так коченеют ноги, а то лед каменного пола чувствуется даже сквозь ботинки.
   Постепенно растворяется в холоде одежда - сама становится частью Холода. Я смотрю на свечки, чтобы было теплее: огонь же все-таки. Огонь в холодной ночи. Вспоминается чеховский "Студент".
   Вот... начинает звонить маленький колокол возле двери. Люди зажигают свечи. Огоньки как живые, перепрыгивают с одних рук на другие. Я ещё загодя купил розовый фонарик с фитильком внутри, чтоб не задуло. Думал, ночью над рекой сильный ветер, свечи погаснут... Но было тихо и свечи не задуло почти ни у кого. Мерцающая пунктирная цепочка сползла по ступенькам высокого крыльца, завернула за угол... свечи в руках встретились со свечами фонарей на воде - тоже шествие какое-то: вокруг Кремля?... пение слилось со смутным-смутным дальне-ближним гулом, что наполняет всякий большой город с полуночи до раннего утра - как ток крови в живом организме. В Пасху все кажется живым, это все всегда замечают. Живым и многозначительным... Звезды, свечи, фонари, город, река, храм в окружении реки... все слилось во что-то Общее, огромное: "...И вы во Мне, и Я в вас" (Ин. 14).
   Храм-памятник на минуту, на две минуты, стал осью, вокруг которой мы вращаемся, а остров, как Земля, опоясался экватором золотистых огней. И в эти минуты, казалось, можно постигнуть непостижимое, умолить Бога о несбыточном, свершить все несвершившееся...
   Год завершился этим круговоротом на малом островке... ибо по праву каждое "лето Господне" в древности отсчитывалось с Пасхи и Пасхой же завершалось... и вот на древней могиле мы встречаем Воскресение - и оттого, может, воскреснет в нас всё, что забыто... всё то Божие, Спасово, что было с нами в детстве и что потерялось... и без чего мы стали мертвее этих костей.
   Спас Нерукотворный... в Его храме довелось встретить Пасху!
   * * *
   А в само Воскресение, уже днем, я сводил в тот же Памятник двух друзей. И мы даже спустились, по благословению о. Федора, в глубокий склеп под верхним храмом. Эти глухие недра братской могилы, подземная церковь преподобного Илии Муромца - главная и самая сокровенная святыня Храма-памятника. Такое же неповторимое сокровище для Казани, как пещеры Киево-Печерской лавры для киевлян... только жаль, что единицы из нашего города побывали в нем. Но кто был, вряд ли забудет!
   Спускаются в подземелье только со свечками - свет там не горит. Начинается путь с крутого, узкого лестничного лаза, переходящего за поворотом в туннель. Свечки обычно возжигают уже на последних ступеньках, а то выше их задул бы сквозняк. Так что первые шаги делаешь - во мрак и неизвестность. И еще в холод - даже больший, чем вчера в верхнем храме. Земля дышит льдом... как будто мы на Севере, где вечная мерзлота. Зато вода в подземелье уже не просачивается - в этом году как раз успели сделать гидроизоляцию. Год назад, помню, я застал в склепе остатки большого потопа - в центральном помещении воды было на метр. Но будем надеяться, что это - именно уже в прошлом...
   Спускался сюда до нас Николай ?, а архимандрит Зилантова монастыря Гавриил (Воскресенский) был его экскурсоводом. Был и наследник престола - будущий Царь-Освободитель Александр ??. Сходили по этим же ступеням историк Погодин и краевед Баженов, составивший в 1846 г. первое описание Храма-памятника:
   "Мы были под теми сводами, где нет ни дня, ни ночи, где царствует вечная темнота... И это отверстие - есть лишь устье огромной братской могилы, простирающейся во все стороны..."
   И с его времен, надо сказать, мало что изменилось. Только пол внутри склепа, постланный на бесчисленных костях, теперь уже не деревянный, а бетонный.
   Подземный ход - ровно такой, чтоб человек не задевал за потолок головой, и чтоб двое могли разойтись, встав боком. Ты несешь с собой словно не только свечу, а целую золотистую раму отсветов, беззвучно скользящую по стенам и своду. В стенах иногда виднеются-темнеют таинственные ниши и отверстия. Впрочем, если кто-то ведет и все объясняет, то, вроде, ничего особенно таинственного: эти дыры - просто старинная система вентиляции, современная самому двухсотлетнему храму. И ход - вовсе не лабиринт и не километровая галерея, протянутая под Казанкой, как многие думают, а квадрат-периметр вокруг центрального склепа. Впрочем, из опыта вождения экскурсий, я знаю нескольких человек, которые здесь "заблудились". От волнения и какого-то подземного душевного трепета они потеряли ориентировку в пространстве и приняли периметр с четырьмя поворотами за уводящий невесть куда лабиринт... они были потом сильно удивлены, вернувшись с противоположной стороны к той же самой лестнице, по которой сюда спустились... Не знаю, но, возможно, от такой вот потери ориентира у некоторых "исследователей" (лазивших давно, когда еще храм был закрыт) и распространились слухи о подземном ходе под Казанкой.
  
   Что до страха, то - удивительное дело... я очень и очень несвободен от клаустрофобии и от неё даже не езжу на лифте уже много лет, но здесь, в подземелье, всегда необыкновенно мирное состояние души, и - как бы лучше сказать?... что-то молитвенное, смешанное с чем то детским: ребячески-подростковое восхищение чем-то, чего не видят глаза (а они здесь вообще мало что видят!) и чувство очень близкого Присутствия - кажется, что здесь можно упросить Бога о чем угодно...
   - Говорите что-нибудь, а то мне страшно, - прошептала на ухо Р.
   - А что?
   - Что-нибудь... не важно.
   Пройдя полпериметра, мы вошли в центральный склеп, превращенный недавно в крохотный храм преподобного Илии Муромца - его иконка висит над дверным проемом. Дальше обрывались в черноту две очень высокие и крутые ступеньки. Год назад они обрывались не просто в черноту, а в воду. Сейчас все сухо, пол и стены зацементированы, кажется, будто находишься в большом каменном сундуке. До революции посреди него стояла рака с открытой крышкой, у возглавия возвышалось Распятие, и перед ним теплилась лампада - единственная искорка света во всем подземелье.
   Смысл нахождения здесь раки-гробницы был чисто символическим: настоящая гробница - это вся земля на много метров вглубь и вширь. В раке лежало лишь несколько черепов и отдельных костей - бесчисленные останки же были не видны тогда и, тем более, не видны сейчас, под каменным полом. Лишь в годы запустения, вымываемые рекой кости в беспорядке валялись и внутри, и снаружи.
   Собственно, весь остров - это один курган, одна общая могильная насыпь, над которой лишь в 1823 году возвели Памятник. Сколько здесь людей похоронено - один Бог ведает... В летописях говорится, что после штурма Казани трупы кое-где громоздились вровень со стенами. Защитников города, опять-таки по летописям, было 30 тысяч - и из них сумели прорвать кольцо, уйти в леса 5 тысяч. Остальные погибли: в плен практически никто не сдавался. Но... ведь штурмующие-то, как правило, несут еще большие потери. Сколько ж всего русских и татар погибло в тот страшный день 2 октября? 50 тысяч? 60? Может, это был один из самых кровавых дней в истории России... И забытый остров - памятник того дня, которому не дай Бог повториться. Огромный кулич из костей, присыпанных землей. Почему-то мне вспоминается отрывок песни Шевчука:
   Прощай, старый век. Я убрал со стола:
  -- Место свято, где люди поедали людей
   Поминальные свечи сгорели дотла.
   Кто-то строит Ковчег - а дожди все сильней...
  
   Место свято... Потому что, кто бы ни погиб - погибли люди.
  
  
   Троица в Троицком соборе (Казань, Зилантов монастырь)
  
   Троица - пожалуй, самый любимый праздник после Пасхи и Рождества... наверное, не только у меня.
   Долгие десятилетия в Казани не было ни одного храма, посвященного этому дню... ближайший находится в Раифе. И еще, у нас не сохранилось ни одного храма с древними фресками... ближайший находится в Свияжске. Есть, правда, Благовещенский собор в кремле - но в нем уцелели лишь малые кусочки изначальных фресок, проглядывающие средь обычного "масла" ??? века, как островки чистого неба в пасмурный день.
   Давным-давно, на границе меж детством и юностью, я был в Ярославле и... Кто видел Ярославль, тому не надо ничего объяснять! Его фрески вошли в мою память и в мою душу как что-то сокровенное, вошли навечно. Я скучаю по ним, словно форточку со свежим воздухом из мира иного с тех пор давно закрыли. Этот способ откровения о Божием мире - русские фрески, - видимо, нашел какую-то самую короткую дорогу в мое сердце. А первое знакомство с Богом человеку забыть невозможно.
   Чуть позже увиделась и так же навсегда отпечаталась в памяти Троице-Сергиева лавра - со своими соборами и фресками... И было как-то жаль, что у нас, в Казани, нет ничего подобного. Наивно, конечно, так по-детски думать, а все-таки...
   И вдруг, как во исполнение желания, посреди Кировского района появился собор - копия Троицкого из Лавры(1). Ничто не "появляется" просто так, само собой - но про него не подбирается в уме другого слова: он вырос стремительно, на глазах, на месте уродливого железного ангара, который вот только что стоял на оккупированной Зилантовой горе - как "самый главный" здесь. Вот только что его разбирали, и я из пропасти своей тогдашней беды и болезни видел все это как во сне - по правде ли это его разбирают или все только снится?... и вдруг кошмарный сон как-то закончился, и я с изумлением увидел конечный результат, не заметив, как это случилось: из любимой Лавры словно специально мне на помощь пришел собор, как приходит пробуждение... Как приходит долгожданная Троица.
   "Солнце слепит глаза, кто-то отдернул занавеску. Я жмурюсь радостно: Троицын день сегодня!" (И. Шмелев)
   Играет солнце на куполе собора - даже от моего дома, за три километра, видно мерцающую янтарную лампаду в окружении зелени. Заросшая Зилантова гора сегодня - вся какая-то троицкая, словно специально обвязанная ветками на праздник. Никогда еще она не казалась такой красивой! "Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме"(2). Сегодня - первая литургия в открывшемся соборе: Троица 2006 года.
   Настоящий "филиал Лавры" вознесся на горе над всем Кировским районом, и даже узорный поясок вкруг соборных стен точно скопирован с лаврского... вот только мощей преподобного Сергия нет внутри - один у нас на свете Сергий Радонежский!
   Зилантова гора - это не холм Маковец, хотя и она по-своему неповторима и свята, и в ее историю улеглись, как слои земли, многие века. Водился здесь, по легенде, змей Зилант, внушая людям тот суеверный "нехороший" страх, что извечно пронизывает любого из нас при напоминании о нечистой силе, ибо не по себе думать, что она существует... Принял здесь же мученическую смерть в 1529 году святой Иоанн Казанский... которого долго рубили в снегу, да так и не добили - и он скончался лишь на следующее утро... Была царская ставка при осаде Казани, вырос после осады Свято-Успенский поминальный монастырь "по всем убиенным родителям нашим" - первый в покоренном городе. Стала "нечистая" змеиная гора Домом Пресвятой Богородицы... и опять просветилась мученичеством в 1918-м, когда новые штурмующие, вновь осаждая Казань, только уже в гражданскую войну, расстреляли последних оставшихся монахов... Пребывала в запустении, утонула в грудах мусора... забылась казанцами как нечто целиком легендарное и будто бы уже несуществующее - потому что трудно поверить, чтобы в двух шагах от нас вживую существовали "легенды"... воскресла в 1998-м, ровно на 80-летие мученичества последней братии - только стала уже не мужской, а женской... отпраздновала в октябре 2002-го свое 450-летие... и вот сегодня празднует Троицу.
   Собор полон солнца и праздника. Кажется, будто он весь внутри золотой. Тенисто-золотой, с бликами, как осенний лес, пронизанный лучами. Блики свечек, киотов, блики от люстры, от узорной ограды солеи, от литых хоругвей - совсем свежих, только что установленных "огненных снежинок". Где свечи, а где - отраженное солнце, сейчас и не поймешь. Будто свет исходит и льется от икон - ни одной темной, все писаны "по золоту", как в Древней Руси писали. Иконостас пятиярусный, "рублевский" - тоже как в Лавре, для которой Андрей Рублев когда-то написал 42 иконы... и так же пятый ярус упирается в самые своды и оттого чуть склонен к нам всеми своими праотеческими ликами. Приветливо и заботливо склонён. И та же "Троица" справа от Царских врат! И ещё одна "Троица" выглядывает в ладанном дыму из самых недр алтаря, когда врата открыты. Будто все - то же...
   Несколько месяцев - или несколько веков всему этому? Здесь видишь и чувствуешь условность Времени, которого когда-то не было и когда-то опять "больше не будет", по словам Иоанна Богослова.
   Собор полон людьми - и полон теми, кто на фресках. Вот они, взирают на нас со всех сторон. Словно тоже участвуют в богослужении. Когда туманные снопы света чуть заслоняют их, они как-то особенно похожи на видения: "И се облако светлое осенило их, и се глас из облака, глаголющий..."(3) Не Лавра, не Ярославль... Казань, наша Казань! Ну вот, теперь и у нас есть фрески... и из-за этого кажется, что я не в Казани. А где? - даже не знаю. И не буду гадать!
   По образцам Дионисия расписали храм всего за два сезона - "сегодняшней" весной и "вчерашним" летом, - мастера артели Евгения Тупова. Пять веков как бы взирают на нас со стен... которым всего-то два года. Где-то проглядывают живые "кадры" Успенского собора Владимира, где-то - Ферапонтова монастыря Белозерья, где-то виднеется - лаврское, где-то наше, местное...
   Смотрит Господь Вседержитель из необъятно-высокого купола: кажется, до него - как до неба.
   Это в небесах фресок открылся круглый люк?..
   Ощущение этого живого взора Бога из купола над тобой трудно передать. Его чувствуешь, даже когда не поднимаешь глаза, не глядишь на "Отечество"... зато оно всегда глядит на тебя. Слово "Отечество" обретает здесь изначальный смысл - от Отца Небесного и от той извечной, невидимой Родины, которая - не на земле. Наша Родина - там, и вспомнив о том в одно из таких мгновений, как сейчас, мы уже не можем о ней не скучать. Не можем удовлетвориться тем, что здесь, потому что Жизнь там, а здесь так... бывание, а не бытие.
   И я думаю, что настоящий "патриотизм" - это патриотизм того Отечества. Здесь мы не по своей воле, в эмиграции: после падения Адама, как после революции.
   Служба кончилась. Люди, не спеша, расходятся с крыльца по монастырской площади. Любуются на все стороны. Ярко, как васильки, синеют на полинявшем от жары небе купола соседнего Успенского собора. Как колыбель возрожденной обители, он особенно дорог - как-то непривычно смотреть на него в таком ракурсе: с крыльца собора нового... До этого службы шли только в нем - теперь, сорок дней после освящения, будут проходить в Троицком.
   Все зеленеет, белеет, синеет и золотится в знойном мареве. Стоит, вся в кольце березок, "Зилантовская свеча" - маленькая тоненькая колоколенка с тремя ярусами арок, накрытых шатром-колпачком. Давно уж выросли вокруг нее на газоне и эти березки, и сказочные елочки, но сейчас кажется, будто ее только что украсили венком веток на Троицу. Самая маленькая колокольня Казани: только винтовая лесенка и помещается в узком стебельке ее белой свечи... "Визитная карточка" Зилантовой горы.
   А по другую сторону Троицкого собора высоко-высоко, гораздо выше его купола, вознеслась златоглавым маяком колокольня новая - та, что звонит многотонным гласом сегодня в честь праздника. Самый большой ее колокол массивно темнеет в проеме. В нем - почти семь с половиной тонн. Это ее голос разносился, когда я шел рано утром. Это ее маяк указывал сегодня дорогу на гору очень многим, потому что ее чистый огонь виден в городе за несколько километров. В конце нашей улицы Чистопольской он горит, почти как Адмиралтейская игла Петербурга в конце Невского проспекта.
   Все больше и больше людей открывают для себя Успенский монастырь на Зилантовой горе! Раньше большинство даже не слышало про его существование. А вот - в этом году праздник Троицы привел уже несколько сот молящихся. И главное - те, кто на горе первый раз, все видят в ней что-то такое, чего, наверное, уже почти перестал видеть я... словно душа привыкла... это часто, к сожалению, случается за обыденностью и "привыканием". И я им, честно говоря, даже немножко завидую.
  
   Примечания:
   (1). Троицкий собор на месте разрушенного в конце 1920-х годов Успенского собора Зилантова монастыря (1625 г.) возведен и расписан в 2003-2006 гг. мастерами из Сергиева Посада, на средства ктитора обители Наталии Владимировны Девятых.
   (2). Мф. 5, 14-15
   (3). Мф. 17, 5
  
  
  -- Троицкий Чебоксарский монастырь
  
   Теплоход наш приплыл к Чебоксарам ранним вечером, за несколько часов до заката - но из-за мощной грозовой тучи, зависшей над городом и зачернившей гавань, казалось, будто уже начинаются сумерки. Помню, церкви особенно красиво белели под чёрно-фиолетовой тенью - берег весь мерцал-светился ими, как восковыми свечками. Громыхало, сверкали вдали молнии, как фотовспышки, волны плескали так, что мы не сразу смогли причалить - но ни капли долгожданного дождя так и не упало. Ложная тревога! Где-то минут через двадцать небо опять расчистилось, и уже под солнцем мы сошли на чебоксарский берег.
   Если прибываешь в Чебоксары в первый раз, с непривычки удивляешься, видя ещё издали такую густую россыпь храмов на холме Старого города. Люди неискушённые, не видевшие прежде ничего подобного, обычно представляют себе так Владимир, Суздаль, Ростов, другие "былинные" города... но уж никак не Чебоксары, которые почему-то заочно воспринимаются многими как нечто будто бы молодое, провинциальное и не очень интересное. Между тем, ещё в дореволюционных путеводителях о нём писали:
   "Чебоксары, как старинный город, бывший прежде очень богатым, невольно останавливает на себе внимание путешественника обилием церквей, их архитектурным разнообразием, звоном многочисленных церковных колоколов и ценными памятниками древности, хранящимися в церквах. Здесь 2 собора, 10 церквей, 1 монастырь и 11 часовен... В чебоксарских церквах насчитывают 122 колокола весом до 5 с половиной пудов. Все они пожертвованы местными колокольных дел мастерами в XVIII столетии, когда процветало здесь литьё колоколов". (П. П. Семёнов-Тян-Шанский). Писали тогда же, правда, может, и в шутку, что по общему весу этих колоколов Чебоксары превосходили Париж и Лондон.
   Есть в России немало городов, где один древний монастырь в центре вполне заменяет собой кремль. Спасский монастырь в Ярославле по ошибке то и дело называют ярославским кремлём, Ипатьевский по виду вполне подходит на роль кремля костромского, а то, что мы привычно именуем ростовским кремлём - не что иное как резиденция митрополитов, обнесённая почти игрушечными стенами и башнями.
   Вот и в центре Чебоксар, у самого причала, белеет на волжском мысу Троицкий монастырь - лицо города со стороны реки, древнейшая православная святыня Чувашии. Ему 440 лет - основали его ещё в 1566 году как одну из первых миссионерских обителей в Среднем Поволжье. Хотя то, что мы видим в нём сейчас, построили в основном в XVIII и частично перестроили в XIX веке.
   Башни его, по углам невысоких стен, похожи на башенки детского конструктора - так они миниатюрны и наивно притягательны: будто маленький монастырь решил понарошку поиграть в большую крепость. Но мал он - только для земли, а не для Неба, где совсем другие измерения. В нём хранятся величайшие святыни здешней земли - многовековые чудотворные иконы Божией Матери Иверской и Святителя Николая. И стоит он буквально в ста шагах от кафедрального собора Чебоксар, и окружают его, как почётный караул, другие старые церкви, так что весь пейзаж вокруг буквально пестреет от куполов и крестов.
  
   Лесенка от причала подымается будто бы прямо на крышу главной монастырской церкви. Зелёная крыша напоминает огромный колокол, увенчанный скромной простенькой луковкой. Только когда взойдёшь по этой лестнице, увидишь, что меж ней и монастырём есть ещё набережная и целый торговый ряд с сувенирами. А вход в обитель - левее, за углом.
   Я подумал, что, может, ещё успею до закрытия в кафедральный собор, а в монастырь зайду уже на обратном пути. Я обошёл его стены, удивившись, насколько же он, оказывается, мал, хотя издали, с Волги, действительно похож на Кремль.
   Почти сразу же за монастырём - Михаило-Архангельская церковь, настоящий уголок Ярославля!.. с такими же ярко-зелёными чешуйчатыми куполами, похожими на большую проекцию листьев в небе. В самом-то Ярославле мы будем лишь послезавтра. И Она - как предвестье того долгожданного, что я скоро увижу. Слишком уж я соскучился по Ярославлю. Когда очень любишь какое-то место, всякий чуть похожий на него уголок становится его филиалом.
   Вдоль церковной ограды пышно растёт шиповник. Наклоняюсь понюхать ярко-розовый цветок, вдруг случайно поднимаю от него глаза и... купола, кажется, вырастают передо мной прямо из шиповника, как зелёные бутоны! Может, загадочные для всех иностранцев русские луковки и родились из созерцания строителями бутонов и древесных почек. Всякая рукотворная красота в Церкви стремится приблизиться к нерукотворной. Здесь они - слились.
   Поднимаюсь по улочке выше. Через пару домов - большой белый куб храма под крошечными сине-звёздными куполами и в окружении красивой ограды, похожей на частокол копий. Рядом стоит широкая шатровая колокольня. Это и есть Введенский собор, кафедральный храм Чувашской епархии. Собору три с половиной века. В Среднем Поволжье очень мало таких могучих древних белых богатырей. Только в Казани, Свияжске да Чебоксарах.
   Но собор закрыт - короткая вечерняя служба уже кончилась.
   Иду обратно к монастырю. На этот раз я огибаю его стены со стороны Волги. Ворота здесь наглухо заперты, и купола смотрят над стеной, как шлемы. С этой стороны - большой пляж, и жизнь кипит по-муравьиному... и Волга со своим заливом омывает монастырский мыс с двух сторон, да и день сегодня очень жаркий... в воздухе совсем не чувствуется, что уже вечер.
   Так и стоит монастырь за стеной, в окружении жары, пляжа и подвыпивших отдыхающих, которые, бывает, останавливаются у ворот и с некоторым смущением совещаются, есть ли в монастыре туалет... наверное, есть, только вот у кого и как спросить, где он.
   Вход в обитель - конечно, с противоположной стороны от пляжа. Он смотрит на город, а ещё точнее - на белую башенку Успенской церкви с ярким-ярким лазурным куполом. В самом же монастыре все крыши и купола - зелёные и золотые.
   Захожу, наконец, внутрь.
   Все церкви - небольшие и одноглавые, но очень уютные. Посреди дворика стоит Троицкий собор. К востоку, как раз со стороны нашего причала - невысокая колокольня. К северу, со стороны основного русла Волги - Толгская церковь. К западу выгнулись неровным каре кельи и хозяйственные помещения, среди них маленькой башенкой чуть высится в две ступеньки церковь Феодора Стратилата. Всё кажется таким маленьким и одновременно таким вместительным, что мне почему-то вспоминаются репродукции Золотой улочки в Праге, где домики такие, будто бы люди в них даже и не войдут - а там легко помещались целые мастерские лучших в Европе кователей золота. Здесь куют что-то другое... не наше, не земное злато.
   Захожу в Троицкий собор. Внутри он кажется больше, чем снаружи. Искристо пышет раскалённым золотом иконостас, уходя своими верхними образами под самый свод и поднимая туда же, высоко и далеко, взгляд входящего. Солнце бьёт в окна снопами - с запада на восток, прямо в ряды икон. И, зарядившись от него, всё сверкает так... как умеют сверкать наши храмы в предзакатный час - кто видел, знает. Тюльпаном алеет занавесь Царских врат за закрытыми створками, а выше вся резьба горит, как будто травы и цветы, сплетшиеся в ней, состоят из сплошного пламени.
   Службы нет, сидят на скамеечке в углу несколько прихожанок, делятся впечатлениями от недавнего прибытия десницы Иоанна Крестителя - всего несколько дней прошло, святыню уже увезли в Екатеринбург и дальше... Говорят, люди стояли в очереди много часов, только чтобы приложиться: два-три дня Введенский собор Чебоксар был центром паломничества из многих регионов Поволжья.
   Так, со вздохом, мы обычно вспоминаем на другой день прошедший праздник. Будни после праздника ещё хранят какое-то время его отсвет. Послушаешь - как будто сам становишься ему чуть-чуть причастен... Что такое Время и Пространство!.. какая разница, был ли ты сам здесь столько-то дней назад?.. Люди были - значит, вроде как и ты с ними был.
   Мне говорят, вечерняя служба ещё идёт - в соседней церкви, в Толгской. Иду в соседнюю церковь.
   Внутри этот маленький храм, с далеко шагнувшим в сторону левым приделом, чем-то неуловимо напоминает сельскую церковь - очень старинную, намоленную, всю овеянную поклонами старушек и маленьких детей... Есть у нас в окрестностях Казани такие же - в Аркатово, в Больших Кабанах. В них что ни шаг - какая-нибудь святая история, давняя или новая, связанная то с той, то с другой иконой... причём, иконы древнее самого храма, они поистине пришельцы. Из времён иных и из мира иного. И свидетели - о мире ином. И всё так просто: будто иерусалимская Кувуклия в свечах и лампадах вдруг встала посреди деревенской избы, меж печкой и красным углом. Стены и свод раздвинулись, не раздвигаясь... Вы понимаете, о чём я, если были в таких церквах.
   Меж приделом и главным престолом тихо-тихо мерцает отраженьями свечек в своей серебряной ризе Иверская икона Божией Матери.
   А рядом, левее - что-то удивительное... икона? скульптура?.. нет, что-то среднее между иконой и скульптурой: резное изображение Николая Угодника, его фигура в полный рост, одетая в обычное священническое облачение: не рисованное, а самое настоящее, матерчатое... наверное, из ризницы этого храма. То ли он стоит, то ли сидит... но хочется упасть перед ним на колени, настолько просто и естественно его присутствие здесь.
   Я помню такое же живое, такое же близкое присутствие Христа в церкви в Кабанах. Тоже - деревянная скульптура и тоже - трепет от неожиданности и ещё от чего-то... Удивление, что она здесь... что Он здесь!.. что это так просто... что когда я сюда ехал, ещё не знал об этом... о чём - об этом?.. не знаю.
   Удивительная встреча! Именно - встреча.
   Говорят, перед этой иконой невозможно соврать. И потому даже
   язычники-чуваши с древних времён приходили к ней судиться.
  
   После службы мне довелось познакомиться с благочинным монастыря отцом М. Он благословил меня сфотографировать для книги не только храмы, но даже чудотворную Иверскую икону и подняться на колокольню.
   Колокольня, когда стоишь на ней, кажется какой-то сказочной башней в центре небывалого городка - вроде Китежа. Городка из оживших былин. Маковки церквей встают со всех сторон, вдали и вблизи, как цветы. Ты смотришь на них, они пристально смотрят на тебя. Золотая луковка Толгской церкви заглядывает в проём: кажется, будто кто-то невидимо держит над ней колокол, как венец над невестой. В противоположный проём видно наш корабль - под самой стеной, только руку к нему протяни.
   Кусты видятся как трава, а деревья - как кусты. Бело-зелёные башенки по углам тоже будто садовник вырастил. Крошечная панорамка тихой-тихой обители.
   Удивительно всё-таки устроена наша психика... или то, что мы привыкли называть психикой. Поднимешься всего на каких-нибудь 10-12 метров над землёй - и сразу же всё восприятие окружающего меняется. Стоит чуть-чуть "воспарить" физически - и мы уже не совсем такие, как обычно; суета осталась внизу. Даже невзрачные окрестности кажутся с высоты небывалой панорамой... а уж тут, когда под тобой и вокруг тебя - красивейший уголок древних Чебоксар!..
   Вспоминается Шмелёв: "...Я вижу колоколенки, золотой купол Храма Христа Спасителя, игрушечного совсем; белые ящички-домики, бурые и зелёные дощечки-крыши, зелёные пятнышки-сады, тёмные трубы-палочки, пылающие искры-стёкла, зелёные огороды-коврики, белую церковку под ними... Я вижу всю игрушечную Москву, над ней золотые крестики".
   Пора спускаться...
  
   Последнее событие недолгого пребывания в Троицком монастыре - я пытаюсь, раз уж получил благословение, сфотографировать Иверскую икону Божьей Матери. Именно - пытаюсь!.. При первом же нажатии кнопки цифровой фотоаппарат сразу выдаёт надпись "Поменяйте батарейки" - их заряд кончился именно на этом кадре, не раньше и не позже. Собственно, чего-то примерно такого и можно было ожидать. Трудно сфотографировать любую икону - тем более, чудотворную! Кто пытался это сделать, те знают. И даже не очень удивляются...
   Я немного растерян. Я знаю: этот святой образ Богородицы навсегда останется в памяти - знаю, что даже если не увезу с собой его маленькую копию, он всё равно будет стоять у меня перед глазами. Но ведь... благословение-то всё-таки было!
   Я нажимаю ещё - но экран гаснет, не успевая ухватить Святое... да и не наивно ли даже пытаться это сделать! Иду в соседний храм - там издыхающего заряда батареек как раз вполне хватает, чтоб сфотографировать иконостас.
   Иду назад, и сердце странно трепещет. Чем же это так важно? А вот чем. Я словно спросил у Бога, получится или нет... не икону сфотографировать, нет, конечно, а нечто безмерно более важное. Что-то очень важное в жизни: случится оно или нет? Будет ли светлый поворот?.. Сердце на это, кажется, даёт ответ - но требуется, как Фоме, какое-то удостоверение. Я понимаю: это очень наивно, почти нелепо, почти суеверно... наверное, даже грешно так спрашивать у Бога - но ведь все мы это делаем в определённые поворотные моменты жизни, только каждый по-своему.
   Не гадание, а именно вопрос к Тому, Кто волен сделать всё.
   Если удастся исполнить благословение - и икона "дастся" (вопреки тому, что заряд, действительно, кончился), то - да... Можно будет сказать: что-то свершилось.
   Иногда мы настолько молим Бога, чтобы получилось, что... Обратившись к Нему в последний раз перед "ответом", я нажимаю кнопку. Экранчик гаснет, высветив прежнюю надпись: "Поменяйте батарейки"... но когда через несколько секунд я включаю просмотр кадров, икона там - осталась! Фотоаппарат мигает и снова гаснет, но чудотворная Иверская икона - в нём...
   Как благословение.
   Хочется верить - как Ответ.
  
  
  
   Закат над Кинешмой
  
  
   Обычно туристические теплоходы не причаливают у этого города. При всей своей старине и при таком множестве церквей, какое не всегда встретишь даже в Золотом кольце, Кинешма остаётся обычно этаким "незамеченным объектом" на Волге. Проплывёт по правому берегу высоченная колокольня-маяк, видная за несколько километров, посмотрят на неё с палубы люди - и ладно. По радио объявят, что это большой промышленный центр Ивановской области - 100 тысяч населения... на 20 километров вытянулся вдоль реки, вспомнят как бы между делом, что до революции это был богатый "купеческий" город, что именно со здешних купцов и купчих "списывал" свои образы Островский, их же рисовал Кустодиев. Оба - уроженцы Кинешмы.
   Город Островского и Кустодиева... Это уже немало говорит о его духе. Город купцов и город церквей. Испокон века: где одни, там и другие. Где богатые купцы - там и красивые церкви. Так почти всегда было на Руси. Может, и при нас так будет...
   О том, что теплоход на 2 часа остановится в Кинешме, объявили только тогда, когда городские церквушки уже начали мелькать в зелени вдоль правого берега. Казалось, заросший деревьями город - это лежащая вдоль Волги рождественская ёлка, а все эти купола - игрушки в её хвое. Остановка - это радостная новость! Целый день мы плыли, нигде не причаливая; все уже соскучились по берегу, и вот в 8 часов вечера - стоянка, которой даже и не ждали. Ни о какой экскурсии в столь поздний час, конечно, не было и речи... но приятно просто прогуляться по предзакатному городу.
   В облитой вечерним солнцем листве сверкнули фигурными фонариками две особенно живописные церквушки, потом, как растянутая меж двумя кустами паутина, проплыл ажурный железный мост через впадающую в Волгу речушку - и за ним, прямо над пристанью, воздвиглась многоярусная колокольня со шпилем, вонзившимся в небо... прямо - Петербург, а не уездный городок!
   Ещё с палубы я, кажется, ясно наметил для себя маршрут прогулки - вокруг собора с колокольней, а потом через тот литой мост к заречным церквям, купола которых даже издали производят впечатление чего-то очень таинственного.
   Высаживаемся. Стеклянно-бетонный речной вокзал - кажется, единственное, что построено в центре в советское время. В остальном ядро города осталось совершенно нетронутым - девственным, как заповедник. Только вместо деревьев - купеческие дома да лавки. Изумительная сохранность старого города - как-то даже немного завидуешь, приехав из Казани. Дома очень похожи на те, что сотнями сносили у нас за последние годы, когда спешно "выкорчёвывали" к Тысячелетию целые районы. Кажется, находишься где-нибудь на Федосеевской, или Щапова, или Большой Красной... какими они были когда-то, не сейчас.
   А церквей - здесь их даже, кажется, больше, чем у нас в центре. Колокольня стоит - как обелиск всем уездным городам России, сумевшим сохранить в себе что-то сокровенное, чего давно нет уже в городах "столичных". Она будет повыше нашей Богоявленской на Баумана - и уж куда выше любых звонниц ближайших к Кинешме больших городов: и Нижнего, и Костромы, и Ярославля. Похоже, уездные жители вообще стремились создать у себя какой-нибудь уголок, которым они могли бы превзойти столицу. Чаще всего это были - необычайной высоты колокольни. Что Рыбинск на Волге, что наша Елабуга - 70-метровые звонницы, немного похожие на эту. А уж в совсем близкой к этим краям Шуе, - в здешней же Ивановской области, - колокольня и вовсе вознеслась на 106 метров. Куда уж там Ивану Великому в Московском Кремле, в котором "всего-то" 82 метра!
   К Богу пытались дотянуться уездные колокольни... Нет, не как Вавилонская башня, а как молитва мытаря: "Боже, милостив буди мне, грешному". И Бог смилостивился над некоторыми городами, не дав их вконец опустошить.
   Два массивных собора под колокольней - Успенский XVIII века и Троицкий XIX, - объединены одной оградой. Белый лес колонн Троицкого собора сквозит меж лип старинного городского бульвара, что растянулся вдоль набережной. Две недели назад была Троица, а на соборных воротах до сих пор осталась привязанной уже высохшая берёза с почерневшими листиками. Арка - а под ней крест с берёзкой.
   Как чернильный штамп Праздника на обороте открытки.
   Жаль, что все храмы в такой поздний час уже закрыты.
   Спускаюсь с соборной горки вниз, через старинные Торговые ряды. За крышами виднеется ещё одна церковка и ещё одна колокольня - по очертаниям похожая, только совсем маленькая. Дохожу до них. Купол - изящная синяя луковка, на которой розовой мошкой сидит отражение заходящего солнца, а маленький шпиль над колоколенкой - новогодняя макушка. Что-то детское - в этой красивой тоненькой церковке. Что-то празднично-радостное, хоть она и крошечная. Тонкая и хрупкая, как лилия на иконе Благовещения. А... да это и есть - Благовещенская церковь.
   Надо ещё успеть сходить за мост. "...О том, что по мосту идти недолго, а за киоском - глядь она - Весна", - вспоминается почему-то строчка одного моего друга, поэта Тимура Алдошина. Весна...
   Мост... За мостом всегда поджидает всё самое интересное - так говорит нам наше Детство, а ему лучше верить. Оно всё знает лучше нас.
   Иду на тот берег. За парапетом, далеко внизу - тёмная гладь речки, на её зеркале - густая россыпь кувшинок. Остановился на середине моста, оглянулся на центр, где был только что. Солнце склонилось к горизонту уже совсем низко и повисло точно на верхушке колокольни, зацепившись за её крест. Зарево обрисовало чётко, будто ножницами вырезало из бумаги, очертания всех маковок и крыш главного городского холма со странным и забавным именем Кокуй. Превратило их в силуэт сплошного огромного многокупольного собора, ещё невиданного в мире людей.
   Такие умеет строить только зодчий Закат и больше никто не умеет.
   Поворачиваюсь снова к тому берегу, к которому держу путь. В крестах заречных церквей, как в зеркалах, отражается солнце - они превратились в четырёхконечные ослепительно-розовые звёзды, взошедшие над тучами листвы. Под ними ярко-зелёные купола - более зелёные, чем деревья.
   Дорога от моста ведёт меня прямо в гору. Вот и церкви - встали по бокам пологой улочки, как камни в основании невидимых ворот. Слева гранёный, ступенчатый Успенский храм, белый, с голубой кирпичной "вышивкой" под карнизами. Он напоминает угловую башню Раифского монастыря, только наверху - купол вместо шатра.
   Справа - крупный белый куб, обсаженный деревьями и увенчанный пятью ярко-зелёными куполами(1). Кажется, даже не луковками, а "репицами" называются в русском зодчестве такие купола. Они так игловато утончаются кверху и несут такие изящные раструбы понизу, что кажется, вот-вот взлетят - стартуют к небу, и никакой силе на земле их не удержать. Я несколько минут не могу оторвать взгляд от этого чешуйчатого зелёного чуда, увенчанного крестами. Честное слово, не вижу больше ничего вокруг! Кажется, лишь в раннем детстве я испытывал такую же радость от вида ярких новогодних игрушек. Потом это живое ощущение цвета и света погасло, придушенное суетой, погасло на много лет. И вот - снова воскресло!..
   Топорщатся-топорщатся чешуйки, как живые, плавно загибаются и закругляются в каплю купола. Розово-золотое на бездонно-зелёном - с западной стороны каждой капли, и аппликация резной чёрной тени - с восточной.
   Так не бывает! Так красиво просто не бывает, не может и не должно быть... Не умеет быть.
   Эти цвета... Словно их почему-то забыли погасить, запылить земным.
   Обманули князя мира сего - построили то, чего построить нельзя. То, что слишком напоминает наше всеобщее Детство, когда Бог ещё был рядом. Вернее, мы были рядом с Ним... потому что Он-то никогда никуда и не уходил.
   Не хочется уходить отсюда. Здесь я - дома.
   Снова тихо перехожу через улицу, как через коридорчик, к Успенской церкви, смотрю на неё от алтаря, против заката. Ярко чернеет - именно такая ассоциация: ярко чернеет... - купол неприметного поначалу придела. Чернеет на высоком и тонком-тонком, как стебель, барабане. Словно он только что взошёл, политый вместо воды закатом.
   Вся листва вокруг церкви светилась янтарём от пронзившего её заходящего солнца. Оно выглядывало то там, то там, как китайский фонарик, и раздвигало малейшие щели своими лучами. Здесь вообще было целое море зелени - но не как в парке, а как в заброшенном сельском палисаднике. Какие-то овражки, полные травы в человеческий рост, сползали к Волге, а от зарослей иван-чая всё в природе походило на какое-то... странное чаепитие. Да и лучи солнца, просачиваясь в тень, всё больше напоминали по цвету чай. Вечерний чай пили сады и овраги - при свечах разгорающихся окон и крестов... Древний купеческий город на закате наполнял свои чашки и блюдца.
   А мне пора было обратно. Я не мог так же спокойно сесть с хозяевами за это вековечное вечернее чаепитие. Я отпил только глоток здешнего уюта. Но и этого было уже очень много.
   Вся Волга с моста виделась будто расплавленной. Портовые краны висели прямо на расплывшемся Солнце. Город-собор на той стороне всё больше наливался тенью - словно она входила в него из земли питательными соками: всасывалась в корни холма, в стебель колокольни, в листья крыш.
   Улицы медленно наполнялись тенью, как будто в их каналы сквозь неведомые шлюзы пустили синевато-серую воду. Было так уютно, что я не удивился бы, если б вместе с тенью из них вдруг стал подниматься туман. Детская ассоциация: где уютный вечер - там туман.
   Не помню: кем уж впервые она мне навеяна: Буниным?.. Паустовским?.. Толкином? Вечер, закат, туман - и что-то хорошее непременно будет впереди. Потому что - лето. И детство. И то, что читаешь вечерами, сливается с тем, что видишь, в одну сказку.
   Силуэты церквей на закате... Что-то в этом древне-извечное. Душа чувствует, что так всегда было и так всегда будет. Купола с крестами приобретают на фоне небесного пожара что-то Голгофское. И ещё - что-то архангельское. Они - как тени ангелов над миром. Или - как силуэты. Чёрная аппликация на золотом свитке неба...
   Непостижимое, невозможное сочетание тревоги - с неземным миром и уютом. Закат сквозь кресты - спокоен, как благословение. Его свет будто очищается, как вода, проходящая через серебро. Кресты осеняют всех, кто смотрит на них... и кто не смотрит - тоже осеняют. Страх Божий называется это по-русски: когда - непонятное сочетание тревоги с миром. Тревога оттого, что наш привычный мир - так конечен, эфемерен и совсем беспомощен перед Чем-то. На закате это особенно видно! Мир - оттого, что "мир Мой даю вам, не якоже мир даёт, Аз даю вам". Тревога - земная, а мир - не от мира...
   Всё ближе колокольня и пристань. Солнце - уже под колокольней, а не над ней. А над ней - сияние на облаке, более нежное, чем остальное небо. Светлый Огонь - отражение солнца в небе выше заката, - стоит прямо над крестом колокольни, будто с ней как-то связан. Столб золотой закатной радуги. Как свечка... Большая-большая свеча.
   Когда выхожу к Волге, солнце уже плавает в ней, как красный шар с глубокой осадкой. Осадка становится всё больше и больше, и уже только прощальные вишнёвые лучи доходят до венчающего весь город креста.
   Через считанные минуты мы отплывём - туда, где Солнце. Завтра утром у нас будет Ярославль...
   Куда идём мы? Туда, где светит Солнце...
   Вот только, братцы, добраться б дотемна!
   Удивительная она всё-таки - жизнь. Два часа в ней могут быть важнее и ярче, чем многие месяцы.
  
   Примечания:
   (1). Спасо-Преображенская церковь (как и Успенская - рубежа XVII - XVIII вв.)
  
  
  
   Николай Угодник в Ярославле
  
  
   А на следующее утро я уже был в Ярославле.
   Был в Ярославле... Для меня это звучит так же неправдоподобно-счастливо, как: был в Иерусалиме. Имя любимого города иногда звучит почти так же трепетно для слуха, как имя любимой. Простое слово, может быть, почти ничего не говорящее человеку со стороны, но... Имена вообще сокровенны.
   Утро - ослепительно-солнечное, и весь город яркими бликами отражается в Волге, даже больно глазам. Опрокинулся в гигантское зеркало, светя крестами и окнами, причудливо-многокупольный силуэт церквей в Коровниках... так именовалась когда-то одна из богатейших в XVII веке слобод Ярославля. Дальше, как белый-белый мелок на школьной доске реки, светится в солнце лестница на Стрелке, ещё дальше - такие же белые и ослепительные беседки Волжской набережной, построенной почти 200 лет назад. Торчат над крышами изящные колышки колоколен. Почти все ярославские колокольни - шатровые. И от шатров этих сладко кружится голова - и когда стоишь прямо под ними, и когда долго-долго глядишь издалека... Город Божий на Земле... Город-икона.
   Где те церкви, что стоят наяву, и те церкви, что нарисованы на бесчисленных здешних фресках - похожи... так что уже не знаешь, где же ты сам находишься - в иконе или пока ещё в нашем мире?
   Где малая речка с забавным и непонятным именем Которосль, впадая в Волгу, "как большая" приютила на своих островках целый парк; где выше по берегу речки - или по берегу парка? - белеет Спасский монастырь, который все по привычке называют кремлём, где от настоящего кремля забыли исчезнуть, заблудились в домах, лишь Волжская да Знаменская башни, а стен и в помине нет, словно и не было... и башни пытаются напомнить людям о чём-то, что и сами давно уже не помнят... Где через зелёный овраг, сползающий к Волге, перекинулся белый мостик, а рядом стоит Некрасов; где над древней "Благовещенкой" выросли пять причудливых кувшинчиков с крестами, а под ней приютился современный речной вокзал; где даже над крышами "сталинок" - всё купола-купола да шатры, словно привставшие на цыпочки из стеснившей их толпы, чтобы выглянуть... Где две древние церкви стоят по бокам футбольного поля, а третья выглядывает из-за трибун домов; где зелёные маковки бесчисленны, как капли, упавшие с неба; где все улицы в центре, как вожжи колесницы, стянуты к рукам Ильи Пророка - к его пяти куполам и двум шатрам, от которых хочется плакать, когда их видишь, настолько они родные... словно всегда только с ними в душе и жил.
   Ну, здравствуй, Ярославль.
   Здравствуй, Господи... я так скучал по Тебе.
   Здравствуй, после всего, что со мной было...
   Поднимаюсь к Благовещенской церкви, к её причудливым куполам, взошедшим над листвой. Рядом белеет такая же странная колокольня. Сама "Благовещенка" закрыта, но открыта её церковь-спутница - та, что под колокольней. Службы нет, сидит под гулкими сводами одна старушка, продаёт свечки.
   - Здравствуйте. А службы не будет?
   - Здравствуйте. Службы сегодня нет - все ушли к Богородице Казанской, на крестный ход.
   - А что, сегодня крестный ход? - удивился и обрадовался я. Было такое ощущение, что стоило сойти с корабля, а здесь уже - своё: уже ждёт, словно специально... то есть не меня ждёт, а вообще ждёт. И не одно! Не один ещё сюрприз будет. "И будет теперь другое, совсем другое и навсегда", - как написал Шмелёв.
   - Большой крестный ход. Сегодня после литургии Казанскую икону выносят из Богородицкого монастыря... на месяц! до 21 июля, до самого праздника - будут нести из храма в храм, завтра в Толгу, потом в Романов-Борисоглебск, потом в Углич... почти по всей епархии!.. Сегодня в монастыре сам Владыка служит, и батюшки собрались со всех церквей - в 10 часов под колокола, с хоругвями, выйдет крестный ход... к нам тоже в храм занесут, в 11 часов обещают, на краткий молебен. Идите - успеете ещё туда на службу.
   - Так интересно! - обрадовался я совпадению. - Я из Казани приехал - а тут как раз крестный ход с Казанской иконой!
   - Господь так устраивает, - не удивилась старушка. И добавила: - У нас тоже, как и у вас, Казанская Божья Матерь - хранительница города.
   Да, это так и есть. Она - хранительница Ярославля. Здесь её очень почитают и любят... да и где же её не любят - не знаю, есть ли такая точка на карте! Здешний её список, 1588 года, всего-то на 9 лет моложе первоявленного казанского подлинника, а уж после похищения того в начале ХХ века ярославская икона оказалась древнейшей среди всех уцелевших Казанских. Она гораздо старше нашего Ватиканского списка.
   - ...А то ещё можете в Фёдоровскую церковь сходить, - добавила старушка, и я даже вздрогнул, потому что до известия о крестном ходе как раз вообще-то собирался в Фёдоровскую церковь - кафедральный собор всё-таки.
   - ...Там поклонитесь мощам... - я естественно ожидал, она скажет привычное: "мощам Ярославских Чудотворцев", а она закончила: - ...Николая Угодника.
   - Как!? Николая Угодника?..
   Если б сказали даже "Гробу Господню", я бы, наверное, удивился не больше.
   - Да, к нам привезли из Италии пока на неделю... а может, больше: может, потом даже разрешат оставить частичку навсегда... у нас всё-таки в городе очень много Никольских храмов - люди очень молятся Святителю!.. может, и разрешат, потом известно будет...
   - И что, сейчас его мощи - в Фёдоровской церкви!?
   - Да. И народу немного - многие в первый день успели приложиться. А некоторые даже ещё и не знают...
   - Удивительно! - пытался размышлять я. - О том, что десницу Иоанна Крестителя привезли в Россию, об этом очень много объявляли по телевизору, а вот что мощи Николая Угодника - здесь!.. в Ярославле!
   - Господь так решил, чтоб как-то прикровенно состоялось... - мудро объяснила старушка.
   Я колебался меньше секунды. Такой вот выбор! Туда или туда.
   Но... Казанская икона у нас в Казани всё-таки тоже есть (слабое, конечно, оправдание...), а вот у мощей Николая Угодника я не был никогда в жизни... и даже не подозревал, что когда-нибудь это случится! Что это возможно.
   В Ярославле, конечно, может быть всё, что угодно - это я давно понял... Но чтобы мощи Николая Угодника из Бари, из Италии... здесь, в Ярославле!
   Впрочем, к чему много слов, когда все понимают, кто такой Николай Угодник... даже те, кто в него не верят.
   - Здесь 19-й автобус идёт до Фёдоровской церкви, - объяснила старушка.
   "19-й автобус идёт к Николаю Угоднику..." Так всё просто.
   - ...Сядете на Красной площади - вот здесь, в двух шагах. 19-й или 19-й А! За полчаса... нет, даже минут за двадцать доедете. Скажете "до Фёдоровской церкви" - вам любой покажет, где выйти.
   Иду по улице Старого города и всё оглядываюсь на удаляющиеся купола этой церкви. Каждый раз их вижу, как приезжаю в Ярославль, и каждый раз не могу оторвать взгляд. Такое ощущение, что купола в этом городе живые - что они здороваются с тобой ещё издалека, а потом говорят "до свидания"... И Благовещенская церковь - одна из самых приветливых. Недаром она первой встречает всякого восходящего в город от причала.
   Красная площадь совсем близко. Я знаю центр Ярославля чуть ли не как центр Казани: здесь почти каждый перекрёсток знаком и памятен. Через пару минут подходит 19-й А автобус и везёт к Николаю Угоднику. Мелькает вдали, за пересечением улиц, церковь Ильи Пророка, место самого яркого детского воспоминания... потом, вблизи - белокаменный Спасский монастырь и ярко-красная, как игрушечная, Богоявленская церковь, вся сверкающая изразцами, как слюдой, вся цветущая... И вот - мост через Которосль. За ним начинаются менее красивые районы, хотя и старые: что-то вроде нашего Кировского. Но в их недрах ждёт меня Фёдоровская церковь, а в Фёдоровской церкви... Ощущение - как будто ты Где-то и приближаешься к Святая Святых, а эти домики, витрины, деревья, остановки - только декорация. Только декорация, а важно лишь то, что впереди.
   Весь путь, действительно, занял минут 20, не больше. И вот автобус спокойно тормозит на той остановке, что приютилась под самой сенью взявшихся откуда-то огромных куполов. И это те самые купола, под которыми...
   Фёдоровская церковь довольно велика, но очень проста. Белая, под пятью чешуйчатыми зелёными луковками, она похожа на церковь Ильи Пророка, только без шатров по бокам. У неё три нарядных крыльца, опоясанных изумрудными лентами изразцов - а больше, кажется, и нет никаких украшений. Да они ей и не нужны.
   Её украшенья - духовные. Она хранит сейчас много святынь епархии - в основном, спасённые от поругания из других храмов, когда их закрывали.
   Прежний главный собор Ярославля, Успенский, когда-то стоял на Стрелке Волги и Которосли. Его снесли после революции, и сейчас там городской парк. Кафедральным храмом стала самая большая из сохранившихся посадских церквей - освящённая в честь Фёдоровской иконы Божией Матери. Её выстроили всё в том же XVII веке(1) в знаменитой Толчковской слободе, где кожевники толкли, то есть мяли, кожу. Слобода была очень большой и очень богатой, и чтоб затмить остальные ярославские храмы, жители сами выкопали котлован для фундамента, поставив строителям условие: "вот такие вот размеры, не меньше!". Посадские люди разных слобод и концов Ярославля, как и купцы, негласно соревновались друг с другом, кто построит храм крупнее да красивее. Ничего не поделаешь - "золотой век" Ярославля! С тех времён дошла "Повесть о создании Фёдоровской церкви" (отраднее слышать такое название, где что-то создают, чем "Повесть о разорении Рязани Батыем" и о прочих всевозможных разорениях). Она-то и повествует об эпопее грандиозной стройки.
   Так получилось, что главный ныне ярославский храм оказался немного на отшибе от центра города.
   Народу сегодня в соборе немного. Так, где-то несколько десятков человек. Судя по обрывкам разговоров, многие постоянные прихожане сегодня в Казанском монастыре, на том, другом торжестве.
   Здесь идёт литургия. Круглый, похожий на святительскую митру ковчежец с мощами св. Николая стоит посреди церкви... но я не решаюсь подойти к нему раньше времени. Не то что кого-то стесняюсь, а просто... специально откладываю. Или как раз не специально?..
   Лучше простоять службу до конца - спешить-то уже некуда. На крестный ход я теперь не успею, а сюда - уже успел.
   Чувство такое... как будто - в Лавре? Больше из всего, что я видел, сравнить не с чем: Сергий Радонежский - там его мощи. Здесь - Николай Угодник... Только в Лавру едешь, уже зная, с кем встретишься, а вот в Ярославль я ехал, разумеется, не зная...
   Стою, и в памяти всплывает детское моё восприятие Николая Угодника... первого святого, о котором я услышал, первого святого, которого увидел на иконе у бабушки... Сколько же мне было лет? Даже до школы ещё оставалось далеко, как до старости - такое раннее это было детство. Я, разумеется, ни в какого Бога тогда не верил - и ещё лет до 14 не верил.
   Тогда, в детстве, Николай Угодник, как и Христос, казался мне чем-то вроде сказки - только, пожалуй, чересчур волнительной ("А вдруг всё-таки - правда!.."). Он был тогда Кем-то, кого, вроде, и нет - как нет Бога, - а вроде и есть. Не объяснишь словами!
   Сила веры способна любое даже несуществующее сделать существующим... так я тогда в детстве, чувствовал, на каком-то неосознанном уровне... и потому всё же смутно побаивался "несуществующего" Николая Угодника.
   "Начало веры - страх Божий", - говорят... Для меня страх Божий тогда воплотился именно в Николае Угоднике. С него всё начиналось. Всё! Не помню даже, о ком я раньше услышал: о нём - или о Христе? Наверное, примерно одновременно. И, наверное, не у меня одного так. "Кто такой - святой?" "Николай Угодник", - ответит, наверное, чуть ли не большинство - верующих и неверующих. Да, на вопрос "кто?", назовут имя того, кто им уже смутно знаком.
   Иногда думаешь: уж не с генами ли передаётся людям память о нём? Как и память о Боге.
   Бога и Николая Угодника я в самом раннем детстве, кажется, путал. Он был для меня воплощением всего непонятного, не от мира сего... и "страшного" в своей непонятности и неотмирности. Он есть - и Его нет... но Он всё равно есть!
   Смерти нет - но она есть... но её всё равно нет, а есть рай и ад. И есть высшая справедливость - как та книжечка в руке Николая Угодника на иконе, которую я видел у бабушки.
   Многим непонятно, что такое "страх Божий" или "страх Господень". Ведь так много говорится о любви к Богу - и о любви Бога к нам.
   Но кто такой Бог?
   Кощунственный вопрос?.. "Кто ты, Господи?" - как спросил Савл, будущий Апостол Павел.
   Кто же Он? Наша детская растерянность от первого знакомства с Ним, от первых фраз, услышанных о Нём или Его святых - она больше может сказать нам о Боге, чем тысячи прочитанных позже умных взрослых книг. Вспомните это первое знакомство - и многое станет более ясным...
   Неужели вы не знаете, кто Он такой!?
   Неужели вы знаете, кто Он такой?
   "И знаете, кто Я, и знаете, откуда Я" (Ин. 7, 28). И всё же "Человекам Бога невозможно видети, на Него же не смеют чины Ангельские взирати..."
   Не смеют... И мы много чего не смеем! Он - не мы. "Вы от нижних, Я от вышних, вы от мира сего, Я не от мира сего".
   Конечно, всех этих фраз из Евангелия я и в помине не знал в детстве. Я просто чувствовал. Как чувствуешь с закрытыми глазами, с какой стороны светит солнце.
   И именно Николай Угодник открыл мне эту непостижимость Божью. Не саму Тайну открыл, а открыл, что Тайна есть. Недаром Николая Угодника именуют "Правило веры".
  
  
   Служба подходит к концу. После литургии читают акафист Николаю Чудотворцу. Потом люди начинают подходить к ковчежцу... Всего человек двадцать, ну, может, тридцать. Храм - полупустой и таинственно-тихий: сейчас умолкли все молитвы вслух. Сейчас всё - внутри.
   Перед тем, как приложиться к ковчежцу, люди сворачивают к огромной раке с сенью: там под стеклом и покрывалом почивают мощи Ярославских Чудотворцев - Феодора, Давида и Константина. Они покоятся в одной гробнице: князь Феодор(2) в середине и два его сына по бокам. Самый знаменитый из князей Ярославских был так высок, что головы взрослых сыновей легли на уровне его подмышек... и есть в этом что-то особенно трогательное, словно он защищает их по-прежнему, как детей-подростков. А они в ответ с детской смелостью защищают его.
   Так их и на иконах пишут - высокий богатырь князь Феодор и маленькие, как дети, Давид и Константин... Как же хорошо с защитой!
  
   Почему же всё-таки мощи Угодника привезли именно в Ярославль?
   Мне кажется, в этом городе я уже не удивлюсь ничему! Когда-то часть Ризы Господней запросто хранилась тут в церкви Ильи Пророка...
   Как минимум, семь древних церквей в Ярославле было посвящено Николаю Угоднику. Многие из них сохранились. И сохранили свои поэтические народные названия: Николы Рубленый Город, Николы Мокрого, Николы Надеина, Николы на Пенье (на пеньках), Николы в Меленках...
   Да ведь это ещё само по себе не очень удивительно! В Москве до революции было 48 Никольских церквей.
   Несколько церквей когда-то носили имя Святителя и у нас в Казани. Так почему же Ярославль?.. Так получилось - единственный ответ.
  
  
   А очередь течёт дальше - от Ярославских Чудотворцев к Чудотворцу Мирликийскому.
   Очередь, в которой бы хотелось бы стоять подольше... ну, ещё подольше!.. чтоб собраться с мыслями. Но народу мало, и потому она идёт слишком быстро. Некогда опомниться! Точно так же проходит ежегодно очередь Страстных дней перед Пасхой. Несколько шагов - и вот она, святыня. А ты хотел заготовить внутри себя какие-то слова - но не успел... какие-то просьбы - но Святитель и так всё знает. Ты хотел поступить почти как советский руководитель, заранее готовясь к речи... а поступил как любой человек, стоящий в очереди. Нет в жизни никаких "заранее", нет никаких подготовок! Ты - просто перед Богом и его Угодником. Вот Он - и вот ты.
   Всё просто в жизни... Иногда кажется, жизни нам не хватит на то, чтобы "подготовиться к встрече", а не только этой пары минут, пока ещё стоят хоть какие-то люди впереди тебя. Наверное, Окончательная Встреча будет ждать нас так же нежданно-негаданно, как Николай Угодник в Ярославле.
  
   Примечания:
   (1). XVII столетие стало золотым веком Ярославля - самого большого в то время города России после Москвы. За этот период в городе возвели около 50 каменных церквей (половина из них сохранилась до наших дней). Стиль храмового зодчества той эпохи получил название ярославской архитектурной школы XVII века - это был наивысший культурный расцвет допетровской Руси.
   (2). Удельный князь Ярославский в конце XIII века. Женился на дочери ордынского хана Менгу, наречённой в крещении Анной. Получил в приданое несколько десятков ордынских городов (разумеется, чисто номинально, как это обычно бывало в ту эпоху). Документов не сохранилось, но, по преданию, в числе этих городов была и Казань. Может, этим объясняется особое почитание Ярославских Чудотворцев у нас в Казани?
  
  
  
   Церковь Иоанна Предтечи в Толчкове (Ярославль)
  
   Рядом с Федоровской церковью - только перейти через небольшой базарчик и улицу - раскинулся в летнем небе всеми своими куполами, крестами, кокошниками Иоанно-Предтеченский храм, не свернуть к которому, по-моему, просто невозможно, если находишься хоть сколько-нибудь близко к нему.
   Еще издали выглянули впереди пятнадцать куполов, собранных в три зеленых соцветия - одно огромное и два боковых маленьких. Рядом устремилась в небо ступенчатая златоверхая колокольня - пожалуй, самая высокая в Ярославле и одна из очень немногих нешатровая. Казалось, несколько церквей причудливо соединились в одну - настолько удивительный получился общий силуэт.
   Ведь здесь было неповторимо и сказочно. На миг показалось, что это какие-то новые Кижи - только не деревянные, а кирпичные. На самом деле, тех Кижей, которые мы знаем, еще и в помине не было, когда в 1687 году воздвиглась эта церковь - после шестнадцати лет строительства.
   Да, 16 лет строительства и 15 куполов... И больше никогда, нигде, никто, ничего подобного не возводил! И вряд ли когда-нибудь возведёт.
   Мне кажется, у меня не хватит сил все это описать... во всяком случае, дважды: единожды-то я уже пробовал это сделать. Просто воспроизведу отрывок, который я давно написал для повести "Новолетие", но не включил в окончательную редакцию.
  
   * * *
  
   Зеленый куст куполов, расцветший золотыми крестами над коричневым обрывом стены - вот все, что видели поначалу все приближающиеся к этой церкви. Это потом уже начинали вырисовываться отдельные великолепные детали, которых было так много, что глаз не успевал ухватить их все. Но сначала - только Силуэт. Три пятиглавья-пирамидки: одно в центре, два по бокам. Всего - четырнадцать луковок и один кувшинообразный купол, гораздо выше их всех.
   Ярославские купола... Что-то растительное в них, березово-лиственное, словно даже шумящее на ветру беззвучным шумом. Ни с чем не сравнить это ощущение от зеленых чешуйчатых луковок в голубом небе... особенно еще когда - ветерок, и над ними со скоростью пролетают крошечные, как выдох, облака.
   Такие вот плотно прилегающие друг к другу чешуйки бывают у свежего нераспустившегося чертополоха.
   Кому что... у кого уж какая ассоциация красоты с красотой. Что-то очень русское, жарко-летнее и детское есть в чертополохе. Медоносный чертополох и цветущий репейник - это что-то из условного сада андреева детства. И кажется, он растёт на каком-то далеком берегу, над обрывом... как во сне Насти. За мостом. А здесь... Другой сад. Из другого детства - нашего всеобщего. Потерянный когда-то... на который сейчас можно лишь снизу вверх заглядывать, беззвучно шевеля губами. И мы, задирая голову, смотрим от подножия обрыва на этот сад, который - высоко-высоко...
   Вспомнилось из Шмелева: "Это не наша церковь, это совсем другое, какой-то священный сад. И пришли не молиться, а на праздник, несем цветы, и будет теперь другое, совсем другое и навсегда...". Там - про день Троицы. А здесь - как бы вечная Троица. Что-то непередаваемо праздничное в этом храме, да и во всем окружающем. Даже луг на подступах - весь серовато-белый от пены пушистых одуванчиков. Словно облако расплющилось и раскаталось по земле.
   Цветут кусты вокруг храма. Цветут яркими гирляндами изразцов столбики легкой ограды, его окружающей. Бесконечно разноцветен и сам храм, едва только подойдешь к нему вплотную. Издали-то он видится почти однотонным - краснокирпичным. И вдруг вспыхивает, как узорно-изразцовый фейерверк...
   От этой нежданно-негаданной многоцветной вспышки становится вдруг так необычно на душе, как будто ты открыл для себя не памятник архитектуры, а прибыл куда-то... В общем, не зря прошел мост!
   Тайна распада Света на радугу, превращения Цвета в цвета... и в цветы... Секрет разного восприятия разными людьми загробного мира. Людьми из числа тех, кто пережил клиническую смерть. Кто-то видел лишь ослепительный, безбрежный Свет без теней - абсолютное Царство Света и больше ничего, и даже собственные руки не давали тени. Кто-то, особенно в древних рассказах, созерцал откуда-то взявшиеся Сады... И многие, читая, смущаются: чему верить, как тут совместить - только Свет или же Свет, в котором еще что-то есть? Так Сад или Свет?... Как может быть свет без всего... да и как может быть ещё что-то в таком свете!...
   "Вот он - сад, и вот он - свет", - подумал Андрей, взглянув на стену церкви. Нет никакого противоречия!
   Издали - видишь одно: Свет Неприступный. Но как же без сада. Без сада не может быть! Только это не наш свет и не наш сад, не в нашем измерении, не в трехмерном пространстве... словами его не опишешь, никакой фантазией не представишь... и только намек древнерусских церквей что-то чуть приоткрывает.
   Что бы мы вообще поняли, если бы не было рисованных по-детски цветов Василия Блаженного - "Покрова на Рву"... цветов, выросших по воле художников на рву?... или изразцовых цветов вот этой, ярославской церкви? Церкви за рекой... Очень важно, что - за рекой.
   Причудливые пятнышки пяти красок в самых разных сочетаниях, как в калейдоскопе, составляли узор каждого изразца. Желтое, зеленое, синее, белое и глиняно-красное. От преобладания какого-то одного цвета, плитки казались издали то почти цельно малахитовыми или медно-зелёными, как старые деньги, то яично-желтковыми, то сапфирными, то просто - бесцветно-слюдяными: это когда солнце напрямую попадало в их ромбики-локаторы и растворяло-смешивало в блеске все цвета.
   - Девять видов изразцов у этой церкви, - сказал Андрей Антону, вспомнив, что знал. - Девять разных форм одного цветка.
   - А почему девять? Это что-то значит?
   - Нет. Просто девять. Это не значит ничего.
  -- Форм фигурного кирпича и вовсе было не сосчитать!
   Плетеные двойные косички, островерхие кокошники; шишки, наподобие сосновых, или даже кедровых... или даже ананаса... Ромбики, валики, таблетки, гирьки, дыньки, четки, пояски, веревочки, рамочки, катушки...
   Андрей вспомнил, как сам лет в пять-семь строил высокие башни из обычных деревянных катушек, устанавливая их друг на дружку в несколько рядов.
   Какие дети и из каких катушек строили эту гигантскую церковь более 300 лет назад, в золотом для Ярославля семнадцатом веке? Какие дети ее там и сям расписывали красками - а казалось, будто разрисовывали цветными карандашами? Мало что осталось сейчас от этих росписей. Снаружи мало что осталось.
   Прямоугольные ниши громадных, высоченных окон хранили на себе обрывки рисованных узоров. И их железные ставни - таинственно полуоткрытые, как крылья ангелов - тоже были расписаны. Какие-то стебли с листьями вились со штукатурки на железо и с железа на штукатурку. Кое-где они облупились, словно их стерли резинкой. Но всего роскошней были украшены огромные створы главного крыльца, похожего размерами и формой на целый одноэтажный дом. Они казались какими-то расписными подносами, поставленными вертикально. За такими воротами бывает только Чудо - нечудесного за ним быть не может.
   Почему на нас, еще с раннего детства, почти всегда так странно действуют любые узоры, а уж разноцветные - тем более? Почему? Почему они так не похожи на обычное? Людям надоело видеть то, что они постоянно видят в этом мире - но не могут же они ослепнуть! А узоры - это спасение. Ослепнуть не хочется - а заблудиться хочется. Узоры - это лабиринт для глаз, спасающий от всего надоевшего, что вне его.
   Одна пожилая женщина-билетерша охраняла огромный храм-музей. Обычная для "Золотого кольца" картина. Андрею опять подумалось: ну какой же там конец света! Бабушки-билетерши защитят нас от всего...
   Они заплатили и зашли в галерею, сплошь расписанную фресками.
   - А почему так много чудищ? - спросил через некоторое время Антон. - Им что - все чудища чудились... всем, кто рисовал?
   - Это же только прихожая, а не сам храм, - объяснил Андрей. - Чудища часто очень сильно толпятся в прихожей... дальше порога никто нормальный их все равно не пустит. А вот если бы их пустить в сам храм, то храм станет похожим на ад...
   "Голова - это тоже храм, - подумал он. - Кто разок пустил в свою голову и в душу чудовищ, тот от них уже... не знаю, избавится ли? И вера его будет тоже чудовищная".
   - А я не понимаю, зачем религия постоянно запугивает людей! - проворчал Антон.
   - Тут дело не в религии, Антош, - сказал Андрей, - а в том, что есть страшное и есть Святое. И если их не путать, то все будет нормально.
   "Пугать и путать - слова слишком похожие. Разница всего-то в одной букве. Кто путает, тот и пугает!" - подумал он при этом.
   - А как - путать? - спросил Антон.
   - Ну, вот ты же не будешь грязную обувь вешать на люстру в зале или ставить на телевизор и смотреть на нее без конца... или на свой любимый комп - не поставишь ведь?... А будет она стоять у двери. Скромно и главное - молча.
   - Молча в тряпочку, - добавил Антон.
   - Совсем от чудищ избавится невозможно, - продолжал Андрей серьезно. - Мы же все равно их знаем... Хотя бы по кошмарным снам. Так что лучше не пытаться спрятать этот страх, как делают атеисты... но и не придавать ему такого уж значения, как фанатики. А просто признаться, что он - есть. Но есть и кто-то гораздо Больший, чем он. Этому Большему и посвящен любой храм... А чудища так - как сброшенная обувь, у порога. Не с ними же входить.
   - Так мы же уже, вроде, вошли в храм? - удивился Антон.
   - Нет, мы пока только в его галерее. Галерея - это немножко другое. Галерея - это только подготовка.
   В галерее чудищ было ещё довольно много. Они, как и в
   жизни, все стояли на подступах к храму, подкарауливая...
   Они были в основном двух красок: багрово-огненные или бледные, как разлагающийся труп... цвета тошноты, цвета омерзения, цвета не-жизни. Одни были мелки, шустры и суетливы, как сладострастные старички-садисты, другие неподвижно-царственны, как мёртвые короли, которых забыли убрать с тронов.
   Они все были мертвы, мертвее мёртвых, и на цветастую помойку было похоже их княжество.
   Они караулили у постелей души тех, чей земной век прошёл, а Лето Господне и не начиналось.
   Андрей почти как на карте мог указать своё примерное место на этих фресках. Но было и другое место - то, в котором он хотел быть.
   Да, он видел здесь воочию рогатых убийц своего отца - и тех, кто сейчас медленно убивал его самого...
   Он видел кумачовые платки пламени, повязанные на "тела" душ - бесчисленные растиражированные портреты его собственной души...
   Он видел нарисованную, как нельзя лучше, свою Боль - но над ней стоял Бог.
   "Фрески-фрески, я, кажется, начал смутно догадываться, что же вы такое - это когда то, чего не скажешь словами, передают детскими рисунками. Как ребёнок любит маму, так верующие рисуют Отца. Мама на рисунке получается непохожей, но мы же всё равно точно знаем, что это - мама".
   - Знаете... тут, по-моему, даже неверующий станет верующим, - прошептала вдруг Настя. - И мне даже страшно, что тот мир есть... а в том, что он есть, здесь же невозможно сомневаться... Но это хорошо-страшно: бывает плохо-страшно, а тут - наоборот... Вы меня понимаете? - улыбнулась она почти что с видом девочки, которой самой стеснительно, что она болтает "глупости"
   - Ты знаешь... если б не эти фрески - вернее, что на них изображено... я бы, может, и вообще не поехал в путешествие, - тихо признался Андрей, а в уме добавил: "...и тогда, если б не поехал, не встретил бы тебя. Фрески всё соединяют. Они, оказывается, призваны соединять".
  
   После низенькой галереи сам храм поражает необыкновенной высотой, словно прямо из вагона вы вдруг вышли в мачтовый сосновый лес. Два толстых столпа уходят вверх так далеко, что там, под сводами, кажутся совсем тонкими. И все это, в девять ярусов расписано ликами святых - и цветными буквами ликов напечатана, как положено, сверху вниз, вся библейская история - от сотворения мира до деяний апостольских. А в нижнем ярусе раскинулись, как клумбы астр - по месяцам, четьям-минеям - все святые Вселенской Православной Церкви. Все! Естественно, на момент написания фресок - на 1695 год. Но все равно, дух захватывает при мысли, что здесь можно поздороваться воочию со всеми известными Церкви святыми от ветхозаветных пророков до семнадцатого века... и это единственная такая церковь в России и, возможно, единственная в мире...
   Неудивительно всё-таки, что все чудища остались в галерее.
  
  
  
   Церковь Илии Пророка (Ярославль)
  
  
  
   В начале этой главы заранее сознаюсь в невольной субъективности. Эта церковь - одна из самых любимых мной не только в Ярославле, но во всём знакомом мне мире. Во всём мире моей жизни, в ареале тех мест, которые я когда-либо видел и которые впитала в себя моя избирательная память и моя душа.
   Сколько б я ни восхищался красотой Иоанно-Предтеченского Толчковского храма, всё-таки именно Ильинская церковь остаётся для меня навсегда первой. Её, а не другую, узнал я ещё в 14 лет - и она стала для меня началом знакомства с Богом. Почему-то напрашивается странная и, может быть, не совсем логичная ассоциация - со святыми в нашей жизни. Из двух величайших и всем знакомых русских святых первым я узнал - о Сергии Радонежском, и именно к нему изначально привязалась моя душа. Позже я узнал о Серафиме Саровском и полюбил его, но всё же первым в жизни остался по-прежнему преподобный Сергий. Полюбив что-то очень сильно и очень давно, мы чаще всего храним это в душе на самом почётном месте - на престоле нашего внутреннего алтаря... Вот так и с церковью Илии Пророка. Помню, бывало такое, что я от радости не мог без слёз смотреть даже на фотографию этой церкви...
   Всего 4 раза в жизни был я в Ярославле - каждый раз лишь по нескольку часов.
   Говорят, и совершенно справедливо, что это "визитная карточка" Ярославля, его символ. Но для меня это - "визитная карточка" чего-то несравненно большего, чем Ярославль.
   Когда-то церковь выстроил купец Аникей Скрипин - и стояла она в его усадьбе, и хранил он в её огромном подклете свои товары. Было это в 1647 году. Всего лишь "домовой" усадебный храм!? Едва верится, что так бывает.
   Но так красив этот храм, так величавы и высоки его шатры, что когда Ярославль перестраивался по регулярному плану при Екатерине II, его выбрали городской доминантой и уж вокруг него возводили всё остальное.
   Перед ним - главная площадь Ярославля. В советское время - Советская, сейчас, кажется - снова Ильинская. Все улицы центра города сходятся "к Илье Пророку". Храм словно притянул к себе все дороги, как местный Рим.
   И вот однажды, в те свои 14 лет, я шёл по одной из этих улиц, ещё не зная, ЧТО сейчас откроется. Иногда, впрочем, предчувствуешь, что что-то такое увидишь... помню, в совсем раннем детстве я так "угадал" ещё за пару кварталов московский Кремль и Красную площадь.
   И вот здесь я увидел... в конце улицы сначала один только боковой шатёр и ничего больше... потом улица влилась в широченную площадь, как река в озеро, и вот тут-то раскрылась вся шатрово-купольная панорама.
   Я стоял - и не мог понять... как жил столько лет и не знал эту церковь. Я жил в тысяче километров от неё и, пока не увидел, она и не была мне нужна. Не знаю, как передать это чувство - оно живо во мне, хотя прошло 16 лет... и надеюсь, умирать буду - а оно ещё будет во мне живо.
   Ярославль! Почему-то с тех пор даже само это слово стало для меня свято.
   Уж не забыл ли я там своё детство - не оставил ли его, как оставляют в суете в гостях зонт, шарф или шапку? Если так, то надо сейчас приехать и забрать... пока оно совсем не потерялось, чего не дай Бог ни мне, ни кому из нас.
   Это было неземное в земном. Это была красота настолько совершенная - не изысканная, а именно совершенная... что трудно было поверить в саму возможность её существования и в тот факт, что ты вот так вот запросто стоишь сейчас перед ней и видишь её.
   Ни одна фотография, как бы ни была хороша, не передаст это... потому что невозможно сфотографировать невидимого Бога.
   Когда я вижу сейчас эту церковь, то боюсь, что потерял всё чистое, что когда-то было во мне.
   С каким-то нежно-кремовым оттенком храм тихо белеет в окружающем саду, как цветок каштана. Пять идеально ярославских куполов парят над всей площадью. Но ещё выше их - два шатра, охраняющие церковь по бокам. Тот, что стоит слева - весь лёгкий-ажурный от арок. Это колокольня. Тот, что справа - отставлен подальше и весь монолитный, без окон. Это Ризоположенский придел. А высота у них одинакова - 36 метров, эту цифру я почему-то с детства запомнил, не знаю уж почему. Окружающие деревца за изящной оградой тоже можно вообразить приделанными к храму башенками - и тогда покажется, что видишь какой-то ярославский храм Василия Блаженного... дух у него такой.
   В этой асимметрии двух стоящих на разном расстоянии шатров - что-то... как в асимметрии облака или дерева... какой-то знак жизни: всё в природе асимметрично, что живёт, а не мертво, как кристалл. И не хочется никакой земной архитектурной правильности, когда стоишь рядом с этим храмом.
   И ничего к нему ни прибавить, ни убавить. Нет ничего лишнего и ничего недостающего. Он - есть, и этим сказано всё...
   Помню, как в то утро, в мае 1990 года, экскурсовод вполне прозаично хотела провести нас мимо, рассказав о церкви только снаружи... мол, послушали, посмотрели и пойдёмте, у нас ещё впереди такие-то пункты остановки. И, помню, все как один, вся группа - а были и русские, и татары... - настойчиво попросили зайти в храм, пусть даже дальше что-то другое и не успеем по плану экскурсии. И экскурсовод уступила, и мы - вошли.
   Есть такие храмы, которые - храмы всегда, даже когда в них музей. Дух Господень не уходит из-под их сводов никогда. Видимого священнодействия нет, а невидимое не прерывается ни на секунду. Такое же Благословение Свыше явственно чувствуют все входящие сюда, как если б они вошли в действующий собор. Как будто Кто-то сверху, от этих сводов, невидимо перекрестил тебе голову, как крестит её священник под епитрахилью, отпуская грехи.
   Есть храмы, которые хочется назвать соборами, даже если они - приходские церкви. Тут не в размерах дело... хотя Ильинский храм велик, под его высоченными сводами очень легко и просторно не только душе, но и взгляду... Заходишь в церковь и только потом вдруг замечаешь за собой, что в мыслях называешь её не иначе как собором. Иногда и вслух "оговоришься" - но никто и не заметит, потому что, оказывается, внутри себя все неосознанно называют её собором.
   Тут есть что-то... от соборов Московского Кремля. От какой-то духовной столицы, не провинции. Невидимый Кремль стоит здесь вокруг: Небесный град Иерусалим? Не знаю, я его никогда не видел... но здесь, в самом центре Ярославля, куда сошлись все ярославские дороги, воздвигся храм, про который - только и сказать, что словами послов князя Владимира про Софию Константинопольскую:
   "Не знали, находимся мы на небе или на земле, ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как рассказать об этом, знаем только, что пребывает там с людьми Бог".
   Резной иконостас во всю восточную стену порадовал малыми проблесками синевы среди витого золота - будто лоскутки неба проглядывали там и сям в пышной осенней листве. То же небо, что и на фресках... Небо - внутри всего храма! И как беседки в этом золотисто-осеннем, но никогда не облетающем лесу, под этим небом, стояли у двух столпов две резных сени-шатра: царское и патриаршее молельные места. Будто часть резьбы просто шагнула-отделилась от иконостаса, как живая, и сплелась-свилась в эти башенки... Нет, никуда не хочется отсюда уходить!
   Вдоль стен можно путешествовать бесконечно, пребывая во фресках, как в несомненной реальности, тихо шагая взглядом то по одному, то по другому ярусу - выше, ниже... и на каждом - что-то своё. "В доме Отца Моего обителей много..."
   Сколько же слоёв мироздания напластовалось от самого пола до сводов и куполов? Почему голова не кружится, когда видишь на такой высоте то Знамение Божией Матери, то Вознесение, то Самого Христа во славе на троне?.. Или расстояния здесь перестали быть расстояниями - и потому всё поместилось, всё рядом?.. Неужели и в нашей душе всё это так же способно вместиться?
   Целое Царство Небесное - "внутри вас"?..
  
   Здесь я, кажется, ощущаю смысл фразы "надмирная высота".
   Во фресках есть такое, чего нет больше ни в чём. В них - тайна мира иного.
   От них - трепет, именуемый Страхом Божиим... единственным страхом, от которого непередаваемо хорошо на душе.
   С них смотрят те, кого никогда не увидишь, пока ты в теле. И самое главное, с них смотрит Тот, по кому мы соскучились.
   То вхождение в церковь Ильи Пророка стало и первой в моей жизни встречей с фресками. С тех пор, где бы я ни видел древнюю стенопись - в других ли храмах Ярославля, Костромы, Москвы, Лавры или нашего Свияжска... сам её вид неизменно возвращает меня к Илье Пророку.
   Есть точки на большой-большой карте нашей жизни. Это карта страны, а может... запутанного метрополитена. В некоторых из них какие-то линии пересеклись, и образовались переходы - со станций земных на станции Небесные. Илья Пророк на колеснице огненной соединил Небесное и земное? Эти переходные станции мы иногда помним, а иногда - уже нет. Иногда они, к сожалению - слишком далеко от того места, где мы сейчас: "И нас больше нет в месте, где свет..."
   Здесь Его Присутствие ощущаешь так же несомненно, как, наверное, ощущали те, кто Его писал.
   Не знаю, будут ли Гурий Никитин и Сила Савин, авторы этих фресок, когда-нибудь причислены к святым, как Андрей Рублёв, но то, что ими создано, свято, как "Троица".
  
  
  
   Ризоположенский придел. Таинственное название. Храм Положения Ризы Господней в Московском Кремле.
   Люди в ХХ веке забыли, что такое Риза Господня. Они если и слышали, то о Туринской плащанице - и многие при словах "Риза Господня", наверное, могут подумать, что это просто другое её название.
   Но в Плащаницу был завёрнут уже умерший Иисус Христос. В ней Он воскрес. А Риза - это то, что Он носил на Земле ещё до казни. "Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон {...} Итак, сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим жребий, чей будет - да сбудется реченное в Писании "разделили ризы Мои между собою и об одежде моей бросали жребий". Так поступили воины"(1). Помните это место из Евангелия? Этот хитон и есть то, что на Руси назвали Ризой. Согласно церковному преданию, он достался римскому воину родом из Иверии, то есть Грузии. Он уверовал во Христа после Его Воскресения и, когда вернулся на родину, привёз туда и Ризу. До XVII века она там и находилась. Персидский шах Аббас, разоривший Грузию в 1622 г., захватил Ризу, как и многие другие святыни. Но православная Россия при первых Романовых была в таких дружеских отношениях с мусульманской Персией, что шах в знак братства подарил Ризу государю Михаилу Фёдоровичу. Так святыня оказалась в Московском Успенском соборе и пребывала там до самой революции.
   Но царь Алексей Михайлович так благоволил к ярославским купцам Скрипиным, что одарил их частью Ризы Господней. И святая святых оказалась... в Ильинской церкви Ярославля.
   Такова история возникновения Ризоположенского придела. Если б мы побольше значения придавали древним "непонятным" названиям, то гораздо лучше знали бы историю наших городов... каждый из которых, пожалуй, хоть какой-то ниточкой да связан с евангельскими событиями.
  -- Всякий город в чём-то - немножечко Иерусалим.
  
   Помню на прилавке множество фотографий этой церкви. Открытки блестят, как ярославские изразцы. Глаза разбегаются в мозаике этой красоты. Один и тот же родной силуэт, те же пять куполов и два шатра - во все времена года, во все времена суток... Я вижу, как меняется калейдоскопом мир вокруг незыблемой церкви. Вот снег в солнце и ослепительная зимняя лазурь - и в ней стоит это видение: два шатра в синеве, как два ангела. Вот - яркая радуга под грозовым небом перекинулась над куполами церкви, и вновь соединилось небесное и земное. Будто сейчас огненная колесница Ильи Пророка проедет вдоль грозового дыма по этой светящейся дороге, и он оттуда благословит всех. Вот шатры и стены стали пламенеюще-розовыми от заката. Вот кресты светятся на прогнувшемся ватном осеннем небе, чуть не зацепившемся за них, а вокруг стоит почётная стража из золотых деревьев. Вот - много-много талого снега, и купола с шатрами отражаются в огромных зеркалах предпасхальных, великопостных луж. Вот деревья вокруг окутались робким зелёным светом, первыми весенними нимбами, и среди них, как главный майский цветок, вырос храм - вот-вот распустятся почки куполов и бутоны шатров.
   И снова и снова, ещё и ещё, переходит с кадра на кадр один силуэт. И что-то такое чудится в нём, вернее, за ним - весь смысл мира и жизни. Настоящей жизни.
  
   Примечания:
   (1). Ин. 19, 23-24
  
  
  
  
  
  
  
   Свечи Ипатьевского монастыря (Кострома)
  
   Знаете, где находится одно из самых живописных и светлых мест на всей Волге? По-моему - там, где в нее впадает речка Кострома, чуть размыкая дугу левого берега. Плавный изгиб Волги образует в устье Костромы подобие площади, только не асфальтовой, а водной... да, почти как в Венеции. И "на перекрестке" этой площади с улицей-речкой ярко горит вынырнувший из большой-большой зелени пятисвечник Троицкого собора. Это он так выныривает из лесов, если плыть по Волге сверху вниз. Если же, наоборот, плывёшь снизу, то он так же резко выныривает из-за оборванного рекой городского амфитеатра.
   Это настоящий классически-былинный силуэт - более былинного не найти даже в соседнем Ярославле! Когда произносят само слово "древнерусский", в глазах моей памяти (или, наоборот, в памяти моих глаз?) сразу зажигаются жарким золотом толстые пузатые маковки над богатырскими белыми стенами. Здесь я вижу - иллюстрацию к самому слову...
   Троицкий собор - это главный храм Ипатьевского монастыря, пожалуй, одного из нескольких самых легендарных в русской истории. Монастырские стены окружают его белым кремлем, тоже словно вылезшим из настоящего сусанинского леса. Зеленеют, как листва, колпачки круглых башен. Еле-еле выглядывает возле собора маленький зеленый шатерчик звонницы, а другой шатер, такой же зеленый, высится под церковью Хрисанфа и Дарии уже по самой-самой кромке берега - смотрится в реку и волнисто отражается в ней.
   Какие-то минуты, пока плывешь, кажется: это никакой не монастырь - это и есть самый настоящий древнерусский город из летописи и живут здесь одни богатыри, расселившись, как и положено, у подножия золотых богатырских шлемов... А все то, что мы сейчас называем Костромой - это только так, позднейшая пристройка, сделанная, вроде как, даже непонятно зачем... Зачем эти кучи бревен на другом берегу, как россыпи спичек? Зачем - фабрики и трубы, неопрятные крыши и серые стены? Зачем Красота не может быть одна, сама по себе, без такого вот соседства?
   Как короткие просветы настоящего почему-то никак не могут существовать в нашей жизни без обрамления суеты.
  
   * * *
  
   Я помню Ипатьевский монастырь еще по тем временам, когда его целиком, не делясь ни с кем, занимал музей-заповедник. Когда экскурсоводы деловито, как по доске, водили лазерными указками по фрескам и иконам Троицкого собора: "А вот эта композиция изображает...", и красные точки-светлячки прыгали до самых сводов, плясали хороводами вокруг ликов и нимбов... Когда в "Палатах Романовых" размещалась, - почему-то? - выставка колокольчиков, а в монашеских кельях встречали всех мишки на задних лапах, скалились волки, лиса держала зайчика в зубах... Когда "избушки на курьих ножках" (баньки на сваях из затопленных водохранилищем деревень) толпой заполняли монастырский двор, как букашки, а настоящие букашки, из коллекции Рубинского, навеки упокоились под стёклами стеллажей.
   Здесь была самая обычная для "Золотого кольца" картинка - настолько обычная, что даже непонятно было: ну, чем здешний Ипатьевский монастырь отличался, скажем, от Спасского в соседнем Ярославле или от Суздаля... или от...
   А все равно Красоту никуда не спрятать, и никто не погасит в небе эти купола, раз уж их сразу не снесли. Хорошо сказал Шмелев про соборные луковки в лазури. "Пухлые купола клубятся. За ними - синь. Будто не купола: стоят золотые облака - клубятся. Тлеют кресты на них темным и дымным золотом..."
   Это "темное и дымное золото" - чудо древних-древних церквей. То ли это оно темнеет от времени, принимая на себя, как громоотвод, дым, кровь... отпечатывая века на пленке своего негатива... То ли... А мало это "темного и дымного золота" осталось. Оно уже скоро попадёт в Красную книгу. Не золото как материал, а золото "пухлых облаков", освещающих и освящающих города. Они - светила, которые почти все погасли: это было затмение двадцатого века. Никакие дюралевые сплавы современных куполов "под золото" его не заменят, как Луна не заменит Солнце.
   Кострома вся освещена из-за реки этими пятью древними свечами. В этом ей повезло от Бога. В Ярославле сохранилось куда больше церквей, но почти все его бесчисленные задумчивые луковки - зеленые, как июньская листва. Об этой невыразимой троицкой зелени, раздвигающей небо, как росток раздвигает асфальт, тоже можно было бы писать целые книги... Если б только знать тот язык, который выражает невыразимое. Но таких свечей, как здесь, в Ярославле почти что и нет - впрочем, как и во всем "Золотом кольце" золотые маковки как раз наперечет.
   Поклонимся этим огням, зажженным под небом еще при первых Романовых. А когда ещё и знаешь вдобавок, что скрыто под этими куполами, тогда начинает казаться, будто они горят изнутри: от того, что под ними, а не от видимого солнца, которое, вроде бы, над... Под ними, внутри - Господь и Его Пречистая Мать, Архангелы и Херувимы, огнекрылые и белокрылые... Страшный суд - и те, кто на суд не идут... пророки и святые, писанные все Гурием Никитиным да Силой Савиным - теми самыми, что украсили Ильинский храм Ярославля: и фрески эти настолько схожи, что кое-где отдельные сюжеты в двух храмах совпадают до малейшего движения головы или руки.
   Вот, кажется, будто от всего этого и зажглись сами по себе свечи. И не могли не зажечься...
   А еще они горят - по нам; по крови и гари всей нашей истории, по всем убиенным, по праведным и грешникам. Собственно, такие клубки истории целой страны не так уж часто завязываются в столь малой точке на карте - притом, в провинции. Да еще и переплетаясь с историей священной: нитка земная и нитка небесная, и опять земная, и опять небесная... Годуновы и Романовы считали этот монастырь в равной степени "своим", - у тех и у других были на то причины. Основал обитель в 1330 году внезапно обратившийся ко Христу татарский мурза Чет, ездивший на Русь собирать дань... в крещении Захария... тот, кого Годуновы считали основателем своего рода. Говорят, ему явилась и исцелила от болезни Божия Матерь, а с Ней были апостол Филипп и мученик Ипатий Гангрский... да, именно святой Ипатий тогда беседовал с Четом о крещении - вот в честь его и назван монастырь. Укрывался здесь от поляков в 1613 году 16-летний Михаил Романов с матерью, инокиней Марфой. Сюда прибыла депутация от Земского Собора звать его на царство. Здесь отмечал 300-летие своей династии Николай ??... чтобы через пять лет принять мученическую смерть - правда, не в Ипатьевском монастыре, зато в Ипатьевском доме...
   Так как же не гореть этим свечам?
  
   * * *
  
   Помню, в 1990 году мы с мамой купили здесь огромный настенный календарь - да, огромный, величиной с окно, - и на нем был Троицкий собор, и так же ярко, как наяву, горели купола... но на календаре их можно было даже потрогать.
   Долго - даже когда указанный под собором год давно прошел, - календарь все висел и висел у нас в коридоре. И когда мне бывало плохо на душе, я смотрел на него, и мне становилось чуть лучше.
   Где-то в дальнем углу у нас до сих пор, кажется, лежит этот старый-старый и истрепавшийся по краям календарь. С нестареющими и никогда не сгорающими свечами куполов.
  
   Церковь Воскресения на Дебре (Кострома)
  
  
   Первый раз я увидел эту церковь в 1999 году. Но была осень, было плохо (не стоит сейчас рассказывать, чего стоил для меня тот, недоброй памяти, 99-й год), и по-настоящему я открыл для себя "Воскресение на Дебре" лишь 7 лет спустя.
   Первое видение... или даже видение подобного храма - всегда открытие. Покровский собор в Москве, храм Покрова на Нерли, или Илии Пророка в Ярославле... эти церкви могли видеть до тебя миллионы людей со всего света - но нельзя обольщаться и думать, будто бы мы их знаем по чужим рассказам, описаниям или фотографиям - мы должны узнать их сами, только сами... как сами в младенчестве делаем первый шаг, произносим первое слово, пишем первую в своей жизни букву. Это открытие жизненное, бытийное, а не туристическое и даже не историческое.
   Господь дал людям сотворить несколько шедевров на Земле (хоть шедевр - и не то слово...), по которым мы, как по камешкам и дощечкам, перекинутым через мутную лужу, можем помаленьку пройти к Нему. Если, конечно, захотим. Не от мира сего - "Троица" Рублёва, не от мира сего - очертания и узоры Иоанно-Предтеченской церкви в Толчкове...
   Не от мира и костромская церковь Воскресения на Дебре. Дебря - это глушь, чащоба, лес.
   До небес поднялся тёмный лес
   И на все вопросы скрыл ответы
   И закрыл ветвями свет небес...
   И жизнь текла здесь по лесным законам,
   И я боялся каждого куста,
   Возвращаясь тропкой незнакомой
   В час, когда спускалась темнота.
   - вспоминается из какой-то давней песни Андрея Макаревича.
   И вдруг этот лес срубили, а на его месте выросла самая красивая в Костроме церковь, посвящённая тому единственному, что только и наполняет смыслом дебри нашей жизни - Воскресению Христову.
   Да, поэтичны сами названия таких вот мест: Боголюбово, Нерль, Дебря, Радонеж, Маковец, Киржач, Саров, Дивеево, Оптина, Валдай, Валаам...
   Они все - словно обозначены на карте какой-то видимо-невидимой, знакомо-незнакомой страны. Более родной, чем земная и здешняя Россия... хоть они сами тоже, вроде, в России находятся...
   Проходишь по набережной, под начальными пролётами огромного моста через Волгу - и вот под самыми пролётами, вернее, за ними, виднеются среди зелени большие серые купола. Интересно, что и к "Иоанну Предтече в Толчкове" тоже надо проходить мимо моста, а купола его так же вырастают из деревьев.
   Здешние луковки когда-то тоже были зелёными, а сейчас крыты чешуйчатым листовым железом и кажутся матово-серебристыми. Пять... нет, если подходишь ближе - уже шесть, считая купол над приделом... нет, если ещё ближе, то ещё три - над тремя крылечками и ещё три - над воротами ограды. Все столбы ограды похожи на пузатые кувшины и увенчаны шариками с крестами, а над воротами - три маленьких кирпичных шатра, будто там тоже поместилась какая-то церковка, только крошечная: наверное, для кукол. И все три крыльца вокруг Воскресенского храма - шатровые. Жарко горят над зеленью ажурные кресты, а "черепичинки" на всех луковках топорщатся фигурными краешками, как у расшелушённой шишки. Ну и сад!
   Воздух знойно колышется, и даже зарево крестов в нём кажется дрожащим... 38 градусов в Костроме - как сейчас помню!.. по-моему, самый жаркий день того года, да и вообще последних нескольких лет.
   Хочется укрыться в тени храма и его сада. А внутри, под сводами, наверное, и вовсе прохладно и даже можно дышать. Здесь дышать почти нечем. Красноватая церковь кажется цветком, выросшим на жаре и даже из жары.
   Справа от входа, чуть поодаль, возвышается огромная бело-голубая колокольня с ажурными ярусами. Смутно-смутно, с удивлением, вспоминаю, что, по-моему, в прошлый раз, в 99-м, я её не видел?.. да... неужели такой пробел в памяти, что я мог её не запомнить, хотя она - намного выше самой церкви.
   Только позже из беседы я узнал, что тогда её, действительно, не было и, стало быть, запоминать было нечего. Колокольню XIX века снесли после революции как "не представляющую никакой ценности" и восстановили только в 2001 году.
   В церковном дворике ещё стоит беседка - временная звонница той эпохи, когда, похоже, вообще ничто Божье "не представляло никакой ценности".
   Сам храм всё-таки уцелел - как "памятник мирового значения". Его даже почти и не трогали. Закрыт он был всего несколько лет, но уже после Войны, в 1946-м, службы в нём возобновились. Пытались закрыть его ещё раз при Хрущёве якобы "по просьбам верующих", но верующие почему-то воспротивились и отстояли храм ("верующие просят закрыть церковь", согласно советским донесениям - это примерно как у гоголевских чиновников "вдова сама себя высекла").
   Почти не трогали - это, впрочем, относительно: то есть - по сравнению с другими. По воспоминаниям очевидцев, когда храм вернули в 46-м, в нём "не было полов, рам, отсутствовали иконы местного ряда и царские врата, резьба иконостаса была варварски поломана". Но сейчас об этом уже ничто не напоминает. Здесь стоит одна из тех немногих церквей России, которую будто бы никогда и не разоряли - так она выглядит сейчас.
   Почему ей так повезло? Кострома-то в целом опустошена гораздо страшней, чем Ярославль - в ней куда меньше всего осталось. Может, красота спасла - если не весь мир сразу, то хотя бы церковь на Дебре? И потом через неё спасёт кого-нибудь из нас.
   Возвели это чудо костромской архитектуры 360 лет назад. Вернее, в прошлом, 2005 году исполнилось ровно 360. А история постройки - одна из самых курьёзных и в чём-то даже забавных. Костромской купец Кирилл Григорьевич Исаков был очень богат и торговал со многими странами, в том числе с Англией. Товары доставлялись через Архангельск. Однажды среди бочек с краской в партии груза невесть как затесался... бочонок золотых монет. Купец был честный и порядочный, он отправил своим английским партнёрам извещение: вы, мол, ошиблись и прислали вместо краски золото. В Англии тоже были люди порядочные. Они не помнили никакого бочонка золота и очень удивились. Ответили, что это не их, чужого им не надо, ну а если уж так получилось, что бочонок откуда-то вдруг взялся, то "употребите это неизвестное золото на богоугодное дело".
   Самым богоугодным делом была, конечно же, постройка церкви. Недаром почти все храмы Ярославля и Костромы в XVII веке возведены на купеческие деньги. И вот "Кирилко сын Григорьев Исаков" возвёл большой кирпичный узорочный храм на месте ветхого деревянного. На воротах его лев и единорог (символы английского королевского дома) соседствуют с русским двуглавым орлом, Сириным и таинственной "неясытью пустынной". Освятили его в 1645 году, а в 1652 - расписали фресками: кстати, всё те же Гурий Никитин и Сила Савин, что работали позже в Ярославле. Левый придел назвали в честь святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, а правый - в честь великомученицы Екатерины: Григорий Богослов был небесным покровителем отца, а святая Екатерина - матери Кирилла Григорьевича. Давно уж нет никого в живых, забылись былые купеческие дела: кто, когда, чем и с кем торговал?.. но есть Храм - стало быть, есть память. Стало быть, жизнь на Земле прожита не зря.
   Когда-то храм выглядел ещё наряднее - весь многоцветно-расписной, как ларец. Сейчас остались лишь фрагменты того ковра красок на внешних стенах. Я немало читал прежде о всемирно известных "узорных нарядах" этой церкви и потому первым делом решил обойти её по кругу - благо, спешить было некуда да и незачем.
   Весь церковный садик утопал в цветах - они будто соревновались с цветами кирпичными. На углу, под голубой ёлкой, так пышно и разлаписто раскинулся розовый куст, что чудилось - это букет стоит перед иконой. А икона - сам храм. Куст весь алел, как единая вспышка, и распространял вокруг себя нимб огневого сияния: больно глазам смотреть на него! Башенками вытянулись голубые ели, дополняя шатры храма. Окна, похожие на иконы, соседствовали с иконами, похожими на окна, а узорные кирпичные колонки - с изящными водосточными трубами и гнёздышками фонарей. Алтарные выступы от пёстрых красок казались волнами расписного ситца или шёлка. Они были отделаны под "бриллиантовый руст". Квадратики разделены по диагоналям - каждый на четыре треугольника, а каждый треугольник выкрашен в свой цвет. Краски казались игрой теней, будто плоская расписная стена вся состояла из объёмных разноцветных кристаллов. "Рустованным", кристаллическим когда-то был весь храм, но сейчас он видится таким только со стороны алтаря. Ниши, арки, раковины, лики святых... всё дышит, всё живое. Отсюда невозможно уйти, не впитав в себя это Живое... отсюда и не хочется уходить, как Адаму из того Сада, что позже открылся на фресках внутри. Это обязательно, обязательно надо унести с собой. Не из жадности, а чтоб раздать потом всем, кто хочет. Неужели мне удалось почти не заметить всё это 7 лет назад! В бедах и болезнях человек - слепой... как и в суете.
   Сейчас я стараюсь уже ничего не пропустить. Медленно подхожу с противоположной стороны к западному крыльцу, от которого начинал своё круговое путешествие. Само крыльцо - игрушечный кирпичный домик под шатром. Причём, домик без окон. Зато с двумя дверьми - по бокам. Сейчас они открыты обе, и я уже издали вижу крыльцо как бы пронзённым насквозь тёмным туннелем. В конце "туннеля" - свет и сад. Игрушечная горка с куполом как бы пробурена понизу, внутри неё - густая-густая тень. Хочется, вроде, поскорее туда зайти, но по дороге то одно, то другое притягивает взгляд. Кажется, будто свечки поставлены в маленьких нишах крыльца: так простенько, уютно, почти по-деревенски белеют в них каменные кресты-вставки - на каменных же "куполах".
   Крыльцо похоже на часовню. Если б его чудесно перенести и поставить отдельно, где-нибудь в лесу, оно и стало бы самой настоящей часовней. Когда-то оно было открыто с трёх сторон, - стояло воздушно-арочное, как и вся галерея вокруг храма. Заметно, что эти двойные арки с "гирьками", навешенными, как каменные серёжки, заложены более поздней кладкой. Почти все открытые русские галереи позже стали закрытыми - Зима постаралась.
   Захожу внутрь. Крыльцо - лишь один маленький узел большой расписной галереи. Одним концом она уходит к тем трёхшатровым воротам ограды, другим подымается к храму и, разветвляясь, обнимает его. Она связывает всё, эта галерея. Она берёт путника под свои своды и ведёт его по всей церкви. Здесь чувствуешь себя именно как-то... под Покровом. Хорошее русское слово - Покров!..
   Говорят, традиция соединять разные помещения в один собор (слово-то какое - собрать, соборность...) впервые пошла от храма Гроба Господня в Иерусалиме, где объединены под сводами и Голгофа, и Кувуклия, и Камень Миропомазания, и пещера Обретения Креста... В православной традиции иерусалимский Храм Гроба Господня чаще именуют Храмом Воскресения Христова. Так же называется и здешний, костромской.
   Главное помещение внутри - серебряно-голубое. Оно открывается сиянием за огромным порталом из семи "вдетых" друг в друга арок, уменьшающихся в размерах. Интересно: снаружи храм кирпично-розовый, а здесь - тёмно-голубой, с небесным иконостасом. Чем-то внутри - этой лазурью, что ли? или, скорее, непередаваемым духом намоленности? - он неуловимо напоминает нашу казанскую церковь Ярославских Чудотворцев. Да, это не прямое сходство, а какое-то духовное.
   Здесь и росписи, и иконостас - всё "молодое", XIX века. Все древние фрески остались в галерее и боковых приделах. Но само дыхание древности не делось никуда! Воскресенский храм - не из тех, где оно выветрилось.
   Иконы, иконы... множество местночтимых святынь - и собственно "дебринских", и спасённых в советское время из других храмов... мне самому не разобраться во всём этом - я прошу одного из служителей храма, с которым мы познакомились, показать и рассказать хотя бы немножко. Он и сам не против, этот храм для него родной. Ни один экскурсовод так не расскажет.
   - Вот наша Фёдоровская икона Божией Матери - правда, список, но список чудотворный... Вы не были у нас в Богоявленском монастыре?
   - Был. Как же! Два раза - ещё когда в те годы приезжал в Кострому.
   - А, значит, видели Фёдоровскую Божью Матерь! Это главная святыня Костромы... Ну, историю-то эту знаете, наверное - она явилась сначала в Городце, ещё до татарского нашествия, потом, в само нашествие, Бог её чудесно сокрыл - а потом она у нас, в Костроме, явилась на древе в столбе света... Покровительница царского рода Романовых - ею первого Государя Михаила Фёдоровича благословили на царство... В советское время её спрятали-спасли здесь, в нашей церкви - вот тут вот она и висела. А потом, когда открылся Богоявленский монастырь, в 91 году, наш Владыка благословил её туда перенести. А у нас на этом месте теперь вот стоит в киоте копия-список...
   Мы перешли к другому киоту.
   - А это почитаемый список с Толгской иконы Божией Матери. Сама икона - в Толгской обители под Ярославлем... вы там не были?
   - Нет, в Толге, к сожалению, не был - очень хотелось бы, но... в Ярославле наш теплоход очень мало стоял - я и так сегодня еле-еле успел на него!
   - ...А вот - чудотворная икона "Никола Бабаевский".
   Я остановился с каким-то удивительным чувством, что Николай Чудотворец сопровождает во всём путешествии: его мощи, которые увидеть я и не мечтал... его чудотворные иконы - в Чебоксарах и теперь вот здесь... Всё плаванье проходило под знаком его имени - и было это как-то очень явственно видно!
   - ... "Бабайками" раньше назывались такие брёвна-вёселки - с их помощью сплавляли лес по реке. Почему так назывались - не знаю. И вот - плыла такая бабайка по Волге, мужики её увидели, выловили - она около берега плыла... перевернули - и оказалось, там лик Николая Чудотворца, прямо на бабайке - она ликом вниз плыла... И на этом месте, где её выловили, основали огромный Николо-Бабаевский монастырь.
   - Да, я слышал про этот монастырь - он ведь, кажется... один из самых знаменитых в Костромской земле?
   - Да, совершенно верно. Он там - чуть выше по Волге... И тоже, когда монастырь разорили, икона Угодника оказалась у нас.
   "Приют спасённых святынь" - подумал я, как-то по-новому оглядев эту церковь: чем дальше, тем больше она становилась родной... было такое странное чувство, будто я сейчас не столько узнавал впервые, сколько вспоминал всё, что мне в ней показывали.
   - А вот новая святыня - уже в наше время привезённая: ковчежец с частицами мощей шести преподобных отцев Киево-Печерских, и вот над ним - их икона, всех шести. Здесь - святитель Нифонт Новгородский, который сначала был монахом в Киево-Печерской лавре; преподобный Марк Гробокопатель, - очень известный печерский святой... Дамиан Целебник, - врач-монах, который молитвой исцелял; Спиридон Просфорник, который просфоры для монастыря пёк... Прохор Лебедник - он так постился, что долгое время одной только лебедой питался... И вот самый известный: преподобный Илья Муромец - ведь настоящий такой святой был, это уже потом о его чудесной силе стали в народе былины слагать... силу Бог ему дал по молитве, исцелил после того как он 33 года в расслаблении пролежал - парализованный на ноги от рождения... с 33-х лет в княжеской дружине служил, потом удалился в Киево-Печерский монастырь - в Лавру... погиб, защищая Лавру от нападения разбойников... там, в Лавре, теперь его мощи и почивают - в открытой раке, совершенно нетленные.
   - А у нас в Казани, в Зилантовом монастыре, есть частицы 84-х святых Киево-Печерских, - добавил я. - И у нас там тоже есть частичка мощей преподобного Илии Муромца!
   - Да? - удивился и обрадовался рассказчик. - Надо же - 84-х! Значит, как-то у вас в Казани тоже Православие развивается? Не притесняют вас?
   Тут уж я улыбнулся:
   - Да нет... Почему-то, так интересно, многие представляют себе Казань чисто татарской и очень удивляются, когда узнают, что у нас там очень много церквей и очень много православных святынь, даже больше, чем во многих других епархиях!.. и что православные и мусульмане, слава Богу, хорошо уживаются... Как? А так, церкви с мечетями у нас стоят рядом.
   - Надо же! Интересно бы как-нибудь побывать... да всё дела и денег мало, никуда в паломничества не получается поехать - даже вот в соседнем Ярославле давным-давно не был.
   Через дверку, что справа от иконостаса, мы вышли в боковой Екатерининский придел. Это был тупик правой галереи, упиравшейся в маленький иконостас - настолько маленький, что он был похож скорее на крупный киот, чем на алтарную преграду. Но и тут была своя тайна - сокрытая за углом святыня:
   - Вот посмотрите, пройдите сюда - это обязательно вам надо показать... Этот закуток обычно не все даже замечают. Здесь чудотворная икона-фреска, прямо в стене - Знаменская Божия Матерь. Очень редко так бывает, что фреска почитается как икона!.. Она у нас даже мироточила. Тут, в галерее, сохранилась часть первоначальных фресок - не записанных маслом в XIX веке... я потом ещё другие покажу: там дальше - Адам и Ева в райском саду, Откровение Иоанна Богослова... расписывал знаменитый костромской живописец Гурий Никитин. А вот эта Знаменская икона-фреска - она давно почитаема в народе. Когда Государь-мученик Николай II и вся семья, все Царственные Страстотерпцы... когда они приезжали в Кострому на празднование 300-летия Дома Романовых - ну, знаете, в 1913 году... так вот, они все посетили тогда нашу церковь - и очевидцы вспоминают, что Государь особенно долго и горячо молился именно почему-то перед этой иконой - и Государыня, и все великие княжны...
   В сумраке едва-едва видно, что там, на стене... Золотым светлячком мерцает одна-единственная неугасимая лампадка. В этом закутке - будто бы всегда вечер, но вечер предпраздничный, потому что светится огонёк, и в нём - вечное обещание Праздника. Как огонёк перед нашим Храмом-памятником тихо светился в пасхальную ночь...
   Такое ощущение, будто эту икону-фреску специально укрыли от постороних глаз - найти её можно тому, кто уже знает, что она здесь...
   - А вот на видном месте - киот с храмовой иконой великомученицы Екатерины: говорят, даже XVI века - ещё из той деревянной церкви, которая стояла на месте нашей каменной. Икона тоже - чудотворная.
   Через всю-всю длинную галерею мы медленно прошли в противоположный придел - Трёх Святителей. Придел очень тёмный... кажется почему-то, что в такой темноте и тесноте, наверное, и не может быть ничего особенного? Но стоит включить свет - и всё оживает, тайна расцветает... а тайна состоит в том, что нет во всём огромном Воскресенском храме более красивого уголка! Это - настоящая расписная палата. Но Палата Божьего дворца, а не человеческого. Если б сказали, что здесь живут Три Святителя, что здесь они молятся и сами служат... в это совсем нетрудно было бы поверить.
   Как на дне сосуда, сужающегося к куполу, чувствуешь себя в этом тесном приделе - но вдруг ощущаешь, что тесноты никакой нет: её раздвинули фрески. Это единственное место в храме, где они сохранились не фрагментами, а все целиком - и оттого-то чувствуешь себя гостем в доме у Святителей, которые приготовили для тебя этот подарок. Они и сами - на этих фресках: их житие, их деяния. Три стены с фресками, а четвёртая - иконостас.
   Иконостас здесь тоже гораздо древнее, чем в главной церкви. Он стоит тут изначальный, словно сама темнота его укрыла в себе, сохранила.
   Царские врата состоят из тончайшей резьбы, вспыхивающей под люстрой тысячью искринок. Золото, синь и пурпур... Это - не густая объёмная резьба храма Ильи Пророка или нашего Петропавловского собора. Это - плоская поверхность, чуть подёрнутая паутинкой самого прихотливого узора, какой только можно себе представить. Чуть выступают лишь крошечные куполки над каждой из шести икон маленьких воротных створок: Пресвятой Девы, Архангела Гавриила и четырёх Евангелистов. Каждая икона - как бы в окошке маленькой-маленькой церкви. А вокруг вьются золотистые листья и стебли, закручиваются и раскручиваются остановившимися, как в стоп-кадре, вихрями.
   Колонки под деисусным чином завершаются не капителями, а... кистями рук: деревянные руки колонн словно держат на кончиках пальцев все верхние ряды иконостаса.
   Древняя-древняя икона "Единородный Сын Божий" - как раз между двумя такими руками, - словно силясь донести невыразимое, изображает Христа одномоментно и сидящим в темнице, и распятым, и при этом пребывающим на троне в круге Неприступного Света вместе с Отцом и Духом Святым. Такие "символические иконы", уже полузабытые нами, были самыми обычными для той эпохи, когда появилась Дебринская церковь.
   Я вдруг понял, что всё находящееся в этой церкви - живая иллюстрация истории Костромской епархии. Что неслучайно меня "привело" в эту церковь - побывав в ней, я как бы побывал одновременно во многих-многих других. Почти вся священная история края в сжатом виде, в основных своих событиях, явственно виделась здесь. Фёдоровская икона и Николо-Бабаевский монастырь, Гурий Никитин и Сила Савин, Романовы, эпоха советского разорения... время, когда Воскресенская церковь до 91 года была кафедральным собором всей епархии... возрождение, приезд Патриарха к 850-летию Костромы, служба его в этом храме...
  
  
   Дебря - это костромское Толчково. Колыбель самой красивой церкви города, тоже стоящей чуть на отшибе от центра.
   Реже, чем в Ипатьев, заезжают сюда большие экскурсии, тихо течёт молитвенная жизнь прихода.
   Стоит светильник... вроде, и не сказать - под спудом, но и не сказать - на виду. Кто знает о нём - приходит, а кто не знает... узнаёт рано или поздно от других - от тех, кто видел и свидетельствует.
  
  
  
   Монастырь Благовещения и церковь Рождества (Нижний Новгород)
  
  
   ...Этот источник в центре полуторамиллионного города, Гремячий ключ - настоящее спасение в жару! Его я помню ещё по предыдущим посещениям Нижнего. Кругом - шум, пыль, раскалённые дома, полурасплавленный асфальт и грохот съезжающего с горы транспорта, а здесь - ледяная вода бьёт из зарешеченной подземной галереи с такой силой, что ладонь легонько поднесёшь - отбросит. Галерея уходит далеко-далеко во мрак нижегородской горы, а оттуда всё бежит и бежит ручей, как в какой-нибудь сказке Толкиена. Катакомбы! Я никогда не бывал ни в каких пещерах, и всякий подземный ход таинственно манит, как в раннем детстве манили любые ямы и люки... я, разумеется, в них не спускался, а только заглядывал сверху с открытым ртом. Здесь тоже внутрь не зайдёшь, только можно глянуть сквозь железную решётку. Вместе с водой из недр выносит приятную прохладу, и если выпить несколько пригоршней, а заодно смочить голову - полное ощущение на несколько секунд, что ты где-нибудь у лесного родника.
   Между тем, здесь именно центр огромного мегаполиса - центральнее уж некуда! В нескольких десятках метров - мост через Оку, последний перед её впадением в Волгу. На том берегу - знаменитая Стрелка, а на этом, тоже совсем близко, кремль на горе, по сравнению с которым наш казанский кремль кажется просто игрушкой. От речного вокзала идти сюда - всего несколько минут. Родник спрятался в ложбинке, но если знаешь, что он тут, то увидишь сразу.
   Источник, как явствует из таблички - очень древний. Его освятил ещё в XIV веке митрополит Московский и Всея Руси Алексий. По молитвам святого и источник стал святым. С тех пор он именуется Алексеевским.
   Рядом, за стенкой - Благовещенский монастырь, основанный тем же митрополитом Алексием. Точнее, Святой лишь возродил самую древнюю в Нижнем Новгороде обитель после долгого запустения (кто пишет, что её разорили враги, а кто - оползень крутого берега). Вообще же эта обитель - ровесница самого города. Как и сам Нижний, она ведёт отсчёт истории с 1221 года. Почти 800 лет!
   Тоненькие шатры монастыря, как изящные белые стручки или бутоны, выращенные на грядке берега, видны издалека с Волги и Оки - почти возле самого их слияния. Этот белокаменный сад очень необычно контрастирует с красным нижегородским кремлём.
   Почти всё, что мы видим сейчас в обители, построено в XVII веке. Получилось, почти вся нынешняя поездка по Волге стала сплошным путешествием в XVII век. Только храм в честь Алексия Митрополита - ближайший к Алексеевскому ключу, - был построен в XIX столетии и в классическом стиле. В советское время под его большим полукруглым куполом размещался планетарий - своды очень подходили для "звёздного неба". Видно, планетарии в Союзе вообще облюбовали храмы - нам-то это очень знакомо по казанскому Петропавловскому собору. Здесь звёзды и планеты показывали людям даже дольше, чем у нас - церковь вернули действующему монастырю буквально только-только.
   Запомнился позолоченный ангел над башенкой с часами - благословляющий сверху всех входящих в ворота. Сразу же за воротами - пышный сад, напоминающий раифский, только чуть поменьше: газоны и изысканные, чистенькие дорожки меж кустами и цветами. Помню, семь лет назад я был здесь в последний день августа - и всё буквально тонуло в сладко пахнущем осеннем фейерверке: словно огромный, неслыханный венок принесли на проводы уходящего лета.
   Сейчас - июнь, и потому пейзаж не настолько напоминает взрыв на фабрике красок: что-то скромно краснеет, что-то белеет в зелёной траве, лето никуда не уходит, провожать некого, а жара стоит такая, что даже небо будто выцвело от солнца.
   Справа, под обрывом - Ока, слева - обрыв продолжается на десятки метров вверх, нависая над монастырём. Вся обитель стоит как на балконе. Балкон этот - белый от зданий и разноцветный от газонов.
   За цветами и елями, на дальнем конце балкона, виден Благовещенский собор. Его хоть и возвели в середине XVII века - но явно в стиле предыдущего, XVI-го. Он выглядит массивно и монолитно, под толстыми барабанами и чёрными шлемами-куполами. Один из пяти куполов очень заметно наклонился вместе с барабаном, из-за чего от собора как-то ещё больше веет древностью. Какой-то вековечной, связывающие бесконечно далёкие времена, кажется и опоясывающая его арочная галерея. И я по ней сейчас иду... и триста лет назад так же ходили люди...
   Собор обращён алтарём к воротам, а за его громадой сгруппировались кустом те самые тоненькие белые шатры, что виднелись издалека. Шатровая колокольня, и Успенский храм - тот даже двухшатровый. Очень редкий пример в древнерусском зодчестве! Во всей России едва-едва найдётся несколько двухшатровых церквей.
   Внутри собора - всё новое, всё восстановлено уже в наше время... лишь сами своды и столпы будто кряхтят от древности - и тень их древняя. В одних соборах сохранились фрески, а в других - только тень... но тень их вполне заменяет. В ней тоже можно словно прочитать что-то.
   Когда-то, до революции, здесь находилась древность из древностей - Корсунская икона Божией Матери 995 года письма: копия с той иконы, перед которой крестился в Херсонесе св. князь Владимир. Во всём Поволжье не было ничего старше этой святыни! Ровесницу Крещения Руси принёс в новоустроенный монастырь, видимо... сам основатель Нижнего великий князь Юрий Всеволодович?..
   Что ж, будем помнить хотя бы то, что она здесь когда-то была...
  
   Вообще-то весь нижегородский берег от Кремля до моста через Оку напоминает издали один огромный монастырь: настолько он весь облеплен старинными церквушками. Их купола и башенки, как игрушечные, растут над волнами крыш и зелени: сверкают поверху искорки - крошечные филиалы Солнца, белеют и краснеют пониже узоры и завитки.
   Но нет среди них равных одной - той, что глядит драгоценными камушками-куполами на всех сходящих по ступенькам речного вокзала. Она стоит метрах в ста от этого вокзала, за углом улицы. Это церковь Рождества Христова, построенная на рубеже XVII - XVIII веков купцами Строгановыми - потому её часто именуют ещё Строгановской.
   Это какое-то сплошное кружево! Каменный, вернее, кирпичный, сад с таким количеством фруктов и цветов, что поразительно, как же всё это вообще поместилось на стенах не такой уж большой церкви! Она, правда, высокая, как башня, но уж никак не сказать - обширная. Большинство ярославских и костромских "узорочных" храмов гораздо крупнее её. Здесь нет огромных арочных окон, но зато те маленькие, что есть, обрамлены такими небывалыми венками белого райского сада, что эти венки даже не назовёшь наличниками - это именно что-то безудержно-растительное, с силой вспучившее стены пенными ворохами узоров. Здесь нет огромных луковок, от размеров которых, кажется, вот-вот просядет в деревца сам храм - зато та корона куполов, что есть, вся сверкает "самоцветами" ярче московского Покровского собора! Красно-жёлто-зелёные шашечки на боковых куполах... Золотые разводы, камушки, звёздочки - на тёмно-синем центральном, роскошно искрящемся: то ли как Шапка Мономаха, то ли как архиерейская митра. Звёздочки восьмиконечные, звёздочки пятиконечные... А на колокольне, под крестом - даже золочёный флажок-хоругвь. У меня не хватит слов, чтоб перечислить одни названия всех причудливых деталей этого архитектурного убранства, лесов дремучих: всевозможных гирек, дынек, фонарей, картушей, раковин, розеток, капителей...
   Помню одну гирьку над крыльцом - сколько ж фруктов висит только на ней одной! Висят перезрелые, сочные, и не падают... А сколько ж их здесь всего - на всей церкви! На всех ярусах, на всех завитушках... Сколько ж созрело этих плодов рук человеческих, поднесённых Родившемуся Богу?
   Как снаружи всё кипит-пенится белыми узорами по красным стенам, так внутри - тёмно-золотыми по волнам полумрака. Иконостас весь лучится густой травяной резьбой, словно на его колоннах-побегах полопались по весне все почки - и из просветов этой спутанной чащи смотрят лики икон.
   Есть что-то в нашем восприятии... глазам хочется заблудиться в таинственном лабиринте под названием "узор", долго не найти дорогу назад, чтоб наше занудное, самовлюблённое и скучное "я", наша память, натаскавшая в себя всё то, отчего мы несчастны и больны, но выкинувшая с порога То Единственное, что нужно для счастья... - чтоб мы в том виде, как есть, перестали существовать хоть на какое-то время, растворились в простых, как в Детстве, завитках Красоты - и она не выпустила нас назад, в суету и обыденность.
   Хотя всё равно ведь выпустит... А жаль!
  
  
  -- Нижегородский Печерский монастырь
  
   Как ни славились по России ярмарки у стен Макарьевской Желтоводской обители, а все же величайшим монастырем Нижегородской земли все века до революции считалась не эта обитель, а Печерская (Саров и Дивеево относили тогда к Тамбовской епархии). Преп. Макарий основал Желтоводский монастырь в 86 лет, но почти вся его предыдущая иноческая жизнь с двенадцати лет прошла в Печерской обители. Создал Печеры на Волжском берегу его духовный отец - св. Дионисий Суздальский, друг и собеседник Сергия Радонежского. Здешний монастырь - "ровесник и брат" Троице-Сергиевой лавры. Название же его произошло от другой лавры - Киевской: Дионисий явился именно оттуда и принес с собой копию чудотворной Печерской иконы Божией Матери. Было это в 1330 году.
   Одна святыня возникает от другой, как свечка зажигается от свечки - потом уже от нее рождаются новые и новые. В Нижегородской Печерской обители вырос не только преп. Макарий, но и преп. Евфимий, тоже будущий основатель великого монастыря, что в Суздале, а чуть позже - преп. Иоасаф, местночтимый святой.
   Гигантский оползень 1597 года смахнул, как рукой, первоначальный монастырь, и в XVII веке его перенесли на то место, где он стоит сейчас - на километр ближе к центру Нижнего (сейчас он - в черте мегаполиса, а тогда до города оставалось 3-4 версты). Здесь и вырос великолепный ансамбль, который раза в два больше нашего раифского, а по мне, так и вовсе не имеет себе равных на берегах Волги.
   Когда плывешь на теплоходе, видишь вдали крошечные колышки-башенки, белый прямоугольник стен, который поначалу кажется идеально ровным... и все это тонет в курчавой зелени и солнечной дымке. Хочется чайкой взмыть с палубы к этому кремлю, который, кажется, и не нуждается ни в каком городе: город - сам по себе, а он - сам... чистый, белый, вознесенский... Да, хорошо его назвали. Мало Вознесенских монастырей и храмов на Волге. А его башенки, хоть и не очень высоки, почему-то напоминают именно Вознесение:
   "Еже о нас исполнив смотрение, и яже на земли соединив небесным, вознеслся еси во славе, Христе Боже наш, никако же отлучаяся, но пребывая неотступный, и вопия любящим Тя: Аз есмь с вами и никто же на вы".
   А уж вблизи монастырь и вовсе поражает настолько, что однажды, после первого знакомства, я написал про него отрывок, который потом надеялся ввести в одну пока не состоявшуюся повесть:
   "Словно сам Бог в Троице невидимо осенил грешную Землю - так стоял в солнце этот монастырь. Что-то невидимое и неизъяснимо-светлое было за всем этим зрелищем... неподвластное уму и непостижимое... хотя даже и одного видимого уже хватило бы, чтобы остановится, как вкопанному. "Человекам Бога невозможно видети. На него же чини Ангельские не смеют взирати". Нет, Самого Бога ещё не было видно, но это была Его явленная каменная икона.
   Как Рублевская "Троица", стоял посреди неба храм и два шатра по бокам: один резко наклонился в одну, другой - в другую сторону. Словно они все собрались там за каким-то невидимым столом, а мы, как Авраам, глядим и не смеем шелохнуться, спугнуть видение. И осеняет все это сбоку, как один сплошной Мамврийский дуб, высокая-высокая зеленая гора над нами. И есть что-то в этой наивной гармонии - не от мира сего, "не от человеков", а что - не понять. Впечатывается в душу и пробуждает в ней... воспоминание? Но о чем? Не назвать словами. Что же такое есть в этом силуэте из двух откинувшихся на две стороны башен?
   - Смотрите - целых две башни Сююмбеки сразу! - воскликнул Кирилл.
   Да, наклон двух старых "падающих" башен был очень большой - словно бы даже гротескный, "нарочный". Так показывают в мультиках сказочные города: со всеми навешенными на холм башенками и луковками, спрессованными в букет и нагнувшими головы в разные стороны... какой-нибудь остров Буян или град царя Салтана. И здесь тоже всплыло что-то радостное, как из тех мультфильмов... из того возраста, когда я смотрел эти мультфильмы: Бог как-то с Детством связался, "строгая" Церковь с веселой Сказкой.
   Слух словно отключили на несколько минут, осталось одно зрение".
   Эти наклонные святые башни поразили своим небывалым силуэтом шесть лет назад, когда я впервые видел их - еще облезлыми, заброшенными, с полуосыпавшейся штукатуркой(1)... Не мог я оторвать от них глаз и сейчас, когда их аккуратно побелили, подлечили, а над колокольней (левой из двух "падающих") даже засверкали золоченые стрелки курантов на новеньком черном диске циферблата.
   В детстве я так любил всевозможные башни, особенно, старинные, что об одном этом можно написать целый рассказ... правда, интересен он был бы, наверное, только для других таких же любителей башен. Когда еще совсем маленький, еле научившись говорить, я увидел первый раз колокольню Богоявления на Баумана, то показывая на нее, просил: "Дайте мне...". Так, во всяком случае, рассказывает мне мама.
   Видимо, с тех еще пор к башням осталось особо трепетное отношение.
   Они поднимают наши глаза к небу - и в этом главный смысл их существования.
   В монастырях ставились свечи колоколен. Зачем? Ведь звонница может быть совсем невысокой - в виде домика с площадкой наверху, в виде беседки или даже обычной поперечной балки, на которой висят колокола. Собственно, самые первые древнерусские колокольни такими и были... Но людям хочется строить башни. Небо тянет, как магнит. Земля - только подножие для тел.
   Высоко, в голубизне, люди зажигают купола, как свечи. Пришивают кресты к плывущим облакам. Нам не дано соединить небо и землю, да мы и не покушаемся на это, как строители Вавилонской башни. Но какие-то маяки для самих себя нам нужны. Куда ж мы без них...
   Мелодичные, плавные перезвоны курантов каждые 15 минут напоминают Троице-Сергиеву лавру. Чем-то древним-древним веет от этого звука. Так звонит "падающая" башня! Солнце посылает вверх веер лучей из-за облачка, а облачко застряло меж ней и собором, завалившись в щель, как подушка. И кажется, будто из-за этого она так накренилась. Легкое облако - но и она совсем легкая, воздушная. В этом воздухе зарождается звон, и трудно даже понять, что именно звонит - колокола в недрах "падающей" башни или тот веер лучей в облаке? Благовест трудно передать цветом, хотя, кажется, единственный раз в живописи это получилось - у Левитана в "Вечернем звоне".
   Перевожу взгляд на собор. Верхушки его закомар расписаны, как радуги. Двенадцать каменных радуг венчают со всех сторон белые стены, а еще выше встают пять больших луковок под необыкновенно ажурными, как снежинки, крестами. Вид - как пасхальная открытка.
   Галереи и переходы соединяют собор с колокольней и еще с одним соседним храмом, придавая всему каменному букету подобие причудливого белого терема. Арочных проемов на разных уровнях столько, что небо заблудилось в них. Я вдруг снова вспоминаю, что собор называется Вознесенским - так много неба и должно быть вокруг Вознесенского собора! "Яже на земли соединив небесным..."
   Изнутри глуховато доносится пение - будто там целый мир поместился в этих стенах: поющий мир, сокрытый в твердыне, но почему-то близкий нам.
   Он словно бы зовет в себя, и через галерею я захожу внутрь.
   Трапезная расписана лабиринтом цветов, как ларчик - современными художниками, но в древнерусском стиле, вроде московского храма Василия Блаженного. Главный зал - без живописи, - выглядит как-то еще больше и выше, чем на самом деле. Дымные полосы света из окон льются в огромный куб, полный воздуха и подкупольного простора. У подножия столпов - киоты и ковчежки с мощами. Помню, кажется... частицы мощей целителя Пантелеймона, блаженной Матроны, Серафима Саровского... еще многие и многие десятки частиц.
   Но есть в этих краях, как я говорил, и свой местночтимый святой - преподобный Иоасаф († 1567 г.). Его мощи - не в монастыре, а в склепе под Старо-Печерской Преображенской церковью, в километре отсюда. Именно там до ХVII века, до оползня, располагалась сама обитель. Когда обрушилась часть горы, обнажилась пещерка с нетленными мощами схимника. Так впервые узнали об этом Божьем угоднике, совершенно безвестном при жизни. Говорят, подобные обретения то и дело "ходят рука об руку" с бедствиями. Так у нас Казанская икона явилась именно после пожара, уничтожившего почти весь город.
   "К преподобному Иоасафу" - это отдельный пеший маршрут из монастыря: сначала вокруг периметра его "кремлевских" стен на восток (почему-то восточные ворота всегда заперты), потом через своеобразную "городскую деревню", мимо святого источника, клокочущего ровно на середине пути... и так - пока не покажутся пять синих-синих, синее неба, куполов, похожих на бутоны. Эта церковь с васильковым венцом и есть та самая... именно тут - колыбель монастыря и место обретения мощей.
   Шесть лет назад я ходил к ней. Тогда еще не наступило Отдание Пасхи перед Вознесением и, помню, от одной розовой надписи "Христос Воскресе" все в ней казалось особенно светлым. Не знаю, что уж было ярче - июньское солнце, бьющее в окна, или эта слабенько мерцающая брусничная надпись, придающая всему смысл?
   Прямо из церкви уходила под пол крутая лестница, словно там - обычный простой погреб. Говорят, в Вифлееме так же сбегает под храм лесенка в пещеру Рождества - и так же трудно поверить глазам, видящим вполне будничные ступеньки, что ты стоишь у порога святая святых...
   Здесь вдруг попадаешь из жары в подземный холодок, из под солнца в полумрак, из большого храма в маленький склеп. Посредине - обычная могила: похоже на часовню Ксении Блаженной в Петербурге, только все намного меньше. И - под землей...
   Рассказывают, что эту церковь спасло от нового оползня, в 1853 году, небесное заступничество св. Иоасафа. Пласт горы в последний момент свернул и прошел стороной.
   Паломники молятся над могилой, набирают с нее песка в маленькие кулечки - говорят, он имеет благодатную силу, если прикладывать его к больным местам или добавлять по щепотке в воду.
   Все в этом крошечном закуточке напоминает о преподобном Иоасафе. Вот и его статуя в схимническом облачении стоит в углу за стеклом. Чем-то похоже на статую-икону Николая Угодника в Чебоксарах... такое же изумление в первую секунду и тихий уют на сердце потом, при каждом взгляде. Чувство присутствия Угодника. Очень не хочется уходить отсюда, не хочется даже и вставать с колен - почему-то естественней и приятней стоять на них, отдыхая здесь на привале от бесконечно-нудного многолетнего пути, чем заставить себя продолжать этот путь, нести "кожаные ризы" тела ещё куда-то дальше, опять и опять... Привал? Точно - привал.
   На обратном пути набираю воды из источника. Он тоже носит имя преподобного Иоасафа...
   Другой святой ключ (в Нижнем Новгороде их вообще поразительно много!) находится по другую сторону монастыря - метрах в двухстах к западу от него. Он спрятался в приволжской березовой рощице, под огромной горой. Как и Гремячий Алексеевский ключ, он вытекает из таинственной подземной галереи, с потолка которой низвергается целый ливень просочившейся сквозь щели воды. Насколько хватает взгляда пронзить темноту, видны все струи да струи, сплошные и пунктирные. Словно здесь вечно идет майский дождь... как в песне Шевчука:
  
   Дождь. Звонкой пеленой наполнил небо
Майский дождь...
   Почему же в суете Царство - всегда "такое далекое", будто бы Его и нет вовсе, а здесь - настолько близкое, что не придет в голову сомневаться. Почему?
  
   Примечания:
   (1). Две "падающих" башни рядом - это, конечно, удивительно! Мы-то привыкли, что наша Сююмбике - чуть ли не единственный аналог Пизанского чуда... хотя даже в Казани есть вторая "падающая" башня - колокольня Никольской церкви на Баумана, о чём многие и не подозревают. Вообще, встречается это явление чаще, чем мы думаем. Очень заметный крен имеет и колокольня Богоявленского монастыря в Костроме, и колокольня Борисоглебской церкви в Кидекше, под Суздалем... а похожая звонница в Чебоксарах была утрачена ещё до революции.
  
  
  
   Вместо эпилога
  
   В большой карте Волги, висевшей на стене, было что-то от тех фресок - от ветвистого "древа жизни"?.. от рисованных городов, похожих на короны из башен?.. от зелёной и синей краски?..
   Я вдруг понял, что Она освящена вся - та река, по которой они плывут. От истока до устья. На секунду даже страшно стало, что я попал во фреску... "Наша жизнь должна быть иконой, наша жизнь должна быть - фреской... иначе она не имеет смысла. Или Бог - или разлука... и с Ним, и друг с другом: третьего нет.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"