Романовская Ольга : другие произведения.

Хроника повседневности (первые 6 глав)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Произведение раннее, года этак 2003, поэтому очень сырое и наивное. Выложенный кусок - всё, что осталось в электронном виде после гибели старого компьютера, в печатном есть вся 1 часть +2,5 главы 2 части. Вернусь ли я к нему? Не знаю, пока желания нет никакого.
  Часть 1
Все мы вот так летим, каждый в своем самолете.
Д. Фаулз. "Коллекционер"
  
  1
  
  Она могла сидеть так часами, молча, уставившись в одну точку, и молчать. Просто молчать и думать. О чём? Какая, собственно, разница, им ведь всё равно нет до неё никакого дела. Они ведь такие счастливые, самодостаточные... Какое модное словечко "самодостаточные", неправда ли? А они и есть модные: у них есть мода на одежду, на мысли, даже на любовь. Интересно, а какая она, эта мода на любовь? Сегодня модно ходить на свидание в розовой блузке с рюшками, смущённо чмокать его в щёчку, обещая любовь до гроба, а завтра в моде менять кавалеров, как перчатки, изображать страсть и испанскую ревность, так что ли? Глупость, глупость какая-то, и мысли в голову лезут всякие... Тоже глупые - весна, знаете ли.
  Набирающее силу солнце пятнами падало сквозь листву на асфальт, на машины, проходящих мимо людей. Людей было мало, - двор был тихий - только мамочки с колясками, бабушки, собиравшиеся на "совет в Филях" на скамейках и деловитые автомобилисты, время от времени хлопавшие дверьми своих "железных коней". В этот час к ним прибавились возвращавшиеся из школы мальчишки и девчонки, шумные, весёлые, совсем не подходившие для её меланхолии.
  Она снова сосредоточилась на себе. О чём же она думала? Ах да, о мыслях. Как их много, этих мыслей, они, как теннисный мячик, летают туда-сюда по её голове. А порой не летают, а просто перекатываются. Лениво, не спеша, норовя задремать по дороге. Но одно всегда неизменно: они всегда есть. Когда засыпаешь, они оживляются. Странно, порой ночью их гораздо больше, чем днём. Может, днём мы просто не о том думаем?
  А сейчас она сидела на подоконнике и думала о совершенно конкретных, личных вещах. Но вещи были какие-то старомодные и слишком уж приторные, в духе ранних французских романтиков. Что за мысли? Да о том, что она не такая, как все, что она просто не умеет жить. А ей хотелось уметь жить, надоело быть "белой вороной". Не хотелось и хотелось одновременно, и она с упорством маньяка мысленно перечисляла различия между ней и людьми. И не известно, кто из них лучше: она или люди.
  Порой ей даже казалось, что она потеряла что-то важное и никак не может найти. А найти это необходимо, иначе... О том, что случится, если она это не найдёт, лучше не думать, лучше просто сидеть и смотреть в окно, предаваясь модной когда-то меланхолии. Сплину, которым, как она слышала, страдали все великие девятнадцатого столетия. Может, это тоже признак исключительности?
  А за окном была весна, и черёмуха который год тихо царапала стёкла тонкими ветками, немилосердно осыпая пыльцу с белых цветков.
  Юля любила весну и особенно черёмуху: ей казалось, что только та её понимает, люди на это не способны. Дерево всегда выслушает, ни разу не перебьёт, будет молчать и согласно кивать, что бы ни случилось.
  Этот навязчивый пьянящий аромат заставлял забывать обо всех неприятностях, несмотря на не отличающиеся оптимизмом показания термометра, открывать настежь окно, садиться на подоконник и дышать, дышать полной грудью. Почему черёмуха цветёт только в мае?
  Как бы ей хотелось сорвать одну ветку и целый год носить с собой - тогда пройдёт это состояние безысходности и обречённости. Порой Юле казалось, что черёмуха знает, что и где она потеряла, но, к сожалению, деревья бессловесны. И девушка снова и снова вдыхала в себя полузабытый аромат своей мечты, закрывала глаза и представляла себя в огромном саду, засаженном черёмухой, в лёгком белом платье. Ветер ласково теребил непокорные пряди... Но если открыть глаза, то снова увидишь хрупкое деревце в белой дымке и двор, полный школьников.
  Сколько Юля себя помнила, она всегда была такой. Романтичной, как отзывалась о девочке её классная руководительница. Она всегда была тихой, незаметной, ничем особенным среди сверстников не выделялась; были те, кто учились лучше и знали больше неё. Лучшими её друзьями были Рита, Динара и книги. А потом Рита была исключена из этого списка под аккомпанемент тихих всхлипов в подушку: она увела у неё первую любовь, прекрасного незабвенного принца Данилу.
  Они сидели за одной партой, так что дружба завязалась сама собой. Как и положено, Юля делилась с ним шпаргалками, давала списывать домашние задания. Данила в долгу не оставался, покупал чупа-чупсы, незаметно подправлял ей проекции мудрёных фигур на черчении и вместе с ней, очертя голову, мужественно бросался в дебри лабораторных по химии. Их обоих тянуло к гуманитарным наукам, так что тем для разговоров были превеликое множество.
  Их роман был очарователен в своей детской непринужденности и непосредственности: ношение ранца, держание за ручку, совместные дежурства в классе. Если приглашали Юлю - приглашали и Данилу, и наоборот.
  Потом Данила повзрослел, стал интересоваться "взрослыми вещами", вроде гоняний жестяной банки по двору школы, и уже не позволял себе прежних "нежностей". И тут Рита взяла всё в свои руки, раз и навсегда ввергнув подругу в пучину романтической меланхолии.
  Рита была бойкой, живой девочкой, по которой сохли все мальчишки в классе. Все, кроме Данилы. Она занималась спортом, великолепно плавала и, как орешки, щёлкала задачки по математике. С этих задачек всё и началось. А кончилось тем, что Юля начала писать стихи, дрянные стишки с обязательной рифмовкой слов "розы" и "слёзы", "реками страданий" и прочими розовыми соплями. Помнится, в старших классах она даже опубликовала в школьной газете один из своих опусов, но с тех пор зареклась предавать огласке плоды своего поэтического творчества и забросила тетрадку со стихами на верхнюю полку. Но вздыхать и мечтать не перестала, даже поступив в институт.
  Мать Юлю не понимала; она считала, что вздохи дочери по вечерам - это всего лишь трудности переходного возраста и следствие того, что та мало бывает с друзьями на свежем воздухе и читает всякую дрянь по вечерам. Но этот пресловутый "переходный возраст" затянулся, - Юле уже исполнилось девятнадцать - а на улице она бывала часто, но без друзей: она вообще не любила шумные компании и обычно сторонилась новых знакомств. По выходным, наскоро перекусив и выпив чашечку кофе, она на целый день уходила в парк, благо он был рядом, садилась там под каким-нибудь деревом и читала. Чаще всего в руках у неё оказывался томик стихов Бальмонта или что-нибудь из творчества любимого многими детьми Вальтера Скотта - чтение занимательное и романтичное, удел либо учащихся среднего школьного возраста, либо натур "не от мира сего". Так как внешне, с объективных физиологических позиций ребёнком она не был (хотя, кто поручиться за внутреннюю сторону вопроса?), оставалось применить к Юле второе определение.
  "Романтическая особа" слушала тягучие баллады о любви, тайком всхлипывала при просмотре "Титаника", искренне сопереживала героям очередной попавшей в её руки книги, даже если та была дурно написана и размазывала нереальные "любовные сопли" по каждой странице. Хорошо, что в круг её чтения не входил Байрон - тогда бы диагноз был обнародован окончательно и бесповоротно. Но до Байрона пока не дошло. Зато она обожала латиноамериканские сериалы.
  Попадали ей в руки и многочисленные "любовные романы" в ярких обложках с пылкими любовниками и любовницами на фоне райских кущ и романтического флёра неясно описанного прошлого. Подобное "чтиво" относительно регулярно перекачивало с полок Динары, самой близкой её подруги, в её временное пользование и существенно подпитывало содержание её мыслей. Читала Юля запоем, по много раз перечитывала понравившиеся места, ища между строк то самое таинственное что-то, но не находила. В прочем, в этом её вины не было: этого что-то просто не существовало.
  А жизнь по-прежнему текла по заранее проложенному руслу: дом - институт - парк, и убивала её своей монотонностью. Порой хотелось разбить это бесцельное существование на тысячи осколков, как зеркало, и склеить заново. Но жизнь - не зеркало, не стекло, и Юля в который раз тяжело вздыхала, сгребала со стола тетради, складывала их в сумку и шла. Куда? Она сама не знала, хотя родные считали, что в институт. Вроде бы Юля и была в институте, порой даже шесть раз в неделю, часов по семь в день, слушала усыпляющее бессмысленное бормотание преподавателей (неужели они действительно думают, что всё, что они говорят, кому-нибудь нужно?) и таинственный шёпот соседей, прерываемый взрывами еле сдерживаемого (или несдерживаемого) хохота. Если нужно, она терпеливо исписывала страницу за страницей, но в мыслях она была далеко оттуда. Взгляд её блуждал по оживлённым лицам, но ни на ком не останавливался: Юля их просто не видела, она снова думала о своём идеале и загадочном нечто, отравлявшем своей таинственностью всю её сознательную жизнь. Оно придёт, ворвётся в эту серость и обожжёт её своей свежестью и необыкновенностью.
  Боже, когда же она, наконец, узнает, что это, и перестанет искать ответ в толстых книгах и лицах прохожих. Черёмуха знает о нём, но не скажет. Почему жизнь так несправедлива?!
  Свой идеал Юля всё же обрела, правда, только в мыслях. Он был такой же воздушный и хрупкий, как цветки черёмухи, и манил к себе внутренним, душевным теплом. Как он выглядит, она точно не знала, зато могла бы поклясться, что узнает его среди сотен, нет, даже тысяч людей. Он должен понять её, заставить забыть, что мир бывает несправедлив, что зла в нём гораздо больше, чем добра, согреть своей улыбкой, объяснить то, что она не понимает и ... спасти. Именно спасти. Юля чувствовала, что медленно погибает, хотя не желала признаваться в этом даже самой себе. Да и как же иначе, если человек добровольно отрекается от окружающего мира, окружив себя тоненькой плёнкой мечты! Поэтому она искала свой идеал, пребывая в странной уверенности, что обязательно найдёт. Хотя, может, и найдёт, ведь, пожалуй, единственным, чем Юля могла гордиться, была её непоколебимая вера в реальность сказок и неутомимое желание воплотить их в жизнь. Да, она верила в принца на белом коне и ничуть не жалела о том, что до сих пор не замужем. Пусть другие влюбляются, встречаются, женятся, разводятся, а она будет ждать свою половинку. Иначе, зачем жить?
  Так постепенно ожидание появления таинственного идеала стало смыслом всей её жизни, затмив, между прочим, и боязнь не найти пугающее нечто, которое она потеряла.
  Динара называла Юлю "беспросветной мечтательницей, до сих пор не освободившейся от "розовых очков", и, как обычно, была права. В свои девятнадцать, в отличие от подруги, эта девушка обладала поразительным здравым смыслом. Динара, конечно, сама была не прочь помечтать, но никогда не изводила себя бессмысленными томлениями по несуществующему человеку, предпочитая утолять извечное стремление людей к романтике чтением дешёвеньких книжек "про любовь". Но она отделяла мечту от реальности, а вот Юля не всегда.
  Юля снова забралась с ногами на подоконник и прислушалась к шуму, доносившемуся со двора. Сегодня дети галдели громче обычного и мешали думать. Пожалуй, следовало бы взять с полки недочитанную книгу, но сползать с нагретого солнцем подоконника не хотелось. И она, как могла, растянулась на тёплой крашенной доске, положенной поверх бетона, закрыла глаза и блаженно улыбнулась при мысли о том, что целых три дня проведёт без родителей. Благослови бог эти майские праздники и существование тёти Полины! Одна, одна, совсем одна!
  Пролежав на солнышке примерно с четверть часа, Юля неохотно сползла на пол. Сейчас она пойдёт на кухню, поставит чайник и напьётся чаю, и мать не будет твердить ей про то, что реферат всё ещё не дописан, скоро экзамены, а она сидит часами у окна и ничего не делает и т. д. Но почему-то Юля умудрялась написать и сдать всё, что нужно. А куда ей деваться? Она обязана оправдывать их ожидания, даже если ей это всё противно.
  Проходя мимо письменного стола, она заметила, что опять не закрыла ящик, и нагнулась, чтобы захлопнуть его - не хватало ещё, чтобы кто-нибудь из посторонних рылся в её вещах! Посторонних... Откуда им взяться, этим посторонним в пустой квартире? Об этом она почему-то не подумала. Или считала посторонними даже самых близких людей?
  Взгляд случайно наткнулся на краешек красного платка, из-под которого кокетливо поблёскивал маленький фиолетовый камушек. Заинтересовавшись, Юля до конца выдвинула ящик и достала платок. В него был завёрнут средних размеров нательный крест из серебра то ли с аметистом, то ли просто со стекляшкой. Повертев его в руках, она хлопнула себя рукой по лбу. Как же она могла забыть и бросить его тут, где всякий запросто способен найти его и взять с собой! Присев на кровать, Юля осторожно рассмотрела крестик со всех сторон, любуясь, как преломляется свет в фиолетовых гранях камушка.
  Кажется, она нашла его зимой, абсолютно случайно, в парке, и даже хотела вернуть хозяйке, а потом убрала и забыла о нём. Сунула в ящик и забыла.
  - А, может, я его не здесь нашла, а где-нибудь там, очень далеко? - начала фантазировать Юля и тут же выдала готовый эквивалент истории находки.
  Это случилось прошлым летом, когда родители отправили её на отдых в Англию - в какой-то учебный лагерь или что-то в этом роде. Оба целый год работала сверхурочно, чтобы преподнести дочке этот подарок. Как-то, когда Юля, как обычно, отстала от сопровождающих во время велосипедной прогулки, она остановилась передохнуть на берегу реки. Залюбовавшись пейзажем, девушка споткнулась о корень и растянулась на сероватом песке. Потирая ушибленное колено, она оперлась рукой о кромку берега (в том месте он плавно спускался к воде) и вдруг почувствовала что-то твёрдое под своими пальцами. Юля села, не отрывая руки от песка, и осторожно извлекла из него крестик с обрывком цепочки. Отмыв свою находку, девушка поспешила спрятать её в сумочку, предварительно тщательно завернув в носовой платок.
  Что ж, вроде бы история правдоподобна. Или всё так и было? Может, в парке она нашла вовсе не крестик, а что-нибудь другое? У неё в голове всё перепуталось. Да, вроде бы крестик из Англии, хотя она ни в чем не была уверена - как-то не зацикливалась на событиях обыденной жизни.
   Положив крестик на стол, Юля порылась в секретере, достала чёрную лаковую шкатулку - там она хранила свои драгоценности - и отыскала в ворохе цветастой бижутерии толстую серебряную цепочку.
  - Подойдёт, - решила она и осторожно вдела цепочку в ушко крестика.
  Как раз. Поправив воротник рубашки, Юля подошла к зеркалу и надела цепочку. Тяжёлый крестик медленно сполз по шее на грудь, заставив невольно вздрогнуть. Какой же он был холодный, а ведь она довольно долго держала его в руках! Как ни странно, цепочка не впилась в шею и холодно поблёскивала на свету. Юля взглянула в зеркало и удивилась тому, что крестик как будто был создан для неё - фиолетовые камни удивительным образом сочетались с её розовой рубашкой. Повинуясь мимолётному желанию, она на сложенных вместе ладонях поднесла крест к лицу и поцеловала.
  Ей показалось, что кто-то слегка щёлкнул её по затылку; пульсирующая слабая боль в висках заставила выпустить крест из рук. Он упал и больно ударил её по груди. Юля зажмурилась от странного яркого света - может, солнечный луч отразился в зеркале? - и, открыв глаза, замерла.
  
  Леди Юлия стояла у кровати с зеркалом в руках, размышляя о том, что ей надеть; дорогой серебряный крест с фиолетовым камнем лежал перед ней на столе. Она, как всегда, была прекрасна: неприбранные после сна каштановые волосы рассыпались по плечам, чуть-чуть искрясь естественной рыжиной на солнечном свету, пробивавшемся через занавешенное выцветшей гардиной окно, эффектно оттеняя белизну кожи и нежный персиковый румянец щёк. Глаза Юлии, зелёные и необычайно лучистые, перебегали во время размышлений с места на место, не в силах остановиться ни на одном предмете.
  В позапрошлом месяце ей исполнилось девятнадцать, а три года назад она овдовела. Когда ей не было ещё шестнадцати, отец выдал её замуж за богатого лорда Эшмира - милого, в общем-то, человека лет тридцати шести, владевшего всеми землями от Суэйла до Деруэнта. Юлия любила его так, как только способна была любить несмышлёная девочка, и навсегда уверовала в то, что сможет стать лучшей супругой на свете. Но судьба распорядилась иначе.
  Как-то раз муж уехал на ночь глядя - она пыталась отговорить его, но, разумеется, бесполезно. Разыгралась страшная буря с громом и молнией. Сердце Юлии сразу почуяло неладное, а утром... Утром ей сообщили, что лорда убили. Горю её не было предела. Убийцу - одного из бывших арендаторов Эшмира - нашли и повесили, но Юлии легче от этого не стало.
  Детей у неё не было: муж слишком редко бывал дома, чтобы обзавестись ребёнком.
  Сейчас она всё ещё хранила верность памяти лорда, хотя постепенно начала забывать о нём: по большому счёту, любви в их браке не было. Да и молодость брала своё.
  Юлия подошла к окну и сняла с него гардину; яркий свет тут же залил комнату. Взглянув на суетящихся во дворе людей, она отошла в глубь комнаты, убрала металлическое зеркало на место и три раза хлопнула в ладоши; на её зов вбежала румяная служанка.
  - Одеваться, живо! - Леди присела на кровать.
  - Что пожелаете надеть, миледи?
  - Нижнее платье бледно-зелёного сукна, а рондо - белого: приедет граф Дартен.
  - Как прикажите.
  Ей было все равно. Им всем было всё равно, что с ней будет. Даже если она, леди, пойдет побираться, им то же будет все равно. Может быть, слуги даже будут радоваться, хотя, видит Бог, она им ничего дурного не сделала!
  Служанка достала из сундука нужный наряд и принялась облачать в него госпожу, стоявшую неподвижно, словно статуя. Покончив с этим, она взяла со стола деревянный гребень и в нерешительности остановилась перед Юлией.
  - Зачесать их наверх, миледи, и заплести косы?
  - Да. И подай мне мой крест.
  Пока служанка причёсывала её, она в растерянности теребила цепочку крестика, устремив взгляд в пространство. Зачем приехал Дартен, неужели, чтобы посвататься к ней? Конечно же, её вдовство и богатое наследство многим не давали покоя, но она не отдаст этим прохиндеям земли покойного Эшмира, хватит с неё и того, что докучливые родственники сумели отобрать у неё пару хороших угодий. Да, пожалуй, она бы и всё потеряла, если бы Его милость, граф Сантел, достопочтенный племянник лорда Эшмира не помешал им полностью обворовать её, надеясь жениться на хорошенькой вдовушке. Казалось, весь мир ополчился против Юлии, все чего-то требовали от неё, а она пыталась и не могла понять, что же они хотят. Пару раз за последний год Юлия побывала в соседнем монастыре Святой Урсулы, ища ответа на мучившие её вопросы у отцов церкви, но ни они, ни бог не помогли ей. Мать Юлии, Джейн Эсдек, тоже не смогла успокоить дочь, да и как - она ведь нянчилась с маленьким Ричардом, наследником всего состояния Эсдека. А леди Эшмир была всего лишь одной из четырёх дочерей графини Эсдек и, по мнению матери, выйдя замуж, перестала нуждаться в её заботе и участии. Девочки ничего не значат; они не наследуют ни земель, ни титула.
  
  Юля нашла в себе силы снять крестик и тут же упала на пол. Она вдруг поняла, что леди Юлия Эшмир - это она сама, и смутно осознала, что при помощи старинного креста сумеет отыскать то самое нечто, что так давно искала.
  С улицы донеслась знакомая танцевальная мелодия. Девушка с трудом поднялась на ноги, завернула крестик в платок и спрятала его в коробке со своими "сокровищами". Коробка тут же была убрана в тайник, подальше от чужих глаз.
  Звонок в дверь. Дребезжащий, режущий тишину звук. Идти открывать?
  Шлепая по полу тапками на босу ногу, Юля прошла в коридор и завозилась с замками. Щелкнул один, второй. Дверь приоткрылась на цепочку. В образовавшейся щели - край женского лица. Ухо с дешевой сережкой-"капелькой", всклокоченные волосы непонятного цвета (результат неудачного химического эксперимента с хной). Это Маша Кудрявцева. Мать-героиня с четырьмя детьми и 25 несчастьями. Юля, не задумываясь, впустила её в квартиру.
  - Юля, милая, а у вас соль есть? - От этой невинной просьбы она покраснела до ушей. Маша напоминала растерянного ребенка.
  - Да, конечно. Тебе много надо?
  - Да нет, если несложно, отсыпь немного в какую-нибудь баночку. Из-под лекарств, что ли.
  Юля хотела сходить на кухню, принести соль, но Маша удержала её.
  - Можно я здесь посижу? Я так устаю за день... Валечка совсем меня замучил.
  Валечка - это её трехлетний сын. Тот ещё сорванец! С горем пополам Маша устроила его в детский сад (это тоже стоит денег), но от хлопот не избавилась. Каждое утро этот Валечка закатывал такие концерты, что любой мартовский кот позавидует. Маша же совершенно беспомощное существо, все её крики и угрозы на пацана не действуют. Утренние представления кончаются только после того, как Инна (самая старшая; она уже ходит в школу) встает и со всего размаху отвешивает брату подзатыльник. Это средство всегда действует безотказно.
  Маша садится на краешек дивана и молчит, но Юля знает, что ей хочется о многом ей рассказать. Маша целый день одна, целый день с детьми, гладит, стирает, готовит, бегает по магазинам. Ей всегда не хватает денег, а цены все растут и растут, и, вырвавшись из каждодневного беличьего колеса, Маша жалуется вечерами на кухне на то, что государство совершенно не заботиться о детях. А о ком оно заботится? Кто сейчас о ком заботиться?
  По полу гуляют сквозняки - а у неё ноги в пляжных шлепанцах. Нужно закрыть форточку, чтобы не простыла.
  Маша теребит край передника и говорит, говорит, говорит... Юля не слушает, ей просто не хочется это слушать. Изредка до мозга доходят отдельные фразы: "Ника опять порвала штанишки....", "... видела очаровательный детский костюмчик. Приценилась - он пол зарплаты стоит. Не знаете ли, где можно купить что-нибудь подешевле?". Почему она говорит это ей, зачем она это ей говорит? Эти детские вещи, эти опрокинутые горшки с цветами, эта каша на молоке...
  Опять звонят. Не в дверь, это телефон. Голос Инны - опять что-то случилось. Маша обрывает разговор на полуслове и бежит домой. У неё Павел проглотил пуговицу, а у Юли черемуха.
  
  2
  
  Целый день Юля проходила, как потерянная, монотонно, не думая, выводила на бумаге очередные закорючки, называемые буквами. Зачем им всем нужны эти буквы? Палочки, червячки на белой бумаге в клеточку. Записывать чужие мысли, мёртвые мысли мёртвых людей. Чужие непонятные мысли вместо своих, живых, ярких.
  Четыре пары. Почти пять с половиной часов неподвижного сидения за партой, витания в облаках и нетерпеливого ожидания заветного мига, когда можно будет встать, сбежать по лестнице в гардероб и поехать домой. А домой ей хотелось. Хотелось захлопнуть за собой входную дверь, запереться у себя и, с ногами забравшись на подоконник, не мешать мыслям выстраиваться в ровные, пропитанные туманным флером разноцветные картины. Живые картины! В них было столько успокоения; они тянули её к себе, помимо её воли возникали в самых неподходящих местах: в метро, на улице, за завтраком и даже семейным ужином.
  У неё была собственная, неповторимая вторая жизнь, она наконец стала особенной! Это так прекрасно, это совсем не та серость, которая живёт за окном, каждый день спешит на работу и "клубиться" по вечерам. Ей хорошо там, там кажется, что что-то, то, что она ищет, совсем рядом. И она обязательно протянет руку и коснётся этого чего-то. Хотя бы коснется, если это нельзя взять.
  Порой она даже жалела, что леди Юлия и она - не одно и тоже лицо, а всего лишь две похожие сущности, но ей казалось, что в каждой из них живёт часть души другой. Они были словно сестры, они думали и чувствовали почти одинаково, и от этого ей становилось легче. Значит, она не одна, значит, такие, как она, живут не только на страницах книг.
  Боже мой, разве могла она когда-нибудь подумать, что избитый психологами термин "раздвоение личности" можно будет применить и к ней! Нет, конечно. Но происходящее её не пугало и, пожалуй, даже радовало. Теперь она точно не такая, как все: она знает то, что не под силу постичь другим. Да что все они знают о том, как жили люди много лет тому назад? Ничего! Они придумывают, додумывают, но не знают. А она, Юля, знает и, более того, видит и живёт там, в далёком прошлом. И пусть они учат её всякой чуши, пусть пытаются убедить в том, что только они правы - Юля всё равно не поверит. И она улыбалась, перечитывая страницы студенческого учебника по истории, гордясь тем, что знает больше ученых составителей. Если бы они захотели, если бы они попросили, она могла бы описать даже запах комнаты леди Юлии, сказать, какой незамысловатой парфюмерией она пользуется, сколько раз в день молится и даже о чём думает. Но они не захотят, не попросят, и она будет бережно хранить свою тайну.
  На сердце было впервые легко и свободно. Если бы были крылья, то она, возможно, как Катерина Островского попробовала летать. Но не со скалы вниз, а из-за парты вверх, сквозь потолок к небу. У неё не получилось, может, у Юли получится? Должно же у кого-нибудь когда-нибудь получится!
  Первой перемену в ней подметила Динара: странная блуждающая улыбка подруги не ускользнула от её взгляда.
  - Что с тобой, Юлька? - Она подсела к ней во время большого перерыва. - Влюбилась, что ли?
  - Нет. - Юля откусила кусочек от яблока. Ей вдруг дико хотелось смеяться оттого, что Динара тоже ничего не знает. И на пустом месте строит нелепые догадки. Но она не рассмеялась, с улыбкой ответив: - Просто из головы не идёт одна книга.
  - Какая? - Спросила из вежливости или действительно интересуется?
  - Одного англичанина, ты его не знаешь. - Она помолчала и тихо спросила: - Дина, как ты думаешь, это очень плохо, если человек начинает жить жизнью другого человека?
  - То есть как, жить? - не поняла подруга. - Под чужим паспортом, что ли?
  - Да нет же! Когда ты живёшь и знаешь, что это не ты. Когда в голове у тебя вдруг что-то щёлкает, и ты вдруг становишься не Ивановым Иваном Ивановичем из Урюпинска, а Петровым Сергеем Фёдоровичем из Казани, хотя по паспорту все равно Иванов.
  - Тогда это ничего хорошего, - усмехнулась Динара. - Твой Иванов Иван Иванович - просто псих, ему лечиться надо. А что у тебя есть такой знакомый? Мой тебе совет, сразу отведи его к психиатру. Может, он просто переработал, и всё ещё излечимо.
  - Да я так спросила. Просто из любопытства.
  - Слушай, ты сегодня в кино не хочешь? - Так вот ради чего она подошла! А она-то думала...
  - Не знаю.
  - Фильм обалденный, тебе стопудово понравится! А какой там красавчик играет! Юлька, если ты в него сразу не влюбишься, ты полная дура.
  - А что за фильм?
  - "Властелин колец". Настоящее фэнтази с суперскими спецэффектами! - Очевидно, Дине очень хотелось, чтобы она пошла. - Ты же любишь Толкина. Ну, пойдёшь?
  Она задумалась: так хотелось увидеть долгожданного "Властелина...", но крестик леди Юлии тоже манил к себе. Чувствуешь себя буридановым ослом, точнее, ослицей. Яблоко уже превратилось в огрызок, а Юля так и не могла решиться.
  - Юлька, ты же не проблему мирового масштаба решаешь, думай быстрей! Ты прямо, как мой сосед Жорик: над простым вопросом думаешь минут двадцать и хмуришься, - пошутила над её нерешительностью Дина.
  - А я разве хмурюсь?
  - Ещё как! Как Дмитрий Иванович на экзамене. Только у него рожа ещё страшнее: лоб нахмурит, брови сдвинет, очки на нос нахлобучит и пялится на тебя, как баран на новые ворота.
  - Знаю! - рассмеялась Юля. - Он ещё громко пыхтит, когда выставляет отметку в зачётку, будто у него на это рука не поднимается. Так я на него похожа?
  - Чуть-чуть. Ну, идёшь?
  - Да, наверное. Дашь мне Галан?
  - А как же твой умный таинственный англичанин?
  - Нужно развлечься. Когда встречаетесь? Кстати, кто идёт?
  - Я, Дима и Катя. В пять у "Миража". Сначала посидим в кафе, а потом пойдём. Так на тебя рассчитывать?
  - Я же сказала, что иду, - раздраженно повторила Юля.
  Динара вышла в коридор; оттуда тут же долетели громкий смех и истошные крики: "Ой, перестань, не смеши меня!". Юля выглянула за дверь и увидела целую группу сокурсников, столпившихся вокруг Димы - знаменитого балагура, неизвестно почему не пожелавшего учиться на клоуна: таланта корчить рожи ему было не занимать. Какой артист умирает! Хорошо, что не Нерон.
  Нет, это не для неё. Сейчас она вернётся в аудиторию, достанет из сумки своё новое увлечение и погрузится в волшебный мир смелых героев, эльфов и злых колдунов. Там тихо, спокойно уютно. А тихо, спокойно, уютно - это и есть ключевые слова её жизни.
  Юля зачиталась и не заметила, как в аудиторию, шаркая, вошёл "Гриб" - тот самый Дмитрий Иванович, о котором она говорила с подругой всего пару минут назад. Всё ещё смеющаяся Динара ущипнула её за руку и прошептала: "Он уже здесь и странно коситься по сторонам. Потом дочитаешь". Юля с сожалением захлопнула книжку и раскрыла тетрадь; записывать что-либо ей не хотелось. Ещё три часа томительного ожидания встречи с героями Толкина, ещё три часа скуки и бессмысленных разговоров о ненужных и непонятных вещах, смысл которых, пожалуй, не понимают даже сами преподаватели. И зачем только она пришла сюда?
  После занятий шумной компанией ввалились в небольшое кафе: Динара, её приятель Антон, Марина и Юля. Юля осталась сидеть за столиком и караулить вещи, а шумная компания бросилась на штурм витрин с салатами, пирожными, булочками и тортиками. Им было весело, а Юля чувствовала себя лишней. Ей казалось, что если она встанет и уйдет, никто и не заметит. Разве что другие посетители займут этот столик.
  Она пустое место. Даже для Динары. Ведь хоть Юля и называет её подругой, она точно знает, что на самом деле Дина - всего лишь знакомая. Она когда-то вошла в её жизнь, когда-то уйдёт - а ничего не изменится. Ни для Дины, ни для Юли. У Динары будут вечеринки и катание на лыжах, у Юли - книжки и узоры на запотевшем стекле.
  Странное состояние: ты есть и тебя нет. Ты как обычный шумовой фон, который слышат, но не запоминают. И самое главное, что и ты относишься к себе абсолютно так же. Пустое место, потому что тебя просто нет, потому что тебя ничего не связывает с миром, и общих интересов с ним у тебя нет. А есть ли эти интересы вообще? Порой кажется, что произошла ошибка, гигантская ошибка, в результате которой ты родился на свет, потому что лучше, чтобы это был кто-то другой, более ценный и нужный. А ты взял и занял его место. Чужое место.
  - Что ты будешь? - крикнула Динара.
  Юля встрепенулась и, бросив короткий взгляд на витрину, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь людскую толпу, неопределенно ответила:
  - Кофе и пирожное. Корзиночка там есть?
  - Для тебя найдём. Может, ещё салат?
  Юля пожала плечами и согласилась на салат. Признаться, запахи кафе возбуждали аппетит, и одним пирожным было не отделаться.
  Забрав поднос, Марина, как заправская официантка, поставила его на столик. Она села спиной к окну, а Динара и Антон пристроились напротив, так что Юля оказалась как бы между двух огней.
  Юля ела свой салат, пила свой кофе с пирожным и слушала Марину, которая шёпотом трендела о том, какая хорошая пара - Динара и Антон. Потом ей надоело петь дифирамбы, и она перешла на обсуждение последнего номера Cosmo, неизменно составлявшего часть содержимого её сумочки. Модные тенденции и десятки советов о том, как погасить огонь в постели, Юлю не интересовали, поэтому она снова не принимала участия в беседе. Лишним на этом "мини-девишнике" был и Антон, но особого желания разговаривать с Юлей он не проявлял, да она и не настаивала, погруженная в свои собственные мысли. Вообще-то они не были даже толком знакомы, просто Юля пару раз видела Дининого ухажёра, знала, как его зовут, что он любит и где живёт - всё в общих чертах, со слов подруги.
  Некоторое оживление в мирок за столиком кафе внесло сообщение Динары, что пора покупать билеты. Антон хмыкнул и выложил на столик четыре глянцевых бумажки. Дина, естественно, обрадовалась, а Юля снова уставилась на проходивших мимо людей.
   Фильм ей действительно понравился, а душка Леголас оправдал возложенные на него надежды. Глядя на него, оставалось жалеть, что почему-то эльфы не живут в соседней парадной и не ездят на работу в автобусе. Словом, шансы встретиться с ними были равны нулю.
  Сидя в кресле, окруженная полумраком кинозала и сладким запахом попкорна, Юля с головой погрузилась в просторы Новой Зеландии, на фоне которых разыгрывалась драма вымышленного Средиземья. Ей хотелось попасть туда, переступить черту и уйти, навсегда оставшись там. Это же так прекрасно - оказаться в том чарующем мире, даже если он стоит на пороге гибели. Там никого не удивят её чудачества, там никто не назовёт её сумасшедшей, никто не станет заставлять оправдывать чьи-то надежды. И там у неё будут друзья, много-много друзей. Может, даже эльфов. Желаемое наконец-то совпадёт с действительным.
  Но это был всего лишь белый экран, на который проецировались цветные картинки; в него нельзя было войти, а, тем более, жить. Может, стоило попытаться стать актрисой?
  Выходя из кинотеатра, Юля дала себе слово перечитать Толкина. Она всё ещё находилась под впечатлением увиденного, и мир вокруг, расцвеченный мириадами огней улиц и площадей, яркими вспышками вывесок и праздничным городским убранством прелюдии "белых ночей", казался таким сказочным и прекрасным.
  
  Леди Юлия сошла вниз в скромном белом платье; покрывало, скрывавшее её тугие косы, укреплённые на висках, из-за неосторожного движения почти сползло на затылок. Конечно, ей хотелось бы, чтобы его тут не было, чтобы огромный холодный зал был пуст, но... Желания, пустые человеческие желания.
  Граф Дартен стоял перед камином и вертел в руках перчатки. Грязная обувь и золотая пряжка плаща. На самом видном месте - кошелек.
   Услышав шаги, он обернулся. Юлия тяжело вздохнула и, словно приговорённая к смерти, сделала первый шаг по чуть покатому каменному полу.
  - Здравствуйте, очаровательная миледи. - Он пододвинул ей кресло; она ни словом, ни взглядом не поблагодарила его за любезность. - А Вы всё так же прекрасны, как и пять лет назад!
  - Что Вы хотели этим сказать, граф? - Юлия нервно поправила покрывало: не хватало ещё, чтобы он видел её с непокрытой головой!
  - Всего лишь то, что ни судьба, ни время не властны над Вами.
  - Благодарю за комплимент, но чем обязана Вашему визиту? Что же привело Вас сюда?
  - Просто решил проведать Вас, узнать, здоровы ли Вы.
  - Милостью Божьей! - вздохнула хозяйка.
  - Вы вся в заботах; у Вас на плечах такое хозяйство...
  - Да, хозяйство у меня не малое.
  - Не кажется ли Вам, что вести его одной слишком обременительно и накладно, к тому же, небезопасно? Мужская рука сняла бы с Ваших плеч этот тяжкий груз. Не затянулось ли Ваше вдовство, миледи?
  - Нет, пять лет ещё не прошли.
  - Хорошо, пусть так, но не стоит губить свою красоту под белыми покрывалами и монашескими одеяниями. Я хочу, чтобы Вы почтили своим вниманием скромное собрание в моём замке; оно состоится на третий день будущей недели. Живу я не так уж далеко, так что эта поездка не будет слишком обременительна.
  - Вы хотите? - Юлия удивленно подняла брови. - Но Вы не мой муже, а ничьих иных приказов я исполнять не намерена.
  - Леди Эшмир просила меня убедить Вас быть там. Она очень недовольна тем, что Вы заживо хороните себя в этом замке.
  Юлия задумалась. Леди Эшмир, или, вернее, леди Элизабет Эшмир, незамужняя сестра покойного лорда Роберта Эшмира, мужа Юлии, жила на иждивении своей старшей сестры, графини Сантел. Когда-то, ещё до женитьбы Роберта, она поссорилась с братом, и тот, отказав ей в наследстве, выгнал её из дому. С тех пор Элизабет Эшмир никогда не бывала в Эшмире и люто ненавидела брата: лишившись из-за него приданого, она осталась старой девой. А теперь она желала видеть её, леди Юлию Эшмир.
  Пожалуй, следует познакомиться с этой болезненной особой.
  - Так Вы будете? - Граф Дартен начинал терять терпение.
  - Да, пожалуй.
  - А теперь, любезная миледи, поговорим о деле. Вы ещё молоды и обязаны снова выйти замуж: землям Эшмиров нужны наследники.
  - Боюсь, у Эшмиров не будет наследников: лорд Роберт мёртв.
  - Но неужели Вы не понимаете, что через пару лет останетесь нищей: у Вас нет детей, Ваш муж давно умер и, следовательно, родственники Вашего супруга имеют полное право лишить Вас прав на владения этими землями. Кроме того, по-моему, Вам лучше самой выбрать себе нового мужа, чем покориться выбору родных.
  - Пять лет ещё не прошли.
  - Дались Вам эти пять лет! Церковью установлен годичный срок.
  - Я дала обет. Кроме того, разве то, что я ношу, действительно похоже на траур? - Юлия с горькой улыбкой указала на своё платье. - Мне следовало бы прикрывать лицо.
  - Вам пора задуматься о замужестве. - Граф, как будто, не слышал её слов.
  - Я сижу здесь, слушаю Вас и всё больше убеждаюсь в том, что Вы чего-то не договариваете. Уж не приехали ли Вы просить моей руки?
  - Вы, как всегда, догадливы, миледи, - расплылся в улыбке гость. - Я богат, владения мои обширны; Вы ни в чём не будете нуждаться. Я смогу защитить Ваше состояние от посягательств многочисленных Эшмиров.
  - Я вдова лорда Эшмира и пока хочу ею остаться. Если я снова и выйду замуж, то только по собственному желанию.
  - Не отказывайте мне, не подумав. Что скажут Ваши отец и мать, узнав о Вашем поведении?
  - Они уже не властны надо мной.
  - Не хороните себя заживо, миледи, Вы ещё так молоды! - Он еле скрывал досаду. Неужели эта богобоязненная Юлия отдаст предпочтение не ему, а ловкому и хитрому Томасу Сантелу? Конечно, ему! Он же племянник до сих пор обожаемого ею Роберта Эшмира, и, значит, выйдя за него, она не уйдёт из семьи Эшмиров. - Я дам Вам месяц на размышление.
  - Это бессмысленно. О новом браке я смогу говорить только после Рождества.
  - Хорошо, миледи. Но можете ли Вы исполнить одну мою маленькую просьбу?
  - Да, если она не противоречит приличиям.
  - Не носите скромные белые платья и длинные покрывала. Поверьте, за время долгого вдовства Вы сполна исполнили свой долг перед людьми и церковью.
  - Я подумаю. Только не надейтесь на то, что стану носить броские яркие платья с непомерно открытым лифом, такие, как любит Ваша сестра. Теперь мне чуждо всякого рода бесстыдство.
  - О чём Вы, миледи? Я не посмел бы даже подумать об этом! Но раз Вы решили вновь радовать нас всеми красками весны, то позвольте мне преподнести Вам эту безделушку.
  Граф обернулся и снял с каминной полки маленькую чёрную шкатулку. Юлия напряглась и замерла в ожидании. Он не стал её мучить и достал колье удивительно тонкой работы; в середине, в обрамлении миниатюрных серебряных цветов поблёскивал рубин.
  - Я не могу принять это. - Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы отказаться от желанного всякой женщиной подарка.
  - Почему же, миледи?
  - Это меня ко многому обяжет, а я не желаю иметь обязательства такого рода.
  Граф вздохнул и убрал колье обратно. Как же ему надоели её бесконечные капризы, её постоянные напоминания о своём вдовстве! Другие молоденькие вдовушки, поплакав для приличия месяца три, рады свить новое гнёздышко и напропалую кокетничают с соседями, а эта... Но, нет, он ещё приберёт к рукам всё хозяйство Эшмиров. Леди Эшмир - отличный способ поправить свое положение. Если сдать её в землю в аренду и не продешевить (а уж он-то не продешевит!), то можно по крайней мере десять лет жить безбедно. Будут и пирушки, будут и размалеванные девки, и бархат, и меха. По нынешним временам это не дешево обходится.
  Граф встал и поспешил распрощаться с хозяйкой. Она вызвалась проводить его, чтобы хоть как- то сгладить неблагоприятное впечатление от неудачного сватовства.
   Остановившись на пороге, Юлия посмотрела на то, как грум подвёл графу коня, и подумала, не принесёт ли какой-нибудь беды её будущий визит в замок Дартена. Ей вдруг вспомнился покойный Роберт Эшмир, вернее, тот самый день, когда он ввёл её, трясущуюся от страха девчонку с заплаканными глазами, в Эшмир. Как же добр и внимателен был он тогда, как успокаивал её! И тогда, да, именно тогда, Юлия решила, что никогда не предаст его.
  Роберт Эшмир, её любимый лорд Эшмир... Пусть он был старше её, пусть вскоре после свадьбы изменился, был не всегда любезен, а иногда даже резок, зато он обладал тем качеством, которое она ценила в людях превыше всего, - честностью. Юлия знала, что он не обманет её, а, значит, на него можно положиться. Кроме того, лорд никогда не поднимал на неё руку.
  Перед её мысленным взором возникло лицо Роберта - открытое, скуластое, с крошечной морщинкой на переносице и короткой жёсткой бородкой. Она улыбнулась при воспоминании о том, как щекотала её эта бородка, когда он целовал её. И почему Господь не пожелал наградить их малышом?
  Сладкие воспоминания леди прервал громкий визг служанки. Она устало взглянула на двор и увидела Китти, пытавшуюся вырваться из цепких рук Дартена; лицо его перекосилось от ярости.
  - Где монета, дрянь? Отвечай! - Он замахнулся на неё хлыстом.
  - Не знаю, сеньор, богом клянусь!
  На спину несчастной обрушился удар такой силы, что и мужчина не выдержал бы. Она упала. Граф схватил её за шиворот и хорошенько встряхнул.
  - Где золотой, тварь?
  Китти разрыдалась, пытаясь защититься руками от нового удара. На этот раз багровый след остался у неё на шее.
  - Остановитесь, граф! - Юлия подбежала к ним и вырвала несчастную из рук Дартена. - Вы не имеете права бить её!
  - Но она обокрала меня!
  Леди обернулась к служанке и протянула руку. Дрожащая Китти указала ей на блестящий жёлтый кружок на земле.
  - Это не я, это Сэм! Он хотел, чтобы я спрятала это, - всхлипывая, оправдывалась служанка. - Я не воровка, я ничего не украла!
  Она тряслась всем телом, беспомощно закрывая руками лицо от новых ударов. В уголках глаз стояли слёзы. Или Юлия ничего не понимает в людях, или служанка не воровка.
  - Хорошо, я тебе верю, - мягко сказала миледи. - Отдай монету мне.
  Опасливо поглядывая на графа, Китти быстро наклонилась, подняла золотой и, всё ещё дрожа, протянула госпоже; всё её лицо было в слезах.
  Юлия молча протянула монету графу и погладила по голове служанку. Теперь в ней ещё сильнее окрепло решение не выходить замуж за графа Дартена. Он был ей противен, противен настолько, что теперь она даже не могла сидеть рядом с ним. Ходячее ничтожество!
  А он, наверное, тоже считает её ничтожеством.
  
  3
  
  Леди Юлия отдала пелисон слуге и смело вошла в залу. Сегодня на ней было тёмно-синее платье с широким поясом, украшенным серебряными бляшками. Остановившись у порога, не освещённого коптящим пламенем свеч, она нервно поправила волосы и заправила под лиф нательный крест. Откинув назад покрывало эннена и сотворив короткую молитву Пресвятой Деве, Юлия улыбнулась хозяину, поспешившему ей навстречу. Она сама не знала, зачем приехала в Дартен, почему посмела сменить вдовьи одежды на обычное платье. Пока не минул срок её обета, ей не следовало бывать у кого бы то ни было - этого требует неписаный закон. Но она пришла. Почему? Ей наскучила жизнь затворницы, постоянные молитвы, препирания с кухаркой и брань служанок и снова захотелось улыбаться, веселиться, как прежде, во время замужества. Будучи дочерью графиней Эсдек, Юлия, конечно, не могла бывать у друзей и соседей и, как и всякая девочка - девушка, целыми днями вышивала и перенимала у матери различные умения, способные пригодиться ей в супружеской жизни. Так что замужество дало ей многое. А вдовство снова отняло.
  Графиня Джейн Эсдек... Её мать. Вот уже третий десяток она замужем за графом Эсдеком, и, несмотря ни на что, видимо, переживет его. В неизменном сетчатом чепце, в простом, без излишеств, длинном платье из пастельного цвета полотна, графиня изо дня в день металась между кухней и комнатами детей, только вместо малютки Фанни она теперь таскала с собой Ричарда. Юлия хорошо помнила, как она ссорилась по воскресеньям с отцом из-за того, что тот опять не желал давать ей денег на раздачу милостыни. Интересно, сердится ли теперь графиня Эсдек по воскресеньям?
  Навстречу леди Эшмир поднялась невысокая тёмноволосая женщина с большой родинкой над губой; Юлия сразу признала в ней Элизабет Эшмир, хотя ни разу не видела её. Ответив кивком на её приветствие, она проследовала на своё место. Леди Эшмир хорошо её рассмотрела: пухленькая, в непомерно узком для неё платье, Элизабет при ходьбе чуть покачивалась из стороны в сторону; ей было где-то около тридцати. Пожалуй, никто из семейства Эшмиров не отличался красотой, но Элизабет Эшмир уж точно никто не мог назвать красавицей: круглое лицо, узкий рот, чересчур длинная шея и, как догадывалась Юлия, кривые ноги (правда, из-под длинного шлейфа платья их не было видно). Но умение угодить другим и неизменная приветливая улыбка скрашивали многие её недостатки.
  Элизабет Эшмир, так и не выйдя замуж, жила у своей сестры Эмилии и воспитывала её младших детей; старшие же давно не нуждались в опеке. Как ни странно, тётка была всего на семь лет старше своего племянника, Томаса Сантела, того самого, который хотел жениться на леди Юлии.
  Познакомившись с золовкой, Юлия перебросилась несколькими словами с Эмилией Сантел, тоже вдовой. Она была красивее сестры, несмотря на годы, её лицо сохранило ещё следы былой миловидности.
  - Как Ваше здоровье, миледи? - Эмилия дотронулась до её руки. - Горька ведь вдовья долюшка! Сама знаю...
  - Спасибо, графиня, хорошо. - Юлия улыбнулась и огляделась: конечно, на неё многие косились - как никак, она вдова и не должна была приезжать сюда. - А как Вы?
  - Благодарение Господу, не жалуюсь.
  Она была очень мила, эта женщина с лёгкой паутинкой седины в волосах и морщинками, похожими на куриные лапки, вокруг глаз. Любая на её месте принялась бы обвинять Юлию во всех смертных грехах, нарекать блудницей лишь за то, что она, не проходив в трауре положенных ей самой для себя пяти лет, посмела без сопровождения мужчины придти на пир.
  Предчувствуя все эти осуждающие взгляды замужних дам (хотя, в них было больше зависти, чем морального порицания - слишком уж хороша собой оказалась вдовушка Эшмир!), Юлия надела синее платье - оно больше всего походило на траурное, и не ошиблась - во всяком случае, её наряд не вызвал публичного порицания.
  Пока графиня Эмилия Сантел предавалась воспоминаниям о "благороднейшем графе Джоне", умершем, между прочим, от чрезмерного пьянства, неторопливо жуя хлеб с мясом, леди Эшмир обратила внимание на среднюю из сестёр своего мужа, Беатрис, в замужестве леди Браун. Курносая, кареглазая, она разительно отличалась от обеих сестёр: Беатрис была очень высока и, к тому же, ужасная хохотушка. Щеголяя новым непомерно узким в талии бардовым платьем с глубоким вырезом, она оказалась в центре внимания целой группы мужчин; её мужу, похоже, не было до этого никакого дела: Генри Браун с пеной у рта доказывал своему соседу необходимость вешать по одному виллану в год - "для устрашения". Конечно, этот толстяк не способен был приказать убить кого-либо, но любил щеголять перед другими своей мнимой жестокостью. Элизабет Эшмир прозвала его бездонной пивной бочкой за чрезмерную страсть к этому хмельному напитку и тучность. Увидев его, Юлия поняла, почему Элизабет жила у графини Сантел, а не у леди Браун. Да, они бы не поладили...
  - Вы сегодня великолепны, леди Эшмир! - Она не заметила, как к ней подошёл Томас Сантел. - Не ожидал увидеть Вас здесь.
  - Спасибо за комплимент, граф. Я не посмела отказать графу Дартену и осмелилась принять его приглашение.
  - Эй, вина леди Эшмир! - Граф знаком подозвал слугу. - Я хочу выпить за Ваше здоровье, миледи.
  Юлия покорно осушила свой бокал: только благодаря графу Сантелу она всё ещё не оказалась на улице. Он улыбался ей и, похоже, намеревался вскорости завести разговор о свадьбе. Мысленно она сказала самой себе, что выйдет за него года через два, если граф согласится подождать, да и графиня Сантел жаждала этого брака: в результате него её любимому сыну досталось бы наследство лорда Эшмира.
  Музыканты заиграли что-то более ритмичное; многие гости поднялись со своих мест и пригласили дам на танец. Юлия с завистью смотрела на них и едва заметно кусала губы, чтобы ни словом, ни делом не показать другим, что ей до безумия хочется танцевать. Но граф Сантел всё же заметил те тоскливые взгляды, которые она бросала на танцующих, и, наклонившись к самому её уху, прошептал:
  - Если бы Вы согласились стать моей женой, то не сидели бы сейчас за столом.
  Юлия покраснела и опустила глаза: ей было стыдно за свои греховные мысли. Не говоря ни слова, Томас взял её за руку и повёл к леди Браун.
  - Милая Беатрис, я исполнил своё обещание и привёл к Вам леди Эшмир. - Он слегка, но бесцеремонно, очевидно, по праву близкого родственника и негласного жениха, подтолкнул Юлию к шумной компании.
  - Дорогая Юлия, как же я рада снова Вас видеть! - Леди Браун поспешила усадить её рядом с собой, чуть заметно поджав губки, заставив одного из своих соседей уступить место родственнице. - А Вы изменились, так похорошели, просто румяное яблочко!
  Она разразилась мелким дробным смехом и многозначительно подмигнула графу Сантелу: пора, мол, сорвать с дерева сей плод. Леди Эшмир стало не по себе; ей захотелось вернуться к графине Сантел.
  Лорд Браун, прервав затянувшийся спор, бросил оценивающий взгляд на Юлию и, ничуть не смущаясь присутствия жены, сказал: "Действительно, хороша вдовушка!".
  Леди Браун снова рассмеялась и слегка толкнула мужа локтем.
  - Ах, лучше бы он пил свой эль, чем говорил! - чувственно вздохнула она и изобразила на лице подобие страдальческого выражения. - Вы согласны, миледи?
  Юлия промолчала. Нет, напрасно она приехала, надо было остаться дома.
  Беатрис, похоже, потеряла к ней всякий интерес и вернулась к прерванному появлением леди Эшмир разговору.
  Почувствовав себя лишней и вняв голосу разума, Юлия встала и направилась к выходу. Дорогу ей преградил граф Дартен.
  - Уже уходите, миледи? - Он не дал ей переступить порог зала. - Чем же я обидел Вас, если Вы покидаете нас так скоро?
  - В этом нет Вашей вины, сеньор. - Она перебросила покрывало эннена через левую руку. - Просто я отвыкла от шума.
  - Не нужно было хоронить себя в каменных стенах так долго, миледи. Останьтесь.
  - Не могу. - Чтобы убедить его в том, что уговоры бесполезны, Юлия закрыла лицо покрывалом. - Прощайте, граф.
  - Нет! - Граф схватил её за руку. - Вы не уедете сейчас!
  - Отпустите меня, граф! - Юлия внутренне содрогнулась от ужаса. Что, что он сделает в следующую минуту? - Я действительно должна у ехать.
  - Вы останетесь.
  Она поняла, что Дартен стал для неё настоящей ловушкой, и горько пожалела о том, что поддалась минутной слабости. Боже, не позволь ему, не позволь! Он ведь может и посмеет сделать это на глазах у всех, и никто его не остановит. Да и кто? Эмилия Сантел? Без мужа она никто. Беатрис Браун? Да она и пальцем не пошевелит, чтобы выручить её из беды, потому что сама не прочь была бы оказаться на месте Юлии и считала происходящее само собой разумеющимся. Элизабет Эшмир? Эта тем более не спасёт её и, кто знает, может, даже посмеётся над её унижением.
  Но спаситель всё же нашёлся.
  - Не кажется ли Вам, граф, что миледи желает уйти? - К ним подошёл граф Сантел. - Не задерживайте её.
  - Спасите, спасите меня, Томас, умоляю Вас! - говорили устремлённые на него глаза Юлии; на них готовы были навернуться слёзы. - Я всё для Вас сделаю.
  Он понял её и решил не бросать.
  Граф Дартен же начинал нервничать: в его планы не входило появление защитника юной вдовушки.
  - Не вмешивайтесь не в своё дело, - выдавил из себя он. - Наш разговор с леди Эшмир Вас не касается.
  - Но Вы не разрешаете ей уйти.
  - Неужели Вы думаете, что если бы миледи хотела уйти, то я посмел бы удерживать её? Леди Эшмир вольна в своих решениях.
  Томасу наскучил затянувшийся бессмысленный разговор, и он, припомнив, очевидно, все былые обиды, хорошенько размахнувшись, ударил графа по лицу. Юлия завизжала и отскочила в сторону. Боже, из-за неё они убьют друг друга! Музыканты притихли; все взгляды устремились на них.
  Граф Дартен провёл рукой по разбитой губе и, не сказав ни слова, отплатил сопернику за оскорбление. Они сцепились.
  - Это всё она, она, ведьма! - закричала какая-то сгорбленная старуха, указав пальцем на перепуганную Юлию, забившуюся в угол. - Ни стыда у неё, ни совести!
  Леди Эшмир тряслась, как в лихорадке, и плакала. Меньше всего на свете она хотела поссорить двух графов. Зачем, зачем она приехала сюда! Права, права была её мать, когда говорила, что она притягивает все несчастья.
  Ей вспомнилось, как однажды, когда ей было лет семь, она упала с нижних ступенек лестницы и больно ушиблась. Конечно, ничего подобного не могло бы случиться с благочестивой Долорес или даже с розовощёкой Мери, которая была на четыре года младше её, Юлии. Вот и теперь она снова оказалась в затруднительном положении, найти выход из которого будет непросто.
  Мужчины весело посмеивались, наблюдая за дракой, подумывая над тем, не стоит ли им тоже размять кулаки, но умоляющие, а иногда и гневные лица жён убедили их остаться простыми наблюдателями.
  Разнять дерущихся смогла Эмилия Сантел.
  - Стойте, ради всего святого, остановитесь! - Она смело протиснулась через толпу любопытных; Элизабет Эшмир с трудом поспевала за ней, придерживая левой рукой шлейф платья, а правой - покрывало эннена. - Сын мой, опомнитесь! Ради чего Вы подняли руку на нашего доброго хозяина, согласившегося приютить и накормить всех нас сегодня? Разве так следует платить за гостеприимство? А Вы, доблестный граф Дартен! Неужели женщина станет причиной ссоры и вражды двух рыцарей? Неужели она способна разрушить вашу дружбу? Умоляю вас, благородные сеньоры, простите друг другу обиды и помиритесь во имя Христа и веры!
  Как ни странно, её слова возымели действие.
  Томас Сантел, потирая ушибленное плечо, подошёл к матери, почтительно склонился перед ней и поцеловал ей руку; графиня Сантел милостиво улыбнулась и положила ладонь ему на затылок.
  Противники помирились.
  А что же леди Эшмир? Юлия, не в силах выдержать десятки любопытно-укоризненных взглядов, решила бежать. Проскользнув мимо увлечённых дракой мужчин, она выбежала во двор, ёжась от холода и ужаса. Её догнал слуга и почтительно протянул ей пелисон. Она машинально надела его на плечи и сжала пальцы. Скорей бы грум подвёл ей лошадь! Но вот и он. Оказавшись в седле, Юлия почувствовала себя в относительной безопасности. Нет, больше она никогда не приедет в Дартон, никогда!
  Всю обратную дорогу в голове у неё вертелись не связанные друг с другом сцены минувшего вечера: смех Беатрис Браун, бормотание Эмилии Сантел, вопли полусумасшедшей старухи... Голова у неё раскалывалась; ей хотелось запереться в своей спальне, упасть на кровать и с головой зарыться в подушки. Почему, почему судьба так жестока с ней?!
  Что же будет с ней, леди Эшмир, дальше? Она не знала и боялась строить какие-то предположения. Теперь она ещё сильнее почувствовала необходимость опереться на чьё-нибудь крепкое плечо, но, увы, этого плеча, как всегда, не было!
  
  4
  
  В сон вторгается что-то чуждое, неприятное, но обычное. Постепенно до сознания доходит: будильник. Хлопнуть его рукой и перевернуться на другой бок. Но сон уже прошел.
  Юля приоткрыла глаза. Сквозь неплотно задернутые занавески пробивается солнце. Мать на кухне гремит чайником - минут через десять будет завтрак. Отец уже ушёл, он всегда уходит раньше.
  Выключив будильник, Юля перевернулась на другой бок и прикрыла глаза. Можно ещё немного полежать, придти в себя, чтобы потом с головой окунуться в серые будни.
  На кухне мать включила радио, и спокойный голос ведущего возвестил о том, что днем возможны кратковременные дожди. Опять грозовое предупреждение, опять холодно - а за окном - солнце.
  Пока лежала в кровати, до последнего растягивая удовольствие, вспомнила о леди Юлии. Произошло ли это с ней, или же всё-таки с Юлей?
  Это стало навязчивой галлюцинацией, мыслью, которая приходила ей в голову каждый раз, когда в ней не кружились отголоски обычных дневных обязанностей. Мысль была настолько соблазнительной, настолько сладкой и отрадной посреди серого хаоса вереницы дней, что ей хотелось довериться.
  Существование, унылое существование размеренной жизни, где всё давно предрешено, предрешено не тобой, а кем-то другим, чьего имени ты не знаешь и никогда не узнаешь. Они решают, предполагают, спорят до хрипоты, что лучше для людей - для людей, а не конкретно для тебя! "Конкретно тебя" в их системе не предусмотрено. Есть бесстрастная статистика и некий собирательный образ. А тебя нет. Вернее, ты есть, но даже если по каким-то причинам тебя не будет, никто не заметит. Зачем замечать, всё равно твоего имени не выбьют на скрижалях истории. А Юле очень хотелось, чтобы её имя туда вписали, подсознательно хотелось.
  Но в мир своих иллюзий, красивых снов о той жизни она погружалась совсем по другой причине, вовсе не из-за желания выделиться в череде других индивидуумов. У неё был дом, вроде бы была подруга, приятели; она хорошо училась и одевалась, но ей всегда чего-то не хватало. Щемящее чувство одиночества, ненавязчивое, мечтательное, чувство чужеродности в этом мире забывалось только тогда, когда с ней был крестик леди Юлии. И она бросалась с головой это море, даже спала с ним на шее, чтобы не быть просто бесцветной Юлей Зеленоградской, а обворожительной Юлией Эшмир, за которую дрались мужчины. Дрались, а не проходили мимо, будто она пустое место!
  Но вечно лежать в постели нельзя, и лучше стать сейчас, чем опоздать на занятия и со смущенным видом оправдываться перед преподавателем. Она на автомате спустила ноги, поискала тапки, толкнула дверь и направилась в ванную. Полотенце розовое и пушистое, вода тёплая. Аромат кофе с кухни.
  Мать уже одета и, дуя на чашку, запивает кашу. Радио выключено, зато включен телевизор: мать смотрит утренние новости. Как она и предполагала, отца нет. В последнее время он редко бывает дома: работа такая да и отношения в семье далеки от совершенства. Юля боялась, что всё это кончится разводом. Хорошо Лиде: живёт своей жизнью и не присутствует при битье посуды. Может, и отец так много работает, чтобы не видеть мать? Ладно, всё как-нибудь образумится. Она надеялась, что образумится, плохо всё же будет без отца.
  - Каша ещё горячая, - сообщила мать. - Если не заснёшь за столом, можешь не греть. Кофе обязательно выпей, а то на тебя смотреть страшно. Я там тебе в холодильнике йогурт оставила - возьмёшь с собой. И не забудь выпить там, у себя в институте, чаю.
  - Да, мама, хорошо.
  Отчаянно борясь со сном, Юля заняла место матери за столом и начала методично заглатывать завтрак. Сполоснув за собой посуду, она снова прошлёпала в ванную, чтобы почистить зубы. Хлопнула входная дверь - мама ушла. Юля задумалась, забыв хорошенько прополоскать рот. Стоит ли куда-либо идти, никто ведь не узнает... Честно говоря, хочется лечь обратно на кровать и послать всё к чёрту.
  Но она почему-то не послала.
  Утро и дорога оставляют пару минут подремать или помечтать, а потом нужно окончательно просыпаться. Это всегда сопряжено с некоторыми сложностями. Особенно в метро, которое так убаюкивает.
  Сегодня поспать не удалось: все сидячие места были заняты, так что пришлось прикорнуть в уголке и предаться созерцанию разношёрстной публики. Кое-кто, следуя Юлиному кредо, клевал носом, кто-то тупо смотрел перед собой в пространство, кто-то читал. Ассортимент "метровской литературы" разнообразен, все зависит от возраста и интересов читателя. Книги как домашние, так и библиотечные или одолженные у соседки (подружки, знакомого и т.д.) на денёк. Книжки в мягких и твёрдых обложках, сверкающие лаком и вытертыми тиснеными заглавиями, с неразрезанными страницами и с надорванными пожелтевшими уголками. Донцова соседствует с Чеховым и Тургеневым, напротив красуется переплет Марининой. Читают запоем, даже Достоевского, но лидируют, безусловно, детективы и фантастика.
  Молодые люди не читают, а слушают музыку. Бывает, её слышно на весь вагон.
  Голова болела, просто раскалывалась, а тут ещё эта Вера Алексеевна (она боялась называть её, как все, - "Выдра") не давала закрыть глаза и заснуть хотя бы на минуточку. Нет, конечно, можно было положить голову на руки, проигнорировав все запреты, но за это пришлось бы расплачиваться через две недели - Вера Алексеевна всё припомнит и ни за что не поставит приличной отметки. А как она поступила с Павлом во вторник! Без объяснений выставила в коридор за обыкновенную записку. В прочем, это всё мелочи, суета сует, как сказали бы древние.
  Зачёты, записки, экзамены - это ведь такая мелочь, такое ребячество по сравнению с настоящей жизнью. Только этой "настоящей жизни" никто до сих пор не видел. Для парней - это, наверное, судьба полководца, стремление повторить судьбу вездесущего корсиканца, овладевшего умами и сердцами не одного поколения. Но война и великие подвиги во имя справедливости на страницах книг и реальная жизненная грязь - два антагониста. Начать хотя бы с того, что никто до сих пор так точно и не объяснил остальным, что такое справедливость. Она ведь, как и истина, существует лишь в единственном экземпляре, а, бегло пролистав обычный школьный учебник по всеобщей истории, мы наткнемся, по крайней мере, на десять различных "правд" и "справедливостей".
  Век романтиков прошёл... А был ли он вообще?
  Мать прожужжала ей все уши своими рассуждениями о том, что она, Юля, просто обязана сдать эту сессию на "отлично", но почему она должна это сделать, не объяснила. Да и что значит должна? Какое ей дело до того, сколько "четвёрок" у неё будет? Юля уже не ребёнок, за ней не нужно следить днём и ночью. И потом, все эти "пятёрки" и "четвёрки" вовсе не стоят того, чтобы посвящать им столько сил, заставлять себя так мучиться. А ведь она сейчас как раз мучается из-за них... Замкнутый круг, а она в нём белка.
  Голова упрямо клонилась к парте. Чтобы не уснуть, Юля подпёрла её рукой и со скуки принялась рисовать на полях очертания диковинного цветка. Сначала одного цветка, потом другого... Господи, когда же это кончится? Кто, кто придумал вставить в учебный план этот тупой предмет и дал им в преподаватели "Выдру"? Этот человек, очевидно, никогда не сидел на её лекциях, а то бы взвыл, не просидев и получаса. А она сидела тут уже час пятнадцать минут. И десять секунд, если быть точной.
  Юля уже не могла освободиться от власти волшебного креста и помимо своей воли надевала его почти каждый вечер. Перевоплощения становились всё длиннее, а возвращения - всё мучительнее. Юля отказывалась возвращаться сюда. Она почти перестала читать и жила в смутном ожидании новой встречи со своей второй половиной, даже мысли о таинственном идеале уже не занимали её. Да, Юля хотела и не хотела снова запереться у себя и превратиться в леди Эшмир, и это мучило её.
  Несколько раз она подумала о том, что неплохо было бы сходить к психиатру, но врождённое недоверие и боязнь подобного рода специалистов останавливали её.
  А "Выдра" всё говорила и говорила, даже не подозревая о том, что творилось на душе у Юли...
  Ей было очень плохо, совсем плохо; душевная тошнота подступила к горлу и душила, душила её... Её снова терзал простой и, вместе с ним, такой трудный вопрос: почему? Почему всё есть у других, а у неё нет ничего. Они счастливы, они любимы, они смеются, а она не может. Неужели в ней что-нибудь не так, неужели она не полноценна? Почему, почему именно она, почему она не может жить жизнью большинства? Это, как наказание, - видеть и знать, что никогда такой не будешь. Если бы она была дома, Юля разрыдалась бы, как делала уже не раз, но только не здесь. Они, а особенно Вера Алексеевна, не увидят её слёз - слишком уж памятен тот сентябрьский вечер, когда доверилась, открыла душу Кате, а та жестоко посмялась над ней. Это предательство она хорошо помнила.
  Мир оказался пустым мыльным пузырём, сверкающим всеми цветами радуги. Он обещал так много, а в итоге не давал ничего, оказавшись грубой подделкой. Юля сама не знала, когда поняла это, хотя... С тех пор, как она впервые надела тот крест, она начала чувствовать и думать по-другому.
  В мире нет и не будет ничего вечного, ничего светлого, всё слишком хрупко и готово рассыпаться при первом дуновении ветра, как картонный домик. Как же наивно полагать, что перед человеком открыты тысячи дорог! Есть всего одна, и к чему она приведёт, неизвестно никому, даже богу.
  Мечты... Они никогда не сбываются, потому что бесплотны. Мечты - это неистребимое стремление к тому светлому и вечному, чего нет в мире. Но если в них разочароваться, то жизнь придёт к закономерному концу. А конец всегда один - смерть и забвение.
  Смерть и забвение... Сначала будет могила с деревянной дощечкой и цветами, будут приходить родственники, знакомые. Потом только родственники, а знакомые найдут себе новых друзей, забудут. Дощечка полиняет, могила зарастёт, станет безымянной. И её снесут, похоронят кого-то нового.
  Она отогнала от себя меланхоличные мысли и нарисовала на полях солнышко. Будем искать в жизни позитив, хотя бы в приближающемся лете. Но позитив никак не хотел находиться. Может, из-за того, что небо за окном нахмурилось? Иногда она подобным образом реагировала на погодные изменения.
  Юля казалось, что нет и не было никогда любви, счастья и благополучия, а существовали только миражи, похожие на те, что она годами рисовала для самой себя. И любовь, и счастье придумали люди. Вместо любви - сделка, вместо счастья - семейное и финансовое благополучие. Если сыт, то уже счастлив. Принц на белом коне... Нет, не принц - всего лишь старикашка с толстым кошельком. Или бычеголовый авторитет, вроде тех, что показывают в криминальных новостях. Дом на Рублёвке, гламур из бутиков, постоянная борьба с природой в фитнес-залах, салонах красоты. Подтяжки, целлюлит, светские тусовки. А вдруг этот банкир/бандит/миллионер бросит тебя ради молоденькой? Они ведь любят молодых, им всё нужно по первому разряду, чтобы было красиво и перед друзьями не стыдно. Вот и получается, что счастье - это витрина дорогого магазина, причем витрина - это ты. Красивая кукла с красивыми кукольными интересами. И ни капли счастья и любви. Даже к самой себе.
  Она не хотела быть вещью, не хотела, чтобы её покупали и продавали; ей хотелось рая в шалаше, но никто почему-то не спешил его с ней построить. Где же вы, принцы, неужели перевелись? И остались только Золушки, которые без протекции крёстной-феи - ничто.
  Стоит забросить подальше Вальтер Скотта и "любовные" романы, от них только тошнее.
  Где же берутся эти феи? Но не у всех же были феи, кого-то оценили по достоинству за доброту и нравственную чистоту. Может, когда они выходили замуж, мир был другим. Без постоянного страха, мелочных забот и бешеного рынка всего и вся.
  Жизнь ведёт к смерти, а смерть - к жизни. Мечты рождаются и умирают. Если мир другой, то и жить надо по-другому.
  Конечно, ей было больно, но это должно было случиться - детство когда-нибудь уходит, и лучше, чтобы оно ушло до того, как Вы прожили полжизни. Чем раньше узнать о существовании реального мира, тем легче противостоять ему.
  Наверное, детство от неё уходило. Детство уходило, а "розовые очки" оставались. Их не хотелось снимать.
  Постепенно дурнота прошла, уступив место пустоте и усталости.
  Нет, в мире, непременно, есть что-то доброе и светлое, просто нужно хорошенько поискать. И она найдёт, обязательно найдёт. Хотя бы этот лучик солнца, едва заметный, полоска неясного света среди серых туч. Дождь пройдёт, небо очистится. Она пойдет домой и купит себе мороженное.
  "Выдра" собрала свои бумаги и медленно выплыла из аудитории. Юля облегчённо вздохнула. Перекинув сумку через плечо и сгребя туда ручку и тетрадку, она заставила себя улыбнуться и пошла вслед за Динарой, уже скрывшейся за дверьми. Она решила не откладывать покупку мороженного до вечера, а приценится к суррогату хорошего настроения в студенческом кафе.
  У институтских коридоров есть одна неприятная особенность: они пересекаются друг с другом под разными углами, извиваются и петляют, так что в них, сам того не желая, можно легко столкнуться со встречным потоком. Сворачивая в главный коридор, Юля нечаянно столкнулась с каким-то парнем. До столкновения в руках у него были книги - теперь, разумеется, они оказались на полу.
  - Извините, я нечаянно! Я сейчас всё соберу. - Чувствуя себя крайне неловко, удивляясь своей рассеянности, она поспешила помочь ему.
  - Вы сами-то не ушиблись? - Парень улыбался и, казалось, совсем не сердился.
  - Нет, нисколько. - Он ей сразу понравился. Другой бы на его месте обругал её, а этот мило улыбался. - Вот Ваши книги. - Юля поднялась с корточек и смущенно улыбнулась. Юля чувствовала, как у неё горят уши, но проверить, так ли это, не решалась. Парень не уходил, и она спросила: - Вы с менеджмента? У Вас тут учебник, и я подумала...
  - Угадали! Сергей.
  - Что? - не поняла Юля.
  - Меня зовут Сергей. А Вас?
  - Юля. - Если уши до этого не горели, то теперь уж точно горят. С ней захотел познакомиться нормальный парень! Неужели небо рухнуло на землю?
  Они вместе дошли до буфета, по дороге узнав друг о друге много нового. Оказывается, Сергей учился на параллельном потоке того же курса, что и Юля. И как только она раньше не заметила его! Хотя, раньше она вообще никого не замечала, живя в своём мире фантазий.
  Он усадил её за свободный столик, вызвался отстоять за неё очередь в кафе и на собственные деньги угостил булочкой с кофе. В мороженном она больше не нуждалась; откуда-то из глубины поднималась гордость, гордость оттого, что она сидит рядом с парнем. Юля чувствовала себя необыкновенно счастливой; даже голова прошла. Долой все мысли о несправедливости жизни!
  Сергей превзошёл все её ожидания: оказывается, он любил не только пиво и футбол, но и книги! Причём, те книги, которые она не читала.
  Перерыв подходил к концу. Она встала, так и не решив, стоит ли намекать ему на возможность новой встречи или давать свой телефон и просить позвонить, если будет время. Юля не сделала ни того, ни другого, проявив осторожность. Ей до сих пор не верилось, что ей могут интересоваться.
  Соврав, что ему по пути, Сергей увязался за ней. Юля ничего не имела против.
  - Зеленоградская, Зеленоградская Юлия! - раздался позади неё ненавистный голос Павла Георгиевича, разрушивший хрупкую идиллию. - Вы, конечно, не собираетесь отдать мне реферат. Знаете, я вовсе не обязан бегать за всеми вами и напоминать об этом. Если у нас не было лекции в понедельник, то это совсем не повод...
  Юля невольно поморщилась: она терпеть не могла этого высокомерного типа, изводившего который год изводившего студентов своим ворчанием. Подавился бы он своим рефератом! Да, кстати, что это он так волнуется по поводу сдачи этих бессмысленных бумажек? Не отругала ли его Валентина Петровна? Выходит, никто из их группы так и удосужился сходить к нему и сдать работы. Что ж, придётся ей быть первой.
  - Так Вы его принесли или нет? - Шаховской посмотрел на часы - давал ей понять, что у него нет времени на пустые разговоры. - Я больше ни Вам, ни Вашим товарищам напоминать не буду. Не допустят к сессии - не приходите плакаться.
  - Принесла, Павел Георгиевич. - Юля порылась в сумке и достала скрученную в трубочку прозрачную папку.
  - Я же просил не сворачивать: читать же невозможно! - Он всё же взял. - Передайте всей группе, что крайний срок - завтра. Сегодня я до семи буду на кафедре.
  - Хорошо, Павел Георгиевич.
  Шаховской ушёл с её рефератом подмышкой, бросив недовольный взгляд на Сергея.
  У Юли отлегло от сердца. Почему он всегда докучает именно ей, а не Полине - в конце концов, именно она староста. Но нет, ему нужна тихая студентка, которая слова поперёк не скажет. Ладно, чёрт с ним!
  - Когда кончаешь? - спросил Сергей, не решаясь войти вслед за Юлей в аудиторию.
  - У меня ещё одна пара. А что?
  - Я хотел проводить тебя до метро. Ты не против?
  - Нет. Где встретимся?
  - Внизу, в гардеробе. А ты точно придёшь?
  - А ты как думаешь? - рассмеялась она. - Не уйду же я без куртки! До встречи!
  Улыбаясь, Юля села на своё место и тут же потонула в вопросах Динары: та видела её с Сергеем. Она предпочла отклонить большинство вопросов: верила в то, что люди могут сглазить, но не забыла напомнить о сдаче рефератов. По лицам большинства можно было подать, что о таких "мелочах" они до сегодняшнего дня не задумывались.
  Но приятную прогулку с Сергеем пришлось отложить: Динара попросила посидеть с ней в библиотеке и помочь с семинарским докладом. Отказаться Юля не смогла: ещё в начале недели они взяли эту тему на двоих и рассказывать тоже должны были вместе. Тема была скучной, нудной и заумной, оставалось надеяться, что разрешат читать по бумажке.
  В читальном зале - нужную книгу, конечно, на дом не дали - они встретили Наташу. Она уткнулась в толстый справочник, но не читала: глаза уставились в одну точку.
  Юля сразу поняла, что на душе у неё "кошки скребут". Если человеку плохо, нужно попытать помочь. А девушка, кажется, на грани.
  Первой, тем не менее, среагировала на чужой психологический дискомфорт Динара.
  - Что с тобой, Натик? - Она подсела к ней, сделав Юле знак рукой положить взятые книжки на соседний стол. - Что-то случилось?
  - Я вылечу отсюда, вот и всё. - Наташа нервно отбросила короткую прядку за ухо.
  - Почему ты так решила?
  - Завтра сдавать реферат, а я даже тему не выбрала.
  - Что ж ты так? Давно же говорили, что придётся сдавать.
  - Знаю. Но у меня не было времени: у меня мать болела...
  - Поговори с Павлом Георгиевичем, попроси отсрочку.
  - Что ты! - Она вздрогнула при мысли о том, что ей придётся говорить с Шаховским. - Он же меня съест.
  - Не съест, - попыталась успокоить её Юля. - Хочешь, я тебе помогу?
  - Всё равно не успеете написать, - скептически заметила Динара. - Там ведь не меньше тридцати страниц текста нужно, а ведь их ещё и сочинить надо! Так что лучше сразу к декану на поклон он мужик добрый, поймёт, сам всё Шаховскому скажет.
  Наташа снова погрузилась в то отсутствующее состояние, в котором они её застали; Юле даже показалась, что она сейчас расплачется. Нет, нужно ей помочь: всё-таки девчонка хорошая.
  - Я поговорю с Шаховским и попытаюсь ему всё объяснить. - Это был подвиг, но его нужно было совершить. - Тебя не исключат.
  - Ты с ума сошла! - зашипела ей на ухо Динара. - Ты пойдёшь к этому чудовищу просить за Наташу?
  - Пойду. Не могу же я бросить её на произвол судьбы.
  - Ну, как знаешь! Только не забудь, что нам ещё нужно написать доклад.
  - Я помню.
  Как же ей не хотелось идти на кафедру вместе с трясущейся Наташей, но пришлось - обещание есть обещание. И зачем только в ней жило неистребимое желание помогать всем знакомым? Пользы от этого никакой, одни проблемы.
  Большая комната неопределённой конфигурации, занимаемая кафедрой, была пуста, вернее, почти пуста - Павел Георгиевич сидел за своим столом и пролистывал какие-то бумаги. Приглядевшись, Юля поняла, что это её реферат.
  - Павел Георгиевич? - Она в нерешительности замялась у двери, подталкивая вперёд Наташу.
  - Да. Вы ко мне? - Он оторвался от чтения и обернулся к ним. - Что Вы хотели?
  - Понимаете, Вы сказали, что реферат нужно сдать завтра...
  - Всё верно. А Вам-то зачем беспокоиться, Зеленоградская? У Вас ведь всё сдано. Реферат неплохой, но у меня есть несколько замечаний. Что ещё?
  - Я хотела попросить, чтобы Вы разрешили Наталье Васильевой сдать его Вам на следующей неделе.
  - Это ещё почему? - Он усмехнулся и из-под очков взглянул на Юлю. Она внутренне съёжилась, сплела руки в защитный барьер. - Срок сдачи для всех один, и я не намерен делать кому-либо поблажек. Да, а почему за неё просите Вы, а не она сама? Наталья Константиновна, может, Вы подадите голос?
  Он видел смятение обеих и чувствовал себя хозяином положения. За это его и ненавидели студенты. Шаховской встал и подошёл к ним; Наташа невольно отшатнулась.
  - Так в чём же дело, Наталья Константиновна? - Он не скрывал ехидной улыбки. - Почему Вы не можете сдать реферат завтра?
  - У неё больна мать, - ответила за сокурсницу Юля. - Она сдаст Вам его в понедельник.
  - Ну, хорошо, в виде исключения. - Павел Георгиевич вернулся к своему столу. - Но чтобы это было в последний раз!
  Они пулей вылетели в коридор, не в силах поверить в то, что так просто смогли выпутаться из такой сложной ситуации.
  Поблагодарив Юлю за помощь, счастливая Наташа кинулась бегом в библиотеку за книжками; Зеленоградская улыбнулась ей вслед. Всё-таки приятно доставить кому-нибудь радость!
  
  5
  
  Юлия прижалась к матери и уронила голову ей на плечо. Графиня Эсдек обняла её и глубоко вздохнула. Давненько дочь не обращалась к ней за помощью!
  Маленький Ричард, которого мать, несмотря на все угрозы и увещевания мужа, взяла с собой, играл у её ног.
  Леди Эшмир не плакала, она лишь поминутно вздрагивала и шумно дышала. Мать не поймёт её слёз, поэтому лучше не плакать.
  О чём она вздыхала? Да Юлия и сама точно не знала, просто на неё вдруг накатило всё предыдущее горе, просто нужно было, просто необходимо избавиться от горького осадка, скопившегося в душе.
  Графиня Эсдек недовольно скривила губы: всё-таки она ожидала от дочери большего благоразумия и выдержки. Всегда была дурой и плаксой, видно, такой и останется. То ли дело Долорес - та благочестива и смиренна, или Фанни - очаровательное жизнерадостное создание, да и Мери не хуже её будет.
  - Ну, будет тебе! - Джейн отстранила от себя Юлию. - Взрослая уже - а всё как маленькая. Что случилось-то?
  - Они все меня не любят. - Леди Эшмир села у ног матери. - Я им не нужна.
  - Что за чушь! - Она отмахнулась от её слов, как от назойливой мухи. - Кто тебя не любит?
  - Они все. Матушка, им нужно моё наследство! Поймите, им нужна не я, а имущество моего покойного супруга!
  - Прекрати говорить загадками! За последнее время ты изменилась в худшую сторону: стала такая нервная и будто поглупела. Хотя, ты никогда особым умом не отличалась. Так кому же нужны жалкие остатки состояния Роберта Эшмира, упокой Господь его душу!
  - Мои женихи. Подскажите, что мне делать, матушка!
  - Не быть дурой и выйти замуж за Томаса Сантела. Если тебе не повезло с первым мужем (и угораздило же его умереть так рано, не оставив наследника!), то будь любезна выбрать себе второго. Или ты думаешь, что мы с отцом будем кормить тебя всю жизнь после того, как ненасытные Брауны и Сантелы отберут у тебя последние крохи?
  Ричард дёрнул мать за подол юбки; Джейн расплылась в улыбке и потрепала мальчугана по голове. Юный Эсдек вцепился ручонками в покрывало её эннена и чуть не стянул его с матери. Её его выходка не рассердила, а умилила.
  - Какой же ты у меня шалун! - Джейн осторожно вытащила покрывало из его рук. - Нельзя так делать, слышишь?
   Ричард недовольно скривился и отвернулся. Он, как и всякий мальчишка, не любил замечаний.
  - Ну, плакать больше не будешь? - Графиня обернулась к дочери. - Смотри, выплачешь глаза, он себе другую невесту найдёт. Да за него любая пойдёт, а ты кочевряжишься.
  - Хорошо, я не буду плакать. - Юлия пожалела о том, что позвала мать; пожалуй, от её визита стало только хуже.
  - Вот и славно! А за Томаса Сантела выйдешь?
  - Выйду.
  Джейн встала и поправила складку на юбке; леди Эшмир, внимательно наблюдавшая за ней, впервые заметила эту замаскированную презрительную усмешку, которая временами скользила по краешкам губ матери. Раньше она её не видела или просто не хотела видеть.
  Итак, для графини Эсдек не существует в мире других людей, кроме неё самой и обожаемого ею Ричарда, а до неё, Юлии, ей вообще не было никакого дела. Значит, мать ей не поможет, остаётся надеяться только на саму себя.
  - Я бы на твоём месте побывала у Сантелов. - Джейн осторожно подтолкнула сына к дверному проёму. - Я слышала о том, что случилось у Дартена, и сочла бы благоразумным и пристойным нанести визит графине Эмилии - как-никак, она очень помогла тебе. Заодно познакомишься поближе с будущей роднёй и новым домом. Катарине Сантел не помешала бы добрая наставница в лице супруги её старшего брата: эта леди Элизабет Эшмир совсем распустила её. Ты согласна?
  - Не мне судить о методах воспитания чужих детей.
  - Чужих? - Графиня рассмеялась. - Речь идёт о твоей племяннице.
  - Но раз так, то и Томас Сантел тоже мой племянник? - Она наконец нашла способ избежать нового брака.
  - Да.
  - Но тогда наш брак будет не угоден людям и церкви.
  - Не думай об этом. Я недавно была у отца Ноэля, и тот сказал мне, что будучи связана с Сантелами родственными узами лишь со стороны мужа, ты можешь выйти за Томаса Сантела, предварительно испросив разрешения церкви. Уверена, граф хорошо заплатит за возможность заполучить в собственность землю покойного дядюшки. А что касается людей... Не женился ли в прошлом году Уильям Браккес на жене своего брата? Разве кто-то посмел осудить его?
  Юлия тяжело вздохнула: видно, всё-таки придётся выйти замуж. Что ж, ради семьи она сделает это, ради семьи и детей - ей всегда хотелось иметь ребёнка, пухленького и розовощёкого.
  - Я уезжаю, потрудись проводить меня. - Джейн Сантел отогнула ковёр, скрывавший дверной проём. - И проследи, чтобы Ричард никуда не сбежал.
  Она всегда любила командовать, даже собственным мужем. Да, если бы не её деньги, женился бы Питер Эсдек на Джейн Рамс? Но ему приходилось терпеть выходки супруги и по мере возможности обуздывать её властные порывы.
  Визит матери оставил в её душе двоякое впечатление. С одной стороны, Джейн Эсдек сумела внести некоторую ясность в раздумья и намеренья дочери, но, с другой, ничуть не утешила её. С таким же успехом можно было поболтать по душам с Элизабет Эшмир. Уж лучше бы она позвала Долорес! Но та опять ждала ребёнка и вот уже который месяц никуда не выезжала из замка мужа.
  Юлия молча смотрела на то, как мать садится в седло и отдаёт приказание слуге "не шибко стегать лошадь и махать руками", чтобы "маленький сеньор Ричард не расшибся", наматывает на руку поводья и скрывает лицо под вуалью. Она даже не оглянулась, чтобы проститься с дочерью, и величаво выехала со двора.
  Леди Эшмир решила не провожать её "долгим взглядом" и вернулась в комнаты. Прогнав чересчур расшумевшуюся Берту на кухню, она велела себя не беспокоить и, поднявшись в спальню, долго молча сидела на кровати, уставившись на распятие. Бог тоже молчал.
  Горький осадок на душе после случившегося в Дартене, не исчез, но она сумела забыть о нём. В конце концов, всё это ужасная чушь, и нужно просто жить и до конца исполнить свой долг. А долг для неё сейчас состоял в том, чтобы снова выйти замуж и родить мужу много-много детей.
  Как же всё до банального просто!
  И неужели в этом и состоит смысл сложной человеческой жизни?
  
  Юля устало упала в кресло и в блаженстве закрыла глаза. Впереди целых четверть часа покоя! Если только мать не вернётся раньше с работы. Папы нет - он опять в рейсе. Кажется, они везут лес в Финляндию. Интересно, что ему, дипломированному инженеру, делать за баранкой? Не больше ли от него было толку в науке или на каком-нибудь предприятии? Но нет, она не ребенок и сама знает, что инженеры старой закалки сейчас никому не нужны. Хотя, может, и нужны, только не здесь и не сейчас. Или здесь, но за смешные деньги, на которые даже лишнюю буханку хлеба не купишь. И она, гуманитарий по убеждениям, тоже будет не нужна стране и, как мать, пойдет на какие-нибудь курсы по изменению квалификации.
  Сегодняшний день в конец измотал её. Вверх-вниз по этажам, десятки лиц, знакомых и незнакомых, ощущение того, что опять не успеваешь, опять о чём-то забыла, что-то не доделала... А тут ещё и почти истеричные вопли Полины по поводу несданных денег, и ... этот странный осадок, оставшийся на душе из-за ночного сна. Ей казалось, что это именно она говорила с графиней Эсдек, а не леди Юлия, хотя, порой между ними не было никакой разницы.
  Заскрёбся ключ в замке.
  Юля с трудом приоткрыла один глаз и прислушалась. К ним - не к ним?
  Мать ввалилась в комнату с двумя полиэтиленовыми пакетами и тут же набросилась на неё:
  - Расселась тут, бездельничаешь, а я по магазинам после работы хожу! Помогла бы, отнесла всё это на кухню и ужин приготовила.
  Юля промолчала и покорно встала. Интересно, она дотащит до холодильника оба пакета или же уронить один по дороге? Никого же не интересует, что ей плохо, что у неё тоже ноги гудят, а в голове - зияющая пустота.
  Она донесла оба пакета и без сил повалилась на кухонный уголок. Если и дальше так пойдёт, придётся усиленно за себя взяться. Попить витамины, что ли? Или начать бегать по утрам? Бег, пожалуй, не лучшее решение: пробежек ей и так хватает. А витамины лучше заменить свежими фруктами и соком.
  - А тебе вчера звонили, - донёсся голос матери из спальни. - Ты уже спала, я будить не стала.
  - Кто?
  - Не знаю, парень какой-то.
  Наверное, Сергей. Она дала ему свой номер и обещала позвонить, но так завертелась, что не смогла. В институте его сегодня не было (во всяком случае, она его не видела), и от этого на душе было только хуже. Без Сергея этот мир казался таким серым и ненужным; хотелось зарыть голову в песок, словно страус, и стоять, стоять, стоять, чтобы ничего не видеть и не слышать. Но это, к сожалению, невозможно.
  Почему-то вспомнился анекдот про страуса и бетонный пол.
  - Юля, где ты витаешь? - Она и не заметила, как мать зашла на кухню. - Я тебе уже битых пять минут кричу, чтобы ты сварила два яйца для салата.
  - Сейчас сварю. - Она устало подалась вперёд, неохотно расставаясь с мягкой бархатистой обивкой.
  - Сиди уж, а то уронишь что-нибудь! - пробурчала мать и полезла в холодильник. - Поучила бы историю. Экзамены скоро, готовиться надо.
  - Не хочу. - Она снова, словно сфинкс, застыла на мягком уголке.
  Неужели мама не видит, что ей плохо? А она-то всегда думала, что лицо человека, как и его глаза, - зеркало души! "Видно, зеркало потемнело от времени!" - горько пошутила она.
  - Как это не хочешь? - напустилась на неё мать. - Ты думаешь, я за тебя платить буду, взятки давать? Ну, уж нет! Работать пойдёшь, хватит с меня!
  Несмотря на усталость, Юля быстро проскользнула к себе, чтобы избежать "раскатов грома" - так она называла сердитые причитания матери - и сняла с полки "Джейн Эйр". Почитать не удалось: мать на кухне разошлась ни на шутку, отсутствие дочери не умерило её пыла. Она обвиняла её в лени, нежелании учиться, разбазаривании родительских денег и других "смертных грехах", многие из которых даже косвенно к ней не относились. Юля просто попала под горячую руку - у матери выдался плохой день, и ей жизненно необходимо было на ком-то отыграться.
  Ужинали в тишине, только диктор с экрана телевизора с назойливой циничной радостью сообщал последние "страшилки" дня. Кадры мелькали, не задевая сознания. Они давно привыкли сидеть и есть под аккомпанемент терактов, криминальных разборок и политических дебатов - нужен какой-то шумовой фон. Телевизор был наркотиком, необходимым для лучшего пищеварения.
  После ужина, как всегда к чаю, пришла Надежда Дмитриевна. Пышная, шумная, она сразу пустилась с места в карьер:
  - Это просто неслыханно, Алла Петровна! Куда катится этот мир?! - Она тяжело плюхнулась на мягкий уголок, оттеснив Юлю на табуретку. Мать налила ей чаю.
  - Решила я сегодня съездить на "Звездный", прикупить кое-чего для Марины и Сережки, вхожу в вагон. Передо мной - девица. Молодая кобыла, сидит книжку читает. И, что ж ты думаешь, я три остановки простояла, пока она соизволила встать! Вот куда у нас молодёжь катится! - Беглый взгляд на Юлю: она ведь тоже из "вражеского стана". - И рожа довольная такая! Так и хотелось взять её за плечо и высказать в это личико всё, что я о ней думаю!
  - И не говорите, Надежда Дмитриевна! - поддакнула мать. - Куда ни глянь - везде одно хамство! То, что они места не уступают, - это ещё пол беды. Эта, с позволения сказать, молодежь всю парадную нам испоганила. Вот и сегодня поднимаюсь я в квартиру - у лифта стоит парень и курит. Я ему вежливо говорю: "Молодой человек, здесь не курят! А если уж Вы курите, то извольте брать с собой пепельницу". А он мне сквозь зубы: "Катись своей дорогой, старая калоша!". Можно подумать, он тут хозяин!
  - Все они нынче из себя хозяев корчат! А уж бесстыжие! У девчонок юбки короче балетных пачек, не столько прикрывают, сколько открывают. Ты, Юлька, небось, тоже такую носишь?
  - Нет, Надежда Дмитриевна, - устало ответил Юля.
  - Ну, если не носишь, то будешь носить. Все вы одинаковые, всех вас уму - разуму учить надо!
  - А кому учить? - вздохнула мать. - Они же теперь самостоятельные, у них же права человека...
  - А что Вы имеете против прав человека? - навострила уши соседка снизу. При любом намеке на критику существующего режима она становилась в боевую стойку. - Вам, что, власть не нравится?
  - А кому она нравится? - Мать как-то стушевалась.
  - Всем прогрессивно мыслящим людям! Тем, кто понимает, что демократия - это единственное разумная форма существования гражданского общества.
  Воспользовавшись удобным случаем, Юля прошмыгнула к себе.
  На следующее утро она с трудом добрела до института. С момента пробуждения её преследовали неприятности: сначала убежал кофе, затем оторвалась пуговица на блузке, сломался ноготь, и, в довершение ко всему, она опоздала на автобус. На занятия Юля, конечно, тоже опоздала.
  Осторожно приоткрыв дверь в аудиторию, она заглянула внутрь: большинство уже там, а Дмитрий Иванович расхаживает перед кафедрой.
  Идти или не идти? Идти. Эх, будь, что будет!
  Юля просочилась в маленькую щёлку и постаралась незаметно добежать до своего места - не получилось.
  - Постойте-ка. - Преподаватель неодобрительно глянул на неё из-под очков. - Разве я не говорил, чтобы никто не смел опаздывать?
  - Говорили. Извините меня, я не хотела...
  - Ладно, идите! - Он махнул рукой и в полголоса задал самому себе риторический вопрос: - И когда только они перестанут опаздывать?
  Чувствуя, как розовеют от стыда щёки, Юля села и постаралась спрятаться за спины впереди сидящих.
  - Напрасно ты его разозлила, - шепнула Динара, - он и так рвёт и мечет.
  - Хватит болтать! - подтверждая её слова, рявкнул преподаватель.
  В аудитории на время установилась тишина. В студенческой среде тишина - величина переменная, так что уде через пару минут волна шуршания и шушуканья прокатилась от задних рядов к передним.
  Динара достала мобильный телефон и начала лихо стучать кнопками, играя в "стрелялку", а Юля, как обычно, выводила на полях между записями цветочки - это успокаивало.
  В перерыве к ним зашёл Сергей.
  - Почему не позвонила? - Он присел рядом с Юлей. - Я тебе вчера весь вечер названивал... Твоя мама обещала всё тебе передать.
  - Мою маму тут винить не в чем, - улыбнулась Юля. - А позвонить я не могла - поздно вернулась, устала. Ну, ты всё уладил с Астафьевой?
  - Да. Она поставит мне зачёт за доклад. А как твои дела?
  - Нормально.
  - Выглядишь ты неважно. - Сергей сел рядом. - Ну, говори, что случилось.
  - Ничего. Просто с матерью поссорилась.
  - Из-за чего?
  - А, из-за ерунды! Послушай, - она немного помолчала, - а у тебя нет дома Стендаля? В нашей библиотеке его разобрали, а мне очень нужно...
  - Есть. Целое собрание сочинений, ещё отец покупал. Тебе нужен какой-то конкретный роман?
  - Да. Хочу перечитать "Красное и чёрное". Принесёшь?
  - Принесу. А ты не можешь ненадолго задержаться после института: я хочу тебе кое-что подарить.
  - Подарить? - удивилась Юля. - Но до моего дня рождения ещё далеко.
  - А это подарок на именины! - рассмеялся Сергей. - Да это даже и не подарок вовсе, просто ветка сирени. Поставишь в вазу, будешь вспоминать обо мне...
  - Какой же ты романтик, Серёжа! - Юля улыбнулась. - Ты бы мне ещё подснежники в марте дарил!
  - Ну, не хочешь, так хочешь, - обиженно буркнул он.
  - Нет, хочу, очень хочу! - Она испугалась, что Сергей уйдёт.
  Наверное, он придумал этот подарок прямо здесь, в аудитории, увидев её кислое выражение лица. Окно было рядом, из него были видны кусты сирени в сквере. Да, разумеется, он придумал всё на ходу, чтобы развеселить её, но от этого было только приятнее. И даже сообщение Полины о сдаче денег на очередной день рождения, не смогло заставить Юлю предаться унынию прошедшего утра.
  Какой же он всё-таки милый!
  Динара уплетала за обе щеки поджаристые булочки из буфета, запивая их "колой", перелистывала страницы из зачитанного до дыр учебника по психологии.
  - Знаешь, а мы с Антоном расстались, - ни с того ни с сего сообщила она. - Скучно как-то с ним... Я себе другого парня нашла, прикольного.
  - И где ты с ним познакомилась? - Интересно, где сейчас обитают "прикольные парни"?
  - Да в ночном клубе. В "Метро". Он меня пивом угостил.
  - И ты влюбилась? - усмехнулась Юля.
  - Почему сразу влюбилась? Это ты у нас сразу влюбляешься и всегда по уши. А у нас с ним просто отношения.
  - И как его зовут?
  - Не буду пока говорить, у нас ведь не до конца всё срослось. К тому же, поползут слухи, а его папочка может быть против.
  - Я не сплетница! - обиделась Юля. Взяв сумочку, она хотела уйти, но Динара удержала её. Взяла сумочку и повесила на место.
  - Я же так, просто с языка слетело. Ты ведь можешь нечаянно проболтаться... А ведь у нас с тобой открыт мужской сезон, - хихикнула она. - У тебя-то с Сергеем как?
  Юля пожала плечами и сдержанно ответила:
  - Дружим.
  Она как-то не задумывалась о характере и перспективах их отношений. Юля боялась строить планы на будущее.
  
  6
  
  Леди Эшмир тяжело вздохнула, посмотрев на себя в зеркало: жёлтый цвет ей, определённо, не шёл, особенно в сочетании с белым. Добровольный траур затянулся; пришло время его снимать.
  Салли с каменным выражением лица наблюдала за тем, как госпожа по очереди прикладывает к шее и ушам украшения - она-то знала, что украсить вдовий наряд ничего не может.
  Наконец Юлия решилась.
  - Достань серую робу и жилетку с меховой оторочкой. - Она толкнула локтем задремавшую служанку.
  Та неторопливо пошла к сундуку с одеждой; леди Эшмир даже пришлось стегнуть её пару раз кистями от балдахина, чтобы поторопить.
  Облачив госпожу в новое платье, Салли сняла с каминной полкой канделябр, плюнула на него и принялась вытирать.
  Юлия недовольно поморщилась и прогнала её.
  Спустя пару минут, когда леди Эшмир щипала и растирала руками щёки, к ней вошла Китти и, трясясь от страха (она всё ещё помнила случай с золотым), сказала: "Граф Дартен, миледи".
  Граф Дартен? Но что ему нужно после той ужасной ссоры в его замке? Нет, это неслыханно! Какая наглость!
  От неожиданности Юлия больно царапнула себя по скуле.
  - Так что ему передать? - Китти всё ещё мялась у двери.
  - Ничего. Я сама спущусь.
  По приказу госпожи, служанка дрожащими руками заплела волосы Юлии в косы и несколькими шпильками скрепила их в две большие косицы чуть повыше висков. Отпустив её и набрав в грудь побольше воздуху, леди Эшмир спустилась вниз.
  Граф ожидал её у подножия лестницы; очевидно, он очень нервничал: его глаза лихорадочно бегали из стороны в сторону.
  Юлия не подала ему руку для поцелуя и безмолвно прошла в холл. Дартен последовал за ней. Остановившись посредине холла, она вопросительно посмотрела на гостя.
  - Мы будем говорить здесь? - Дартен нервничал, нервничал и сердился одновременно.
  - Да. Что Вы хотели? - Леди Эшмир говорила с ним холодно, даже дерзко. - Я думала, что после произошедшего Вы не посмеете наведаться ко мне с визитом.
  - Я хотел бы извиниться.
  - Что ж, извиняйтесь, но, боюсь, извинения не помогут.
  - Я всё же извинюсь. Очаровательная леди Эшмир, смиренно прошу простить меня за то недостойное рыцаря поведение и ту ... ссору, которые так оскорбили Вас.
  - Я принимаю Ваши извинения, но, надеюсь, Вы понимаете, что теперь Вам больше нечего делать в моём доме. Разговоры о нашей свадьбе отныне бессмысленны.
  - Но, миледи...
  - Да, бессмысленно. Прощайте!
  Она повернулась и ушла; граф побоялся удержать её: несмотря на то, что она приняла извинения, леди Эшмир не простила его, а своим поведением он только усугубил своё положение. Но отступать он не хотел.
  Дартен вышел во двор, раздумывая над собственным будущим. Он понимал, что наносить дальнейшие визиты Юлии бесполезно, нужно на время затаиться и распустить о себе благоприятные слухи. Для роли "доброй народной молвы" как нельзя лучше подошла бы Элизабет Эшби. Конечно, легче было бы уговорить леди Браун шепнуть леди Эшби пару ласковых слов о его особе, но, к сожалению, ветреной Беатрис врятли кто поверит, а особенно Юлия.
  После визита графа Дартена леди Эшмир решила съездить в монастырь Святой Урсулы (её бабка носила имя этой святой, поэтому Юлия часто посещала его). Она поднялась к себе и, подумав минуты две, одела вместо жилетки строгое рондо, а поверх него - сюрко серого цвета, подбитое мехом куницы. Юлия знала, что аббатиса не любит новой вызывающей, открытой, одежды и ветреных беретов, модных среди нынешней молодёжи, поэтому не посмела хоть как-то украсить свой наряд, хоть ей до смерти надоела эта вдовья простота. На шее у неё покоился неизменный крест - подарок старшей сестры на свадьбу; она не снимала его уже почти пять лет.
  Она отыскала конюшего и приказала седлать лошадей, а Салли велела собрать провизии на дорогу. С собой Юлия взяла Китти (она хоть порой и наивна, как дурочка), Сару (никогда не помешает капелька чужого ума) и пятерых верных слуг. Конечно, если на неё нападут, такая охрана не спасёт, но без неё нельзя.
  Монастырь Святой Урсулы раскинулся в четырёх милях от Эшмира, на берегу одного из притоков Суэйла и представлял собой комплекс ощетинившихся зубчатыми башнями романских построек с резко выделявшимися на их фоне острыми готическими шпилями часовен. Их было две: одна, освящённая в честь Святой Урсулы, была ярким образчиком готики, а другая, посвящённая Деве Марии, скорее тяготела к романике, хотя и гордилась новой колокольней, пристроенной гораздо позже основной её части.
  Аббатиса, в миру Мария Майзон, благосклонно отнеслась к приезду гостьи и распорядилась отвести ей комнату в монастырской гостинице - единственной гостинице во всей округе. Она догадывалась, что леди Эшмир привело к ней какое-то важное дело.
  После вечерней молитвы, аббатиса пригласила Юлию к себе для беседы.
  - Вас что-то беспокоит, сестра моя? - Она взяла в руки чётки и присела за стол, указав гостье на место напротив себя.
  - Да, матушка. - Леди Эшмир стыдливо опустила глаза. - Как Вы знаете, я вдовствую уже четыре года, почти четыре года...
  - Я знаю это, дочь моя, продолжайте.
  - Грешно ли будет, если я снова выйду замуж?
  - Нет, дочь моя. Господь не станет препятствовать этому.
  - Но я дала обет хранить память супруга, - вздохнула Юлия.
  - В таком случае, как только истечёт последний месяц пятого года, Вы сможете вновь связать себя священными узами брака.
  - Но простит ли бог, если я выйду замуж за племянника своего покойного супруга? - с внутренним трепетом задала она мучивший её вопрос.
  Аббатиса нахмурилась; костяшки чёток замелькали между её пальцами.
  - Испросите разрешения у церкви, дочь моя. Если святые отцы не сочтут это кровосмешением, то...
  - Поймите, матушка, - оправдывалась леди Эшмир, - я никогда бы не посмела помыслить об этом, но этого хотят мои родители.
  - Воля родителей - закон. Ибо сказано: "Чти отца своего и мать свою"... Но нет ли человека, не состоящего с Вами в родственных связях, который мог бы стать для Вас заботливым супругом?
  - Есть, но я зачахну рядом с ним. Он хочет жениться на мне из-за презренного металла.
  - А племянник Вашего мужа?
  - Он любит меня и соблюдает законы божьи. Но что, если он пожелает жениться на мне раньше истечения вдовьего срока?
  - Я снова повторю свой совет: обратитесь к святым отцам. Я ничем не могу Вам помочь.
  - А дадут ли они разрешение на брак?
  - Мне не дано это знать, дочь моя. Одно могу Вам сказать, церковь не приветствует столь близких по крови союзов.
  Не найдя должной поддержки там, где она её искала, Юлия на следующее утро покинула монастырь.
  Дома её ожидало письмо от Томаса Сантела.
  
  Достопочтенная леди Эшмир, да ниспошлет Бог Вам долгие годы жизни!
  Надеюсь, письмо моё застанет Вас в добром здравии.
  Прежде всего, позвольте принести свои извинения за моё поведение в Дартене: мне следовало бы уделить Вам больше внимания и заранее предугадать преступные намеренья графа Дартена. Чтобы как-то загладить свою вину, я взял на себя смелость пригласить Вас к себе. Моя уважаемая матушка, мои брат и сёстры рады будут повидать Вас. Надеюсь, приём, оказанный Вам, полностью удовлетворит Вас.
  Если Вы удостоите меня согласием, сообщите мне о времени Вашего приезда, ибо Вы вольны выбирать день и час, и я рад буду услужить Вам.
  
Ваш покорный слуга,
  
граф Томас Сантел.
  
  Юлия убрала письмо и чуть заметно улыбнулась. Когда не ждёшь поклонения, оно не заставляет себя ждать. Вот только что это не любовь, она точно знала. Тогда, в монастыре Святой Урсулы, она не была до конца искренна с аббатисой: в графе Дартене её пугала не его холодность и безразличие, а дурное обращение будущего супруга. В любовь своих поклонников леди Эшмир не верила, но втайне надеялась на взаимопонимание и уважение Сантела. Если он будет с ней вежлив, будет хоть иногда уделять ей чуточку внимания, она сможет полюбить его. Это было не так уж сложно, она уже почти любила его.
  Бедный светлой памяти лорд Роберт Эшмир! Ваша жена неумолимо забывала Вас. Но если бы Вы только знали, что повлекла за собой Ваша смерть...
  
  Юля проснулась усталой и разбитой: сказалась поездка Юлии в монастырь, и порадовалась тому, что за окном воскресенье.
  Но подоконник больше не манил её. Черёмуха отцветала, на смену ей пришла душистая махровая сирень, но в ней уже не было той удивительной притягательной силы, той тайны, той романтики первых тёплых дней, которой так гордилась её белоснежная сестра.
  Мать загремела чем-то на кухне, и Юля, сладко потянувшись, сползла с кровати. Первым делом она подошла к окну и отдернула занавеску. Ей в лицо ударил тёплый луч солнца, прогнав последние следы сна. Постояв немного у окна в ласковом золотистом ореоле из плывущих по воздуху пылинок и лучистого света, она дотянулась до стола, где стоял магнитофон, и включила его. Лёгкая ненавязчивая мелодия наполнила комнату.
  - Юля, ты уже встала? - донёсся из-за двери голос матери.
  - Да, мам, почти. - Юля неохотно отошла от окна и принялась одеваться.
  - Прошлёпав босыми ногами в ванну, она привела себя в порядок. Завернув на кухню, Юля села за стол и принялась поглощать завтрак, приготовленный матерью.
  - Когда у тебя последний экзамен? - поинтересовалась мать.
  - Двадцатого.
  - Прекрасно! Значит, двадцать первого мы уезжаем в деревню. Да, у меня к тебе будет просьба.
  - Какая? - Она дожёвывала бутерброд с лососевым маслом. Она любила лососевое масло - маленькая слабость, а приятно.
  - Купи подарок Любовь Сергеевне. Знаешь, что-то вроде хорошей туалетной воды или чего-нибудь из косметики.
  - Сегодня?
  - Да. Ты ведь уже подготовилась к понедельнику?
  - Угу! Больше ничего не нужно?
  - Ну, купи ещё хлеба. Где деньги, ты знаешь.
  Юля собралась быстро и, надев чёрные очки, выбежала на улицу. Судя по сегодняшнему дню, вся будущая неделя обещала быть солнечной и тёплой.
  Возле "Магмы" она встретила Павлика - веснушчатого соседского парня; он любезно согласился составить ей компанию. Ещё бы, ведь без неё он ни за что не помирится с Настей - как никак, Юля её бывшая одноклассница и хорошая приятельница, часто видит её и отлично осведомлена обо всех её пристрастиях. Почему-то все парни их двора были влюблены в Настю.
  На обратном пути, с коробочкой французской (или псевдофранцузской) туалетной воды в сумочке, Юля нос с носом столкнулась с Настей. Она рассмеялась: стоило Павлу пойти с ней и заговорить о "своей любви", так они её встретили. Конечно, Юля давно догадывалась, что является своеобразным ангелом-утешителем и бескорыстным помощником для всех своих знакомых.
  При виде Павлика Настя скривилась и хотела уйти, но Юля, окончательно решив помочь парню, задержала её.
  - Настя, ты куда?
  - Домой, - буркнула та.
  - Задержись на минуточку. Видишь ли, Паша очень жалеет о том, что не позвонил тебе тогда...
  - Опять адвокатом работаешь? Не защищай его: не поможет! Да, а что это он у тебя за спиной прячется?
  - Боится, что ты с ним разговаривать не станешь.
  - Правильно боится.
  - Насть, ну прости его! Родители увезли парня на дачу, а мобильного у него нет. Он даже подарок тебе купил...
  - Мне не нужен подарок. Можешь оставить его себе! - скривила губы Настя.
  - А ты посмотри. Подарок - прелесть!
  - Ну, показывай! - Похоже, Настя смилостивилась.
  Павел сконфуженно вытащил крохотный запечатанный пакетик, в котором поблёскивала брошка в виде двух перекрещенных цветочных стеблей со стразами. Брошка ей понравилась: Настя заулыбалась и сунула подарок в сумочку. Сумочка у неё была крохотная и по меркам Юли годилась только для светских раутов и походов в театр.
  - Смотри, чтобы больше так не исчезал! - строго сказала она Паше и, сделав несколько шагов, бросила через плечо: - Вечером позвони.
  - Ну, вот видишь, всё обошлось. А ты боялся! - шепнула Юля.
  - Спасибо тебе, Ёлка! - Павел лихорадочно затряс её руку. - Ты самая классная девчонка! Что бы я без тебя делал?
  Девушка смущённо улыбнулась: она не считала свою помощь в этом пустяковом деле чем-то экстраординарным.
  У парадной Юля столкнулась с Надеждой Дмитриевной: нагруженная пакетами из соседнего супермаркета, она, тяжело пыхтя, искала в сумке ключи.
  - Здравствуйте! - Юля решила помочь ей и открыла дверь. Женщина восприняла это как должное и протиснулась в темные недра парадной. Прислонив пакеты к стене, Надежда Дмитриевна проверила содержимое своего ящика, пострадавшего в своё время от проблем вечернего досуга подростков.
  В парадной пахло куревом, валялись листы бесплатных рекламных газет. Две пустые бутылки, прикрытые пластиковыми стаканчиками, сиротливо жались в углу у батареи.
  Юля стояла в лифте и терпеливо ждала, пока содержимое ящика перекочует в один из пакетов соседки снизу.
  - Как мать-то? - Надежда Дмитриевна нажала на кнопку второго этажа. - В последнее время она что-то жаловалась на давление.
  - Спасибо, с ней всё хорошо.
  - Она ходила к врачу?
  - Нет. Это у неё от погоды.
  - Ты, Юля, береги мать, она у тебя одна. А то, поди, пропадаешь с утра до ночи с подружками, а мать волнуется. И правильно волнуется. Вы ведь, молодые, совсем безголовые, того и гляди бед натворить можете. Мой тебе совет, Юля, держись от этих клубов подальше, там одна наркота. Вот в наше время, - она вздохнула, - приличные девушки на всякие курсы записывались, вязания, шитья или ещё чего, и не по кабакам шлялись, а в театр ходили. Скромненькие, аккуратные, не чета нынешним! Вот давно ты в театре была?
  - Не помню, - смущенно улыбнулась Юля, стоя на площадке своего этажа. - Наверное, в прошлом году.
  - Ну и молодёжь пошла! - процедила Надежда Дмитриевна и уже в закрывающиеся двери добавила: - Матери привет!
  Юля кивнула.
  Театр... Театр - это хорошо, но ведь пойти в него не с кем. Мать работает, Дина целые выходные пропадает по клубам и вечеринкам, а если и дома, то не согласиться. Сергей? Но он только что нашёл работу, ему не до этого, да и навязываться не хочется. Вдруг он невесть что о ней подумает?
  А одна ведь не пойдёшь. Это же кино, а театр, там есть антракты. Все разбегутся по буфетам, начнут с живостью обсуждать происходящее - а она останется и будет с грустной миной сидеть и смотреть на опущенный занавес. А потом одной домой по тёмным улицам, где мало ли что... Да улицы - это не самое важное, главное ощущение, что все пришли с кем-то - а ты одна. Словно изгой.
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"