Аннотация: К какой категории отнести? Тут нет категории "Гонево съехавших крыш"!
В прошлой жизни кабачок был эльфом. Ну, или в позапрошлой. Но эльфом - это факт. Ему сказал об этом пинальный камешек, а уж тот наверняка знал обо всех путях кармы, дхармы и мымры. Ведь именно камешку сам(а) Куддла предложил(а) на выбор новый облик для перерождения: или быть офисным работником на побегушках, или маленькой галькой, при виде которой человек не может удержаться, чтобы не наподдать ей ногой. А поскольку для кармы лучше, чтобы пинки тебе отвешивали от души и с легким сердцем, а не втихаря методом докладных записок и наковерных распеканий, то решение было однозначным.
Но благодаря Куддле, камешек вошел в мир не просто так. До самого первого пинка он был аватарой знаменитого макета шумерской гадальной печенки и потому знал до тонкостей все древние ритуалы. Когда камешек повстречался с кабачком, жизнь уже порядком побила обоих, однако пламя скрытых достоинств, разумеется, пылало необычайно ярко, привлекая жадных лепреконов и тупоголовых бабочек. Узрев же сияние души, ничуть не меньшее, чем собственное, камешек немедленно произвел пять положенных скачков бенцц и двойной рикошет нин га, в результате чего вонзился в мягкий бок кабачка.
В этот момент кабачок, размышлявший о чудесах бытия, порадовался, что не является двуногим теплокровным прямоходящим, ибо в разговорах рабов, опекавших его тело с момента рождения, мелькали изредка намеки на злокозненные камни в почках. Но поскольку столь низменные органы, как почки или печени, у него отсутствовали, кабачок снисходительно отнесся к вторжению в собственную плоть.
Тогда же, в недолгие часы этой памятной встречи, камешек и составил гороскоп прошлой жизни кабачка. Да, все чудесным образом совпадало: и пристрастие плетей к деревьям, их стремление обнять ствол и взобраться повыше, и нежная зелень кожи самого героя, и ощущение бессмертия - кабачок точно знал, что даже будучи оторванным от стебля, он может просуществовать очень, очень долго. По этому последнему пункту даже разгорелась философская дискуссия между огурцами, которые числили себя ближайшей родней кабачка, и орешником, поддерживавшим его плети. Главный вопрос заключался в том, может ли оторванный либо отпавший от ветви плод считаться живым, или он переходит в разряд неумерших? Огурцы, большая часть коих после отрывания от плети, немедленно гибла в зубах ходячих рабов, полагали, что жизнь заканчивается именно в момент отрыва. Это помогало спокойнее относиться к тому, как погибает плоть. Орешник же доказывал, что плод может считаться живым до тех пор, пока не погибло семя внутри. Наиболее ортодоксальные огурцы заявляли, будто семя уже не является частью плода, а воплощает собой некую непознаваемую сущность, реальность которой еще нужно доказать. Поскольку все их плети были однолетними, то ни один не мог похвастаться тем, что действительно видел огуречное семя и проростки его. Орешник, хотя и переживал уже двадцатое лето, ничем не мог им помочь, поскольку действительно видел лишь готовую рассаду, но все-таки, сообразуясь с опытом сорняков и беглого гороха, полагал происхождение огурцов и кабачка столь же банальным, как и всякой прочей травы. Впрочем, даже он не отрицал необыкновенную сущность кабачка.
Единственное, что смущало нирванический покой нашего героя, так это странный зуд неподалеку от того места, где некогда красовался цветок. После беседы с камешком он решил, что зуд есть свидетельство рудиментарной памяти об ушах. Острых, разумеется. Зачем они нужны, кабачок не знал, однако представить себе эльфа без ушей почему-то не мог. Двуногие рабы держали уши на голове. У саранчи, прыгавшей неподалеку, уши располагались на брюшке, а кузнечики передвинули их на ноги и потому считали саранчу низшей отсталой расой. Впрочем, сама она придерживалась мнения, что ее народ Избран и отмечен набрюшными ушами в знак особых заслуг. Из дома на грядку однажды зашел таракан и внес свежую реплику в рассуждения о должном месте расположения ушей - по его мнению, таковым следует находиться на хвосте. Слопавшая его ящерица добавила, что уши никак не могут быть острыми, потому как это перепонки. Однако развить тему она не смогла, потому что в этот момент некий человек заметил пинальный камешек и отправил его в полет как раз в сторону ящерицы. Так что на память об этой краткой встрече на грядке остался лишь подергивающийся хвост - огурцы-реформаторы сочли это посмертным Свидетельством таракана об истинности его слов.
Перед расставанием камешек успел также изречь пророчество: царствие кабачка будет долгим, однако он будет отторгнут от земли, очищен, помазан мукой и маслом и принесен в жертву на огне. Кабачок, как и подобает эльфу, принял пророчество достойно, хотя печаль и поселилась в его недрах. Также стал он думать о магии. В конце концов, отсутствие ушей не должно влиять на свойства чар. Ведь мы всегда может просто предположить существование неких органов слуха, возможно даже острых. И есди даже остроухость есть необходимое, проводящее магию строение организма, невозможно, чтобы ПервоЭго не предупредило вероятности замены ушной раковины раковинами иными.
Придя к соответствующим выводам, кабачок начал необходимые приготовления. Он позаботился о том, чтобы собрать некоторое количество улиток поближе к стеблю, а также выпустил несколько дополнительных достаточно острых усов, на которых расположил витые раковинки моллюсков. Разумеется, телами улиток следовало пожертвовать, но это была та боль, что кабачок соглашался причинить без особых терзаний. В конце концов, предварительно улитки получали возможность лакомиться и его плотью.
Затем он сосредоточился на чарах. Труднее всего оказалось произнести первое слово, ибо лишенное рта и глотки тело отказывалось производить сколь либо значимые звуки. Однако оса-наездник в обмен на указание логова крупного паука подсказала вариант с резонансным дубликатом. Таким образом, достаточно было воспроизвести частоту колебаний звука любой из клеток кабачка, чтобы волшебство нашло свое воплощение. Разумеется, как существо разумное и логическое, герой озаботился тем, чтобы сразу создать заклинание, позволяющее ему в дальнейшем произносить магические слова без помощи ветра, землетрясений, высоковольтных линий и других вибросоздающих случайностей.
Поначалу все шло довольно гладко. Знания вспоминались легко, как это бывает со всяким эльфом, в каком бы виде он ни оказался. Но вдруг обнаружилось, что поддержка перманентных чар требует очень много энергии. Поскольку дело близилось к осени и концу царствия, которое предрек пинальный камешек, кабачок решил прибегнуть к первому доводу королей и собрать налоги. Сначала он поглотил колонию тли, паразитировавшую на его молодых плетях, а заодно и четыре бригады муравьев, явившихся качать права. На муравьиной кислоте он продержался почти неделю, однако для высшей магии это была лишь ничтожная подачка.
Следующей жертвой кабачок назначил кошку - на нее, ко всему прочему, жаловалась клубника, грядки которой кошка избрала вместо сортира. Кошка была оплетена усами, высосана и распылена на удобрения, после чего кабачок внутренним взором обозрел свою алую плоть и подумал, не стоит ли ему принять обращение и стать полноправным арбузом. Однако необходимость накапливать сахар ему претила, и кабачок продолжил свои эльфийские искания.
В ночь, когда он поглотил вора, желавшего поживиться чем-нибудь в чужом огороде, кабачок впервые применил метаморфические чары и стал двуногим прямоходящим. Правда, он не решился сразу расходовать всю энергию и поддерживать также необходимые размеры, поэтому соседский пьяница Володимир назвал его зеленым чертиком, мерзким коротышкой, белочкой и другими странными прозвищами. Впрочем, по некотором размышлении, даже этот безнадежный субъект опознал в кабачке "эльфа недорезанного", чем спас свою никчемную жизнь.
С помощью двух коров и одной коровницы кабачок принял, наконец, вид человекоподобного существа надлежащего роста и силы. Теперь для него не было ограничений в добыче пропитания. Он брал рабов в их домах и на пастбищах, перемалывал и поглощал когда хотел. Магия его сверкала граненым бриллиантом, пронизывая сферы мироздания. Он верил, что на этот свет однажды прилетит другой эльф, и пыльца мужских органов соединится с соком нежного пестика, возрождая великое племя эльфов с виртуально-острыми ушами.
Однако мечтания его оборвала осень и острый меч кармы в лице перочинного ножа предателя Володимира. Ибо оголодав без коримлицы-жены, столь невовремя поглощенной кабачком, возжелал сей пьяница пищи и приглядел раскормленный кабачок на соседском огороде. Его бесполезное обездушенное тело повиновалось лишь животным инстинктам. Он ничего не знал и не мог знать о царственной миссии владыки своего. И не дрогнула его рука, когда Володимир вспорол нежную зеленую кожу кабачка, бросил плоть его в муку и на сковороду.
И когда эльфийская душа, освобожденная от мук бренной плоти, воспарила к Куддле и припала к стопам его(ее), отвесили стопы сии пинка душе и отправили на Авалон Бермудский, куда отправляются все истинные эльфы, будь они хоть кабачки, хоть жужелицы.