Много приходилось слышать на Самиздате разговоров о повести Елены Стяжкиной "Паровозик из Ромашково". Скажу и я свое слово об этом произведении. На этот шаг меня сподвигла недавняя беседа, в ходе которой были заданы следующие вопросы: "а что у Стяжкиной? К каковым целям устремляется героиня ее опуса? Что нам поведал высокохудожественный образ этой героини? Каково к ней отношение авторки? В чем, черт побери, ее творческий замысел?"
На эти вопросы я и попытаюсь ответить своим пространным выступлением. Скажу сразу: все, изложенное здесь не претендует на какие-то обобщения, вскрывание проблем, клеймление или наоборот. Это даже не критическая статья. По очень простой причине: я не обладаю достаточным образованием в области гуманитарных наук. И все, что я пишу всего лишь мой, возможно, весьма специфический взгляд на вещи. В частности, на упомянутую повесть.
Итак, вопрос первый: к каковым целям устремляется героиня опуса Стяжкиной?
Отвечаю: героиня повести "Паровозик из Ромашково" Анна стремится выйти замуж и родить ребенка.
Доказательство ниже. А пока два лирических отступления.
Однажды, будучи наивными первокурсницами, мы запустили в комнату и накормили бродячую по общежитию кошку, которая оказалась беременной. Надо было видеть и слышать борьбу животного за место, которое она - инстинктом звериным, материнским - избрала для своих котят как наиболее безопасное и надежное. Она таки добилась своего. Чего ей (и нам, и соседям нашим) этого стоило - отдельный разговор. Но котята родились под кроватью, в благоустроенной коробке. Спустя пару недель (или не помню, но мало) мама бесследно исчезла. А котята - все четверо - были пристроены "в хорошие руки". Это - о природе. Женской. Материнской. Которая одна у большинства млекопитающих. Только у человека забита слегка, но об этом после.
Теперь шагнем в другую сторону - от неразумных животных к представителю гомо-образованикус. Хмуро и пристально, с высоты своего мужского достоинства. из-под тяжелой руки обозревает современные городские окрестности господин Критик. Откуда-то из туманной провинциальной дали улыбается ему оплывшим лицом и манит мокрой детской пеленкой идеал женщины, некая обобщенная высоконравственная мать-берегиня, похожая на Наташу Ростову последних глав "Войны и мира". Нехотя отрывает Критик глаза от любезного образа и с брезгливой гримасой обращается к снующим вокруг современницам. Тщится, рассеянно скользя взглядом по одинаково накрашенным, усталым лицам, найти среди них хоть одну, что могла бы сравниться с той - прекрасной и туманной... И, еще более скривив губы, отворачивается от массы поникших под его взглядом женских голов: нет такой, что смогла бы хоть немного, ну, хоть в далеком будущем, соответствовать священному образу женщины-матери-берегини. Не тянут современницы, не тянут. Слишком большую независимость виду придают короткие прически, слишком узки обтянутые джинсами бедра, слишком плотно забиты образованием мозги. Слишком глубоко и надежно запрятана в душах извечная женская тоска по нормальной семье, по детям и мужу. Не разглядит этого Критик - взгляд его устремлен в неведомые дали к далекому, нереальному ныне образу. А мы обратимся наконец к нашей героине.
И постараемся разглядеть то, чего она сама в себе вряд ли замечает и осознает. Но это с успехом делает за нее автор. Возможно, также не давая себе отчета.
Итак, Анна несколько лет была замужем. Потом ее бросил муж. Она же, не привыкшая жить одна, "решила вновь освятить пустующее место". И со всей энергией поистине животного инстинкта, Анна занялась поисками счастья. Внешне это выглядит, как поиски сексуального партнера и только. Но ведь стоит прислушаться:
"- Я хочу ребенка, - вздохнул он грустно. - Я тоже, - сказала я, обрадовавшись, что в чем-то мы все-таки похожи.... - Я гораздо чаще мечтаю о дочери, чем о сыне, - ответила глупая я" - это диалог со вторым Сережей.
"Но я в этот момент находилась в хрустальном флаконе признанного на двое суток официального положения" - это третий Сережа назвал ее женой.
И только теперь (хотя, физическая близость состоялась уже раньше, в первый же день, но): "я боялась спугнуть мгновение нашей чистой, почти детской близости... Я не помню, в какой момент перестала воспринимать его критически. Он как-то вдруг стал мне нравиться весь, он превратился в воплощенную мечту. При свете заходящего солнца его жадность превратилась в хозяйственность, его бахвальство - в желание мне понравиться, его склонность к обидам - в милую закомлексованность мужчины невысокого роста".
Отчего, почему вдруг такое превращение? Может ли женщина, ищущая ТОЛЬКО развлечений "с радостным, даже тупым смирением" думать "о необходимости пластической операции по укорачиванию ног" - ради чего? Ради любимого. Любимого, который скоро станет МУЖЕМ. "Он любит меня, а это значит, ... мы, наконец, поженимся" - так рассуждает Анна, забыв про поговорку о чужом несчастии, что поделать - ею движет здоровый инстинкт. Потребность женщины реализовать себя. Именно: как жена и мать. Слышите? - "Я проснулась на Сережином плече и радостно сообщила о своих подозрениях и предстоящем походе в больницу. ... моя малюсенькая беременность протекала нормально, я, ошалевшая от восторга, влетела в квартиру"...
""Вот и все" - сказала я себе и сделала аборт. Катиному ребенку Сережа давал кровь и покой, не терроризируя его мать сексуально. Моему ребенку он дал деньги на смерть и еще апельсины, которые не могли витаминизировать его выброшенное в больничный таз тельце".
Станем ли мы бросать камень в Анну? Хватит ли стыда встать в позу и сунуть ее носом в больничный таз, полный крови ее и ее ребенка? Столь желанного, но не сбереженного матерью. И отцом.
Я против абортов. Но я не стану сентиментально заламывать руки на тему "как она могла". И не стану ханжески обвинять: "как он мог". Анна - не Героиня. Она - такая же, как многие и многие. Женщина, прежде всего. Она позволила убить ребенка, которому заведомо (по своему разумению) не могла обеспечить безопасную жизнь. Но и она, и автор принимают этот проступок, как есть, не пытаясь оправдаться или обвинить кого-то... Разве себя: за то, что поверила. Поверила ненадежному мужчине. Инстинкт подвел.
Зверя инстинкт редко подводит. Кошка порой передерет пяток котов, пока расстелется перед избранником. Волчица не побежит за первым попавшимся самцом. Птица отзовется на один-единственный из множества зовущих ее голосов. Увы - человек слишком далек от природы. Он умеет врать.
Герои Стяжкиной много врут. Врут не столько другим, сколько - себе. И это, увы, всего лишь неотъемлемое свойство современных людей, отказавшихся в свое время от Истины. "Бога нет". Истины нет. Все относительно. И оставшись один на один с собой, полагаясь исключительно на свой немощный разум, едва подкрепленный рудиментарной интуицией, человек живет. А что ему остается делать? И что остается делать современному автору, пишущему о современности? Одно: описывать тех героев, какие есть. Чтобы посмотреть со стороны... даже пусть только на какие-то свои черты. И нам показать заодно. Наши.
Итак, на сцене появляется Кирилл. Появляется второй раз. Первый - это была та самая захватывающая сцена, в которой упоминаются рваные трусы. О, сколько выводов понаделали обиженные мужчины из этой супер-эротической, едва не порнографической сценки! Не стану цитировать эти выводы. Но пройти мимо ключевого просто момента повести не могу никак. Как же выглядит ситуация женскими глазами? Очень естественно. Читая первый раз, я даже не обратила на нее внимания, только досадливо поморщилась, представляя (как всегда при чтении хорошей литературы) себя на месте героини. Ведь от Кирилла так явственно повеяло той самой весной! И все могло бы пойти иначе, если б не эти подлые рваные трусы. Кстати, вопрос тем, кто видит в героине проститутку, у которой вечно "свербит": наденет ли женщина, ГОТОВАЯ и ИЩУЩАЯ встречи, при которой придется раздеваться и не в отдельной комнате, некрасивое, а тем более, неопрятное белье? Из этой сценки можно сделать как раз обратный вывод для Анны: ничего она не ждала, не собиралась и не искала. Иначе бы оделась соответственно. А "ужас от возможности обнародования" пусть стиранных, любимых, уютных, но рваных (!!!) трусов сильнее многого и многого, уж поверьте нам женщинам хоть в этом!
Но весна возвращается. Кирилл берет под опеку разгильдяйку Анну, вводит в общество, устраивает на работу... Уговаривает о женитьбе, но Анна откладывает. Почему? Понятно (мне) стало из последних строк повести, но мы до них еще не дошли. А пока над благополучием Анны снова нависла угроза, на этот раз нешуточная. Саша, Санека... "Маленьких нельзя бросить". Только ли поэтому он так опасен и привлекателен для Анны?
А ведь Санека - тот самый мужчина, который (по-моему) смог бы принести Анне настоящую весну. Но... слишком много встало между ними "но": разница в возрасте, положении, неопределенное будущее (материальное). Анне кажется (и она почти убедила в этом себя и читателей), что всему виной Санина роденовская попка. Но стоит им выйти на улицу - и Сашины формы начисто забыты. А Анна обмирает, услышав предложение... купить собаку. Она услышала в этом невинном, казалось бы, но безупречно точно угаданном Санекой (и автором?) предложении то, чего давно ждала и жаждала услышать от мужчины. Именно - предложение о ребенке. Ведь это желание, мечта, жажда, неважно, осознаваемая или нет, пунктиром идет через все произведение. И наиболее явственно озвучивает состояние Анны цыганка-ясновидица:
"Тебе родить пора. Или ты пустая? - спросила Рада." - "А я по любви хочу", - сказала я тихо. - "Это правильно." - счастливо улыбается Рада. Вот нам образ другой женщины: богатой, муж Гришка гуляет, а - спокойна Рада. Самодостаточна. Отчего? "У меня пацаны - загляденье. До Ленки деланные. Когда любовь была". Вот и ответ. Вот и нравственный идеал Елены Стяжкиной, декларированный в этом произведении, если хотите. Женщина, целиком и полностью реализовавшая себя в этой жизни. Счастливая женщина, оказавшаяся достаточно мудрой, чтобы не. пропустить свою весну.
И имя собачке подобрано (угадано?) не случайно: Взятка. Взятка судьбе в надежде... На что? Да все на то же. На женское счастье материнства, кое-как удовлетворяемое суррогатом купанья собаки... Анна начинает прозревать:
"Сладкий! ой, сладкий! Я могла бы вцепиться руками в волосы и раскачиваясь на табуретке вопить, орать и плакать: "сладкий, ой, сладкий!" Потому что правда наконец открылась мне. Не погоня за возрастом, не ушедший поезд, не скука, а только он, потому что только он. И что мне до Кирилла с его вареным покоем и сухими узкими губами, если есть вечная молитва "только он". И что мне до Гали, Наташи, Рады и серной кислоты в банке с говном, если все проходит, и скользкая накипь несовершенного будет как медаль, которую на грудь не повесишь. И меня уже не наградят за верность, потому что вкус уличного поцелуя не разгонял кровь по телу цистернами, а просто заставил сое сердце постоянно работать в ритме быстрого "тук-тук". А множество измен уже состоялось и простилось. Не с тем, не там и низачем."
Так беги же, Паровозик, сходи с рельсов раз и навсегда - пришла твоя весна! Нет. Только в мультфильмах паровозики плюют на расписание и нюхают цветочки, зная, что на обратном пути они завянут. Мультяшные паровозики безгрешны, как дети, и оттого мудры как сама жизнь. Они умеют чувствовать и верят своей интуиции.
А героиня нашего времени давно уже не верит себе. Даже пьяной. Она верит расписаниям и ходит точно по рельсам. И возвращается к привычному денежному уюту, успев уговорить себя, что "только он" - это именно ее Кирилл. Нежно любящий... другую женщину.
Долгий путь завершен предъявлением брачного свидетельства. Благополучный конец, все в порядке.
Но почему же вдруг завтра опять наступило вчера? Почему "дерево за окном вдруг снова сильно растревожило меня, и я поняла, что вылечит меня от старости невозможно, для опоздавших не бывает "завтра". Потому что не за что бороться и нечего предвидеть. Для уставших не наступает весна, а просто улучшается погода. Равнодушным нечего терять и они не боятся ветра. Интересно, что со мной сделали враги? Или это я сама с собой сделала? И так ли он мне нужен, этот свежий весенний воздух?... "
Повесть заканчивается знаком вопроса. И мы подошли к двум последним вопросам, на которые собрались ответить. Итак, как относится автор к героине? Сочувственно. Как к человеку. При этом опять же мелькает "предвидение" (случайное, разумеется, если Лена - не гений) будущих упреков. Правда, там речь шла о Гитлере. Ну, примем Гитлера за гиперболу, и приведем диалог разнонастроенных критиков героев повести Стяжкиной: "но, разве можно о нем как о человеке?"... - "Какая же вы умница, ...так верно подметить методический прием - о человеке, в первую очередь о человеке и должна говорить наша наука".
Этим бы и закончить, да ведь остался еще один вопрос: каков творческий замысел повести? На этот вопрос вопросов вряд ли сможет адекватно ответить сама автор. Я повторю лишь кратко, чтО именно в повести Е.Стяжкиной "Паровозик из Ромашково" услышала я.
Эта повесть - крик. Задушенный, а местами вполне громкий крик женской природы, сути. Прислушайтесь! Это кричит сама женственность, та самая "мать-берегиня", к которой привыкли относиться как к инструменту удовлетворения "естественных" потребностей, таких как секс, власть, желание опекать свысока, и прочая, и прочая - список продолжите сами. Каждый - о своем, мужском. А я - о женском. В один голос с другой писательницей: "Я все понимаю, наложено вето, и было бы глупо.../ А я не женщина, а так что-то вроде автомашины - / Удобно, под боком, полезная, видимо, штука - / Пока не сломается дверца и не истреплются шины..." М.Тан "Розовые таблетки").
Вот так нынче гудят наши паровозики. Имеющий уши да услышит.