Горохова Светлана : другие произведения.

Берег мой. Книга 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

СВЕТЛАНА ГОРОХОВА

БЕРЕГ МОЙ

Роман. Книга I

Часть 1

  
   Детка, что ж это такое?
   Это все - твоя судьба.

В.Долина "Няня"

  

1

  
  
   Утром седьмого июля 198... года на первый путь станции Новосибирск-Главный прибыл фирменный поезд "Байкал", следовавший по маршруту Иркутск - Москва. Из вагона вышли двое.
   - Вот и Новосибирск, - произнесла девушка.
   - Он самый, - кивнул ее спутник, мужчина лет двадцати пяти.
   Спустя полторы минуты они вышли на залитую солнцем площадь, полную людей и машин. Это была без сомнения площадь Большого Города. За ней возвышался небоскреб, над крышей которого в ярко-синем небе читалось: "Новосибирск".
   - Гляди, Саша, в этой гостинице я буду жить, - важно сказал молодой человек.
   Девушка кивнула и обернулась.
   - Ой, а вокзал-то какой красивый отсюда! - ахнула она.
   - Главный, - усмехнулся парень, прочтя название станции. - Большой начальник, однако.
   Саша достала из кармашка спортивных брюк листок бумаги.
   - Так, нам надо двадцать второй автобус, - она наклонилась за небольшим светло-коричневым чемоданом, но спутник остановил ее:
   - Погоди, перекурим.
   Она неодобрительно покосилась на его сигарету, но промолчала.
   - Знаешь, что мне подумалось, когда мы сошли с поезда? - проговорил он.
   - Что?
   - Мне подумалось... или послышалось, - он сделал таинственное лицо и понизил голос до шепота: - Что здесь я встречу свою... жену!
   Он обернулся, будто эта самая жена вот-вот возникнет позади него. На лице девушки мелькнуло изумление, но лишь на секунду.
   - Вот не знала, что у тебя есть жена, - заметила она почти равнодушно.
   - Нету, - кивнул он. - Но будет. Вот первая женщина, имя которой я здесь узнаю, та и будет. - Он ловко бросил окурок в урну и взял свой чемоданчик, черный и потрепанный. - Так, и где же тут автобусы?
   - Не знаю, может быть...
   - Тихо. Молчать, - вполголоса приказал парень и стал смотреть по сторонам настороженно и пристально, словно находился не на мирной городской площади при свете дня, а в ночном лесу, полном опасных неожиданностей.
   Он немного рисовался, но девушка то ли принимала все всерьез, то ли умело подыгрывала.
   - Сначала в гостиницу, - решил он.
   Полутемный после солнечной улицы холл обрадовал прохладой и тишиной. Молодой человек знаком указал девушке на скамейку неподалеку от входа.
   Покончив с оформлением документов, он вернулся к ней, позвенел ключами.
   - Все в порядке? - она приподнялась, но, повинуясь его жесту, опять села.
   - Все идет по плану, - отчеканил он. Голос у него был надтреснутый, с хрипотцой. - Сервис как в лучших домах Парижа. "Вы заказывали номер? Алексей Бурмин? Из Ангарска? Получите ключи". Сейчас я поднимусь, оставлю свой чемодан. Жди меня здесь.
   - А мне нельзя с тобой? Я хотела помыться и переодеться...
   - Успеется, - отрезал тот, кого звали Алексеем Бурминым. - Перво-наперво дело. Съездим, подашь документы, получишь общежитие. Дальше видно будет.
   Девушка не стала спорить.
   Ее грозный повелитель отсутствовал недолго. Вскоре они сидели в автобусе, который, как выяснилось, должен был доставить их к месту назначения с красивым названием "Цветной проезд" аж через час.
   Бурмин поудобнее устроился на сидении, строго и значительно посмотрел на свою сдержанную до робости подругу и неожиданно тепло улыбнулся:
   - Ну вот, Саша, а ты боялась.
   Саша смотрела в окно. За ним старые здания сменялись современными "коробками", мелькали пестрые уличные рынки, тянулись широкие аллеи; величественно проплыл бронзовый Ильич в компании с суровыми, тоже бронзовыми, мужчинами; следом застывшие в нехитром гимнастическом "па" рабочий и колхозница. Позади этих фигур Саша заметила приземистое здание с куполом-полушарием. "Театр, наверное, - подумала она. - Надо будет сходить... если поступлю". Она неслышно вздохнула, здороваясь с городом. Как они с ним познакомятся? Подружатся ли? Или так он и останется - мимолетным серо-зеленым воспоминанием о несбывшемся?
  

2

   Четырехэтажное здание университета было, как родное. Сколько Саша рассматривала его рисунок на обложке проспекта, присланного из заочной школы! Теперь она наяву видела и клумбы, и поворот шоссе, и широкое крыльцо со ступеньками.
   "В этом городе все громадное", - подумала она, миновав порог. Холл здания, такой простенькой с виду коробки белого кирпича, напомнил ей про институт Чародейства и Волшебства из любимой книжки.
   На самом деле потолок холла был полом третьего этажа. От второго здесь оставалась только неширокая галерея над входом. Стена напротив состояла из витражей, изображавших картины на научные темы. Вдоль этой стены стояли и висели разные стенды, плакаты и доски с объявлениями. Слева и справа вели на второй этаж широкие лестницы. В центре был ряд столов, на которых высились стопки брошюрок - программки, методички и проспекты. А также стояли таблички с толстыми черными буквами в причудливых сочетаниях: ММФ, ФФ, ФЕН, ГГФ...
   За столами сидели люди совершенно особого рода. Это были студенты. Студенты НГУ. Еще не боги. Но уже далеко не простые смертные.
   Алексей подошел к одному из столиков, любезно улыбнулся и поинтересовался, немного манерно растягивая слова:
   - Здравствуйте. Фэ-фэ, если не ошибаюсь, означает физический факультет?
   - Не ошибаетесь, - закивали девушки-дежурные и посмотрели на Сашу, сразу поняв, кто есть кто. - Вы документы подавать? Третий этаж, аудиторию по стрелкам найдете.
   - А общежитие?
   - Там скажут.
   - Но сегодня есть шанс поселиться?
   - Конечно! Часов до двенадцати ночи, пока студсовет спать не лег.
   - Это очень хорошо, спасибо.
   Аудиторию нашли быстро.
   - Ну давай, Александра, вперед, - сказал Бурмин, вручая Саше папку с документами.
   Саша замялась.
   - Давай, давай, - поторопил он ее. - Я здесь посижу.
   - А может?.. - она несмело подняла на него глаза, испуг которых не скрывали даже сильные очки.
   - Нет, Саня, - его рука легла ей на плечо. - Отсюда начинается путь. И ты должна пройти его сама. С первого шага. Давай, - он легонько подтолкнул ее к двери.
   Девушка глубоко вздохнула, рывком отворила тяжелую дверь и шагнула в аудиторию. Бурмин уселся за одну из парт, вынесенных в коридор на время приемной комиссии и ремонта.
   Одиночество его длилось недолго. Со стороны лестницы раздался дробный топот бегущих ног, потом появился и их обладатель. Он понесся по коридору, увидел Алексея, резко затормозил, и непременно упал бы, но Бурмин подскочил и успел подхватить человечка на лету, благо тот был самого скромного веса. Алексей поставил его перед собой, и оба уставились друг на друга с нескрываемым любопытством.
   Ростом незнакомец был чуть больше метра, имел тоненькие ручки и ножки, а возраст его вряд ли перевалил за половину первого десятка. Еще у него были огромные карие глаза, длиннющие ресницы, пухлые щеки и темно-розовые губы, вокруг которых виднелись следы шоколадного мороженого. Одет он был в футболку и шорты; локти и колени его носили следы близкого знакомства с асфальтом и иными твердыми предметами. И лишь по развившейся жидкой косичке, в которой висела на честном слове сиреневая лента, можно было догадаться, что это девочка, а не мальчик.
   - Привет. Ты кто? - Бурмин первым нарушил молчание.
   - Я Юля, - ответила девочка.
   Алексей с изумлением заметил, что глаза ее щурятся, а уголки губ ползут вниз, копируя выражение его собственного лица.
   - Моя мама - Инга. А папы у нас нет. А тебя как зовут? - выпалила она, как заученный урок.
   - А я - Серый Волк, - приглушенно проговорил он, подавшись вперед.
   Но Юля не испугалась:
   - Какой же ты волк? Ты - дядя. Добрый, - убежденно сказала она.
   - Откуда ты знаешь? - удивился Алексей.
   - Знаю.
   - Ну ладно. А где ты живешь?
   - Мне нельзя говорить. Мама скажет. Ты придешь к нам в гости?
   - Нет, не приду.
   - А зачем спрашиваешь?
   - А затем, чтобы выследить, когда твоей мамы нет дома, и ограбить вашу квартиру.
   Он опять подпустил в голос угрожающие нотки, но Юля по-взрослому махнула рукой:
   - Опять пугаешь. Ты никакой не вор. Лучше скажи, как тебя зовут?
   - Можешь звать меня дядя Леша, - сдался Бурмин и, повинуясь внезапному порыву, посадил девочку себе на колени.
   Она приняла это как должное, тут же прильнула к нему всем тельцем, обняла за шею.
   - Я же говорила, что ты - добрый, - промурлыкала она, угнездившись.
   - А вдруг был бы злой? Ты с каждым дядей так знакомишься?
   - Нет.
   - А как?
   - Я вижу.
   - Юлия! - раздалось над ними: - Ты опять? Я тебя ищу, а ты...
   Юля чмокнула Алексея в щеку и соскочила на пол. Он поднял голову.
   Перед ним стояла молодая женщина. Она была довольно полной, но ей это даже шло. На лице выделялись глаза - такие же большие и выразительные, как у дочери. Только во взгляде их не было открытости и жизнерадостного любопытства. Их будто заволакивала печаль и тяжелая, безысходная усталость, до брезгливости.
   - Извините пожалуйста, - сказала женщина низким, глубоким голосом. - Она иногда бывает бесцеремонна. Но в людях разбирается, - добавила значительно.
   Она взяла дочь за руку и собралась уходить, как заметила выпадающую из волос ленту. Положила сумку на парту и, присев, занялась Юлиной прической. Про Алексея они обе словно забыли.
   - Инга, - произнес Бурмин.
   Женщина без удивления взглянула на него. Знала, наверное, привычки дочери.
   - Выходите за меня замуж.
   Руки, проворно плетущие косичку, дрогнули.
   - Думайте, что говорите.
   - Я серьезно.
   Она закончила работу и выпрямилась.
   - Я тоже не шучу.
   - Подождите же, - Алексей встал, загородив ей дорогу.
   Инга смерила его недоуменным взглядом.
   - Вы что, молодой человек? Вы...
   - Я приехал сюда на неделю. Остановился в гостинице "Новосибирск". Вот мой телефон, - он вырвал из блокнота листок и протянул ей. - Позвоните... Если вдруг...
   Она продолжала молча смотреть на него.
   - Я не суеверен. Но загадал. Что либо женюсь на первой женщине, которую встречу здесь и узнаю имя...
   - Либо?
   - Либо не женюсь никогда.
   - Мама, соглашайся, - дернула ее за руку Юля, которая внимательно слушала разговор.
   - Да что ты, дочка, - Инга тряхнула головой, сгоняя оцепенение. - Дядя сумасшедший, не видишь?
   - Понимаю, это звучит дико, - сказал Алексей и сел. - Но дело обстоит именно так. Я сам не ожидал, что так случится.
   - И часто вы так загадываете? - путь был свободен, но Инге что-то мешало так просто уйти.
   - Не то чтобы загадка... Когда вышел из поезда, пришло в голову. Как сказал кто. Это бывает иногда. И никогда не обманывает. Так что или вы. Или никто.
   - Это шантаж?
   - Это судьба.
   Инга смотрела уже без насмешки.
   - Н-но вы понимаете?.. - тихо проговорила она. - Ведь я... так не могу. Я вас впервые вижу. И вы так вот ставите меня перед фактом... Если я не соглашусь стать вашей женой, то, выходит - сломаю вам жизнь?
   - Ни в коем случае. От вас ничего не зависит, вы совершенно свободны. Это - моя и только моя судьба.
   Инга молчала. Юля тоже. Напуганная, смотрела на Бурмина во все глаза.
   - Возьмите телефон, - устало проговорил он. - Позвоните вечером, часов в десять, чтобы я точно дома был. Встретимся, познакомимся, поговорим. Если захотите, конечно.
   Она нерешительно пожала плечами и взяла листок.
   - Когда вы уезжаете?
   - Пятнадцатого.
   - Ну, всего доброго, - и она пошла прочь, словно боялась сказать что-нибудь еще. Дочка, оглядываясь, бежала за ней.
   Бурмин проводил их глазами и с длинным вздохом откинулся к стене. Где-то гудели голоса, звучали шаги, тяжелые и легкие, но в этом коридоре было пусто. Показалась в дальнем конце стайка девушек и скрылась за углом. Из приемной комиссии вышел парень лет двадцати, спросил прикурить и удалился в уборную. Наконец, появилась Саша.
   Ошеломленная и возбужденная, она стала громко сетовать на то, что ее дипломы и рекомендации с олимпиад и заочной школы оказались годными лишь для поступления на механико-математический факультет. Но всего ужаснее, что информация из проспекта про два отделения физфака - теоретическое и практическое - устаревшая; отделение с этого года одно, и придется сдавать не только письменный экзамен по физике, но и устный, к которому Саша не готовилась.
  
  

3

   Путь до общежития, "Семерки", как его здесь называли, показался долгим. Саша разомлела от жары и впала в мрачное настроение. Рассеянно и хмуро провожала она глазами разноцветные дома других общежитий - красный, желтый, зеленый... По другую сторону улицы - той самой Пироговки! - тянулся настоящий лес. Но ничто не радовало усталую Сашу. Она тяжело шагала, ссутулившись, и жаловалась на полное отсутствие ветра.
   - Погляди, Саня, похоже, мы пришли, - сказал Бурмин. - Вроде, синий дом?
   - Синий, - неохотно отозвалась она. - Вернее, голубой.
   - Общежитие номер семь, - прочел Алексей надпись на черной табличке у входа. - Сюда нам и надо. Пошли.
   Саша взбежала на крыльцо, и вовремя: туда, где она только что стояла, вдруг обрушился небольшой водопад. Наверху засмеялись, хлопнула оконная створка.
   - Ничего себе, шуточки! - воскликнула Саша.
   Она лишь теперь обратила внимание, что при безоблачном небе, крыльцо и асфальтовая площадка перед общежитием пестреют лужами.
   - Безобразие какое, - осуждающе сказала Саша, входя.
   - Ничего, привыкай, студенты и не так развлекаются, - хмыкнул ее спутник.
   В холле они увидели еще одну девушку с чемоданом.
   - Меня Олеся зовут, - представилась она.
   - Это кто у нас поселяется? - С лестницы сбежал высокий парень лет двадцати.
   - Мы, - девушки выступили вперед.
   - Поднимайтесь на третий этаж, направо, триста двадцать первую комнату найдете и стучите. Там, вроде, все дома сейчас. А мы, - он повернулся к Бурмину, - если не возражаете, принесем девушкам матрацы и все такое.
   - Конечно, - с готовностью согласился Алексей. - Санька, номер запомнила? Бери чемодан и дуй, - скомандовал он и отправился за парнем.
   Новая знакомая показалась Саше симпатичной. Особенно радовало, что она была высокого роста и в очках. Прежде Саша таких не встречала и была в школе единственной "очкастой дылдой". Правда, Олеся была гораздо лучше сложена - крепкая, но стройная, в отличие от полноватой, с тонкими руками и ногами, Саши.
   - Вот, - остановилась Олеся перед дверью с нужным номером. - Стучим?
   - Давай.
   У Саши захолодело внутри. Что, вернее кто ждет их за этими дверями? Опыт общения со сверстницами у нее был, увы, невеселый.
   Дверь отворила девушка маленького роста с очень светлыми, мелко завитыми волосами и в ярко-зеленом коротком платье.
   - Привет, вы тоже абитуриентки? - спросила она, с любопытством глядя на пришедших.
   - Да... Это триста двадцать первая?
   - Она самая. Проходите.
   Они вошли в маленькую прихожую с тремя дверями.
   - Ольга, к нам новенькие, - сказала девушка, отворяя одну их них.
   Комната была большой и светлой. Из мебели, не считая стенных шкафов, было по паре стульев и кроватей, да громоздкое сооружение из двух кроватных сеток друг над другом. Простые койки были застелены.
   У окна стояла девушка, ростом чуть выше первой, темноволосая и, к радости Саши, тоже в очках.
   - Привет, - сказала она. - Вы к нам жить?
   - Занимайте мамонт, - сказала блондинка.
   - Кого? - удивилась Саша.
   - Мамонт, двойная кровать.
   В дверь блока громко застучали. Олеся отперла дверь, и в комнату вошли с матрасами в охапку давешний парень из студсовета и Алексей. Студсоветчик подал новеньким разграфленные листки плотной бумаги:
   - Распишитесь, что вами получены постельные принадлежности, тут все записано, можете проверить.
   Бурмин извлек ручку из нагрудного кармана рубашки и подал Олесе. Саша приготовилась ждать, но ей уже протягивала ручку блондинка.
   Попрощавшись со студсоветчиком, Алексей обратился к Саше:
   - Давай, устраивайся, обживайся. Завтра утром приеду - сообразим, чем заняться. Пока.
   - Это твой брат? - спросила темноволосая девушка, когда он ушел.
   Голос у нее был тихий, а вид настороженный, сдержанный, по контрасту с раскованной, даже слегка развязной блондинкой. Однако именно в ней, темненькой, Саша угадала человека, мнение которого всегда будет иметь вес. Во всяком случае, для Саши. "Вот бы с кем подружиться", - подумала она и сама себе усмехнулась. Столь пустую мечту лучше сразу оставить. Не тот человек Саша, чтобы на нее обращали внимание подобные люди.
   - Да, - с удовольствием сказала она. - Брат, Леша. Он в отпуск приехал. И меня проводить заодно.
   - Давайте знакомиться, - предложила блондинка. - Меня зовут Надежда. Это - Ольга. А вы?
   Они назвали свои имена.
   - В общем, вы тут располагайтесь, - сказала Надежда. - Мамонт делите, шкаф вам придется один на двоих занять, не возражаете? Вещей у вас мало. Вот ключи. А мы пока пойдем, поедим, а то кафетерий скоро закроется. К чаю купим булочек, у нас, видите, чайник есть, - она с довольным видом показала на электрический чайник, стоявший на полу.
   - Слушайте, а где здесь умываться? - спросила Олеся.
   - Вот, - Надя вышла в блок и отворила дверь напротив комнаты.
   - Ого! - восхитились новенькие, увидев вполне домашнего вида унитаз и раковину. - А мы думали, где-то на этаже... И вода горячая есть?
   - Здесь блочные общаги, - сказала Оля. - Вода, конечно, есть.
   - Ну, вообще!
   - Да, это НГУ, не что-нибудь, - сказала Надя. - Ну ладно, пока.
   Саша и Олеся остались вдвоем. Они подошли к мамонту.
   - Ну и конструкция, - покачала головой Олеся. - Считаться будем?
   - Как? - не поняла Саша.
   - Ну, кому где спать.
   - А ты где хочешь?
   - Разумеется, наверху.
   Саша посмотрела на нижнюю кровать. Да, вряд ли у нормального человека может возникнуть искреннее желание спать в этой норе, почти закрытой от белого света. А сверху соседкин матрас, и неизвестно, кто в нем живет и что оттуда может сыпаться на голову...
   - Тогда, давай, ты возьмешь себе верхнюю кровать, а я нижнюю, - неожиданно для себя сказала Саша.
   Олеся недоверчиво покосилась на нее.
   - Ты серьезно? Может, монетку подбросим?
   - Не надо.
   Скоро вернулись Надя с Олей. Пошли обычные при знакомстве разговоры - кто, откуда, чем живет и чего ждет.
   Надя проучилась десятый класс в физматшколе при университете и чувствовала себя вполне "местной". У Оли в НГУ учился старший брат. Узнав об этом, Саша почувствовала к ней еще большую симпатию. В общежитии Оля с Надей жили уже три дня и накануне сдали первый экзамен, письменную физику, устроенный специально для тех, кто мог прибыть раньше и, в случае провала, успел бы подать документы в другой вуз.
   Саша не знала про этот экзамен и разволновалась, но ее успокоили, объяснив, что все в порядке, подготовительные курсы начнутся лишь послезавтра. А сдавшие успешно "ранний" экзамен могли теперь гулять, следующий через десять дней.
   Оля и Надя получили четверки, "хорошо", и Саша смотрела на них с нескрываемой завистью. В отличие от Олеси, которая заявила, что ей нужна пятерка, чтобы воспользоваться льготами для серебряных медалистов.
   Девушки удивились. Они сходились на том, что получить "4" на вступительных экзаменах в НГУ, на физфак - предел мечтаний, но Олеся не соглашалась. Она была из тех, кто верил в себя и привык настраиваться на лучшее, чтобы получить пусть и меньше, но - ненамного. В отличие от Саши, которая наоборот была склонна "обманывать судьбу", уверяя себя и других в самом плохом исходе любого начинания.
   Она помнила случай из раннего детства, когда ей было шесть лет. Мамина знакомая обещала взять их на дачу в выходные. Саша всю неделю ждала этого великого события и в воскресное утро не отходила от окна, ожидая появления "тети Клары". Та появилась к обеду, сообщив, что раздумала ехать на дачу, мол, в другой раз, через неделю.
   Для Саши это стало настоящим ударом. Она запретила себе ждать хорошего и особо радоваться, если оно, это хорошее, происходит. Ведь мало ли что может случиться. По этому правилу она стала жить. И до сих пор не имела повода пересмотреть такой взгляд, пусть мрачноватый, зато надежно ограждавший от слишком крупных разочарований.
   За разговорами незаметно прошло время. Зажгли свет, попили чаю. Пора было укладываться спать.
   Все бы ничего, да вот как Саша собирается спать под кроватью? Прямо, как их собака, умершая в прошлом году. Место под кроватью было у нее любимым. "Да, но ведь то - собака, и матрас был наш, домашний", - с тоской думала Саша, глядя на ржавую сетку с просвечивавшей сквозь ячейки матрасовкой, о чистоте которой лучше было не гадать. Брат бы, конечно, объявил все вокруг "стерильным", но он биолог, таракана свалившегося только стряхнет, и то ласково. Хорошо, мама не знает, где Саша спит.
   Она тяжко вздохнула и повернулась набок, стараясь прогнать нехорошие мысли и получше закрыться простыней.
   - Окна будем закрывать? - раздался голос Нади.
   Саша выглянула из своей "норы". Из распахнутого настежь окна веяло долгожданной прохладой. Раскаленная комната (солнечная сторона и большое окно без штор) едва-едва начала остывать.
   - Не будем, - уверенно сказала она, вообразив, какая духота воцарится в комнате, тем более - в ее убежище.
   Она сто раз пожалела о своем так некстати высказанном благородстве, и вряд ли Олеся его стоила, но уже ничего не поправишь. А если окна закрыть...
   - Третий этаж, конечно, можно оставить, - поддержала ее Оля.
   Надя тоже была "за", но у Олеси имелось особое мнение:
   - Надо закрыть, - авторитетно заявила она. - Как вы собираетесь спать в таком шуме?
   - В шуме?
   Саша впервые обратила внимание на доносившуюся с улицы разноголосицу. Где-то говорили, где-то пели, смеялись. Играла музыка, сразу в нескольких местах, везде разная. Студгородок жил своей жизнью, не заботясь о комфорте изнеженных, "домашних" абитуриентов. Но Саша, выросшая в квартире с окнами на оживленное шоссе, не видела препятствий для сна. Надю и Олю этот шум тоже не волновал.
   - Нет. Вы, может, сюда развлекаться приехали или все знаете назубок, а я собираюсь всерьез готовиться и должна высыпаться, - сказала Олеся.
   - Ну и спи, - в тоне Нади отчетливо слышался вызов. - Здесь общежитие. Надо привыкать к тому, что идеальных условий, которые мама-папа создавали, - не будет.
   - В духоте тоже не выспишься, - подала голос Оля.
   - Именно, - поддержала ее Саша. - Лучше шум, чем духота. Да и шума особого нет.
   - Смотря для кого. Я дома привыкла в отдельной комнате спать, чтоб темнота полная и тишина. Весь день открыто было, хватит воздуха до утра.
   - Да ты что, не понимаешь? - Надя уже кричала. - Здесь общага, общага, ясно тебе? И надо уметь считаться с остальными. Скажи спасибо, что мы все вместе спать ложимся. А обычная картина: один спит, второй читает, третий на гитаре играет, а к четвертому вообще гости пришли.
   - Может, студенты так и живут. Нам же надо сперва поступить. Вы сдали экзамен, теперь подумайте о тех, кто готовиться должен.
   Надя возражала, Олеся не сдавалась. Оля молчала. Саша тоже. Она никак не могла разобраться, кто прав.
   Вроде, Олесю жалко - не может спать в шуме человек... С другой стороны, себя тоже жалко: страшно подумать закрыть окно. И Надя так неприятно кричит... И вообще, как-то гадко выходит. Впрочем, чего было ждать? Собрались четыре девчонки, удивительно, как раньше не поссорились. То ли еще будет. Кому, как не Саше, это известно?
   - Ладно, девчонки, давайте закроем это окно, - вдруг проговорила Оля. - Сегодня поспим с закрытым - не умрем. А там посмотрим, что хуже. Саша, ты как?
   - Давай закроем, - Саша была на все готова, лишь бы прекратилась эта ссора, переходившая всякие рамки.
   Олеся и Надя разошлись не на шутку, в ход пошли не относящиеся к делу аргументы, вроде "самоуверенных фымышат" и "дутых отличниц".
   - Зря вы так, - пробурчала Надя. - Если всем потакать с первого дня...
   - Мы просто проверим и завтра решим, как быть, - с этими словами Оля подошла к окну и захлопнула обе створки.
   - Спокойной ночи, - проговорила Олеся, будто ничего не произошло.
   - Спокойной ночи, - отозвались остальные.
   Комната погрузилась в тишину.
   Саша слышала, как одна за другой заснули соседки. Самой ей было не до сна. Происшедшая ссора разом перечеркнула робкие мечты о сколько-нибудь сносном будущем, напомнила о печальной реальности.
   До сих пор Саша не имела опыта мирной жизни с себе подобными. В каком бы коллективе она не оказывалась, ее непонятным образом выносило "на обочину", в разряд если не отверженных, то, во всяком случае, отнюдь не популярных членов коллектива. Так было везде: в трех школах, в которых она успела поучиться за десять лет, и в больнице, где лежала восьмилетней, и в музыкальной школе, и во дворе. Везде она была нелюбимой, ненужной.
   Если и появлялась подружка, то ненадолго. Будто какой рок висел над Сашей. Те, кому она нравилась, либо скоро пропадали (уезжали, переводились в другую школу), либо находили себе новых друзей, а к Саше начинали относиться враждебно. Зная эту свою особенность, она не помышляла о том, чтобы поехать в пионерлагерь или как-то иначе оказаться среди сверстников на долгое время вдали от дома.
   Теперь, лежа в этой жуткой норе, в одной комнате с людьми не самого мирного нрава, она недоумевала и ужасалась, как ей вообще могла прийти в голову мысль податься в совершенно чужой город, в общежитие. Саша вспомнила дом, маму, пианино... На глаза навернулись слезы.
   Лешка сам не сумел жить в общаге, он и в Москву не захотел поехать учиться, хоть и приглашали - по той же причине, предпочел поступить в Иркутский университет. И Саша могла бы. Ну и что, что пришлось бы вставать ни свет ни заря на электричку, а возвращаться заполночь... Так ведь - домой!
   Она всхлипнула и сжала кулаки.
   Это все Лешка! Это он уговорил ее поехать сюда, мол, круто - один из лучших университетов страны. Ах, моя сестра будет учиться в НГУ! Жить в академгородке, в самом центре науки, общаться с академиками и профессорами. А что с соседками общаться придется - об этом не подумал? И ведь не месяц, не год - пять лет!!! Одной, без родных, без знакомых, случись что - куда бежать, кому пожаловаться, где укрыться? Надя вон чего расписывала про общежитскую жизнь. Она или Олеся, да и Оля тоже - могут за себя постоять. А Саша не такая. Вон, уже начинается: забралась под кровать, и хоть бы кто спасибо сказал, все сочли, что так и надо. Дальше-то что будет? Ой-ой-ой...
   Саша глянула вверх и чуть не застонала. Казалось, кругом висят пыльные тенета, ползают тараканы и еще кто похуже...
   Стараясь не всхлипывать, она выбралась из постели, подошла к окну.
   За немытым стеклом качались ветви деревьев, светились окна соседних домов, звучали приглушенные голоса и беспорядочная музыка. Эта жизнь, веселая, заманчивая, никогда не принимала Сашу, отторгала ее от себя. Но за спиной был крепкий тыл, поддержка мамы и брата, которые сами "не от мира сего", и одобряют Сашину обособленность, считая ее признаком неординарности. "Не будь как все!" - твердила мама. И Саша старалась.
   А здесь, одной - как?
   Руки и лицо Саши были мокры от слез, тело била нервная дрожь. "Уехать, уехать, - твердила она себе. - Завтра же. Лешка поймет, он сам такой, он просто не подумал, и я тоже..."
   От этой мысли стало спокойнее. В самом деле, ничего ведь не потеряно. В Иркутске экзамены пока не начались. Деньги? Ну, не такие уж большие деньги они проездили, в отпуске побывали, можно раз в десять лет.
   Точно! Два-три дня она потерпит, пока Лешка с делами покончит, а потом... Стыдно, конечно, будет, но не перед экзаменом же спасовала и не перед учебой. А ее проблемы с "коллективом" известны.
   "Слушай, чего ты разнылась? - будто сказал внутри насмешливый голос. - Ты вспомни, где находишься. Это, детка, НГУ! И ты не на экономику или биологию - на физический факультет метишь! Ну и что, что конкурс полтора человека на место, откуда ты взяла, что хотя бы первый экзамен напишешь? Ну-ка, вспомни, много ты задач решила по физике? И ведь не один экзамен, а два, и к устному ты не готовилась. Вот, например, что такое индуктивность? Не знаешь! И никогда не знала. Если б физичка не подсказала, ты б и школьный экзамен завалила. Так чего реветь-то? Спокойно доживешь до первого экзамена, получишь двойку и законным образом приедешь домой, мол, невиноватая. Это будет понятно, потому что не куда-то там провалилась, а в НГУ, тут сам факт попытки почетен. А дальше - поработаешь годик у Лешки и поступишь в Иркутский универ, все дела".
   В самом деле, что может быть естественнее? Она просто не поступит в это ужасное НГУ! Завалит не первый экзамен, так второй. Она, конечно, любит физику, и в школе была из первых, но здесь! Надя из ФМШ - и то написала на "4". А Саша-то чего расстроилась?
   Окрыленная, она отправилась спать. И даже нора в мамонте перестала казаться столь ужасной: две недели можно пережить.
  

4

   Оксана кое-как отжала последнюю порцию тряпочных мелочей, бросила их в таз, выключила воду и разогнулась, вполголоса напевая победный марш: со стиркой покончено.
   И ведь так себе дело, а вот же - с каждым годом становится труднее. Проклятый артрит... С бельем уже не получается, как раньше. Вроде, крутит изо всех сил, а воды - полтаза, будто и не отжимала. Правда, последние месяцы получше живется, даже танцевать научилась. Таблетки хорошие попались, почти незаметно с ними, что что-то не так.
   Она вышла с тазом в комнату и зажмурилась от солнечного света, яркого после полутемного блока. Павлик, увидев мать, выбежал с балкона, возбужденно приплясывая, стал со смехом рассказывать:
   - Мама, а тети с третьего этажа дядю водой облили. Он заругался, посмотрел наверх и погрозил мне.
   - А что ж ты не спрятался? - ахнула Оксана.
   - Забыл... Мама, он в дом зашел, вдруг к нам сейчас придет?
   Оксана не успела ответить: в дверь постучали.
   - Не открывай, это он! - зашептал мальчик, хватая мать за руки.
   Она сама заколебалась. Вдруг, правда, сейчас скандал какой закатит... Всякие люди бывают. Но если это кто другой?
   - Ладно, чего теперь, - она нерешительно пошла в прихожую.
   Павлик в страхе прыгнул на диван и закопался под плед.
   - Кто там?
   - Николаев Дмитрий Иванович здесь живет? - спросил незнакомый мужской голос.
   Оксана отворила дверь и чуть не рассмеялась: гость явно был жертвой сегодняшнего празднества. Светлая рубашка его была мокрой насквозь, в шапке темных кудрявых волос блестели капли воды, одна из них упала на очки и потекла по стеклу. Он тихо чертыхнулся, снял очки и с виноватой улыбкой, близоруко щурясь, представился:
   - Я его знакомый из Иркутска. Он должен был знать о моем приезде. Вы - Оксана, наверное?
   - Да, проходите, - Оксана вспомнила, что муж в самом деле ждал на днях старого университетского приятеля. - Дима на работе, но сегодня обещался прийти пораньше. Я сейчас попробую ему позвонить. Вы подождете его? Заодно и обсохнете.
   - Обсохнуть бы не мешало, - незнакомец прошел в комнату, на ходу протирая очки манжетой. - Что это у вас тут творится? Уже не первое покушение. Как прибыл в ваш Академгородок, трижды уворачиваться пришлось, а сейчас не удалось.
   - Сегодня седьмое июля, день Ивана Купалы, - пояснила Оксана. - С некоторых пор его стали праздновать таким образом.
   - Ах вот оно что! - засмеялся незнакомец. - Кстати, меня зовут Алексей.
   Голос его был добродушный, хрипловатый, в манерах же сквозила некоторая артистичность, нарочитость, свойственная, как ни странно, скромным и застенчивым людям. У Оксаны защемило сердце, будто вспомнилось что-то, но что именно, она не поняла.
   - Вы садитесь, - она указала ему на диван.
   Павлик пошевелился под пледом, высунул голову и снова спрятался.
   - Это кто у вас там? - с притворным ужасом спросил Алексей и осторожно ткнул пальцем в плед, будто прятавшийся мог его укусить.
   Мальчик завернулся плотнее.
   - Это дите наше, Павлик, - сказала Оксана. Гость нравился ей все больше. - Павлуша, вылезай, - похлопала она по пледу. - Познакомься с дядей.
   - Не вылезу, - раздалось с дивана. - Дядя сердитый на меня.
   - С чего это? - удивились взрослые.
   Павлик посопел и ничего не ответил. Алексей кинул взгляд на балкон и расхохотался:
   - Теперь понятно! Не тот ли это молодой человек, по милости которого мне пришлось принять душ?
   - Это не я, - Павлик осторожно высунулся из-под пледа. - Это тети. С третьего этажа, наискосок. Я просто на балконе стоял.
   - Ладно, верю, - покладисто сказал Алексей и присел на диван. - Вылезай, давай знакомиться.
   Мальчик, почуяв в дяде расположение к общению, осмелел, слез с дивана и принялся посвящать нового знакомца во все свои дела и проблемы разом. Тот внимательно слушал. Оксана подивилась про себя искреннему интересу Алексея к чужому шестилетнему ребенку.
   Пока гость был занят, она позвонила мужу. Тот обрадовался и сказал, что немедленно идет домой. Положив трубку, Оксана обнаружила гостя обложенным игрушками и мастерившим из куска картона мишень - они с Павликом решили пострелять из самодельного пистолета. Она поставила кипятиться чайник и отправилась на балкон развешивать белье.
   В разгар стрельбища, когда снайперы приканчивали третью мишень, появился Дима, нагруженный тортом, двухкилограммовым пакетом яблок и бутылкой красного вина.
   - Привет, борода! - поднялся ему навстречу Алексей. - Сколько зим!.. А ты, смотрю, так и не побрился за восемь лет!
   - Да все руки не доходят, - весело басил Димка, здороваясь с другом.
   - А вино откуда? - удивилась Оксана. - Или ты с самого утра очередь занимал?
   - Места знать надо. В буфете спросил, по знакомству, у них всегда заначка есть.
   Павлик прыгал вокруг, хвастаясь своими успехами в стрельбе. Оксана велела ему убирать игрушки и стала расставлять складной столик для праздничной трапезы.
   Пока она накрывала на стол, мужчины наскоро обменялись основными новостями. Алексей работал в Иркутске, в институте биологии, сюда приехал в отпуск и заодно - проводить сестру, которая в этом году окончила школу и подала документы на физфак университета.
   Наконец, уселись, откупорили бутылку.
   - Ну, за встречу?
   - Поехали.
   Павлик пригубливал вино, налитое ему на дно рюмочки, демонстративно морщился и громко крякал. Он был доволен, что его не прогоняют.
   - Как тебе Новосибирск? - спросил Дима. - Ты ведь здесь впервые?
   - Да, сколько собирался приехать... А что, неплохо тут у вас. Города я пока не видел. А в Академгородке мне понравилось. Народ веселый, праздники справляет, меня и то окрестили в честь Ивана Купалы...
   - Разве у вас такого нет?
   - Не знаю, может, у студентов и есть, но я давно не был в районе общаг. Кстати, поразился, какие здесь общежития. Ты мне писал, но я сомневался, что так здорово. Теперь сам убедился. Это ведь тоже общага у вас?
   - Да, только для сотрудников.
   - Хорошо, - огляделся Алексей. - Считай, квартира. Две комнаты. И телефон.
   - Телефон Оксане профком выбил. Особый случай.
   - Любопытно. Что за случай?
   Дмитрий замялся, но Оксана пояснила с неловкой улыбкой:
   - Это потому что я - инвалид. Вторая группа ажно.
   - Да? - Алексей нахмурился. - А... что?
   - Ревматоидный артрит, - Оксана продемонстрировала изуродованную руку. - Суставы того... "Несмазанный Буратино", я так это называю.
   - Как же так получилось?
   - После родов, - вполголоса сказал Дима, покосившись на сына. Тот баловался с дырявой мишенью, пытаясь сделать из нее маску. - Говорят, часто бывает.
   - Я тоже такое слышал, - кивнул Алексей. - От этого не легче.
   - Именно, - вздохнул Дима. - Сейчас ничего, а было год назад совсем худо. И до этого тоже. Пашку то и дело к своим в Саратов вожу. Они теперь там живут, я писал тебе, вроде.
   - Угу, - Алексей рассматривал на просвет бокал. - Хорошее вино, - заметил он. - Видишь, потеки оставляет на стекле. А какие перспективы? - спросил он после паузы.
   - Никаких, - хмыкнула Оксана. - Говорят, неизлечимо и мало исследовано.
   - Да уж...
   - А твое здоровье как? - спросил Дима. - Как спина?
   - Да так же, - поморщился Алексей. - С переменным успехом. Вот, перед отъездом аккурат прихватило, еле на полку залез в поезде, думал, сдохну по дороге. Утром проснулся под Красноярском - как новенький. Удивительно, давно так себя не чувствовал. И до сих пор. Живи и радуйся.
   - Может, тебе здесь климат?
   - Может.
   - Перебирайся. Работа есть.
   - Нет, - покачал головой Алексей. - Куда я... Там мать одна останется. Да и работа неплохая, коллектив классный подобрался. И потом, - он затаенно улыбнулся. - Байкал меня не отпустит. Крепко вцепился в душу, лапы когтистые у него. Не оторваться теперь. Чем дальше, тем сильнее увязаю. Веришь: уехал на неделю, а чувство - будто год дома не был. Хорошо здесь, но - чужое все. Ревнивый он, батька Байкал.
   - А сестру как отпустил?
   - Ну, она молодая, привыкнет. Ты вон привык же.
   - Я - дело другое, - усмехнулся Дима. - Я на Байкале почти не был, только на первом-втором курсе. А потом здесь - то практика, то командировки. Потом Ксанку встретил...
   От воспоминаний мужчины перешли к обсуждению научных проблем, с них - на политику. Распили запасенную с прошлого месяца бутылку водки. Павлик освоился с "дядей Лешей", под конец даже забрался к нему на колени. Дмитрий хотел оставить Алексея ночевать, но тот отказался и в половине девятого засобирался в гостиницу: мол, дама должна позвонить. Друзья посмеялись по поводу его предприимчивости, и Дмитрий пошел проводить его на остановку автобуса. Оксана уложила спать сына и стала убирать со стола.
   Пока Алексей был у них, ее не покидало ощущение, будто она видела раньше этого человека, слышала его голос. Мимика, интонации, манеры - все было смутно знакомым... И лишь когда он ушел, а Оксана, укладывая сына, запела их любимую песню про Алешу, "в Болгарии русского солдата", она вспомнила себя маленькую, семи или восьми лет. Такой же летний вечер, и мама с отчимом поют "Алешу", а она делает вид, что ей все равно, и отворачивается, потому что на самом деле ей далеко не все равно, на душе становится щемяще сладко, и глаза вот-вот намокнут от непрошенных слез. Одна из них упала на руку. Оксана вздрогнула и посмотрела на сына, но он уже спал.
   "Паша", - прошептала она и шмыгнула носом. Отчим, ближе которого, думалось, нет и не будет на свете человека, погиб в аварии, когда она заканчивала десятый класс. И Алексей неуловимо напомнил его.
   Оксана вздохнула, вытерла слезы. И вполголоса, теперь для одной себя, продолжила песню:
   - И сердцу по-прежнему горько, по-прежнему го-орько...
  
  

5

   Саша открыла глаза, но сразу зажмурилась и для верности отвернулась. При ярком утреннем свете рассматривать то, что наверху, было еще страшнее, чем в темноте. И не надо, мало ли что увидишь? Лучше не знать. Жить-то здесь три недели с лишним. Стоп, почему три? Первый экзамен восемнадцатого, оценки на другой день, и двадцатого она с чувством исполненного долга едет домой. Итого одиннадцать дней.
   Развеселившись от этих подсчетов, она вскочила было, но тут же повалилась обратно, схватившись за голову.
   - Здорово ушиблась? - сочувственно спросила сверху Олеся. - Я тоже ночью встала в туалет, так чуть не рухнула.
   - Да ничего, - неуверенно сказала Саша, потирая макушку. - Вроде, жить буду.
   - Вставайте, девчонки, - раздался голос Оли. - Чайник сейчас закипит.
   - Есть у кого открывашка для консервов? - спросила Надя, подойдя к мамонту. В руке у нее Саша заметила баночку с аппетитной наклейкой. - У меня тюлька в томате есть, а открыть нечем.
   - Да ладно тебе, ножом откупорим, - сказала Оля.
   - Зачем же так издеваться над консервами и над ножом, - возразила Олеся. Перед Сашиным лицом появилась ее нога. - Саша, осторожнее, я слезаю, - предупредила она. - У меня есть открывашка, сейчас достану.
   Саша подождала, пока она сползет на пол, и выбралась сама, низко пригибая ноющую голову.
   Начался второй день новой жизни.
   - Ох, какие у тебя волосы шикарные! - восхищенно воскликнула Надя, увидев Сашину распущенную косу.
   Саша засмущалась, хотя комплимент был заслуженный. Ее грива - волнистая, темно-русая с золотистым отливом - плотно покрывала спину и заканчивалась значительно ниже пояса.
   - Чем ты их моешь?
   - Да чем придется.
   - Наверное, прически всякие делаешь? - спросила Оля, резавшая хлеб.
   - Да нет... что из них сделаешь. Я и не умею. Косу только. Или две.
   - Только косы?! - изумилась Надя. - Да я, имей такое богатство, от зеркала бы не отходила! Каждый день бы что-нибудь сочиняла новенькое. А тебе, кстати, коса не идет. С челкой было бы лучше.
   Саша промолчала. Не станешь же признаваться, что и сама бы рада завести челку. Но мама категорически запрещает дотрагиваться до волос ножницами. Концы подравнивать - целое дело, а о парикмахерских и речи нет. Считается, что челка мало того, что уменьшит толщину косы, так еще и вид Сашин испортит, упростит, закроет ее высокий лоб. Разные у них с мамой понятия о красоте. Но Саша привыкла слушаться. Потом, как знать, может, мама права.
   Завтракать Саше и Олесе пришлось стоя, за узеньким подоконником вместо стола. Надя с Олей устроились удобнее, на Олиной койке, рядышком, поставив перед собой один из стульев. Второй они оставили соседкам, но те отказались садиться на чужую кровать и предпочли стоять, а на свободный стул поставили чайник, им было дико видеть его на полу. Оля удивилась их щепетильности, а Надя, как и накануне, стала расписывать порядки студенческой, "общажной" жизни, с которой им предстоит встретиться и - либо привыкнуть, либо...
   Олеся слушала с недоверчивой миной, но внимательно. Саша легкомысленно улыбалась, ее это уже не касалось. Сейчас, при свете дня, она совершенно уверилась, что завалит первый же экзамен. Мысль эта слегка царапала самолюбие: здорово было бы, конечно, поступить и тем самым доказать кое-кому кое-что. Да и с мечтой о карьере великого ученого-ядерщика придется расстаться. Однако... В том-то и дело, что - мечты. У других сбываются, а у Саши почти никогда. Напротив, чем ярче мечта, тем меньше будет похожа на нее реальность.
   Алексей угодил к самому чаепитию. Познакомился с девушками, стал расспрашивать о делах. Потом Саша попросила у соседей утюг - погладить платье. Гладить на кровати было неудобно, но вариантов не было. "Вот она, общажная жизнь", - подумала Саша, скептически глядя на результаты своего труда. Дома она бы не позволила себе ими удовлетвориться. Но здесь - дело другое. "Одиннадцать дней", - напомнила она себе. И вздохнула: теперь и это кажется долгим. Ну, как-нибудь.
   Брат совершенно не разделял ее тревог из-за недоглаженного платья. И всего остального - тоже. Он вообще был необычайно весел и доволен. Может, оттого, что второй день у него не болел позвоночник, с которым он мучился уже семь лет? Или причиной - вчерашняя встреча с женщиной по имени Инга? Саше отчаянно хотелось расспросить его про Ингу, но она не смела. Узнать, куда они сейчас направляются, и то не решалась. Алексей не любил, когда задают много вопросов. А она старательно избегала делать то, чего не любил брат.
  
  

6

  
  
   Когда устала работать, можно наплевать на дела и заняться чем-то другим. Пойти пообедать, скажем. Правда, час назад завтракала. Тогда включить какую-нибудь игрушку, много их развелось.
   На экране монитора возник план лабиринта с сундуками. Курносый человечек в кепке резво подбежал к одному из них и стал толкать, освобождая проход.
   Да, чтобы отдохнуть от работы, имеется много способов. А как отдохнуть от... жизни? Как там, у Лермонтова: "Я б хотел забыться и заснуть... не мертвым сном могилы... чтоб в груди дремали жизни силы..." Вот так лечь бы и заснуть. На год. Ии на два.
   Куда, спрашивается, этот сундук? Забыла... Вчера сообразила, как их в этой пещерке расставить, а теперь забыла. Человечек постоял пару секунд, потом сел, прислонившись к сдвинутому сундуку, надвинул кепку на лоб и закурил. Хорошая идея.
   Инга пошарила в столе, похлопала по карманам. Сигарет не было. Она оглядела комнату. Вон они, на подоконнике. Закурив, она уселась у распахнутого окна. Хорошо как... Лето. Днем будет опять жара. А сейчас хорошо. В отпуск бы, бессрочный. Что такое три недели? Пролетели, как не было. Теперь так до самой пенсии жить. Аспирантура еще... Нужна она, эта диссертация? Нужна. Времена, судя по всему, грядут непростые. Так что - надо работать. Но - как? Как заниматься наукой в таком состоянии? Когда она так устала?..
   "Ты не имеешь права уставать", - вяло напомнила она себе. В памяти нарисовался образ дочери с фотографии, что висела на стене их комнаты. Сердито смотрела Юлька, гневно даже. Мол, чего это ты, мама, себе позволяешь? Или забыла, что у тебя есть я?!!
   Да помню, дочка, помню. Только ты у меня и есть. И я у тебя.
   Инга тщательно затушила сигарету и вернулась к столу. Мерцание "звездного неба" вызывало отвращение, но сил не было нажать на кнопочку, взяться за работу.
   Это что такое?! А, она же играла... Пыталась. Человечек все курил. От полоски, обозначавшей запас его жизненных сил, осталось меньше трети. Инга усмехнулась. Курить - здоровью вредить. Бросить бы. Легко сказать. Она решительно выключила игру, и вовремя: раздался деликатный стук, и в комнату вошел шеф.
   - Инга Валерьевна, я хочу попросить вас...
   Она посмотрела на пачку исписанных вкривь и вкось листков в руках вошедшего. Все было ясно. Но она молчала, ожидая дальнейших объяснений. Наверное, научный руководитель имеет право держать аспирантку за секретаршу. Только ей ни к чему играть эту роль с удовольствием.
   - У меня вот отчет... Вы не могли бы? - он протянул ей листочки. Инга взяла их без особой охоты, но и без возражений. Вот защитится - тогда...
   - Что я должна с этим сделать? - спросила она. - Перепечатать?
   - Да, там все уточнено. Вы, пожалуйста, приведите в должный вид и напечатайте, а я потом подпишу. Это ведь не очень много времени займет?
   Инга перебрала листки. Мда, "приведите в должный вид"...
   - Если будут вопросы, я у себя, - он вышел, не дожидаясь ответа.
   На мониторе опять мигали "звезды", и курить хотелось сильнее прежнего. Плохо это, надо начинать приходить в норму, сколько можно киснуть. Ну, осталась дурой, ошиблась... Первый раз, что ли?
   "Последний", - сказала она себе. Руки сами собой сжались в кулаки, ногти больно врезались в ладони. На клавише пробела вдруг появилась большая прозрачная капля.
   Чуть не опрокинув стул, Инга вышла из-за стола, взгромоздилась на подоконник, закурила, сломав три спички. "Последний, это был последний раз, слышишь?" Она попыталась воскресить в памяти портрет дочери, испытанное лекарство от слабости любого рода. Но сейчас и это средство не работало, потому что вспоминался утренний разговор с Юлькой по дороге в садик, и тогда она также гневно глянула на мать, узнав, что та не стала звонить вечером "дяде Леше". Напоминание о кошмаре, в который поверг их предыдущий дядя, разбилось о несокрушимое: "он мне с самого начала не нравился, а ты не послушалась". Возразить было нечего. Юлька была против, и очень даже против. А она - влюбилась, втрескалась по уши, на все начхав, все позабыв, себя, работу, дочь... До сих пор тело содрогается при воспоминании об их свиданиях. Как ей было хорошо! И как стало потом худо... Но винить, кроме себя, некого.
   А что теперь? Почему именно теперь, когда она решила железно: хватит, это было - по-след-ний раз!!! - возникает ниоткуда этот странный человек по имени Алексей Бурмин, и...
   Что?
   Инга опустила взгляд на клетчатый листок из блокнота. Она не помнила, когда достала его. Да, правильно, Алексей Бурмин. Ну и что?!
   На листок упал комочек пепла. Вот поджечь сейчас, и делу конец. А Юльке сказать, что потеряла.
   Нет, ее дочку так не проведешь. Она наверняка выучила номер наизусть. И, будь у них телефон - сама бы позвонила, с нее станется.
   Сигарета обожгла пальцы. Инга выкинула ее за окно. Вернулась к компьютеру. Но, вместо того, чтобы начать печатать, придвинула к себе телефон. Набрала одну цифру, другую...
   "Положи трубку немедленно, идиотка!"
   Она занесла палец над рычагом. Тут длинные гудки прервались, и надтреснутый, мгновенно узнанный ею голос, произнес:
   - Бурмин слушает.
   Но еще не поздно бросить трубку!
   - Здравствуйте, - будто против своей воли произнесла Инга.
   Вышло хрипло и невнятно. Она кашлянула и собралась представиться, но человек на другом конце провода тоже ее узнал:
   - Это вы, Инга? Здравствуйте, - в его спокойном тоне не было и капли удивления. - Вы не звонили вчера? Я сказал, что в десять буду дома, а сам приехал в двенадцатом. Извините...
   - Нет, ничего, я не звонила, - Инга тоже успокоилась.
   Правда, непонятно, о чем говорить. Но это пусть он сам думает.
   - Вы на работе сейчас? - спросил он.
   - Да.
   - А чем занимаетесь?
   - Математикой... вычислительной.
   - Ух ты, математик, - уважительно протянул он. - А я вот биолог. Работаю в Иркутске. Сюда приехал сестру проводить да друзей проведать. Ну, и по работе тоже.
   Она промычала что-то понимающе-одобрительное.
   - Инга, - голос его приобрел деловитый оттенок. - Я сегодня весь день проведу с сестрой. А вот как бы нам с вами встретиться на выходных? Завтра, например?
   - Ну...
   - Давайте завтра? Скажите, где вам удобнее. Я могу приехать в Академ. Но вам, может быть, хочется встретиться на нейтральной территории? Подальше, скажем, от мест постоянного обитания?
   - Какой вы предупредительный, - не удержалась от сарказма Инга.
   - Просто я немного знаю, что почем.
   - Знаете, я бы не прочь встретиться, - сказала Инга почти искренне. - Именно, на нейтральной территории. Но, боюсь, не получится. Днем в будни я на работе. А на выходных и вечером мне некуда деть дочь. Человек, которому я могла бы ее оставить, в отпуске...
   - Зачем ее куда-то девать? - перебил Алексей. - Возьмите с собой. Разве она будет мешать?
   - Но... - Инга опешила.
   - Мы погуляем по городу, я тут парк видел с качелями и прочими делами. Проголодаемся, в ресторан сходим. Юля будет довольна, я думаю, - он засмеялся. - А будет капризничать... Да вряд ли.
   Инга молчала. До сих пор, кажется, никто так тепло не говорил про ее дочку. С другой стороны, это самая верная приманка. "Не обольщайся!" - напомнила она себе. Однако, если так, если новый знакомец не имеет под "встретимся и поговорим" ничего иного, кроме встречи и разговора, то почему бы не устроить Юльке праздник?
   - Хорошо, - сказала она. - Завтра мы приедем. К гостинице. Во сколько?
   - Во сколько получится. Я буду вас ждать часов с десяти утра. На вахте позвоните - и я выйду. Ну, тогда - до завтра?
   - До завтра.
   Инга снова потянулась за сигаретами. Хлопнула себя по руке, встала, походила по комнате.
   Нет, такое дело надо перекурить. И тогда уже начинать новую жизнь.
  
  

7

  
  
   Все-таки удивительные здесь места. Столько берез! И лип. И других деревьев, которым Саша не знает названий. А воздух! Наверно, про такой вот и говорят: "пить можно". Даже голова кружится, если в лес зайти. Птицы поют. А вчера Саша белку видела. Прямо из окна! Глазам не поверила сперва. Белка в городе, возле дома - это из какой сказки? Тем не менее, самая настоящая белка, рыжая, как на открытке, закачалась на ветке напротив окна, поцокала и ускакала вверх по стволу. Невероятно! А ведь, если она живет на этой березе, то и сейчас получится увидеть?
   Саша, щурясь, всмотрелась в листву, надеясь заметить рыжее пятнышко.
   - Ну что, не видно сегодня белки? - в комнату вошла Олеся, покачивая полным чайником.
   - Нет, - вздохнула Саша. - Жалко.
   Они жили вдвоем третий день: Оля и Надя в пятницу вечером уехали из общежития на две недели, до устного экзамена.
   - Ты сегодня на курсы пойдешь? - спросила Олеся. - Или опять на целый день умотаешь?
   - Пойду, конечно. Вечером вот не знаю. Как Лешка скажет. Может и умотаю.
   - Ты так действительно не сдашь. Совсем не учишься.
   - Я дома занималась, - заоправдывалась Саша. - И потом - как заниматься? Формулы я, вроде, знаю. Задачки решать? Все не перерешаешь. Посмотрим, что на курсах будет.
   - Ладно, давай чай пить.
   Им больше не надо было есть стоя: стульев хватало, а чайник, так и быть, ставили на пол.
   - Как съездили вчера? - спросила Олеся, намазывая на хлеб растаявшее масло. - Где-нибудь были, вроде музея?
   Саша накануне приехала поздно, и они не успели поговорить.
   - Нет, гуляли просто, - сказала она. - На выставку памяти Высоцкого зашли. Жаль, пластинок не продавалось новых.
   Олеся сочувственно покивала, но продолжать расспросы не стала. И хорошо. Не скажешь же, что самым ярким впечатлением для Саши стало посещение ресторана в Лешкиной гостинице.
   Она впервые была в настоящем ресторане. Дожидаться, пока принесут еду, пришлось долго. Но Саша была рада посидеть там подольше. Она казалась себе героиней фильма, роковой красавицей, каких водят по ресторанам респектабельные кавалеры вроде Леши.
   За соседним столиком сидели мужчина и женщина. Некоторые их фразы донеслись до Сашиного слуха, и она заключила, что соседи когда-то были близки, а нынешняя встреча - начало конца их отношений. Или самый конец.
   Забавно, если про них с Лешей тоже подумали, что они - не брат с сестрой, а парень с девушкой. Как это здорово, наверное, - быть чьей-то дамой, девушкой.
   - Слушай, в формуле кинетической энергии почему на два надо делить, ты не помнишь? - Олеся думала о деле, не то, что некоторые.
   Саша растерялась, на такие вопросы она отвечать не умела. Ну и ладно, больше шансов получить двойку.
   Олеся полезла на мамонт к своим книжкам. Прибирать со "стола" была очередь Саши. Закончив, она взглянула на часы.
   - Без четверти десять. Пойдем?
   - Не рано?
   - Так пока дойдем, пока найдем...
   - Тебе лишь бы не учиться, - проворчала Олеся, однако, книжки отложила и полезла вниз: в самом деле, аудиторию еще предстояло найти в этом лабиринте, называемом "университет".
   Дело это оказалось нелегким. Начать с того, что на первом этаже нужной аудитории не было, хотя номер начинался с цифры "1". Стали спрашивать людей, и узнали, что она находится в каком-то "переходе". Им оказался просторный и светлый коридор, почти вся правая стена которого представляла собой одно большое окно. Коридор этот соединял главный корпус с лабораторным, а вовсе не с параллельным пространством, как предположила Саша, любившая фантастику, - больно долго пришлось его отыскивать, переход этот.
   Но и там искомой аудитории не обнаружилось. Олеся начала ворчать, что Саша плохо смотрела расписание, как их окликнули:
   - Эй, вы случайно не на подготовительные курсы пришли?
   Они обернулись на голос. Он принадлежал одной из двух девушек, сидевших на скамейке у стеклянной стены. Олеся и Саша поспешили к девушкам, те встали навстречу.
   - Тоже аудиторию найти не можете? - спросила тем же, высоким, но не пронзительным голосом та, что была повыше, желтоволосая, в потертых джинсах.
   - Ага, - у Олеси вмиг поднялось настроение. - А вы нашли?
   - Кое-как, - сказала вторая девушка, низенькая, полненькая и ярко накрашенная. - Вон она, внизу. Попробуй, догадайся, что это не подсобка какая-нибудь. - Она показала на дверь в глубине небольшой ниши, куда вело несколько ступенек.
   Места на скамейке хватило всем четверым. Стали знакомиться.
   Высокую звали Таня. Она жила в Бердске. Это был другой город, не Новосибирск, но на дорогу домой у Тани уходило не более двадцати минут. Она улыбалась, говорила быстро, весело, и двигалась порывисто. Вторая девушка, Наташа из Барнаула, напротив, обладала голосом резким, говорила громко и эмоционально, жесты у нее были плавные, и внешности своей она уделяла заметно больше внимания, чем остальные трое. Это смутило Сашу, таких девушек она побаивалась. Однако, первое впечатление развеялось в минуты: Наталья оказалась простой, смешливой и добродушной.
   - Вы боитесь экзаменов? - спросила она. - Я ужасно боюсь.
   Выяснилось, что Олеся боится того, что не получит две пятерки, и придется тогда сдавать математику и сочинение, а Таня вообще старается не думать о своих ощущениях, чтобы сэкономить время и силы на подготовку. Саша по привычке хотела сказать, что умирает от страха, но вспомнила о своем решении и надеждах.
   - Я не боюсь, - сказала она. - Я хочу, чтоб поскорее все кончилось. Получу свою двойку и поеду домой. Хорошо здесь, но я уже соскучилась.
   - Странное настроение перед экзаменом, - удивилась Таня. - Зачем же было ехать?
   Саша не нашлась, что ответить. Ведь дома она не думала о двойке, всерьез хотела поступить и стать физиком. Теперь ей казалось, что это было чисто Лешкино влияние. Но говорить об этом не стоило.
   - А если в самом деле не поступишь, что делать будешь? - спросила Наташа.
   - Работать буду. Брат обещал устроить к себе.
   - Так это ж позор - ехать поступать и провалиться, - сказала Таня. - Я б не пережила.
   - А как ты провалилась? - возразила ей Наталья. - Говоришь, год проработала. Как-то ведь пережила?
   - Я не поступала, - мотнула головой Таня, - Я сразу на работу устроилась. Папа ругался, но я все равно... Из вредности, - она рассмеялась. - Но теперь решила взяться за ум.
   Народу прибывало. Саша с интересом посматривала по сторонам. Она впервые видела столько "братьев по разуму", абитуриентов, сразу. Девушек было мало. К их четверке подошли соседки со второго этажа. Но познакомиться не успели. В толпе появился человек лет тридцати. Рукава его голубой рубашки были закатаны до локтей, что моментально вызвало у Саши горячую симпатию: у Алексея была такая же привычка. Он уверенными шагами проложил себе дорогу сквозь строй абитуриентов, отпер аудиторию и вошел. Ребята потянулись следом. Саша, Олеся и их новые знакомые уселись вчетвером за длинный стол во втором ряду, чутьем закоренелых "очкариков" безошибочно угадав самое выгодное, в смысле вида на доску, место. Таня и Наташа постоянно очков не носили, но специфически прищуренные глаза выдавали их с головой.
   Лекция привела Сашу в восхищение. Преподаватель Юрий Николаевич обращался к ним, будто к равным себе, взрослым людям, знающим толк в деле. Задачки объяснял подробно, но лишнего не разжевывал. А больше всего понравилось Саше то, что он говорил, когда на доске появлялась окончательная формула ответа:
   - Ну... Вот, вроде, размерность соответствует, порядок величины похож на правду. Кто любит заниматься вычислениями, может, конечно, аккуратно посчитать, но мы не станем терять времени на математику, перейдем к следующей задаче.
   Саша отнюдь не любила заниматься вычислениями. Поэтому такой подход ей очень и очень нравился. Олеся бормотала что-то неодобрительное, зато Таня с Наташей целиком разделяли Сашин восторг.
   - Правильно, - шептала Таня. - Физики идеи подают и развивают, а дело математиков - обработка результатов.
   Наверное, девушки вели себя не слишком тихо или сами по себе выделялись на фоне множества парней, а только Юрий Николаевич все чаще посматривал в их сторону, но не сердито, а с любопытством. Когда прозвенел звонок на пятиминутный перерыв, сидевшая с краю Таня соскочила с места и подбежала к нему с тетрадкой, стала что-то спрашивать. Сашу поразила готовность, с которой преподаватель стал объяснять ей непонятное, но пуще - Танина смелость.
   - Классный мужик, - сказала она, вернувшись.
   Звонок, возвестивший конец занятия, не обрадовал Сашу. Но делать было нечего. Вчетвером они вышли из аудитории, и с широкого университетского крыльца тоже спустились вчетвером, уже договорившись, куда идти дальше. Именно: в кафе "Улыбка". Негоже сидеть на чае, надо хоть раз в несколько дней нормально обедать. Столовая в студгородке, что сразу за общежитиями, была закрыта на ремонт.
   Кафе находилось на Морском проспекте. Вот что еще удивляло Сашу в Академгородке - названия улиц. Цветной проезд, Жемчужная улица, Весенняя, Академическая, Ученых... В то время, как в своем родном Ангарске она знала одну-единственную улицу: Ворошилова, а в остальных адресах фигурировали нумерованные микрорайоны и квартала.
   "Странно, - думала Саша. - А жизнь-то прекрасна! И недоразумений незаметно".
  

8

  
  
   - Мама, дядя Леша, смотрите! - Юлька присела, прицелилась, низко наклонив голову, и метнула камешек. - Раз, два, три, четыре! Ура, целых четыре блинчика. Мама, ты видела?
   - Видела, видела, - отозвалась Инга, рассеянно глядя на тоненькую фигурку, в радостном возбуждении прыгавшую у самой кромки воды.
   Солнце почти село, и на фоне закатного неба виден был только силуэт девочки. Заканчивался последний вечер перед отъездом их нового знакомого, который они решили провести на "морском" берегу Обского водохранилища.
   - А можно мне еще раз искупаться? - спросила Юля.
   Инга заколебалась. Вообще-то вода теплая...
   - Ладно, один раз окунись и все, - распорядилась она.
   Девочка, повизгивая, зашлепала по воде, стремясь поднять побольше брызг.
   - Не простыла бы, - заметил Бурмин. - Весь вечер из воды не вылазит. Надо будет ее сейчас растереть как следует, солнца нет уже.
   Инга поднялась и пошла к кустам, возле которых был разбит их маленький лагерь. Пощупала полотенце, висевшее на ветках. Высохло, вроде. Она оглянулась на Бурмина. Он сидел у костра, на толстой коряге, и смотрел на Юльку.
   - Там минералка осталась? - спросил он, не оборачиваясь: пока девочка была в воде, он не спускал с нее глаз.
   - Осталось, полбутылки.
   Инга постояла в нерешимости над разбросанной одеждой. То ли одеться? Она вдруг застеснялась своего полуобнаженного тела. При солнечном свете все было, будто так и надо - пляж есть пляж. Теперь, в сумерках, она вспомнила, что фигура ее оставляет желать лучшего. "Вот корова, развешала тут свои прелести!" - Она стала торопливо натягивать платье.
   - Мама, ты куда? - раздался возмущенный Юлькин вопль. - Уже одеваешься? Дядя Леша, разве мы уже уходим?
   - Ты вылезай давай, - отозвался Алексей. - Мама, на тебя глядя, сама замерзла.
   - Еще чуть-чуть, - заныла Юлька.
   - Сейчас тебе будет "чуть-чуть", - пригрозил он. - Вылезай. Хорошего помаленьку.
   - А мы еще посидим? - Девочка не посмела ослушаться, понуро побрела на берег.
   - Посидим, посидим. Дров много. И картошку свою ты не съела.
   Подошла Инга, отдала Алексею минералку и принялась сушить дочку. Юлька вертелась, пищала и баловалась, один раз едва не сбросила полотенце в костер. Инга шлепнула ее пониже спины. Та надулась, но ненадолго. Бурмин, посмеиваясь, наблюдал за их возней. Наконец, Инга кое-как согрела дочь, заставила одеться и, накинув ей на плечи полотенце, распустила волосы. Она хотела усадить ее со своей стороны бревна, где было посуше, но Юлька воспротивилась и втиснулась между матерью и Алексеем, прижавшись к его боку. Он приобнял ее, но ойкнул, коснувшись мокрых волос, и оба рассмеялись. Инга отвернулась, сделав вид, что ее что-то заинтересовало позади. Сморгнула набежавшие слезы. Который раз за эти дни.
   - Дядя Леша, а ты мне с Байкала камней привезешь красивых?
   - Если найду - привезу.
   - А ракушек?
   - Там нет ракушек. Я тебе гаммаруса привезу. Живого.
   - А какой он?
   Бурмин стал рассказывать. Девочка слушала, забыв про картофелину, которую, очистив, вручила ей мать. Инга, пользуясь моментом, стала расчесывать ее волосы. Юлька не обратила внимания. Инга посматривала на Алексея, пытаясь поймать его взгляд - можно было подумать, что он рассказывает для нее. Неужели столько красноречия, увлеченности, артистизма - для шестилетнего ребенка? Но Бурмин будто забыл о существовании Инги, всецело отдавшись разговору с девочкой. И это было искренне, Юлька фальшь вмиг чует.
   Алексей заметил в руке девочки картофелину.
   - Да ты жуй, жуй, глотай, - сказал он, пародируя сценку из "Ералаша".
   Юлька машинально сунула картошку в рот. Бурмин посмотрел на Ингу.
   - Извините, мы тут увлеклись малость, - сказал он и подбросил несколько веток в костер.
   - Ничего, я тоже много нового узнала, - кашлянув, проговорила Инга. - И Юльку заплела. А она и не заметила.
   - Заметила! - возразила та. - Теперь можно мне блинчиков попускать?
   - Можно, главное, далеко не отходи и в воду больше не лезь.
   Юлька вытерла испачканные пальцы о платье и убежала.
   - Как здесь тихо, - проговорил Бурмин. - На Байкале редко бывает такая тишина. Обычно волны грохочут о берег, там ведь камни, песка почти нет. Когда семью туда возил, мама на берег петь ходила. Так она стесняется немного, а там можно как угодно кричать, никто не услышит.
   - Ваша мама артистка?
   - Нет, учительница. Тоже математик, кстати. А поет здорово. Но это она сама... Сестра ей подыгрывать научилась на пианино. Целые концерты устраивают дома.
   - Вы так любите свою семью, - задумчиво произнесла Инга.
   - Да не знаю, - смутился он. - Они ж мои. Как не любить?
   Они замолчали. Было в самом деле очень тихо. Только издалека, со стороны больших пляжей доносились голоса и музыка. Да где-то шел поезд. Компания, сидевшая за соседними кустами, давно ушла. Инга любила этот уголок берега и привела сюда Алексея. А ведь два дня назад и мысли не допускала пойти с ним на море.
   Юлька набрала камешков и шла к воде, высоко поднимая ноги, увязавшие в песке. Будто странный, нескладный журавлик.
   - Когда у вас поезд? - спросила Инга.
   - В шесть вечера.
   Она неслышно вздохнула. Бурмин пошевелил толстое полено в костре. Оно развалилось пополам, взметнулся сноп искр. Огонь становился ярче, наступала ночь.
   - Да... Вот же. Не хочется уезжать. Кто бы мог подумать.
   - Я могу прийти к вам завтра, - сказала Инга, словно решаясь на что-то.
   Он покачал головой.
   - Нет, не надо. Я с утра в бегах, в обед встретиться с одним мужиком в ИЦИГе надо будет. Сестре пару "цэу" дать. Напутствовать, так сказать. И потом... не люблю, когда провожают. Вот встречать - пожалуйста, телеграмму дам.
   Она опустила голову. Непостижимый человек.
   - Странно это...
   - Что странно? - он смотрел на воду, шевелил губами, считая Юлькины "блинчики".
   Инга заколебалась. Говорить или нет? Но если не сказать, то так и останешься с этой загадкой. И сойдешь с ума от вопросов без ответов. С другой стороны, не хочется рисковать, портить вечер.
   - Так что странно? - повторил он вопрос и повернулся к ней.
   - Да все, - она неопределенно шевельнула плечом, опуская глаза под его пристальным взглядом. - Знакомство наше. Встречи... такие.
   - Какие?
   Инга смешалась. А он ждал ответа. Тьфу, сама начала, выкручивайся теперь.
   - Не знаю. Непривычно. Такое впечатление, будто вы с Юлькой познакомились, а не со мной.
   Темные его брови удивленно поползли вверх. Он рассмеялся.
   - И с ней тоже. А что, должно быть по-другому?
   - Не знаю, как должно быть. Но обычно бывает по-другому.
   Юлька оставила свои "блинчики", натаскала палочек и что-то строила в песке. На взрослых она не смотрела.
   - Странно, что я за все время знакомства ни разу не попытался затащить вас в постель? - в тоне его появились жесткие нотки. - Надеюсь, ты не думаешь, что я импотент или кастрат? - завершил он, неожиданно перейдя на "ты".
   - Нет! Я просто... Просто, вы так начали знакомство, что я подумала...
   - Между прочим, я не шутил, когда предложил тебе выйти за меня замуж.
   Инга вздрогнула. Впервые он заговорил о том предложении.
   - Да? - несмело усмехнулась она. - А я подумала, что это у вас такая экстравагантная манера знакомиться с дамами.
   Он сходил к лагерю, накинул рубашку, взял сигареты и вернулся на корягу.
   - Предложение остается в силе, - сказал он, прикуривая. Протянул пачку Инге, но та покачала головой, указав глазами на Юльку. - Вы что-то решили за эти дни? - он опять говорил ей "вы", и ей вдруг стало холодно.
   - А вы?
   - Я давно решил. Дело за вами.
   - Вы хотите сказать, что всерьез намерены на мне жениться? - недоверчиво проговорила она.
   - Ну да. У вас есть возражения?
   - Но как же! - воскликнула Инга и осеклась, спохватившись. Юлька оглянулась на ее вскрик, но через секунду опять занялась своим. - Ведь вы же... вы же меня не знаете. Как - жениться? Это же... Неделю погуляли, как юные пионеры, и... И потом, вы уезжаете, - шепотом закончила она невпопад.
   - Я приеду.
   Инга покачала головой.
   - Не верите? - он кинул сигарету в костер. - Все будет зависеть от завтрашних переговоров. Я напишу или позвоню вам из Иркутска, когда точно приеду. Наверное, в этом году будет пара командировок на неделю-две. А осенью следующего прибуду месяца на три. А там...
   - Не надо, - шепотом остановила его Инга. - Не надо обещать. Вдруг я поверю и стану ждать? Но ведь я не маленькая девочка. Я не знаю, зачем мы вам понадобились на эти дни. Я благодарна вам. Но - сказке конец. Мы оба это знаем. К чему обещать продолжения, которого не последует?
   - Разве я похож на доброго волшебника?
   Он взглянул на нее в упор и встал. Она тоже поднялась. Юлька сидела к ним спиной, увлеченная своими постройками.
   - Я искал семью и нашел. И не хочу ее терять. Если бы мне нужна была женщина на ночь, я вел бы себя иначе. А просто так прогуливать даму с ребенком, согласись, несколько странно выглядит для человека, приехавшего на неделю в чужой город. У меня тут хватает дел, и прогуливать есть кого, сестру ту же.
   Теперь его слова звучали цинично. Инга зло прищурилась, закусив губу. Слишком она расслабилась, потеряла бдительность.
   - А я вам на ночь не нужна? Как же вы собираетесь на мне жениться тогда?
   Он нахмурился, с секунду изучающе смотрел на нее. Потом взгляд его смягчился.
   - Ты мне на всю жизнь нужна. А не на одну только ночь.
   У Инги защипало в носу. Она отвернулась и почувствовала на плече его руку.
   - Не обижайся, - проговорил он виновато. - Все же неделя - слишком малый срок. Мне хотелось подольше побыть с вами обеими. А с тобой у нас еще будет время. Много-много времени. Вот, я приеду через месяц. Или два. И тогда...
   Слезы душили. Инга замерла, ожидая, что Алексей сейчас притянет ее к себе. Стало жалко их "пионерской дружбы", что-то было в ней трогательное, детское ощущение праздника и волшебства. Банальные ласки, самые невинные, необратимо разрушат очарование вечера и всех предыдущих дней. Она вздохнула, когда он дотронулся до ее волос: все кончается, кончится и эта сказка, что ж, она сама виновата. Вот сейчас... Но Алексей поиграл ее сбившимся локоном, завел его за ухо и опустил руку.
   - Да, кстати, - сказал он вдруг совсем другим тоном. Инга испуганно взглянула на его, разом помрачневшее, лицо. - Я забыл... Даже странно, - он криво усмехнулся. - На целую неделю забыл.
   - Что? - сдавленным голосом спросила она.
   - Я, наверное, действительно зря морочил тебе голову. В любом случае, ты должна знать, - Он опять прервался. Инга молча ждала продолжения, готовясь к худшему. - Я... у меня есть риск стать инвалидом, - выговорил он с видимым трудом. - Болезнь Бехтерева, которую я называю радикулитом... Здесь мне почему-то было очень хорошо все дни, так что я забыл. Но скручивает все чаще и все жестче. И что потом будет, - он махнул рукой и стал одеваться.
   Инга молчала, кусала губы, она едва сдерживала смех. Наверняка, он ожидает любой реакции, но не радостного хохота. А что делать, если ей и вправду смешно? Тоже мне, нашел причину. Она уж невесть чего подумала. Да, теперь и вправду похоже на судьбу.
   Она прогнала неуместную веселость, и, дождавшись, пока он привел в порядок одежду на себе, уже безо всякой опаски, по-родственному, взяла его за руку, заглянула в глаза.
   - Ты только не обижайся, что я смеюсь, ладно? - виновато проговорила она. - Просто... меня этим не испугать. Видать, на роду написано за инвалидом замужем быть. Мой первый муж, Юлькин отец, был язвенник, у второго были проблемы с почками. Третий вообще на голову оказался болен, столько страху с ним натерпелись... Слава Богу, не успели пожениться. Так что за это ты не беспокойся.
   Он без улыбки смотрел на нее, потом крепко сжал ее пальцы.
   - Пошли собираться, - сказал он. - Поздно уже.
   - Тебя не пустят в гостиницу? - спросила Инга. Она не заметила, как тоже перешла на "ты".
   - Я не поеду в город. Переночую у друзей. Вас вот провожу, погуляем немножко. Зайду к ним по дороге, предупрежу.
   "И я его больше не увижу", - дошло до нее, как ударило. Она молча стала собирать вещи. Курить при дочке было нельзя, поэтому слезы капали беспрепятственно. Хорошо, что Юлька с Алексеем занялись тушением костра и болтали, не замечая, что она не в себе. Ничего, это скоро пройдет. В конце концов, впереди долгий путь до дома.
  
  

9

  
  
   - Эй, Сашка, вставай! Натали, подъем.
   Саша скрипнула зубами. Редкое утро она просыпалась сама, не от Таниного голоса. Познакомившись на подготовительных курсах, они так сошлись вчетвером во взглядах, понятиях и образе жизни, что решили до возвращения Нади и Оли пожить в одной комнате. И жили дружно. Таня и Олеся были "жаворонками", вставали ни свет, ни заря, и считали своим долгом будить остальных "засонь". И хорошо, иначе бы Саша просыпала все на свете, не только курсы, а и сами экзамены.
   Главным событием дня были результаты вчерашнего экзамена. К обеду их должны были вывесить. Этому предстояла первая консультация по математике. Уверенности, что она пригодится, не было, но девушки решили пойти - на всякий случай.
   Новый преподаватель не шел ни в какое сравнение с физиком, с которым они распрощались в пятницу. Математик был тоже молодой, но скучный, читал сухо, не улыбался и вообще не проявлял интереса к слушателям. Вопросы ему задавать не хотелось, да и не было у Саши вопросов: математику она знала. Задачки были несложные, но объемные. И самое неприятное: их надо было доводить до ответа. Разбалованные физиком, Саша и Таня, не считали нужным утруждать себя "черным трудом" и, записав формулу решения, дожидались, пока преподаватель получит на доске окончательный ответ.
   - Вот, спрашивается, за что математики столько денег получают? - прошептала Таня, рисуя в тетради рожицу.
   Саша удивилась:
   - Разве математики много получают?
   - Знаешь, какая стипендия на мехмате? Семьдесят пять рублей. А у всех остальных - сорок.
   - Да ну? - не поверила Саша. Нудный математик сразу стал ей еще неприятнее. - Ты точно знаешь?
   - Точно. У меня одноклассница там учится.
   - Вот куда надо было поступать, - ахнула Наташка.
   - И чем заниматься? - презрительно фыркнула Саша. - Вот этот мрак рассчитывать? Я потому и не пошла на мехмат, что там кроме как программистом, никем не станешь. А я машины терпеть не могу.
   - Ага, с ускорителей пыль стирать интереснее, - поддразнила ее Таня.
   - Тише вы, - шикнула на них Олеся. - Успеете поболтать.
   Девушки притихли. Таня, хихикая, склонилась над тетрадкой, продолжая рисовать. Саша скосила глаза и увидела на листке нечто громадное, по-видимому, железное, а на нем - девушку в больших круглых очках, с косой до пят и тряпкой в руках. Стоя на цыпочках, девушка пыталась дотянуться до перекладины наверху махины. Закусив губу, чтобы не рассмеяться вслух, Саша отняла у Тани тетрадку и, отвернувшись, быстро набросала лохматое существо в джинсах, на четвереньках, ковыряющее не то отверткой, не то паяльником в нижней части устройства. Таня отобрала тетрадь и задумалась, как отомстить, но тут прозвенел звонок.
   - Оценки, оценки, - пронеслось по рядам.
   Откуда-то стало известно, что результаты экзамена висят в холле главного корпуса. Парни рванулись к дверям. Девушки встали поодаль, терпеливо пережидая толкучку. У Саши вдруг задрожали руки. Не столь безразлично ей было, как она себя убеждала. За две недели она свыклась с обстановкой, к тому же заговорило тщеславие, подогретое рассуждениями Татьяны о позоре провала. Саша напомнила себе Надины рассказы и то, что придется жить годами вне дома. А также - чем кончалась ее дружба с девочками. Начинается хорошо. А потом...
   Словом, когда она очутилась, наконец, возле стенда с оценками, мысли ее уже были на вокзале. Взгляд рассеянно скользил по строчкам. Борисов, Ботвинов, Брагин, Бреславский, Бутаков... Ага, что и требовалось доказать. Двоечников просто не включали в ведомость. Все. Можно ехать домой. Эх, досадно, что ни говори... Саша шмыгнула носом.
   - Сашка, ты чего там приросла? - окликнула ее Таня. - Иди оценки смотреть!
   Она оглянулась, не понимая. Вокруг никого не было, зато поодаль теснилась куча народу, в которой она разглядела светлую шевелюру Татьяны.
   - Ты чего там математиков читаешь? - Таня вынырнула из толкучки, раскрасневшаяся и возбужденная, схватила Сашу за руку и потащила за собой. - Вот, смотри, мы почти рядом. Вот я. А вот ты. Обе четверки. Классно!
   Саша, онемев, смотрела на свою фамилию. Против нее стояла самая настоящая четверка. Перепутать было невозможно: сверху и снизу было еще по нескольку четверок.
   - А Наташка с Олесей?
   - У них тройки. Ничего, впереди три экзамена, может, поступят.
   Они выбрались из толпы и подошли к подругам. Наташка радостно улыбалась, Олеся с нескрываемой завистью смотрела на счастливиц.
   - Только не говори, что ты расстроена сорвавшейся поездкой домой, - сказала она Саше.
   - Не буду, - неуверенно ответила Саша. Она отчего-то чувствовала себя виноватой. - Хотя шанс провалиться пока есть.
   - Ладно, пойдемте куда-нибудь, отметим, сдали, все же, - предложила Наталья. - Конкурс небольшой, с одной тройкой можно поступить.
   - В "Улыбку", больше некуда идти, - сказала Олеся, подавив вздох.
   С ней согласились. "Возвращение придется отложить, - подумала Саша. - Хорошо это или плохо? Непонятно... Ну ладно, надо дать телеграмму домой. Пусть порадуются".
   - Ой, - спохватилась она вслух. - Придется же устный сдавать! А я не готовилась, в проспекте только про письменный было. На практическое отделение. У меня и учебников нет с собой.
   - Дадим, - беспечно заверила Таня. - Письменный сдала, на устном тем более выкрутишься.
   Саша промолчала. Она вдруг осознала, что впереди не свобода, а целых три экзамена. На двойку по устной физике она и впрямь теперь не рассчитывала. Так и поступить удастся, чего доброго. Может, это не очень плохо?
  
  

10

  
  
   Из поезда Саша выпрыгнула чуть ли не на руки маме.
   - А вот и я! - радостно выдохнула она, но получилось устало, даже кисло. - Чем тут студентов кормят?
   Но мама не расслышала, она пристально вглядывалась в лицо дочери - шутка ли, та впервые за всю сознательную жизнь покинула дом на целых три недели. Под этим взглядом Саша, как обычно, стушевалась. Мама, казалось, готова была заплакать.
   - Ну, как же ты? Что ты? Что теперь будешь делать?
   - Да как, число на двадцать пятое надо будет взять билет обратно, - деловито заговорила Саша. - Там...
   Но мама перебила, еще сильнее встревожившись:
   - Как двадцать пятого? Зачем?
   - Потому что мы на овощебазе будем работать.
   Саша не могла понять ее настроения. Переволновалась, что ли?
   - Ты что, устроилась на работу? На овощебазу?!!
   Саша поставила чемодан и в изумлении посмотрела на маму.
   - Что значит, устроилась? Все будут работать. Вместо колхоза. А с октября начнутся занятия.
   - Так ты поступила, что ли?! - всплеснула руками мама, из глаз ее брызнули слезы.
   - Вот те на, - вытаращила глаза Саша. - Ты разве?.. Я ж вам сообщила!
   - Доченька! - только и смогла проговорить мама, обнимая Сашу.
   Та неловко отозвалась на ласку, вечная ее беда, не умеет она нормально отзываться на мамины эмоции.
   - Я ведь говорила тебе по телефону, что у меня все в порядке, проходной в кармане, сочинение осталось на зачет написать, - продолжала недоумевать Саша, когда они обе немного успокоились и зашагали на остановку.
   - Ну и что? Все равно. А как телеграмму твою получили: "Еду. Поезд...", так Алеша сразу и говорит: "Все, не поступила. Мы с ней уговорились, что если не поступит, то первое слово в телеграмме будет "еду"".
   Саша напрягла память, но так и не вспомнила, когда и где они заключали с Лешкой такой уговор.
   - Ну, не знаю, с кем он там договаривался. Я такого не помню в упор.
   - Ой, Санечка, как же он обрадуется! - мама то плакала, то всплескивала руками от радости. - Он ведь тебя на работу устроил. Ой, какая же ты молодец!
   "Однако, - весело размышляла Саша, идя рядом со счастливой мамой. - Вот ведь какой сюрприз получился. Такие, верно, только нечаянно и выходят. Захотела бы - не удалось".
   Бурмин пришел домой спустя час после прибытия Саши. Мама радостно выбежала ему навстречу:
   - Алешенька! Санечка-то поступила! Поступила!
   - Как так? - грозно прорычал он, входя на кухню, где отмывшаяся Саша заканчивала обследование недр холодильника. - А чего с толку сбила своей телеграммой? Я тебе ставку выбил в лаборатории, место в отряде. Кого теперь прикажешь взамен?
   - Ну, если так все серьезно, могу и документы забрать, - с притворным испугом сказала Саша.
   - Ладно, учись, - проворчал Алексей. - А ну иди сюда, студентка, тоже мне... Плохой из тебя разведчик, коли пароли забываешь.
   Он взял Сашу за плечи и легонько встряхнул ее.
   - Я ж говорил: моя школа. Учись теперь. Не посрами фамилию. Помни: ты - Бурмина. Моя надежда и опора.
   Саша молча подхватила кошку, вившуюся под ногами, и спрятала лицо на пушистом загривке.
  
  

Часть 2

  
   Где-где с котятами и птичками
   Любовь танцует в облаках,
   А ты у нас дитя со спичками,
   Дитя со спичками в руках.

В.Долина "Дитя со спичками"

  

1

  
  
   - Надька! Сколько можно, убери свою футболку, грязная валяется, да еще наизнанку...
   - Потом уберу.
   - Сейчас убирай. Мужики придут...
   - Какие мужики?
   - Соседи.
   - Кто их позвал? Зачем?! Вам что, делать нечего? Двенадцатый час!
   - Наташка позвала.
   - Ничего я не звала! Они сами напросились, как чугунок увидели. Я не умею отказывать, когда люди есть просят.
   - А тебе обязательно надо было на балконе устраиваться со своей курицей? Хорошо, не весь городок прибежал.
   - С моей?!!
   - Девчонки, не ссорьтесь! Хорошо, что плитка на балконе, здесь и так душно. Сашка, ты правда против того, что парни придут? Они тортик принести обещали. А завтра суббота, выспимся.
   - Да не, пусть приходят.
   Саша испугалась, что вот-вот расплачется. Она снова накинула штормовку и прошла на балкон.
   Какие резкие голоса у девчонок. И краской воняет, и свет такой яркий... Счастье, что есть балкон. Можно оторваться от душной суеты, укрыться в прохладной темноте. И тишине.
   Тишина - понятие относительное. Тихо - это когда все звуки где-то "там" и тебя не касаются. Пусть это "там" совсем рядом. По-настоящему тихо бывает только дома. Но домой отсюда не сбежать.
   "Учеба еще не началась, а ты уже про дом", - упрекнула себя Саша и часто задышала: глаза стали мокрыми. С чего бы? Ни с кем не ссорилась, никто не обидел, на базе похвалили за самоотверженный труд, яблок два пакета дали, картошки. И дома нормально. Таня с Наташкой позаботились о соседках. На базу не ездили, но и не бездельничали, докрасили стены, убрались, курицу тушат. Саша покосилась на электроплитку в углу балкона. На ней стоял огромный чугунок, из-под узорчатой крышки выползал белый пар. Ветер относил его в сторону, и хорошо, а то голова закружится от запахов еды, обедали-то ой когда...
   Откуда такая крышка, интересно? Ба! Да это вазочка-хлебница, которую они с Татьяной купили в прошлую субботу! Значит, Наташка приспособила ее покрывать чугунок. Стало смешно и немного досадно: Саша вспомнила, как они осмеивали друг друга за нелепые покупки. Но после им не на шутку досталось от Ольги и Нади, которые были не такие "домашние". Надя жалела денег, а Ольга прямо обозвала тягу к роскоши мещанством и сказала, что теперь будет стыдно приглашать гостей, потому что нормальные люди посудой обзаводятся из столовой, а если и покупают, то чтобы не слишком отличалась от казенной. Однако, неизвестно как насчет вазочки, а Наташкин чугунок был оценен "людьми" по достоинству, и в который раз к ним напрашиваются на ужин ребята-второкурсники из соседней комнаты. Ах ты ж...
   Вспомнив о соседях, Саша стиснула зубы. Стало понятно, наконец, что не давало ей покоя весь сегодняшний день, и отчего так хочется плакать: от бессилия перед обстоятельствами, страха, вины, но пуще - от стыда и отвращения к себе.
   Она достала из кармана помятый конверт, вынула письмо и, подавшись ближе к свету, падавшему из комнаты, всмотрелась в безжалостные своей прямотой и правдивостью строчки. "Волнуюсь я за тебя, доченька, - писала мама. - Как же так, ты будто гордишься и рада тому, что к вам гости приходили в одиннадцать вечера?! Саша! Я тебя прошу: будь осторожна. И запомни: гости в одиннадцать должны уходить, а не приходить! Какие бы они ни были, ребята есть ребята... Очень мы за тебя огорчены и переживаем, обещай мне..."
   Слева скрипнула оконная створка. "Игорь", - не увидела, почувствовала Саша и шагнула в сторону соседского окна. Тут же разозлилась на себя за это движение, и поднесла письмо ближе к глазам, не замечая, что так на него не падает свет. Плакать, кстати, расхотелось.
   - О, привет! Приехали, наконец?
   - Угу, - отозвалась Саша, стараясь казаться по-прежнему расстроенной.
   А она в самом деле расстроена. Потому что устала, ночь, какие могут быть разговоры? К тому же с двоечником, про которого говорят, что он скоро вылетит из универа, и еще что-то, нехорошее. Саше неизвестно, что именно, и верны ли те слухи. Но не просто же так они ходят, слухи-то?
   - Поздно вас отпускают, совсем заэксплуатировали, - покачал головой Игорь. И не дождавшись ответа, спросил: - А ты что такая грустная? Плохие новости? - он кивнул на письмо.
   - Да нет, устала просто, - сказала Саша, пряча конверт.
   Только теперь она позволила себе взглянуть на собеседника. Он смотрел весело и в тоже время сочувственно, приглашая к разговору. Саша невольно улыбнулась, но тут же поспешила отвернуться, шагнула к перилам, облокотившись, уставилась в темноту. Ветви берез и лип с поредевшей листвой качались рядом, их можно было коснуться рукой.
   - Эй, ты не прислоняйся, краска же кругом! - воскликнул Игорь. Он дотянулся и схватил ее за рукав штормовки. - Посмотри...
   - Нет тут краски, - Саша резким движением освободила руку.
   - Сашка! Помешай курицу! - на балкон выскочила Наташка. - О, Игореша, ты тут уже?
   - Я всегда тут, я бдю, - оживился Игорь. - Как там курочка? Можно собираться?
   - Курочка в порядке, а ваш обещанный тортик?
   Игорь скрылся и вновь появился с белой коробкой в руке.
   - Ура, тортик! - к соседкам присоединилась Надежда.
   - Саша, Надя, вы в душ идете? - позвала из комнаты Ольга.
   - Иду, - отозвалась Саша, почти радуясь законному поводу покинуть компанию.
   Настроение, поднявшееся от разговора с Игорем, было безнадежно испорчено соседками, которые будто не в силах были вынести, если она несколько минут поговорит с парнем наедине. Из их пятерки лишь Ольга не проявляла особого интереса к соседям. Или лучше всех этот интерес скрывала, так что ее равнодушие выглядело совершенно искренним.
   "Ольге хорошо, у нее здесь брат учится, она сама два года жила поблизости, к общежитию привыкла", - завистливо думала Саша, собираясь в душ.
   Ее в отчаяние приводило сознание своей слабости, особенно по сравнению с другими девочками. Ведь они хоть и любят общество парней, да ведь не влюблены же ни в кого, и просто веселятся, не думая ни о чем таком. Почему Саше все кажется слишком значительным? Вот последняя встреча с Игорем - ерунда полная, а вспоминается и вспоминается в подробностях, и чего не было добавляется. И тряси не тряси головой - не прогонишь этих мыслей идиотских.
   Эх, что же за человек она такой, Саша? Хоть бы красавицей была! Она вспоминала ладные фигурки девчонок, и стыдно было до слез своего тела. Добро бы просто некрасивого. А в движении? Кошмар. Наташка тоже полная, даже толстая, еще толще Саши. Зато ходит, как королева! Волосы... Что - волосы? Эта вечная коса! С челкой вышло бы куда как симпатичнее, да - мама-то что скажет? Вот именно. Эх, мама, не знаешь ты о Сашиных мыслях, знала бы - запретила из квартиры выходить, не то, что уезжать одной за полторы тысячи километров.
  

2

  
   Курицу съели быстро. С тортиком дело шло медленней. Когда коробку развязали, шоколадная "Прага" показалась восьми сладкоежкам такой маленькой... Однако всем хватило по кусочку, и два остались на тарелке. Ну и хорошо, утром будет, с чем чай попить.
   Поздний час давал себя знать. Усталые, они хохотали до слез по любому поводу и поминутно зевали. Но расходиться не помышляли.
   Саша не ожидала, что вечер получится такой хороший. Ребята пришли втроем. Больше всех веселился Игорь, который за две недели знакомства освоился в девичьей компании. Сергей больше молчал и улыбался. Саше он казался очень добрым, его черные глаза под пушистыми ресницами смотрели всегда так ласково, будто на младших сестренок. Он и был самым старшим здесь, можно сказать, взрослым, потому что до университета успел отслужить два года в армии. Третьего гостя девушки сегодня видели впервые, он приехал в общежитие несколько часов назад. Звали его Борис. Был он такой же высокий, как Игорь, большеголовый, со светлыми курчавыми волосами и в плюсовых очках, из-за которых Саше никак не удавалось рассмотреть его глаза.
   Он очень отличался от Игоря с Сережкой. Те летом жили в городке, готовясь к пересдаче "хвостов". Борис же сдал сессию почти на "отлично", с одной четверкой по матану (так здесь называли математический анализ), и был пока из них единственным настоящим второкурсником. К тому же выяснилось, что он член клуба "Квант" и ездил в Москву на последний КВН в составе группы поддержки. Звезда, словом. И эта звезда вдруг спустилась до них, сидит в их комнате, поет песни, шутит и веселится как с равными! Что же это? Куда это Саша попала-то?!
   Без гитары, само собой, не обошлось, но сегодня ею безраздельно владел Борис. Играл он превосходно. Теперь Саше было понятно, что Игорь, игрой которого она восхищалась, лишь бренчал, создавая фон пению. Зато голос у него был сильный, чистый и мелодичный. Вдвоем с Борисом они составляли чудный дуэт. Сережка играть не умел и утверждал, что у него нет ни слуха, ни голоса. Но тоже подпевал потихоньку, и никто над ним не смеялся.
   Здесь вообще никто ни над кем не смеялся, все говорили, рассказывали анекдоты, разные случаи из студенческой, школьной и армейской жизни, пели, и им было хорошо вместе. Саша забыла свои и мамины тревоги, ее не раздражало кокетство соседок, не смущала Игорешина "игра на публику", не волновало, что взгляд Сергея все дольше и чаще останавливается на Ольге. Внимание ее занимали руки Бориса, перебиравшие струны - ведь она сама столько мечтала о гитаре! Она вслушивалась в его ломкий баритон, ловила каждое слово, и скоро ей стало казаться, что поет и говорит он для нее одной. Смешная фантазия. И все же... Вот бы этот вечер тянулся всегда!
   Но так не бывает.
   - Ой, девчонки, ну, спасибо, накормили, повеселили.
   Борис отложил гитару и потер утомленные глаза, приподняв очки таким знакомым движением, что у Саши защемило сердце. Вспомнился Лешка, по которому она успела соскучиться. Впрочем, она с первого взгляда обнаружила в новом знакомце сходство с братом, а это было ой как серьезно и прямо опасно для ее влюбчивой натуры.
   - Так бы и сидели... Но - пора уже, да? - он вопросительно посмотрел на друзей.
   Игорь с Сергеем закивали. "А он у них главный", - подумала Саша.
   - Пора, пора, - Игорь потянулся и зевнул. Деликатный Сережка ткнул его в бок, смущенно улыбнулся и хотел встать, но Игорь удержал его, схватив за ремень. - Не дело так расходиться, без гимна, - авторитетно пояснил он, взял оставленную гитару и снова вручил ее Борису.
   - Верно, - согласился тот.
   - Что за гимн? - удивилась Саша.
   - Государственный?! - ахнула Наташка.
   Парни захохотали. Борис сыграл вступление, и они запели государственный гимн на мотив "Старика Козлодоева", жутко неприличной, но смешной песенки, которую пели в прошлый раз. Сегодня девушки отказались ее слушать. Но гимн в такой интерпретации, да еще нарочито блеющими голосами звучал забавно, и знакомые слова приобретали тайный смысл сомнительного характера.
   Спев полтора куплета и отсмеявшись, ребята стали серьезными.
   - Нет, гимн как-нибудь в другой раз. Вот досидим однажды до шести утра, тогда да, тогда - ух как споем! Но сейчас мы имели в виду гимн универа, "Пироговку", - сказал Борис. И, оглядев озадаченные лица девушек, возмущенно обратился к парням: - Ну ничего себе! Вы сколько тут пасетесь, и не научили девчонок петь "Пироговку"?!
   - Зато они нас "Вино" петь научили, - тоном детсадовской ябеды пожаловалась Наташка.
   - Вино надо пить, а не петь! А "Пироговку"... Вы тоже не знаете? - обратился он к Наде с Олей.
   Оля смутилась, сказала, что слышала, конечно, от брата, но слов не запомнила. Надя равнодушно пожала плечами.
   - Да пели у нас в фымышуге... Я сама не пою, потому не интересовалась.
   - А вы продиктуйте слова, и мы выучим, - предложила Таня.
   Она давно перебралась на свою кровать, самую нижнюю в трехэтажном мамонте. Борис, сидевший спиной к тому углу, обернулся на голос и присвистнул, впервые обратив внимание на нестандартное сооружение.
   - Ого! Три этажа?! Первый раз такой вижу. Не мамонт, а потолкоскреб. И кто спит там наверху?
   - Вон она, Саня, - указал Игорь на покрасневшую Сашу. - Между прочим, - он подмигнул, - почти рядом с тобой, если стенку убрать.
   - Да, только чуток повыше, - улыбнулся Борис. - И не страшно? Так высоко?
   - Теперь не будет страшно, - заверила его Наташка. - Знаем, кто рядом спит. Второй этаж, кстати, мой.
   - Ага, теперь и мне страшно не будет, - засмеялся Борис и перебрал струны. - Ну так что, девушки, будете учить гимн универа?
   - Будем! - хором ответили Саша и Наташка.
   Оля кивнула. Надя, зевая, посмотрела на часы.
   - Может, завтра? - заторопился Сергей.
   Но она махнула рукой:
   - Ничего, это я так. Завтра суббота, можно хоть до утра сидеть.
   - Сашка, записывай слова, - скомандовала Наталья, кладя перед Сашей лист бумаги и карандаш.
   Саше не хотелось записывать, ей хотелось смотреть и слушать, но возразить не решилась. Борис запел, Сашин карандаш полетел по бумаге, не отставая от певца:
  
   Я уселся на окне
   И смотрю на у- на улицу.
   В сигаретном облаке
   Фонари суту-сутулятся.
  
   Припев ребята пели втроем. Саша ждала смешного, но вдруг защипало в носу:
  
   А на Пирогова
   приходит снова
   Весенний гомон...
  
   - Быстро пишешь, - одобрительно сказал Борис, играя проигрыш. - Полезное умение в универе.
   Саша промолчала, и продолжала строчить, низко склонив голову, боясь выдать радость от неожиданной похвалы. И вообще - от всего. Она стыдилась этой радости, но ничего не могла с собой поделать. Впервые было чувство, что она не чужая этим людям, что ее берут, принимают в "студентки", в "свои". И нет ничего плохого в том, чтобы быть со всеми, и нет ничего опасного в их ночных посиделках, просто здесь другая жизнь, которую совсем не знает мама, и Лешка не знает. И жизнь эта мягко, постепенно, но неотвратимо затягивает в себя Сашу, и нет сил противиться, да и надо ли? Как же тогда петь, что -
  
   На Пирогова
   Стоит мой город
   Трех тысяч судеб.
   И огромных сосен,
   Вечнозеленых,
   Вечно прекрасных.
  
  

3

  
   Оксана вынула лист из машинки, вытащила копирку, бросила странички в стопку готовых. Перебрала оставшиеся черновики. Нормально. Еще ночь посидеть - и порядок. Удалось бы сегодня выполнить план - и можно будет сделать перерыв на неделю.
   Она зевнула, подвигала затекшими плечами, прислушалась. Тихо как. Особенно после грохота электрической машинки. Так - пойти или не пойти? Идея, с которой она шла сегодня на работу, была настоящим чудачеством, но... почему нет? Ведь никто не услышит. Потом, кому какое дело до того, как человек отдыхает? "Морду тяпкой и вперед", - напомнила она себе выражение Димкиного друга, Бурмина. Сильно оно ей понравилось. Как и сам Бурмин. Хороший человек, умный и понимающий.
   По коридору она шла, крадучись, и плеер сунула в карман, не решилась нести в руках. Ой, как же страшно, аж в животе забурчало.
   В переходе было светлее, чем в коридоре, и не так гулко, из-за больших окон, наверное. Оксана поставила плеер на подоконник, осторожно включила и тут же выключила: музыка показалась такой громкой, что сюда вполне могли сбежаться вахтеры и те, кто подобно ей сейчас сидит в институте. Она максимально приглушила звук. "Некого бояться, - успокаивала она себя. - Ты только что несколько часов подряд грохотала машинкой и не смущалась. Никто не прибежал. И у вахтеров радио играет всю ночь - отсюда ведь не слышно. Третий этаж".
   Она подождала несколько минут, прислушиваясь, готовая при любом подозрительном звуке выключить плеер. Но все было спокойно. Она глубоко вздохнула и - раз-два-три...
   Страх пропал, она кружилась, стараясь почаще проходить мимо трюмо. Вроде, неплохо получается. Идея дурацкая, конечно, но - дома нет большого зеркала и места мало, чтобы танцевать.
   В глубине правого коридора заскрипела, отворяясь, дверь. Увлеченная танцем, Оксана не сразу обратила на это внимание. А когда сообразила и кинулась выключать плеер, было поздно: у стены стоял человек и смотрел на Оксану. Она попятилась, мысленно проклиная свои причуды. Человек шагнул ей навстречу.
   - Подождите, - голос его был глухой и низкий. - Зачем же вы убегаете?
   - Да я... это... Я работала и решила отдохнуть, чтобы проснуться, - заикаясь, проговорила она, продолжая отходить в спасительную темноту коридора.
   Мужчина шел следом. "Чего ему надо?" - разозлилась Оксана. Повернуться и уйти было неловко.
   - Постойте же! - сказал он. - Я ведь тоже работал, и тоже начал засыпать. Вышел пройтись, увидел вас и обрадовался - вот, поговорить хоть с человеком, а то ни одной живой души вокруг. А вы - бежать. Боитесь меня что ли? Я не маньяк. Разве что, от работы - так ведь и вы... в некоторой степени.
   Судя по голосу, человек улыбался. Оксана остановилась у окна. В самом деле, вроде, особых причин для бегства нет. Эх, кабы он просто ее увидел, а не за таким занятием! Щеки горели от стыда, благо в темноте не видно.
   Мужчина подошел к ней. Свет фонаря упал ему на лицо, осветив широкий нос, глубоко посаженные глаза под темными бровями. Тонкие губы сдержанно улыбались. Густые волосы в беспорядке падали на лоб. Похоже, им здорово досталось за последние часы. Оксана вспомнила про собственную прическу, которую тоже не сильно берегла, и невольно попыталась поправить ее, но сразу опустила руки - негоже прихорашиваться прямо перед незнакомцем.
   - Вы танцевали? - спросил он, нарушив молчание.
   - Угу, - промычала Оксана, готовая не то заплакать, не то рассмеяться.
   - У вас хорошо получается. В студии занимаетесь? - уважительно сказал он, продолжая тему, от которой Оксане как раз бы уйти, но она не знала, как. Приходилось отвечать.
   - Да нет... Недавно научилась. На вальсах... Стройотряд проводит в общежитии вечера, ну я и... Потренироваться хочется, а дома места нет, - сбивчиво объяснила она, в надежде подробным рассказом исчерпать. тему. - А вы?.. Статью пишете?
   Вышло глупо, как у первокурсницы. Растерялась жутко, елки, надо собраться, нельзя так.
   - Да не то чтобы... так, ковыряю немножко задачки всякие.
   Разговор снова прервался. Можно было расходиться, но мужчина чего-то ждал. И у нее не получалось попрощаться первой. Вместо этого она сказала:
   - А я вот печатаю сижу...
   - Статью? - он улыбнулся.
   Оксане стало смешно.
   - Не совсем. Книжка одна, надо перевод поправить. Тут машинка с латинским шрифтом, электрическая. Сижу по ночам вот, - она кивнула в сторону редакции.
   - А днем? Занято?
   - Да нет, можно договориться. Но днем сложно. Муж работает, а ребенок наш в садик не ходит. Ночью проще.
   - Когда же вы спите?
   - Днем и сплю.
   - Так ведь ребенок?..
   - Ну, он не сильно маленький, шесть лет.
   - Понятно.
   Снова повисло молчание. На этот раз, вроде, окончательное. Оксана взяла плеер, но "до свидания" сказать не успела.
   - Это у вас магнитофон такой маленький? Можно посмотреть? - спросил он.
   Она протянула ему плеер.
   - Редкая штука, - хмыкнул он. - Нездешняя?
   - Муж привез из Германии. На конференцию ездил, там подарили.
   Он поставил плеер на подоконник.
   - Ваш муж здесь работает, в институте?
   - Нет, он биолог. В ИЦИГе.
   - А вы давно здесь?
   - С весны. Шеф бывший с работой помог, вот сижу тут пока, вроде редактора, на полставки.
   - Вы математик?
   - По образованию, - усмехнулась Оксана.
   - Странно, я вас раньше не видел. Впрочем, что я вас допрашиваю, прямо с пристрастием, - взгляд его снова упал на плеер. - Тут у вас какая музыка?
   - Вальсы.
   - Одни вальсы? - удивился он.
   - Ну да. Я специально записала у ведущего из отряда.
   - Тренироваться?
   - Ну.
   - Одной-то не очень удобно, - заметил он.
   - Ну, хоть так.
   Ей захотелось убежать и больше никогда не встречаться с этим человеком, видевшим ее позор.
   Он опять взял плеер, покрутил в руках.
   - Как он включается?
   Оксана показала кнопку "воспроизведения". Он нажал. Полилась музыка. Тихая, еле слышная...
   - Погромче можно сделать?
   Она крутанула колесико громкости. Он поставил плеер на подоконник, сделал шаг назад:
   - Разрешите вас пригласить?
   Оксана заколебалась. Но соблазн был слишком велик. Эх, была не была. Она шагнула навстречу нечаянному партнеру и положила руку ему на плечо. Происходящее переставало походить на реальность... "Может, я сплю?" - подумала она.
   - Правда, я давно не танцевал... Но в свое время считался вполне ничего. Попробуем?
   О таком партнере можно было только мечтать. Оксана не помнила, чтобы ей прежде доводилось танцевать с кем-то, кто двигался бы так легко и уверенно, без рывков, ровно и мягко вел ее, подчиняя своей воле и музыке. Она вдруг ощутила себя совершенно раскованной и разрешила себе забыть о своих ногах, теле и отдаться целиком на волю партнера, слушая лишь музыку. Впервые она именно танцевала, а не упражнялась в танце. "Со стороны, наверное, безобразно", - подумала она, и привычная мысль промелькнула, не касаясь сознания.
   - Потрясающе, - тихо произнес он. - Вы говорите, недавно научились танцевать? Никогда бы не подумал.
   - Правда? - пробормотала Оксана.
   По лицу ее плавала улыбка, блаженная и ленивая, глаза были полузакрыты - не было нужды смотреть по сторонам, доверяя целиком ночному незнакомцу.
   Но все кончается. Под заключительные аккорды они проделали положенные завершающие па и остановились.
   - Ффу, - он откинул со лба волосы. - Закружился с непривычки. Надо передохнуть.
   Они вернулись к окну. Оксана выключила плеер.
   - Батарейки жалко, - виновато пояснила она. Он понимающе кивнул.
   - Между прочим, меня зовут Сергей, - сказал он, кашлянув. - Вы ведь не против того, чтобы познакомиться?
   - Не против, - улыбнулась Оксана. Смущаться она перестала. - Сергей... а по отчеству?
   - Неважно. Впрочем, Валентинович. А вы? Не увиливайте, - он шутливо погрозил пальцем.
   - И не думаю. Оксана меня зовут.
   - А по отчеству? - мстительно спросил он.
   - Павловна. Но это тоже неважно.
   - А не пойти ли нам выпить по чашечке кофе, Оксана Павловна? - предложил Сергей. - Вы извините, я, наверное, навязчив, но... Как вам идея?
   - Ничего себе идея, - Оксана тряхнула головой. - Честно признаюсь: заманчивая сильно. Только... кофе без сахара...
   - Почему без сахара? - самодовольно возразил Сергей. - Где это вы видели, чтоб кофе без сахара пили?
   - Как? Разве вам выдали талоны? Когда? Нам сказали, что по всему району задержка.
   - Похоже на то. Талонов пока не было.
   - Тогда кто ж у вас такой богатей, что в институт сахар носит? - завистливо спросила Оксана. - У нас в редакции скидывались по стакану, да весь вышел две недели назад.
   - Лабораторная военная тайна! - Он засмеялся. - Кстати, у нас еще и пряники имеются. В количестве двух штук, правда, но...
   - Пряники у меня у самой имеются, - сказала Оксана. - Целая пачка печенюшек. Хорошо, хоть они есть пока в магазинах. И чай... Так и хочется мешок купить, да все недосуг. А народ-то запасается.
   - Это да, - подхватил Сергей. - Меня тоже дома пилят на предмет оптовых закупок. А я упираюсь - лень, да и надеешься, что временые трудности.
   - А, как-нибудь переживем, - махнула рукой Оксана. - Неохота о грустном.
   - И не будем, - согласился он. - Тогда вы идите за печеньем, а я пойду наберу воды в чайник. Встретимся вон в той комнате, видите? Где свет горит.
   Оксана пошла к себе. Голова слегка кружилась, спать уже не хотелось - развеялась танцами и разговорами, но это было обманчивое ощущение. Стоит сесть за работу, и - вряд ли удастся напечатать хоть страницу. Потому перспектива кофепития радовала. Неочевидно, что оно взбодрит, но так не хочется работать.
   К дверям комнаты они подошли одновременно. Сергей учтиво посторонился, пропуская даму. Та шагнула на порог и покачнулась. Только мысль о том, что позади человек, держит полный чайник, и поэтому падать ему на руки несколько неудобно, заставила ее преодолеть слабость и пройти внутрь.
   - Тут немножко накурено, - смущенно пробормотал Сергей. - И вообще не очень прибрано.
   Она покачала головой, созерцая сквозь табачное марево обстановку. Угу, не прибрано. Комната была большая и страшно запущенная. На столах в беспорядке лежали бумаги и книги вперемешку с пепельницами, из которых вываливались окурки. Обеденный столик был в засохших потеках от пролитых жидкостей, засыпан сахаром и хлебными крошками и заставлен грязной посудой.
   - Однако, - многозначительно произнесла Оксана.
   Сергей хмуро и виновато смотрел на стол.
   - Да, мне следовало сперва прибраться, - сказал он. - Так присмотришься и не замечаешь, а на свежего человека, наверное, производит потрясающее впечатление.
   - Производит... Давайте, вы откроете окно, - решительно сказала Оксана. - А я приберусь тут малость. У вас, поди, нет женщин в комнате.
   - Откуда тут женщины, - он пробрался к окну и распахнул фрамугу.
   В комнату ворвался ночной, уже по-осеннему прохладный воздух. Дышать стало легче, зато застучали зубы, и во всем теле началась противная зябкая дрожь. "Слаба стала по ночам сидеть", - с досадой подумала она, и принялась собирать посуду.
   - Да я сам, - запротестовал Сергей.
   - Я и не претендую, - Оксана указала ему на стопку тарелок, увенчанную двумя чашками. - Это первая серия. А столом я, так и быть, сама займусь, вашему брату сие нельзя доверять.
   - Вот связался на свою голову, посреди ночи посуду мыть, - проворчал он. - Хорошо, никто не видит.
   Оксана рассмеялась. Смех вышел нервным, как обычно, от долгой бессонницы. И видок, верно, тот еще. Она осмотрелась в поисках зеркала, не нашла. Впрочем, у него не лучше.
   При свете Сергей и впрямь выглядел неважно. Он был старше, чем ей показалось в темноте перехода. Серые глаза смотрели весело и живо, но густая синева под ними доходила до скул. В движениях его было что-то неуловимо суетливое, нервозное. Удивительно было, что при этом он так хорошо танцевал. Глядя на него, Оксана с трудом верила в происшедшее полчаса назад. Или не было ничего, примечталось?
   Скоро все было готово. Сергей хотел усадить гостью в кресло, с продавленным сидением и засаленной, местами порванной обивкой, но Оксана категорически отказалась: несмотря на затрапезный вид, кресло обещало комфорт, а это сейчас было некстати. Сам вид его навевал негу. Оксана мужественно напомнила себе о ждущих в редакции десяти страницах, храбро положила в чашку две ложки растворимого кофе и уселась на самый жесткий стул со сломанной спинкой. Сергей, похоже, был свободнее в своих планах. Или посильнее духом. Кофе он тоже намешал крепкий, но устроился с удобством, полулежа в отвергнутом Оксаной кресле, еще и подшучивал над ее спартанством. Она молча улыбалась, прихлебывая горячий напиток. Подольше бы растянуть это удовольствие, не думать о злосчастных десяти страницах.
   Разговаривать не тянуло. Сергей извлек из кармана помятую пачку и коробок спичек. Сунул в рот сигарету, но, взглянув на Оксану, заколебался. На лице его отразилась досада. Оксана догадалась, что он решает мучительную дилемму: либо покинуть уютное гнездо и идти в коридор или к окну, что примерно одно и то же. Либо - сохранить блаженную неподвижность, но отказаться от сигареты.
   - Курите, - разрешила она. - Потом проветрим.
   С кофе Оксана все же погорячилась. Кое-как отпила треть чашки, долила кипятка. Сергей вдруг фыркнул, не то со смеху, не то с досады.
   - Только сейчас понял, какую ошибку мы сделали.
   - Какую?
   - Надо было к вам идти кофе пить. С чайником и всем прочим.
   - У нас есть чайник, - возразила Оксана. - И чашки мытые.
   - Тем более.
   Она подождала продолжения, но его не последовало. Сергей курил, созерцая чистый стол и горку вымытой посуды, и молча качал головой.
   - В чем же ошибка? - спросила Оксана. - Какая разница, где? Пришлось четверть часа потрудиться, зато теперь у вас чисто.
   - То-то и оно, что чисто. Завтра люди придут и скажут, что одно из двух: либо Кулигин с ума сошел, заболел опасной манией чистоплюйства. Либо, - он сунул сигарету в ближайшую жестянку-пепельницу и стал тщательно отряхивать пепел с колен.
   - Либо?
   - Ночевал тут не один, что вероятнее.
   - Откуда они узнают, что это вы ночевали?
   - Да уж узнают.
   - Ну и что, что не один? - пожала плечами Оксана. - Раз не запрещено на ночь оставаться, то разве кофе пить вдвоем нельзя? Здесь не гостиница. Или? - она встревожилась. - Вам что-то серьезное грозит из-за меня?
   - Да нет, - он попробовал свой остывший кофе и тоже долил горячей воды. - Сейчас на эти дела смотрят проще. Может, лет пять-десять назад и вышла бы какая история. Так что, - он залпом опустошил чашку, поставил ее со стуком и рывком поднялся. - Ничего мне не грозит, окромя сальных шуточек, - он с неожиданно озорной улыбкой уселся на стол и по-мальчишечьи заболтал ногами.
   Оксана тоже допила кофе и встала. Пора было уходить. Не хотелось, ой как не хотелось...
   - Что ж ваши друзья такие... - Она не нашла слова, неопределенно покрутила пальцами. - Вы скажите, что было, да и все. Единственно, про танцы, пожалуй, не надо говорить, - она покраснела и взялась за ручку массивной двери.
   - Как, вы уже уходите? - Сергей соскочил со стола.
   - Да, пора. Мне страниц десять нужно напечатать до утра.
   - Вы что, работать сейчас собираетесь? - изумился он.
   Оксана озадаченно нахмурилась.
   - Конечно. Домой рано - вахтеры спят...
   - Странный вы человек, Оксана Павловна, - он подошел ней к вплотную. - Говорите, что математик, а логически рассуждать не умеете. Или нарочно не хотите?
   - То есть?
   - То и есть. Мужчина и женщина встречаются глубокой ночью в пустом институте, танцуют вальс в темном переходе, знакомятся, пьют кофе, посуду моют вместе... Каково логическое завершение ситуации?
   - Прощаются и идут по своим делам.
   Оксана начала понимать, к чему он клонит. Сразу стало пусто внутри, из неплотно прикрытой фрамуги тянуло холодом. Ей вдруг опротивела эта захламленная комната, пропитанная смесью запахов мужского пота, табака и кофе. Как она соскучилась по уютной, чистенькой редакции! Даже о ждущих ее черновиках и шумной машинке вспомнила с нежностью. И новый знакомец потерял былую привлекательность, обыкновенный мужик, которому вдруг приспичило.
   - Ну и где логика?
   - Красиво встретились - красиво разошлись, - она все пыталась улыбаться, сдерживая раздражение. - Я пойду, правда, - она хотела открыть дверь, но мужчина стоял слишком близко. - Пустите, - тихо сказала она, опустив голову. Смотреть на него не было сил.
   - И все-таки? - он приобнял ее за плечи, но она отшатнулась, будто от удара током.
   Сергей опустил руки, выражение его лица было непонятным.
   - Простите, - прошептала она в отчаянии. Грубо она себя ведет, но есть ли иной выход? Он ведь не настолько виноват, чтобы его обижать, но как иначе-то? - Вы не обижайтесь... пожалуйста, - она умоляюще посмотрела на него.
   Он отошел.
   - Да нет... Причем тут обиды. Просто я не понимаю: почему? Какая разница? Болтать все равно станут. Не докажете ничего теперь. Неужто вы настолько инфантильны, что этого не понимаете?
   - Не понимаю, - покрутила головой Оксана. Речи Сергея казались бредом. Объяснимым, впрочем, учитывая его состояние. - И не хочу понимать. Пусть болтают. И если вам разницы нет... С чего вы вообще взяли, что станут болтать, кстати?
   - Потому что мы взрослые люди, Оксана! Не студенты-первокурсники, почайпили и разбежались. Никто не поверит.
   - Да почему?! - в отчаянии почти крикнула она. - Почему вы уверены, что должно быть именно так? Другие - плевать, но вы?.. Неужели в самом деле верите, что по-другому не бывает? Я понимаю, вам сейчас надо меня уговорить, но - на самом-то деле? Ведь это ужас - так думать!
   - Почему? - удивился он. - В чем тут ужас? Совершенно естественная ситуация.
   - Естественная?!
   - Ну конечно.
   - И вы так - каждый раз?
   - Ну, - он смутился. - во-первых, я не каждый раз встречаю женщин в пустом институте ночью. Но в другой обстановке обычно так и бывает. Я был совершенно уверен, что вы это знаете, потому...
   Оксана ошарашенно смотрела на него.
   - Н-нет, - проговорила она.- Я не знала. Я думала, вы просто так...
   Он улыбнулся свысока, будто говорил с ребенком. Маленьким и наивным. Учил уму-разуму, ага.
   - Как же тогда... жена ваша? Вы ведь ее любите?
   - При чем тут "любите"? - в его голосе мелькнуло раздражение. - Потом, она взрослый человек, без предрассудков.
   - А если нет?
   - Навряд ли.
   Они замолчали. Оксана переваривала полученную информацию. Наверняка, этот тип просто невероятно развратен и подвинут на сексе, или просто сейчас ему надо, и можно подвести под это дело любую теорию. Но если нет... Тогда что же - и Димка? И он про нее такого же мнения?! И - Бурмин - про свою Ингу, и про себя? И Павел, отчим - таким был?!! Немыслимо... Нет, нет, невозможно. Просто этот потасканный импотент не в меру озабочен, вот и... Судит обо всех по себе.
   - Ладно, пойду я, - она вышла из комнаты.
   Сергей двинулся за ней. Оксана запаниковала, но он остановился на пороге и только спросил вслед:
   - Так вы серьезно не хотите?
   - Серьезно.
   Насиловать ее он не собирался. Уже хорошо.
   - Хотел бы я знать, почему.
   То, как он это произнес, заставило ее обернуться и сделать пару шагов назад.
   - Да хотя бы потому, что это - невероятно скучно. Кроме того, что гнусно, - с сердцем сказала она в надежде хоть что-то донести до этого озабоченного тупицы.
   - Скучно?! - изумился он. - Неужели вы так часто оказывались в подобных ситуациях, что оно вам успело наскучить? Да не поверю!
   Оксана возмутилась было, но тут до нее дошло, почему он так сказал. Она фыркнула и, не в силах удержаться, залилась хохотом. Сергей недоуменно шевельнул бровями, но, зараженный ее смехом, сам рассмеялся. На это веселой ноте они и распрощались. "Навсегда", - с облегчением подумала она, усевшись снова за свою машинку. Ну, давай, Анка-Оксанка, заряжай пулемет да мочи их, гадов!

4

  
   Хорошее дело - субботний вечер, а еще лучше, когда ему далеко до конца.
   Инга сообразила, что уже несколько минут неподвижно сидит без единой мысли, зато с улыбкой на лице, вполне идиотской. Это последнее время с ней то и дело случается. Ладно, сегодня хоть повод есть.
   Она зевнула и потянулась, забытая на коленях книга с шумом свалилась на пол. Инга замерла в ожидании сонно-встревоженного: "Мама!" Но дочь не шевелилась. Инга перевела дух.
   Одиннадцатый час. Можно позаниматься какой-нибудь милой сердцу ерундой. Например, перечитать полученное днем письмо. Она посмотрела на уголок конверта, торчавший из-под Юлькиной подушки. Дочка весь вечер носилась с письмом, ни за что не хотела расстаться. Инга подошла к диванчику, наклонилась, думая вытянуть конверт. Но передумала. Лучше завтра перечитать, на свежую голову.
   В блок постучали. Инга прислушалась. Стук повторился. Три раза, значит, к ней. Коля. Или Светка. Больше некому в такое время. Инга надела кофту, проверила в кармане сигареты. Бросать надо. Бросишь тут, с такой жизнью.
   Она угадала, это действительно был Коля Даровский, однокашник и верный друг, последний из бывших когда-то рядом. Он да Светка, больше никого тут не осталось от их развеселой гоп-компании.
   В переходе Инга привычно сунулась на балкон, но Коля оттащил ее за пояс халата и затворил балконную створку - не лето. Устроились на подоконнике.
   Субботний вечер был в разгаре. Хлопали двери, перекликались голоса, бренчала гитара. Стекла ритмично позванивали в такт уханью дискотеки. Лестница гудела от шагов то легких, то тяжелых, по ней топали, бегали, кажется, даже, прыгали... Гремел лифт. Но вся эта суета непостижимым образом обходила, обтекала, обегала их седьмой этаж.
   Они тоже молчали, обычное дело. Но сегодня Ингу это не устраивало.
   - Коль, а курить - грех? - спросила она.
   - Курить - дьяволу кадить, - он покрутил в пальцах сигарету и снова затянулся.
   - А чего не бросишь?
   Он неопределенно шевельнул плечом.
   - Ведь мы с тобой вместе начали, - проговорила Инга.
   Она вспомнила первый курс. Девочки, мальчики, впервые оказавшиеся вдали от родителей и школьных учителей, так хотелось поскорее стать взрослыми, свободными...
   - Дураки были, - сказал Николай.
   - Думаешь, поумнели с тех пор?
   Риторические вопросы не требуют ответа. Поэтому Коля заговорил о другом.
   - Ты письмо утром получила, что там?
   Угадал безошибочно. Именно об этом ей и надо поговорить.
   - Получила. От Леши.
   - Что пишет?
   - Так... о работе немного. Говорит, на праздниках приедет. На две недели. Или больше.
   Даровский как будто оставался безучастным, но Инга слишком давно его знала, чтобы понять, что он слушает с интересом и сейчас ждет продолжения. Верно, она сказала далеко не все.
   Инга запахнула кофту, будто зябла.
   - Не знаю я, Коля... Боюсь чего-то, будто. В то же время... Не знаю.
   - Чего боишься?
   - Да как-то оно... непонятно. И не верится. А он, похоже, всерьез намерен жениться, ты понимаешь что-нибудь?
   Она закусила губу, сдерживая слезы. Коля взял у нее потухший бычок, сунул вместе со своим в банку из-под кофе и встал с подоконника. Инга достала вторую сигарету.
   - Дай спичку.
   - Не много?
   Она нетерпеливо пощелкала пальцами:
   - Ну дай... Скоро брошу, - хрипло сказала, затягиваясь. - Леша велел бросать. Обещала к его приезду, а тут... Ладно, потом.
   Николай тоже закурил вторую.
   - Ты знаешь, - заговорила она прерывисто, словно задыхалась. - Со мной что-то не то. Сама себя не узнаю. С одной стороны - жизнь налаживается, еще годик-полтора потерпеть, пока диссер, то да се, и нормально заживу. Муж будет хороший, надежный, у Юльки отец... Она его приняла, и он ее любит. Болеет... А кто сейчас здоров? Ерунда, у меня дед радикулитом с юности маялся, до восьмидесяти дожил, и материн приятель тоже осенью в больнице лежит, а летом дачку строит с сыном на пару. Особняк целый отгрохали, мать на днях фотографии прислала похвастаться... будущим фамильным замком. Золушка, тоже мне, - Инга зло фыркнула.
   - Перестань, - сказал Коля. Он не любил, когда Инга критиковала мать.
   - Да ладно тебе, я не о том. Я о том что... Что вот вроде все хорошо, а страшно. За мать, кстати, тоже страшно. Будто... будто не верю, что может у нас в жизни что-то хорошее быть. Вот про сестру услышала, про развод, не поверишь, прям удовлетворение, мол, так и надо. А от матери чем дальше, тем письма радостнее, а мне все страшнее. И теперь вот тоже... Светка говорит, это опасно - бояться-то, можно беду навлечь. Бороться с собой надо. Я и борюсь. Толку-то. Только ты мне не говори, что в Церковь надо идти, - поспешно проговорила она. - Я это от тебя много раз слышала. Не верю я. Ты знаешь.
   - Светке веришь, - заметил он.
   - Постольку поскольку. Но у нее хоть какое-то обоснование, энергии, поля...
   Ресницы Николая дрогнули, но вслух он ничего не сказал. Вопрос давно закрыт. Еще в то далекое, как детство, время, когда они учились на втором курсе.
   В компании оставалось всего шесть человек, самых близких. Одним из любимых увлечений была музыка. Тогда Инга впервые услышала слово "рок". Слушали все подряд, пытались разбирать слова песен, мучили гитары. На учебе это сказывалось скорее положительно: английский шел на ура. Откуда взялась запись рок-оперы "Иисус Христос Суперзвезда", сейчас не вспомнить. Знатоки рассказали сюжет. Опера понравилась и вошла, так сказать, в обиход.
   Вот тогда Коля их и удивил, когда встал однажды и выключил магнитофон со словами: "Вранье! Все вранье и хула, больше эту дрянь не включаем". Выяснилось, что он раздобыл где-то Библию и читает ее со вниманием, веря всему, что там написано. Сначала им это показалось страх как интересно, но потом стало понятно, что никакая это не игра в диссидентов, а на полном серьезе. И тогда стало странно и страшно за Колю. К счастью, "иуд" среди них не нашлось, а Коля вел себя благоразумно. Если не считать его стремления наставить друзей на пусть истинный. Скоро он окончательно всех достал, о чем ему сказали без обиняков. Коля рассердился и объявил бойкот (хотя говорил, что просто решил поупражняться в молчании). Но, видно, дружили они тогда по-настоящему. Потому что смогли помириться и жить дальше, принимая друг друга, как есть.
   Инга была влюблена в Колю. Но неожиданное погружение друга в религию здорово ее напугало. И обидело. Даже теперь ей трудно было себе признаться, что в появлении на свет Юльки та обида сыграла решающую роль. Раскаивалась потом, но было поздно. Так добрыми приятелями и остались. "Два одиночества", елки-палки.
   - Коль, - сказала Инга. - Возьми меня замуж, а?
   Вряд ли он удивился, привык к ее выходкам. Тем не менее, брови его поползли вверх, но она сделала движение, будто хотела закрыть ему рот, и заговорила, перемежая речь короткими паузами и нервными смешками:
   - А что? Я верной женой буду. Курить брошу, водки в рот не возьму. Я устала, Коль, не знаю, куда себя деть, и одной плохо, и... А с тобой хорошо, спокойно... надежно. Я плохая, конечно, но я исправлюсь. Хорошая стану... как ты. Ну, хочешь, я в Церковь пойду твою, а? Покрещусь, обвенчаемся. И детей тебе рожу, сколько велишь. С Юлькой вы друзья. Возьми нас, Коль, пропадем ведь...
   Она резко затянулась, закашлялась, прижалась лбом к холодному стеклу.
   - Инга, - начал он, но она, жестко усмехнувшись, прервала его:
   - Да нет, Коля, это я так... Сдуру. Забудь. Забудь, - она сползла с подоконника, холодно было сидеть.
   Николай кивнул. Инга перевела дух. Вот что она больше всего ценит в Даровском, так это его невозмутимость. Несвойственна ему суетливость, нервозность, даже в самых щекотливых ситуациях.
   Так было не всегда. Инга не уловила, в какой момент произошла перемена, когда тоненький чернявый мальчик, стремившийся, казалось, всех и каждого загипнотизировать и подчинить себе, превратился в широкоплечего, довольно-таки массивного, хоть и стройного, мужчину с малоподвижным лицом, грубоватым, но привлекательным. Теперь он почти всегда смотрел вниз или в сторону, прикрывал черные глаза длинными ресницами. Как профессиональный боец, который ввязывается в драку в самом крайнем случае, так и Даровский теперь нечасто одаривал собеседника прямым взглядом. И правильно, недюжинную волю следовало иметь, чтобы вынести его тяжесть.
   Зато лучшего слушателя трудно сыскать. Что угодно можно говорить: не испугается, не разволнуется. Отмахнуться, правда, может. Но к Инге это не относится, друг потому что. Спокойно выслушает до конца и отреагирует по делу. Только вот самого не вытянуть на откровенность. Впрочем, с Ингой порой позволяет себе расслабляться.
   - Ты с Ириной так и не помирился? - спросила она.
   - Нет. Вчера с ее матерью разговаривал. Говорит, они уже заявление в ЗАГС подали и свадебное платье заказали.
   - Это с физиком тем?
   - С ним.
   - Быстро они, - присвистнула Инга. - Трех месяцев не погуляли.
   - Ирина беременна.
   Николай сунул в рот третью сигарету, достал спички, но зажечь не смог. Инга отобрала у него коробок.
   - Тихо, тихо, это маленькие деревянные спички, не кости того физика. И потом, тебе радоваться надо, не психовать, прикинь, он бы не сейчас ей подвернулся, а после вашей свадьбы?
   Он шевельнул бровями, как будто такая мысль прежде не приходила ему в голову.
   - Ты права, - сказал после паузы. - И теще я не нравлюсь. Вид устрашающий, да идей в голове немеряно. И живу в общаге. А у того идей мало, зато квартиру приготовили мама с папой, подарок свадебный.
   - Ха! Понятно теперь, почему она так поторопилась, - фыркнула Инга, но, увидев Колино лицо, примиряющее похлопала его по руке. - Ладно, проехали. Не суди да не судим будешь, так у вас?
   Он не ответил. Инга сочувственно качала головой. На языке вертелось: "сам виноват". Права теща: еще какой идейный. Вера верой, но откуда он взял идиотский принцип, что от знакомства с девушкой до свадьбы должно пройти никак не меньше года, а лучше - два или три? И до самого венца чтобы никакой близости, чисто пионерская дружба. Ни одной современной девушке, самой скромной, не вынести такого. И насчет квартиры... Мол, как только, так сразу, это не главное. Но переубеждать бесполезно.
   Из оконных щелей дуло. Инга замерзла. Пора было идти домой. Но уснет она не скоро, а оставаться один на один со своими мыслями... И с этим письмом... Николаю тоже неплохо отвлечься.
   - Пошли ко мне, чай попьем, не хватало простыть тут.
   Он согласился.
   Инга отперла блок, и тут послышались шаги - знакомо торопливый и тяжеловатый стук каблучков.
   - Смотри, Светка идет, - Коля обернулся. - Чего это у нее?
   Инга прищурилась, вглядываясь.
   - Не знаю... Отвес, что ли?
   Еще одна их бывшая сокурсница деловито шагала по коридору, то и дело останавливаясь. В руке у нее была нитка с хитро изогнутой проволокой на конце. Света то подносила ее к стене, то поднимала вверх, тянулась на цыпочках, то присаживалась, опуская почти на пол.
   - Меряет, не завалятся ли стенки, - предположил Коля.
   - Не смейся, - одернула его Инга. - Мы же не понимаем.
   Света скрылась на кухне, и тут же появилась снова. Увидела Даровского с Ингой, приветственно помахала и пошла к ним. Инга нахмурилась, досадуя, что загляделась, не успела скрыться - теперь какой чай! Светка непременно навяжется, а Коля, наоборот, уйдет. Неравноценный размен, во всяком случае, сейчас.
   - Привет, полуночничаете?
   Она была низенькая, плотная, но не толстая, с широким лицом и раскосыми восточными глазами. Черные прямые волосы до пояса она небрежно завязывала в хвост, юбки носила короткие, говорила и двигалась энергично, как и полагалось подающей надежды колдунье, то есть, экстрасенсу-целителю.
   - Вышли подышать перед сном, - сказал Коля.
   Светку он не любил. И это еще мягко сказано. Та отвечала ему взаимностью. Ингу это порой забавляло, а порой злило: чем один лучше другого? И странности их когда безобидные, а когда и достают. Но друзья есть друзья.
   - Ха, подышать! - Светка демонстративно потянула носом и сморщилась. - Надымили, как не знаю...
   - Это у тебя что такое? - спросила Коля.
   - Это? - Светка помотала ниткой. Проволочный прямоугольник на конце лениво закрутился. - Рамка. Сделала сегодня наконец. Теперь все места можно протестировать, где, что и как. Инга, хочешь, твою комнату проверим?
   - Зачем? - довольно холодно произнесла Инга, размышляя, не удастся ли устроить чаепитие без Светки.
   - Чтобы знать, правильно у тебя мебель стоит или нет. Вот, обнаружила, что по всему стояку лучшее место во всем коридоре - где мусоропровод! Я это давно чувствовала, впрочем, а сегодня рамкой проверила и убедилась.
   Николай рассмеялся, Инга тоже не удержалась от улыбки.
   - Не хотите, - не верьте, - пронзительные Светкины глаза гневно сверкнули, но она их тут же погасила, продолжила снисходительно: - Это серьезно. Если грамотно подходить к проектированию, то в таких местах надо детские комнаты размещать или читальные залы, а не общую кухню с мусоропроводом. Но тут ничего не поправишь. А в комнате можно. Вот у тебя, - она обернулась к Инге, - может, тоже, где ведро поганое стоит, головой спать надо, и наоборот.
   - Ну, ты, Свет, скажешь, головой в ведре, - Коля веселился вовсю.
   Между ним и Светкой было много общего. Инге казалось порой, что болтливость подруги - напускная, что она вполне может быть молчаливой и сосредоточенной, и взгляд у нее тяжелый, кого угодно придавит. Кстати, она и была такой раньше. Но, наверное, целителю таким быть не пристало. А, может, еще какие причины, черт знает. Ингу размышления на темы психологии быстро утомляли.
   - Да не в ведре! - втолковывала Светка. - Тебе все шуточки! Ну смотри сам: вот я подношу рамку сюда, в угол - видишь? Крутится. Значит, место так себе. Чем быстрее крутится - тем хуже место, а чем медленнее - тем лучше. Биополе стабильное, понятно? Да вы сами попробуйте!
   Она сунула нитку Инге. Та скептически улыбнулась, но постаралась повторить Светкины движения, сжала нитку в пальцах. Рамка покачивалась и слегка вращалась. Инга поднесла ее к двери блока. Вращение ускорилось.
   - Вот, видишь, видишь, - зашептала Светка, проходя за Ингой в блок. - Нехорошо тут у тебя...
   - Да ну, - с сомнением протянула Инга. - Ее сквозняком качает.
   - Сейчас закроем дверь, - Светка шагнула назад.
   Инга обернулась и увидела Колю. Он махнул рукой и скрылся, не стал заходить. Она и сказать ничего не успела. Придется со Светкой чаевать. Инга выругалась про себя и протянула подруге нитку, чтобы забирала и шла себе... Но та ничего не заметила, деловито бросила Коле "пока!" и захлопнула дверь.
   - Смотри, смотри! - она показывала на рамку, которая крутилась все быстрее. - Видишь, как тут нехорошо. Ну, может, в комнате получше.
   - На, - Инга отдала ей нитку. - Возьми. Не хочу я...
   - Да ты что, это важно! - Светка вытаращила глаза, но рамку забрала. Пристально поглядела на подругу. - Ты не в настроении сейчас, - констатировала с проницательным видом, от которого Ингу уже по-настоящему затошнило. - Что-то случилось?
   Инга остановилась перед дверью в комнату. Светку она решила не впускать.
   - Нет, ничего, просто устала, - и она в самом деле вдруг почувствовала себя безмерно уставшей.
   Светка сочувственно покивала:
   - Да, понятно... Ну, завтра воскресенье, - сказала она жизнерадостно. - Может, чаю попьем?
   - Нет, - Инга сделала вид, что вот-вот упадет в обморок. - Я сейчас ложусь. В душ - и то сил нет.
   - Хочешь, я массаж тебе сделаю?
   - Нет, Света, я просто хочу спать.
   Она не отпирала дверь, и до Светки, наконец, стало доходить.
   - А... Ну тогда... пока?
   - Пока.
   Инга проводила ее до дверей блока - для верности. И лишь когда услышала удалявшийся стук каблучков, вздохнула свободно.

5

  
  
   "Тьфу, опять... Так я эту страницу до утра печатать буду", - Оксана едва удержалась, чтобы не швырнуть очки на стол. Им снова угрожала опасность быть залитыми слезами. "Сколько можно!" - прикрикнула она на себя, но слезы не слушались. Отчаявшись, она пересела в кресло, подальше от стола, чтобы не перепачкать бумаги. Высморкалась в изрядно мокрый платок и мрачно задумалась, уставившись в окно.
   Странное дело, дома она терпеть не могла незанавешенных окон. Вечером, как начинало темнеть, задергивала шторы, и поплотнее. Это были отголоски детского страха темноты. С возрастом она обнаружила, что бояться ей надо своего воображения. Оно могло такое нарисовать, чего ни в одном фильме ужасов не увидишь, и в темных окнах ему сколько угодно пищи. Но вне дома оно, наверное, засыпало. Потому что нигде больше Оксану не пугали черные стекла, не казались зловещими дырами в страшное неведомое. Стекло и стекло. Ночь за ним, день ли - неважно. Главное, чтобы не дуло.
   Здесь не дует. На днях работники редакции дружно потратили половину рабочего дня на подготовку к зиме, заткнули щели, и теперь у них тепло. А еще светло, тихо и пусто. Во всем четырехэтажном корпусе сейчас, может, от силы человек десять. И это нисколько не пугает, наоборот, дает особое чувство покоя. Жалко, что через несколько часов наступит утро, и придется идти домой. Ах, если бы можно было не пойти! Но - куда денешься? Подруг уже нет тех, к кому можно наведаться, тем более, утром. Уехать в город и просидеть в каком-нибудь парке до вечера? Чтобы сбились с ног в поисках. Она мстительно представила себе эту картину. Да, было бы хорошо. Но все равно придется возвращаться. И потом, как же сын? Не надо его пугать, и так достается...
   Оксана зажмурилась, пережидая новый всплеск обиды. Ну за что, за что это ей? Почему он...
   Самое неприятное было то, что ей никак не удавалось точно выразить свои претензии к мужу. Все сводилось к "не понимает, никогда не поймет" и "он прекрасно знает, что я от него целиком завишу и никуда не денусь". Последнее было самым обидным. Чувство зависимости, росшей с болезнью, грозило свести с ума. Как ей хотелось сбить с мужа эту надменную уверенность! Взять и "деться". Хоть куда.
   "Зачем?" - немедленно возник в сознании ненавистный "внутренний голос". Вот кто (или - что?) доставлял кучу неприятностей. Внутри жила эдакая "умная Маша", которая любила задавать идиотские вопросы, и находила для этого самые неподходящие моменты, доводя Оксану до отчаяния. Вот как сейчас, например: "А почему это плохо, когда муж уверен в жене? Ты хотела бы, чтобы он всегда трясся из-за тебя?" Прибила бы эту Машу. Ну, конечно, Оксана этого не хочет. Она хочет просто... "Чего?" - тут же поинтересовалась Маша.
   Да того! Вот, что ему... стоит прийти сейчас, например? Сумасшедшая мысль? Почему? Ведь когда жена, близкий человек, уходит из дому, как она сегодня - в слезах, хлопнув дверью, - почему бы не побежать следом? Пусть не сразу. Она бы побежала. "А Пашка?" - вздернулась Маша. А что Пашка? Разбудить, поставить пластинку со сказкой, посидит полчасика, большой уже. "А вахта?" - не унималась Маша. "Да чихать на вахту!" - разозлилась Оксана. Ей так живо вдруг представился Димка, как он стучится сейчас на входе, объясняет через стеклянную дверь заспанному вахтеру, что, мол, жена тут, срочно надо. Тот ворчит, но впускает, он их видел не раз, знает, что ее муж. Для порядка велит звонить. Димка листает справочник, набирает номер...
   Оксана посмотрела на телефон. Вот сейчас... Ну?! Она нетерпеливо поморщилась, и... опомнилась. Ага, мечтай, мечтай. Сейчас придет, бежит уже... "Ну и что, он может и просто позвонить. Из дома. Вот проснется, вспомнит, загрустит и позвонит!"
   Пару минут она гипнотизировала взглядом телефон. Нет, не позвонит. Самой? "Как всегда", - криво усмехнулась она. Ну да... Виновата, потому что.
   Она подняла трубку. "На время посмотри! - возмутилась Маша. - Он же спит! Ему завтра в восемь вставать, а тебе дрыхнуть!.." Но Оксана не вняла, набрала номер и стала слушать гудки. "Спит", - подумала она после третьего гудка и собралась нажать рычаг, но услышала сиплый и заполошенный спросонок голос мужа:
   - Алло, Николаев у телефона.
   - Дима, - нерешительно произнесла Оксана.
   - Это ты? Что надо?
   - Ничего, просто.
   - Просто? Слушай, у тебя совести что, совсем не осталось?
   - Ну чего ты? - она пыталась говорить тем тоном, каким всегда начинала разговор после ссоры.
   Обычно это действовало, но сейчас супруг был разозлен не на шутку.
   - Какого черта, Ксения?! Я еле заснул полчаса назад, пришлось валидол пить, ты меня довела, а теперь еще звонишь, будишь, тебе что, мало? Надо, чтобы я вконец окочурился? Мне вставать на работу в восемь, между прочим, ты же, с...
   Она бросила трубку. Через несколько секунд раздался звонок.
   "Не возьму", - подумала она, но куда там!
   - Да?
   - Не вздумай звонить больше! - рявкнул Дмитрий. - Вообще, не приходи раньше девяти. Видеть тебя не хочу сегодня. И на работу мне не звони. Поняла?
   - Но, Дим, я же...
   - Все!
   Она отодвинула телефон, едва не сбросив его со стола, и зарыдала в голос. В дверь постучали. Оксана схватила пачку листков и сделала вид, что читает.
   - Добрый вечер, вы до утра остались?
   Вахтер! Слава Богу.
   - Да, до девяти.
   Она посидела, обдумывая свою горькую долю. Да чего там обдумывать... Плачь не плачь. Умыться надо, да дальше работать. По крайней мере, нет соблазна сбежать домой пораньше.
   Вернулась она почти спокойная. Внутри как стянулось все, свернулось в привычный тугой комок. Некуда деваться. И поделать ничего нельзя.
   Оксана заправила новые листы в машинку, но печатать медлила. Смотрела на телефон. Интересно, Сергей у себя сейчас или нет? Позвонить, проверить?
   С Кулигиным они помирились на следующий день после того, не сильно удачного знакомства, и с тех пор несколько раз коротали ночь, встречаясь для чае- или кофепития. Он оказался вполне нормальным человеком и интересным собеседником, и ничего похожего на прошлый казус между ними не повторялось. Потанцевать удалось еще пару раз. А потом у Оксаны началось очередное обострение артрита и стало не до танцев. Но продолжать знакомство это не помешало.
   Так звонить или не звонить? Оксана нерешительно поиграла телефонным шнуром. Может, Маша чего скажет умного? Но Маша молчала. В кои-то веки понадобилась, и молчит. Оксана отодвинула телефон подальше. Сегодня она уже позвонила одному. Хватит.
  

6

  
   Белые, как и черные, не ходят три раза подряд. Но мужчине, сидевшему за доской, было не до правил. Он аккуратно переставил пешку на клетку вперед. И еще. Теперь пешка стояла на самом краю доски и должна была по закону стать фигурой. Но волею человека она шагнула дальше - на стол. И, верно, продолжила бы путь. Если бы не телефонный звонок. Человек встрепенулся и схватил трубку:
   - Да? Юля? Что?!
   - Да ничего... Ты что всполошился? Не один, что ли?
   - Один... А почему ты звонишь? Я подумал, что-то случилось.
   - Все нормально. Только вот ты сказал, придешь в одиннадцать. Я девчонок укладывала, сама задремала, сейчас проснулась, гляжу - второй час. Решила проверить, живой ты или нет, а то уже два раза скорая мимо дома проезжала, сигналила.
   - Да ну, что со мной может статься? Так... засиделся, потом понял, что все равно не усну дома.
   - Задачка не решается, не сходится ответ? - с усмешкой проговорила женщина.
   Но он предпочел не заметить иронии:
   - Что-то в этом роде.
   - Красивая она?
   Мужчина моргнул. Но голос его не дрогнул:
   - Красивая. Мат в четыре хода.
   - Да ну? С ума сойти, целых четыре! И сколько ты уже сделал?
   - Чего?
   - Ходов.
   - Ни одного.
   - Тормоз.
   - Угу.
   Они помолчали.
   - Сергей, - позвала женщина.
   - Ммм? - откликнулся он.
   - Ты... - начала она несмело, но запнулась, и будто одернув себя, произнесла прежним, заботливо-снисходительным тоном: - Резиной то запасся?
   - Юля, перестань, - голос его стал твердым, в то же время в нем послышался вызов: - Что ты за чепуху несешь?
   - Это не чепуха, - серьезно сказала она. - Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Впрочем, у меня тоже.
   Он помолчал, пальцы, стискивавшие трубку, побелели.
   - Не бойся, - сказал он наконец. - Не будет проблем. И потом... я всего лишь решаю шахматную задачу.
   - Да я понимаю. Ладно, извини, отбой.
   Положив трубку, он несколько секунд созерцал шахматную доску. Потом сунул руку в карман. Под пальцами хрустнул узенький пакетик, содержимое мягко шевельнулось под тонкой фольгой. Губы мужчины скривились в гримасе высокомерной и жалкой одновременно. Он оглянулся на телефон. Будто ждал. Но телефон молчал. Как и все вокруг. Единственным звуком, нарушавшим ночное безмолвие, был тихий, но упорный дробный стук печатной машинки, доносившийся из редакции в соседнем крыле.
   Мужчина закурил, прошелся по комнате. Остановился у приоткрытой двери, прислушался. Машинка перестала стучать. Он вернулся к столу, схватился обеими руками за столешницу, навис над доской, впиваясь в нее взглядом, словно надеялся прочесть в расположении фигур ответ на мучивший его вопрос. И это ему, как будто, удалось. Он выпрямился, серые глаза его, минуту назад растерянные, смотрели жестко, с вызовом. Он снял с доски горсть фигур, с шумом ссыпал их на стол. Коротко рассмеялся и, прихватив ключи, покинул комнату.
  
  

7

  
   Оксана не сразу отозвалась на стук. Слишком обрадовалась. И тут же испугалась. Этой своей радости. "Скоро на шею ему бросаться станешь", - ядовито пробормотала "внутренняя Маша". "Еще чего!" - возмутилась Оксана и покраснела. Нет, в самом деле... впрочем, что тут такого? Ей так одиноко, а после разговора с мужем хоть к вахтерам иди, живого человека голос услышать. Не злобный, а нормальный. Сочувственный желательно. Однако как раз, когда молишь, чтобы Бог, если он есть, или судьба там, все равно, - прислали ну хоть кого-нибудь!.. В такие именно минуты никто и не приходит. Никогда. Поэтому она и звонить Кулигину не стала, известное дело - нет его здесь. Дома спит, с семьей. В тепле и уюте. Не то, что некоторые...
   Стук повторился.
   - Да? - отозвалась Оксана, пряча ликование за скорбной гримасой.
   - Добрый вечер, то есть, ночь, - поздоровался, входя, Кулигин. - Чего молчишь, не отзываешься? Спишь?
   - Да не... Привет. Извини, - сипло проговорила она.
   - Давно сидишь? - он сел на стул напротив нее.
   - С десяти, как обычно.
   - А глаза чего красные? - он прищурился, всматриваясь. - Ба, да ты плачешь! Ну-ка, говори, что произошло.
   "Тебе-то какая разница", - попыталась рассердиться Оксана. Не получилось. Он смотрел с таким участием и, главное, с таким желанием понять!
   - Ну не молчи, рассказывай, - почти приказал он.
   Оксана засомневалась. Соблазн велик - излить душу. Да вот что именно рассказывать? Она, как всегда, не помнила подробностей ссоры, даже повода, с которого та началась. И Маша внутри извелась, дескать, не вздумай жаловаться на мужа малознакомому человеку, не подружка он тебе.
   - Ничего страшного, - принужденно улыбнулась она. - С мужем поссорились.
   - Это бывает, - кивнул он, непостижимым своим чутьем угадав ее нежелание вдаваться в подробности ссоры. - А с ногами как? Лучше не стало?
   - Нет. Придется в больницу ложиться, наверное.
   Он помрачнел. Взял со стола журнал и стал листать. Оксана, отвернувшись, гладила истертые клавиши машинки.
   - Устала я, как собака, - прошептала она. - Достало все, сил нет никаких. Скорее бы конец, что ли...
   - Ну, ты это брось, - Кулигин отложил журнал. - Все уладится. Сейчас лучше отвлечься. Ты в шахматы не играешь случайно?
   - Нет, не играю. Только знаю, как фигуры ходят.
   - Это уже много, - заметил он. - Тогда ставь чайник, а я схожу за доской.
   - Да ты что, - она испугалась, поняв, что он настроен серьезно. - Я ж совсем не умею, правда! Какой интерес тебе со мной играть?
   - Как тебе сказать, - он усмехнулся. - Иногда хочется побыть ну очень умным. Хотя бы в собственных глазах. Поучить кого-нибудь... уму разуму.
   - Студентов тебе мало? - улыбнулась Оксана.
   - Мало, - согласился он.

8

  
   К середине второй партии Оксана с удивлением обнаружила, что начала что-то понимать в игре, к которой прежде питала лишь уважение, граничившее с суеверным страхом. В детстве отчим пытался ее учить, но быстро отчаялся. Потом его попытки решил повторить Дмитрий, будучи женихом. И тоже махнул рукой. С тех пор Оксана окончательно изверилась в своих способностях к серьезным интеллектуальным играм. К тому же, интереса особого не было. Разве, как Кулигин сказал, желание почувствовать себя очень умной. В пику тем, кто считает ее дурой. Хотя, за последние несколько лет она с этим смирилась. Правы они, наверное, дура и есть. Кто-то убеждает в обратном, но близким виднее.
   Сергею вот пока не видно. Или видно, но не считает нужным сообщать. "Хочется покрасоваться..." Зачем ему красоваться? Он и так... умный. Первое впечатление вышло обманчивым. Тем более, что он и тогда был прав. Ведь почувствовал же ее настроение! Недаром она разозлилась. Перед собой лукавила, а его обмануть не удалось. И потом не удавалось, и сейчас... И не хочется. Наоборот, хочется быть естественной. Рядом с ним это удивительно легко. Хочешь - плачь, хочешь - смейся. Болтай, что в голову придет. Не одернет, не оскорбит. Если и сделает замечание, то не обидно. Да, есть и такие мужчины. Мудрые, добрые. Надежные.
   "Но-но! - предостерегла Маша. - Не вздыхай. Есть, да не про твою честь".
   "Знаю!" - огрызнулась Оксана и, вспомнив последний диалог с мужем, шмыгнула носом.
   - Что, жалко лошадку? - сказал Кулигин, забирая второго ее коня. - Погоди плакать, бывают и страшнее потери.
   "Про что это он?", - насторожилась она, поймав его внимательный взгляд. Но сделала вид, что ничего не заметила.
   - Этот Фишер никогда не сможет угадать, чем буду я ходить! - процитировала она и победно выдвинула забытую ладью. - Шах!
   - Нет, не будут золотыми горы, - откликнулся он словами другой песни и снял ладью, как специально ждавшим того, слоном.
   Оксана ахнула.
   - Эх, сменить бы пешки на рюмашки, - жалобно проговорила она, в очередной раз потеряв представление о ходе партии.
   - Хорошая идея, - покивал он. - Вот доиграем и сменим. Давай, соображай, как там дальше у Владимир Семеныча?
   - Обнажил я бицепс ненароком, - произнесла Оксана, и вздрогнула от вопля ошалевшей от возмущения и страха Маши.
   В самом деле, рискованная шутка. Не ко времени.
   - Ну, это крайняя мера, - невозмутимо отозвался Кулигин. - Пока можно обойтись не столь сильными аргументами. Смотри...
   Он пустился в объяснения. Оксана изо всех сил пыталась вникать, попутно успокаивая перепуганную Машу, давая ей всевозможные клятвы быть осторожнее и следить за дурным языком. Слишком свободно она начинает себя вести с Сергеем, ни к чему это.
   Наконец белый король был окончательно загнан в угол, где и сдался, к радости его хозяйки, уставшей от непривычной умственной работы.
   - Ну что, можно теперь и за рюмашки? - проговорил Кулигин, потягиваясь. - Верней, за чашки.
   - Можно, - Оксана украдкой зевнула. - Вон чайник, полный.
   - Только сперва перекурим, - сказал Кулигин и встал.
   - Иди, - кивнула она.
   - Пошли со мной, - он протянул руку, помогая ей встать. - Пройдешься, нечего сидеть.
   Она послушалась. Вдвоем они направились в переход, где так хорошо танцевать. "Было", - мрачно вздохнула Оксана, волоча негнущуюся ногу. Правда, засиделась изрядно. В колени будто ваты понапихано, что, увы, не смягчает боли. Оксана попробовала было не хромать, но тут же отказалась от этой идеи. "Сиди уж... кр-расотка", - мысленно шикнула она. Настроение испортилось.
   Как же ей хотелось быть красивой! Вот шла бы сейчас легко, воздушно, и юбка бы развевалась... И посматривала бы на мужчину рядом - с легкой усмешкой и достоинством здорового человека. При таком раскладе и пофлиртовать можно, понарошку, разумеется.
   В свое время не пришлось. Будущий муж сразу поставил ее перед выбором: или моя сейчас и навсегда, или не нужна вовсе. Тогда ее это устраивало, серьезность отношений сулила надежность и уверенность в будущем. Так и сбылось. Надежность и уверенность есть. "А вот любви - не было, нет и, похоже, никогда уже не будет", - заключила она и заморгала, прогоняя слезы.
   Кулигин обнял ее за плечи, подвел к окну. Оксана не стала сбрасывать его руку. "Есть и в болезни плюсы, безопасность обеспечена", - подумала она с неприязнью к себе. Отсюда и вольность. Нелепо в ее нынешнем состоянии бояться возбудить в здоровом мужчине какие-то эмоции, кроме обыкновенного человеческого участия.
   В переходе было немногим светлее, чем в коридоре. Фонарь напротив горел будто вполсилы, и тускло отсвечивавший круг асфальта под ним лишь подчеркивал мрак безлунной осенней ночи.
   - Скоро снег выпадет, ночи станут светлыми, - сказал Кулигин.
   - Скользко будет, - вздохнула Оксана.
   Он крепче обнял ее. Она склонила голову ему на плечо и прикрыла глаза. Дневные волнения и ночная усталость размывали очертания реальности, погружая сознание и волю в зыбкое "не здесь" и "не сейчас". Однако, Маша не дремала и поспешила вручить Оксане зеркало. Увидев себя с растрепанными волосами, бледными, потрескавшимися губами и запавшими глазами с тенями от бессонницы, Оксана мигом проснулась и вывернулась из-под руки Кулигина, под предлогом пройтись.
   Возле трюмо она остановилась. В отличие от внутреннего, показанного Машей, настоящее зеркало было куда милостивее. "Это потому что здесь темно", - подумала Оксана, с тайным удовольствием оглядывая свой силуэт. Волосы нормально лежат, и ноги, вроде, ничего... если ими не двигать. Она сделала шаг в сторону и вздрогнула от громкого шороха. Это был кактус "декабрист", росший в кадке возле зеркала. Наполовину высохшие его листья-плети свисали до полу. Кактус поливали, и на этом всякий уход за ним оканчивался. Вид у него был дикий, часть веток засохла. Тем не менее, среди остававшейся довольно густой зелени иногда распускались темно-розовые цветки. На днях Оксана опять заметила набухшие бутоны. Но сейчас их видно не было, и сам кактус казался сгустком тени.
   Кулигин тоже подошел к зеркалу.
   - Сейчас три часа, - сказал он. - Где-то читал или слышал... давно, в детстве еще. Если в это время подойти к зеркалу, то увидишь себя в старости. Только свет нельзя зажигать, конечно. Помню, все хотел попробовать. Однажды рискнул, подошел. Начал всматриваться, шагнул поближе, а там собака наша спала, так я прямо на лапу ей встал, как она вскочит, залает! Да с подвыванием, - он засмеялся.
   Оксана тоже рассмеялась.
   - Какая у вас была собака? - спросила она.
   - Дворняжка. Пиратом звали.
   - А сейчас у тебя есть собака?
   - Нет, у нас кот. Старый, пятнадцать лет. Но боевой. А у тебя?
   - У нас никого.
   - Да ну! Как же без зверей? Тем более, если сын растет, один. Обязательно надо завести.
   - Ухаживать некому. Я болею, Димке некогда. Пашка вот подрастет немножко, тогда заведем... наверное.
   - Болеешь, - повторил он. - Когда в больницу ложишься?
   - Не знаю, через две недели к врачу поеду. Там видно будет.
   Они вернулись к окну. "Болею, - думала Оксана, глядя на пустынное шоссе. - Вот именно что болею. Потому ты стоишь рядом и... ничего. А была бы здорова..."
   "И что тогда?" - вредным голосом поинтересовалась Маша.
   "А то! Тогда бы... все было иначе. И они бы со мной иначе обращались. Посмел бы он..." - она не успела додумать, спеша спасти очки от слез, положила на подоконник, подавляя желание швырнуть со всей силы, чтобы вдребезги...
   - Устала? - полувопросительно сказал Кулигин.
   - Да, пойдем, наверное.
   Они направились к редакции, но у лестницы Кулигин вдруг повернул направо. Оксана остановилась в недоумении.
   - Ты куда?
   - Тут на четвертом этаже комната есть, там диван. Пошли, ляжешь.
   Оксана испуганно замотала головой:
   - Нет, ты что... зачем... я не хочу. И потом, если я сейчас лягу, то тут же усну, до обеда, и что будет?
   - До обеда не получится, я тебя разбужу в шесть. Или в семь. Пошли, не бойся.
   - Нет, Сережа, - твердо сказала она. - Я пойду к себе. Отдохну в кресле, если что.
   - Ну какой из тебя сейчас работник, - сказал он ласково, рука его легла ей на талию.
   "Беги!!!" - закричала Маша, но Оксана словно приросла к месту. Повторялась сцена первого знакомства, и голос мужчины был, как тогда, и взгляд, и прикосновения... Она же была сейчас совсем иная. То, что месяц назад виделось скучным, пошлым и грязным, ныне было манящим и захватывающим. Хоть и опасным. И потому желанным. "Мне просто хочется тепла. Самую чуточку человеческого тепла и нежности", - пыталась она оправдаться перед онемевшей Машей. И потом...
   Да нет тут ничего, и быть не может, фантазия разыгралась, погляди на себя! Выглядишь, как покойница, вот и предлагает добрый человек прилечь.
   - Все же я пойду к себе, не люблю незнакомых мест, да еще и спать там, - вздохнула она и посмотрела на него с печальной улыбкой смертельно усталого человека, глаза в глаза, чтобы понял, что она не помышляет ничего такого... романтического.
   Но он не отпустил ее, напротив, заставил подойти ближе. И смотрит так... Черт возьми, разве она подавала повод?!
   - Сережа? - проговорила она одними губами. - Ты что?
   - Пошли, - тихо сказал он. - Сколько можно притворяться?
   - Ты о чем? - она подалась назад, но он держал крепко.
   Оксана запаниковала. Как и тогда... с той разницей, что сейчас она боялась не его - себя.
   - Я не притворяюсь, с чего ты взял, - запротестовала она.
   Но обида вышла ненатуральной, и он это понял. А что вообще можно от него скрыть?
   - Оба притворяемся, - сказал он. - Делаем вид, что все обыкновенно. Но ведь это не так, с самого начала. Пойдем, - он легким поцелуем пресек ее попытку что-то сказать. - Хватит тебе себя мучить. И меня тоже.
   - Но... ведь нельзя же, - простонала она, уже не пытаясь ничего скрывать. Все, что ей осталось - это рассудок, повторять Машины доводы, страстно желая услышать опровержение, которого нет и быть не может: - Ведь я... и ты...
   - Женаты? - договорил он за нее. - Ну и что?
   - Как - ну и что?!
   - А так. Кому какое дело до на с тобой? Вон, посмотри на кактус, - он кивнул в сторону кадки. - Ты знаешь, что он цветет?
   - Ну, цветет.
   Слезы высохли, от удивления, наверное, при чем тут этот кактус?!! Но Кулигин продолжал, все ближе склоняясь к ее лицу:
   - А почему цветет, знаешь?
   - ???
   - Потому что ему наплевать. На всех.
   Оксане стало смешно, но сдаваться так легко не годится, надо поспорить, хотя бы на такую отвлеченную тему. Вдруг получится свести к шутке?
   - Ну и что, может, он с отчаяния цветет? Хочет привлечь к себе внимание?
   Кулигин усмехнулся, разгадав ее маневр:
   - Нет, он не таковский. Он независимый, дикий, и сам черт ему не брат.
   С этими словами он поймал губами ее рот, и, спустя несколько секунд, Оксана поняла: это конец. Верней, начало. Чего - покажет время. А пока ей ничего не хотелось знать. Тело победило разум. Так пусть будет ему счастье. Хоть раз в жизни. Один-единственный раз!

9

  
   Недоумение и недоверие - вот два чувства, что поселились в голове и сердце Инги после знакомства с Бурминым. С самой первой встречи. Ну не могла она понять этого человека! И себя не могла понять.
   Рядом с ним было спокойно и надежно. И от писем его веяло этой спокойной уверенностью. Не жених рассказывал каждой строчкой о сжигающей его страсти и тоске по далекой возлюбленной. А будто супруг, вынужденный на долгую командировку, скучал по жене и дочке, делился своими заботами и планами о дальнейшей жизни - не мечтами, именно планами. Согласно им, Инга должна была закончить аспирантуру, защитить диссертацию - это год или полтора. И переехать в Иркутск, где как раз к этому времени будет у них жилье. Свадьба, удочерение Юльки - само собой, между делом. Работа тоже будет. Все очень гладко и хорошо. Слишком гладко. И никакой романтики.
   Собственно, какая романтика в 25 лет? Кому-то, может, и не достало, а Инга... чего только не слушала, не читала! Разве, такого вот еще не было: "У нашего дома, где будем жить, две школы. Одна с английским уклоном, вторая обыкновенная. С завтрашнего дня начну фильтровать, которая нам больше подходит. Английская, конечно, неплохо, у меня сестра такую заканчивала, но в Ангарске. А про эту я слышал не шибко лестные отзывы. Надо будет посмотреть внимательнее. Не нравится она мне тем, что внешне напоминает мою родную школу, которую я ненавидел и иначе, как "тюрьма", не называл. Не хочется, чтобы у Юльки так же было. А в обыкновенной работает моя бывшая одногруппница, и довольна, что странно. Короче, разберемся..."
   Разберемся! Как?! Как разобраться? Если все так... впопыхах. И то, что год или полтора впереди - не спасает. Загадал, перст судьбы... Сейчас все в мистику ударились. А он еще и в философию. Книжку пишет, прославиться хочет. Смешной. С другой стороны - что Инга в этом понимает? Общество, государство. У нее телевизор вечно сломан, из газет одна "Университетская жизнь", закопалась в своих программках. Жизнь-то идет. Мимо. С Алексеем будет по-другому. Мистика мистикой, а будут они жить, работать, Юлька в школу пойдет. Еще кто родится... может быть. Ничего особенного, все так живут, сколько было друзей - переженились, кое-кто по второму разу. Лишь Коля да Светка не пробовали семейной жизни. Кстати, Бурмин этот - тоже не пробовал. Вдруг не понравится? Почему он так уверен, что у них сразу получится?
   Инга поняла, что не уснет.
   Включила ночник. Взяла с полки фотографию, села к лампе, стала разглядывать лицо, знакомое до черточки и в то же время - чужое. Чужое?
   Оправившись от последнего облома она запретила себе влюбляться, рассудив, что отныне если и выйдет замуж, то - с холодной головой. Взвесив все и вся. Пусть не будет страсти, томлений и слез. Наоборот, если будут - станут первым сигналом к бегству. И вот теперь: никакой страсти, а томление... от страха и неуверенности. Потому что - как же? Без любви?
   Ну не влюблена она нисколько! Ни на чуточку!
   А он?
   Она снова всмотрелась в фотографию. Закрыла глаза, попыталась увидеть его лицо, услышать голос... Трудно. Будто где-то далеко-далеко остался человек. Нет, не так оно бывает, когда любишь.
   Или она просто его мало видела? Не успела толком узнать, полюбить? Год впереди - успеет? Если он любит, то, может, и успеет. А если год пройдет, и другой, они уедут и станут жить, а там встретится... тот самый, единственный, которого она до сих пор ждет и ищет? Что будет тогда? Ведь он есть! Есть, не может не быть. Просто ей до сих пор не везло. И она подсознательно - как говорит Светка, - стремится быть свободной, одинокой, чтобы...
   Господи, какая чушь!
   Инга вытерла мокрые глаза, оглянулась на спящую дочку. "Вот оно - твое единственное счастье", - сказала себе и встала. Поставила фотографию на полку, покрутилась на месте в поисках сигарет. Ах, да, она ж теперь не курит. Ну и что делать? Спать ложиться бесполезно, к Коле пойти? Да, наверное.
   Даровского дома не было. Ну вот, как назло. Не к Светке же идти? Почему бы и нет?
   Инга вернулась домой, нарисовала для дочери "записку", изобразив себя у Светки. Для Юльки не в новинку просыпаться одной, была бы записка от матери с точным указанием, где она есть. Не для того, чтобы бежать следом (это тоже был уговор: из комнаты ночью не выходить), а для спокойствия.
   Света, к счастью, была дома и приходу Инги обрадовалась.
   - Привет, а я как раз думала к тебе идти, позвать на чай. Будешь сейчас? Садись, - она отгребла с одного края стола в беспорядке громоздившиеся на нем книги, бумаги, графики и схемы, вперемешку с грязной посудой и остатками еды.
   Инга с привычным опасением посмотрела на стол. Если бы она позволила себе хоть пятую часть подобного бардака, то в нем немедля завелись бы тараканы. Но у Светки тараканов не было. Она говорила, что вывела их заговором: "попросила уйти, и они ушли". Можно было этому верить или нет, но факт: ни разу Инга у нее в доме не то что живого таракана, а и следов тараканьих не видела. Что не могло не вызывать уважения.
   - Ну, как дела? Я тебя давно не видела.
   - Три дня, - сказала Инга, искоса следя за суетившейся подругой.
   Что-то она слишком участливая сегодня. Или это Инга слишком подозрительная последнее время?
   - Ну да, - согласилась та. - У меня тортик есть. А я видела утром, тебе письмо было. От этого твоего... Бурмина.
   - Было.
   - Какие у него новости?
   - Да как всегда. Работает, книгу пишет. Юльке школу ищет.
   - Слушай, так, похоже, он всерьез! - ахнула Света. - Приедет скоро?
   - Обещал на праздники, - подтвердила Инга и тяжело вздохнула. - Я вот курить бросаю по этому поводу. Уже три дня не курю.
   - Молодец. Так и правда бросишь.
   - Ага, - Инга взяла чашку, отпила глоток горячего чаю. - Ух ты, индийский?
   - Тридцать шестой, куда там индийский.
   - Все равно. Откуда у тебя? Я вот все запасы свои выдула, турецкий пью.
   - Мать прислала. У нее знакомая на развесочной фабрике работает, в Иркутске.
   "Иркутск", - повторила про себя Инга название незнакомого города... который скоро станет родным?
   - Свет, - несмело попросила она. - Погадай мне, а?
   - Ты же не веришь! - удивилась Света. - А неверующим гадать смысла нет.
   - Знаешь, я, кажется, начинаю верить, - призналась Инга. - Я тебе рассказывала, как мы с Лешей познакомились? Он верит. Что-то в этом есть, определенно. Погадай, я не буду мешать своим скепсисом.
   Светка странно поскучнела. Всегда с такой охотой всем гадала...
   - Я сегодня не в форме, - проговорила она, не глядя на Ингу. - В другой раз давай.
   - Ты сама говорила, главное - чтобы клиент в форме был! - возразила Инга. - А я сейчас как раз очень хочу узнать, что скажут карты. И поверить готова. В другой раз не будет такого настроя.
   - Инга, я правда не могу, ты не настаивай, пожалуйста, - Светка умоляюще посмотрела на нее.
   - Ладно, - Инга пожала плечами. - Ты какая-то странная сегодня.
   - Если бы только сегодня.
   Инге стало не по себе.
   - Слушай, а давай вина попьем? - вдруг предложила Светка.
   Инга не успела сообразить, нравится ли ей такая идея, но ее мнение в расчет брать не собирались: бутылка "Монастырской избы" уже стояла на столе, и Света нарезала тоненькими кусочками сало.
   - Сало после тортика, да на ночь, - Инга озабоченно пощупала живот. - Вконец разбухну. А я к приезду Леши похудеть хочу.
   - Ешь, ерунда это. Полюбил он тебя такую, зачем меняться?
   - Думаешь, полюбил?
   - Еще сомневается, - возмущенно фыркнула Света.
   - Ох, сомневаюсь.
   - Странные вы люди, - Света с досадой бросила нож. - Когда какое-нибудь дерьмо попадается - никаких сомнений, будто, так и надо. А счастье привалило, порядочный человек, живи да радуйся - страхи какие-то, сразу гадать, думать... Я тебе сколько раз говорила: не зови беду, придет. Счастье зови, ему верь! А ты его гонишь своими сомнениями.
   - Да я стараюсь, - виновато отозвалась Инга.
   - Стараешься! Вижу я, как стараешься. Который месяц, как в воду опущенная. Давай лучше выпьем... за счастье!
   Прежде чем пить, Света обмакнула пальцы в вино и брызнула в сторону.
   - Ой, Лешка тоже так делает, - обрадовалась Инга и сама полезла пальцами в фужер.
   - Понятно, он мой земляк.
   - Ты же из Братска? - удивилась Инга.
   - Все равно... Иркутская область. Рядом.
   - Ничего себе, рядом.
   Инга вспомнила, как Бурмин показывал ей эти места на карте - изрядные такие кусочки по паре-тройке тысяч километров в каждую сторону. С карты географической мысль опять скакнула на игральные карты. Да что ж ее так приперло? Сроду не надо было, и вот вам, здрассьте. А Светка, как назло, кобенится. Может, выпила - подобрела?
   - Свет, - протянула она несмело. - Ну надо мне сейчас погадать. Неспроста ведь, как думаешь?
   - Нет! - отрезала Светка. - И потом... не проси меня тебе гадать. Вообще никак. И никогда. Поняла?
   Инга оторопела.
   - Ты чего?
   - Того. Я тебе навредить могу.
   - Зачем?!
   - Просто так. Не удержусь, и... Мне это легко. А я не хочу. Ты моя подруга, я не желаю тебе зла. Но могу запросто не сдержаться.
   - Ты чего плетешь, пьяная что ли? - Инга не знала, смеяться ей или пугаться. - Выпила-то всего ничего.
   - Мне нельзя пить, - мрачно усмехнулась Светка и налила себе полный фужер. - Но дело не в этом. Дело в том, что я... завидую тебе.
   - Нельзя, так не пей, - Инга начала злиться. - А завидовать мне глупо. Нашла, тоже... Чему, хоть, завидуешь? Поделись, я тоже порадуюсь.
   - Ты счастливая, - она подняла глаза, которые до сих пор прятала.
   Инга вздрогнула. "Она в самом деле способна на гадость", - мелькнула мысль, по телу побежал противный озноб.
   - Тебя любит замечательный человек, ты выйдешь за него замуж, и вы будете жить... долго и счастливо.
   - Хорошее пророчество, - натянуто улыбнулась Инга и тоже наполнила свой фужер, хотелось поскорее рассеять жуть. - Давай выпьем теперь за твое счастье. Ты тоже кого-нибудь встретишь. Погоди, еще я тебе завидовать буду.
   - Пить можно за что угодно, а только мне такого не видать.
   - Ерунда! Ты не уродка, не больная. Скорее, мне крест на себе ставить пригоже, и то вон... что о тебе говорить! Подожди, найдется твой принц.
   - Ты не понимаешь!
   Светка стиснула тонкую ножку фужера, Инга испугалась за ножку, не сломалась бы... нет, крепкая.
   - Тот, кого я полюблю, погибнет, - сказала Светка. - Ведьма я, нет таким счастья земного, бабьего.
   - Тебе и вправду пить нельзя, - нахмурилась Инга. - Выдумываешь неизвестно что. На первом-втором курсе это было прикольно, как сказки про черную руку и гроб на колесиках. Я надеялась, ты с тех пор поумнела малость.
   - Как же поумнела, когда гадаю до сих пор? И вот это, - она похлопала по стопке чертежей и загадочных картинок. - Гороскопы пишу. Заговоры всякие разбираю, травки сушу. И все на виду. Называется по-новому - астролог, экстрасенс... Суть-то одна. Беру силу и использую. Как мать моя делала, и бабка, и тысячу лет назад, все то же самое было.
   - Так при чем тут счастье? Раз ты родилась, и мать твоя, - рассмеялась Инга. - Значит, было им счастье.
   - Было... То-то они на учете в психушке состояли... за попытки к самоубийству. От большого счастья, наверное.
   Инга растерялась. Такие подробности о Светкиной семье она слышала впервые.
   - Тогда бросай, если так плохо.
   - Бросила бы, кабы могла, - горько проговорила Светка. - Предки... они умные были, осторожные, даром, что необразованные. Бабка до сих пор неграмотная, мать техникум кое-как окончила. А я вот далеко слишком полезла, от ума своего... дурного. Теперь вот... Да, что говорить, - она залпом допила вино, дрожащей рукой сунула в рот кусок сала, стала жевать, мрачно глядя в сторону книжных полок. - Мне мать говорила, - прошептала она. - Беги от него, беги, не слушай, не разговаривай никогда. А я не смогла. Я отдалась ему, обвенчалась с ним... Теперь - все.
   - С кем? - спросила Инга.
   Что-то внутри подсказывало ей, что продолжение разговора хорошим не будет. Но любопытство пересилило.
   - С дьяволом, - сказала Светка.
   Буднично так, будто про соседа. То ли она и впрямь не в порядке?
   - Слушай, ложись-ка спать, - осторожно сказала Инга.
   Но та не услышала.
   - Мне однажды приснился сон, - заговорила она, глядя на пустую бутылку. - Парень. Красивый очень. Я не помню, как именно он выглядел, помню, что задыхалась от его красоты и... от желания. Мне так его хотелось! Как никогда и никого в жизни.
   Инга опустила голову, ковырнула трещинку в клеенке. Щеки стали теплыми, экие разговорчики на ночь глядя. Усни теперь, попробуй. Светка меж тем продолжала:
   - Я тянусь к нему, а он играет со мной и хохочет. Глаза такие желтые, кошачьи. И я чую, если не кончу, если проснусь - помру. "Дай, - молю его. - Ну, дай же!" А он вдруг наклоняется ко мне близко-близко, а глаза так и сверкают, и спрашивает: "А ты будешь мне верна?" И ласкает так, что я аж наизнанку выворачиваюсь, но он всякий раз в последний момент руки отводит. "Да, да, - стону. - Буду!" Он опять. И опять спрашивает, и в третий раз, а я уже помираю. Еле пропищала: "Да, буду верна". Тут он снова захохотал, и как вошел в меня!.. Прямо будто весь, целиком... Но я его продолжала видеть. Надел мне на безымянный палец кольцо, темное какое-то, железное, наверное. Еще что-то говорил, не помню. Дал мне кончить... Ты не представляешь, что это было! Как взорвалось что, бесшумно, но свет такой изумительный! Я будто из тела вылетела на несколько секунд. А там такая красота!..
   Она остановилась, сидела неподвижно, прикрыв глаза. Инга молча ждала продолжения. И оно последовало:
   - У меня никогда ни с одним мужиком такого не было. Проснулась - будто правда, всю ночь трахалась. А ничего не помню. И чувствую, на палец что-то намоталось. Гляжу - нет ничего. Тут я все и вспомнила. "Батюшки, - думаю, - это кому же я в верности поклялась?" Ну, чего там думать, ясно, кому. А палец потом три дня, как отнялся, потом отошел, но не совсем, вот, смотри, - она протянула Инге правую руку.
   Инга машинально потрогала ее ладонь. Безымянный палец был заметно холоднее других.
   - Ты к врачу ходила? - спросила она. - Может, это нерв какой, отлежала руку.
   - Ходила. Куда только не ходила. Врачи руками разводят, не нашли ничего. Матери побоялась сказать. К одной бабке знакомой сунулась - та не рискнула связываться. Я с отчаяния в церковь пошла, - хмыкнула Светка. - Он же, знаешь, - голос ее опять упал до шепота. - Он же приходит теперь. Нечасто, через две-три недели. И всякий раз такой улет! Я и жду его, и боюсь. Потому что жутко с ним. А к мужикам он меня не пускает.
   - Как не пускает?
   - Так. На скачке вон... как пойду с кем танцевать - палец будто отрезать хотят, в морозилку суют. Уже не пробую.
   - В церкви-то что сказали?
   Света поморщилась:
   - Чего они сказать могут... "Молись, постись, в храм ходи". Батюшка там один, важный такой. Будто что-то понимает, ага. Сказал, можно в монастырь поехать, пожить. А главное, говорит, чтобы дела эти бросила. Гадание, астрологию... Совсем. И - чтоб навсегда. Грех, мол.
   - Ну а ты?
   - А что я? Поблагодарила, поулыбалась вежливо и пошла себе. Не спорить же с ними, время тратить. Так я в церковь регулярно хожу, подзаряжаюсь, но никому ничего не говорю - заклюют. С этим специально в другой приход ездила.
   Они замолчали. Ингу тянуло домой. После Светкиных откровений - особенно. "Минут пять посижу для приличия и пойду", - подумала она. Светка будто услышала ее мысли:
   - Слушай, Инга, будь другом, - голос ее звучал устало. - Посиди, а? Часика два. Завтра ведь суббота, можно поздно лечь. Мне надо окончательно протрезветь, а пьяной я не могу одна оставаться.
   - Почему? - тупо спросила Инга.
   - Не могу, - упрямо мотнула головой Светка.
   Инга подавила тоскливый вздох. Она предвидела подобный исход.
   - Хорошо, только что делать будем? Разговоры у нас с тобой гнилые пошли, отвлечься надо. Прогуляться не хочешь?
   - Холодно там, - поежилась Светка. - И опять разговоры... Правда что, гнилые. Во, можно кино посмотреть! - она подошла к полкам. - Мне тут видик оставили на неделю.
   - Ух ты, видик! Давай, конечно. А кино какое есть?
   - Всякое, - Светка сняла с полки стопку кассет и стала перебирать.
   - Давай смешное, - попросила Инга, пересаживаясь на диван, к телевизору.
   Оказывается, не все так плохо, бесплатно посмотреть кино после такой "пьянки" - трудно придумать лучше.
   - "Укрощение строптивого", с Челентано. Пойдет?
   - Пойдет.
   На экране замелькали яркие картинки, и через четверть часа предыдущий разговор казался Инге тяжелым сном.
  

10

   Утро выдалось холодным, хоть и солнечным. Девушки, кутаясь в шарфы, шагали в университет.
   - Бр-р, зима скоро, - сказала Ольга, постукивая зубами.
   - Дак ноябрь. Скоро уж снег капитально ляжет.
   - Мало его что-то в этом году...
   - Интересно, нас к ускорителям пустят? - спросила Саша у Татьяны, необычно молчаливой и сосредоточенной. - Или только издали покажут? Как думаешь?
   - Я думаю, как контрольную прилично написать.
   Все четверо тяжело вздохнули. Экскурсия в Институт ядерной физики - дело хорошее, но прежде и вправду надо написать курсовую контрольную, по механике.
   Начиналась первая контрольная неделя. Говорили, оценки эти мало на что влияют, так, для деканата справка. Но все равно было не по себе.
   Не ладилось у них дело с механикой. Совсем она не была похожа на школьную. Спутники, ракеты, звездные скопления. Теперь вот релятивизм. Какие-то частицы сталкиваются с ядрами, отлетают непонятно куда. Энергия, освобождаемая при альфа-распаде... Плюс кошмарная математика, до которой неизвестно когда доберутся лекторы матанализа и алгебры.
   "А как же ускорители?" - думала Саша, перечитывая условия задач. Да, они были как раз про частицы и спутники. То, что Саша никак не понимает. "А еще собралась на ядерную физику!" - горько поддразнивала она себя.
   Мысль о том, что это всего лишь первый курс, не утешали. И что Саша не одна такая - тоже не радовало. Мало ли. Большинство ее знакомых не задумывались о будущей специальности. Из второкурсников один Борис твердо знал, что собирается на кафедру автоматизации физпроцессов. Остальные отмахивались, мол, это третий курс, до которого надо дожить. Про сокурсников и говорить нечего. Сашу это не устраивало категорически.
   Еще дома, год назад, когда пришел диплом об окончании заочки и проспект НГУ с приглашением, и Лешка сказал: "Иди на физику", первым ее вопросом было: куда именно? Она наизусть вызубрила список специальностей физфака. И все чаще взгляд останавливался (а в груди что-то тревожно и сладко обмирало) на словах "элементарные частицы". Брат горячо поддержал эту идею: "Молодец, моя школа! Бомбу будешь делать".
   Саша, не помышлявшая доселе ни о каких бомбах, вдруг сама загорелась и размечталась. Она листала популярные журналы и подолгу рассматривала фотографии ускорителей - фантастических конструкций, рядом с которыми люди казались крошечными, однако, занятыми ужасно интересным и важным делом. И фильм "Девять дней одного года" смотрела с новым чувством, видя себя среди героев фильма, этих замечательных людей, великих ученых. Да, да! Вот ее дорога, ее судьба! Ставить эксперименты, делать открытия, рисковать жизнью ради науки. Жить среди этого великолепия громадных машин, великих людей, грандиозных идей...
   Осталось совсем чуть-чуть. Сообразить, как рассчитать кинетические энергии альфа-частиц, при которых возможно их неупругое рассеяние на ядрах... Никакого риска для жизни, думать надо, решать. И побыстрей, звонок через двадцать минут. Не можешь ничего придумать? Ну и кто ты после этого? Физик-ядерщик? Три раза "ха!" Правильно Танька говорит, только пыль и годишься протирать с ускорителей тех самых. И то - могут не доверить.
   Самое же главное - в чем страшно признаться в первую очередь самой себе - все это ну ни капельки неинтересно! Хорошо, если причина в том, что - трудно, непонятно, с какой стороны взяться. А если - в другом, гораздо глубже? Или это просто очередной приступ черного отчаяния, истерика? Пройдет... пройдет ли?
   Саша стиснула зубы. "Ничего, - сказала она себе. - Вот схожу сегодня на экскурсию. Посмотрю. Послушаю. Спрошу заодно. Бывает ли так: на первом курсе дурак дураком, а потом - ого-го?"
  

11

   - Конечно, бывает! Именно так чаще всего и бывает. На первом курсе многое зависит не от способностей, а от подготовки. Поэтому фымышатам, например, совсем просто и неинтересно. А тем, кто после обычной школы или в армии подзабыл, тем трудно. Сейчас пока рано о чем-то говорить.
   Слова Лагутина, преподавателя механики, звучали обнадеживающе. Очень хотелось верить.
   Саша осторожно отхлебывала чай, боясь случайно причмокнуть. Настроение было непонятным. Восторг мешался с подавленностью. Сегодня сбылась ее заветная мечта. Она "вживую" видела те самые ускорители, даже дотрагивалась до них. Смотрела жадно, стараясь ничего не упустить и побольше запомнить. И, как всегда с ней бывало в таких случаях, не сумела. Теперь казались приснившимися громадные залы, груды разноцветного железа и - провода, километры проводов, от тонюсеньких проволочек до кабелей толщиной в руку. Они опутывали все, как паутина, тянулись под потолком, по стенам, уходя в никуда и появляясь ниоткуда. И слова - "ускоритель", "накопитель", "встречные пучки", "синхротронное излучение" - как захватывающе звучит! Здесь. Те же слова в задачках - ладно бы пугали! Так нет - наводят жуткую тоску и скуку. Может, потому и ускорители эти - восхищают, но столь же далеки и нереальны, как, скажем, карьерный экскаватор, на котором она в детстве мечтала ездить. Равно как и кабинет следователя или киносъемочная площадка?
   - А женщин у вас тут много работает? - спросила Таня.
   Саша встрепенулась.
   - Не много, но есть, - сказал Лагутин. - В основном их работа сейчас с компьютерами связана.
   - У-у, - разочарованно протянула Наташка, тоже не любившая компьютеры. - А к установкам их не пускают?
   - Пускают, пыль стирать, - хохотнул Димка Панарин, самый вредный в их группе.
   - Ну, чтобы пыль стирать, дороговато держать человека с образованием, - возразил Лагутин. - А на машинах сейчас много работы, зря вы так... расстраиваетесь. Напрямую же с установками работать... гм... интересно, конечно. Но не так, чтобы очень. Много чисто физического труда, тяжелого и нетворческого.
   Парни и Татьяна заинтересовались компьютерами, посыпались вопросы. Саша перестала слушать, смотрела кругом. Да, здесь обстановка куда как реальнее тех залов. Обыкновенная комната, шкафы, столы, книги. Компьютер в углу. Неужели ее ждет именно это?
   Она враждебно покосилась на компьютер. "Не хочу, не буду!" - чуть не вырвалось вслух. Она поднесла чашку к лицу, незаметно вытерла набежавшие слезы.
   - К слову, о девушках, - услышала она и подняла голову. Лагутин посмотрел на нее и подмигнул. - У моего коллеги работает аспирантка, Валя. Мы с ними уже третью статью доделываем. И работы эта Валя провернула столько, что мне лично даже стыдно. В то время, как сам я недавно расстался со студентом. По всем статьям отличник, ни одной тройки за четыре года. И что вы думаете? Как ни приду - сидит и играет за компьютером этим.
   - И вы его выгнали? - спросила Ольга.
   - Нет, сам ушел, к счастью. На автоматизацию. Очень популярная сейчас специальность, много туда идет ребят. И правильно - перспективная область.
   - Это на четвертом курсе кафедру менять? - ужаснулась Саша.
   - Наоборот, хорошо! В этом и состоит ваша задача, пока учитесь - осмотреться, попробовать то, другое, и найти свое дело, которым потом всю жизнь заниматься. Иные не то, что кафедру - факультет меняют!
   - Ой...
   - Всякое бывает. Редко кому везет с самого начала сделать правильный выбор и не пожалеть потом.
   - Я слышал, на автоматизацию уже со второго курса берут, - сказал Панарин.
   - Сашка, пошли, посуду помоем, - шепнула Наталья.
   Саша посмотрела на стол. Да, пора.
   - Мы тут приберем, Виктор Петрович? - спросила она, вставая.
   - Было бы хорошо, - отозвался преподаватель и пересел к столику с компьютером, включил машину.
   Ребята окружили его. Саша, неодобрительно поглядев в их сторону, стала собирать посуду. Наталья и Ольга присоединились к ней.
   - Ужас, - сказала вполголоса Наталья, крутя в руках черную от плотного налета, чашку.
   - Да уж... Во, гляди, - Саша взяла с полки возле раковины пачку соды.
   - Новенькая, - засомневалась Ольга. - Может, не надо открывать?
   - Виктор Петрович, - позвала Наташка, не дожидаясь мнения подруг. - А можно мы соду откроем? Нам немного надо...
   - Конечно, конечно, - отозвался тот.
   Отчищая чашки, Саша в первую минуту почувствовала себя счастливой. Вспомнилась Лешкина лаборатория, где она была не гостьей, а полноправным сотрудником, на своем месте. Но тут же кольнула мысль: что же это за место у нее такое? За раковиной, в окружении грязной посуды? Ведь даже у биологов этот труд хоть и почетный, но - при чем тут наука? Ну да, вот сейчас Виктор Петрович похвалит ее за небывало чистые чашки... И она будет довольна - день прошел не зря, чихать, что контрольная написана на "неуд".
   Так что же, это - все, на что она способна? Лишь для того и учится? Чтобы быть "украшением лаборатории", девочкой для заварки чая и мытья посуды? Немыслимо, совершенно немыслимо! Однако...
   "Однако, надо механику учить, - сказала она себе. - А там видно будет, кто на что годен. А чашки... Ну надо ведь их кому-то мыть?"
  

12

   - Что же это, муж так и не придет к тебе сегодня?
   Оксана подняла глаза от книги. И не ошиблась. Вопрос относился именно к ней. Нелли Филипповна, пожилая продавщица, решила пообщаться. Она это любила, и выбором темы никогда не затруднялась, зная, что из четверых сопалатниц всегда найдутся охотницы поддержать разговор "о них, противных" - мужиках. Какие они сволочи, и как их надо держать в узде. Оксана оказалась единственной, кому нечего было особенно сказать по этому вопросу. Она первое время возражала, дескать, бывают и нормальные представители мужского пола. Доставалось ей за это несильно - по снисхождению к наивности и неопытности. Соседки вмиг взяли над ней опеку. Даже Ася, которая была двумя годами моложе, считала себя куда более умудренной жизнью, чем Оксана.
   - Чего молчишь? - Нелли Филипповна отложила вязание и стала причесываться.
   Ей было почти шестьдесят лет, но это выяснилось недавно, сначала она утверждала, что ей пятьдесят один.
   - Она зачиталась, - подала голос из своего угла Ася. - Книжка ведь про любовь.
   Оксана кивнула, надеясь, что вопрос закрыт. Но Нелли Филипповна так не считала.
   - Именно что, зачиталась, - вздохнула она и мечтательно добавила: - О любви только в книжках и прочтешь. Когда у меня своя была, я ни про какие книжки не помнила.
   - Была да сплыла, - заметила тетя Лена, ее кровать стояла у окна. - Теперь нам только книжки остались.
   - Так не придет сегодня муж-то?
   Оксана, делая вид, что увлечена чтением, отрицательно помотала головой.
   - Чего это он? - продолжала допрос Нелли Филипповна. - И вчера не был. Загулял, что ли?
   - Да мы же далеко живем, не наездишься каждый день, - попробовала оправдаться Оксана.
   - Подумаешь, - хмыкнула с соседней койки Ольга Валерьевна, которая "жила" между Оксаной и Нелли Филипповной.
   - Ольга, ты разве не спишь? - Хохотнула тетя Лена.
   - Она и во сне все слышит, - засмеялась Нелли Филипповна. - На слово "мужик", как на звон будильника подскакивает.
   - Иди ты, - проворчала Ольга Валерьевна и поправила подушки, устроилась полулежа, чтобы было удобнее разговаривать.
   Она недавно вышла замуж (третий раз), и женщины подшучивали над "молодой женой" предпенсионного возраста, из которого она не скрывала ни месяца.
   - Вот так их и оставляй, - мрачно проговорила тетя Лена.
   Оксана украдкой посмотрела в ее сторону. Лена была самой красивой в палате. Может, оттого, что у нее был не полиартрит, как у остальных, а проблемы со спиной. Выглядела она поэтому здоровой. Крепкая, розовощекая, кареглазая, с густыми каштановыми волосами, в свои сорок она казалась Оксане воплощением женской красоты. И при всем при этом она была из них самой несчастной - разводилась с мужем, который ни за что ни про что стал ей изменять.
   - Да, попробовал бы мой не приехать, - сказала Ася. - Далеко, не далеко... Чего ему дома одному? Ребенка ведь увезли, говоришь?
   - Угу.
   - Ну вот! Ребенка нет, чем он там занимается, ты знаешь?
   - Работает.
   Женщины засмеялись.
   - Ох, не смеши, Ксюшка, - у Нелли Филипповны даже слезы выступили. - Работает! Известно, чем они там без жен работают.
   - Вот-вот, - подтвердила Ася. - Это уж как водится. Ты, Оксанка, смотри, потеряешь мужика со своей доверчивостью.
   - Как пить дать, потеряет, - согласилась тетя Лена. - Это мы все себе думаем, доверять, мол, надо. А они эту доверчивость за глупость принимают. Дурака же сам Бог велит надувать. Чтоб умнел.
   - Ладно вам, напророчите девчонке, - добродушно пожурила их Ольга Валерьевна.
   - Ой, ты-то молчи, - замахала на нее Нелли Филипповна. - Чья бы корова мычала...
   Раздался осторожный стук. Все разом замолчали и повернулись к дверям.
   - Войдите, - крикнула Нелли Филипповна, быстро глянув в зеркальце.
   Дверь приотворилась.
   - Можно?
   Оксана вздрогнула, книга захлопнулась и выпала из рук.
   - Вам кого? - недружелюбно спросила Ася.
   - Это ко мне, - сипло проговорила Оксана, оправившись от шока. - Привет, Сергей, подожди там, я сейчас.
   Она выбралась из постели и, краснея под взглядами соседок, пошла на свидание.
   - Это не муж, - услышала она, затворяя дверь. - Муж у нее с бородой, а этот лохматый какой-то...
   Кулигин сидел на диванчике под раскидистым фикусом. Рядом стоял внушительный пакет, сквозь молочный пластик просвечивало что-то красное. "Яблоки, - мысленно ахнула Оксана. - С ума сошел, такое разорение".
   - Привет, - он встал ей навстречу.
   - Привет, - Оксана смущенно остановилась рядом с кушеткой. - Ты как меня нашел?
   - Обыкновенно, позвонил к тебе домой и спросил.
   - Домой? - ужаснулась она.
   - А что такого? Назвался сотрудником, дескать, не успели обсудить один срочный вопрос, да и просто навестить надо, как люди делают.
   Оксана не нашлась, что ответить, присела на диванчик. Надо было что-то говорить. Но у нее все смешалось в голове. Непонятно было даже, рада она его приходу или нет. После той ночи в институте она избегала встреч, надеялась, что их случайная близость так и останется эпизодом, незначащим и ни к чему не обязывающим. Наверное, так оно и есть, он в самом деле пришел просто навестить, "как люди". А она опять ударилась в фантазии. Отсюда и чувство опасности. Потому что себя не обмануть. Его - тем более. А вдруг?..
   "Ой, что-то я долго молчу", - спохватилась она и посмотрела на Кулигина. Его взгляд поразил ее. Но она не отвела глаз. "Вот любовь, - возникла где-то на задворках сознания сумасшедшая мысль. - Когда можно смотреть друг на друга и молчать. Долго-долго". В ответ что-то ворчала "внутренняя" Маша, но Оксана не слушала. Она видела, чувствовала, что Сергею тоже не нужны никакие "дежурные" разговоры, и он просто рад быть с нею рядом. Почему?! Ведь если это только ее фантазии... Что же - не только ее? И не фантазии? И - сколько времени это может продлиться?
   Справа знакомо скрипнула дверь, зашаркали тапочки. Оксана испугалась, что они сидят слишком близко, и поскорее отодвинулась, забившись в угол диванчика. Мимо прошли Нелли Филипповна и тетя Лена. Оксана поймала оценивающий взгляд соседок и фыркнула в кулак от сдерживаемого смеха.
   - Ты чего? - спросил Кулигин, улыбаясь ей, как ребенку.
   - Да так... видел две тетки прошли? Это мои соседки. Сейчас еще двое придут. Специальный рейд - на тебя поглядеть.
   - Чего на меня глядеть?
   - О, ты не понимаешь, это же такая сенсация! Вернусь в палату, разговоров будет на неделю - кто, да что... Они мужа моего ждут третий день, переживают, что не идет. А тут ты.
   - Какое им дело? - он хмуро посмотрел на возвращавшихся женщин.
   - Известно, какое. Бабское.
   - Так ты не болтай много.
   - Я не болтаю. Они сами за всем наблюдают и выводы делают... вот, пожалуйста.
   Они помолчали, провожая глазами вторую парочку. Ася бесцеремонно оглядела Кулигина и громко кашлянула. Ольга Валерьевна дернула ее за рукав и заговорщицки подмигнула Оксане.
   - Что же муж так долго не едет? - спросил Кулигин, дождавшись, когда женщины прошли.
   - Почему долго? - удивилась Оксана. - Я тут лежу шестой день, он был два дня назад, привез мне вещи, рассказал, как Павлика собрали, увезли. Может, теперь завтра или послезавтра приедет.
   - Не скучно в одиночку?
   - Скучно... немного. Но это не повод, чтобы занятому человеку тратить на дорогу три часа ради десятиминутного свидания.
   - Странно, - произнес Кулигин. - Я такого не понимаю. Жена старшую дочь рожала, около месяца в больнице пробыла. Мы тогда в Ельцовке комнату снимали, так я каждый день пешком к ней ходил. Зимой. Это километров семь в одну сторону.
   - Ты же работал в городке, - возразила Оксана.
   Ей стало обидно за Димку. И в то же время была в словах Сергея какая-то неприятная правда.
   - Нет, я тогда как раз в Ельцовке подрабатывал, в городке мало бывал, только в библиотеку да к шефу, пару раз в неделю.
   Оксана не ответила, тем более что увидела Асю с Ольгой Валерьевной, они неторопливо шли обратно.
   - Ходят туда-сюда, эх, бабы, - усмехнулся Кулигин, когда за ними хлопнула дверь палаты. - Да, - озабоченно повернулся он к Оксане. - А что ты про Павлика сказала? Куда его увезли?
   - В Саратов, к дедушке с бабушкой.
   - К твоим родителям?
   - Мужниным.
   - Это пока ты в больнице?
   - Нет, это пока я, - она закусила губу, чтобы не разреветься, вспомнился разговор со свекром. - Пока я не выздоровею. Чтобы могла за ним ухаживать, гулять и так далее.
   - Хорошая перспектива, - улыбнулся он. - Мне тоже нравится. И сколько это займет времени? Месяц, полтора?
   - Полгода минимум, - хмуро сказала Оксана. - И то, если лечение подействует.
   - А оно может не подействовать? - Сергей перестал улыбаться.
   - Может.
   - И что тогда?
   - Не знаю.
   Они помолчали.
   - Полгода мальчику без мамы нехорошо, - заметил он. - Это ты зря думаешь, что ему там лучше будет. Мало ли, уход. Мы своих никуда больше чем на три недели не отпускаем.
   - Я и не думаю, - угрюмо сказала Оксана.
   - Тогда зачем отпустила?
   - А меня спрашивали?
   - Что значит, "спрашивали?" - опешил Кулигин. - Кого же еще спрашивать? Ты же мать!
   - Я ничего не решаю, - устало сказала Оксана, глядя на серо-зеленые клетки линолеума. - В семье мой голос - последний. Потому что я глупая, да еще больная. Не имею права.
   - Потрясающе, - усмехнулся он. - Хотя, если с другой стороны посмотреть, весьма удобненькая позиция. Ничего не решаю, следовательно, ни за что и не отвечаю. Только как ты сына собираешься воспитывать с такой установкой?
   - Сына бабушка воспитывает, уже давно, - кривя губы, проговорила Оксана. - Она вообще его усыновить предлагала. Раз я такая...
   - Да какая ты "такая"?! - взорвался Кулигин. - Ты совершенно нормальная, мало ли что. Это как же, раз мама болеет, то она и не нужна? А Павлика кто-нибудь об этом спрашивал, кстати?
   - Павлик радовался, что уезжает. Ему правда со мной хуже. Я то болею, то занята, то просто ору...
   - То есть, тебя такое положение вещей устраивает? - жестко спросил Кулигин.
   - Наверное, устраивает, - сквозь слезы прошептала Оксана. - Раз не могу ничего изменить. Наверное, это потому, что не хочу.
   - Ну зачем ты себя так? - с непонятной жалостью воскликнул он и взял ее за руки.
   Она испуганно оглянулась, но коридор был пуст, и в углу, где они сидели, было полутемно. Кулигин тоже бросил быстрый взгляд вокруг и на секунду прижал к губам ее ладонь. Оксана вздрогнула, покраснела от внезапного желания. "Не хочу!" - мысленно взмолилась она и попробовала освободиться, но он только увереннее сжал ее пальцы.
   - Нельзя так с собой, - прошептал он. - Ты совсем себя не любишь. А ты ведь умница, красавица! Я, когда впервые тебя увидел... И потом, - он снова поцеловал ее ладонь, уже смелее и дольше.
   Оксана запаниковала. Ситуация стремительно выходила из-под контроля. До встречи с Кулигиным она не знала, что значит, когда "тебя понимают", не подозревала, насколько это опасная штука. Вот оно - "расслабиться" и "довериться" - закрыть глаза и забыть обо всем, чувствуя лишь его руки, слыша лишь его голос... хотя глаза закрывать тоже не надо... Да разве так можно?
   "Нель-зя, нель-зя!" - скандировала Маша.
   "Знаю!!!" - едва не вслух прорыдала Оксана, отчаянным усилием воли возвращая себя в реальность.
   - Кстати, я ведь тебя так и не видел с тех пор. В конце концов прямо пришел в редакцию, спросил, и узнал, что в больнице, - сказал он. - Ты специально от меня пряталась?
   Оксана кивнула.
   - Почему?
   - Потому что... я боюсь, - пробормотала она.
   - Чего, глупенькая? - ласково прошептал он.
   - Не знаю. Всего. Так нельзя.
   - Как - так?
   - Как мы делаем. Один раз - еще куда ни шло. А дальше...
   - А дальше - тем более, - сказал он.
   И снова эта бессмысленная по всем статьям фраза прозвучала убедительно, будто решение всех вопросов, и даже Маша молчала, не зная, что возразить.
   Мимо процокала каблучками медсестра.
   - Ласкина, на уколы, - сказала на ходу.
   - О, теперь знаю твою фамилию, - лукаво улыбнулся Кулигин. - Это мужнина?
   - Нет, мамина.
   - Тебе очень подходит.
   Оксана встала.
   - Мне надо идти, - сказала она. - Тебе, наверное, тоже?
   - Нет, ты иди, я подожду здесь.
   - Поздно уже, - неуверенно возразила она, стыдясь неприличной радости от его ответа.
   - Семь часов, почему поздно? Темнеет сейчас рано, к тому же время перевели.
   - Домой приедешь в десять! И то, если автобусы будут вовремя.
   - Не будет, возьму такси, - беззаботно сказал он.
   - Ты такой богатый?
   - Безумно богатый, - прошептал он, глядя на нее снизу вверх, и снова попытался поймать ее руку, но Оксана была начеку. - Когда у меня есть ты...
   - Да ну тебя, - она рассмеялась и торопливо заковыляла к процедурному кабинету.
   Путь был неблизкий, кабинет находился в конце длинного коридора. По пути ее нагнала Ася.
   - Оксанка, это кто? - шепотом спросила она.
   - Да так, с работы, - Оксана хотела сделать свой тон безразличным, но вышло неубедительно.
   - Да? - Ася пристально посмотрела на нее. - Интересные вопросы обсуждали? Делопроизводственные?
   - Ага. Статью одну.
   - У тебя случайно не с собой статья эта?
   - С собой.
   - Дашь почитать?
   - Зачем? - удивилась Оксана.
   - Ну, судя по твоему виду, тема там самая захватывающая, - многозначительно сказала Ася. - Для газеты "СпидИнфо" пишете, не иначе.
   - Скажешь тоже, - нахмурилась Оксана и покраснела. - Обыкновенный журнал, математический.
   - Значит, и мне надо попробовать математикой заняться, - не унималась Ася. - Смотри, как возбуждает, у тебя и щеки горят, и глаза потемнели.
   К счастью, подошла очередь Оксаны идти на укол.
  

13

  
   Кулигин теперь приходил каждый день. Он проводил в отделении целые часы. Иногда бывал по два раза - приезжал утром, уходил, возвращался после обеда.
   Один раз Оксана спросила, зачем он тратит с ней столько времени. Ответ ее потряс:
   - Для меня потерянное время - это когда я не вижу тебя.
   Они не делали ничего предосудительного, и даже говорили мало. Порой просто молча сидели рядом. Играли в шахматы, если удавалось взять доску у мужчин в соседней палате. А чаще - работали. Кулигин готовился к лекциям или занимался своими задачками. Как-то принес с собой студенческие работы и проверял их. Оксана правила взятый в больницу перевод, который подходил к концу. Скорее бы: пропадет необходимость сидеть по ночам в институте, не будет соблазна, и эта странная связь разорвется сама собой.
   Соседки вовсю обсуждали их роман. Оксана отмалчивалась. Потом, было страшно, что кто-нибудь намекнет мужу на ее интересное поведение. Но, вроде, обошлось.
   Дмитрий за это время навестил ее всего дважды. Хоть Оксана, испугавшись в первые дни столь быстро растущей симпатии к Сергею, и просила мужа навещать ее почаще и подольше, но толковой причины назвать не смогла. А "скучно и грустно" были не те аргументы, чтобы человеку бросать дела, или, еще хуже, после тяжелого рабочего дня, переться за тридевять земель повидать жену. Тем более, в такой ответственный период: Оксану угораздило лечь в больницу как раз перед большой международной конференцией.
   Последний раз Дима появился за три дня до выписки, забрал все, что можно было забрать, и оставил ей денег на такси: вечером он уезжал на ту самую конференцию, и Оксане предстояло добираться домой в одиночку.
   Это было известно с самого начала, и было очень страшно: до сих пор Оксана не ездила одна в такси, боялась маньяков и тому подобного. Но теперь она знала, что без помощи не останется. Появилась другая проблема. Десять дней без семьи - ерунда, если б то было реальное одиночество! Сумеет ли она удержаться? Слишком быстро свершилось ее падение, и ускорялось, и не за что, совершенно не за что было уцепиться.
   Для мужа все выглядело очередным пустым капризом. Истинного ее состояния он не чувствовал, а признаться было немыслимо. Друзей, с которыми можно быть откровенной, рядом не было. Соседки...
   Соседки в один голос нахваливали Кулигина. Он опрокинул все их представления о мужчинах, по крайней мере, являл собой редкое исключение. И происходившее они толковали в одну-единственную сторону.
   - Редко кому так везет, Оксанка, вот она, настоящая-то любовь.
   - Да ну, наваждение какое-то, - отмахивалась она.
   - Может, и наваждение. Понятное дело, он тебя любит, но... мужик есть мужик. Пользуйся пока, а там видно будет. Но и осторожно, смотри! Голову не теряй.
   Вспоминали свои истории. Нелли Филипповна показывала фотографии.
   - Гляньте, девочки, какой у меня первый муж был, красавец! И человек замечательный, любил меня, на руках носил. А это вот мы с козлом уже.
   - Чего ж ты с ним связалась? Это какой ум надо иметь, чтоб от такого красавца к козлу сбежать. Или любовь прошла?
   - Да ума-то не было! Влюбилась, забеременела, аборт, а после него осложнения пошли, бесплодие. Тут и муж узнал. Уходи, говорит, не нужна ты мне. Козел, правда, благородного разыграл - женился. Год прожили - начал пить, гулять... Тьфу! Тут-то я и всплакнула, первого своего, родненького вспомнила. Да поздно, не вернуть.
   - А где он сейчас? Первый-то?
   - Нету его, любимого моего. Уехал после развода на Север. Там и умер через два года, простудился сильно. Он ведь южанин у меня был, с Молдовы. Да... Так вот и жизнь вся наперекосяк, черт бы побрал козла этого...
   Оксана прислушивалась к разговорам, твердила себе в унисон с "внутренней" Машей: "Да, я буду, буду осторожной!", а сама... Сама ждала. Ожиданием была наполнена каждая минута. Любой стук, звук шагов, мужской голос, кашель заставляли вздрагивать. А потом - счастье, долгие часы полной безмятежности и покоя рядом с ним. Впервые не надо бояться помешать, стеснить, не то сказать, не так сделать. Сергей принимал ее, такую, как она есть, ничего не ждал и не требовал, просто наслаждался самим ее существованием. Это ли не есть настоящая любовь?
  

14

   - Мама, сколько осталось до пятого ноября?
   - Десять дней.
   - А ты сегодняшний зачеркнула?
   - Зачеркнула.
   - Не надо было.
   - Почему?
   - Потому что завтра будет опять десять. А так было бы...
   - Столько же. Спи! - Инга погасила верхний свет и включила ночник.
   - Ты мне не почитала еще.
   - И не буду. Ты болтала больше часа.
   - Нечестно. Ты тоже болтала.
   - Вот и засчитай себе вместо чтения.
   - Не буду засчитывать.
   - Юля! - Инга подпустила в голос угрозу, но дочь не поверила:
   - Почитай пятнадцать минут, ведь дискотека за это время не кончится.
   - При чем тут дискотека? - Инга даже вздрогнула.
   - Я слышала, что вы с дядей Колей собираетесь, - спокойно сказала Юлька.
   - Подслушивать нехорошо, - неуверенно нахмурилась Инга.
   - Вы громко говорили, - пожала плечами Юлька. И добавила, демонстративно зевнув: - Чем спорить, лучше читай. А то на споры времени больше тратится.
   - Юлька, я тебя точно отшлепаю, - проворчала Инга, доставая книжку. - Договоришься однажды.
   - Пятая глава, - сообщила Юлька, проигнорировав замечание матери. - Я сегодня сама дочитала четвертую.
   - Молодец, - рассеянно похвалила Инга, листая страницы. - Но ровно пятнадцать минут! - она строго поглядела на дочь.
   - Договорились, - кивнула та и свернулась клубочком под одеялом, приготовившись слушать.
   - "Однажды, когда Кристофер Робин, Винни-Пух и Пятачок сидели и мирно беседовали..."
   На середине страницы Юлька начала дремать, и через минуту уже спала. Инга неохотно отложила книжку. Вот так всегда - лень читать, а как начнешь, то увлекаешься и жалко останавливаться. Да еще и читать получается с пятого на десятое, дочь быстро учится. Растет... странно даже. С такой мамой... безалаберной.
   Вот, понадобилось ей на эту дискотеку! Совершенно идиотский план, и трещит по всем швам. Однако, отказываться - значит заведомо обрекать себя еще на неделю мучений в неизвестности и сомнениях.
   Она оглянулась на календарь. Уже скоро месяц, как они с Юлькой считают дни до приезда Алексея. Обещал пятого. Приедет ли? Или в последний момент напишет, что не получилось? Потому как и не собирался.
   Инга скрипнула зубами. Чем ближе было "время Ч", тем труднее становилось держать себя в руках. Она и запрещала себе ждать, и понимала, что не сумеет вынести обмана... даже если действительно возникнут у Алексея сложности с поездкой. Безобразие, словом.
   Осталось Коле втолковать, что сделать нужно. Подымет на смех ее, как пить дать. Или рассердится. Пускай, лишь бы согласился помочь. Хорошо еще не отказался пойти с ней. Ждет. А она чего сидит?! Надо же одеваться да бежать!
   На улице Даровский завернул налево, к соседнему корпусу - дискотеки устраивались в переходе. Но Инга потянула его на Пироговку.
   - Пошли в Пятерку.
   - Чего ради?
   - Того, - нахмурилась Инга. - Надо так.
   - И тебя не смущает тамошний... контингент?
   - Нормальный там народ. Свои же все, студенты. Физики, в основном, конечно, ну и что?
   - Да ничего. Кроме них хватает сброду.
   - Коля, у меня там дело. Конкретное. И ты мне должен будешь помочь.
   - Что еще за дело?
   - Важное. Я покажу тебе девушку. Ты с ней потанцуешь и задашь пару вопросов. Потом расскажешь мне, что она ответит.
   - Однако, - Николай почесал в затылке. - Потанцевать еще куда ни шло, но вопросы... Давай, я ее к тебе приведу, и ты спросишь, что нужно?
   - Коля, я понимаю, - Инга виновато засопела. - Но я не могу сама! Девушка - сестра Алешки. Мне нужно выяснить, действительно ли он собирается приехать на праздники. Она должна знать.
   - Ты ему не веришь? - он повернул к ней голову, широко открытые глаза блеснули в свете уличного фонаря.
   Инга отвернулась, кусая губы. План проваливался, ну, так этого надо было ожидать, размечталась.
   - Не знаю, - жалобно произнесла она. - Я никому и ничему не верю. Все боюсь, что мне морочат голову. И если Леша и сестре обещал приехать, то я успокоюсь и даже, если не приедет, прощу. А так... До праздников десять дней, я окончательно с ума сойду, пойми ты это.
   - А если она ничего про это не слышала?
   - Тогда я выкину его из головы, и буду дальше жить спокойно.
   - Так легко? - усомнился он.
   Инга пфыкнула.
   - Ребята, у вас закурить не найдется? - возле них остановился незнакомый парень, язык у него сильно заплетался.
   Инга машинально полезла в карман, но опомнилась. Даровский молча дал прикурить незнакомцу. Инга отвернулась, чтобы не нюхать дым.
   - Вы, случаем, не на скачок идете? - парень оказался общительным.
   - Нет, просто гуляем, - сдержанно отозвался Даровский
   - А то я хотел пройти, а там, прикиньте, кордон! Три амбала на входе, студбилеты требуют. Прикиньте, а? На скачок - по студбилетам. Беспредел, в натуре!
   - Это где? - спросил Коля.
   - В Пятерке! - Парень показал в сторону видневшегося общежития. - Сроду такого не было.
   - Да, новые порядки, - произнесла Инга.
   - Так вы не туда, нет? А то, если у вас документы с собой, провели бы меня, и гуляйте себе дальше, а? - продолжал парень с надеждой.
   - Извини, мы не студенты, - сказал Николай, тоном давая понять, что не прочь завершить разговор.
   - Да ладно, я ж ничего, я так, - вздохнул паренек. - А ты мне еще одну сигаретку не дашь?
   - Бери, тут как раз одна осталась, - Коля протянул ему пачку.
   - От спасибочко, дружище, выручил, а то, веришь, денег ни копья, занять щас не у кого, а курить страсть охота...
   - На здоровье, - Николай взял под руку Ингу и повлек дальше. - Кстати, если там по студбилетам, то как мы войдем? - спросил он. - Может, вернуться за удостоверением?
   - У меня с собой, - успокоила его Инга.
   - Я не знал, что в Пятерке стали следить за дискотеками, - сказал Николай. - Прежде, помнишь, там кого только не водилось? От пьяной гопоты не продыхнуть было. Кстати, раздевалку там не сделали ненароком?
   - Нет, раздевалки нет, у моей знакомой разденемся, - сказала Инга, поднимаясь на крыльцо.
   На дискотеку можно было войти с улицы, либо - через общежитие. Инга с Колей, оставив одежду у знакомых, живших на втором этаже, прошли в другое крыло здания и, спустившись по темной лестнице, оказались в коридоре, ведущем в холл. Музыка стала громче, в лицо ударила волна теплого воздуха, в котором смешались запахи пота, дезодоранта, табачного дыма и винного перегара. У входа толпились люди, курили, спорили, смеялись, и пройти через это скопище казалось невозможным. Но лишь на первый взгляд. Перед вежливо-непреклонным "будьте добры, пропустите, спасибо" толпа расступалась и тут же смыкалась позади. Наконец, они вошли в холл, превращенный на вечер в танцзал.
   Инга растерялась. В темноте и грохоте музыки было ничего не понять. Вокруг прыгали, толкались, кто-то заехал ей локтем по носу. Беспорядочные вспышки цветных ламп добавляли суматохи.
   - Не стой, танцуй, - услышала она над ухом Колин голос. - А то затопчут.
   Верно, она и забыла, давненько не была на скачке. Держась за руки, они задвигались в такт музыке, и сразу окружающее обрело смысл и порядок. Никто их не задевал, в глазах не мельтешило, можно было осмотреться и сообразить, что делать дальше.
   - Ты уверена, что эта девочка здесь? - спросил Даровский.
   - Должна быть.
   Инга продвигалась к сцене, где было посвободнее. Возле самой эстрады она остановилась и схватила Николая за рукав:
   - Вон она! Смотри, у окна... В очках и красном платье. C длинной косой.
   - С косой? - он заинтересованно закрутил головой. - Ага, вижу.
   - Начнется медляк - подойдешь к ней.
   - Подойди-то я подойду, - его одолевали сомнения.
   - Ну, Коля!
   - Ладно, ладно.
   Музыка смолкла.
   - Только бы медленный, - прошептала Инга.
   - Time, it needs time, - донеслось из динамиков.
   - Прямо по заказу, - выдохнула она и толкнула Колю. - Все, иди.
   Он неохотно оторвался от стены и направился к Саше. Та стояла у окна в одиночестве и делала вид, будто ее это не задевает. Только глаза за сильными минусовыми линзами очков говорили совсем иное.
   - Разрешите? - Даровский с привычной галантностью протянул ей руку.
   Лицо девушки просияло такой откровенной радостью, что он растерялся. А услышав в ответ "спасибо", нарушавшее все правила танцевальных приличий, и вовсе смешался.
   Думая о девушке с физфака, он ожидал увидеть размалеванную красотку в мини-юбке. А как разговаривать с такой вот? Николай украдкой разглядывал ее свежее, без следов косметики, лицо, простодушные глаза, в которых можно было прочесть все, что творилось сейчас у нее на душе, и думал, что если это и есть младшая Бурмина, то за Ингу можно не тревожиться, в хорошую семью идет.
   Но не только вид девушки заставил его забыть о порученном Ингой важном деле. Танцевать с Сашей оказалось нелегко даже такому искушенному танцору, как Даровский. Она была тяжеловата и, судя по всему, танцевала впервые в жизни. Сказать ей об этом - значило, сильно расстроить, еще расплачется. Но, еле увернувшись от очередной парочки, Николай не выдержал:
   - Подойдите ко мне поближе, - сказал он. - Слушайте музыку и ничего не бойтесь.
   Она испуганно посмотрела на него, но послушалась, робко придвинувшись, правда, совсем чуть-чуть. Тогда он сам притянул ее к себе, преодолевая недюжинное сопротивление. Тяжелая коса качнулась, задев по руке. Вот и повод для разговора.
   - Какая у вас коса шикарная, - восхищенно сказал он.
   Саша промолчала, пряча довольную улыбку. Даровский поискал глазами Ингу. Она разговаривала с незнакомыми парнями и, видно, чем-то их смешила. Парни хохотали, а Инга не сводила взгляда с Коли. Он мигнул ей, давая понять, что все помнит.
   - Вы на физфаке учитесь? - спросил он первое, что пришло в голову.
   - Да, - ответила Саша.
   Она опять сбилась с шага, споткнулась о ногу Даровского, схватилась за него, чтобы не упасть, и тут же отпрянула, так, что он едва удержал ее.
   - Вы смотрите не под ноги, а прямо и чуть направо, - терпеливо объяснил он. - Забудьте о ногах, слушайте музыку и партнера, то есть, меня. Вы на первом курсе? - продолжил он без паузы.
   Песня шла к концу, а беседа не клеилась. Конечно, можно и быстрый танцевать вдвоем, или дождаться другого медляка, конкуренты вряд ли найдутся. Но тогда девушка заподозрит, что его внимание неслучайно, а этого Даровский совсем не хотел.
   - Да, на первом.
   - А приехали издалека? - от спешки он начал задавать совсем уж прямые вопросы, но девушка не заметила подвоха.
   - Из Ангарска, - простодушно ответила она. - Восточная Сибирь.
   - Знаю, там у вас Байкал рядом?
   - Не очень рядом, - возразила она. - Но близко. А вы откуда?
   - Мои родители живут в Омске. Вам не страшно было одной так далеко уезжать?
   - Сейчас сама удивляюсь, но нестрашно, - засмеялась она - Наверное, я просто не успела подумать. А то бы точно напугалась и не поехала никуда.
   - Скучаете по дому?
   - Скучаю. Но не так сильно, как вначале.
   "А родственники не навещают вас?" - хотел спросить он, но музыка вдруг прервалась.
   - Маленький перерыв! - крикнули с эстрады.
   Публика зашумела, кто-то засвистел.
   - Куда вас отвести? - спросил Даровский.
   Продолжать разговор было нельзя, ни к чему подавать повод для ненужных мыслей, а то и надежд.
   Саша оглянулась, и вдруг лицо ее оживилось:
   - Вон туда, - указала она как раз в ту сторону, где стояла Инга.
   Та уже избавилась от смешливых собеседников и, не скрывая нетерпения, смотрела на Колю. При виде его под руку с Сашей, на лице ее отразилась паника. Саша меж тем отпустила его руку и, поблагодарив, подошла прямо к Инге.
   - Здравствуйте, вы - Инга?
   - Да, - Инга с бессильной злостью поглядела на Даровского.
   - Меня просили передать вам привет, если встречу, - весело сказала Саша, улыбаясь Инге, как хорошей знакомой.
   - Что? - переспросила та и хотела послать Коле еще один свирепый взгляд, но не увидела его.
   "Сбежал, - подумала она. - Ничего доверить нельзя. Погоди у меня..."
   - Вы Алексея Бурмина знаете?
   - Кого? - ахнула Инга, тут же забыв про Колю. - Э... да, знаю, конечно, - пробормотала она, краснея.
   - Это мой брат, - не без гордости сказала Саша. - Он велел, если увижу Вас, передать привет от него. И сказать, что приезжает не пятого ноября, как писал прежде, а второго. Мне мама звонила вчера, передала, что он просил сказать вам или записку оставить. Билеты уже купил. Может, сам позвонит на днях.
   - Спасибо, - выговорила Инга, кое-как справляясь с волнением. - Хорошо, что увиделись, - добавила она, с симпатией глядя на девочку, лицо которой неуловимо напоминало другое... уже не такое чужое, как раньше.
   Она хотела еще что-то спросить, но Саша смотрела в сторону, улыбаясь кому-то другому. Инга машинально поглядела туда же. К ним приближался высокий, белокурый молодой человек в круглых очках.
   - Привет, - услышала Инга шепот девочки и увидела, как она кивнула парню.
   Сердце защемило: парень не видел Сашу, остановился в двух метрах от них и обратился к кому-то в толпе. Заиграла музыка. Он шагнул назад, навстречу вышла рослая большеглазая девица и изобразила церемонный, но умелый реверанс. Парень обнял ее, и они закружились в медленном вальсе.
   - Вы позволите? - перед Ингой возник кавалер по виду не старше второго курса.
   - Простите, сейчас не могу, может, потом, - скороговоркой пробормотала она и обернулась, ища Сашу.
   - Извините, - парень отошел.
   Вместо него появился Николай.
   - Ну что?
   По его лицу Инга поняла, что он обо всем догадался. "Неужели у меня такая счастливая физиономия?" - подумала она.
   - Чего-чего... Второго приезжает. Сам велел передать.
   - Ну вот, а ты боялась, - весело сказал он. - А где Саша?
   - Исчезла. Только что тут была.
   - Жалко. Познакомились бы. Хорошая девочка... кажется.
   - Поздно спохватился, - покачала головой Инга. - Сердце ее, похоже, занято.
   - Ну занято, так занято. А мы с тобой - потанцуем? Музыка хорошая, даже удивительно.
   Инга колебалась всего секунду.
   - Пошли, - рассмеялась она. - Когда еще доведется.
   Очутившись на середине зала, она видела, как мелькнуло у выхода знакомое красное платье.
  
  

15

  
   Торопясь домой, Саша надеялась, что там никого нет. Но ошиблась. Татьяна сидела за столом и что-то писала.
   - Натанцевались уже? - спросила она, не оглядываясь.
   - Я - да, - ответила Саша.
   - А девчонки?
   - Там еще... наверное, - Саша села на кровать и взяла гитару. - Я их не видела, когда уходила.
   - Все нормально? - Таня, наконец, обернулась.
   - Нормально, - невесело отозвалась Саша и стала перебирать струны. - А ты как? Хорошо погуляла?
   - Да как сказать. На улице не очень здорово, пьяных много. Лучше уроки поделаю. У тебя восьмой лабы нет? С осциллографом?
   - Нет, это у Наташки была такая.
   - У Наташки ничего не понять.
   Саша промолчала.
   - Что ты просто так бренчишь, спой что-нибудь, - попросила Таня, возвращаясь к работе.
   - Что спеть? - безучастно спросила Саша.
   - Ну, хотя бы "Мы с тобой давно уже не те..."
   - Тебе не будет мешать?
   - Нет, я под радио привыкла заниматься.
   На втором куплете Саша поняла, что веселой песни у нее сейчас не получится. Она кое-как допела до конца и низким, хрипловатым голосом затянула то, что просила душа:
  
   Березы, березы, березы,
   Вам плакать уж больше невмочь.
   Горьки и скупы ваши слезы
   Как жизнь, уходящая прочь...
  
   - А повеселее нельзя? - поинтересовалась Таня.
   Саша оборвала пение. Ну да, кому интересны ее стоны, да еще с блатным уклоном. Понятно, что негоже приличной девушке, студентке, петь про зону и воровскую жизнь. Но с Лешкой она привыкла к таким песням, и полюбила их. И сейчас именно они подходили к ее настроению, на грани слез.
   Третий раз она была на дискотеке, "скачке", на местном жаргоне. Прежде ее пугала сама мысль пойти туда. С улицы она не раз оборачивалась на стеклянные стены холла. Вид колышущейся массы человеческих тел, вспышки светомузыки, звон стекол в такт уханью ударных, ругань на входе внушали ужас и отвращение. Однако, поддавшись уговорам соседок, однажды она рискнула войти в этот жуткий зал. И обнаружила, что ничего в нем страшного нет. Грустного зато - предостаточно.
   С каждым медленным танцем Саша убеждалась в своем кошмарном уродстве. Иначе - почему девчонки танцевали минимум по два медляка за вечер, а ее так ни разу и не пригласил никто?
   Правда, сегодня случилось чудо. Лучше бы не случалось.
   Саша вспомнила того красивого, длинноволосого и черноглазого парня, который сегодня танцевал с ней. Бедный, вот намаялся. Еще такой вежливый, разговаривал, улыбался. Сам, поди, не знал, куда деваться. И что она такая корова? К тому же, дура. А потом Борис! Раскланялась ему, как идиотка. И Инга видела. Вот позор-то. Она зажмурилась, удерживая слезы.
   - Так ты что, передумала петь?
   Беспечно-деловитый Танькин голос стал последней каплей. Саша молча встала и ушла, прихватив гитару.
   В коридоре было пусто. И тихо - с этой стороны дискотеки почти не слышно. Саша осторожно заглянула в полутемную кухню. Никого.
   Она взобралась на подоконник, побренчала с минуту, набралась храбрости и запела вполголоса свои "Березы". За ними последовала "Ваше благородие, госпожа удача", а потом - "Снег неба России". А когда она стала упрашивать не грустить "господ офицеров", в кухню вошел человек и присел на корточках в углу возле плиты.
   - Не помешаю? - негромко спросил он и чиркнул спичкой.
   - Нет, - ответила Саша и продолжала петь, глядя на оранжевый огонек.
   "А мне все равно", - думала она. Но когда песня кончилась, замерла в нерешительности.
   - Что же вы замолчали? - подал голос незнакомец. - Пойте. У вас хорошо получается. Только песни все такие...
   - Какие?
   - Не женские, - он встал и подошел к ней. Повеяло спиртным. Саша отодвинулась. - Вы спойте что-нибудь такое... нежное.
   "Уходить надо", - поняла она. Но медлила. Дурацкое любопытство!
   - Что же нежное? "Город золотой"?
   - О! Самое то. И я подпою, я слова знаю.
   Она заиграла вступление, которому ее научил Игорь во время их последней встречи. Наверное, совсем последней - экзамен он так и не пересдал и, отчисленный из университета, уехал служить. Обещал писать, но ни одного письма пока Саша не получила.
   В коридоре раздались шаги, громкие голоса, и в кухню вошли еще двое парней. Один был сильно пьян. "Доигралась", - подумала Саша. Допев, она спрыгнула с подоконника.
   - До свидания, - она устремилась к выходу, гадая, удастся ли выбраться без потерь.
   - Девушка, куда же вы? - разочарованные парни потянулись за ней.
   "Если что, ломанусь к соседям", - решила она, ускоряя шаг. Но погони не было.
   - Гитару оставьте, а? Ненадолго? - попросил самый первый слушатель, выглядывая из кухни.
   - Не могу, не моя, извините, - одними губами улыбнулась ему Саша, торопливо отпирая блок.
   Парень развел руками и скрылся. Саша перевела дух.
   Татьяна продолжала заниматься, будто и не заметила ее ухода. Саша сунула гитару в шкаф и, вздохнув, начала переодеваться. "Не везет мне в смерти, повезет в любви", - всплыло в памяти. Да уж.
  

16

  
  
   "Здравствуйте, мои!
   Давно я вам не писала. Это вот вы не волнуетесь, и мне писать уже не так хочется, как раньше..."
   Это было правдой. Алексей приезжал, оценил обстановку и убедился, что волноваться за Сашу не нужно.
   Так убедился, что даже толком поговорить с ним не удалось. Скомкано как-то встретились. Он обещал "большой разговор", собирался познакомить с невестой. Так и не собрался. И Саша сама все на бегу да впопыхах. В голове сумбур, в делах и того мрачнее.
   "Сдала уже три лабораторных работы. Если сделаю еще две и сдам все (всего девять), то будет "четверка" в семестре".
   А на "отлично" нужно десять. Но это немыслимо. Удивительно, как на "четверку" хватает пороху надеяться. С ее-то способностями.
   На одной из первых лаб Саша промаялась полчаса, гадая, что такое "нуль-термостат". Оный прибор значился в списке оборудования и должен был находиться на столе, но ничего похожего там не было. Звать на помощь преподавателя Саша в то время еще не умела. И только когда он сам подошел: "Девушка, вы что сидите, ничего не включаете, какие-то затруднения?" - она рискнула спросить. Выяснилось, что столь громкое название носит... пустая консервная банка! Ее нужно было наполнить снегом (как раз недавно выпал), вот вам и нуль-термостат, то есть прибор, внутри которого температура всегда ноль градусов. Смеху-то!
   Теперь Саша освоилась и препода - громадного, громогласного и доброго Дуплянко - не боялась. У него она даже четверки умудряется получать. Лабы, которые в начале казались самым страшным предметом, шли вполне себе благополучно. Еще меньше проблем доставляла математика.
   "По матанализу за контрольную опять получила "четыре", по алгебре первое задание сдала, и он его зачел (а у некоторых не стал засчитывать, даже у Петрова одной задачи не хватило)".
   В самом деле, почему Петров, главный монстр в группе, не сдал задание? Не может быть, чтобы не решил. Там всех делов было - аккуратно посчитать, чистая арифметика. Саша с Ольгой справились за один вечер и ночь. Правда, решать-то каждой пришлось ровно половину задачек, а другую - переписывать. Разделение труда, а что? Когда все одинаковое, только цифры разные. Наташка им позавидовала, и правильно, у нее нет подруг в группе, одна по сути. Была Надежда, да отселилась, не сумели ужиться. Характер у нее странный. Так и бывшие ее знакомые по ФМШ говорят.
   Мда... о чем это она писала? Ага, об уроках. Лабы, математика... кабы только они одни.
   "А механика..."
   Тьфу, про механику даже писать не хочется. Саша старательно зачеркнула начатую строчку. Потом как-нибудь.
   "Живем мы хорошо. Нас уже трое. Танька переехала домой. И в комнате сразу стало меньше бардака. Но все равно: теперь Наташка стала все раскидывать. Пол не моет, посуду тоже, зато иногда кормит нас кашами. Вот и сейчас сварила геркулес, сидит и листает Светлова - я купила сегодня сборник стихотворений с переводом на английский, пришлю потом. Ждем Ольгу с тренировки, она решила заниматься спелеологией, как ее брат..."
   - Подвинься, - Наталья подошла к столу с книжкой. - Пока суть да дело, перепишу несколько стихотворений. По-английски так интересно звучат.
   Она установила на специальной подставке книжку, развернула изящный блокнот и принялась писать. Саша завистливо поглядела на выходившие из-под Наташкиной руки аккуратные четкие строчки, буква к букве. Не то, что Сашины каракули, как только домашние их разбирают? Правда, в письмах она еще старается писать понятно, а вот в лекциях... Кстати, о лекциях.
   - Наташка, ты сегодня на механике была?
   - Здрассьте, приехали, - удивилась та. - Мы ж с тобой в Торец ходили, книжку покупали, и пластинки. Забыла?
   - Разве мы во время механики ходили?
   - Ты чего, вконец заучилась? - Наташка округлила глаза. - Сегодня же вторник.
   Саша потерла лоб, вспоминая.
   - Ну да, верно, я потом спать легла, потому не помню, какой день, - она посмотрела на открытку с расписанием, пришпиленную к краю Ольгиной полки. - Значит, завтра с утра матан?
   - Ну да.
   - Ты пойдешь?
   Наташка сморщилась: матан ей давался еще хуже, чем Саше - механика.
   - Н-не знаю. По-хорошему, надо бы пойти, но опять этот Птица-Говорун как зачастит...
   - Нормально он читает, - возразила Саша.
   Наташкиной неприязни к лектору она не разделяла. Скорее, наоборот, - молодой, симпатичный, и читает внятно, на доске все пишет аккуратно, записывать легко, не то, что алгебраист, с его меленьким почерком и кучей индексов, или механик, у которого вообще ничего не понятно.
   - Если нормально, то чего сама не ходишь? - проворчала Наташка.
   Настала Сашина очередь смущаться.
   - Ну, может, завтра пойду, - неуверенно сказала она.
   - Первой-то парой? Мы же сегодня собирались механику разбирать, задачки. Раньше трех не ляжем.
   Саша посмотрела на часы. Половина девятого. Права Наташка. Какой там матан, когда группа уже достает второе зачетное задание, а у них и двух задачек не решено. Она сокрушенно покрутила головой. Пора уже заканчивать письмо.
   "Мы с Ольгой до сих пор не поссорились. Хотя все время вместе. Даже странно. А я стала ходить на дискотеки, и, оказывается, ничего плохого тут нет".
   Угу, ничего плохого. Если не считать того, что на всех медленных танцах приходится подпирать стенку. Но про это нельзя писать. Саша прогнала мрачные мысли и продолжала оптимистичным тоном, в каком всегда писала родным:
   "У нас новый студсовет, и они так организовали "скачок", что там только "свои", а чужих не пускают. Но вы не пугайтесь, все нормально. Ездили с Наташкой в театр. Здорово. Решили, что если останемся на второй семестр (теперь это обычная поговорка), то будем ходить в театр регулярно".
   Театр - это хорошо. За два месяца они с Натальей посмотрели три оперы и - неслыханная удача! - балет "Лебединое озеро". Почему-то больше никто их меломанией не вдохновился. Ну и ладно, им и вдвоем неплохо.
   Так, дело сделано. Она заклеила конверт и потянулась. До прихода Ольги оставалась четверть часа. Саша пересела на кровать (трехэтажного мамонта давно не было, разобрали сразу по отъезду Татьяны, и теперь Сашина кровать стояла отдельно) и взяла гитару.
   - Во, сыграй "по модулю пять", - оживилась Наташка.
   Саша охотно повиновалась:
  
   Раскинулось поле по модулю пять,
   Вдали интегралы стояли.
   Студент не сумел производную взять...
  
   К ее трагическому контральто присоединилось Наташкино сопрано.
   Гитара теперь была своя - Алексей привез из дома. Семиструнную, правда. Саша, привыкшая к Ольгиной шестиструнной, подумывала о переделке, но пока ограничилась тем, что сняла одну струну. Не очень удобно, но главное: она, Саша, теперь тоже играет на гитаре и способна подобрать аккомпанемент почти к любой песне. Сбылась заветная мечта. Ну хоть что-то.
  
  

17

  
   Оксана лежала и улыбалась белому потолку. И своим мыслям. Вернее, чувствам. Потому что мыслей не было. "Я счастлива! Я люблю! Я любима! Я счастлива, как же я счастлива!" - разве это мысль? Это песня, которую пели сейчас ее душа, тело, все существо.
   Правда, где-то в дальнем уголке царапалась и попискивала "подруга" Маша - что-то там про совесть, обман и даже грех. Но Оксану это не трогало. Совесть ее была чиста. Удивительно, но - впервые Оксане встретился человек, с которым она могла быть собой, без притворства, которому доверяла до конца. Он видел ее насквозь и не ждал, не хотел от нее ничего другого. Это давало неведомую прежде свободу, избавляло от вечного чувства вины, что она "не такая", И позволяло ясно смотреть на иные вещи, видя не "что должно быть", а - как оно есть.
   Муж? Так она его любит! Теперь даже больше, чем прежде. Но - как брата, друга. Как супруги они не подходят друг другу. Сколько бы ни пищала Маша, а обмана тут нет. Обманом была вся их жизнь до этого. И продолжение ее - вот что стало бы настоящей ложью, непростительным предательством себя самой, любимого и любящего человека, и Любви, с большой буквы. Если бы она не рискнула, не переступила через глупые условности и законы, придуманные людьми! Людьми, не имевшими понятия о Любви и Счастье. Эти люди, бедные и злые, выдумали слово "грех" и клеймят им все, что не помещается в узкие рамки, которыми они сами себя окружили. Может ли быть грехом то, что так прекрасно? То, что дарит такую радость и безмятежность?
   Она села на кровати и засмотрелась на Кулигина. Он спал, спрятав руки под подушку. Пряди каштановых волос закрывали лоб и щеку, делая его профиль мальчишеским.
   - Мой, - неслышно прошептала Оксана, с нежностью прикрывая его смуглое, мускулистое плечо сбившейся простынкой. - Мой любимый. Мой мастер. Мой скрипач.
   Сергей никогда не держал в руках смычка. Скрипачом Оксана называла его из-за услышанной от кого-то и запавшей в душу фразы: "женщина - скрипка, и лишь настоящий мастер сумеет заставить ее звучать. В неумелых руках она ломается".
   Сколько раз вспоминала она это, захлебываясь слезами по ночам, лежа рядом с добрым, но таким нечутким и оттого все более чужим человеком. И ждала - да, теперь можно себе признаться - ждала, когда придет ее Скрипач. И страшно делалось от мысли, что она уже сломана, и ничего поправить нельзя. Но Бог оказался милостив к ней и привел Мастера, который смог настроить ее струны, и она поразилась, услышав собственную музыку.
   И этому Богу люди зачем-то приписали злобность и мстительность, запрещая Его именем все, что приносит радость, дарит покой, отпускает на свободу!
   Разве в такого Бога верил Павел?
   Мысли о Боге были тесно связаны с воспоминаниями об отчиме. Он был верующим, читал Библию и иногда ходил в церковь. Он не стремился увлечь своей религией Оксану и ее мать, но они сами, не вдаваясь особо в суть дела, только чтобы обрадовать его, решили хотя бы раз в год ходить вместе с ним на службу. Обычно это было на Пасху.
   Церковь на окраине города была маленькая и старая, вроде, осталась от подгородного монастыря. Женщины в платочках - прихожанки - казались таинственными, Оксана их побаивалась, хотя лица у них были добрые. Был там и "батюшка" - священник, строгий, грозный даже на вид. Павел звал его отцом Андреем и целовал ему руки, а Оксана с мамой стеснялись, но он не сердился и обмахивал их издалека рукой с хитро сложенными пальцами. Ради Пасхи мама научилась печь куличи. Их не полагалось есть до "освящения" - то есть, до того, как свозят в церковь, чтобы священник побрызгал на них "святой водичкой". Это был самый веселый момент на долгой, бесконечной просто службе. Освящая куличи и крашенки, отец Андрей озорничал, стараясь, чтобы побольше брызг попадало на людей. Дети радостно визжали, специально подбегая под самую кисть, взрослые тоже смеялись и растирали по лицам "святые" капли. Еще было здорово ходить вокруг церкви "крестным ходом" - с горящей свечой в руке, охраняя огонек, чтобы не погас. Оксана всегда загадывала: если удастся донести огонек невредимым, то "все будет хорошо". И старалась изо всех сил. И почти всегда доносила.
   А потом крики "Воистину воскресе!" - это когда отец Андрей выходил перед всеми и кричал "Христос воскресе!" С такой радостью кричал, такой силой гремел его, обычно тихий, голос, что казалось, будто в самом деле нет важнее и радостнее этих двух слов, этой сногсшибательной новости, что - Христос воскресе! И Оксана кричала вместе со всеми, также радостно, во весь голос: "Воистину!..", чувствуя на своих плечах руки отчима, сильные и надежные. И казалось, что так будет всегда. Никак нельзя было даже представить себе, что скоро все окончится.
   После они с матерью ни разу не были на пасхальной службе и куличей не пекли: без Павла все потеряло смысл. В церковь ходили ежегодно, потому что он так хотел, но уже в другие дни, стараясь приурочивать к годовщине его гибели или дня рождения. При этом исповедовались и причащались, чего ни разу не делали при его жизни, только собирались.
   Предстояло идти и в этом году. "И каяться в измене?" - испугалась Оксана. Ведь по-ихнему, церковному, это - грех. "Ладно, - успокоила она себя. - Еще не скоро. До лета разберемся".
   Растревоженная грустными воспоминаниями, она встала, стараясь не скрипнуть кроватью, надела халат и вышла из спальни. Проходя через зал, она отвернулась, чтобы не смотреть в сторону окна. Тяжелые коричневые гардины почти не пропускали свет, и в мрачном, красноватом сумраке узоры на них казались уродливыми масками, злыми и насмешливыми. В кухне было веселее. Белые занавески не мешали солнцу, и тут можно было не гадать о времени: полдень он и в декабре полдень, веселый и яркий. Оксана зажгла конфорку под чайником и села к столу.
   В эту квартиру Сергей привел ее в день выписки из больницы. Хозяева - его друзья - уехали еще летом, куда-то за границу, собирались вернуться к осени. Но что-то поменялось, и теперь их можно было не ждать раньше июня. Жильцов найти не успели, а чтобы пустая квартира не привлекала нежелательного внимания, попросили Кулигина хотя бы раз в два-три дня заходить туда, включать и выключать свет, воду, газ, открывать форточки, словом, создавать видимость присутствия. Последние полтора месяца они с Оксаной создавали эту видимость вдвоем. Только шторы отодвигать и в окна выглядывать она не рисковала.
   Эти "игры в прятки" были, пожалуй, единственным, что омрачало их теперешнюю жизнь.
   - Оксана!
   Она подпрыгнула от неожиданности. В кухню стремительно вошел Кулигин.
   - Ты здесь! Ф-фу, напугала.
   - Куда я денусь?
   - Мало ли, - проворчал он. Прошелся по кухне, заглянул в чайник, проверяя, скоро ли закипит. - Пока ты только и делаешь, что исчезаешь. Никогда нельзя быть уверенным.
   Он сел рядом. Оксана прислонилась головой к его плечу и вздохнула. Пока... Пока она принадлежит другому, увы. "Прямо, как вещь", - ока скрипнула зубами.
   Сергей, видимо, думал о том же.
   - Ничего, - сказал он. - Скоро мы с тобой уедем отсюда и заживем, как люди.
   - Скоро? - она с надеждой заглянула ему в глаза.
   - Ну конечно, сколько можно прятаться по углам, как зайцы, - раздраженно сказал он. - Я тебе говорил, меня друг зовет в Подмосковье. Вот наведу справки, как там конкретно с жильем. С работой, вроде, проблем не должно быть, не на пустое место зовет. И сбежим. И станем жить. А формальности уладим потом. Тебе ведь ничего не надо отсюда? - он шутливо стукнул ее по кончику носа.
   - Мне сына надо, - нахмурилась Оксана.
   - Сына, само собой, прихватим, а как же! И - "ищут пожарные, ищет милиция..." Думаю, твой муж - человек разумный, козней чинить не станет. А разводы, бумажки - это потом.
   - Страшное это дело, бумажки, - поежилась Оксана.
   - Ну как без них! Сама же понимаешь, тебе лечиться надо. Уедем, найдем врачей, и через годик-другой родишь еще одного сына, моего. И мы его никому не отдадим, - закончил он шепотом, прижав ее к себе крепко и нежно, будто того самого будущего ребенка.
   Оксана закрыла глаза. Да, это будет чудесно.
   - Скорее бы, - прошептала она.
   - Как только все узнаю насчет места и жилья, так и сразу, - сказал он. - Да и Павлика твоего дождаться надо. А пока, если хочешь, можем в церкви обвенчаться. Чтобы сомнений не было, а то вдруг ты думаешь, что я тебя обманываю, а? - он лукаво погрозил ей пальцем.
   Оксана замотала головой:
   - Что ты, я тебе верю. Но обвенчаться не получится.
   - Почему? - удивился он. - Ты что-то имеешь против церкви и Православия? Признавайся, неверная, - с притворной суровостью нахмурил он брови.
   - Да православная я, и даже крещеная, - смеясь, заверила она его. - Только для венчания требуют свидетельство о браке, и паспорта проверяют, чтобы все печати были.
   - Потрясающе, и в церкви бюрократы, - скривил губы Сергей. - Ты точно знаешь?
   - Точно. Мать с отчимом венчались. Я помню, сколько было хлопот, одних собеседований штуки три. Мать-то неверующая тогда была.
   - Понятно, - задумчиво отозвался он.
   Наступила тишина, но ненадолго - спустя полминуты ее прервал закипевший чайник. Кулигин выключил газ и поднялся.
   - Ну ладно, давай чай пить. У нас еще будет время все это обсудить.
  
  

18

  
  
   Три недели до сессии - это много или мало?
   С одной стороны, всего ничего. С другой - еще зачетная неделя впереди, за ней - Новый Год, и только там... А потом - домой. Если сдашь. А если нет?
   "Не будем об этом говорить!" - прервала себя Саша голосом Шляпника из любимой сказки. Правда, ни к чему пустые разговоры, когда дело есть. Да еще такое приятное! Потому что знакомое и привычное: графики рисовать. Не траектории спутников каких-нибудь, а самые обычные кривые, по формулам. Посчитать аккуратно - все дела. Саша подтерла резинкой лишние штрихи и сама залюбовалась рисунком. Хоть печатай! Вот пусть этот матанщик теперь поглядит. Будет знать, как девушек ругать... тетрадки их ему не нравятся, подумаешь.
   Она зачеркнула выполненный номер в списке заданных. Осталось сделать еще три. Ерунда, на час работы. Передохнуть полчасика, и к обеду матан в кармане. Саша зевнула и, стянув с мамонта гитару, пересела на кровать.
   Никого нет, значит, можно петь, что хочешь. Саша резко ударила по струнам и запела, тяжелым взглядом сверля, как врага, стоявший напротив мамонт:
  
   Долго Троя в положении осадном
   Оставалась неприступною...
  
   Громкий стук прервал песню на полуслове.
   - Да, - откликнулась Саша.
   Дверь отворилась. На пороге стоял Борис.
   - Привет, - он как всегда был чем-то смущен. Оглядел комнату. - Ты одна что ли?
   - Ага, одна.
   Саша вскочила и теперь стояла, держа перед собой гитару. Вид дурацкий, но если гитару положить, то руки будет некуда деть, а так будто при деле.
   - Не пошла сегодня никуда, решила матан сделать наконец, а то все некогда, а завтра сдавать.
   - И как успехи? - усмехнулся Борис, кивая на гитару.
   Саша покраснела:
   - Это я отдохнуть села, а на самом деле уже больше половины сделала, вот, глянь!
   Она бросила гитару на кровать и схватила со стола тетрадку с заданием. Руки дрожали. "Только бы не ушел, побыл подольше", - взмолилась она, протягивая парню тетрадь и продолжая болтать невпопад. Борис заинтересовался, взял тетрадку, стал не спеша разглядывать графики.
   - Какая красота, - покачал он головой и с уважением глянул на Сашу. - Монстришь. Это ты для кого так стараешься?
   - Для Попова, - Саша сделала независимый вид, чувствуя, как губы расплываются в счастливую улыбку. - Он, представляешь, позавчера дал контрольную, а тетрадки собрал и пока просматривал, целую лекцию прочитал. Особенно, когда наши с Ольгой смотрел, ух, как разошелся! Причем, будто вообще о девочках рассуждал, неконкретно, но так еще противнее, а чего ради я буду в тетрадке рабочей стараться, и потом, некогда мне все уроки делать!
   Саша не заметила, с какого момента они с Борисом уже сидели друг напротив друга, и она сердито рассказывала о последнем семинаре. Тот слушал, сочувственно кивал головой.
   - Все же вы не ссорьтесь с Поповым, - заметил он. - Сдавать-то ему лучше всего.
   - Ой, - сокрушенно покачала головой Саша. - Боюсь, он здорово из-за тетрадок рассердился. Правда, контрольные у меня обе на четверки, и графики вот сижу, стараюсь. А что, ему правда хорошо сдавать?
   - Попову-то? - Борис хмыкнул. - Знаешь анекдот? Идет экзамен, вернее, кончился уже, все ушли, остались Попов и Кулигин с двумя последними студентами. Ну, преподы собрались за дверью, ждут их. Тут выходит Попов, замученный такой: "Фффу, ну и студент попался - билет не ответил, вопросы не ответил, ни одной задачки не решил, производную икс квадрат не взял, предел последовательности единица на эн не нашел, ужас какой-то! Пришлось тройку ставить". - "Как тройку?" - изумились преподы. - "Ну, матан большой, что-нибудь да знает".
   Саша вспомнила, как маялась на прошлой неделе у доски, путалась с интегралом, а Попов вздыхал с таким видом, будто хотел сказать: "чего ждать от этих девушек..."
   - Да ну, не верится что-то, - поежилась она. - Тем более, он нас с Ольгой знает, автоматом банан выставит, из вредности.
   - Не выставит, - заверил ее Борис. - Это он на семинарах лютует, а на экзаменах - наоборот. Тем более, у своих. Чего ставить бананы - признаваться, что ничему не научил за семестр, что ли?
   - Ладно, поглядим, - с сомнением протянула Саша. - Да, а Кулигин-то? - она вспомнила про анекдот.
   - А Кулигин потом вышел, тоже весь замученный. "Ну и студент - билет ответил, вопросы ответил, все задачи решил; я дал ему задачу, которую аспирант мой мучает второй месяц - решил; дал свою, которую полгода мурыжу - решил! Поставил тройку и отпустил". - "Как тройку?!" - "Ну, матан большой, чего-нибудь да не знает".
   - Мамочки, - охнула Саша. - Что, вправду такой суровый?
   Кулигина она видела раза три на первых лекциях, остальные прогуляла, вот теперь переписывать надо. У Олеси тетрадку попросить, она везде ходит.
   - Он вундеркинд, и этим все сказано, - сказал Борис. - Всю жизнь монстрил. И лекции свои наизусть знает. Словом, если не уверена на все сто, то не ходи к нему, завалит и не почешется.
   - Может, девушек не будет заваливать? - с надеждой спросила Саша. - Тем более, молодой такой.
   - Что ему девушки, он же математик, не физик, - хмыкнул Борис. - И не особо молодой, выглядит так, на самом деле ему лет тридцать пять.
   - Ох, не сдам я сессию, - пригорюнилась Саша.
   - Ерунда, сдашь.
   Он потянулся за гитарой, Саша с готовностью передала инструмент, от торопливости задела спинку кровати, гитара загудела. Саша покраснела, эта вечная неловкость ее! Чем радостнее и значительнее минута, тем она хуже себя ведет, а уж куда радостнее - вот он, Борис, сидит, никуда не торопится и разговаривает только с ней, с Сашей! Неужели еще и петь будет? Она вдруг вспомнила, что не спросила, зачем он пришел, может, за делом каким? Теперь поздно спрашивать, пускай, мало ли, разве не может парень прийти к ней просто так? Вон, к девчонкам внизу то и дело ходят...
   - Я в клуб ушел с утра и без ключей, - он будто услышал ее мысли. - Сейчас все разошлись, я к себе - а никого нет. Посижу у вас, ничего?
   - Конечно, - обмирая от счастья, проговорила Саша. - А вы капустник готовите?
   - Угу, к Новому Году, - рассеянно промычал он, разглядывая гитару. - Ты все же рискнула подпилить порожек?
   - Ага, - закивала Саша. - Боялась сперва, потом Лешке написала, он разрешил, и я...
   - Это брат твой? Приезжал недавно?
   - Ну да, брат. Он уже уехал.
   - Он тоже НГУ оканчивал?
   - Нет, он в Иркутске учился... А здесь дела. Я его почти и не видела в этот приезд.
   - Хорошая гитара получилась, - Борис перебрал струны. - Спеть, что ли?
   - Спой, - обрадовалась она. - Про дом спой, а?
   Он заиграл вступление. Но почти сразу оборвал игру.
   - Слушай, может чай поставить? - попросил он почти жалобно. - А то как-то...
   - Конечно! - Саша с готовностью вскочила.
   И тут же сникла, вспомнив, что чайник - у соседок, внизу. Но делать нечего. Стараясь не показать парню испортившегося настроения, она взяла стул и несколько раз с силой опустила его на пол. Борис изумленно посмотрел на нее.
   - Чайник у девчонок, - пояснила Саша. - Это у нас сигнал такой. Однажды я спрыгнула с мамонта, а через три минуты они прибежали с чайником - подумали, что так требуем. С тех пор и пошло, чтобы не бегать всякий раз.
   Она опять села на кровать, и пригорюнилась в ожидании неизбежного. И оно не заставило себя ждать.
   - А, чай пить собрались! - протянула с порога Олеся. - Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
   - Не возражаем, - отозвался Борис.
   Оживление в его голосе как ударило Сашу.
   - Присоединяйся, - с деланной веселостью сказала она. - Только тогда сама и поставь его.
   Гостья кивнула и принялась хозяйничать. Саша с плохо скрываемой завистью следила за ее неторопливыми движениями. Олеся все делала плавно и красиво, и сама была воплощением покоя и уверенности в себе. У нее даже лекции были записаны, как под диктовку, без спешки, толково и четко. И Борис в ее присутствии заметно повеселел, да и Саше стало попроще, только вот горько очень. Почему она так не может? Олесе будто глубоко безразлично, есть тут Борис или нет, она и не смотрит на него, не слушает, листает какую-то книжку. А Саша - вся внимание, но - для нее ли он сейчас поет? -
  
   Где-то в лесу дремучем
   Или на горной круче
   Сами себе построим дом...
  
   То-то и оно, что, скорее, для Олеси. А та - словно ее не касается, прихлебывает чай да тетрадки Сашины листает.
   - Это что у тебя, матан? - спросила она, едва песня кончилась, даже не взглянув на Бориса.
   Саша сухо кивнула, подвинула Борису чашку. Тот отдал ей гитару и взял книжку, отложенную до того Олесей.
   - А по механике второе задание сдали уже? - продолжала спрашивать Олеся.
   - Кое-как, - вздохнула Саша. - Ничего я в этом релятивизме не понимаю.
   - А никто не понимает, - покойно сказала Олеся. - У нас вон еще и половины не разобрали, это вы монстрите.
   - Нам соседи дали тетрадку с решениями за прошлый год, - призналась Саша.
   - Тетрадка и у нас есть, вон, Борина, кстати, - качнула головой Олеся. - А толку? Все равно ничего не понятно.
   - Чего там не понимать? - удивился Борис. - Элементарные задачки, школьные!
   - Да? - хмыкнула Олеся. - Я б не сказала.
   - Ну так давай, я объясню! - Борис отставил чашку. - Где тетрадь?
   - Дома.
   У Саши сжалось сердце. Она уже знала, что сейчас будет.
   - Пошли, в самом деле поможешь разобраться, - предложила Олеся.
   - Пошли, - Борис встал.
   Олеся неторопливо допила чай и тоже поднялась. Саша сделала вид, что чем-то заинтересовалась в своей тетрадке. Рассеянно кивнула головой на их "пока".
   Можно, можно еще подскочить: "я с вами!", но - поздно, да и куда это годится...
   Она подняла голову, лишь когда за ними закрылась дверь. С отвращением отбросила тетрадь, взяла гитару.
  
   Не надо грустить, господа офицеры,
   Что мы потеряли - уже не вернуть...
  
   Чтобы потерять, надо вначале иметь. Разве она, Саша - что-то имела? Вот и нечего плакать. А хочется! Очень хочется.
  

19

   - Зи-и-и... Зи-и-и, - раздавалось за спиной равномерно и неотвратимо.
   Темный, сырой коридор был, наверное, бесконечным. Это неважно - главное, что пока есть, куда бежать. Оксана заметила, как ее спутник, сделав знак рукой, скрылся за очередным поворотом. Она устремилась за ним. В этом месте трубы проходили особенно низко, приходилось то и дело почти приседать, чтобы не удариться. Волосы и одежда давно были перепачканы липкой грязью, плесенью, мазутом, и еще чем-то гадким, вроде паутины или пыли, превратившейся от времени в войлок. Оксана, задыхаясь, юркнула за угол. Здесь было гораздо темнее и спокойнее. Может, оттого, что рядом был человек. Незнакомый, но - свой. Она нащупала его руку. Он крепко пожал ее ладонь и потянул за собой, давая понять, что надо идти. Оксана поплелась следом. Внезапно стало снова светло. Она невольно обернулась. Так и есть - тот непонятный, но наверняка несущий угрозу аппарат, продолжал свое преследование. Он не приближался, но и не удалялся, и как они не старались запутать следы в лабиринте подвала, неизменно следовал за ними, плавно подпрыгивая и приземляясь. Верхняя его часть - приплюснутая полусфера - светилась матовым желтым светом и мерцала в такт издаваемым звукам, тонким и отвратительным в своей равномерности:
   - Зи-и-и... Зи-и-и...
   "Надо бежать", - сказала себе Оксана. Сил не было, другого выхода - тоже. Она попятилась от пищащего НЛО, хотела было развернуться, но под ноги попалось что-то скользкое. Она взмахнула руками, падая, хотела крикнуть, но горло перехватило, она лишь засипела, ища, за что бы ухватиться, и проснулась.
   - Зи-и-и...
   - С-с-собака, - прошипела Оксана, кусая губы, кое-как дотянулась до трубки телефона. - Але?
   - Ксенюшка...
   Сон мигом прошел, Оксана осторожно огляделась в темноте, прислушалась. Рокотал холодильник, больше никаких звуков. Она ощупала позади себя складки одеяла, убедилась, что в постели одна, только тогда рискнула прошептать:
   - Сережа? Это ты?
   - Я, - радостно вздохнула трубка. - Ты одна, солнышко?
   - Вроде. Что случилось?
   - Ничего. Я разбудил тебя?
   - Ну да.
   - Прости, родная.
   - Ничего... Ты в институте?
   - Нет, дома. Мои заночевали у тещи. А я схожу с ума.
   - Чего так?
   - Догадайся с трех раз.
   - А, ну... - одобрительно промычала она, давая понять, что догадалась.
   - Вот, маялся, маялся, дай, думаю, позвоню, хоть голос услышу. Не ожидал, что ты так рано спать ляжешь.
   - Ну, я это...
   - Устала?
   - Ну...
   - Как себя чувствуешь?
   - Ну... ниче.
   - "Ну, ну", - тихо засмеялся Кулигин. - Нукалка моя. Скажи что-нибудь.
   - Ну... - Оксана спохватилась, заставила себя улыбнуться. - Я люблю тебя.
   - Лапушка моя, а я-то как люблю! Солнышко, Ксюшенька, радость моя...
   Она прикрыла ладонью микрофон, перевела дух. Из трубки неслись ласковые слова. На расстоянии их было легче слушать.
   - Але, ты где?
   - Я здесь.
   - Муж когда придет?
   - Не знаю.
   - Как бы нам увидеться?
   Оксана подавила желание заскрипеть зубами.
   - Мы же договорились. Во вторник днем я приду туда.
   - А сегодня - пятница. Я не доживу.
   Она вздохнула. Трубка молчала. Стало совестно. Почему последнее время ей так трудно стало разговаривать с Сергеем? И его желание почаще видеть ее чуть ли не тяготит. Ерунда какая... Она же любит его!
   - Сережа?
   - Да, хорошая.
   - Ты не грусти...
   Что-то щелкнуло, послышалось прерывистое дыхание. Оксана будто въяве увидела его прищуренные глаза, вздрагивающие губы, даже будто запахло сигаретным дымом, таким знакомым...
   - Что делать-то нам, Оксана? - спросил он совсем иным, жестким, в то же время молящим тоном.
   Будто она знает, что делать.
   - Не знаю.
   - Ведь так дальше нельзя. Я не могу. Я... - Голос его сорвался на шепот, хриплый, страстный: - Я хочу тебя! Каждую ночь, день, час, минуту! Ты не представляешь, как я хочу тебя, вот сейчас - прийти, примчаться, обнять, целовать всю, всю...
   Она опять отстранила трубку от уха.
   - А ты? Ты - хочешь меня? Сейчас?
   Надо было отвечать. Оксана прислушалась к себе. Пусто. До ужаса пусто.
   - Да, Сережа, - соврала она, в носу защипало.
   Тьфу, да что это с ней такое творится-то?! Куда все подевалось?
   - А что если?.. - в тоне мужчины появилась опасная решимость. - Может?..
   - Нет! - поспешно сказала Оксана, прислушиваясь к голосам на улице.
   - На минутку? Ведь еще двенадцать, а ты говорила, он раньше часа редко приходит...
   - Нет, Сережа, не надо.
   - Милая, я только увидеть тебя, ну хоть в окошко на тебя посмотреть, а?
   - Нет!
   Она постаралась сделать голос сколько можно жестче, но на Кулигина это не действовало. Когда ему было надо, он мог притворяться на редкость бесчувственным.
   - И все-таки я иду...
   Шумные шаги в коридоре развеяли последние сомнения.
   - Нет, Сережа, - стараясь не выдать охватившей ее радости, зашептала Оксана. - Дима уже пришел домой.
   - Обманываешь? - подозрительно-ревниво спросил Кулигин.
   - Да нет же, дверь отпирает!
   - Если я тебе надоел, - начал Сергей, но Оксана повернула трубку в сторону прихожей.
   Там громко смеялись и разговаривали пришедшие.
   - Ладно, пока, - бросил он почти грубо.
   Раздались короткие гудки. Оксане хотелось изо всех сил грохнуть о рычаг, но она справилась с порывом, осторожно положила трубку и юркнула под одеяло, притворившись спящей. И вовремя: дверь скрипнула, приоткрылась, в щель просунулась родная борода, за ней - вся Димкина физиономия, изображавшая полнейшее раскаяние.
   - Ксан, ты спишь?
   - Мм, - недовольно промычала Оксана.
   - Я Леху привел... Он у нас заночует. Не возражаешь?
   - Нет, - она высунулась из-под одеяла. - Вы голодные?
   - Ага. Покормишь нас? Мы бутылочку прихватили. А Леха зефиров тебе привез, специально.
   - Зефиры - это хорошо, - Оксана наконец разрешила себе улыбнуться. - Сейчас я оденусь.
   Телефонный разговор смешался с тяжким сновидением, стал его частью и канул в небытие вместе с сырым подвалом, мерцающим НЛО и незнакомым собратом по несчастью. Реальностью была квартира, ровный свет из блока, веселые голоса мужа и друга, шум воды, стук посуды, боль в локтях и коленях, необходимость вставать, одеваться, накрывать на стол, разговаривать, улыбаться, стелить постель. Словом - вся ее настоящая жизнь, такая привычная и обыденная, но в то же время...
   "Это привычка, - сказала себе Оксана. - Всего лишь привычка. Ведь я люблю Сергея! Люблю, это несомненно. И давно все решила. Так неужели не хватит сил довести дело до конца? Разве я настолько слаба, что променяю настоящую любовь на этот псевдоуют, на тусклую жизнь с человеком, который - да, в состоянии обеспечить меня и сына, но - чужой, совершенно чужой! Хоть и привычный. Упустить шанс, которого ждала всю жизнь? Ради чего? Уюта и денег? И - привычки?"
   - Ксана, - позвали из кухни.
   А ведь это он мог сейчас быть здесь. И его ребенок спал бы в кроватке, рядом с Пашкиным диванчиком. И сам бы Пашка был тут.
   Оксане так явственно представилось, что это Сергей пришел домой, с другом, они сидят в маленькой комнате, курят в форточку. И он - хозяин в доме, спокойный, уверенный, без этих жалких слов, молящих интонаций, безнадежных вопросов. Вот, идет к ней - обнять, по-хозяйски, не украдкой... Она с безумной надеждой посмотрела на тень за матовым дверным стеклом.
   - Ксюш, ты уснула опять? - спросила тень голосом Алексея.
   - Да ладно, пусть спит, наверное, чувствует себя неважно.
   Бас мужа окончательно рассеял наваждение. То ли правда лечь спать? Весь день не видел, и сейчас ему все равно.
   - Не, ну как так, это куда ж годится - шампанское, конфеты и без женщин? Мы что с тобой, голубые? Ксеня! - Бурмин тихонько стукнул в стекло и приотворил дверь. - Где ты?
   - Иду, - Оксана смахнула слезы и вышла из комнаты, делая вид, что трет глаза спросонок.
   - Не даем тебе отдыхать? - Димка виновато улыбался.
   - А, полуночники, - Оксана махнула рукой и подошла к плите, сняла крышку со сковородки. - Плов будете?
   - Конечно! Чего спрашиваешь?
   - Мы сейчас вышли из автобуса, а навстречу - две девушки, - начал рассказывать Алексей. - Ноги - во, груди - во, волосы ниже задницы...
   Оксана хмыкнула, расставляя бокалы. Бурмин продолжал с видимым удовольствием:
   - "Молодые люди, вы не подскажете, где тут остановка седьмого автобуса?" - "Девушки, - подхватывает тут Дима. - Седьмой уже не ходит, сейчас поздно, но можно..." Тут я смотрю, он светленькую под ручку подхватил и ушко ей бородой щекочет, объясняет, типа, а та уж киснет от смеха, и вторая ко мне подбирается. Ну, я Диму под локоток: "Пошли, жена ждет, дети плачут, теща лютует, собака негуленая". Насилу ведь привел, понимаешь! Девица ему в бороду вцепилась: не пущу, мол!
   - Болта-ай, - добродушно пророкотал Дима и поднял бокал. - Ну что, поехали?
   - За женщин! - Бурмин встал и, изящно изогнувшись, стукнул своим бокалом об Оксанин. - Пьем стоя.
   - А я посижу, - кивнула Оксана, протягивая бокал к мужу.
   Дима приподнялся, чокнулся с обоими, отхлебнул и снова сел. Алексей неодобрительно покачал головой, выпил свое вино до дна, артистичным жестом поставил бокал на стол и только тогда опустился на место. Оксана подвинула к нему тарелку с пловом.
   - Расскажи лучше, как твоя сестра. Видел ее?
   - О, сестрица моя, - проговорил Алексей с набитым ртом. - Плов, кстати, отменный. Сестрица молодец. Учится, зачеты сдает. Вот по лабам четверку получила. - Он с удовольствием произнес этот новый для него местный жаргонизм "лабы". - И на гитаре уже здорово бацает.
   - Ты хоть бы привел ее познакомиться-то, - заметила Оксана. - А то все обещаешь да собираешься.
   - Да все некогда что-то, - вздохнул он. - То ей некогда, то мне. Я Ингу тоже думал привести с Юлькой, а оно видите как все...
   - Да, - задумчиво протянул Дмитрий. - Такая жизнь какая-то... суета, беготня, а толку?
   - Инга не обидится на тебя, что здесь ночевать будешь? - спросила Оксана.
   - Юлька обиделась уже, - сокрушенно сказал Алексей. - Просилась, чтобы я ее с собой взял сюда.
   - Ну и? Пришли бы вдвоем!
   - Был бы Павлик дома. Она потому и рвалась. Узнала, что его нет - сама передумала. Но строго-настрого наказала, чтобы в семь утра был дома, в садик ее отвел.
   - А Инга?
   - Инга, - он помолчал, глаза его подернулись мечтательной дымкой, губы поплыли в тихую улыбку, обычную уже, при разговоре о новой, столь внезапно обретенной, семье. - Она сегодня ночью работать собиралась, так что...
   - Так что, выгнали тебя, попросту говоря, - рассмеялась Оксана. - И правильно, нашел время сюрпризы делать.
   - Ох, не говори, - он с притворным раскаянием покачал головой. - Она тоже ругалась. Завтра ведь у нее предзащита, говорит, знала бы, что я приеду - попросила перенести на неделю, а так - придется потерпеть денек, ученая жена, ничего не поделаешь.
   - Жена? - поднял брови Дмитрий. - То есть, вы уже точно решили?
   - Абсолютно, - подтвердил Алексей. - Иначе к чему все? Вот насчет жилья утрясу вопрос. Мне к будущей зиме обещали квартирку вроде вашей, в малосемейке. К тому времени Инга защитится, сам кое-какие дела до ума доведу. И увезу ее отсюда.
   - И она согласна ждать целый год? - скептически хмыкнул Дмитрий.
   - Разве это долго?
   Дмитрий неопределенно пожал плечами. Оксана только вздохнула, мысленно вернулась к своим мыслям. Год... Долго ли? Сергей вот тоже говорит: подожди, утрясу дела.
   - Надо шампанское допить, - сказал Дмитрий.
   - Верно, - оживился Алексей. - Чей тост?
   - Давайте за то, чтобы все всех всегда дожидались, - произнесла Оксана, неожиданно для себя.
   Мужчины одобрительно закивали.
   Выпив, она поднялась.
   - Я вас оставлю ненадолго.
   Тишина полутемной комнаты обступила ее. Оксана присела на диван. Голова кружилась от выпитого. И от накативших мыслей. Вспомнился звонок Сергея. Она скрипнула зубами от досады. Бурмин так открыто, уверенно говорит про будущую свадьбу, называет Ингу женой. Ему не приходится врать. А ей? Она прилегла на подушки, спрятала горящее то ли от стыда, то ли от шампанского лицо.
   За последние полтора часа - сколько раз соврамши? Взглядом, голосом, будто все у них чисто и благополучно, и с тем, и с другим. А за последние недели? Да когда же это все кончится, Боже, должно же быть какое-то разрешение, сколько еще она сможет прожить вот так, с ног до головы во лжи, в притворстве? Она уже сама перестает понимать, какие ее слова, улыбки, недовольство - искренние, а какие - нет. Запуталась, изолгалась, окончательно, безысходно...
   Оксана беззвучно застонала сквозь зубы.
   Об этом ли она мечтала? Или это - цена любви, той самой, неземной? Лишь за то, что - не вовремя? Но чем же она-то виновата, чем?!! И Сергей - чем он виноват? Ради чего два человека принуждены так мучиться? Так невыносимо страдать? Только - за то, что любят друг друга?
   Где же тут - Бог, который есть Любовь? Или Он требует жертвы? Наверное. Ведь все их мучения - оттого, что не могут решиться. Порвать со старым и начать жизнь заново. Но тогда будут страдать дети. Будут ли? Что мы знаем о детях? Может, они, наоборот, страдают именно сейчас, чувствуя, что родители их живут друг с другом по привычке, без любви, отказавшись от счастья?
   Она посмотрела на телефон. Позвонить сейчас... Сергей будет рад. Она так редко радует его последние дни - все от той же усталости. Эта мука способна заглушить даже такую любовь, как у них, убить любую страсть.
   Оксана зажмурилась, представив рядом Сергея, ощутила касание его губ, шершавость рук, иссушенных мелом и табаком... Плоть, раскрепощенная вином, заныла от внезапного желания. Рука потянулась к телефону.
   Позвонить и положить трубку. Прошептать: "Я люблю, я хочу тебя, Сережа!" Муж не услышит. Хотя - как же не услышит, непременно спросит, кому звонила. Подружке... маме... ночью? Нет, нельзя. Или?..
   Нельзя.
   Оксана стиснула зубы, вытерла насухо слезы. Встала, подошла к серванту. Взяла Павлушкину фотографию, поднесла к свету. Павлушка смотрел весело, доверчиво распахнув ясные глаза. Не подозревает, что скоро останется без мамы... "Он и так без мамы, - оборвала она жалостные мысли. - Бабушкин и дедушкин. А мама для него - будто и нет. Не заметит перемены". Она огляделась.
   Который раз она оглядывает свою обстановку глазами чужого человека. Есть ли тут что, ради чего стоит предать любовь - самое высокое и священное, что было у нее до сих пор? Взгляд упал на маленькую икону над диваном.
   Бог. Который Сам - Любовь. Это Он кинул их навстречу друг другу. Это Он устранял все преграды. Он хранил до поры ее женственность, и Он заставил ее пробудиться в самый неожиданный момент от случайной и неохотной близости с едва знакомым человеком, ближе которого теперь никого нет. Простит ли Он предательство? Ведь она столько просила Любви и - ей дали, так что ж теперь, отказываться? Не надо, заберите себе, обойдусь, мне и так хорошо? Так ведь это хорошо, пока он с тобой, любит, мучается сейчас в своей пустой квартире, не спит, курит и думает о тебе. А не станет его - и что останется от этого "уюта"? Ведь возненавидишь и сына, и мужа - еще страшнее, еще непримиримее!
   Нет, нет, Господи, я принимаю дар Твой. Принимаю. И - будь что будет.
   Раздались шаги - кто-то прошел в уборную. Оксана затаила дыхание. Услышала знакомое покашливание. Димка! Мигом схватила трубку, набрала номер.
   - Да?
   - Сережа? - горячо зашептала она. - У меня секунда. Я люблю тебя! Я хочу тебя, слышишь? Безумно, жутко, хочу! Я твоя, твоя, навсегда! Во вторник увидимся. Пока.
   Он что-то шептал в ответ, но Оксана поскорее положила трубку, пока в уборной лилась вода.
   Когда она пришла в маленькую комнату, мужчины оживленно обсуждали свои институтские дела. Оксана положила на кровать стопку белья для Алексея и стала убирать со стола. Дима взял с холодильника шахматную доску.
   - Ну что, отыгрываться-то будешь?
   Бурмин потянулся, зевнул, посмотрел на часы.
   - Черт... Третий час. Ну, давай. Завтра никуда не идти, отоспимся.
   - Вы играйте, а я спать пойду, - сказала Оксана, отводя глаза от шахмат.
   - Ага, - рассеянно отозвался муж, расставляя фигуры.
   - Спокойной ночи, - Алексей, как и полагалось гостю, был галантен, удостоил хозяйку прощальной улыбкой и воздушным поцелуем.
   Оксана принужденно рассмеялась и вышла. Чужой дом, чужие люди. Когда же она наступит - настоящая жизнь?
  

20

   Жуть-кошмар просыпаться в темной и пустой комнате. На секунду Саше стало страшно: неужели все ушли, а ее так и оставили, во сне встречать Новый Год?
   Она поднесла к глазам будильник. Пять часов. Утра или вечера?
   Зевая, она нашарила на тумбочке очки, надела их и побрела к выключателю. Вспыхнула привезенная Алексеем двухсотка, и Саша зажмурилась, успев увидеть царивший в комнате беспорядок и обрадоваться. Все разом осозналось и вспомнилось - и что было сегодня, и что еще предстоит.
   Сегодня, 31 декабря, утром, они с Ольгой ходили к Лагутину в ИЯФ сдавать последние задачки на зачет. Сдавали прямо в холле, разделенные с преподавателем железным барьером проходной. Готовясь, они не спали больше суток, однако рассказать решения сумели, и даже на какие-то вопросы ответили, так что вернулись домой окрыленные, с полным набором зачетов и допуском на экзамены. Не всем так везло.
   Особенно обидно было за Наташку, у которой преподу-механику приспичило аккурат три дня назад уехать в командировку вплоть до начала сессии, и он "обрадовал" свою группу известием, что у кого зачета нет, тот будет получать его на экзамене, а сам экзамен сдавать вместе с двоечниками, на пересдаче. При всем понимании, иначе, как коварством и вредностью такой поступок назвать было нельзя. Особенно с точки зрения тех, кто неожиданно остался с "хвостом".
   А у Саши "хвостов" нет. И у Ольги тоже. У них даже троек за дифзачеты нет! Лично Сашину зачетку украшают уверенные "хорошо" по лабам и английскому, и "отлично" по теории физического эксперимента. С таким прошлым можно без страха смотреть в будущее. Там, конечно, маячит неведомый еще кошмар: сессия, три экзамена. Но это далеко. А близко - праздник!
   Первый Новый Год, который она проведет не с семьей, а с друзьями. И не отщепенцем, не отверженной, не лишней будет она на этом балу, а полноправной участницей, признанным членом компании.
   Саша не уставала удивляться, почему у нее до сих пор не возникло проблем в общении. Казалось бы, именно здесь, вдали от защиты домашних, живя в общежитии, в вынужденной близости к "коллективу", она должна была стать парией, причем, быстрее, чем обычно. Но не стала. Наоборот, дружба с Ольгой крепла день ото дня. Таня и Наташка тоже ее любили - не просто терпели ее общество за неимением иного, а часто специально искали его, предпочитая другим. И даже компания девчонок "снизу", из 322-й комнаты, принимала Сашу, и она чувствовала, приходя в гости, что ей там рады - как и любому другому нормальному человеку, не заклейменному печатью отвержения.
   Обо всем этом размышляла Саша, пока стояла, прислонясь к косяку; как включила свет, так и забылась воспоминаниями да раздумьями. Нечасто удается оставаться одной. А время меж тем идет.
   Вернувшись из института, они с Ольгой посчитали, сколько часов подряд провели без сна. Получилось по сорок семь. Ольга сказала, что не будет специально дотягивать до двух суток, завалилась в постель и почти сразу уснула. Но Саша была чересчур возбуждена и рада, и по этому поводу великодушно взяла на себя чистку и нарезку селедки на праздничный салат "шубу". Успокоив этой кропотливой и малопривлекательной работой нервы и совесть, она тоже легла спать, гордо занеся в список личных рекордов сорок девять часов чистого бодрствования.
   Это было в час дня, а сейчас четверть шестого, надо заняться делом. Саша огляделась и увидела на тумбочке листок бумаги. На нем красивым Наташкиным почерком были написаны указания по нарезке овощей.
   Хорошо отмечать праздники толпой. Внизу девчонки с утра лепили пельмени и пекли гигантский "Наполеон", а за 422-й были салаты и "Бедный студент". Название было дано в насмешку: торт включал в себя мед, коньяк и изрядное количество сахара, сливочного масла и сметаны.
   Саша полюбовалась на высокую стопку румяных коржей, выросшую на столе, пока она спала, осторожно переставила блюдо на тумбочку, и с азартом приступила к выполнению Наташкиных указаний.
  

21

  
   - Сашка, ты что такая мрачная?
   Саша через силу улыбнулась подсевшей Наташке:
   - Ничего я не мрачная.
   - Да я ж вижу! С самого начала сама не своя.
   Саша только вздохнула, следя исподлобья за танцующими парами. Зрелище было удручающим. Вовчик (еще один второкурсник) и Тамара, похожая на цыганку, тесно обнявшись, топтались в самом темном углу. В их сторону вообще лучше было не смотреть. Борис с Олесей, устав вальсировать, пробовали какой-то другой танец, то ли танго, то ли ча-ча-ча - Саша в этом не разбиралась, но завидовала отчаянно, и оттого злилась еще больше. Сергей с Ольгой танцевали просто, "по-дискотечному", при этом что-то обсуждали. Судя по лицам, не особо приятное. Кати - их так и называли, потому что они всегда и везде были вдвоем, с самой абитуры - танцевали молча, закрыв глаза, с поразительной точностью согласовывая движения, сходились и расходились, легко касаясь друг друга.
   - Пошли на дискотеку? - предложила Наталья, тоже чем-то удрученная.
   Саша молча встала, и они вдвоем вышли из комнаты. Кто-то из Кать окликнул их, но они не оглянулись. Саша вдруг воодушевилась. Ожила уснувшая было надежда на чудо, которое должно случиться сегодня, в такой удивительный и по-настоящему новый Новый Год.
   Про Бориса, похоже, пора начать забывать - как и про Игоря. Как и про другие, столь же необоснованные ее фантазии. Но - может, все-таки?..
   Затаив дыхание, спускалась она на первый этаж, проталкивалась через прокуренную и пьяную по случаю праздника толпу перед холлом. Стараясь, как всегда, от самой себя спрятать ожидание чего-то изумительно хорошего, принялась подпрыгивать под немелодичные звуки странной музыки, подпрыгивать осторожно, чтобы не сильно колыхалась большая грудь, не так заметно была ее редкая неспособность владеть телом. Ах, было бы оно поменьше да полегче!
   Начался медленный. Саша отошла к стенке. Наташка пошла за ней, но на полпути была перехвачена незнакомым молодым человеком. Саша беспрепятственно добралась до своего уголка. Возродившиеся надежды таяли быстрее нечаянного сентябрьского снега. И, как этот снег, были нелепыми и никчемными. Она поискала глазами давешнего парня, похожего не то на мушкетера, не то на средневекового рыцаря, единственного, кто по неведомой случайности вдруг захотел с ней танцевать два месяца назад. Но его не было. И хорошо. Вряд ли бы он стал приглашать ее второй раз.
   Вокруг было неуютно, и на душе делалось все более... гнусно. Музыка была непонятная, как будто вовсе без мелодии и смысла, знакомых лиц тоже не видно, все чужие и пьяные, а некоторые и вовсе подозрительно возбужденные... Саша не знала, как выглядят наркоманы, и все же вид некоторых ребят наводил на жутковатые размышления. Все кругом пропахло ароматическими свечами. У них были такие, Наташке удалось купить десяток, - как они сначала радовались диковинке, теперь же этот резкий запах, заметный даже на фоне обычного крепкого амбрэ дискотеки, вызывал тошноту и грозил удушьем.
   В середине танца подбежала взъерошенная Наташка.
   - Пошли отсюда.
   Саша глянула вперед, в середине зала стоял, покачиваясь, бывший Наташкин кавалер. Увидев Наташку, двинулся в их сторону, выкрикивая заплетающимся языком что-то нецензурное. Девушки поспешно нырнули за чьи-то спины и бегом покинули холл. Поднимаясь по лестнице, Саша услышала позади странные звуки. Она обернулась и схватилась за перила, боясь свалиться в обморок: внизу какой-то паренек пытался идти, согнувшись пополам, изо рта его хлестала толстая струя белой, густой жижи. Зловоние сделалось нестерпимым, ноги стали слабеть.
   - Чего стоишь, бежим, - крикнула сверху Наташка.
   Саша отцепила мокрые и заледеневшие пальцы от перил лестницы и помчалась, перепрыгивая через две ступеньки, скорее, скорее - домой, в свою комнату, и чтобы еще...
   Ей думалось, что она больше никогда не пойдет на дискотеку. И вообще, вряд ли когда выйдет из блока.
  

22

  
   - По аэродрому, по аэродрому лайнер пробежал, как по судьбе, - тихонько мурлыкала Саша, рисуя очередной самолет. А на нем - большой иллюминатор, и там - себя.
   С каждым днем эта мысль все сильнее теснила все прочие: домой, скорее домой... Остался один экзамен. Послезавтра. И потом - все!!! "Если сдам", - привычно оборвала она мечты, не позволяя им быть слишком смелыми.
   - Сергей Валентинович, а можно еще вопрос? Вот тут, в доказательстве теоремы Вейерштрасса...
   Аудитория зашуршала тетрадками.
   - Теорема Вейерштрасса - это про что? - спросила Наташка.
   - Где-то в начале, - равнодушно отозвалась Саша.
   "Хочу домой", - вывела она на полях тетради и стала причудливо разрисовывать.
   - Сашка, ты записывай! - толкнула ее в бок Ольга.
   - В начале нету! - нервно прошептала Наталья.
   - Тогда не знаю.
   - Да про что хоть?!
   Саша неохотно оторвалась от рисования и поглядела на доску. Кулигин чертил картинку. Смутно знакомую. Саша наугад пролистнула несколько страниц и увидела похожую.
   - Во! - Наташка придвинула к себе ее тетрадь. - Оно самое!
   - Записывай, - опять пробормотала Ольга, она что-то торопливо строчила.
   Саша пожала плечами:
   - Что именно? Он же ничего не пишет! Только говорит.
   - Вот и пиши, что говорит.
   - Я так не понимаю.
   - Потом разберем.
   Спорить не хотелось. Насчет "разберем" - сомнительно. За два дня? Успеть бы лекции разобрать. Чтобы успокоить Ольгу, Саша принялась писать за лектором, не вникая в смысл слов.
   - Вот же противная наука какая, этот матан, - скулила Наташка, беспомощно переводя взгляд с тетради на доску и обратно. - И книжки никакой по нему нет, а по лекциям...
   - Почему же нет, - меланхолично заметила Саша. - Вон в программке аж тридцать две штуки указаны.
   Наташка раздраженно фыркнула. Шутка была из разряда черного юмора, увы. Алгебраист читал по книжке, и учить было одно удовольствие, а тут...
   - А теперь запишите вопросы, которые будут в билетах, - сказал лектор, завершив объяснение. - Потом, может, еще чего вспомним, попозже, а то вопросов много, знаете ли, - он хитро улыбнулся и стал вытирать доску.
   - У, издевается еще, - проворчала Наташка.
   - Конечно, он монстр, а они все такие, - сказала Ольга.
   Саша раскрыла тетрадь на чистой странице, приготовилась вывести заголовок, что-то вроде "Вопросы к экзамену". Но замешкалась, отвлеклась, и рука сама собой вывела: "хочу домой".
   - Да поедешь! - попыталась ободрить ее Ольга.
   - Поеду... после пересдачи, - мрачно отозвалась Саша.
   Наташка недоверчиво усмехнулась. Подруги не верили, что Саша может завалить сессию. В отличие от них, сама она была в этом железно уверена.
   В самом деле, не может же ей одной все время везти. Механику она учила и сдавала, как во сне. Даже и не вспомнить теперь, за что ей тройку подарили. Алгебра... Ну, там более или менее понятно, материал простой, и можно было даже пять получить, если бы не запуталась в задачке. Наташка вот двойку схлопотала. И у кого?! У добрейшего Попова! Бывает. А теперь на что Саше надеяться? Задачки по матану она худо-бедно решает, да теория больно тяжкая на поверку оказалась. И хоть лекции красиво записаны, все равно непонятно, что откуда и почему. Вот тебе и университет. Мрак сплошной.
   Ее размышления прервал лектор, который принялся диктовать вопросы, одновременно записывая их на доске.
   - Вот это да, даже не подглядывает никуда! - восхищенно охнула Наташка.
   Ольга лишь пожала плечами, а Саша притормозила ручку и перелистнула несколько страниц в тетради. Так и есть! Кулигин по порядку перечислял названия пунктов и подпунктов собственных лекций. Слово в слово, один за другим, не пропуская и не меняя порядка.
   - Мощно! - прошептала Саша, теперь и она прониклась уважением к такой супер-памяти. - Неужели ни одного не пропустит?
   - Пропустит! - хмыкнула Наташка. - Добавит десяток-другой, с него станется.
   - Так, - Ольга глянула на часы и положила ручку. - Девчонки, я пошла на переговоры. Сашка, - торопливо шептала она, выбираясь из-за парты, - ты все же слушай и пиши, что он еще говорить будет, потом, может, что объяснишь, ты ведь монстр в матане.
   Саша поморщилась. Какой она монстр... Графики рисовать да интегралы считать - дело нехитрое. А вот попробуй, докажи хоть одну теорему. Отчего-то это задевало сильнее, чем неудачи по физике. "Не люблю матан", - подумала Саша, с отвращением переписывая с доски немыслимые названия неизвестно кому нужных понятий.
   Наконец, консультация закончилась. Наталья вдруг кинулась за лектором.
   - Сашка, сходи в читалку, сдай мои книжки! - бросила она на бегу. - Мне спросить надо...
   Вернувшись из читального зала, Саша увидела Наталью сидящей на корточках возле аудитории и что-то пишущей. Больше никого поблизости не было.
   - Скорей! - возбужденно позвала ее Наталья. - Хватай ручку, пиши, Кулигин билеты дал!
   Саша без лишних вопросов присела рядом с ней, забрала половину узких белых полосок бумаги с отпечатанными вопросами, и принялась строчить так быстро, как только могла.
   - Девушки, зачем же вы их переписываете? - раздавшийся сверху голос лектора заставил их вздрогнуть.
   Саша чуть не рассыпала листочки. Она с опаской подняла голову, не прекращая писать, но Кулигин не выглядел раздраженным или сердитым. Ему и вправду было непонятно и, кажется, любопытно.
   - Да как же, - ответила Наташка, потерявшая всякую робость перед преподавателем. - Это ведь билеты!
   - Ну и что? Я только что продиктовал все вопросы.
   - Вы еще сказали, что на "тройку" достаточно будет один вопрос из билета хорошо ответить, - продолжала Наталья.
   - Я такое сказал? - удивленно переспросил он, но, заметив, видно, испуг в глазах девушек, улыбнулся: - В общем-то, верно, конечно. Только это надо хорошо ответить, - он подчеркнул слово "хорошо".
   Саша перевела дух.
   - Значит, можно на крайний случай половину вопросов выучить, - сказала она. - Хоть понятно, с чего начинать.
   Кулигин хмыкнул. Потом спросил:
   - И долго вы будете писать?
   - Да уже почти все, - Саша перебрала листочки. - Пять штук осталось.
   - А у меня четыре, - сказала Наташка. - Нет, уже три.
   - Тогда можно я покурю там, в уголке?
   Нерешительность в голосе преподавателя позабавила девушек.
   - Да, конечно, что вы спрашиваете, - хором ответили они, не переставая строчить.
   Он отошел к дверям уборной и закурил. С полминуты все молчали. Потом опять заговорил Кулигин:
   - Хорошо уметь так быстро писать. Наверное, все лекции дословно записываете?
   - Я - нет, - тут же отозвалась Наталья. - А вот Сашка - да, дословно. Когда приходит, - добавила она вполголоса.
   - Ваши лекции легко записывать, - сказала Саша. - Они у всех дословные почти.
   - Да ну, - улыбнулся Кулигин, не скрывая, впрочем, удовольствия от комплимента.
   - Точно-точно, - подтвердила Саша.
   Наталья предпочла промолчать.
   - Уф, я все.
   Саша аккуратно сложила билеты в стопку, сунула тетрадь в дипломат и встала. Тут же поднялась и Наташка.
   - Вот, а я докурить не успел, - Кулигин с жалостью посмотрел на изрядный еще остаток сигареты.
   - Курите, мы не спешим, - ответила Наталья.
   Девушки отошли к окну. Преподаватель ходил взад и вперед в противоположном углу широкого, полутемного холла. Отчего-то никому не пришло в голову отдать ему билеты сейчас и уйти восвояси. Вместо этого Наташка сочувственно заметила:
   - Ой, Сергей Валентинович, у вас край пиджака в мелу. Будто специально натерли.
   Кулигин оглядел себя.
   - Да, - покачал он головой, увидев белую полу. - Вот сколько уже я преподаю, а никак не научусь оставаться чистым после занятий, - пожаловался он. - Хотя, вроде, отряхивался пять минут назад, не заметил.
   Наконец, он бросил окурок в урну, забрал билеты, и они втроем стали спускаться в холл.
   - Мой экзамен у вас последний, - сказал Кулигин. - Как сдали предыдущие?
   - Я лично никак не сдала, - вздохнула Наташка. - По алгебре вот двойку получила.
   - По алгебре? - он удивился.
   - Ну да, - кивнула Наташка и жалобно пояснила: - Я не знала, что такое "икс".
   - Какой икс? - Кулигин даже остановился.
   - Ну, в системе уравнений, в матрице.
   - А-а, - протянул он. - Но теперь-то знаете?
   - Не совсем, - покачала головой Наталья. - Сейчас не до алгебры.
   - А у вас как дела? - обратился он к Саше.
   - У меня по алгебре четверка, - сказала она и поморщилась про себя, как хвастливо это прозвучало.
   При упоминании алгебры в голове у Саши вдруг всплыл вопрос, мучивший ее уже несколько дней. Готовясь к экзамену, она прочитала в одной из книжек слово. Это слово требовало разъяснений. Зачем - непонятно. Требовало и все. И она решилась.
   Получив пальто, она подошла к Кулигину.
   - Сергей Валентинович, скажите пожалуйста, что такое "идеал"? - выпалила она одним духом.
   - Идеал? Это, смотря, в каком смысле, - весело отозвался Кулигин.
   - В математическом, - подскочила Наташка к большому облегчению Саши.
   Нет, не привыкла она еще "доставать" преподавателей вопросами. А Кулигин этот вечно будто насмехается. Вот сейчас спросит, зачем ей это надо.
   Но он не спросил. Задумался на пару секунд и уже без улыбки, серьезно глядя на Сашу, стал объяснять:
   - Вы представляете себе, что такое кольцо? Возьмем некоторое подкольцо этого кольца...
   - Ты что-нибудь поняла про идеал? - спросила Наташка, когда они шли домой.
   К вечеру подморозило, Наташкины сапоги на шпильках скользили. Она цеплялась за Сашу, и та чувствовала себя каким-то оплотом надежности в своих немодных и помятых, зато на редкость устойчивых сапогах.
   - Вроде, поняла.
   - А я не врубилась, "кольцо", "подкольцо"... Кошмарная наука эта математика, - сетовала Наташка. - Эх, еще и алгебру сдавать. Ты хоть расскажи тогда, что такое кольцо-то это?
   - Кольцо, ну, - Саша осеклась.
   В самом деле, что это такое?
   - Вот видишь, - удовлетворенно сказала Наталья. - И так во всем. Вроде, просто, а начинаешь по одному перебирать, и ничего-то не понятно, как с этим иксом дурацким.
   Саша не ответила. В ушах будто снова звучал глуховатый голос преподавателя. И какая разница, что такое кольцо? Вот подкольцо - это понятно. И остальное тоже. Идеал... "Смотря в каком смысле". Тоже мне, шутник.
  

23

   Утро 22-го января было холодным и ветреным. Саша и Ольга шли в университет "короткой" дорогой, позади общежитий, мимо столовой. Шагали молча, пряча от ветра хмурые лица. Наташки с ними не было, она решила выспаться и прийти к обеду.
   Саша не понимала такого. Эту ночь она не ложилась, - страшно расслабляться, к тому же надо было срочно дописывать шпаргалки. Вся надежда на них. За два дня, прошедшие с консультации, она так и не смогла себя заставить толком позаниматься. Только на шпаргалки и хватило сил. Да еще вертелась в голове неведомо как попавшая туда теорема Коши. Все отчетливее видела Саша картину: себя у кассы агентства, сдающей билет. Заплакать бы. Но слез не было. Была тупая обреченность: будь что будет.
   У Ольги настроение было совсем плохое. Казалось даже, что она злится за что-то на нее, на Сашу. Но это было правдой лишь отчасти - Ольга злилась сейчас на весь мир. Как и сама Саша, впрочем.
   Мир вокруг не отличался доброжелательностью. Резкий ветер сдул с деревьев снежные пуховики, и от вида голых черных ветвей в темно-синем ночном почти небе, становилось еще холоднее. Свет из окон тонул в тумане, казался далеким и обманчивым. Люди мимо проходили угрюмые, с поднятыми воротниками, тоже будто одолеваемые мрачными предчувствиями и зевотой.
   Ольга вдруг остановилась и стала расстегивать куртку. Саша озадаченно уставилась на нее.
   - Ты чего? - спросила она, с трудом разлепляя губы.
   Та не ответила, судорожно шарила по карманам. Потом полезла в сумку. Саша молча ждала.
   - Ну все, - Ольга опустила руки, сумка, соскользнув с плеча, тяжело шлепнулась ей под ноги. - Зачетку забыла.
   - Возвращаться?! - ужаснулась Саша.
   Она верила в приметы. Особенно в эту. Особенно во время сессии.
   - Нет, ты иди, - глухо проговорила Ольга. - Я тебя догоню.
   - Сумку давай, - сказала Саша.
   Эх, все одно к одному. Саше лично возвращаться не надо, но от этого не легче. Она проверила, на месте ли ее собственная зачетка. На месте. И шпоры на месте. В голенищах сапог. Удастся ли вытащить незаметно?
   Ольга догнала ее уже на крыльце главного корпуса. Внутри университета было тепло, ярко горели лампы, народ гудел у раздевалки, и настроение незаметным образом изменилось. Мрачное отупение сменилось возбуждением.
   Избавившись от пальто, Саша бегом поднялась на третий этаж. У дверей уже стояла очередь. Начало ее терялось внутри аудитории. Саша и Ольга пристроились в хвосте, надеясь попасть в первый заход. "Раньше сядешь - раньше выйдешь", - как говорил Лешка. Ждать второго - после одиннадцати - подумать страшно.
   Наконец Саша вслед за Ольгой перешагнула заветный порог. Как и следовало ожидать - народ не дурак, места занимали, начиная с последних. Теперь, если и удастся сесть, то на первые парты, аккурат пред светлые очи преподавателей.
   Кулигина, кстати, не было. Вместо него за столом сидел какой-то паренек лет двадцати, Саше виден был только его профиль. "Прислал вместо себя аспиранта", - с надеждой подумала она. Аспиранты, по слухам, люди не вредные, могут и "не заметить" тех, кто списывает.
   Вот и Ольга взяла билет. Пошла на место, не обернулась. Непонятно, повезло или нет, но гадать некогда - Сашина очередь пытать судьбу. Она уставилась на четыре бумажные полоски. Знакомые, два дня назад она держала их в руках.
   Саша решительно взяла крайний билетик. Затаив дыхание, перевернула и не поверила своим глазам: теорема Коши! Та самая, что не давала спать две ночи, крутясь в голове и вытесняя все остальное. И вторым - простенькое правило про интегралы. Вот это повезло, так повезло!
   - Так, номер какой у вас? - знакомый голос вернул ее к действительности.
   Она взглянула на человека за столом. Никакой это не аспирант, а сам Кулигин. Вопросительно смотрит на нее снизу вверх. А он и не молодой вовсе, почему она приняла его за аспиранта?
   - Номер билета скажите мне, - повторил он с едва заметным нетерпением.
   Вместо ответа она опустила на стол руку с билетом.
   - Восьмой, - кивнул Кулигин, записывая номер против Сашиной фамилии, переписанной с зачетки. - Идите, готовьтесь, - он подал ей три чистых листка.
   Саша огляделась, увидела Ольгу на третьей парте у окна и заняла место впереди. Страшно было перечитывать билет: вдруг показалось? Приснилось? Но нет. Все верно. Саша начала писать, выводя букву за буквой, значок за значком, не торопясь, словно неосторожное движение могло оборвать тоненькую ниточку мысли.
   В спину что-то ткнулось. Ольга! Саша совсем забыла про нее от радости. Кулигин все еще раздавал последние билеты. На первую парту уселся Петров, очень кстати заслонив собой Сашу от преподавательского стола. Она быстро обернулась.
   - Что у тебя? - спросила одними губами.
   Ольга молча показала билет. Саша ужаснулась: он мог бы достаться и ей. Правда, вопросы знакомые, и она даже знает, с какой стороны лежат шпоры с ними. Все равно. Она посмотрела на Ольгу и нахмурилась. Лицо подруги было очень бледным, глаза мутные, казалось, еще немного, и она упадет в обморок.
   - Я не представляю, что делать, - прошептала она. - Я, наверное, домой пойду. Все равно банан, пусть сразу...
   - Не вздумай! - шикнула Саша. - Погоди, может, еще вспомнишь. Или я вспомню, - мужественно добавила она и отвернулась.
   И вовремя: Кулигин отпускал последнего студента. Когда он поднялся и оглядел аудиторию, Саша снова прилежно писала. Настроение у нее было уже не столь безмятежным. Надо как-то помочь Ольге...
   И тут произошло невероятное.
   - Никто ничего не хочет у меня спросить, всем все ясно? - поинтересовался лектор.
   Ответом было отрицательное мычание.
   - Тогда я вас оставлю ненадолго. Не шумите, - он шутливо погрозил пальцем и, доставая на ходу сигареты, вышел из аудитории, плотно прикрыв за собой дверь.
   "Вот это да!" - мысленно ахнула Саша и обернулась к Ольге. Та чуть ожила, но все равно выглядела на грани истерики.
   - У тебя же есть шпоры, - проговорила Саша все еще шепотом. - Доставай быстрее!
   - Не могу.
   Ольга, не отводя взгляда от двери, тянулась к карману, но то и дело отдергивала руку, пугаясь каждого шороха.
   Кругом шла негромкая, но оживленная деятельность. Кто-то шуршал листками, кто-то переговаривался, парень на соседнем ряду листал на коленях учебник. Саша не стала долго раздумывать, достать шпаргалки было делом секунды. Еще секунда - найти нужные. Вот что значит знать билеты - все расписано и разложено по номерам. Чуть поколебавшись, достала и свой ответ - чисто на всякий случай, она знала его наизусть. Не глядя, сунула Ольге шпору, свою спрятала под листки. Теперь пусть приходит кто угодно и когда угодно...
   - Спасибо, Сашка, - выдохнула Ольга.
   На душе у Саши стало так хорошо, как не было еще, наверное, никогда в жизни. Шутка ли: и билет знает наизусть, и подруге помогла, сделала все, что в ее силах.
   Билет был написан и перепроверен до запятой, а лектора все не было. Саша сунула в карман ненужную шпаргалку, кинула последний взгляд на готовый ответ. Как чудесно! Теперь можно и отдохнуть. Она поглядела на широкую спину Петрова, обтянутую синей спортивной кофтой. "Главный монстр" их группы еще писал. "Ух ты, - загордилась Саша. - Я и то вперед успела".
   Через полминуты Петров положил ручку, откинулся на спинку кресла и сладко потянулся, словно он один здесь, и нет никакого экзамена. Повернулся к Саше.
   - Ты тоже все? - светлые глаза его смотрели добродушно и весело, а вовсе не высокомерно, как прежде виделось Саше.
   Она с улыбкой кивнула.
   - Детские вопросы, - он подавил зевок. - Я, пожалуй, пойду отвечать сейчас. Или тебя вперед пропустить?
   Саша испуганно замотала головой:
   - Нет, я посижу. Вдруг Попов придет? Кулигин, говорят, сурово слишком принимает.
   Петров глянул на часы.
   - Еще десяти нет. Другие преподы минут через сорок придут, не раньше.
   - Пусть, подожду лучше.
   Вернулся Кулигин. Петров тут же вскинул руку. Преподаватель без удивления посмотрел на него.
   - Готовы? Хорошо, идите, садитесь сюда.
   Саша с восхищением и завистью проводила глазами Петрова: с такой непринужденностью и без тени волнения он пересел к преподскому столу, стал что-то объяснять. И Кулигин его слушает... Переспрашивает, бр-р-р.
   Скорее бы Попов пришел. Никогда она так его не ждала. Весь семестр он не вызывал у Саши ничего кроме глухой досады, сейчас же она с нежностью вспоминала круглое, с маленькими глазками, невыразительное лицо и тихий голос старенького матанщика.
   Впрочем, это хорошее ожидание. Больше похожее на отдых. Трястись над билетом не надо, вспоминать ничего не надо. Остается спокойно сидеть, слушать эту особенную тишину, которая бывает только в начале экзамена, и которую не нарушают ни вздохи, ни перешептывания трех десятков людей, ни треск дневной лампы, ни даже беседа лектора и Петрова. За окнами, все еще синими, ледяной ветер и промозглая сырость, а здесь тепло, уютно, и можно ждать хоть до вечера.
   Рядом послышалось движение. Она отвлеклась от созерцания светлеющего неба и увидела Кулигина прямо возле своей парты. Саша подняла голову. И поняла, что этого делать не следовало. То ли она не смогла вовремя отвести взгляд, то ли что-то другое заставило преподавателя чуть пристальней посмотреть ей в глаза, а затем и в листочки.
   - Вы тоже готовы? - спросил он.
   Саша растерянно кивнула.
   - Будете отвечать?
   "Я же Попова жду!" - запаниковала Саша, но разве можно выбирать, когда вызывает сам лектор? Говорили, что нельзя.
   - Буду, - обреченно выдохнула она.
   - Слушаю вас, - он сел за ее парту и взял билет. - Ага, теорема Коши... ну, рассказывайте.
   Саша глубоко вздохнула и заговорила, почти не глядя в листки. Кулигин не перебивал, но и не ободрял. От его безучастного молчания стало не по себе. Голос Саши звучал все тише, и заключительное "что и требовалось доказать" она произнесла совсем беззвучно.
   Но Кулигин услышал.
   - Как? Уже? - ненатурально удивился он. - Где же доказательство?
   - То есть, как где? - опешила Саша, не понимая, специально ее "ловят", или в самом деле что-то неладно. - Вот, - она ткнула в листок.
   Преподаватель, наконец, обратил внимание на ее записи.
   - Да нет же, - он вытянул у нее из дрожащих пальцев ручку и что-то подчеркнул на листке. - Вот здесь самая содержательная часть теоремы, а ее-то вы и не доказали. Понимаете?
   Он снова повернулся к ней. Лицо его было серьезным, и... как будто они не на экзамене, а на семинаре, и он просто хочет помочь ей решить каверзную задачку, а вовсе не завалить.
   - Вот у вас вышло так, - он написал несколько значков. - И надо объяснить, почему будет так, - он обвел вывод теоремы, казавшийся Саше очевидным.
   Ведь так было написано в лекциях, без всяких объяснений. Откуда ей знать, почему? Наверное, известный факт. Никто же не требует доказывать, почему дважды два именно четыре. Но такое объяснение наверняка не понравится лектору, а другое - где взять?
   Она сидела, тупо глядя на написанные им значки, и с ужасом осознавала, что не понимает, о чем идет речь. И - что хуже всего - не поможет и шпаргалка, ведь там ничего такого просто нет.
   Кулигину надоело ждать.
   - Ну что? Никак?
   Саша лишь закусила губу.
   - Все очень просто, смотрите...
   Объяснение оказалось кратким, и Саша покорно кивнула в ответ на "Понятно теперь?", но вряд ли смогла бы что-то повторить самостоятельно.
   Со вторым вопросом вышло гораздо благополучнее. Кулигин даже не стал слушать, глянув на стройный ряд формул, махнул рукой:
   - Да, это просто. Хорошо, с билетом все понятно. Теперь скажите мне...
   Саша замерла в ожидании.
   - Теорема Лопиталя. Как она звучит?
   Саша еле сдержала радостный всхлип. Уж это-то правило она знала превосходно - на семинаре решали много задачек с его применением. Она одним духом написала нужные формулы. Но преподавателя это опять почему-то не впечатлило.
   - Это верно, конечно, - сказал он. - Только при определенных условиях. При каких?
   Саша обомлела. Какие еще условия? Но тут уже легче, тут шпаргалка может помочь. Если бы он ушел...
   - Можно я подумаю? - робко спросила она.
   - Думайте, - равнодушно отозвался он и отвернулся.
   Однако, уходить не собирался, значить и думать Саше было не о чем. Она обреченно смотрела в листки. Вот тебе и "счастливый" билет.
   Мысли в голову лезли самые неподходящие. Ни к селу ни к городу вспомнились вдруг ненужные уже ни сейчас, ни когда-либо впредь, разъяснения по теореме Коши. Саша, как на экране, увидела вместо бессмысленных "икс итое житое" рой точек, жмущихся друг к другу, и все вместе - к одной-единственной, это и есть предел. Если бы она видела эту картинку прежде! Наверное, и в теореме Лопиталя есть какой-то смысл, больший, чем ряд значков и черточек, которые старательно запоминала Саша, полагая, что это и есть наука матанализ. А, может, если всмотреться в эти формулы, и впрямь удастся - не вспомнить, придумать! - какое-нибудь условие?
   Саша с возродившейся надеждой обратилась к своим листкам, как вдруг новое впечатление захватило ее, начисто прогнав математические и все прочие мысли.
   Она увидела руку Кулигина, лежавшую на парте.
   Собственно, рука была самая обыкновенная, небольшая, с длинными узловатыми пальцами. Кожа была темной, заскорузлой от мела и с желтыми пятнами у ногтей от табака. Лежала она особенно, эта рука. Будто брошенная и позабытая; будто получила нечаянный отдых, и сама его страшилась, вздрагивала, готовая в любую секунду сорваться с места. Саша чуть не сломала ручку, стискивая кулак, чтобы удержаться, не накрыть своей ладонью эти усталые пальцы в надежде уговорить их расслабиться, немного отдохнуть и согреться.
   Взгляд ее скользнул по запачканному мелом рукаву, выше... И вот она уже видит серый пиджак, воротничок голубой рубашки с расстегнутой верхней пуговицей ("Фу, у него такая толстая шея", - фыркала Наташка), темные с проседью, густые, давно не стриженные волосы.
   Саша тряхнула головой. Все опять было не так. Неправильно. "Ты же на экзамене! - твердила она себе. - Ты должна думать о теореме! А ты чем занимаешься?"
   А она? Что она?.. Она бессовестно, хоть и украдкой, рассматривает сидящего рядом мужчину (хорошо, что он сидит, отвернувшись), гадает о сорте его сигарет (ой, он так много курит, бессовестный), любуется его взъерошенными волосами и тщится вспомнить, есть ли у него на другой, правой руке, обручальное кольцо.
   - Итак? - Кулигин повернулся к Саше, едва не застав ее врасплох. - Вспомнили что-нибудь?
   - Нет, - вздохнула она.
   - Ну, беда с вами, - хмыкнул он и опять стал что-то объяснять.
   Саша честно пыталась вслушиваться в его слова, но слышала лишь голос - глуховатый и низкий, от нее не ускользнула ни одна нота, ни одна интонация, от насмешливой до досадливо-нетерпеливой.
   Ей оставалось лишь машинально кивать на его "Понятно?", сгорая от стыда и одновременно нежась в радостной истоме от того, что он сидит рядом и говорит с ней. Изредка она поднимала глаза, чтобы поймать его взгляд, и в эти секунды для нее исчезало вообще все окружающее. Какая там математика...
   Однако, последние его слова она расслышала.
   Во всяком случае, когда он отошел, и Саша вновь обрела свободу и волю, было понятно, что делать: на листке его рукой была написана формула, предстояло построить по ней график. Саша с энтузиазмом принялась за хорошо знакомое дело.
   Остаток экзамена прошел, как в угаре. Она что-то считала, и что-то даже получалось или не получалось - ей вдруг стало все равно.
   Время шло, давно появились другие преподаватели, приходили и уходили студенты. Ольга убежала счастливая - Попов поставил ей вожделенную тройку. Наташка подает знаки из другого конца аудитории. Саша попыталась присмотреться и понять, что ей надо, но в очередной раз наткнулась на взгляд Кулигина и забыла про Наташку, и про то, что сама она сейчас сидит на экзамене и не может осилить простенькую задачку. Отчего же ей так весело, радостно и беззаботно, скажет кто-нибудь?
   Неуместная эта радость не улеглась и тогда, когда Кулигин отдал ей зачетку с тройкой - такова оказалась цена этих часов. Но Саша глядела на него и улыбалась так по-дурацки счастливо, что он, видно, не выдержал серьезности момента и улыбнулся сам. Но от улыбки его насмешливой и чуть высокомерной пополз по телу неприятный холодок. И плетью хлестнули слова:
   - А я почему-то думал, вы лучше знаете математику.
   Пунцовая от стыда и досады, Саша пулей вылетела из аудитории.
   И потом - в столовой, в общежитии, в самолете, дома ее преследовала эта фраза. И, глядя мысленно в его насмешливые серые глаза, Саша, сжимая зубы и кулаки, твердила одно: "Я докажу! Докажу! Докажу!!!"
  

ЧАСТЬ 3

  
  
   То ли кошка, то ли птица,
   То ли женщина была?
   В.Долина "Легенда о сфинксе"
  
  

1

  
   - ...Наш самолет совершил посадку в аэропорту Толмачево города...
   Саша секунду задержалась на верхней ступеньке трапа. "Новосибирск" - горели в густо-синем небе неоновые буквы. "Ну, здравствуй", - прошептала она одними губами.
   Второй раз она здоровалась с городом. И как же отличалась эта встреча от первой! Нет, не только тем, что тогда был июль, а сейчас февраль, там был вокзал, а здесь - аэропорт. Город все равно оставался прежним.
   Саша была иной.
   Постройнела фигура, уверенней и легче стала походка. Больше всего изменился взгляд. Не робкий вопрос, не пугливый восторг - вызов читался в этих серых глазах. Вызов и спокойная сила человека, у которого есть четкий план действий и твердое намерение этот план осуществить.
   И тревожило ее сейчас только одно: не пропустила ли она первую лекцию по матанализу из-за того, что позволила себе вернуться с каникул двумя днями позже начала занятий. Саша была сердита на себя за эту слабость: коли решила учиться, так и надо учиться, а дома, ясно дело, хорошо, да меру надо знать.
   Грязные кучи подтаявшего снега на обочинах сменились белоснежными сугробами - автобус ехал по Академгородку. Саша заулыбалась знакомым улицам, которые успела полюбить за полгода. Поначалу не верилось, что удастся хотя бы привыкнуть.
   Автобус фыркнул и уехал. А Саша осталась стоять, будто чего-то ждала. Или кого-то.
   "Нечего ждать, - сказала она себе. - И некого. Никто тебя здесь не встречает, и не ждет. Дом остался позади, впереди - очередные четыре месяца каторги". Она вздохнула и попыталась изобразить на лице мрачную усмешку, независимую и презрительную. Но странное дело - вздох вышел легким и чуть ли не радостным, а уголки губ сами собой поехали вверх. Привычные мысли были сейчас чужими. Из прошлого. А настоящее...
   Настоящим были падавшие кругом мягкие снежинки. Саша подставила им руку. Темная варежка быстро покрылась крапинками, искрящимися в фонарном свете. И все кругом мерцало и переливалось: и кучи на обочинах, и скамейки, еле видные из-под снега, и ветви деревьев, снова одетые в снежные муфты, и шоссе, и тротуар, и сам воздух был полон разноцветных огней и пах Новым Годом. "А он и есть новый, - подумала Саша, глядя на побелевшую варежку. - Все новое. Теперь уже по-настоящему. И не каторга впереди, а..." - "Счастье!"
   Она вздрогнула и обернулась, показалось, кто-то сказал это вслух. Но никого не было. По тротуару мимо гостиницы шли люди, по шоссе проезжали машины, но здесь, на пятачке остановки, Саша была совершенно одна. И даже следы вокруг нее пропали - все покрыл снег, этот особенный новосибирский, академовский снег, который никогда не падает отдельными снежинками, а всегда - хлопьями, и за считанные минуты делает любое место городка похожим на декорацию с новогодней открытки. Саша отряхнула ладонь, поправила на плече ремень от гитары и отправилась в общежитие. Изображать мрачность ей расхотелось.
   Миновав оживленный проспект, она вышла на Пироговку, заранее улыбаясь в предвкушении встреч, любых, она ведь так соскучилась по университетским знакомым!
   Но через пару десятков шагов радость уступила место растерянности. Такой темной и пустынной Саша свою улицу не помнила. Даже оглядеться захотелось опасливо, будто глубокой ночью. "Куда это они все подевались? - хмурилась Саша, посматривая на общежития, в которых горело меньше трети окон, слишком мало для семи часов вечера. - Неужели я перепутала, и приехала не на два дня позже, а на неделю раньше?!" От такой мысли стало всерьез не по себе. Мало того, что каждый час, проведенный дома на счету, так еще и жить одной невесть сколько.
   Но опасения были напрасными. Еще в блоке Саша услышала Ольгину гитару, а, войдя на порог, просто оглушена была:
   - Сашка приехала, привет, Сашка!
   - Привет, - пробормотала она, пораженная неподдельной радостью соседок.
   "С ума сойти, - думала она, раздеваясь и выслушивая предложения немедленно пить чай, идти в душ, в гости, просто гулять. - Значит, я им не надоела за полгода? Потрясающе, как Кулигин говорит. Кстати, о..."
   - Девчонки, а расписание есть уже?
   - Есть, - Ольга с готовностью протянула ей открытку, на обратной стороне которой была аккуратно разлинована табличка-календарик. - Вот наша группа. Завтра молекулярка, семинар. А сегодня лекция была. Лектор хороший, не то что механик.
   - Ага, ага, - рассеянно кивнула Саша, ища глазами то, что волновало сильнее всего. Вот он, матан, лекция, среда, то есть, завтра, первая пара, уфф...
   - И книжка его есть, представляешь, он сказал, что прямо по ней читать собирается!
   - Ну ты чай-то будешь? - Наташка сбросила со стола на кровать тетради и книги и стала расставлять чашки.
   - Может, все-таки в душ сперва?
   Ольга отложила гитару и поднялась. Саша взглянула на нее чуть пристальнее.
   - Ага, в душ. Прямо сейчас. А то автобус, самолет, опять автобус, с утра с самого... И потом уже чай, - она подмигнула разочарованной Наташке. - С конфетками, не просто так.
   - Конфетки это здорово, - разулыбалась та. - Ну вы идите, а я тогда еще пару шпор напишу.
   - Шпоры? - удивилась Саша. - Ты разве еще что-то сдаешь?
   Наталья только вздохнула. Ольга незаметно дернула Сашу за рукав, скорее, мол. Та послушалась, и через минуту они уже спускались в подвал, где была душевая.
  

2

  
   - Как здорово, что ты приехала, Сашка, - вполголоса проговорила Ольга, удостоверившись, что лестница пуста, и их никто не может подслушать. - Я не знала, что ты так рано вернешься, и приготовилась уже помирать... или домой ехать.
   - А как твой поход? - спросила Саша.
   Признание подруги ей польстило, но расспрашивать было как-то неловко. С другой стороны, Ольга затем и позвала ее, чтобы поговорить наедине, это было совершенно ясно.
   - То-то и оно, что в походе классно было, - досадливо поморщилась Ольга. - А эти три дня! Ужас какой-то. Натали со своими капризами и истериками... и еще, - она остановилась, снова огляделась, и прошептала совсем тихо: - Сережка. Из дома не выйти, и дома мрак.
   - А что Сережка? - тоже шепотом спросила Саша. - Вы еще на Новый Год ссорились, так и не помирились?
   - Куда там! Еще хуже стало.
   Саша попыталась себе представить, как это может быть - плохо и даже еще хуже - с Сережкой-то Веллером? Она вспомнила его ласковые глаза, добрую улыбку, и такое теплое всегда "Привет, девчонки".
   - А что ему?..
   - Тсс!
   Они поравнялись с мужским душем и примолкли.
   - Опять у них двери нет, - проговорила Ольга с досадой, когда душ остался позади.
   - А когда была? - удивилась Саша.
   - Вот как раз вчера и была, видать, поставили на каникулах, и опять нету. Осторожно, труба!
   - Помню, - Саша пригнулась, чтобы не задеть головой лохмотья грязной стекловаты, свисавшие с толстой трубы.
   В какой ужас приводил ее в первые дни этот подвал с сырыми заплесневелыми стенами и трубами, облепленными не то пылью, не то паутиной. Не говоря уже о самом душе с мокрым кафельным полом, погнутыми кранами, склизкими скамейками, и - самое отвратительное - дырой в фанерной загородке перед дверью, как раз напротив замочной скважины. Дыру затыкали ватой или бумагой, забивали доской даже, но то и дело кто-то все это отдирал, и дыра зияла и, вроде бы, расширялась, навевая мысли о том, что есть среди жителей общаги, таких интеллигентных ребят, натуральные извращенцы, любители подглядывать.
   Но сейчас, раздеваясь, Саша с радостью думала о том, как встанет под горячие струи воды, и не надо держать этот душ в руках, боясь набрызгать на пол. На дыру ей было начхать - кто смотрит, тому пусть и стыдно. Стены выглядели вполне чистыми, а что "плачут" - так то от пара, и скамейки вполне годятся для того, чтобы разложить на них пакетик с мыльницей и мочалкой и поставить ногу в сланце. Словом - мыться можно от души, да еще болтать или петь, и нежиться под душем. Дома в ванной так не порезвишься.
   - Так что Сережка-то? - вернулась она к прерванному разговору.
   - А то, - Ольга посмотрела на нее исподлобья. - Я его бояться стала. Он с ума сходит. Прямо преследует уже.
   - Чего ему надо? - нахмурилась Саша, догадываясь, о чем речь.
   - Того самого.
   Саша присвистнула. Нет, она не питала иллюзий о высокой нравственности даже своих однокурсников, чего про второй курс говорить. Вон, Тамара с Вовчиком давно уж, и не скрывают, а Веллер старше Вовки, в армии отслужил. Но вот то, что ему пришло в голову так отнестись к Ольге!
   - Он злится и говорит, что я издеваюсь и хочу им манипулировать, но почему он не понимает?!
   Саша растерянно глядела на поникшую подругу. Она пыталась представить себе разозленного Сергея и не могла. Ведь она завидовала Ольге! А ее так оскорбили. Саша не смогла бы внятно сказать, в чем тут суть оскорбления, но от одной мысли об этом ее передергивало, что-то сжималось в груди, и хотелось заплакать от обиды и незнакомого, отвратительного бессилия.
   - Ладно, пошли мыться, - Ольга отерла слезы и пошлепала в кабинку.
   Саша отправилась следом, чувствуя, как былая симпатия к Сережке мешается с неприязнью. Правда, почему он не понимает? Что Ольга - не Тамара, которая почти взрослая женщина уже, и тем более - не Ирка с их курса, известная своими похождениями на пару с Анюткой Белоконь с третьего. Анютку даже, говорят, исключить хотели после одной особо крупной истории, да родственник вступился, какой-то дядя у нее в Москве. Ну так то - они, а то - Ольга. И при чем тут манипулирование какое-то? Главное - злиться-то зачем?!!
   В свои семнадцать с небольшим лет, Саша так и не приобрела мало-мальски ясного понятия о том, что же это собственно такое - близость мужчины и женщины, мужа и жены. Классе в пятом она пыталась разобраться в этом вопросе с помощью Лешкиного учебника биологии. Но сколько ни читала, ни разглядывала картинки, ничего конкретного представить себе не смогла. Спрашивать было немыслимо, даже толику интереса к этому вопросу продемонстрировать она не желала.
   Но так ли это важно - что там на самом деле? Главное она знала: нормальный парень нормальной девушке ничего такого предлагать не станет - до поры. А когда она наступит, эта пора? Во всяком случае, для них с Ольгой - точно еще не наступила. И раз Сергей позволяет себе в отношении Ольги такие вещи, то он попросту ее не уважает. Обидно. Сил просто нет, как обидно!
   Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Вот как, это ей - за подругу, а той каково?
  

3

  
   Наташка действительно была, что называется, на вылете: из трех экзаменов у нее был сдан только один, механика. С лектором по алгебре она договорилась на четверг, это была вторая пересдача, для которой алгебраист велел выучить четыре конкретных вопроса.
   С матанализом дела обстояли гораздо хуже. Кулигин вопросов на дом не задавал, и уже дважды заваливал бедную Наташку, это не считая самой первой двойки на экзамене, поставленной матанщицей третьей группы по прозвищу Внучка Фихтенгольца. Наташка утверждала, что Внучке не понравилась ее косметика. Что не нравилось в ней Кулигину, было непонятно. "Может, наоборот, ему хочется с тобой чаще видеться", - шутила Ольга. Наташке это льстило, а Саша злилась. Она с негодованием отвергала саму мысль, что Кулигина, настоящего ученого и замечательного человека, может привлекать манерная Натали, не способная взять элементарный интеграл или найти предел простенькой последовательности.
   Правда, в интегралах и пределах Саша и сама не очень, но она это хотя бы сознает, и не строит из себя невесть что. Вот подучится этот семестр, тогда и поглядим.
   Саша очень боялась проспать первую лекцию и, когда проснулась в половине седьмого, снова лечь не рискнула. Задумчиво оглядела полки, свою и Ольгину. Рука потянулась за "Математическим анализом" Зорича, но остановилась на полпути. На Ольгиной полке, как специально, с самого краю, лежала синяя тетрадка с надписью: "Молекулярная физика. Лекции". Саша взяла ее, пролистала. "Может, потом?" - она нерешительно оглянулась на Зорича, странное дело, никогда прежде этот учебник не казался ей таким заманчивым. Однако, записи в Ольгиной тетрадке тоже не были такими уж противными, было в них что-то родное. Давление, плотность...
   "Да я ж это люблю!" - ахнула Саша, вчитываясь в неровные строчки. - Это не механика!"
   "С механикой тоже надо разобраться", - напомнила она себе, садясь за стол и раскрывая чистую тетрадь. И разберется. Теперь для нее учеба пойдет как по маслу. Главное - не расслабляться и делать вовремя все уроки.
   В университет Саша пришла в половине девятого. Как ни старалась она протянуть время - аккуратно переписала лекцию, со вкусом позавтракала, прогулялась по пустынной Пироговке, - но в результате до звонка осталось полчаса, и непонятно, чем их занять.
   Она поднялась на третий этаж. Большая физическая была открыта. Саша вошла и остановилась. Она любила БФА - огромную, с рядами деревянных лакированных парт амфитеатром, совсем как в кино про студентов. Посередине с двух сторон было огорожено углубление с дверью в подсобку. Саша прошла к своему любимому месту: в четвертом ряду справа, у загородки. Так сказать, номер люкс. Соседнее сидение было отломано, и получался совсем отдельный столик, на котором можно удобно разложить тетрадку. На другом месте так не получится: лекции по матанализу посещал почти весь курс, полторы сотни человек минимум, и сидеть приходилось вплотную друг к другу.
   Саша соскучилась в пустой аудитории. Прошлась до деканата, но никаких важных объявлений не нашла. Тогда она спустилась на второй этаж - чтобы прогуляться по галерее, раз уж выдался случай побродить по пустому университету.
   Коридоры понемногу наполнялись людьми. Путь на галерею вел мимо деканата мехмата. Саша с любопытством приблизилась к "вражьему стану". Интересно, чем живут эти математики? Но доски объявлений она не нашла. Только расписание работы разных заместителей декана на двери. А на противоположной стене висели большие стенды, представлявшие кафедры факультета.
   "Кафедра алгебры и логики", - было написано наверху первого стенда. Саша с недоумением рассматривала лица на фотографиях.
   Странные люди. Как можно всю жизнь заниматься одной математикой? Ну, прикладной - куда ни шло, программирование, опять же. Но вот это - алгебра, логика, матанализ... Стоп!
   Саша почувствовала, как теплеют щеки. Она украдкой огляделась. С первого этажа доносился гул голосов, в холле у расписания стояло несколько человек, но здесь у стендов она была одна. "Если что, притворюсь, что читаю вон тот текст", - решила она и опустила глаза на фотографию в самом низу второго стенда.
   Фото была самая обыкновенная - молодой парень у доски. Только парень этот был очень похож... да нет, это он и был - Кулигин, Сергей Валентинович, что подтверждала выцветшая, но разборчивая подпись. Интересно, сколько ему тут лет? Но даты нигде не нашлось. На вид снимок был старый, и уголок оторван - наверное, кто-то пытался отклеить на память. Кто-то из влюбленных, поди, ишь какой красивый парниша. А вот и еще!
   Она шагнула ближе, чтобы рассмотреть вторую фотографию. Здесь была уже целая компания. Саша узнала семинариста из Танькиной группы. Еще одного дядьку, почти лысого, с маленькими пронзительными глазками она тоже видела. А самым молодым и, как ей показалось, скромным был опять же Кулигин. Он сидел впереди всех, чему-то улыбался, но смотрел вниз. Там все были веселые. Саша, глядя на них, сама заулыбалась. Незнакомый бородач, сидевший позади Кулигина, обнимал его за плечи. И Саше подумалось, что Сергей Валентинович - душа этой компании и признанный любимец.
   Позабывшая о времени, она опомнилась, лишь услышав коротенький звонок, означавший, что до начала пары осталась ровно минута. Одним духом добежала она до аудитории, нещадно кляня себя за промедление: вот как теперь пробираться на место? Дипломат уже там, с краешка не сядешь.
   Но первая лекция в семестре - это первая лекция в семестре. Чтобы пройти в свой "люкс", Саше пришлось потревожить всего одного человека. Она поспешно достала тетрадь с ручкой и в ожидании уставилась на дверь. Лектор опаздывал. "А вдруг совсем не придет?" - подумала Саша и вздрогнула: таким холодом обожгла эта мысль, резануло в животе, и на глаза навернулись слезы. "Это чего со мной? - удивилась она. - Ну не придет - хорошо, пойду в читалку, почитаю молекулярку, к семинару подготовлюсь..."
   - Эй, Сань, - кто-то тронул ее за плечо.
   Саша обернулась. Это был Димка Панарин, одногруппник.
   - Привет!
   Она обрадовалась встрече, в то же время насторожилась. Панарин, как говорится, не спешил расставаться с детством, поэтому от него можно было ждать чего-нибудь в стиле школьного юмора.
   - Слышь, Витек-то наш того... вылетел.
   - Витька? Как вылетел? - огорчилась Саша.
   Не нравилось ей слышать, что кто-то вылетал, особенно знакомые. С вылетом Игоря кое-как смирилась, а теперь Витька, хороший человек.
   - А так, все три банана и фьють, - вздохнул Димка. И продолжил прежним озабоченным тоном: - Так вот, Беркович велел нового старосту выбирать. Мы решили тебя выбрать.
   - Ме-ня?! - ахнула Саша. - Да вы... А кто это - вы? - прищурилась она подозрительно.
   Панарин сделал вид, что ему срочно понадобилось поправить прическу. Он сдернул с волос резинку и, сунув ее в зубы, замычал - видишь, мол, говорить не могу. Саша сердито смотрела, как он нарочито медленно собирает в пучок кудрявую шевелюру. Быть старостой, конечно, почетно, но она-то тут при чем? Нет, скорее всего, Димка опять прикалывается.
   - Здравствуйте, - раздалось внизу, и Саша забыла про Панарина. - Я немного опоздал, непривычно, знаете ли, после каникул, - Кулигин оглядывал аудиторию. - А почему вас так мало? - поинтересовался он. - Это что, первая сессия так ряды выкосила?
   Раздался смех, посыпались объяснения.
   - Ах, не приехали еще, - протянул он. - Ну хорошо, а то я подумал... Что ж, тогда начнем... вернее, продолжим наши занятия матанализом.
   - Ну, так чего, будешь старостой? - проговорил сверху Димка.
   - Иди ты, - пробормотала Саша, переписывая с доски тему лекции.
   - Значит, будешь, - удовлетворенно сказал Панарин.
   Ей хотелось ответить ему что-нибудь эдакое, но мелок Кулигина застучал по доске, и Саша решила отложить объяснение. Сейчас лекция, и нельзя пропустить ни слова. Иначе - как доказать Кулигину и всем, что она чего-то стоит? Чтобы быть физиком, нужно знать математику - в этом Саша убедилась в прошлом семестре. Ну, значит, и вперед.
  

4

  
   Обычно на первых парах Сашу неодолимо клонило в сон. Особенно, если успела позавтракать. Но сегодня - удивительное дело - она чувствовала себя совершенно бодрой. И слова лектора были все понятны. "Странно, почему в прошлом семестре матан казался таким ужасным?" - недоумевала она, неторопливо выводя формулы. Звонок на перерыв принес не радость, а разочарование: пол-лекции позади, жалость какая, быстро слишком. "Погоди, - осадила себя Саша. - Это ты всегда так в начале года: новая жизнь, новая жизнь. Наверняка завтра уже забросишь всю эту учебу, не знаешь, что ли?"
   Из аудитории выходить не хотелось. Почти бессонная ночь давала себя знать. Наверное, многие чувствовали себя похоже, вышли только курящие, оставшиеся сидели почти неподвижно, разговаривали вполголоса. Совсем не то было в прошлом семестре, когда перерывы мало отличались от школьных переменок. Парни, забывая всякую солидность, гонялись друг за другом, прыгали по партам и даже стрелялись жеваной бумагой.
   Саша поискала глазами одногруппников. Но никого, кроме Панарина не увидела. "Эдак и на семинар никто не придет, как я одна буду?" - встревожилась она. Димка точно сбежит, хоть бы Ольга пришла, собиралась ведь на вторую половину лекции.
   Ольга не пришла, зато появилась Наташка. Она вошла в аудиторию после короткого звонка и остановилась у кафедры. Увидев Сашу, помахала рукой. Вернулся Кулигин. Видимо, он ждал Наташку, сразу достал из дипломата лист бумаги и вручил ей. Они обменялись парой фраз, после чего лектор отошел к доске, а Наталья отправилась прямиком к Саше.
   - Ты чего, тоже решила на лекции ходить? - спросила та, когда Наташка уселась рядом.
   - Не знаю, Кулигин просил сегодня подойти, утром я не смогла встать, а теперь уж останусь, раз пришла. У нас потом английский, домой смысла нет идти.
   - Вы о пересдаче договаривались? Когда теперь?
   - Неясно еще, он велел позвонить завтра, вот телефоны свои дал, - она показала листок.
   Саша придвинула его к себе и взяла ручку с намерением переписать - такая информация никогда не бывает лишней, но Наташка быстро убрала лист.
   - Погоди, я запишу, - Саша хотела поймать листок, но Наташка была проворнее.
   - Зачем тебе? - Она хитро улыбнулась.
   - Просто, на всякий случай.
   - Нет, ты скажи, зачем, тогда покажу.
   Саша хотела равнодушно пожать плечами и вернуться к своим делам, но почему-то не получилось. Наверное, это из-за Наташкиной вредности, обычной, но порой невыносимой, надоело просто. Что ж, Саша тоже может быть вредной.
   - Надо. Дай.
   - Не дам.
   Разозленная не на шутку, Саша схватила ручку и поспешно стала переписывать с доски формулы, стараясь на ходу сообразить, о чем идет речь. Но мысли путались, прежней ясности уже не было, и интерес к предмету тоже куда-то подевался, теперь в голову лезла откровенная чушь. Например, ей очень захотелось рассмотреть, какого цвета глаза у Кулигина, серые или карие, и узнать, сколько же ему лет. Ей самой было неловко от таких мыслей, а тут еще Натали со своими намеками, эх, хорошо тем, кто краснеть не умеет, Лешка говорит, он научился, счастливчик, научил бы сестру. К счастью, Наташка скоро перестала хихикать и извлекла из сумки ручку и толстую книжку в красной обложке.
   - Гляди, какие ежедневники в Торце продаются, - толкнула она Сашу.
   - Сколько стоит? - Та мигом забыла про ссору, глаза ее загорелись от восхищения и вожделения.
   - То-то и оно, что всего семьдесят копеек.
   Саша поняла, что грядущие два часа станут для нее истинной мукой, если она найдет в себе достаточно сил, чтобы пойти на семинар, а не помчится со всего духу в книжный сразу после лекции. Ведь где гарантия, что такое чудо станет ее дожидаться? Раскупят, как пить дать!
   Между тем Наталья раскрыла ежедневник. Корочка приятно заскрипела. "Уж не лекции ли она собирается туда писать?" - ужаснулась Саша, но в ту же секунду поняла: не лекции.
   Бдительно следя, чтобы Саша не подсмотрела, и гадко ухмыляясь, Наташка переписала телефоны преподавателя и тут же захлопнула книгу, а листок спрятала в сумке. На этот раз Саше удалось остаться невозмутимой. Однако внутри все кипело. "Да сдались они тебе, эти телефоны, не собираешься же ты ему звонить?! По какому делу-то?" - пыталась она образумить себя, но получалось плохо. Досадно было до слез. И что она такая неосторожная! Могла ведь запомнить номера, хотя бы один, пока держала листок в руках. Но тогда ей не настолько, вроде бы, нужно было.
   Что же произошло за эти минуты, отчего даже мысли о скорейшей покупке ежедневника отошли на второй план, не говоря о математике? Безо всякого интереса, на автомате конспектировала она лекцию, а перед мысленным взором стоял тот злополучный листок, и Саша вглядывалась, в отчаянной надежде прочесть заветные циферки, вдруг да отпечатались они в памяти, бывает же так? Но циферки расплывались, видно было только две первых: 35. Это и так понятно, все местные номера начинаются на 35, значит, ей всего-то нужно было запомнить восемь цифр, а не двенадцать.
   Эх, не вернуть время, а хочется... Ужас, как хочется. Зачем? Да какая разница, зачем, надо - и все.
  

5

  
   На семинар явилось, как ни странно, две трети группы.
   - Представь, Димасик как меня напугал сегодня, - пожаловалась Саша Ольге. - Говорит, старостой меня выбрали.
   - Разве было собрание? - удивилась Ольга. - И потом, как же Витька?
   - Витька вылетел, - вмешался в их разговор сидевший впереди Петров. - А идея выбрать тебя неплохая, я лично не стану возражать.
   - И я не буду, - живо отозвался с соседнего ряда Ренат Заиров.
   Но Сашу эта поддержка совсем не порадовала, наоборот - Рената она недолюбливала. Слишком темные у него были волосы, слишком черные глаза, слишком пристальный взгляд, слишком резко пахло от него табаком и одеколоном, и вообще, он был какой-то взрослый и непонятный. И дружелюбие его Сашу настораживало, потому что тоже было из серии "слишком".
   - Хватит прикалываться, - рассердилась она. - Не буду я старостой, это Панарин выдумывает.
   - Жалко Витьку, - вздохнула Ольга.
   Разговор прервало появление преподавателя.
   - Кто дежурный? - спросил он с порога.
   Группа ответила молчанием. Преподаватель был немного похож на матанщика Попова - такой же пожилой, седой, высокий и плотный, только волосы у него были погуще и сильно кудрявились, да круглые серые глаза смотрели пристально и жестко.
   "Даже не поздоровался", - осуждающе подумала Саша. Она была не одна, кому не понравилось такое начало знакомства.
   - Здравствуйте, - произнес Петров.
   Преподаватель повернулся к нему.
   - Здравствуйте, - бросил небрежно. - Вы дежурный?
   - Нет, - спокойно сказал Петров.
   - А кто?
   - Не знаю.
   - Хорошо, тогда - кто староста? - обратился преподаватель опять сразу ко всем.
   Вопрос повис в воздухе.
   - А как вас зовут? - нагловато спросил Панарин.
   - Я как раз собирался написать свое имя на доске, но это, как видите, невозможно, - тон у преподавателя был неприятный, раздражение в нем мешалось с высокомерием. Однако насчет доски он был прав, она была испещрена записями, а тряпка в уголке напоминала комок грязной бумаги или, скорее, кусок серого кирпича. - Я хотел бы напомнить дежурному о его обязанностях. А если таковой отсутствует, то пусть его заменит староста.
   - Старосты у нас нет, - сказал Вовка Боровиков, самый скромный парень в группе. И единственный из них, кто сдал сессию на все пятерки.
   - Почему нет, - усмехнулся Панарин. - Бурмина Саша - староста наша.
   Преподаватель посмотрел на Сашу. Ей стало не по себе от его взгляда. В общем-то ничего особенного, но уж больно учительский, подчеркнуто начальственный. За полгода она успела отвыкнуть от таких отношений.
   - Если вы - староста, то будьте так добры, сходите, намочите тряпку и протрите доску. Раз не потрудились или забыли назначить дежурного.
   Будь они в школе, Саша без звука отправилась бы исполнять приказ. Или если бы он просто попросил - откликнулась незамедлительно. Но подчиниться сейчас было верхом унижения. И, кажется, это понимали все. Группа зароптала, но сдержанно, идти не хотел никто. "Заразы, - подумала Саша, кусая губы, чтобы не заплакать. - Им рядом, а мне на второй этаж переться до туалета, неужели ни один..." Тут она услышала позади себя движение и с ужасом поняла, что Вовка собрался все-таки идти, вот уж чего ей хотелось меньше всего. Она готова была уже сдаться - ради Вовки можно, - как вспомнила про Панарина. Неплохая месть!
   - Сиди, Володя, - спокойно сказала она. - Дежурный сегодня Дима Панарин, он забыл, наверное.
   - С какой это радости я дежурный? - возмутился Димка.
   - С той же, с какой я - староста, - отрезала Саша.
   Под одобрительный смех группы Панарин поплелся полоскать тряпку. Преподаватель тоже улыбнулся, и в аудитории стало как будто теплее. Или показалось?
   - Понимаю, сегодня первое занятие, но впредь, надеюсь, вы не будете забывать вовремя готовить доску, - по-прежнему сухо проговорил он. - Итак, начнем.
   Саша изо всех сил старалась вызвать в себе утренний настрой на учебу, сродни азарту, но он пропал, как не было. "Вот всегда с тобой так", - уныло думала она, бездумно, под диктовку записывая решение очередной задачки. Только на полчаса и хватило задора. Почему вот этому противному... как его? Патрацкому. Почему ему не хочется доказывать, что она чего-то стоит?
   - Бурмина, у вас как с идеями насчет решения? - поинтересовался преподаватель, подходя к ее парте. - Понятно, никак.
   Саша с надеждой прислушалась к себе: не просыпается ли то самое... честолюбие? Ведь тон Патрацкого куда оскорбительнее того Кулигинского "А я думал..." Эх, зря она это вспомнила: мысль тут же устремилась в старое, проложенное еще на каникулах русло. "Зорич, Зорич", - застучало в голове. Надо будет дома прочитать про Лопиталя. И вообще, все прочитать, что упустила, плюс сегодняшняя лекция, что там было, кстати? Забывшись, она достала тетрадь.
   - Нет, матанализ тут вам не поможет, - раздался рядом голос Патрацкого.
   - Я перепутала тетрадки, - нашлась она.
   Как хорошо, что переписала лекцию и взяла с собой!
   - Красиво оформлено, - кивнул преподаватель, пролистав тетрадь. - Приятно, что по крайней мере у одного человека в группе оказалась запись лекции, не напрасно вас выбрали старостой.
   - Моя идея, - проворчал Панарин.
   Ребята засмеялись.
   - Я прав, только один человек посещает лекции? - спросил Патрацкий, отдавая Саше тетрадь.
   Смех сменился недовольным гудением.
   - Еще не все вернулись с каникул, - сказала Саша. Только примерной девочкой ей не хватало прослыть! - Я сама вчера приехала, и лекцию у Оли списала.
   Ольга сердито толкнула ее в бок.
   - Это потому что я не ездила на каникулы, - поспешно выпалила она, предупреждая замечание преподавателя, что кто-то приезжает вовремя. И добавила едва не с вызовом: - Хвосты досдавала.
   - Чего врешь, - прошептала Саша.
   Но Ольга пнула ее под партой, заставляя замолчать.
   - Хорошо, - покровительственно кивнул Патрацкий. - Будем надеяться, на следующий семинар и группа будет в полном составе, и лекции будут у всех.
   - Проверять станете? - удивился Панарин.
   - Возможно.
   - А на зачет наличие лекций повлияет? - поинтересовался Ренат.
   - Отсутствие повлияет непременно, - заверил его преподаватель. - Но давайте вернемся к задаче.
   Саша посмотрела на часы. Прошло всего тридцать пять минут. Как же долго тянется этот семинар, и даже отвлеченные разговоры не ускоряют его хода. Ничего, все кончается, и он кончится, можно будет пойти в Торец за ежедневником, съесть мороженое и погулять, а потом - матан, семинар. "Опять будешь скучать", - укорила она себя, но уверенности не было.
   - Что-то я по Попову соскучилась, - шепнула она Ольге.
   - Ты и впрямь матаном увлеклась, - покачала та головой.
   Саша только вздохнула в ответ. Неужели Ольга права, и ей не удастся увлечься всей учебой в целом? Она снова сделала усилие, пытаясь вникнуть в решение последней задачи. Собственно, непонятного в нем ничего не было. Но вот идей о том, как решать очередную, тоже не было. И - что хуже всего - не хотелось их искать, эти идеи. И доказывать никому ничего не хотелось. "Ладно, - подумала Саша. - Это просто первый запал прошел, и я не спала почти сегодня. Решила учиться - и буду учиться. И матан тут ни при чем, просто он легче. Да, именно что - легче физики. Как алгебра в прошлом году. Но я добьюсь, докажу... Ему - докажу!".
   Она опять будто услышала насмешливый Кулигинский голос, и в голове прояснилось. "Задачка-то простая!" - ахнула Саша едва не вслух и начала писать решение. Это не укрылось от преподавателя, он подошел и стал ее поправлять, а потом вызвал к доске. Ребята удивленно смотрели на нее, уверенную и веселую, никогда прежде не отличавшуюся на физике, и вообще нигде. Им было невдомек, да и Саша вряд ли отдавала себе отчет в том, что не им, не Патрацкому рассказывала она решение. Другого человека видела она сейчас перед собой, другому были адресованы ее задор и улыбка, и...
   А, собственно, при чем тут какой-то человек? Ведь она решила учиться. Вот и учится.
  
  

6

  
   - Напрасно мы тогда отказались отселиться. Дуры набитые. Вот как теперь жить? Таньку жалели, а забыли, что она, чуть что, и домой может...
   Саша молча мешала картошку. Ольга была права.
   - И никогда у нее не пройдет это! - Ольга в негодовании металась по кухне. - Ты вспомни, она еще в сентябре болеть начала, на базу не ездила, и потом никуда, на английский один и ходит... Сама не учится и нам не дает.
   Тонкие картофельные кружочки блестели растопленным маргарином, источая упоительный запах еды. До которой еще долго. Жуть как долго. Саша пошурудила вилкой в надежде извлечь со дна сковородки готовые дольки. Увы, лишь некоторые из них порозовели и то с самого краешка. Ольга прервала гневный монолог и подошла к плите.
   - Долго что-то жарится, - заметила она, потянув носом.
   - Долго. Зато не прилипает.
   - Дай-ка вилку...
   - Зачем? - Саша даже немного обиделась. - Я нормально мешаю.
   - Да я не мешать.
   Ольга подцепила самый поджаристый кусок и, подув, сунула в рот.
   - Сырая же, - удивилась Саша.
   - Ну и что, все равно вкусно.
   Саша с сомнением посмотрела на сковородку. Сырую картошку она любила. Жареную - тоже. А вот чтобы так, наполовину... Попробовать, разве?
   - Правда вкусно!
   Ольга согласно кивнула и снова забрала у нее вилку.
   - Ты куда? - окликнула она Сашу, двинувшуюся в коридор.
   - Пойду, еще одну вилку возьму.
   - Там же Наташка!
   Саша опомнилась и, помрачнев, вернулась к плите. Наталья с утра "чувствовала себя неважно", и поэтому находиться вместе с ней в комнате было тяжело. Особенно к вечеру.
   Понять можно все. И девушки старались. Понимать и жалеть. И прощать. Правда, в свое время они настояли на отселении Надежды. Уж больно она не вписывалась в компанию. Уходя, она обозвала их стоячим болотом и синими чулками. Такое мнения, наверное, было не только у нее. Но лучше слыть болотом, чем борделем, как сказал Алексей. Саша согласилась с братом. Ольга, Таня и Наталья тоже предпочитали тихую жизнь. Тихую, но ведь жизнь! С некоторых же пор их комната все больше начинала напоминать палату тяжелобольного, роль которого взяла себе Наташка. Остальным полагалось всячески ей сочувствовать и ходить на цыпочках.
   Чем именно болела Наташка, никто из них не понимал. Но верили. Она то и дело ходила к невропатологам, пила таблетки. И даже достала справку, по которой ей продлили сессию. Иначе бы давно вылетела, никому просто так не разрешат сдавать экзамены до марта. Витьку, вон, выперли.
   Когда человеку плохо, его жалеют. Они и жалели. Но сколько можно? Жить-то хотелось! Хотелось приходить домой и отдыхать - смеяться, петь, приглашать гостей. Да просто свободно ходить и разговаривать вслух, не опасаясь кого-то разбудить или рассердить. Но Наталья требовала тишины. Не для того, чтобы заниматься. А чтобы спать. Или просто лежать.
   Занятия она забросила, посещала аккуратно лишь английский да лабы. И в последнее время - свои бесчисленные пересдачи. Дома же, вместо того, чтобы усиленно к этим самым пересдачам готовиться, она валялась в постели, занавесившись покрывалом, как пологом. Но покрывало не делало внешнюю жизнь неслышимой, а саму Наташку невидимой. Она и не старалась такой быть, частенько срывая на соседках свое плохое состояние. Днем она если не спала, то беспрерывно стонала и ругала преподавателей (особенно доставалось Кулигину), и горе было тому, у кого первого кончится терпение и вырвется намек, что неплохо бы сменить пластинку.
   Бывали, правда, и светлые времена, когда Наташка вдруг добрела. Тогда она веселилась больше всех, готовила что-нибудь вкусное, сама просила соседок петь и подпевала, но опять же - петь надо было лишь то, что нравилось ей, говорить о том, что интересовало ее, а лучше вообще не говорить, а ее слушать и со всем соглашаться. Они и тому были рады! Лишь бы не шептаться, не ходить крадучись, боясь задеть стул или тронуть струну. Но такие часы выпадали все реже. Наталья чем дальше, тем глубже погружалась в депрессию. И соседки чувствовали, что сами мало помалу следуют за ней.
   Бердчанке Тане было легче, она ночевала дома. А Ольге с Сашей становилось совсем тяжко. Пришла, видно, пора всерьез задуматься о дальнейшем житье-бытье.
   - Все, хватит, - Саша положила вилку, которую тут же схватила Ольга. - А то что Наташке скажем? Когда с пустой сковородкой придем?
   - Если кушать захотелось - ляг, поспи, и все пройдет, - мстительно продекламировала Ольга. - Ладно, я последнюю.
   - Я серьезно, тут меньше трети осталось.
   - Да нормально осталось. Она ведь ужаривается.
   В коридоре заскрипела, отворяясь, дверь. Девушки замерли, прислушиваясь.
   - Соседи, - одними губами прошептала Саша.
   - Только бы не Серега... Он! - Ольга быстро присела за плитой. - Если что, ты одна тут, поняла?
   Даже в полутемной, освещенной половинкой дневной лампы, кухне было видно, как она побледнела. "Нет, надо сваливать отсюда, и поскорее", - подумала Саша, слушая тяжелые мужские шаги... мимо.
   - Ушел, вылазь, - позвала она Ольгу.
   Но та сама слышала, что опасность миновала.
   - А ты Мишке про Веллера не говорила? - спросила Саша.
   - Нет, конечно, - фыркнула Ольга. - Как ты себе это представляешь?
   - Обыкновенно, - пожала плечами Саша.
   - Ну, ты своему Лешке бы сказала?
   - Конечно!
   - Нет, - Ольга нахмурилась. - Я не... "Миша, со мной один мальчик переспать хочет", - ты представляешь его реакцию?
   Саша представила. Ольгин брат был человек серьезный и, в общем-то, спокойный, но такое заявление может и из колеи выбить. Хотя, кто их знает, парней этих, может, как раз решит, что все нормально, и тоже скажет какую-нибудь чушь про кокетство и манипулирование. Сашу передернуло. Нет, Лешка бы не сказал. Да и Мишка не похож на идиота. Или все наоборот, и это они с Ольгой -идиотки, придумывают невесть чего, держатся каких-то устаревших правил?
   - Не представляю, - призналась она.
   - Он сразу потребует показать этого... мальчика. И процентов восемьдесят, что набьет ему морду. А потом уже станет дальше разбираться.
   Саша спрятала улыбку. Значит, они все такие идиоты, одинаковые. Ну и хорошо.
   - С мамой бы я поговорила, - вздохнула Ольга. - Только потому и жалею, что на каникулы домой не поехала.
   - Я бы как раз маме не рискнула сказать, - поежилась Саша. - Она морду бить не станет, но вполне может потребовать, чтобы негодяя из универа исключили.
   - Да почему негодяй-то? - возмутилась Ольга. - Он меня любит. Просто, он взрослый... наверное. А я... не знаю, - она рассеянно поковыряла картошку. - Готова уже, как думаешь?
   Саша молча выключила конфорку.
   - Я вот все думаю, может, это я себя как-то не так веду... неправильно, - Ольга сдвинула сковородку с горячей конфорки. - Я же привыкла с Мишкой и его друзьями, чтобы запросто. Даже повозиться иногда - ничего страшного. В спелеологии тем более, за что только тебя не хватают, когда лезем, и в одном спальнике по двое-трое укладываемся, чтобы теплее. А тут... Ну ладно, надо, наверное, нести, а то совсем остынет. Потом еще выйдем, поговорим.
   - Натали не закатит скандал, куда картошку подевали? - угрюмо проговорила Саша, устраивая тяжеленную, хоть и полупустую сковородку на доске, чтобы нести в комнату.
   - Какое ей дело, мы съели свою, и ладно. Ей больше трети осталось. Ну, чего, пошли? - Ольга обреченно посмотрела в сторону коридора.
   - Пошли, - вздохнула Саша и снова подумала, что надо что-то менять, жить так дальше нельзя.

7

  
   Когда человек в беде, ему надо помогать. Даже если не хочешь с ним жить. Это разные вещи. В Сашином понимании. Поэтому она, вспомнив, что подруга брата Оксана - математик, и сама приглашала Сашу обращаться, если возникнет нужда, решилась позвонить ей и попросить помочь бедной Наташке. Кулигин, сдавшись, задал все-таки ей несколько интегралов. Не решит - значит, все. Интегралы оказались знакомыми, которые Сашин матанщик Попов задавал на автомат. В "решебнике" их не было, и автомат получил лишь один человек из группы, Вовка Боровиков. Можно, конечно, было у него попросить списать, но Саша постеснялась, предпочтя договориться с Оксаной.
   Та назначила Наталье встречу на четыре, и по этому поводу Саша с Ольгой решили прогулять английский: не дело упускать такую роскошь, как гарантированные два часа дома и без Наташки. К ним присоединилась Татьяна. Но полностью наслаждаться блаженством мешали мрачные мысли. Последнее время любой разговор сводился к вопросу: что делать?
   - Вы так сессию провалите, - уверенный тон Татьяны просто ужасал. Правда, по-другому она говорила редко. - С таким-то началом семестра. Вы ходили в студсовет? Там же новый председатель, говорят, с нашего курса.
   - Ренат, - с неприязнью сказала Ольга. - Даже из нашей группы. Ходили мы к нему. Он, знаешь, из таких начальников... Все понимает, со всем соглашается, на все кивает, с таким видом участливым. А потом: ждите ответа, ждите ответа, когда-нибудь, может быть, вам предлагали, теперь неизвестно, зайдите через месяц...
   - А лучше через год. Или вообще никогда, - угрюмо подхватила Саша. - Скользкий тип, мрак просто.
   - Для начальника - самое то, - усмехнулась Татьяна.
   - Ну да, сам-то устроился, в отдельной комнате живет, даром, что первокурсник!
   - Затем и рвался. Вам не наезжать на него, а пример брать надо.
   - С таких?! - взвилась Ольга.
   - Ну не с других же! Ты как хотела?
   - Хочешь жить - умей вертеться, как Сашкин брат говорит?
   - Вот именно! Правильно говорит. Будете ждать справедливости - пропадете. Время-то идет, и нервы ваши идут. А нервные клетки не восстанавливаются, слышали?
   - Слышали, - хмуро сказала Ольга. - Тебя только слушать.
   - Ну не слушай, - беспечно пожала плечами Танька.
   - Тихо! - Ольга прижала палец к губам. - Наташка.
   Они притихли и услышали, как ворочается в скважине ключ.
   - Ну, я пойду, наверное, - встрепенулась Татьяна. - Может, вы тоже? В столовку сходим да в читалку потом. У нас сегодня в полвосьмого встреча, зачетные сдаем.
   - Да погоди, узнаем хоть, решили ей эти задачки или нет, - шепотом остановила ее Ольга. - Чего ты так сбегаешь, нехорошо ведь, догадается.
   - Мне как-то, - начала Татьяна, но тут дверь распахнулась и в комнату впрыгнула - именно впрыгнула, обеими ногами, Наталья.
   - Решили? - спросила Саша, недоуменно глядя на нее: такой счастливой Наташку не видели давно.
   - Н-нет! - проговорила та с таинственным видом.
   - Кулигин помер и завещал тебе вечную тройку на все четыре семестра? - предположила Татьяна.
   Саша вздрогнула и испуганно взглянула на нее.
   - Ты так не шути!
   Наташка продолжала молча смотреть на них и загадочно улыбаться. Ей не терпелось рассказать им нечто сногсшибательное. Но она по обыкновению тянула. "Тоже мне, артистка", - Саша начала злиться, тем более, Наташка, переводя глаза с одной замершей в ожидании соседки на другую, непонятно подмигивала, когда встречалась глазами с Сашей. Похоже, ничего хорошего ее новость не предвещала... Саше, по крайней мере.
   - Ольга, твоя очередь гадать!
   - Да ну тебя, говори скорей, - Ольга ничего не подозревала, улыбалась так же радостно, как и Наталья.
   - Нет, ты отгадай!
   - Ну...
   - Тебя встретила Внучка Фихтенгольца и, покоренная твоей новой помадой, раскаялась и пообещала исправить двойку? - опять съязвила Танька.
   Наташка посмотрела на нее сверху вниз, что при разнице в их росте было невозможно, однако Наталье удавалось.
   - Ольга, ты будешь отгадывать?
   - Не знаю я, - с досадой сказала Ольга. - Ну... эта... Оксана сама приняла у тебя экзамен?
   - Кто бы ей разрешил, она не препод! - возразила Татьяна.
   - Ладно, так и быть, слушайте! - голосом сказительницы проговорила Натали - Только чаю мне налейте. Если есть. Правда, я уже пила, но все равно. Кстати! - Она достала из сумки объемистый пакет и торжественно водрузила его на стол. - Вот!
   - Сочни, да какие классные, теплые еще! - обрадовалась Ольга, заглянув в пакет. - Сашка, по такому случаю беги мыть чайник, заварим по новой! Это ты где взяла такие?
   - В буфете института математики, - значительно проговорила Наташка. - Погодите тогда с чаем, я сейчас вам та-акое расскажу!
   - Ну, давай, не тяни кота за хвост, - Татьяна с размаху села на Сашину кровать. - А то мне бежать скоро.
   Саша молча ждала. Внутри сжимался колючий комок. Если бы еще не эти Наташкины взгляды. Что она хочет рассказать? И - почему она так уверена, что это касается Саши? А она уверена, несомненно.
  

8

   - Так вот, значит, договорились мы с этой Оксаной встретиться в Институте математики. Она там работает, редактор в журнале, - начала рассказ Наташка. - Пришла я, на вахте позвонила ей, она меня встретила, все честь по чести, только... - Взгляд Наташки стал озабоченным и даже сочувственным. - Сашка, а что она так хромает? И руки... Я даже смотреть боялась.
   - Она болеет. Лешка говорит, полиартрит.
   - Бедная, а такая красивая, если бы не эта хромота!
   - Ладно, дальше давай.
   - А вы не торопите! Вот не стану рассказывать, помирайте от любопытства.
   - Сама первая помрешь, лопнешь, - хохотнула Танька.
   - Да прекратите вы! - хлопнула Ольга по столу. - Не обращай внимания, Натали, рассказывай дальше.
   Наталья помолчала, раздумывая, говорить или помучить их еще. Но самой мучиться ей тоже не хотелось.
   - Если Таня еще раз...
   - Она не будет, - заверила Саша, кинув на Таньку свирепый взгляд.
   Та подняла вверх руки, сдаюсь, мол.
   - Вот. Привела она меня в редакцию, а там дверь одна, а внутри еще несколько комнат, в одной мы и сели. Прикиньте, там машинка такая стоит! - Наташка восхищенно поцокала языком. - Электрическая, с латинским шрифтом! Красота!
   - Зачем такая? - пожала плечами Ольга.
   - Как зачем? - вытаращила на нее глаза Наталья. - Что хочешь напечатать можно! И по-английски.
   - Очень надо, по-английски печатать.
   - О-кей, дальше что? - прервала их Татьяна.
   - Дальше она чай поставила и говорит: "Давай свои задачки, будем решать и чай пить, а то всухомятку мозги плохо работают". Веселая такая женщина. Достала я списочек, она так бодренько один интегральчик переписывает, и смотрит на него. Потом - второй. И так - все пять.
   - Не решила? - ахнула Ольга.
   - Не-а.
   - Тоже мне, математик, еще аспирантуру кончила, - презрительно проговорила Татьяна.
   - Помолчи, - Саше стало обидно за Оксану. - Мало ли. Чего ради она должна их уметь сходу решать? Может, тоже забыла чего.
   Хотя про себя она подумала, что вредная Танька права. Настроение испортилось еще сильнее. Оксана ей нравилась. А тут такое... Ничего особенного, конечно, но все равно. После мехмата и аспирантуры не уметь решить сходу задачки первого курса!
   Наташка между тем продолжала рассказ:
   - Смотрела она на них, смотрела, чиркала чего-то. Потом говорит: "Нет, я такое решать не умею, забыла все, надо спросить людей поумнее. Погоди, я подумаю, к кому тут можно сейчас подойти". И не успела она это сказать, как в дверь постучали, и входит... кто бы вы думали? Правильно, Сашка, бледней не бледней, а только это был сам Сергей Валентиныч, родимый наш.
   Она победно оглядела притихшую компанию, задержала взгляд на Саше и уже откровенно усмехнулась.
   - Сашка-то тут при чем? - не выдержала Ольга.
   Наталья не ответила ей, только усмехнулась еще многозначительней.
   - Значит, заходит он, видит меня и столбенеет. А она-то не в курсе! И говорит ему: "Ой, Сережа, как ты вовремя, у нас проблемы, задачки не решаются, представляешь, какой это изверг задает такие примеры первокурсникам, физикам? Может, ты знаешь, как с ними быть?" Он тем временем в себя пришел, спрашивает: "С кем? С извергами?" Шутит, ага. "Да нет, с интегралами", - она смеется и листок ему протягивает. А я... хоть под стол лезь, честное слово! Ну, пробормотала ему что-то вроде "драссьте", он так поглядел на листочек, на нас, и говорит: "Здравствуйте. Вот мир тесен, особенно в Академгородке, правда?" Оксана удивилась: "Так вы знакомы?" и тут как стукнет себя по лбу: "Точно, Сережа, как я могла забыть, ты ж у них как раз читаешь! Так это ты что ли такое издевательство придумал?" Он плечиками пожимает, ну, знаете, как он это умеет... "Да почему же издевательство, - говорит. - Симпатичные интегральчики, ничего особенного". Она ему: "Раз ничего особенного, так расскажи, как их решать, не мучай человека". Тут я не удержалась: "Еще кто кого мучает", - хотела про себя пробормотать, но он услышал, тут же отреагировал: "Вот-вот, неизвестно еще, кто кого... Ну, раз вы это сознаете... Да еще и ввиду праздника... И вообще... Поставлю я тогда вашу двойку Оксане Павловне, она заслужила. А вам, так и быть, подарю троечку. Но учтите: это только потому, что первая сессия, и нашелся человек, которому ваша двойка досталась, всякой вещи должно быть место". Оксана хохочет, а я скорей, скорей зачетку, хорошо, она всегда в сумке...
   - И поставил? - уточнила Ольга.
   - И поставил! Но погодите, это еще не все! - Она опять посмотрела на Сашу дразнящим взглядом. - Я уходить встала, он, наоборот, сел, а Оксана говорит мне: "Подождите, давайте чай-то попьем, у меня булочки вкусные есть". Куда деваться, села я, она мне налила чашку. Думала, Кулигин будет нос воротить, а он ничего, наоборот, стал расспрашивать, как да что у нас, про историю зачем-то, а я как раз на последней лекции была, стала ему рассказывать, чего Шкловский говорил. Он удивляется, говорит Оксане: "Помнишь, как материалы съездов учили? Теперь студентам хорошо, не надо ничего этого, можно нормальной наукой загружать".
   - Ему бы только загружать, - хмыкнула Ольга.
   - Правильно все говорит! - подала голос Танька. - Сейчас все будет сложнее, конкуренция, учиться надо, чтобы что-то из себя представлять потом!
   - Можно подумать, раньше не надо было, - огрызнулась Ольга.
   Это был давний спор, и Саша поспешила их остановить. И дослушать хотелось. Наталья явно еще не все козыри выложила.
   - А потом что? - спросила она, впервые, наверное, заговорив за время Наташкиного рассказа.
   - А потом я чай допила, встаю и говорю: "Где тут у вас буфет? Меня туда пустят?" И, прикиньте, Кулигин тоже встает: "Пустят, но лучше я вас провожу, мне все равно по дороге". Оксана говорит: "За зарплатой идешь?" Он: "Да, давай паспорт, твою тоже возьму" - "Не надо, - говорит. - За меня Ольга Петровна уже пошла получать. А ты если потом в буфет заглядывать будешь, спроси, если у них кофе появился растворимый, купи мне банку, Зульфия говорила, вроде, сегодня ожидается". И мы с ним пошли, до первого этажа, он мне показал буфет, а сам в очереди остался, у кассы. Ну а я сочней купила и домой пошла. Вот.
   - Сильна! - похвалила ее Ольга. - Вот, видишь, и тебе повезло. Скажи спасибо Сашке. Не ее идея - кто знает, что было бы.
   - Да, Сашка, спасибо тебе, выручила, - сказала Наталья.
   И это прозвучало бы искренне, если бы... или Саше опять кажется? Ну что она может подозревать, Наташка? Когда подозревать-то нечего.
  

9

  
   Потом Татьяна убежала, прихватив с собой пару сочней, а они втроем пили чай, обсуждая Наташкины приключения. Она вспоминала разные подробности, и, разумеется, не могла удержаться от того, чтобы не строить самые фантастические предположения насчет Кулигина и Оксаны. Наконец, Саша пересела на кровать и взяла гитару.
   - Давай "Вещего Олега"! - тут же потребовала Наталья.
   Желание именинницы - закон. Они спели "Как ныне сбирается Вещий Олег" - оригинал Высоцкого и страшно длинную переделку, которую нашли в песеннике Ольгиного брата; спели про дикого вепря, и "Десять тысяч лет до нашей эры", и "Три дня в деканате покойник лежал", и другие любимые Наташкины песни. Потом Ольга ушла на тренировку, а Наталья засобиралась в душ. Она звала с собой Сашу, но та сказала, что лучше помоет чашки, пока Наташка ходит, а потом можно будет продолжить банкет.
   Однако продолжать банкет Саше не хотелось. Больше всего на свете ей сейчас хотелось остаться одной. И надолго.
   Она дождалась, когда Наталья ушла и, закрыв глаза, в изнеможении привалилась к стене. Спину ожгло холодом. "Соседка опять оставила открытой форточку", - с привычной досадой подумала Саша, но осталась неподвижной.
   "Почему, ну почему?" - стучало в висках. Почему Наташке так везет? Почему именно ей, бестолковой кукле, чья голова наполнена лишь неврозами да сплетнями, которой никакого дела нет до науки, которая ненавидит матан и не перестает поливать гадостями Кулигина даже сейчас, после всего, что он для нее сделал, - именно ей выпадает счастье видеться с ним, звонить ему, разговаривать часами? Вдобавок, чай пила, и по институту ходили едва не под ручку. Почему - ей? Ведь для нее это лишь забавное приключение, анекдот, который можно всем рассказывать, разукрашивая и фантазируя, лишний повод показать себя, не более! А Саше...
   Саше досталось несколько часов на экзамене, да лекции - смотри издали, и довольно.
   Она хотела врезать по струнам, чтобы загремело, чтобы... но рука соскользнула и пальцы со всего маху ударились о гриф. От боли перехватило дыхание и брызнули слезы. Она чуть не отшвырнула гитару, но вовремя опомнилась. Слезы лились градом. Допрыгалась. Еще не хватало, чтобы вернулась Натали и увидела ее в истерике.
   Ладно, пора приниматься за чашки. Заодно и успокоиться, собственно, из-за чего такое расстройство? Палец чуть не сломала, это ясно, больно, ну а матан... Тут, подружка, видишь, штука хитрая: чтобы "повезло", как Наташке, нужно всячески тормозить изучение того самого матана. Будешь учить, и того не получишь, что на прошлом экзамене. Такова цена "везению", и так ли оно тебе нужно на самом деле? Ведь тебе чего надо? Уважения! А таким путем уважения не добиваются. Таким другого добиваются. "Другого я тоже не хочу, чтобы Наташке", - робко подумалось ей, но эта мысль была немедленно отвергнута с негодованием. Как не имеющая отношения к науке.
   Она вытерла мокрое лицо и пошла уже к столу, как...
   "Нет! Нельзя, ты не можешь!" - заметалось в голове.
   Саша покрепче ухватилась за спинку стула: такой страшный соблазн, руки могут выйти из-под контроля. А это как же, этого нельзя, нельзя допустить ни в коем случае!!!
   На стуле стояла Наташкина сумка. Она была раскрыта. Будто специально. Проверим, мол, какова ты, подружка. Впрочем, скорее всего, никто ничего не думал проверять, оставил человек сумку открытой, так ведь дома же, где все свои, воров нет... "Это не воровство! Не воровство!" - шептал кто-то в самое ухо. Саша тряхнула головой и зажмурилась, чтобы не видеть красной книжки, ежедневника.
   У Саши есть свой, точно такой же, но этот она, наверное, могла бы узнать из тысячи. Потому что навряд ли найдется второй, у которого на первой странице записаны номера Кулигинских телефонов.
   Она глубоко вздохнула и отцепила побелевшие пальцы от стула. Правый мизинец ныл. "И поделом тебе. Вот ударилась - недаром ведь, предупреждение!" Она, как ни в чем не бывало, собрала чашки и понесла их в раковину. Выйдя в блок, она услышала шлепанье сланцев по коридору - кто-то шел из душа. "Вот и все, ты опять упустила шанс". С руками полными посуды она стояла и зачем-то ждала, когда Наташка станет отпирать дверь. Но шаги приблизились и стали удаляться снова.
   Дальше все произошло как не по ее воле. Она сгрузила посуду в раковину, стрелой метнулась в комнату, двумя пальцами, не дотрагиваясь до остальных тетрадей, выхватила ежедневник и открыла на заветной странице.
   Тридцать пять семнадцать двадцать восемь. Это домашний.
   Тридцать пять ноль шесть шестьдесят три. Рабочий.
   Семнадцать двадцать восемь, ноль шесть шестьдесят три... семнадцать двадцать восемь, ноль шесть шестьдесят три... все!
   Так же аккуратно, не касаясь ничего другого, Саша положила книгу обратно в сумку. Она хорошо помнила, между какими тетрадями та лежала, и даже, кажется, на сколько миллиметров была сдвинута относительно них. Не переставая твердить номера, она взяла блокнотик и вывела на странице с буквой "К":
   35-17-28
   35-06-63
   И инициалы: СВК.
   Потом, двигаясь, как во сне, сунула блокнот на место, и пошла мыть посуду. Из всех мыслей в голове теперь были лишь эти номера, четыре числа, которые она продолжала твердить, словно все еще боялась забыть.
   Приборка заняла мало времени. Или Наташка решила помыться от души по случаю такого великого события, как благополучное окончание сессии.
   Саша снова уселась на кровать. Пошевелила пальцами. Вроде, прошло. А то сперва испугалась, не сломала ли. Погрозила гитаре кулаком. Та молчала, и вид у нее был независимый. Мол, грози не грози...
   Правда, гитара-то при чем?
   Саша вздохнула, обняла свою собеседницу, своенравную и капризную, но пока - самую понимающую и верную. И задумалась: что бы спеть? Пока нет Наташки, пока воля... важно не прогадать. "Березы"? "Офицеры"? "Очи черные" Высоцкого? Нет, все не то, не то...
   Семнадцать двадцать восемь, - всплыло опять в голове. Взгляд упал на Наташкину сумку.
   И только теперь задрожали руки. Что руки - все тело заколотила дрожь, пришлось стиснуть зубы изо всех сил, так застучали. "Что я наделала, что?!" - "Да что такого? Это Наташка вредничает, сама виновата". - "Да ты-то, ты сама теперь - кто?!" - "Ну не воровка же!" - "Залезла в чужую сумку и не воровка?!" - "Меня вынудили! И потом я ничего не взяла у нее! Это не ее! Не ей! Ей - ни к чему!" - "А тебе к чему?" - "Надо!" - "Надо - пошла бы к Берковичу и спросила!" - "Берковичу?!" - "Ну, к диспетчеру!" - "Заткнись!!!"
   Кажется, он действительно заткнулся. Тот, кто орал на Сашу и обзывал ее воровкой. Несправедливо обзывал. Потому что если он за справедливость, то где она, его справедливость, если одному - все, другому - фиг, при том, что потребности как раз обратные! Вот и пусть молчит теперь. Информацию воровать не страшно. Тем более, такую. Тоже мне, секрет.
   Дрожь немного унялась. Происшедшее перестало казаться вопиюще ужасным. И потом, что сделано - то сделано, назад не воротишь. Лучше про песню подумать.
   Она машинально застучала по струнам, решив спеть первое, что в голову придет. И пришло: пальцы будто сами встали на нужные лады, и голос будто самостоятельно пропел:
   - Позвони мне, позвони!..
   "Смешная, старая песенка", - думала Саша, прислушиваясь к произносимым словам. И неудивительно, последние минуты только и помнила о телефонах, дались они ей - зачем? Ну зачем?!
   - Голос низкий и глубокий...
   Она задохнулась и перестала петь.
   Голос низкий...
   Чушь какая.
   Саша продолжила песню, чувствуя, как наворачиваются слезы, потому что:
   - Как хочу я слышать голос, как хочу я слышать голос!..
   Она отложила гитару и, не мигая, уставилась в стену напротив. Там стоял Ольгин мамонт, но Саша его не видела.
   Хочу я слышать голос.
   Как, разве это все?
   Это - все?
   Такова-то цена всем ее устремлениям, желанию доказать, честолюбию, интересу к науке, наконец?
   - Что ж я, влюбилась, что ли? - сдавленным шепотом проговорила она.
   Влюбилась...
   Она услышала это слово, сама произнесла его. Сколько можно врать самой себе? Хватит, девочка, раскрой глаза и уши, посмотри на себя, послушай себя. "Люблю матан". Любишь. Только матан тут - дело даже не десятое.
   - Не хочу, - всхлипнула Саша. - Не хочу! Господи, - зашептала она. - Помоги! Если ты есть. Я не хочу, ведь нельзя, ведь это хуже, чем в чужую сумку, это хуже воровства, это...
   Но бог молчал, опять притворялся несуществующим. И гитара оказалась подлой предательницей, выдала ее, с потрохами выдала, вывернула наизнанку душу, и оказалось, что там нет ни-че-го! Ничего, кроме этой дурацкой, пошлой, невозможной любви к взрослому, но главное - женатому, семейному человеку. Вот тебе и Саша Бурмина. С идеями в голове. У Наташки и то, поди, больше идей этих.
   - Не хочу, не надо! - простонала Саша и легла, спрятав лицо в подушку.
   Одна она и осталась - верный, молчаливый, но увы, совсем-совсем бессильный друг...
  

10

   Дурацкая Панаринская идея выбрать Сашу старостой пришлась группе по вкусу. Ну еще бы! Кому нужны лишние хлопоты? Хорошо хоть комсоргом не выбрали - эту должность добровольно взял себе Ренат, в ноябре, когда замдекана по их курсу, Беркович Петр Яковлевич, самолично пришел в группу и сказал, что не выпустит никого из аудитории, пока они не проведут собрание и не выберут комсорга. Ренат тогда собрал взносы за полгода и, кажется, вся их комсомольская жизнь на этом закончилась. Судя по вестям из "большого мира", так обстояло дело не только в их группе, самой неорганизованной, по мнению Берковича.
   У старосты забот больше, чем у комсорга, но зато они куда естественнее и понятнее: вести журнал посещений, вовремя оповещать группу о важных новостях из деканата, но главное - получать и раздавать стипендии.
   Саша вышла из кассы, крепко сжимая ручку дипломата. В голове роились фантазии на темы шпионских фильмов, где всякие секретные агенты приковывали себя к кейсам цепями. Нет, цепь - это полумера, ручка может оторваться. Надо стальной полосой оковать весь дипломат, и к ней - цепь. Оторвут, так вместе с рукой, ну, тут уж ничего не поделаешь.
   В дипломате лежали деньги - много денег, почти шестьсот рублей. Столько сразу Саша никогда не видела даже.
   Она растерянно остановилась у гардероба. Чтобы получить пальто, надо хоть на минуту да расстаться с дипломатом. Мыслимо ли?! Но как тогда одеваться? А потом - нести домой, по темноте. Вот не послушала умных людей, поторопилась, так бы получила завтра утром и раздала тут же. Теперь думай. И знакомых никого не видать.
   - Саша! - раздалось сзади.
   Саша обернулась и увидела соседа, Веллера.
   - Сережка! - она едва не бросилась к нему с объятиями. - Привет!
   - Привет, - он явно не ожидал такой бурной радости.
   Саша опомнилась, поспешила объясниться:
   - Я тут стипон на группу получила, а теперь не знаю, что делать, одной-то страшно, даже пальто не взять. Хорошо, ты появился.
   - А почему пальто не взять? - удивился Сергей.
   - Ну как, чемодан-то я на кого брошу? Ты не сильно спешишь? Погляди, ладно? Я быстро!
   Он рассмеялся:
   - Ладно, беги, одевайся. Или нет, погоди, давай номерок, я тоже домой иду.
   "Ура!" - втайне возликовала Саша. У нее была мысль попросить Сергея проводить ее, но было ужасно неловко, неизвестно, какие планы у человека, плюс всякие сложности из-за Ольги. А тут - такая удача!
   Удача ли?
   Взглянув в лицо парня, когда он вернулся с одеждой, она засомневалась. Похоже, он не просто так ее окликнул, и проводить вызвался не только потому, что соседи. Больно хмурый и задумчивый у него вид, когда не смотрит на Сашу, будто обдумывает разговор... и не самый приятный.
   Предчувствия ее не обманули. Обычно Веллер при встречах спрашивал, как дела, и как никто умел завести легкую беседу, а тут молчал половину дороги и лишь у самой столовой сказал с неловкой усмешкой:
   - Плохо, что зима, да?
   - Почему?
   - Холодно. Негде сесть, поговорить, и не погуляешь.
   Саша согласно промычала.
   - Слушай, давай зайдем в нижний зал? - неожиданно предложил он. - Или ты сильно спешишь?
   - В ни-ижний? - с сомнением протянула Саша. - Да ну... там дорого, говорят.
   - Нормально. Мы ж не шиковать, поговорить. Для виду по коктейлю возьмем и хватит.
   Саша согласилась. Было любопытно и страшновато - недавно отремонтированный нижний зал столовой представлялся ей чем-то вроде ресторана. Работал он только вечером и допоздна, там всегда был полумрак, играла музыка и позванивали стаканы.
   - Куда хочешь сесть, на диван или за столик? - спросил Сергей, когда они вошли.
   - Не знаю, - сказала Саша и сняла очки, стекла которых покрылись изморозью. - Я не вижу ни диванов, ни столиков, веди, куда лучше.
   Веллер повел ее вглубь зала.
   - Вот, устраивайся, а я сейчас приду, - он поставил в угол симпатичного диванчика Сашин дипломат, бросил на него свой пуховик и куда-то ушел.
   Саша сняла пальто, осторожно села на диван, кое-как протерла очки, надела и стала осматриваться. Первым делом разыскала глазами Сергея. Он стоял у бара, позади двух девушек. Это был настоящий ресторанный бар! Саша с восторгом разглядывала его, эх, жаль, нельзя подойти. Она нащупала позади себя дипломат. На месте. Да что с ним сделается? Сейчас давешние страхи казались смешными.
   Ба, а это что такое? Саша прищурилась, стараясь рассмотреть светильник на стойке: тонкие и гибкие светящиеся трубки раскачивались из стороны в сторону и переливались разными оттенками. Красивая вещь. И знакомая. Саша видела ее по телевизору, когда награждали Новосибирскую команду КВН. Вот этим светильником и награждали, и... ну да, это же сам Кивин - сказочная птица, тоже с КВН, символ их полной победы! Сидит в углу стойки, настоящий, подойди и потрогай... в другой раз, Сережка уже возвращается с двумя бокалами.
   - Вот, коктейль из пепси, нормально? - он поставил бокалы на низенький столик перед диваном и сел рядом с Сашей.
   Саша восхищенно уставилась на бокал. Высокий, тонкого стекла, и с соломинкой.
   - Кстати, я забыл спросить, ты поужинала? - встревожился Сергей. - Если что, там можно взять нормальную еду, - он махнул рукой куда-то назад.
   Саша только теперь увидела вход в ярко освещенное помещение за баром. Там стояла очередь, человек десять. А она гадала, откуда появляются люди с подносами.
   - Нет, я уже, - сказала она.
   - Это хорошо.
   Веллер задумчиво вертел в руках бокал. Лицо его постепенно мрачнело.
   - Мда, трудновато задавать такие вопросы... но надо, - произнес он наконец.
   - Какие вопросы? - спросила Саша, чтобы помочь ему справиться с неловкостью.
   Ребяческий восторг от попадания в "настоящий ресторан" улегся. Пора было вернуться в себя... и в реальность.
   - Да ты, наверное, догадываешься, - криво усмехнулся он.
   Она пожала плечами.
   - Ладно, - Сергей резко выдохнул и даже подался чуть вперед, будто решаясь на что-то отчаянное. - Ты мне скажи... тебе можно доверять?
   Саша удивленно посмотрела на него.
   - Не знаю...
   - Как не знаешь?
   - Серега, - она рассердилась. - Я не знаю, как отвечать на такое. Скажу "можно" - выходит, хвалюсь, скажу "нельзя"... Сам думай, и говори прямо, чего тебе надо.
   - Мне надо, чтобы наша беседа осталась между нами.
   - Хорошо, - бесцветным голосом сказала Саша. - Только не говори тогда... ничего такого. Во избежание.
   - Я ничего не буду говорить, только спрошу, - сказал он. - Одну вещь мне объясни пожалуйста. Ольга меня сторонится, даже напрямую избегает. Почему?
   - Разве она тебе не говорила, почему?
   - Она много чего говорила, - он усмехнулся, заметив Сашин более, чем красноречивый, взгляд. - Ну да, конечно, я редкий тупица, но, может, именно поэтому снизойдете до разъяснений? Раз я дошел до того, что спрашиваю тебя, постороннего, в общем-то человека, хоть и самую близкую подругу ее? Или, думаешь, мне это ничего не стоит?
   - Сережка, но я правда не знаю, что говорить! - Саша растерялась.
   Он досадливо дернул головой.
   - Не знаешь... Она ведет себя, будто я ее смертельно обидел! И тоже: "не знаю, что говорить!" - дескать, сам понимать должен. А что понимать? Если у тебя кто-то другой есть, так и скажи, чего голову морочить?
   - Что значит "другой"? - насупилась Саша.
   - Ну а что тогда?
   Она совсем смешалась. Сергей поморщился:
   - Слушай, только не надо смотреть на меня такими большими глазами! Взрослые ведь люди. Я потому тебе и... Мы с Ольгой знакомы уже полгода, вам с Игорешей хватило двух недель. Значит, дело не в принципах-идеях, а в чем-то другом. Ольга не хочет сказать прямо, но ты-то можешь... по крайней мере, говорить свободно.
   - Нам с Игорешей? - Саша ничего не поняла, но щекам стало очень жарко.
   - Именно. Тем более, что ты сама говорила недавно, он тебе не пишет. То есть, ничего серьезного не планировалось. А я люблю Ольгу и, если это так важно, могу прямо сейчас сделать предложение. То есть, я уже собирался, но она так странно себя повела...
   Саша оглушенно молчала. Веллер покачал головой:
   - Да ты не думай, я не считаю тебя какой-нибудь там... Все нормально и понятно, то-то и оно, что понятно. Только если ты сама смотришь на вещи шире, могла бы и Ольге объяснить. Или - мне сейчас, в чем, собственно, дело.
   - Как это "смотрю на вещи шире"? - шепотом спросила Саша. - С чего ты взял? При чем тут Игореша? Ты что, думаешь...
   Она подавилась слезами. Захотелось немедленно убежать... вообще, уехать отсюда. Насовсем.
   Руки тряслись. Она поставила нетронутый коктейль, едва не расплескав, и потянула к себе пальто. Оно упало на пол вместе с Серегиной курткой. Саша закрыла лицо руками, пряча рванувшиеся слезы.
   - Ты что?
   Веллер вскочил, поднял одежду. Саша хотела тут же отобрать свое пальто, но Сергей не дал, заставил ее снова сесть, и сам постарался повернуться так, чтобы закрыть девушку от любопытных взглядов.
   Наконец, она немного успокоилась. Сергей подал ей бокал. Она машинально отпила несколько глотков. Спросила прерывистым шепотом, не поднимая глаз:
   - Откуда... почему ты решил, что... что мы с Игорем, - она умолкла, чтобы не разреветься снова.
   - Игорь сказал.
   Как будто само собой разумеющееся, мрак! Саша отчаянно замотала головой:
   - Нет... он не мог...
   - Это что, тайна была? - Сергей улыбнулся ей, как маленькой, но она не смогла ответить, лишь крепче сжала зубы. - Саша, ну е-мое, детский сад прямо! Нашла, чего скрывать. Это же глупо!
   - Глупо?!
   - Ну конечно! Во-первых, это совершенно невозможно. Тут, в городке, такие вещи разносятся со скоростью звука и даже еще быстрее. А потом - какой смысл? Чего бояться, кого? Время не то уже, за аморалку из комсомола не исключат. И люди кругом взрослые, все понимают, никто не осудит, даже не подумает ничего!
   Саша надела очки. Взрослые люди, все понимают... да, наверное. Вон они, кругом. Пьют коктейли, хохочут, обнимаются у всех на виду. И они с Сережкой сидят сейчас почти обнявшись. И всем все понятно... особенно вон той девице, в коротенькой шубейке и колготках; юбка, наверное, тоже есть, но не видна. Как не холодно так ходить?
   Девица шла прямо к ним, без стеснения рассматривая Сашу. Узнала, кивает. Саша тоже кивнула, улыбнулась приветливо - что поделать, она не умеет иначе. Вот мама бы сейчас та-ак глянула, что та села бы на пол... или хотя бы глаза отвела.
   - Величка, привет! - Девица подошла к ним, взъерошила Сергею волосы. - Привет, Саша.
   - Привет, Анюта, - Веллер улыбнулся ей, как обыкновенно встречал всех знакомых. - Сколько зим! Где пропадала?
   - Так, - она изящно махнула рукой, мол, долго рассказывать.
   - Анечка, ну ты где? - окликнул ее дядька лет тридцати.
   - Иду! Ну, пока! - она торопливо отошла к своему кавалеру.
   Саше вдруг стало ее жалко.
   - Говоришь, не подумают, - тихо сказала она, косясь в сторону пары, пристроившейся в хвост очереди. - Вот Анютка Белоконь. Про нее чего только не говорят.
   - Сравнила! - присвистнул он. - То Анютка. Она и ее компания - отдельная статья. Кстати, ты ее откуда знаешь?
   - Надя познакомила, еще в сентябре.
   - Понятно. Ладно, неважно. Белоконь ни при чем, мы же про нормальных людей говорим.
   Саша, щурясь, смотрела на светильник. Плавные движения трубок-нитей завораживали.
   - Значит, я ненормальная, - сказала она. И, помолчав, добавила: - И Ольга тоже. А Игорь... ничего говорить про меня не мог. Потому что ничего у нас с ним не было.
   - Что же, он врал, выходит?
   - Выходит, врал.
   Не верит ей Серега. Как же убедить?
   "А надо ли?" - вяло подумала она и сама испугалась этой вялости. Посмотрела на Анютку. Та спорила о чем-то со своим спутником, кривила ярко накрашенные губки, капризно, и в то же время жалобно. Лицо дядьки было в тени, но от всей его фигуры веяло презрительным недовольством, как будто ему тут все не нравилось. Он приобнял Анютку за плечи, притянул к себе. Вроде, такой теплый жест... Но Саше вдруг стало холодно внутри, она будто на собственных плечах почувствовала эту тяжелую, недобрую руку, внутри похолодело от неведомой вины, голова клонилась под гнетом унижения... Саша отвела глаза, велела себе сесть прямо. Спросила, глядя в упор на Сергея:
   - Когда Игорь это говорил?
   - Перед отъездом. Он тогда у вас весь день просидел. Потом мы присоединились, вечером уже.
   - Правильно. Они пришли утром, вдвоем с Борисом. Я одна была, наши тогда еще ходили на лекции. Посидели, пили чай, потом стали петь. Потом пришли Панков и Вовчик, позвали Борю в клуб, и он ушел с ними, было около часа. Я точно помню, потому что Вовчик сказал, что они с Панковым ушли с половины пары, чтобы зайти в столовку после открытия. Игорь спел пару песенок и стал показывать мне, как играть вступление к "Город золотой". Может, он и думал чего, помню, даже на кровать ко мне пересел, в Надькином мамонте. Но не успел, потому что пришла Наташка - она тоже ушла с половины пары, но с третьей, то есть, было где-то два часа. Все! Вот считай теперь, когда и чего мы могли? А до того мы с ним вдвоем виделись всего раза три. Минут по пять-десять, не больше. Да, он говорил чего-то такое... намеки какие-то... даже писать обещался из армии. Но...
   Она махнула рукой и замолчала. Сергей тоже молчал, пальцы его ломали соломинку.
   - Если не веришь мне, можешь спросить у Наташки, - сказала Саша. - Она точно помнит. У них был английский, она поспорила с англичанкой по поводу лондонского акцента, потому и ушла, психанула... Она много раз потом эту историю вспоминала.
   Сергей поднял голову.
   - Вот это я влетел, - проговорил он тихо. - Идиот, е-мое...
   - Ну, теперь-то тебе все понятно? Или надо еще объяснять? - поинтересовалась Саша, сумрачно глядя на него исподлобья.
   - Теперь-то конечно... яснее ясного. Ты извини меня. Я самый настоящий тупой идиот. Мог бы догадаться. Видел же, не то что-то. Извини меня, пожалуйста! - он осторожно погладил ее по руке.
   Но Саша не слушала, она снова смотрела на Анютку. Может, и с ней так было? Ведь не родилась же она... такой?
   - Это что же, Сережа, - сказала она хрипло. - Значит, теперь ко мне каждый может подойти вот так вот запросто и?.. - она перевела на него отчаянный взгляд.
   - Угу, может, - хмыкнул он. - К таким подойдешь. Я вот попробовал - мало не показалось.
   Но Саша не улыбнулась. По щекам ее катились слезы. Сергей крепко сжал ее кисть:
   - Да ладно тебе! - заговорил он с жаром. - Не бери в голову! Мало ли кто чего болтает. Это я дурак, повелся, потому что... хотелось очень, - он криво усмехнулся. - А другие и не знают ничего, скорее всего.
   - Ты сам говоришь, такие слухи быстро разносятся.
   - Не всегда, - возразил он. - Я никому не передавал. Игорь уехал на следующий день. А кроме меня никто не слышал. Борька с Вовчиком пошли к вашим нижним соседкам, где Олеся с Тамарой. Чингиза тогда еще не было. Игорь разоткровенничался... я еще удивлялся - с чего вдруг?
   "Значит, Борис не слышал", - отметила про себя Саша. Но как-то отстраненно. Это, конечно, было важно... но не настолько. "Да, не настолько", - с удивлением подумала она.
   - Ну что, пошли домой? - Веллер похлопал ее по руке и встал. - Мне еще надо с Ольгой будет поговорить, ты ей только расскажи сначала... расскажешь?
   - Ты же хотел, чтобы никто? - Саша тоже встала.
   Сергей помог ей надеть пальто.
   - А теперь не хочу, - он весело подмигнул ей, но тут же снова стал серьезным. - Я боюсь, она не станет меня слушать, сразу пошлет, - признался он. - Ты скажи ей, что я больше... что ей не надо меня бояться.

11

   "Девушка, разрешите с вами познакомиться?"
   "Попробуй, вдруг получится".
   "А вы девушка или с физфака?"
   "Как не стыдно портить парты!"
   "Напиши это у себя на ..."
   Саша подвинула учебник, закрыв надписи. Пишут всякую ерунду. Ответить бы, но ничего остроумного в голову не приходит. Как только эти квантовцы шутки сочиняют? Да, скоро День физика, выборы президента физфака. Удастся попасть на капустник, нет ли? Говорят, чтобы достать билеты, надо в предвыборной кампании участвовать. Или еще как-то помогать готовить праздник. Это бы хорошо, да кто их возьмет в помощники? В последнее время они с Ольгой совсем оторвались от коллектива. Заучились, называется. Из читалки не вылезают до закрытия, только на пары да в столовку. И уроков почти не пропускают. Примерные такие студентки. А все по вине Наташки. Или, наоборот, благодаря ей. Сути дела не меняет: дома тошно, чем меньше там бывать, тем лучше.
   С другой стороны, до примерных тоже далеко. По сравнению с прошлым семестром занимаются ого-го! А результаты... Ну, вот, что она, Саша, успела сегодня сделать? Матан, это само собой. Лабу? Кое-как переписала таблицы с черновиков и обсчитала, остались всякие выводы да теория. Надо еще молекулярку, алгебру и английский. Алгебру, положим, завтра успеет - это быстро. Английский... Танька говорила, набросала тему для диалога, надо будет перевести, тоже завтра. Хорошо, на английский она к ним в группу теперь ходит, втроем веселее дела спорятся. А молекулярку? Опять эти задачки зачетные, и не только они. Все повторяется, как в прошлом семестре. Теория попроще, толку-то - задачи все равно не решаются! Еще это... численное моделирование. "Чмо" по-простому.
   Сашу передернуло, как вспомнила. Вот уж кошмар-то где -программирование. Совершеннейшая муть, как вообще можно в этом что-то понимать? Машины... кто их только придумал, компьютеры эти. Хотя, есть среди них и хорошие... нормальные, во всяком случае. Вот "Искра" в институте - очень даже ничего... милая машинка, не вредная. Сашу слушается. По крайней мере, включается и выключается, когда надо, а не когда сама захочет. Может, даже и считать будет, что нужно. Надо только ей программку написать. Это уж Саша постарается. Наизнанку вывернется, а - напишет! Потому что... это тебе не "чмо". Это дело, настоящее. Работа.
   Вот именно! Саша решительно захлопнула учебник молекулярки и достала из дипломата книжку по Бейсику, которую дал ей шеф.
   Шеф. Слово-то какое! Самый настоящий. Не препод. Научный руководитель, во!
   Про то, что весной им предстоит в дополнение к лабам сдавать еще какие-то курсовые, было известно давно. Что это такое, Саша представляла себе смутно. Подозревала только что-то непременно ужасное. Какая-нибудь огромная Лаба, в результате которой надо будет открытие совершить, не меньше, чтобы пятерку получить. Ну а на троечку - написать чего-нибудь... страниц на сто. Или двести. Исследование какое-нибудь. Пугал даже не объем, а то, что тему исследования надо самой будет придумать. Иначе - кому? Кто станет возиться с ними? Тем более, Лешка говорит, что нормальный человек сам себе задачи ставит. Даже будучи первокурсником.
   Поэтому она очень удивилась, когда на ее вопрос о курсовой, заданный на первом же занятии, Дуплянко отмахнулся и сказал, чтобы не озадачивались, у него, мол, есть идеи насчет их группы, надо немножко подождать.
   Через две недели он объявил, что договорился в Иституте гидродинамики с несколькими коллегами, и те согласились взять по паре студентов, чтобы обеспечить им условия для написания курсовой. При слове "пара" Саша и Ольга обрадовались, уверенные, что их записали вдвоем к одному "шефу". Но Дуплянко разочаровал их до слез, заявив, что потенциальные руководители и так вздрагивали при слове "девушка", а если бы он сказал "две девушки"? Вот такая она суровая, правда жизни. Пришлось Саше смириться с тем, что ее записали в пару с Вовкой Боровиковым, что не очень здорово, конечно - Вовка почти не жил в общаге, и сам по себе странноватый человек, непонятно, как с ним быть. Даже за стипендией стеснялся зайти, пришлось ей самой его разыскивать, чтобы отдать.
   Но Ольге повезло еще меньше: ее напарником оказался Ренат. Который появился у шефа только один раз, и вот уже вторую неделю Ольге приходится краснеть и оправдываться, что приветы она ему передавала, но не тащить же за руку в институт двадцатилетнего мужика? А Саше с Вовкой совсем общаться не пришлось по поводу курсовой, их сразу разделили, и она не знала, где он и чем занимается.
   Сначала было страшновато, но скоро Саша забыла про страхи. Шеф относился к ней с уважением, и задачу дал интересную. Хоть и чмошную... то есть, программистскую. Эх, так и толкает ее судьба к машинам. Даже установку ей не показали, обещали как-нибудь потом, а пока некогда - программку писать надо скорее и в машину забивать.
   Установка была, как шеф рассказывал, с пузырьковой средой. С нее делали фотографии, которые предстояло обрабатывать с помощью специального устройства, "паука" - железный карандашик, присоединенный к компьютеру, старой "Искре". Сашина программа должна была эти данные получать, обсчитывать и строить всякие графики и диаграммы.
   По сути, на чмо они занимались тем же самым, на том же самом Бейсике. Но Саше и в голову не приходило ворочать книжки, допрашивать знакомых (и Бориса не постеснялась достать, впрочем, он как будто обрадовался ее интересу к программированию), тратить часы, чтобы разобраться с семинарскими задачками. На них даже смотреть не хотелось, один вид красной методички вызывал приступ зевоты и досады. И машины пугали, за которыми заниматься приходилось. А "Искру" свою Саша даже полюбить успела. С первого взгляда. Может, потому, что стояла эта "Искра" не в университетской аудитории, а в лаборатории института? Куда входить с пропуском, и не учиться - работать.
   Работа! Дело. Настоящее. Вот чем отличалась ее программа от этих, учебных. И шеф - не задачки спрашивал, а проблемами делился, тоже настоящими. При чем тут какие-то задачки теперь? Одно грустно: летом все кончится. Или нет? Может, получится устроиться каким-нибудь лаборантом в институте, да так и остаться там на всю жизнь?
   - Сдавайте книги, ребята, читальный зал через полчаса закрывается!
   Половина десятого? Как так?! Она же собиралась только часик почитать. Мда, часик вылился в четыре, а "почитать", верно, означает вот эту кипку листов с кусками программы... будущей. Пока еще нечего набивать, а в институт послезавтра, значит, завтра опять сидеть.
   А молекулярка? Английский? Да какой там английский, вы еще историю вспомните... или физкультуру. Некогда учиться, работать надо.
  

12

   За неделю до Дня Физика Наташка угодила в больницу - "на обследование". Думали, аппендицит, но обошлось. Сказали - хронический. Но домой не отпускали, что радовало всех четверых, считая Таньку. Нет, нельзя им жить вместе. Дружить получается, а жить - увы.
   В первый день Наташкиного отсутствия они, что называется, "отрывались". К тому же вечером пришли ребята и предложили участвовать в предвыборной кампании - непременным мероприятием Дня Физика были выборы президента физфака. Девушкам поручили шить буденовки и знамя, их команда решила изображать красноармейцев. В результате легли спать в пятом часу утра. Это в ночь со вторника-то на среду! Немыслимая беспечность.
   Саша безжалостно раздирала расческой спутанные волосы, шипя не столько от боли, сколько от злости и обиды на свою дурость и слабость.
   Так ей и надо, баиньки захотелось, да? Вот и поспала. В результате жалкий еженедельный паек счастья от созерцания Кулигина сократился на четверть, и то, если Саша успеет на вторую половину пары. Растерзанная и запыхавшаяся. Замечательно, просто чудесно!
   - Да не ходи ты, - пробормотала Ольга, прячась от света под одеяло. - Дался тебе этот матан, пропустишь один раз, ничего страшного.
   Легко сказать! А как потом жить - аж до субботы? При том... при том, что в субботу занятий не будет на физфаке из-за праздника. Полный мрак!
   Но объяснить это невозможно... да и некому: Ольга уже снова спала. Саша подхватила дипломат и бегом отправилась в университет.
   Звонок на вторую часть пары застал ее в коридоре. К двери аудитории Саша подошла одновременно с преподавателем. Хотела подождать, пока он пройдет, но Кулигин, увидев ее, остановился и кивнул, приглашая идти вперед. Она, краснея, пробормотала "Здрассьте" и повиновалась, в который раз позавидовав Ольге. Или той же Наташке. Хоть и толстая, да миниатюрная. Но Саша почти одного роста с Кулигиным, и никак нельзя про нее сказать, что "проскользнула" куда-нибудь. А как бы ей хотелось, чтобы это было так! Вот сейчас - "проскользнула мимо него в двери", ага... Ладно, проехали.
   Место-люкс, разумеется, было занято. И все более-менее приличные места - тоже. Чтобы сесть, пришлось вскарабкаться под самый потолок, на предпоследний ряд, откуда не видно толком ни доски, ни лектора. "Ладно, хоть послушаю", - подумала Саша. Но и этого ей не дали: откуда-то появился Ренат и попросил тетрадку по матану - списать домашнюю работу. Саша надеялась, что он возьмет тетрадь и исчезнет, но Ренат мало того, что уселся рядом, так еще, переписывая, задавал вопросы. Разобраться ему захотелось, нашел время! Самое правильное, наверное, было послать его подальше. Но Саша так не умела. Она отвечала сквозь зубы, а сама все глядела вперед, туда, где у доски ходил и рассказывал что-то Кулигин. Выражения его лица Саша не различала, но ей казалось, что он то и дело взглядывает на нее осуждающе: еще бы, кому понравится, что на его лекции разговаривают.
   Услышав звонок, она едва не расплакалась. Спускалась, как в тумане. Мимо бежали люди, кто-то что-то даже спросил у нее, - ничего она не видела и не слышала. Выйдя в коридор, остановилась, глядя, как ребята из первой группы заходят в небольшую аудиторию.
   Сейчас у них начнется семинар по матану, и вести его будет Кулигин. И вряд ли кому из них приходит в голову порадоваться такому неслыханному везению! Для них - рядовой семинар, поди, не самый интересный. Монстровая группа, все - бывшие фымышата, самые-самые. И девушек нет. Любопытно, что за задачки они там решают... олимпиадные, наверное. А ей... ей сейчас на молекулярку, к Патрацкому.
   В глазах подозрительно защипало. Саша поскорее достала платок и отвернулась к окну. Ничего, пережить завтрашний день, потом в институт, а там суббота и... ничего ведь не будет в субботу-то!!!
   Ну и ладно. Какая, к чертям, разница.
   Она мотнула головой, прогоняя слезы, и шагнула к лестнице - в среду физика была на четвертом этаже. И увидела перед собой Кулигина. Откуда он взялся? И почему не прошел мимо?
   - Вы что-то спросить хотели?
   - Нет, то есть, да... хочу спросить, - забормотала она и вдруг выпалила одним духом: - Сергей Валентинович, можно мне сегодня у вас на семинаре по... поприсутствовать?
   Вот это да! Вот это она сказанула. Ну все, сейчас что-то будет... страшное.
   Саша обреченно приготовилась выслушать суровую отповедь на тему, как нехорошо приставать со всякой ерундой к занятым по уши людям. Достаточно того, что она и так после каждой почти лекции достает преподавателя вопросами, а теперь...
   - Конечно можно!
   Саша вскинула изумленный взгляд. Он что, обрадовался?! Чему?!! А Кулигин продолжал, как ни в чем не бывало:
   - Мы проходим локальные экстремумы. Вы в курсе дела?
   - В курсе, - пролепетала она.
   - Занятие здесь, - он указал на аудиторию, ту самую. - Идите пока, а я приду чуть позже.
   На ватных ногах Саша добралась до заветной двери и робко отворила ее. Пять человек, все незнакомые, с легким любопытством поглядели на нее. Она слегка кивнула им и села за парту, самую дальнюю от преподавательского стола. Чувствовала она себя диверсантом, провернувшим крайне ловкую операцию. И не миновать скорого разоблачения.
   Хотя, по большому счету, какие у нее причины так волноваться? Обыкновенная реакция преподавателя на интерес к его предмету. Почему он должен сердиться? Это Патрацкий злится, когда вопросы задают, ну так он, поди, и физику свою знает соответственно. А Кулигин сам без ума от матана, для него, напротив, пренебрежение оскорбительно. Вон как честит этого беднягу!
   - Что же вы, Горелов, на лекции не ходите, дома не занимаетесь. Неужели вам все это настолько неинтересно? Ни разу не захотелось разобраться хоть в одной задачке? Ведь шанс есть сейчас, а потом не будет ни времени, ни... Ладно, садитесь, нет сил смотреть на ваши мучения.
   Слушая это, Саша смотрела в стол. Горькие слова адресовались не ей, но стыдно было до невозможности. Мельком она глянула на "мучителя" - высокого светловолосого парня, она бы даже сказала, симпатичного, если бы лицо его не было таким красным и злым. Еще бы! Шевельнулась жалость, но ее тут же погасила волна куда более горячего сочувствия к Кулигину: мается тут, бедный... Так и от Наташки страдал. "И от меня, на экзамене", - вспомнила она и совсем сникла.
   - Так, для Горелова задачка оказалась слишком сложной, - сказал Кулигин и поднялся, подошел к доске, взял мел, но тут же снова повернулся к студентам. - Слушайте, - сказал он жалобно. - Ну не хочется мне самому ее объяснять. Может, все же кто-нибудь рискнет? Честное слово, ничего тут страшного нет... если материал знать, конечно, - он усмехнулся. - Теоремку одну с прошлой лекции. Ну, кто помнит?
   Саша помнила теорему, больше того: она хорошо знала, как решать задачу. Именно эту, которая на доске. В субботу они такие решали у себя, и сегодня, час назад, она разъясняла Ренату, вот эту самую... или почти такую, с другими числами.
   Она недоуменно обводила глазами аудиторию. Почему все молчат? Монстры же! А задачка простая совсем, даже теорема особо ни при чем.
   Кулигин тоже оглядывал ребят, ждал, вызовется кто или нет. Саша спокойно смотрела на него, уверенная, что ему не придет в голову глянуть в ее сторону.
   - Эдакая тишина, на лекциях бы так, - покачал головой Кулигин и вдруг обратился к Саше: - Ну, а вы не хотите попробовать? Вы были на прошлой лекции, я помню.
   Саша онемела. Потрясенно смотрела в глаза Кулигину и не трогалась с места. Все, что она сейчас видела и понимала - это его взгляд. Сначала спокойный, прямой, он становился веселым, вот знакомые лукавые искорки...
   - Ну что же вы напугались? - он шагнул к ней и протянул мел.
   Саша, как под гипнозом, поднялась, сделала шаг, другой... Кулигин меж тем продолжал, отходя к доске:
   - Если забыли, я подскажу, это не то, что совсем не знать. Как вас зовут?
   - Са... Александра, - выговорила Саша.
   - А по отчеству?
   Он уже откровенно улыбался, в группе тоже кто-то начал хихикать.
   - Михайловна, - сказала Саша и взяла мел.
   - Итак, Александра Михайловна, покажите нам, как справляться с такими задачками. Сначала...
   Но Саша уже пришла в себя, она стерла невнятные каракули Горелова и уверенно начала писать хорошо знакомое решение.
   - Ага, - услышала она позади. - Ну, вот, это совсем другое дело. Только вы не молчите, рассказывайте, тут кое-кому непонятно.
   Саша повернулась к группе и стала объяснять, мысленно благодаря матанщика Попова, который все же многому ее научил, во всяком случае, выступать у доски. Краем глаза она видела, что ребята записывают за ней, и никто не насмехается, только один парень, кудрявый, темноволосый и темноглазый, смотрел на нее с нескрываемым высокомерием, полные губы его кривились.
   - Подождите, - он небрежным жестом прервал ее. - Не совсем понятно, вторая строка снизу, она откуда взялась?
   Саша поглядела, куда он показывал.
   - А... это я пропустила часть вычислений. Надо подробнее писать? - обратилась она к Кулигину.
   Тот вздрогнул, будто ее вопрос отвлек его от каких-то раздумий, далеких от предмета.
   - Что? Да... а почему, собственно, разве что-то не так? - он перевел на группу насмешливый взгляд. - В общем-то квадрат разности там, прочие... правила сокращенного умножения, так в школе называлось? Тут, конечно, таблицы нет большой, как в классе, но кому надо, напишите себе карточку, что ли, а то правда, забывается, давно проходили, да?
   Парни смеялись, чернявый без смущения возразил:
   - Если через строчку писать, запутаться легко, особенно на доске.
   - Это верно, затем остальные и пишут в тетрадках, чтобы поправить, если что. Вы, Дробовой, конечно, опять все в уме, ну так мы не виноваты, что путаетесь.
   Дробовой, перед которым в самом деле не лежало ни листка бумаги, пожал плечами. Саше стало неловко. Вопрос, конечно, глупый, но... мало ли. Это Патрацкий вечно фыркает, противно. Она быстро дописала недостающую строчку сбоку, где было свободное место.
   - Вот, - сказала она, извиняющимся тоном. - Я, правда, спешу зачем-то...
   Черные глаза парня потеплели. Саша продолжала решать. Кулигин слушал ее с полминуты, и затем - она не увидела, почувствовала - снова ушел в свои думы. Но Сашу это не обидело. Она была счастлива. Опять все оборачивалось не так, как ждала, думала, боялась. Господи! Хорошо-то как!
  

13

  
  
   Оксана ненавидела утро. А вместе с ним - все. Все, на что падал взгляд, что подворачивалось под руку.
   Сегодняшнее утро было особенно отвратительным. Предстояла поездка. И неблизкая. В одиночку.
   Вообще-то Оксана очень надеялась, что проспит. Накануне до трех читала молитвы и каноны, как положено перед причастием и исповедью. И потом долго ворочалась, в голову лезла всякая муть, хотелось пить, есть, - все, что угодно, как заснула - непонятно. Еще непонятнее, как проснулась: словно толкнул кто, за пять минут до звонка будильника. Тут же снова закрыла глаза, но испугалась, что звонок разбудит мужа, выключила будильник. И поняла, что вставать придется.
   Одевалась в маленькой комнате, вздрагивая от озноба и стараясь не смотреть в сторону чайника. За стенкой скрипнул диван, зашлепали босые ступни. Проснулся все-таки!
   - Едешь? - Дмитрий вышел в блок, смотрел, сонно моргая.
   - Еду, - сквозь зубы ответила Оксана.
   - Может, не надо? Потом как-нибудь?
   - Да нет уж, сколько можно откладывать. Мама третий раз напоминает.
   Она села на кровать, взяла лекарство. Пальцы слушались плохо, таблетка выскользнула и покатилась под шкаф. Оксана чертыхнулась, хотела достать другую, но Дмитрий поднял упавшую, протянул ей.
   - Спасибо, - машинально пробормотала Оксана и сунула таблетку в рот.
   - Ты что, нельзя же, поешь что-нибудь!
   Она замотала головой:
   - Нет, нельзя. Воду тоже... но я иначе не доеду.
   - Чушь какая-то, - скривился Дмитрий и воткнул в розетку шнур от чайника. - Кофе попьем и поедешь.
   - Говорю тебе, нельзя! - едва не простонала Оксана.
   Еще немного, и она сдастся. Всегда так. Нет! Она решительно поднялась.
   - Дима, - сказала жалобно. - Ну не соблазняй меня! Я вот-вот останусь дома. А потом - опять сначала? Лучше помоги куртку надеть.
   - Суеверия это все, - проворчал он, - и грех. Раз не веришь, то зачем? Лицемерие получается.
   Оксана скрипнула зубами. Еще какое лицемерие! А что делать? Может быть, когда-нибудь она и перестанет ездить в эту церковь. Но пока не хватает духу сказать матери твердое "не поеду!"
   Она проверила, взяла ли платок, глянула в зеркало, привычно поцеловала мужа, улыбнулась. "Как ни в чем не бывало!" - тоже привычная мысль последних месяцев. Дверь захлопнулась. Все! Главное - выйти из дома, дальше все пойдет само собой.
   Если бы!
   Еще никогда путь в церковь не был таким трудным. Трудным? Кошмарным просто! Только устрашающая толпа народа, набившаяся в автобус к третьей остановке, удержала Оксану от того, чтобы выскочить на полпути. Она и не подозревала, сколько по дороге соблазнов! Магазины, какие-то парки... да что там парки - она вдруг подумала, что ни разу, сколько живет в Новосибирске, не гуляла по лесу. А чего проще - выйти вот сейчас... или на следующей остановке. И - гуляй себе. Чихать на весеннюю грязь, можно по шоссе идти, оно сухое относительно. Хоть как, хоть куда можно идти - только не в церковь!
   Но нет. Сила воли пока с ней. В окно смотреть не надо, лучше зажмурить глаза... вот так, правильно. И подумать, что говорить на исповеди. Было бы, о чем думать, и так ясно. Но - как, как, черт возьми, или кто там? Господи помилуй? Кого просить, кто есть, кого нет? Ничего непонятно... Ни-че-го.
   Какие все-таки отвратительные слова придумали эти люди. "Прелюбодеяние" - ну надо же так обозвать. Скажешь - сразу будто и вправду что-то плохое. А что плохого в их жизни с Сергеем? Вранье, разве. Ну да, оно достает все сильнее. Они и рады бы жить в открытую, да кто ж позволит? Приходится ждать... так разве в этом - грех? Вины-то она за собой не чувствует. Ну вот ни капельки! Перед людьми еще - может быть. Перед мужем, сыном, Кулигинской семьей. А вот перед Богом - не-а.
   Внутренняя Маша могла бы, наверное, что-нибудь подсказать. Но она молчала. "И правильно", - удовлетворенно хмыкнула Оксана. Злая она сейчас, ух какая злая! На всех злая. Даже... даже на Павла, отчима покойного - и то зла. Это ведь из-за него, ради его придури, они с матерью маются вот уже сколько лет. И мать... Ведь не верит! А нет, талдычит: надо, надо, Паша завещал. Надо оно ему, Паше-то? И где он? Если, как и говорил, есть загробная жизнь, то наверняка должен быть в раю сейчас. И все видеть и слышать. Почему же не уговорил до сих пор своего Бога послать любимой дочке исцеление? Хотя бы такую малость, а? Жалко, что ли? Да нет, не жалко. Нет там никого... кто бы видел или слышал.
   Раньше Оксане нравилось в церкви. Интересно было подпевать хору, некоторые молитвы и песни она наизусть выучила. И за службой всегда пыталась следить. Странно, за год должно было бы забываться, но - помнилось вот. И сейчас - словно каждый день сюда ходит, буднично все и привычно. И раздражает, ух как раздражает!
   Народу полно, на исповедь очередь, священник молодой, незнакомый. Хор поет сбивчиво, регент слишком громко подает тон... Не могут они без этого, что ли? Учить-то нечего, одно и то же все. Уйти отсюда, даже вот дороги не жалко, честное слово. Уйти и... больше не приходить никогда.
   Очередь двигалась медленно. Оксана увидела поодаль, у стены, пустую скамейку. Вокруг никого не было. Вот и хорошо.
   Перед скамейкой стояла массивная четырехугольная колонна. Она заслоняла очередь, но Оксану это радовало. Иллюзия уединения - то, что надо.
   На колонне висела икона. Пожилая женщина в зеленой кофте, похожей на гимнастерку, и красной юбке. Позади - городской пейзаж. Ленинград, то есть, Петербург. Оксана знала эту святую, почти такая же икона, только маленькая, стояла у нее в серванте: Павел подарил.
   "Моя персональная святая", - усмехнулась Оксана.
   Если эти слова и имели смысл, она его не понимала. Для нее образ Блаженной Ксении был лишь памятью о дорогом человеке. Который погиб. И не спасли его никакие святые.
   Она шмыгнула носом и сердито посмотрела на икону. Нарисованная женщина смотрела грустно. Так вот и разведет сейчас руками: ничего, мол, не поделаешь, судьба.
   "Устала я, как собака, устала", - пожаловалась Оксана, будто та могла ее слышать. Павел говорил, они слышат. Еще говорил, что эта Ксения очень любила мужа и, когда он умер, одела его френч и пошла странствовать. Свихнулась, короче, от горя.
   "А ведь, если я уеду с Серегой, то Димку больше не увижу... никогда, - подумала Оксана. - Я стану для него чужой. Это будет все равно, что он... умрет".
   Димка?!!
   Она резко подалась вперед, готовая сорваться и бежать... куда? Опомнилась, перевела дух.
   Нет, на эти иконы лучше не смотреть, сама свихнешься.
   Умрет... только не он, а - она. Для него. И это будет правильно. Такая жена... зачем нужна такая? И - кому? Сергею, разве? А ему зачем? Любит...
   - Извините!
   Оксана вздрогнула, подняла голову. Незнакомая женщина трогала ее за плечо, улыбалась застенчиво и виновато.
   - Меня батюшка послал спросить. Вы на исповедь? Там два человека осталось всего...
   - Спасибо!
   Вот бы сейчас прошляпила. И вся поездка насмарку. Тело вдруг забила дрожь, как на экзамене, когда надо брать билет. Она ведь так и не придумала, что говорить!
   "Говори, что есть", - шепнула Маша.
   Оксана обрадовалась ей, как родной. И тут же заспорила:
   "А как же? Ведь..."
   "Хватит врать!" - оборвала ее Маша тоном властным и доселе незнакомым.
   Оксана даже оробела.
   "Кому врать? - робко спросила. - Богу? Так ведь его нет. А батюшке... ему не все равно?"
   "Себе! И Павлу. Его хоть постыдись. И Ксении этой. Да и Бога. Вдруг Он есть? Вон, гляди, смотрит".
   Оксана покосилась на распятие в углу. Нет, тут Маша уже чепуху несет. "Смотрит" - кто? Вот этот вот? Он и на человека-то не похож, кто так рисует...
   - Вы идете?
   Какой усталый вид у парня. Обрадовать его, сказать, что она просто так тут стоит?
   Она шагнула к аналою, наклонила голову. На затылок легла плотная ткань, священник молчал, ага, значит, надо самой. Ну и...
   - Я грешу пре... прелюбодеянием, - как будто со стороны услышала она свой голос, выговаривавший это неимоверное слово. - Больше того, собираюсь уйти из семьи, оставив мужа и, - она запнулась, кусая губы. Да что там, решила резать правду-матку, так вперед. - И, возможно, сына. Я знаю, что это грех, но не раскаиваюсь, и прекращать не собираюсь.
   Последние слова прозвучали с вызовом. Но ведь это правда!
   Батюшка, похоже, растерялся. Он что-то говорил, просил ее подумать, не торопиться с решением, спрашивал, чем муж не устраивает. Оксана отвечала невпопад. Ей вдруг стало обидно, даже в носу защипало. Неужели она все-таки на что-то надеялась? Видно, надеялась... что раздастся гром небесный. Или, по крайней мере, священник встанет во весь свой рост и расчихвостит ее по первое число, разъяснит и про грех, и про все остальное...
   - Идите.
   Она удивленно взглянула на священника, но тот уже забыл про нее, собрал свои вещички и быстро зашагал куда-то.
   "Вот и все", - сказала она себе, растерянно глядя ему вслед. И Маша примолкла.
   Оксана посмотрела в сторону большой толпы молящихся. Перевела взгляд на часы. С ума сойти, время как тянется, всего час прошел с начала службы, а будто полдня. Еще столько же - до причастия. Ладно, подождем.
   Она отправилась к своей скамейке. Но, сделав два шага, остановилась: из-за угла вынырнула какая-то бабуля и уселась прямо посередине скамьи. Оксана с досадой оглянулась в поисках свободного места. Увы, народу стало еще больше, чем утром. Можно, конечно, сесть рядом с бабулей... Оксана вспомнила печальную Святую на стене и поежилась. Не хотелось снова с ней встречаться. И ни с кем другим. Она обвела враждебным взглядом стены старого храма. Кругом они, даже на потолке. Некуда спрятаться, в автобусе и то больше шансов найти уединение, чем в церкви.
   "Надо потерпеть", - сказала она себе, сжав зубы.
   А зачем? Она исповедовалась? Исповедовалась. Только вот не раскаялась.
   Оксана не могла понять, чего больше в ее нежелании идти к Причастию - лени (целый час, да еще на ногах!) или все-таки - страха? Но чего ей бояться? Батюшка, вроде, разрешил, все в порядке. Откуда она вообще взяла, что причащаться можно, только если полностью раскаиваешься в своих грехах? По крайней мере, тех, которые назвала на исповеди? Но что-то ей говорило, что это именно так. И это "что-то" было - не Маша. Ее бы она узнала и слушать не стала. Может, и это "что-то" слушать не надо. Но стоит представить себя у Чаши с открытым ртом, и - колени дрожат, внутренности сжимаются, именно страх, животный какой-то...
   "Суеверия", - сказала она себе. Суеверия, и больше ничего. Лучше думать о том, как, вернувшись, позвонит маме. Или - опять станет врать, что причастилась?
   "Нет, хватит с меня, больше врать я не стану! Хоть режьте", - и, запретив себе всякие сомнения и прочие левые думы, она прошла к своей скамейке, и села с краю. Бабулька с готовностью подвинулась, еще и пробормотала что-то сочувственное. Оксана вежливо улыбнулась в ответ и, прикрыв глаза, чтобы не видеть икону, стала дожидаться конца службы.
   Увидев вышедшего священника с Чашей, она поднялась. Ноги гудели. Ничего, уже скоро домой. Пристроилась в очередь. Сейчас батюшка закончит свои молитвы, можно будет петь с хором "Тело Христово примите..." Оксана любила эту мелодию, умиротворяющая и радостная какая-то.
   - ...Не лобзания Тебе дам, яко Иуда...
   Оксана вздрогнула, провела рукой по щеке - та зачесалась, словно ее вот только что, наяву, коснулась Димкина борода... И губы повлажнели...
   Она резко повернулась и пошла прочь из храма.
  

14

  
   На полпути к воротам Оксана замедлила шаг. По обеим сторонам выхода сидели... она не знала, как их правильно называть: нищенками неловко, к тому же она слышала, что многие из них и не нищенки вовсе. Миновать их незаметно не было возможности. После службы, когда много народу идет, тогда нестрашно, а сейчас она одна, и потянутся все четверо, не напоминать же, что утром всех оделила? Специально мелочью запаслась... не осталось ли? Она сунула руку в карман. Да, сдача со свечек есть. Но немного, всего три монетки. Разные притом. Она представила себе, как станет их раздавать по одной, и ужаснулась. Нет уж, лучше высыпать не глядя в одну руку. Пусть сами делят. В конце-то концов! Обязана она что ли?
   Она уже приготовилась так и сделать, поравнявшись с замотанными тряпками "нищенками" - не поймешь, то ли бабки, то ли тетки, - но взгляд ее упал на монетки... И сразу стало не до приличий. Оксана без смущения положила обратно в карман две "двушки" и, кладя двадцатник в одну из тянувшихся ладошек, спросила, обращаясь ко всем сразу:
   - Извините, вы не подскажете, где здесь ближайший телефон-автомат?
   - А вон, дочка, там, пройди немного вдоль оградки, - заговорили наперебой все четверо, нисколько не обидевшись, что денежка досталась только одной.
   Обрадованная их добродушием и ободренная пожеланиями здоровья и благополучия, Оксана пошла в указанном направлении и, действительно, увидела телефонную будку. "Не работает", - на всякий случай подумала она, поднося трубку к уху, и услышала гудок. Сунула монетку в щель, набрала номер. Она не думала, что скажет мужу, и как он отреагирует - главное, услышать его голос, убедиться, что все в порядке. Черт-те что надумается в этих... храмах. Больше она сюда в жизни не приедет, хватит!
   - Алле, Николаев слушает?
   - Привет, Дима!
   - Привет, ты чего?
   - Ничего, просто так. Отвлекла тебя? Ты извини...
   - Да нет, - судя по голосу, он обрадовался ее звонку: - Ты где? Дома уже? Так скоро?
   - Нет, я в городе... вышла из церкви и решила позвонить. Сейчас пойду на остановку.
   - Поосторожнее там, дороги внимательно переходи!
   - Ох, дороги эти, - простонала Оксана. - Тут еще лужи кругом. Утром скользко было, сейчас сыро. Ничего, доберусь как-нибудь.
   - Домой придешь - позвони.
   - Ладно.
   Настроение опять испортилось. Лучше бы он наорал на нее или сказал, что мешает работать. А теперь - как объясняться? Она ведь решила: сегодня. То есть, почти решила. Надо сперва с Сергеем поговорить. Бр-р...
   Да что же это такое! - она остановилась: опять надо спасать очки, доставать платок, вытирать глаза... Последние козыри осыпаются. Раньше она поражалась, насколько с Сергеем проще, чем с мужем, не надо опасаться оказаться "неугодной". Какая ни есть - всякой рад, любит потому что. Главное - понимает! Все понимает, абсолютно. Лучше, чем она себя. Куда все подевалось? Когда?
   "Ничего, никуда и никогда!" - прикрикнула она на себя. Эдак невесть до чего додуматься можно. Вон еще телефон, и двушка есть, и... время подходящее, если он и дома, то наверняка один.
   - Але? Сережа? Это я.
   - Привет, привет, что скажешь?
   - Скажу, да ты не поверишь.
   - Ну да?
   - Соскучилась.
   - Потрясающе! - он рассмеялся. - И правда, верится с трудом.
   - И тем не менее.
   - Что же нам делать?
   - Вот и я спрашиваю - что?
   - Отвечаю: ноги в руки, и через полчаса чтоб была на месте, - весело скомандовал он. - Я тоже сейчас приду.
   - Через полчаса не получится, - возразила Оксана и замерла в ожидании известной реакции.
   Слишком хорошо известной... точно:
   - Это еще почему? - веселый тон вмиг приобрел металлический оттенок.
   Какого лешего он так ревнив?
   - Я сейчас в городе... да одна, одна... в церковь ездила, забыл что ли? Я же говорила, что сегодня поеду.
   - Говорила, - равнодушно отозвался он. - Ну, тогда... назначай сама. Ко скольки приходить?
   Оксана задумалась, соображая.
   - Или вообще не приходить?
   - Ну чего ты? - жалобно протянула она. - В два - нормально?
   - Как скажешь.
   Ну просто разобиженный ребенок, которому не дали покомандовать!
   "Пройдет, все пройдет, когда станем жить по-человечески. Естественное поведение мужчины, вынужденного делить свою женщину с кем-то еще", - уговаривала она себя, глядя из окна автобуса на проплывавший мимо город, серый, голый и грязный в это время года. Она еще гулять тут хотела. Нет, скорее, скорее - домой!
   Стоп, какое "домой", когда договорилась на два часа? Лучше и не заезжать, Димке позвонить с автомата и сразу - туда, в их "гнездышко", прибраться заодно... "А ведь ты не веришь, - сказала вдруг ее добрая "подружка" Маша. - И в развод не веришь. И в то, что с Сергеем жить станете хорошо... Игрушки это все, у серьезных людей все иначе".
   Оксана подивилась: второй раз за сегодня, и за все время Маша говорит... необычно. Так, что даже слушать хочется. То все ныла и причитала, укоры да упреки. Тут же... и будто подросла она, Маша эта.
   "Ерунда, - спокойно, тоже "по-взрослому", без истерики, возразила ей Оксана. - Димке я тоже не верила".
   Это было правдой. Когда он - не муж, не жених, не друг даже - приятель, случайный знакомый, провожал ее до общаги и рассуждал о катании на лодках, по водохранилищу, мол, в мае вода уже будет теплой... а шел февраль, и ей смешно было это слушать и странно, потому что уверена была: уже через неделю он скажет ей... или не скажет, разве люди что-то говорят, когда расходятся? Просто расходятся, в разные стороны. Перестают встречаться, потом - улыбаться, потом - узнавать друг друга...
   Так что все эти "верю - не верю" ни при чем. Дело надо делать.
  

15

  
  
   Гиблое это дело - закладываться на автобусы. Особенно, если пользуешься ими раз в год.
   Когда Оксана вышла на своей остановке, на часах было без двадцати двенадцать. Чтобы убить время (а заодно раздобыть двушку на телефон), она решила зайти в магазин. Покупать она ничего не хотела. В их с Кулигиным квартире было, с чем пить чай или кофе, домой еще не скоро, а "для души" она уже давно старалась не тратиться: неловко, деньги-то мужнины. Хоть и есть там ее доля, да уж больно маленькая, гонорар за перевод нескоро заплатят.
   "Вот и будет, кстати, на что ехать", - размышляла она, рассеянно скользя взглядом по плотным рядам книжных корешков.
   - Мадам, разрешите полюбопытствовать, что вы ищете, может, я могу помочь? - раздался над ее ухом вкрадчивый голос.
   Не может быть! Она обернулась.
   - Лешка! Привет! Вот это да, ты как тут, откуда?
   - Привет, - Бурмин был страшно доволен произведенным впечатлением. - Да вот так. Приехал вчера ночью, сейчас от вас иду, кстати.
   - Здорово! А мы вот, - она развела руками.
   - Вижу. Что ищешь?
   - Двушку, - рассмеялась она. - Позвонить хочу, а монеток нет. Сегодня в церковь ездила, все раздала.
   - В церковь? - поразился он. - Ты разве верующая?
   - Да нет, - поморщилась Оксана, вспомнив сегодняшние приключения. - Маме обещала... я, вроде, говорила тебе? Из-за Павла, отчима.
   - Понятно. А двушка зачем? Или телефон дома сломался?
   - Нет, не сломался... я не хочу сейчас идти домой. Застряну обязательно, а у меня встреча в два.
   - Это я понимаю! - сказал Бурмин. - Перед важной встречей домой нельзя, это точно. Ну, а как ты тут ее ищешь-то, думаешь, на полке кто оставил? - пошутил он.
   - Нет, я тут просто брожу, а деньги сейчас в кассе попробую разменять.
   - Погоди, может, у меня есть, - он достал кошелек.
   - Ты надолго приехал? - спросила Оксана.
   - Надолго... держи, - он подал ей две монетки. - До лета тут буду.
   - Ого! Это как так?
   - В командировку. Опытом поделиться... ну и перенять кой-чего, а то неграмотный.
   - Поня-ятно, - протянула она. - Инга, поди, рада?
   - Ну еще бы! - самодовольно ухмыльнулся он. - Там сейчас дым столбом, меня выгнали, чтоб под ногами не путался.
   - Ты, как всегда, без предупреждения, - предположила она.
   - Само собой.
   Болтая, они вышли из магазина. Оксана позвонила Дмитрию, сказала, что благополучно добралась до городка, и сообщила, что приехал Бурмин. Слушая радостный голос мужа, отдающий распоряжения по встрече дорогого гостя, она чуть не разревелась. Алексей вовремя отобрал у нее трубку, самому захотелось пообщаться с другом. Оксана отошла, чтобы не слышать. Странно она себя чувствовала.
   Так иногда бывало с ней во сне: не понимаешь, наяву с тобой все происходит, или сон снится. Пытаешься разобраться, отличить мираж от яви, но боль от щипков, вроде, настоящая, и стены холодные и твердые, и предметы остаются прежними, как ни сверли их взглядом. Тем не менее, что-то не так, сам воздух колеблется, будто тончайшая пленка, и вот-вот упадет...
   - Леша, - спросила она подошедшего Бурмина. - С тобой бывает так, словно ты наяву не понимаешь, спишь или нет?
   - Чего? - смеясь, переспросил он. - Так наяву? Или - сплю? Или, все-таки, нет?
   Оксана тоже засмеялась. В самом деле, что попало наговорила.
   - У тебя как дела? Рассказывай, - велел Алексей. - Кстати, раз ты не идешь домой, то - куда?
   - Не знаю... Дел других нет.
   - Тогда пошли где-нибудь присядем? В Дом ученых, например? Там зимний сад, фонтан и диваны, прямо как в лучших домах Парижа.
   Оксана согласилась. Кроме всего... можно будет поговорить. По-настоящему. Лешка - как раз тот человек, который все поймет. И, может, что-нибудь и посоветует. Сама она совсем запуталась и изовралась. "Потому и морок вокруг тебя", - сообщила Маша. Ну да, верно, поэтому.
   В зимнем саду ДУ было сумрачно и пустынно. Тихо журчала вода в фонтанчике. Оксана и Алексей уселись под лимонным деревом.
   - У тебя проблема какая-то? - проницательно заметил Бурмин. - Давай, выкладывай. Обсудим.
   - Проблема, ага, - вздохнула Оксана. - Только ты меня не убивай сразу... Я, Леша, уйти решила. От Димки.
   - Это как так? Куда уйти?
   - Налево, - усмехнулась она. - Совсем. Я уже больше полугода встречаюсь с другим человеком. Он любит меня, и я его. И мы решили...
   - Понятно, - остановил ее Алексей. - Любовь, значить, - хмыкнул он с неожиданным сарказмом. - И что это за... человек такой?
   - Нормальный человек, - ощетинилась Оксана.
   Тон Алексея нравился ей все меньше. Зря она завела с ним этот разговор.
   - Кто он, что, откуда - рассказывай, - приказал Бурмин.
   - Преподаватель математики. Мы в институте познакомились.
   - Угу. Старый ловелас-одиночка, вроде меня? И ты его пожалела и решила осчастливить на старость?
   - Нет, у него жена... и дети. Двое.
   Алексей присвистнул.
   - Нормально! Так как ты сказала? - с издевкой переспросил он. - Решила уйти? К нему? Он что, гарем собирает?
   - Он тоже разводится.
   - И уже подал заявление?
   - Нет, - Оксане сделалось неловко, как всегда, когда она думала об этом или обсуждала вопрос с Сергеем. - Еще нет. Говорит, надо подождать.
   Бурмин громко фыркнул.
   - Знаешь, что я тебе скажу? - спросил он. Оксана подняла голову. Алексей смотрел на нее без теплоты, чуть не с презрением. - Ты ведь хочешь узнать мое мнение?
   Она кивнула, не сводя с него глаз.
   - Так вот. Ты обидишься, конечно, но ты - дура, Оксана. Круглая, пустая дура. Я и не подозревал. Как такое в голову могло прийти?
   - Ты не понимаешь! - взвилась Оксана, придя в себя от оскорбления. - И никто не понимает! А я не могу так больше жить, не могу! Особенно теперь, когда узнала... другое.
   - Ну, и чем же так ужасна твоя жизнь? - насмешливо спросил он. - Чем тебя муж не устраивает?
   - Он меня не любит, - давясь слезами, проговорила Оксана.
   - Да ну?
   - Да! Я ему не нужна такая, какая есть!
   - И потому он живет с тобой седьмой год?
   - Не уверена, что он мне тоже не изменяет, - выпалила она.
   Бурмин смерил ее ледяным взором.
   - Совесть у тебя есть? - тихо проговорил он. - Сама себя послушай. Да такого мужика, как Димон...
   - Да-да, - отмахнулась Оксана. - Его все считают героем и святым - из-за моей болезни. Заботится, терпит... А только, - она с трудом сглотнула рвущиеся рыдания. - Почему-то никто не интересуется, каково мне от всего этого! Считается, раз я болею, и обо мне заботятся, так мне и не надо больше ничего, и свинство еще чего-то ждать и требовать, да? И это справедливо по-вашему? Я и так всего лишена, и чем дальше, тем больше. Скоро вовсе... на улицу выйти не смогу. И забота эта вся - жерновом на шее, понимаешь ты? Нет, этого никто не понимает, и даже слушать не хочет, - зло говорила она. - Все только "Ах, Димочка! Ах, герой! Ах, больная жена, не бросает..." И мне: "Благодари! Кланяйся! Молчи! Молчи, главное, не напрягай, не доставляй лишних проблем!"
   Она вытерла слезы и добавила еле слышным шепотом:
   - У меня даже ребенка отбирают. Под предлогом облегчить жизнь. И прямо говорят, что не нужна мать, раз она больная, ничего не может.
   - Ребенка - это зря, - кивнул Алексей. Он слушай ее бурный монолог молча, склонив голову и сцепив в замок сильные пальцы. - Про это я и Димке говорил. Ребенка должны родители воспитывать. Чего бы им это ни стоило. Раз не сумасшедшие и не алкоголики, так и нечего...
   - И он послушал? - недоверчиво спросила Оксана.
   - По крайней мере, задумался.
   - Удивительно, - язвительно сказала она.
   - Чего ты от него хочешь, сам у бабки вырос, - пожал плечами Бурмин. - Но ничего, осенью он привезет Павлика, а там уедете в Германию. Бытово будет уж наверняка полегче, и с деньгами. Может, еще подлечишься там, и вообще все наладится.
   - Не поеду я никуда, - покачала головой Оксана.
   - Не глупи! Или такая "лябовь", что и ребенка бросишь? - недобро прищурился он.
   - А кто мне его оставит, ребенка?
   - Ну, такой дуре и впрямь опасно оставлять, - безжалостно проговорил Алексей.
   - Вот видишь, - она горько улыбнулась. - Никому дура не нужна. Да еще и больная. Так что всем будет только лучше, если я уйду.
   - Ах, какая жертва, какое геройство, сейчас заплачу, - тоненьким голоском проблеял Алексей. И продолжал уже нормально: - Оксана! Я тебе еще раз говорю, не будь дурой, прекращай все это. Пока не поздно. Или? - он пристально поглядел на нее. - Поздно? Ты не беременна, случаем?
   - Нет, - равнодушно произнесла она.
   - Ну хоть это ладно.
   - Алеша, - она подняла на него тоскливые глаза. - Ну почему, почему ты считаешь, что это плохо? Только потому, что Димка - твой друг, а я изменила ему? А если бы я была не его женой? Ты бы тогда наверняка иначе отнесся бы.
   - Если бы ты была женой не Димки, а кого-то еще, я с тобой при прочих равных и говорить бы не стал, - отрезал Алексей. - Сказал бы: пошла вон, шлюха. И все. Да, - повторил он, глядя ей прямо в возмущенно распахнувшиеся глаза. - Именно, шлюха. А я с тобой говорю, потому что ты жена моего друга. И мой друг. Пока.
   - "Пока", - хмыкнула Оксана.
   - Пока, - подтвердил он. - Если бросишь Димку, я тебя перестану узнавать на улице. Предатели и подлецы никому не нужны. Даже больные и несчастные.
   - А я не буду несчастной! - с вызовом сказала Оксана.
   - Будешь, - сказал Бурмин с такой уверенностью, что она вздрогнула. - Потому что этому своему хахалю ты даром не нужна. И мне тебя жалко, - добавил он, и действительно, посмотрел на нее почти по-прежнему, без презрения и злости. - Не потому что ты якобы несчастна в любви или что ты там еще придумала. А потому что ты - дура. И даже не понимаешь, что над тобой попросту издеваются. Представляю, - губы его скривились, - как этот плейбой хвастает среди своих, как ловко трахает калеку...
   - Ты не знаешь, - Оксана кое-как проглотила новые оскорбления. - Я с ним впервые себя женщиной почувствовала! Когда в больнице лежала, он каждый день приезжал. Каждый! В город, на трех автобусах. И потом...
   - Хватит, - он хлопнул ладонью по ручке дивана. - Эта песня хороша, начинай сначала. В общем, я тебе все сказал. И повторяю, не будь дурой, прекращай все. Димке еще не говорила, надеюсь?
   - Нет.
   - И не вздумай. Это будет еще одна глупость и как бы не побольше первой.
   - Разве глупость? - задумчиво произнесла она.
   - Глупость и подлость. Твоя беда, ты заварила, сама и хлебай. И плати за все сама.
   Они помолчали.
   - Ну ладно, - Оксана посмотрела на часы и встала. - Ты извини. Пойду я.
   - Нормально, - Алексей тоже поднялся. - Так ты поняла, нет? Все кончай и живи тихо. Димка - мужик, каких поискать. И он любит тебя. По-настоящему.
   - Откуда ты знаешь? - устало спросила она.
   - Знаю. Я все знаю.
   - Ладно. Пока.
   На крыльце он взял Оксану за плечо и, развернув к себе, сказал, наклонясь к самому ее лицу:
   - Оксана! Я тебе еще и еще раз говорю: прекращай. Ты мне друг. И отношусь я к тебе по-прежнему. Но только... Ты поняла или нет?
   - Поняла, - бессильно прошептала она, глядя в сторону.
   - Ну смотри, - он не сразу отпустил ее. - Если что, приходи.
  
  

16

  
  
   "Что ж так медленно тянется сегодня время?" - думала Оксана, глядя в окно. Точнее, на плотно задернутые занавески, из-за которых смотреть в окно, сидя за столом, было затруднительно. Подойти и отдернуть их, совсем отодрать. Другие повесить... какие-нибудь. Купить специально. Вообще все сделать тут по-другому, по-своему!
   Она оглядела кухню. Собственно, и так неплохо. Наверное, она и не станет тут ничего менять. Занавески, разве. И шторы в зале. И в спальне. Вот что надо... нет, не выстирать - выкинуть. Окна - настежь... Она схватилась за стол, почувствовав слабость в ногах, как будто сидела не на стуле в комнате, а - на перилах балкона.
   "А что, может, и верно, хорошо, что нельзя растворять эти окна и вообще подходить к ним", - заметила она про себя. Странные, очень странные мысли и желания появляются у нее в этой квартире. "Может, тут кто-то так и погиб?"
   Оксана нервно рассмеялась, нарочито шумно встала, погромыхала чайником о плиту, налила себе чаю. Жаль, телевизора нет, и радио не работает. Ничего нет, чтобы играло, звучало, говорило, пело. Пианино да гитара не в счет. Для них руки нужны, которых нет, только душу травить. Был бы телевизор! Странно, впервые она про него думает, прежде, напротив, радовалась, как здесь тихо... Угу, как в могиле, прямо.
   Зато слышно, как по лестнице кто-то поднимается.
   Она хотела выйти в прихожую, но передумала. Тело сотрясала мелкая дрожь, как всегда перед чем-то жутким и решающим. "Сейчас-то я чего боюсь? - удивилась она, слушая скрежет ключа в замке. - Ведь это не Лешка, не Димка... не левый батюшка. Сейчас придет Серега, мой, родной, любимый человек, который все понимает. Даже говорить особо ничего не придется".
   - Эй, ты где?
   - Здесь, - откликнулась она.
   Кулигин торопливо вошел в кухню и действительно все сразу понял.
   - Что случилось?
   - Ничего.
   - Будто я не вижу, - он сел рядом, взял ее за руку.
   И, как всегда, от тепла его ладоней, участливого голоса и взгляда, читавшего в самой душе, ей стало отчаянно жалко себя, маленькую и несчастную, несправедливо обиженную и приговоренную к пожизненной муке, непонятно, за что и зачем.
   - Ну, что ты, - тихо проговорил он, целуя ее. - Не надо... пойдем.
   - Нет, потом, - она попыталась воспротивиться, но он без труда заставил ее встать и привлек к себе.
   - Пойдем, пойдем. А потом - все остальное.
   Он был прежним. Таким, как в первый раз. Тогда она поверила ему сразу и пошла за ним без оглядки, позволяя телу и воле освободиться от пут разума, совести, всех внутренних голосов вместе взятых. И нет никаких "надо" и "нельзя", остается лишь "хочу". Весь мир умирает, все прошлое и будущее, а живо лишь то, что чувствует его касания, слышит его шепот, волнуется и бьется в такт задаваемой им мелодии, невероятно виртуозной, требующей запредельной чистоты тона.
   Дерзкий музыкант, что творишь ты со своею скрипкой? Нет у тебя страха и чувства меры. Ведь еще чуть-чуть - и лопнут струны, треснет корпус, брызнет кровь из расхлестанных пальцев...
   Но ты не боишься. И правильно делаешь. Страху не место там, где пробуждается жизнь, рождается звук, обретают голос сухие краски и буквы, загораются помертвевшие глаза женщины.
   Ты не знаешь, откуда в тебе этот дар, мастер. Ты владеешь им... ты ли владеешь? Творец ли ты или послушное орудие той силы, что дает тебе такую власть над мертвой материей? Ведаешь ли ты, что творишь? Или - сам теряешь себя, отдаваясь ей с тем же упоением, что скрипка, кисть, камень, женщина отдается твоим рукам?
   Зачем эти вопросы? Да вот же - толкутся в голове и не дают покоя. Стоит лишь прийти в себя, и начинается...
   - Что ты говоришь?
   Его челка опять упала ей на глаза. Оксана засмеялась, зажмурившись:
   - Ты когда стричься пойдешь?
   - Завтра, - он сел прямее, убрал со лба непослушные волосы. - Или даже сегодня. Вечером.
   - Только не сильно коротко! - предупредила Оксана.
   - Пошли вместе, проследишь, - предложил он. - А то я не знаю... говорю всегда, чтобы на свой вкус стригли.
   - Я тоже. И всегда любопытно, что получится.
   - Последний раз очень хорошо получилось. Только мало что осталось, - он намотал на палец ее отросший локон и тихонько подергал.
   Оксана прикрыла глаза. Тут же замелькали, закружились цветные пятна, потянуло куда-то вниз, в пустоту, темную и теплую. Она силой разлепила веки.
   - Сколько времени?
   - Не знаю.
   Сергей, не отрываясь, смотрел на нее. Она тоже любовалась им. Эх, остановить бы мгновение! Но не сегодня.
   - Ну погляди, - она шевельнула головой в сторону тумбочки, на которой тикал будильник. - Мне отсюда не видно.
   - Ты куда-то спешишь?
   - Нет.
   - Тогда зачем тебе время?
   - Вредина, - Оксана притворно надула губы и сделала движение, чтобы взять часы, но Кулигин удержал ее.
   - Лежи уж, - проворчал он и покосился на будильник. - Три часа.
   - Ровно?
   - Без десяти.
   - Так бы и говорил, - она снова прикрыла глаза, но лишь на пару секунд.
   - Зачем тебе всегда надо знать, сколько времени, да еще так точно? - спросил он.
   - Не знаю. Так спокойнее.
   - Не понимаю я этого.
   - Не может быть, - возразила она. - Ты все понимаешь про меня. Даже то, чего я сама не подозреваю.
   - Если бы, - он наконец оторвался от созерцания ее лица и встал.
   Оксана отвела взгляд. Сейчас, когда разум и прочие "кандалы" опять с нею, было неловко видеть его обнаженное тело. "Ничего, потом привыкну", - подумала она и украдкой зевнула. Бессонная ночь и утренние тревоги напомнили о себе. Было бы здорово поспать сейчас часа три-четыре... нельзя. Она потянулась в последний раз и заставила себя сесть, надела очки, огляделась в поисках одежды. Но ничего похожего не увидела.
   - Э, а где?..
   - Что? - Кулигин уже застегивал рубашку.
   - Ну... это...
   - На кухне, наверное, - глаза его смеялись.
   - Как на кухне?
   - Ты забыла, где раздевалась? - он снова сел и обнял ее.
   - С тобой все забудешь, - пробормотала она, приникая к его плечу, но тут же отстранилась, опомнившись: - Нет, хватит на сегодня. Мне в пять надо быть дома, еще в магазин зайти. Гости приехали неожиданно.
   Она испуганно взглянула на Сергея, но он принял это известие на удивление спокойно:
   - Да, у меня тоже дела кое-какие. Погоди, - он вышел и вернулся с ее одеждой. - Одевайся, я пойду покурю да чайник поставлю.
  

17

  
  
   - Ну вот, теперь рассказывай, что случилось, - сказал Кулигин, пододвигая ей чашку с чаем.
   Оксана криво усмехнулась.
   - Ничего особенного. Обыкновенное дело. Очередная попытка реально посмотреть на вещи.
   - И каков результат? Что страшного увидела?
   - Проще сказать, чего не увидела, - Оксане очень хотелось разделить его веселье, но пока не получалось.
   - Ну и?
   - Нас с тобой.
   - Как это?
   - Не знаю, - она взяла сахарницу и стала разглядывать узор из мелких зеленых и коричневых листочков. - Понимаешь, Сережа, мне иногда кажется, что ты мне снишься. И не только ты. Последнее время, словно во сне живу, в дымке какой-то, ничего не видно четко, ничего не понятно. Особенно... то, что нас с тобой касается.
   - Разве это страшно? - беспечно сказал он. - Пусть сон. Но ведь он хороший. И не заканчивается... в отличие от обыкновенного сна.
   - Я не хочу, чтобы сон, - нахмурилась Оксана. - Эдак выйдет, что...
   Ей стало жутко от пришедшей на ум мысли. Она поставила сахарницу и посмотрела прямо в глаза Кулигину. Тот не отвел взгляда, но и говорить не спешил. Ждал вопроса. "А ведь он знает, что я сейчас скажу", - подумала она. Ну и ладно.
   - Что пишет твой знакомый, из Подмосковья? Когда мы сможем уехать отсюда? Осенью? В сентябре, в августе?
   - Уе-едем, - сказал он тем неопределенным добродушным тоном, как обычно говорят что-то вроде "до свадьбы заживет".
   - Когда? - требовательно повторила она.
   - Давай не будем загадывать, - он мягко похлопал ее по руке. - До осени еще дожить надо.
   - Сережа, - ей мучительно хотелось отдернуть эту проклятую пленку, из-за которой даже голос родного человека казался чужим, и выражение лица было странным, слишком спокойным для подобной темы. - Это ведь не такое дело, что собрал чемодан и вперед. Мне - ладно, но тебе-то - увольняться, снова устраиваться, прописываться...
   Ее покоробили произнесенные слова. Но - когда-то ведь надо?
   - Не такое, - согласился он. - Но сейчас все равно рано.
   - Погоди, - она тряхнула головой. - А ты... ты реально собираешься куда-то уезжать со мной? Или это все было так просто, разговоры?
   Если бы он сейчас вздрогнул, пролил чай, засуетился... да хотя бы моргнул! Но он оставался невозмутимым, лишь шевельнулись губы в улыбке, больше похожей на усмешку. "И здесь все рушится, - оглушено подумала Оксана. - Это что же за день такой сегодня? Или не рушится? Вдруг скажет: поедем сейчас!"
   - Ты не молчи, - попросила она. - Ты говори... что-нибудь.
   - Вряд ли я скажу что-то новое.
   Он потянулся за чайником, стал наливать себе вторую чашку. Оксана машинально отпила глоток из своей.
   - Скажи правду.
   - Правду, - раздумчиво повторил он. - Ты уверена? Что тебе надо ее знать? Именно сейчас?
   - Уверена.
   - Ладно, - он помолчал. - Так вот, я в самом деле не знаю, когда мы уедем, куда, и уедем ли вообще. Скорее всего, нет.
   - Почему? - прошептала она.
   - Потому что ты этого не хочешь.
   Оксана вскинула на него пораженный взгляд. Но он продолжил столь же невозмутимо:
   - Да, именно. Если я и соберусь куда сбегать, то ты откажешься сразу... или потом, но все равно очень скоро.
   - Я не хочу?! Да я только жду, когда ты скажешь "Поехали!" - заговорила она, глотая слезы. - Если дело только за мной... Я ведь уже решила, давно. И я сегодня же скажу мужу, что - все, ухожу...
   - Напрасно, - возразил он. - Не надо этого делать. Муж твой человек разумный и вряд ли обратит особенное внимание. Но может и рассердиться, хотя бы из педагогических соображений. Ты окажешься на улице, и что тогда?
   - Ну, окажусь, - она пожала плечами. - Перекантуюсь тут хотя бы. Пару недель, пока ты со всем разделаешься. Раз недолго...
   - С делами-то недолго, - усмехнулся он почти ласково. - А вот что я с тобой делать буду? Ты ведь меня с потрохами съешь, что жизнь тебе испортил. И себя заодно.
   В другое время Оксана умерла бы на месте, наверное, от таких слов в свой адрес, да еще от Кулигина. Но сейчас она с удивлением поняла, что едва ли не ждала чего-то подобного. День такой выдался. Кажется, она за двадцать семь лет не выслушала столько оскорблений, сколько сегодня. Поэтому она лишь обреченно кивнула и осведомилась:
   - Экая я стерва... Что ж ты меня не пошлешь подальше?
   - Потому что люблю тебя... такую вот, - он с улыбкой развел руками. - И ничего не могу с этим поделать. Дурак, наверное.
   - Хороша любовь, - она скептически хмыкнула. - Пудрил мне мозги с самого начала, выходит? Уедем, ребенок... даже обвенчаться предлагал. Зачем?!
   - Не с самого начала, - возразил он. - Я собирался... но скоро понял, что напрасно.
   - И молчал?
   - Я не хотел тебя терять. Ведь ты бы не согласилась играть в открытую. Тебе важно было иметь оправдание, пусть для самой себя, что ты не просто развлекаешься с умелым любовником, а сгораешь в пламени неземной любви. Но я сам виноват. Ведь это я рассказал тебе эту сказку, и ты играла в нее, да так убедительно, что и я верил... иногда. У тебя это получается, сама говоришь, морок вокруг, кого угодно заморочишь. Особенно того, кто сам желает.
   Это уже было слишком. Даже для такого дня.
   - Хочешь сказать, это я врала тебе все время? - хрипло проговорила она.
   - Если бы мне, - покачал он головой. - В том-то и дело, что себе. Мне зачем, я и так вижу... в том числе и то, что ты мало помалу начала замечать эту ложь и тяготиться ею - уже хорошо.
   Оксана глубоко вздохнула. Самое правильное и, пожалуй, действенное было сказать "Я люблю тебя!" тому, кто сидит напротив, и на все его слова, справедливые или вздорные, отвечать только этими тремя. Но именно их-то она и не могла сейчас выговорить. Как просто было раньше, еще четверть часа назад она шептала эту фразу, и даже тени сомнения не было... Выходит, он прав?
   Она молча поднялась и вышла из кухни. Остановилась посреди зала, оглядываясь, нет ли где ее вещей. Надо все забрать, и уходить отсюда... навсегда.
   - Что ты, куда?
   Оксана обернулась. На секунду в глазах стало темно от гнева. Да как он смеет!!! Психолог хренов! Еще и улыбается. Эх, жаль, нет силы в руках, залепить бы пощечину - и вся любовь.
   - Во всем, что ты сейчас наплел, нет ни слова правды, - выдохнула она.
   "Молчи!!! - завопила Маша. - Это ведь жалко звучит, к чему оправдываться? Собирайся и уходи, молча!"
   Она была права, но Оксану понесло:
   - Ты просто испугался! Наобещал с три короба, а потом струсил. Взвесил, что теряешь. Верно, удобно иметь теплый тыл и трахать калеку, которую содержит кто-то другой, самому-то - дорого шибко и хлопотно. А я, идиотка, поверила, чуть не...
   - Все верно, - сказал он с ледяной усмешкой. - Лишь маленький нюансик имеется. Зачем, скажи пожалуйста, мне понадобилась калека, когда вокруг полно нормальных женщин, поздоровее, покрасивее и подобрее, если на то пошло?
   - Есть, да не про твою честь, - с отвращением проговорила Оксана. - Именно что, никому ты не занадобился, жене надоел, вот и подобрал... то, что тоже мало кому нужно. Ну и плевать.
   - Оксана, не пытайся меня оскорбить, - голос его звучал ровно, в нем отчетливо позванивал металл. - Ведь ты такая талантливая актриса, я могу и вправду обидеться.
   - На здоровье!
   Убедившись, что в зале собирать нечего, она прошла в спальню.
   - Но ведь придется извиняться, унижаться... чтобы вернуться, - он встал в дверях, сложив на груди руки.
   - Вернуться? - Оксана истерически рассмеялась. - Куда? К кому?! Да я тебя знать больше не хочу!
   - Зато я хочу.
   Он взялся за пряжку брючного ремня. Оксана отшатнулась, забыв про кровать позади, и с размаху села, почти упала на нее. Кулигин сделал резкое движение, ремень, щелкнув, выскочил из петель. Оксана, не веря себе, поползла назад, к стенке.
   - Ты... ты не можешь, - забормотала она.
   Мгновенный ужас сменился радостью, когда Кулигин швырнул ремень в угол. "Хорошо, если он не понял, чего я испугалась", - мысленно хихикнула Оксана.
   - Могу, - сказал он сквозь зубы. - Только я и могу. И ты это знаешь, всегда знала, а сейчас еще раз убедишься!
  

18

  
  
   И она убедилась. А опомнившись, заплакала навзрыд, без стеснения - от бессилия и отвращения к себе. Тело снова предало ее. Выйдя однажды из подчинения, оно уверенно жило своей жизнью, и брало свое, как только улучало момент, и не ведало оно никаких идеалов, гордости, даже чувства ему неважны были, любовь ли ненависть, все одно.
   - Прости меня, - Кулигин, уже одетый, сел рядом и погладил ее по голове.
   Надо бы стряхнуть его руку, но сил не было. И - главное - охоты не было тоже. Поняв это, Оксана зашлась в новом приступе рыданий.
   - Вот беда, что ж ты так расстроилась-то?
   Это прозвучало так нелепо, что Оксана фыркнула от смеха.
   - Совсем другое дело, - сказал он одобрительно. - Одевайся.
   Она молча повиновалась. Слезы высохли. С ними ушла ненависть, обида, горечь. Осталось недоумение: неужели этот человек, который сейчас сама доброта и участливость, несколько минут... Она глянула на будильник и покраснела. Ну, все равно, полчаса назад, безжалостно хлестал ее самыми жестокими словами, и вдобавок чуть не изнасиловал... несказанно порадовав презренную плоть. Вот где унижение-то. Она опять зашмыгала носом.
   К счастью, Кулигина в спальне не было.
   "Бежать!" - сказала себе Оксана, но, глянув в зеркало, передумала. Видок невыходной, что и говорить. Надо успокоиться, посидеть...
   "Ага, побыть с ним еще несколько минут", - подсказала Маша.
   Оксана лишь махнула рукой. Что поделать - прав он, значит. Трудно ей будет без него.
   "Справишься!" - сказала Маша. Голос ее звучал почти дружески.
   "Справлюсь", - согласилась Оксана.
   Погрозила кулаком отражению - тому самому телу, слабому и развратному - и отправилась в кухню.
   Сергей встретил ее улыбкой, такой обыкновенной, что заныло сердце. Оксана села за стол.
   - Прости меня, - опять сказал Кулигин. - Я не должен был так... жестко.
   - Нормально, - она обхватила чашку ладонями. - Все правильно. Давно надо было. А то бы я свихнулась от своих фантазий.
   - Вот и я подумал. Теперь будет проще... жить. Без лукавства и лишних нервов.
   Оксана молча размешивала сахар. Разговаривать не хотелось. Да и не о чем. А про нервы он правильно. Поразительная тишина в душе. Сроду не было такого покоя. И мысль, что надо идти домой, приносит радость и умиротворение. И нет ничего страшного в расставании. Где же любовь? Ушла, так быстро?
   В памяти возникли один за другим образы тех, в кого она когда-то была влюблена. Ей ничего не стоило влюбиться, замечтаться, а вот чтобы забыть - наоборот, требовалось масса времени и сил. До сих пор не все окончательно утихло. Тут же - не просто мечты, на полном серьезе, замуж собралась, убежать хотела, днем еще собиралась! И - на тебе. Как рукой...
   В прямом смысле: будто кто-то извне протянул руку и освободил глаза, прочие органы чувств, а, главное, разум от этой пелены.
   "Кто-то", - повторила Маша как-то очень значительно.
   "Что ты хочешь сказать?" - не поняла Оксана.
   "Потом поймешь".
   "Потом, так потом".
   - Ну ладно, - сказала она вслух, отставляя пустую чашку. - Пора мне идти. Я сегодня как раз убралась, пока тебя ждала, - она оглядела кухню. - Посуду сполоснешь сам? Или давай я, недолго...
   - Нет, зачем, - возразил он. - Скажи лучше, когда теперь встретимся. В субботу у меня занятий нет, у физиков праздник, выходной. Можно с самого утра. Как ты?
   - Ты о чем, Сережа? - недоуменно спросила Оксана. - Какие встречи? Все ведь уже.
   - Как все? - он шевельнул бровями. - Что значит, все? Ты обиделась все-таки?
   - При чем тут обиды? Мы же выяснили, никакой любви нет, зачем встречаться?
   - Как нет? - он вдруг заволновался. - Я тебя люблю. И тебе со мной хорошо... было до сих пор.
   - Было, - подтвердила она, краснея.
   - Так в чем дело?
   - Я больше не хочу никого обманывать. Ни тебя, ни мужа... ни себя.
   - Ты и не будешь обманывать! Меня бесполезно, с собой тоже разобралась.
   - А муж?
   - Ну, ты ведь больше не хочешь его бросать?
   - Не хочу.
   - Значит, никакого обмана.
   Оксана ошарашено уставилась на него.
   - Как это никакого обмана? Я изменяю ему! Это, по-твоему, честно?! Рано или поздно он узнает и...
   - Да он давным-давно знает, - рассмеялся Кулигин. - Чтоб в нашей-то деревне такое скрыть! Знает и доволен, - заключил он с внезапной злобой.
   Оксана опять села, колени противно ослабели. Кулигин посмотрел на нее и всплеснул руками:
   - Нет, ты меня поражаешь! Никак не могу привыкнуть. Вроде, взрослая женщина, а в иных вопросах - дите дитем. Нет, ты правда была свято уверена, что он не подозревает о нашей связи?
   Оксана лишь головой покачала.
   - Потрясающе!
   - Да ты-то с чего в этом так уверен? - разозлилась она.
   Не хватало еще ему катить бочку на Димку!
   - Уверен, - сказал он твердо. - Потому что мы с тобой сейчас сидим здесь. А до этого кувыркались там, - он ударил кулаком в стенку спальни. - И делаем это регулярно, не день, не три - полгода! И не за тридевять земель. Означать это может лишь одно: твой муж прекрасно осведомлен обо всем, но предпочитает делать вид, что все в порядке, поскольку человек интеллигентный и неглупый. Зачем лишние хлопоты и скандалы? Жена довольна, сам спокоен и...
   Он вдруг замолчал и стал оглядываться в поисках сигарет. "Вечно он их теряет", - раздраженно подумала Оксана и снова удивилась своей неприязни, прежде она не обращала внимания на его странности. Она окинула глазами кухню, но он уже сам увидел пачку на буфете.
   - И что? - спросила Оксана, обернувшись.
   - Что?
   - Ты не договорил.
   - А, - он вернулся к окну, сунул в рот сигарету и попытался зажечь спичку. - Не хотел тебе этого говорить. Но, ладно... Только это не к тому, чтобы ты ревновала или устраивала дознания...
   - Ты хочешь сказать, он тоже?.. - ужаснулась Оксана.
   Кулигин кивнул. Он никак не мог прикурить, спички то ломались, то выпадали из пальцев. Оксана еще не видела его таким взволнованным. Но из-за чего? Не из-за вероятных измен чужого мужа ведь. Чепуха, кстати. Нет у Димки никого. А что молчит, так либо в самом деле не в курсе, либо - по своей исключительной доброте и уму, тоже исключительному.
   "Оценила", - подколола Маша.
   Вот именно. Но что с Сергеем?
   С ним творилось неладное. Кончик сигареты, наконец, затлел, но при этом вспыхнула занавеска, Кулигин, ругнувшись, загасил ее ладонью. Встал ближе к окну, чтобы дым уходил в открытую форточку.
   - Ты не подумай, - проговорил он. - Я не хочу тебя как-то настроить... наоборот. Хочу, чтобы ты поняла. Нет ничего плохого, если мужчина и женщина встречаются ко взаимному удовольствию. Это совершенно нормально. Главное, не приплетать высоких материй... любви там...
   - Но ты же сам сказал, что любишь меня!
   Он как-то жалко взглянул на нее и отвернулся. Оксана подошла к нему, тронула за плечо.
   - Сергей, что с тобой?
   - Что? - он поймал ее руку, прижал к щеке.
   - Ты дрожишь весь.
   - Не обращай внимания... бывает.
   - Иди, приляг?
   Она растерялась. Что делать? Уйти боязно, оставаться тоже нельзя, дома-то ждут. И не хочется с ним оставаться, на самом деле.
   - Я лягу, сейчас, - он загасил наполовину выкуренный бычок, бережно положил его на блюдце и повернулся к ней. - Тебе пора? Или побудешь еще?
   - Пора, - виновато ответила она. - Но если надо...
   - Нет, я в порядке, - он вымученно улыбнулся. - Просто... есть вещи, о которых думать не стоит. Хочется заплакать... или выпрыгнуть в окно.
   - Ты... это...
   - Да шучу я, - он пошел в прихожую, Оксана следом. - Нормально все. Можешь вечером позвонить, убедиться, что живой, - он помог ей надеть куртку и подмигнул. - Заодно насчет субботы договоримся.
   - Сергей, не надо, - она помрачнела.
   - Ладно, - сказал он устало. - Не стану больше тебя дразнить. Завтра в институте увидимся. Счастливо.
   Чем удачнее поход в магазин, тем труднее дорога домой. Для равновесия, что ли? Оксана плелась, уныло поглядывая по сторонам. Дом казался невозможно далеким. Еще и мысли, которые не легче сумок.
   Хочется думать, с Серегой все будет нормально. Сорока ведь нет, а нервы никуда не годятся. Интересно, как в субботу из дома уйти, да еще с утра? Хорошо, если Димка тоже свалит, а если нет? Пусть он все знает, но как сказать родному мужу: "Я иду к любовнику, вернусь к обеду"?
   "Да нет у тебя больше никакого любовника", - сказала Маша.
   Оксана даже остановилась. Поставила сумки на асфальт, выпрямилась, поглядела вокруг. Вечернее солнце забавлялось зайчиками, отражаясь в стеклах и лужах. Снежные кучи на обочинах осели, и на сухих местах пробивалась зелень. Птицы, вереща, скакали по ветвям берез и рябин, на которых набухали почки. И люди шли навстречу - в ярких куртках, без шапок, улыбались и щурились от солнечных бликов, вдыхали прохладный терпкий воздух.
   - Елки-палки, - сказала Оксана вполголоса. - Весна ведь началась.
  
  

19

  
  
   В детстве Оксана часто болела, а однажды, в восемь лет, слегла всерьез, с двусторонней пневмонией. Несколько недель в больнице, до того - пара месяцев дома (потому что никак не могли выставить правильный диагноз), и все это время - температура, слабость, запрет подходить даже к закрытым окнам (вдруг сквозняк?), не то, что гулять. Была осень, потом зима. Все, что вспоминалось из того времени, даже хорошее, казалось окутанным сумраком, липким туманом, томило безысходной тоской, тягостным чувством безвременья и невнятной тревоги.
   И все закончилось в один день, тихий и солнечный февральский день, когда ей наконец-то разрешили выйти на улицу - просто погулять, и не в поликлинику, и не замотанной в десяток шарфов и свитеров. Наверное, их было не особо меньше, чем обычно, но чувствовала она себя тогда прямо в бальном платье на снегу.
   Может, это из-за новых сапожек и куртки, купленных по случаю выздоровления? Или - от радостных улыбок и смеха взрослых, будто разом избавившихся от неведомой ноши? Или потому, что не было температуры, не болело горло, лишь слегка кружилась голова от свежего воздуха, и глаза щурились от яркого солнца?
   Так или иначе, а то пьянящее чувство радостной новизны, когда понимаешь, что прошлого нет, а есть только счастливое настоящее и еще более счастливое будущее, когда хочется смотреть, слушать, дышать, чувствовать и проживать каждый миг, пробовать на вкус секунды, как драгоценное лакомство, словом - жить и радоваться жизни, - запечатлелось в памяти на годы.
   Увы, только в памяти. Никогда после Оксана не переживала ничего подобного. И не удивительно - в жизни все происходит лишь однажды. Потому что меняется сам человек. И случись теперь какое угодно чудо - она не сумеет встретить его с тем, детским восторгом и верой в счастье.
   Выходит, и такие истины не выдерживают проверки на абсолютность.
   Оксана не находила слов для описания своего состояния. Да и не искала. Она просто была счастлива. И смущена. Потому что чувство стороннего вмешательства не проходило, напротив, уверенность в нем крепла. Слишком резкая перемена.
   Тогда, в детстве было понятно - тяжелая болезнь, затворничество, потом вылечили и выпустили.
   А сегодня, сейчас - что произошло?
   Приняла решение? Ну и что? Оно по сути такое же вероломное. Чем уход от любовника лучше ухода от мужа? Попросту говоря: наигралась и бросила. И довольна! А к мужу как возвращаться? Какими глазами на него смотреть? Ничего ведь не закончилось, откуда такая радость неприличная совершенно?!
   Но она была - радость! Странная, незнакомая прежде. Как будто кто-то большой и сильный гладил по голове и обещал, что теперь все будет хорошо. А Оксана верила.
   Этот утешитель мало того, что понимал ее и жалел. Так ему еще и проблемы ее были нипочем, все, до одной! Он просто отбрасывал все ее сомнения, сожаления, страхи, угрызения совести, опасливые "Как? Вдруг? Мало ли?" - как мусор, ничего не стоящий. И ругать ее не собирался.
   Нет, никогда, никогда не было с ней ничего подобного. Даже в детстве, когда отчим "спас" ее от слепня, севшего на руку - она с восторгом перед могуществом взрослого смотрела, как летело прочь отшвырнутое чудовище, но это не помогло ей забыть хоть на секунду о сонмах других страшилищ, летавших кругом и ползавших под ногами. Паша не мог избавить ее от всех опасностей разом, и не было на всем свете человека, который смог бы - это она понимала уже тогда, и принимала, как должное.
   И вот, в двадцать семь лет, она идет по улице, не замечая тяжести сумок, боли в коленях и локтях, крутит головой, хлопает глазами, едва не поет от радости, как пятилетняя девочка, которой сообщили, что на свете вдруг разом вымерли все комары, слепни и осы. Во всяком случае, к ней больше никто страшный никогда не подлетит.
   Она прекрасно понимала, что мысли эти на редкость нелепые - какие такие утешители? Кого она благодарит - ведь нет никого рядом. И не может быть ничего и никого похожего. Потом, радоваться гибели всех неприятных насекомых, по меньшей мере, неразумно.
   Ее состоянию наверняка есть объяснения, простые и до безобразия прозаичные. Нужно только подумать... или умного человека спросить. И он сразу скажет, что...
   Понимала. Да, видно, бывают вещи, пониманию недоступные. И не только ее. А откуда ей это было известно... В том-то и дело, что - неизвестно.
  

20

  
  
   Дома Оксана первым делом побросала в таз одежду, в которой была "там", и поспешила в душ. Даже покупки не стала разбирать. Ясно, что стыд водой не смоешь, ну хоть видимость очищения.
   На втором этаже ей преградил дорогу муж.
   - О, привет!
   "А ведь он рад меня видеть, и всегда был рад, почему я раньше не замечала и даже обижалась?" - подумала она, вглядываясь в его лицо.
   - Ты чего, стирку затеяла? - он указал на тазы. - Сегодня Лешка придет.
   - Я только замочу! Я в душ, на самом деле.
   - Долго не будь. Талоны отоварила?
   - Да, все, сегодня прямо повезло, и очереди не было, - похвасталась она.
   Дмитрий кивнул, и стал подниматься. Оксана проводила его глазами и пошла вниз, продолжая одновременно сгорать от стыда и млеть от радости, что все гнусное - позади.
   Вернувшись, она застала мужа в задумчивости. Он лежал на диване, постукивал пальцами по телефонному аппарату и смотрел на Оксану. Она качнула головой, полотенечный тюрбан развился, и ее лицо оказалось надежно прикрыто волосами и полотенцем. И руки заняты, не видно, что дрожат.
   - Лешка когда придет? - осведомилась она.
   Голос не подвел, прозвучал вполне невинно.
   - В восемь договаривались.
   - Он один будет? Или приведет кого?
   - Один. Слушай, Ксана, - голос мужа вдруг зазвучал нерешительно, и у нее в груди стало гулко и пусто. - А у тебя как сейчас с работой... и вообще?
   - В смысле? - она бросила полотенце и вышла в блок, чтобы расчесаться.
   - Мама моя звонила. Привет тебе передает и...
   Эх, опять надо следить за тоном, чтобы на этот раз не звучал сильно радостно.
   - Что?
   - Деду работа подвернулась хорошая. Жалко упускать. Собирается выйти. Тогда Павлика придется в садик, а это, сама знаешь. Вот мама и спрашивает, вдруг ты сможешь приехать? Пожить там, а я в конце июня приеду, как дипломницы мои защитятся...
   - Конечно, поеду, - перебила его Оксана. - Бери билеты. Чувствую я себя относительно нормально, а работа... Мы же все равно едем зимой?
   Она замерла, в ожидании ответа. И тут же успокоилась: какая разница, едут они в эту Германию или нет, этой зимой или через десять лет - ведь это их жизнь! Их с Димкой... и Павликом. Самая настоящая жизнь!
   - Да, они прислали сегодня извещение, что получили последние документы.
   - Тогда тем более, я прямо завтра уволюсь.
   - Гм... Ну, ладно, тогда я сейчас скажу им...
   Пока он заказывал разговор, Оксана в зеркало наблюдала за ним с тайным удовольствием. Муж явно не ожидал от нее такого скорого и легкого согласия, и сейчас был страшно рад, но - разве ж он это покажет кому? Только ей и видно. И нету в этой его радости ничего постыдного, никаких "задних" мыслей вроде "избавиться от жены". Вот нету! Откуда такая уверенность? Оттуда.
   Причесавшись, она огляделась, прошлась по большой комнате, заглянула в маленькую.
   - Что ищешь? - спросил муж.
   - Да ничего, гляжу, убраться надо маленько.
   - Сильно-то не надо, - он растянулся на диване в ожидании звонка. - Вот приготовить чего-нибудь такого...
   - Это само собой.
   Она не могла поделиться с ним своей радостью, но это не мешало с восторгом вернувшегося из дальней и трудной поездки путешественника оглядывать свой дом, утраченный и вновь обретенный. И мужа - такого родного и... любимого. И любящего. Она всегда это знала, никогда не сомневалась, что было-то с ней? Что за наваждение?
   "А что было бы, если?.." - запоздалые страхи обжигали тоскливым холодом. И такое тоже было с ней - однажды мыла окно и сдуру распахнула настежь, встала на подоконнике во весь рост, на пятом этаже. И мыла, пританцовывала к тому же! Лишь ночью вдруг пришло осознание. Долго потом снились эти "танцы над пропастью". Хорошо, ни мать, ни отчим ничего про это не знали, узнали - выпороли бы, в четыре руки, не взирая на педагогику и прочие сантименты. Так и сейчас - жить и умирать придется с этой тайной, постыдной и радостной одновременно. Только вот Лешке надо сказать будет.
   - Так на какое число билеты брать? - спросил Дима.
   - Да хоть на завтра, - весело откликнулась она и тут же испугалась: - Ой, нет, на завтра не надо, я не успею собраться.
   - Понятно, что не успеешь.
   - Ну, на понедельник.
   - Погоди, надо подумать. Дай мне календарик.
   Оксана подошла к серванту, и тут взгляд ее упал на икону в уголке.
   - Возьми, - она протянула мужу календарь. - И это... Я вспомнила, мне надо в церковь еще раз съездить.
   - Зачем? - он нахмурился. - Ты же была сегодня!
   - Надо, - виновато вздохнула она. - Я не сделала... одно дело. Одно сделала, а второе - нет.
   - А когда его можно делать, это второе дело? - поморщившись, спросил Дмитрий. - Завтра утром можно?
   - Ой, завтра, - она испуганно замотала головой. - Завтра не поеду. Буду в себя приходить. В понедельник, разве... На выходных народу сильно много.
   - Просто завтра мы можем поехать вместе.
   - Вместе?! - изумилась Оксана.
   - Не, я, конечно, с тобой туда не пойду, - засмеялся Дмитрий. - Завезти могу. И обратно, если не слишком поздно.
   - Где-то в двенадцать! - поспешно сказала она.
   - Нормально, - он кивнул. - Директор машину дает, поедем за оборудованием, как раз в тот район, где твоя церковь.
   - Здорово! - обрадовалась Оксана. - Спасибо! Тогда, конечно, поеду с вами. А на работу потом позвоню. Шеф сам все формальности уладит, я и не пойду туда больше.
   - Хорошо, - Дмитрий углубился в изучение календаря.
   "Сделал гадость - сердцу радость", - хмыкнула Оксана, отправляясь чистить картошку. Ведь Сергей будет ее искать завтра на работе... Пусть ищет.
  
  

21

  
  
   Интересно, это у всех так или у одной Саши: если все очень хорошо, то скоро будет плохо? Причем, тоже - все. Ну, почти.
   Она не помнила, сколько времени прошло с того момента, как она открыла учебник термодинамики, сказав себе, что сегодня все-таки разберется с пропущенными темами и решит задачки, чтобы завтра хоть что-то сдать. Пропущено было много. Не успела оглянуться - опять завал. Неудивительно, если заниматься одним матаном да курсовой программкой. На все прочее хронически не хватало сил и времени, даже лабы - кое-как.
   "Как люди умудряются ровно учиться?" - недоумевала Саша, глядя в учебник. Но видела там не физические законы, и не пути решения зачетных задач. А череду неприятностей, которые следовали одна за другой последние дни. Какие там занятия... письмо домой не написать в таком состоянии! Жаловаться Саша не хотела и боялась, что даже если станет рассказывать о нейтральных вещах, то мрачное настроение все равно передастся родным, а это не дело. Вот уладится все, тогда и напишет. Чтобы у всякой истории был непременно счастливый конец. Иных она не признавала.
   Наташка после больницы лютовала пуще прежнего, обидевшись еще и на то, что соседки не рискнули "выкрасть" ее из больницы на капустник. Она решила, что их вовсе не страх за ее здоровье (а, может, и жизнь - даром ее не выпускали даже на прогулки?) остановил, а то, что Тане нужен был билет. Подозрение было мало того, что гнусным, так еще и не имело никаких оснований, и они доказали это, предъявив ее пропавший билет. Но она осталась при своем мнении и прощать никого не собиралась. Жизнь стала совсем никудышной. Опять Саша и Ольга "жили" в читалке, а потом шли в кино на последний сеанс. Все равно, что смотреть, лишь бы не домой. На открытое предложение отселиться Наталья ответила решительным отказом. Собственно, имела право. Да и некуда было ей отселяться.
   Разговор со студсоветом ничего не дал. Посоветовали помириться. Или самим найти для Наташки вариант отселения. Одну ее в маленькую комнату селить не станут, тем более, оставлять в большой - слишком жирно. А что никто с ней добровольно жить не соглашается - это, девушки, ваше личное горе.
   Скоро Саша и Ольга перестали разговаривать друг с другом дома, записками общались. Поговорить выходили на кухню. Один раз их там засек Ренат, одногруппник и главный студтосоветчик, и клятвенно заверил, что на днях непременно найдет выход. Они почти поверили, но выхода опять не нашлось.
   Жилищными проблемами неприятности не исчерпывались. Неожиданно уехал Алексей: что-то случилось на работе, и его отозвали из командировки. Из-за этого он и с Ингой своей поссорился. Кажется, она не поверила, что из-за работы. Или просто обиделась, что не отказался ехать, хотя мог, если постараться. Дура! Вот если бы у Саши был такой друг, она бы и не заикнулась о себе. Надо - значит, надо.
   Ну а самое мрачное...
   Саша смахнула набежавшие слезы, написала и тут же зачеркнула, зарисовала, заветный номер. Вот пойти, позвонить и спросить прямо: "Что у вас случилось, Сергей Валентинович?" Понятно, что на это последует. В лучшем - самом лучшем! - случае вежливый совет не вмешиваться в чужие дела. О других вариантах лучше не задумываться.
   Она стиснула зубы. Посмотрела на часы. Половина десятого. Сейчас закроется зал, придет Ольга, и они пойдут в кино. А с матаном у Кулигина пора завязывать, сколько можно? Уроки прогуливает, человеку лишние хлопоты доставляет. И вообще... никакого матана, пока физику не нагонит.
  
  

22

  
  
   Ночью Саше приснился Кулигин - пьяный, с крашенными в ярко-рыжий цвет волосами. И зачем-то требовал, чтобы Саша танцевала ламбаду.
   Она проснулась с чувством, будто действительно виделась с ним. "При чем тут ламбада?" - рассмеялась про себя.
   Было еще очень рано, соседки спали. Можно и самой поспать. Или помечтать. После такого сна! И неважно, что вид и требования Сергея Валентиновича были, мягко говоря, странными. Она ему любому рада.
   Она представила, как приходит в институт, садится за стол, а за соседним уже сидит Кулигин. "Привет, Саша, как твоя задачка?" - "Да продвигается, Сережа..." - "А скажи-ка мне..." Стоп! Не годится. Это надо математиком быть, чтобы с ним да в одном кабинете. Как те, на стендах. Ну, хорошо, в универе, когда она станет преподавателем: "Здравствуй, Сережа, как дела?" - "Ой, привет, как здорово, что ты пришла, я тебя искал..." - "Я слушаю, Сережа..."
   Сережа, Сереженька. Какое красивое имя! Везет же Ольге, может его произносить по сто раз на дню, совершенно законно, не то, что Саша - шепотом и то неслышно.
   Вспомнился недавний фильм, французская мелодрама. Женщина по имени Мишель влюбилась с первого взгляда в пианиста, друга своего мужа, скрипача. Сбежала из дому, пожила сколько-то с тем пианистом и утопилась с горя. После пианист приехал к скрипачу, лысому и невзрачному, и долго врал про то, что Мишель не изменяла мужу и вообще всю дорогу одного его и любила. Поверил скрипач или нет, Саша не поняла, потому что замечталась о своем с самого момента, как Мишель увидела пианиста, и киношные перипетии прошли большей частью мимо сознания. Тем более, что конец плохой, а, значит, и фильм никуда не годился с точки зрения Саши. Близкого ей тут было только одно - увидела и потеряла голову. А всякие страдания, измены, оправдания - неинтересно, грустно слишком.
   Нет, не надо Саше такого. Чтобы у Кулигина из-за нее неприятности были. Наверняка у него дома все хорошо: жена, две дочки, работа нормальная. Спокойная, налаженная жизнь, все друг друга любят. У такого чудесного человека не может быть иначе! И тут вламывается какая-то... круша все. И ведь ничего не построить будет на этих развалинах. Может, и есть люди, женщины, с которыми он будет счастливее, чем сейчас. Только это не Саша.
   Вообще непонятно, как это люди решаются замуж выходить, жениться? Ведь это надо быть уверенным, что любимому с тобой будет хорошо, лучше, чем с кем бы то ни было другим. Саше даже представить себе такое трудно. Чтобы кто-то с нею был счастлив? Да кто она такая? Вот жизнь испортить - это запросто.
   "Слишком люблю, чтобы выйти замуж" - эту формулу она уяснила про себя давно и затвердила назубок. Почему? Да - как же иначе? Чего в ней такого плохого? Ничего. Хорошего нет, вот и все. Ольга - другое дело. Или Танька. Даже Наташка - и та сможет быть хорошей женой. Она хоть и вредная, а если кого полюбит, то будет заботиться, кормить... ну и все остальное.
   А чужую семью разбивать - это совсем... надо уверенность иметь железную. Что я - самая-самая! У кого есть основания - те пускай. А Саше и уважения хватит. Самое большее - дружбы. Вот приснись ей Панарин или там, Петров - пришла наутро и рассказала бы. И все бы ржали.
   Так и с Кулигиным бы: "Ты чего, Серега, обнаглел, в натуре, в каком виде ко мне являешься да еще ночью? А ламбаду сам танцуй, я погляжу, как у тебя получится!" - "Да, знаешь, чего-то грустно стало, решил развлечься". - "Грустно? А что такое? Расскажи, Сережа..."
   Она уткнулась в подушку и беззвучно заплакала.
  
  

23

   Фильм в этот день им попался совсем плохой с кучей неприличных и грубых сцен, опять всякие страсти, измены и ссоры. В результате настроение и без того унылое испортилось окончательно.
   - Зря пошли, - сказала Ольга, поднимаясь на крыльцо. - Кстати, сегодня Ренат обещал что-то сказать интересное.
   - Он и в прошлый раз обещал. Сейчас еще не поздно к нему зайти.
   Но заходить не пришлось, Ренат сидел у них в комнате за столом и пил чай.
   - Привет, девчонки, - поздоровался он. - Ну что, может, все-таки не станете отселяться?
   Они хмуро покачали головами.
   - Эх, дела, - он вздохнул и вдруг улыбнулся, вынул из кармана колечко с двумя маленькими желтыми ключами. - Держите. Вот теперь ваши ключи. От сто восьмой маленькой.
   - Спасибо, - заикаясь, произнесла Саша, взяв ключи.
   - Спасибо, Ренат! - с чувством сказала Ольга. - А когда можно переселяться?
   - Да хоть сейчас!
   Они просияли. Наташка, наоборот, еще угрюмее уставилась в свою чашку.
   - Да не грусти, Наталья, недолго ты будешь тут куковать, найдем тебе соседей, - бодрым голосом сказал ей Ренат.
   Наташка кисло улыбнулась. Саше вдруг стало ее ужасно жалко, просто до слез, она чуть не отдала Ренату ключи, дескать, ладно, но вовремя опомнилась. У Наташки своя жизнь, у них - своя. Она налила чаю себе и Ольге и тоже села за стол.
   - Саша, ты не в курсе, там Дуплянко на меня сильно злой? - спросил Ренат.
   - Боюсь, что сильно, - нахмурилась Саша. - Ему и из института на тебя нажаловались.
   - Вот-вот, - сказала Ольга. - Меня шеф пилит, "где ваш напарник?", по три раза на дню спрашивает. Ты бы хоть появился, что ли? И на лабах Дуплянко Сашку загрыз, мол, повлияйте как-нибудь, староста все же.
   - Ох, все верно, да вот сам не знаю, что делать. Заботы да хлопоты, учиться некогда...
   - Вылетишь ведь так! - ужаснулась Наташка.
   - Да ладно, время еще есть, - он рассеянно оглядел комнату. - Гляжу, у вас целых две гитары! Чьи?
   - Ихние, - показала Наташка на соседок.
   - Спойте чего-нибудь? - попросил Ренат.
   Ольга с готовностью пересела на кровать в обнимку со своей "Кремоной".
   "Надо же, - думала Саша, прихлебывая чай и слушая Ольгино пение. - Сидим такие мирные и дружные. Cегодня переедем... и заживем... как?"
  
  

24

  
  
   Нет, все, с нее хватит. Хватит!
   Инга отшвырнула письмо и опять заходила по кабинету. На глаза попался коробок спичек. Инга заскрипела зубами. Курить хотелось отчаянно. Вторую неделю уже. Наверное, она не выдержит и начнет снова. Сколько трудов положено на то, чтобы бросить! Но тогда был смысл, и труды были радостными, а теперь?
   Затрещала рассохшаяся дверь. "Не дай Бог, шеф", - подумала Инга. Последнее время ей трудно владеть собой, а с шефом ввиду близкой защиты нужно поддерживать самые мирные отношения. К счастью, это была Света.
   - Привет, занята? Чай не хочешь попить?
   Инга облегченно вздохнула, отозвалась почти радостно:
   - Привет! Давай попьем, заходи.
   - Ты автореферат уже сделала?
   - Давно, - отмахнулась Инга. - Вот сегодня отпечатала последний раз. Надо формулы вписать. А у тебя как дела? Что-то невеселая последнее время.
   - Нормально. Предзащиту опять отложили. Теперь в мае, в конце.
   Инга устроилась с чашкой на подоконнике и поняла, что напрасно. В голову полезли ненужные воспоминания, как сидела здесь летом, разглядывая записку с телефоном удивительного человека Алексея Бурмина. Надо было тогда сжечь эту записку. Не было бы сейчас терзаний, разочарований. И надежд.
   Да какие надежды?!!
   Она слезла с подоконника и села за стол, рядом со Светой. Та была странная, непривычно тихая.
   - От Алексея есть что-нибудь? - спросила она.
   Мда. Лучше бы и дальше молчала.
   - Есть, - как могла спокойно ответила Инга. - Вон письмо лежит. Как ни в чем не бывало! На три страницы про этот несчастный пожар и свои хлопоты. Будто больше писать не о чем.
   - А о чем?
   - Да как же?! Я его жду, с ума схожу. Тут такая радость привалила, три месяца нормальной жизни. Ага, разбежалась! Там, видишь ли, без него все пропадет. А здесь?! Незаменимый, е-мое...
   - Но ведь это правда!
   Инга гневно сверкнула глазами, но Светка не увидела, она смотрела в чашку, будто пыталась прочесть что-то на ее дне.
   - Конечно, правда, - горько вздохнула Инга. - Мне ясно дали понять... приоритеты. Где работа, а где семья. Так и дальше будет, я чувствую. Оно мне надо? Я нормальной жизни хочу, спокойной! А так... так я и одна проживу.
   - Разве ты его не любишь? - пробормотала Светка.
   Инга рассмеялась сквозь слезы.
   - Любишь, не любишь... Мне не двадцать лет. Я устала, хочу покоя, понимаешь?! Мне эти страсти жен-декабристок... не знаю. Наверное, я плохая, глупая эгоистка, но не могу я так! Я его считала человеком надежным, с которым будет спокойно, тепло и тихо. И что? Весь год на иголках, как девочка: приедет? Не приедет? Когда обратно уедет? Да е-мое! Он ведь не военный, не мент, не хирург. Биолог, инженер. На кой мне сдалась такая жизнь?
   - Зато он тебя никогда не разлюбит, не изменит. В этом можешь быть уверена.
   Инга знала, что Светка права. В чем-чем, а этом она может быть уверена. А что толку?
   - Что толку от такой любви? Он любит работу. А меня - постольку поскольку.
   - Нормальные мужики все такие. Примерный семьянин это... не знаю, что такое. Рабочий, который от звонка до звонка, а вечер на диване? Ну дак все равно будет что-то еще любить, кроме тебя. Телевизор, футбол, бутылку, наконец.
   Инга слушала, скрипя зубами. Светка права, совершенно права. "Ручной" муж это что-то странное. Разве ей такой нужен? С другой стороны...
   - А другие как живут, с теми же биологами? - сказала она. - Вон Машка Черепанова. Ее Витя как раз так и живет, утром на работу, вечера все дома.
   - Так дома он в кабинете запирается и часто до утра, - подхватила Света. - Он теоретик, разница есть.
   - Пусть запирается, зато дома!
   - Так и Леша будет дома. Ты подожди, ведь меньше полугода осталось. Будете жить, как люди, чего ты дергаешься?
   - Как люди, - вздохнула Инга, косясь на письмо. - Хоть бы пообещал вернуться через месяц. Что там, ползавода сгорело, что три месяца ремонтировать? Эдакий шухер...
   - Правильно, что не обещает, не надо ему тут быть, - сказала Светка и впервые за разговор прямо посмотрела на Ингу. - Ты не зови. Получит квартиру - приедет, дня на три-четыре. Чисто вещи собрать. Дольше ему здесь нельзя.
   - Это еще почему? - Инга с подозрением уставилась на нее.
   - Потому.
   - Слушай, а это не ты подколдовала?
   Она думала пошутить, но Светка смотрела серьезно:
   - Считай, что я.
   - Ты пожар устроила?!
   - Я устроила, что ему пришлось уехать, - уклончиво ответила Света. - Он ведь мог и остаться, даже хотел... пришлось подправить.
   - Ты ему что-то сказала?
   - Говорить тут не нужно. Да не гляди ты на меня, как на врага народа! - она устало поморщилась. - На самом деле, достали вы меня, ребята. Сама не дождусь, когда свалите, и чтоб с концами. А жить ему здесь нельзя, опасно, понимаешь? Короче... радоваться тебе надо. Пока он там - он в порядке. Кстати, - она улыбнулась, но как-то отстраненно, будто своим мыслям. - Было бы здорово, если бы вам удалось поближе к Байкалу поселиться.
   - В Байкальске?! - ужаснулась Инга. - Это кошмарный город, там нельзя жить!
   - Там как раз можно! Ну не в нем, где-нибудь еще. Понимаешь, Байкал его любит и хранит поэтому. До поры, конечно. Главное - не сердить его.
   - Кого?!
   - Дух Байкала, озера. Они, правда, не очень много могут, но могут... когда хотят. Поэтому ему надо быть к тем местам поближе. Чем дальше - тем защита слабее. А тут вообще... В Москве и то безопаснее.
   - Что, Байкал конфликтует с Обским морем? - полусерьезно спросила Инга. - Может, мне тоже нельзя отсюда уезжать?
   - При чем тут эта лужа, - брезгливо сказала Светка. - Тут никакого духа нет. Сама Обь - дело другое. Но это ни при чем. Земля тут плохая.
   - Да ну, погляди, как красиво, все растет, - Инга снова подошла к окну.
   За ним была весна. Вся природа будто в нетерпении - вот-вот стает снег, высохнут лужи, обочины покроются зеленью, запестрят одуванчиками и медуницей, деревья оденутся прозрачной листвой, запахнет черемухой и сиренью, люди повеселеют. Впрочем, они уже повеселели, студенты скинули пуховики и сапоги, девчонки щеголяют в колготках и беретиках, и не только девчонки. Зверье тоже ожило, воробьи как с ума сошли, верещат дни и ночи, белки потеряли всякий страх, выскакивают прямо под ноги, требуют подачек. О голубях и говорить нечего.
   - Чем же тут плохо?
   - Плохо. Клещи одни чего стоят.
   - Нельзя же чтобы все как в раю! Кстати, на Байкале тоже их хватает.
   - Это в тайге. В самом Иркутске их нет.
   - Ну хоть что-то.
   - Ладно, пойду я, - Светка зевнула. - Дел еще куча. - Она потянулась и встала. - А ты кончай хандрить. Все будет хорошо.
   - Ты правда так думаешь? - с проснувшейся надеждой спросила Инга.
   - Зачем мне думать? Я это вижу.
   Она ушла, а Инга схватила письмо, стала перечитывать.
   "Здравствуйте, мои! Вот как получилось, опять пришлось вас бросить. Обижаетесь, наверное? И правильно. Я тоже зол, как черт, но это даже помогает, все меня боятся, а, следовательно, уважают. Ну, я, чтобы поменьше тосковать о вас, ввязываюсь во все, что только можно, раз уж приехал..."
   Странно, будто первый раз она читает эти строчки, совершенно ведь по-другому звучали вначале!
   Инга схватила чистый лист. Скорее отвечать! Что ждут они его, любят. Верят. Что скоро все наладится и будет хорошо. Просто чудо, как хорошо!
   Кстати, почему - будет? Разве сейчас плохо?
   На край форточки уселась синица и пронзительно чивикнула. Инга посмотрела на нее и впервые за много дней рассмеялась легко и свободно.
  

Продолжение следует

   Песня В.Высоцкого.
   Песня группы "Машина времени".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"