После окончания третьего курса и успешной сдачи экзаменов отправили нас всех на так называемую "индивидуалку". То есть - на плавпрактику, но не в составе роты на учебно-производственном судне, а на настоящий грузовой теплоход и по одному. Свобода! Никаких старшин и командиров, настоящая работа!... Эх!... сколько мечталось об этом в пыльных аудиториях во время самоподготовки!
Проходила она (практика) в этот раз не в моём любимом Мурманском пароходстве, а у соседей-северян, в стольном городе Архангельске. Визу мне после службы "под знамёнами" соответствующие "товарищи" открывать не спешили, поэтому я попал на внутренние перевозки по Арктике. У моряков такие рейсы называются "каботажными".
Льды, морозяка, следование за ледоколом в караване, редкие полыньи чистой воды... Ни экзотических портов, ни стройных мулаток с глазами испуганной серны... Та ещё романтика! На палубе - дубак, руки без рукавиц к металлу прилипают. В машинном отделении мы старались двигаться по замысловатым траекториям, чтобы как можно реже попадать под струи морозного воздуха, бьющие из приточной вентиляции.
Порты... Тоже те ещё порты! Диксон, Дудинка, Игарка... и это ещё самые крупные. Цивилизация!... А чаще - ползёшь по Арктике, останавливаясь иногда вообще непонятно где! Бросили якорь, пришли. Куда?! Где порт, краны портовые, жильё наконец?! Ага - вон там на склоне сопки два барака ГУЛАГовских. Это порт?!! Оказывается - да.... Название? Да хрен ли тебе с ним, с названием этим? Знаешь их сколько тут таких по побережью раскидано? Так... Сюда - десять бочек солярки, овощи в огромных авоськах и какие-то ящики. Запчасти к дизель-генератору, наверное... Скинули на лёд, оттащили подальше от борта, и - к следующей точке. Снабженческие рейсы... Рутина.
Так бы и прошла для меня эта практика в трудах физических и томлении душевном, но случилось нечто, чего никто ожидать даже не мог.
Ледовый щит Арктики - это многолетние паковые льды, толщиной своей превышающие иногда пять-шесть метров. Лежит себе такой монолит в высоких широтах. Спокойно лежит, практически на одном месте. Лишь иногда под влиянием каких-то внешних условий начинают откалываться от него и дрейфовать в сторону материка мощные ледовые поля. И тогда - горе горькое для всех мореплавателей, оказавшихся по несчастному стечению обстоятельств на пути этих "льдинок". Потащит, прижмёт к береговому припаю (тоже не самые тонкие льды!)... Хорошо, если корпус выдержит!
Такая вот бяка случилась и с нами. Начал двигаться в сторону берега кусок льда величиной с три Бельгии, отколовшийся от Айонского ледяного массива. Толщина льда - четыре-пять метров, с торосами - до восьми. Такой даже атомному ледоколу не сразу поддастся, что уж о нас говорить было!... Зажало. Давление льда растёт, корпус трещит так, что в машине звук работающих дизелей этот треск заглушает. Ну и... Не выдержало железо: зазмеилась по борту трещина, со звуком пушечной пальбы оторвало от борта мощные шпангоуты, полезла внутрь корпуса сверкающая в свете машинных ламп масса льда... Брызги, водопад изумрудно-пенный... Включили все осушительные насосы, бросились к пробоине, пытаясь как-то заделать, спасти тонущий пароход... куда там! Дыра такая, что от немедленного затопления нас спасала только сама льдина, эту дыру проделавшая. Застряла в ней, как пробка в бутылке. Но края пробоины - рваные и через зазоры между ними и льдиной внутрь машины поступало столько воды, что, несмотря на все наши усилия, скоро стало ясно - не уцелеть, надо уходить. Капитан с мостика уже давно дал SOS и связался с ледоколом... Тот - в сутках полного хода от нас. Вокруг - только лёд и никаких признаков жилья. Палубная банда посбрасывала на лёд всё, что хоть как-то могло помочь нам в этих условиях не замёрзнуть: одеяла из кают, тулупы и ватники из боцманской кладовки, какие-то доски, тросы... Мастер отдал команду выходить на лёд. Мы выскочили из машины, едва успев заглушить паровые котлы и стравить пар в атмосферу. Иначе ледяная вода, ворвавшись внутрь раскалённых топок, мгновенно испаряясь, вызвала бы хороший взрыв. А находиться на льду в непосредственной близости от такой бомбы- ну его к чёрту! Карабкались из машины мы по трапам, которые стояли уже почти вертикально - судно уходило под воду носом, с креном на левый борт... Выскочили на скользкую палубу, которая к тому времени находилась вровень со льдом. Мокрые все. Переодеться бы, да страшно в каюты за сухой одеждой бежать - так ведь и вместе с судном уйти можно! Перелезли на льдину, рванули подальше от борта. Туда, где сгруздились остальные члены экипажа... Нас тут же ребята закутали в тулупы и одеяла.
Дрожь била абсолютно всех. Не от холода даже... Для моряка его судно - это в последнюю очередь место работы. Это дом. С надоевшей до зубовного скрежета иногда многочисленной семьёй. Но - дом... Самое безопасное место в море. Даже полузатопленное судно - спасительный островок во время любых катаклизмов. Ни шлюпки, ни плоты такого уровня безопасности не обеспечат. Вот и бьются моряки за свои пароходы до последнего, спасая судно, чтобы потом оно спасло их. А тут вот так... Всегда больно смотреть на свой тонущий мирок. Не дай Бог никому пережить...
Ушёл наш теплоход под воду внезапно и быстро. Стоял-стоял, накренившись и зарывшись в чёрную маслянистую воду полыньи носом, вдруг вздрогнул, как смертельно раненый зверь и быстро ушёл под лёд... Только послал нам последнее "прости" пузырями воздуха, рвущегося из внутренних отсеков... Успокоилась взбурлившая вода... На поверхности быстро затягивающейся полыньи покачались ещё какое-то время последние обломки, но и они исчезли скоро под массой надвигающегося льда.
Из досок и тросов соорудили мы подобие саней, нагрузили их своими нехитрыми припасами и двинулись в сторону кромки льда, где на чистой воде нас ждал ледокол. Близко он подойти не мог. Не та ледовая обстановка, чтобы рисковать ещё одним судном.
Что ещё? Шли почти трое суток. Не останавливались. Уставшие попеременно отдыхали на импровизированных нартах, но вся группа шла вперёд. Самая большая радость была, когда капитан увидел в бинокль оранжевую надстройку ледокола. Даже силы у всех прибавилось! Долетели последние несколько миль до чистой воды, как на русских тройках!
Потом было всё: сауна, горячая пища, непременные сто грамм "для сугрева и с устатку", радушие спасителей и... сон. Благословенный сон на мягких судовых койках. Лично я проснулся где-то на вторые сутки...
Потом - переход до Мурманска, где мы все покинули наших гостеприимных хозяев. Разъехались по домам.
Такая вот необычная была практика... Запоминающаяся, прямо скажем.