Элитные дорогие француженки-шатенки, задорные хохлушки "с перчиком", роскошные грузинские красавицы, изысканные итальянки с несколько кисловатыми улыбками, экзотические японки с цветками сакуры и сливы - все они успели ему надоесть.

Светловолосые немки в их традиционных пышных чепчиках уже не вызывали того бурного желания юности, когда любой порыв с лёгкостью выплёскивался на холст яркими сочными мазками. Девчонками в коротких юбочках, с кислотно-адреналиновыми причёсками, он никогда не интересовался - не его стиль, слишком поверхностно и пошло. Последнее время увлекался русскими, под покровом кажущейся строгости находя ту глубину, которой ему так недоставало. Но даже они, с их непостижимой широкой душой, уже не в силах были удержать тающее вдохновение. Картины, вместо того, чтобы производить фурор на выставках, становились безликими копиями былых шедевров, и уже пополз противный шепоток, что гений иссяк. Выдохся. Фьюить!

Дым причудливыми кольцами воспарял к потолку, а я слушала, как он беседовал с какой-то юной американкой, неумело притворяющейся парижанкой. Нашёптывал ей жарко и бесплодно, что ищет ту единственную, что станет его волшебницей, его феей, его музой. Обещал написать портрет, равных которому не найдётся на всём земном шаре.

И я не удержалась. Подмигнула ему, игриво и загадочно, привлекая внимание. Всего один поцелуй - и я переехала к нему в студию.

О, какое это было время! Нас было трое: он, я и огромное полотно, распятое меж деревянных брусьев на полкомнаты. Дни и ночи сливались воедино. В безумном порыве он метался между мной и холстом, не выпуская из рук мастихина. Говорил, что жаждет запечатлеть в красках саму суть и душу мою - тот особый, чуть горьковатый аромат, способный свести с ума даже пуританина.

Полотна сменялись одно за другим, изрезанные в клочья после неудачных попыток. Но я не сдавалась. Зажигала новые свечи взамен сгоревших - он ненавидел электрический свет; отказывалась отзываться на прикосновения, если начинал плакаться, что ему никогда не уловить неуловимое. И, когда он, утомлённый бесплодными стенаниями, наконец, засыпал, будила его, вручала чистую палитру и вела к холсту, который вновь был девственно бел.

И вот картина готова. Зеленоглазая красавица с хитрым прищуром танцует в каждом мазке, и от её движений волнами расходится чистый запах полыни с лёгкими нотками аниса и мяты. Если захотеть - можно ощутить терпкий вкус поцелуя.

Тихонько закрываю за собой дверь в студию, не потревожив спящего.

Жаль оставлять его одного. Но я уже видела то, что потом заметят лишь самые внимательные зрители: чёрную тень за спиной сказочной феи. Рано или поздно он должен встретится с ней - той единственной, от которой не захочет уйти к другой.