|
|
||
Автор не творец, но проводник. Рассказ не постмодерн, но и отнести в другие жанры рука не поднялась. Будет жить, так как понравился некоторым людям, чьим мнением я дорожу. | ||
|
К чему стремиться узнавать заранее про места, которые планируешь посетить? Лихорадочно искать информацию о достопримечательностях, ставить крестики на карте, просматривать фотографии, читать отчеты и путеводители...
То место, куда в свое время попадали другие люди, и то, в котором оказываешься сам - совершенно разные, пусть и укладываются в одном и том же пространстве земного шара. Они расходятся друг с другом линиями отражения в зеркалах, оцифрованным голосом собственного тела, перевернутым лицом матери в глазах младенца. Я не смотрю на карты. Лишь потом. Когда маршрут уютно устроится в памяти и пустит корни. Когда перестанут сниться сны, мириадами нитей связывающие сознание с местами силы. Когда сотни и тысячи раз будут пересмотрены фотографии, а горло охрипнет пересказывать подробности путешествия родным, знакомым и коллегам. Когда повседневность примет в объятия блудную дочь мира и простит ей краткий миг жизни, вырванный у сонной вечности. Когда... ... наконец, удастся положить официальную версию событий на полочку, герметично закрыть за ней стеклянную дверцу, разложить перед собой светло-зеленый лист, испещренный типографскими пометками, и, затаив дыхание, прикоснуться к отметке три-два-семь-пять. Установить контакт. Почувствовать жар солнца и обжигающий холод ветра. Пробежать черными ступенями скального сердца, костяными острыми углами проступившего из-под истончившегося покрывала летних снегов. Не телом, а мыслью прочертить линию хребта, спеша навстречу путеводному знаку, лику горного духа, хранителю белого ручья. Встретить приветственную улыбку на его лице: безмолвное позволение соскользнуть по пепельно-снежному покрову, чертя угольной пылью тонкую траекторию слезы. Рассыпаться семью каплями озер в многоцветных ладонях гор, сердечно протянутых навстречу; прошить хрустальной гладью воды изумрудную зелень альпийских лугов. Есть! Я вошла! Access Granted. Обретаю плоть, облекая тело в броню духа. Обрекаю своевольные волосы на заточение в тугой косе. На моем лбу - витая тесьма из двух нитей: кара, высеченная из окрестных скал, и ак, вылепленная из вечного снега. За спиной моей - юноши и девушки в просторных светлых одеждах, загорелые и русоволосые братья и сестры мои. Одинаковое выражение лиц, одна на всех безумная пульсация энергии молодости. Не той, за которую богам платят вечностью, а той, что находится вне времени и лишь потому ему неподвластна. Они прекрасны: с ними душа моя свободна. С ними можно услышать зов, указующий лазейку, и напрямую влиться в поток силы. С ними не нужно ломать барьеры на пути к единению. Они не знают, что такое насильственное вложение себя в мир. Они идут к той, что всегда ждет. Они. Но не я. Моя цель - загадка, моя цель - тайна. Та, что сокрыта в зеленых холмах. Та, что не давала мне спать по ночам, а теперь акварельным рисунком проступает на фоне гор. Детским смехом рассыпается вдоль горных ручьев. Колышется зыбкими контурами невысоких деревянных домов. И, наконец, неохотно воплощается в облике небольшого селения. На отшибе его дырой в пространстве застыло заброшенное здание. Оно - словно вдох пустоты. Невысокая лачуга, которую все видят, но обходят стороной, делая вид, что её не существует. Место, где струйками тумана истекает в никуда влияние матери мира. Я забываю про братьев и сестер своих; им становится незачем видеть меня. Жду. Наблюдаю. Пытаюсь понять. Сквозь ветхие доски строения просвечивает тьма. Ожидание завершается появлением маленькой девочки в светлом платьице до колен. Она словно соткалась из воздуха прямо на пороге дома. Но она не призрак, и она не из жителей деревни: кто из них разрешил бы своему ребенку бродить рядом с местом обитания могущественной ведьмы? Она робко распахивает входную дверь и делает неуверенный шаг в темное помещение. Один, другой, третий... Потрескавшиеся доски пола не отзываются ожидаемым скрипом, будто вес девочки недостоин извлечь из них и толики звука. Зажигается лампада. Её свет, волнами перетекающий в дневной, что пробивается сквозь многочисленные щели в обшивке, играет странные шутки со зрением. В тесной комнатке бьется тугими медными кольцами клубок змей, чья плоть - воздушные столпы, чешуя как прозрачная слюда, а кровь - пылинки, золотящиеся в эластичных стенах незримых вен. Моргаю. Змеи тают - и в играх пылинок я уже не усматриваю переплетения гибких стремительных тел. Но вижу, как из сгустков темноты, прячущихся по углам, проявляется женщина неопределенного возраста. Изъеденные временем доски не осмеливаются прогнуться под её шагами и лишь неслышно вздыхают облачками трухи. Женщина тяжело и мерно ступает навстречу девочке, застывшей в оцепенении. Её движения плавны и величавы, осанка несгибаема, воля - непреклонна. Волосы её выбелены до цвета мела, с проблесками серебристой седины. На лице её ни единой морщины, кожа гладка, а руки - отполированный мрамор. Колдунья затянута в корсет с продольными плашками; на плечах недлинная накидка, ноги целиком скрывает просторная и широкая юбка. Она приближается к гостье почти вплотную, вполголоса изливая на неё ровный поток слов. Увлеченная этим потоком, девочка покорно позволяет усадить себя на скамейку перед массивным дощатым столом, спиной к нему и лицом к белоголовой, которая медленно опускается на точно такую же скамью напротив. Лицо без выражения гипсовой маской смотрит на малышку, которая постепенно утрачивает живость своих движений. "Ты хочешь увидеть, что я есть? Хочешь узнать, что внутри меня? Так смотри!" - завораживающая вязь слов падает ровным пологом, оплетает волю ребенка, приковывая его к месту. Речь без эмоций, без выражения, на одних только жестах и фразах. Одним ловким, плавным, но негибким движением ведьма разворачивается спиной к девочке. Так могла бы двигаться алебастровая статуя. Колдунья разводит со спины плашки корсета, который словно врос в ее тело. Внутри - пустота. Пустота полой гипсовой шелухи. Оболочка без содержимого. Девочка, словно притянутая помимо своей воли, заглядывает внутрь. Все глубже и глубже. Ее жесты замедляются, и она застывает, превращается в бело-розовую фарфоровую куколку. Ведьма тут же отпускает края проёма, корсет смыкается, безупречная фигура снова цела. Но ощущение подсмотренной пустоты внутри успело наложить свой отпечаток: женщина уже не воспринимается как живой человек. Это существо кончиками пальцев проводит черту по хрупкой бледной шее, отделяя голову куколки от тела, затем бережно берет её холодными руками и ставит на полку, где уже выстроились в ряд подобные окаменевшие головки. Частично целые, лишь покрытые пылью. Частично распавшиеся на обломки, не выдержав испытания временем. Все, кроме самой последней, иссушенные дотла. Жизнь еле уловимым пульсом бьется в обезглавленном теле, но все слабее и слабее. И каждый удар неумолимым толчком маятника отзывается внутри меня. Бегу из полумрака заброшенной комнаты, не в силах выдержать роль наблюдателя; от неё броня духа слабеет, а плоть распадается, растворяясь в пении звенящих ручьев. Братья и сестры мои вновь встают плечом к плечу за спиной моей. Они уже знакомы с этим существом, они давно о нем ведали. Только не отваживались противостоять, предпочитая ограничивать и запирать иссушающее влияние. Выжидать, пока не наступит время. И оно пришло. Идём. У логова ларвы два входа, но тот, через который прошла девочка, не для нас. Касаюсь переплетенной тесьмы на своем лбу, и черная нить огненным арканом соскальзывает на левую ладонь, белая же ледяным наручем смыкается на правом запястье. Потайная дверь распахивается, подчиняясь нажиму окольцованных рук, нехотя пропуская в узкий заброшенный коридор, пустой и безжизненный. Густая паутина по углам хранит лишь высохшие шкурки прежних владельцев. Коридор оканчивается еще одной дверью, за которой - я знаю точно - та самая комната, где ждет она. Спутники мои растворяются в пространстве. Они все ещё есть, но как невидимые крылья за спиной, как теплые объятия матери, как вера в то, что нет иной дороги, кроме однажды избранной. Кара становится обжигающе холодной, ак раскаляется добела. Стук в дверь раздается помимо моей воли, без движения рук. Но так правильно. Не следует врываться без предупреждения, даже к той, кому это совершенно безразлично. И ларва отзывается на стук, распахивая дверь и шагая на порог. В проеме она уже не выглядит гипсовой статуей, её волосы потемнели, словно налились жизненной силой, равно как и она сама. Румянец окрасил бледные щеки, в жестах появилась гибкость. Её красота и сила ошеломляют. Складываю в щепоть руки и осеняю её крестом. Ларва продолжает смотреть на меня, ни на гран не изменив положения тела. Христианская религия для неё ничто, да и вся первобытная магия нашего мира не в силах противостоять воплощенной чуждости. Она не ведает веры, и в зрачках её отсутствует отражение. Отступить? Невозможно. Мне необходима та девочка в её первоначальном облике. Чтобы вызволить её из ловушки, куда она по неведению попала, придется сразиться с той, чей потенциал измерить невозможно. Врагом ли? Препятствием, что необходимо преодолеть? ...или?.. Не имеет значения. Поединок воли начался. К моему удивлению соперница отступает, не выказав ни тени изумления, но продолжая безуспешно сопротивляться. Капля за каплей истекает живая краса, обнажая истинный облик гипсовой статуи; я вновь остро ощущаю отсутствие привычного биения жизни в полом теле. Передо мной личинка силы, само существование которой представляется невозможным. Но она есть. Не могу удержаться от искушения, вдругорядь накладывая крест. Безрезультатно. Он проваливается призрачно-голубым объемным свечением сквозь женскую фигуру, не встретив ни малейшего сопротивления. Чистая воля - единственное доступное мне оружие. Без ведома, как оно действует. Не зная, надолго ли мне его хватит. Не будучи уверенной, удастся ли восстановить фарфоровую разбитую куколку и воскресить девочку. Не ведая истины за шелухой слов и образов. Я буду продолжать сражаться, ибо за моей спиной - та, что всегда ждет. |
|