Рязанов Павел Александрович : другие произведения.

Бункер

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 4.77*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Иногда мне снятся сны... Сны настолько яркие и правдоподобные, что, открыв глаза и вывалившись ОТТУДА, я долго не могу взять в толк: кто я, где я нахожусь, и что со мной происходит. В этих полубредово-правдоподобных, часто связанных друг с другом, словно чудовищный сериал, снах, практически всегда одно и то же - Война... Картины же этого сна, никогда не имевшие место наяву, по крайней мере в нашем мире, были настолько живы и глубоки, что после пробуждения, я, сев за компьютер, за пару часов написал начало этого рассказа. После чего, хромая, побрел на работу - нога, развороченная ТАМ шальной пулей, ныла до полудня...
  Бункер.
  
  
  Иногда мне снятся сны...
  Сны настолько яркие и правдоподобные, что, открыв глаза и вывалившись ОТТУДА, я долго не могу взять в толк: кто я, где я нахожусь, и что со мной происходит. В этих полубредово-правдоподобных, часто связанных друг с другом, словно чудовищный сериал, снах, практически всегда одно и то же - Война...
  Меня, никогда не бравшего в руки оружия молодого парня, одолевают типичные кошмары человека, прошедшего через этот смертельный ад....
  Сон, примарившийся мне совсем недавно, был особенным: впервые я пережил во сне цельный, с законченным сюжетом, полный событий день из жизни никому не известного военного городка, попавшего под слепой удар последнего детища давно издохшего 'Вечного Рейха'.
  Картины этого, никогда не существовавшего в нашем мире, события, были настолько живы и глубоки, что после пробуждения, я, сев за компьютер, за пару часов набросал вчерне этот рассказ, после чего, хромая, побрел на работу - нога, развороченная ТАМ шальной пулей, ныла до полудня...
  
  
  
  
  
  ***
  
  
  Николай лежал на спине среди густой, по колено скрывающей ноги, не по-майски высокой, травы, и умиротворенно вглядывался в редкие облака, скользящие в невообразимо далекой синеве комками белоснежной ваты. Звонко трещали цикады. Легкий ветерок едва заметно шевелил сердитый ежик густых, торчащих, словно проволока, снежно - белых седых волос, так и норовивших в повседневной жизни если не сбросить, то хотя бы проткнуть широкую тулью валявшейся неподалеку фуражки молодого лейтенанта. Совсем рядом, смачно грохоча ложками по дну своих котелков и сыто чавкая пучками нащипанной тут же неподалеку черемши, спешно насыщались бойцы его взвода, споро опустошая привезенный интендантским ГАЗиком бидон-термос с кулешом.
  Шел шестой час утра. Бессонная ночь в оцеплении позади, и теперь можно немного расслабиться и помечтать. По смутным обрывкам разговоров старших офицеров, Николай уже знал основную причину столь внезапной боевой тревоги: откуда-то, из района, подотчетного ведению их части, был осуществлен странный сеанс радиосвязи. Все бы ничего: ну, пошалил какой-нибудь радиолюбитель, или у геологов передатчик сломался, вот и балуются морзянкой, да только старый замполит, служивший в войну шифровальщиком в диверсионной группе, которому довелось случайно присутствовать при радиоперехвате, безошибочно узнал в ломанных рядах цифр так и не раскрытый во время войны сверхсекретный код немцев.
  Взявший след старый чекист, действуя на грани интуиции и ставя под вопрос свою дальнейшую карьеру, надавил на все доступные ему рычаги влияния. Информация, на удивление быстро, прошла куда следует, и ответ не заставил себя ждать: все части Советской Армии, расквартированные вокруг предполагаемого места сеанса дальней связи, были срочно подняты в ружье.
  Среди отрядов, выделенных на прочесывание одного из многочисленных отрогов здешних карликовых гор, откуда, по данным службы перехвата, и исходил злополучный сигнал, был и мотострелковый батальон, командовать одним из взводов которого довелось Николаю.
  
  Когда его, едва прибывшего из училища, совсем 'зеленого' лейтенантика, только-только расквартированного в части и получившего свой первый взвод, вместе со всеми офицерами батальона вызвали к командиру полка, Николай заметно струхнул. Реальность превзошла все его ожидания: их батальон выделялся в распоряжение Федора Алексеевича Петренко, легендарного полковника НКВД, дважды Героя Советского Союза, для прочесывания здешних холмов и поимки СС-овского недобитка, пытавшегося связаться со своими господами, бежавшими на Запад, при помощи старого, совсекретного немецкого шифра 'Шамбала'.
  Взвод Николая, состоящий практически на восемьдесят процентов из совсем желторотых новобранцев, только что из 'учебки', был поставлен в оцеплении для охраны единственной в этих местах дороги, построенной еще в войну немцами, и, по слухам, ведущей к спрятанному в горах тайному пещерному бункеру, родному брату винницкого 'Волчьего Логова' который строили тысячи убитых по завершении строительства военнопленных.
  Дорога действительно была хороша: ровное булыжное полотно даже сейчас, пятнадцать лет спустя после строительства, было идеально сохранившимся и лишь изредка, в щели среди камней, наружу выбивались тонкие ростки чахлой, но упорно берущей свое, травы.
  В тени придорожных лип, от которых веяло сладким, дурманяще - медвяным ароматом только-только распустившегося липового цвета, от которого так сладко кружилась голова, хотелось лечь и никогда уже больше не подниматься. Николай, наконец дождавшийся, пока остынет его пайка в накрытом ломтем хлеба котелке, не спеша, подоткнув за ворот белоснежный платок, вышитый и подаренный бабушкой, в качестве салфетки, степенно принялся за еду.
  Один из сидевших поодаль бойцов, типичный представитель московских 'золотых мальчиков', вылетевший с третьего курса филологического факультета МГУ за фарцовку, и тут же, с легкой руки батюшки-профессора, 'загремевший' в армию, спасаясь от путешествия в места не столь отдаленные за операции с валютой, смачно рыгнув, ткнул в бок своего соседа, конопатого крепыша-литовца:
  - Глянь, Валдис: летеха-то наш, как кулешок рубает - не нам с тобой чета - сутки вместе с нами отсидев в дерьме по уши, ровно истинный золотопогонник, мундирец заляпать опасается - платочек, салфеточки ...
   -А как же-с: п`елл-ая кость, голуп`ая кроф-фь - так же шепотом схохмил в ответ тот, намекая на явно не рабоче-крестьянскую фамилию лейтенанта - Боброк-Оболенский;
  - 'П`ывшие', они, бат-тенька, д`аж-ше сиську м`ам-кину сосут с ножом и вилкой...
  ... Оба весело заржали, отвернув взгляд в сторону от невозмутимо завтракающего командира, чтобы не высказать причины веселья. Их смех прервал раскат далекого грома, рокотом прокатившийся мелкой долине, скрывавшей меж низеньких холмов неведомо куда тянувшуюся, недостроенную булыжную дорогу.
  Удивленные громом среди ясного неба, бойцы озадаченно вертели головами в поисках хоть малейшей тучки на небосклоне, способной исторгнуть ливень, когда вдруг ощутили мягкий толчок почвы под ногами.
  Встрепенувшись, Николай выронил ложку - уж больно этот странный гром напоминал взрыв подорванного где-то в горах сверхмощного боеприпаса...
  
  
  ***
  Ульрих, подслеповато щурясь, по пояс высунулся из водительского люка своего 'Тигра', восхищенно смотря на открывшийся перед его глазами давно забытый вид. После того, как осела пыль от взорванной воротной рампы, вид невыносимо огромного простора просто ошарашил большинство ребят, всю свою недолгую жизнь видевших лишь бетонные потолки да тускло светившие лампы дежурного освещения.
  Он обернулся в ответ на негромкий голос оберста, барона Фон Клюгге, обратившегося с высоты башни командирского танка к ребятам с короткой речью:
  - Зольдатн! Пятнадцать лет назад, когда красные орды входили в Берлин, разрушая все, что было построено вашими отцами, насилуя ваших матерей и сестер, когда пушки большевиков прямой наводкой расстреливали Рейхстаг, Фюрер лично дал мне по телефону последние директивы по плану 'Возмездие'.
  От избытка чувств к горлу говорившего явно подкатил комок душащей его ненависти, ненависти к недочеловекам, загнавшим последних верных сынов Великого Райха в тесные крысиные норы, где им довелось провести столько лет. Искореженное уродливыми шрамами лицо старого ветерана СС, практически сгоревшее в огне одного из сотен немецких танков, нашедших свое последнее пристанище на Курской Дуге, натужно покраснело, он запнулся, рывком ослабил туго стягивающую горло, ленту Рыцарского Железного Креста с Дубовыми Листьями, врученного ему, по слухам, лично Фюрером, и уже как-то вяло на фоне предыдущей речи, сухо промолвил:
  - Вперед, дети мои... - он промокнул вспотевшую от волнения лысину белоснежным платочком -
   - Настал день 'Возмездия'...
  Он вновь оживился, что-то еще кричал, размахивая затянутой в черную кожу перчаткой, воодушевляя сидящих в грузовиках пятнадцати - семнадцатилетних сопляков с автоматами - личный резерв канувшего в лету Адольфа, но его надтреснутый голос потонул в реве выхлопа набиравших после пятнадцатилетнего простоя обороты, дизелей.
  'Подарки Фюреру' (1), свезенные к концу войны со всей Германии в этот тайный бункер, и превращенные за пятнадцать лет нечеловеческих тренировок в бездушные машины для убийства, послушные любому слову герра Фон Клюгге, с каменным равнодушием на лицах и фанатическим обожанием в сверкающих сквозь затемненные стекла предусмотрительно выданных солнцезащитных очков, глазах, смотрели на своего пророка, извергавшего проклятья.
  Сплюнув набившуюся в рот горечь, Ульрих, бросив последний взгляд на стены гигантской рукотворной пещеры-ангара, мягко подал рычаги управления вперед...
  
  
  
  
  ***
  
  
  Николай напряженно вслушивался в звенящую тишину, вдруг наступившую после громового раската, словно ожидая чего-то. Глядя на насторожившегося командира, бойцы тоже заоглядывались, подтягивая ближе к себе ремни автоматов.
  Очень тихо, на грани слышимости, на первых порах не перекрывая стрекотанье цикады в траве, из-за поворота меж холмов, в километре за которыми резко обрывалась перед обрушенным скальным массивом охраняемая дорога, появился и начал разрастаться смутно знакомый, вызывающий подсознательный бег мурашек по спине, звук.
  Вслушавшись, лейтенант почувствовал, как против его воли, и так торчащие густым ежиком волосы становятся дыбом.
  
  Он узнал этот звук...
  ... Этот звук преследовал его с тех самых пор, как заживо погребенный под развалинами родного дома, утопающий в кровавом месиве из раздавленных обрушившейся плитой перекрытия убежища, трупов, четырехлетний мальчишка долгие часы вслушивался в него, не в силах шевельнуться. Единственным звуком, кроме гула канонады и грохота разрывов, доносящихся сквозь тонкую щель, позволявшую ему дышать, был он.
  Лязг танковых траков по брусчатке...
  
  Еще не совсем осознавая, что он делает, Николай, одним рывком вскочив на ноги, бросился вверх по склону холма, за ним испуганно метнулись его подчиненные.
  Первым догнав замершего, словно статуя, на вершине холма лейтенанта, и увидев открывшийся внизу вид, сержант Пархомов сипло хрюкнул: внизу, по дороге, шла малым ходом под прикрытием двух 'Тигров' развернутая в боевой порядок, словно вынырнувшая из недавнего военного прошлого, колонна пятнисто-серых бронетранспортеров с фашистскими крестами на бортах...
  
  Дикость и невозможность происходящего рванула сердце болью. Рванув вдруг враз ставший тесным ворот гимнастерки, Николай сипло озвучил смутную надежду стоявших за его спиной бойцов, высказав первое, что приходило в голову:
  - Кино... Это же кино снимают...
  Бойцы облегченно загалдели:
  - Ну, точно, - кино! А как же!
  
  
  Все еще озаренный робкой улыбкой надежды, Николай бросил мимолетный взгляд в клубы смешанной с сизым выхлопом застоявшихся в консервации дизелей пыли, поднимавшиеся за кормой замыкающего колонну 'Тигра'...
   ...Белозубая улыбка как-то враз сползла с загорелого лица молодого лейтенанта, а васильково-синие глаза заволокло льдисто-серой пленкой:
  ...За танком, волочась на тонком буксирном тросе, подпрыгивало на ухабах полное опровержение 'киношной' версии - оставляющий буро-влажный след на булыжниках дороги, то ли от ударов о камни, то ли от все еще незавершившейся агонии, судорожно дергающийся кусок мяса, бывший когда-то человеком. По запыленным, смешанным с обломками костей и клочьями мяса, окровавленным лохмотьям гимнастерки и сверканию еще не совсем стершихся о камни когда-то щегольски блестящих новеньких ремней офицерской портупеи, в трупе с трудом опознавался командовавший брошенной прошлым вечером на прочесывание территории ротой 'синих околышей' капитан...
  
  ...Взвод, еле сдерживаемый враз побледневшим и осунувшимся лейтенантом от панического бегства, почти организованно отступил под прикрытие леса. Взвалив после грубого окрика командира брошенное было наземь, чтобы не мешало бежать, оружие, на спину, бойцы рванули в расположение части.
  
  
  
  ***
  
  
  - Говоришь, танки? Немецкие?
   -Лейтенант, да ты в своем уме? Война уже пятнадцать лет как кончилась, вы что там, белены всем взводом объелись?
  Легендарный разведчик, вблизи казавшийся сухоньким и каким-то незаметным, блекло-бесцветным, человечком, протянул задыхающемуся от долгого бега комвзвода стакан с водой:
   - На-ка, выпей и расскажи все по порядку, что ты там видел.
   - Колонна бронетранспортеров, восемь или девять штук, битком набита пехотой, спереди и сзади - по танку, в центре колонны - тяжело груженая автоцистерна, движутся по дороге в сторону городка - Лязгая зубами о край стакана наконец смог просипеть лейтенант
  - Далеко было, из-за деревьев плохо разглядел...
  
  
  
  ***
  
  
  Старый ветеран СМЕРШ впервые в жизни был близок к полной растерянности: по оперативным данным, в построенном немцами в конце войны бункере находились некие сверхсекретные учреждения, занимающиеся евгеническими и бактериологическими исследованиями. В марте сорок пятого, при отступлении немцев, подземные лаборатории и заводы были взорваны и затоплены. По слухам, там проводились настолько секретные опыты и эксперименты, что в попытке уберечь от цепких рук НКВД полученные данные, бункер взорвали вместе с персоналом и оборудованием...
   И, вот, - на тебе...
  Там, где он ожидал обнаружить всего лишь группу заброшенных с территории 'предполагаемого противника' диверсантов, пытающихся тайно вынести для своих новых господ, видимо, заранее припрятанные документы, вдруг, словно из-под земли, вырастает движущийся в сторону границы батальон мотопехоты, усиленной танками.
  ...А еще полковнику сильно не давала покоя странная серебристая цистерна, охраняемая колонной, он нутром чуял в ней немалую угрозу...
  
  
  ***
  
  
  Укрывшись в придорожных зарослях терна, Николай, сцепив зубы, и, до боли в закаменевших пальцах сжав рукояти новейшего роторного пулемета, ждал...
  Ждал, когда в перекрестье прицела чудом не сданного после учебных стрельб на склад роторника, обнаружившегося под сиденьем спешно реквизированного прямо с полигона для нужд приезжего полковника УАЗика, вплывет серый борт первого в колонне бронетранспортера.
  Мимо проползал, натужно плюясь в стороны солярным чадом, головной тигр.
  В голове вдруг пронеслись отчего-то вспомнившиеся не к месту слова прапорщика Онупренко - грозы и кошмара всех курсантов Подольского Училища Пехотных Войск, который, любовно поглаживая ствол изучавшейся в то время новинки - тяжелого роторного пулемета, мечтательно говаривал:
  - Эх! Нам бы такую пукалку да в Сорок Первом - она ж, родная, БТР фрицев насквозь прошьет - и не заметит, а мы тогда, мать их так - с одними штыками на трехлинейках по лесам отсиживались...
  ...Углубившегося в воспоминания лейтенанта заставил вынырнуть из грез слившийся с планкой прицела зловещий знак двух рун - символ, казалось, навеки почившего в бозе детища бесноватого австрийца - войск SS.
  
  ... Сузив глаза в тонкие щелки, Николай навел ствол на крашенный матовыми серо-зелеными пятнами борт пассажирского отсека бронетранспортера. Пальцы непроизвольно нажали гашетки...
  
  ...Короткая, не более, чем в полсотни патронов - все, что удалось наскрести на дне пустых патронных ящиков - очередь, словно консервный нож вскрыла серо-пятнистый борт легкого полугусеничного вездехода. Тяжелые пули, пробив броню, на пару мгновений превратили пассажирский отсек в гигантскую мясорубку - потеряв при пробивании борта большую часть своей кинетической энергии, пули, уже не способные пробить навылет вторую стенку, начали рикошетить от стен, практически не чувствуя на своем пути нежной плоти сидевших внутри железной коробки солдат. Над бортами открытого сверху броневика, под визг пожинающих богатую жатву пуль, взметнулись пенной кашей кровавые ошметки тех, кто еще долю секунды назад были здоровыми молодыми парнями, каждый со своими мечтами и желаниями, взметнулись, чтобы тут же стечь по серому железу израненной машины, вдруг, в одночасье превратившейся в братскую могилу, безликой красно-бурой слизью...
  
  ***
  
   Покачиваясь в своем водительском кресле, Ульрих сосредоточенно осматривал проплывающие мимо его танка заросли, ежеминутно ожидая от них неприятностей, его лоб, изрезанный, словно дно пересохшей в засуху реки, глубокими морщинами, был задумчиво нахмурен. Душа сорокалетнего гауптмана, выжженная дотла двадцатью годами войны, была пуста, словно брошенное всеми, давно остывшее и покинутое пепелище. Тело механически осуществляло закрепившиеся за пять лет фронта на уровне безусловных рефлексов движения по управлению машиной, а мозг, воспаленный массой нахлынувших впечатлений, со скрипом пытался обработать полученное. Перед глазами Ульриха, словно кусок песни на заевшей граммофонной пластинке, все крутилась и крутилась сцена расправы выкормленных Фон Клюгге бездушных ублюдков над захваченным в плен русским капитаном. Вспоминая впервые увиденных 'в деле' обычно фарфорово-бесстрастных, словно китайские болванчики, 'мальчиков Фон Клюгге', видавший виды ветеран отборных карательных частей СС, непроизвольно вздрагивал. Барону удалось превратить своих питомцев в настоящих демонов: от всплывавших перед внутренним взглядом, стоило лишь закрыть глаза, чудовищно кровожадных звериных масок, в которые на его глазах превращались лица голыми руками рвавших тела убитых врагов ребят, по коже бежали ледяные мурашки и мерзко хотелось сходить в туалет.
  Погруженный в тяжелые думы, Ульрих почти не успел среагировать, когда кусты у обочины вдруг разорвались короткой, безжалостной очередью...
  
  
  ***
  
  
  Они встретили уже рассыпавшуюся колону в окопах, наскоро вырытых в четверть профиля на подступах к сонному польскому городку. Два взвода вооруженных автоматами 'желторотых' новобранцев против восьми гусеничных бронетранспортеров с пехотой и двух тяжелых танков. За их спинами печальным реквиемом перезванивались колокола бьющего набат костела...
  
  С ходу началась жестокая и бессмысленная, как это обычно и бывает, на любой войне, кровавая баня, исподволь, словно тяжелый, неповоротливый маховик, набирающая обороты.
  Для полусотни мальчишек, краем детства захвативших войну и оккупацию, эти наспех вырытые ямы, преграждающие путь в мирный чужой городишко, стали символом. Символом преемственности поколений, символом тех оставленных в сорок первом и отвоеванных снова в сорок пятом их отцами и дедами бесчисленных окопов, траншей и просто снарядных воронок, испещривших за долгие четыре года давно отшумевшей войны родную землю. И этот символ, впитанный в них кровью и потом военных лет, держал их на позиции крепче, чем окрик сущего везде, кроме передовой, особиста, крепче, чем железная длань держащей всех и вся в жестокой узде Партии.
  
  И они держались...
  
  Держались, как держались до них бойцы гарнизона Брестской Крепости, как держались тысячи безвестных защитников Сталинграда, Ленинграда и сотен других городов и местечек, которые, умирая, зубами, руками и ногами, или кровоточащими культями таковых цеплялись за свои окопы, блиндажи и укрепления, даже в смерти продолжая свою битву...
  ...И они тоже держались...
  ...Держались, пока в рожках 'Калашей' оставались патроны, держались, когда остатки укрывшихся за броней танков мышасто-серых фигур в пятнистых комбинезонах, сверкая темными линзами солнцезащитных очков, словно холодные жабьи глаза, выделявшиеся на бледных, никогда не видевших солнца, лицах, бросились в контратаку навстречу поредевшему автоматному огню.
   И так же, как и для многих до них, этот символ, эти наспех отрытые в чужой земле окопы, становились последним прибежищем утративших последнюю искру жизни тел.
  
  
   Спроси в тот час любого из них:
  - Ради чего ты сейчас умираешь? - Вряд ли кто-нибудь смог бы дать внятный ответ.
  - Так надо...
  Ландскнехту ли, наемнику, воюющему за солидное жалование и строго по часам, сытому ли, холеному вояке европейских или заокеанских армий никогда не понять, за что воюет и умирает Русский Солдат. Русский солдат и сам не всегда толком это знает, он знает лишь одно: пока за его спиной находятся те, кто ждет его защиты, он будет держаться.
  - Так надо...
  И если надо, то он выстоит, пусть и ценой собственной жизни.
  
  
  
  ***
  
  
  Оставив ввязавшуюся в бой на окраинах пехоту, поредевшая колонна, состоящая теперь лишь из сопровождаемой командирским танком автоцистерны, продолжила свой путь в обход огрызающегося автоматным огнем городишки, дальше, к сияющей вдали ленте Одера...
  
  
  
  ***
  
  
  Натужно хрипящий лейтенант, еще не совсем пришедший в себя после контузии, вызванной близким разрывом танкового снаряда, время от времени утираясь рукавом от крови, сочащейся из мелких порезов на исцарапанном ветками терна лице, крадучись пробирался к своим. На позициях, принадлежавших его взводу, пройденных им пять минут назад, остались одни трупы. То, что кто-то еще жив, и не просто жив, а и ведет оборону, можно было понять по то утихающей, то вновь разгорающейся в предместьях перестрелке, слышной даже сквозь ватный звон в ушах.
  Прислонившись лбом к стволу развороченной осколком яблони, Николай пытался преодолеть головокружение, когда ощутил грубый толчок в плечо.
  Обернувшись, он увидел мертвецки бледную ухмыляющуюся рожу, до половины скрытую темными мотоциклетными очками. Упырья харя мелькнула перед глазами всего долю секунды, тут же отойдя на второй план, уступив место смотрящему прямо в переносицу жерлу автоматного ствола...
  
  ... Тихий щелчок затвора...
  ... Звонкий стук чего-то тяжело-металлического по мощеной мелкой галькой садовой дорожке...
  ...Резкий рывок глаз за упавшим предметом... - Стальной отблеск вороненых граней...
  - Граната!!!
  ... Одновременно с повернувшим на стук голову 'упырем':
  - Лейтенант! Ложись!
  ... Рывок, удар рукой снизу по стволу автомата, летящая куда-то за спину очередь...
   ...Рывок 'упыря' на себя, прижаться к нему, как можно сильнее, сжаться, закрыться им от вот-вот вырвущегося спустя долю секунды стального вихря... Какой-то замедленный, растянутый во времени прерывистый рев - все еще опустошающий рожок 'Шмайссер'...
  ...Удар...Грохот...Удар в ногу...
  Вечность спустя - волна боли...
  
  
  ***
  
  
  Полковник Петренко, командовавший прикрытием отхода последних оставшихся бойцов, и при собственном отходе получивший пулю в ногу, истекая кровью из размозженных последующими снайперскими пулями локтей и коленей, лежал в пыли на брусчатке перед городской ратушей. Впервые в жизни, до крови закусив губу, никого не стесняясь, он тихо плакал. Плакал от бессилия.
   Неизвестный снайпер, умело скрывающийся среди развалин старинной крепостной стены, со знанием дела растягивал агонию старого чекиста, используя его в качестве 'живца'. И 'живец' не подводил адского 'рыболова': вокруг медленно умирающего полковника уже лежали бездыханными телами четверо ребят, в разное время пытавшихся вытащить его из зоны обстрела. Итог был одинаков: каждый раз меняя позицию после удачного выстрела, снайпер оставался незамеченным, а на скользком от крови булыжнике добавлялся еще один труп. Лишь последнему из добровольных спасателей удалось практически невозможное: он добрался-таки до полковника, и даже оттянул его на пару метров прежде, чем упасть рядом с простреленной головой.
  Сморгнув душащие его слезы, Федор Алексеевич обвел уже мутнеющим взглядом окрестности: вдали, прячась за коротко стриженными кустами, ограждавшими аккуратный газон вдоль ратуши, осторожно подбирался к умирающему командиру следующий боец. Вместо протестующего крика, рвущегося из груди, из запекшегося рта полковника раздалось лишь хриплое сипение. Чувствуя, что сознание вот-вот покинет его, Федор Алексеевич нечеловеческим рывком заставил себя приподняться на искалеченных обломках рук, чуть подтянулся, и рухнул лицом в поясную сумку лежащего рядом мертвого бойца. Уже не видя ничего от затмившей разум боли, оставаясь в сознании лишь чудовищным напряжением своего годами тренированного духа, он нащупал губами чеку торчавшей из подсумка трофейной гранаты...
  
  
  
  ***
  
  
  Ворочая своими рычагами, Ульрих вообще не понимал, что происходит: жалкой горстке желторотых сопляков удалось остановить и заставить сменить направление движения элитного мотопехотного батальона СС. Подавленный таким бешеным отпором, бывалый ветеран чувствовал себя весьма и весьма неуютно: ввязавшись в бой на окраине городишки, 'троглодиты' - как сами себя в шутку называли офицеры - воспитатели, тем самым подписали себе смертный приговор.
   Теперь же, начавшаяся считанные минуты спустя, травля убегающих на запад обитателей позабытого подземелья неуклонно набирала обороты - вдали уже явно виднелся столб пыли, четко указывающий на приближение стягиваемой к месту инцидента советской бронетехники, а в небе уже рябило от инверсионных следов барражирующих в их поисках самолетов противника.
   В командирской башне бесновался Фон Клюгге: хоть внутренняя переговорная сеть и была отключена, до чуткого уха водителя-механика то и дело доносились обрывки грязных ругательств, изрыгаемых оберстом.
  Планы выхода из патового положения, так долго обсуждавшиеся в офицерском зале подземного бункера, летели ко всем чертям: тщательно просчитанный марш-бросок к границе контролируемой американцами территории немецких земель захлебнулся в самом начале. Оговоренная по радиосвязи цена обещанной индульгенции - цистерна со сверхвирулентным штаммом какой-то чудовищной заразы, созданной темными гениями от науки в подземных лабораториях, хлопая простреленным скатом, тяжело ползла по проселочной грунтовке, оставляя за собой перепаханный ободом колеса след.
   Потеряв после атаки вывалившегося из-за туч звена реактивных истребителей один из танков, колонна была вынуждена свернуть в лес, под прикрытие густых крон древних дубов. Дальнейший путь лежал в неизвестность.
  Когда под гусеницами устало покачивавшегося на ухабах танка захрустели сминаемые стебли прошлогоднего камыша, колонна, состоящая теперь всего из одного 'Тигра' и автоцистерны, наконец остановилась. Дальше пути не было - отбрасывая на мышасто серые, камуфлированные туши машин переливы солнечных зайчиков, блестела солнечными бликами лента безымянной речушки - одного из притоков Одера.
  Услышав грохот отброшенного люка, Ульрих высунулся по пояс со своего места, пытаясь оглядеться - в паре шагов от него Фон Клюгге вытаскивал из кабины автоцистерны упирающегося главного микробиолога - профессора Ганса Кноппеля, бывшего создателем и руководителем проекта по разведению болтавшейся в цистерне мерзости. Профессор, плаксиво вопя что-то, активно сопротивлялся.
  
  Глаза Ульриха широко распахнулись: сидя в траве, рядом с колесом своего грузовика, с идиотской улыбочкой на лице, получив прямой приказ от своего бога и повелителя, засовывал в рот ствол своего табельного парабеллума последний из 'мальчиков Фон Клюгге' - самый преданный и смышленый, бывший водителем цистерны...
  
  ... До шокированного капитана потихоньку начал доходить смысл слезливых воплей заламывающего руки Кноппеля, наконец выброшенного вон из машины:
  - Стойте, барон! Ради всего святого, прекратите, - если вы выльете B-ZX220 в воду, то через пол года на Земле не останется ничего живого - только споры вируса, остановитесь! - он уткнулся лицом в траву, его жирное тело противно вздрагивало в рыданиях.
  
  
  ...Откинув бронированную крышку управления сбросом содержимого цистерны, Фон Клюгге ухватился за вентиль...
  
  ...Два выстрела слились в один...
  
  Безвольно откинувшись на спинку сиденья, Ульрих выронил из ослабевших пальцев дымящийся 'Вальтер'.
  
   Вечность спустя, стянув с головы насквозь пропотевший шлем, он обтер ладонью пот с лица, взъерошил пятерней волосы и запрокинул голову высоко вверх, навстречу небу, которое он не видел долгие пятнадцать лет.
  Вдали слышался приближающийся смутно знакомый стрекот.
  - Надо же, - шевельнулась в голове вялая мысль,- ничего эти чертовы русские сами не придумают - даже геликоптеры у наших украсть умудрились...
  
  
  
  
  ***
  
  
  
  Они шли по тихой, словно в один миг вымершей улице, среди зиявших высыпавшимися глазницами окон когда-то аккуратных домиков. Пятеро советских солдат в ободранной и, местами обгоревшей, форме. Двое самых крепких волокли на себе, помогая идти, сильно хромающего седого парня, на плече которого болтался полуоторванный погон со звездочками лейтенанта.
  - А с п`улем-мет-том - эт-то вы хорош`шо прит-тумали, т`оварищ лет-тенант - повернул к нему голову один из солдат.
  - Ага! - ухмыльнувшись щербатой улыбкой, добавил второй, поправляя на плече трофейный 'Шмайссер' - Если бы вы первый броневик своей очередью не укокошили - черта с два бы мы там удержались.
  
  
   ...Понуро свесивший было голову лейтенант медленно приподнял ее, и, обведя взглядом уже начавших выползать из щелей и подвалов 'туземцев' грустно улыбнулся в ответ...
  
  
  
  
Оценка: 4.77*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"